Черная корона Галина Владимировна Романова
        Она прекрасна и благородна, как княгиня. Молодой богатый муж носит ее на руках. Но это на людях. Дома крутой бизнесмен Игорь Черешнев бьет и унижает Владу. Страх вернуться к прежней нищете вынуждает красавицу молчать. Но терпению приходит конец. Просьба о разводе приводит к тому, что девушку намеренно сбивает машина. Влада убеждена: это машина мужа. Только ей никто не верит…
        Галина Романова
        Черная корона
        Глава 1
        Здание, где недавно открылся реабилитационный центр для женщин, было старым и не очень хорошо отреставрированным. Сквозь неровно выкрашенные стены виднелись проплешины шероховатой штукатурки. Рамы мазали белилами так тщательно, что не пощадили и стекол. Линолеум положили прямо на сгнившие доски, и он неприятно дыбился под ногами, собираясь волнами чуть ближе к плинтусам. Да и с названием центра явно перемудрили.
        Ну какая, к черту, счастливая улыбка может быть у истерзанных жизнью и мужьями женщин? Вымученная, судорожная, заученная, если того требовал крутой на расправу супруг, но уж точно не счастливая.
        Влада долго не решалась войти в это здание. Ходила вокруг да около. Неделю, а то и больше. Все приглядывалась, прикидывала, сопоставляла. Вела счет сотрудникам и посетителям.
        Посетителей было не так уж много. Их можно было по пальцам пересчитать, и походили они друг на друга, словно сестры. Одинаково угрюмые, с толстым слоем грима, из-под которого отчетливо проступали замазанные синяки, с привычкой смотреть не в глаза собеседнику, а себе под ноги, судорожно тискать сумочку, если таковая имелась, или пакет с вещичками. И еще их всех объединяла одна особенность: ощущение загнанности. Чувство постоянного присутствия грубой силы за спиной, от которой хотелось непременно вжать голову в плечи и бежать, бежать, бежать…
        Беда - бежать было некуда! Некуда, не к кому, не за чем. Не в реабилитационном же центре селиться. Правда, некоторые женщины обрели здесь приют. Влада насчитала трех постоянных обитательниц. Одна была одинокой. Две другие - с детьми.
        Несчастные малыши были точной копией своих несчастных матерей. На угрюмых мордашках застыло выражение вечного страха и обреченности. Влада ни разу не видела, чтобы эти дети улыбались. Ругались между собой и с родительницами часто, не улыбались никогда.
        - Здравствуйте, - окликнул ее кто-то со спины.
        И Влада моментально сжалась вся, стиснув кулаки в карманах легкого плаща.
        - Здравствуйте, милая женщина. Я смотрю, вы давно здесь и все никак не решитесь войти. Что так? - Женщина средних лет в джинсовом костюме, кроссовках и с сумкой через плечо приветливо смотрела на Владу. - Меня Анна Ивановна зовут, а вас?
        - Влада. - Она скованно улыбнулась в ответ, отступила в сторону, пропуская даму к ступенькам. - Влада Черешнева.
        - Очень приятно. - Анна Ивановна энергично сунула ей в застывшую руку холеную ладошку. - Вы к нам или как?
        - Я?.. Я не знаю. - Влада пожала плечами и тут же сморщилась от боли в лопатках.
        - Не знаете? Не решились или что?
        - Я не знаю, есть ли смысл во всем этом. - Она обвела взглядом старое ветхое здание, побеленное наспех.
        - Смысл? Хм-м… - Голубые глаза, опушенные густо накрашенными ресницами, глянули на нее со значением. - Смысл всегда есть, если не утрачена надежда. Вы ведь сюда не из любопытства каждый день ходите, так?
        - А как вы?.. - Она попятилась от въедливой особы. - А как вы угадали?
        - Я не угадала. - Анна Ивановна продолжала улыбаться. - Я наблюдала за вами из окна своего кабинета. Я директор этого центра.
        - Очень приятно, - не к месту брякнула Влада и покраснела. - Простите… Мне, наверное, пора идти.
        - Прощать вас не за что, милая Влада Черешнева. А идти вам действительно пора, только не от нас, а к нам. Идемте, поговорим. Мне кажется, вам есть что мне рассказать. Идемте, не нужно бояться. Здесь вам не причинят вреда.
        Ладно, решилась наконец Влада. Может, пользы не будет, но и вреда, скорее всего, тоже. А это уже кое-что. Во всяком случае, лучше, чем сидеть день за днем в четырех стенах, ждать возвращения мужа и угадывать по жестам и мимолетным взглядам его настроение.
        На первом этаже располагались кабинеты персонала, актовый зал, игровая комната для детей и столовая. Все это Анна Ивановна демонстрировала с великой гордостью и, казалось, не замечала ни затхлого запаха плесени, ни убогой мебели в столовой, ни разношерстных стульев в актовом зале.
        - Пусть вас это не пугает, - безошибочно угадала директриса настроение Влады. - Это только начало! Понимаете, создавалось все на голом энтузиазме наших сотрудников. Но не все то золото, что блестит. Главное - атмосфера дружбы, взаимопонимания и взаимовыручки.
        Не успела Анна Ивановна договорить, как со второго этажа по лестнице кубарем скатилась вихрастая чернявая девочка. Малышка едва не упала, растеряв большие, не по росту, резиновые сапожки. Тут же натянула их снова и побежала прямо на женщин. Понять, от кого и от чего она бежит, они смогли уже через мгновение.
        - Ах ты, сука малолетняя! - заорала какая-то женщина, едва поспевая за ней вдогонку. - Воровня поганая! Я вот тебе сейчас покажу, как воровать, гнида цыганская!!!
        Девчонка прошмыгнула между Владой и Анной Ивановной и скрылась за входной дверью. Женщина остановилась рядом с ними и, тяжело дыша, ткнула дрожащей рукой вслед убежавшей девочке.
        - Анна Ивановна, да что же это делается, а?!
        - Что случилось, Вера? - поинтересовалась директриса, глянув на сотрудницу так, что даже у Влады мурашки поползли по спине.
        - Кормишь, кормишь эту голытьбу, а они благодарят! - со слезой в голосе пробормотала Вера, отступая к стене. - Украла с кухни курицу и отволокла на рынок! Это разве дело?! Начала матери говорить, а та только зубы золотые скалит. Зря вы, Анна Ивановна, пригрели этих змеюк, ох зря! Добра от них не будет. Да и не обижал их никто. Мне соседка рассказывала, что у этой Ирки - ее матери - отродясь никакого мужа не было, бить ее некому. Рожает от кого ни попадя, а мы их корми! Они же тут все сволокут! И Сима мне жаловалась, что у ее ребят леденцы эта вихрастая таскает тайком. Воровня, она воровней и сдохнет, прости господи!
        Разрекламированная Анной Ивановной атмосфера дружбы, взаимопонимания и взаимовыручки в тираде этой женщины отсутствовала напрочь. Влада не хотела, да ухмыльнулась. Директриса уловила и тут же нашлась:
        - Да! Бывает и такое, Влада Черешнева! А где не случаются проколы? Спускать подобное не в наших правилах. Это цыганское семейство лишило на сегодня вкусного обеда с десяток проживающих. Разве это порядок?!
        Не порядок, конечно. Но про десяток проживающих Анна Ивановна явно привирала. Сколько здесь было жильцов, Влада знала абсолютно точно.
        - Готовь их на выселение, Вера. - Директриса оглянулась на Владу, спохватившись. - Это наша сестра-хозяйка, я вас не представила, извините.
        Извиняться Анне Ивановне пришлось еще несколько раз. То дверь в ее кабинет не открывалась, что-то случилось с замком. Потом по столу, за которым она принялась потчевать Владу чаем, проскользнуло сытое семейство тараканов. Следом, прервав их беседу, в кабинет ворвалась та самая цыганка Ира, и началось такое…
        Влада уже пожалела, что явилась сюда. Ругала себя за нерешительность, неспособность противостоять напористости Анны Ивановны. Почему не ушла сразу, спрашивается? Почему потащилась следом за директрисой и слушает теперь эти гадкие гневные реплики? Владе и в ее загубленной жизни подобного хватает под завяз. В тот момент, когда Ира принялась рвать на себе густые волосы и ветхую одежду, Черешнева, не выдержав, встала из-за стола и вышла в коридор.
        Там было темно и прохладно. Левее располагалась столовая, где теперь гремели посудой. Направо был выход, туда она и пошла. Возле входной двери у окна спиной к ней стояла высокая худенькая женщина, видимо из новеньких, и курила в открытую форточку.
        - Сбегаешь? - коротко глянула она на Владу через плечо и с пониманием кивнула. - Я тоже хотела поначалу сбежать, потом передумала. Ты не торопись.
        Влада остановилась, растерявшись. Она всегда теперь терялась, когда с ней заговаривали незнакомые люди. Стойкую неприязненную осторожность за долгих пять лет семейной жизни выпестовал в ней муж. Непременно нужно было что-то сказать в ответ, а она не знала - что именно. Влада даже улыбнуться располагающе не умела и в глаза смотреть при разговоре тоже, а нужные слова она уже года три как не могла подобрать. Так, во всяком случае, утверждал ее муж - Черешнев Игорь Андреевич. Он всегда называл ее косноязычной, глупой и вообще отстойной особью.
        - Как тебя зовут?
        Женщина пульнула окурок в форточку.
        - Влада, - проговорила она едва слышно, старательно пряча подбородок в воротник плаща.
        Там, на подбородке, красовалась свежая ссадина. Замазать ее не удалось, как ни старалась. Тональный крем почти закончился, и ей пришлось разрезать пластиковый флакончик и собирать остатки по стенкам. Денег Игорь Андреевич ей три дня как забывал оставлять на столике в холле. Было ли то наказанием, или просто супруг страдал забывчивостью, Влада уточнять не стала. Себе дороже…
        - Влада? - удивилась собеседница, развернулась к ней, оглядела с ног до головы и ухмыльнулась не по-доброму. - А ты хорошенькая, Влада. И одета достаточно стильно. Что тебя привело сюда, Влада? Безысходность или… Или с жиру бесишься? Хотя… Что это у тебя там на подбородке?

«Дура!!! Проклятая дура!!! - ругала себя Влада, безмолвно таращась на женщину. - Что хотела здесь обрести? Что?! Приют, успокоение, понимание?! Да кто станет тебя понимать, если у каждой своя беда?»
        - Я Марина, - вздохнула женщина. - Третий день здесь живу. Не сахар житье, конечно, но все же лучше, чем по соседям прятаться, когда любимый спирта обожрется. Ты на меня внимания не обращай, Влада. Злая я. Злая и нехорошая. Здесь все такие, включая директрису. Хоть она и улыбается, и в глаза тебе смотрит с добром, но… Дрянь баба.
        - А она почему?
        - А потому же, что и все. - Марина поправила сползающий с плеч большой, не по размеру, джемпер в крупную полоску, отряхнула длинную юбку. - Она и центр этот задумала от печали своей великой.
        - Из-за мужа?! - ахнула Влада.
        - Из-за него, из-за него, родимого. Бил, по слухам, смертным боем. Сломал однажды ей ключицу, переносицу, два пальца на левой руке. Вот тогда она и опомнилась. И сказала себе - хватит. И ушла. А мы, Влада?! Мы сколько терпеть будем? Пока нас не расчленят и не зароют спьяну под яблоней в огороде?
        Ответа на этот вопрос у Черешневой не было. Терпеть дальше сил не осталось, хотя бабушка - единственный оставшийся родной человек в ее жизни - и призывала ее к терпению.
        Бьет - значит, любит, утешала она Владу. Гладила по голове и тут же приводила сотню примеров из собственной жизни и жизни своих соседок по общежитию. Перебесится, перемелется, а там, глядишь, все наладится.
        У Варвары, к примеру, той, что жила в соседней тридцать четвертой комнате, муж одно время был просто дьявол во плоти. И бил, и за волосы таскал, и из дома ночью выгонял с грудным младенцем. А потом вдруг будто его подменили. Что ни день, то с цветами. И под ручку гулять выходят в парк по выходным, и машину подумывают купить.
        Все наладится, утверждала бабушка, ненавязчиво выпроваживая Владу домой.
        Налаживать - вот беда - было уже нечего. Все рухнуло, умерло, покрылось пеплом. Все ее чувства, сомнения, надежды.
        - Твой тоже пьет? - Марина вдруг взяла Владу под руку и потащила по коридору в сторону столовой. - Идем обедать. Здесь кормят не густо, но вкусно. И не орет никто, и по зубам не стучит. Идем, Влада. Так твой пьет?
        - Нет, - покачала Влада головой.
        Игорь Андреевич не пил. Не так чтобы вовсе, но не в том смысле, какой подразумевала Марина.
        Игорь Андреевич вообще был уважаемым человеком. Балагуром, весельчаком, душой любой компании. Влиятельным, обаятельным и состоятельным. У него имелась еще куча достоинств, заставляющих женщин млеть от одного его присутствия. Он об этом знал и пользовался всеми, и пользовал всех, как хотел.
        Она очень часто задавалась вопросом: «А бьет ли Игорь Андреевич тех женщин, с которыми регулярно спит?» Вряд ли. Судя по тому, как часто они ему звонят, навязывая себя, вряд ли. Для этих целей он держит дома ее - Владу. Она служила ему отдушиной, да и вообще служила.
        Если бы кто-то в их городе хоть на миг представил бы себе, каким чудовищем является Черешнев Игорь Андреевич, он ужаснулся бы.
        Алчен, подл, продажен, жесток и…
        Влада вздохнула. Полный перечень пороков ее мужа упоминается в божественных заповедях. Но этому никто и никогда не поверил бы.
        - Веруня! - гаркнула Марина, перекрывая шум в столовой. - Принимай новенькую. Чем кормить станешь?
        На первое была домашняя лапша. Второе - на выбор. Хочешь - макароны с рыбной котлетой. Хочешь - картофельное пюре с большим куском вареной рыбы. Был еще морковный салат, винегрет и компот из свежих яблок.
        От такой еды Влада почти отвыкла. Игорь Андреевич не терпел плебейской кухни. Все, что предлагалось ему на завтрак, обед и ужин, должно было быть непременно изысканным, свежим, низкокалорийным и обязательно полезным.
        Именно так Влада готовить не умела. Она прожила пятнадцать лет с бабушкой в общежитии. Варила щи, кисели и каши на старой электрической плитке в общей кухне. Пекла блины в старой прокопченной сковородке. Жарила рыбу и картошку в ней же. Редко когда лепила пельмени. О том, что такое баранья лопатка под грибным соусом, она понятия не имела. Мусс из свежей клубники странно задрожал и едва не выпрыгнул из тарелки, когда она впервые потрогала его крохотной чайной ложечкой. Вид взбитых сливок над изысканным десертом вызывал у нее теперь благоговейный трепет. За то, что воздушная белая масса оставила след на ее верхней губе, Влада впервые получила по лицу.
        - Надо уметь красиво жрать! - бесился Игорь Андреевич, нависнув над ней за столом. - Ты должна делать это красиво, поняла или нет?!!
        Она поняла, но, как ни старалась, отвратительные сливки постоянно липли к губам. Она хватала салфетку, принималась вытирать рот и нарывалась на очередной приступ недовольства.
        - Смотри, Татьяна! - орал Игорь Андреевич, обращаясь к их домашней прислуге. - Смотри, как жрет наша светская львица! Как тебя в свет выводить, скажи?! Ты же всю рожу перепачкаешь жратвой, убожище!..
        Марина подвела Владу к расшатанному столику возле окна, почти силой заставила снять плащ и усадила на стул.
        - Сиди, я все принесу. Ты что будешь на второе?
        Влада остановилась на рыбных котлетах. Как есть рыбу без специального ножа одной вилкой, она теперь не представляла. Этому Игорь Андреевич однажды посвятил целых четыре часа, заставив ее раскрошить и съесть почти килограмм запеченной форели. Форель она теперь ненавидела даже больше, чем Игоря Андреевича…
        Марина суетливо метнулась к раздаточному окошку. Быстро заставила тарелками два подноса. Поочередно принесла их. Села напротив Влады и тут же принялась болтать с набитым ртом.
        Ох, видел бы ее сейчас Игорь Андреевич! Разве можно раскрывать рот, не успев прожевать?! Да боже упаси! Это очень неприлично, некрасиво и просто неаппетитно. А если еще и крошка какая по неосторожности выскочит, быть беде.
        За такую вот крошку Влада, помнится, долго сидела в темной кладовке под лестницей. А потом еще столько же вымаливала прощение. На коленях!!!
        - Вкусно. - Марина с сытым удовлетворением оглядела свои пустые тарелки. - Тебе что, не нравится? К другой еде, наверное, привыкла? Судя по колечкам на твоих пальцах, так оно и есть. Ты, вообще, чего сюда приперлась, Влада? Гусь же свинье явно не товарищ. А ты пришла. Чудно… Ладно, проехали. Ты лучше расскажи, чем ты так мужу не угодила?
        - В смысле? - Рот она открыла, разумеется, тщательно пережевав кусочек рыбной котлетки, проглотив его и запив компотом.
        - Ну… В том самом смысле, что одета ты по последней моде. Пальцы в брюликах. В ушах тоже не самоварное золото. Балует, стало быть, тебя супруг твой. Балует и денег не жалеет, а ты вдруг сюда на пустую похлебку притащилась. Странно как-то все это. Может, и койку еще попросишь?
        - Какую койку? - Влада допила компот, сложив вилку и ложку, как положено по окончании обеда, хотя не съела практически ничего.
        - Здесь тому, кто с детьми, отдельную комнату выделяют. А одиночкам, вроде нас с тобой, койку, как в общаге.
        Владу передернуло. Все, что угодно, но только не общежитие. Она сыта общественным проживанием по горло. Ей долго снились очереди в сортир и душевую. Раздолье насекомых, которых сколько ни трави, они все равно возвращаются. Треск обоев по ночам на старых разъезжающихся стенах. Чад на кухне и нескончаемый гвалт. Кто-то кому-то в суп соли со злости насыпал. Кто-то у кого-то украл горсть макарон или три картофелины.
        Нет…
        В общежитие больше она не вернется никогда. Она лучше будет терпеть измывательства Игоря Андреевича и ждать, ждать, ждать.
        Чего ждать? Да чуда же, господи! Она все время ждала чуда. Правильнее - чудесного избавления от страшного человека, скрывающегося под обликом ее уважаемого супруга, - Черешнева Игоря Андреевича.
        Он непременно умирал в ее запретном ожидании. Все равно как! Неожиданно от сердечного приступа. Разбивался на машине, возвращаясь домой из фирмы. Самолет, на котором он совершал перелет с отдыха или на отдых, вдруг терпел крушение. Секретарша Жанна - ненавистная длинноногая стерва, вечно презрительно хмыкающая ей в спину, - с чего-то перепутав заменитель сахара, всыпала в кофе своему боссу яд. Или со старой груши в их саду за воротник Игорю Андреевичу падал энцефалитный клещ, и это снова влекло непременную смерть. Смерть, которая стала бы для нее избавлением, путевкой в рай, началом новой свободной и обеспеченной жизни.
        Нет, зря она сюда пришла. Ее ожидание именно здесь, в этом центре, станет еще более мучительным и отвратительным. Оно будет ей ежедневно, ежечасно и ежеминутно напоминать о том, что может ожидать ее, не потерпи она еще немного.
        Игорь Андреевич ясно дал понять, что никакого развода он не потерпит. Развода на ее условиях. Ни о каком дележе имущества она мечтать не может.
        С котомкой за ворота - единственный вариант ее долгожданной свободы. В общежитие к бабушке, к сковородке с задубелыми черными краями и днищем, к унылой работе официантки в такой же вот столовой, как эта.
        - Не получишь ни цента, дура, - снисходительно хмыкнул он пару лет назад, когда она неосторожно заговорила о разводе. - Ни цента!
        Допустить подобное после пяти лет страданий Влада не могла. Это было бы предательством по отношению к самой себе. Предательством по отношению к той ненависти, которую она свято хранила втайне ото всех и копила, копила, копила…
        - Так что? Станешь койку просить или нет? - Марина пытливо уставилась на Владу, без конца поддергивая сползающий джемпер. - А то в моей комнате одна свободна. Там вообще комната двухместная. Уютная, с телевизором. Душ, правда, в конце коридора. Но это ничего. Я и дома в сортир на огород в скворечник бегала. А тут вообще красота, тепло. Так что, Влада, станешь моей соседкой?
        - Я подумаю, - пообещала Влада, поднялась со стула, подобрала с подоконника плащ и направилась к выходу.
        Она больше не могла здесь находиться. Вдыхать чад общественной кухни, там так некстати убежало молоко. Слушать за спиной гвалт непослушных детей, шлепки по рукам, когда цыганистая девочка полезла за вторым по счету коржиком. Иру все же оставили с детьми еще на неделю, установив семидневный испытательный срок.
        Надо было убираться отсюда подобру-поздорову, пока кто-нибудь из знакомых не увидел. Маловероятно, конечно, но чем черт не шутит. Однажды ее совершенно случайно заметил кто-то из сотрудников мужа на вещевом рынке. Разумеется, тут же доложил, и случилась самая страшная в ее жизни гроза.
        Она его, оказывается, опозорила! Она недостойно опустила его до уровня попрошаек. Она не имела права, не должна была и, конечно же, будет наказана.
        Вдруг и здесь кому-то сподобится ее обнаружить, что будет тогда? Надо бы заранее придумать легенду, способную немного смягчить гнев Игоря Андреевича. Если пронесет, то она не понадобится. А если не пронесет, то Влада вытянет ее из своего мозгового архива и преподнесет мужу в виде правды.
        У нее было много таких легенд, историй, приключений, которые она копила вместе с ненавистью. Пускай не всегда, но они пригождались. И Игорь Андреевич порой веселился вместе с ней, слушая хорошо отрепетированный перед зеркалом текст, и, кажется, даже верил. Надо бы что-то придумать…
        - Погоди, не уходи.
        Марина догнала ее уже почти на выходе. Вцепилась в рукав плаща, не заботясь о том, что может его помять, а Игорь Андреевич не спускал неопрятности. И зашептала доверительно на ухо:
        - Пойдем, я покажу тебе комнату, Влада. Пойдем, не упрямься. Куда тебе спешить? Мужик наверняка на работе до ночи. Потом в ресторан с девками. Он разве тебя может хватиться посреди дня.
        Мог! Еще как мог!
        Мог заехать в перерывах между совещаниями. Мог заехать переодеться, потому что Жанна-стерва по неосторожности пролила ему на брюки кофе. Пятно на брюках, правда, было совершенно не кофейного цвета и издавало специфический запах, но не говорить же мужу об этом. А мог Игорь Андреевич заехать и просто так, без всякой на то причины, и не дай бог было застать ее за праздностью. Должна была либо читать по-английски, пользуясь самоучителем. Либо вязать. Вышивание тоже приветствовалось. Либо помогать Татьяне по хозяйству. Или копаться в садовых клумбах. Торчать перед телевизором могла, по его словам, и резиновая баба. Проку что с того?..
        - Ну, идем, Влада. Я покажу тебе комнату!
        Не обращая внимания на то, что идти Владе совершенно не хочется, Марина потащила ее все же к лестнице, ведущей на второй этаж. Быстро отсчитала четвертую дверь, выкрашенную бежевой краской. Нашарила в кармане длинной юбки ключ. Открыла. И провозгласила, толкнув дверь ногой в серой тапке:
        - Прошу! Входи, Владочка. Будь как дома!
        Странно, но вопреки ожиданиям комната Владе понравилась. Очень миленькие обои на стенах - пестрый абстрактный рисунок в лимонно-бежевых тонах. Красивый тюль на окне. Вместо ночных штор по стеклу распласталась простыня.
        - Солнце тут жарит с утра до вечера, вот и закрыли, чтобы стены и мебель не выгорали.
        Из мебели была полуторная кровать под меховым покрывалом.
        - Это мое из дома, - тут же пояснила Марина, любовно погладив искусственный голубоватый ворс.
        Диван вдоль окна. Шкаф для одежды в углу у двери. Полированный стол и тумбочка с цветным телевизором. На полу большой ковер с белой бахромой по краям.
        - Это тоже я из дома притащила, - похвасталась Марина, скинув тапки, прежде чем ступить на ковер. - А то алкаш все равно пропьет, вытащит из дома, пока меня нет. Нравится?
        - Нормально, - кивнула Влада. - Жить можно.
        - Вот! А я что говорю! Переезжай!
        - Я подумаю, - кивнула Влада, отступая к двери. - Извини, Марина, мне уже пора.
        Новая знакомая вызвалась проводить ее на улицу. Вытащила из шкафа осеннее драповое пальто. Накинула на плечи. Снова обулась в серые тапки и зашлепала рядом с Владой, треща без умолку о преимуществах проживания в подобных центрах.
        - Можно хотя бы выспаться! - выдохнула она, останавливаясь возле скамейки, на которой Влада провела много дней, наблюдая за центром. - Дома-то за волосы с кровати стащат да под дулом ружейным раздеваться заставят. А тут красота. Переселяйся, Владочка. Мы с тобой заживем!..
        Зажить здесь она всегда успеет, с грустью подумала Влада. Вот узнает Игорь Андреевич о ее художествах, выставит за дверь, тогда и заживет. И будет жить долго и счастливо и умрет когда-нибудь на казенной койке, уставив в потолок подслеповатые старческие глаза. А что? Это ее вполне реальная участь, если учесть, что нет у Влады ни кола ни двора. Она даже на бабушкину комнату никаких прав не может иметь, поскольку та тоже их не имеет. Живет по временной регистрации, и все. А жить перестанет, так и комната перейдет к следующему жильцу.
        Ни кола, ни двора, ни денег! Так вот она и живет, хотя в лице общественного мнения она - Черешнева Влада Эдуардовна - молодая богатая дама, проживающая в двухэтажном особняке с преуспевающим мужем-бизнесменом, домашней прислугой и всем отсюда вытекающим.
        Так однажды на званом ужине у кого-то из мэрии Владе продекламировала речитативом малознакомая дама в мехах. Прицепилась к ней с самого начала вечера и не отпускала от себя ни на шаг. Все учила и учила, все наставляла и наставляла. А под конец так и вовсе возмутилась:
        - Что это вы застыли с такой скорбью на лице, милочка?! Что вас не устраивает?! У вас есть все! - Она принялась перечислять, под финал своей обличительной речи обозначив Владу богатой, недовольной и неблагодарной. - А вы еще и скорбите! Так ступайте на стройку, в конюшни, в притон, наконец. Хлебните лиха, чтоб осознать наконец, как вам повезло с мужем…
        Она оказалась засланной - эта пышнотелая гражданка в меховом манто. Засланной Игорем Андреевичем, которому было недосуг воспитывать в жене чувство благодарности. Дел и без того хватало, столько пробелов случилось в ее воспитании, столько пробелов, работать приходилось не покладая рук.
        Была она богата, сыта, одета и украшена драгоценностями. Последние выдавались ей едва ли не по описи из старинной шкатулки красного дерева, запираемой супругом на ключ. Все это должно было подразумевать дикую всепоглощающую благодарность с ее стороны, а она вдруг захотела любви и нежности. Ну не дура ли?..
        - Все, пока. - Марина полезла к ней с прощальным поцелуем, отставив руку с прикуренной только что сигаретой далеко в сторону. - Жду тебя завтра. Не вздумай передумать.
        Завтра! Где она, а где оно - завтра?! Влада подавила тяжелый вздох, через силу улыбнулась новой знакомой и побрела на автобусную остановку.
        В автобусе сразу затесалась на заднюю площадку, предъявив проездной билет сердитой кондукторше. Уставилась в окно и стала считать остановки. Выходить ей следовало через четыре, за две до нужной. Пройти тихой улицей, пересекающейся с той, где располагался их особняк, незаметно постоять возле дома с бирюзовыми ставнями, и тогда уже можно было идти к себе.
        Этот дом с бирюзовыми ставнями Влада приметила давно. Еще по прошлому лету, когда впервые вызвалась помогать Татьяне с покупкой продуктов. Та убивалась на домашней работе, все надеялась на прибавку к жалованью. Прибавки не случилось, а обязанности возросли после того, как Игорь Андреевич выстроил гостевой домик. Татьяна потихоньку начала роптать. Тогда Влада и вызвалась помочь с покупкой продуктов. Игорь Андреевич поначалу отмалчивался, отмахивался, но потом неожиданно дал добро, ежевечерне требуя с обеих женщин подробный финансовый отчет.
        Отчитывались они виртуозно, потихоньку начав обманывать супруга и хозяина по мелочам. Татьяна прикарманивала часть денег в обмен на молчание. Она не выдавала Владу, когда той приходило в голову просто погулять, обходя супермаркет стороной. В один из таких прогулочных дней и встал на ее пути этот необыкновенный теремок, возле которого она подолгу простаивала.
        В нем не было ничего необыкновенного и примечательного. Подобных на этой тихой улице набралось бы с десяток. Но этот ей нравился по непонятной какой-то причине. Заставлял останавливаться каждый раз и жадно пожирать все здесь глазами, будто так вот можно было впитать в себя чужую, наверняка счастливую и беззаботную жизнь.
        Очень аккуратный невысокий забор окружал старый запущенный сад. Кряжистые яблони теснили к дому четыре смородиновых куста. Из-за крыши дома торчала макушка старой груши. Клумб никаких не было. Цветы росли сами по себе. Где-то вырывались из травы и устремлялись в небо остролистые ирисы. Возле смородины облюбовали себе место заросли пионов. А чуть ближе к забору, в тени, Владе удалось рассмотреть садовые ландыши. И трава повсюду, трава. Такая мохнатая, такая сочная и высокая. Она, кажется, даже пахла как-то по-особенному, не травой, а вечным цветением. И еще, быть может, свободой.
        Да, именно! Влада едва не задохнулась от волнения, поняв наконец, почему ее так тянет сюда.
        Вольная воля чувствовалась здесь в каждом углу!
        Ничем не стесненная, росла трава. Никто не загонял в клумбы цветник. Не стремился урезонить старые деревья, напирающие на дом. И даже рыжий кот на подоконнике вел себя абсолютно свободно. В его хитром прищуре ощущалась вольготная сытость.
        Он ведь со временем стал ее любимцем - этот здоровенный котяра. И Влада даже расстраивалась, когда он не возлежал на широком подоконнике.
        Сегодня рыжий был на месте. Увидел ее, широко зевнул и тут же принялся умываться, елозя по крупной мордахе мохнатой лапой. Влада улыбнулась. Отошла чуть в сторону, там возле березы имелась скамеечка, на которую она обычно присаживалась минут на десять, не больше. Села, пристроив сумочку на коленках, и с тревогой принялась осматривать территорию за невысоким заборчиком.
        Ее всегда пугало, что хозяева что-нибудь здесь изменят в ее отсутствие. Спилят яблони, к примеру. Или выкорчуют пионы, что совсем заглушили смородину. Но больше всего ее страшило то, что траву пустят под газонокосилку.
        За их двухметровым забором, например, не было ни одного клочка земли, где бы одна травинка переросла другую. Все высаживалось, косилось, подстригалось и обрывалось строго по правилам. И она этим правилам следовала тоже, чтобы не вызвать недовольства Игоря Андреевича. Ненавидела и следовала, следовала и ненавидела.
        - Здесь все угнетается, Таня, - обронила она однажды по неосторожности, глядя в окно на свой сад. - Все, включая розовые кусты.
        В старом саду за невысоким забором гнета не ощущалось. И запущенным он мог показаться лишь на первый взгляд. А потом…
        А потом приходило понимание, что в этой хаотичной вольности есть свой не обременяющий никого и ничего порядок. Здесь просто никто и ничто друг другу не мешает. И все всех устраивает. Смородина безропотно соседствует с пионами. Ландыши наслаждаются благодатной тенью яблонь. Ирисы стремятся к солнцу, при случае скрываясь в траве от палящих лучей. И рыжего кота никто не гонит с подоконника, хотя он всякий раз, забираясь на свою любимую лежанку, наверняка цепляет петли на дорогой занавеске.
        Владе казалось еще, что в доме этом непременно должны жить очень хорошие, добрые люди. Жить в полной гармонии друг с другом и в ладу с самими собой. Они уж точно не стали бы скандалить из-за уродливой чайной кляксы на чистой скатерти. Не тащили бы за волосы в темную кладовку под лестницей только за то, что ее нож трижды за ужин упал со стола. И уж точно не обезопасили бы себя изуверским способом от дележа имущества при возможном разводе, как это сделал однажды с ней Игорь Андреевич.
        Там живут хорошие люди, решила напоследок Влада, поднимаясь со скамейки. И они ни за что не подумают о ней гадко и плохо, если и обнаружат ее неослабевающий интерес к их обители. Обители вольнодумцев…
        Глава 2
        - Слышишь, что говорю тебе, или нет?! - визгливый голос Леночки перекрыл гул стиральной машины. - Эта чокнутая снова здесь ошивается.
        - Почему сразу чокнутая, Ален?
        Он с трудом оторвал взгляд от мелькающих на мониторе цифр. Выглянул в окно, увидел очень красивую и очень печальную женщину. В очередной раз пожалел ее, посочувствовал ее печали и снова уставился в компьютер. Ему было некогда разговаривать с Леночкой. Некогда бередить душу, пытаясь понять, что заставляет незнакомку подолгу просиживать напротив его окон на скамеечке. Некогда, некогда, некогда…
        Зато у Леночки времени было предостаточно. Времени, здоровья и злого задора, обильно сдобренного ревностью.
        - Слушай, милый, а это она не к тебе сюда день за днем таскается, а? Ведь как на службу, каждый день. Как на службу. Придет, усядется, все осмотрит, а потом Рыжему улыбается. Нет, если не к тебе, то точно чокнутая. Чего молчишь, ответь что-нибудь!
        Она не отстанет ни за что. Такая у его Леночки натура. Хочешь не хочешь, а хотеть надо, любила она повторять со смешком. Свободен ты, нет, но разговору с ней удели время. Бороться с этим было невозможно. Вот и сейчас. С тщательно завуалированным раздражением он задвинул клавиатуру под крышку стола. Развернулся на вращающемся кресле в ее сторону и вежливо поинтересовался:
        - Что ты хотела бы услышать от меня, Алена?
        - О господи, начинается! - взорвалась она тут же, запрыгнув на диван с ногами. - Ненавижу, когда ты такой!
        - Какой?
        - Снисходительно-вежливый, мать твою! - Она нацелилась кончиками пальцев себе в грудь, которой было слишком много, на его взгляд. Слегка потюкала ими и прошипела с яростью: - Думаешь, я никому, кроме как тебе, не нужна, да?! Думаешь, ты один такой добродетельный нашелся? Или простить мне не можешь, что ушел от жены своей сирой?!
        - Ну при чем тут Элла?
        Он и правда удивился, как удивлялся всякий раз ее умению начинать за здравие, а заканчивать за упокой. Предметом теперешней беседы вроде бы изначально была незнакомка, что регулярно усаживалась на скамейку подле их дома.
        С чего вдруг Алене приспичило перескакивать на тему подло брошенной им жены? Главное, зачем? Все уже выяснили несколько лет назад. Он - для себя. Она - для себя и за него тоже. К чему снова ворошить старое? Снова хочет сделать ему больно или в очередной раз пытается вывести его из себя? Так с последним бесполезная затея, а первое…
        Первое давно покрылось уродливыми шрамами, напоминающими коросту.
        - У меня достоинств масса, милый! - продолжала живописно раздувать крохотные ноздри точеного носика Леночка. - Захочу, завтра переселюсь из этой халупы кое-куда покруче. Что скажешь?
        Он давно уже перестал бояться ее угроз. Давно перестал бояться одиночества. Леночка благополучно вытравила из него его застарелый страх. Более того, она сделала то, чего не сумел сделать ни один психоаналитик.
        С некоторых пор он стал вожделеть одиночества! Так-то вот, господа профессионалы. Вы бились, бились, а она за вас все это сделала своим неприятно высоким, визгливым голосочком.
        И еще ему хотелось бы - да, да, это правда - утром пройтись босиком по росе. Постоять и послушать, как с тупым стуком в саду осыпаются никому не нужные яблоки с боками, покрытыми, будто конопушками, черными точками. Как мягко шуршат по траве, откатываясь от того места, куда только что шлепнулись. И еще очень хотелось услышать ему, особенно в последние несколько недель, как лопаются почки на деревьях. Как пахнут горьковато и сладко. И понаблюдать, как из липкого кокона выползают крохотные нежные листья, как матереют потом, стареют, осыпаются к ногам. Все это было рядом, день за днем, год за годом, но почему-то проходило незамеченным…
        - Что скажешь? - снова вторглась в его мысли Леночка, взметнув темные кудряшки.
        - Переселяйся. - Он улыбнулся и неосторожно снова глянул в окно.
        - А-а-а!!! Я так и знала!!! - Она уловила его взгляд и, конечно же, расценила все по-своему. - Я так и знала, что эта тетка ходит к тебе! Ходит и ждет. Ходит и ждет.
        - Ну откуда ты знаешь, чего она ждет? - снова совершенно искренне удивился он. - И вообще, что ты можешь о ней знать, Алена?!
        - А ты?! Ты знаешь?!
        - Я? Я нет, - сказал он и тут же покраснел, как последний идиот.
        - Врешь! - пригвоздила его Леночка и тут же презрительно плюнула в его сторону. - Провалился бы ты к чертям собачьим и с домом своим убогим, и со всей своей лабудой под названием «высокие чувства». Жаль, идти мне пока некуда, а то бы…
        - А как же тот дом, что покруче?
        Он не хотел ее подначивать. И был бы рад, если бы Леночка скрылась сейчас в ванной, где все еще громыхала забытая стиральная машинка. В ванной или еще где-нибудь, но лишь бы скрылась. Подначил только для того, чтобы увести ее в сторону от глупых подозрений. Но Леночка была той еще штучкой, провести ее было сложно.
        - Зубы мне не заговаривай, умник, - фыркнула она, вытягиваясь в полный рост на диване. - Переселюсь, когда сочту нужным. А вот что касается этой дамы… Ты что, следил за ней? Следил, так?!
        Чтобы не покраснеть еще раз и не выдать себя с головой, он вскочил с кресла и ринулся прочь из комнаты. Он будет мести улицу, будет полоскать белье, развешивать его потом вкривь и вкось - по-другому не получалось - на бельевых веревках за домом. Будет делать что угодно, лишь бы не находиться сейчас подле этой подлой девки, которая дергала и дергала его за нервы, ворошила и ворошила потухшие угли в его душе. И чего не живется человеку спокойно? Чего надо ей, сказал бы кто?! Дом ее не устраивает? Да, он согласен. Дом старый, обветшалый, но это же временно. И квартира в центре города, где второй год ведется затянувшийся ремонт, имеется шикарная. И мебель туда уже куплена и дремлет под толстым слоем целлофана на мебельных складах. Всего и нужно-то - потерпеть немного. Нет, ее будто демоны раздирают, придирается и придирается. Липнет и липнет с гадкими вопросами. Первый год житья из-за Эллы не давала.
        - А ты все еще любишь ее, милый?..
        - А ты вспоминаешь ее?
        - А она лучше в сексе, чем я, или нет?
        - Твое сердце успокоилось? Если да, то почему ты стонешь ночами и зовешь ее по имени?..
        И так день за днем и по нескольку раз в день. Разве так можно?!
        Тема Эллы сменилась благополучным затишьем в пару лет, теперь вот прицепилась к этой женщине. И чем она ей не угодила?
        Ну приходит. Ну сидит и молча смотрит на их дом. Что с того? Тоска, может, душу ее гложет. От безысходности, отчаяния или одиночества ходит она сюда. Да мало ли причин! Он и сам ходил два года подряд к тому пруду, где с Эллой познакомился. Уже разведен был давно, с Ленкой жил, а на пруд ходил. И тоже на скамейку садился и смотрел часами на толстых уток, прикармливал их булками, шикал, когда галдели. Но ведь не уходил, сидел и смотрел. Может, до сего времени ходил бы туда, если бы не Ленка. Выследила, гадина, и такое устроила…
        - Прячься от меня, не прячься, - дверь старенькой ванной распахнулась, как от ветра ураганного, и Елена ввалилась в крохотную комнату, - но ты точно за ней следил. Станешь отрицать, снова потащу по врачам, так и знай. Пускай тебя признают сумасшедшим или тихим маньяком. Скажу, что тайно ходишь за женщиной, сильно напоминающей тебе твою покойную супругу.
        Пододеяльник, который он только что выполоскал и собирался отжать, выскользнул из рук и упал обратно в ванну, забрызгав недавно поклеенные обои. Нет, это только Ленке могла прийти в голову идея заклеить бумагой стены в помещении, где постоянно сыро. Другой здравомыслящий человек прежде подумал бы, а она…
        Кстати, что она только что сказала? Кажется, она пытается обвинить его в сумасшествии, маниакальной страсти ко всем женщинам, хоть отдаленно напоминающим ему Эллу? Кажется, так. Но ведь это глупо! Та женщина со скамейки, разве она похожа на Эллу? Да ничуть!
        Элла была брюнеткой, а эта блондинка. Причем натуральная, а не высветленная, он в этом неплохо разбирался. И неплохо рассмотрел ее со спины, когда пошел однажды за ней следом. Элла была крохотной во всем. Рост, размер стопы, ладошки, грудь, все было миниатюрным, почти детским. А эта женщина…
        Она была высокой, с прекрасной фигурой, на такие фигуры теперь спрос у всяких папиков. Кстати, с одним из таких она и живет в своем огромном доме, который с легкостью променяла бы на его - полуразвалившийся. Видимо, не сладко ей там жилось - в ее золотой клетке.
        Так вот она была высокой блондинкой, а Элла…
        Элла была крохотной, беззащитной, ее мог обидеть всякий, и даже он не удержался. Взял и подло бросил ее ради Ленки. На кого променял, идиот!!! Взял и бросил.
        А потом Элла бросила его. Поначалу все принимала его в гостях, принимала от него подарки, деньги, которые он совал ей в прихожей, чувствуя себя распоследним подонком. Улыбалась ему! Просила не чувствовать за собой никакой вины! Говорила, что вполне счастлива и совсем не одинока, а потом взяла и бросила.
        Точнее, бросилась под пригородную электричку. Уехала самым дальним маршрутом и бросилась там прямо с перрона под страшные стальные колеса. Они чудовищно изуродовали ее тело, его душу и его сознание.
        Когда ему сообщили о ее гибели, он как раз…
        А чем он, кстати, занимался в тот момент? Да, точно. Он собирался выпить кофе с пирожным, которое принесла из кондитерской его секретарша. Надо же, как запомнилось!
        Александра заглянула в его кабинет, поддразнивая, помахала в воздухе крохотной коробочкой с пирожными, от которых по кабинету тут же поплыл сладковато-нежный запах ванили и шоколада, и спросила:
        - Женя, будешь?
        - Давай. - Он кивнул, не обращая внимания на то, что Сашка снова опустила его отчество.
        Знакомы были давно, еще со студенчества. Отношения были теплыми, дружескими. Сашка часто приходила к ним с Эллой в гости, без конца представляя им все новых и новых своих избранников. Напивались иногда, часто ездили на природу, удили рыбу. Хорошо было, какое тут, к черту, может быть отчество?! При посторонних - да, а тет-а-тет - ну его к черту.
        - С чаем или с кофе? - уточнила Александра, вдруг нахмурилась и спросила: - Что-то ты, Женек, со своей молодой женой не очень хорошо выглядишь. Не высыпаешься, что ли?
        Его гражданское сожительство с Еленой Александра не то чтобы не одобряла, она его просто-напросто игнорировала. Не стало рыбалок, застолий за полночь, не стало ничего. Одно вот имя без отчества их теперь и связывало.
        - С кофе, Санек, с кофе я стану есть твои пирожные, - уточнил он, мягко опустив второй ее вопрос.
        Он ничего ни с кем не собирался обсуждать. Ни того, почему не высыпается. Ни того, отчего так скверно выглядит.
        Устает он, понятно? Просто устает от работы, от новых отношений, которые предстоит еще строить и строить. Ведь и фундамента еще не возведено!
        Устает от мыслей подлых. И от ревности еще, да!
        Стыдно кому признаться, он ревновал свою бывшую жену ко всем и ко всему. Даже к несуществующим любовникам, которые еще только могли у нее появиться, ревновал. Ревновал к новой работе, новой мебели, которую сам же ей и подарил и на которой она теперь сидит и лежит без него. К его отсутствию в ее жизни ревновал особенно. И терзался день за днем в мыслях: а думает ли она о нем, а вспоминает ли, а что именно думает, что вспоминает?
        Дверь распахнулась, вошла… Нет, не вошла, ворвалась Сашка и уставилась на него чумовыми потемневшими глазищами. Рот распахнут, глаза того гляди вывалятся и руками вспархивает, как курица, ей-богу.
        - Саш, ну чего еще? Чайник выкипел или пирожное на пол уронила? - улыбнулся ей Женя, зная за секретаршей слабость к паникерству.
        - Там!!! Там, Женя!!!
        - Что там? Ну что там? - Он вытянул шею, пытаясь просмотреть приемную из-за Сашки в распахнутую настежь дверь. - Нет там никого. Ты чего всполошилась?
        - Там звонят! - выдавила через силу она и очень громко, как-то неестественно громко всхлипнула. - Там, Женя! Там Элла…
        Эллы никакой в приемной не было. Он видел это преотлично. И разозлился тут же от ненужного упоминания имени бывшей жены. Он себе не позволял ее имя лишний раз произносить, с чего вдруг это стало позволительно Сашке?
        - Где Элла, Сашок? Ты можешь говорить внятно?
        Странно, но даже в тот момент не было предчувствия беды. Принялся перебирать бумаги. И все ждал, когда она либо уйдет, либо объяснится. А она вдруг разревелась. Да громко так, по-детски совершенно, плечи, грудь принялись чудно так подпрыгивать. Какие-то судорожные всхлипы из горла и ни одного внятного слова, ни одного ведь!
        Не выдержал он, когда она в десятый раз назвала имя его бывшей жены. Выбрался из-за своего стола. Обошел Сашку стороной, выглянул в приемную и обнаружил телефонную трубку, снятую с аппарата.
        - Алло! - рявкнул он непозволительно грубым для самого себя голосом.
        - Евгений Викторович? - уточнил женский голос с излишней трагичностью.
        - Да, Евгений Викторович у телефона. Слушаю вас.
        И ведь снова ничего такого не закопошилось в мыслях. Ничего! Ни единого вопроса. С чего ему звонит незнакомка, к примеру? Почему у нее столь печальный голос? И чем она сумела в два счета так расстроить Александру - его секретаршу и в недалеком прошлом отличную подружку?
        - Удальцов Евгений Викторович? - снова повторила настырная женщина, голосом еще более печальным, чем прежде.
        - Он самый! - Он даже развеселился, помнится. - А в чем, собственно, дело?
        - Вам звонят из Воронцовского отделения милиции. Железнодорожного отделения, - уточнила она, наконец-то его озадачив.
        Милиция?! Да еще воронцовская?! С чего бы это? Это же черт знает где! Какое отношение это имеет…
        И вот тогда она и сказала. Все так же, не меняя тона, женщина сначала спросила его про Эллу. Мол, какое отношение он к ней имеет и имеет ли вообще? Он сказал, что да, имеет. Хотя не имел давно. Хотя подло предал ее и бросил потом.
        А потом…
        Он ведь упал в обморок, дослушав ее и переспросив раза три. Упал в обморок, как какая-то слабая женщина. И провалялся в беспамятстве две недели. За это время Эллу успели похоронить, хотя, по слухам, хоронить там было почти нечего. Стальные колеса изувечили ее маленькое тело, разметав по рельсам. Потом он выписался из больницы, сразу попав в заботливые лапки Леночки. Еще через какое-то время начал ходить к тому пруду, где они с Эллой познакомились. А еще через какое-то время Леночка поймала его на этом и начала таскать по всем психоаналитикам их города. Ей с чего-то пришла в голову идея, что сам он с этим не способен справиться. Что ему нужна помощь всех медицинских светил, вместе взятых.
        А ему не нужны были врачи, ему просто нужно было чье-то присутствие рядом, и все. Да, он страшился одиночества, но совсем не того, о котором ненавязчиво намекали все вокруг доктора. Ему требовалось присутствие рядом родного, близкого человека. Такого, как Элла!
        Ленка заменить ее так и не смогла, хотя по-своему и старалась. Может, она и устала, оттого и раздражена. Устала его вечно подозревать в тайной любви к покойнице. Устала ревновать к коллегам по работе. Ей все казалось, что они умнее ее и много интереснее, чем она. Ей просто не дано было понять, что даже если бы все было именно так, не стал бы он спать со всеми подряд.
        Теперь вот новая тема для обсуждения появилась. Новый запал для его гражданской жены. К слову, гражданское сожительство тоже ее очень бесило. И она не раз намекала ему, что пора бы и приличия соблюсти, но…
        Но он пока оставался непреклонен. Хоть здесь-то он сделает так, как сам решит. Хватит уже принимать за него решения. Хватит! Позволил однажды, теперь вот каяться ему всю оставшуюся жизнь.
        - Я не следил за ней, Ален, - мягко опротестовал Женя и принялся тщательно вытирать руки о яркое полосатое полотенце, нанизанное на крючок.
        - А что ты делал? Мечтал о ней? - фыркнула она, двинув на него высокой грудью. - Что, Удальцов? Признавайся.
        - Да не в чем, собственно, признаваться. - Он попятился.
        Намерения гражданской жены были непрозрачны. Сейчас она запросит, чтобы он овладел ею прямо здесь. Прямо в этом узком тесном пенале, именуемом его умершими родителями ванной комнатой. Чтобы он, как в кино, страстно набросился, прижал ее спиной к стене, срывал с нее одежду, и рычал, и сквернословил, и лупил ее, куда придется. Стоило еще разобраться, кто из них был психически нездоровым. Он, конечно, не пуританских взглядов, далеко не таковых, но иногда ее желания ввергали его в ступор.
        - Возьми меня прямо здесь, Удальцов, - не обманула Ленка его предположений. - Возьми, слышишь! И когда станешь меня брать, станешь рассказывать, что ты чувствовал, когда шел за этой теткой следом! Все, все, все о своих чувствах! Все!!!
        - Да иди ты, ненормальная! - не выдержал Женя и протиснулся между ней и стеной. Вышел за дверь, притормозил и проговорил, едва не показав ей язык в отместку: - Кстати, эта тетка выглядит много моложе тебя, дорогая. Много моложе и симпатичнее.
        Последнее слово всегда должно было оставаться за ней. Всегда, невзирая на явное поражение, поэтому Леночка выплюнула ему вслед:
        - Еще раз она присядет на эту скамейку, я на нее собак спущу.
        Собак на родительском подворье не было. Был рыжий кот. Старый и ленивый. Мыши смело могли устраивать на нем ясли для своих мышат, он не шевельнул бы лапой. Приоткроет один глаз, закроет. Потом второй, снова закроет. Жене стало казаться в последнее время, что рыжий давно уже не смотрит двумя глазами одновременно. Потому что ему лень. И слегка завидовал коту.
        Вот бы ему, Евгению Викторовичу Удальцову, коммерческому директору крупнейшей строительной компании, так полениться. Ему бы так же проваляться с недельку в томной неге, поглядывая сквозь полуприкрытые веки на мир. Подумать обо всем, что с ним случилось за последние несколько лет. Принять решение, наконец. Не спонтанно, на ходу, как получилось с Ленкой, а вполне обдуманно и серьезно.
        - Я ей устрою, этой сучке! Я ей устрою. Пусть только попробует сюда еще раз явиться, я ей всю морду расцарапаю! Ходит тут, понимаешь, глазками стреляет, а у нас потом с веревки белье пропадает!
        Ленка, не успокоившись, ворвалась следом за ним в комнату. Дождалась, пока он снова усядется за компьютер, нависла над ним и верещала, верещала, верещала.
        Называется, поработал, подумал Женя с грустью. В офисе ремонт. Шум, гам, запах краски, стук забиваемых гвоздей, жужжание шуруповерта и визг дрели. Взял работу на дом, решив, что здесь ему будет спокойнее. Снова не так все решил!..
        - Ей не нужны твои носки с колготками, дорогая, - стиснув зубы, процедил Удальцов. - Она живет со своим мужем в огромном доме через два квартала отсюда. И предваряя твои вопросы, признаюсь. Да, я пошел однажды за ней следом. Не из-за того, что ее внешность полная противоположность внешности моей покойной любимой жены. А потому что стало интересно: с чего эта дамочка таращится на мой дом которую неделю.
        - Выяснил? - Алена вдруг ухватилась за сердце, уголки пухлого рта повисли скобочкой, и сама она стала пятиться от него, как от прокаженного.
        Что опять за фокусы!..
        - Выяснил! А что тебя так возмущает? Я должен был выяснить, черт побери, что это за человек крутится около моего дома!
        Он вдруг начал орать на нее. Прямо по-настоящему! Как никогда не орал ни на кого в этой жизни, даже на провинившихся подчиненных! И удивительное дело: ему это так понравилось - орать на нее и видеть недоуменный испуг в ее глазах.
        - И я выяснил, черт побери! И меня это вполне успокоило, устроило и еще не знаю что! - Он так вошел в раж, что даже с кресла сорвался и принялся кружить по комнате, размахивая руками и продолжая нагнетать тон. - Она вполне обеспечена, не собирается меня грабить, убивать и похищать тебя не собирается за выкуп! Она живет с мужем в огромном доме. Ее муж, по всей видимости, вполне обеспеченный человек!..
        - А чего она тогда тут топчется уже год почти? - перебила его Леночка, обретая постепенно почву под ногами и начав снова трепетать крылышками носа.
        - Да, может, ей дом мой нравится! Может, кот! Может, я, а может, пионы мамины! Я откуда знаю?! Мне это и не интересно вовсе! Что-нибудь еще?!
        Все, он выдохся. Устал! Устал орать на нее и объясняться снова и снова, как все эти годы объяснял и анализировал ей каждый свой поступок, даже тот, который не имел к ней никакого отношения. И хотел сейчас одного…
        Чтобы ее вдруг не стало - этой необузданной женщины, с красотою и страстью дикой необъезженной кобылицы. Чтобы она исчезла из его жизни раз и навсегда и никогда уже ее руки не касались его, не обвивали за шею, не лезли в штаны и…
        И вообще чтобы ничего его с ней уже никогда не связывало.
        - Да, что-нибудь еще будет! - Леночка сомкнула длинные изящные пальцы на тонкой талии. - Значит, говоришь, покойной любимой жены, так? И дом, говоришь, только твой, так?
        А-а-а! Вот она за что зацепилась! Поймала его на словах, оброненных по неосторожности. Теперь пипец. Теперь часа на три разборок. Боже, как он устал от всего этого. Был бы покровожаднее, давно бы… убил ее, наверное.
        А что, если выгнать ее?! Просто взять и выгнать на улицу! Это ведь так просто, так необременительно, так легко. Их ведь ничего, кроме постели, не связывает. Нет узаконенных государством брачных уз. Нет общих детей. Нет совместно нажитого имущества. Ничего нет, кроме постели. Да и там Удальцову в последнее время вдруг стало тесновато рядом с ней. Тесно, душно, обременительно и еще, пожалуй, гадко.
        - Да, я так говорю, а что? - не стал он на этот раз бросаться ее утешать и выкручиваться. - Ты что-то имеешь против?
        - Да как ты!.. Как ты смеешь, скотина?! После всего, что я для тебя сделала!!! - Она начала как будто задыхаться, тиская тонкую кофточку на груди, и озираться по сторонам, видимо выбирая место, куда бы ей упасть в обморок. - Я таскалась с тобой по врачам. Я кормила тебя с ложечки! Я… Я любила тебя, наконец. Все эти годы любила и была тебе верна!
        - Ты любила мои деньги, Алена. Признайся, что на меня тебе было наплевать.
        - Это неправда! - взвизгнула она своим неприятным, режущим слух фальцетом. - Это неправда!
        - Правда, правда. - Он подошел к шкафу, распахнул скрипучие створки и принялся швырять прямо на пол вещи с ее полок. - Видишь, сколько всего накопилось за эти годы. И ведь это еще не все. Есть еще машина, украшения. Было много поездок, и всего вообще было много. Так ведь, милая? И тебе все это нравилось всегда. А на меня тебе было плевать. На мою боль, к примеру. Ты терзала меня все эти годы своими вопросами. Ты ни разу не промолчала деликатно! Хотя о чем это я?! Что такое деликатность, нам неведомо. Я жил с тобой все эти годы как на раскаленной сковородке. Силился отыскать себе место, где попрохладнее, где не так печет, и так и не смог…
        - Что?.. Что ты этим хочешь сказать?! - Сильно побледнев, Алена смотрела на гору одежды, увеличивающуюся в размерах с каждым мгновением. - Ты хочешь сказать, что был со мной несчастен?!
        - Да! Да! И я… - Удальцов замолчал минуты на две, рассматривая ее в упор, все думал, говорить или нет, говорить или нет, потом все же решился: - И мне кажется, что я ненавижу тебя.
        - Да за что?! За что же, Женечка?! Я же старалась!
        - Да, возможно, - кивнул он, не согласиться было нельзя, она и правда иногда старалась.
        - А за что тогда?!
        В ее красивых карих глазах задрожали слезы. Ей очень шло, когда она плакала, это придавало трогательной сексапильности, и она об этом знала. Пускай нечасто, но она прибегала и к этому оружию тоже.
        - За что тогда ты ненавидишь меня, любимый?!
        - За то, что ты развела меня с Эллой.
        И как это, интересно, вырвалось?! Как?! Он же так тщательно все это хоронил в себе, все ведь успело зарубцеваться. А теперь вдруг прорвалось сквозь уродливый шрам и снова принялось кровоточить и болеть. Да так, что он уже не сумел остановиться и говорил, говорил, говорил.
        - Если бы не твоя напористость, не твоя скотская страсть, Элла простила бы мне мой грех. И мы снова были бы с ней вместе. Нет! Ты не способна была отступить тогда. Ты пришла ко мне в кабинет. Ты подсыпала в коньяк какой-то дряни. Признайся хотя бы теперь: подсыпала? - Он смотрел на нее тяжело, как никогда не смотрел прежде. - А когда я уснул, ты позвонила ей и пригласила посмотреть на то, как у нас с тобой все прекрасно сложилось. Она ведь… Она ведь была такая маленькая, такая ранимая… А ты воткнула ей в сердце кинжал буквально и провернула там трижды. Первый раз, когда затащила меня к себе на день рождения и силой уложила в постель. Второй раз, когда позвонила ей и рассказала о том, что мы с тобой… А третий… Мы ведь долго говорили с ней накануне. Очень долго! И она, кажется, уже готова была простить меня.
        - Перекрестись, если кажется, - фыркнула Алена презрительно, уселась на диван, закинув ногу на ногу, и ухмыльнулась. - Ах, бедный он, несчастный! Ах, затащили в постель бедного мальчика, лишив невинности! Хватит врать, Удальцов! Хватит корчить из себя жертву! Да ты же с первой минуты знакомства с меня глаз не спускал. Ты же хотел меня! Ты хотел меня всю! И получал то, что хотел, и оторвать тебя от меня было делом проблематичным. Потому что дома этого не было ни черта. Дома тебя ждала твоя сизая спирохета с капустным салатиком и кусочком сыра на краешке тарелочки. И с вечными нудными разговорами о смысле жизни. Она же не давала тебе, Удальцов! Сам же рассказывал, что у вас с Эллой были проблемы в интимной жизни. То ли больная она там у тебя была, то ли фригидная. Сам же говорил! И лез на меня всякий раз! И отпускать не хотел и…
        - Отпускаю, Алена. Отпускаю, милая. На все четыре стороны отпускаю! - И Удальцов совершенно неожиданно рассмеялся с явным облегчением. - Уходи, детка! Я сыт твоим телом по самое не хочу, о душе разговор не ведем по понятным причинам, уходи!
        Он очень боялся ее истерики. И не истерики самой, а того, что он мог уступить. Мог сломаться. Она станет рыдать, собираясь. Рыдать и причитать. А он, наслушавшись, начнет жалеть ее, ругать себя. И потом непременно уступит и оставит ее.
        Странно, но истерики не было. Алена очень сноровисто раскидала свои вещи по сумкам. Набралось прилично, пять здоровенных баулов. Выгребла из шкатулки все свои цацки, увязав их в шейный платок узелком. Попросила денег на такси и отбыла восвояси. Правда, перед самым отправлением она вдруг выскочила из машины, подбежала к нему. Он провожал ее, опираясь о родительскую калитку. Схватила за воротник домашней куртки. Притянула его лицо к своему лицу, тут же больно впилась губами и зубами в его рот. А потом, когда он вырвался, прошептала с диким блеском в глазах:
        - Не думай, что вам с ней это все сойдет с рук, любимый.
        - С кем - с ней? - не сразу понял Удальцов, больше всего сейчас желая того, чтобы Алена поскорее уехала.
        - Ты знаешь, о ком я. - Алена тряхнула кудряшками. - Так вот живи с мыслью о том, что возмездие неминуемо.
        - Успокойся, прошу тебя. - Он недовольно сморщился. - Мы же современные, взрослые люди и…
        - Я накажу вас обоих так, как вам не могло бы присниться и в самом кошмарном сне! Жди, родной! Жди расплаты!!!
        Мазнула его по щеке губами, вприпрыжку вернулась к машине и через минуту укатила в неизвестном направлении. Может, к маме своей вернется теперь в деревню. Может, в свою однокомнатную квартирку, которую оставила за собой, переехав к нему. Его, если честно и откровенно, это волновало теперь мало. Больше тревожили угрозы, о которых она шептала ему на ухо.
        Расплаты? Какой расплаты? О чем речь? Ладно, ему начнет гадить, так та женщина со скамейки при чем? Ей за что страдать?
