Двенадцать раундов войны Сергей Васильевич Самаров
        Спецназ ГРУ
        На Северном Кавказе объявился амир Уматгиреев, боевики которого стали регулярно нападать на подразделения федеральных войск и полиции. Местные правоохранители неоднократно пытались уничтожить бандитов, но всякий раз боевикам удавалось уйти. Для борьбы с бандой был направлен отряд спецназа ГРУ. Командир подразделения подполковник Калужный шел на задание с тяжелым сердцем. Он хорошо знал Уматгиреева — в молодости несколько раз встречался с ним на боксерском ринге и всякий раз проигрывал. Удастся ли ему победить в этот раз? Или его опять отправят в нокаут?..
        Сергей Самаров
        Двенадцать раундов войны
        Пролог
        Утро выдалось туманное и мутное, с повышенной влажностью, но и без дождя, и без снега.
        Колонна из двух полицейских грузовиков в сопровождении бронетранспортера двигалась на невысокой скорости по проселочной дороге между поросших березняком и ельником сопок. Но даже проселочной эту дорогу можно было назвать условно. По сути дела, этой дороги вообще не было, хотя она и отмечалась на картах как существующая. Может быть, летом здесь и можно было проехать на внедорожнике, хотя тоже только в недождливую погоду. А сырой кавказской зимой эта дорога превращалась в транспортную полосу препятствий. Жирный чернозем промок уже, казалось, на несколько дециметров в глубину, налипал на колеса и заставлял крутиться с натугой. А уж как шумели двигатели, с какой тяжестью, и только на второй передаче преодолевалась эта дорога. Бронетранспортеру было легче. Его восемь мощных колес лучше цеплялись за почву, и двигателю приходилось применять меньше усилий для передвижения. Но и бронетранспортер обязан был ориентироваться по скорости на возможности идущих следом за ним грузовиков, поскольку он являлся только сопровождающей колонну бронированной единицей.
        Лес на сопках был из тех, что называется «грязным». Впрочем, по всей России сейчас леса стали «грязными». Произошло это по глупости законодателей, принявших Лесной кодекс. Если при советской власти людям, которые забирали из леса себе на дрова сухие и упавшие деревья, платили деньги за очистку леса, то теперь тех, кто лес чистит, крупно штрафуют. И леса постепенно загрязняются, гниют и становятся даже не то что непроходимыми, а непролазными. Вот такой непролазный лес и стоял по обе стороны от проселочной дороги.
        Однако «непролазный лес» — понятие относительное, как и все в этом мире. Те, кто в лесу или около него обитают, его знают и прокладывают тропы там, где, кажется, и проложить их невозможно. Они знают, где следует пригнуться, где проползти на четвереньках, чтобы вдвое, если не втрое, сократить путь.
        Так вот, сокращая путь, они и вышли к проселочной дороге. И вовремя вышли. Амир Джабраил Исрапилович Уматгиреев только успел расставить своих моджахедов по местам, когда донесся звук беспрестанно надрывающихся автомобильных двигателей. Полицейская колонна приближалась. Но и к ее встрече все было уже готово. Среди камней впереди колонны засел со своим «РПГ-7» Икрам Лорсануков. Икрам обожает стрелять по бронетехнике и хорошо знает, в какое место отправить пули, чтобы выстрел оказался наиболее эффективным. Мовсар Назарбеков уже развернул в боевое положение и положил на плечо тубу одноразового гранатомета «Муха» для замыкающего колонну грузовика. Вторая «Муха» лежит рядом. Мовсар не желает обидеть своим вниманием ни один грузовик. А позади всех, на тот случай если полицейские будут выпрыгивать из горящих грузовиков через задний борт, устроился с пулеметом Насухан Оздемиров. Остальные моджахеды джамаата успели занять позиции с двух сторон дороги и позади, рядом с Насуханом. Их позиции вполне безопасны, друг в друга они попасть не смогут, потому что огонь придется вести вниз под углом в сорок пять
градусов. О безопасности амир Джабраил сейчас заботился особо, потому что месяц назад бойцы его же джамаата выставили такую же засаду, только на ровном месте. Стреляли с двух сторон дороги. В результате — двое раненых, одного из которых даже до землянки не донесли. Похоронили прямо на полпути до базы. Обидно, когда свои же своих.
        Колонна долго не показывалась. Однако Джабраил Уматгиреев ждать умел и спокойствия не терял. И бойцов своего джамаата готовил к этому же. Дождался и в этот раз. Когда колонна выехала к поваленному дереву, бронетранспортер притормозил, но останавливаться не стал. Елка была не слишком толстая, и механик-водитель бэтээра, видимо, решил, что своротит ее с дороги. Вообще-то деревья в лесу падают время от времени. И порой случается, что падают они на дорогу, перекрывая движение. И вовсе не обязательно лежавшее дерево говорит о засаде. Но едва броня тяжелой бронемашины коснулась еловых лапок, как ударил «РПГ-7» Икрама Лорсанукова. Видимо, сразу сдетонировал боезапас бэтээра. Взрыв был настолько мощным, что помешал услышать выстрел первой «Мухи». Джабраил даже хотел посмотреть через плечо на Мовсара Назарбекова, когда увидел, что замыкающая колонну машина горит. А тут и из второй «Мухи» грохнул выстрел. Мощная граната «РПГ-18» разворотила весь капот грузовика, и даже двигатель из него вывалился. Еще бы, граната имеет калибр шестьдесят четыре миллиметра. Такая любой грузовик развалит.
        Подгонять уже было некого. Пока полицейские соображали, что им делать и куда выпрыгивать, Насухан Оздемиров начал стрелять из пулемета прямо через брезентовый тент, который еще и подняться не успел. Тем же самым занялись и сам амир, и все шесть автоматчиков его джамаата. Ментам просто не позволяли покинуть замыкающую машину. Но эта самая замыкающая машина закрывала сектор стрельбы для пулеметчика и не позволяла стрелять по первому грузовику. Но из первого грузовика и выпрыгивать было сложно, потому что второй грузовик не соблюдал дистанцию и ехал очень близко к первому. И теперь через задний борт выпрыгивать было невозможно, второй грузовик так сильно горел, что от него загорелся тент первого. Но менты сообразили, что к чему, и их ножи быстро располосовали тент по бокам. Сначала в отверстия высунулись только автоматы, прикрывающие высадку, а уже через пару секунд стали выпрыгивать наружу, с ходу стреляя, даже не видя, куда стреляют, и сами менты.
        Амир Уматгиреев хорошо продумал и проработал свою тактику засад. Две машины вмещают шестьдесят бойцов. Пусть неожиданность атаки и позволила уничтожить сразу два десятка ментов, но вдесятером вести открытый бой с сорока нереально. Амир поднял ракетницу и выпустил зеленую ракету. Даже автоматная и пулеметная стрельба не перебивают мощный выстрел безобидной ракетницы. А уж саму ракету видно издалека, и даже туман и лес не мешают увидеть ее. Отходить начали сразу все. И три моджахеда на противоположном склоне сопки, и все шестеро моджахедов во главе с амиром на этом склоне. Полицейские, естественно, пошли в преследование. И преследовать они начали не троих, а семерых. Так обычно и бывает. Но что такое преследование в грязном, почти непроходимом лесу? Люди амира Уматгиреева заранее подготовили себе тропы и знали каждый метр на этой тропе. Амир заставлял их ходить здесь даже ночью. И не просто ходить, а бегать, когда сам с секундомером в руке проверял, насколько кто готов к участию в операции.
        Эта подготовка сказалась. Джамаат отступал быстро и слаженно, тогда как полицейский спецназ наступал толпой, без толкового руководства, ориентируясь при этом каждый на свое видение ситуации и свое умение бегать в таком сложном лесу. А этого умения никому из полицейских не хватало. С двух сторон отход джамаата прикрывали «засеки»[1 - «Засеки» — поваленные ветвями в одну сторону деревья. Такими оборонительными сооружениями в период раннего Средневековья широко пользовались славяне.]. Через них вообще невозможно пробраться. Тем более — быстро. Оставалось только обойти с двух сторон или идти по центру. Обойти с двух сторон значило распылить свои силы. На это менты не решились. И правильно сделали, иначе им было бы еще хуже. Но и двигаться по центру тоже был не лучший выход. И это скоро стало понятно. Достигнув определенного места, амир Уматгиреев поднял руку:
        — Ложись!
        Команда была дана негромкая, чтобы менты-преследователи ее не услышали.
        Моджахеды залегли, а амир сунулся под молодую елку и там нашел кнопку пускового устройства со встроенным аккумулятором. Нажатие кнопки активизировало электрический взрыватель мощной мины «МОН-200». Направленное действие осколков этой мины встретило первые ряды преследователей и разнесло их в клочья. Основательно досталось, видимо, и двигавшимся следом. Результат взрыва за деревьями виден не был. Тем не менее, судя по голосу огрызающихся на взрыв автоматов, количество преследователей уменьшилось чуть ли не вдвое. А впереди была еще одна такая же мина и еще куча «растяжек».
        — Отходим…  — подал Джабраил команду. И ответил в сторону преследователей короткой очередью. Фигуру рвущегося в ярости вперед полицейского амир заметил издали. Как раз просвет между деревьями позволял это. И далеко, наверное, мент от своих оторвался. Очередь свалила его сразу. Когда стреляют сверху, голова находится впереди бронежилета. И если вообще в этой обстановке куда-то попадаешь, то, как правило, в голову.
        Каждый из моджахедов хорошо знал, где установлены «растяжки». Они были показаны всем еще до того, как амир начал тренировать своих людей на запланированное отступление по этому маршруту. И они ночью через них перешагивали. Перешагивали и теперь. И сам Джабраил дважды перешагнул. Но, когда он был уже за шестьдесят шагов от этого места, полицейские спецназовцы второпях «нашли» «растяжку». И тут же — вторую. Это унесло еще несколько жизней. А тут еще и в тылах преследователей начался переполох. Трое моджахедов, находившихся на противоположном склоне, после того как убедились, что преследование двинулось не в их сторону, сами тут же стали преследовать, подошли предельно близко к ментам и атаковали их. Это было предусмотрено планом Уматгиреева. Такая хладнокровная атака могла быть произведена только хладнокровными бойцами. А Джабраил других в свой джамаат и не брал. И потому его джамаат в самых сложных обстоятельствах был прекрасно управляемым и четко выполняющим все задумки своего амира.
        Стрельба в тылах полицейского спецназа прекратилась. Как и было предусмотрено, трое моджахедов, нанеся противнику урон, отошли к дороге. Их преследовать не пытались, решив продолжать преследование только в одну сторону. И нарвались на вторую «МОН-200». Наверное, полицейских уже осталось слишком мало, чтобы они продолжили свое дело. А джамаат уже вышел на заранее подготовленную позицию недалеко от вершины сопки. Там было большое скопление камней среди уже редкой растительности. Словно сама природа решила здесь возвести бастион. Джамаат занял позицию, надеясь, что полицейские, как часто бывает, совсем не имеют голов. Но эти головы имели и уже отступили.
        Трое моджахедов, что изначально занимали позицию на противоположном склоне от дороги, пришли через сорок минут. Они и рассказали Джабраилу, что всего лишь двенадцать полицейских спецназовцев спустились к дороге и вынесли двоих тяжелораненых. Рация у ментов сгорела в машине. Связывались они с кем-то по простому телефону сотовой связи, которая в районе успешно обслуживает и полицию, и тех, кто противостоит полиции и власти. После доклада стали сносить на дорогу тела убитых. Но на склон за телами не лезли. А там потери были тоже немалые. Видимо, не решились, опасаясь новой атаки. Знали эти точечные возвратные удары, которые были фирменным стилем амира Уматгиреева. Значит, знали и кто против них выступил. Это амира только радовало, потому что к славе он был неравнодушен…

* * *
        — Что ты вообще, старлей, себе позволяешь?  — возмутился Хумид Цокович Тарамов, подполковник полицейского спецназа.  — Ты что, допрашиваешь меня? Может, еще и обвинение предъявишь? Не думаешь, что чином не вышел?
        — Обвинение, товарищ подполковник, вам будет предъявлять военная прокуратура, поскольку вы своими неумелыми действиями погубили чуть не весь свой отряд,  — спокойно сказал старший лейтенант спецназа ГРУ Березкин.  — Я просто пытаюсь разобраться в тактике бандитов и понять, как следовало поступить, чтобы разрушить их планы. И отмечаю одновременно для себя и для вас ваши ошибки как командира. Это уже четвертая операция амира Уматгиреева, с которой я сталкиваюсь, и везде он ведет себя одинаково. Иначе он не умеет воевать. А вы сунулись в преследование, совершенно не зная, на что он способен. Уматгиреев воюет теперь и в вашем районе. И давно следовало изучить его действия. Запросить информацию.
        — Какая у него, на хрен, может быть тактика! Воюет как придется, вот и все…  — отмахнулся полицейский подполковник, но смотрел уже не на старшего лейтенанта Березкина, а на сидящего сбоку от стола подполковника Калужного, командира батальона спецназа ГРУ.  — Я Джабраила с детства знаю. Ни на что он не способен и ничего придумать не может. Мы с ним в одной школе учились и на соседних улицах росли.
        — Четкая и выверенная тактика… Она есть и совершенно отчетливо просматривается,  — согласился комбат с мнением командира взвода из своего батальона.  — Старший лейтенант Березкин абсолютно прав. И тактика эта у Уматгиреева в крови. Он не может от нее отказаться, потому что другого не может и другого не знает. Так его конституция устроена.
        — Чего-чего?  — не понял полицейский подполковник Тарамов.  — Какая у него такая особая конституция? У нас у всех одна конституция. Для всех россиян!
        — Строение тела человека, особенности этого строения, называется конституцией,  — терпеливо объяснил подполковник Калужный.  — Я с этим делом сталкивался еще тридцать с лишним лет назад. Со строением его тела. Мы с ним в одном весе боксировали. Он уже тогда был типичным аутфайтером[2 - Аутфайтер — в боксе, представитель определенного стиля, диктуемого конституцией тела.]. В боксе. А теперь ту же тактику перенес и на свои боевые действия. Мы с ним в те старые добрые времена дважды встречались на ринге. И оба раза он выиграл. Я никак не мог его догнать, чтобы достать ударом. Теперь вот ставлю себе задачу догнать его уже не на ринге, а в боевой обстановке. Чтобы достать пулей. И догоню. Я не привык бросать слова на ветер. Может, и не сам догоню, но солдаты и офицеры моего батальона, это мое продолжение, точно так же, как мой кулак является моим продолжением. Достанут его они, ничего страшного — все равно мой батальон, и солдаты, и офицеры мои.
        — Так вы его тоже давно знаете?
        — Давно…  — тихо сказал подполковник Калужный.
        Обычно немногословный, комбат выдал непривычную для себя большую речь, и из-за этого, кажется, даже смутился, замолчал и нахмурился.
        — А что вообще вас, товарищ подполковник, занесло на эту дорогу?  — спросил старший лейтенант Березкин, переводя разговор на себя, чтобы комбат мог оправиться от смущения.  — Пути вроде бы не наезженные.
        — Езженые пути. Ближайший путь в окраинное село района. На границе с Дагестаном. Есть кружная приличная дорога, но там приходится ехать через соседний район, а это на сто двадцать километров дальше. По телефону поступило сообщение, что амир Уматгиреев с бандой напал на село, расстрелял главу сельской администрации с двумя замами и участкового. Мы сразу и выехали всеми силами, что нашлись в районе. Сразу по самой короткой дороге. А как иначе, торопиться следовало.
        — Вот здесь я и вижу вашу ошибку. Если бы вы поинтересовались делами Уматгиреева в других местах, вы бы так… мягко говоря, не подумав… не сунулись бы в засаду. Третий аналогичный случай заманивания полиции в ловушку. Одним и тем же способом. И все один Уматгиреев. Разве это не тактика? И работает эта тактика, третий раз уже сработала. А все потому, что информация о действиях банд в полиции не анализируется, не классифицируется и не осуществляется циркулярная рассылка информации. А если это и делается, то все материалы остаются на каком-то более высоком уровне, прилипают к чьим-то столам и до мест не доходят.
        Подполковник полицейского спецназа ничего не возразил. По большому счету, информация о действиях амира Уматгиреева была в обычных общих сводках. Это старший лейтенант спецназа встречается с делами Уматгиреева в четвертый раз. А по сводкам он проходил гораздо чаще. И можно было бы это все выписать, собрать вместе и проанализировать. Даже на своем районном уровне, поскольку сам Джабраил родом из этого района, из самого райцентра, и все ждали, что он появится в родном районе. И вот он появился, сразу отметившись такой бойней. Очень жестко и жестоко действовал. Сам подполковник Тарамов толком и не понял, как и что там произошло. Ему казалось, что он действовал правильно, как и должен был бы действовать, и заслужил только похвалу, несмотря на такие громадные потери в личном составе. А потом в качестве прикрытия прибыл вместе со следственной бригадой спецназ ГРУ. Обычно спецназ ГРУ не используют в качестве прикрытия. Для этого существует полицейский спецназ. Но если в районе перебили полицейский спецназ, то пришлось выделить спецназ ГРУ из соседнего района. И этот старший лейтенант со смешной детской
фамилией Березкин вместе со своим комбатом облазил все вокруг и вместе с экспертами из следственной бригады, и даже без них. Может быть, они и хорошие следопыты, но подполковнику Тарамову не понравилось, как спецназовцы описали произошедшее, выставив самого подполковника чуть ли не дураком и безграмотным офицером. Хотя следователи к рассуждениям спецназовцев прислушались и даже фотографировали места установления мин и «растяжек», то есть доказывали подготовленный характер всех действий амира Джабраила Уматгиреева. И на карте карандашом отметили натоптанные тропы, которыми он уходил. Подполковник Тарамов попытался возразить, сказав, что это наверняка какие-то старые тропы, потому что в нескольких местах их перекрывают упавшие деревья. Так этот дотошный старший лейтенант не поленился залезть под упавшую елку и проверить. Под деревом тропы не было. Тропа шла до ствола, потом предстояло проползать под стволом, а дальше начиналась новая тропа. Вообще-то, как считал Хумид Цокович, все виды спецназа — почти родня и не должен один спецназовец так подставлять другого. А получалось, что эти спецназовцы военной
разведки специально собирали факты, чтобы обвинить Тарамова. Они что, будут лучше себя чувствовать, если докажут, что Хамид Цокович действовал неправильно? Или им кто-то поставил такую задачу? Второе больше походило на правду. Хамид Цокович знал многих своих недоброжелателей, которые сами против него ничего предпринять не решаются, но не побрезгуют действовать с помощью других людей.
        Молодой следователь из республиканского военного следственного управления сидел неподалеку и слушал, о чем идет разговор. Подполковнику Тарамову показалось, что и слушает следователь не случайно. Наверное, и этот указание получил. Но следователь, как оказалось, интересовался другим. И спросил подполковника спецназа ГРУ:
        — Вы, товарищ подполковник, в каком весе боксировали?
        — В «тяге»[3 - В тяжелом весе.].
        — В супер или в первом?
        — В мои времена был один тяжелый вес — свыше восьмидесяти одного килограмма. У меня собственный вес был восемьдесят семь. Если до «полутяга»[4 - Полутяжелый вес.] сгонял, тяжело было боксировать. Тогда боксировали три раунда по три минуты. Меня после сгонки веса только на два раунда хватало. Я тогда сухой был, без капли жира. Сгонять нечего было. Себя изматывал. Потом это дело бросил. Просто устал. А в «тяге» мне роста не хватало. Там почти все выше меня были. Пока подойдешь, чтобы его ударить, тебе пять раз врежут. А удары в «тяге» солидные. Голова гудит. Тогда совсем другой бокс был. Не теперешний. Это сейчас… Перчатки такие, что кулак не сожмешь. Шлемы эти… Мы их даже на тренировках не надевали, хотя на сборах порой и заставляли. Сделали из бокса женскую толкотню. А в наши времена били, так уж били. Не хуже, чем в «профи». И уж после того, как я бокс бросил, сделали первый тяжелый вес, до девяносто одного «кэгэ». Как раз бы мне там боксировать, но мой поезд уже ушел…
        — А Уматгиреев был хорошим боксером?  — спросил следователь.
        — Мы примерно одного уровня считались. Оба мастера. Звезд с неба не хватали, на союзный уровень не тянули, но где-то на третьих, иногда даже на вторых ролях быть могли. Но тогда у нас в стране тяжелый вес вообще мощным был. И мне с Уматгиреевым мало что «светило». И высокие были, выше Джабраила, и даже ниже меня, но суперталанты, не как я. Нас близко от сборной не рассматривали. Держали на дальних подступах. А стили у нас разные. Тогда и слова-то такого не знали — аутфайтер. Это сейчас так говорят, когда профессионалы у нас появились. А я по этой классификации был ярко выраженный панчер. На удар, то есть, боксировал. Удар у меня был неплохой, да и сейчас что-то от былого осталось. Форму поддерживаю. Только уже боевую. Сейчас стараюсь бить так, чтобы после удара противник не встал. А для этого желательно что-то иметь в руке. Хотя бы малую саперную лопатку.
        Старший лейтенант Березкин смотрел на своего комбата с удивлением. Наверное, за все время их совместной службы старший лейтенант не слышал от комбата столько подряд произнесенных слов, как сейчас. Похоже, что подполковник Калужный волнуется, вспоминая Джабраила Уматгиреева. И это волнение выражается в излишней говорливости.
        — И что теперь?  — непонятно о чем спросил полицейский подполковник.
        — Теперь будем активно ловить Джабраила,  — ответил подполковник спецназа ГРУ.
        — А как его поймаешь?  — ухмыльнулся Тарамов.  — Он порхает как бабочка…
        — И жалит как пчела…  — добавил следователь. Видимо, что-то понимал в боксе.
        — Нет, до того уровня он недотягивал,  — ответил следователю непонятными для Тарамова словами подполковник Калужный.  — Не хватало таланта. А это значит, догоним и поймаем обязательно. У меня никаких сомнений нет.
        Глава первая
        Совещание проходило в республиканском управлении ФСБ, где тоже сильно обеспокоились активизировавшейся активностью амира Уматгиреева. Естественно, старшего лейтенанта Березкина, как и других командиров взводов спецназа, на такие совещания не пригласили. Но командира батальона спецназа ГРУ подполковника Калужного позвали, поскольку именно ему была отведена роль основного охотника за неуловимым амиром. Подполковник уже подавил свое волнение, пришедшее вместе с воспоминаниями, и теперь был привычно молчаливым и неразговорчивым. Войдя в кабинет, где проходило совещание, он сказал только общее «Здравия желаю» и дальше во время совещания помалкивал, отвечая лишь коротко и конкретно, если его спрашивали. Теория бокса, проповедуемая когда-то Мохаммедом Али — «Порхать как бабочка. Жалить как пчела»,  — стала почти официально относиться к амиру Уматгирееву. И потому с чьей-то легкой руки подполковника Калужного сразу назвали инсектологом[5 - Ученый, специалист по жизни насекомых, иногда так называют коллекционеров бабочек. То же самое, что энтомолог.]. Он, впрочем, не возразил.
        На совещании в ФСБ, как обычно, ставились одни и те же вопросы. Ни для кого не секрет, что большинство бандитских амиров попадаются на своих связях с внешним миром. И требовалось включить все агентурные сети: и ФСБ, и МВД, и военной разведки, которая, не имея следственных органов и следственных полномочий, обычно пользуется услугами платных осведомителей. Их и требовалось потормошить, чтобы обнаружить связи Уматгиреева.
        Помимо того что следовало «подогнать» агентуру, ФСБ брала на себя функции работы с операторами сотовой связи по проведению биллинга[6 - Анализ осуществления связи, проводимый операторами связи.] в том районе, где была совершена последняя вылазка банды. Вообще-то операторы сами осуществляют биллинг, и поэтому от ФСБ требуется только вычислить поступившие в определенное время в определенном месте звонки, узнать номера телефонов и их обладателей.
        Второй важный вопрос, поднимаемый на совещании, касался причин, которые толкнули амира Уматгиреева на такую активизацию — четыре «вылазки» в течение месяца. Если он раньше «отмечался» один раз в квартал, то это было для всех бандитов естественным, и Джабраила Уматгиреева можно было отнести к рядовым малозаметным амирам, которые даже не пытаются сделать себе рекламу письмами в прессу или выставленными в Интернете видеообращениями. Но каждую неделю — это уже слишком. Для такой активности нужны веские причины. Но причин никто не знал. Однако, чтобы их найти, требовалось хотя бы приблизительно знать направление, в котором следует искать.
        — Может, у него просто осеннее обострение…  — предположил представитель МВД.
        Весенние и осенние обострения, свойственные психически больным людям, обычно не рассматриваются на таких совещаниях, куда врачей, как правило, не приглашают.
        — Осень уже кончилась,  — не поддержал шутку полковник Дагаев, руководитель одного из отделов республиканского ФСБ.  — Кроме того, мне кажется, что санитары психоневрологического диспансера с задачей поимки Джабраила не справятся. Он их встретит пулеметами. И никакая смирительная рубашка не поможет. А что по этому поводу думает военная разведка?
        — Военная разведка думает, что нужно искать связи Джабраила Уматгиреева с заграницей.
        — Вариант,  — согласился Дагаев.  — А конкретнее…
        — Возможно, ему платят за активность. Возможно, так он зарабатывает себе имя и имидж, чтобы уехать куда-то туда, где примут только известного человека. Примут так, как ему хотелось бы. Надо искать…
        — В этом есть рациональное зерно. И такой вариант стоит рассмотреть. Только хотелось бы знать: на чем основывается ваше предположение?
        — На статистике,  — коротко ответил Калужный. Но все-таки разъяснил: — В прошлом году во время командировки в Дагестан подразделениями моего батальона были уничтожены две банды, которые активировали свою деятельность точно так же, как Уматгиреев. В первом случае амир, уже чувствовавший, что здесь его вот-вот поймают, намеревался сбежать в Пакистан и примкнуть к талибам. Но, желая быть там не последним человеком, он хотел, чтобы после его отъезда в республике остался кровавый след, а сам он был бы объявлен в международный розыск. Талибы с удовольствием принимают у себя людей, числящихся в международном розыске. Об этом тоже говорит статистика. И такие люди у талибов не на последних ролях. Второй амир получал неплохие деньги из Саудовской Аравии и Катара. И получал не на операцию, а после того, как представлял видеосюжет в подтверждение уже проведенной акции. Тоже намеревался уехать за границу и жить там на эти вот свои, так сказать, «заработки». На эти заработки можно жить на широкую ногу. Когда этого амира убили и вытряхнули содержимое его рюкзака, у двух пленных бандитов, помнится, глаза на лоб
полезли. Их амир постоянно жаловался на отсутствие денег, но носил с собой в рюкзаке два с половиной миллиона евро. Кроме того, имел несколько тайников, два из которых мы нашли. Там было еще шесть миллионов в той же валюте. Платили ему щедро. Семью, кстати, этот амир уже поселил на Кипре, где купил шикарный дом с видом на море, с бассейном и местной охраной. Видимо, и счета у него имелись в кипрских банках.
        — Да. Уматгиреева следует на этот счет проверить,  — согласился полковник Дагаев.  — Где его семья?
        Вопрос относился к представителю МВД, озабоченному психопатами.
        — Старшая дочь учится во Франции. Но имеет гражданство России. Бавлшекар Даудовна, жена Джабраила, и трое младших детей живут в Турции. Старший сын, по слухам, собирается ехать во Францию к сестре, чтобы там продолжить учебу. Об условиях жизни семьи нам ничего не известно. А вся информация о семье получена от бабушки детей, от матери Бавлшекар. Наверное, естественно предположить, что семья не бедствует, если дети могут себе позволить учиться во Франции. Но все данные из нашего досье говорят о том, что Джабраил является человеком не жадным. Он дал денег на покупку квартиры в Москве вдове своего убитого боевика. С бандитами постоянно делится. Они на него не в обиде.
        — Да, раньше по характеру он не был жадным человеком,  — согласился подполковник Калужный.  — Даже всегда был готов предложить услуги.
        — Вы, Юрий Михайлович, его хорошо знаете?  — спросил полковник Дагаев.  — Ах да, мне же говорили, что вы с ним когда-то в молодости вместе занимались боксом.
        — Мы однажды даже жили на сборах в одной комнате спортивной базы. Целых две недели,  — сказал комбат спецназа ГРУ, удивленный тем, как быстро здесь распространяются слухи. Вроде бы только утром рассказывал следователю военного следственного комитета. При этом, правда, присутствовали еще старший лейтенант Березкин и подполковник полицейского спецназа Тарамов, которого, кстати, на время разбирательства отстранили от должности. Но кто-то уже разнес сведения. У Березкина здесь знакомых нет. Он не впервые в республике, тем не менее не успел обзавестись знакомствами, которые могли бы донести информацию до ФСБ. Да и вообще старший лейтенант — человек не из болтливых. Хумиду Тарамову, скорее всего, не до этого. Он озабочен своей судьбой и ищет в верхах связи, которые могут повлиять на его судьбу. Остается только следователь. Тем более ФСБ плотно контактирует со следственными органами, хотя и имеет собственный следственный комитет. Впрочем, это была не та информация, которая закрывается грифом секретности, и ничего страшного не произошло. Хотя тоже неприятно. Подполковник Калужный хорошо знал, как
образуются и как разрастаются слухи. Вот обмолвился он фразой о том, что когда-то проиграл два боя Уматгирееву. Местные патриоты эти бои, о которых никогда раньше и не слышали, распишут и разрисуют так, что сами участники никогда не поймут, что речь идет о них. Но такова уж особенность хождения слухов, когда каждый добавляет к картине что-то свое, колоритное, на его взгляд. Калужному не хотелось бы, чтобы о нем говорили как о жестоко избитом, а здесь будут говорить, судя по всему, именно так. Здесь бандит всегда пользуется большей популярностью, чем офицер спецназа. И все симпатии будут на его стороне.
        — Значит, основные пути нами определены,  — подвел предварительный итог полковник Дагаев.  — На сегодня это все. Теперь мои оперативные сотрудники распишут планы по всем направлениям, и тогда мы снова соберемся. Вас прошу заняться собственной агентурой. Давите, давите на них. Пусть ищут. А теперь попрошу всех разобрать приблизительный список состава банды Уматгиреева. Здесь не все, но все, кого мы знаем. Пять человек. Рядом с каждой фамилией домашний адрес и старые связи: друзья, подруги, соседи, недруги — этих больше всего, их фамилии подчеркнуты, и с этих, на мой взгляд, следует начинать, и вообще здесь все, что возможно было найти в нашем архиве. Может, это поможет.
        Полковник вытащил из стола стопку листов с принтерной распечаткой. Материал небогатый, тем не менее приходилось цепляться за все, за что можно зацепиться.

* * *
        Хорошо, что у здания ФСБ стояли скамейки. Можно посидеть в этот пусть и зимний, но солнечный день, похожий чем-то на день весенний. Может быть, тем, что вокруг таял снег. Еще утром был туман. И не только там, где устраивал засаду амир Уматгиреев. Туман был даже в столице республики. Но туман, как правило, предвещает приход тепла. Сначала, правда, дул сильный ветер, унес с собой и туман, и тучи и очистил небо. Ветер стих так же внезапно, как налетел, и все вокруг засверкало на солнце. Хлипкий снег в газонах сначала показал проталины-пробоины, а потом и вовсе начал таять. Если такая погода долго продержится, Новый год придется встречать без снега. Впрочем, за долгую службу подполковника Калужного такие праздники уже встречались. Еще лейтенантом ему доводилось встречать Новый год в Анголе, в Южном полушарии, где на январь приходится разгар лета. И пусть тогда советское судно привезло на всех одну елку, без снега она тоже смотрелась пальмой. А на следующий Новый год Юрия Михайловича угораздило попасть в Никарагуа, где на новогодние праздники традиционно льют сезонные ливни. Тоже мало приятного. Там
даже елки не было.
        Дожидаясь машину, подполковник сел на скамейку. Он уже позвонил, чтобы за ним выслали автомобиль. Но он задерживался. Как многие офицеры спецназа ГРУ, подполковник Калужный, выполняя пожелание командования, получил второе образование. В спецназе ГРУ рекомендовалось получать образование гуманитарное. Вызвано это было тем, что служба делает офицеров жесткими, и в жизни это может неблагоприятно сказаться на характере человека. Юрий Михайлович выбрал себе гражданскую профессию социального психолога, считая, что такая профессия поможет ему и в службе. Она и в самом деле частенько помогала. Например, дожидаясь опаздывающую машину, подполковник Калужный не нервничал. Он знал, что по законам психологии, если человек ждет другого человека, он склонен винить его в неаккуратности, в расхлябанности, особенно в армии. Но если сам куда-то опаздывает, всегда найдет объективную причину для собственного оправдания. Дорожные пробки или еще что-то. А если не винить кого-то другого и ему искать оправдание, собственное ожидание переносится несравненно легче.
        Машина наконец-то пришла. Это была собственная машина спецназа ГРУ, а не прикрепленная из части, где спецназ арендовал помещения и территорию. Прикрепленные машины тоже часто использовали. В основном это была тяжелая техника, грузовики, бронетранспортеры и бмп вместе с экипажами. Но в этот раз в командировку на Северный Кавказ батальон спецназа ГРУ, составляющий Отдельный отряд военной разведки округа, захватил с собой из бригадного гаража и «уазик», и бронетранспортер, и даже БМП. В этом случае экипажи бронетранспортера и боевой машины пехоты укомплектовывались своими же, проверенными, бойцами. Так было легче работать.
        За подполковником приехал старый тряский «уазик», украшенный внутри салона солдатскими поделками из органического стекла. Так, набалдашник рычага переключения передач был из прозрачного оргстекла, внутри которого находилась красная роза. Такие украшения машины были безвкусными, тем не менее подполковника это не напрягало. Он вообще не любил никому, даже солдатам, делать замечания. И делал их только в исключительных случаях. И потому водители любили ездить с Калужным. И солдаты любили, когда комбат отправлялся с ними на операцию. И сейчас подполковник даже не спросил старшего сержанта, приехавшего за ним, почему так долго добирался. Город небольшой, хоть и столица республики. А до города от части добираться всего-то десять минут. Можно за полчаса приехать, а машину пришлось ждать почти час.
        Обратная дорога, как ей и полагалось, заняла около получаса.
        Комбат сразу вызвал к себе старшего лейтенанта Березкина. Тот быстро явился.
        — Сергей Ильич, ты как, агентурой не успел обрасти?
        Старший лейтенант только пожал крепкими плечами.
        — Всерьез обрасти за месяц, что мы здесь, невозможно, товарищ подполковник. Есть пара человек в селе, где работали в прошлый раз. Но это не агентура. Так… Разговаривали по душам…
        — Это далеко. Нужно искать там, где мы собираемся работать. И даже в самом райцентре.
        — Да. Я уже думал. Нужно узнать у подполковника Тарамова маршрут, которым они проезжали через село. Наверняка кто-то смотрел в окно за проезжающими машинами, позвонил Уматгирееву и предупредил. Или он выставлял на выезде из райцентра своего человека и тот звонил. Лежал где-нибудь среди камней или кустов и ждал. Хотя второй вариант маловероятен. У Уматгиреева не такая большая банда, чтобы так расставлять людей. У него каждый ствол на счету. Да еще ему пришлось четверых отправить в дальнее село, чтобы там главу сельской администрации расстрелять.
        — Стоп!  — сказал подполковник.
        Старший лейтенант послушно замолчал.
        — Чувствуешь, мимо чего все прошли, не заметив?
        — Звонок!
        — Да. Тарамов нам сказал, что поступило сообщение о расстреле главы сельской администрации, двух его замов и участкового полицейского. Как мы знаем, в расстреле принимали участие четыре человека из банды Уматгиреева. Мог там в момент расстрела быть сам Джабраил? Причем его там должны были узнать…
        — Расстояние в четыре раза больше, чем до райцентра. Доехать даже по хорошей дороге возможности у амира не было.
        — Правильно. Необходимо выяснить, от кого поступил звонок с сообщением. В полиции обычно все входящие звонки фиксируются. И звонивший, скорее всего, представился. Обычно в таких ситуациях люди сами себя называют. Если не называют, полицейские их спрашивают. Это первое, что нам следует завтра выяснить. И еще следует поискать осведомителей. У тебя есть номера командиров взводов из другого батальона, кто здесь работал?
        — От силы один номер. Хотя не знаю, в каком районе.
        — Ладно. Я сделаю официальный запрос в бригаду. Они там подготовят данные для передачи агентуры. И даже с другими бригадами смогут связаться. Это будет надежнее. Завтра с утра вместе с тобой туда отправимся. Готовь одно отделение. Поедем на бэтээре. А сейчас, если тебе не трудно, пришли ко мне шифровальщика. Он, наверное, в казарме сидит…

