Лучший день в году Галина Владимировна Романова
        Восемь лет назад следователь Копылов вел дело о гибели молодой женщины Алины Савельевой, счастливой матери и жены. Ее обнаружили в канун Рождества повесившейся в своем загородном доме. Тогда дело было закрыто, а Алина признана самоубийцей. И вот теперь к Копылову пришли ее отец и восемнадцатилетний сын Кирилл и потребовали возобновления расследования на основании подозрений, возникших у них в адрес мужа Алины Геннадия. После покушения на фотографа Илью Шелестова - свидетеля, предоставившего много лет назад Геннадию алиби, - Копылов вновь берется за расследование той давней истории, тем более что в деле появляется новый загадочный персонаж…
        Галина Романова
        Лучший день в году
        Романова Г.В., 2014
    
        Пролог
        В учительской было очень тихо. Два педагога, расположившиеся в противоположных углах, занимались проверкой тетрадей. Шуршали страницы, едва слышно поскрипывал стержень авторучки в руках у химички. Она проверяла контрольные восьмиклассников. А это, как правило, масса замечаний, много двоек, чуть больше троек, стабильно пять четверок и всего одна пятерка. Тетрадь потенциального умника лежала в самом низу. Ее она приберегла напоследок, чтобы хоть немного поднять себе настроение. Ну не желали дети учить ее предмет! Не желали! А она что? Прыгнет выше головы?!
        Химичка, которую все в школе от мала до велика называли Ребенок из-за того, что она всех школьников называла именно так, неодобрительно косилась в противоположную сторону учительской, где шуршал пакетами с бутербродами математик Виктор Львович.
        Он постоянно ест! Постоянно! На переменах пьет литрами кофе, к кофейной машине подойти невозможно, там Виктор Львович маячит. Как у него «окно», так он шуршит упаковкой бутербродов. Тетради перед ним на столе, а он колбасу ест! А потом на страницах сальные пятна появляются. Брр, какая нечистоплотность!
        - Как там гений? Снова пятерка? - пробубнил с набитым ртом Виктор Львович, чтобы разрядить гнетущую тишину.
        Химичку он не жаловал. Считал эту старую деву противной и желчной. И совершенно не любящей детей. Ну что за блажь такая - называть всех без исключения - ребенок?! Да, ребенок, но к тому же еще либо мальчик, либо девочка. А от нее только и слышишь:
        - Этот ребенок вымотал мне все нервы! - И непонятно, который или которая из них.
        - Ребенок просто не выучил, а врет! - И снова непонятно.
        Сам Виктор Львович детей очень любил. Говорил всем без исключении «вы», а особенно старательных называл по имени-отчеству. К слову, дети, все без исключения, отвечали ему взаимностью. Его предмет если и не все любили, то относились уважительно. И преподавателю практически не врали. Ну, разве что изредка.
        - Гений? - отозвалась рассеянно химичка. - Вот только взяла тетрадь в руки, листаю… Да, все снова в полном порядке. Снова пять.
        Она вывела аккуратную пятерку, осторожно закрыла тетрадку, положила ее перед собой и вдруг, накрыв ее обеими ладонями, испуганно глянула на математика.
        - Знаете, Виктор Львович, мне иногда страшно.
        - Нам всем иногда страшно, - отозвался тот меланхолично, дожевывая бутерброд с чайной колбасой, которую он очень любил. - Все мы чего-то боимся…
        - Я не об этом! Я не о наших с вами фобиях! - раздраженно сморщилась химичка и постучала обеими ладонями по тетради. - Я о других страхах. Речь идет об этом ребенке!
        - А что с этим ребенком не так? - язвительно отозвался Виктор Львович, он лично этого «ребенка» называл по имени-отчеству, потому что было заслуженно. - Этот ребенок гениален!
        - Иногда мне кажется… Иногда мне кажется… - она закусила тонкую губу, неумело накрашенную фиолетовой помадой. - Иногда мне кажется, что это злой гений, Виктор Львович! Да, гениален! Бесспорно, эксперименты, которые мы проводим сообща, поражают. Расчеты… Это тянет на диссертацию, поверьте. Но стремления-то к науке нет!
        - А к чему есть?
        Виктор Львович заинтересовался. Химичка впервые так с ним разоткровенничалась. Тем более об одном из самых одаренных детей, в котором он совершенно не чувствовал никакого подвоха. Во всяком случае, при изучении этим «ребенком» преподаваемой им математики.
        - Понимаете, как бы это сказать… Все эксперименты сводятся к одному - стремлению как-то использовать результаты в нашей повседневной жизни.
        - Но это хорошо, милая вы моя! - Виктор Львович утробно хохотнул, незаметно для химички сыто рыгнул и сразу успокоился. - В конечном итоге наука должна работать на нас с вами. На человечество! А не оседать грудами бумаги в шкафах исследовательских институтов.
        - Это понятно, все понятно, - она брезгливо морщилась в его сторону, конечно, заметила его отвратительное рыганье и готова была сделать замечание, если бы не тема, сильно ее тревожащая. - Да, наука должна работать на человечество, но во благо!
        - Разумеется! - поддержал он, смущенно потупив взгляд: он понял, что она заметила.
        - А тут-то все не так!
        - В смысле? - Он отвлекся, пытаясь сильно сжать зубы, чтобы не оплошать вторично.
        - В случае с этим ребенком все не так! Его гениальность стопорится на желании… на желании сотворить зло! - Ее голос затих на зловещей ноте.
        - Ну-у-у, вы скажете тоже! - он благополучно избежал промашки и теперь радовался и страхов химички совершенно не разделял. - Злой гений, хотите сказать?
        - Именно!
        - И это в восьмом-то классе?
        - Самый опасный возраст, Виктор Львович, - возразила она, не отнимая ладоней от тетради с отличными работами. - В этом возрасте происходит становление личности, вам ли не знать?!
        - Согласен. И что? Прямо все так безнадежно с этим ребенком? - ядовито улыбнулся он. - Прямо-таки хотите сказать, что его гений работает только на зло!
        - Я хочу сказать, что… - она вдруг сильно побледнела. - Что сама гениальность была порождением зла.
        - Как пафосно! - Он скептически скривил рот. - Зло, породившее гения! Это… Вам не кажется, что это перебор?
        - Как!.. - Ее бледность сделалась сизой. - Как это вы правильно сказали, Виктор Львович!! Боже, не ожидала от вас, честно! Но боюсь, что вы, как никогда, правы. Этот ребенок… Да, вы правы. Это зло, породившее гениальность!!
        Глава 1
        Рождественская сказка, обещанная отцом Кириллу и маме, запомнилась. Она не могла не запомниться. Ее не смогли сгладить из памяти дни, недели, месяцы, годы. Даже наоборот! Чем больше проходило времени, тем четче и ярче становились картинки того дня. Будто какой-то злой гений водил невидимой кистью в его сознании, оживляя краски, пробуждая в ужасных воспоминаниях все новые и новые подробности.
        - Сюрприз удался! - с сарказмом выдохнула бы мама, будь она теперь рядом. - Это так на тебя похоже…
        Ее оборвавшейся жизнью закончился тот страшный день, который отец планировал устроить для них ярким, красивым, запоминающимся. Целый месяц он ходил, загадочно улыбаясь и прячась от них со своим телефоном. Кому-то звонил, с кем-то шептался и все обещал и обещал им великолепный праздник.
        - Милые мои, вы даже не догадываетесь, что я для вас придумал! - воскликнул он утром шестого января за завтраком.
        Утро было свежим, морозным. Он проснулся, выглянул в окно и обнаружил занесенный снегом их дворовый каток. Досадно! Собирались с ребятами погонять шайбу после завтрака. Теперь лед надо чистить. А кто станет?
        В квартире вкусно пахло каким то бытовым освежителем. Это домработница Люся уже успела прибраться. Пирогами не пахло. Мама не любила готовить. Люся не готовила, потому что ей за это не платили.
        Он умылся, надел тонкий спортивный костюм, в котором всегда ходил дома, и пошел в кухню.
        Отец болтал без умолку, сидя за столом в одних трусах, хотя мама и ругала его за это всегда. Он считал свой торс великолепным и не считал нужным его прятать. Светловолосый, высокий, голубоглазый, отец выглядел бы очень симпатичным, если бы не постоянная затравленность в глазах. Почему она там жила, он - его десятилетний сын - не знал.
        У отца не было трудного детства. Он вырос в благополучной, вполне обеспеченной семье. У него были отличные друзья, его любила такая шикарная женщина, как мама. Почему тогда? Почему ему - его сыну - всегда казалось, когда он смотрел на отца, что тот постоянно чего-то боится? Или ждет чего-то плохого? Может, он заранее, за много-много лет предвидел, что в его жизни случится ужасная трагедия? Может, предвидел и каждый день ждал исполнения страшного приговора?
        Эту черту он в отце ненавидел. Особенно, когда тот вздрагивал от громких звуков. Вздрагивал и морщился. Хотелось напрямую спросить: «Пап, ты трус?» Но отец не был трусом, он это точно знал. Он однажды врукопашную справился с тремя хулиганами, вооруженными битами, возжелавшими отобрать у него кошелек и мобильник.
        Отец не был трусом, но и счастливым не выглядел тоже. Хотя почему, казалось бы, да? У него все было для счастья. Доля в преуспевающем бизнесе, красивая и умная жена. Хороший сын, не огорчивший по-крупному своих родителей ни разу. Большая квартира в престижном районе. Дом, в который планировалось переселиться как раз после Рождества.
        Все же есть! Казалось, живи и радуйся! Почему тогда хотя бы изредка не светились беззаботностью его глаза? Той самой беззаботностью, которую дарует ощущение безграничного счастья…
        - Вы просто обомлеете от такой красоты! - пообещал он снова и покивал головой.
        - Только не вздумай проболтаться, - поморщилась мама, раскладывая по тарелкам вязкую рисовую кашу. - Ты можешь!
        - Не-а, не проболтаюсь. - Отец взял ложку, погрузил ее в вязкую массу на своей тарелке и осторожно перемешал. - Алина, гм-мм… Кашка-то, кажется, не удалась.
        - И что? - спокойно отреагировала мама, залезая своей ложкой в горку каши. - Все равно это лучше, чем бутерброды. Ешьте.
        Отец глянул на нее, согласно кивнул и сунул в рот комок слипшегося в молоке риса.
        - Мам, можно я не буду это есть?
        Кирилл отодвинул тарелку, посмотрел на мать - обидится, нет?
        - А что ты хочешь? - спокойно отреагировала она.
        Отвела с лица за ухо выпавшую из прически прядь волос. Улыбнулась почему-то грустно, тронула его за щеку.
        - Не знаю, - он пожал плечами. - Там сырки были творожные. Можно? И кофе?
        - Можно, - согласилась мама со вздохом, опустила ложку в свою порцию, с трудом перемешала. - Честно? Мне и самой не нравится. Но ведь надо это есть, говорят, полезно. Никудышная я у вас хозяйка.
        - Самая лучшая, - провозгласил отец, с трудом глотая последнюю ложку каши, он все съел. - Я из твоих рук даже… Даже смерть приму.
        И он вдруг снова вздрогнул, и снова взгляд его сделался чужим и испуганным.
        - Ну, ты, Геша, сказал, - рассмеялась мама, откидывая голову назад. - Я не представляю, что должно случиться, чтобы я вдруг возжелала твоей смерти?! Это не про меня!
        - Я знаю. Ты миролюбива. Да это я так, к слову, милая.
        Отец вяло улыбнулся и полез к ней через стол с поцелуем. Его накачанный пресс навис над небольшой супницей, пупок уперся в фарфоровую ручку. Мама увидела и шлепнула отца по боку.
        - Гена же!! Ну, одеваться надо к столу!! А ты без штанов!
        - Я в шортах, - возразил он, снова усаживаясь, поцелуй так и не состоялся.
        - Это не шорты, а просто свободные трусы. Хорошо, у нас мальчик. А если бы девочка!
        - А вот когда будет девочка, тогда и поговорим, - отец широко улыбнулся. - Когда-нибудь ведь будет?
        Мать странно посмотрела на него и вдруг опустила голову. Отец погасил улыбку, и страх в его глазах сделался более явным. Даже Кирилл это почувствовал, хотя мысли его сейчас витали далеко-далеко. Где-то семью этажами ниже, на улице, где снегом замело их хоккейную коробку. Он отвлекся. Но когда мать едва слышно произнесла: «Не надо, Геша» - его вдруг проняло. И мысли заметались в голове совсем не детские.
        А что он знает о своих родителях? Кто вообще они? Как стали вместе жить? Почему вполне безобидный вопрос о возможной сестренке разозлил мать и так перепугал отца?
        Странно…
        Эти недетские вопросы тем утром мучили его ровно три с половиной минуты, а может, чуть меньше. Потом он все забыл. Но спустя годы мог с точностью сказать, кто из них что говорил и о чем он в тот момент думал.
        Что было потом?
        Потом был суматошный день. Он ушел с ребятами на улицу, они чистили лед часа два. Потом бились трое на трое в одни ворота. Когда вернулся домой, родителей не было. Они уехали по магазинам. Потом случайно встретились с какими-то давними знакомыми и отправились ужинать в ресторан. Мама звонила ему ближе к десяти часам вечера. Была очень веселой, оживленной, с кем-то параллельно шутила. Сказала, что они с папой будут поздно, чтобы он не ждал их и ложился спать. Вернулись, когда он спал. И в рождественское утро он не обнаружил их нигде в квартире.
        - Мам, пап! - громко звал Кирилл, обходя по очереди все пять комнат. - А вы где?
        Ответом была записка, пришпиленная к холодильнику и написанная маминой рукой:
        «Кира, просыпайся, умывайся, завтракай и жди нас. Сюрприз будет ближе к вечеру. Мама».
        Он принялся им звонить, но два самых родных абонента оказались вне зоны. Наверное, поехали в загородный дом, решил он тогда. Там планировалось проведение праздничного ужина. И сюрприз, о котором с загадочным видом шептался целый месяц отец, тоже должен был ждать их там. Видимо, мама в самый последний момент перехватила у отца инициативу и включилась в процесс. Так бывало всегда, когда он чего-то не успевал.
        Кирилл залез в холодильник, достал копченую колбасу, копченого лосося, сделал себе гору бутербродов, заварил чай и завтракал в гостиной перед телевизором, тайно радуясь, что может позволить себе такую вольность. Через час пошел умываться и чистить зубы. И только собрался выйти на улицу, как объявился в Сети папа и сразу же позвонил.
        - Кира, ты как, готов? - весело спросил папа.
        - Смотря к чему, - осторожно ответил он. - А чего это вы вне зоны оба?
        - Как? - не понял отец. - Как - оба?
        - И мама, и ты.
        - Не понял! - Голос отца сделался чуть тревожнее, чем прежде. - Мама оставалась дома, когда я уезжал. Я поехал в дом, там все будет. А мама… Она жарила тебе оладьи. Ты их ел?
        - Ага! - соврал Кирилл.
        Четыре сморщенных подгоревших оладушка он отправил в мусорное ведро, не притронувшись. Сверху прикрыл старой газетой, чтобы мама не огорчилась, обнаружив завтрак в помойке.
        - Так вот, она должна была дождаться, когда ты проснешься. Вы должны были с ней проехаться по магазинам, мы не все вчера купили. Заехать за Волковыми и вместе с ними… Господи, надо позвонить Волковым!
        И отец отключился. Но почти тут же перезвонил:
        - Волковы где-то за городом. С мамой не связывались. Ты, Кира, собирайся, я скоро заеду за тобой. Поищем ее вместе, сынок.
        Господи, остаток дня они потратили на то, чтобы ее разыскать!! Ее нигде не было!!
        Сначала они колесили по городу. Посетили всех маминых подруг. Потом три маникюрных салона, два косметических центра. Ее нигде не было!
        - Но она же собиралась делать маникюр! - воскликнула тетя Лариса, одна из маминых подруг, когда отец позвонил ей. - Что, не было ее там?
        - Не было, - упавшим голосом ответил отец и тут же принялся набирать номер тети Вали.
        - Ну, не знаю тогда, Гена, - громко пыхтела тетя Валя, она была очень полной и неповоротливой. - Она точно собиралась перышки чистить. Точно! И куда подевалась?
        Этого никто не знал. Кирилл, поначалу не обращавший на отцовскую суету никакого внимания, вдруг и сам встревожился. Так не бывало никогда, чтобы мама не звонила ему в течение трех часов. Она даже в школу часто звонила, отсчитывая сорок минут и точно угадывая время перемены. А тут ничего за весь день. Ничего, кроме записки.
        Они колесили по забитому транспортом городу, попадали в пробки. Один раз колеса машины забуксовали в грязной снеговой каше, и пришлось просить о помощи. Отец нервничал, кусал губы, осматривал потемневшими от тревоги глазами толпы людей, спешащих по тротуарам, переходящих дорогу через пешеходный переход, все надеялся в этой безликой толпе увидеть свою единственную.
        Мамы нигде не было.
        - Слушай, Кира. Давай купим еще продуктов и поедем уже за город, - устав от бесплодных поездок по городу, предложил отец спустя три часа. - Сбор там, мама наверняка нас перехитрила и отправилась туда одна. Волковы уже скоро приедут. Да и сюрприз… С ним я вообще, кажется, опоздал.
        - Пап, а может, мама решила свой сюрприз сделать, а? - предположил Кира.
        Какое-то ведь должно было быть объяснение ее исчезновению и молчанию. Что еще он мог тогда подумать, что?! Что вчера утром он видел ее последний раз, да?! В то утро, когда отказался от ее завтрака. И когда она почему-то смотрела на него с непонятной грустью.
        - А что? - Отец вдруг оживился, глянул на сына с теплой улыбкой. - Мама, она может. Наверняка знала, что я опять все испорчу. Поехали сначала в магазин, нужен торт. Я вспомнил, что мы так и не купили торт. И виноград! Красный. Мама любит красный виноград. А потом - сразу за город. Это ведь не займет много времени, да, Кира?
        Это заняло еще два часа. Сначала они долго ездили между рядами автомашин, пытаясь припарковаться. Потом, кое-как втиснув машину на освободившемся пятачке у будки охранника, они почти бегом двинулись к гудящему, как улей, супермаркету. Не было корзин и тележек! К прилавкам было не подойти. Но они все же ухитрились раздобыть шикарную виноградную гроздь, потянувшую на килограмм. И любимый мамин торт «Весенний» с фруктами, желе и кусочками молочного шоколада. Простояли полчаса в кассе, потом столько же выезжали на проспект. Торчали в пробках и на светофорах. Когда выехали за город, уже смеркалось.
        - Незадача, - прошептал папа, глянув на часы. - Опаздываем уже на полтора часа. Влепят мне неустойку, сынок.
        - Кто, пап?
        - Артисты! Я же хотел… - Он внезапно смолк, закусив губу, и до самого коттеджного поселка не проронил больше ни слова.
        А Кире вдруг сделалось его так жаль, что в горле запершило. И он очень боялся, что, если станет что-нибудь говорить, его голос будет подрагивать, как у маленького. И по этой причине он тоже не разговаривал с отцом. Смотрел за окно, радовался тому, что снег наконец прекратился и хоккейную коробку во дворе теперь не занесет. И завтра - максимум послезавтра - они с пацанами снова сразятся. Но уже не на интерес. Бывший спортсмен дядя Сеня, проживающий на первом этаже в среднем подъезде, обещал какой-то приз победителю. Его дочка - противная веснушка Сашка - проболталась, что победителей ждут билеты на хоккейный матч.
        Они благополучно миновали шлагбаум: отца очень хорошо знали и документы проверяли редко. Сегодня не проверили. Поплутав по отлично вычищенным улицам, они подъехали к дому. И тут же обрадованно переглянулись: во всех окнах первого этажа и в родительской спальне на втором этаже горел свет.
        - Мама? - спросил Кира у отца.
        - Мама! - выдохнул он и рассмеялся. - Ну, я так и знал, что она опередит меня с сюрпризом…
        Но мамы в доме не было. Там обнаружились Волковы - Татьяна и Сергей, разбирающие груды упаковок на кухне. Сердитый мужик в костюме Деда Мороза, ополовинивший бутылку дорогого виски. И странного вида женщина.
        Кира сначала принял ее за подростка. Но когда она заговорила грубым прокуренным голосом и встала прямо под большой люстрой, он понял, что ошибся. Женщине было хорошо за тридцать. Она была просто маленькой и щупленькой, и стрижка у нее была очень короткая.
        - Так не делается, мужик, понимаешь?! - еле ворочая языком, заорал сразу с порога на отца Дед Мороз. - Мы на какое время договаривались?! Актеры прибыли точно по времени, рассредоточилась по участку, как и было оговорено. Мы иллюминацию раскидали, салют подготовили, все как договаривались. А люди где?!
        - Так вышло, - развел руками отец и тут же полез в карман куртки за бумажником. - Я возмещу все. И даже больше. Извините.
        - Извините?? - взвизгнула вдруг женщина-подросток. - У меня личная жизнь из-за этого дурацкого заказа полетела к чертям!! Я должна знаешь где быть теперь??
        - Нет, - покачал головой отец, отсчитывая деньги и выкладывая купюры на стол перед охмелевшим Дедом Морозом. - Хватит?
        - Вполне, - кивнул тот.
        - Нет! - снова завизжала дама. - Это ни хрена не компенсация! Моя жизнь разрушена.
        Волковы растерянно переглядывались и не вмешивались, продолжая распаковывать посуду, кастрюльки и контейнеры с продуктами. Сергей выглядел озабоченным, Татьяна - расстроенной. То ли их тут артисты достали, пока они с отцом ехали, то ли напряжение, вызванное отсутствием мамы, передалось от отца.
        Отец добавил еще денег и выпроводил все же за ворота Деда Мороза и маленькую женщину.
        - На чем они станут добираться до города? - спросила Таня, забивая полки холодильника привезенной едой.
        - Вызовут такси, - отозвался отец, замирая возле огромного окна, выходящего на лес. - Ребята, ее нигде нет! Где она??
        На минуту повисла тягучая пауза. Все замерли на своих местах, затихли. Даже часы на каминной полке перестали звонко отщелкивать секунды. Они не смотрели друг на друга. Они по примеру хозяина дома уставились в широкий проем окна, за которым густо темнел вечер.
        - Так, хватит ныть, - с наигранной веселостью прикрикнула вдруг Татьяна, выхватила из холодильника бутылку вина, потрясла ею в воздухе. - Предлагаю начать пить за светлый праздник. Мальчики, вы как?
        Мальчики не отозвались, тогда Татьяна достала из ящика стола штопор, ловко откупорила бутылку и разлила в три бокала.
        - Ты еще маленький, - щелкнула она Кирилла по носу со смешком, который ему показался фальшивым. - Так, давайте за Рождество! Давайте, мальчики, чего вы!
        Мальчики, как снова показалось Кириллу, неохотно подняли бокалы. Чокнулись на расстоянии, слегка колыхнув воздух, выпили.
        - Так, а теперь - закуски! - провозгласила Татьяна и принялась вытаскивать из холодильника контейнеры с едой, которые только что туда убрала. - Кирюша, помогай!
        Кирилл взял в руки тарелки, стоящие стопкой на буфете, - это мама приготовила их к празднованию Рождества. Поставил пять штук на круглый стол в центре огромной кухни. Бросил вопросительный взгляд на отца, тот одобрительно кивнул, поняв, что пятую тарелку сын приготовил для матери. Потом подал две большие салатницы Татьяне, два блюда под мясо. И через десять минут стол был накрыт к праздничному ужину.
        Холодная жареная курица, отбивные, прозрачный холодец, два мясных салата, жирная семга, запеченная в фольге. Чего только не было! Это тетя Таня, конечно, приготовила. Мама не любила и не умела готовить. Ей даже каша не удавалась.
        - Ну! - Татьяна любовно осмотрела стол. - Прошу к столу! Все прохладное. Сами не разрешили разогревать. Все? Ничего я не забыла?
        И тут отец достал из пакета ту самую виноградную гроздь, которую они купили для мамы.
        - Вот! Алина любит, сейчас явится, а винограда на столе нет. Станет гневаться. - Он пустил в раковину воду и начал любовно омывать каждую виноградину размером со сливу, по ходу приговаривая: - Я вот лично к винограду равнодушен. Мне дай яблоко, большое, сочное. Чтобы хрустело, и сок брызгал. А Алиночка виноград любит. Она без него никак. Вот так… Вот так…
        Он искусно пристроил виноградную гроздь на тарелке для фруктов, поставил ее в центр стола, потеснив главное блюдо. Татьяна сморщилась, ей не понравилось.
        - Так что, станем ждать беглянку или все же станем праздновать? - спросила она слишком громко, следом оглушительно хлопнула в ладоши и полезла за стол.
        Вообще-то Кириллу было неприятно, что она тут всем распоряжается. Лазает по их холодильнику, трогает тарелки, вилки, звенит бокалами, усаживается за столом на мамино место - спиной к камину. Там мама всегда сидела. Это было ее место. С него прекрасно просматривался вход в кухню и оба громадных окна, за которыми теперь было черным-черно.
        Но он не стал напоминать об этом тете Тане и тем более ничего не сказал отцу. Тот и так выглядел потерянным, без конца смотрел на часы, на дверь, проверял телефон. Он ждал, что она сейчас зайдет. Ждал!
        Мама так и не пришла ни между вторым и третьим тостом, ни между первой и второй бутылкой. Гости и отец понемногу напивались, разговор оживился. Скованность, вызванная отсутствием хозяйки, постепенно отступала. И уже через пару часов все трое дружно хохотали, звеня бокалами и подкладывая себе на тарелки закуску.
        Казалось, они совершенно забыли, что мамы нет. Их будто не тревожило, что целый день телефон ее отключен. Что она никого не предупредила, никому ничего не сказала, а просто исчезла куда-то. Куда? Для чего? И почему сегодня?! Сегодня же у них должен был быть праздник, отец же обещал! А он никогда не врал своему сыну. Артистов Кирилл своими глазами видел. И наверняка было бы весело, раз готовился салют и по всему участку была развешена иллюминация, которую так и не подключили.
        Сюрприза не случилось, мамы нигде нет, а отец и гости нажираются теперь в кухне, усиленно делая вид, что все нормально, что все по плану.
        Кирилл злился на них, он по шестому разу обошел весь дом, заглядывая во все углы. Что он искал, он и сам не знал. Ему нужны были ответы, и он надеялся, что в каком-нибудь пыльном уголке вдруг обнаружится для него подсказка. Но все было выметено, вычищено, все было подготовлено к празднику. Новые скатерти, новые покрывала на кроватях, новые подушки и одеяла. Нигде ни пылинки, ни кусочка чего-то такого, что могло бы натолкнуть на…
        Грубый стук во входную дверь, которую родители захотели сделать дубовой, на краткий миг оборвал веселье в кухне, потом оно вспыхнуло с новой силой.
        - Ага! А вот и беглянка!! - завопила Татьяна, сползая со стула и семеня полными оплывшими ступнями к выходу. - Сейчас мы ей!!
        - Штрафной! Штрафной Алинке!! - орал ей в широкую спину ее муж Сергей. - Если она ничего выпить не привезла, мы ей…
        Отец остался сидеть на месте. Он вдруг весь как-то сжался, уставился на дверной проем испуганными глазами, а ладони зажал коленями. Будто это он, а не мать, исчезнувшая куда-то без звонка на весь день, провинился. Будто это он, а не она заставила волноваться своих близких. А может, счел, что не должен был начинать празднование без нее, оттого и светился привычным страхом его взгляд. Может, почувствовал себя излишне хмельным и побоялся пошатнуться, оттого и не встал с места и не пошел следом за друзьями на грубый стук в дверь.
        Так думал Кирилл, наблюдая за всем сквозь лестничные балясины. Он уже полчаса сидел на верхней площадке, рассматривая чужой праздник, казавшийся ему совсем не радостным.
        Он не побежал вниз. И не потому, что обиделся на мать и решил, что она должна быть наказана хотя бы тем, что он не встретил ее у порога. А потому, что чувствовал, что это не она стучится в дверь. Так грубо?! С таким напором?! Да чтобы так молотить по двери, нужно иметь пудовые кулаки, а у мамы ручки нежные и маленькие, с изящными длинными пальчиками.
        - Алина-а-а, ты где была? - надрывалась Татьяна, ворочая непослушными пальцами головку замка входной двери. - Мы тебе сейчас…
        - Штрафной! - орал как заведенный Сергей. И вдруг принялся скандировать: - Штрафной Алинке! Штрафной Алинке! Штрафной Алинке!!
        Дверь после упорных усилий изрядно захмелевших супругов открылась, и в холл, прекрасно просматривающийся и из кухни, и с площадки второго этажа, влетела та самая маленькая женщина с отвратительно визгливым голосом.
        - А-а-а-а! Господи-и-и-и! - орала она теперь низко и утробно, воздевая руки к высокому потолку. - Что делается-то?? Убили-и-и, господи!! Убили-и-и-и!!
        Волковы, отшатнувшись от нее в испуге, замерли с открытыми ртами возле вешалки с куртками. Руки Сергея подперли поясницу. Татьяна сложила свои руки на груди и будто окаменела. Отец хотел было встать, да так и замер с приподнятым на десять сантиметров от стула задом. Кирилла эта немая сцена рассмешила, и он прыснул в ладонь.
        «Может, это начало сюрприза», - вдруг подумал он, встав и начав спускаться по ступенькам к взрослым. Все так вот закрутили в детективном жанре и теперь тщательно изображают удивление. Отец больше всех расстарался, согнувшись кочергой с нависшим над стулом задом.
        - Чего кричим? - встав перед голосящей женщиной, спросил спокойно Кирилл.
        Ее крик странно булькнул и затих, будто кто утопил его в большом аквариуме, стоящем у входа в кухню. Аквариум пока только наполнили водой, не запустив рыбок.
        - А?! - Маленькая женщина дернула коротко стриженной головой, будто птица над кормушкой, глянула мутными глазами на мальчика. - Кто ты?
        - Я Кирилл, - он галантно протянул ей руку. - Вы артистка, я знаю.
        - Да, артистка, - слабо заикаясь, ответила она, слава богу, орать перестала.
        - Вам не кажется, что вы переигрываете? - Он кротко улыбнулся и подмигнул отцу, который уселся все же на стул.
        - Что?! - Она глянула на него черными от страха глазами.
        - Вы, - Кирилл ткнул ее пальцем в плечо, оказавшееся на уровне с его плечом, - переигрываете.
        - То есть? - Кажется, она начала немного успокаиваться. Бледное лицо чуть окрасил румянец. Руки, метавшиеся, как крылья, замерли.
        - Я понимаю, что ваше шоу должно быть по сценарию драматичным, но… - Он сам себе удивлялся, откуда вдруг взялись такие взрослые слова. - Но не до такой же степени! Смотрите, вы напугали всех. Тетя Таня перепугалась. Дядя Сережа… Отец вообще чуть в обморок не упал. Была бы тут мама…
        - Что?! - Женщина дернулась, и бледность вернулась на ее лицо. - Какая мама?
        - Моя мама, - Кирилл слабо улыбнулся, вдруг сделалось тревожно и противно внутри, будто он одним махом проглотил громадное мороженое. - Ее тут нет. Но если бы была, то…
        - Как она выглядит? - Рука женщины впилась в его локоть, безумные глаза оглядели всех и снова остановились на Кирилле. - Как она, черт побери, выглядит?!
        - Кто? Мама?
        Голос неожиданно осип, и он почувствовал себя снова маленьким мальчиком, так нуждающимся в материнской защите. Конечно, и отец мог бы его защитить. Вопрос - от чего?! От ощущения надвигающейся беды? От этого не защитить. От страха? Так ему, кажется, тоже не по себе. Он хоть и сидел теперь ровно, но будто и не дышал вовсе, не сводя с маленькой артистки напряженного взгляда.
        - Да, мама, мама! - громко и раздраженно отозвалась маленькая женщина, по-прежнему сжимая локоть Кирилла. - Как она выглядит?
        - Она…
        Кирилл вдруг зажмурился, пытаясь вспомнить в мельчайших подробностях, как выглядит его мама. Высокая, темноволосая, с пронзительными синими глазами и четкой линией губ. Она очень грациозно двигалась и нежно улыбалась. Ее руки плавно скользили и мягко прикасались ко всему, до чего она хотела дотронуться.
        - Она необыкновенная, - выпалил он, и его губы задрожали от странной обиды на маму, бросившую его в такой вечер. - Красивая… У нее длинные ноги, тонкая талия и темные волосы.
        - Это так? - Оттолкнув его, артистка шагнула к отцу. - Это ваш сын?
        - Да, - кивнул тот едва заметно и грустно улыбнулся сыну через ее плечо. - Кирюша…
        - А его мама, стало быть, ваша жена? - не унималась женщина, она уже почти дошагала до того места, где каменным изваянием сидел отец, хотя каждый шаг давался ей с трудом.
        - Да, его мама - моя жена. - И еще одна грустная улыбка.
        - И где она теперь?
        - Алина? - Его плечи дважды поднялись и опустились. - Мы не знаем. Она не отвечает на звонки. И не приехала сюда, хотя я планировал сюрприз. Да вы сами знаете.
        - Знаю, - она сгорбилась, сделавшись совершенно крохотной. - Это должно было быть настоящее шоу! Сценарий был грандиозным по замыслу, но… Но ваша мама не отвечает на звонки, и вам не до праздника. Хотя стол накрыть не забыли.
        Ее голос на последних словах зазвенел злобой. Резко выпрямившись, она схватила со стола одну из початых бутылок вина и хорошо глотнула раз, другой, третий. Вернув ее с грохотом на стол, повернулась к Кириллу:
        - Мальчик не нашел маму?! Надо же! Зато мы ее нашли, черт побери!! Мы, которых твой папаша вытолкал за дверь на мороз и снег! Сначала он захотел артистов, потом не захотел! Опоздал, послал нас на хрен и… И нам пришлось звонить в такси, а никто сюда раньше чем через два часа не приедет. А Макс поплыл… - она неопределенно махнула рукой в сторону входной двери, где все еще топтались перепуганные Волковы. - Он, оказывается, одолжил у вас еще одну бутылку скотча и, пока я пыталась дозвониться до такси, благополучно к ней прикладывался. И его так развезло, что… что мне пришлось его буквально тащить на себе.
        - Куда тащить? - задал резонный вопрос Кирилл, взрослые почему-то молчали, таращась на наглую артистку, пьющую чужое вино прямо из горла.
        - «Куда, куда», - отозвалась она ворчливо, как ворона прокаркала. - К вам в постройки!
        Далеко за их домом, у границы участка, упираясь задней стенкой в высокий забор, стояли четыре строения, видом своим напоминающие сараи для содержания скота. Мама сильно возмущалась и грозилась все это снести к черту, поскольку не собиралась превращаться в скотницу.
        - Гараж под домом есть! Всяких кладовых куча! Зачем еще эти сараи, Геша??
        - Я не знаю, - виновато разводил руками отец. - Они сами. В проекте этого не было, Алиночка.
        - Вот именно!! И за эти четыре убожества теперь придется платить!! Пусть сносят к чертовой матери!..
        Сараи не снесли, поскольку снос был оценен дороже, чем их постройка. Мама смирилась и прошлой осенью вдоль этого убожества высадила живую изгородь.
        - Разрастется, все скроет, - утешилась она мыслью, рассматривая голые хилые кустики.
        Потом наступила зима. Кусты занесло снегом, дорожку до сараев тоже, и про них не вспоминали. И тут вдруг эта крохотная артистка с повадками хищной птицы про них напомнила.
        - И ваш Дед Мороз теперь в нашем сарае? - спросил Кирилл и глянул в окно.
        Проем был черен - ни звезд, ни луны, ничего. Просто черный квадрат с претензией на подражание шедевру.
        - Да, мой Дед Мороз, тьфу ты, господи! Макс, мой Макс теперь в вашем сарае! В жопу пьяный! - снова принялась кричать артистка.
        - И что он там делает? На морозе? - задал резонный вопрос ребенок десяти лет.
        Он почему-то сегодняшним вечером ощущал себя на редкость взрослым и рассудительным. Да, он тревожился за маму. Да, у него не было никакого настроения. Но это же не значило, что он должен был приниматься пировать в ее отсутствие! Или вести себя как тряпка!
        Это, если честно, он про отца так думал. Его поведение и раньше отвагой не отличалось, а сегодня вообще отец превратился в размазню.
        - На морозе? - Артистка приложила ладонь ко лбу, сморщила лицо, будто у нее болела голова. - Он там, малыш, блюет. Прямо на снег, мать его! Прямо на порог вашего сарая.
        - Потому что пьяный? - уточнил Кирилл и тоже поморщился, представив себе кучи блевотины на пороге сарая, которые кому-то потом придется убирать.
        - И потому что пьяный - тоже. - Она широко распахнула глаза и, подойдя к отцу Кирилла вплотную, проговорила едва слышно: - И потому что он увидел там покойника. Точнее - покойницу. Она висит под потолком, твою мать!!
        И вот дальше для Кирилла несостоявшийся сюрприз рождественского вечера начал превращаться в страшный сон. Даже много позже он не мог составить из рваных разрозненных черно-белых картинок единое целое.
        Вот ахнул и сполз со стула отец. Или он не сполз, а упал прямо на колени? Или не упал, потому что его подхватила та самая маленькая женщина, которая, как потом оказалось, должна была быть Снегурочкой. Кирилл не помнил точно. Тетя Таня страшно закричала из угла прихожей и начала заваливаться на вешалку с куртками. Она ее, кажется, повалила. Или сама упала, а сверху на нее вешалка? Кирилл не помнил точно. Помнил только, как возилась она огромной толстой гусеницей в ворохе курток и вопила, и вопила…
        Дядя Сережа, поначалу пытающийся ее поймать, махнул рукой, выхватил чью-то куртку из груды, натянул на себя и выскочил за дверь. Отец сделал попытку побежать за ним, но то ли оступился, то ли запутался в чьих-то рукавах, распростертых на паркете, и рухнул рядом с Татьяной. Артистка куда-то подевалась. Или Кирилл просто перестал обращать на нее внимание. Он теперь уже не помнил. Зато отчетливо помнил, как вышел из дома на крыльцо прямо в домашних тапках. Поежился от морозного воздуха, жадными щупальцами обхватившего его с головы до ног, и медленно пошел в сторону сараев. Снег был глубоким, и местами мальчик проваливался в него почти по колено. И, кажется, уже через дюжину шагов потерял где-то тапки. Но упорно шел, рассматривая цепочку чьих-то следов, оставленных тут до него. Следы были и не следами, а глубокими ямами с неровными краями, и их тут было великое множество. Потом следы вдруг прервались кустарником, высаженным мамой. Кирилл перелез через низкие сухие ветки, припорошенные снегом. И увидел Макса в шубе Деда Мороза. Он корчился на снегу, пригоршнями забрасывая снег себе в рот, и постанывал.
Дяди Сережи видно не было. Видимо, он вошел в открытую дверь сарая, потому что там горел тусклый свет от маленькой лампочки у входа. Во всяком случае, Кириллу показалось, что он видит какие-то движущиеся тени.
        - Дядя Сережа! - Ему показалось, что позвал он недостаточно громко. И поэтому, кашлянув, повторил: - Дядя Сережа!!
        Макс заворочался на снегу, сел. Поднял голову на Кирилла.
        - Тебе не надо туда ходить, пацан, - вдруг сказал он почти трезвым голосом. - Не надо!
        - Почему?
        Кирилл шагнул раз, другой к открытой двери. Он не чувствовал боли, холода, хотя шагал по снегу в одних носках. И страха не было. Его охватило странное тупое любопытство. Он не знал, что увидит среди мельтешащих теней в распахнутом настежь сарае. Но точно знал, что жаждет это увидеть.
        Увидел…
        Мама…
        Нет, под потолком на толстой веревке болталось то, что осталось от мамы. Длинное голое тело, болтавшееся в полумраке сарая, можно было назвать деревянным. Его будто кто выстругал из старой деревяшки, потом облил местами бурой краской, а на голову нахлобучил скомканную паклю. Так теперь выглядели мамины волосы - спутанные, мокрые, темные от крови. Ведь это же была не краска, так? Это была кровь?
        - Ма… - позвал Кирилл непонятным дребезжащим голосом. Так дребезжала ложка в стакане с чаем, когда они путешествовали поездом по Европе. - Ма, это ты?
        И тут из угла, откуда до Кирилла доносились странные сдавленные звуки, выскочило что-то огромное, горячее. Заслонило его от страшного видения, выволокло на улицу, потащило куда-то в сторону. Это дядя Сережа пытается его защитить, сообразил Кирилл, не пытаясь вырваться. Ему было больно подмышки, так крепко держал его дядя Сережа. С правой ноги у него сполз носок, зацепившись за кустарник, нога окончательно отмерзла, и он пытался поджать пальцы, чтобы хоть как-то их согреть. Сколько времени тащил его дядя Сережа? Минуту, две, час? Кирилл не помнил. Запомнился этот чудовищный холод, поднимающийся все выше и выше от пальцев ноги до колена, потом до пояса, до шеи, до сердца…
        Господи, тогда вот он впервые почувствовал, где у человека находится сердце, и понял, что это значит, когда оно болит. Оно жутко болело! Оно так сильно билось о его грудь, что болело и, наверное, кровоточило, потому что он отчетливо чувствовал во рту вкус крови. Он узнал его. Во время игры в дворовый хоккей случались и разбитые носы, и губы.
        - Гена!! - заорал дядя Сережа, втаскивая Кирилла, безвольно болтающегося у него на руках, в дом. - Гена, вызываю полицию!! Алина… Она мертва…
        Все! Вся мозаика тут же сложилась в голове Кирилла неотвратимой жуткой правдой. Все сжалось в один тугой комок - гадкое мертвое тело в крови, страшный холод, заморозивший его.
        Мамы больше нет. Ее никогда больше не будет. Она умерла. Страшно, болезненно, превратившись из красавицы в чудовище.
        Его укутали в одеяла, отнесли куда-то наверх, положили на кровать и, кажется, забыли о его существовании. Дом наполнился грохотом, шумом, кто-то громко кричал, плакал. Потом он услышал, как к дому подъехало сразу несколько машин. Шума стало еще больше, и хлопанья дверей тоже.
        Кирилл лежал на кровати, укутанный одеялами, не в силах сдвинуться. Ему казалось, что если он попытается встать, то непременно упадет и разобьется. И тогда все будет вокруг в крови. Ее будет так много, так…
        Когда он начал выть, он не понял. И даже не слышал себя. Он очень громко, тоненько выл, перепугав всех, кто был на тот момент в доме. По лестнице загрохотали шаги. Их было так много, что они оглушили его. Он сильнее зарылся в одеяла и принялся выть еще громче. Толпа людей окружила его, они принялись утешать. Потом они рвали с него одеяла, не понимая, что ему очень, очень холодно. Стаскивали с него штаны и кололи какие-то уколы, приговаривая, что все теперь будет хорошо. Что сейчас с ним все будет хорошо.
        Но хорошо-то уже быть не могло, так? Мамы-то больше не было! Как могло быть без нее хорошо?..
        Следующие два года они прожили с отцом в кошмаре. Кирилла пришлось лечить у каких-то светил психиатрии. На это уходила куча денег. Приходилось что-то продавать, чем-то жертвовать. Отцу пришлось долго оправдываться перед правоохранительными органами, потому что члены семьи принадлежат к группе риска: как объяснял ему работник прокуратуры, они первыми попадают под подозрение.
        Долгих два года им обоим пришлось вести долгие нудные разговоры, оправдываться, объяснять, выворачивать душу наизнанку. Потом это все внезапно закончилось. От них отстали. От Кирилла - психиатры, сделав пометку в карточке, что он абсолютно здоров. От отца отстали следователи, придя к выводу, что мама погибла, наложив на себя руки.
        Кажется, они еще долго мотали нервы и Максу, который в тот день должен был играть роль Деда Мороза. Но у него было железное алиби - несколько пар глаз, которые видели, что он неотлучно находился при своих спутниках.
        В результате дело было закрыто. Но отец не верил, что мама это сделала с собой. Он так и считал, что ее убили. Кто-то напал на нее и убил.
        - И эта непойманная мразь живет, жрет и радуется жизни, - заканчивал он, уже когда изрядно напивался. - И мы никогда, никогда не узнаем, кто сделал с ней это!! Никогда…
        Разговоры эти звучали все реже и реже, через пять, семь лет и вовсе стихли. А потом Кирилл, когда ему уже исполнилось восемнадцать, неожиданно узнал, что отец уже давно живет своей собственной жизнью. Что их осиротевшая без мамы семья давно состоит из одного человека. То есть из него одного. У отца семья есть. И кажется, там даже есть дети!
        - Это правда?! - спросил он у отца, когда случайно узнал.
        - Что - правда? - Отец с вызовом поднял на него взгляд, в котором со дня смерти матери поселилась тупая, как у идиота, отрешенность. И повторил вопрос: - Что - правда?
        - Что ты давно живешь… с женщиной?!
        - А с кем я, по-твоему, должен был жить, с мужчиной, что ли? - фыркнул отец со злостью.
        - Но как же так?! Я всегда думал, что ты и мама…
        Кирилл растерянно глянул на портрет матери, висевший на центральной стене в гостиной их другой, небольшой квартиры из трех комнат. Старую они продали. И дом продали тоже. Почти сразу, как отстали психиатры и следователи.
        - Я всегда думал, что ты не сможешь без мамы! И ее никто, никто не сможет заменить.
        Он запнулся на полуслове, потому что горло больно сдавило, как в тот страшный день, когда он провизжал почти полчаса, пока его не отключили уколами.
        - Ее никто и не заменил, - отец равнодушно пожал плечами. - Но я здоровый мужик, и мне чисто физиологически нужна женщина. Это ты можешь понять? Ты же уже взрослый, не ребенок!
        Кириллу сделалось противно.
        Да, он взрослый. И он даже уже не был девственником. Уже полтора года. Но, как каждый ребенок, он обожествлял своих родителей, и где-то глубоко в подсознании у него, как и у всех детей, жила мысль, что его рождением всякий секс у родителей и закончился. Да им это и не нужно вовсе! Они уже… старые! А тем более зачем секс отцу, если у него теперь нет мамы!
        Так он думал, когда был ребенком и подростком. Потом даже думать об этом перестал. Теперь вот отец заставил его.
        - Да, я взрослый. И, как взрослый, хочу знать, кто она? - после продолжительной паузы решился он на вопрос, преодолев гадливость. - И как давно это у вас? Я ее знаю?
        - Да.
        Отец нарочно повернулся к портрету матери спиной, хотя Кириллу хотелось обратного. Ему хотелось, чтобы тот каялся, глядя прямо ей в глаза. Пускай они были и неживыми.
        - Кто это?
        - Таня… Волкова.
        - Волкова?? - ахнул Кирилл, и его передернуло. - Это Волкова тетя Таня?? Ты с ней?? Но как ты мог?! После мамы… Господи, она же корова просто!! Она же…
        - А мне плевать, что ты об этом думаешь, Кира, - отец, не поворачиваясь к портрету матери, глянул на него с высокомерием, и это было очень ново и необычно. - Эта женщина любит меня, готова ради меня на все. Она родила мне прекрасных двойняшек.
        - Двойняшек?? - ахнул Кирилл.
        У него есть братья? Или сестры? Сколько им? Как давно он с этой женщиной? Как давно отец предал память о матери?! Как давно он обманывал своего сына, который думал, что он единственный?!
        Чудовище!! Отвратительное, похотливое, лживое чудовище!!
        - Да, у меня еще есть сын и дочь. Твои брат и сестра. Саша и Даша. Им четыре года.
        Отец повернулся, его мрачное лицо скрасила счастливая улыбка, адресованная внебрачным детям. Хотя…
        - Как мило, - хмыкнул Кирилл и отступил, когда отец попытался дотянуться до его плеча. - Может, ты уже и официально на ней женат?
        - Да, женат. Официально. Уже… - Он махнул рукой, провел ладонью по глазам, будто хотел прикрыть их от стыда, который теперь испытывал. - Уже пять лет, Кирюша. Я женат на ней уже пять лет.
        - Это значит, что ты женился на ней сразу после смерти дяди Сережи?! Дождался, пока он умрет от страшной болезни, и… А если бы он умер раньше? Скажем, через полгода после смерти мамы, ты прямо тогда и… Господи, как мерзко!
        - Не смей так говорить!! - заорал вдруг отец, жилы на шее вздулись, лицо покраснело, отрешенный взгляд сделался сумасшедшим. - Твоя мать… Она… Она никогда не любила меня! А я страдал! Ты был очень маленьким, чтобы это понимать! Ты не видел ничего! А я страдал… Очень страдал от ее равнодушия, беспечного равнодушия! Ей было плевать на меня и даже на тебя! Она жила своей собственной жизнью, в которую никого не пускала, кроме…
        - Кроме?
        Кирилл сжал кулаки. Если сейчас отец хоть одно плохое слово скажет о матери, он ему даст в лицо. Он заслужил!
        - Кроме ее постоянных половых партнеров, которых она меняла! - заорал отец, и жилы на его шее превратились в скрученную пеньку, которая вот-вот порвется. - Она их меняла, Кира!! Как перчатки!!
        И Кирилл его ударил. Ему показалось, что он едва замахнулся, желая просто унизить отца. Но вышло, что свалил его с ног. Отец упал на пол, скорчился и захныкал.
        - Вырастил… Вырастил ублюдка… - слышалось с пола. - Такой же неблагодарный, как и твоя мать!! Как ты мог меня ударить, засранец?! Как ты мог?!
        Кирилл перешагнул через скорчившегося на полу отца, вошел в ванную, заперся. Глянул на себя в зеркало. На него смотрел молодой симпатичный юноша, голубоглазый, темноволосый, с полными губами, как мать. Он был хорош. И знал об этом. Он был спортивен, потому что изнуряющими тренировками пытался долгие годы заглушить пустоту и боль, поселившиеся внутри с десяти лет. Он был осторожен и умен, потому что с десяти лет ощущал себя одиноким. Он никогда не доверял никому своих тайн и сомнений. Они жили глубоко в нем. И одно из таких сомнений вот прямо теперь родилось в его душе. Очень нехорошее сомнение, грязное, перечеркивающее все его минувшие восемь лет сиротства.
        А что он знает о гибели матери? От чего она умерла? Петля ли ее убила?
        Он никогда не видел заключения экспертов. Его не допускали к разговорам на эту тему. Это было вредно для его пошатнувшейся психики. Все разговоры в его присутствии сводились на нет. Да и разговоры эти велись шепотом. Кем велись? Отцом, родственниками мамы, Волковыми…
        Надо же! Тетя Таня теперь его мачеха! Вернее, она его мачеха уже пять лет, а он об этом не знал. И у него, оказывается, есть брат и сестра, двойняшки. Сколько им? По четыре года? Уже большие. Достаточно взрослые, чтобы задавать вопросы.
        А куда почти каждый день уходит папа ночевать? Почему? Где он бывает, когда не работает?
        Кирилл, к примеру, мог бы запросто ответить на эти вопросы милых детишек. Папа, которого он не привык ни с кем делить, ночевал почти каждую ночь вот в этой самой квартире. На своей кровати, которую вечером разбирал, грубо стаскивая с нее стеганое атласное покрывало. А утром это самое покрывало накидывал обратно. И тапки его всегда стояли в прихожей. И домашние вельветовые штаны хранились в шкафу. И посуда…
        - Дерьмо! - скрипнул зубами Кирилл и плеснул в свое зеркальное отражение водой. - Дерьмо собачье!! Кто угодно, но не она!
        Тетя Таня…
        Ничего общего с матерью. Мама была высокой и стройной. Волкова - низкой, полненькой, неуклюжей. Мама двигалась грациозно, плавно. Когда она шла по улице, ей вслед оборачивались мужчины, а женщины завистливо скрипели зубами.
        Тетя Таня переваливалась уточкой. Отец что же, находил это красивым, забавным, удивительным?
        Мама была темноволосой, голубоглазой, черты лица изящные, нежные.
        Тетя Таня темноглазая, прическа из черных мелких кудряшек была всегда одной и той же и напоминала воронье гнездо. От нее вечно пахло какой-то сдобой и шоколадом, будто она работала на кондитерской фабрике. А она вообще, кажется, нигде не работала. Сидела на фирме мужа, варила кофе и ждала, когда они вместе пойдут домой после работы. Так ему рассказывали, во всяком случае.
        Кирилл еще тогда, восемь лет назад, уже вступая в пору подростковой зрелости, недоумевал: как может дядя Сережа восхищаться своей женой? А он восхищался! Всегда! Хотя, по мнению Кирилла, единственной женщиной, которой можно и должно было восхищаться, была его мама. Она была самой красивой, самой нежной и самой очаровательной женщиной.
        Как мог отец после мамы жить с этой толстушкой?! Как мог родить с ней детей, имея Кирилла?! Разве он не поддерживал его все эти годы?! Разве не старался сделать так, чтобы в доме было уютно и всегда была еда? К слову, вполне сносно научился готовить. Даже отцу нравилось, он хвалил его.
        - Мама могла бы у тебя поучиться, - сказал он как-то, уплетая жареную курицу с картошкой. - Потрясающе готовишь, сынок!..
        И что теперь обо всех его прежних словах думать?! Фальшь?! Вранье?! Предательство?! Он ел его еду, хотя наверняка возвращался домой уже сытым.
        Кто за это за все ответит?!
        - Дерьмо! - снова повторил Кирилл и опустил голову под мощную ледяную струю…
        Глава 2
        - А привет, Танюха!!
        Пьяная рожа родного брата втиснулась в щель между притолокой и входной дверью - дряблая кожа, мутные глаза, вялые губы. Щеки мелко подрагивали, веки тоже, будто у Ильи был нервный тик. Но Таня знала причину этого нервного расстройства - невозможность похмелиться. Снова станет просить денег.
        - Чего надо? - Таня решительно преградила брату дорогу, подперев дверь крепкой коленкой.
        - А денег дай, - вялые губы вытянулись в черту сизого цвета, так братец улыбался теперь.
        - Нет денег, Илья. Уходи! - Таня нажала коленом на дверь, пытаясь выдавить наглеца на лестничную клетку.
        - Не уйду! - Брат, в свою очередь, тоже налег на дверь, оттирая сестрицу от входа. - Не уйду, лучше пусти по-хорошему!
        Таня отступила. Бороться с ним сил не было, она устала сегодня, прибирая все комнаты и наготавливая на семью.
        Гена давно предлагал взять домработницу, она была против. Не терпела чужих людей в доме. Достаточно няни, которая с утра до ночи сновала по квартире. Все что-то вынюхивала, высматривала, даже, кажется, подслушивала, о чем они говорят с Геной. Да и претендентки по его объявлению приходили все молодые и хорошенькие. Что могло из этого получиться, Татьяна приблизительно представляла.
        - Ну, как хочешь! - раздраженно подвел черту Гена пару лет назад. - Только не жалуйся потом, что устала!..
        Она и не жаловалась. Теперь, когда не было нужды торчать весь день на фирме, она научилась работать по дому, выкраивать время на отдых. Заваливалась в ванну с компрессом на лице. Через полчаса - контрастный душ. Потом большой стакан свежевыжатого сока, переодеться и с журнальчиком на диванчик. Если получалось, то дремала. Если нет, то просто смотрела картинки. Читать она не любила. К приходу Гены она бывала отдохнувшей, спокойной, свежей. И ее хватало на всякого рода любовные ужимки, которые он просто обожал. Странно, но он действительно обожал всякие муси-пуси, поцелуйчики и двусмысленные разговорчики на фривольные темы. То ли по сути своей всегда таким был, то ли натерпелся со своей покойной Алинкой, которую Таня всегда считала замороженной, настолько та была неэмоциональной.
        Сейчас у нее выдалось как раз время для отдыха. Близнецов няня увела на прогулку, потом в кафе и к бабушке, Гениной матери. Там они должны были остаться ночевать. Татьяна уже и воду в ванной открыла. И компресс для лица приготовила с ромашкой и мятой. И тут Илья!
        - Илья, денег не дам! - Таня встала, подбоченившись, у него на пути, а то еще, чего доброго, попрется по чистому полу в своих пыльных кроссовках. - Денег нет!
        - Хочешь сказать, что Гена твой тебе не дает на ведение домашнего хозяйства?! - Сизая линия улыбки изогнулась скорбной скобкой. - Не верю! И сама много бабла имеешь!
        - Слышал себя, да? - Таня помотала в воздухе указательным пальцем. - Все деньги в бизнесе. Гена денег дает на ведение домашнего хозяйства! Ты-то в это самое хозяйство никак не вписываешься, дорогой братец! Никак!