        Надо бы ее предупредить, решил Удальцов, ворочаясь на широченной родительской кровати без сна. Непременно надо предупредить, а то она и знать не будет, чья рука нанесет ей удар в спину.
        Глава 3
        Удар в спину пришелся как раз в ту минуту, когда Влада пыталась выстучать из узкой бутылочки кетчуп на кусок мяса. Уставши ждать мужа к ужину, она проголодалась. Во время обеда в столовой реабилитационного центра она почти ничего не съела. И голод ближе к вечеру принялся донимать, да с такой силой, что разболелся желудок. Ужинать без Игоря Андреевича она не имела права. Она должна была ждать его, все равно когда он вернется. Сегодня он что-то задерживался, забыв предупредить по телефону. А голод донимал. Вот и решила сделать себе бутерброд. Отрезала огромный ломоть черного хлеба со злаками, она любила именно такой. Потом положила на хлеб лист салата, дольки маринованного огурца. Сверху все это добро придавила куском вареного мяса и только собралась полить все кетчупом, как в спину ее ударили.
        - Так тяжело дождаться мужа со службы и поужинать вместе с ним?!
        Игорь Андреевич сграбастал ее затылок в охапку, больно сдавил и, выбив у нее из рук бутылочку с кетчупом, потащил из кухни в столовую. Швырнул ее там на диван и тут же без лишних слов принялся расстегивать ремень на брюках.
        Влада сжалась. Сейчас должно было состояться что-то одно из двух. Либо он станет ее иметь прямо здесь в столовой на узком неудобном диване, либо примется стегать ее ремнем. В воспитательных целях, так сказать.
        Удивительно, но наказания не последовало. Игорь Андреевич просто стащил с себя штаны. Бросил их ей в лицо и коротко приказал принести домашние брюки с футболкой. Пиджак, рубашку, галстук он тоже снял, оставшись сидеть за столом в одних трусах и носках.
        Был он на удивление задумчив сегодня и почти не обращал на нее внимания. Что удивляло и радовало одновременно. Прежде непременно отходил бы ее ремнем за дурацкий бутерброд, за то, что сутулилась, делая его, что ходила по дому в спортивном костюме, а не в юбке с блузкой, как он требовал.
        - Что это с ним? - шепнула ей в коридоре перед кухней Татьяна, сноровисто повязывая передник, собираясь накрывать на стол к ужину. - Тихий какой-то сегодня. Задумчивый.
        - Не знаю, - пожала Влада плечами и бегом помчалась наверх в супружескую спальню.
        Там у Игоря Андреевича имелся встроенный шкаф, размером с комнату, в которой проживала в общежитии ее бабушка. Все было развешано, расставлено в строгом порядке, по сезонной принадлежности, по стилю. Упаси господь что перепутать!
        Влада быстро повесила костюм на вешалку. Рубашку отправила в корзину для грязного белья, Татьяна потом заберет. Достала со специальной полки тонкие мягкие джинсы специально для дома, футболку и, забыв переодеться, помчалась к мужу в столовую.
        - Вот, возьмите, пожалуйста. - Влада протянула мужу одежду, привычно называя его на «вы».
        Сколько она ни старалась, перешагнуть этот барьер так и не смогла. Правильнее - не успела. Только начала было привыкать к мужу после шумной скорой свадьбы, как началось такое…
        - Почему ты снова бродишь по дому в штанах, Владимира? - Пушистые ресницы мужа почти сомкнулись, когда он пристально глянул в ее сторону. - Ты же знаешь, что я этого не люблю, и все равно надеваешь это дерьмо. Назло?
        - Нет, нет, что вы! - Она попятилась, судорожно сглотнув. - Я просто забыла!
        - Забыла?!
        Его ресницы молниеносно взлетели вверх. И Владу привычно обдало ледяной свежестью от взгляда его светло-голубых глаз. В них и голубизны-то почти не было, в этих глазах. Что-то прозрачное всегда сквозило в них, светлое, мерзлое, будто скованное коркой льда.
        - Сядь сюда, будем говорить. - Игорь Андреевич с силой опустил тяжелый кулак на диван рядом с собой. - Сядь, мерзавка!
        Нет, кажется, она рано радовалась. Избежать привычных тумаков ей сегодня не удастся. И хорошо еще, если эти удары будут не по лицу. Хорошо, если он просто стукнет ее по спине, коленкам и плечам, монотонно перечисляя ей пункты правил внутреннего распорядка, раз и навсегда заведенного в этом доме.
        А если двинет по зубам! Губы распухнут к утру, а она хотела завтра снова пойти в центр для женщин, а оттуда завернуть к любимому дому за невысоким забором. Что делать, что делать?
        Если рот распухнет, будет беда. Синяк под глазом можно прикрыть солнцезащитными очками, а вот рот платочком не прикроешь. Неудобно как-то ехать в переполненном автобусе, прижимая носовой платок к губам. Наглядно сразу как-то, стыдно.
        - Ну! Рассказывай, Владимира!
        Рука Игоря Андреевича, породистая, с красивыми пальцами, которые она когда-то давным-давно с обожанием целовала, легла ей на ногу выше колена.
        - Что рассказывать? - пробормотала она, напрягаясь.
        Удар мог последовать в любую минуту. Даже тогда, когда она совсем этого не ожидала. Игорь Андреевич мог улыбаться, говорить ей приятные вещи и через мгновение мог щелкнуть ее по лицу, сочтя, что она смотрит пустыми глупыми коровьими глазами на него и совсем не понимает, о чем он с ней говорит.
        - Чем занималась сегодня? Куда ходила? - Его пальцы вкрадчиво полезли выше, слегка поглаживая нежный бархат ее спортивных штанов. - Скучала по мне, милая?
        Почему он спросил?! Почему именно сегодня?! Почему спросил, куда она ходила? Он же знает, что, кроме местного супермаркета, она никуда не ходит. А вдруг!..
        Влада похолодела.
        Вдруг ее кто-то видел возле центра?! Или директриса состоит в дружеских отношениях с ее всеми уважаемым супругом и…
        Или не с ним, а с кем-то из их общих знакомых? Могла она проговориться или нет? Могла или нет?! Уверяла ее в полной конфиденциальности, говорила, что никто не узнает про ее визит. Тем более муж, но…
        Но фамилия Черешнева Игоря Андреевича в их городе постоянно на слуху. Она мелькает на страницах местной прессы. В светской хронике ее благоверному часто посвящают целые колонки. Не знать его в городе мог только ленивый. А Анна Ивановна по роду своей деятельности постоянно должна была толкаться в мэрии, что-то выпрашивать там, подписывать. И не столкнуться там с Черешневым Игорем Андреевичем или с упоминанием о нем было достаточно сложно.
        Неужели директриса ее выдала, предала, взяла и рассказала про ее визит в их центр?!
        - Эй, ты чего задумалась, Владимира? - Холодные пальцы мужа, забравшись под резинку штанов, не больно совсем ущипнули ее за бок. - Ты чего замерла, милая?
        - Я… Я не знаю, что нужно говорить, - вдруг ляпнула она, сама испугавшись своей смелости.
        Откуда-то из сегодняшнего минувшего полудня вдруг выплыли насмешливые и понимающие глаза женщины Марины, и зазвучал в ушах ее ломкий, грубоватый голос, задающийся вопросом о терпении.
        А ведь и правда! Когда же все это закончится? Как долго она будет терпеть? Она - Черешнева Владимира, двадцати восьми лет от роду, не дура и не уродина, с неоконченным высшим образованием, с двумя сломанными мужем ребрами, с сотрясением мозга, полученным от него же, и бессчетным количеством синяков, не успевающих сползать с ее привлекательного лица.
        Как долго все это будет продолжаться?! До того момента, что ли, пока он не сломает себе шею в авто- или авиакатастрофе? Себе или ей?! Так этого может и не случиться никогда! А ежедневные побои все будут и будут наноситься им с ленивой методичностью…
        - О как! Что значит не знаешь?! - Игорь Андреевич был озадачен неожиданным ответом всегда покорной жены. - Ты не знаешь, где была сегодня днем? И не знаешь, скучала ли по мне? А у кого спросить нужно? У Таньки, что ли? Эй, Танька!
        Он резво повернулся в сторону широкой арки, отделяющей кухню от столовой. Повернулся, позабыв одеться. Домашние джинсы и футболка так и лежали, перекинутые через его колени. Вытянул правую руку и призывно пощелкал пальцами, снова громко позвав:
        - Татьяна, иди-ка сюда!
        Татьяну Игорь Андреевич никогда не оскорблял и не обижал. Мог наказать материально. Мог шлепнуть чуть ниже поясницы. Мог начать шептать той что-то на ухо, от чего Татьяна заливалась пунцовым румянцем и хихикала совершенно по-глупому. Но того, что он позволял себе со своей женой, он не позволял себе больше ни с кем.
        - Да. Игорь Андреевич.
        Татьяна, еще достаточно свеженькая и ладная женщина сорока лет, выглянула из арочного проема и вопросительно вскинула брови.
        - Ты мне не подскажешь, где была сегодня моя жена? Да, и еще! Ты не знаешь, скучала ли она по мне, нет?
        Татьяна ничего не стала отвечать, поняв по обычной бледности Влады, что начинается ежевечерняя экзекуция.
        Ответа и не требовалось. Игорю Андреевичу просто нужна была прелюдия. Все равно какая. Пусть даже с привлечением домашней прислуги или комнатных растений, но нужна. Лишить себя подобного удовольствия после длинного напряженного дня, заполненного набившей оскомину вежливостью, он не мог.
        - Я не знаю, что вам следует отвечать, чтобы не вызвать ваше недовольство, Игорь Андреевич, - скороговоркой выпалила Влада и еле удержалась, чтобы не зажмуриться. - Да, я выходила из дома, чтобы прогуляться по городу. Да, я бродила и думала. Бродила и думала…
        - Ты можешь думать? - перебил он вдруг ее неестественным для себя тихим, будто могильным каким-то голосом. - Скажите, пожалуйста! Моя пустоголовая молоденькая женушка может думать. И о чем ты думала, красотка? Уж не обо мне ли?
        - О вас! - Она, осмелев, повернулась к нему. - Я только и делаю, что все время думаю о вас, Игорь Андреевич!
        - Да? Интересно-интересно, - супруг был явно озадачен ее неожиданной длинной речью. - И что ты обо мне думаешь, дорогуша?
        - Мои мысли только об одном.
        Она попыталась сглотнуть снова, собираясь ответить ему правду и только правду, но язык лишь царапнул по сухому небу, а в горле стало сухо-сухо и горячо еще.
        Она впервые за пять лет брака начала говорить с ним. Впервые об этом! Разговоров и прежде было много, но не таких, как этот. Этот был необычен уже тем, что она вдруг перестала его бояться как бы вовсе. Нет, бояться-то она его боялась, просто сейчас решила не показывать своего испуга. Смотреть в глаза, дотрагиваться до него руками, не все же ему. И постараться сделать так, чтобы он ее услышал, наконец.
        - И? - Игорь Андреевич неожиданно отвел свои будто замороженные глаза. - Я что, так и буду из тебя по слову тащить, Владимира? Говори, наконец! Если снова станешь говорить о разводе, получишь… Ты знаешь, что ты получишь! Ничего! И пакет интересных снимков в придачу!
        - Я не о разводе. - Влада мотнула головой и, хотя ей этого совершенно не хотелось делать, погладила мужа по щеке подрагивающей ладонью. - Я все думаю и думаю, что такого я сделала вам, что вы меня так ненавидите!
        - Я?! Ненавижу?! Да ты дура совершенная, раз такое говоришь! - забубнил он, отшвырнув ее руку от своего лица, и совершенно неожиданно начал отползать от нее по дивану в противоположную сторону. - Я все для нее. Одеваю, как куклу. Вешаю на нее драгоценности. Не работаешь. Жрешь что захочешь. И я ее ненавижу! С чего ты взяла?!
        - Вы бьете меня, Игорь Андреевич. - Влада со вздохом отвернулась.
        - И что? Не бью, во-первых, а воспитываю! Это большая разница. Ты вот скажи мне, Владимира, разве я ударил тебя хоть раз без видимой причины? Нет!
        - Это плохо. Это… - Она совсем не слушала его, странной безрассудной силой ее подбросило с дивана, и слова, сумасбродные, дерзкие слова начали вырываться наружу, когда она устремилась прочь из столовой. - Это больно, наконец! Вы истязаете меня, за что?! За то, что я красива, молода?! Так вам бы этим наслаждаться, а вы это все во мне уничтожаете!!! Это неправильно! Это плохо! Это больно!!!
        Она в три прыжка преодолела расстояние до лестницы. Взлетела по ступенькам наверх и заперлась изнутри в комнате, которую ей выделил супруг для вышивания и штопки. Запор на двери был смешным и хлипким. Дверь могла распахнуться в любую минуту под напором разъяренного Игоря Андреевича. Он ведь должен был теперь разозлиться. Еще как должен. Должен был устремиться за ней следом, схватить за волосы, поставить на колени, стегать по лицу и приговаривать:

«Так-то ты, дрянь, благодаришь меня за все, что я для тебя сделал! В этом твоя благодарность заключается! Я ломаюсь целыми днями на работе, устаю, как проклятый! Мне хочется домашнего тепла, уюта, любви, а дома ждет меня маленькая непослушная дрянь!..»
        Ах, если бы только это было правдой! Если бы хоть маленькая толика напоминала ее, она бы тут же поспешила все исправить. Молниеносно обустроила и окружила их семейный быт удобствами, заботой и той самой любовью, о которой и не мечталось в их браке.
        Но ведь все было иначе! Все было не так!
        И работала на него давно и хорошо сплоченная команда. А сам Игорь Андреевич все больше в течение дня по кабинетам городской управы шастал. Друзей у него там было немерено. А если не на фирме и не в мэрии он пребывал, так непременно в постели у какой-нибудь настойчивой дамы обретался, павшей жертвой его обаяния. Если лень было тратить время на ухаживания, то для этих целей у него всегда секретарша Жанна под рукой.
        Так что если от чего и уставал Игорь Андреевич, так это от самого себя, а не от работы. И домой он совсем не стремился, и понятым не хотел быть. Он так и остался темным ларцом за семью печатями для Влады. И сколько она ни пыталась его понять на самой заре их супружества, ничего не выходило. А потом уж и не для чего стало. Потом началась совсем другая эра. Эра глухой ненависти к нему и ожидания долгожданно обеспеченной свободы.
        - Влада, открой.
        Странно, но он не стал бить в дверь кулаком с намерением вывернуть шурупы хлипкого запора. Он постучал очень осторожно костяшками пальцев чуть выше дверной ручки.
        - Вы снова станете меня бить! - крикнула она с отчаянием.
        - Нет, не стану, - сказал снова очень тихо, без ярости, как будто за дверью сейчас стоял не ее муж, а кто-то другой - вежливый и спокойный. - Давай поговорим, раз ты настаиваешь.
        Выбора у нее нет, это ясно. Не откроет на вежливый призыв, получит после того, как он сам эту дверь откроет.
        Влада сползла с плетеного кресла, куда забралась с ногами. Отомкнула запор и тут же пулей юркнула на прежнее место.
        Игорь Андреевич открыл дверь, вошел и с блуждающей, глумливой какой-то улыбкой медленно двинулся прямо на нее. Он успел надеть джинсы, футболку. Даже руки вымыл. Они все еще были влажными, его хищные длинные пальцы, постоянно делающие ей больно.
        - Итак, чего ты хочешь, Владимира? - Игорь Андреевич встал в опасной близости от нее. - Развода?
        - Нет. - Она покачала головой, снова по привычке вжимая ее в плечи, будто он снова стоял за ее спиной с кнутом. - Я не хочу с вами разводиться, Игорь Андреевич.
        - Так. Это выяснили. Чего тогда ты хочешь? Моей смерти?
        Вот он сказал это, между прочим, совершенно без задней какой-либо мысли. Просто так сказал. А она тут же выдала себя с головой, покраснев и дернувшись, будто от удара.
        - Ишь ты-ы-ы, а ведь ты не так проста и наивна, как можно подумать с первого взгляда. Ты та еще штучка, так ведь? - Игорь Андреевич ухватил ее за руку и с силой выдернул из кресла, прижав к себе так, что у нее тут же заныли те сросшиеся ребра, которые он поломал когда-то. - Смерти моей, значит, ждешь, Владимира, так?
        - Нет, - замотала она головой, осторожно, чтобы не распалить его еще больше, начав выбираться из его рук. - Я не хочу, чтобы вы умирали.
        Хотела! Еще как хотела! А в эту самую минуту больше, чем когда-нибудь! И хотя всегда страшилась смотреть на покойников, на мертвого Игоря Андреевича она глядела бы с великим удовольствием.
        Устав вырываться, она обмякла и, уронив голову ему на грудь, простонала:
        - Перестаньте меня мучить! Прошу вас, пожалуйста, перестаньте!
        - Да? А разве я мучаю тебя? - Игорь Андреевич ослабил хватку, погладил ее по спине и совсем не больно куснул ее за верхнюю губу, прошептав: - Собирайся, малышка. Съездим куда-нибудь, поужинаем. Надоела Танькина стряпня, хочу чего-нибудь экзотического. Ты как насчет японской кухни, а?
        Она согласно кивнула. Пускай везет, куда захочет. Ужинать - значит, ужинать. Хотя бы на людях он ее не трогает. Не бьет и не лапает. И вежливым старается быть, и даже если шепчет ей гадости и угрозы, мило улыбается при этом.
        В ресторан так в ресторан.
        - Что мне надеть? - опомнилась Влада, заворачивая в свою раздевалку, чуть уступающую размерами раздевалке ее супруга.
        Он всегда сам выбирал ей наряд, редко одобряя ее выбор. Что-нибудь непременно бывало не так. Либо не гармонировало, либо не сочеталось. Вот и приходилось ей всякий раз спрашивать у него совета, чтобы потом не оказаться виноватой.
        Игорь Андреевич неожиданно нарядил ее сегодня в узкое короткое платье с открытой спиной, голыми плечами и глубоким декольте. Влада в нерешительности приложила к себе вешалку с платьем, поежилась и с сомнением покачала головой.
        Прошлый раз, года два назад, помнится, когда она осмелилась в его отсутствие купить это платье и вырядиться потом в него, подкатив к театру на такси, Игорь Андреевич сломал ей ребра. Он бил ее так, как редко бьют мужчин. И обзывал самыми грязными словами, которыми только можно называть падших женщин. Целый месяц потом она провела безвылазно дома в тугой повязке, ежедневно вечерами вымаливая у него прощения срывающимся шепотом.
        Платье было отправлено в дальний угол. И всякий раз, натыкаясь на него в шкафу, Влада невольно вздрагивала и ежилась. С чего это муж сегодня вдруг решил нарядить ее именно в него?
        - Ты в нем прекрасна, дитя мое, - промурлыкал Игорь Андреевич в ответ на ее безмолвный вопрос. - Нужно еще что-то сделать с волосами…
        Волосы бы она предпочла оставить распущенными. Они очень ловко прикрывали наготу спины и плеч. Но Игорь Андреевич снова удивил ее, велев заколоть волосы высоко над шеей. Потом с тихим смешком влез в заветную шкатулку. Долго рылся там и достал наконец оттуда дорогое колье с подвесками. Застегнул его у нее на шее. Долго расправлял на груди изумруды, не забывая пощипывать и поглаживать ее кожу, горевшую под его пальцами. И через полчаса они отбыли.
        Влада не очень часто ездила с мужем в его машине, но ездить любила. Не с мужем, нет, машину любила.
        Она усаживалась всегда сзади ровно по центру. Игорь Андреевич хотя бы за это ее не ругал и часто снисходительно посмеивался ее восторгам по поводу обивки, которую Влада поглаживала руками. Она изучила в салоне буквально все, включая мелкие царапины на дверной обшивке. Их было немного, точнее три. Одна совсем крохотная возле ручки. Вторая зигзагом почти у стекла. А третья была закручена спиралькой, и край ее прятался под сиденьем. Была еще отметина, видимо прожженная сигаретой, на самом сиденье слева. И странное размытое пятно на подголовнике, на котором обычно пристраивал свою талантливую красивую голову Игорь Андреевич.
        Все это Влада изучила в мельчайших подробностях, подолгу ожидая мужа в машине возле его фирмы. Или когда он выходил из машины переговорить с кем-нибудь по телефону. Надо же было себя чем-то занимать, вот она и осматривала все и все подмечала. И смешно кому признаться, очень любила эти несовершенные отметины на совершенном теле любимого автомобиля Игоря Андреевича. Испытывала просто злорадное какое-то удовлетворение, подмечая все новые и новые рубцы. Не одна она, стало быть, его подводит. Имеется и еще что-то, не соответствующее абсолютной безукоризненности.
        - Приехали, Владимира, - оповестил он, подруливая к ресторану. - Ты уж веди себя здесь прилично, чтобы мне не пришлось за тебя краснеть, как всегда.
        Краснеть пришлось Владе, не ему.
        Ресторан был стилизован под японскую хижину. Усаживаться нужно было на очень низенькие скамеечки, и Влада долго не могла пристроить длинные ноги, почти не прикрытые коротким платьем. Голая спина горела от взглядов мужчин. Плечи и грудь просто раскалялись докрасна от их пристального внимания. А тут еще Игорь Андреевич с чего-то разошелся, заставляя ее то нагибаться к нему, шептать ей на ухо ему приспичило! То вставать и топать к машине за забытым якобы бумажником. Бумажник потом самым невероятным образом находился в кармане его пиджака.
        Неудобств от ее наряда была тьма-тьмущая. Ей даже казалось, что сзади откровенно перешептываются и посмеиваются все над ней. Тут еще пару раз наткнулась на откровенно презрительные взгляды женщин, одетых, словно по договоренности, в брюки. А Игорю Андреевичу все вроде было нипочем. Он выглядел вполне удовлетворенным, и Влада все недоумевала - с чего бы это.
        Разрешилось все, когда они вернулись домой. Не успев перешагнуть порог, Игорь Андреевич отодвинулся от нее, оглядел всю с хмурым прищуром и пробормотал, цокнув языком:
        - Да, дорогуша, и вырядилась ты. Теперь весь город станет судачить о том, какая у меня жена.
        - Какая?! - Влада опешила от такой его наглости. Платье он сам ей выбирал! И даже настоял именно на нем. А теперь ставит ей это в упрек, ну не гад!
        - Вульгарная, распутная, быть может. Да-да! Не удивляйся! Сидела, взбрыкивала голыми ногами так, что трусы было видно. И грудь едва не вываливалась. Нет, надо было и в самом деле надеть что-то другое. Теперь разговоры пойдут… А я в твое оправдание и сказать ничего не смогу, все же видели.
        - Кто - все? - упавшим голосом спросила Влада. - Все - это кто?
        - Да так… Андрей Горобцов там был с женой. Знаешь такого? Нет? А я знаю. И жена у него такая стервозина, что ей на язык лучше не попадаться. Теперь станет на каждом углу твердить, что жена у меня отпетая шлюха!
        - Но вы же сами… - попыталась все же вставить хоть слово в свое оправдание Влада.
        - Что сами, что сами?! - рассвирепел вдруг он и тут же ткнул пальцем в сторону лестницы. - Пошла к себе, быстро!
        Он ведь нарочно все это подстроил, догадалась она, просидев в комнате для рукоделия часа два. В спальню ее пока не приглашали, стало быть, требовалось сидеть именно здесь.
        Специально все подстроил, выставив в невыгодном свете перед своими знакомыми.
        А для чего, собственно? Какую цель он преследовал?
        Что-то здесь крылось определенно. Игорь Андреевич никогда ничего не делал просто так в случаях, касающихся именно ее. Следовало вспомнить, что предшествовало их вылазке в этот японский ресторанчик. Она и вспомнила. Игорь Андреевич вернулся домой в странной задумчивости. Потом затребовал отчет о том, чем она занималась целый день. Потом…
        Потом состоялся странный разговор, в котором он упомянул о разводе и о том еще, что она желает ему смерти. Она растерялась от такой его проницательности, и тут же следом от него поступило предложение поехать куда-нибудь поужинать.
        Что-то он задумал, но вот что?!
        За размышлениями, в которых она протерзалась почти до полуночи, Влада незаметно задремала. Проснулась от сильной боли в спине. С вечера по лопаткам настучал благоверный. Да еще и уснуть пришлось в плетеном кресле, поджав под себя ноги. В спальню-то ее так и не позвали!
        Она потерла ноющие коленки. Встала, осторожно прошлась по комнате, разминая затекшие ноги. Глянула на часы. Половина четвертого утра. Почему он не вызвал ее? Все так странно. Еще не было ночи, чтобы он не уложил ее в кровать слева от себя. А тут вдруг с чего-то позабыл о ней.
        Влада приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Дверь их спальни была чуть приоткрыта, и оттуда доносилось отчетливое мирное похрапывание Игоря Андреевича. Значит, лежит на спине. Он всегда начинал храпеть, когда переворачивался на спину. Осторожно ступая на цыпочках, она подошла к супружеской спальне и заглянула в комнату.
        Игорь Андреевич крепко спал. Правда, спал он не один. Слева от него, уткнувшись лицом ему в подмышку, мирно посапывала Татьяна! Их домработница Татьяна лежала сейчас на супружеской половине кровати, которую обычно занимала Влада, и рука ее хозяйски покоилась у Черешнева Игоря Андреевича на животе.
        Что все это значит, черт побери?!! Что происходит вообще в этом сотню раз проклятом ею доме?!
        Вечером он вывозит ее в свет, выставляя при этом на всеобщее обозрение буквально голой. А ночью спит в одной постели с домработницей.
        - Когда же все это закончится, господи?! - прошептала Влада и пошла по коридору к гостевой спальне.
        Как она устала от него, от жизни с ним и от жизни самой, наверное, устала тоже. Укладываясь под прохладные простыни на койку для гостей, которых в их доме отродясь не бывало, Влада впервые пожелала смерти именно себе, а не ненавистному Игорю Андреевичу.
        Закрыть бы глаза, думалось ей, уснуть и не просыпаться больше. И не думать, не мучиться, не стараться понять, что на этот раз задумал сотворить с ней изощренный до подлостей ее совершенный Игорь Андреевич.
        Она будто накаркала, напророчила беду! Как это говорится: не буди лиха, пока оно тихо? Точно так, точно так. Она сама и виновата: напророчила, накаркала, разбудила страшные силы.
        Вскоре на окраине города ее сбила машина. И опять же сбила как-то странно. Не случайно будто бы, а словно дожидалась именно ее - Черешневу Владимиру.
        Глава 4
        Странности начали происходить прямо на следующий день.
        - Милая, - со сладкой улыбкой обратился к ней Игорь Андреевич за завтраком. - Чем собираешься сегодня заниматься? Какие-нибудь планы есть на день?
        - Не знаю. Пока не решила, - промямлила она. - Может быть, схожу за продуктами.
        Смотреть на него сегодня ей было особенно отвратительно. Игорь Андреевич словно сошел с ума или делал все для того, что она сочла себя сумасшедшей.
        Он ведь нашел ее утром в гостевой спальне. Зашел как ни в чем не бывало. Стащил с нее тонкое одеяло, потом простыню. Пощекотал пятки, прочно удерживая коленки сильными руками. Это чтобы она вырваться не смогла. Щекотки она не переносила до визга. Потом стащил ее брыкающуюся с кровати и поволок в их спальню, подгоняя шлепками по заднему месту.
        - Ступай, ступай, беглянка. Ишь, чего удумала, сбежать от законного мужа решила, - утробно похохатывал Игорь Андреевич, наседая сзади. - Я просыпаюсь, а ее нет! С вечера устал, уснул неожиданно, а она и рада стараться, сбежала в гостевую спальню. Мерзавочка ты моя…
        Ей ничего не оставалось делать, как только молчать и моргать изумленно.
        Он что, и в самом деле принимает ее за круглую идиотку?! И в самом деле думает, что их с Татьяной шашни остались незамеченными? Так позаботились хотя бы о том, чтобы запереться и потом сгрести ее темные волосы с белоснежной наволочки. А то будто напоказ три длинных волоса на самом виду оставили. В них он Владу и уткнул лицом, пристраиваясь сзади.
        Ее всегда мутило от их близости. Всегда хотелось вырываться, орать, царапаться и даже ругаться непотребными словами, которыми в их общежитии злоупотреблял почти каждый. Но сегодня ее мутило до непереносимости просто.
        Подушка пахла дешевой косметикой прислуги. Забытые ею волосы лезли в нос, в глаза, или это ей так казалось. В какой-то момент даже почудилось, будто Татьяна подглядывает за ними через неплотно прикрытую дверь спальни. Жаль, повернуться и проверить не было возможности, потная ладонь Игоря Андреевича плотно впечатала ее голову в подушку и держала так все то время, пока длилось скотское супружеское действо.
        - Все, умница, - похвалил он непонятно за что, как всегда звучно и больно пощелкав по ее голому телу. - Через десять минут будем завтракать.
        Пока стояла в душе и силилась не разреветься - заплаканных глаз Игорь Андреевич не простит ей ни за что, - все думала, как она войдет сейчас в столовую и посмотрит Татьяне в глаза. Правильнее, как та посмотрит ей в глаза, переспав в открытую с хозяином и выставив свой грех законной жене на обозрение.
        А нормально, между прочим, та ей в глаза посмотрела. Без подвоха и тайного удовлетворения. Прямо, открыто глянула на хозяйку и поприветствовала, чуть наклонив голову:
        - Доброе утро, Владочка. Как спалось?
        Влада не знала, что и думать.
        Может, они тут и правда все с ума посходили? Или она?! Может, это ей привиделось?! Может, воображение разыгралось от неудобного спанья? Или психика окончательно расшаталась, раз такое привиделось?
        Да нет же, нет! Она точно видела их сегодня ночью, правильнее, под утро уже. И рука Татьяны хозяйски лежала на волосатом пупке Игоря Андреевича, а щека ее плотно была прижата к его покрытому искусственным загаром боку. И волосы опять же на подушке были Татьянины. Она на прошлой неделе как раз жаловалась Владе, что новый шампунь наказание просто, волосы ползут пучками.
        - Хорошо спалось, Танюша, спасибо, - пробормотала она в ответ, усаживаясь за стол.
        Она надела сегодня темное платье ниже колен с глухим воротником и длинными рукавами. Его ей часто приходилось носить раньше, когда Игорь Андреевич еще только принимался за воспитательный процесс.
        - Милая, что это ты как монашка сегодня вырядилась? - изумился он тут же, едва успев опустить свой зад на диван.
        Влада сочла за благо промолчать. И вот тогда-то он и пристал с вопросами о ее планах на день.
        - Наверное, схожу за продуктами, - уже тверже проговорила она и поймала взглядом вероломную домработницу, ища у нее тем самым поддержки.
        Татьяна молча пожала плечами, буркнула что-то насчет того, что у них вроде бы все есть и в покупках нет необходимости. Но Игорь Андреевич ее не поддержал.
        - Пускай купит впрок, - свеликодушничал он, глупо подмигнул своей жене и, понизив голос до интимного рокотания, пробормотал: - Прогуляется заодно и аппетит нагуляет перед супружеской ночью. Так ведь, Владимира?
        Нет, определенно, сейчас в этой вот самой столовой с трехметровыми потолками, кожаным диваном и стульями, стеклянным столом и зеркальным полом что-то происходило. Что-то затевается, о чем она не имеет ни малейшего представления. Кажется…
        Кажется, ей готовят западню! Ее нарочно выпроваживают из дому с намерением проследить!
        Анна Ивановна, невзирая на заверения о неразглашении, видимо, все же кому-то выболтала о ее визите. И теперь за ней будет установлена самая настоящая слежка. Каждый ее шаг теперь мало что требовал постоянного отчета, теперь еще будет и полностью подконтролен.
        Застрелиться можно! Взять из письменного стола Игоря Андреевича увесистый пистолет, который он прячет в потайном ящике снизу. Приставить к виску и…
        - Милая, ты меня не слушаешь вовсе? - прервал он суицидальное течение ее мыслей и с силой сжал ее пальцы в своей ладони. - К вечеру будь дома. У меня сегодня на тебя планы, так и знай! Они и минувшей ночью были, но ты меня проигнорировала.
        Татьяна, в этот момент сметающая крошки со стеклянной поверхности стола, даже бровью не повела. Не покраснела, не побледнела, не вздрогнула и не метнула искрометный взгляд в сторону супругов. Не выдала себя ничем, будто ничего и не было между ними этой ночью. И сегодняшней ли только? Чему всегда она смущалась, когда Игорь Андреевич нашептывал ей на ухо? Видимо, все это длится уже давно, оттого и такое самообладание.
        - Хорошо, к вечеру я буду дома.
        Влада готова была сейчас удавить их обоих. Только что, буквально минуту назад, мечтала о скорой смерти от огнестрела и тут же переметнула свою ненависть на этих двоих, изматывающих ей душу непонятным заговором.
        - Ну все, я пошел. Влада, доедай все до крошки, не притронулась ни к чему. - Это он уже обычным тоном ей приказал, таким же, как прежде, и тут же, спохватившись, заюлил: - Хрупкая такая вся, бледненькая. Еще скажет кто-нибудь, что я тебя в черном теле держу. Все же для тебя. Кушай и не смей вставать из-за стола, пока не доешь!
        Она бы и не посмела никогда. Велено - значит, велено. Ослушаться не имела права.
        Игорь Андреевич выбрался из-за стола. Поправил выбившуюся из брюк рубашку, узел галстука потеребил, глянул на часы, тут же направился к двери и тут же, будто вспомнив:
        - Деньги я тебе, малыш, оставил в спальне на тумбочке. Возьмешь. Или на тумбочке, или в тумбочке, что-то забыл. Найдешь, одним словом. Татьяна, проводи-ка меня.
        Это было что-то новенькое. Обычно провожала к порогу его Влада. Послушно подставляла ледяную щеку для его жесткого поцелуя. Позволяла себя потискать, помять, даже если это и причиняло ей страдания. Потом вымученно улыбалась и желала всего доброго.
        Сегодня утром все изменилось как-то вдруг и сразу. Ей приказано сидеть за столом и доедать почти нетронутый завтрак. Домработницу потребовали к выходу.
        С каменным лицом Татьяна последовала за хозяином, проигнорировав ее невольный вопросительный взгляд.
        Они вышли в холл, примыкающий к столовой, и затихли там. Не хлопала входная дверь, не возвращалась Татьяна, не видно было, как легкой походкой Игорь Андреевич идет к своей машине, которую было видно в окно с того места, где сидела Влада. Из холла раздавалось лишь какое-то шуршание, и все.
        Странно все это было! Более чем странно! И Влада, не удержавшись, решила подглядеть. Приподнялась со стула и беззвучно отодвинула его подальше. Мягкие резиновые подушечки, венчающие ножки стула, позволили сделать это без особых усилий. Пол скрипеть не мог, сделан был по новейшей технологии из сверкающего монолитного кафеля. Оставалось еще незаметно выглянуть из-за притолоки и убедиться, что все страшное и непонятное - не более чем плод ее разыгравшегося воображения, ну и, быть может, беспокойной ночи.
        Они целовались, боже правый!!! Игорь Андреевич с упоением целовал свою домработницу и кухарку Татьяну, с силой тиская ее крупный зад и тесно прижимая ее крепкое тело к себе. Татьяна, обвив его шею руками, которыми только что вытирала крошки перед ним со стола, самым бесстыдным образом терлась о хозяйский торс. Глаза обоих были плотно прикрыты.
        Влада остолбенела просто в который раз за минувшие сутки.
        Они что же… Они что же, издеваются над ней или как?! Или неопасная опасность в лице бдительного ока супруги их заводит?! А может быть, их пылкая страсть, долгое время продремав, теперь с такой силой рвется наружу, что им все равно, кто и где их застукает?!
        Выскочить с гневными выкриками в холл у нее ума не хватило, как не хватило его на то, чтобы до чего-то дойти наконец. Додуматься, осмыслить, проанализировать…

«Черт знает что творится в этом доме!!! - шептала она, вернувшись за стол. - Полный бред и вакханалия!!!»
        Она уже думала, что Игорь Андреевич все перепробовал, живя с ней бок о бок. Она уже думала, что все самое страшное, гадкое и отвратительное уже прожила, испила до дна. Ан нет! Новый виток, новый этап, новые методы…
        - Владочка, ты больше ничего не хочешь?
        Татьяна, вернувшись, как ни в чем не бывало принялась греметь посудой.

«В морду тебе дать хочу, потаскуха! - рвалось из нее наружу. - Дать в морду и тебе, и ему, как он мне давал долгих пять лет. И бежать потом от вас куда глаза глядят. Жаль, позволить себе не могу пока подобной роскоши. Жаль, что снова ждать придется!»
        - Нет, спасибо, - проговорила она вместо всего того, о чем успела подумать. - Приготовь мне список того, что требуется купить. Я сейчас переоденусь, возьму деньги и пойду в магазин.
        - Хорошо, - кивнула Татьяна, достала из кармана передника блокнотик и принялась деловито его перелистывать.
        Влада пошла наверх, в спальню за деньгами, что оставил ей Игорь Андреевич на тумбочке. Деньги нашлись в верхнем ящике с ее стороны кровати. Достаточно крупная сумма, такой он никогда не выделял ей на день. Но не это так поразило Владу в самое сердце, а то, что рядом с пачкой незамятых купюр в ящике ее тумбочки лежал кружевной бюстгальтер черного цвета с крохотной красной розочкой по центру.
        - Твой?! - прошипела она, скатившись кубарем по лестнице и швырнув его в руки Татьяне.
        - Мой! А откуда он у тебя, Владочка?! - Татьяна смотрела на нее как на умалишенную, без особой нужды потряхивая предметом своего туалета.
        - Это я тебя хотела бы спросить, Татьяна! - Влада впервые непозволительно повысила голос в этом доме. - Что делает твой лифчик в ящике моей тумбочки?!
        - В твоей тумбочке?! - прошипела домработница, бледнея. - Не знаю! Честно, не знаю! Я искала его. Он висел в прачечной на веревке, потом пропал. Спросить я постеснялась, думаю, найдется и без того. Нашелся называется. Хорошо, что хоть Игорь Андреевич этого не видел, а то подумал бы…
        - Что?! - непривычно высоким резким голосом перебила ее Влада. - Что он подумал бы?!
        - Ну, я не знаю, как это называется. - Татьяна впервые за утро потупила взор. - Когда чужое нижнее белье возбуждает, что ли.
        - Ах ты, дрянь!!! Да я тебе!..
        И она едва не набросилась на нее с кулаками.
        - Давай, давай. - Татьяна заметно струхнула, отступив в кухню, и усмехнулась без былой уверенной наглости. - У муженька своего научилась руками размахивать. Так я не ты. Я быстро тебе твои ручонки скручу. А Игорю Андреевичу я все равно расскажу, какие теперь у его жены игрушки…
        Конечно, это был заговор! Она теперь все поняла, не такая уж она идиотка, каковой эти двое ее пытаются представить.
        Важно установить теперь цель! Цель этого гнусного заговора, который затеяли ее муж и домработница. Одна против них двоих она выстоит. Она с ними справится. Не такая уж это великая сила - ее свихнувшийся на собственных извращениях супруг и малограмотная домработница.
        Как обнаружилось чуть позже, их было вовсе не двое. У них повсюду оказались единомышленники. И ближе к вечеру Владе пришлось сделать неутешительный для самой себя вывод: если она и впрямь не сходит с ума, то вокруг нее просто кишмя кишит заговорщиками.
        Во-первых, не успела она выйти из дома, как тут же обнаружила за собой слежку. И это не было начинающейся манией преследования. Ни о какой паранойе и речи быть не могло. За ней повсюду таскался какой-то тип неприметной внешности. Шла ли она в супермаркет или сворачивала к театральной афише, оглянувшись, Влада неизменно видела чуть сзади его старомодную кепку в мелкую клетку, надвинутую на глаза.
        Дошло даже до того, что она почувствовала себя и впрямь одуревшей. И обратилась к киоскеру, торгующему газетами, с вопросом:
        - Скажите, чуть сзади меня вы видите молодого человека в серой кепке? На нем еще ветровка должна быть в тон.
        - Почему должна? Она на нем и сейчас. - Киоскер глумливо блеснул глазами, тут же погасив ухмылку в набрякших морщинах. - Ухажер?
        Знать бы ей еще, кто этот безликий преследователь! И как от него скрыться!
        И начался самый настоящий детектив в ее жизни. Детектив с преследованием. Она бегала с остановки на остановку, прыгала с автобуса на автобус, едва успевала пересаживаться на отъезжающий от платформы трамвай.
        Ничего не помогало!
        Серая кепка в мелкую клетку неотступно маячила в паре метров у нее за спиной. Помог случай. Парень неожиданно зазевался, и Влада, воспользовавшись его замешательством, поймала такси и уехала. Долго петляла по городу, останавливала машину, выходила из нее и прогуливалась вдоль кромки тротуара. И лишь когда убедилась, что парня нет, смогла вздохнуть наконец с облегчением.
        Но облегчение было недолгим. Буквально через полчаса, стоило войти в супермаркет со списком, который ей всучила вероломная Татьяна, к ней прицепился новый
«хвост» в лице молодой красивой девушки с гривой непослушных кудряшек. Ну хоть плачь, ей-богу, или в милицию иди! Ее что же, в самом деле хотят свести с ума?!
        Девушка гарцевала за ней очень долго. Влада устала таскаться с двумя объемными пакетами по улицам, пытаясь от нее оторваться. Татьяна по доброте душевной или из каких еще соображений подлого своего характера попросила купить два пакета муки, килограмм пропаренного риса, апельсинов и двухлитровую бутылку минеральной. Покупки и без того тянули ей руки, а тут еще неожиданное преследование.
        Странно, но девушка отстала от нее, стоило Владе свернуть на знакомую улицу. Она же не могла не пройти мимо любимого дома, не могла не посидеть на скамеечке и привычно завернула туда. И девушка вдруг остановилась. Влада специально оглянулась на нее. Та встала, будто наткнулась на неожиданную преграду, и не пошла дальше.
        Влада обрадовалась, но, как оказалось, радость ее была недолгой. Стоило ей усесться на привычное место под деревом, стоило пристроить покупки возле ног, как дверь дома, который всегда казался ей почти необитаемым, если не считать сытого рыжего кота, распахнулась. И на крыльцо вышел молодой мужчина.
        Влада растерялась не тому, что в доме обнаружился еще один неожиданный жилец, а тому, что мужчина смотрел на нее в упор и, кажется, намеревался с ней заговорить. Да, точно. Безмолвно наблюдал он за ней с минуту, не больше. Быстро сбежал по ступенькам, прошел вытоптанной в траве тропинкой до калитки, подошел к ней и…
        - Здравствуйте, милая леди, - со странной печалью в голосе обратился к ней незнакомец. - Меня зовут Удальцов Евгений, я живу в этом доме. А вас, простите?
        - Здравствуйте, - едва слышно ответила Влада, тут же поднялась со скамейки, похватала с земли пакеты и, пожав плечами, пробормотала: - Вы извините меня, пожалуйста, я уже ухожу. Извините!
        - Да за что?
        Удальцов сунул руки в карманы брюк, рассматривая женщину, из-за которой он поссорился с Леночкой и с которой, кажется, началось его освобождение. И совсем другая жизнь, кажется, у него начиналась, то есть обещала быть не такой томительной и однообразной.
        Она была очень красива - эта странная незнакомка, день за днем штурмующая его усадьбу своим вниманием. Очень красива, ухожена и вполне могла бы блистать в свете, если бы не затравленный взгляд, который она старательно от него прятала, шурша огромными пакетами.
        - За что я должен вас извинять? - настырно повторил Евгений, не дождавшись от нее ответа. - Мне совсем не мешает то, что вы здесь сидите.
        - Правда?
        Влада растерялась. Ожидала чего угодно, только не такой вот откровенной доброжелательности. Думала, он начнет скандалить и запрещать ей ходить сюда и таращиться на то, что принадлежит ему.
        Он вправе был это сделать, вправе был обругать ее, и она его хорошо понимала. К тому же ее жизнь, сотканная из сплошных запретов, ни к чему другому не располагала. Но все оказалось совсем не так. Он неожиданно рассмеялся и напомнил:
        - Вы так и не сказали, как вас зовут, милая леди.
        - Меня? - Она все же осмелилась поднять на него глаза, засмущалась тут же и совсем как школьница промямлила: - Меня зовут Владимира. Влада…
        Володькой или Владимиром еще мог иногда называть ее Игорь Андреевич. Когда приезжал изрядно навеселе после бани, ресторана или жарких объятий. Усаживался в столовой на диван, вольготно раскинув руки по спинке. И орал что есть мочи на весь дом:
        - Володька, топай сюда, друг мой, пообщаемся! - И тут же мог добавить с гаденьким смешком: - Ну и имечко тебе родители дали, упокой господи их грешные души! Нет бы Таней или Маней, а то Владимира! Такой красивой породистой бабе совершенно не подходит такое мужское имя. Владимир, топай сюда!..
        Удальцову Евгению ее имя с чего-то не показалось мужским и даже понравилось. И он повторил его несколько раз, словно пробуя на вкус и смакуя. А потом завершил именной речитатив вердиктом:
        - Очень красивое имя у вас, Владимира. Очень! И подходит вам. Вы будто княгиня, честное слово!
        Ага, княгиня, кто же еще! Влада разозлилась. Княгиня, которую почем зря лупит благоверный, изменяет ей с крепостными и теперь вот задумал очередную подлость, понять которую она не в силах. У нее просто рассудок мутится от его порочных замыслов!
        Удальцов, не дождавшись никакой реакции на похвалу, расстроился. Она сейчас возьмет и уйдет. Уйдет, ссутулившись, обвешанная пакетами. А он даже пойти следом не посмеет, слишком уж она выглядит испуганной. И ведь жутко не хотелось, чтобы она уходила. И тогда он решился.
        - Знаете, Влада, мне очень нужно с вами поговорить.
        Предупредить-то ее стоило обязательно. Неизвестно, что на уме у взбалмошной Леночки. Она звонила ему уже трижды и все грозила и грозила, грозила и грозила.
        И что не пустит этого дела на самотек, пусть он даже и не надеется. Что обязательно отомстит им обоим. И что счастья ему без нее - Леночки - не видать уже никогда. И сама ведь не понимала, дурочка, что для него уже счастье не видеть ее день за днем рядом с собой. Не видеть, не вспоминать, не терзаться виной и не клясть себя за то, что не смог выстоять перед ее страстной порочной красотой, предав Эллу.
        - Со мной?! О чем?!
        Ну вот, она снова напугалась. А он совершенно не хотел этого. Хотел просто поговорить, послушать ее голос и узнать хотел, умеет ли она улыбаться - эта красивая печальная женщина с таким величественным, шикарным именем.
        - Послушайте, вы очень спешите?
        Удальцов потянулся к ее пакетам, но она тут же отпрянула, пытаясь спрятать свою объемную ручную кладь за спиной.
        - Простите, - пробормотал он, не зная, как быть. - Я просто хотел пригласить вас в дом выпить чаю или кофе, вы что больше любите?
        Она?! Любит?! Да она и не знает теперь уже вовсе, что именно она любит! То, что приказано бывало, то и пила. Раньше, давным-давно, когда еще жила с бабушкой в общежитии, то очень любила клюквенный кисель и какао еще любила. Оно так благодатно пахло шоколадом, которого в ее детстве не случалось вдосталь. Так было вкусно с мягкой теплой булкой, которую бабушка всегда приберегала для нее, покупая возле булочной прямо с лотка…
        Игорь Андреевич эти ее пристрастия безжалостно высмеял уже через неделю их совместной жизни. Татьяна его иронию приняла за директиву, и запасы какао в их доме почти никогда не пополнялись.
        - Так что? - Удальцов решил не сдаваться и затащить всеми правдами и неправдами незнакомку в свой дом.
        - Я не знаю. - И она вдруг решилась и спросила, подумав, что, если и он ее высмеять посмеет, она тут же повернется и уйдет и не придет к этому дому уже никогда: - А… А какао у вас в доме имеется?
        - Найдем! Целая банка растворимого какао. Признаюсь вам по секрету, я ведь тоже люблю эту дрянь. Предупреждают, что калорийная и все такое, а я люблю. Так что? Идем?
        - Если вы настаиваете.
        Она не знала, что и делать. С одной стороны, идти в дом к незнакомому человеку очень опасно и непривычно не только для нее, но и вообще. А с другой - дом-то стал ей почти родным, она каждую трещину в оштукатуренных углах успела изучить за это время. И чего уж греха таить, не раз мечтала оказаться за его порогом и посмотреть, так ли там вольготно, как снаружи.
        Да и домой возвращаться так рано очень уж не хотелось. Там подлая Татьяна, которая спит на ее месте в ее кровати слева от ее мужа и целуется потом с ним в их холле, провожая его на службу. Влада даже не могла себе представить, о чем теперь сможет с ней говорить после всего, что увидела. А тут еще эта идиотская история с ее нижним бельем.
        - Я настаиваю. Меня не стоит бояться, я не опасен, поверьте, - улыбнулся Удальцов и полез к ней за спину. - И отдайте, наконец, мне свои пакеты. Они же тяжелые! Следуйте за мной, прекрасная Владимира. Мы станем с вами пить горячий шоколад, заедать его хрустящим печеньем и разговаривать. Вы ничего не имеете против хрустящего печенья?
        Она?! Против?! Да она обожала любое печенье, кажется. Но по заведенным Игорем Андреевичем правилам могла взять с плетеной тарелочки лишь штучку и кусать от него осторожно, чтобы не уронить крошку на стол и не дай бог не оставить следы на губах.
        В доме Удальцова все показалось ей очень необычным. Это был старый дом, когда-то, видимо, принадлежащий кому-то еще. Широкие доски пола покрывал толстый слой старой краски. Стены большой комнаты, куда он ее проводил, были побелены в нежный липовый цвет. На полу домотканые половички. У них с бабушкой тоже одно время были такие. Потом бабушка сменила их на ковровые дорожки ядовито-пурпурного цвета с широкой зеленой полосой по краю.
        По стенам у Удальцова в доме было развешано множество фотографий в старомодных рамках. Был еще и громадный фикус в кадке возле окна, на котором и теперь возлежал полюбившийся ей рыжий кот. Широкий угловой диван с дорогой обивкой как-то не очень вязался со всем этим. И компьютер еще на огромном столе вдоль самой большой стены. И спортивный тренажер чуть слева.
        - Это дом моих родителей, - пояснил Удальцов, пристраивая пакеты с ее покупками возле кадки с фикусом. - Там нет ничего такого, чтобы Рыжему понравилось, нет? А то мы пока за разговорами, а он станет пакеты трясти… Я здесь временно поселился. Дом долгое время стоял пустым. А сейчас в моей квартире ремонт, вот мне и пришлось сюда переехать.
        Он вполне мог бы себе позволить гостиницу на это время или съемную квартиру. Не захотел. Чужие казенные стены непременно выели бы ему нутро, и давили бы на него, и заставляли бы маяться и тосковать. Да и не любил он временных жилищ, всю свою жизнь стремясь к постоянству. Жаль, что так и не получилось…
        - А потом что? - Влада присела на краешек дивана, позволив Удальцову забрать у нее плащ.
        - А что потом? - не понял он, остановившись в дверях.
        - А потом вы забросите этот дом?!
        - Ну, почему сразу заброшу! Просто перееду, и все.
        - А дом?
        - А дом стану навещать. Да и вы не обходите его стороной, присмотрите. - Поняв по ее неожиданному румянцу, что сморозил что-то не то, Удальцов поспешил с плащом в прихожую. - Вот май нынче какой суровый, да? Уже листья на деревьях, трава бушует, а холодно. Из плащей и курток, видимо, до июля не вылезем…
        Нет, Ленка была тысячу раз не права, сочтя, что эта женщина напоминает ему покойную Эллу. Нисколько она ее ему не напоминала. Элла была очень жизнерадостна и открыта. Правда, до тех пор, пока он не отравил ей все своей подлостью. Тогда она и стала угрюмой, унылой и неулыбчивой. И всякий раз при встрече смотрела как-то так… Со значением, наверное. Он же не мог предположить тогда, что она задумает так страшно расправиться со своей жизнью.
        Он очень сноровисто приготовил им по огромной чашке огненного густого шоколадного напитка. Поставил чашки на поднос, пристроил большую жестяную коробку с печеньем и пошел к ней в комнату.
        Влада все так же сидела на краешке дивана, с напряженным вниманием рассматривая портреты на стенах.
        Куда же поднос пристроить? Удальцов растерянно остановился, озираясь по сторонам. Стола, кроме того, за которым он работал, больше не было. Не на диван же было ставить угощение, хотя почему бы и нет?
        - Вы не против? - Он поставил поднос прямо на диван, протянул ей чашку и тут же распахнул крышку жестяной коробки. - Давайте выпьем за наше знакомство, Владимира. Уж извините за то, что приходится угощать вас на диване.
        - Все нормально, - проговорила она с улыбкой, обхватила большую чашку обеими ладонями, поднесла ко рту, тихонько вдыхая неповторимый сладкий аромат шоколада, и повторила снова: - Все нормально.
        Она устала есть за столом, постоянно следя за своей осанкой. Она забыла, как это - завтракать на траве после удачной утренней рыбалки, когда кажется вкусным все, включая горбушку подсохшего хлеба. И, если честно, все происходящее - неожиданное знакомство, какао с печеньем, да еще на диване - казалось ей крохотным таким, но бунтом. Пускай даже Игорю Андреевичу не будет никогда об этом известно, но она осмелилась все же взбунтоваться. Осмелилась сделать ему наперекор. И ей это очень понравилось!
        - Очень вкусно. - Влада зажмурилась от удовольствия. - Очень вкусно! И какао, и печенье, а можно мне еще одно взять?
        - Да бога ради! - Удальцов рассмеялся. - Мы вправе с вами уничтожить все запасы печенья в этом доме, раз нам так хочется.
        Ей хотелось, еще как! Печенье просто таяло во рту, быстро растворяясь на языке миндальным вкусом. Она такого, кажется, тысячу лет не ела. Все в их доме должно было быть низкокалорийным, с непременным заменителем сахара, в строго ограниченных количествах. А здесь…
        Да, она не ошиблась. В доме было так же вольготно, как и за его пределами - от крыльца до изгороди. И дышалось, и думалось так же. Никто не мог окрикнуть ее строгим голосом со спины. Ударить между лопаток, высмеять и поставить на вид ее недостойное поведение. И Удальцов этот показался ей достаточно симпатичным парнем, с очень добрыми глазами и милой улыбкой, не сходившей с его лица. Ее обычная скованность - вечный спутник ее последних лет, - будто подтаяв от горячего шоколада с миндальным печеньем, начала понемногу отпускать, и Влада несколько раз позволила себе непозволительно громко рассмеяться его шуткам.
        Они сидели и болтали ни о чем. Про погоду, преподносившую этой весной сюрприз за сюрпризом. Про продавщиц в магазине, который она только что покинула. Оказалось, что им нравятся одни и те же девчонки в форменных платьицах, а охранник на выходе что у нее, что у него постоянно досматривал сумки. Потом еще что-то про летний отдых, Удальцов планировал его провести в российской глубинке, устав от удушливо-влажной экзотики. И про рыбалку еще, вот! Он рассказывал о своих удачах. Она вспоминала о своих, хотя этим воспоминаниям было уже что-то около десяти лет. Со школы никуда на берег не выезжала.
        Время неслось, перепрыгивало все допустимые барьеры, отпущенные им для какого-то важного разговора. Она даже не знала, какого именно. А может, это было предлогом всего лишь. Предлогом для знакомства, предлогом для такой вот чудесной болтовни?
        Нет, оказалось, что нет. И стоило ей ему об этом напомнить, Удальцов моментально нахмурился.
        - Разговор и в самом деле есть, Влада. И не разговор даже, а небольшое предостережение.
        - Да? А в чем дело?
        Она с сожалением поставила давно опустевшую чашку на поднос, осмотрела колени. Удивительно, ни единой крошки не обронила на подол. То-то бы Игорь Андреевич удивился или снова приписал бы это своим достоинствам. Мол, не пряником, так кнутом вытравил из нее холопские замашки.
        - Я поссорился со своей девушкой. Мы какое-то время жили с ней вместе, а теперь решили расстаться.
        Черт! Что он несет?! Он городит непонятно что и снова пугает ее. Потеплевший было взгляд снова подернулся непроницаемой дымкой. Спина напряглась, а пальцы сцепились в замок на коленях. Надо было как-то не так начинать. Как-то иначе. Но как?! Знать бы! Знать бы, как уберечь эту славную женщину от Леночки!
        - Да, и что?
        Влада впервые посмотрела на часы. До возвращения Игоря Андреевича оставалось совсем немного времени. Странно, что она только теперь подумала об этом. Пора было уходить, явно пора. Но требовалось выслушать Удальцова, раз он готовился к этому разговору.
        Понять, куда тот клонит, было сложно. Мог вот взять сейчас и все испортить какой-нибудь гадостью, типа, что она прекрасная кандидатура на замену его девушке.
        - И как-то так получилось, что разругались мы с ней из-за вас, Владимира, - бухнул Удальцов.
        Ну не знал он, как можно плавно перейти к тому, что его тревожило. Элла еще говорила, что он будто слон в посудной лавке, когда дело доходит до выяснения, объяснения и до точек над всеми «i». Не мог он подготавливать слушателя, не мог поймать момента и сыграть на опережение. А ведь ей это наверняка не нравится.
        Владе это очень не понравилось.
        С чего это ее избрали камнем преткновения, спрашивается?! Разве она хоть чем-то, хоть как-то пыталась ввязываться в их личную жизнь?!
        - Нет, поймите меня правильно! Я ничуть вас не обвиняю. Я предостерегаю!
        Он схватил ее за руку, пытаясь остановить, и снова сделал это непозволительно грубо, и снова перепугал ее. Руку она отдернула и быстро встала с дивана. И тут же потянулась за пакетами под фикусом.
        - Извините меня, бога ради!!! - простонал Удальцов. - Я все не так делаю! Не так все объясняю! Просто Ленка - она… Она сумасшедшая просто в ревности!
        - В ревности?! - Влада растерянно заморгала. - А с чего бы это ей ревновать?! Да еще ко мне?!
        - Она ревнует постоянно. Ревновала, правильнее. - Он даже не осмелился встать за ней следом, еще чего доброго побежит из его дома, перепугавшись. - Мы же расстались, если вы помните. И когда она уходила, она угрожала!
        - Кому? - Влада притормозила на выходе из комнаты, кажется, она немного начинала понимать. - Она угрожала вам?
        - И мне, и вам! Эта дурочка решила, что раз я за вас заступаюсь, значит, у нас с вами… Ну… роман, что ли! - Он готов был провалиться сквозь диван и широкие доски пола, ненавидя себя за собственную косноязычность и за ее испуг. - Она в каждой женщине видела соперницу. Даже в умершей, понимаете!!! Ей везде чудились призраки!
        - Я не призрак, - обиделась Влада, но вяло как-то, без огонька. - И что там дальше у вас с вашей Леночкой?
        - Да ничего! Мы расстались, но прежде она орала тут… - Удальцов обвел руками комнату. - Что обязательно сделает гадость! И мне, и вам. Она на многое способна, и я решил вас предупредить. Понимаете?
        - Кажется, да. Как выглядит ваша девушка? Высокая, красивая, волосы темные такие, кудрявые, непослушные, так вот по плечам. - Влада взлохматила свои волосы. - Она?
        - Да, наверное. А что? Она уже что-то сделала?!
        - Пока нет, но… Когда я выходила из магазина, за мной увязалась девушка. Она шла до поворота на эту улицу, а потом отстала. Я не знала, что и думать. Сначала этот парень, потом она.
        - Какой парень?! - Он побледнел. - С ней был еще и парень?!
        - Да нет. Парень был как бы сам по себе.
        Непонятно зачем, Влада вдруг рассказала ему о том, как спасалась от сегодняшнего преследования, пересаживаясь с автобуса на трамвай, а потом снова на автобус. Как тормошила киоскера, подумав, что заболела манией преследования. И как ей удалось удрать, поймав такси.
        - Владимира! - Удальцов поднялся с дивана, подошел к ней очень близко, непозволительно близко для первого дня знакомства, и даже осмелился взять ее за плечи. - Я, видимо, очень виноват перед вами, но обещаю, что непременно разберусь в этой ситуации. Видит бог, я не хотел причинить вам вреда! Я обязательно разберусь. И обещаю, что все будет хорошо!
        Он мог быть очень убедительным - этот симпатичный, открытый для беседы Удальцов. И взгляд его мог быть очень проникновенным. И руки, схватившие ее, очень необременительно и совсем не больно лежали на ее плечах. Еще мгновение, и она уронила бы голову ему на грудь и стала бы искать в нем утешения, но…
        Чудес не бывает! Это она уже давно поняла. Еще пять лет назад в это верила, выскакивая замуж за богатого предпринимателя и переселяясь из старой замызганной общаги в огромный особняк. Верила и в Золушек, и в чудеса, и в хрустальную туфельку, забытую на ступеньке, верила. Потом это прошло. Прошло с пониманием того, что за все чудеса в этом мире требуется платить. Иногда непомерно великую цену…
        - Спасибо.
        Влада высвободилась и пошла прочь из комнаты. Куда-то сюда Удальцов вынес ее плащ. Ага, висит на вешалке в тесном коридорчике.
        Нет, ей помогать не стоит. Она сама справится и вденет непослушные руки в рукава. Нет, и провожать ее не нужно. Пакеты не так тяжелы, как кажется на первый взгляд. И живет она неподалеку. А насчет следующей встречи она обязательно подумает. И они еще обязательно выпьют какао с хрустящим печеньем и поговорят о рыбалке и о том, каким бывает утро на заре на берегу укрытой густым туманом реки. Поговорят непременно… когда-нибудь. Нет, звонить ей не нужно. Она сама придет как-нибудь. Да-да, на ту самую скамейку. Придет и сядет, и он увидит ее и…
        - И где же ты была, дрянь?!