* * *
        Шифровальщик сразу отправил подготовленный подполковником запрос в бригаду. Быстрый ответ пришел через несколько минут, и старшина срочной службы принес его ввиду срочности в нераспечатанном виде на специальном бланке — на простом листе. Сообщалось, что подготовить данные удастся не раньше завтрашнего дня.
        — Завтра, как только получишь, сразу доложи,  — строго предупредил комбат старшину-шифровальщика.  — Меня не будет, доложи начальнику штаба. Пусть разберется и мне позвонит.
        — Понял, товарищ подполковник. Сделаю,  — пообещал старшина.
        Он вообще-то в батальоне выполнял еще и обязанности инструктора по рукопашному бою и мог в какое-то время находиться на занятиях, но если приходит срочная шифротелеграмма, посыльный с узла связи сразу находит шифровальщика.
        Отправив шифровальщика, комбат заглянул к своему начальнику штаба майору Денисову и коротко обрисовал ему ситуацию, чтобы майор был в курсе и не потерял на следующий день комбата. И только после этого подполковник ушел в свой кабинет, закрыл изнутри дверь на ключ и перешел в соседнюю комнатушку, где у него стояли стол с компьютером и кровать. На нормальной кровати подполковник Калужный не спал уже трое суток. Он командовал операцией, в которой участвовали три взвода его батальона. Блокировали, а потом и уничтожили в лесистых горах банду, состоящую из трех бандитов. Такие большие силы были задействованы не потому, что бандиты были серьезными бойцами, а потому, что у них существовало множество возможностей избежать окружения. Но силами трех взводов все выходы были перекрыты, и бандиты, попытавшиеся сначала уйти все вместе, потом разбежавшиеся поодиночке, вынуждены были вернуться в свою «нору», вырытую в склоне хребта прямо под корнями елей. Ели имеют поверхностные широко раскинутые корни, и потому нору хорошо маскировали. На предложение сдаться они ответили активной стрельбой, и при этом патроны не
жалели. Спецназ знал, что в этой норе находится большой склад вооружения, и потому бандитов не уничтожили, когда они пытались сбежать. Необходимо было, чтобы они сами показали «нору». Они и показали, но хотели повоевать. Во избежание жертв спецназ не торопился провести ликвидацию. И только после того, как поступил сигнал из соседнего района о диверсии амира Уматгиреева, подполковник Калужный позвонил и попросил прислать ему минометный дивизион.
        Дивизион прибыл через час с небольшим. Шесть 82-миллиметровых минометов в несколько залпов не просто проломили перекрытие бандитской «норы», но и уничтожили там большой боезапас, о чем сообщил мощный взрыв, перепахавший склон горы вместе с деревьями. После такого взрыва в «норе» даже теоретически не могло никого остаться в живых. Даже остатки тел разбросало в разные стороны. Но следствию требовалось доказать, что бандиты в самом деле уничтожены, и потому подполковник Калужный оставил два взвода искать останки и договариваться со следственной бригадой, а сам с одним взводом отправился на грузовике в сопровождении БМП в соседний район. Конечно, прибыл он уже тогда, когда помочь чем-то попавшему в засаду отряду полицейского спецназа было невозможно. Как невозможно было и организовывать преследование организаторов засады. Оставалось только тщательно осмотреть место. А заодно взвод попросили выступить в качестве охраны следственной бригады, которая прилетела на вертолете одновременно с прибытием взвода спецназа ГРУ. Это тем более делало невозможным организацию преследования Уматгиреева. Да и кроме
того, подполковник Калужный, хорошо изучив манеру действий Джабраила, понимал, что тот может находиться неподалеку и наблюдать за происходящим. И если взвод спецназа ГРУ куда-то удалится, бандиты могут атаковать следственную бригаду, не способную оказать серьезного сопротивления, поскольку вооружена она только пистолетами. И вина за это будет возложена на командира батальона спецназа ГРУ, хотя официального приказа принять под охрану следственную бригаду он не получал, а выслушал только просьбу представителя республиканского антитеррористического комитета. Но если сразу не отказался, значит, согласился. И потому пришлось помогать следственной бригаде. Там, конечно, были опытные следователи и эксперты, но без помощи спецназа ГРУ они не смогли бы составить полной картины произошедшего. Причем подполковник Калужный и старший лейтенант Березкин составили даже не единую картину, а поэтапную и смогли отследить то, что Уматгиреев к этой засаде тщательно готовился, выверяя каждое и свое действие и действие противника. И, следуя в точности продуманному плану, сумел малыми силами уничтожить шестикратно
превосходящий его численностью отряд полицейского спецназа почти полностью. Двенадцать оставшихся в живых полицейских сами ничего понять не могли — как это их так, грубо говоря, «разделали», как не мог этого понять и командир отряда спецназа подполковник полиции Тарамов, которому долго пришлось объяснять, каким образом он влез в ловушку.
        Глава вторая
        После удачно проведенной операции Джабраил был готов считать себя военным гением, хотя тактика подобных ловушек придумана не им и была применена в гораздо больших масштабах Наполеоном во время итальянского похода, когда он, имея небольшие силы, основательно потрепал австрийские войска. Но Уматгиреев, если бы услышал такое, сильно удивился бы, потому что он понятия не имел о его походах и манере воевать и даже затруднился бы сказать, в какую эпоху жил Наполеон. Но свой успех Джабраил оценил по достоинству. При этом уверен был, что имам Габисов тоже оценит его действия. Потому что имам Гойтемир Габисов — это единственное лицо, перед которым амир Уматгиреев отчитывался за свои действия. Когда имам Габисов вернулся в Чечню, он не случайно среди многих амиров, как думалось Джабраилу, выбрал для претворения в жизнь совместных планов именно его и его джамаат. Конечно, эти планы только условно можно назвать совместными, и Уматгиреев отдавал должное восточной вежливости имама, который часто произносил эту фразу о совместных планах. Более того, сам имам Габисов не однажды проговаривался, что это даже не его
планы, а он является только проводником в жизнь больших и нужных идей по переустройству мира.
        — Вот ты представь себе такую картину. Стоит посреди Нью-Йорка громадный небоскреб. С верхнего этажа далеко вокруг видно. И стоит у окна американский миллиардер. Смотрит на мир свысока и считает, что он выше всех, что он миром правит. И думается этому миллиардеру, что он имеет право посылать куда-то войска, чтобы поддерживать такой порядок, какой ему хочется иметь. И весь этот порядок, американский порядок, как его называют, направлен на то, чтобы у миллиардера было больше миллиардов, чтобы он мог есть что захочет, развлекаться как захочет, делать то, что захочет. И не понимает этот миллиардер, что существуют в мире еще и такие горы, как Кавказ. И где-то в горном селе выходит к обрыву пожилая женщина, выводит туда внука и смотрит вдаль. И ей, и внуку тоже далеко видно. Они находятся гораздо выше того миллиардера. Но у них нет миллиардов, чтобы посылать куда-то войска и устанавливать свой порядок, у них нет желания увеличивать свои миллиарды. Они хотят возносить Аллаху молитвы и жить такой жизнью, какой им хочется. А их жизнь и их помыслы настолько же чище жизни и помыслов миллиардера, насколько
горный воздух чище воздуха Нью-Йорка. И они хотят, чтобы правили миром люди с чистыми помыслами, а не богатые, думающие лишь о собственном благе. Аллах донес до нас умение жить правильно. И наша с тобой задача в том и состоит, чтобы дать возможность людям, благодарным Аллаху за жизнь, не подчиняться воле миллиардера. И это не зависит от того, где стоит тот высокий небоскреб — в Нью-Йорке или в Лондоне, в Париже или в Москве. У них одни помыслы. У нас чистые мысли о великом халифате, который объединит мусульманский мир. И, служа этому делу, мы с тобой служим Аллаху, равно служим, невзирая на звания и сан. Здесь и сейчас нас пока мало. Но к нам придут на помощь. А мы и малыми силами сможем добиться того, чтобы нас признали. Ты умеешь побеждать малыми силами. Но и ты знаешь, что это только временная победа. Нужны большие силы, чтобы противник отступил. И они придут к нам с тобой на помощь, когда мы покажем, что мы здесь, что мы подготовили плацдарм для прихода больших сил. Придут наши братья чеченцы. Они уже собираются вместе и готовы к возвращению на Родину.
        Эти слова имама Габисова глубоко запали в душу амира Уматгиреева и воодушевили его. Так воодушевили, что он проявил неслыханную для других амиров активность и четыре недели подряд совершал рейды. Причем каждый последующий был успешнее предыдущего. Вообще-то в том состоянии духа, в котором сейчас находился Уматгиреев, он мог бы выступать и чаще, он готов был к постоянным боям. Но при этом не забывал, что его бои и вылазки должны быть успешными. Иначе грош цена всем его усилиям. И чтобы акция стала успешной, ее следовало основательно подготовить. Вот эта-то подготовка и отнимала у амира так много времени и не позволяла демонстрировать себя более часто. Приходилось еще перемещаться. Нельзя было постоянно действовать в одном и том же месте. Но перемещениями ведал сам имам Габисов, руководствуясь при этом какими-то своими помыслами и целями. Уловить систему в этих перемещениях было не сложно. Джамаат постоянно уходил на юг и на юго-восток. То есть к границам с Дагестаном и Грузией. И пусть одна граница называлась административной, а другая государственной, они все равно были границами. Чего добивался
Гойтемир Габисов, Джабраил понимал, поскольку имам уже сам говорил об этом почти открыто:
        — Чтобы к нам пришла помощь, мы должны показать, что здесь есть стоящие люди, которых необходимо поддержать. Поддержка может прийти только из-за границы. Я не знаю, откуда она придет, может быть, через Грузию, может быть, через Азербайджан, но она уже в пути. Путь от Дамаска до Кавказа не близкий. Но он преодолимый.
        Про Сирию имам говорил несколько раз, и Джабраил понял, что тот приехал в Чечню оттуда. И однажды даже задал, как сам потом понял, наивный вопрос:
        — Скажите, имам, а почему не удалось подчинить Сирию? Это же страна нашего мира, исламского? И все соседи были против Дамаска. Почему?
        — Это вопрос стратегический. Обрати внимание. Из небольших волнений выросла большая война. Почему? Когда страны Запада откровенно помогали нам, наши силы росли, мы брали город за городом, и не могли власти оказать нам сопротивления. Их военачальники переходили один за другим на нашу сторону. А потом что-то сломалось в механизме. Изменилась общая политика. Нас перестали поддерживать. Да и внутри все не так, как у нас. Там же нусайриты[7 - Нусайриты — алавиты, представители одной из ветвей вероучения шиитов, стоящей на грани между исламом и христианством.]. Даже их президент Асад происходит из их среды, хотя назвать его истинно верующим мусульманином трудно. Но сопротивление нам было оказано самим народом, там проживающим. Еще сильно мешали шиитский Иран и шииты Ливана. Здесь все должно быть иначе. Народ на Кавказе поддержит вернувшихся правоверных, как уже поддержал однажды Джохара Дудаева. И это будет началом конца российского Кавказа. Россия всегда стояла особняком от других развитых стран. И если начнется расчленение России на Кавказе, а затем продолжится в других областях, где живут мусульмане,
развитые страны Запада будут поддерживать нас. Они не понимают, что будут следующими на очереди. Но это вопрос отдаленного будущего. Сначала — Россия, против которой готов выступить весь мир. Но чтобы народ поддержал нас, есть обязательное правило. Народ всегда поддерживает своих героев. И нужно множество побед. Пусть в мелких стычках, но эти победы нужны. Нужна слава. И ты эту славу нам добудешь. А уж я постараюсь распространить слухи о твоих победах так, что ты сам их не узнаешь в чужих рассказах. Для этого у меня есть возможности. Твое дело — добывать красивые победы, которые привлекут к нам внимание.
        И амир Уматгиреев правильно понимал свою роль. Пока имам Габисов был доволен им. После последнего боя будет доволен еще больше. В этом можно не сомневаться…

* * *
        Амир Уматгиреев очень удивился бы, если бы узнал, что многие его действия предсказуемы. Он считал, что его военные хитрости слишком мудры для тех, против кого он их готовит. И они никогда не смогут разгадать то, что он задумал. И использовал он при этом свое собственное хладнокровие и хладнокровие своих бойцов, которых по подсказке имама Габисова в последнее время стал звать только моджахедами[8 - Моджахед — происходит от арабского «муджахид», множественное число слова «муджахидин» — участник джихада. Погибший моджахед считается шахидом, то есть мучеником, подтвердившим свою верность Аллаху. В европейском понимании моджахед обычно воспринимается как синоним понятия «исламский боевик» и «террорист». Арабоговорящие народы считают это некорректным.]. Чтобы как-нибудь не оговориться при имаме, Джабраил даже мысленно звал бойцов моджахедами.
        Минувшим утром, когда остатки полицейского спецназа, приблизительно сравнявшись численностью с джамаатом нападавших, отступили вниз на дорогу и заняли позицию около останков своих транспортных средств, сам Уматгиреев не торопился скрыться. Обойдя сопку, в заранее условленном месте он встретился с теми, кто атаковал полицейский спецназ с противоположного склона, а потом еще и в спину, когда полицейские начали было преследование основных сил джамаата. Три моджахеда вернулись довольные и собой, и своим амиром. Они видели больше, чем увидел амир,  — прошли по трупам полицейских, и их чувства можно было представить. Их башмаки были испачканы кровью врагов, и они с радостью показывали это амиру. Оставалось дождаться подхода еще четверых, которые напали на отдаленное село. Но те, когда подойдут, в любом случае дождутся джамаат. Так все было обговорено заранее. И Джабраил не стал терять время. Он с основными силами снова вернулся к дороге, только на пару километров дальше. Но и через пару километров до него донесся запах паленой резины. Запах полз снизу вместе с легким туманом и таким же легким ветерком.
        Амир сначала взял с собой только троих гранатометчиков, поднялся с ними на десяток метров в гору и подошел по склону сопки к месту недавней засады ближе, только полста метров не добравшись до левой «засеки». Лес на склоне был, говоря попросту, труднопроходимым. Но Джабраил, заранее просчитывая все свои ходы, также заранее приказал проложить здесь неприметную тропу. Старания его были оправданны с точки зрения обычной практики. А в соответствии с обычной практикой после такого происшествия, как уничтожение значительной живой силы полиции в засаде, на место происшествия прибывала следственная бригада. В качестве прикрытия со следственной бригадой обычно выезжало шесть-восемь полицейских. Это, конечно, не то подразделение, которое сможет остановить джамаат Уматгиреева, и даже, наоборот, может его только привлечь и стать для него самого и для его джамаата объектом атаки. Эту атаку и планировал провести Джабраил следом за атакой на полицейскую колонну. И даже специально для этой цели приказал своим гранатометчикам захватить с собой осколочные гранаты.
        Джамаат Уматгиреева еще два с половиной года назад «разжился» неплохим запасом гранат для своих гранатометчиков, «приватизировав» с помощью продажных ментов их склад. Но там были гранаты только российского производства. А российская военная промышленность выпускает для гранатометов только бронебойные и термобарические гранаты. И приходилось по мере надобности покупать у других амиров или же просто менять свои бронебойные гранаты на осколочные гранаты арабского или китайского производства. Таких гранат в джамаате всегда не хватало. Тем не менее Джабраил приказал взять с собой на эту операцию весь оставшийся запас. И предназначался он для следственной бригады, которую в качестве сил сопротивления вообще не было смысла рассматривать, и для сопровождающих их ментов, к которым должны были примкнуть уцелевшие менты из колонны полицейского спецназа. Стоило ли тем выживать после первой атаки, чтобы погибнуть в повторной,  — этот вопрос был спорным.
        Однако, выйдя на расстояние прямой видимости, Джабраил долго рассматривал прибывшие на место происшествия силы и убедился, что в качестве охраны у следственной бригады в этот раз выступили армейцы, причем в немалом количестве. Это кардинально меняло ситуацию. В отличие от полиции армия обычно умеет воевать. И при первом же выстреле в свою сторону солдат не задирает голову, чтобы увидеть, кто откуда и с какой целью стреляет, а сразу прыгает за ближайшее укрытие и стреляет навстречу. Бинокль не давал возможности рассмотреть, что это за подразделение. Единственное, что можно было сказать: прибыл целый взвод вместе с командиром и еще с одним, кажется, старшим офицером. И только когда солдаты двинулись вдоль «засеки» и оказались довольно близко, амир сумел рассмотреть нарукавную эмблему у солдат и рад был, что не приказал гранатометчикам послать в них несколько зарядов. С пресловутыми «летучими мышами», как прозвали волкодавов из спецназа ГРУ в народе, Джабраил воевать не хотел. От этих будет нелегко оторваться, если они, как говорится, «сядут на хвост». И количество их трудно уменьшить так же быстро,
как количество полицейских спецназовцев. Эти многому обучены, в чем Уматгиреев еще раз убедился, заметив, что солдаты снимают все «растяжки» так, словно они выставлены в витрине магазина, а не замаскированы. Освобожденные из ловушек гранаты для использования уже не годятся. С них сорвано кольцо. Значит, прижимной рычаг всегда готов откинуться вверх. И потому солдаты гранаты из ловушек с собой не брали, а просто бросали их вниз, под дорогу, где гранаты и взрывались. А один из солдат швырнул гранату в сторону лежащих под елками амира и гранатометчиков. Да так швырнул, что граната пролетела добрых сорок метров и взорвалась. Мощные осколки «Ф-1» со свистом и шумом прорезали еловые лапы, посыпав амира и моджахедов еловыми иголками и целыми срезанными лапками. Слыша рядом с ухом какой-то продолжительный звон, Джабраил скосил глаза в сторону. В двадцати сантиметрах от его лица тяжелый осколок вошел в ствол молодой ели недалеко от корня. Двадцать сантиметров спасли амира от смерти.
        Сняв все, что нашли, солдаты вернулись к своим. Издалека доносились другие взрывы. Значит, обход «засеки» обезвреживали и с другой стороны. И делали это, как сам амир Уматгиреев прекрасно видел, профессионально. Значит, солдаты хорошо подготовлены. И с такими лучше не связываться.
        Нет, амир Уматгиреев вовсе не считал, что его моджахеды чем-то хуже этих солдат. Просто их слишком много и они слишком хорошо обучены, чтобы можно было уничтожить значительную их часть быстро и без смертельной опасности для себя. Эта атака была бы неподготовленной. А Джабраил любил просчитывать каждый свой шаг и возможный шаг противника, чтобы знать, чего противник пожелает, и по возможности «удовлетворить» его пожелания.
        Солдаты вернулись к своим командирам, кажется, не намереваясь снова повторить маршрут. Экскурсия вокруг «засеки» не казалась солдатам интересной, и амир готов был засвидетельствовать это. Дальше нет ни одной «растяжки».
        Джабраил хотел уж было дать команду к отходу, когда один из полицейских там, вдали, показался ему отдаленно знакомым. Но с такого расстояния даже с биноклем нельзя было толком разобрать лица. А любопытство томило, и если его не утолить, то он не будет спать несколько ночей, думая о том, кто же это был.
        — Ждите здесь. Если что, прикроете мой отход,  — распорядился Уматгиреев и пополз вперед. Он добрался до самого края «засеки». И там поднял к глазам бинокль, чтобы рассмотреть знакомую фигуру. Бинокль уже позволял это сделать.
        Амир не ошибся. Он сразу узнал лицо человека. Это Хумид Тарамов. Кажется, ровесник Уматгиреева. И уже в чинах — подполковник. Значит, это он возглавлял отряд погибшего полицейского спецназа. Когда-то Хумид учился с Джабраилом в одной школе, а жил, помнится, на соседней улице. Джабраил был рад, что Хумид Тарамов остался жив после такой передряги. Хотя, наверное, неприятности его ожидают большие. Расстраивается, должно быть.
        Уматгиреев снова навел бинокль на лицо Тарамова. Тот что-то зло говорил, словно доказывал кому-то нечто важное. Машинально «взгляд бинокля» перешел на собеседников Хумида. Один из них был старший лейтенант спецназа ГРУ. Наверное, командир взвода. Крепкий парень без головного убора и с короткими и светлыми кучерявыми волосами. С лица старшего лейтенанта бинокль перешел сначала на подполковничий погон второго офицера-армейца, а потом на лицо. Юру Калужного Джабраил Уматгиреев узнал сразу. Он его знал даже лучше, чем Хумида Тарамова. И знал хорошо. Они, конечно, не были друзьями, просто боксировали в одном весе, вместе входили в сборную зоны России. Как-то даже жили на сборах в одной комнате, но относились один к другому благожелательно и даже старались один другому что-то подсказывать на тренировках, хотя всегда стоял вопрос о том, кто из них будет включен в состав под первым номером, кто останется вторым — запасным.
        Как же так получилось, что некогда два, можно сказать, товарища объединились против него? Неужели мир перевернулся, если происходят такие вещи? В голове амира Уматгиреева промелькнули эти мысли, но не оставили глубокого следа, хотя вздох сожаления вызвали. И он пополз назад, к своим гранатометчикам…

* * *
        — Что там, амир?  — спросил со своей обычной надменной улыбкой пулеметчик Насухан Оздемиров.  — Добивать будем или по доброте душевной отпустим?
        Самоуверенность Насухана иногда раздражала Джабраила. Но он старался не подавать виду, хотя обычно осаживал этого юнца, мало еще что в жизни повидавшего.
        — Тебя волкодавы в задницу кусали?
        Вопрос прозвучал неожиданно и вроде бы не соответствовал обстановке. Насухан даже слегка растерялся. Но все же ответил:
        — Только когда маленький был. Овчарки в селе. Дважды было дело…
        — Маленьких они всерьез не грызут, пугают только. А взрослого?
        — Аллах милостивый уберег.  — Насухан даже руку к сердцу приложил и на небо с благодарностью посмотрел.
        — Чем, думаешь, может кончиться дело, если в тебя волкодав вцепится?
        — Мало хорошего, амир. Они упрямые и страха не знают. Не отпугнешь и не отвяжешься. С ними так: или хозяин их уберет, или ты его убьешь, или он тебя. Другого не бывает.
        — А про волкодавов из спецназа ГРУ ты слышал?
        Самодовольное выражение в глазах Оздемирова исчезло.
        — Доводилось, амир. Эти тоже — прицепятся и додавливают. Их только на собачьи бои выставлять. Только они дерутся по-волчьи, насмерть…
        — Там, на дороге, взвод спецназа ГРУ охраняет следственную бригаду. Хочешь их себе «на хвост» посадить?
        — Я понял, амир. Нам лучше не соваться. По крайней мере, без засады.
        — Вот именно…
        Говорить кому-то из своих моджахедов о людях, которых он рассмотрел в бинокль, Джабраил не собирался. Это его личное дело, а личные дела он не любил выносить на публичные обсуждения.
        — Все. Поднялись. Уходим,  — прозвучала команда.
        Амиру никогда не приходилось повторять сказанное. Моджахеды слушались его беспрекословно. И быстрый марш начался сразу. Следовало торопиться. Сегодня еще предстояло проводить в дорогу имама Габисова. На календаре среда, а в пятницу имаму предстояло проводить намаз в своей мечети. А перед намазом имам всегда проводит день в тишине и требует, чтобы ему никто не мешал. Ему необходимо сосредоточиться, чтобы потом стать связующим звеном между волей Аллаха и верующими. Имам никогда не говорил, что он является связующим звеном между самим Аллахом и верующими мусульманами. Но всего — только посредником воли его. Так и самим верующим нравилось больше. Имам казался им скромным. Таких людей обычно уважают.
        Джабраил умел быстро ходить. В отличие от своих моджахедов, он никогда не курил, а многолетние занятия спортом его здоровье не подорвали. Только в плохую погоду, в промозглую сырость, частенько ныли кисти в сломанных пальцах. Но без таких травм ни один боксер в своей карьере не обходится. И часто на быстром марше Джабраил вставал ведущим в джамаате и задавал темп. Но в этот раз он встал в середине колонны и даже ни разу не потребовал от сменяющихся ведущих увеличить темп движения.
        И вообще Джабраил выглядел слегка растерянным, что было его моджахедам непривычно. А сам Уматгиреев настроения джамаата не замечал. Он думал о том, что произошло и почему судьба свела двух его старых товарищей вместе, причем оба они были против него. У него было что спросить и у Тарамова, с которым он встречался незадолго до того, как уйти в горы, и у Калужного, с которым давно не встречался. Но новая их встреча, скорее всего, будет не обычной встречей мужчин. Вместо слов раздадутся автоматные очереди…
        Глава третья
        Подполковник Калужный встал в обычное для себя время, естественно, без будильника. Долго брился. А затем отправился в роту, чтобы поторопить Березкина. Оказалось, старший лейтенант увел взвод на кросс, но вскоре уже должен был вернуться. Вообще-то подполковник Калужный время от времени, хотя бы раз в неделю, сам старался бегать кросс то с одним взводом, то с другим. Во-первых, всем вместе бежать безопасно, во-вторых, комбат никогда не решится отстать от солдат и будет при любой усталости поддерживать темп бега, как и подобает настоящему спецназовцу. Дополнительный стимул в лице солдат иногда требуется и опытному офицеру. А если этим стимулом пренебречь, какой же солдат за тобой в бой пойдет…
        Оставив старшему лейтенанту Березкину и его взводу время на умывание после бега, подполковник сходил в гараж, где уже стояла, готовая к поездке, боевая машина пехоты, и водитель-механик ждал только команды. Машина была неприлично новая, ни одной пулей не побита, и сильно пахла заводской краской. Подполковник забрался в башню, где справа, как обычно, находилось командирское кресло, чтобы хоть чуть-чуть к нему привыкнуть. Слева от командира всегда сидел оператор-наводчик, а по центру — комплекс управления стомиллиметровой пушкой, которая одновременно считается и пусковой установкой, и тридцатимиллиметровой автоматической пушкой, и традиционным пулеметом «ПКТ» калибра «семь и шестьдесят два миллиметра».
        Березкин, естественно, займет место оператора-наводчика. Два бойца займут места за лобовыми пулеметами по бокам от механика-водителя, еще семеро разместятся в так называемом десантном отделении. Там для них подготовлено пять основных мест и два откидных сиденья, которые при десантировании откидываются и используются в качестве подножек. Вот и уместится все отделение. При желании можно еще пару человек посадить на ящики со снарядами для пушки. Более того, можно вообще не брать с собой полный боекомплект, поскольку едут они не в бой, а для собирания сведений. Хотя в этой горной местности никогда не знаешь, когда придется вступить в бой.
        Убедившись, что БМП готова к поездке, подполковник начал уже выбираться из башни, когда зазвонил его телефон. Звонил Березкин.
        — Прибыл, Сергей Ильич?
        — Так точно, товарищ подполковник. Но я еще до кросса успел поработать.
        — Рассказывай.
        — По телефону?
        — В общих чертах.
        — Звонил в райцентр. Мне дали номер домашнего телефона Тарамова. Поговорил с ним. Будет нас ждать. Вопросы ему по телефону тоже не задавал. На всякий случай поосторожничал.
        — Нормально.
        — У них там своего узла сотовой связи нет. Если придется делать биллинг, необходимо обращаться в Грозный.
        — Биллингом занимается непосредственно ФСБ. Они все данные собирают. Если что, я позвоню полковнику Дагаеву. Он даст нам сведения. Спецназу ГРУ их могут просто не предоставить. У нас нет следственных полномочий.
        — И все, товарищ подполковник. Отделение только умоется. Можно ехать. Вызывайте БМП.
        — Я уже в машине сижу. Еду к казарме.
        — Жду, товарищ подполковник.

* * *
        Конечно, боевая машина пехоты не могла использовать все свои пятьсот лошадиных сил на обыкновенной дороге, но ехала довольно быстро.
        Передвигались, естественно, с открытыми верхними люками на случай неизвестно откуда прилетевшей термобарической гранаты. От засады никто не может быть застрахован. Тем более — в отдаленном горном районе. Хотя обычно засады ставят по известным целям, заранее зная, что здесь кто-то должен проехать. А термобарическая граната, если люки закрыты, уничтожит сразу весь экипаж. При открытых люках ее эффект не так страшен.
        Скорость сбросили только в самом поселке. Там без конца пытались перебежать дорогу большие и лохматые собаки. Давить их гусеницами механик-водитель не хотел. Остановились на центральной площади районного центра. Здесь, на площади, находилась и районная администрация, судя по всему, в трехэтажном здании из красного кирпича, и районный отдел полиции. На здании администрации висела большая вывеска, как положено, с надписями на двух языках, но с расстояния прочитать было сложно, а над зданием полиции — большая неоновая надпись только на русском. И то и другое здание и даже здание магазина рядом с администрацией украшали российские и чеченские флаги, хотя государственный флаг России вывешивать над магазином по закону нельзя, у него другое предназначение. Подполковник Калужный разрешил солдатам выйти и размять ноги. Задние выходные дверцы моментально распахнулись. Сам комбат вместе со старшим лейтенантом Березкиным выбрался через верхний люк и легко спрыгнул на землю.
        На крыльцо райотдела полиции вышли несколько полицейских офицеров. Видимо, ждали. Там же был и подполковник Тарамов, только уже в гражданском костюме. Очевидно, решил больше не претендовать на роль командира полицейского спецназа. Или просто устал таскать тяжелый бронежилет. Трудно сказать, что грозило подполковнику за гибель отряда и на что он сам рассчитывал. Но держался Хумид Цокович спокойно и властно, никак не показывая, что у него неприятности. Он первым спустился с крыльца райотдела навстречу офицерам спецназа военной разведки и встретил их как старых друзей. То есть не только пожал руки, но и одного и другого приобнял.
        Вместе со всеми спустился маленький и круглый, как надувной шарик, полковник с чисто выбритой головой и недельной щетиной на щеках и подбородке. Судя по тому, как его пропускали другие офицеры, это был местный начальник. Этот просто руки пожал, даже не представляясь. Видимо, считал, что его приезжие спецназовцы обязаны знать.
        — Пойдемте ко мне в кабинет,  — позвал круглый полковник офицеров военной разведки.  — Хумид Цокович, поскольку они и к тебе тоже приехали, ты тоже — за нами…
        Круглый полковник однозначно олицетворял здесь силовую ветвь власти. И пошел в здание, не сомневаясь, что и приезжие, и Тарамов двинутся за ним. Они, естественно, двинулись, поскольку и приехали сюда ради этого разговора. Круглый полковник шустро, как заводные, переставлял короткие ноги и быстро поднялся по лестнице на второй этаж, отмахнувшись от желавшего что-то сказать дежурного по отделу старшего лейтенанта с буденовскими усами.
        Старший лейтенант понял ситуацию и, не надоедая начальнику, сразу направился к другому старшему офицеру, из тех, что стояли на крыльце и вошли в здание вслед за гостями.
        Начальник отдела занимал угловой, довольно-таки просторный кабинет.
        — Присаживайтесь,  — показал полковник гостям на стулья рядом с длинным столом для заседаний, а сам благоразумно устроился в кресле у стены, рядом с журнальным столиком. Понимал, должно быть, что за своим рабочим столом будет выглядеть еще мельче, чем он есть на самом деле, потому что стол у полковника был громадный, из мореного дубового массива, как сразу определил комбат. Такой же стол стоял в домашнем кабинете командира бригады спецназа. И поэтому у Юрия Михайловича, который иногда посещал дом комбрига, были на этот счет относительно небольшие понятия.
        — Чай? Кофе?  — спросил полковник.
        — Мы ненадолго,  — сказал Березкин.  — И потому, извините, от угощения откажемся.
        — Э-э… Зачем обижаешь! У нас так не делается. Приехал, мы должны угостить. Я же не водку предлагаю. Так что?
        — Чай,  — попросил командир батальона.  — Если можно, зеленый.
        — Мне тоже,  — сдался Березкин под взглядом полковника.
        Полковник сказал что-то подполковнику полицейского спецназа на родном языке, и из всей фразы офицеры спецназа разобрали только два имени — Хумид Цокович и Мадина. Тарамов вышел, так и не успев сесть, но вернулся уже через минуту. И еще через три минуты вошла немолодая секретарша полковника и принесла на подносе чай в чашках на блюдечках каждому из гостей, а полковнику — чашечку черного кофе. На отдельных тарелочках лежали конфеты и печенья, к которым никто, впрочем, не прикоснулся.
        — Как доехали?  — спросил полковник.  — К нам никак не начнут строить дорогу. Все обещают, но дело не движется. Мы же — дальний район. Нам, как всегда, все в последнюю очередь. Я вчера утром затемно уехал в Грозный. Правда, даже дела никакие сделать не успел. Позвонили, сказали, что произошло, сразу пришлось возвращаться, без отдыха. Всего по дороге растрясло.
        — Наверное, на «уазике» ехали?  — посочувствовал Калужный, представляя, как может растрясти по такой дороге «уазик».
        — Зачем на «уазике»!  — возмутился полковник таким понижением своего авторитета.  — У меня «Кайен»[9 - «Порше Кайен» — дорогой престижный внедорожник.]…
        Юрий Михайлович понял, что ляпнул, по местным меркам, бестактность, но легко загладил сказанное своим сравнением:
        — У нас в гараже «уазике». Я потому и спрашиваю. Мне часто на нем ездить приходится. После длительной дороги ноги не передвигаются, спина заблокирована. Но мы вы же видели на чем приехали. Нам дорога не страшна. Как и бездорожье…
        — Для «Кайена» дорога тоже не подарок,  — сказал Березкин, допивая чай и отставляя от себя чашку.  — У таких машин обычно узкопрофильные колеса. Диски часто летят. Приходится осторожничать. Я так слышал.
        — Это уж да,  — согласился круглый полковник.  — Я уже три диска за год сменил. Трескаются…
        — Хорошо, что у нас траки на гусеницах полного профиля,  — проговорил Калужный.
        Тарамов угрюмо молчал. Или же просто скромничал в присутствии круглого полковника.
        — Так что вас интересует?  — Круглый полковник решил, что уже пора приступать к делам, поскольку чай гости выпили.
        — Сначала вопрос к вам, товарищ полковник…
        Подполковник Калужный вытащил из кармана сложенный вчетверо список, полученный накануне на совещании в ФСБ, и протянул круглому полковнику. Тот пробежал список глазами.
        — Что это?
        — Те люди, которые состоят в банде Уматгиреева. Их домашние адреса. Два человека из вашего поселка. Конечно, в банде больше людей. Но в ФСБ есть данные только на этих пятерых. Остальные неизвестны. Дальше идут возможные связи…
        — А подчеркнутые фамилии?
        — Это те люди, которые могут считаться недругами бандитов. Возможно, они могут дать больше информации, чем друзья. Поэтому на них стоит обратить особое внимание.
        — Можно снять ксерокопию?  — Круглый полковник проявил такт и задал вопрос.
        — Конечно. Хумид Цокович…  — Листок перешел в руки Тарамова, тот вышел, чтобы сделать ксерокопию.
        — Одно лицо, чья фамилия подчеркнута, мне хорошо известно. Это мой собственный зять. Парни из банды тоже всем нам известны. Эти… Двое, что из поселка… Мы за их домами присматриваем. Если что-то подозрительное будет, соседи сразу сообщат. Отец одного сказал, что сына больше не пустит на порог. Мать все время плачет. А после вчерашнего побоища с семьей вообще здороваться перестали. Люди проходят мимо, словно не видят их. Все погибшие полицейские — из нашего поселка. Все молодые. Отец переживает. Он хороший человек. Был когда-то замом главы районной администрации. Сейчас на пенсии. В возрасте человек. Для него это удар под сердце.
        Вернулся Тарамов. Молча передал лист с ксерокопией круглому полковнику, оригинал вернул Калужному.
        — Что касается второго… На родителей положиться нельзя. Отец сам с уголовным прошлым. Сын, правда, не в отца сначала рос. Но потом сломался. За домом тоже соседи присматривают. Ночью у нас по поселку сложно пройти. Слишком много собак. Никого не пропустят. Даже если одна собака кого-то знает, другие все равно облают. А днем кто же у всех на виду будет идти… После вчерашнего поддержки у них нет. Мы потеряли цвет поселка. Лучших из нашей молодежи. И еще несколько человек из окрестных сел.
        Когда их будут хоронить?  — спросил старший лейтенант Березкин, плохо еще знающий местные обычаи.
        — Вчера похоронили,  — сказал круглый полковник.  — У нас, мусульман, принято хоронить в день смерти. Или, в худшем случае, на следующий день.
        — Теперь по тем фамилиям, что подчеркнуты. Я попросил бы вас, товарищ полковник, послать своих сотрудников для доверительных бесед. Если мы будем беседовать, не так получится. Все, что можно, собрать… Любые сведения. Причины неприязни, конфликтные случаи и тому подобное. Вплоть до сорта сигарет, которые курят бандиты. Можно это сделать?
        — Сделаем…  — твердо пообещал полковник.  — Куда предоставить сведения?
        — В республиканскую ФСБ, полковнику Дагаеву. Все к нему стекается.
        — Я знаю Дагаева. Отправим.
        — Отлично. Теперь вопрос по поводу самого выезда полицейского спецназа. Каким маршрутом автомобили покидали поселок?
        Подполковник Тарамов, поскольку все взгляды были устремлены на него, пожал плечами.
        — Как обычно. С базы. База спецназа у нас на окраине поселка, сразу за «пожаркой». У нас с пожарными даже стадион общий. А что вас волнует?
        Калужный некоторое время молчал, подыскивая правильные и убедительные слова. Он знал, как не любят силовые структуры, особенно полиция, искать в своих рядах предателя. Но здесь было только два варианта. Или свои, или посторонние. Для убедительности Юрий Михайлович решил даже сослаться не на свое собственное мнение, а на мнение ФСБ, хотя этот вопрос на вчерашнем совещании в ФСБ даже не поднимался.
        — Аналитический центр республиканской ФСБ тщательно проанализировал ситуацию с гибелью колонны полицейского спецназа. Выводы таковы… Амир Джабраил Уматгиреев заранее подготовился к проведению этой террористической акции. Подготовка сводилась не только к выставлению боевых заграждений в местах преследования банды. Акция началась еще раньше. С нападения на дальнее село. По этому нападению вопрос выделен особо, и я к нему еще вернусь. Сейчас продолжим по делам, касающимся колонны полицейского спецназа. Итак, Уматгиреев точно знал, когда колонна выехала из поселка, и занял позицию. Следовательно, его кто-то предупредил. Предупредить могли только из двух источников. Первый вариант — у Джабраила имеется свой человек в отделе полиции района, который и позвонил ему. Второй вариант — кто-то из местных жителей наблюдал из окна за выдвижением колонны и позвонил. Сейчас ФСБ проводит биллинг телефонных соединений в этом районе, и будут выделены номера, которые были активированы. Но биллинг не даст возможности прослушать разговоры задним числом. Поэтому вам самим следует присмотреться, кто мог позвонить. Кто
знал о случившемся, кто знал точное время выезда колонны. Здесь, вполне вероятно, может быть целый круг подозреваемых. И не надо спешить, не надо всем предъявлять обвинения, потому что человек мог звонить домой, соседу, любовнице, в телевизионную ремонтную мастерскую и вообще куда угодно. Но эти лица должны войти в круг подозреваемых.
        — Еще один вариант не учел аналитический центр,  — сказал круглый полковник.
        — Вы предполагаете, что он мог выставить своего наблюдателя на выезде из села?  — спросил Юрий Михайлович.
        — Именно.
        — Такой вариант тоже рассматривался, но оставлен без внимания ввиду того, что, при разнице стволов в полицейском спецназе и в банде Уматгиреева, у него каждый ствол был на счету. И без того он отправил четверых в дальнее село. Дополнительно распылять силы было нецелесообразно. Так решили аналитики республиканской ФСБ.
        — Может быть, может быть,  — неохотно согласился круглый полковник.
        — Нам предоставят данные биллинга?  — поинтересовался Хумид Цокович.
        — Думаю, обязательно, поскольку именно вы должны присматривать за теми подозрительными людьми, что окажутся в списке.
        — А вообще там, рядом с базой спецназа, дом родителей одного из бандитов,  — вдруг вспомнил Тарамов.  — Правда, они не поддерживают с сыном контактов. Особенно отец. Сказал, что его дом для сына закрыт… Только мать… Все плачет…
        — Я уже говорил об этой семье,  — сказал круглый полковник.  — Там, кроме родителей, остались еще две дочки. Но я сомневаюсь, что они будут звонить. Да и кто даст малолетним такое поручение! Нет, действовал взрослый человек.
        — Когда будут предоставлены телефонные номера, тогда будут и подозреваемые,  — решил Калужный и прямо посмотрел на подполковника Тарамова.  — А пока вернемся к вопросу дальнего села. Значит, оттуда был звонок с сообщением…
        — Я утром находился на базе. Проверял готовность личного состава,  — сказал Хумид Цокович.  — Звонок из дальнего села поступил не мне, а в райотдел, к дежурному.
        — У дежурного все номера фиксируются?  — Этот вопрос уже адресовался начальнику отдела.
        — Конечно. Есть журнал. Ведется регистрация.
        — А номера, с которых звонили?
        — Все записано. У нас на телефоне стоит определитель номера. Обязательно регистрируются все звонки и заносятся в журнал. Можно проверить…
        — Если не сложно…
        Круглый полковник властно кивнул подполковнику Тарамову, и тот куда-то ушел. Видимо, к дежурному.
        — Вообще, я считаю, что здесь необходима развернутая войсковая операция,  — авторитетно решил круглый полковник.  — С применением всех сил и возможностей разведки, вплоть до использования спутников. Уж слишком велик ущерб от этого бандита. В человеческом исчислении.
        «В пересчете на сотрудников полиции»,  — вертелось на языке комбата, но он вместо этого только наивно поинтересовался:
        — Как вы себе это представляете?
        — Привлечение значительного количества войск, прочесывание территории. Я недавно видел в новостях, как где-то ребенок потерялся. Так там войска привлекли для прочесывания лесов вокруг города. Почему здесь нельзя?
        — Здесь придется применять боевые части, которые должны быть готовы к бою в любую минуту. В нашей с вами ситуации не пустишь загонщиков с «колотушками», как это делается при охоте на волков. Загонщики в первую очередь станут добычей таких волков. Пропавших людей ищут в лесу не только солдаты, но и волонтеры, добровольцы из студентов или еще из кого-то. Там нет никакой опасности…
        — Привлечь для разведки самолеты, вертолеты…  — настаивал на своем круглый полковник.
        — Современные самолеты летают слишком быстро и слишком высоко, чтобы хоть что-то увидеть. А вертолетчикам следует знать хотя бы приблизительно район поиска. Иначе от такого поиска толку не будет. Чтобы задействовать спутники, необходимо иметь как минимум электронные координаты. Хотя бы номер мобильника самого Джабраила или кого-то из людей его банды, потом поймать момент, когда он пользуется телефоном. И только тогда можно рассчитывать на результат. Но все это имеет такую стоимость, что…
        — Что?
        — На это не хватит фонда зарплаты МВД республики…
        Вернулся Тарамов с раскрытым и заложенным на нужной странице пальцем журналом регистрации в одной руке и с компьютерным компакт-диском в другой и своим появлением прекратил бесполезный разговор.
        — Вот номер. Вот диск с записями всех разговоров того дня.
        — Можно мне скопировать диск?  — спросил Калужный.
        — Это уже скопировано специально для вас. Заберите. Только там разговор ведется не по-русски. Сможете найти переводчика?
        — В ФСБ смогут. Но… В нескольких словах… О чем разговор?
        — Звонит секретарша из сельской администрации. Она же там и бухгалтер. Говорит, что напала банда Уматгиреева. Застрелили сначала участкового полиции. Потом главу и двух человек.
        — Кто-то из бандитов представился? С чего она взяла, что это люди Уматгиреева? Вот главный вопрос, который меня интересует.
        — Об этом разговора не было. Не до того было, чтобы спрашивать. Сами понимаете. Дежурный сразу связался с нами. Мы выехали…
        — А туда сейчас проехать сложно?
        — На дороге проводятся работы. Вывозят сгоревшую технику,  — сказал круглый полковник.  — но проехать, наверное, можно. А лучше будет, если окружной дорогой. Дольше, но безопаснее. Вокруг окружной дороги на пятьдесят метров чистое пространство. Там негде посадить человека с гранатометом.
        — Ваш БТР подстрелили, судя по всему, из «РПГ-7». А у него дальность стрельбы по неподвижной мишени до пятисот метров, по движущейся — до трехсот. Пятьдесят метров никого спасти не сможет. Был бы хороший гранатометчик. Кроме того, у нас на броне установлен тепловизор. Он предупредит о засаде. Мы поехали туда…
        — Меня с собой не возьмете?  — спросил подполковник Тарамов.
        — Могу только на снарядный ящик посадить. Больше некуда. Экипаж полностью укомплектован. Согласитесь ехать без удобств, пожалуйста.
        — Нам все равно мимо моего дома проезжать. Заскочу переодеться.
        — Поехали…
        Глава четвертая
        Джабраил никогда не считал себя злым человеком. Да он, наверное, и не был злым по своей натуре. Когда-то не был злым, когда все у него в жизни получалось, никто не пытался навязывать ему свою волю и никто не пытался его грабить. Слишком уж добрым тоже, наверное, не был, но если требовалось кому-то помочь, он помогал, даже не дожидаясь просьбы о помощи. Вообще он считал себя совершенно обычным человеком, к которому невозможно придраться и предъявить ему какие-то обвинения, ибо не было на то причин. Но ему их тем не менее предъявили…
        Квартиру в Грозном он получил еще тогда, когда активно выступал на ринге. При советской власти спортсменов уважали. Они много не зарабатывали, но и не бедствовали. А Джабраил много лет был лидером в сборной республики в тяжелом весе. При почти баскетбольном росте, быстрых руках он оставлял далеко позади остальных конкурентов на звание первого номера в сборной. Тогда он чувствовал поддержку власти и даже родителей своих забрал из далекого райцентра в город. Мать, правда, никак не соглашалась продать дом в поселке и всегда мечтала вернуться к своему огороду. Вернуться ей пришлось в период больших перемен для всего народа. В первую чеченскую войну в дом попало несколько артиллерийских или танковых снарядов. Соседние квартиры были полностью разрушены. Отопления в доме не было. Отец к тому времени уже умер, а мать забрала с собой жену Джабраила и детей и уехала в свой райцентр. В старом большом доме места хватало на всех.
        Джабраил к тому времени оставил свою работу в школе бокса, потому что, во-первых, само одноэтажное здание школы было разрушено, во-вторых, какой смысл готовить мальчишек к соревнованиям, если они не имели возможности в соревнованиях выступать? Вот он и взял в руки оружие и вступил в отряд, в который его позвали знакомые. У него не было хорошей боевой подготовки, так как он никогда не служил в армии. Правда, два года числился рядовым в какой-то воинской части, но в самой части, расквартированной неподалеку от Грозного, был всего несколько раз. И в казарме ни разу не ночевал. Хотя даже получил воинское обмундирование. Но тогда он еще тренировался и боксировал, и это было одновременно и его работой, и его службой. Но он не чувствовал себя на войне совсем уж никудышным солдатом. Помогало то, что Джабраил умел слушать мнение других. Ему подсказывали, как себя вести, и он хорошо пользовался подсказками. Все было как в боксе, когда подсказывает секундант, а сам боксер осмысливает сказанное за доли секунды и уже интерпретирует по-своему, чтобы подсказку можно было воплотить в жизнь. Ведь не с каждым
соперником получится то, что получилось с предыдущим. Высокий рост не помешал Джабраилу стать неплохим бойцом. Он был гибок, как кошка, и это помогало. Так, первую чеченскую войну Уматгиреев прошел от середины до конца. И чувствовал себя гордым победителем, как чувствовали, наверное, себя в ту пору многие чеченцы. Еще бы не чувствовать! Маленький народ доказал народу большому, что он имеет силы и возможности жить самостоятельно и в соответствии со своими законами. А потом началось…
        Что произошло с его народом, Джабраил не знал и не понимал. Он еще некоторое время жил в Грозном в своей непригодной по большому счету для проживания квартире и только изредка навещал мать, жену и детей в родном райцентре. Думал, скоро все восстановится, скоро жизнь переменится к лучшему и вообще станет жить легче. Однако день ото дня становилось все хуже и хуже. Не всем, конечно, а только тем, кто не сумел вовремя обрести власть. Кто находился у власти, стал жить за счет других. Свои уничтожали своих же. И уже тогда бывший тренер по боксу понял, что радость его и его народа была преждевременной. Власть захватили те, кто умел выжимать из своего народа деньги. А как и на что жили остальные, никто не интересовался. Джабраил хорошо помнил, что ему в то время иногда даже есть было нечего. Если семью спасал огород матери, то кто мог спасти его, большого и сильного мужчину, не имеющего работы?
        Чтобы выжить, пришлось снова пойти в чужой отряд простым солдатом. Но в этот раз ему, можно сказать, повезло. Трудно было не заметить такого высокого человека. Его заметил сам Иорданец, хотя в свое окружение вводить не захотел. Хаттаб вообще окружал себя только людьми, среди которых он сам, с ростом чуть ниже среднего, казался высоким. Тем не менее отнесся с уважением к былым спортивным заслугам Уматгиреева, три дня все-таки продержал рядом с собой, присматриваясь, не сутулится ли такой высокий человек. Хаттаб терпеть не мог сутулых людей и говорил, что сутулость — это участь евреев, потому что их всегда к земным утехам и земным делам тянет и не хотят они думать о жизни на небесах. И это при том, что ходили слухи, пущенные тогда главным муфтием Чечни Ахматом Кадыровым, что Хаттаб — йеменский еврей. Будущий президент Чечни не любил Хаттаба даже тогда, когда вынужден был с ним сотрудничать. Но другие люди говорили, что Хаттаб происходит от чеченских переселенцев в Иорданию. Третьи утверждали, что он гражданин Саудовской Аравии. Сам Хаттаб не любил разговоров о своем происхождении. Его устраивало,
что все звали его Иорданцем. Через три дня Хаттаб позвал молодого бывшего боксера к себе, прочитал ему письмо, которое написал своему малолетнему сыну Салеху, попросил отнести это письмо и передать с рук в руки его жене. Джабраил Уматгиреев знал, что жена Хаттаба даргинка Фатима Бидагова живет у своего отца, мухтара[10 - Мухтар — старейшина.] даргинского села Карамахи. А это не территория Чечни. Это территория России. Но Джабраил не высказал сомнения. Если Хаттаб прочитал ему письмо сыну, значит, он адресовал это письмо и ему, человеку, которому доверился. И слова из этого письма навсегда запомнились Джабраилу, тогда еще молодому человеку, не определившемуся в жизни: «Поверь мне, дихрам[11 - Дихрам — деньги.] занимают поклоняющиеся. Поклоняющиеся Западу, этому миру, с работой и зарплатой. Но все, что у Аллаха,  — лучше. Это ложное поклонение привело к тому, что поколения за поколениями прошли мертвую жизнь рутины, которая сродни жизни животного. Они поднимаются утром к завтраку, затем идут на работу, затем на обед, потом домой, потом ложатся спать… И жизнь не имеет никакой цели. Поверь мне, о Салех,
смыслом их жизни стало получение богатства и процветания, попытка застраховаться от неприятностей. Но неприятности никогда не кончатся. Неприятность с работой, с женой, с размещением, и всякий раз, когда одна неприятность решена, появляется другая. Они устраняют одну неприятность за другой, и жизнь заканчивается, а неприятности остаются». Это письмо было похоже на завещание. Хаттаб словно знал, что жить ему остается всего несколько лет. Но потом знающие люди подсказали Джабраилу, что таких писем Хаттаб написал много. Начал писать их сразу, как только родился сын, с тем чтобы тот прочитал их, когда станет юношей, и учился жить по заветам отца. Письма отсылал с верными людьми, которых хотел проверить. И лишь изредка читал письма другим. Тем, кому особо хотел бы доверять.
        Идти в Карамахи предстояло мимо пограничников, мимо российских войск. Да и в самом селе за домом старейшины наверняка установлена негласная слежка. Но Джабраил взял автомат и пошел. Он спрятал оружие перед входом в село, нашел дом, передал письмо Фатиме и посмотрел на сына Хаттаба, трехмесячного Салеха. Фатима передала Хаттабу фотографию Салеха. А на обратном пути, уже на окраине Карамахи, его пытались задержать. Безоружного — пятеро вооруженных людей. Заставили поднять руки, стали обыскивать, вытащили фотографию ребенка, слегка помяли ее. Но они подошли слишком близко. И узнали, как может бить боксер-тяжеловес, даже если на ринге он никогда не отличался мощным ударом. Но здесь и рука без перчатки, и соперники явно не тяжеловесы. Каждому хватило по одному быстрому прямому удару. Бил он старательно, чтобы они не скоро пришли в себя. Он забрал свой автомат и отправился в Чечню, на доклад к Хаттабу. Отдал ему фотографию. Иорданец желал знать все: как приняла его посыльного Фатима, как выглядит его сын. Посмотрел на фотографию. Джабраил вынужден был извиниться, что позволил чужим людям помять
фотографию. И рассказал, что произошло на окраине Карамахи.
        Сам Джабраил считал, что совершил подвиг. Но Хаттаб ничего не сказал, никак этот подвиг не отметил. Просто поблагодарил за исполнение поручения. И даже при себе надолго не оставил. Дал отдохнуть три дня. А потом отправил его со своей значимой рекомендацией в организованный им же военно-религиозный учебный центр «Кавказ» на окраине селения Сержень-Юрт. Учебный центр располагался на территории бывшего пионерского лагеря, в котором Джабраил бывал еще ребенком. Курсантов здесь обучали премудростям ислама и военного дела. Но благодаря такой высокой рекомендации Уматгиреев по окончании курса никуда не был отослан, а остался там же обучать молодых курсантов. Покладистый по характеру и заботливый преподаватель был любим своими курсантами, и потом именно они составили весь его джамаат. По крайней мере, основную его часть…