        - Ага… - Илья по примеру сестры тоже подпер тощие бока, обтянутые грязной ветровкой, хотя на улице было очень жарко. - Раньше, стало быть, вписывался. Теперь - нет! Здорово!
        - Раньше? А что было раньше? - Она изобразила лицом удивление, хотя внутри все тут же заныло от злости. - Не помню, убей меня!
        И тут произошло нечто неожиданное: Илья на нее напал. Такое случилось впервые, поэтому она не сумела вовремя среагировать, чтобы отступить на шаг, чтобы загородиться, чтобы не позволить этому уроду - одной с ней крови - сделать пакость. Не сумела, и Илья пакость сделал.
        Он оттолкнул ее к стене, навалился и схватил за халат на груди.
        - Ты что, сука, забыла, как я на тебя пахал?! Забыла, как выполнял все твои поручения?! - Его руки вдруг отпустили ее халат и принялись мять ее груди. - А у тебя, Танька, сиськи - отстой! Вялые, как… А вот у той, другой, были что надо, так?! Ух, как ты бесилась, что она лучше тебя! Ух, как заводилась, стоило мне рассказать тебе, как они…
        - Заткнись, урод! - громко зашипела она на брата, собрала все силы и, отодрав его руки от груди, резко оттолкнула от себя. - Извращенец поганый!
        - Это вы все извращенцы! Вы все уроды, сестренка! Друг за другом следили, фотографировали, снимали на видео… Вы все уроды!! А я шел у вас на поводу, твою мать! И много чего делал для тебя! А ты мне теперь даже на бутылку не хочешь денег дать?! Сука-а-а! Дай денег, сука-аа!!
        Илья с присвистом закончил и заревел, размазывая слезы и сопли по одутловатому лицу.
        Таня стояла, не в силах сдвинуться. В голове мелькали разрозненные кадры ее прошлой жизни. Той, которую она всячески старалась забыть. Той, в которой она будто и не жила, а тупо существовала. Там было все: ненависть, боль, отвращение, стыд, гадливость, ожидание. И всю эту отвратительную кучу она старательно хоронила в душе. Никаких воспоминаний! Никаких угрызений!
        И все помогали ей в этом, все! И муж, и родители, и дети. Муж заботился, родители не спрашивали. Дети радовали. То, что Илья сейчас озвучил, не обсуждалось уже почти восемь лет. Об этом просто забыли по умолчанию, и все!
        Неужели он дошел до ручки, раз решился сделать ей больно?!
        - Убирайся! - прошипела Таня и, замахнувшись, с размаху залепила Илье по щеке. - Убирайся! Никаких больше денег! Я сполна заплатила за все!
        Илья сгорбился и попятился к двери. На сестру он не смотрел, внимательным взглядом ощупывая стены прихожей.
        Что и говорить, Танька жила хорошо. Он не ожидал, что после смерти Сереги она так поднимется. Что оправится от беды, снова выйдет замуж. И за кого! Это вообще для него стало новостью. Он много чего ожидал, но только не этого! А она даже детей родила этому парню. И зажили они счастливо, но как-то, даже на его пьяный взгляд, неправильно. Генка много работал, приходил после службы к Таньке, а ночевал со своим сыном. И Илья подозревал, что Кирилл даже не догадывался, что отец живет двойной жизнью. Дети всегда обо всем узнают последними.
        Н-да, всегда узнают последними…
        Он остановился у двери, взялся за сверкающую ручку, потянул на себя, но вдруг снова хлопнул дверью и обернулся на сестру:
        - Если ты не дашь мне денег, я предам огласке все, все, все! И думаю, что кому-то не поздоровится. - Он был жалок и знал об этом, но все же постарался, чтобы его взгляд выражал угрозу. - И не надо скалиться, Танюша. Ты даже не представляешь, фитиль от какой пороховой бочки у меня в руках. Даже не представляешь! Я ведь могу его в любой момент поджечь. И тогда…
        - Что тогда?
        Она нагнула голову и тут же поморщилась: эта пьяная рвань все же натоптала. Она не боялась брата. С какой стати? Обо всех ее грехах Гена знает. Кого Илья еще мог удивить? Прессу? Очень ей надо перебирать старое грязное белье! Да чье? Татьяны Волковой! Она - не жена знаменитого олигарха или политика. Она - жена рядового, пускай и удачливого, бизнесмена. Интереса не представляет ни для кого.
        Так она ему и сказала. И каково же было ее удивление, когда Илья, помотав у нее перед носом грязным кулаком, произнес:
        - Ты дура, Танька. Дура толстопятая! Я могу одним движением своего языка превратить картинку твоего счастья в кошмар.
        - Болтай больше! - фыркнула она, но неприятный холодок прополз между лопатками.
        - У меня есть такие картинки, Танька! Мне за них Голливуд может столько бабла дать! - Илья мечтательно закатил мутные глаза. - А ты… Ты на бутылку жалеешь, овца!
        - Вот и поезжай в Голливуд, - предложила она и, изловчившись, распахнула дверь, выталкивая непутевого брата за порог. - А сюда больше за деньгами не приходи. Никогда!
        Удивительно, но он не стал упираться. Он вдруг сделался каким-то на удивление задумчивым, будто неожиданно пришедшая в его хмельную голову мысль оказалась на редкость удачной. Таня не терпела такой его мимики: она частенько бывала у Ильи в прошлой жизни. И тогда случались проблемы.
        - Все, Таня, прощай.
        Илья так звонко хлопнул в ладоши, что у нее зазвенело в ушах. Он засеменил к лифту, нажал кнопку, не глядя на сестру. Но перед тем как шагнуть в кабину, все же покосился на нее и с сожалением произнес:
        - Э-э-эх, дура… Как же ты пожалеешь, ох, как пожалеешь, Танюха! Бойся меня, поняла?! Сильно бойся!
        Как только Илья шагнул в лифт, Таня тотчас захлопнула входную дверь. Привалилась к ней, положила руку на левую грудь и зажмурилась от бешеных толчков сердца. Мерзавцу Илье удалось вывести ее из равновесия. Не то чтобы она его боялась, ей, по сути-то, и бояться нечего. Но…
        Но нагадить он мог. Мог распустить мерзкие слухи, мог родителям чего-нибудь такого наговорить. А с другой стороны, для нее это важно? У нее давно другая жизнь. И то, что было в прошлом, в прошлом и осталось. Тьфу на него!
        Таня вдруг вспомнила, что у нее открыта вода, и метнулась в ванную. Шапка пены вылезла из ванны горбатым сугробом. Хорошо, вода не перелилась через край, а то были бы проблемы с соседями. Она закрыла краны, принесла с кухни остывший травяной отвар, разделась и погрузила тело в ванну.
        Хорошо, как хорошо в ароматной горячей воде! Кажешься самой себе легкой, изящной, красивой. Таня нанесла жирный крем на лицо, положила сверху салфетку, смоченную в отваре, и, опуская руки в воду, нечаянно задела свою грудь. И гадливость, вызванная встречей с Ильей, тут же снова вернулась.
        Что он сказал? Что у нее противные сиськи? Что у той, другой, грудь была много красивее? Да, что-то типа того. Но что с того-то, господи?! Ее грудь вот она, ее можно потрогать, можно погладить, можно поласкать, чувствуя, как, набухая, твердеют соски. Что, собственно, Гена ежедневно и проделывает. А та, другая грудь давно сгнила, сгнила, черт бы ее побрал! И ревновать к ее красоте не то что глупо, а вообще неуместно!
        - Да пошел он! - устало прошептала Таня и устало закрыла глаза, настраиваясь на отдых.
        И ей это почти удалось. Она дольше обычного нежилась в ванне, потом делала прическу, старательно вытягивая утюжком кудряшки. Немного подкрасилась, долго выбирала одежду. Остановила выбор на легком вельветовом костюме темного синего цвета, состоящем из широких брюк и курточки с короткими рукавчиками. Этот костюм она часто надевала на даче у родителей, Гена говорил, что он ей очень идет, и она его берегла. Дома не носила никогда. Запросто можно посадить пятно на кухне. Или близнецы могли изляпать грязными ручонками, вымазанными в пластилине или акварельных красках. А сейчас вдруг ей захотелось его надеть. Захотелось снова понравиться Геннадию. Услышать его похвалу.
        Но Гена не похвалил ее. Более того, он нахмурился, когда она ему как бы вскользь рассказала про визит Ильи и про его угрозы.
        - Почему ты не дала ему денег на бутылку, Таня? - спросил он сразу, как она закончила говорить.
        Он даже вилку отложил, хотя до этого с удовольствием брал с тарелки домашние пельмени размером с Дашин кулачок.
        - Но, Гена… - Она растерянно теребила пуговицу на вельветовой курточке.
        Кстати, Гена обратил внимание на ее потуги выглядеть красиво. И похвалил, и даже расстегнул на ней одежду, и принялся поглаживать, возбуждаясь с каждой минутой все сильнее. Она остановила, дура. Решила, что пускай сначала поест и послушает новости. Послушал!
        - Что - Гена?? - Он непозволительно повысил голос. - Ты совсем дура, Тань?!
        - Но, Гена… - Голос ее задрожал, глаза наполнились слезами, и как-то так вышло, что пуговица от курточки очутилась у нее в ладони. - Почему ты так со мной разговариваешь?
        - А как мне с тобой разговаривать?! - заорал он уже во все горло и вскочил, опрокинув кухонный стул. - Ты хоть понимаешь, какое дерьмо он может снова всколыхнуть?! Ты хоть знаешь, через что мне пришлось пройти?? Я два года… Два! Года! Жил в кошмаре! Я и Кирилл!! Ты хочешь теперь и наших детей протащить через это?!
        - Нет, не хочу.
        Она тут же забыла про обиду и испуганно замотала головой. Перед глазами мгновенно всплыли испуганные мордашки близнецов. Мысль о том, что она как-то невольно навредила им, такой болью отозвалась во всем теле, что она громко застонала.
        - Гена, что делать? Что делать, Гена? - Она принялась раскачиваться из стороны в сторону, слезы текли по щекам, нос тут же заложило. - Что я наделала, Гена… Что я наделала…
        Отсутствующая верхняя пуговица, которую она нечаянно оторвала, позволила широко разъехаться полам курточки. И грудь, которую Илья счел непривлекательной, плавно заходила из стороны в сторону. Гена тут же среагировал.
        - Ладно, малыш, успокойся. - Он присел перед ней на корточки, уткнувшись лицом в распахнутую курточку на груди. Глубоко втянул в себя аромат жены. - Как ты славно пахнешь, милая… Как славно… Идем в кроватку, идем…
        - А как же Илья? Как быть с ним, Гена?
        Она послушно поднялась со стула, тут же под его требовательным взглядом сняла с себя все прямо в кухне и послушно пошла впереди Гены в спальню. Дошла до кровати. И тут же получила ощутимый толчок в спину. Упав на живот, резво перевернулась, широко развела ноги.
        - Иди ко мне, милый, иди, - прошептала она, наблюдая, как муж судорожно стаскивает с себя штаны. - Какой же ты у меня красивый, любимый мой! Какой же ты…
        Через полчаса, выйдя из ванной и приглаживая влажные волосы ладонью, Гена неожиданно сообщил:
        - А я ведь насовсем, Тань.
        - Что? - Приняв душ чуть раньше, она куталась теперь в белый махровый халат.
        - Я не уйду, Тань.
        - Сегодня? - Она часто заморгала, не понимая, что происходит. - Кирилл уехал куда-то?
        - К черту все, малыш! - Он обнял ее, прижал к себе. - Кирилл все знает про нас. Я рассказал. И оставил там, в прихожей, ключи от той квартиры. Да и… И от той жизни тоже. Меня там больше нет, Тань. Я теперь с вами. Насовсем.
        - Геночка… - прошептала она, зажмуриваясь. - Это правда?!
        - Да. А Илье ты позвони, малыш. И постарайся быть с ним повежливее. Просит денег - дай. Три сотни рублей - это такой пустяк в сравнении с тем, что он может раззявить пасть!
        - Позвоню. Обязательно позвоню.
        Таня, как кошка, сладко жмурилась, подставляя щеки его губам. Поверить в то, что Гена теперь целиком и полностью принадлежит ей и двойняшкам, было невозможно. Она так долго этого ждала, так долго об этом мечтала. Как они станут проводить все вечера вместе, вместе ложиться спать, вместе просыпаться. Планировать выходные.
        - Боже, какое счастье! - шепнула она ему в ухо, почувствовав тут же забравшиеся под халат жадные руки на своих голых бедрах. - Я не могу поверить.
        Ей ведь теперь не придется занимать свой досуг тем, о чем Гене знать совсем необязательно. Тсс, у каждого есть свои секретики, так?..
        Глава 3
        Кирилл сидел на веранде бревенчатого дома, где жил его дед, и щурился на солнце, пробивающее бреши в густой еловой хвое.
        Дом был старым, но добротным и удобным, хотя комнат в нем было всего две. Сразу из темного, насквозь пропахшего полынью коридора попадаешь в крохотную кухню, где стояли стол, четыре стула, газовая плита, холодильник, комод и рабочий стол. Из кухни - вход в большую комнату, величественно именуемую дедом гостиной. Там подпирали стены два здоровенных новых дивана друг против друга, меж ними вдоль стены - старомодный платяной шкаф. Большой ламповый телевизор напротив, до сих пор замечательно показывающий. И сервант с пустыми посудными полками. Туда дед летом складывал прессу, чтобы зимой было чем печку растапливать. Из гостиной - вход в крохотную спальню с панцирной койкой, заправленной старинным лоскутным одеялом и заваленной горой настоящих пуховых подушек. Рядом с кроватью тумбочка, где стоял радиоприемник и всегда лежали запасные дедовы очки.
        Вообще-то раньше этот дом деду не принадлежал. Дед жил вместе с бабушкой в городе. В трехкомнатной, шикарно отремонтированной родителями Кирилла хрущевке. Бабушка и по сей день там живет. Одна. Дед переехал сюда, в глушь на границе двух областей, у самой кромки елового леса. Он купил этот старый, никому не нужный дом после смерти своей дочери - матери Кирилла. Поначалу просто скрывался тут ото всех, пряча горе в дубовом срубе и воя на стены. Потом вообще переехал.
        - Почему, дед? - задавал ему вопросы Кирилл, изредка навещая предка.
        - Из-за всякого рода разногласий, - отвечал тот лаконично, не вдаваясь в подробности.
        Поскольку бабушка тоже о причинах помалкивала, Кирилл со временем от них отстал. Да и виделись они нечасто. Кирилла поначалу донимали психологи, занимая все свободное от учебы время. Потом он всячески старался создать для отца идиллию семейного очага, который…
        Который, как оказалось, ему ни хрена был не нужен. Который у него уже был. Тайный, подпольный. Теперь отец из этого подполья вышел и, более того, ушел насовсем из их общего дома. Когда Кирилл два дня назад ударил отца, а потом скрылся в ванной, он думал, что все утрясется. Что сейчас он выйдет, попросит у отца прощения, и все будет как прежде. Но отца уже не было дома, а его ключи от квартиры лежали на тумбочке в прихожей, красноречивее всяких слов утверждая, что отец ушел навсегда.
        Он его бросил…
        Дед загремел в кухне, интеллигентно выругался и через пару минут подал Кириллу на веранду через окно кухни огненный электрический чайник и заварник.
        - Чашки сам принесу, - проворчал он, потирая обожженные пальцы. - Варенье бабкино будешь?
        - Нет. Я же все привез, дед, чего ты.
        Кирилл поставил на деревянный стол, стоящий на веранде круглый год, чайник и заварник. Полез в пакет возле плетеного кресла, в котором сидел. Килограмм любимого дедом орехового печенья, килограмм сушек с маком, два батона, полкилограмма сыра и пачка масла. Он выложил все на стол, надорвал пакеты. Через пару минут дед вышел из дома на веранду с чашками. С грохотом поставил на стол, кряхтя, уселся в плетеное кресло напротив Кирилла.
        - Печеньки, - мечтательно улыбнулся он, выхватывая из пакета сразу горсть ореховых кругляшек. - Молодец! Помнишь.
        - Я, дед, все помню, - многозначительно изрек Кирилл и начал разливать кипяток и заварку по чашкам.
        - И что же ты помнишь? - Темно-серого цвета глаза деда уставились на него с интересом. Он улыбнулся: - Как ремня тебе давал в семь лет за то, что ты спалил мою новенькую электробритву, помнишь?
        - Ремень не помню, бритву - да. Классная была бритва, дед!
        Кирилл улыбнулся. И веселье деда тут же померкло, до того внук был похож на покойную дочь. Глаза, волосы, губы, манера говорить, улыбаться. Вылитая Алина! Была бы жива, теперь порадовалась за сына. Хорошим парнем вырос. Не подлым. Не то что его отец, прости господи.
        Зятя Иван Митрофанович не ненавидел, он его презирал. И в глубине души считал ответственным за гибель своей дочери. Если бы не его малодушие, если бы не его мелкая душонка, Алина была бы жива до сих пор. И не верил он ни черта ни в какую судьбу, о которой стенала днями и ночами его жена. Не верил! Потому и разошлись они во мнениях, оттого на старости лет и разъехались. И живет он теперь один в этой заброшенной деревне. Думает, много думает, сопоставляет, вспоминает и снова думает. И чем больше думает, тем…
        - Что ты сказал? - встрепенулся Иван Митрофанович, за раздумьями пропустив последние слова Кирилла.
        - Отец ушел из дома, - буркнул тот вторично, опуская глаза в чашку с чаем.
        - Как это?! - Иван Митрофанович замотал седой лохматой головой, зажмурившись. - Я не понял? Как ушел? Куда? Что за блажь? Ты выгнал, что ли?
        Кирилл бы не смог выгнать отца, в этом дед был уверен. Он бы вот лично дал пинка этому скользкому хлыщу. С удовольствием бы дал. Еще при жизни Алины. Но Кирилл…
        - Я его не выгонял, дед. Я его… - Кирилл растопырил пальцы, глянул на свои перевернутые ладони. - Я его ударил, дед.
        - Что ты его?? - ахнул тот и, забыв про ноющие артритные коленки, вскочил с кресла. - Ударил??
        Кирилл лишь кивнул, боясь поднять на деда взгляд. Сейчас станет ругать, учить жизни, воспитывать. Он этого ждал. Дед всегда учил его, как правильно жить. И иногда, перегибая палку, до такой степени изводил внука, что тот сокращал свои визиты до минимума и спешил удрать.
        Он видел тупые носы летних дедовых сандалий, видел кромку его широченных тонких брюк без стрелок, в которых дед обычно ходил по дому. И почему-то ткань этих брюк сейчас мелко подрагивала.
        - Дед, ты чего?! - ахнул Кирилл, все же осмелившись посмотреть на деда.
        Тот плакал. Слезы, как горошины, скатывались по его морщинистым смуглым щекам, застревали в густой трехдневной щетине, щадя свежую белоснежную рубашку, в которую дед нарядился специально к приезду внука.
        - Дед, ты чего? - Внук взялся за крепкую дедову руку. - Ты прости меня, если…
        - Ты молодец, Кира, - сквозь стиснутые зубы чуть слышно прошептал дед и пожал Кириллу руку. - Ты у меня молодец. Как же я… Как же я мечтал все эти годы дать в морду этому… Прости, он тебе отец, но… Но не могу передать, как мне хотелось сделать то, что сделал ты, мой мальчик! Иди ко мне, я тебя обниму!
        Они обнялись, оба крепкие, рослые, темноволосые. Порода, как с удовольствием отметила бы мама, будь она жива. Возраст лишь добавил старику седины и морщин, тело по-прежнему оставалось мощным и крепким. Молодой был чуть изящнее в костях, но сила и гибкость, которая с годами только заматереет, в нем уже ощущались.
        Они были очень похожи все: Кирилл, его дед и покойная Алина.
        - Прости меня, мой мальчик. Расслабился.
        Дед отпихнул от себя внука, тот послушно уселся на место. Старик достал белоснежный платок из кармана летних штанов, вытер породистое лицо, которое, невзирая на морщины, все еще оставалось привлекательным. Сел снова в свое кресло. Пригубил остывающий в чашке чай, зажевал печеньем.
        - Масло и сыр надо убрать в холодильник, - как ни в чем не бывало проворчал он, швырнул пакеты Кириллу на коленки, скомандовал: - Отнеси.
        Тот отнес в холодильник масло, сыр. Подивился, что у деда на полках множество каких-то кастрюлек, сотейников, накрытых мисок. Готовит, молодец. Вернулся на веранду. В том, что дед сейчас станет его допрашивать, он почти не сомневался. И точно, дед встретил его вопросом:
        - За что?
        - Ударил, что ли?
        - Не включай дурочку, Кира! - прикрикнул дед строго. - Ну!
        - Он женился, дед. Тайно. На Волковой тете Тане. - Кирилл еле выговорил, так противно было произносить все это вслух.
        - Ух ты! - Дед едва заметно качнул головой, глаза остекленели, уставившись Кириллу в переносицу. - Молодец Гена. Что же нас на свадьбу-то не пригласил?
        - Так свадьба-то, дед, случилась пять лет назад!
        - Да ладно! Пять лет назад?? Так, погоди, погоди, а Серега Волков?
        - Он к тому времени как раз благополучно скончался от тяжелой болезни. И друзья решили не сиротить друг друга, черт… - Кирилл почувствовал, как закипают злые слезы. - Дед, я не сдержался. Я не должен был, я…
        - Не трынди, Кира, - властным жестом остановил его Иван Митрофанович. - Я жажду подробностей! Как? Как все это произошло? Почему он молчал? Он же все эти годы жил с тобой?
        - Да, жил. Крайне редко не ночевал. В году… Я не знаю… - Кирилл потряс в воздухе растопыренной ладонью. - По пальцам можно пересчитать отлучки из дома. Мы с ним постояно вместе были, исключая то время, когда я в школе был, а он на фирме своей. И тут бац! Он женат! И мало того…
        - Что?! Не молчи! - Голос деда напомнил дальние раскаты надвигающейся грозы.
        - У них есть дети, дед! - вырвалось у внука с обидой.
        - Дети?? - Крупная голова деда дернулась, будто кто-то невидимый нанес ему ощутимый удар. - Что значит - дети?!
        - Двойняшки, девочка и мальчик! - И он добавил, как выплюнул. - Саша и Даша!
        - Ох, господи! - Сильная ладонь деда легла на левую сторону груди, чуть комкая рубашку. Он зажмурился. - А бабка знает?
        - Дед, ну я-то откуда знаю! - всплеснул руками Кирилл. - Я с бабушкой в последний раз виделся на Рождество…
        Сказал и осекся. Рождество в их домах уже восемь лет не праздновали. Это была годовщина смерти матери. И собирались они в этот день на поминки. Кирилл ехал с отцом к бабушке. Дед пил один в этом доме. Потом, дня через три, а то и через неделю, Кирилл приезжал к нему и вывозил груду мусора из пустых бутылок, пивных банок и пустых упаковок из-под бомж-пакетов. Дед встречал его всклокоченным, опухшим, в несвежей одежде. На Кирилла почти не смотрел, но разрешал тому прибираться в доме. И даже не гневался, когда ловил на себе осуждающие взгляды внука. После этого они, как правило, не встречались месяца два, давая друг другу немного отвлечься.
        - И она ничего тебе не говорила на Рождество? - уточнил дед, уминая ореховые печеньки.
        - Нет. Она, как всегда, плакала, - Кирилл поднял голову вверх, старательно рассматривая острые солнечные лучи, рвущие еловые лапы на мозаику. - И ничего такого.
        - Она не знает, - убежденно заявил дед. - Дай-ка мне свой мобильник, Кира.
        - Зачем? - спросил он, но телефон деду протянул.
        - Надо, - дед неуклюже тыкал крупным пальцем в кнопки. - Ага, вот она, твоя бабушка… Сейчас мы ее спросим…
        Бабушка ответила почти сразу.
        - Да, Кирюша, - раздался в трубке ее тихий голос, сильно напоминающий мамин.
        - Это не Кирюша, Валентина. Это Иван.
        Дед отвернул лицо от Кирилла, но тот заметил два красных пятна, расцветших на дедовых щеках. С бабушкой дед не виделся, наверное, уже лет шесть.
        - Ваня?! - ахнула та и тут же переполошилась: - Что с Кирюшей, Иван?? Что с ним??
        - Ну почему с ним что-то должно быть, Валь? Вот он сидит напротив, жив, здоров и вполне упитан. Чего ты переполошилась-то?
        Голос его стал мягче, глаз деда Кирилл не видел, но по неугасающему румянцу понял, что дед взволнован разговором с женой.
        - А почему ты звонишь с его телефона?
        - Потому что, Валя, у меня нет своего, - напомнил дед. И тут же перешел к делу: - У меня к тебе вопрос.
        - Да, Ваня.
        - Ты знала, что Генка женился? - И тут же, не сдержавшись, процедил сквозь зубы: - Паршивец!
        Бабушка молчала. И дед тут же вышел из себя:
        - Знала, что ли? Валя, не молчи!
        - Гена? Женился? - еле выдавила из себя бабушка, ясно давая понять, что она ничего не знала. - Но как же так, Ванечка? Как же так? Он же и Кирюша… Он же…
        - Он же, мы же, вы же! - передразнил ее дед со злостью. - А я говорил тебе, только ты не слушала!
        - Не начинай, - плаксиво оборвала она его. - Что было, то было. Женился так женился. Времени-то сколько прошло! Восемь лет, Ванечка. Ему уже пора перестать оплакивать нашу Алиночку и…
        - Дура!! - взревел дед и заметался по крыльцу. - Ты хоть знаешь, что он перестал ее оплакивать пять лет назад! У него уже детям по четыре года, дура!! А ты всегда его защищала! Всегда утверждала, что нет его вины в гибели моей дочери!! Ты…
        Даже со своего места Кирилл слышал, как громко рыдает бабушка. И сердце у него разрывалось. Он встал и ловким движением выдернул у деда телефон. Произнес в надрывающуюся плачем трубку:
        - Ба, потом перезвоню, - и отключился.
        Глянул на деда. Тот с трудом опустился в кресло, тяжело дышал, широко открыв рот. Лицо его сделалось белым.
        - Дед, с тобой все в порядке? - переполошился Кирилл. - Может, таблетку?
        - Принеси мне лучше из холодильника… - дед звучно пощелкал пальцами, недовольно сморщившись. - Там внизу, увидишь. Да, и сыр свой захвати и лимончик.
        Внизу холодильника обнаружилась початая бутылка коньяка. Кирилл со вздохом нарезал сыр, лимон, добавил две котлеты, обнаруженные в миске под тарелкой. Взял стопку и понес все деду.
        Тот с ходу опрокинул стопку, зажевал лимончиком. Следом вторую, в ход пошел сырок. И лишь после третьей съел обе котлеты. Отдал бутылку Кириллу и жестом велел убирать со стола. Тот управился за пять минут, распихав все по полкам холодильника и буфета. Вернулся на веранду. Дед сидел в кресле, полуприкрыв глаза. Кулаки были крепко сжаты. Губы стиснуты в линию. Кирилл не стал приставать к нему с вопросами, заготовленными еще дома, решил выждать. Сел, подставил лицо солнцу, как через сито, пробивающемуся сквозь еловые иголки. Становилось жарко и очень хотелось на пруд, который дед собственноручно начал чистить пару лет назад. Дело двигалось туго, но двигалось. Хотя купаться пока преждевременно. Сначала должен состояться разговор, которого Кирилл и хотел, и боялся одновременно.
        - Говори, зачем приехал, - прервал молчание дед, как всегда безошибочно угадав настроение внука.
        - Даже не знаю, как начать. - Кирилл сощурился самому юркому солнечному лучу, забравшемуся под кровлю веранды и застолбившему как раз то место, где он сидел.
        - Начинай с самого начала, - потребовал дед.
        - Я хочу… Только не смейся надо мной, дед! - предупредил Кирилл, загораживаясь от деда ладонями.
        - Ну! - прикрикнул тот, рассматривая внука в упор.
        - Я хочу найти убийцу моей матери, дед.
        - Ух ты! - Дед осклабился в злой ухмылке. - И давно хочешь?
        - Хочу давно. Но решился только теперь. Надеялся, что отец мне поможет в поисках, когда я вырасту. Но…
        - Но твой отец мерзавец, так?! - повысил голос дед. - И ему плевать, найден преступник или нет! Его это не волновало с первого дня! Единственное, что его волновало, - это чтобы его поскорее оставили в покое. Ну и, как оказалось… Чтобы побыстрее сыграл в ящик его соперник и конкурент.
        - Что ты имеешь в виду? - напрягся Кирилл.
        Ему все равно было неприятно слушать подобное об отце. Ведь он долгие восемь лет был для него единственно близким человеком.
        - То и имею! Что Серега Волков мешал ему завладеть бизнесом целиком и полностью и заодно его толстушкой-женой! Сначала Алина мешала, потом Серега, - скрипнул зубами дед, обратив на Кирилла взгляд, полный тревоги, замешательства, надежды. - Помоги мне, внук!
        - Что?
        Кирилл не понял, подумал, что дед просит помочь ему подняться, и потянулся к нему. Но тот отмахнулся.
        - Помоги мне вывести этого говнюка на чистую воду! Помоги мне!! Это ведь только он… Только он во всем виноват!! Никто мне не верит, никто! Но это он!.. - И дед, закрыв лицо ладонями, заплакал…
        Глава 4
        Он решил, что сегодня не пойдет на службу. Почему любой маляр, доктор, ученый хоть когда-то, да может прогулять, а он - нет?! Он что, проклятый?!
        Хотя если разобраться, то да - проклятый. Он проклят от рождения судьбой, навязавшей ему обостренное чувство долга и справедливости. И это проклятие шагало с ним по жизни рука об руку, избавляя от врагов и друзей одновременно, от влюбленных в него женщин и любимых им. Оно - это проклятие - превратило его в отшельника, угрюмого, нелюдимого, вечно сердитого. Оно наложило отпечаток на его внешность, сжав в тонкую линию его губы, обозначив резкие носогубные складки и прорезав лоб глубокими морщинами. Оно ссутулило ему спину и проредило волосы на макушке.
        Он превратился в старика к сорока годам, никому не нужного и неинтересного даже самому себе. И он уже лет пять назад поставил крест на своей личной жизни. Перестал знакомиться с женщинами, ходить на свидания и ездить на отдых с целью кого-нибудь закадрить. Нет, он ездил, конечно. Но на отдыхе был так же суров, неулыбчив и при общении ядовит. Женщины от него буквально шарахались, мужчины при общении ежились.
        - Неприятный тип, - утверждали некоторые.
        - Брр, только не он! - восклицали другие.
        Нет, конечно же, были люди, которые его глубоко уважали. Терпели его отвратительный характер, прислушивались к нему и даже хвалили. Но таких было немного. И они были из тех, с кем не совьешь семейного гнездышка. А он вдруг стал ловить себя на мысли, что ему все чаще и острее хочется это самое гнездышко свить.
        Только вот с кем?!
        - На безрыбье и рак - рыба, - ткнул его позавчера вечером в бок один из терпящих его друзей Степка Изотов и кивком указал на полненькую блондинку за соседним столиком. - Знаю, не любишь толстых, но она одна. И это шанс, старик. Для тебя шанс.
        Блондинка и правда была одна, обручального кольца на пальце не было, следа от него - тоже. И она, поймав их заинтересованные взгляды на себе, поочередно улыбнулась каждому.
        - Представляешь, она думает так же, - сразу догадался он, поднимая рюмку с водкой. - Ей тоже без разницы с кем - с тобой или со мной.
        - Саня, в твоем возрасте и при твоем характере ты проявляешь поразительную разборчивость, - возмутился Степка, отворачиваясь от блондинки, не перестающей скалиться в их сторону. - Радовался бы хоть этому варианту!
        Саша Копылов решил внять совету и порадоваться. Они напились, познакомились с блондинкой, и он притащил пышногрудую и задастую Лену к себе домой. Дома они продолжили пить, закусывать водку квашеной капустой и черным хлебом, потом перебрались в постель и не выбирались из нее всю ночь субботы и целое воскресенье.
        Блондинка Лена оказалась алчной до ласк и секса, чему он поначалу даже не противился. Алчной до денег, что насторожило его уже в обед воскресенья, когда она принялась ощупывать жадным взглядом вещи в его квартире и интересоваться его званием и окладом. И обладала просто зверским аппетитом, сметая всю еду из его холодильника и подбирая все до крошки из коробок доставленной им на дом пиццы.
        - Короче, ты ее наладил? - догадался Степа, позвонив в воскресенье поздно вечером.
        - Да, - коротко ответил Саша.
        - И о встрече не условился?
        - Нет.
        - И более того, расстался с ней не очень вежливо? - продолжал строить версии друг Степа.
        - Совершенно верно.
        - Ты ее выгнал?! - ахнул тот.
        - Да.
        - Ты взял ее за руку и вывел из квартиры, как было тогда…
        - Да, - перебил его Саша и поморщился.
        Просто Степка сейчас напомнит ему о самом постыдном в его жизни поступке, когда Саша собственноручно вывел свое счастье за руку из этого дома. Было это…
        Правильно, было это лет восемь или десять назад. Он тогда увлекся молоденькой училкой музыкальной школы. Находил ее очень милой, грациозной, интеллигентной. Они даже встречались какое-то время. И все у них шло замечательно, на его взгляд. Пока Лера - так звали училку музыки - однажды не вознамерилась поучить его жизни. Она позволила себе его покритиковать, решив, что имеет на это право. И Копылов просто встал из-за стола, который она, между прочим, накрыла к ужину. И вывел ее за руку из квартиры. К ее чести следует отметить, что шла она к выходу безропотно. Не истерила, и не сопротивлялась, и даже не пыталась объясниться. Просто смотрела на него так…
        - Как? - решил уточнить Степка, рассматривая Сашу сквозь граненый стакан с коньяком, пили они прямо в рабочем кабинете.
        - Как больная собачка.
        - Ей бы не понравилось такое сравнение, - кивком застолбил свои слова Степа и выпил. - Ей бы больше понравилось… Смотрела с болью, с укором… Понимаешь, о чем я?
        - Хочешь сказать, что я дебил?
        - Ну, может, и не дебил, но придурок - точно, - с удовольствием констатировал друг и с аппетитом присосался к апельсиновой дольке. - Выгнать из дома такую женщину! Это был твой последний шанс, поверь. Больше не будет. И знаешь…
        - Что?
        - Мне кажется, она даже любила тебя, дурака.
        - Она не говорила.
        - А ты?
        - Нет. - Коньяк вдруг перестал нравиться Копылову, а то, что Степка отвратительно чмокал апельсином, раздражало до судорог.
        - Я же говорю - придурок!..
        К разговору больше не возвращались. Годы шли, Леру он больше не видел. И не потому, что не хотел. А потому, что она уехала из города куда-то. Он не узнавал специально. Это Степка постарался. Он вообще часто за него хлопотал.
        Леру он больше не видел. Но то, что Степка сравнил ее с этой азартной толстухой, вдруг покоробило.
        - Ты сравнил тоже! - укорил он друга.
        - Ну, извини, - миролюбиво буркнул Степа, это уже в понедельник утром. И вдруг переполошился: - А ты чего это, собственно, не на службе? Я-то понятно, в отпуске. А ты?
        - В отгуле, - Копылов закатил глаза к потолку, настойчиво требующему ремонта восьмой год.
        - Ах, в отгуле! Это когда же нам с тобой отгулы-то давали, братишка? Прогулять решил, что ли?
        - Точно, - признался Саша. - Почему всем можно, а мне нет?
        - И прямо именно сегодня? - зачем-то уточнил тот.
        - А что сегодня за день?
        - Понедельник.
        - Ну, понедельник, и что?
        - А то, что у тебя выходные были в субботу и воскресенье, - это ничего? Прогулять он решил! - уже с явной злостью проговорил приятель. - Там сейчас на твое место очередь выстроится, умник!
        - Пускай.
        - Ага! Там молодых и алчных до твоего места знаешь сколько?
        - Пускай.
        - Ага! А мне потом с кем работать? С молокососами? Которые из всей следственной работы знают только, как протокол допроса из папки вытащить. Короче, давай, Санек, морду умой и шагом марш на службу!
        - Ох, господи, - тяжело вздохнул Копылов, сбрасывая ноги с растрепанной кровати. - Никакого покоя от тебя! Я в дежурку звонил, между прочим, и предупредил.
        - Я в дежурку тоже звонил, между прочим. И знаю, что ты сказался больным. Потому и звоню. А ты решил просто прогулять. Супер!
        - Ну да.
        Копылов поймал в полированной дверце шкафа свое отражение. Морда была так себе. Грудастая Лена вымотала его основательно. Ему теперь трое суток после нее надо отсыпаться. И поесть не мешало бы, а после нее в холодильнике мышь удавилась.
        - Короче, Саня, дуй на службу. Сколько времени тебе надо?
        - А тебе зачем?
        Копылов вдруг понял, что друг не просто так звонит, пеняет ему за прогул, торопит с подъемом.
        - Что-то случилось?
        - И да и нет, - замялся Степка.
        - А конкретнее?
        Саша уже был в ванной, открывал воду и шарил по полкам в поисках бритвенного станка. После гостьи вообще ничего невозможно было найти. Он вчера полтора часа искал полотенце. Нашел в прихожей в обувной полке.
        - Мне ребята из дежурки позвонили, попросили связаться с тобой, чтобы наверх все не пошло.
        - Что все-то?! Опять жалуются? - Станок нашелся среди флаконов с шампунем и укрепляющим бальзамом для его редеющих волос.
        - Нет, не жалуются. Требуют возобновить расследование.
        - Кто?!
        Копылов быстро прокрутил в голове все дела прошлых месяцев. Те, что в производстве, и возобновлять было не надо. Остальные либо в суде, либо не закрыты. Никому не было отказано за минувший год в возбуждении уголовного дела. Никому!
        - Восемь лет назад, Саня, повесилась женщина в коттеджном поселке. Помнишь?
        - Савельева! - ахнул Копылов, тут же вспомнив тот мерзкий случай на Рождество.
        - Именно, Саша.
        - И что хотят? Муж не должен, он рад был без памяти, что от него отстали. Отец?
        - И сын.
        - Чей сын?
        - Погибшей, - Степан вздохнул. - Сидят перед дежуркой уже час, ждут тебя. Ну, и меня заодно. Дед сказал, если не явимся сейчас оба, он до министерства дойдет.
        - Ладно, скоро буду, - пообещал Копылов, уставив взгляд в водяную воронку, исчезающую в стоке раковины. - Только что сказать сыну и отцу, я не знаю. Через полчаса буду, Степа.
        - Давай выходи уже, я у подъезда, - прикрикнул на него приятель. - Стану я ждать, пока ты машину из ракушки своей выгонишь, пока дойдешь до нее. У меня отпуск, между прочим! Давай шустрее…
        Дед и внук сидели рядышком возле дежурной части на сиденьях, одолженных их отделу каким-то прогоревшим кинотеатром. Тихо о чем-то переговаривались, никому не мешали, никого не тревожили. Но уходить точно не собирались. И могли просидеть так еще пару дней. Это Копылову дежурный так доложил.
        - Разберись, Саня, не дай бог начальство пойдет, начнут задавать вопросы. Оно не надо ни тебе, ни мне.
        - Разберусь, - пообещал Копылов, вручил деду и внуку по пропуску и пригласил пройти.
        Степан уже в кабинет проскользнул и теперь распахнул настежь обе форточки, пытаясь выгнать из необитаемого два с половиной дня кабинета тяжелый табачный дух. Курили у Копылова всегда безбожно все.
        Визитеры расселись на стульях у стены, демонстративно проигнорировав стул в центре кабинета. Ясно - не на допросе.
        - Вы нас знаете, так, Александр Иванович? Вернее, меня знаете, - дед ударил себя большой ладонью в грудь, обтянутую клетчатой рубашкой с короткими рукавами. - А это мой внук, Кирилл Савельев. Сын моей погибшей дочери Алины.
        - Я догадался, - кивнул осторожно Копылов. - Очень похож на покойную мать.
        - Да, очень. - Дед опустил глаза. Но ненадолго, встрепенулся через минуту, глянул строго на обоих оперативников. - И вот этот очень похожий на погибшую мать мальчик очень хотел бы знать подробности.
        - Подробности чего? - не понял Саша.
        - Подробности гибели своей матери, подробности расследования. Хотел бы знать, почему убийца так и не был найден? Почему?
        Копылов положил обе руки на стол, выдал пальцами барабанную дробь, пытаясь собраться с мыслями и успокоиться. Он и восемь лет назад всегда нервничал, когда приходилось говорить с этим кряжистым пожилым мужиком. А теперь к нему добавился еще и внук, смотревший исподлобья зло и настороженно.
        - Иван Митрофанович, если не ошибаюсь? - решил он освежить память.
        - Не ошибаетесь.
        - Так вот, Иван Митрофанович… Мы же с вами знаем о заключении экспертов, не так ли?
        - И что те эксперты! - зло фыркнул мужчина, сжимая громадные кулаки. - Те эксперты установили, что моя дочь в петлю будто бы полезла сама! Это же чушь!! Чушь собачья!!
        - Почему же чушь? - вкрадчиво встрял Степка, копаясь в бумагах, разбросанных на его столе. - Все так и было. Ваша дочь… Простите, я могу говорить при ее сыне все?
        - Да! - вместо деда крикнул Кирилл. - Я должен знать все!
        - Ваша дочь незадолго до смерти имела сексуальный контакт.
        - Этот контактер не был установлен! - багровея лицом, выпалил Иван Митрофанович.
        - Потому что налицо был факт использования мужского контрацептива. Это тоже установили эксперты. Так вот… После секса она… Она…
        - Она повесилась?? - заорал дед, вскакивая с места.
        Он и восемь лет назад все время срывался и орал на них, когда дело доходило до этого момента.
        - Зачем ей было вешаться?! Зачем?? Ну, имела с кем-то связь помимо мужа, черт с ним! Вешаться-то зачем??
        Кирилл сидел с красными от стыда ушами, опустив голову так низко, что Копылову были видны его шейные позвонки. Согласен, никому не понравится узнавать о своих родителях такие подробности.
        - Вы же знаете об объективных причинах, Иван Митрофанович, - с мягкой укоризной произнес Копылов. - Знаете.
        - Нет! - Тот тяжело дышал, совсем забыв про внука, съежившегося на стуле от стыда и потрясения. - Назовите мне их!
        - Эксперты установили, что ваша дочь на момент смерти… была беременна. Приблизительный срок - четыре недели. - Копылов все же выговорил, хотя и с трудом. - И это еще не все… Наши эксперты диагностировали онкологию. Это ли не причина?! От этого кто угодно способен впасть в отчаяние. Зачем вы вынуждаете меня повторять все это?
        - Затем, что я не верю вашим гребаным экспертам!! - взревел Иван Митрофанович, срываясь с места и подлетая к Копылову. - Не верю!!
        Саша прекрасно понимал его чувства, ощущал кожей его боль и отчаяние. Но не понимал причин возникновения новой волны. Все это уже было, было восемь лет назад. Что опять могло всколыхнуть?!
        - Ты? - Саша ткнул пальцем в сторону Кирилла, дождался, пока тот глянет на него затравленным зверьком. - Тоже не веришь?
        - Я не могу верить ни во что, пока не докопаюсь до истины, - еле разжав спекшиеся губы, проговорил юноша. - А истина такова, что…
        - Что? - поторопил его отпускник Степа, выразительно гримасничавший теперь в лицо Копылову.
        Он, между прочим, на рыбалку собрался с ночевкой.
        - Дерьмо! Истина - дерьмо! - Кирилл резко поднялся, сильно напоминая движениями своего деда - такой же сильный и порывистый, хотя и юный.
        - Конкретизируйте, юноша.
        Копылов откинулся на спинку рабочего стула, сцепил на животе пальцы. Порывистость юноши ему не понравилась. Кто знает, что за ней кроется! Мамаша, которая вела весьма вольную жизнь, в конце концов, покончила с собой - это факт бесспорный. Экспертиз было несколько, все подтверждено. Парень долго наблюдался у психиатров. Кто знает, что с ним теперь? Как начнет психовать и крушить все подряд?!
        - Конкретизирую! - скрипнув зубами, произнес Кирилл, останавливаясь в метре от Копылова. - Отец тайно женился на жене своего покойного компаньона.
        - И что? - Саша дернул плечами, вывернув нижнюю губу. - Имеет полное право, он вдовец уже восемь лет.
        - Так он женился-то пять лет назад! И никто об этом не знал. Ни я, ни дед, ни бабушка. И дети у него, оказывается, есть! Двое! Близнецы! Им по четыре года.
        - Неприятно, конечно, но и это не криминал, - встрял Степка, высверливая взглядом в наручных часах дырку. - А то, что скрыл… Он просто щадил вас всех.
        - Ага! - зло рассмеялся Кирилл. - Сначала умирает мама. Потом - дядя Сережа через три года. Так все благополучно отошли в мир иной! И отец женится на жене своего друга и компаньона. Бизнес прибирает к рукам! Отлично!
        - Минуточку, минуточку, юноша, - Копылов понял, что парень так может договориться бог знает до чего. - Компаньон умер не сразу за вашей матушкой. Кажется, прошли годы?
        - Три года всего прошло. - И Копылову в морду сунули три растопыренных веером пальца. - Умер от странной болезни, которую диагностировали, как дед сказал, незадолго до смерти.
        - О-о-о, я понял! - Степка со смешком поднялся со своего места, убрал часовой циферблат под рукав ветровки. - Сейчас станете утверждать, что болезнь эту компаньон получил в результате подлых происков вашего отца, заразившего его раком крови! Вам не стыдно, юноша, обвинять его в подобном? Он, между прочим, вырастил вас. И щадил все эти годы, не боюсь повториться. И на личную жизнь имеет полное право, между прочим, как всякий другой человек. Еще неизвестно, как вы сами будете вести себя со своими женщинами. Неизвестно! Так что…
        Парень напружинился, обернувшись на Степана.
        - Так что? - спросил он, дернув губами так, будто хотел матерно выругаться.
        - Мы вас не задерживаем, простите, - мягко вступил Копылов, поняв, что напружиненный малый Степку задел, и тот может не сдержаться. А это чревато. - И честно, так и не поняли, что вы от нас хотели спустя восемь лет?
        - Кира, сядь, - приказал дед, властно поведя крупным подбородком.
        Внук расслабил напружиненные мышцы, подошвы его кроссовок взвизгнули, когда он возвращался на свое место. Сел, кулаки в карманах штанов. Взгляд исподлобья. Да, парень сложный. Копылов не удивится, если тот попадет в какую-нибудь историю не сегодня завтра.
        - Я вот что хотел… - Дед, широко растопырив локти, упер в колени крепкие кулаки.
        Надо же, подумал Копылов, оба на них с кулаками! И вроде претензий никаких не высказано, а угроза ощущается. Просто витает в спертом воздухе их душного кабинета. Острая такая, болезненная, взрывоопасная угроза.
        - Я хотел бы знать всех фигурантов по этому делу, молодые люди, - произнес дед, как приговорил. - Всех, а не тех, кого я и без вас знаю!
        Знал Иван Митрофанович и правда не всех. Был знаком, разумеется, с супругами Волковыми. Пересекался с артистами: Дедом Морозом и странной женщиной, которая должна была играть роль Снегурочки. Говорил поочередно с соседями своей дочери и, собственно, все. Таксисты, которые привозили и увозили артистов, остались незнакомы Ивану Митрофановичу. И еще кое-кто, на чьи показания Копылов опирался прежде всего.
        Но не рассказал он об этом человеке тогда, не расскажет и теперь.
        - А нам, собственно, к тому, о чем вы знаете, добавить нечего, Иван Митрофанович, - миролюбиво улыбнулся Саня и поднял зад от стула. - Так что…
        - Ага! Значит, вы помогать нам отказываетесь? - Дед громко шлепнул себя по коленкам. Его почерневшие от гнева глаза не смотрели ни на кого, они внимательно рассматривали голубой квадрат неба, очерченный окном. - Ладно… - с угрозой произнес он, поднимаясь. - Тогда мы пошли. Тогда мы сами.
        - Что - сами? Что - сами? - кинулся вдогонку за ними Степка, ему сделалось неуютно от угрозы, зазвучавшей в последних словах.
        - То, что надо! - рявкнул дед, едва не прищемив Степке нос дверью.
        Тот минуту стоял спиной к Копылову, потом широко развел руки, шлепнул себя по бедрам и, повернувшись к Копылову, спросил:
        - Что это было, Саня? - Он выглядел растерянным и встревоженным одновременно. - Что это было?
        - Не бери в голову, - посоветовал друг, стараясь казаться спокойным. - Наверняка станут играть в детективов, теперь уже на пару.
        - Думаешь? - Тревога в глазах Степки начала разжижаться.
        - Уверен. Только раньше дед один был, теперь - на пару с внуком. Внук этот, скажу я тебе…
        - Психопат?
        - Ох, не понравился он мне, Степа. Ох, не понравился! - Копылов с хрустом потянулся, пожевал губами, поморщился. - Ох, уж эта Лена-а-а…
        - Чё? Чё? - оживился сразу Степка, тут же забыв про визитеров. - Оставила после себя неизгладимый след в душе, да, Санек?
        - Оставила после себя пустой холодильник и погром, - вяло улыбнулся Саня, поигрывая карандашом.
        - А душа? С душой что, Саня? - Степка попытался скроить вдохновенную рожу, но тут же расхохотался. - Так же, как в холодильнике? Пусто?
        - Там пусто давно, - буркнул Копылов и глянул в окно. - Ты на рыбалку, между прочим, собирался.
        - Собирался, - кивнул тот и снова глянул на часы. - Какая теперь рыбалка!
        - Хочешь поработать? - удивленно вскинул брови Саша.
        - Все, исчезаю!
        Степа схватил ключи от машины со стола и растворился за дверью. А Копылов еще долго сидел одиноко в тишине кабинета, вспоминая Рождество восьмилетней давности.
        Холодно, снежно, страшно!
        Так он мог бы кратенько охарактеризовать то, что почувствовал, когда приехал на место преступления. Женщина - подруга самоубийцы - тонко выла в углу коридора, завернувшись в кокон из курток. Мальчик орал, дергался в руках врачей. Муж умершей сидел на стуле у стола с неестественно выпрямленной спиной и безумным взглядом, устремленным на воющую женщину. Был еще Дед Мороз, заблевавший весь снег возле сараев. От него разило так, что Копылов потом еще пару дней морщился, стоило вспомнить. Несостоявшаяся Снегурочка с грубым голосом, нажравшаяся к их приезду так, что говорить потом не могла часа три.
        Кто еще?
        Ну, любопытные были, разумеется, из соседей и их гостей. Публика, к тому часу захмелевшая и немногочисленная. Таксист подъехал, которого вызвала Снегурочка с Дедом Морозом. Вот, пожалуй, и все.
        Это потом уже нашлись еще один таксист и еще один человек, оказавшийся весьма и весьма полезным. А материалы, которые он представил, - особенно.
        И вдруг к тому моменту, когда Копылов почти уже успокоился насчет внука с дедом, его мозг прошила страшная мысль.
        А не доберутся ли, в силу последних обстоятельств, эти два мстителя до того человечка? Не дай бог им до него добраться, не дай бог…
        Глава 5
        Илья лежал, скорчившись на старом продавленном диване, отвратительно воняющем потом и кошачьей мочой. Кто-то когда-то давно выбросил его, аккуратно поставив под кустами акации за домом. А он, опробовав его тощим задом, с друзьями-алкашами притащил к себе, в замызганную гостями и собственными руками квартирку на первом этаже.
        Квартирка была крохотной: тесная кухня, узкий коридор, совмещенный санузел и комната шестнадцать квадратов. Это все, что осталось ему от брака с норовистой стервой, выпершей его за порог шикарной трешки. Хорошо, что детей они не нажили, а то бы ему теперь - в это солнечное летнее утро - было бы много поганее. И так не сахар, а то - вообще!
        Илья попробовал заворочаться, бесполезно. Организм категорически противился его желанию подняться, дойти до кухни и попить воды из крана. Что же они вчера пили? Или позавчера, а вчера похмелялись? Вспомнить не мог! Ужас!
        Он тяжело вздохнул, еще раз поворочался, все тело тут же прострелило тупой болью, и вдруг заплакал. Господи, как же жаль было себя! Как жаль своих лет, профуканных так бездарно. Все, он скатился на самый низ, в помойку. И живет рядом с ней - окна как раз выходили на мусорные баки. Потому он и диван этот вовремя засек. Помойка. И жизнь его, и все вокруг него.
        А как начинал! Начинал с триумфа, устроив в одной из галерей города свою фотовыставку. Была пресса, его интервьюировали, он позировал, улыбался, был счастлив. Сам себе казался великолепным и великим.
        Да, начинал с блеском, а вылетел с треском, как сказала Танька, брезгливо сморщив свои поганые дряблые губы.
        Вот кого он ненавидел люто! Свою родную сестру! Это она, падла, виновата! Она превратила его в ничтожество! Она его вовлекла в свои мерзкие брачные игры. Она начала платить ему деньги, которые совратили его. Которых ему хотелось еще и еще! И не только денег, но и…
        Но и того, что он делал за эти деньги.
        Он зажмурился и попробовал вспомнить женщину, за которой он следил.
        Она была…
        Она была шикарна! Бесподобна! Грациозна! Сексуальна! Как она ходила, как говорила, слегка наклоняя голову к левому плечу, он все помнил. Как смеялась, запрокидывая головку назад, и ее шикарные длинные волосы скользили по голым лопаткам. И так хотелось тогда, чтобы руки, трогающие в тот момент ее голое прекрасное тело, были его руками.
        Он еле заканчивал съемку, честное слово! Еле сдерживал себя. Летел сломя голову домой, просматривал все раз за разом, монтировал, ретушировал, делал настоящее кино, от которого его сестра Танька просто тащилась. А потом бесконечно долго мастурбировал перед экраном, ставя на паузу особенно пикантные моменты.
        Это-то его и погубило! За этим занятием Илью однажды застукала его своенравная жена-стервозина. В припадке ярости разбила ему нос и губу и вышвырнула вон из дома, кинув ему подачку в виде этой вот халупы на первом этаже с окнами на помойку.
        Он, конечно, тогда не очень отчаивался. Пока еще был знаменит. Пока еще были деньги. Он был востребован как оператор, как фотограф. И Танька продолжала исправно платить за приват-видео, которое он ей, как по графику, поставлял. Илья обставил эту квартиру по минимуму, но дорого. Водил к себе всяких непритязательных красоток. Купил машину.
        Жил, одним словом, свободно, безбедно и почти ни о чем не печалился. И даже подумывал поменять место жительства.
        И тут случилась трагедия! Это было Рождество. Традиционный семейный праздник, не особенно его впечатляющий, конечно, но и не раздражающий, как, например, Восьмое марта.
        Вообще-то тем утром он не должен был там быть. Его никто не просил именно на Рождество следить за ней. Тем днем было очень холодно, и все не задалось как-то с самого раннего утра. Не завелась машина, и пришлось добираться до коттеджного поселка на такси. Потом он долго ждал, потом снимал, но не ту комнату, которую обычно, а другую. А там вид был много хуже, ракурс не тот. И Илья психовал. Мерз и психовал. И решил в какой-то момент, что если он сейчас сбегает в местный магазинчик, купит себе бутылочку коньяка и при этом пропустит чей-то оргазм, то ничего страшного не случится. Он пропустит, камера - нет. У него давно все было приспособлено для такого рода съемки.
        Он установил камеру на подоконнике снаружи так, чтобы в объектив попадала почти вся площадь комнаты, вторая камера была настроена у него на двор, закидал подставки снегом, а на сами камеры сзади напялил белые чехлы. Чтобы вдруг кто-то с улицы не заметил и не стащил. Все закрепил, проверил еще раз, остался доволен и, не торопясь, двинул в магазин.
        Он не боялся, что его заметят во дворе. Никогда не боялся. Когда эти двое уединялись, весь остальной мир переставал для них существовать. Потому что, как казалось Илье, эти двое безумно любили друг друга. Что почему-то и бесило его толстуху-сестру.
        Он пришел в магазин, когда на часах было около десяти утра. Точно запомнил, потому что продавщица как раз разогревала себе завтрак в микроволновке. Пахло жареной печенью и картошкой. И у промерзшего насквозь Ильи просто слюнки потекли.
