ГАЛИНА РОМАНОВА
ОСКОЛКИ ЛЕДЯНОЙ ДУШИ
Аннотация
От Тани Верещагиной ушел муж. Как жить одной, где искать новое счастье?.. Жизнь казалась ей пустой и унылой. А тут еще и страсти какие то начались: во дворе дома то и дело появляется загадочный человек в черных одеждах и белых носках. Неужели это предвестник несчастий? Ведь после встречи с ним умерла Танина соседка. Вскоре погибла другая… Двери их квартир до этого кто то пытался взломать. Когда Верещагина увидела, что и ее дверь хотели вскрыть, - в ужасе убежала из дома. Но разве можно спастись от черного человека? Да и кто он?..
Глава 1
То, что было ему нужно, лежало на виду.
Небольшую музыкальную шкатулку никто и не думал прятать. Ума не хватило или осторожности. Она стояла на краешке старомодного полированного серванта, в центре белоснежной накрахмаленной салфетки, сплетенной чьими то умелыми руками. Небольшая пластмассовая шкатулка с изображением златоглавой по всему периметру. Наверняка чей нибудь сентиментальный подарок к годовщине великой Победы. Наверняка…
Он самодовольно улыбнулся, но так, чтобы улыбку его никто не заметил. Спугнуть с таким трудом установившееся доверие нельзя. Не за тем он здесь.
Он вошел, огляделся, восхищаясь чистотой и уютом. Это всегда пленяло, он знал. Пленяло и раскрепощало.
- Может, чаю? - вдруг спросили его, невзирая на позднее время, совершенно, казалось бы, неподходящее для чая.
- Чаю? - переспросил он, еле оторвав взгляд от вожделенной шкатулки.
Приоткрыть изящную крышечку и заглянуть внутрь хотелось до зуда в ладонях. А еще больше хотелось подержать в руках то, что лежало внутри. Он обожал подобные вещи. Пускай они не задерживались у него и никогда он не был им хозяином. Но держать в руках, ласкать подушечками пальцев и любоваться какое то время было для него слаще вечного обладания. Пускай на время, пускай не навсегда, но держать и любоваться…
- Чаю? - снова переспросил он. - Что же, давайте чай.
Это была сущая импровизация. Ему не следовало задерживаться здесь надолго. Надо было отвлечь либо отключить внимание. Забрать то, за чем пришел. И исчезнуть под покровом ночи, быстро и по возможности незаметно. Но предложили чай… Может, оно и к лучшему, не придется никого трогать и причинять вред. Пока идет возня с чашками, сахарницами и заварочным чайником, он быстро заберет то, что отслеживал последние четыре месяца, и уберется прочь.
У него почти получилось. Почти…
Он так торопился, так внимательно прислушивался к шуму на кухне, что совсем упустил из виду тот факт, что шкатулка была музыкальной. Грубый скрежет металлических аккордов ворвался в комнату, заглушив и громкое тиканье старомодного будильника на столе, и звон посуды на кухне.
«Черт!» - едва не выругался он вслух. Все же без грубой физической силы не обойтись. Он так этого не любил, но, как говорится, обойти форс мажорные обстоятельства не удастся.
- Что такое?! - раздался возмущенный возглас за его спиной. - Чего это вы шарите по моим вещам?!
- Было ваше, стало наше, - быстро произнес он, убирая вожделенную вещицу в карман, повернулся на каблуках и резко ударил в висок.
Удар был хорошо поставлен, выверен и разил наповал. Он это знал, но отчего то немного промахнулся. Пришлось дорабатывать и слушать сдавленный хрип и хруст височной кости. Бр р р, ох уж эти обстоятельства непреодолимой силы. Он терпеть их не мог. Ну да ладно. Случается всякое. Теперь нужно протереть все, чего касался, и незаметно исчезнуть.
Он достал из кармана заранее заготовленный платок. Вытер тщательно все, даже чего не касался. Еще раз проверил пульс, вернее отсутствие оного, и лишь тогда покинул квартиру.
Встреча назначена лишь через час. Но клиент совершенно неожиданно позвонил.
- Да, - приглушенно проговорил он, выезжая на проспект.
- У тебя? - спросили, забыв поздороваться.
- Угу… - Он вильнул, едва не задев бампером крутой «бумер», выругался про себя и повторил нетерпеливому клиенту:
- Все у меня, не стоит так нервничать.
- Без проблем? А то смотри, мне осложнения ни к чему. Замешаны достаточно влиятельные люди и…
- Все нормально, - перебил он и ухмыльнулся.
Так он и рассказал заказчику о своих проблемах, как же! И о том, что первый удар пришелся вскользь, и о том, как долго пришлось торчать в подъезде, чтобы не видели, когда он оттуда выходит. Это его печаль и ничья больше. И ему с этим справляться в одиночку. Но он справится. Обязательно справится. Такое случалось и прежде, и всегда ему везло…
Глава 2
Надежда Ивановна опять скандалила. Громко, с упоительным надрывом она поливала кого то, не видимого Татьяне, и голос ее метался растревоженной вороной, задевая встрепанными крыльями бетонные стены многоэтажек, взявших в хоровод их уютный заасфальтированный дворик.
Вылезать из под одеяла совершенно не хотелось. С наступлением осени, прямо с первых ее дней в квартире стало прохладно и неуютно. Будто и не жарило солнце минувшие три месяца, нагревая паркетины до того, что по ним было больно ступать. И будто не приходилось занавешивать окна и поднимать жалюзи лишь после семи вечера, когда солнечный раскаленный диск медленно, словно нехотя, исчезал за выступом крыши соседнего дома. Казалось, конца этому изматывающему пеклу не будет. А потом разом бац и все, тепла как и не бывало. Засентябрило прямо с первых чисел. Тут вам и густой, будто кисель, туман по утрам, и ленивый промозглый дождичек к вечеру. После горячей ванны залезть под теплое одеяло и поскорее уснуть стало для Татьяны пределом всех ее дневных мечтаний. Ничего с таким отчаянием она так не жаждала, как конца этого бесконечного дня…
Этим бесконечным дням…
А тут еще Надежда Ивановна со своими воплями. А может, ну ее к черту, а?! Может, продолжать лежать и не вникать, а?!
Нет… Пропустить скандальную проповедь она не имела права. Пару недель назад Надежда Ивановна так же вот захлебывалась праведным гневом. Татьяна тогда только только ввалилась в квартиру, швырнула ключи на полку под зеркалом и, сбросив с ног туфли, повалилась без сил на диван в гостиной. Тут то ее и настиг визгливый тенор соседки с первого этажа. Подниматься с дивана, выходить на балкон и, перевесившись через перила, вникать в суть проблемы в тот момент не было ни сил, ни желания. Как впоследствии оказалось - зря. Надежда Ивановна орала конкретно на ее машину, попутно не забывая полоскать и ее - Татьяну - лично…
Крики под окнами между тем набирали обороты. Кажется, к Надежде Ивановне присоединился кто то еще и еще. Татьяне все же пришлось встать. А ну как задние колеса ее «Мазды» опять взгромоздились на бордюр, что тогда?! А тогда придется снова одеваться, выходить на улицу и парковаться еще раз. Тоска…
Татьяна пошарила рукой в изголовье, нашла выключатель и, зажмурившись, щелкнула им. Мягкий свет, окрашенный абажуром в розовое, вкрадчиво пополз по ее спальне. Широченная кровать, предмет их недавней супружеской гордости. Две тумбы с зеркалами в изголовье. Белый полированный шкаф для одежды. И целый ряд фотографий в дорогих рамках на стене. Ровный длинный ряд на ровной длинной стене.
С этими фотографиями была просто беда. На них, на этих фотографиях, они все улыбались и были беспечны и просто до неприличия счастливы. Она, ее Санечка и Иришка…
Татьяна бросила вороватый взгляд на портреты и тут же поспешно отвела его. Ей нельзя было смотреть туда, совсем нельзя. Если начинала смотреть, сразу становилось худо. Разом начинало все болеть и моментально требовалась подушка. Хотелось ухватить ее зубами и выть в нее глухо и страшно. И так ведь выть, чтобы не услышали соседи. Сколько порывалась снять эти фотографии к чертовой матери. Снять, сложить ровной стопкой в картонную коробку, заклеить скотчем и убрать на антресоли. Чтобы не видеть, как этот дурацкий розовый свет молодит их застывшие перед камерой лица. Чтобы не вспоминать, чтобы не болеть и чтобы не плакать…
Светка не велела. Единственный человек, оставшийся у нее после бегства всех остальных.
Светка… Светуля… Светланка…
Верная, преданная и порядочная. Таких правильных и порядочных Татьяна больше никогда и нигде не встречала. Только вот Светка одна.
- Не смей трогать! - прикрикнула подруга, когда Татьяна поделилась с ней своими замыслами. - Не тобой повешено, не тобой будет и снято.
Портреты вешал Санечка.
Ее голубоглазый, белокурый и кудрявый, как Есенин, Санечка.
Первая и последняя ее любовь, ее боль, ее нежность.
Это она так определила для себя. Светка, правда, не верила.
- Ой, да брось! Все пройдет! - вещала она, занавешиваясь от нее сигаретным дымом. - Э ээх, Танька, нам ли жить в печали?! Ты у нас кто? Ты у нас личность! Квартира у тебя, машина опять же, должность. Заместитель генерального это вам не хрен в огороде. А Санечка твой кто?!
- Кто? - сипела Татьяна, с трудом продирая свой голос сквозь слезы и табачный дым от Светкиной сигареты.
- Он, Танька, сволочь! Интеллигентная утонченная сволочь! Поверь мне и не печалься!..
Татьяна верила, но не печалиться не получалось. Но верить - верила безоглядно. Ей просто ничего уже не оставалось, как только верить Светке. Да и верить то особо больше некому. Ведь никого, кроме Светки, у нее не было.
Даже Иришки…
- Ирка твоя тоже засранка хорошая, - рубила ладонью воздух Светка. - Где это видано, чтобы от родной матери к отцу сбежать! И что ей там, у отца то?.. Пустая хлебница с холодильником да тараканы по углам!
- Он ненавидит тараканов, Свет. Он вывел их чем то, - вяло протестовала Татьяна, все так же через силу выдавливая из себя по слову. - И хлеб они покупают. И колбасу, и сахар…
Лучше бы ей было не вспоминать этот злополучный сахар, потому что Светка тут же кашляла от дыма, сатанела лицом и начинала страшно материться.
Татьяна ее понимала. Ох, как она ее понимала! Этот злополучный сахар испортил им жизнь. Всем троим: ей, Санечке и Иришке. Казалось, что с него, с этого сыпучего кристаллического продукта и начались все беды в конкретно ее личной жизни.
А началось все… Как бы не споткнуться в воспоминаниях… Да, точно! Началось все со сватовства, если, конечно, можно этим патриархальным словом осквернить сам факт знакомства Санечки с ее мамой.
Ох уж эти мамы!..
На каждого по одной богом дадено, но таких, как у Татьяны, она была просто уверена в этом, не было ни у кого.
Ее мать была монстром во плоти и по сути своей.
Унизить, прижать к земле, заставить сомневаться, ненавидеть себя… Это было для мамочки удовольствием, ежедневной утренней разминкой, смыслом жизни.
- Ты?! Ты дочка?! Да ты же неудачница, каких поискать! - восклицала обычно мать, когда Татьяна пыталась поделиться с ней своим очередным проектом. - Тебе ли в это влезать с твоими куриными бабьими мозгами! Тебя же растопчут на второй день, растопчут и вытрут о тебя ноги!
Пока что мать с этим успешно справлялась в одиночку. Идею Татьяниного замужества, к примеру, родительница высмеяла через три минуты после того, как услышала о ней.
- Ты просто дура! - подло ухмыльнулась она своему отражению в зеркале, сидя к дочери спиной. - Могла бы выбрать кого нибудь поинтереснее. Холостых дипломатов пруд пруди. То общество, куда мы с тобой вхожи, просто кишит приличными обеспеченными мужчинами, а ты… Ну, я готова была бы даже смириться с депутатом. Бог с ним, сейчас такое время… Но экономист!!!
В ее устах это звучало просто ругательством. Никакие Татьянины аргументы не шли в пользу Санечке. Ни его опыт, ни востребованность на рынке труда. Даже его обеспеченность жилплощадью казалась минусом.
- Квартира какая! - фыркала мать с преувеличенным презрением. - Двушка в восьмиэтажке! Это ты считаешь приличным жильем?! Ты там так и состаришься в этой квартире. Состаришься и умрешь! Кого я вырастила, боже?.. Ну, дура же дурой… Замуж она собралась!..
Замуж Татьяна все таки собралась. Невзирая на яростный протест матери. Невзирая на сотню приведенных ею контраргументов. Невзирая на мучительное мимолетное сомнение. Что было, то было, сомневалась иногда. Не часто, правда, но все же…
И в результате Санечка пришел в их с матерью дом о двух этажах совершенно неподготовленным. Нет, он, конечно же, был прилично одет и причесан. Розы, шампанское, дорогие конфеты и все такое. Как говорится, все при нем. Не было одного - стойкости. Он не умел держать удар. И она его сломала. В смысле - мать.
Сначала она долго и придирчиво рассматривала подарки. Мило улыбалась и интересовалась ценой и местом приобретения. Потом усадила за стол и продолжила…
- А ваши родители, они?..
- Простые люди. - Санечка бесхитростно улыбнулся. - Мама - медицинская сестра. Отец - токарь.
- Как же они учили то вас, деточка? Тяжело, наверное, было.
Ее лжесочувствия он снова не разглядел и продолжал в том же духе. Рассказал все без утайки. И как масла сливочного неделями не видели. Мясо? Какое мясо, помилуйте!.. Молоко? Молоко иногда покупали.
Когда начал подрабатывать, стало полегче. Кем подрабатывал? Да вагоны разгружал…
Мать слушала очень внимательно, время от времени бросая на помертвевшую Татьяну искрометные взгляды. Она бы даже затруднилась сказать, чего в этих взглядах было больше, торжества или ехидства. А может, и того и другого пополам.
- Идемте, Александр, я покажу вам наш дом, - проговорила маман, вдоволь натешившись его унижением. - Идемте…
И они пошли.
Мать провела его по всем шести комнатам, включая все малюсенькие кладовки и крохотную комнатку под лестницей. Подробно остановилась на каждом предмете мебели, живописуя его баснословную стоимость, проблемы транспортировки и нерасторопность продавцов при продаже. При этом она театрально всплескивала руками, закатывала под редкие брови водянистые глаза и все время спрашивала:
- Вы представляете, Санечка?!
Конечно же, он не представлял! Да и мог ли он! Татьяна и сама порой затруднялась ответить: зачем нужно покупать диванчик для холла по стоимости отечественных «Жигулей». Или это новое кашпо, последнее приобретение матери… Красиво, несомненно. Но цена!.. У Татьяны и сейчас при ее материальной независимости не было возможности отдать за цветочный горшок свой оклад. Но мать…
Она была и оставалась тем, кем была: властной, непримиримой, безжалостной и капризной, когда дело касалось ее прихотей.
Потом был семейный фотоальбом в дорогом кожаном переплете.
- А это мы с Танюшей в Италии… Это Англия. Вы там не бывали, Саша? Ах, да, о чем это я! - следовал коротенький смешок, и снова:
- Это первая Танечкина норковая шубка. Ну не прелесть ли! Она тогда только начала ходить. Вам нравится, Саша?! Вам не может не нравиться…
Он занервничал где то через час. Принялся крутить шеей, теребя неумелый узел галстука, и все время то расстегивал, то застегивал верхнюю пуговицу белоснежной дешевой сорочки. Мать все это видела, но не унималась.
- Идемте, Саша, я покажу вам Танины украшения…
Смотреть Танины украшения Санечка отказался наотрез, но вот от чая не отказался. А зря! Лучше бы наоборот. За чаем мать его добила окончательно.
- Что это вы, Сашенька, всего одну ложечку сахара кладете на такую громадную кружку?! - Сама же притащила из кухни эту кружку, мотивируя это его мужской ненасытностью, и сама же… - Вы не стесняйтесь, не стоит.
- Я и не стесняюсь. - У Санечки покраснели сначала уши, затем щеки и едва заметно задергалась верхняя губа. - Так привык.
Он то, дурачок, думал, что лаконичность ответа она сочтет за достоинство, но ошибался. Пожилая женщина тут же расхохоталась квакающим ненатуральным смехом, потом закашлялась и, обмахиваясь ухоженными ладошками, запричитала:
- Что же вы, Сашенька, не намереваетесь расставаться со своими привычками?! Полноте, милый вы мой! Уж в чем в чем, а в сахаре мы вам отказать не можем. Какой бы трудной ни была ваша прежняя жизнь, уверяю вас, недостатка в сахаре у вас теперь не будет. Уж я этого не допущу…
Татьяна готова была ее задушить. Погрузить пальцы в рыхлую бледную кожу хлипкой шеи маменьки и давить, давить, давить… Никогда прежде и никогда потом она не испытывала подобной ненависти. Но в тот день!..
- Уж поверьте мне, Саша! - продолжала захлебываться смехом мать, откинувшись на высокую спинку стула. - Не допущу, поверьте!
Он всему поверил. И тому, что эта ужасная женщина по настоящему ужасна. И тому, что она не даст им с Татьяной возможности жить долго и счастливо и умереть в один день. И тому, что он перед ней просто напросто бессилен. Об этом он так и заявил своей любимой, в изнеможении облокотившись на причудливо изогнутые перила крыльца.
- Зря мы с тобой, малыш, все это затеяли, - пробормотал он подавленно и, стащив через голову галстук, расстегнул на сорочке сразу три пуговицы. - Ничего не получится… Зря!
- Ничего не зря, - прошептала тогда Татьяна и заплакала беспомощными злыми слезами. - Как ты можешь мне говорить о таком! Как ты быстро сломался, Санечка!
- Сломался не я, Танюша. Она просто… Она просто сломает все в нас, понимаешь!
Тогда она этого не понимала, Санечка в этом отношении оказался намного дальновиднее. Она вот не смогла, а просто, рыдая, проговорила:
- Не нужно было затевать этого знакомства. Совсем не нужно. Нужно было взять свой халат и тапочки и переехать к тебе…
Так она и поступила. Ничего не взяла из дома матери, кроме нижнего белья, любимого длинного халата и милых сердцу мохнатых теплых тапочек.
И стали бы они жить поживать да добра наживать, как бы не мать да не злополучный сахар.
Сказки со счастливым концом не получилось. Их счастье было изначально обречено. Так ей Санечка и заявил, в очередной раз рассыпав сахар по полу на их небольшой кухне. Татьяна тогда только успела выйти из душа и, опаздывая на работу, металась по квартире в поисках массажной расчески.
Она вбежала на кухню, подскочила к подоконнику, намереваясь найти расческу, может быть, под шторкой, и тут этот омерзительный скрип.
- Опять!!! - взвизгнула она; не хотела, конечно, верещать, да так получилось. - Ты опять это сделал?!
- Что? - Санечка, не поднимая головы, неторопливо помешивал чай в высоком тонкостенном стакане.
Он постоянно пил чай из таких стаканов. Тонкое стекло, не выдерживая кипятка, зачастую лопалось, но мужу было на это наплевать. Он со странным постоянством снова и снова доставал с полок очередной стакан, точную копию предыдущего, и пил из него чай.
- Ты опять рассыпал сахар, Саша! - взвыла Танечка, сраженная его меланхоличной неторопливостью даже больше, чем самим фактом того, что под ногами опять скрипит сахар. - Неужели так тяжело: взять эту чертову банку и, придерживая ее за самый край двумя руками, осторожненько всыпать сахар в сахарницу?! Это так сложно?!
- Нет. - Он как то неуверенно пожал плечами. - Нет.., наверное. Но у меня почему то не получается. Это такая проблема, Танюша, из за которой стоит так кричать?
- Это не проблема, если подразумевать просыпанный тобой сахар, но это проблема, если подразумевать твое ко мне отношение! - Она со злостью сдула прядь волос, упавшую ей на лицо, и с силой дернула на себя шторку кухонного окна; массажки там не было. - Ты знаешь, как меня это раздражает, и тем не менее каждое утро делаешь это! Раз за разом!!! Утро за утром!!! Год за годом! Как мне это расценивать, Саша?!
- Да как хочешь! - Он поднял на нее умные голубые глаза и невесело хмыкнул. - Тебе тяжело со мной, я знаю. С самого начала было тяжело, но…
- Но?! - выдохнула она угрожающе и вызывающе высоко задрала подбородок.
- Но ведь и мне с тобой не просто, Таня! С самого первого дня, с той самой первой минуты, как я стал твоим мужем, я живу с ощущением того, что меня облагодетельствовали. Это же надо - какое счастье!!! Это же надо, как тебе, Саня, повезло! Такая умница, красавица, обеспеченная опять же! А кто нибудь спросил меня: мне оно надо?!
- Чего тебе не надо? - подобных разговоров прежде не было.
Было угрюмое молчание на неделю, робкие попытки с обеих сторон наладить как то что то и постоянное делание вида, что ничего не произошло, но вот чтобы так…
Татьяна растерялась. Взгляд ее заметался по кухне, перепрыгивая с предмета на предмет: стол, холодильник, пара навесных шкафов, мойка, рабочий стол - вполне стандартный набор на их стандартной тесной кухне, ах да, еще три табуретки. Она снова прошлась рассеянным взглядом по мебели. Тут массажка и нашлась. Кто то додумался положить ее на холодильник. Холодильник был двухкамерным и почти упирался в потолок, и вот там то и лежала эта дурацкая расческа, с которой все и началось. Или все же с просыпанного мужем сахара?.. Ну да неважно это было уже сейчас. Важно было дотянуться до массажки, попытаться потом хоть как то уложить волосы и как можно быстрее ускользнуть на работу. К черту эти бессмысленные разговоры! К черту утреннее недовольство друг другом! Да и сахар, скрипевший под ногами, тоже к черту. Тот, что просыпали, подметется потом. Нужно было убежать сейчас, а вечером просто сделать вид, что ничего этого не было утром. Так было не раз, и так будет еще, но…
- Нам нужно расстаться, Таня, - совершенно обыденным голосом, будто речь шла о покупке макарон в супермаркете за углом их дома, проговорил ее Санечка. - Сказки не получилось. Наше счастье было обречено с самого начала. Я предупреждал тебя, а ты…
- А я?.. - у нее тут же сел голос. Он всегда у нее садился, если она волновалась или плакала.
- А ты поспешила с переездом. - Он как то совсем уж безразлично пожал плечами и снова посмотрел на нее долго и внимательно - ее неподражаемо голубоглазый муж, до одури похожий на все портреты Есенина, которые она когда либо видела. - Не нужно было торопиться, Таня. Мы же с тобой очень разные люди. Очень! И я.., опять же сахар все время просыпаю, хотя и привык на всем экономить.
Его последний язвительный упрек был несправедливым. Санечке было это известно не хуже, чем ей. Но он для чего то все равно его ей выдал.
- И что же дальше? - Татьяна осторожно протиснулась между рабочим столом и его коленками к холодильнику и, встав на табурет, потянулась к массажной расческе. - Мы прожили с тобой пятнадцать лет вместе. И что теперь? Расставаться? Из за чего, господи?! Санечка! Из за чего? Из за сахара?
- И из за сахара тоже. - Он интенсивнее заболтал ложечкой в стакане, свесив кудри почти до стола. - Я его постоянно просыпаю, ты постоянно из за этого бесишься. А могла бы и промолчать. Но ты бесишься и бесишься, орешь и орешь, почти каждое утро. А могла бы…
- Могла бы что? - Она сунула расческу в карман халата, вернула табуретку на место и снова, старательно обходя его угловатые коленки, пробралась к выходу из кухни.
Бежать нужно было, как можно быстрее бежать, иначе они до такого договорятся, до чего никогда прежде не договаривались.
- Могла бы мне просто чай наводить с утра, и все! - воскликнул он вдруг с чувством и незнакомо громыхнул табуреткой. - Просто наводить мне чай с утра и еще готовить мне завтрак!
- Завтрак? Тебе? Но… Но я и сама никогда не завтракаю. - И вот тут Татьяна растерялась во второй раз.
В голову тут же полезли страшные мысли о другой женщине или об очередной, пропущенной ею, материнской подлости.
Нет, нет, Татьяна тут же поспешно отогнала их прочь. Материнские вылазки в стан врага - то есть в их дом - Санечка всегда озвучивал, подробно комментируя каждую маменькину реплику.
Женщина… Вряд ли. Он был по натуре однолюбом, и потом… Потом, Татьяна считала себя привлекательной, а таким женщинам, по ее мнению, не изменяют мужчины.
Она тогда еще просто не догадывалась, что изменяют всяким.
Оделась она в рекордно короткое время, чего раньше не делала бы никогда. Женщина должна, нет, она просто обязана безукоризненно выглядеть. Но в это утро все с самого начала пошло не так, потому и одевалась второпях. Металась, будто сумасшедшая, между шкафом с одеждой и зеркалом и совсем упустила из виду тот факт, что на полках сильно поредели стопки с одеждой. Совсем не разглядела, дурочка! А оказалось…
Оказалось, что он уже собрал свои вещи и уложил их в большую дорожную сумку. И сумку Татьяна проглядела тоже, а та ведь стояла в шкафу, притулившись у задней стенки и задевая собой край ее белого плаща. Спешила, вот и не разглядела. А вечером… Вечером он не вернулся. Не вернулся, а просто позвонил.
- Ты где, милый? - вяло поинтересовалась Татьяна и с силой подавила зевок, так хотелось спать, просто ужас, но Санечка не терпел, когда она зевала в трубку, пришлось сделать над собой усилие. - Уже поздно, заканчивай свою экономическую бодягу и дуй домой. Я ребрышки зажарила.
Ребрышки она еще не успела зажарить, а только собиралась. Но не говорить же ему об этом, когда так поздно и голос у него такой усталый и печальный. Татьяна надеялась на то, что, пока муж будет добираться домой с другого конца города, все успеет изжариться, подогреться и вскипеть. Но…
Но Санечка вдруг сказал:
- Не нужно ничего, Татьяна. - Он крайне редко называл ее так, раза три четыре за всю их совместную жизнь.
- Чего не нужно? - Она все же зевнула украдкой, прикрыв трубку ладошкой.
- Ни ребрышек не нужно, ничего. - Санечка тяжело и протяжно вздохнул и зашуршал чем то оглушительно, а потом… - Я ушел, Татьяна.
- Куда ушел? - Очередной зевок был не за горами, и она с силой стиснула зубы, пропустив весь трагизм момента мимо ушей. - Саня, хватит уже, собирайся домой. Ирка где то мотается, не звонит, одиннадцатый час уже! Сил мне с вами нет никаких…
- За Иришку не беспокойся, она у меня, - проговорил ее муж сдавленным, не похожим на свой собственный, голосом.
- У тебя где?! На работе?! - Татьяна мгновенно всполошилась.
Контора мужа располагалась на самой окраине. Подступом к ней служил огромный пустырь, засаженный чахлой растительностью. Там и днем то было жутковато, а уж ночью…
- Нет, она у меня.., дома, - совсем грустно закончил Санечка.
- Что то я не пойму! - Татьяна вдруг разозлилась и с силой пнула крохотную мягкую табуреточку, на которой в детстве сиживала дочь перед телевизором. - Дома где?! У кого?! Что ты лопочешь, муж мой!!!
Последовал очередной вздох, шелест, и Санечка в три приема, без долгих пауз, отпущенных на переживания, обрисовал жене ее теперешнее положение.
- Ты теперь холостая женщина, Татьяна, - пояснил он для начала. - Я с тобой развожусь, - проговорил он потом. - Мы ушли из дома вместе с Иришкой. Она будет жить со мной. Мы так решили. Прости… - Это он произнес в финале и тут же бросил трубку.
Какое то время Татьяна ошарашенно разглядывала телефонный аппарат, потом аккуратненько пристроила трубку на место, а потом с ней случилась истерика.
Она орала так страшно и так долго, что соседи вызвали милицию. Милиция приехала и вызвала «Скорую», а медики уже взяли на себя обязательство вызвать Светку.
Светка примчалась быстро, благо жила через дом от нее. Примчалась почти голышом, успев только накинуть кожаную куртку очередного своего ухажера прямо на пижаму. Примчалась, обнялась с несчастной подругой и проплакала вместе с ней до утра, а потом возилась с ней еще полгода. То психологов подсовывала знакомых, то гомеопатов, то гадалок. То просто вытаскивала куда нибудь на отдых, обвешивая подругу холостяками, будто рождественскую елку игрушками.
Ничего не помогало.
Татьяна продолжала страдать, плакать и каяться.
- Я была плохой женой и матерью, - сипела она, сидя в слезах в углу дивана в Светкиной гостиной. - Я ничего не сделала, чтобы сделать их счастливыми… Я вон даже завтрак им не готовила… И сахар… Светка, я не насыпала ему сахар в сахарницу по утрам, представляешь!!!
От жалости к ней Светка слегла с сердечным приступом в больницу, и Татьяне пришлось на какое то время приглушить свою боль и заняться подругой. Потом ей вдруг предложили место заместителя генерального в их строительной компании, и пошло поехало. Татьяна понеслась по жизни галопом, не замечая прожитых дней, одиноких выходных и почти не замечая пустого дома. И если бы не эти фотографии на стене, то все было бы ничего.
Только эти картины их прежнего семейного счастья жутко все портили. Да еще нечаянная встреча двухмесячной давности, - после которой ее жизнь снова резко дала по тормозам, и Татьяна опять принялась жутко переживать. Дни вдруг стали длинными предлинными, пустыми препустыми и такими промозгло холодными, что изо всех сил хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и можно было залезть под теплое одеяло и уснуть, и забыться…
«Забудешься тут, - со злостью подумала Татьяна, запахивая халат. - Забудешься, как же, когда эта до невозможности неблагополучная женщина орет, не унимаясь».
Отдернув штору, Татьяна щелкнула дверным шпингалетом и, зябко съежившись, вышла на балкон.
Ночное сентябрьское небо распласталось над миром огромным решетом, просеивая неясно мигающий звездный свет. Татьяна снова воровато опустила взгляд на балконные перила и в который раз за сегодняшний вечер тяжело и протяжно вздохнула.
Со звездами тоже была просто беда. С ними, этими сентябрьскими звездами, было связано рождение Иришки, и ночные прогулки с ней, ревущей, по городу, и жадные поцелуи под тополем во дворе, когда дочка наконец то засыпала, и мечты, мечты, мечты…
- Сволочи!!! Наглые, бесстыжие сволочи!!! - заходилась внизу под балконами Надежда Ивановна. - Награбили денег то, накупили машин и ставят их где попало, чтобы вы сдохли, скоты!!!
Татьяна струхнула. Точно, ее «Мазда» в неположенном месте стоит. Вот ведь беда…
Она подошла к перилам и, ухватившись за них обеими руками, свесилась вниз. С четвертого этажа ей было отлично видно, что происходило там, внизу. Многие годы жильцы бились за то, чтобы их двор был уютным и ухоженным, что подразумевало под собой и асфальт вместо крупной щебенки, и чернозем для газонов, и качели, и освещение в ночное время суток. Приходилось обивать пороги, писать жалобы, создавать рабочие комиссии. Но оно того стоило. И тротуары у них имелись, и бордюрный камень каждую весну белился, и парковочная стоянка подметалась, и все четыре фонарных столба дружно освещали бетонный колодец их двора.
Горел свет и сейчас. И в этом свете металась тучная Надежда Ивановна, пытаясь изгнать из под своих окон легковую машину. Металась и сквернословила. Любимый байковый халат Надежды Ивановны, который Татьяна помнила столько, сколько жила здесь, и который был таким же неотъемлемым атрибутом их двора, как и четыре фонарных столба, вопреки обыкновению, не был застегнут. Его полы развевались, подобно флагу флибустьерского корабля, выставляя на всеобщее обозрение белую ночную рубашку. Конфуз… - Убирайтесь, мрази!!! - заходилась бедная женщина и снова и снова наскакивала на автомобиль. - Убирайтесь, или я милицию вызову!!!
Тут водительская дверь открылась, и оттуда наружу выбрался мужчина. Был он высоким, абсолютно лысым и одет во все черное. Черный свитер, черные штаны, черные ботинки, а носки белые. Эти носки почему то бросились Татьяне в глаза. То ли они резко контрастировали с черным туалетом своего обладателя, то ли отлично сочетались по цвету с ночной сорочкой Надежды Ивановны, но их Татьяна запомнила отчетливо.
- Заткнись, мамаша, достала уже! - достаточно громко проговорил мужчина и подошел к Надежде Ивановне почти вплотную. - Чего тебе надо, я не понял?!
- Убирайтесь! - взвизгнула Надежда Ивановна и попятилась, ухватившись за сердце. - Я сейчас милицию вызову!
- Я сам себе милиция, дура! - слегка повысив голос, ответил он ей и достал что то из заднего кармана брюк. - На, гляди! Нет, ну надо, а?! Кто бы мог подумать, что мне придется это делать!..
Надежда Ивановна выдернула у мужчины из рук не видимый Татьяне предмет и начала его внимательно рассматривать.
Наверное, это было удостоверение соответствующих служб, потому как Надежда Ивановна заметно сникла. Она вернула документ владельцу, обошла несколько раз вокруг машины и, повернувшись к малому в черной одежде и белых носках, снова взвилась:
- А где это видано, чтобы милиция на таких машинах ездила, да еще без формы, да в такое то время… Врешь ты, аферист!!!
И вот тут этот аферист ухватил Надежду Ивановну под пухлую руку и достаточно грубо потащил в подъезд.
- Чтоб ты сдох, гадина!!! - снова завизжала Надежда Ивановна, но вскоре ее голос стих за подъездной дверью, бешеный стук которой гулким эхом проскакал от первого до восьмого этажа.
За балконной перегородкой соседней квартиры тихо охнули. И следом голос Софьи Андреевны, генеральской вдовы, доживающей свой век в квартире добрых племянников, проговорил:
- Беда будет, ой беда будет, Танюша…
- Почему? - без интереса отозвалась Татьяна.
Скрывать свое присутствие она не стала, Софья Андреевна обладала уникальными для ее лет слухом и наблюдательностью. Раз обратилась к ней по имени, значит, слышала, как она выходила на балкон и вздыхала тяжело, глядя на звезды.
- Нельзя никому смерти желать, на себя накличешь, - скороговоркой пробормотала Софья Андреевна.
- Да она, Надька то эта оглашенная, всю жизнь была бусорь бусорью! - громко фыркнула сверху тетя Галя.
Шум во дворе, оказывается, привлек внимание многих. Татьяна быстро пробежалась взглядом по балконам. Да, в самом деле. В двух домах напротив свешивались через перила любопытные. В их доме этажом ниже тоже еще кто то маячил.
- Устроила представление, дура! - снова возмутилась тетя Галя с пятого этажа. - Ну, стоит себе машина и пускай себе стоит. Ей то что?! До всего бабе дело есть. Ну, все и всегда! Даже к моей кошке привязалась недавно. Злая и противная она баба, тьфу…
Тетя Галя умолкла, и через мгновение наверху громыхнула балконная дверь.
Ушла.
С балконов из дома напротив тоже постепенно рассосалась любопытствующая публика. Потом кто то вышел из дома напротив, громыхнув дверью. Сел в машину и уехал. И минуты через две три остались лишь Татьяна и Софья Андреевна.
- Не выходит чего то, - произнесла Софья Андреевна из за перегородки. - Не обидел бы ее, Танюша!
- Да ну… - пробормотала та в ответ и еще раз обежала глазами все окна и балконы близлежащих многоэтажек, зевнула и собралась уже было уходить, когда дверь их подъезда снова громко хлопнула.
- Смотри, Танюша, выходит, выходит! - азартно зашептала Софья Андреевна. - Чего то руки вытирает платком, Танюша! Ой, чует мое сердце беду! Ох, чует…
И вот надо было ей снова подойти к перилам и перевеситься через них, пойдя на поводу у собственного алчного любопытства и неугомонной вдовствующей генеральши. Надо же было…
Малый и в самом деле вытирал пальцы платком. В самом деле вытирал и при этом оглядывался. Не по хорошему оглядывался, опасливо. А потом вдруг вскинул голову кверху и увидел ее. Ей бы отпрянуть, спрятаться в темноте балконной ниши и дело с концом. А она нет! Стоит себе, свесившись с перил, и смотрит на незнакомца. Она на него, а он на нее. На какой то момент Татьяне даже показалось, что глаза у него такие же черные, как и его одежда, и еще, может, душа такая же черная. Но это все глупости были, мимолетное заблуждение. С высоты четвертого этажа она, конечно же, не могла ничего такого рассмотреть. Вот машину рассмотрела хорошо: светло бежевая «четверка» с тонированными стеклами, длиннющей антенной на багажнике и номером из трех восьмерок.
И еще незнакомца рассмотрела довольно неплохо. Высокий, широкоплечий. С гладко выбритым черепом и широченными, как штык лопаты, ладонями. А глаза Глаза, конечно же, не разглядела, но от пристального взгляда невольно поежилась и поспешила убраться с балкона. Следом за ней ушла с балкона и Софья Андреевна.
Татьяна заперла дверь на шпингалет, задернула шторы и, затаив дыхание, немного послушала. Мотор взревел через минуту. Уехали. А чего приезжали то? Просто постоять под окнами Надежды Ивановны? Хотя ей то какая разница! Может, у ребят стрелка здесь была. Или он в машине был с любовницей - этот высокий, бритый наголо парень - и пристроился под окнами просто ради тайного удовольствия. Он же не знал, что женщина эта мало сказать криклива. Она склочна и неугомонна. Но, видимо, парень мог быть убедительным, раз Надежда Ивановна все же угомонилась. Хотя угомонилась ли? Может, сидит сейчас в тиши своей однокомнатной хрущобы и накручивает диск древнего телефонного аппарата, пытаясь выяснить: действительно ли числится в личном составе Управления внутренних дел такой то вот Иванов Иван Иванович. Кто же знает…
Хватит, решила для себя Татьяна, укрываясь по самый нос пуховым одеялом.
На сегодня хватит. Завтра вставать рано. Потом долго и тщательно приводить себя в порядок. Завтра встреча с потенциальным заказчиком, которого рвут на части конкуренты. Ей нужно хорошо выглядеть, она лицо фирмы. А чтобы так выглядеть, нужно выспаться. Спать. Немедленно спать…
Глава 3
- Алло… - Язык совершенно не ворочался, плотно прилегая к небу, будто приклеенный, в голове вообще творилось что то невообразимое. - Алло, слушаю вас, черт возьми!..
В трубке посопели с минуту, затем отчетливо шмыгнули носом, а затем раздалось робкое:
- Здрасте, это я, Татьяна… Верещагина Татьяна.
- А аа, это ты! Привет!.. - чуть приоткрыв глаза, ровно настолько, чтобы отыскать поставленный с вечера на тумбочку стакан с разведенным в воде аспирином, Степан с шумом выдохнул. - Который час?
- Восемь, - прошелестела в ответ Верещагина (черти бы ее побрали!) и тут же поспешила уточнить:
- Восемь утра… Суббота… - И уж совсем не к месту добавила:
- Семнадцатое сентября.
Дура, оскорбился до глубины души Степан.
Как есть дура, круглая дура! Отыскал прищуренными глазками стакан. Дотянулся до него и с жадностью выпил. Потом перевел взгляд на часы и засек время. Минут через десять должно стать легче. Он знал это доподлинно, потому как проделывал подобную процедуру не раз. Как не раз зарекался не напиваться до такого свинячьего состояния, в котором пребывал накануне.
Хотя повод был более чем достойный.
Вчера вечером проставлялся старый друг Кирюха, обмывая очередную свою помолвку. Проставлялся с такой щедростью, на которую прежде не приходилось и рассчитывать. И вот вам результат - жуткое, омерзительное похмелье.
А начиналось то ведь все как всегда - вполне прилично. Прилично до раздражающей нервы и скулы зевоты.
Они все - жених, невеста, ее и его родители, его и ее друг с подругой - встретились в ресторане. Посидели, поговорили. Чинно поговорили, правильно, приглушенно посмеивались над приличными шутками. Немного потоптались на танцевальном пятачке, танцуя все больше под медленные композиции, чтобы тоже все было прилично - без взбрыкивания ногами и потных подмышек. Потом погуляли по набережной. Развезли всех по домам: его и ее маму с папой, оставили дома невесту, доставили по месту жительства подругу невесты.
И все… Дальше понеслось… Дальше началось такое…
Степан брезгливо поморщился, вспомнив необузданный секс с барменшей прямо в подворотне у бара, в котором они с Кирюхой доходили до конечной кондиции. Он бы лично, может, и не стал с ней ничего такого, кабы не друг. Искуситель еще тот, черти бы его побрали!
- Степа! - зашептал он ему на ухо, когда девочка пару раз стрельнула в их сторону жарким обещающим взглядом. - Смотри, какая телка задурелая! Это же твой типаж, Степка! Давай, мочи ее!
- Что, прямо здесь, что ли?! - Степан еще, помнится, огляделся по сторонам.
Невзирая на поздний час (вернее, на ранний - было уже четыре утра), посетителей в баре было немало. Представить себе, как он сдирает с девчонки ее крохотную юбчонку и трусики в ниточку, даже в его состоянии было как то затруднительно.
- Ты че, Кирюха! - ухмыльнулся тогда Степан, но пристально и детально принялся рассматривать барменшу. - Тут народу тьма. Как я могу?
- Да ладно тебе париться! Э эх, кабы не моя женитьба, я бы ее… - Кирюха мечтательно закатил глаза. - Я бы ее прямо на этой стойке…
Было ясно, что друг его откровенно подначивает.
Конечно, не стал бы он иметь секс с барменшей прямо на стойке - это раз.
А два - это то, что ни один из трех предыдущих браков не был ему препятствием на пути к желанному телу. Степан ему так прямо об этом и сказал.
- Не, Степ! На этот раз все серьезно! - печально пробубнил Кирилл, как, впрочем, заявлял и в предыдущие три раза. - Нюся… Она такая вся…
- Какая она, твоя Нюся? - фыркнул недоверчиво Степан.
Последний выбор друга, если честно, поставил его в конкретный тупик. Анна - так звали четвертую по счету невесту Кирилла - была тщедушна телом, непривлекательна лицом и патриархальна взглядами, будто пыльный пергаментный свиток на библиотечной полке. Увидев Нюсю впервые и послушав ее минут двадцать, Степан еле удержался от того, чтобы не схватить друга за шиворот и не утащить его от нее куда подальше. Но сдержался. Выбор друга - дело святое. Нравится - пускай себе женится. Вопрос - надолго ли - в этот раз также повис в воздухе…
- Нюся, она такая правильная, знаешь! - воскликнул Кирилл, правда, без былого восторга, что наличествовал в его голосе еще пару месяцев назад.
- Догадываюсь, - сдержанно согласился Степан, во всю семафоря глазами девчонке за стойкой. - И что?
- Вот я и хочу, чтобы детей мне родила именно она! Она и воспитать их сможет как положено. И я всегда могу быть уверен в том, что… - И вот тут Кирюху прорвало, и он как заорет:
- Что эта моль никогда не приведет в мой дом мужика, как сука моя Верка! Что она натянет на себя ночную байковую рубаху саркофаг и будет сидеть и ждать меня! Каким бы и во сколько бы я ни пришел!..
- Не факт, - вяло возразил Степан, изо всех сил жалея запутавшегося друга. И чтобы хоть как то скрасить испорченное настроение, он вдруг брякнул:
- Ну что, дружище, ты и в самом деле хочешь, чтобы я трахнул эту куколку?
- Ну! - Кирюха мгновенно оживился. - Это же твой типаж, брат! Такие сиськи, ноги, задница! И одета она так…
Одета барменша была так себе. То есть почти совсем не одета. Крохотная юбочка, майка на тонких бретельках, ну и еще босоножки. Лифчика на даме не было, и грудь четвертого размера призывно колыхалась над стойкой, ощетинившись в сторону друзей твердыми сосками. Ножищи были длиннющими и гладкими.
Попка торчала упругим орешком, и шлепнуть по ней Степану хотелось с каждой минутой все острее. Тут еще девчонка, будто прочувствовав фривольное направление его мыслей, направилась прямо к ним. Ее ноги переступали совершенно правильно, так поигрывая коленками, как могли делать только «задурелые телки».
Это была их с Кирюхой фишка. Только их и ничья больше. Еще с ранних подростковых лет, когда они присаживались на корточки на набережной и, захлебываясь волной гормонов, подбрасывали маленькое овальное зеркальце под ноги взрослым девчонкам. Еще со времен студенчества и стройотрядов, тиская барышень на сеновалах и провисших койках общежития, они любили только таких вот азартных девчонок. Девчонок, не отягощенных дурацкими принципами, не парящихся из за того, что мама узнает, что скажут люди и все такое.
Они с Кирюхой мгновенно узнавали таких. В чем бы и с кем бы девчонки ни были, сколько бы им ни было лет, друзья всегда их узнавали. Они могли быть блондинками, брюнетками. Могли быть высокими или нет, пухленькими, худенькими. Да любыми! Внешность не имела значения. Значение имел взгляд - раз. Походка - два. Поворот головы - три. И еще голос. Вот голос должен был быть обязательно.., как бы это выразиться точнее… Обещающим, что ли, и еще, наверное, теплым, бархатным, обволакивающим.
Именно таким голосом говорила минувшей ночью с ним длинноногая барменша. Завораживала, убаюкивала, обещала. Сладко так, призывно… И еще смеялась она потрясающе. Заразительно, громко, совершенно неприлично запрокидывая назад кудрявую головку. И Степан сомлел и даже до дома ее не довез, а взял прямо там, у бетонной стены бара. И с наслаждением вдыхал в себя дразняще агрессивный запах ее недорогих духов, и слушал ее смех, ее голос и тискал ее молодое упругое тело…
И это всегда ему нравилось, в этом, по его мнению, и заключалась настоящая жизнь. Когда вот так на скаку, без обязательств и объяснений, без лишней головной боли. Когда каждый день с чистого листа. А вечер - с облегчением перевернутая последняя страница. Это было его.
Девчонки, подобные ночной барменше, никогда не досаждали ему. И Степан забывал о них, стоило им выйти из его квартиры. И он знал, что и они забывают о нем, едва успев хлопнуть подъездной дверью. Это его устраивало.
Случались, правда, проколы и у него, когда не обходилось без слез. Ох, как он ненавидел плачущих женщин! Ох, как ненавидел. Ненавидел, когда с него пытались стребовать что то, о чем он не имел ни малейшего представления. Однажды, когда одна из таких вот дам, занесенных им в черный список собственных проколов, спросила, а любит ли он ее, Степану едва не сделалось дурно.
- Любовь? - прошипел он тогда в ответ злобно. - А шла бы ты!..
Дама отчалила, а он промучился, как последний идиот, комплексом собственной неполноценности и сволочной несостоятельности остаток ночи и весь следующий день. И вот в тот самый роковой день господь то ли в наказание, то ли в насмешку и послал ему эту Верещагину. Будь он трижды проклят - тот ненастный промозглый день! Будь проклят…
- Чего там у тебя? - буркнул он нелюбезно, вспомнив о своем досадном промахе, заключающемся еще и в знакомстве с ней.
Верещагина снова отчетливо хлюпнула носом и умоляюще проговорила:
- Степа, мне нужно с тобой встретиться.
- Так сегодня суббота! - завопил он, перебивая, и даже приподнялся на локтях, хотя аспирин еще не начал действовать и ему надлежало лежать, не шевелясь, еще минимум минут пять. - Чего это вдруг я должен с тобой сегодня встретиться?! У меня планы на сегодня, к тому же…
Планов никаких не было, он врал безбожно. Все его планы на сегодня сводились к тому, чтобы проваляться большую часть дня на диване. Потом созвониться с Кирюхой. Наведаться в гараж, так они скромно именовали свой разросшийся за последнее время автосервис. А вечером… А вечером можно словить еще какую нибудь не отягощенную моралью дуреху.
С чего это вдруг он должен портить свой выходной встречей с Верещагиной?! Она и так ему как.., как бельмо на глазу, как гвоздь в заднице, как напоминание о том, какой он несовершенный и нехороший, как…
Степан грубо выругался в голос, но тут же потрясение примолк. Кажется, Татьяна плакала. Это было что то новенькое, и это было против правил, черт возьми. Почувствовав, что еще мгновение, и он взорвется, Степан бросил трубку.
Да пошла она!
Он в изнеможении откинулся на подушки и замер. Если он хоть что то понимает в бабах, то она не перезвонит. Не перезвонит, потому что оскорбилась недостойной ее слуха бранью. Она не перезвонит, а он проваляется на диване часов до трех. Потом постарается выпить бульон, который исправно поставляла ему Ираида Васильевна - женщина, нанятая им для ведения своего запущенного дома. Она, правда, не только бульон ему таскала, но и котлеты, и голубцы, и даже кашу однажды рисовую приволокла. И заставила съесть всю до последней рисинки и только после этого позволила ему выбраться из за стола.
Она вообще была классной теткой - его Ираида Васильевна. И только ей одной после смерти матери он позволял себя гладить по голове. Она гладила, а он нежился, как огромный сытый кот.
- Эх, Степушка, - вздыхала печально его домработница. - Неухоженный ты мальчик. Тебе бы жениться.
- Тьфу, тьфу, тьфу! - испуганно вскидывался Степан и принимался неистово креститься. - Это пускай вон Кирюха за нас двоих отдувается. А я как нибудь перебьюсь. Да и зачем мне жена, если у меня есть вы, Ираида Васильна!
Против такого аргумента ей возразить было нечего, и, печально вздохнув, она уходила от дальнейшего разговора, принимаясь с удвоенным рвением вылизывать его огромную квартиру.
Степан плотно зажмурился, но уснуть не получалось. Со злостью отшвырнув в сторону одеяло, он свесил ноги с кровати. Рывком поднялся с подушек. Запустил растопыренные пальцы в лохматую шевелюру и зачем то задумался.
Чего она позвонила ему? В субботу! В восемь то утра! И хныкала что то…
А ему не все равно? Надо подумать… Так все равно или нет?! Как бы нет… Он ведь в каком то роде на нее работает.
Вспомнив момент их знакомства, Степан глупо ухмыльнулся.
До сих пор было смешно думать об этом. Они с Кирюхой ржали тогда два дня. Накачивались пивом на Кирюхиной даче, ели копченого палтуса, презентованного одним из постоянных клиентов, и ржали, как идиоты.
С чего же она тогда начала, подсев к нему в кафе? Вроде она спросила…
- Мне кажется, вам нужна работа?
Степан поднял глаза от своей тарелки и с изумлением вытаращился на молодую женщину, подсевшую к нему за столик без приглашения.
Лет тридцать, может, чуть больше, решил тогда Степан, без стыда разглядывая ее.
Натуральная блондинка. Голубоглазая, глазастая, ресницы и брови черные, что большая редкость для блондинок. Хотя могла и красить. Достаточно высокая, почти одного с ним роста. Грудь большая, чуть больше той допустимой нормы, что ему нравилась. Запястья и щиколотки узкие. Он не поленился, заглянул под стол, пытаясь рассмотреть ее ноги. Она тут же их подобрала, стесняясь. Хотя стесняться было нечего. Ножки были в порядке.
Она вообще вся была в порядке. От маникюра и высоченных тоненьких каблуков до крохотных мочек ушей. В полном упакованном порядке. Ее неброский костюмчик и туфельки с сумочкой стоили…
Да неважно, сколько все это стоило. Важным было то, что таких вот ухоженных, накрахмаленных и холеных цыпочек Степан не терпел. Он летел от них, как черт от ладана. Он даже головы в их сторону не поворачивал. И ни в одной самой разнузданной своей эротической фантазии он не представлял себя в постели с такой вот прекрасной эксклюзивной принцессой.
Принцесса и есть, решил он тогда и раздраженно зацарапал вилкой по дну тарелки.
Его от таких мутило. В них не было жизни, не было огня, не было страсти. Гладкие, сверкающие неживым блеском платиновые волосы. Изнеженная, замороженная плоть, и голос такой же замороженный, и смех наверняка такой же. А попробуешь растопить этот лед, ничего, кроме желе, не получится.
Тьфу, гадость какая…
- Вы смотрите на меня, как на жабу, - вдруг сказала женщина и поспешила представиться:
- Верещагина… Татьяна Верещагина…
- Степан, - отозвался он неожиданно для самого себя. Сравнение про жабу ему понравилось, наверное, потому и назвал свое имя. - Так что вам от меня нужно, Татьяна?
- Мне нужно… Я хочу предложить вам работу… - Она нервно облизнула безупречной формы губы. - Это не совсем обычная работа. Я даже не знаю, как вам сказать…
- Я не стану спать с вами за деньги, - насмешливо протянул догадливый Степан. - Я не жиголо, дорогая Татьяна.
- Упаси вас господь!!! - испуганно вскинулась она и даже отпрянула, что его, несомненно, задело. - Я не сплю с кем попало! Я.., вообще сейчас ни с кем не сплю.
Неудивительно, чуть не фыркнул он. Такая вся заледеневшая, что уличать ее в непотребном сексе на рабочем столе в каком нибудь офисе было бы большой неосторожностью.
Вслух же он произнес:
- Так что вы от меня хотели?
- Я хотела бы, чтобы вы… - она снова затеребила языком свои губы, - чтобы вы сыграли роль моего любовника.
- Что?.. Роль?.. Как это?.. - Это походило на небольшое приключение, и Степан заинтересовался.
На задний план уползло его раскаяние, вызванное слезами вчерашней подруги, требующей от него любви и верности. И чувство собственной неполноценности притупилось.
- Понимаете, мой муж, он.., он ушел, - проблеяла Татьяна, готовая расплакаться.
- Понимаю, - осторожно вставил Степан, а про себя добавил: «Ох как я его понимаю». - И что же?
- Я еще на что то надеялась, понимаете, ждала… Прошло уже почти десять месяцев. А тут пару дней назад я встретила его.., с другой женщиной. - Татьяна потупилась, с преувеличенным вниманием разглядывая свои ногти. - Теперь я хочу, чтобы и он меня увидел с мужчиной.
- Вы хотите заставить его ревновать? - догадался Степан.
- Нет. Я хочу просто вернуть его, - пояснила Татьяна и подняла на него глаза.
Злые, холодные и безжалостные.
Не вернется, решил для себя Степан, поежившись под ее взглядом. Ему стало так неуютно, будто в лицо ему плеснули ртутью.
Не вернется ни за что ее муж. От таких если уходят, то уходят навсегда. Возвращаться - дело гиблое. Запилит до смерти. Запилит или будет с утра до ночи морозить своими ледяными глазищами.
Бр рр…
- Суть вашей работы будет в следующем. - Она помолчала немного, собираясь с мыслями, потом ошарашила его:
- Вы должны будете появляться со мной в обществе раз в неделю.
- Это в каком таком обществе? - сразу насторожился Степан.
Общество белых воротничков и манишек он презирал и никогда туда не стремился.
- В том, где появляется мой муж. Кинотеатр, театр, ресторан, какие нибудь презентации. Я стану оповещать вас заранее, чтобы вы позаботились о соответствующем туалете. У вас есть что надеть?
И тут она так взглянула на него, что Степан мгновенно почувствовал себя бедным родственником на ее празднике денег и роскоши. И он завелся. Вернее, повелся, как сказал ему впоследствии Кирюха.
- Да уж оденусь, не переживайте! - фыркнул он. - А где это вы вычитали, ну, что можно вот так снять мужика на вечер за деньги?
- Вычитала. - Татьяна оскорбленно дернула подбородком.
Не признаваться же этому грубому мужлану, что и в самом деле отыскала идею в одном из дамских романов, которые прилежно поставляла ей Светка, дабы скрасить ее пустые одинокие вечера. Там, правда, дело с наемным сопровождающим едва не закончилось трагически. Но Татьяна была уверена, что у нее все будет по другому. Она же гораздо серьезнее и умнее той взбалмошной книжной героини…
- Ас чего вы решили, что я нуждаюсь в работе? - вдруг спросил Степан, спохватившись. - Не просто же так вы подсели ко мне. Наверное, наблюдали какое то время.
- Наблюдала. - Она кивнула, и белоснежное крыло волос сползло ей на лицо. - Наблюдала и сделала несколько выводов.
- Каких же? - Ему вдруг и правда сделалось интересно, и плаксивая вчерашняя подружка напрочь вылетела у него из головы.
- На вас дорогая одежда, но она изрядно поношена. Это значит, что раньше вы меньше нуждались в средствах, чем сейчас. У вас под ногтями слой грязи, значит, и условия жизни уже не те, но вы по привычке ходите в это кафе, и с удовольствием, хотя оно достаточно дорогое. Вам нравится, как здесь готовят? - Она улыбнулась, странно, по кукольному растянув губы в стороны.
- Нравится, - нелюбезно буркнул Степан и полез за сигаретами. Подобная оценка его снова уязвила.
Вот никогда бы не подумал, что может подвергнуться такому анализу со стороны и его внешний вид, и состояние ногтей, и даже состояние его аппетита. Забежал же на минуту, еле оторвавшись от собственной машины, которую никогда не доверял наемным слесарям, а всегда по привычке копался в ней сам. Забежал на минуту и тут же подвергся пристальному вниманию. Никак не расслабиться…
- Мне тоже нравится, как здесь готовят, - примирительно проговорила Верещагина, догадавшись, что задела его за живое. - Я хорошо буду вам платить. Транспортные расходы будут оплачиваться дополнительно. Вы согласны?
Он подумал. Вернее, сделал вид, что думает. На самом то деле давно решил, что пошлет ее куда подальше. Платить она ему будет, твою мать!.. Он и сам бы ей заплатил, к примеру, за то, чтобы разделась. Дотрагиваться до нее - боже упаси, а вот просто поглазеть!..
- Сколько вы намерены мне платить? - вдруг брякнул он совсем не то, о чем думал.
- Каждый наш выход в свет - тысяча рублей, - ответила Верещагина и, заметив, как недовольно дернулись его брови, исправилась:
- Две! Две тысячи рублей! К тому же приятное общество, сытный ужин, выпивка плюс транспортные расходы. Все это за мой счет!
Он едва не расхохотался ей в лицо, но сдержался. Лицо это было абсолютно и безнадежно несчастным. Он не стал смеяться, жалея ее, и снова не к месту поинтересовался:
- А почему я? Разве то общество, в которое вы меня желаете ввести, подразумевает грязные ногти?
- Простите меня ради бога! - виновато воскликнула Татьяна и едва не расплакалась, часто часто заморгав. - Я не хотела вас обидеть. Совсем не хотела!
- Ладно, проехали, - буркнул он, не желая видеть ее слез настолько же сильно, насколько не желал видеть и ее саму. - Итак, почему я?
- Вы… Вы тот тип мужчины, на который я никогда бы прежде не обратила внимания. Вы грубый, необузданный, и еще это… - Ее бледные щеки мгновенно загорелись. - Вы чрезвычайно сексуальны. Это очевидно. Санечка это не пропустит. Он знает мой вкус, знает мой уровень, он взбесится. Начнет думать, что я.., превратилась в распутную девку, которой может нравиться такой мужчина, как вы…
«Сука!!!» - скрипнул зубами Степан. Холодная, безжалостная сука! Препарирует его как лягушку и, кажется, даже не догадывается о том, что унижает его. Ах да! О чем это он?! Как можно обидеть необузданного, грубого и, ох, простите, чрезвычайно сексуального?! Он уже природой обижен. Он же грубый, не их вкуса и не их уровня. И нужно очень низко пасть, чтобы такой вот мог понравиться. О оо х и сука…
- А вы не распутны, Танечка? - Степан нарочно перегнулся к ней через стол, с силой схватил ее нежную бледную лапку с нежно розовыми коготками и с той самой хрипотцой в голосе, что мгновенно укладывала девок на обе лопатки, спросил:
- А вдруг вы захотите иметь со мной секс, дорогая? Грубый, необузданный, с криками, стонами, а? Вдруг?! Вы стонете, когда кончаете, Танечка?! Наше трудовое соглашение подразумевает подобное откровение. Вдруг ваш муж меня захочет проверить, а я проколюсь на каких то мелочах. Так как, стонете, когда кончаете?
Он распял ее уже одним тем, что дотронулся до ее руки. А уж эти его вопросики были еще парочкой гвоздей в ее изнеженную холеную плоть. Она была в ужасе, он это видел. Сидела, остолбенев, и смотрела на него остановившимися глазами.
- Что кончаю? - вдруг спросила она с глупой нервной улыбкой. - Вы имеете в виду оргазм? Да?
- Его, его я имею в виду, - закивал Степан, вовсю ощупывая ее взглядом. - Так как, стонете?
- Нет.
- Что так? Разве ваш, как его там…
- Санечка, - подсказала раскрасневшаяся Верещагина.
- Ваш Санечка вас не удовлетворял?
- Нет, все было в порядке, - невнятно ответила она, наверняка не имея истинного представления о том, как это должно быть в порядке. - Просто… Просто Иришка спала в соседней комнате. Она очень чуткая… Приходилось осторожничать.
Она готова была провалиться сквозь землю под его насмешливым цепким взглядом, что моментально содрал с нее всю одежду. Провалиться и никогда больше не ступать по земле. Но… Но отступать было поздно. Если решилась, проворочавшись две ночи без сна, чего же теперь - отступать?
- Ага! Так значит… Ну, ну… - Степан отлепил свои пальцы от ее руки и откинулся на спинку стула. Помолчал какое то время, глядя на нее тяжело и недобро, а потом спросил:
- Вы хоть понимаете, что уже низко пали?
- Как это? - Ее голубые глаза снова наполнились слезами, сделавшись похожими на две огромные тронутые солнцем льдинки. - Почему?
- Потому что, черт побери, вы делаете непристойное предложение совершенно незнакомому мужчине! - фыркнул Степан и полез в карман за бумажником, пора было расплачиваться и кончать этот фарс. - А если я вор! Или маньяк! Или… Да мало ли кем я могу быть?! Кто надоумил вас, хотел бы я знать! Извините, но вы просто дура!
- П п простите, ради бога. - Верещагина позволила двум крохотным слезинкам скатиться по щекам и тут же поспешила улыбнуться. - Это и в самом деле была глупая затея. Простите.
Она чрезмерно грациозно поднялась из за стола, не потому, что хотела произвести впечатление, а просто потому, что по другому не умела, Степан был в этом уверен. И не менее грациозно поплыла по залу к выходу.
Очень высокая. Очень красивая. Очень гордая. И очень несчастная.
Мужчины оглядывались ей вслед. Потом переводили взгляд на Степана и тут же непонимающе хмыкали. По их понятиям, упускать такую шикарную женщину было большой ошибкой. Они даже не подозревали, глупцы, что попытаться ее удерживать было ошибкой куда более серьезной.
Пускай катится, решил он тогда для себя. Быстро расплатился по счету, взял с соседнего стула барсетку и через пару минут уже усаживался в свой любимый, выхоленный «Фольксваген».
Когда же он снова наткнулся на нее взглядом? Так, так, так… Дал бы бог памяти…
Нет, когда выезжал со стоянки, он ее еще не видел. Как оказалось впоследствии, она копалась с замком багажника своей пижонистой «Мазды» и не смотрела по сторонам.
А вот когда?.. Точно! Вспомнил! Она попросила помощи у какого то хмыря, что отирался неподалеку, и начала смотреть на него так же, как только что смотрела на него: оценивающе и примеряя на себя. Вот тогда то она и попала в обзор зеркала его машины.
Степан тогда, помнится, притормозил и понаблюдал.
Кажется, Татьяна Верещагина и не думала отказываться от своей глупой затеи. Интересно, что это за парень? Очередная жертва? По всей видимости, так оно и было. Верещагина глядела на собеседника холодно, с плохо скрываемым расчетом и что то говорила и говорила ему, едва шевеля губами. А парень… Парень, кажется, оказался более сговорчивым. Он то и дело согласно кивал, призывно улыбался и косился на ее машину.
Вот ведь дура! Степан разозлился на нее тогда смертельно. Просто сам не знал, как удержался и не вылез из машины и не начал трясти эту холодную, белобрысую куклу. Сдержался, наверное, потому что был трезвый. Вот если бы чуть принял в кафе, то построил бы ее непременно. А вместо этого…
Вместо этого Степан опустил стекло своей машины. Посигналил пару раз и, не дождавшись внимания с ее стороны, гаркнул на всю стоянку:
- Танька! Верещагина! А ну иди сюда!
Ее собеседник от его рева вздрогнул, как от пушечного выстрела. Вжал голову в плечи и бочком, бочком растворился за пузатыми иномарками. Верещагина оторопело вертела головой по сторонам и не знала, что ей предпринять. Бежать, догонять несостоявшегося кавалера было глупо. Идти на зов, прозвучавший в столь грубой форме… Она пошла. Быстренько так, виновато.
- Вы мне? - проговорила она с достоинством, когда подошла к его «фольцу».
- А здесь есть еще Верещагина Татьяна? Или то, что от тебя сейчас с такой прытью упрыгало, она и есть? - Он просто сочился сарказмом и не думал этого скрывать.
Глупая несчастная баба раздражала его своей наивностью и неподготовленностью ко всякого рода подлостям. Сначала одного снимает в кафе. Потом ко второму пристраивается. Чего ищет? Приключений на свою аккуратную попку? Так найдет, сомневаться не стоит. Желающих избавить ее от одиночества, а также от содержимого кошелька, а то и квартиры, пруд пруди. Только что она вынесет из всего этого, кроме глупого пустого удовлетворения, что вот, мол: мы квиты, как там его - Васенька или Сашенька…
- Как вы можете?! - ахнула Верещагина, когда он, не церемонясь особо в выражениях, обрисовал ей возможный стопроцентный финал ее авантюрной затеи. - Как вы можете разговаривать со мной в таком тоне?!
- Я, дорогая Татьяна Верещагина, еще и не то могу! - ухмыльнулся Степан и сердито от нее отвернулся.
Он почему то был уверен, что она не уйдет, а останется стоять возле его машины и будет ждать, что он ей скажет дальше. Грубым ей это покажется или не очень, но она обязана выслушать, раз он ее окликнул и попросил подойти. Ну, может, не попросил, а потребовал. Скорее, даже приказал, ну да это не важно. Ждать она все равно будет.
Степан зло барабанил пальцами по баранке руля, с неудовольствием отмечая, что ногти чудодейственным разрекламированным средством и в самом деле не отмылись. Хотя и щеткой их шкрябал, и намыливал с десяток раз. Потом, проклиная себя за глупую мягкость, вызванную наверняка вчерашними слезами неудовлетворенной барышни, он достал из внутреннего кармана куртки свою визитку. Сунул ее в тонкие пальцы Верещагиной и буркнул:
- Звони.