* * *
        Вот одному Джабраил не сумел научить своих моджахедов — обходиться без курения. Они курили все. Но каждый говорил, что бросить может в любой момент. Только никто не бросал. В глубине души они были уверены, что они — настоящие мужчины с настоящей мужской волей. Вред курения они пока могли еще перебороть с помощью силы воли. Когда не хватало на марше дыхания, они только силой воли заставляли себя идти и не отставать. В каждом жила гордость горца. И это не было пустым понятием. Его моджахеды родились и воспитывались как раз тогда, когда гордость за свою национальность культивировалась и расцветала. Сейчас это тоже живет в народе, но уже не с такой силой, как раньше, после первой войны, когда все всё видели, когда пример был перед глазами. И Джабраил был уверен, что в трудную минуту его моджахеды его не подведут, не бросят и не сдадутся властям, чтобы податься в «кадыровцы», и не станут стрелять в тех, с кем были рядом только вчера.
        Путь до базы был не самым близким. Тропа уводила на юг, в горы, только теперь уже не в сопки, а в настоящие горы, пусть и не в вершины и хребты, которые снежными шапками светились вдалеке, но где уже и лес с каждым шагом редел, и березы уже почти перестали встречаться, уступая место сплошным соснякам и ельникам, перемешанным с кустами. Но там и идти легче, нет необходимости протискиваться между тесно стоящими стволами, не нужно пробираться сквозь бурелом, хотя и там порой такие участки встречались, но значительно реже. И уже начались настоящие ущелья и урочища, лежащие между по-прежнему лесистыми холмами.
        Эта база считалась основной, потому что раньше Джабраил не желал воевать в своем родном районе. Слишком много здесь было знакомых, и слишком много людей знало его лично. Но именно этот район, как близкий к двум границам, административной и государственной, выбрал имам Гойтемир Габисов, основываясь на каких-то своих соображениях, которые он амиру Уматгирееву не высказывал.
        Строил эту базу Джабраил не спеша, в течение трех лет, наведываясь летом в свой район. Зимой, понятно, такое строительство невозможно. Это было еще задолго до приезда в Чечню имама Габисова. И строил именно для своего джамаата, чтобы зимой можно было забраться в дальний угол и там отлеживаться, дожидаясь весны, когда снег начнет сходить и побегут ручьи и каждый след не будет тебя выдавать. Бетон промерзал, не успев схватиться. Если днем его еще можно было укладывать и он не застывал за день, то за ночь его схватывал мороз, и к утру бетон осыпался. И не спасала даже металлическая арматура, которую сварить для прочности не было возможности, и потому приходилось обходиться вязальной проволокой. Брали простую проволоку, обжигали на костре, и она становилась вязальной — мягкой и податливой, которую можно было завязать простыми плоскогубцами в тугой узел. Но база получилась вполне приличная, если учесть, что все строительство велось без помощи инженеров-строителей, которых в джамаате не было. Но каждый мужчина что-то и когда-то строил для себя: дом, гараж, сарай. Или хотя бы помогал строить брату или
соседу. Каждый что-то знал и что-то умел. Так, общими усилиями, бункер был построен. Самое сложное при строительстве состояло в том, чтобы доставить в горы цемент, и сделать это следовало незаметно. Когда велось строительство, когда моджахеды на своих плечах и на носилках таскали мешки с цементом далеко в горы, Уматгиреев запрещал в своем районе любые акции. Нельзя было привлекать к себе внимание. С цементом были еще какие сложности — его невозможно запасать впрок, нельзя доставлять зимой, потому что к весне мешок цемента превращался в непробиваемый камень. И потому носили его только по мере надобности. Договаривались через родственников и друзей. Те закупали небольшую партию, и потом эту партию переносили в горы. Бетонный бункер получился мощным. Он, по сути, являлся оборонительным объектом.
        А самой большой гордостью амира Уматгиреева была система водоснабжения. Вода по трубе самотеком поступала в бетонную емкость внутри бункера, и так же самотеком, когда бункер наполнялся, уходила по другой трубе в ручей. Воды хватило бы, чтобы неделю поить четыре таких джамаата, как у Джабраила. Да и места хватило бы еще на три джамаата. Уматгиреев рассчитывал, что со временем наберет себе дополнительный состав. У него было много учеников в военно-религиозном учебном центре «Кавказ». И многие еще помнят его. С несколькими амир даже перезванивался время от времени.
        Полтора месяца было потрачено на маскировку. Дерн срезали и приносили из другого ущелья. Казалось бы, такая простая работа, но она требовала кропотливости и неспешности, иначе маскировка бесполезна. А без маскировки и весь бункер становился бесполезным сооружением. База хороша только тогда, когда ее не могут найти. Именно с этой целью прямо на крыше бункера были посажены три березки и десяток елей. Когда березки вырастут до того, чтобы пустить глубокие корни, уже все моджахеды джамаата умрут своей естественной смертью, если дозволит им Аллах дожить до таких лет. А корни ели всегда только поверхностные, распространяются вширь, и они только укрепляют верхний слой почвы, связывая его корневой системой, как сетью.
        И плоды кропотливого труда принесли свой результат. Едва дерн успел срастись, едва трава покрыла места соединения, как в ущелье заявился отряд полицейского спецназа. Полицейских было всего десять человек. Можно было бы просто встретить их огнем. Но тогда они будут знать, что здесь находится база. И Джабраил приказал всем спрятаться в бункер. Ему было просто интересно посмотреть, как поведут себя полицейские спецназовцы. Наблюдательные окна были сделаны в скале, у самого подножья. Туда был прорыт тесный проход, тем не менее даже сам амир Уматгиреев пробирался через проход и мог наблюдать за происходящим. Оттуда даже стрелять можно, если, естественно, возникла бы такая необходимость. Ущелье было тупиковое. Джабраил специально выбрал такое, чтобы не держать дополнительно часового на посту в другом конце. И спецназу потребовался час, чтобы добраться до конца и вернуться. Очень хотелось Уматгирееву запереть полицейских в конце ущелья и уничтожить там же. Но он понимал, что идет планомерное исследование территории. И теперь на карте у полицейских это ущелье будет отмечено как чистое и спокойное. Никаких
следов джамаата снаружи не было. И он, переборов желание уничтожить полицейский спецназ и не поддавшись на уговоры своих моджахедов, позволил отряду покинуть ущелье…

* * *
        До базы добрались благополучно. Сильных снегопадов с начала зимы еще не было. Тот снег, что выпадал, благополучно таял, и джамаат прошел до базы не оставляя следа. Имам Гойтемир Габисов уже ждал, похоже, с нетерпением. Он третьи сутки оставался в одиночестве, а одиночество в горах многих утомляет. И должно быть, проводил время не в бункере, а на свежем воздухе. Наверное, сидел на скале в устье ущелья и всматривался в восточную сторону, откуда должен был появиться джамаат. А когда он появился, Габисов спустился и вернулся к бункеру. Рядом со входом лежал большой камень, который, когда начиналось строительство, намеревались убрать, но не смогли сдвинуть. Века приковали камень к почве намертво. Пришлось тогда Уматгирееву набросанный им от руки план подкорректировать и сам бункер сдвинуть чуть в сторону. А камень так и остался на своем месте. Наверное, он был чем-то похож на айсберг, выставляющий на поверхность лишь незначительную свою часть, а основную пряча под землей. А та поверхность, что над землей выступала, была покатой и имела углубление. Имам положил туда старый бушлат, чтобы не сидеть на
голом холодном камне, устроился с удобствами, словно в кресле, и стал дожидаться прихода амира Уматгиреева и его доклада.
        В руке имам держал сотовый телефон. Видимо, недавно с кем-то разговаривал и ждал дополнительного звонка или же сам после доклада амира хотел позвонить. Джабраил опередил своих моджахедов и подошел к имаму раньше других. Приложил к груди руку и склонил голову.
        — Долго тебя не было. Я рассчитывал, ты вернешься раньше.
        — Я вернулся сразу, как только завершил дело, имам Гойтемир. Здравствуй.
        — Здравствуй, здравствуй. Ты же знаешь, что мне следовало выходить, чтобы успеть в мечеть для проведения пятничного намаза. Можно было и поторопиться.
        — Я вернулся сразу, как только завершил дело,  — твердо повторил Джабраил, почувствовав нотки раздражения в голосе имама, но не желая брать на себя никакую вину. Он вины не чувствовал, он вернулся тогда, когда обещал. А если имам рассчитывал, что он вернется раньше, то вины Джабраила в этом нет.  — И на намаз ты успеваешь вполне, как мы и договаривались.
        — Я уже позвонил и договорился с другим имамом, который проведет намаз вместо меня.
        — Тогда тем более нет причин для торопливости.
        — Есть причины… Пойдем в бункер. Доложишь, как отработал.
        Доклад много времени не занял, но, к удивлению Уматгиреева, не вызвал у имама Габисова восторга, которого Джабраил ожидал. Имам просто сказал:
        — Неплохо отработал, неплохо. Конечно, хорошо бы было «пощипать» и спецназ ГРУ, но если не получилось, значит, не получилось.
        — Если бы мы влезли, они на наших пятках пришли бы сюда. Я уже больше тридцати лет знаю их командира. Он и в боксе был такой. Лезет и лезет вперед, и ничем его не остановишь, остается только отходить и наносить встречные удары. Но в боксе время раунда было ограничено. Здесь у нас нет раундов, и Калужный преследовал бы нас без остановки. Сил у него хватало.
        — Не это сейчас главное…  — задумчиво сказал имам и легонько постучал мобильником, который так и не выпустил из руки, по ладони.
        — А что тогда?  — слегка удивился его холодности Уматгиреев.
        Имам некоторое время молчал, показывая таким образом важность информации. Потом наконец сообщил тихим шепотом с траурными нотками в голосе:
        — Сегодня ночью была предпринята попытка перехода границы между Азербайджаном и Россией. Большой отряд, который должен был прийти в помощь тебе…
        — И что? Когда их ждать?
        — Отряд попал в засаду. Русские пограничники обстреляли их. А с другой стороны стали стрелять азербайджанские пограничники. Этого от них никто не ожидал. Мусульмане стреляли в мусульман только ради того, чтобы показать свою лояльность российской стороне. Но они за это еще ответят. Таким образом, прорвалось всего два десятка моджахедов. Им удалось оторваться от преследования пограничников, и сейчас они идут из Дагестана в Чечню. Как только командование сможет связаться с их амиром, мне позвонят, и у меня будет более полная информация. Но этих людей, как я подозреваю, нужно будет найти и спрятать в твоем бункере. Однако торопиться тоже не следует. Дождемся связи… Ай-яй-яй… Как нехорошо получилось. Я так рассчитывал на этот отряд! Там были самые опытные моджахеды из всех, кого можно было пожелать. Но я надеюсь, что прошли хотя бы лучшие из лучших.
        — А кто сообщил, что они оторвались от преследования и идут в Чечню?  — недоверчиво спросил Уматгиреев.
        — Спутник. За ними следил спутник.
        — У «Аль-Каиды» уже есть свои спутники?  — удивился Джабраил.
        — Зачем они нам… Им… Зачем они? Спутники есть у мощных богатых держав. А в этих державах, даже если они сами негласно не сотрудничают с «Аль-Каидой», всегда найдутся люди, которые предоставляют информацию. Ради ли ислама или ради денег, не столь суть и важно. Главное, что предоставляют. И «Аль-Каида» имеет возможность интересоваться, как идут дела у их людей…

* * *
        Имам Габисов так целый день и не выпускал из рук мобильник и даже спать лег, держа его в руке. Спал имам Гойтемир Габисов в комнате амира, единственном, кроме кухни, помещении в бункере, отделенном от остальных стеной и дверью. Ему устроили специальные нары, которые получились довольно мягкими за счет бушлатов, снятых с убитых полицейских. Эти бушлаты привезли из другого района, потому что тогда, когда строили бункер, амир запрещал проводить в этом районе акции.
        Телефон зазвонил уже под утро. Имам ответил не сразу, потому что он обычно не сразу просыпался, а проснувшись, как правило, еще долго мотал головой, прогоняя остатки сна,  — привычка такая слегка странная. Но амир Уматгиреев на эту привычку не обращал внимания. Он тоже проснулся от затейливой телефонной мелодии, как-то, как показалось, не очень подходящей своей легкомысленностью образу имама. Но не Уматгирееву было учить Габисова. Тот сам человек взрослый и ответственный.
        Имам наконец-то взял мобильник и ответил. Разговаривал на каком-то незнакомом Джабраилу языке. Разговор закончился быстро. Габисов положил мобильник на ящик, заменяющий ему стол, и остался сидеть, не выказывая желания снова уснуть. И ничего амиру не сказал. И тут же снова раздался звонок. И опять разговор был на незнакомом Уматгирееву языке, только, кажется, уже на другом, не на том, что с первым собеседником. Судя по тому, что отдельные слова были амиру хорошо знакомы, разговор велся на арабском. На сей раз говорили дольше. И сам имам тоже что-то говорил. Может быть, даже приказывал. Закончив разговор, Габисов спросил амира:
        — Сколько нам нужно времени, чтобы выйти на ту дорогу, где ты вчера «положил» ментов?
        — По крайней мере полдня.
        — Долго. Значит, объявляй подъем. Выходим туда.
        — Зачем?  — не понял Уматгиреев.  — Нас там никто не ждет. Только сгоревшие грузовики и бронетранспортер. Их останки, наверное, сегодня будут вывозить на металлолом. Полиция сдает всегда сгоревшие машины на металлолом. Хоть какие-то деньги выручает. Но забирать машины будут не полицейские, а простые рабочие. Убивать там будет просто некого.
        — Возможно, придется и рабочих убить, если они увидят лишнее.
        — Что лишнее они могут увидеть? Эти рабочие из райцентра. Они меня с детства знают. Они просто вежливо поздороваются со мной, и все.
        — Тот отряд, что прорвался через границу, вышел на эту дорогу. Нам надо его встретить.
        — Понятно. А потом что?
        — А потом приведем людей сюда. Ты дашь им приют до того времени, пока сюда же не прорвутся и другие отряды. Здесь будет район концентрации сил для будущей большой войны. И никто не должен об этом знать. Ни рабочие, ни менты. Поднимай джамаат.
        Амир Уматгиреев послушно вышел в общее помещение бункера.
        Глава пятая
        Подполковник Тарамов показал улицу, по которой следовало выезжать.
        — Туда, напрямую, никуда не сворачивая. Улица сама повернет, и дальше прямо. На большом перекрестке будет знак. Главная улица поворачивает налево. Нам направо, а там уже из поселка выберемся. Тридцать метров за перекрестком мой дом. Остановите там. Я за две минуты управлюсь.
        Механик-водитель стоял рядом с подполковником Калужным и все слышал.
        — Довезем…
        Но прежде чем двинуться с места, подполковник потребовал, чтобы механик-водитель показал ему, как пользоваться тепловизионным прибором ШН71, переставленным на БМП-3 с боевой разведывательной машины 3К «Рысь», в принципе точно такой же БМП-3, только оснащенной дополнительными приборами наблюдения. Сложного в этой технике, в принципе, ничего не было. Прибор перископного типа автоматически включался при опускании в просмотровый режим монитора, закрепленного на потолке башни рядом с командирским люком. Следовал щелчок фиксатора, включался индикатор, и оставалось две-три секунды подождать, пока монитор и прибор прогреваются. Такая задержка по времени могла в какой-то момент стать и критической. Именно поэтому на экспортном варианте БМП-3, продаваемом в арабские страны, ставится французский тепловизор, который подобной задержки не имеет. Но в России приходилось обходиться тем, что есть в наличии. Хорошо хоть, спецназу ГРУ выделили БМП-3. Мотострелки все еще пользуются давно изношенными БМП-2 и БМД-2. Кому-то, видимо, выгодно, вооружать лучшим российским оружием арабские исламистские государства, но не
свою армию. Система управления тепловизором была штатная, как у любого танкового перископа, и подполковник, опробовав тепловизор на первых двух кварталах движения по поселку, рассмотрев людей и собак, скрытых голыми кустами, поднял монитор в нерабочее положение, что автоматически отключило и сам тепловизор.
        Подполковник Тарамов оказался человеком слова. Он не только быстро переоделся, он даже нацепил на себя бронежилет и захватил с собой автомат, который по местной привычке держал дома. Юрий Михайлович уже много раз замечал за чеченскими полицейскими, да и вообще за всеми полицейскими на Северном Кавказе, такую привычку — держать оружие дома. Может быть, привычка эта имеет под собой основания, у которых на поверку оказывается оправданий нарушению закона больше, нежели самих нарушений. Почти все местные жители держат оружие под рукой. Черта местного менталитета, и не больше. А чем хуже сотрудники полиции? Эта национальная привычка, кстати, многим в свое время спасла жизнь. Если бандиты наведывались в дом к полицейскому, ему было с чем их встретить и отстоять и свою жизнь, и жизнь своей семьи. Бандиты нападают до тех пор, пока не получают отпор. Этот принцип однозначно относится к большинству бандитов, и исключение возникает только тогда, когда в дело вмешивается адат, то есть кровная месть. А когда бандиты получают отпор, они уходят очень быстро, потому что, если хозяин дома отстреливается, к нему
может кто-то подойти на помощь. Те же соседи могут поддержать огнем из своих окон. А если огонь ведется из всех сторон, то вообще бывает трудно спастись. Так что наличию дома автомата удивляться не приходится.
        Подполковника усадили, как и договаривались, на снарядный ящик в тесном пространстве, где его мощными плечами даже пошевелить было невозможно. И боевая машина пехоты, едва покинув территорию поселка, резво набрала скорость. Двигались быстро. И даже не сильно сбросили скорость, когда свернули на грязноватую и разжеванную колесами проселочную дорогу, ту самую, вчерашнюю, вьющуюся между лесистых сопок. Подполковник Калужный опустил монитор тепловизионного перископа и, едва касаясь ручек, осматривал все пространство по обе стороны дороги. Засаду можно было ожидать в любом месте, и лучше ее заметить издали и обезопасить себя превентивным ударом.
        С грязной дорогой, с жирным черноземом, налипающим на траки, пятисотсильный двигатель справлялся без труда. БМП даже не сильно напрягалась, чтобы преодолевать не частые здесь скользкие подъемы. Видимо, чтобы не так доставал пассажиров грохот металла и гудение двигателя, механик-водитель, не спросив разрешения, включил во внутреннюю переговорную сеть музыку. Она была спокойной, не долбила по голове и не вызывала отторжения. И потому подполковник Калужный не возразил. Все-таки ехать было веселее. А скоро Юрий Михайлович увидел, как «веселится» впереди бригада полицейских и рабочих в ярких оранжевых жилетах, пытаясь без крана загрузить на обыкновенный эвакуатор остов сгоревшего грузовика. Вообще-то веселыми были только полицейские. Рабочие выглядели скучновато, потому что работать пришлось им одним. Как вообще эвакуаторы сумели добраться до этого места, было загадкой. Погрузка пока еще шла только на первый и успеха не приносила. Если резина обгорела на колесах, то закатить тяжелый остов с помощью лебедки очень трудно. Видимо, существующее в арсенале эвакуатора подъемное устройство не обладало
достаточной грузоподъемностью, чтобы справиться с заданием.
        Рабочих было шесть человек, еще трое водителей с эвакуаторов. Они даже пытались подталкивать обгоревший грузовик, но это было бесполезно. А ведь им предстояло еще справиться с БТРом, который один весит в два раза больше, чем оба грузовика, вместе взятые. Приданные рабочим, видимо, в качестве охраны десять полицейских стояли с автоматами в руках, широко улыбались, радуясь тому, что им не приходится пачкать руки.
        Рабочие, заметив приближающуюся БМП, возжелали, наверное, затребовать помощь. Но какую помощь могла оказать боевая машина? Она по своей конструкции далека от автокрана. И солдаты тоже не смогут затолкать этот тяжеленный остов на эвакуатор. Значит, и время терять не стоит. Пусть вызывают кран. Проехали сюда эвакуаторы, кран тем более проедет.
        И чтобы не выслушивать просьбы о помощи, Калужный заранее нырнул в люк, из которого перед этим высунулся, чтобы понаблюдать за картиной погрузки. Взгляд как-то нечаянно выхватил движение на мониторе тепловизора. Юрий Михайлович подправил перископ и посмотрел внимательнее. Несомненно, по кустам к рабочим и их охране на четвереньках подбирались трое. Тепловизор ясно очерчивал человеческие фигуры. Что несли в руках двое, было непонятно. Но первый явно тащил тубу гранатомета. Она хотя и не была сделана из органического вещества, излучающего тепло, но тем не менее была теплой, может быть, после недавней стрельбы и тепловизор это свечение тепла уловил. Реакция подполковника была моментальной.
        — Сергей Ильич, заряжай! Осколочно-фугасный заряд.  — Голос комбата при этом звучал спокойно и по деловому, словно он отдал обычный приказ.
        Сам подполковник Калужный при этом только чуть заметно повернул монитор в сторону командира взвода, тот сразу все увидел и понял. И давно отработанным движением бывалого командира экипажа БМП, хотя сейчас находился и не в командирском кресле, включил заряжающий автомат. Тот слегка загудел и вогнал в ствол стомиллиметровый снаряд. Сам собой звякнул и затвор спаренной с основным стволом автоматической тридцатимиллиметровой пушки. Наводка в БМП-3 простая. Следует только поймать цель в окуляр. А дальше лазер сам определяет движение и подстраивает прицел пушек. Дальномер определяет дистанцию, баллистический калькулятор просчитывает траекторию полета снаряда. Сделано это специально, чтобы иметь возможность точно стрелять на ходу, когда трудно каждый раз прицеливаться.
        Выстрелы прозвучали как раз в тот момент, когда боевая машина пехоты проезжала рядом со сгоревшим грузовиком и намеревалась смять несколько молодых елок и березок на откосе дороги, чтобы объехать эвакуатор. Солдаты слышали переговоры комбата с командиром взвода и ждали выстрелов. Но для рабочих и полицейской охраны эти выстрелы прозвучали настолько неожиданно, что сильно их напугали. Механик-водитель, не имея перед глазами монитора тепловизора, ориентировался только по голосам в системе внутренней связи. И остановился сразу после того, как грохнула пушка, дожидаясь команды. Основное орудие выстрелило только один раз. Автоматическая пушка дала целую очередь. С теми, кто подкрадывался, было покончено сразу. Тепловизор еще показывал теплые человеческие тела, но они уже были бездвижны. Все-таки разница между мощной пушкой и почти мелкокалиберным автоматом значительная.
        — Хумид Цокович! Ваши люди. Их бы сейчас просто уничтожили вместе с рабочими. Зачем они здесь толпой стоят? Выставили бы хоть оцепление. Разберитесь с ними…
        — Я понял, Юрий Михайлович.  — Подполковник Тарамов полез на выход. Чтобы его выпустить, двум солдатам пришлось покинуть свои откидные сиденья, распахнуть дверцы и тоже выйти.
        Командир батальона спецназа ГРУ высунулся из люка и некоторое время слушал, как Тарамов на родном языке отчитывал полицейских, которых тут же послал в оцепление. Едва полицейский подполковник вернулся в машину, как Калужный скомандовал механику-водителю:
        — Туда — вперед, проверим, как мы отстрелялись…
        До цели было метров семьдесят. Боевая машина пехоты, оставив в недоумении и рабочих, и полицейских, рванула вперед и только одной гусеницей заехала с дороги на склон. Но склон был слишком крутым. Механик-водитель не захотел рисковать и ехать дальше и в таком положении остановил машину.
        — Проверим…  — Калужный позвал командира взвода.  — Выпустите подполковника Тарамова.
        Последняя фраза опять относилась к солдатам, которые распахнули задние дверцы, выпуская подполковника полицейского спецназа, тогда как офицеры спецназа ГРУ легко выбрались через свои люки. Старший лейтенант Березкин знаком позвал за собой и солдат. Тарамов же сделал знак выбегающим в оцепление согласно его приказу полицейским, и двое побежали к ним. К месту попадания снаряда пошли всей группой.
        Хотя подняться на десять метров по склону оказалось делом не таким и простым, и не стоило удивляться, почему люди с гранатометом так медленно передвигались. Здесь не было заранее приготовленной тропы, и они шли, огибая стволы, проползая под упавшими деревьями, и при этом старались не шуметь. Но и такой путь бесконечным не бывает. Скоро вышли к маленькой, только что образовавшейся от взрыва фугасно-осколочного снаряда полянке. С полянки взрывной волной были выброшены на кусты и стволы деревьев три тела. Они были изуродованы осколками от разорвавшегося снаряда. Все трое были при оружии. Помимо автоматов несли и гранатометы. У одного «РПГ-7» старого образца, с длинной нескладной тубой, у двух других были гранатометы не российского производства, но явно одноразовые — аналоги российской «Мухи», в специальных сумках несли большие надкалиберные гранаты с собственными реактивными двигателями. Подполковник Тарамов приказал двум полицейским, прибежавшим на его зов:
        — Обыщите. Все из карманов на середину. Оружие соберите.
        Полицейские молча приступили к выполнению приказа. И уже через полторы минуты выложили перед Хумидом Цоковичем три паспорта, письма, деньги, пластиковые банковские карточки, носовые платки и всякую мелочь непонятного предназначения. Тарамов собрал деньги — здесь были и доллары, и еще какие-то банкноты — и передал подполковнику Калужному:
        — Выстрел был ваш…  — сказал, соглашаясь с тем, что деньги должны уйти в «черную кассу» спецназа, о которой он, вероятно, уже слышал. В эту кассу обычно шли деньги, найденные у убитых бандитов. А потом из «кассы» оказывалась помощь раненым и семьям погибших бойцов. Справедливая мера, если учесть, что государство щедростью и заботливостью не обладает. Иногда закупалось какое-то оборудование, например бинокли с тепловизором или такие же оптические прицелы. В свой карман эти деньги никто из офицеров не клал.  — А мое дело — документы…
        Хумид Цокович раскрыл первый паспорт.
        — Ага, гражданин Турции с чеченским именем и фамилией. И письма его… На чеченском языке… А второй? А второй с грузинским паспортом. Имя чеченское, фамилия вроде как грузинская, а письма тоже на чеченском… Все. Писем больше нет. А вот паспорт Саудовской Аравии, а фамилия и имя залиты кровью. Пусть экспертиза разбирает. Во всех трех паспортах куча виз. Весь Ближний Восток. Так вот кто, оказывается, у Джабраила воюет…
        — А вы уверены, что это его люди?  — спросил Калужный.  — Камуфляж, насколько я понимаю, арабского производства. Специальный для боевых действий в пустыне. Может, это какие-то пришлые? Данных о наемниках в банде Уматгиреева в ФСБ не поступало.
        — Не знаю. Будем разбираться…  — Подполковник Тарамов вытащил телефон, чтобы позвонить.  — Вы без меня в селе справитесь? По-русски там все взрослые разговаривают. Думаю, проблем не будет. А я уж здесь останусь, до приезда следаков.
        — Добро,  — согласился Калужный.  — Я не думаю, что мы там надолго задержимся. Задать-то всего пару вопросов и в глаза той женщине, что звонила, заглянуть. Вопросы можно было бы задать по телефону, а в глаза по телефону, сами понимаете, не посмотришь. Может, на обратном пути и вас еще застанем. Назад мы тем же путем двинем…
        Хумид Цокович уже набрал номер и стал докладывать что-то на родном языке, одновременно поднятой ладонью прощаясь с армейцами и желая им удачи, а спецназовцы стали спускаться к своей машине. Но и у подполковника Калужного тоже зазвонил мобильник. Он остановился, вытащил его из чехла и посмотрел на определитель. Номер был незнакомый, но, судя по цифрам, местного оператора сотовой связи. Юрий Михайлович пожал плечами и ответил:
        — Подполковник Калужный. Слушаю вас.
        — Юрий Михайлович?  — спросил голос с акцентом. Но голос был знаком, хотя сразу определить звонившего было сложно.
        — Да. Это я.
        — Полковник Дагаев домогается. Можете сейчас говорить?
        — Так точно, товарищ полковник. Я сейчас нахожусь…
        — Я знаю,  — перебил Дагаев комбата.  — Сначала я звонил вам в батальон, там сказали, куда вы поехали. Позвонил в поселок сразу начальнику райотдела полиции. Мне сообщили, что вы отправились в дальнее село. Все верно сообщили?
        — Так точно, товарищ полковник.
        — Так вот, в село можно не ехать. Допрос не получится. Часа два назад сожгли село. Туда сейчас Отдельный отряд спецназа внутренних войск вертолетом перебрасывается. Вы там уже ничем не поможете. Расстреляли многих мирных жителей. Чуть позже отправим туда же МЧС. Пусть хоть палаточный городок развернут. Зима в горах — не подарок. Бандиты знали, что делали.
        — Но не Уматгиреев же…  — Юрий Михайлович не хотел верить, что Джабраил на такое способен. Он все-таки земляк этих оставшихся без крова людей и всегда, кажется, относился к мирному населению лояльно.
        — Нет. Пришла какая-то банда из Дагестана. Точнее будет сказать, пришла к нам с территории Дагестана. Я разговаривал с дагестанскими коллегами. У них там тоже ЧП случилось. Ночью с территории Азербайджана была предпринята попытка прорыва большой банды. Но пограничники их раньше засекли и подготовились к встрече. Девять бандитов положили. Все с иностранными паспортами, но по национальности чеченцы. Предположительно, это «Аль-Каида» перебрасывает свои банды из Сирии. Там, в Сирии, такая сложная обстановка, что оппозиция, как и правительственные войска, применяет против исламистов оружие. Уже несколько случаев было. И «Аль-Каида» свои банды между двух огней оставлять не желает, перебрасывает их на Кавказ и в Казахстан. И даже были уже официальные заявления по этому вопросу со стороны главарей «Аль-Каиды». Но… вернемся к нашим событиям. Была попытка прорыва. Банду при прорыве расчленили на несколько частей. Девятерых, как я уже сказал, убили в самом начале. Основную часть заставили вернуться. С той стороны азербайджанские пограничники открыли огонь по бандитам. Завязался бой. Той стороне на своей
территории бандиты тоже не нужны. Короче говоря, силами пограничников двух сторон основную группу уничтожили. Но около двадцати человек, может быть, чуть меньше, сумели прорваться на нашу сторону еще в самом начале боя. Преследовать их сразу не смогли, потому что добивали основную часть банды. А через два часа уже поиск результатов не дал. Была там зацепка. Раненого они на себе несли. Он умер. Бросили его, не похоронив. Только камнями прикрыли. Пограничники подумали, что они помешали похоронить. Решили, что уже догоняют бандитов, и ринулись в ущелье, в котором лежало тело. Я сейчас думаю, это был обманный ход. Умершего специально не стали хоронить, чтобы он увел преследование в другую сторону. Вполне допускаю, что именно эта банда ушла в Чечню и сразу напала на село. Конечно, такое нападение — это жест отчаяния. Месть за то, что их не пустили и уничтожили остальных. Но сколько их может быть, таких жестов? Никто не знает, потому что никто не знает, в какую сторону они двинулись.
        — Я знаю,  — спокойно сказал подполковник Калужный.
        — В какую?  — оживился собеседник.
        — В нашу. Прямо на меня идут по старой дороге.
        — Откуда такая уверенность?  — не понял полковник Дагаев.  — Если попробовать рассчитать время, до вас они могут добраться только через час.
        — Это хорошо, если через час. За час я смогу подготовиться. Но они, думается мне, умеют быстро передвигаться и окажутся здесь раньше.
        — С чего вы взяли, что они идут в вашу сторону?
        — Десять минут назад выстрелом из пушки своей БМП я уничтожил троих их разведчиков. Они собирались атаковать рабочих, которые вывозят сожженные вчера машины, и полицейских, которые выставлены то ли в качестве охраны рабочих, то ли в качестве болельщиков.
        — Юрий Михайлович, товарищ подполковник, Аллахом умоляю, выставьте заслон. Задержите их. Если они прорвутся к райцентру, будет беда. На местную полицию надежды мало. А если к ним еще и Уматгиреев присоединится, тогда поселок точно не защитить. А у нас есть агентурные данные, что Уматгиреев ждет гостей. Нельзя давать им соединиться.
        — Товарищ полковник, со мной всего одно отделение. Есть здесь еще десяток полицейских, но из них вояки — сами знаете какие. Будь здесь ущелье, я сумел бы его перекрыть и встать между двух боковых стен. Но здесь сопки. Я между сопками встану, они сопки с двух сторон обойдут и в тыл мне ударят. Или попросту сверху обстреляют и уничтожат.
        — Ну задержите их хоть на какое-то время. Я передам приказ спецназу внутренних войск, чтобы не отпускали вертолет. Они к вам быстро доберутся. Боюсь только, они уже высадились там и вертолеты отправили. Но перекройте дорогу. Я могу сейчас позвонить в Москву, чтобы ваш командующий лично вам приказал. Звонить?
        — А зачем? Разве я отказал? Что сможем, сделаем. Я даже думаю, мы сумеем победить и до прихода «краповых». Применяя собственную тактику.
        — Юрий Михайлович, в ваших руках сейчас жизнь жителей целого поселка. Вы это понимаете? Осознаете ответственность?..
        — Я все прекрасно понимаю и осознаю. Не будем больше терять время. Я начинаю работать. «Зомби» встанут из могил.
        — Я не понял…
        — Тактика такая. А вас я, товарищ полковник, попрошу связаться с моим начальником штаба, пусть отправит сюда два оставшихся на месте отделения того же взвода. Пусть посадит их на БМП и отправит. Это лучше, чем на грузовике.
        — Нет проблем. Сразу и позвоню…