        Игорь Андреевич стоял возле кованой калитки у их высоченного забора с громадным букетом роз. Перед этим, Влада видела, он разговаривал с их соседом. Все размахивал букетом. Улыбался. И оживленно рассказывал о чем-то пожилому мужчине, опершемуся на грабли. Заметив ее с пакетами, Игорь Андреевич прытко бросился ей навстречу. Поцеловал прямо на улице в обе щеки, вручил ей цветы, подхватил пакеты в одну руку, второй обнял ее за плечи и повел в дом.
        - Дождался вот свою любимую, - радостно оповестил он соседа, наблюдающего за милой супружеской встречей с кроткой, немного завистливой улыбкой. - Всего вам доброго.
        Сосед умилился. Приподнял старомодную шляпу над головой, улыбнувшись Владе, и с граблями наперевес скрылся за своим забором, мало чем уступающим по высоте и неприступности всем остальным. В полном молчании они вошли в дом. Игорь Андреевич запер дверь. Тут же бросил пакеты выглянувшей из столовой Татьяне на руки и сразу обрушил на Владу свой вопрос:
        - И где же ты была, дрянь?!
        - Я? - Она потупилась, начав тут же привычно оправдываться. - Я ходила в магазин за покупками.
        - Шесть часов?! Ты хочешь сказать, что ходила в супермаркет, ходьбы до которого десять минут, и отоваривалась там целых шесть часов?!
        Сильная рука Игоря Андреевича вытряхнула ее из плаща, вцепилась ей в локти и сильно тряхнула.
        - Говори, дрянь, где ты была?!
        - Игорь Андреевич, я прежде гуляла.
        Влада зажмурилась. Смотреть в его налитые лютой ненавистью глаза было выше ее сил. Можно было бы рассказать ему и о преследовании парня в клетчатой кепке, о том, как колесила по городу, пытаясь от него оторваться, но…
        Но как знать, не дружок ли это красавицы Леночки? Что, если они на пару устроили за ней слежку? Игорю Андреевичу ничего не стоит докопаться до истины. У него достаточно людей и влияния, чтобы вычислить ее преследователей. А вычислив их, он тут же выйдет и на Удальцова. И тогда ему станет известно про нее все, все, все!
        И про то, что она просиживала под окнами его дома. И про то, что Удальцов ей симпатизировал, неспроста же красивая девушка устроила ему сцену ревности. Влада надеялась вполне искренне, что неспроста. И про то еще может узнать Игорь Андреевич, что она побывала у Удальцова в гостях.
        Этого допустить было нельзя. Это было бы крахом. Крахом ее жизни, ее надеждам и ожиданиям. В лучшем случае он выставит ее за порог. В худшем - убьет.
        - Сука!!! Вероломная, неблагодарная сука!!! - рычал у нее над ухом Игорь Андреевич. - Я все для нее, а она… Где была, спрашиваю?! Ты?.. Ты что же, изменять мне решила?! Ах ты, дрянь!
        Он с силой толкнул ее. И Влада, не удержавшись на высоких каблуках, упала, тут же сворачиваясь клубком и зажмуриваясь. Сейчас он станет бить ее ногами. Такое уже случалось. И нужно было свернуться как-то так, чтобы тупые носы его ботинок не сумели достать ее ребер. Два уже были сломаны прежде, долго заживали и ныли теперь всякий раз перед непогодой. И лицо еще следовало закрыть от него. Синяков ей было совсем не нужно. С синяками в конце мая, когда день очень велик, была просто беда. Не замазать, не скрыть от обнажающего пронзительного света.
        - Ты мне всю жизнь искалечила, гадина!!! - надрывался в праведном гневе Игорь Андреевич, с упоением лупцуя ее по спине, бедрам, голове. - Я что же, должен теперь всю оставшуюся жизнь терпеть твои художества?! Как мне людям в глаза смотреть, зная, что моя жена - шлюха!!!
        Остановился он неожиданно. Только что, она видела краем глаза, над ее головой завис его ботинок, готовый опуститься для очередного удара, и вдруг Игорь Андреевич отступил. Отступил и пробормотал устало:
        - Вставай, не трону больше. Хватит на сегодня. Вставай, слышишь!
        Не подчиниться теперь значило навлечь на свою голову новую вспышку его гнева. И она начала медленно подниматься. Подползла к стене, оперлась ладонями о нее и, старательно сдерживая рвущиеся изнутри стоны, встала.
        Кажется, пронесло. На лице ни единой отметины. То ли она так умело уворачивалась, приноровившись с годами. То ли он не хотел, чтобы его жена щеголяла с подбитыми глазами, вот и бил исключительно по тем местам, которые были сокрыты одеждой. Синяков не было, ссадин тоже. Но тело болело так, будто его пропустили через мясорубку. И душа еще ныла нестерпимо. Она и раньше всякий раз надрывалась в безмолвном крике - искалеченная душа ее, но сегодня пуще прежнего. Сегодня было много больнее и еще обиднее. И виноват был не столько Игорь Андреевич - к его зверствам она мало-помалу привыкла. Виновником теперь был Удальцов Евгений, кажется, Викторович. Он был причастен к тому, что ей было больнее, чем прежде. Его руки, улыбка, то, как он смотрел на нее при разговоре. Как-то так получилось, что он, не очень, может быть, того и желая, заставил ее поверить, что вокруг, возможно, и существует совершенно другая жизнь. Отличная от той, которой она живет последние пять лет. И в жизни этой…
        Там все по-другому, черт возьми!
        Там можно залезть с ногами на диван, можно улыбаться, просто слушать и мечтать. Можно пить кофе, чай, какао, да все равно что, но можно прямо на этом самом диване, где сидишь с поджатыми ногами! Грызть при этом сладкое печенье и не ждать, что за оброненную или прилипшую к губам крошку тебя накажут. И еще можно болтать всякий вздор и немножечко лукавить, рассказывая про невиданный улов и про то еще, каким причудливым может быть туман над рекой ранним-ранним утром. И сетовать на погоду можно, и строить предположения еще, каким после такого студеного мая может быть лето. И как славно было бы отправиться лихими туристами куда-нибудь в российскую лесную чащобу. С рюкзаками, автостопом, с котелком, бьющим при ходьбе по пояснице. А потом ставить палатку, набросав пружинящих еловых лап на землю. И обживать ее, только…
        Только делать все это следовало вместе! Не одной же ей всеми этими благами пользоваться! Нет! Только вместе с… ним.
        Дура она, что ли? Действительно дура! Игорь Андреевич хоть в чем-то да, оказывается, прав. Разве можно приниматься сразу так вот, безоглядно, мечтать о человеке, что показался после нескольких часов знакомства приятным, искренним и добрым? Нелепо, наверное. Нелепо и скоропалительно. Да, понравился дом, и давно уже понравился. Да, человек, что там проживает, не мог, по ее представлениям, быть другим.
        Но это же утопия!
        Удальцов запросто мог оказаться мерзавцем. Если не драчуном, то подлецом законченным. Мог предавать, делать больно, калечить чьи-то судьбы. Леночку взять, к примеру. Кто сказал, что ей теперь легко? С чего она воспылала ненавистью к ней, Владе, и готова пуститься в погоню, лишь бы…
        Кстати, не лишне было бы узнать у нее при случае, что таит в себе ее преследование. Что за цель ставит та перед собой, провожая Владу из магазина до улицы, где она не так давно проживала? Есть ли в том для Влады опасность, а может, то предостережение? Как же она во всем запуталась!
        - Володька, топай сюда! - раздался зычный и совсем не расстроенный голос ее супруга. - Топай сюда, разговор есть.
        Влада поправила платье на плечах. Там под платьем на левом предплечье наливался громадный синяк. Спина ныла беспощадно, и ноги еще чуть выше коленей, туда пришлось особенно много ударов.
        Поправила, наглухо застегнула воротничок, пригладила растрепавшиеся волосы. Вытерла невольные слезы. Плакать было нельзя. И пошла на зов.
        Супруг, успев раздеться до трусов и побросав неряшливо вещи слева от себя, во весь рот улыбался.
        - Как ты, малыш?
        Нет, все-таки от нормального человека в нем очень мало, подумалось ей тут же. Буквально несколько минут назад ненависть изъедала его внутренности, выплескиваясь наружу ругательствами и тумаками, и тут же вальяжная расслабленность во всем теле, взгляд, излучающий нежность.
        - Все в порядке, Игорь Андреевич. - Влада подошла к куче его одежды. - Я отнесу это наверх?
        - Погоди, присядь. - Он сдвинул ногой вещи на пол, не заботясь о том, что стоимость пиджака превышала годовой доход большинства соотечественников. - Присядь, маленькая моя. Ты выглядишь расстроенной. Почему?
        Из кухни раздалось откровенно презрительное фырканье Татьяны. Игорь Андреевич, покосившись, чуть дернул губами, скрадывая улыбку.
        Они над ней издеваются?! Конечно! Разве так трудно понять? Сначала он бьет ее, валяя по полу. Потом разговаривает как ни в чем не бывало. Требует объяснить причину дурного настроения.
        Как долго это будет продолжаться?! Пока… Пока он не зароет в саду ее бездыханный труп под какой-нибудь яблоней? Так, кажется, говорила Марина.
        Интересно, что подумал бы обо всем этом Удальцов? Кого счел бы ненормальным: ее или его? Кто из них более сумасшедший в этой истории? Она, терпящая издевательства и старательно делающая вид, что ничего не происходит? Или он, день за днем заставляющий ее терпеть и делать вид?
        - Малышка, ну что ты хмуришься? Скажи, почему у тебя такое дурное настроение, а?
        - Это потому, Игорь Андреевич…
        Она нагнулась, начала подбирать с пола его пиджак, брюки, сорочку, галстук и неожиданно наткнулась взглядом на ботинок, валяющийся на боку. Обычный мужской ботинок, не из дешевых, с шелковыми шнурками и нестирающейся подошвой. Только нос у ботинка чуть потускнел, затерся о ее бока, быть может.
        И так ей стало гадко, тошно и противно от собственной уступчивости, от мерзкой жизни своей и от того еще, что кругом и другая жизнь существует, а ходу ей туда нет. Она возьми и скажи:
        - Что вы бьете меня день за днем, месяц за месяцем, год за годом! В этом причина моего дурного настроения, знаете. И еще…
        - Что еще? - расслабленная ухмылка застыла на красивых губах супруга, а взгляд стал снова леденеть, что не являлось добрым признаком, никак не являлось.
        - Мне кажется, что я давно уже вас не люблю. Я не люблю вас. А вы не любите меня. Не проще ли будет расстаться? Только нужно сделать это по-доброму. Не так, как вы планировали, с котомкой за плечами. На такое расставание я не согласна. За то, что мне пришлось вытерпеть, думаю, я чего-то да заслуживаю.
        - Ты-ы-ы?! Заслуживаешь?! Ах ты… Ах ты, сука мелкая!
        Свистящий шепот вырывался из его легких, казалось, вместе с пламенем. Не захочешь, да обожжешься. Влада попятилась с охапкой его одежды. Ее храбрость, прорвавшаяся изнутри, могла ей дорогого стоить. Чего распетушилась, спрашивается? Зачем? Что это способно изменить?
        - Дележа имущества хочется, стало быть?! Моего имущества, голодранка? Грамотная стала?! Или просветил кто? Говори, с кем таскаешься?!
        Он начал привставать с дивана, когда она побежала.
        Бежала вверх по лестнице, подгоняемая настоящим звериным ужасом. Бежала, на ходу роняя его вещи, путаясь в них, падая и без конца вспоминая свою мать, что оставила ее так рано на попечение отвратительной несговорчивой судьбы. Влетела в ванную комнату и заперлась изнутри. Сюда он не ворвется. Не справится с тяжелой дверью и крепким запором. Она уже это знала и пряталась здесь как-то. Здесь следовало и отсидеться, пока с него не схлынет.
        Сердце колошматило по болевшим ребрам с такой силой, что ныл даже позвоночник. Влада приложила ухо к замочной скважине и прислушалась. Ничего не было слышно. То ли час расплаты Игорь Андреевич решил отодвинуть на после ужина. То ли просто передумал бежать за ней следом и ломиться в запертую дверь. А может, Татьяна решила воспользоваться ее добровольным заточением и умасливает теперь хозяина на свой лад.
        Пусть делают что хотят. Она ни за что не выйдет отсюда. Не выйдет до тех пор, пока он не уедет завтрашним днем на службу. Настелет полотенец, халатов на пол и уснет, не привыкать.
        Но Игорь Андреевич неожиданно уехал под вечер. Сначала вызвал ее из ванной, дав слово чести, что не тронет. Влада могла бы ему, конечно, сказать, что представления о чести у них несколько разные и слово свое Игорь Андреевич как дал, так может забрать, но все же вышла из ванной.
        - Малыш, мне нужно срочно уехать, - пробормотал он, теребя мобильник в руках. - Ночевать я не буду. Завтра часам к двенадцати будь готова сопровождать меня на обед с одним очень влиятельным человеком. А вечером… Вечером я буду готов обсудить с тобой тему твоего выходного пособия. Думаю, смогу сделать его более чем щедрым. Все, до завтра.
        Стоит ли говорить, как она ждала этого дня!
        Неужели уже завтра?! Неужели все будет так, как он ей обещал?! И она раз и навсегда сможет освободиться от ужасной жизни с Игорем Андреевичем? Освободиться от тягостного ожидания его смерти, несущей ей освобождение. Ведь греховным было желание, постыдным и преступным, невзирая на бесчеловечность ее супруга.
        Уже завтра он сделает ее счастливой и обеспеченной. Он обещал!..
        В ванной она потом снова заперлась. Долго корчилась под горячей водой, растирая синяки. Они будто бы и болеть стали чуть меньше, и казались не столь уродливыми. Потом зарылась с головой под толстым одеялом в кровати и все думала, думала, думала.
        Вот она сегодня легла спать в эту постель, может быть, в последний раз. И завтра, возможно, в последний раз позавтракает в красивой изысканной столовой, где ее станет обслуживать Татьяна. Будет ходить по дому из комнаты в комнату, трогать вещи, так и не ставшие ей привычными. Потом выйдет в сад, пройдется по всем дорожкам, остановится возле клумб, которые зачастую поливала и своими слезами тоже.
        Было ли ей жаль всего этого? Нет! Не кривя душой, отвечала она самой себе, что нет. К тому же у нее, возможно, будет со временем все почти так же. Пусть не такой огромный, но свой дом. Пускай без прислуги, но своя собственная кухня. Не такой громадный и ухоженный сад, но уж паре розовых кустов всегда найдется место в ее палисаднике. И она сможет наконец жить так, как другие. И, главное, не бояться ничего и не искать себе утешения в реабилитационном центре, где все было чужим и посторонним.
        Уже завтра…
        Игорь Андреевич подъехал ровно в полдень к дому. Непривычно ласково потрепал ее по плечу. Поцеловал ей руку, отчего ей сделалось неловко. Мысленно-то она уже с ним простилась и почти простила за все. Повел к машине, бережно поддерживая за локоток. И, усаживая на заднее сиденье, неожиданно похвалил:
        - Ты чудо как хороша, Владочка. Просто чудо!
        Она опустила глаза и, стоило машине отъехать, тут же принялась искать глазами привычные и милые сердцу царапины.
        Что за чертовщина?!
        Их не было! Не было никаких царапин на обшивке двери! И темного пятна на подголовнике не было тоже. И прожженной сигаретой дырочки на сиденье не находилось.
        Она принялась ерзать и присматриваться снова и снова. Даже глаза принялась потирать слегка, вполне серьезно опасаясь за свое зрение, могущее пострадать во время вчерашних воспитательных мероприятий ее супруга. Да нет, со зрением все было в полном порядке. Она вполне отчетливо видела надпись на передней панели, прочла ее сначала одним глазом, затем вторым. В чем тогда было дело? Куда подевались отметины?
        - Что-то не так, дорогая? - насмешливый взгляд Игоря Андреевича пригвоздил ее в зеркале заднего вида. - Что-то ты не выглядишь счастливой, намереваясь со мной расстаться? Тебя будто что-то беспокоит?
        - Вы знаете, Игорь Андреевич, - осмелела она, машинально погладив безукоризненный чехол сиденья, - такое ощущение, что машина не наша!
        - Конечно, не ваша! - фыркнул он и тут же добавил со значением: - Машина моя, дорогуша! Привыкать тебе следует теперь.
        Все, больше на эту тему она с ним говорить не стала, оставив свое беспокойство глубоко внутри, равно как и ощущение того, что вокруг нее снова что-то затевается. Что-то нависает темное и глухое, способное поглотить, подавить и сломать ее теперь уже до конца.
        За время обеда она не проронила ни слова, без аппетита пробуя предложенные блюда. Да ею никто и не занимался особо. Мужчины вели сугубо деловой разговор, жонглируя цифрами, сроками поставок и звучными фамилиями. Правда, в какой-то момент собеседник Игоря Андреевича вдруг бросил на нее быстрый взгляд и спросил:
        - А что вы думаете обо всем этом, Владимира?
        - А? Что? Простите, я не уловила, - быстро залепетала она, делаясь краснее соуса в тарелке с мясом. - Извините, мне нужно в дамскую комнату.
        - Вот так всегда! - воскликнул Игорь Андреевич с фальшивым огорчением. - Стоит заговорить о делах, как ее тут же манит в сортир. Иди уже, горе луковое!
        Выходя из обеденного зала, Влада поймала на себе взгляд собеседника своего супруга. Он смотрел на нее со снисходительным сожалением. Это обижало, но она дала себе слово быть терпеливой до конца. Теперь уже скоро…
        - Я уезжаю на неделю по служебным делам, дорогая. - Поцеловав ее в лоб, Игорь Андреевич потоптался у порога. - И не смотри на меня так! Я помню наш с тобой уговор. Но дела очень важные и срочные, отлагательства не терпят, так что уж ты наберись терпения и подожди.
        - Неделю? - ахнула она.
        - Неделю, может, чуть меньше. Как приеду, мы подпишем с тобой соответствующие документы. Кстати, я присмотрел тебе неплохой домик на соседней улице. Не такой большой, как этот, но…
        - Я согласна! - Влада опустила глаза, чтобы не выдавать откровенной радости.
        - Хочешь домик, милая? Будет тебе домик! Хоть и тесный, зато свой!
        Он дико захохотал, запрокидывая голову, и ушел. Потом сел в машину, показавшуюся ей сегодня непривычной и чужой, и уехал. А Влада пошла собирать свои вещи. Жаль, она не успела поинтересоваться, что именно она может забрать. Позволено ли ей будет взять те две шубы, в которые он наряжал ее, вывозя в свет? А как быть с платьями? Некоторые стоили очень дорого и…
        Ближе к одиннадцати вечера ее сборы были прерваны неожиданным телефонным звонком.
        - Тебя, Владочка. - Татьяна протянула ей трубку стационарного телефона. - Игорь Андреевич. Кажется, он уже добрался. Хочет сказать тебе об этом.
        Влада взяла трубку, недоумевая, с чего это ему приспичило звонить ей так поздно. Доложить о том, что добрался? Странно… Никогда прежде он не удосуживался звонить ей по такому поводу. По всяким другим сколько угодно. Мог поинтересоваться, к примеру, не забыл ли его юный поросенок почистить зубы перед сном и держал ли рот закрытым во время ужина.
        - Алло. Я слушаю.
        Она рассеянно смотрела на распахнутые чемоданы, разложенные по всей спальне и заполненные ровно наполовину. Часть она уже уложила, на все оставшееся в шкафах требовалось его разрешение.
        - Милая, у меня к тебе предложение, - проворковал Игорь Андреевич. - Ты ведь была огорчена отсрочкой, так?
        - Д-да, кажется, да. - Она мгновенно поняла, что он имеет в виду.
        - Так мы можем решить эту проблему уже сегодня, малыш. Я тут немного задержался с отъездом. Подъезжай сейчас… - он скороговоркой назвал ей адрес нежилой окраины. - Здесь и поговорим, и подпишем необходимое соглашение. У меня все с собой.
        - Но… - Она быстро глянула за окно, там было темно до непроницаемости. - Но уже вроде бы поздно.
        - Я что-то не понял, - повысил голос Игорь Андреевич в привычной своей манере. - Это кому надо: тебе или мне?!
        - Мне.
        - Вот и приезжай. Добраться сумеешь самостоятельно или за тобой транспорт прислать? - Он тут же снова рассмеялся сухо и недобро. - Нет, думаю, сама доберешься. Ты ведь у нас так стремишься к самостоятельности. Я жду?
        - Да. Я скоро. - Влада сердито отключилась.
        Ладно, она поедет на эту чертову окраину, хотя совершенно не понимает, с чего это ему приспичило встречаться с ней именно там. Вышла на балкон узнать погоду и тут же вернулась, поеживаясь. Снова похолодало, который раз за неделю. Мелкий дождь был таким холодным и плотным, что походил на ледяную сетку, развешанную на домах и деревьях. Разбуженная сезоном листва корчилась от порывов сильного ветра и перешептывалась меж собой неприветливо.
        Влада застегнула воротник теплой куртки до самого подбородка, прошла мокрой дорожкой до калитки, высунулась на улицу и едва не заплясала от радости. На противоположной стороне улицы, возле дома под бордовой черепичной крышей, стояло такси и, кажется, намеревалось теперь отъезжать.
        - Эй, погодите! - Она рванула наперерез, распахнула заднюю дверцу, почти упала на сиденье, поскольку машина и не вздумала притормаживать, продолжая тихонько катиться. - Ой, как хорошо, что я вас поймала. Отвезите меня, пожалуйста…
        Если водитель и удивился названию района, куда собралась в полном одиночестве двигать пассажирка, то удивление свое моментально погасил, сунув в карман затертого до зеркального блеска пиджака внушительную банкноту. И домчал ее по нужному адресу в рекордно короткое время, избегая выезжать на проспект, где движение сковывалось светофорами и постовыми.
        - Всего вам доброго, спасибо, - улыбнулась ему в затылок Влада, выбираясь на улицу. - Еще бы мужа теперь своего здесь отыскать…
        Мужа искать не пришлось. Его машина обнаружилась в паре сотен метров от того места, где она вылезла из такси. Моргнула ей фарами и медленно двинулась навстречу.
        Машина едет. Влада идет. Причем чем быстрее шла она, тем быстрее катилась машина. И, черт возьми, катилась прямо на нее! Не думая притормаживать, сбрасывать скорость или притираться к обочине, катилась!
        Влада как-то слишком поздно испугалась. Видимо, обещание Игоря Андреевича сильно притупило в ней выработанный за пять лет инстинкт. Потому и не отпрянула в сторону и поняла, что ее сейчас подомнут под себя страшные большие колеса, слишком поздно.
        Удар был сильным. Ее подбросило, швырнуло на ветровое стекло, которое тут же хрустнуло, кажется. Хотя это могли и ее кости хрустеть. А потом с силой опустило на мокрый асфальт проезжей части.
        Она еще оставалась в сознании какое-то время. Бездумно моргала, тупо глядя на удаляющиеся автомобильные фонари. Пыталась подняться, но не смогла шевельнуться. Крикнуть тоже не получилось. А потом стало очень темно и совсем не холодно.
        Глава 5
        - Гражданка Черешнева, вы хотя бы понимаете серьезность ваших обвинений?
        Она смотрела на молодого следователя очень серьезно, стало быть, и слова, с трудом проталкиваемые ею через боль, через вспухший разбитый рот, были серьезными. Почему он сомневается?
        - Да, - шепнула она.
        Хотела кивнуть ему, непонятливому, да не получилось. Шея была упакована в корсет. И голова плотно перебинтована, она пробовала ее руками, когда очнулась. Не повязка, а гермошлем просто какой-то.
        - Странно… - Молодой человек нервно дернул плечом, поправляя постоянно сползающий белый халат, поудобнее пристроил на коленках тощий блокнотик и снова пристал: - Вы утверждаете, что покушение на убийство было совершено вашим мужем Черешневым Игорем Андреевичем?
        - Да.
        - Что будто бы он позвонил вам поздно вечером, вызвал на окраину города и совершил наезд на автомобиле… - Следователь заглянул в блокнотик и уважительно пробормотал марку машины, принадлежащую ее мужу.
        - Почему - будто бы? - Влада удивилась, усиленно моргая, чтобы не уснуть.
        Буквально перед его приходом ей вкололи что-то, объяснив, что это успокоительное. Зачем оно было нужно, Влада не понимала и даже не догадывалась. Она и не нервничала вовсе. Как раз наоборот, радовалась тому, что осталась жива. А они ей то и дело кололи эту дрянь, от которой она спала и спала. И теперь, кажется, она должна вот-вот уснуть. И не успеет объяснить все как следует этому неразумному молодому сыщику, с тоской поглядывающему в окошко.
        На волю ему, видимо, хотелось. Подальше от больничных застенков, наглухо пропахших отвратительной смесью лекарств, крови и человеческих страданий.
        Будто ей туда не хотелось! Там, на улице, было славно. Второй день как погода установилась. Солнце, почти не покидающее ее больничной палаты, отрывалось за долгие дни ненастного бездействия. Оно беспечно плескалось в графине с водой на подоконнике. Золотило до рези в глазах оранжевые апельсины в тарелке на ее тумбочке. Разбрасывало хулиганистых солнечных зайцев по стенам. И беззастенчиво плутало до самого заката в громадном букете сирени, непонятно откуда взявшемся в ее палате. Что оно там делало - среди мохнатых веток? Может, искало цветок с пятью лепестками, чтобы загадать свое собственное радужное желание?..
        Громадная липа, которую хорошо было видно с того места, где стояла ее койка, распрямила ветви-плечи и на цыганский манер потряхивала, будто монистами, разомлевшими от тепла листьями. Еще совсем немного, каких-нибудь пару-тройку недель, и разорвавшиеся бутоны окутают больничный двор тягуче-медовым запахом липового цветения. И здешняя сестра-хозяйка непременно погонит к дереву местного завхоза с громадной лестницей. Вручит ему белоснежный холщовый мешочек и заставит собирать липовый цвет, потому что от простуды помогает ее детям, а может, и внукам. Тот станет ворчать, но ни за что не ослушается. И примется набивать мешок пахучими шуршащими цветками, так похожими на милых безобидных стрекоз.
        - Потому что, уважаемая гражданка Черешнева, ваш муж не звонил вам в тот вечер. Он не мог находиться и на окраине, где вас сбила машина. Поскольку его автомобиль в это время стоял возле его офиса и никуда со стоянки не отлучался. Никуда! Равно как и ваш супруг.
        - Он же уехал на неделю. - Она попыталась вспомнить что-то еще, но точно засыпала.
        Лицо молодого следователя странно исказилось, приобрело форму неправильного эллипса и поплыло в сторону окна.
        - Кто уехал? - вытаращил он на нее глаза. - То вы утверждаете, что он будто бы вызвал вас на окраину города для подписания документов о разводе. Теперь вот говорите, что он уехал на неделю! Что-то я вас не пойму, гражданка Черешнева.
        На самом деле он все очень хорошо и отчетливо понимал, этот молодой и подающий надежды следователь - Калинкин Дмитрий Иванович.
        Он уже успел переговорить с мужем этой странной особы, все время косившейся в его сторону с недоверием. С домашней прислугой - очень воспитанной и умной женщиной, проработавшей в их доме не один год. С соседями и подчиненными Черешнева. Выше лезть он не стал, счел ненужным тревожить влиятельных людей, с которыми у Черешнева были долгие дружеские либо деловые отношения. Зачем, если и так все понятно?!
        Она была больна - эта красивая молодая женщина с тревожными красивыми глазами. Наверняка что-то с психикой. С этим придется разбираться специалистам, не ему.
        Либо больна, либо изощренно хитра и всеми правдами и неправдами пытается теперь оговорить уважаемого человека с целью…
        Цель была более чем понятна. Деньги! Всех вокруг сокрушили деньги и способы их добычи. Причем способы эти шли зачастую вразрез с законом, на страже которого был призван стоять Калинкин. Вот и дамочка эта вполне могла разыграть всю эту комедию с целью оттяпать у своего супруга как можно больше.
        Не получится и не выйдет ничего у нее. Все подстроенное ею - если это, конечно, и в самом деле не острое психическое расстройство - при близком рассмотрении выглядит очень глупым, наскоро слепленным и совершенно нелогичным.
        Утверждает, что муж собрался уезжать на неделю? Так никто, кроме нее, об этом не знал. О каком отъезде речь, если следующим утром у него была запланирована встреча с акционерами и накануне он работал допоздна? Сидел в своем кабинете, ему звонил туда кто-то из сотрудников и подтверждает, что он, Игорь Андреевич, действительно пробыл в офисе далеко за полночь. А его машина, на которой он якобы сбил ее, простояла на охраняемой автостоянке, чему также имеется подтверждение в виде запротоколированных показаний охранника и диспетчера. И не звонил он вечером домой, и не вызывал ее никуда, и никакого такси в тот поздний вечер никто не вызывал.
        Калинкин целый день посвятил тому, что обзванивал все зарегистрированные таксомоторные точки и сверялся с их регистрацией. Ни одного вызова в тот район не было.
        А гражданка Черешнева утверждает, что таксист только что будто бы кого-то высадил и собирался отъезжать.
        Очень много несостыковок, очень. Даже для дилетанта, задумавшего проделать подобный фортель, все это выглядит как-то уж слишком… ненормально.
        Да, Калинкин вздохнул тяжело, потом с заметным облегчением выдохнул и тут же поспешил захлопнуть блокнот. Видимо, придется передавать дело по инстанции. Пускай ею психиатры занимаются.
        - Погодите, не уходите. - Влада шевельнулась, попыталась приподнять голову, но грубая толстая повязка намертво приковала ее к подушке. - Есть еще кое-что…
        - Что? - Он уже успел подняться со стула и отнести его к батарее у дальней стены. Он его оттуда и взял. - Что еще вы можете мне сообщить, гражданка Черешнева?
        - Днем, когда мы ездили с ним обедать. - Влада быстро назвала ресторан и имя человека, что смотрел на нее с таким сожалением. - Вы можете спросить у него, мы там обедали все вместе.
        - Так, хорошо. Спросим, - кивнул Калинкин, тут же мысленно послав ее к черту.
        Он не дурак, чтобы беспокоить такую шишку только потому, что тот имел несчастье отобедать с этой сумасшедшей.
        - Я даже не об этом… - Влада зажмурилась, пытаясь вспомнить свое беспокойство, когда она не обнаружила в салоне знакомых царапин. - Мы ехали с Игорем Андреевичем в машине, и мне показалось, что машина не наша.
        - Ага, показалось, значит. - Дмитрий Иванович Калинкин с силой сцепил пальцы рук за спиной, чтобы не ткнуть указательным в нее и не обругать ее ненароком. - А почему вам так показалось?
        - Понимаете… Раньше я всегда сидела на заднем сиденье. Игорь Андреевич всегда меня туда усаживал. Я могла подолгу сидеть там и ждать, пока он поговорит по телефону или встретится с кем-то…
        - Так, понятно, дальше.
        Никакой жалости к подобной ее участи он не испытывал. Как вообще не испытывал жалости к дамочкам, выскакивающим замуж за крупное денежное состояние. На все их загаженные и отравленные временем иллюзии Калинкину было плевать. Он даже немного брезговал подобными представительницами прекрасной половины человечества. Считал их ничуть не лучше обозных подруг, выстаивающих почасовую вахту на объездной дороге. Уровень не тот? Может быть. Во всем остальном все так же: товар - деньги, деньги - товар.
        - Так вот, когда я просиживала часами, ожидая Игоря Андреевича, я изучила все в машине. Все до мельчайших подробностей. - Ей вдруг показалось, что он немного заинтересовался. - И там были царапины на двери. Темное пятно на подголовнике. И еще маленькая дырочка…
        - Какая дырочка?! - Он едва не застонал, все больше склоняясь к версии ее сумасшествия. - Где?!
        - На сиденье была маленькая прожженная дырочка. Может быть, от сигареты или еще от чего.
        - От вулканического пепла, возможно, - пробормотал он едва слышно. - Так, дальше что?
        - А потом все это странным образом исчезло!
        - Вместе с машиной?
        - Да нет… Не знаю. Наверное, машина цела, раз вы утверждаете…
        Нет, его не заинтересовали ее слова. Более того, он смотрел на нее как-то странно. Как смотрят на больного человека. И не на такого, который в бинтах по самые брови, а на такого, которого содержат в комнатах с мягкими стенами.
        - Вы считаете, что я сошла с ума? - догадалась Влада и улыбнулась невольно. - Это глупо, Дмитрий Иванович, кажется…
        - Кажется, кажется, - закивал он с идиотской улыбкой, ему сделалось как-то не по себе от ее прозорливости, и он задал ей вопрос, который задавать был совсем не обязан. Ему ведь и так с ней все было ясно. - Так что там с вашими царапинами случилось, гражданка Черешнева?
        - Их не было в той машине, в которой мы ехали на встречу в ресторан.
        Чтобы голос не вибрировал от обиды, Влада принялась покусывать край пододеяльника, что тут же воспринялось Калинкиным как одно из проявлений скрытого психоза. Раздражать таких людей не следовало, это он точно знал. С ними нужно было разговаривать мягко и вкрадчиво. Он именно таким образом и поинтересовался:
        - А куда же, по-вашему, могли подеваться эти самые царапины, пятна и дырочки от сигарет?
        - Я не знаю! Я села на привычное место - ровно посередине заднего сиденья. Привычно принялась искать взглядом эти отметины… Знаете, они мне даже нравились!
        Вот этого говорить точно не следовало, потому что Калинкин тут же посмотрел на нее точно так же, как тот дядя в ресторане, - с брезгливым сожалением, как на дурочку. Но Влада все же проявила непривычное упрямство и повторила еще раз:
        - Да, нравились! А почему нет?! Они не были столь безупречны, как все, к чему должен был прикасаться Игорь Андреевич! Они были уродливым напоминанием того, что мир далек от совершенства. И даже такая шикарная машина, принадлежащая ему, имеет свои некрасивые отметины!
        Ого! Вот это была речь!
        Калинкин даже позабыл ненадолго, что только что собирался уходить.
        Ей, стало быть, хотелось сломать, скомкать, изувечить и изгадить его безупречный мир? Так, так, так…
        Это что же значит? Что она не сумасшедшая, а очень умная и расчетливая? И еще, должно быть, очень сильно его ненавидит - своего удачливого и совершенного супруга, так и не полюбившего ее так, как ей хотелось.
        - А вы ведь его ненавидите, дорогуша, - озвучив свои мысли, Калинкин сделал прозорливый взгляд, по его представлениям способный достать до печенок. Для этого много не требовалось, всего-то приподнять одну бровь чуть повыше и напустить в глаза побольше туману. - И достаточно сильно ненавидите, раз решились…
        - Решилась на что?!
        - На то, чтобы обвинять его в страшном преступлении.
        Дмитрий Иванович теперь жутко нравился себе. Он разгадал с лету все хитрости гражданки Черешневой. Она очень умело имитировала сумасшедшую, таковой совершенно не являясь. Может, и были у нее какие-нибудь отклонения в психике, это еще предстоит выяснить. Не просто же так ее супруг озабочен состоянием ее душевного здоровья. Но…
        Но барышня очень не проста, очень! Надо же чего придумала, царапин в салоне не обнаружилось. Куда же они могли подеваться-то, дорогуша?! Уж не языком ли их слизывал Игорь Андреевич перед тем, как везти тебя на обед? Хитра, умна и расчетлива. И словно расслышав его мысли, Влада в очередной раз подгадила себе, пробормотав:
        - А за что его было любить, скажите?! За то, что он бил меня все пять лет совместной жизни? Вам врачи не рассказали о синяках на моем теле?
        Он едва не расхохотался.
        Ну рассказали и что? Что это может изменить? Под машину же попала, как тут обойтись без синяков? Кстати, неплохо совсем придумала насчет того, что Игорь Андреевич бил ее.
        - Рассказали, - кивнул Калинкин, подошел к ее койке, чуть наклонился и, стараясь быть как можно более проникновенным, проговорил: - Все синяки, гражданка Черешнева, получены вами в результате странного дорожно-транспортного происшествия.
        - Почему странного?
        Она старалась говорить в сторону, не забывая ни на минуту о том, что не держала в руках зубной щетки уже как три дня. Вышколил ее Игорь Андреевич, сказать нечего! А тут еще, как на грех, этот молодой следователь опускает свое лицо все ниже и ниже. И говорит что-то снова неприятное, что-то против нее, а не наоборот.
        - Потому странного, гражданка Черешнева, что на вашем теле отметины имеются, а на автомобиле, который, с ваших слов, сбил вас, отметин нет!
        - Почему?
        - Вы у меня об этом спрашиваете? - Из карих глаз Калинкина на нее брызнуло откровенной издевкой. - Нет никаких следов ДТП, а должны были быть, учитывая характер полученных вами повреждений. Я вот о чем хочу спросить вас, гражданка Черешнева…
        Приблизив свое лицо настолько, что стала видна крохотная отметина от ветряной оспы на ее щеке возле носа, Калинкин сейчас собирался обрушить на нее коронный вопрос, могущий поставить жирную точку в этом смешном, на его взгляд, деле.
        Вот если сейчас после его вопроса в глазах ее что-то дрогнет, или губы сожмутся непроизвольно, или руки, тискающие край пододеяльника, замрут хотя бы на мгновение, значит, он прав.
        Она нарочно придумала это ДТП, чтобы оклеветать уважаемого всеми человека. А если не дрогнет ничего в ее красивом лице, то…
        То она нарочно и давно (!) придумала это ДТП, с целью навредить своему мужу, который уважаем, благополучен и состоятелен.
        Итак…
        - Какую цель вы преследовали, бросаясь под колеса и клевеща потом на своего мужа? Надеялись посадить его в тюрьму? Думали поживиться потом его деньгами? Не пожалели собственных костей, ай-ай-ай, лишь бы от него избавиться. Не так ли?!
        Она так мило и так странно заморгала, уставившись на него, что не будь он таким прожженным асом в своем деле, наверняка бы подумал, что она изумлена. Что все выше им перечисленное никакого отношения к ней не имеет. И что она чиста душой и покалечена телом не по своей преступной вине, а по какой-то там еще причине.
        И что, может быть… Может быть, ее супруг и в самом деле как-то здесь замешан.
        Но Калинкин Дмитрий Иванович за годы своей службы был сыт подобным милым изумлением по горло. И если на самой заре своей карьеры еще мог проникнуться слезами раскаяния привезенной с точки проститутки, мог протянуть ей свой носовой платок, помочь потом добраться до дома, то теперь…
        Теперь он знал цену этим женским уловкам. Цена была грошовой. И пожалуй, даже гроша не стоила эта мерзкая женская изворотливость, стоящая на страже их самосохранения.
        - Если сейчас скажете, что не нуждаетесь в его деньгах, я почему-то вам не поверю, - мяукнул Калинкин и удовлетворенно хихикнул, заметив, как она покраснела. - Вот видите, я снова прав.
        - Да, возможно. - Влада шевельнулась осторожно, ей очень хотелось отодвинуть свое неумытое лицо подальше от его, но Калинкина словно магнитом тянуло к ее бинтам. - Извините, вы не могли бы отодвинуться?
        - Что так? - Он тут же отпрянул, моментально раздражаясь.
        Подумаешь, фифа какая! Не понравился, что ли? Не вышел кошельком или местом проживания? И не достоин лицезреть великолепно выточенное личико с такого вот близкого расстояния? Брезгуют, стало быть, им. Ну что же, ну что же… Он не гордый, он может и отодвинуться. И вообще ему пора давно было уходить, чего топчется, спрашивается! Девочка понравилась? Три ха-ха! Видел он таких, и не с такого расстояния, да…
        - Я нуждаюсь в денежном пособии, я не отрицаю. И считаю, что за пять лет совместной жизни могу на что-то хотя бы претендовать. И Игорь Андреевич обещал мне дать развод и небольшое содержание. Собственно, поэтому я и поехала на окраину города…
        На колу висит мочало, начинаем все сначала!
        Калинкин подавил судорожный вздох. С этой Черешневой точно можно свихнуться. Может, ее супруг не так уж и не прав, акцентируясь на том, что его жена не вполне здорова? Ладно, у психиатров пусть будет своя версия. Он остановится на своей. А супруг ее пускай сам решает, что с ней делать после выздоровления.
        Хочет, пускай домой везет. Хочет, в психушку определяет. А хочет, пускай возбуждает уголовное дело за клевету. Его право!
        А он уходит теперь. Сыт по горло больничным запахом и противным враньем, прячущимся за ее невинным и как будто бы измученным взглядом.
        С Игорем Андреевичем Черешневым Калинкин столкнулся на улице прямо у входа в отделение.
        Высокий, холеный, очень красивый и до безобразия обеспеченный, сам того не желая, снова с ходу оценил его Дмитрий Иванович Калинкин, протягивая для приветствия правую руку.
        Неприятно было осознавать, но что-то похожее на зависть ворохнулось у него где-то в левом подреберье. И подумалось попутно, что ему-то вот, Калинкину, каким бы умным, расторопным и сообразительным он ни был, никогда не ездить на таких машинах, не носить на левом запястье таких дорогих часов и не любить таких шикарных женщин, как жена его, к примеру. Не то чтобы ему этого очень уж хотелось и было смыслом его жизни, но…
        Не отказался бы! Не смог бы отказаться от такой женщины, это уж точно.
        - Как она? - Игорь Андреевич старательно уводил от Калинкина взгляд, без особой нужды то и дело посматривая на часы.
        - Все так же, - уклонился от прямого ответа Дмитрий Иванович.
        - Н-да… Кто бы мог подумать, такая молодая, с виду здоровая…
        Тут Игорь Андреевич совсем уж некстати сжал свои глаза щепотью и судорожно вздохнул.
        Калинкину это совсем не понравилось.
        Во-первых, расстроенным Черешнев абсолютно не выглядел. И глаза его были сухими, чего, спрашивается, комедию ломать.
        Во-вторых…
        Во-вторых, к версии о сумасшествии его супруги Калинкин склонялся все меньше и меньше.
        В деньгах все дело! В них, проклятых! Отсюда и вся свистопляска.
        А в-третьих, по его представлениям, мужчина такого представительского класса не должен был сопливиться на глазах у изумленной публики. Он не имел на это права, думал Калинкин, с сомнением и более чем пристально вглядывался в расстройство Черешнева Игоря Андреевича.
        - Хорошая у вас машина, - вроде как с завистливым уважением проговорил Калинкин, кивая на джип Черешнева, проигнорировавшего стоянку и приткнувшегося прямо к ступеням.
        - Да, неплохая, - тут же откликнулся тот, перестав тискать свои веки и надбровья и трепетно оглянулся на автомобиль. - Надо же было придумать, а!.. Чтобы я посмел сбить ее на этой машине!..
        А кого жалко-то было в этом случае: жену или машину?!
        Ох, ну просто язык зачесался для такого вопроса. В частном порядке задал бы его непременно. А при исполнении нельзя, при исполнении подобное любопытство может быть наказуемо.
        - Игорь Андреевич, мне нужно задать вам несколько вопросов, - для чего-то сказал Калинкин, хотя еще пять минут назад не собирался приставать с расспросами к Черешневу. - Только вот не знаю где… Может, в машине посидим, вдали от лишних ушей?
        - Не вопрос. - Горделиво приосанившись, Черешнев с вальяжным достоинством перебросил брелок сигнализации меж пальцев, открыл машину и с улыбкой пригласил: - Прошу!
        - Нет-нет, я лучше на заднем сиденье посижу. Вы не против?
        Он, наверное, глупо выглядел теперь, и взгляд Черешнева на это намекал недвусмысленно, но Калинкину вдруг приспичило влезть именно на заднее сиденье, и осмотреть там все досконально, и в очередной раз убедиться в том, что Черешнева Владимира врет самым беззастенчивым образом. И…
        Черт побери все на свете! А ведь были царапины на самом деле! И пятно темное на подголовнике водителя, и крохотное пятнышко на самом сиденье с оплавленными краями наверняка от сигареты. Оказалось ведь все именно так, как она и говорила!
        Что же получается, что она не врала ему в этом? И если не врала в этом, то…
        - Вам следует определиться, Игорь Андреевич, - нарушил неприличную паузу Калинкин, пару раз нарвавшись на откровенно недовольный взгляд Черешнева, - как вы поступите с вашей супругой.
        - То есть… То есть как я должен, по-вашему, поступить?!
        Печаль в его восклицании была ну до такой степени фальшивой, что Калинкин еле сдержался, чтобы не сплюнуть себе под ноги.
        - Либо вы пишете заявление на вашу супругу, либо… либо забираете домой после выздоровления.
        - Какого выздоровления? - вкрадчивым, как июльский полуденный ветерок, голосом поинтересовался Черешнев, снова уставившись на циферблат дорогих часов. - Вы думаете, что эта больница способна излечить ее заболевание?!
        - Вполне здесь справятся с ее ушибами и вывихами! - с излишней беспечностью воскликнул Калинкин.
        - Я не об этом заболевании! - вдруг разгневался Черешнев, убирая свою физиономию из прорехи между двумя передними сиденьями. - Я о ее душевном состоянии!
        - По-моему, с ней все в порядке. Имелась цель оговора, клеветы, даже я бы сказал. Во всем остальном Владимира Черешнева вполне адекватна.
        - Оговора! Клеветы! Много вы понимаете!!! - Игорь Андреевич вдруг с силой опустил здоровенный кулак себе на колено и сморщился, пробормотав: - Черт!.. Она в последнее время вела себя как последняя идиотка! То устраивала сцены ревности, приплетая сюда нашу кухарку. То находила вдруг в своей тумбочке ее нижнее белье, и снова следовала сцена ревности! То теперь эти выдумки! Как это понимать прикажете?!
        - Она просто ненавидит вас люто, Игорь Андреевич, - не без удовольствия прояснил ситуацию Калинкин, зорко наблюдая за хозяином машины. - Ненавидит! И старается навредить вам всеми известными ей способами. Попав под машину, тут же передернула ситуацию, выставив вас в невыгодном свете.
        - И что же мне теперь прикажете делать?! Если она вполне здорова, как вы оцениваете взглядом профессионала, - в этом месте в его сарказме можно было бы захлебнуться, - и вытворяет такое!.. Что дальше ждать?! И что мне делать прикажете?!
        - Ну… У вас несколько вариантов. - Калинкин снова не без удовольствия принялся рассматривать царапины на дорогой обшивке двери. - Вы можете подать на нее в суд за клевету и нанесение оскорбления. А можете просто с ней развестись. И все.
        - И все?! - Полыхающее гневом лицо Черешнева снова развернулось на следователя. - Так у вас, у молодежи, решаются теперь все внутрисемейные проблемы?! Либо в тюрьму посадить любимую женщину - либо развестись?!
        Про любимую был явный перебор. Никакой любовью в наигранном поведении Черешнева и не пахло. Была, может, привязанность, чувство долга и что-то еще, но только не любовь.
        Калинкин частенько натыкался на звучные фамилии в милицейских сводках по результатам рейдов по дорогим притонам. Фамилии Черешнева не попалось ни разу, здесь врать он не станет, но некоторые господа…
        Короче, выплескивали накопившуюся физиологическую «усталость» направо и налево. И с бильярдных столов их снимали в чем мать родила, и из бассейнов с голыми русалками вылавливали, и из-под умелых рук и тел массажисток вызволяли. Господа тут же распахивали пухлые бумажники, пытаясь отгородиться от проблем гласности. И, как ни странно, тут же вспоминали про тех самых любимых, что в светелке их ночами поджидали, обремененные чадами и супружескими узами.
        Может, и гражданке Черешневой приходилось долгими ночами поджидать этого холеного красавца. Кто знает!..
        - Послушайте, Игорь Андреевич, не стоит так кипятиться. - Калинкин лучезарно улыбнулся Черешневу, который взирал на него теперь как на вестника конца света, не иначе. - Я всего лишь сказал вам, что жена ваша никак не сумасшедшая, а вы вроде как не рады!
        - Почему это я не рад?! Вы на что намекаете, Дмитрий Иванович?! - Красивые холодные глаза Черешнева сощурились. - Считаете, что мне так хотелось упрятать ее в психушку? Что я сам все это подстроил? Вытащил ее из дома посреди ночи, заставил приехать на окраину города, где и днем-то ходить небезопасно, наехал на нее на этой самой вот машине, так?!

«Именно! Именно так!» - захотелось снова раскрыть рот Калинкину. За небольшим, пожалуй, исключением…
        Гражданка Черешнева клянется и божится, что откуда-то взялась точно такая же, похожая на эту машина, в салоне которой не было глупых царапин, отметин и прожженных сигаретных дырочек. И именно на этой машине возил ее супруг на обед в ресторан, а потом, возможно, на ней ее и переехать пытался. А эта, для отличного алиби, простояла весь вечер и большую часть ночи перед зданием, в котором располагалась фирма Черешнева…
        Калинкин вовремя себя одернул. Не притормози он, впору надевать наручники на бедного бизнесмена. Куда было лезть со своими «может быть» и «возможно»? Откровенная бытовуха же! Никто особо не пострадал. Все живы, пускай и не вполне здоровы. Кто-то кого-то не любит, кто-то кого-то откровенно пытается убедить в обратном. Обычное дело, называемое неудавшимся браком. Разберутся между собой.
        - Я ни в чем вас не обвиняю. Просто взял на себя смелость дать вам совет, только и всего. Дело в суде однозначно рассыплется. Сумасшествие ее весьма сомнительно, так что…
        - Так что?! - высоким напряженным голосом перебил его Черешнев.
        - Разбирайтесь между собой, вот. - Калинкин взялся за дверную ручку, намереваясь выбраться из машины.
        - Конечно! Вам бы побыстрее тесемки на папке завязать да в урну ее отправить! - фыркнул Игорь Андреевич, снова отвернулся, постучал по рулю пальцами и вздохнул: - Видимо, вы правы. Это дело касается только нас двоих. Покажу, конечно, ее специалистам, что они скажут…
        Сколько заплатишь, то и скажут! Калинкина вдруг переполнила отвратительная горечь. И даже стало жаль бедную Владимиру Черешневу. Ведь запросто упрячет ее муженек в психушку. Ему стоит только захотеть и немного поднапрячься, и дело в шляпе, а Владимира в палате.
        Ох и дурехи же эти длинноногие красотки, изо всех сил рвущиеся за такими вот холеными мерзавцами. Все-то им кажется, что в огромном доме за высоким забором их ждет удивительное счастье, которого нет и не может быть в двухкомнатной
«хрущобе» на пятом этаже. И что муж непременно должен по вечерам выбираться из приятно пахнущего салона дорогого автомобиля, а не из вонючего жерла переполненного городского автобуса. И завтракать они непременно хотят ароматной клубникой и пышно взбитой с белком овсянкой, а не вечно пригорающей к старой сковороде глазуньей.
        Разве в том оно, счастье, девчонки!!! Быть оно может за любыми стенами и любым забором. Главное - это двое: он и она. А все остальное - лишь приложение!
        Приложение, которым владел Калинкин Дмитрий Иванович, мало кому приходилось по душе.
        Он был симпатичным парнем с репутацией честного, не избалованного мздой мента. Физически здоров, аккуратен, не обременен алиментами и вредными привычками, но и только. Многим современным девушкам, особенно тем, которые ему нравились, этого казалось чудовищно мало. Им хотелось непременно много, всего и сразу. Они совсем не хотели ждать, когда пройдет время и наберутся деньги. И можно будет обменять его тесную квартирку на более просторную, в престижном районе. Всего и делов-то - немного терпения и максимум усилий.
        Ан нет! Ждать никто не хотел. Тем более прилагать усилия. К чему, если природа-мама все усилия уже приложила? И красота имеется, и стать, и ума немного. Всего этого достаточно, чтобы выгуливать себя утром по широким дорожкам собственного сада, кутаясь в дорогие меха - если это зима.
        Одна девушка, с которой Калинкин всего месяц как расстался, так и заявила ему, собирая свои вещи с полок его старого шкафа:
        - Хороший ты парень, Дима. Очень хороший! Но уж больно беден. Может, и не особенно беден в общепринятом понимании, но недостаточно обеспечен для меня!
        И ушла со своей сумкой, поставив жирный крест на их отношениях и оставив в его душе еще один жирный отвратительный шрам.
        - Не там ищешь, Калинкин! - подшучивали над ним коллеги по работе. - Не там и не тех…
        А он настырно хотел именно тех! Тех, чьи ноги, грудь, осанка не оставляли равнодушными ни один мужской взгляд, чья кожа под пальцами казалась бархатом, а лицо не требовало ежедневной косметической ретуши.
        Они даже в печали, слезах и бинтах бывали прекрасными. И бледность казалась не синюшной, а аристократически прозрачной. И отвратительный больничный запах не мог заглушить головокружительного аромата молодого холеного тела. Трогать ее хотелось, прижимать к себе и жалеть еще, а не…
        А не отправлять в сумасшедший дом только потому, что она вдруг начала мешать кому-то.
        Калинкин вертел в руках упаковку опротивевших до тошноты пельменей, пытаясь прочесть состав и определить его полезность, но буквы на прозрачном полиэтилене корчились и не желали складываться в слова. Он вздохнул и швырнул килограммовую упаковку в корзину. Какая разница, чего в них напихали производители, все они на один вкус. Сейчас бы домашних пельмешков отведать! Тех, что лепила его матушка. И навернуть тарелочку с домашней сметаной или с топленым маслом. А потом выйти на улицу и топориком помахать, складывая готовые дрова поленницей возле сарая.
        Калинкин вздохнул с горечью.
        Не получится, как бы ни хотелось. Езды до отчего дома четыре с половиной тысячи километров. Кто же его отпустит? И до отпуска еще ой как долго. Да и разве поехал бы он к матери, случись отпуск завтра? Вряд ли. Поскакал бы в туристическое агентство тут же, чтобы выбрать маршрут подоступнее и помоднее.
        Вспомнив о матери, Калинкин окончательно расстроился. Сколько звал ее к себе, сколько уговаривал, все бесполезно. Не может, видите ли, она от земли оторваться! Яблони побросать сил у нее нет. И десять огородных соток беспризорными жалко оставить. Зачахнет, говорит, мгновенно без земли в городе. Зачахнет и умрет. А ему, говорит, девушка скоро найдется, она, дескать, и скрасит его одиночество.
        Девушка не находилась, хоть умри. Та самая, единственная, которая даже после смерти его все смотрела бы в окно и ждала.
        Так было у его матери с отцом, а у него вот все никак не получалось. Он уж и надеяться устал, и знакомиться сил уже просто не стало. Что ни красотка, то с претензиями…
        - Здравствуйте, Дима. - Возле подъезда толпились пожилые женщины, оживленно обсуждая новых жильцов, въехавших неделю назад. - Отработали?
        Любопытной была его соседка по лестничной клетке - тетя Шура Бабкина. Любопытной была до такой степени, что Калинкин порой, выходя из своей квартиры и заслышав, как тетя Шура поднимается к себе, бегом мчался на лестничную площадку этажом выше и ждал там до тех пор, пока она не скроется в своей однокомнатной конуре. И мало ему было ее любопытства, так она в довесок второй год сватала ему свою внучку - студентку педагогического института.
        Девицу звали так же, как и бабку, но она предпочитала называться Александрой. Была она невысокого роста и сама вся крохотная какая-то. Маленькие ладошки, маленькие ступни, крохотные грудки. Глазищи только были огромными и рот еще. Полный, яркий. И манящим бы наверняка показался на каком-нибудь другом лице. Александре же эти губы не шли, равно как и грива темно-русых волос, которые она никогда не убирала в хвост, предпочитая носить распущенными.
        Девушка не понравилась Калинкину с первого взгляда. Еще тогда, когда, сунув ему в руку свою крохотную ладошку, с надменным достоинством представилась. Со второго взгляда он стал ее ненавидеть и старательно избегать. Так же, как и ее бабку. А совсем недавно…
        Калинкин тогда девчонку едва не задушил. Его девушка, помнится, день как его покинула. Он взял отгул и в глубокой печали валялся в гостиной на диване перед телевизором. И тут звонок.
        Отвратительная Шурка номер два - так он называл про себя вздорную внучку своей соседки - смотрела на него со странной блуждающей ухмылкой на полных губах, заявившись к нему якобы за солью почти голышом.
        Всей одежды на ней было - узенькие шорты, короткая майка и резиновые шлепанцы на босу ногу.
        - Если скажешь, что соли нет, - не поверю, - ухмыльнулась она еще более странно и поперла с лестничной клетки буром на него.
        Он поначалу принялся пятиться, но потом нашелся и ответил ей в тон:
        - Если скажешь, что ты и в самом деле за солью, - не поверю. Чего надо?
        - Хм-мм… - Она уже успела сбросить шлепанцы в его прихожей и ходила теперь, вытягивая маленькие стройные ножки, по его гостиной. - Соль в самом деле нужна. Бабуля все запасы пустила на какое-то народное снадобье от ревматизма. Сунулась заправить салат, а там пусто. Но если тебе хочется думать, что мне нужен был предлог для того, чтобы увидеться с тобой, думай!
        - А хотелось увидеться?
        Разговор был глупым и ненужным. Калинкина упорно манило снова на диван, на подушку, которой за минувшие сутки досталось, с такой силой он бил по ней кулаками и кусал в бессильной злобе за наволочку. Хотелось снова уставиться в телевизор, с вялым оживлением отслеживая футбольный матч. И хотелось еще забыть хотя бы на один вечер обо всех женщинах сразу. Включая голоногую внучку любопытной соседки.
        И чего приперлась, спрашивается? Соль ей нужна, как же! Торговая палатка за углом их дома. Надень портки, накинь куртку - и вперед. Нет же, к нему пришла.
        - Увидеться? С тобой? - Огромные глазищи серого, как слежавшаяся пыль, цвета уставились на Калинкина в немом изумлении. - А с какой стати мне хотеть с тобой видеться, Дим? Только из-за того, что ты нравишься моей бабуле и кажешься ей очень положительным героем?
        - А тебе не кажусь? - Он вдруг начал заводиться.
        - Мне? Нет, конечно! - фыркнула она и рассмеялась.
        - Да? Надо же! - с фальшивой радостью подхватил Калинкин, становясь спиной к окну, чтобы Шурка номер два случайно не обнаружила в его глазах неожиданной обиды. - А кем же я тебе кажусь, если не секрет?
        - Не секрет, знаешь.
        Она дернула узкими плечиками и совершенно без зазрения совести тут же принялась его хаять в его же квартире. Вроде и ничего оскорбительного не было в ее словах, а задело сильно. И неделю потом еще размышлял и все к себе приглядывался: в самом ли деле он распускает хвост перед всеми красотками? И так ли уж иллюзорен тот мир, который он для себя придумал? А высокомерия он, которое внучка его соседки сочла наносным и ненастоящим, и вовсе в себе не разглядел. Все придумала, мерзавка!
        Соли он ей дал и поспешил выставить из квартиры. И прятался потом от обеих еще пару недель, боясь столкнуться нос к носу. Теперешнее приветствие тети Шуры было первым после визита ее внучки в его дом.
        - Да, отработал, - буркнул Калинкин себе под нос и поспешил в подъезд.
        Но прыткая тетка догнала его уже на третьем этаже. Тут же сунула ему в руки корзинку с продуктами, попросив донести до двери, и, уж конечно же, не упустила случая вспомнить об Александре.
        - Защитилась девочка моя, Дима, представляете! На «отлично»! Все экзамены, диплом, все на «пять с плюсом». Умница какая!
        - Да, молодец, - промямлил Калинкин, сморщившись.
        Он бы теперь через три ступеньки перемахивал, да возможности такой не было. Тетя Шура цепко держала его под локоток, мотивируя необходимость данного действа застарелым ревматизмом. Он бы мог ей, конечно, припомнить ее скоростной подъем, который она совершила только что с рекордными показателями, но поостерегся. Сейчас доведет ее до двери, отдаст корзинку, скроется за своей дверью и тут же забудет и про тетю Шуру, и про внучку Шуру.
        - В аспирантуре предложили остаться, а она отказалась, - опечалилась тетя Шура, но как-то без особой горечи.
        Калинкина это с чего-то насторожило, и уже через минуту он едва не застонал вслух, поняв, что предчувствие его не обмануло.
        - Она ведь параллельно еще и в юридическом обучалась. Я не говорила? - Тетя Шура с его помощью благополучно добралась до своей двери, но отпускать его локоток не желала. - Не говорила? Надо же! А она ведь два образования высших получила, Александра моя! Ну такая умница, ну такая умница… Работать вот теперь пойдет по специальности. Завтра первый день у нее рабочий. Вы уж там ее не обижайте, Дмитрий Иванович. Уж помогите на первых порах.
        - Я??? - Корзинка едва не вывалилась из его ослабевшей вмиг руки. - А я тут при чем?! Я же не в школе работаю и…
        - А я не сказала, что она не в школу пошла работать?! Ай, худая моя голова! - Старая бестия притворно удивилась. - Она же не учительницей пошла, а к вам в милицию, Дмитрий Иванович. И к вам в отдел попросилась. А ее уважили. Племянник мой в вашем управлении начальником каким-то, он и помог. Так что вы уж не обижайте Сашеньку мою, когда советом каким помогите. Когда, может, до дома проводите, работаете ведь допоздна.
        Ему что же теперь, с работы увольняться?! Из-за этих двух баб-дур уходить с любимой работы, расставаться с коллегами, ставшими почти родными за недолгие годы службы?! Вот это сволочной подвох! Вот это удар, что называется, ниже пояса! Как же ему теперь быть? Представить себе можно, что завтра будет за представление!..