Она среагировала молниеносно. Ахнула. Вздохнула. Взметнула своей бесцветной блестящей гривой и кротко поинтересовалась:
- А когда? Когда звонить, Степан?
Он с силой выдохнул воздух, следом с силой его хватанул, чтобы не дай бог снова не выругаться. И почти.., почти вежливо проскрипел:
- А как на работу нужно будет выходить, так и звони, работодательница, елки!
И все. Он уехал. Сорвался потом к Кирюхе на дачу. Они там гудели два дня. Жрали пиво ведрами, заедали рыбой, жареным мясом и ржали над глупой затеей глупой несчастной бабы.
С понедельника нахлынула масса заказов, все нужные, ни от одного не отвертеться. Они с Кирюхой метались, как ужи под вилами. Орали, потели, матерились, напрягались из последних сил, но что то как то выравнивали. Вечерами отрывались в любимом баре на набережной. Ночами… Ночами ему было хорошо и совсем не хлопотно. Короче, про Верещагину Степан забыл, и когда она позвонила, очень долго вспоминал, почему он должен был ехать куда то вечером, причем в самом лучшем своем костюме да еще при галстуке. Вспомнив, поскучнел и тут же принялся названивать Кирюхе.
- Ладно тебе, Степаша! - заржал другая во все горло. - Съезди, оторвись, поприкалывайся. Потом расскажешь. А то глядишь, удастся и под корсаж принцессе проникнуть.
Не удалось. Да он и не пытался. Сидел на каком то непонятном ему концерте прославленного пианиста или виолончелиста, точно даже не запомнил. Проклинал свою гребаную мягкотелость, сыгравшую с ним такую злую шутку, и почти не смотрел в сторону Верещагиной. А все больше таращился на спутницу этого, как его там… Ванечки или Санечки.
Спутница была то, что надо. Из этих самых - задурелых телок, так обожаемых им и его другом Кирюхой. Это Степан вычислил мгновенно, по тому как она взглянула на него сквозь ресницы, как затрепетала ноздрями и как тут же принялась поправлять длинные волосы, рассыпанные по плечам.
- Вероника, - пропела она томно, знакомясь с Татьяной и Степаном, дождалась ответного приветствия и продолжила солировать:
- Мне очень приятно, знаете! Шурик мне так много о вас рассказывал.
О ком конкретно рассказывал ей Шурик, она не уточнила, но косила в сторону Степана со знанием дела. Шурик, или по версии Верещагиной - Санечка, игривость ее взглядов молниеносно уловил, занервничал, задергался, скупо поговорил с супругой о дочери и поспешил смыться. В их сторону он больше даже и не взглянул, зато Татьяна с него глаз не сводила. Вздыхала тяжело и протяжно каждые три минуты и, кажется, совсем забыла, зачем и с кем она здесь.
Степан еле дожил до последнего аккорда, тут же заторопился убраться в туалет, а когда вернулся, застал в фойе душещипательную сцену.
Верещагина говорила со своим бывшим мужем и даже немного позволила себе поплакать.
- Как ты мог?! - громким шепотом восклицала она, хватая его за рукав дешевого пиджака. - Как ты мог променять меня на эту шлюху?! Посмотри, на кого ты стал похож!!!
- Я, Танюша, наконец то стал самим собой! - воскликнул ее бывший супруг без тени сожаления. - И кофе мне по утрам в постель подают, так что сахар мне рассыпать не приходится. А что касается твоей характеристики моей женщины, то…
Степану пришлось вывернуть из за угла, дабы не быть уличенным в том, что он подслушивает. Он вышел и вальяжной походкой пошел в их сторону. При этом он излишне плотоядно косил на декольте своей спутницы и даже несколько раз позволил себе облизнуться. Может, и лишним это было, но что то понесло его в тот момент.
- О твоем спутнике тогда и вообще говорить нечего, - закончил Санечка с кислой улыбкой.
Верещагина промолчала. Взгляды Степана, шарившие у нее за пазухой, она уловила и стояла теперь, одеревенело сведя руки на груди. Видимо, стеснялась.
Это не могло его не взбесить. Сама же навязалась, платит ему, причем вперед. Чего же теперь стесняться?
И вот тогда он решил отработать свои деньги сполна.
- Воркуете, голубки? - Он глупо хихикнул, подойдя к Татьяне со спины. - Ну что, мы идем, киска?
У Санечки вытянулось лицо до размеров лошадиного профиля. У Татьяны покрылись мурашками и плечи, и руки.
- Д да а, наверное, нам пора, - с трудом выдавила она из себя и сделала робкий шажок вперед, так как Степан слишком близко подошел к ней и дышал ей в шею горячо и шумно. - Всего доброго, Санечка. Звони. Скажи Иришке, чтобы не забывала мать и…
Закончить она не успела, вернее, не смогла, мгновенно лишившись дара речи. Степан, которому эта хрень, начиная с концерта и заканчивая прощальными соплями разбежавшихся супругов, изрядно надоела, сделал следующее. Он вдруг обнял ее крепко и с силой привлек к себе. При этом руки свои он хозяйски расположил прямо у нее на груди, а губам нашел другое применение. Он начал осторожненько и вдохновенно водить своими губами прямо по ее тоненькой шейке в крупных мурашках.
- Ум м, сладенькая… - промычал он, хотя совсем не чувствовал ее вкуса и запаха, дикое бешенство затопило все. - А кто у нас Иришка, уу мм? Это кто у нас такой еще?
- Это, молодой человек, наша с Таней дочь! - вдруг взвизгнул бывший, а Верещагина лишь кивнула. - И попрошу!.. Попрошу вести себя!..
Его изрядно поредевшие кудряшки липли к потному лбу и щекам. Он пытался их смахнуть подрагивающими пальцами и делал это неловко и нелепо. Он чувствовал это и злился еще больше. Кончилось тем, что Санечка сунул крепко сжатые кулаки в карманы пиджака и, презрительно скривив все еще по юношески пухлый рот, обронил:
- Вот уж никогда не подумал бы, что ты, Танюша, сможешь клюнуть на такого плохого парня!
Верещагина звучно сглотнула и с отчетливой хрипотцой в голосе обронила:
- Один один, Санечка.
- Что?! - Ее бывший муж запрокинул голову и рассмеялся зло и неприятно. - Хочешь сказать, что это можно сравнить с моей Вероникой?! Если твой выбор обусловлен исключительно такими мотивами, то ты проиграла.
Еще минута другая - и Степан дал бы ему в морду. Точно дал бы. Ситуацию, как ни странно, спасла Вероника.
- Че за базар? - пропела она откуда то со спины и тут же затянула капризно:
- Шу урик! Какого черта я жду тебя в такси уже миллион лет?! Мы едем домой или нет?!
Они, конечно же, уехали. Шумно уезжали, с сюсюканьем, похлопыванием по попке и непременными поцелуйчиками. Все это Степан с Верещагиной наблюдали, усаживаясь в ее «Мазду».
- Клоунесса! - фыркала Татьяна, злилась и никак не могла вырулить со стоянки. - Шлюха и клоунесса! Как он может водить ее в свой дом?! Там же Иришка!
Степан молчал. Он так вымотался за этот вечер, что уже сотню раз пожалел, что согласился на эту дурацкую «работу». Думал, развлечется, а выходило как раз наоборот. Психовал, раздражался и отчаянно хотел домой.
- Вот ваши деньги, - затеребила сумочку Верещагина, подвозя его к его дому.
- Так вы же мне уже заплатили, - сонно отозвался Степан, езды было двадцать минут, и его успело укачать.
- Это за то.., что вам пришлось импровизировать, - выдавила она из себя через силу. - Только больше никогда этого не делайте. Пожалуйста!
- Да ладно, без проблем. - Он потянулся с хрустом и без лишних угрызений совести взял у нее еще тысячу. - Не очень то и хотелось.
- Ага! Вот и ладно! - Кажется, она этому обрадовалась. - Ну, до следующей встречи…
Потом были еще концерты. Пара выставок. Три ужина в ресторане и еще какая то вечеринка, на которой Степан напился и добросовестно проспал весь вечер в углу дивана.
- Зачем мне это, Кирюха?! - восклицал он всякий раз, когда его настигал очередной звонок Верещагиной.
- Это тебе, Степаша, в наказание за все твои грехи, - издевательски хихикал Кирюха. - Искупление!
Может, и так, но никто не договаривался, чтобы это самое искупление настигало его в субботу в восемь часов утра. Удумала тоже…
Степан поднялся и с кряхтением потянулся. Затем замотал головой из стороны в сторону. Болевых симптомов не было, и слава богу! Аспирин, как всегда, помог.
Больше никаких пьянок, решил он, разглядывая свое отражение в зеркале, перед тем как залезть в Душ. Никаких пьянок и случайных половых связей. Нужно как то подпортить свою незапятнанную браком репутацию, наверное. Вон и Ираида Васильевна настаивает. Найти себе какую нибудь разведенку лет двадцати пяти, можно и с ребенком. И шастать к ней вечерами, и в ожидании, пока малыш уснет, сидеть на кухне, шуршать газетой, попивать душистый черный чай, можно кофе - не принципиально. А потом…
Не катит ни черта!
Степан пустил мощную струю прохладной воды. Думаться сразу стало проще и позитивнее.
Никаких разведенок! Никаких детей! Ему своих то не хочется, а тут чужой. И чего ради?! Ради секса, который он и так может иметь в любой подворотне.
Вот до чего похмелье может довести. Похмелье да еще эта Верещагина.
Степан намылил голову и полез на полочку за зубной щеткой.
Чего то у нее наверняка случилось, раз позвонила так рано и при этом хлюпала носом. Может, ночь не спала и, едва дождавшись утра, принялась ему названивать. С чего бы это? «Мне, - говорит, - надо с тобой встретиться», - и заревела. Вот ведь выдалось утречко…
Он фыркал и плескался. Чистил зубы, брился, потом споласкивал с себя пену и снова фыркал. В желудке перестало все трепетать и переворачиваться, пропала горечь, и голова прояснилась. Только вот мысли о Верещагиной не хотели покидать. Связался же на свою голову!
И чего она так рано?! Обычно все происходило совсем не так. Она звонила дня за два. Оговаривала час, место и то, как он должен быть одет. Оговаривала все сухим и казенным, как скрип снега под ногами, голосом. А сегодня… А сегодня сразу же потребовала встречи, и опять же эти слезы.
А может, она влюбилась?! Степан едва не присел от подобных мыслей, посетивших его так некстати. А что?! Разве такое невозможно? Вполне. Тем более что в последний раз он снова целовал ее, но теперь уже по заказу.
Вероника с Санечкой окончательно распоясались и принялись лапать друг друга прямо в музее. Тогда и Татьяна потребовала ее поцеловать. Он и поцеловал. Что ему? Убудет, что ли? Поцеловал и посмотрел потом ей прямо в глаза с усмешкой. Он знал, что это срабатывает беспроигрышно. Надо же, не сработало. Татьяна не зарделась от смущения, не попыталась отвести взгляд и не понесла вздор, какой обычно несут его девчонки без принципов. Она вытаращилась на него изумленно и вдруг спросила:
- А что это такое ты сейчас делал своим языком?!
- ??? - Он даже не нашелся, что ответить.
- Вот так? - И она вытащила кончик своего розового, будто зефир, язычка и поводила им из стороны в сторону. - Это так принято, что ли? Это какой то не такой поцелуй, который я знаю!
- Не понравилось? - буркнул он недовольно, все всегда с ней было не так.
- Не знаю, я об этом не думала, просто стало интересно: так разве бывает? Разве так правильно?
С ней еще и не такое может быть, думал теперь Степан, в бешенстве растираясь полотенцем. Звонит вон чуть свет, плачет, а ты думай, что хочешь. Не нужно, наверное, было трубку бросать. Нужно было выслушать хотя бы. Может, и правда влюбилась и мучается теперь.
Он обмотал бедра полотенцем и босиком пошел прямо на кухню.
Где то там среди пакетиков со специями Ираида Васильевна хранила листок бумаги с номером телефона Верещагиной. Он его принципиально не желал знать. А вот Ираида Васильевна, однажды увидев их вместе, возжелала иметь ее номер. Он уважил. Теперь вот надо было этот самый листок отыскать.
Степан вывалил на стол из большой жестяной коробки все имеющиеся там мешочки и пакетики и принялся рыться в огромной пахучей куче, то и дело почесывая нос и изо всех сил борясь с чиханием.
Звонок в дверь настиг его в тот самый момент, когда он уже набирал номер Верещагиной.
- Да что за черт?! - вспылил Степан, бросая трубку обратно на аппарат и нашаривая взглядом часы. - Что сегодня с утра всем от меня нужно?!
Кирюха прийти не мог - это однозначно. У того похмелье протекало еще более мучительно, и без трехлитровой банки с рассолом дело не обходилось. К тому же из бара он прямиком направился к Нюсе, а это могло значить…
- Все, Степа, друг! - Это все же был Кирюха. - Развожусь! Сил моих больше нет! Нет, ты послушай, прихожу к ней, как к человеку, как к своей будущей жене, можно сказать, а она!..
- А она? - Степан посторонился, пропуская своего друга с разбитыми вдрызг мечтами в свою квартиру.
- А она мне!.. Эта моль!.. Эта.., эта слякоть, дрянь… Иди, говорит, проспись, дорогой! И чтобы я тебя больше никогда в таком состоянии рядом с собой не видела! Прикинь!!! - Кирюха стащил с ног кроссовки и с третьей попытки повесил на крюк вешалки кожаную куртку. - Говорю ей, ты че, Нюся, офигела?! Я муж тебе без пяти минут! Я муж тебе или нет?! Муж, говорю, или нет?! Ты меня должна в любое время в любом состоянии, а ты мне…
На Кирюху было жалко смотреть. С глубокого перепоя, с растрепанными волосами, которые он обычно убирал в хвост, а теперь поленился. С красными от бессонной ночи и пьяных слез глазами. -И с разбитыми надеждами.
- Нет, ты понял, друг?! Понял?! - всхлипнул бедный Кирюха и повалился на спину на диван в гостиной.
- Понял, - кротко отвечал Степан, пристраиваясь в кресло напротив.
- Что ты понял?! Ну, вот что ты понял, скажи?! - возопил его друг, приподнимаясь на локтях и зло сверля его глазами. - Что понял, говори, или я…
- Я понял, что свадьбы не будет, - снова покорно ответил Степан и через минуту заржал в полный голос. - Кирюха!.. Это, блин, вообще, прикол!!! Эта серая порточная моль тебя выгнала!!! Это атас полнейший!!! Как же она теперь то?! С кем же?.. Елки палки, кто же на нее теперь то…
- Да ну тебя, - кажется, обиделся друг и снова упал на диванные подушки, а потом вдруг:
- Выпить нету?
- Выпить то всегда есть, но надо ли? - Степан старался никогда не похмеляться, потому что знал: похмелье плавно перетечет в очередную попойку, и тогда все. - Нам с тобой сегодня в гараж надо. Кое что подбить…
- Кое кому морду набить, - отозвался Кирилл. - Валерка опять с ремнем генератора вчера не справился. Уволю я его, как хочешь, уволю.
- Увольняй, друг. Я не против. Нет работника, и этот не работник. У меня есть паренек на примете. Руки золотые, просто Кулибин и…
В дверь снова позвонили.
- Кто это?! - Кирилл подскочил на диване, глаза его заметались. - Если это за мной, то меня здесь нет! Не хочу никого видеть! Маман теперь выть начнет, батя косорылиться… Вот, блин, жизнь, а?! Меня здесь нет, Степка!!!
Степан встал с кресла и пару минут разглядывал себя. Выходить или нет в полотенце? Может, лучше все же одеться? Нет, одеваться он не станет. Вдруг это и правда Нюся. Он ее не пустит. И соврет, что не один, а с женщиной. И что он вообще только что после секса и после душа. И делать ей в его квартире нечего абсолютно. Если не дура, поймет и уберется. И для Кирюхиных родителей это полотенце станет хорошим шлагбаумом. Те так вообще люди деликатные, даже порога не переступят.
К двери он подходил очень даже недоброжелательно настроенным. Не торопясь, шмыгнул замком, медленно потянул на себя дверь и в следующую минуту остолбенел.
На пороге стояла заплаканная Верещагина. И была она не одна, а с чемоданом. И, судя по ее решительному шажку вперед, оставлять его в покое на сегодня она не собиралась.
- Привет, - хрипло поздоровалась она еще раз и, не обращая внимания на то, что он совершенно не одет, вошла в квартиру. - Прости, что без приглашения да еще с вещами.
- Угу… - только и нашелся он что ответить и неожиданно застеснялся и своих босых ступней, и волосатого пупка, и мокрой шевелюры. - Ты это… Уезжать, что ли, собралась?
- Не а, не уезжать. Переезжать. И переезжаю я, если ты еще не догадался, к тебе. Комнату сдашь?
- Что? - Он вытаращился на свою непрошеную гостью и даже, кажется, отступил на шаг. - Ты чего несешь?
- Я поживу у тебя, хорошо? - Самоуверенность, которая ей очень дорогого стоила и которую она в течение часа тренировала, отираясь у его подъезда, постепенно пошла на убыль, снова забрезжили близкие слезы, и Татьяна заторопилась:
- Я заплачу тебе! Ты не думай…
- Нет, это ты не думай! - взвыл Степан, которому только теперь стал понятен истинный смысл ее визита.
Пожить? У него? А как же… Как же его личная жизнь?! Его девчонки?! Как он станет приводить в дом подружек на ночь, когда тут будет отираться эта.., эта принцесса?!
- Я не стану мешать твоей личной жизни! - воскликнула она, будто догадалась, о чем он сейчас думает. - Я буду сидеть в самой дальней комнате тихо тихо, как мышка! Ну, пожалуйста!!!
- Во первых, я ненавижу грызунов! - взревел Степан и взъерошил гладко зачесанные назад волосы. - Во вторых… Во вторых, ты не можешь не мешать уже одним тем, что будешь где то там сидеть, затаившись! Мало ли что нам взбредет в голову?! Может, мы станем голышом скакать по квартире или…
- Я переживу, - продолжала умолять Верещагина, топчась у порога и ни в какую не желая уходить. - Сейчас же ты почти голый, и ничего. Меня совершенно не интересует твое обнаженное тело! Честно!!!
Врала без зазрения совести.
Такое тело не могло не интересовать, тут же подумалось Татьяне воровато. Хотя бы потому, что оно совершенно не было похоже ни на одно из тех, что ей прежде доводилось видеть.
У Санечки торс был рыхловатым и абсолютно лишенным растительности. Кожа белая с редким вкраплением веснушек. Мышечная масса, приобретенная в юности на разгрузке вагонов, была безжалостно погребена экономической практикой и сытой беззаботной жизнью. Что касается других…
Их просто не было. Хотя Светка и пыталась обвешать ее ухажерами, и зазывала холостяков к себе на дачу, и кружили они вокруг Татьяны подобно мотылькам. Но ни один не пленил ее. Ни один. Да и были они все старше ее лет на пять, а то и на десять, а это уже прилично за сорок. Какие тут, к чертям собачьим, торсы и мышцы? Все ушло с годами и пивом, потребляемым декалитрами, в округлые животы и мягкие валики над воротниками и ремнями штанов. Ей это было противно.
Со Степаном дело обстояло не так. Он был неприличным, «плохим» парнем от кончиков пальцев на сильных волосатых ногах до всклокоченной макушки. Широкие крепкие плечи. Непотребно плоский живот. Ну, просто непотребно плоский. И еще эти волосы, убегающие тонкой струйкой под край полотенца… А загар! Где так можно было загореть, если он утверждал, что ни шагу этим летом не сделал из города?
Нет, пожалуй, она погорячилась, сказав, что спокойно переживет, если он с какой нибудь шлюшкой станет голышом скакать по квартире. Погорячилась однозначно. Но отступать некуда, уходить тоже, приходилось врать напропалую.
А Степан разозлился.
Подумаешь, принцесса! Тело его ее совершенно не интересует, скажите, какие мы разборчивые! Жить она к нему пришла…
Что, что?..
- Слушай, у меня сегодня выходной, - начал он, нервничая уже от одного того, что она стоит сейчас в его прихожей; а тут еще Кирюха вздумал подглядывать. - Болит голова после вчерашнего. Я не могу адекватно реагировать на такие вот изменения в своей личной жизни… Так что…
- Так что? - Ее голубые зареванные глазищи смотрели на него с мольбой.
- Так что проваливай!!! - заорал он вдруг и ухватил ее за рукав легкой курточки. - У меня нет желания с тобой возиться еще и по выходным!!! Уходи!!!
Такого конфуза с ней не случалось с момента сватовства Санечки. Чтобы ее так прилюдно оскорбили, растоптали, а потом еще выставили! Почему прилюдно? Да потому что она уловила движение за дверью гостиной. И тень чью то заметила, и шумное дыхание услышала. Кто то наблюдал за тем, как Степан вышвыривает ее из собственного дома. Это было очень унизительно. И в любое другое время Татьяна Верещагина даже головы бы не повернула в сторону этого хама, но сейчас…
- Пусти меня, скотина! - вдруг заорала она так, как никогда в жизни не позволяла себе орать; резким движением высвободила из его пальцев свой рукав, тряхнула головой и, чуть понизив голос, командно отчеканила:
- Я никуда отсюда не уйду, понял, ты?! Если уж мне пришлось пересечь рубеж, опустившись столь низко, то отсюда ты вынесешь меня только вперед ногами!
- С удовольствием! - снова заорал Степан так же громко.
Тут же подхватил ее на руки, подивившись ее легкости. Такая высокая и достаточно округлая, а легкая.
- Вынесу вперед ногами, как и заказывали, госпожа Верещагина! - Степан сделал шаг к двери и, крепко удерживая ее одной рукой под коленки, а второй за талию, попытался отпереть замок. - Как и заказывали, мать вашу!
И вот тут Верещагина совершила самую большую ошибку в своей жизни, как потом неоднократно ему признавалась.
Она обняла его за шею. Прижалась к его пылающему лицу прохладной щекой и быстро быстро зашептала:
- Степочка, миленький, не выбрасывай меня на улицу, ну, пожалуйста! Мне некуда больше идти!.. У меня никого больше нет, кроме тебя! Так уж сложилось, прости! Я не стану путаться у тебя под ногами, клянусь! Позволь мне остаться, хотя бы на сегодня! Потом я что нибудь придумаю. Обязательно придумаю!
Замок не хотел открываться. Так приходилось еще и Верещагину держать на руках. А она льнет и льнет, зараза. И еще шепчет. И голос вдруг с чего то стал такой… Такой обволакивающий. Как у тех девчонок, с которыми он так любил отрываться.
А может, они дурят их всех, мужиков то?! Может, каждая владеет в совершенстве такими вот штучками, только врет и изворачивается до поры до времени? Ишь, вцепилась!..
Он оставил свои попытки отпереть замок и, выругавшись вполголоса, поставил Верещагину на прежнее место.
- Что уставилась? - зло рявкнул Степан, судорожно поправляя на себе полотенце, которое после возни с этой длинноногой балбесиной поползло вниз. - Что вот мне с этим со всем делать, скажи?!
При этом он тыкал широко растопыренными пальцами то в нее, то в объемистый чемодан, сиротливо притулившийся у стены.
- Что у тебя случилось, а?! С чего вдруг все это?! - Он снова указал на чемодан. - Ну!!! Что там у тебя за проблемы, которые отчего то вдруг стали моими?! Отвечай!
Господи!!! Господи помилуй, что она делает? Что она делает со своей жизнью и со своим тихим спокойным будущим? Что вообще она делает в квартире этого грубого голого мужика, который ненавидит ее с каждой минутой все острее?! Почему не поехала к Светке? К бывшему мужу? Или, к примеру, к матери?
Ответы, как из рога изобилия, посыпались тут же.
Светка уехала в Турцию. Только вчера звонила оттуда. Довольная, счастливая и наверняка загорелая. Ключи не оставила, забыла. И все сокрушалась, смеясь, что цветочки теперь точно завянут.
Санечка с Вероникой. Ирка в каком то лагере, даже не оповестила - в каком именно. Жить в квартире с бывшим мужем и его любовницей?! Нет, до такого она еще не дожила.
Ехать к матери… Нет, лучше умереть!
Оставался только он - ее наемный сопровождающий, играющий роль ее любовника. Который из жалости принял когда то ее предложение, а теперь от этого и страдал. Она видела и чувствовала это. Особенно остро почувствовала, когда он хотел выбросить ее из квартиры и поднял на руки. И наговорила ему… Она даже с Санечкой никогда таким умоляющим голосом не говорила, а тут надо было так унизиться!..
- У меня проблемы, - тихо обронила Татьяна, потупившись под его ненавидящим взглядом.
- Я понял! Какие проблемы?! Неуплата за коммунальные услуги? И потому тебя хотят выселить? Я угадал? - Степану хотелось говорить зло и непримиримо, но гнев отчего то начал гаснуть, и закончил он почти миролюбиво:
- За что же тебя хотят лишить жилплощади, уважаемая Татьяна Верещагина?
- Меня не выселить хотят, - проговорила она с заметной хрипотцой в голосе, это снова было от волнения. - Меня хотят убить!
За дверью тихо присвистнул Кирюха. Степан услышал это и снова взбесился. Друг, значит, по достоинству оценил глобальность его неприятностей и не постеснялся подать голос. Наверняка ночное объяснение с Нюсей показалось тому теперь детскими игрищами.
Во что он влип, интересно, по вине этой цыпочки?! Убить! Убить?! Да кто, господи?! Мастер стройцеха с той фирмы, где она трудится? Или маляр, которому она не подписала заявление на отпуск?! Или, может быть, ее соперница? Так Татьяна ей не конкурент. Санечка ее так тискал на последней презентации, что даже Степану за него сделалось неловко, а он далеко не моралист.
- Так! Стоп! - Он поднял указательный палец правой руки и ткнул им Татьяну в грудь. - Тебя? Хотят? Убить? Я правильно понял? За что?
Он ей не поверил, и Татьяна мгновенно сникла.
Стиснула пальцы, опустила голову и попыталась собраться с мыслями. Хотя бы постараться подумать над тем, что же ей делать дальше, если он повторит свою попытку выставить ее? Она пыталась думать, честно пыталась. Но тут, как назло, взгляд ее с носков собственных туфель переполз на его голые икры. Потом полез выше, еще выше и остановился на том самом месте, которое было несколько ниже края полотенца. И она снова растерялась.
Чертовщина какая то с этим парнем получалась!
Все буквально у него было не так, как у всех. Ну, насчет всех, допустим, она представление имела достаточно смутное. Но замужем то была не год и не два!
Уж с чем с чем, а с физиологическими особенностями противоположного пола знакома не понаслышке. Чтобы привести в такое вот состояние некоторые фрагменты их тела, требовались необходимые усилия и еще, как это Санечка всегда говорил, приличествующая случаю обстановка. Вот! Обстановка, да еще приличествующая!
Сейчас обстановки не было, усилий с ее стороны тем более, а то, что находилось у Степана под полотенцем, казалось, жило своей собственной самостоятельной жизнью. И это не могло не возмущать и интриговать одновременно.
Ну почему же с ним все не так! Не похоже на то, к чему она давно привыкла, и…
- Чего вытаращилась? - вдруг вклинился в ее совершенно искреннее изумление его сердитый голос. - Дурдом просто какой то! Просто дом дур, да и только!
И Степан, с силой ударив по двери гостиной растопыренной ладонью, ушел одеваться.
Татьяна с облегчением выдохнула ему в след.
Слава богу! Кажется, он на время оставил свои попытки выгнать ее. Первый раунд она выиграла, хотя и не без потерь. Пришлось нашептывать ему первое, что пришло в голову. А так раньше она не делала никогда. Тщательно обдумывала каждое слово, прежде чем раскрывать рот.
Татьяна, нерешительно потоптавшись в прихожей, скинула туфли. От высоких каблуков ныла вся стопа. Но обувь без каблуков она не носила лет двадцать. Даже домашние туфли были хоть с небольшим, но все же каблучком. Стянула с себя курточку и пристроила ее рядом с чьей то кожанкой. Одернула тонкий свитерок, оправила юбку и пошла в противоположную от гостиной сторону. Там, по ее расчетам, должна была быть кухня. Она уловила слабое, едва слышное урчание холодильника.
Кухня нашлась: Огромная, стильная и очень чистая. Такая чистая, что казалось, там никогда не готовили, и никто там не обедал и не ужинал, и уж тем более не рассыпал по полу сахар. Если бы не горка пакетиков со специями на большом обеденном столе, ощущение музейной необитаемости было бы полным. Машинально сложив специи обратно в жестяную коробку, Татьяна пристроила ее на нижней полке в одном из шкафов и тут же потянулась к холодильнику. Там наверняка должна была быть выпивка. У такого парня, как Степан, а она его всегда именовала про себя «плохим», вкладывая в это свой особый смысл, выпивка быть должна непременно.
Ассортимент был велик. Татьяна остановилась на коньяке. Достала початую бутылку и, не особо церемонясь, припала к горлышку.
Черт знает до чего докатилась! Сначала снимает мужика за деньги. Потом пристает к нему и даже называет Степочкой. Просто бред какой то!.. Теперь вот коньяк глушит из горла. Так офисные мужики всегда говорят - глушить из горла. Мать в буддистские монахи рванула бы на Тибет, узнай, до чего докатилась ее единственная дочь.
Татьяна так вымоталась, так перенапряглась в борьбе за право отвоевать себе кусочек Степиной территории, что даже не почувствовала вкуса и крепости коньяка. Отпила изрядно, не поморщившись. Убрала бутылку обратно в холодильник и, достав оттуда батон вареной колбасы, принялась кромсать его на бутерброды.
А что такого? Она проголодалась! Он, наверное, тоже. Наверняка еще не завтракал, успев только Душ принять.
Но тело у него, конечно… Татьяна мечтательно зажмурилась. А особенно некоторые части его… И как это с ним все не правильно постоянно?! То целуется как то непривычно странно, теперь вот еще и это… Ладно бы постель была или она в нижнем белье топталась на его пороге, а то ведь запросто так и…
- Здрасте, - раздался вдруг совершенно чужой, не Степин, голос. - Как поживаете?
Она оглянулась и обнаружила за своей спиной мужчину.
Приблизительно одних лет с хозяином квартиры. Такого же роста. Тонкогубый и скуластый. С растрепанными вьющимися волосами, спрятанными в хвост. С покрасневшими припухшими глазами, в которых плескался сейчас неподдельный интерес, а может, даже и восхищение. Одет он был в джинсы, тонкую водолазку ярчайшего синего цвета (кстати, под глаза) и такие же ярко синие носки.
- Кирилл, - протянул он ей руку с ухоженными ногтями и обручальным кольцом, почему то на левом безымянном пальце.
- Татьяна, - проговорила она с набитым ртом, успев откусить от огромного бутерброда с вареной колбасой.
- Очень приятно. - Тонкие губы Кирилла раздвинулись в улыбке, выставив на обозрение великолепнейший набор белоснежных зубов.
- Мне тоже.., наверное, - добавила она на всякий случай. - А вы?
- Я друг Степана, - поспешил он пояснить и, заметив ее сморщившийся в размышлениях лоб, рассмеялся. - Мы не голубые, не подумайте. Я просто поругался со своей невестой этой ночью и с утра приперся к нему. А потом вы…
- Приперлись, да? - Татьяна вздохнула, ничего такого подумать об их сексуальной ориентации она и не успела, но словоохотливость Кирилла приятно располагала. - Хотите бутербродов, Кирилл? Я тут хозяйничаю. Степан наверняка рассердится, но куда уж больше. Я и так сегодня все мыслимые пределы переступила. Так что пара ломтиков колбасы вряд ли что способна изменить.
- А давайте бутерброды! - Он потер ладонь о ладонь, сунулся еще раз в холодильник и достал сыра, сервелата и сгущенки. - Мы сейчас еще и кофе сварганим. Вы кофе черный пьете, Танюша? А я вот грешен - люблю со сгущеночкой.
- Я кофе почти не пью, - промямлила она, задвигая ноги глубоко под стол.
Уселась так, чтобы быть подальше от Кирилла. Тот разошелся не на шутку и всякий раз, проносясь мимо нее, нарочно ли или нечаянно касался ее. То по плечу плечом заденет. То локтем по груди. То, поднимая упавший пакетик с наструганным сервелатом, вдруг коснулся, как бы по неосторожности, ее колена.
- Да? А что же вы пьете? - изумился Кирилл, огорченный тем, что Верещагина забаррикадировалась от него обеденным столом. - Кроме коньяка, разумеется?
- Чай. Все больше зеленый. - Она с надеждой поглядывала на дверной проем, дожидаясь Степана, скорее бы уж, что ли, и пришел. Все что то медлит и медлит.
Степан и в самом деле медлил. Торчал в прихожей и, криво ухмыляясь своему зеркальному отражению, подслушивал, как Кирюха окучивает его незваную гостью.
Верещагина Кирюхе понравилась, невзирая на ее лощеный и неприступный внешний вид. Он промчался мимо него за ней в кухню, выбросив оба больших пальца из кулака и прошептав на ходу: «Супер!». И теперь терся около нее, стопроцентно задевая ее то локтем, то бедром. Этот Кирюхин прикол был ему хорошо известен. Ну ну, пускай попробует. С этой принцессой он быстро обломается.
Тело, вишь, ей его не понравилось. Скажите, какие мы разборчивые. То же еще…
Степан все стоял и стоял в прихожей, рассеянно рассматривал себя в зеркале и с напряжением вслушивался в то, что происходит сейчас на его кухне.
Как он и предполагал, Верещагина Кирюхины штучки дрючки быстро раскусила и поспешила укрыться за столом. Но это другана не сломило, и он жужжал огромным шмелем вокруг нее, и то и дело понижал голос до интимного журчания, и похохатывал, похохатывал. О чем Кирюха, интересно, с ней может разговаривать? Вот он лично с ней парой фраз порой за вечер не обменивался, когда они пасли ее Санечку с любовницей.
- Да что вы, Танечка? - совершенно фальшиво изумился чему то Кирилл и загромыхал сковородками. - Никогда не пробовали обжаренные в кляре крабовые палочки? Так я вас сейчас угощу.
Ага! Уже Танечка!
Степан вдруг нахмурился, обнаружив неприятный просвет на затылке. Неужели лысеет?! Черт! А что, может, и лысеет. Отец, мать рассказывала, был с изрядными залысинами, дядька тоже. Не хотелось бы так рано то…
Танечка, значит, ну ну! И кормить ее собрался, во дает, а! Слыхала бы его сейчас его Нюся, она бы ему накормила. Она бы ему…
Кстати, что это такое она брякнула тут насчет того, что ее хотят убить? Врет, нет? Не похоже, чтобы врала. Во первых, не похожа она на врунью. А во вторых, слишком уж велико было ее отчаяние. И слезы, и пальцы дрожат. И нашептала ему такого!
«Степочка, - говорит, - миленький… У меня, - говорит, - никого нет, кроме тебя…»
Так ему еще никто не говорил. Никто и никогда. Кроме разве что матери. Та, помнится, гладила его по голове и всегда приговаривала, уже много позже смерти отца: «У меня ведь никого, кроме тебя, нет, Степочка, миленький мой. Никого…»
- Танечка, а я тут вот что подумал, - метался по квартире вдохновенный голос его друга. - Если вы стесните Степана, ну, если он будет очень уж сильно против вашего здесь присутствия, я, наверное, смогу вам помочь.
- Да? - впервые заинтересовалась она, устав от его трепа основательно. - Каким образом?
- Поживите у меня на даче, - просто предложил Кирюха, забыв рассказать, как и зачем он обычно приглашал туда женщин. - Двухэтажный дом к вашим услугам. Все условия имеются. Вода, туалет, полный холодильник продуктов, телевидение, НТВ плюс и все такое.
Ехать к нему на дачу ей абсолютно не хотелось, хотя она видела, что нравится этому разговорчивому парню. Но ехать не хотела. Не девочка была, понимала, чего ради он приглашает. И хотя в ее положении выбирать не приходилось, и по внешним показателям Кирилл мало чем уступал своему другу, она бы с удовольствием осталась здесь. Здесь все же было как то надежнее и безопаснее.
Вспомнив о пережитой бессонной ночи, Татьяна невольно поежилась.
Неужели она не ошибается?! Неужели исцарапанная замочная скважина на ее входной двери - это следствие полуночного любопытства? Неужели кто то хотел проникнуть в ее дом, чтобы.., убить?! Убить, как бедную Надежду Ивановну? Милиция, правда, списала все на несчастный случай, спровоцированный сердечным приступом. Но бдительная генеральская вдова Софья Андреевна, с присущей ей горячностью, опровергла эту версию.
- Что вы, милочка! Не будьте столь наивны! - фыркнула она и опустила горестной скобкой выцветшие губы. - Какой сердечный приступ, если Надежда не имела в доме даже анальгина. Она была крепкой и здоровой, как гренадер! Разве вы не понимаете…
- Что я должна понимать? - Новость Татьяну поразила, но не настолько, чтобы обсуждать ее во дворе в начале девятого вечера, когда еле на ногах стоишь после бешеного ритма трудовых будней.
- Ее же убили! - зашипела рассерженной гусыней Софья Андреевна.
- Убили? Кто? - Ручки от пакета больно врезались в затекшую руку.
Угораздило же набрать продуктов, будто на месяц. И рис, и гречку, и сахар. Ох уж этот сахар… После ухода Санечки она почти его не употребляла, всякий раз находя ему замену. То джем, то сгущенное молоко, то мед. Видеть его просто не могла. А тут купила пару килограммов. И теперь переминалась на высоченных каблуках, перекладывая тяжеленный пакет с покупками из руки в руку. И слушала зловещий шепот соседки, и все силилась уловить: кто, за что и почему убил Надежду Ивановну. И почему, собственно, милиция проявила такую преступную халатность.
- Ну, вы будто с луны свалились, Танюша! - возмутилась Софья Андреевна и, заметив ее нетерпение, вцепилась в рукав ее плаща. - Как они могут, если в убийстве замешан их сотрудник?!
- Что то я не пойму. - Смотреть на часы было бессмысленно, многозначительность ее взглядов Софья Андреевна несомненно пропустит. - Какой сотрудник?!
- Ну, как же! - вдовствующая генеральша рассердилась не на шутку и теперь уже двумя руками впилась в ее белоснежный плащ. - Мы же видели с вами, как он предъявлял Надежде Ивановне удостоверение. И как потом потащил ее в подъезд. А потом долго не появлялся и руки вытирал белым платком. Это он! Он убил ее! А они даже слушать меня не захотели. Смотрели на меня, как на умалишенную!
Точно так же приблизительно смотрела на нее и Татьяна. Она, конечно же, помнила об инциденте, что произошел на днях под их окнами, но…
Но каким же надо было быть идиотом, чтобы, совершив убийство, вытираться прямо под окнами и не торопиться уехать?! Это вздор! И здесь было что то не то.
- Хватит вам, Танечка, людей смешить, - снова возмутилась Софья Андреевна и засеменила следом за Татьяной к ее подъезду; у той просто сил не было больше стоять.
Хотелось домой, горячего крепкого чая, потом в ванну и в постель. Укрыться с головой и уснуть. И чтобы без дум и сновидений до самого утра. А тут такое…
- Они же привыкли к безнаказанности! Убить человека им так же просто, как отобрать права на дороге! Уж я то знаю, что такое военные! Сорок лет прожила со своим благоверным. Такая была сволочь, знаете… - Софья Андреевна запыхалась от собственной запальчивости и остановилась, ухватившись за сердце. - Он убил ее и вытер все в квартире. Милиция говорила между собой, что ни одного пальчика не нашли. По их версии, там никого, кроме хозяйки, не было. Но мы то с вами знаем, что все было тщательно протерто.
- Ничего я не с вами! - воскликнула потрясенная Татьяна.
Приобщаться к подозрениям соседки совершенно не хотелось. И думать ни о чем таком не хотелось тоже. Но не думать, наверное, уже не получится. А ей ведь еще мимо квартиры Надежды Ивановны нужно пройти, пробираясь к лифту. И дверь с аккуратной бумажкой она увидит, и думать теперь уже точно станет. Думать и мучиться оттого, что, возможно, Софья Андреевна не так уж и не права. Думать и еще немного бояться. Она же видела его. Она его, а он ее…
Бояться было нельзя, она это знала. Страх способен поглотить все остальные чувства. Он вездесущ и может быть совершенно неуправляемым. А ей одной в квартире еще жить и жить. Пока Санечка сподобится вернуться.
Других вариантов избавления от одиночества она тогда просто не рассматривала. До тех пор, пока через пару дней ее снова не подкараулила Софья Андреевна и не зашептала:
- Ко мне пытались проникнуть в квартиру, Таня! Я написала заявление, советую вам сделать то же самое!
Она снова тогда устала. И снова была на высоких каблуках. Да еще под самый вечер повздорила со своим боссом, который вознамерился повесить на нее еще парочку обязанностей. Раз справляешься, на ка тебе еще. Короче, сердита она была и неприветлива. Ну, и нагрубила Софье Андреевне. Сухим голосом посетовала на занятость. Отлепила от своего рукава ее сухонькую лапку и, не узнав никаких подробностей, вошла в свой подъезд.
А на следующий день… Софьи Андреевны не стало. Она попала на светофоре под автомобиль, решивший проскочить, пока моргает желтый. Водитель скрылся с места происшествия, а Софья Андреевна умерла по дороге в больницу. О происшествии рассказала ее племянница, развешивавшая на балконе выстиранные кухонные полотенца.
- Нету больше тети Сонечки, - всхлипнула та и пожаловалась:
- Теперь вот на похороны нужно тратиться, а у нас с Тошей денег ни копейки…
И продолжала в таком же духе еще минут десять. Татьяна поспешила попрощаться, как только в этом «плаче Ярославны» появилась брешь, и скрылась в своей квартире. И проплакала остаток вечера и часть ночи, вспоминая бедную старушку и свое к ней невнимание. Ни о чем другом она больше в тот вечер и не думала. Зато на другой день…
Она точно помнила, как вышла из лифта. Как закинула сумку на плечо и протянула руку с ключом к замку. Протянула и тут же замерла. Округлая блестящая поверхность замка, размером три на три, была грубо исцарапана. Исцарапана так, будто кто то пытался, да так и не смог отпереть ее дверь без нее. Или все же смог?!
В квартиру она не пошла. Вызвала по мобильному милицию и все время стояла перед дверью. До тех пор, пока они не приехали. Они приехали. Долго смотрели на ее замок, вздыхали, переглядывались и снова вздыхали. Потом вошли в ее дом, все осмотрели. Заручились ее утвердительным ответом, что да, все в порядке и все на своих местах, и отчалили с чувством выполненного долга.
А она не спала всю ночь, просидев в подушках с включенным по всей квартире светом. Не спала и слушала. Под утро ее сморил тревожный сон, в котором она все время от кого то убегала. А проснувшись, Татьяна уже знала, что будет делать.
Она поедет к Степану и какое то время поживет у него. Он будет против, она знала. Но ей непременно удастся его уговорить. Не зверь же он, в самом деле! Поймет наверняка, как ей плохо и страшно…
- Так что, Танечка? - вторгся в ее печали вкрадчивый голос Кирилла. - Может, переедем ко мне на дачу? Степан сердится, станет ворчать. А там вам будет предоставлена полная свобода действий. Так как?
Пора было прекращать подслушивать. Степан еще раз осторожно потрогал пальцами намечающуюся лысину. Растрепал волосы в этом месте, сделал пару шагов к кухонной двери и снова остановился.
С чего то ему вдруг стало интересно, что ответит Кирюхе Верещагина. Поедет или нет на дачу к нему и вместе с ним? Последний вопрос друга яснее ясного намекал на то, что в одиночестве она страдать не станет.
Переедем или нет?.. Степан скривился.
А что? Пускай катится! Баба, как говорится, с возу… Пускай катится ко всем чертям, и Кирюха тоже пускай катится вместе с ней. Тоже фрукт! Только по Нюсе своей сопли размазывал, а тут же Верещагину начал окучивать. Она же не в его вкусе!..
- Танюша аа, э эй! Вы меня слышите? - Кирилл даже пальцами пощелкал у нее перед лицом, пытаясь выдернуть ее из прострации, в которой она пребывала. - Едем?
- Я не знаю, Кирилл. - Татьяна вздохнула и укрылась за чашкой с зеленым чаем, что он ей приготовил. Отхлебнула, подержала во рту и проглотила затем осторожно. Чай он ей приготовил неважный. - Пускай Степа скажет.
Лихо! Степан снова разозлился, теперь уже без промедления двинувшись в кухню. Он еще и решения должен принимать за нее! Лихо…
- О чем разговор? - вяло поинтересовался он, хотя слышал все от первого до последнего слова.
- Да вот предлагаю Татьяне пожить у меня на даче, раз ты против того, чтобы она жила у тебя. - Кирилл повернулся к Верещагиной спиной и смотрел теперь на друга умоляющим скорбным взглядом из разряда: ну, будь ты человеком, помоги, а!.. - А она на тебя ссылается.
- Мне по барабану. - Степан скривился другу в лицо, но так, чтобы Татьяна не видела. - Пускай едет, если ей так хочется.
Сказал и сел к столу завтракать. С хрустом откусывал от целого огурца, заедая его ломтем черного хлеба, и без устали таскал с тарелки колбасу. Крабовые палочки, что зажарил Кирюха для Верещагиной, он принципиально не трогал, хотя и любил. Пускай уж дама угощается, раз тут перед ней так выкладываются.
А дама расстроилась. Такого откровенного равнодушия с его стороны, если честно, она не ожидала.
Болван! Бесчувственное, неструганое бревно! Неужели не видит, как ей сейчас плохо?! Неужели ни капли сострадания в нем нет?! Немного то ведь успели они узнать друг друга, и должен он был понимать, каких трудов ей стоило заявиться к нему. И что все это было продиктовано не минутными капризами, а страхом. Самым настоящим, жутким и почти осязаемым. От которого звенит в ушах и дико заходится сердце. А ему по барабану…
- Едешь, нет? - нелюбезно глянул на нее Степан и тут же чуть смягчился:
- Думай сама, я тебе здесь не указ. Хочется, поезжай. У Кирюхи там классно. Все условия есть и для работы, и для отдыха, и для… Гм мм, ну да тебе еще предстоит узнать.
Зачем сказал?! Прозвучало глупо! Глупо и ехидно. Если не дура, поймет, что он злится. А поняв, начнет думать: что да почему. А ему того не надо. Он и сам не знает, отчего бесится.
- Я бы пожила здесь, - ответила через силу Татьяна, решив стоять до последнего. Если уж снова начнет выносить ее вперед ногами, тогда уж поедет к Кириллу на дачу. - Если ты не против, конечно. Здесь мне и до работы ближе. И вообще…
Кирюха мгновенно сник и к столу подсел уже без былого оживления. Сразу стал ныть, поглядывать на часы, вспоминать несчастную обиженную Нюсю. И когда через полчаса она позвонила ему на мобильный, тут же сорвался и уехал к ней.
Завтрак они заканчивали в полном молчании. Вернее, это Степан завтракал. Верещагина же ерзала кружкой с нетронутым чаем по столу и смотрела все время куда угодно, только не на него.
Зато он разглядывал ее без смущения. Разглядывал и силился понять, чем же она так пленила его друга. Видел тот ее впервые и сразу запал настолько сильно, что начал зазывать к себе, а это подразумевало…
Ну, да неважно, что это подразумевало. Все взрослые люди были, понимали.
Сегодня она, кстати, выглядела не так свежо и шикарно, как обычно. Лицо бледнее обычного, темные круги под глазами, губы совершенно бесцветны. Простенькая юбочка, вытянутый на локтях свитерок. Да, не так, как всегда. И еще потерянно как то. Не было обычной самоуверенности, от которой она задирала нос. И взгляда холодного не было - обычного ее атрибута.
- Так что там у тебя стряслось? - спросил вдруг Степан и тут же пожалел об этом. - Ну, вот зачем?! Тебе то какое, собственно, до этого дело?! Не терпится быть втянутым в историю? В ее историю? Мало муторных походов по театрам и музеям? Мало потерянных вечеров? Так она тебе добавит, не сомневайся. Добавит так, что белый свет тебе с алтын покажется. Идиот, что тут скажешь! Был бы умным, отделался бы от нее еще тогда, в кафе…
- Стряслось то, что вокруг меня начали умирать люди, - проговорила Верещагина чуть слышно. - Не в том смысле, конечно, не в буквальном. А соседи… Сначала одна женщина с первого этажа. Потом соседка через стенку. А потом этот мой замок.
- А подробнее можно? - сразу скис Степан, услышав упоминание о смерти.
Этой гадости он не терпел. Никогда не шел в понятые, если дело касалось аварии или убийства. Никогда не ездил на опознание. Никогда не смотрел на покойников, даже если доводилось присутствовать на похоронах. Потому что ненавидел смерть. Ненавидел и всячески старался избегать ее соседства. Он даже.., к гробу матери не подходил, боясь не запомнить ее живой. А тут вдруг у Верещагиной такая история.
- Я сначала не обратила внимания на ее слова, - во всех подробностях рассказывала она Степану о том, что произошло с ней за последнее время. - А потом, когда и ее не стало… И опять эти царапины на замке…
- А может, это просто совпадение? Или мелкий домушник решил поживиться твоим имуществом, пока ты на работе. А? Может, совпадение? - все еще не хотел он терять надежду на то, что, может, пронесет и все страхи Верещагиной окажутся пустыми.
- Ты в это веришь? - изумилась Татьяна, подняв на него бездонно голубые грустные глаза.
- Нет.
Он не верил, конечно, потому что вообще в совпадения не верил. Кроме разве что одного совпадения, столкнувшего его с Верещагиной тем пасмурным днем. Зашел бы чуть позже и не встретил бы ее. И не сидела бы она сейчас напротив него и не обременяла своими проблемами.
Пожил, черт побери, спокойно!..
- Я думаю, что я следующая, - выдохнула она со всхлипом. - Так не хочется умирать, Степа! Никогда бы не подумала, что это так.., противно.
- Противно?
- Противно! Страшно, конечно же, несомненно. Но противно то как! Ты живешь себе, никого не трогаешь и вдруг, сама того не ведая, переходишь кому то дорогу. И за тобой начинается самая настоящая охота. Противно быть дичью, Степа!
Она выбралась наконец со своего места и принялась убирать со стола. Засучила рукава свитера, обнажив изящные бледные руки, и принялась споласкивать чашки и тарелки.
Он хотел ее поначалу остановить, но потом вспомнил, что Ираида Васильевна придет только во вторник.
Сегодня была суббота. Не стоять же грязным тарелкам в раковине еще три дня. Пускай, в конце концов, хоть чем то платит за его вынужденное гостеприимство.
Нет, ну что все таки нашел в ней Кирюха? Надо бы спросить. Сегодня вечером они встречаются на фирме, там и спросит…
Кирюха заявился в офис, уже когда Степан сворачивался.
- Извини, брат, Нюся совсем осатанела, - покаялся Кирилл, с тяжелым вздохом опускаясь за свой стол. - Разборки, разборки, сплошные разборки. Родичей привлекла. Слезы, хай… Дошло до того, что начали звонить знакомому наркологу. Кодировать меня собрались. Ну не дураки?!
- А ты что? - Степан искренне сочувствовал, попасться в руки такой женщины, как Нюся, он не согласился бы ни при каких обстоятельствах. Осыпь его золотом, не согласился бы.
- А что я?! Собрал вещи, сунул кольцо в карман, сделал всем ручкой и съехал… - Кирилл помолчал какое то время и через паузу добавил со значением:
- На дачу съехал.
- Угу, - не принял его подачи Степан, продолжая собираться. - Так тут вот о делах, коротенько… - Он подсунул другу несколько бумаг, дождался, пока тот поставит свою подпись рядом с его, и продолжил:
- Не стал я никого увольнять, Кирюха. Каялся тут мне этот криворукий, каялся. Клялся, что никогда больше и ни в жисть. Оставил пока. Ты как, не против?
- Нет, - кажется, тот даже не понял, о чем речь. - Слушай, а твоя жиличка, она что?..
- Что? - Степан встал из за стола, сунул под мышку барсетку и направился к двери.
- Она сейчас где? - Кирюха нетерпеливо заерзал на стуле.
- Дома, наверное. - Степан равнодушно пожал плечами, но интерес друга ему был отчего то неприятен, и он фыркнул зло:
- Я что, ее пасти должен?!
- Нет, нет, упаси тебя господь! - поспешил обрадоваться Кирюха. - Дома то у тебя?
- А где же еще! Она же с вещами приперлась! - Степан отвернулся, взявшись за ручку двери. - Пока, друг, пора мне.
Кирюха тут же засуетился, засобирался и помчался за ним следом, на ходу приговаривая с воодушевлением:
- Слушай, может, мне пригласить ее куда нибудь, а? Как думаешь, это удобно?
- Я ничего не думаю, знаешь! - фыркнул Степан, подивившись тому, что вот ему то в голову не пришла такая простая мысль, как пригласить Верещагину куда нибудь поужинать.
- А ты, Степка, того.., не против?! - вдруг забеспокоился Кирилл и даже споткнулся на пороге гаража. - Может, у тебя какие нибудь виды на нее имеются? Так ты скажи, я тогда отвалю и все такое…
- Нет у меня на нее никаких видов, Кирюха, - улыбнулся ему Степан, а про себя подумал, что выбирать то все равно ей.
Выбирать между ними двумя.
Что же все таки Кирюха в ней нашел? Даже Нюсе дал от ворот поворот, а ведь детей с ней иметь собирался. Чудно о!..
- Так я еду к тебе, друг? - Кирюха топтался у своего «Фольксвагена» - точной копии Степкиной машины. - Ты как?..
- Поехали. Только давай для начала в магазин заскочим. Дома, кроме колбасы и сыра, ничего нет. А жрать, невзирая на жизненные изменения, все равно хочется. А Ираида Васильевна моя еще только во вторник придет. Не умирать же нам всем с голоду.
Под «нами» он ничего такого не подразумевал. Ну, себя, Кирюху, конечно же. Ну, и Верещагину еще, может быть. Раз уж пришла жить, не морить же ее голодом. Вот ведь история…
Степан впервые за целый день улыбнулся, вспомнив, как она провожала его на фирму.
- Ты надолго? - спросила Татьяна, скрестив руки под грудью, которая, на его взгляд, была немного великоватой для ее прозрачной стройности.
- Я? - Вопрос его поразил в самое сердце, никто со смерти матери не задавал ему таких вопросов, не смел задавать. Он сам по себе, а все остальные… Но вдруг ответил:
- Не знаю, как получится.
- Ага… Ладно… - Она повернулась и снова пошла на кухню.
- А чего ты вдруг? - крикнул он ей в спину и тут же покосился на ее ноги в капроновых колготках, Верещагина все еще ходила босиком по его полам.
- Да ничего, просто думала… Может, приготовить что к обеду?
- Нет. - Он испугался и даже головой замотал совсем по ослиному. - Ничего не нужно! Никаких обедов! Я не обедаю дома! Никогда!!!
Еще чего не хватало! Сначала тарелка супа. Потом часть отвоеванной территории. Потом часть отвоеванной души.
Нет… Нет, нет, нет!!!
Он свободен, независим и ценит это, как ценит жизнь человек, сумевший заглянуть туда, откуда не возвращаются.
Он ушел, хлопнув дверью. Сел в машину и нарочито долго плутал по улицам, прежде чем поехал на фирму. Все пытался успокоиться, загнать раздражение внутрь. Потом она позвонила ему и, когда он ответил, сказала лишь короткое «прости».
Злиться он перестал тут же, сразу свернув в нужном месте, и через пару минут уже тормозил у ворот своего автосервиса. Будто ее кроткое извинение что то изменило разом. А может, и изменило, он так и не понял. Зато она наверняка поняла причину его паники. Не дура же, в самом деле. Ну и пускай понимает. Понимает и не суется со своим обедом, мать его…
Они вытащили с Кирюхой из лифта по паре огромных пакетов. Степан отпер дверь своей квартиры, переступил порог и успел только нашарить на стене выключатель, когда Кирюха сдавленно зашипел ему в спину:
- Чем это так вкусно пахнет, Степаша?! Она что, еще и готовить умеет?!
- Ага, а также на машинке шить и крестиком вышивать. - Раздражение пробудилось с новой силой.
Просил же не соваться со своей стряпней, нет же…
Они зажгли свет и прошли с пакетами в кухню. На газовой плите стояли две маленькие кастрюльки, накрытые полотенцем. Кирюха тут же полез под крышки и зашептал, зашептал, восхищенно прищелкивая языком:
- Щи, Степаша! Щи самые настоящие! Как пахнут!
Щей ему хотелось, если честно. Наваристых, золотистых и густых. Со сметаной или майонезом. А на отдельной тарелке чтобы лежало мясо, наструганное крупными ломтями. Мать так всегда его кормила - сытно и незамысловато.
- А там что? - Степан водрузил пакет на стол и ткнул пальцем в другую кастрюлю.
- А там курятина, тушенная с морковкой! - Кирюха почти счастливо рассмеялся и звучно сглотнул. - Давай поедим, что ли? У меня со вчерашней помолвки во рту, кроме рассола, ничего не было.
- А как же утро? - напомнил ему Степан их совместный завтрак. - Ты же ел!
- Я? Ел? Да ты что?! Разве я мог жевать, находясь рядом с такой женщиной?!
- С какой? - Степан достал из сушки две глубокие тарелки и принялся щедро наливать себе и другу. - Что в ней тебе так понравилось? Обыкновенная замороженная рыба, да и только.
- Тише ты! - шикнул на него Кирюха и опасливо оглянулся на кухонную дверь за спиной. - Услышит еще, обидится.
- Да нет ее. Туфли отсутствуют. Курточка тоже. - Степан пожал плечами, стараясь казаться равнодушным, но вопросец все же точил изнутри: куда же это госпожа Верещагина умыкнулась, наготовив щей.
- А а а, тогда ладно. Но я все же взгляну, с твоего позволения. - Кирюха быстро пробежал по квартире, вернулся и разочарованно развел руками:
- И правда, нет ее, Степ. А где же она? Сказала, что ей угрожает опасность, а сама куда то запропастилась.
Он показался Степану на удивление расстроенным?
- Слушай, а может, ты влюбился? - поинтересовался Степан, опустошив целую тарелку щей и потянувшись к кастрюле с курицей.
- Может, и влюбился! - пробурчал Кирилл с полным ртом капусты. - Немудрено в такую женщину влюбиться. Не знаю, чего ты до сих пор терялся. Я бы уж не упустил возможности. Позволишь? Ах да, тебе же по барабану, я слышал! Так я ей займусь? Такая женщина! Она всех моих трех предыдущих жен стоит вместе взятых. Она… Конечно, она не из наших любимых задурелых, это факт, но в ней столько огня! И насчет рыбы замороженной ты, старик, не прав. Ее только расшевелить требуется. Чуть чуть дунуть - и займется. Поверь!.. А как готовит!.. Конечно, любить такую даму много нервов нужно. Нервов, времени, сил, ну и денег соответственно. Она не одноклеточная, это однозначно. Сложный организм, это понятно… Так я займусь ею? Чего молчишь?
Сказать в ответ было нечего.
Смотреть на Верещагину глазами друга не хотелось. Своего мнения он менять не собирался, во всяком случае, пока. И в то же время мысль о том, что ею кто то будет заниматься, пускай даже и его друг, была неприятна. Не сильно, нет. Немного совсем, но неприятна.
Кирюха был прав. Любить такую женщину очень проблемно. Проблемно, хлопотно и нервно. Не каждому по силам. Санечка вон ее и тот не выдержал, прожив вместе столько лет и нажив дочь и совместное имущество. А Кирюха рвется, будто все про нее заранее знает. Хотя… Хотя, учитывая его богатый опыт семейной жизни, может, он не так уж и не прав…
Курица по вкусовым качествам ничуть не уступала щам. Они хватали большие сочные куски, обгладывали с косточек мягкое нежное мясо и жмурились от удовольствия.
- Слушай, а ей то мы оставим или нет? - вдруг всполошился Кирилл.
- Надо бы… - Степан заглянул в кастрюльку. В жирной морковной подливке сиротливо болталось одинокое крылышко. - Кажется, мы с тобой все съели. О как!
- Ладно, старик, не парься… Время позднее, ей на ночь наедаться вредно. Такую фигуру нужно блюсти. Давай сюда, что там еще осталось…
Они съели все и макали потом хлебные корки в подливку, цепляя морковку с луком и отправляя в рот. Вымыли посуду. Посмотрели телевизор. Поговорили. Украдкой друг от друга смотрели на часы и, каждый по своему, волновались из за ее долгого отсутствия.
Потом Кирюхе позвонила мать и со слезами в голосе потребовала немедленно приехать. Тот нехотя уехал, оставив Степана в одиночестве.
Тишина пустого вечера тут же начала давить ему на уши, снова заставив нервничать.
Сидел бы сейчас в баре, отдыхал. Снял бы девочку, развлекся бы. А вместо этого что? Сидит и, как болван, слушает шум лифта в подъезде.
Куда ее унесло на ночь глядя, а?
Какое то время Степан еще посмотрел футбольный матч, потом оделся и вышел на улицу.
Там было темно, свежо и тянуло сыростью скорого дождя.
У подъездной двери отирались подростки, воровато пряча в рукава сигаретки. Хором поздоровались и растворились куда то, пока он оглядывал двор.
Двор как двор. Автостоянка на пятнадцать машин. Его место было третьим справа. Это было их негласное соседское соглашение - у каждого свое место, и ни ни на чужое. У каждого подъезда, а их было всего то два, по две лавочки, кустарники, чахлые липки. В дальнем углу несколько ракушек, предмет постоянных визитов представителей инспектирующих организаций. И ни одного фонаря. Ни одного…
Пойдет через двор, прицепится кто нибудь в такой темноте. Перепугает. И даже если она кричать начнет, он не услышит. Все до единого окна выходят на противоположную сторону. Это он про Верещагину подумал мимоходом. А сам тем временем шагал к машине.
«Фольцушка» приветливо мигнул фарами, щелкнув замками. Степан сел за руль, привычно втянул в себя запах кожи и автомобильной синтетики и задумался.
Куда ехать? Где искать? И самое главное, нужно ли?..
Она могла быть где угодно. Могла быть дома, что, по его мнению, исключается. Могла поехать навестить дочь с бывшим мужем. Наверняка скучает. А могла рвануть к матери, что то такое она про ее существование говорила.
Итак, что? Искать или нет?
Степан достал мобильник и долго вспоминал тот самый записанный для Ираиды Васильевны на клочке бумаги ее номер. Вспомнив, начал набирать.
643 38 95, так, кажется. Ему долго не отвечали. Потом звонкий девичий голосок намекнул ему, что он, возможно, ошибся. Татьяна есть, но ей пока четыре месяца и подойти к телефону она не сможет. Девчушка хихикнула и положила трубку. Степан понял, в чем дело. Он по ошибке переставил 95 и 38. Набрал снова и долго слушал длинные протяжные гудки.
Где же она может быть…
Он уже хотел отключаться, когда трубку сняли. Сняли и тут же положили обратно.
Понятно, скрипнул зубами Степан и с визгом подал машину назад.
Сидит, значит, дома и ждет чего то. А может, плачет? Может быть. У нее сегодня глаза на мокром месте. Хотя могла и за тапочками домой поехать. Наверняка забыла их, если разгуливала по его квартире в одних колготках.
Дом, в котором жила Верещагина, он знал хорошо. По условиям их трудового соглашения, ему иногда надлежало забирать ее именно от подъезда. Один раз даже к ней в квартиру позвонил. Не выдержали нервы, когда она замешкалась. У нее, видите ли, фен сгорел. А ему что? Сидеть в машине и злиться ее долгому отсутствию? Не мальчик, чтобы за две тысячи над ним так потешались…
Степан въехал во двор и осторожно пристроил машину рядом с бордюром. Упаси господь на него въехать! Лишь однажды он допустил подобную оплошность. Тут же из подъезда выскочила разъяренная тетка и принялась кружить вокруг машины и орать, и тыкать в него пальцем, и поливать на чем свет стоит.
Сейчас он сделал все пристойно. Припарковался в полуметре от белеющего бордюрного камня. Огляделся и поднял голову к окнам Верещагиной. Странно, конечно, но света в них не было. В темноте, что ли, сидит? Или уйти успела? Уйти не должна была. Он еще раз ей звонил, перед тем как въехать во двор. И снова, как в прошлый раз, трубку сняли и тут же бросили, не удостоив ответом.
Страдает, решил Степан, поднимаясь по ступенькам к лифту.
Никого мы не желаем видеть. Никого не станем слушать. А будем сидеть в темноте, упиваться страданием и жалеть себя, жалеть, жалеть до слез. Так, кажется, у женщин все это происходит. А чтобы никто не подумал, что она дома, сидит без света и на звонки не отвечает.., почти.
Он позвонил в дверь к Татьяне и долго слушал, как скачет одиноко по квартире мелодичная трель. Никто не открыл. Он снова звонил и снова слушал, а потом еще и еще.
- Черт знает что! - озверел Степан и, шарахнув что есть мочи по двери ладонью, закричал:
- Татьяна!
Она открыла, наконец то. Щелкнул замок, дверь распахнулась, и Степан вошел внутрь.
- Чего без света сидишь, делать нечего? - спросил он уже тише, когда дверь за ним захлопнулась с мягким щелчком. - Где он тут, твой выключатель?
И Степан, расставив руки в стороны, принялся шарить по стенам в поисках выключателя. Стоять в темноте, слушать ее дыхание и не видеть ее при этом было неприятно.
- Тань, что за фигня, не пойму? Где тут он у тебя?
Он его нашел, но свет не зажегся. Степан несколько раз щелкнул им вверх вниз, безрезультатно.
- Фонарь есть? - спросил он, так и не получив от Верещагиной никакого ответа.