* * *
        Что задумал Калужный, не сразу понял даже старший лейтенант Березкин. Сам Юрий Михайлович за недостатком времени ничего и не объяснял, а только отдавал приказания. Он подозвал к себе подполковника Тарамова, которому по телефону уже сообщили, что произошло в дальнем селе.
        — Бандиты идут сюда. Предположительно их семнадцать человек,  — сообщил комбат.
        — Это не Джабраил. Он так не мог…
        — Я знаю. Это бандиты из Сирии. Возвращаются сюда, чтобы устроить здесь свой порядок.
        — Значит, прав наш Кадыров!  — торжествующе сказал Хумид Цокович.
        Глава Чечни Кадыров сформировал специальный отряд спецназа и готовился отправить его в Сирию, чтобы там уничтожать банды своих земляков до того, как они вернутся в Чечню. Задуманный Кадыровым превентивный удар широко обсуждался на разных уровнях, в том числе и в Государственной думе, и даже вызвал там, кажется, драку между депутатами. Но пока официального решения по поводу этого отряда принято не было и подготовка чеченских спецназовцев продолжалась. Причем руководили этой подготовкой настоящие и бывшие офицеры антитеррористического подразделения ФСБ «Альфа». Сам подполковник Калужный скептически относился к боевой подготовке «альфовцев» и считал их славу чрезмерно и не по достоинству преувеличенной. Даже те заслуги, с которых, собственно, и началась слава «Альфы» — штурм Дворца президента Амина в Кабуле,  — раздуты так, что у знающих людей вызывали недоумение. Получалось, что три с небольшим десятка офицеров взяли штурмом укрепленный Дворец, охраняемый двумя батальонами отборных афганских гвардейцев, точно таких же спецназовцев по большому счету, и несколькими танками, одновременно захватили и
все значимые объекты в городе: телеграф, армейский штаб и еще что-то. И только вскользь сообщается, что делала это «Альфа» при поддержке двух мусульманских батальонов, занятых на охране советских посольства и торгпредства и аэродрома Баграм. И не расшифровывается, что это за мусульманские батальоны. А это были в действительности два батальона спецназа ГРУ, сформированные из представителей кавказских народов, в основном чеченцев и дагестанцев, и представителей советских среднеазиатских республик. А служили они в Афганистане потому, что мусульмане легче понимали мусульман. По сути, в той предновогодней операции тысяча девятьсот семьдесят девятого года, с которой и началась афганская война, все решили эти два батальона, а вовсе не офицеры «Альфы». Но в те времена про спецназ ГРУ вслух и говорить не разрешалось, хотя он существовал уже больше четверти века. А спецназ ГРУ, в силу специфики своей работы, за славой и не гнался и легко свою славу уступил «Альфе». Но в настоящее время, как считал Калужный, Кадыров выбрал не самых сильных инструкторов. Однако его совета в данном случае никто не спросил, а сам
он со своими советами ни к кому не лез.
        — Я не знаю, что получится у Кадырова с превентивным ударом,  — сказал Юрий Михайлович,  — я знаю только, что нам вот-вот предстоит встретиться с очень серьезным, опытным и хорошо обученным противником, превосходящим моих солдат численностью. И потому в прямом противостоянии нам будет трудно выдержать удар.
        — Есть еще отряд полицейских. Десять человек,  — напомнил Тарамов.
        — Вот о них я и попросил бы вас позаботиться. Я имею в виду, необходимо их организовать. Возьмите их под свою команду. Выберите место на склонах. Лучше всего, если вы займете позицию, которую оставил в свое время Уматгиреев. Там вас будут прикрывать со спины «засеки». И прямо под «засеками» следует хорошо окопаться. Лучше вырыть окопы в полный профиль. Они всегда удобнее для стрельбы и спасают от гранатомета. Если гранатометы были у каждого из разведчиков, я предполагаю, что они есть и у каждого из бандитов. Есть еще одно предположение. Они довольно быстро сожгли дальнее село. У меня нет таких данных, но могу догадываться, что были использованы огнеметы. Предупредите своих бойцов. Если увидят у кого-то в руках огнемет, этого бандита следует уничтожать первым. Точно такой приказ я дам своим солдатам, и в первую очередь — снайперу. Я снимаю с БМП все десантное вооружение. Вооружаю и рассредоточиваю своих солдат. Но мне хочется, чтобы бандиты испытали недоумение. Пока я буду ставить солдатам задачу, попросите своих подчиненных перенести, куда я покажу, тела убитых бандитов. Первым пусть принесут
такого… Там есть один… Весь «расписной»…
        — Зачем?
        — Маленький сюрприз им и всем остальным. Вам в том числе…
        Пока Тарамов отдавал распоряжения полицейским, Калужный отдал приказ солдатам и своему старшему лейтенанту, который всеми и руководил, и они начали быстро рыть на видном месте склона то ли окопы, то ли могилы. Вырыли и тут же стали их закапывать. А сверху выложили холмики из больших и тяжелых камней. Когда полицейские принесли одного из убитых бандитов, его уложили чуть в стороне от холмиков и тоже обложили камнями. Холмики казались похожими, словно здесь было похоронено трое. Потом старший лейтенант Березкин недолго поколдовал над крайней могилой. Как понял Тарамов, наблюдающий со стороны, Березкин заложил в могилу три гранаты «Ф-1» с сорванным кольцом. Потом из камней высвободили по локоть татуированную руку похороненного бандита так, чтобы рука торчала вертикально вверх. Березкин поколдовал над пальцами этой руки. Они еще не успели задеревенеть, и он сложил их в фигу.
        Глава шестая
        Джамаат вышел в путь еще в темноте. В ущелье до устья подсвечивали себе фонарями. Здесь никто не мог их увидеть, поскольку впереди, на самом выходе, дежурил часовой и он предупредил бы об опасности. Часового, естественно, взяли с собой.
        В этот раз имам Гойтемир Габисов сам пошел с джамаатом, но уже на первой паре километров пути Джабраил понял, что ходить тот совершенно не умеет. То, как он шел, ходьбой назвать можно было только относительно. Он даже ноги до конца не выпрямлял и постоянно передвигался на подсогнутых ногах, словно готов был вот-вот упасть на колени. Вообще-то обычно в четверг имама отводили до дороги, где его на машине встречал верующий мусульманин из его села и отвозил до дома. До дороги от устья ущелья пять с половиной километров. И моджахеды, которых Джабраил отправлял сопровождать имама, ни разу не пожаловались на то, что имам не умеет ходить. Но они вообще народ такой, что никогда не жалуются. Тем более что к сану имама все относились с уважением.
        В этот марш вышли все вместе, и Уматгиреев старался держаться рядом с Габисовым. Ведущий задал темп, привычный джамаату, но, видимо, непосильный для имама. Тот долго пыхтел при ходьбе, а потом спросил амира:
        — Твои люди специально стараются меня «загнать»?
        — Обычно мы ходим быстрее. Особенно если я становлюсь ведущим. Если я задаю темп, некоторым приходится время от времени переходить на бег. У меня ноги длинные.
        Имам, насколько знал Джабраил, был лет на шесть младше его самого. Значит, еще не старый человек. Уматгиреев и себя еще не считал даже стареющим, поскольку стареть, в его понятии, начинают после пятидесяти лет. Но ему еще до пятидесяти оставалось целых шесть лет. А имаму еще не стукнуло сорока. Но он уже был слабым и дряблым.
        — Если я дойду с вами до той дороги, то на ней наверняка умру,  — чуть не плакал имам.  — Хотя, скорее всего, я умру раньше. Я для таких переходов не создан.
        Джабраилу было неприятно слушать такие слова. Сам он был человеком гор до последней капли своей крови и никогда бы не пожаловался на трудности. И своих моджахедов точно так же воспитывал. Если нужно было идти, когда кончились силы, они все равно шли. А имам, который приехал к ним, которого приняли с уважением, к мнению которого прислушивались, более того, который даже начал понемногу командовать Джабраилом,  — этот имам сам не мог подать пример даже не героического, а просто нормального мужского поведения. И это роняло его авторитет не только в глазах амира Уматгиреева, но и моджахедов, шедших рядом и слышавших нытье Габисова. Конечно, он не воин. Он не привык к боевой обстановке. Но он пытается воодушевлять воинов. А воодушевить их можно только своим примером. И потому Джабраил в ответ на нытье только сказал:
        — Если умрешь в пути, мы не бросим твое тело. Донесем до дороги. Или ты хочешь, чтобы несли тебя, пока ты жив? У нас такого не бывает. Мои моджахеды — не рабы, которые носят почетные носилки. Когда строили базу, они носили рабочие носилки. Но живых людей не понесут.
        — Но можно же идти медленнее…  — проворчал Гойтемир Габисов.
        И Джабраил понял, что он попал в точку. Угадал желание имама и своим ответом лишил того надежды на легкое преодоление долгого пути.
        — Если идти медленнее, как ты ходишь, мы доберемся до места только послезавтра. Терпи. Ты же тоже мужчина.
        Имам Габисов терпел еще около часа. Потом выбрал камень рядом с тропой и даже не уселся, а упал на него, всем своим видом показывая, что сил для дальнейшего пути у него нет. Джабраил посмотрел ему в глаза и не увидел там воли, но увидел упрямство. Но не то, с помощью которого мог бы заставить себя идти, а то, с каким хотел бы заставить относиться к себе иначе.
        И все же амир Уматгиреев проявил сострадание и объявил общий привал.
        — Так быстро?  — громко, видимо, специально для имама спросил гранатометчик Икрам Лорсануков.  — Амир, я вот еще не только не устал, я еще и не разогрелся как следует. И другие, думаю, так же.
        — Пятнадцать минут отдыха. После этого двинемся дальше.  — И тихо добавил сидящему на камне имаму: — Не обижайся, уважаемый Гойтемир, но если ты и в следующий раз не вовремя сядешь, мы просто пойдем дальше. Встретим тот отряд, а на обратном пути заберем тебя, если не догонишь. Но лучше было бы, если бы ты догнал. Я вообще не понимаю, зачем ты пошел с нами. Мы вполне могли бы и без тебя сходить и привести тех моджахедов.
        — Они знают меня лично. И пойдут только за мной. Если ты меня бросишь, тебя примут за врага и атакуют.
        — Это их беда. Я привык убивать тех, кто меня атакует.
        — Их больше. Они имеют большой боевой опыт.
        — Тем больший позор им будет, и тем больше славы достанется мне. Но лучше бы ты все-таки сумел найти в себе силы и дошел. Мы и так из-за тебя двигаемся неприлично медленно. Мои моджахеды не привыкли так ползать.
        Имам только вздохнул…

* * *
        Когда война кончилась, когда пришла новая, уже российская власть, когда не стало уже Иорданца, Джабраил Уматгиреев тоже сложил оружие. Грозный начали бурно восстанавливать. Денег в это вкладывалось много. Наверное, и квартиру свою пусть не восстановить, но сменить на новую Уматгиреев смог бы. Он даже обращался в соответствующие инстанции. Но вопрос всегда сводился к одному. Когда Джабраил сдался властям, ему не смогли приписать никаких преступлений, хотя продержали две недели в камере с другими сложившими оружие. Хоть следователи и знали, что ничего не смогут ему предъявить, но не отпускали. И каждый день вызывали, но не на допрос. Ему в очередной раз предлагали вступить в ряды «кадыровцев». Нужен был авторитет бывшего известного боксера. И он каждый раз отказывался, потому что там, в горах и лесах, еще оставались те, кто не сложил оружие, и среди них было много его учеников, выпускников военно-религиозного учебного центра «Кавказ». Против них воюют «кадыровцы». Так неужели и Уматгиреев пойдет с ними убивать своих бывших учеников? Он учил их чести и мужеству. И старался собственным поведением
подать пример. И хорошо их учил. А теперь покажет им, что он их предал? Нет. Это было выше сил и совести Джабраила. И он в очередной раз отказывался. Закончилось все тем, что его все-таки отпустили. Но и позже, когда он стал обивать пороги разных инстанций, добиваясь новой квартиры взамен разрушенной, ему припоминали эти многочисленные отказы. И, устав от этой беготни, он махнул на все рукой и уехал в родной райцентр. Мать тогда очень болела, жена с детьми звала. В поселке после двух войн не было своей школы бокса. Когда-то имелась, но в промежуток между двумя войнами перестала существовать. И Джабраил устроился работать учителем физкультуры в простую общеобразовательную школу. Надеялся начать возрождать поселковую школу бокса. Пусть сначала хотя бы в школьном спортзале. Но у него не было денег на то, чтобы купить перчатки, мешки, груши и все необходимое для тренировок. Обещали помощь местные власти, но предупредили, что не сразу. У власти были и более важные статьи расходования бюджетных средств. После войны, как всегда, требовалось многое восстановить и построить. Уматгиреев согласился ждать и вел
пока простые уроки физкультуры. И сам себя поддерживал в спортивной форме. Каждое утро бегал кросс. Это его и подвело тогда…
        Маршрут для утренней пробежки был традиционным — из поселка в сопки и без дороги между сопками, там, где меньше растительности и где не нужно без конца поворачиваться боком, чтобы проскочить между двух стволов. Впрочем, иногда, вспоминая былые тренировки, Джабраил специально бегал между стволов и увертывался от них, как увертывался бы от атакующего противника. Именно во время такой тренировки он и нашел в лесу человека. Из двух ран — на боку и на плече — обильно текла кровь. Сразу вспомнилось, что с десяток минут назад ему показалось, что где-то впереди звучат автоматные очереди. Он тогда прислушался на бегу, но больше ничего не услышал. И решил, что треск веток под ногами принял за отделенную стрельбу. И побежал дальше.
        Бородатый и, кажется, давно не умывавшийся человек лежал на спине, откинув одну руку далеко за голову, второй зажимая рану на боку, словно пытаясь остановить кровотечение, потому что вместе с кровью его покидали силы. Уматгиреев осторожно подошел ближе.
        Раненый приподнял голову и открыл глаза. Лицо было незнакомо, но взгляд этих глаз показался знакомым. Может быть, они когда-то и встречались. И вдруг человек позвал:
        — Джабраил… Помоги мне…
        Но усилие, затраченное для произнесения нескольких слов, отняло слишком много сил. И голова раненого бессильно откинулась.
        Он встал перед раненым на колени, подложил под затылок свою большую ладонь и приподнял бессильно запрокинутую голову. Глаза опять открылись.
        — Меня ловят. Джабраил, помоги мне спрятаться…
        — Ты знаешь меня?  — спросил Уматгиреев.
        — Помню тебя… Я у Иорданца служил…
        Как бы ни проклинали современные представители власти Хаттаба, у самого Джабраила об Иорданце остались только хорошие воспоминания. Да и не только в этом было дело. Если человек просит о помощи, ему нельзя отказать, даже если этот человек — враг. А этот… Этот раненный, обессиленный человек не был врагом Уматгирееву. И сразу вспомнилось, что жена его по профессии хирургическая медсестра. Она одна сможет помочь этому мужчине. Жена дома. Значит, надо нести раненого домой. Джабраил уже приноравливался, как бы поудобнее взять этого человека, чтобы не причинить ему боль, но тут за спиной послышался голос:
        — Стоять! Не шевелись. Стреляю при первом резком движении.
        Джабраил встал, поднял руки, но не высоко, примерно так, как поднимал их, принимая в бою стойку, и только после этого неспешно обернулся.
        К ним подходили трое «кадыровцев». Автомат первого смотрел прямо в грудь Уматгирееву.
        Этот первый, видимо, и был главным.
        — Кто такой? Что ты тут делаешь?  — Взгляд «кадыровца» перебегал с Джабраила на раненого и обратно.  — С ним встречался?
        — Я пробежку совершал. Я каждое утро здесь бегаю,  — сказал Джабраил.  — Слышу, стонет. Только вот подошел…
        — Местный, что ли?
        — Местный. Учитель физкультуры в школе.
        Раненый снова застонал. Глаза его были открыты, но, кажется, он был без сознания.
        — Опять стонет…
        — Отстонал он уже свое. Я ему говорил, что от меня не уйти. Не поверил. Здесь и подохнет.
        Второй «кадыровец» резко и зло стащил с плеча раненого лямку рюкзака. Заглянул внутрь.
        — Здесь больше миллиона будет…
        — В баксах?  — спросил третий.
        — Не в рублях же…
        — Машину себе новую куплю,  — сказал главный.  — Давно сменить хочу…
        Ствол автомата ушел от груди Джабраила и повернулся в сторону головы раненого.
        — А этот…  — второй кивнул в сторону Уматгиреева.  — Свидетель…
        — Нет человека — нет свидетеля…
        Джабраил понял, что говорят о нем. И без проблем догадался, что первая очередь достанется раненому, а вторая ему. Но он стоял в боксерской стойке, и ствол автомата не смотрел ему в грудь. Руки автоматически выдали классическую «двойку»[12 - «Двойка» — удары в боксе, следующие один за другим левый и правый прямые удары.]. Сразу скачок через раненого и еще два удара — боковой и апперкот[13 - Апперкот — удар снизу в боксе.]. И все закончилось. Все три противника лежали без движения. Но Джабраил хорошо помнил, что представился им учителем физкультуры. Теперь найти его нетрудно. Это заставило его поднять автомат и дать три коротких очереди. И только потом склониться над раненым.
        — Где они?  — Раненый пришел в себя.
        — Их больше нет. Как зовут?
        — Гайрбек.
        — Их больше нет, Гайрбек. Я убил их. А сейчас отнесу тебя к себе домой. Моя жена тебе поможет.
        — Она врач?
        — Она хирургическая медсестра.
        — Мой рюкзак. Там деньги. Это не мои деньги. Мне передать надо.
        — Да. Они за рюкзаком и охотились,  — почти равнодушно сказал Уматгиреев.  — Уже почти делить начали. Хорошо, что на него отвлеклись. Я успел кулаками поработать.
        Он забросил лямку рюкзака себе за плечо и взял Гайрбека на руки. Тело раненого оказалось очень легким.
        — Пойдем через лесок и огороды, чтобы никто не видел. Соседи заметят, ничего. У меня хорошие соседи. Не предатели…

* * *
        Жовсари, жена Джабраила, увидев на крыльце раненого на руках мужа, даже вопросов задавать не стала. Открыла дверь.
        — Неси в комнату…
        Сама торопливо зашла следом, обогнала, постелила на диван сначала клеенку со стола, а поверх нее одеяло и простыню, чтобы кровь не просачивалась в обшивку дивана.
        — Укладывай…
        И тут же, сообразив, бегом притащила из соседней комнаты маленькую подушку. И только тогда, когда муж уложил Гайрбека на диван, Жовсари спросила:
        — Это кто?
        — Его зовут Гайрбек. Раненного в лесу нашел. Просил помощи. Он меня знает по имени. Я его не помню. Говорит, служил у Хаттаба в одно время со мной.
        Ей не нужно было объяснять, что муж не мог поступить иначе. Хотя про убитых кадыровцев он ничего ей и не говорил.
        — Принеси мою медицинскую сумку…
        Она уже взяла с подоконника оказавшиеся там ножницы и разрезала одежду на Гайрбеке. Не всю, конечно, а только в местах, где были ранения. Посмотрела внимательно, покачала головой. Джабраил вернулся с медицинской сумкой жены.
        — Тяжелый он?
        — Ерунда. Ранения сквозные. В плечо — вообще касательное. Рваная рана. Кости не задеты. А мягкие ткани зарастут. Крови много потерял, это плохо. Сейчас раны зашью и дам ему снотворное. Пусть спит. Такие раны лучше всего во сне затягиваются. Поверни его на правый бок.
        Джабраил перевернул и придерживал. Жовсари сначала поставила раненому два укола, и он почти отключился. После этого профессиональными ловкими движениями Жовсари обработала раны по окружности йодом. Джабраил только в этот момент заметил на боку вторую рану, но сразу понял, что это выходное отверстие пули. Спереди вошла, сзади вышла. Или наоборот. Он в ранах тогда соображал мало. Жовсари стала зашивать.
        — Придерживай рану, сдави ее пальцами. Что это у тебя? Сними…
        — Его рюкзак.
        Джабраил сбросил рюкзак с плеча. Стал помогать жене, приближая один конец раны к другому, чтобы полукруглая игла с хирургической нитью смогла захватить оба края. На зашитую рану Жовсари наложила стерильный тампон и приклеила его пластырем.
        — Теперь — плечо. Здесь трудно зашивать. Рваная рана. Но я попробую…
        Вся обработка ранений заняла немного времени. После этого Джабраил уложил раненого на спину. У Гайрбека были мутные и ничего не видящие глаза. Но все же мозг, наверное, не совсем отключился, и он прошептал:
        — Джабраил… Рюкзак… Спрячь…
        — Не волнуйся. Я спрячу. Все будет в сохранности.
        — Иорданец говорил, ты — человек чести. Спрячь.
        Жовсари еще один шприц приготовила.
        — Сейчас снотворное дам. Вы будете долго спать. А раны ваши начнут затягиваться. И не волнуйтесь. Джабраил вас не выдаст.
        Гайрбек кивнул и закрыл глаза. И уснул, кажется, сразу. Видимо, доза снотворного была лошадиная, а возможно, он сам обессилел.
        За дверью стояла мать. Джабраил приветливо кивнул ей.
        — Хотела зайти. Думала, помощь понадобится. Да вы сами справились. Идите. Я посижу с ним. Тебе, сынок, уже в школу пора собираться.
        — С ним сейчас сидеть не надо,  — объяснила Жовсари.  — Он до вечера не проснется. А вечером еще один укол сделаю, чтобы ночь спокойно спал.
        День прошел как обычно. И на уроках Джабраил вел себя спокойно, словно ничего и не произошло. Но мысленно рвался домой. Он понимал, в какое опасное дело ввязался. И понимал, что трех «кадыровцев» наверняка будут искать. Но думал он о безопасности семьи — жены, детей, матери, о безопасности беспомощного сейчас раненого и совершенно не думал о том, что может случиться с ним, если что-то всплывет и прояснится.
        Дома дети, уже подготовленные матерью и бабушкой, вели себя непривычно тихо, не бегали, не шумели. И только изредка заглядывали в комнату, где лежал Гайрбек. Приоткрывали дверь и заглядывали, но порог не переступали. Так Муминат, старшая дочь, и принесла родителям весть, вбежав на кухню.
        — Он проснулся. Я заглянула, он лежит с открытыми глазами, на меня смотрит. И подмигнул.
        — Если подмигнул, значит, ты ему понравилась,  — сказал Джабраил.  — Зайду к нему…
        Гайрбек при появлении своего спасителя даже подняться пытался. Или хотя бы сесть.
        — Лежи, лежи, раны откроются. Ты и без того половину крови потерял.
        Раненый послушно лег и расслабился.
        — Джабраил, мне позвонить надо, чтобы рюкзак забрали. Можно, за ним сюда придут?
        — Можно. Сможешь позвонить?  — Джабраил протянул свой мобильник.
        Гайрбек набрал номер. Ему сразу ответили. Разговор велся на арабском языке. Несколько раз прозвучали имя и фамилия Джабраила. Потом разговор закончился. Раненый вернул телефон.
        — Сегодня не успеют. Завтра после полуночи. Встретишь?
        — Конечно. Рюкзак у меня в комнате. Но я вот с тобой посоветоваться хотел…
        И Джабраил высказал мысль, которая пришла ему в голову утром во время урока физкультуры. Мысль была простая. Будут искать пропавших «кадыровцев», найдут тела. Могут прочесать весь поселок. Может, лучше самому Джабраилу завтра утром, во время пробежки, найти тела и заявить в милицию? Тогда на него не падет подозрение и его дом не станут осматривать. Подумав, Гайрбек согласился, что это лучший вариант…

* * *
        Утром все так и получилось. Джабраил отправился на пробежку в уже высушенном после стирки спортивном костюме — вчера утром сильно испачкал его кровью и потому на уроках физкультуры был в другом. И «нашел» тела убитых. Развернувшись, он пробежал мимо своего дома до центральной площади поселка, где располагалась районная полиция, тогда еще называемая милицией. И на крыльце встретил школьного товарища майора Тарамова, как знал Уматгиреев, командира районного СОБРа. Ему и рассказал о своей находке. Тот обрадовался.
        — А нас хотели на поиски гнать… Пойдем, доложим дежурному, он — начальнику. Сейчас возьмем машину, съездим туда.
        Дежурный записал показания, дал Джабраилу прочитать и подписать. И только после этого пошел вместе с показаниями к начальнику отдела. Вернулся оттуда быстро.
        — Берите любую машину. Начальнику уже с самого верха звонили три раза. Требуют найти. Везите сюда. И быстрее…
        Тарамов позвал с собой пару ментов. Поехали на тряском «уазике», в который можно было загрузить тела. Машину, правда, пришлось оставить на опушке леса под сопкой.
        — А тебя-то сюда каким ветром занесло?  — спросил Тарамов.
        — Я здесь каждое утро бегаю.
        — Стрельбы не слышал?
        — Сегодня — нет. Вчера то ли стреляли, то ли показалось… Когда бежишь, ветки под ногами скрипят, дыхание… Слышно плохо…
        — Понятно. Далеко еще?
        — Почти пришли. Где-то здесь…
        Джабраил умышленно путался и даже сначала не туда повел ментов. Но скоро сориентировался и нашел место. Показал.
        — Помоги нести…  — не попросил, а потребовал Тарамов.
        Сам он не хотел нести тела. Он только автоматы подобрал.
        «Кадыровцы» оказались несравненно тяжелее, чем Гайрбек. И пришлось попотеть, прежде чем донесли всех троих до машины.
        Но в отдел милиции Джабраил снова не поехал. Показания он дал, подписал, погибших таскал, а дальше пусть сам Тарамов таскает. А ему пора в школу собираться. Уроки не ждут. Но уже после третьего урока в спортзал заглянул директор школы и сказал, что Джабраилу срочно требуется зайти в милицию. Пришлось вместо урока снова туда отправляться. Уже около стойки дежурного стояло человек двадцать «кадыровцев». Дежурный провел Джабраила в кабинет на первом этаже. Кабинет тоже был полон «кадыровцами». Уматгиреева снова допрашивали, причем долго и нудно, с подковырками. Но он отвечал кратко и односложно. Понимал, что с краткими ответами запутаться сложно. И все обошлось. Он ни в чем не запутался. А «кадыровцы» поехали прочесывать лес и ближайшие сопки.
        — Я завтра утром снова на пробежку отправлюсь,  — пошутил Уматгиреев.  — Вас искать, или как? Может, сами найдетесь…
        Глава седьмая
        Не понял Хумид Цокович и последующих действий спецназа ГРУ. Через десять метров на таком же расстоянии от дороги были вырыты и засыпаны еще две могилы. А рядом был почти «похоронен» еще один бандит. Только этот уже руку не выставлял и фигу окружающему миру не показывал. Потом, еще через десять метров, все повторилось снова. И вообще подумалось, что подполковник Калужный решил перерыть все склоны. Мало того что полицейские по приказу комбата спецназа ГРУ начали копать окопы по обеим сторонам дороги, там, где внизу стояли остовы сгоревших машин. Еще и боевая машина пехоты взобралась на склон предельно высоко, заранее высмотрев себе относительно пологий участок, выпустила там свой бульдозерный отвал и начала процесс самоокапывания[14 - БМП-3 снабжена специальным бульдозерным отвалом, позволяющим ей быстро выкопать для себя окоп. В сложенном состоянии этот бульдозерный отвал является дополнительной защитной броней БМП.], срезая под корень молодые деревца и сворачивая отвалом камни. Вырванные же с корнем деревья солдаты тут же поднимали и снова закапывали в землю перед БМП, чтобы замаскировать боевую
машину пехоты.
        После завершения маскировки БМП старший лейтенант Березкин стал расставлять своих солдат по обе стороны от дороги, что-то объясняя каждому и показывая пальцем. Одного только снайпера подполковник Калужный увел ниже и предложил самому выбрать позицию рядом с позицией полиции. Снайпер забрался выше по склону, но тоже не слишком высоко, так, чтобы ему не мешали деревья. И, к удивлению подполковника полицейского спецназа, малой саперной лопаткой вырыл для себя окоп еще до того, как полицейские успели закончить свои, хотя начал гораздо позже. А полицейские при этом пользовались большими лопатами, позаимствованными у водителей эвакуаторов. Самих же водителей и рабочих Тарамов хотел было отправить в поселок, но там, где развернулся первый, вставая под загрузку, второй уже забуксовал, и его никак не могли вытащить. Просить, чтобы вытянули с помощью БМП, было уже поздно. Боевая машина была со всех сторон «обсажена» маскирующими деревьями. А уходить без своих эвакуаторов пешим ходом водители не пожелали. Эвакуаторы — их частная собственность. Остовы сгоревших машин наглядно показывали, что можно было найти
здесь через несколько часов. И тогда Калужный приказал водителям и рабочим тоже рыть себе окопы и сидеть в них, не высовываясь. Как раз к этому времени полицейские закончили свою работу и стали таскать для устройства брустверов камни. Земляные брустверы, которые они на всякий случай тоже сделали, хорошая пуля запросто может прошить насквозь. Лопаты вернулись к владельцам, и те тоже с работой быстро справились. И окопы у них получились более ровные, чем у полицейских, не привыкших к работе. Когда рабочие и водители начали таскать камни на бруствер, Тарамов удивился.
        — Вам это зачем?
        — Сгодится…
        Удивление прошло, когда подполковник полиции увидел, как из машин извлекаются автоматы и охотничьи ружья. Водители были настоящими горцами. А горец без оружия не бывает. В худшем случае — без кинжала. Но поскольку такое нарушение закона было Хумиду Цоковичу на руку, он даже не стал возмущаться.
        Осталось ждать и радоваться, что банда не торопится.
        К встрече противника все было готово. Двоих бойцов Калужный отослал за ближайший поворот — а это примерно километр от засады,  — чтобы солдаты предупредили о приближении бандитов. Командир батальона еще раз прошел по всем своим окопам, проверил готовность и отдал необходимые команды. Командира взвода и двух солдат он отправил в БМП — управлять орудием и двумя лицевыми пулеметами. И только после этого подошел к окопам полицейских, осмотрел их критическим взглядом, но замечания не сделал. А потом всех предупредил:
        — Когда толпа стреляет в толпу, побеждает та сторона, у которой плотность огня выше. Бандитов много, они хорошо подготовлены. Но спецназ ГРУ подготовлен лучше. Особенно в обстановке, которую мы сами и создадим. БМП обеспечит нам дымовую завесу. В дымовой завесе мы вступим в «рукопашку». Там бандитам ловить нечего. Но смотрите внимательно. Наобум в дым не стрелять. Там будут и наши, будут и бандиты. Если бандиты выйдут из дыма, стрелять только прицельно. В случае промаха пуля может пролететь дальше и, не дай Бог, попадет в солдат. Сам потом всех вас прикажу перестрелять. Поэтому требую аккуратности. И еще… Если из дыма выйдет солдат… Сами понимаете… Различить сможете. Тем более у бандитов камуфляж песочного цвета. Не спутаете. Еще… Предположительно у бандитов есть огнеметы. Если последует выстрел и, не приведи Господь, кого-то достанет… водой тушить нельзя… только землей или одеждой. Прижимайте, перекрывайте огню доступ воздуха. Все. Ждем в боевой готовности…

