Сценарий. Холодный город Сергей Романов
        RED. Fiction
        Новый Год. Главный герой, врач, нейрохирург, тяжело переживает развод и невозможность общения с близкими людьми. Даже проблемы на работе и риск увольнения не приводят его в чувство.
        Но то, что происходит за окнами его съемной квартиры, странные призраки и странные события, невероятным и тоже странным образом возвращают доктора в нормальное состояние - человека действия.
        Сибирь. Холодная зима. Звуки замерзают в воздухе и становятся льдом.
        Двигаясь по заснеженным улицам, доктор вспоминает свою жизнь в яви и почти наркотических снах. Возможно, это и даёт ему шанс обрести силы в борьбе со страшным миром вокруг. Постепенно история становиться всё более запутанной и тупиковой, той, из которой выхода нет. Или есть? Но тогда доктор должен стать убийцей.
        Убийцей он становиться быстро и хладнокровно. Словно таким и был всегда.
        СОДЕРЖИТ НЕЦЕНЗУРНУЮ БРАНЬ.
        Сергей Романов
        Сценарий. Холодный город
        Время убивать, и время врачевать,
        Время разрушать, и время строить.
        Книга Екклесиаста. 3.3
        Время умирать - и время рождаться,
        Время обнимать - и время уклоняться,
        Время бить челом - и время ерепениться,
        И вот оно - Время наебениться.
        Борис Гребенщиков
        Сцена первая
        Рынок
        В голове гудело и иногда трещало, глаза отказывались открываться, а ноги - идти в туалет. Нет, всё тело отказывалось что-нибудь делать. Он не был запойным, он вообще не пил, ну пил там по разным торжественным поводам, а так, чтобы забухать, нет. Работа у него была очень сложная, без права на ошибку, поэтому и не пил.
        А что тогда лежит как бревно?
        Официально, для себя и для друзей, - это последствие новогодних праздников. Неофициально, тоже для себя, но так, чтобы не думать и не вспоминать, - это празднование окончания старой жизни в стиле обыкновенного русского мужика, небритого и злого. Можно сказать, первая запойная неделя. Или уже две?
        А случилось окончание его старой жизни в декабре завершением грандиозного судилища по поводу развода и раздела имущества. Хотя он был только на первом заседании, где во всём признался, нет, признал вину во всём и отдал всё имущество, какое есть, или, как сказала любимая тёща, - никакое. Но от него не отставали и ещё чего-то требовали. И вызывали в суд. Он туда не ходил. А ходил на работу. Да и на работе, посмотрев на него, серого и опустошённого, подумав, отправили от греха подальше в отпуск, на тридцать шесть дней. Вот и Новый год подоспел, шампанское, мандарины, мишура и один красный ёлочный шар. После его встречи он и наметил начало новой жизни. И вот оно начало. Холодная постель в съёмной квартире за большие деньги.
        А что так холодно?
        Наконец-то открылся правый глаз. Потом левый, и вот он сел и быстро встал. Зашатался, устоял и так же быстро проковылял в санузел. Как-то удобно сел на унитазе, ну и так далее. Так далее, правда, быстро закончилось, потому что не было горячей воды, да и холодная бежала из крана тонкой струйкой. С одной стороны, это привело к быстрому отрезвлению, с другой - озадачило ещё и отсутствием электричества. Он стал бродить по квартире, проверять: электричества не было, батареи и трубы стояков хрустели холодом, связи не было, мобильный телефон мигал, грозясь разрядиться прямо сейчас, и показывал полное отсутствие сети.
        «Чё за хрень?» - подумал он. Доковылял до окна. Отодвинул плотную цветастую штору. Посмотрел. Вид с двенадцатого этажа на город был замечательный, но город выглядел странно. Он горел. Горел во многих местах. Два пожара были грандиозными. Чёрные клубы заволакивали очень большие пространства и неба, и горизонта. Он постучал по стеклу, оно звонко ответило. За бортом, до запоя, было минус двадцать пять градусов, а сейчас, наверное, и ещё больше.
        «Что это я пропустил? Начало войны или апокалипсиса?» - подумал он, проковылял к кровати, свалился и зарылся под одеяло. На нём были надеты шерстяные носки, спортивный костюм, толстовка. Когда всё это он натянул на себя, он не помнил. Он искал тепла. А на то, что увидел из окна, ему было наплевать. Свой личный апокалипсис он пережил в суде больше месяца назад. А сейчас искал тепла. Немного нашёл. Даже улыбнулся. И уснул. Ничего не снилось. Только темнота. Спал. Потом заболела голова. Невыносимо. Эта боль заставила его встать, одеться в лыжный костюм чёрного цвета с белыми вставками. Новый. Сам себе подарил на праздник неделю назад. Или две?
        Боль не привела в порядок другие мысли, они кувыркались в голове, как акробаты, почему-то голые, создавая хаос, почему-то розовый. Одна доминанта была в его мозгу, светлая: спуститься вниз в аптеку купить обезболивающего чего-нибудь и выпить много, чтобы забыть о боли, звенящей, нет кусающей его всего и везде.
        Он взял деньги и вышел в подъезд. Лифт не работал. Света не было. Вернулся, взял фонарик в прихожей.
        На улице быстро темнело. И скоро весь этот порожняк подъездный покроется мраком. Он как мог, а получалось быстро, спускался вниз по лестничному пролёту. Двери квартир были закрыты. Было тихо. На третьем этаже он вдруг встал, увидев маленькую девочку в красном зимнем комбинезоне. Она стояла в дверном проёме и смотрела на него, как на призрак. Или она была призрак?
        Вдруг его кто-то сильно оттолкнул в сторону. Схватил ребёнка и убежал вниз. Всё произошло очень быстро, а он ещё какое-то время смотрел на открытую дверь. Ему казалось, что в квартире кто-то остался и ходит. Почему не закрывает дверь?
        «У-у-у!» - боль в голове снова погнала его вниз.
        Он вырвался во двор, где было поживей. Куда-то шли люди. Кто быстро. Кто медленно. Он пошёл быстро. Завернул за угол. Между домом и магазином стоял полицейский уазик, все двери его были открыты, ещё мигали синие лампы на крыше, но скоро аккумулятор разрядится, и они потухнут. Окна и двери супермаркета в доме напротив были выбиты, на снегу валялось много упаковок с разной едой, порванные, рассыпанные, раздавленные. Он продолжал идти вдоль дома. А вот и аптека. Входная дверь была закрыта, и защитные рольставни опущены. Окно, выходящее внутрь двора, было разбито. Под ним стоял деревянный ящик.
        Как-то он так проворно забрался на него, а потом перевалился внутрь помещения, тоже проворно. На удивление самому себе. Свалился на коробки, что-то захрустело. И ничего не было видно. Он включил фонарик, стал освещать помещение. Всё было перевёрнуто, разбросано. Он нашёл упаковку обезболивающих таблеток, проглотил четыре сразу. Кое-как. Пошёл в холл искать воды. Нашёл, запил, осмотрелся.
        У входных дверей лицом вниз лежал труп человека с пулевым ранением в голову. Его кровью было забрызгано всё вокруг. И она уже замерзла. Рядом с трупом стояла открытая коробка с белыми пульверизаторами, пара баллончиков валялась на полу, один был смят словно на него специально наступили, пытаясь раздавить.
        Боль отступала, и мысли в голове приходили в некий порядок. Порядок мыслей призывал запастись лекарствами. У двери в провизорную он заметил большую чёрную сумку. В ней уже лежали коробки с лекарствами. Он всё вытряхнул из неё и стал собирать медикаменты по своему разумению. Собирал и с пола, и из шкафов. Многие ампульные препараты уже замёрзли. Он заполнил почти всю сумку. Открыл дверь провизорной, или она сама открылась, посветил туда фонариком. На стуле в центре комнаты сидела женщина в белом халате с выколотым глазом. Вернее, её труп. Он закрыл дверь, чтобы её не беспокоить. Пора было уходить.
        Он высунулся в окно. Ящика под окном уже не было. Кому понадобился? Прыгать высоко. Он вернулся в холл. Подёргал входную дверь, она оказалась не заперта, подцепил руками рольставни, дёрнул, дёрнул ещё раз, они с грохотом поползли вверх. Наступил на баллончик, чуть не поскользнувшись, из него с шипением выделилась какая-то пена, видимо, содержимое совсем замёрзло. Он остановился, оттолкнул баллончик и коробку с ними к трупу. Почесал нос, чихнул, наклонился, протолкнув сумку ногой наружу, и сам выскочил, отпустив ставни. Они с грохотом снова закрыли вход. Закрыли страшное место. Страшных мест в городе, видимо, было много. Из магазина напротив продолжали что-то выносить. В дверях лежал труп, они так через него и таскали жратву и выпивку. Стоявший рядом табачный киоск сгорел и уже был засыпан снегом. Рядом валялась бутылка. Он присмотрелся, посветил фонариком: бутылка коньяка «Хеннеси». Он нагнулся и поднял её. Запечатанная, выпала, наверное, когда тащили жратву или делили выпивку.
        Люди были какие-то одинаковые. Чёрные. Во всём чёрном или грязном. Как вурдалаки. Да и он тоже.
        Бутылку засунул в карман. Осмотрелся. Подхватив чёрную сумку, он зашел обратно в подъезд. Стал подниматься наверх. Но дошёл только до третьего этажа, до квартиры с открытой дверью. Там понял, что смысла возвращаться нет.
        Скрутило живот, сильно скрутило, остатки приличия подтолкнули его в квартиру. Он забежал, освещая фонариком комнаты, нашёл туалет, бросил у дверей сумку, кое-как, но быстро разделся. Сел. «Вот она, расплата за бухало тупое и никому не нужное, если поджелудочная не выдержала, так в сугробе и сдохну, никому не нужный дурак. Сорок два года, а дурак дураком», - зло думал он, думал про себя. Вдруг напротив открытой двери в туалет кто-то встал. Он осветил человека. Так и не понял, кто это, он или она. Свет от фонаря совпал со звуком из него выходящим, всё это вместе спугнуло человека, он побежал, споткнулся о сумку, заорал, снова побежал и, видимо, закрылся в дальней комнате и там продолжал орать, дико и страшно.