И вот тут…
Потом он долго пытался вспомнить, в какой именно момент понял, что тот, кто стоит напротив и шумно дышит почти ему в лицо, это не Татьяна. Чуть раньше того, как получил сокрушительный удар в висок, или в момент удара? Нет, наверняка раньше. Не мог он мыслить в то мгновение, когда голова, казалось, взорвалась тысячью огненных брызг, а затем наступила беспросветная чернота. Не мог…
Он понял это раньше, но сделать ничего не успел. Не успел отойти в сторону или чуть пригнуться, чтобы принять этот удар. Его ударили. Сильно ударили, но не настолько, чтобы он потерял сознание. Темнота, видимо, помешала. Степан упал вниз лицом и, кажется, закрыл глаза. А может, они сами закрылись. Или и не закрывались вовсе. Темно же было, пойди разберись, когда в башке все звенит и колотится и сил совсем нет подняться с пола. Хорошо, что хоть слуха он не лишился.
Слышал… Слышал отлично, как неторопливо ходит по квартире Верещагиной тот, кто его ударил. То подойдет поближе, то снова звук шагов слышен из другой комнаты. Однажды даже споткнулся об него лежащего. Споткнулся и чертыхнулся еле слышно. Но Степан все равно различил, что голос принадлежит мужчине.
Кто это такой? Зачем он здесь? Почему снимал телефонную трубку? И где, черт возьми, Верещагина?!
А может… Может, это она снимала трубку?! А потом явился этот умник и сделал с ней то же самое, что и с ним, или еще чего похуже?! О, боже правый!
Вот тут Степан точно зажмурился. Темнее не стало, но ужас при мысли о том, что Верещагина может сейчас лежать где нибудь в глубине квартиры с рассеченным черепом, вызвала у него острый приступ тошноты.
Зарекался же!.. Зарекался не влезать ни в какие дурацкие истории! Не замечать, не свидетельствовать, не участвовать и не сочувствовать. Его отец умер, вступившись за соседского мальчишку. Его так отвалтузили за участие, что, проболев почти год, он умер. Мать всю свою оставшуюся жизнь заклинала его: никогда и ни во что не вмешивайся и по возможности проходи мимо. Он ей обещал. Клятвенно обещал. И даже обещал никогда не влюбляться без памяти, чтобы не доставлять себе лишних хлопот и сумасшедшей боли. Все ведь шло так хорошо и беспроблемно. Так нет, нате вам! Мало того, что пошел на поводу у бабы, которая ему даже не нравилась, не говоря уж о чем то еще. Так теперь по ее вине попал в такое дерьмо, из которого непонятно как теперь им обоим выбираться.
Как ни странно, своей головы Степану было не жаль. Он слышит, может двигаться - пробовал незаметно от мужика, получилось. И видеть наверняка сможет. А вот что с ней?! Вдруг она и правда мертва?!
Его снова затошнило так, что он еле сдержался, чтобы не застонать.
Скорее бы уж этот посетитель сваливал. Можно было бы обыскать квартиру и если она…
Господи, сделай так, чтобы пронесло! Сделай так, чтобы эта белобрысая идиотка оказалась жива и невредима! И к этому часу сидела бы на его кухне и попивала свой любимый зеленый чай, который он лично на дух не переносит. Он ведь оставил ей запасной комплект ключей. Пускай бы сидела сейчас на кухне. С кроссвордом или любовным романом сидела бы, поджав под себя ноги, и попивала бы чай. Он вернется и не скажет ей ни слова в упрек. Нет, может, для порядка выговорится, но выгонять уж точно не станет. Идти то ей и в самом деле некуда. По дому неизвестные шарят. Что же он ищет то, интересно?!
Человек, который его ударил, и в самом деле что то искал. Он тихо двигал ящиками шкафов. Переходил из комнаты в комнату. Открывал какие то дверцы, тихонько чертыхался, закрывал их почти без стука и снова продолжал поиски. Через какое то время он вдруг тихо заговорил, и Степан понял, что говорит тот по мобильному.
- Я ничего не нашел! - было первое, что он услышал. - Не знаю… Да, видимо, ты прав. Придется… Осложнений не было… Все в норме… Да нет, не было свидетелей, не было… Придется за ней походить…
«Ее в квартире не было. А от меня он обязательно избавится», - понял вдруг Степан отчетливо и начал осторожно переворачиваться.
Шуметь было нельзя. Шуршать и снова падать тем более. Нужно было сконцентрироваться, пересилить боль в голове, отпереть дверь и вывалиться на площадку.
Там горел свет. Там были люди. Там на него никто нападать не станет. Побоится…
Никогда в жизни ему еще не было так тяжело подняться с коленей. Никогда! Даже в самом глубоком своем подпитии он передвигался достаточно шустро, в такие моменты ему обычно отказывал язык. Ноги никогда. Сейчас же.., сейчас они дрожали и не хотели держать его.
- Да понял я, понял! - чуть повысил голос незнакомец и пошел куда то еще, слышно стало чуть хуже. - Да… Да… Сейчас еще раз посмотрю…
Пора! - решил Степан и в тот же момент снова упал. Боль настигла такая, будто все его тело прошил металлический штырь. Он не знал, как это бывает, но был уверен, что именно так, как сейчас. Кажется, он даже застонал. А стонать нельзя. Нужно бежать, а то от него поспешат избавиться, как от свидетеля. Ему вдруг стало жаль себя и своей непрожитой, возможно длинной, жизни.
Ну, почему же он должен умирать?! Почему?! Противно! Ух, как противно было умирать не за хрен, как любил говорить Кирюха. Права была Татьяна, это и в самом деле противно.
Он вот умрет, может быть, не здесь, а на какой нибудь городской свалке, куда его вывезут, но умрет непременно. А они останутся. Все останутся. И Кирюха, и Верещагина. Будут горевать поначалу. Маяться от сознания собственной вины, может, и поплачут немного. Особенно Верещагина. Кирюха, как и положено, станет ее утешать. Уговаривать. И может, даже ему удастся ее уговорить, и может, даже удастся жениться на ней. Нюся то теперь у Кирюхи не в фаворе. Он теперь Татьяной Верещагиной болен. Как это он сказал сегодня о ней? Чуть дунешь - и займется? Кажется, так. Может, и правда много в ней скрытого огня. Ему лично теперь об этом узнать не придется. Все оставляет Кирюхе. И Верещагину, и свою долю в автосервисе. Оставлять то больше некому. Нет у него никого больше…
Они поженятся, и она нарожает ему белобрысых ребятишек. Девочку и мальчика. Девочка будет похожа на нее, такая же высокая и.., красивая. Чего уж теперь, за пять минут до смерти душой кривить! Красивая, конечно, красивая. Пускай не в его вкусе, но в соответствии со всеми мировыми стандартами… А мальчишка будет вылитый Кирюха. Скуластый, тонкогубый и балабол такой же…
Степан осторожно двинул ногой, боли не было. Он потрогал свою голову и обрадовался, что она цела тоже.
Может, повторить попытку то?! Может, не стоит лежать и умирать раньше времени? Жалеть себя, сочинять про всех про них. Кстати, не так уж плохо вышло и про женитьбу, и про детей. Интересно, а станет Кирюха изменять Верещагиной, если все же женится на ней? Всем своим бывшим изменял безбожно. А ей станет или нет? Он бы вот лично не стал…
Степан недовольно сморщился.
Та а ак, это называется: получил по башке?! При чем тут он?! И уж тем более при чем тут он и Верещагина?! Пускай получил по голове по ее вине, это абсолютно не налагает на него никаких обязательств и все такое. Пускай уж друг отдувается. Смыться бы вот только незаметно, пока этот ловкач шарит по ее шкафам.
И чего, интересно, ищет?..
Степан опоздал ненамного. Может, на полминуты, а может, и того меньше. Ему удалось вполне удачно подняться на четвереньки. Удалось ухватиться за дверную ручку и подтянуться на ней, дотронувшись до замка. Но потом…
Потом сзади негромко хмыкнули и еще раз его ударили. На этот раз не так сильно, зато обидно. Ударили его пинком по заду так, что он снова распластался на полу и уже не делал попытки подняться. Стукнулся подбородком и ребрами, грубо выругался в голос и начал отползать от двери.
- А вот это ты правильно делаешь, дружище, - похвалил его мужик и тут же загремел замком. - Полежи тут, проспись.
Дверь квартиры Верещагиной приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить в образовавшуюся щель одного человека.
«Высок, тщедушен телом и с полным отсутствием вкуса», - вяло подумал Степан, отлично рассмотрев в свете, полыхнувшем с лестничной площадки, его черные одежды и белые носки. Лица не видел, а вот одежду рассмотрел очень хорошо.
Мужик вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Замок щелкнул, и Степан остался совершенно один.
Он его не убил…
Почему?! Почему то ему было нужно, чтобы Степан оставался в живых. Почему?
Ответ всплыл незамедлительно.
Этот мужик в белых носках хочет его подставить. Пока он будет валяться тут бездыханным, тот сделает анонимный звоночек, и прибывшая к месту происшествия милиция обнаружит Степана и, возможно, труп женщины. Значит, все таки…
Нужно искать! Нужно вставать, черт побери, и искать Таньку…
Глава 4
Когда он открыл своим ключом собственную дверь, переступил свой собственный порог и увидел, что на его собственной кухне горит свет, он едва не расплакался от облегчения. Облокотился о стену, слушал, как она поет, и минут пять пытался проглотить шершавую сухость, раздирающую горло. А потом ни с чего завелся.
Поет она, значит! Поет?! Моталась непонятно где, а теперь поет. И ведь что поет?! «Бабочка крылышками бяк бяк бяк…» Да с выражением так выводит, со знанием дела, тоже мне певица. Ладно бы сидела, виновато потупясь, да журнальчик листала, а то петь удумала.
Он медленно стянул с себя куртку, ботинки и, шатаясь, подошел к зеркалу.
Ну и рожа!!!
В том месте, куда был нанесен удар, красовался огромный кровоподтек. Опухоль уже понемногу начала перебираться под глаз. Волосы взлохмачены. Физиономия пыльная. Ну некогда было ему умываться, что поделать! Как поднялся и обошел по стеночке всю квартиру Верещагиной, так сразу рванул домой. Рванул - может, явное преувеличение, но что торопился, это точно. Морщился и корчился от боли, но торопился.
А она про бабочку поет, ну вообще!..
Пригладив волосы и утеревшись рукавом свитера, Степан побрел в кухню.
Что и как он станет ей говорить, он пока не знал, но скажет что нибудь такое едкое непременно.
Он по привычке лупанул растопыренной ладонью по двери и вошел в кухню.
- Степан! - Татьяна вздрогнула и подняла от противня с румяными пирогами раскрасневшееся лицо. - Ты… Господи, что с тобой?!
- Ты…
Он пытался справиться с собой, честно пытался; и даже принимался в уме вести счет простым и составным числам, но не смог ничего с собой поделать. Как увидел ее живой, невредимой, с розовой мордашкой и умильным хвостиком на макушке, так его и захлестнуло. И всего тут было вперемешку: и радости, что жива все таки; и обиды, что ему ни за что по голове настучали; и раздражения. Не велел ведь хозяйничать на его кухне, а она мало что щей наварила, так теперь и пироги затеяла. И поет еще…
- Ты где была? - заорал он таким страшным голосом, что Верещагина тут же втянула голову в плечи и отступила от него подальше, к окну. - Ты где была, мать твою? Я что, должен искать тебя повсюду?! Сначала вваливаешься ко мне с чемоданом, переворачиваешь все в моей жизни, а потом вдруг смываешься! Где была, спрашиваю?!
- Я… - Ее губы были совсем без помады, и они вдруг совершенно по детски набухли и поползли куда то в сторону. Было ясно: собралась реветь. - Я… Тапки…
- Что тапки?! - крикнул он, но уже чуть тише.
- Я тапки себе ездила покупать. Вот… - И она выставила ему на обозрение ногу в мохнатом розовом тапке на крохотном прозрачном каблучке. - Свои я забыла дома. Не ходить же босиком. И я.., вот…
Она проморгала слезы и отвернулась от него к противню. Нужно было снимать пирожки и не смотреть на него. И не чувствовать себя виноватой, будто и в самом деле как то поломала привычный уклад его жизни. Ни она в его жизни ничего не поменяла, ни он. Все ее надежды на то, что Санечка от ревности сойдет с ума и поспешит воссоединить семью, рассыпались в прах.
Она ведь звонила сегодня ему и снова наткнулась на его любовницу. Та пригласила «Шуурика», как же омерзительно звучало имя мужа в ее устах, кто бы знал! Пригласила его к телефону, и он после непродолжительной невнятной речи вдруг потребовал развода. И причину поспешил указать. Они решили пожениться, во как! Так что все ее попытки вызвать у супруга ревность потерпели фиаско. Он не ревновал. Более того, он даже обрадовался, что она теперь не одна. О чем и поспешил ей напомнить.
- Танюша, ты же не переживаешь, нет? - на непонятном подъеме выпалил он. - Твой мачо ведь тебя, наверное, устраивает вполне. Так что…
«Так что?!» - хотелось ей заорать на него. А еще лучше поехать туда и перевернуть вверх дном всю его теперешнюю новую квартиру и теперешнюю новую жизнь. Как он перевернул все вверх дном, так и ей хотелось.
Вот у кого жизнь поломана и в самом деле, так это у нее. А Степан… Степану нужно просто меньше упиваться собственной независимостью и позволить хоть кому нибудь его полюбить. Колючий весь и, как Светка любила говорить, неприбранный. По ее мнению, таких мужиком надо прибирать к рукам, тогда они становятся мягкими мягкими, пушистыми пушистыми. Только и делов то, позволить кому нибудь полюбить себя. Так ведь не позволит. А она не станет его учить. Не ее это дело.
Татьяна быстро переложила пирожки на глиняное блюдо. Накрыла их чистой салфеткой и принялась скоблить противень под струей воды. Вымыла. Вытерла насухо и убрала потом в духовку. Повернулась, чтобы уйти из кухни, и тут же наткнулась на его все такой же полный ненависти взгляд.
- Что ты делаешь, можно узнать? - прошипел он сквозь зубы и сел на табуретку, так расставив колени, что тут же загородил ей проход.
- Я? - Татьяна беспомощно оглянулась на блюдо с пирогами. - Пироги пекла вообще то. Слоеные, с рыбой и яйцами. А что?
- А я тебя об этом просил?! - Он старался смотреть на нее тяжело и недобро, но, видя ее растерянность, немного поубавил оборотов. - Зачем все это, Тань? Не нужно было, понимаешь.
- Я не пытаюсь отвоевать часть твоей территории своими кулинарными атаками, - проговорила она сдавленно и села вдруг к столу. Чего столбом стоять, раз он ее не пропускает. - Просто мне не хочется быть тебе в тягость. Вот я и решила хоть немного быть полезной, что ли. Да и занять себя нужно было чем то. Не сидеть же, глядя в потолок. Так ведь и с ума сойти недолго. Мысли, мысли, мысли… Одна безрадостнее другой. А это хоть какое то занятие. И еще я так.., так давно ни для кого не готовила, а тут меня вдруг прорвало. Захотелось, понимаешь?! В чем здесь криминал, Степа?
- Да нет здесь криминала! - Он вдруг снова разозлился и мысленно добавил, что вот дома у нее - да, криминала этого хоть отбавляй. - Просто не нужно было, и все!
Чертова баба была на редкость умна и проницательна. Ишь, как быстро вычислила про его территорию!.. И рвение свое объяснила совершенно бесхитростно и честно. Так объяснила, что и крыть ему нечем. А хочется просто.., просто поставить на стол эти ее пироги, которые пахли одуряюще пряно. Налить огромную кружку чая и начать уплетать их, благодарно урча в ответ на ее вопросительные взгляды.
Ведь неужели же так сложно то? Неужели сложно быть честным перед самим собой? Чего вот ему сейчас хотелось бы больше всего, а? Правильно, ответ то на поверхности!
Хочется слоеных пирогов с рыбой и яйцами, крепкого чая, лучше с лимоном, но можно и без, непринципиально. Хочется тишины, покоя, и никаких разборок. И еще неспешного спокойного разговора хочется о том, что с ним сегодня вечером произошло.
А ведь могло произойти и с ней. Степан даже сморщился от этой мысли. И закончиться могло гораздо хуже. Могло бы и вовсе все закончиться. И не сидела бы она сейчас, сложив руки на его столе, будто школьница. И не пылало бы ее лицо обидой, и глаза бы не блестели от невыплаканных слез.
Обиделась… Конечно, обиделась. Он так орал!
Ничего, в следующий раз будет знать, как уходить из дома без предупреждения.
- Могла бы и позвонить, что уходишь, - буркнул он недовольно, пододвигаясь к столу.
- Я не думала, что это так важно.., для тебя, - снова последовал обезоруживающий ответ, распластавший его на обе лопатки.
Скажи он сейчас, что ему все равно, тут же удивится причине его гнева. Не говорить - опять удивится. Ведь если ему не все равно, значит…
Вот, попал, черт возьми!
- Дело не в этом, - проворчал снова он, отводя глаза. - Ты перетаскиваешь ко мне вещи. Говоришь, что хочешь пожить здесь какое то время. Ну, и я как бы несу за тебя ответственность, и все такое.
- Да?! - Верещагина так удивилась, что даже рот приоткрыла, уставив в него немигающий взгляд своих голубых глазищ. - Извини тогда, Степа. Я как то не подумала. Извини… Я могу тебя спросить?
- Спрашивай, - великодушно позволил он, удовлетворившись ее извинением.
- Где это ты так ударился? У тебя опухоль с каждой минутой все больше. Нужно лед, наверное, приложить. Я не сильна в таких вопросах. Вот здесь особенно сильно припухло. - И тут она протянула к его лицу руку и еле коснулась своим пальчиком его глаза. - Будет жуткий синяк. Ты подрался?
Он не отпрянул и не отстранился, как сделал бы это еще сегодня утром. С какой стати? Увечье он получил по ее вине. Так что сам бог велел проявить ей сочувствие и, как говорится, стать ему родной матерью и начать ухаживать.
- Я не дрался, - Степан чуть мотнул головой. - Меня ударили. Напали из темноты невзначай, и я не успел увернуться или принять удар.
- Ударили?! Из темноты?! - Она уже хлопотала, наколов льда и оборачивая его сейчас чистым кухонным полотенцем. - Господи, где?!
- У тебя дома, - решил он быть с ней честным.
- Где?.. У меня дома? Я не ослышалась?!
Ему показалось, или она и правда покачнулась, намереваясь шарахнуться в обморок. Машинально сунула ему в руки лед, снова села к столу и тут же впилась пальцами себе в волосы. Жест отчаяния? Страха? Наверное…
- Ты был у меня дома? Да… И там на тебя напали… Вот и причина твоего гнева. Ты пострадал из за меня! Господи, но кто?! Там что же, была засада?! Ждали меня?! - Ее глаза совершенно потонули в волне ужаса, а губы дрожали, когда она хрипло выговаривала:
- Степа! Степа же!!! Почему ты молчишь?! Да и зачем ты туда поехал?! Зачем?! Ты все еще не верил мне! Как ты мог так рисковать?! Тебя же… Тебя же могли убить!!!
- Тебя искал, знаешь! - Ее страх немного компенсировал все его пережитые волнения и побои. - Время позднее, тебя нет. Не позвонила. Никакой записки. Я позвонил по твоему домашнему номеру, трубку сняли и тут же положили обратно. Я и поехал. Думал, ты там. А там…
- А там?! - Верещагина вцепилась в его руку, кажется, даже этого не заметив.
- А там дверь открыта и темнота в квартире. Я зашел и получил, говоря по русски, по рогам. Упал. Очнулся. - Ее тонкие пальцы очень крепко держали его, на фоне его смуглой кожи они казались почти прозрачными. - А по квартире мужик ходит и по телефону говорит. Я попытался встать, он заметил и ударил еще раз…
Татьяна слабо охнула, что не могло его не вдохновить. Переживает? Это хорошо, это даже приятно. То, что второй раз он получил унизительный пинок по заду, Степан благоразумно освещать не стал.
- Он прошел мимо, оставив меня у порога. Потом я обошел всю квартиру. Все думал, вот сейчас открою дверь, а там ты мертвая. Бр р р! Удовольствие ниже среднего, знаешь! Ходить по чужой квартире и искать труп чужой тебе женщины, которая…
Которая так здорово умеет готовить щи. И пироги печет такие, что от одного их запаха сводит желудок. Которая пленила твоего друга с первого, ну, ладно, пускай со второго взгляда. И которая, кажется, почти всегда говорит правду. Не льстит, не пытается разводить слащавую дипломатию, от которой мутит и выворачивает, а говорит правду либо молчит. Как вот сейчас. Смотрит на него и молчит. И одному богу известно, о чем она сейчас думает.
- Ты видел его?! - спросила Татьяна, оторвав свои пальцы от его руки и снова впиваясь себе в волосы.
- Я почти его не рассмотрел. Одет был во все черное, а носки…
- Носки белые, - упавшим голосом закончила она за него. - Так?
- Так. Это тот самый, которого ты видела, любуясь звездами?
Зачем сказал про звезды, непонятно. Она тут же нахмурилась, вздохнула тяжело и лишь кивнула, соглашаясь.
- Значит, он видел тех, кто за ним наблюдал, и теперь потихоньку ото всех избавляется. Так получается?
- Да. - Верещагина зябко поежилась, хотя на ней был теплый спортивный костюм и мохнатые розовые тапки, будь они неладны. - Он приходил за мной. Если бы я… Если бы.., поехала туда. О господи!!!
Степан не стал ничего опровергать или уговаривать ее. Татьяна была не из тех женщин, которым требовалось отеческое поглаживание по голове. Он, правда, мало находил различий между теми, которым это нужно, и наоборот, но Верещагину он по голове не стал бы гладить точно. Она бы и не позволила наверняка. Она для этого была слишком рациональна, холодна и высокомерна.
Он позволил ей уйти с кухни и тут же кинулся к чайнику. Чая все еще хотелось. Пускай пока его гостья приводит в порядок свои мысли, а он…
- Степа! - раздалось от двери.
Ее несчастный голос настиг его в тот самый момент, когда он дожевывал третий по счету пирежок. Они были так хороши, что он начал их уминать, не дождавшись закипевшего чайника. Тот еще только призывно посвистывал, а Степан уже таскал с блюда пирожки. Один, второй, третий… Вкусно было! Непривычно вкусно. Так вкусно не готовила даже мать.
Он собирался дожевать третий по счету, потом навести себе чаю. И уж тогда приступить к пирогам основательно, с подходом, выбирая какой порумянее и посочнее.
Только только начал получать от жизни хоть какое то удовольствие, как ему тут же поспешили все испортить, что называется.
Верещагина влетела на кухню совершенно потерянной. От задорного хвостика ничего не осталось. Волосы выползли из под мохнатой малиновой резинки и висели теперь неприбранными вдоль щек. На голове она, что ли, стояла?.. Глаза на мокром месте, ревела, значит, не удержалась. И бледная до синевы. Будто и не играл на ее щеках румянец еще пять минут назад.
- Степа, нам нужно что то делать! - воскликнула она, замирая в шаге от него. - Это… Это же катастрофа! Этот человек.., он убьет меня!
Ну и что дальше?.. Так сказал бы он еще утром. До той самой минуты, как упал с разбитой головой на ее пороге. Потом.., потом что то случилось с его мозгами такое, что он не мог себе позволить сказать, нет, даже подумать подобное.
Он до сих пор не мог вспоминать без тошноты, как искал Татьяну в ее же квартире. Как сухо становилось во рту и как заходилось сердце, когда он тащил на себя дверцу шкафа или заглядывал за штору и под кровать, боясь натолкнуться на ее остановившийся взгляд.
Лишь бы жива…
И черт с ней, с этой Верещагиной, пускай звонит ему по субботам и даже воскресеньям в любое время, но лишь бы жива… Ну, и уж если ей так приспичило, пускай живет хоть сто лет в его квартире, но лишь бы жива…
Он искал ее и молился. Молился и искал. А увидел живой и невредимой, и тут же разозлился. Не на себя ли?..
- Тань, присядь ка. - Степан поймал ее за рукав и силой усадил на табуретку. - Тебе какой чай, зеленый или?..
- Что? Чай? Господи, Степа, ну какой чай, если мне жить, может быть, осталось два понедельника?! Что мне делать? Я же не могу вечно жить здесь!
- Живи, - пробубнил он с набитым ртом, пирожки были ну просто чудо как хороши. - Так какой чай предпочитаешь на ночь?
Она махнула рукой и, поставив на край стола локти, снова вцепилась в свои волосы. Молчала она все то время, пока он громыхал посудой за ее спиной. Заварил ей зеленого чая. Поставил на стол сахарницу, блюдо с пирогами, чашку с зеленым чаем перед ней и перед собой поставил чашку тоже. Пол литра в ней было точно. Принялся сыпать туда сахар без остановки. Татьяна насчитала четыре ложки, потом сбилась. Отрезал от половинки лимона огромный полумесяц и, энергично болтая ложечкой в кружке, приготовился пить чай.
- Моя маман пришла бы в ужас, - тихо обронила Татьяна, поворачивая к нему отрешенное лицо. - От того, как вы изволите пить чай.
- А как надо? - Он с шумом отхлебнул, потянулся за пирогом и тут же откусил от него, зажмурившись. - Вкусно, Тань. Ты бы попробовала, что ли. Не хотела, а угодила…
- Спасибо. Я не хочу. - Она пригубила маленькую чашечку с тем чаем, что он ей приготовил. - Слушай, Степа, а он ведь меня может и у тебя в доме найти.
- Не найдет, - убежденно заявил он и даже по плечу ее потрепал, как щенка. - Поверь мне, не успеет!
- Как это?
- А мы его раньше отыщем. У нас же столько его примет, чего нам метаться?
- Что за приметы?! Ты нее сказал, что не рассмотрел его.
- А носки?! Это же каким идиотом надо быть, чтобы под черные штаны и черные ботинки натянуть белые носки! У парня что то либо со зрением, либо с головой, про вкус говорить не хочется.
- Со зрением у него как раз все в порядке, - возразила она и вдруг неожиданно для самой себя стащила с блюда пирожок; принялась жевать с аппетитом, хотя после семи вечера не позволяла себе ничего, кроме чая, и то несладкого. - Всех рассмотрел… Слушай, а я ведь машину его помню. Светло бежевая «четверка», на багажнике длинная антенна и номер из трех восьмерок.
- Ничего себе! Госпожа Верещагина! Что же это вы укрываете от следствия такие важные факты? - шутливо возмутился Степан и тут же, столкнувшись с ее понимающим взглядом, прикусил язык.
Какое следствие?! Какие факты?! О чем это он?!
Он еще с утра ни о чем таком и не помышлял. Лежал себе в постели после вчерашней попойки. Лежал и жаждал избавления от тяжести похмелья. И звонок ее воспринял как наказание за совершенные им грехи. И ко всем чертям ее послать хотел, и даже делал попытки вынести ее из собственного дома вперед ногами. Если бы не попросила, так и вынес бы.
Это или что то приблизительно похожее читалось сейчас в ее голубых глазах. Вслух не сказала, но подумать подумала. Вздохнула тяжело и глаза опустила. Все молча, вопить не стала.
- Найти машину в нашем городе несложно, имея на руках такие вот характеристики, - проговорил Степан, притворно закашлявшись.
- Да? А каким образом? Стоять на перекрестке?
- Я все таки хозяин автосервиса, Тань! Ко мне разный люд ездит машинки свои чинить. Среди них встречаются ребята, обремененные полномочиями и погонами. Не переживай, пробьем мы твоего убийцу. И возьмем его в оборот. Ну, а если не дастся, то мы органы привлечем. Не печалься, Тань. Все будет хорошо. Я уверен.
Он был сыт, расслаблен и готов был любить весь мир сейчас.
Верещагина была жива и здорова. И, кажется, не очень то его напрягала своим присутствием. Все больше молчит и слушает. К тому же готовит недурно, это опять плюс. Да и проблема ее решаема. Парень, что влез к ней в дом, был полным придурком. Мало того, что засветился в тот день, когда по его вине подняли шум во дворе. Так еще и сейчас никак не маскируется. Его вот опять же не добил. А почему? Да, почему?! Так уверен в своей безнаказанности, или тут что то другое? Что то еще, что никак не связано с Верещагиной и ее соседками…
Ладно, еще будет время поломать над этим голову. Сегодня ей и так досталось. Кстати, надо будет Кирюху привлечь, он помешан на детективных историях. Ни одного ментовского сериала не пропустит. Какое то рациональное зерно должно быть извлечено из его пристрастий когда нибудь или нет?!
Одно так точно уже имеется, подумал Степан, разглядывая исподтишка Верещагину, Если бы не воспылал Кирюха таким неподдельным интересом к Татьяне, кто знает, поехал бы он ее искать…
Глава 5
Всю ночь пожелтевшую листву за окном полоскал дождик. Крупные капли частой дробью молотили по подоконнику, не давая ей уснуть. А может, и не дождь тому был виной, а страшные видения, наступающие из темноты на сознание.
Вот она идет по ночному городу. Почему то одна идет, без спутника. И на нее нападают из за угла. Нет…
Не из за угла. Злоумышленник вывернулся прямо из за ствола дерева и…
Потом ее душат в собственной постели. Почему она там вдруг оказалась, переехав от Степана, непонятно. Но чьи то ледяные руки смыкаются на ее шее и давят, давят…
А дальше было еще хуже.
Она на службе собирается пить свой традиционный утренний чай. Ей его всякий раз приносит секретарша Оленька. И после первого глотка начинает темнеть в глазах и дико не хватать воздуха. И Татьяна замертво падает прямо под ноги остолбеневшей от ужаса секретарши…
Нет, спать не было никакой возможности. Татьяна проворочалась часов до трех, потом встала, накинула халат и пошла блуждать по чужой квартире.
Хорошо у него было, просторно. Квартира была переделана из двух соседствующих и включала в себя огромную кухню, две спальни - одну хозяйскую, другую для гостей, гостиную, кабинет и еще какую то тесную комнатку, назначение которой осталось для нее загадкой. Мебелью Степан обзавелся дорогой и стильной, в этом Татьяна знала толк. Все серебрилось хромом, поскрипывало натуральной кожей, отражалось в тонированных стеклах. На полу никаких ковров, исключая хозяйскую спальню. Там перед широченной кроватью небрежно распласталась чья то шикарная полосатая шкура.
Его спальню ей удалось рассмотреть, пока хозяин отсутствовал. В его присутствии она туда ни ногой. Боже упаси! Еще подумает чего нибудь. И так, по ее мнению, задал неприличный вопрос, устраивая ее на ночь.
- Спать предпочитаешь одна или… - спросил он и ухмыльнулся при этом совершенно недвусмысленно.
- Одна, конечно! - поспешила она с ответом и тут же получила в пользование комнату через стену.
Это была как раз та самая крохотная комнатка с узким стрельчатым окошком. Там стоял всего один диван с горой подушек и еще рогатая переносная вешалка, на которой ей пришлось развешивать свои вещи. Почему Степан не отвел ей комнату для гостей, в которой было все, включая телевизор со стереосистемой и кондиционер, она догадывалась, не маленькая. Это называлось: навязалась на его бедную голову - радуйся тому, что дают.
А она и радовалась. Он был за стеной, и она могла слышать, к примеру, как он устраивается на ночлег. Потом ворочается почти полчаса без сна и по телефону с кем то говорит долго и сердито. Да что там!.. Не с кем то, а с какой то Людмилой. С ней он ругался минут пятнадцать. Ругался и еще уговаривал ее, уговаривал не быть дурой. Не будешь тут дурой, рядом с таким то…
Татьяна остановилась у окна в гостиной и тихонечко потянула штору в сторону.
Свет уличных фонарей размытыми желтыми пятнами плавал за мокрым стеклом. Дороги и вовсе не было видно. Дождь не прекращался уже часа три. Завтра раскиснет все, набухнет, будет сыро, холодно и противно. И из дома не выйти. А ведь назавтра воскресенье. Теперь уже сегодня, времени то почти три.
В прежние времена она в такие вот мокрые дни с утра пропадала на кухне. Ближе к обеду управлялась с пирогами, борщами и котлетами и, накормив свое семейство, укрывалась в спальне с книгой. Ирка убегала к подругам. А Санечка… А чем, правда, в такие минуты занимался ее муж? Он ведь.., кажется, тоже куда то уходил. Да, точно, уходил. Возвращался всегда веселый, с мокрыми прядями и промокшим насквозь зонтом и ботинками. И лез к ней потом, пытаясь стряхнуть дождевые капли прямо ей в лицо. Смеялся, приставал и все шептал и шептал о том, как любит. Куда же все подевалось, куда?! И смех его счастливый, и обожание, сквозившее в каждом взгляде, и кудри его влажные, которыми он щекотал ей шею, и целовал, целовал, целовал…
Ничего не осталось. Ничего! Ничего не осталось, кроме дождя.
Свет фонаря за окном ни с чего размазался по всему окну и поплыл вдруг вниз по стеклу тонким сверкающим ручейком.
Ну, вот и нашла себе занятие на ночь. Чего не поплакать и не пожалеть себя в такую то сырость. Когда она один на один с ночью, дождем и собственной тоской, которую, кажется, не выплакать никогда.
И Ирка ушла, зло выкрикнув перед тем, как хлопнуть дверью, что с папой ей будет легче, раскрепощеннее. Так ведь и выкрикнула в лицо, почти выплюнула:
- Ты не можешь раскрепощаться!!! Не можешь!!! Кто же может? Виктория? Эта… Эта вульгарная девка может раскрепощаться?! Интересно, как она это делает? Декламирует матерные стихотворения? Курит травку? Бегает голышом по комнатам? Или, быть может… Тьфу, гадость какая! Придет же такое в голову… Татьяна, разозлившись, вытерла слезы. Задернула штору. Обернулась и едва не заорала от потрясения. Она вовремя прикрыла распахнувшийся рот ладонью. Прикрыла и прижала его для верности. Надо было молчать! Нельзя было выдавать своего присутствия. Она в своей длинной ночной рубашке сливалась в тон с портьерами, и он мог ее не заметить. Не должен был заметить, потому что он почти спал.
Сейчас он пройдет, и тогда она незаметно проскользнет в отведенную ей комнатку. Быстро заберется на диван, укроется с головой одеялом и уснет, и ни за что не даст ему понять утром, что видела его.
Он неуверенно ступал, выбросив вперед правую руку, и в ее сторону не смотрел. Татьяна молила бога, чтобы так все шло и дальше. Пускай он окажется лунатиком, пускай ходит и поет во сне, лишь бы не заметил ее. Но неожиданно он оступился, замахав руками в воздухе. Ухватился за дверную притолоку, тут же следом за голову. Осторожно мотнул ею, застонал, видимо, полученный удар все же его беспокоил. И тут…
- О! Ты чего как привидение торчишь у окна?! - хриплым со сна голосом спросил Степан и снова слегка мотнул головой. - Черт! Звон такой в ушах, просто сил нет. Не спится чего, говорю?
- Я… В окно смотрела. - Ей было так стыдно, что провались она сейчас сквозь все этажные перекрытия с его глаз подальше, восприняла бы это благословением господним.
- Который час? - снова спросил Степан.
- Три, - прошептала она и тут же отвернулась.
Господи, он не соврал ей. Он и в самом деле любил блуждать по квартире голым. И ничье соседство его, оказывается, не смущало. Ничье, даже ее!
- Три чего? - продолжил бестолковиться сонный Степан. - Дня или ночи?
- Да ночи, ночи!
Чтобы укрыться в той комнатке, где ей предоставили ночлег, нужно было пройти мимо него, но она не могла. Не могла, потому что он абсолютно голый. И еще потому что спросонья, кажется, почти ничего не соображал. И одни они были к тому же! Совершенно одни под этой крышей. Неужели ему так трудно было это понять?! Неужели не догадывался, что она так стесняется, что у нее даже слезы выступили. И в голове сделалось горячо, и во рту сухо. А щеки наверняка горят в темноте, как глаза у собаки Баскервилей.
Он ничего не понимал. Ничего! Мало того, не дал ей пройти, вовремя убравшись туда, куда следовал. Так теперь еще и пошел прямо на нее. Сам идет и приговаривает:
- Что это ты, Верещагина, совсем спать перестала? То утром звонишь чуть свет. То ночами блудишь. Мы так не договаривались. Ну, в чем дело? Идем, я тебя провожу до кроватки, а…
Он схватил ее за онемевшую руку и потащил за собой, бесстыдно светясь в темноте голыми ягодицами.
Как она не умерла прямо там, на пороге своей комнатки, Татьяна размышляла весь остаток ночи. Пока мутная серость осеннего утра не сморила ее, наконец, и она не забылась коротким беспокойным сном, все размышляла и размышляла.
Она же должна была хотя бы в спасительный обморок упасть. Упасть и ничего не видеть. Не упала!
И когда он к дивану ее подвел, шла как миленькая. И когда одеяло откинул и толкнул ее на подушки, осталась жива. И когда, склонившись к ней, начал подтыкать со всех сторон под нее одеяло, даже глаз не закрыла. Всхлипнула, правда, нечаянно, но зажмуриться и не подумала.
Степан ее неожиданный всхлип расценил по своему, пробормотал дежурное: все будет хорошо - и вдруг поцеловал ее в лоб. И ушел, плотно притворив за собой дверь. А Татьяна снова всхлипнула и прошептала потрясенно:
- Господи, что со мной?! Куда я качусь?!
Понятие «голый мужчина» было для нее совместимо только с браком. Светка сотню раз предлагала и поставляла ей потенциальных ухажеров, все было безрезультатно. Татьяна не клюнула ни на одного. А там были не только разведенные. Случались и порядочные холостяки, и вдовец однажды случился. Они выезжали за город, пили, жарили шашлыки, катались на байдарках, танцевали, но и только. Нет, врет. Прецедент все же имел место. Однажды был гостиничный номер. И после жарких - с его стороны - поцелуев они по очереди приняли душ. Он пошел первым и вышел оттуда распаренный, с мокрыми волосами и розовыми щеками. Торс его по самые колени опоясывало огромное банное полотенце.
- Ты давай там, дорогая, не задерживайся, - жарким баритоном пробормотал он, когда Татьяна бочком, бочком двинулась мимо него в ванную. - Я весь горю!
Ему пришлось потухнуть тут же, поскольку мимо ванной она ринулась к входной двери.
Она не смогла!
Он кричал что то ей в след. Разобрала она только идиотку. И на том спасибо. Светка потом выразилась более колоритно. И предрекала ей одинокую безрадостную старость. Татьяна молчала в ответ, зная, что попытки она больше не повторит. Но когда Степа толкнул ее на диван и потянулся вдруг к ней, она всхлипнула совсем не от страха, нет. Она поняла, что.., смогла бы. С ним. Ни с кем другим. А вот с ним смогла бы.
- Он очень плохой парень, Таня! - прошептала она, как заклинание, перед тем как уснуть. - И тебе нужно держаться от таких парней подальше.., так всегда говорила мама…
Глава 6
- Да, да, Кирюня. Дело дрянь совсем. Ну, а что я?! Я же не Тарзан, в темноте не вижу. И звука летящего на меня кулака не слышу. Я не знал, что так выйдет. Таня? Спит твоя Таня!
Верещагина приоткрыла один глаз и тут же потянулась за часами. Ого! Почти полдень. Вот это она разоспалась после ночного Степиного стриптиза. Нужно вставать. Он что то опять сердит, кажется. Разговаривает с другом и с чего то называет ее его Таней. С чего это? Неужели он решил, что она сможет… Хотя ему то точно все по барабану. Забывать не стоит.
Сердитый голос Степана внезапно стих где то за дверями гостиной. Татьяна только успела стянуть через голову ночнушку, оставшись в одном белье, когда дверь отшвырнуло в сторону.
Это, конечно же, Степа со своей нелепой привычкой колошматить по двери растопыренной ладонью! О том, что нужно стучаться, входя к дамам в комнату, он, конечно же, не имеет ни малейшего представления.
- Я у себя дома, - хмуро ответил он на ее возмущенный возглас и не сделал ни единой попытки покинуть комнату или отвернуться. - Едем к Кирюхе на дачу.
- Зачем? - Ее немного задело, что смотрит он на нее холодно и равнодушно.
Разве можно было так смотреть, когда на ней белье за триста долларов, да и то, что под бельем, заслуживало внимания?! А ему.., все по барабану, опять ведь забыла.
- Он зовет нас к себе в гости. Устраивает такой ответ? - Степан отошел к окну и принялся рассматривать ее теперь уже оттуда.
- В гости? С чего это? - У нее заметно тряслись руки, когда она натягивала на себя свитер и джинсы, и даже голос немного дребезжал. - Не собираешься же ты устраивать мою личную жизнь?
- Личную - нет. А вот просто о твоей жизни я думаю, как ни странно, - ответил он с непонятной ухмылкой.
- Да? И что же ты о моей жизни думаешь, если не секрет? - Волосы тут же наэлектризовались от воротника свитера; врут, безбожно врут все рекламные ролики о шампуне, утверждающие, что будет как раз наоборот.
- Да вот хотелось бы тебе ее сохранить для начала. А там посмотрим… Идем завтракать. - И ушел, оставив ее с летающими вокруг головы волосами и красным от злости и смущения лицом.
- Скотина! - прошептала ему вслед Верещагина и тут же поразилась.
Она вообще то ругалась очень редко. Светка та - ругалась. Ее Татьяна слушала иногда даже с удовольствием, а чтобы сама… А тут вдруг… Может, она подобным образом начинает раскрепощаться? А что? Пережила же она ночь в обществе обнаженного мужика, одной мысли о чем она не допустила бы никогда прежде. Может быть, это как раз и есть первый шаг на пути к этому самому раскрепощению, в отсутствии которого ее упрекнула собственная дочь?
Степан сидел спиной к двери и завтракал. То, что он приготовил и для нее тоже, немного смягчило ее внутреннее возмущение от его некорректного поведения. Сначала голышом по дому бродит, потом врывается к ней без стука. Хорошо, что у нее ума хватило не снимать белье на ночь…
- Надеюсь, омлет моего приготовления съедобен, - пробормотал он, отодвигая от себя пустую тарелку. - А если нет, то ешь, что хочешь.
- А пироги? - Татьяна села к столу.
- Нету пирогов. Я их съел. - И, поймав ее недоверчивый взгляд, еще раз подтвердил:
- Все съел. А ты, Верещагина, хоть и принцесса, а готовишь, я тебе скажу… Отлично просто готовишь!
- Кто, кто?! Принцесса?! Я??? - Татьяна едва не поперхнулась омлетом, тот, кстати, был весьма недурен; он не переставал ее удивлять, этот плохо воспитанный парень. - Разве принцессы пашут с утра до ночи на строительных фирмах, чтобы содержать себя, ну и семью соответственно? И с чего ты вообще взял такое?
- Ну… Ты вся такая беленькая, утонченная. - Он ухмыльнулся противно и неопределенно, из чего нельзя было сделать выводы, звучит ли это обвинением или как раз наоборот. - Пальчики изящные, аж светятся. Представить себе, как они держат поварешку, нож или чистят картошку, очень затруднительно. В детстве и юности наверняка музыка, танцы и прочая дребедень, поставляемая мамашей. Никаких тебе косячков, тусовок до утра и песен под гитару у костра. Не бунтовала наверняка никогда. Послушание, покорность и еще раз послушание. Так ведь?
- Пальчики… - Татьяна отставила руку в сторону и чуть шевельнула пальцами. - Светятся они от маникюра, кстати, не мешало бы обновить. Картошку чистить умеют, представляешь! И много чего еще умеют… А что касается бунта… Был бунт! И еще какой!
- Да ты что? Посмела сказать своей маме - нет?! В жизни не поверю! Как же ты взбунтовалась, Верещагина? Отказалась сходить в магазин? Или попросила перевести себя из спецшколы в обычную?
Наконец то она поняла, что он просто напросто над ней издевается. Злится с чего то и подначивает ее. Только вот на что - вопрос.
- Отстань, Степа, - попросила она, совершенно раздумав делиться с ним воспоминаниями отрочества, склонилась над тарелкой и завтрак заканчивала в полном молчании.
Он тоже больше не возобновлял попыток к ней прицепиться. Мрачнел, насвистывал что то без конца, не подозревая, как это ее раздражает. И молчал.
Из дома они вышли в полном молчании. Степан тащил огромную корзину, доверху набитую провизией. Татьяна в сборах не участвовала, но видела, как он укладывает туда пару бутылок с красным вином, яблоки, сыр и что то еще в красивых шуршащих упаковках.
- На чьей машине поедем? - нарушила она молчание, в нерешительности топчась на пятачке перед своей «Маздой».
Он хмуро оглядел ее машину, снова отчего то скривился и кивнул ей на свою:
- Усаживайся. Тоже мне, водитель!..
Татьяна подчинилась безропотно. Ей не хотелось спорить с ним и доказывать, что за рулем она уже десять лет. Что начинала с отечественной «шестерки», постепенно взбираясь по автомобильному рейтинговому эскалатору все выше и выше. И что за все десять лет не имела ни одного нарушения правил дорожного движения и уж тем более аварий. Санечка вот, к примеру, доверял управление всегда только ей, ссылаясь на свое неумение и нелюбовь водить на оживленных улицах города.
Но Степан не Санечка. Он был совершенно другой, не правильный какой то. И взгляды его полярно отличались от взглядов ее бывшего мужа, включая такие понятия, к примеру: как и для чего нужно укладываться спать непременно в пижаме.
Им друг друга не понять никогда. А ей.., ей тоже должно быть все по барабану, так, кажется.
Она села рядом с ним в машину, посмотрела на него и, когда он выехал со двора, спросила:
- Что дальше делать, Степа?
- В смысле?
- Что то нужно делать, я это понимаю. Но не понимаю: как и что. Ну, найдем мы машину этого чудовища. Вычислим по ней владельца. А дальше?
- Слушай, принцесса, не забивай мне пока голову такими вот вопросами, а! - Он скосил взгляд в ее сторону, рассмотрев, наконец, что вырядилась она на дачу, как на праздник. - Вот приедем к Кирюхе. Посидим под рюмочку и подумаем. Он мастер разгадывать загадки. Любит всякую детективную хрень. Сериалы смотрит, книжки всякие читает. И даже как то в ментовке год после армии отработал. Он что нибудь присоветует.
- Так мы для того туда и едем?
- Ага. А теперь смотри вперед и молчи. Кирюха что нибудь придумает непременно.
Степан не стал ей говорить, что его друг уже все придумал.
И то, как постарается убедить Верещагину, что в нем и только в нем ее спасение. И как постарается уговорить ее пожить у него на даче. И как следующим пунктом предложит ей свои услуги частного детектива и охранника, и как…
В общем, понесло того конкретно. Нюсе накануне вечером, невзирая на слезы матери и суровое молчание отца, Кирилл дал от ворот поворот. Позвонил и поставил перед фактом, что полюбил другую женщину. Степан не стал уточнять, что тот имеет в виду, но догадывался. Такая спешка его немного изумляла, но Верещагину он и сам намеревался сбагрить Кирюхе. Второго такого конфуза, как минувшей ночью, он не переживет без потерь.
Надо же было ей таскаться по его квартире в три часа ночи! Он же не знал о таких ее пристрастиях, ну и пошел в туалет в чем всегда спать ложился, то есть в чем его родила горячо любимая и покойная нынче мать.
Даже и не понял сразу, что, будучи голым, тащит ее в кровать. Понял лишь, когда к себе вернулся. Когда залез под одеяло и проворочался без сна до самого утра.
Она тоже не спала. Он слышал, как без конца вздыхала и ворочалась.
В другое время, при других обстоятельствах и других действующих лицах, Степан то уж точно не улежал бы на месте. И все бы развивалось по законам известного жанра «что бывает, когда только он, она и ночь за окном». Он бы отвел ее в кровать и не ушел бы. Ни за что не ушел. Но… Это при других действующих лицах такое было бы возможно. С Верещагиной же нет.
Почему?
Да потому, что, во первых, она была не в его вкусе!
Во вторых, она не была в его вкусе!
А в третьих… Господи, вот стыдоба то! Он не знал, как можно с такими, как она. Не знал, что и как нужно говорить. Как обнимать, целовать и все такое. Она уже однажды проявила любознательность, когда он ее поцеловал. И вопросы начала задавать, и языком черт знает что вытворять. У него тогда было два пути: либо удирать со всех ног, либо.., повторить, чтобы она дурочку из себя не корчила. Нет, хватит!
Вся она не его. Без жизни, без искры, да еще в длинной ночной сорочке. Обалдеть же просто можно, в чем человек спит! В ночной рубашке, а под ней полный боекомплект из лифчика и трусов. Хорошо, что хоть колготки на ночь снимает с тапками. Умора! Как же она с этим своим Есениным прожила всю жизнь?! Немудрено, что он от такой Снежной Королевы сбежал. Теперешняя то его дама вряд ли отягощает себя тряпками под одеялом.
Принцесса, одно слово. Принцесса на горошине, в лифчике, трусах и ночной сорочке.
Не е ет, как то позаботиться о ее безопасности, помочь чем то он не против. Совсем даже наоборот. Жалко же человека.
Но чтобы она жила через стенку!..
Нет!!! Сорок раз нет! Не станет он каждую ночь слушать, как она там ворочается без сна. Как переодевается, дышит, говорит с ним, слегка выпячивая нижнюю губу, становясь похожей на обиженную девочку. А тут еще сегодняшним утром его подкарауливал сюрприз в ванной. Как его удар не хватил, до сих пор тяжело понять, когда на полотенцесушителе обнаружилась парочка кружевных изделий интимного предназначения. Оно ему нужно?! Он же сколько под душем стоял, столько и косил на все это добро. Нервы же одни! Тем более что она совершенно не в его вкусе.
Пускай Кирюха отдувается, коли ему так приспичило. А он тем временем начнет искать этого мужика в черном. Вернуть ему его удар, неважно который из двух, он должен непременно. Об этом даже Верещагина не будет знать. И Кирюха тоже. Это только его личное. И он этим обязательно займется. Как только сплавит ее в надежные, крепкие руки своего друга, так сразу и займется.
Глава 7
Дом, что купил себе два года назад его друг, мало чем отличался от себе подобных. Двухэтажное строение, облицованное деревом. Черепичная крыша. Резные ставни. Добротные ступени, взмывающие почти ко второму этажу. Ухоженный садик с альпийской растительностью, которая на Кирюхином участке все больше чахла и изнемогала. Качели под навесом. Чуть дальше шикарный мангал тоже под крышей. Небольшой бассейн, к этому времени уже упакованный на зиму. Дорожки, дорожки, целое переплетение дорожек. Как объяснил ему Кирюха, то был ландшафтный дизайн. Степан дивился и не понимал, почему нельзя пройти напрямую к крыльцу, тем более что чахлая травка никак от этого пострадать не могла. Напрямую было нельзя. Нужно было петлять, будто заяц, по дорожкам.
Они не петляли. Они маршировали по участку, как им вздумается. А уж если наезжали сюда с девчонками, то…
Он покосился на Верещагину. Как ей, интересно, Кирюхина дача показалась? Как вылезла из машины, так ни слов, ни речей. Все что то косится на него и вздыхает. Косится и вздыхает.
- : Степа, - вдруг зашептала она громко ему в спину, когда на ступеньках дома загрохотали ботинки его друга. - Степа, не отдавай меня ему! Ну, пожалуйста!
- Чего?! - Он даже не сразу понял, о чем она его просит, обернулся и какое то время смотрел в ее умоляющие голубые глазищи. - Чего это ты, Тань, капризничаешь? Хочешь встречи со своим убийцей? Давай, валяй, я не против. Здесь то он тебя никогда не найдет, это уж точно… Здорово, дружище.
Друзья обнялись и даже расцеловались, что было ей немного непривычно. У Санечки было мало друзей, но они всегда ограничивались рукопожатием.
Потом Кирилл потянулся с поцелуями и к ней. Но Татьяна ловко увернулась, сунув ему руку лодочкой.
- Здрасте, - пробормотала она, пожалев, что вырядилась, как на праздник.
Теперь вот станут думать, что она нарочно их провоцирует, обтянувшись до неприличия светло голубым костюмом, состоящим из тонких брюк и куцего пиджачка, застегивающегося на одну пуговицу под грудью.
Костюм шел ей необыкновенно и делал ее, по словам Светки, на удивление молодой и сексуальной. Степан это не пропустил и всю дорогу косился на нее недовольно. Теперь она поняла, почему.
Друзья, подхватив с обеих сторон тяжелую корзину с продуктами, потащили ее в дом, а Татьяна осталась бродить по участку.
Было тепло, несмотря на ночной дождь, и очень солнечно. Солнце, словно сумасшедшее, полоскалось в каждой луже. Слепило золотом листвы и совсем по летнему скакало по оконным стеклам. Дорожки путано извивались по всему участку, начинаясь и заканчиваясь у сетчатого забора. С северной стороны дома в заборе имелась калитка, и от калитки вниз под бугор убегала еще одна такая же дорожка, выложенная такой же мраморной плиткой. Куда она вела, Татьяна не знала, но раз была, значит, для чего то хозяину требовалась.
Она еще какое то время гуляла, присматриваясь, оглядываясь и рассчитывая. Потом посидела немного на качелях и снова рассчитывала, хмуря безупречно гладкий лоб. Потом встала, отряхнула брюки от налипшей на них сентябрьской паутины и пошла к дому.
Она не останется здесь ни за что! Здесь не менее опасно, чем в ее собственной квартире. Огромный незащищенный со всех сторон дом. Высокий кустарник возле окон первого этажа, в котором можно без проблем спрятать вражескую зенитную установку. Невысокий забор, перемахнуть через него смогла бы и покойная Софья Андреевна, чего уж говорить о таком ловкаче, как их подозреваемый. И эта дорожка, начинающаяся от калитки и ведущая неизвестно куда. Да и хозяин дома, если уж до конца быть откровенной, не внушал доверия в роли стража ее безопасности. Вот Степан… Невзирая на пиратский вид и бандитские манеры, он внушал непонятную уверенность, что и в самом деле все должно быть хорошо. И если уж быть откровенной до самого, самого конца, то съезжать от него ей совсем не хотелось. Смущала, конечно, мысль о том, что он через стену в своей кровати и к тому же абсолютно и неприлично голый, но и только то. Он же.., он же совершенно не в ее вкусе. У нее он вообще отсутствует - вкус на мужчин. Ее единственным, первым и последним мужчиной был Санечка. Второго такого она уж точно не найдет. Только бы вот избавиться от
преследования. И тогда…
Что настанет тогда, Татьяна Верещагина пока не знала. Еще до недавнего времени она собиралась тихо и грустно встретить одинокую старость, во что, правда, Светка не верила ни минуты. Собиралась помириться с Иришкой. Ждать внуков и научиться вязать крохотные носочки в яркую полосочку и со смешными завязочками помпончиками. Это все прочно сидело в ее мозгах до того самого вечера, как в ее подъезде убили Надежду Ивановну. И пошло, и поехало…
Какая старость, помилуйте! До нее еще надо дожить! А кому то этого совершенно не хотелось. Это шло вразрез с чьими то интересами. Не с ее, это точно.
- Что он мог искать лично у вас? - задал ей первый вопрос Кирилл, взваливший на себя полномочия детектива.
Он совершенно не внушал ей доверия, но важничал жутко. Разложил на огромном столе, что они успели накрыть к обеду без нее, белые листы бумаги, карандаши и даже ластиком не пренебрег.
- У меня?! Представления не имею! Все деньги у меня в банке. Пластиковая карточка всегда со мной, - ответила Татьяна, решившая все же отвечать на поставленные вопросы.
Ее версия со старушками друзьями была отметена напрочь. Раз милиция установила смерть в результате несчастного случая, нечего пытаться и огород городить.
Кто знает, может, и правда сумеют они сообща во всем разобраться и отвести от ее бедной головы страшную опасность. И как только это случится, так все…
Сразу записывается в кружок любителей вязания, расположенный при их жэке в подвале соседнего дома. И станет приучать себя к сериалам, которые не переносила.
- А драгоценности? - отвлек ее снова настойчивый Кирилл.
Он по достоинству оценил ее глубокое декольте. Едва прикрытое крохотным топиком, оно и правда привлекало внимание. Не один Кирилл елозил сейчас глазами у нее за пазухой.
- У вас же есть драгоценности? Какие нибудь старинные украшения, может, дорогое колье из бриллиантов или что то подобное?
- Драгоценности имеются, но они тоже в банке. Я арендую банковскую ячейку и храню все самое ценное там. - Татьяна чуть подтянула кверху пиджачок, пытаясь отвлечь друзей. - Дома у меня ничего ценного, поверьте.
- А бумаги? - встрял Степан, в разговоре он почти не участвовал, все больше потягивал из высокого бокала вино и кривился каким то одному ему ведомым мыслям. - Может, ты с работы что то такое прихватила? Какой нибудь важный договор или диск компьютерный. Черт его знает, что ты могла прихватить! Но в кино всегда какая то возня идет из за крохотной такой вот дискетки. Бьются все, погибают, а оказывается, и делов то всего в этой самой дискетке.
- Не в диске дело, Степаша, - с легкой насмешкой авторитетно заявил Кирилл. - А в информации! На этих самых носителях столько может всего быть… Вспомните, Танечка, что важного произошло у вас на службе в последнее время? Может, муж вам передал какой нибудь документ или диск? Он ведь у вас?..
- Ведущий экономист одной фирмы, занимающейся компьютерными разработками. Что то он говорил про прорыв в деле, касающемся антивирусной программы. Господи, да это тысячу лет назад было! Мы с ним давно расстались!.. - И тут она вспомнила.
Было это…
Было это где то за неделю до того, как он подло сбежал от нее, не вернувшись с работы и объяснившись с ней по телефону. Это была пятница, она запомнила это абсолютно точно, поскольку собиралась со Светкой в баню.
Сама Татьяна не очень любила горячий пар. Ее тонкая кожа после сауны начинала краснеть и зудеть, но не уважить подругу не могла. Та обещала притащить какую то разрекламированную маску для лица, шеи и бюста. Что то говорила про вытяжку из проросшего овса, медовое молочко, что то еще. И говорила, что.! действие этой самой маски стимулирует как раз сауна.
Вот она и собиралась туда с неохотой, но с любопытством. А тут Санечка…
- Он вернулся раньше обычного. Где то часов в шесть. Он редко так возвращался, - принялась вспоминать Татьяна. - И заметался, заметался по квартире. Весь взъерошенный, нервный. На мои вопросы отмахивался и зудел что то про подлость человеческую, способную…. Вот тут дословно не помню. То ли способную опрокинуть мир, то ли способную его опрокинуть. Ну, не помню! И знаете… У меня было такое чувство, что он собирается что то спрятать.
- Почему ты так решила? - Степан неожиданно заинтересовался и сместил взгляд с ее груди чуть выше.
- Я начала ходить за ним, а он уворачивался и что то придерживал в кармане пиджака. Говорю, что у тебя там, покажи. А он…
И тогда Санечка ударил ее по рукам, не больно ударил, слегка, но Татьяне стало обидно. Она же ничего такого не хотела. Просто пыталась понять, чем так расстроен ее бедный муж. А он…
- И что же он?!
Новость о том, что ее невзрачный муж мог ударить ее по пальцам, по тем пальцам, что казались ему невесомыми, почти прозрачными, неприятно его удивила. Надо же, такой слизняк, а дрался. А она все его Санечкой называла. Урод, видимо, был еще тот. Копни только поглубже.
- Он закрылся от меня в кухне. Я ушла со Светкой в сауну. А когда вернулась, он притворился спящим.
- И все? - снова принялся умничать Кирилл. - Никаких второстепенных деталей, способных пролить свет.
- На что, господи! - Его кичливость начала порядком ее раздражать.
Хотелось есть, пить, посидеть где нибудь в саду под одним из чахлых деревьев и просто ни о чем таком не думать. Смотреть на то, как резвится и скачет солнце по мраморным дорожкам и умирающим к зиме листьям, и ни о чем не думать, ни о чем.
- Ну… Может, какие нибудь старые газеты валялись под ногами. Или одежда в шкафу лежала не так.
- Какие газеты?! Какая одежда?! С чего это?! - за ходом мысли доморощенного детектива она не успевала и обратила умоляющий взор на Степана.
- Он имеет в виду, что когда твой муж прятал что то на антресоли или в шкаф, то мог по неосторожности смахнуть пару газет или сдвинуть с места несколько полотенец, - терпеливо объяснил ей тот, одобрительно глянул на друга и спросил:
- Я угадал?
- Абсолютно! Так что? Все было на месте?
- Все было на своих местах! Газеты наверху, полотенца в стопочке, сахар под ногами! - фыркнула Татьяна и пододвинула к себе, наконец, блюдо с запеченными куриными крылышками.
- Какой сахар?! - одновременно вытаращились на нее оба.
- Белый, сладкий, сахар песок, мой бывший муж постоянно… - она даже жевать перестала, вспомнив эту его ненавистную привычку, - постоянно просыпал сахар! И он постоянно скрипел под ногами в кухне. Можно было сойти с ума за эти пятнадцать лет от этого постоянного скрипа! Надеялась, привыкну! Но нет, к этому привыкнуть невозможно. Он скрипит так.., так мерзко.
- Сахар, значит. - Кирилл принялся теребить свой подбородок одной рукой, второй малюя что то на листе бумаги. Потом поднял на нее задумчивые синие глаза и спросил:
- Как он ушел от вас, Татьяна? Извините, но меня интересуют обстоятельства его ухода. В тот день сахар так же скрипел под ногами?
- Так он всегда скрипел! Стоило Санечке войти в кухню, так тут же этот скрип под ногами. Как Санта Клаус ассоциируется со скрипом снега, так мой Санечка со скрипом сахара! - Татьяна пригубила вина и снова принялась за крылышки.
Вкусно было необыкновенно. Кирилл постарался, как ей объяснили. Если он во всем был таким умелым, то беспокоиться за результаты его расследования не стоило. У него все получится…
- Где вы храните обычно сахар?
- Раньше, когда я.., когда у меня еще была семья, мы покупали сразу килограмм по пять шесть и ссыпали в большую банку из под леденцов. Знаете, такие на палочках леденцы? - Она изобразила, как те должны были выглядеть. - Большая такая красивая пластиковая банка с крышкой. Она всегда стояла у нас на самой нижней полке в шкафу, и мы туда ссыпали сахар. Сейчас я его почти не покупаю. А если и приходится, то редко больше килограмма. А это так важно?
- В вашем деле, Татьяна, все может быть важным. Любая мелочь, - важно заявил Кирилл и дважды что то подчеркнул на своем листе. - Итак, сахар вы хранили в большой банке на кухне. В тот день, когда ваш муж что то от вас пытался спрятать…
- Почему именно от меня? - возмутилась она и еще хлебнула вина. - Он вообще пытался что то спрятать. А когда я проявила любопытство, он его пресек, и только.
- Пусть так, - Кирилл взял ластик и тут же что то быстренько стер, а прочертил длинную прямую линию со стрелкой на конце уже совсем в другом месте. - Когда вы вернулись, то обнаружили, что на кухне скрипит под ногами сахар. Так?
- Так.
- Ваш муж вечерами часто пил чай?
- Вечерами? Никогда… - Татьяна оторопело воззрилась на друзей. - Постойте ка, а ведь действительно! Он вечерами предпочитал кефир или молоко, ну, чтобы спать без кошмаров. Вы понимаете?
- Ага! Чтобы быстрее засыпать и спать потом без сновидений и все такое… - кивнул Степан и посмотрел на нее с таким пониманием и ехидством, что она тут же покраснела.
И как это он мгновенно обо всем догадывается! Санечка и в самом деле не любил, когда она вечерами проявляла инициативу. Принимался хныкать, ссылаться на усталость, на то, что Иришка за стеной еще не спит. А утром.., он обычно вставал раньше, и нашарить его рядом с собой на постели ей удавалось крайне редко.
- Так, значит… Вечером он рассыпал сахар, но чай в это время он не пьет. Вопрос: зачем ему понадобилось лезть в банку с сахаром? - Кирилл сурово посмотрел на нее. - Ответ: возможно, он что то в этой банке спрятал. А через неделю оттуда достал и больше уже в ваш дом не вернулся. Логично? По моему, да. - Кирилл откинулся на спинку стула, подхватил тонконогий бокал с вином и призывно вскинул его в сторону Татьяны:
- Кажется, начало положено, дорогая Танечка!
Они выпили и какое то время ели, молчаливо поглядывая друг на друга. Татьяна при этом выглядела растерянной. Кирилл выглядел вполне довольным собой и произведенным эффектом. А Степан.., никаким. То есть догадаться о его чувствах было совершенно невозможно. Что скрывалось за бездонно темными глазами, не выражающими сейчас ничего, кроме ленивого равнодушия, оставалось загадкой.
- Что ты думаешь по этому поводу, Степа? - решилась она на вопрос; почему то его неавторитетное мнение интересовало ее куда больше, чем мнение натаскавшегося на детективном чтиве Кирилла.
- Пятьдесят на пятьдесят. Мог спрятать, а мог ничего и не прятать в этой банке с сахаром. Мог просто изменить своей привычке - не пить чай перед сном, как изменил своей привычке возвращаться вечерами к тебе. Мутный он какой то, твой Санечка. Но что началось все именно с него… Короче, эта версия мне тоже нравится. И опять же, на что то он купил себе жилье, уходя от тебя. На что? Может, он продал какой то промышленный секрет? Вполне вероятно.
Кирилл тут же подхватил его слова и принялся на все лады муссировать тему промышленного шпионажа вообще и в частности. Главным злодеем, разумеется, оказался ее Санечка. И не то чтобы это Татьяну коробило, просто…
Просто представить отца собственного ребенка таким вот мерзавцем было немного не по себе.
- А то, как он поступил с тобой, ты ему в актив, что ли, записываешь? - вспылил Степан, резво выбрался из за стола и, подлетев к тому месту, где она сидела, навис над ней. - Небось себя ругаешь? Мучаешься и ругаешь. Ах, какая я плохая! Ах, как плохо обходилась с ним, и все такое… Так? Так, принцесса, можешь не говорить ничего.
Татьяна и говорить ничего не смогла бы, узнав исходящий от Степана тонкий запах французского одеколона.
Названия она не знала, но таким же пользовался ее босс и еще хвастался, будто это модный нынче запах. Аромат начальника, который тот всегда таскал за собой длинным шлейфом, тревожил ее мало. Ну, нравился одеколон, что с того. Мало ли от кого чем вокруг пахнет!
Но когда минувшей ночью, целуя ее в лоб, Степан склонился над ней, и она уловила этот вот самый запах, то поняла вдруг, что… Что ему эта неуловимая терпкая горечь идет много больше, чем ее начальнику. Даже его голому телу идет. Хотя почему даже? Может, даже только голому и идет?! И волнует это ее гораздо сильнее, и еще что то такое…
Так! Допилась, называется. Это точно вино! Вино в голову, мечты в сердце. Так нельзя. Нужно собраться, в конце концов. При чем тут его дразнящий запах, речь идет о том… Черт! Ну как же от него все таки пахнет!