* * *
        Ждать пришлось недолго. Едва подполковник отошел к своему окопу и спрыгнул на дно, как все увидели на дороге двух бегущих солдат. Они, видимо, не успевали добежать до своих, поэтому, подав знаки руками, разбежались в разные стороны и скрылись в зарослях на сопках, оставшись таким образом в тылах банды, которую намеревались пропустить. Тарамов не знал, может быть, Калужный предусмотрел этот вариант. И сделали это солдаты вовремя. Из-за поворота дороги показались бандиты. Они шли, рассредоточившись по всей ширине дороги и по опушке леса, словно осматривали пространство перед собой. И выглядели явно настороженными. Возможно, бандиты слышали выстрелы пушек боевой машины пехоты, что и вызвало беспокойство.
        Бандиты приблизились. Хумид Цокович насчитал девятнадцать человек. А потом послышалась резкая и громкая команда, все они разом залегли и несколько минут не подавали признаков жизни. Очевидно, увидели остовы сгоревших машин и эвакуаторы, один из которых был развернут поперек дороги, словно загораживая проход.
        Бандиты ждали. И непонятно было, чего именно. Так прошло больше десяти минут. В них никто не стрелял. Тогда поднялись только трое бандитов и двинулись вперед. Они, видимо, хотели дойти до машин, чтобы осмотреть их, но раньше увидели три могильных холмика. Из одного торчала рука. Со всем знакомой фигурой. Непонятно было, фигуру узнали бандиты или руку, покрытую татуировками, но они остановились и подошли ближе, что-то обсуждая и жестикулируя. Потом знаками подозвали к себе других. Вставала на ноги банда настороженно. Подполковник Тарамов услышал слева от себя глухой негромкий звук, словно кто-то щелкнул пальцами. До бандитов этот звук донестись, конечно, не мог. Хумид Цокович хорошо знал, что именно так звучит выстрел из «ВСК-94», снайперской винтовки с интегрированным глушителем. И потому на звук не среагировал, но смотрел вперед. И заметил, что самый дальний из бандитов не поднялся. Значит, их осталось восемнадцать. Бандиты двигались вперед. Еще один щелчок сбоку от Тарамова снова уменьшил количество бандитов. Семнадцать. Но они неуклонно приближались. К могиле подошли только человек пять,
остальные встали на дороге полукольцом, выставив вокруг автоматы и готовые к стрельбе во все стороны. Но и те пятеро, что подошли к могиле, увидели не так далеко еще три холмика, а дальше еще три и стали что-то обсуждать. Понимали, что холмиков гораздо больше, чем было разведчиков. Стоявшие в недоумении, они представляли собой статичные мишени, и Тарамов удивлялся, почему спецназовцы не стреляли. А они ждали другого момента, который вскоре наступил. Один из подошедших к могиле присмотрелся к руке внимательнее, вдруг взвыл и двумя руками схватился за эту руку с фигой, потянул за нее, потом отбросил несколько верхних камней. Наверное, близкий родственник, может быть, брат погибшего. Но под камнями, как Хумид Цокович сразу вспомнил, старшим лейтенантом Березкиным были положены гранаты. И как раз когда подполковник вспомнил о них, гранаты взорвались. Три взрыва слились в единый. И всех пятерых осколками просто снесло с откоса.
        — Двенадцать…  — продолжил счет Тарамов.
        Тут же щелкнула винтовка снайпера.
        — Одиннадцать,  — даже не увидев упавшего, отсчитал подполковник полицейского спецназа. После первого выстрела он уже убедился в профессионализме снайпера военной разведки.
        И в это время заговорили обе пушки БМП и одновременно три пулемета — два передних и спаренный с автоматической пушкой. Но стрельба длилась недолго. Первый же выстрел оказался удачным, хотя из-за взрыва и трудно было подсчитать, скольких бандитов он «положил» на дорогу. Бандиты, на чью долю осколков не досталось, залегли. И Хумид Цокович терялся в догадках, сколько их осталось в живых. А боевая машина пехоты дала еще два выстрела из интегрированных в башню гранатометов. Но стреляла дымовыми гранатами. Они легли рядом с дорогой. И густой дым тут же непроглядным облаком встал между сопками. Оставалось ждать, когда кто-то появится из дыма, и быть настороже, чтобы не подстрелить своего. Но Калужный правильно предопределил, что бандиты носят песочного цвета камуфляж, который внешне сильно отличается от солдатского темно-зеленого. Подполковник полицейского спецназа передернул затвор своего автомата и тут услышал три автоматные очереди у себя за спиной. Причем по звуку сразу определил, что один из автоматов — «АК-47», который имеет несравненно более звучный «голос». Хумид Цокович обернулся и увидел, что
по опушкам леса в их сторону бегут бандиты. Но эти были не в песочном, а в традиционном зеленом камуфляже. Кроме того, глаз подполковника сразу выделил слева фигуру, которая значительно превышала всех ростом. Он сразу узнал амира Уматгиреева. И даже начал переводить автомат в его сторону, когда на глаза попался бандит с «РПГ-7» на плече. Бандит прицеливался в БМП, которую с нижнего поворота было видно, наверное, неплохо. Тарамов никогда не был отличным стрелком. Устойчиво стрелял на «удовлетворительно» и не претендовал на большее. Но тут он дал короткую очередь почти без прицела и сам увидел, что попал гранатометчику в голову и сразу свалил его. Гранатомет все же выстрелил, но только в небо, и граната ушла куда-то в сторону вершины сопки. А БМП уже разворачивала свою башню. Березкин тоже увидел приближающуюся банду и готов был поддержать полицию силой своего мощного в сравнении с автоматами оружия. Однако Джабраил что-то заметил или почувствовал и дал громкую команду. Бандиты кинулись с опушки в заросли по обе стороны от дороги. Скрыться в таких условиях было недолго, на это требовалось два-три
секунды. И сам Уматгиреев исчез вдруг, как сквозь землю провалился. А после первой удачной очереди Хумид Цокович так и не успел больше никого поймать в прицел. И когда бандиты скрылись за деревьями, он дал только неприцельную очередь по стволам и в досаде стукнул кулаком по земляному с этой стороны окопа брустверу. И только после этого почувствовал в руке боль. Пуля прошла по всей длине предплечья от трети и почти до локтя, где и вышла. Кажется, пулей был задет и локтевой сустав. Но в пылу страстей подполковник не заметил ранения и не заметил даже того, что весь рукав пропитался кровью.
        Куда-то в сопку дала два выстрела «старшая пушка» боевой машины пехоты. Вслед за этим тремя длинными очередями отметился и верхний пулемет БМП. Но после этого БМП больше не стреляла. И после боя над дорогой повисла какая-то неестественная, тревожная тишина. Это была тишина ожидания…

* * *
        Из облака дыма, уже чуть-чуть поредевшего, вышел на звуки активной автоматной перестрелки подполковник Калужный. Наверное, и выстрел «РПГ-7» слышал. А это всегда серьезная угроза. И потому Калужный сначала посмотрел на боевую машину пехоты и только потом на позицию полиции. Свой автомат подполковник спецназа ГРУ держал в левой руке, а правой зажимал малую саперную лопатку. Хумид Цокович даже с расстояния в тридцать метров увидел, что лопатка обрызгана кровью. Он уже многократно слышал про то, как в спецназе ГРУ возвели умение драться саперной лопаткой сначала в науку, а потом и в искусство и даже создали собственную школу фехтования, где изучались действия бойца, вооруженного малой саперной лопаткой, против противника, вооруженного автоматом или пистолетом, ножом, просто палкой, ломом или еще чем-то, что попадется под руку. Отдельно проходило обучение по метанию лопатки. Все это Тарамов узнавал не из простого любопытства, а из желания внедрить систему подготовки у себя в полицейском спецназе. Вслед за подполковником из дыма вышли с почерневшими закопченными лицами несколько солдат. Значит, с
бандой в песочном камуфляже было покончено. Иначе солдаты продолжали бы дело. Вся операция, как наблюдал подполковник полицейского спецназа, была задумана и воплощена, с его точки зрения, великолепно. Но перед глазами подполковника Тарамова была и другая операция, проведенная на этом же месте, и не подполковником спецназа ГРУ Калужным, а его давним противником и соперником амиром Уматгиреевым. Та операция была, возможно, не хуже продумана и организована, хотя готовилась, наверное, не час, а несколько дней, и это следует отнести в плюс Калужному, который действовал, не выбирая место и тактику, а только исходя из обстоятельств. Смог ли бы так же действовать Уматгиреев, Хумид Цокович не знал. Он вообще раньше относился чуть свысока к бывшему школьному приятелю. В самом деле, когда Джабраил был действующим спортсменом, он еще что-то значил, хотя тоже звезд с неба не хватал. Бывали в республике звезды бокса и более значимые, и даже с мировым именем, такие, как недавно умерший Хамзат Джабраилов. На фоне Хамзата Джабраил выглядел бледно. А потом он и вовсе стал никем. Даже хорошим тренером не стал. Тогда как
сам Хумид Цокович весьма высоко оценивал свои заслуги. Службу в милиции он начал сразу после службы в армии. В армии служил в ВДВ, в милиции пошел служить в ОМОН, получил офицерское звание. В первую чеченскую войну он безоговорочно вошел в состав отряда Бислана Гантамирова и воевал против генерала Дудаева. Потом вынужден был из Чечни, назвавшейся тогда Ичкерией, уехать в Нальчик, но после второй чеченской войны вернулся и снова стал служить в милиции, причем всегда только в силовом ее крыле, в ОМОНе и СОБРе, а потом и возглавил районный полицейский спецназ. Свою карьеру подполковник Тарамов видел достойной мужчины. И все бы шло хорошо, если бы не эта встреча с бандой Уматгиреева, закончившаяся практически полным разгромом и уничтожением отряда полицейского спецназа. Те двенадцать человек из общего состава в шестьдесят три бойца, что остались живы,  — это уже не спецназ. Хоть и говорят в народе, что за одного битого двух небитых дают, это не всегда правда. В том же боксе существует такой термин, как «пробитый» спортсмен. После одного полученного нокаута боксер может и полностью потерять интерес к
своему виду спорта, и, как чаще случается, начинает падать после сравнительно несильного пропущенного удара. Он — «пробит». После нокаута голова уже не в состоянии держать удары, потому что любой нокаут после удара в голову — это гарантированное сотрясение мозга. То же самое и с полицейскими спецназовцами. Выжившие тогда, когда погибло большинство их товарищей, они уже не готовы идти на риск, даже когда этот риск оправдан, они вздрагивают от выстрелов и скорее всего со службы уйдут сами, по собственному желанию, и без возражений со стороны командования. Как так получилось, что Уматгиреев, ничего особого собой не представлявший, как думалось Тарамову, вдруг провел качественную, почти великолепную операцию, и даже без ущерба для себя, против значительно превосходящих его сил полицейского спецназа? Эти мысли злили Хумида Цоковича и рвали его душу…

* * *
        Подполковник Калужный, на ходу поправляя бронежилет и одергивая «разгрузку», сразу направился к окопу, из которого только что выбрался, оглядываясь и опасаясь, что бандиты вернутся, подполковник Тарамов. Юрий Михайлович выглядел недовольным, но сосредоточенным, словно готовился продолжать боевые действия. Спросил быстро и по-деловому, хотя спокойно:
        — Что здесь за стрельба была, Хумид Цокович? Вроде бы бандиты из нашей «завесы» не выбирались…
        Тарамов в знак согласия кивнул:
        — От вас не выбирались. Снизу банда подошла. Уматгиреев со своими головорезами. Рабочие его первыми заметили и обстреляли. Потом и мы подключились.
        — Понятно. Сам тоже был?
        — Сам был. В атаку своих вел. Я его уже почти на мушку взял, а потом заметил гранатометчика. В БМП прицеливался. И гранатометчика подстрелил. Он только в воздух успел гранату послать. Или в сопку… Куда-то туда…  — Тарамов показал рукой.
        — Спасибо. Спасли ситуацию. Бандиты, думаю, по обе стороны от дороги разбежались?
        — Как обычно… Как вода сквозь пальцы…
        — Сейчас их можно было бы преследовать. Сразу на «хвост» садиться. Они неподготовленные вышли в бой. И мы бы к вам присоединились.
        — После прошлого преследования я поосторожничал,  — признался Хумид Цокович.  — И вы еще из дыма не вышли. Сейчас, думаете, поздно?
        — Поздно… Они тропинки здесь изучили. Знают, куда идти. Рассыпаются как горох, потом в одно место скатываются. Если бы знать это место, можно было бы.
        С этим трудно было не согласиться. Преследование было возможным только тогда, когда видно хоть одного преследуемого.
        — Как у вас успехи?
        — «Зомби» встали из могил… Мои бойцы прятались за могилами. Почти всех в «рукопашке» перебили. Да их и осталось немного. Старший лейтенант Березкин отлично стрелял. И гранаты он же хорошо выставил. Половину дела, можно сказать, сделал.
        — Надо бы было хоть одного захватить в плен,  — сказал Тарамов.  — Это вопрос политический. Отряды «Аль-Каиды» из Сирии выводятся на Кавказ. Об этом можно говорить на международной арене. И надо, наверное, говорить. Они не по воздуху летают, кто-то им границы открывает, кто-то приказывает открыть.
        Теперь, соглашаясь, закивал подполковник Калужный.
        — Должны быть пленные. Я двоим солдатам давал такой приказ. Сейчас выведут…
        Оба подполковника обернулись в сторону еще не рассеявшегося дыма и сразу увидели, как четверо солдат подгоняют стволами автоматов двух бандитов. Подполковники шагнули навстречу. Один из бандитов упирался, но выглядел он впечатляюще. Обладатель крупного носа, скорее всего, лишился самого заметного украшения на своем лице. Солдатский кулак сплющил этот нос так, что тот расплылся по всему лицу.
        — У нас нет наручников,  — признался Калужный.  — Не догадались взять. Они нам вообще-то и по штату не полагаются. Так… Запас в батальоне имеем, перехватили где-то, но не всегда носим.
        — У нас это профессиональный инструмент,  — сказал Тарамов, вытащил из чехла на спине наручники и нацепил на одного из бандитов. Сделал знак своему сотруднику, тот тут же подскочил и сковал руки бандита со сплющенной гордостью.
        — Уматгиреев не может вернуться?  — спросил Хумид Цокович.
        Калужный знаком подозвал солдата.
        — Сбегай в БМП, передай командиру взвода, чтобы использовал тепловизор. Пусть просматривает склоны. Бандиты вернуться могут.
        Солдат побежал в гору с такой же скоростью и так же легко, как бегают с горы. Было видно, как Березкин высунулся из верхнего люка и выслушал солдата. Что-то ответил, и солдат так же бегом направился к комбату. Приблизившись, козырнул, и доложил:
        — Командир взвода контролирует обстановку. Он пытался обстрелять бандитов из пушки, но мешают стволы. Елку снарядом сломал. И пулеметом их припугнул, чтоб быстрее бежали. Ни в кого, говорит, попасть не смог.
        В это время послышались шум, непонятный и не к месту зазвучавший громкий смех и какие-то крики около эвакуаторов. Подполковники повернулись туда. Рабочие тащили за шиворот человека небольшого роста в богатом, расшитом золотом халате.
        — Это что за ворону поймали? Откуда взялся?
        — В машине сидел. Спрятался. Боя испугался…
        Рабочие толкнули человека к подполковникам.
        — Я требую уважения к моему сану. Я — имам!  — сказал человек.
        — Бандитский?  — спросил Калужный.
        — Что мне за дело до ваших бандитов! За мной должна была машина приехать. Не приехала. Я пешком шел из дальнего села в свое. Мне в пятницу намаз проводить нужно. Я не могу опаздывать. Мимо вас через лес шел. А тут стрелять начали. Я и спрятался. Я же не воюю и не воевал никогда. Я даже без оружия…
        — Ладно. Разберемся с имамом. Посадите его рядом с пленниками. Этого можно без наручников держать,  — распорядился командир батальона.
        Имама без всяких церемоний подтолкнули и заставили сесть рядом с двумя пленными бандитами. Но один из пленников, посмотрев в сторону нового соседа, вдруг вскочил и начал что-то яростно говорить имаму на незнакомом языке.
        — На арабском говорит,  — объяснил Калужному Хумид Цокович.  — Я арабский, к сожалению, не знаю. Только отдельные слова…
        — Он его обвиняет, что имам сдал отряд и заманил всех в ловушку,  — вполголоса перевел один из полицейских.  — Он зовет имама Гойтемиром. Пусть говорит, не перебивайте его…
        Полицейские тоже иногда бывают мудрыми. Этот оказался мудрым и отвернулся, словно его не интересовал разговор. Но перевод продолжил, так же вполголоса:
        — Имам оправдывается. Говорит, что он привел навстречу отряду джамаат Уматгиреева и Уматгиреев его бросил здесь, а сам сбежал после первых же выстрелов вместе со своими людьми. И имаму пришлось спрятаться в машине. Хотел уехать, но в замке не было ключей. Бандит ему не верит. Обещает повесить в камере.
        — Пусть вешает. Наденьте наручники и на имама. Он на намаз все равно не успеет. Мы еще подумаем, как с ним поступить. Тебя как зовут?  — спросил полицейского Калужный.
        — Габис.
        — Откуда знаешь язык?
        — Дедушка научил. Он у меня имам. И я в школе с религиозным уклоном учился. Там тоже изучали. И сам читал, учился.
        — Молодец, Габис. Я попрошу тебя постоять часовым рядом с этими. Может, переговариваться будут. Слушай.
        — Я понял, товарищ подполковник,  — согласился Габис, но посмотрел в сторону подполковника Тарамова, не будет ли возражений. Тарамов в знак согласия кивнул.
        Глава восьмая
        Заставить уговорами имама Гойтемира быстро идти было невозможно, но вот возможность остаться в горах в одиночестве его пугала, и это пришлось использовать. От бункера ушли уже далеко. Одному туда возвращаться имаму было страшно, да и не уверен был Габисов, что сумеет найти дорогу, и потому приходилось подчиняться Уматгирееву, заставлять себя идти. Скоро закололо в боку. Наверное, подводила печень. Но как объяснить этому бывшему спортсмену, что не все рождены для того, чтобы скакать по горам, как дикие кабаны, как объяснить ему, что не всем даровано Аллахом здоровье жеребца. Он этого просто не поймет. Однако имам Гойтемир был уверен, что, когда Джабраил не будет здесь единственной властью, а власть перейдет к людям, больше уважающим имама, он найдет способ рассчитаться с амиром. Ждать этого, судя по всему, осталось недолго. Тогда Уматгиреев узнает свое место.
        Сам Джабраил прекрасно видел состояние имама и понимал его душевные и телесные муки. И не знал, что имаму переносить труднее: то, что приходится идти, или то, что его заставляют идти. Он прибыл в джамаат незваным, сам себе присвоив право командовать Уматгиреевым и другими его людьми. И сразу поставил себя так, будто Джабраил обязан подчиняться и давно подчиняется тем решениям, которые выносит «Аль-Каида». Хотя такой вопрос перед Джабраилом в принципе не стоял. Он просто подчинялся из уважения к сану имама. И если Уматгиреев, из того же уважения к сану имама, слушал его и не возражал, это вовсе не значило, что он со всем соглашался. То есть он вроде бы соглашался, не спорил, но соглашался до тех пор, пока это не шло вразрез с его собственными понятиями. Он сам себе выбрал такую линию поведения. Пока имам Гойтемир не проявлял излишней активности, только давал советы, которые выглядели приказами, но Джабраил желал воспринимать их только как советы и сам себе говорил, что делает все так только до той поры, пока это совпадает с его собственными желаниями. И думал до сегодняшнего дня, что сам Гойтемир
Габисов видит ситуацию точно так же. А приказные нотки в его тоне — это просто черта характера. Каждый мужчина с Кавказа старается олицетворять власть. Если, конечно, власть не принадлежит кому-то другому. И видимо, имам неверно понял внешнее смирение Уматгиреева.
        Но вот пришло первое несовпадение…
        Амир Уматгиреев не понимал, почему он должен предоставлять свой кров чужому отряду, тем более превосходящему его джамаат по численности. Это просто опасно. Сначала придут эти, потом к ним другие присоединятся и весь джамаат посреди зимы просто выгонят из бункера на мороз. Такое продолжение начатого имамом Гойтемиром дела выглядело вполне возможным. Изначально Джабраил хотел сразу и категорично отказаться от роли гостеприимного хозяина. Хотя честь горца требовала открывать ночью дверь даже замерзающему и умирающему врагу. Гость — священное и неприкосновенное лицо в доме, даже если это гость незваный. Но можно ли считать общий бункер домом и соотносить его с правилами адата, этого Джабраил решить самостоятельно не мог и не знал, у кого попросить совета. Вообще-то по своему рангу совет должен был бы дать имам Гойтемир. Но его ответ был известен заранее. И амир Уматгиреев не стал советоваться с Габисовым. Решил, что у него будет время присмотреться к моджахедам из прибывающего отряда и сразу поставить свои условия.
        Он хорошо знал, что даже среди его народа, который всегда гордится своей честью, не все люди принимают законы чести. Сам он принял и оказал когда-то помощь раненому Гайрбеку. В итоге оказался не в зале бокса, который обещала ему отстроить районная администрация, а здесь, в горах, где самостоятельно и без помощи администрации строил своему джамаату теплый зимний бункер.

* * *
        После того как Жовсари оказала Гайрбеку необходимую медицинскую помощь, сам Гайрбек отоспался и почувствовал в себе прежние силы, согласился, что ранения его не тяжелые и он сам будет стремиться поправиться как можно быстрее, чтобы покинуть дом, оказавший ему гостеприимство, и не подвергать хозяев риску. Но волновался Гайрбек при этом, как видел Джабраил, больше всего не о себе и не о хозяевах дома, а о содержимом своего рюкзака. По крайней мере, спрашивал о нем несколько раз. Но он уже знал, что за этим рюкзаком охотятся «кадыровцы», и потому его беспокойство было естественным.
        На следующий день опять позвонили из милиции в школу и потребовали, чтобы Уматгиреев зашел к ним. Правда, в этот раз уже не просили прекратить уроки, а звали тогда, когда освободится. Причем очень вежливо, как сказал директор школы. Как только Джабраил освободился, он и пошел. На крыльце его встретил майор Тарамов, на правах старого приятеля, дотянувшись, похлопал по плечу и сказал:
        — Начальник райотдела вызывает. Сам! Пойдем…  — В глазах Тарамова такое приглашение было равнозначным приглашению на торжественный прием в Кремле.
        Маленький и круглый полковник с выбритой головой, но не выбритыми щеками старался показаться радушным хозяином своего просторного кабинета. Тарамов вышел в коридор и для пущей важности пригласил пять офицеров, в присутствии которых полковник и вручил Джабраилу от имени районного отдела внутренних дел почетную грамоту за активную и действенную помощь в работе районного отдела милиции. Потом чуть не силой усадил за стол и заставил пить чай. И только после этого Уматгиреев, сославшись на то, что у него скоро начинается урок, сбежал из гостеприимного райотдела. Он интуитивно чувствовал там какое-то напряжение и, как оказалось, не напрасно.
        На вторую ночь, как и обещали Гайрбеку в телефонном разговоре, к нему должны были прийти и забрать рюкзак. С наступлением темноты в поселке сильно лаяли собаки. Там всегда, сколько Джабраил помнил, было много собак, больших и лохматых, не любящих чужих. Ночью хозяева сажали своих псов на цепь во дворе, а днем отпускали побегать по улицам. Так уж здесь было заведено. Можно сказать, местечковая традиция. На улице собаки никого не трогали, только временами увязывались за кем-то, кто им не понравится, и долго сопровождали его лаем. В эту ночь Джабраил не стал ложиться. Жене он сообщил, что должны прийти за рюкзаком Гайрбека. Она никогда не возражала против любых действий мужа, не возразила и в этот раз. Около часа ночи в окно со стороны улицы раздался негромкий стук. Света в большой комнате не было, но постучали почему-то именно туда, а не в освещенное окно, рядом с которым сидел хозяин дома. Джабраил вошел в темную комнату и выглянул в окно. На улице стояла темнота, и различить кого-то было невозможно. Деревья, даже безлистные по причине зимы, полностью скрывали дом от далеких фонарей. Но на дороге,
которая была частично освещена, стояла незнакомая машина.
        Джабраил вышел во двор, открыл калитку, и тотчас во двор шмыгнул какой-то человек небольшого роста, тонкий и гибкий. Больше никто не заходил. Уматгирееву показалось, что вошел мальчишка лет пятнадцати. Но лица он не видел.
        — Тебе чего?  — на всякий случай спросил Джабраил.
        — Здравствуйте,  — ответил девичий голос.  — Я к Гайрбеку.
        — Понятно.  — Уматгиреев закрыл калитку, обогнал застывшую неподвижно гостью и первым взошел на крыльцо. И оттуда позвал:
        — Что застыли. Сам он не выйдет. Заходите…
        Она вошла, и только после этого Джабраил зажег свет в прихожей. Гостье оказалось лет двадцать, была она миловидна, хотя, на вкус Уматгиреева, чрезвычайно худая. Он прошел вперед по коридору, приоткрыл дверь в комнату, где лежал Гайрбек, и убедился, что раненый не спит.
        — К тебе пришли. Женщина…
        — Сама!  — то ли удивился, то ли восхитился Гайрбек.  — Принеси, пожалуйста, рюкзак.
        Джабраил кивнул, распахнул дверь, пропуская гостью, которая вошла, потупив глаза и глядя в пол. Все как полагается восточной женщине. И даже ступала она мелкими девичьими шажками, хотя одета была в мужской камуфлированный костюм. Уматгиреев неторопливо прошел в свою комнату, забрал тяжеленный рюкзак, в который так и не заглянул, неторопливо вернулся к закрытой двери и тихонько постучал.
        Его не позвали, а просто открыли дверь. За дверью стоял сам Гайрбек, одетый и собранный. Даже свой продырявленный пулями бушлат он не сменил, за неимением запасного.
        — Куда собрался?
        — Уезжаю. За мной пришла машина. Спасибо тебе огромное, Джабраил. Буду жив, смогу отплатить заботой за заботу. Скажи спасибо жене. Не буди ее. Пусть спит. Мы пойдем. Мы очень торопимся.
        — Как себя чувствуешь?
        — Пешком или бегом не смог бы, а на машине сумею. Еще раз спасибо.
        Возразить в этой ситуации было нечего.
        Джабраил подошел к двери. Снял с вешалки свой камуфлированный бушлат и протянул Гайрбеку.
        — Конечно, слегка великоват будет, но согреет.
        Гайрбек глянул на свой бушлат и не стал отказываться. В дороге могли остановить, могли проверить. Документы у него, наверное, какие-то были. Но вид окровавленного бушлата мог бы навести на подозрение. Однако переодеваться в доме Гайрбек не стал. Вышел вместе с бушлатом и рюкзаком в руках. Оба ранения у него были с левой стороны. Тяжелый рюкзак он нес в правой руке. А левой был в состоянии держать бушлат. На улице было прохладно. Джабраил проводил раненого вместе с его похитительницей до калитки. На улицу выходить не пожелал. У калитки пожал Гайрбеку руку, кивнул на прощание женщине и, дождавшись, когда она сядет за руль, а Гайрбек на заднее сиденье и машина тронется, вернулся в дом. Жилище почему-то показалось пустым, хотя все домашние были на месте. В кухне Джабраил налил себе чашку чая, но выпить не успел. В дверь вдруг заколошматили, кажется, и руками и ногами. Не в калитку, а в дверь. Но Джабраил хорошо помнил, что закрыл калитку на задвижку. Значит, калитку выломали или перелезли через забор.
        Испуганные таким стуком, вышли из своих спален и Жовсари, на ходу одевающая халат, и мать, которая в последние дни очень плохо себя чувствовала. Наверное, ее беспокоил гость в доме. Укрывающему от властей такого гостя могло не поздоровиться. Но она — женщина, пожилая и больная, ее можно простить. Жовсари никак своего беспокойства не выказывала. Она знала одно правило — если муж посчитал необходимым поступить так, значит, так и должно быть.
        Возмущенный наглостью стучавшего, Джабраил пошел к двери. Честно говоря, он предполагал самое худшее. А самым худшим было бы то, что машину с Гайрбеком и его молодой подругой задержали. Гайрбек никогда бы не выдал дом, где его лечили. А женщина могла выдать. Хотя, подходя к двери, Джабраил уже понял, что эта версия не верна — слишком мало времени прошло, чтобы успеть хоть что-то узнать у задержанных. Нет, дело было в чем-то другом.
        Он распахнул дверь. За порогом стояли несколько человек в милицейской форме. Первый вообще стоял к двери спиной и колотил в нее каблуком. И чуть в дом не ввалился, когда открылась дверь. Пришлось руки под самую спину подставить и удержать. Но тут же в грудь Джабраилу уткнулись сразу два автомата. На спине у особо активного «стукача» была пришита надпись: «СОБР». Значит, это были подчиненные Тарамова, и он их прислал.
        — Что случилось?  — спокойно спросил Уматгиреев.  — Меня приглашают, чтобы вручить еще одну грамоту? Или хотят первую отобрать?
        — Ты арестован, Уматгиреев!  — грубо сказал старший лейтенант, давно не бритый, как и начальник отдела милиции.
        — За что?  — Уматгиреев не потерял хладнокровия и даже изобразил удивление.
        — По подозрению в убийстве. На автомате, из которого были убиты трое «кадыровцев», нашли твои отпечатки пальцев.
        — А где они взяли мои отпечатки пальцев, чтобы сравнить? У меня их никто не снимал.
        — Ты думаешь, тебя приглашали к начальнику чайку попить? Тебя для того и звали, чтобы ты на чашке отпечатки оставил. Все! Тебе конец!
        — А если я просто брал в руки автомат? Когда показал место, где лежали убитые. Поднял, подержал и отдал Тарамову. Я хорошо это помню. Спросите у него.
        — Надо будет, спросят.
        — Когда забирали убитых, там было, кстати, четыре автомата. А убитых трое. Пусть ищут четвертого.  — Джабраил понимал, что этим людям бесполезно приводить какие-то аргументы. Он и не аргументы им приводил. Он просто апробировал то, что должен будет сказать потом следователю.
        — И четвертого найдут, не переживай. Осмотрите дом…  — сказал старший лейтенант.  — Провожай нас, показывай…
        Что привело ментов сразу в комнату, где раньше лежал Гайрбек? Может, как ищеек, нюх? И на диване оставалась окровавленная простыня. И медицинские хирургические иглы на столе. И медицинская сумка Жовсари стояла здесь же.
        — Очень интересно… Могу на литр с любым поспорить, что здесь лежал раненый. Не тот ли, которого «кадыровцы» искали? Тебе крышка, Уматгиреев. Уже двойная… Это все… Конец… Вызывайте следственную бригаду. Пусть специалисты проведут осмотр дома. Один человек здесь остается, чтоб ничего не попрятали.
        Один из ментов, обладатель диковатых глаз психопата, улыбаясь, сел на стул. Доброволец. Решил дожидаться следственную бригаду. И сам достал мобильник, чтобы вызвать по телефону бригаду.
        — Если что не так, сразу стреляй,  — прозвучал, как приговор, приказ.
        Психопат довольно улыбнулся…

* * *
        За воротами стоял милицейский «уазике». Джабраила посадили в «обезьянник» — в тесную клетку в багажнике. Он со своим ростом там даже не помещался и вынужден был держать голову наклоненной. Но машину сильно трясло, и затылок все равно бился о металлический холодный потолок. Между «обезьянником» и задними сиденьями было маленькое зарешеченное окошко без стекла. Менты на заднем сиденье сразу закурили, и дым, словно специально, пускали в это окошко, будто бы знали, что Уматгиреев не переносит табачного дыма. Издевались, похоже. Но от дома смогли проехать только полста метров, как что-то взорвалось, машина завиляла, въехала в газон и врезалась в дерево. Но не сильно. Дерево, к счастью, не пострадало. Только Джабраил больно ударился головой о стенку.
        — Что случилось?  — властно и почти брезгливо спросил старший лейтенант.
        — Колесо лопнуло,  — ответил, видимо, водитель.  — А у меня запаска дырявая. Завгар только утром будет. До утра тут стоять придется.
        — Пешком этого поведем,  — распорядился старший лейтенант.  — Нацепите на него наручники.
        — Зачем наручники?  — возразил чей-то немолодой голос.  — Идти-то двести метров… Куда он денется! В случае чего пристрелим, и все.
        — Пошли.  — Старший лейтенант первым покинул машину. За ним выскочил водитель и поспешил своим ключом открыть «обезьянник». Джабраил вышел, держась рукой за голову. Смотрел на пальцы, нет ли крови. Хоть голова у него и крепкая, но с металлом соприкасаться она тоже не любила. Крови на пальцах не было. Значит, и кожа не рассечена. Отделался шишкой.
        — Стукнулся?  — спросил старший лейтенант.
        — Стукнулся.
        — Тренируйся. Тебя и об стенку головой бить станут, и пальцы ломать будут, и за уши к потолку подвесить попробуют. Завтра тебя «кадыровцы» заберут. У них свое следствие…
        Старший лейтенант довольно захохотал, видя, как вытянулось лицо Уматгиреева. Но так и заглох с раскрытым ртом. А потом изо рта потоком потекла кровь. И старший лейтенант упал вниз лицом. И сразу же, один за другим, упали еще два «собровца». Водитель и последний «собровец» вскинули автоматы, но они только озирались и не видели, откуда в них стреляют. Обычно выстрел из темноты всегда сопровождается огненным мазком. Сейчас этого не было, как и звука самого выстрела. Водитель упал. Собровец хотел было заскочить за машину, но кулак Уматгиреева остановил его, подбросив в воздух. И тут же парня на лету достала пуля.
        Джабраил уже все понял. Он увидел на противоположной стороне дороги ту самую машину, которая приехала за Гайрбеком. Правое переднее стекло было опущено. Оттуда, из темноты, с переднего сиденья, стреляли, и стреляли, видимо, из винтовки с глушителем. Какие-то отдельные слабые звуки Джабраил все же слышал. Он сразу, привычно глянув по сторонам дороги, как смотрят днем, опасаясь идущего транспорта, пошел напрямую к машине. Передняя дверца тут же открылась, чтобы он сел.
        — А мы только развернулись и отъехали, как менты подъезжают,  — сказал Гайрбек.  — Они, кажется, даже нас осветили фарами. Палада как почувствовала что-то. Говорит, давай подождем. Отъехали чуть и остановились. Подождали, видели, как тебя выводили. И отработали. Сначала выстрел в колесо, потом все остальное. Палада быстро стреляет…
        Машина тронулась, увозя Уматгиреева прочь от дома.
        — Мне бы жену и детей вывезти…  — сказал Джабраил.
        — Не переживайте. С ними ничего не случится. Не посмеют их тронуть. А на неделе я их вывезу и отправлю в Турцию,  — пообещала Палада.  — Пусть сначала у моей сестры поживут. А потом что-нибудь придумаем…
        — А потом я о них позабочусь. Обещаю,  — сказал Гайрбек.  — В Турции у меня есть такая возможность. Хотя в Королевстве[15 - Королевство — Саудовская Аравия.] у меня возможностей было бы больше. Но они и в Турции будут в безопасности, не переживай.
        — Ты не любишь подолгу в долгу оставаться. Только на что они там жить будут?
        — Я разве спрашивал у тебя, на какие средства ты будешь меня лечить? Или у твой жены спрашивал? Или у твоих детей? Не думай об этом.
        — Значит, мне нужно искать возможность заработать им на жизнь.
        Гайрбек только улыбнулся в ответ. Но Джабраил прочитал в этой улыбке обещание обеспечить его выгодной работой с хорошим заработком…

* * *
        И все же в марше по сопкам Уматгиреев проявил жалость к имаму Габисову, сам встал ведущим, значительно снизил темп перехода и дважды объявлял привал. Обычно привал в джамаате был пятнадцать минут. В этот раз, специально для имама, Уматгиреев увеличивал время привалов до получаса. Но Габисов этого оценить не мог. Он посматривал на амира недовольно и что-то бесконечно бормотал себе под нос. Конечно, можно было подумать, что он читает молитвы, но Джабраил понимал, что имам просто недоволен и ворчит.
        Маршрут проходил по уже многократно пройденной тропе. И Джабраил даже жалел, что пошел кратчайшим путем. Тропа стала уже утоптанной. В зимнее время даже при отсутствии снега заметную со стороны тропу бывает легко протоптать, потому что жухлая трава не поднимается под ногами. Летом хватило бы недели, чтобы свежепротоптанная тропа снова заросла травой. Сейчас этого не происходило, и такое положение вселяло в амира опасение. Он опасался выдать свое местонахождение. Тем более после встречи с посторонним отрядом, который неизвестное еще как умеет ходить, тропа будет сильно утоптана. Это значило, что в обратный путь следовало отправляться другим маршрутом, к очевидному неудовольствию имама Гойтемира, потому что любой другой маршрут займет на несколько часов больше времени и будет на пару десятков километров длиннее. А для имама каждый лишний километр — это большая проблема.
        Так, на последних километрах имам дважды пожаловался на обувь. Якобы он стер себе ноги и ему необходимо переобуться. Наверное, обыкновенные башмаки военного образца, которые, как правило, зовут берцами, в подобном походе были бы тоже не слишком удобны имаму из-за своей тяжести, но и простая гражданская обувь его не устраивала. Имаму необходимо было сесть и поправить носки.
        — Наши предки, имам, босиком ходили,  — сказал Гойтемиру пулеметчик Насухан Оздемиров.  — И ничего, не болели и были довольны.
        — А более далекие наши предки, мальчик, вообще жили на деревьях,  — возразил имам, оскорбив гранатометчика обращением «мальчик» настолько, что Насухан даже отошел в сторону.  — И ничего, не желали по сопкам бегать.
        Но другой гранатометчик, больше способный к интеллектуальной беседе Икрам Лорсануков, усмехнулся и сказал с недобрыми нотками в голосе:
        — А имам-то у нас, оказывается, в Аллаха не верит!
        — Что за глупости ты бормочешь!  — огрызнулся Габисов.
        — Я не бормочу, в отличие от вас, имам. Я говорю громко,  — резонно возразил Икрам.  — Я просто констатирую факт, что вы утверждаете, вопреки Корану, что человек произошел от обезьяны. Теория эволюции и Коран несовместимы. Так в нашем селе говорил нам имам.
        Габисову на это нечего было возразить, потому что он не собирался защищать теорию эволюции и показывать свое уважение к Дарвину и дарвинистам, он переобулся, с сердитым видом встал и первым двинулся дальше, не желая вступать в спор с человеком, игнорирующим его авторитет. Более того, Гойтемир, испытывая возмущение, пошел так быстро, как не ходил уже, наверное, пару десятков лет. Джабраил был доволен.
        — Бежит так, словно на него собак спустили,  — улыбнулся Лорсануков.
        — Он считает, что я спустил на него своих собак, тебя и Насухана.  — Уматгиреев был доволен, поскольку сам он пока еще стеснялся ставить имама на место. Но моджахеды помогли своему амиру. Они сана Габисова не стеснялись. И не посчитали, что амир оскорбил их, назвав собаками.
        — Это все не беда, пусть обижается, лишь бы шел…  — здраво рассудил Икрам…