        Он окинул взглядом пустой магазин, повнимательнее присмотрелся к продавщице. Молодая, сочная, невостребованная, судя по алчному взгляду, брошенному на него. И решил, что небольшой флирт на Рождество пойдет ему только на пользу. Почему этим двоим, оставшимся на скомканных простынях, все можно, а ему - нет?
        Он купил бутылку самого дорогого коньяка, какой там нашелся. Попросил разрешения выпить, получил его и тут же завел с молодой женщиной банальный разговор о погоде, празднике, одиночестве и прочей ерунде. Потом налил и ей. Она охотно с ним выпила, предложила ему закусить ее обедом.
        Бутылку они в результате распили на двоих. И обед смели до крошки. А потом все стало еще банальнее. Людмила шлепнула на стеклянную дверь «закрыто». Заперла магазин. Увлекла Илью в подсобку. И они предались скоростному скотскому сексу прямо на полу, застеленном его пуховиком. В конце концов, он сегодня слишком долго наблюдал за чужой похотью, мог позволить себе расслабиться.
        Вернулся он на наблюдательный пункт почти через полчаса. И очень удивился, обнаружив перед домом совершенно другой автомобиль. Белоснежного «Ситроена», привычно сливающегося по цвету с зимним пейзажем, не было. Вместо него стояла совсем другая машина. И она, что странно, работала на холостом ходу, хотя за рулем никого не было.
        Илья осторожно прокрался вдоль стены дома до своего наблюдательного пункта, убрал с подоконника камеры со всеми приблудами. И украдкой заглянул в окно.
        Боже мой!! Что там творилось!!
        Это чудовище трепало женщину! Несколько раз ударило, грубо, до крови. И еще оно орало! Орало так, что Илья слышал.
        В какой-то момент ему вдруг захотелось вмешаться. Захотелось остановить эту вакханалию. Дать в морду монстру, превратившему прекрасное тело женщины непонятно во что, в боксерскую грушу для издевательств. Он вовремя опомнился. Объяснить свое здесь присутствие он бы не смог, как бы ни старался.
        И Илья притаился.
        Он видел все, что происходило потом. Все!! И все снял. Все!!
        И летел потом, сломя голову, заснеженными улицами поселка, старательно увиливая от проезжей части. Тот человек мог увидеть его. Мог догадаться. Этого допустить было нельзя. Это - смерть.
        Он вернулся домой, заперся, плотно занавесил окна. Но все равно не включал свет. Все равно просидел почти до самого утра в ванной, снова и снова просматривая запись.
        Женщина мертва. Это он знал теперь точно. Ему Танька звонила и шепотом просила исчезнуть куда-нибудь на время.
        Сука, сука, сука!!
        - И не вздумай никому… Слышишь, придурок?! - шипела она на него сдавленно и страшно. - Никому не смей рассказывать, что ты для меня делал! Понял?!
        - Не дурак! - фыркнул тогда Илья. - Но за эти кадры ты мне должна…
        - Все, братец. Шоу окончено, - перебила она его почти громко. - Больше ни цента не получишь, никогда! Теперь нет надобности…
        Так со смертью шикарной красавицы иссяк источник его стабильных доходов. Дальше - больше. Его перестали приглашать на съемки; предложения, сделанные им, отклонялись. Его жизнь стремительно покатилась под откос. Одна за другой начали пропадать из дома дорогие вещи, мебель, камера. Появились какие-то странные друзья с мутными взглядами. Он разрушался как личность и понимал это. Но ничего, ничего не мог с этим поделать!
        Эму даже казалось, что мертвая красавица мстит ему с того света. Мстит за то, что он струсил и не вмешался. А ведь вмешайся он, и она осталась бы жива. И сын ее не осиротел бы. Хороший мальчишка, Илья его видел. Столкнулся с ним и его отцом в коридоре перед кабинетом следователя, куда Илья явился спасать этого самого отца. И ведь опять по просьбе этой толстопятой коровы - Таньки. Она снова попросила.
        - Ты же знаешь, что он не виноват в ее смерти, Илюша, - увещевала его она, притащившись как-то год спустя к нему в эту квартиру. - Ведь посадят, мальчишка второй раз осиротеет. Спаси их, братишка…
        И он спас. И не потому, что эта тварь попросила. А потому, что дико нужны были деньги! Много денег! Он как раз проигрался в карты сдуру. Тварь заплатила…
        Они встретились, все обговорили. Потом выложили перед следователем все, включая фотографии, которые можно было показать. И все! От Генки отстали. Он остался на свободе, пацан остался с отцом, Танька через три года осталась с шикарным мужем.
        А он? Он-то с чем остался? Со своей сраной тайной?! А кому она теперь нужна? Восемь лет прошло.
        В дверь вдруг стукнули два раза, потом пауза и частой дробью восемь раз. Ясно, явился Сопун - Васька Сопунов - местный авторитетный алкаш, переселяющийся с началом лета на помойку и что-то неприлично зачастивший к нему в последнее время. С ним он вчера пил, нет? Или позавчера? Ничего не помнит.
        Илья снова повозился. Свесил ноги. И почудилось вдруг, что на них надеты огромные надувные штаны, в которых не ощущалось ни коленок, ни пяток, ни бедер. Даже зад онемел. А в голове будто перекатывался громадный валун, так было тяжело и больно.
        Нет, не сможет он подняться, чтобы открыть Сопуну. Наверное, его парализовало. Илья на всякий случай ощупал свои штаны. Нет, вроде все чисто. Он со стоном и кряхтеньем сполз с дивана и пополз на коленках в коридор, откуда слышался участившийся условный стук.
        - Илюха, открывай!! - орал Сопун в дырку, где была скважина от старого замка.
        Замок давно сломался, его вытащили, новый вставили в другое место, чуть выше, а эта дыра осталась. И в нее теперь, дыша перегаром, орал Сопун.
        - Ты жив, бродяга, нет?
        - Ползу, - крикнул Илья.
        - А, ну ползи, ползи. Щас, я тебя, брат, вылечу, - пообещал Сопун.
        Илья поднялся по стенке, отпер дверь, впустил Ваську. Тот, странно чисто одетый, побритый и подстриженный перешагнул порог его квартиры и встал, приосанившись.
        - Как я тебе, Илюха?
        - Ничего… - Илья попытался улыбнуться, но тут же охнул от боли и пополз вниз по стенке.
        Сопун еле успел его подхватить под мышки. Оттащил обратно в загаженную комнату, швырнул на диван. Наклонился, пощупал пульс, оттянул веки и осмотрел глаза. По его утверждениям, Сопун в прежней жизни был терапевтом.
        - Не ссы, жить будешь, - шлепнул он его по животу и, когда Илья не дернулся, еще раз удовлетворенно кивнул. - Все в норме, Илюха. Просто синьку жрать не надо.
        - А мы разве не с тобой ее жрали?
        - Нет, брат. Я только сегодня вернулся утром.
        - Откуда? Откуда такой нарядный?
        Илья снова осмотрел приятеля и радостно улыбнулся. Тот был с пакетиком, в котором точно была бутылка водки и какой-то харч.
        - А вернулся я, Илюха, от сестрицы, - со счастливым оскалом начал рассказывать Сопун, смахивая Илюхиной рубахой пыль со стола, который, кстати, тоже был с помойки. - У меня знаешь какая сестрица! О, брат! Таких больше нет! Узнала, что я на помойку переселился. Приехала позавчера, таких чертей мне дала! Отмыла, одела, накормила, квартиру мою в порядок привела, все долги по коммуналке погасила. И денег дала. И я ей обещал, что начну новую жизнь. Вот так…
        На последних словах улыбка у Сопуна угасла. Прямо в чистеньких новых штанах он сел перед диваном на пол, глянул с тоской Илюхе в глаза.
        - Только ведь соврал я сестрице-то, брат!
        - О чем? - Илья потянулся рукой к пакету. - Чё там, Сопун?.. А чё соврал-то?
        - Не брошу я ничего, Илюша. Ни пить не брошу, ни со свалки не уйду. Отброс я, Илюша. А отбросам место среди отбросов. - И по отмытому его и выбритому лицу покатились слезы-горошины. - Хорошая она у меня, а я дрянь. И место такой дряни только там.
        Его рука дернулась в сторону окна, из которого прекрасно просматривались мусорные баки.
        - Знаешь, что я тебе скажу, Вася, - Илья немного оживился и сел, опершись о спинку дивана, глаз с пакета он не сводил. - Это твой выбор! Правильно? Твой! А сестрицы, они… Пускай живут как им нравится. Моя вон тоже сестрица…
        - Чего? Чего она?
        Неожиданная поддержка собутыльника придушила совесть и осушила слезы, Сопун вскочил с пола и суетливо дергал из пакета что принес. Две бутылки водки и не какой-нибудь паленки, а путевой. Упаковка толстеньких аппетитных сарделек, банка кабачковой икры, банка рыбы, банка маринованных грибов, буханка черного хлеба. Все сноровисто покромсал, поломал, открыл, вывалил на пластиковые тарелки, положил рядом две пластиковые ложки.
        Илья оживал с каждым его движением. И даже аппетит, давно потерянный, проснулся.
        - Она меня, брат, так в этой жизни подставила! Так… Сука, а не сестра! Извращенка чертова!! Лучше бы она сдохла, чем та…
        - Слышь, давай внедрим, а потом расскажешь, ага? - Сопун уже налил до краев два пластиковых стакана. Потюкал пальцем по бутылочному горлышку. - С ней-то оно говорить веселее. Ну? Дернем?
        Они пили, говорили, закусывали. Водка кончилась, Сопун сбегал еще за парой бутылок. Илье стало хорошо, тело больше не болело, на душе было легко. И не столько от спиртного, сколько оттого, что выговорился и был понят.
        Восемь лет! Восемь долгих лет носил он в себе эту тайну! Мучился, ненавидел, страдал, кусал ногти, ворочался ночами и вскакивал от кошмаров. Он, может, и пить-то начал оттого, что его тайна эта угнетала. А теперь легко…
        Как же ему теперь легко!
        - И она больше тебе ни разу не дала денег?? - все сильнее возмущался с каждым принятым стаканом Сопун.
        - Не-а!
        - Извини, но эту тварь надо учить!
        - Надо, - согласно кивал легкой головой Илья, гранитный валун куда-то исчез, и ничего уже не болело.
        - На! - Сопун вдруг вытащил из кармана старомодный мобильник.
        - Что?
        - Звони этой своей Таньке и скажи, что мы с тобой сейчас к ней едем за деньгами.
        - Прямо щас?
        Илье не хотелось звонить. Это же все испортит. Это прогонит состояние очаровательной беззаботности, в котором он теперь пребывал. Она наверняка станет орать, оскорблять, а еще, чего доброго, пошлет куда подальше.
        - Прямо сейчас звони, - приказал Сопун, хмуря аккуратно подстриженные позавчера брови.
        - Вась, я не знаю… - Илья потрогал пальцем мобильник. - Как-то неохота.
        - Или я сам!
        - А звони! - обрадовался Илья и тут же продиктовал домашний Танькин номер.
        Мобильный он, конечно, не помнил, да она на звонок незнакомого ей номера ни за что не ответит. Осторожная!
        - Мне Татьяну, - жестко потребовал Сопун, собравшись, чтобы язык не заплетался. - Татьяна?.. Кто говорит? Это не столь важно. Важно, чтобы вы заплатили… За что? За ту тайну, которую восемь лет хранит ваш брат. Вы меня поняли?.. Отлично! Да неважно, кто это говорит! Важно, что его тайна перестанет скоро быть тайной. Как скоро? А вот как не заплатите!.. Сколько? Десять тысяч! - Сопун испуганно зажмурился, но потом вдруг подмигнул с озорством Илье, притаившемуся на соседнем колченогом стуле. - Долларов, дорогая!..
        И он отключился.
        - Ну, ты, брат, даешь!! - выдохнул и закашлялся Илья, потом отдышался и продолжил: - Ну, ты даешь! Что она сказала? Заплатит?
        - А то! Сказала, хорошо, деньги будут. Но не вся сумма сразу. А мы с тобой разве торопимся, Илюша? Нет! Мы с тобой подождем. Пока у нас есть, - и Сопун похлопал себя по карманам штанов. - Моя сестрица денег дала на первое время. А на второе даст твоя! Ха-ха-ха…
        Они пили, смеялись, считали, сколько же это будет в рублях. Потом свалились оба, один на диван, второй под стол. К вечеру проснулись, похмелились и почти одновременно вздрогнули от требовательного стука в окно.
        - Хава! - скрипнул зубами Сопун. - Задолбал уже! Если где наливают, он тут как тут!
        - Не наливай ему! - Илья алчно посмотрел на полторы бутылки водки, оставшиеся от утреннего пиршества. - Самим мало!
        - Щас спросим, с чем еще пришел, - Сопун перегнулся через подоконник, распахнув одну оконную створку, глянул на одутловатого толстяка, переминающегося с ноги на ногу. - Чего тебе?
        - Ничего нет? - Толстая ладонь звучно шлепнула по шее.
        - Может, и есть, тебе-то что? Чего вообще к Илье приперся, ты ни разу тут не был?
        - Так я с этой, как ее… С информацией… Важной! Только без стакана не скажу, - Хава спрятал руки за спину, будто Сопун мог считать что-то с его грязных ладоней.
        Пришлось налить и подать через окно с хлебной горбушкой, накрытой маринованным огурцом.
        - Ну! - крикнул на него Сопун, дождавшись, когда тот дожует закуску. - Что за информация для Ильи?
        - Это, искали его тут сегодня.
        - Кто? - Илья и Василий переглянулись.
        - Сначала двое. Потом один, потом еще один.
        - Не понял! - Василий сделал пальцы вилкой и ткнул себя в оба глаза. - Что, эти двое разделились и потом пришли по одному?
        - Да нет же, Вась! Сначала были двое: пожилой и молодой. Потом еще мужик пришел, другой. А потом еще один, опять другой.
        - Ага! - озадачился пьяный Сопун и почесал подстриженную макушку. - Стало быть, их было четверо? Я правильно понял?
        - Ну! А я что говорю! Четверо! - Хава с сожалением глянул на дно пластикового стакана. - Не плеснешь еще чуток, Вась?
        - Нужны подробности, Хава, - скрестил руки на груди Василий.
        И стал с виду таким важным и компетентным, что Илья и правда поверил, что тот когда-то, в прошлой жизни, был кем-то важным, может, и врачом.
        - А нальешь?
        - Все зависит от тебя, Хава. Только смотри не выдумывай, а то я тебя мигом в бак опущу…
        Угроза подействовала, Хава открывший было рот, быстренько его захлопнул и задумался. Как не задуматься! Сопун однажды сунул в бак головой вниз Галку Вертушку, ошивалась тут одна тетка средних лет без определенных занятий и места жительства. Так вот, она решила подколоть Сопуна насчет его бывшего врачевания. Он ее мордой в бак и сунул, так-то вот!
        - Короче, первых двух я лично видел. Они похожи друг на друга, будто дед и внук. Спрашивали Илюху.
        - У тебя?
        - Да ладно! - фыркнул Хава. - У баб во дворе спрашивали. Где, мол, живет? А те в кошки-дыбошки, а зачем вам, типа? И кто такие? Они и убрались. Потом приходил еще мужик, это мне уже рассказывали пацаны на великах. По виду, болтают, мент.
        - В форме, что ли?
        - Да нет. Но пацаны угадали. Взгляд, говорят, такой…
        - Какой?
        Сопун начал терять терпение, и водку ему было жаль еще наливать. Он уже хотел окно захлопнуть, Илья не позволил, отчаянно замотав головой и подняв предостерегающе указательный палец.
        - Взгляд, говорят, как у кобры. Высокий, говорят, сутулый, почти лысый. Про Илью спросил: жив ли, здоров, как поживает, а в подъезд не пошел, - распинался Хава, держа в протянутой руке пустой пластиковый стакан. - С пацанами потрещал и ушел.
        - Это Копылов! - заскулил Илья, скручиваясь на диване ватрушкой. - Это точно он! Зачем я ему, а?! Зачем, Вась?
        - Цыц, - прикрикнул на него беззлобно Вася. И снова глянул за окно. - Так, понятно. А четвертый?
        - А вот четвертого никто не видел, - брякнул Хава и тут же пожалел, потому что Сопун дико заржал. - Чего ржешь-то?
        - Как же так! Ты говоришь, что какой-то еще мужик искал Илью, а его никто не видел! Как же можно знать, что его кто-то искал?! Ты идиот, Хава?!
        - Ничего больше не скажу, пока не нальешь, - Хава обиженно поджал толстые синюшные губы. И высоко, под самый подоконник, поднес пустой стакан. - Ну!
        Водки было жаль, но любопытство распирало и Сопуна, и Илью. И с обоюдного согласия угощение Хаве повторили - стакан водки и кусок хлеба с огурцом. Тот залпом выпил, одним махом сжевал, вытер рот грязным рукавом истлевшей на нем в прошлом году еще рубашки и глянул на Сопуна.
        - Ты зря скалишься, Вася, - сказал он все еще с обидой. - Мужик был. Четвертый. С ним теть Таня говорила.
        Теть Таню, родившуюся на заре прошлого века, уважали в доме все. Она была очень древней, очень подвижной, обладала цепкой памятью и феноменальным вниманием.
        - Мимо меня мышь не проскочит! - хвасталась она соседям, оставляющим ей ключи на время отпуска.
        И не проскакивала. Никого еще не ограбили в их отсутствие, если за квартирой присматривала теть Таня.
        - И чё она с ним говорила? - сразу посерьезнел Сопун и, сжалившись, протянул Хаве половинку сардельки.
        - В том-то и дело, что она не знает.
        - Как это?! - Сопун и Илья снова переглянулись.
        - Сижу, говорит. Подходит какой-то. Про погоду, цветочки всякую чушь начал, она как раз фиалки пересаживала. И на него почти не смотрела. Спросила просто: чего, мол, надо-то, мил-человек? - бубнил с набитым ртом Хава. - А тот: дружка армейского ищу, Илью. И фамилию Илюхину называет. Дома, мол, нет?
        - А она что? - крикнул Илья сипло с дивана.
        Он осип не от водки, он осип от внезапного страха, скрутившего его сильнее утреннего недуга.
        В армии-то он не служил, вот так! И друзей у него армейских быть не может, вот так! И если в первых двух визитерах он вроде узнал Генкиного бывшего тестя и его сына, во втором безошибочно угадал Копылова, то кто был этот четвертый, назвавшийся армейским дружком?!
        - Она с цветками-то возится и возьми и брякни ему неосторожно: сходи, мол, и проведай алкаша-то. Тот: почему алкаша, Илья, мол, раньше не пил. А она: как, говорит, в эту малогабаритку въехал, года через три и запил. Как ненормальный, говорит, пил, все пропил. Мебель теперь с помойки в дом несет. А сама на мужика-то и не взглянет, понимаешь, Сопун? - разговорился с двух стаканов Хава. - Только, говорит, и видела его штаны да ботинки. Ну, говорит, сходи, сходи, вон его подъезд-то. Как войдешь, в его дверь-то рваную и упрешься. Только потом уже, когда бабы начали рассказывать про деда с парнем, что, мол, Илью спрашивали, она про этого кренделя и вспомнила. А сказать-то ничего и не может. Кто, откуда, как выглядел? Ей бабы с приколом: мол, теть Тань, и на старуху бывает проруха. А она обиделась на старуху, к себе ушла и не выходит. - И тут Хава как заорет: - Кто это был-то, Илюх? Что за кореш? Где служили-то?..
        Еле отделались от Хавы. Хотел через окно в гости заходить. Закрыли окно, зашторили, сели друг против друга за последней дозой.
        - Что скажешь, Илюша? - спросил Сопун, опрокинув в себя водку, как воду.
        - Скажу, что надо мне смываться, Вася. Зря мы Таньке позвонили. Курва была, курвой подохнет. Она, наверное, уже по всем растрындела…
        - Смысл? - перебил его Сопун. - Она же себе не враг. Не-е-ет, брат Илюха, тут что-то другое. Только вот что?! Слышь, водка кончается. Чё делать-то?
        - Надо еще брать, - пожал тот плечами и виновато улыбнулся. - Только у меня, Сопун, ни гроша.
        - Да, вот они, гроши-то, быстро утекают. Еще быстрее водки. - Сопун пошкрябал отрастающий подбородок. - Слышь, брат, может, я возьму смаги-то? С водки проку нет. Ни в голове, уж прости меня, ни в жопе. А та как треснет по мозгам, так уж треснет. Чё скажешь то?
        - А я не загнусь с нее? Что-то мне утром так худо было! Думал, сдохну!
        - Ладно тебе, - Сопун энергично засобирался. - Я каждый день так издыхаю, и ничего. Это ты просто два дня пил без жратвы. А сегодня у нас стол ломится. Так я пошел? Да, еще спросить хотел… Эта запись-то, ну, про которую мы с тобой трещали… Она хоть надежно спрятана?
        - Надежно! - хмыкнул Илья, вспомнив тут же, к каким ухищрениям прибегал, стараясь спрятать все так, чтобы никто не нашел.
        Надоумило воспоминание из его жизни с норовистой стервой. Та однажды, уезжая, придумала такой тайник для брюликов…
        - Тсс! - хихикнул Илья, сыто прикрывая глаза. - Все спрятано так, что ни в жизни не догадаешься.
        - Это хорошо, - не совсем уверенно обронил Сопун, направляясь к двери. - Ну хоть тут, в квартире, Илюх? Ехать-то за тридевять земель не надо?
        - Нет, не надо, - ответил Илья, опрокидываясь в сон, как в обморок…
        Глава 6
        - Дед, а чего тебе этот мужик дался? - пристал Кирилл к деду еще в дороге, когда они возвращались из города обратно к деду в сельский дом. - Что проку от него? Его даже не вызывали небось.
        - Вызывать должны были в суд, - буркнул дед недовольно уже в доме, всю дорогу он хмурился и молчал. - А суда никакого ни черта не было! Сама, мол, Алинка руки на себя наложила. Только не верю я, Кира! Не верю!! Не могла она! Может, и был у нее кто-то, кроме Генки, не знаю. Может, и крутила она с кем-то, я не замечал. Но чтобы руки на себя… Нет, Кира! Любила она жизнь, тебя. Мужиков, вишь, опять же любила. С какой ей стати умирать?!
        - Этот мент сказал, что у нее онкология была, - Кира посмотрел в еловую гущу, с сумерками обступившую дом черным частоколом. - Может, из-за этого, дед?
        - Знаешь, что я тебе скажу, Кира, - дед помешал жареную картошку в горячей сковородке, поставленную в центр стола на веранде. - Если у нее что-то и было… какая-то там болячка, то Алинка точно о ней ничего не знала. И даже не догадывалась.
        - С чего ты взял, дед? - Кирилл взял в руки ложку, зачерпнул с краю картошки.
        - Дня за четыре до Рождества она прилетела к нам с матерью. Ну, ко мне, то есть и к бабке твоей, - сердито пояснил дед, он всегда сердился, когда вспоминал свою жену. - Вся светится. Расцеловала нас. Смеется, шутит. Мы с бабкой не поймем, спрашиваем: чего это ты, мол, такая счастливая? Генка новый бриллиант подарил? А она руку вот так положила… - дед положил себе на живот растопыренную ладонь. - И говорит: может, и бриллиант, может, и не Генка. И хохочет, представляешь! Мы же не поняли тогда с бабкой ничего. Вообще ничего! А она, вишь, значит, про ребенка так говорила-то…
        Дед замолчал, уткнув взгляд себе в коленки. О чем он думал, Кирилл даже не догадывался. Ложка, зависшая над сковородой, судорожно подрагивала в его руке. Потом дед вдруг словно очнулся, зачерпнул большую порцию, сунул в рот и принялся жевать, старательно не глядя на внука. И уже заканчивая с ужином, он вдруг обронил:
        - Она в тот день, когда от нас с бабкой уходила, фразу такую загадочную сказала.
        - Какую, дед? - Кирилл замер с грязной посудой в руках, он как раз убирал со стола.
        - «Ох, уж эти господа фармацевты», - не сказала, пропела Алинка перед зеркалом, - проговорил с печалью дед. И провел пальцем по губам. - Губки подкрашивает и поет. И смеется… Не могла она, Кирюша, не могла. И про болезнь свою ничего не знала.
        - А бабушка?
        - Что бабушка?! - сразу скрипнул зубами дед, сделавшись злым и непримиримым.
        - Она знала? Вернее, потом узнала про это? Ну, про то, что мент сказал?
        - Нет, - коротко отрезал дед и ушел с грязной опустевшей сковородой в дом.
        Кирилл - за ним следом. Бок о бок они мыли посуду, не разговаривая. Потом делали чай, резали сыр, хлеб, раскладывали печенье, выносили все снова на улицу, где сгустилась душная предгрозовая темнота. Выпили по чашке, прежде чем Кирилл осмелился сказать:
        - Дед, это нечестно.
        - Что - нечестно?! - Он, конечно, понял и тут же ощетинился: - Что - нечестно?!
        - Ты ничего не сказал бабушке и еще ее и обвиняешь в чем-то! Она же не знала ничего ни про ребеночка, ни про что! Поэтому она и поверила…
        Язык не повернулся, и он умолк.
        - Она и поверила, что ее дочь сама петлю на своей шее затянула, позабыв про родителей, про сына единственного, так? Мать… Запомни, Кира! - взревел дед, распугав задремавших птиц, какая-то с шумом вспорхнула с еловой лапы и пролетела над крышей веранды. - Мать никогда не должна так думать о своих детях! Никогда! Весь мир ополчится против твоего ребенка, все будут обвинять его во всех грехах. А мать… Мать должна верить…
        И дед, сгорбившись, ушел куда-то в темноту. Кирилл долго слушал хруст прошлогодних еловых иголок под его тяжелой поступью. Потом шаги стихли, и через мгновение мертвую тишину темного ельника взорвали глухие рыдания.
        Господи, что это!! Кирилл вздрогнул и вскочил с места. Первым порывом было бежать к деду, помочь ему, оградить его от той боли, которая сейчас изливалась в этом крике. Но он остановился на последней ступеньке крыльца.
        А что он ему скажет? Дед, не надо? Это утешение? Нет, конечно! Деда способно утешить только одно - это правда. Правда о гибели его единственной дочери. Которая восемь лет назад была жизнерадостна и счастлива и вдруг повесилась! Разве так бывает?! Кирилл много прочел о самоубийцах и знает не понаслышке, что самоубийству, как правило, предшествуют долгие дни затяжной черной депрессии. А если это и случалось спонтанно, то человек бывал одиноким. Одиноким!
        Мама не была одна. Мама была счастлива. И поверить, что она свела счеты с жизнью за несколько часов до праздника, которого ждал ее единственный сын, невозможно.
        Она не могла! И она этого не делала! И он найдет этого ублюдка, непременно найдет. И непременно покарает, даже если им и окажется его родной отец!
        Эта мысль посетила его, когда дед уже спал в своей койке в крохотной спальне. Кирилл все прибрал, постелил им обоим. И долго ждал, когда дед вернется. Тот вернулся, сразу шмыгнул в свою спальню, старательно отворачивая лицо, и через десять минут шумно засопел. Деда Кириллу было очень жалко. И еще он его очень уважал за то, что тот не смирился с мыслью о самоубийстве дочери и продолжал люто ненавидеть того неизвестного, кто убил ее.
        Один из всех. Один за всех.
        Нет, теперь он был не один. Теперь с ним Кирилл. Молодой, сильный, энергичный. Он не станет ждать еще восемь лет, чтобы узнать правду. Он начнет действовать уже сегодня. Вот прямо сейчас.
        Вслушавшись в ровное дыхание деда, Кирилл скинул с себя одеяло и потянулся за штанами. Футболку он не снимал, лег прямо в ней. Быстро одевшись, он на цыпочках пробрался к выходу, отпер дверь, вышел, запер. И быстро, очень быстро, чтобы дед, не дай бог, не засек его, побежал прочь от дома. Метрах в десяти остановился, отдышался и пошел уже спокойным шагом. Пошел вдоль пустых домов, глазеющих на него мертвыми глазницами окон. Обитаемы были лишь три дома слева и пять справа. Но и там сейчас было темно. Все спали.
        Кирилл очень надеялся, что спит сейчас и тот человек, в гости к которому он решил пожаловать. Без приглашения! И точно знал, что там ему не будут рады…
        Глава 7
        Копылову снилось что-то милое и красивое. Во всем теле разлилась странная нега, было сладко на сердце и легко на душе. Сон был наполнен яркими красками, которые он в реальной жизни не любил, всегда на них щурился. А тут смотрел во все глаза, и ему хотелось громко смеяться и еще петь. Хотя петь он не умел. И не имел вовсе слуха. А тут, поди же ты, так сладко, так славно…
        Он все же попытался запеть, и его горло исторгло странный хрип, прострочивший красивый сон черным стежком. Копылов дернулся, застонал и проснулся.
        Пел мобильник. Настырно пел, можно даже сказать, истошно. Его голубоватое сияние с чего-то вдруг растревожило Копылова, и он еще помедлил, прежде чем протянуть руку к телефону.
        - Да!
        - Саня, привет, - шептал почему-то Степа сдавленно, будто кто-то держал его за горло. - Ты где вообще?
        - Ты идиот?! - взорвался возмущением Копылов, глянув на часы и обнаружив, что в стране половина третьего ночи. - Дома вообще-то!
        - А-а-а, а я не подумал… Блин… - У Степки что-то зашуршало, загремело. И он еще раз повторил: - Блин…
        - Ты пьешь, что ли, Степа? - догадался Копылов, услышал положительный ответ от друга и выматерился, закончив: - Скот ты, Степа! Ты в отпуске. Тебе утром спать, а мне…
        - Ладно, на том свете отоспимся. - И друг тихо захихикал. - Я вообще что звоню-то…
        - И что? - Копылов прикрыл глаза, слабо надеясь, что красивый свет, посетивший его во сне, вернется.
        - Как думаешь, убьют эти двое того малого, нет? - Степка икнул.
        - Что, что?? Какие двое? Какого малого?
        - Саня, ну не прикидывайся, ладно! - заныл дружище пьяным голосом. - Я про деда с внуком и про единственного нашего свидетеля с отягчающими его безопасность обстоятельствами. О, как я сказал, да!
        У Копылова задергалось нижнее левое веко. Обычно оно начинало дергаться за минуту до того, как он начинал орать благим матом. Сейчас орать было как-то неудобно. Предутренние часы - самые сладкие для сна. Соседи ни за что не поймут его нервозности в это время. И уже сегодня днем непременно выговорят. Особенно станет стараться Лена Васильевна, ее стена примыкает к его стене. И спит она, по ее утверждению, очень чутко. Хотя Копылов подозревал, что старуха просто подслушивает.
        - Пошел ты, Степа… - зевнул Копылов. - Я стану досыпать. Чего и тебе советую.
        Степка еще пару раз буркнул что-то нечленораздельное. Саша решил, что тот в очередной раз приложился к стакану. И отключился. А у него тут же сон как рукой сняло. И мысли всякие дурацкие в голову полезли.
        Он ведь ходил вчера на адрес их важного свидетеля по тому делу восьмилетней давности. Видел, как роятся возле подъезда его свидетеля алкоголики. Как кто-то орет из его подъезда, молотит в дверь. Весело орет, зазывно, молотит агрессивно.
        - Пьют, - авторитетно заявили бабушки на скамеечке. - С утра самого.
        - Как Илья - жив-здоров?
        - А чего же ему будет-то?! - возмутилась одна бабушка с громадной родинкой на правой щеке и в странной панаме. - Винище жрать - не мешки ворочать!
        - И друзей у него, я смотрю, много.
        - Тю-у-у-у! - присвистнула она же. - Запейте, молодой человек, и знаете сколько их у вас будет!
        Ну, жив - и ладно, решил для себя Копылов и пошел со двора. Но потом остановился и разговорил пацанов с велосипедами. И те ему рассказали преинтересную историю. Оказывается, не он один спрашивал сегодня Илью-фотографа. Оказывается, были тут еще двое: старик и парень. И кто были эти двое, Копылов догадывался.
        Как же они, интересно, узнали про Илью? Как узнали, где он живет? И зачем узнавали? Отец убившей себя восемь лет назад женщины ничего про его показания не знал. Ничего! Как же они, интересно, на Илью вышли?
        Хотя, Кириллу мог и отец рассказать, если тот его поприжал основательно. И если Савельев не рассказал сыну, то бывшему тестю рассказал точно.
        Ну, вышли и вышли, с другой стороны. Чего волноваться? Пришли, поговорили и ушли. Много он не расскажет. Сам наверняка боялся их визита все эти годы. Только вот…
        Только вот, со слов пацанов, не пошли к Илье в гости дед с внуком.
        - Покрутились тут во дворе, поспрашивали и слиняли.
        - Ага, а они только вдвоем были?
        - Да. Вдвоем. Пришли с остановки, на остановку и ушли.
        Не вернулись бы, вот что!..
        С этой мыслью Копылов снова задремал. Дремалось тяжело и тревожно. Без конца мелькали неясные черные тени, расплываясь жидким кисельным туманом вокруг него. Где он сам находился, он даже не понимал. Все темно, смутно. И звуки. Противные, скрежещущие, выворачивающие душу наизнанку.
        Проснулся он до будильника и лежал еще минут десять, рассматривая солнечный свет, пронизывающий тонкую портьеру. Прогнозы подтверждались, день обещал быть теплым, солнечным, без дождя. Такой бы день прожить спокойно, без суеты, злобы, грязи. Явиться на работу, где тебе все улыбаются и, встречаясь, желают здоровья. Проработать целый день, не снимая трубки телефонной, из которой непременно на твою голову что-то свалится. Какая-нибудь неприятность. Потом сложить бумаги стопочкой в папку, закрыть ее, пришпилив кнопкой. И все, день прошел. Выйти из здания и…
        Дальше у Копылова картинка не складывалась, потому что он не знал, что станет делать в такой вот хороший день после работы. Куда пойдет, не знал. С кем пойдет - тоже. С кем закончит этот день, в конце концов! Дома, на диване, перед телевизором, с бутылкой пива в руке?
        Копылов вздохнул и сбросил ноги с кровати, решив, что день пусть будет любым, лишь бы забрал у него все его ненужное свободное время, которое он не умел использовать.
        Быстро принял душ, побрился, почистил зубы. Дежурная яичница из трех яиц с колбасой и луком на завтрак, большая чашка крепкого горячего чая и половинка батона с маслом. Кажется, все. Побрит, одет, накормлен. До ракушки ходьбы семь минут, взять машину и на службу.
        Машину он не взял. Машина его ждала возле подъезда, служебная машина, где уже зевали опера, судмедэксперт, один прокурорский, Копылов его не знал, и еще какая-то девица в очках на самом заднем сиденье «буханки».
        - Быстро ты! - похвалил с кислой улыбкой водитель Игорь. - Мы только подъехали, а ты уже собрался.
        - Вообще-то я не к вам собирался, а на работу.
        Копылов все еще стоял на улице, уперев руки в бока. Будто его нерешительность могла что-то изменить. Будто, если он не сядет в дежурную машину, то и убийства никакого не будет. А убийство-то есть! Вон сколько народу собралось мигом.
        - Мы и есть твоя работа, Саня. Давай, давай смелее. - И уже тише, только для Копылова, Игорь проговорил: - А то мадам из следственного комитета прямо изнервничалась вся. Кондиционера, видите ли, тут нет. Хорошо, что хоть бензином заправили!
        Игорь мог себе позволить говорить так со всеми. Он был лицом гражданским, и ему, по большому счету, было плевать на их звания и ранги. Ему прощалась любая фамильярность, потому что он был очень славным и отзывчивым человеком.
        Копылов не стал садиться, встав за спиной Игоря. Он успел рассмотреть даму в очечках. Она была и не дамой вовсе, а так, девчонкой, пигалицей, если хотите. Лет двадцать семь - двадцать девять, не больше, с ходу определил Копылов. Одета в гражданское, в темную тонкую юбку, едва прикрывающую острые коленки, светлую блузку рубашечного покроя с коротким рукавом. Темные волосы туго стянуты в какую то колбаску на затылке. Очки. Скорее для солидности, решил Копылов, так и не рассмотрев особо лица дамочки. И тут же зачем-то пожалел ее.
        Сейчас приедут на место преступления, там вонь, кровь, мозги, возможно. Хорошо, если убийца аккуратно сработал, а если нет? Девица обблюется вся. А если и нет, то станет дергать своим крохотным кадыком, желая проглотить тошноту.
        Как ни странно, но задергал кадыком Копылов, а не девица. И тошнило его, а не ее. Она носилась за экспертом, как ужаленная. Сидела над телом на корточках, строчила что-то в своих бумагах, задавала всем вопросы без конца. И не отпрянула, между прочим, когда труп переворачивали с живота на спину, раздался такой мерзкий чавкающий звук в успевшей запечься луже крови.
        - Александр Иванович? - Она выгнула идеальные брови так, что они вылезли из-под оправы очков. - Вам плохо?
        Кто-то хихикнул за его спиной. Он даже не удостоил вниманием весельчака.
        - Да, мне плохо, - буркнул он и тоже присел перед трупом.
        - Но может, тогда вам на улицу стоит выйти?
        Ее увеличенные диоптриями черные глаза смотрели на него без сочувствия или насмешки, они просто смотрели. Холодно, казенно, по рабочему. И он вдруг понял, что ошибся с ее возрастом. Ей хорошо за тридцать, этой Светлане Васильевне, кажется? Высокие скулы без румян, кожа на щеках бледная, не морщинистая, но и не молодая. Тонкие губы с легким намеком на помаду. Строгие сережки-гвоздики с какими-то черными камушками. Туфли почти без каблуков.
        Нет, она не новичок. Она профи, вдруг понял он. И почему-то обрадовался. Дурак?
        - Улица мне, Светлана Васильевна, не поможет, - проговорил Копылов, рассматривая изуродованное лицо покойника.
        - Да? Тогда… - И снова очень внимательный, изучающий взгляд, потом легкий кивок. - Вы знали убитого?
        - Да, - коротко ответил Копылов, поднялся и внимательно начал осматривать погром в маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже с окнами на помойку.
        - Он ваш, г-мм, знакомый? - Вопрос выражал сомнение.
        - Он мой свидетель, - проговорил он с сожалением. - Очень ценный свидетель и практически единственный.
        - А дело не закрыто? - догадливо кивнула она. И тоже поднялась, став с Копыловым почти одного роста.
        - Дело, Светлана Васильевна, случилось восемь лет назад.
        Он досадливо поморщился, вспомнив вчерашнюю свою нерешительность. Если бы превозмог брезгливость, и зашел бы к Илье, и разогнал толпу его собутыльников, тот сейчас, возможно, был бы жив.
        - Да? Восемь лет назад? - Она с облегчением вздохнула. - Но хоть это-то хорошо.
        - Чего же хорошего? - удивился кто-то у них за спинами. - Труп-то не оживет!
        - Хорошо то, что дело восьмилетней давности давно закрыто. И что у коллеги не случится никакого «глухаря» из-за гибели его единственного свидетеля. А труп… Судя по обстановке, - Светлана Васильевна цепким взглядом осмотрела каждый предмет мебели. - Наш погибший относился к группе риска, вы меня понимаете… Здесь случилась пьяная драка, и кто-то не рассчитал удар.
        - Возможно, - не совсем уверенно проговорил Копылов и тоже оглядел разгром в квартире. - Но не рассчитали несколько ударов, кажется.
        - Да, но что так тщательно искали? - Один из оперов ткнул дулом авторучки в развороченный экран, закрывающий батарею. - Искали же!
        - Деньги, - пожала плечами Светлана Васильевна, приводя в движение некоторые части своего тела.
        И Копылов тут же по плавному колыханию плоти сделал вывод, что грудь у нее, скорее всего, третьего размера. И скорее всего, упругая, потому что Светлана Васильевна, кажется, не рожала детей. Не походила она на мамашу, по его мнению.
        - Выпивка! - послал вдогонку догадку все тот же опер.
        - Да, все просто, - слегка улыбнувшись тонкими губами, согласилась с ним Светлана Васильевна.
        Копылов ничего не сказал, а про себя подумал, что он бы поляну накрыл, если бы все действительно оказалось таким простым и банальным, каким кажется на первый взгляд. И если бы Илья не являлся восемь лет назад единственным полноценным свидетелем, перевернувшим своими показаниями и вещественными доказательствами весь ход дела. И если бы они - Копылов и Степан - не скрывали тщательно Илью от пышущего гневом и жаждой отмщения отца погибшей. И если бы вчера этот самый отец в сопровождении внука не явился к нему в кабинет с требованием назвать всех фигурантов по тому давнему делу. А потом - тоже вчера - если бы эти двое не нарисовались во дворе Ильи. И тогда все действительно было бы простым и банальным. А так…
        - Вам что-то не нравится, Александр Иванович? - Светлана смотрела мимо него, внимательно рассматривая проем за батареей, где точно чем-то ковыряли, поскольку внизу кучкой лежала отбитая штукатурка.
        - Мне? - Он пожал плечами. - Мне не нравится здесь все! И то, как он погиб, и то, как жил последние годы. Он, знаете ли, был талантливейшим фотографом. Выставлялся… Получал шикарные заказы.
        - А-а-а, понятно, - ноздри ее точеного носика вдруг затрепетали, как крылья бабочки, кажется, она разозлилась. - А что же потом? Жена стерва попалась? Не знал, куда девать гонорары? Не знал, что делать с поклонницами?
        Опа! Копылов уставился на нее с изумлением. Она говорит так, как будто знакома с подобной проблемой. Как будто сама являлась для кого-то такой вот стервой, погубившей чей-то талант.
        - История его падения мне неведома, Светлана Васильевна, - произнес с ухмылкой Копылов. И легонько коснувшись ее голого локтя пальцами, спросил: - Не пора ли звать понятых?
        Ее кожа была прохладной и гладкой и очень понравилась ему на ощупь. И тут же захотелось двинуться пальцами вверх по ее руке, до плеча, потом до ключицы, потом…
        - О чем вы все время думаете?! - ворвался в его мечты ее гневный возглас. Она отдернула руку. - Понятых уже пригласили. Могли бы не напоминать!
        «Конечно, она стерва», - тут же решил он вяло. Своенравная, непрощающая, несгибаемая. Очень правильная и порядочная. Наверное, с такой дамочкой рядом очень тяжело. Даже, наверное, нереально тяжело с ней рядом. Каждый день - как на экзамене. Но он бы лично не отказался попробовать. Потому что он сам был таким. И всегда искал отклика, всегда искал родственную душу. А не было. Теперь нашлась, но явно не для него.
        Понятыми идти никто не хотел. Двери захлопывались перед носом, со двора всех бабок будто ветром сдуло. Еле отыскали каких-то ископаемых: старуху со сгорбленной спиной и толстого неряшливого мужика со следами многолетних пьянок на одутловатой физиономии. Старуха представилась тетей Таней, мужик - Хавой.
        - Что, и имени нет? - поинтересовалась Светлана Васильевна, уставившись на мужика все тем же пустым равнодушным взглядом.
        - Харитон! - промямлил тот, рассматривая тело с раскроенной головой, распростертое на полу. - Кто же это его так?!
        - Кто?! - фыркнула тетя Таня, покосившись недобро на Харитона. - Дружки твои!
        - Почему мои?! - перепугался Хава.
        - А, все вы тут, алкаши, дружите. Вчера клянчил у Илюхи водку? Клянчил. Подавал он тебе ее через окно? Подавал! Ты в окно бы сиганул, да он его закрыл. Тьфу ты! Отвратные рожи… - И тут же, скорбно сложив впалые губы и перекрестившись, она проговорила: - Ну, вот и отмучился, болезный.
        - Вы опознаете своего соседа, Харитон?
        Светлана Васильевна сноровисто строчила в протоколе осмотра места происшествия, ей, кажется, было все понятно. И она спешила поскорее убраться из этого прогнившего гнездилища. Каждое ее движение выражало раздражение.
        - Ну, чё… Опознаю, а чё? - Хава переступил с ноги на ногу, его широкие грязные портки колыхнулись на коленках.
        - Прекратите чёкать! - прикрикнула Светлана Васильевна и смерила его взглядом, выражающим омерзение. - Отвечайте, как нормальный человек, как гражданин, в конце концов. Опознаете?
        А Хава вдруг возьми и оскорбись. И Копылову это неожиданно понравилось.
        - Вы на меня не кричите, мадам, - попытался выпрямить толстую сутулую спину Хава. - Я сюда не просился. Сами позвали! Опознаете? А кого опознавать-то, если чё?! Морда в кисель! Чё опознавать-то?
        - О господи! - закатила глаза Светлана, отрываясь от протокола. - Вы только что, минуту назад, сказали, что опознаете! А теперь у вас морда в кисель!
        - Чё у меня-то?! Это не у меня морда в кисель, а у Сопуна!
        - Погоди… - Копылов снова дотронулся до ее локтя, прерывая дальнейшие дебаты. - У кого морда в кисель? У Сопуна?
        - Ну!
        Хава демонстративно повернулся к Светлане спиной, всем своим видом показывая, что предпочитает говорить с нормальным мужиком, а не с какой-то там.
        - Так Сопун - это Васька! - взорвалась возмущением тетя Таня и ткнула Хаву острым локтем в толстый бок. - А тут кто живет?
        - Илюха, - Хава глянул на нее с виноватой улыбкой. - Теть Тань, я, может, и пью, но голову имею.
        - Ага! Как же! Имеет он голову! Илюха живет, а морда в кисель у Сопуна? Ты чего несешь, пьяная твоя рожа?! Каким тут боком Васька, если это дом Ильи? Как тут мог Васька быть вместо Илюхи, дурак?
        - А так, что Илюху я сам вчера в больничку отволок, теть Тань! Вот на этом вот горбу! - повысил голос, не выдержав бабьего скудоумия, Хава. И для наглядности постучал себя по толстой шее. - Оттащил, потому что «неотложка» не приехала. А ему худо стало. И Васька… - тут Хава ткнул толстым пальцем в сторону трупа. - Васька сказал, что Илюхе с самого утра хреново. Он боялся, что инсульт. Я Илюху на себе и потащил.
        - А Сопун тут остался? - Копылов слушал его с большим интересом.
        - Да, он в отрубе был. Прямо за столом и уснул.
        - Во сколько это было?
        - Почти в девять вечера. Потому и врачи не ехали, у нас, говорят, пересменка. А Илюха стонет. Я и не стал ждать. Взял его и понес.
        - И далеко унес, Харитон? - Копылов смотрел на него с пониманием, что тому, несомненно, нравилось.
        - Далеко, - Хава вытер лоб, будто только что свалил со своих плеч тяжелую ношу. - До районки. А это три остановки автобуса.
        - И его приняли? - недоверчиво покосилась тетя Таня, снова внутренне попеняв себе, что пропустила все самое важное.
        - Приняли, куда денутся! А мне велели подождать. Чтобы хоть карточку на Илюху заполнить. Мы же без документов с ним пришли туда.
        - И ты ждал?
        - Ага!
        - Как долго? - тут же встряла Светлана Васильевна, раздосадованная, что в понятом не рассмотрела важного свидетеля.
        - Почти до утра, - виновато улыбнулся Хава.
        - То есть? - Скептическая улыбка скользнула по ее тонким губам. - Вы хотите сказать, что вас оставили в больнице на ночь?! Глупость какая!
        И Хава снова от нее отвернулся к Копылову.
        - Понимаешь, начальник, когда я Илюху-то притащил, тому вовсе худо стало. Он начал орать так, что… Короче, они все забегали и про меня забыли. Я к сестричке, а она мне - сиди в углу и не вякай.
        - И ты сел в уголок.
        - Да, там перед операционной закуток такой. Нет, я сначала на виду сидел, часа два. А потом, когда больничку изнутри заперли, я в уголок перебрался. В уголок перед операционной.
        - Операционной? - не понял Копылов.
        - Да, Илюху-то прооперировали. Операция шла так долго, что я задремал. А когда проснулся, то уже светает. Операция кончилась давно. Про меня забыли. И тут я такой выбираюсь из угла. Медсестра на вахте как завизжит! - Хава хихикнул. - Перепугалась, короче. Врачи прибежали. Поругались, конечно. Потом начали на Илюху карточку заполнять под мою диктовку. Потом чаю дали и отправили домой.
        - Во сколько ушел из больнички, Харитон?
        - Вышел где-то около пяти, домой добрался… - Тут Хава со злостью покосился на Свету. - Час назад.
        - А что так долго шел?
        - Так наряд меня схавал. В отдел повезли, что без документов шляюсь по городу. Думали, гастер. Выясняли. Выясняли, потом штраф выписали и отпустили. Теперь я тут вот.
        Копылов тут же вычеркнул его из списка подозреваемых, судя по окоченению тела, голову раскроили Васе Сопуну где-то около полночи. В это время Хава томился перед операционной.
        - А что у Ильи-то вырезали? - все же поинтересовался он.
        - Желачный пузырь, - авторитетно заявил Хава.
        - Не желачный, а желчный, - поправила его тетя Таня. Все время, пока Хава рассказывал, она скорбно качала головой. - Столько пить! Да все подряд!
        Светлана молчала, продолжая строчить в протоколе.
        - Тут распишитесь, - приказала она понятым, ткнув авторучкой в строчки. И когда дошла очередь до Хавы, предупредила: - Конечно же, вы понимаете, что мы проверим каждое сказанное вами слово!
        - Не вопрос, гражданочка начальник, - беззубо оскалился Хава. - Илюху в восьмую палату перевезли из операционной. Небось уже проснулся, жрать хочет…
        Жрать, как выразился Хава, Илье вряд ли разрешат еще пару дней, а вот говорить не запретят. Копылов решил навестить его сегодня ближе к вечеру. А сейчас были дела поважнее.
        Деда с внуком следовало срочно доставить в отдел для протокольного допроса. Нет, он ничего такого не имел против них. Так, небольшие подозрения. Убит все-таки не Илья, а его дружок-собутыльник. За что убит, тоже вроде бы не тайна за семью печатями. Дождался, пока Илью с приступом оттащит на себе Хава в больничку, и начал шарить по его дому. Деньги искал или водку, теперь уже не узнать. Видимо, нашел, раз его убили. И того, что покойный Сопун нашел, в доме не оказалось. Будто у Ильи никогда не было ни рубля, ни единого грамма спиртного. А такого что? Правильно, быть не могло. Надо искать убийцу среди местных алкашей.
        - Вы сейчас куда, Александр Иванович? - спросила его Светлана, когда он попросил остановить дежурную машину у одного из проулков, ведущих к его дому, где во дворовой ракушке томилась его машинка.
        - Я? - Он удивился. - На адрес мне надо.
        - Можно мне с вами?
        Пока спрашивала, успела спуститься на ступеньку и, конечно, не видела, как за ее спиной делали огромные глаза опера с водителем. И еще пальцы большие оттопыренными от кулака ей в спину показывали. И еще кое-что, уже для Копылова, добавляли. Последние жестикуляции ему не понравились, и он нахмурился.
        - Зачем? - сдвинул он брови, рассматривая носы ее туфель без каблуков.
        Двинуться взглядом выше, до кромки ее юбки, он не решился. Она его очень волновала, очень. Если бы тут сейчас был Степка, он сразу бы все понял. И тогда конец! Тогда Степка резво кинулся бы устраивать его личную жизнь, изводя и Светлану и Копылова недвусмысленными намеками. Он бы смущался, смущался, да и отступил бы.
        А она его волновала!
        - Мне надо кое-что уточнить, - настырно стиснула губы Светлана. - Вы ведь сейчас собираетесь забрать свою машину?
        - Да.
        - А потом на адрес?
        - Так точно. - Он со вздохом мысленно послал всех весельчаков, скалящих зубы Светлане в спину.
        - Я с вами, - она спрыгнула на землю с последней ступеньки, громко хлопнула дверью и шагнула следом за ним на тротуар. - У меня к вам несколько вопросов, Александр Иванович.
        - Ну что же, - он приглашающее повел рукой в проулок. - Спрашивайте.
        Оказалось, она многое поняла из его хмурого молчания.
        - Вы ведь не просто так перепугались, что ваш бывший свидетель может оказаться мертвым? - задала она первый вопрос, шагая с ним почти в ногу - широко и споро.
        - Да, - кивнул он, краем глаза наблюдая за движением ее коленок.
        - Почему?
        - Ну…
        - Дело же было раскрыто?
        - Это было самоубийство.
        - Самоубийство?
        Она чуть приотстала, видимо с недоумением рассматривая его спину, обтянутую совсем не новой, чуть полинявшей на спине форменной рубашкой.
        - Да.
        - И кто же этот самоубийца? Ведь то дело восьмилетней давности вас тогда сильно зацепило, я права?
        - Да, - Копылов вздохнул. - Сильно зацепило.
        Она поравнялась с ним, и он теперь слышал тонкий запах ее горьковатых духов.
        - И чем?
        - Повесилась молодая красивая женщина, осиротив десятилетнего сына и оставив вдовцом мужа.
        - Опа! И почему она это сделала, установили? - ахнула Светлана, чуть запыхавшись от его скорого шага. - Ее довели?
        - Нет. Мы не установили этого факта.
        - Что же тогда?
        - Муж застал ее в загородном доме с любовником. Вернее, любовника уже не было, он уехал. А она была голой на скомканных простынях. Они повздорили. Он высказал ей все, что о ней думает. Надавал пощечин. И уехал. А она пошла в сарай на краю участка. Прямо голой пошла из дома по снегу, с веревкой в руке. И повесилась со второй попытки.
        - Как это?! - ахнула Светлана, останавливаясь возле его машины с пассажирской стороны.
        - Первый узел развязался, и она сорвалась с петли, сильно разбилась, до крови, - вспомнил он осмотр тела. - Так она вторично завязала узел и снова полезла.
        - Второй раз удачным оказался? - Светлана вдруг так печально сложила ротик, что ему ее сделалось жалко.
        - Да.
        - И что же потом?
        - А потом было все страшно.
        Копылов отпер машину, распахнул дверцы, чтобы проветрилось. И чтобы они не прилипли сразу к раскаленным сиденьям.
        - Потом приехали в дом артисты, планировался праздник - это было Рождество.
        Он понаблюдал, как она трогает ладошками горячую обивку сиденья, потом осторожно садится, придерживая юбку и задерживая дыхание. Расправляет ее на коленках, вытягивает ноги, выдыхает. Грудь ее снова показалась Копылову очень крепенькой. И ему снова захотелось потрогать эту женщину. Руками, губами, языком.
        Размечтался! Идиот! Такая женщина не для него. Для него - алчные голодные толстушки, скучающие в баре за бокалом пива. И ждущие, что их угостят старые холостяки, а потом отведут к себе домой.
        - И что дальше? - подергала она его за короткий рукав рубашки, когда он уселся.
        - Приехали артисты, гости, потом муж с ребенком. Стали ждать маму и жену.
        - Как - ждать? Муж же знал, что она оставалась в доме, когда он уезжал! Они повздорили, - возразила Светлана - умница все-таки, сказать нечего. - Он что, разыгрывал комедию перед другими?
        - Нет. Как он утверждает, он надеялся, что она уехала следом за ним. Уехала, чтобы забрать сына из городской квартиры, он там оставался один. Надеялся, что они встретятся в городе и как ни в чем не бывало вместе поедут за город, где…
        - Где должен был состояться рождественский праздник, - эхом закончила за него Светлана.
        - Да, примерно так.
        - Но жену он в городе не дождался?
        - Нет. Покатался по магазинам, салонам красоты, звонил ей без конца, но телефон молчал. Потом решил, что она осталась за городом, и повез туда сына.
        - А ее там нет?
        - Нет.
        - И он решил, что она все-таки уехала, просто они где-то разминулись?
        - Как-то так. - Копылов завел машину и через минуту выехал через тот же проулок, которым они пришли. - Он никому не сказал ни слова об утреннем происшествии. Просто сидел и ждал вместе со всеми.
        - Праздник так и не состоялся?
        - Нет. Артисты напились уже к приезду отца и сына. Им заплатили неустойку и выставили вон. Но они не уехали. Не вышло. Сейчас уже не помню подробностей, почему именно не уехали, но не вышло у них. - Копылов спокойно лавировал среди машин, до нужного ему места езды было минут десять. - Короче, артисты эти решили переждать в сарае на краю участка. Дама, должная играть Снегурочку, дотащила туда Деда Мороза, они вошли, а там…
        - А там - женщина в петле, - едва слышно проговорила Светлана, внимательно рассматривая безделицу, мотавшуюся на зеркале заднего вида, она даже пальцем ее потрогала. - И потом?
        - Потом начался кошмар. Народ в истерике. Мальчик в шоке, муж в ступоре. Он, к слову, успел изрядно выпить к моменту нашего приезда. И все больше рыдал, а не разговаривал.