- Чего смотришь? - тихо окликнул ее Степан. - Жалко муженька то? И признать его виновным тяжелее, чем опорочить себя, так?
- Мне…
Вино и правда шумело в голове и заставляло ее смотреть совсем не туда. Кирилл что то рисовал и рисовал, стирал, снова хватал со стола карандаш. Одним словом, был занят солидным серьезным делом: разработкой программы по защите свидетелей. Так, кажется, это называется.
А что она?! А она таращится в вырез рубашки Степана и вспоминает, как он выглядел без нее минувшей ночью! Вино… Все вино! Ох, и коварная штука..
- Мне… Мне нужно на воздух, - выдавила она, с трудом оторвав свой взгляд от его кожи, которая едва слышно пахла полынью, полуденным солнцем и горячим морским песком.
- Иди, - он отошел от нее быстрее, чем требовалось.
И тут же отвернулся к окну, совершенно бездумно рассматривая никудышный садик своего друга.
- Что случилось? - Кирилл оторвался наконец от своего занятия, которое выполнял с излишним усердием, дождался, пока за Татьяной закроется дверь, и с тревожным любопытством поинтересовался:
- Степ, я ничего не пропустил, а?
- О чем ты? - друг не поворачивался, барабаня пальцами по деревянному подоконнику.
- Между вами что то.., нет?
- Что ты, Кирюха, выдумываешь?! Ты же знаешь мой вкус! - рассерженно отозвался Степан, вернулся к столу и налил себе до краев. - С чего ты взял?!
- Да так… - Кирилл продолжал его рассматривать. - Искришь ты чего то. Да и она тоже ведет себя как то нервно. Смотрит на тебя безотрывно, дышит так, что пуговичка под грудью того гляди отлетит. Но грудь какая, Степа, ты заметил?! Ум м м…
Степан залпом выпил вино и снова налил себе.
Грудь Верещагиной он рассмотрел еще утром, когда вынудил ее переодеваться в своем присутствии. Рассмотрел и приуныл немного. Хоть и была Верещагина не в его вкусе, но… Но в белье она уже не показалась ему чрезмерно накрахмаленной и до зевоты безликой. Совсем даже наоборот.
Нет! Пускай тут с ней Кирюха возится. Он пока расследованием займется. А они уж пусть тут одни без него искрят.
- Говори, чего ты там нарисовать успел. Версии есть?
- И не одна. - Кирюха выставил грудь колесом. - Слушай, я тут вот что думаю…
Как Степан и предполагал, думать Кирюха умел. И детективы не зря смотрел, и сериалами увлекался, и годичный стаж работы в органах, несомненно, наложил на его сознание отпечаток.
По двум версиям его друга выходило, что главным и единственным лицом, виновным во всем, что происходило и сейчас происходит, был Верещагин Александр, он же горячо любимый Санечка. Придумает же имечко, упаси господь!
По одной из этих двух версий предполагалось, что Верещагин был жертвой. По второй - наоборот.
Каким то образом к нему попадает диск - предположительно и не принципиально, это мог быть и документ, распечатанный на обычном форматном листе, - с секретной информацией, которую необходимо сохранить от конкурентов или, наоборот, выгодно продать.
По варианту "а" Верещагин случайно спасает ЭТО и попадает под прицельное внимание либо конкурентов, либо тех, кто хотел выкрасть. За ним начинается настоящая охота.
По варианту "б" Верещагин крадет ЭТО и снова попадает под прицельное внимание. И.., за ним опять таки начинается настоящая охота.
Почему так долго выжидали, прятал то он нечто уже давно? Да потому что не все так быстро случается, как в кино. На все раскрутки и соображения нужно время. И если задействовано сразу несколько структур, время немалое. Пока вычислят подозреваемого. Пока в его виновности убедятся и все такое.
Зачем было являться к его бывшей жене? Опять просто объясняется. Он мог сам навести кого то на нее. Запросто могли, ничего не обнаружив в его теперешнем доме, заявиться по прежнему месту прописки.
- Круто! - Степан потрепал одобрительно друга по плечу. - И к какой конкретно версии склоняешься ты?
А вот тут у них начались разногласия.
Кирюха ни в какую не хотел признавать, что Верещагин злодей. И мелко плавает то он для этого. И вообще рохля не масштабная, чтобы решиться на что то, преступающее закон.
- Его либо использовали втемную, либо попросили придержать у себя в интересах дела. - Кирилл стянул с волос резинку и, закусив ее, начал заново сооружать себе хвост, бубня неразборчиво. - Отсюда его страх. И полученное вознаграждение в виде хаты. Больше то он никак не поднялся. Сам же говорил, что выглядит он затрапезно. И, кажется, даже тачкой приличной не обзавелся. Может, от него хатой только и откупились. Нет, не способна такая рохля на что то стоящее.
Степан имел полярное мнение.
Он считал, что Верещагин ЭТО выкрал. Потому и боялся, и нервничал, и даже жену по пальцам ударил. Если бы за его спиной стояли влиятельные люди, не стал бы он так нервничать. И воспользовался бы скорее всего банковской ячейкой, а не банкой с сахаром. Потом, если бы он перешел дорогу большим ребятам, его давно бы уже вычислили и потихоньку, без лишнего шума убрали.
А так все сходится.
- Ну что сходится? Что сходится? - Кирилл занервничал и затеребил подбородок.
Если Верещагин работал по заказу авторитетных конкурентов, то рассчитывал на безнаказанность - раз.
Бояться в этом случае того, что ему на хвост сядут оперативники, было нечего - два.
Пока ребята раскачаются, пока будут строчить отчеты и прочую дребедень, дело затянется. А если расследование кто нибудь умышленно тормозил, то тут и объяснение тому, почему отголоски возможной кражи стали слышны только теперь.
И к тому же…
Разве оставил бы бандит в живых свидетеля? Да никогда! А тот парень в белых носках ушел, даже пошутив на прощание.
Вывод: человек в черном был мент - это три.
- Все сходится, Кирилл, не хмурься. - Степан вяло жевал кусочек сыра, думая сейчас больше о том, куда навострила лыжи Верещагина. - Этот в черном и белых носках и соседке с первого этажа удостоверение показывал.
- После чего она благополучно скончалась, а следом за ней и еще одна бабулька. Так? - Кирилл оставил в покое свой подбородок, подошел к окну и вдруг без всяких переходов:
- А я бы на ней женился, Степка. Стопудово женился бы.
- На ком? На бабульке? - скривился его друг, тут же представив Верещагину в обтягивающем грудь подвенечном платье.
- Нет, на Танюше. Я, может, такую женщину и искал всю свою жизнь, - мечтательно протянул Кирилл и обрисовал на уровне своей груди предположительный женский бюст. - Нет, ну какая грудь, а?! Точно бы женился, если бы…
- Если бы что? - Степан недоверчиво покосился и, стоило Кириллу повернуться к нему, тут же убрал глаза.
Следующее видение было таким: его друг медленным и утонченным движением расстегивает «молнию» на спине подвенечного платья Верещагиной и целует бледную кожу ее шеи. Стаскивает платье с ее плеч и…
- Если бы не ты, я бы точно женился, - вдруг брякнул Кирюха и, уловив вытаращенный взгляд Степана, довольно заржал. - Молчу! Молчу! Но, Степка, я же не дурак, так?!
- И че? - Он скатал из сыра шарик и запустил его в спутанные волосы друга.
- А ниче! Она тебя… - Он прошелся по кухне, выставляя ноги так, как это делала Верещагина. - Она тебя зацепила, Степа а! Зацепила, зацепила, зацепила! А может, вы того, а?!
- Ну, чего того, чего того? Отвали, а!
Вино приятно расслабляло, спорить и отстаивать что то было ему сейчас не по силам. К тому же Кирюха и в самом деле не дурак. Раз что то уловил, может, так оно и есть. Со стороны, как известно, виднее. Хоть он и хорохорится, а все же чем черт не шутит, когда господь почивает!
- Слышь, Кирюха, - окликнул он его и опасливо оглянулся на дверь. - Ты видишь ее сейчас? Ну, где она?
- Она? - Кирилл снова подскочил к окну. - Дама наших с тобой сердец качается на качелях. Ножкой эдак оттолкнется от земли, потом подожмет их обе, смешно так, как детеныш… А зачем ты спросил?
- Мало ли, вдруг подслушает. - Степан тоже подошел к окну и встал плечом к плечу с другом, рассматривая, как Верещагина комично подтягивает ноги, раскачиваясь.
- Ну? - Кирилл толкнул его локтем. - О чем хотел спросить?
- Раз ты у нас самый умный, ответь за пять секунд… Она как? Я в том смысле… - выговорить то, что вертелось на языке, было Степану так же трудно, как признаться в том, что он проиграл в тот самый момент, когда сунул в ее озябшие пальцы свою визитку.
- Да понял я, Степа, понял. - Кирилл печально вздохнул. - Пожирает тебя глазами, успокойся. Эх, раз в жизни хотел влюбиться, так друг тут же дорогу перешел. Вот вам налицо и классический треугольник. Как будем ее делить, а? И скажи теперь, что не оставишь ее тут!
- Ничего я не скажу, - Степан ни с чего рассвирепел. - Она остается!
И тут же развернулся и, по привычке ударив по двери растопыренной пятерней, ушел на второй этаж вздремнуть.
Это он так Кириллу сказал, что поваляется немного. На самом то деле долго лопатил в уме, до чего они с ним сообща додумались. И еще о том, что он, вернувшись в город, сделает перво наперво.
Нужно было пробить бежевую «четверку», хозяином которой были «белые носки».
Осторожно прощупать фирму, на которой трудится господин Верещагин Санечка. Тьфу ты, господи…
И еще навести справки о его лихой подружке. Их отношения являли собой явный мезальянс. Такая дама, как Вероника, не станет довольствоваться одним лишь видом на жительство. Ей подавай этот самый вид посытнее и пошикарнее. И это, возможно, в перспективе. Значит, Верещагина собирались разрабатывать как золотоносную жилу.
Кирюхины доводы в отношении Верещагина жертвы здесь во второй раз не выдерживали никакой критики.
Верещагин - вор и подлец. И он докажет это его белокурой голубоглазой принцессе. Вор и подлец, который не достоин того, чтобы она его называла Санечкой. Придумает же тоже…
Глава 8
Он уехал рано утром.
Не было, конечно, никакой необходимости подниматься в такую рань. С трудом отрывать голову от подушки и тащиться на ватных ногах в душ, а потом зевать всю дорогу до города. Не было с одной стороны.
А с другой…
Он боялся встречаться с Верещагиной. До наивного смешно! До смешного стыдно! Стыдно перед самим собой, перед таким твердым, непоколебимым и независимым. Все это камушек по камушку, кирпичик по кирпичику возводилось им долгие годы. Выстраивалось, штукатурилось, шлифовалось. Доводилось до совершенной безупречности.
Я - один. Мне - хорошо. И мне - никого не нужно.
И вдруг все начало сыпаться, разваливаться, трещать по всем швам. С чего то начало раздражать то, что на соседнем сиденье рядом с ним никто не сидит. И настораживало то, что никто ему дверь в квартиру не открывает. И даже то, что на газовой плите не стоят рядком кастрюльки, накрытые для тепла полотенцем в красную и желтую клетку, вдруг стало изумлять.
Быстро привык, получается? Или долго ждал, сам того не понимая?
Весь вечер Степан избегал с ней общения.
Она вернулась из сада немного озябшая, с порозовевшим лицом и хотела о чем то поговорить с ним. Так он что сделал? Оделся и ушел в сад. И начал там дрова колоть, хотя недостатка в них не было. Махал без устали топором, кроша сухие чурки на ровные полешки и складывая их потом ровным штабелем.
Вернулся и сразу укрылся в спальне, которую занимал всегда. И провалялся там на кровати почти до вечера, бездумно таращась в потолок. Нет, думы то были, но все больше тревожные и смутные.
А как же это все, а?.. С ним?.. Он же такой весь из себя… А как же каждый день с чистой страницы, а?! Продолжения захотелось?!
Он ворочался, возился, волтузя клетчатый плед. Со злостью расправляя его под собой и снова сбивая безбожно.
Потом захотел есть. Спустился в кухню. Как подросток, обрадовался тому, что там никого нет, и начал воровато таскать макароны по флотски прямо из кастрюли. Макароны были вкусные даже в остывшем виде. Наверняка она готовила. Кирюха так не умел. Все, на что его хватало, так это купить готовый продукт и подогреть его в микроволновке. С куриными крыльями было, кстати, так же. Хотя Верещагиной наплели с три короба. Она, кажется, поверила.
Степан держал кастрюльку в одной руке, ложку в другой и жадно черпал крохотные макаронные рожки с нанизанными на них мясными крошками. Накладывать в тарелку он поостерегся, боялся быть застигнутым Верещагиной. Но она все равно его подловила.
- Приятного аппетита, Степа, - обронила она тихо за его спиной, появившись непонятно откуда.
Он же караулил вход в кухню, как сумел прозевать?! Наверное, когда ложку уронил и наклонился за ней, Татьяна и вошла. Пробурчав неразборчиво спасибо, он поставил кастрюльку на газ и прошел мимо нее к выходу.
- Степа, - позвала его Татьяна, когда он уже почти благополучно скрылся в коридоре. - Забери меня отсюда, пожалуйста. Я не хочу здесь. Я хочу домой.., к тебе. Ну, пожалуйста!
Такие вот покорно умоляющие нотки в голосе он уже слышал, когда собирался выкидывать ее на лестничную клетку вместе с ее чемоданом. И не устоял, черт! А надо было выставить ее! Ох, как надо бы! Но не сумел, не устоял.
Поэтому все, на что хватило у него ума сейчас, это удрать. Перепрыгивая через три ступеньки, он летел на второй этаж и снова скрылся в своей спальне. И больше уже не выходил оттуда до самого утра. Ему было слышно, как они в гостиной звенели посудой, явно хрустальной, располагаясь к ужину. Звали и его. Он отказался, даже не выглянув из за запертой двери. Потом они смотрели телевизор. И смеялись. Громко смеялись, весело и затяжно. Это его раздражало, и он то и дело укрывал голову подушкой. Так и задремал - с подушкой на лице.
Поднялся в пять тридцать и сразу в душ. Кое как очухался, еле продрав глаза, и направился в гараж.
Дверь в него замыкала длинный коридор первого этажа. В этом же коридоре был и вход в спальню для гостей. Туда Татьяна вносила вчера свои вещи. Там, наверное, и ночевала, если, конечно, не спит сейчас с Кирюхой.
И зачем он так подумал, притормозив?! Зачем?! Шел себе и шел, на ходу застегивая куртку, тут же проверяя карманы и зевая широко и сонно. И ни о чем таком не думал. Не успел еще просто, потому что не проснулся. И тут эта дверь!
Она не запиралась изнутри, это Степану было известно. Вот если он сейчас возьмет и осторожно повернет сверкающую ручку, чуть толкнет дверь внутрь, то… То сумеет убедиться в том, что она спит в своей постели. В своей длинной ночной сорочке, в которой в темноте похожа на привидение.
А если нет? Если ее там нет?! Что ему тогда делать?!
Им было весело вчера вдвоем. Они смеялись и пили что то, празднично звеня хрусталем. Разве так уж кощунственно предполагать, что вечер закончился традиционной постелью? Нет, это жизнь. И он не может, не должен думать что то такое… Никто ему ничем не обязан, как никогда не был обязан он сам и…
Он вошел. Просто не смог не войти. Не смог дойти до двери в гараж, минуя эту. Вошел и несколько бесконечно долгих минут с жадностью рассматривал ее спящую.
Верещагина и спала, как принцесса. Расправленное одеяло. Взбитые подушки. Гладкие, будто только что причесанные волосы. Ровное, тихое дыхание. Когда Степан видел такой вот сон в кино, он никогда не верил. Не верил, что можно спать вот так. Ни смятых тебе простыней, ни сбитых подушек, ни всклокоченных волос. Думал, так не бывает. Оказалось, бывает. Подчиняясь непонятно какому порыву, он подошел к ней и, едва касаясь губами ее лба, поцеловал.
Пускай спит. Он найдет способ защитить ее. А там посмотрим, что и как будет дальше…
Дома он почти не задержался. Поменял джинсы и пуловер на темно серый костюм и рубашку в мелкую черно белую полоску и двинул в автосервис.
Рабочий день только начинался. Кто уже успел переодеться. Кто еще только подтягивался. А кто то уже выгонял готовую машину с эстакады. На ходу приветствуя своих работников, Степан прошел в контору, гордо именуемую офисом. А что? Пускай тесноват и включает в себя всего две комнаты, зато оборудовано все было по последнему слову техники и в соответствии с требованиями современного дизайна.
Александра Шитина, выполняющая у них сразу несколько ролей - она и секретарша, и бухгалтер, и менеджер в одном флаконе, - уже была на своем месте. И была явно не в духе. Глаза в слезах, губы подрагивают. В другое бы время Степан прошмыгнул мимо нее к себе и не стал, от греха подальше, вникать. А сегодня что то вдруг:
- Эй, Шурик! Ты чего? Случилось что?
Она мало сказать опешила. Она мгновенно позабыла обо всех своих злоключениях, начиная от сломанного замка на сапоге и поползших колготок и заканчивая тем, что муж мерзавец опять пришел под утро. Она вытаращила на босса темно карие глаза и икнула вдруг от неожиданности.
- Ой, Степа, простите!
- Чего случилось, говорю? Может, помощь какая нужна? Ты скажи. Опять муженек не ночевал? - Роль дамского защитника ему вдруг пришлась по душе, и он снова улыбнулся ей. - Не дрейфь, Шурик. Мы с Кирюхой тебя в обиду не дадим.
- Степа?! - Александра привстала с места; а была она высоченной, на полголовы выше Степана, и посмотрела на него сверху вниз. - Вы что это…
- Что? - Он распахнул дверь их с Кириллом кабинета. - А что я, по твоему, Саш?
- По моему… По моему, вы влюбились, Степа! - выпалила она.
- Да? - Он озабоченно наморщил лоб. - А как это бывает заметно? Вот ни черта в себе не чувствую, а ты сразу бах!
Чувствовал, чувствовал… Еще как чувствовал. И радость чувствовал оттого, что она одна без Кирюхи спала в своей кроватке. И тревогу: происходит же вокруг нее что то непонятное и пугающее. Вдруг это много сложнее и запутаннее, чем они своими дилетантскими мозгами смогли додумать. И озабоченность: сможет ли он ее беду развести своими крепкими вроде бы руками. Начал он тут же без промедления.
- Валер, привет. - Телефон Валеры Сохина ему нашла тут же Александра, всех нужных, важных и не очень клиентов она держала в базе данных своего компьютера. - Степан… Ага, узнал, значит… Все нормально… Тарахтит твоя то еще? Ну и ладно. А если что, то давай на диагностику пригоняй… Хорошо, без проблем. Запишем на конец следующей недели. Тут такое дело, Валер… Нужно машинку одну пробить. Да нет, не то чтобы парень не заплатил, но нужно, понимаешь… Ага, диктую!
Валера Сохин обещал позвонить сразу же, как что то узнает. Степан продиктовал ему номер своего мобильного на тот случай, если его не окажется на месте. Потом вызвал к себе Александру и задал ей вопрос, который, признаться, ее весьма озадачил.
- «Элегия»? Это ведь что то с компьютерами связано, так? - Она вперила в него немигающий взгляд черных глазищ и с явной угрозой в голосе поинтересовалась:
- Это ведь не значит, что вы решили что то такое перекупить у кого нибудь, нет? У нас нет сейчас совершенно свободных ресурсов! Два новых бокса начнут монтироваться через неделю, а внесено только тридцать процентов предоплаты. Ни о какой перекупке акций не может быть и речи, Степа!!!
Она была молодцом, их Сашка Шитина. Как в той комедии: активистка, спортсменка, комсомолка, - так и Александра была умницей, талантливой умницей, дальновидной умницей. Ну и они платили ей так, как нигде прежде ей не платили.
- Чего вы улыбаетесь, Степа?! - Александра, невзирая на их тыканье, упорно обращалась к друзьям на «вы». Что то бормотала постоянно о субординации и самодисциплине. - Это ведь не то, что я подумала, нет?!
- Нет, успокойся. Меня там интересует один человек. Сразу сделаю оговорку - дрянной человек. Даже не человек, а человечишко. Он там служит кем то вроде главного экономиста или что то в этом роде.
Александра взяла блокнот и карандаш и вскинула на него вопросительный взгляд. Диктуй, мол, чего медлишь.
- Верещагин Александр, отчества не знаю. - Степан вертел в руках авторучку, слегка покачиваясь в крутящемся кресле и вперив задумчивый взгляд в потолок. - У него есть дочь Ирина и дама сердца Вероника. Если получится что то узнать о последней, хотелось бы подробнее. Так, что еще… Пожалуй, все. Да, если ничего не узнаешь по своим каналам, Шурочка, узнай мне хотя бы адрес этой самой…
- «Элегии», - подсказала Шитина в ответ на его вопросительные щелчки пальцами. - Попробую, Степа. Но обещать, сами понимаете, заранее ничего не могу.
Александра явно скромничала, излишне занижая свои недюжинные способности в деле информационных изысканий.
Если ей требовалось узнать, за сколько и в какие сроки ее боссам может выгореть участок земли, на котором в настоящий момент разместился ярмарочный павильон, она будет землю носом рыть так, что полезут шахтеры. В ход шло все. Компромат, сплетни, уговоры, подкуп…
Александра Шитина не страдала излишней щепетильностью и считала, что в любви, на войне и в бизнесе все средства хороши.
Она готова была на все, лишь бы служить тому делу, которому поклялась служить беззаветно.
Ее, конечно, озадачила просьба Степана, но с боссом не поспоришь. Надо, значит, надо. Она попробует. Есть у нее в одной компании, занимающейся сбытом компьютеров и оргтехники, свой человечек. Наверняка что то слышал и про «Элегию». Сейчас не социализм, когда конкурент конкуренту друг, товарищ и все такое. Сейчас их за версту чуют, если не чуют, то вычисляют и держат, по возможности, на виду.
Александра уехала, созвонившись с кем надо, ближе к обеду.
Лихо подогнав свою ярко красную «Тойоту» к самому крыльцу, Шитина с шиком выбросила из салона длинные ноги на тонких шпильках и тут нее подмигнула охраннику. Пускай отвлечется от ее коленок, а то, чего доброго, еще заметит поползшие колготки.
- Меня ждут, - пробормотала она и назвалась. - Этаж который?..
Этаж был первый. И ее на самом деле ждали. Бывшая гражданская жена ее настоящего мужа терпеть ее не могла, но общалась всякий раз охотно. Почему? Потому что к ней у Шитиной был свой собственный ключ и, немного поколдовав над замком разбитого сердца «бывшей» ее «настоящего», Александра обрела в ее лице если не подругу, то информационный источник точно.
- О о о, шикарно выглядишь, Саша! - без подвоха простонала «бывшая и покинутая» Верочка, по достоинству оценив и сапожки, и курточку до талии, и юбочку до колен. - Только… Мне показалось, или ты и в самом деле плакала?
- Не показалось. - Шитина уселась к столу Верочки, переплела длинные ноги и снова всхлипнула.
На этот раз того требовали показательные выступления. - Опять, представляешь! Опять под утро!!!
- Какой кошмар! - воскликнула потрясенная Верочка, но без сочувствия, правда. - Ну ладно мне, я не кондишен! Но тебе то изменять - это, по моему, кощунство…
И пошло, поехало. Воспоминания, которые Шитина слышала сотню раз. То и дело набегающие слезы, что тоже приходилось наблюдать неоднократно. Сигарета в трясущихся пальцах, и это приходилось терпеть постоянно.
А что делать? Интересы дела, и все такое. Общая беда их якобы роднила и делала иногда полезными друг другу. Это и был тот самый ключ, который Шитина подобрала к Верочке.
- Ладно, бес с ним, - махнула она через двадцать минут рукой. Александра была точна, как электричка, и всегда укладывалась именно в это время. - Тут такое дело, Вер. Фирма «Элегия»…
- О о о, куда замахнулась! Это контора, скажу тебе! Там солидные люди, солидные инвестиции. Не е е, твоим автомеханикам, - так Вера называла хозяев Шитиной, - их не съесть. Там штат весь засекреченный. Разработки всякие. Нет, Саша, их вам ни за что не съесть.
- Да боже упаси! - Александра приложила к маленькой груди руку с идеальным ярко красным маникюром. Она всегда красила ногти под машину и никогда - под помаду. - Просто там работает один человек, который…
Нужна была легенда. Срочно нужна была. Верочка уже приняла стойку, и ей требовалось скормить что нибудь эдакое. Ах, как жаль, что не придумала заранее. Подставлять босса было нельзя. У того огонь в глазах и глупая улыбка. Наверняка влюбился. И интерес наверняка напрямую связан с этой самой влюбленностью. Конечно, раз у этого Верещагина имеется дочь, значит, была и жена. Значит…
А, ладно, мысленно махнула рукой на все Шитина. Придется брать огонь на себя. Ну, и Верочку немного порадовать.
- Который мне очень интересен. Понимаешь, о чем я? - Шитина заиграла шелковистыми бровями, выразительно постучав коготком в область сердца.
- А а аа! - у Верочки вырвался то ли стон, то ли всхлип.
Она быстро оглянулась на приоткрытую дверь. Сорвалась с места, тут же заперла дверь на ключ и вернулась на свое кресло с горящими от предвкушения глазами.
- У тебя роман?! Сашка, да ты что?! А если Гена узнает?! - Верочка тут же начала просчитывать в уме все возможные способы оповещения Гены. - Что тогда будет?! Это же… Это же скандал!!!
И она снова застонала, сведя полные колени под столом. Она вообще вся была маленькая, пухленькая. С химическими кудряшками цвета соломы, упорно именуемого ею медовым оттенком. С круглыми щечками, пухлой грудью, таким же пухлым животом и пухлыми же коленками.
Колобком называл ее Гена и умилялся первые пару лет, что они прожили в гражданском браке. Потом он встретил Александру и устоять не смог. Верочка рыдала, угрожала, просила, все было бесполезно. Она увядала прямо на глазах, пока к ней в офис однажды не явилась эта жердь, как за глаза она именовала Шитину, и не предложила свою дружбу. Верочка поначалу отбрыкивалась, плевалась и выгоняла соперницу. Но когда та однажды расплакалась на ее пухлом плече и призналась, что Гена не верен и ей, сразу унялась.
В глубине души она, конечно же, вынашивала мысль, что Гена к ней еще вернется. Им же было так хорошо вместе. Так солнечно, весело и беспроблемно. Но он что то медлил и медлил. А однажды, когда Верочка не выдержала и после очередного откровения Александры позвонила ему, он ей сказал:
- Я не могу бросить ее, Колобок. Она верна мне. Я не подлый. Прости.
Верочка хотела было напомнить ему, что тоже была верна ему. И никогда и ни с кем, и ни в жисть, но Гена уже бросил трубку.
После этого звонка Верочка стала просить небеса послать Шитиной любовника. И как только тот у нее появится, Гена измены не простит и тогда вернется к ней - к Вере. Долго просила, год, наверное, а то и больше. Шитина все медлила и медлила. А Геночке все не было и не было за что не прощать ее.
И тут вдруг такой подарок судьбы!!!
У Шитиной появился интерес. И она просит ее узнать о нем что нибудь. Да она… Она не только узнает! Она спеленает его, перевяжет цветными лентами и самолично принесет «подружке» его в охапке, лишь бы… Геночка к ней вернулся.
Александра Шитина с усмешкой наблюдала за гаммой чувств, сквозивших в выпуклых водянистых глазах Верочки. Тайные желания «бывшей» не были для нее таким уж большим секретом. Иногда, в минуты отчаяния, ей и самой хотелось, чтобы ее «козел» свалил к своей бывшей. Свалил и никогда больше не разбудил бы ее осторожным поворотом ключа в замке в половине четвертого утра. Сволочь…
- Кто такой, Саша?! - Верочка проглотила залпом полстакана воды и вытерла пухлый рыхлый рот тыльной стороной ладони. - Говори, попробую сделать, что в моих силах, но особо не рассчитывай.
Рассчитывай, рассчитывай, кричало Верочкино сознание.
Еще как рассчитываю, ухмылялся Шурочкин сарказм.
- Верещагин Александр. То ли главный экономист, то ли программист. Кажется, у него есть дочь, - медленно диктовала Шитина, терпеливо наблюдая за тем, как Верочка выводит круглые буковки на бумаге.
- У вас с ним что нибудь было?! - С надеждой подняла она взгляд на Шитину.
- Нет.., пока. Нам кое кто помешал.
- Кто?! - Еще не зная, она уже ненавидела этого человека и готова была тут же растоптать.
- Понятия не имею! Какая то Вероника! Вклинилась между нами на последней выставке этого, как его… - Шитина на манер шефа защелкала пальцами.
- Головачева? - подсказала Верочка, не пропускающая ни одного нового художника и драматурга.
- Во! Его! - Александра вздохнула с облегчением, музеев она не посещала, к живописи была категорически равнодушна, избрав раз и навсегда своей стихией непередаваемо завораживающий мир цифр. - Вклинилась, понимаешь, и уволокла мужика. А у меня на него были виды. Он, говорят, недавно с женой развелся.
- Не переживай. Он от нас никуда не уйдет. - Фраза прозвучала приговором как Верещагину с Шитиной, так и ее милому сердцу Геночке, уж во второй раз она его никому не уступит. - Поезжай сейчас. У меня обед. Все узнаю, не печалься. Как узнаю, сразу тебе позвоню. И не плачь ты так больше из за этого мерзавца! Глазки прямо такие грустные, смотреть жалко. Может, хоть Верещагин сделает тебя счастливой.
Верочка искренне на это надеялась, не представляя, какой в душе Шитиной сейчас поднялся дикий хохот. Это на ее деловом языке называлось импровизацией.
Дамы приложились щечка к щечке и расстались довольные друг другом.
Александра снова подмигнула охраннику и вскоре покинула парковку перед зданием фирмы, которая занималась продажей компьютеров, оргтехники ну и в частном порядке тем, что устраивала судьбы некоторых особ вызывающей наружности.
Шитина посмотрела на часы. Время обеденное. Ехать в офис смысла нет. Можно было бы посидеть где нибудь в кафе и перекусить, но аппетит был утерян в утреннем скандале с благоверным. Кстати, о благоверном…
Почему бы не съездить домой и не обрушить скандал на его больную с бодуна голову? Мысль Александре понравилась, и она свернула в переулок, ведущий к ее дому.
Глава 9
Он уехал ранним утром! Уехал, не попрощавшись!
Татьяна едва не разревелась прямо за столом, когда Кирилл пригласил ее на завтрак. Возила ложкой по тарелке с овсяной кашей из пакетика и изо всех сил пыталась не заплакать.
Кирилл был хорошим человеком. Он сразу все понял. И принялся болтать без остановки обо всем и ни о чем. Потом вдруг взял ее руку в свою и проговорил проникновенно:
- Не стоит так расстраиваться, Танечка. Он вернется. Не насовсем же он уехал. Кстати, а вам на работу не нужно?
На работу ей как раз совсем было не нужно. Предстоящие две недели считались официальным временем отпуска на их фирме. Хочешь не хочешь, отправляйся в отпуск в конце сентября. Не нравится осенняя прохлада, промозглый холод по ночам, мокрая жухлая листва, а что делать?! Таков заведенный порядок. Любил их шеф в это время отправляться за бугор. Считал, что остальным это тоже должно было быть по нраву и по карману.
- А вот мне сегодня ближе к вечеру будет нужно, - опечалился Кирилл.
Он то думал, что будет по другому. Все и совсем по другому.
Думал, что просыпаться они станут в одной постели. Вместе завтракать. Вместе уезжать в город. А вечером вместе возвращаться. Но жизнь вместе со Степкой внесла свои коррективы. В город Татьяне ехать незачем. И возвращаться оттуда, стало быть, тоже. Завтракают они будто бы вместе, но как бы врозь. И одной постели на двоих у них не будет, это точно. А все Степка…
Вот подставил его друг, так подставил. Кирилл невесело усмехнулся. Кто бы мог подумать, что такое случится.
Хотя он то сам стреляный воробей, должен был заподозрить еще тогда, когда Степан к ней в услужение нанялся, что тут что то не то.
Чтобы Степан?! Пошел на поводу у бабы?! Это же… Это же просто… Ну, невозможно такое!
Но это он теперь стал такой догадливый. Тогда ему было некогда заморачиваться Степкиными настроениями. Тогда он был поглощен своей Нюсей.
Вспомнив о несостоявшейся невесте, Кирилл тут же поскучнел. Что теперь ему со всем этим свадебным барахлом делать?! Куплены подарки. Разосланы приглашения. Даже кольца приобрел. Что же теперь?! Мать плачет, отец сердится. Нюся и ее родители хранят гробовое молчание. Ни звонков, ни визитов. То ли делают вид, что ничего не произошло. То ли как раз наоборот - дают ему понять, что все закончено.
И зачем он снова затеял с этой женитьбой? Жил бы и жил один, вон как Степка. Хотя тот, кажется, тоже попал.
И как же это он не сумел догадаться тогда, что не мог Степка без причины стать ее сопровождающим? Списал на его благородство, на скуку? Благородство тут было совсем ни при чем. Скучать ему было некогда. Тут явно просматривалась причина куда важнее.
И сейчас эта самая причина обиженно моргала, сидя напротив. Глаза на мокром месте, губы дрожат. Подумаешь, всего и дел то: Степка уехал, не попрощавшись! Не объяснять же ей, что тот сейчас начнет от нее бегать и путать следы похлеще любого зайца. И копаться в себе станет, и недоумевать, а все больше станет злиться и орать понапрасну. А все почему? А все потому, что непривычно ему ощущать себя в роли влюбленного.
Какая любовь?! Что за любовь?! Помилуйте, господа! О какой любви речь, когда давно за тридцатник и через твою постель строевым шагом промаршировали сотни полторы женщин. И красивых, и не очень. И молодых, и чуть постарше. И тех, о которых иногда помнил, и тех, о которых забывал через пять минут после расставания. Какая может быть любовь к одной единственной, когда их много вокруг, только протяни руку и щелкни призывно пальцами? Какая любовь, да еще к одной единственной?..
Кирилл снова невесело усмехнулся.
Понять Степану, что все дело как раз в том, что она - одна единственная и другой такой быть не может, будет очень сложно. Очень! Он вот - Кирилл - понимал, еще как понимал, не встретил еще просто такой. Искал долго и безуспешно, но всегда знал, что такая женщина где то существует. Степан же об этом даже и не подозревал никогда. А когда прозрел, то растерялся и.., сразу сбежал.
После завтрака они разошлись по разным углам и до самого обеда ни разу не пересеклись.
Ей было очень тяжело видеться с ним. Кирилл был очень умным и все про нее понимал. Она видела, что понимал. И это было невыносимо.
Ему тоже было очень тяжело рядом с ней. Он был очень умным и все про нее понимал. И чем больше понимал, тем невыносимее ему становилось. В голову лезли и лезли неприятные мысли. А вдруг Таня и есть та самая женщина, что была уготована ему судьбой? Та самая одна единственная, о существовании которой он всегда знал, только до сих пор не встретил?! И тут вдруг - его друг?!
Что же предпринять, если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а.., соперник?!
Думать так о Степке не хотелось совершенно, не думать не получалось.
Женщина, которая ему нравилась. Которую он жаждал и которая была совсем рядом, не принадлежала ему. Нет, не правильно, она не могла принадлежать ему.
Было обидно и даже немного больно.
Кирилл подходил к окну и с жадностью наблюдал за ней.
Татьяна бродила по саду, не глядя по сторонам. То и дело бездумно поправляла волосы, выдергивая их из капюшона спортивной куртки, совершенно не подозревая, как его заводит это ее невинное движение. Поддевала потом невидимый ему камешек на дорожке и катила его в траву носком кроссовки. Улыбалась чему то, хмурилась, поправляла и отряхивала брюки. Просто смотрела в никуда. И это ему нравилось тоже. А уж когда села на качели и, откинувшись на спинку, подставила лицо солнцу, Кирилл как ошпаренный отскочил от окна.
Нельзя было заходить в своих мыслях так далеко. Иначе он за себя не ручается. Иначе наплюет на все и… Кирилл зажмурился и зажал уши, внезапно услышав ее стон так явственно, будто он действительно звучал сейчас в его спальне.
Он маялся, шляясь по комнатам до самого обеда. Потом, откликнувшись на ее зов, нехотя побрел в кухню. Она что то такое приготовила на скорую руку. Бульон с гренками. Что то жарила, кажется, он даже вкуса не почувствовал, проглотив все моментально и поспешив уйти из за стола.
С этой женщиной действительно что то было не так. Рядом с ней было невыносимо, невозможно спокойно думать, дышать и думать. Непременно требовалось ее трогать, целовать и стаскивать с нее все то барахло, в которое она пеленала день за днем свое великолепное тело.
Мысль сбежать от Татьяны пришла к нему где то спустя полчаса после того, как он закончил с обедом. Пришла совсем неожиданно вместе с нахлынувшим желанием. Он вернулся тогда на кухню подогреть чайник и споткнулся прямо у двери.
Татьяна только что убрала со стола и мыла теперь посуду. Незатейливое занятие, так ведь? Да, если женщина, что гремит тарелками, тебе не нравится и если на ней резиновые перчатки, безобразный промокший фартук и резиновые сапоги до колен. На Татьяне не было фартука и перчаток, и сапог тоже, разумеется, не было. Сняв спортивную куртку, она осталась в тонкой маечке на тонких бретельках, удивительно прозрачной и совершенно неприлично выставляющей ее грудь на обозрение. Волосы Татьяна подобрала в высокий хвост. Нет нужды говорить, как трогательно смотрелась, ее шея и открытые плечи. Трогательно, беззащитно и до одури эротично. Кирилл едва не застонал и еле удержался от того, чтобы не подойти и не обхватить ее и не заставить целовать его так же, как ему хотелось целовать ее.
Вместо этого он резко ринулся в обратном направлении. И спустя десять минут уже возился с замком зажигания. Тот не барахлил, нет. Это с руками у него что то вдруг случилось. Ключ ерзал, как намыленный, не желая попадать туда, куда положено.
Тут Татьяна снова появилась в поле зрения. Удивленно вскинув бровки, она вдруг быстро подошла к машине и застучала по ее стеклу.
- Что вы, Танечка? - Смотреть на ее маечку и на то, что под ней, было нельзя, не смотреть было невозможно.
- Вы уезжаете?
- Да, да! Я же говорил, что мне нужно в город. Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо. Я скоро вернусь. И возможно, вместе со Степаном.
Не возможно, а со Степаном непременно! Это его самосознание возмутилось, не он. Ему то хотелось совсем другого, но…
Нет, пускай уж лучше Степка приезжает вместе с ним и сам разбирается со своей женщиной, как пожелает. Ему то подобное испытание зачем? Он его может и не выдержать.
Кирилл выехал за ворота быстро, не успев даже запереть гараж. Зачем, если они с другом вернутся к вечеру? Быстро глянул в зеркало на въездные ворота. Хотел выйти и запахнуть хотя бы их, но потом передумал. Все закроется по возвращении. Некому здесь лезть на чужую территорию. Некому и незачем. И он помчал. Помчал с такой скоростью, с которой никогда прежде по дачной дороге не ездил. Делал скидку на понедельник. Многие уехали до следующих выходных, детей" отправили по школам, возмущаться его превышением некому.
Кирилл не видел и не мог видеть, и уж тем более слышать, как в соседнем с его домом проулке тихо заурчал мотор светло бежевой «четверки». Он ехал в город. Вернее, он туда трусливо бежал, решив, что это решит многие проблемы. Его проблемы уж точно.
Разве мог он предполагать обратное?!
«Жигули» между тем тихо выкатили из под прикрытия соседского забора и медленно покатили по той же самой дороге, по которой только что промчал «Фольксваген» Кирилла. Только поехали «Жигули» в обратном от города направлении.
Возле распахнутых дачных ворот машина чуть притормозила, но останавливаться не стала. Мотор заглох лишь метрах в десяти от дачи. В том месте густо росла сирень. Листва успела почернеть и скукожиться, будто старый пергамент, от утренних туманов, но все еще не спешила опадать на утоптанную землю и укрытием могла служить превосходным. Именно в гущу этих зарослей и въехала «четверка». Въехала и замерла. Еще через минуту тихо хлопнула водительская дверца, и снова воцарилась тишина, обычная для конца сентября в поселке.
Татьяне тишина казалась необычной и где то даже зловещей. Только что все вокруг было насыщено звуками. Хлопала чья то форточка. Через два дома от них кто то кого то звал обедать. Громким лаем заходилась собака. Ревел мотор машины, на которой от нее удирал Кирилл. Она поняла все, не ребенок же. Чуть скрипнули ему вслед ворота. Снова звук работающего мотора. И все. И тут же, как по волшебству, стало тихо. Тихо до звона в ушах. Ей даже стало казаться, что она слышит, как на высокой ноте стонет тонкая паутина, распятая, как на пяльцах, на корявых ветвях облетевшего диковинного кустарника. И даже взмах крыльев бабочки, сбитой с толку ошалевшим не ко времени солнцем, она вроде бы услышала.
Разве так бывает?
Разве бывает, что можно слышать, как скользит по стеклу солнечный блик? Нет, наверное. Но она могла поклясться, что слышит, как с тихим мягким шуршанием он ползет из левого нижнего угла вверх по диагонали. Или это ей только кажется? Может, это шорох листвы под чьими то осторожными шагами? Может быть. Только… Почему осторожными? Почему, черт возьми, осторожными?! Кто может здесь красться и почему?!
Внезапно ей сделалось так жутко от этой зловещей полуденной тишины и тихого, едва уловимого шороха, что она бегом кинулась в дом. Хлопнула дверью и тут же дважды повернула ключ в замке. Обессиленно привалилась спиной к двери и замерла. Снова стало почти тихо.
Она дотянулась до вешалки, сдернула оттуда свою спортивную курточку и, застегнув ее до самого подбородка, снова замерла.
Едва слышно гудит холодильник в кухне. Чуть подкапывает вода. Жужжит где то меж стекол разбуженная жарким днем муха и…
Господи, снова шаги! Это уже не слуховые галлюцинации и не шорох листвы. Это точно шаги. И раздавались они сейчас где то над самой ее головой.
А может, она сходит с ума?! Чем не финал для одинокой и брошенной всеми дамочки? Муженек быстро на радостях с ней разведется, мотивируя это ее психической неуравновешенностью. И женится на вульгарной особе, которая при всяком удобном случае станет его попрекать свихнувшейся бывшей женой. Ирка станет рассказывать своим подругам по тусовке, что мамаша спрыгнула с катушек. Мать станет тыкать пальцем в небо и верещать, что это вполне закономерный процесс для такой непослушной дочери, как она. Вот Светка, пожалуй, опечалится. И плакать станет, и жалеть ее, дуреху.
А Степа…
Про Степу вот у нее ничего не выходило. Он был непредсказуем, непонятен, и с ним всегда и все было не так.
А может, это он вернулся? Шаги на втором этаже и… Нет, но на чем он мог приехать, если машины его нет? А электричка! Мог же он вернуться на электричке, если у него неожиданно поломалась машина и…
- Степа! - громко выкрикнула Татьяна, не в силах больше выносить гнетущей тишины и монотонного шороха шагов над ее головой. - Степа, это ты?!
Она не слышала, что ей ответили. Но что ответили, это точно. И кажется, голос, откликнувшийся на ее вопрос, был мужским.
Татьяна помчалась вверх по лестнице, не помня себя. Рванула на себя дверь спальни, в которой минувшей ночью спал Степан. Шагнула вперед и оказалась в комнате.
Она слишком поздно поняла, что кто то спрятался за дверью. Может, и не прятался, но отступил под ее прикрытие, когда она вошла. Отступил и затих.
Сейчас ее ударят, поняла она очень отчетливо. Надо было бежать или хотя бы повернуться лицом к тому, кто прятался. Но она не могла. Стояла, ощущая присутствие кого то за своей спиной, даже, кажется, слышала чужое дыхание и бешеный стук сердца. Или это ее сердце так молотило?..
Не ет, ее так не могло. Оно остановилось в ожидании того, что должно было сейчас произойти. И дыхание остановилось, и мысли, и все чувства разом замерли от страха или от этого глупого ожидания.
Прошло секунд пять, не больше. Пять растянутых в бесконечность секунд, прежде чем она осмелилась повернуться. Набрать полную грудь воздуха и медленно повернуть голову. Но тому, кто притаился за дверью, этих пяти секунд вполне хватило, чтобы сконцентрироваться для удара. Этот человек не упустил отпущенного ему ее замешательством времени. Он ударил ее палкой прямо в висок. Вернее, метил в висок, а уж куда вышло, туда и вышло.
Треск от удара показался оглушительным. Женщина сразу упала, даже не успев застонать. Внимательно понаблюдав за тем, как осторожно выползает из под ее щеки темное густое пятно крови, человек спрятал в большой пакет палку. Потом без лишних сожалений перешагнул через женщину и начал спускаться по лестнице вниз.
Ничего подобного делать никто не собирался, но раз уж так пришлось, почему возможность должна быть упущена?
От того, что этой.., феи вдруг не станет, все только выиграют.
Все! И хотя отсутствующие пока об этом не подозревают, со временем так же смогут осознать беспроигрышность этого спонтанного поступка.
Глава 10
Кирилл его разозлил. Додумался тоже уехать, оставив ее там одну!
- Как вот там она одна?! - возмущенно вскинулся на него Степан, когда завидел входящего в офис друга. Даже не успел дать ему рта раскрыть, начал возмущаться. - Доверь вот тебе!.. Как вот она там?!
- А как я там?! - вернул ему его возмущение Кирилл, в сердцах шмякнул барсетку о стол и со вздохом рухнул в кресло. - Обо мне ты подумал?! Она там передо мной мелькает с утра, а я должен, по твоему, оставаться безучастным?! Или ты забыл, что она мне понравилась почти сразу? И вообще, Степка, ты дурак!
- Дурак? Почему это? - Аргументы, выдвинутые другом в его защиту, он принял тут же и гнев поубавил.
- Ну кто оставляет женщину, причем любимую, на друга, а?! Я все, конечно, понимаю, мы с тобой друзья и все такое, но… - Кирилл обеспокоенно заерзал под потемневшим взглядом Степана. - Но когда мы одни, а она в такой вот маечке… - Он резким движением прочертил пальцами две линии с плеч до карманов своего пиджака. - А под маечкой ничего. И грудь такая, что просто в руки просится. Я должен, по твоему, оставаться евнухом?! Это не про меня, уволь! Мы с тобой друзья, поэтому я и сбежал. Если бы не были друзьями, то…
- То? - Можно было и не спрашивать, он и так знал, что было бы, но спросил зачем то.
- То я потащил бы ее в постель, однозначно! А ты разве нет?! - фыркнул Кирилл недоверчиво и еще покрутил пальцем у виска. - Ты дурак, Степа, раз решил искушать меня и судьбу одновременно. Забирай свою Таню к чертовой матери, оттуда и канителься, как хочешь. Хочешь спасай, хочешь женись, а хочешь и то и другое одновременно. Но меня от такого испытания уволь, иначе я за себя не ручаюсь. К тому же она мне первому понравилась, и получается, что это ты ее у меня увел, а не я у тебя. Вот!
- Ладно тебе, не заводись. Тебе тут, кстати, Нюся с утра звонила, - вдруг вспомнил Степан, похлопал себя по карманам пиджака и всполошился. - Черт, кажется, мобильный в гараж оттащил и на верстаке забыл. Пойду поищу, вдруг Валерка звонил!
- Сохин, что ли? - Кирилл слушал и не слушал, мысль о том, что Нюся все же позвонила, ввергла его в ступор.
Ну что ей еще от него надо?! Все же вроде решили! Хотя если по чести, то решал он один за всех. Нюся больше отмалчивалась. Менялась в лице до мучнистой бледности, кусала бескровные губы и молчала. И все это время молчала, все минувшие три дня. А теперь вдруг позвонила с чего то.
- Степ! - окликнул он убегающего из кабинета друга. - А чего хотела то?
- Позвони и узнай.
И Степан помчался по коридору в сторону гаражей.
Ишь как прихватило парня. Кирилл почти с завистью посмотрел тому вслед. На ходу подметки рвет из за Танюши. Из за кого же еще! Вон и Сохину позвонил, помощи наверняка просит. Хотя ненавидел лезть на глаза кому то и само понятие нужных людей ненавидел. А теперь, поди ж ты, скачет, торопится, волнуется…
Нехотя повернувшись, Кирилл с вялой полуулыбкой посмотрел на телефонный аппарат на своем столе. Хороший аппаратик, японский, у Степки такой же. Шитина иметь такой принципиально отказалась, прогундосив что то про расточительность или тому подобное. Кирилл ее вообще то не очень жаловал. Как специалисту, ей, конечно, равных не было. Это он не мог не признать и ценил по своему.
А вот как баба…
Акула! Рысь! И стерва к тому же, каких мало!
Казалось бы, гуляет у тебя мужик, да? Так расслабься и получи от жизни удовольствие, так? Так! Он ей это удовольствие и предложил в период своего безбрачия. И что получил взамен? Черную неблагодарность получил и еще по зубам. И еще извинялся потом долго и едва не безуспешно. Еле еле уговорил не придавать сей конфуз огласке. Хорошо хоть Степка не знал об этой его шалости, иначе бы он получил во второй раз по зубам. Шурочку бы ему Степка не простил ни за что.
Кирилл снова покосился на аппарат.
Звонить или не звонить? Что она может ему сказать? Что нибудь о разделе подарков? Или протянет ему пальмовую ветвь? Лучше бы о подарках. Ох, лучше бы. Перемирия он уже не жаждал.
- Алло! - Кирилл добавил в голос немного учтивости, к телефону подошла мамаша Нюси. - Здрасте, Таисия Пална. А Нюсю можно?
- Кирюша а а! - Будущая теща так обрадовалась, что почти захлебнулась клекотом на последнем слоге его имени. - Как я рада тебя видеть, ой, прости, слышать! Что то ты пропал куда то, дорогой, не звонишь. Нюсенька сказала, будто бы ты уехал ненадолго и должен скоро вернуться!
Все ясно! Ему предлагают вполне конкретную, сфабрикованную для приличия версию его подлого поведения. Надежд на то, что он сумеет отвертеться от этого мезальянса, почти никаких. Кирилл тяжело и протяжно вздохнул, мысленно поставив перед собой Нюсю в длинной байковой сорочке и Татьяну в тоненькой маечке: «а под ней ничего».
Сравнение получилось кощунственным. Нюся не годилась даже в подметки.
- Ты уже приехал, дорогой? - опомнилась будущая теща и выжидательно замолчала.
Теперь пришла его очередь. Он должен был прямо сейчас определиться: приехал ли он, или до сих пор находится в состоянии съехавшего с катушек.
- Да, Таисья Пална, я, кажется, приехал, - промямлил он и едва не заскулил от тоски.
Жениться на Нюське отчаянно не хотелось. И это его нежелание ширилось, крепло и разрасталось с каждой минутой все сильнее. Что же это за помутнение на него нахлынуло, что он их всех довел почти до порога загса?! С ума, что ли, сошел?!
- А у нас тут и мама твоя, и папа, - продолжала захлебываться восторгом будущая теща. - Мы подарки тут перебираем. Кажется, все уже купили. Ты не забыл, ваше сочетание уже через месяц.
Уже!!! Господи, как скоро то!!!
Кирилл запустил пальцы свободной руки себе в волосы и с силой стиснул.
Все! Он пропал! Пропал окончательно и бесповоротно! Эти хитрые бледные бестии - Нюся и ее мамуся - вцепятся в него пираньями и уже никогда не отпустят. И станут ходить за ним по пятам. И караулить у дверей офиса. И маячить в витражах баров, где ему захочется отдохнуть вечерком. И карманы его брюк будут выворачивать и по записным книжкам шарить. Это был приговор! И обжалованию, судя по всему, он не подлежал! Вряд ли найдется на небесах какой нибудь архангел адвокат, способный отвести от его буйной головы этот карающий, посягающий на его свободу меч.
- А Нюся то где? - промямлил он, устав от сладкоречивой тещеньки.
- Нюсенька? А она… Она вышла в магазин. Ты позвони, Кирочка, ей на мобильный. Она очень будет рада. Очень!
- А уж как я то буду рад, - едва не захлебнулся он сарказмом и положил трубку. - Дурак!
Это он уже о себе.
Дурак он, конечно же. Дурак, каких мало. Кидался из огня да в полымя, Куролесил из одного брака в другой, ничего для себя не черпая. И если в первых двух браках его избранницы были такими конкретно сексуально задурелыми, ум м м, то здесь!..
Нюся ответила почти сразу. Но, на удивление, была сдержанна и не в пример мамаше особых восторгов на предмет его звонка не выражала.
- Ты где, Кирилл? - строго, как завуч средней школы, спросила она.
- На работе вообще то, - возмутился он вполне обоснованно. - А где я, по твоему, должен быть? А ты где? Дома нет, на работе тоже.
На работу он ей не звонил и звонить не собирался. Еще чего! Но раз Таисия Павловна сказала, что дочечка пошлепала в магазин, значит, так оно и было.
- Я в магазине, - сдержанно ответствовала Нюся и чем то для убедительности зашуршала. - Я… Я приготовила тебе подарок, Кирилл.
- Да? Спасибо. - Он помедлил и соврал:
- Я тоже кое что приготовил для тебя, дорогая.
Купит какую нибудь безделицу по дороге. Теперь то уж придется наведаться к будущей.., нет, ну просто язык не поворачивается назвать ее женой. Надо же было так вляпаться! Детей с ней завести хотел, идиот. И тут вдруг его осенило, и Кирилл похолодел.
- Слушай, ты о каком подарке?
- Это сюрприз, - снова бесцветным голосом проговорила Нюся. - Скажу, когда увидимся.
- Скажешь?!
Господи! Неужели и правда она беременна?!
Нет! Нет! Нет!!!
Ну, не может быть судьба так несправедлива к нему, не может! Он не может, не хочет, не должен жениться на такой вот Нюське! На такой, когда существуют такие, как Татьяна Верещагина. Пускай не она - там гавань прочно зафрахтована Степкой, - но другие тоже имеются.
- Слушай! Ты не темни мне, ладно! Давай говори, увидимся не знаю когда. Ну! - Он старался говорить очень строго, может быть, даже грубо, чтобы не выдать трусливого холодка в желудке. - Нюся, говори! Я… Я требую!
- До вечера, Кирилл, - обронила Нюся и отключилась.
- Сука!!! - взревел Кирилл и так шарахнул трубкой о стол, что из за перегородки тут же выглянула испуганная Шитина.
Шурочка успела переодеть колготки, поскандалить с Генкой и даже прочертить на его порочной физиономии пару царапин, поэтому пребывала в относительно хорошем настроении.
Рев Кирилла из за тонкой стенки она услышала, еще когда тот разговаривал со своей очередной избранницей, и почти никак на него не прореагировала.
Но когда он вдруг начал портить имущество, она решила вмешаться.
- Проблемы? - подняла она изумленно шелковистые бровки и выдвинулась из за двери в комнату к начальству. - Что случилось, Кирилл? Вы так взволнованы! Что то стряслось?
Произнося это, она подошла к его столу. Умело подошла, поигрывая бедрами и так выбрасывая длинные ноги, что он тут же позабыл и про Нюсю, и про обещанный ею сюрприз. Осторожно высвободила из его крепких пальцев трубку, оглядела ее внимательно. Послушала, дунула для чего то туда, куда обычно было принято говорить, и вернула ее на аппарат.
- Нежнее нужно, Кирюша, еще нежнее, - пропела Шитина, стрельнув в него черными глазищами.
С ним она могла себе позволить нечто подобное, со Степаном - никогда. Кирилл был распутным вольнодумцем, и если бы не Генка, то кто знает, может, и уступила бы его натиску.
Натиск был что надо. Шурочка до сих пор внутренне содрогалась от воспоминаний.
Как это у него получилось тогда так ловко?..
Прямо раз - и она уже сидит на столе лицом к нему. Два - и ноги ее широко разведены в стороны, крепко обхватив его бедра. Три - и его руки у нее за пазухой. На четыре ей пора было возмутиться, что она, собственно, и сделала. А на пять врезала ему как следует. И дулась потом целый квартал, намеренно игнорируя его подписи на документах.
Дуться то дулась, но не вспоминать не могла. И умению не могла не восторгаться. Мужик был что надо, не то что Генка. Только вот что то с женщинами, как она справедливо отмечала не раз, ему ну никак не везло.
Двух первых его жен ей как то при случае показали в ресторане подруги. Дамочки были откровенными дешевыми шлюшками, хотя и не без внешней привлекательности. Но таких вот откровенных, без шарма, стиля и глубокого внутреннего эго, она тихонечко презирала.
Увидев Кирилла с третьей избранницей, Шитина едва не лишилась чувств.
Девица была столь безлика, столь дурно сложена, так безвкусно одета, что представить себе Кирилла с ней в постели отказывалось даже ее буйное воображение. Бунтовало, и все тут. Он, кажется, ни о чем таком не догадывался и упорно двигал девицу к мысли о замужестве. Шурочка слышала через стену разговоры о кольцах, подарках и машинах с бубенцами. Слышала и продолжала недоумевать.
И тут вдруг…
И тут вдруг - сука?!
Чем же могла провиниться такая серая тихая мышь, что навлекла на свою невзрачную голову такой безудержный гнев? Шурочке стало интересно. Так интересно, что она позволила себе коснуться его плеча.
- Что то случилось, Кирюша? Может, я могу помочь?
Кажется, сегодня она только и делает, что помогает. Придется требовать с них доплату за добрые дела. Шутка, конечно же, платят ей более чем достойно. Ее вполне устраивает. Геночку, кажется, тоже. Мерзавец скачет со службы на службу почти без выходного пособия.
- Шурочка, - Кирилл поднял на Шитину васильковые зовущие глаза. - Ты? Помочь? Мне теперь поможет только гильотина!
- Ну, прямо уж и так! - Она обошла стол, приблизилась к его креслу и вдруг совершенно неожиданно как для него, так и для самой себя присела на подлокотник. - Может, обойдемся без этого, а? Не хотите поделиться?
- Поделиться? - Кирилл вытаращился на ее коленки, едва прикрытые юбкой. - А чем я могу с тобой поделиться, Сашок? Тем, что не хочу жениться на этой…
- Мымре, - подсказала догадливая Шурочка и погладила Кирилла по волосам. - Кто же заставляет? Не женитесь! Я до сих пор не перестаю удивляться.
- Чему? - Ее узкое бедро было совсем рядом с его локтем, чуть развернись, и можно было бы и обнять ее.
- Как это вас угораздило связаться с такой?.. - она поискала подходящее слово, но оставила это на потом. - Хорошо вовремя прозрели и теперь…
- Что прозрел?! - Кирилл осторожно протиснул руку за Шурочкой и еще более осторожно пристроил ее на Шурочкиной талии. - Жениться то все равно придется!
- Почему? - Его руку она убирать не стала.
- Не могу я так, понимаешь! Мать, отец, будущая теща, тесть, помолвка, подарки, гости. Все слишком далеко зашло! Обратный ход давать как то уж больно неловко. Мерзко как то. Тут она еще про сюрприз какой то лопочет. А вдруг беременная, а?! Что тогда?! Что делать, Сашок, посоветуй?!
Послать к черту беременную женщину было гораздо хуже, чем просто женщину. Это понимал Кирилл, это понимала и Шитина. Но…
- Не нужно заранее драматизировать, Кирюша, - осторожно проговорила Шурочка, без устали наглаживая его непослушные жесткие кудряшки. - Сюрпризом может быть что угодно. Для начала нужно выслушать ее. Потом уже решать.
- Что можно решить в данной ситуации? Остался месяц! Месяц! Так мало… - Кирилл уронил вдруг голову на ее колени.
- Это целых тридцать дней, Кирюша. Что нибудь придумаем. - Шитина осторожно высвободилась и, встав с подлокотника, прошлась по кабинету.
Быть утешительным призом она ну никак не хотела. В какой то другой роли это возможно, как нибудь потом. Потом, когда…
- Мы что нибудь накопаем на эту мышь, - вдруг проговорила она и призывно защелкала пальцами над его головой, заставив встрепенуться. - Эй, не все так плохо! Мы что нибудь нароем на эту дрянь, Кирюша, поверьте мне!
- Что можно нарыть на нее, Сашок, о чем ты? Она вся такая.., правильная! Правильная до тошноты. Ее даже без зубной щетки в положенное время не поймаешь, о каком компромате речь?!
Шитина хмыкнула. Здесь Кирюша заблуждался, и у нее на этот счет имелось свое собственное мнение.
У каждого, без исключения, имелся свой скелет в шкафу. У каждого! Ей ли об этом не знать! Сколько раз, отстаивая интересы своих боссов и свои в том числе, она натыкалась на такое!
Собирает досье на кого то очень рьяного или несговорчивого, или чрезмерно дотошного: когда родился, крестился, учился, женился и все такое. Все вроде бы хорошо, чистенько и безупречненько. А потом поскребешь коготком по самому безупречному местечку - и такое фонтанирует, что остается только диву даваться.
У кого родители оказывались недостойными теперешнего его положения. Кто в юности к уголовной ответственности привлекался и едва не сел по малолетке, хорошие деньги отмазали. Кого в фетишизме подозревали, кого в публичном онанизме. И так далее и тому подобное.
- Не печальтесь, что нибудь наверняка найдется. Что нибудь такое, что ваша невеста хотела бы непременно от вас скрыть. Ане и, ищется… Мы все равно найдем.
И она ушла к себе. И, не успев пристроить свою аккуратную попку на самом краешке стула, тут же потянулась к телефону.
Нужно было сделать один звоночек и попросить одного человечка собрать на эту самую Анну досье. И сделает она это не без удовольствия.
Нужно было спасать своих больших начальников, которые без нее - как дети малые.
А все ведь любовь виновата! Один влюбился, второму, наоборот, от любви спасение требуется. Ничего… Всем поможем. Чужую беду, как известно, проще руками развести, нежели свою.
Вспомнив о Генке, Шитина тут же помрачнела. Расстаться с ним, что ли? Собрать его барахло в спортивную сумку, с которой он к ней явился, и выставить за дверь. Пускай возвращается к Верочке или идет туда, откуда регулярно возвращается под утро.
Шурочка печально вздохнула, и тут же телефон в ее сумочке ожил и заплясал, попутно заливаясь сатанинским подсвистом.
- Сашенька! - Голос Верочки не успевал за ее ликованием. - Ты на верном пути!
- То есть? - Шурочка и хотела бы, да не смогла подавить невольную неприязнь в голосе.
Эта пухлорылая капуста успела уже позвонить Генке и сделать осторожный заход на тему: а что будет, если… Супруг с похмелья маялся головой и желудком, поэтому Колобка своего слушал вполуха и поспешил побыстрее отделаться. Но его последнюю фразу о том, что он никогда не простит своей жене измены, Шурочка успела услышать с порога.
- Это не мужик, это просто золотой фонд отечества! - взвизгнула Верочка, совершенно не заметив холодка в голосе Шитиной.
- Да? А что то не очень он блистает, - наугад ляпнула Шурочка.
- Ну да, да. Он просто одевается. Не успел пока купить себе крутую тачку и все такое. Но мозги у него!!! Там за него держатся, как не знаю… - Верочка поискала в запасниках памяти подходящие эпитеты, но их не нашлось, и она продолжила на прежнем подъеме:
- Он умница от бога! За что ни возьмется, все ладится! А что простоват с виду, так талантливые люди все такие. К тому же не так давно ушел от жены, и, по слухам, разрыв ему дорогого стоил.
- В каком смысле?
- В том, что жена его с дочкой выставила из дома, представляешь! И он был вынужден купить себе новую квартиру. Кстати, в районе элитных новостроек. Это тебе еще одно доказательство, что Верещагин твой не бедствует. Им, говорят, уже и заграница интересуется. Но здесь за него держатся, как… - нужных слов снова не было, настолько Верочку распирало. - А девка эта…
- Которая? Дочь?
- Нет. Та, что трется сейчас возле него. Вероника, кажется. Так вот ей веры никакой. Подозревают, что она в криминале завязла по самые мочки ушей. И пагубно влияет на мозговой центр компании. У них там даже ЧП какое то приключилось недавно. И под подозрение попали буквально все, включая Верещагина. Но потом все быстренько замяли.
- Что за происшествие? - Вот с этого места хотелось бы подробнее, но нажимать на Колобка было нельзя, могла заподозрить что нибудь и быстро раскусить Шурочку.
- Что то с промышленным шпионажем связано. Но, говорю же, все замяли. Кого уволили, тот и сам толком ничего не знал. Плавало какое то гнильцо по верхам, но все быстро замяли. Правда, этот парень, которого уволили, один из самых обиженных подозрениями, говорят, обвинял во всем Верещагина. Орал, по слухам, во дворе «Элегии», что Верещагин присвоил себе новейшую разработку антивирусной программы и выгодно ее якобы продал.
- И что же?! Оставили без внимания такой вот выпад?! - Шитина заволновалась и задвигала по столу скоросшивателем.
- Нет, почему же. Парня забрали в ментуру. Он там пару суток переночевал, вышел как шелковый и больше ни гугу. А Верещагин как работал, так и работает. Слушай, Сашенька, я тебе только добра желаю, ты же знаешь.
Да уж! Шурочка едва не фыркнула прямо в трубку. Вовремя сдержалась, ограничившись скорбной гримаской.
- Так вот, я тебе даю зеленую улицу! Мужик как раз тот, что тебе нужен, - закончила Верочка, запыхавшись, тут же забулькала водой из графина и зачмокала, приложившись к стакану.
- Понятно, Вера, все понятно, но сама же говоришь, эта его Вероника, которой веры никакой!.. И еще какой то криминал! Оно мне надо?! - как бы испуганно пролепетала Шитина и вздохнула притворно. - Влезешь не знаю куда! Пострадаешь ни за что! И это в мои то молодые годы!
Верочка отчаянно булькала водой и молчала, размышляя.