* * *
        Джамаат уже находился недалеко от дороги, когда послышались сначала взрывы гранат, а вскоре громкий выстрел. А потом длинные пулеметные очереди.
        — Из чего стреляют?  — спросил сам себя Джабраил, имея в виду громкий выстрел.  — Вроде бы не гранатомет… Не пойму я…
        — На пушку похоже…  — сказал Мовсар Назарбеков, пожилой гранатометчик, служивший когда-то солдатом как раз в артиллерии. Он-то должен знать звук пушечного выстрела.
        — Артиллерию пригнали, чтобы прикрыть вывоз металлолома?  — опять непонятно кого спросил амир.  — Не понимаю ситуацию. Или они этих парней, которых мы встречаем, тоже встречают? Но не с артиллерией же… Ладно. Если там что-то… Надо выручать…
        Послышались еще несколько выстрелов. Теперь уже заговорили автоматы, но не слишком много. Похоже, там разворачивался бой. И его звуки своей невысокой интенсивностью свидетельствовали о том, что вмешательство сил свежего джамаата может перевернуть всю ситуацию, если она не в пользу отряда, который джамаат встречает. Подскочил к амиру и имам, словно желал услышать разъяснения. Но Джабраилу было не до него.
        — Мы выходим на дорогу ниже места боя. Атаковать будем вдоль дороги, по опушке, с двух сторон. Вперед! Имам, выходи стороной, чтобы под пулю не попасть. Иди вокруг сопки…
        Джабраил махнул рукой, показывая Гойтемиру направление движения. А сам побежал за своими моджахедами.
        Но, едва выйдя на дорогу и рассмотрев, что происходит, амир понял, что с пришлым отрядом, похоже, покончено, хотя дымовая завеса и не давала рассмотреть картину боя. Да и ему могло достаться. Джабраил, зная это место, потому что совсем недавно готовил здесь засаду, сразу выделил несоответствие и определил, где прячется боевая машина пехоты. Ее местоположение он показал Икраму Лорсанукову. Икрам, перебежав на пять шагов, отыскивая удобную позицию, долго прицеливался, чтобы попасть наверняка. Но когда выстрел гранатомета раздался, амир с удивлением обнаружил, что граната уходит куда-то в сторону вершины ближайшей сопки, а сам Икрам уже упал с пробитой пулями головой. Кто-то опередил его своей очередью и спас БМП от верной гибели. Здесь уже, похоже, делать было нечего. Атаковать в лоб окопавшихся федералов — эти действия были не из арсенала амира Уматгиреева. Он предпочитал тактику аутфайта — быстрые атаки с быстрым же отходом, не дающим противнику время на нанесение ответного удара.
        — Отходим. В обе стороны. Сбор на прежнем месте,  — громко подал команду амир и первым побежал под защиту деревьев, которые сразу его и скрыли. И только потом, уже в лес углубившись, вспомнил, что потерял из вида имама. Он дал ему направление движения как раз в сторону боя. Пошел Габисов туда или не пошел, этого Джабраил не видел. Но для его джамаата сейчас главное было в том, чтобы оторваться от преследования, если такое будет осуществлено. Так что искать имама он просто не мог — нельзя рисковать своим джамаатом из-за одного человека. Тем более человек этот был чужой и для него самого, и для его моджахедов.
        — Откуда здесь взялась БМП?  — спросил амир.  — В местной полиции таких машин нет…
        — Наверное, «летучие мыши» прилетели,  — сказал Насухан Оздемиров.  — Что-то они сюда повадились. Мне показалось, на башне была их эмблема. И российский флаг нарисован. На армейский лад.
        — На полицейских тоже флаг рисуют. И у «краповых» тоже с флагом,  — возразил кто-то.
        — Да. Спецназ ГРУ мы здесь уже видели. С «волкодавами» лучше не связываться. Тогда уходим быстрее. Нельзя позволять им сесть на хвост. Найдут и додавят…
        — Икрама жалко. Он даже не успел выстрелить,  — посетовал Насухан.
        — Выстрелил. В сопку. Уходим, я сказал. Иначе нас всех потом оплакивать будут.
        Глава девятая
        Чтобы снять волнение в верхних эшелонах командования, и не только в них, а всей власти в целом, поскольку власть должна быть обеспокоена нашествием сирийских бандитов, подполковник Калужный сразу позвонил в ФСБ республики полковнику Дагаеву.
        Тот, похоже, полагался на спецназ ГРУ, ждал звонка и ответил сразу:
        — Слушаю вас, Юрий Михайлович. Есть новости?
        — Есть, товарищ полковник. Как я и обещал, «зомби» встали из могил и перебили бандитов. Попали сирийцы в «могильную» засаду. У нас потерь нет. Трое пленных. Два бандита и какой-то имам. Но он не с ними шел, а к ним навстречу. Вел банду Уматгиреева в помощь. Уматгиреев чуть-чуть опоздал. Атаковал нас буквально за пару минут перед полным уничтожением пришлой банды. А когда понял, что дело закончилось, сразу отступил, не желая с нами связываться без поддержки извне. При этом потерял одного гранатометчика. Организовать преследование сразу не удалось. Надеюсь организовать его с помощью информации пленного имама. Он, кажется, не самый храбрый человек. Сил у меня маловато, но существенную поддержку нам оказали местные полицейские под командованием подполковника Тарамова. Они прикрыли нас от нападения Уматгиреева с тыла, приняли главный удар на себя и отбили. Подполковник Тарамов лично уничтожил гранатометчика бандитов и, по сути дела, спас нашу боевую машину пехоты. Грамотно действовал.
        — Отлично, Юрий Михайлович, что вы на месте сами наличными силами справились. Когда я позвонил, спецназ внутренних войск уже высадился в верхнем селе и отпустил вертолеты. Но «краповые» заняты на оказании помощи местным жителям. Село по-прежнему горит. А ведь это уже горы, и зима… Туда сейчас, пока светло, еще и вертолет МЧС вылетает. Будет ставить палаточный городок, устанавливать печки в палатках. «Краповые» им помогут. Обещали выступить, как только там закончат. Я ждал от вас вестей. Сейчас сообщу, чтобы внутривойсковики не торопились. Вскоре должны прибыть ваши два отделения. Я перезванивал, майор Денисов солдат отправил. Как вы и просили, на БМП. БМП местные дороги не страшны.
        — Хорошо, товарищ полковник. Я понял. Дождемся их, потом усиленным составом попробуем организовать преследование Джабраила. У меня все. До связи…
        — Стоп. Вы пойдете по следу Уматгиреева?
        — Да. Как только прибудет подкрепление.
        — Тогда я сейчас опять свяжусь с «краповыми». Пусть срочным маршем отправляются к вам. С Уматгиреевым надо кончать. А у вас в наличии будет только взвод. Этого мало. У «краповых» отряд в сто восемьдесят человек. Они окажут существенную помощь.
        — Не надо, товарищ полковник. Большие отряды всегда неповоротливы. Маленькими группами обычно удается работать эффективнее. Мы справимся. Взвода будет достаточно. Это же взвод спецназа ГРУ, а не спецназа полиции. Хотя после сегодняшних событий говорить о полиции плохо у меня язык не поворачивается. Сил у нас хватит… До связи, товарищ полковник.
        — До связи, Юрий Михайлович. Удачи…
        Отключив телефон, Калужный посмотрел на Тарамова. Тот задумчиво слушал разговор подполковника спецназа ГРУ с полковником местного ФСБ и думал о чем-то своем. Но, несомненно, слышал слова похвалы в свой адрес и, кажется, не сильно старался от этого покраснеть и смутиться.
        — А вы что же своим не доложите, Хумид Цокович? Сейчас, наверное, в поселке переполох. К обороне готовятся. Окопы в полный профиль в огородах роют. После событий в дальнем селе все перепуганы. Доложите, что совместными усилиями местной полиции при незначительной поддержке спецназа ГРУ банда, пришедшая из Сирии, уничтожена. Я в своем рапорте отмечу поддержку с вашей стороны и ваше личное участие. Вы, по сути дела, спасли нашу БМП. Попрошу командование, чтобы вас представили за это к награде. Сам я имею право писать представление только на своих подчиненных. А на вас пусть мое командование пишет. Думаю, вы вели себя достойно. И это вам зачтется при разборе дела о гибели полицейского спецназа. Сообщите, Хумид Цокович, сообщите, себя надо активнее защищать, а вам сейчас защита необходима.
        — Да-да,  — согласился подполковник Тарамов, суетливо вытащил мобильник, набрал номер и стал докладывать. Но доклад он делал на родном языке, и Калужный не имел возможности понять, последовал ли Хумид Цокович его советам относительно активной защиты. Но, судя по его оживленной речи, последовал.
        Между тем сам Юрий Михайлович, не дождавшись, когда Хамид Цокович закончит свой затянувшийся доклад, переросший, видимо, в подробное и красочное изложение батальных сцен, отошел в сторону и сел на камень напротив пленников, разглядывая их. Бандиты, конечно, выглядели побитыми, да они и в действительности были крепко побиты, но старались при этом держаться достойно. И в противовес им совсем не таким выглядел имам Гойтемир. Он был откровенно напуган.
        — Вот этого, носатого, ко мне подтолкни,  — приказал Калужный дежурившему рядом с пленниками полицейскому Габису, который знал арабский язык.
        Габис легонько коснулся раструбом автомата плеча бандита. Тот и сам слышал приказ и потому встал, не дожидаясь, когда его погонят. Помнил еще, что солдаты спецназа ГРУ подталкивали его под ребра автоматными стволами жестко и больно. Повторения подобного носатому не хотелось.
        Бандит подошел.
        — Документы есть?
        Пленник ответил что-то по-арабски, делая вид, что не понимает русского языка. Только что слышал приказ и выполнил его, но после этого понимать перестал. Амнезия, похоже, у бандита появилась.
        — Сержант,  — позвал подполковник проходящего мимо командира отделения спецназа ГРУ,  — обыщи его. Мне нужны документы.
        Сержант с пленником не церемонился. Когда тот попытался сопротивляться обыску, то ли боясь щекотки, то ли желая что-то не показывать, получил неслабый тычок прикладом в тот же самый нос, уже поврежденный ранее. Нашлись в карманах и документы, и затертая колода порнографических игральных карт, и какие-то семейные фотографии — видимо, жена и многочисленные дети. Подполковник насчитал целых семь штук разного возраста и пола. Некоторые фотографии, кстати, были сделаны в Москве на Красной площади. На них даже стояли дата и время съемки — полтора года назад. Весьма удобно для идентификации, если понадобится.
        Подошел подполковник Тарамов, закончивший свой длительный телефонный доклад. Взял паспорт, просмотрел. На одном из снимков, сделанном на той же Красной площади, был с женой и сам носатый бандит.
        — По Москве гулять любишь, а русского языка не знаешь…  — с укором сказал Калужный.
        Бандит словно не слышал, смотрел куда-то поверх головы подполковника в сторону леса.
        — Не может он русского языка не знать. Он еще советскую школу оканчивал. Это судя по возрасту. Тогда всех русскому учили,  — сказал Тарамов.  — Родился в Урус-Мартане в семьдесят пятом году. Даже если всего два класса с горем пополам окончил, все равно по-русски разговаривать научили. Может, стоит приказать солдатам, чтобы его неназойливо допросили?
        Бандит все понял и, видимо, не захотел, чтобы его носа снова кто-то касался, а потому сам сделал полшага вперед и сказал:
        — Спрашивай, подполковник.
        — Спрашиваю. Долго из Сирии добирались?
        — Зачем из Сирии? Мы в Азербайджане жили. Домой решили пойти, властям сдаться хотели. Надоело там, домой захотелось.
        — Пришли домой с боем. Почти всех ваших при переходе границы перебили. Вы прорвались и сразу сожгли село. Это у вас теперь называется — сдаться? Ладно. Не поверю, но констатирую факт. А до Азербайджана где были?
        — Здесь жили. После второй войны в Азербайджан ушли. А в Москву я два раза ездил. Из Баку летел. Жена у меня в Москве работает. Навещал. По детям скучаю. Они мне Москву показывали.
        — Кто у вас командир?
        — Аббас был. Его на границе сразу убили. Первой очередью из пулемета.
        — А кто вместо него стал?
        Бандит помялся, потом пожал плечами, якобы в сомнении и в недоумении.
        — Нос чешется?  — откровенно спросил подполковник Тарамов.
        — Имран себя объявил…  — поторопился бандит с ответом.
        — Где он?
        — С имамом сидит.
        — Как давно знаешь имама?
        — Года два. Последние полгода он уже здесь был. Раньше нас вернулся.
        — Где он должен был вас встретить?
        — Спросите Имрана. Он с имамом договаривался. Я так понял, что здесь, на дороге.
        — А Уматгиреев?
        — Он с имамом пришел. Он нам базу подготовил. Чтобы жили зимой. Так имам сказал.
        — А сдаваться когда?  — спросил Хумид Цокович.  — Или сначала побаловаться хотели? Еще пару сел сжечь?
        Пленник растерялся и не знал, что ответить. Похоже, подполковник полиции был прав и он в самом деле больше двух классов не окончил, потому что не блистал умственными способностями и так легко все выложил, забыв, что говорил немногим ранее.
        — Присмотреться надо было, условия обговорить…  — выдавил все-таки из себя боевик.  — Без договоренности как сдаваться! А в селе нас сами атаковали. Местные…
        — С охотничьими кремневыми ружьями, что от прадедов достались. Почему-то людей Уматгиреева они не атаковали. Хотя тех всего четверо было.
        — Я не знаю. Мы только к селу подходили, в нас начали стрелять. Мы только защищались.
        — Хорошо же ты присмотрелся. На пожизненный срок себе заработал,  — заметил Калужный.  — Иди садись и подумай хорошенько, что еще можешь сказать, чтобы хоть минимальное снисхождение получить. Детей у тебя много. Плохо им без отца будет…
        Носатый понурился.
        — Габис, давай второго…
        Второй подошел сам. Этот держался самоуверенно и озлобленно и смотрел при этом даже чуть насмешливо. Не выказывал ни страха, ни подавленности.
        — Сержант, обыщи Имрана.
        Обыску Имран не противился и знания русского языка не отрицал.
        — Ты, Имран, знаешь российские законы?
        — Не изучал. Руки не доходили. Пусть юристы изучают, а я простой бульдозерист. Мне это в жизни ни к чему.
        — Может, и это когда-то сгодится. Я коротко объясню, к чему веду разговор. Есть у нас такая особая статья, как точно называется, я не помню, но что-то типа «сделки со следствием». Тому, кто добровольно и чистосердечно идет на сделку со следствием, во всем признается, скашивается чуть ли не половина срока.
        — Может быть, и так…  — вяло пожал плечами бандит.  — Меня это мало волнует и на снисхождения я не рассчитываю. Более того, я отлично помню старую поговорку: «Чистосердечное признание облегчает участь, но удлиняет срок». Что можете мне приписать, докажите, я, может быть, соглашусь, может, и не соглашусь. Приписывайте…
        — К тем, кто пошел на сделку со следствием, не применяется ни смертная казнь, ни пожизненное заключение. Но у тебя свои понятия, и я не буду настаивать. Хорошо, что среди вас не все такие, как ты. Но в этом и твоя беда.
        Командир отделения спецназа, что обыскивал Имрана, выложил на камень рядом с командиром батальона документы и пачку каких-то бумаг. Подполковник полиции взялся рассматривать документы, а Калужный взял себе бумаги и сразу нашел среди них сложенную карту. Развернув, легко узнал местность и дорогу, на которой они сейчас находились. И это конкретное место, где велся допрос, было обведено красным кружком, из которого синяя стрелка вела на запад. И дальше по указанию стрелки и в продолжение ее шел пунктир. Юрий Михайлович так понял, что это — маршрут. Но Имран, увидев в руках комбата карту, захотел выбить ее ударом ноги. Он, конечно, понимал, что ничего с картой сделать не сможет, пока руки у него скованы наручниками. Но жест отчаяния проявился непроизвольно. Однако Калужный вовремя среагировал и успел убрать карту от ноги, которая задела только уголок листа. И тут же кулак командира отделения обрушился на челюсть Имрана. Хруст был звучным. Челюсть удара не выдержала. Имран «отключился». Наверное, еще и при падении головой сильно ударился.
        — Хорошо бьешь, хлестко,  — прокомментировал удар подполковник Калужный с точки зрения специалиста.  — Только локоть высоковато задираешь. Не получается жесткой плоскости между кулаком, локтем и плечом. А она должна быть…
        — Я второпях, товарищ подполковник. Подготовиться не успел,  — попытался сержант найти оправдание.
        — Вот-вот, я всегда об этом и говорю. Именно второпях автоматизм удара и проверяется. Ты должен выработать такой автоматизм, чтобы даже спросонья правильно бить. Пальцы не сломал?
        — Больно слегка. Но терпимо. Сразу не поймешь, что с ними. Может, просто ушиб. Бил основательно, старался, чтоб от души получилось.
        — Кулак до конца не сжимаешь. Когда крепко сожмешь, и пальцы целы останутся, и удар будет жестче. Вернемся, я с тобой отдельно позанимаюсь. А пока — оттащите этого урода на место и давайте сюда имама.
        Сержант вместе с полицейским Габисом подхватили под руки Имрана и потащили к камням, где сидели остальные. Его не бросили, как мешок, а аккуратно уложили. Бандит уже начал приходить в себя и выставил перед собой скованные наручниками руки, словно защищаясь от возможных новых ударов. Имам Гойтемир, не дожидаясь тычка автоматным стволом, сам засеменил к подполковникам. Он остановился перед ними, сложив на животе руки. Богато расшитый халат его был покрыт грязью. Видимо, халат не был предназначен для таких прогулок по горам. Имам, наверное, в самом деле готовился к намазу, но по каким-то причинам отменил свою службу.
        Подполковник Калужный, не обращая внимания на Гойтемира, стал рассматривать карту. Пунктир уходил к горам, но заканчивался, по сути дела, нигде, на открытом пространстве, где не было ущелья и не было смысла строить зимнюю базу. Похоже на то, что пунктир был только наметками предстоящего пути, а окончательную точку бандиты не знали. И именно потому Джабраил собственной персоной пришел сюда, чтобы встретить банду и проводить ее до места. Юрию Михайловичу не хотелось связывать имя Уматгиреева с «Аль-Каидой» и сирийскими бандами, но факты были налицо, и опровергнуть их смог бы только сам Джабраил при личной встрече. Но как эту личную встречу устроить, Калужный не знал. И пока единственный вариант пути к Уматгирееву просматривался через посредничество имама. Только «раскалывать» имама следовало тонко, используя его не слишком сильный характер. А характер человека почти всегда можно определить по глазам. Нежелание и неумение смотреть в глаза, суетливость в действиях — это верный признак слабого характера.
        — Гойтемир… Как твоя фамилия-то?
        — Имам Гойтемир Габисов.
        — Про имама забудь. Ты уже перестал им быть. Я думаю, тебя очень быстро официально лишат сана. Хотя и не знаю, как это у мусульман официально делается, но ты не переживай. Все равно, как Имран сказал, тебя в камере повесят. Если еще до камеры живым доберешься. Имран с этим, с носатым, тебя могут и в машине задавить, когда вас вместе повезут. Им уже терять нечего, больше чем пожизненное заключение не дадут. Это где-то в США, я слышал, дают порой по триста-четыреста лет срока. У нас судьи не такие щедрые. Выбирай, поедешь в поселок в камеру с подельниками или со мной пойдешь?
        — Куда?  — робко спросил Габисов.
        — Здесь вопросы задаю я! А тебе я дал право выбора. В камеру поедешь или пойдешь со мной? И отвечай быстро.
        — С тобой,  — тотчас ответил Гойтемир и чуть было не подпрыгнул, готовый сразу же отправиться в дорогу.  — Только с тобой. Я с ними не поеду…
        — Тогда пододвигайся ближе ко мне и смотри на эту карту. Умеешь читать карты?
        — Немного…
        — Что это за карта? Знаешь?
        — А что ты говорил про «сделку со следствием»?
        — Кто эту сделку подписывает, тому могут до половины срока скостить. Но все зависит от того, насколько существенной окажется помощь.
        — Я готов прямо сейчас подписать.
        — Нет. Это не ко мне вопрос. Подписывать будешь со следователем, он передаст договор прокурору, тот утвердит его или нет — это будет зависеть от того, что я ему о тебе скажу, как ты себя вел, какую помощь мог оказать и какую оказал. Любой обман при этом наказывается предельно жестко, вплоть до расторжения сделки в суде, даже если сделка была утверждена прокурором.
        — А будет при этом учитываться, что я духовное лицо?  — поинтересовался Гойтемир.
        — Каждый судья смотрит на это по-разному,  — вмешался в разговор подполковник Тарамов, более близко знакомый с практикой местных судов, чем откомандированный на Северный Кавказ подполковник спецназа ГРУ.  — Один посчитает это отягчающим обстоятельством, другой, который читал на ночь Коран, решит, что имаму сам Аллах воздаст по заслугам, а человек не может. Все зависит от человека. А уж к какому судье тебя приведут, это будет выбирать сам следователь. Ты в карту, в карту смотри, а не на меня. Тебе задали вопрос, и ты теперь сразу начинай сотрудничать, потом будет поздно.
        Габисов с услужливым видом посмотрел в карту.
        — Я спросил, что это за карта. Знаешь?  — повторил вопрос Калужный.
        — Знаю, господин подполковник. Я сам передавал ее через посланника в… в Азербайджан…
        — У нас принято обращение «товарищ подполковник». Что здесь отмечено? Знаешь?
        — Знаю, товарищ подполковник. Кружком обведено место на дороге, где отряд должен был поворачивать в сторону базы Уматгиреева. Отсюда идет тропа. Кружок сам амир поставил. А я пунктир провел. Не до конца, правда, до конца я не знал, а Джабраил не показал. Он сказал, что сам приведет отряд на свою базу.
        — Какой отряд?  — переспросил Тарамов.  — Какой отряд Уматгиреев должен был провести на свою базу?
        — Который шел. Который вы уничтожили.
        — Банда?
        — Можно и так назвать. Только у нас, товарищ подполковник, не практикуются английские и американские понятия. Банда у англоязычных — это только группа, хоть музыкальная, хоть туристическая… У нас это зовется или отрядом, или джамаатом.
        — У кого «у вас»?  — спросил Калужный.
        — У правоверных мусульман.
        Это было сказано очень обтекаемо. Правоверными зовут себя все верующие мусульмане. Но имам не стал говорить ни про салафитов, ни про исламистов. Обошелся простым общеупотребимым словом. И заодно задел американцев с англичанами, любить которых у людей, его допрашивающих, причин не было.
        — Термин «банда» присутствует в Уголовном кодексе Российской Федерации,  — сухо сказал подполковник полиции.  — И потому, невзирая на значение этого слова у других народов, мы будем применять именно его. Для нас пришедшие сюда люди — бандиты, а «бандитизм» — это серьезная статья Уголовного кодекса. Вот ты, Габисов, тоже будешь судим по статье за бандитизм. Но не уводи разговор в сторону. Тебя про карту спрашивают.
        — Я сказал…
        Имам, кажется, начал приходить в себя, он уже не трясся, как недавно, в ожидании момента, когда его начнут бить или вешать.
        — Пунктир,  — показал подполковник спецназа ГРУ.  — Это что такое?
        Имам некоторое время помолчал. У него не хватало времени, чтобы как следует продумать свое поведение и выбрать наиболее правильный ответ. Он всматривался в карту, сужая глаза, показывая, что видит плохо, но драгоценных секунд для осмысления ситуации не хватало.
        — Маршрут…  — все же сказал имам.
        — Это даже пьяный ежик поймет. Куда он ведет, этот маршрут?
        — В бункер к Уматгирееву.
        — А что, бункер находится на открытом месте? Не в горах?  — спросил Тарамов, всматриваясь в карту с другой стороны.  — И почему сам бункер здесь не отмечен?
        — Я не знаю…  — промямлил Габисов.
        — Что ты не знаешь? Почему бункер не отмечен, не знаешь?
        — Я не знаю, где бункер.
        — Это ты врешь. Ты оттуда привел сюда Уматгиреева. И жил ты, судя по словам твоих друзей, которые тебя хотят повесить, в этом бункере. Где он?
        — Я был там, но меня туда приводили.
        — С завязанными глазами?
        — Нет.
        — Тогда показывай.
        — Я плохо ориентируюсь по карте. Кажется, отсюда следует идти в какое-то ущелье.
        — Ущелье сквозное?
        — Нет. Джабраил мне рассказывал, как они закончили стройку, укрылись, а поверху прошел полицейский спецназ, дошел до конца, вернулся, прошел по крыше и ничего не заметил.
        Калужный посмотрел на Тарамова. Тот пожал плечами.
        — Я посылал своих бойцов проверять ущелья. Тогда было нападение на пастухов. Одного убили, остальных избили, перестреляли собак и угнали с десяток овец. Мы воров искали. Это еще весной было, когда отары погнали на пастбища. Или в начале лета. Не помню сейчас. Нет, даже кажется, в конце лета, когда отары возвращались с летних пастбищ.
        Калужный склонился над картой.
        — Тупиковых ущелий целых пять штук. Но три довольно далеко. И только в двух имеются ручьи. А без воды даже верблюды пропадут…
        — Есть возможность для поиска,  — согласился Хумид Цокович.  — Были бы люди…
        Снизу, с дороги, послышался быстро приближающийся гул двигателей. Боевые машины пехоты справлялись с грязной дорогой лучше, чем грузовики. Гусеница всегда пройдет там, где не проходит колесо, а двигатели у БМП многократно превосходят мощностью и двигатели грузовиков, и даже двигатели тракторов.
        — А вот и люди для поиска. Готовь ноги, имам. Пойдешь с нами, показывать будешь…
        Глава десятая
        В небе начали наплывать тяжелые тучи, идущие со стороны Дагестана, с Каспия. Летом это предвещало бы дождь, который затруднил бы передвижение и преследуемым, и преследователям, но и следы бы смывал, а зимой тучи обещают снегопад. А это то, чего меньше всего хотелось бы Джабраилу. Если, конечно, снегопад мощный, с метелью и густым снегом, он не только заставит оставить след, но и сам же вскоре скроет этот след. Только холодно будет идти. Но ветер дул джамаату в спину и подгонял моджахедов. Уходя от погони, джамаат выставлял на своем пути «растяжки» и «сажал картошку», но взрывов за спиной слышно не было. Конечно, если идет спецназ ГРУ, взрывов можно и не дождаться. Они сами мастера ставить подобные ловушки и умеют их определять. В запасе у джамаата было еще две мины «МОН-200», но, уходя навстречу сирийскому отряду, Джабраил не думал, что придется их применять, и потому не взял с собой.
        Джабраил шел впереди своего джамаата, сам задавая темп. Сейчас с ними не было тормоза в виде имама Габисова, и джамаат мог позволить себе передвигаться с хорошей скоростью. На ходу, конечно, никто из его моджахедов не курил, но курили на коротких пятнадцатиминутных привалах. При этом сам Уматгиреев давно уже приучил своих парней не бросать окурки как попало и где попало. Каждый окурок закапывали в землю и прикрывали камнем. Разве трудно сковырнуть ножом землю, чтобы устроить в земле пепельницу, и потом накрыть это место камнем? Мелочь, которую не все сначала хотели выполнять. Но после того как Джабраил отправил домой одного из самых опытных своих моджахедов, причем единственного в джамаате снайпера, отправил именно за то, что тот посчитал себя незаменимым и позволял себе не слушаться амира в мелочах, в таких вот, как закапывание окурков, терпение Уматгиреева кончилось и он простился со снайпером. Винтовка его осталась, а вот снайпера теперь не было. Найти снайпера — дело сложное. Не каждый человек может правильно использовать оптический прицел. Иначе это не было бы наукой и не существовало бы даже
в той же армии целой системой обучения снайперов. А это обучение, как знал Джабраил, не сводится исключительно к тренировкам в стрельбе. Там теория занимает около сорока процентов процесса обучения. Значит, есть чему учить.
        Три месяца назад, когда Джабраил встречался с Гайрбеком, тот обещал прислать ему инструктора, чтобы тот за пару месяцев обучил любого, на кого Уматгиреев покажет, общению со снайперской винтовкой. Но через месяц Гайрбека убили, сразу после перехода границы, и обещание бывшего пациента Жовсари выполнить было некому…

* * *
        Мысли о снайпере и об обещании Гайрбека прислать инструктора вернули Джабраила к воспоминаниям о дне, когда Палада и Гайрбек несколькими быстрыми выстрелами выручили его из милицейского «обезьянника» в машине, Джабраила удивило хладнокровие Палады. Она, уезжая с места, не стала гнать на скорости. Спокойно и даже демонстративно медленно выехала на поселковую площадь, остановилась около круглосуточно работающего магазина как раз тогда, когда туда вошли два мента, видимо, из соседнего районного отдела милиции. Палада вошла следом, купила бутылку минеральной воды и вышла вместе с ментами, которые даже что-то шутливо-хамоватое сказали ей в спину. Она не отреагировала, всем своим видом показывая, что с идиотами не общается, на ходу открыла бутылку и сделала несколько глотков. И руки у молодой женщины не дрожали, хотя только недавно сжимали снайперскую винтовку, бившую на поражение таких же, как эти двое, ментов. Так же хладнокровно, как пила под ментовскими взглядами минеральную воду, она и расстреливала ментов. Хладнокровие, как оценил Джабраил, она продемонстрировала завидное, не каждому воину-мужчине
свойственное, завинтила на бутылке крышку и села в машину. И опять поехала неторопливо к выезду из села. И только там, на чистой ночной дороге, выпустила то, что накопилось, вдавливая в пол педаль акселератора. Это вылилось в дикую гонку, в соревнование со временем, за которым никогда, как известно, невозможно угнаться. Машина не ехала, а летела, как современный боевой истребитель. И хорошо, что это была добротная иномарка, не склонная к заносам. Российская машина при такой скорости уже вылетела бы с дороги на первом же повороте. И здесь поворотов хватало. От такой езды захватывало дух. Но потом скорость пришлось сбросить. С более-менее приличного асфальта съехали на разбитый участок, скоро свернули на проселочную дорогу, где разгоняться было просто опасно — и без того на выбоинах руль стремился вырваться из рук. Но при небольшой скорости и хорошей амортизации эта проселочная дорога хорошо укачивала. Джабраил обернулся и убедился, что Гайрбек, ничуть не сомневавшийся в водительских навыках Палады, мирно уснул на заднем сиденье. Это успокаивало. Закрыл глаза и сам Уматгиреев. И сразу задремал. И время
было позднее, и нервное напряжение этой ночи утомило. И уже прошла та грань, до пересечения которой нервное напряжение, наоборот, не дает уснуть. Он, правда, несколько раз просыпался, когда менялась обстановка. А менялась она при въезде в село, когда машина начинала ехать иначе. Манера вождения в населенных пунктах у Палады была совсем другая. Так миновали два села, и оба раза Джабраил открывал глаза. Потом проснулся уже тогда, когда автомобиль круто взбирался по серпантину в гору, и окончательно открыл глаза в третьем селе, в горном, когда машину остановили вооруженные люди. Но они, видимо, хорошо знали Паладу, а еще лучше знали Гайрбека, потому что несколько раз было повторено его имя. Сам Гайрбек уже проснулся, опустил стекло в дверце и смотрел на улицы ночного села, где было непривычно для этого времени людно. Но все люди, которые встречались им, были вооружены. Здесь, судя по всему, была другая власть, и сюда милиция не совалась. Таких сел в то время оставалось несколько, и Уматгиреев примерно представлял, куда они приехали. Но знал он и то, что этих базовых сел становится все меньше и меньше и
федеральные войска выдавливают противника в леса и горы. Но если имелась возможность, то отряды предпочитали концентрироваться в селах и проводить ночи под крышами домов, а не в пещерах и бункерах, а то и просто в наспех вырытых «норах».
        Машина свернула к воротам какого-то дома. Палада просигналила, и ворота распахнулись, приглашая машину заехать, а Джабраила — войти в новую для него полосу жизни. Он не стремился к этой жизни, он стремился построить в поселке школу бокса и учить детей тому, что умел сам, но обстоятельства толкнули его к жизни иной…

* * *
        Несколько дней Джабраил ходил по селу, не понимая, что он здесь делает, и не представляя, как дальше сложится его жизнь. Палада несколько раз ездила в поселок. Рассказала, что утром следующего дня Жовсари собиралась пойти в милицию, чтобы узнать о судьбе мужа, но милиция сама нагрянула в дом. Тот молодой «собровец» с дикими глазами, которого оставили караулить дом до приезда следственной бригады, так никого и не дождался. Ушел пешком. А Жовсари только утром узнала, что Джабраил на свободе. Но не понимала, радоваться ей или расстраиваться, потому что не представляла, кто освободил мужа. Палада ей все объяснила. Она была совершенно лишена страха и не опасалась того, что ее в ту трагическую ночь видели в поселке менты. Впрочем, кто мог заподозрить, что эта тоненькая девчушка расстреляла вооруженных «собровцев», проводивших задержание Джабраила? Считалось, что они сами любых бандитов могут расстрелять. Наверняка думалось, что это дело рук большой и сильной группы. Потом на телефон Палады позвонила Жовсари. Сказала, что Палада договорилась с ней о том, чтобы уехать в Турцию, поскольку в поселке ей
жизни все равно не будет. Мама ехать отказалась. Но тоже настаивает, чтобы Жовсари уехала. Нужно только оформить заграничный паспорт. Но, наверное, в своем районе это сделать сложно. Впрочем, оформление паспорта Палада взяла на себя. Она знает, кому заплатить и сколько, чтобы не возникало никаких осложнений.
        Так все и протекало. А уже на следующий день после этого телефонного разговора Палада неожиданно привезла в село Жовсари и детей.
        — Времени у меня мало. Прощайтесь… Я их в Москву довезу. Самолетом вылетят в Турцию. С туристической группой. Там их встретят и устроят. Встретит моя сестра. Спутать будет невозможно. Мы с сестрой близнецы.
        — На машине? В Москву?  — удивился Джабраил.
        — Я часто езжу. В один день укладываюсь. Выезжаю рано утром, приезжаю поздно ночью. Вы прощайтесь. Мне некогда ждать.
        Прощались у всех на виду, и потому сдержанно. И с Жовсари, и с детьми. Перед отъездом Палада хватилась:
        — Чуть не забыла. Я вам мобильник купила. И номер уже в телефон Жовсари загнала. Будете общаться. Она, как прилетит в Турцию, сразу позвонит.
        Жовсари в знак согласия кивнула.
        Так они и уехали, не успев проститься с Гайрбеком, который чуть-чуть опоздал. Прибежал, когда машина была уже в конце улицы.
        Гайрбек лечился. В селе были свои врачи. Не местные, а отрядные. Они помогали ему быстро встать на ноги. Но Жовсари сразу правильно определила, что раны не опасные для жизни и быстро заживут.
        Рано утром позвонила Жовсари. Уже из Турции. Долетели хорошо. Сестра Палады встретила их и сразу отвезла в квартиру, которую для них сняла. Квартира небольшая, всего две комнаты, но им этого хватит. Чеченцев в том районе живет много, есть с кем общаться. Недавно там открыли даже чеченскую школу. Детям есть где учиться. Просила не беспокоиться за семью. Она сама беспокоилась за Джабраила, это было заметно, но спросить его о чем-то конкретном не решалась. Наверное, Жовсари рассчитывала, что муж скоро к ней приедет. Но он сам понимал, что такую заботу о его семье проявляют не просто так. Благодарность за спасение Гайрбека — она тоже играла роль, но эта благодарность не могла проявляться бесконечно. Видимо, ждут, что Уматгиреев будет отрабатывать деньги, которые вложили в устройство его семьи. Он сам ничего пока не говорил, хотя все понимал и ждал, что ему предложат, надеясь, что сделать его шахидом тоже не пожелают.
        Ближе к вечеру того дня, когда Жовсари позвонила из Турции, пришел Гайрбек. Лицо было бледным, глаза как обмороженные. Молча сел на кровать в комнате, в которой устроился Уматгиреев.
        — Что случилось?  — спросил Джабраил.
        Состояние Гайрбека нельзя было не заметить.
        — Палада разбилась… Только что позвонили… На машине. Возвращалась из Москвы. Какой-то пьяный мент на встречку выехал. Лобовое столкновение…
        Слова в такой ситуации сложно подобрать, и вообще они ничего не значили. Джабраил только молча встал и положил руку на плечо сидящего Гайрбека…

* * *
        Утром после гибели Палады в комнату к Джабраилу пришли два парня. Он смутно помнил лица, но забыл имена.
        — Не узнаете, Джабраил? В Сержень-Юрте, в учебном центре мы у вас учились. Вы у нас куратором были. Нас здесь много, кто у вас учился.
        Познакомились, по сути дела, заново. Но эти двое сказали, что они пока ни в какой джамаат не входят, считаются резервом армии Доку Умарова и хотели бы найти своего амира, чтобы не засиживаться в безопасном селе, а пойти делать то, чему их когда-то учил Уматгиреев и другие преподаватели. Визит этот ни к чему не обязывал ни самого Джабраила, ни парней, что к нему приходили. Просто поговорили и разошлись. Но мысль в голову запала. И он поделился этой мыслью с Гайрбеком, который еще не отошел от гибели своей подруги, а еще больше расстраивался из-за того, что ее невозможно похоронить по мусульманским обычаям. Палада, как оказалось, ехала с оружием, и баллистическая экспертиза нашла кое-что на это оружие в своих архивах. Паладу причислили к террористам, а тела террористов родственникам не выдают. Их хоронят в общих могилах, на которых ставится номер кода захоронения, который можно узнать только в прокуратуре.
        Но Гайрбек, казалось, только обрадовался разговору с Джабраилом, ибо получил возможность заняться делом и отдалиться от нелегких раздумий и воспоминаний. И именно Гайрбек сам пошел к Доку Умарову с предложением о создании нового джамаата. И он же занимался вместе с новоиспеченным амиром формированием и вооружением. Он же составлял первые планы. До весны, когда смело можно было выходить в горы и леса, оставалась пара месяцев. И амир Уматгиреев удивил других амиров, которые давали своим моджахедам возможность полежать и накопить жирок, тем, что посвятил эти два месяца подготовке своих бойцов. Правда, в боевой подготовке он сам был не настолько силен, чтобы вести занятия. Он занимался физической подготовкой, а других специалистов сумел подобрать Гайрбек.
        Гайрбек же передал Джабраилу многие связи для добывания информации сразу в нескольких районах. Без этого нельзя было продуктивно действовать. А теперь дело только за самим Джабраилом. Перед выходом из лагеря его смутило только то, что он увидел со стороны, как те два его бывших курсанта, что первыми подали Уматгирееву мысль о создании собственного джамаата, прогуливались по селу, беседуя с Гайрбеком. Может, не случайно они пришли к своему бывшему куратору?..