        Представления никакого не случилось. Более того, Шурка номер два вообще сделала вид, что они незнакомы. Едва заметно кивнула, когда начальник начал представлять ее сотрудникам отдела, и все. Тут же затерлась в самый дальний угол за столом уволившегося полгода назад Виталика Конюхова и затихла.
        - Александра Степановна станет работать пока под опекой…
        Начальник сделал паузу, поочередно осматривая их всех четверых - Калинкина, Рогачева Серегу, Якимова Витю, Халева Илью. Смотрел так, будто приценивался. Будто и не решил заранее, кто станет ее наставником. Почему-то Калинкину казалось, что кандидатура давно заготовлена и без вмешательства племянника тети Шуры Бабкиной здесь не обошлось.
        - Илья! Ты как, готов помочь молодому сотруднику? - удивил Калинкина начальник, глянув на Халева так, что тот и захотел бы, не посмел отказаться.
        - Конечно, готов. Мы всегда рады помочь своим сотрудникам, особенно таким молодым и симпатичным, - оскалился Халев, поочередно подмигнув всем.
        Александра как-то испуганно вскинула голову, и первым, на кого она бросила затравленный взгляд, был все же Калинкин.
        - Вот и ладненько. - Начальник потер руки. - Вы тут, Александра Степановна, осваивайтесь, со всеми вопросами и жалобами сразу ко мне.
        - Я не привыкла жаловаться, что вы! - пискнула она из своего угла. - Думаю, все будет хорошо. Ребята мне помогут. Так ведь?
        Все дружно закивали. Все, кроме Калинкина. Тот настырно отвернулся, начав копаться на своем столе в бумагах.
        Если она думает, что он станет ее поводырем, то сильно на его счет заблуждается. Ему некогда вытирать сопли настырным девицам, вознамерившимся женить его на себе всеми возможными способами. Надо же что придумали с бабкой, а! К нему в отдел работать устроиться! Чтобы появилась возможность мелькать у него перед глазами целыми днями и…
        Странно только, что не его назначили ее наставником. Может, в том тоже какой тайный умысел имеется, а? Может, для того, чтобы ее упорство в достижении целей не было столь наглядным? Все может быть, все может быть. Он знает одно: на пушечный выстрел не подойдет к этой девице. Пускай уж Халев Илюха отдувается, раз ему поручено.
        Халева, судя по всему, это ничуть не напрягало. Он без конца сыпал в адрес Шурки номер два комплименты, ослепительно улыбался и не отходил от ее стола. Остальные двое вели себя ничуть не лучшим образом. Одно зубоскальство и лесть! И стильная, и красивая, и…
        А Калинкин ничего такого в ней и не находил. Все привычно глазу, за исключением ее прически. Наконец-то догадалась усмирить свою гриву, навертев что-то замысловатое на затылке и перетянув косынкой. Косынку подобрала в тон строгого платья чуть ниже колен. Туфли на высоких каблуках напялила, вроде выше сделается! Может, и шло ей все это, и казалось кому-то стильным и симпатичным, но не Калинкину точно.
        - Димок, что там у тебя по наезду на Черешневу? - вдруг обернулся на него Илья, продолжая крутиться возле Александры, будто там ему медом намазали.
        - Все в порядке, - буркнул Калинкин. - Все прояснилось как будто.
        - Да? И что именно? - Халев и не думал отставать, придвинул свой стул к стулу Александры, взгромоздил локти на ее стол и тормошил теперь товарища с ответом. - Я почему спрашиваю, дело вроде бы так себе, а интересное. Пусть молодой симпатичный сотрудник вливается, пусть почитает. Интересно же…
        - Ничего там интересного. Все просто до зубовной ломоты. - Калинкин со злостью задвинул нижний ящик стола ногой. - Он ее не любит, но живет. Она его ненавидит и всячески старается нагадить. Попала под колеса, тут же вбила себе в голову, что сможет использовать этот случай, оклеветав мужа. В тюрьму, может, его и не посадят, так хоть репутацию испортит.
        - Да? - Халев растерянно заморгал. - А что же муж?
        - А муж всерьез сомневается в ее вменяемости. - Дмитрий скептически скривился. - Как же! Разве можно подумать, что его - такого невозможно удачливого и прекрасного - может ненавидеть собственная жена. Ненавидеть и пытаться посадить за решетку.
        - Слушай, а что по машине? Помнится, она утверждала, что машина, на которой ее сбили, принадлежала ее мужу? - Вопросы Халев задавал не для себя, а для стажера, задавал их как по учебнику, накручивая головой то в одну, то в другую сторону. - Что с этим? Подтвердилось?

«Ты еще указку возьми, умник!» - едва не фыркнул Калинкин, встал и поплелся в угол к чайнику.
        И уже оттуда, плеснув себе жиденькой заварки в стакан, ответил:
        - Ничего не подтвердилось. Машина простояла в тот день едва не до утра на стоянке возле офиса. Сам Черешнев работал. Свидетелей тьма. Ни единого намека на повреждения автомобиля, подтверждающих ДТП, нет. Либо ошибается, либо намеренно врет.
        - Можно спросить? - Пухлые губы Александры разомкнулись, выпустив на волю едва различимый вопрос. - Где произошла эта авария и в какое время?
        - Что-то около полуночи. На окраине города, - поспешил с ответом Халев, будто Калинкину успели за это время рот заклеить, лезет тоже еще, наставник.
        - Как туда попала пострадавшая? Что делать там в такое время замужней женщине?
        - Говорит, что муж ее туда вызвал телефонным звонком. - Калинкин пожал плечами. - Муж говорит, что не звонил.
        - Это ведь можно проверить, - напомнила Александра, будто была самой умной. - Сопоставить время и…
        - Сопоставили, - елейно улыбнулся ей Дмитрий. - Был звонок на их домашний телефон в это время. Звонок с мобильного, принадлежащего племяннице их домработницы. Та звонила своей тетке, чему тоже есть письменное подтверждение. Опрос проводился не мной, правда, но протокол опроса подшит в деле.
        - Это может быть ложью, так ведь?
        - Может быть ложью, но это правда. И мы не можем верить одной замороченной бабе, поставив под сомнение свидетельские показания десятка человек. Это вам урок номер один, Александра Степановна!
        Ох, с каким удовлетворением он это выговаривал! С каким упоением наблюдал за тем, как лицо ее медленно наливается румянцем. Удалось-таки щелкнуть ее по ее же маленькому носику, еще как удалось! А то умничает, понимаешь, сидит. Учить его вздумала, как работать. И он ее еще не раз на место поставит, если захочет повторить подобное.
        - Ладно, че ты, Димок, на бедную девушку наезжаешь?! - тут же вступился Халев, развернув свои плечи так, что в кабинете тут же сделалось душно.
        Здоровяк был еще тот! С тренажеров не слезал все свое свободное время, а если оставалось, то бегал по стадиону. А чего не бегать? Семьи нет, детей тоже. Хочется спорта, так займись им.
        Кстати, не потому ли, что Халев холост, начальник приставил его к Александре? Тогда почему его - Калинкина - обошел? Он же ведь тоже как бы не обременен узами. Хотя о чем это он печалится? Тьфу-тьфу-тьфу три раза! Упаси его, господи, от такого наставничества! Будет сверлить его своими серыми глазищами, то еще удовольствие.
        - Свидетельские показания, согласна, брать под сомнение трудно. Тем более что они совпадают, тем более что их так много и они… - Тут она глянула на него так противно, как глядела тогда, когда пришла к нему за солью, и говорит: - И они могут быть хорошо подготовлены и согласованы. А как быть с машиной? Если она утверждает, что видела, как машина мужа ехала прямо на нее, а машина ее мужа тем временем была припаркована возле офиса, то…
        - То, значит, это была машина точно такой же модели и цвета, это вы пытаетесь до меня донести? - перебил ее Калинкин, не простив этого ее едкого многозначительного взгляда.
        - Ага.
        - Надо же, я подумал о том же! - покачал он дурашливо головой, поморщился противному жидкому чаю без сахара, которого вечно на всех не хватало, и закончил: - Только что вот делать с номерами, Александра Степановна?
        - Вы хотите сказать…
        Она скосила растерянный взгляд на Халева, который, как дурачок, ловил каждое ее слово. Мало того, он просто глаз не сводил с ее пухлого рта и, кажется, даже облизывался при этом.
        - Я хочу сказать, что гражданка Черешнева утверждает, что на той машине, что ее сбила, были номера машины ее мужа. Как вам это? Что на это скажете?
        Калинкин в предвкушении ее падения на лопатки приосанился, скрестив руки перед грудью. Сейчас, вот сейчас она пожмет узенькими плечиками, покусает нижнюю губу, приведя тем самым в трепет бедного Халева, и промямлит растерянно: «Не знаю…»
        Но черта с два! Не стала крохотная Александра теряться и губы терзать не стала. Она лишь подумала недолго. Вскинула на него глаза, в которых - ему точно не показалось - плескался самый настоящий охотничий азарт и еще, быть может, вызов и выдала, заставив его чертыхнуться про себя:
        - Я скажу следующее, Дмитрий Иванович… Либо гражданка Черешнева врет… К слову, очень глупо врет! Неподготовленно врет, необоснованно и нелогично. Либо…
        - Либо?
        Илюха Халев развернулся к ней и уже готов был прямо сейчас клевать с ее ладони. Неужели она ему действительно так понравилась? Что он в ней нашел, интересно? Может, от безрыбья, правильнее, от безбабья в их отделе его так перекосило? Надо будет поинтересоваться при случае.
        - Либо? - эхом повторил за Халевым Калинкин, поторапливая стажерку.
        - Либо это очень хорошо спланированное преступление. И спланировано оно ее мужем.
        - С целью?!
        - Вы ведь говорили, что он очень стремился к тому, чтобы его жену признали невменяемой? Стало быть, очень хотел от нее избавиться. Здесь и нужно искать мотив.
        - Ему-то это зачем?
        Дмитрий был готов сейчас тряхнуть как следует эту самонадеянную глупую куклу, тряхнуть, чтобы привести ее в чувство и не позволить ей зарываться в собственных фантазиях. Часа не сидит за следовательским столом, а уже мнит о себе невесть что.
        - Он при деньгах, а у нее их нет. И она, к слову, очень жаждет их получить. Сама мне в этом призналась. У нее мотивов - на троих хватит. А у него их просто-напросто нет.
        - Знаете, я однажды фильм один смотрела, - вдруг перебила его глупая девчонка. - Так вот там главный герой перевел все свое состояние по какой-то причине на свою девушку или жену, не помню точно. И по этой самой причине не хотел ее потом от себя отпускать. Что, если…
        - А вот вам урок номер два, Александра Степановна. - Калинкин судорожно рассмеялся, радуясь тому, что сейчас он щелкнет ее по носу вторично. - Сидя за этим вот столом, никогда не пытайтесь отождествлять себя с голливудскими киногероями. Здесь вам не кино! Здесь проза жизни! И быть так, как там, не может.
        - Почему? - Она вздернула подбородок, глянув на него, как на врага.
        - Потому что не может! Не мог Черешнев перевести свое состояние на свою жену без ее на то ведома! Не мог, понятно? - Сам не понимая, по какой причине, он как-то очень быстро перешел на крик. И даже откровенно укоризненный взгляд Ильи Халева его не способен был теперь остановить. - Она должна была хотя бы однажды подписать хоть какую-нибудь бумагу! Хоть какую-нибудь, даже если ей для ознакомления предлагалась последняя строка в документе.
        - А она не подписывала? - Полный рот Александры Степановны самым непозволительным для этого кабинета образом приоткрылся и алел так, что Халеву едва не сделалось худо. - Она не подписывала никаких последних строк?
        - Нет! Нет, нет и нет! Ничего Черешнева, кроме брачного свидетельства, не подписывала! Довольны, Александра Степановна?!
        Почему он соврал? - мучился вопросом часом позже Калинкин. Почему?!
        Он уже вернулся домой, для чего-то прихватив к молочным сосискам и бутылку пива, которое не очень-то жаловал. Принял ванну. Сварил картошки, отварил сосисок, откупорил пиво. Смотрел теперь, как медленно оседает мохнатая пена в высоком стакане, и мучился одним и тем же вопросом.
        Почему он соврал?! Почему сказал всем, что Черешнева ничего не подписывала? Потому что хотел насолить Александре? Или потому, что не додумался спросить у потерпевшей об этом?! А вдруг она и в самом деле что-то подписывала, что тогда?.
        Глава 6
        - Бедная ты моя! Бедная…
        Это уже не бабушка шептала над ней, а Марина. Они заявились к ней с Анной Ивановной и сестрой-хозяйкой Верой накануне выписки. Принесли две громадные жареные курицы, пакет мандаринов, двухлитровую упаковку сока и огромный букет желтых хризантем.
        - А мы тебе нарочно розы не принесли, - доверительно сообщила ей Анна Ивановна, наклоняясь к самому ее уху. - Видели, как твой изверг тебе их тут таскает букет за букетом. Давно хотели навестить, да все на него нарывались. Раза три точно!
        - Как вы узнали?
        - В газете прочитали сводку ДТП, - ответила Анна Ивановна и снова пристала: - Признайся, Владимира, не обошлось без него?
        Она молчала в ответ.
        - Снова будешь продолжать упорствовать и жить с ним под одной крышей?!
        - Ладно вам, Анна Ивановна, не приставайте к ней. - Это Марина за нее вступилась, заметив, как Влада поморщилась. - Ей сейчас не по себе, а тут мы еще! Вот выпишется, тогда, может, и к нам…
        Выписывать ее должны были завтра.
        Влада уже вставала, ходила по палате и даже выбиралась в коридор. Ужасную повязку с головы сняли, и оказалось, что волосы ей совсем не подстригли, а она-то переживала. Выщипали за ухом маленький клочок, рана там оказалась достаточно глубокой, и только. Пожилая медсестра помогла ей вымыть волосы, расчесала и все нахваливала, сокрушаясь, что ее детям бог не дал такой шикарной шевелюры. Корсет с шеи тоже сняли, сочтя лишним.
        - Ничего с вами страшного не случилось, - утешил ее на последнем обходе врач. - Нервничать противопоказано, это может вызвать головные боли, а во всем остальном вы полностью здоровы и готовы к выписке.
        Выписываться она не желала. Представить себе свое возвращение домой было невозможно.
        Милиция могла думать все, что угодно. Черешнев мог продолжать врать, как врал все то время, что она лежала на больничной койке.
        Она-то знала, что и как было на самом деле! И с ума она не сходила. И голос мужа своего в телефонной трубке слышала вполне отчетливо. И машину его рассмотрела, и номера.
        А ей никто не верит! И еще разговаривают, как с душевнобольной или вообще как с преступницей.
        К бабушке тоже было нельзя. Та, смущенно пряча глаза, сообщила, что Колька-плотник перебрался к ней и живет у нее уже как с месяц. Любовь у них, оказывается, обнаружилась. Толклись-толклись на одной кухне столько лет, иной раз и поругивались, а тут вдруг решили на старости лет хоть недолго, да в счастье пожить.
        - Уважительный он, Коля-то, - винилась перед ней бабушка, будто и в самом деле была виновата. - А его из комнаты начали выгонять, без прописки или чегой-то еще… Вот и пришлось приютить…
        Ее приютить оказалось некому, кроме Анны Ивановны. Та настойчиво продолжала склонять Владу к тому, чтобы та перебиралась к ним с вещами.
        - Я подумаю, - пообещала Влада, стараясь не смотреть в сторону сестры-хозяйки.
        Нехорошим она ей казалась человеком. Злобным каким-то и скопидомным. Несколько раз за время посещения напомнила ей, как дорого им обошлись фрукты и куры. Мол, нечего нос воротить от добрых людей, которые к ней, стало быть, с пониманием. А нужно выздоравливать да занимать койку напротив Маринкиной.
        Марина оказалась единственным человеком из этой троицы, которая ничего от нее не хотела. Просто смотрела на нее, без конца покачивая головой, гладила по руке и приговаривала:
        - Бедная ты, бедная… Могла бы и погибнуть, Влада! И инвалидом остаться…
        Могла бы и погибнуть, могла бы лишиться рук, ног, зрения, зубов. Да мало ли что она могла! Все, что угодно! Разве это важно сейчас? Важным казалось другое: какую цель преследовал ее подлый супруг, затевая эту грязную игру?! Что он хотел?
        Она много думала, валяясь без движения на больничной койке. Много слушала и следователя, и Игоря Андреевича, и Танюшу, которая тоже навещала ее со слезами на глазах. Слушала, сопоставляла и где-то уже через неделю пришла к выводу, что Черешнев не собирался ее убивать. Если бы собирался, непременно убил бы.
        Не-е-ет, тут крылось что-то другое. Зачем тогда вся эта затея с машинами? Их ведь и в самом деле было две, она теперь в этом не сомневалась. И пускай этот настырный следователь думает, как ему хочется, она просто уверена, что машин было две.
        Откуда могла взяться вторая - точно такая же?! И для чего? Для того, чтобы она запуталась во всей этой хитросплетенной дребедени и выглядела сущей дурой, рассказывая об этом?! Скорее всего, да. И тут же возникал вопрос: а зачем было выставлять ее дурой, зачем? Развестись можно и безо всей этой канители. Зачем тогда?
        Игорь Андреевич в один из своих визитов, стоя перед ее кроватью на коленях и неистово зацеловывая ее ладони до мозолей, выдвинул вдруг свою версию происходящего:
        - А что, если это происки моих врагов, дорогая?! Что, если кто-то хотел меня подставить, а?!
        - Но ты же звонил мне, а теперь отказываешься!
        Едва очнувшись в больнице, она перестала говорить ему «вы». И отчество теперь не произносила вслух, иногда про себя - по привычке. Но вслух теперь звала его только Игорем и без благоговейного «выканья».
        - Я не звонил! Не звонил, Володька, как ты не поймешь?! - Он подскочил тогда с коленей и принялся метаться по палате, сделавшись невероятно жалким и растерянным.
        - Но я слышала твой голос! - упорно стояла она на своем.
        - И что с того?! Ты не знаешь, как сейчас разводят по телефону, ловко копируя голоса? Нет? Так я расскажу!
        И Черешнев начал долго и пространно рассказывать ей о каких-то знакомых и о знакомых их знакомых, пострадавших от подобного пиратства.
        - Понимаешь теперь?!
        - Да, возможно. Возможно, кто-то очень ловко скопировал твой голос, вызывая меня на окраину города, но…
        - Что опять?
        Он всплеснул руками совсем по-стариковски. И Влада впервые подумала, что он не так уж и молод - ее супруг. И седина в волосах все гуще, и мешки под глазами не успевают за день расправиться, и пальцы рук подрагивают.
        - Но как тот человек, который звонил, мог знать о нашем с тобой разговоре насчет развода? Ты же буквально перед уходом проговорил, и тут же кому-то становится об этом известно. И еще… - Она очень внимательно следила за ним в этот момент, очень. - Почему Татьяна все отрицает? Она же сама принесла мне трубку, сказав, что звонишь ты. Что ты хочешь порадовать меня тем, что благополучно добрался… А следователю она сказала, что ты не звонил. А зафиксированный телефонной станцией звонок был сделан ее родственницей. Как ты это объяснишь?!
        - Я-то тут при чем?! Чего ты пристала ко мне?! К ней и приставай! И вообще… - Тут он глянул на нее привычным ледяным взглядом, способным поставить на место сдвинутую землетрясением гору, не то что ее. - Выйдешь из больницы - будем всерьез думать о твоем здоровье. Что-то и впрямь не в порядке с твоей головой. Зря я, наверное, бил тебя все это время. Что-то с твоими мозгами случилось однозначно.
        Черешнев потом еще не раз намекал ей на то, что она сдвинулась. Говорил с ней ласково, как с больным ребенком. Уговаривал не капризничать и согласиться на обследование. Все гладил по голове, упакованной в кокон из бинтов, пытался даже кормить с ложечки - это когда кто-то из медперсонала присутствовал в палате и мог умилиться, глядя на его неуклюжие попытки поухаживать за больной супругой.
        И вдруг все изменилось. Изменилось после последнего визита следователя Калинкина. Что уж он сообщил Черешневу, осталось тайной за семью печатями, но к ней в палату супруг влетел, как ведьма на метле.
        - Суки!!! - разбрызгивал он слюни, прыгая по палате, как блоха. - Ментовские жалкие суки!!! Много понимать стали!!! Ничего, найду управу.
        - Что случилось, Игорь? - осмелилась она задать ему вопрос.
        Все предыдущее время он был ласков с ней и заботлив. Называл милой, любимой и единственной. Суетился, окружал заботой, вот она и осмелела. Какого же было ее удивление, когда Черешнев в ответ на ее вопрос рявкнул в своей обычной манере:
        - Закрой пасть, идиотка! Что случилось, что случилось!.. Не твоего куцего ума дело, поняла! Лежишь тут и лежи, пока соблаговолю тебя домой забрать. Вот навязалась на меня, кукла чертова!
        Пробыл недолго и вскоре ушел, и с тех пор больше не заявлялся. А завтра уже ее выписывают. Придется ехать домой, жить там, смотреть в его налитые холодной, хорошо обузданной яростью глаза. Наблюдать за их отношениями с Татьяной. Хотя теперь, может, этот цирк уже и не имеет смысла? Теперь, когда все попытки Черешнева сотворить что-то страшное с диким треском провалились.
        - Приходи ко мне в гости. Знаю, что жить там ты не захочешь. - Марина с печалью вздохнула. - Приходи, Влада. Поговорить ведь даже не с кем. И возвращаться уже тоже некуда. Идиот-то мой такую же алкашку привел. Пьют, соседи говорят, на пару теперь. Придешь?
        - Да, конечно.
        Влада кивнула. Она теперь не станет ни от кого прятаться. Будет делать все, что захочет. И в центр непременно сходит, прямо послезавтра и сходит. И милого Удальцова навестит. Не успел он, интересно, переехать в отремонтированную квартиру? Если и успел, он собирался навещать свой дом. И они еще непременно встретятся. Непременно…
        - Следователь посоветовал на тебя, на суку, заявление в прокуратуру написать, - прошептал ей на ухо Черешнев, делая вид, что целует ее в шею. - Стой, тварь, не дергайся! В окна полбольницы высыпало. Представление станешь устраивать?! Я его тебе дома устрою!
        - Только попробуй, гад! - так же тихо, но внятно прошептала Влада в ответ, улыбаясь подрагивающими губами.
        - Да-а-а?! И что же ты сделаешь мне, сучка?!
        На глазах умилившихся до слез врачей и медсестер, облепивших больничные окна, будто мухи, Черешнев бережно свел ее со ступенек. Осторожно, будто хрустальную, посадил на заднее сиденье машины. И только захлопнул за собой переднюю дверцу, тут же понес:
        - И что ты сделать мне можешь, гадина?! Вот пригрел на груди, вот пригрел!!! Я же тебя на цепь посажу в подвале! И ни одна живая душа о тебе не вспомнит, ни одна! Бабка твоя на старости лет в любовь ударилась. А больше ты никому не нужна! Ах да, совсем забыл! У тебя же теперь покровители имеются из реабилитационного центра для глупых баб! Так мы эту богадельню вмиг прикроем, если захотим. И того парня, что живет неподалеку, можем очень серьезно прижать и создать такие неприятности… Кстати, ты знала, что он бросил свою жену из-за ногастой шалавы и супруга его, не смирившись с подлой изменой, бросилась под электричку? Нет?! Так знай, дура набитая, с кем связалась! С подлецом ты связалась, сука подзаборная!!!
        Влада горько усмехнулась.
        Ну, хоть с одним стало ясно. Это Черешнев устроил за ней слежку, послав по ее следу того безликого парня в клетчатой кепке. Алена была сама по себе. А парень тот работал на Черешнева. Отсюда и такой кладезь информации. Все ведь узнал! Все буквально. А про Удальцова даже больше, чем ей хотелось бы.
        - Нашла себе утешение, нечего сказать! - продолжал надрываться Черешнев в праведном гневе. - Он же ходок, он повеса, а ты ему сопли в жилетку вздумала лить! Вот дура, вот дура!
        Он снова и снова изрыгал из себя гадкие ругательства, восстанавливая по ходу все ее передвижения по городу в последние несколько месяцев. В голове стучало, ухало и переворачивалось. Врач не велел нервничать, говорил, что это вызовет непременные головные боли, и даже снотворного ей выписал и антидепрессантов еще. Рекомендовал попить их первое время. И еще не нервничать. А разве это возможно?!
        - Игорь! Игорь!!! - Она с силой сдавила разрывающиеся от боли виски. - Я прошу тебя, замолчи!
        - Что?! Не нравится слушать правду?! Глаза очень сильно режет?! На сторону намылилась?! Да что ты станешь делать без меня, идиотка? Развод ей нужен! С Удальцовым жить наладилась? Так я ему скажу, как ты с другом моим однажды порезвилась. И покажу ту самую фотографию. Пускай он посмотрит и сделает выводы… Проститутка дешевая!
        - Если ты это сделаешь… Если ты это сделаешь…
        Однажды она как-то заговорила с ним о разводе. Пыталась уговорить его, дать ей свободу и хоть немного денег. А Черешнев в ответ указал ей на порог и на рваные тапки за ним, в которых Татьяна развешивала белье на заднем дворе.
        - Уйдешь с котомкой и в этих рваных тапках, а чтобы неповадно было…
        Этим же вечером ей в кофе подсыпали какую-то дрянь. Как она отключилась, Влада не помнила. И утром чувствовала себя отвратительно. Но когда, гадко ухмыляясь, Черешнев показал ей несколько снимков, на которых она голой лежала в объятиях незнакомца, ей просто расхотелось жить.
        И теперь он собирался показать эту мерзость Удальцову?!
        - Если ты это сделаешь, Черешнев, я тебя убью!
        Она закричала это слишком громко. И он услышал, конечно же. И вдарил по тормозам, а потом ударил ее по губам. Не очень больно, наотмашь ладонью, но Влада тут же почувствовала во рту знакомый солоноватый привкус крови.
        - Ненавижу тебя, Черешнев! Ненавижу!!! - зашептала она исступленно, заплакав. - Хоть бы ты сдох! Хоть бы ты сдох поскорее!!!
        И, поразительное дело, ее великолепный и чрезвычайно уверенный в себе супруг вдруг неожиданно затих. Даже вобрал голову в плечи, или это ей только показалось с заплаканных глаз?
        Они вошли в дом по раздельности. Сначала она, потом он. Пока Влада разувалась у порога, осторожно наклоняясь, голова все еще кружилась немного, Черешнев швырнул сумку с ее вещами под вешалку. Буркнул что-то нечленораздельное Татьяне и тут же пошел наверх.
        Ужинали они в этот день врозь. Спали так же. Он в супружеской спальне. С Татьяной или без нее, Влада не знала и даже не пыталась узнать. Облюбовав одну из гостевых спален, она почти не выходила оттуда. Дважды ей звонила Анна Ивановна и ласковым голосом принималась уговаривать все бросить к чертовой матери и перебраться все же под ее крыло. Один раз из окна второго этажа Влада увидела Удальцова. Он прошелся вдоль их забора туда-обратно, а потом исчез.
        Она, конечно же, могла его окликнуть и выйти переговорить, да и в гости к нему пойти, ей теперь вряд ли кто смог бы запретить, но…
        Но после того, что ей сообщил Черешнев, встреча с Евгением казалась ей не очень своевременной. Она непременно станет задавать вопросы. Ответы ей могут не понравиться, учитывая ее состояние. Лучше все объяснения и встречи отодвинуть на потом. Когда-нибудь потом, в лучшей ее жизни, которую она все никак не может начать и прожить затем по-человечески.
        Глава 7
        Начало июня будто мстило холодному маю за его промозглый холод и накатило на город такой изнуряющей жарой, что не успевшие распрямиться от стылого дождя листья вновь съежились. Резво переодевшись из плащей и сапог в шорты и сандалии, народ поначалу ликовал, но уже через пару недель сдулся и все чаще стал поглядывать на девственно чистый небосклон, надеясь обнаружить там хоть какой-то намек на возможную непогоду. Непогоды не ожидалось, разводили руками синоптики, тут же находя этому десятки причин.
        Калинкина, к примеру, мало волновало, что и куда вдруг подуло не так и почему отклонилось океаническое течение. Ему тупо хотелось летнего ливня. Что начинался с темноты на горизонте, потом накатывал порывами ветра, мутузящего весь городской мусор с пылью, а следом уже крупными дождевыми каплями. Да с громом и молнией, чтобы от раскатов присесть захотелось и форточку захлопнуть. А потом еще бы хотелось выбежать на балкон, подставить голову под ливень и радоваться совершенно по-детски долгожданной прохладе.
        В деревне под водосточной трубой у матери всегда стояла кадка. Сколько себя помнил Калинкин, столько помнил эту кадку. Мать набирала оттуда воды и вопреки предостережениям экологов поливала цветы, мыла этой водой волосы. И все посмеивалась его тревогам.
        - Какая же с неба грязь, сынок? О чем ты? - улыбалась она, расчесывая густые, без намеков на седину волосы старомодным гребнем. - Грязь-то она под ногами да у некоторых в сердце и в душе. А с неба… Там ведь только божья благодать…
        Благодати было не дождаться. Суховей злобно гулял по городу, ковыряясь в мусорных кучах и покрывая трещинами высохшую до порохового цвета землю. Дачники стенали и охали, сокрушаясь по поводу загубленного будущего урожая. На некоторые участки перестали подавать воду из-за того, что водоемы сильно обмелели.
        - А я туда и не пойду больше, - верещала на весь двор тетя Шура Бабкина. - Вскопаю потом под зиму, и дело с концом. Мне вон внучка говорит, что теперь все на рынке купить можно, чего туда ездить. Прокатаю больше. А я к ней прислушиваюсь. Она же у меня умница…
        Калинкин, не выдержав, ушел с балкона в жаркое нутро пропаренной за день двухкомнатной «хрущобы» на пятом этаже. Только вознамерился поужинать. Приготовил себе окрошки, сварил молодой картошки, заправив ее сметаной. Долго корячился, вытаскивая на балкон табуретки. Одна должна была служить столом, вторая стулом. Только присел, и на тебе! И тут ему покоя не дают хвалебные оды в адрес Александры Степановны!
        Ох уж эта Сашенька! Ох и заноза! И не просто заноза, а гвоздь в одном месте. Лист банный, репей огородный. Ну как прицепится, как пристанет, хоть и впрямь увольняйся.
        И ведь что обидно было, занозой ее считал только он один. Начальство было ею довольно. С работой порученной справлялась даже без посторонней помощи, хотя коллеги Дмитрия были готовы подставлять ей свои руки-плечи без остановки. А Илюха Халев, кажется, вовсе с катушек спрыгнул, начал ежедневно таскать ей в кабинет букетики.
        Александра смущалась, краснела и лепетала что-то своим пухлым алым ртом. Что-то такое, от чего физиономия у Халева делалась глупой-преглупой, а руки принимались подрагивать, как у алкоголика.
        Неужели Илюха влюбился в эту малявку, а? Неужели попался на крючок ее хитроумным выпадам?
        - Илья, ты не поможешь мне разобраться с одним вопросом?..
        - Халев Илья, я очень тебя прошу, забеги завтра вот по этому адресу, третий день не могу застать своего свидетеля дома!..
        - Илюша, посмотри, пожалуйста, вот этот протокол, все я правильно сделала? Может, переписать нужно?..
        И Илюха, как дурачок, разбирался, забегал, переписывал, а теперь вот еще и букетики принялся таскать. Сегодня утром к букетику присовокупил еще и шоколадку.
        Александра отнекивалась с красным лицом, отодвигала от себя, а потом взяла и разделила ее на квадратики, не обделив даже Калинкина. Кажется, это Илюху немного задело. Он послонялся без дела по кабинету, что-то намекал ей о новой премьере. Александра подачи не приняла, уткнувшись носом в пухлую папку с каким-то «глухарем», которую ей начальство подогнало для стажировки. И Халеву пришлось убраться несолоно хлебавши. Остальные ребята тоже рассредоточились по городу, всяк по своим делам. А Калинкин вот не мог удрать, как бы ему ни хотелось. Ему вот пришлось остаться с ней с глазу на глаз в кабинете. Не из великого на то желания, боже упаси! По причине того, что накопилось много бумажной работы, которую требовалось сдавать уже в понедельник.
        Приходилось сидеть и корпеть. И Александра сидела, тихонько нашептывая что-то у него за спиной и с шелестом переворачивая страницы.
        Так получилось, что чая они захотели одновременно. Встали со своих мест, словно по команде, и маршевым шагом двинулись в угол к чайнику. Поняв, что она хочет того же, что и он, Калинкин из упрямства и вредности решил не уступать ей места. Ею, по-видимому, двигали те же причины, и за заварник они ухватились вместе и потянули всяк на себя.
        - Отдай! - глянула она на него практически с ненавистью.
        - С какой это стати? - Калинкин вцепился в заварочный чайник мертвой хваткой. - Уважение к старшим иметь надо, Александра Степановна! К старшим по возрасту и по званию!
        - А вам уважение к женщинам надо иметь, Дмитрий Иванович! - выпалила она с чувством, совершенно с непотребной эротичностью шевеля при этом полными губами. - Отдайте!
        - Нет.
        - И я не отдам!
        Они простояли минуты три точно, и Калинкин не выдержал:
        - Черт с тобой, наливай первая! Только зря ты все это затеяла, скажу я тебе, дорогуша. Ничего у тебя не получится. - Дмитрий вернулся за свой стол, сел, сцепив пальцы на животе и далеко вперед вытянув длинные крепкие ноги. - Вся твоя и бабушкина хитрость не возымела на меня никакого действия.
        Она замерла возле тумбочки с неестественно выпрямленной спиной. Потом медленно повернулась, глянула на него, как на дурочка, и с диким фырканьем поинтересовалась:
        - Это вы о чем, не пойму?!
        - Все о том же, о том же. Бабуля твоя мне тебя уже давно сватает. Потом ты с чего-то решила работать в милиции. Я не против, нет, конечно! Но почему именно в этом отделении?
        - Близко расположено от моего дома, - с вызовом выпалила Александра, пристраивая ладони на тонкой талии.
        - А почему в моем отделе? Чем я провинился? Тем, что тебе хочется за меня непременно замуж? Зачем тогда Илье мозги пудришь? Он же всерьез, кажется, тобой увлекся, а ты…
        - А я собралась за тебя замуж, так? - Ее глаза цвета слежавшейся пыли сделались темными-темными, будто пыль эту только что прибило долгожданным дождем. - И пытаюсь вызвать в тебе ревность, флиртуя с Халевым, так? Так ты думаешь?!
        - Приблизительно.
        Калинкину было наплевать на ее гнев, как и на ее саму. Он вчера вечером заходил в бар неподалеку от дома и познакомился там с такой классной девчонкой. И она даже позволила ему проводить ее до дома. И показалась ему без особых претензий, хотя и выглядела на миллион долларов.
        - А теперь слушай меня, ходок! Слушай и запоминай! - Она медленно пошла на него, очень симпатично переставляя аккуратные ножки в стильных туфельках на высоких каблучках. - Даже если бы на земле ты остался единственным мужчиной, я и тогда не вышла бы за тебя.
        - Почему? - Зачем спросил, непонятно. Ему же все равно было, а спросил.
        - Потому что ты мне противен! Что придумала за меня моя бабушка, меня мало заботит. Но ты мне никогда не нравился, никогда! Кажется, я тебе об этом уже говорила! А Илье я ничего не пудрю! Он очень славный и вполне пригодный кандидат на роль моего супруга. И сегодня мы идем с ним в кино, вот!!!

«Вот» она выпалила с визгом и ногой еще притопнула. А потом ее огромные глазищи вдруг наполнились слезами. Александра выскочила за дверь, громко хлопнув дверью, долго отсутствовала, а вернулась уже с Ильей.
        Где эта сладкая парочка успела пересечься, Калинкину было по барабану. Не оставлял равнодушным тот факт, что Илья смотрел на него не по-доброму, а потом и вовсе вызвал поговорить. И разговор этот совсем Калинкину не понравился. Не столько из-за того, что Илья попросил его не цепляться к девчонке, а из-за того, что…
        Халев и в самом деле намеревался сделать Александре предложение. И бормотал что-то о своих глубоких серьезных чувствах смущенно. А когда Калинкин попытался было его предостеречь, сграбастал его воротник громадной ладонью и прошипел:
        - Не смей, Димон, слышишь! Не смей так о ней говорить! Тащишься от своих «Барби» пустоголовых, вот и тащись. А Саньку не тронь, удавлю!
        Вот такой у них сегодня случился с Илюхой разговор. Сначала с его избранницей, а потом уже с Илюхой. Неприятно было Калинкину - и еще немножечко больно. Так и хотелось традиционно осадить Халева, напомнив, что свои же ребята, чего же из-за бабы-то. Не стал, поостерегся. Пускай разбираются как хотят. У него на сегодня свидание с красивой дорогой девчонкой назначено. Все остальное - пыль…
        - Извини, Дима, я сегодня не смогу с тобой увидеться, - пробормотала со смущением его новая знакомая в телефонную трубку.
        - Почему? - сразу ощетинился Калинкин, заподозрив неладное. - Что во мне не так? В чем причина?
        - При чем тут ты! С тобой все в порядке, даже очень, просто сегодня приезжает мой отец из заграничной командировки, и все запланированные ранее мероприятия отменяются в связи с этим.
        - А-а-а, ну отец - это, конечно, уважительная причина. А когда сможем увидеться?
        Он еще надеялся, он еще верил, как дурак, что сможет подсадить такую вот штучку, от взгляда на которую бурлит внутри и вслед тебе с ней оборачиваются и завидуют исподтишка.
        - Я не знаю, - очень твердо и серьезно ответила его новая знакомая. - Как только смогу, я позвоню. Пока…
        Она не сможет и не позвонит, понял Калинкин.
        Прыгнул на диван, пристроил голову на подушку, сложил ладони под щекой и уставился невидящим взглядом на прямоугольник окна, за которым угасало пекло изнурительно долгой пятницы.
        И не приезд отца тому причина, а причина в нем самом. Чем-то отпугивает он подобных красоток, и вряд ли только содержимым своего тощего кошелька. Что-то в нем и с ним не так. Что?!
        - Ты никогда не пытался увидеть в женщине человека, ты видишь лишь тело и ничего более… - вспомнились ему слова Александры по этому поводу. - А этого мало! И какой бы глупышкой ни была девушка, ей мало одного лишь любования ее красотой. Денег хочется, да, но не только этого, поверь! Потом, всем нам хочется одного - чтобы нас любили и чтобы нами дорожили. Не грудью, ногами, портретом лица, а душой. А душу ты, Дим, никогда и не пытался понять. Она тебе просто-напросто не нужна. И любая женщина это почувствует, она этого не сможет пропустить.
        Неужели она права? Неужели эта малышка с серьезными серыми глазами права и ему действительно не нужна чья-то душа, характер, личность и не хочется погружаться так глубоко и серьезно, довольствуясь лишь телом? Неужели…
        Неужели он настолько глуп и поверхностен?! Никчемен и несерьезен?!
        Чертовщина какая-то! Самоедство полное! Так и до комплексов рукой подать. А ведь все она - Сашка! Она виновата! Наговорила кучу всего, а сама…
        А сама замуж собралась за Илюху. А его это, между прочим, не оставило равнодушным, да! Себе ведь можно признаться в этом, хотя бы теперь.
        Мало того что не оставило равнодушным, так еще и расстроило до ломоты под левой лопаткой. И как-то впервые осознал Калинкин, что Санька-то как раз и есть та самая девушка, которая ни за что не бросила бы куст сирени, который он посадил своими руками, и яблоню не позволила бы выкорчевать, приговаривая совсем как его мать:
        - Пускай не плодоносит, пускай старая, зато ее мой муж сажал. Разве я могу ее сгубить да под топор пустить? В ее корнях часть и его жизни тоже. Пускай живет хотя бы она пока…
        А теперь Александра Степановна выскочит замуж за Илюху, и все! Второй такой он не найдет уже никогда. Второй такой просто не существует. С таким вздорно-дерзким подбородком, зовущим ртом и темными проницательными глазами.
        Проморгал, называется!
        Звонок в дверь застал его врасплох. Он как раз начал дремать, размечтавшись. И мечтал, смешно признаться, о Саньке. О том, как она поссорилась с Илюхой. Разорвала с ним все отношения. Как бросилась ему, Калинкину, на грудь, снова ворвавшись к нему в квартиру в коротких шортиках и маечке. Разрыдалась при этом и все жаловалась и жаловалась. И все стонала, что все ее беды из-за него - Калинкина. Что любила и любит она только его и…
        И тут звонок в дверь. Долгий такой, пронзительный.
        Калинкин дернулся всем телом. Приподнял голову и постарался вспомнить, снилось ему только что все это про Александру или мечталось. Если мечталось, то оно понятно. А если снилось, то это было неплохим предзнаменованием. Сон ведь мог оказаться и вещим.
        - Иду, иду! - заорал он, натягивая футболку и шорты, схватив их в охапку со стула рядом с диваном. - Иду, хорош звонить!
        Он дважды повернул ключ в замке, распахнул дверь и едва не охнул. За дверью и в самом деле стояла Александра. Вместо шорт и майки на ней были джинсы и водолазка. И глаза ее не были в слезах, и на грудь она ему не бросилась, а Калинкин все равно обрадовался. Неужели сон и впрямь начал тут же сбываться?
        - Привет, - улыбнулся он смущенно и принялся приглаживать волосы пятерней. - Проходи.
        - Я не за солью и не на чай, - с пониманием хмыкнула она, воинственно уложив руки на талии и отставив правую ножку чуть в сторону. - Собирайся, у нас двойное убийство.
        - Убийство? А мы при чем? Пусть опера едут, - забрюзжал тут же Калинкин, не двигаясь с места.
        - Никого нет из убойного. Кто-то уже по вызову уехал. Кто-то в больнице. Кто-то в отпуске. Никого нет, понятно? Собирайся, начальник позвонил мне. У тебя три минуты. - Александра повернулась к нему спиной и пошла к лестнице. - Машина уже во дворе.
        - Слышь, Александра Степановна, - вспомнил Калинкин обиду дня. - А чего же ты своему любимому не позвонила? Илюха бы прискакал с радостью, да еще и с букетом!
        Она притормозила на мгновение. Глянула на него как на ископаемое и буркнула:
        - Дурак! - Потом сочла, что этого будет маловато, и добавила: - Начальник велел тебя взять. Думает, что ты лучше справишься.
        - А ты так не думаешь?
        Он все еще топтался на пороге, глядя ей вслед, хотя должен был уже одеваться. Топтался и приставал с глупыми вопросами.
        А может, и не глупыми были они вовсе, а вполне нормальными. И приставал потому, что знал: больше возможности поговорить не будет. В машине народу наверняка набилось тьма. Из прокуратуры, водитель опять же, эксперт. Она сядет у окна, отвернется и не проронит ни слова. На месте происшествия тоже не особо поговоришь. А знать хотелось!
        - А ты так не думаешь, Александра Степановна? - повторил он, не дождавшись от нее ответа.
        - Все, что я о тебе думаю, я тебе уже давно и сегодня сказала. Дополнений не будет.
        Вот так вот! Получил, Дмитрий Иванович? Переваривай теперь и думай в следующий раз, как хорошими девчонками разбрасываться.
        Брюки и рубашку Калинкин, вернувшись со службы, бросил в стирку. Еще две пары были, но лежали свернутыми и непоглаженными на полке. Пришлось доставать из корзины для грязного белья те, в которых был сегодня днем, отряхивать щеткой и снова натягивать на себя. Измялись, конечно, но что было делать. Не включать же утюг, не раскладывать гладильную доску и не приниматься наводить исчезнувшие стрелки. Сойдет и так. Тем более что никого, кроме него, кажется, это не волновало.
        Надо же, она обратила внимание на его помятость. И даже носиком повела, явно чувствуя специфический запах одежды, извлеченной из корзины для грязного белья. И отодвигаться тут же принялась, стоило ему присесть с ней рядом.
        - Уж извините, Александра Степановна, не успел погладиться, - прошептал он с издевкой. - Спать собирался. А тут кому-то кого-то приспичило убить. И это в канун выходных, а!
        - Убийство, судя по всему, произошло ночью. Сообщили об этом только теперь.
        - Да? А чего так?
        - Трупы мужа и своей домработницы обнаружила хозяйка дома. Она вроде бы просидела взаперти все это время в комнате для гостей. А когда выбралась, то обнаружила два мертвых тела. Побежала к соседям, вызвала милицию.
        - А что сначала: к соседям побежала или вызвала милицию и как ей удалось выбраться из запертой комнаты? - тут же начал приставать к ней Калинкин, еще ни о чем таком не подозревая.
        Приставал просто так, по инерции, просто чтобы слышать ее голос и наблюдать в профиль за тем, как плавно шевелятся ее губы. Что она могла ему сообщить? Да ничего. Сейчас приедут на место происшествия, и все прояснится. А пока…
        - Считаете все это странным?
        Она вдруг развернулась, став к нему так близко, что в ее глазах он тут же рассмотрел удивительные голубые вкрапления. Как в детском калейдоскопе, честное слово! Никогда не замечал, а тут надо же.
        - Мне тоже сразу что-то показалось это странным.
        - На месте разберемся, - решил он поубавить ее пыл, еще не забыв, как она пыталась привязать рядовое происшествие к сюжету голливудского фильма.
        - А еще более странным мне кажется то, - продолжила бубнить Александра, не отворачиваясь, - что главной героиней этой истории снова стала ваша недавняя знакомая.
        - Какая знакомая? - тут же насторожился Калинкин, пытаясь стряхнуть с себя наваждение от бирюзового отсвета, которым наполнились ее заурядные серые глаза.
        Черта с два что у него получалось! Сосредоточишься тут, как же! И о какой знакомой речь? Уж не о той ли, к которой сегодня прикатил папа из-за границы? Александре же ничего о ней не известно, что тогда и почему снова?
        - Какая знакомая? - посуровел Калинкин, глянув на нее с укоризной, чтобы Александра прекратила наконец свои чудачества
        Что, понимаешь, за игра света? Что происходит с ее глазами, черт побери? И зачем так часто облизывать губы? И говорить, говорить, говорить без конца?
        - Та, что попала в ДТП и пыталась обвинить своего мужа в наезде. - Она вдруг улыбнулась и шепнула едва слышно: - Дим, прекрати таращиться на мой рот! Это неприлично.
        - А я таращусь?! - притворно изумился Калинкин.
        - Еще как! - Она хихикнула, как первоклассница, в ладошку.
        - О боже, что я делаю! - едва слышно простонал он. - Что скажет твой жених, донна Анна?!
        Стоило вспомнить про Илюху, как Александру словно подменили. Она привычно выпрямила спину, приподняла подбородок и тут же отвернулась к окну, оставив его горевать в полном одиночестве.
        Ладно, зато у него появилось время подумать над ее сообщением.
        Так что там, говорите, обнаружила гражданка Черешнева, выбравшись из запертой спальни? Труп мужа и домработницы? Оч-чень интересно! Очень!!!
        Не успела мадам Черешнева зализать раны, не успела проглотить обиду на супруга и его домработницу, как они очень своевременно и благополучно сыграли в ящик.
        А мадам Черешнева этим временем отсиживалась под замком в одной из гостевых комнат, говорите? А потом как-то оттуда выбралась, обнаружила трупы и побежала звонить в милицию или по соседям? Это еще предстоит выяснить, между прочим. Хотя…
        Хотя и дураку понятно, что без ее участия эти двое погибнуть никак не смогли. Ох и маразматичка! Не мытьем, так катаньем, так, что ли? Не удалось обвинить его в преднамеренном дорожно-транспортном происшествии, так взяла просто-напросто и укокошила. И что теперь? Тюрьма?!
        Глава 8
        Влада Черешнева сидела в столовой на диване, свесив голову, тупо смотрела на свои босые ноги и старательно обходила мыслями то, что произошло с ней за минувшие два дня, включая сегодняшний. Его ведь тоже можно было считать минувшим, дело ведь шло к вечеру. И день минувший, и жизнь ее, так и не успевшая состояться, тоже теперь минувшая. Кончилась она - ее жизнь. Так и не успев начаться, кончилась. Теперь ее ждет суд, затем тюрьма, и все.
        И все на этом! После тюрьмы она станет социально опасным элементом со страшным клеймом убийцы собственного мужа и его любовницы. Она, конечно же, никого не убивала. И сделать этого не смогла бы ни за что, тем более так, как это кто-то сотворил с Игорем и Татьяной, но кто ей поверит? Кто?!
        Следователь Калинкин Дмитрий Иванович? Тот, что вошел в ее дом… Даже не вошел, а влетел, с уже готовым обвинительным заключением. Глянул так, что Влада непроизвольно замотала головой, заранее все отрицая. Ухмыльнулся так погано, так отвратительно-проницательно, что она тут же поняла: все, это конец.
        Или девушка, что с ним явилась, она, что ли, поверит? Так от нее за версту несло неопытностью в разыскном деле. И видно было, что Калинкин если и делает вид, что прислушивается к ее словам, то всерьез ее реплики не воспринимает.
        У кого еще было просить поддержки, у кого? У эксперта, деловито ворочающего окровавленные тела в супружеской спальне? Или у прокурорских работников, методично заносящих все в протокол?
        Им на нее, Владимиру Черешневу, наплевать. Они просто делают свою работу, которую вынуждены были делать в пятницу вечером, после тяжелой недели будней, накануне долгожданных выходных.
        До милосердия ли им при таком раскладе?!
        Каждого наверняка ждали дома муж, жена или подруга, дети, у кого они были. Ждал пятничный вечер перед телевизором или уютная прохлада за городом. Каждый ждал этого вечера целых пять дней и мечтал об отдыхе, и тут нате вам! Убийство! Причем двойное! Это работы с писаниной и опросом очевидцев на полночи. С непременным утренним отчетом перед начальством. И это в субботу!
        Способны ли они жалеть ее при таком стечении обстоятельств?! Вряд ли.
        - Вам плохо? - До ее голого плеча кто-то дотронулся и снова повторил: - Вам плохо?
        - Да, мне очень плохо сейчас, - кивнула она, и огромная клякса слезы шлепнулась на сверкающий пол возле большого пальца ее левой ноги.
        - Может, воды?
        - Да, если можно.
        Зачем попросила? Не хочет же ни воды, ни еды, хотя и просидела взаперти почти двое суток впроголодь. Это ее в наказание заперли и не кормили. Перед этим в наказание очень сосредоточенно и методично избивали, а потом заперли. Затащили под руки в гостевую комнату, швырнули на пол и заперли. И, кажется, позабыли о ней напрочь. Позабыли, что ее нужно хотя бы изредка кормить. Не кормили. Пару раз Татьяна принесла ей жидкого чая с парой хлебцев и однажды варенное вкрутую яйцо с тоненьким бутербродом из ветчины и батона. И все. Вся ее еда за двое суток.
        - Возьмите.
        Ей в руку втиснули высокий стакан с ледяной водой. Наполнен тот был под завяз, и она тут же пролила воду на пол. Принялась испуганно затирать воду босой ногой и еле удержалась, чтобы не оглянуться: не увидел ли случайно Игорь Андреевич, как она свинячит. Вовремя вспомнила - его же больше нет! Значит, воспитывать ее больше некому. Теперь ее воспитанием займутся правоохранительные органы.
        - Пейте же, ну! - прикрикнули на Владу со спины.
        И она послушно начала пить. Большими глотками ледяную воду, от которой тут же заныло горло и грудь и сделалось нечем дышать. Она поставила с грохотом стакан на стол, обхватила себя руками, тут же поняла, что почти не одета, и потянулась к рубашке мужа.
        Он привычно разделся за обеденным столом, пошвыряв свою одежду где попало. Влада подобрать ее не могла по причине того, что уже была заперта. А Татьяне, наверное, было некогда. Рубашка так и осталась лежать кулечком на диванном валике. К ней Влада и протянула теперь руку.
        - Не трогайте! - тут же остановил ее властный окрик Калинкина.
        Он как раз вошел в столовую и смотрел теперь от входа на нее.
        - На рубашке кровь. Ее не нужно трогать, - пояснил он чуть тише и мягче той неопытной девушке, что ходила за ним по пятам, а последние двадцать минут не отходила от Влады. - Эксперт установит, кому принадлежит эта кровь. И как рубашка жертвы оказалась здесь, на диване, окровавленной, если труп в спальне.
        - Это моя кровь, видимо. - Влада подняла на Калинкина глаза. - Он бил меня позавчера вечером. Сильно бил. Вот, видите, губа разбита. Из носа тоже кровь текла.
        - Он снял рубашку в вашей крови, швырнул ее на диван, и она пролежала тут до сегодняшнего вечера? Почему ее не убрали? Чем занималась вообще ваша домработница? - недоверчиво глянул на нее Калинкин. - Почему ей дня не хватило, чтобы отнести рубашку в стирку?
        - Я не знаю. - Влада старательно прикрывала себя руками, почему-то ей казалось, что въедливый взгляд следователя всласть ощупывает ее грудь под изодранной почти в клочья майкой. - Она могла забыть об этом, или ей было некогда.
        - А чем вообще она занималась?
        - Спала с моим мужем.
        - О как!
        Калинкин еле удержался, чтобы не съязвить. Он неплохо помнил, что по этому поводу говорил сам Черешнев, ныне покойный. Что будто бы у его жены навязчивая идея. В каждой женщине она будто бы видит свою соперницу. Однако…
        Однако оба трупа найдены в супружеской постели. Найдены обнаженными и в позах, указывающих на то, что они мирно спали, когда их пришли убивать.
        - Кухарка спит с хозяином в то время, когда законная жена сидит взаперти с разбитым лицом. Правильно я вас понимаю? - Он громыхнул стулом, усаживаясь напротив Влады.
        - Я не сидела. Я лежала и почти все время спала, - на всякий случай уточнила она.
        С этими следователями никогда не знаешь, когда нарвешься на подвох. Одно неосторожно сказанное слово, одна неправильно понятая пауза, и все - приговор готов и обжалованию не подлежит.
        - А за что вас избил ваш муж, Владимира? - встряла так не к месту, на взгляд Дмитрия Ивановича Калинкина, Александра. - Что случилось? Он наказал вас за оговор или…
        - Никакого оговора не было! - вскинулась вдруг Влада, кое-что вспомнив. - Это действительно его рук дело! Я имею в виду аварию на окраине города. Сам ли он сидел за рулем или его друзья, но это его рук дело было, понимаете!
        - Нет, - проржавевшим до отвратительного сарказма голосом произнес Калинкин. - Не понимаю, потому что его машина…
        - Да не его это была машина, не его! Я же вам уже говорила! В тот день, когда мы поехали обедать…
        - Прекратить немедленно! - заорал вдруг он, стукнув по столу так, что ополовиненный стакан с водой, который Влада не допила и поставила, подпрыгнул. - Прекратить морочить нам голову! Мы здесь не с целью разбираться в ваших фантазиях! Мы здесь по поводу двойного убийства! Убийства вашего мужа и вашей домработницы! Он избил вас и запер. Вы ночью выбрались из комнаты и…
        - Как бы я смогла это сделать?
        - Точно так же, как сделали это сегодня днем!
        - Так мне соседский мальчишка помог. - Влада оглянулась и жалко посмотрела на Александру, ища у нее поддержки. - Я окликнула его и попросила подтащить чердачную лестницу к окну. Он отказался. Я сказала, что заплачу. Он позвал друзей, и они вместе…
        - Хватит врать! Выбраться из этого окна на улицу проще простого, я осмотрел. Там широкий карниз. По нему запросто можно было попасть на козырек над входной дверью, а оттуда уже спрыгнуть на землю - пара пустяков, - распалялся Калинкин.
        Он действительно все это осмотрел. Мало того, проделал. Оказалось очень просто и почти без риска. Только вот… как она обратно могла туда забраться, если ключ торчал из двери гостевой комнаты со стороны коридора.
        - А как обратно я впорхнуть смогла, не подскажете? - словно прочтя его мысли, хмыкнула Влада. - После больницы. После сильного сотрясения, травм и последующего избиения… Это сложно было бы, не находите? И войти в комнату, запершись снаружи, я не смогла бы.
        - Значит, у вас был сообщник, - подвел черту Дмитрий Иванович, с неудовольствием отметив, что эта дамочка даже в таком вот помятом состоянии выглядит шикарно, а разбитое лицо лишь придает ей пикантности и побуждает приласкать ее и пожалеть. - Кто он?!
        - Вы напрасно теряете время, подозревая меня, Дмитрий Иванович, кажется. - Она наморщила лоб, вспоминая его имя. - Я никого не убивала, и сообщников в таком серьезном деле у меня нет и быть не может, поскольку я очень одинока.
        Она замолчала, продолжая закрываться от следователя руками. Тот злился на нее, кажется, за все сразу. И за испорченные выходные, и за вид ее непристойный, и за то, что девушка, стоящая чуть поодаль, совсем не обращает на него внимания и о чем-то все время напряженно размышляет.
        - Вы так и не сказали, за что вас избил ваш муж, - вдруг напомнила она, начав ходить неторопливо по их столовой. - Что явилось причиной его гнева?
        - Я отказалась подписать какие-то бумаги. - Влада пожала плечами, вспомнив, в какое бешенство пришел Игорь Андреевич.
        - Какие бумаги? - неожиданно ахнула Александра. - Что это были за бумаги?!
        - Я не знаю. Потому и отказалась. Сказала, что не поставлю больше ни единой закорючки без адвоката. Однажды я уже…
        - Что однажды уже?! - перебила ее Александра, едва слышно ахнув.
        - Александра Степановна!
        Калинкин едва заметно качнул головой, пытаясь притушить ее следовательское возбуждение, которое охватывает всякого новичка, когда тому кажется, что он на пути к разгадке.
        - Да, да, извините, - залопотала Александра и тут же снова: - Что за бумаги вы подписали однажды, говорите?!
        - Я не знаю. Куча каких-то бумаг. Читать мне их не дали. Просто втиснули в руки авторучку и заставили подписать в тех местах, где стояли карандашные галочки, и все. А что? - Влада глянула поочередно на обоих и, к неудовольствию своему, обнаружила, что они смотрят на нее почти так же, как тот мужчина, с которым они обедали в ресторане.
        Стыдно? Да, ей было стыдно. За собственную недальновидность, за то, с каким чувством она передоверилась Игорю Андреевичу, решив, что раз «и в радости и в горе», то она не имеет права задавать ему лишних вопросов. Он знает, что делает. И всегда знал.
        - Какое название носили эти документы, хотя бы помните? - Калинкин принялся барабанить пальцами по столу, оставляя на изумительно чистой глянцевой поверхности неряшливые пятна.
        - В тот первый раз - нет. Я их просто не читала, да мне и не дали прочесть, загибая их вот так. - И Влада показала, как были переломлены бумаги, что она подписывала. - Позавчера это были доверенности и что-то еще. Прочесть было невозможно, я случайно задела локтем одну и увидела, что это доверенность.
        Ох, как на него посмотрела теперь Александра Степановна! Ох, с каким триумфальным торжеством! Впору вызывать живописца или Якимыча отвлекать от работы и просить, чтобы сфотографировал для семейного альбома Халевых.

«А! Что я говорила!!! Я так и знала, что все дело в этих чертовых бумагах!!! - надрывался взгляд Александры, подсвеченный голубизной. - Здесь не все так просто с этим ДТП! Она, может быть, и права…»
        Может, она и права была, обвиняя своего мужа в причастности, не мог не согласиться про себя Калинкин, но кому теперь до этого есть дело?! Теперь, когда он мертв?!
        Да, он мог проделать все эти фокусы, позаимствовав у кого-нибудь машину и нацепив на нее фальшивые номера. Мог заплатить кому-то, чтобы жену его немного помяли передним бампером. Мог даже вынашивать крамольные мысли о том, чтобы упрятать ее в психиатрическую клинику, а то и на тот свет спровадить, но…
        Теперь это преступление, даже если оно и состоялось, не актуально. Все семейные разборки остались позади, когда Владимира Черешнева стала вдовой. И вдовой стала по собственному на то усмотрению. Кто-то поспорит?!
        Да Калинкин с пеной у рта начнет опровергать довод за доводом. Он нащелкает на раз-два с десяток мотивов.
        Первый, самый, пожалуй, смягчающий ее вину, - ревность. Муженек избил ее, запер в комнате, а сам тем временем укладывал на себя или под себя - ему виднее - свою домработницу. К слову, дрянная на вид бабенка. Что он мог найти в ней, непонятно? Имея рядом с собой такую шикарную жену, спать с весьма помятой теткой? Странно как-то. Извращением попахивает.
        Второй мотив, тоже немного играющий Владимире на руку, - месть. Месть за то самое дорожно-транспортное происшествие, которое - возможно (!) - было устроено ее мужем.
        И третий, пожалуй, самый реальный и самый распространенный среди мотивов мотив, - это деньги! Хотя…
        Хотя этот мотив, пожалуй, самый спорный. Если ей что-то принадлежит, а принадлежать должно, раз Черешнев подсовывал ей какие-то доверенности на подпись, то зачем ей его убивать? Она и так совладелец, а то и…
        Следует узнать непременно. Как следует выявить все ее возможные контакты. Кто-то ведь выпустил ее из комнаты ночью, а потом запер там же.
        Калинкин ходил по дому, сунув руки в карманы мятых брюк, все осматривал, ощупывал и силился понять и воссоздать в деталях, как могла эта очень красивая, молодая женщина убить сразу двоих.