Вариант для Шурки был исключительный. И не только для Шурки, но и для нее самой. Второго такого шанса могло и не быть. Не быть никогда! А Геночка сегодня снова недвусмысленно дал понять, что, как только жена попытается наставить ему рога, он ее тут же оставит.
Что же делать? Что делать то?!
Сведениями о Верещагине с ней делились весьма неохотно. А как только зашел разговор о его новой подружке, то и вообще скисли. Оно и понятно, кому охота совать голову в дупло с осами. Кому то вот неохота, но ей то нужно. Причем нужно позарез!
Верочка снова мысленно прикинула все «за» и «против». В очередной раз просчитала варианты возможных потерь. Потом пересчитала имеющуюся у нее наличность. И решилась…
- Господи, - притворно вздохнула она, когда Шитина перестала наконец гундеть о том, как боится переходить дорогу такой опасной даме, как Вероника, и проговорила:
- Ну, хорошо, хорошо! Беру эту проблему на себя.
- Каким, интересно, образом? - не поверила ей Шура, тут же заметила, как направился к себе Степан, и призывно замахала ему свободной рукой, требуя остановиться.
- Ну… Постараюсь узнать, что там на самом деле за криминал. Как удастся что нибудь узнать, так сразу тебе позвоню.
Постарается! Еще как постарается! Шурочка удовлетворенно улыбнулась. Одну часть задания, возложенную на нее начальством в качестве общественно полезных нагрузок, можно считать выполненной.
Степан вошел и остановился возле ее стола, вопросительно вскинув брови. Дождался, пока Шитина закончит разговор, и тут же спросил нетерпеливо:
- Ну что?! Есть что нибудь?!
- Думаю, да, - она удовлетворенно улыбнулась. - Этот ваш Верещагин…
- Что?
- Щас. - Шитина встала с места и затопала в угол, отведенный для всяких чайных церемоний, включая их подготовку. - Вы ступайте к себе, а я сейчас все приготовлю и приду.
Степан остановился на чае с лимоном. Кирилл с горестным стоном попросил кофе и покрепче. Себе Шурочка заварила что то цветочно приторное, проигнорировав сахар и конфеты, что щедрой горкой насыпала в вазочку для руководства.
Поставив поднос на Степин стол, она заученно вручила своим боссам по кружке. Прошла к окну, где у них размещался крохотный - на два сидячих места - диванчик. Уселась и, поочередно оглядев обоих, загадочно обронила:
- Что то не нравится мне, что в последнее время происходит со всеми нами.
- То есть? - Это они выпалили одновременно, едва успев поднести кружки ко рту.
- Какие то проблемы, проблемы… У Степана, у Кирилла, да и мне похвастаться нечем.
- Ты считаешь, что у Степы все таки проблемы? - Кирилл озадаченно причмокнул. - Вот ведь как бывает. Живешь себе живешь! Ходишь, ходишь в школу, и тут бац - вторая смена! Так что там у Степы?
Шурочка вежливо улыбнулась, оценив тонкость юмора, и начала рассказывать то, что успела узнать от Верочки Колобка.
- Верещагин ваш считается умнейшим и талантливейшим человеком. По сути, выполняет функции программиста, экономиста, финансиста… Одним словом, старшего, о чем попросят. Совсем недавно у них на фирме произошло одно недоразумение.
- Что то пропало, - удовлетворенно кивнул Степан и сделал жест рукой в сторону Кирилла: вот, мол, а что я тебе говорил.
- Пропала вроде бы новейшая антивирусная программа. Последняя разработка, уж кто разработчик - не знаю. Шум сначала подняли, но потом замяли в срочном порядке.
- Почему? - Это уже Кирилл проявил любопытство, хотя мысленно был весь в грядущем вечере, на который ему его избранница наметила неожиданный сюрприз.
- Кто же скажет! - фыркнула Шурочка и с брезгливостью отставила свою чашку на подоконник; хоть и модным считался этот напиток, и стоил совсем недешево, но являлся такой откровенной дрянью, что пить его даже в угоду моде она сочла неразумным. - Под подозрением были многие. Кого то уволили, кого то наказали. Верещагина оставили, и спустя какое то время дело замяли. Вопрос - почему?
- Почему? - снова дружным эхом отозвались ее начальники.
- Уж не потому ли, что подставлять Верещагина под ответственность, с вытекающим отсюда увольнением, не хотели? А что?! Если эту бодягу затеял он, то он первый кандидат на увольнение. Вычислить вора не так уж и трудно. Тут и Интерпол не нужен. А как его было уволить, а? Если он мозговой центр компании! Пожурили, по холке потрепали, да и оставили с миром. А может, и того не делали, просто молча закрыли глаза и все!.. Все сходится.
- Не все. - Степан задумчиво мял в пальцах подтаявшую шоколадную конфету, не замечая, что пачкает и пальцы, и стол. - Если он такой умный, чего тогда было воровать? Если его там ценят, то и платят соответственно. Зачем воровать, подставляя себя и свою репутацию под удар?!
- Платят то, может, и платят, но не достаточно, чтобы купить себе новую квартиру в элитном районе. Представляете, какие это деньги?! Как бы ни была велика зарплата, ее вряд ли хватит, чтобы вот так сразу позволить себе столь дорогостоящее жилье. Из дома, по слухам, он ушел с одной сумкой, которая вряд ли была забита до отказа деньгами. И к тому же эта его Вероника не может не вызывать подозрительного интереса. - Шитина намеренно сделала паузу, пытаясь привлечь их внимание.
Ей казалось, что они ее совсем не слушают и каждый думает о чем то своем.
Не так уж она была не права.
Кирилл, услышав, что одна из его версий нашла свое подтверждение, тут же успокоился. Если он не ошибся, значит, ничего страшного Татьяне не угрожает. Все утрясется само собой. Вот с Нюсей что делать?! Вот проблема так проблема! Сюрприз, значит, ему приготовила. Что за сюрприз? И почему непременно вечером?..
Степан, продолжая трансформировать шоколадную конфету, задумался.
Первый и самый сложный вопрос, требующий незамедлительного ответа, - чем конкретно вся эта возня вокруг Верещагина угрожает Татьяне?
Если предположить, что кто то, не оставил затеи вернуть диск с программой и потому держит под наблюдением Санечкину прежнюю квартиру, то это еще куда ни шло. Понаблюдает, понаблюдает, поймет, что там ничего нет, и срулит потихоньку на запасные пути.
Кто бы это мог быть?
Это, возможно, тот самый обиженный и незаслуженно уволенный, что отсидел двое суток за хулиганскую выходку во дворе компании.
Не исключено, что это частный детектив, которого втихую наняла дирекция фирмы.
Опять же это мог быть милиционер, без лишнего шума расследующий пропажу программы, опять таки по тайному заявлению дирекции.
Все три варианта идеально подходили. Если, конечно, не было четвертого, пятого и шестого…
- Так что там с этой Вероникой? - Степан поднял глаза на Шитину.
- Думаю, что Верещагина подвигла на подвиги не кто иной, как Вероника. Ходят слухи, что девочка завязла в криминале по самые уши. - Сведения были непроверенными, но, учитывая мотив, приходилось верить Верочке на слово. - У самого у него вряд ли бы хватило ума так лихо обвести своих работодателей да к тому же найти покупателей.
- В криминале?! Вероника?! - Степан похолодел, это был новый, очень неприятный и очень опасный поворот в таком простом, казалось бы, деле. - Как это? С кем конкретно она водит дружбу? Господи! Вот у нее мотивов может оказаться предостаточно! Видели бы вы ее! Это такая… Такая штучка…
- Мотивов для чего? - Шурочка вытаращила на него угольные глазищи и часто задышала. - Что вы от меня скрываете?! Что происходит вообще?!
Друзья переглянулись и очень быстро и кратко поведали ей о том, как и на каких условиях очутилась Татьяна Верещагина в доме у Степана. Ну, а поскольку у той нашлись еще вопросы, пришлось поведать и историю их удивительного знакомства.
- Нет, ну вообще!.. - только и смогла она выдавить. - Серьезные же люди с виду!.. Как так вообще можно?! А если эта Вероника захочет убрать ее со своего пути?! Вдруг ваша Татьяна ей мешает в какой то связи или просто ревнует она своего Верещагина к бывшей жене? Такое бывает, уж поверьте…
Шурочка знала, о чем говорила. Не то чтобы она ревновала своего Генку к Верочке, но…
На первых порах, когда небосклон их супружества еще не омрачало грядущее ненастье супружеских измен и пьянства, она несколько раз ловила на себе его какой то странный, будто оценивающий взгляд. И даже не оценивающий, а сопоставляющий. Будто стоят они в этот самый момент рядом: маленькая пухленькая Верочка и она. А Генка смотрит, анализирует и сравнивает. И понимала Шурочка, что вне конкуренции в сравнении с той, а все таки бесилась. Молча, про себя, не показывая вида, упаси господь так опускаться, но бесилась.
- Представляете, что вы на себя навлекли, Степа?! - Шитина ошарашенно моргала, переводя взгляд с Кирилла на него и обратно. - Где она сейчас, эта ваша дама сердца?
- На даче, - поспешили друзья с ответом.
- На даче?.. - прошептала она потрясенной вскочила с дивана, взбрыкнув длинными ножищами. - Одна?! На даче?! За городом! Вы с ума сошли!
- Почему? - Кирилл подлил себе кофе из турки и преувеличенно спокойно проговорил, пожав плечами:
- Кому она нужна? Кто станет ее искать, да еще на даче? Кому может быть об этом известно?
- Тому, кто мог за ней следить. - Шитина забегала по их тесной комнатке, задевая коленками за столы и не замечая, что снова зацепила колготки, шустрой струйкой тут же стрельнувшие под подол юбки. - Вам не могла прийти в голову такая простая мысль, что за ней могли следить?! А вот мне пришла!
- Почему? - спросил Степан, имея в виду слежку, а не что то еще.
- Потому что я женщина! - поняла его по своему Шитина, продолжая метаться. - И я знаю, что такое женская ревность! Если выбросить из головы всю эту белиберду с украденной компьютерной программой, то можно предположить, что Татьяной всерьез интересуется Вероника. А если она ею интересовалась и продолжает интересоваться в той связи, в которой я подозреваю, то она непременно установила за ней слежку. Не сама, конечно, она станет следить. А заставит, попросит, наймет, в конце концов, кого нибудь. И если за вашей Татьяной следили, то.., лучшего времени и места, чем на даче и сейчас, не найти. Едем! Немедленно! Пока еще вас обоих не обвинили в чем нибудь страшном, тьфу, тьфу, тьфу…
Господи! А ведь Александра могла оказаться права. Степан похолодел.
Они слишком увлеклись тем, что неизвестному было нужно что то в квартире Верещагиной. И совсем упустили из виду, что тому могла быть нужна сама Татьяна. В век высоких технологий опускаться до такой прозы, как банальная ревность не совсем умной женщины? Ну, это почти неприлично, знаете…
Они чертили, рисовали, перечеркивали и медленно продвигались к мысли о том, что все крутится вокруг Верещагина. Вокруг него, может, так оно и есть, только совсем не в том направлении.
Без лишних слов они бросились, обгоняя друг друга, из офиса. Кто то из рабочих пытался что то сказать им вслед. Бригадир слесарей Сева несся с какой то бумагой им наперерез. Какое там!..
Бегом, быстрее, пока не случилось беды. А ведь могла случиться, господи! Почему было не подумать еще и об этом?! Ну почему?! Тут еще Кирюха так некстати оставил ее там одну. Не смог он с ней рядом, видите ли! А кто может то?! Ему, что ли, легко?!
Степан гнал машину, не разбирая дороги и указателей. Шурочка только испуганно ойкала и закатывала глаза, вцепившись сзади в его подголовник. Кирилл насупленно молчал и время от времени виновато косился на друга.
Степан молчал. Ему было так страшно, что, произнеси он хоть слово, тут же бы выдал себя. А страх его, хоть и молчаливый, оказался очень заразительным. Он осязаемо носился по машине. Плескался в черных бездонных глазах Шурочки, выдергивал из груди Кирилла горестный вздох и заставлял Степана забывать об осторожности, все прибавляя и прибавляя скорость.
Это ведь не Степан гнал сейчас, забыв о стрелке спидометра, будто и не было ее вовсе и не дрожала она сейчас на критической отметке. Это страх гнал. Гнал их всех туда, где, по предположениям умненькой Шурочки, могла произойти беда.
Глава 11
- Степа! Ну Степа же! Ну перестаньте же! Ну нельзя же так!
Шурочка смотрела на него дикими, запавшими от ужаса глазищами, гладила его по голове и говорила, и говорила без конца одно и то же. Наверное, она и сама не понимала, что говорит. Молчать просто боялась. Будто это могло хоть что то изменить.
Он зажмурился, в сотый раз по счету вспомнив, как ворвались они в незапертый дом. Как бегали по первому этажу, разыскивая Татьяну, и как громко выкрикивали вразнобой ее имя. И как столпились вдруг все вместе у ступенек, ведущих на второй этаж. Остановились и замерли, страшась смотреть друг на друга и еще больше страшась подниматься.
Он пошел наверх. Шурочка с Кириллом остались. Она вдруг, не в силах стоять, опустилась и отчетливо всхлипнула. Степан не стал оглядываться и говорить ей что то в утешение. Он шел наверх.
Как же тяжел был для него каждый шаг! Кто бы мог подумать, что преодолеть пару лестничных пролетов окажется так трудно…
Еще не доходя до двери в свою спальню, он знал, что случилась беда. Она была там, за этой приоткрытой, раскачивающейся от легкого сквозняка дверью, и была такой же осязаемой, как и его гадкий липкий страх.
Шурочка сказала ему потом, что орал он очень громко и очень ужасно. Повторяла и повторяла, тиская рукав его пиджака ледяными пальцами:
- Степа, вы так орали! Так ужасно орали, что я подумала, будто бы она умерла! Но она же жива, Степа! Она же жива! Вам и доктор сказал, что жива! И что жизни ее ничто не угрожает! Ну нельзя же так, Степа! Все будет хорошо! Ну перестаньте же!
Что именно он должен был перестать, он не понимал. Он просто ей не верил. Не верил, что все будет хорошо. Тупо смотрел на Шурочку. Бездумно моргал, давясь чем то удушающе противным, и не верил. И еще не хотел уходить из больницы, куда отвезла неотложка Татьяну. Уже и врач к нему выходил, пытаясь уговорить или усовестить, Степан и его тоже не понял. И медсестра выпархивала из ординаторской, шурша накрахмаленным халатиком. Тоже щебетала канарейкой. Стреляла в поникшего Кирилла игривыми глазищами и щебетала об отсутствии опасности и о том, что больной очень повезло. Он не верил. Не верил и не понимал, как это ей могло повезти. Чушь несусветная! Ей разбили голову. Оставили умирать в луже крови. Беспомощную, бледную, в луже крови…
- Шура, - вдруг выдавил он с большим трудом, оборвав на минуту ее бессвязный истерический лепет. - Я хочу к ней. Мне надо ее увидеть. Иначе я не уйду.
- Ага. Я сейчас, - кивнула Шитина, тут же отцепила пальцы от его пиджака, поднялась с коленей и помчалась куда то по коридору, высокая и стремительная.
- Она все сделает, Степа, - промямлил откуда то сбоку Кирилл. - Врач не устоит перед Шурочкой. Ты… Ты прости меня, Степ…
- Лучше молчи, Кирюха. Лучше молчи.
Он не хотел сейчас ничего ни с кем выяснять. Определять степень вины друг друга не хотел. И не хотел также думать над тем, кто посмел. У него еще будет на это время. Будет много времени. Очень много. А пока ему хотелось только одного: увидеть ее. Увидеть, и потрогать, и убедиться, что она дышит и что жива. Все остальное пока не важно сейчас.
- Молодой человек… В чем дело?!
Сутулая фигура местного врача чем то напомнила дворника из его детства. Тот был так же высок, жилист и сутул и так же натужно кашлял через слово. Странно, раньше он думал, что врачи никогда не страдают такой пустяковой хворобой, а вот поди ты, этот кашляет, как все остальные смертные.
- Мне нужно ее видеть. - Степан с трудом разлепил губы, объясняться с участковым эскулапом не хотелось до тошноты. - Я не уйду, пока не увижу.
- Она вам кто? - вдруг проявил чудеса любознательности доктор. - Жена? Подруга? Сестра?
- Это моя сестра, - быстро нашлась Шитина, вынырнув из за спины доктора. - Приехали на дачу, знаете, а там такое…
- Украли что нибудь? - С Шурочкой доктор был чуть снисходительнее: и смотрел добрее, и говорил охотнее. - Чего же милицию не вызвали? Нужно было милицию!
- Да когда же, господи?! - Шурочка возмущенно всплеснула руками. - Пока они приедут в этот поселок!.. Сестрица кровью истекает, а мы будем милицию ждать! Сами же говорили, что рана то пустяковая, а вот крови потеряла много. И надо было ждать?!
Доктор хотел было что то возразить, но тут же закашлялся. Кашлял он долго, упершись посиневшими губами в свернутую трубочкой ладонь. Потом достал платок из кармана халата, быстро вытер глаза и проговорил со странным свистом, извлекаемым из груди:
- Мне тем не менее придется сообщить куда следует. Налицо нападение, так что сами понимаете… А вы, - он нацелил палец в Степана, - идемте со мной, раз уж вам так приспичило. Вижу, что спорить с вами бесполезно. Не уйдете ведь…
- Не уйду, - буркнул в сутулую спину врача Степан и двинулся следом, на ходу оглядывая заведение, куда по воле судьбы и случая попала Татьяна.
Больничка была совсем крохотной. Закуток за стеклянной перегородкой, выполняющий функции регистратуры. Две палаты для стационарных больных.
Ординаторская. Операционная. Кабинет того самого врача, что размашисто маршировал сейчас впереди. И кладовка, запертая на ключ. Все это хозяйство замыкалось коридором, упирающимся во входную дверь.
- А охрана у вас есть? - вдруг спросил Степан, когда врач остановился у двери в палату.
- Что? Охрана? Господи! Вы в каком государстве живете, юноша?! - все еще хрипло возмутился доктор. - Какая охрана? Мне дворника не дают, приходится умолять уборщицу и приплачивать ей за то, чтобы дважды в неделю двор подметала. А им охрану подавай!..
- А как же ночью?! Кто то же дежурит?
- Медсестра дежурит, кто же еще?! А вам непременно ОМОН подавай! - недовольно фыркнул врач и дернул ручку двери. - Заходите. И без эмоций, пожалуйста. Женщина в сознании, состояние стабильное, но большая потеря крови, сами понимаете.
- Доктор! Доктор, подождите. - Степан вдруг ухватил его за рукав халата и потянул обратно в коридор. - Послушайте, а забрать мне ее можно?! Не нужно на меня так смотреть! Я просто заберу ее и перевезу в город.
Тот вытаращил на него дикие глаза, попытался прочитать какую то отповедь, но снова принялся натужно кашлять. Воспользовавшись паузой, Степан снова заканючил:
- Ну что ей здесь?! Вы сейчас уйдете, оставите вместо себя медсестру. А что она?! Вы же не станете сидеть над Таней всю ночь? Нет, конечно. К тому же тут никакой охраны. Что станет делать ваша медсестра, если злоумышленник попытается повторить неудавшуюся попытку?! Не знаете? А я знаю! Она станет визжать и только!
Доктор перестал кашлять так же внезапно, как начал. Снова утер платком прослезившиеся глаза и все с той же болезненной хрипотцой в голосе строго заметил:
- Потому и говорю, что без милиции не обойтись. Вдруг эти воры станут теперь по всему дачному поселку подобным образом лазить и нападать на людей?!
- Пускай будет милиция! Перепишите наши паспортные данные, в конце концов. Пускай они нас разыщут и допрашивают потом, - сердито выговорил Степан, уверенный в том, что никому не захочется их искать и опрашивать. - Но Таню я здесь оставить не могу! Поймите же вы меня…
Он понял. И Татьяну им отдал. Сделал еще пару уколов. Проверил повязку. Долго и муторно выписывал их паспортные данные, потом так же долго сочинял длинную сопроводительную петицию, предназначенную лечащему врачу, и только потом их отпустил.
Татьяну устроили на заднем сиденье, подложив под голову подушку, захваченную Кириллом на обратном пути с дачи. Шурочка пристроилась у Тани в ногах и всю дорогу безотрывно смотрела в бледное лицо Верещагиной, ведя счет ее вдохам и выдохам. За руль сел Кирилл. Степан наотрез отказался. Он тоже, как и его помощница, следил за дыханием Тани, развернувшись на сиденье спиной к дороге.
- Куда дальше? - спросил Кирилл, въезжая в город. - В больницу или…
И тут Верещагина неожиданно открыла глаза.
- Не хочу в больницу, - тихо, но внятно произнесла она, подняла руку и тронула Степин локоть, свисающий со спинки пассажирского сиденья. - Едем к тебе, Степа. Не хочу в больницу. Завтра. Потом…
Он снова нес ее на руках. Крепко держал под коленки одной рукой и второй под спину. Так же нес он ее окровавленную в машину «Скорой». Потом в больницу, пристраивал на белоснежной кушетке в операционной палате, страшась смотреть на ее до синевы бледное лицо. Потом нес из больницы в свою машину. Теперь вот домой к себе. Так то оно получается, не гадал, не думал…
Кирилл с Шурочкой топтались где то сзади. Один шуршал какими то пакетами. Кажется, успел собрать Татьянины вещи, пока они ждали не особо поторапливающегося врача. Вторая судорожно вздыхала через раз и что то выговаривала громким шепотом Кириллу.
Степан не слушал. Он держал на руках Татьяну и дивился тому, что с ним сейчас творится. Дивился, раздражался и тут же впопыхах примирялся, потому что не в силах был ничего изменить.
Его душила жалость. Он не был ни жестоким, ни бессердечным, но такой удушающей жалостливой горечи еще ни разу не испытывал, это точно. Даже когда умерла мать, не было такого. Было больно, страшно и пусто, но чтобы вот так: до дрожи в коленках, до мерзкого нытья в сердце - нет.
Ее запеленутая бинтами голова покоилась на его плече. И когда ему особенно сильно того хотелось, он прислонялся своей щекой к ее и снова слушал, как она дышит. Тихо и прерывисто, но дышит же.
Они вошли в квартиру, и Степан, не снимая ботинок, прошел к себе в спальню. Она должна быть рядом с ним, а не через стенку. Укроет ее другим одеялом, если что. Под «если что» подразумевалось ее несогласие. Он то как раз, напротив, был сейчас согласен на все, лишь бы она снова оказалась жива и здорова и ему не пришлось бы так за нее бояться.
Он не стал ее раздевать. Она остановила. Тут же поймала его руку, стоило ему тронуть резинку ее спортивных брюк. Нет так нет. Пускай лежит в одежде, раз так хочется. Любой, как говорится, каприз. Укрыл одеялом и, не удержавшись, черт его знает с чего, взял и поцеловал ее в висок. Кожа под его губами была горячей и пахла больницей. И ему снова стало жалко ее до удушья.
Господи, а если бы они вдруг не поехали туда?! Если бы их вдруг закрутили дела или свалилось на них что нибудь экстренное, такое же бывало?! Однажды хороший знакомый пригнал тачку ближе к ночи и с мольбой: «Сделайте! Сделайте, ребята, на отдых собрался, а она что то чихает». А кому делать, если все давно по домам? Чего же, переоделись с Кирюхой и сами под капот полезли. Не отказывать же парню, который выручал их не раз. Так то…
Нет, он бы все равно поехал. Он же собирался. Как узнал, что Кирюха оставил ее там одну, так сразу и засобирался.
Просто отвлекло его что то ненадолго… А что его отвлекло?
Сначала он бросился за мобильником, потому что оставил его на верстаке в гараже. Все ждал звонка от Валеры Сохина. А потом слушал Шурочку. А так бы уехал почти сразу к ней на дачу и, возможно, помешал бы тому, кто напал на нее. Или поймал бы его прямо там же и… Что бы он сделал с ним, Степан даже думать не хотел.
Степан оглянулся на Татьяну от двери. Мягкий свет настольной лампы выхватил из темноты спальни ее бледное лицо, плотно сомкнутые губы и крепко зажмуренные глаза. То ли ей было больно говорить, но после того, как она запросилась к нему домой, она больше не произнесла ни звука. Она не могла уснуть так сразу, он знал это точно. Когда хотел раздеть ее, она остановила. И когда целовал ее, она на мгновение задержала дыхание, а потом судорожно выдохнула и тут же слегка сжала его пальцы своими.
- Тань, - тихо позвал ее Степан. - Свет выключить или не надо?
- Пусть горит, - тихо ответила она, не открывая глаз, и вдруг как скажет:
- Ты прости меня, Степа! Прости, пожалуйста! Я так виновата перед тобой. Не нужно было втягивать тебя во все это. Мне очень стыдно, поверь.
Он опешил. Ожидал всего, чего угодно, но только не ее извинений. Как то уже позабылось совсем, что это она свалилась ему субботним утром как снег на голову со всеми своими проблемами и вещами в большом модном чемодане. И что выгнать ее хотел. И даже то, что себе синяк под глаз схлопотал по ее как бы милости.
Разве это важно было сейчас?! Злился, орал на нее, убежать пытался. Потом искал ее, трясся от бешенства и страха за нее, и снова орал, и снова сбегал.
А толку то!
Мудры слова, что от себя сбежать невозможно. Все равно что гнать по кругу. Он этого никогда не понимал. И тут вдруг бац: его прямая и понятная жизнь неожиданно замкнулась чудовищным кругом.
Вот все разом взялось и замкнулось…
И все замкнулось на этой женщине.
Все его обеты, крепости и бастионы оказались сейсмонеустойчивы. Все рвы засыпаны, мосты и флаги опущены по первому свистку. Бороться не было сил, возможности и смысла. И каждый день начинать - как с чистого листа - вдруг тоже не захотелось. А захотелось продолжения. Чтобы ее голова покоилась на соседней подушке, а волосы щекотали ему щеку и он сдувал бы их всю ночь с себя сердито. И еще утра хотелось общего: Пускай с недосыпом и недовольным ворчанием про очередь в ванную. Он ей даже бигуди по всей голове простил бы и кофе прохладный с подгоревшими тостами. Лишь бы рядом, лишь бы не с чистого листа, лишь бы вместе доживать, что не успели с вечера…
- Это ты меня прости, Тань. Не доглядел. Прости.
И он вышел, поспешив закрыться от нее дверью.
Раскис? Ох и раскис. В груди печет, в глазах режет так, будто часа два смотрел на сварку. И удушье отпускать не хочет, ну просто дышать нечем. А все чувства, будь они…
Нет, пускай все остается, как есть. Пускай…
Кирилл с Шурочкой сидели на кухне и цедили что то из высоких фужеров. Начали, видимо, сразу, как пришли. И приложились уже по плотному. У Кирюхи лицо пошло красными пятнами. А Шурочка смотрела уже как бы мимо Степана, когда он вошел в кухню.
- Нажираетесь"? - поинтересовался он беззлобно; какое тут зло после всего, что случилось.
- Стресс снимаем, - кротко пояснила Шурочка, вдруг всхлипнула и призналась:
- Ребята, а я вас ведь так люблю!
- А уважаешь? - Кирюха подозрительно прищурился и подпер щеку ладонью. - Любовь любовью, а как насчет уважения?
Шурочка не ответила, прослезившись. Долго сморкалась в кружевной платочек. Потом пригладила волосы, заправив непослушные прядки за уши, и неожиданно совершенно трезвым голосом спросила:
- Степа, что она говорит?
- В каком смысле? - Степан как раз наливал себе в обычную чайную чашку коньяк, следил за тем, чтобы не перелить через край, потому и не сразу сообразил, о чем Шитина спрашивает.
- Ну… Татьяна эта твоя, она не видела, кто ее ударил? - Шурочка вдруг уставилась на свои коленки и снова всхлипнула. - Опять колготки поползли! Ну что за напасть такая, а?! Вторая пара за день!.. Степа, она же могла видеть, кто на Нее напал. И эскулап этот сообщил мне, что сознание она потерять не могла сразу, не той силы удар был. Могла просто испытать сильную боль, ну там шок и все такое. Он говорит, что ударили ее палкой. Палкой трухлявой, щепки застряли в волосах. Трухлявая палка сильно ударить не могла. Кожу рассекла сильно… А? Ничего не говорит?
Степа хлобыстнул целую чашку коньяка, схватил кусок лимона с тарелки и, сморщившись, прикусил его крепкими зубами. Потом долго жевал, дышал открытым ртом и моргал до слез. Эти двое смотрели на него хмельными глазами и терпеливо ждали ответа.
- Да ничего она не сказала! - выдохнул он, наконец, проморгав слезу. - Не стану же я ее допрашивать, в самом деле, когда она в таком состоянии! Не зверь же я и уж не мент в любом случае, чтобы сейчас приставать к ней с расспросами!
- При чем тут это?! - Шурочка недоуменно дернула плечами и принялась натягивать на коленки край юбки, пытаясь прикрыть шустрые дорожки на колготках. - Преступление раскрывается всегда по горячим следам. Если мы ничего не сделаем сейчас, то потом никто уже и не вспомнит.
- О чем? - Кирилл сильнее вдавил кулак в щеку, сделавшись похожим на огромного резинового пупса, голову которого вдруг кто то сжал большущими руками.
У Шурочки был в детстве такой, и она частенько мяла его мордашку, хохоча до слез.
- Не о чем, а о ком! - Шурочка повозила по пустой тарелке вилкой. - Степа, дайте что нибудь на вилочку. Ну, хоть кусочек колбаски. Ничего ведь не кушала сегодня. В обеденный перерыв с Генкой цапалась, потом пошло поехало… А соседи у вас, Кирилл, имеются в округе? Из тех, что с началом осени не уезжают в город? Пенсионеры там или безработные? Они могли видеть кого то, кто бродил в окрестностях. Машину могли видеть или человека. Не привидение же это было, в самом деле. Это был человек! И его могли видеть! Это нам всегда только кажется, что нас никто не видит, а на самом деле всегда найдется пара любопытных глаз, которая что то или кого то видела. Тем более вы уехали, не заперев ворот. По садику гуляла незнакомая женщина. Это, несомненно, могло привлечь чье то внимание. Дачники - народ любопытный.
- Саша! - Кирилл выпрямился и смотрел теперь на свою помощницу с пьяным восхищением в сильно помутневших глазах. - Ты просто гениальная женщина! Почему мы не сделали этого сразу?! Нужно было тут же опросить всех соседей! Постучать в каждый дом и выяснить, кто блуждал в окрестностях? Она права! Права во всем!
И он принялся тыкать пальцем в Шурочку, едва не задевая ее по носу. Та скромно потупилась, тут же с благодарностью приняла из рук Степана огромный бутерброд с колбасой и помидором и живенько принялась его жевать, не забывая бубнить с набитым ртом:
- Опросить всех соседей - раз. Второе - как можно скорее выяснить, что это за гражданин на светлой машине и в белых носках. И третье - вплотную заняться Вероникой.
- Каким образом? - Степан слушал с возрастающим интересом.
Он знал, конечно, что Шитина - умница, каких поискать, но не до такой же степени! После такого потрясения, наполовину пьяная, а выдает умнейшие вещи!
- Нужно определить круг ее знакомых. Действительно ли ее криминальные связи такого уровня, что способны интересоваться новейшими компьютерными разработками? И главное, так ли уж они платежеспособны, во! Еще, еще, еще что то я упустила… Этот в белых носках - он кто? Нужно выяснить. Если он на самом деле мент, то на кого работает? Он ведь может быть и продажным. И опять таки может работать на ту же Веронику. Нет, не то… Что то мне во всем этом не нравится… Степа, что я упустила?!
В черных глазах Шитиной плескалось хмельное неудовольствие. Она сжевала бутерброд, запросила следующий. Потом снова приложилась к вермуту, что они с Кириллом распечатали. И все думала и думала. А потом вдруг как спросит…
- Старушки? - опешил Степан, коньяк понемногу начал согревать его теплом, позволив начать дышать полной грудью и смотреть вокруг, не морщась от сильной рези в глазах. - Шурочка, ну при чем тут старушки?! Одна от приступа, кажется, умерла. А вторую сбила машина на светофоре, по моему. Никакой связи вообще!
- А вдруг?! - возмутилась она и совсем уж начальственно хлопнула ладошкой по столу; потом вспомнила, кто в этом доме хозяин, и тут же пробормотала сконфуженно:
- Извините, Степа. Но ничего нельзя сбрасывать со счетов. Вдруг все дело как раз в этом… Господи! У меня сейчас просто голова лопнет! Сколько информации! Сколько пострадавших, подозреваемых! Нет, надо этим делом заниматься с трезвой головы, а не… Нет, все же есть что то еще, что мне отчаянно не нравится. Ну что же это? Стойте, а почему это…
Договорить она не успела. Ей Кирилл не дал. В кармане его штанов истошно завопил мобильник. Он выхватил его, глянул на экран и тут же помертвел. Звонила Нюся. Вечер, на который был назначен обещанный ею сюрприз, плавно перемахнул в глубокую ночь, а он и не вспомнил. И теперь махал на всех руками. Кусал губы и морщил лоб, пытаясь придумать что нибудь убедительное для своей бедной оставленной с носом и сюрпризом невесты.
- Да, Нюсенька, - пробормотал он сдавленно и тут же беззвучно зашикал на Шитину и Степана. - Да, милая, это я.
Первая тут же заиграла бровями и заухмылялась развязно. Степан же просто отвернулся, снова потянувшись к коньяку.
Проблемы предсвадебных недоразумений друга его сейчас почти не интересовали. Через две двери отсюда в его спальне на его кровати лежала женщина, которая вдруг сделалась самой главной и пока единственной его проблемой.
К ней в квартиру пытались проникнуть, пока она там жила. Все таки проникли, когда она успела спастись бегством и укрыться в его доме. И ее все же достали там, где достать, казалось бы, ни за что не могли.
Кто за всем этим стоял? Какую цель преследовали, преследуя ее? Что было нужно этому человеку от нее: диск, информация, жизнь?!
Если диск, почему поехали за ней на дачу? Разве разумно предполагать, что она станет его везде таскать с собой? Да и при чем тут она, если это дело ее бывшего супруга?
Если информация, почему не попытались ее допросить?
Если жизнь, почему ей ее оставили?
А что, если во всех этих трех случаях действовали совершенно разные люди?! Если предположить, что сразу несколько человек идут по ее следам, преследуя каждый свой интерес, то возникает логичный вопрос: в чем он - этот интерес?..
Нет, Шура права. Нельзя вязнуть в подобных рассуждениях. Придумывать схемы, мотивы, версии, не имея конкретных подозреваемых в активе. Нужны люди, которых можно было бы подозревать. А их то пока как раз и нет. Есть Вероника, но, кроме ревности, у той ни единой причины желать вреда Верещагиной. Есть малый в черных одеждах и белых носках, но о том пока ничего не известно. Вся надежда на Валеру Сохина, а он пока молчит.
А вдруг есть кто то еще, о ком они даже и не подозревают?! Дела а…
- Нюсенька, миленькая, - продолжал заплетаться языком Кирилл, пытаясь оправдать свое отсутствие в вечер сюрпризов. - Ты себе не представляешь, что я пережил! У меня на даче чуть не убили человека! У меня на даче гостила девушка Степана, и ее чуть не убили. Конечно, не вру! Клянусь, это правда! Мы даже вызывали «Скорую». Кто мы?! Степа, я и наш бухгалтер… Да, да, не вру! Стал бы я врать тебе?!
Шурочку покоробил его пренебрежительный «бухгалтер», и она обиженно надулась. Так то вот! Прыгала, прыгала с ними в одной упряжке. Можно сказать, душой болела, не пила не ела, ночь вот не спит, а заслужила всего лишь…
Нет, она из кожи вон вылезет, но оплетет эту уродину паутиной. Непременно оплетет! Не может она оказаться безупречной. Нет таких. Нет и быть не может!
- Милая, а что за сюрприз? Уже не важно?! Ну как же так, Нюсенька?! Ты же собиралась мне что то преподнести в качестве сюрприза! - Кирилл обливался потом и трезвел прямо на глазах. - Я уж было подумал, что ты беременна! Нет?! Ох, ну и… Нет, ну что ты, милая, я не радуюсь, конечно! Как можно!..
В этом месте самообладание изменило таки Кириллу, и широко открыв рот в безмолвном крике радости, он затряс над головой крепко сжатым кулаком. Потом обмусолил свою Нюсеньку тысячью поцелуев, пожелал ей спокойной ночи и нажал кнопку отбоя с видом человека, только что избежавшего смертельно опасного диагноза.
- Пронесло, боже мой! Пронесло!!! У нее не будет ребенка!
- Что? Никогда? - Шитина, забыв о субординации, откровенно издевалась. - А как же теперь свадьба? Отмените?
- Э эх, Саша! Нам ли жить в печали?! А поехали ка мы с тобой в какой нибудь барчик и припьем немножко, и за жизнь поговорим! А, Сашок, ты как?
- Нет, - проявила на этот раз небывалую стойкость Шура, хотя возвращаться в пустую квартиру совершенно не хотелось и реветь потом полночи в подушку тоже. - Завтра с утра у нас у всех слишком много дел. Нам нужно распределить обязанности, то есть поделить всех наших пешек шишек и начать разживаться информацией, думать и сопоставлять. А припить, Кирюша… Как нибудь, может, и припьем.
- Это когда еще! - заныл Кирюха, начав излишне часто смотреть на часы и коситься на темень за окном.
- А вот как убережем кого то от опасности, кого то от нежелательного брака, так и припьем. А сейчас… - Шурочка тоже посмотрела на часы. - Сейчас нам и правда пора. Завтрашний рабочий день никто не отменял, господа начальники. Идемте, Кирилл, вызовем такси и по домам.
Они шумно обувались, одевались, толкаясь и роняя перчатки, сумочку, кошелек. Шумно грузились в лифт и шумно ждали потом во дворе такси. Кирилл наседал на Шурочку с объятиями. Та вяло отбивалась и все норовила поцеловать напомаженными губами Кирилла в щеку.
Степан ежился от ночной прохлады, угораздило же выйти с ними без куртки, и без причины то и дело оглядывался. Почему то вдруг стало казаться, что каждая дворовая тень таит в себе зло. Будто таращатся оттуда на них чьи то глаза, в которых ничего, кроме ненависти. Он даже машину свою и Танину дважды оглядел, чего никогда не делал прежде. И на подъезд постоянно оборачивался, не чувствуя покоя, пока она там одна в его квартире.
Наконец из за поворота вынырнула машина, уютно подсвечивая паре фар таксистским опознавателем на крыше. Кирилл с Шурочкой запрыгали, захлопали в ладоши и уже через пару минут усаживались на заднее сиденье.
Степан захлопнул заднюю дверцу, куда следом за Шитиной полез и Кирилл, и почти бегом двинул к подъезду. Странное чувство присутствия чужих глаз не отпускало его до самой двери в его квартиру. Так и хотелось оглянуться и подождать, а вдруг кто то и в самом деле вынырнет из прохладной темени сентябрьской ночи. Даже в лифте он чувствовал себя не совсем уютно. И чего уж совсем от себя не ожидал: когда вошел в свою квартиру, осмотрел каждый шкаф и заглянул за каждую приоткрытую дверь и вздувшуюся от сквозняка занавеску.
Паранойя?! Она самая, проклятая! Скоро станет первого встречного подозревать, и за каждым углом будет чудиться злодей.
Степан убрал со стола фужеры, свою чашку и недопитую бутылку вермута. Сначала хотел все помыть, потом передумал и просто сгрузил все в раковину. Вермут убрал в шкаф и, погасив свет, заспешил в ванную. Вещи швырял в корзину для белья почти с отвращением. Все было в пыли, в пятнах крови…
Господи, это же была ее кровь. Он даже не помнил, как хватал ее голову и вытирал потом выпачканные пальцы прямо о брюки. Не помнил, Шура рассказала. А в «Скорой» все время держал Таню на руках, не отпуская. Медсестра тщетно пыталась его уговорить уложить пострадавшую на носилки. Нет, он не отдал. Казалось, что выпусти он ее из рук, и с ней снова приключится что то ужасное. Еще более ужасное, чем случилось. И он прижимал и прижимал ее голову к своему плечу, совсем не задумываясь о том, что пачкает и пиджак, и рубашку. Пиджак с него стянула Шурочка - потом, в больнице - и сунула куда то. Кажется, в багажник…
Сколько стоял под обжигающим душем - почему то хотелось именно обжигающе горячей воды, - столько косился на свои выпачканные ее кровью тряпки. Еще каких то пару дней назад ему не давало покоя ее белье, аккуратно пристроенное на его полотенцесушителе. Теперь на свое сил не было смотреть. Выбросить все это, что ли, к чертовой матери?! Чтобы не беспокоило и не напоминало. Эх, да разве в рубашке и брюках дело? Напоминание вон оно - еле слышно дышит в его постели.
Осторожно ступая на самых кончиках пальцев, хотя ведь знал, что полы не скрипят, Степан подошел к кровати и уставился на Верещагину.
Вроде спит. Хотя, может, и притворяется. Просто лежит с закрытыми глазами и, скрадывая дыхание, ждет, что будет дальше. А что может быть дальше? Да ничего! Сейчас он достанет из шкафа второе одеяло и укроется им, потому как не собирался изменять своей привычке - спать голышом.
Он достал одеяло. Погасил настольную лампу под прозрачным абажуром в виде огромной капли. Зашел с другого бока к широченному ложу и, стащив с бедер полотенце, осторожно улегся.
Все теперь? Вроде все. Оставалось сделать самую малость - уснуть. Закрыть глаза и уснуть. Кирилл с Шурочкой разъехались по домам, за них можно было не беспокоиться. За Татьяну теперь тем более. Татьяна рядом…
Вот именно, черт возьми, Татьяна то рядом!
Как можно было спать, когда она рядом?!
И понимал ведь все, что ей не до чего, не до него тем более. Что она многое пережила сегодня и пострадала достаточно ощутимо, а… А обнять то хочется! И не просто обнять, а так, чтобы, не останавливаясь, снять с нее эти дурацкие спортивные штаны, в которые она вцепилась, как в спасательный круг. Расстегнуть молнию на курточке, а там эта самая маечка на тонких лямочках, от одного вида которой Кирюха в город умчался. А под маечкой никакого белья.
Степан обеспокоенно заворочался.
Думал ли он, что такое возможно?! Чтобы он! Вот так вот в постели с женщиной! И.., как евнух! Все отрицал, возмущался, протестовал. Не в его, мол, вкусе. Не трепетная, не заводная, и спеси в ней ровно столько же, сколько холода и неприступности. И такие как бы женщины не способны возбудить в нем интереса. Куда как проще ему с другими и все такое.
А не надо вдруг стало других то! Ну на дух не надо! Пускай одна, пускай эта, что рядом. Что дышит еле слышно и пахнет так тонко и сладко, что никакой больничный дух не способен заглушить этой нежности. Думал ли он, что будет желать ее так остро?! Да никогда, господи! И желать, и сглатывать судорожно, и волноваться, как пацан.
Степан заворочался, плотнее упаковываясь в одеяло, и повернулся лицом к Верещагиной.
Он почти никогда не зашторивался на ночь. Напротив не было жилых домов: кинотеатр, магазины, закрывающиеся на ночь, проспект. Прятаться было не от кого. Фонари и свет машин с проспекта ему никогда не мешали. Сейчас тем более.
Выпростав руку из под одеяла, он осторожно коснулся ее плеча и тихонько потянул с него курточку. Нет, молния мешала. Пришлось вытаскивать из под одеяла и вторую руку и, ухватившись за пластиковую «собачку», медленно тянуть ее вниз. Полы разъехались в стороны.
Кирюха не соврал. На Татьяне и в самом деле была крохотная маечка на тонюсеньких лямочках, задравшаяся сейчас почти до груди. А брюки то она, оказывается, сняла уже сама. Пока они там несчастной троицей душевные раны на кухне зализывали да коньяком с вермутом их обильно орошали, Татьяна успела раздеться. Брюки сняла, носки. Теперь то уж он их разглядел, аккуратной стопкой сложенные на стуле за дверью. Курточку снимать не стала, чудачка…
Боже, почему же ему, идиоту, никогда не нравились белокожие женщины?! Нет, они у него тоже случались, но все больше с неохотой какой то. Больше прельщали смуглые, с темными, почти черными сосками и жесткой курчавостью черных волос. И глазищи у них тоже должны были быть черными, и чертовщинка должна была в них плясать, будто плескающийся в кружке огненный кофе. Так он думал, так желал, таких выбирал почти всегда. Были и другие, но этим он всегда отдавал предпочтение.
А Верещагина… Она же не в его вкусе была совершенно! И кожу, что матово светилась сейчас в темноте, никогда он не считал прекрасной. И лицо казалось надменным и безжизненным. Грудь тоже была чуть больше того предела, что он любил. И ноги… Нет, вот ноги ему всегда нравились. С самой первой минуты их знакомства он оценил их, заглянув под стол.
Степан на мгновение оторвал взгляд от Татьяны, задрал подбородок к потолку и прерывисто выдохнул. Дышать было совершенно нечем, уже в который раз за минувший день! За что же ему, господи, такие испытания на сегодня?! Сначала одно, теперь вот еще и это. Зря, может, уложил ее с собой в одной кровати? Не уснет же теперь до утра и станет рассматривать ее всю, и гладить тихонечко, и целовать, едва губами касаясь, чтобы, не дай бог, не проснулась и не застукала его. А утром глаза станет прятать, будто вор. И стыдиться, может быть, станет тоже, что вот видел ее всю, и трогал, и целовал украдкой, а еще хотел ее так, что приходилось зубы стискивать, чтобы не стонать в полный голос.
Сумасшествие, да и только!
В голове, груди, во всем теле бухало так, что толкни его чуть, плоть не выдержала бы, взорвавшись. Во рту все высохло так, что язык больно карябал небо, и руки дрожат. Ну, прямо как в далекой бурной юности, когда сил не было терпеть, когда все время торопился и не ждал почти никогда. Когда стонал, тискал и совсем не заботился о впечатлении.
Сумасшествие…
А кожа у нее оказалась гладкой, нежной и пахла так, что перед глазами вдруг поплыли огромные радужные круги. Губы стали шершавыми и горячими. И он боялся, что разбудит ее еще и этим. Обожжет неосторожно и разбудит. Или сердце его разбудит, молотившее так, что заглушало будильник, который осуждающе вежливо тикал у них в изголовье.
А что он мог поделать, раз случилось с ним такое сумасшествие?!
- Тань, Таня, - ну не мог он больше бороться с этим в одиночестве, не мог и стал звать ее на помощь. - Танюша, проснись, пожалуйста! Я не могу больше, Тань…
Она вздохнула и совсем не сонным голосом прошептала:
- Ты сошел с ума, Степа!
- Ага. - Он упал с ней рядом и тут же полез к ней губами и, уже не прячась и не боясь, начал жадно целовать ее в шею. - Я давно сошел с ума, Тань. Еще тогда в кафе и сошел. Нужно было…
- Что? - Ее рука нашла его затылок и принялась нежно поглаживать, не отпуская и прижимая к себе все крепче.
- Нужно было послать тебя, наверное, к черту, а? Как считаешь?
Он пододвинулся к ней уже совсем близко и даже через одеяло чувствовал ее всю. Мягкую, нежную, горячую, пахнущую неповторимо и тонко (незабудками, что ли?). Черт его разберет, отчего конкретно в голове у него все перемешалось.
- Ты бы не смог, Степа, - возразила она негромко, попыталась рассмеяться, тут же ойкнула и ухватилась пальцами за край бинта.
- Что?! - Он тут же вскочил на коленки, забыв и о том, что голый, и о том, что все его чувства к ней сейчас обнажены, так же как и тело. - Больно?!
- Сте епа! Ты опять голый!!! - простонала она, замахнулась на него и зажмурилась. - Какой же ты все таки… Какой же ты все таки бесстыжий!
- Ладно тебе, Тань. - Он поспешно поднырнул под ее одеяло и со стоном привалился к ее боку. - Я бесстыжий, да, да. Ты представить себе не может, какой я бесстыжий! Испорченный и еще черт знает какой. Сама выбрала, теперь уж чего.
- Ты хороший, - возразила она тихо и осторожно повернулась лицом к нему. - Я не зря тебя выбрала. А знаешь, почему я выбрала именно тебя?
Ох, как не хотелось ему сейчас отвлекаться на такие вот разговоры.
Что, почему, мотивы, причины…
Долго, отвлекающе, не нужно.
Он хотел, чтобы все это случилось уже, чтобы было, быстро, жарко и со стонами, которые едва не разорвали его легкие в клочья, когда он их душил там на самом дне. Он будет осторожен. Он же понимает, не мальчик. Он постарается. Но только нужно, чтобы это было прямо сейчас, ни минутой позже…
- Тебя так возбуждают женщины в бинтах? - снова попыталась она посмеяться.
- Меня возбуждает моя женщина, - застонал Степан, погружаясь в нее и почти переставая понимать, что шепчут его шершавые губы. - Женщина, которую я выстрадал и заслужил, черт побери!!!
Глава 12
Утро у Шурочки началось с сюрпризов. Правильнее сказать, с них началась ее ночь. Она едва не рассмеялась вслух, вваливаясь к себе домой. Сюрпризы были обещаны Кириллу, а обладательницей стала она.
Первым неожиданным открытием стало то, что все окна ее квартиры незнакомо светились. Обычно ее дом встречал хозяйку чернеющими глазницами окон, а теперь…
И Генка встретил ее у порога трезвый, торжественный и строгий.
Шурочка обошла его стороной. Швырнула на крючок вешалки свою курточку и, не снимая сапог, побрела на кухню.
Там ее ждало очередное потрясение.
Стол был накрыт к ужину. Пара оплывших от ожидания свечей потухла, свесившись с чашечек подсвечников застывшими восковыми слезами. В центре стола в ее любимой голубой вазе чешского стекла красовалась белая роза. Шурочка любила только белые и никакие больше. Бутылка шампанского в ведерке с подтаявшим льдом. Что то накрытое полотенцем на газовой плите.
- Это что? - Она намеренно качнулась на высоких каблуках, оборачиваясь на Генку, и ткнула его пальцем в грудь. - Прощальный ужин, что ли? Если так, то роз должно было быть две, Генуся!
- Сашок, присядь. - Муж свел брови у переносицы и посмотрел на нее так, как мог смотреть на нее только он один: виновато и осуждающе одновременно.
Мерзавец! Всю жизнь ей испортил!..
Но хорош же был, слов нет, хорош.
Шурочка оценивающе смерила его с головы до ног. И костюмчик парадный из шкафа достал. И галстук нацепить не поленился. Ботинки опять же из коробки выудил. Наверняка все взрыл на полках, как свинья носом.
Мерзавец!..
Шитина присела к столу, переплела длинные ноги и тут же потянулась к бутылке с шампанским. Но дотянуться не успела. Генка вдруг снова ее удивил, начав снимать с нее сапоги. И снова делал это так, как мог только он один: нежно и возбуждающе, слегка поглаживая ее икры и массируя ступни.
Ведь так всегда было раньше. Всегда! И ужин такой вот не был для них исключением из правил. И ласки, подобные теперешним, не воспринимались ею как нечто из ряда вон выходящее. И не смотрела она на него как вот теперь, вытаращив глаза от изумления.
Он вернулся из прихожей, куда оттащил ее сапоги. Открыл шампанское. Молча разлил его по высоким, праздничным опять же, фужерам. И, легонько тюкнув краем своего о край ее, произнес загадочно:
- За нас!
- Ага! За нас, в смысле, с нами и за хрен с ними? - Ответа она ждать не стала, быстро выпив то, что он ей налил. Стукнула хрустальным кругляшком ножки фужера о стол и потребовала:
- Еще!
И он налил! Никогда раньше не позволял ей напиваться, а тут налил. А потом еще и еще. И на руках ее в спальню унес, потому что идти сама она уже не могла. Раздевал потом и приговаривал что то, она так и не вспомнила утром, что же он ей говорил такое вечером.
Зато отлично запомнила, что он сказал ей утром. На весь день запомнила. И сколько колесила по городу, играя в мисс Марпл, столько и вспоминала с удовлетворенной усмешкой.
- Сашок… - Утром Генкина ладонь легонько шлепнула ее по голым ягодицам. - Не спишь?
Конечно, она не спала. Она еще пару часов назад проснулась. Успела съесть гору таблеток от похмелья. Выпить пол литра кефира, два стакана сока, а потом отнести все содержимое желудка в унитаз. И лежала теперь и проклинала свою поганую жизнь, своих работодателей, а попутно еще и гнусного мужа, который накачал ее вчера шампанским. И тут он вдруг с вопросами.
- Не спишь? - Его ладонь начала поглаживать то место, куда посмела прежде шлепнуть.
- Ум м м. Че надо то, Гена?! Отвалил бы ты лучше, голова болит! - Она дрыгнула попкой, пытаясь стряхнуть с себя его руку. - Мне нужно поспать еще часок. Мне потом на работу. Черт, как же погано!..
Гена руку убрал и вышел куда то. Скорее всего на кухню, потому что Шурочка отчетливо слышала шум льющейся воды, грохот захлопываемого им холодильника. Он же не мог, как все нормальные люди, его закрывать. Ему непременно нужно было захлопнуть так, что у холодильника заходились звоном все внутренности.
Вернулся супруг с высоким запотевшим бокалом, в котором что то масляно переливалось и кисельно булькало.
- На, выпей, будешь как новая. - Он перевернул ее с живота, поддел руку под спину и поднял на уровень своего плеча. - Пей, малыш.
- Что это? - Шурочка округлила черные глазищи и отпрянула. - Смерти моей хочешь?!
- Пей, дура! - Он улыбнулся ей недобро. - Я знаю, что предлагать. Через полчаса о похмелье даже и не вспомнишь.
Шурочка поспешно выпила. Может, и не стала бы, но тошнота начала снова подкрадываться к горлу тягучими мерзкими шажками.
- А теперь не шевелись минут пятнадцать двадцать, и все будет путем.
Генка снова ушел на кухню. Вернулся быстро, наверное, стакан относил. Присел на краешек кровати и несколько минут рассматривал ее длинное гибкое тело.
- Ты помнишь, что я говорил тебе вчера? - вдруг спросил он.
- Нет, а должна? - Шурочка открыла один глаз. - Кстати, а мы с тобой это?.. Нет?..
- Неужели и правда не помнишь? - Он ухмыльнулся одними губами, глаза были суровыми и даже жесткими.
- Нет.
Она не врала, она действительно не помнила: приснился ли ей их бешеный, дразнящий секс или же случился на самом деле. Бывало же такое, что и снился, когда Геночка подолгу отлынивал от исполнения супружеских обязанностей, предпочитая ей бутылку и кого то еще.
- Все было нормально. - Его глаза впервые потеплели, а руки снова потянулись к ней. - Так ты и правда не помнишь, что я говорил тебе вчера?..
- Нет!
- Я говорил тебе вчера, малыш, что убью тебя!
Оп па!.. Ни себе, что называется, чего!!!
Шурочка, забыв о похмельном синдроме, подскочила на кровати. Сложила ноги по татарски, не заботясь о том, что совершенно голая, и уставилась на него, по птичьи склонив голову к плечу.
- Мне плевать, кто там на тебя нацелился, малыш. - Теперь Гена смотрел на нее безотрывно, жадно оглядывая всю и не пропуская ни сантиметра ее молодого смуглого тела. - Что там за бизнесмены, компьютерщики или еще кто, знать не желаю! Живой… В таком вот виде. - Тут он положил на ее колени свои ладони и потянул на себя. - Тебя никто не получит.
- А как?
Шитина была поражена в самое сердце. Это что же такое намечалось: ревность? А как же гнусное нытье о том, что оставит ее сразу, как только!.. И ни минуты, и ни за что рядом!.. И только пускай посмеет!..
- По кускам, малыш! Так этим бекасам можешь и передать. - Он оставил на время в покое ее колени и начал стаскивать с себя футболку, недвусмысленно давая ей понять, чем собирается теперь заниматься.
Шурочка ничуть не была против.
Чего уж кривить душой перед самой собой: она скучала по нему. Скучала, и любила, и ненавидела, и проклинала, но хотела почти всегда. Он был ее. И он был такой один для нее: стремительный, горячий, не отягощенный комплексами. И это ее устраивало. Как показало время, не ее одну. Муж с годами оказался очень востребованным.
- Мерзавец! - Шурочка больно шлепнула его по губам, когда он, обняв ее крепко, уложил на себя. - Ненавижу тебя! Ненавижу!!!
- Пускай, Сашок! Ненавидеть можешь, уйти - никогда! Не пущу, так и знай. - Сильные пальцы забыто тискали, мяли, гладили, губы терзали и повторяли без конца:
- Никому не отдам. Так и передай там, наверху! Не дождутся! Чтобы я тебя кому то… Никогда! Только моя, малыш… Моя…
Плакала Верочкина уверенность, не могла не констатировать Шурочка, отдаваясь снова и снова своему наскучавшемуся супругу.
А он тоже хорош! Наговорил ей, наобещал, а Колобку теперь маяться в надеждах.
Нет, ну та то тоже!.. Не успев устроить личную жизнь сопернице, поспешила разрушить ее теперешнюю, пусть и не блестящую. Поторопилась…
Ну, да ладно, это Верочкины проблемы. Лишь бы помогла ей сведениями о Веронике разжиться. Времени попросила пару дней. Пускай так. А пока Колобок будет свою ванильную мечту воплощать, Шура займется соседками Верещагиной, якобы безвинно и не ко времени почившими. Может, оно и так, но проверить то надо.
Глава 13
Валера Сохин так ему и не позвонил. Степан прождал почти полдня. Терпеливо ждал, все время косился в сторону молчаливого мобильника и ждал. А потом все же не выдержал и позвонил сам.
- Привет, - ответил ему Валера, без особой, правда, радости. - Как дела?
- Терпимо, - поспешил с ответом Степан, закрываясь на кухне.
Верещагина только что, пряча от него пылающее лицо, прошмыгнула в ванную. И затихла там за дверью. То ли подслушивала, то ли себя в зеркале рассматривала. Станет теперь ныть наверняка. Волос хоть и немного, но состригли. Йодом до самой скулы весь висок вымазали. Синяк еще на щеке обозначился, наверное, при падении случился. А там как знать, может, и от удара.
Усевшись спиной к окну, чтобы контролировать дверь кухни, Степан приглушенно заговорил:
- Слушай, Валер, ну что там с этой машиной? Помнишь, я тебя просил вчера?
- Да помню я, Степа, конечно, помню, только… - Сохин отчетливо вздохнул с явной печалью. - Дрянь какая то получается, знаешь. Молчанка сплошная. Машина эта значится за Воротниковым Игорем. Парень одно время работал в органах. Сейчас вроде бы частным сыском занимается. Но чую я, помогает ребятам и до сих пор. Одно время на «норушках» работал. В этом ему, говорят, равных не было. Потом из органов ушел. Но связи с бывшими коллегами не теряет. А раз помогает, сведениями со мной делиться о нем никто не захотел. Мягко говоря, отмалчивались. Грубо говоря, посылали. Так что подробностей, кроме домашнего адреса… Уж извини, Степа! Чем могу…
- Диктуй.
Степан засуетился. Потащил откуда то с полки лист бумаги. Тут же схватил подвесную авторучку. Она вырвалась из пальцев и принялась выделывать в воздухе акробатические кульбиты на длинном пружинистом шнурке.
- Диктуй, Валера, - повторил Степа и, поймав авторучку, начал быстро записывать. - А контора его где расположена? Ага, пишу…
- Слушай, а что он тебе, Игорь этот? - промямлил Сохин настороженно и вдруг забеспокоился, забеспокоился. - Если что, я ни при чем, Степ! Ваши дела - это ваши дела. Что он тебе?
- Как считаешь, он может на больших ребят работать? - ответил вопросом на вопрос Степан, уловив какое то движение за дверью ванной, и кажется, даже всхлип.
- На крутых?! Да ты что?! Не станет он! Точно не станет! - проявил чудеса осведомленности вроде бы не осведомленный Валера.
- Ладно, спасибо, Валер. - Степан простился и прислушался.
Точно, в ванной и действительно всхлипывали.
Начинается! Теперь начнет лицо от него прятать, реветь и проклинать невезение, превратившее ее в уродину. Ну, это не он, конечно же, так думал. Это она так будет причитать. Он то лично всем доволен. Абсолютно! И даже где то в самой глубине самых порочных отсеков своей души был немного благодарен тому, кто сделал ее слабой и такой вот беззащитной. А сделав слабой, перепоручил ему. Крохотную капельку совсем… Может, даже и кощунственно было так думать, но Степа был ему благодарен.
Не случись с ней такого, кто знает, как бы между ними все пошло дальше. Вот вернулась бы с дачи, взяла да и съехала бы через день другой. А что?! Запросто съехала бы. Либо дела ее утряслись сами собой. Либо телохранитель какой нибудь выискался. Вот и Кирюха был не прочь. Тот еще ходок…
А так ведь все просто замечательно получилось. Просто.., волшебно даже. Он уснуть не мог из за этого до самого утра, как все у них здорово получилось. Таня давно спала, уткнувшись ему в плечо перебинтованным лбом. А он не мог. Легонечко поглаживал ее, укрывал одеялом, иногда целовал, когда дотягивался, и все думал и думал. Обо всем думал.
И о том, как здорово у них все получилось только что. Без стеснения, без фальшивых усилий и ненужных киношных прелюдий, так обожаемых барышнями и приветствуемых сексопатологами.
И о том, как здорово, что не пришлось говорить ему ничего ни о своих чувствах, ни о планах на ее счет, не хвалить и не подбадривать. Все случилось как то быстро, само собой. Вроде бы все уже и подразумевалось давно, только ждало своего логического завершения.
Она ничего не просила, он ничего не обещал. Здорово все было…
Степан свернул бумажку с адресом Воротникова и сунул ее в карман домашних вельветовых штанов. Втиснул авторучку в пластиковое гнездышко на стене и тут же пошел к ванной.
- Тань! - Он стукнул согнутым пальцем по двери. - Ты чего там?
- Ничего, - откликнулась она плаксиво и тут же затихла.
- А ну открой! - грозно потребовал он, слегка улыбаясь.
Ну, что он говорил! Смотрит на себя в зеркало и плачет. А невдомек дурехе, что здорово же все. И нужна она ему любая. И с забинтованной головой, и с зареванными глазами, и без прически даже.
- Не открою! - огрызнулась та из за двери и заревела уже в голос. - Лучше бы он убил меня там!
- Вот дура, - Степан едва не рассмеялся, но постарался быть серьезным. - Если не откроешь сию минуту, выломаю дверь! Тань, ты меня знаешь!
Шпингалет тут же испуганно юркнул в пазу, и дверь приоткрылась ровно на два пальца.
- Ну что тут у тебя, а? - Он схватил ее за плечи и попытался развернуть к себе лицом. Таня сгорбилась, уткнувшись подбородком в грудь, и не поддавалась. - Синяк, что ли? Это ерунда, пройдет. У меня такой же почти был, уже сходит. Мазь у меня имеется чудодейственная. И тебя намажем, не переживай. Повязку снимут через неделю. Потерпишь уж.
- Да! А волосы?! - Татьяна повернулась и подергала себя за непрочесанные прядки, свисающие из под бинта. - Мне же там плешь теперь выстригли! Как же я теперь?! Сте епа а, ну чего ты улыбаешься?! Чему улыбаешься, скажи?!
Нет, ну почему же она ему тогда так сразу не понравилась, а?! Шикарная, высокая, ухоженная, а не понравилась. А сейчас стоит перед ним в бинтах, с зареванным, вымазанным йодом лицом, с всклокоченными волосами, а милее, кажется, нет.
Волшебство или сумасшествие?!
Скорее сумасшествие, уж больно скоро все с ним случилось. Нормальному человеку с нормальными мозгами такое вряд ли под силу.
Или все же волшебство? Может, зрело все в нем давно. Зрело, желалось, ждалось, не понималось только. А потом бац - и вспышкой по глазам.
А какая, к черту, разница! Ему хорошо, и ладно. Как ни назови…
Сказать ей или нет, почему он улыбается? Пожалуй, скажет, очень уж она расстроена.
- Иди сюда, дурочка ты моя. - Он обхватил ее за плечи и прижал к себе. Поцеловал в здоровую щеку и прошептал прямо на ухо:
- Улыбаюсь, потому что мне хорошо. Хорошо с тобой, поняла?
Уф! Надо же, выговорил! И не умер даже! Он?! И сказать такое?! Пожалуй, все же волшебство.
Она замерла на мгновение. Потом кивнула осторожно и прижалась к нему сильнее. Говорить ничего не стала. Умница. Сказала бы что, тут же сбила бы его решительность, как неуверенную волну, мечущуюся в неуверенной зоне приема.
- И милая ты, Тань… Не реви только. Милая, даже если лысая совсем будешь.
- Да ладно! - Тут она ему не поверила, предел то всему должен быть, и его вранью тоже. - Лысую то сразу бросишь, пожалуй!
- Не дождешься! Вряд ли ты теперь от меня отделаешься. - Он попытался поцеловать ее в губы, но она увернулась. - Ну, чего ты? Дай поцелую то.
- Не надо.
- Почему это? - Он мгновенно - не хотел, а занервничал - отодвинулся и уставился на нее с подозрением.
- Я это… Степ, я зубы еще не чистила. Извини, а? И вот тут он заржал. В полный голос, совершенно непонятно чему радуясь, заржал. Шлепнул ее по заднице и ушел, продолжая хохотать сначала в гостиной, потом где то уже далеко, наверное, в спальне. Ушел, а ей стой и думай: чему радуется. То ли тому, что она так с ним до милого откровенна. То ли тому, что она так откровенно мила. Сказал же, что милая…
Ох, как же ей с ним трудно! Как же трудно, непонятно, зыбко, непривычно и не по правилам!
То выгоняет, то ненавидит почти и орет так, что листья с комнатных цветов осыпаются. То вдруг переживает, несется спасать и любит потом…
Тут Верещагина снова уставилась в зеркало, разглядывая себя. Потрогала кончиками пальцев себя за щеки: и сюда всю ночь целовал. Гладил и целовал тихонечко. Она не спала и все чувствовала. И обнимал он ее тоже всю ночь. Прижал к себе и даже повернуться не позволил. У нее затекла рука, ныл бок, и страшно хотелось перевернуться и почесать нос, который щекотали его мелкие завитки на груди. Но терпела! Не повернулась. Жаль было обнаруживать свою бессонницу. Пускай думает, что она спит.