* * *
        Снегопад все-таки начался, но не такой, какой хотелось бы видеть. Этот, принесенный ветром, не скроет следы. Впрочем, и вреда от такого снегопада тоже не было, потому что шел даже не настоящий снег, а то, что называется крупой. Снежный покров на сопки не ложился. Крупа тут же таяла, едва коснувшись непромерзшей земли.
        Чтобы не промокла голова, Джабраил натянул на нее капюшон своего бушлата.
        По большому счету, впереди и по бокам ничего и никого и быть не могло. Места там необжитые, и люди туда не ходят. Через соседние голые холмы весной на пастбища, осенью с пастбищ перегоняют отары овец. И это все движение в этих местах. Тем не менее Джабраил предпочитал перестраховаться, чем неожиданно на кого-то нарваться. У федералов есть вертолеты. Они приблизительно могут предполагать, в какую сторону двинулся джамаат, и выслать на разведку вертолет. О вертушках амир Уматгиреев особо предупреждал своих моджахедов. Если вдруг услышат звук вертолетного двигателя, обязаны искать ближайшее укрытие, чтобы спрятаться. Лучше всего забраться прямо под нижние лапы самой большой поблизости елки. И не выставлять далеко ноги. Тогда точно не увидят. Проще всего могли найти их базу с помощью вертолета. Но пока в районе вертолеты летали не часто, эта опасность казалась только гипотетической. Однако после появления здесь сирийской банды положение может измениться, и даже наверняка изменится. Пусть первая попытка не удалась. «Аль-Каида» предпримет следующую и еще множество попыток. Зимний Кавказ труднопроходим,
но он проходим. И при этом его трудно контролировать, а потому его будут контролировать скорее всего вертолетами. И так, нечаянно, могут наткнуться и на след, ведущий к бункеру Уматгиреева.
        Это значило, что следует повышать осторожность и как можно реже покидать стены своей зимней базы. Запасы дров на всю зиму уже были сделаны. Дрова носили издалека, чтобы не показать, кто осуществлял вырубку леса. Но вот с продуктами оставалась «напряженка». До конца весны их могло и не хватить. Об этом шел разговор еще с имамом Гойтемиром, решившим, что амир Уматгиреев должен оказывать гостеприимство парням из «Аль-Каиды». Но гостей требовалось кормить. А для этого необходимо сделать основательные запасы. Но пока этот вопрос снят. У Джабраила не было уверенности, что имам сможет самостоятельно найти дорогу в бункер. Дорога долгая и трудная. Он в один-то конец преодолел ее с большим трудом. И может просто не решиться отправиться в этот путь снова.
        С имамом Джабраила познакомили несколько месяцев назад в другом джамаате, когда обсуждались совместные действия. В отличие от большинства амиров Уматгиреев с уважением относился к религиозному сану Габисова. И именно поэтому имам стал таким назойливым. Он из тех людей, которые в вежливости видят слабину человека и стараются надавить на него, стремятся утвердить свою власть. В принципе, это типичная черта кавказского характера — если представители кавказских народов встречаются с проявлением вежливости и уважением в свой адрес, они сразу пытаются навязать свою волю. Амир Уматгиреев многократно сталкивался с этим. Как правило, высокоинтеллектуальные и интеллигентные люди таковыми не бывают. Хотя тоже не всегда. Не бывают такими и откровенные индивидуалисты. Сам Джабраил считал себя стопроцентным индивидуалистом. Еще в ранней молодости он встречал в какой-то книге мысль, высказанную Аристотелем: «Когда у человека очень много друзей, у него нет друзей». И в силу своего характера Джабраил обычно старался ни с кем не дружить. Товарищи — это одно дело. А друзья — другое. В результате друзей как таковых у
него никогда не было. Да и трудно было в условиях партизанской, по сути дела, войны совмещать такие понятия, как дружба и командование джамаатом. В джамаате должен быть амир, командир. И он обязан со всеми поддерживать равные отношения, ко всем своим моджахедам относиться хорошо и не иметь друзей или любимчиков. Иначе сам джамаат перестанет быть сплоченной боевой единицей.

* * *
        Снежная крупа сменилась ливнем. Быстро смеркалось. В последние светлые минуты этого дня Джабраил часто оглядывался — нет ли преследования. Но никого за спинами своих моджахедов не видел. С наступлением темноты будет сложнее. Там уже и преследование увидишь только тогда, когда само преследование выйдет на расстояние ведения кинжального огня.
        Путь пошел в гору. Идти стало, с одной стороны, труднее, поскольку любой подъем всегда вызывает затруднение дыхания, а с другой стороны, и легче. Начало подъема означало завершение пути между сопками и приближение к горам. А чем ближе к горам, тем каменистее становилась почва. На тропе между сопками раскисший под дождем чернозем сильно донимал. Он продавливался даже через траву и налипал на ребристые подошвы башмаков армейского образца, цеплялся, мешал передвижению. А по каменистой почве идти намного легче. Там на подошвы ничто не налипает, ноги переставляются без усилия. Хотя сам подъем по мере увеличения крутизны мешает поддерживать высокий темп. Но это уже вопрос дыхания. Джабраилу было грех жаловаться на дыхание. И бойцы джамаата без слов держали темп, предложенный амиром. Не могли идти, но шли, без жалоб пересиливая себя. Они все парни с характером. Он таких и выбирал. Не случайно еще там, в горном селе, когда формировал джамаат, отсеял троих. Хорошие бойцы, неплохо подготовленные, но вот характера им не хватало. Это и послужило причиной отказа Уматгиреева взять парней в джамаат.
        Глава одиннадцатая
        До темноты оставалось не так уж и много времени, и требовалось спешить. Ночной поиск всегда более затруднительный, нежели дневной. Во взводе, как и во всем батальоне, не было компактных тепловизоров — просто приборов наблюдения или биноклей. Единственно, можно было пользоваться ночным прицелом на винтовке снайпера. Но для взвода этого мало. А стационарные тепловизоры «ШН 71», устанавливаемые на боевую машину пехоты и на боевую разведывательную машину, были слишком громоздки для использования их на марше, кроме того, требовали питания от мощных аккумуляторов. Подполковник Калужный слышал, что сейчас проходит испытания целый ряд тепловизоров, которые должны войти в новый комплекс оснащения солдата «Ратник», но до войск эти приборы пока не дошли. Сейчас такие приборы очень сгодились бы взводу. Но и в отсутствие их можно работать привычными методами.
        — Готовь, Сергей Ильич, взвод,  — приказал Калужный старшему лейтенанту Березкину.  — БМП выходят в обратный путь и будут ждать нас в райцентре около здания полиции.
        Последняя фраза относилась уже к механикам-водителям БМП, стоящим отдельной группой рядом с рабочими, которые, кажется, консультировались у них, можно ли с помощью БМП провести погрузку остовов сгоревших машин.
        — А что кран не подогнали?  — Этот вопрос подполковника был адресован напрямую рабочим.
        — Здесь почва мягкая,  — объяснил один из них, судя по всему, старший группы.  — В прошлом году легковая машина перевернулась. Стали поднимать краном, у него опора провалилась, кран набок — и стрелу погнул. Больше сюда не ездят.
        — Разрешите, товарищ подполковник, помочь людям?  — спросил один из механиков-водителей.
        — Они первые Уматгиреева обстреляли,  — напомнил Тарамов, высказывая свой аргумент в направлении помощи.
        — Конечно,  — согласился Калужный.  — Они нам помогли, мы им поможем. Если сможем… Работайте. Потом загрузите полицию с пленниками — и в поселок. Эвакуаторы здесь не бросайте. Застрянут, опять потребуется ваша помощь. Хумид Цокович, пленники на вашей ответственности.
        — Я с вами хотел…
        — Я уже звонил полковнику Дагаеву в Грозный. Он выслал за пленниками машину. Передадите с рук на руки. Кому еще можно поручить? Вы — лицо заинтересованное. И человек надежный. Сами говорили, это акт политический.
        — Я понял, Юрий Михайлович. Сделаю. Можете не сомневаться,  — согласился Тарамов.  — А имам? С вами?
        — Будет нашим навигатором. Взвод, выступаем!..

* * *
        Конечно, волкодав — не ищейка. И по следу собаки-волкодавы если и умеют ходить, все равно стараются это делать редко. Задача собаки-волкодава — увидеть, догнать и задавить. И хотя бойцов спецназа ГРУ и прозвали «волкодавами», тем не менее ходить по следу их учили не хуже, чем учат этому ищеек. Невозможно человеку идти, тем более торопливо, и не оставлять следов. Где-нибудь на каменистой почве, конечно, следы искать становится труднее, но на мягкой почве следопытам взвода было где развернуться. И они развернулись. Сначала «веером». Подполковник Тарамов показал места, где бандиты уходили в лес. И сразу же нашли несколько отчетливых отпечатков. Их изучили, чтобы потом не путать, постарались по возможности найти характерные приметы, такие как выщербинка на подошве, трещина или порез о стекло, и запомнить их. Это было необходимо для того, чтобы потом искать и не спутать след. Командир взвода Березкин воспользовался своей техникой и с помощью смартфона сделал фотографии найденных следов. А дальше можно было идти до определенного времени по карте, на которой пунктиром был обозначен маршрут. И даже не
было особой надобности прибегать к услугам имама Гойтемира Габисова. Правда, там, где пунктир кончится, он будет необходим, это понимали все. Искать отпечатки ног в темноте, которая вскоре подступит, будет сложно. Хотя тоже возможно. И солдаты-спецназовцы этому обучены. На каждом автомате во взводе сбоку был прикреплен тактический фонарь, работать с которым солдаты давно уже привыкли и считали его незаменимым инструментом. Концентрированный луч фонаря дает яркую точку на дистанции до трехсот метров. А если светить себе под ноги, можно использовать рассеянный луч, называемый в инструкции «лунным светом». Этот луч, как и точно такой же, только зеленого цвета, почему-то не виден издали.
        По маршруту двинулись тремя колоннами по отделениям. Впереди вместе с двумя пулеметчиками пошел старший лейтенант Березкин, которому подполковник Калужный хотел было передать карту, но Сергей отказался и сфотографировал ее на свой смартфон с высоким разрешением экрана.
        Калужному не нравились тучи, что начали скапливаться над головой. Конечно, ветер дул в спину и идти не мешал, но если будет серьезный ливень, он может просто-напросто смыть оставленные бандитами следы.
        А следы уже вскоре попались.
        — Товарищ подполковник, посмотрите. Они самые. Что-то здесь толпились…  — указал старший лейтенант.
        Калужный подошел и присел, стал молча рассматривать.
        — Имама сюда!
        Наручники с Габисова сняли, чтобы имаму было легче шагать. Но при этом приставили к нему двух солдат, которые, не церемонясь, добавляли имаму скорости ударами автоматных стволов в ребра. Увеличивать скорость пришлось часто, и ребра у Габисова, надо полагать, давно уже стали синими и побаливали. И потому он уже сам старался даже не идти, а бежать под каждым солдатским взглядом. Тем более побежал вприпрыжку на зов командира батальона, да так, что и его часовым пришлось бежать следом.
        — Вот сюда наступи…  — потребовал подполковник, показывая на мягкий, без травы участок земли.  — Всей подошвой, тяжело… Чтобы след остался…
        Гойтемир чуть ли не с удовольствием оставил отпечаток.
        — Вот так?
        Подполковник не ответил. Он рассматривал старые отпечатки и сравнивал их с новым. И сделал соответствующий вывод:
        — Это старые следы. Сюда они шли. Ну-ка, Гойтемир, вспомни, чего вы здесь толпились по пути к дороге? Что обсуждали?
        Имам посмотрел по сторонам.
        — Да, мы здесь остановились, когда пушка стреляла. Джабраил решил снизу зайти, а мне приказал прямо двигаться. Здесь мы с ним и расстались.
        — Понятно. Мы на верном пути. Подтягивай штаны, имам. Придется постараться. Идти будем быстро. Вперед!
        И снова начался темповый марш. Конечно, имаму было не по силам тягаться с подготовленными солдатами спецназа. Но здесь никому дела не было до его нытья, и любое его возражение встречалось ударом автоматного ствола по ребрам. И потому Габисов в собственном понятии проявлял героизм, не возражая против быстрого марша. Но сравнивать он тоже умел. И потому, когда Калужный спросил его:
        — Быстро ходит банда Уматгиреева?
        Габисов ответил:
        — Для меня — быстро. Для вас — медленно. Не в два раза, но медленнее вас.
        — Значит, можем нагнать. А можем и не нагнать,  — решил Калужный.  — А что лучше? Застать банду в пути или зажать ее на базе? Это тоже вопрос нерешенный. Имам?
        — Я, товарищ подполковник.
        — Помимо тех, кто отправился в дорогу, на базе кто-то остался?
        — Нет. Все вышли. Даже меня заставили идти.
        — Как боевая единица ты — ноль. Зачем ты был нужен в такой вылазке?
        — Джабраил очень хотел усилиться за счет пришлых людей…
        — Зачем ему это нужно? Большая банда легко отлавливается. Потому сейчас почти не осталось больших банд.
        — Наверное, хотел провести крупную акцию. Он искал выходы на «Аль-Каиду» и рассчитывал, что я, со своим авторитетом, сумею с пришлыми моджахе… Сумею с пришлыми бандитами договориться. Он и меня хотел отправить в Пакистан, чтобы я ему наладил связи. Я отказался. Я никогда не водил дружбу с «Аль-Каидой». Я просто имам салафитской мечети, и все. А они считают, раз салафит, значит, ты исламист.
        — А вообще, скажи мне, Гойтемир, что за человек Джабраил?  — задал подполковник проверочный вопрос.
        — Ой, тяжелый человек! Злой и жестокий. Ненадежный. Всегда обманывает. Даже своих близких людей всегда обманывает. Подставляет и бросает их, как меня сегодня бросил. Затащил на дорогу и бросил.
        — Понятно.  — Юрий Михайлович сделал вывод, насколько можно верить имаму. Но ничего не стал говорить. Ведь случиться с человеком может всякое. За тридцать лет любой может измениться. И в хорошую, и в плохую сторону. Но верилось в эти слова с трудом. Похоже было, что между Уматгиреевым и Габисовым пробежала черная кошка…

* * *
        Тучи оправдали ожидания, хотя и не полностью. Подполковник Калужный надеялся на снег и даже на основательный снегопад, который заставит банду Уматгиреева оставить устойчивый след, но такой снегопад не случился. Пошла только снежная крупа с дождем. Но это тоже, как ожидалось, было лишь началом. Часто после таких осадков идет настоящий снег. Тем более что тучи с востока шли темные, грозные. Но снега хотелось. По нему удобно отслеживать бандитов. Местность здесь, конечно, такая, что позволяет им разойтись веером, чтобы не оставлять устойчивую тропу за своей спиной. Но не всегда же будет такая местность. Придется им и всем вместе сойтись. Да и одиночные следы сразу замести не должно. Даже если поднимется метель, все равно след еще несколько часов будет заметен. Главное, сильно не отстать. А Габисов сказал, что взвод ходит быстрее банды. Конечно, верить имаму — это то же самое, что верить прогнозу синоптиков. Но здесь Габисову и обмануть было трудно. Подполковник Калужный и без имама знал, что на такие скоростные рейды, которые совершает спецназ ГРУ, больше никто не способен. Даже спецназовцы других
родов войск. Близко держатся внутренние войска, но и они не угоняются. Это уже многократно проверено. Сказывается не просто подготовка, а система подготовки. Подполковник Калужный ни разу не видел, чтобы здесь, на Северном Кавказе, находясь в командировке, «краповые» совершали утренние кроссы и марш-броски. А спецназ ГРУ и здесь их совершает, как и в своем собственном расположении. Это работает система. А уж бандиты-то тем более не способны тягаться с военными разведчиками. И потому от них ни одна банда не уходила. И подполковник Калужный был уверен, не уйдет и банда Джабраила Уматгиреева. И былые приятельские отношения двух боксеров-тяжеловесов никак не могли сказаться на этом. Напротив, это было своего рода продолжением соперничества, только уже не на ринге, а в боевой обстановке.
        По мере того как начало темнеть, Березкин, как видел комбат, все чаще стал поглядывать в свой смартфон. Что могла подсказать в темноте карта, Калужный не понимал и потому догнал командира взвода.
        — Боишься, что заплутал, Сергей Ильич?
        — Нет, товарищ подполковник. Не заплутал. Правильно идем.
        — А что в карту посматриваешь?
        — Не в карту, а в навигатор. Он у меня ведь не только в автомобильном, но и в туристическом режиме работает. Где нет дорог, тоже показывает, но лишь спутниковую карту. Я с ними спокойно обращаюсь. Некоторые, правда, жалуются, что мало что там понять могут. А я ничего… Ориентируюсь…
        — Товарищ подполковник, можно пользоваться фонарями?  — спросил пулеметчик, идущий дозором вместе с командиром взвода.
        — Темно?
        — Через десять минут спотыкаться будем.
        — Можно пользоваться. В градации «лунный свет». Вперед смотреть внимательнее. Бандиты тоже без фонарей не обойдутся…

* * *
        Самое неприятное, что вместе с темнотой начался сильный дождь. Он вообще-то не очень мешал спецназу ГРУ быстро продвигаться вперед, скорее, он мог бы помешать менее подготовленным физически бандитам быстро продвигаться, но сильный ливень сильно размывал следы. Они опять встретились, причем большие, крупные. Как предположил подполковник Калужный, именно этот след принадлежит амиру Уматгирееву. Человек, носящий такую большую обувь, обязан быть большого роста. Кроме того, подполковник Тарамов там, около дороги, показывал точно, куда ушел амир Джабраил, вплоть до того, между какими деревьями он проскочил, прежде чем исчезнуть из прорези прицела. И именно там были найдены большие следы. Значит, взвод идет в правильном направлении.
        — Вперед!  — Эта команда всем была приятна, кроме разве что насквозь промокшего имама, который во время остановки от холода стучал зубами.
        Следы пока еще вели взвод в правильном направлении. Но путь стал сложнее, начинался подъем. Комбат понимал, что они подходят к горам. А это, помимо всего прочего, еще и значило, что характер почвы сменится и там следы гораздо сложнее будет отыскать. Но там уже предстояло надеяться на память имама. Не зря же его тащили в такую даль.
        — Сергей Ильич, выставь вперед снайпера,  — догнав передовую группу, скомандовал командир батальона.  — Пусть ночным прицелом впереди «пошарит».
        — Не рано?
        — Думаю, мы их уже догоняем. Выставляй… Пусть каждые десять минут смотрит.
        Снайпер на ходу поставил прицел и приладил на него какое-то «самопальное» сооружение в виде продолговатого зонта. Зонт не мешал смотреть и прицеливаться, но и не давал дождю заливать линзы оптики.
        Рассматривание следов не занимало много времени. Светили при этом закрепленными на стволах тактическими фонарями, тем самым рассеянным «лунным светом».
        Новые следы были легко прочитаны. Кто-то сильно спешивший поскользнулся на грязи и, пытаясь удержать равновесие, оставил в земле каблуком борозду, но все же не удержался и свалился набок, о чем говорил отпечаток локтя. Но локоть так отпечатывается только тогда, когда рука согнута. Было ясно, что человек не пожелал валять в грязи свое оружие и приподнял его, для чего согнул руку.
        — Устали парни, падают…  — выразил комбат сочувствие.
        — Никак нет, товарищ подполковник,  — возразил старший лейтенант Березкин.  — Умышленное падение, чтобы привлечь наше внимание. Смотрите, с трех сторон «растяжки» поставлены. Думали, мы вокруг места падения соберемся толпой, обсуждать будем, кто-то попятится и заденет леску. «Растяжки» выставили… А это значит…
        — А это значит, что мы уже почти нагнали их, и они это если и не знают, то чувствуют.
        — Вперед! Предупреди задних о «растяжках». Пусть кто-нибудь «вешку» поставит.
        Предупреждение шепотом пролетело по колонне. Где-то в первых рядах послышался слегка звякнувший звук удара лопатки по стволу. Срубили молодое деревце, чтобы поставить «вешку». Обычная мера предосторожности, чтобы никто неопытный не взорвался. Выставляется всегда, если нет возможности здесь же взорвать гранату из растяжки. Сейчас такой возможности не было. Бандиты звука взрыва ждали с нетерпением.
        Подполковник не стал спрашивать, с чего вдруг командир взвода решил, что бандиты близко. Сам догадался, что бандиты надеялись услышать взрыв. Раньше «растяжки» не ставили, хотя знали, что преследование должно быть организовано. Теперь же они ощущают, что преследователи близко, и сами бандиты уже близко от своего логовища, и выставление «растяжек», и неизбежная при этом потеря времени — это все от растерянности.
        Глава двенадцатая
        Амир Уматгиреев уводил свой джамаат от вероятного преследования и предполагал, что преследует его тот самый Юра Калужный со своими бойцами. И он перебирал все возможности боя, понимая, что спецназовцев не может быть слишком много, они вообще, как правило, воюют небольшими группами, и искал варианты для их уничтожения.
        Знать хотя бы, кто их преследует. Точно знать. Если спецназ ГРУ — это одно дело, и очень серьезное. Эти не просто вцепятся, как волкодавы, эти могут и в скорости посоревноваться с джамаатом Уматгиреева. А он считал свой джамаат самым скоростным среди себе подобных. Никто не мог совершать такие стремительные пешие переходы, как он. Если преследует полиция, совсем другой поворот. Если эти еще не научились уму-разуму, то амир Уматгиреев берется их научить. Но по воздуху могли и другие войска подбросить. Мог спецназ ФСБ пожаловать. Но это для джамаата не намного хуже полицейского спецназа. С этими можно и нужно драться, этих можно бить. Могли подбросить «кадыровцев». С этими головорезами тоже можно справиться, хотя у «кадыровцев» имеются собственные счеты с Джабраилом, но они от своего счета пусть со скрипом зубы себе крошат, а он будет в ответ только улыбаться, посылая в них автоматную очередь. Хуже, если подбросили в район «краповых беретов». «Краповые» ничем спецназу ГРУ не уступают. Разве что в скорости передвижения обычно проигрывают. Но упрямством и характером берут свое. Точно такие же
«волкодавы», как и военная разведка.
        Но Джабраил давно взял себе за правило и стремился при недостатке информации исходить из худшего. Хуже, чем спецназ ГРУ, для него ничего не существовало. Однажды, еще в самом начале своей боевой эпопеи, он столкнулся с военными разведчиками, и тогда его спасло только вмешательство другого джамаата, который вовремя подвернулся и взял на себя преследование и удар спецназа ГРУ. А Джабраил тогда ловко, без выстрелов, увел свой джамаат в лес и быстрым маршем оторвался от возможного преследования.
        Сейчас амир Уматгиреев предпочитал считать, что его преследует спецназ ГРУ, хотя вовсе и не был уверен, что его вообще преследуют. Только как проверить, гонятся ли за ними, Джабраил не знал.
        — Насухан!  — подозвал амир идущего неподалеку пулеметчика.  — Ты у нас самый хитрый. Придумай что-нибудь, как определить, гонятся за нами или нет.
        Насухан думал не долго. Он намеренно поскользнулся, оставляя в земле каблуком глубокую борозду, и свалился в грязь, продавив в черноземе локтем глубокую выемку.
        — Сейчас проверим… Они как могут идти? Только по следу. Пусть мои следы рассматривают. Помогите мне кто-нибудь.
        Ему помогли встать.
        — Встать я сам могу. Не пришибленный. Три «растяжки» рядом! С трех сторон…
        Трое моджахедов тут же принялись воплощать план Оздемирова. Амир понял уловку пулеметчика. Ловко придумал. Сам он сразу не додумался до такого.
        Если за ними идут, то только по следу. Нет у них данных о том, в какую сторону ушел амир Уматгиреев, и быть не может. Только один человек может это знать, но он не в состоянии никого провести. Он может показать направление, но точно сам ничего не помнит. Это — имам Габисов. Он слабый человек. Из него могут выбить то, что он знает. Выбивать показания менты большие специалисты, если, конечно, этим делом именно полиция занимается. Правда, была у Габисова карта района. Джабраил сам на этой карте обвел кружочком место, где с дороги следует свернуть, чтобы двинуться в сторону базы джамаата. Имам тогда попросил. Он хотел отправить карту в Пакистан, чтобы отряд, который пойдет в республику, знал, где найти Уматгиреева. Но маршрут до бункера, как просил имам, Джабраил чертить отказался. Кто знает, куда может попасть эта карта. Пообещал пришлый отряд лично сам встретить. И встретил. Только к тому моменту от отряда уже никого не осталось. Если бы не нытик имам, могли бы прийти раньше и повлиять на события.
        — Что-то никто не взрывается…  — с какой-то даже обидой на преследователей сказал пулеметчик Насухан Оздемиров.
        Ему, похоже, очень хотелось узнать, что его старания не прошли даром и не зря он извалялся в грязи. Но «растяжки» не сработали.
        — Давай вместе подумаем, хорошо это или плохо,  — предложил амир Уматгиреев.
        — Что ж хорошего в том, что не сработали…
        — Это может быть или очень хорошо, или очень плохо.
        — В смысле…  — Не понял пулеметчик.
        — В смысле, если никто не взорвался — значит, преследования нет. Разве это плохо?
        — Это хорошо.
        — С другой стороны… Если преследование все же есть, но преследователи наши «растяжки» заметили и просто перешагнули. О чем это говорит?
        — О чем?
        — Опытные «волкодавы» идут. Это разве хорошо?
        — Это плохо. Но мой пулемет готов их встретить и побеседовать по душам.
        — А у них на один твой пулемет два или три собственных найдутся. Тоже приятного мало.
        — Мало приятного,  — согласился пулеметчик.
        — Выходит, что остались мы при своих интересах и ничего не выяснили.
        — Возможность только одна,  — угрюмо сказал Насухан.  — Мне или кому-то здесь остаться и выяснить. Я готов. Если идут, я их встречу очередью. А пока они будут от пуль прятаться в грязи, я успею убежать и догоню вас.
        — У меня у самого была такая мысль, но я не стал ее высказывать, чтобы никого не подставлять,  — признался амир Уматгиреев.  — Опасное это дело…
        — Зато уж пулемет вы услышите. Автомат можно не услышать. А я быстро бегаю. Я догоню, амир…
        Джабраил осмотрелся в темноте. Джамаат уже подходил вплотную к горному массиву. До поворота в первое ущелье оставалось полчаса ходьбы. До поворота в их ущелье, где Уматгиреев устроил базу,  — минут сорок пять, от силы пятьдесят.
        — Через сотню шагов будет высокая одиночная скала. Я сам на нее когда-то забирался. Заберешься и ты. Там с противоположной стороны и подъем удобный, и спуск неплохой. И камни — не скользко. Забирайся туда. Сверху все хорошо видно. Ставь пулемет. И звук, если поверху пойдет, в скалах не затеряется. Мы услышим. Бинокль тебе оставить?
        — Зачем он мне, амир? Темно…
        — Хорошо. Останешься?
        — Останусь…
        — Только действуй осторожнее, когда будешь догонять. Возможно, мы выставим еще несколько «растяжек». Это может оказаться необходимым, даже если преследователи подойдут завтра.
        — Я буду внимательно смотреть под ноги. И не наступлю, если увижу, что место опасное.

* * *
        Дождь почти стих. Но тучи не разошлись, только опустились чуть ниже. Или люди выше поднялись, и потому возникло такое ощущение близости к тучам. Кроме того, чувствовалось приближение снегопада — жесткого, секущего лицо, ледяного, каким он бывает, когда приходит с Каспия. И снегопад этот обещал вскоре подойти, совершенно не вовремя, потому что идти до бункера в ущелье осталось совсем немного. И не хотелось напоследок оставлять следы. И кто знает, на сколько отстают преследователи, успеет ли снегопад занести все оставленные следы до того, как преследователи до них доберутся.
        Джабраил шел, как обычно, впереди своего джамаата, но темп сейчас задавал не слишком высокий, опасаясь отойти слишком далеко от одиночной скалы, на которую взобрался вместе со своим пулеметом Насухан Оздемиров, и не услышать пулеметные очереди.
        Джабраил шел медленнее, чем обычно, часто оборачивался и прислушивался. Но никакой стрельбы за спиной не раздавалось. Он не обговорил с Насуханом время, которое тот проведет на скале, и не знал, когда того ждать. Наверное, получаса хватило бы. Но Насухан парень бесстрашный и упертый, он может ведь и час, и два пролежать в ожидании противника. И только потом, никого не дождавшись, уйти.
        Внезапно пришло предчувствие неминуемой беды. Такой беды, которую невозможно исправить, потому что жизнь у человека одна. И когда она оборвется, исправить дело уже не получится. Все кончится. Все кончится до обидного просто и буднично, и большой труп крупного сильного человека будет лежать, остывая, на камнях. Джабраил читал что-то о загробной жизни и сам не мог сказать с уверенностью, верит он в нее или не верит. Он всегда с уважением относился к религии. Но только с уважением, не больше, хотя уважение его не всегда и не всеми верно трактовалось. Это было уважение вежливого культурного человека. Но тот же имам воспринимал это неправильно, считая, что амир готов отдать ему право решать за него все важные жизненные вопросы только потому, что имам обладает священническим саном. Думать о Гойтемире не хотелось, он просто вспомнился, мимоходом. Однако не все религиозные деятели ислама подобны ему. Это Джабраил понимал и уважения к религии не потерял. Но в любом случае живому человеку, если разобраться, пока он жив, безразлично, существует ли загробная жизнь и как она выглядит. Главное, жизнь на этом
свете может оборваться в любой момент. Пуля не будет считаться с планами человека, выполнены они или их необходимо выполнить, успел человек сделать то, что планировал, или не успел. Пуля просто забирает жизнь, и все. А пока человек живет на этом свете, именно эта жизнь для него важнее всего.
        Эти мысли касались его самого и его моджахедов. Но если быть честным, они точно так же касались и тех парней из полицейского спецназа, которых минувшим днем уничтожил джамаат амира Уматгиреева. Не все же менты однозначные и одноклеточные, есть же, наверное, и среди них люди, которые составляют «золотой фонд» народа. А пули уничтожали их без выбора. И Джабраил думал о том, что это тоже было неправильно. Но что правильно, а что нет в данной ситуации, он не знал. Он вообще запутался и не мог понять самого себя. Знал только, что несет ответственность за жизни этих вот парней, которые пошли за ним. Он их когда-то обучал в военно-религиозном центре «Кавказ». Он уже тогда был для них авторитетным человеком. Еще более авторитетным стал, когда собрал свой джамаат. Они верят ему, они пошли за ним, гонимым и разыскиваемым сначала милицией, потом и полицией, потом и вообще всеми силовыми структурами страны. По сути дела, они пошли его защищать. Значит, он обязан о них заботиться и обязан ценить их жизни даже не наравне со своей, а выше…

* * *
        — Мовсар!  — позвал Джабраил самого опытного своего моджахеда и уважаемого всеми вдумчивого человека гранатометчика Назарбекова.
        — Я здесь, амир, слушаю!  — Мовсар тотчас догнал Уматгиреева. Он был единственным во всем джамаате, кроме самого амира, кто не курил, и потому длительные быстрые переходы, несмотря на возраст, давались Мовсару легко. Впрочем, сам амир был старше гранатометчика на восемь лет.
        — Ты знаешь ту одиночную скалу, где я оставил Насухана?
        — Знаю, амир. Я вместе с вами однажды на нее поднимался. Помните, я еще большой камень сверху сбросил, а он не раскололся? На мягкую землю попал.
        — Помню. Сможешь в темноте найти?
        — А мне что день, что ночь, разницы не вижу. Найду, конечно.
        — Сбегай туда. Что-то Оздемиров там надолго застрял. Возвращайся вместе с ним.
        — Я понял, амир. Сбегаю.
        — На обратном пути будьте осторожнее. Мы сейчас здесь «растяжки» поставим…
        — Да, конечно. Мы будем смотреть. За нас не переживайте, амир. Мы рот раскрывать не любим. Увидим…
        Наверное, это было не лишнее поручение, подумал Джабраил. Пока Оздемиров сидит там, на скале, сам Уматгиреев испытывает нервозность. А Назарбеков, несмотря на свой возраст, на ногу легкий, и ему легко даются такие пробежки. Тем более что и ущелье с бункером уже рядом.
        Отправив человека за Оздемировым, Уматгиреев почувствовал себя спокойнее. В узком проходе между скал он остановил джамаат и приказал, воспользовавшись тем, что здесь множество плоских камней, насажать под эти камни «картошку». На камнях не остается следов. Но под камнями не мягкая земля, а другие камни. Поднимаешь верхний, между двумя нижними вставляешь гранату с сорванным кольцом так, чтобы верхний камень придерживал ее и не давал раскрыться прижимному рычагу. Но верхний камень ставится неустойчиво. Как только торопящийся или бегущий человек заденет верхний камень, он сразу свалится и освободит гранату. Далее следует взрыв по расписанию и уменьшение количества преследователей. Но преследователи будут здесь скорее всего уже на следующий день, решил Джабраил. Если пулемет не стреляет, значит, стрелять пока и не в кого. Недоставало у федералов сил, чтобы организовать преследование. Наверное, в схватке с сирийским опытным отрядом они понесли потери. А это значит, что они вызвали подкрепление и только утром отправятся на поиски. Какие следы можно найти ночью?..
        Начался снегопад. И только моджахеды успели выставить в междускалье ловушки, как камни покрылись снегом. Следовало спешить, чтобы оставленные следы этим снегом завалило. Мовсару и Насухану было еще рано появиться, и потому амир ждать не стал:
        — Вперед! Домой…
        Это прозвучало для него самого неожиданно. Но наверное, пора уже всем привыкать, что бункер стал теперь их общим домом, и, скорее всего, на длительное время. Хорошо иметь собственный дом. Настоящий дом где-нибудь в селе или в поселке. У Джабраила сейчас такого дома уже нет. Тот дом, что остался в поселке после смерти матери, после звонка самого Джабраила продали родственники. Все равно ему туда уже возврата не было. Правда, у него теперь был дом, который купил для Жовсари и детей Гайрбек, не слишком большой и богатый, но вполне удобный и достаточный даже для большой семьи. Жовсари прислала по электронной почте фотографии этого их дома. У Джабраила не было постоянно под рукой компьютера, поэтому пришлось пользоваться чужим, чтобы рассмотреть фотографии дома, жены и детей. Но амир Уматгиреев все равно не мог привыкнуть к тому, что в Турции у него есть дом. Наверное, так же чувствовал себя и Гайрбек, имеющий собственный дом в Саудовской Аравии, дом, в котором он родился и вырос, а воевать уехал в Чечню, на родину своих предков. Гайрбек, этнический чеченец, жаловался Джабраилу, что в саудовской
пустыне он ночью видел во сне чеченские горы, а в Чечне видит во сне саудовскую пустыню. Гайрбек мечтал уехать домой, чтобы там когда-нибудь умереть. Умирать хорошо в своем доме, а не на чужбине. Его дом был там. Но не успел уехать. Погиб. А успеет ли Джабраил увидеть дом, где живет Жовсари с детьми, этого сказать не мог никто. Но пока его домом был бетонный, добротно и крепко сделанный бункер…

* * *
        Каким бы ни было это жилье, но возвращение в его серые стены и под низкие потолки все равно грело душу. Не так, конечно, как приезд в родной дом, тем не менее и это было возвращение. Но тогда, когда нервы напряжены, одолевают всякого рода дурные мысли. Джабраил постарался взять себя в руки. Однако, когда свернули в свое ущелье, опять что-то нехорошее, словно нарыв, заныло в душе. Вот-вот должны вернуться Мовсар Назарбеков и Насухан Оздемиров. Разумеется, когда они вернутся, все встанет на свои места, все успокоится. Пулеметных очередей в ночи не раздавалось. Значит, там все в порядке. И амир должен быть спокоен. Конечно, было немного обидно за то, что они потеряли Габисова, но в душе Джабраил был рад тому, что они наконец-то избавились от этого имама. И совесть перестала его мучить. Какой-то древний мудрец сказал: все, что происходит с человеком, к лучшему. Наверное, и потеря имама — тоже к лучшему. Как имам доберется до своего села, как до своей мечети доберется — неизвестно. Но пусть добирается как может. Хотелось надеяться, что в ущелье он больше не вернется. Скорее всего, он и ущелье-то найти
уже не сможет.
        Джабраил назначил часового, которому предстояло стоять на посту на скалах у входа в ущелье. Это был постоянный пост, и моджахеды знали, кто за кем должен дежурить, кто кого должен сменять. Сегодня джамаат понес потерю — погиб Икрам Лорсануков. Значит, его время просто выпадает из общего графика, и все. Но график остается прежним.
        — Смотри, не подстрели своих. Нас должны догнать Оздемиров с Назарбековым. Как только появятся, пусть бегом ко мне бегут. Я жду доклада. Сильно промок? Устал?  — спросил амир часового.
        — Успею согреться. Два часа я потерплю…
        — Я прикажу сменить на сегодняшнюю ночь график. Все промокли. По часу будете дежурить.
        — Спасибо, амир.
        От входа в ущелье до бункера недалеко. Естественно, в таких местах, когда уходят, бункер не закрывают. Здесь не бывает непрошеных гостей. Амир Уматгиреев сразу распорядился растопить все печки, чтобы за ночь, пока не видно дыма, прокалить стены так, чтобы на весь день хватило. Первую печку, как всегда, моджахеды развели в отдельной комнатке амира. И сделали это еще до того, как Джабраил успел переодеться в сухую одежду.
        Уматгиреев переодевался и прислушивался. Ждал, что из общей комнаты, куда ведет тесный коридор от входа, раздадутся возбужденные голоса. Это значило бы, что джамаат догнали Оздемиров и Назарбеков. Но слышно ничего не было… Долго же они идут.
        Эпилог
        — Товарищ подполковник!..  — пронесся по колонне зов.  — Командир взвода требует.
        Колонна остановилась. Значит, предстоит еще что-то увидеть. Может, снова «растяжки» рядом с очередным местом падения? И не надоело бандитам в грязи валяться!
        Но уже подходя к ведущей группе, подполковник Калужный понял, что дело здесь в другом. Группа стояла молча, всматривалась и вслушивалась в темноту впереди, а снайпер застыл в позиции с колена и не «шарил» прицелом по горизонту, а смотрел в одну точку. Все стало понятно.
        — Кто там?
        — Пулеметчик на скале,  — доложил старший лейтенант Березкин.  — Нас дожидается.
        — Один?
        — Один.
        — А чего ждем?
        — Фотографировать?  — Снайпер перешел на свой профессиональный жаргон.
        — Давно пора.
        Выстрел прозвучал коротко и сухо. Вероятно, уже в середине взводной колонны не могли понять, что это за звук. Вообще винтовка «ВСК-94», наверное, самая тихая из всех отечественных снайперских винтовок, снабженных глушителем. Снайпер опустил винтовку.
        — Готово. В лоб попал.
        — Дистанция?
        — Дальномер показывает сто восемнадцать метров. Но он у меня немного врет. Прицел я ставил ровно на сотню. Попал куда хотел.
        С такой дистанции снайпер не промахивается даже с ночным прицелом, у которого предельная дистанция для стрельбы примерно на четверть короче.
        И словно в отклик на удачный выстрел закончился ливень. Однако уже через пару минут взамен ливня начался дождь со снегом. Причем уже чувствовалось, что взвод поднялся в горы, и снег сразу не таял, как внизу, среди сопок. А еще через пятнадцать минут марша пошел снег, без дождя, и земля быстро покрылась легким белым наносом.
        — Сергей Ильич!  — обратился командир батальона к командиру взвода.  — Надо бы снайперу почаще вперед посматривать.  — Снегопад… Следы остаются… Уматгирееву необходимо время, чтобы занесло следы. Он еще кого-нибудь пошлет, чтобы нас задержать.
        Снайпер слышал слова комбата и сразу поднял винтовку. И, как оказалось, подполковник был прав. Уже через пять минут снайпер сообщил:
        — В нашу сторону бежит с гранатометом в руках человек… Может быть, в сторону скалы.
        Скалу, на которой прятался пулеметчик, взвод только что миновал, и старший лейтенант Березкин послал наверх солдата, чтобы тот прихватил с собой бандитский «РПК». В пулеметах любой взвод обычно испытывает нехватку. Одного штатного, полагающегося каждому взводу, всегда мало. Во взводе у Березкина уже был дополнительный пулемет, захваченный у бандитов. А иметь третий, как имеют некоторые взводы,  — это отлично, потому что при неожиданной встрече с противником пулемет всегда способен подавить несколько автоматчиков. И потому у подразделений, часто участвующих в боевых действиях, есть негласный закон: трофейное оружие сдается только тогда, когда самому подразделению нет в нем необходимости. В этом случае предусматривается и необходимость родственных подразделений. Если бы взводу Березкина пулемет был не нужен, его передали бы в другой взвод, в котором не хватает пулеметов.
        — И долго он будет бежать?  — встречно спросил командир взвода.
        В ответ раздался щелчок выстрела.
        — Отбегал свое…  — прокомментировал снайпер.
        — Оправдание прогноза,  — сказал подполковник Калужный.  — Мы нагоняем их. У Джабраила прекрасная интуиция. Он чувствует, что мы «сели ему на хвост», хотя нас еще не видит. Более того, по моим соображениям, он подозревает, что его преследует спецназ ГРУ. Иначе сработали бы его «растяжки». В темноте они должны были сработать, если бы его преследовал, скажем, полицейский спецназ или просто полицейские. О других войсках амир не думает. Он еще не знает, что по соседству появились «краповые». Но нас, мне кажется, он видел еще вчера. Может быть, и меня узнал. И считает, что для меня дело принципа — победить его. Он не понимает, что для меня дело принципа — победить бандита. А уж его победить — дело второстепенное…
        Долгое выступление комбата не сбило ему дыхание. Здоровья подполковнику еще хватало, чтобы разговаривать на ходу и даже размышлять вслух. Все-таки сказывались многолетние регулярные тренировки.
        Не прошло минуты, как взвод подошел к убитому бандиту. Этому, как и пулеметчику, снайпер попал прямо в лоб, припечатав к голове шерстяную вязаную шапочку. Бандит был не молод. Наверное, имел семью. И шапочку эту ему вязала или жена, или даже дочь. Вязали и не знали, что шапочка — не стальная каска и не сможет защитить от пули.
        В последнее время при виде убитых бандитов подобные мысли стали часто посещать подполковника Калужного. Когда он видел молодых, он тяжело вздыхал, думая о том, что они ведь тоже чьи-то дети. И грех, наверное, заставлять чью-то мать плакать. И при этом Юрий Михайлович прекрасно понимал и отдавал себе полный отчет в том, что не убей он или его солдаты этого бандита, то будет плакать другая мать, мать того человека, которого убьет бандит. И чувство жалости вовсе не мешало подполковнику Калужному осознавать свое чувство долга и выполнять то, что положено выполнять комбату…