        Вот она выбирается из комнаты, так. С посторонней помощью или без оной, но выбирается. Берет на кухне огромный нож, поднимается в супружескую спальню. Видит там…
        Пожалуй, сначала она видит их там, а потом уже идет за ножом. Итак, она поднимается в спальню с ножом. Подходит к кровати и четким дерзким движением перерезает горло этим двоим. Сначала мужу, чтобы, очнувшись, он не оказал сопротивления. А потом своей домработнице. Кровь брызжет в разные стороны. Криминалист обнаружил ее даже на стенах. И несколько капель попало на плотную шелковую ткань портьеры. Какое-то время Владимира стоит и с наслаждением наблюдает за тем, как быстро умирают ее обидчики, а потом идет… А куда она потом идет? В ванную, конечно. Вымыть руки и умыться. Брызнуло наверняка и на нее. Так, стоп, Дмитрий Иванович, одернул он себя. А как быть с одеждой?! На ней, судя по всему, та же майка, в которой ее избивал покойный. Есть пятна крови незначительные спереди, но это может быть и ее кровь из разбитой губы и носа. А что, если…
        - Почему вы не переоделись?
        Он снова вернулся в столовую и навис над ней сзади, осматривая гладкую холеную кожу на лопатках сквозь рваные прорехи.
        - Что? Переоделась? Когда? - Она привычно вжала голову в плечи, хотя Игорь Андреевич за спиной и не стоял.
        - Когда вас заперли в комнате в рваной окровавленной майке, почему вы не переоделись?
        - Я… Я не знаю… Да там и не во что было переодеваться. И зачем? Я все время лежала в кровати. Под одеялом. А потом, когда я думала, что обо мне забыли…
        - Минуточку. А с чего вы взяли, что о вас забыли? - Он неожиданно для самого себя схватил ее лицо за подбородок и развернул к себе. - Что заставило вас так подумать?
        Боли от прикосновения его пальцев она не испытывала, хотя держал он достаточно жестко. Притерпелась, наверное. Но вот от взгляда готова была провалиться сквозь землю, настолько холодно и проникновенно он смотрел - этот симпатичный въедливый следователь со смешной и очень мирной фамилией. Он будто приказывал ей - этот взгляд: расскажи! Расскажи все, о чем ты догадываешься. Расскажи и освободи себя от тюрьмы, а их от нудной и кропотливой работы. Расскажи немедленно - и будешь свободна от подозрений и…
        Она ни за что не расскажет ему. Знать что-то знает, но не вымолвит ни слова. Это Калинкин понял почти тут же. Как понял и кое-что еще.
        Она не убивала своего мужа и его домработницу. Не убивала! Он, конечно же, не пришьет к делу свои умозаключения и станет вести следствие по тому пути, по которому вести был призван. То есть станет разрабатывать всех возможных фигурантов, начиная с нее, но…
        Но теперь Калинкин точно знал, что она не убивала. Не смогла бы. Как не может теперь выдать того человека, который сделал это за нее. Кто он?! Ради кого она была готова отправиться в тюрьму и отсидеть там долгие страшные годы лишений?! Ее бабка? Не-е-ет, вряд ли. Старому человеку было бы не под силу справиться с подобным. Да и алиби у той наверняка найдется в виде дотошных соседок, знающих все и про всех. Кто тогда?!
        Владимира Черешнева заявила, что очень одинока. И что у нее никого нет. Но кто-то все же нашелся. Какой-то неведомый защитник, к которому она, возможно, питает сильные чувства. Причем достаточно сильные, раз не выдает. Кто этот защитник, благодетель? Мог он быть заинтересованным лицом в материальном плане? Да запросто! Стало быть, требуется в срочнейшем порядке перелопатить весь бизнес погибшего Черешнева Игоря Андреевича. Кто хозяин, кто генеральный, кто заместитель, кому принадлежит что и в каком объеме? Кто остается наследником, доверенным лицом? И так далее, и тому подобное.
        Надо будет заслать завтра туда Александру. Ей изначально понравилась документальная версия, вот пускай ее и разрабатывает. Так, а завтра же суббота! Ну тогда в понедельник. Пусть отправляется туда в понедельник и лопатит учредительные документы. Не все же в кабинете просиживать и дары с предложениями от Халева принимать.
        Так, так, так…
        Кто же может быть этим человеком? Кто? Думай, Калинкин! Думай! Любовника она вряд ли могла иметь при таком жестком обращении со стороны мужа и строжайшем контроле со стороны домработницы. Наверняка все ему доносила. Наверняка докладывала о каждом шаге. Теперь-то не расскажет, да.
        Сколько они прожили в браке? Кажется, пять лет.
        - Да, пять лет, - кивнула Влада удрученно, когда он спросил ее об этом.
        Пять лет - срок немалый, чтобы привыкнуть, приспособиться и начать врать и изворачиваться. Вполне могла завести шашни на стороне. Отдушина-то у нее должна была быть какая-нибудь! Должна, должна и была стопроцентно. Надо искать ухажера. Он, он, голубчик, угомонил соперника, желая раз и навсегда отомстить обидчику. А девочка заперта была! Докажите обратное, господа сыщики!
        А доказать будет сложно. Из окна выбиралась по лестнице, тому свидетели имеются. С ними же потом и в дом вошла. И ключ торчал снаружи из замка ее двери, пацаны подтвердили, а они народ глазастый. Да и любопытно было им наверняка, с чего это тетка в драной майке с лестницей корячится. Ключ был в замке…
        - Для чего ребята пошли за вами в дом? Я имею в виду, когда вы выбрались? - Ответ он знал заранее, а все равно спросил.
        - За деньгами. Я же заплатить обещала. В сумочке своей на вешалке поискала, ничего нет. Пошла наверх, в спальню. Игорь Андреевич мне всегда оставлял деньги на тумбочке возле кровати. Я и пошла туда. Ребята следом за мной. Зашли туда вместе, а там такое!..
        Ребятам не только деньги были нужны, догадался Калинкин. Почему на полуголую даму не поглазеть, раз случай представился? Сначала с лестницей приставала, потом спускалась по ней, в дом привела. Это ли не приключение для тринадцатилетних пацанов! Будет что рассказать в школе после летних каникул. Их любопытство, пожалуй, единственное, на что она может рассчитывать. Только сочтет ли прокурор веским основанием показания неразумных детей, имея в деле два жестоких убийства?
        - Подвиньтесь, - неожиданно попросил ее Калинкин.
        Влада сидела ровно посередине дивана, продолжая закрываться от всех руками. Неожиданная просьба следователя ее удивила, но она послушно пододвинулась. Он сел рядом, почти касаясь ее голого плеча своим. Побарабанил снова по столу, оставляя пятна теперь уже с этого края, и проговорил достаточно тихо, чтобы их не смогла расслышать девушка, маячившая неподалеку:
        - Я сейчас скажу вам одну вещь, Влада. Скажу ее только один раз, не повторю более никогда, а следом задам вам вопрос. Если вы мне на него отвечаете верно, я - ваш союзник. Если нет - увольте! Ищите себе в помощь кого-то еще. Давайте попробуем?
        Она не кивнула и не ответила ничего, лишь еще ниже опустила голову.
        - Итак… - Он почти шептал ей на ухо, слыша тонкий аромат ее духов, который не способен был заглушить тошнотворный запах засохшей крови на ее одежде. - Я верю, что вы никого не убивали, Владимира Черешнева. Я верю, слышите?!
        Она кивнула наконец, но на него смотреть не стала.
        - Но я не верю, что вы не знаете, кто это сделал! Как быть?
        И его пальцы снова вцепились в ее подбородок. Он задрал ее лицо так, что тут же заныла шея и глаза заслезились от его цепкого взгляда. А может, они по другой причине заслезились? Может, безысходность жуткая из нее слезу давила? И страх еще за того, кто… решил помочь ей таким вот варварским способом.
        Назвать его?! Назвать?!! Да как она может?! А вдруг она ошибается и Удальцов здесь вовсе ни при чем?!
        Они ведь очень редко запирали днем входную дверь, живя за высоким забором. Татьяна, да и она тоже часто выходили во двор, работали в саду. Позади дома под навесом развешивалось выстиранное белье. Чего было замком без конца щелкать? Да и кому они тут нужны? - частенько восклицал Черешнев.
        Никому!
        Почти никогда и никого не впускали в свою личную жизнь, редкое исключение - показательные выступления Черешнева на дороге возле калитки, когда ему вдруг с чего-то хотелось предстать перед кем-то заботливым и нежным супругом. А дальше калитки - запретная зона. Как, впрочем, и у всех остальных.
        Чертов показушник!
        Разве мог он предположить, что кому-то вдруг взбредет в голову переступить их порог без приглашения? Нет, конечно! Разве мог Черешнев предвидеть, что кто-то посмеет войти в ворота, подойдет к их двери, приоткроет ее и услышит крики его жены? Да никогда он такого и во сне не видел! Соседям никогда не было дела до них - Черешневых, а Черешневым - до соседей.
        Никто и никогда и не пытался помочь ей, кроме Удальцова. Он вот вдруг решил вмешаться, и теперь…
        Теперь ей что хочешь, то и думай.
        Хотя, с другой стороны, ну ворвался он в их дом как раз тогда, когда Черешнев пинал ее ногами. Ну попытался отбить ее у него. Ничего не получилось. В него Татьяна вцепилась кошкой и лицо ему ободрала, и шею. Ему пришлось уйти, этому славному парню, жившему на соседней улице в милом доме с буйной вольной травой. Но перед уходом он сказал:
        - Я найду способ избавить тебя от этих монстров, Влада. Обязательно найду. Все будет хорошо, вот увидишь!
        А потом ночью она проснулась от странного шороха в доме. Встала с кровати, пробралась на цыпочках к двери, приложила ухо к замочной скважине и прислушалась.
        Поначалу подумала, что это Игорь Андреевич с Татьяной нечаянно ее разбудили.
        Не очень они, впрочем, и заботились о ее здоровом сне. С вечера хохотали так, что стены дрожали. Включали музыку и даже, кажется, танцевали. С чего тогда Татьяне орать, что у нее голова даже закружилась? Вальсировали, наверное. Парочка сумасшедших!
        Так вот подумав, что это они, Влада тут же отмела это предположение. Не стали бы они остерегаться и осторожно ходить по коридору взад-вперед. Открывать и закрывать двери, будто потеряли что-то и никак не могли найти. Не игру же в прятки они, в самом деле, устроили в половине третьего ночи?!
        Нет, это были не они. Это был кто-то один. И он очень осторожно перемещался по дому, очень. Влада перепугалась тогда, сразу подумав о грабителях. А потом…
        Потом перепугалась еще сильнее. Это когда ключ из замка кто-то вынул, оттуда ее обдало чьим-то горячим дыханием и кто-то шепнул бестелесным голосом ей прямо в ухо:
        - Спишь? Вот и спи…
        Уснешь тут, как же! Она взвизгнула, помнится, и забралась под одеяло. И тряслась там осиновым листом почти до рассвета. Уже и шаги в доме давно стихли, и двери не скрипели, и ключ занял свое место в замочной скважине - она это отчетливо услышала, даже лежа в кровати, а она все никак не могла уснуть.
        Кто это мог быть?! Зачем он в доме?! Где сам Игорь Андреевич с Татьяной?! Они не уезжали никуда. Влада видела, как машину загнали в гараж и не выгоняли уже оттуда. Почему они не слышали чужака? Так крепко спали?
        Бесконечно теребя свой мозг тревожными вопросами, Влада наконец уснула. Проснулась от громкого крика. Тяжело дыша, рывком села на кровати.
        Что ее разбудило?! Кто кричал?! Который сейчас час, почему ей никто не принес хотя бы воды?!
        Крик повторился через мгновение, и она с облегчением улыбнулась.
        Это соседский мальчик с друзьями-ровесниками играл в мяч на специальной спортивной площадке, оборудованной для него его отцом. Ребята только начинали входить в пору взросления. Длинные ноги болтались в широких шортах, сильные, жилистые, но все еще худые руки отбивали друг у друга мяч, рывком посылали его в баскетбольное кольцо. Козырьки кепок назад, футболки взмокли, шум, гам и даже иногда интересные словечки.
        Понаблюдав за ними какое-то время и вспомнив свое такое же - давно упущенное, - Влада подошла к двери и подергала за ручку. Все еще было заперто. Она покричала, зовя Татьяну, раз, другой, третий. В ответ полная тишина. И вот тут-то и пришло страшное воспоминание о странностях минувшей ночи.
        Ведь кто-то чужой был в их доме этой ночью! Кто-то ходил из комнаты в комнату, закрывая и раскрывая двери! Это, наверное, грабитель! Что, если Игорь Андреевич укатил куда-нибудь с Татьяной, а в это время их дом обокрали? Что будет?! Это же всему конец! Не удалось упрятать ее в сумасшедший дом, не удалось переехать на машине, так теперь воровкой объявят, приплетя ей соучастника.
        Соучастник! Боже правый, кто же это мог быть?! Кто-то же шептал ей в замочную скважину, рекомендуя уснуть. Все, правда, у нее получилось с точностью наоборот. И перепугалась до смерти, и издевка ей в том пожелании чудилась, и уснуть потом долго не смогла.
        - Татьяна! Татьяна, где ты?! - Влада минут тридцать колотила по двери кулаками и звала домработницу.
        Никто не шел ее накормить. Вот тогда и пришло решение обратиться за помощью к соседским ребятам. Она выглянула в окно, позвала их и долго потом уговаривала перебраться через забор и подтащить к ее окну чердачную лестницу.
        Они над ней поиздевались от души, наперебой перебирая причины и загибая при этом пальцы.
        И папа их заругает. И вторжение на чужую территорию уголовно наказуемо. И лестница эта наверняка тяжелая. И вообще это не их дело - выручать из беды странных дамочек в рваной одежде. Один даже выдвинул предположение, что она попавшаяся в западню воровка. Хорошо тот подросток, к кому эти все пришли в гости, вовремя его одернул и сказал, что это жена Игоря Андреевича, а то пришлось бы еще объясняться и по этому поводу.
        - Я заплачу, - пообещала она, совершенно не представляя, сколько у нее наличности и есть ли она вообще.
        - Сколько? - деловито осведомился один из подростков.
        - Пятьсот на всех, - пробормотала она, вспомнив о заначке, припрятанной в спальне.
        Это на тот случай, если по дому и впрямь ночью прошелся вор и кошелек в ее сумочке окажется пустым. Тут еще, избивая ее вчера, Игорь Андреевич с пеной у рта разорялся, что вычистит у нее все карманы и не даст ей больше ни цента. Про эти пятьсот рублей он не знал. Их она подросткам и пообещала.
        Лестницу притащили и таращились потом со знанием дела на ее тело, проглядывающее сквозь дырки на майке. Таращились и деловито щелкали языками, переговариваясь и хихикая между собой.
        - Спасибо. Я сейчас, - потопталась она у порога.
        - Нет, мы с вами, - сделал шаг вперед сын соседа. - А то вы сейчас за дверь улизнете, закроетесь, и тю-тю наше вознаграждение. Мы с вами!
        Она потом была благодарна им за присутствие. И судьбе еще была благодарна тоже, что сподобила послать ей этих ребят в роли важных свидетелей. Не было бы их, сомнений ни у кого не осталось бы, что это она убила Игоря Андреевича и Татьяну. А так приходилось сомневаться и предполагать наличие сообщника. А он если и имелся у нее, то о нем ей ничего не было известно. Ничего!!!
        - Я не знаю, кто это был, Дмитрий Иванович.
        Она стойко выдержала его игру глазами. Не отвернулась, не покраснела и не несла всякий вздорный лепет. С достоинством и оставаясь почти спокойной. Насколько вообще можно было оставаться спокойной в такой ситуации.
        - Но кто-то же был?!
        - Да, был. Я проснулась оттого, что хлопнула дверь, кажется. А потом эти осторожные шаги по коридору. Очень страшно сделалось! Поначалу подумала, что это они… - Влада кивнула в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. - А потом поняла, что нет. Они бы не стали так осторожничать. Зачем?.. Этот человек ходил, открывал и закрывал двери.
        - Почему не открыл вашу, раз ключ торчал из замка? - тут же ввернул Калинкин, и веря и не веря ей.
        - Не знаю, - пробормотала она, хотя знала почти наверняка. - Я думала даже, что это грабитель.
        - Странный какой-то грабитель, не находите? Ничего не взял, кроме двух жизней, - пробормотал Калинкин и неожиданно протяжно зевнул.
        Глянул на часы и чертыхнулся. Время карабкалось к полуночи! А он и поужинать толком не успел. Тетя Шура Бабкина спугнула его с балкона. Окрошка так и осталась стоять там, на табуретке. А пожрать бы теперь не мешало. Да разве получится! Пока свернутся все. Пока доставят подозреваемую в отделение.
        - А вы собирайтесь пока, собирайтесь, - поторопил он ее. - Здесь вас никто не оставит, уж будьте уверены.
        - А где оставят? - Она метнула испуганный взгляд в сторону Александры, но та вовремя отвернулась.
        Смотреть на бедную истерзанную женщину, попавшую в такой переплет, и оставаться при этом безучастной, как Калинкин, было выше ее сил. В который раз за вечер пожалела, что пошла работать в милицию. Надо было в школу идти и детей учить. Истории, и праву, и тому еще, чтобы не сотворили они когда-нибудь с собой и кем-то еще таких ужасных вещей, какие произошли в этом красивом несчастливом доме.
        - В отделении оставят, гражданка Черешнева. В отделении, - рассеянно ответил Калинкин, подписывая врученный ему протокол. - Мы имеем полное право задержать вас на несколько суток до выяснения обстоятельств.
        - А что потом? - Она выбралась из-за стола, встав с дивана, и переминалась теперь с ноги на ногу, рассматривая затоптанный пол столовой.
        Что бы сказал теперь по этому поводу Игорь Андреевич, не терпевший неопрятности? Теперь не скажет. Его унесли в черном пластиковом мешке следом за Татьяной. И все, что от него осталось в этом доме, это лужа крови на кровати и брызги на стенах и шторах спальни.
        Она хорошо все рассмотрела, когда поднялась туда с подростками. Фрагментально, как сказал бы кто-то сведущий.
        Кусок стены в брызгах. Обои были дорогими, темно-бордовыми. Игоря Андреевича это заводило. Багровое на багровом получилось теперь.
        Огромная лужа под его спиной. И он лежал в этой луже лопатками и, может быть, ежился теперь на том свете от отвратительного неуютно-липкого ощущения.
        И мелкая россыпь капель крови на шторах. Нежно-розовый тяжелый шелк сбрызнули кровавым горошком…
        Ах да, еще синяки у нее на теле остались, и шрамы в душе, и теперь вот, может быть, и тюремное заключение добавится. Это, так сказать, наследство, им завещанное.
        - А потом вам либо предъявят обвинение в убийстве вашего мужа и домработницы, либо…
        - Либо?
        Она сделала пару мелких шажков по направлению к выходу из столовой и тут же остановилась.
        - Либо отпустят под подписку о невыезде, это на тот случай, если убийца не будет найден, - пробубнил Калинкин и снова уткнулся в чтение бумаг, не забыв поторопить: - А вы собирайтесь. Оденьтесь потеплее. Кто знает, на сколько вы у нас задержитесь…
        Глава 9
        Удальцову едва удалось вырваться из лап психоаналитика. Нашел себе тоже головную боль на конец рабочей недели. Не хотел идти! Знал, что ничего нового для себя там не почерпнет, ничего не приобретет и ни от чего не избавится, нет, все равно пошел. Только обеденным перерывом зря пожертвовал да ненужную изжогу себе нажил. У него, удивительное дело, после визитов к психоаналитикам всегда теперь случалась изжога. Странно, однако…
        - Делать тебе, Женька, нечего, как деньгами сорить куда ни попадя! - фыркнула секретарша Саша, укладывая в сумочку пудреницу и губную помаду. - Не психоаналитик тебе нужен, а хорошая женщина!
        - Да, найдешь такую, как же, - проворчал он в ответ, тут же машинально потянувшись к зеркалу.
        Он, словно женщина, обзавелся теперь маленьким зеркалом и всякий раз, как бывал один, смотрелся в него, наблюдая за тем, как медленно заживает его лицо от глубоких царапин.
        - Да ты все не там ищешь, Женька! - возмутилась Сашка.
        И ножкой даже притопнула на него, хоть и числилась в подчиненных. На самом деле другом была - закачаешься, и теперь, когда рабочий день был закончен, могла позволить себе такую вот вольность.
        - Все тебя передувает, пардон, на чумовых каких-то! Сначала Леночка. - Тут его друг и секретарша в одном лице суеверно поплевала через левое плечо три раза. - От таких баб, как она, нужно бежать как черт от ладана! Они ничего, кроме несчастья, принести не могут. Не будет с такими ни уютного семейного ужина, ни романтического нежного утра.
        - А что с такими бывает? - Удальцов подхватил ногтем подсохшую саблевидную болячку, осторожно колупнул и тут же сморщился от боли и того, что не заживший путем след тут же снова начал кровоточить.
        - С такими море страсти и огромная бездна проблем. Вот что с такими бывает. А потом неизбежное одиночество.
        - И слава богу! - И Удальцов по ее примеру тоже троекратно плюнул себе за левое плечо.
        - Не надейся, что одиночество твое наступит так вот сразу. Она сначала тебя выпотрошит как следует, потом изломает тебе всю жизнь, потом переступит и ноги вытрет. Вот после этого только и смей надеяться на отдохновение. - Сашка глянула в окно и вздохнула с печалью. - И чего это вас, мужиков, все на дрянь какую-то тянет, не пойму? Теперь куда вляпаться успел, господин хороший? Что за кошка тебя располосовала? Садо-мазо или как?
        - Или как, - буркнул Удальцов, прижимая влажную салфетку к щеке. - Это совсем не то, что ты предполагаешь. Вступился за честь женщины, вот и получил. Уже неделю не заживает, блин!
        - Да ну!!! - Глаза его секретарши загорелись алчным огнем жадной до сенсаций женщины. - Как это?! Как?! Жень, ну расскажи, а!!!
        - Потом, как-нибудь потом, ладно, Сань? Домой я хочу. Тупо хочу домой. В свою шикарную, отремонтированную квартиру. В огромную ванную с джакузи. С огромной кружкой пива.
        - Ага, с девкой с огромными сиськами, забыл добавить, - фыркнула Сашка и пошла к выходу. - Ладно, покедова, босс. До понедельника. Не хандри, если станет совсем худо, звони. Мы с Лесиком подкатим.
        - Уж вы подкатите, точно, - скривился Удальцов.
        Как всякому хорошему другу, очередной спутник Сашки ему жутко не нравился. Он считал его выскочкой со скверным желчным характером, к тому же еще и несимпатичным. То, что Лесик мог просто-напросто ревновать Удальцова к Сашке и потому бывать порой вызывающе нервным, ему как-то не приходило в голову.
        - Так я пошла? - Санька взялась за ручку двери приемной.
        - Иди, иди, - кивнул Удальцов, покосившись на часы. Она и так переработала два лишних часа, помогая ему с отчетом. - До понедельника, дорогуша. И уж постарайся за это время замуж не выскочить, идет?
        Сашка рассмеялась в ответ, но уж больно как-то неуверенно. Либо правда что надумала, зараза?! А что? Вот возьмет и выскочит замуж за своего Лесика. И останется тогда Удальцов совершенно одиноким. Даже друга верного ему не оставит судьба-злодейка, заграбастав в семейные узы. О том, чтобы общаться с ней при Лесике, стань тот ее мужем, и речи быть не могло. Его Удальцов с трудом терпел.
        Евгений сунул зеркальце в самый дальний угол самого нижнего ящика. Не дай бог, застанет его кто из подчиненных за самолюбованием, шепота за спиной не оберешься. Разобрал на столе бумаги. Запер еженедельный отчет в сейф, его в понедельник генеральному с утра представлять. Стащил с плечиков из шкафа свой пиджак, запер свой кабинет и был уже на пороге приемной, когда на Сашкином столе затрезвонил телефон.
        И чего, спрашивается, не поторопился? Удальцов с недовольной гримасой таращился на разрывающийся от звона аппарат, размышляя, снимать ему трубку или нет. Кто мог звонить так поздно? Кому он понадобиться мог в начале девятого в пятницу? Все хорошо, и малознакомые ему люди давно рассредоточились по излюбленным точкам пятничного отдыха. Клиенты, если они в твердом уме и доброй памяти, тоже звонить не станут, оставив все неразрешимые вопросы до понедельника. Так кто? Может, ну ее на фиг? Может, не брать трубку и уйти, будто бы его тут и нет вовсе?
        - Алло, - с тяжелым вздохом буркнул Удальцов в трубку.
        Ну не мог он не отреагировать на телефонный звонок. Не мог, и все тут! Мало ли кто мог звонить. Однажды так же вот позвонили и сообщили про Эллу…
        - Удальцов Евгений Викторович? - задал вопрос ему мужской, совершенно незнакомый голос.
        - Он самый, с кем говорю?
        - Калинкин Дмитрий Иванович, - отчеканил в ответ мужчина и тут же назвал свою должность, от чего у Удальцова тут же сбилось дыхание. - Нам нужно с вами срочно поговорить.
        - А что случилось?! - Евгений уронил на пол пиджак и, кажется, наступил на него, даже не заметив. - Что случилось, черт побери?! Почему вы молчите?! Что-то с Сашкой?!
        - А кто это?
        - Моя секретарша! Что с ней?! - у него голос сел до корябающего горло сипа.
        - С вашей секретаршей? Хм-м, думаю, что с ней все в порядке. Более того, искренне на это надеюсь. А звоню я вам по другому поводу, Евгений Викторович. - Калинкин загадочно помолчал, а потом вкрадчиво так спросил: - Вам знакома Черешнева Владимира? Она еще живет неподалеку и…
        - Знакома, и что?

«Вот уж действительно не одно доброе дело не остается безнаказанным, - чертыхнулся про себя Удальцов. - Хотел помочь бедной женщине и нажил теперь, кажется, себе проблем. С чего бы тогда парню из милиции хотелось так со мной поговорить?»
        - Вы в курсе последних событий, происшедших на соседней улице?
        - На какой соседней? Ах вон что вы имеете в виду! Нет, знаете, я в прошлые выходные переехал из родительского дома. В моей квартире закончился ремонт, и я переехал. Поэтому не знаю, что там по соседству. - Удальцову удалось немного прийти в себя, угомонить отчаянный сердца стук и восстановить мало-помалу дыхание. - А что там?
        - Вот именно по этому поводу нам и хотелось бы с вами переговорить, Евгений Викторович, - съехал очень хитро Дмитрий Иванович Калинкин. - Если не возражаете, то прямо сейчас.
        - А если возражать стану?
        - Все равно прямо сейчас. - Калинкин отвратительно хихикнул. - Выходите из офиса, Евгений Викторович, мы ждем вас у подъезда.
        Глава 10
        - Вы с ума сошли!!! - Удальцов подскочил, попытался подхватить пиджак, перекинутый через спинку стула, но тут же был усажен обратно крепкими ручищами конвоира. - Вы что тут мне лепите, Дмитрий Иванович?! Я - убийца!!! У вас в порядке с профпригодностью?! Аттестацию давно проходили, или как вас там квалифицируют? По раскрываемости? Понятное дело! Чем больше преступников за решеткой, тем выше чин, но со мной у вас это дело не пройдет!
        - Вы не психуйте, Евгений Викторович. - Калинкин со значением улыбнулся. - Не психуйте и отвечайте на поставленные мною вопросы правильно и честно. Чтобы быть правильно понятым, ведь необходима честность, не так ли?
        - Я и так… это… предельно честен. - Удальцов опустил взгляд на носы своих легких замшевых туфель.
        - Да ну! Предельно честны, а факт вашего присутствия в доме Черешневых от следствия скрыли. Как это понимать?
        Калинкин уже и не знал, радоваться ему или огорчаться тому, что в деле убийства Черешнева появился наконец стоящий подозреваемый. Версия с вдовой Черешнева - Владимирой - не нашла у начальства поддержки. И характер нанесенных ранений, повлекших смерть, свидетельствует о достаточной физической силе. Либо это мог быть мужчина, либо хорошо тренированная женщина. Влада в эту схему никак не увязывалась. После ДТП состояние ее физического здоровья и так оставляло желать лучшего, а тут еще и побои, нанесенные ее супругом.
        Избил жестоко. Влада хоть и содержалась под арестом, но находилась теперь не в камере, а в лазарете. Обострилось сотрясение мозга. Ее постоянно тошнило и рвало, поднялась температура. На допросах сидела с отсутствующим видом, никак почти не реагируя на вопросы. С адвокатом, которого ей привел кто-то из сотрудников фирмы, которой владел Черешнев…
        Кстати, владел всего лишь десятью процентами акций, как оказалось. Остальные сразу после бракосочетания с Владой перевел на нее. Что за хитрый ход был такой у этого удачливого бизнесмена, пойди теперь догадайся. С чего-то сделал ее практически единовластной хозяйкой фирмы, и все тут. Сделать сделал, а оповестить забыл. Жил с блондинистой глупышкой без горя и печали, измывался, как хотел. А потом вдруг с чего-то решил от нее резко избавиться. С чего вдруг, следствием было установлено.
        Оказывается, один из новых перспективных клиентов Черешнева наотрез отказался вести дела в обход истинной владелицы фирмы. И затребовал от него знакомства с Владой. С ним, кстати, они и обедали в тот злополучный день. Черешнева это сильно озадачило. А тут еще и она начала поговаривать о разводе. Так что…
        Так что мотив у него для совершения дорожно-транспортного происшествия имелся. Еще какой! А чтобы не навлечь на себя подозрений, он как-то это дело все очень удачно обставил и начал намекать на то, что его жена сумасшедшая.
        Но теперь события того дела следственную группу интересовало мало. Одна Александра Степановна циклилась на нем и то и дело возвращалась к этой теме.
        - Все, проехали, Шурочка! - не выдержал даже Халев дня через три ее настойчивых попыток вернуться к делу с наездом на Черешневу. - Дел тебе, что ли, мало, как с этой байдой копаться?! У вас с Димоном два трупа на руках, работайте! А то, что сотворил покойный Игорь Андреевич, теперь мало кого заботит!
        Ее заботило. И Халеву она нагрубила в ответ. Тот в долгу не остался. И они поссорились на глазах у Калинкина, тут же выскочив друг за другом из кабинета. Вернулись через полчаса оба надутые и неразговорчивые. Халев вскоре принялся звонить на глазах у Александры каким-то подружкам, балагуря, как подросток, и осыпая их комплиментами. Александра с пониманием ухмылялась и, кажется, вовсе не расстроилась. А Калинкин, конечно же, торжествовал.
        Они поссорились! Из-за ерунды, из-за работы! Кто же из-за этого ссорится так серьезно? Это же глупо и неуместно. Можно поспорить, можно даже немножко пойти на поводу у любимой подружки, но чтобы так вот - всерьез…
        Нет, так нельзя. И уж тем более не нужно было Илье звонить своим знакомым девчонкам на глазах у Александры и приглашать их вечером сходить куда-нибудь. После этого разве возможно примирение? Вряд ли. Но отрицать то, что их ссора легла на душу Калинкина бальзамом чудодейственным, он бы поостерегся.
        Он, конечно же, придумал для самого себя оправдание, почему его так радует их ссора, мысленно показав язык вредной девчонке со странными глазами, способными менять цвет.
        Вот, мол, тебе, умница! И Илюха недолго тебя терпел. Теперь ни букетиков не будет, ни шоколадок. Но в глубине души все же понимал, что причина его ликования совершенно в другом.
        Она теперь свободна! Свободна от обязательств, от возможного бракосочетания, и вообще он может теперь ее даже до дома проводить. И ему хорошо, и бабке ее в радость.
        Допросов на сегодня больше не предвиделось. Черешневу попросил пару дней не трогать лечащий врач. Так что конец рабочего дня можно было сделать и покороче.
        Ближе к четырем Калинкин засобирался, нарочито долго тасуя бумаги, укладывая их по папкам, стопкам, а часть в портфель для работы дома. Александра, которая Степановна, тихой мышкой сидела в своем углу и что-то бездумно чертила на листе бумаги.
        - Дим, ты домой? - вдруг оборвала она паузу.
        И так он был благодарен ей за этот вопрос, что даже не удержался и выдохнул с облегчением. Он ведь замучился уже вхолостую лопатить бумаги. По четвертому кругу, наверное, уже перекладывал. Сколько можно?..
        - Я не знаю, а ты? - пожал плечами Калинкин, украдкой наблюдая за ней. - Долго еще собираешься сидеть?
        - Да я вроде уже все закончила. Хотела бы с тобой переговорить… То есть попросить разрешения… Ты, как старший, либо позволишь, либо нет, но… - Она вскинула на него умоляющий взгляд и часто-часто заморгала, будто плакать собралась. - Но даже боюсь тебе говорить об этом.
        - Не бойся, говори. - Калинкин подхватил стул, поставил его на место, облюбованное прежде Илюхой, почти притиснулся к ее плечу и снова повторил: - Говори, Саш, что хотела?
        - Только ты не злись, идет?
        - Идет, - кивнул Калинкин, сразу поняв, о чем она станет его просить.
        - Понимаешь, мне все не дает покоя это дорожно-транспортное происшествие, - вздохнула она виновато. - Что-то здесь не так. Как-то не вяжется. Ты-то что по этому поводу думаешь, а, Дим?
        - Я-то? Я думаю, наверное, то же, что и ты, - признался он нехотя. - Без участия Черешнева здесь не обошлось. Звонок домой был поздним вечером, почти ночью. Правда, сделан он был с мобильного племянницы или племянника, родственника, одним словом, их домработницы. Но… Но если учесть, что та состояла в интимной связи с хозяином дома, запросто могла вступить с ним в сговор. Так ведь?
        - Конечно!
        Ох как она обрадовалась. Такой благодарностью засияли ее серые глазищи, снова начав менять цвет, наполняясь странной бирюзой. Так счастливо улыбнулась, что Калинкин не хотел, да умилился. И мысленно похвалил себя за сдержанность. Хорошо, что не стал от нее отмахиваться, как от надоедливой мухи.
        - Потом, вся эта ерунда с машинами, - продолжил он ее радовать, решив поделиться информацией, которую тщательно скрывал ото всех.
        - С какими машинами, Дим? - Она подалась вперед, почти касаясь его лба своим. - Какими машинами? Ты имеешь в виду то, что марка машины была той же и номер? Так это могли конкуренты его подставить - Черешнева я имею в виду. Тут у меня версия его причастности немного того, хромает.
        - В том-то и дело, что…
        Ее рот вдруг оказался совсем рядом. Яркий, зовущий, и Калинкин не выдержал и поцеловал его. Не впивался, как ему того хотелось, нет. Просто слегка тронул его своими губами, будто кистью мазнул. Тут же сам смутился своей несдержанности, отодвинулся и пробормотал:
        - Извини, не смог устоять. Губы у тебя, Саша, это что-то… Извини. Ничего, что я тебя поцеловал?
        - Ничего. - Она громыхнула все же стулом, отодвигаясь, и начала тут же заправлять выбившиеся из прически прядки волос себе за уши.
        - Ну, я думал, что у вас с Илюхой…
        - Халев сейчас уехал на свидание, если я не ошибаюсь, - тут же выпрямилась она и вскинула подбородок. - И я больше не хочу говорить о нем. К тому же ты сам утверждал, что я с ним из-за того, чтобы разбудить в тебе ревность. Как считаешь, получилось?
        Тон, которым все это она выговаривала, был отвратительным на взгляд Дмитрия. Вызывающим, пригибающим его шею к земле и щелкающим его сто раз по носу, но…
        Но он почему-то не стал с ней спорить. Протестовать, беситься, указывать ей ее место, кивнул лишь с легкой улыбкой:
        - Получилось.
        - И ты ревновал? - Ее глаза прищурились. - В самом деле ревновал, Калинкин? Меня к Халеву?
        - А что такого? Почему тебя это так удивляет?
        - Так ты же считал меня всегда ничтожеством, - хмыкнула она с пониманием, положила ладони себе на грудь и слегка сдавила. - И здесь у меня совсем не так, как ты любишь, и вообще…
        - Дура ты, Шурка, - засмеялся беззвучно Калинкин, изо всех сил сейчас желая того, чтобы на ее груди сейчас лежали не ее ладони, а его. - Ох и дура! Идем, что ли, домой тебя провожу.
        - Идем, - не стала она спорить и встала со стула, потянувшись к сумочке.
        Он тоже встал, взялся за стул, но замешкался чего-то, преграждая ей дорогу, а Александра уже начала выбираться со своего места.
        Она сделала пару шагов, а он все еще топтался со стулом этим дурацким, держа его за спинку. И как-то так получилось, что она слегка задела его бедром, споткнулась и подалась в его сторону. Стул он тут же отбросил в сторону, схватил ее руки, забросил их себе на шею и с силой прижал эту вздорную девчонку к себе.
        - Саша… - шепнул сдавленно, поражаясь тому, как приятно держать ее в руках.
        - Сюда могут войти, - выдохнула она ему в лицо, касаясь губами щеки. - Сюда могут войти в любую минуту, Калинкин!
        - Кто? Конец рабочего дня! Все кабинеты уже почти закрыты.
        - Наш-то открыт, и сюда могут войти, - тут же принялась она спорить, уперлась руками ему в грудь и постаралась отодвинуться.
        - А кого ты боишься, Александра Степановна? Кого?
        Он был много сильнее, и ее слабый протест был тут же подавлен. Они поцеловались. И целовались долго, забыв о незапертой двери и о том, что рабочий день еще вовсе не закончен. Поэтому, когда дверь с треском распахнулась, на вошедшего они уставились с неподдельным изумлением.
        - Действительно, чего это я! - Илюха Халев стоял, подбоченясь, посреди кабинета и недобро осматривал сладкую парочку. - Действительно… Кто бы мог сомневаться?! Стоило додуматься много раньше. Так ведь, ребята? Чего замерли?
        Калинкин отодвинулся от Александры. Озадаченно потер затылок и, виновато глянув на Халева, поинтересовался:
        - Ты не знаешь, Илюха, что обычно говорят в таких случаях?
        - По-разному. - Тот продолжал глядеть в их сторону с откровенной враждебностью и при этом внушительно поигрывал мускулатурой. - Некоторые извиняются. Некоторые раз на раз идут биться. Некоторые признают, что они мудаки. Что предпочитаешь?
        - Так, ребята, ребята! - Александра выбралась все-таки из-за стола и встала между ними, раскинув руки и почти касаясь кончиками пальцев груди каждого. - Я прошу вас, не надо! Мы цивилизованные люди и…
        - Замолчите, Александра Степановна! - рявкнул Илья так, что она присела. - Я разговариваю сейчас со своим коллегой, а стажерам надобно либо слушать, либо пойти вон отсюда. Итак, Димон, что скажешь?
        - Что сказать, что сказать… Виноват, конечно, Илюха, извини, но…
        - К черту твои извинения, Калинкин! К черту, понял?! Я морду тебе бить собираюсь.
        - Не вопрос. - Дмитрий поежился, представив огромных размеров кулак Халева возле своего лица. - В интересах дела я готов. Просто к извинению хотел еще кое-что добавить.
        - Ну!
        - Я еще и мудак к тому же, Илюха.
        - Соображаешь! - фыркнул тот, наблюдая за пунцово-красной Александрой исподтишка.
        - Только не потому, что целовался с твоей девушкой, Илюха. А потому, что позволил тебе увести ее у меня из-под носа.
        - Чего ты мелешь? Чего ты мелешь, Димон?! Мне твои отмазы, что… дверца. - Выразительную паузу он сопроводил красноречивым жестом, ясно указав, чему эта самая дверца не требуется. - Ты же с ней незнаком даже был!
        - Еще как знаком. И давно уже, Илюха. Ее бабка мне ее второй год сватает, представляешь! А я, как идиот, морду воротил. Она же любит меня, - вдруг брякнул, осмелев, Калинкин. - Из-за меня и сюда пришла работать. А я вел себя как идиот последний. Вот и вышла история такая некрасивая. Уж прости меня, Илюха. И Сашку прости. Прости, короче, нас обоих.
        Илюха обдумывал все сказанное минут пять. Сосредоточенно рассматривал смущенного Калинкина, Александру, которая вновь высокомерно задрала подбородок и удрала бы с поля боя точно, не стой Халев у нее на пути.
        - Сашок, это правда? - вдруг тихо спросил Илья, опуская руки по швам.
        - Что правда? - Она с вызовом оглядела обоих.
        А у Калинкина тут же душа ушла в пятки. Вот сейчас она фыркнет и скажет что-нибудь типа: вот еще! И не любит она Калинкина вовсе, и работать сюда пришла не из-за него, а из корысти. Чтобы было к кому за помощью обратиться. Не чужой все же, бабкин сосед.
        Она все это выдаст, а ему что тогда делать?
        Но Сашка не фыркнула, кивнула только едва заметно. Казалось бы, этого достаточно, а Илюха снова прицепился:
        - Так ты все это время его любила, так?! Его любила, а со мной встречалась! Лихо, девочка, лихо! И что же, в самом деле из-за него пришла работать в наш отдел? Хотя о чем это я! И так все понятно сразу, раз тут без чувств не обошлось.

«Чувств» Халев выговаривал по буквам, старательно выводя согласные. Вывел, выговорился и снова замолчал. Чем бы вообще могла закончиться эта сцена, одному богу ведомо, не приди на помощь дежурный.
        Он осторожно приоткрыл дверь кабинета. Улыбнулся широко. Пробормотал:
        - Здесь они все, голубчики. - Тут же глянул себе за плечо и доложил кому-то: - Здесь они, посидите в коридоре пока, сейчас вас вызовут.
        Усадив кого-то в коридоре на казенные деревянные скамьи, дежурный вошел в кабинет. Осмотрел всех и спросил с глупым смешком:
        - А че это вы тут делаете, а?
        - А че надо, то и делаем, - огрызнулся Халев. - Ты кого там нам привел?
        - Дама тут одна на прием рвется. Говорит, что у нее есть сведения, касающиеся убийства семьи Черешневых.
        - Семьи? Почему семьи? - не понял Калинкин.
        Влада еще с утра была пусть не совсем здорова, но жива и лежала с отрешенным взглядом на койке лазарета за дверью с решеткой на крохотном оконце. Там ее уж точно никто не мог достать.
        - Ну, может, не знает, что вторая погибшая не жена, а домработница, - подсказала Александра. - А что за сведения? Что за дама?
        - Сведения, говорит, сугубо конфиденциальные, - с третьей попытки выговорил дежурный. - А вот дама, мужики, скажу вам, шикарная.
        - Да? - Илюха глумливо ухмыльнулся, высоко задрав правую бровь. - А ну-ка, давай сюда свою шикарную даму. Пустим ее в разработку, пока не обременены ничем серьезным.
        Слова, брошенные в спину дежурному, в основном были сказаны в адрес вероломной Александры. Она это поняла без лишних комментариев и снова покраснела до корней волос и поспешила тут же забиться в угол за своим столом.
        Калинкину тоже пришлось отложить свой уход.
        Он поставил портфель на пол возле стола. Уселся на свое место и с интересом уставился на дверь, из-за которой, как нежданный черт из табакерки, вот-вот должна была появиться некая шикарная дама, обещающая пролить свет на недавние трагические события.
        Она была высокой. Чертовски сексапильной, такой сексапильной, что у Калинкина тут же непроизвольно заныло внизу живота. Да и не у него одного, видимо. Халев тоже крякнул и поспешил укрыться за своим рабочим столом.
        Длинные ноги обтягивали короткие брючки в мелкую клетку, высокую грудь - прозрачная блузочка в тон брюкам. Вольная грива шикарных волос игриво гуляла по плечам. Губы нервно подергивались. Изящные пальцы тут же стиснули длинную тонкую сигаретку, получив разрешение закурить.
        - Меня зовут Елена, - представилась она удивительным голосом.
        Да у таких женщин, по мнению Калинкина, и не могло быть никакого другого голоса, только удивительный, будоражащий воображение и тело.
        - Я несколько лет состояла в браке с Удальцовым Евгением Викторовичем, - начала она без лишних вступлений и не дожидаясь наводящих вопросов. - В гражданском браке, если это имеет значение.
        Значения это пока не имело, но пусть говорит, решили все присутствующие разом.
        - Не так давно мы расстались. - Ее неподражаемо прекрасные глаза наполнились слезами. - Расстались по его инициативе!
        - А что так? - влезла Александра, многозначительно поглядев на коллег.
        Вот, мол, и таких бросают! Причина, стало быть, имеется, а вы тут слюни сидите пускаете.
        - Все получилось как-то спонтанно, знаете! Она все ходила, ходила возле нашего дома. Все сидела на скамеечке, таращилась на наш дом, на наши окна, а потом… А потом он пошел за ней, и все… - Елена принялась плакать, да так великолепно это проделывала, что жалостью прониклась даже Александра, протянув ей бумажный носовой платок. - Спасибо!.. Я говорю, зачем ты за ней пошел?! Она что, тебе твою покойную супругу напомнила?.. Та, знаете ли, погибла при очень загадочных обстоятельствах. А он меня выгнал, а потом его лицо все ободрано, он ходил в тот день в тот дом, и потом это убийство.
        - Так, все, стоп! - Ладонь Калинкина с треском опустилась на столешницу. - То, что вы желаете сообщить нам, несомненно, является очень ценной информацией. Но давайте-ка все по порядку. Так же нельзя, уважаемая Елена…
        - Можно просто Леночка, - улыбнулась она симпатичному следователю сквозь слезы. - Меня все так называют.

«Обойдется без Леночки!» - полоснул по Калинкину красноречивый взгляд Александры Степановны.
        С чем он никак не мог не согласиться. С таким трудом отвоеванное удовольствие - держать в руках непокорную малышку - он не потеряет из-за очаровательной Леночки, сколь бы великолепной она ни казалась. К тому же Халев теперь свободен, глаз с нее не сводит, ему и карты в руки. Пускай дерзает. А на его век красоток хватило выше носа. Знает он не понаслышке, в каком бору привыкли эти красотки грибы собирать. Удальцов этот вряд ли был слесарем-фрезеровщиком с местного станкостроительного завода.
        Калинкин не ошибся. И Удальцов в самом деле был вполне обеспеченным и состоявшимся коммерческим директором одной очень крупной строительной компании. И квартира у него имелась огромная в центре. Вот-вот должны были ее отремонтировать в европейском стиле. И машина, и не одна, вторую, кстати, он ей подарил не так давно.
        - Все было хорошо! Все, понимаете! Пока не появилась она!
        - Кто?
        - Черешнева эта! - выплюнула она фамилию подозреваемой, как ругательство. - Как идет мимо дома, так непременно присядет на скамеечку. Сядет и сидит.
        - Что, просто так сидела? - проявил любопытство Халев, оторвав наконец свой взгляд от ее бюста.
        - Нет, не просто. Она все время все осматривала. Знаете, так, будто ощупывала или приценивалась! Я как-то возмутилась, Женечка принялся заступаться. И нечаянно признался мне, что… Что следил за этой девушкой. Знает, где она живет. Что замужем, и все такое. Мы жутко поскандалили по этому поводу. - Она снова слабо всхлипнула. - У него ведь были проблемы со здоровьем. Мы всех психоаналитиков с ним обошли после смерти Эллы.
        - Это у нас кто?
        Калинкин, прищурив глаз, следил за карандашным графитом, который держал в руках, и то отодвигал его от глаз подальше, то, наоборот, приближал почти к переносице.
        Итак, он не ошибся в Черешневой. Все же не обошлось здесь без героя-любовника. Как говорится, нет дыма без огня. Вот, стало быть, кого она не выдала, из-за кого покрывалась смертельной бледностью на допросах. Теперь остается выяснить, состояла ли она с ним в сговоре или господин Удальцов самостоятельно принял решение избавить любимую от обидчиков, и все…
        Можно считать дело о двойном убийстве раскрытым. А то Сашка заморочки какие-то ищет с ДТП этим гребаным. Все же ясно и просто. И женщину нашли, и через нее на мужчину вышли.
        - Элла - его покойная жена. Она покончила жизнь самоубийством, бросившись под электричку, - почему-то шепотом произнесла Леночка и поежилась. - Такая страшная смерть. Тут столько болтали по этому поводу, знаете?
        - Нет. Сколько?
        - Вообще слухи ходили, что это Удальцов ее до самоубийства довел! Что будто бы внушил ей эту мысль. Понимаете, о чем я?
        Еще бы было не понять! Калинкин кивнул, подавив веселое фырканье. Да ты теперь на него всех собак повесишь, лишь бы отомстить за то, что он тебя за дверь выставил, предпочтя тебе Владимиру.
        - Смерть Эллы Удальцовой, несомненно, заслуживает более пристального и глубокого анализа, но давайте вернемся к теме сегодняшнего дня, - попытался немного обуздать ее Калинкин, поскольку больше этого сделать было некому.
        Халев сидел, раскрыв рот и судорожно сглатывая. Александра насупилась и обижалась на весь белый свет. Так что инициатива была в его руках.
        - Они встречались, вы считаете? - спросил Дмитрий, пододвигая даме пепельницу, та дымила, как паровоз, таская одну за другой сигареты из узкой длинной пачки. - Ваш гражданский муж и Черешнева?
        - Да. Она была у него в гостях и просидела там часа четыре, а то и больше. Потом она лежала в больнице, кажется. Его туда не пустили к ней. Потом ее выписали, и он все отирался под ее окнами. А в тот день… Он самовольно проник за ворота, ворвался к ним в дом, устроил скандал и, видимо, подрался с мужем этой Черешневой.
        - С чего вы взяли?
        - Он выбежал за ворота с окровавленным лицом, и на рубашке тоже была кровь. И он жутко матерился при этом. И орал еще, что так все это дело не оставит. И что они поплатятся. А потом я узнаю, что… Что хозяин дома и его домработница мертвы! - Она пожала плечами, приведя тем самым свой бюст в волнительное колыхание, сдавившее горло Илюхе, улыбнулась обезоруживающе и спросила, вроде как не к месту: - Ну как? Что скажете?
        Сказать было нечего. Информация, если она окажется правдивой, была очень ценной и могла серьезно повлиять на ход следствия. Оставалось теперь все это проверить.
        - Послушайте, Леночка, - подала голос из своего угла Александра. - Вы не скажете нам, откуда у вас такая точная информация о передвижениях Удальцова и Черешневой? Вы что - следили за ними?
        - Конечно! - Леночка оглянулась на нее и посмотрела с искренним изумлением, добавив: - А вы бы не следили, если бы обстоятельства сложились таким вот образом?
        - Каким?
        - Вас непонятно по какой причине выставляют. После стольких лет семейной идиллии совершенно без причины указывают на дверь! И… Короче, да! Я следила за ними!
        - За обоими? - очень осторожным, вкрадчивым голоском продолжала допытываться Александра, черт бы ее побрал, Степановна.
        - Ну да! А что тут такого-то?
        - А как у вас это получалось, если Удальцов ехал на службу, а Черешнева шла в магазин тем временем?
        Леночка со слабым оханьем закусила нежную губку, поняв, что попалась.
        Тут либо враньем отдает вполне определенно, либо без помощников дело не обошлось, тут же понял Калинкин, бросив в сторону Александры одобрительный взгляд.
        - Понимаете… Понимаете, у меня есть брат… не родной, нет. Сводный. У нас отец один, а матери разные. Я от матери из деревни, собственно, сюда и приехала, к брату.
        Что за брат? Следует выяснить, тут же сделал карандашную пометку на листе Калинкин.
        - Он был очень оскорблен за меня и помог мне. Разве это преступление? Он делал это очень ненавязчиво и не так откровенно, никто и не заметил. - Она с вызовом осмотрела присутствующих. - Преступление - не реагировать на мое заявление! А я его собираюсь написать! Это Удальцов убил этих несчастных! Убил, чтобы вызволить свою любимую из лап мужа. Болтают, он бил ее…
        Она написала заявление. Указала точное место своего проживания. Место работы сводного брата. И подробнейший адрес, по которому они должны были кинуться искать Удальцова.
        - Вы его арестуете? - с очаровательной улыбкой поинтересовалась напоследок Леночка, гарцуя возле приоткрытой двери их кабинета.
        - Будем разбираться, - не стал ничего обещать Калинкин, сухо с ней попрощался, дождался, пока дверь за ней закроется, и в сердцах пробормотал: - Ну и сучка!
        - Да, малый, кажется, попал, - не хотел, да согласился с ним Илюха. - Как думаешь, врет?
        - Она? Вряд ли. - Дмитрий скептически поджал губы. - Такая, прежде чем идти с обвинением в милицию, все тщательно продумает и спланирует, что говорить в том или другом случае, даже если…
        - Она сама со своим братцем и совершила это убийство, - закончила за него Александра из своего угла. - Все очень, очень загадочно. Зачем они следили за ними? Ждали, когда оступятся? Или, наоборот, ждали удобного момента, чтобы нанести свой удар посокрушительнее? Я бы, Дим, на твоем месте не шла на поводу ее утверждений.
        - Уже и Дим! - тут же снова завелся Халев, грохнув по столу кулаками и по-бычьи замотав головой. - А где же Ивановича забыла, Сашок?
        - Илья, прекрати! - прикрикнула она на него. - Мы на работе! Никаких разборок!
        - Да, конечно. Разборки на работе устраивать нельзя, а жаться по углам и целоваться взасос можно! Да пошли вы оба!..
        Он сорвался с места и почти бегом выскочил из кабинета.
        - Да… Неудобно как-то получилось, - качнул головой Калинкин.
        - Ну так догони, извинись и предложи ему меня обратно, - с обидой проворчала Александра, подхватила свою сумочку и скорыми шагами тоже направилась к выходу.
        - Эй, эй, ты куда, дуреха?! - Калинкин догнал ее уже возле двери, схватил за локоток и развернул к себе. - Ты чего это? Драпаешь с поля боя?
        - Это ты!.. - Она подавила в себе какие-то обвинения, трогательно закусив губу. - Беги, догоняй его! Скажи, что готов ради мужской солидарности от меня отказаться и…
        - Обойдется! - рассмеялся Дмитрий и снова полез к ней целоваться.
        И тут, как на грех, снова зашел Илья.
        - Это черт знает что такое в отделе творится! - завопил он прямо с порога. - Я уволюсь, так и знайте вы, оба! Вот ведь точно говорят: баба на корабле - быть беде. Значит, так, если не прекратите лизаться в рабочее время, я на вас рапорт напишу. Все!
        И снова ушел, нарочно распахнув дверь пошире, чтобы их из коридора было видно хорошо.
        - Вот идиот, - проворчал Калинкин. - Даже дверь не мог закрыть за собой.
        - Дим, не надо так о нем, - попросила со вздохом Александра и закончила с улыбкой: - К тому же у нас есть дверь, за которой мы можем укрыться. Только бы бабуля не подсекла. Так что, идем домой?
        - Идем…
        Глава 11
        Он задержал Удальцова. Да, задержал, хотя тот вовсе и не производил на него впечатление убийцы. И все объяснения его были логичны и не выглядели нелепо.
        Да, он пил чай однажды с Владимирой. Почему? Да потому, что был заинтересован ее вниманием к старому родительскому дому, теперь принадлежавшему ему.
        Да, как-то пошел за ней следом. Почему? По той же самой причине - был заинтересован.
        Выяснил, что девушка вполне благополучна и состоятельна. И успокоился.
        Зачем пригласил к себе на чай? Вот беда-то, господи! Он что, не может пригласить себе в гости понравившуюся ему девушку? Может? Вот и ладно! Потому и пригласил.
        А еще предупредить хотел, чтобы была внимательнее и осторожнее. Почему?
        Да потому, что вздорная Елена обещала им обоим неприятности. Такие, что и во сне не приснятся. Видимо, так оно и случилось, раз он здесь.
        - Здесь вы, Евгений Викторович, совершенно по другой причине, - попытался утешить его Калинкин, а заодно и выгородить Елену. - Да, она следила за вами, но и только! Она же не заставила вас врываться к ним в дом, нет? Вот видите! И драться с хозяином не заставляла.
        - Я с ним не дрался, - возмутился Удальцов и тут же добавил со смущением: - Не получилось, знаете. Он очень сильным оказался и ловким. А тут еще эта домработница накинулась на меня, как пантера. Все лицо ободрала, до сих пор не заживает.

«А зачем вы вообще туда пошли? Кто вас звал?» - чертыхнулся про себя Калинкин вопреки служебной этике, призывающей его быть бесстрастным, парню он искренне сочувствовал.
        - Шли бы и шли себе мимо. Муж с женой разбирается.
        - Слышали бы вы, как он с ней разбирался! - фыркнул невесело Удальцов.
        Он все еще не мог поверить до конца, что влип. Все еще думал и надеялся, что сейчас симпатичный следователь пожурит его за вмешательство в частную жизнь супругов и отпустит. Да, снабдит его непременной бумажкой, пропуском, кажется, и тогда уже отпустит и не вспомнит о нем никогда уже более. Но…
        - Вынужден вас огорчить, Евгений Викторович, - закончил тот неожиданно их беседу. - Но мы имеем полное право задержать вас до выяснения обстоятельств.
        - Как задержать?! Погодите, погодите! Что вы такое говорите?! Как задержать?! И кто станет выяснять какие-то обстоятельства, если суббота завтра!
        - У нас тут, знаете, свой график. Работаем практически без выходных. И завтрашний день таковым быть не обещает, - соврал для чего-то Дмитрий, утешить его хотел, что ли, подобным образом.
        Соврал, потому что назавтра они с Сашкой собрались за город. Выбрали маршрут поездки. Точнее, она выбрала. Назвала какой-то населенный пункт, он не запомнил даже, с наслаждением слушая, как она гремит на его кухне чашками и чайником. И добавила при этом, что этой поездкой на природу они убьют сразу двух зайцев. Про зайцев он тоже как-то пропустил мимо уха. Главное то, что поедут. Вместе! И целый день вместе проведут. Искупаются где-нибудь, позагорают, а потом начнут доставать из плетеной Сашкиной сумки фрукты, сыр, колбасу, сок и станут завтракать, ну, или обедать там. Какая разница, как будет называться их прием пищи в тени какого-нибудь дерева. Все равно какого, хоть березы, хоть дуба или осины. Он положит ей голову на колени, будет покусывать травинку и млеть от того, как шевелит она его волосы тонкими нежными пальчиками. Будет лежать с закрытыми глазами, млеть и молчать.
        С ней ведь даже необязательно было все время о чем-то говорить. С ней и молчать было уютно. Не напрягало ни его, ни ее, когда они не говорили. И специальной темы для разговора не требовалось, как с теми красотками, перед которыми Калинкину приходилось изворачиваться, как ужу на сковородке. Лишь бы они не заскучали, мать их…
        - Я требую адвоката, - надулся Удальцов.
        - Ваше право. Можете позвонить своему адвокату, но… выходные, сами понимаете. Процедуру освобождения придется отложить до понедельника.
        - А что я говорил! Сажаете меня на нары париться, и это накануне выходных. Что я сделал такого, не пойму! Что?! Вступился за женщину, которую жестоко избивал ее муж. Это преступление?!
        - Нет. Но самым невероятным образом этого мужа в эту же ночь находят зверски убитым. А вы перед этим, выбегая из его дома, кричали на всю улицу, что не оставите этого дела. И кровь по лицу размазывали. А крови-то вы, Евгений Викторович, слышал, боитесь.
        Он не боялся вида крови, как сообщил следствию один из специалистов, у кого Удальцов в свое время проходил лечение. Вид крови мог вызвать неадекватную реакцию, так тот сказал. Либо страх, либо обморок, либо агрессию. В обмороке, как узнал Калинкин, Удальцов провалялся достаточно долго, узнав о гибели жены. Страху тоже, наверное, натерпелся. А вот агрессия…
        Не этот ли толчок побудил его к такой скорой жестокой расправе?
        Сам Калинкин, если честно, всех этих психоаналитиков считал шарлатанами. Никому не подвластно, полагал он, пропесочить мысли другого человека и дать им адекватную оценку. Нет, можно, конечно, если этот человек с вами абсолютно откровенен и честен. А если врет? Если умело водит вас за нос? Если оказался много умнее, хитрее и изворотливее и исподволь подводит вас к тому выводу, который выгоден только ему и никому более? Что тогда? А все эти тесты с картинками…
        Лабуда это все.
        - Кто вам сказал такую чушь? - совершенно искренне удивился Удальцов. - Чтобы я боялся крови!!! Нет, это черт знает что такое! А тараканов с пауками я не боюсь, нет? Слава богу. Так кто вам сказал?
        - Один из психоаналитиков, у которого вы проходили в свое время лечение, - честно ответил Калинкин. - Вот он утверждает…
        - Вы знаете, я понял. - Не к месту и не ко времени, но Удальцов рассмеялся. - Ленка вам привела того придурка, на которого я ухлопал полгода своего времени и полторы штуки баксов!
        - Вы это о ком? - как будто бы не понял Дмитрий, хотя мнение Удальцова о психоаналитике разделял полностью.
        - Все о нем! Такой шарлатан! Такую ахинею нес, что удавиться можно или точно умом тронуться! - Удальцов слегка потрогал царапины и поморщился. - Это Ленкина была инициатива меня по докторам таскать. Думала, что подобным образом излечит меня от тоски.
        - А вы тосковали?
        - Да.
        - По ком или по чему?
        - Эллу все никак не мог забыть. Подло обошелся я с ней, вот и мучился. А потом она погибла так страшно. - Его глаза потухли мгновенно, будто свет изнутри в них кто-то выключил. - А я ведь прощения у нее просить собирался. Думал, что вернусь со временем. Знаете, Дмитрий Иванович, как мужик мужику, скажу вам… Ленка - баба дрянная. Дрянная и подлая. Она вцепилась в меня и… От таких, как она, устаешь очень быстро.
        - Почему? - Ему и в самом деле стало интересно, сам не так давно был болен ими.
        - Их же буквально каждый день требуется завоевывать. Каждый день, каждый час! Завоевывать и что-то доказывать. Что любишь, к примеру. Это очень напрягает, поверьте.
        - Верю, - серьезно кивнул Удальцов, мысленно обмахнув себя крестным знамением.
        Уберег его господь от такой-то страсти. Что-что, а лезть на баррикады день за днем - это не его. Ему - простому парню из российской глубинки - хотелось незатейливо и просто, но чтобы навсегда и без подлостей.