        Копылов снова вспомнил безумный взгляд свежеиспеченного вдовца. Вспомнил, как тот цеплялся за его руки, пытаясь все время о чем-то спросить. В какой-то момент Александру это надоело, и он спросил:
        - Ну что?! Что?!
        - Зачем?? - прохрипел тот, хватая Сашу за лацканы пиджака. - Зачем она это сделала??
        - А что стало с мальчиком? - спохватилась Светлана, поежившись. - Жуткая история!
        - Да уж! - кивнул он, сворачивая на тихую улицу, засаженную тополями и липами. - Мальчик почти год наблюдался у детских психологов. Отца больше года таскали на допросы. Это их вымотало - ужас. Пока однажды…
        - Что? - Светлана внимательно рассматривала подъезд аккуратного трехэтажного дома, возле которого притормозил Копылов. - Нам сюда?
        Нам? Он вообще-то собирался мать покойной Алины навестить один. Он помнил ее глубокое горе и очень уважал ее спокойствие. Знал он также, что ее муж - вчерашний его визитер съехал отсюда. Не смог простить своей супруге, что она быстро смирилась и поверила в самоубийство дочери. Здесь он, собственно, затем, чтобы узнать новый адрес Ивана Митрофановича. Буквально на минутку! А Светлане любопытно. И она может не сдержаться и начать задавать лишние вопросы. А это ни к чему.
        - Не нам, а мне, - твердо произнес он, выбираясь из машины. - Вы останетесь здесь.
        - Но, Александр! - возмутилась она и свесила ножки из машины на землю. - Возьмите меня с собой! Обещаю молчать!
        Черные глаза за стеклами очков смотрели с мольбой, и он сжалился. Ладно, они ненадолго.
        Супруга Ивана Митрофановича встретила их настороженно. Она приоткрыла дверь, внутрь не пригласила, осмотрела сначала Светлану с ног до головы. Чем-то та ей явно не понравилась. Перевела взгляд на Копылова.
        - Чем могу служить вам, юноша? - польстила она его возрасту, скупо улыбнувшись и даже не поздоровавшись.
        - Здравствуйте, - он слегка склонил голову, как назло вылетело из головы, как зовут пожилую женщину. - Мне нужен новый адрес Ивана Митрофановича.
        - Зачем?
        Дверь чуть приоткрылась, и Копылов заметил на ее пояснице теплую пуховую шаль и толстые шерстяные носки на ногах. Видимо, она болеет, а мужу и дела нет. Бегает с внуком по городу, размахивая мечом вендетты. Даже неприятно, честное слово.
        - Мне необходимо сообщить ему кое-что, - приврал Копылов.
        А про себя добавил: и кое о чем спросить.
        - Что именно? - не сдавалась женщина, придерживая дверь и не давая им возможности войти внутрь.
        - Понимаете… Он с внуком был у меня вчера, - нехотя признался Саша.
        - Зачем?? - ахнула она, тут же хватаясь за сердце. - Господи, все никак не угомонится! И Кирюшу… Кирюшу потащил за собой! Старый дурак… И вы? Вы что-то ему сказали?!
        - Нет, но появились новые обстоятельства, - промямлил Копылов и поежился.
        Взгляд Светланы выжигал в его переносице дыру. Он ничего ей не рассказал! Про визит деда с внуком не рассказал! Почему?! Как он мог! Ей же тоже интересно! Она же тоже может помочь и все такое.
        - Ничего ему не говорите! Ничего!! - прошипела с испугом жена Ивана Митрофановича. - Я вас умоляю!
        - Я и не собирался. Наоборот, хотел у него кое о чем спросить.
        - Что?? Уже успел набедокурить?? - Ее голос сел совершенно, а лицо сделалось болезненно-желтым.
        - Вы не переживайте так, - попросил Копылов, ну надо же, совершенно вылетело из головы ее имя. - Ничего такого. Просто обмен мнениями.
        - И все? - Она немного успокоилась.
        - И все, - соврал снова Копылов.
        - Хорошо, ждите.
        Она захлопнула дверь и исчезла минут на десять. Все это время Светлана с ним не разговаривала. И даже не смотрела на него. Может, дулась. Может, размышляла. Копылов не стал допытываться. Он никогда не умел разговорить ни одну женщину. Мог за руку вывести из квартиры, идиот. А вот узнать, что у нее на душе, что она чувствует и о чем думает…
        Ему проще найти преступника, чем разобраться в таком деликатном деле. Он просто стоял и без зазрения совести рассматривал ее со спины. И не просто рассматривал, а нагло освобождал ее глазами от одежды. Степке было бы над чем задуматься. Такой прыти от своего приятеля и коллеги он никогда не ожидал.
        Светлана Васильевна, невзирая на суровость нрава, имела прекрасные мягкие формы. Не худая, но и ничего лишнего. Всего в меру. Она его точно волновала. И сегодня он бы даже пригласил ее куда-нибудь поужинать. Но разве согласится!
        - Прекратите таращиться на меня, Александр, - не выдержав, повернулась она к нему с пунцовым то ли от злости, то ли от смущения лицом. - Что-то не так?!
        - Все супер, Света. - И Копылов показал ей большой палец, оттопырив его от кулака. - Вы бесподобны. И не стоит злиться на меня.
        - Я не злюсь, - она прикусила нижнюю губу. Моргнула, глядя в потолок, будто пыталась избавиться от слез. - Я размышляю. И…
        - И?
        - И у меня есть вопросы.
        - Разумеется! А как без них! - рассмеялся он с неожиданной легкостью, сообразив, что его внимание ей не противно. - Вот выберемся на улицу…
        Дверь квартиры тихо приоткрылась, на лестничную клетку вылезла рука с запиской.
        - Это за городом, - проговорила хозяйка из-за двери, даже не показав лица.
        И дверь тут же захлопнулась.
        Усевшись в машину, они какое-то время молчали. Он тронул машину с места, проехал метров триста, прежде чем Света спросила:
        - Я хотела бы знать, каким образом свидетельствовал ваш больной. Тот, которого прооперировали, я имею в виду.
        - Я понял.
        Копылов остановил машину у торгового ларька. У него почему-то постоянно сохло в горле от присутствия этой женщины. Купил себе минералки, ей мороженое. Взял наугад шоколадное. И не ошибся. Света заявила, что никакое больше не употребляет.
        - Вам на работу не надо? - на всякий случай уточнил он. - Адрес за городом. Достаточно далеко. Пока туда, пока оттуда. Часа два с половиной.
        - Я вместе с вами еду опрашивать фигурантов сегодняшнего убийства, - пожала она беспечно плечами.
        - Руководство в курсе? - Он жадно припал к горлышку бутылки, отпил половину.
        - Конечно! Я успела позвонить.
        - Предусмотрительно. Ну… Тогда пристегивайтесь, Светлана Васильевна, едем за город.
        И как-то это так двусмысленно прозвучало, что он тут же прикусил язык. И тут же размечтался.
        Теплый летний день. Они с ней едут за город, но не для опроса предполагаемого злодея, а отдыхать. Там у них… ну скажем, маленький уютный домик на краю скромного озерца, кому-то могущего показаться большой лужей. А они это озерцо любят и часто зависают на его берегах с удочками, таскают карасей, загорают, жарят что-нибудь на раскаленных углях. Слушают, как трещат в ветках высоких дубов (почему-то ему очень хотелось, чтобы домик окружали дубы) птицы, как ночью у них перехватывают эстафету лягушки на озере. Под утро в домике становится прохладно, и он осторожно выбирается из кровати, чтобы прикрыть окно. Потом кутает голые плечи Светы одеялом, поправляет прядь ее длинных волос, упавшую на лицо.
        Копылов неожиданно затосковал. Затосковал от мысли, что ведь этого никогда, никогда в его жизни не будет. Ни женщины, которую так вот хотелось бы оберегать, ни прохладной ночи, ни горластых лягушек, ни карасей, запеченных над углями на решетке.
        - Света, вы замужем? - вдруг спросил он и сам испугался своего вопроса.
        - А что? - ответила она с неожиданным вызовом и покосилась на него со странной улыбкой. - Хотите предложить?
        - А пойдете?
        Он просто спросил. Просто так сложился разговор. Спросил, и тут же испугался. Вот как сейчас скажет: «Нет». Или рассмеется с надменной интонацией. И он тут же ощутит все свои годы, проредившие волосы, ссутулившие спину и добавившие вредности в его и без того сложный характер. И тут же поймет, что никогда не будет в его жизни женщины, которую хотелось бы всю ночь прижимать к себе и…
        - Может, и пойду, - ответила она после паузы, заполненной монотонным гудением мотора. - Когда-нибудь.
        Его пробило таким ледяным потом, что сделалось на пару секунд холодно. Он вздрогнул.
        Что, что она сказала?! Что может пойти за него замуж когда-нибудь?!
        - Я сколько угодно стану ждать, - вибрирующим от волнения голосом произнес Копылов. Он сегодня вообще слетел с катушек от собственной смелости. - Сколько угодно, Света. И не считайте меня легкомысленным, хорошо?
        - Хорошо, не буду, - пообещала она и ткнула пальцем в развилку. - Кажется, туда.
        Они съехали с трассы, дальше дороги почти не было. Глубокая колея, выбитая сотнями колес, тонула в густой тени высоких елей. Восхитительно пахло хвоей, грибами и чем-то еще приторно сладким. Может, цветами? И птицы трещали, как в его мечтах. И деревянные домики через десять минут пути вынырнули из-за елового частокола. И пруд блестел огромной серебристой кляксой в высокой траве.
        Господи, ну просто услышан он был! Все мечты его были услышаны! Правда, вместо дубовой рощи ельник, но это еще лучше. Воздух потрясающе чистый. И грибы! Он помнил из далекого детства, как бродил среди елей с отцом. Как пинал яркие мухоморы. Как лазил в самые колючие заросли за маслятами. Маслята ведь в елках растут, так?
        - Так, - подтвердила Светлана, когда он ее спросил. - По грибы собрались, Саша?
        - Нет. Просто… - И он снова решился на откровенность: - Просто купить бы тут домик. И приезжать на выходные. Славно тут, тихо. Вам нравится?
        Она покрутила головой, внимательно рассматривая почти заброшенную деревушку. И неожиданно ткнула пальцем в домик с заколоченными окнами, стоявший в частоколе бурьяна у самого пруда.
        - Тот дом хочу! - И рассмеялась легко и беспечно.
        - Отлично, - кивнул Копылов с серьезным видом. - Я куплю нам этот дом.
        - Нам?
        - Да, нам. Когда-то же случится это ваше «когда-нибудь»! - И он тут же, чтобы она, не дай бог, не перевела прежние слова в шутку, свернул к дому, указанному в бумажке. - Кажется, наш отшельник живет тут…
        Иван Митрофанович сидел на крыльце. Он не шевелился, когда они подъехали. Не сделал попытки поприветствовать их, когда они вылезли из машины и подошли к крыльцу. Его седая голова была низко опущена над столом. Скрещенные руки лежали на белом листе бумаги.
        - Добрый день, Иван Митрофанович, - громко поприветствовал его Копылов. - Есть разговор.
        Пожилой мужчина глянул на них исподлобья, кивком подбородка разрешил подняться по ступенькам.
        Они поднялись, сели напротив него. Света с любопытством рассматривала хозяина дома, входную дверь. Она пыталась отыскать следы внука, как понял Копылов. Но парня тут не было. Не было его и в городской квартире. Саша звонил на домашний номер еще до того, как выехать из города. Кирилл не ответил на звонок.
        - Что хотели? - спросил дед задушенным голосом и уставился на Светлану. - Помощница?
        - Типа того, - кивнула она и приветливо улыбнулась.
        - Иван Митрофанович, я хотел бы знать, где вы провели минувшую ночь? - прямо спросил Копылов, сделав знак Свете молчать.
        - Спал. Спал в своей кровати, - ответил тот глухо и еще ниже опустил голову. - А где я должен был провести минувшую ночь?
        - Кто может подтвердить, что вы спали именно тут? - Копылов демонстративно осмотрелся. - Не вижу никого.
        - Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Кто же может подтвердить, если тут никого нет? - хмыкнул дед с вызовом, но вышло грустно. - Один я.
        - А вчера весь день провели с внуком. И ваши немногочисленные соседи его вчера вечером тут видели, - нагло соврал Копылов.
        - Хватит врать-то. - махнул на него дед рукой. - Какие соседи? Мы друг друга не видим и не слышим. Да и вы, как въехали в деревню, нигде не останавливались, прямиком до моего дома поехали. Тут слышимость знаете какая!
        - Так был тут Кирилл или нет? - мягко переспросила Света и вдруг положила свою маленькую руку на огромный дедов кулак, прижимающий лист бумаги к столу.
        - Был, - неожиданно признался дед. - Весь день мы с ним вместе провели. И к вам вместе приходили, и к этому… К фотографу, уроду!
        - Как вы о нем узнали?
        - Уж не от вас - это точно! - зло фыркнул дед и пожаловался Светлане: - Надо так поступать с родственниками жертвы, а?! У них был свидетель, а они от нас его скрыли!
        - Как вы о нем узнали?
        - Генка рассказал. - И, видя недоумение в глазах Светланы, пояснил: - Зять мой бывший. Вдовец то бишь. Только не очень долго он вдовствовал, как оказалось. Паскуда… Кира позвонил ему и наорал. Потом я еще матерком по этой гниде прошелся. Он и рассказал про какие-то улики. И выдал нам адрес, где этот хренов папарацци живет.
        - И вы поехали к нему?
        - Поехали, только не доехали. Во дворе покрутились, понаблюдали. У него, у мужика этого, гости в квартире были, народец, окно нараспашку. Шум, гам. Не поймешь, то ли двое гутарят, то ли толпа. Чуть до песен дело не дошло. И чего нам там было делать? С пьяной рожей какой разговор?
        - Вы уехали и?
        - Сюда приехали, поели, спать легли. Кира все еще приставал ко мне: зачем, мол, дед, тебе этот мужик дался? А я не сказал ему, что хочу у него лично спросить, каким это он образом сумел убедить ментов, что моя дочка сама в петлю полезла?!
        - Кирилл не знал ничего?
        - Нет.
        - А его отец адрес фотографа сообщил без подробностей?
        - Да. Просто сказал, что есть свидетель, о котором мне неизвестно было ничего. Фотограф. Мол, из его показаний и сделали вывод. И все. Адрес дал, мы поехали. Там пьянка. Вернулись сюда. Спать легли.
        И тут дед внезапно смолк, будто онемел внезапно. А руки еще плотнее прижали белый лист бумаги, на котором Копылов отчетливо увидел слова, написанные шариковой авторучкой, и решил, что это записка. И записка эта может быть написана только рукой Кирилла. Кто еще может рассылать корреспонденцию в этой глуши?
        - Если вы вместе легли спать, почему проснулись порознь? - заметила Светлана несостыковку в словах хозяина дома. - Его же нет! Или он в доме? Кири-и-илл! Отзови-ись! Нет его, Иван Митрофанович. Нет. Куда подевался ваш внук?
        Дед тяжело глянул на Свету. И гости тут же обнаружили, что в глазах у пожилого дядьки блестят слезы. И губы дрожат, хотя и сжимаются в тонкую линию. И столько боли во всем этом было, что Копылову сделалось неловко. Деду и так с лихвой хватило бед. Теперь еще и это. Что Кирилл что-то натворил, кажется, даже сам дед не сомневался.
        - Вы простите нас, Иван Митрофанович, - неожиданно проговорил Копылов. - Я верю вам. И хочу быть откровенным до конца. Мы не просто сюда приехали нервы вам мотать. Мы…
        - Папарацци убили? - скорее констатировал, чем спросил Иван Митрофанович.
        Копылов со Светланой стремительно переглянулись и тут же по молчаливому согласию решили до поры не открывать всей правды.
        - Да, - проговорила она. - Как вы думаете, кто бы это мог быть?
        - Это не Кирилл!! - взревел вдруг дед.
        К нему, как по волшебству, вернулась легкость движений и энергия. Он вскочил на ноги и навис над ними, как гризли, готовый защищать свое детище. Громадные кулаки, упершиеся в записку, были раза в два больше кулаков Копылова.
        - Я этого не говорила, - спокойно произнесла Света, закидывая ногу на ногу. - Я просто спросила: как вы думаете, кто бы это мог быть?
        - Алкаши, - с присвистом выдохнул Иван Митрофанович, тяжело роняя себя обратно на стул. - Там гулянка шла вовсю. Дым коромыслом. Мы-то при чем?
        Его руки подрагивали, когда принялись разглаживать записку, скорее всего, от внука.
        И Копылов решился.
        - Что он написал, когда вернулся?
        - Что?!
        Дед вздрогнул так, будто кто ударил его по спине железным прутом, тут же, как от боли, сморщил крупное лицо. И вдруг плечи его задрожали, и через мгновение глубокие морщины начало заливать слезами.
        - Он не убивал… Это не он… Он никогда не смог бы… Это не он… - всхлипывал он, комкая записку. - Не могу доказать, но это не он. Вот! Вот что он пишет!
        «Дед, я уезжаю. Прости, что все так вышло. Если придут из полиции, знай, я никого не убивал. Когда я туда вошел, все уже произошло. Прости. Скоро позвоню. Купи мобильник».
        Копылов прочел записку четыре раза. Осмотрел бумагу. Обычная бумага для принтера. Интересно, где он мог ее взять среди ночи?
        Так, что получается…
        Кирилл лег спать вместе с дедом. Потом, дождавшись, когда дед уснет, встал, оделся и уехал. Так, стоп!
        - У Кирилла есть машина?
        - Нет. - Грубые ладони скользили по лицу пожилого человека, вытирая слезы. - Генка обещал купить к осени. Но теперь уж и не знаю. Они поссорились.
        - Поссорились? - воскликнула Света.
        - Точнее - подрались.
        - Подрались?! - еще больше удивилась она.
        - Вернее, это Кирилл его приложил. За вранье. За то, что притворялся столько лет холостым перед сыном. А у самого уже давно семья и дети. Кира его и уложил. Моя кровь! - не без тайной гордости подытожил Иван Митрофанович. Но тут же спохватился: - Но он не убийца!
        - Так как он добрался до города? - спросил Копылов.
        - А потом обратно? - добавила Света и помотала в воздухе запиской, которую после Копылова внимательно прочла. - Получается, он уехал, посетил нашего общего знакомого, обнаружил его мертвым, вернулся обратно, впопыхах написал вам записку и…
        - И удрал, - закончил за нее Копылов, мысленно нахваливая ее за умную логичную речь.
        - Как-то он передвигался! И, судя по всему, очень стремительно, раз успел столько рейсов совершить, - это снова Светлана.
        - Обычно он ездит на междугороднем автобусе. Тут ходит каждый час туда и обратно, - задумался дед, ероша густую седую шевелюру. И тут же воскликнул: - Но это днем!
        - А ночью автобусы не ходят? - Света вопросительно глянула на Копылова.
        Он чуть не фыркнул. Можно подумать, он знает расписание всех междугородних рейсов! Вовремя спохватился. Он же мечтал о домике на берегу озера. И о летней ночи, где он прикрывал ее голые плечи одеялом. И в этих мечтах не было места возмущенному фырканью и раздражению.
        «Работать надо над характером, надо работать», - прозвучал в ушах насмешливый Степкин совет.
        - Ночью автобусы не ходят? - переадресовал Копылов вопрос Ивану Митрофановичу.
        - Нет, - тот пошкрябал подбородок. - Попуток много. Можно поймать. Едут и в одну, и в другую стороны. Трасса очень оживленная.
        Стало быть, Кирилл уехал в город на попутке. И вернулся так же. Мог еще поймать…
        - Такси? Это вряд ли! - забеспокоился с чего-то дед.
        И Копылов даже догадывался, чего тот нервничает.
        Если таксист вспомнит Кирилла, он вспомнит, куда его отвозил. Ночью не так много клиентов. И также вспомнит, в каком состоянии был парень. Возбужден ли был, нервничал или, наоборот, был спокоен. А если таксист его дожидался, то тут вообще все могло быть просто отлично. Если парень вернулся из квартиры фотографа в чистой одежде, значит, он к убийству никакого отношения не имеет. А если его одежда была забрызгана кровью, что, скорее всего, могло случиться в результате ударов, полученных жертвой, то тут все понятно. И на руки следовало посмотреть. Если жертву били руками и ногами, то костяшки пальцев должны быть сбиты.
        - Пока нет заключения экспертов, мы не можем знать наверняка, отчего он погиб, - вдруг едва слышно проговорила Света, настолько безошибочно угадав его предположения, что Копылову на мгновение сделалось не по себе.
        Ничего себе! Это она, значит, шла вслед за каждой его мыслью по пятам?! Или думала так же, как и он?! Что бы сказал Степка, узнай он об этом? Страшно даже предположить. Но он, честное слово, все равно ему скажет.
        - Не так уж у него много денег, чтобы он такси за город вызывал, а потом назад сюда на нем катался, - дед тоже не был дураком и пресек его мечтания. - Наверняка попутка.
        - А друзья? Мог он кого-то вызвать телефонным звонком?
        - Не знаю, - дед вдруг глянул на Копылова безумными глазами. - Он не убивал, понял?! И не смей, слышишь! Не смей даже думать на него! Вот видишь это!
        Он вырвал у Светланы послание от Кирилла. И помотал им у Копылова перед глазами, у того аж рябь в глазах пошла.
        - Мне бы он никогда не соврал! А ты… А ты, господин полицейский, лучше бы подумал, с чего это папарацци убили сразу, как мы его нашли?! Главное, звоним Генке, приезжаем на адрес, потолклись там, даже не зашли, и тут же убийство! Странно, не находишь, полицейский?! Сначала моя дочка, теперь…
        Он тяжело дышал, лицо его сильно покраснело, и сейчас, как никогда, проступил его истинный возраст, состарив, сгорбив, заставив хвататься за сердце. Светлана даже порывалась пару раз вызвать «Скорую». Иван Митрофанович не позволил.
        - Я не сдохну, дочка, не волнуйся, - пообещал он ей, но валидол все же под язык положил, вывалив на стол сразу все таблетки из пластиковой тубы. - Мне надо убийцу дочки найти - раз. И Кирюшу - два! Некогда мне умирать. Он вон… - Его узловатый указательный палец ткнул в сторону Копылова. - Восемь лет назад дело закрыл. Посчитал, что самоубийство. А я так не считаю! До сих пор! А то, что этот фотограф убит, меня тем более теперь убеждает в моей правоте. Так-то, детки… А теперь ступайте, худо мне. Отлежаться надо. Если что надо, я тут. Бегать не стану. Кира - дурачок, побежал. Зачем? Почему?
        А действительно! Зачем? Почему? Был уверен, что ему не поверят? Не поверят, что он не причастен? А почему? Значит, наткнулся на кого-то во дворе Ильи. Значит, кто-то видел его. Или все же версию с таксистом надо рассматривать как единственно верную?
        - Этот лист, - Копылов взял в руки записку Кирилла, намереваясь вообще ее изъять. - Это ваша бумага?
        - В смысле? - Дед удерживал записку за край, не позволяя гостю завладеть ею целиком.
        - У вас такая бумага для принтера в доме есть? - Копылов удвоил усилия и потянул записку на себя.
        - Нет, нету! - воскликнул дед.
        И следом произошло неожиданное. Он резво разжал пальцы Копылова, скомкал лист одним движением и тут же, сунув его в рот, принялся интенсивно жевать, судорожно дергая кадыком.
        - Что вы делаете?? - ахнула Светлана.
        - Он уничтожает улики, - невесело ухмыльнулся Копылов. И покачал головой с осуждением: - Зря вы, Иван Митрофанович, все это… Зря.
        Тот с трудом проглотил, долго дышал с открытым ртом. Потом прохрипел:
        - Вот найдешь настоящего убийцу моей дочери и фотографа, тогда я тебе эту улику и отрыгну. А бумаги такой у меня в доме нет. Газеты и журналы - сколько хочешь. А такой нет! Все, уходите…
        Сильно сгорбившись и без концы охая, дед ушел в дом. Через минуту изнутри на двери лязгнул замок, а еще через пару минут все окошки, выходившие на крыльцо, были плотно занавешены.
        «Возьмет сейчас и повесится, - вдруг подумал Копылов. - Прямо как его дочка».
        - А может, его дочь не вешалась, а? - дернула его за руку Света, снова заставив понервничать. Что, в самом деле читает мысли, а? - Что там было у твоего спившегося фотографа? Чем он тебе помог?
        Он не ответил: почему-то был уверен, что дед теперь, прислонившись к какой-нибудь древней щели в ветхой оконной раме, внимательно слушает, о чем они станут говорить. Копылов жестом указал Свете на машину. Она кивнула и пошла к машине. И заговорила лишь, когда они выехали из деревни:
        - Итак, Саша, что было у фотографа?
        Копылов со вздохом вспомнил тот день, когда вдовец Геннадий привел буквально за шиворот Илью. Поставил его в центр кабинета и со вздохом проговорил:
        - Вот оно - мое алиби! Стоит, Александр Иванович, перед вами. Я долго размышлял и решил, что хватит уже чистоплюйствовать.
        Копылов тогда ничего не понял. Честно, был занят чем-то важным и вовсе не имеющим никакого отношения к самоубийству его супруги. Пришлось сосредотачиваться. Внимательно вслушиваться. А когда понял, тут же потребовал подтверждений. И Илья их ему выложил. В таком аккуратном конвертике, стопочкой уложенные подтверждения. На одном из них был запечатлен просто двор, занесенный снегом. На втором - голая женщина на тропинке, ведущей к сараям. На третьем - она же, но более крупно. Собственно, все снимки в конверте хранили ее изображение. Везде она - голая, с несчастным измученным лицом и всклокоченными волосами. Женщина шла к дворовым постройкам. На одном из снимков она туда заходила. Потом вышла уже со следами крови на теле и…
        - И с веревкой в руках, - вспоминал Копылов. - Как сейчас вижу ее.
        - Веревка в руках? - переспросила Света.
        - Да. Стоит возле двери сарая с веревкой в руках и явно не понимает, что происходит. Лицо мученически искажено. Глаза пустые, как безумные. Следующий снимок - она снова входит в сарай. И все… Потом - смерть.
        - Значит, она попыталась повеситься, веревка оборвалась. Она взяла ее в руки, вышла на улицу. Подумала, подумала, помотала веревкой и снова зашла, чтобы повторить попытку? - уточнила Света.
        По ее тону Копылов понял, что ей мало верится во все это.
        - Ахинея! - выдала она после паузы.
        - На ахинею похоже, но так было.
        Он не стал ей рассказывать, как долго мучился и сомневался во всем. Как проверял, как дотошно расспрашивал экспертов, мотаясь с вещдоком - веревкой - по кабинетам.
        - Все в один голос сказали, что веревку завязывали дважды. И место обрыва мне указали точно. И ДНК ее на веревке. И больше ни единого следа. Все было именно так, хоть и выглядит ужасным и притянутым за уши.
        - Кстати! - подпрыгнула она на пассажирском сиденье. - А как так получилось, что Илья все это дело снимал?! Почему не остановил ее? И вообще, что он там делал с фотокамерой?!
        - Тут мы переходим ко второй части нашего повествования.
        Копылов глянул на нее почти с нежностью. Она нравилась ему все больше. Интересно, хороша ли она с распущенными волосами? Неплохо было бы ощутить прикосновение ее прядей к своему лицу, груди.
        «Размечтался! - фыркнул бы теперь Степка. - Попробуй для начала внимание ее удержать. Завоевать уважение, а потом уже…»
        «Да ни фига бы так Степка не говорил», - понял вдруг с раздражением Копылов. Это он для себя ищет теперь подходящий фарватер, чтобы не торопиться. Боязно, ведь так?
        - Итак, вторая часть! - нетерпеливо подергала его за короткий рукав Света, когда он погрузился в свои холостяцкие размышления.
        - Оказывается, наш супруг давно уже ощущал себя рогоносцем. И приставил этого папарацци к своей жене. Тот и фоткал ее во всех ракурсах. Где, с кем, когда, все наш Гена знал. В то роковое Рождество он Илье такого задания не давал. Он сам застал жену голой в загородном доме. Ну, я рассказывал уже, что они поцапались. Так вот, Илья в тот день там был инкогнито.
        - Но зачем?? - воскликнула Света.
        И инстинктивно застегнула блузку на самую верхнюю пуговку под подбородком, будто ее сейчас снимали скрытой камерой.
        - Ему начало нравиться наблюдать за Алиной. Она была очень красивой и сексуальной. Распущенной, как любил повторять Илья. Но в меру. Балансировала, говорит, на самой грани, но никогда ее не переступала, поэтому и не опускалась до разряда дешевой шлюхи.
        - Да он был в нее влюблен! - ахнула Света.
        - Может быть, и так, - не стал спорить Саша, у него у самого возникли тогда такие подозрения. - В общем, в тот день он по привычке следил за Алиной. Приехал за ней следом за город. Долго наблюдал за ее любовными игрищами…
        - Снимал?
        - Говорит, что в тот день сцены секса не снимал. Может, врет. Доказать обратное мы не смогли. А потом…
        Копылов старательно объезжал старые узловатые корни, выползающие на колею. Первобытно тут было, здорово. Остановить бы теперь машину или заехать в глухую чащу и целовать эту умничку до изнеможения. Но разве он так сделает! Он порядочный, воспитанный и до смерти боится ее оскорбить своей смелостью.
        - Что - потом?
        - Потом он вдруг промерз, проголодался и решил сходить в местный магазинчик, купить что-нибудь поесть. Он пристроил камеру на маленьком штативе, так, чтобы угол обзора был максимально велик. И ушел в магазин. А там скучающая продавщица. Ну он с ней и… И того…
        - Что - того?! - вытаращилась Света недоуменно. - Хочешь сказать, что он там с ней занялся сексом?!
        - Ну да! Его возбуждали игрища Алины, тот день не стал исключением. Короче, пока он там занимался непотребством с продавщицей, пил с ней коньяк, закусывал, все и произошло. Когда он вернулся, в доме уже вопили.
        - И он по-тихому смылся?
        - Ну да! Забрал камеру и удрал до приезда полиции. И молчал потом почти год. И он, и его наниматель. Хотя последний и не знал о его рождественских художествах. Когда узнал, спустя почти год после смерти жены, то сначала рассвирепел, а потом кинулся благодарить. Все-таки Илья снял с него подозрения.
        - И после этого дело было закрыто?
        - Да, налицо самоубийство. Редко, когда такое сопровождается подобными материалами.
        Копылов кисло улыбнулся жаркому солнцу, бьющему в лобовое стекло. Сейчас умничка скажет, что никто не видел, что происходило в сарае. То, что покойная стояла перед дверью с веревкой, еще ни о чем не говорит.
        Но Света неожиданно промолчала. Достав из сумочки темные очки, она водрузила их себе на нос и промолчала всю дорогу до города.
        - Вам куда? - поинтересовался он, когда они въехали в город.
        - На работу.
        Копылов послушно свернул к прокуратуре. Она вышла, сухо кивнув. Не попрощалась, не оставила номер телефона, не сказала, что позвонит.
        Копылов резко развернул машину и поехал в отдел.
        «Вот и все», - шепнул ему в ухо вкрадчивый Степкин тенорок. Девочка ушла, мечтам о домике на берегу трындец. Размечтался он! Тихая летняя ночь, оголенное плечо, вынырнувшее из-под одеяла. Есть, кому ее укрывать, брат Сашка, есть.
        Словно услышав его страдания, Степка позвонил, как только Копылов остановился на стоянке у отдела.
        - Где был? - буркнул тот голосом, полным похмельного страдания. - Позвонил в дежурку, сказали - на выезде.
        - У Митрофаныча.
        - У деда, что ли, с внуком?
        - Ага. Только внук в бегах. Дед один остался.
        - А чего внук бегает?
        - А ты накаркал, гад.
        Копылов зло выругался. Нет, ну должен был кто-то ответить за то, что Света ушла, не оставив номер телефона! Раз Степка подвернулся, пускай слушает.
        - Чё, угомонили фотографа, да?! - Кажется, этот идиот даже радовался. - А я говорил!
        - Да пошел ты, Степа… - Копылов скрипнул зубами. - В отпуск дальше!
        - Не хочу, Саня. Устал, - захныкал коллега.
        - Чего устал?
        - Пить устал. К тебе хочу, на работу.
        - Еще неделя, Степа, у тебя есть, чтобы морду свою запойную в порядок привести.
        - Нет, я сейчас хочу. С тобой. Вот ты куда намылился?
        - В отдел я намылился, коллега. В отдел.
        - Врешь, а чего тогда из машины не выходишь?
        Копылов стремительно обернулся. Степка стоял метрах в трех от него. Загорелый, похудевший, еще более интересный. И выглядел отдохнувшим. И морда его была свежевыбритой и симпатичной. И совсем даже не носила следов ночного выпивона.
        Коллега подошел, не торопясь, к машине. Сел на то место, где еще десять минут назад сидела Света. Втянул носом воздух. Уставился на Копылова с хитрым прищуром.
        - Ну? И чего такой?
        - Какой?
        - Да такой вот! Встрепанный! Я тебя таким раз только видел. Это когда ты любимую женщину за порог выставил за то, что она вознамерилась тебе…
        - Заткнись! - рявкнул Копылов и завел машину.
        - Куда едем? - Степа послушно свернул со скользкой стези.
        - В больницу.
        - А чего там?
        - Кодировать тебя буду! Чтобы ты ночами водку не жрал, честным людям голову не морочил своими звонками. Чтобы не предсказывал всяких гадостей, которые наутро сбываются. Слышь, Степ, - Копылов глянул на него с сумасшедшинкой. - А может, это ты его, а?
        - Да пошел ты, - беззлобно отозвался Степан. - Что в больнице-то? Морг нужен?
        - Нет, хирургическое отделение.
        - Это зачем?
        - А затем, Степа, что убили вовсе не нашего с тобой свидетеля, а дружка его, алкаша.
        - То есть?! - вытаращился Степан. - А этого за что?
        - Думаю, перепутали. Илью вечером скрутило, и его местный на себе отволок в больничку, где того экстренно прооперировали. А на хате остался их собутыльник. Сопун его кличка.
        - Опа…
        Степка почесал белокурую голову. Глянул на Копылова, кивнул с присвистом.
        - Думаешь, внук?
        - Логично было бы предположить, Степа. Илью он в глаза никогда не видел. Малый нервный. Пожелал вытрясти из него всю правду. А что можно вытрясти из алкаша, кроме перегара? К тому же он ничего не знал, алкаш-то не тот! Но дело в том, что внук божится деду, что никого не убивал. То ли это действительно так, то ли он убил и удрал. Надо разбираться!
        Копылов взял правее и через десять минут въезжал под облупившуюся кирпичной кладки арку больничного двора. По аллеям, густо засаженным сиреневыми кустами, гуляли больные в полосатых пижамах, бесформенных разноцветных халатах. Он проехал до стоянки. Выбрался из машины в душный июньский полдень, и тут же рубашка облепила вспотевшее тело.
        - Ну и жара! В такую жару в гипсе чокнуться можно, - проводил он сочувствующим взглядом молодого парня на костылях.
        - В гипсе чокнуться можно в любую погоду, - резонно заметил Степа, провалявшийся пару лет назад со сломанным коленом два месяца на больничной койке. - Веди, где тут у тебя хирургия.
        Хирургия нашлась быстро по медленно разбредающимся от ее дверей в разные стороны больным. Кто держался за бок, кто за спину, но резво не прыгал никто. Копылов вошел в гулкий вестибюль, выложенный старомодным кафелем, и почти тут же наткнулся на Хаву.
        Толстяк медленно шел вниз по широкой лестнице, прижимая к себе шуршащий пакет с чем-то объемным.
        - Эй, Харитон, - окликнул его Копылов. - Ты чего такой кислый?
        Хава вздрогнул, испуганно посмотрел в сторону мужчин, один из которых его окликнул. Долго узнавал, а когда узнал в Копылове того самого мента, который допрашивал его утром в квартире Ильи, перепугался еще больше.
        - Вы чего это?! Меня тут пасете?? - проговорил он едва слышно, резво подбираясь к ним поближе. - А зачем я вам, а? Я все сказал. В суде, если надо, повторю. А сейчас-то зачем?!
        Копылов положил на его жирное плечо руку и тут же почувствовал, что Хава трясется как осиновый лист. Чего боится, интересно?
        - Илью навещал? Как он? - спросил он вместо того, чтобы разуверить труса.
        - Как он? Да никак! - И Хава обескураженно развел руками, хотя громоздкий пакет ему мешал. - Нету Ильи!
        - Помер?! - ахнул Степка, толкая своим коленом Копылова под коленку.
        - Нет. Не помер. Убег он! - прошептал Хава сизыми от страха губами. - К нему ведь до меня барышня приходила.
        - Когда?! - вытаращился Копылов.
        Света! Это точно она. Попросила высадить ее у работы. Сама на работу ни ногой, а вместо этого посетила районную больничку, куда оттащил на себе Харитон вчерашним вечером Илью, и говорила с ним, наверное. После этих разговоров Илья и убежал. Ясно, что она ему сказала!
        Наверняка начала с вопросов: «Как вы думаете, за что могли убить вашего друга и собутыльника Сопунова? Не знаете? А почему в вашей квартире? Опять не знаете?»
        Что оставалось делать фотографу? Он же не дураком был когда-то. Он сообразил, что приходили, скорее всего, по его душу к нему домой. Да перепутали их с Сопуновым: они ведь с перепоя все на одно лицо.
        - Его точно нет в палате?
        Саша, придерживая Хаву за плечо, увлек его на улицу. Подозрительные взгляды, которыми их награждала санитарка, моющая пол, ему надоели.
        - Вы не поняли, гражданин начальник, - Хава поставил пакет на скамейку, и там что-то странно зазвенело. - Его в палате нет! Его нет в больнице! Я все этажи обошел. И наткнулся на мужика одного, который мне сказал, что одолжил тут свою футболку одному малому. За сколько одолжил - не знаю. Но описал мне малого-то, а это - вылитый Илья. Мужик говорит: весь скорченный, еле ходит, а все равно намылился удрать.
        Может, они его и видели, когда к больнице подъезжали. Но разве разберешь в бледных, съежившихся от боли тенях, кто есть кто. И он этого Илью уже забыл, когда видел. Тот мог сильно измениться.
        - А чего он удрал? Как думаешь, Хава? - обронил задумчиво Копылов, все же внимательно осматривая окрестности, вдруг фотограф ушел недалеко.
        - Ясно чего! Перепугался, что и его, как Сопуна! Чё, зря его, что ли, столько народу вчера искало!
        Хава любовно поправил пакет с гостинцами, и там снова загремело. Интересно, с чем он пожаловал к больному? Неужели с тем, о чем думает Копылов? Чтобы не мучиться в догадках, Копылов протянул руку, распахнул пакет и ахнул.
        - Хава, ты очертенел?!
        - А чего? Чего такого-то?!
        - Это ты такое угощение Илье принес? - Копылов показал Степе три бутылки пива в стекле и две воблы. - Он только после операции, а ты…
        - А чё, начальник, самое оно! Илюха бы обрадовался, - Хава почесал мощный загривок. - А чё мне ему, кефир, что ли, покупать! И куда бы я его вот теперь девал?! Деревья полил? А пиво - сейчас приду домой и выпью.
        - Продумон! - заржал Степка, жадно сглатывая слюну.
        «Небось жажда после бурной ночи мучает, - подумал Копылов без сочувствия. - А бутылочки холодные, отпотели в тепле».
        - Так, Харитон, давай пройдемся еще раз по визитерам, что Илью спрашивали, и можешь идти употреблять свой гостинец.
        Харитон четко повторил, что во дворе сначала появились двое: сильно пожилой мужик и парень. Потом Илью спросил мужик, сильно похожий на гражданина начальника. А потом был какой-то армейский друг, который до Ильи так и не дошел и ухитрился как-то так проскользнуть по двору, что его никто не видел.
        - Даже тетя Таня. И теперь переживает.
        Кого из этих людей так испугался Илья, что удрал сразу после операции? То, что убили Сопуна в его квартире, не повод драпать. Сопун мог в отсутствие хозяина пригласить гостей, нажраться и устроить дебош. Это норма для таких, как он.
        Никто из опрошенных не слышал звуков бурного пиршества, но Илья-то об этом не знал. А соседи утверждают, что ночью в квартире было очень тихо. Подозрительно тихо. Ребята продолжают опрашивать, лазают по окрестностям, ищут свидетелей, но даст ли это что-то? А если Сопуна убил тот самый однополчанин, ухитрившийся днем зашифроваться так, что его никто не помнит и не видел вообще? Их дело тогда - труба. Они его никогда не найдут.
        - Надо, Степа, в том районе покрутиться, может, на подъездах камеры где висят? Может, на магазинах?
        - Что нам это даст? - Степа сонно моргнул раз, другой.
        - Совсем мозг от отдыха окостенел?! Ночью машин мало, так?
        - Ну! А если убийца пешком пришел?
        - А если убийца Кирилл, то он пешком не мог ходить всю ночь туда-обратно до дачного поселка. Да еще наверняка домой заскочить успел, раз в бега подался. Ему же вещи нужны!
        - Продумон! - не без восхищения воскликнул Степа и почесал кадык. - Надо было у Хавы бутылочку пивка отжать.
        - Идиот, да? Еще бы на похмелку у него спросил! Да, пора тебе в борозду, а то совершенно развалишься. Ты посиди на скамеечке, а я все же навещу отделение. Может, Хава что путает?
        Харитон ничего не перепутал.
        - Больной сбежал, - недовольно морща лоб, проговорил дежурный хирург. И добавил: - Только далеко он побежал-то?! Ему швы кто будет снимать? А обрабатывать? У него родня хоть есть?
        Про родню Копылову ничего не было известно. Нет, он знал, что у Ильи была когда-то жена. Но она давно с ним развелась, а еще раньше вышвырнула из квартиры в центре. Это когда известность Ильи стала угасать, как пламя на ветру. Больше родни его он не знает. Да и зачем? Он же был свидетелем, не обвиняемым много лет назад.
        Он оставил свой телефон хирургу на случай, если беглец вдруг объявится, и вышел на улицу. Степка успел перебраться на соседнюю скамейку и зубоскалил теперь с бледной молодой женщиной, держащейся за правый бок в паху.
        - Идем, - строго приказал ему Копылов.
        Не останови идиота - он сейчас эту прооперированную в машину потащит. А Копылова попросит погулять. Идиот!
        Он вот, лично, так не умеет хвост распускать перед женщинами. Мечтать только и может. И молчать красноречиво. Только подобное молчаливое словоблудие женщинами никогда еще не приветствовалось. И Света вот тоже удрала.
        - Слышь, Степа, а что ты знаешь о прокурорской дамочке одной? Светлана Васильевна ее зовут. Кажется, новенькая.
        - А чё? - Степка глумливо повел глазами, оскалился. - Запал, да?
        - Да нет, строга очень, - соврал Копылов, и у него даже получилось. - Просто была она сегодня на квартире Ильи. Работали мы там вместе.
        «А потом вместе поехали к Ивану Митрофановичу», - язык чесался сказать. И по дороге он дошел в своих мечтаниях до ее голого плеча, на которое бережно накидывает одеяло.
        Но не сказал. А Степка не узрел в его молчании подвоха, со вздохом произнес:
        - Слышал я про нее. Гадина, говорят. Коварная и вероломная. И подставить, говорят, может. Муж у нее был. Нормальный мужик. Так сожрала! Квартиру отжала. Мужик, как результат, спился. Так-то, Саша! Ты, если что, осади лошадей. Не нужна она тебе такая…
        А какая ему нужна?! Какая??
        В отдел они вернулись через час. Копылову вдруг понадобилось отправиться в морг и дотошно расспросить патологоанатома. Тот, меланхолично пожав плечами, сказал, что убили Сопунова, скорее всего, чем-то металлическим.
        - Возможно, кусок трубы. Я отправил ржавчину, застрявшую в височной кости, на экспертизу. Скажут точно. Но! - Врач всех мертвых поднял кверху указательный палец, затянутый в латекс. - Но могли и о ржавую батарею приложить. Парни, что его привозили, сказали, что найден был на квартире?!
        - Так точно.
        - Вот и посмотрите, нет там батарей отопления со ржавчиной?!
        Были, это Копылов помнил отчетливо. И батареи ржавые со следами старой краски. И краны подтекающие, и форточки, болтающиеся на одном гвозде. Удачливый прежде фотограф Илья опускался с каждым годом все ниже и ниже. Он все пропадал, пропадал, а теперь вот и вообще пропал. И где его искать, интересно? Надо подумать, навести справки у бывшей жены, может, есть у него какие-то родственники в городе? Может, он там?
        В отделе сведений о его родстве в базе данных не нашлось. Только данные о бывшей жене. Копылов распечатал ее адрес, простился со Степкой, который вдруг вспомнил про какие-то неотложные дела, и поехал в центр.
        Ехал долго. Пробки, пробки, пробки! Нагревшийся под солнцем асфальт продавливался тысячью колес, в воздухе парила мга из выхлопов и пыли. Пора бы уже пролиться дождю. Разрядить, разбавить, остудить. И тут же снова в голову полезли мысли о тихом местечке в еловом бору и домике на берегу пруда. Странно, что эти земли до сих пор не тронуты никем. Место-то заповедное! В сердце вдруг поселилась странная тянущая боль, сделалось тоскливо и одиноко. И невыносимо захотелось снова увидеть Светлану.
        Но увидеть пришлось бывшую жену Ильи. Лучше бы не видел, честное слово!
        Высоченная бабища, крепкая телом и грудастая, открыла ему дверь квартиры, и Копылов тут же ощутил себя неказистым карликом. Загорелое лицо, накачанные ботоксом губы, сильно разукрашенные глаза и крупные кольца наращенных прядей, рассыпанных по плечам.
        - Слушаю.
        Бывшая жена Ильи скрестила руки, и они буквально исчезли из виду под огромной грудью, которую Копылов ошибочно поначалу принял за натуральную. Он представился, продемонстрировав ей удостоверение.
        - И снова - я вас слушаю, - чуть вежливее, но все же неприветливо отозвалась она.
        - Я по поводу вашего бывшего мужа, - объяснил Копылов и на всякий случай уточнил, вдруг у нее их несколько. - Ильи…
        - Чё опять?! - вытаращила она глаза в яркой синей подводке.
        - Почему - опять? - насторожился Копылов.
        - Так спрашивали его тут пару дней назад из прокуратуры, - она шевельнулась, тело колыхнулось, Копылова обдала волна теплого воздуха, обильно сдобренного приторными духами. - Мужик какой-то приходил, тоже удостоверение показывал.
        - И что хотел?
        - Да ничего особенного, просто хотел с Ильей встретиться, адрес его ему был нужен. Я и продиктовала.
        - А по какому поводу был нужен, не уточнил? - подытожил Копылов.
        - Нет, а я и не спрашивала. Оно мне надо?! - возмутилась крупная дама.
        - И из какого именно отдела был этот прокурорский, вы не помните?
        - То есть?! - Она выкатила глаза, казалось, они вылезли за область подводки.
        - Ну, вот, к примеру, у меня в удостоверении видите? - Копылов еще раз продемонстрировал ей документ. - Написано: Советский район. А у него?
        - Ой…
        Она вытащила руки из-под груди и приложила к накачанным губам кончики пальцев с такими длинными и острыми ногтями, что ими можно было запросто нарезать мягкий сыр. Дама задумалась, взгляд ее медленно поплыл по лестничной клетке. Ноги, обтянутые цветными легинсами, задергались в коленях.
        - Знаете, вспомнила! Что-то с берегом связано. То ли Правобережный, то ли Левобережный. Точно не помню, но что берег был - это сто процентов.
        - А как он выглядел? - спросил Копылов, мысленно восстанавливая в памяти внешность Кирилла.
        Но дама описала не Кирилла, это точно.
        - Мужчина, - начала она вспоминать. - Лет… Лет тридцать пять - сорок, может, за сорок. Высокий, светловолосый, симпатичный. Глаза такие… Голубые. Ну, мне понравился, я бы с ним запросто, если бы он был не из прокуратуры.
        Дама описала явно не Кирилла, а вот внешность его отца это живенько напомнило Копылову. Гена! Он был высоким, светловолосым, голубоглазым. Но…
        Но он знал Илью и знал, где тот живет. Он же адрес бывшему тестю надиктовал.
        Тогда кто это мог быть с поддельным удостоверением?! Хотя удостоверение могло быть и неподдельным. Надо бы узнать у Светланы: нигде ей по работе не встречался отдел прокуратуры, расположенный на каком-то берегу? То ли Левобережный, то ли Правобережный.
        Он обрадовался, что появился повод ее навестить. До конца рабочего дня оставалось не так уж много времени, точнее - десять минут, и он решил, что проедет мимо отдела. Поедет к Свете. Если успеет до того, как она уйдет.
        Ему повезло. Она стояла на пороге прокуратуры и болтала с кем-то по телефону. С кем-то не по работе - точно, потому что она улыбалась, отвечая кому-то. И улыбалась очень нежно, и у Копылова снова заболело сердце. Он остановил машину чуть дальше входа, заглушил и начал наблюдать за ней. В одной руке она держала сумочку и кофту с длинными рукавами на случай непогоды. Второй держала телефон возле уха. Та же юбка, та же блузка, застегнутая до подбородка. Та же прическа, но Света казалась ему какой-то другой, какой-то новой. Еще симпатичнее, если уточнить. Может, потому что улыбалась? С кем она говорит, интересно?
        Он дождался, когда она закончит разговаривать, уберет телефон в сумочку, перекинет кофту через руку, и только тогда окликнул.
        - Саша? Что вы здесь делаете? - Она вопросительно выгнула брови.
        И тут же воровато оглянулась на вход в прокуратуру, будто стыдилась того, что он ее встречает. А он ведь встречал! Конец рабочего дня, не разгар. Она вышла с работы, он на машине.
        Кого же она стесняется?
        - Присаживайтесь, - он распахнул дверь пассажирского места. - Или нет?
        - Пожалуй, воспользуюсь вашим предложением, - она коротко улыбнулась, но совсем не так, как улыбалась невидимому телефонному собеседнику.
        - Куда? - спросил Копылов, отъезжая от прокуратуры.
        - Домой, пожалуй.
        - А где наш дом? - Он на всякий случай притормозил.
        - Дом наш на Цветочной, номер десять, средний подъезд с любого угла. Подъездов семь, - отчеканила она, рассеянно роясь в сумочке.
        Вдруг достала пудреницу и посмотрелась в зеркало. Облизала губы и чуть щипнула каждую щеку.
        - Устала, - вдруг произнесла она, будто извиняясь. - А вы какими судьбами? Узнали что-нибудь?
        - Узнал, - кивнул он и покосился на нее с укоряющей усмешкой. - И как вы все успеваете?
        - В смысле?
        - Не успел я вас высадить, как вы тут же в больницу к нашему фотографу. Не ближний свет, скажу я вам.
        - Вы это серьезно?! - На ее щеках загорелось два ярких пятна, то ли от гнева, то ли от щипков.
        - Ну да. А что?
        - Да то, что не была я ни в какой больнице! - возмутилась Света, уставившись на него со злостью. - Я работала! В своем кабинете! А с чего вы решили?
        И Копылов рассказал ей, как отправился со Степкой в больницу, как встретил Хаву с гостинцами, первым обнаружившего пропажу пациента. И как потом отправился к бывшей жене Ильи, и та рассказала о неожиданном визитере из прокуратуры. И еще успела крикнуть ему в спину, что у Ильи была какая-то родная сестра Татьяна.
        - Так и сказала? - покачала головой Света. - «Какая-то родная сестра»?
        - Слово в слово.
        - Ничего себе! - Света тоненько присвистнула. - И, конечно же, она не знает ни адреса, ни как ее фамилия?
        - Волкова. Говорит, Илья говорил ей давным-давно, что фамилия сестрицы вполне соответствует ее характеру. Волчица, мол, отъявленная.
        - Адрес?
        - Нет адреса. Но надо будет узнать у нашего бывшего фигуранта Геннадия, незнаком ли он с сестрицей своего спасителя? К слову, тот самый парень, назвавшийся прокурорским, дико похож по описанию на него.
        - Едем навестить?
        - Ехать-то можно, главное знать - куда? Помните, что сказал Кирилл? Отец женился. Женился давно, но рассказал об этом только теперь. И ушел из дома. И где он?
        - А сказал, на ком женился? - В глазах Светы загорелся азартный огонек. - Сказал?
        Копылов прокрутил в голове неприятную встречу в своем кабинете, вспоминая детали.
        А ведь действительно! Кирилл сказал, что отец женился на жене своего друга и компаньона через три года после смерти матери. Причем друг и компаньон как-то уж очень неожиданно скончался. А фамилия компаньона? Этого Копылов не знал. Он знал друзей их семьи - Волковых. Но был ли тот друг семьи Волков компаньоном - еще вопрос! И была ли его жена нынешней женой Геннадия - тоже вопрос. И была ли она к тому же еще и сестрой Ильи…
        - Таких совпадений не бывает! - ахнула Светлана, когда он изложил ей свои мысли.
        - Мало ли? - Копылов пожал плечами. - В жизни бывает все. Волковых, что Ивановых, - пруд пруди.
        - Поехали на фирму! Там точно все знают, кто чей муж, кто чей компаньон, кто чей брат или сестра, - затормошила его Света. - Еще не поздно! Этот Гена, если он настоящий бизнесмен, должен быть на работе. У него и спросим, тот ли Волков?
        Поехали. Через двадцать минут пути Копылов свернул в проулок, в который восемь лет назад сворачивал неоднократно, и ахнул. Прежнего одноэтажного строения, больше напоминавшего вагончик, обшитый сайдингом, не было и в помине. На его месте стояло шикарное двухэтажное здание с шикарной вывеской, с шикарной парковкой и шикарной растительностью по периметру. Невысокий кованый заборчик, который можно было легко перешагнуть. Шлагбаум на въезде. В будке - охранник, важный и сердитый. Пока не предъявили ему оба удостоверения, шлагбаум не хотел поднимать ни в какую.
        - Строго у них тут, - качнула Света головой, слегка вывернув нижнюю губку, что напрочь лишало ее взрослости. - Чем же они занимаются?
        Занимались они инновационными технологиями. Именно это прочли они на вывеске. Причем сначала шла какая-то сложная аббревиатура. И только в самом конце, в скромных скобочках значилось: «Инновационные технологии». В какой конкретно отрасли, не уточнялось.
        - Надо же, - Копылов удивленно присвистнул. - Умным надо быть каким!
        - Предприимчивым, - Света повела рукой вокруг. - Смотрите, сколько тут денег, Саша! Здесь на кустиках не листики, а монетки буквально. Я в прошлом году с подругой была в одной мастерской ландшафтного дизайна, так у меня там чуть косоглазие не случилось. Такие цены!!
        - И что подруга?
        - А ничего. На рынке купила и цветов, и деревьев. Ничего, растут, цветут. А тут, скажу я вам, работал мастер. Все по линеечке. Ну, идемте. А то и там еще на охранника нарвемся, придется еще десять минут объясняться.
        Все прошло гораздо быстрее. Охранника не впечатлили даже их удостоверения. Он тупо качал головой и твердил, что у него инструкции, и вообще руководства никого нет, и приходить по делам нужно раньше, рабочий день закончился.
        - Позвоните своему руководителю, спросите у него… - все еще надеялась уговорить его Света, крепко держась рукой за турникет, заблокированный намертво.
        - У меня инструкции, - гундосил молодой, напичканный стероидами парень. - Не положено.
        - А я вот сейчас вызову наряд, твою мать!! - взревел Копылов, не выдержав. - Задержат тебя по подозрению и уволокут в отдел до выяснения! Там будешь рассказывать свои инструкции под диктовку, понял?!
        - А по какому подозрению? - Длинные белесые ресницы охранника тревожно заметались.
        - По любому! - заорал Копылов и тут же почувствовал, как на локоть ему легли прохладные пальцы.
        Вот тут он почувствовал, наверное, впервые в жизни, как пронзает человека та самая искра, о которой так много пишут и говорят. Что бы, казалось, случилось? Просто положила пальцы на сгиб его локтя, а у него и коленки прострелило, и сердце забухало, и пот на висках выступил. Когда первый раз целился в человека из пистолета, такого не было. Может, потому, что человек тот подозревался в убийстве трех малолетних детей? И потому, что горе их родителей выстудило Копылову всю душу. А их надсадный плач высверлил в его башке огромную дыру.