Она не спала, а лежала, затаившись, и думала, думала, думала.
И о том, как хорошо им было только что. Необъяснимо хорошо.
Он же не знал ее совсем, а она его не знала. Почему тогда они оба угадывали, что и как нужно делать?! Ответа Татьяна не находила.
Санечке приходилось сотню раз втолковывать, как лучше. Как, чтобы быстро, потому что спать уж очень хочется. Где подержать, чтобы и она тоже успела…
Тьфу, до сих пор приходилось морщиться, вспоминая. А тут…
Со Степой все случилось по другому. Естественно как то, без предисловий и изматывающих, настораживающих подготовок. На одном дыхании… На одном, судорожном, бешеном дыхании. Он даже майку с нее не снял, задрав ее к подбородку, высвобождая грудь. Снимать было некогда. И она, кажется, стонала в полный голос. Даже не помнит. Чудеса…
И думалось еще, что неплохо бы их с Иришкой познакомить. Он наверняка понравится дочери. Уж кто то, а Степа умеет, как это.., раскрепощаться, во! И на место сумеет поставить ее зарвавшуюся, запутавшуюся дочь. И.., вернуть ее, наверное, тоже сумеет. Здесь Татьяна едва не заплакала. От слез спасло собственное притворство. Разве забыла, что должна казаться спящей?! Тс сс, пускай он ее тихонечко целует, поглаживая нежно, и одеялом пускай накрывает. Сладко так становилось от неумелой заботы его, до того сладко, что снова приходилось бороться с подступающими слезами.
И еще она подумала, прежде чем задремать, что, наверное, не зря пострадала минувшим днем. И все ее несчастья, может, тоже не зря. Если после всего самого страшного такое вот глубокое, как бездонный омут, счастье, то пускай. Она потерпит, выдержит. Рядом с ним то?.. О го го, да все, что угодно. Степа он же сильный, надежный, хотя и не правильный какой то.
Татьяна долго умывалась и причесывалась. Потом пыталась кремом счистить с себя неровные йодовые разводы. И даже чуть подрисовала глаза, чтобы не выглядеть столь ужасно.
Ах, какая же незадача! После такой ошеломляющей ночи и такое неромантическое утро. Надо же предстать перед ним таким убожеством!
Вместо мягкого шелка - измятый спортивный костюм. Майку они все же порвали по неосторожности. Ни мягкой припухлости губ. Рот синюшный и обветренный. Совсем, совсем даже не сексуальный. Может, температурит она после травмы, оттого и губы потрескались?.. Вместо нежных, рассыпанных по плечам локонов стерильная повязка через лоб и боевой раскрас на лице. Кошмар, а не пробуждение…
- Тань, завтракать будешь? - Он снова ворвался к ней в ванную, ну, никакого воспитания, честное слово. - Давай я тебя покормлю, и ты ложись. Жди меня. Да, давай ка я тебе синяк намажу.
Последние ее старания хоть немного привести себя в божеский вид были тут же сведены им на нет. Плевать он хотел на ее крохотные стрелочки. Он и не заметил их даже. Заставил закрыть глаза и принялся с силой втирать что то мерзко пахнущее ей в щеку и нижнее веко. И втирал до тех пор, пока не сделал ее похожей на мартышку. Очень романтично, сказать нечего!
- Идем.
Тут же потащил ее за руку на кухню, усадил за стол, поставил огромное блюдо - не тарелку даже - с яичницей перед ней. На кромку блюда пристроил огромный ломоть белого хлеба с ветчиной толщиной в палец и тут же приказал:
- Ешь! Пока все не съешь, из за стола не выйдешь. Поправиться должна в рекордно короткое время. У нас его мало. Ешь и в постель, а мне по делам надо.
Говорит, говорит, говорит, сам по кухне мечется. Что то роняет, тут же поднимает и пристраивает на место: полотенце на крючок под шкафом, прихватку туда же, вилку в раковину. Какие то скомканные записки извлекает из кармана потертых вельветовых штанов, читает, снова сует в карман. И при этом не забывает ее поторапливать с окончанием завтрака.
Суета… Смятение… Смущение…
Еле дождавшись, пока она закончит, снова схватил ее за руку и потащил в спальню. Там, не дав опомниться, тут же уложил ее в постель и приказал, строго глядя прямо в ее разукрашенные вонючей мазью глаза:
- Лежишь и ждешь меня, поняла? Никакой самодеятельности! К двери не подходить, на звонки не отвечать, ну и так далее.
- А ты куда? - Она не сердилась на него вовсе. Кто же может сердиться на проявление заботы, пускай и выраженной так вот совсем не ласково. Ну, не умеет он по другому. Не умеет, оттого, может, и мрачный такой. И пытается держать под контролем все, что плещет из него через край. Держит, тормозит, а все равно прорывается. Потому и прячется за грубостью и не смотрит на нее.
- Я? Я по делам. - Он открыл шкаф и принялся ворошить там ровные стопки свитеров и маек. - Буду скоро. А ты оставайся дома и будь умницей и не расстраивай меня больше так…
- Степ, а по каким делам?
Ей это и неважно было почти, просто захотелось вдруг к нему поприставать. Чтобы просто слушать, как он говорит, отвечает, раздражается. И делает это все так, будто они уже сто лет вместе и еще столько же будут. И так день за днем, год за годом. Он злится, потому что стремительный и нетерпеливый. А она пристает, слушается и не возражает, потому что терпеливая и еще потому что.., тс сс, об этом еще очень рано.
- По каким делам? Да так… - Он рассеянно держал в руках две водолазки и джемпер в мелкую полоску на пуговицах. - Нужно разыскать тут одного специалиста по «норушкам». Да, Тань, совсем забыл спросить… Не видела случайно, кто на тебя напал?
- Этот джемпер не идет ни к одной водолазке, Степ. Надень вон ту, что на полке. Да, черную. Вторая сверху справа. Ага, она, - диктовала ему Татьяна, поражаясь, как он послушно отшвырнул на кровать две другие ненужные и полез за третьей по ее указке. - Знаешь… Кто то ходил на втором этаже. Я сдуру подумала, что ты вернулся. От страха, может, от глупости. Побежала туда, а там за дверью… Я успела повернуться, но рассмотреть, кто ударил, - нет. Потом, когда упала, сначала, кроме звона в ушах и темноты, ничего не было. Потом немного темнота отступила, но было так больно, и сил совсем не было. А они ходили и ходили друг за другом, а потом вдруг ушли…
- Они? Как они? Их что же, было несколько?!
Ему в голову тут же стремительно полезли глупости про дачных воров и про то, что Татьяне просто катастрофически могло не везти в последнее время. И эти напавшие на нее могли не иметь никакого отношения ко всем ее прочим радостям, но…
Но так же не бывает. Вернее, бывает, но крайне редко. Бог бы дал, чтобы не в этот раз!..
- Их было двое.
Она смотрела, как он одевается, отмечая про себя каждую мелочь. Как он двигается, как тянет книзу край водолазки и застегивает пуговицы на джемпере. Как потом ерошит волосы и хмурится оттого, что рукав джемпера перекрутился. Смотрела, наблюдала, любовалась. Любовалась им и почти не испытывала того зловонного ужаса, который сделал ее тело безжизненным. А мысли вязкими, липкими и скверно пахнущими, точно так же, как ее кровь.
Так ведь все было в тот момент, когда она лежала на полу Степиной комнаты на Кирюшиной даче. Гадко, страшно. Именно так… И вспоминать об этом не хотелось, а хотелось просто смотреть на то, как Степа собирается, и еще говорить с ним очень хотелось…
- Мне кажется, что там были мужчина и женщина, - проговорила Татьяна, когда Степа, сменив вельветовые штаны на джинсы, присел к ней на кровать.
Присел, потянулся и поцеловал в щеку, в ту, что еще не успел выпачкать мазью от синяков и царапин.
- С чего ты взяла, что это были непременно женщина и непременно мужчина?
- Шаги вдруг стали разными. Сначала это были одни, когда я была внизу. Потом они же кружили вокруг меня. Потом удалились. Знаешь, так молотило по полу, как от женских каблуков. Часто, с таким характерным перестуком. А потом стихло. И через какое то время, может, через час, а может, через минуту, мне трудно было судить, снова шаги. Уже другие. Тяжелые.
- Ты хочешь сказать, что тебя ударила женщина?! - Ему снова вспомнились слова Шитиной о бешеной ревности Вероники - нынешней пассии Верещагина.
- Так выходит.
- Не могла это быть Вероника? Степан спросил не у нее, а адресовал вопрос скорее себе, так - мысли вслух, что называется. Но Таня неожиданно отрицательно качнула головой.
- Не е ет, кто угодно, но не она!
- Откуда ты знаешь? Ты же сказала, что не видела?
- Ну да, не видела, почти… Просто размытый какой то силуэт, и все. Страшно было так, знаешь! - Она даже зажмурилась, вспомнив. - Но Веронику я бы точно узнала. Каждым бы нервом прочувствовала, будь уверен!
Степану ее слова совсем даже не понравились.
Прочувствовала бы она! Скажите, какая оголенность нервов в отношении новой любви ее бывшего мужа. С чего бы это?..
Забыв про ее ранение, он с бешеной силой по привычке шарахнул по двери спальни растопыренной пятерней и пошел в прихожую.
Узнала бы она, черт побери! Ночью стонала, металась, умоляла не останавливаться, а теперь узнала бы!
Он прошел в прихожую, успев поймать свою рассерженную физиономию в зеркале. Поймал и тут же расстроился. Что, в самом деле, с волосами творится?! Правда, что ли, лысеет?!
Он схватил массажную щетку с полочки и принялся взъерошивать то место, где отчетливо был заметен просвет. Наверное, натягивал на себя водолазку, оттого и разлохматился. И Татьяна теперь увидела… Нервом бы она почувствовала, понимаешь! Ему то что теперь со своими нервами делать?! Такой четкий план был на сегодня. А теперь все кувырком…
- Степа.
Он отпрянул от зеркала и резко швырнул расческу на место. И снова вспылил, оттого что она заметила, как он прихорашивается перед зеркалом.
- Я что сказал тебе? - рявкнул он, нагибаясь за ботинками. - Я сказал тебе лежать! И выздоравливать, черт возьми!
- Степа, ну не злись. Пожалуйста, - мягко ступая маленькими ступнями в белых махровых носочках - он видел только эти вот ее носки, сидя на корточках, - Татьяна подошла к нему и попросила жалобно:
- Ну прости меня, Степа. Я снова что то сморозила. А ты теперь…
- Ну что я теперь? Что? - вскинулся он, поднимаясь. - Что я теперь?
С чего то вдруг расхотелось ехать куда бы то ни было, а захотелось побыть дома с Татьяной. Просто поваляться на диване в гостиной перед теликом. Положить ей голову на коленки и жмуриться от удовольствия. Она бы неторопливо перебирала его волосы и острила необидно о его намечающейся лысинке, тыча туда пальчиком. Потом можно было бы попить чаю с баранками или сухарями. Как с матерью они пили в детстве, прихлебывая кипяток и соревнуясь, кто громче…
Не до чая теперь. Он должен ехать. Да и зол на нее вроде как.
- Ну, что молчишь? - Он должен быть серьезным и суровым, хотя уже почти и расхотелось. - Что я теперь?
- А ты теперь ревнуешь, Степа, - промямлила его покалеченная Верещагина и улыбнулась побитым, выпачканным мазью лицом.
- Я? Я ревную? Да ты!.. Нет, ну вообще!.. - Он шлепнул себя по бедрам, помотал головой, снова, как привязанный, уставился на ее носки, и вдруг… - А ведь и правда, ревную, Тань. Точно ведь. Разозлился, когда ты так сказала. А че ты, а?! Каждым нервом она, блин! Иди сюда, дурочка…
Глава 14
У нее ушло слишком много времени на то, чтобы раздобыть адрес Верещагиной. Пришлось долго и почти безуспешно звонить Степану. Тот трубку не брал или сбрасывал ее звонки. Потом рявкнул так, что пришлось тормозить и теребить пальцами оглохшее ухо.
- Заняты, Степа? - не хотела, да с ехидцей поинтересовалась Шурочка.
- Ну… Да… Занят, а что?
- Надо полагать, в офисе сегодня еще никто не появлялся, - констатировала она вполголоса и, заслышав его возмущенное сопение, поспешила:
- Мне адрес Татьяны нужен и тех старушек, что поумирали в этом месяце так скоропалительно.
Адрес был получен спустя минут десять. Для этого ей снова пришлось перезванивать. Во двор Верещагиных она въезжала уже через пять минут.
Шитина медленно проехала по всему двору, остановилась на парковочной площадке, огороженной новеньким побеленным бордюром, заглушила машину и принялась оглядываться.
Хороший дворик, чистенький. Кто то очень следил за тем, чтобы с асфальта вовремя сметалась облетевшая листва. И чтобы к зиме песочницы были вычищены, дабы не служить пристанищем бродячих четвероногих. И чтобы урны не были переполнены и не вываливали свое содержимое на землю, раскрученные пинками хулиганов. Фонари сейчас не горели, но Шурочке почему то казалось, что вечерами те непременно горели, слишком уме ухоженным выглядел дворик.
Машин на стоянке было мало. Ее красная «Тойота» выделялась среди двух «десяток» и одного задрипанного, грязного по самые окна «москвичонка» чужеродно и как то не по настоящему. Как разукрашенная грудастая Барби среди грубых резиновых кукол с вдавленными пучеглазыми лицами. Наверное, стоило приехать сюда на автобусе или оставить машину где то за углом. Как то не вязалась ее легенда с таким вот шикарным авто, совсем не вязалась.
Взяв с соседнего сиденья сумку, Шурочка выудила оттуда блокнот и авторучку, вылезла из машины и неторопливой походкой двинулась к подъезду Верещагиной.
Квартира Надежды Ивановны, той самой тетушки, что умерла якобы от сердечного приступа или от несчастного случая, спровоцированного сердечным приступом, все еще была опечатана. То ли родственников не было. То ли следствие все же имело место быть, и допускать туда родственников пока не пожелали.
Постояв в раздумье на ее пороге, Шурочка начала названивать в две другие квартиры, расположенные на площадке. Странное дело, но открылись обе двери почти одновременно. За одной маячила заспанная физиономия высоченного «качка», сразу оживившегося при виде длинноногой черноглазой Шурочки. Вторая, открывшись, представила на обозрение женщину средних лет с зареванным ребенком на руках. Женщина смотрела недобро из под сальной челки, которую все время сдувала с глаз. Подбрасывала сползающего ребенка повыше на живот и тут же спешила одернуть неряшливый в пятнах халат.
- Добрый день, - вежливо, но без лишнего подобострастия пробормотала Шурочка и вежливо улыбнулась. - Я из собеса, отдел социальной поддержки малоимущих пенсионеров. Меня интересует ваша соседка Надежда Ивановна. Мы несколько раз присылали ей вызов, звонили, и все безрезультатно. У нас отчетность и все такое, а она не является. Не подскажете, в чем дело?
- Ишь ты! - Тонкие губы женщины поползли в сторону. - Везет дуракам и пьяницам, я всегда говорила! Теперь вот еще и мертвякам везти стало! Нету ее!
Взяла и, дрянь такая, дверь захлопнула.
- Что это было?! - потрясенно воскликнула Шурочка, глянула на «качка», заметно пробудившегося ото сна, и еще раз спросила:
- Не скажете, что это только что было?!
- А, не берите в голову. Она жизнью обижена. Дочь в девках родила, ребенка ей на руки кинула, а сама по трассам кочует, - охотно пояснил парень, подтянул повыше сползающие спортивные штаны, распахнул пошире дверь и предложил:
- Да вы входите, я вам, чем смогу, помогу. Раз такое дело…
То, что жил он один, было видно с порога. Какие то железяки, кругляшом или в виде цепей, гантели повсюду. Стопками газеты, стулья, тряпки на этих стульях. И разобранная, занимающая полкомнаты огромная расхристанная кровать. Сейчас там кто то сладко посапывал. Из под скомканного одеяла выглядывала огненно рыжая всклокоченная макушка.
- Идемте на кухню, - предложил он ей шепотом, когда Шурочка, проявив бдительность, сунула нос в комнату и быстро там все оглядела. - Там у меня… Сами понимаете, беспорядок.
На кухне было удивительно прибрано. Никаких пятен, застывших на плите, столе и раковине. Все пристойно и на своих местах. Даже цветочек какой то чах на подоконнике за тюлевой шторкой.
- Присядете? - Он выдвинул босой ногой из под стола табуретку.
- Нет, спасибо. - Шурочка подошла к окну и тут же увидела свою машину, все те же две «десятки» и один «Москвич». - Окно во двор выходит…
- Ага. Весело!.. - Парень загремел чайником. - Чего тут только не увидишь и не услышишь! То алкаши пузырь начнут делить прямо под окнами. То любовь кто нибудь затеет прямо в кустах. Крики, стоны… То кошки драку поднимут. То скандалы какие нибудь. И все норовят под моими окнами это все устроить. Весело, одним словом. Так вот и с вашей Надеждой Ивановной получилось.
- Как? - тут же быстро среагировала Шитина.
- Скандалила прямо вот здесь. Она, правда, всегда скандалила. Таким была человеком. - «Качок» уселся на табуретку, которую проигнорировала Шурочка, и затеребил в руках резиновый кругляшок эспандера, вот что значит ни минуты без спорта. - Но в тот вечер особенно. Да и не вечер это уже был, а ночь скорее.
И парень слово в слово повторил историю, которую Шурочка уже слышала от Степана. Степан, правда, вел свое повествование без особых подробностей.
- И мужчина, говорите, потом руки платком вытирал?! - Шурочка округлила и без того огромные глаза. - Это что же получается… Получается, что он ее и того?..
Чайник на огне захлопал крышкой. «Качок» вскочил с табуретки и загремел чашками, не забывая, правда, развлекать гостью подробностями веселого соседства.
- Ничего он ее не того! Это наш глупый народ просто сложил два плюс два и получил двадцать! Как всегда!.. И когда милиционеры тут всех опрашивали, базарили не по теме.
- А о чем они базарили?.. Спасибо. - Она безропотно взяла в руки предложенную чашку и тут же затеребила, задергала за ниточку бумажный пакетик.
Чая ей не хотелось, она никогда не пила чай у чужих людей, из чужих рук и чужих чашек, но уходить так вот сразу, не узнав ничего, она не могла.
- Они? - «Качок» с шумом отхлебнул из своей кружки, тут же блаженно зажмурившись. - Все в один голос твердили, что Надежду Ивановну убил тот самый парень, с которым она скандалила ночью.
Это он про «белые носки и черные одежды», сразу же сообразила Шитина и осторожно пригубила напиток.
- Он уволок ее из двора, когда она тут верещала. Это правда. Долго не выходил. А когда вышел, руки платком вытирал. Вот выводы и поспешили сделать. Якобы он ее того - укокошил, а потом вытирался. Бред же сивой кобылы! Стал бы он так рисоваться, если бы в самом деле хотел убить. Так ведь?!
- Наверное… - осторожно согласилась Шурочка и еще раз отпила, чаи оказался вполне терпимым, а в ее больной с похмелья желудок опустился просто целительным бальзамом.
- К тому же… - тут парень хитро подмигнул ей и снова приложился к чашке, от удовольствия едва не замурлыкав. - К тому же я никому не рассказывал, но Надежду Ивановну я на следующее утро видел живой и здоровой.
- Да ты че!!! - Шитина открыла рот, перестав изображать из себя деловую даму из собеса. - Как живую?! А кто же ее тогда, того?.. Неужели и правда живой видел?!
- Ну! Как вот тебя, - сразу перешел на «ты» парень, почувствовав в ней перемену. - Я выхожу из своей квартиры с мусором, а у нее дверь приоткрылась. Она высунулась и мне: «Здрасте». Я с ней поздоровался и хотел мимо пройти. А она начала вдруг извиняться за шум под окном. Я чуть на зад не сел. Чтобы эта… А ладно, о покойниках или ничего, или хорошо. Офигел я, одним словом, говорю, ладно, мол, чего там. А она вышла из за двери и снова извиняться. Только, говорит, вы не жалуйтесь на меня никуда. Я ей: я, типа, и не собирался. А кто это, говорю, на вас так подействовал, Надежда Ивановна?
- А она? - Шурочка незаметно для самой себя выпила весь чай и слушала теперь «качка», как оракула, раскрыв рот и боясь спугнуть неосторожным движением.
- Да, говорит, тот, что был вчера тут под окнами. Я то, говорит, сдуру на него наругалась, а он, говорит, оказывается, из милиции. Обещал наказать! Она всхлипнула и ушла к себе. А на другой день ее мертвой нашли. Тут уж бабки наши разошлись, так разошлись, что и не остановишь…
Шурочка быстро быстро рассортировала в голове все, что знала и что только что услышала, и поняла вдруг, что ничего не понимает.
- Слушай, а что милиция говорит?
- Милиция? Милиция считает, что это был сердечный приступ. И когда она падала, ударилась виском о стол, - пояснил «качок», беспечно пожав огромными, с хорошие тыквы, плечами. - А как же еще? Время смерти они установили. Того парня, что отирался тут под окнами, наверняка знают. Так что по другому быть вряд ли может.
- А чего квартира до сих пор опечатана? Нет у нее, что ли, никого? У нее там компенсации осталось до черта, родне бы сообщить, - вспомнила вдруг о своей «миссии» Шитина и засобиралась сразу, поставила чашку на стол и принялась что то деловито записывать в блокнотик. - Нет родни то? Или милиция до сих пор следствие ведет?
- Какое следствие? Для чего? А то у них дел там мало! - Парень хмыкнул. - Упала старуха, тюкнулась виском о стол, обычное дело. Такое сплошь и рядом случается. Редкость какая! Тут тоже вон недавно…
И вот тут из комнаты раздался недовольный тенорок его подружки. Ну так же некстати раздался, так некстати. Она принялась вопить, и хныкать, и просить чая погорячее. И чтобы муся (это уж потом Шитина сообразила, что под мусей подразумевался хозяин квартиры) непременно лег к ней под бочок.
Делать было нечего. Надо было выметаться.
Шурочка вышла из подъезда. Постояла немного, любуясь издалека своей красавицей, и тут же решительно направилась в соседний подъезд. Там через стенку от Верещагиной до недавнего времени жила вдовствующая генеральша, которая тоже почему то следом за несчастной Надеждой Ивановной поспешила оставить этот мир.
Больше всего, поднимаясь в лифте на ее этаж, Шурочка боялась обнаружить там милицейскую пломбу. Но нет. Бог миловал. Никаких казенных бумажек. И даже на ее звонок за дверью зашебуршались и открыли через минуту.
- Здравствуйте. - Шурочка улыбнулась молодой женщине в черном кружевном платочке. - Вы меня не помните?
Та напрягла зрение и память и несколько томительных мгновений таращилась на Шитину, потом отрицательно качнула головой.
- Я подруга Тани Верещагиной - Александра, - И протянула ладошку лодочкой недоумевающей женщине. - Мы с вами как то столкнулись во дворе.
- Ах, да… Может быть… - Женщина скорбно улыбнулась, так и не вспомнив. - Что то не видно ее. Как у нее дела?
- Вы знаете, плохо! Очень плохо! Я могу войти? - И не дождавшись разрешения, Шура шагнула в распахнутую квартиру.
В комнату ее не пустили, демонстративно преградив проход, пришлось любопытничать через дверь гостиной.
Квартира овдовевшей генеральши поражала обилием бордового бархата, накрахмаленных кружевных салфеток, укрывавших каждый клочок горизонтальной плоскости, и фарфоровых безделушек. Сильно пахло нафталином, старостью и запустением.
Она поежилась от неприятного ощущения и приступила к допросу.
- Я, собственно, пришла поговорить с вами о вашей родственнице. - Уточнять степень родства Шурочке было некогда, приходилось пробираться в потемках, наугад.
- Да? А что такое? - Родственница сразу насторожилась.
- Понимаете, с Татьяной Верещагиной недавно приключилась почти такая же беда, что и с вашей…
- Тетей, - подсказала женщина. - Что за беда?
- На светофоре на нее едва не наехала машина! - Шитина мысленно попросила прощения у Тани и даже пальцы за спиной скрестила. - Особого вреда не причинила, но Таня упала и сильно ударилась головой. А потом вдруг послала меня к вам спросить, что за машина сбила тогда вашу тетю. Говорит, вдруг это один и тот же злоумышленник? Вы случайно не знаете, что это была за машина? Я про ту, что…
- Я поняла! Ох ты господи! - запричитала племянница, тут же обессиленно привалилась к стене и сокрушенно замотала головой, прикрывая рот кончиком черного платка. - Да что же это, а?! Как же!!! Кто же так на них взъелся то и за что?! Тетя Соня, помнится, звонила мне и что то говорила за пару дней до того, как умереть…
- О чем она говорила? - Что то подобное Степа вкратце рассказывал, но уточнить все же стоило, а ну как всплывут еще какие нибудь подробности.
- Будто бы они с Таней что то видели… Нет, не что то, а кого то вроде… И теперь их преследуют. Замок ей якобы поцарапали. Мы еще с Тошей списали все это на старческую паранойю. А если теперь и Таня!.. Это же все меняет, господи!
- Так что там с машиной? - вежливо откашлявшись, повторила свой вопрос Шитина, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. - Никто не видел?
- А?! - Женщина уставила на нее непонимающий мятущийся взгляд. - Машина? Какая машина?
Твою мать, а! По башке ей, что ли, стукнуть, чтобы соображала резче! Сколько же можно стену подпирать и ахать?! Насколько сообразительным оказался предыдущий парень, настолько бестолковой и несобранной племянница покойной генеральши.
- Машина, которая сбила на светофоре вашу тетю, - медленно, чтобы не сорваться на крик, проговорила Шурочка. - Марку, номера, цвет… Так уж никто и ничего не видел? Наверняка милиция опрашивала свидетелей. Что то же было!
- Ничего не было, - сокрушенно вздохнула племянница. - Никакого следствия. Сочли ее виноватой и успокоились. А какие свидетели на светофорной толкучке? Случайные же люди. Где их можно отловить в таком городе?! Бессмысленно все.
- А где это произошло? - вдруг нашлась Шурочка, упавшая было духом оттого, что никто никого не видел, не запомнил, не заметил.
- Это?! Произошло?! - очевидно, это было излюбленным занятием женщины: возвращать раз за разом вопросы, задаваемые ей. - Это произошло на светофоре возле кинотеатра «Светоч». Там угол такой опасный, знаете…
- Знаю! - сразу обрадовалась Шурочка.
Угол кинотеатра «Светоч» она знала превосходно. Там протусовалась почти три года в студенчестве. Там встретилась с Генкой. Там иногда искала его в минуты отчаяния. Место было знакомым, одним словом, как, впрочем, для многих в этом городе. И там - на этом облюбованном молодежью углу - стояли три торговых павильона.
Три! Целых три! А это целых шесть пар глаз, которые ну ни за что не могли пропустить такого происшествия.
Старушку, божьего одуванчика, сбили прямо у них под носом! Что делается! Ах ах, да кто же посмел?! А вон, вон, смотрите, улепетывает. Ух, гад! Даже не остановился!
Уж кто то из трех продавцов, хоть одним глазком… Нет, хоть краешком глаза мог видеть, что это за тачка такая была. А будет тачка, будет и водитель. Будет водитель, будет и мотив.
Вот откуда танцевать нужно.
Шитина наскоро простилась с племянницей покойной генеральши и поспешила на улицу.
Ее ярко красная красавица скучала на стоянке в одиночестве. Ан нет. Проглядела. С другого, не видимого от подъезда боку к ней приткнулся какой то «американец» с длинной хищной мордой. Такой же забрызганный грязью, что и «москвичонок». Забрызганный до такой степени, что не видно было ни названия, ни номеров, да и цвет определялся с трудом. Что то грязно серое, безликое.
Шурочка брезгливо покосилась на грязнулю и нырнула на свое сиденье. Меньше чем через минуту она уже выруливала со двора, взяв курс на кинотеатр «Светоч».
Была бы она внимательнее да не переживала бы из за того, что рабочий день, кажется, на сегодня загублен окончательно и бесповоротно, непременно обратила бы внимание на то, как следом за ней с дворовой стоянки медленно тронулась забрызганная грязью иномарка.
Как бы знать…
Глава 15
Кирилл очень внимательно рассматривал себя в зеркале, что висело в родительской квартире в прихожей слева от входной двери. Оно висело там ровно столько, сколько он себя помнил.
Огромное, овальное зеркало в дорогой резной дубовой оправе. Оно никогда не снималось с этой стены. Никогда под ним не переклеивались обои. И никому даже в голову не приходило взять и поменять его на какое нибудь другое, новое, обнесенное дизайнерским искусством до легкости хай тек.
«Оно висело, висит и будет висеть», - любила повторять его мать. Отец никогда не спорил. Кириллу было все равно. Да он его тоже по своему любил. В нем - в этом зеркале - нашло отражение его детство с коньками через плечо, карамелькой за щекой и шишками на лбу. Проскакала шальная юность с первыми прыщами, длинной челкой и синяками на шее от неосторожных поцелуев неопытных подруг. Теперь вот наседала на пятки зрелость с надуманной мудростью в глазах и первой сединой. А он по прежнему…
- А ты по прежнему холост! И по прежнему бездетен! - начала сегодняшнее утро мать. - Нам внуков хочется, понимаешь ты или нет?! Ну нельзя же так! Нельзя!
Наверное, так нельзя. Нельзя быть холостым, когда тебе скоро сорок. Нельзя не иметь детей, когда тебе уже столько же.
- Это противоестественно, - сердито сопел с самого утра отец. - Такое прощается только педикам, поскольку людям с подобной искаженной психикой и искаженным понятием о принадлежности к полам детей иметь нельзя. Вырастут такими же уродами. - Это снова отец высказывался.
Кирилл отмалчивался. Он вообще редко спорил с родителями. Поступал всегда по своему, но спорить и уж тем более, упаси господи, скандалить - никогда. Ему с ними было хорошо.
Вчера, проводив Шурочку, он намеренно поехал к родителям. И Нюсе поспешил сообщить об этом. Чтобы она не питала никаких надежд на встречу и не намыливалась провести ночь с ним в одной постели. Лучше уж утреннее нытье родителей, чем совместное с ней пробуждение…
Кирилл насчитал на левом виске сразу четыре седых волоса. И теперь очень осторожно, очень нежно, стараясь не причинить себе лишней головной боли, голова и так болела, пытался их оттуда выдернуть. На мешки под глазами он старался не обращать внимания, рассосутся к вечеру. Сейчас он позавтракает. Выпьет кофе. Съездит на службу. Непременно завернет к Степану на квартиру навестить Татьяну. Немного проветрится с девчонками налоговиками, ему сегодня к трем часам в налоговую попасть нужно непременно. И все само собой пройдет. И головная боль, и мешочки подтянутся, и в желудке все уляжется, и душа, может быть, уймется.
Кирилл еще раз оглядел себя с головы до ног.
Ну, хорош же! Слов нет - хорош! Высокий, поджарый, смуглый, опять же обеспеченный. Просто находка, а не мужик. Каждая вторая баба на него заглядывается. Каждая третья готова тут же разделить с ним все тяготы и все к этому прилагающееся. И чего же тогда такая невезуха с ними?!
То одна попалась ни рыба ни мясо, потом вторая - шалава шалавой, теперь вот Нюся - третья.
Как же… Как же… Как же ему от нее отделаться?! Отделаться как то так, чтобы не прослыть виноватым. Не быть в глазах ее и его родителей свихнувшимся мерзавцем, особенно в глазах своих. Ну что же делать то?!
- Сыночек, иди завтракать, - позвала с кухни мать и шлепнула по его руке, таскающей с виска седые волосы. - Прекрати. Идем. Блинчики твои любимые.
- Со сгущенкой?
- Да. Иди скорее, пока не остыло.
Завтракали они все вместе в совершенном молчании. Отец отгородился от него - непутевого - газетой. Мать прятала глаза в тарелке с овсянкой. Пока его все устраивало. Хорошо бы так и продлилось, но…
- Что там у тебя за ЧП на даче?! - Газета с оглушительным хрустом улетела под стол.
- На даче? У меня? - Кирилл нервно хохотнул и слизал с нижней губы сгущенку.
- Да, да!!! На даче, едрена вошь! У тебя! - Прокуренный палец отца уткнулся ему в голое плечо. - Развел паскудство, гаденыш! Людям в глаза скоро смотреть стыдно станет! Из дома не выйдешь! На каждой улице у него по жене! На даче гарем устроил! Теперь вон еще и милиции не хватало!
Отец расходился все сильнее и орал уже в полный голос, не обращая внимания на то, что мать подскочила с места. Запричитала и принялась постукивать его по плечу кулачком.
- Что Валя?! Что Валя?! - продолжал он бесноваться, полуобернувшись на мать. - Ты меня не успокаивай и не уговаривай! Ты дитяте своему великовозрастному мозги вправь сначала! Разбаловала гаденыша!
- Валечка, успокойся! Успокойся, пожалуйста! - Мать всхлипнула, схватила с полки корвалол, быстренько открутила крышечку и принялась трясти пузырьком над рюмкой. - У тебя же сердце, ну, пожалуйста!
- Да! У меня сердце! - Отец вскочил, схватился за левую лямку майки и театрально отставил правую руку. - И у меня сердце, и у тебя! Только у нашего сына его нет! Он дожил до сорока лет почти, имеет собственный бизнес, но не имеет собственных мозгов! Хоть бы нас с тобой, мать, пожалел! Хоть бы о нас подумал! Это надо же, гарем устраивать на даче! Какие то бабы у него там живут, потом их вдруг выносят оттуда на носилках!
Соседи… Кирилл тут же затосковал. Видели, доложили, мерзавцы…
Так, постойте ка! Если видели, то.., то, выходит, видели все!
Нужно ехать. Немедленно нужно ехать и поговорить, допросить, вытрясти из них все по капле. Кого, когда они видели вчерашним днем возле его дачи? В тот самый роковой промежуток времени с тех пор, как он умчался прочь от Верещагиной, испугавшись своих совсем неподконтрольных чувств, и до того момента, когда они втроем туда вернулись.
- Чего молчишь?! - Отец тяжело дышал и тискал теперь левую половину груди уже по настоящему, без лишнего пафоса. - Говори, что там у тебя приключилось?
- Сам не знаю, - честно ответил Кирилл; невзирая на возраст, врать родителям он не привык. - С этим придется разбираться, батя. То ли воры какие у нас в дачном поселке промышляют. То ли кто то хотел причинить вред конкретно Татьяне.
- Это что же за Татьяна такая, что ей хочется вредить? - Мать ахнула и ревниво прищурилась. - Сколько же ей лет? Кто она? Говорят, почти голышом по даче разгуливала. Где ты с ней познакомился? И как же теперь Нюся?! Свадьба же… Свадьба же скоро, сыночек!
Ах, как хотелось бы сейчас по примеру киношного героя вскинуть кверху указательный палец и воскликнуть: «Свадьбы не будет!!!»
Как же хотелось! Но… Кирюша не мог. Не мог доводить до инфаркта отца, разочаровывать в очередной раз мать и снова лгать бедной Нюсе.
- Мама, успокойся, - пробормотал он вместо патетического восклицания. - Это девушка Степана. У нее какие то неприятности, вот он и попросил меня об одолжении.
- Правда?! - Они выдохнули это одновременно - отец и мать, выдохнули и тут же, не дождавшись ответа, сразу поверили.
Потому что сын им почти никогда не врал. Потому что все это очень походило на правду. И потому что им очень хотелось, чтобы это было правдой.
- Конечно, правда. - Кирилл вытер губы салфеткой, отодвинул от себя пустую тарелку, где до этого высилась приличная горка испеченных матерью блинчиков, и выбрался из за стола. - Стал бы я вам врать по пустякам!..
Он ушел к себе одеваться. Родители продолжили завтракать.
Отец снова уткнулся в газету, мать, как и прежде, нависла над тарелкой с кашей. О внезапном шторме, только что пронесшемся под потолком их маленькой кухоньки, не напоминало почти ничего. Кроме запаха корвалола, может быть.
Ничего, и это выветрится, утешил себя Кирилл, выбегая из квартиры родителей. Выветрится, рассосется, сгладится как нибудь.
Только бы… Только бы отнес господь от него эту напасть с женитьбой. Чтобы не нужно было в скором времени напяливать на себя черную костюмную пару. Чтобы не вдевать чужой костлявый пальчик в узкое колечко. Чтобы не видеть ее, не слышать и не вспоминать.
И как же это его угораздило то, а! Как он мог так вот снова вляпаться?!
Его машина вчера осталась на фирме, и коптить ему туда пришлось на такси. Водитель попался злой, словоохотливый, пропитавшийся вонью дешевых сигарет и перегара. И машинка у него была совсем маленькая, противно пропахшая бензином, маслом и еще чем то отвратительно кислым. Кирилл, не помня себя, вылез у своего автосервиса. Расплатился и, внимательно прислушиваясь к шуму в голове, который, подобно прибою, то утихал, то нарастал с новой силой, медленно пошел к офису.
- Привет, начальник, - окликнули его от открытых боксов. - Что то сегодня никого в конторе нет? Хотел аванс попросить…
Кто то еще что то хотел попросить, кому то он даже что то подписывал. И кого то распек попутно за срыв сроков. Еле добрался до входной двери, нашарил холодными влажными пальцами ручку, дернул ее и опешил. И в самом деле никого не было. Ни одной живой души.
Ладно Степа, подумал Кирилл с легкой завистью, у того форс мажор и все такое.
А Шурочка?! Ее то где носит?!
- Ты где, Александра? - Ей он позвонил первой, потому что отчаянно хотелось кофе, который она ему готовила, а кофе не было, и готовить его некому было. - Почему, черт возьми, офис на замке? Мы что, закрылись не ко времени и…
- Что то случилось, Кирилл? - поинтересовалась Шурочка строго и по деловому; когда начальство начинало зарываться, она пускала в ход непременную субординацию, а они этого на нюх не выносили. - У вас ко мне какое то срочное дело?
- Шурочка, ласточка, прекрати, а! - взмолился Кирилл, с ужасом заметив на экране мобильного высветившийся Нюсин номер. - Просто мне сейчас плохо, а вас никого нет. И кофе хочется! И в налоговую мне после обеда. А ноги туда не идут. Там такие голодные одинокие бабы… Как я с ними слажу в таком вот своем состоянии?! Где Степан?
- Был дома, - задумчиво обронила Шитина после паузы. - Во всяком случае, полтора часа назад был дома.
- А ты где?! Где ты, черт возьми, когда ты так мне нужна?! - Кирилл притворно захныкал, продолжая косить в сторону надрывающегося мобильника. Нюся не унималась, названивая ему с паузами в три секунды.
- Я? Хм м… - Шитина загадочно хмыкнула в трубку. - Я иду по следу, Кирюша.
- То есть?!
- О чем мы вчера говорили вечером? - напомнила ему Шурочка.
- Не помню, - покаялся Кирилл и снова испуганно вздрогнул. - Черт, Нюся просто с катушек спрыгнула. Звонит через каждые три секунды! Черт бы все побрал на свете! Так по какому следу ты идешь, Шура? Чей след?
- Раскольникова, Кирюша! - обронила Шитина, расхохоталась и тут же отключилась.
Вот что за черт, а! Мало того, что ее нет на рабочем месте. Мало того, что никто не звенит за перегородкой чашками, не готовит привычный кофе, не несет ему на серебристом сверкающем подносе пирожные, печенье и конфеты. Так она еще и загадками вздумала говорить!
Чертова баба! Чертовы бабы, что навязались на бедную, больную с похмелья голову!
Мобильник снова дернулся и пополз по столу, припадочно подпрыгивая. Кирилл схватил его двумя руками и со злостью уставился на экран.
Снова она! Ну что ей от него нужно?! Что? Снова сюрприз ему уготовила?! Пошла к черту со всеми сюрпризами сразу! Увидеться хочет?! Соскучилась?! Пускай так же быстро и без оглядки идет к черту! Нет, он не вынесет! Точно не вынесет ни сегодняшнего дня, ни завтрашнего, ни всей последующей жизни с этой дрянной надоедливой бабой!..
- Чего тебе, Нюсенька?! - проскрипел зубами Кирилл, еле совладав с собой, чтобы не заорать на нее в полный голос, как полчаса назад орал на него отец. - Соскучилась, дорогая моя?!
- Да… То есть нет… - промямлила его нареченная таким же бесцветным, как и вся ее внешность, голосом.
- Чего тогда звонишь мне, дорогая, каждые три секунды?! А?! Если не соскучилась?! Я же работаю, дорогая! - Ему все же пришлось сделать паузу и набрать полную грудь воздуха, а потом вытолкнуть его из себя с силой, согнавшей с его стола два подписанных им заявления на аванс. - Понимаешь, я работаю! Это подразумевает дефицит свободного времени! Де фи цит! И это значит, что…
- Мы не можем с тобой пожениться, Кирюша, - тихо, но внятно мяукнула Нюся, всхлипнула, а потом зашикала на кого то.
- Что? Что ты сказала?!
Его спина молниеносно покрылась липким потом. В голове что то натянулось и со звоном лопнуло.
Если бы в этот момент в офис вошли строем его бабушка, дедушка, тетка, двоюродный брат по линии матери и еще парочка давно умерших родственников, Кирилл удивился бы гораздо меньше. Мало ли что может случиться на перекрестке параллельных миров. Где то что то замкнуло, шарахнуло, заискрило и пересеклось, такое случается. Но чтобы вот так…
Чтобы господь услышал его мольбы, услышал, понял и помог?! Нет, так не бывает. Это какой то подвох. Это что то не то…
- Что ты только что сказала, дорогая?! - с наметившейся торжественностью в вибрирующем от радости голосе переспросил Кирилл. - Повтори!
Было видно, что отказ от него ей дорого стоил. Она всхлипывала беспрестанно, гнала кого то от себя и молчала. Молчала непозволительно, неприлично долго, блин…
Так долго, что, не выдержав, он все же рявкнул:
- Повтори, твою мать, что ты пролопотала только что!
- Мы не можем с тобой пожениться, Кирюша. - На последнем слоге любимого имени Нюся заревела в полный голос и понесла такое, что у него вполне ощутимо, а не понарошку зашевелились на голове волосы.
- Этого не может быть, - обронил он тихо, все еще не решаясь верить в чудо, и тут же подумал, что может, может, может и должно. - Нам нужно с тобой встретиться, чтобы все обсудить, Аня.
Она зарыдала пуще прежнего. Зарыдала, мгновенно осознав, что этой вот Аней он только что отсек все ее возможные надежды на прощение.
Прощения не будет! Никогда и ни при каких обстоятельствах. Он никогда не простит ей того, что она сделала. Никогда!
- Ки ирю ууша а… - уже не рыдала, а выла она, булькала водой, кто то сердобольный поил ее там, сморкалась и снова выла. - Прости ии! Прости ии ме ня аа!
Он отвел руку с трубкой от уха и посмотрел на нее с брезгливостью. Хотя брезгливость была деланой, не всамделишной. На самом деле душа его ликовала и клокотала просто от ощущения полного безграничного счастья.
Свершилось? Свершилось! Охо охо охо, свершилось!
Один, совсем один? Один, совсем один?! Один, совсем один!
Ох и Шурка! Ох и знаток человеческих душ! Как же это она так может просчитать все заранее, а?! Нет, говорит, и не может не быть у этой женщины своего скелета в шкафу. У всех, говорит, он есть. И Нюся не исключение.
Как в воду!.. Как в воду, твою мать, глядела! И выглядела же, выглядела! И теперь… Ох, черт, как же здорово то теперь!
- Нам нужно встретиться, Анна, - строго проговорил Кирилл, поняв, что последнее слово сказать все же требуется.
И сказано оно должно быть именно им и именно в присутствии ее и его родителей. Он бы, дай ему волю, и Шурочку бы еще пригласил. Умница же что за девочка.
Кстати, а какого это Раскольникова она собралась преследовать? Какой, к чертям, Раскольников, когда на него такое счастье свалилось вдруг?! Дел то осталось: разделить подарки и сделать всем ручкой.
При чем тут Раскольников, какой Раскольников?..
- Сегодня вечером приезжай к моим родителям, Анна, - потребовал Кирилл, совсем позабыв на радостях, что собирался ехать на дачу и допрашивать соседей. Ехать то все равно придется, нападение на Таню никто не отменял. - И не забудь прихватить своих маму с папой. Все, до вечера.., дорогая.
Глава 16
Он насилу от нее оторвался.
Нет, ну почему же она тогда так ему не понравилась, а?! Или понравилась? Понравилась, наверное, только он не понял этого тогда? Или, наоборот, понял слишком быстро, но выпендривался, сопротивлялся, потому что струсил?
Струсил, получается.
Испугался себя, ее и того огромного и сложного, что могли повлечь за собой их лишенные простоты отношения. С такой женщиной, как Таня, не могло быть просто. Это он всегда понимал, потому и бежал от таких, как она, как черт от ладана. И хватал первых встречных, особо сговорчивых. Легко любил, легко расставался, легко забывал.
С ней не так, с ней сложно. Сложно притворяться, сложно врать, сложно обидеть. Тут же начинала болеть душа и ныть то место, где колотится сердце. Никогда бы не подумал, что от собственного скотства может вдруг так сильно разболеться сердце. Дела…
Он не сумел уйти, хотя и ботинки уже надел, и куртку. Начал открывать замок, а потом решил поцеловать ее перед уходом.
Поцеловал, что называется! Полтора часа целовал и все никак не мог остановиться.
- Санечка! - фыркнул он вдруг не к месту, откидываясь на свою подушку и шумно хватая ртом воздух. - Придумаешь же! Ты небось придумала его так называть?
Вот дался он ему, а! Самое время и место было вспоминать о ее бывшем муже. И при этом язвить и о чем то таком глупом спрашивать.
- Степа, я тебя умоляю. - Она тихонько рассмеялась, целуя его в плечо. - Ты чего это таким ревнивцем заделался, а? Про Верещагина вдруг тебе все стало интересно.
То, что она назвала бывшего мужа по фамилии, ему понравилось. И он тут же устыдился. И чего, правда, пристает, вспоминает не ко времени? Она теперь принадлежит ему. И лежит сейчас рядом с ним, и целует его, а не кого нибудь. И прижимается к нему. И тело у нее такое…
А вдруг бы он не заметил ее тогда на автостоянке, уже после того, как отказал в кафе?! Вот взял бы да уехал. А она уехала бы с тем хлыщом, что отирался неподалеку. Что бы было тогда с ней, с ним? Кто бы обнимал ее сейчас?! А он кого?.. Какую нибудь задурелую, без стеснения и правил, о которой и не вспомнил бы через неделю. Таньку вот ни за что не забудешь.
Он и не забудет никогда. И не отдаст никому. Тем более какому то хлыщу в черных одеждах и белых носках. Как бишь его: Воротников Игорь? Кажется, так.
Степан, одной рукой удерживая руль, второй выудил из кармана бумажку, на которой под диктовку Валеры Сохина нацарапал адрес этого специалиста по «норушкам».
Ишь ты… Проспект Станиславского. Знал, где контору себе открыть. Там, на этом проспекте, каждый арендованный метр стоил целое состояние. Состоятельный, что ли? Чего тогда на такой простенькой машинке катается? Нет, наверняка без помощи бывших коллег здесь не обошлось. Наверняка.
В самом центре. Куча магазинов, кинотеатр, институт, два ателье. Постоянно толпа народу. И в этой толпе хоть один нуждающийся в его услугах да найдется. Одним словом, клиентуры хоть отбавляй.
Каким же все таки боком он имеет отношение к Верещагиной? Что делал в ее квартире? Почему ушел, не причинив ему - Степану - особого вреда? Мог бы и убить, к примеру. А он пинка дал под зад да еще и посмеялся.
Чей же заказ он выполнял? Чей?! Узнать бы все это поскорее. Все узнать, всех разоблачить, сразу успокоиться и зажить с Танькой долго и счастливо. Он даже согласен умереть с ней в один день. Не сейчас, конечно, но вместе, как в той доброй сказке со счастливым концом, где алые паруса надувает соленый ветер и любимая женщина ждет на берегу… Степан оставил машину на стоянке и прошел тротуаром к одноэтажному зданию, где располагалось частное сыскное агентство Воротникова Игоря, как там его по отчеству…
Раньше в этом здании располагался планетарий. Степан точно помнил, как мать по выходным водила его сюда. И он смотрел на близкое завораживающее небо, широко раскрыв от изумления и восторга рот.
Планетарий со временем потеснили на соседнюю с этой улицу. Старинный красный кирпич купеческого дома облицевали современным сайтингом, крышу спрятали под черепицей, а витражные стрельчатые окна поменяли на пластиковые.
Крохотные фирмы и фирмочки натолкались в здание, что пчелы в улей. Тут тебе и сотовая связь Черноземья, и бюро по трудоустройству, и сервисный центр по обслуживанию непонятно чего, и частное детективное агентство без названия. Просто - детективное агентство Воротникова Игоря, и никаких тебе аббревиатур.
Время работы, обозначенное на вывеске, совпадало с его визитом, и Степан смело потянул на себя легкую пластиковую дверь с зеркальным стеклом. Та легко подалась, и он шагнул в просторную уютную приемную.
Полукруглый стол с компьютером, а как же без него? Ксерокс в уголке на тумбочке. Еще на одной тумбочке, там же рядом, чайник с чашками на блестящем подносе. Длинный ряд стульев вдоль стены. Пара шкафов, зеленые жалюзи на окнах. Ну и чрезмерно улыбчивая, излишне красивая секретарша за полукруглым столом, разумеется.
- Добрый день! Слушаю вас, - оскалила она красивый пухлогубый рот, пробежав игривыми глазами по нему с головы до ног.
- Здрасте, - буркнул он, сразу заподозрив в секретарше одну из тех самых, так горячо любимых им прежде. - Мне Игоря.
- А… - Улыбка медленно сползла с ее лица. - А вы звонили? Вам назначено?
- Вот еще! - фыркнул он недовольно, подошел вплотную к столу и навис над ним и над секретаршей соответственно. - Не велик пень, чтобы я ему звонил и записывался. Или у тебя тут посетителей полна приемная? Или от заказов отбоя нет? Тарифы то небось грабительские. А? Правильно я говорю, куколка?..
Она промолчала, заметавшись взглядом по приемной. Парень оказался из понятливых. И совсем не клевал ни на интерьер, ни на ее красоту, сразу взяв быка за рога. Она растерялась и не знала, что ему ответить. Сказать, что Игорь второй день не появляется на работе и не звонит, она не могла. Это было не по правилам и могло навредить делу. Начать ездить ему по ушам, предлагая чаю или кофе и умоляя подождать немного, она тоже не могла. Игорек мог пропадать неделями. К тому же парень не дурак и, кажется, все про них понял.
- Игоря нет, - буркнула она неприветливо, как не должна была отвечать, но гость смотрел так насмешливо, так понимающе, что она рассердилась.
- Что же, я подожду. - Степан прошелся по приемной, сел на один из стульев для посетителей и еще раз повторил:
- Я подожду, куколка!
- И будет неизвестно когда, - еще более неприветливо продолжила секретарша и насупилась. - Он на деле, а это…
- А может, у нас с ним общее дело, милая, - почти ласково перебил ее Степан. - Одно, просекаешь! И он мне нужен - твой Игорек - просто как воздух. И найти его нужно мне всенепременно. И это и в его интересах тоже. Звони ему на мобильный.
Мобильный Воротникова лежал сейчас в его столе в верхнем ящике, она знала об этом как никто. Он не признавал никаких высоких технологий и всем на свете мобильным предпочитал таксофоны.
- Никто и никогда тебя не отследит таким образом! - учил он ее, когда она умоляла его взять с собой телефон или звонить ей время от времени. - А все эти игрушки, пластиковые карты и прочая хрень - это тотальный надзор за населением, помни об этом, крошка.
Она помнила, но свой мобильный постоянно таскала с собой в сумочке. И Воротников ей звонил на него иногда. Даже когда был уверен, что она сидит дома, все равно звонил на мобильный. Чудной!..
- Что за дело? - вдруг требовательно спросил Степан и посмотрел на нее так, что у нее мгновенно вспотели ладони.
Тут же испуганной стайкой взметнулись тревожные мысли о том, что это мог быть кто нибудь из прижатых Игорем бандитов, или чей нибудь выслеженный неверный муж, или, наоборот, обманутый. Сейчас как начнет здесь беситься и крушить все подряд. И хорошо еще, если стрелять не станет.
Что же делать то?! Что делать?..
- А вы по какому, собственно, делу, уважаемый? - Она старалась напустить официальной строгости в голос, но он противно дребезжал и растягивался на гласных.
- Я? Я по делу Верещагиных. Сейчас мы с тобой встанем. Пройдем в кабинет к твоему шефу и пошарим в его компьютере…
- У него нет в кабинете компьютера, - поспешила с ответом напуганная секретарша. - Он не любит всех этих новомодных штучек. Ни мобильных, ни компьютера.
- О! Тогда еще проще! Тогда заглянем в твой ящик, куколка.
- Я не могу! Я не имею права!
Близкие слезы резали глаза, силуэт ее мучителя начал расплываться, колыхаться и принимать причудливые очертания. Ей жуть как хотелось зажмуриться и зареветь. А еще лучше позвонить знакомым ребятам из соседнего РОВД, что любили заходить к ним на чай и подолгу сидели взаперти с Игорем. Но разве ж он позволит ей позвонить?! Зверь, а не мужик…
- Слушай, куколка.
Степан понял, что перегнул палку. Девчонка может в любой момент нажать не видимую ему кнопку под столом. И о том, что будет дальше, можно только догадываться. В приемную влетят ребята в ботинках со шнуровкой по колено и так намнут ему бока, что мало не покажется. А то еще чего доброго швырнут на нары и ради прикола повесят на него какое нибудь завалящееся и промозолившее им глаза разбойное нападение или кражу со взломом.
- Я не наглею, пойми. - Степан приложил руку к груди и сладко ей улыбнулся. Улыбка была стопроцентно побеждающей, он знал об этом. - Моей.., жене день назад пробили голову. Она чудом осталась жива. А до этого к ней в квартиру кто то пытался вломиться. А когда туда пришел я, мне дали в морду. А потом пинком под зад. И как ты думаешь, кто это сделал?!
- Игорь? - не хотела, да ахнула секретарша.
Она ненавидела его методы, на которые частенько сквозь пальцы посматривали его бывшие коллеги. Он помогал им, они помогали ему, прощая многое.
А она его методы ненавидела. Ненавидела и предрекала плохой конец. Игорь же лишь посмеивался и уверенно пожимал крепкими плечами.
Чего заморачиваться на ордерах и прочей протокольной лабуде? Вдруг там, куда нужно непременно попасть, пустышка? Что тогда? Извиняться? Да в гробу видели приличные люди твои извинения! Им потом крови твоей дай напиться. Жалоб настрочат тома два. И приказ с твоим выговором или увольнением вынь да положь.
А все почему? Да все потому, что заставил приличных людей перенервничать. Потому что в понятые их соседей пригласил. И те все время обыска в их сторону косили и шептали что то осуждающее. А потом еще чего доброго эти самые соседи понятые станут по углам шептаться и на твоих детей пальцами показывать. А они то ведь ни в чем, ну ни в чем не виноваты.
А если виноваты? А если виноваты, тогда тем более не до ордера. Нужно быстро, быстро, по горячим следам, по кокаиновым шлейфам. Иначе не успеть. Примерно так рассуждал ее работодатель - Воротников Игорь Олегович…
- Так что, куколка? Поможешь?
- Прямо и не знаю, что сказать, - пробормотала она неуверенно, а сама уже задвигала мышью по коврику в огромных подсолнухах. - Вашей жене? По голове? А скажите ка, почему это ваша жена живет от вас отдельно?
- В каком смысле? - растерялся Степан.
- В том самом, что вы сказали, что Игорь проник на квартиру к вашей жене. Так? У вас что - раздельное жилье? Почему вы туда приходите, а не живете там, господин Верещагин? Или вы не Верещагин вовсе, то есть не муж ее вовсе, а, скажем, любовник этой самой Верещагиной? Так как? Что ищем?
Степан впервые посмотрел на девчонку с интересом.
Не глупа. Совсем даже не глупа. И то уловила, что споткнулся он на слове жена. И то, что, рассказывая ей про квартиру, немного, того, оговорился. И что не стал бы настоящий Верещагин по сыскным агентствам таскаться, а прямиком в милицию бы направился. Чего ему бояться то? Огласки?
- А ты молодец, куколка, - не хотел, да похвалил ее Степан, обошел стол и замер за ее спиной. - Сообразительная. Ну, давай поищем, что ли, что там за интерес у твоего Игоря к моей Верещагиной.
- Ага. Значит, Верещагина все таки ваша? - Файл на мониторе мелькал за файлом, нужной фамилии нигде не было. - Так… Это все старые дела, уже закрытые. Их Воротников из принципа не убирает. Для истории, говорит. Так… Верещагины… Верещагины… Может, через поиск попробовать, а? Так, так, так… Тоже пусто.
Она подняла на него покрасневшие от невыплаканных слез глаза и пробормотала с заметным облегчением и чуть чуть с укором:
- Ну, вот видите, ничего! А вы скандалить.
Степан отошел от нее и задумчиво уставился в окно. Думал долго, и вспоминал, и сопоставлял, а потом спросил:
- Он ведь, Игорь твой, во всем черном ходит, а носки белые, так?
- Так, - пробормотала она и покраснела от стыда за своего босса, ну и немного любимого, чего уж врать самой себе. - Носки.., белые… Это фишка у него такая, чтобы знать, что они чистые. Никогда, говорит, не ошибешься и вчерашние не наденешь.
- А башка почти лысая, так? - вспомнил Степан рассказ Татьяны.
- Так, он бреет ее. Армейская привычка. Он в Чечне служил, - пояснила секретарша, загрустив.
- Ну! Другого такого придурка в белых носках в городе вряд ли найдешь. Не мог же я ошибиться! - Степан нервно заходил по приемной. - Он был в квартире Татьяны, когда я ее искал. И он ударил меня по голове. Крепко ударил, даже с ног свалил. Видишь, даже синяк остался!..
- Но что он там делал?! - воскликнула секретарша, настороженно наблюдая за маятниковыми передвижениями нервного посетителя.
- Хороший вопрос, куколка. Очень хороший вопрос! Что мог делать в этой квартире твой босс? В этой квартире, в этом доме, на этой улице? Та аак… А ну ка давай пошарим по твоим файлам, нет ли там упоминания этого адреса еще в какой нибудь связи?! Давай, давай, куколка, шевели пальчиками!
Поиски были недолгими.
Конечно, был такой адрес. Номер дома, правда, значился под дробью. И квартира, и фамилия были другими. Но улица была как раз та, что надо. И дом, что значился в деле, смотрел подъездами на подъезды дома, в котором до недавнего времени почти счастливо жили Верещагины.
- А кто такая Сотникова? - пробормотал задумчиво Степан, услышав от секретарши адрес и фамилию.
- Не такая, а такой. Сотников Вольдемар Казимирович, - прочла девушка на мониторе. - Тысяча девятьсот двадцать второго года рождения. Квартира номер сорок четыре. Дом и улицу вы знаете. И больше ничего. Игорь мне об этом деле ничего не говорил. И дела то нет никакого. Думаю, вам лучше обратиться по этому адресу. Может быть, вам там предоставят какие то объяснения. У меня ничего…
Он и сам видел, что ничего. Улица, номер дома, номер квартиры и фамилия с именем и отчеством. Да, еще огромный знак вопроса против всего напечатанного. Что он мог означать, секретарша не знала. Вопрос поставил уже сам Воротников в ее отсутствие, хотя и утверждал, что ненавидит компьютеры.
Степан начал прощаться, извиняться, а под конец все же сунул опешившей от его любезности секретарше свою визитку.
- Машина то есть? - спросил он с излюбленной ухмылкой, что вгоняла разудалых девчонок в столбняк.
- Есть, - ухмылку она пропустила, Игоря она любит, и никого больше.
- Заезжай тогда, куколка, - посоветовал Степан.
- Да не куколка я! - вспылила все же секретарша, всю жизнь ее звали именно так, и она почти ненавидела свое по кукольному привлекательное лицо. - Зоя меня зовут! Зоя, Зоенька, Заенька, если желаете, но никак не куколка! Вот!..
Он посмотрел в ее раскрасневшееся от досады лицо и улыбнулся теперь уже по нормальному, без обычных своих ужимок и приемчиков.
А что? Нормальная, в принципе, девчонка. Ошибся он, приняв ее за обычных своих бывших разудалых, разбитных и готовых ко всему.
- Зоя, значит… Пускай будет Зоя. А я Степан. - Он пожал ее вспотевшую ладошку. - И вот что, Зоя. Пускай мне все же твой Воротников позвонит. Хорошо? Как объявится, так пускай и позвонит. Вдруг, мы сможем помочь друг другу…
Степан долго петлял коридорами, натыкаясь на офисы соты, наконец, выбрался на улицу и вздохнул с облегчением.
Кажется, пронесло. Могла бы эта Зоя, ох могла устроить ему неприятностей. И как еще могла. Хорошо, хоть из понятливых оказалась, а не из трусливых. А может, это его улыбки все еще так действуют? Сокрушающе, подавляюще и еще бог знает как, раз девочки мгновенно становятся сговорчивее. Одной Татьяне его ужимки по барабану. Та их и не замечает вовсе, а все больше слушает, о чем и как он говорит. Все просеет, отыщет рациональное зерно, и потом…
Как она его сегодня поддела! Крепко поддела: ревнуешь, говорит. И ведь догадалась мгновенно, хотя он ничего такого и не говорил ей вовсе. А чего же не ревновать то такую женщину! Кстати, как она там?
- Алло! Тань, привет. Как ты?
Степан медленно шел к машине, щурясь от сентябрьского солнца, скачущего по кленовым листьям. Этими кленами была засажена вся улица. И росли они здесь с незапамятных времен. По весне долго и мучительно проклевывались клейкой нежной листвой, когда все ждали и гадали, что же быстрее распуститься: клен или береза. Коли клен - лето холодное и дождливое, а коли береза - сухое и жаркое. Степан тоже гадал. И бегал сюда и голову задирал в ожидании. Ну, когда же, когда… Потом все равно опаздывал, и через неделю про примету эту забывал. Лето мчалось через июнь, июль и август стремительным зеленым экспрессом, и не до примет уже было вовсе. Вспоминалось почему то по осени, когда клены за неделю теряли зелень, соревнуясь яркостью с солнцем.
Он радовался этому осеннему солнцу, мягкому, не жгучему. Листве радовался, золотом струящейся под ноги. Таниному голосу радовался. И тому, черт возьми, что ему было кому позвонить. Не по делу, а просто так. И звонка его ждут, тревожатся даже. Здорово!..
- Нормально? Ты смотри у меня там, не вздумай на кухне метаться. А ты чего вообще телефон то взяла, я же тебе сказал не подходить! Нет, ну ты даешь, блин… Наказать придется. Не боишься? Хм м… Куда я сейчас? Да вот собираюсь к вам во двор наведаться. Адресок один у меня имеется. Ты, кстати, ничего не слышала о Сотникове Вольдемаре Казимировиче? Нет, так я и думал. Что он?.. Да ничего, в доме напротив тебя живет. Ага… Понял… Да нет, что ты? Рисковать не стану. Да точно, Тань! Ты ложись давай и меня жди. Когда буду? Вот съезжу к Сотникову. Потом загляну на фирму, что то Кирюха молчит все утро. Звонил? Веселый? Не сказал? Ну, не иначе Нюся его в бермудском треугольнике пропала. Ладно, пока. Пока, говорю! А? А а а! И я тебя целую тоже! Что?! Ну, это.., и я.., тоже, г м м, люблю, Тань…
Его даже пот прошиб, когда он отбился.
Сказал?! Он?! Про эту, про любовь?! Черт! Как язык то не отсох! Выговорил, причем без особых вроде трудностей. Выговорил…
А с чего это она вдруг ему такое сказала? Чудно! Взрослые же люди, а несут непонятно что. Люблю, говорит, Степа. Мягко так, нежно, еле слышно. Скорее догадался, чем услышал. А догадаться то было ох как приятно. Домой бы, что ли, скорее. Вот съездит к Сотникову, а на фирму, пожалуй, позже заглянет. Домой поедет. Там Таня… Его Таня…
Глава 17
Кинотеатр «Светоч» огромным бетонным монолитом навис над перекрестком. Здание было уродливым, серым, и даже сентябрьское солнце, резвившееся в его окнах, могло его хоть как то приукрасить.
Шурочка загнала машину прямо под фанерные щиты с афишами. Выбралась на улицу и по привычке оглядела многолюдную толпу молодежи и подростков. Хвала господу, Генки среди них не было. Хотя после вчерашнего вечера и сегодняшнего утра появиться здесь было бы с его стороны откровенной подлостью.
Она сунула под мышку сумочку, щелкнула сигнализацией и пошла к торговым палаткам.
В первой торговали исключительно фруктами и исключительно по оптовым ценам. Выяснить что нибудь в самый разгар рабочего дня нечего и пытаться. Очередь к окошку стояла приличная. Народ злился, скандалил и пытался выгнать кого то, кто нагло пролез без очереди. Шурочка удивленно покосилась. Думала, что очередей уже не существует. Что их плавно засосало в послеперестроечный период вместе с моральным кодексом строителя коммунизма и основами демократического централизма, а вот поди ж ты.
Во второй палатке сонная тетеха смотрела на мир недобрыми опухшими глазами, и Шурочка, решив оставить ее на потом., прошла сразу к третьей. Вдруг повезет как раз там и не нужно будет тратить силы, нервы и настроение на общение с такой вот недоброжелательно хмурящейся особью.
- Привет, - как можно мягче и приятнее поздоровалась она с продавцом - молодым парнишкой лет восемнадцати - и улыбнулась ему призывно и глазищами засверкала. - «Сникерс» можно?
- Легко, - отозвался паренек, тут же забубнив, напевая:
- Не тормози - «сникерсни». Десять пятьдесят…
Шурочка сунула ему две десятки, забрав не нужный ей калорийный батончик. Тут же продублировала свою улыбку и игру глазами и пробормотала:
- Сдачи не надо.
- Чего это вдруг? - Парень сразу насторожился и, высунувшись в окошко, начал оглядываться. - С налоговой, что ли? Или на вшивость меня проверяешь?
- Нет, просто дело у меня к тебе.