        У Удальцова навсегда и без подлостей не обошлось. Леночка подставила его, как щенка последнего, очень удачно собрав информацию, которая имеет теперь эффект разорвавшейся бомбы.
        Вот не может он его отпустить, как бы ни сочувствовал и какие бы симпатии к нему ни питал. Не может, и все тут! И Черешневу Владу отпустить не может тоже. Хотя и ее жалеет, считая жертвой обстоятельств. Но…
        Но пока он эти самые обстоятельства не прояснит, эти двое будут сидеть. Нет, Черешневу отпустить придется. Адвокатишка так вцепился, что спасу нет. А вот господину Удальцову придется на нарах попариться. Был у него мотив для убийства, был. И ревность, и чувство мести, и жажда освободить любимую от супружеского ига.
        - Послушайте, Евгений Викторович, - неожиданно спросил Калинкин, - а чего это вы ради нее на костер идете? Вы что же, любите ее или как?
        - Люблю не люблю, какая разница? - проворчал Удальцов, опуская глаза.
        - Большая разница, поверьте, - решил не отступать Дмитрий.
        А в самом деле, чего это он, а? Ладно бы любил, тут все понятно. А так…
        Почти не знакомы. Один раз чаю выпили. Даже постель их не связывала - Удальцов категорически это отрицает, - чтобы пойти на такие жертвы.
        - Любовь - это слишком как-то… Понравилась она мне. Красивая, могла быть удачливой, а ее сломали так чудовищно. Жалко ее еще очень. Видели бы вы эту сцену! - Удальцов с тяжелым вздохом покачал головой. - Она на полу скорчилась вся, а он ее ногами! Мразь… Убить не жалко! Ой, что-то я не то, кажется, снова говорю.
        Говорил он как раз то, что сказал бы и сам Калинкин и чего никогда бы не вымолвил настоящий убийца, но…
        Но не мог он его сейчас отпустить, хоть тресни. Не мог, и все тут. Хотя бы ради того, чтобы имелось у него под рукой двое подозреваемых в канун выходных. И чтобы завтрашний день посвятить не рысканью по городу, а Сашке. И чтобы только он и она - и никаких чужих дел между ними.
        Калинкин очень бы удивился, узнай он, какие грандиозные планы вынашивала Александра, планируя поездку за город. И планы эти ничего общего не имели с их зарождающимися отношениями. Ничего!..
        Глава 12
        Фирма, где встретили пару дней назад Александру не очень любезно, мягко говоря, а точнее выражаясь - буквально враждебно, оказалась весьма процветающей. Дела шли преотлично. Никаких сделок в обход закона не совершалось. С налоговыми органами не враждовали и не пытались подкупить. Персонал не роптал, а за места отчаянно держался. Так что почил Игорь Андреевич Черешнев весьма и весьма некстати. И горевало тут о нем, к слову отметить, большинство.
        - Такой человек, такой человек!.. Представить сложно, что его теперь нет с нами! - всхлипывала его секретарша, очень осторожно прикладывая кружевной платочек к разукрашенным глазам. - Это все его жена, гадина! Это все она за спиной его плела интриги! Такая овечка в волчьей шкуре…
        - Что вы говорите?! - притворно изумлялась Александра и тут же поспешила добавить: - Теперь все ведь ей достанется, да?
        - Так все и так было ее! Чего не хватало?! - вызверилась мгновенно секретарша, забыв в очередной раз всхлипнуть. - Почти все было на ее имя оформлено. Разделяй и властвуй, как говорится. Так нет же! Ей нравилось дома торчать у телевизора да в грядках капустных ковыряться…
        Грядок, допустим, капустных в саду и в помине не было. Цветник был, а грядок не было. Александра не заметила. И вряд ли Владимире так уж нравилось сидеть дома, раз она возле чужих заборов торчала часами.
        - А кому охота на службу каждый день таскаться? Можно поваляться в постели допоздна, - продолжала ругать жену своего покойного босса секретарша. - А муж пускай деньги зарабатывает да счета ее приумножает.
        - А она знала, что все было оформлено на нее? - Александра потягивала дрянной кофе, предложенный ей в приемной, и исподволь рассматривала секретаршу Черешнева.
        Спала ведь, наверняка спала со своим боссом. Причем делала это, не отходя от рабочего стола. За город таких не возят. И в баню не ведут. Таких только под поданный ими же чай и имеют. Подарки мелкие дарят в виде дополнительной премии к зарплате. Ну, может, еще и флакончик духов ко дню рождения и Восьмого марта. Не густо, но и от такого трудно отказываться, когда привыкнешь. Оттого и ненавидит жену руководителя. Оттого и наговаривает.
        - А почему же она не знала?! Скажете тоже! Она же не дура совсем была, когда бумаги подписывала. - Разукрашенные под матрешку глаза глянули на Александру с недоуменной укоризной. - Работать только не хотелось. Сливки снимать - да. А работать - пускай Игорь Андреевич пашет. Как теперь будет все, ума не приложу? Вдруг эту ведьму освободят и она тут верховодить станет?! Половина сотрудников тогда уйдет, точно! Никто не станет работать без Игоря Андреевича, никто!
        Вспомнив про почившего босса, секретарша вновь рассопливилась, и Александра поспешила уйти.
        Она ходила из кабинета в кабинет. Спрашивала почти всегда одно и то же и получала почти такие же однотипные ответы. Да, человеком был очень хорошим. Отзывчивым, внимательным и достаточно щедрым. Зря никогда никого не обижал. А разговорам про то, что жену свою бил смертным боем, верить не следовало. Вранье завистников!
        - Она же, жена его, болтают, гуляла от него, - сообщила ей уборщица, обмахиваясь рукавом форменного халата в своей подсобке, куда Александра решила зайти напоследок. - В аварию какую-то попала по глупости и тут же начала задницу свою очищать, наговаривая на Игоря Андреевича, упокой его душу, господи! Да разве же это виданное дело, на родного мужа клеветать. В такое только… только дурак и может поверить. Дурак и алкоголик.
        - Это вы про кого? - тут же зацепилась Александра, уловив, что на последнем слове уборщица покосилась куда-то себе за левое плечо очень выразительно.
        - Да про Витальку Гривнева, балбеса! - вскинулась сразу та. - Только он один и поддержал эту шалаву. А что, говорит, может, все так оно и было. Он, говорит, Игорь Андреевич, хитер, мол, был. Мог запросто устроить и такое. Ему ребята тут с охраны чуть в морду не дали. Все же видали и машину, и самого начальника в ту ночь. Тут он был и не уезжал никуда.
        - Все? Кто - все?
        - Так это, охранники и диспетчер. Кто в ту ночь дежурил.
        - А этот Виталий Гривнев, он кем у вас тут работает?
        Протоколы опроса охранников и диспетчера Александра читала, в них не было ничего интересного для нее. А вот с Гривневым она бы пообщалась.
        - Помойщиком он работает, - скривилась уборщица.
        - Как это?! Мусорщиком, что ли? - не поняла Александра.
        - Да нет! Машины он моет служебные. Когда и личные, когда кто попросит за небольшую денежку. Сначала ведь водителем был у самого Игоря Андреевича. Да запойный. Раз на работу не вышел, второй. Игорь Андреевич его и списал на берег вчистую. Вот он зло и затаил, вот и не согласился со всеми. Все ходил, хмыкал да намекал, образина чертова. Есть противная рожа, ну до того противная!..
        Виталия Гривнева Александра нашла за гаражами. И противным он ей совсем не показался, как раз наоборот. Вполне симпатичный и приятный в общении крепыш среднего роста. Русоволосый, голубоглазый, с улыбчивым красивым ртом под тонкой полоской аккуратных усиков.
        Засучив мокрые рукава спецовки, Виталий сидел за гаражами на ветхой скамейке и, подставив лицо яркому солнцу, мурлыкал себе под нос какую-то до боли знакомую мелодию. Александра даже притормозила за углом, силясь вспомнить, где она слышала эту песенку. Может, и вспомнила бы, постой она чуть подольше, да Гривнев ее заметил и пробормотал со смешком:
        - Вы чего это там топчетесь, товарищ следователь? Заворачивайте на огонек, не стесняйтесь. Мы хоть и гегемон, но с властями переговорить всегда рады. Тем более из неопрошенных один я, наверное, и остался. Проходите, милости прошу!
        Она завернула за гаражный угол, поздоровалась с ним. Потом охотно присела на старые доски скамьи, сколоченные грубо, будто бы наспех, но очень чистые, со следами недавней покраски.
        - Меня зовут Александра Степановна, - представилась она.
        - Да знаю, уже доложили. Вы тут с самого утра всех пытаете. Что-нибудь сообщили стоящего?
        - Это как посмотреть, - уклонилась она от прямого ответа. - Смотря что считать стоящей информацией, так ведь? Но отзывы о покойном все сплошь положительные.
        - Как бы к лику святых не причислили! - скрипнул Гривнев зубами и тут же, извинившись, сплюнул себе под ноги. - Может, и праздник такой православный объявят через год! День святого Игоря Андреевича!
        - Что это вы так? - Александра глянула на него с улыбкой. - Все простить не можете, что он вас из личных водителей уволил?
        - Да плевать я хотел! - взорвался тут же Гривнев, видимо, наступила она ему все же на больную мозоль. - Знаете, какое это счастье - его личным водителем быть?! Не знаете, и слава богу! Такая тварь, такая тварь… А жена его… Он и правда бил ее. Однажды прямо при мне. Ударил очень сильно, как мужик мужика бьет.
        - А она что же?
        - Она в угол на заднем сиденье забилась и затихла, как мышка. Я слыхал… - Гривнев покосился на Александру недобро, - что вы ее обвиняете в убийстве Игоря Андреевича?
        - Разберемся.
        - Вы уж разберитесь, пожалуйста. Жалко такую красоту на нары-то. - Виталик поднял руки и обрисовал стройный женский силуэт. - Такая красотка! А он ее пинком да по ребрам. Чудовище! И знаете что…
        - Что?
        Александра сонно моргнула.
        Пока Гривнев не сообщил ей ничего стоящего. Сидел на солнышке, бездельничал и хаял своего бывшего босса, который его за пьянство и прогулы понизил в должности. Не уволил, заметьте, а всего лишь понизил в должности, предоставив ему тем самым возможность хоть как-то держаться на плаву.
        Гривнев ругал покойного Черешнева, бездельничая и подставляя лицо солнцу. Ее вот теперь усадил рядышком. И ее, как на грех, разморило и потянуло в сон. Ночи у них теперь с Димкой были почти бессонными и горячими. С утра ничего, а ближе к обеду приходилось клевать носом и бороться с зевотой.
        - Если она его и убила, то правильно сделала! - выпалил вдруг со злостью Гривнев.
        - Да? Это почему же? - лениво поинтересовалась Александра, поддергивая повыше локтей рукава на блузке, чтобы руки загорели хоть немного.
        - Он ведь ее убить собирался, а ей чего с ним церемониться? - Гривнев хитро ей подмигнул. - Небось про аварию-то забыли и не вспоминаете вовсе, так, Александра Степановна?
        - Про какую аварию? - Сон с нее как рукой сняло, и зевать уже больше не хотелось, а загар на руках перестал волновать.
        - Про ту самую, - передразнил ее Гривнев, смешно сморщив физиономию. - Когда Влада под колеса попала. Тут приходили от вас и все спрашивали, стояла его машина или не стояла в ту ночь на стоянке. Ходили слухи, что Влада умом тронулась и утверждает, что, мол, это муж ее на своей машине сбил. Так ведь было дело?
        - Ну… Приблизительно. - Она сделала строгие глаза, боясь выдать свой азарт. - Согласитесь, что странно выглядело то, что и номера, и марка машины - все совпадает с ее слов, а машина стояла здесь, и сам Игорь Андреевич был здесь. Может, это его враги пытались его подставить, как считаете?
        - Я не считаю, Александра Степановна. Я знаю! - Виталик сорвался со скамейки, ходко добежал до гаражного угла, выглянул, словно опасался чужих ушей, тут же вернулся и прошептал, наклонившись пониже к самому ее плечу: - Не были то враги и конкуренты, Александра Степановна. Все подстроено было самим Игорем Андреевичем!
        - Как это подстроено? - Она едва за сердце не схватилась, намереваясь его утихомирить, с такой силой то молотило в груди. - Как Игорем Андреевичем?! Он же…
        - Он же! Мы же! Вы же… - снова принялся кривляться Гривнев, не удержавшись от очередного плевка себе под ноги. - Он тут сидел, а сообщник его… Ну, или друг, как вам будет угодно. Так вот тот, вероятно, все дело и провернул на точно такой же тачке.
        - Как это на такой же? Вздор вы мелете, - нарочито сердито проворчала Александра, ликуя в душе, как первоклашка. - У нас что, тачки подобного класса раздают в прокат для совершения ДТП?! Так проверяли. Нет, не раздают.
        Наживку Гривнев проглотил, как безмозглый лобастый карп, тут же начав рассказывать ей все по порядку, без путаницы и намеков.
        В тот день, по словам Гривнева, Черешнев появился раньше обычного. Поставил свою машину у парадного подъезда, мыть не приказал, пробурчав что-то типа: потом. Виталик настаивать не стал. Протер зеркала, чесанул ветошью по номеру. Все как обычно, и ушел тут же к себе на мойку. Через пару-тройку часов Черешнев снова появляется. Подогнал машину сам. Вызвал его, сунул для чего-то в карман сотню и говорит почти что ласково, что машину надо привести в порядок к полудню. Мол, с супругой и клиентом одним важным обедать они собираются на ней ехать. Ну и ладно. Чего не помыть, раз хозяин приказывает. Это же его работа, не чья-нибудь. Да еще сотней сдобренная.
        - Я машину-то погнал на мойку. Только воду пустил - и тут же стоп. Чую - что-то не то! - Виталик сгреб в охапку загривок, сощурился солнцу и пробормотал: - Правда, сочтут сумасшедшим. Но грязь стала другой. Ее стало меньше, понимаете?
        - Нет.
        - С утра тачка была забрызгана как и положено - слева. Дождь в то утро то и дело накрапывал - значит, встречная непременно брызгами обдаст. А тут вдруг с чего-то левый бок чистый практически, а справа на подкрылках - вот такие ошметки. - Виталик показал, каких размеров была грязь на подкрылках. - Чудно, не находите?
        - Может быть.
        Она пожала плечами. Вопрос был спорным. Грязь можно смыть любой лужей, забравшись в нее поглубже. И приобрести точно таким же образом. Это не аргумент.
        - Не аргумент, говорите?! А кровь под водительским сиденьем - аргумент? А салон будто бы другой стал - аргумент?
        Про салон что-то такое говорил и Дима, вспоминая о странной привычке Влады Черешневой рассматривать царапины на обшивке.
        - Кровь, говорите? И много крови?
        - Да нет. Я коврик поднял, чтобы его вымыть, а там лужа свежая совсем. Я потер, понюхал - кровью пахнет. В ворс, конечно, впиталась, а вот на самом сиденье внизу на коже осталась незасохшей, вязкой. И потом, сам салон был чужим, понимаете?!
        - Если честно, то с трудом. - Александра недоверчиво покачала головой. Виталик Гривнев в роли криминалиста ее совсем не впечатлял. Мог быть с похмелья, а то и вовсе под парами. Чего не почудится.
        - Так я потом еще раз его машину мыл! - снова воскликнул Гривнев. - Уже ближе к вечеру. И знаете что?
        - Что?
        - Грязь на ней оказалась той самой. - Виталик ей подмигнул.
        - Какой той самой?
        - Утренней! Той самой, которая была с утра. Слева забрызгано было, а справа почти чисто, понимаете?! Так же, как утром! Как же так, ведь я же ее вроде только помыл. Как дурак стоял и рассматривал с полчаса. Думаю, допился! А потом вся эта странная история с аварией. Тут некоторые умники Владимиру в сумасшедшие записать поторопились. А я говорю вам, - Гривнев как-то расслабился разом, вытянул ноги далеко вперед и, зажмурившись, снова подставил лицо солнышку, стало быть, собрался подвести итог под всем сказанным, - где-то Андреевич тачку раздобыл, чтобы жену свою переехать. И убивать он ее не хотел, поверьте. А так и хотел, как получилось, - выдать за сумасшедшую. Фирма-то, слыхал, на ней была.
        Итак, у нее появился наконец свидетель, способный пролить свет на те загадочные события с дорожно-транспортным происшествием. Свидетель, который утверждает, что машин в тот день было и в самом деле две. Причем обеими, с какой-то радости, управлял поочередно сам Черешнев. Но ведь потом…
        - Слушайте, Виталий, как вы думаете, кто мог сидеть за рулем той второй машины ночью? Если Черешнев был в офисе, а его родной джип был на стоянке, то кто-то же управлял второй машиной! Как думаете, кто?!
        - Хм-м… - Гривнев мгновенно подобрал ноги, скрестил руки и, уложив их на колени, вздохнул. - Кто мог быть? Только лицо очень доверенное и приближенное. Так ведь по логике?
        - Ну да. Кому еще можно доверить совершить преступление?
        - Во-во! Именно! Преступление! - Он хитро сощурился, покачивая головой. - Преступление совершает преступник, так ведь? Так… А кто у нас ходил в лицах доверенных, имея при этом преступное прошлое? Правильно! Тот, кто сменил меня на боевом посту, - Темин Серега.
        - Кто такой?
        С этим человеком она сегодня точно не пересекалась. И в милицейских протоколах после ДТП этой фамилии не значилось. Интересно, как это ему удалось отвертеться от допроса?
        - Так отпуск ему оформили задним числом. Если захотят, все сделают, - произнес со значением Гривнев. - Вот его и не допросили, а надо бы. Тот еще элемент. Да он сейчас в гараже отирается, можете переговорить, если желаете.
        Она желала, и еще как! Попрощалась и пошла искать Сергея Темина. Очень было интересно взглянуть на предполагаемого виновника той аварии. И узнать, что это за преступный элемент затесался в команду Черешнева Игоря Андреевича.
        Элементом оказался совершенно безликий, невзрачный парень лет тридцати. С отсутствующим видом он слонялся по гаражу, сунув руки в карманы брюк. Подойдет, попинает колесо какой-нибудь машины, переходит к следующей. Вытащит руки из карманов штанов, почешет макушку под кепкой, снова уберет их в карманы. Маета, одним словом, случилась у человека, ничто иное. С гибелью хозяина он оказался не у дел. Временно исполняющий обязанности генерального обходился без его услуг, имея своего собственного водителя.
        Встрече с Александрой Степановной Сергей Темин оказался не рад. На вопросы отвечал односложно, все больше отворачиваясь и пожимая плечами.
        Не знаю, не видел, не был, хоть и привлекался, но давно, и тот случай никакого отношения к происшествию не имеет. Искупил давно честным трудом и преданностью. Чем теперь собирается заниматься? Чем прикажут, тем и займется. Уходить не собирается, платят хорошо. А от добра, как говорится, добра не ищут.
        Из гаража Александра Степановна выходила с чувством легкой досады. И не потому, что ничего не почерпнула из разговора с водителем Черешнева. А потому, что не любила людей с ускользающим взглядом. Настораживали они ее и раздражали. Все они ей казались обремененными либо нечистой совестью, либо комплексами. От таких хорошего ждать не приходится. Да и на последний ее вопрос он ответил как-то уж очень уверенно:
        - В ту ночь, когда случилась беда с супругой Игоря Андреевича, я был дома. Спал. Подтвердить жена может, поскольку спала рядом со мной. А больше, знаете, никого не было. В кровать себе мы третьего не звали.
        Вот так! Он спал со своей супругой, а кто же тогда сбил на машине супругу Черешнева? Игорь Андреевич сиднем сидел в офисе, свидетелей тому тьма, подкупить всех невозможно. Кто сидел за рулем ворованного джипа?
        Так, стоп! Почему она подумала, что ворованного? Почему?!
        Да потому, черт побери, что напрокат такую машину не дал бы никто. Даже если бы и дал, то никак не взял обратно с повреждениями после дорожно-транспортного происшествия. Выходит, машину взяли насовсем, то есть ее просто-напросто украли у кого-то. Угнали то есть. А у кого? И не его ли кровь обнаружил Гривнев, убирая в салоне?
        Ух ты!!! У Александры даже под ложечкой засосало от такого поворота событий.
        Почему никто не обратил внимания на это происшествие? Должного внимания, имеется в виду! Потому что не было погибших? Или потому, что пострадавшую выставили в невыгодном свете в глазах общественности? Быстро все это дело замяли, не заморачиваясь - откуда и каким образом взялась вторая машина. Да об этом и не думал никто! Сочли утверждения Владимиры Черешневой бредом, оговором и только.
        А дело-то дрянское! И пустил его на самотек с попустительства начальства не кто-нибудь, а ее Димка. То есть Калинкин Дмитрий Иванович.
        Опытный ведь следователь, как же он мог? Просто счел это происшествие мелким и незначительным на фоне других, которыми занимался, и все. Счел его бытовым, глупым и отвлекающим от нужной, серьезной работы.
        Неужели и она через несколько лет так же вот будет отмахиваться от подобных дел, простых на первый взгляд, а? Неужели будет способна отчитаться, не вникнув и все как следует не проверив?
        И с убийством теперь с этим опять такая же некрасивая история получается. Похватал первых подвернувшихся под руку, засадил на трое суток и руки потирает, будто истинных убийц сцапал. На первый взгляд вроде бы все действительно просто. Все действующие лица очень удачно укладываются в схему случившейся трагедии. И даже имеются свидетельские показания сожительницы Удальцова, буквально подтверждающие его вину, но…
        Но кто сказал, что все это не проделала она же вместе со своим братом сводным с целью жестоко отомстить Удальцову и его новой пассии, подставив их таким вот чудовищным образом? Почему такую версию никто не принял в расчет? Хлопотно? Обременительно? Да, наверное.
        И потом, не шла у нее из головы эта странная авария. Если у Черешнева был соучастник преступления, а он, несомненно, был, то он мог запросто начать того шантажировать. А шантажисты народ скверный, на расправу очень жестокий и бездумный. Вот вам и еще одна версия, а Димка прицепился к Владимире и Удальцову!
        Александра забрела в крохотное кафе всего на пять столиков. Заказала себе голубцы со сметаной, апельсиновое желе и холодный зеленый чай.
        Охотничий азарт юного следователя-стажера способствовал зверскому аппетиту. Голубцы кромсала вилкой и глотала большие куски, почти не пережевывая. Не мигая смотрела в одну точку, ковыряясь ложечкой в подтаявшем желе, и все думала и думала.
        А станут ли ее ругать, если она разошлет запрос по соседним районным и областным центрам на предмет угона машины такого класса и цвета, как у погибшего Черешнева? Просить кого-нибудь о помощи или проделать это самостоятельно, в обход деловитых и вечно занятых важными делами коллег? Да, так она и сделает - умолчит, обойдет, все сделает сама. А чтобы не прослыть выскочкой и верхоглядкой на случай неудачи, помощи она попросит у своего дяди. Он не посмеет ей отказать и снабдит ее нужными бумагами и подписями для того, чтобы запрос был официальным. Разослав по факсу запросы, она тихонечко будет ждать результата. И если он случится, то вот тогда уже…
        Хвала веку высоких технологий и подписям людей, занимающих высокий пост! Все пробили ей почти за день. И уже к вечеру четверга Александра имела совершенно точную и подробную информацию, способную пролить свет на то, где все же взял Черешнев вторую машину.
        В угоне числился лишь один джип подобной марки, но проблема заключалась в том, что угнан он был десять месяцев назад и имел совершенно другой цвет. Вероятность того, что Черешнев загодя готовился к этому преступлению и успел за это время машину перекрасить, казалась ей незначительной, но она все же имелась.
        И еще информация, поступившая из соседнего района, показалась Александре весьма и весьма интересной.
        Быков Юрий Павлович выехал из своего родного поселка городского типа вечером что-то около трех недель назад и пропал. Не явился на встречу, назначенную ему родителями невесты в районном центре. Не вернулся домой. И вот что странно, пропал он вместе с машиной. Машина точь-в-точь совпадала цветом и маркой с той, которая имелась у покойного Черешнева и теперь пылилась в домашнем гараже.
        Александра была почти уверена в том, что кровь, обнаруженная Гривневым на водительском сиденье и ковре, никому другому, кроме как Быкову, принадлежать не могла. И ей до зуда в ладонях не терпелось выехать в этот населенный пункт и переговорить с матерью Быкова.
        Но как?!
        Ехать в рабочее время не представлялось возможным. Кто отпустит по такой причине? Высмеют в лучшем случае, поставят на вид ее самоуправство - в худшем. А то еще и выговор можно схлопотать. И это на заре карьеры!
        Уехать одной в выходной день тоже было нельзя. Калинкин съест, куда да что, а то еще, чего доброго, и не отпустит никуда.
        Нет, надо было действовать хитро и продуманно. Потому и придумала она этот загородный пикник с Димкой, уговорив его забросить хотя бы на день все свои дела и отвлечься немного на природе. А там уже действовать по обстоятельствам. Авось не разгадает он ее хитроумных планов и не рассердится. Может быть…
        Глава 13
        Калинкину совсем не понравился маршрут, выбранный Александрой.
        Какие достопримечательности, скажите, можно обнаружить в соседнем районном центре, пилить до которого часа два по раскаленной, забитой машинами дороге?
        - Там есть музей фарфоровой игрушки, - тут же нашлась Александра. - Туда даже иностранцы приезжают, а мы что - хуже, Дим?
        Нет, хуже они не были. Особенно она! Александра вырядилась в такой тонкий, такой короткий сарафанчик, что, увидев ее в нем, Калинкин моментально расхотел ехать вообще куда-либо. Он бы с величайшей радостью занавесил окна, разобрал кровать и провалялся бы с Санькой до вечера. Ну уж в крайнем случае выехали бы на турбазу, что в тридцати километрах от города. Сняли бы там кемпинг на сутки и… провалялись бы до самого вечера. А потом на реку бы сходили, может, и на дискотеку, если бы она захотела. Ему-то все равно, он не танцор, а на нее - танцующую - посмотрел бы с величайшей радостью, но…
        Но ей почему-то приспичило ехать непременно в этот музей фарфоровой игрушки. Причем ехать на машине, выданной по доверенности ее дядей, а это уже ответственность будь здоров, за руль-то пришлось сесть ему, Калинкину.
        Одним словом, причин киснуть у Димы было хоть отбавляй. И жарко, и чересчур оживленно на субботней трассе, и Санька что-то оказалась не в меру молчалива и задумчива. Он поначалу приставал к ней с вопросами, нарвался на односложные ответы и тоже затих.
        Ехал молча и все голову ломал: может, что не так сделал, может, обидел ее своим нытьем, может, она… предпочла бы общество Халева. К тому моменту, как въехать в поселок городского типа со странным названием Дулино, Калинкин окончательно расстроился. Притормозил возле указателя и пробурчал с неудовольствием:
        - Ну, давай, говори, где тут твои игрушки, куда сворачивать?
        Александра вздохнула как-то уж очень тяжело, глянула на него виновато и пробормотала:
        - Дим, ты простишь меня, если я тебе сейчас кое-что скажу, а? Простишь, нет?!
        Оп-па! Ему за шиворот будто пригоршню льда кто всыпал, настолько продрало испугом.

«Все, Калинкин, это конец! Она думала всю дорогу, сопоставляла, сравнивала вас, черт побери, и поняла, что ты… что ты - ничтожество. Не пара ей и все такое. Тебе не следовало спорить с ней, не следовало ныть. Нужно было просто везти ее туда, куда она запросит и… Но ведь привез же! Чего тогда?! За что прощать я ее должен?! Она… Она бросит теперь тебя, Калинкин! Сейчас скажет об этом и… все!»
        - Ты… Ты не хочешь со мной больше встречаться, да?! - Он вцепился в «баранку» чужой машины. - Я правильно тебя понял?! Ты хочешь меня бросить, Саша?!
        - Калинкин, ты чего, с дуба рухнул?!! - Ее потная ладошка опустилась на его затылок и потрепала слегка. - Рассчитываешь от меня так быстро и так запросто отделаться? Не выйдет, Димка! Не надейся!!!
        Он так обрадовался, черт…
        Он так обрадовался, что едва не задохнулся от спазма, сдавившего ему горло. И посмотреть на нее даже не смог сейчас. Повернулся как-то неловко, пряча глаза, схватил по-медвежьи, прижал к себе и прошептал:
        - Чего же ты пугаешь меня так, Санька, а! С прощениями какими-то своими… Я уж подумал, что ты уйти от меня решила.
        - А ты испугался, Дим? Правда испугался?
        Бояться всю дорогу пришлось ей, причем отчаянно. Потому и молчала, в уме проигрывая варианты того, как он разозлится, узнав, что она нарочно заманила его в этот поселок. Ее ведь фарфоровые игрушки нисколько не интересовали, а интересовала встреча с матерью пропавшего без вести Быкова Юрия Павловича. А как теперь в этом признаться? Улизнуть от Димки из музея? Попросить заехать к дальней, нечаянно объявившейся родственнице? Глупым и смешным покажутся эти объяснения.
        Надо все ему рассказать, поняла она, едва они выехали из своего города. А как?!
        Потому и молчала Александра всю дорогу, едва слушая его вопросы. А когда решилась все же, он вдруг перепугался.
        - Испугался, а почему нет, - признал Калинкин свое поражение. - Ты… Ты очень дорога мне, Сань. И тут вдруг «прости»… Так за что я должен тебя прощать, скажешь все же или нет?
        - Скажу, - кивнула Александра, тронув полные губы осторожной улыбкой. - Я, Дим, нарочно заманила тебя в этот город.
        - Ну да, знаю. Тут эта фарфоровая игрушка и все такое.
        - Игрушка тут ни при чем. Здесь живет мать Быкова Юрия Павловича. Я звонила ей и договорилась о встрече.
        - А кто такой этот Быков? - тут же снова насторожился Дима. - Что еще за Быков?
        - Я сама о нем ничего не знаю, Дим. Знаю только, что он пропал, уехав на своей машине как раз накануне дорожно-транспортного происшествия, случившегося с Черешневой Владимирой, - скороговоркой доложила Александра, глянула на Калинкина виновато и опять попросила: - Дим, простишь мне мое вероломство, а?
        - Та-а-ак! А машина, стало быть, у него точно такая же, как у Черешнева? Правильно я понимаю? - Хоть он и обрадовался, но сарказма притушить не сумел и глянул на нее не как на свою девушку, а как на зарвавшегося новичка в их общем сыскном деле.
        - Ага.
        - И ты теперь станешь проверять каждого, у кого такие тачки имеются, или через одного?
        Калинкин выдохнул с облегчением, благословляя этот час и эту минуту. Как же хорошо, господи, что все именно так, а не иначе.
        Его Александра просит у него прощения за то, что сделала за него его же работу. А он-то напридумывал, он-то насочинял: и бросить она его собралась, и ничтожеством считает. А все как раз наоборот. Все просто отлично, и ругать ее не за что, и уж тем более прощать.
        - Каждого, Дим, - кивнула она и тут же поспешила обрадовать: - Их не так уж и много.
        - И сколько?
        - Всего двое. У одного такая машина, только другого цвета, уже как десять месяцев значится в угоне. А второй - этот вот пропавший Быков.
        - А что ты за этого Быкова так зацепилась?
        - Тут, Дим, такая история…
        И она передала ему свой разговор с Гривневым. А потом уже и с Сергеем Теминым, не опустив подробностей опроса всех остальных служащих фирмы.
        - Значит, говоришь, грязь была разной? - пробормотал задумчиво Калинкин, внимательно выслушав Александру.
        - Да, он так утверждает, - кивнула она, от всей души радуясь тому, что Димка не устроил ей глупых сцен и разборок, на какие мастером был Халев Илья. - И еще кровь, Дим. Откуда было ей взяться под сиденьем? Ладно, я поняла бы, если бы это случилось после аварии, но это произошло до нее! Откуда кровь?! И машина, Дим, машина откуда?!
        - Да-а-а, не дает тебе покоя этот наезд. - Калинкин вздохнул, постукивая пальцами по рулю. - Ну а к убийству это каким боком может быть?
        - Кто знает, Дим. Мне этот Темин жутко не понравился. Опять же ранее был судим. Узнать бы, за что он отбывал наказание. Мне как-то уже больше неудобно на дядю давить, и так уже…
        - Узнаем, Сашок. Узнаем. Давай адрес диктуй, поедем искать дом твоего Быкова. Вот чертовка, а! Игрушку ей фарфоровую посмотреть захотелось. - Он ухмыльнулся, покосившись в ее сторону. - Чего сразу не сказала?
        - Ты бы не поехал!
        Он ничего не ответил, мысленно с ней соглашаясь.
        Конечно, не поехал бы! С какой стати ему гробить свой выходной день на работу, которая давно считается завершенной? А с другой стороны, может, Санька и права и история с этим идиотским дорожно-транспортным происшествием могла вылиться во что-то еще. В убийство самого Черешнева, к примеру. А почему нет? Кто-то же сидел за рулем второго автомобиля. Кто-то же на нем сбил Владимиру. И этот кто-то остался жив и…
        - Ты молодец, - неожиданно похвалил он Александру, положил ладонь на ее голую коленку и слегка погладил. - Очень умная ты у меня, Сашок. Профессионально умная. Я тобой почти горжусь.
        - Почти не считается, - рассмеялась она счастливым смехом, отпуская свой страх на волю.
        Надо же, как все удачно получилось! Мало того что не обругал, похвалил даже. И самоуправство ее оценить сумел, упрекнув только в том, что ничего ему не рассказала.
        - Кажется, вон тот дом, Дим. - Александра кивком указала на большой старинный дом-пятистенок, утонувший в зелени яблонь. - Да, точно! Номер четырнадцать. Он!
        - А вдруг никого дома нет?
        Калинкин осторожно съехал на обочину и остановился напротив ворот, выкрашенных нежно-голубой краской.
        - Мы договорились с ней о встрече, - почему-то шепотом пояснила она. - Дим, наверное, мне лучше пойти одной, как считаешь?
        - Иди.
        Он равнодушно пожал плечами, тут же потянувшись за газетой на заднем сиденье.
        - Ты не заскучаешь? - Александра выбралась из машины и неуверенно топталась теперь возле его двери.
        - Да нет, что ты, Сань! Иди, конечно. Две женщины быстрее найдут общий язык. Мое присутствие может действительно помешать.
        Калинкин, чтобы окончательно Саньку утешить, улыбнулся и поцеловал ее в щеку. Проводил ее взглядом до ворот и, едва его девушка скрылась из виду, тут же с громким чертыханьем запустил газету обратно на заднее сиденье.
        Вот не думал не гадал! Послал ему бог соседство! Теперь уж и не знает, благодарить его за то или нет. Такой зависимости от ее присутствия Калинкин от себя не ожидал.
        Не заскучает он! Как же! Да он теперь и минуты, кажется, без нее не может. Она ушла в дом Быковых, а ему хоть следом за ней беги или под окнами сиди и подслушивай. О чем там она говорит, с кем? А вдруг в доме, кроме матери Быкова, есть кто-то еще?..
        Александра сидела возле самого входа на краешке плетеного кресла и очень внимательно слушала пожилую женщину, со слезами рассказывающую, как рос, жил и приумножал свое состояние ее сынок Юра.
        В небольшой комнате с окнами в сад, что служила и холлом, и гостиной одновременно, было прохладно, чисто и уютно. Плетеная мебель. Небольшой стеклянный столик. На нем, на кружевной салфетке, пузатая хрустальная ваза с букетом пионов. Пол застелен дорогой ковровой дорожкой. По стенам очень много Юриных портретов.
        Юра - мальчик, Юра - спортсмен, Юра - солдат, Юра - начинающий фермер.
        - Он очень много работал, очень. Все хотел чего-то добиться в жизни. Все стремился перебраться на какой-то другой уровень, отличный от того, на котором застряли мы с его покойным отцом, - всхлипывала мать Быкова, без конца теребя большой клетчатый носовой платок. - И девушку себе нашел не нашего уровня, как он любил говорить. А по мне… А по мне соседская Нина такая хорошая. Такая умная и понимающая. А Тамара… Она такая, знаете, и не плохая вроде бы. Красивая, умная, образованная, но… Амбициозная очень. Знаете, что она сказала ему перед тем, как принять его предложение?
        Александра лишь отрицательно покачала головой.
        - Она сказала, что его ковыряние в навозе никуда не годится! Что она ни за что не станет жить с фермером. И если он так жаждет заполучить ее в жены, то должен пересмотреть свои жизненные приоритеты и… - Мать Юрия судорожно всхлипнула, снова расплакавшись. - И ему тогда просто необходимо познакомиться с ее родителями и с друзьями отца.
        - А кто они? - решилась вставить вопрос Александра.
        - Родители? Я точно не знаю. Отец - бизнесмен, кажется. Мать - артистка или что-то вроде того. Эти циркачи и довели его до… Скажите, вы ведь здесь не потому, что с Юрой что-то случилось, нет? - Ее глаза, помутневшие от слез и горя, глянули на Александру так, что той впору было вместе с ней разреветься.
        - Нет, я здесь не поэтому, - соврала она, правда, не очень уверенно.
        - Ага, - кивнула та обрадованно и тут же всполошилась: - Да что же я вам даже чаю не предложила! Совсем от горя из ума выжила! Давайте чаю попьем, пирогов, правда, нет. Как Юрочка уехал, так я… все жду и жду его. От окна не отхожу. Будете чай, Александра Степановна?
        - Давайте.
        Чая ей не хотелось. Хотелось напоить им эту бедную женщину, которая наверняка ничего не ела и не пила и, наверное, за время свалившейся на нее беды исхудала почти вдвое. Платье в мелкую клетку со скромной брошкой у воротника вполне можно было обернуть вокруг нее пару раз.
        Она оказалась права. Усевшись за стол в маленькой кухне, мать Быкова призналась:
        - Я ведь без Юры почти ничего не ем. Крошки порой за день не бывает во рту. Все на дорогу смотрю в окно да к телефону прислушиваюсь. Есть-то и не хочется совсем. Вернется теперь - ругать станет, что так дошла…
        Чай был очень вкусным. И варенье вишневое без косточек как раз такое, как Александра любила. Ее баба Шура варила именно такое - до прозрачной мармеладной вязкости, а сами вишенки при этом оставались целы. И Александра с детства таскала у нее это варенье и есть могла ложками, забившись в щель между старым комодом и скрипучим шкафом. Но теперь…
        Теперь ничего не лезло в горло, и она старательно потчевала ее же угощеньем хозяйку дома, намазывая ей большие ломти белого хлеба сначала маслом, а потом уже вареньем.
        - Ох и обкормили вы меня, Александра Степановна, - изумилась мать Быкова, обмахивая вспотевшее лицо носовым платком. - Уже давно так не ела.
        - Скажите, а когда состоялось это знакомство, я имею в виду вашего сына с родителями невесты?
        - Да зимой еще. Ездил туда с подарками. При-ехал задумчивый и довольный. Все руки потирал и говорил, что жить так больше неприемлемо, что нужно выбираться… Да, именно тогда он и заговорил про этот самый уровень. Потом еще несколько раз ездил. Отец Тамары знакомил его со своими деловыми партнерами. Юра снова был очень доволен.
        - А в последний раз, когда он поехал… - осторожно начала Александра, боясь снова расстроить убитую горем мать напоминанием, - это была тоже деловая встреча?
        - Там все должно было быть. - Она тяжело вздохнула, задумавшись. - И сватовство по-современному. Это когда без родителей жениха. Меня он не захотел взять. Сказал, что это пережиток. И добавил еще, что очень много деловых вопросов ему предстоит решить. Что, возможно, вернется уже не фермером, а бизнесменом. Как, мол, обстоятельства сложатся. Уехал - и как в воду канул!
        - А вы не звонили родителям Тамары, ей самой?
        - Нет, милая, не звонила. Телефона у меня их нет. Адрес, где они живут, имеется. Да не поедешь же туда. Я вам его сейчас дам… Может, съездите, узнаете, чего он так задержался. А я уж не поеду. Вдруг я уеду, а Юра вернется. А у меня даже пирогов нет. Придется хлопотать…
        Мать Быкова снова спрятала лицо в носовом платке, принявшись громко плакать. А Александра, зажав в кулаке бумажку с адресом родителей невесты Быкова и наскоро простившись, поспешила уйти.
        Калинкина в машине не оказалось. Он вышел следом за ней из ворот дома Быковых и со смущенной полуулыбкой принялся отряхивать легкие льняные штаны от пыли.
        - Ты где был, Дим? - Александра изумленно заморгала. - Ты чего там делал?
        - Подслушивал, - признался он честно и полез к ней с поцелуями, тут же пробормотав, что успел соскучиться.
        - А зачем? Зачем подслушивал? - выбравшись из его горячих рук, Александра поправила сарафанчик и полезла в перегретую на солнце машину. - Ну, и духотища! Лучше бы проветрил, Димка! А он под окнами лазил, с чего, спрашивается?
        - Ага, пока я буду тут машину проветривать, тебя того.
        - Чего того?
        - Тю-тю! Быков-то пропал. Откуда я знаю, что тут за люди! - Он сердито вцепился в ключ в замке зажигания. - Ушла - и как провалилась! А я откуда знать должен, что там вообще за этим забором?
        - Беда там, Дима. - Она вздохнула, вспомнив глаза пожилой женщины. - Большая беда. Парень рвался в предприниматели. Хотел невесте угодить и ее родителям. Поехал…
        - Да слышал я все, Сань. Не глухой! - Калинкин выехал на дорогу, опустил стекло, глотнув встречного ветра, который, хоть и горячей, обдал все же волной его разгоряченное потное лицо. - Теперь небось прикажешь к этим самым родителям ехать?
        - Почему прикажу? Попрошу. Откажешь?
        - Ага, откажешь тебе, как же! Снова придумаешь какой-нибудь завтрак на траве в музее восковых фигур. Едем. Мне уж и самому интересно, куда мог подеваться господин Быков Юрий Павлович.
        Глава 14
        - Ну откуда мне знать, куда он мог подеваться?!
        Очень красивая, высокая грудастая девица, как раз из тех, от взгляда на которых у него раньше сводило все внутренности, смотрела на Калинкина, как на ископаемое. При этом она не переставала подпиливать себе ногти, громко прихлебывать какую-то мутно-серую бурду из высокого потного стакана и зажевывать ее карамельками из красивой глянцевой коробки. Принять его она соизволила прямо в шезлонге, в одном купальнике, в тени громадных лип позади их дома.
        - Я же говорю, что мы поссорились в тот день. Он громко хлопнул дверью и ушел. Вернее, уехал. А куда - одному ему ведомо. А почему вы им интересуетесь, он что, натворил что-нибудь?
        Ей было неинтересно, сразу понял Калинкин. Куда пропал, куда уехал ее жених, давно переведенный в разряд бывших. Она спрашивала просто так - эта роскошная длинноногая девка, - от безделья, которым маялась день за днем, месяц за месяцем. И от этого Калинкину было еще противнее.
        - Да, я нигде не работаю, а зачем? - совершенно искренне изумилась она. - Сейчас меня содержат родители, потом будет содержать мой муж. А Быков… Пусть он катится ко всем чертям со своими крестьянскими корнями. Маму, видите ли, он оставить в деревне не может. А мне она в городе нужна, кто бы спросил?!
        Дима начал прохаживаться вокруг шезлонга, в котором возлежала дивная Тамара с дивными формами и такими же дивными черными глазами. Прохаживался и вопросы ей задавал, один каверзнее другого. И девице поневоле приходилось задирать голову, разворачиваться, реагировать хоть как-то, когда он находился за ее спиной.
        Ну очень уж ему хотелось сбить с нее спесь. Очень хотелось, чтобы она взмокла от усердия, принялась раздражаться и взгляд ее наконец перестал быть таким надменным.
        - Как же так, Тамара?.. - продолжал удивляться Калинкин, стоя у нее за спиной. - Вы собирались за него замуж. Собирались рожать от него детей. Потом вы ссоритесь и…
        - И что? Ну что «и»?! - Она в очередной раз повернула к нему голову, и художественно рассредоточенные по спине пряди волос смешались.
        - Вы же собирались прожить с ним долгую счастливую жизнь. Собирались рожать детей, быть может, от него. И вдруг такое равнодушие с вашей стороны. Не верю! Хоть убейте, не верю! Ведь у вас был секс наверняка. Был ведь секс, Тамара? - Он взял еще и на корточки присел, чтобы заставить ее поменять вольготную позу еще раз.
        - Я не обязана отвечать на ваши вопросы!
        - Обязаны, представьте. - Он хихикнул отвратительно, он так умел и содержал это хихиканье в своем арсенале для таких вот подследственных штучек. - Что мне помешает предположить, что вы убили своего жениха, к примеру? Убили, а труп закопали вот под этой самой липой. Он ведь к вам сюда с деньгами приехал, я слышал.
        Это было чистым блефом, игрой втемную, ни про какие деньги ему никто не говорил, но он рискнул. И не ошибся!
        Тамара нервно дернулась в своем шезлонге, оттолкнула крохотный табурет, на котором у нее стоял стакан с пойлом непонятного происхождения и карамельки, вскочила на ноги и зашипела, глядя ему прямо в глаза:
        - Ты мне, умник, ничего не клей, понял! Всех его дел я не знаю и знать не желаю! Что он тут мутил с партнерами моего отца, знать не могу и не хочу! В тот день, когда он приехал, с тремя сразу встречался. С тремя. - Тамара едва глаза ему не выколола, начав потряхивать перед его лицом тремя пальцами с отточенными только что длинными ногтями. - С ними и разговор веди, а от меня отстань!
        Отстать Калинкину пришлось поневоле. Минут через пять на дорожке, выложенной тротуарной плиткой, показался хозяин дома. Шел он размашистым шагом уверенного в себе человека и направлялся прямиком в их сторону.
        - Что вы хотели, молодой человек? - так же надменно, по примеру своей дочери, спросил он у Калинкина.
        - Я хотел бы задать вам несколько вопросов, касающихся исчезновения Быкова Юрия Павловича. - Калинкин сунул под нос хозяину свое удостоверение. - Не откажите в любезности.
        - Я уже все рассказал представителям местного отделения УВД. Что еще надо?! - возмущенно воскликнул тот. - По какому праву!..
        - По праву, будьте уверены. - Калинкин ухмыльнулся, кивнув в сторону попритихшей Тамары. - Дама утверждает, что никакого отношения к исчезновению Быкова не имеет. А вы?
        - Что я?! Что я?! Да как вы смеете?! Я сейчас милицию вызову!
        Папа Тамары принялся хлопать себя по карманам легкой клетчатой рубашки, видимо, пытался отыскать телефон. Телефона не нашел и как-то сконфуженно притих. А тут еще Калинкин, набравшись наглости, уселся в шезлонг, на манер Тамары вольготно раскинув ноги. И уходить, кажется, никуда не собирался.
        Так оно и оказалось, потому что буквально через минуту Дима сонно пробормотал:
        - Какой смысл вызывать милицию, если она уже здесь! Вам лучше удовлетворить мое любопытство, чтобы не быть вызванным в наш город для официального допроса.
        - А чего это он там забыл?! - вступилась за папашу дочка. - Юркино исчезновение вообще к вашему району никакого отношения не имеет!
        - А вот тут вы ошибаетесь, милая. - Калинкин удовлетворенно разулыбался. - Поскольку в нашем городе произошло преступление, совершенное предположительно на машине Быкова. И замечу, что произошло оно уже после его исчезновения. Как быть? Что подскажете, господа хорошие?
        Он подхватил с крохотной табуреточки стакан с непонятным напитком и поднес его к лицу, принюхиваясь. Надо же, пахло совсем даже ничего. Этот неприглядный на вид напиток запросто мог оказаться свежеотжатым соком какого-нибудь экзотического фрукта, а он-то морщился брезгливо, наблюдая за Тамарой.
        Эх, Калинкин, Калинкин, никогда тебе не осознать всех прелестей жизни хорошо и прочно обеспеченных людей. Потому и девчонок, рвущихся туда, тебе понять не под силу.
        - Что за преступление? - строгим голосом поинтересовался хозяин дома и тут же добавил чуть мягче: - Хотя бы это мы имеем право знать, прежде чем станем отвечать на ваши вопросы?
        - Да, думаю, да. - Высоко подбросив ноги, Дима выбрался из неудобного шезлонга и предложил хозяину пройти в дом. - Там нам будет удобнее, я думаю.
        Тот подчинился, безропотно провел его в свой кабинет, запер двери и со стоном опустился за рабочий стол.
        - Так я и думал, что из этого мезальянса ничего путного не выйдет. Говорил ведь этой кошке. - Хозяин дома кивнул на окно, за которым по газону бездумно блуждала красавица Тамара. - Нет же! Любовь! А какая, к черту, может быть любовь, если Быков был… крестьянином, одним словом, он был. Свел его с такими видными людьми. Могли бы дел наворотить. Целое состояние мог бы сбить себе на грошовых контрактах. А он…
        - А что он?
        - Поскандалил. Глупо так, бездумно. Деньги свои сгреб со стола, в сумку побросал и уехал.
        - Куда?
        - Откуда же я знаю, куда он поехал?! Мы все здесь остались. Я и трое моих знакомых. Посетовали на молодежь, на их бездумное стремление все решать через секс. Она ведь только из-за этого на него и запала. Одно слово - кошка! - Он поставил локти на стол, собрал пальцы замком и со вздохом опустил на них подбородок. - Мало того что оставил после себя неприятную тему для обсуждения, так потом еще и в милицию из-за него тягали! А мы тут при чем?! У нас алиби стопроцентное после его отъезда.
        - У всех, у всех? - не поверил Калинкин. - И у ваших друзей тоже?
        - Вот за них я не в ответе, - тут же открестился хозяин, подняв обе ладони кверху, будто сдаваться собирался или сдавать всех подчистую. - Я имею в виду членов моей семьи. У нас железобетонное алиби, о чем в милиции есть соответствующая запись. Поинтересуйтесь, если что.
        - Ну да, ну да… - Дима дотянулся до графина, налил себе полный стакан и выпил залпом, приятно удивившись тому, что вода ледяная просто. - Скажите, а вам знаком такой человек, как Черешнев Игорь Андреевич? Ну, может, в бизнесе когда пересекались, районы-то граничат и…
        - Игорь?! Черешнев?! - перебил его тут же неучтиво отец Тамары и вроде как в сердцах хлопнул ладонью по столу. - Почему вы спросили?!
        - А вы почему? - тут же нашелся Калинкин, поняв, что упоминание имени покойного его собеседника разволновало. - Что-то не так?
        - Да нет, все так. Просто… - Он побарабанил пальцами по столу, следом осторожно пригладил редкие волосы, аккуратно рассредоточив их по обширной лысине. - Просто Игорь и был одним из тех троих моих друзей, с которыми встречался в тот день Быков. Они и раньше встречались, я знакомил их задолго до этого. Но в тот день… Да, Игорь тоже здесь присутствовал. Мы сообразили потом на троих, чисто по-мужски. Все Быкова ругали за импульсивность…
        - Черешнев остался у вас ночевать?
        - Нет, а с чего это?
        - Ну, раз выпил, как тогда за руль-то сел!
        Калинкин в ответе был уверен, но еще раз хотелось услышать из первоисточника подтверждение своим догадкам.
        - Так он с водителем был, не один, потому и расслабился. А что здесь криминального?
        Криминального в этом не было бы ничего, если бы не цепь событий, происшедших позднее. Но этим с хозяином дома Калинкин делиться не стал. Заручившись его честным словом, что тот непременно даст свидетельские показания в случае надобности, Калинкин вернулся к машине, где второй час томилась в ожидании Александра.
        - Ну что, Дим?! Что?! - тут же вцепилась она в него.
        - Что-что! Молодец ты у меня, Александра Степановна! Еще какой молодец! И я уже горжусь тобой безо всякого почти, - пробормотал Дима, целуя ее в губы. - Как думаешь, с кем здесь Быков встречался?
        - Ну… наверное, с Черешневым, раз ты так сияешь, - сморщила она носик, подумав всего лишь минутку, не больше.
        - Ну, с тобой даже неинтересно, знаешь все наперед! - фыркнул Калинкин, заводя машину. - Только одного ты не знаешь, Александра Степановна.
        - Чего?
        - Того, что в тот день при Быкове находилась большая сумма денег, которую он намеревался вложить в дело. Почему не воспользоваться было банком, черт его знает! Чудаки эти фермеры. Привез бабло в сумке, умереть не встать! Первобытный век просто! Хотя, с другой стороны, чего ему было бояться. Ехал в гости к будущему тестю, вот и доверился.
        - Черешнев был один? - встряла Саша, когда он замолчал, размышляя.
        - И тут ты играешь на опережение, дорогая моя! Нет, не один. С водителем он здесь был.
        - С Теминым! - ахнула Саша, прижимая руки к глубокому вырезу сарафана. - С Сергеем Теминым?! Конечно, с ним, а с кем же еще? Гривнева-то к тому времени уже разжаловали. И что теперь, Дим? Что дальше делать станем?
        - Дальше-то… Дальше необходимо сделать запрос об уголовном прошлом этого водителя. И покопаться в его личной жизни более детально. Не понравился, говоришь, он тебе? Во-во… Он и мне уже не нравится. Очень не нравится, Сашок. Будем думать сообща…
        Глава 15
        Влада стояла на пороге своей спальни, внутренне поражаясь тому хладнокровию, с которым рассматривала следы крови на стенах и шторах. Хаос, оставленный после обыска, расстроил ее куда больше. Вещи из всех шкафов были свалены в огромные кучи посреди комнат. Ящики комодов выдвинуты до середины, будто задвинуть их обратно было делом великой сложности. Всюду пыль, следы ботинок на полу и коврах. Пепельницы служители закона нарочито игнорировали, стряхивая пепел прямо на пол и туша бычки в цветочных горшках. Такого она даже в кино не видела. Там как раз наоборот, все выглядело вполне пристойно. Хотя…
        Хотя она совершенно забыла, кем является во всей этой истории. Она же главная подозреваемая в деле об убийстве своего мужа и его любовницы. Церемониться, стало быть, ни с ней, ни с ее жилищем никто не обязан.
        Влада обошла все комнаты второго этажа. Спустилась на первый, прошла на кухню через столовую и открыла холодильник.
        Надо же, будто бы ничего и не случилось. Замаринованная Татьяной утка в стеклянном лотке, хоть сейчас сажай ее в духовку. Под стеклом полный ящик фруктов. Сыр, колбаса, грудинка. Все как в прошлой жизни. И даже бутылка шампанского охлаждается. Интересно бы спросить у покойников - для кого конкретно? Ее так уж точно не стали бы угощать.
        Со вздохом она вытянула за горлышко холодную бутылку шампанского с полки. Сорвала фольгу, очень ловко - даже не ожидала от себя самой такой прыти - открыла бутылку и, не найдя нигде взглядом припрятанные Татьяной бокалы, принялась потягивать полусладкую холодную шипучку прямо из горла.
        - О-охо! - крякнул кто-то от двери не без ядовитости. - Что празднуем?
        Она резко оглянулась и удивленно вскинула брови.
        На пороге кухни стоял тот самый мужчина, который привел ей в милицию адвоката и, кажется, очень рьяно хлопотал о ее освобождении.
        - Кто вы такой? Как сюда вошли? - опустив приветствие, сразу пошла она в наступление. - Что вам от меня нужно?
        - Вошел через дверь, было не заперто. Что мне нужно? Не только мне, а всем сотрудникам фирмы, которой вы документально владеете, Владимира. Ничего, что я так, без отчества? - вопрос опять-таки прозвучал с издевкой.
        - Вы?.. - Она наморщила лоб, вспоминая. - Кажется, вы исполнительный директор, который…
        - Который теперь вынужден взять все бразды правления в свои руки. - Он развел руки, подхватившие бразды, в разные стороны и покрутил ладонями так и эдак, будто демонстрируя ей, как он это сделал.
        - Да? Ну что же, вот и славно. И правьте себе на здоровье. - Шампанское загудело в голове с такой силой, что собственные слова стали доноситься до нее будто через толстый слой ваты. - Чего сюда пришли? Кстати, как вас зовут?
        - Кстати или нет, не знаю, но зовут меня так же, как вашего покойного мужа, - Игорем.
        И снова ей показалось, что он издевается над ней. Или испытывает на прочность силу ее характера. Ждет, что она сорвется, нагрубит ему и выставит за дверь. А он потом сядет в красном уголке, или как там теперь называются такие места на преуспевающих фирмах - конференц-залами, кажется. Да, точно. Так вот он сядет в том самом конференц-зале в окружении любопытных и под уютное гудение дорогих кондиционеров станет рассказывать и горевать о том, какая же все-таки стерва вдова покойного Игоря Андреевича! И что хотите думайте, но без ее вмешательства в этом страшном убийстве дело не обошлось. Дело-то очень-очень темное!..
        Она не стала ему грубить и за дверь выставлять тоже. Указала на обеденный стол и с улыбкой предложила присесть. Тут же устроилась напротив, грациозно выгнув спину и очень правильно сложив ноги. Все проделала именно так, как учил ее Игорь Андреевич.
        - Итак, вы занимаете теперь пост генерального директора, если я не ошибаюсь, - начала она с вежливой улыбкой. - Вас что-то в этом не устраивает?
        - Ну… Нет, отчего же, просто… нужно утрясти кое-какие формальности.
        Ее холодная вежливость сбила его с толку. Столько раз слышав о ее слабоумии, Игорь совсем не ожидал такой изысканной манерности.
        Пожалуй, все может оказаться не так гладко, как пророчили его сотрудники. Дама и в самом деле не из простушек. Еще чего доброго начнет лезть во все, копаться в мелочах, придираться, а то и с поста попрет. Надо язык-то попридержать и сарказм свой неуместный оставить для секретарш, продолжающих горевать по Игорю Андреевичу, который не пропустил на фирме ни одной юбки.
        - Если вы помните, я теперь нахожусь под следствием, - напомнила ему Влада с натянутой улыбкой. - Меня освободили пока. Кстати, пользуясь случаем, хочу вас за это поблагодарить.
        - Ну что вы! Не стоит! - засмущался Игорь, чуть не брякнув, что залог-то был заплачен ее собственными деньгами.
        - Тем не менее спасибо вам. Так о чем мы говорили?.. Ах да. Пока дело не закрыто, а преступник не установлен, я никаких конкретных шагов предпринимать не стану.
        Она видела, как с каждым ее словом вытягивается его лицо и каменеет буквально. Знала, что, возможно, и не имела права говорить с ним в таком тоне. Человек много сил отдал делу. И верен был, и не воровал, со слов покойника. Но уж очень ей хотелось поставить на место хотя бы его!
        Может быть, когда-нибудь потом, когда снимут с нее все подозрения, она доберется и до той мерзкой секретарши, чей кошачий взгляд заставлял ее всякий раз внутренне сжиматься и чувствовать себя ничтожеством. Она укажет этой девке ее место, если и вовсе не укажет на дверь…
        Пока приходилось потчевать своей желчной горечью лишь исполнительного директора, что явился в этот дом с явным намерением сыграть на собственном превосходстве.
        - А потом, когда с меня снимут все подозрения, я, возможно, фирму продам.
        - Как же так?! Как же так можно?! Дела только-только пошли в гору! Столько контрактов! Столько перспектив! Так нельзя поступать, уж простите мне мою вольность! Это безответственно, это…
        - Угомонитесь, Игорь. - Влада, не постеснявшись запущенного маникюра, постучала пальцами по заляпанному столу. - Я сказала, возможно! Мое решение во многом зависит… и от вас тоже.
        - Я готов! Только скажите, что нужно делать, и я готов!
        Вот те на!!! Вот тебе и крепкий орешек! А болтали! И тупа, как все анекдотические блондинки, и совершенно не способна принять решение, и вообще может идти на поводу у любого, кто наделен силой. А он слабаком себя никогда не считал, и тут такой неожиданный отпор.
        - Я готов, - снова повторил он.
        - Хорошо. - Она кивнула ему с достоинством королевы. - Очень хорошо. Сейчас все, что я от вас требую, это честной, добросовестной работы. А там посмотрим. Все, Игорь, я вас больше не задерживаю. Всего доброго.
        Он улизнул из ее дома так же незаметно, как и появился. А она, стоило двери за ним закрыться, расхохоталась в полный голос.
        Вот это да! Неужели у нее получилось?! Надо же, а ей понравилось властвовать, очень понравилось. К тому же она теперь, кажется, вполне обеспечена. Стопроцентно свободна от гнета Черешнева Игоря Андреевича и может…
        И может позволить себе даже пригласить кого-нибудь в гости. Замаринованной утке, кажется, давно пора покрыться хрустящей корочкой и занять место на обеденном столе в том самом красивом блюде, которое она однажды по неосторожности едва не разбила. Досталось ей тогда прилично.
        Да, она позовет к себе гостей. Все равно кого. Хотя бы тех пацанов, что помогли ей с лестницей. Или Игоря вернет и поупражняется с ним в умении руководства. Или Маринку! Конечно, Маринку! Верного, надежного человечка, не бросившего ее ни разу в трудный момент.
        Только вот дом надо прежде убрать, прежде чем накрывать на стол и охлаждать коллекционное вино, что собирал Черешнев в пыльном душном подвале.
        Одной ей это точно не по силам.
        Номер телефона реабилитационного центра она записывала на оборотной стороне визитки своего мужа. Принесла домой и спрятала на полке с нижним бельем, надеясь, что уж там он точно копаться не станет. Сейчас ее белье тоже валялось на полу ажурной кружевной горкой в спальне для гостей. Она же перенесла все свои вещи после того, как вернулась из больницы. И визитку, помнится, тоже. Только бы найти, только бы найти…
        - Алло! Анна Ивановна? Это вы?
        - Я слушаю, что вы хотели?