        Диарея прошла сама собой. Он как мог быстро оделся, подобрал сумку, вышел в подъезд, закрыв за собой дверь. Видимо, чтобы не слышать воплей.
        Мысли в голове упорядочились, но не до конца. Он шёл по ночной улице. Вокруг падал крупными хлопьями снег. «Возможно, потеплеет», - думал он.
        Народ попадался разный. Испуганный. Безразличный. Злой. Как объект для нападения он был неинтересен. Здоровый мужик с сумкой. Может, у него нож. Может, в сумке только майки, трусы и «Доширак». Он шёл к свету. Свет был в конце улицы у большого торгового центра. Туда, на площадь, шло много народу. Много народу шло и в другие стороны. В некоторых дворах жгли костры.
        Вдруг раздался крик и звон разбитых окон, оттуда, из разбитых окон, вывалился человек, со свистом пролетел и глухо упал на землю. Никто не подошёл, не посмотрел. Безразличие у всех и ко всему, что бы ни происходило. Или это холод?
        А холод стал пронзительным, снег исчез, появился ветер. Он шёл быстро, взмок, и сейчас ветер делал из него ледышку. Ледышку из мужика ростом в метр девяносто сантиметров и сто пять килограммов веса ветер сделал за один квартал ходьбы.
        Он вошёл на площадь перед торговым центром, словно путник из тайги в город будущего. Площадь была заполнена народом. Одна часть его стояла в очередь в сам торговый центр, который был освещён. По пару из его вентиляции было понятно, что ещё и отапливался. Другая часть народа курсировала вокруг огромного здания между работающими машинами и машинами, замёрзшими и покрытыми снегом. Да, ещё между ледяными скульптурами и новогодними ёлками, одна из которых работала. Её разноцветные лампочки, может, подбадривали или раздражали, даже выглядели как насмешка над полностью чёрным без света и тепла городом. Ещё были люди, уходящие вглубь города, в его темноту. Зачем? Ещё входы в торговый центр охраняли очень хорошо вооружённые люди в чёрном, руководили потоками пострадавших.
        Людская масса скинула его в центр площади, где стояли машины, десяток работающих джипов, в основном «лендкрузеров», двухсоток и трехсоток. Все без номеров. Понятно, что их недавно угнали из автосалонов. Его невольно вынесло прямо к автомобилям.
        Молодые мужики, сытые и с оружием, правда, каким попало, пили горячий чай из термоса. На лобовом стекле одной из машин была прикреплена табличка «БЕЗОПАСНОЕ ТАКСИ ОХРАНА». Он смотрел на эту табличку. Мысли в голове становились стройнее и чётче. Хотя, как мысли могут быть стройными? В его голове могут.
        - Ко-но-но-во, - вдруг сказал он.
        Это было первое слово, которое он произнёс вслух за, наверное, неделю. Или две? Произнёс слогами, язык прилипал то к нёбу, то к зубам, но слово получилось.
        - О! Хороший выбор! - к нему подбежал невысокий мужичок с автоматом на плече и пластиковой кружкой чая в руках. - Там и отопление, и связь, и тепловозы. Замечательно.
        - Можно легко выскочить из этого балагана, - сказал второй очень здоровый мужик.
        - Сколько? - спросил он.
        - М-м, двести км, два перевала, м-м. Таксу не знаешь? Понятно, - маленький скосился на сумку. - Тридцать граммов рыжья с пассажира и тридцать за охрану. Если один, то весь вес с тебя.
        - Если валюта, то можешь поменять на рыжьё там, - здоровый указал на микроавтобусы в смежном с площадью дворе.
        - А рубли-и? - еле выговорил он ещё одно слово кое-как.
        Об интонации можно было догадаться только по гортанной «а» в начале фразы.
        - Ты чё-ё! Ха-а, - рассмеялись они оба в голос. - Кто такие рубли? Нет таких денег!
        - Что в сумке? - просмеявшись, спросил маленький.
        - Лека-лекарства, - он кинул сумку на снег.
        Маленький проворно открыл, осмотрел, перетормошил всё и закрыл обратно.
        - Не, не катит. Зачем они? Валить надо быстро на юг, в сторону юга, неважно. Это главное лекарство.
        - Ага, - кивнул здоровый, - а то, как овец, бля, - он кивнул в сторону сияющего здания центра, - как овец, набьют в вагоны, бля, или в бараки, бля, типа переселя, - он осклабился кривоватыми зубами, - тся.
        - Чаю, - вдруг сказал или попросил он.
        - Чем ответишь? - округлил глаза маленький.
        Он пнул по сумке.
        - А, да, - кивнул маленький, бодро залез в сумку, вытащил пару пачек нужных ему таблеток, - счас, - и ушёл к дальнему джипу.
        Даже не джипу, а бензовозу, его овальный зад торчал из двора. Он нагнулся закрыть сумку, заметил вывалившуюся пачку «Трентала», подобрал её и сунул в карман штанов. «Что ж тут происходит?» - подумал, выпрямился, а сумку поставил между ног.
        - Война? - спросил он у здорового.
        - А ты откуда? Чё за, бля, вопрос? - удивился мужик.
        - Я бухал, - гордо ответил он.
        - Молодец, это ты молодец, ты, это, бля, много пропустил, почти всё.
        - На-а, держи, - вернулся маленький с кружкой чая.
        Он взял в руки чашку с быстро остывающим чаем, хлебнул, хлебнул ещё. Даже почувствовал сахар, выпил всё и слизал как мог сахар со стенок. Подумал, что делать с кружкой, не придумал и кинул под ноги. Где и без кружки валялось всё: пакеты, раскрытые и закрытые сумки, коробки, шапки, рукавицы, игрушки и очень много телефонов.
        Потоптавшись немного на месте, он направился в сторону центра, где увидел привязанный к стропилам плакат «РЕГИСТРАЦИОННЫЙ ПУНКТ». В сторону дверей стояло человек сто, может, больше. Он встал с краю, где был ещё один вход, который охраняли два автоматчика.
        - Ты чё-о?! Рыло охуевшее!!! - вдруг услышал он крики.
        Это выясняли отношения, видимо, военные и эти охранники. Военных было пять человек, они, естественно, были вооружены и, естественно, на взводе эмоциональном. Они пытались пройти внутрь здания, а охрана пыталась забрать у них оружие.
        - Ослоёб ебаный! - метафорические сравнения у военных были, как всегда, на высоте стиля. - Ты ни хуя не понял? Долбоёб! Оружие сдавать не будем! Не пустишь - сейчас открываем огонь на поражение, особо наши снайпера, для которых вы, ослы, как, блядь, на ладони, бля! Понял?
        Что отвечали охранники, он не слышал. Наверное, им было нечего отвечать, просто нечего.
        - Давай веди к главному! У вас есть связь, мы это знаем, нам нужна только связь и всё. Потом мы уйдём.
        Кроме очень понятных слов у офицера в руках был ещё один аргумент: автомат Калашникова с приделанным к стволу длинным штык-ножом, который блестел и переливался, отражая свет разноцветных лампочек с ёлки, и был нацелен в шею одного из людей в черном.
        - Пошёл, нах-х! - главный из военных наконец-то пнул ногой охранника, и они невнятной толпой закатились внутрь здания.
        Недолго думая, он прошёл за ними, прошёл, уже не обращая внимания на разборки внутри большого зала, где всё равно побеждали военные. Он осмотрелся и быстро понял, что дальше путь преграждали произвольные кабинки, собранные из рекламных плакатов и щитов, где стояли столы, за которыми сидели люди в чёрном. Он прокрался в одну из кабинок и сел на стул. С другой стороны стола никого не было. Только гудел включённый ноутбук. Ноутбук был чёрным, без опознавательных знаков.
        - Ты-ы недопонял?! Какой на хуй мэр?! Главная комендатура! Связь быстро давай! Урод!
        Похоже, победа была за военными. Да и ладно. Ему сытые охранники чего-либо никогда не нравились. Нет не чего-либо, а банков. И все их службы безопасности и эти ещё, коллекторские службы. Наверное, все деньги они уже вывезли сами, наплевав на вкладчиков и кодекс какой-нибудь их чести. Хотя часть их точно попала в те машины, где меняют золото на валюту, или наоборот. Через некоторое время размышлений он понял, что никто ничего не меняет и никуда не возит. Отбирают там же в тёмных дворах, хорошо, если просто отбирают, но это вряд ли, убивают, просто и быстро. Потому что холодно.
        Он размышлял и смотрел на одну из стенок кабины, которая состояла из рекламного щита фильма «Бриллиантовый дед» с Дженнифер Лоуренс и Сильвестром Сталлоне в главных ролях. Лоуренс в золотом платье стояла в вызывающей позе, показывая всё своё великолепие через разрез от шеи до пяток. И Слай в виде престарелого качка и любителя Шекспира. «Как он там борется со своим инсультом?» - думал он про Сталлоне, которого разбил паралич прямо перед Рождеством. Он даже в новогоднюю ночь поднял тост за здоровье любимого актёра и за его следующий фильм.
        Вдруг перед ним появился молодой, хорошо пахнущий человек в чёрной полевой форме без знаков различия. И приличия, потому как начал с грубости.
        - Ты чё тут? - осклабился он. - Кто тут тебя, а? Бл-л!
        - А чё? А ты кто? А тут регистрационный пункт? Или чё?! - вдруг, или вернее неожиданно для себя, ответил он человеку в чёрной полевой форме.
        Потом они молча смотрели друг на друга. Его бы выкинули обратно на мороз, но охрана была занята военными. Наверное, это и помогло.
        - Документы есть? - потерев висок, спросил дознаватель.
        - Нет, - буркнул он и уставился на чёрный респиратор с тремя белыми клапанами.
        - Ладно. Фамилия, м-м, инициалы, год рождения, профессия, место работы, хронические заболевания. Быстро.
        - Ок, Анциферов Виктор Геннадьевич, - он продиктовал инициалы и всё остальное.
        Парень бодро забивал данные в ноутбук. Когда закончил, внимательно перечитал и немного озадачился.