        Он нежно коснулся ее пальчиков и много тише обратился к тупому парню:
        - Звони своему боссу. Как его, Геннадий, отчество?..
        - Васильевич.
        Тот виновато засопел и потянулся к телефону, стоявшему перед ним на стойке. Минуту слушал гудки, рассматривая потолок. Потом дернулся, как от удара хлыстом, и пробормотал:
        - Извините, Геннадий Васильевич, вас тут спрашивают… Кто? Да из прокуратуры и из полиции… Ага, щас.
        Он сунул Копылову трубку в руку, тот взял и нелюбезно представился:
        - Копылов.
        - Да, да, да, Александр Иванович, слушаю вас. Слушаю вас, Александр Иванович, - очень быстро, очень услужливо затараторил бывший вдовец. - Что-то вы ко мне вдруг пожаловали? Дело какое-то, да?
        - Есть разговор, - Копылов был краток. - Надо встретиться.
        - Завтра? Завтра удобно? Просто послезавтра я не могу, у меня встреча с заказчиками, - снова часто, без пауз, несолидно забормотал директор и хозяин солидной фирмы, занимающейся солидными делами. - Как-то назавтра… Вам удобно? Удобно, Александр Иванович? И из прокуратуры… Чего вдруг? Что-то… Что-то не так? Кира? С ним все в порядке? Ага… - И не услышав никакого ответа от Копылова, снова попросил: - Завтра можно?
        - Сейчас, Геннадий Васильевич. Сейчас. Адрес назовите, мы подъедем.
        - Так… так вы знаете мой адрес, - суетливо отозвался Гена.
        - Мне известно, что по старому адресу вы больше не живете. Адрес?
        - Известно?! Господи! Как известно? Я там прописан, и… Кира… Засранец… Нажаловался? Да? Нажаловался на отца, да? Так это он меня ударил, а не я его, Александр Иванович!
        - Адрес!! - снова на повышенных тонах напомнил Копылов.
        У него кончалось терпение. Бессвязный лепет взрослого мужика дико действовал на нервы. И даже нежная прохлада на его локте не помогала.
        Геннадий странно булькнул, будто подавился, и после паузы назвал свой новый адрес.
        - Только жене ничего не говорите, ладно? - попросил он вдруг.
        - Не говорить чего?! - удивился Копылов.
        - Вообще ничего. У нее не все в порядке с нервами и…
        Копылов бросил трубку и кисло сморщился.
        - Ну что за человек… - проговорил он тихо с легким отвращением. И добавил, сам того не ожидая от себя: - Тряпка!
        Потом вцепился в Светины пальцы, чтобы она, не дай бог, не отпустила руку, и повел ее на улицу к машине. Она безропотно семенила рядом и руки не отнимала. И это было приятно. Это обнадеживало.
        По адресу, продиктованному Геннадием сумбурно и невнятно, они добирались долго. Потом долго искали место на парковке. И долго не могли попасть в подъезд с железной дверью и кодовым замком. Они тыкали в кнопки с номером квартиры - безрезультатно. То ли система запора не работала, то ли Геннадий отключил домофон, чтобы не калечить нервы жены. Номера телефона они спросить не догадались. И, переминаясь с ноги на ногу у подъездной двери, поглядывали друг на друга с укоризной. Наконец повезло. К подъезду подошла супружеская пара, и после недолгих объяснений с демонстрацией служебных удостоверений их впустили их внутрь.
        Геннадий будто стоял у двери и слушал их шаги. Только они замерли у нужной двери, как она тут же распахнулась. Высокий блондинистый и вполне симпатичный мужик стоял на пороге, молитвенно сложив руки на груди.
        - Я вас умоляю, ничего не говорите при ней лишнего! - прошептал он едва слышно. - У Тани нервы.
        - У меня тоже не канаты! - взорвалась теперь Светлана и широко шагнула вперед, тесня хозяина внутрь квартиры. - Вы зачем домофон отключили?! Мы же условились о встрече?! Вот - отключен!
        Она пощелкала ногтем по трубке домофона.
        - Он пищит без конца, пацаны балуются. Танюша нервничает. Близнецы пугаются.
        А больше всех, наверное, пугается сам хозяин. Копылов едва не фыркнул. Согбенная поза Геннадия, который Васильевич, не вязалась с его крепкой мускулатурой и подтянутым прессом. Откуда столько страха? Откуда столько раболепства? Не знай наверняка, никогда бы не поверил, что эта тля хозяйничает на фирме с таким витиеватым названием, занимающейся инновационными технологиями! Это вам не производство масла с сыром и творогом. Хотя и там сложностей хватает.
        - Ведите! - строго сдвинув брови, приказала Света, она как-то быстро перехватила инициативу.
        - Куда?! - дернулся всем телом Гена.
        - В комнаты, блин! - Да, у Светы точно вместо нервов не было канатов. - Мы же не станем говорить на пороге!
        Он опустил голову и несколько мгновений рассматривал их обувь. Может, думал предложить им разуться, кто знает? Потом со вздохом пригласил жестом следовать за собой.
        В гостиной с голубыми стенами было много света, мало мебели голубого цвета, много игрушек, и еще там была его драгоценная жена Татьяна, восседавшая теперь на угловом диване, как на троне.
        Копылов сразу узнал ее. Это была та самая, истерично повизгивавшая женщина в то самое страшное Рождество в загородном доме Геннадия и Алины. Она была там со своим мужем. Сергей его звали, кажется.
        Супруги Волковы. Да, все правильно. Все сходится. Значит, тот самый Волков, который восемь лет назад к приезду полиции надрался до чертей, был на тот момент мужем этой царицы, что теперь восседает в углу громадного дивана. И он был еще вдобавок компаньоном Геннадия Васильевича, заламывающего теперь руки в страстном призыве поберечь нервы его супруги. Потом Сергей Волков благополучно, как утверждает наш мальчик Кира, помирает. Жене достается в наследство его бизнес. А сама она достается в наследство его компаньону.
        Ух ты!! А ничего себе раскладочка, да?
        - Кто это, Гена? - Супруга выпрямила спину, насколько позволило ей ее могучее телосложение.
        - Танюша, ты только не волнуйся, - он слабо хихикнул. - Это Копылов Александр Иванович, он из полиции. Ты не помнишь его?
        - А почему я должна помнить кого-то из полиции?? - ужаснулась Татьяна, и ее полное, лишенное привлекательности лицо побелело. - Я что, уголовница со стажем??
        - Нет, нет, нет… - снова зачастил Геннадий, сделавшийся, за компанию с супругой, бледноликим. - Просто он работал по делу Алиночки, ты же должна помнить, Таня!
        - Алиночки, значит! - На ее щеки тут же выползли два красных пятна, как две безобразные жабы. - Сколько лет прошло, а она все Алиночка! Мерзкая дура! Осиротившая сына и…
        - И подарившая вам мужа, - резко вставила Света и подняла правую руку. - Гражданка, попрошу вас вести себя в присутствии представителей власти подобающе.
        Та, казалось, увеличилась в размерах, вздувшись лицом и зобом, настолько ее возмутило заявление молодой стройной прокурорской бабы. Еще минута-другая, и из-за ее тесно сжатых губ прорвется шквал дикой брани. Глаза с ненавистью поочередно смотрели на Свету, потом на Копылова, снова на Свету. Неизвестно, как поступала со своим взглядом его спутница, Копылов же смотрел со скукой. И он не играл. Он просто насмотрелся подобного дерьма за свою долгую службу. Удивить его трудов стоило.
        И хозяйка смирилась.
        - Извините, - голосом скрипучее самого скрипучего колеса произнесла она. - Все так неожиданно… Ваш визит… Его испуг…
        Он постоянно чего-то пугается, хотелось крикнуть Копылову. Будто боится, что его вот-вот в чем-то уличат.
        - Я слушаю вас, - она поправила на себе складки домашнего одеяния, состоящего из каких-то ленточек, воланов, запахов и складочек. - Да вы присядьте, присядьте.
        Света послушно опустилась на ближайший к ней пуф, осторожно сняв с него дорогую куклу и усадив ее на край дивана. Копылов остался стоять, потому что остался стоять хозяин дома. А он не любил, когда кто-то злобно наблюдает за ним с высоты своего роста.
        - Я хотела у вас спросить, - осторожно начала Света и вдруг беспомощно оглянулась на Копылова.
        «Помогай!» - прочел он в ее взгляде. И прокашлялся.
        - Вы давно женаты? - задал он вопрос, совершенно, казалось бы, не относящийся к делу.
        - Пять лет, - ответила супруга, глянув на молчаливого Геннадия со странным вызовом.
        - А до этого вы были замужем за… - Копылов наморщил лоб, будто пытался воззвать к памяти. - Сергеем, кажется?
        - Да. Мой покойный муж звался Сергеем, а что?
        Мимика на ее толстом лице напомнила кусок теста в кипящем масле на сковородке, все находилось в движении. Губы корчились, сжимались, из глаз негодующе выстреливало злобой, крылья носа раздувались, щеки дергались. «Еще мгновение, и она изрыгнет огонь», - подумал Копылов. И если восемь лет назад она произвела на него впечатление плаксивой рохли, то сегодня дама показалась ему опасной.
        - Он также был компаньоном вашего теперешнего супруга, так?
        - Да, а что? - Рот плотно сжался, исчезнув в толстом подбородке, будто его и не было вовсе.
        - Какие доли в бизнесе были у компаньонов? - вдруг вступила Света.
        И молодец, что спросила, Копылов не собирался задавать этого вопроса. А он супругов переполошил. Они стремительно переглянулись и задумались. А задумались, как догадывался Копылов, как бы поудачнее соврать, чтобы не проговориться. Сговора-то не было. Не успели!
        - Говорите правду, все равно узнаем, послав запрос, - помог Свете Копылов. - Оно вам надо?
        - Тридцать на семьдесят, - выдавил через силу Гена. И тут же скороговоркой: - Мои тридцать, его семьдесят.
        - Ага! - Света обрадованно хлопнула в ладошки. - Как все удачно, правда?
        - Что - удачно? - в один голос воскликнули супруги.
        - У вас погибает жена, - ее ладошка указала в сторону высокого блондина. - Потом неожиданно умирает компаньон. Жена наследует его акции, вы наследуете ее. И теперь весь бизнес ваш. Здорово, правда?
        - Вы на что намекаете?? - просипела хозяйка, и красные жабы гневливого румянца спешно ускакали с ее лица. - Сережа был болен! Серьезно болен! И умер он лишь спустя три года после того, как Алинка удавилась. «Погибла»! Что значит - «погибла»?! Эта дура наложила на себя руки! Она оставила своих мужчин… Одного вы целый год таскали на допросы. Второго Гена целый год таскал к психиатрам. А он все равно вырос уродом!
        - Таня! - неожиданно громко и четко вставил супруг, доселе молчавший.
        Она вздрогнула, видимо не ожидая от того подобных интонаций. И он стушевался, смягчился и закончил почти ласково:
        - Остановись, дорогая. Он просто подросток.
        - Ему восемнадцать лет! - Ее правая рука взметнулась, как для удара, но вместо этого она направила в мужа указательный палец. - И он ударил тебя! Отца!! Родного отца, который не бросил его, воспитал… Говорила тебе: отправь его в интернат. Все равно не будет толка из этого…
        Ее взгляд неожиданно столкнулся с насмешливым Светиным, и рот тут же захлопнулся.
        - А где сейчас ваш брат, Таня? - вдруг заполнил паузу вкрадчивый голос Копылова. - Илья, где он?
        - А мне почем знать, где он?! - фыркнула она.
        И собиралась тут же что-то добавить, но Гена неожиданно приложил обе ладони ко рту, и она замолчала. Может, это условный знак у них такой был семейный, призывающий к молчанию. Может, он снова чего-то дико перепугался. Но она замолчала и не сказала того, что хотела сказать.
        Ладно.
        - Когда вы в последний раз виделись с ним? - продолжил спрашивать Копылов, не сводя глаз с обоих.
        И снова тот же стремительный перегляд. И снова та же растерянность, означающая досаду, что не договорились заранее.
        - Гражданка, вам задали вопрос, - ледяным тоном поторопила ее Света. - Когда вы видели своего брата в последний раз?
        - Не помню. Не так давно, - промямлила она неуверенно.
        - Точнее! Сколько дней прошло? Два, три, неделя? Где виделись? Время суток? День, ночь, утро, вечер? В сквере, в магазине, в парке? Здесь?
        Голова Татьяны покорно качнулась.
        - Здесь, у вас?
        И снова согласный кивок.
        - Он приходил к вам?
        - Да.
        Она упорно не хотела поднимать взгляд, хотя мужу явно хотелось, чтобы она посмотрела на него. Он шумно дышал, махал руками, вращал глазами так, что, того гляди, из глазниц вывалятся. Этот язык жестов остался ею незамеченным.
        - Чего хотел? - спросил Копылов. - И главное, когда хотел?
        - Денег хотел, чего же еще! - вставил гневно Гена.
        Жена тут же на него посмотрела, по его лицу промчалась судорога, упреждающая ее словоохотливость. Она едва заметно кивнула и умолкла. Продолжил он.
        - Он постоянно ходил к Тане за деньгами. Постоянно! - позволил он себе гневный клекот в голосе. - Ходил, как за пособием, наглец. И в последний раз она ему отказала. Не дала денег. И он, конечно, возмутился. Угрожал ей, скотина!
        - Угрожал? Родной брат родной сестре?
        Света недоверчиво выпятила нижнюю губку, снова сделавшись молоденькой и совсем не похожей на работника серьезного силового ведомства.
        - Наши отношения нельзя было назвать замечательными, - вяло отреагировала Таня, рассматривая свои крупные, широко растопыренные пальцы. - Мы не дружили.
        - А с его бывшей женой вы были знакомы?
        - Нет. Не знала я ее. Говорят, из бывших проституток. Говорят, что красивая. Но это в его стиле. Он любил всяких эпатажных девиц. - И ее взгляд гремучей змеей метнулся к мужу.
        Снова тени прошлого? Снова не давала покоя бывшая жена нынешнего мужа?
        Копылов задумался.
        А так ли уж внимательно они исследовали отношения в этих семейных клубках, когда расследовали дело? Ведь так и осталось за кадром, кто был любовником повесившейся женщины. Илья утверждал, что не знал этого. Гена вообще плечами пожимал и утверждал, что, как муж, узнал обо всем последним. Илья, мол, следил за ней, следил, да так ничего толком и не выследил. За одно спасибо - сфотографировал момент, практически когда Алина повесилась. И то, опять же, не он сфоткал, а его камера, оставленная без присмотра этим доморощенным папарацци.
        - Кто был любовником вашей бывшей жены? - вдруг спросил Копылов и растерялся.
        Этот вопрос он не хотел задавать, он просто крутился в его голове и невольно выскочил. И просто произвел эффект ядерного взрыва. У Гены будто сломался позвоночник, так стремительно он осел на пол. А Татьяна, вздрогнув, закрыла лицо ладонями. Она оцепенела. Но это продолжалось недолго.
        - Кто был любовником вашей покойной жены? - повторил вопрос Копылов.
        Гена сделал одновременное движение головой и плечами, означавшее, что он не знает. Таня отняла руки от лица, вздохнула полной грудью и как заорет во все горло:
        - Никто и никогда не считал любовников этой проститутки! Никто и никогда! А то, что она попала в объектив камеры моего братца-извращенца, еще не означает, что он следил за ней по просьбе Гены! Гена его ни о чем не просил, понятно?!!
        - Та-а-ак… - Копылов присел на корточках перед сломавшимся Геннадием. - А как же ваши прежние утверждения? Тогда, восемь лет назад, вы привели ко мне этого фотографа, представили фотографии, писали показания, что наняли его наблюдать за своей женой, чтобы уличить ее в неверности. Вы что же, отказываетесь от своих прежних показаний?!
        Тот молчал.
        - Да, отказывается! - завизжала она и, рванув вперед, попыталась оттолкнуть Копылова. - Он его не нанимал. Он вообще не знал ничего о ее изменах.
        Он еле успел отскочить от мелькающих перед его глазами воланов, складочек, рюшечек, закрывающих и драпирующих стокилограммовое тело.
        - Он не нанимал никого. Это все Илья, все он, урод! Алина ему нравилась, он был с ней знаком. И ему очень нравилось за ней наблюдать. Он снимал все сцены ее секса с разными мужиками. Он долго ходил за ней, очень долго. И все снимал. Снимал, снимал… А дома включал и дрочил на эту ерунду, понятно! Он все молчал, молчал. А однажды проговорился. Мы и зацепились все вместе. Еще Сережа был жив. Надо было Генку вытаскивать. Вы же замучили его подозрениями, замучили!!
        Она выдохлась, заткнулась. Вернулась на диван. Снова тщательно расправила на себе одежду. Уставилась на гостей с вызовом.
        - И он никогда не говорил, с кем видел вашу покойную жену? - спросил Копылов у Геннадия, отворачиваясь от неприятной толстухи.
        - Никогда, - промямлил Гена.
        - И вы не пытались это узнать?
        - А зачем? Ее уже не было на тот момент, когда он проговорился. Год как не было! Мне это было неинтересно.
        Врет! Копылов глянул на Свету.
        «Сто процентов врет!» - прочел он в ее глазах.
        - Где живет ваш брат? - спросил Копылов у Тани.
        - Не знаю, - покосилась она на него угрюмо.
        - Я знаю, - тут же поспешил доложить Геннадий, и кадык его судорожно дернулся. - Он как-то просил меня его подвезти. Но это было давно, он мог сто раз переехать.
        Надо будет показать его фотографию бывшей жене Ильи. Интересно, узнает она в нем работника прокуратуры Левобережного района, ну, или Правобережного.
        - Где вы были сегодня днем? - обратился он к Татьяне. - Приблизительно с полудня часов до двух?
        Та удивленно вскинула брови, и Копылов тут же понял, что это не она была в больнице у Ильи. Не она! Притворяться, как он уже понял, она не умела. Тогда кто помог бежать Илье из больницы? Он не мог сам удрать на вторые сутки после операции. Далеко бы он ушел!
        - Днем? С полудня до двух? Так тут и была. Дома.
        - Кто может это подтвердить? - вступила Света.
        По ее короткому вздоху Копылов догадался, что Света поняла - Татьяна не имеет никакого отношения к бегству брата из больницы.
        - Няня моих детей, - проговорила Татьяна растерянно и вдруг дернула головой, будто получила пощечину. - А с какой стати, скажите, это кто-то должен подтверждать?! Меня в чем-то подозревают?! Может, мне пора вызывать адвоката?!
        - Не стоит.
        И Копылов выразительно глянул на ее съежившегося на полу супруга. Вот кому, возможно, адвокат понадобится. Если бывшая жена Ильи узнает на фото того самого работника прокуратуры, который интересовался адресом своего деверя, то он автоматически попадает в разряд подозреваемых. Он ведь мог явиться к ней за уточнениями? Мог! Адрес, по которому он когда-то подвозил Илью, мог поменяться. И если жильцы дома, в котором живет Илья, узнают в нем армейского друга Ильи, тоже засада. Это они все в один голос говорят, что не заметили его, пока не увидели воочию. А увидят - опознают!
        Говорить им или нет про совершенное убийство в квартире ее брата? Или стоит погодить и выставить за этим Геной наблюдение? Но супруги вдруг сами начали форсировать события. Они как-то очень быстро обрели уверенность, уселись рядышком на диване. Непонятно, правда, было, чье плечо кому опорой является. Но прижались друг к другу крепко. И глянули на визитеров твердо.
        - Мне хотелось бы знать, с какой стати все эти вопросы? - начал первым Геннадий. - Мы не общаемся с братом Татьяны. Не зовем в гости.
        - Он сам приходит! - с гневом вставила Татьяна, ухватив мужа за запястье, словно хотела контролировать его пульс.
        - Вы являетесь без предупреждения, без ордера, начинаете задавать вопросы, иногда не очень приятные, и при этом ничего не объясняете. Я попросил бы вас объясниться.
        - Хорошо, - Копылов кивнул и встал за спиной Светланы. - Объясняю… В квартире вашего брата, Татьяна, минувшей ночью произошло убийство.
        Они ахнули, как по команде. Стремительно переглянулись, сделались одинаково бледными и беспомощными.
        - Илья?? - сдавленно выдохнула она.
        - Илья?? - секундой позже повторил Гена. - Его убили??
        - Нет. Убили его приятеля, собутыльника, как хотите его называйте.
        - Никак не хотим! - явно с облегчением воскликнула Татьяна и чуть шевельнула всеми складками своих объемных одежд. - Его круг общения нам неизвестен. И никаких друзей его мы не знаем, собутыльников - тем более. Надеюсь, это не Илья убийца?
        Ей было все равно. Даже, наверное, она возрадовалась бы, случись ее брату оказаться за решеткой. Ни капли жалости или сожаления о его загубленной жизни. Только плохо скрываемая радость, что братец теперь не станет клянчить у нее деньги.
        - Илью прооперировали накануне, - пояснил Копылов, украдкой любуясь нежным затылком Светланы.
        Очень хотелось дотронуться до ее волос, погладить плечи, поцеловать. Черт! Попробуй тут сосредоточиться на опросе!
        - Прооперировали? - удивилась Татьяна, выпятила нижнюю губу, напоминающую пропитанную водой вату. - Что это с ним? Допился?
        Копылов не стал уточнять. Ей все равно, что с ним, это ясно.
        - Так вот сегодня ваш брат из больницы исчез, - продолжил он объяснение, которое с него потребовали супруги. - К нему пришла с визитом какая-то женщина, и после этого из больницы он исчез.
        - Это не я!! - тут же взвизгнула тонко и противно Татьяна и снова напряглась, как перед броском.
        - Это не она! - чуть тише возмутился ее супруг. - Она была дома, с детьми и няней.
        - Никто и не утверждает, что это вы. - Копылов поморщился, как от кислого. - Просто вы могли бы знать, кто это помог ему бежать из больницы?
        - Мы не можем, - закачала головой она.
        - Мы не можем, - в такт с ней закачал головой он. - Илья для нас изгой. Мы с ним не общаемся. Вы зря сюда пришли…
        - Мы зря сюда пришли, - десятью минутами позже проговорила Светлана, когда они вышли из квартиры и, не дождавшись лифта, пошли вниз по лестнице пешком. - Они ничего не знают.
        «Возможно», - устало подумалось Копылову. Но почему-то после визита Ильи к родной сестрице вдруг кто-то начинает искать его. И для начала отправляется к его бывшей жене и узнает его адрес. А потом появляется во дворе его дома и наводит справки у соседей Ильи. И при этом ухитряется остаться незамеченным. И следом что? А следом, через несколько часов буквально, на человека, находившегося в квартире Ильи, совершено нападение. И в результате этого нападения тот человек оказывается мертв.
        Был бы мертв Илья, окажись он в ту ночь дома? Не перепутали ли его с его другом?
        «Они, алкаши, все на одно лицо! - вспомнил он слова одного из опрошенных во дворе Ильи. - Морды у всех раздутые, все лохматые, все вонючие! Попробуй их не спутай!..»
        Получается, что только благодаря приступу холецистита Илья остался жив? А почему тогда остался в его квартире Сопунов, если у него в этом же доме есть своя квартира? И за что можно убить Илью, если их все же перепутали? Кто искал его адрес? И что за женщина, что помогла ему удрать из больницы?
        - Вы задумались, Саша, - тронула его руку на перилах лестницы Светлана. - И даже остановились. Что-то вам не нравится?
        - Все! Мне не нравится в этой истории все! - он вздохнул и накрыл ее ладошку сверху своей. - Кому нужен конченый алкаш? За что его убивать?
        - Вы считаете, что все же хотели убить Илью? - снова безошибочно разгадала его мысли Света.
        - Считаю. Но очень осторожно. Скорее про себя. Не для всех, - начал он оправдываться. - С чего тогда ему драпать из больницы? А он убежал! Сломя голову! С распоротым животом буквально! Чего он так боялся?
        - Прямо так и просятся слова: он слишком много знал! - фыркнула Света, не делая попытки убрать свою ладошку из-под его руки. - Только вот что и о ком?!
        И вдруг, как гром среди ясного неба, за их спинами прозвучало:
        - Про Таньку, сестрицу свою, он что-то знал, алкаш этот непутевый.
        Они, одновременно вздрогнув от неожиданности, резко повернулись на голос.
        У двери, которую они только что прошли, стояло нечто. Невысокого роста худощавое существо было обмотано шарфами, платками. Плечи, голова, грудь, поясница - все было перепоясано, укутано, запаковано. Незакрытым оставалось лишь узкое морщинистое лицо, на котором выделялись длинный нос и черные глаза с нависающими мощными надбровными дугами. Голос, окликнувший их, казался бесполым.
        - Простите меня, я подслушал, - покаялся человече, сразу присоединив себя тем самым к сильной половине человечества. - Это произошло случайно. Я открыл дверь, чтобы впустить кота, а тут вы разговариваете. Вы ведь из полиции, так?
        - Так, - кивнул Копылов.
        - Так вот, Илюха был тут у Татьяны в гостях. И они расстались не очень хорошо. Я кота караулил и дверь приоткрыл. А он как раз от нее выходит. И как бы это сказать… - Мужчина выудил откуда-то из вороха тряпья руку и пощелкал пальцами в воздухе.
        - Они ругались?
        - Да вроде нет. Но он показался мне очень злым. И еще он… - Последовали очередные щелчки пальцами. - Он угрожал Таньке.
        - Как это?!
        Света и Копылов переглянулись. Про угрозы в свой адрес Татьяна ничего не сказала.
        - Последними словами его были… - Мужчина приложил к впалому рту три перста, задумался. - Ты очень сильно пожалеешь и бойся, говорит, меня. Очень бойся!
        - Это дословно?
        - Да, прямо так и сказал: бойся, говорит, меня. И дурой, кажется, еще ее назвал. - Рука легла на ворох платков и шарфов, закрепленных на груди. - Вы уж простите, что стал невольным свидетелем вашего разговора. Так вышло…
        Прямо в этот самый момент между ног мужчины, которые почти до щиколоток закрывали фалды из пуховых платков и шерстяных косынок, протиснулась громадная морда пушистого черного кота.
        - Стой! - Мужчина попытался стиснуть щиколотки, кот пронзительно завизжал. - Стой, говорю, паразит! Что ты с ним будешь делать?! Хоть дверь не открывай!
        Мужчина с трудом нагнулся, сгреб в кулак пушистый кошачий загривок и тут же зашвырнул куда-то в глубь квартиры орущее и изворачивающееся животное.
        - Простите, - проговорил мужчина, тяжело дыша, и захлопнул дверь.
        - И что же получается? - приложила пальчик к губам Светлана, усаживаясь в машину рядом с Копыловым. - Что кто-то из супругов запросто мог желать смерти Ильи, потому что он им чем-то угрожал?
        Не им, а ей, хотел поправить Копылов, но не стал. Пусть говорит, она умница.
        - Не успел он уйти, кто-то высокий, симпатичный, блондинистый является к бывшей жене Ильи и узнает у нее его адрес. И тут же, не прошло и недели, на человека, находящегося в квартире Ильи, совершается покушение. Перепутали?
        - Могли.
        - Но Гена не мог перепутать, он же знал Илью в лицо, - возразила Света задумчиво. - И зачем ему узнавать адрес, если он его знал? Он же его продиктовал Ивану Митрофановичу!
        - Давно он лицо-то видел? Оно могло измениться до неузнаваемости. Илья сильно пил. К тому же, как оказалось, был не совсем здоров. Их запросто могли перепутать.
        - Да, но только человек, который не был с ним знаком, - упорствовала Света. - Гена не мог его не узнать. Даже сильно изменившегося. И адрес он знал.
        - Что касается адреса, - проговорил Копылов задумчиво. - У бывшей жены Ильи некий блондин был в гостях за несколько дней до убийства. А дед звонил Геннадию в день убийства! А? Что скажете?
        - Ну, не знаю. Он же не такой дурак, чтобы не понимать: мы можем проверить, был он у Шелестовой или нет?
        Копылов не стал спорить, медленно ведя машину по проспекту. Пусть говорит что хочет, решил он. Ему нравилось слушать даже звучание ее голоса. А когда этим голосом говорились разумные вещи, удовольствие было трехкратным. Странная информация у Степки про нее. Не могла она быть злой и гадкой. Не могла!
        - Вам куда, Светлана? Поздно уже, - напомнил он, кивая на сгустившуюся темноту за окном. И тут же, осмелев, предложил: - Может, поужинаем где-нибудь?
        Она молчала непозволительно долго. Он отчаялся в ожидании ответа. Нагородил в голове черт-те что! Сейчас она высмеет его за его наглость и смелость. Сейчас она предстанет перед ним именно той сволочной бабой, сожравшей собственного мужа в угоду собственным амбициям, коей ее нарисовал ему Степка. Или глянет свысока и ответит, что ей есть с кем ужинать или что-то в этом роде. И тоже покажется ему сволочной и надменной.
        Но Света, вздохнув, произнесла, будто извиняясь:
        - Знаете, Саша, у меня дома горы еды. Есть некому. Я готовлю и выбрасываю, готовлю и выбрасываю. А позвать вас на ужин как-то неловко.
        - Почему? - спросил он после непродолжительной паузы, в течение которой пытался проглотить страшную шершавую сухость во рту.
        - Как-то неловко. Мы всего ничего знакомы. А я вас в дом потащу.
        - Не надо меня тащить, я сам пойду, - хмыкнул Копылов.
        Покосился на нее. Она нервно сплетала и расплетала пальцы. То ли боролась с искушением избавиться от него как можно вежливее, то ли еще по какой скрытой причине.
        - Света, клянусь, не стану приставать и делать отвратительных намеков. Просто покормите меня. Тысячу лет не ел домашней еды, - признался Копылов. И, не давая ей времени опомниться, спросил: - Куда?
        Света опять назвала ему адрес - улица Цветочная, это было по дороге и совсем близко. Он остановился у среднего подъезда. Вышел, привычно огляделся. Все тихо, народу во дворе почти нет. Два собачника в дальнем углу. Парочка на детской площадке на качелях. У подъезда…
        - Что ты здесь делаешь??
        Копылов смотрел во все глаза на Степку, подпиравшего железную дверь с кодовым замком.
        - А ты? - Степка хмельно оскалился. - Охаживаешь свет наш солнышко? И как она тебе?
        Хорошо, что Света замешкалась у машины и не видела кривляний его коллеги, вышло бы неловко. Но все равно, какого черта он тут делает? Не его же караулит! Степка не мог знать…
        Или знал? Ну да, мог догадаться, он аналитиком был сильным, что Копылов продолжит опрос фигурантов и приобщит к этому делу Светлану. Мог даже у прокурорских узнать, что Копылов забрал их сотрудницу с работы. Кто-то да видел. Но как он узнал ее адрес? И вообще, что за вопросы скользкие?
        - Она мне очень даже, - криво ухмыльнулся Копылов, рассматривая симпатичного коллегу, принарядившегося к ночи.
        На Степке был пиджак в мелкую серо-голубую клетку, серая футболка, серые брюки и голубоватые замшевые мокасины. Он был выбрит и причесан. Одет, как на свидание. Только вот с кем?!
        - А ты против, Степа?
        - Я? - Тот качнулся в сторону Копылова, отталкиваясь от железной двери. - Я против, Саша.
        - А что так вдруг? А как же твоя жена?
        Копылов с его женой не был знаком. Не пришлось. Степка про его баб знал все доподлинно, а про свою - единственную - всегда молчал. Отшучивался, отмалчивался, хохмил, называл в телефонных разговорах солнышком и…
        Так! Стоп! Солнышком?! Свет наш солнышко?! Так он сказал?!
        - Она и есть моя жена, Саша, - дохнул в лицо Копылову смесью перегара и мятного эликсира Степка. - Светка - моя жена, решившая, что я - бывший…
        Глава 8
        Кирилл наблюдал за входом в больницу сквозь темные стекла очков. Девушка, сидевшая рядом на скамейке, усиленно делала вид, что читает книгу. Книга была толстой и новенькой в дорогом кожаном переплете и плохо вязалась с обликом девушки, вырядившейся в драные шорты до колен, стоптанные кеды с рваными, в узлах шнурками и неряшливую клетчатую рубашку.
        - Ты считаешь, что книга твоего отца соответствует твоей рубашке, которую ты достала из корзины с грязным бельем? - ворчливо спросил Кирилл, оторвав взгляд от больничного входа и остановив его на девушке.
        - А чё? - Она подняла на него взгляд, затуманенный прочитанным. - Интересная книга. Вполне еще нормальная рубашка, даже не воняет.
        И она для наглядности понюхала свои подмышки.
        - Лара-а-а! - простонал Кирилл, задирая лицо к небу. - Ну что ты за человек!
        - Я? - Она наморщила симпатичный носик. - Я - нормальный человек, Кира. И еще очень надежный. Согласен?
        - Да, - кивнул он после непродолжительного раздумья. - Но сообразительности у тебя - ноль, малыш.
        - А в чем дело? - Она обиженно поджала губки.
        - А дело в том, что не надо было писать мне записку на бумаге из принтера. У деда в доме такой бумаги нет. И ночью мне ее особо взять негде. И не надо было въезжать во двор вчера ночью! Зачем, Лара?! Зачем??
        Девушка минуту смотрела в текст, потом с шумом захлопнула книгу и убрала ее в маленький кожаный рюкзачок, очень дорогой и очень стильный и тоже не особо подходивший к ее рубашке и шортам.
        - Я перепугалась, когда тебя долго не было, - проговорила она, шумно задышав от обиды. - Ты пошел к этому ужасному человеку и пропал! Я ждала, ждала, тебя нет. Что мне было делать?! Вызывать полицию? Глупо! Идти пешком, оставив машину там, где ты велел? Страшно! Там во дворе такая темнота-а-а.
        - И ты решила ехать на машине, - всплеснул руками Кирилл, поглядывая на девушку с нежной снисходительностью. - А то, что твои передвижения попали в объектив камеры на магазине за углом дома, тебя не особо взволновало. Так? И теперь менты, если они не дураки, просмотрят записи и установят, кто же ездил там и ходил в то самое время, когда…
        - Может, она не подключена? - перебила она его и виновато шмыгнула носиком.
        - Подключена, я узнавал. - Кирилл настороженно вытянул шею в сторону больничного входа: - Лара, посмотри, он?
        По дорожке, ведущей от стоянки автомобилей ко входу в отделение, медленно и вальяжно двигался мужчина средних лет в светлом костюме с кожаным саквояжем в руке. На вид ему было лет сорок - сорок пять, но Кирилл совершенно точно знал, что ему под шестьдесят. Он выглядел франтом и повесой, но на самом деле был очень нежным и верным супругом и отцом троих детей. Персонал больницы его обожал. Женщины, которые являлись его пациентками, его боготворили. Одной из его пациенток была когда-то и мать Кирилла. Он узнал об этом совершенно случайно. Просто лихорадочно собирал свои вещи в квартире ночью, наткнулся на шкатулку матери со всякими безделушками, не попавшими на помойку, и нашел там визитку этого самого доктора.
        - Если она ее хранила рядом с твоей роддомовской повязкой, значит, этот дядя был ее лечащим врачом. Может, даже принимал у нее роды, когда ты появился на свет, - предположила Лара, увидев визитку. - И ничто не мешает нам навестить его и задать пару вопросов.
        Но пробраться к кабинету доктора оказалось очень сложным делом.
        Во-первых, в регистратуре тут же начали заводить на Лару карточку, иначе отказались даже разговаривать и уж тем более - говорить номер кабинета, где принимал Вениамин Всеволодович.
        Во-вторых, назначили время приема, которое их совершенно не устраивало. И пришлось торчать возле клиники еще два часа.
        А в-третьих, Кириллу потом предложили остаться в коридоре.
        - Ну, уж, нет! - вспылил он, уставив на медсестру, выглянувшую вызвать Лару, бешеные глазищи. - Это моя женщина, и я войду с ней!
        - Похвально, конечно. - Губы пожилой медсестры тронула недоверчивая улыбка. - Но не положено.
        - Тамара, пускай войдут вдвоем, - раздался из недр кабинета раздраженный голос.
        Пара юных заговорщиков вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Медсестра Тамара ушла за белоснежную ширму, предложив Ларисе пройти следом за ней.
        Кирилл уставился на Вениамина Всеволодовича. Тот, в свою очередь, рассматривал Кирилла. Внимательно, с какой-то мудрой догадкой во взгляде. Будто он все, все, все знал о жизни молодого человека в прошлом и совершенно точно знал, что ждет того в будущем.
        - Вы меня простите, - начал Кирилл, прикладывая руку к груди. - Но истинной целью моего визита является не здоровье моей девушки. С ним все в полном порядке.
        - Вы в этом уверены?
        Доктор внимательно прочел тощую карточку Ларисы. Потом отложил ее в сторону. Глянул на Кирилла с интересом. В конце концов, за прием заплачено. Если молодым людям хочется, чтобы результатом приема был не медицинский осмотр, а всего лишь приватный разговор, это их право.
        - Так что привело вас ко мне, молодой человек? Как ваше имя? Вы кого-то жутко мне напоминаете.
        Доктор подал знак сестре выйти и Ларисе тоже велел, когда та совершенно одетой выглянула из-за ширмы.
        - Может быть, мою мать?
        Кирилл уставился на носы своих кроссовок, называя имя и фамилию своей матери. Почему-то устыдился. Может, ждал, что доктор сейчас воскликнет: ах да, помню, это та самая самоубийца. Но в кабинете по-прежнему было тихо.
        - Восемь лет назад ей едва перевалило за тридцать. И она… Она, по слухам, накануне своей смерти была беременна.
        Кирилл поднял взгляд, доктор не смотрел на него, он смотрел в окно, подперев правую щеку кулаком. Его глаз не было видно, но холеные щеки прорезали две глубокие носогубные морщины, превратив рот доктора в горестную скобку.
        - Вы ее не помните, Вениамин Всеволодович?
        - Помню. Я хорошо помню Алину, - отозвался тот после паузы и глубоко вздохнул. Глянул на Кирилла как-то странно. - Я ведь вас принимал, молодой человек. Вот этими вот руками. - Он помотал в воздуха кистями рук, будто отряхивал их. - Роды были очень сложными. Алина была очень слаба. Но дико была счастлива! Она плакала от счастья, когда я положил вас ей на грудь. И она… - голос доктора чуть дрогнул. - Она очень хотела еще одного ребенка. Это желание превратилось у нее в манию! Она ходила ко мне каждую неделю, сдавала анализы, лечилась, готовилась… Одному богу известно, что она перенесла, прежде чем забеременела вновь!
        - Значит, она была счастлива? - спросил Кирилл.
        У него в душе смешалось все: горечь, скорбь, злость, нежность, гордость за мать.
        - О да! Она была не просто счастлива. Она была, я бы сказал, безумно счастлива! Она тут же позвонила отцу ребенка. Она так кричала в трубку, так кричала! - Вениамин Всеволодович улыбнулся с такой пронзительной печалью, что у Кирилла защемило сердце. - Сережа, кричала она в трубку. Сережа, у нас будет малыш!!
        - Что?! - Кирилл опешил. - Сережа? Но моего отца зовут Гена! Геннадий! Вы ничего не перепутали, Вениамин Всеволодович?
        - Вашего отца?! Вашего отца зовут Геннадий? Не морочьте мне голову, молодой человек! - Доктор покосился на парня недобро. - Когда вас рожала ваша мать, я точно помню, в коридоре за дверью отделения маялся мужчина с именем Сергей. Если, конечно, мы говорим об одной и той же женщине!
        Кирилл вытащил из кармана штанов бумажник и, распахнув его, показал фотографию матери. Снимок был сделан за полгода до ее смерти.
        - Алина Савельева. Это она, - доктор поджал губы и минуту молотил кончиками пальцев обеих рук по столу. Потом, встрепенувшись, спросил: - Как, вы говорите, имя вашего отца по метрике? Геннадий?
        - Да. Он был мужем моей матери и моим отцом. Да и сейчас является им. - Кирилл сделал паузу, тут же вспомнил про их последнюю встречу, закончившуюся так безобразно, и уточнил: - Во всяком случае, я так всегда считал.
        - Да, да, я понял, - раздался рассеянный ответ. - И как долго он был ее мужем?
        - Он был ее единственным и последним мужем.
        Доктор встал, соединил руки за спиной и пару раз прошелся по кабинету. Потом, встав у Кирилла за спиной, проговорил:
        - Тот мужчина, за которым Алина была замужем, не мог быть вашим отцом, юноша. Вы уже достаточно взрослый молодой человек, и, думаю, для вас это не станет трагедией. Тем более что ваша мать уже давно на небесах.
        - Почему не мог?
        - Потому что ее муж был бесплоден, - последовал хладнокровный ответ. - Тот мужчина, за которого она вышла замуж много лет назад, точно не помню. Он обследовался у нас. Еще задолго до вашего рождения ваша мать привела его к нам. Результаты анализов стали для него приговором, юноша. Правда… Не знаю, сказала ли об этом ему ваша матушка. О результатах я не говорил с ним, я говорил с ней. Сообщила или нет ваша матушка ему - вопрос. Он не мог быть вашим отцом и не мог быть отцом того нерожденного ребенка, которого носила ваша мать перед смертью. Вашим отцом и отцом того малыша был мужчина по имени Сергей. Извините, фамилии не знаю! Всегда думал, что ваша мать за ним замужем. Извините, но… Но время, отведенное для приема вашей подруги, истекло.
        Кирилл встал и на негнущихся ногах двинулся к двери. То, что рассказал ему моложавый доктор, не могло быть правдой! Это чушь!! Это ложь!! Это…
        - Это безумие! - проговорил он на выходе, не обернувшись к доктору.
        - Это жизнь, юноша, - печально изрек ему в спину Вениамин Всеволодович и тут же вогнал последний гвоздь, добавив: - И она не могла совершить этого с собой, юноша. Ни за что, никогда!! Так что не судите ее, а лучше найдите того, кто это с ней сделал…
        Глава 9
        Копылов летел домой на такой скорости, что на одном из поворотов его машину занесло, и он едва не врезался в дерево. Резко ударив по тормозам и послушав минуту дикий стук собственного сердца, он глубоко вдохнул-выдохнул раз, другой, третий, потом осторожно вырулил и медленно поехал к дому.
        Настроение было дерьмовым. Перед глазами все время всплывало растерянное лицо его новой знакомой, следом - ее красные от стыда щеки и в финале - налившиеся слезами глаза. А всему виной был его напарник Степка, которого он просто обожал до сегодняшнего вечера. С которым он прошел огонь, воду и медные трубы. И которому доверял все эти годы как самому себе. И который чаепитие в доме своей жены превратил в полное паскудство.
        Вспоминать чаепитие у Светы не хотелось. Не потому, что Степка оказался вдруг ее мужем, которого она считала бывшим. Хотя тоже сюрприз не из приятных, согласитесь. И не потому, что он явился к ней нарядным и пьяным - это его право, в конце концов. А потому, что тот вдруг начал вести себя там как последняя свинья. Копылов пару раз еле сдерживал себя, чтобы не заехать своему коллеге и другу в морду.
        Он хватал Свету за руки, за подол юбки, когда она проходила мимо с посудой и чайником. Он откровенно заигрывал с ней, опускаясь до интимных подробностей в своих шутках. Света страдала. Копылов готов был провалиться сквозь все этажные перекрытия. А Степа откровенно наслаждался ситуацией.
        - Я, Сашок, тут хозяин! - ткнул он себя пальцем в грудь, когда Света ушла в гостиную к зазвонившему телефону. - Ты не должен вмешиваться! Даже если она возомнила себя свободной и независимой. Ты должен это понимать!
        - Я понимаю, Степа, - миролюбиво скрипел зубами Копылов.
        Ему бы давно следовало уйти. У них семья, хоть и разваливающаяся. Ему не место здесь. Но мысль о том, что Степка превратит свои сальные шутки в действо, пригвоздила его к месту. Он не мог! И сидел как последний идиот! И будто бы с наслаждением потягивал огненный чай из дорогой фарфоровой чашки, хотя не чувствовал никакого вкуса, ничего, кроме горечи, не чувствовал.
        Чем все закончилось? А нормально, в принципе, закончилось. Во всяком случае, для него - нормально.
        Степка, вконец обнаглев, полез по ее шкафам в поисках водки. Нашел бутылку, налил себе в ту же чашку, из которой до этого пил чай. И только хотел было выпить, как Света выхватила у него чашку и, выплеснув содержимое в раковину, приказала ему убираться.
        - Не понял? - Степка хищно сощурил красивые глазищи на супругу. - Ты выставляешь меня?
        - Да! Я сказала тебе: вон отсюда, Степа!
        Света тяжело дышала. Ее рука, указывающая на дверь, подрагивала, в глазах блестели слезы. На Копылова она не смотрела, значит, не искала в его лице поддержки. Хотя он бы мог запросто ей помочь осадить Степку, даже вопреки своим принципам, запрещающим ему влезать в чужие семьи. Он бы сделал исключение. Для нее…
        Она не попросила, он не полез. А Степка встал со своего места, которое по праву считал законным. Одернул пиджак и пальцем поманил за собой Копылова в прихожую. А там, чуть приоткрыв входную дверь, шепнул Копылову:
        - Советую собираться за мной следом. Еще раз увижу рядом с ней, Сашок, ты покойник, понял?
        И ушел. А Копылов остался. Хотя и непонятно зачем. Света в кухне убирала посуду со стола. С ним не разговаривала и по-прежнему на него не смотрела.
        - Так… Так я пойду? - не выдержал он тягостной паузы минут через пять.
        - Да, да, Саша. Вам лучше уйти.
        Света стояла у окна лицом к окну, обнимая себя за плечи. Он видел ее слабое отражение в стекле, и ему казалось, что она плачет. И очень хотелось подойти и утешить ее или сказать что-нибудь хорошее и нужное. Но не мог он так говорить! Не мог быть нужным для женщины. Для одной-единственной, для которой хотел бы стать нужным. И которая, по иронии судьбы, оказалась женой его коллеги и друга.
        - Света, вы… Вы не отчаивайтесь. Все будет хорошо, - промямлил он, ненавидя себя за косноязычие.
        - С кем будет хорошо?! - со злостью отозвалась она, все так же рассматривая его через стекло кухонного окна. - Со Степкой?! Вы сейчас об этом, Саша??
        - Нет. Не об этом. - И снова решил осмелеть: - Я все еще помню наш уговор. Вы обещали подумать.
        - О чем? - Она повернулась, недоуменно его рассматривая.
        - Маленький домик на берегу пруда в заброшенном месте, - напомнил он, вяло улыбнувшись. - И…
        - Уходите! - не дала она ему договорить. И повысила голос, когда он остался стоять в дверях кухни. - Уходите сейчас же!!
        Он выскочил, будто она в него кипятком плеснула из чайника, который без конца подогревала. И помчался вниз по лестнице, а потом по проспекту в машине, едва не врезавшись в дерево.
        Между ними все, да?! Все? Теперь ничего уже не будет, так?! Она выгнала его, когда он посмел ей напомнить. Выгнала, и лицо ее при этом было такое… Несчастное и злое одновременно, вот! Кто сделал ее несчастной, он догадывался. А вот на кого она злилась - вопрос!
        Копылов доехал до дома, бросил машину на стоянке. По привычке осмотрелся по сторонам. Все тихо, все как обычно. В дальнем углу молодежь упивается пивом. На детской площадке обнимаются две парочки. Возле подъездов никого. Оно и понятно, время не раннее. Окна в доме почти все темные, включая окна его квартирки. И так вдруг ему туда расхотелось идти - в эту гулкую, черную пустоту, - что он, развернувшись, пошел со двора.
        Бар за углом, выручавший их со Степкой неоднократно, работал до четырех часов утра. Почему именно до четырех, затруднялись ответить даже сотрудники, сколько они спьяну к ним ни приставали. Почему не до двух, не до трех, не до пяти или половины пятого? Почему до четырех-то?
        - Потому что дальше уже наступает утро, - придумал как-то за них ответ Степка. - А домой прийти лучше поздно ночью, чем рано утром! А четыре часа - это как раз поздно ночью.
        Его проницательный друг оказался за барной стойкой. Перед ним стояла бутылка водки, вернее - половина бутылки. Сгорбленная спина и низко опущенная голова над стойкой ярчайше свидетельствовали о том, что Степке давно хватит. Первым порывом Копылова было повернуть обратно. Всего и нужно-то было, сделать пару шагов назад. Просто уйти домой, запереть за собой дверь, включить свет, следом - телевизор, задремать потом перед ним, утром вздрогнуть от будильника.
        - Чего топчешься? - окликнул его Степа, заметив отражение Копылова в зеркале за спиной бармена. - Не хочешь с другом выпить?
        - Просто пить не хочу, - соврал Копылов, подходя к стойке и усаживаясь рядом со Степкой на соседний табурет. - Пивка еще можно, водку - ну ее.
        - Пива другу, - приказал бармену Степа, вяло шевельнув кистью руки. Глянул на Копылова мутными глазами. - И тебя выгнала, Сашок?
        - Почему выгнала, сам ушел, - сказал он, не зная точно, так ли это. Взял бокал пива, пригубил. - Ты, Степа, не прав вообще-то.
        - И в чем я не прав?! - Тот толкнул локтем локоть Копылова, явно задираясь. - Что разгневался? Потому что я хамил? Потому что мой друг и коллега притащился к моей жене на ночь?!
        - Она твоя бывшая жена - раз! - Копылов локоть поставил тверже, не уступив ни сантиметра. - И я к ней на ночь не собирался. Просто был приглашен поесть. Света сказала, что еды полно, а есть некому.
        - А чего это она тебе так сказала? Ты ее в ресторан тащил?
        - Не тащил и не в ресторан, - Копылов еще раз глотнул, говорить с пьяным Степкой всегда было сложно, а сегодня, учитывая обстоятельства, особенно. - Просто собирался поесть где-нибудь, предложил составить компанию. И я… Я не знал, скотина, что она - твоя жена! Ты же нас никогда не знакомил! Никогда! Потом сегодня ты о ней так говорил…
        - Как? - отозвался Степка, подперев щеку кулаком и рассматривая Копылова так, будто видел его впервые.
        - Плохо говорил ты о ней, Степа. И что стерва она, и что мужа своего бывшего заела. Бывшего, Степа! Заметь, не я это сказал!
        - Я не говорил про бывшего, - неуверенно отозвался Степа.
        Может, и не говорил. Копылов теперь плохо помнил, за день столько всего произошло. День вообще сегодня был очень длинным. День, как год! И что, он должен помнить Степкин бред?
        - Говорил, говорил! - подтвердил Копылов. - И вдруг являешься и заявляешь о правах. Это нормально?
        Степка молчал непозволительно долго. Потом вдруг развел руками, следом схватил бутылку со стойки, сунул ее под мышку и, подергав плечами, глумливо произнес:
        - А кто знает, что норма, а что нет, Сашок? Ты вот до сих пор в девках ходишь и считаешь это нормой. Я славную бабу просрал из-за бухла и тоже вроде ничего, живу. Ты не обращай на меня внимания, Сашок. Я просто… Просто не ожидал тебя сегодня там увидеть. Озверел сразу. А так… Давай вперед и с песней! Дарую…
        И ушел. И ушел вовремя. Потому что Копылов сейчас точно дал бы ему в морду. Хотя они были и не на равных, Степка еле держался на ногах.
        - Может, отвезти его? Как думаешь? - спросил он у притихшего бармена, интенсивно полирующего стойку.
        - Он такси вызвал. Машина у подъезда, - кивнул бармен. - Доберется.
        Ну и ладно. Доберется. Послезавтра, кажется, ему выходить после отпуска. Там и поговорят. Или не поговорят. Может, надобности не возникнет.
        Александр допил пиво, расплатился и двинул к выходу. Звонок мобильного настиг его уже возле собственной двери. Звонил один из оперов, самый разговорчивый и шутливый, без конца сегодня зубоскаливший со Светой. Вадик, кажется.
        - Александр Иванович, не разбудил? - Голос азартно вибрировал.
        - Что у тебя?
        - Есть тачка! Засветилась на камере у магазина ночью. Сначала въехала во двор, потом выехала. Время совпадает.
        - Прямо одна она туда въезжала и выезжала? - Копылов невольно скрестил пальцы, ну хоть бы одна.
        - Нет, были еще два таксиста, их отработали, не они. А вот эта девочка… - Опер шумно сглотнул.
        - Девочка?
        - Да, тачка зарегистрирована на некую Ларису Луневу. Девятнадцати лет от роду. Местная. Родители крутые. Отец академик какой-то, мать тоже доктор наук, литературовед.
        - И вы пока ее не трогали? - догадался Копылов. - В смысле - не навещали?
        - Нет, - выдохнул Вадик. - Узнали-то не так давно. Может, каких-то пару часов. Сначала таксистов работали.
        Лариса Лунева. Девятнадцать лет. Кириллу восемнадцать. Вполне могли быть знакомы. И вполне он мог с ней созвониться, чтобы она забрала его из поселка. И довезла по нужному адресу. И потом подождала его там, пока он…
        Убивает?! Причем - зверски убивает?! И потом садится к ней в машину окровавленным? А она, дочка интеллигентных родителей, все это с чувством пережевывает?
        Ой, что-то не верится! Ой, что-то не клеится, как любит припевать Степка.
        Вряд ли Кирилл причастен к убийству, а его знакомая Лариса соучастница. Надо все проверить. Может, она вообще в этот двор заезжала, чтобы подругу навестить или в туалет сходить под кустик. Маловероятно, но бывает и такое.
        - Адрес Ларисы есть?
        - Два адреса, Александр Иванович, - произнес опер, сразу поняв, почему любопытничает следак. - Один родительский, второй ее. Они ей квартиру не так давно купили. Куда поедем сначала?
        Ишь ты! Поедем! Копылов сунул обратно в карман ключи от квартиры и начал спускаться к лифту. Уснуть сегодня вряд ли получится.
        - Едем сначала по ее адресу. Ты где?
        - У вашей машины трусь, Александр Иванович. Моя сдохла в квартале отсюда, рвань! - Вадик выматерился. - Вы долго, Александр Иванович?
        - Уже спускаюсь. Уснуть сегодня вряд ли получится…
        Глава 10
        Лара расчерчивала острым ноготком крепкую смуглую спину Кирилла на крохотные квадратики. Ровные тонкие линии, следовавшие за ее ноготком, чуть белели и тут же исчезали. Но она упорно чертила их снова и снова. Ей нравилось касаться его спины, нравилось оставлять на ней хоть мимолетный, но все же след. Ему тоже нравились ее прикосновения, и он чуть постанывал.
        - Который час? - вдруг встрепенулся Кирилл, поднимая голову с подушки.
        - Слегка за полночь, - отозвалась Лара.
        В полумраке комнаты ее голое тело казалось мраморным. Изящная линия бедер, маленькая грудь с пуговками сосков, тонкие лодыжки. Кирилл засмотрелся, протянул руку, дотронулся до ее плеча.
        - Ты почти совсем не спала за минувшие сутки, Лара. - Его пальцы скользнули по ключице, дотянулись до ее шеи, слегка коснулись волос. - Ты устала. Тебе надо отдохнуть.
        - А, ерунда, завтра днем высплюсь, - беспечно махнула она рукой и едва слышно рассмеялась. - Вот спрячу тебя понадежнее и тогда отосплюсь.
        - А вдруг мы не успеем спрятаться, детка?
        Кирилл рывком сел, потянул на себя край одеяла. В комнате было тепло, но его все время знобило. С той самой минуты, как он вышел от женского доктора, его все время знобило. Не помогла рюмка коньяка, которой его угостила Лара, притащив к себе. Не помог бешеный секс, которым они занялись почти сразу, как приехали. Не помог ее расслабляющий массаж и добрые правильные слова, на которые Лара была мастерицей.
        Не помогало ничего, стоило вспомнить, что он всю свою жизнь называл отцом чужого человека и дядей Сережей - своего настоящего отца. Ведь это же Волков? Волков был его настоящим отцом, так? Больше в кругу знакомых матери не было ни одного Сергея, ни одного! Получается что? Получается, что мать всю жизнь обманывала своего мужа? Или он знал? Вряд ли…
        - Почему ты так считаешь? - удивилась Лара, когда он изложил свои мысли вслух.
        - Да потому, что если он бесплоден, то как тогда родила от него двойняшек его теперешняя жена?!
        - Ух ты! - Ее ротик приоткрылся. - А я и не подумала! Это что же получается?
        - Получается что-то одно из двух… Либо отец, будем по привычке называть его так, действительно не знал и не знает о своем недуге, и его теперешняя жена тоже его обманывает, как обманывала моя мать. Либо он каким-то чудесным образом излечился. Так?