        Ну какой же у нее был голос приятный - у этой женщины. Столько тепла в нем было, столько заботы. У Влады даже слезы навернулись на глаза, когда Анна Ивановна, узнав ее, тут же принялась жалеть ее и снова зазывать в свой центр, обещая накормить вкуснейшим ужином.
        - Нет, нет, спасибо вам огромное. У меня ведь беда случилась, не слышали?
        - Да уж слышала, милая. Как не слышать? Город-то невелик, а муженек твой, упокой, господи, его грешную душу, солидной был фигурой. - Анна Ивановна протяжно вздохнула в трубку. - Ты-то как? Слышала, под арестом была? Отпустили, что ли?
        - Ну да. Под подписку. Вернулась домой, а тут полный разгром. Хотела попросить себе кого-нибудь в помощь, не откажете? У меня ведь никого, кроме вас, нет, как оказалось.
        Владе стыдно было кому признаться, но бабушка так ни разу и не навестила ее в тюрьме. Стыдилась ли, что внучку подозревают в страшном злодеянии, или любовь застила ей весь свет, факт оставался фактом. Бабушка не навестила ее ни разу, а те две передачки, что Владе принесли, были из центра.
        - Да с чего мне тебе отказывать, дуреха! Хочешь, Веру пришлю, хочешь, кого с кухни попрошу.
        - А Марина… Марины нет?
        - Марина? - Анна Ивановна недобро прищелкнула языком. - Да ушла эта дуреха, что ты будешь делать!
        - Как ушла? Куда? - не сразу поняла Влада.
        - К мужу, видите ли, ей приспичило вернуться. Пропадет он, видите ли, без нее совсем. Меня тут не было пару дней, уезжала в Москву на семинар. Вернулась - комната пуста. Вера сказала, что Маринка комнату сдала, вещи все вывезла и просила не поминать ее лихом, но ведь знаю, что зря! - Анна Ивановна заметно погрустнела. - И так в чем душа держалась от этого мерзавца, а теперь и вовсе исхудает. Ты бы навестила ее, что ли, если время появится.
        - Конечно, конечно, мне бы только адрес.
        - Я сейчас тебе его продиктую, милая.
        Пока Влада записывала под диктовку адрес Марины, Анна Ивановна не переставала сетовать на их терпение и неумение постоять за себя.
        - Вот ушла бы ты от него чуть раньше, разве попала бы под подозрение, скажи? - закончила она воспитательную речь вопросом и тут же сама на него ответила: - Нет. У тебя на ту ночь было бы непременное алиби. У нас ведь комар через вахту не проскочит. Сразу бы подтвердили, что ты спала в комнате, и все такое… Ладно, чего уж теперь. Так присылать кого-нибудь или Маринку разыщешь?
        - Разыщу, - пообещала Влада и с облегчением простилась с Анной Ивановной.
        Бездумно поглазев на телефонный аппарат, она снова поднялась в гостевую комнату и принялась рыться в грудах вещей. Нужно было принять ванну, привести себя в относительный порядок, одеться во что-то чистое, а потом уж пускаться на поиски Марины. Не бегать же по городу в пропахшей потом кофте и заношенных джинсах, в которых Влада обычно работала в саду и в которых отправилась потом в тюрьму.
        Чистых вещей почти не оказалось. Перебрав все и перетряхнув, она вообще пришла к выводу, что здесь прошел целый полк служителей закона, что искали только - непонятно. Разъяснил, как ни странно, Калинкин Дмитрий Иванович, явившись к ней без приглашения и настойчиво теребя кнопку звонка все то время, что она заматывалась халатом и летела из ванной к входной двери.
        - Вы-ы?! - Она суеверно попятилась, но вовремя сдержалась, чтобы не отмахнуться от него, как от нечистого. - Вы же только меня выпустили, и что, опять?
        - Да ничего не опять, поговорить просто надо. Не против? Только я не один!
        У нее с языка просто рвалось, что им не привыкать топтаться по ее дому полчищами, но сдержалась. И протест свой против его присутствия ей никто бы не позволил озвучить. Может, и позволительно с точки зрения самолюбия, но чего бы ей это стоило?!
        Снова глазеть на крошечное зарешеченное окно под самым потолком и слушать воспоминания бывалых теток, что лежали на соседних койках в тюремном лазарете, ей не очень-то хотелось. Посему решила власти не дерзить.
        - Проходите, Дмитрий Иванович, и вы, Александра Степановна, тоже… Лучше на кухню, там везде жуткий беспорядок. - Помимо воли, последние слова прозвучали с явной обидой в их адрес.
        Непрошеные гости переглянулись. Калинкин что-то быстро сказал своей напарнице, что - разобрать было сложно. Пропустил их впереди себя в кухню, а сам помчался вверх по лестнице. Вернулся он достаточно быстро. Вошел в столовую. Уставился вытаращенными глазами на Владу и спросил с непонятным вызовом:
        - А что это вы тут у себя за погром устроили, гражданка Черешнева? Искали чего?
        - Я?!! - Она даже поперхнулась от такой наглости. - Я устроила?! Так это все после вас и осталось!
        - После нас?! - воскликнули они в один голос и переглянулись тут же между собой.
        - Как после нас? Чего вы несете? - это уже один Калинкин распинался. - С какой стати нам было копаться в ваших трусах и уж тем более скидывать их с полок на пол?!
        - Вот и мне хотелось бы узнать. - Влада, ничего не понимая, пожала плечами. - Меня увезли, когда ваши сотрудники были еще в доме. Приехала я сюда всего лишь пару часов назад, а тут такое… Нетронутым остался лишь холодильник. Кстати, не хотите перекусить?
        Александра тут же вскинула взгляд, брезгливо поморщившись. Есть в доме, где еще не была смыта со стен кровь покойников, она не стала бы и под дулом пистолета. Пусть уж ест тот, у кого нервы покрепче.
        Калинкина вовсе не смущали привидения, и он с благодарностью принял из рук хозяйки громадный многослойный бутерброд.
        - Пообедать не пришлось, - пояснил он им с набитым ртом, прожевал и тут же поспешил объясниться: - Уверяю вас, гражданка Черешнева, что подобного беспредела наши сотрудники не допускали. Вот Сашка, то есть Александра Степановна, уезжала одной из последних, она может подтвердить.
        - Да, - охотно та кивнула. - Обыск был произведен на предмет обнаружения орудия преступления, но никто вещей из шкафов не выбрасывал. И уж тем более по ним не ходил.
        - Тогда кто это мог сделать?!
        И она тут же привычно вогнала голову в плечи, боясь оглянуться. Будто призрак Игоря Андреевича все еще стоял сзади с занесенной для удара рукой.
        - Кто угодно, - беспечно отозвался Калинкин. - И знаете, это даже хорошо, что так все случилось. Я вызываю сейчас криминалистов. Пусть пороются, авось что-нибудь да найдут, если вы говорите, что белье затоптано.
        - Ой, делайте что хотите, - обреченно махнула она рукой.
        Криминалисты прибыли минут через сорок. Долго возились с замком. Потом шустрили с кисточками по перилам, выключателям и дверным ручкам. Копались в ее вещах и внимательно осматривали все ящики комодов, которые кто-то не удосужился задвинуть обратно.
        Часа через полтора один из них - самый старший и до такой степени худой, что через него, казалось, светился дверной проем, - вошел в столовую и подтвердил, что да - были посторонние уже после визита милиции. Причем были всего лишь ночь или день назад. Скорее ночь, поскольку днем мало кто рискнул сюда бы пробраться. После убийства дом Черешневых стал пользоваться повышенным вниманием соседей. И мышь, казалось бы, не проскользнула. А вот гости тем не менее побывали.
        - Что позволило вам сделать такой вывод? - вскинулся Калинкин.
        - Следы. Тот, кто наследил в момент задержания вот этой вот гражданки, - ткнул пальцем эксперт-криминалист в сторону Влады, притихшей на стуле возле окна, - имел на подошвах песок вперемешку с дорожной пылью. А тот, кто следил в доме минувшим днем или ночью, притащил в дом конкретный суглинок. Некоторые частицы даже еще подсохнуть как следует не успели. Ты доволен, Дмитрий?
        - Еще бы! Будто по заказу кто подошвы выгваздал. Хотя у злоумышленников наверняка не было причин опасаться и осторожничать. Думали, что раз хозяйка под арестом, значит, сюда милиция больше не сунется, да… Теперь бы еще узнать, где этот самый суглинок в заасфальтированном по самые окна городе имеется, и вопросов бы не было!
        - Узнаешь, коли захочешь, - хмыкнул эксперт и кивком головы указал на Александру. - При таких-то помощниках…
        Глава 16
        Дверь камеры, за которой томился Удальцов, не открывалась уже который день. Так ему, во всяком случае, казалось. Лязгало крохотное оконце в двери, совались охраной алюминиевые плошки с так называемой едой, к которой он почти не прикасался, а сама дверь прочно и будто бы навсегда приросла к притолоке.
        - Послушайте! - не выдержал он как-то во время раздачи ужина. - Не могу же я здесь гнить вечно! Почему меня не вызывают на допрос хотя бы?! И адвокат! Я требую встречи с адвокатом!!!
        Ему в руки упала миска со слипшимися макаронами, облитыми соусом непонятного цвета и вязкости и такой крохотной котлеткой, что она скорее напоминала пуговицу, и еще кружка с жидким чаем. Оконце вновь захлопнулось, и Удальцов снова остался один.
        Швырнув тарелку с ужином и кружку на нары, он заметался по камере.
        Почему его посадили в одиночку? Почему он тут один? Никто не идет к нему, ни о чем не спрашивает. И передачки! Здесь же положены передачки, черт побери! Почему у него их нет?! Сало там какое-то, печенье, чай, кажется. Что еще передают в подобных случаях? Сигареты, во! Еще обязательно передают сигареты.
        Он тут же сник и захныкал. Кто принесет?! Кто?! Он же один совершенно. Родители умерли. Элла погибла. Леночку он бросил. Секретарша наверняка и сама в недоумении: куда он пропал? А Влада…
        Та женщина, ради и по вине которой он теперь страдал, сама находится под следствием.
        Интересно, какие показания она дает, раз его до сих пор тут держат? Что она говорит о его участии? Клевещет на него, оправдывает или вовсе молчит, не упоминая его имени?
        Интересно было бы знать, очень интересно. И поговорить еще очень хотелось хоть с кем-нибудь, пускай даже это был бы опущенный бомж из обезьянника. А то засадили в одиночку, черт бы их всех побрал!
        Поначалу он этому даже радовался, помня по романам, фильмам и рассказам знакомых чудовищные истории о расправах над новичками. А потом затосковал. Уж лучше бы ему морду здесь набили и заставили спать сидя, чем это изнурительное, изматывающее нервы одиночество. О нем будто бы забыли напрочь.
        Возвращая пустую посуду, Удальцов снова не выдержал и заорал в лицо хмурому охраннику:
        - Позовите следователя! Позовите, я хочу дать признательные показания, черт побери!
        Этого, видимо, от него и ждали. Охранник на мгновение оживился, кивнул и буркнул:
        - Хорошо, доложим. Но теперь уже завтра. Ночь скоро.
        - А если я завтра передумаю, что тогда?! Вас тогда уволят с работы, уважаемый!
        - Я те уволю! - Тот опешил от выпада заключенного и тут же сунул в проделанное в двери окно резиновую дубинку, больно задев ею Удальцова по подбородку. - Вот эту хреновину видел? Видел? Молодец! Как пройдусь по спине, тогда посмотрим.
        Окно захлопнулось, и минут через сорок под потолком принялась сигнально моргать тусклая лампочка под металлическим решетчатым кожухом. Все, значит, скоро отключат свет. И по камере поползут отвратительные шорохи, издаваемые омерзительными тварями. Не то чтобы Удальцов их боялся, но представлять себе всякий раз, что по нему бегают мыши, когда он спит, было отвратительно.
        Ночь прошла так же кошмарно, как и все предыдущие в заточении. Он метался на жесткой лежанке, ворочался, несколько раз неосторожно бился головой о замызганную стену, просыпался и прислушивался. Что-то шуршало по углам, попискивало, а в остальном все вокруг было наполнено гулкой пугающей тишиной. Тюремной тишиной, лишь изредка нарушаемой диким лязгом открываемых металлических дверей и решеток.
        Утро началось как обычно. Охранник, проходящий по коридору, с силой барабанил дубинкой по дверям всех камер, и от этого звука Удальцову ежедневно хотелось удавиться. Он утренний звон домашнего будильника переносил с трудом, а такое…
        - Удальцов, на выход! - тявкнул кто-то за дверью, та тут же распахнулась, и ему скомандовали: - К стене! Руки за спину!
        В первые дни ему это казалось таким унизительным, что он пару раз пытался роптать. Получил в подреберье ощутимый удар дубинкой, провалялся на нарах, скорчившись, и смирился. За спину так за спину. Может и кверху поднять, если все вокруг считают, что он опасный преступник.
        Его вели к Калинкину.
        Интересно, чем это было вызвано, размышлял Удальцов. Его вчерашними попытками привлечь к себе внимание тюремных властей или в ходе следствия всплыли новые обстоятельства, позволяющие подозревать его еще в трех десятках жестоких убийств, к примеру?
        А чего? Почему нет? Он все взвалит и отсидит пожизненный срок, раз так кому-то нравится. Калинкину этому, допустим, черти бы его побрали, в самом деле!
        Удальцова привели в кабинет, не в комнату для допросов, что его немного окрылило. И даже скучная физиономия симпатичного следователя не стала казаться ему такой удручающе протокольной.
        - Присаживайтесь, Евгений Викторович, прошу вас. - Калинкин указал ему на стул в центре кабинета.
        Вот что за манера у людей, а! Удальцов не хотел, да головой покачал. Почему для допросов стул подозреваемого непременно выдвигают в центр? Чтобы он чувствовал своей спиной и затылком сверлящие взгляды тех, что сидят сзади? Или для того, чтобы он чувствовал себя как на цирковой арене и ловил всякий раз кусочек сахара, когда дрессировщик говорил ему «ап»?
        За спиной у него теперь оказался здоровяк с массивным затылком и такими громадными кулаками, что Удальцову моментально сделалось не по себе, когда он опустился на стул. В углу чуть левее притихла симпатичная девушка с губами, как у Джоли. А напротив, соответственно, Калинкин.
        Отдохнувший, судя по всему, после выходных. Рожа вон как загорела, наверняка по пляжам таскался с какой-нибудь красоткой. Может, даже с этой вот губастой. Неспроста же она не сводит с него обожающих горящих глаз.
        - Слушаем вас, гражданин Удальцов, - промямлил бесцветным голосом Калинкин, вооружаясь авторучкой и бланком протокола допроса.
        - А что слушать? Я, кажется, уже все сказал. - Евгений пожал плечами.
        - Да?! - удивление Калинкина было притворным. Ничего другого он и не ожидал от Удальцова услышать, а кривляний-то, кривляний… - А я слыхал, будто вы для признательных показаний созрели. Доложили, что вы буквально рветесь на допрос. Было дело?
        - Было, и что такого? Вы либо отпускайте меня, либо предъявляйте обвинение, я так больше не могу! - вспомнил Евгений, покопавшись в памяти юридическую подоплеку всех на свете задержаний. - С адвокатом встречи до сих пор не было. Обвинения не предъявляют. Это произвол!
        - Согласен. - Калинкин быстро переглянулся с девушкой и вздохнул, с укоризной мотнув симпатичной головой, ни дать ни взять Мери Поппинс, только бы в угол не поставил. - Так что насчет признательных показаний, гражданин Удальцов? Что нового вы хотели сообщить следствию?
        - Ничего нового! Я невиновен! Полностью отрицаю свою причастность и требую адвоката! Если вы не удовлетворите мою просьбу, у вас могут быть неприятности, в курсе, гражданин следователь?
        Удальцов поймал на себе взгляд девушки. То ли брезгливый, то ли упрекающий, черт его знает. И он тут же почувствовал себя скотиной.
        Щетина на сантиметр. Одежда помята. Воротник светлой рубашки того и гляди переломится от грязи. И потом от него разит, и ртом нечищеным. Наверняка со стороны отвратное зрелище. Чего бы ей на него так не смотреть! А вот упрекать его как бы и не в чем. Он тут по их милости парится который день, а у них выходные. Работнички тоже еще! Отсюда и разгул преступности в стране. Отсюда и страх у мирных жителей!
        - Адвокат вам сейчас не потребуется, я думаю, - промямлил слегка сконфуженный Калинкин, схватил резким движением из стопки бумаг какой-то бланк и начал его шустро заполнять. - Мы выпускаем вас под подписку о невыезде. Подозрение с вас пока никто не снимает, но сами понимаете…
        Да ни черта он уже не понимал! Обрадовался, как дитя малое, хоть в пляс пускайся, а вот понимать что-либо отказывался напрочь.
        Его отпускают?! Точно отпускают?! Это не шутка, не блеф, результатом которого должны были стать его благодарственные признательные показания?! Он точно не вернется в вонючую одиночку, насквозь прогаженную грызунами и бывшими заключенными? И теперь… Вот почти уже сейчас он выйдет на улицу и…
        Что он сразу станет делать, Удальцов даже представить не мог.
        Домой рвануть, залезть в громадную ванну, наесться до отвала всем подряд, что найдется в его холодильнике? Нет, домой чуть позже.
        Надо бы, надо бы, надо бы на работу, во! Там наверняка все с ума посходили. Где он, что он? Сашка-дружище не один десяток носовых платков, поди, извела, его дожидаясь. И тут он является. Ох она и обрадуется! Так, стоп, минуточку. Как же он заявится к себе на службу в таком вот виде? Народ пугать? Нет, туда он позвонит и объяснится просто. Тогда куда?
        - Послушайте, а что с Черешневой? - вдруг вспомнил он о виновнице всех своих бед. - Это она?
        - Что - она? - Калинкин прервал на мгновение заполнение пропуска и глянул на него хотя и вполне симпатичными, но очень уж ледяными глазами.
        - Она убила своего мужа? Раз вы меня отпускаете… - Удальцов пожал плечами и поспешил убрать грязные руки в карманы пиджака, девица из угла не сводила с него глаз.
        - Отпускаем мы вас не потому, что нашли убийцу, - нехотя произнес здоровяк за его спиной, то ли сжалился над Удальцовым, то ли просто решил подать голос, чтобы вспомнили о нем эти двое и перестали так откровенно таращиться друг на друга. - А потому, что в деле появились новые обстоятельства, позволяющие предполагать кое-что еще. А подозрений с вас никто не снимал пока и снимать не собирается. Вы довольны объяснением?
        - Вполне, - серьезно кивнул Удальцов, а внутри все снова заныло.
        Если не нашли убийцу и подозрений не сняли, значит, его кошмар может возобновиться?! И снова могут быть жесткие дощатые нары, гадкое жидкое пойло вместо супа и борща, вязкая каша, мышиный писк и шуршание в углах по ночам?! Только не это, господи!!! Только не это!
        Они принялись тут же задавать ему много вопросов о Леночке и ее сводном брате. Парень с громадными кулаками за его спиной даже поинтересовался, а не способен ли тот самый братец, на взгляд Удальцова, на подобное убийство.
        Евгений ответил категорично - нет.
        Мог бы, конечно, попортить кровь дуре-бабе. Но не стал.
        - Нет. На мой взгляд, он ни на что путное не способен, на беспутное - тем более. Проследить за мной мог, без вопросов. А так… чтобы хладнокровно перерезать горло спящим людям!.. Нет. Он не из таких.
        Девушка с Калинкиным вновь переглянулись, и тут же потянулась новая череда вопросов, длившаяся часа полтора, никак не меньше.
        - А вы найдете его? - прибитым от усталости голосом поинтересовался Удальцов, принимая из рук Калинкина пропуск и свои личные вещи.
        - Кого? Убийцу? Да… Будем стараться. Сделаем все, что в наших силах, - пробормотал тот скороговоркой и зевнул, гад такой.
        Да уж, они найдут! Они постараются! - чертыхался про себя Удальцов и летел вниз по лестнице через две ступеньки. Споткнулся несколько раз и остепенился тут же. Не хватало еще шею сломать.
        Они найдут и постараются! Они станут зевать и хватать всех подряд. А если хватать станет некого, они опять придут за ним - Удальцовым. Сцапают его прямо на работе и уже без прежней вежливости втолкнут в кибитку с решетками.
        Надо что-то делать…
        Надо непременно что-то делать! Может, частного детектива нанять? Черт, ни одного путного имени на ум не идет. А по объявлениям опасно очень. Знавал он одного частного детектива, нанятого им для того, чтобы во всех подробностях расследовать гибель его дорогой Эллы. Еле отмотался потом. Точно такая же история, как с психоаналитиками, - разговоров и расходов много, результата - никакого. Нет, с детективом можно снова ворваться в какую-нибудь историю.
        Так как же тогда найти настоящего убийцу?! Как?!
        Оп-па! А он что, собрался его искать?!
        Удальцов снова споткнулся возле самых дверей, открывающих ему путь к свободе. Решение, посетившее его так неожиданно и с таким напором, немного ошеломляло.
        Значит, он собрался искать убийцу совершенно посторонних ему людей? Вот дела, а! Да зачем же ему это?!
        И тут же со вздохом Удальцов сам себе ответил, что искать он этого говнюка непременно станет. И из-под земли его вытащит, и не из благородных каких побуждений, а для того, чтобы не возвращаться в это мрачное режимное заведение.
        Пока гражданин Калинкин устраивает стрельбу глазами с губастенькой красоткой и с трудом подавляет зевоту, он, гражданин Удальцов, будет делать за него его работу. Без выходных причем, хотя физиономии его не мешало бы тоже подзагореть. И понырять-поплавать он был любитель.
        Но это все потом. Все на потом - и отдых и удовольствия, а сейчас…
        Сейчас надо позвонить на работу, а потом наведаться к дому Черешневых. Ответить ведь ему так и не пожелали, освободили Владу или нет.
        - Женька, ты??? - Санька тут же заревела, услыхав его голос в телефонной трубке. - Где ты был, скотина?! Я все морги, все больницы обзвонила. Хорошо босс утешил немного.
        - Как же он тебя утешить сумел, плакса?
        Удальцов сидел на скамейке в сквере. Хватал огромными кусками горячий беляш, тут же посадивший ему сальное пятно на пиджак и брюки. Слушал стон своей секретарши в трубке мобильного, щурился яркому солнцу и ощущал себя самым счастливым на свете человеком.
        Хорошо-то как было, господи! Как же было хорошо!
        По широкой дорожке сквера только что проехала поливальная машина, обдавшая щедрой россыпью брызг кусты и клумбы. Сразу запахло горячей прибитой пылью, как после дождя, когда он чуть брызнет с крохотной тучки и тут же стыдливо в нее спрячется.
        Мохнатые макушки неизвестных по названию Удальцову цветов тут же набухли, лениво потряхивая отяжелевшими листьями. Детвора, нарочно прыгающая под струи, визжала от удовольствия и, не успев намокнуть, снова догоняла машину и снова лезла под воду.
        Мамаш с колясками их восторг не устраивал. Они недовольно морщились и торопливо катили экипажи со спящими карапузами подальше от визгливого возбуждения.
        Хозяйка голубого контейнера с беляшами, которыми Удальцов торопливо утолял свой тюремный голод, неторопливо обмахивалась газетой и изредка похохатывала, наблюдая за мокнущими под струями поливальной машины сорванцами. Удальцов не удивился бы, брось очумевшая от жары тетка свой контейнер и прыгни следом за ними под воду. Он бы и сам, да торопился очень.
        - Как же он тебя утешил? Хватит сопеть уже, Сашка! - проворчал Евгений с набитым горячим тестом и мясом ртом. - Ну!
        - Ну… сказал, что тебя задержали по оговору до выяснения обстоятельств. Мол, бред чистой воды, но с милицией спорить сложно. Уверял, что все это недоразумение и все обязательно утрясется. Он оформил тебе отпуск и велел держать все в строжайшей тайне от всего коллектива.
        - И как коллектив - не пронюхал?
        - Ни-ни! Только он и я знаем. Каждый день он меня вызывал и все спрашивал, есть ли о тебе новости. - Сашка снова хлюпнула носом. - Жень, все в порядке, точно?
        - Да точно, точно. - Удальцов, как в детстве, тут же скрестил пальцы, боясь и сам поверить, что кошмар наконец закончился. - Ты вот что, дорогуша, скажи-ка мне, до которого числа у меня отпуск?
        - Бессрочный, Жень.
        - Ага! Уже хорошо. Тогда вот что. Скажи боссу, что у меня все отлично, но требуется время на зализывание ран…
        - Тебя что - били?!! - заорала Сашка не своим голосом. - Ты ранен?!!
        - Я образно говорю, - поспешил утешить ее Удальцов, вспомнив, как корчился целый день после тех ударов дубинкой. - Просто нужно кое-что порешать, подумать, ну и отдохнуть. Если какие вопросы, позвонишь, идет?
        - Ага! Только ты не пропадай опять, Жень! Обещаешь?
        - Обещаю, - выдохнул он, и настроение тут же испортилось.
        Знать бы, знать бы, знать бы…
        Чем закончится вся эта история, начавшаяся с какого-то дурацкого недоразумения!
        Началось-то все…
        Да, с того, что Леночке не понравилось то, как Влада ежедневно приходила к его дому, усаживалась на скамейку и без устали смотрела и смотрела. И тут уже пошло-поехало. Скандал, расставание, знакомство, слежка, избиение, заключение под стражу, допросы, обвинение.
        Ни одного позитивного момента в этом длинном перечне, кроме знакомства с Владой.
        Она ведь понравилась ему тогда очень. Не стал в этом признаваться равнодушному Калинкину, когда тот спросил его о чувствах, но Влада его зацепила точно. В чем-то Ленка была права, настаивая на том, что Влада ему напоминает покойную Эллу. Внешнего сходства, конечно, никакого не было, а вот души у обеих были будто родственными. Такая же покорность судьбе, та же верность. Разве можно было быть преданной такому монстру? Что мешало ей, к примеру, уйти от этого Черешнева? Или, к примеру, остаться в тот день, когда они пили какао с печеньем, у него - у Удальцова? Разрыдалась бы, бросилась ему на грудь, принялась бы жаловаться - он бы понял - и осталась бы.
        Так нет же, пошла домой, таща за собой огромные пакеты с продуктами, будто в доме прислуги не было или машины, способной эти покупки доставить из магазина домой.
        Очень одинокой, очень ранимой и уязвимой она была - Владимира Черешнева. И этим она очень сильно напоминала его покойную жену и этим влекла к себе, невзирая ни на что.
        Так отпустили ее или нет? Почему ему об этом ничего не сообщили?! Это какой-то милицейский секрет или показное нежелание отвечать на вопросы тому, кто на них отвечать сам обязан?
        Удальцов минуту тюкал себя мобильником по виску, все раздумывая: звонить или заявиться к ней без звонка, если она дома? Потом отошел подальше от расшумевшейся детворы и набрал номер домашнего телефона Черешневых.
        Долго никто не подходил. А потом она ответила. Несколько раз попыталась услышать что-то в ответ, без конца повторяя:
        - Алло, я вас не слышу! Говорите!
        Повесила трубку, а он тут же помчался на стоянку такси.
        Плевать ему, что не брит. Плевать, что пропахла потом и грязна его измятая одежда и сальное пятно от беляша украшает его пиджак возле кармана и штанину выше коленки, плевать! Он должен ее увидеть и спросить должен.
        Что она сказала о нем следователю, что?!
        Глава 17
        - Ничего!..
        Влада встретила его в саду. Ковыряла засохшую землю в розовых кустах, потому так долго и шла к телефону, уложив трубку под навесом на мягком диванчике.
        Когда он позвонил в звонок на воротах, она выпрямилась и с изумлением смотрела, как он, не дождавшись, пока ему откроют, вошел сам.
        Первым порывом было побежать навстречу, броситься ему на шею и рассказать все-все-все. Пожаловаться, попросить прощения, быть может. Или оставить его у себя - в этом неуютном доме, в котором слишком много места для нее одной. А еще лучше убежать вместе с ним куда-нибудь. В тот дивный его родительский дом хотя бы, где на подоконнике дремлет толстый старый кот, а в палисаднике, надрываясь, буйно цветут пионы и ирисы.
        Но порыв этот быстро угас.
        Руки были грязными, в земле. Шорты в пыли. Волосы непричесаны с самого утра и неряшливым клубком покоились под косынкой. Как-то нехорошо и некрасиво. Да и Удальцов при близком рассмотрении смотрел на нее, кажется, очень враждебно.
        Его первый вопрос стал тому подтверждением.
        - Что ты сказала следователю обо мне? - проговорил он, останавливаясь в паре метров от нее, когда подошел. Спросил, забыв поздороваться и назвать ее по имени, а это уже никуда не годилось. - Я имею право знать об этом. Что ты ему сказала?
        - Ничего!
        - Что ничего?!
        Он стал раздражаться, вспомнив, как некстати убого выглядит. Нечего вставать в позу и корчить из себя дознавателя, стоя перед ней в мятых портках и грязной рубашке. Можно ведь и по-человечески поговорить, даже комплексуя так отчаянно.
        - Я ничего не сказала ему, Евгений. Совсем ничего о вас… О тебе… Он о тебе ничего и не спрашивал. Задавал вопросы, кто бы это мог быть, а я о тебе ничего не сказала, хотя и… - Она внезапно замолчала, будто споткнулась обо что-то, и отвернулась.
        - Хотя и что?
        Удальцов рассматривал ее со спины и зубами едва не скрипел, с трудом сдерживаясь, чтобы не подойти ближе, не схватить ее за плечи и не начать тискать ее прямо здесь, в саду, под изумленно-осуждающее подглядывание соседей.
        - Это… Это ты, Женя?!
        - Что я? - Он не понял, пялясь, как дурак последний, на ее спину и голые пыльные ноги.
        - Это ты сделал? Ты их… убил?
        Последнее слово она выдохнула с благоговейным ужасом и тут же принялась озираться по сторонам, будто кто-то их мог подслушать.
        - Тот же вопрос я хотел задать тебе, - признался он с усмешкой, мгновенно поняв, через что ей пришлось пройти, отвечая на вопросы Калинкина.
        Она же покрывала убийцу, елки-палки! Она предполагала, что знает, кто убил, и молчала. Из жалости или…
        - Почему ты не выдала меня, Влада? Почему?
        Ему было очень важно услышать ее ответ. Очень. Правдивый ответ, без фальши и учтивости, за которой обычно прячут истину. Такой ответ, который можно услышать, повиснув над пропастью или зная, что жизни тебе отпущено час, не больше. И когда не боишься, что о тебе подумают, если ты скажешь правду.
        - Только честно, Влада! Безо всякой, извини, хрени вежливой. Скажи как есть, а! Почему ты не выдала, раз думала, что это я?!
        Он подошел теперь совсем близко к ней и с шумом вдыхал, как зверь, запах ее духов и разогретой солнцем кожи. Видел, что под косынкой у нее какой-то нелепый пук из волос, и до зуда в ладонях мечтал выпустить их на волю. Сорвать с нее косынку, заколку, топорщившуюся ровным прямоугольником под ней, распустить ее волосы и зарыться в них лицом. Но только чтобы она сказала правду! Это таким важным казалось после всего, что случилось. После всего, что пришлось ему пережить в гнусной грязной камере.
        - Потому что ты все… - Она повернулась и тут же отступила на шаг, глянув на соседние окна с опаской. - Потому что ты все, Жень, что у меня есть. Вот… Когда в замочную скважину мне шепнули… я перепугалась ужасно, забилась под одеяло и спать почти не могла…
        - Ты подумала, что это я шепнул? А что именно?
        Признайся он честно, чего ему сейчас хочется больше всего, сочли бы сумасшедшим на счет «раз».
        Орать ему в полное горло хотелось, вот! Орать во все горло, в полную силу легких! Орать от счастья и прижимать ее к себе - эту напуганную, истерзанную жизнью и чьей-то сильной подлостью женщину.
        - Ты… То есть я думала, что это ты… Тот человек шепнул, чтобы я спала, я поняла это как призыв, что, мол, все будет хорошо. - Она вдруг слабо охнула и прижала грязные руки к груди.
        Сейчас прощения станет просить, догадался он и тут же качнул головой, сопроводив словами:
        - Только попробуй! Ты тут совершенно ни при чем.
        - А кто при чем?
        - Кто-то! - Удальцов сунул руки в карманы и неожиданно наткнулся там на промасленную бумажку от беляша, которую сунул туда и забыл. Сморщился и попросил с раздражением тут же: - Слушай, давай отсюда удерем ко мне. Так и кажется, что из каждого окна бинокли торчат с подзорными трубами. Станут потом кости тебе перемывать, и так уже… А мне бы помыться не мешало и переодеться во все чистое. Вся эта тюремная грязь… Хочу смыть ее побыстрее.
        - Ага, ладно. Я сейчас, только оденусь и руки вымою. - И помчалась к дому, мелькая голыми икрами и поигрывая попкой, от чего у него сердце тут же забухало, словно загнанное.
        А может, не только от этого оно бухало - сердце его. Может, от счастья очумелого и бухало. От такого счастья, от которого задыхаются и слова вымолвить боятся, чтобы его не спугнуть.
        Она его не выдала! Черт побери все на свете! Он прожил с Ленкой столько лет, делил с ней постель, стол и кров, как это принято говорить, а она запросто так пришла в милицию, наклепала на него с три короба, подставила буквально под расстрельную статью и ушла, довольная собой. Ушла, упиваясь возмездием. А Влада…
        А Влада умирала каждый день от страха за себя, за него, за то, что будущее, кажется, кончилось, так и не успев по-настоящему начаться. Умирала и молчала. А потом, когда он пришел к ней с обвинениями, она просто сказала ему, что у нее никого нет, кроме него. Он обвинял, а она ему о чувствах. И это после трех часов знакомства! При всем при том, что их ничего не связывает, кроме…
        Кроме общей на двоих беды.
        Он подошел к диванчику под навесом и со вздохом опустился на него. Беду-то надо устранять, да. Сегодня уже некогда. Сегодня нужно отдохнуть, а завтра уже нужно будет думать, как отыскать того мерзавца, что взял на себя право распоряжаться жизнями стольких людей.
        Влада вышла из дома минут через двадцать. В тонких светлых брючках, в босоножках на высоченных каблуках, легкой кофточке и с распущенными волосами. Она была такой… такой высокой, такой красивой и такой сконфуженной, что у него глаза увлажнились от нежности, а в груди защемило тонко и сладко.
        Даже не ради себя, понял он тут же, ради нее он готов перевернуть все с ног на голову, чтобы отыскать этого мерзавца. Чтобы она не плакала больше никогда, ничего не боялась и не улыбалась так смущенно, боясь быть очень красивой.
        - Ну, чего ты, а? Чего?
        Он подошел и тут же потянулся к огромному пакету, что тискала она в руках, пытаясь спрятать за спину. Что за беда с этой женщиной! Непременно ей нужно увешиваться авоськами!
        - Как я, Жень? Не очень вызывающе?
        - Ты?! Вызывающе?! - Он прищурился, рассматривая ее в упор, потом, подумав, взял и расстегнул пару пуговок у нее на груди, пробормотав с удовольствием: - Даже так не вызывающе. Не вздумай застегнуть!
        - Не буду. - Влада прыснула в ладошку.
        - Что там у тебя? - Он сунул нос в огромный пакет, который все же отобрал у нее.
        - Там утка. Маринованная. В холодильнике нашла, не выбрасывать же, как считаешь?
        - Нет! Ни за что! - тут же вспомнил Удальцов свое вынужденное голодание. - Поехали ко мне.
        - Почему поехали? А дом?
        - Дом оставим на потом, - пропел Удальцов, подхватил Владу под руку и потащил прочь за ворота.
        Глава 18
        - Санек, спишь? - Дима Калинкин лежал на кровати и, широко раскинув руки, смотрел не мигая в потолок, слушал ее ровное дыхание и безостановочно думал и думал. - Сань, чего молчишь? Спишь, что ли?
        - Не-а, - промурлыкала она, слегка ткнув его кулачком в бок, попыталась сдуть со лба прилипшую прядку волос, не получилось. - О чем думаешь, гражданин начальник?
        - С чего ты взяла? - Он приподнял голову, любовно оглядел ее всю, раскинувшуюся без сил на сбитых простынях, и простонал: - Какая же ты, Санька…
        - Какая? - Она с трудом поставила локоть на подушку и с третьей попытки пристроила на кулачок подбородок.
        - Красавица ты у меня! Чуть было не проморгал, идиот!
        - Во-во… Он самый! - Она хихикнула. - А ты знаешь, что женщинам не рекомендовано говорить такие откровенные вещи?
        - Кто сказал? - чуть повысил он голос, дотянулся до ее груди и, едва касаясь, обрисовал ее контур.
        - Психологи говорят, поэт опять же утверждал: чем меньше женщину мы любим…
        - Ага! Тем быстрее она уйдет от тебя, так, что ли? - фыркнул он недоверчиво. - Уж мы как-нибудь без посторонней помощи, так ведь, малышка?
        - Ага. - Александра подползла чуть ближе, смешно поерзав животом по простыням, поцеловала его в плечо и неожиданно попросила: - Дим, ты не меняйся, ладно?
        - В смысле?
        - В том самом! Всегда говори мне такие вещи… Ну, что любишь. Что я красивая. Меня этим избаловать невозможно! Да и никого, кстати. Этого всегда ждешь и никогда от этого не устанешь. - Она вздохнула, пристроила голову на его груди и со счастливой улыбкой снова пристала к нему с вопросами: - Ну, о чем думал, гражданин начальник? Признавайся!
        - С чего ты взяла? - Начинать снова разговор о работе - и это в постели - он считал кощунством. - Ни о чем я таком не думал. О том, что хорошо с тобой, думал, вот.
        - Не ври мне, Калинкин! - Она стукнула его по расслабленному животу кулаком, ощутимо, между прочим, стукнула, он охнул даже от неожиданности. - Я же тебя знаю! Когда ты думаешь о нас, у тебя брови вот так.
        Она пальцем нарисовала в воздухе два полуовала, расположенных далеко друг от друга.
        - А когда ты думаешь о работе, то брови у тебя вот так. - И палец ее тут же сделал в воздухе галочку. - Так о чем, Димон? Я ведь не отстану!
        - Какая она все же приставучая! - тут же пожаловался он кому-то под кроватью, свесив туда голову. - Лучше яичницу пожарила бы, что ли, что-то кушать хочется.
        - Пожарю, ты скажи!
        - Как думаешь, малыш, что искали в доме после смерти хозяина и ареста хозяйки? - проговорил он, поняв, что их общие разыскные дела не выкинешь даже из постели.
        - Деньги, конечно! - тут же резво откликнулась Александра, будто и не дремала в усталой неге только что.
        - А какие деньги? - Калинкин будто экзаменовал и ее, и себя одновременно. - Драгоценности не взяли из шкатулки. Ценные вещи тоже все на месте, и шубы, и кожа. Даже бумажник Черешнева не тронут. Что это за воры такие странные? Если искали деньги, то какие?
        - Те самые, что увез из дома своей невесты Быков. Правильнее, сначала туда их привез для того, чтобы предположительно вложить в дело. А потом, не придя к консенсусу с возможными партнерами, оттуда увез.
        - Умница! - похвалил Дима, с нежностью погладив ее по спине. - Он уезжает вместе с деньгами на машине точно такой же марки и цвета, что и у Черешнева. Потом…
        - Потом на этой самой машине было совершено покушение на жизнь Владимиры Черешневой, - тут же перехватила она инициативу. - Тут у меня вопрос, Дим… С какой целью убили Быкова? Его же убили, отрицать ты теперь уже не можешь. Так с какой, как думаешь?
        - Первое: могли убить из-за денег, а машиной воспользовались попутно. А могли и наоборот. Понадобилась срочно машина, а почему не взять еще и деньги? Разве это важно, Сань? Факт остается фактом: Черешнев сам или с помощью не установленного следствием лица совершил убийство Быкова, воспользовался его машиной для совершения преступления и прикарманил потом деньги.
        - Думаешь, его убили именно из-за этого? Из-за денег?
        - Не могу пока знать, но… возможно. Я тут переговорил кое с кем, выяснил поразительную вещь… Короче, жаден до денег был покойный Черешнев до безобразия. Мог маму родную за пять целковых продать, а тут такие деньги!..
        - Дим, а Дим, а почему ты сказал: не установленное следствием лицо. Мы же с тобой знаем почти наверняка, кто это! Так почему?! - возмутилась Александра. Сонливость с нее соскочила разом, она села на кровати и потянулась тут же к шортам. - Темин это! Больше некому!
        Калинкин недовольно сморщился.
        Он так и знал, что они непременно поспорят из-за работы. И станут дуться друг на друга, мириться потом, прыгнут непременно в койку, а потом снова поспорят.
        Что ты будешь делать с ней - с этой Александрой Степановной! Все-то у нее просто и понятно! Раз-раз и в дамки! А если это не Темин?! А если кто-то специально подводит их к этой мысли, зная о преступном прошлом водителя Черешнева?
        - Ага! У того просто на лбу написано, что парень мастак угонять машины, да при этом еще очень удачно может избавляться от водителей! - с чувством выпалила Александра, в мгновение ока влезла в шорты и майку и пошла на кухню, бубня на ходу: - Да, все знают и используют его как барана закланного! Какие дела случаются, надо же! А то, что именно он следил за Владой по приказу Черешнева, это тебе как?
        - Ну почему именно он?!
        - Потому что она видела безликого парня в кепке, а кто еще у нас из фигурантов с кепкой не расстается? - Она уже почти кричала из другой комнаты и ногой наверняка притопывала из-за его нежелания признать ее правоту. - Только Темин! А братец этой Леночки иногда носит кепку, но другого фасона! К тому же он следил за Черешневой совсем в другой день. Она даже не заметила!
        - Да, конечно! - Калинкин теперь уже тоже сорвался с кровати, обмотал вокруг себя простыню и почти бегом бросился следом за Александрой, он, черт побери, должен был видеть своего оппонента. - Да, конечно! У нас больше никто кепок не носит, только Темин! Он один отдает предпочтение этому головному убору! И никого Черешнев привлечь более не мог, кроме как его!
        - Конечно! - Александра посмотрела на него как на дурачка, ей-богу. - Конечно, никого! Ты сам слышал, что тебе сказал отец невесты Быкова.
        - Что?
        - Что Черешнев был на встрече с водителем!
        - Ну и что? Был с водителем, но остался в гостях, они еще выпивали там. А Быков, между прочим, уехал много раньше. А это говорит о чем?
        Дима Калинкин еще сам толком не успел обдумать эту версию, придумал ее на ходу и теперь тихонько пытался выговорить, чтобы все встало на свои места, но Александра встревала буквально в каждое слово.
        - О чем это говорит? - передразнив его манеру поднимать указательный палец при вопросе, перебила она его. - Да ни о чем!
        - Нет, говорит. Говорит о том, что с Быковым они, возможно, встретились, но много позже.
        - Почему много позже, а не тут же за городом? Или даже в городе на какой-нибудь улице пересеклись, если Быков не успел уехать! Почему ты все пытаешься перевернуть на свой лад, Дима?!
        Ее пухлые губы обиженно задрожали, вот-вот расплачется. Нет, сдержалась, буркнув недовольно:
        - Я займусь едой, извини…
        И принялась сердито греметь посудой. А Калинкин рухнул без сил на диван, тут же забыл, о чем с напором кричала Александра, и начал все же вполголоса проговаривать то, что не так давно пришло ему в голову.
        Если предположить, что Быков встретился с Черешневым не в тот же день, а чуть позже, то где они могли встретиться? Разумнее было бы предположить, что в этом городе или в его пригородах, поскольку перегонять ворованную машину очень опасно. По трассе встречаются два блокпоста и…
        Так, стоп! На одном из этих блокпостов, Калинкин это точно знал, имелась камера наружного наблюдения! Если послать запрос, назвав предположительную дату визита Быкова в их город, а ехать сюда он мог либо в этот же день, либо днем позже и никак иначе, то можно получить видеоподтверждение его версии. То есть Быкова заманили сюда, убили, присвоив его транспорт и деньги.
        Если такого подтверждения не найдется, значит…
        А что это может значить?
        Только одно: Быкова убили где-то далеко и, спрятав труп, каким-то образом перегнали машину сюда. При таком раскладе Александра права на все сто. Убийство совершил Черешнев совместно с Теминым, поскольку под рукой у него больше никого не было. Опасно привлекать новых людей. Так же, как и опасно после преступления избавляться от Темина. Лучше повязать его кровью, зная о его прошлом и стойком отвращении к тюремным застенкам. А верные люди Черешневу в тот момент были очень нужны. А где их брать? По объявлению? Так не бывает…
        Если же склоняться к его версии, то тут могли быть варианты.
        Вариант первый: соучастником преступления, а впоследствии и убийцей Черешнева и его домработницы и в самом деле был Темин.
        Вариант второй: соучастником преступления Черешнева стала его домработница, пользующаяся стопроцентным доверием и любовью хозяина. Жила у них не первый год. Выучка и хватка были, как у добермана. И за женой соглядатай надежный, и услуги особенно оплачивать не нужно, раз в постель была допущена. И того, пожалуй, хватит.
        И вот отсюда вытекает третий вариант…
        Если этих двоих убили и искали потом деньги, то был еще кто-то! Был третий соучастник преступления! Кто-то, кто либо ревновал Черешнева к Татьяне, либо был очень жаден и хотел поиметь всю сумму целиком, либо этого человека незаслуженно обидели. То есть эти двое пожелали его кинуть, решив не поделиться.
        Кто это мог быть?!
        - Вопрос хороший, - буркнула недовольно Александра, сидя напротив него за ужином.
        Сыр и крупно нарезанные помидоры она подала к омлету, который, к слову, получился так себе - чуть пригорел и был тощим, как тетрадный листок. Видимо, злость лишила ее кулинарного вдохновения. Таких щей позавчера наварила, что Калинкин съел всю кастрюлю.
        - Есть кандидатуры? - Она хмурила брови, морщила лоб и омлет таскала крохотными кусочками с тарелки, наверное, и самой не нравилось.
        - Одна есть. - Он сдержанно кивнул.
        Калинкин откусил помидор и тут же охнул. Крупная соль, которой Александра щедро обсыпала каждый помидорный ломоть, тут же попала в старую блуждающую пломбу. Давно пора было поменять, да все некогда.
        - Визит к стоматологу так проблематичен? - язвительно поинтересовалась она, с ложным сочувствием наблюдая за тем, как он потирает щеку, за которой начал ныть зуб. - Или боишься врачей, как тот бегемот, что боялся прививок? Так кого ты там наметил в жертвы, милый? Если снова начнешь вести разговор о жене Черешнева, я перестану с тобой разговаривать!
        С трудом проглотив последний подгорелый кусочек омлета, Дима заел его помидором, предварительно отряхнув тот от соли, и тут же потянулся к стакану с минералкой.
        Он нарочно медлил, с веселым азартом наблюдая, как темнеют ее глаза от нетерпения.
        Вот тебе! Смеялась над его зубной болью, теперь терпи и жди, пока он соизволит!
        - Димочка, ну не томи, милый!!! Это ведь не Влада?
        - Нет. - Он рассмеялся, наблюдая за ней поверх стакана. - И не Удальцов, скажу, предваряя твой вопрос.
        - А кто же, кто? - Она принялась подпрыгивать на стуле, как маленькая девочка в ожидании долгожданного десерта. - Говори, не томи!
        - Помнишь, в тот вечер Владимиру вызвал якобы супруг на окраину города телефонным звонком?
        - Ну!
        - Так вот Влада утверждала, что звонил сам Черешнев. Тот категорически это отрицал. И Татьяна, между прочим, отрицала. Хотя, со слов Владимиры, сама принесла ей в спальню трубку, где та, между прочим, собирала вещи, чтобы навсегда покинуть негостеприимный дом. Да, говорила Татьяна, звонок был, но звонили ей, а совсем не Владимире. Звонила то ли ее племянница, то ли племянник, точно уже не помню. Мы пробили телефон, и точно, он не принадлежал Черешневу или кому-то из его фирмы. Темину, между прочим, этот номер тоже не принадлежал. Он принадлежал кому-то, кто очень часто звонил домработнице на мобильный, да и на домашний тоже. Так вот… - Калинкин так увлекся, что не заметил, как Александр, мгновенно сменив гнев на милость, смотрит на него теперь с немым обожанием, чуть приоткрыв рот. - Так вот если предположить, что звонивший был участником той нелепой инсценировки ДТП, то…
        - То, возможно, этот человек и есть убийца Черешнева и Татьяны! - ахнула Александра и даже кулачки закусила, начав подвывать. - Калинкин, какой же ты умный!!! Какой же, блин, вообще…
        - Погоди пока, а то сглазишь, - ухмыльнулся он и так разволновался, что хоть одевайся и беги среди ночи разыскивай того самого телефонного абонента. Жаль, что не он допрашивал этого родственника или родственницу погибшей Татьяны, а то бы точно знал, где ее или его разыскивать.
        Глава 19
        Влада боялась дышать, лежа с горящим от собственного бесстыдства лицом в темноте спальни. Она сегодня вела себя так… так разнузданно, так раскрепощенно! Поднимись из могилы Черешнев, беды бы не миновать. Он бы точно нашел в чем ее упрекнуть и как наказать посерьезнее.
        Они приехали к Удальцову, и прямо с порога тот помчался в ванную, приказав ей тут же распоряжаться его жилищем, как собственным. Она зажгла духовку, засунула туда маринованную утку и пошла гулять по его огромной квартире.
        Ей тут определенно нравилось, хотя жилище Удальцова и было заключено в высотную бетонную коробку на десятом, последнем, этаже.
        Много света, много разноцветного стекла и очень светлых, почти белых, ковров, никакого мебельного нагромождения и цветы, цветы повсюду. В огромных глиняных горшках широколистные растения стояли в углах, вдоль огромных окон и на балконе. Ей тут же захотелось их полить. Она метнулась на кухню, налила в пустую пластиковую бутылку воды и принялась прохаживаться между цветами, тихонько напевая непонятную, незнакомую ей мелодию. Сама, что ли, придумала тут же, на ходу?..
        Удальцов вышел из ванной, когда Влада уже успела нарезать утку порционными кусками, красиво выложить ее на блюде, обнаруженном в одном из его шкафов, и накрыть стол к ужину.
        - Ух ты, красиво как! - похвалил он ее старания, почти не глядя на накрытый к ужину стол, взгляд его постоянно смещался на нее. - Будем ужинать?
        - Ну да, конечно. - Она улыбнулась, отступила на пару шагов от стола, смиренно сложила ладони на животе, ну как монашка, ей-богу, и с не покидающим ее смущением произнесла: - Вот… Прошу к столу, Женя. Ничего, что я похозяйничала и сделала пару салатов?
        - Ничего.
        Похозяйничала? Да она могла тут все перевернуть с ног на голову, он и тогда бы не заметил. Он вообще сейчас ничего и никого, кроме нее, не замечал. Надо бы подойти, обнять, а вдруг испугает ее? Вдруг она отпрянет и скажет «не надо» или
«не хочу», что тогда? Тогда между ними повиснет неловкость, только и всего. Противная, незамысловатая неловкость, разрешить которую - раз плюнуть, но попробовал бы кто от нее так вот запросто отделаться! Редко у кого случалось.
        Они усядутся за этот стол, станут ужинать, старательно избегая смотреть друг на друга. Будут молоть ничего не значащий вздор. А потом она запросится домой, а он останется один в своей квартире. Примется бродить из комнаты в комнату, потягивать что-нибудь крепкое из широкодонного стаканища и ругать себя на чем свет стоит. Что вел себя как пацан, а надо бы по-взрослому. Что не вовремя полез к ней с поцелуями, а надо бы выдержать паузу и что…
        - Жень, Женя. - Влада опустила голову, начав рассматривать собственные пальцы, которые ежесекундно меняли между собой переплетение. - Можно я попрошу тебя об одной вещи?
        Начинается, чуть не фыркнул Удальцов.
        Начинается все даже гораздо раньше, чем он себе только что нарисовал. Ему даже для этого делать ничего не пришлось, она и без его напористой влюбленности сейчас запросится домой.
        - Попроси, - кивнул он настороженно, тут же мысленно воссоздав то, как он сейчас выглядит.
        Несколько раз ведь смотрелся в зеркало. Вроде все было нормально. Побрился, волосы причесал, как обычно. Одеколон, крем после бритья, все как положено. Домашние брюки чистые из шкафа только что с вешалки достал. Рубашку, правда, не стал надевать, оставшись выше пояса голым. Может, зря? Может, это ее напугало? Выскочил из ванной голышом буквально, кто не напугается! Дурак!
        - Ты погоди, я сейчас рубашку пойду надену, - переполошился он, моментально поняв, что именно он сделал не так.
        - Зачем?! - изумилась она и оставила наконец свои пальцы в покое, уронив руки вдоль тела.
        - Ну… как-то неудобно ужинать голяком, как ты считаешь? - промямлил он неуверенно.
        Ну не говорить же ей, что боится ее испугать своим торсом. Хотя тот был очень даже ничего, в порядке - со всеми полагающимися просматриваемыми кубиками мышц.
        - Жень. Не нужно рубашки.
        Влада медленно двинулась к нему, подошла очень близко, закинула руки ему на плечи. Именно закинула, а не положила. Она будто не понимала, что делает. Двигалась как-то непонятно, против воли вроде бы. Или, наоборот, ей хотелось именно этого, а что-то сдерживало, оттого и скованность присутствовала. Глаза только горели, обжигая так, что Удальцов зажмурился.
        - К черту рубашку, Жень, - прошептала Влада, неуверенно или неумело скорее, прижимаясь к нему. - К черту ужин. Лучше… лучше поцелуй меня!..
        И все! И тут же все, черт побери!!! Они пропали!!!
        Что потом их подхватило, что потом ими управляло и какое этому всему было название на самом деле, не ответили бы оба.
        Они будто с ума сошли одновременно. Цеплялись друг за друга так, будто висели на краю пропасти и всеми силами старались удержать и удержаться.
        Или обыкновенный страх сидел в каждом из них, страх невозвратимой потери. Когда кажется, что вот только отстранишься, только уберешь руку - и все исчезнет и ничего не станет вовсе. Он, наверное, делал ей больно, потому что она стонала. Очень громко стонала. А когда он спрашивал, не больно ли ей, она не признавалась. Всхлипывала лишь и утверждала, что ей очень хорошо.
        Он то спешил, то останавливался, то боялся не успеть или сделать что-то не так. Он вообще всегда боялся этого первого раза, первого момента. Момента узнавания, привыкания, ведь можно было неосторожно все испортить и не исправить потом никогда. И ему все казалось, что все не так сейчас с ней. Как-то не так он ее любит, не в полную силу, не так, как и что чувствует сейчас, задыхаясь. И без конца просил у нее прощения. Как заведенный, ей-богу!
        Она рассмеялась даже, не выдержав.
        - Все хорошо, Женя! Все очень хорошо!
        То ли утешала, то ли правду прошептала, поди пойми этих женщин.
        А потом она заявила вдруг, что он самое лучшее, что вообще когда-либо было в ее жизни. Что все свое самое долгожданное и счастливое она всегда себе представляла именно таким. Таким вот ярким, порывистым, безудержным, бездумным, оттого и скомканным немного, может быть.
        Все у нее было прежде не так, а по правилам. Она их ненавидела, эти правила. Убирала подальше тонкие брошюрки, что совал ей для прочтения Игорь Андреевич. Технику секса, которую он усиленно вбивал в нее вместе с хорошими манерами, она так и не усвоила с ним, изо всех сил протестуя.
        Скажи кто Удальцову, что его не будут раздражать ее воспоминания о покойном муже, удивился бы.
        Леночка его просто до бешенства доводила своими словесными мемуарами. В такие минуты он готов был затолкать каждое слово обратно ей в глотку.
        А с Владой все было не так. Ничего его не коробило, и слушал он внимательно, а не вполуха. Даже реплики какие-то пытался вставлять, все еще прижимая ее к себе с силой.
        А когда она замолчала внезапно, он перепугался и тут же ощутимо ее тряхнул.
        - Ты чего замолчала, Владочка? Обиделась на что?
        - Да нет. Просто думаю. - Она повернула к нему лицо, нашла в темноте губами его рот и поцеловала. - Думаю, а так, как у нас с тобой сейчас было, будет всегда или привыкнется, станет обыденным? Как, Жень? Так будет всегда?
        - Да, - шепнул он в ответ, тут же принявшись снова с ней целоваться.
        Да, так будет, верил Удальцов.
        Он всегда будет бояться ее потерять, всегда будет трястись над ней, как над ребенком, потому что знает страх и боль потери. Он прожил в этом аду несколько последних лет, и его корежило и ломало, разбивало о камни вдрызг и загоняло в такие тупики, из которых не виделось выхода.
        Он знал, что иногда нет права на ошибку. Они случаются такими страшными, без возможности все исправить. Их просто не следовало совершать, только и всего. Так просто, казалось бы. Так просто…
        Да, так будет! Они всегда будут вместе - и в радости, и в горе, и до глубокой старости, и пока смерть не разлучит их. Какие все же хорошие слова, а! Надежные такие, прочные, фундаментальные просто и окрыляющие. С ними хочется жить - с этими словами, и день за днем черпать из них глубочайший смысл, упиваться ими, наслаждаться и просто жить по-доброму и в любви.
        - Жень, а мы его найдем? - шепнула она, засыпая, обхватив его предплечье двумя руками.
        - Мы найдем, Владочка, непременно. Спи, моя хорошая.
        Конечно, они найдут его. Без зевающего от скуки и усталости Калинкина, с ним ли, но найдут. Они теперь просто обязаны это сделать, чтобы защитить свое счастье, в котором им никогда не станет слишком тесно.
        Глава 20
        - Далась тебе эта Марина, ей-богу!
        Удальцов вовсе не собирался с ней спорить или, упаси господи, ругаться. Просто не понимал, зачем ей какая-то странная знакомая, когда у нее есть он.
        А может, он просто-напросто ревновал?
        Надо бы покопаться в себе и разобраться, чего это он так завелся с самого утра. Ну попросил человек, вернее, любимая женщина свозить ее по адресу, записанному у нее на бумажке. И объяснила даже, что считает своим долгом что-то там. Что не может оставить подругу, вдруг та в беде. И что жизнь у той не намного лучше, а как раз наоборот. И что та не оставила ее ни после аварии, ни когда Влада была за решеткой.
        Все ведь объяснила ровным, спокойным голосом, а он тут же взбеленился, проворчав:
        - Хотели же начать искать мерзавца, отправившего нас с тобой в тюрьму, а ты…
        - Поищем, Женечка. Непременно поищем, - пропустив его упрек мимо ушей, с улыбкой произнесла она, подошла, обняла его со спины и потерлась щекой о спину. - Хотя я представления ни малейшего не имею, как и откуда мы станем искать его!
        Зато он знал прекрасно.
        Начинать нужно с фирмы Черешнева, решил он еще вчера с вечера. Вернее, ближе к ночи, когда Влада уже уснула. А он продолжал лежать, таращиться в темноту и все думать, как же и что же ему такого предпринять.
        Решил, что начинать нужно с фирмы Черешнева.
        Оттуда у их общей беды ноги, по всей видимости, произрастают. Главное, явиться они туда могут вполне свободно, раз Влада теперь значится в хозяйках. Пусть она пока смущается и разводит руками, не понимая, как с ними со всеми разговаривать. Ничего, у Удальцова большой управленческий опыт. Поможет построить персонал по линеечке, если станут роптать.
        - Слушай, а может, ты возьмешь все бразды правления в свои руки, а? - начала она просить его, когда они спускались в лифте на улицу. - Я же в этом ничегошеньки не понимаю! Я домашняя курица, наседка попросту - и вдруг такая ответственность. Я ведь запросто могу отлаженное дело по миру пустить, Жень!
        - Пустить по миру я тебе не позволю. Как не позволю использовать твою неосведомленность. Станем учить тебя, милая моя. А разговоров о наседках там каких-то я слышать не желаю, ага?
        - Ага, - кивнула она. - Страшно просто. Ты уж меня не оставляй там одну. Хорошо?
        - Не оставлю я тебя ни там, ни где-нибудь еще, будь уверена.
        Они спустились в подземный гараж, и он едва ли не вприпрыжку бросился к своему автомобилю. Любовно оглядел, протер запылившиеся зеркала, проветрил салон, открыв все двери. И тут же пригласил ее широким жестом:
        - Прошу, дорогая! - Тут же возбуждение сменилось изумлением, когда заметил, что Влада пытается забраться на заднее сиденье. - Владочка, Влада, ты чего это удумала?! Только рядом со мной! Никакого отсутствия! Быстренько на место, милая, быстренько.
        - Ой, я не привыкла здесь. - Она пожала плечами, усаживаясь рядом с ним.
        - Привыкать придется, - хмыкнул Удальцов, выводя машину из подземного гаража. - Привыкать быть на первых ролях, быть рядом с мужем, а не сзади.
        - С мужем?!
        Ее даже передернуло. Ничего хорошего с этим словом в ее памяти связано не было. Перед глазами моментально всплыла гневная фигура Игоря Андреевича, поучающая, приучающая, наказывающая.
        Не так усаживается за стол. Неправильно скрестила ноги, усаживаясь в кресло напротив собеседника. Выпачкала губы. Слишком много жрет. Неправильно поворачивается к нему спиной, когда он укладывает ее в постель.
        Ой, да много чего было отвратительного, связанного с этим словом.
        - Ну да. Ты же собираешься за меня замуж, милая? Или нет?
        Удальцову ее реакция не понравилась. Ему-то виделось что-то наподобие: она расплачется от радости и бросится ему на шею с громким «да». Ну, или не расплачется, но все равно бросится ему на шею с громким «да».