        - Ещё раз. Доктор?
        - Да, - тихо ответил он.
        - Точнее, врач, м-м, нейрохирург?
        - Да, можно и так, - он успокоился и стал согреваться.
        - А место работы? - продолжал уточнять дознаватель.
        - Межрегиональный центр нейрохирургии при Областной клинической больнице номер один.
        - Извините, - парень крутанулся на стуле и бодро так убежал за плакатные кулисы.
        Он уже немного отогрелся, и лёд опять превратился во влагу. Шум в холле прекратился. Военные забрали какой-то аппарат у охраны и вышли на площадь. В этот момент почти рядом с его столом пробежали новые злобные охранники. Громко матерясь, они выскочили на улицу.
        - Бз-з, бз-з! - раздалось с улицы.
        Военные про снайперов не соврали. Уже далеко не бодрых охранников затащили внутрь здания. Один, видимо, отошёл сразу, второй был тяжело ранен, харкал кровью и кусками лёгкого на зеркальный пол холла.
        «Интересно, кто ему будет оказывать неотложную помощь?» - подумал доктор.
        Вернулся уже совсем вежливый дознаватель. Причём на стрельбу и вопли раненого никто не обращал внимания. Вообще никто.
        - Извините, Виктор Геннадьевич. Можно ещё вопрос? - спросил парень. - Меня зовут Саша, - попутно представился он.
        - Да, - кивнул головой он, наверное, излишне резко, потому что она закружилась.
        - Вы сейчас, м-м, пьяны? - Саша внимательно посмотрел на доктора.
        - Уже не совсем. То есть праздники там-м… - доктор пытался сфокусироваться на глазах дознавателя, как на опоре, глаза были странные, зрачки словно в веснушках рыжих, да и ладно, усидел на стуле и хорошо. - А что? - спросил доктор.
        - М-м, события, знаете ли, м-м…
        - Да-а, вот наслоилось всё. А что? Ваш вопрос: почему я не на работе или, скажем, не в военкомате?
        - Ну-у да, скажем так.
        - Так в отпуске был. Бухал. Извините за прямоту. Связь отключил, чтобы не мешали. Вообще, как всегда у нас, всё важное пропустил.
        - Понятно. А вы часто так? - он почему-то махнул в сторону афиши со Сталлоне и туда же посмотрел.
        - Нет, первый раз так. Так случилось, глупо всё, - серьёзно ответил доктор.
        К столу подошёл ещё один дознаватель в такой же форме и такой же маске.
        - Скажите, Виктор Геннадьевич, как звали руководителя вашей стажировки во Франции? - спросил он.
        - Профессор Бернар Туатье, его отец оперировал президента де Голля, верней, маршала, институт мозга Труали, - ответил доктор.
        Дознаватели переглянулись.
        - Виктор Геннадьевич, вам надо пройти за мной. И вот надеть этот стикер, - сказал дознаватель и подал доктору кусок липкой ткани, - ладно, давайте, я сам, - он осторожно прилепил стикер к рукаву.
        - Вам надо дождаться формирования группы для эвакуации в зале сто тридцать четыре, - махнул рукой в сторону лестницы рябоглазый Саша.
        - Я вас отведу, - предложил дознаватель в чёрном.
        Они поднимались по проходам торгового центра на верхний этаж. В здании было невероятно много народу. Периодически кто-то кричал, что-то гудело, снова кто-то плакал, было очень душно, но тепло. Видимо, у торгового центра была предусмотрена автономная система отопления и электроснабжения. Как дизели у военных.
        В переходе между вторым и третьим этажами собрались люди и охранники. Один с мегафоном громко в него кричал:
        - Товарищи! Я ещё раз повторяю! Никакой красной зоны нет! Ваши стикеры означают этапы эвакуации! Посмотрите, они белые, синие и зелёные! Красных нет! Нужно вернуться на места и ждать посадки в эвакопоезда!
        Под эти крики они и поднялись на верхний этаж в помещения, где раньше были кинозалы. Все залы были заполнены людьми с синими стикерами на рукавах.
        - Вот в этом, - дознаватель указал на кинозал с номером на дверях - 134. - Устраивайтесь, где сможете.
        - М-м, вопрос. Где можно переодеться? Зубы почистить? - хотя во что он собирался переодеваться и чем чистить.
        - Там туалет, - парень махнул рукой в сторону прохода слева. И ушёл.
        Доктор прошёл в сторону туалетов. Везде в проходах и коридорах сидели и лежали люди. Видимо, не один уже день. Туалет был загажен невероятно, но и там были люди. Что делали - непонятно. Он осмотрелся. В конце коридора была ещё одна хозяйственная дверь, припёртая металлическим стеллажом, на вид очень тяжёлым. Доктор подошёл к нему, отодвинул, приоткрыл дверь, протиснулся внутрь. Правда, пришлось оставить сумку возле двери.
        Внутри комнаты было совсем тепло, даже жарко. Он осветил фонариком помещение: два квадратных агрегата гудели, перемигиваясь лампочками-датчиками, от них шли толстые кабели прямо в разломы стены. На одном из них была надпись «Тесла».
        «Ну и ладно, я им не помешаю», - подумал доктор, снимая с себя одежду. Всё было мокрое. Всё это мокрое он разложил на полу. А сам, практически голый, сел на картонный лист. Да, в комнате было тепло. Ему стало уютно, и он забылся в быстром сне. Сон был цветной и страшный. Он состоял из одних вопросов. Где его дети? Сыну семь лет, а дочери девять. Где они? Где его жена, бывшая, с семьёй её? Может, выехали на дачу? Если выехали, смогли ли растопить печку? Нет. Смогли ли выехать туда, просто выехать? Что они едят? Может, рискнули уехать в Кононово к его матери? Там есть свет и тепло. Уехали или нет? «Не-е-е-ет!!!» - заорала мёртвая женщина-провизор из аптеки.
        Он проснулся. От крика мёртвой женщины в его голове и скрипа металлических конструкций торгового центра. А может, от пинка в живот?
        - От-т, сука, устроился, заебись. Встать! - ещё один бодрый охранник орал стоя над ним.
        - Виктор Геннадьевич, вам всё же надо одеться и пройти в зал 134, - сказал парень-дознаватель по имени Саша. - Пожалуйста.
        Он стал одеваться. Вся одежда высохла. Что было очень хорошо. Плохо было то, как они нашли его в этой невероятной толпе. Может, проверяли эти кабели?
        Он оделся, куртку и шапку держал в руках. Они вышли, и сразу несколько охранников припёрли дверь.
        - Сумка, её нет, - сказал доктор, вдруг вспомнив о лекарствах.
        - У вас была сумка? - переспросил дознаватель.
        - Да. Её нет. Я… - доктор осматривал проход там, где её оставил.
        - Забудьте, она пропала навсегда. Там было что-то ценное?
        - Очень относительно. Очень. Там антибиотики и другие, м-м, таблетки. Может, и вам понадобятся.
        - Ладно, поищем, - дознаватель покосился на охранника.
        Его завели в кинозал, очень плотно забитый людьми.
        - Здесь ждите эвакуации, - сказал дознаватель и опять внимательно посмотрел на него, - ваша очередь скоро, - закончил он и быстро ушёл.
        - Ага, - ответил доктор.
        Он смог присесть только в промежутке между рядами и загородкой выхода. Ноги пришлось прижать. Всё время кто-то из людей входил и выходил. Осмотреться ему не удалось, потому что тело съехало в узкий проход и там застряло.
        - Осторожно, сумка! - услышал он сверху, над головой.
        Ему было неудобно повернуться, и он чувствовал спиной чью-то сумку, которую смял своим телом.
        - Извините, - он немного приподнялся, и из-под него выдернули. Наверное, сумку.
        На первом ряду рядом с ним сидела семья. Молодой отец, два мальчика и мама, бледная и нервная. Левая её рука постоянно тряслась. Дети спали. Родители придерживали их и укрывали.
        - Пропадают дети, - сказал молодой отец, посмотрев на доктора, - здесь пропадают.
        Что ответить ему, он не знал. Покачал головой. Подумал. Развернул куртку и достал бутылку коньяка. Откупорил. Протянул молодому папе.
        - Хлебни немного, - предложил он.
        - Спасибо.
        Парень сделал долгий глоток. Прикрыл глаза. Протянул жене. Она отрицательно дёрнула головой. Сделал ещё один долгий глоток. Вернул бутылку.
        - А можно нам? - сзади раздался женский или даже девчачий голос. Повернуться он не мог и просто протянул туда бутылку, её забрали.
        - Как так получилось? - спросил он у молодого отца.
        - А вы что? - он удивлённо посмотрел на доктора.
        - Ну то, - доктор мотнул головой, изобразив незнание и непонимание ситуации, без объяснения причин.
        Молодой папа посмотрел на пыльный экран, пожевал нижнюю губу и начал рассказывать.
        - Ну, всё началось вечером, тогда, когда взорвали все теплостанции, все сразу. До сих пор горят. А ночью опоры ЛЭП у города, там, где не проехать и куда не долететь. Опоры были заминированы ещё поздней осенью. Все основные ЛЭП взорвали одновременно по сигналу со спутника. Это я на одном ресурсе прочитал, может, и неправда. А все котлы взорвали по типу нарушения технологий, утечка и - бум! - это называется «хлопок», так раньше, ну до этого, взрывали нефтеперерабатывающие, - молодой отец на секунду остановился, потер нос и продолжил, - заводы. Так, чтобы не восстановить. Это я тоже в интернете прочитал. Пока он не пропал. Да, к утру в квартирах было холодно, а через день совсем невозможно находиться. Связи никакой. Да кроме проводного телефона, но недолго. Паника началась, когда стали грабить. Во вторую ночь стали грабить магазины. Всё тащили. Потом стали грабить награбленное. У нас в подъезде такая семья есть неприличная. О-о, там такое было! Потом кто-то приехал и пострелял их из автомата. Не полиция. Её сразу не стало. Вся пропала куда-то. М-м. На третий день появились эти отряды мэра анти, - он
снова почесал нос, - террористические и открыли центры для эвакуации.