        - Может быть еще один вариант, Кира, - Лара завозилась, устраиваясь поудобнее в подушках, забросила ножки ему на колени.
        - Какой?
        - Все это могло просто его устраивать.
        - То есть ты хочешь сказать, что он знал о своем бесплодии и позволял женам рожать ему детей от других мужчин?? - вытаращился Кирилл на нее.
        И тут же ему вспомнился вечно затравленный взгляд отца. Его всегда раздражал этот взгляд. Всегда казалось, что отец боится постоянного подвоха, постоянного удара в спину из-за угла. Иногда считал его трусом, иногда жалел. Но чаще все же считал трусом и сильно на отца за это обижался.
        - Да, я хочу сказать именно об этом. Его могло это все устраивать.
        - Да ладно! - Кирилл раздраженно дернул плечами. - Это как себя надо не уважать?!
        - Или просто любить ту женщину, которая…
        - Тебе изменяет?! Причем не один раз?! И изменяет с твоим лучшим другом и компаньоном?! Лара, очнись! О чем ты?!
        Кирилл вскочил с кровати, натянул трусы и принялся широко шагать по ее спальне. Спальня была просторной, почти тридцать квадратных метров, но места ему все равно не хватало. Четыре шага в одну сторону - уперся в дверцу полированного шкафа. Четыре шага в другую сторону - стена. Два шага от кровати - широкое окно, задрапированное таким густым слоем тюля, что не видно улицы.
        - Нам надо уходить, малыш, - проговорил Кирилл, все же добравшись до широкого подоконника и опершись о него кулаками.
        - Да, надо. Вот поспим.
        - Некогда спать, одевайся, - приказал он. - Они запросто могут явиться сюда среди ночи.
        - Да ладно, - недоверчиво сморщила она носик. - Станут они…
        Ее возражения были прерваны звонком в дверь. Требовательным, длинным, подразумевающим, что звонивший не уйдет просто так, что он станет ждать, чтобы ему открыли.
        - Я так и знал!! - Кирилл побледнел и тут же принялся лихорадочно хватать одежду, разбросанную по полу спальни. - Я так и знал, что они придут!!
        - Кира, Кира, остановись! - Лара захныкала, встала на коленки, прикрывая голое тело простыней. - Чего ты мечешься, они уже пришли! Не станешь же ты прыгать с седьмого этажа!! Ты разобьешься!
        - Вниз прыгать не буду, перелезу на соседний балкон. Кажется, кажется, та квартира выходит в другой подъезд, так? - Он бегал по комнате в одном носке, второго не было, хоть тресни. - Так! У них ни за что не хватит ума караулить меня там. Ни за что не хватит ума!!
        У Копылова не только хватило ума ждать его в другом подъезде. Но хватило ума, заручившись поддержкой хозяев квартиры, ждать Кирилла прямо на балконе. Чтобы схватить ловкого парня, как только он перемахнет через хлипкую перегородку.
        - А вдруг вы ошибаетесь, Александр Иванович?
        Оперу жутко не хотелось идти к дочери влиятельных родителей одному, да еще среди ночи, да еще без ордера. Он сильно полагался на авторитет Копылова. На его умение говорить с людьми, даже с очень влиятельными. А он возьми и шагни к другому подъезду, и брось его на полпути.
        - Если я ошибаюсь, то перемахну через эту балконную перегородку и окажусь рядом с тобой уже через несколько минут после того, как ты войдешь в квартиру, - слабо утешил его Копылов. - Ты же вооружен, я прав?
        - Да, - кивнул Вадик, судорожно дергая кадыком возле массивной металлической двери с массой светящихся кнопок. - А зачем вы спросили?
        - Это на тот случай, если парень окажет сопротивление, - пояснил Копылов и полез в карман, где у него имелся магнитный ключ, который подходил к массе подъездных замков и считался изготовителем универсальным.
        В прошлый раз, когда они со Светой явились к Савельеву и долго топтались у запертого подъезда, он его не взял.
        - И что, мне стрелять в него, что ли?? - ахнул опер, подставив ногу в приоткрывшуюся дверь.
        - Нет, просто попугать. Не думаю, что он такой уж страшный преступник, готовый полезть под дуло пистолета.
        - Ну не знаю, Александр Иванович, не знаю… - опер проверил кобуру под мышкой. - Если вспомнить, что он сотворил с тем несчастным…
        - А может, это не он? - Копылов хлопнул опера по плечу и двинулся к двери соседнего подъезда, располагавшейся в паре метров.
        - А если это не он, чего же мы тогда тут делаем?! - громким шепотом возмутился оперативник.
        - Мы проводим следственные мероприятия. И между прочим, это ты меня с койки сдернул, а не я тебя, - соврал про койку Копылов. Он даже двери в собственную квартиру не успел открыть, когда тот ему позвонил.
        Конечно, опер не поверил в трепотню про койку. Копылов слишком быстро спустился. И был не в трусах. И морда была не заспанной, и волосы не всклокочены, хотя волосы на его голове по пальцам пересчитать можно.
        Ворча и чертыхаясь, он поднялся в лифте на седьмой этаж. Остановился у двери с нужным номером и, чуть отступив в сторону - так, на всякий случай, - вдавил кнопку звонка. Дома кто-то был, несомненно. Они с Копыловым еще с улицы рассмотрели в одном из окон слабое мерцание света. То ли ночник, то ли телевизор. Он лично планировку подобных строений плохо знал. Все Копылов! Сразу разобрался, на какую сторону выходят окна квартиры дочери влиятельных родителей. И с балконами тоже разобрался сразу.
        Почему никто не открывает? Он продолжал жать кнопку звонка, слушая, как бешено бухает сердце, призывая к осторожности.
        Девица почему не открывает, спит? Почему тогда свет мерцает? Она с парнем с этим, Кириллом? Или с каким другим парнем? Ведь это может оказаться полной лажей, то, что ее машинка попала в объектив камеры наблюдения. Может оказаться так, что завтра утром они с Копыловым станут писать рапорты, объясняющие их противоправные действия. Он хоть в дверь звонит и войдет к девице с извинениями и все такое. А Копылов вообще поперся к честным людям, чтобы устроить на их балконе засаду. Жесть вообще! Чего не открывает?!
        - Кто там? - раздался за дверью квартиры слабый девичий голосок.
        Почему-то ему тут же показалось, что девица нарочно разыгрывает недавнее пробуждение. В голосе тревога, страх. Все, что угодно, но только не заспанность.
        - Откройте, полиция, - опер подставил к глазку распахнутое удостоверение.
        - То есть как полиция?! С какой стати? По какому вопросу?! - Голос сделался тут же дерзким и звонким. - Посреди ночи?? Почему вы один? Я вам не открою!
        - Почему? Чего вы боитесь? - Опер устало ткнулся лбом в шершавую подъездную стену.
        Девица была права. И дура, если откроет. Он мог поднести какое угодно удостоверение к глазку, кто проверит, что это не липа? В час-то ночи! Он мог быть бандитом с большой дороги. Мог быть…
        - Почему вы один? - спросила девица, уже явно негодуя.
        - Потому что я не приехал вас задерживать, уважаемая Лариса Николаевна, я приехал с вами поговорить.
        - О чем?
        - О том, к примеру, кого вы подвозили… - Опер назвал дату ночи убийства и адрес. - Кого ждали? И с кем потом уехали?
        И в ответ - тишина. Он даже подумал, что только что состоявшийся разговор ему почудился. Что никто не говорил с ним из-за двери.
        - Эй! - позвал он и для верности стукнул костяшкой пальца в дорогую сталь двери. - Вы все еще там, Лариса Николаевна?
        Она была все еще там и отозвалась через мгновение.
        - Я никого и никуда не подвозила! - промямлила Лариса не совсем уверенно. - Я просто… Просто заезжала туда в туалет!
        Прямо как Копылов ей продиктовал, досадливо поморщился оперативник. Что-то такое они предполагали, пока ехали на адрес.
        - Во двор! В туалет! Не смешите меня, Лариса Николаевна, - он легонько стукнул в дверь кулаком. - И открывайте, если не хотите, чтобы вас завтра доставили в отделение принудительно.
        - А чего это принудительно? Я и сама приду, - огрызнулась она, но почти тут же замок пару раз лязгнул, и дверь распахнулась.
        - Здравствуйте, - чуть склонил он голову и уставился на полуголую девицу.
        Правильнее было предположить, что под простыней, в которую она куталась теперь, вообще ничего не было. Никакой одежды. Так что она была голой, а не полуголой. Значит, не одна. Одной-то зачем оголяться, правильно?
        - И вам не хворать, - фыркнула она, поднимая край простыни повыше к подбородку. - И?
        - Вы одна? - Он сделал шаг за порог, потом второй, захлопнул за спиной дверь, прислушался.
        В квартире было очень тихо. Ни тебе урчания холодильника, ни тиканья часов. Могильная просто тишина.
        - Одна. - Она вжалась в стену, ей явно было неуютно под его изучающим взглядом.
        - А чего голышом? - Он сделал палец крючком и зацепился за край ее простынки.
        - А я так спать привыкла! Голой! - Подбородок, который она задрала чрезвычайно высоко, подрагивал. - Вам-то что?
        - Мне-то… - Он пнул ногой большую спортивную сумку под вешалкой. - Мне-то по фигу. Это чье?
        - Мое! Не смейте! - взвизгнула она, когда он присел перед сумкой и начал ее расстегивать. - Не смейте!
        Она даже попыталась оттолкнуть его, но неуспешно. Мешало одеяние. Оно сползало и сползало, оголяло грудь, ноги, бока. Лара смущалась, отступала. И конечно, у него все получилось. Он расстегнул сумку и обнаружил там мужские вещи. Сверху лежал паспорт на имя…
        - Щенки! - пренебрежительно процедил оперативник и полез в карман за мобильником. Копылов отозвался тут же. - Алло! Александр Иванович, тут его вещи и паспорт.
        - А тут он сам, - тяжело дыша, отозвался Копылов. - Еле скрутили! Здоровый черт! Бери девицу в охапку, везем голубков в отдел, станем говорить голубчиков…
        Глава 11
        Кряхтя и охая, Шелестов Илья подкатился к краю старенького диванчика, где неожиданно задремал, свесил ноги. Левой рукой хватаясь за продавленный валик, он с трудом сел, отдышался. Во рту было сухо и горько. Глаза застилала пелена. Но даже сквозь пелену Илья мог видеть, как прекрасен новый день за окном. И этот день ему суждено прожить. Не гнить в земле, вскармливая жирных червей, а жить! Жить, дышать, слушать, ходить, хотя и с трудом. Пить вкусный липовый чай, есть кашу, слушать пение птиц и шелест дождя.
        Господи, это было так замечательно! Странно, что прежде он так не думал: как замечательно просто жить!
        - Ой, Илюша, ты проснулся!
        Из-за плотной занавески, разделяющей большую комнату на две части - спальные и обеденные места, - выглянула Женя. Кудряшки ее химической завивки, прежде жутко раздражавшие Илью, были аккуратно причесаны. Он велел вчера! На лице почти никакого макияжа, тоже его прихоть. И платье, а не спортивные штаны. Милое лиловое платьишко в серый горошек. Женьке, как ни странно, шло. И платьишко, и аккуратная прическа, и натуральный цвет лица.
        Интересно, сколько ей лет? Наверняка чуть за тридцать. Молодая баба еще, крепкая, здоровая, тащила его на себе к машине, даже не охала. Чего он на нее внимания никогда не обращал? Косился в ее сторону, когда она мимо его квартиры к себе на второй этаж шмыгала, и все. Просто косился, как на соседку, а не как на женщину. А она возьми и спаси его!
        - Илюша, что?! - Круглое лицо Жени в милой россыпи веснушек сделалось бледным. - Плохо тебе, да?!
        - Помоги подняться, - попросил он едва слышно.
        Она подскочила к нему, тут же подставила под его локоть плечо. Помогла встать, довела до сеней, где за занавеской пряталось уборное ведро. Ушла на пять минут, потом вернулась, снова потащила его в комнату.
        - Может, поесть надо, а? Илюша, слаб ты, - она усадила его в подушки на своей кровати, накрыла сверху меховым пледом. - Совсем не ешь.
        - А что предлагаешь? - В животе заурчало, отозвавшись неприятной резью в шов.
        - Я куриный бульончик сварила, нежирный. С зеленью, укропчиком. Будешь? - Женя жадно осматривала его осунувшееся, небритое лицо. - Будешь?
        - Буду, Женя. Неси.
        Илья попытался сглотнуть - во рту сухо, горько. Глубоко вздохнул, выдохнул. Кажется, сегодня чуть легче. Нет той тянущей боли, что мучила пару дней после его бегства из больницы. Глядишь, с Женькиной помощью за неделю на ноги встанет. Швы и местный фельдшер снимет. Велика премудрость! Другой вопрос - что дальше?! Куда бежать?! К кому бежать?! И что делать?!
        - Хаву надо отблагодарить, - проговорил он, с удовольствием выпив чашку бульона. - Он мне жизнь спас!
        - Ага, ладно. - Ее бледные голубые глаза смотрели на него с преданностью бродячего пса, накормленного и обогретого.
        - Только не сейчас! А то он сразу смекнет, где я и у кого. Сразу проболтается. И тогда…
        Внутри все снова сжалось от дикого страха. Снова онемело внизу живота и закололо под коленками. Его! Ведь его убивать пришли той ночью! Глупый догадается! Просто его перепутали с Васькой - и все!
        А кто мог перепутать? А тот, кто его не знал! То есть не видел ни разу. Ни Ваську, ни его, Илью. Друг какой-то проклятый, армейский! Откуда он мог взяться, если Илья откосил от армии?
        И тут секрета нет: Танька прислала! Она, змеища! Васька - идиот - позвонил ей, пригрозил и денег потребовал. И ведь надо было десять тысяч долларов с нее потребовать! Она за сотню рублей удавится, тварь, а он десять тысяч долларов с нее попытался содрать.
        - Что-нибудь еще, Илюшенька? - Ладонь Жени легла ему на грудь, погладила.
        Сквозь тонкую ткань футболки он почувствовал, какой горячей была ее ладонь. И биение ее сердца в каждом кончике пальцев ощутил. И всем своим измученным сознанием и неокрепшим организмом понял, насколько сильно она его желает. И это было волнительно и странно. У него уже давно, очень давно не было женщины. В смысле, нормальной женщины с чистой гладкой кожей и блестящими зубами. В нарядном платьишке, с гладкими пяточками и аккуратным маникюром. Он так низко пал, что все, что попадало к нему в кровать время от времени, напоминало нечисть. Тухлую, мерзкую, падшую.
        А Женька…
        Женька была из другого, из прежнего мира. В котором он раньше жил и даже бывал иногда счастлив.
        - Жень, а вдруг я не смогу? - Он поймал ее ладонь на резинке своих спортивных штанов. - После операции. Пил столько лет. Понимаешь…
        - Ш-ш-ш, молчи, - прошептала она, наклоняясь, и ее дыхание обожгло ему шею. - Я все сделаю сама, Илюша. Все сделаю сама. Я так давно хочу тебя! Я так давно об этом мечтала!
        Он так и не понял - о нем она конкретно мечтала или просто о мужике, намаявшись от одиночества в пятилетнем вдовстве? Что-то шептала сдавленно и неразборчиво, раздевая его. Укладывала его, как стеклянного. Суетилась. Срывалась куда-то, для чего-то переодевалась в какие-то кружева. Целовала, ласкала, осторожно трогала, вытаскивая своим телом его из грязи, в которой он погряз, как думал, навечно.
        - Ты просто… - молвил он, отдышавшись. - Ты просто сестра милосердия, Женька!
        - Почему? - Она лежала рядом с закрытыми глазами, на губах ее застыла блаженная улыбка.
        - Спасительница моя, - ответил Илья, снова глубоко вдохнул и выдохнул, от прежней ноющей боли не осталось и следа. - Утащила меня из больнички, спрятала, любишь вот теперь.
        - Забыл сказать, что кормлю. - Ее улыбка сделалась шире.
        - Да, и кормишь, - он поцеловал ее плечо, крепкое, гладкое, как атлас. - К слову, я бы съел что-нибудь.
        - Выздоравливаем, Илюша?
        Она повернулась, приподнялась на локте, тяжелая грудь выскользнула из кружева, и ему тут же захотелось взять в руки фотокамеру. Настроить свет и снимать ее, снимать, заставлять улыбаться, облизывать губы, запрокидывать голову, наклоняться и смотреть на него так, как она смотрит сейчас: призывно и жадно.
        - Ты моя, Женя… - он схватил ее за грудь, сжал. - Ты моя!
        - Спасительница? - Она тряхнула растрепавшимися кудряшками.
        - И просто - моя!!
        Контролируя каждое движение, чтобы боль, не дай бог, не вернулась, он подмял Женьку под себя и тяжело задышал от вернувшегося возбуждения.
        - Мы с тобой, так?
        - Да, да, да, Илюша, - ее глаза закатились, руки снова принялись цепляться за него.
        - Ты моя теперь, так?
        - Да, да, да, Илюша…
        - Ты не дашь мне пропасть? Больше никогда не дашь мне пропасть?
        - Никогда, никому не позволю!
        - Вот это замечательно, - он зажмурился от удовольствия. - Этого мне так долго не хватало, Женька…
        Через час, подремав, помывшись и поев, Илья стоял возле окна и внимательно наблюдал за тем, как Женя выгоняет свою старенькую «Мазду» за дощатые ворота ее деревенского домика. Она умело лавировала между кустарником и старыми корнями громадного дуба, раскинувшего крону над половиной участка. Ловко выехала, вышла из машины, заперла ворота, успев помахать ему в окошко. И уехала. А он тут же начал ждать ее возвращения. Смотрел каждые десять минут на часы и поражался тому, как медленно идет время. Кажется, прошла вечность, а всего полчаса. Он медленно бродил по домику, доставшемуся Жене от каких-то дальних родственников ее покойного мужа. Наблюдал за солнцем, раскидавшим лучи по деревянному полу. Женя выскоблила его до песочного цвета. Рассматривал цветки бегонии, трогал бархатные листочки фиалки, подносил к носу пучки мяты, развешенные на кухонном крючке. И находил все это милым, уютным. Странно, а раньше этого сторонился. Считал дешевым мещанством, когда крахмалили полотенца и кухонные шторки и усаживали на заварочный чайник большую толстую тряпичную куклу. Сейчас нравилось. И даже ватная баба
казалась ему симпатичной. А уж каким вкусным был чай!
        Илья тревожно глянул на часы. Женя сказала, что обернется за полтора часа максимум. Прошло два часа и десять минут, ее все не было. Он улегся на кровать. Закрыл глаза и попытался задремать, чтобы время пошло быстрее.
        Она ведь могла заехать в магазин, так? Так! Могло у них во дворе быть много народу? Могло! И возле его двери мог кто-то толкаться. А дверь опломбирована, так просто не войдешь. Надо осторожничать. Вот Женя и задерживается.
        Он задремал и пропустил ее возвращение. Очнулся, когда что-то ледяное коснулось его щеки. Сердце тут же замерло и заметалось сумасшедшим стуком.
        - А-а-а! - громко закричал он, хватая то, что разбудило его.
        Открыл глаза, тут же увидел склонившуюся над ним с тревожной улыбкой Женю.
        - Ты чего, Илюша?! Плохо тебе? - Ее ледяная рука, так его напугавшая, легла ему на лоб.
        - Нет, все нормально, - он отдышался, присел, подсунув себе под спину подушку. - Нашла?
        - Ага. - Ее рука нырнула в вырез черной трикотажной кофточки, порылась в лифчике. Вытащила крохотный пластиковый квадратик. - Оно?
        - Да! - Он выхватил, сжал в руке. - Молодец, Женька!
        - А что это, Илюша? - Женя встала с края старого диванчика, на котором он задремал.
        - Это компромат на одного человека, - произнес Илюша. - И не просто компромат, а бомба!
        - Да?
        Она скинула босоножки, кофточку, стянула через ноги вниз тесную юбку, оставшись в одном белье, снова полезла на диванчик, тесня Илью к стенке.
        - И кого же это способно взорвать, милый?
        - Взорвать-то? - Илья, прищурившись, рассматривал флэшку от своей фотокамеры, которую давно пропил. - Много кого, Жень. Может и погон лишить, и репутации, может на нары отправить. Ваське вот, к примеру, это жизни стоило. А сестрицу мою, суку… Ладно, обсудим позже!
        - Слышишь, Илюша, - Женя завела его руку себе за спину, заставив расстегнуть лифчик. - А почему Ваське это стоило жизни? Из-за этого квадратика?
        - Из-за него, Жень, из-за него, - Илья дотянулся до подоконника, положил флэшку рядом с цветочным горшком, тут же пристроил руки на оголенной Женькиной груди. - Искали ее в моем доме, Женя. Очень искали. Хава сказал, что все вверх дном там перевернули. Даже стену за батареей разворотили. А то, что эта ерунда скотчем к разбитому плафону приклеена, никому и в голову не пришло. Просто над головой у них болталась эта бомбочка, а им и невдомек.
        - А кому им-то, Илюша? - Рот Женьки жадно приоткрылся.
        - А тому, кто может из-за этой вот ерунды пострадать. Ладно, хватит болтать. Иди лучше поближе, соседка. Ух, и соседка мне досталась!..
        Глава 12
        - Пацан молчит?
        - Молчит, - Копылов уставился в монитор компьютера, лишь бы не смотреть на Степку.
        Степка, вернувшийся из отпуска сегодняшним утром, то есть спустя два дня после неприятной встречи в доме Светланы, старательно изображал деловитость и непредвзятость. Он не смотрел мимо Копылова, смотрел прямо ему в глаза. Он не кривил свой красивый рот в ядовитой ухмылке, что раньше за день делал раз по семьдесят. Он открыто улыбался. И вообще разговаривал с Сашей миролюбиво, ровно, как с коллегой. И вот в этом-то и заключалось главное паскудство!
        Он разговаривал с ним как с коллегой, а не как с другом. Он не подшучивал, не прикалывался, не язвил. Он, сволочь, был с ним вежливым и словоохотливым, как диктор Центрального телевидения. И из-за этого Копылов не знал, куда себя девать. И мысли тут же всякие гадкие просочились.
        А чего это Степа такой весь из себя уравновешенный?! Со Светой помирился?! Наверняка! Той ночью, когда они столкнулись в пивном баре, он взял такси и наверняка поехал к ней - к своей жене, хотя она и считает себя бывшей. И там…
        И там состоялось их примирение. Может, Степка проявил настойчивость или даже агрессию. Копылов слышал - бабам это нравится. Ну, когда мужик берет их силой.
        Может, Степка перед ней на коленях простоял остаток ночи, вымаливая прощение и обещая больше не пить ни грамма. Он и не пил, похоже, эти два дня. Морда гладкая, свежая. Никаких мешков под глазами. Гладко выбрит, одежда аккуратно выглажена. Светой?!
        - Вообще молчит или как-то объясняет? - настаивал Степка, уставившись на Копылова ясными глазами.
        - А что он может объяснить, Степа?! Его камера наружного наблюдения не зафиксировала. Зафиксировала передвижение машины его подружки.
        - А подружка тоже молчит?
        - А подружка твердит, что во двор заехала пописать!
        - Здорово! Не придерешься!
        Степа широко и белозубо улыбнулся, за что Копылову тут же захотелось съездить ему по этим самым белым зубам.
        - Точно так! К тому же вчера, пока ты наглаживался на работу, - не выдержал, поддел его Копылов, - сюда нагрянули ее папа с мамой сразу с двумя адвокатами, которые мне тут полдня мозг выносили. Я целую лекцию выслушал о нарушении прав человека! И честно, почувствовал себя таким идиотом в кругу высокообразованных людей, что…
        - Девица на свободе?
        - Так точно, босс! - хищно оскалился Копылов, у которого Степка находился в подчинении. - Ее и не задерживали.
        - А пацан?
        - Завтра утром выпускают, если не случится ничего из ряда вон выходящего. То есть его не опознает кто-нибудь в том парне, который покидал квартиру Шелестова в ночь убийства.
        - А что, все же кто-то кого-то видел?! - делано изумился Степа, хотя прекрасно знал, что убийца вошел и вышел незамеченным.
        Копылов промолчал, стиснув меж пальцев простой карандаш. Швырнуть бы им в Степку! Раньше так бы и сделал. Но то - раньше. Это было еще до того, как Копылов влюбился в его жену.
        А он влюбился, черт побери! Да еще как! Он последние дни думать ни о ком другом не мог, кроме как о Светлане. А она не позвонила ни разу. Ни домой, ни на работу, ни на мобильник. И он не звонил. Тысячу раз порывался, но останавливался. Вдруг трубку возьмет Степка??
        - Значит, парня выпускаем, - шлепнул кончиками пальцев по краю стола Степа. - А записка?
        Копылов съездил по его лицу бешеным взглядом. Тот тут же выставил ладони щитом. И добавил:
        - Понял!
        Не понял, а вспомнил. Записку, адресованную деду, дед же и уничтожил. И улики теперь, хоть и хлипкой, нет. Одни слова, с которыми в суд не пойдешь.
        - Слушай, Саня, - задумчиво проговорил Степка, минут десять рассматривая беспорядочный бег облаков за окном - ветер с утра метался по городу, как ненормальный. - А давай-ка подведем совместные итоги?
        - Давай.
        Копылову чуть легче сделалось дышать, оттого что Степка назвал его Саней. А то с утра пару раз к его имени отчество приплетал.
        - Что у нас есть?..
        У них были дед с внуком, которым вдруг, по истечении восьми лет после смерти их дочери и матери, захотелось подробностей. Они являются в отделение полиции, но уходят ни с чем. Звонят отцу Кирилла, узнают кое-какие подробности тех давних лет. И, узнав, они едут на адрес Ильи Шелестова. Фотографа, чьи снимки семь лет назад смогли поставить окончательную точку в деле о самоубийстве женщины.
        Они приезжают к Илье, но в квартиру не заходят. Просто наводят справки о нем и уезжают. Той же ночью некто вламывается в квартиру к Илье…
        - Ну, или просто заходит без стука, - вежливо поправил его Степка, заставив Копылова скрипнуть зубами.
        Кто-то заходит к Илье в дом и убивает находившегося там Сопунова Василия. Попутно переворачивает весь дом в поисках чего? Правильно! В поисках тех самых улик, которые в свое время поставили точку в деле о самоубийстве женщины. Ну или чего-то еще. Бутылки водки, к примеру.
        Но вышла промашка! Ильи в доме не оказалось, он попал в больницу. Убитый просто оказался не в том месте не в то время. Но убийца же об этом не знал! Он же не знал Илью в лицо. А все заверения пьяного вдрызг мужика, что он не он и хата не его, в расчет не принимаются.
        - Будем считать, что это Кирилл, так? - подвел черту под монологом Копылова Степа.
        - Да, будем считать, что он, дождавшись, пока дед уснет, вызвал телефонным звонком свою подружку. Запрос оператору мобильной сети уже послан, ждем подтверждения. Подружка его отвезла на адрес. Подождала. И потом они вместе уехали.
        - Что говорит в пользу этой версии? - задал вопрос скорее себе, чем ему, Степа. - Первое: уничтоженная записка, где Кирилл буквально признается в том, что был на месте преступления. Второе: запись с магазинной камеры видеонаблюдения, где подружка Кирилла утюжит колесами проезд во двор и обратно. Третье: Кирилл не знал Илью в лицо, значит, запросто мог перепутать его с Сопуновым. И четвертое, хотя это запросто могло быть первым: он одержим идеей найти убийцу матери. Он не верит в ее самоубийство!
        - Не верит, - подтвердил Копылов.
        И снова, как много лет назад, его кольнула совестливая мыслишка. А вдруг он что-то сделал не так?! Вдруг это было не самоубийство?
        - Вдруг у Ильи было что-то еще, кроме того снимка, на котором Алина стоит с веревкой в руках на пороге сарая? - проговорил он вслух. - Вдруг там было продолжение?!
        - Я думал об этом, - кивнул Степа. - Не просто же так интерес к его персоне возрос в последние дни! И эта его сестрица… Светка рассказывала мне, что фотограф в последний свой визит угрожал сестре?
        - Будто бы.
        Копылов стиснул зубы так, что они должны были бы уже раскрошиться, будь молочными.
        Светка! Рассказала! Интересное кино! Что она-то могла знать об этой давней истории?! Гладит рубашки мужу и пускай себе гладит. И в чужие дела не лезет!
        Но он проглотил, проглотил это молча. Не порадовал Степу язвительным замечанием.
        - А что у нас на сестру?
        - А на сестру у нас тоже мотив имеется, Степа. Она вышла замуж за мужа своей покойной подруги сразу, как овдовела. А муж этот был еще и компаньоном в их бизнесе.
        - Ого! - Степа присвистнул. - То есть, если принять в расчет какой-нибудь злой умысел, получается, что ребята расчищали себе дорогу?
        - У мужа самоубийцы железное алиби! У Татьяны, на тот момент Волковой, - тоже. И муж ее потом умер от какой-то болезни. - Копылов повертел в руках простой карандаш, чуть треснувший посередине, когда он сжимал его меж пальцев. - Я не могу понять, что такое мог знать о ней Илья?! Почему он грозил ей? Сказал: бойся меня, Танька, сильно бойся!
        - И она испугалась настолько, что убила его? Но она-то своего брата в лицо знает, она бы не ошиблась. И ее теперешний муж - отец Кирилла - тоже знает фотографа. Что получается?
        - Получается, что был кто-то еще?
        - Ну-у-у…
        Степка привычно откинулся на спинку стула, запрокинул голову и, отсвистев гимн всем балбесам - так он называл придуманный им слабо художественный свист, - изрек:
        - Если убийца не Кирилл, то тогда был кто-то еще.
        - А он и был, Степа! - обрадовался его свисту Копылов: кажется, друг возвращается к жизни. - Во дворе отирался какой-то чел, назвавшийся армейским другом фотографа.
        - И?
        - Так вот, чела этого никто не запомнил, никто толком не видел - раз!
        - А два?
        - А два? А два - Илья Шелестов не служил в армии. Я наводил справки. - Копылов в радостном возбуждении швырнул карандаш о стол. - А перед тем как появиться во дворе Шелестова, некто высокий и блондинистый приходил к его бывшей жене и, представившись работником прокуратуры, наводил справки о его адресе.
        - Ух ты! - снова присвистнул Степа, резко усаживаясь на стуле ровнехонько. - И какой отдел?
        - Бывшая не помнит. То ли Правобережный, то ли Левобережный. Что-то, говорит, связано с берегом. Фамилию сотрудника не помнит. Запомнила только это. И то, что сотрудник ей очень понравился. Симпатичный, говорит.
        - Высокий блондин, говорит? - Степка обратил на Копылова задумчивый взгляд. - Тебе это описание никого не напоминает?
        - Напоминает, конечно. Я даже к ней сунулся с фотографией Геннадия - отца Кирилла. Но она по этой фотографии его не узнала.
        - Да? - Степка явно был разочарован.
        - Ты не отчаивайся, Степа, - решил поддержать друга Копылов. И швырнул все же в него карандашом. - Тому снимку восемь лет. Геннадий теперь изменился. Но все же надо бы навестить оба этих отдела. Я ребятам скажу.
        - Не надо! - Степка подскочил на месте и в два прыжка очутился у двери, на ходу сдергивая с вешалки свою пижонскую сумку для документов. - Я сам смотаюсь.
        Копылов тут же насторожился и, зажав в пальцах еще один карандаш, ревниво спросил:
        - Чего-то вдруг такое рвение? Дел, что ли, нету?
        - У меня есть знакомые среди прокурорских, - забыто сладеньким голосом ответил Степка и нагло подмигнул Копылову от двери. - Думаю, обратиться к ним за помощью.
        Стоило ему выйти, в дверь врезались сразу два карандашных обломка…
        Глава 13
        Света хмуро смотрела на мужа, явившегося к ней посреди рабочего дня с непристойным предложением.
        - Чем же оно непристойное, Светик? - Тронула губы Степы нервная улыбка. Он перевесил сумку с левого плеча на правое. - Я всего лишь предлагаю тебе проехаться по твоим коллегам, а потом вместе поужинать.
        - Всякий ужин с тобой заканчивался у нас сначала постелью, потом ссорой. Степа, не надо, не начинай, хорошо?
        Света спрятала руки за спину. На тот случай, если вдруг Степке придет в голову шальная мысль схватить ее и утащить к машине. Он мог! У него ума хватит! Ему плевать, что у нее работа, что их могут увидеть из окна.
        Ему нужно, он хочет, и он должен получить! Все, всегда и везде! Этот его жизнеутверждающий девиз и сжевал их брак, превратив в труху. Это и сделало ее несчастной. Очень несчастной и очень одинокой даже в его присутствии!
        Но она все еще была слаба перед ним. Все еще с трудом противостояла его бешеному желанию, которое он обнаруживал при каждой встрече. И она всячески противилась тому, чтобы оставаться с ним наедине. Это неизменно кончалось одним и тем же. Степка начинал к ней приставать, она уступала, а потом долго плакала, ничего, кроме гадливости, не ощущая.
        - Света, Светик, ну чего ты, а?
        Степка поднялся еще на одну ступеньку повыше, приблизился почти вплотную. Слышны были его шумное дыхание, стук его сердца, бешеная пульсация каждого нерва. Он снова заводился. И… заводил ее.
        Нет!! Ни за что! Нельзя повторять одно и то же снова и снова! К тому же что об этом подумает Копылов?! Он милый, порядочный, честный, пускай прямолинейный и от этого иногда грубоватый, но он все равно хороший! Он ей нравится. И она ему - тоже. Что скажет он, узнав, что Света снова легла в постель со Степкой? С человеком, с которым у нее нет и не может быть будущего?
        - Отойди! - Мысли о Копылове отрезвили ее, Степкино дыхание перестало волновать. - Говори конкретно, что тебя интересует, я постараюсь быть полезной тебе и Саше.
        Муж, которого она по праву считала бывшим, вспыхнул, ощетинился, лицо сделалось злым и неприятным.
        - Ах, Саша! Ну как же, как же, а я и не подумал! - Он снова спустился ступенькой ниже, облокотился о перила, смерил жену с головы до ног насмешливым взглядом. - Думаешь, он тот, кто тебе нужен? Не мотай башкой, Светка, вижу, что думаешь! Только вот…
        - Что?
        - Только вот нужна ли ты ему? У него такие бабы были, не тебе чета, и то он не соблазнился. Ни одной не сделал предложение, ни одной! А ты…
        - Да? Правда?
        Свете захотелось вдруг его подразнить, захотелось оторваться за все его предыдущие триумфы. И прежде чем повернуться и уйти, она обронила:
        - Никому не делал, а мне замуж выйти предложил.
        - Да ладно! - Степка побледнел. - Не верю!
        - Более того, готов переехать из городской квартиры со мной куда-нибудь подальше…
        - От кого?! - Он все же сумел схватить ее за руку и дернуть так, что она оступилась и упала прямо ему на грудь. - От кого он хочет увезти тебя подальше?! От меня?! Так ты и так далеко! И всегда была далеко, дурочка! Всегда! Даже когда я тебя трахал, ты была на своей волне!
        - Пусти!! - крикнула она, выдернула руку и попятилась. - Какая же ты… Какая же ты все-таки сволочь, Степа!! Как с тобой Копылов только дружит?! Ты очень, очень подлый! Меня предавал и его предашь!..
        Нет, ну нет же! Светка дура! Она не права!! Саню Копылова предать?? Да это, блин, вообще лажа какая-то! Он не сможет никогда! Они с ним как братья все время были. Пусть не ели и не пили с одной ложки, но самое тайное и сокровенное у них всегда было на двоих. Он не предаст его. Не предаст из-за бабы! Тем более из-за Светки - истерички чертовой! Хочется Сане хлебнуть счастьица такого? Бога ради! Шуруй, Санек! Еще наплачешься!
        Степа ехал в отдел прокуратуры Правого берега. На Левом он уже побывал. Никто ничего не знал, и сотрудников с такими приметами у них не было. И если сейчас и тут ему не повезет, тогда к Сане возвращаться не с чем. А хотелось результата, черт побери! Очень хотелось! И ситуацию со Светкой обсудить тоже пора. Он же слышал, как чем-то запулил в дверь ему вслед Копылов. Бесится мужик. Потому что влюбленный. И таким его Степа видел впервые. Значит, у Сани это серьезно.
        А он - Степка - запросто может считать себя дураком. Потому что пару дней назад широким жестом отдал другу бабу, а сегодня к ней помчался. Зачем, спрашивается? А затем - уж надо быть честным хотя бы перед собой, - чтобы в койку ее затащить. Чтобы Копылова по носу щелкнуть. Так что…
        Так что Светка может считать свои предсказания справедливыми. Он, получается, уже почти друга предал.
        - Урод! - фыркнул своему отражению в зеркале заднего вида Степа и свернул к Правобережному отделу прокуратуры.
        Там у него в одном из уютных кабинетиков имелась прехорошенькая знакомая с экзотическим именем Стефания. Он с ней как-то пару раз ужинал со всеми вытекающими. Остались довольны друг другом. Договорились продолжить знакомство. И продолжили бы, не узнай Стефания, что у Степки есть жена, к тому же - ее коллега.
        Эти неприятные воспоминания и теперь наморщили ее лобик, стоило ему сунуться к ней в кабинет.
        - Стефочка! Малышка, каюсь, не предупредил, - сразу с порога начал Степка, хотя она не ответила даже на его приветствие. - Но мы с ней разводимся, поверь! Она теперь на Копылова вешается, честно, честно!
        Стефания - высокая грудастая блондинка - недоверчиво фыркнула, но глазками в его сторону все же стрельнула.
        - Только что от нее, поверь, последние имущественные вопросы решали, - врал напропалую Степка, лишь бы девочка сменила гнев на милость. - Вместе-то мы давно не живем. Она у себя, я у себя. Благо жильем обеспечили нас родители давно.
        Стефания колыхнула под кителем грудью, развернулась и грациозно закинула ногу на ногу. Долго рассматривала Степку, нашла, что мерзавец не изменился, по-прежнему чудо, как хорош. Вспомнила про два совместных с ним романтических вечера, сменившихся жаркими ненасытными ночами, - и со вздохом протянула ему ручку для поцелуя.
        - Маленькая моя, - промямлил он, целуя изящные ухоженные пальчики. - Я скучал! А ты?
        - Вспоминала, - сдержанно отозвалась девушка, задвигая ноги обратно под стол. - С чем пожаловал?
        - Соскучился!
        Степка приложил руку к груди, где у него по определению должно было быть сердце, но, по утверждениям Светки, прекрасно обжился поросший мхом камень.
        - Что за дело? - пропустила его ложь мимо ушей Стефания.
        Тоже не вчера родилась и понимала, что соскучившийся для начала мог бы и позвонить. И уж тем более - не являться к ней сразу после раздела имущества со своей бывшей.
        - Ну-у-у, дело так себе, ерундовина, а не дело, - Степа облокотился о ее стол локтями, присев на корточках. - Есть один чел, размахивающий удостоверением вашего отдела.
        - Не там размахивал? - смекнула умненькая Стефания.
        - Не там, малыш.
        - И как ФИО этого чела?
        - ФИО нету, малыш! Есть народные приметы! - Степка в двух словах обрисовал мужика, которого ему обрисовал Копылов, а тому - бывшая жена Ильи Шелестова.
        Стефания будто и не слушала, продолжая набивать на компьютере какой-то текст.
        - Так вот, мужик с этими приметами и удостоверением вашего отдела, - слегка исказил информацию Степа, - узнавал адрес одного дядечки. И следом этого дядечку находят мертвым. Вернее, не его самого, а того, кто в его хате на тот момент оказался.
        - Ух ты! Ничего себе расклад! - оторвала взгляд прекрасных темных глаз от монитора девушка. - Как говоришь? Высокий блондин? Симпатичный?
        - Это не я говорю, а одна тетечка, алчно облизывающаяся в адрес этого парня.
        - Ну да, ну да… - Стефания поднялась и великолепной походкой, притягивающей мужские взгляды, прошла в угол к высокому несгораемому шкафу. - Этот может заставить дам облизнуться! Такой, скажу я тебе…
        - И ты облизывалась? - тут же заревновал Степа, нагло рассматривая туго обтянутую юбкой попку девушки.
        - Нет, что ты! - возмутилась она. - Я его… Как бы это поудачнее выразиться… Побаивалась. Что-то было в нем такое порочное.
        - Я тоже порочен, - напомнил о себе Степа и выразительно поиграл бровями.
        - Нет, там другое, - отмахнулась от него Стефания. - Там не просто порок, там… Там все как-то очень настораживающе. Угрюмо все!
        Достала папку с делом, полистала, вытащила лист с фотографией, тут же сделала ксерокопию, дело убрала, копию свернула вчетверо. Сунула Степке, чтобы он быстренько спрятал.
        - Потом рассмотришь.
        - А он где сейчас? - Он не удержался и все же взглянул на фотокопию. - Ух ты! И правда красавчик! И чтобы ты удержалась?
        - Честно, - Стефания довольно хохотнула: Степа явно ревновал, это приятно щекотало самолюбие. - Говорю, боялась его!
        - Ну, и где его найти-то?
        - А не знаю! Уволен он! Хорошо не по приговору, замяли вовремя.
        - Чего натворил?
        - Ой! - девушка замахала ручками, будто веером обмахивалась. - Не знаю! Честно, не знаю! Мое дело - дело подшить! И не приставай, не скажу.
        Степа убрал лист в пижонскую сумку и тут же полез к Стефании. Отмахивалась она недолго. Позволила и поцеловать, и под китель влезть, и даже край юбки задрать. Потом оттолкнула обнаглевшего следака. Пообещала с него с живого шкуру спустить, если он сегодня не заберет ее с работы, - и выпроводила.
        Довольный результатом, Степа не знал, сбегая по ступенькам, что стоило двери за ним закрыться, как Стефания тут же потянулась к телефону, набрала номер внутренней связи и четким голосом отрапортовала:
        - Еще один любопытный, товарищ полковник!..
        Глава 14
        Вчера они так и не встретились. Когда Степа вернулся в отдел, Копылова не было. Уехал на происшествие, как сказали в дежурной части. Он долго копался с бумагами, пытаясь разгрести скопившиеся за отпуск дела, но мысли все время возвращались к Светлане.
        Вернее, к Светлане и Копылову. Степа тщательнее, чем в бумагах, рылся в себе. Задавал себе один и тот же вопрос на все лады: а способен он уступить свою женщину другу, если учесть, что женщина уже как бы и не его? Светку он хотел, спору нет. И она ему отвечала взаимностью всякий раз не из природной уступчивости. Она тоже его хотела. Но потом что? Потом-то пустота! После того как восстанавливалось дыхание, он совершенно не знал, о чем с ней говорить! И не потому, что она была глупой, нет! Потому что она была чрезвычайно умной и правильной. А у него от этого челюсти сводило, так зевать хотелось. Она обижалась, цеплялась к нему, и пошло-поехало.
        «С Копыловым они пара», - неожиданно подумал Степа, разглаживая замявшийся протокол дознания. Они одинаковые. Им даже разговаривать нужды нет. Они и без слов станут понимать друг друга. Сашке именно такая баба нужна. А Светке - именно такой мужик, как Сашка. Но…
        Но брало же зло-то, хоть убей!! И понимал все, и в Светке не особо нуждался, а зло брало! Как это так: взять и своими руками, без боя, отдать свою же бабу другому мужику?! Ну, надо хоть на нервах немного поиграть у обоих, хоть чуточку покуражиться, поизмываться над ними. Тогда и счастьем своим станут дорожить. Не то, что он, придурок. И ему опять же приятно. Хотя…
        Будь на месте Копылова кто-то другой, он бы так и сделал. А с Сашкой не мог. Чуть еще подумав, Степа набрал его номер. Тот ответил почти сразу, хотя и без былой приветливости.
        - Узнал чего? - спросил он.
        - Да, есть похожий чел. Но уже не работает. Убрали без шума.
        - Подробности?
        - Много хочешь, Саня! - хмыкнул Степан и, вспомнив про намечающееся свидание со Стефанией, мечтательно зажмурился.
        Девочка супер! Как раз то, что ему надо. Ни тебе лишних вопросов, ни тебе наматывания нервов на кулак. Все просто и без затей. Это его устраивало.
        - Что, и портрета нет? - разочарованно выдохнул Копылов.
        - Есть, есть, не переживай. У меня в сумке. Может, я съезжу на адрес бывшей жены нашего фотографа?
        Вспомнив растянутую силиконом до неимоверных размеров бывшую Илюхину жену, Копылов тут же пожалел друга.
        - Завтра вместе съездим. С утра, идет?
        - Идет.
        - Никуда она не денется.
        - А чего с ней не так, Саня? - гортанно хохотнул Степа.
        - В смысле?
        - Чего это ты не хочешь, чтобы я к ней один ехал? Она секси, да? Ты боишься…
        - О господи! - простонал Копылов. - Ты все-таки такой придурок, Степа! Записывай адрес, диктую.
        - Ладно, спасибо, что продиктовал, но… - рассмеялся Степа. - Мне некогда, если честно. У меня свидание сегодня на вечер назначено. - Сделал нарочную паузу, понимая, как мучительно теперь рассуждалось Копылову: а с кем же у него свидание? Потом признался все же: - Да не с ней, Саня, не с ней. Разводимся мы, она не обманула. Со Стефанией я сегодня ужинаю. Такая девочка-а-а…
        - Идиот! - выдохнул с облегчением Копылов. - У тебя все? Так до завтра?
        - Нет, не все, - Степа минуту размышлял, говорить другу об этом или нет, потом все же проявил снисхождение. - Саш, рубашки не она мне гладит, честно.
        - И что?
        - А ничего! Я же заметил сегодня, как ты щерился на мои рукава. Небось думал, Светка?
        - Думал, - признался Саша.
        - Так не думай. Сам я. Все, давай пока. Завтра увидимся.
        Они не увиделись.
        Если бы Копылов только знал! Если бы мог только представить, куда заведет его бесшабашного друга его бесшабашность, то непременно взял бы того за шиворот и…
        Но он не знал и предположить даже не мог, выбирая скромный букетик для Светы, что в этот самый момент его друг Степка, получивший от Стефании неожиданный от ворот поворот в телефонном режиме, решил вдруг поработать лишних пару часов, чтобы утром поразить Копылова уже добытыми сведениями. И даже все продумал, как выложит перед ним на стол отчет, устало вздохнет и скажет измученным голосом, что вот, пока некоторые развлекаются, он, между прочим, работает. И сведения очень даже важные, и он - то есть Степан - заслуживает поощрения. Или наоборот, сведения яйца выеденного не стоили, а ему пришлось в свое личное время мотаться по всему городу, пока руководство развлекается.
        Ключевым тут, конечно же, было то, что Копылов непременно должен был развлекаться, пока Степан делает за него их же общую работу. И неплохо делает.
        То, что Саня в тот самый момент, когда Степан поднимался на этаж к бывшей жене Ильи Шелестова, мог запросто сидеть в своей кухне и давиться магазинными пельменями, в расчет не бралось.
        Великомучеником в настоящий момент был именно он - Степан! Потому что у него, черт побери, сорвалось свидание. Девочка вдруг неожиданно оказалась занятой. Потому что у него, черт побери, теперь не было под рукой запасного варианта в роли законной супруги. Та лыжи навострила к Копылову. И потому что ему, черт побери, пришлось подниматься к Шелестовой на этаж пешком, потому что какой-то умник держал лифт наверху.
        Степан с такой силой вдавил кнопку звонка, что она чудо что не вылезла по другую сторону двери. Никто не поспешил открыть, хотя в квартире грохотала музыка. Он звонил еще и еще, бесполезно. Да и сложно было бы услышать легкое треньканье звонка в таком шуме.
        Он схватился за ручку и подергал ее, дверь оказалась незапертой. Привычно сунул руку под левую подмышку и тут же вспомнил, что он не оперативник, он оружие сдает, когда с работы уходит. Идиот! Копылов сказал - не соваться, а ему геройства захотелось! Хотелось нос Сане утереть!
        В квартире какая-то лажа, сто процентов! Музыка орет, дверь открыта. Как такое может быть? Что-то не то! Надо поворачивать.
        Но не повернул. Огляделся в просторной прихожей. Домашних тапочек хозяйки нет, если она, конечно, их носила. Зато другой женской обуви одного размера было навалом. Дома она, точно дома. А чего не отзывается на дверной звонок? Может, это соседи пришли скандалить? Музыка-то орет так, что уши закладывает.
        Степа заглянул в кухню - никого. Двинулся осторожно дальше. Дыхания не хватало, его забивали бешеные толчки крови. Пальцы сводило от желания держать их на курке. Идиот снова! Сунулся на адрес без оружия! Спальня. Незаправленная кровать, смятые шелковые простыни, одеяло на полу. То ли хозяйку выволокли из постели, то ли это следы ее бурной энергетики. Далее шла еще одна дверь, распахнутая настежь. Именно оттуда шел дикий музыкальный рев. И именно туда Степе жуть как не хотелось заходить.
        Остолбеневший, с моментально взмокшими подмышками, он встал на пороге, осмотрел комнату. Беспорядок. Но не тот, когда леди забывают прибраться. А именно тот, когда леди тщательно хватаются за жизнь, прикрываясь своими вещами от убийцы.
        Вещи ее не спасли. Она лежала на спине в распахнутом шелковом халате, окровавленном так густо, будто кровь эту кто-то вылил на нее из громадного ведра, не заботясь о том, что брызги разлетятся во все стороны. Все, господи помилуй, было в крови! Стены, мебель, стекла шкафов!
        Степа сунулся за мобильником, чтобы вызвать коллег, но запястье его было тут же сжато намертво.
        - Стой тихо, мент!! - тихо и страшно произнес кто-то ему на ухо.
        - Зря ты это затеял, - отозвался Степан, стараясь, чтобы голос не вибрировал от ужаса.
        А он сковал его, еще как сковал! И про жизнь, мелькнувшую калейдоскопом в мозгу, сразу поверил. Она мелькнула, точно! Рваной, черно-белой раскадровкой промелькнула за мгновение. И неутешительно подвела черту: ничего-то он путного не совершил. Ничего!
        - Заткнись!
        Под левую лопатку Степе ткнулось что-то острое, наверняка нож. Им эта тварь кромсала бедную женщину. Так кромсала, что все кровью залито. Его сейчас он воткнет Степке между ребер, проткнет им сердце, останавливая его ход. И смоется, что обидно! И никто привязать его - урода - к этому преступлению не сможет. Степа рассмотрел, скосив взгляд, и резиновую перчатку на руке, которая не сжимала нож, и медицинские бахилы на обуви. Обо всем позаботился, урод! Ни следа не оставит. Только два трупа.
        - Ответишь правильно на мой вопрос - умрешь быстро, - произнес убийца.
        - Валяй, - проговорил Степа.
        Так, если он резко нырнет вниз, а потом вперед, то наткнется на мертвое тело, залитое кровью. Поскользнется и проиграет. Если попытается уйти влево или вправо, то ножом его эта тварь точно достанет. Рискнуть, нет?
        Степа судорожно вдохнул, выдохнул. Казалось, что сердце раздулось до размеров воздушного шара. Что оно сейчас просто лопнет, разбрызгивая кровь повсюду. И убийце даже не придется трудиться и резать его ножом.
        - Где сейчас ее муж?
        - Ее? - пытаясь выиграть хоть минуту, Степа указал рукой на загорелые ляжки женщины, широко разбросанные по полу.
        - Ее, ее, не включай дурака, а то издыхать будешь мучительно, - голосом, лишенным всяческих чувств, пообещал убийца.
        - Илюха смылся из больницы, да. О черт!! Что ты делаешь?! - Нож прорезал кожу и вошел под лопатку совсем неглубоко, но боль была такая, будто его перерезали пополам.
        - Я знаю, что он исчез из больницы. Спрашиваю в последний раз - где он?
        Лезвие медленно начало поворачиваться в ране. Степа застонал так громко, что казалось, заглушил рев музыки.
        - Его увезла какая-то баба!
        Степан напряг коленки, сжал кулаки, стараясь не думать о боли, а думать о том, как прыгнет сейчас вперед. Как перевернется, спрячется за телом, и, глядишь, нашарит что-нибудь на полу тяжелое, и запустит в урода, дырявящего ему сейчас кожу на спине.
        - Она? - Свободная рука в перчатке показалась над плечом Степана, указывая в сторону трупа.
        - Думаю, да.
        Вдох-выдох, и на счет раз!! Резко вскинув обе руки, с силой ухватившись за запястье, затянутое малиновой резиной перчатки, Степан чуть присел и с бешеной силой рванул убийцу через себя. Так его учили, черт! В случае использования такого приема инструктор гарантировал им жизнь при нападении со спины.
        Где он, этот убогий инструктор?! К черту его приемы! Степан не сумел перебросить мужика через себя, он лишь услышал хруст чужой кости и дикий крик над ухом. Тут же поднырнул под чужие коленки, затянутые в темные синие джинсы. Схватился за щиколотки и с силой дернул. Мужик не устоял, рухнул спиной на пол, дико заорал и тут же врезал ботинком Степке в лоб.
        - Сука!! - взревел тот. - Ах ты, сука!! Я тебе!!
        Ему удалось! Удалось взобраться на него, выбить нож из руки, несколько раз ударив его кулак об пол. А потом началось! Один удар ему в нос, второй! Другой рукой за волосы, головой об пол! Кулак вздувался на глазах, болели все костяшки. Убийца ревел, выворачивался, пытался справиться с болью, кровь из разбитого носа заливала ему лицо, попадала в глаза. Но он сопротивлялся, дико сопротивлялся, хотя Степа явно превосходил его по физическим возможностям. В какой-то момент он сам пропустил удар по лицу. Вскочил на ноги, попытался перевернуть мужика, чтобы связать его запястья и вызвать наконец полицию.
        Что же соседи-то?! Вот бы ему таких безмятежных! А то крышку от сковороды уронить на пол нельзя, тут же стучат по батарее!
        Убийца рычал, выворачивался, лягал его, окровавленные руки плохо слушались Степана. Он устал и, кажется, терял кровь, рубашка на спине намокла, и под лопаткой странно немело.
        Он отвлекся на мгновение, просто чтобы перевести дыхание. И этого оказалось достаточно, чтобы проиграть. Убийца дернулся, выгнулся, сбросил его с себя, подхватил нож с пола и, резко метнув его в сторону Степана, исчез.
        Степан даже не сразу понял, что произошло. Тупо уставился на резную рукоятку, торчавшую у него из бока с левой стороны. Почему-то боли не было. Может, он уже умирал? Так он думал, медленно падая на спину рядом с мертвой женщиной. Ощутил затылком ее кровь, успевшую загустеть, и его затошнило. Тошнит? Он не умер, так? Господи, как же вызвать полицию? Телефон! Где телефон?! Он выронил его, так? Или его забрал убийца? Ну почему у этой мертвой тети такие терпеливые соседи?! Неужели их устраивает такой грохот?! Музыка же так до сих пор и не умолкла…
        Глава 15
        Копылову очень понравилось, как она приняла букетик. Как улыбнулась, погружая носик в середину букета, как потом проговорила «спасибо». Во всем этом было много признательности и ноль пренебрежения, чего он опасался больше всего. И ему тоже захотелось ей сказать спасибо, все равно за что.
        - Куда поедем?
        Копылов смотрел на спидометр, зависший на нулевой отметке. Он осмелился встретить ее с работы, она позволила. А дальше он не знал, что делать! Ехать снова к ней, чтобы нарваться там на наглого Степку? Не вариант.
        Наверное, она поняла все правильно, потому что предложила поехать куда-нибудь поужинать. И выбрала тихое милое местечко. Копылов был там однажды, когда то давным-давно с той самой женщиной, которую он вывел за руку из своего дома и из своей жизни.
        В кафе было малолюдно, сумрачно из-за приглушенного света и сумерек за окном и очень прохладно. Он тут же предложил Свете свой пиджак, хотя и стеснялся его ветхой подкладки и отпоротого кармана. Она отказалась и ежилась потом от прохлады все время, пока они ужинали.
        Еда была вкусной… наверное. Копылов, честно, не почувствовал, прожарено ли мясо или нет, свежий ли салат, достаточно ли горячий кофе. Он смотрел на нее, не отрываясь, хотя и понимал, что смущает.
        - Александр… Почему вы все время на меня так смотрите? - спросила она за кофе. - Я как-то не так ем?