        А Влада как-то сникла вся сразу, сжалась, отвернула лицо к окну и замолчала на непозволительно долгое время. И он тут же снова начал раздражаться, нервно дергая рычаг переключения скоростей.
        Не такой реакции он ждал на свое предложение. Совершенно не такой! Может, следовало делать это чертово предложение руки и сердца не на пути к разгадыванию загадок, а совершенно в другой, более приемлемой обстановке? В ресторане там или в полумраке спальни. А он брякнул так неподобающе, так скоропалительно, а теперь вот злиться приходится. Злиться-то надо на самого себя, да.
        - Эй, ты чего замкнулась опять, а? - Не отрывая взгляда от дороги, Удальцов нашел ее пальцы и легонько сжал. - Я что-то не так сказал? Прости. Нужно было дождаться вечера и пойти в ресторан.
        - Ненавижу рестораны, Жень! Я их просто ненавижу! - с чувством выпалила Влада и тут же ошарашила его вопросом: - А почему ты хочешь на мне жениться, Жень? Ты так и не сказал почему. Ты делаешь мне предложение, не назвав причину. И это… это как-то странно, согласись.
        - Прости. - Женя с облегчением выдохнул.
        Ну конечно, он как дурак последний забыл о главном. Он забыл сказать ей, что любит, только и всего! Не нужна ей соответствующая случаю обстановка! Не факт, что и на шикарный букет обратит внимание. Ей нужны всего три коротких слова, и все. Она ведь их, наверное, еще ни разу в своей жизни не слыхала.
        - Прости, я идиот, Владочка. Прости! - покаялся он с серьезным видом и поднес ее пальцы к губам. - Я очень тебя люблю, хочу… И желаю, хочу, чтобы ты стала моей женой.
        - Когда? - деловито осведомилась она, нежно теребя пальчиком его нижнюю губу.
        - Хоть сегодня! Нам ведь с тобой не нужна свадьба? Или ты хочешь непременного кортежа, фаты и всего такого?
        - Фу! Не хочу! - Она со смехом замотала головой. - Все это было, было, было, и ничего хорошего в этом нет!
        - А чего ты хочешь?
        - Куда-нибудь уехать хочу, Жень. Далеко-далеко и надолго! В горы хочу! На море! На острова! В дремучие леса хочу, но больше всего хочу на рыбалку с тобой! - Она почти всхлипывала, перечисляя ему свои желания. - Чтобы в палатке жить, варить еду в котелке на костре. А утром под густой туман выбираться на улицу и идти с удочками на берег. А потом чтобы эту мелочь, что попадется, пожарить или уху сварить. Загорать потом, купаться и снова спать в палатке, отгоняя комаров. Это так здорово! Вот чего я хочу, Жень!
        - Эй, эй, остановись ненадолго, - рассмеялся он, тут же поняв, что как ни странно, но хочет того же, что и она. - Это я все понял. А замуж… Замуж за меня хочешь?
        - Конечно, хочу, Жень. Конечно! Только вот… - Ее глаза так же быстро потухли, как и зажглись. - Только бы нам его найти побыстрее. Вспоминать просто не хочется, что может быть, если его не найдут.
        Они замолчали как по команде. И не разговаривали до тех пор, пока не свернули на улицу, указанную в бумажке, что тискала теперь Влада в потной ладошке.
        - Да-а-а, - протянул Удальцов с неудовольствием. - Я и не думал, что у нас в городе такие места еще существуют!
        Улица петляла меж двухэтажных домов довоенной постройки, чередующихся с домами частного сектора. Причем серпантин этот никто не удосужился заасфальтировать, время от времени присыпая щебенкой самые глубокие ямы, что после дождя смело могли претендовать на звание уличного пруда.
        Между домов бродили очумелые от пыли и жары тощие куры. Болталось на провисших веревках чье-то серое белье. Кучи мусорных пластиковых пакетов возле урн, странно, что последние вообще нашли себе здесь право на существование. Стаи голодных кошек, с диким визгом разлетающихся из-под колес. Даже растительность здесь была какой-то унылой, обветшалой будто бы от неустроенности, хотя лето только-только начиналось.
        Сколько Влада ни глазела на палисадники частных домов, нигде не заметила мало-мальски приличной клумбы.
        - Атмосфера не та, - неожиданно обронила она вслух, вспомнив буйную вольность цветения возле дома родителей Удальцова.
        - Что-что? - не понял он, с предельной осторожностью петляя между ям и выбоин грунтовой узкой дороги.
        - Так, ничего… Говорю, у них тут даже цветы не растут.
        - За ними ухаживать нужно, - пожал он плечами и попросил: - Милая, промокни у меня пот со лба, глаза просто заливает.
        Кондиционер он включить побоялся, неоднократно подхватывая жуткий насморк, теперь вот каялся.
        А может, оно и ничего. Появилась причина попросить ее о чем-то.
        Мог бы, конечно, и сам влезть в карман своих штанов за платком и лоб обмахнул бы запросто. Но уж очень хотелось, чтобы она за ним поухаживала. Чтобы платок вытащила, дотронувшись до его ноги. Чтобы принялась осторожно вытирать лицо, глядя пристально и внимательно, так смешно разомкнув губы.
        Ему хотелось ощущать себя ухоженным ею, вот! - догадался если не с третьего, то со второго раза точно Удальцов.
        Санька, его секретарша, неоднократно при разговоре о ком-то одиноком роняла странную такую фразу:
        - Он неухоженный какой-то. Необласканный, Жень, потому что одинокий.
        Он не понимал тогда. Не понимал и от назойливого ухаживания Леночки порой бежал сломя голову. А тут вдруг до эгоизма просто махрового захотелось, чтобы Влада пот со лба ему вытерла. Чтобы бутерброды приготовила утром и в его портфель рабочий положила, проверив, все ли он взял, не забыл ли чего.
        - Ты же у меня можешь быть таким забывчивым, Женечка, - ласково укоряла его мама, в далеком детстве проверяя перед школой его портфель.
        Он ведь никогда и ничего почти не забывал, но никогда не был против, чтобы мама портфель проверила. Приятно было на перемене обнаружить там припрятанное яблоко или дюжину карамели. Ухоженность в этом самом, наверное, и заключалась. Ухоженность, обласканность, как Санька скажет, и забота.
        Ему до скрежета зубовного захотелось вдруг, чтобы она о нем заботилась - эта красивая одинокая женщина, сидевшая теперь справа от него. Чтобы тревожно сводила брови, когда он приходил со службы домой уставшим. Тут же бежала бы за градусником и принималась трогать его лоб, если он начинал подкашливать. А без завтрака чтобы не выпускала из дома. Просто скандалила бы и не выпускала.
        Удальцов покосился на нее, будто она могла прочитать его крамольные мысли.
        Еще сочтет его слабым, чего доброго! А не было ведь слабости в этом его таком простом и обыденном желании. Не было! И наверняка восемь мужчин из десяти хотят того же, просто скрывают. Или не та женщина у них в жизни случилась, которой позволительно было бы потрогать лоб и строгим голосом потребовать срочно улечься в постель, поскольку болен.
        - Владочка, тот дом, кажется? - кивком указал Удальцов на кирпичный дом в два небольших окна и с полуразвалившейся верандой.
        - Да, кажется. Номер вроде бы совпадает, только… - Она выбралась на улицу из машины и неуверенно подошла к покосившемуся забору. - Только не похоже, чтобы тут кто-то проживал.
        Калитку Удальцов скорее снес, чем открыл. Один гвоздь в нижней петле выскочил из трухлявого дерева тут же. Тропинка, что вела к крыльцу, заросла травой почти по колено. Палисадник тоже выглядел запущенным. Окна мутные от пыли и наглухо занавешенные дешевыми шторками.
        Они долго стучали в дверь, в грязные стекла окон. Им никто не открыл.
        - Как же так? - Влада растерянно оглянулась. - Анна Ивановна утверждает, что Марина сдала комнату, забрала вещи и уехала домой, к мужу. А тут ни Марины, ни мужа…
        - Может, адрес не тот? - предположил Удальцов и решил осмотреть дом со всех сторон.
        Он обошел его слева по такой же заросшей травой дорожке, снова наткнулся на невысокий заборчик с такой же прислоненной лишь для вида калиткой. В огороде, куда вела эта калитка, трава была еще выше. Стало быть, он был давно и основательно необитаем.
        - Нет здесь никого, милая. Давно нет, - вернувшись, объяснил Удальцов Владе, застывшей в недоумении на сгнивших ступеньках. - Ты садись в машину, а я пойду спрошу у кого-нибудь из соседей, где здешние обитатели теперь живут. Как фамилия у твоей Марины?
        - Я не знаю, - призналась она. - Марина и Марина. Как-то не до фамилии было…
        Соседей слева тоже не оказалось дома. Неулыбчивая девочка лет десяти сердито пояснила, что родители на работе, и захлопнула дверь перед носом Удальцова.
        Справа в доме сильно шумели. Не достучавшись, он чертыхнулся и пошел напролом в приоткрытую дверь.
        Там шла гульба. Старый стол, застеленный газетами, был заставлен бутылками со странноватой мутной жидкостью. На покоцанных тарелках дымилась картошка в мундире, лежало десятка полтора яиц, две жирные селедки и гигантские ломти хлеба.
        Трое мужчин в соответствующей обстановке экипировки дружно дымили вонючими сигаретами, игриво поглядывая на двух женщин, раскрасневшихся на скамейке у окна.
        - Здрасте, - кивнул Удальцов, стараясь не морщиться от вони и выглядеть своим парнем в доску. - Хорошо сидим.
        - Неплохо, - фыркнул один из них, поймал направленный на Удальцова заинтересованный взгляд одной из женщин. Тут же увидел в Удальцове конкурента и посуровел. - Че надо, фраер? Ты, что ли, на тачке подкатил к дому Стасовых?
        - Я. - Удальцов, чтобы не нагнетать обстановку повернулся к дамам спиной.
        - С телкой? - уточнил второй.
        - С женой, - поправил Удальцов и подумал, что с радостью дал бы ему в зубы за такое сравнение.
        - Понятно…
        Мужики переглянулись. Один не удержался и показал средний палец женщинам. На, мол, выкуси. С женой фраер, так что нечего косить на его модные штаны с ботинками и в распахнутый ворот легкой белоснежной рубашки заглядывать. Жену видели? То-то же! Красавица! Не чета присутствующим, издающим характерное амбре недельного запоя.
        Дамы пошептались и тут же без лишних слов упорхнули в соседнюю комнату, отгороженную грязной занавеской. Упорхнули, правда, это неправильно сказано. Дамы усиленно поддерживали друг друга, заплетаясь ногами в грязных носках.
        - Так что тебе у Стасовых нужно? Землю, что ли, купить собрался, фраер? Гиблое дело, скажу сразу! - снова начал говорить тот, сердитый.
        - Почему? - Удальцов обрадовался представившейся возможности выведать как можно больше у таких неконтактных товарищей под соответствующую тему. - А Марина сказала мне, что земля тут за бесценок.
        Троица переглянулась и зафыркала, пуская клубы дыма в черный от копоти потолок.
        - Ишь ты, фраер, землю ему за бесценок захотелось! - тявкнул снова тот самый, сердитый. - А ты повкалывай на земле! И что за Маринка такая?
        - Ну… не знаю… Хозяйка, видимо. Представилась хозяйкой, во всяком случае.
        Ему показалось, что он зря теряет время. И тут же захотелось уйти из гадкой вонючей конуры, но тут грязная тканевая перегородка между комнатами колыхнулась, оттуда нарисовалась одна из женщин. Глянула игриво пьяными заплывшими очами и будто бы нехотя проговорила со знанием дела:
        - Не хозяйкой Маринка была.
        - А кем же?
        - Квартировала она тут вместе с мужем. При-ехала откуда-то издалека. Сняла дом у дочери хозяйской. Стасовых-то самих давно в живых нет.
        - Давно?
        - Че давно? - не поняла дама, икнула и тут же прохихикала со смущением: - Извините.
        - Давно она сняла дом?
        - Да прилично уже. - Она тут же обратилась к одному из мужчин, заявив с возмущением: - Ты чего молчишь, сам вечно у них пасся!
        - Не пасся, а калымил, - со значением поправил ее мужчина. - А чего говорить? Ну, жили, потом съехали. Чего за проблема?
        - Давно съехали?
        Удальцова раздирала жажда от жары и духоты, но попросить у них воды и представить потом, как пить из грязного сального стакана, он не мог. Ничего, потерпит. Сейчас выяснит, что Марина давно уехала вместе с мужем. Вернется в машину. Успокоит Владу, и поедут они по нужным делам, а не…
        - Съехали они как-то странно. Ночью! - нехотя начал объяснять калымщик. - Мне не спалось. Вышел на улицу, а они тюки таскают в машину. Спрашиваю: чего это вы ночью? Маринка перепугалась вроде, присела и шепчет, что, мол, холодком. Чудные! .
        - А когда это было?
        - Да недавно совсем. Хотя… Хотя сейчас точно скажу когда. - Мужчина встал и нетвердой походкой ушел за шторку, вернулся быстро, глянул на Удальцова хитро и тут же запросил денег. - Чего за так языком молоть, так ведь, фраер?
        Удальцов дал им пятьсот рублей. Народ загукал, оживился, сразу начал припоминать некоторые другие странности в поведении соседей. Многие странными Удальцову не казались, а вот некоторые могли вызвать просто здоровое недоумение, когда Маринка, к примеру, от нормального мужика жить куда-то подалась. Интересно, куда? Уж не в реабилитационный ли центр?
        Хотя…
        Хотя что для обитателей этого дома является нормой, интересно?! Они ведь наверняка считают, что тоже правильно живут.
        - А где же мне разыскать их, не подскажете? - решил завершать свой визит Удальцов, и тут же ему снова пришлось лезть в бумажник за деньгами.
        Вторая дама минутой раньше выползла из соседней комнаты. Утвердительно кивнула, что знает и подскажет, но непременно не за так. И выразительно потерла указательным пальцем о большой.
        - Дом они купили на другом конце города, - пояснила она, спрятав деньги за пазухой. - Маринка тут кое-кому похвалилась, я не поверила. Дай, думаю, посмотрю. И эта сука у меня спицы вязальные как взяла с зимы, так и не вернула. Вот, думаю, тварь! Дома покупают, а на грошовых спицах экономят. Я и поехала автобусом.
        - И что? Правда в дому живут эти охламоны? - удивился тот, что подрабатывал порой у соседей, непонятно было, правда, что именно он там делал: огород-то с палисадником заросли.
        - Живут, да еще в каком! Я рванула было к ней. А хрен кто на порог пустил, так вот. - И она сморщила пьяное лицо в плаксивой гримасе. - Так вот спицы мои и пропали.
        Удальцов еще раз уточнил новый адрес Марины, уважительно попрощался с пьяницами, кто знает, может, еще чем пригодятся, и с облегчением вышел на улицу.
        Влада встретила его вопросом:
        - Ну что? Узнал что-нибудь, нет?!
        - Узнал, милая. Много чего узнал. И знаешь… - Он посмотрел в ее встревоженное лицо и усмехнулся: - Тебе не стоит так убиваться по поводу ее несчастливой участи. У нее, по-моему, все сложилось.
        - То есть?
        - Они переехали с мужем в большой дом. И адрес имеется. - Удальцов похлопал себя по карману рубашки. - Ну что, едем туда или как?
        - Едем, конечно! Без вариантов! - Ее лицо просветлело. - Ой, я так рада, что у нее все хорошо! Так рада…
        Удальцов тронул машину с места и, осторожно объезжая ямы и лавируя между ухабами, поехал прочь с этой унылой улицы. Если он и заметил машину, плетущуюся за ними чуть поодаль, то никак не связал ее присутствие с собой и Владой. Обогнать их было невозможно, улица была очень узкой, поехать чуть быстрее - тоже. Едет и едет кто-то сзади, что же с того? Он же не мог знать, что кому-то и зачем-то понадобилось следить за ними. Он упивался своим счастьем, находя радость буквально во всем.
        Влада улыбалась - уже хорошо. Радовалась наладившейся жизни своей новой подруги - отлично. Смотрит на него с благодарностью - это же просто…
        Да он что угодно для нее сделает, куда угодно отвезет, лишь бы она не хмурилась больше никогда.
        Дом, указанный в адресе, поражал громоздкостью постройки и нелепостью растительности вокруг него. Вишневые деревья росли вперемежку с голубыми елями, между ними плелись странные цветы ядовито-желтого цвета, и тут же розовые кусты уныло покачивали подвядшими макушками. Чуть ближе к дому деревья уступали место качелям и детской песочнице.
        - У них есть дети? - удивился Удальцов, пытаясь вспомнить, говорила или нет Влада о детях Марины.
        - Да нет… Вроде нет, - пожала она плечами, нетерпеливо прохаживаясь возле забора. - Так войдем или нет?
        - Никто не открывает. Я уже несколько раз звонил.
        - Женя, а может, звонок не работает, а? - Влада глянула в сторону крыльца. - Неужели ее дома нет? Так хотелось увидеться. Слушай, там что-то на двери.
        - Где? - Удальцов вытянул шею, пытаясь рассмотреть то, на что указывала Влада. - Не вижу.
        - Да, на двери какая-то бумага. Давай зайдем, может, там записка какая-нибудь. Идем.
        - Записка, записка, - проворчал Удальцов и потянул на себя чугунную калитку. - Не закрыто. И тут тебе повезло, милая. Ладно, идем. Да, чуть не забыл. Ты бегать быстро умеешь?
        - Я? Раньше могла. Давно не пробовала, а зачем бегать?
        - На случай, если у них имеется злая собака, - улыбнулся Удальцов, чмокнув ее в переносицу, и пробормотал с уверенностью: - Не бойся, я смогу тебя защитить даже от тигра.
        Собак и тигров за забором не было. Никто не выскочил из-за угла дома и не бросился на них. Беспрепятственно миновав расстояние от забора до крыльца, они взошли по трем бетонным ступенькам и растерянно переглянулись, останавливаясь возле тяжелой металлической двери.
        То, что удалось рассмотреть Владе от калитки, не было запиской. Это был небольшой - десять на двадцать сантиметров - фанерный щит, прибитый к длинной палке, на котором жирными красными буквами было выведено слово «Продается». И надпись эта была обращена к двери, а не наоборот.
        - Что-то я ничего не пойму. - Удальцов ухватился за затылок. - Они же его вроде купили. Почему тогда продается?
        - Это, наверное, от прежних хозяев осталось, - попыталась объяснить Влада. - И качели, и песочница тоже. Как думаешь?
        - Возможно. Ну что, стучим? - И, не дожидаясь ее согласия, принялся колотить по полированному металлу кулаком.
        Открыли не сразу. Они чуть было не повернули обратно, когда дверь легко, без скрежета распахнулась и на пороге возник мужчина в широких шортах по колено. Клетчатая рубашка была не застегнута, ноги босы. Глаза неопределенного, размытого какого-то цвета смотрели холодно и настороженно.
        - Чего надо? - тут же задал он вопрос, не позволив им поздороваться.
        - А… а мы в гости, - брякнула Влада, беспомощно оглядываясь на Удальцова, ища поддержки.
        - К кому? - так же грубо и резко спросил мужчина. - Кто позволил вам входить в ворота?
        - Приносим свои извинения, конечно, но моя жена хотела бы увидеться с подругой, если это возможно.
        Удальцов готов был дать в нос этому грубияну. Чего, спрашивается, тявкать, не узнав причины визита? Может, они вообще по делу пришли.
        - Кстати, дом продается или нет? - вдруг зачем-то спросил Удальцов.
        - А что? - взгляд тусклых глаз стал еще острее.
        - Да нет, ничего, табличка просто стоит. Но стоит как-то странно, и мы подумали…
        - Слушай! - Тонкогубый рот мужика стал острее бритвы, а бледные щеки как-то странно начали подергиваться. - Тебе чего вообще надо?! То ты мне тут про подругу вливаешь, то вдруг домом заинтересовался. Ты бы определился, чего тебе вообще нужно!
        - Не надо ругаться, пожалуйста, - попыталась разрядить обстановку Влада. - Мне и в самом деле нужна Марина. Она ведь здесь живет?
        - Может, живет, может, нет. И откуда я знаю, какая Марина тебе нужна?! Кто ты вообще такая?! - Он с откровенным презрением смерил взглядом Владу с головы до ног.
        - Ты бы не тыкал, а! - начал заводиться Удальцов, тут же задвинув Владу себе за спину. - Человек приехал к своей подруге, которая помогала ей в трудный момент. Зовут подругу Марина. И я уверен, что это та самая Марина.
        - Ишь ты, уверен он! - фыркнул мужик, чуть сбавив обороты. - А откуда такая уверенность?
        - От верблюда! - рявкнул Удальцов. - Мы были по адресу, который Марина оставила в реабилитационном центре для женщин. Соседи сказали, что она съехала с мужем и переехала сюда. Вы ее муж?
        - Возможно, - хмыкнул тот, опустил голову и какое-то время пристально наблюдал за шевелением своих пальцев на правой ноге.
        - Так дома Марина или нет? - не отставал Удальцов.
        По-хорошему давно пора было повернуться и уйти, послав к черту идею Влады встретиться с подругой по несчастью. Уйти и не слушать хамства ее мужа, не смотреть в его унылую физиономию, что от гневливого раздражения становилась еще менее привлекательной. Видимо, и впрямь жизнь у Марины была не сахар при таком-то супруге. Стоит на пороге, в дом не приглашает, Марину не зовет. Может, та на цепи сидит или в подвале? У таких отвратительных людей весьма изощренный ум на подобного рода наказания.
        Он бы и ушел, но Влада всерьез обеспокоилась и принялась просить отвратного мужика:
        - Ну, пожалуйста, позовите ее. Она же дома, так? Почему вы ее не зовете? Она что… Она в синяках?
        - О господи! - Мужик всплеснул руками совершенно по-бабьи, чуть повернул голову и проорал в приоткрытую входную дверь: - Маринка, топай сюда! Здесь к тебе какая-то подруга заявилась!
        Топала Марина очень долго. Удальцов успел снова пристать к мужику с вопросом о продаже дома. Получил односложный обтекаемый ответ, не внесший ясности. Такого же ответа удостоился вопрос о прежних хозяевах. Удальцов не успокоился и начал изводить мужика намеками о странности его поведения. Неизвестно, чем бы закончилась их напряженная беседа, больше напоминающая перепалку, не появись в дверном проеме Марина.
        - Привет, - сдержанно поздоровалась она с Владой и неожиданно отступила назад, когда та хотела ее обнять.
        - Привет, Маринка! Я так рада тебя видеть! Как дела? - Влада не смутилась ее холодности, приветливо улыбаясь.
        Такое поведение вполне могло оправдать присутствие мужа Марины, решила она. Тип еще тот, по всей видимости. Не очень при нем улыбнешься. И уж тем более не бросишься на шею подруге, с которой познакомилась в месте, куда от него же и сбежала.
        - Нормально, - ответила Марина односложно, скрестив руки на груди. - У меня все хорошо.
        Вид ее тому мало соответствовал. Бледное, изможденное лицо с темными полукружьями под глазами. Неряшливое длинное платье из ситца с уляпанным темными пятнами подолом. Грязные ногти. Такие же, как и у мужа, босые ноги с грязными пятками.
        - Я слышала, что ты… вы дом этот купили? - с улыбкой спросила Влада и тут же поспешила добавить: - Я так рада, что у тебя все наладилось. Так рада за тебя, Мариночка!
        - Зря радуешься! - вдруг с откровенной злостью выпалила Марина и развернулась, намереваясь уйти. - Дом не купили, собирались только купить. Снимаем мы его, поняла!
        - Снимаете… Собирались купить… А почему?
        - Денег не хватило! - встрял противный мужик, тоже отступая к двери. - Может, добьешь пару миллионов, нет?
        - Все, идем.
        Удальцову надоело слушать хамов, и он, не дожидаясь, когда перед их носом захлопнется тяжелая металлическая дверь, потянул Владу за руку со ступенек.
        - Погоди, Женя, - неожиданно заупрямилась она, переводя растерянный взгляд с него на Марину с мужем. - Она… она, кажется, несчастна. И я…
        - И что ты? - Ее сопротивление он подавил без особых проблем, увлекая ее все дальше и дальше от крыльца. - Что ты можешь изменить? Денег на дом дашь? Я категорически против, пускай они даже и имеются у тебя. С мужем станешь ее разводить? Так она живет с ним и уходить от него явно не собирается. Изменить ты ничего не в силах, милая. Едем домой, хочу кушать…
        Они сели в машину и поехали, опять не обратив внимания на припаркованную чуть дальше автомашину и не узнав в ней ту, что плелась за ними по ухабам.
        А из машины за ними очень внимательно наблюдали, и не просто так, а в бинокль. Не успели они выйти из ворот, как наблюдавший набрал номер на мобильном, прокашлялся и поинтересовался:
        - Ну и что дальше мне делать? Снова ехать за ними?
        - А как же! - ответил с воодушевлением Калинкин, сидя за рабочим столом в своем кабинете и без конца улыбаясь молодому стажеру, притихшему в углу. - Все время за ними! Не спускай с них глаз, дорогой коллега! Им еще предстоит все это объяснить. Надо же, как все интересно закручивается. Это полностью все меняет…
        Глава 21
        Удальцов разнервничался так, что наорал на глупую секретаршу Черешнева, сунувшую без надобности нос в кабинет покойного шефа. Не хотел, а наорал. Не нужно было начинать проверку документации на фирме Черешнева с такой грубости. Не сдержался. А все почему? Потому что Влада позвонила ему и сообщила, что собирается к себе домой за какими-то там вещами.
        Почему вдруг одна? Без него? Что за спешка, неужели его возвращения подождать нельзя? Он не хочет, чтобы она одна шла в тот дом, где было совершено зверское убийство. Он вообще не хочет, чтобы она шла одна куда бы то ни было. С ним, и только с ним, чтобы быть защищенной, черт побери! А она собралась. И все его доводы сочла смешными. И уговаривать принялась, чтобы он не волновался, что с ней все будет хорошо и все такое…
        А как не волноваться, как?! Вся его жизнь пошла наперекосяк после того, что случилось с Эллой. Он же не мог потом есть, спать, жить нормально. Он просто сам жить перестал.
        Почему? Да потому, что он же был виноват в этом, кто же еще! Ему надлежало казниться и отвечать. Он сначала обидел, а потом недосмотрел, проморгал. С Владой он такого не допустит. Он не позволит никому ее обидеть. Станет опекать, как младенца, и заботиться.
        А как это возможно, если она вдруг решила одна без него куда-то идти, ехать? И все его тревожные нотки в голосе перекрывала беспечным смехом в телефонную трубку. Может, и правда ничего здесь страшного не было. Может, не стоило ему так бояться и переживать, но…
        Но душу ему просто выворачивало. Так было тошно, хоть плачь. Вот и досталось под горячую руку длинноногой секретарше Черешнева, попятившейся от него к двери с испуганными глазами и перекошенным от обиды ртом. Извиниться перед ней, что ли? Или просто дипломатично попросить кофе, а потом похвалить? Нехорошо с ней получилось.
        - Зайдите, пожалуйста, - пробормотал он в трубку внутренней связи.
        Дверь приоткрылась, и секретарша осторожно протиснула голову в образовавшуюся щель. Вопросительно пискнула: «Вызывали?» Дождалась его утвердительного кивка и тогда уже только осмелилась войти.
        - А сделайте-ка мне кофейку, если можно, а? - Он попытался приветливо улыбнуться, но вышло так себе.
        Ну не внушала ему эта девчонка уважительного к себе отношения. Не внушала, хоть убейся! К Сашке он своей привык, которая и официальной могла быть, если того требовал протокол, и за пирожными могла сгонять в кафе на углу, и отругать могла с такой же легкостью, если считала его неправым. А эта девочка нет.
        - Хорошо, кофе, - шепнула громко и попятилась назад к двери, на ходу уточняя: - А с сахаром или без?
        - С сахаром.
        - А печенье, конфеты?
        - Печенье, если можно.
        - Да-да, конечно.
        Она растворилась за дверью, а на него снова накатило.
        Ну зачем Владке понадобились какие-то чертовы вещи?! Он ее вообще без вещей предпочитает. И планов у них на вечер никаких, кроме милого семейного ужина перед огромным телевизором. В каких вещах возникла вдруг необходимость?!
        Если бы Удальцов только мог себе представить, какие мысли сейчас терзают Владимиру, то бросил бы к чертям собачьим все дела и проверки состояния дел на фирме Черешнева и сломя голову помчался к себе на квартиру.
        Но знать он этого не мог, а она даже не намекнула. Вот он и продолжил лопатить груды документации, а она…
        Она медленно расчесывала волосы перед зеркалом и пыталась понять, что не дает ей покоя со вчерашнего вечера. Перебирала по минуткам все, что случилось за вчерашний день. Вспомнила каждую фразу, каждую интонацию Жени, нет, все не то, не в нем причина. Он ее точно не обижал и никак не дал усомниться в своих чувствах и намерениях. Что тогда не дает ей покоя? Что мучает, заставляя непременно что-то вспомнить?
        С ней такое и раньше случалось, когда, к примеру, она пыталась вспомнить имя главного героя нового фильма, просмотренного вскользь. Оно мелькало где-то глубоко в подсознании пойманной птицей и все никак не могло вырваться наружу. И эта невозможность озарения свербела, и точила изнутри, и не давала покоя, и мешала заснуть. А потом прямо как-то сразу - бац, и вспоминалось! И думалось: ну, конечно же! Как могла забыть!
        Вот и сейчас так. Со вчерашнего вечера метались мысли, спотыкаясь друг о друга, и ничего путного. Какое-то мучительное томление, какое-то осознание, что она что-то упустила, недопоняла или не вспомнила. А вот что?!
        Надо будет пройти тем же - вчерашним - маршрутом, решила она, проводив Удальцова на работу. Вернее, решила еще раньше, когда кормила его завтраком. Просто озвучивать не стала до поры.
        Влада знала, что для озарения ей требуется непременно попасть на то же самое место. Так искались оставленные где-нибудь и позабытые ключи, кошелек и сумочка. Мечется, бывало, по дому, мечется. Нет, и все! Начинает вспоминать поэтапно: где была, что делала, а что потом. Пройдет шаг за шагом все, и глядишь - ключи на самом видном месте в ванной на полке, и сумочка под диванной подушкой, и кошелек на кровати.
        Так следовало поступить и сегодня, чтобы непременно вспомнить, что не дает ей покоя со вчерашнего вечера.
        До своего дома, одинокой громадиной высившегося за забором, Влада доехала на такси. Прошлась по дорожкам, вошла в дом, обошла его комната за комнатой. Все на своих местах. Ничего за время ее отсутствия не изменилось. Та же гнетущая тишина, тот же неуют комнат. Тут же захотелось вырваться наружу и бежать без оглядки куда подальше.
        Она вышла за ворота, но не побежала, медленно пошла. Куда? Да к тому любимому дому, плотно стиснутому буйной вольной зеленью, что теперь и чужим она считать не может. А может запросто войти в калитку, пройтись до крыльца, открыть дверь припрятанным под цокольной плиткой ключом и войти внутрь.
        Нет, решила она, без Жени она туда не пойдет. Ее там не ждет никто. Ленивый рыжий кот перебрался вместе с хозяином в квартиру и сыто урчал вчера весь вечер, таскаясь за ними повсюду.
        Нет, в дом она входить не станет. Посидит на любимой скамеечке, посмотрит на цветы, на траву. Снова прокрутит в памяти тот день, когда впервые увидела Женю. Он подошел к ней тогда с одним-единственным желанием - предостеречь. Предупредить о том, что его бывшая девушка угрожала скорой расправой, неприятностями и еще бог знает чем. Он подошел предупредить ее, еще не подозревая о том, что его девушка уже начала воплощать свой зловещий замысел. Она уже принялась следить за Владой и…
        О господи!!!
        Она вспомнила! Конечно, вспомнила и поняла причину своего беспокойства, вызванного забывчивостью. Она промучилась вчера весь вечер от сознания того, что никак не могла вспомнить, кого ей напоминает муж Марины. Она ведь видела его где-то, очень неплохо рассмотрела, но вот где, когда, при каких обстоятельствах?
        А теперь вот вспомнила. Очень отчетливо вспомнила тот день и того безликого парня, таскающегося за ней по городу. Он ведь настойчиво ее преследовал, плотно прицепившись сзади. И киоскер его видел, и она прекрасно рассмотрела. Почему же вчера не узнала? Потому что на нем не было той легкой кепочки, под козырьком которой парень прятал свои злые глаза? Может быть, может быть…
        А зачем он следил за ней? Что ему было нужно? Надеялся через нее найти свою жену Марину? Бред! Он не мог знать, что Влада и его жена Марина знакомы и поочередно решили найти себе пристанище в реабилитационном центре для женщин. С какой стати тогда он не отставал от нее ни на шаг? Кто ответит на этот вопрос? Кто?
        Да никто, кроме него самого, мысленно фыркнула Влада. Тут же поднялась со скамейки и поспешила на стоянку такси.
        Она больше не будет искушать судьбу покорностью ей. Она начнет хоть что-то делать, принимать хоть какое-то решение и помогать наконец Удальцову. Не ему же одному тащить ярмо ответственности за несовершенное ими преступление, за бизнес, неожиданно свалившийся им на головы. Ей уже пора представлять собой хоть что-то…
        Все повторилось. Все получилось именно так, как и вчера. Влада долго топталась возле чугунной калитки, беспрестанно тыкая пальцем в кнопку звонка. Видимо, тот и впрямь не работал. Такого трезвона, если хозяева находились дома, они вряд ли выдержали бы.
        Не дождавшись, пока из-за тяжелой металлической двери появится Марина или ее супруг, Влада открыла калитку и пошла к крыльцу. Перевела дух, отставив чуть в сторону щит с надписью «Продается», и настырно застучала кулаком в дверь.
        Ее услышали. Замок звучно защелкал, дверь приоткрылась ровно на четверть. И на нее сонно заморгали тусклые глаза мужа Марины.
        - О! Чего это ты? - Он широко зевнул и прошелся по лицу растопыренной пятерней. - Заскучала по подружке?
        - Типа того, - промямлила Влада, очень внимательно рассматривая его в упор.
        Да, сомнения отпали. Это был тот самый тип, что настойчиво преследовал ее.
        Потаращившись еще с минуту на Владу, он проскользнул мимо нее на улицу, внимательно осмотрелся и тихо спросил:
        - Ты одна, что ли? Муж в машине или как?
        - Одна я, одна, - поспешила успокоить его Влада, сама не понимая, на какой тонкой грани балансирует. - Муж на службе. А я на такси приехала. Марина дома?
        - Марина… - Он еще раз внимательно осмотрел прилегающую к дому территорию. - Марина дома. Ты входи, входи, не стесняйся, не чужие же.
        Он как-то странно все озирался и похихикивал. Держался строго у нее за спиной и настороженно помалкивал, пока вел ее по дому в гостиную. А когда Влада хотела задать ему вопрос, для чего он тогда следил за ней, он неожиданно грубо толкнул ее в спину и прошипел:
        - Иди вперед, сейчас все узнаешь, красотка.
        Ей бы перепугаться, повернуть назад и броситься прочь из этого дома. А она - нет. Покорно поплелась вперед, где из дверной арки был виден широкий полосатый диван, а на нем Марина, лениво перелистывающая толстый глянцевый журнал.
        - Привет, Марина, - поздоровалась Влада и улыбнулась ей навстречу. - А я вот снова к вам.
        - Привет. - Во взгляде, обращенном сейчас на гостью, не было и намека на приветливость. - Присаживайся.
        Влада оглянулась. Нашла глазами глубокое кресло с такой же обивкой в яркую широкую полосу и присела на самый краешек.
        - Итак, милая, что привело тебя сегодня в наш дом? - Марина резко отшвырнула от себя журнал.
        - А он и правда ваш? - изумленно вскинула Влада брови, вспомнив допотопный диван и штору, которую Марина притащила за собой в центр. - А вы состоятельны.
        - А тебе-то что?! - Марина подскочила на диване так, что казалось, ее острые коленки пробьют сейчас подбородок. - По-твоему, только тебе надлежит жить в таких вот домах, так? А вот и я смогла! Пусть он пока не наш, пусть. Но мы выкупим, точно выкупим. Только вот…
        - Только вот что?
        Влада потупила взгляд. Она напрасно пришла в этот дом одна, без Удальцова. Это ведь может быть опасным. Человек, что следил за ней, оказывается мужем женщины, набивающейся ей в подруги. При близком рассмотрении подруга оказывается не столь приветливой, скорее даже враждебной.
        - Только вот ты вернешь мне деньги, которые мне остался должен твой муженек, и разойдемся по-хорошему. Идет? - Марина со стоном снова опустилась на диван, закинула ногу на ногу и закачала правой ногой в домашней туфле со сбитыми задниками.
        - Деньги? Какие деньги, Марина? И… И какое отношение мой муж… Черешнев, он же никогда…
        Она чуть было не сказала, что тот всегда пренебрегал знакомством с людьми, кто хотя бы на йоту был ниже рангом. Сноб до мозга костей - Черешнев и Марина?! Причем в роли кредитора! Это немыслимо!
        Последняя фраза все же прорвалась сквозь стиснутые зубы. И Марина тут же завелась:
        - Немыслимо?! Да эта старая сволочь должна нам, как земля колхозу! Он, сука покойная, втянул нас в такое дерьмо, что… что теперь, как жить, не знаем! О, хотя о чем я!!! Ты ведь многого о нем не знаешь! Даже ты, которую он бил ради развлечения, а мою тетку не первой свежести трахал ради того, чтобы держать ее под контролем, а попутно и тебя. Она любила его, прикинь! Любила и готова была ради минуты в его постели на все! Он был поганым мерзким алчным извращенцем! Деньги! Господи, куда он мог подевать эти деньги?! - Марина нервно дернулась и, приподняв свой тощий зад от дивана, выгнулась в сторону, где сидела Влада. - Это не его, не твои деньги! Они наши!!! Наши с Серегой деньги! Мы их честно отработали! Даже больше того… Мы их кровью отмыли. Серегу он держал на крючке, имея какие-то то ли фотографии, то ли видеоматериалы. Заставлял вытворять всякое-разное… И с этими деньгами… Верни, дрянь!
        В голове у Влады грохотало и ухало. Чувство было таким, будто голос Марины пропустили через чудовищный усилитель звука, сопроводив его металлическим скрежетом и стеклянным звоном. Каждое слово било в нерв, порождало массу предположений и заставляло наконец бояться.
        - Марина, я не понимаю, о чем ты говоришь. - Влада давно уже вдавилась в спинку кресла, стараясь как можно дальше быть от «подруги». - Я вообще ничего не понимаю!
        - Да ты что?! А какого черта ты сюда таскаешься второй день подряд?! А?! Чего ты здесь забыла вчера, сегодня?! Что тебе надо?! - Гримаса ненависти сделала Маринино лицо просто неузнаваемым. - Что надо?! Твой хахаль тут вчера вопросы задавал: ваш дом, не ваш дом. А ему-то что?! Что?! Хотели купить, внесли задаток, а тут твой поганый муженек возьми и обмани нас! Просто обвел вокруг пальца вместе с этой… гадиной!
        - Ты знала Татьяну?!
        Влада переводила взгляд с Марины на ее мужа. Тот как вошел следом за ней в гостиную, как встал возле стены, скрестив руки, как уставил змеиный взгляд в ее сторону, так больше не шевельнулся и не моргнул, казалось.
        Зачем она сюда притащилась, зачем?! Удальцов с ума сойдет от беспокойства, когда узнает. И ругать ее будет непременно.
        - Татьяну я не знала?! Ты чего, так и не въехала?! - истерично захохотала в полный голос Марина. - Я состояла с ней в родстве, понятно?! В родстве с этой старой вероломной сукой!
        - В родстве? Как это… Ты и она… Но там, в центре, ты… мы… - Влада схватилась за голову. - Все ложь, так ведь?! Ты изначально знала, кто я, так?
        - Ну, наконец-то! Я-то уж думала, ты никогда не прозреешь! - Оборвав смех, Марина прищурилась. - Было дано задание там поселиться и войти к тебе в доверие, я и поселилась.
        - Но зачем?! Я ведь там даже не собиралась останавливаться и… Я могла просто пройти мимо тебя и не знакомиться.
        - Но ведь не прошла, познакомилась. Мы сблизились. Ты доверяла мне свои тайны, плакалась, так сказать, в жилетку. Того и требовал господин наш покойный Черешнев, вертеться бы ему в гробу сотни раз. - Она сплюнула на ковер. - Ему требовалась полная подконтрольность. Полная! Он был маньяком! Богатым, удачливым, поганым маньяком!!! Серегу за тобой заставлял бегать по городу. Меня в подруги определил. Потом, когда понял из наших отчетов, что ты намерена что-то изменить в своей жизни, решил отправить тебя в психушку.
        - Та история с аварией… - ахнула Влада, зажимая рот, чтобы не заорать в полный голос. - Он нарочно все подстроил… Та машина, она была не его, так ведь?!
        Марина с мужем молниеносно переглянулись, и в его настороженном столбнячном состоянии наметились явные перемены. Он как-то медленно начал смещаться в сторону, где сидела в кресле Владимира. Глаза по-прежнему, не мигая, смотрели на нее. Руки он уронил вдоль тела чуть раньше.
        - Машина? Какая машина? - утробно хохотнула Марина и сделала какой-то знак своему мужу. - Ах, машина! Конечно, она была не его. Она была другого очень неплохого парня.
        - Он тоже знал? Этот парень - он тоже участвовал? Сидел за рулем?!
        Сердце в ее груди заходилось бешеным стуком. В горле стало сухо и горячо, а в мыслях, напротив, воцарилась ледяная прозрачная ясность. Она буквально все поняла. Все, что происходило раньше и происходит теперь. Оставалось лишь кое-что уточнить, и тогда…
        - Парень? - Марина снова глянула на мужа, вопросительно задрав левую бровь. - Парень никогда уже никуда не сядет. Нет его больше, Владочка. Приехал сюда по приглашению Черешнева и пропал. Как в воду канул вместе с машиной и деньгами.
        - Машиной, деньгами… - эхом повторила за ней Влада. - Вы убили его, забрали машину для преступления, а деньги… Ты эти деньги с меня требовала? Те, что были при нем?
        - Какая догадливая, мерзавка! - впервые подал голос муж Марины, добравшись уже до кресла, в котором сидела, скорчившись, их гостья. И, перегнувшись через спинку, шепнул ей на ухо: - Именно про те деньги идет речь, дорогая. Именно! Твой муженек обещал дележ, а потом передумал, сунув нам смешную тухлую подачку. Он же за рубль был готов у алтаря обгадиться!!! Сунул нам… Что это за деньги? Ну внесли мы задаток за этот дом, а остальное?! Денег ведь была целая сумка!
        - Сумка? Какая сумка?
        Влада кое-что вспомнила и решила сыграть на этом. Она поняла как-то вдруг и сразу, что если не сумеет сейчас зацепиться хоть за что-то, то ее непременно убьют. Эти двое безжалостных, жестоких людей просто-напросто возьмут и располосуют ей горло, как прежде располосовали его Черешневу и Татьяне.
        Надо было тянуть время и заставить их отложить на время исполнение приговора.
        - Сумка… - Она сделала вид, что вспоминает. - Такая большая темно-синяя, с белой полосой по одному краю и яркой красной надписью. Она?
        Супруги снова переглянулись, и Марина кивнула, прищуривая злые глаза.
        - Откуда знаешь про сумку? Видела ее?
        - Видела.
        - Где?
        - Ну… Видела, и все. А почему, интересно, я должна отвечать на ваши вопросы?
        Голос все же слегка подрагивал, выдавая страх, но она держалась. Решила, что продержится как можно дольше. Не будет плакать, просить пощады, биться в истерике. Так будет только хуже. Жестокие люди, подобные этим двоим и Черешневу, становились неуправляемыми, наблюдая за чужим испугом. Он заводил их и заставлял гнать кровь по жилам много быстрее и резче. Она не даст им повода, она сильная. Она хотя бы постарается быть такой.
        - Ты станешь на них отвечать, девочка, - зашипел ей снова в ухо муж Марины, сграбастав ее волосы на затылке и с силой дернув. - Если хочешь пожить еще чуть-чуть, то отвечать станешь. Так куда ты спрятала сумку, гадина? Мы же весь дом перерыли вверх дном - ничего!
        - Ее нет в доме, - твердо произнесла Влада, хотя от того, как он трепал ее за волосы, она едва не прослезилась.
        - Да, а где же она? Куда мог ее спрятать господин Черешнев? В помидорных грядках? - Он снова больно дернул ее за волосы.
        Сумку Черешнев положил на заднее сиденье автомобиля и вывез куда-то. Влада видела из окна за пару дней до его смерти, как он выходит с этой сумкой из дома. Несет к машине, чуть согнув корпус вправо. Видимо, поклажа в левой руке была ощутимо тяжела. Пристроив сумку на заднем сиденье, там, где обычно сидела она, он уехал. Когда вернулся, сумки на заднем сиденье уже не было. И руки Черешнева оказались свободными для очередного щелбана, который Влада получила мимоходом.
        Значит, в сумке были деньги? Все может быть. И по какой-то причине Черешнев их из дома вывез. Куда?
        - Я не знаю, куда он ее отвез. Но отвез, это точно. - Влада сморщилась, кожа на затылке горела, будто ее медленно ковыряли ножом.
        - В банк? - предположила Марина.
        - Нет, вряд ли. Деньги паленые, не стал бы он так рисковать, - не согласился с ней супруг. - Если только… Слушай, когда это было? В какой день точно?
        Влада наморщила лоб, вспоминая. Сопоставила с датой своего возвращения из больницы, с датой убийства и назвала приблизительное число.
        - Могло быть днем раньше или позже, точно не могу вспомнить.
        - А время? Время помнишь? - снова пристал он, вытащил из кармана шорт телефон и распахнул крышечку. - Если время помнишь, то могу позвонить пацанам из охраны, у них вечерний график по неделе. Либо Костян дежурил, либо Виталик… Ну! Чего отупела?
        - Это было уже после того, как он вернулся со службы. Часов… Не знаю, может быть, восемь вечера. Может, чуть раньше, может, на полчаса позже. Приблизительно так.
        - Понял! - осклабился он в ухмылке. - Маринка, присмотри-ка за ней, я щас вахту побеспокою.
        Он вышел в другую комнату и минут десять тарабанил по телефону сначала с одним, потом с другим парнем, называя их Костяном и Виталиком. В конце разговора поблагодарил одного из них и вернулся в гостиную с радостной улыбкой.
        - Все, Маринка! Считай, что дело сделано! - Он шлепнул ладонь о ладонь с таким сухим резким щелчком, что Влада вздрогнула. - Деньги у нас в кармане!
        - Ну! Не томи!!! - задрыгала та ногами.
        - Сумку Черешнев на фирму приволок! Прикинь, какая удача! Мы с тобой весь дом перерыли с гаражом, а бабло у меня под носом все это время было! - Он едва не приплясывал, выделывая странные фигуры босыми ногами по ковру. - А на фирме есть всего лишь одно место, куда он мог эту сумку прибрать! Одно, Маринка! И я его знаю! Я сейчас поеду…
        - Я с тобой! - взвизгнула Марина, снова подпрыгивая пружиной с дивана.
        - Ладно, ладно, не ерепенься. - Он довольно ухмыльнулся, кивком подбородка указывая на Владу. - А эту кончать надо, и побыстрее. А когда?
        - Слушай, давай ее пока в подвале подержим, а по темноте тогда и вывезем.
        - А куда?
        - Куда, куда! Все туда же! Где наш парнишка спекся, туда и ее сунем. - Марина с хрустом потянулась, улыбнулась холодно, глянув на Владу, и пообещала: - Мы тебя не больно убьем, ты не переживай особо. Не стали бы тебя мучить ожиданием, но уж больно торопимся. А ты поспи пока! Помнишь, как я тебя сквозь замочную скважину пугала? Молодец, помнишь! А я прикалывалась просто! Ржать хотелось в полный голос… Так что извини. Подожди до вечера…
        Глава 22
        - Ждать до вечера, Дим?! Да ты с ума сошел! - полные губы Александры поплыли в сторону и задрожали от обиды. - У нас же все буквально готово для задержания.
        - Да ну! Все? И что же?
        Калинкин перестраховывался. Прекрасно понимал, что промедление может ему дорого стоить, и все же медлил. Он очень боялся снова ошибиться, очень. Дважды задерживал подозреваемых по делу об убийстве Черешнева, вынужден был отпустить, так же как и признать свою неправоту. Потому и медлил, потому и боялся снова опростоволоситься.
        - Быков приехал в этот город вместе с Черешневым и его водителем, так? Так! У нас имеется видеоматериал, где отчетливо видно, как они друг за другом миновали пост ГИБДД, - загнула первый пальчик Саша, встав на его пути к двери. - Это является подтверждением того, что…
        - Да ничего это не подтверждает, малыш! - разозлился Калинкин. - Они могли просто миновать пост и разъехаться в разные стороны. Могли даже в кабаке городском посидеть, а потом расстаться.
        - Но это же не так, Дим! Не так! - И она даже ногой притопнула с досады. - Ты сам говорил, чего теперь!!!
        - А того, что в деле появились новые факты. - Он чуть повысил голос, наступая на нее, твердо намереваясь покинуть кабинет и отправиться теперь к себе домой, прихватив и ее.
        - Какие факты, Дим? Какие?
        - А то, что жена покойного и этот Удальцов, проходившие подозреваемыми по делу об убийстве, вдруг заявляются в гости к водителю Черешнева, это что? Не новые факты? Что им от него было нужно? Зачем они его разыскивали?
        - Я… Я не знаю, - раздосадованно всплеснула руками Александра. - Взял бы у них и спросил!
        - Еще чего! Мы лучше понаблюдаем за ними. Сегодня с утра, к примеру, если ты еще не знаешь, наш господин Удальцов занял кресло в кабинете покойного Черешнева. А супружница снова подалась в гости к водителю своего покойного муженька. Это ведь… Это ведь может черт знает чем обернуться, Санька! Слушай, идем домой уже, а! Устал, спасу нет. И есть хочется. - Калинкин примирительно потянулся к ее щеке с поцелуем, но она увернулась.
        - Чем? - настырно спросила она, отступая на шаг. - Чем это может обернуться? Снова их в соучастники записываешь, так?
        - Ну… Я не знаю! - Он развел руками и с силой шлепнул себя по боку папкой, зажатой в правой руке. - Знаю одно: что-то тут с этим визитом не чисто. Что их может связывать? Чего Черешнева таскается в гости к водителю два дня подряд? Я не знаю! Знаю одно…
        - Что?
        - Я хочу домой с тобой, накрыть к ужину стол, а потом… Потом, черт побери, я хотел сделать тебе предложение! Это допустимо или нет?! Нет, наверное, пока дело не закрыто! Так вот я собирался…
        Закончить ему не дал телефонный звонок.
        - Да, Илюха, слушаю тебя. - Калинкин завел под лоб глаза, успев глянуть на часы перед этим. - Что-что?! Торопились, говоришь? Гм-мм… Давай дуй за ними, с дороги позвони, я тоже подъеду. А она не вышла? Находишь странным? Разберемся. Давай, не упускай их из виду.
        - Что там, Дим? - тут же вцепилась в его рукав Саша, стоило ему отключить мобильник.
        - Супруги Темины выскочили бегом из дома, поймали тачку и рванули в центр города. По словам Илюхи, сорвались с места, будто их сам дьявол подгонял. Что это может означать, как думаешь? - Он глянул на нее задумчиво, боясь произнести то, что вертелось на языке.
        Она сама за него озвучила, безошибочно угадав его мысли, как всегда ахнув предварительно и прижав руки к груди.
        - А Влада?! Влада осталась в доме?!
        - Илюха не видел, как она выходила.
        - Дим! А вдруг… вдруг они ее убили?! Убили и бегут теперь сломя голову куда-то! Надо объявлять план «Перехват»! Надо что-то делать! Чего ты стоишь?!
        Она заметалась по кабинету, натыкаясь на столы и стулья, хватая сумку, зонтик и папку с бумагами, которую тоже приготовила для работы дома.
        - Погоди. Погоди, Сань, не гони лошадей, - болезненно поморщился Калинкин. - Дай подумать…
        Если эти двое сорвались с места и поехали в центр города, то это значит, что сбегать они пока не собираются. Нелогично ехать в противоположную от выезда из города сторону. А вот в центре… А что у нас в центре? А в центре располагается фирма Черешнева. Не в самом центре, а на прилегающей улице, и все же. Стало быть, что? Они едут туда? Зачем? Ладно, это еще предстоит выяснить. Илюха с них глаз не спустит. Он норушник известный.
        Теперь что касается Владимиры Черешневой. Почему она осталась в доме?
        Если ее убили, то…
        То, каким бы циничным это ни казалось, они уже не успевают ее спасти.
        А если нет, то…
        А если нет, то она либо соучастница преступления, либо, либо, либо…
        Либо посажена под замок. И тогда ей ничего не грозит, кроме томительного ожидания свободы. А это повременит.
        Нужно выследить эту сладкую парочку. До самой финальной черты. Тогда и обвинение предъ-явить труда не составит, а так все вилами по воде. Начальство уже косо в его сторону смотрит.
        - Повременим, милая. Эти двое под контролем, а Влада…
        Ему снова не дали договорить. Дверь кабинета отлетела в сторону.
        Удальцов, а это он таким неуважительным образом решил войти, шагнул вперед и, глядя на них обоих лихорадочно поблескивающими глазами, брякнул:
        - Все, с ней беда!
        Саша и Калинкин переглянулись.
        - Что случилось? - спросила Саша, не став тратить время на то, чтобы уточнять, кого тот имеет в виду. Все было понятно и без этого.
        - Влада пропала! С утра позвонила мне, что пойдет в дом за вещами кое-какими. Обещала часам к двум-трем вернуться. Я звоню, телефон молчит. Мобильник дома оставлен.
        - Вы уже и там побывали? - вопросительно выгнул брови Калинкин.
        - Побывал! - истеричным шепотом ответил Удальцов, начал дергать за узел галстука, пытаясь его ослабить. - Везде побывал! И у себя, и у нее, и в родительском доме! Ее нигде нет!!! С ней беда, я это чувствую! Ребята, делайте хоть что-нибудь! Я вас просто умоляю!!! Я не выживу, если с ней что-нибудь…
        - Ну почему с ней непременно что-то должно случиться! - воскликнул Калинкин, направился в угол к тумбочке, налил в стакан воды из чайника, протянул его Удальцову и сказал так вкрадчиво: - Может, она у друзей.
        - Каких друзей?! Что вы городите?! У нее нет никаких друзей! - Он сделал пару глотков, тут же поперхнулся, принялся кашлять, смешно тараща глаза. А потом… - А может, она снова к этой Марине подалась?
        - К какой Марине? - выпалили одновременно Калинкин и Саша.
        - Ну… Подруга у нее в реабилитационном центре для женщин была. Познакомились там. Подружились. Она ее в больнице навещала. В тюрьму передачку приносила, кажется. Влада была ей очень благодарна. Вчера вот разыскали ее, но встречи как-то не получилось. Муж у нее… тип еще тот, короче.
        - Ага! И этот тип работал у Черешнева водителем. А Марина так называемая являлась племянницей погибшей домработницы вашей Влады. - Калинкин принялся пощелкивать пальцами, бубня и бубня без остановки. - Звонок на домашний в вечер аварии был сделан с телефона Марины. Домработница сказала, что звонила ее племянница. Водитель ее муж, хотя она и не взяла его фамилию после бракосочетания, что немного сбило меня с толку. Итак, итак, итак, что мы имеем?.
        - Мы имеем преступную группу из четырех человек, которая совершила убийство и ограбление гражданина Быкова. Потом на его машине совершила, вступив в сговор, аварию, пытаясь выставить Владимиру сумасшедшей. Зачем это было нужно? - продолжила тут же нить его рассуждений Александра, так же как и он принявшись щелкать пальцами.
        - Затем, что она отказалась подписывать доверенности на имя Черешнева на управление компанией. Ее нужно было либо убить, либо признать невменяемой. Выбрали, хвала господу, второе. Почему же они убили Черешнева и тетку свою, как думаешь? - Калинкин взъерошил волосы, не заметив, как уронил папку с документами на пол.
        - Думаю, что все дело в деньгах! Что-то же они искали в доме Черешневых после того, как Владу заключили под стражу!
        - Эй, вы двое! - заорал Удальцов не своим голосом. - Пока вы тут выстраиваете версию, елки-палки, Влада, может быть… С ней беда, разве это не понятно?! Я даже не знаю, где она есть!
        - Мы знаем, - попыталась улыбнуться Саша, но вышло очень тревожно. - Едем туда! И немедленно…
        Они втроем, толкаясь локтями и обгоняя друг друга, кинулись к выходу. Удальцов все же оказался более прытким и опередил их, что позволило Калинкину шепнуть на ухо Александре:
        - Так ты согласна или нет?
        - На что согласна?! - вытаращилась она, тут же оступившись на высоких каблуках.
        - Замуж за меня пойдешь или будет ждать суда? - Все, он не выдержал и принялся язвить, хотя, может, и не следовало.
        - Ох, Димочка… - Она бросила виноватый взгляд в спину Удальцову и воровато чмокнула в подбородок Калинкина. - Конечно! Стоило ли сомневаться! И вообще не время сейчас, вот вечером и поговорим.
        - А о чем говорить, раз все и так понятно. - Калинкин не хотел, да выдохнул с облегчением.
        Все же классики - мудрый народ, выворачиваться наизнанку перед женщиной не всегда полезно, потому как Александра, невзирая на остроту ситуации, пробормотала со значением:
        - А у меня, Калинкин, есть ряд условий. Понятно?..
        Глава 23
        - А Саньку я можно заберу себе секретарем, а, Влада? Ну не могу я с этой глупой куклой работать, хоть убей!
        Удальцов притворно захныкал, зарываясь носом в ее волосы и плотнее упаковывая ее и себя в пуховый спальник.
        - Можно я ее уволю, Владочка?
        - Можно, - мяукнула она сонно и улыбнулась. - Я давно хотела бы от нее избавиться, да полномочиями не обладала. А теперь, когда обладаю, как-то неловко. Давай уж ты!.. Удальцов, а Удальцов!
        - Ум-м?
        - Как это ты весь день просидел в кабинете, набитом деньгами под завяз, и не обнаружил их? Марина с мужем моментально нашли в потайном шкафу, а ты… Эх, ты! Если бы не Калинкин, так бы и плакали эти денежки. А тот молодец, сказать нечего! Профессионально сработал. Взял их прямо с поличным. А ты сидел, сидел…
        - Мне некогда было, я изучал документацию. Да и мысли были заняты совсем другим.
        - Чем же?
        Она сто раз, наверное, слышала о том, как он искал ее в тот день, как носился по городу, гонимый животным ужасом, как обрадовался, обнаружив ее связанную с кляпом во рту в подвале. Как целовал ее и плакал вместе с ней, цепляясь за нее и вытаскивая на улицу на руках, и никого потом к ней не подпускал.
        Все знала и помнила до мелочей, но слушать не надоело. Удальцов еще так здорово об этом рассказывал, так судорожно при этом вздыхал и прижимал к себе так тесно, что никаких слов любви в такой момент не требовалось. Все говорило за себя. Все подтверждалось и казалось бесспорным.
        Он любит ее! Любит больше жизни! И любить готов вечно. Так будет теперь всегда. Он и она. Всегда рядом. И в радости, и в горе, и пока смерть…
        Нет, о ней не стоит вспоминать и думать в таком месте в такое счастливое для них время.
        Счастье все же у них случилось, да! Их общее на двоих счастье, о котором она мечтала тайком, а потом и ждать уже устала, все же случилось. И оно, как ей казалось, было много счастливее, чем у Калинкина и Саши, потому что выстраданным и испепеленным оно было…
        Они ведь удрали ото всех! Да, удрали! С палаткой, спальными мешками и котелком. И второй день живут совершенными дикарями на берегу незнакомой речки. Пытаются удить рыбу, бродят по лесу поблизости и пытаются искать грибы.
        Но какая рыба, какие грибы, если они ничего и никого, кроме друг друга, не видят! Уха из котелка вчера выкипела почти до самого дна, потому что они ушли сполоснуть ложки к роднику и застряли там, целуясь до боли в губах. Каша утром пригорела. А большущая рыбина сорвалась с крючка у Жени, потому что он бросился вытаскивать у Влады из пальца занозу, забыв про удочку.
        - Жень… - Влада тихонько дунула ему на ресницы. - Ты спишь?
        - Сплю.
        - А как же ты тогда разговариваешь, если спишь? Ты не спишь… Я что хотела тебе сказать…
        - У? - Удальцов заворочался на жестком ложе, пытаясь аккуратно вытащить у нее из-под плеча затекшую руку. - Говори уже, а то я ждать устал, честное слово!
        - Извини, мне нелегко, но… - Она зажмурилась, как перед прыжком в воду со старенькой вышки в далеком детстве. - Я очень… очень, очень тебя люблю. И изменить этого никто и никогда не сможет, вот! Понравилось?
        - Угу, но ничего нового. Я это знал. С первой минуты знал, что ты станешь любить меня, как вот подошел к тебе, так и… - Удальцов протяжно, во все горло зевнул и рассмеялся тихонько. - Давай поспим, утро скоро, клев хороший. Мы же на рыбалку приехали, ты не забыла?..
        Она, конечно, все-все-все помнила. Помнила и берегла. Как воду в ладонях для жаждущего, как тухнущий огонь в костре для замерзшего, как последнюю льдинку на испепеляющем солнце для…
        Для их будущих малышей, к примеру, что непременно станут эту льдинку прятать в кармане, думая, что это самоцвет.
        Она все сбережет для них, лишь бы все, что они обрели, никогда не кончалось…