        - Куда? - спросил доктор.
        - Что? - недопонял молодой отец.
        - Куда эвакуация? - доктор повертел в воздухе пальцами, словно рисуя дорогу.
        - М-м, туда, где есть тепло и свет, - неуверенно ответил парень.
        - Где есть? - сжал пальцы в кулак доктор.
        - М-м, да, это вы, да… - парень посмотрел на кулак и почесал нос, хотя бояться ему было нечего, - в интернете я прочёл под самый конец его, интернета, что вот этот вот ужас во всех городах, больших и средних, случился. Вся инфраструктура нарушена полностью, да ещё зима эта ужасная, вчера минус тридцать два было днём.
        - Так и куда эвакуируют? - вдруг резко сказал доктор.
        - Не знаю. Нам не говорят. Вывозят партиями. Мы тут второй день. Наши родители в другом центре. Правда, им присвоили белый уровень, низший, а нам почему-то синий.
        - Это как?
        - Это ВИП! - услышал он сзади себя звонкий женский голос. - Спасибо! Это то, что нужно, - ему вернули почти пустую бутылку, - было на, хи-и, нам. Да!
        - На здоровье, - ответил он и протянул бутылку парню, тот отрицательно мотнул головой.
        - У нас и выбора нет. У нас дети. Нас сюда привезли…
        - Ладно, это бог с ним куда. А если такие теракты и эвакуация, то это война?
        - Да нет. Никто вроде не нападал. На Кавказе они за независимость опять…
        - Ну это с лета. Из города все эти оглы, или кто они там, летом съехали, кто куда, - ухмыльнулся доктор, вспомнив вопли старшей медсестры о том, что все санитарки киргизки уехали. - Ещё все новости, всё лето про это, куда, мол, едут бедные, бля, - доктор вдруг почесал нос, так же, как и парень. - М-м, то есть из нормальных, ни Китай, ни Штаты, никто войну не объявлял?
        - Да нет. Только эти, как они говорят, технологические сбои и всё.
        - Это типа взорвали по сигналу со спутника и технологические сбои? Во всех городах страны?
        - Ну-у не во всех, только на Урале в Сибири точно, про Дальний Восток не знаю, но вроде нет. В Москве и Питере ничего такого не происходит, на юге тоже. Только рубль обвалился, и всё.
        - Так Сибирь - это и есть вся страна, не Москва же с этим, бля, Сочи.
        - Да-а, это да, - нахмурился парень.
        - А кто руководит всем этим? - доктор хотел сказать бардаком.
        - Не знаю. Вроде все чиновники и депутаты в отпуске. Какие-то бодрые люди появляются и руководят. Говорят, из сектора двадцать семь. Что за сектор? - пожал плечами парень. - Да всем и наплевать, главное - в тепло и подальше отсюда.
        Про себя доктор подумал: «Сами взорвали, сами отряды создали, эвакуируют сами. Как и куда?»
        - На чём эвакуируют?
        - Аэропорты стоят все, нет же электричества, ничего не работает. Кроме военных, наверное. Вчера два МиГа над городом летали. А Транссиб тоже встал, но, говорят, тепловозами до станций, где есть тепло, и дальше. Говорят, там эвакуационные посёлки уже созданы для перемещённых лиц, как-то так они называются.
        - Быстро создали, за одну ночь что ли?
        - Мировая общественность помогает, - вдруг сказала жена парня.
        - Какая общественность? - ухмыльнулся доктор.
        - Мировая, сам мэр по скайпу говорил с нами вчера. Говорит, мировая общественность не позволит стихии разрушить наши города, - громко продолжила жена.
        - Интернета нет. По какому скайпу говорил-то? - усомнился доктор.
        - У них вроде есть, у этих, - мотнул головой парень и он же отец. - Нам в записи по громкой связи транслировали.
        - А сам мэр где? А губернатор где? - не унимался доктор.
        - В интернете читал, м-м, когда он был, что он в Париже. А где губер, м-м, не знаю. Да, вчера, вроде, сказали, что наш город под протекторатом Франции находится и что нас туда будут эвакуировать.
        - Это невероятно круто: сразу во Францию. Тебе не кажется вся эта история как минимум странной?
        - Я так устал, мне уже ничего не кажется, мне бы семью вывезти отсюда, всё равно куда, хоть в Африку, там таких холодов нет.
        - Всё равно непонятно, быстро всё придумали, бирки, уровни эвакуации, отряды, Франция… Чё это? Почему Франция? - сам себе бурчал доктор, ширкая замком куртки.
        - Говорят, тренировались, - тоже буркнул парень.
        - Что? - удивился доктор.
        - Тогда, перед пандемией, учения были, назывались «Событие двести один», а перед нашими учения назывались «Событие двести пятнадцать».
        - И где проводили учения? - почти добродушно спросил доктор.
        - Говорят, в Анапе и Геленджике, - ответил парень.
        - Где? В Анапе? Ха-а, - вдруг хохотнул доктор.
        - Да, в Анапе, ха-а, - хохотнул ему в ответ парень.
        Потом они уже беззвучно похохатывали и улыбались друг другу. По крайней мере, сейчас, в условном тепле и условной безопасности, им можно было поулыбаться. Пока поулыбаться.
        - Такие события называются трансдисциплинарными проектами или синергетическими парадоксами, - снова устало сказал парень.
        - Н-да, проекты, н-да, парадоксы.
        Доктор устал думать на тему этих странных и страшных событий и прикрыл глаза, продолжая думать об Анапе, о тёплом море и улыбаться.
        Вдруг наступила тишина, потом страшный скрип, и опять тишина.
        - Это что? - нахмурился доктор.
        - Это балки скрипят, нам сказали, от мороза. Я думаю, от людей, здание на такое количество не рассчитано. И ещё резонансный эффект. Я сам архитектор.
        - И что вы здесь ждёте? Пока развалится этот барак?
        - А что? Там точно смерть, - парень махнул рукой в сторону экрана, - а у нас дети. Риск оправдан. Потом он же всё время скрипит, - он снова внимательно посмотрел на занавес экрана. - Да всё уже, всему херня пришла, - парень вытянул ноги и замолчал.
        В этот момент в помещение зашли дознаватели и охрана.
        - Внимание! Эвакуация по спискам! - раздался громкий, но самый ожидаемый крик.
        Дознаватели стали объявлять фамилии. Народ стал проворно выходить из зала. Многие даже забывали вещи. Объявили и семью архитектора. Когда они ушли, даже как-то тепло попрощавшись с ним, доктор пересел на крайнее место и вытянул ноги. Правда, сразу получил по ним удар.
        - Хули развалился?! - это был охранник, уже пнувший его в живот. Он молча подобрал ноги.
        - А мы?! - услышал он возглас позади себя.
        - А вы на закуску, - ухмыльнулся охранник и вышел из зала.
        Доктор наконец повернулся и осмотрелся. Из зала вышло очень много народу, а он был всё ещё переполнен. И рядом с ним уже сидели, и у экрана легли люди. «А мы» - были две молодухи в цветных, наполовину снятых лыжных комбинезонах, для зимы неприлично загорелых и для ситуации неприлично накрашенных. Они ему улыбнулись и помахали руками. Он тоже кивнул головой.
        - Я пройдусь, - сказал он девицам, - не посмотрите за местом?
        - Окей! Посмотрим, - бодро ответили они.
        Он встал, захотел размяться. Ходил по коридору, посмотрел вниз, послушал почти постоянный скрип опор. Захотел пить, но нечего. Вспомнил чай. Вспомнил и где видел того шустрого маленького мужичка с автоматом, который поменял таблетки на чай. С год назад он лежал у них в отделении, симулировал сотрясение. Всё бегал в коридор и орал в телефон всякую матерщину. Майор ОБЭПА или ещё какой-то полицейской муры. Доктор улыбнулся, подумав, что слово «мура» родилось от аббревиатуры МУР или слов «Мурка, ты мой Мурёночек». Да, точно, он.
        Доктор остановился у стены, где всё ещё висели афиши фильмов, мужики с пистолетами и девки в мини-юбках. Над ними тянулся провод, белый, местами прибитый, местами стянутый вниз, где конец его был закручен на обыкновенную отвёртку, вбитую в гипсокартон. Он потянул её, распутал провод, освободил отвёртку и сунул в карман. Подошёл к краю винтовой лестницы и вставшего навсегда эскалатора. Посмотрел вниз. Люди сидели, лежали, ходили. Они надеялись выжить в этой странной войне без войны. Доктор смотрел и думал, что эта война без войны уже давно велась против его народа, который и не понимал, и не чувствовал этого, или не хотел понимать и чувствовать. А только ставил себе прививки. Доктор поймал себя на мысли, что смотрит на поражённый опухолью мозг. Где же сделать первый разрез?
        - Отойди нах! - прорычал охранник, который пнул его в живот.
        Он кивнул и пошёл прямо к комнате с трансформаторами. Шёл, специально провоцируя охранника. Отодвинул стеллаж, открыл дверь и зашёл внутрь. Положил включённый фонарик на один из трансформаторов, фонарик осветил стену ровным ярким кругом света. Встал справа от двери. Достал отвёртку. Стал ждать. Ждал недолго.
        - Чё, за бля, не поня-я-я-а-л! - в комнату ворвался охранник.
        Доктор сделал первый разрез. Отвёртка легко прошла через левую глазницу в мозг. Там провернулась несколько раз и осталась навсегда.
        Тело охранника, вздрагивая от судорог, свалилось на пол. Пальцы дёргали или воздух, или спусковой крючок автомата. Доктор отодвинул автомат в сторону. Обшарил содержимое костюма охранника, вытащил пистолет, запасные обоймы, нож и наручники. Всё рассовал по карманам своей куртки. Выключил фонарик и вышел из комнаты. Пинать в живот полутруп охранника не стал.
        План дальнейших действий пока не вырисовывался, но наличие оружия в кармане придавало ему уверенности. В чём? В собственной правоте. Какой? Убивать людей? Когда город превращается в тайгу, прокурором в нём становится медведь. А желание остаётся одно - выжить.