* * *
        Печка, сделанная из натурального камня, нагрелась не сразу, но уже через сорок минут камни прокалились и стали давать тепло. Настолько сильное, что Джабраилу стало даже жарко в своей тесной комнатушке. А жара никогда не способствует здоровому сну, хотя он честно старался уснуть, но это было трудно. Тем более при сильном нервном напряжении. Сильно беспокоило то, что до сих пор не пришли Мовсар с Насуханом. Если бы с одним из них что-то случилось, то другой должен был бы прибежать и сообщить. Но не было ни того ни другого. И мысли от этого приходили одна хуже другой. Еще действовала на нервы вторая постель в этой маленькой комнатушке, на которой еще вчера спал имам Гойтемир Габисов.
        Сейчас постель была пуста, и Джабраил сам себя спрашивал, а не предал ли он этого человека. Он не хотел быть предателем даже в глубине души. Да, он избавился от Гойтемира Габисова, да, он не стал брать его с собой под пули, а послал напрямик между сопками. Там пули не должны были летать. Куда тот мог выйти? Мог, конечно, если бы постарался, выйти и к месту боя. Но для этого требовалось продираться через такой густой лес, что от праздничного халата имама остались бы одни тряпки. По большому счету, амир Уматгиреев думал, что нытик и вообще слабый духом человек не пожелает продираться через заросли и остановится на первых десяти метрах пути и вернется. Но имам не вернулся на их тропу, иначе они встретили бы его при отступлении. Куда же он делся? Может, попал в руки к федералам? Это неизвестно. Но можно ли считать предательством то, что Джабраил не взял имама с собой под пули? Может быть, он спас его этим! Пуля не выбирает, в кого ей попасть. Она просто убивает человека. И безразлично пуле, амир это, или имам, или просто гранатометчик джамаата. А там, без соседства вооруженных людей, имам был в
большей безопасности, чем рядом с ними. Даже если он и попадет к федералам, имам не настолько глуп, чтобы сразу признаться в своих связях с «Аль-Каидой». Ведь так легко отговориться: шел по дороге. Имам — человек не военный. Испугался звуков боя. Обошел стороной. Кто и по какой причине сможет обвинить Гойтемира Габисова? Кто вообще решится обвинить в чем-то имама? Нет, со стороны Джабраила предательства не было. И не мог он искать его там, не мог ждать, потому что на нем висит ответственность не за имама, а за жизни молодых моджахедов его джамаата. Каждый из них верит и своему амиру, и в своего амира. И их подводить нельзя!
        Размышлять и копаться в самом себе можно было бы бесконечно и без определенного результата. Однако сейчас требовалось действовать. И без того сегодня джамаат потерял гранатометчика Икрама Лорсанукова. Возможно, потерял Мовсара Назарбекова и Насухана Оздемирова. Это слишком большие потери для одного дня. Не хватало еще и часового потерять.
        Джабраил встал и посмотрел на часы. Время уже приближалось к пяти утра. Значит, он все же уснул на какое-то непродолжительное время. Одевшись в сухую теплую одежду, амир вышел в общий зал. Там все спали. Будить кого-то он не хотел. И без того его моджахеды сегодня устали. Но был еще и дежурный около входа, которому спать не положено. Джабраил прошел к выходу.
        Дежурный при приближении амира встал.
        — Когда у нас смена часового?
        — Через двенадцать минут, амир. И часового, и меня сменят. Разбудить сменных раньше?
        — Не надо. Пусть спят. Сбегай на внешний пост, позови сюда часового. Если по нашим следам идут, преследователи могут иметь снайперскую винтовку с ночным прицелом. Пусть спрячется в бункере. Все здесь спрячемся. Не нашли раньше, не найдут и сейчас. Беги, я за тебя подежурю.
        Сбегать на внешний пост — пять минут туда, пять минут обратно. Часовой успеет вернуться до того, как придется будить следующую смену. Потому Уматгиреев и не стал спрашивать, кого нужно поднимать.
        Прошло двадцать минут, но часовой не возвращался.
        Джабраил все понял, закрыл на задвижку вход и прошел в общий зал.
        — Джамаат, тревога! Всем подготовиться к бою…

* * *
        — Подгоните ко мне имама. Пусть посмотрит…
        Приказ шепотом передали по колонне. Подгонять имама уже не требовалось. У него уже не второе, а четвертое или пятое дыхание открылось, и он, покосившись на стволы автоматов, которые так больно бьют под ребра, вприпрыжку заскакал в начало колонны к подполковнику Калужному.
        — Сколько тебе лет?  — критически глянув на задыхающегося Гойтемира Габисова, спросил комбат.
        Имам сознался.
        — Ты на восемь лет моложе меня. Что так задыхаешься? Куришь, что ли?
        — Как можно! Я — имам. Имаму курить нельзя. Раньше, когда имамом не был, курил. Много курил. И спортом никогда не занимался, и в спецназе не служил. Служил два года в стройбате. Потом, когда имамом стал, и курить бросил, и пить бросил. У меня просто спортивной подготовки нет.
        — Ладно. С нами немного потренировался, уже завтра будешь как новенький. Сейчас скажи нам, куда идти. Путь, отмеченный на карте, давно закончился. Идем по следам. А следы заметает. Да и не остается их на камнях. Показывай, куда идти.
        — Идти нужно все время вдоль горного массива, и так до самого ущелья.
        — Не отставай,  — сурово приказал Березкин.  — Идешь сразу за головной группой. Ущелий здесь несколько. В какое нужно свернуть, узнаешь?
        — Узнаю…  — твердо пообещал имам.
        Колонна двинулась дальше.
        Впереди попался узкий проход между двух скал. Проход был устлан плоскими, неровно лежащими камнями. Старший лейтенант поднял руку, призывая всех к вниманию, и остановил колонну.
        — Мы здесь проходили,  — сказал Габисов, узнавая место.  — У меня здесь, помню, нога подвернулась. Потом еле двигался. Шагать было больно.
        — Может, и сейчас тебя запустить?  — спросил Березкин.
        — А что?  — не понял имам.  — В чем проблема?
        — В том, что в таком проходе любой дурак захочет «картошку посадить»,  — ответил за старшего лейтенанта подполковник Калужный.
        — Картошку?  — не понял имам, мало знакомый с терминологией.
        — Которая взрывается, если не так наступишь. Обходим скалу стороной. Там есть проход?
        — Не знаю,  — признался имам. Мы здесь шли.
        — Сергей Ильич, проверь.
        Легкий на ногу Березкин обежал вокруг нескольких скал и через полторы минуты оказался по другую сторону прохода.
        — По камням обойти легко. Только попросите имама ногу не подворачивать. Нести его будет некому. Просто пристрелим, чтобы не мучился, и все.
        Колонна быстро двинулась вокруг скопления скал. Обошли по крупным камням без проблем. Лишь в нескольких местах пришлось придерживаться за скалы руками, чтобы между камнями не провалиться, а в одном месте пришлось перепрыгивать через широкий ров, образованный, видимо, весенним стоком талой воды. Имам очень не хотел, чтобы его пристрелили, и потому шел старательно, выбирая место, куда поставить ногу.
        Когда комбат оказался рядом с Березкиным, старший лейтенант спросил:
        — На всякий случай проверить?
        — Только осторожно, чтобы не пришлось взрывать.
        — Я руками не полезу, только подсвечу.
        Сергей Ильич шагнул вперед, встал на колени и стал подсвечивать тактическим фонарем под подозрительно лежащие камни. Со стороны можно было подумать, что он намеревается стрелять под эти камни, поскольку фонарь был закреплен параллельно стволу. Но командир взвода быстро выпрямился.
        — Что там?
        — Или у Уматгиреева где-то рядом целый склад гранат, или он совсем разоружил свою банду. Только с одного края я насчитал шесть штук. А сколько же их там вообще!
        — Бандиты просто устали и старались избавиться от лишнего груза,  — сделал вывод подполковник Калужный.  — Как-никак, шестьсот граммов каждая. Имам, у Уматгиреева большой запас гранат в бункере?
        — Всего — не знаю. Знаю только, что, когда мне делали кровать, под доски подложили три ящика с гранатами. Я сначала боялся спать, потом мне сказали, что они без этих… Без фитилей…
        — Без запалов. Это понятно. Запалы в отдельных металлических банках хранятся. Но в том же ящике. Пинка ящику дать, могут и взорваться. Правда, только запалы…
        — Три ящика — это шестьдесят гранат,  — констатировал Березкин.  — Хороший арсенал. Однажды мне жаловался один бандит, что у них на всю банду было две гранаты. Значит, Джабраил капиталист, богатым запасом обладает.
        — Он когда-то обчистил полицейские склады,  — объяснил Калужный.  — С тех пор, наверное, не бедствует. Что там, опять кто-то бежит?
        Вопрос был обращен к снайперу, который снова встал на одно колено и не «рыскал» стволом по горизонту, а смотрел в одну точку. Выстрел прозвучал негромко. Снайпер после выстрела перевел дыхание.
        — Стоял кто-то. На невысокой скале. Смотрел в нашу сторону. Может, звук услышал или свет фонариков различил.
        — Здесь уже ущелье рядом,  — заботливо объяснил имам.  — Там у входа всегда стоит часовой.
        — Да, похоже, часовой и был,  — согласился снайпер.
        — Вперед. Мы уже у цели…
        Дойти до поворота в нужное ущелье удалось за две минуты. При этом миновали вход в еще одно ущелье, но туда даже не заглянули. Если бы Джабраил свернул в другое ущелье, выводящее к границе, он не стал бы выставлять часового около своего ущелья. Уходить за границу Уматгиреев, кажется, желания не выказывал. Да его и догнали бы на этом долгом пути. Но рядом со следующим ущельем лежал труп часового. Снайпер попал молодому бандиту, как охотник белке, в глаз.
        — Тихо!  — сказал вдруг Березкин и поднял ладонь, призывая взвод к осторожности.  — Слышу шаги. Или кажется?..
        — Шаги…  — подтвердил снайпер и высунулся вместе с винтовкой за камень.  — Мне отсюда никого не видно.
        — Отдохни…  — приказал Березкин и стал взбираться на скалу, где раньше стоял часовой. Ждать пришлось недолго. Через две минуты сверху донесся звук удара, и кто-то скатился по камням на землю.
        — Ушибся?  — еще через минуту спросил подполковник Калужный, видя, как бандит пытается встать на четвереньки и бережет при этом левую руку, стараясь на нее не опираться.
        — Тебя сейчас ушибу…  — Бандит был несговорчивым и агрессивным, за что заработал удар носком башмака прямо в зубы. Что с зубами стало — непонятно, но кровь от разбитых губ размазалась по всему лицу. Тактический фонарь ударил по глазам бандита концентрированным лучом. Здесь, за скалой, пользоваться фонарями было возможно без опасения быть увиденным.
        Командир одного из отделений помог бандиту встать на ноги, ударом колена приподняв его в вертикальное положение. Правда, и после этого удара пришлось его придержать двумя руками, чтобы снова не упал.
        — Здравствуй, сынок,  — с лаской в голосе обратился к бандиту подполковник Калужный.
        Пленник что-то прохрипел. Кажется, хотел ответить что-то грубое, но голос его не был слышен.
        — Мы пришли к тебе и к твоему амиру… Принимай гостей, раз встретил нас первым. Где твое восточное гостеприимство? Покажи! Продемонстрируй! Проведи-ка нас до двери.
        Бандит зажимал правой рукой плечо левой руки и стонал. Может, ушибся, может, сломал. Но стонал настолько искусственно, что подполковник Калужный не поверил ему. Он взялся за кисть левой руки и выдернул ее из-под куртки. В руке была зажата граната. Бандит разжал кисть, граната упала под ноги всей группе, и раздался характерный щелчок высвободившегося прижимного рычага. На раздумья и действия стоящим рядом людям отведено было три с половиной секунды. И Калужный среагировал. Ему не хватало времени на то, чтобы освободить правую руку от автомата. Левой рукой он еще держал руку бандита. И Юрий Михайлович со всей возможной резкостью ударил противника автоматом. Попал в челюсть бандита. Тот сразу стал оседать на землю, и подполковнику осталось только подправить направление падения его тела. Бандит лег на гранату животом. И тут же подпрыгнул от взрыва шестидесяти граммов тротила, которым снаряжается граната «Ф-1». Все осколки ушли в бандитское тело…

* * *
        Вообще-то, в отличие от армейских порядков, в джамаате у амира Уматгиреева никогда раньше не отрабатывалась система подъема по тревоге. И потому, дав команду к подъему джамаата, Джабраил не был уверен, что никто не начнет потягиваться и зевать, прежде чем встать и быстро собраться. Насколько Уматгиреев помнил из чужих разговоров, поскольку сам такого не пережил, в армии на подъем дается сорок пять секунд. По крайней мере раньше, в советские времена, такое время выделялось. Джабраил не засекал время, но джамаат уложился, как ему показалось, быстрее. Видимо, обстановка сказывалась, да и его нервное состояние другим моджахедам передавалось. Не торопились, но собрались быстро и по-деловому.
        — Предупреждаю всех! У нас, кажется, большие неприятности. Думаю, что нас нагнал спецназ ГРУ. Больше никто не сумел бы нас найти. Если я ошибаюсь, я очень сильно удивлюсь. Предполагаю, что у преследователей есть снайпер с винтовкой с ночным или с тепловизорным прицелом. Из этой винтовки, скорее всего, убиты Мовсар и Насухан, часовой у входа в ущелье и часовой на входе в бункер. Я послал его, чтобы позвал внешнего часового, он не вернулся. Если это спецназ ГРУ, то их возглавляет мой старый знакомый Юра Калужный, мастер спорта по боксу. Я дважды его бил в молодости. Надеюсь побить и сейчас. Но он был неплохим парнем. С ним можно попробовать договориться. Если они пришли сюда, значит, нас кто-то выдал. Они знают, что у нас тут база.
        — Предатель?  — спросил кто-то из строя.  — Среди нас?
        — Едва ли, хотя исключить подобное нельзя. Но скорее имам Габисов дал какие-то данные отряду, идущему из Сирии, там кто-то попал в плен и раскололся. А «волкодавы» по следу ходят не хуже ищеек.
        Джабраил помолчал, прогулявшись перед строем и рассматривая своих моджахедов, словно прощаясь с ними.
        — Что будем делать?  — спросил он наконец.  — Меня интересует общее мнение… Может, есть желающие сдаться? Я выпущу любого. Я не насильно вас сюда привел и насильно удерживать никого не буду. Есть такие?
        Строй молчал. Никто не проявил желание сложить оружие.
        — Так что делать будем?
        — Драться.
        — Драться до конца.
        — У нас всего одна бойница. И та тесная. Это даже не бойница, а наблюдательный пункт. Там из автомата прицелиться невозможно.
        — Значит, и в нас через ту бойницу не попадут.
        Именно эти соображения сам себе высказывал Джабраил, когда обдумывал строительство бункера. Он не собирался делать бункер оборонительным сооружением.
        — Это тоже правильно. Пусть нас ищут. Найдут, пусть попробуют войти. Войдут, пусть попробуют пройти по коридору, который легко простреливается. Но мы здесь заперты. И не имеем возможности уйти.
        — А пусть попробуют взять нас измором,  — сказал Ваха, вдумчивый и медлительный парень, неуклюжий и медленно соображающий. Зато если говорил что-то, то говорил правильно.  — До конца весны мы продержимся. А вот они — не знаю…
        — Ваха дело говорит,  — поддержали в строю.
        — Дело,  — согласился Мовлади, земляк амира, живший с ним на одной улице.  — Только у спецназа связь с внешним миром есть. Одни ждать устанут, другие их сменят. А нас менять некому. Мы как в клетке.
        — У нас нет другого выхода,  — согласился с Вахой амир Уматгиреев.
        — Ладно. Если драться, значит, драться,  — с каким-то равнодушием выразил согласие Мовлади.  — Я бы предпочел выйти наружу и там драться. Но там нас быстро перебьют. Их больше. Остается сидеть здесь.
        — Посмотрим, как будет обстоять дело,  — решил амир, о чем-то о своем мысля.  — Может быть, и наружу выйти удастся. Может быть, даже необходимость в этом возникнет. Посмотрим…
        Со стороны входа послышался взрыв, заставивший всех, включая задумчивого амира Уматгиреева, вздрогнуть. С потолка посыпалась пыль.
        — К оружию!  — прозвучала команда.
        Дверь в бункер была крепкая, двойная, сваренная из прочного толстого металла и засыпанная изнутри песком. Такую сложно взорвать. Такую можно только вместе с железобетоном, в который она вмурована, выломать. Кроме того, дверь сварена со стеновой арматурой. Для этого сюда специально приносили на носилках сварочный генератор, работающий на солярке. Но взрывают, говорят, даже танки, которые из одной брони сделаны, даже без бетона. А уж бетонные стены могут запросто раскрошить несколько взрывов. Вопрос состоял только в том, есть ли у преследователей с собой взрывчатка. Отправляясь в дорогу, спецназовцы не могли предположить, что им придется преследовать джамаат Джабраила. И могли не взять взрывчатку. Но спецназ умеет удивлять. Даже тем, что так быстро нашли вход в бункер, они уже удивили амира. Он рассчитывал, что дело может растянуться до утра. Но Калужный и его бойцы, видимо, промокли так же, как и моджахеды джамаата. И не хотели понапрасну мерзнуть в мокрой одежде — стремились закончить дело как можно быстрее.
        — Занять позицию у прохода. К двери никому не приближаться. Я пойду на наблюдательный пункт. Гляну, что там происходит. Кто у нас хорошо видит в темноте?
        — Я, пожалуй,  — сказал Мовлади.
        — Пойдем со мной…

* * *
        Когда звон в ушах от близкого взрыва прошел, подполковник Калужный наклонился, снова взял бандита за руку, потянул и перевернул. Зрелище развороченного взрывом живота было не из приятных, но подполковник посмотрел в лицо. Оно было искажено гримасой даже не боли, а недоумения. Видимо, бандит умер, находясь без сознания после резкого удара в челюсть, нанесенного жесткой железякой. Иначе в выражении лица были бы и боль, и испуг.
        — Какой молодой. И что ему не жилось…  — посетовал Юрий Михайлович.
        — Ему жилось. Только он хотел жить лучше, чем заслужил. Мне так кажется, товарищ подполковник,  — сказал командир отделения, младший сержант контрактной службы.
        — Гойтемир!
        Имам тут же оказался рядом.
        — Много молодежи в банде Джабраила?
        — Там только одна молодежь. Самый возрастной был Мовсар. Вы его недавно застрелили. Остались мальчишки, которые смотрят в рот амиру. Он их герой.
        — Значит, все поведут себя как этот?  — Он кивнул в сторону распростертого и растерзанного гранатой тела.
        — Я думаю, да. Их жалеть нечего. Они на компромиссы не идут и к ним не готовы.
        — А мы к компромиссам готовы?  — Подполковник спросил не имама, а старшего лейтенанта Березкина. Но тот посмотрел на имама.
        — Смотря с кем. И смотря что считать компромиссом, товарищ подполковник.
        — Гойтемир, что ты считаешь компромиссом? К каким компромиссам эти мальчишки не готовы? Объясни нам, малограмотным, свою мысль.
        — Кто захотел компромисса, тот сложил оружие.
        — Это — не компромисс. Это сдача в плен. Если сдается человек, чьи руки, предположим, по локоть в крови, его все равно будут судить. Разве это компромисс — поменять бункер в горах на камеру в тюрьме? Если, конечно, сдается заблудший, это другой вопрос.
        — В джамаате Уматгиреева заблудших нет,  — категорично ответил Габисов.  — И надеяться, что они сдадутся, не следует.
        — Это точно?
        — Абсолютно.
        — Ладно. А кто нам вход в бункер покажет? Парнишка сам себя взорвал и даже нас от взрыва своим телом спас. Теперь и показать некому. Разве что кто-то продемонстрирует компромисс и сам пожелает нам помочь, чтобы ему потом это зачлось…
        — Я покажу,  — сразу согласился имам и тут же двинулся к устью ущелья, но наткнулся грудью на два автоматных ствола. Охраняющие Габисова солдаты не получали приказа пропустить его и на добрую волю Гойтемира не надеялись.
        — Пропустите. Мы за ним идем,  — распорядился Березкин.
        Имам потер пальцами ушибленные стволами ребра, с ненавистью, смешанной со страхом, посмотрел на своих охранников и пошел. Сразу за ним двинулись командир взвода с двумя пулеметчиками, потом подполковник Калужный, а дальше весь взвод, который, войдя в ущелье, перестроился из трех колонн в веер.
        В принципе, помощь Габисова и не слишком была нужна. Снег шел по-прежнему, и с прежней невысокой интенсивностью. И следы только что подорвавшегося бандита еще не успело занести. И командир взвода с пулеметчиками отодвинули имама в сторону, сами вышли вперед. Найти вход в бункер было несложно. Для этого требовалось протиснуться между двух невысоких скал в расщелину, где снега не было совсем, но там можно было уже свободно подсветить себе лучом тактического фонаря. Дверь нашлась в широком месте расщелины. Она тоже была облеплена камнями, посаженными на цементный раствор, рассмотреть который не составляло труда. Березкин знаком отослал из расщелины своих пулеметчиков, вытащил две гранаты и начал сооружать взрывное устройство. Сам он вышел спустя минуту, держа в руках бечевку, посмотрел на комбата, словно спрашивая разрешения. Калужный кивнул, соглашаясь, и старший лейтенант даже не дернул, а упруго потянул за бечевку. Взрыв в небольшом, по сути дела, замкнутом пространстве расщелины ухнул чрезвычайно громко, но быстро вырвался вверх, поскольку крышу над расщелиной амир соорудить не додумался. Выждав
несколько секунд, старший лейтенант с подполковником двинулись в расщелину. Камни, которыми была обложена дверь, свалились с металла целым пластом. Металл внешней обшивки был пробит в нескольких местах осколками, и через пробоины высыпался песок.
        Березкин покачал головой.
        — У нас, товарищ подполковник, гранат не хватит, чтобы эту дверь выломать. Тут тротиловые шашки нужны.
        — А где я их тебе возьму? Звонить? Требовать, чтобы доставили? А они не уйдут за то время, пока мы дверь выламываем?
        Они вышли из расщелины.
        — Гойтемир!
        Имам, как всегда, стремительно вышел из-за плеч солдат.
        — Есть другой выход из бункера?
        — Нет. Там даже бойниц нет — только меленькое окошко для наблюдения под самым склоном. Я с этой стороны к окошку не подходил, только изнутри смотрел. Можно, я переобуюсь? Носки сбились, ногу натирают.
        Имам, не дожидаясь ответа, уселся на камень, похожий на кресло, и стал приводить в порядок обувь. Калужному показалось, что обувь тут ни при чем, просто имаму хотелось хоть таким образом получить разрешение посидеть и отдохнуть. И потому он явно не торопился переобуться.
        — Я нашел окно, через которое на нас смотрят,  — сказал снайпер.  — Там кто-то есть внутри. Стрелять?
        — Подожди. Покажи где.
        Снайпер указал объемным глушителем винтовки в ту сторону, где заметил окно.
        — Оружия в окне не видно?
        — Пока нет.
        — Страхуй. Мы к окну пойдем. Я хочу поговорить с Джабраилом. Попрошу, чтобы его позвали.
        Снайпер привычно встал на одно колено.
        — Там их, кажется, двое. Под большим камнем, похожим на каплю,  — подсказал снайпер в спины подполковника и старшего лейтенанта. Березкин поднял свой автомат, наставил в том же направлении и включил на полную яркость тактический фонарь. Окно стало видно и с тридцати шагов. И кто-то там, за окном, закрылся от света рукой. Луч фонаря сильно, до рези в глазах, слепил наблюдателя. Стекла в окне отсутствовали. Да и не окно это было, а просто щель какая-то, форточка, может быть. В такую щель, скорее всего, даже ребенок не проберется. Значит, опасаться, что бандиты предпримут с этой стороны вылазку, не стоило.
        — Так в нас выстрелить не смогут,  — объяснил командир взвода необходимость яркого света.  — А оружие высунут, снайпер сразу среагирует.
        — Согласен.
        Комбат включил свой фонарь. Два луча светили очень мощно.
        — Надеюсь, не ослепнут,  — сказал Березкин.  — Впрочем, пусть слепнут…
        — Эй, там!  — крикнул комбат.  — Позовите мне Уматгиреева.
        — А ты кто такой?  — спросил молодой голос.
        — Скажи ему, Юра Калужный хочет с ним поговорить.
        — Подожди. Он только что отошел. Там стой, не подходи, а то стрелять буду.
        — Не вздумай, дурак, ствол выставить. Наш снайпер тебя сразу «положит». Ты на прицеле.
        Они продолжали движение и, приблизившись к окну, сели рядом на небольших камнях.
        — А у них там жарко,  — заметил старший лейтенант Березкин.  — Чувствуете, товарищ подполковник, как из этого окошка тепло валит? Настоящий жар, а не просто тепло.
        — Натопили…

* * *
        Джабраил недолго наблюдал за своими гонителями. У него не было тепловизора, да и с тепловизором рассмотреть лица было бы сложно. И потом, смысла наблюдать за противником, которого не видишь, нет никакого.
        — Присмотри за ними,  — распорядился амир и уже выбрался из тесного пространства в нормальный проход, когда услышал, как Мовлади наверху с кем-то там беседует.
        — Что там?  — спросил Уматгиреев.
        — С вами говорить хотят. Юрий Калужный пришел, про которого вы упоминали.
        — Иду. Выбирайся.
        Мовлади сильно торопился и пыхтел. Должно быть, неуютно себя чувствовал рядом с кем-то по ту сторону окна. Едва он спустился, как Джабраил сам полез к щели.
        — Юра, ты где?  — Уматгиреев без страха высунул голову наружу. И сразу увидел двоих.
        — Здесь, Джабраил.
        — Я знал, что это ты за мной идешь. Не думал, что так быстро догонишь.
        — Я тоже понимал, что ты знаешь.
        — Как ты мог это понять?
        — Что тут сложного. Я твою тактику изучал. И вчера думал, что ты обязательно должен и на следственную бригаду напасть, потому страховался. Но ты понаблюдал, меня увидел и ушел.
        — Да, тебя и Хумида. Мы с ним вместе в школе учились. По улице вместе бегали. А теперь получилось, что вы вдвоем за мной гоняетесь.
        — Не было бы необходимости, не гонялись бы. У тебя была возможность уехать к жене в Турцию. Ты не уехал. Предпочел бить полицию. Вот и пришлось гоняться.
        — И что теперь? Вот догнал ты, и что дальше?
        — Теперь уничтожу и тебя, и твою банду.
        — Каким образом? Ты войти не сможешь.
        — А зачем мне рисковать жизнями солдат? Я просто позвоню, с рассветом прилетит самолет, сбросит одну-единственную глубинную бомбу, и все кончится. Глубинная бомба пробивает бетонные перекрытия в четыре метра толщиной.
        — Это разве будет честным поединком?  — спросил Джабраил.
        — А ты хочешь честного поединка?
        — Мы же с тобой так и не выяснили, кто из нас сильнее.
        — Ты пытаешься подкупить меня? Ты дважды у меня выигрывал. Я это помню.
        — Я думал, ты гонишься за мной, чтобы взять реванш.
        — Реванш возьмут мои солдаты. Реванш возьмет система. А с системой одиночкам вроде тебя бороться невозможно. Система тебя уничтожит. Моими руками или чужими — это безразлично.
        — Так солдаты или авиация?
        — Авиация — это часть системы. Но если ты хочешь, я бы вышел и против тебя. Как когда-то… Только теперь бой наш должен быть иным. Без перчаток, вне ринга, без деления на раунды и без судейского решения. Бой до победы.
        — А что будет, если я тебя побью?
        — Я выступлю на суде в качестве свидетеля в твою пользу. Скажу, что ты сам сдался, хотя это будет и неправдой.
        — А мои моджахеды? Если я тебя побью, ты отпустишь их?
        — Я только смогу сказать на суде, что ты приказал им сложить оружие и они выполнили твой приказ. Это им зачтется.
        — Сколько ты мне даешь времени на решение?
        — Я вообще не даю тебе времени. Или соглашайся, или я буду звонить, чтобы вылетал самолет. Такая договоренность у меня уже была. Бомба уже подвешена к самолету. Пилот сидит в кабинете руководителя полетов. Ждут моего звонка.
        — Ты должен позвонить в кабинет руководителю полетов?  — высказал Джабраил сомнение.
        — Нет. Я должен позвонить в Грозный полковнику Дагаеву из ФСБ. Я договаривался с ним. Все остальное — это уже его забота. Координаты для бомбометания я уже передал.
        — Ты думаешь, что одной бомбой убьешь нас всех?
        — Я просто знаю, что это за бомба. Она пробьет ваш бункер насквозь и уйдет на глубину больше двадцати метров. И только там взорвется, образовав пустоту. И весь твой бункер вместе с людьми провалится в эту пустоту. Так эта бомба работает. Как вас оттуда вытаскивать, я не знаю. Спасателей МЧС для этого дела никто не выделит. Вы будете под землей, засыпанные, медленно задыхаться, а у нас не будет возможности вам помочь. В любом случае, я думаю, что там будет ад. При этом я вполне уверен, что в тюрьме тоже не сладко, но все же лучше, чем в аду. Выбирай.
        — Я должен спросить своих моджахедов.
        — Спрашивай. Если ответ будет положительный, выходи через дверь. И пусть за тобой выходят остальные. И сразу складывают оружие. Но бункер в любом случае будет уничтожен. Поэтому никому не советую там оставаться. Спрятаться не удастся.
        — А наш с тобой бой?
        — Как выйдешь, сразу и устроим.
        — Темно.
        — Боевая обстановка.
        — Ладно. Я пойду к своим парням.
        — Я жду…

* * *
        Амир, как и договаривались, вышел первым. И сразу бросил под скалу свой автомат, потом для наглядности приподнял полы расстегнутого бушлата, показывая, что у него нет с собой другого оружия. Следом за ним, опустив голову, потянулись его молодые бойцы. И так же стали бросать оружие в одну кучу. И тоже кучей становились перед вооруженными солдатами спецназа.
        — Где будем драться?  — спросил Джабраил.
        — Тебе это очень нужно?
        — Да. Я хочу сорвать на тебе свое зло.
        — Прямо здесь и будем. Прямо здесь и срывай.
        — Надо бы камни убрать из-под ног, чтобы не споткнуться.
        — В боевой обстановке камни не убирают. У нас боевая обстановка.
        — Готовься…  — Уматгиреев снял бушлат и куртку, обнажив свое сильное тело.
        — Ты сильно растолстел. Наверное, килограммов двадцать лишних набрал,  — заметил Калужный, тоже раздеваясь.
        — Около того. Немного в скорости потерял, но удар стал тяжелее. Берегись.
        Наконец разделся и подполковник. Рядом с Уматгиреевым он выглядел жилистым атлетом. В одежде Калужный никогда не казался мощным человеком. Но без одежды было видно, что тело у него тренированное.
        — Освободите площадку!  — потребовал Уматгиреев.  — Сделайте круг шире. Мы люди крупные. Нам нужен простор.
        Они вышли в центр круга. Встали один против другого. Уматгиреев казался чуть ли не на полторы головы выше. Но тут сказывалось еще и то, что боксировать он предпочитал в высокой стойке, дающей возможность для маневра, тогда как Калужный широко расставил ноги и чуть присел, чтобы иметь возможность максимально вкладываться в удар. Начали двигаться. Уматгиреев пытался быстро двигаться и бить резко и неожиданно. Но скорость из-за лишнего веса он в самом деле потерял. Тем не менее темнота скрывала начало его атаки, и первые же два прямых удара достигли головы Калужного, разбив нос и губы. Это вскоре могло сказаться на дыхании. И Юрий Михайлович решил форсировать события. Он резко пошел вперед, нанес несколько сильных мощных ударов, половина из которых рассекла лишь воздух, а вторая досталась предплечьям и плечам Уматгиреева. Отступив на шаг после этой атаки, подполковник Калужный, как показалось всем со стороны, еще сильнее присел, ожидая движения противника в свою сторону. Он уже заметил по первым ударам, что отсутствие тренировочной и тем более боевой практики сказывается на действиях Джабраила. Тот
уже не чувствует дистанцию так же точно, как чувствовал ее раньше, и не соизмеряет вес своего тела с инерцией. То есть рассчитывает после удара остановиться, но инерция тащит его дальше, и он «проваливается». Этим следовало воспользоваться. И как только Джабраил снова пошел вперед с левым прямым, Калужный, чуть отклонившись влево, ударил навстречу через руку. Встречный удар был точным и тяжелым. Кулак пришелся в скулу, и сила самого удара суммировалась с движением тяжелого тела амира вперед. Уматгиреев рухнул лицом вниз. Калужный знал, что лицом вниз падают только при нокауте, после которого не скоро приходят в себя.
        Он отвернулся от лежащего без движения противника и кивком показал Березкину на сдавшихся моджахедов Уматгиреева:
        — Наручников у нас нет. Просто свяжи им руки. Реванш я взял. Теперь бы мне воды, чтобы умыться…
        У кого из рук выхватил солдатскую фляжку имам, было неизвестно. Но он сразу пожелал полить на руки Калужному. Юрий Петрович подставил ладони, набрал из них воду в рот, прополоскал и выплюнул на снег кровь, смешанную с водой. И только после этого вымыл лицо. Вытираться было нечем. Вся одежда была промокшая. И потому подполковник просто стряхнул воду с рук.
        — А кто снял наручники с имама?  — спросил он строго.  — Ладно. Обойдется веревкой. Свяжите ему руки, и в общий строй с теми мальчишками.
        Калужный обернулся и увидел, как встал на четвереньки и мотает головой Джабраил. Приходит в себя. Но голова у него, как знал Юрий Михайлович, будет болеть еще долго. Однако связать амиру руки подполковник не приказал.
        notes
        Примечания
        1
        «Засеки» — поваленные ветвями в одну сторону деревья. Такими оборонительными сооружениями в период раннего Средневековья широко пользовались славяне.
        2
        Аутфайтер — в боксе, представитель определенного стиля, диктуемого конституцией тела.
        3
        В тяжелом весе.
        4
        Полутяжелый вес.
        5
        Ученый, специалист по жизни насекомых, иногда так называют коллекционеров бабочек. То же самое, что энтомолог.
        6
        Анализ осуществления связи, проводимый операторами связи.
        7
        Нусайриты — алавиты, представители одной из ветвей вероучения шиитов, стоящей на грани между исламом и христианством.
        8
        Моджахед — происходит от арабского «муджахид», множественное число слова «муджахидин» — участник джихада. Погибший моджахед считается шахидом, то есть мучеником, подтвердившим свою верность Аллаху. В европейском понимании моджахед обычно воспринимается как синоним понятия «исламский боевик» и «террорист». Арабоговорящие народы считают это некорректным.
        9
        «Порше Кайен» — дорогой престижный внедорожник.
        10
        Мухтар — старейшина.
        11
        Дихрам — деньги.
        12
        «Двойка» — удары в боксе, следующие один за другим левый и правый прямые удары.
        13
        Апперкот — удар снизу в боксе.
        14
        БМП-3 снабжена специальным бульдозерным отвалом, позволяющим ей быстро выкопать для себя окоп. В сложенном состоянии этот бульдозерный отвал является дополнительной защитной броней БМП.
        15
        Королевство — Саудовская Аравия.