- Времени нет, - категорично заявил подозрительный продавец и, отсчитав ей сдачу, принялся загораживаться от нее заслонкой из оргстекла. - Закрываемся!
Это был полный провал. Шурочка загрустила, сунула ненужную шоколадку в руки пробегающего мимо пацана и пошла к пропущенной ею палатке.
- Привет, - поздоровалась она со вздохом. - Скучаем?
- А че? - сразу вскинулась сонная тетка, подпирающая пухлую щеку пухлой рукой. - Развлекать меня пришла? Или купить че надо? Так покупай.
- Я уже вроде как купила, но легче не стало, - пробормотала Шурочка скорее для себя и оглянулась.
Что то за ее спиной определенно происходило. На первый взгляд все так же, как и было минуту назад: спешили люди, то и дело замирая на моргающем светофоре, мчались по проезжей части машины, молодежь тусовалась и потихоньку сатанела от безделья. Все вроде как и прежде, и в то же время что то не так.
- Ты чего оглядываешься? - Тетка прищурила и без того припухшие глаза.
- Сама не знаю, - честно ответила Шурочка и, задрав правую руку, положила ладонь себе на затылок. - Знаешь, такое ощущение, будто кто мне вот это место высверливает.
- Может, следит за тобой кто?
- За мной?! С чего это?! - Шитина снова заозиралась. - Меня милиция не разыскивает. И никто вообще не разыскивает. Это я скорее ищу.
- И кого ищем? - Тетка вдруг выхватила откуда то из под прилавка тряпку и принялась возить ею по прилавку, наводя порядок. На Шурочку она смотреть перестала, но разговор не прервала. - Может, я помогу чем. Только, сама понимаешь… Поговорку про бесплатный сыр слышала?
- Слышала. - Шитина так обрадовалась, что готова была прямо тут же и прямо сейчас уступить продавщице половину содержимого своего кошелька, ну, может, и не половину, но поделиться с ней собиралась щедро. - Без проблем, заплачу!
- Кем интересуешься, я тут всех знаю! - горделиво похвасталась продавщица, тут же отшвырнула тряпку, достала пухлый гроссбух и счетную машинку и начала усиленно изображать занятость.
Ох, как велик был соблазн спросить про Генку! Ох, как велик! Спросить, уличить и припереть его потом к стенке неопровержимыми доказательствами. Удержалась. Не спросила.
- Неделю назад, может, чуть меньше или больше, на светофоре сбили старушку. Она умерла, не доехав до больницы, - быстро проговорила Шурочка и снова потерла затылок от неприятного ощущения. - Может, видел кто, что за машина? Или кто то кому то говорил, рассказывал. Мерзавец умчался, даже не затормозив. То ли испугался. То ли…
- Испугался он! - сердито фыркнула тетка, отложила в сторону счетную машинку и, высунув в окошко торговой палатки пухлую ладонь, призывно шевельнула пальчиками сардельками. - Давай деньги!
- Вы видели?! - поверить в то, что ей так сразу повезло, было даже немного страшновато, а тут еще жжение в затылке не проходит, и оглянуться и пошарить глазами по толпе так и тянет, так и тянет.
Шурочка влезла в сумочку, достала четыре сотни и сунула их алчной продавщице.
- Хватит?
- А то! - Деньги молниеносно исчезли в павильонном окошке. Тетка тут же высунула нос наружу и зашептала горячо и со страстью:
- Короче, бабку этот мужик пас.
- Как пас? - Спина у Шурочки мгновенно ощетинилась мурашками. - Следил, что ли?!
- Именно. Она тут у нас отоваривалась в овощной палатке постоянно. Сижу тут уже три года, всех наперечет почти знаю. Новичков сразу вычисляю. Пенсионеров знаю всех в лицо. В палатку то эту никто, кроме пенсионеров, и не ходит. Станет рабочий люд из за двух рублей разницы в цене в очереди толкаться. Тут одни пенсионеры и толпятся. Так вот эта бабуся постоянно здесь отоваривалась. Приветливая такая, хотя и гордая. Со мной всегда здоровалась, но знаешь, так… Свысока, что ли. Здравствуй, говорит, милочка, и так чуть кивнет. А мне ее здрасте - что дверца одному месту. Тоже мне… - Тетка перевела дух, сморщившись от воспоминаний о заносчивой старухе. - В тот день она тоже очередь отстояла и двинула потом на светофор. Ее автобусная остановка вон там через дорогу.
Шурочка проследила за толстым пальцем, указывающим на противоположную сторону улицы, и вот тут увидела…
Машина! Грязная, заляпанная по самые окна машина, трудно определяемого названия и цвета иномарка, что торчала сбоку от ее «Тойоты» во дворе Верещагиной. Она не могла ошибиться, это была та самая иномарка. И почему то она вдруг оказалась здесь, почти рядом, а не где нибудь еще. Почему? И не оттуда ли высверливают ей затылок чьи то любопытные глаза?..
- Так вот в тот день все было, как обычно. Она купила какой то овощ и пошла. Светофор показывал то, что надо. Пускай не брешет никто. До того, как начать мигать желтому, было еще очень далеко. Она и пошла через дорогу. И тут этот малый… Он стоял все то время, что она отоваривалась, на стоянке. Я видела его. Потом бабка пошла, и он поехал. И замер прямо у бровки тротуара. А когда она двинула, он завелся и так газанул, что бедная старуха через машину перелетела. И умчался, даже не затормозив. А как ему тормозить, когда на лицо злой умысел?..
- А вы?.. Вы кому нибудь говорили об этом?
Шурочке вдруг сделалось так страшно, так страшно. И того, что Танину соседку на самом деле кто то убил. И того, что за ней тоже, кажется, следят. И того, что, видимо, они все очень сильно заблуждались, обвиняя во всех бедах бывшего мужа Татьяны.
Нужно было время, нужно было срочно подумать и срочно обсудить все с ребятами. Что то не состыковывается, не клеится никак история с наездом на старушку с историей про Верещагина и его возможную причастность к краже компьютерной программы. Может, и не было никакой кражи то?!
- Вы кому нибудь рассказывали об этом? - повторила Шурочка свой вопрос, потому что продавщица перестала вдруг обращать на нее внимание, целиком и полностью погрузившись в изучение ценников на дальней стене палатки.
- Вот еще! - фыркнула та громко, не оборачиваясь. - С какой это стати я стану рассказывать?! Меня, во первых, никто не спрашивал. А во вторых.., никто не заплатил бы, прояви я свою гражданскую сознательность.
- Слушайте, а машина то!.. - вспомнила вдруг Шурочка о том, что так и не услышала ни о номерах, но и марке машины. - Машина то какая была? Марка, номера?
- А я почем знаю! - вдруг с чего то обозлилась тетеха. - Номеров не видела. А в марках я не разбираюсь. Не наша, это точно. Иностранная какая то. Грязная вся. Грязь, наверное, года три этот говнюк собирал. Цвет даже определить невозможно.
- Не та ли машина? - Шурочка полуобернулась и вытянула руку в сторону остановки, с которой всегда уезжала погибшая соседка Тани Верещагиной.
Там она только что видела заляпанную грязью иномарку.
- Это которая? - Тетка все же обернулась от прилавков и уставилась в сторону, указываемую Шитиной. - Не вижу! Которая?
Шурочка обернулась и открыла от изумления рот. Машина исчезла. Только что стояла на противоположной стороне, нацелив хищную морду в ее сторону, и вдруг нету.
Уехал! Увидел, что показывают на него, и уехал? Или ей все показалось? И то, что в затылке покалывает. И то, что эту машину она будто бы видела. И то, что неспроста она оказалась тут. Показалось, наверное…
- Нет там этой машины. - Продавщица несколько раз обегала глазами все три парковочные площадки на противоположной стороне. - Та была длинная такая, морда вытянутая, как у крокодила. А сейчас там такой нет.
Она и сама видела, что сейчас там такой не было.
- Ладно, спасибо вам. Поехала я…
Она вернулась к своей «Тойоте». Села за руль и несколько минут испуганно озиралась, пытаясь отыскать ту самую машину, что напомнила продавцу торговой палатки крокодила. А ведь верно заметила, и впрямь крокодил. Куда вот он только подевался.
Шурочка медленно вырулила из под афиш и взяла курс на автосервис. Пора было появиться на работе. Там Кирюша. Может статься, и Степа появится. Нужно собраться всем вместе и потолковать. Одна голова, как говорится, хорошо, а три…
До автосервиса не дала доехать Верочка, которая принялась названивать ей на мобильный. Шурочка поначалу не хотела отзываться, считая версию с Верещагиным отработанной породой, но любопытство все же взяло верх, и она ответила.
- Сашенька, привет, - осторожно начала вероломная соперница, может, и не соперница она ей была, но такой себя точно считала. - Где ты? На работе?
- Нет, еду по Первомайской, а что?
- А куда едешь?
- На работу, Вер, а что?
Язык чесался спросить у той какую нибудь гадость. Ну, например, когда это она успела настучать Генке про Верещагина и про ее к нему интерес. Или поделиться впечатлениями о приятно проведенном вечере и не менее приятном утре. Но Шурочка тут же осадила себя. Еще не время, еще успеет. Вдруг Веруся и правда сможет оказаться полезной. Историю с Верещагиным пока никто со счетов не сбрасывал, кроме нее. Так что…
- Я устроила вам встречу, дорогая! - выдохнула Верочка с чувством.
- С кем? - прикинулась непонимающей Шитина, хотя поняла все мгновенно.
Нет, Верке хамить было нельзя. Клад, а не баба. Если что то ей нужно, горы свернет.
- : С Верещагиным Сашей!
Ого! Уже и с Сашей! Шитина ухмыльнулась. Не иначе Колобок ужом извивался, чтобы за такой короткий срок добиться для нее аудиенции.
- А… Встречу? Когда? Вера! Я же на работу еду! - Она разыграла, как по нотам, изумление, перемешанное с испугом и смущением. - И как ты смогла то? И что он сказал? Как же его бандитка? Она мне все волосы выдерет и…
- Никто и ничего тебе не выдерет, милая, - снисходительно обронила Верочка. - Слухи о ее связи с криминальным миром оказались сильно преувеличенными. Бандитом на самом деле является ее то ли троюродный, то ли еще какой брат. С сестрицей не ладит. Более того, братец пытался через нее подобраться к Верещагину, она тут же пресекла все его попытки.
- Выходит, ее интерес к нему совершенно бескорыстный? - удивилась Шурочка, ее то убеждали как раз в обратном. - Выходит, она и в самом деле любит его?!
- Выходит. Но тебе же только лучше! - быстро нашлась Верочка. - Не нужно бояться, что тебя кто то встретит темной ночью в темном переулке. И что твоя соперница может подговорить или нанять кого то, чтобы тебе навредить.
- Ага… - Шурочка задумалась и молчала непозволительно долго, совсем забыв о том, как экономна в своих расходах Верочка. - Итак, что у нас с тобой получается?.. Получается, что у них любовь? И что эта самая Вероника никаких меркантильных планов не вынашивает? А квартира?! Как же квартира?! На что он ее купил?!
- Купил по ипотеке, дорогая. Так что Верещагин твой чист, как белый лист бумаги. И девка его тебе не помеха. И ждет он тебя уже через пять минут в кафе на Суворова. Знаешь такое милое местечко, крылечко под голубым козырьком, «Витязь» называется? - принялась объяснять ей Верочка.
- Знаю. - Шурочка тут же нырнула в проулок, упирающийся как раз в торец здания, в котором располагалось кафе. - И что ты ему сказала? Как…
Она чуть не спросила: как я его узнаю, но вовремя спохватилась. Ее история, представленная Верочке, гласила о неразделенном чувстве, так что знать Верещагина в лицо она должна была обязательно. Знать, любить и желать заключить в объятия.
- Я сказала ему всю правду! - торжественно изрекла Верочка. - Что у тебя проблемы с мужем. Что ты влюбилась в него с первого взгляда. И что страдаешь и ночей не спишь.
- И он согласился со мной встретиться и утешить меня? - не поверила Шурочка, вильнув от глубокой ямы в сторону, и тут же поймала в зеркале знакомое очертание заляпанной грязью иномарки. Поймала и тут же занервничала.
- Ну… Может, не утешить, я не знаю… - Верочка замялась, но потом тут же нашлась и застрекотала швейной машинкой:
- Ты же страдаешь! Он же не зверь какой нибудь! Согласился на встречу в кафе. Поедешь?
- Уже еду, - успокоила ее Шурочка, потеряв в зеркале страшную машину, что следовала, оказывается, за ней по пятам и совсем не собиралась отставать. Кто бы это мог быть, интересно? - Он хоть один будет или со своей подружкой?
- Издеваешься? Конечно, один! Он еще спросил, как тебя узнает? Ну, я и говорю ему, что, в отличие от вас, она, то есть ты, жгучая брюнетка! - Верочка понизила голос до томного клекота:
- И высокая, под стать вам, говорю. Одета, говорю, эффектно. Он то, Сашунь, не пугайся, в растянутом свитере будет бледного горчичного цвета и брюках по щиколотку. Ну, да ничего. Приоденешь…
И Верочка погнала всякую ерунду о том, как станет Шурочке хорошо и бесхлопотно жить с Верещагиным. О том, какой он весь из себя хороший, без претензий и вредных привычек. И еще о том, как станет любить ее - Шурочку - и уж изменять точно не будет. Вопрос с изменой бывшей жене, теперешней его женщине - Веронике Верочка плавно обогнула, увлекшись идеей вернуть себе Генку.
- Сука! - с чувством выругалась Шурочка, бросая мобильный на соседнее сиденье.
Ей вдруг сделалось так противно, так муторно от общения с бывшей гражданской женой своего мужа, что из души на какое то время исчез холодок страха, вызванный грязной иномаркой, следовавшей за ней по пятам.
Идти на встречу с Верещагиным отчаянно не хотелось. Ей вроде бы все стало понятно с ним и с его ролью в этом деле. Но сходить все же следовало. А ну как всплывет что нибудь новое. Что они все вместе упустили.
Итак, Верещагин должен быть высоким блондином в старых коротких брюках и вытянувшемся свитере бледного горчичного цвета. Заходя в кафе, Шурочка искренне надеялась, что второго такого экземпляра здесь не окажется. Перед этим она долго сидела в машине и просматривала площадь перед кафе. Все ждала ту машину, что вздумала конвоировать ее сегодня. Иномарка как сквозь землю провалилась. Ну и пусть! Может, им и правда сегодня по пути, и ничего она даже ее не преследует! Вряд ли, конечно, но всякое бывает…
Верещагин сидел у окна и строго смотрел на нее в упор. Как только Шурочка вошла, так прямо сразу и наткнулась на этот острый, осуждающий взгляд и сразу поняла - он.
Верещагин и правда оказался блондином, высоким, и наряд соответствовал Верочкиному описанию. Когда то Саша, наверное, походил на Есенина, почему то подумалось ей, но время основательно свело на нет это сходство. Сейчас Верещагин производил впечатление не очень удачливого и совсем неухоженного холостяка средних лет. И еще ей подумалось, что Татьяне очень повезло, что удалось от него избавиться. Ведь у нее теперь есть Степа. А Степа - он такой…
- Здрасте, - буркнула Шитина, присаживаясь за его столик. - Верещагин?
- Да, а мне сказали, что вы будто бы… - Ее вопросу он удивился и тут же затеребил сильно растянутые обшлага рукавов. - И я согласился встретиться лишь для того, чтобы сказать вам - нет.
- Успокойтесь, мужчина. - Шурочка насмешливо смерила его с головы до того места, что упиралось сейчас в край стола. - Мой интерес к вам сугубо деловой.
Верещагин выдохнул с таким облегчением, что едва не опрокинул ополовиненную чашку с кофе, стоящую на столе перед ним.
- Что нибудь выпьете? - опомнился он. - Вас ведь Александрой зовут? Мы с вами в каком то роде тезки!
- Я за рулем, Саша. Пить не буду. Времени нет и желания. У меня к вам несколько вопросов. Вы на них отвечаете. И я исчезаю из вашей жизни так же внезапно, как и появилась. Идет? - Шурочка закинула ногу на ногу и подмигнула паре молодых парней за соседним столиком, пялящихся на нее без стеснения.
- Это смотря что за вопросы, - заартачился вдруг Верещагин, уловив ее игру глазами и почувствовав себя уязвленным. - Вообще то я не обязан…
- Мне конкретно - ничем не обязаны.
Шурочка дождалась официанта и заказала омлет, ветчину, кофе и пирожные. Игра в детектива притупила похмелье, зато обострила аппетит. Или похмелье Генкино зелье сняло. Надо бы узнать у него, что за дрянью он поил ее этим утром. Может, еще пригодится.
- Вы обязаны многим своей жене, - проговорила она, набрасываясь на еду. - Потому я и здесь.
- Тане?! Я? - Верещагин даже поперхнулся, успев глотнуть перед этим кофе. - Чем же, господи?! Я оставил ей квартиру! Влез в кабалу с кредитом. Теперь стану всю оставшуюся жизнь выплачивать. Не достаю ее телефонными звонками, визитами, забрал себе дочь, и я же еще ей и обязан?! Вы, Сашенька, что то не то говорите.
Омлет был чудо как хорош: золотистый, рыхлый, размером с хороший детский кубик. Именно такой, как она и любила. Ветчину нарезали тоже умело, тоненько, не раскрошив. Кофе пах чудесно, пирожные мозолили глаза мармеладными вишенками и воздушной горкой крема. Стоило ли отвлекаться на какого то Верещагина, противного в сущности мужичонки. Прожить с женой всю жизнь и даже не проникнуться пониманием ее проблем! Даже не спросил об их сути, сразу начал открещиваться…
- Вы стащили на работе диск с компьютерной программой, - брякнула Шурочка с набитым ветчиной ртом; ей надоело делать реверансы и приседания перед ним - противным, и она решила с ходу брать быка за рога. - И у Тани теперь из за этого проблемы. Вы - вор, а она страдает.
Верещагин вытаращил на нее голубые глаза в обрамлении выцветших светлых ресниц. И пару минут не мог ничего сказать, лишь безмолвно открывал и закрывал пухлогубый рот. А потом рассмеялся. Тихо, мелко и противно.
- Я? Вор? Это она вам сказала? - Верещагин заметно расслабился и смотрел теперь на Шурочку со снисходительностью и облегчением. - Конечно, она. Все не может мне простить того, что я ее бросил.
- Разве вы ее бросили, а не она вас? - совершенно искренне изумилась Шурочка, никогда бы не подумала, что такого типа можно терпеть всю жизнь и не лелеять мечту когда нибудь от него избавиться.
- Я, я. - Верещагин самодовольно ухмыльнулся. - Нашел себе молодую, без таких железных принципов, как у Татьяны.
- Ладно, мне это неинтересно. - Щитина брезгливо сморщила симпатичную мордашку. - Что с компьютерной антивирусной программой? Кто украл диск?
- Да никто его не крал, господи ты боже мой! - Верещагин облегченно рассмеялся. - Вот народ, а! Наврут с три короба, насочиняют…
- Да, но программа то была?
Верить в то, что стоившие ей немалой крови сведения были враньем, совершенно не хотелось, к тому же Шурочка совсем небезосновательно полагала, что дыма никогда без огня не бывает. Поэтому она снова настырно повторила:
- Программа была? Была! Человека уволили по подозрениям? Уволили! Так что вы мне тут голову морочите?!
- Да была программа, была. Она и есть. Только не крал ее никто. Собирался - это да. Очень долго и планомерно подбирался к этой последней разработке, за что, как вы справедливо сейчас заметили, и был уволен. А я… Я программу не крал. Я ее спас от кражи. Так мне руководство велело. Забери, говорят, Александр, от греха подальше с фирмы. Да припрячь понадежнее.
- И где же вы ее прятали?
- Скажу, не поверите. - Верещагин допил остатки кофе и суетливо глянул на часы, намекая на окончание аудиенции. - Дома и прятал, в банке с сахаром. Потом, когда этот человек был уволен, я ее назад вернул.
- Ну, вот видите! Дома прятали! Может…
- Не может, - перебил ее неучтиво Верещагин и начал подниматься с места. - Программа уже запущена. Пытаться ею сейчас завладеть никто не станет, время упущено.
- Стойте! - Шурочка вскочила с места и схватила Верещагина за рукав, поскольку тот, едва кивнув ей, намылился отчалить. - Но кто то же влез к вам в дом! Кто то там что то искал! Почему не диск?!
- Да потому! - Александр разозлился, принялся нервно оглядываться, явно стесняясь того, что привлекает к себе внимание. - Диск давно на фирме. Я вернул диск своему руководству на второй день после ухода из дома. Программа давно запущена, и мы на ней зарабатываем неплохие деньги. И если у Тани какие то проблемы, пускай не валит их с больной головы на здоровую. Вовлечь меня в какие то идиотские разборки не удастся, так ей и передайте. У меня все хорошо! Никаких проблем, никаких краж, никаких взломов, никаких преследований.
- Какая же вы.., сволочь! - ахнула Шурочка потрясение - Как же она жила с вами все это время?! Жила и не задушила! Я бы вас своими руками…
Верещагин вырвал затасканный рукав свитера из ее пальцев и, сердито сопя, удалился.
Усевшись на место, Шурочка еще какое то время рассеянно смотрела на оседающую пенку на своем капуччино. Потом вздохнула и подумала, что ее Генка хоть и потаскун, но все же лучше этого хлыща. И как бы того ни хотелось Веруньке, у нее ничего, ну совсем ничего не получится. Она его не отдаст. Она попытается все исправить. Они вместе попытаются все исправить. Он же любит ее, ревнует, и ему наверняка небезразличны ее проблемы, как вон Верещагину. Позвонить ему, что ли? Кажется… Кажется, она даже успела по нему соскучиться.
- Алло, Ген, привет. Ты где?
У нее даже голос сел от волнения, таким вдруг показался важным этот звонок, и то, что Генка сразу откликнулся, вопреки обыкновенной недоступности. И то, что он вообще у нее есть, и жизнь у них одна на двоих, и все у них должно быть хорошо. Главное ведь верить!
Не пришлось…
- Я где? А ты где? А ты в чем?
Его дурацкое кривляние ее немного отрезвило и насторожило, но она постаралась сгладить впечатление, ответив ему правду, только правду и ничего кроме правды.
- Я завтракаю в кафе. Только что съела омлет, ветчину, приступаю к кофе и пирожными.
- Одна? - в голосе мужа прозвучала явная угроза.
- Что одна?
- Одна завтракаешь? Или со своим программистом? - Накал страстей набирал обороты. - Так как?!
- Ген, да ты что?! - Шурочка растерялась, уронив маленькую ложечку на пирожное, прямо в самый центр кружев из крема.. - Какой программист?! О чем ты?!
- Я все видел! Я видел все! - Муж тяжело задышал в трубку и огрызнулся на кого то, невнятно выругавшись. - Думаешь, я такой дурак, да?! Думаешь, поверил тебе?! И ума у меня не хватит проследить за тобой?!
Иномарка!..
Иномарка?! Это он?! Он следил за ней все это время, а она то думала… Постойте ка, но ведь по описаниям иномарка подходила под машину, сбившую старушку. Господи! Неужели этот идиот влез в какое то дерьмо?! Неужели это он во всем виноват?
- За руки его хватаешь, унижаешься! Он то знать тебя не желает, а ты вешаешься ему на шею! Сука ты, Шурка! Я ведь убью тебя, как обещал, поняла?! Убью!
- Все не так, как ты думаешь, - начала она было говорить, но тут же замолчала.
Оправдываться, повторять избитые фразы, которые никто, конечно же, и никогда не слышит, было глупо.
Все не так, дорогой, как ты думаешь!
Это совсем не то, о чем ты подумал!
Что там еще есть из извинительного арсенала заподозренной в измене женщины?
У меня никого, кроме тебя, нет! Все не так, тебе наврали! У меня ничего, ну совсем ничего с ним не было!
Кажется, так…
Нет. Ничего подобного она говорить не станет. Бессмысленно это, особенно сейчас, когда в его мозгах все полыхает от ненависти и ревности.
Ай да Верка! Ай да молодец! Устроила ей свидание и тут же сообщила Генке. Молодец, одним слово…
- Нам нужно встретиться, - холодно заметила Шурочка, прорвавшись в короткую паузу между Генкиными угрозами. - Встретиться и поговорить без твоих истерик. Колобок с тобой?
Этого вопроса он не ждал и собирался с ответом достаточно долго. Потом пробормотал изумленно, что нет.
- Пусть так. - Она ему не поверила. - Где встречаемся?
- Мне без разницы, - буркнул Генка все еще недобро, но без прежней запальчивой злобы. - Сама выбирай место своей казни.
- Я тебя умоляю, Гена! - Шурочка через силу рассмеялась. - Если ты не такой идиот, которым тебя представляет твоя бывшая гражданская жена, то должен бы догадаться…
- О чем?
- О том, что я не та женщина, которая станет встречаться с таким лохом, - раз.
- А два?
- А два - я не та женщина, которая станет встречаться с таким лохом в таком людном месте.
- Но ты же встретилась! - завопил он с прежней силой. - Зачем?! Зачем?!
- Первый хороший вопрос, Гена, - похвалила его Шурочка и посмотрела с сожалением на пирожные с оплывшим кремом. Доесть, видимо, не придется. - Это деловая встреча, дорогой.
- Я тебе не верю! - воскликнул он с такой горечью, что она впервые его пожалела.
- Клянусь, Генка. Это была деловая встреча. Этот мужик - сущее дерьмо. Из за него страдает его бывшая жена.
- А ты тут при чем?
- Его бывшая жена живет теперь со Степаном.
- Со Степаном? Твоим боссом?!
- Ну! С тем самым моим боссом и живет!
- И опять не пойму, при чем тут ты?! - все никак не хотел сдаваться бедный Генка.
Роль обманутого мужа, навязанная ему, никак не вязалась с его собственной самооценкой. Верить в то, что жена говорит правду, очень хотелось. Потому что не верить было жутко страшно, непривычно страшно.
- А при том, что я просто помогаю хорошим людям. При том, что не могу не помочь. И при том, что мне хочется, чтобы эти двое были вместе! Пускай хоть они будут счастливы, раз у нас с тобой не получается! - выпалила Шурочка, совсем не обращая внимания на то, что посетители соседних столиков оборачиваются на нее и прислушиваются к ее пламенной речи внимательно, пожалуй, даже чересчур. - Короче, давай встретимся и поговорим, если ты умный мужик, а не трус и не подонок последний. Ну?!
- Ладно, Шур, ты чего разоралась? - пробормотал Генка, опешив от ее напора. Лучший метод защиты - нападение, он знал об этом, но не был готов к такому отпору. - Давай встретимся. Выходи из кафе и за угол давай. Я там…
- За какой угол мне идти, Ген? - Шура выглянула в окно, пытаясь сориентироваться. - Я сижу лицом к окну сейчас. Мне налево заворачивать или направо? Налево все же? Ладно. Только уж позволь мне заказать себе еще кофе. Этот безнадежно остыл. Подождешь?
- Подожду, - недовольно буркнул Генка. - Заказывай…
На заказ и ожидание у нее ушло минуты три. Потом она тихонечко цедила свой капуччино сквозь стиснутые зубы, боясь обжечь язык. Прошло еще минут пять. Вокруг метались посетители, меняя друг друга за столиками, сновали официанты. Шурочка ничего не видела. Она медленно потягивала свой кофе и все гнала и гнала от себя мысли о причастности Генки к страшному происшествию напротив кинотеатра «Светоч». Этому же должно быть какое нибудь объяснение. Его не может не быть. Оно непременно отыщется, и он ей все расскажет.
Она взяла сумочку с соседнего стула. Застегнула куртку и пошла на улицу. Подошла сначала к машине, но потом передумала ехать на ней за угол. Недалеко, дойдет.
Левый угол дома она обходила по бордюру. Огромная лужа залила всю дорогу, включая тротуар. А на ней были замшевые сапожки, замочить их было никак нельзя. Где то в середине ее пути на медленной скорости мимо проехала та самая грязная иномарка. Попыталась притормозить. Сжалился, видимо, Генка над супругой, балансирующей на бордюре на высоких каблучках. Но тут сзади принялись сигналить, требуя освободить проезд, и машина прибавила скорости.
Шурочка спрыгнула на сухой клочок асфальта. Зашла в чужой двор, заметила чуть в отдалении машину, в которой все утро за ней разъезжал супруг. И быстрыми шажками двинулась прямо туда.
Это был «Крайслер». Ну, конечно же, «Крайслер». Год выпуска этой модели она не помнила, что то из восьмидесятых, кажется. Стекла мало того, что грязные, еще и с легкой тонировкой. Неудивительно, что она не рассмотрела водителя, когда усаживалась в свою «Тойоту» во дворе Верещагиных. А водитель то, оказывается, был из своих…
Она вздохнула, представив длинное, путаное и изматывающее объяснение с мужем. Она станет говорить, допрашивать, искать истину. Он станет оправдываться, материться, грозить и тоже искать истину, но только свою.
Отыщут ли они ее в нагромождении пустых, гневных, обличительных фраз?..
Шурочка вздохнула, подошла к передней пассажирской двери и, ухватившись за ручку, потянула дверь на себя.
- И где ты только такого крокодила раздобыл?
Она произнесла это, еще не сев в машину, еще не увидев Генку, еще ничего, совсем ничего не поняв. Произнесла, а сама зачем то оглянулась. Будто позвал ее кто то. Но позвать то уж точно никто не мог… Конечно. Там и не было никого за спиной. Кусты, препятствующие обзору так, что подъездов дома не было видно вовсе. Ограждение мусорных контейнеров. И узкий проход между двух рядов гаражей.
Успев подумать, что место выбрано не случайно, что оно как нельзя лучше подходит для казни - обещал же, - Шурочка нагнулась и чуть подобрала левую ногу, чтобы занести ее в салон.
- Привет, - раздалось над самым ее ухом. - А я тебя ждал…
Съязвить что то типа «Я, милый, тоже» или «А кого же ты еще должен был ждать» она не успела. Вскинула голову в немом изумлении, потому что все, все, все показалось ей незнакомым. Незнакомым и страшным. И голос, что прозвучал у самого уха. И ноги в чужих штанах и незнакомых ботинках, вальяжно раскинувшиеся на полу. И еще рука.., сжимающая пистолет с непозволительно длинным стволом.
Последнее, что Шурочка успела подумать, быстро и нервно заморгав, - что пистолет с глушителем. И Генка не успеет, не услышит и снова ничего, ничего не поймет про нее…
Глава 18
Ему никто не открыл. Отсутствовал Сотников Вольдемар Казимирович, что тут можно было поделать! Он же не знал, что у Степана к нему срочное, просто неотложное дело. И не знал, что тому хотелось покончить с этим делом как можно быстрее и как можно быстрее добраться до дома, потому что там Таня, которая наверняка, вопреки его запретам приготовит что нибудь. Что нибудь, особо им любимое.
Не знал и отсутствовал по причине своего незнания. Одному богу известно, куда он мог подеваться - этот Сотников Вольдемар Казимирович. Может, в магазин ушел. Может, за пенсией в очереди стоит в соседнем почтовом отделении. А может, сидит где нибудь в скверике с газетой и наслаждается приятным ненавязчивым теплом последних сентябрьских дней…
Степан стоял у запертой двери непозволительно долго. И непозволительно долго жал на крохотную кнопку старомодного звонка. Тот верещал без привычных мягких переливов, противно и требовательно, но к двери никто не шел.
Степан оглянулся на соседние две двери. Одна была железной, с глазком, откроют вряд ли, раз так забаррикадировались. Вторая держалась буквально на одной петле. Алкаш какой нибудь живет, определил он навскидку. Тоже толку мало. Подумал немного и спустился этажом ниже.
Звонить по соседям жутко не хотелось. Нужно было что то врать, а врать он не особо умел, тем более не умел врать без подготовки. Но уходить ни с чем тоже не хотелось, поэтому после долгих колебаний Степан позвонил в ту квартиру, что располагалась прямо под квартирой Сотникова.
Дверь открыли. На пороге стояла миловидная девушка с учебником. «Неорганическая химия. Одиннадцатый класс», - успел прочитать Степан и обезоруживающе улыбнулся.
- Добрый день, - ответила девушка ему на улыбку и выжидательно на него уставилась. - Чем могу помочь?
- День добрый, - опомнился Степан. - Извините меня бога ради, но тут такое дело…
- Ко мне? - Девушка непонимающе вскинула аккуратно выщипанные бровки и сунула учебник химии под мышку.
- Нет, к вашему соседу этажом выше. К Сотникову Вольдемару Казимировичу, я…
Договорить ему было не суждено. Из за спины девушки появился двухметровый мужик с тяжелым бульдожьим лицом. Он тут же оттеснил ее от порога, какое то время смотрел на Степана злыми прищуренными глазами, а потом захлопнул дверь, успев проговорить перед этим с выражением:
- Пошел отсюда, козел!
В другое время Степан ни за что не простил бы ему «козла». И таких бы звездюлей ему отпустил, что…
Но время сейчас было другое. И ситуация была не той. Да и он немного изменился.
Вздохнув, он двинулся вниз по лестнице, и тут его окликнули.
Он обернулся и увидел этажом выше, в переплете лестничных перил, как раз там, где жил Сотников, странное тщедушное создание. Человек интенсивно махал ему худой рукой, призывая вновь подняться. Характерное амбре недельного перегара быстро заполнило собой все пространство, в мгновение ока добравшись и до Степана.
Может, это и есть Сотников, подумал он, поднимаясь. И не открывал потому, что спал с похмелья. Или это тот, кто проживает за тщедушной дверкой, что держится на одной петле. Так или иначе, выяснить требовалось, тем более что последовало приглашение.
- Здорово, - обрадованно осклабился человечек гнилозубым ртом и тут же без переходов:
- Слышал, Вольданом интересуешься?
Чудище явно было мужчиной. Худой, невысокий. С неровной пегой щетиной, длинными патлами грязных волос. Одет был в тонкие трикотажные спортивные штаны, тапки на босу ногу и телогрейку на голое тело.
- Мне нужен Сотников, - на всякий случай уточнил Степан.
Он не ошибся: мужик и в самом деле вылез из за ветхой двери, и та сейчас покачивалась от сквозняка на одной петле, премерзко поскрипывая.
- Во! А я и говорю, Вольданом интересуешься! А я его сосед - Митяй. Входи, потолкуем. - И он пошел к себе, поддев многострадальную дверь пинком.
Степан вошел следом, больше всего не желая сейчас оказаться в каком нибудь притоне. Неопрятность, вонь и запустение он ненавидел. Ряды пустых бутылок, пустую яичную скорлупу, полчища тараканов ненавидел тоже. И еще ненавидел людей, живущих среди всего этого. Ненавидел их присутствие там, их нежелание что то изменить, а чудовищную покорность судьбе ненавидел еще больше…
Притона не было. И скорлупы, и тараканов, грязных залеженных тюфяков по углам… Ничего этого не было. Ничего, кроме длинного ряда пустых бутылок вдоль стен.
- Идем на кухню, - позвал его Митяй, не оборачиваясь. - Там стулья.
Стульями, как оказалось, служили перевернутые на попа пластмассовые ящики из под бутылок. Стола не было. Газовой плиты тоже. Газовые трубы были срезаны, заварены и опечатаны работниками соответствующих служб.
- Как же ты готовишь? - не выдержав, спросил Степан.
- А на кой мне? Мне все готовое несут. - Митяй хлопнул себя по худым коленкам и уселся на ящик. - Так что тебя привело к моему соседу?
- Дело, знаешь. - Откровенничать Степан не спешил. - Важное причем!
- Ну, оно и понятно. У такого важного мужика, как ты, неважных дел быть не может. На «Фольксвагене» подъехал. Прикид опять же важный и дорогой. Какие же тут могут быть неважные дела?.. Так что за дело? Может, я помогу.
- Платить, скажешь?
- А то! - Мужик прищурился, похоронив в глубоких запойных морщинах хитрые глаза. - За так сейчас даже прыщ не вскочит, почесать требуется. А уж то, что я знаю, стоит денег.
- А может, то, что ты знаешь, мне и неинтересно вовсе. Да и соврать ты можешь. Так ведь?
Степан не жалел было денег. Его совковое самосознание давно вступило в эпоху рыночных отношений, и бизнес он строил, едва не разорившись на взятках, и существовал сейчас в этом бизнесе, щедро одаривая каждого замороченного на своем величии инспектора. Но платить спившемуся мужику за сведения, которые мог знать любой живущий в этом доме…
Мужик оказался из понятливых. Какое то время он с тоской оглядывал пустые углы своей кухни. Потом поднялся с ящика и засеменил к крану с водой, благо такой в наличии еще имелся. И с жадностью принялся пить прямо из крана. Снова вернулся на свое место - на ящик у окна. И, глянув с обидой на Степана, обронил:
- Соврать то я могу, базара нет. Только какой мне резон тебе врать? Ну, ладно, ментам я сбрехал, что ничего не видел и не знаю. Тут расчет простой. Прицепятся, начнут на допросы таскать, заставят в протоколах расписываться. А то еще чего доброго отпечатки снимут. Да всю эту хрень на меня и повесят в итоге…
- Какую хрень? - сразу насторожился Степан. - Это ты о чем?
- Об убийстве, о чем же еще! - воскликнул Митяй с наигранной скорбью и тут же выразительно глянул на карман его куртки. - А то ты не знал, что Сотников в ящик сыграл!
Не знал! Конечно же, он не знал. И даже не догадывался. И вообще запутался во всех этих хитросплетениях: Таня, ее бывший муж, Воротников, Сотников…
Как и где они могли перейти друг другу дорогу?! Попробуй тут соедини все в одну общую для них историю.
Степан залез в бумажник, вытащил оттуда две сотни, сунул их в руку Митяю и потребовал:
- Говори!
- Значит, так… - Деньги тут же реанимировали его словоохотливость. - Вольдан этот был ветераном. Имел целую страсть льгот, наград и очень ценных наград.
Митяй выразительно поиграл кустистыми бровями. Погладил дензнаки кривым грязным пальцем. Вздохнул чему то и продолжил отрабатывать дарованные ему две сотни.
- К нему тут то школьники, то с администрации народ валил. С цветами, фотографировались. Я ему однажды говорю: дурак ты, Вольдан! Дурак наголо! Кто же хвастается такими наградами?! Им рыночная цена знаешь какая?! Тебе башку запросто за них снесут, за твои медали то! Слышь, у него какая то то ли медаль, то ли орден был, я ведь в них ни черта не разбираюсь, с бриллиантами, что ли! Может, брешут, а может, и нет. Но рисовался этот старый дурак без меры.
Итак, Сотников Вольдемар Казимирович воевал, быстро подвел итог Степан короткому рассказу Митяя. Имел награды. Предположительно, очень ценные награды. Их существование ни для кого не было секретом, так как старик был тщеславен и принимал у себя в доме школьников, куда мог затесаться какой нибудь мерзавец. Не факт, конечно, но все же. И что же этот мерзавец?..
- Накануне того утра, когда его нашли мертвым, то есть вечером, Вольдан принимал гостя, - продолжил рассказ Митяй. - Я никому об этом не сказал. Я вообще неразговорчивый, не то что он. Про мою хату вот никто не знает. А то давно бы уж к рукам прибрали, а меня наверх.
- Это куда? - не понял Степан.
- На небеса, куда же еще! У нас с этим просто. Ребята шустрят, оглянуться не успеешь… Да… - Он снова сорвался с ящика и снова припал к крану с холодной водой: похмельная маета, видимо, сильно ему досаждала. - Так вот, в тот вечер у него был гость.
- Откуда известно? - задал резонный вопрос Степан: оснований доверять этому мужику не было никаких. Тот мог врать напропалую из желания заработать и похмелиться.
- Так я слыхал! Слыхал, как звонил тот хрыч к нему в дверь. Звонок то у Вольдана сумасшедший…
Это точно, подумал Степан. Звонок голосистый. Не услышать его трудно, тем более из за такой вот двери, как у Митяя. Уж не потому ли он на лестницу выполз из своего убежища, что услышал, как Степан названивал в квартиру Сотникова?
- Позвонил, значит, а тот его ждал, - продолжил рассказ Митяй, все еще лаская пальцем денежки. - Заходите, говорит, заходите. Очень рад! Дурак старый! Кто же по делам приходит ночью?!
- Ночь была?
- Да, уже стемнело давно. Часов то у меня нет. Но люди уж и спать улеглись. В доме напротив свет много кто повыключал… Короче, этот хрыч к нему зашел…
- А может, это женщина была? А что? Почему обязательно мужик? Ты же дверь наверняка не открывал, она же у тебя скрипит, - вспомнил Степан. - Стоял и подслушивал под дверью. Так?
- Так! - Митяй вытаращил на него глаза и не без восхищения выдохнул:
- Нет, ну ты даешь, блин! Как в воду… Дверь не открывал, конечно. Но слыхал, что мужик говорил с Вольданом. Еще извинялся за то, что припозднился. Вольдан ему, пустяки, мол. У стариков какой сон? Им хорошая беседа лучшее снотворное и все такое… Слышь, тебя как звать?
- Степаном.
- Слышь, Степан, вижу ты мужик с понятием. - Митяй замялся, правда, ненадолго. - Накинул бы еще на закуску, а! То, что тебе говорю, стоит много больше. Никому ведь ни словом не обмолвился. Ни ментам, ни этому хрычу…
- В белых носках? - Степан ухмыльнулся и полез за деньгами. - Во всем черном, почти наголо брит и в белых носках?
- Нет, ну ты ваще ее… - Митяй еле удержался на ящике, еще минута - и сполз бы непременно на грязный облупившийся пол. Спасла батарея за спиной да еще то, что нужно было снова тянуться за деньгами. - Откуда знаешь?! Про носки белые?!
- Знаю, - не стал вдаваться в подробности Степан и поторопил:
- Ты давай ближе к делу. Пока ничего интересного мне не сообщил, кроме того, что у Сотникова был гость в вечер, предшествующий его смерти. Дальше что?
- А дальше он вышел минут через пять. А то и меньше, во! Вопрос: что за интервью такое на пять минут, а?! И еще вопрос: чего, если вышел из квартиры, из подъезда выходить не спешил? - Митяй любовно разложил на коленках три сотенные бумажки и смотрел на них теперь с немым обожанием. - И знаешь, когда вышел?
- Когда?
- Когда этот фрукт в белых носках поволок в подъезд бабу, что орала на весь двор. Тогда этот гость и вышел. Вышел, сел в машину и быстро уехал.
- Все?
- Все! А чего же еще то?! - Митяй начал медленно скручивать сотенные бумажки в одну трубочку, видимо, давая понять, что разговор окончен.
- А как ты угадал, что это именно тот человек вышел из подъезда, если ты его не видел? - засомневался Степан. - Вдруг это был кто то еще? А ты обознался, просмотрел или просто проморгал?
- Нет. Мужика этого пас все время. Сначала он вышел от Вольдана. Закрыл дверь. Я стою и жду, когда подъездная дверь шарахнет. Она же хлопает, как сумасшедшая, а ночью слышно ваше…
Дверь и в самом деле хлопала ужасно. Кто то досужий поставил на нее гигантских размеров и сил пружину, отчего подъездная дверь производила дикий грохот, закрываясь.
- Так вот, как он от Вольдана вышел, в подъезд больше никто не входил и не выходил, я вот у этого подоконника… - Митяй похлопал ладонью по обгрызенной доске за своей спиной. - Торчал минут десять. А потом уже он вышел. А наутро пришла сестра Вольдана и нашла его мертвым. Сердечный приступ, сделали заключение. При падении ударился височной костью об угол стола. Несчастный случай вроде. Ментам то, им так удобнее. Коли нет подозреваемого, значит, несчастный случай. Станут они из за старика мороку разводить! Или из за побрякушек каких то. А сестра его плакала потом, старенькая тоже, еще старше Вольдана она. Так вот, она плакала и говорила мне, будто недосчиталась его наград.
- И что же ей сказали в милиции?
- Сказали! - фыркнул Митяй и решительно поднялся с ящика. - К психиатру, говорит, обратись. Дед их, может, пропил давно. Или продал. Да разве станут они искать?! Оно им надо?! Приступ и приступ, упал и упал…
На улицу Степан выходил с тяжелым сердцем и с ощущением того, что его желание внести ясность в это запутанное дело запутало все еще сильнее.
Сотникова убили. Убили из за медали или ордена? Случается и такое. Может, хотели просто украсть, а не вышло. Или еще что. И его убили, инсценировав убийство под несчастный случай. Потом таким же образом погибает женщина, устроившая во дворе скандал. И тоже несчастный случай. Потом гибнет под колесами еще одна старушка.
Какая может быть между ними связь? Только та, что все они жили на одной улице. И еще окна их выходили во двор. И еще, может быть, что они кого то могли видеть, кого видеть были не должны?!
Поначалу он списывал все злодейства на парня в черных одеждах и белых носках, то бишь на Воротникова Игоря. Теперь его кандидатуру он не рассматривает сразу по нескольким причинам.
Причина первая - он бывший мент, по слухам - хороший мент, и он частный детектив.
Причина вторая - он не убил его в квартире Верещагиной, хотя мог бы, а лишь отключил на время.
И причина третья - он был у Митяя и интересовался его соседом - Сотниковым Вольдемаром Казимировичем.
Выходит…
Выходит, Воротников шел по следам какого то злоумышленника. И в ту ночь пас именно его, а никакого не Верещагина или его подельников. Пас, караулил, затаившись за тонированными стеклами своей машины. Недаром прежние коллеги считали его специалистом по «норушкам».
Но Воротников не уследил, поскольку визгливая скандальная баба раскрыла его инкогнито и заставила выйти из машины. В тот момент, когда Игорь приводил бабу в чувство в ее же собственной квартире, злоумышленник скрылся. А до этого стоял в подъезде и наблюдал за разворачивающимся действом сквозь узкую полоску стекла, отделяющую притолоку от двери. Стоял, наблюдал и видел.., всех, кто проявил любопытство к ночному скандалу во дворе. Среди них были Татьяна и ее соседка через стену. Соседка теперь мертва. Осталась Татьяна?!
Вот чертовщина так чертовщина! Где же искать теперь этого злодея?! И по каким признакам? А искать его нужно, пока он не нашел Татьяну!
Степану очень не нравилась смерть женщины, которая устроила полночный скандал во дворе. Она как то не вписывалась в логичную схему, что у него постепенно начинала вырисовываться. Момент ухода убийцы Сотникова она не видела, почему тогда так своевременно и скоропостижно скончалась?
А что, если?..
А что, если она видела момент его прибытия? Женщина славилась не только скандальностью, но еще и бдительностью. Если не упустила из виду тот факт, что машина Воротникова наехала на бордюр, могла видеть и чужака, оставившего свою машину на парковочном пятачке. Могла. Запросто могла. За что, видимо, и поплатилась.
Степан какое то время сидел в машине, не уезжая. У него вдруг возник еще один вопрос к Митяю. Прямо только сейчас и возник. Снова выходить из машины, оглушительно хлопать подъездной дверью, подниматься к нему на этаж он счел лишним. Недаром Митяй так любовно скручивал сотни в трубочку. Наверняка сейчас за покупками отправится. Здесь он его и отловит.
Степан не ошибся. Митяй вырвался на улицу со скоростью торнадо. Тапки он успел сменить на разношенные ботинки, носки проигнорировал. А под телогрейку надел старую матросскую тельняшку. В руке у него болталась забытая временем и современностью авоська.
Митяй вырулил из подъезда и взял курс на угол дома. Шел ходко, не оглядываясь.
Степан завел машину и поехал за ним следом.
- Эй, Митяй! - окликнул он, поравнявшись с ним. - Еще вопрос вскочил, не поможешь?
Митяй остановился так внезапно и так испуганно оглянулся, что Степану сделалось неловко. Напугал человека.
- Вопрос? Какой вопрос?! Что за вопрос?! Хватит их уже, вопросов то!
- Заплачу, - пообещал Степан и снова полез за бумажником. - Иди сюда.
Митяй резво подбежал к машине, склонился к открытому водительскому стеклу и тут же вырвал из рук Степана очередную сотню.
- Ну?
- На какой машине приезжал тот аферист?
- Машине? Так не знаю машину то! Марка не наша, не «Жигули» - это знаю. А какая точно, не скажу. Грязная она была, его машина. По самую крышу грязная. Как его менты не тормозят, не представляю. Грязи на ней, будто в камуфляже. Я еще подумал тогда, что такую рвань можно где угодно бросить, не угонят и внимания никто не обратит…
Все, больше Митяй ему ничего ценного сообщить не смог. Степан не побрезговал, поблагодарил его еще раз и уехал.
На проспекте машин было - не протолкнуться. Перестроившись в крайний правый ряд, потому что поворачивать надо было через пару кварталов, Степан задумался.
Не нравился ему этот преступник. Хоть убей, не нравился.
Приехать на дело, закончившееся убийством, на машине! Почему не оставить ее за углом, к примеру, а загнать под самые окна дома, где намеревался убивать!
Хотя… Хотя за углом ему машину оставлять было никак нельзя. Через пару метров от угла дома - пост ДПС. Сразу зацепятся: что за тачка, почему грязная, почему стоит… Так проехала мимо и ладно. Осень все таки, дождь то и дело, то пойдет, то перестанет. Грязных машин полно вокруг. Не у всех же собственный автосервис с мойкой…
И все равно преступник ему не нравился. Какой то непоследовательностью, что ли, или безграмотностью своей. Дураком он ему казался, во! Дураком и еще дилетантом. Или наглецом сверх положенной нормы. Как известно, ничто так не развращает, как безнаказанность. Если предположить, что все прошлые прегрешения сходили ему с рук, то наглость его вполне объяснима…
Спустя десять минут Степан тормозил под окнами своего офиса. Машин его коллег не было, следовательно, те либо отсутствовали по уважительной причине, либо отсутствовали без нее.
Он отпер дверь, вошел внутрь и какое то время с молчаливым безразличием блуждал по комнатам. С чего то вдруг захотелось крепкого чая, который готовила им Шурочка по утрам. Шурочки не было. Чая, стало быть, тоже. Он заглянул в чайник и с кислой миной констатировал, что за водой придется топать в гараж. Это снова выходить на улицу, тащиться туда, отвечать на вопросы подчиненных. Их ведь всегда бывало множество, этих вопросов. А ему сегодня не до них. Не пойдет. Не хочется. Он достал мобильник из кармана и набрал Шурочку. Шитина оказалась недоступной. Странно… На звонки не отвечает, на работе нет. Обычно, невзирая на состояние здоровья, та всегда являлась на службу. Что могло случиться?..
- Кирюха, ты где? - завопил он, когда друг откликнулся на его звонок. - Где Шурка, черт возьми?! Почему никого нет на службе?
- Ага! - Друг насмешливо хмыкнул. - Сам то давно явился?
- Я? Минут пять назад, а что?
- Так, ничего. Уточнил просто, - ехидно заметил Кирилл. - Докладываю, Степа… В офисе я был. Даже что то подписывал. Сейчас я на даче. Только что приехал. Собираюсь пройтись по соседям. Опросить их на предмет посещения незваными гостями моего поместья.
- Думаешь, видели? - не поверил Степан, усаживаясь на край стола Шитиной и снова с тоской глядя на пустой чайник в углу.
- Думаю! - зло фыркнул Кирилл. - Не думаю, знаю! Уже успели родителям настучать, гады! Сегодня такой разнос был…
- Что то в голосе твоем особой печали не наблюдается, - не поверил Степан, как никто знавший о том, как переживал обычно Кирилл за родителей. - Да, и еще… Чуть не забыл! Таня говорит, что ударила ее предположительно женщина.
- Женщина? Как женщина?! Постой! А кто же это может… Ладно, Марь Иванна с почты заявилась, пойду проведаю. Может, что и узнаю. Пока…
Кирилл собрался отключиться, когда Степан у него спросил про Шурочку.
- А ее еще нет? Гм м… Она звонила мне. Сказала, что едет по следу Раскольникова какого то…
- Не какого то, а вполне определенного, - пробормотал Степан, крепко задумавшись. - В школе, что ли, не учился?
- А аа, это тот чудак, что бедную старушку топором того?.. - Кирилл беззаботно хохотнул. - Долг возвращать он ей вроде не хотел, так? Щас бы за такие фортели ему бы давно счетчик включили.
- Слушай, не трещи… Старушка, допустим, была сволочной и совсем не бедной. И если учесть, что в нашем деле тоже имеется пара погибших старушек да еще и один старичок, то Шурочка предположительно пасет сейчас этого самого убийцу. Черт, а ведь действительно! Черт, черт, черт!!! Вот дура баба! Она куда вздумала влезть, а?! Давно вы с ней разговаривали? Кирилл, соберись! Когда вы с ней разговаривали?!
- А я помню? Может, час назад, может, полчаса. Степ, ты и в самом деле думаешь, что все так серьезно? - Кирилл обеспокоился.
- Думаю, что мы даже не имеем представления, насколько серьезно! Ладно, давай опрашивай там соседей и дуй скорее сюда. Нет… Пожалуй, давай встретимся у меня.
- Когда? - с заметной маетой в голосе поинтересовался Кирилл, тут же загрустив.
Не мог же он лезть сейчас к другу со своей радостью, как и встречи назначенной отменить не мог. Встреча была слишком важной для него, да и для всех, пожалуй, тоже. Ему вот только соседей опросить да все точки распихать по своим местам, а тогда уж можно и общим делом озаботиться. А сейчас…
- Я не могу сегодня, Степа, - сразу заканючил он и, услышав, как друг его выругался, тут же зачастил:
- Понимаешь, мне тут Нюська позвонила. Сама позвонила! Рыдала и такое говорила… Короче, на сегодняшний вечер у нас семейный разбор полетов и дележ не нажитого имущества, подарков то есть.
- Как же ты достал со своими бабами! - заорал на него Степан и отключился; то, что у него самого проблемы начались как раз с того же, он как то подзабыл.
Он прошел в угол, туда, где обычно хлопотала Шурочка, готовя им чай и кофе. Громыхнул снова пустым чайником, схватил из вазы горсть конфет и, рассовав их по карманам, пошел на улицу.
Народ только только потянулся с обеда. Издалека кивали ему или шутливо козыряли, в зависимости от степени расположенности к ним начальства. И через пару минут снова все вокруг зашумело, засвистело, загудело. Хоть одно радует: механизм отлажен, дисциплина на уровне, ответственность тоже. Ладно, на сегодня обойдутся без их присутствия. Не может же он сидеть и ждать, когда Шитина объявится! Просто сидеть и просто ждать, буравя взглядом телефонный аппарат и пустой чайник в углу. Нужно же что то делать! Где то искать ее - эту чертову бабу, которой вдруг понадобилось, подобно ищейке, пускаться по следу предполагаемого преступника.
Как она могла на него выйти? Понятно, как. Она ездила сегодня по Таниному адресу и собиралась выяснять подробности гибели ее соседок. Выходит, выяснила что то? Выходит… Только бы она не запуталась, не влипла во что нибудь, не ошиблась бы, как все они поначалу с Верещагиным. Теперь то Степан был почти уверен, что их версия с участием бывшего мужа Татьяны не выдерживает никакой критики. Но это только теперь…
Где же искать Шурку? Где?!
Он бездумно колесил по улицам города. Пришлось даже дозаправиться, столько намотал на спидометр.
Глупая была идея, бессмысленная. Хоть и приметная у нее была машина, отыскать ее в тысяче других было почти невозможно. А телефон ее по прежнему не отвечал. Кончилось тем, что спустя пару часов безуспешных поисков он снова свернул на проспект Станиславского.
Может, хоть здесь повезет, а! Может, хоть Воротников объявился…
- Здрасте еще раз! - поздоровался он, вваливаясь в чистенькую уютную приемную. - Это снова я!
- Хорошо, что вы, - заулыбалась ему Зоя приветливо.
- Думаете, хорошо? - Степан прошелся по приемной с видом уставшего от жизни человека. Затормозил у двери Воротникова и, оглянувшись на секретаршу, спросил:
- Так и нету его?
- Нет, но… - Она выдвинула верхний ящик стола, выудила оттуда листок бумаги для заметок и протянула его Степану. - Он заезжал. Был весьма рассержен. Особенно когда узнал, что вы были и не дождались его.
- Черт! - против воли вырвалось у Степана.
- Не все так плохо, - поспешила заверить Зоя, все еще протягивая ему листок бумаги. - Я уговорила Игоря взять с собой мобильный. Вот его номер. Звоните…
Воротников, конечно, был парень странный. Мобильный то он с собой взял, а вот ответить по нему не позаботился. Степан поочередно с Зоей поминутно набирали ему, все было безрезультатно.
- Ну что же делать?! - воскликнул Степан, заметавшись по приемной и натыкаясь на стулья, ровным рядом стоящие у стены. - Мой помощник доложил моему другу, что едет по следам Раскольникова. Это вам о чем то говорит?
Зоя сокрушенно развела руками.
Что она могла сказать? Что Воротников очень странный босс и ведет свои дела, ее почти в них не посвящая? Что последнее свое дело он, кажется, и вовсе ведет не по чьему либо заказу, а просто так - по собственной инициативе? Из интереса, как он любит говорить. А когда в его деле присутствует интерес, то ей туда лучше не соваться. Все, что может обнаружить, так это огромный жирный вопросительный знак на мониторе компьютера.
- Знаете что… - Зоя поднялась со своего кресла и вышла из за стола, натянув край короткой кофточки на ремень джинсов. - Давайте ка вы никуда больше отсюда не поедете.
- Как это? - Степан устало потер глаза. - И что я тут буду делать?
- Ждать. Мы с вами будем ждать Игоря.
- Думаете, явится?
- Если не явится, то позвонит непременно, раз мобильный взял с собой, г Тут Зоя усмехнулась. - Хотя позвонит наверняка с таксофона. Но позвонит непременно, я в этом уверена. Располагайтесь. Я вас сейчас буду чаем поить.
Предложение выпить чаю он принял с искренней благодарностью. Хоть здесь то, раз в собственном офисе обслужить его было некому.
Он почти с удовольствием наблюдал за тем, как Зоя достает из тумбочки большую жестяную коробку и как черпает из нее блестящей ложечкой туго спеленутые чаинки и засыпает их в заварочный чайник. Потом наливает туда крутого кипятка ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы чаинки набухли. И следом доливает доверху. По приемной тут же поплыл пряный горьковатый аромат.
- Вам с сахаром?
- Да, с сахаром, конфеты у меня свои, - пробормотал Степан и принялся вытаскивать из карманов конфеты и складывать их шуршащей горкой на Зонном столе.
Чай они пили долго, и конфеты его все поели, и распечатали еще и Зоину коробку с трюфелями, оставленную благодарными посетителями. Потом налили себе еще по чашке. А Воротников все не звонил, и по прежнему не отзывался его мобильный.
Так прошел почти час. Степан под чашку с чаем успел поведать Зое обо всех бедах, что свалились за последние дни на его Таню и на него за компанию. И они даже попытались вместе погадать, подумать и попрогнозировать. Зоя была очень смышленой девушкой, видимо, сказывалось близкое соседство с таким умным малым, как Воротников. Но и она не смогла присовокупить к имеющимся у Степана сведениям никаких новых умозаключений.
Все сводилось к тому, что, пока не пойман неизвестный злоумышленник, Татьяне может грозить серьезная опасность.
Степан делал, правда, скидку на то, что этот злодей никак не свяжет Верещагину с ним, а отсюда и не догадается о месте ее пребывания, но… Но фактор риска присутствовал и успокаиваться было рано. А тут еще Шитина как сквозь землю провалилась. Он истерзал свой телефон, а заодно и телефон приемной, где сейчас маялся в ожидании. Таня плевать хотела на его запреты и по прежнему добросовестно подскакивала к телефону, стоило ему позвонить. А Шура по прежнему оставалась недоступной.
- А вдруг он так и не позвонит? - начал проявлять Степан признаки беспокойства, когда время ожидания приблизилось к трем часам.
- Позвонит, - откликнулась Зоя и на минуту оторвалась от монитора, где у нее не совсем удачно складывался пасьянс. - Нужно просто знать Игоря.
- Вы его знаете?
- Ну.., не то чтобы, но…
Воротников так и не позвонил. Он явился собственной персоной, когда Степан уже начал наливаться тихим бешенством и все чаще и чаще посматривал на дверь, намереваясь уехать. У него разболелась голова, ныла душа от беспокойства за Шитину и Татьяну, и он просто тонул в раздражении на странного Воротникова, который за каким то чертом взял с собой мобильный, а отвечать на звонки не собирался.
И тут он явился.
Ворвался в приемную стремительно, как ветер. Высокий, худой, чуть сутуловатый. Черные брюки. Черный широкий свитер. Черная кожаная куртка под мышкой. Ну и, конечно же, дурацкие белые носки, дразняще выглядывающие из под кромки брюк при ходьбе.
Воротников быстро глянул в сторону Степана, ухмыльнулся, глянул на часы и, даже не спросив о посетителе, приказал:
- Зоя, быстро кофе, пару бутербродов, и мы с ним уезжаем.
Зоя заметалась по приемной, засыпая в огромную кружку растворимого кофе, туда же пакетик сухих сливок, ни грамма сахара и заливая все кипятком. Потом почти бегом кинулась в кабинет босса и вскоре вернулась оттуда с тарелкой бутербродов. Причем сыр и колбаса огромными ломтями плотно лежали друг на друге, прикрывая собой тоненький ломтик белого хлеба.
- Синяк то сошел? - вдруг спросил Воротников, не глядя на Степана, с шумом хлебая обжигающий напиток и вонзаясь в бутерброды крепкими белыми зубами.
- Почти, - лаконично ответил Степан, хмыкнув. - Попался бы ты мне не столь неожиданно, перевес бы…
- Знаю, знаю. Не тебя ждал, извини, брат. - Воротников надолго замолчал, глядя перед собой остановившимся взглядом. Потом вдруг, словно очнувшись, пробормотал:
- Здесь то что?
- Я говорил с соседом Сотникова.
- Я тоже.
- Знаю. - Что то в облике Воротникова его если не настораживало, то продолжало раздражать. То ли малый был и в самом деле огромным специалистом в розыскном деле, то ли очень удачно косил под него, напуская на себя важности. - Он мне сообщил много полезного.
- Подтереться этим его полезным, - ухмыльнулся цинично Игорь, нагнулся и ни с чего начал подтягивать резинку своих дурацких белых носков. - Я по следу этого козла иду четвертый год, а взять не могу!
- Какого козла? Митяя?! - У Степана сам собой открылся рот.
- При чем тут Митяй?! Ну при чем тут Митяй?! - с болезненной гримасой воскликнул Игорь, отодвинул от себя пустую тарелку и, не глядя на собственную секретаршу, пробубнил:
- Спасибо, Зоя… - И тут же, без переходов:
- Имя Гонителева Сергея Ивановича тебе ни о чем не говорит?
- Нет, - Степан никогда не слышал о таком.
- А Вешенкова Игоря Федоровича? А Симанова Владимира Сергеевича?..
- Это все он?! - Степан растерялся.
Четыре года поисков ни к чему не привели. Знание паспортных данных ни к чему не привело. Наверняка и знание внешних примет имеется. И все впустую?! На что он тогда рассчитывал, пытаясь его отыскать? А Шура?! Шура то куда полезла?!
Он снова машинально набрал ее номер, и снова тот же ответ оператора.
- Черт! - вполголоса выругался он, убирая телефон в карман.
- Что? Не отвечает? - уловил его движение Воротников и ухмыльнулся недобро. - Кому звоним?
- Помощнице. Уехала с утра. Позвонила другу и сказала ему, что едет по следам Раскольникова…
- И?.. - Воротников развернулся на стуле и вмиг очумевшими глазами уставился на гостя.
- И все! И больше звонков не было. Ей звоню, абонент недоступен. Что думать, я…
- Быстро поехали!
Воротников сорвался с места так стремительно, что стул, вывернувшись из под него, упал. Игорь схватил в охапку куртку, оставленную на столе, и помчался впереди Степана, на ходу приговаривая:
- Она ведь у вас на красной «Тойоте» ездила?
- Ну да, ездила! А почему ездила то?! Почему в прошедшем времени?! Слушай, да тормози ты!
Степан догнал его в три прыжка и, грубо ухватив за рукав, развернул его на себя. Какая то девчушка, вынырнувшая из за пластиковой двери соседствующей с агентством фирмочки, тут же пискнула испуганно и убралась обратно.
- Почему ездила, твою мать, можешь ответить?! - заорал Степан, побледнев и испугавшись настолько, что почти ничего не соображал. И того, что на крик могут сбежаться люди и, что того хуже, могут вызвать милицию. Хотя Воротников в недалеком прошлом - сам себе милиция и вряд ли чего боялся. Его криков, во всяком случае.
- Потому что отъездилась, я так думаю! - ответил таким же криком ему Игорь и ухватил вдруг Степана за шею. - Говорят, он выстрелил ей в лицо! Во дворе дома на Суворова, где расположено кафе «Витязь».
- Ты то… Ты то откуда знаешь? - Все мгновенно замерло в нем: и страх, и боль, и отчаяние. Стало пусто так. До чудовищной гулкости в сердце пусто.
- Все утро и весь день колесил по городу. Все искал эту мразь. А потом проезжаю мимо этого кафе, во второй раз за сегодня проезжал там, смотрю: милиция все оцепила, а на стоянке перед кафе машинка приметная. Сам не знаю, почему остановился. Назови это предчувствием. - Воротников замолчал.
- И что дальше? - Степан покосился на руку Игоря, что удерживала его за шею. Вывернулся и проговорил со странной необъяснимой обидой:
- Чего хватаешь? Голова и без того болит.
А потом вдруг понял, что голова не болит уже. В ней нет ни боли, ни отчаяния, а так пусто. Так же пусто и гулко, как в сердце. И слова Воротникова падают туда как в черный бездонный колодец. Падают и дна не достигают, не слышно, чтобы достигали.
Не достигали, не задевали и не воспринимались, как должны были. Будто не с ним это все, будто со стороны как то. Не с ним, не про него и не рядом…
- Поспрашивал ребят. Они и сказали. Мужа, говорят, ее арестовали. Он вроде ей за углом кафе встречу назначил.
- Откуда стало известно? - Он все еще расспрашивал его о Шурочке, как о чужом незнакомом человеке.
- В кафе официант один обратил на нее внимание. Он рассказал, что она вела себя вызывающе, очень громко разговаривала сначала с одним за столиком, а потом разговаривала с каким то Геной по телефону…
- Это он. - Степан дико взглянул на Воротникова. - Откуда же у него пистолет? Он же непутевый! Он же пьет… Господи, ну откуда у ее Генки может быть пистолет?!