        Потом он закончил внутренний анализ происходящих событий, которые ничего хорошего ни этому городу, ни этой стране, даже ему самому не предвещали. Бессмысленная воронка действий будет гонять эту страну по кругу, пока она не свалится на мостовую мордой о камни, мордой, потому что за время чёртовой пляски лицо всегда превращается в морду. Это называется управляемый хаос. Но он где-то читал, что с первого витка хаоса в нём самом возникают движения противотока, так называемые вихри Коллеманна. Если отряды мэра: охранники с южнорусским говором и банды бывших полицейских на украденных джипах - это часть управляемого хаоса, то те военные и он сам - это вихри Коллеманна, которые всегда приводят управление хаосом в точку невозврата. Есть даже такая математическая формула. Над её решением работали многие известные математики мира. И вроде нашли решение, как нейтрализовать эти вихри. Опробовали на Украине, в Сирии да и в самих Соединённых Штатах и вот перенесли её в Сибирь. И теперь наблюдают, как их формулы превращают людей в скот.
        Доктор, размышляя, вернулся в кинозал.
        - О-о! - вскрикнули «А мы», увидев его, - вы не уходите, сейчас нас объявят. Саша приходил, про вас спрашивал. Мы вам место держим. Вот, - очень быстро, практически одной фразой высказались девушки.
        Он улыбнулся, как мог, посмотрел на своё сиденье. На нём лежали сумки девушек. Маленькие они уже забрали, а большую он поставил у своих ног в проходе. Сел и развернулся лицом к девушкам.
        - За место спасибо. А кто такой Саша? - спросил доктор.
        - Так он этот заместитель здесь, да. Мы его давно знаем, он в нашем зале с лета занимался. И вот нам помог.
        - С эвакуацией. Он ещё раньше с визой во Францию нам помогал.
        - Да, у нас же открылось представительство, и он там работал. Мы весной должны были поехать. Анализы без очереди прошли.
        - Какие такие анализы? - серьёзно спросил доктор.
        - Так, отпечатки пальцев, прививки и это ещё изо рта, со щеки взяли. Это важно, он сказал. Нам и ответ с визой пришёл быстро. Но мы поездку на весну перенесли. У нас зимой соревнования должны были быть.
        - Да, мы чемпионки по фитнес-бикини.
        Девицы попробовали изобразить что-то из фитнес-позиций, получилось черти чё, но они были этим довольны или просто пьяны. У них были странные лица. Наверное, на густой макияж села пыль, жир или ещё что-то липкое, витавшее вокруг в воздухе. Наверное, это можно было назвать болью и страданием людей, то, что витало в воздухе. А доктору пришла другая мысль про лица девушек: это маски. Что за маски?
        - Да, города, я Юля, - улыбнулась одна и поправила волосы.
        Девушки продолжали общаться с небритым и немытым мужчиной, не зная о его мыслях. И действиях тоже.
        - А я области, я тоже Юля, - улыбнулась вторая и почему-то натянула на голову капюшон.
        - Очень приятно, я Витя, - широко улыбнулся в ответ доктор давно не чищенными зубами.
        «Что-то ты, Витя, сильно спокоен для человека, только что проткнувшего голову отвёрткой другому человеку за просто так», - думал про себя доктор.
        - Спасибо за коньяк вам, - игриво улыбнулась одна Юля.
        - А то мы так устали ждать, так худо было. И страшно, - держала у белого капюшона загорелые руки и говорила вторая Юля, словно от кого-то прячась.
        Доктор слушал девушек, смотрел на них и спокойно думал, что если посмертные маски, снятые с лиц девчонок, раскрасить красками для макияжа: чёрной тушью, румянами и краснющей помадой, то и получатся их лица. Так как они сейчас выгладят. Странно было это. Думать? Наблюдать? Быть здесь?
        - Мы тут уже второй день. Уже и надежда стала пропадать. Не знали, что делать.
        - Так молиться, - вдруг предложил он. «А тебе каяться», - подумал про себя доктор.
        - Кому? - они серьёзно смотрели на него.
        - Богу, - серьёзно сказал он.
        Они поморщились.
        - Ну тогда бутику, - предложил он.
        - Кому?
        - Вот так: Бутик Ру, дашь нам днесь скидку в пятьдесят процентов и ботфорты со стразами в подарок, - продекламировал доктор.
        Они серьёзно смотрели на него, может, потому что выпили недавно бутылку коньяка, может, потому, что им было очень страшно.
        - Я пошутил, - разъяснил он.
        - А я хотела спросить, какого цвета ботфорты, - левая Юля наконец сняла с головы капюшон куртки.
        Они засмеялись, наверное, потому что скоро их очередь на эвакуацию.
        Так и случилось. Появился дознаватель с охранниками, они потыкали пальцами в девчонок, в ещё с десяток людей и ткнули пальцем в доктора. Эвакуируемые выстроились в цепочку между уставшими и злыми людьми, которые оставались ждать дальше. Многим из них ждать дальше было невыносимо. Ни пить, ни есть, ни разговаривать - только ждать.
        Доктор стоял и смотрел на них, серолицых и сероглазых. Всё в зале для него стало серым. Наверное, от тусклого освещения и густой пыли. «Если нас продержат тут ещё минут пять, они нас съедят заживо», - думал он.
        Наконец дали команду на движение. Он шёл, спотыкаясь о ноги людей и скомканные тканевые дорожки залов. Держал в руках девчачью сумку и решал, уйти ли в город с пистолетом и продолжить свою войну, или поехать с ними и узнать, что же всё-таки происходит. Узнать больше можно было только с этой стороны. И он решил ехать.
        Откуда-то снизу, видимо, совсем с цокольного этажа, раздались слова: «На-адежда-а - наш компа-а-ас земной, а удача - награда за сме-е-елость…» - голос был женский, громкий и хорошо поставленный, как у профессиональной певицы. Но песня, увы, не состоялась. Продолжения не последовало. Только в пространстве огромного торгового центра кроме скрипа колонн теперь слышались ещё «надежда и смелость». Оборвавшаяся песня была аллегорией всей это странной ситуации: войны без войны.
        Группа из кинозала под номером сто тридцать четыре спускалась по проходам, заполненным людьми. Они дошли до первого этажа. Там из разных мест с разными стикерами на рукавах собирались беженцы. Вдруг один из них, высокий седой мужчина, упал на зеркальный пол холла. Упал навзничь и навсегда. Из кармана его синей куртки высыпалась мелочь, мелкие монеты со звоном разбегались по полу, утыкаясь в обувь и падая по лестнице на цокольный этаж. Беженцы перешагивали через него, обходили его совершенно равнодушно. Монетки перестали звенеть, уступив место скрежету опор.
        Доктор тоже был равнодушен, наверное, устал и не верил, что его помощь кому-нибудь нужна. Да и не до того было. При ярком освещении холла он заметил кровь на своих пальцах. Это была кровь охранника. Он попытался вытереть её тканью куртки, не совсем получилось, руки стали не буро-красными, а грязными. Да и ладно. После внимательных взглядов охранников именно на него у доктора возникло решение переложить оружие в пустой боковой карман сумки. Что он и сделал осторожно. Пользуясь толчеёй и своей комплекцией. Решение было правильным. Их группу в семь человек отвели в сторону и стали осматривать.
        - Это что? - спросил дознаватель у него, указав на сумку.
        - Это наша, - ответили за него девчонки.
        - Открывайте, - он передал им сумку, те стали копошиться и почему-то сильно смущаться, и от их смущения, наверно, основной замок застрял и не открывался.
        - А мою вы не нашли? - спросил он у дознавателя, отвлекая его внимание.
        - Вашу? Нет, - тот пренебрежительно посмотрел на доктора. - Покажите карманы куртки, - сказал он.
        - Я говорил, с лекарствами, - доктор вытащил фонарик из куртки, дознаватель быстро прощупал его и куртку, и штаны, и капюшон.
        - Нет. Не мне говорили, - охранник закончил осмотр. - Ладно, пошли в машину, - махнул он рукой в сторону дверей.
        Девчонки передали ему сумку, при этом пыхтели и улыбались. «Может, и у них там тоже оружие или золото?» - подумал доктор.
        Их вывели на задний двор, где раньше разгружали грузовики с продуктами и бытовой техникой. Людей делили на группы и проводили к большим автобусам, автобусам поменьше и микроавтобусам. Их было несколько, все «мерседесы». Они стояли в конце колонны.
        В один из микроавтобусов завели группу беженцев, в которой были и доктор, и фитоняшки Юли. В машине их оказалось человек десять. Рассаживались все быстро, но невесело. Сиденья стояли по два в ряду и по одному в ряду. Он сел на последнее по одному в ряду. Сумку поставил под ноги. И пока была неразбериха вытащил пистолет и обоймы, переложив их в карманы куртки. Нож и наручники отставил в сумке. В машине было теплей, чем в здании, которое катастрофически теряло тепло, да вообще в любую секунду могло рухнуть. Люди уселись и стали тихо ждать.
        - От имени всех пострадавших! - неожиданно раздался громкий голос дамы в белой шапочке, она последней зашла в салон. - Хочу сказать большое спасибо мировой общественности за ту помощь, которую нам оказывают! - сказала она и села на первое сиденье рядом с водителем.
        Водитель как-то странно посмотрел на неё и указал на салон. Она создала вид непонимания и нетерпения. Мол, пора им ехать прямо во Францию. Заждались они.
        «Может, и вправду нас просто вывезут туда, где тепло. Накормят там. Он займётся врачеванием больных людей. И всё станет, как было», - думал доктор. Мысль для человека, который уже понял, что происходит, была странной.
        «Может, и вправду их просто эвакуируют из гуманистических соображений, так сказать, мировая общественность помогает бескорыстно. И детишек в тепло, и их родителей на работу с высокой зарплатой и социальной поддержкой. Может, и разрушенную инфраструктуру восстановят, отопление, электричество. Еду завезут, медицинскую помощь окажут», - продолжал думать доктор, но всё равно как-то иронически.