        - Все хорошо, Света. Все хорошо. - Он опустил взгляд в кофейную чашку. - Вы простите меня. Совершенно не умею вести себя с женщинами. Нет такого опыта, как…
        - Как у Степана? - закончила она за него, когда он запнулся. - Не надо смущаться. Это для меня не открытие. Это просто еще одна причина, из-за которой наш брак распался. Он сегодня днем был у меня. Предлагал поехать к моим коллегам. Я отказала. Думаю, у него все там и без меня получилось.
        - Думаю, да, - улыбнулся Копылов, вспомнив, что друг сегодня должен ужинать с прекрасной Стефанией.
        Копылов ее почти не знал. Видел пару раз на совместных брифингах, соглашался с коллегами, что девушка чудо, как хороша. И имя невероятно оттеняет ее красоту. Но почти тут же забывал о ней. Зачем было помнить? Это не его женщина. Ей не будет уютно в его милом доме на берегу заросшего осокой пруда. Ей не о чем будет с ним говорить и так же не о чем будет с ним молчать…
        - Что там по делу? - вдруг вспомнила Света. - Ничего нового?
        Копылову не очень хотелось в их первое, а может, и единственное свидание говорить с ней о работе. Но вдруг обидится? И вдруг она их ужин совсем не считает свиданием? И его крохотный букетик, который она приняла с милой улыбкой, ничего совершенно для нее не значит.
        - Сегодня выпустил единственного подозреваемого, - неохотно признался Копылов. - Правда, под подписку, но выпустил.
        - Это кого же?
        - Кирилла! Внука того самого деда, которого мы с вами навещали.
        - Как же так?! Как же вы его могли выпустить?! Он же был в той квартире!
        - Это мы с вами знаем, что был. А он отказывается. И девица его, которая ездила по двору на машине и попала в объектив камеры наблюдения, утверждает, что была одна. И что во двор тот въезжала, потому что ей, извините, пописать приспичило.
        - А записка, адресованная деду, уничтожена, - удрученно произнесла Света.
        - Вот именно! Ее видели только мы с вами. А наши гляделки к делу не пришьешь. Его подружка явилась с папой, с мамой и с двумя адвокатами. Они быстро приперли меня к стенке. Крыть было нечем. Один из них вообще рассмеялся мне в лицо. Говорит, если у его подзащитного возник интерес к персонажу… так и сказал, представляете: персонажу! Так вот, если, говорит, у его подзащитного возник интерес к персонажу по имени Илья Шелестов, то какое отношение он может иметь к смерти персонажа по фамилии Сопунов? Я говорю, потому что перепутал. А он снова скалится мне в лицо и машет перед носом пальцем. Неубедительно, говорит, смешно! Вот так-то!
        - Н-да… Получается, что эта ниточка упущена?
        - Получается так, хотя я просто уверен, что Кирилл был там в ночь убийства. И мог ведь что-то видеть, стервец! Что-то, что могло бы нам помочь в расследовании.
        - А помогать он нам не станет. Себе дороже, - вздохнула Света и потянулась к сумочке. - Наверное, нам пора?
        - Да, да. Наверное…
        Он суетливо заметался, помогая ей встать со стула, не забыть букетик, чуть не опрокинул стул, чуть не забыл чаевые. И сам себе показался настолько неуклюжим и некрасивым, что рад бы был, исчезни он сию минуту с порога этого кафе, показавшегося ему сегодня неуютным и мрачным.
        - Саша, все хорошо, - Света взяла его под руку, заглянула в побагровевшее лицо. - Все хорошо, не переживайте.
        - Извините меня за неловкость. Как-то все не так у меня…
        - С женщинами?
        - Как-то не научился я ухаживать.
        - И слава богу! - неожиданно рассмеялась она. - Ловеласов мне хватило на всю жизнь. Знаете, а… А поехали на набережную? Там сейчас должно быть славно. Народ гуляет. А? Как вам мое предложение?
        - Отлично, - выдохнул он с облегчением, и желание исчезнуть пропало, как и не было. - Погуляем, поговорим.
        Говорить, как оказалось, кроме работы, он не мог вообще ни о чем! Фильмы, книги, искусство…
        Господи, да он знал об этом только в контексте какого-нибудь грабежа или плагиата. Кто с кем, где, за что судился. Что было украдено и возвращено владельцу, а что находится в розыске до сих пор.
        Он идиот! Какая женщина захочет связать с ним судьбу?! Он никому не нужен! То ли дело Степка, он…
        И тут мыслям его было суждено споткнуться. Прямо о невероятной красоты ноги Стефании, вышагивающей по набережной рука об руку с молодой интересной девушкой. Чуть уступающей ей по привлекательности, но тоже очень ничего. Обе были в коротких юбках, легких курточках, обе - с распущенными по плечам волосами, и обе белозубо скалились встречным мужчинам.
        Та-а-а-к! А с кем же ужинает Степка? Он что, наврал? Не мог он наврать ему! Не мог! Светлане - да, любой другой женщине - тоже. Но ему - Копылову, даже с учетом сложившихся обстоятельств, соврать он не мог! Он никогда ему не врал насчет своих свиданий. Ему это было не за чем.
        Что-то не так! Какая-то лажа!
        Копылов достал из кармана мобильник и набрал номер Степана. Гудки идут, но Степка трубку не берет. Он еще пару раз набрал, результат тот же.
        - Извините, - бросил он Свете. - Я сейчас.
        Он рванул наперерез милым девушкам, в настоящий момент особо активно расточающим улыбки в сторону проезжающего мимо автомобиля ценой в шестизначную цифру.
        - Извините, Стефания, можно вас на минутку? - Не дожидаясь ее согласия, Копылов грубо схватил ее за локоть и отвел метра на три от спутницы. Ну, никто и не говорил, что он славится галантностью, так вот. - Где Степан?
        - Ты кто такой, мужик?! - В недрах ее души заклокотал гнев. - Я щас свистну, и тебя отсюда… Ты вообще знаешь, кто я, мужик?!
        - В курсе, в курсе, - Копылов нервно дернул губами, изображая улыбку. Чуть ослабил хватку. - Я его напарник. Он сегодня был у вас, взял ксерокопию портрета. Так?
        Стефания мгновение думала, потом нехотя кивнула. И локоть свой выдернула из руки Копылова.
        - Вы должны были ужинать с ним сегодня, так?
        - О господи! - Она закатила прекрасные очи, глубоко задышала. - Знаешь со сколькими я сегодня должна была ужинать? Так, для примера, Степа твой был четвертым, кто пригласил меня. Что же мне, разорваться, что ли?
        - Но вы же обещали ему! Что, и всем остальным тоже?
        - Ну, нет, конечно. Просто… - Стефания кивнула на девушку, терпеливо ожидающую в сторонке. - Просто неожиданно подруга ко мне приехала. Не виделись полгода! Мы решили прогуляться, потом вдвоем поужинать. Вот я ужин с ним и отменила. А в чем проблема-то, коллега?
        - Проблема в том, что этот козел не отвечает на мои звонки. - Он еще раз набрал Степкин номер, результат тот же. - А должен, вообще-то! Я думал, он с тобой. Пардон, с вами. А он где?
        - А он где? - В ее глазах блеснула искра любопытства.
        - А он мог пойти на адрес, который с меня стребовал, чтобы показать копию портрета того человека, который…
        - Я поняла, - перебила его девушка, покусала согнутый скобочкой указательный пальчик. - А что там, на адресе?
        - А кто знает! Там просто живет одна дама, к которой этот дядя, возможно, заглядывал, чтобы узнать адрес ее бывшего мужа, на которого совершили покушение.
        - Да, да, что-то такое Степан говорил, кажется. И что думаешь, коллега… - она подняла на него взгляд, в котором не осталось ничего от взгляда томной красотки. - Думаешь, он на адресе нарвался на нашего дяденьку?
        - Хотелось бы думать иначе.
        Копылов оглянулся. Обе женщины - и Светлана, и подруга Стефании - терпеливо ждали в сторонке. И ни одна при этом не обнаруживала признаков нетерпения или недовольства. Света вообще с кем-то разговаривала по телефону и улыбалась при этом хорошо и спокойно.
        - Вы скажите мне вот что, девушка… За что этого человека уволили из органов? Он что-то натворил?
        - Трудно сказать. Разбирательство спустили на тормозах. Но… Но его попросили написать рапорт. Вообще-то я не обязана с вами об этом говорить. Более того, не имею права! - спохватилась Стефания и резко распахнула сумочку, намереваясь достать телефон.
        - Я понимаю. Но Степа… Вдруг он в беде? Тот человек, он способен на агрессию? Убийство? За что он был уволен?
        - Ой, я вас умоляю! - фыркнула она, заметно расслабляясь. - Какое убийство! Какая агрессия! Жена у него жизнь покончила самоубийством, вот и причина его увольнения.
        - Жена?! Самоубийством? Как давно это было?!
        Он почувствовал, как внутри у него стремительно вымерзают внутренности. И даже сердце, кажется, принялось стучать о грудную клетку куском льда.
        - Это было года два или три назад, кажется. Но там с психикой у женщины вроде не все в порядке было, вот она и того… - Стефания провела рукой по шее и вскинула ее вверх. - Откинулась.
        - Она повесилась?
        - Вроде того.
        - Господи! - Он закрыл рот ладонью, боясь, что заорет сейчас во все горло.
        - Да что с вами, коллега?! - переполошилась Стефания, когда Копылов согнулся так, будто его сейчас вырвать должно. - Что вы так переполошились? Его даже дома не было, когда она с собой это сотворила! Он был в служебной командировке.
        - А за что же ему тогда предложили рапорт написать, а? Где подвох? Что тут не так?
        - Да не знаю я, - она подергала плечами и тут же сделала знак подруге подойти. - Извините, коллега, мне дико некогда.
        Он не верил! Не верил ни одному ее слову! Земля плавно ходила под ногами, как при землетрясении. Он однажды ощутил это, будучи в командировке в Средней Азии, знает, как это бывает. Но сейчас ведь землетрясения не было! Сейчас просто он узнал такое…
        - Постойте, Стефания! - И он, понимая, что не должен этого делать, что просто не имеет на это права, снова крепко схватил ее за локоть. - Было ведь что-то еще в его биографии, так? Что-то, что способствовало тому, чтобы ему предложили уволиться, так?! Скажите мне! Прошу вас!!
        Подружка, грациозно преодолевшая разделявшие их три метра, рассматривала Копылова без интереса. Он не обижался, он никогда не вызывал его у таких девушек. Они его тоже мало волновали. Его сейчас волновало другое.
        - Скажите или я пожалуюсь вашему начальству! - выпалил он, а что ему еще оставалось.
        - Ух ты! И что вы ему скажете, моему начальству? - Она игриво повела плечами и смерила Копылова с головы до ног взглядом, ставящим на место таких зарвавшихся неудачников, как он.
        - Что вы безо всякого запроса снабдили моего коллегу сведениями, не подлежащими разглашению, вот!
        Это было некрасиво, но выбора не было.
        «Дурак». - отчетливо читалось в беззвучном шевелении ее прекрасных губ.
        - Согласен, - кивнул Копылов, снова посылая сигнал на мобильник Степана. Потом помотал им перед ее носом. - Но он вот не отвечает. Вдруг с ним беда?! Это будет на вашей совести тоже!
        - Стефа, да скажи ты ему, что он хочет! Сколько можно тут торчать? - промурлыкало недовольно длинноногое создание, прочесывая взглядом толпу на набережной.
        Стефания раздраженно засопела. Видимо, советов она не принимала ни от кого, даже от любимой подруги. Но все же прошипела Копылову прямо в ухо:
        - В юности, когда он еще не работал в органах и, кажется, даже не служил в армии, его подруга тоже повесилась, понятно? Это стало известно после смерти его жены. Началась проверка, и выяснилось. И ему предложили просто написать рапорт. Все ясно?
        - Почти, - Копылов, пусть уж она если ненавидит, то ненавидит его до конца, снова вцепился в ее руку. - А мы единственные, кто им интересовался?
        - Мент, ты охамел! - возмутилась она, но глянула при этом на него с интересом. - Уволить тебя, что ли, к чертям собачьим?
        - Уволишь, уволишь, только скажи! Кто-то еще интересовался этим блондином?
        - Он не отстанет, - предупредила подруга, поймав чей-то воздушный поцелуй с благосклонной улыбкой. - Лучше скажи ему.
        - Короче, был еще один мужик. Пришел прямо ко мне. И спросил конкретно этого дядечку. Прямо по фамилии, имени, отчеству и даже звание указал. Говорю, он уволился. Не работает у нас.
        - И что мужик?
        - Улыбнулся и ушел. Я командованию доложила, и все. И тут вдруг Степа является. Я снова командованию доложила.
        - Как выглядел тот, кто приходил до Степы? Погоди, хочешь, угадаю? - Копылов зло сощурился. - Высокий блондин, симпатичный, зовут Гена. Так?
        - Как зовут, не знаю, не спрашивала, мне не надо. Но он же должен был зарегистрироваться, заходя внутрь. У нас же не супермаркет. Узнай, если интересно. Но высокий, блондин, симпатичный. Все, как ты сказал. А теперь, отвали, коллега. Или будут проблемы, обещаю…
        Проблемы у Копылова начались, как только он подошел к Светлане. Она прямо так и сказала, обернув к нему невероятно побледневшее лицо:
        - У нас проблемы, Саша.
        - Что случилось?
        «Идиот, - подумал он сразу, - она приревновала меня к этим милым красоткам, продолжившим свое дефиле по набережной». Все оказалось гораздо страшнее.
        - Степа, - еле слышно произнесла Света посиневшими губами. - Он в больнице. У него нож… Под сердцем…
        И заплакала.
        Глава 16
        Кирилл сидел, тесно прижавшись к плечу Ларисы. Если бы не она, он бы точно давно удрал. Терпеть спокойного деда - то еще удовольствие. А когда дед в гневе!
        - Ты нормальный, нет?! - орал дед так, что шишки сыпались с вековых елей, взявших его загородный дом в плотное кольцо. - Оставляешь записку, исчезаешь, следом сюда являются две протокольные морды и говорят мне такое!!
        Голос деда не выдержал накала, сел до кашля, и Кириллу пришлось еще минут десять слушать его надсадный кашель, разбавляемый ругательствами. Дед выпил почти литровый ковш родниковой воды, отдышался, кивнул на Ларису:
        - А это кто?
        - Моя девушка и спасительница. Если бы не она… - И Кира в двух словах обрисовал ситуацию последних дней.
        - Если бы не она, ты бы не засветился в том дворе, где мужика грохнули, - проворчал дед, заставив Ларису вспыхнуть. - Одно слово - бабы! Ладно, чем все закончилось?
        - Все закончилось подпиской о невыезде.
        - И то ладно. - Большие ладони деда легли на грубую поверхность стола, погладили старое дерево. - Сиди тихо, не высовывайся, пущай ищут убийцу этого алкаша.
        - А как же мама?! - воскликнул Кирилл с обидой. - Мы же собирались с тобой…
        - Цыц!! - снова взревел дед, вскакивая с места и нависая над молодежью, как гризли. - Мамы давно нет! А ты есть! И я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, понял? А ты поняла?!
        Молодежь активно закивала.
        - Поэтому, - дед сжал кулак и следом принялся разгибать по пальцу. - Картошку прополете - раз. Родник засрался - вычистите - два. Девчушка пускай дом выскоблит - три. И жрать приготовит - четыре. А я… Я в город поеду.
        - Зачем, дед? Так нечестно! Мне нельзя, а сам!
        Кира тут же съежился под его взглядом, напомнившим ему о мучительных сутках, проведенных в тюрьме. Он и не думал, что там так гадко и страшно. Нет, его никто не обидел, некому было. Его сносно кормили. Но…
        Но там было так страшно, так безнадежно, как в могиле!
        - Дальше только смерть, понимаешь? - шептал он Ларисе, зарываясь лицом в ее волосы тем вечером, когда его выпустили. - Стены, койки, матрасы эти вонючие, ужас! Это как преисподняя! И это еще при том, что я там был один. А когда толпа?!
        - Что, внучек, желаешь туда вернуться? - ядовито поинтересовался дед, сразу угадав по глазам внука его страхи.
        - Нет, не желаю, - буркнул Кирилл, опуская глаза и хватая Ларису за руку.
        Спасибо, что хоть не бросила его, что рядом. Хотя ее родители, узнав обо всем, неприязненно кривили рты в его сторону. И шептались, и шептались без конца, пока они ехали в их машине к Ларисе на квартиру. Он услышал лишь одно слово: наследственность, но и этого было достаточно. Однако дочь проявила неожиданную твердость и заявила, что, если они станут влезать в ее отношении с Кириллом, она их перестанет замечать.
        Испугались они или нет, неизвестно, но молодых людей оставили в покое. Они, но не дед! Тот готов был заковать их в кандалы, когда они явились. И он так орал…
        - В город еду, к бабке твоей, - соврал Иван Митрофанович. - Давно не виделись. Вопросы есть.
        Ребята стремительно переглянулись. Лариса вскинула брови: веришь, нет? Кирилл отрицательно качнул головой, и они тут же снова принялись рассматривать свои крепко сплетенные пальцы.
        - Вопросов нет, - удовлетворился дед покачиванием головы внука. - Вот и отлично. Ну, ребятки, за работу. И не дай бог… Не дай бог вам отсюда удрать! Закую тогда точно в кандалы. В подвале! Будете сидеть там, так и знайте.
        Дед вызвал такси по мобильнику, который Кирилл купил ему по его просьбе. И пока такси ехало, тщательно побрился, вымыл волосы, причесался так аккуратно, будто и правда на свидание к бывшей жене ехал. Но почему-то Кирилл ему не верил. И пока дед давал последние указания Ларисе, какой тряпкой надо мыть пол, а какой - окна, тихонько спросил у таксиста, куда конкретно он должен отвезти деда.
        Таксист не разочаровал. Назвал адрес, из-за которого Кириллу пришлось семьдесят два часа быть заключенным.
        - Он едет туда, Лара! - шипел он, когда дед усаживался на заднее сиденье пыльной машины. - Но зачем?!
        - Ох, ну неужели непонятно? - Она погладила Кирилла по спине, зевнула. - Главный свидетель выжил и скрылся. И его надо найти.
        - Ага, менты не нашли, а дед найдет, - фыркнул Кирилл и дернул плечами, чтобы Лара отстала.
        - Менты, они всегда не там ищут, Кира. Они вон обрадовались, что мою машинку увидали, и скорее хватать. А что почем они потом разбираются. Им главное что?
        - Что?
        - Улики. Остальное - по барабану. Какая логика! Какая презумпция, на хрен, невиновности! Улики, все! Больше им ничего не интересно! Моя машина засветилась, они ухватились. А то, что убийца не стал бы так рисоваться и, скорее всего, пришел бы пешком, а не на машине и уж тем более - не на такси, это их уму непостижимо. Ладно, идем.
        - Куда? - не понял Кирилл, все еще глядя вслед неулегшейся пыли, поднятой колесами такси.
        - Дом скоблить, есть варить, тебя любить. Мы же должны воспользоваться отсутствием нашего надзирателя. Разве нет?..
        Иван Митрофанович расплатился с таксистом, не забыв поворчать о диких тарифах и отсутствии скидок. Дождался, пока тот уедет, пониже на нос надвинул козырек старенькой холщевой кепки и двинул во двор, где жил фотограф.
        Его тут не знали и не узнали бы. В прошлый раз, когда они тут неосмотрительно нарисовались с внуком, вопросы задавал все больше Кирилл. Дед отмалчивался и старательно шнуровал ботинки, скрывая лицо. Но теперь, скрывай не скрывай, вопросы задавать придется ему про этого гребаного папарацци. А у кого спрашивать? Полиция давно всех опросила, и ничего. Копылов так и сказал Кириллу, когда мучил допросами: никто не знает местонахождения фотографа. Никто! И никто не может сказать с твердой уверенностью, жив ли он вообще.
        Иван Митрофанович твердо верил, что эта мерзкая крыса с фотокамерой жива. И где-то щемится в углу, намереваясь избежать наказания. Он ведь винил этого урода если не в смерти дочери, то в причастности к тому, чтобы истинный виновник избежал наказания.
        Надо же, как все своевременно! Как неожиданно появился непонятный свидетель семь лет назад! Все быстренько обтяпали, раз-два и готово! Генка не причастен, Алинка все сотворила с собой сама! Суки!! Наглые вруны!!
        Иван Митрофанович с силой пнул попавшийся под ногу камешек и тут же пожалел об этом. Камешек отлетел прямо тощей кошке в бок. Та с визгом умчалась в кусты, продолжая истошно вопить. «Ни за что ни про что обидел бедную тварь», - посетовал Иван Митрофанович, присаживаясь на скамейку возле подъезда, где жил подлый трус фотограф. Нагнулся, осмотрел нос старенького парусинового ботинка. Вот и ботинок порвал этим камнем! А еще носил бы и носил.
        - Чего, туфлю порвал? - На его пальцы, теребившие нос ботинка, легла длинная уродливая тень.
        Он поднял глаза. Прямо перед ним стояла очень пожилая леди в широком летнем сарафане, белоснежной панаме, в плетеных сандалиях на босу ногу и с сумкой, набитой под завязку.
        - Да вот, пнул камень, - нехотя признался Иван Митрофанович. И вздохнул виновато. - И в кошку попал, досталось бедной твари ни за что. И туфлю вспорол.
        - Бывает, - леди с трудом поставила сумку на скамью, присела рядом. - Меня тетя Таня зовут. А вас?
        - Ну-у-у, какая же вы мне тетя Таня! - невольно рассмеялся он. - Татьяна скорее. А я - Иван, Иван Митрофанович.
        Тетю Таню неожиданный комплимент порадовал. Она тихонько рассмеялась и вдруг попросила донести ей сумку до двери. Хоть и невысоко, но тяжко, пояснила она. У двери квартиры неожиданно ей вступило в спину, и сумку пришлось нести до кухни. Ну, а там и чай поспел.
        - Одна живу, давно одна живу! - посетовала она, выдувая пыль из кружки, которую достала из серванта. - Помирать пора, а все живу.
        - Помереть недолго, - скупо улыбнулся Иван Митрофанович. И неожиданно для самого себя продолжил: - Главное - как! У меня вон дочка что учудила: взяла и руки на себя наложила. А я живу теперь и маюсь уже восемь лет. И помереть охота - сил нету. И узнать бы надо - сама она, нет? Может, помог кто?
        - Ох, господи!! - всплеснула руками тетя Таня, оседая на старую табуретку, укутанную меховой жилеткой. - Беда-то какая!
        - А то! - Иван Митрофанович шумно хлебнул чая из кружки из серванта. - Не живу, а маюсь!
        - А во двор-то к нам чего забрели? Не камни же пинать!
        Из глубоких морщин на Ивана Митрофановича глянули зоркие глазки наблюдателя. Вездесущего и всевидящего! И вдруг поверилось, что вот сейчас, прямо в этой чистенькой кухоньке со старой скрипучей мебелью ему повезет.
        - Илюху ищу, фотографа. Эта сволочь семь лет назад помогла следователям дело закрыть. Что-то показал он им или рассказал, что доказало ее самоубийство. Только не верю я! Не верю! Узнал про него от Генки-зятя, сунулся сюда неделю назад, только спросил о нем, и он тут же пропал. Как это, Татьяна? Нормально?
        - Так не ты один спрашивал, Иван Митрофанович. Еще были двое. Один, как потом оказалось, из полиции. А один невидимка просто. Никто его не видал. И я просмотрела. Друг, говорит, армейский, хочу навестить. И навестил, прости господи! - Женщина суеверно перекрестилась. - В ту же ночь на квартиру нападение. И убили Илюхиного собутыльника. Небось перепутали. А Илюха в больнице прооперированный лежал.
        - Да это-то я знаю. Не знаю только, куда пропал оттуда потом. Следователь сказал, женщина какая-то его увезла. Внука моего трепали на допросах и сказали.
        Иван Митрофанович опустил подробности того, что Ларису подозревали в причастности к этому бегству. И вопросов задали море. Хорошо, алиби сыскалось. А то снова пришлось бы свору адвокатскую в полицию тащить.
        - А что за женщина? И где искать этого прохвоста? - Иван Митрофанович обескураженно развел руками. - Кто знает!
        - Женщина… - тетя Таня приложила сухонькую ладошку к виску, потюкала пальчиком. Задумчиво произнесла: - Женщин Илюхиных мы тут наперечет знаем. Одни пьяницы, прости господи. Ни у одной из них ума не хватит его спасать. Им бы свою глотку залить да в койку с кем-нибудь упасть. Не-е-ет, это не они. Может, жена бывшая? Или сестра? У него ведь сестра была родная, он как-то спьяну жаловался на нее. Жива или нет, не знаю.
        - Это не сестра, - отчеканил Иван Митрофанович.
        Он не стал признаваться, что звонил Генке вчера и допросил с пристрастием. Тот вьюном вертелся, сволочь, но все же признался, что Таня его никакого отношения к исчезновению братца не имеет. Никакого! И что будто Илюхина бывшая жена - тоже. Потому что был у них в гостях дотошный Копылов и обмолвился, что супруга вообще толком ничего не знает о жизни бывшего мужа. И думать вроде о нем вообще забыла. Если и в браке когда вспоминала. По слухам, опять же с Генкиных слов, шалава еще та!
        - А может, жена? - снова напомнила тетя Таня.
        - Это вряд ли. Она тут хоть раз вообще появлялась?
        - Ой, не помню. А точнее, не видела. Ни разу не видела, - старая женщина поджала губы, покачала головой. - Конечно, она и знать не могла, что Хава отволок на горбу Илюху в больницу. Откуда ей? Это кто-то… Это кто-то из местных.
        - Точно! Татьяна, не знаю по отчеству, вы гений! - польстил старушке Иван Митрофанович, чуть целовать не полез. - Ведь рассудите: кто еще мог, кроме местных, знать про его операцию? Кто? Его ведь вечером этот малый на себе оттащил, так?
        - Так. И его сразу на операционный стол. Утром дружка мертвого обнаружили. Тут суматоха, суета. Носились все, спрашивали, записывали, фотографировали, вымеряли. Ой, Сопун небось при жизни столько почестей не видал! - горестно закончила тетя Таня. - Тут и не до Илюхи было. Вспомнили уж ближе к обеду.
        - А кто вспомнил? - насторожился Иван Митрофанович.
        - Да все мы, бабы, - они широко повела вокруг себя руками, того и гляди в поле пойдет в своем широком летнем сарафане. - Во дворе судачили, тут и про Илюху вспомнили.
        - А чего судачили-то, не помните, Татьяна?
        То, что мыли в тот момент кости всем подряд, он не сомневался. Бабам только повод дай, ртов сутки не закроют. У него жена такая же. Бывало, со двора хоть метлой ее гони. Как усядутся за столиком и давай балаболить. Карты и лото - это так, прикрытие. Главный повод - сплетни. Но иногда, спорить смешно, информация бывала все же стоящей. Может, и на этот раз повезет?
        - Что же я, ум, что ли, пропила! - фыркнула она с обидой. - Чего мне не помнить! Про Сопуна все говорили. Тут как раз его сестра появилась. Она его любила, дурака непутевого. Плакала сильно, когда в машину садилась.
        - В какую машину?
        - В полицейскую. Она же поехала все оформить честь по чести, бумаги все подписать. Опознавать-то его и без нее Хава опознал. Да и я тоже. Она же ведь его только перед этим с помойки уволокла. Отмыла, накормила, приодела. Даже, говорит, телефон дала ему мобильный. Уволокли, говорит!
        - Кто?
        - Ой, а тот, кто лицо ему смазал, тот и уволок. А может, и полицейские. Хотя вряд ли. Там у них один строгий был. Такой строгий! У него не забалуешь. Тут вот у него плешинка. - И тетя Таня обвела пальцем ореол вокруг своей панамы, которую так и не сняла. - Он не станет мобильники таскать у покойников и никому не позволит. Убивец уволок!
        - Возможно, - Иван Митрофанович нетерпеливо тронул хозяйку за руку. - Так сестра когда Сопуна уехала, что дальше-то говорили?
        - А что дальше? Дальше про Илюху. Что вот, мол, повезло алкашу. Другой свою голову подставил. Как бы Илюха дома был, его бы прибили, когда грабить лезли.
        - Грабить? Чего же у него грабить-то можно, если он алкаш?
        - Уж не знаю что. Но хата вся вверх дном перевернута, - она произвела странные хаотичные движения руками, видимо означающие, насколько сильно была перевернута хата фотографа. - Может, Илюха чего прятал? А может, и из-за бутылки такой сыр-бор? Они ведь, алкаши, за сто граммов маму продадут родную…
        - А дальше что говорили? - вежливо, чтобы не обидеть, перебил ее Иван Митрофанович.
        - Да так особо больше и ничего. Посудачили, что Илюхе повезло. Мол, не было счастья, да несчастье помогло выжить. А то точно ему бы башку проломили. Посудачили, посудачили да разошлись. У меня в тот день все дела встали из-за этого происшествия! - пожаловалась тетя Таня и принялась перечислять, загибая пальцы: - И в доме не прибрала. И молоко деревенское прозевала, его возят в соседний двор фермеры. И булку мою продавщица продала, хотя всегда гречишную мне оставляет…
        - А кто был, не помните?
        - Где? - не поняла тетя Таня.
        - Ну, в тот день во дворе кто из женщин был? Кто судачил, как вы выразились?
        Он улыбался уже через силу. Давно, давно не было в его жизни такой вот пустой бабьей болтовни. Тетя Таня, невзирая на возраст, трех его Валентин стоит точно. Своей-то он особо не позволял языком трепать, самое важное и нужное спросит - и все.
        - А кто был? - Она прищурилась на окошко, задрапированное тюлевой занавесочкой. - Я была, Машка из соседнего подъезда, сестра Сопуна поплакала с нами недолго, правда. Потом сестры Веретенниковы, две колдуньи. Ох и вредные, скажу я вам!
        - И все? - Кажется, у него задергалось левое веко.
        - Ну да, кажется, все. - Она еще подумала, вскочила с места, поправила складки на занавеске и вдруг как шлепнет себя по панаме. - Вот я балда! Женька же еще была!
        - Какая Женька?
        - Так со второго этажа, наша Женька. Вдова она. Кстати, все на Илюху засматривалась. Я ей сто раз говорила: дура, опомнись, алкаш он! А она знаете что отвечала?
        - Нет.
        - Тетя Таня, говорит, Илья, он хороший, только неухоженный. Говорю, а ты попробуй сделать из него человека! Сил не хватит и жизни самой. Говорит, и попробую. Ой! - Старая женщина неожиданно не дошла до своей табуретки, встала посреди кухни и, взмахнув руками, произнесла: - А ведь она могла!
        - Что могла?
        Иван Митрофанович впервые за все время разлуки подумал, что Валентину он зря бросил. Хорошая она у него женщина. Таких еще поискать, если разобраться. От такой вот тети Тани он повесился бы в первый же день на первой елке, которых полно вокруг его дома.
        - Могла она Илюху-то из больницы утащить! - выкатила глаза из объемных складок морщин тетя Таня. - У нее и машина есть, и дом в деревне. От мужа остался. Тоже нахлебалась она с ним, о-о-ох, прости господи!
        - А в какой деревне дом? - Иван Митрофанович скрипнул зубами.
        - В какой, в какой… - Она задумалась, пожала плечами. - Так муж покойный у нее был из Барановки. Свекровь со свекром оттуда. Значит, Барановка. Там у них дом оставался. Может, конечно, и продала его Женька и где еще купила. Но вот муженек у нее был оттуда родом. Это точно. И это… Не видать ее, Женьки-то, после этого происшествия. И бабы заметили, что Женьки нет. Может, с ним она, а может, еще где?
        Иван Митрофанович горячо поблагодарил, правда пришлось выпить еще чашку чая, чтобы тетя Таня не обиделась. И сжевать жухлый пирожок с прокисшим вареньем. Но не беда. У него организм хоть уже и не молодой, но еще достаточной крепкий. Порода! Он переварит и пирожок, и всех этих умников, вместе взятых!
        Он им устроит, мать их! Он тепленьким возьмет этого фотографа! Он подвесит его за одно место и вытрясет из него всю, всю правду. И узнает, что же такого искали в его доме, что ради этого на убийство пошли?..
        Тетя Таня часа два мучилась сомнениями. И ругала себя за излишнюю болтливость - разокровенничалась с первым встречным. Вот язык без костей! Мало того, в дом к себе привела, старая дура! А если бы он по башке ее тюкнул этой вот самой табуреткой и давай по шкафам шарить, а? Силищи-то в его руках о-го-ого сколько! И глаза какие-то странные, не то чтобы недобрые, но что-то в них кроется. «Умысел», - ахнула она через минуту. Злой умысел! А она про Женьку все выболтала. Вдруг поедет в Барановку да беды там натворит?!
        С этими мыслями она провалилась в послеполуденный сон. Спала нервно, тревожно, проснулась с головной болью и твердым намерением злой умысел предотвратить. Где-то у нее была карточка того строгого полицейского. Ведь давал он ей ее, точно давал. И просил спокойным строгим голосом: если вдруг она что-то узнает или вспомнит, то пускай непременно позвонит.
        А она и не вспомнила бы про Женьку! Не разговори ее этот кряжистый дед, ни за что не вспомнила бы. А Женька точно к Илюхиному бегству причастна. И машинка у нее есть, и домик, где его можно спрятать. И пропала она куда-то. Прямо с того дня и пропала.
        - Алло! Алло, говорите!
        Голос в телефонной трубке был почему-то женским. И это тетю Таню озадачило. Она взяла и отключилась. Но тут же набрала вновь. Ну чего, в самом деле! Может, у него секретарша там имеется. Чего перепугалась, карга? Чужого мужика в дом пускать не перепугалась, а по телефону говорить…
        - Алло, говорите! - снова потребовала женщина.
        - Девочка, тут такое дело, - робко начала тетя Таня. - Мне нужен полицейский такой строгий, плешинка еще у него такая…
        - Копылов Александр Иванович, правильно?
        - Наверное. Не помню. Мне он нужен. Очень!
        - Дело в том, что он сейчас занят. Мы на выезде, - со вздохом объяснил женский голос, и тете Тане показалось, что секретарша строгого следователя чем-то расстроена. - Что ему передать? Кому перезвонить?
        - Скажите, тетя Таня звонила. Он поймет!
        Копылов ни черта не понял. Какая тетя Таня?! Что он должен понять?! У него перед глазами все время плыли багровые круги. А когда они исчезали, то появлялись окровавленные стены, лужи крови на полу, уродливый меловой рисунок очертания человеческого тела. Слава богу, что одного! И тут же начинало сильно тошнить.
        Он пытался быть сильным и сосредоточенным, но разламывался, рассыпался просто на глазах. И на чьих глазах! На глазах Светланы, которая оказалась более стойкой и сильной. Она без конца сглатывала, часто моргала, но держалась. Ее глаза были пусты, его - полны отчаяния. Когда она говорила, у нее получалось. Его же голос дребезжал, будто ему исполосовали голосовые связки. Исполосовали тем самым ножом, которым убили бедную женщину и который оставили в животе у Степки.
        Слава богу, все это продлилось недолго. Когда они приехали, процедура уже шла к завершению. Слава богу, Степу уже оперировали, и операция обещала закончиться удачно. Слава богу, кто-то из соседей не выдержал музыкального грохота и ввалился в квартиру. Если бы не все это…
        - Балбес! Господи, какой же он балбес!! - прошептал Копылов, стоило им сесть в машину, ударился лбом о рулевое колесо. - Ну, зачем?? Зачем он пошел сюда один??
        Света сидела как замороженная. Не шевелилась, не говорила ничего, не смотрела на Копылова. А потом вдруг сказала:
        - Это я во всем виновата. Я отказала ему, и он… Он пошел сюда.
        - Он пошел в прокуратуру для начала, - немного собрался Копылов, заводя машину. - Там условился поужинать с той девушкой, с которой я говорил на набережной.
        - Красивая! - с горечью воскликнула Света и закрыла лицо руками. - Как же это все… Мерзко! Как же я от всего этого устала!!
        - Успокойся, - кротко попросил Копылов, потому что не знал, как сможет обнять ее сейчас, как утешить.
        Она может отпихнуть его, наговорить кучу ненужных слов, она потом о них забудет, а он станет страдать.
        И вместо этого он снова повторил:
        - Успокойся. С ним все будет хорошо.
        - Я знаю. - Она отвернулась к окну, минуту молчала. - Знаешь, Саша… Знаешь, я всегда знала. Нет, я предполагала, что он закончит плохо. Именно так вот - плохо! Можно даже сказать, бездарно. И все из-за того, что какая-то девка не пошла с ним ужинать.
        - Ты не права, - ответил Копылов угрюмо. - Не из-за этого.
        - А из-за чего?
        - А из-за того, что кто-то восемь лет назад плохо сделал свою работу.
        - Что-о??
        Она поперхнулась и минуту кашляла. А он снова не смог до нее дотронуться. Хотя разумно было бы постучать ее по спине. Или хотя бы погладить, или хотя бы просто прижать ее к себе.
        - Что ты сказал, повтори! - отдышавшись, потребовала Света. - При чем тут события восьмилетней давности? Речь идет о великовозрастном балбесе, который…
        - Который решил исправить ошибку, совершенную нами восемь лет назад, - настырно повторил Копылов. - Он пошел к этой женщине для того, чтобы показать ей портрет возможного убийцы. Убийцы милой женщины, убийцы неудачника-алкаша… Но опоздал! Тот опередил его. И снова случилось убийство! Черт! Я же просил его не соваться сюда до утра. Как чувствовал!
        - А если убийца не тот, с портрета, а кто-то другой? - мгновенно переключилась на деловую волну Светлана.
        Она вообще обладала уникальной способностью не путать личное и работу. Видимо, происшествие со Степкой ее настолько оглушило, что она позволила себе горестный вскрик.
        - Кто?! Это он! Не может быть никто, кроме него! Сначала погибает женщина. Через много лет ее взрослый сын и ее отец решают докопаться до правды и… И началось! И всего-то стоило им прийти и начать искать фотографа!
        - Стоп! - закричала вдруг Света, и Копылов, перепугавшись, резко нажал на тормоз. - Я не тормозить просила. Я хотела задать вопрос… А откуда убийца узнал, что дед с внуком активизировали поиски? Они что, объявление в газету давали? Нет!
        - Они… Он… - Копылов наморщил лоб, в голове звенело так, будто кто-то ею бил стекла несколько часов подряд. - Кстати, да?
        - Как они узнали адрес? Им сказал Савельев. Дальше… Убийце пришлось идти к бывшей жене фотографа. Потом возвращаться и убивать ее, чтобы она его не опознала и… нет, ну не нравится мне тут ничего!
        - Что не нравится, Свет? Что?
        Надо было тормошить ее, заставлять говорить много, сумбурно, чтобы он сумел уловить в этом что-то, ухватиться и потянуть.
        - Он не мог быть один, Саша! - Она глянула на него сумасшедшими глазами. - Как-то все это не складывается, понимаешь?
        - Что не складывается?
        Он вел машину, сам не зная куда. Ловил какие-то ямы, пересекал сплошные. Он просто ехал и слушал ее.
        - Если учесть, что женщину повесили восемь лет назад, что не она сама, то… То кому она мешала?! Мужу? У него алиби! Подруге? Этой самой, что теперь вдовца утешает? Так она была замужем. Слуша-а-ай… - ахнула Света и за горло схватилась, будто ей было трудно дышать. - А что, если эта повесившаяся…
        - Алина ее звали.
        - Да, да, Алина! Что, если у нее был роман с мужем подруги? И она от него была беременна в тот момент, когда погибла?!
        - Господи! Свет, извини, но ты просто из-за Степки, из-за его похождений такие истории выдумываешь! Две семьи, и в них все спят друг с другом! Так получается? Ничего святого?! - Копылов скривил рот. - Это мерзко!
        - Да! Но это многое объясняет!
        - Что же? Что Гена, наш вдовец неутешный и рогоносец, попутно убивает чьими-то руками свою жену, потом с благословения подруги своей жены убивает своего партнера, являющегося его соперником, каким-то образом. И опля! Несчастные воссоединились! А виновные наказаны. Так, что ли?
        - Приблизительно.
        - А бывший сотрудник прокуратуры тут каким тогда боком? Он же был у бывшей жены Ильи!
        - А если нет?
        - А кто тогда?
        - Не знаю. Высокий блондин. Симпатичный.
        - Если намекаешь на Гену, то он знал адрес своего деверя. Ему к ней идти не зачем.
        - Да, незадача, - Света покусала губу. И вдруг снова воодушевилась: - А если это все же был Савельвев? Чтобы запутать следы, он показывает ей липовое удостоверение. Возможно, оно когда-то попадало ему в руки и…
        - Света, она не узнала его по фотографии. Ей показывали фотографию Геннадия, она его не узнала.
        - Фотографии той восемь лет, - надулась Света.
        - Согласен, - не стал спорить Копылов, он сам об этом думал. - Давай не станем спорить. Завтра сядем и спокойно все взвесим. Кто, говоришь, мне звонил?
        - Какая-то тетя Таня, - подергала Света плечами. - Голос старый. Не помнишь?
        - Не-а. - Он и правда не вспомнил. - Давай-ка наберем старушке, чего она хотела то?..
        Глава 17
        Илья спал. Его в последние дни все время клонило ко сну.
        - Это ты выздоравливаешь, - радовалась Женька и целовала его в лоб, как покойника.
        Он злился, заставлял целовать себя в губы. Женя с радостью подчинялась, и еда, которую она теперь без конца готовила выздоравливающему Илье, непременно подгорала, убегала на плиту, выкипала. Приходилось начинать все заново. Но она не роптала. Она вообще готова была начать всю жизнь заново, не то что суп какой-то второй раз сварить. И он готов был. И не просто готов, он уже ее начал - новую жизнь. И ему в ней все нравилось. Нравилось, как пахнут накрахмаленные наволочки, как ползет над рекой туман, как покрывается росой мохнатая ромашка в палисаднике. Единственное, чего ему не хватало, - это фотокамеры и покоя. Второго лишал крохотный пластмассовый квадратик, лежавший на подоконнике под цветочным горшком. Он даже не подумал его перепрятать, так противно было к нему прикасаться. Стоило вспомнить обо всем, так жить не то что по-новому - вообще не хотелось!
        Больше всего ему хотелось сейчас исчезнуть! Просто испариться не из города - нет, а из воспоминаний людей, испортивших ему жизнь. Чтобы забыли они о нем навсегда. И не вспоминали, ни в самые лучшие, ни в самые худшие свои дни. Просто нет его - и все!
        По его шее проползло что-то ледяное. Илья вздрогнул, а губы расползлись в улыбке. Женька! Снова Женька хулиганит. Приехала из магазина, руки, как всегда, ледяные, вот она и…
        Неожиданно ему сделалось трудно дышать, и лишь мгновение спустя он понял, что пальцы на его шее не Женькины. Они много сильнее, грубее и жестче. Прежде чем открыть глаза, он понял с обреченностью приговоренного - все, это конец. Его нашли!
        - Лежи тихо, паскуда! - приказал мужской голос.
        Илья его не узнал. Он и свой голос не узнал с перепугу, когда сдавленно просипел:
        - Хорошо.
        - Вот и ладненько. Глазки-то открывай, тебе же не глаза в больничке вырезали, так?
        - Желчный, - снова просипел Илья и предупредил: - Я сейчас задохнусь.
        Хватка чуть ослабла. Мужик хмыкнул, потом заворочался и рывком поставил Илью на ноги. Операционный шов, о котором он в последние дни почти не вспоминал, тут же заныл снова.
        - Чего тебе? - захныкал Илья.
        Одна рука у него была завернута за спину, и это было больно, второй он пытался держаться за мебель, когда незваный гость поволок его к окнам.
        - Ты знаешь, что мне нужно, - проговорил мужик, высматривая что-то в окне. - Давай, и побыстрее. Иначе я тебе шею сверну прямо сейчас. Мне терять нечего. Все уже потеряно.
        Горечь, сквозившая в голосе, могла растрогать кого угодно, но не Илью. Ему было не до сострадания. У него все тряслось от страха. И все время казалось, что шов на животе лопнул и кишки вываливаются и волочатся по полу, мешая ему идти. Ноги в чем-то заплетались, черт побери!!
        - Где это, Илюша?
        В спину Ильи что-то уперлось. Наверняка ствол, Господи, спаси!!
        - А если я отдам тебе это, ты не убьешь меня? Не убьешь??
        Илья снова споткнулся и решился все же опустить глаза вниз. Простыня, чертова простыня мешала ему идти. Взбрыкнув пару раз, он избавился от пут и двинулся к подоконнику, взял флэшку из-под цветочного горшка и протянул ее за спину со словами:
        - Здесь все.
        Флэшка исчезла из руки, последовал удар под коленки, заставивший Илью присесть на стул. Давление чего-то твердого в спину усилилось.
        - Ты ведь теперь не убьешь меня, нет?! Мне так страшно, что я могу описаться! - И он нервно захихикал. - Так страшно!
        - Поживи пока, - на плечо легла жесткая ладонь, потом и на второе, прижимая Илью к стулу. - Сейчас мы подождем кое-кого.
        - Кого? - дернулся Илья и тут же дернулся вторично от удара тупым предметом в затылок. - Больно же! Не трогай Женю! Она не виновата, она просто влюбилась в меня как кошка! Не трогай ее.
        - Мы подождем кое-кого, а потом поедем все вместе, ту-ту… Ту-ту… - проговорил мужчина, будто и не слышал его.
        Иван Митрофанович понял, что опоздал, метров за пятьдесят от дома Жени. Понял по распахнутым дверцам автомобиля, брошенного поперек дороги. По незапертой двери дома. И по дикому бабьему вою, бьющему по перепонкам.
        - Все, брат, опоздали мы, - печально качнул головой Иван Митрофанович. - Думаю, что опоздали.
        - А чё, помер, что ли, кто? - Таксист вытянул шею в сторону дома, глянул на пассажира с опаской. - Тебя подождать, нет?
        - Да подожди. Чего теперь терять-то! - Он заглянул в бумажник. - Уж и так почти всю пенсию прокатал. А толку - ноль.
        - Ладно, дед, не парься. Я тебя по льготному тарифу рассчитаю, - пообещал таксист, остановил машину у дощатых ворот. Добавил меланхолично: - Чё мы, не люди, что ли…
        Женя сидела на стуле в центре опустевшей комнаты и плакала навзрыд. В комнате, не считая перевернутого ножками вверх стула, все было на своих местах. Ну еще простыня валялась рядом со стареньким диванчиком.
        - Где он? - спросил Иван Митрофанович, приваливаясь к дверному косяку плечом.
        Он безошибочно угадал, что опоздал, что здесь произошло что-то нехорошее. Но все равно надеялся, что этот прохвост жив, а не болтается где-то в петле.
        - Что? - Женя вздрогнула от звука его голоса, подняла на него взгляд. - Кто вы?
        - Я? - Он подумал, как представиться, и не нашел ничего лучше, как сказать. - Я - отец.
        - А-а-а, поняла. - Ее вспухшие губы поползли вбок, и из глаз снова потекли слезы. - Вы тот самый отец, из-за которого все это…
        Ее руки широко раскинулись, будто пытались обнять комнату.
        - Нет, дорогуша, я тот самый отец, который хотел все это, - он тоже широко развел руками, - предотвратить. Так где он?
        - Не знаю! - громко крикнула она, наклоняясь вперед, будто у нее живот скрутило. - Я отъехала за продуктами, он спал. Приехала - его нет!
        - А того, зачем я здесь? Тоже нет?
        - Тоже нет! Вон там лежало, под горшком. Кто-то… Кто-то оказался умнее, - она со страхом глянула себе за спину, будто тот, кто умнее, стоял там.
        - Да. Он умнее. Он опаснее. Он… - Голос ему изменил, и Иван Митрофанович умолк, прижав к глазам пальцы.
        Он не мог поверить, что все его надежды, все его поиски, все жертвы оказались напрасными. Кирилл зря рисковал, совершенно напрасно оказался запертым в тюрьме. Девочка его подвергала себя опасности тоже зря. Да и эта вот зареванная дуреха тоже тратила свое бабье время без особой пользы.
        - Он снова всех обхитрил, - закончил он и повернулся, чтобы уйти.
        - Как думаете, он убьет его? Или уже… - Голос ее осип, когда она закончила. - Убил??
        - Если бы он захотел убить, то сделал бы это здесь, дорогуша, - ответил, поразмыслив, Иван Митрофанович. - Что ему мешало? Так ведь?
        - Наверное. - Зареванные глаза наполнились надеждой. - И телефона… Телефона нет мобильного, я Илье оставляла свой на всякий случай. Мало ли! Вдруг пожар? Или приступ у него, а он вообще без связи. Вот я и…
        - Номер помнишь? - Иван Митрофанович достал из кармана штанов свой аппарат, который его приобрести Кирилл заставил.
        - Помню! - Она села на стуле в центре комнаты, как на уроке в школе - спина выпрямлена в струну, руки на коленях, на него смотрит, как на бога. - Восемь, девятьсот…
        Он под диктовку набрал номер, хотя грубые пальцы все время норовили попасть мимо крохотных кнопок с цифрами. И нажал вызов.
        - Есть! Сигнал есть! - порадовал он Женю.
        И даже растерялся, когда в ухо ему мужской голос произнес:
        - Слушаю?
        Первой мыслью было, что Илюха просто удрал от этой милой женщины, выходившей его и, можно сказать, спасшей от гибели. Просто проснулся червячок и начал точить: выпей, выпей, выпей. А она-то, дуреха, слезы льет.
        - Илья? - спросил Иван Митрофанович. Голоса фотографа он не знал.
        - А это кто?
        Голос в трубке звучал не так, как сейчас должен был говорить Илья, дорвавшийся до стакана. И Иван Митрофанович решил пойти ва-банк.
        - Дай Илье трубку, скотина!
        - Ух ты! Грубишь, старик! А с виду вполне приличный.
        От того, что чудовище, оказавшееся на связи с ним и оказавшееся не тем, на кого он думал, знало, с кем говорит, Ивану Митрофановичу сделалось жутко. А вдруг, захватив Илью, он двинул сейчас за Кириллом?? Или явится, что еще хуже, к его бывшей жене? Перепугает ее до инсульта! Кира-то еще может сдачи дать, не немощный. А вот бабка бестолковая!
        - Где Илья? - повторил старик, скрипнув зубами. - Дай ему трубку!
        - Он не желает ни с кем сейчас разговаривать. Что-то еще?
        Он издевался, чувствуя превосходство, понимал, гад, что неуязвим в настоящий момент.
        - Ты напрасно радуешься, гадина. То, что ты забрал вместе с Ильей, существует еще и в копии. Думаешь, он такой дурак?
        - Не думаю, - произнес после паузы мужчина.
        - Вот и молодец. И я сейчас с этой самой штуковиной двину прямиком в полицию, понял?
        В ответ тишина.
        - Понял, спрашиваю?! - повысил голос Иван Митрофанович. Тот снова не ответил. - Вот и молодец, что понял! Илюху отпусти. Он, может, и дурак, но не убийца!
        - Он не убийца, - вдруг отозвался мужчина голосом, совершенно лишенным выражения. - Но он преступник. А каждое преступление должно быть наказано.
        - Не тебе его судить, сволочь!! - взревел Иван Митрофанович, сам не понимая, почему заступается за фотографа, которому сам еще сегодня утром хотел хребет сломать.
        Может, потому, что пропала последняя надежда с исчезновением этого извращенца. Он устал, устал все эти годы страдать от неизвестности. Устал вести безмолвный диалог со своей покойной дочерью. Упрекать ее устал, слушая в ответ глухую давящую тишину вместо оправданий.
        - Отпусти его! - приказал Иван Митрофанович. - Давай встретимся, поговорим!
        - Все мы встретимся в одном месте, старик. Все, в одном месте и уже очень скоро.
        И он отключился.
        - Вот и все, - Иван Митрофанович несколько минут смотрел на мобильник, утонувший в его огромной ладони, потом убрал его обратно в карман штанов. - И даже блеф мой не сработал.
        - Что он сказал про Илью?! - Женя снова плакала, не переставая.
        - Ничего толком. Сказал, что он не желает ни с кем разговаривать, и все. Попробовал обмануть его, думал, припугну, когда сказал про копию. А ему все без разницы. Грозит еще, гад! Скоро, говорит, все в одном месте встретимся! Мне-то подыхать не страшно. Страшно правду о дочери не узнать, вот… - он кивнул Жене, снова повернулся к выходу. - Давай, девонька, не расстраивайся.
        - Стойте!
        Она догнала его в два прыжка. Схватила за руки, уставилась безумными глазами.
        - Стойте! Не уходите! Я с вами!
        - Куда? Ну, вот куда ты со мной? Я домой поеду, а ты куда? - Он даже попытался пошутить. - Староват я для тебя.
        - В полицию поедем, дядя! - зло оскалилась Женя. - В полицию! Заявим о похищении человека!
        - Ух ты… - он покачал головой. - Не годится, девонька. Человек этот мне не сват, не брат, а враг скорее. И в полиции об этом известно. Моего внука даже таскали за то, что он… Да это неважно! Да и тебе он, по сути, никто. И похитила его ты в первый раз сама. Что скажешь?
        - Я его не похищала, а спасала от смерти! - возмутилась Женя, отступая и подбочениваясь. Но тут же ее воинственный вид скомкался, плечи поникли, спина сгорбилась. - Спасала. Спасала, да не спасла. Что делать, дядечка?!
        - Ладно, - пожалел ее Иван Митрофанович. - Поехали в полицию, раз ты настаиваешь. Только вот с пустыми руками… Не очень-то нам поверят.
        - А мы не с пустыми явимся, чего это - с пустыми!
        Женя носилась по комнате, успев на ходу перевернуть обратно стул, свернуть простыню, схватить сумку. Потом исчезла за шторкой, разделяющей комнату на две половины. Чем-то шуршала, гремела и вышла оттуда с зажатой в пальцах флэшкой.
        - Вот! Вы не соврали про копию, Иван Митрофанович. Она существует! Илья велел сделать, на всякий случай. Как чувствовал, как чувствовал, - она сунула флэшку в сумочку, в боковой карманчик под «молнию». - Теперь нам есть с чем явиться в полицию, едем!..
        Глава 18
        Поза, которую принял Копылов, явившись поутру на службу, и в которой находился уже почти час, могла выражать только одно - отчаяние. Нет, неправильно. Полное отчаяние!
        Все мимо! Все!!
        Поехали вчера со Светой по адресу, продиктованному тетей Таней, наткнулись на запертые ворота. Соседи пожимали плечами и утверждали, что соседка уехала со двора на своей машине. Вышла своими ногами с высоким здоровенным пожилым мужчиной. Никого больше они не заметили. Никого!
        Квартира, где был прописан бывший работник прокуратуры, подходивший под описание свидетельницы, ныне покойной, оказалась необитаемой. Причем необитаема она была уже давно, судя по махровой пыли. Где он жил? На чем передвигался? Непонятно, потому что транспортного средства, зарегистрированного на его имя, в базе данных не оказалось.
        - Полный тупик! - произнес он скорбно, когда время уже перевалило за полночь, глянул на измученную Свету. - Согласна?
        - Наверное, - она широко зевнула и запросилась домой.
        Он ее отвез, приехал к себе и рухнул, не раздеваясь, на неразобранную постель. Утром проснулся пасмурнее утра, которое занималось за окном. Стащил с себя вчерашнюю одежду. Влез в душ и простоял под горячей водой минут десять. Потом долго и безуспешно готовил себе завтрак. Овсянка подгорела. Яичница растеклась желтками по всей сковороде, а он этого терпеть не мог. Кофе, глупо было надеяться на что-то другое, выполз из турки на плиту, осталось всего на глоток.
        Копылов кое-как поел, запил глотком кофе и решил, что заедет по пути в кафе - чего-нибудь перекусить основательнее. От собственноручно приготовленного завтрака в желудке было неприятно пусто. Он выбрал место на стоянке перед старенькой блинной, такой старенькой, что он помнил ее еще в раннем детстве. Даже интерьер, кажется, не претерпел изменений. Все те же деревянные полы, та же рейка по стенам, пышные шторы на окнах и все те же потрясающе вкусные блины.
        Он заказал себе по порции с мясом, со сметаной и с клубникой, решив для себя, что это будет для него десертом. Наелся. Выпил громадную чашку огненного сладкого чая и вышел на улицу под проливной дождь, которого не предсказывал ни один прогноз погоды.
        - Света, тебя не забрать по пути? - позвонил он ей сразу, как влетел в свою машину на полном ходу.