- Да погоди ты с пистолетом то! Взяли просто первого, кто был рядом. Подъехали по вызову. Сидит мужик на земле и окровавленный труп тискает. Что надо было делать, по твоему?
- Труп? Ты сказал труп?! Слушай, ты же вроде говорил, что просто в лицо выстрелил! Какой же может быть труп то, Игорь?! А?! Ты что то путаешь, наверное!
И вот тут его скрутило.
Скрутило так, что, ничего не видя перед собой, он вдруг побрел вдоль стены. Шел, держась одной рукой за рифленую облицовку. Уткнулся, будто слепой, в самый угол. Согнулся там пополам и замычал, мотая головой.
Двери одна за другой тихонько приоткрывались и тут же захлопывались. Из приемной высунулась Зоя. Увидела, ахнула и испуганно прикрыла ладошкой рот. Игорь зыркнул на нее зло и взглядом велел убраться.
- Степан, - Воротников подошел к нему и с силой ухватился за плечо, пытаясь его приподнять. - Хорош, Степан! Идем! Нам нужно переговорить с этим официантом. Его забрали, должны были допрашивать. Времени прошло достаточно. Он наверняка после допроса со страху домой ломанется. Мы его там и подождем.
- Господи… Господи… Шурка… Как же ты так…
Он причитал и всхлипывал, как баба. И еще, кажется, плакал. Страшное горе, страшнее которого у него никогда не было, упало на него так внезапно, что, не ожидая его, он почти задохнулся.
- Шура… Дурочка ты… Зачем же ты полезла то?!
И тут же ответом полезли страшные покаянные мысли.
Это же он!.. Он, он, он во всем виноват! Он просил ее разузнать про Верещагина! Не остановил, когда она сегодня поехала во двор к Верещагиным! Не остановил, не запретил, ничего не сделал для того, чтобы предотвратить беду. Потому что… Потому что беды то он как раз и не ждал…
Он почти не понимал, как шел к машине. Не к своей, конечно же. Разве смог бы он сейчас сесть за руль?!
Почти не помнил, куда и сколько времени они ехали. И уж совсем не заинтересовал его тот факт, что официант, встречи с которым так жаждал Воротников, после допроса вернулся на работу в кафе. Так объяснила Игорю мать официанта, открывшая им дверь.
И они снова ехали через весь город, безбожно превышая скорость и игнорируя все имеющиеся по обочинам запрещающие и предписывающие знаки.
Степан дороги не видел. Он без конца звонил Татьяне. Говорил с ней ни о чем, просто для того, чтобы слышать ее голос. И Кирюхе он звонил тоже, но тот к телефону не подходил, видимо, продолжая делать обход соседей по даче.
Зачем?! Зачем это все сейчас, если Шуры нет…
Официант - молодой парень с бледным лицом и торчащими в разные стороны прядями черных волос - смотрел на них настороженно и непонимающе. Воротников в сотый раз объяснял ему что то и без конца совал в нос свое удостоверение частного детектива. Парень продолжал таращиться на них и молчать.
- Слушай, парень, - хрипло заговорил Степан, которому надоели бесплодные потуги Воротникова.
Он вымотался окончательно. Ему было больно, и вдруг с чего то начал бить жуткий озноб. И так захотелось домой, к Татьяне, что он готов был сейчас начать трясти этого малого с бледным симпатичным лицом, чтобы выбить из него хоть слово.
- Ты отвечаешь на наши вопросы, и мы сваливаем, - проговорил Степан и облизнул шершавым языком пересохшие губы. - Воды дай!
Парень метнулся к раздаточному окошку и что то проговорил, нагнувшись к нему. Через минуту в его руке был высокий стакан с ледяной водой.
- Спасибо, - поблагодарил Степан, в два глотка опустошив его, и возвратил парню. - Давай переговорим. Погибшая была моей.., хорошей знакомой. Она…
Голос дрогнул, и Степан замолчал. Не хватало еще слюни ронять перед пацаном.
- Погибшая?! - воскликнул официант. - Я что то не пойму. Вы о ком, ребята?!
- Сегодня днем какой то придурок стрелял в женщину во дворе этого вот дома. - И Игорь подпрыгнул два раза, выразительно глянув себе под ноги. - Ее машина стоит сейчас на стоянке?
- Красная «Тойота»?
- Да, да! Красная «Тойота»! Женщина черноглазая такая, эффектная, - подхватил Степан. - Сегодня какая то мразь ее застрелила. А перед этим она встречалась здесь с кем то и потом говорила по телефону и…
- Но она не погибла! - Парень нервно сглотнул, качнул головой и даже зажмурился, вспоминая неприятные минуты в кабинете следователя. - Сначала подумали, что она умерла. Но пуля прошла, срезав ей часть кожи вместе с волосами. Болевой шок. Много крови. Тут муж ее еще подбежал, и началось такое… Зевак полно. Крик, слезы… Кошмар просто какой то… Но в милиции мне сказали, что она жива. Ей, говорят, повезло несказанно. То ли у киллера рука дернулась, то ли еще какой фактор помешал, но ваша знакомая жива.
Это он адресовал уже Степану, который стоял, непонимающе тараща глаза. Потом зажмурился, замотал головой и вдруг ни с чего полез к официанту обниматься.
- Господи! Спасибо, брат! Спасибо тебе!!! - бубнил он, тиская воротник его рубашки. - Ты не представляешь, как я тебе благодарен!!! Шурка, твою мать, ты жива…
Воротников наблюдал за всем этим со смешанным чувством жалости и раздражения. Время уходило. Драгоценное время уходило, и ему было жаль этого времени, бездарно растраченного на эмоции.
- Короче, я хотел бы знать, с кем встречалась здесь эта женщина? - встревал он все же в паузах между благодарным лепетом Степана.
- Мужчина. Высокий, светловолосый. Одет - так себе. Они ссорились. Женщина предъявляла ему какие то претензии, он не соглашался. А потом он ушел. Все. - Официант пожал крепкими плечами. - Больше к ней за столик никто не садился. Она еще раз заказала кофе.
- А по телефону? По телефону она с кем то разговаривала? - гнул свое Игорь Воротников.
- Да, говорила. Мне кажется, что с мужем, - он криво ухмыльнулся. - Разговор такой… Оправдывалась она, короче.
- Так уж и оправдывалась? - не поверил Степан, понемногу приходя в себя и начиная осознавать, что вокруг все еще теплится жизнь и кто то куда то спешит, разговаривает и вроде пытается что то решить. - Ты что же, слышал, как она оправдывалась?
- Так тут все кафе слышало! - фыркнул парень, взял из рук Степана пустой стакан и поставил его на подставку раздаточного окна. - Дама не особенно стремилась к тому, чтобы ее не слышали. Говорила в полный голос. Ругалась… Народ слушал. Кто то с любопытством, кто то просто так. Да вот еще что… Этот человек, с которым она разговаривала, назначил ей встречу за углом дома. Милиция считает, что это ее муж звонил ей. Его и забрали по подозрению в покушении…
- Ее мог слышать кто угодно, - с явным неудовольствием перебил Воротников. - Если она так громко говорила, то тот, кто ею интересовался, мог слышать и опередить глупого мужа!
- Так оно, наверное, и было, потому что кто то из толпы любопытных рассказывал, что, завернув за угол, она прямиком направилась к машине. Машина стояла за кустами возле мусорных контейнеров. К ней она и направилась. А муж, по слухам, был без машины.
- Куда же подевалась потом эта машина? - машинально спросил Игорь, хотя как никто понимал, куда именно она подевалась, - уехала, и все.
- Уехала, - подтвердил его умозаключение официант.
- Ну, а что за машина? Номера кто нибудь запомнил?
- Нет, номеров никто не запомнил. Марку и ту затруднились определить. Иномарка какая то старая. Грязная вся…
- Иномарка? Грязная?! - эхом повторил Степан. - Митяй мне рассказывал о грязной иномарке. Она стояла во дворе их дома в тот вечер, когда убили Сотникова. И если верить его словам, то убийца на ней как раз и приехал.
- Грязных иномарок сейчас в городе - пруд пруди! - брезгливо отозвался Игорь, хотя сам видел в тот вечер эту машину, но внимания на нее не обратил, а теперь каялся молча, про себя… - Хоть новых, хоть старых. Осень все же… Откуда она вообще взялась, эта иномарка?! Если водитель поджидал женщину за углом дома, то мог слышать о свидании, которое назначил ей муж.
- Наверное, он был в этом кафе, когда Шура говорила по телефону, - поддакнул Степан и тут же озадачился:
- Ну почему тогда она пошла именно к машине?! Она что, не знала, кто там?!
- Погоди… Погоди…
Воротников вдруг нахмурился и снова обратился к официанту, который весь измучился от бесконечных задаваемых ему вопросов. Сначала в милиции терзали, теперь вот эти двое. А на него управляющий уже дважды косо посматривал. Вот угораздило же его выступить свидетелем.
- Слушай, а ты ведь мог видеть его - этого парня. Если он слышал весь ее разговор с мужем, то должен был сидеть в непосредственной близости и проявлять повышенное внимание…
- Не видел! Я устал повторять и в милиции, и вам, я его не видел! Может, и видел, но не знаю - он ли это был! Народу было довольно много. Кто то приходил, кто то уходил. Мужчины были. И в одиночку, и парами с девушками. Не могу же я…
- Ладно, парень, извини, - примирительно пробормотал Воротников и хлопнул его по плечу. Потом порылся в кармане своих черных одежд, достал оттуда визитку и протянул ему. - На, вот… Вдруг что то вспомнится. Позвони, если что то вдруг упустил сейчас от волнения.
Степан лишь коротко хмыкнул. Попытаться дозвониться до Воротникова было той еще радостью. С таким же успехом можно позвонить в Кремль президенту…
Они вышли на улицу. Степан сразу заспешил к машине Воротникова и, открыв дверь, тут же обессиленно упал на сиденье. Такого натерпелся, что ноги отказывались держать, заходясь противной дрожью в коленках.
Игорь же, наоборот, никуда не торопился. Будто и дел у него больше никаких не было, как только шастать по автостоянке и приставать к нормальным людям с вопросами. Пару кругов он сделал и вокруг Шурочкиной «Тойоты». О чем то думал, морщил лоб и щурил глаза. Такими, наверное, приемами пользовались все прославленные сыщики, призывающие себе в помощь всю мощь своих мозговых функций и интуитивных посылов. Вдоволь намаявшись в размышлениях и наблюдениях, Воротников все же сел за руль. Сел и тут же заговорил, не глядя на Степана. Будто говорил сам с собой, и ему просто было очень важно сейчас озвучить все то, до чего он только что додумался.
- Что мы имеем?.. - начал Игорь, легонько постукивая кончиками пальцев по оплетке руля. - Мы имеем женщину… Она встречается с кем то в кафе. Потом ругается с мужем по телефону. Оправдывается… И идет с ним на встречу… Вопрос: как муж узнал, где она?
- Как? - откликнулся Степан, хотя вопрос ему и не адресовался.
- Муж за ней следил - это вариант первый. Вариант второй - кто то сообщил ему об этой предстоящей встрече. И вариант третий - он случайно натолкнулся на них в этом кафе.
- Так бывает? - не поверил Степан, он в случайности почти не верил.
- Бывает по разному. И случайность не исключение. Не принимать в расчет этого тоже нельзя… Итак, мужу стало известно об этой встрече. Он звонит ей, или она ему. И начинаются разборки. Кто то, кто находится с ней рядом, предположительно водитель грязной иномарки, слышит весь разговор. И слышит, что ее вызывают на улицу и ждут за углом дома. Он уходит из кафе и едет туда. И вот теперь самый главный вопрос: почему эта твоя знакомая пошла прямиком к этой машине? - Воротников снова прищурился, но на этот раз в глазках щелочках сквозило довольство.
- Почему? - Степан не знал и даже не предполагал, какая сила погнала Шитину Александру прямиком к машине, прямиком под пулю киллера, или кто он там на самом деле.
- Да потому, что она думала, что в этой машине сидит ее муж. И что он, а не кто нибудь следил за ней все это время. А отсюда вывод какой напрашивается?
- Какой? - Он снова ничего не понимал, а уж за ходом мыслей Воротникова не поспевал и подавно.
- Эта грязная иномарка преследовала ее. И она это заметила. А когда позвонил ее муж и набросился на нее с обвинениями, она сложила два и два и получила результат… Да… Значит, все таки этот «Крайслер»… - Воротников невесело ухмыльнулся. - Когда же я схвачу этого гада за руку, а?! Четыре года!.. Четыре года пытаюсь его взять с поличным, все бесполезно.
- А кто это вообще такой, тот, кого мы все ищем?
- О о о… Кто это такой, говоришь? Это, Степа, одному богу известно да маме, что родила этого ублюдка! Начинал мелким мошенником. Иконы, ордена, книги старинные, всякая церковная утварь… Причем ничего украдено не было. Все покупал. Плакались старушки, иной раз и заявление писали, а толку! Сами продали? Сами. Что за претензии?! Потом ему показалось этого мало. Он начал работать уже по заказу. Просто скупкой уже не обходилось. Случались и кражи, и обманы, и угрозы… Со временем приобрел себе репутацию неуловимого, вышел на международный уровень. Появились деньги. С деньгами появилась возможность ловко уходить от ответственности. Ловко менять внешность. Парики, накладные бороды, усы, очки, одежда… Использует всякий раз поддельные паспорта, липовые удостоверения… До смешного доходит, прикинь! Мало кто знает, как он выглядит на самом деле и какое его настоящее имя, представляешь!
- А как же ты обо всем этом узнал, раз мало кто о нем что знает? - небезосновательно удивился Степан и снова потянулся за телефоном, проверить, как там Таня одна без него.
- Я то?.. - Игорь помрачнел. - Мне пришлось узнать… Моя жена… Она открыла ему дверь…
Он замолчал надолго. Завел машину и выехал со стоянки у кафе «Витязь». Степану очень хотелось бы сейчас оказаться как можно ближе к своему дому. Но Воротников вдруг взял курс на окраину. Ехал медленно, внимательно оглядывая все парковочные пятачки и стоянки перед магазинами.
- Куда мы едем? - нетерпеливо спросил Степан. Татьяна не ответила ему, и он тут же занервничал.
- Здесь… В этом районе я пару раз видел эту машину… Когда эта глупая баба подняла шум на весь двор, я тоже видел ее, но в тот момент интересовался совсем другой машиной. Правда, переписал номера всех, что за время наблюдения въехали во двор и выехали оттуда, но интерес мой был прикован совсем к другой машине. Она на тот момент значилась в угоне. А оказалось, все таки «Крайслер»…
- За кем он числится? - Степан снова и снова набирал поочередно то свой домашний, то мобильный Тани, не отвечал ни один. - Может, отсюда следует танцевать?
- Этот «Крайслер» числится за Лобощекиным Виктором Ивановичем. Два месяца назад он скончался в больнице от перитонита. А доверенность успел подписать то ли другу, то ли брату троюродному. Так мне сказали его соседи. Сам знаешь, как у нас сейчас с этим лояльно… Покупай бланк в любом киоске, заполняй, ставь любую подпись и катайся, лишь бы документы на машину были при тебе. Кстати, брата этого загадочного я так и не нашел. Не нашел и успокоился… Дурак!.. - И тут вдруг Воротников совсем без переходов начал рассказывать:
- Моя жена ему открыла дверь, когда я был на дежурстве. Ей от бабки досталась парочка безделушек. Серьги с кулоном старинной работы и камея, специалисты затруднялись определить мастера, но век в один голос называли - шестнадцатый. И стоимость баснословную этим цацкам определяли. Ляля моя, она была… Немного тщеславной в этом вопросе. Мне то было без разницы, на каком фарфоре жрать, каким серебром щи хлебать. А она нет… Таскалась по выставкам. Выписывала каталоги. Где то засветилась. Или он ее выследил на одной из этих выставок. И когда я был на дежурстве, она ему открыла.
До сих пор мучаюсь от неопределенности, было ли то случайностью или супружеской изменой… Короче, в ту ночь он убил впервые. Ничего не тронул, кроме этого старинного барахла, а Лялю убил.
- Несчастный случай? Виском об угол стола? - вдруг сказал Степан, сказал и тут же пожалел об этом.
- Да. Именно так. Несчастный случай… - Воротников снова замолчал надолго, продолжая колесить по улочкам и тупикам окраины города. - Меня от ведения дела отстранили. А потом его и вовсе закрыли за отсутствием состава преступления. Пропажу цацок не сочли аргументом. Могла, говорят, продать в тайне от меня, тем более что я никогда не интересовался их наличием. И видел все это за всю совместную жизнь раза три, не более…
- Ты поэтому и из милиции ушел?
- Поэтому. - Игорь кивнул. - Очевидно же было все, а… Короче, выше планки не прыгнешь. Нет свидетелей, нет фактов, нет состава преступления… Ничего нет, кроме.., кроме трупа. Я потом каждый факт пропажи и продажи всякой этой хрени не пропускал. Заболел просто идеей найти этого гада. А он всякий раз уходит, как вода в песок. Наглый, беспринципный.., ненавижу!!!
- А чего ты к Верещагиной то полез в квартиру? - вспомнил Степан их первую неудавшуюся встречу. - И что то искал в ее шкафах…
- Искал скорее по привычке, - объяснил Игорь, вздохнул и, оглянувшись, пробормотал:
- Придется возвращаться. Нет его здесь. Да и машину теперь наверняка бросит, раз с пушкой засветился. Вообще то не его стиль… А Таню твою на балконе видел в тот вечер. Ее и старушку через стену от нее. Старушка погибла под колесами, а перед этим жаловалась соседкам, что ей кто то исцарапал замочную скважину. Ясно, что пытались дверь открыть отмычкой.
- Открыли?
- Вряд ли. По взломам он не мастер. Он, скорее, профессионал разговорного жанра. Окучивал бедных людишек, а те ушами и хлопали. Так вот, когда старушка погибла, а перед этим та горластая тетка с первого этажа, я и призадумался. Понял, что он видел их на балконах… Так, значит, на чем я остановился?.. Ага, бабка погибла под колесами, и я как то немного успокоился. Думаю, не его почерк, и все такое… А потом твоя Таня вдруг звонит в милицию и жалуется на то, что кто то исцарапал ей всю замочную скважину. Ребята съездили, но ничего не нашли. Пришлось мне самому потом наведаться. А что искал?.. Цацки и искал. Думаю, может, у нее что то есть такое, что может быть ему интересно.
- Ничего не нашел?
- Нет. Никакой старины. С тобой вот познакомился. Если честно, думал, что это он… Потому и врезал с такой силой на радостях. Извини…
Воротников снова внезапно замолчал. Заметно прибавил скорость, и вскоре они влились в поток, направляясь к центральному проспекту города.
Степан опять попытался позвонить домой, и опять тишина. Он боялся думать о чем то страшном. На сегодня это было бы уж слишком. Таня просто спит или вняла наконец его уговорам и просто не подходит к телефону. Он же велел!..
Все будет хорошо. Все непременно будет хорошо. Он теперь не один. Они теперь с Игорем вместе. Его напарник человек с профессиональными навыками, с личной обидой и дикой жаждой поймать этого ублюдка. Вдвоем они его найдут, найдут непременно. И все сразу закончится…
- Слушай, а ведь на Таню мою напали, - вдруг вспомнил он про происшествие на даче. - На даче у друга моего. Ударили по голове и…
- Знаю я! - отмахнулся от него Воротников. - Я был там. Не успел только. Разминулся в несколько минут с этой глупой бабой.
- С какой бабой?! - Степан вытаращился на Воротникова. - Как был?! И бросил ее там?! Истекающую кровью?!
- Рана была пустячной. Царапина да и только. Определить было не сложно. А вот упустить того, кто это сделал, я мог запросто. Пришлось оставить твою женщину и следовать за другой. Ну, это я потом определил, что она женщина. Сначала то… - Игорь тяжело и протяжно вздохнул, сворачивая с проспекта на боковую улочку. - Сначала опять боялся поверить, что мне повезло и вот сейчас я его возьму!..
Пожалуй, Игорь ему не союзник, с неприязнью подумал Степан, невольно отодвигаясь к двери ближе. Воротников так был одержим идеей поймать неуловимого мошенника, сделавшего его вдовцом, что готов был идти по трупам.
- Куда мы сейчас? - опомнился он вдруг и глянул на часы. - Мне бы домой заскочить. Узнать, как там и что… Кстати, что за женщина была на даче? Что ударила Таню палкой? Кто она?! Ты поймал ее?
- Женщина то? А вот сейчас сам и увидишь, - загадочно ухмыльнулся Воротников, останавливая машину под развесистой ивой. - Выходи, пройдемся. Нас хоть и не ждут и вряд ли будут рады, но кто то спасибо потом, возможно, скажет.
Глава 19
Кирилл ехал домой в самом скверном расположении духа.
Его послеполуденное рандеву с соседями по даче закончилось полным фиаско. Никто ничего не видел, или никто ни о чем не хотел рассказывать. Гадать можно было сколько угодно. Он уж и так, и эдак. И уговаривал, и подлизывался. Наобещал Марии Ивановне завезти невиданной красоты саженцы для сада. Бросился помогать соседям слева выгружать бордюрный камень. Все потуги его были впустую. Никто ни о чем ему не сообщил.
Девушку, разгуливающую по его даче? Видели, ну конечно! Тяжело такую красавицу не заметить. А больше никого… Машин?.. Не было никаких машин. Да и какие машины в понедельник в такое то время? Все же на работе. Что ты, Кирюша?!
В самом деле, чего это он?..
Устав от бесполезной помощи соседям слева и от изматывающей болтовни Марии Ивановны, он выгнал машину, запер ворота, и тут оп па - участковый на горизонте.
Как привязался! Как пристал!
Кто такая? Почему в отсутствие хозяев находилась тут? Есть ли у нее враги? Как можно связать нападение на женщину с кражами, зарегистрированными месяц назад в их дачном поселке?..
Кирилл никогда бы не мог подумать, что участковые такие мастера в плане изобретения подобных вопросов. Ему бы вот лично никогда не пришло в голову соотносить Верещагину Татьяну с исчезновением в соседнем районе женщины с похожими приметами. И про маньяка, замороченного на красивых блондинках, он никогда не слышал и не думал о них никогда…
Черт! Он еле вырвался из потных рук районного Пинкертона. Тот уже зазывал его в участок. По счастливой случайности и вырвался. Счастливая случайность называлась «Ладой» шестой модели, и она, словно почуяв неладное, никак не хотела слушаться хозяина и заводиться. Кириллу с мысленными проклятиями в адрес всех дотошных сыскарей пришлось вспоминать нерастраченные автослесарные навыки и лезть под капот «шестерки».
Машина долго капризничала, но потом с чиханием, с грохотом все же поехала, увозя недовольного ремонтом и опрашиваемым участкового.
Следом за ним уехал и Кирилл.
Ехал и злился. Зря только потерял время. Мог бы провести его с пользой. Наведаться к Татьяне, например. Посидеть с ней за чашкой чая, поговорить… Или Шурку разыскал бы и призвал к порядку. Чего удумала - розыскной деятельности предаваться, а! Своих дел невпроворот, а она по городу рыщет, какого то Раскольникова пасет. Лучше бы… Лучше бы собрала их всех вместе в офисе. Сварила бы им кофе. Красиво выложила в вазочку печенье, как она умеет. И говорили бы они, говорили. Порешали бы всю текучку сообща. Наметили бы перспективы, и все такое…
Кирилл вздохнул, сворачивая к своему дому. Скорее бы уж все наладилось. Устал от всего. Он вздохнул и выбрался из машины. Глянул на часы и ужаснулся. Нужно было привести себя в порядок перед важной встречей, а время поджимает. Но разве мог он явиться пред светлые очи своей несостоявшейся супруги в пахнущем потом свитере и пыльных джинсах? Конечно, нет! Только костюм, непременно белая рубашка и обязательно галстук. Пусть видит и сознает, какого подарка в жизни лишилась.
Вспомнив о Нюсе, Кирилл заметно повеселел. Хоть одна радость на сегодня - прощальный ужин с семьей, которая и семьей ему стать не успела.
Он зашел к себе в квартиру. По привычке проверил автоответчик. Ни единого сообщения. Набрал Степана. Его мобильный и домашний номер были заняты. Все ясно. Болтает с Таней. Ничего, сейчас он поедет к родителям. Быстро, быстро решит там все, и тогда уж… Тогда уж наведается к другу. Может, к тому времени и Шурочка отыщется. И все как то само собой утрясется. Как вот с его проблемой сегодня. И думать не думал, и гадать не гадал, что Нюся так его осчастливит. Как его родители посмотрят на это, интересно? После бурного объяснения утром эта новость явится для них громом среди ясного неба.
Каково же было его удивление, когда, приехав к родителям, он застал вполне идиллическую картинку. Накрытый к ужину стол в большой комнате. Мамина любимая скатерть с вышитыми розами по краю поля. Лучший фарфор и хрусталь, И даже утка с капустой в центре стола. В желудке у Кирилла все мгновенно заныло. Не от голода, нет. От страха.
Господи, неужели снова все срывается?! Все же было так просто и понятно этим утром - и тут вдруг эта картина полного довольства друг другом!
Довольства, может быть, и не было, но то, что присутствующие вполне сносно общались, было очевидно. Витало, конечно же, что то такое в воздухе. Напряжение какое то и еще, может быть, неопределенность, но никакого трагизма не было, это точно.
- Добрый вечер, - буркнул Кирилл и без приглашения сел к столу.
В сторону дивана, где между своих мамы и папы сидела Нюся, он даже не смотрел.
Она по примеру Кирилла вырядилась в свое лучшее платье. Красиво уложила волосы, подобрав их наверх. Подкрасилась, чего обычно не делала, видимо, пыталась скрыть следы слез.
Плевать! Ему плевать на все ее ухищрения! Он все решил!!!
- И что ты решил?! - вскинулся сразу отец, когда Кирилл, подняв первую рюмку, провозгласил об этом.
- Мы расстаемся!
Послышался сдержанный рокот со стороны враждебной троицы.
- Нюся мне сегодня позвонила и все рассказала, - сверля глазами несостоявшуюся тещу, проговорил Кирилл с брезгливой гримасой. - Как вы могли допустить такое?!
- А что?! Что случилось то?! - Мать тихо ахнула и схватилась за сердце, комкая домашнее платье на груди.
- А вам никто и ничего не сказал? - Кирилл вопросительно изогнул брови, тряхнув длинными волосами, в хвост он не убрал их намеренно, знал, как ему шло, когда кудри по плечам.
- Позвонила Аня, - задумчиво пробормотал отец, коротко глянув в сторону стола, где расположилась будущая родня. - Сказала, что будет с родителями вечером. Мать вот хлопотала с ужином. А что случилось то, никто не скажет?!
- Мы расстаемся, - коротко ответил Кирилл и швырнул на стол салфетку, якобы в сердцах, на самом то деле.., все ликовало и пело в его душе. - Сегодня я узнал такое…
- Что?! - в один голос воскликнули отец и мать, они прожили долгую совместную жизнь и частенько говорили и ругались на него одновременно.
- Пускай она сама расскажет, - предложил Кирилл, вдруг застеснявшись родителей.
Рассказывать предстояло такое, что… Короче, не хотел он выговаривать подробностей гнусного прошлого Нюси. Теперь уже не его Нюси.
- Я… - проговорила она, тут же поперхнулась и закашлялась, мгновенно краснея бледным лицом. - Я попросила Кирилла расстаться.
- Ты?! - снова одновременно выпалили родители Кирилла. - Но как же так?!
Родители Нюси хранили угрюмое молчание. Мать комкала в руках носовой платок. Отец с яростью расправлялся с утиным крылышком. Нюся откашлялась, подняла повыше подбородок и дрожащим голосом повторила:
- Я попросила Кирилла расторгнуть помолвку. Мы не можем быть с ним вместе.
- Причина! О причине можно узнать?! - рявкнул отец и тут же полоснул по сыну гневным взглядом, означающим только одно: «Опять ты, мерзавец, что то устроил».
Кирилл обиженно надул губы и отрицательно замотал головой.
- Причина? - Нюся вдруг схватила кувшин с морсом и накатила себе в высокий бокал доверху. Тут же ополовинила его и проговорила ровно и без запинок:
- Я не могу иметь детей, потому что в возрасте пятнадцати лет сделала аборт. Я убила эмбрион на шестом месяце беременности. Вот так…
Если бы она сейчас призналась публично, что отдалась однажды экипажу рыболовецкого судна, ужас на лице матери Кирилла был бы куда меньшим, чем сейчас.
Отец лишь потрясенно повторил:
- Кого, кого ты убила?! Эмбри… Эмбриона?! Твою же мать!!!
И он посмотрел на свою нареченную невестку дико и со страхом. Мать же, казалось, даже дышать перестала. Одной рукой она по прежнему держалась за сердце, а второй зажимала себе рот. Чтобы не закричать, надо было полагать. Или не выругаться по примеру отца.
- Это первая и последняя причина, по которой… - начала было Нюся, но тут от дверей в большую комнату раздался насмешливый голос Степана.
- Одна ли, Нюсенька?
Нюся вздрогнула и резко повернулась на стуле в сторону двери, она сидела к ней спиной.
- Степа?! Здравствуйте!
- И вам того же. - Степан прошел в комнату, на ходу здороваясь с мужчинами и целуя мать Кирилла в щеку. - Игорь, входи, чего ты!
Из темноты длинного коридора материализовалась высокая фигура Воротникова.
- Всем добрый вечер, - коротко поздоровался он, быстро обежав присутствующих взглядом и особо задерживаясь на Нюсе. - И вам, барышня, тоже… Хотя, думаю, он для вас таковым не является.
Нюся булькнула морсом, уткнувшись в стакан, снова смертельно бледнея.
- Кто это? - Кирилл вытаращился на Воротникова с изумлением. - Это тот самый - в черных одеждах?!
- Он, он, - опередил Степана с ответом Воротников. - В черных одеждах. Не забудь напомнить о белых носках. Ну, фишка у меня такая, что поделаешь! Ну что, Степа, начнем?
Степа уже успел пристроиться на свободный стул рядом с Кириллом и таскал теперь с общей тарелки кусочки печеночного паштета.
- А чего начинать? - пробурчал он с набитым ртом, недовольный тем, что его отвлекают от такого приятного занятия. - Кирюха, первый вопрос к тебе: узнал что нибудь от соседей?
- Ни черта не узнал! - воскликнул тот и принялся жаловаться.
Охватил буквально все, ничего не упустив. И про то рассказал, как пришлось разгружать бордюрный камень соседям, тем, что построились в прошлом году слева от него. И как устал, и как палец зашиб, и джинсы испортил, выпачкав их каменной пылью. Потом про Марию Ивановну и про свое ей обещание поведал. А уж на беседе с участковым его едва слеза не пробила.
- И никто ничего не видел! - закончил он несчастным голосом. - Все впустую!
Степана это ничуть не смутило, и, продолжая наслаждаться паштетом, он снова спросил:
- Дядь Валь, а теперь вы скажите нам, пожалуйста, откуда вам стало известно про то, что на даче у Кирилла разгуливают посторонние женщины? Что там с ней приключилась беда, а? Кто сообщил вам об этом?
- Так это… - Отец ошарашенно моргал, переводя взгляд со Степана на Кирилла и обратно. - Так Нюся и сказала. Позвонила, плакала, жаловалась…
- Как Нюся?! - зашипел Кирилл, взвившись из за стола скрученной пружиной. - Как Нюся?! Откуда она могла знать, если никто из соседей не видел?! Как же она тогда?.. А?! А аа… Женщина! Та самая женщина! Это ты?! Ты ударила Татьяну по голове палкой?! Аа аа а!!! Вон! Вон отсюда! Во оон! Сука!
Нюсю с родителями как ветром из за стола сдуло. Никто не слышал, как они одевались. Возможно, похватав одежду с вешалки, делали это уже на ходу в подъезде. Кирилл выскочил из комнаты следом за ними и с грохотом захлопнул распахнутую входную дверь. Перед этим не забыв, правда, заорать вслед убегающей троице:
- Чтобы я вас здесь никогда больше не видел! Никогда!
Этого можно было и не добавлять. Вряд ли у кого нибудь из них хватило ума показаться на глаза Кириллу и его родителям после всего того, что произошло. Но он не мог отказать себе в такой малости. Пускай коротенький, но все же триумф для его измотанной в ожиданиях свадьбы души.
- Ну, кажется, все! - потирая рука об руку, проговорил Кирилл со счастливой улыбкой. - Нет, как говорится, худа без добра! Татьяну, конечно же, мне очень жаль, но жертва ее не напрасна. Степка, ты так ей и передай! Теперь можно и отпраздновать. Нет, ну Шурка молодец! У каждого, говорит, свой скелет в шкафу. Как в воду глядела. А Нюся то! Нюся…
- Сука она, твоя Нюся! - горестно воскликнул его отец.
Он сидел, поставив локти на стол и обхватив голову руками. Пока родня сматывалась и Кирилл напутствовал их праведным, плещущим через край гневом, батя успел перехватить пару рюмок водки и теперь рвался к откровению.
- Сука и дрянь! И хорошо, сынок, что тебя господь от нее уберег. Стала бы врать тебе всю жизнь. Детей она иметь не может… Убийца она! Убийца и есть! Свое дитя убила. Потом еще кого то хотела убить. Как хоть та девушка себя чувствует?
- Нормально, - лаконично ответил Степан.
Перед тем как ехать сюда, они побывали у Нюси.
Там им никто не открыл, и Степан вспомнил о назначенной встрече. Что то такое ему говорил сегодня Кирилл, а он его обругал, помнится. Решили ехать к родителям Кирилла, но перед этим Степан все же заставил Воротникова завернуть к нему домой…
В квартире было тихо. Свет горел лишь в прихожей. Степан, не снимая ботинок, быстро пробежал по комнатам. Татьяна спала, свернувшись клубочком под одеялом. Он тихо прикрыл дверь в спальню и поспешил на кухню. Оттуда одуряюще пахло чем то вкусным.
На газовой плите бок о бок стояли две сковородки. На одной жареная картошка. В другой плотными рядками теснились котлетки. Он тут же стянул одну, накрыл сковороду крышкой и снова пошел в спальню.
- Степа? - сонно отозвалась Таня на еле слышный скрип двери и протянула к нему руки. - Ты насовсем? Который час?
- Ты чего это к телефону не подходишь? - попенял он ей, подошел, встал на колени перед кроватью и ткнулся носом ей в шею. - Звоню, звоню… Чуть с ума не сошел от беспокойства.
- Так ты же не велел! Я готовила. Потом ванну принимала. И уснула вот. Не слышала. - Она погладила его по волосам и спросила, сладко зевнув:
- Чего волосы мокрые, на улице дождь?
- Моросит… - пробурчал он, дожевывая котлету. - Велено было лежать в постели, а она готовить удумала.
- Понравилось? - Она улыбнулась ему в полумраке комнаты, он не увидел - почувствовал, как она улыбается. - Уже успел попробовать.
- Понравилось, - выдохнул Степан и даже зажмурился от мягкого щемящего покоя, нахлынувшего на него. Так сладко было рядом с ней, так трепетно и безмятежно, и совсем совсем никуда не хотелось. - Мне тут еще отъехать нужно ненадолго, Тань. А потом уж… Ты жди меня. И не открывай никому, поняла?
Рассказ Воротникова о том, как его жена сама открыла дверь опасному преступнику, сидел занозой в мозгах, мешая думать о чем то еще, кроме этого. Пока колесили по городу, он несколько раз мысленно прокручивал в голове, как Игорь возвращается с дежурства, открывает дверь своим ключом, входит, а там…
Нет, такое даже представить было невозможно, а уж пережить…
Игорь тащил его к Кириллу, решив не откладывать в долгий ящик разоблачение Нюси. Говорил, что это важно. Наверное…
Нужно было еще звонить куда то, чтобы узнать, в какой больнице сейчас Шура и как вообще ее состояние. Хоть и успокоил их официант, уверив, что она жива и с ней не так все плохо, как могло показаться на первый взгляд. Но навестить ее и переговорить с лечащим врачом все же требовалось. Да и про мужика ее непутевого узнать не помешало бы. Может, ему удалось что то увидеть или услышать. А он ведь под арестом. Воротников наверняка смог бы выведать обо всем. И о том, в каком отделении тот содержится. И о том, можно ли забрать его под залог. Но это опять время. На все нужно время! А ему вот домой приспичило побыстрее вернуться. Чтобы быть рядом с Танькой, чтобы болтать ни о чем и тискать ее. Она же такая вся…
- Степа, ты недолго? - Таня вылезла из под одеяла и начала смешно водить по полу кончиками пальцев, пытаясь нашарить там свои тапочки.
Помнится, из за покупки этих самых тапочек он закатил ей жуткий скандал. Или не из за них вовсе, а из за того, что перенервничал, разыскивая ее.
Степан помог ей натянуть спортивные штаны, хотя она и отпихивала его назойливые руки. Улыбалась застенчиво, будто девочка, и отпихивала. Чудачка! Они же вместе теперь: он и она.
- Думаю, недолго. Мы нашли того, кто ударил тебя.
- Да?! И кто же это?! Господи!.. Надо же! - Она заморгала, тут же ухватившись за повязку. - Это ведь не.., не Вероника?
- Нет, это Кирюхина Нюся. Видимо, решила за ним проследить. Приехала на дачу, а там ты. Ревность взыграла в глупой бабе, она тебя и ударила. Гадина, одно слово! - Степан сплюнул себе под ноги, не заботясь о манерах.
- Значит… Значит, это нападение никакого отношения ко всем моим страхам не имеет?! Может… Может, и страхи мои напрасные тоже, а, Степа?!
Она обрадовалась. Степан видел, что обрадовалась, стряхнув с себя оцепенение последних дней. И он не стал ничего портить. Не стал ничего говорить ей.
Ни о том, что зло все еще существует. И существует оно в образе обаятельного мужчины, не гнушающегося даже тем, чтобы замарать себя убийством.
Ни о том, что Шурочка Шитина сильно пострадала, ступив на след этого мерзавца.
Ни о том, что в машине его ждет тот самый парень, который напугал ее пару недель назад, стоя под ее балконом.
Ничего не стал ей говорить. Зачем? Расскажет, когда все будет позади. Все страхи, все опасения, все неясности.
- Я пошел, Тань. Ты запрись. И умоляю тебя, никому не открывай. Даже если в твою дверь постучит твоя мать! - строго приказал Степан, схватил за руки и привлек к себе. - Поняла меня?
- Зачем она сюда?!
- Вот именно! Здесь никому нечего делать! Сидишь, как мышка, и ждешь меня. Поняла?!
- Ага. - Она потерлась щекой о его щеку, зажмурилась и, запрокинув голову, поцеловала его в губы. - Я всегда и все про тебя понимаю, Степа. И в том кафе в день нашей первой встречи я сразу поняла, что…
Он снова не дал ей договорить. Вернее, не он, а Воротников. Он позвонил Степану на мобильный. И снова позвонил с таксофона. Ну не чудо, а! В бардачке лежит телефон, который вручила ему Зоя, а он снова за старое. Вышел из машины. Не поленился дойти до угла дома, где под козырьком прятался от дождя таксофон, и позвонил с него, вызвав Степана из дома.
И они поехали к Кириллу…
Они все же решили остаться поужинать. Мать Кирилла упросила. Поначалу она все сидела и молчала, внимательно рассматривая край вышитой скатерти. Не обращала внимания даже на то, что муж, сидящий слева от нее, тихонечко под шумок напивается. А пить ему было нельзя, у него больное сердце. Да разве же на трезвую голову можно такое выдержать?!
Кирюша, мальчик… Бедный, бедный мальчик… Как же не везло ему с женами. Степа - друг его - тот не спешил никогда. И, кажется, свое счастье высидел. Нашел себе женщину хорошую.., может быть.
Хотя там тоже, кажется, какие то проблемы.
Ох, горе, горе горькое…
- Покушайте, мальчики, - разомкнула она губы, заметив, что Степа с другом собираются уходить. - Не пропадать же добру. Утка… Вкусная должна быть…
И она не хотела, да расплакалась. Муж слева от нее озадаченно крякнул и снова потянулся к бутылке. А Кирюша вдруг расстроился. Пересел к матери поближе и принялся шептать ей на ухо. Уткнулся лбом в ее плечо, по спине гладит и уговаривает.
Воротников на эту картину смотреть не захотел. Быстро опорожнил тарелку с картошкой, с аппетитом сгрыз утиную ножку, схватил попутно бутерброд с рыбой и, коротко попрощавшись, пошел к выходу.
- Я в машине, - буркнул он на ходу Степану. - Ты это.., сворачивайся. Дел невпроворот.
Участие Степана теперь уже и не обсуждалось. Оно подразумевалось. Степан и не роптал. И раздражение Воротникова было ему понятно. Время поджимает. Преступник на свободе. Но прижат оказался крепко, раз решился среди бела дня стрелять в беззащитную женщину. А тут слюни, сопли…
Степан его раздражения не разделял. Понимать понимал, конечно, но не разделял. И даже расчувствовался, жалея и Кирюху, и его родителей. И что, в самом деле, ему так не везло? Может, частит он с браками, оттого и не получается у него? Все может быть. Он вот лично не спешил, а сразу попал. Попал или попался? Черт, Танька сегодня во второй раз пыталась ему сказать, почему остановила свой выбор именно на нем в том кафе. И он снова не дал ей об этом рассказать.
- Пойду я, - проговорил Степан, выбираясь из за стола. - Спасибо вам всем. До свидания.
Кирилл хотел его проводить, но Степан его остановил. Если друг выйдет с ним в коридор, то придется ему обо всем рассказать. Обо всем, что случилось сегодня с Шурой. Не много ли для одного дня? И он решил пощадить Кирюху хотя бы в этом.
- Что там? - спросил Игорь, заводя машину.
- А как ты думаешь? Ладно Кирюха, ему по большому счету на эту даму было плевать. А родители… Куда едем?
- Для начала в больницу, - обрадовал его Воротников и кивнул на освещенные окна квартиры, где только что разбились в прах чьи то мечты. - Пока ты там был, я кое кому позвонил и узнал, куда отвезли твою помощницу. Она пока без сознания, но вдруг нам повезет и она придет в себя.
Мысль допрашивать Шурочку как то не приходила Степану в голову. Все, что ему хотелось, так это узнать, что с ней все в порядке и что ей ничто теперь не угрожает. Ну, и по возможности оградить от неприятностей ее непутевого супруга. Ни для него, ни для Кирюхи не было секретом, почему Шура до сих пор терпела своего Генку. Ответ был до наивного прост. Александра его любила…
В палату к ней их, конечно же, никто не пустил. Не помогли ни удостоверения, ни заверения, что только одним глазком и сразу обратно. Врач, усталый и издерганный, как все дежурные врачи областных больниц, был непреклонен, чему Степан втайне порадовался.
- Она спит, - тихо, но твердо закончил он свою речь, обращенную в основном к Воротникову. - У нее очень сильное сотрясение. Ну, и повреждения имеются. И вы хотите, чтобы я позволил вам ее допрашивать?!
- Ну почему сразу допрашивать, - возмутился Игорь. - Никто ни о каком допросе разговора не ведет. Мы только…
- Через неделю, - отрезал врач и начал теснить их к выходу из травматологического отделения. - В лучшем случае дня через три. А сейчас будьте добры и здоровы.
Им пришлось уйти. Воротников бесновался и сыпал ругательствами и даже грозил кулаком больничному подъезду, олицетворявшему неприступность данной цитадели. Степан помалкивал. Главное, он понял: с Шурой все в порядке. И это было главным.
- Едем теперь в отделение, - почти не размыкая губ, проговорил Игорь. - Может, ее мужик нам что нибудь интересное расскажет., Но и там им не повезло.
- Так отпустили его, Игорек, - засмущался бывший коллега Воротникова тем, что не смог оказаться полезным. - Минут за сорок до вашего приезда и отпустили. А вон переговори с Витей. Он его допрашивал. Витю Воротников, как оказалось, тоже знал неплохо. Но тот мало что мог сообщить им.
Шитина Геннадия он допрашивал почти три часа, но так ничего путного и не добился.
С его слов выходило, что за женой он не следил. А про свидание узнал благодаря звонку своей бывшей знакомой. Знакомую долго искали, но не нашли. Она сказалась больной и ушла со службы. Домашний телефон ее не отвечал. А Геннадий продолжал утверждать, что приехал к кафе «Витязь» на такси как раз в тот момент, когда Шура ссорилась с каким то мужиком. Тот вскочил с места, а она все пыталась его удержать за рукав. Все это Шитин наблюдал через окно, ну, и злился, конечно. Но не до такой степени, чтобы стрелять в свою жену. Он ее, во первых, любит. А во вторых, у него и пистолета то нет.
Что было после того, как тот мужчина ушел? А ничего не было. Шура сама позвонила ему, и они немного поругались. Но она все ему объяснила. Что именно? Кем, например, был тот мужик, с которым она встречалась.
- И кем же? - одновременно выпалили Воротников и Степа.
- Тут главное не запутаться, - хмыкнул Виктор, запрокинул голову к потолку и медленно начал выговаривать по слову. - Этот мужик был бывшим мужем женщины, с которой теперь живет ее начальник. Во! Кажется, так! Думал, не выговорю…
Степан задумался.
Шурочка встречалась с Верещагиным? Выходит, что встречалась. Но зачем?
- Да мало ли, - отмахнулся от него Воротников. - Может, хотела убедиться, что он совершенно ни при чем, или была еще какая причина.
О причине снова рассказал им следователь Виктор. Свидание устроила все та же знакомая. Устроила с целью выставить Шурочку перед мужем в дурном свете. Надеялась вернуть былого возлюбленного. Это уже сам Шитин догадался, отсидев на нарах до самого глубокого вечера. Догадался и поделился догадкой с Виктором. И еще одной догадкой поделился.
Услышав о ней, Воротников со Степаном тут же заспешили из отделения. Игорь, правда, в ответ на недоуменный взгляд Виктора успел ему шепнуть, что Степан и есть тот самый начальник пострадавшей Шитиной Александры. Пояснил и тут же побежал следом за Степаном по коридору.
Без лишних слов они загрузились в машину и помчались по улицам города со скоростью, на которую, казалось, старенькая «четверка» была неспособна, сойдя с заводского конвейера.
- Ты тоже об этом думаешь? - спросил Степан севшим от страха голосом.
- Думаю! Еще как думаю, Степа! - прокричал, заглушая шум мотора, Игорь. - У парня конкретно сдали нервы. Провал за провалом. Если заказчик солидный, ему не простят того, что он наследил. Вот он и сорвался. Он теперь начнет убивать без остановки. Только бы она… Только бы не открыла ему дверь…
Глава 20
После ухода Степана Татьяна заперла за ним дверь и тут же поспешила к окну. Потом вспомнила, что окна его квартиры не выходят во двор и она ничего не увидит, и снова вернулась к двери. Для чего то подергала ее и посетовала на то, что нет цепочки. Тут же себя одернула, приказав не думать ни о чем плохом, и поспешила выключить свет в прихожей.
Сейчас она сядет в гостиной на диван и станет смотреть телевизор. Голова еще немного побаливает, но это ничего. Это пройдет. И волосы отрастут, и синяк сойдет. Она по прежнему будет свежей и привлекательной. Главное, что все самое страшное позади. Кажется, позади. И бояться, кажется, тоже никого не надо. Раз напавшим на нее человеком оказалась обезумевшая от ревности женщина, значит, теперь ей ничто и никто не угрожает.
На звонок Верещагина, раздавшийся ближе к четырем часам вечера, обращать внимания не стоит. Степану она не стала рассказывать об этом звонке. И не стала объяснять истинной причины того, что не поднимала трубку и не брала в руки мобильный так долго. Санечка словно обезумел, названивая ей после того, как она отказалась с ним разговаривать. Татьяна потом дважды пыталась ответить на звонки, и всякий раз натыкалась на бывшего мужа, задыхающегося от возмущения. И отвечать на звонки передумала.
Как он был разгневан, господи! Как разгневан тем, что она подсылает к нему истеричек. Таня поняла, что Шурочка решила расставить все по своим местам и встретилась с Верещагиным. И наверняка была с ним тверда и напориста. А Санечка этого не терпел. Таких женщин он не терпел. Даже оскорбил Шурочку, назвав истеричкой.
Истеричка, оказывается, была невоспитанна, цинична и вульгарна, хотя считала себя красавицей.
И он не обязан! А она не смеет! И если это впредь повторится, то он!
И все в таком духе. Татьяна с удивлением слушала Верещагина и ловила себя на странных мыслях.
Как же так, а? Это что же такое получается? Как же она могла так долго прожить с ним! Прожить, не поняв, не осознав, не сожалея!
Мыслей оказалось слишком много. И одна другой была кощунственнее. Татьяна даже приказала себе не думать ничего такого про Санечку, но не выходило. Сожаление о зря прожитых годах не отпускало.
- Тебе просто не с кем его сравнивать, милая, - фыркала Светка уже после того, как Верещагин разорил их семейное гнездо. - Вот погоди, встретишь какого нибудь парня…
Татьяна усмехнулась. Любимая верная подруга оказалась, как всегда, права.
Сейчас она сравнила и сразу поняла, а поняв, тут же пожалела потраченного на Санечку времени.
Мать хоть и была тяжелым человеком, но тоже в чем то оказалась права. Они были не парой. Интересно, а что сказали бы они все про Степана? Мать… Светка… Иришка Таня вздохнула и в десятый раз переключила канал. Того, что мелькало на экране, она почти не видела. Она все думала и думала. О том думала, как у них со Степой все сложится. И сложится ли? О том, как она будет представлять его всем своим близким. И даже подумала, тут же покраснев, о том, что родить ему она еще успеет. Ma аленького такого мальчика, девочка то у них уже есть.
Телефонный звонок настиг ее минут через десять после того, как Степан уехал. Трубку она сняла, уже не задумываясь. Если Верещагин, она знает, что ему сказать. Уже знает! А если Степа… Нет, о чем ей мечталось в одиночестве, она ему расскажет, когда он вернется.
- Кто это? - спросил у нее незнакомый мужской голос.
- А кого вам надо? - удивилась Таня.
- Мне Степана. Я муж Шитиной Александры. Меня зовут Геннадий.
Только тут она поняла, что язык у мужчины заплетается. Скорее всего, тот был пьян.
- А меня Таней, - представилась она. - Степана сейчас нет. Что ему передать?
- Передать? Нет, ничего… Я лучше ему перезвоню… Хотя… - повисла пауза, в которой отчетливо слышалось, как звенит стекло о стекло и что то наливается, предположительно в стакан. - А я пью, представляете, Таня?! Пью!!!
- Я уже поняла, - осторожно вставила она, не зная, как реагировать на этот звонок.
- Сегодня я едва не остался вдовцом… Господи, помоги мне пережить все это! - с неподдельной тоской заявил мужчина и выпил, не позаботившись убрать трубку подальше от рта. - Но это неважно. Важно то, чтобы вы никого к себе не пускали домой. Ни вы, ни Степан.
Внутри у Татьяны мгновенно все оборвалось. На его слова о несостоявшемся вдовстве она как то еще не успела прореагировать. Но вот когда Гена заговорил о незваных гостях… Она тут же вспомнила наказ Степана.
Он не просто так ей сказал об этом, вот! Он что то знал и попросту не стал ее расстраивать. А лишь велел запереться и никого не пускать в квартиру и никому не открывать. Сидеть тихо, как мышка! Так он сказал ей перед уходом. И снова ушел. Куда?
- Гена, а что случилось с вашей женой? - прервала она его хриплые предупреждения.
- Ее сегодня едва не застрелили! Спасло то, что я ее окликнул. Она дернулась из машины, но этот гад все же успел выстрелить. А я не успел! Он успел, а я нет! - И он заплакал, без конца приговаривая сквозь слезы:
- Он успел, а я нет! Сашенька упала… Все в крови… Я едва с ума не сошел. Думал, что все… Таня! Вы не должны никому открывать. Он, видимо, был в этом кафе.
- В каком кафе? - Язык ее почти не слушался. То, что рассказал ей муж Шурочки, не укладывалось в голове. И совсем не вязалось с тем счастьем, которое она только что напридумывала для себя и Степы на долгие долгие годы.
- Это неважно. Важно то, что он все слышал!.. Наш разговор с ней слышал! И она… Она говорила там про вас! Что вы живете теперь со Степаном. Если его цель Степан, а это наверняка так, у Шурочки не может быть никаких проблем, кроме проблем ее боссов. Будь они все прокляты! Он придет… Он придет за всеми вами…
Гена отключился. То ли просто закончил разговор, то ли не смог дальше разговаривать, сломленный своим горем.
Он отключился, а Таня тут же заметалась по дому.
Он придет… Придет за всеми вами…
Кто, господи?! Кто должен прийти?!
Она то сдуру подумала, что все теперь позади. Что все теперь будет хорошо. У них со Степой все теперь будет хорошо. Если у других так, почему у них не может?! Они это тоже заслужили! Заслужили, заслужили…
И вдруг какой то ОН! Что ему нужно?! Гена говорил: «проблемы Степана». Нет, это не так. Гена просто не мог знать, что это она навлекла на бедную голову бедного Степана неприятности. И теперь пострадала Шурочка. Бедная, бедная, бедная!!!
Это все она, все из за нее, из за ее нелепого участия в чем то, чему не находилось объяснения.
Что же делать?! Что же делать, господи?!
Голова просто разламывалась на части от боли. Перед глазами вдруг начали плыть огромные оранжевые круги, и тошнить начало ни с чего. От страха, что ли…
Сама не понимая, зачем она это делает, Татьяна выключила свет во всей квартире. Подкралась к входной двери, прижалась к ней ухом и прислушалась.
Ничего странного или необычного. Где то внизу хлопала подъездная дверь. Гудел лифт, развозя жильцов по этажам. Открывались и захлопывались квартиры. Все, как обычно. Ничего странного.
Она со страхом глянула в дверной глазок. Никого перед дверью. Яркий свет безжалостно высвечивает каждый угол площадки. Никого…
Сколько стояла она так? Стояла, скрадывая дыхание и подглядывая в глазок, сколько времени? Час, два, десять минут, пять? Времени не стало. Оно разбивалось на временные куски между хлопаньем подъездной двери и тревожным гудением лифта. Вдруг это ОН?! Вдруг это к ней?! Вдруг это уже за ней?!
У нее затекла шея. Замерзли ноги без тапочек. Она оставила их у дивана в гостиной, когда смотрела телевизор. И плечи замерзли тоже, она с силой прижимала их к двери, а одета была лишь в тонкую ситцевую кофточку. Нужно было уйти. Или просто взять и позвонить Степану на мобильный.
Точно! Ну почему ей это сразу не пришло в голову?! Вот бестолковая! Она сейчас позвонит ему. Все расскажет. Он тут же примчится домой и…
И тут свет перед дверью погас. Только что она видела шахту лифта. Металлические прутья лестницы. Чистые бетонные ступеньки, гармошкой убегающие вверх вниз. И дверь соседней квартиры, той, что находилась наискосок от Степиной, видела тоже, И вдруг эта ударившая по глазам темнота. Странное дело, Таня никогда не думала, что темнота может так же больно давить на глаза, как и яркий свет. А оказалось, может. Она медленно попятилась. Привалилась спиной к противоположной стене и прислушалась. Ей показалось, или и действительно что то происходило по ту сторону двери?! Какая то едва уловимая возня и тонкий металлический скрежет. Или показалось?! Может, это кто то пробирается на ощупь по лестнице и отсюда эти звуки? Или кто то застрял в лифте и кричит теперь, пытаясь привлечь к себе внимание. Но нет, лифт исправно загудел. И внизу весело смеялись и разговаривали. В полной темноте вряд ли стали бы так веселиться. Значит.., света нет только на этой площадке. И там кто то сейчас стоит. Стоит и копается, что то подготавливая. Что, что?! Очередное злодейство, быть может…
Когда по дверному замку осторожно что то корябнуло, страх, осязаемый, будто густой туман, обступил ее со всех сторон. Таня была почти уверена: протяни она руку - и поймает его за промозгло холодный шлейф. Поэтому она и не шевелилась. И стояла, одеревенев, и слушала, как кто то пытается открыть дверь. И царапает сейчас замочную скважину, как… Да, да! Как в квартире Софьи Андреевны и как в ее собственной квартире тоже. Она до сих пор помнила эти царапины и ужас свой первобытный помнила тоже.
Это и в самом деле ОН! Незнакомый ей Гена Гитин был прав. Это человек пришел за ней. Сейчас он откроет дверь и…
Она зажмурила и распахнула глаза, пытаясь хоть что то увидеть в темноте. Подняла свои руки и чуть потерла ладонями ледяные щеки.
Очнись, ну! Очнись! Не дай ему сделать то, зачем он пришел! Он труслив, потому и свет погасил. И душа у него небось так же замирает сейчас, как и у нее. Он тоже боится. И она.., не позволит ему сделать это с собой! Со всеми ними…
Решение пришло неожиданное и немного рассмешило ее. Пришлось даже зажимать рот рукой, чтобы нервно не хихикнуть и не обнаружить того, что она стоит и все слышит. Медленно, не забывая прислушиваться, Татьяна двинулась вдоль стены в сторону кухни. Пробыла там недолго, быстро отыскав то, что ей нужно. Она здесь уже почти все знала. И ориентировалась в содержимом полок шкафов ничуть не хуже, чем в своей квартире.
Быстро проделав то, что задумала, она спряталась в гостиной за приоткрытой дверью и стала ждать конца. Конца этой жуткой чудовищной истории, который должен был положить начало тому, о чем она только что втайне мечтала.
Глава 21
- Света в окнах нет, Игорь! Света нет! - заорал Степан и еле удержался от того, чтобы на ходу не выпрыгнуть из машины и не побежать наперерез потоку машин к своему дому. - Она же должна быть дома!
Воротников молчал, давя на педаль газа и безбожно подрезая идущие с ним в ряд машины.
Плевать! Нужно было скорее. Опаздывать нельзя.
Они все же опоздали.
Ворвались в подъезд и попытались вызвать лифт. Но тот, как приклеенный, застрял где то наверху и не думал спускаться. Тогда, опережая друг друга, они побежали вверх по лестнице.
Площадка перед дверью тонула в темноте. Степан по памяти пошарил рукой по стене, наглел выключатель и дважды щелкнул. Ничего.
- Попробуй лампочку. Только тихо, - прошептал ему в самое ухо Воротников и полез за кобурой. - Ублюдок, раздавлю гада…
Степан принялся шарить по стене. Нашел лампочку и вкрутил ее. Свет тут же зажегся, заставив их зажмуриться и замереть на какое то мгновение.
- Смотри, - прошипел Игорь, кивая на дверь. - Он там, Степа. Мы не могли опоздать. Не могли же, так?! Дверь была приоткрыта. Чуть чуть приоткрыта. Ровно настолько, чтобы понять, что там, за этой дверью, сейчас происходит что то неладное. Или собирается произойти. Или.., или уже произошло.
- Я первый, - скомандовал Игорь и толкнул дверь плечом, вваливаясь в квартиру.
В квартире было так же темно, как только что на площадке.
- Не включай света! - шепотом приказал ему Воротников, поднимая пистолет на уровень глаз. - Идем, только тихо!
Тихо не получилось. Стоило им сделать по паре шагов, как под ногами что то отвратительно заскрипело.
- Что это?! - прошипел Игорь, резко тормозя. - Что под ногами?!
Степан зажмурился и замотал головой, пытаясь сосредоточиться, понять и поверить в то, о чем вдруг догадался.
- Что это, Степа?! - шипение Воротникова прозвучало чуть громче и не в меру обиженнее.
- Думаю, - начал он тихо, но тут же прокашлялся и уже в полный голос заявил:
- Думаю, это сахар.
- Сахар?! Зачем?!
Он ему не ответил, а громко позвал:
- Таня! Танюша, ты где?!
- Степа, я здесь, - тут же отозвалась она слабым, вибрирующим голоском. - Здесь, в гостиной. Кажется… Кажется, я испортила тебе ковер.
Не обращая внимания на мерзкий скрип под ногами, Воротников со Степаном ворвались в гостиную. По привычке шлепнув по выключателю, Степан включил свет и тут же замер у входа с открытым ртом.
Воротникова изумление тоже не обошло стороной. Татьяна стояла у окна, обессиленно опершись о подоконник. Голова низко опущена. Плечи вздрагивают. Ноги в коленях полусогнуты. А в руках деревянная скалка для раскатывания теста. Тот, к кому эта самая скалка приложилась, лежал у ее ног, уткнувшись носом в ковер. И из под левой щеки медленно выплывало густое кровяное пятно. Выплывало и тут же тонуло в густом ворсе ковра.
- Танюша, эй, - позвал ее осторожно Степан и сделал шаг ей навстречу. - Все хорошо, девочка моя! Иди ко мне, скорее. Все хорошо…
Она вздрогнула и подняла на него совершенно несчастные глаза.
- Я насыпала на пол сахара, чтобы слышать, куда он пойдет… Я слышала, как он шел, Степа! Слышала и ждала… А потом ударила его. Он меня не видел, а я его слышала… Я испортила тебе ковер, Степа.
- Не беда, Танюш, не беда. Иди ко мне. - И он снова шагнул вперед.
На парня он старался не смотреть. Он и не соображал сейчас почти ничего, если честно. Главное - Танька, вот она - живая и невредимая стоит перед ним и разговаривает. Он то думал… Он то даже боялся думать, что не застанет ее живой… Как увидел, что света в окнах нет, а потом еще эта приоткрытая дверь… Чуть не сдох прямо там, на пороге квартиры. Если бы не Игорь, то точно рухнул бы замертво…
- Тань, ну иди ко мне, чего ты, а! - Степан нервно оглянулся на Воротникова.
Тот уже успел убрать пистолет обратно в кобуру и склонился теперь над поверженным врагом. Просунул два пальца под воротник его куртки и начал искать пульс.
- Кажется… Кажется, несчастного случая не получилось, - с удовлетворением констатировал Игорь и принялся искать взглядом телефон, хотя мобильный переложил в карман из бардачка. - Он жив. Я вызываю милицию, Степа. Уж извини, такой порядок.
Степан слушал и не слушал его. Он во все глаза смотрел на побледневшую Татьяну и шаг за шагом к ней приближался. Просто подойти и схватить ее, и прижать к себе почему то никак не мог решиться. Какая то странная оторопь вдруг навалилась на плечи и лишила его всех сил сразу. Все, на что их осталось, это повторять без конца:
- Танюш, ну чего ты, а? Все же хорошо… Чего ты, в самом деле? Иди ко мне… Теперь все позади. Все будет хорошо теперь, Тань. Ну, чего ты, а?!
- Степа! - Ее подбородок задрожал, а в глазах заплескались слезы. - Степа же!!! Разве ты не видишь это?! Я!.. Я, кажется, испортила тебе ковер!!!
Он еле успел подхватить ее. Еле успел! Подхватил, прижал к себе и зажмурился.
Все! Вот теперь, кажется, все…
Глава 22
Канун ноябрьских праздников выпал на жуткую непогоду. По небу носились рваные клочья облаков, а сквозь их прорехи выглядывало неприглядное сизое небо. То и дело принимался сыпать снег, тут же размазывался в огромные дождевые капли, и полз по стеклу, и стучал по подоконнику. Ветки деревьев метались за окном, взбивали мокрый снег в омерзительное ледяное крошево, засыпая им лужи. Под ногами чавкало и хлюпало, и ни одна обувь не могла спасти, ноги промокали тут же.
- Ну и погодка! - задумчиво пробормотала Таня, нависнув над подоконником в кухне. - Может, отложим, а?
- Здрасте! - возмущенно фыркнул Степа, он сидел за столом в трусах, в белой рубашке и при галстуке и доедал причитающийся ему завтрак. - А потом зима будет, сугробы наметет, а потом все это начнет таять. А летом, глядишь, дожди зачастят. А я ждать должен?! Нет уж, красавица моя! Сегодня…
- Нужно было покупать мне резиновые сапоги вместо вот этого. - Она выставила на обозрение ногу в изящной туфельке с белоснежным кружевом и бусинками по краю. - Как вот я выйду в таких туфлях из подъезда?!
- Никак. На руках понесу, - пробормотал он, дожевал печенье, запил его кофе и тут же потянулся со счастливой улыбкой. - Теперь уже, Танька, ты никак не отвертишься. Ну никак! Нечего было приставать тогда ко мне в кафе.
- Я?! Приставала?! - притворно возмутилась она, скатала шарик из бумажной салфетки и запустила им Степану в голову. - Я не приставала!
- Приставала, приставала, чего уж теперь то…
- Ты лучше пойди и штаны надень, - порекомендовала Татьяна, улыбнувшись. - Сейчас Иришка, Светка явятся с Кириллом, и нужно будет выезжать. Опаздывать я не люблю.
Степан ушел с кухни, снова не убрав за собой со стола. Она хмыкнула, составляя тарелки с чашкой в раковину.
Все, как у всех… Все, как всегда…
Посуда, ужины, обеды, грязные воротнички его сорочек, замятые лацканы пиджака, хлопоты по дому…
Никто этого не отменял и отменять не брался. А ну и пусть! Пусть все это будет, - Она - для него, он - для нее. В этом и есть, наверное, смысл. Глупец, кто думает иначе. Ей не в тягость, ей в радость, потому что знает, что ведь для него же.
- Тань, - вдруг позвал ее Степан от зеркала в прихожей. Как то не так позвал, озабоченно вроде. - Поди ка сюда, милая!
Она поспешила. Встала за его спиной, поправила новый пиджак на его плечах, стряхнула несуществующую пылинку, потом наклонила его голову к себе и поцеловала в щеку.
- Ну, чего тебе?
- А вот скажи ка мне, любимая, как на духу… - Степан поймал ее отражение в зеркале и подмигнул:
- Только правду скажи, через час как никак женимся! И заливать мне про мгновенно возникшую симпатию не смей, ладно?
- Ну!
- Что же все таки тебя заставило подойти ко мне тогда в кафе? Кругом же полно было народу. Почему же ко мне то подошла? Только про любовь не ври, ты тогда смотрела на меня, как на насекомое. Ну?
- Чего подошла, говоришь… - Она вдруг рассмеялась, вспоминая свой порыв. - Скажу, не поверишь!
- А ты попробуй.
- А из вредности и подошла. Ты был единственным, кто не смотрел на меня там. Единственным был, Степка! Ты им для меня и |