        «Нет, ни хрена. Ничего они восстанавливать не будут, не для того взрывали. Для чего устроили этот бардак здесь лютой зимой, понятно. Но по каким критериям отбирают и вывозят - непонятно. Вот кто такая дама в белой шапочке? Что она для мировой общественности?» - думал доктор, невольно всё сильней и сильней сжимая рукоятку пистолета.
        «Надо узнать больше. Как эта система работает, кем управляется? И в чём смысл этого балагана? И продолжать бороться», - эта мысль была правильной, особенно для человека, который уже воткнул отвёртку в голову охранника как части этой системы.
        - Надо всем перейти в большой автобус! - громко сказал дознаватель, зашедший в машину.
        Эвакуируемые притихли, никто не хотел выходить из уютного микроавтобуса.
        - Давайте быстро! Или сейчас пересаживаетесь, или навсегда остаётесь! - закричал он.
        После этой угрозы эвакуируемые стали потихоньку выходить из машины. Доктор никуда пересаживаться не собирался, вернее, ехать в переполненном злыми и уставшими людьми автобусе не собирался. А угроза остаться здесь навсегда его не пугала. Утро уже вступило в свои полные права. Город освещался солнцем, впереди был целый день света, не тепла, но света.
        Он сидел и ждал, пока все выйдут, чтобы спокойно уйти с площади. Так он решил. Ещё в машине остался сидеть пожилой, похожий на профессора мужчина. Он равнодушно смотрел на то, как водитель пытался вытащить женщину в белой шапочке из кабины, она упиралась, хрипела и не хотела выходить. Вскоре ещё один охранник открыл дверь и выволок её на улицу, она упала и стала пинать охранника ногами. Её убили выстрелом в лицо. Пожилой мужчина вздрогнул и закрыл глаза.
        Доктор решил выждать ещё немного и уйти в город. Но входную дверь закрыли снаружи. И водитель куда-то убежал.
        - В напитках, - вдруг сказал мужчина.
        - Что? - переспросил доктор.
        - В напитках были растворимые психоактиваторы. Разные, одни вызывают сексуальную агрессию, вторые просто агрессию, а третьи вызывают паническое поведение. Их завезли давно, хранили на складах кока-колы, ещё были в чипсах и сникерсах. Бутылки с выпивкой, в основном виски и коньяк, раскидывали на улицах. Там тоже всё это в полном наборе. В некоторых бутылках чистой воды были закачаны инфекционные агенты быстрого и отдалённого действия.
        - Это чтобы бардак быстрей наступил? - с интересом спросил доктор.
        - Да, он и наступил. Я даже не думал, что так быстро и так сильно. Они пришли два года назад…
        Мужчина вдруг замолчал. Доктор тоже молчал. Колонна больших автобусов с эвакуируемыми и охраной в микроавтобусах выехала с площади. Людей на площади стало намного меньше, чем было вечером. Часть их смогла зайти в торговый центр, часть ушла в город. Некоторые умерли. Их тела лежали на площади, засыпанные снегом, возле одних сидели родственники, возле других лежал мусор.
        - Куда их везут? - спросил доктор у профессора.
        - Они появились два года назад. Два майора, Губарев и Сидоров. Предложили поработать на безопасность страны. Нам нужно было просчитать ситуацию дня икс. Просчитать то, что они могут сделать с нашим городом и всей областью. Пошагово, по часам и дням. По городам и посёлкам, по улицам и домам.
        Он снова замолчал.
        - Кто мог сделать? - снова спросил доктор.
        - Дали всю информацию, - профессор продолжал говорить, не обращая внимания на вопросы. - Даже по дачам и посёлкам ИЖС. Мы всё просчитали, как может быть. Просчитали, как этого избежать и что делать, если случится, м-м, случится это. Это и случилось.
        - Наверное, как вы написали, так это и произошло по минутам?
        Мужчина резко обернулся. Его круглые глаза были красными, воспалёнными и злыми.
        - Они предложили мне дальше работать. Дальше анализировать, что делать с людьми в лагерях перемещённых лиц. Что делать с теми, кто не хочет уезжать.
        - И вы?
        - А что? У меня вся семья в заложниках в Москве, с осени. Они считают, что в движении к новому рабовладельческому обществу препятствием и очагом сопротивления может стать именно Сибирь, и люди, которые здесь живут. Поэтому всё это, а-а, - сказал он, резко отвернулся и снова замолчал.
        На улице поднялась настоящая пурга. Ветер завывал и долбил в стенки автомобиля, пытаясь его перевернуть. Так же резко, как долбил ветер, открылась дверь в автомобиль. Вместе со снегом внутрь машины завалились дознаватель, очень богато одетые мужчина и женщина с кейсом и Юли-фитоняшки. Они быстро расселись по сиденьям. Фитоняшки уселись рядом с доктором. Девицы были без сумок и выглядели испуганными. Или просто прошло опьянение?
        - Куда, куда ехать? - кричал в устройство, похожее на большой айфон с антенной, дознаватель, которого звали Саша.
        По дисплею болталось лицо того, кто отвечал. Судя по мимике, он сильно и матерно орал. Только звук исчез.
        - Счаз вернусь! - с этими словами дознаватель снова вылез на улицу и бодро побежал к торговому центру.
        - Мы думаем, нас в бордель повезут, - тихо сказала одна из Юль.
        Они обе испуганно смотрели на него. На их лицах не было красок, они где-то смыли макияж и стали другими.
        - Это для вас самый простой вариант, - ответил доктор.
        Пришло время и ему рассказать то, что знал.
        - Соскоб со слизистой щёк у вас взяли для генетического анализа. Саша этот был приставлен за вами наблюдать или даже вас выбирать.
        - Для чего?
        - Для чего-то более сложного, чем пересадка органов и тем более бордель.
        - Пересадка органов? - обе Юли округлили от ужаса глаза.
        - Этого барахла после Украины в Европе навалом. Даже цена упала, всем, кому нужно, пересадили. Не всем, правда, помогло. Очень много отторжений. Самое громкое: у Дэвида Рокфеллера последнее сердце не прижилось как раз из Украины. Самое страшное слово для вас, девочки, это нейробиолис.
        На него заинтересованно смотрели и профессор, и мужчина с женщиной, и фитоняшки Юли.
        - Нейробиолис - это тема моей докторской диссертации. Если кратко, то это создание нейронной флешки или сим-карты. Создание матрицы из нейронов, способных прорасти в другой мозг. Матрица готовится очень долго, несколько лет, из частей мозга, отвечающих за память и поведенческие параметры индивидуума или, верней, реципиента, формируются минимальный в объёме и максимальный по файловой загрузке синапс. Реципиент находится в искусственной коме, его мозг открыт, и из него выращиваются на основе субстрата из стволовых клеток нейроны, из которых и формируются активные синапсы. Для контроля этого процесса через электроды, зафиксированные в мозгу, задействован целый суперкомпьютер. Всё это сейчас происходит в филиале института мозга французской академии наук в предгорьях Альп. Готовят несколько реципиентов. Это две престарелых графини де Ротшильд и сам престарелый граф де Ротшильд Джейкоб, официально умершие несколько лет назад.
        - А доноры кто? - спросила богато одетая женщина.
        - А вот они.
        Все посмотрели на фитоняшек Юль.
        - Можете объяснить просто? - тихо сказала одна из Юль.
        - Могу. Донорским органом в этом случае служит всё тело. Человека-донора тоже вводят в искусственную кому, вскрывают голову и готовят зоны для проращивания активных синапсов.
        - Как симку в телефоне меняют? - проявила активность вторая из Юль.
        - Да, точно. Только менять надо больше года. Так два тела лежат рядом и соединяются через синапсы. Вернее, мозг одного как симка заходит в мозг другого, и через него управляет новым, красивым, молодым телом. Под контролем суперкомпьютера. Когда процесс будет завершён, старое тело отключат. А новое выйдет в свет. И баронесса де Ротшильд будет жить вечно, меняя только тела на свой вкус и цвет. Одна из баронесс, пребывая в старческом маразме, выбрала для себя тело Анджелины Джоли. Та с перепугу и вырезала из себя всё, что можно, только чтобы стать непривлекательной для баронессы. И стала. Я думаю, донорских тел было выбрано не менее тысячи. Так что, девчонки, я бы на вашем месте во Францию не стремился.
        - А мы и не стремимся, - нахмурились девицы.
        - Скажите, а сколько это всё может стоить? - заинтересованно спросила богато одетая женщина.
        - Сколько денег? А сколько стоит одна война? Или этот наш природный катаклизм? Не меньше.
        - Но это же, о чём вы говорите, м-м, не на потоке? - спросила одна из Юль.
        - Нет. Это чистый эксперимент. И никто не знает, чем это может закончиться. Кроме меня.
        - Почему?
        - Это моя идея - трансплантация синапсов. Они её украли, и у них скоро возникнет тупик, как раз перед завершением проращивания. Я знаю, что делать дальше. А они нет.
        - Да это всё бред! - громко сказал богато одетый мужчина.
        - Да не вопрос, бред так бред, - ответил доктор и привалился к окну.
        В машине стало невыносимо холодно. Пора было заводить двигатель.
        Все молчали, и каждый думал о своём. Юли: ехать или нет во Францию. Богатые: сколько стоит вечная жизнь, а профессор думал, что он последняя сволочь. Скоро прибежал водитель и завёл двигатель. Потом прибежал дознаватель Саша. И они поехали. Куда?
        Доктор смотрел на большое здание торгово-развлекательного центра «Созвездие», раньше, в советское время, на этом месте был колхозный рынок, там продавали цветы, фрукты и мясо; в перестройку торговали всем, чем придётся: от пуховиков до трусов; в нулевые построили невероятных размеров торговый центр, где было всё сразу и всё дорогое: от духов и норковых шуб, компьютеров и телевизоров до золота и бриллиантов. Вокруг понастроили элитных домов, где и жили элитные покупатели этого центра.
        Жили.
        Площадь исчезала из виду, а вместе с ней и рынок, где сейчас вместо рыбы продавали людей.