        - Я уже на службе, - отозвалась она холодно. Чуть помолчала. - Я была у Степы сегодня с утра.
        - И как он?
        Копылов поморщился. Он, конечно, знал - как. Он звонил, как проснулся. И собирался Степу навестить после семнадцати ноль-ноль. Тем более что доктора были не против. Но то, что Света уже успела побывать в больничке и очутиться на работе, а на часах еще без десяти восемь…
        Она что, не ложилась, что ли?! Плакала всю ночь? Вспоминала лучшие годы жизни со Степой?
        - Степа нормально, - вяло отреагировала на его вопрос Светлана. - Я, правда, к нему в палату не пошла. Просто поговорила с врачом.
        - Что сказал? - Хоть одно утешило - они не виделись.
        - Сказал: сантиметром бы выше, и не было бы Степки, - Света всхлипнула. - Как представлю!
        - Ты не представляй, не надо, - жестко оборвал ее Копылов. - Работа у нас такая, что… Каждый день может быть последним.
        - Я понимаю. - Голос окреп. - Ты уже на работе?
        - Еду. Завтракать заезжал.
        - Надо же, ты можешь есть, - удивилась она. - А я вот не могу. И не спала совсем. Саша, я хочу, чтобы было понимание между нами.
        - Я уже все понял, - снова оборвал ее Копылов и отключился.
        И конечно, когда зашел в свой кабинет и сел за стол, то ни о чем другом думать не мог, только об этом самом чертовом понимании!
        Он знал, что она скажет ему при следующей встрече. Что Степка в таком состоянии, скажет, что ему ну никак без нее. Она ему нужна, он так беспомощен. А мечты о маленьком домике на берегу пруда и милом незатейливом счастье в нем - это утопия!
        Вдобавок ко всему еще полная труба с расследованием дела. Все концы оборваны, все! Куда не сунешься - тупик! Опера с ног сбились, никакой информации. Тетя Таня - добрая бдительная душа - решила помочь - снова ничего. Да, был там дед, был. А толку? Выходит, ошибочны были выводы тети Тани, что Илью из больницы увезла их общая соседка Евгения? То, что она дома не появлялась, ничего не значит. Она просто решила пожить в деревне, огородом заняться.
        Он вздрогнул от телефонного звонка, тут же подумал - Света! И схватил трубку.
        - Да!
        - Чего орем, коллега? - Голос Стефании был прекрасен, как и ее имя, как и ее внешность. - Случилось чего?
        - А то не знаете? - огрызнулся Копылов. - Вот отужинали бы со Степкой, и беды бы не было!
        - А вот грубить не следует, - беззлобно попеняла она ему. - Степа ваш - сам беда ходячая. Он по краю пропасти все время бродит. Ладно, я, собственно, по делу.
        - Весь внимание.
        - Тут такое дело… Я посоветовалась с руководством, и оно дало мне четкие указания.
        - Какого плана?
        Заныло сердце, сейчас скажет, что ни на один вопрос она отвечать не станет. Что все сведения только по официальному запросу. А он только собирался попросить еще один портрет бывшего сотрудника, чьи любимые женщины без конца в петлю лезут.
        - Помогать вам в расследовании, коллега.
        - Уф! Вот спасибо!! - Копылов вытер пот со лба салфеткой для монитора. Хоть один луч света в это хмурое дождливое утро.
        - Когда его жена умерла, мы негласно на нашего дядечку собрали информацию. Ну, все, все, понимаешь? Детство, отрочество, юность. Школа, армия, учеба в Академии. Все его контакты, понимаешь?
        - Не дурак!
        - Так вот, папка приличная собралась. Материалов уйма! Но предупреждаю сразу - сканировать не стану. Работы на полдня. На руки тоже без официального запроса не отдам, сам понимаешь, коллега. Хочешь - приезжай, смотри. Может, чего и высмотришь. Чего высмотришь, сам откопируешь. Когда ждать?
        - Я мигом! - выкрикнул Копылов уже на ходу.
        Он не стал звонить Светлане. Он еще не разобрался, что может повлечь за собой это ее «понимание». Чем может обернуться. И вообще, это его дело, ставшее почти личным.
        Стефания скучающе смотрела в окно, когда он ворвался в ее кабинет. Даже не обернулась, просто ткнула пальцем в папку, лежавшую на столе. Копылов быстро оглядел ее. Неудивительно, что Степке она нравилась. Высокая, стройная, длинные волосы уложены в аккуратную прическу, но все равно как-то так, что пара локонов скользила вдоль скул. Форма сидела на ней так, что Копылов тут же подумал о чулках на ажурном поясе и подвязках под ее тесной юбочкой.
        Вот такими женщинами увлекался Степа. И совсем не такой была его жена Светлана. И никогда не станет такой. Ей просто это не нужно. И Копылову в ней это не нужно. Ему очень нравятся ее черные глаза без подводки, нравятся строгие юбки, туфли без каблуков и простые четкие слова. И походка ее нравится, самая обычная, без вальяжного покачивания бедрами, без игривого поворота плеч.
        Ему это в ней нравится, Степке - нет. Так какого понимания ей еще нужно?!
        - Смотрите, коллега, - Стефания распахнула пухлую папку с документами. - Здесь все! Больше о нем узнать просто невозможно. Больше знает только Всевышний.
        Довольная произнесенной речью, Стефания села за свой стол и погрузилась в изучение каких-то документов. Но судя по тому, что страницы она не листала, Копылов подозревал, что девушка просто дремлет, повернувшись к нему спиной.
        Он проработал два часа. Но какие это были два часа!! Он читал, рассматривал фотографии, удивлялся откровенным фактам, которые он просмотрел восемь лет назад, ужасался собственной слепоте. И жалел, дико жалел милую красивую женщину, чья жизнь оборвалась в грязном холодном сарае.
        - Все! - Копылов сложил стопочкой ксерокопии, которые ему позволила сделать Стефания. - Огромное спасибо! Никогда не забуду! Я ваш вечный должник, Стефания!
        - Не вопрос, коллега.
        Ее взгляд - взгляд богини, хищницы, самки - ощупал Копылова с головы до ног. Остался недоволен увиденным и утонул в груде бумаг на столе.
        Ну, не нравился он таким женщинам. Никогда не нравился. А тех, которым он нравился, ему не удавалось удержать.
        - Пока, - помахал рукой Копылов и двинулся к двери.
        - Как там Степа? - спросила вдруг Стефания вполне нормальным человеческим голосом, и даже тревога в нем послышалась Копылову.
        - Степа нормально. Чудом остался жив. Сегодня вечером еду навещать.
        - А мне можно?
        - Туда всем можно, кто хочет.
        - Спасибо, - она улыбнулась одними губами. - Всего тебе доброго, коллега. Удачи в расследовании.
        Удача теперь должна была ему сопутствовать. Не успев доехать до отдела, он тут же начал звонить.
        - Да, Вадик, да! На квартиру и в офис, нет дома - ждите! Будет возмущаться его женушка, ее тоже везите. К ней тоже уйма вопросов!
        - Да, майор, да, просто личная просьба от меня. Понимаю, не близко! Они нужны мне оба - и дед, и внук. Под мою ответственность! Если они там, вези обоих! Я? Я буду в кабинете ждать всех голубчиков!..
        - Товарищ полковник, разрешите обратиться? Копылов! Есть один адрес, где наш уважаемый подозреваемый, причастный к нападению на нашего сотрудника, может быть! Надо бы туда группу захвата послать. Да, необходимо, товарищ полковник! Да очень опасен! Вооружен? Да он ножкой стула роту положит. Да, так серьезно. Спасибо, товарищ полковник!..
        На первом этаже перед дежуркой было безлюдно. Часы приема закончились. Задержанных не было, и сержант лениво зевал, щурясь на ненастье за окном.
        - Все тихо, Олег? - спросил Копылов, пробегая мимо него.
        - Да, тишина.
        - Меня никто не спрашивал?
        - Ну как же! Там группа лиц, воинственно настроенных, ждет на втором этаже.
        - Да ладно!
        Копылов опешил. Неужели кто-нибудь с какой-нибудь нелепой жалобой по отказу в возбуждении? Только этого не хватало! Он мигом прокрутил в голове все последние дела. Да возбуждал вроде по всем заявлениям. Некому жаловаться!
        - И кто такие? - Он чуть тормознул.
        - Все гражданские. Один в наручниках с разбитым фейсом. Видимо, оказал сопротивление.
        - Гражданский?
        - Да.
        - А сопровождает его кто?
        - Гражданский!
        - Как это?! - не понял Копылов.
        - Понятия не имею. Сам и спроси, Александр Иванович, - меланхолично пожал плечами дежурный и снова уставился на заплаканное окно.
        Копылов влетел на второй этаж в четыре приема. Два прыжка - один пролет. Еще два второй. Завернул за угол и едва не споткнулся.
        Вот это группа!!
        По левую сторону коридора стоял тот, на чье задержание он только что отправил группу захвата. Тот самый бывший работник прокуратуры - Сергей Проскурин. Высокий симпатичный блондин в летних тонких штанах, растянутых на коленках, легких кроссовках, черной футболке. Подойдя поближе, Копылов увидел, что блондин угрюм и насторожен и явно контролирует остальных, сидевших справа по коридору на казенной скамье.
        Их было четверо.
        Геннадий, именно он оказался в наручниках. Он сидел, тупо рассматривая свои запястья и никак не реагируя на окружающих. Лицо его заплыло, нос, кажется, был сломан. Даже приход Копылова его не воодушевил.
        Следом - фотограф с бледным трясущимся лицом в несвежей мятой одежде. Он заискивающе оглядывал каждого и трясся всем телом. Рядом с ним - молодая женщина в черном спортивном костюме и открытых танкетках на босу ногу. Она плотно прижалась к боку фотографа и на Копылова посмотрела с такой ненавистью, что стало ясно - она за фотографа в гроб ляжет.
        И Иван Митрофанович. Сгорбленный, сильно сдавший с последней их встречи. Кажется, он недавно плакал. Нос сильно распух, глаза покраснели. Почему один? А что внука не притащил?
        - Вы все ко мне, господа?
        Копылов не знал, как реагировать на Проскурина. Хотя тот официально не был в розыске, но охота на него уже шла. Решил, что вызовет конвой сразу, как окажется в кабинете.
        - Прошу, - распахнул он широко дверь. - Занимайте места.
        В кабинете все расселись так же. Окольцованный браслетами Гена, фотограф, его женщина, Иван Митрофанович. Проскурин - на противоположной стороне. Наглец уселся за Степкин стол. Копылов незаметно нажал кнопку. Через пару минут тут должны будут появиться конвойные. Пусть будут поблизости. А там посмотрят, кого забирать.
        - Мне надо позвонить, - заявил он и дал отбой по всем своим прежним звонкам. - Итак, кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
        - Что хотите знать? - поднял на него усталый взгляд Проскурин.
        - Для начала: почему человек, подозреваемый в убийстве, сидит на месте моего коллеги, пострадавшего, возможно, от его руки? А другой, скорее жертва обстоятельств, находится в наручниках?
        В коридоре раздались шаги сразу нескольких пар ног. Дверь приоткрылась. Старший вопросительно глянул на него. Все, конвой на месте. Копылов дал знак ждать за дверью.
        - Лихо, - криво ухмыльнулся Проскурин, оценив оперативность конвойных.
        - Работаем! - Копылов все время был настороже, все время. - Итак, ответьте на поставленный вопрос. Почему вы…
        - Да понял я, - перебил его Проскурин. - Отвечаю. Я сижу на месте вашего коллеги, потому что не причастен к нападению на него и на ту глупую бедную женщину. Я вообще ни в чем не виновен! Ни в чем!!
        - Отлично, - произнес Копылов, он и не ждал чистосердечного признания с его стороны. - А Геннадий?
        - А-а-а, этот наш любимый всеми сказочник… Это все его рук дело, поэтому он и в браслетах. И морда у него разбита, спросите: почему? Отвечу за него: потому что он дрался с вашим другом и напарником, когда пришел убить бывшую жену фотографа, чтобы меня подставить под это убийство. Кажется, его зовут Степан Изотов? И еще много на нем дел, на нашем сказочнике. Знаете, почему я приходил к ней за адресом фотографа, Александр Иванович? Он позвонил мне вдруг и сказал, что про смерть Алины стало что-то известно и что знать об этом может фотограф Шелестов. И дал мне адрес его жены. Он все рассчитал. Все! - Проскурин пожал плечами. - Доказать будет сложно, но можно, так ведь, фотограф?
        И в голову Ильи полетела Степкина авторучка.
        - Отставить! - сразу озверел Копылов и так шарахнул кулаком по столу, что все присутствующие тут же притихли. - Не сметь! Или я на тебя, Проскурин, без суда и следствия сейчас тоже браслеты надену. Ну! Кто первым станет говорить?! Учтите - у меня вот тут… - он ткнул пальцем в папку, с которой приехал из прокуратуры. - Все есть! И я все знаю или почти все! А о чем не знаю, о том вы мне расскажете. И чем правдивее будут ваши рассказы, тем лучше. Это сэкономит мое и ваше время. Итак? Кто начнет?
        Проскурин нацелил указательный палец в Геннадия.
        - Давай, сказочник, начинай! Это ведь целиком и полностью твоя история. Твоя и Танюшкина. Так ведь?
        Гена глянул исподлобья на Проскурина, изобразил подобие улыбки разбитыми губами и пожал плечами.
        - Это она, Сереж. Я тут ни при чем. Почти ни при чем. Это все она.
        - Кто - она? - Копылов догадывался, о ком речь, но хотелось бы услышать подробности из первоисточника, так сказать. - Давай, граждане, станем говорить внятно и подробно. Под протокол, как положено. Кстати, а почему сказочник?
        - А наш любимый друг с детства любил сказки сочинять. Даже рассылал по издательствам разным. Но не принимали, - ответил за Геннадия Проскурин.
        - Почему? Бездарными оказались?
        - Нет, жестокими. Сочли, что подобный черный юмор не для детской психики, и послали нашего гения куда подальше. И тогда он…
        - Я тут ни при чем! - Гена сжал плечи, опустил голову. - Это все она, говорю!
        - Вместе вы дела творили, Гена. Вместе! А началось все с чего, а?
        А началось все с восьмого класса. Именно тогда Татьяна, будучи одноклассницей Проскурина, влюбилась в него по уши. Случилось это после чьего-то дня рождения, где они все немного выпили, сильно с непривычки охмелели, раздурачились, перецеловались все друг с другом. Проскурин не был исключением. Он и Татьяну целовал в том числе. Но ничего при этом не чувствовал, кроме дурашливого пьяного азарта. А вот она вдруг с чего-то решила, что раз она его полюбила, то этого вполне достаточно. Она принялась преследовать его повсюду. Встречала утром у подъезда, провожая до школьной парты. Караулила возле мужского туалета, когда он пытался от нее там скрыться. После уроков ждала у входа и вела до самого дома.
        Поначалу ему это льстило. Танька, хоть и не была красавицей, но девкой была авторитетной, умной, и родители ее были крутыми, и одевалась она классно. А для восьмиклассников это много значило. Но потом опостылело. Опостылела ее толстая рожа в угрях, сальные волосы, с которыми она не знала, что делать. Громадная сумка на толстом ремне, мотающаяся у самой земли, толстый кошелек, набитый деньгами. Все Проскурину стало в ней противно, все.
        - Понты это все, пацаны. Чистой воды понты, - откровенничал он с ребятами во время новогодней дискотеки уже в девятом классе. - Достала она меня. Так достала, что…
        - А ты ее хоть чпокнул? - спросил тогда кто-то.
        Они стояли за школой и распивали на четверых бутылку водки для веселья и храбрости.
        - Я?? Ее?? Очумел! Мне рожу ее противно видеть! Целовать-то не могу, не то что чпокнуть! - признался тогда Проскурин.
        Он снова охмелел, потому и откровенничал. И не знал тогда, что этот предновогодний вечер поломает ему всю оставшуюся жизнь. Просто он тогда за школой подписал себе приговор, и все.
        Но кто же мог знать, что один из их компании, давно и прочно завидующий Проскурину, тут же побежал и доложил обо всем Таньке? Кто мог знать, что она заперлась после этого в лаборатории химического кабинета, проревела два часа и поклялась самой себе, что не простит Проскурину никогда этого унижения? Кто мог знать и слышать, как шептала она сдавленным от ненависти голосом: проклинаю, проклинаю, проклинаю??
        Этого знать никто не мог. Ее отсутствия просто не заметили. Зато она все заметила, когда вышла потом к одноклассникам с зареванным некрасивым лицом, в помятом платье.
        Заметила, что Проскурин вьется возле девочки из параллельного класса. Кажется, ее звали Вера. И не просто вьется, а смотрит на нее так, как никогда на Татьяну не смотрел. Там было, конечно, на что посмотреть. Девушка была высокой, стройной, с длинными черными волосами, аккуратными ступнями, тонкой талией и очень грациозной походкой. И она не вешала на бок модную сумку, чтобы она била ее по коленкам. Она носила маленький стильный портфельчик из искусственной кожи. Она не носила широченные толстовки, спадающие с плеча. Она носила аккуратные костюмчики и ажурные блузки.
        - У Сереги с Веркой роман, - оповестил ее спустя два месяца все тот же доброжелатель. - Кажется, все серьезно.
        - Что, и жениться собрался? - Таня смотрела на него пустым равнодушным взглядом, хотя внутри все болезненно сжалось.
        - Вроде да. И родители согласны, чтобы они сразу после школы поженились. Сереге же в армию идти.
        - А чё не отмажут, родаки у Верки, кажется, серьезные?
        - Так он потом в Академию МВД собрался поступать, армия обязательно нужна.
        - А-а-а, понятно! Вера, значит, собралась стать генеральской женой! Ну-ну…
        Проклятие, которое она шептала предновогодней ночью в лаборатории химического кабинета, все не хотело и не хотело сбываться. Ну, ничего плохого в жизни Проскурина и его красавицы Верки не происходило. Ничего! Все шло сладко да гладко. И тогда она…
        - И тогда она решила судьбе помочь. Решила вмешаться. Решила, что ждать исполнения проклятия можно всю жизнь, да так и не дождаться, - глухо проговорил Проскурин, не глядя ни на кого. - Она… Она убила Веру. Прямо на выпускном. За месяц до нашего бракосочетания. Взяла и убила!
        - Ты не докажешь! - зло ощерился Геннадий. - Было расследование. Родители твоей девушки кого только не нанимали. Ничего не доказали, ничего! И ты ничего не докажешь!
        - Не докажу! - Проскурин глянул на него с ненавистью. - У меня же не было тогда под рукой такого фотографа, как Танькин брат! В общем, Александр Иванович, каким-то образом Танька Веру мою убила. Уж не знаю как! Ни следа единого не было обнаружено на ее теле. Ничего! Но она не могла, понимаете?! Не могла! Танцевать, веселиться почти до самого утра, строить планы. Целоваться… Потом я ее проводил домой. У них дом был большой на окраине. Родители ее встретили, поздравили нас с окончанием школы, закрыли перед моим носом дверь, хотя я хотел остаться. И… И утром ее не стало. Эксперты дали заключение, что она повесилась через сорок минут после того, как я ее проводил. Почему?? Из-за чего?? Никто не мог понять!! Я выл так, что сорвал голос. Восстановился только к осени. Там меня в армию призвали. И в армии я познакомился - с кем бы вы думали - с этим вот сказочником. С ним, голубчиком! И даже дружить мы там начали. Хорошо дружить, крепко. Пока однажды к нему на свидание не приехала эта змея! Я очумел просто!
        - Татьяна. - Сердце у Копылова бухало так, что, кажется, его было слышно всем.
        - Татьяна, - скрипнул зубами Проскурин. - Оказывается, они встречались!
        - Не встречались мы. Я же тебе объяснял, - возразил Геннадий, потирая ноющие от браслетов запястья. - Она просто написала мне в армию. Девушки же любят писать в армию неизвестному солдату, в тюрьму неизвестному осужденному. Такие вот, как Татьяна. Она написала мне.
        - Это была случайность? - усомнился Копылов.
        - Нет, конечно! - воскликнул Гена. - Она была на присяге в нашей части. Только потому, что в этой части он служил, - он кивнул в сторону Проскурина. - Увидала меня с ним, поняла, что мы дружим. Решила с чего-то, что мы чем-то похожи. Узнала у ротного мою фамилию. И… И написала потом. Я ответил. Завязалась переписка. И что? Запрещено, что ли? Я что, знал, что она в каждом мужчине его повторения ищет?! Если высокий и блондин, значит, сойдет за Проскурина! И не знал, что она распланировала всю нашу дальнейшую жизнь. Всю, по годам!
        - Что было дальше?
        - Дальше? - Гена пожал плечами. - Дальше вся наша жизнь пошла по четко разработанному ею сценарию. Она расписала нашу жизнь, как по нотам. И играла потом в свое удовольствие, как хотела.
        - А подробнее?
        - А какие вам нужны подробности? - отозвался он с горечью. - Как она всю жизнь кружила вокруг нас? Как сталкивала лбами в самых разных ситуациях? Как сунула мою любимую Алину к нему в постель? Все, все буквально было ею продумано! Все до мелочей!
        - И что же, она со времен армии не оставляла вас в покое? - усомнился Копылов. - Но она же вышла замуж, Волков, кажется, был ее мужем? Вы сами женились. У Проскурина тоже была жена. Как же так? Она что, и жен вам выбирала?
        - Нет, жен не выбирала, - возразил Гена. - Но распоряжалась потом ими по своему усмотрению. А Серега Волков… Жалко беднягу. Он был гением, конечно. Он, кажется, даже не замечал, с каким чудовищем свела его судьба.
        - Думаю, судьба тут ни при чем, - вставил Проскурин. - Я наводил справки потом, после смерти жены. Танька вцепилась в этого Волкова мертвой хваткой. Они вместе на физмате учились. Парень с первых дней проявил себя одаренным. Танька тоже не была дурой. Она шарила в точных науках, очень хорошо шарила. Они поженились на пятом курсе. После выпуска сразу замутили бизнес. Но не пошло.
        - И не могло пойти! - не без самодовольства воскликнул Геннадий. - Ученый не может быть бизнесменом! Все Серегины разработки моментально либо превращались в пыль, либо их кто-то ловко уводил прямо у него из-под носа. Серега, он же был увальнем!
        - И тогда она вспомнила про вас, Геннадий? Так? - догадался Копылов.
        - Она и не забывала никогда. Она тщательно следила за нашей жизнью. Очень тщательно. Она знала, что Проскурин женился. Знала все о его жене. Она потом мне рассказывала. Знала все про Алину. И… - Гена замолчал, уткнув лицо в растопыренные ладони. Проговорил задавленным голосом: - Дальше пускай он говорит, я не могу!
        Проскурин кивнул, оттянул ворот футболки, будто он душил его. Провел рукой по светлым волосам, в которых было много седины.
        - Это был канун Нового года. Мне вдруг позвонил Генка и предложил посидеть с женами в ресторане. Я удивился, до этого не общались почти. Но отказывать не стал, когда узнал, что он не на Таньке женат. Встретились, познакомили жен и… И в моей жизни начался очередной кошмар… Непрекращающийся! Я же не знал тогда, что эту встречу приказала Генке организовать Татьяна. Не знал, что за это она предложила ему долю в бизнесе. А он тогда, создав семью, на хлебе и воде сидел. У родителей жены жил, а там отец такой…
        Иван Митрофанович, слушавший всех с каменным лицом, гневно крякнул, но от комментариев воздержался.
        - Танька, поняв, что со своим гением у нее ничего не выйдет, предложила мне долю в бизнесе, практически безвозмездно, а за это потребовала… Потребовала… Не могу!! - Он судорожно дернулся всем телом. - Не могу выговорить!!
        - А за это она потребовала подложить его жену мне в постель, - бесцветным голосом отозвался Проскурин. - Все случилось тем самым вечером. Мы засиделись в ресторане. Потом поехали к нам, много пили. Веселились, танцевали. Алина, она была… Она была такой светлой! Она чем-то напоминала мне Верочку. Я не знаю, как все произошло! Не знаю! Но проснулся утром я в своей постели с Алиной. Жены не было. И… И все! Дальше как в тумане. Все эти годы как в тумане! Я полюбил ее, сильно полюбил. Мы начали тайно встречаться. Потом она вдруг говорит, что беременна. И что отцом ребенка являюсь я. Что Генка бесплоден. Я не знал, что делать! Это были и радость, и несчастье одновременно! Я просил ее, умолял уйти от Генки. Чувствовал какую-то грязь во всем этом. Что-то не давало мне покоя. И я не о нашей с ней неверности говорю! Иногда казалось, что нами кто-то очень искусно манипулирует! Мы желаем делать так, а делаем иначе. Мы собираемся разводиться со своими супругами, а в результате проживаем вместе еще несколько лет. Моя жизнь напоминала мне прекрасный ночной кошмар. Когда и страшно, а просыпаться нет желания.
        - Сволочь ты! - неожиданно подал голос Иван Митрофанович. - Беспутная, непорядочная сволочь! Алину счастливой не сделал, жену обманывал. Как же так можно?!
        - У нее все получалось… У нее все получалось… - Геннадий поднял на них безумные глаза, наполненные слезами. - Я ведь не был бесплодным, не был! Она родила от меня детей, и они точно мои, я проверял! Я делал анализ ДНК! А тогда… Девятнадцать лет назад она каждый день в офисе подливала мне в кофе гормональный раствор, делая меня неспособным к зачатию. И потом, сколько я жил с Алиной, она это проделывала каждый день. Она подавляла мои сперматозоиды таким образом, что даже анализы не показали причины. Она… Это чудовище… Она очень талантливый химик. Очень! Хочешь, скажу, как она отправила всех твоих женщин в петлю? Хочешь?
        В кабинете повисла такая тишина, что стал слышен слабый комариный писк в углу за шкафом. И шелест листьев за плотно закрытым окном.
        - Еще в школе это чудовище очень любило химию. Очень! Она часами засиживалась в лаборатории с учителем по химии и все спрашивала, записывала, смешивала, создавала. И ей удалось! Удалось создать аналог нервно-паралитического газа. Не такой сильный, неспособный особенно сковывать движения и действующий несколько минут, не больше. И это не был газ, это была жидкость. Но эта химическая дрянь на несколько минут, всего лишь на несколько минут, способна была подавлять волю. Живой организм, как робот, выполнял команды. И все! Сначала она испытывала это на бродячих животных. Понять было ничего невозможно. Потом принялась за бомжей. Приложит к морде намоченный платок, и все - приказывай, что хочешь! Главное, никаких следов в организме! Вообще никаких! Однажды мужик успел раздеться до трусов в сорокаградусный мороз. За минуту! У нее на эту разработку и опыты ушел год. К вашему выпускному балу! - Гена глянул на Проскурина, сидевшего с серым, как камень, лицом. - К выпускному балу все было готово. Она убила твою Веру! И жену твою убила тоже! И… Алину!
        И вдруг!
        - Ты врешь, Гена. Ты врешь! - Слабый болезненный голос Ильи, все это время опиравшегося на крепкое Женькино плечо, напомнил громкий шепот. - Алину убила не она! Вернее, не одна она, черт… Тебя сняла моя фотокамера. Тебя и Таньку. Вы там были вместе! Сначала Алина с этим вот в койке кувыркалась. Потом он уехал. Я ушел. Пришел, а все уже… Все на записи есть. Как вы в сарай входите следом за Алинкой, как потом выходите. Как она выходит с веревкой. Потом снова вы все туда заходите. Только я показывать ее боялся. Да и сестра она мне. Хоть и сволочь приличная. И честно… Честно, думал, что это не вы убили Алину. И молчал, потому что считал, что Алинка сама это сделала, когда вы ушли. А вы просто ее обнаружили и промолчали. И потом, через год, Танька просто попросила просмотреть записи. Мол, может, есть что-то, способное тебя от тюрьмы отмазать. Я вырезал. Предоставил. От тюрьмы тебя отмазал. А благодарность?! Благодарность где?! Вместо этого ты пришел меня убивать?! А там не я! Там Сопунов! А ты обознался!
        - Идиот! - фыркнул Гена, бросаясь на Илью, еле успел его Проскурин поймать. - Что думаешь, я тебя не узнал бы?? Идиот!! Эта пьяная мразь позвонила Таньке и перепугала ее насмерть! Помнишь тот звоночек?!
        Илья сжался, уткнул голову Женьке в шею и застонал.
        - Вот мне и нужны были подробности! Что он мог знать? Где флэшка? Почему столько лет ты, сволочь малодушная, молчал и вдруг пасть свою раскрыл? Кто еще мог знать об этом? Что конкретно ты ему говорил? Я не обознался, урод!! Я не обознался!!
        Он орал, дергался в крепких руках Проскурина, брызгал слюной и, кажется, даже не вполне осознавал, что только что признался в убийстве Сопунова.
        В кабинете поднялся такой гвалт, что Копылову пришлось пригласить конвой. И выводить всех по очереди. Кого куда. Ивана Митрофановича усадили на скамейку в коридоре. Илью с Женей - рядом. Геннадия отвели в камеру, потому что он вдруг начал рыдать и кричать во весь голос, что он ни при чем и что ему срочно требуется адвокат. Что все против него сфальсифицировано. Что он порядочный человек, бизнесмен. Это его жена убийца! Она и Алинку заразила раком, и мужа своего травила, подливая ему какие-то химикаты, распадающиеся в организме так, что ни один анализ не покажет их присутствия.
        - Пускай посидит, успокоится.
        Копылов тяжело дышал. И на Проскурина, снова усевшегося на Степкино место, не смотрел. Честно? Он ему не сочувствовал. Нечего из себя зомби корчить! Надо просто вовремя с женщинами своими было разбираться. Полюбил? Женись! Родился у тебя ребенок вне брака? Тем более женись! И береги! Береги, черт побери, свою любимую от всякого вмешательства извне! Не позволяй виться ядовитой змее вокруг твоего семейного очага и ложа!
        - Но Гена все эти годы думал, что Кирилл его сын! - возразил Проскурин с болезненной гримасой. - Алина не позволяла влезать в семью. Не хотела, чтобы он страдал, чтобы страдала моя жена.
        - А так все были просто счастливы! - зло оскалился Копылов. - По-моему, знаешь, как это все называется?!
        Он грязно выругался. И не пожалел Проскурина, когда тот вдруг глухо завыл, пряча лицо в ладонях.
        - За эти часы, что я держал его в браслетах, знаешь, что он мне рассказал?
        Копылов промолчал, рассеянно перебирая листы протокола допроса, которые он не успел заполнить. Надо как-то все продуманно записать. Не так, чтобы это напоминало странную сказку, сочиненную безумными супругами. Все материально, все! А зло материально особенно! И не надо тут сочинительством заниматься, будто у шестнадцатилетней школьницы созрел план мести на последующие двадцать лет. Не одна она эту историю сложила. Не одна!
        - И что же он тебе рассказал? - откликнулся он все же.
        - Что это Танька заставляла Илью снимать сцены наших с Алиной встреч. И платила ему за это.
        - Извращенка чертова! - проворчал Саша. - Не удивлюсь, если просматривали они эти видеозаписи вместе с Геной.
        - Возможно, хотя он и отказывается. Но она… Она точно ненормальная.
        - Э нет. Все у нее с головой просто прекрасно. Гений просто! Злой гений! Шла по жизни, манипулируя людьми в свое удовольствие. Строила свое счастье на несчастье других и радовалась. А остальное ее просто не волновало. Надо же… Я много видел зла на своей работе, очень много. Но с таким виртуозным встречаюсь впервые. И самое страшное знаешь что?
        - Что?
        - Что мы не сможем доказать убийства этих бедных женщин! Никак не сможем. Если она только не напишет чистосердечное признание. А она не напишет, что-то подсказывает мне. Но!
        - Что?! - Проскурин поднял на него тяжелый взгляд, полный горя и отчаяния.
        - Но у нас есть убийство Сопунова - раз. Убийство бывшей жены Ильи - два. Покушение на убийство сотрудника полиции - три. Это же ведь не ты сотворил, коллега?
        - Издеваешься! - обиделся Проскурин. - У Шелестовой был. Адрес ее бывшего мужа спрашивал. Гена ловко направил. И во двор к фотографу приходил, но так и не решился к нему зайти. Пьянка там была. Что дальше было, знаешь.
        - Знаю! И что Гена наш несчастный, обманутый муж по твоим следам шел, тоже догадываюсь.
        - Ага! Только потом я уже пошел по его следам. После исчезновения фотографа начал землю рыть, наблюдать, просто разрывался на части. Правда, убийство Шелестовой не сумел предотвратить, следил в это время за соседкой Ильи. Потому и фотографа перехватил до того, как Гена туда нагрянул. Иначе труба дело. Фотографа перехватил, Генку отключил и поспрашивал потом обоих, и посмотрел, что эта мразь наснимала, - он помолчал, закончил с горечью: - Все равно доказать убийство Алины будет сложно, Александр Иванович.
        - Ничего, докажем. Сейчас нам с тобой, Сергей, надо бы в одно место прокатиться.
        - В которое? - Тот быстро поднялся, шагнул к двери.
        - Нет на адресе Татьяны, позвонили мне. Нянька с детьми дома, а ее нигде нет, - Копылов достал из сейфа пистолет с кобурой, быстро надел под ветровку. - Кажется мне, может она сына твоего навестить. Не с добрыми намерениями. У нее теперь земля под ногами горит, она самое главное зло для тебя может сотворить. Так что поехали быстро сына твоего спасать. И деда заодно прихватим. Мужик крепкий, пригодится. А этот папарацци пускай тут пока посидит со своей Дульсинеей. Для него еще будет время…
        Глава 19
        Кирилл с Ларой шли с родника, когда услышали шум подъезжающей машины.
        - Дед вернулся! - испуганно ахнул Кира и зачем-то взял Ларису за руку. - Мы толком и не успели ничего.
        - Самое главное успели. - Она подмигнула ему. Тихо рассмеялась. - Я в том смысле, что родник почистили. А уборку недолго сделать. Он на такси, как думаешь?
        - Нет, Ларис, «бумер» успел прикупить, пока мы с тобой… родник чистили!
        Молодые люди расхохотались. Дошли до дома по влажной от утреннего дождя траве. Глянули на машину.
        - Тетя Таня? - негромко удивился Кирилл, заметив женщину, таскающую пакеты из багажника. - Этой-то чего тут надо?
        - Что за теть Таня? - Лариса ткнула его пальцем в плечо. - Жена твоего отца?
        - Как бы да, как бы жена, как бы отца, - рассеянно отозвался он.
        К встрече с мачехой он был совсем не готов. Одно дело - воспринимать ее как подругу матери. Другое - как жену отца, который, как оказалось, даже не является ему биологическим родителем. О чем с ней говорить? О ее близнецах? Спросить, как они себя чувствуют? Во что играют? И вообще - чьи они? Отец же бесплоден, от кого она их родила?
        Нет, это слишком жестоко. Он не знает их жизни. Не знает их проблем. Может, они донора использовали, Ларка говорит, что многие бесплодные пары так поступают.
        И опять же ему интересно: если его биологическим отцом был дядя Сережа - муж тети Тани, то почему у них общих детей не было? Мама Кирилла от него смогла родить, а она - нет? От Гены мама родить не смогла, а тетя Таня…
        Брр, чертовщина какая-то! Голова кругом идет! Может, забить на все, как Лара советует? Может, взрослые сами разберутся? Папа Гена от него не отказывается и…
        - О, дети! Как вы вовремя!
        Заметив их, тетя Таня притормозила с очередной порцией пакетов. Интересно, куда она столько еды привезла? Или с вещами решила перебраться сюда? Решила дом тестя своего мужа использовать для отдыха?
        - Давайте-ка помогите мне, - попросила она с приветливой улыбкой. - Тут еще мясо в маринаде и овощи.
        Лара подошла к Кириной мачехе, как-никак возможная будущая свекровь, надо угождать. Взяла у нее из рук пакеты, понесла в дом. Кира остался с ней один на один.
        - Ну что, Кирюша, обнимемся, - тетя Таня неуклюже раскинула для объятий толстые руки.
        - Здравствуйте, тетя Таня, - он кисло улыбнулся, обниматься не стал. - Какими судьбами?
        - Да вот… Позвонила твоей бабушке, она сказала, что дед в отъезде, ты можешь быть здесь. Решила, что лучшего времени для разговора быть не может. Так что, поговорим?
        Кирилл пожал плечами. Говорить с ней было, по большому счету, не о чем. Она была подругой матери. После того как похоронила ее, а следом своего мужа, стала женой его отца. Как-то нечистоплотно все, хотя, может, по мнению взрослых, это и норма.
        - Поговорить нужно, Кира. Этот разговор давно назрел. Не понимаю Гену. Ему давно нужно было тебе все рассказать.
        Тетя Таня сильно волновалась, ее бледное лицо без конца покрывалось потом, и ей приходилось обтираться большим носовым платком, который больше походил на кухонную салфетку.
        - А это твоя девушка? - Она приветливо улыбнулась выглянувшей из двери дома Ларисе. - Симпатичная.
        - Ой, вот меньше всего мне нужна ваша оценка!
        Он рассвирепел, вспомнив сразу все: и лживого отца, и их тайный брак, и детей, непонятно откуда появившихся, и ее брата, имеющего какой-то материал, за которым все охотятся.
        - Говорите, тетя Таня, и… Не хочу быть грубым, но вам лучше уехать. Сейчас приедет дед, и тогда одному богу известно, что будет! - Он угрожал ей, как маленький мальчик, прячущийся во внушительной тени деда.
        - Дед приедет не скоро, - ответила она, снова утерев лицо платком. - Они сейчас все… в полиции.
        - Все - это кто? - опешил Кирилл.
        - Это твой отец, дед, мой брат, его девка. Да, он сам тебе потом все расскажет, если их отпустят. Ладно, давайте хоть чаю выпьем перед тем, как ты меня выставишь! Лара, помоги мне с приготовлениями! - громко позвала тетя Таня и вошла в дом.
        Кирилл простоял на улице минут двадцать, слушая, как в доме звенит посуда, как истерично хохочет Лариса. Видимо, тетя Таня оказалась невероятной шутницей. Хотя ее смеха слышно почти не было. А может, она просто тихо смеялась, и за закрытыми окнами и дверью ее смеха слышно не было. Ларка - она такая горластая.
        Поднялся ветер, и с еловых лап ему на голову посыпались капли утреннего дождя. Кирилл только теперь понял, как продрог. И даже обрадовался предложению выпить чаю. Кружка горячего чая сейчас бы не помешала. А к чаю, он помнил, тетя Таня привезла уйму вкусностей. И торт он видел, и конфеты, и коробки с дорогим рассыпчатым печеньем.
        Он поежился, стряхнул с волос дождевые капли и пошел в дом.
        Он успел распахнуть входную дверь и тут же от страха подался назад. Прямо на него из темноты сеней выдвинулось странное существо в блестящем одеянии и странном головном уборе. Только через мгновение он понял, что это защитный дыхательный аппарат, применяемый в химических лабораториях. И тут же ему в нос ударила мощная струя ароматного газа…
        … - Кира, мальчик мой, просыпайся. Просыпайся, малыш, нам пора, - голос мамы, по которому он так скучал, который долгие годы снился ему, заставил его резко распахнуть глаза. - Вот и умница!
        Это была не мама. Это была тетя Таня, склонившаяся над ним и внимательно изучающая его лицо.
        - Ты очень похож на него, малыш. - Ее рука погладила его по щеке, спустилась на шею. - Только темненький…
        Он хотел рассказать ей, что Гена не его отец. Что она все перепутала. И смысла ревновать его к отцу совершенно нет. И тем более вредить!
        Но язык его не слушался. Он не мог ничего сказать. Он все слышал, соображал, мог нервничать, возражать, бояться, но бессловесно.
        Газ! Господи! Она чем-то брызнула ему в лицо! А Лариса?! Где она?! Господи, что она с ней сделала?! Ее чем отравила? Почему она хохотала в доме, как безумная?? И он где?
        Он был на улице, сидел возле стола в плетеном кресле. Хотя скорее полулежал. Руки и ноги у него были как у парализованного. И голова не держалась, спасибо, есть подголовник.
        - Я всю свою жизнь, с восьмого класса любила твоего отца! - По полному лицу тети Тани поползли слезы, или это снова был пот, непонятно. - Я сопровождала каждый шаг его жизни. Я шла за ним по пятам! Он влюбился в эту глупую Верку, собрался на ней жениться. Я тут же избавила его от этой необходимости. Ушел в армию, я снова оказалась рядом, подружившись с его другом. Потом он начал учебу в академии, и я ненадолго оставила его в покое. Нужно было срочно заняться своими делами. Выйти замуж, начать свое дело, привлечь Генку к этому, он ведь отличный предприниматель. Сказочник, блин! Бизнесом управлял, как сказки складывал. Все получалось! Наши с Волковым разработки, его предпринимательская жилка! - Ее рука ласкала Кириллу грудь, снова гладила шею, щеки, трогала волосы. - У нас все получилось. И даже Алинка не мешала. Тихая была, светлая душа. Так до конца и не поняла, что в постель к твоему отцу я ее подложила. Мучилась долго от совершенной измены, хотела даже перед Генкой покаяться, прибежала ко мне в слезах. А я что? Я, как верная подруга, посоветовала ей не сходить с ума и… и продолжить. И они
влюбились друг в друга, представляешь! Твой отец и твоя мать полюбили друг друга, как безумные! А вместе быть нельзя - у нее муж, у него жена. Они мучились! Ох как они мучились!! А я радовалась. Смотрела все, что снимал Илья. По нескольку раз смотрела. Они любили друг друга, как обреченные. А как твой отец страдал, когда ты родился! Как страдал, когда ты начал Генку называть отцом!
        Она знает, понял Кирилл и почувствовал, как изо рта у него на подбородок стекает струйка слюны. Он парализован! Господи, он немощен, как старик!!
        - Шли годы, мальчик мой. Я наслаждалась, наблюдая за ними. Но до тех пор, пока наша парочка вдруг не начала строить планы. Разрушительные для меня планы. Они решили сойтись! Решили быть вместе! И тогда я начала действовать. Я начала потихоньку добавлять ей и своему Волкову один очень перспективный препарат. То в кофе добавлю, то в супчик, то в мартини. Хотя с алкоголем неудачно. Эффекта почти нет. Когда твоя мать вторично забеременела, она уже была больна. Вскрытие показало, что мои разработки успешны. Но она об этом не знала! Она забеременела и решила вдруг, что может бросить Генку, что твой отец может бросить свою бесплодную сумасшедшую жену. И что они наконец-то смогут быть вместе, смогут быть счастливы! И я перепугалась! Перепугалась их возможного счастья. И перепугалась, что гормоны беременной женщины смогут победить разработанный мною препарат. И пришлось… Пришлось твою мамочку заставить влезть в петлю! Ну, пришлось немного помочь, конечно. Не без этого. Первая петля оборвалась, она упала, расшиблась до крови. Брр, пришлось все повторять. Все прошло без сучка и задоринки. Вас с Генкой,
конечно, потаскали по кабинетам, кого по каким, не без этого. Я долго уговаривала братца-извращенца помочь. Через год, уродец, оставшись без рубля, наконец согласился за вознаграждение. А куда ему было деваться! Все! История закончена. Моя боль, вся моя боль была отомщена. Твой отец лишился своей возлюбленной, лишился нерожденного ребенка. А рожденный его не знал. Упоительно! Я отстала от него. Благополучно похоронила Волкова и вышла замуж за Генку. Он, хоть и не твой отец, ему до него далеко, но мы с ним очень похожи. И с ним мне не приходилось притворяться. С ним я могла быть сама собой. Все, жизнь, можно сказать, удалась! И тут вдруг я узнаю, что твой единокровный папаша ушел с головой в работу и делает успешную карьеру. Досрочные звания, награды. Непорядок, думаю! У него не должно быть в этой жизни ничего хорошего. Никогда!! И пришлось сломать его карьеру, поторопив его жену с отправкой на тот свет. Знаешь, даже особо стараться не пришлось. Она была чокнутой истеричкой. Как же ты похож на него в молодости, мальчик мой!
        Тетя Таня вдруг наклонилась и крепко поцеловала его в губы, предварительно вытерев ладонью слюни с подбородка. Кирилл зажмурился. Его мутило от ее прикосновений. Ему было страшно от ее слов. Он переживал за Лару, которой не было слышно. И за себя. Она ведь не оставит его в живых. Ни за что не оставит!
        - Вижу по глазам, ты все понял, - рассмеялась она лающим отвратительным смехом. - Ты - последнее, что я отберу у твоего отца. Все, больше у него забирать нечего! Я бы не стала, поверь, Кирюша. Ни за что не стала бы. Но кто-то надоумил вас с дедом поднять эту волну! Ну, просто цунами, а не волна! Зачем?? Чтобы узнать, как ушла из жизни твоя мать? Теперь ты знаешь. Легче тебе от этого? По глазам вижу, что нет! А что натворили? Генке пришлось так потрудиться… Сначала поехал к Илье, там алкаш этот чертов, который мне угрожал по телефону. Генке пришлось из него всю душу вытрясти. А результата ноль. Флэшки не нашел, хотя и перерыл всю квартиру. Потом является этот Копылов и заявляет, что мой Гена перед убийством бомжа приходил к бывшей Илюхиной жене. Мы-то с Геной сразу поняли, кто там был. Гена даже к нему в отдел съездил, уточнил про увольнение. Все так, уволен, влияния нет. Ну, и, чтобы твоего папашу окончательно подставить, Илюхину шалаву Гена покромсал маленько. Вышла, правда, небольшая промашка с этим полицейским. Но будто жив он. Вряд ли Генку узнает. Все! Все снова в ажуре! Никаких следов,
никаких доказательств! Ничего! Я людей на тот свет, не оставляя следов, отправлять умею, будь уверен. И ты с твоей спящей подружкой уйдете. Хочешь знать, как? А сгорите, ребятки! Сгорите, как свечки. Ты недвижимый, Лара твоя, вдоволь насмеявшись, спит мертвым сном. В доме куча бутылок со спиртным, гулять вы собирались, детки. Перетащу тебя в дом, открою газ и ба-бах! Все случится до того, как действие лекарства закончится, Кирюша. И нету у папы сына, у родителей дочери. А мы с Геной…
        Кирилл краем глаза заметил за ее спиной какое-то движение. Он не понял, что это. Может, еловую лапу шевелит поднявшийся ветер? Может, птица вспорхнула? Он даже не успел обрести надежду и не понял ничего, ослепленный ужасом, когда вдруг рот тети Тани, находившийся так близко от его лица, перекосился.
        И следом раздался голос того самого следователя, к которому он пришел за помощью и которого потом во время допросов ненавидел люто. И которого рад был теперь слышать, как никого на свете.
        - Стой и не шевелись, - приказал голос Копылова. - Двинешься, снесу череп! Поняла?!
        - П-п-поняла, - прошипела тетя Таня и тут же забормотала: - Мальчику вот плохо… Что-то случилось, не могу понять. Надо бы помочь, надо отнести его в дом… Господи, вы же люди, помогите! Мальчику, Кирюше плохо, помогите…
        - Не старайтесь, гражданка, - устало произнес Копылов, все еще оставаясь невидимым для Кирилла. - Нам пришлось долго слушать ваши откровения. Слушать и записывать. Слушать и записывать. Слава богу, вы разговорились. А теперь руки за спину и… вы имеете право уж теперь-то хранить молчание, наговорилась… тварь!
        Эпилог
        Спустя три месяца
        Копылов собрал бумаги в папку. Убрал папку в сейф. Глянул за окно. Небо заволакивало сизыми тучами. Значит, к ночи польет дождь. Да такой, что вода из громадной лужи подойдет к самому крыльцу его одиноко стоящего домика на берегу пруда, который они взялись сообща чистить.
        Лужу эту давно пора засыпать. Копылов недовольно поморщился и глянул на бумажку с записанным телефоном. Туда ему следовало позвонить, и ему привезут целый самосвал хорошего щебня. Хватит и лужу засыпать, и дорожку сделать. Но не лежала душа, и все. Парень больно скользкий, все норовил ему этот щебень за так втюхать.
        - Разберемся, командир, - скалился парень и многозначительно поигрывал бровями.
        Не хотел он никак разбираться. Он хотел просто заплатить деньги и получить то, что причитается. И пока его хотелки никак не реализовались, приходилось после каждого дождя тонуть по щиколотку в луже, пробираясь к крыльцу от машины. И обойти лужу никак нельзя было: по обе стороны - высоченные колючки, которые он за все лето так и не удосужился вырубить. Иван Митрофанович сотню раз вызывался помочь, Копылов лишь отнекивался.
        - Спасибо, я сам, - улыбался он новым соседям. - Вот дом приведу в порядок, тогда уж и благоустройством займусь. Осенью все высохнет, перекопаю.
        Дом радовал. Добротные стены из бруса, хорошие двери без единой щели, оконные рамы он только застеклил и покрыл лаком, и все - проблем никаких.
        - Да, раньше строили, - любовно поглаживая закалившееся от времени дерево, приговаривал Иван Митрофанович. - Раньше на века строили. Раньше по три-четыре поколения в домах-то жило…
        Поколение Копылова на нем же и заканчивалось. У него не было жены, не было детей. Были родственники, но в силу его угрюмого нелюдимого характера они его не очень-то жаловали.
        Но он все равно, невзирая на свое одиночество, настырно выметал, мыл, шпаклевал, подкрашивал, обставлял свой домик из двух маленьких комнаток и кухни. Что-то притащил из городской квартиры, решив, что там он теперь крайне редко станет появляться. Ему нравилось жить в этой почти необитаемой деревеньке. Нравилось слушать тишину, засыпать под лягушачий хор ночами. Вдыхать полной грудью отфильтрованный вековыми елями воздух. Нравилось все, кроме того, что рядом с ним не было Светланы, с которой они вместе мечтали об этом доме.
        Он тосковал по ней. Сильно тосковал. И даже осунулся, как заметил недавно Иван Митрофанович.
        - У тебя, парень, нет ни одной причины для тоски, - укорил он его однажды. - Не было в твоей жизни таких испытаний, слава богу, из-за которых ты так угнетал бы себя недобрыми мыслями. Ты вон на них глянь! Сколько бед на их долю выпало, и то жить учатся. Хорошо, счастливо учатся жить.
        Он кивал на внука и Сергея, не выпускавших последние месяцы рабочих инструментов из рук. Расчистили дедов огород, засадив его всем подряд. Правда, бабушка Валя сильно помогала. Чистили пруд, хлопотали насчет дороги до деревни. Они в самом деле учились жить. Жить рядом друг с другом. Без лишних разговоров, без лишних расспросов. Они медленно привыкали к осознанию того, что они отец и сын. Привыкание без суеты, желания угодить, загладить вину, тихое и уверенное, что теперь они друг без друга никуда.
        - Они почти не разговаривают, - плакала иной раз бабушка Валя, прислонившись к плечу беглеца-мужа. - Разве так можно?!
        - Иногда, Валюша, в словах нужды нет. Совсем нет… - Он целовал ее седую макушку, безмерно радуясь тому, что снова с ней вместе. - Их молчание дорогого стоит.
        Копылов старался не надоедать соседям. Приезжал поздно, уезжал рано. В выходные что-то пилил и строгал. Молча копался с Сергеем и Кириллом в пруду, таская на берег выкорчеванные коренья и мусор. И не потому, что говорить было не о чем, а потому, что точила его все же вина за то, что много лет назад он поверил в самоубийство их любимой Алины.
        Но семья думала иначе. Они не садились без него ужинать, в выходные не обедали, пока он не придет. И все время пеклись пироги с его любимыми начинками. И когда однажды, чуть захмелев от домашней наливки, он попытался как-то извиниться за ту давнюю свою служебную халатность, Иван Митрофанович на него так рявкнул, что ему сделалось не по себе.
        - Все вот мы! - его крепкая ладонь поочередно указала на всех за столом. - Век за тебя молиться станем, Александр Иваныч. Ты Киру спас! Ты нас всех соединил. И ты гадов этих пересажал!
        - Еще будет суд, - напомнил Копылов, зардевшийся от волнения. Было приятно, черт возьми, ощущать себя спасителем. - Я просто следователь. Я…
        - За тебя, Саша, - Сергей поднял вверх рюмку и выпил залпом. - Чтобы у тебя все было хорошо.
        А хорошо-то у Копылова и не получалось. Да, дом купил, как и мечтал. Да, хлопотать начал, обустраиваться. А дальше-то? Дальше все - пустота! Света пропала. Не звонила, не объявлялась никак. И он полагал, что она поехала сопровождать Степку на санаторно-курортное лечение, которое ему прописали доктора после выписки.
        Ну и ладно. Значит, не судьба.
        Ему бы на работу к ней заехать. Ну, просто заехать и узнать, там она, нет? Или самому позвонить. Хотя бы просто для того, чтобы услышать ее голос. А он не мог! Не мог позвонить, заехать, увидеть издалека. Считал это нечестной уловкой. Она по раненому мужу плакала, а он…
        Когда он выходил со службы, на улице поднялся настоящий ураган. Он бессовестно дергал его за рукава форменной рубашки, ерошил его редкую шевелюру, швырял ему в лицо колючую пыль, выдавливал из нависшей над головой тучи редкие крупные капли дождя. И стоило ему сесть за руль, как ветровое стекло залило водой.
        Он заехал по дороге в магазин и купил гору конфитюров и джемов для пирогов тете Валечке, так он ее любовно называл, считая тихой милой женщиной. Колбаса, сыр, макароны, суповой набор, замороженная пицца и котлеты. На грядущие выходные должно хватить. Хотя зачастую продукты так и оставались замороженными в его морозильнике - соседи отказывались в выходные без него обедать.
        Добежал до машины с пакетами, промокнув насквозь. И всю дорогу потом сушился, врубив печку. Еле-еле пробрался до деревни. Дорогу от дождя развезло мгновенно. Да, с дорогой надо что-то думать. Осенью тут будет не проехать. Он вывернул из-под тени елей, миновал проулок и резко затормозил.
        На дороге в дождевике стоял Сергей и отчаянно махал ему руками.
        - Что стряслось?! - Он перепугался сразу и вылез из машины.
        - Да все нормально, просто тебе к нам надо срочно заехать, - Сергей стащил с себя мокрый дождевик и влез на пассажирское сиденье. - Срочно!
        - А что там? - Вдруг сделалось жарко, то ли от печки, то ли от вида соседа, севшего с каменным лицом рядом.
        Кто? Иван Митрофанович? Не может быть! Он крепкий старик! Он еще молодцом. Тетя Валечка?! Не дай бог! Кому он все эти банки тогда купил? Господи, что за чушь лезет в голову?! Ну, побаливает у нее сердце, да, сдала она после смерти дочери и бегства мужа. Но они так все ее берегут…
        Он резко остановил машину у крыльца и рванул наружу. Сергей догнал его у самой двери, схватил за руку, прошипел в лицо:
        - Не вздумай потом удрать, понял?!
        - Не понял!
        - Там… - Серегин палец ткнул в бревенчатую стену. - Там Света.
        - Кто?? - В горле запершило, будто он горстями глотал давешнюю пыль во дворе отдела.
        - Света, - громким шепотом отозвался Сергей.
        - А что она там делает? - тоже шепотом спросил Копылов.
        - Ждет тебя.
        - А-а-а! А как ждет? Не понял!
        - Сидя на диване. Сначала на твоем крыльце сидела. Потом, когда дождь начался, Кира за ней сбегал и в дом привел.
        - Она одна?
        - Нет, блин, с замкомдива! - зло фыркнул Сергей и привалился к стене дома рядом с Копыловым, которого ноги едва держали. - Одна. И она плачет.
        - Почему? Плачет почему?
        Сразу мелькнула мысль, что Степка в очередной раз ее обманул и…
        - Расплакалась, когда про дом этот твой узнала. Случайно кто-то сказал на ее работе. Потом, когда на крыльце тебя ждала, тоже плакала. И все дураком тебя называет, Копылов. Я, говорит, хотела с ним объясниться еще три месяца назад. Сказать, что ранение Степки никак на ваши отношения не повлияет и на ее решение уйти от него. А он - ты то есть, то есть дурак - просто, говорит, взял и пропал! И не позвонил ни разу, и не встретил, и… Слышь, Саня, а она нужна тебе вообще?
        - Больше жизни, - прохрипел Копылов, закрывая лицо руками. - Господи! Какой же я…
        - Ладно, ступай, - толкнул его плечом Сергей и прежде чем уйти, сгорбившись, в дождь, проговорил с горечью: - Живите долго и счастливо, ребята. И пускай смерть… никогда не разлучает вас. Никогда…