        Сцена вторая
        Аэропорт
        Голод уже не скулил у него в животе, а стал закручивать кишки так, что при одном воспоминании о жареной картошке и солёных помидорах у него кружилась голова. А ещё ему грезились малосольные огурцы и почему-то копчёная рыба, а во рту прямо в слюне стоял вкус чая с лимоном и сахара или варенья, малинового, налитого на кусок хлеба с маслом. Так он делал в детстве. Варенье стекало на пальцы, они становились липкими, и их надо было мыть. Как-то после тренировки он съел его целый литр, а когда он был в деревне летом, то мешал ягоды малины со сгущёнкой и ел всё это ложкой, а потом гонял на велике.
        Здорово это было - гонять на велике. Он снял перчатку и стёр изморозь с окна, смотрел в него, стараясь не думать о еде. О тушёнке, мёде и сникерсе, о коробке сникерсов и банке мёда, трёхлитровой, а вот тушёнки грезилась всего одна банка.
        Он смотрел в окно. В каждом большом городе есть районы старой деревянной постройки, которые ещё не снесли, а новые большие дома уже обступили их с разных сторон, такие Николаевки или Покровки. В некоторой своей части они трансформировались в подобие коттеджных поселков, а в остальном оставались скопищем старых двух - и трёхэтажек. Именно сейчас их автобус проехал мимо поворота в сторону одного из таких районов. Между машинами, стоявшими посередине дороги, в сторону района Марьино шли люди, несколько сотен, в надежде на тепло и кров. Надежда подтверждалась дымом от печных труб, что там топили, дома или бани, было неясно. Так же, как и есть ли место для беженцев. Но у людей была надежда, и они шли.
        Потом они проехали и выезд из города к двум мостам через реку. Одному железнодорожному, а второму автомобильному, судя по чёткой колее, в ту сторону и повернули автобусы с беженцами, уехавшие перед ними. Доктор надеялся на то, что они на следующем проезде свернут вправо, в сторону железнодорожного вокзала. Он надеялся на то, что движение по железной дороге невозможно отключить. Там было много систем поддержания безопасного движения: от дизельных станций до аккумуляторов высокой мощности.
        Но и туда они не повернули. А микроавтобус остановился перед большим зелёным мусоровозом, который уткнул свой зад в середину большого автобуса, и они неуклюже перегородили широкую улицу, кажется, навсегда.
        Это была улица Рабочего Штаба, со своей знаменитой позной, позы в которой готовили по старинным бурятским рецептам и подавали к столу очень артистично. Вход в позную был завален снегом, под самую крышу. И вся дорога была завалена снегом, неглубоким и рыхлым. Ехать было сложно. Они забрались на тротуар, задев днищем о бордюр и, пробуксовав, свалились на дорогу, которая была заставлена брошенными автомобилями. Чтобы их объехать, надо было снова пробираться по тротуарам, цепляя бортом то за деревья, то за машины, то за редких людей, у которых инстинкт выживания был заморожен.
        Микроавтобус ехал в сторону коммунального моста через реку. Так решил доктор, осматривая их путь. А эта дорога вела в аэропорт, он часто сам ездил по этому маршруту. А что дальше - он не знал. Самолёты же не летали.
        Автобус трясло, подкидывало и дёргало. Доктор, пытаясь удержаться, развернулся лицом в салон и упёрся руками в спинку переднего кресла. Невольно его взгляд уткнулся в норковую доху богатого человека.
        Доктор смотрел на норковую доху богато одетого человека, чёрную, стриженую, с чёрным же атласным подкладом, вывернутым сейчас наружу. «Barin» было вышито на подкладке.
        Он вспомнил, где видел этого человека.
        Первый раз, когда он привозил свою пожилую маму к ним в отделение на консультацию. Заведующий попросил именно его осмотреть, уточнить диагноз и составить план лечения. Что, собственно, доктор и сделал. А заведующий, забрав план лечения, стал обговаривать финансовую часть сделки. Он всегда это делал, даже любил это делать, и у него получалось, продавал. Но не в тот раз. Богато одетый сказал, что в Израиле будет дешевле.
        Второй раз, когда богато одетый избирался в депутаты. Много говорил о справедливости и инвестициях. Обещал построить дома, дороги и детские сады. Его и выбрали в депутаты областной Думы. Доктор мало интересовался политикой и на выборы не ходил. В отличие от тёщи. Ему нравилась фраза Жванецкого: «Депутаты, а кто их выбирает?»
        Н-да, а новую квартиру они купили в доме, который построила именно его фирма. Большую, светлую, в красивом доме, где доктор собирался жить долго. Не получилось.
        Третий раз совсем недавно, когда его физиономия мелькнула в связи со скандалом. У богато одетого была беременная любовница, которая выкладывала в инстаграм фотки себя голой с животом. Как бы: вот мой живот растёт изо дня в день, так и так растёт, и я такая, то накрашенная, то волосы вверх, то косу заплету, то селёдки захочу. И вот один раз сам богато одетый депутат попал в снимок. Правда, не голый, как беременная, а в красных трусах, на втором плане, но очень хорошо узнаваемый. Шум был большой, он молчал, стойко перенося нападки журналистов, пока не начался сезон пожаров. Сгорело несколько таёжных посёлков, все СМИ уехали туда освещать ситуацию, и о депутате в красных трусах забыли. А маму свою он не вылечил, её привезли на скорой в критическом состоянии и не спасли. Богато одетый, тогда уже депутат, орал, что разгонит нашу богадельню, всех уволит, накажет. И требовал возместить. И вот сейчас доктор ехал вместе с ним. Такая вот судьба, наверное, ироничная.
        Наконец они мимо станции метро имени Сергея Лазо выехали на окружную дорогу, ведущую к мосту, минуя центр города. Моста ещё не было видно, а плотную пробку из брошенных машин было видно хорошо. Они сейчас находились на возвышенном участке дороги. А прямо перед ними стояли две чёрных «Тойоты-Камри», морда одной уткнулась в багажник другой, двери обеих машин были распахнуты, и в их салонах ветер давно налепил странные сугробы из снега, похожие на людей.
        Микроавтобус остановился, и водитель бодро так выскочил, наверное, искать объезд. Доктор невольно посмотрел в окно. Хотелось есть. Давно хотелось, но было неприлично об этом говорить, когда тебя и так спасают, героически везут через страшный город, скорей всего в аэропорт. Но стоянка затягивалась, а через дорогу был виден супермаркет с выбитыми дверями. «Может, что и найдётся там, какая банка тушёнки?» - подумал он почему-то именно о тушёнке.
        - Может, сходить за едой? - сказал доктор вслух. - Может, кто ещё хочет есть? - спросил он, посмотрев на фитоняшек.
        Все молчали.
        - Может, это я один, бля, голодный, как сука?! - уже громко заявил доктор.
        - Там, наверное, уже ничего нет, - тихо сказал профессор.
        - Я проверю, - не унимался доктор.
        - Нет, нет, никто не выходит из машины, - сказал дознаватель Саша.
        - Это понятно. Может, меня там съедят или зарежут. Так вам и легче будет. Одним эваку-, тьфу, -ируемым меньше, - доктор поднялся с места.
        - Нет. Нельзя. У нас время поджимает, - немного растерянно говорил дознаватель.
        - Какое время? До порта пешком целый день идти. Летом, - доктор ткнул пальцем в стекло в сторону аэропорта.
        - Мы едем, - уже со злостью цедил слова дознаватель.
        - Никуда не едем. Впереди тупик, тупиковей не бывает, - постучал по стеклу доктор.
        - А мы что, в аэропорт едем? - спросила одна из Юль.
        - М-м, да, мы пытаемся проехать в аэропорт, но вот видите, - ответил дознаватель.
        От слова «аэропорт» возбудились только фитоняшки Юли. Они громко стали разговаривать между собой, даже сняли шапки и расправили замусленные волосы. Они оказались брюнетками. Богато одетые, они точно знали, куда едут. Профессору было наплевать. А доктор хотел есть.
        - Дайте мне пять минут, - продолжил доктор, - я на всех принесу чего-нибудь съедобного.
        - Нет! - зло вдруг вскрикнул дознаватель.
        - Ты заткнись! - поддержал его богато одетый и повернулся к доктору. - Ты мне-е надоел, сука! Заткнись! - заорал он.
        Заорал так, со знанием дела. После этих слов доктор и решил выйти из машины, вернее, этот окрик и заставил его начать действовать. Он встал и двинулся по проходу. Богато одетый тоже попытался встать, но, получив удар в грудь ногой, осел и удивился. Его, видимо, давно не пинали, может, никогда. Дёрнув дверь, он вывалился из микроавтобуса. Дуло автомата сразу уткнулось ему в живот. Больно.
        - Ты, сука, запомни, - цедил слова дознаватель, - мне на тебя наплевать, я не знаю, почему ты стал номером один на эвахуацию, но мне хлубоко пох на тебя и на твой номер.
        Доктор немного отстранился от дознавателя. Странный шрам был на его левой брови, свежий, ничем не обработанный сгусток крови, ровный, словно топор остановился в самом начале пути и замер, но оставил аккуратный след. И глаза у него были странные, зрачки словно в веснушках, сероватые, в ржавых пятнах. Злые. Наверное, злые с рождения. И до смерти.
        - Это ещё как понятно. Да и мне на тебя пох, но я обещаю вернуться, - рукоятка пистолета в руке отяжелела, щёлкнул предохранитель. И час смерти чьей-то приблизился.
        В этот момент из машины так же кубарем вывалился профессор. Вывалился шумно, отодвинув своим телом чью-то смерть. Всё это заняло секунды жизни, словно кто-то играл ими, натягивая струны судьбы. Этот кто-то сейчас играл и огромной страной, натягивая канаты судьбы этой страны. Они уже скрипели и лопались. И что в этом скрипе жизни простых людей? Секунда звука - и больше ничего.
        Доктор отпустил пистолет, вытащил руку из кармана, застегнул его и выдохнул.
        - Саша, я схожу вместе с ним. Водителя всё равно нет и ехать некуда, это точно, - тихо, почти вкрадчиво сказал профессор.
        - Ладно, под вашу ответственность, - дознаватель, нервно дёрнув дверь, залез в автомобиль.
        Профессор и доктор быстрым шагом, насколько позволял снег, пошли ко входу в магазин. В магазине было всё перевернуто, разбито и много уже замёрзло. Проходя через хозяйственную часть, доктор подобрал пару забавных пляжных сумок с мордами мопсов, одну отдал профессору. Они прошли дальше вглубь магазина. На полках ничего не было. Тушёнки точно. Да просто ничего.
        - На склад сходим. Может, что там есть, - предложил профессор.
        - Да, вы сходите, а я дообследую зал, - ответил доктор.
        В зале осматривать было нечего. По полу разлились большие лужи подсолнечного масла. Валялись рваные упаковки, битые бутылки из-под вина и водки и их осколки. В хозяйственном отделе тоже был бардак. Всё валялось вперемешку с грязью и льдом. Единственно ценным для себя доктор признал два термоса. «Может, где раздобудем горячей воды», - думал он. В подсознании возник образ чая, который он пил на площади. Чай из термоса. Он кинул их в пляжную сумку. Ещё бросил упаковку разовых бритв и флакон пены. «Может, где будет вода. Побреюсь», - подумал он.
        - Вот, - из подсобки вышел профессор, - больше ничего нет, в кабинете у директора нашёл. Это всё, - он показал на упаковку шоколадных батончиков «Баунти», одну сыра «Хохланд» и большой пакет с лапшой «Доширак». - Да, доктор, не ходите туда, не надо, - он отдал сумку с продуктами доктору, а сам пошёл к выходу.
        Из кармана его куртки торчало горлышко бутылки.
        - Не ходите туда. Не надо, - повторил он.
        Доктор посмотрел на открытую дверь в подсобку. «Не надо, так не надо, - подумал доктор, а вспомнил провизора с пробитой головой. - Ладно», - он развернул несколько батончиков и с жадностью их съел. Пошёл к выходу.
        - Я здесь, - сказал профессор.
        Он стоял сбоку от входа по колено в снегу.
        - Вы что будете? - пережёвывая остатки кокосовой стружки, спросил доктор. Как будто у них был выбор.
        - Выпей, - он протянул ему открытую бутылку водки.
        - Нет, я больше нет. Не время, - отказался доктор.
        - А для меня время.
        И после этих слов профессор вылил в себя половину пол-литровой бутылки. Доктор ждал, пока профессор доливал в себя остатки водки, доливал, приговаривая:
        - Хороша, сука, холодная, хороша.
        - Закусите, - доктор протянул на выбор или «Баунти», или сыр. Профессор аккуратно поставил бутылку в снег, выбрал сыр и продолжал стоять по колено в снегу.
        - Они думают, - сказал профессор, мотнув головой в сторону автобуса, - что у них на счетах есть деньги. Там, - он махнул рукой в сторону аэропорта, видимо, имел в виду богато одетых людей и их счета за границей. - Ни хрена, я тебе скажу, у них там нет, ни хрена, - профессор с трудом развернул сырки и проглотил их, смачно захлёбываясь слюной, может, был голодный, как и доктор, а может, был просто старый уставший профессор, которому было сложно есть, пить и жить.
        - Может, пойдём? - предложил доктор.
        - Да. Знаешь, а мне полегчало, - сказал профессор и посмотрел на свои ноги в снегу.
        Они вернулись в микроавтобус. Доктор закинул на заднее сиденье пакет с лапшой, раздал всем без исключения остатки «Баунти». Даже дознавателю, все молча стали жевать. Шуршали бумажками и смотрели в окна. Вскоре вернулся водитель, что-то сказал дознавателю и стал показывать в сторону моста, махая руками.
        Доктору стало совсем тепло. А профессора, как говорится в народе, развезло. И он вдруг запел песню:
        - Я помню тот Ванинский порт и вид парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы, - профессор пел негромко, даже не пел, говорил, даже не им, а самому себе. - На море спускался туман, ревела стихия морская, лежал впереди Магадан - столица… - профессор вдруг замолк и так же вдруг уснул, закрыв глаза и открыв рот.
        В этот момент водитель, резко дёрнув машину, повернул во двор крайнего дома. Во дворе на удивление не было машин. И в следующем. Только в пятом был затор, но водитель свернул в сторону набережной. Машина остановилась. Из её окон хорошо был виден мост, заставленный автомобилями. Ближе к середине моста, перегородив его поперёк, валялся бензовоз. Он уже догорел и чёрным остовом определял границу. К этой границе с берега, где находился аэропорт, двигались танки. Их было пять. Один в центре с огромным ковшом на морде, остальные по бокам. Прежде чем двинуться, они сделали по несколько выстрелов в сторону скопища автомобилей. Брошенные машины, словно кегли, взлетали в воздух, переворачивались и падали уже неоформленным куском металла. Когда танки на невероятной скорости ринулись по мосту, эти кегли полетели вместе с оградой в тёмную студёную воду. Туда же слетел и бензовоз, и с десяток джипов, автобусы и два полицейских уазика. С невероятным грохотом танки влетели на эстакаду левого берега. Там они разделились: два отправились в сторону центра города, два в сторону пятого шоссе, то есть в сторону, где
стоял их микроавтобус. А носорог стал расчищать кольцо у эстакады, доламывая оставшиеся «Порше-Кайены», «Ленд-Крузеры» и «Ленд-Крузеры-Прадо».
        За танками проехали два БТРа и один «Урал» с автоматчиками. В машине все молча наблюдали за этим действом военных. Доктору понравилось решительность и нетолерантность действий танков в отношении мерседесов и другой дорожной элиты. Хотя двух «ягуаров» было жалко. Нравились доктору «ягуары».
        Грохот стих: танки миновали участок дороги напротив их стоянки. Водитель снова дёрнул машину через дворы, и, перепрыгнув бордюры, машина оказалась на отутюженном танками шоссе. Она рванула в сторону моста и потом на предельной скорости в сторону аэропорта.
        - Не пишет она и не ждёт, - видимо, от тряски проснулся профессор и продолжил своё песнопение: - И в светлые двери вокзала, я знаю, встречать не придёт, как это она обещала… - профессор замолк, удивлённо смотрел в окно машины несколько минут, сильно оживился, когда увидел остов бензовоза на краю моста.
        - Это да-а, это да-а, смотри сколько дорогих машин на мосту было, - он повернулся к доктору. - Все в порт рванули улетать, а им бензовоз рванули посередине дороги. Каламбур, да? Так с Шереметьево будет и с этим Домодедово, да-а, - зевнул он, тряхнув головой, а потом снова уснул или забылся от водки.
        Ехали они практически одни, вздымая снежную пургу вслед за собой. Слева от моста, на берегу были видны пять домов по улице Брусничной-5, там, где жил доктор с семьёй до развода, ещё два новых комплекса, тоже заселённых. Они быстро миновали съезд с моста. Уже ехали мимо большого торгового центра «Леруа Мерлен». Но он почему-то не был преобразован в спасательный центр. Центральный вход был занесён снегом, в отличие от боковых, где сгружали товары. Там было видно несколько костров. И даже один работающий грузовик.
        Новостройки закончились, и дорога пошла рядом с посёлками. Первым был Большевик. Что сразу бросилось в глаза - это множество машин, оставленных на въезде в посёлок, и перегороженные этими брошенными машинами проезды. Видимо, специально. Как блокпосты. Дым из множества труб. И бежавшие наперерез им к трассе вооружённые люди.
        Они быстро миновали это место. Наверное, опасное. Наверное, для них. Следующий посёлок был Сосновый Бор. А за ним и аэропорт. Возле развилки дорог, ведущих - одна в посёлок, вторая - в аэропорт, стояло два БТРа. Микроавтобус остановился. Его обошли военные. Без знаков различия. Все они были в маскировочных халатах. Видимо, главный из военных открыл дверь машины. Громко сказал или представился:
        - Комендатура!
        Внимательно всех осмотрел. Кивнул головой Саше-дознавателю.
        - Ты кто?
        - Я вот, - Саша протянул военному документ с красными корками.
        - Это понятно, что ФСО. Непонятно, что вы тут делаете.
        - Эвахуациа, - взволнованно ответил Саша.
        - Чё? - внимательно посмотрел на него офицер.
        - Гражданских вывозим. Скоро борт прилетит, надо вот доставить. У нас с вашим командованием договорённость. Вы должны содействовать, - речитативом выпалил Саша.
        - Да, есть договорённость. М-м, столько в ФСО народу нет, сколько вас здесь пасётся, - офицер наконец-то громко высказал свои сомнения в лицо.
        Кому? Неважно кому. Они начали действовать и оттого были правы. Офицер был сильно уставший, но гладко выбритый. Там, где у них база, есть горячая вода или просто вода. Может, даже баня.
        Дознаватель нахмурился и погладил затвор автомата.
        - Оружие на трассе убирать с виду совсем. То есть на хер, - сказал офицер, заметив движение дознавателя из ФСО.
        - А если те? То как? - округлил глаза дознаватель.
        - Это наша забота. Освобождаются все основные трассы и переходят под наш контроль. Ж/д вокзал, и аэропорт, и основные пункты жизнеобеспечения. Если ваши будут там сверкать оружием - туда же на хер, - офицер кивнул головой в сторону обочины, где валялись два крузера, все изрешечённые крупным калибром и обгорелые.
        А в стороне лежали трупы бандитов или ещё что-то, штук девять бугорков, присыпанные снегом.
        - Езжайте дальше аккуратно. При въезде в аэропорт притормози и помигай фарами три раза. Будет полный досмотр. Не рыпаться. Всё, пошёл.
        На этом офицер захлопнул дверь. И они быстро поехали дальше.
        - Кохда шеловех волнуется, - профессор снова очнулся и повернулся к доктору, - он начинает ховорить на первичном ховоре своём родном. М-м, вот, - он заговорщицки подмигнул доктору.
        - А вы, профессор, на каком?
        - Я-то? На арабском, - он задорно улыбнулся, - а ты думал, ха.
        - А я, как ни крути, всё на русском.
        - На русском - это, брат, проблема сейчас, да и всегда была, н-да. А вот военные что-то быстро для себя восстановились. К чему это? - сам себе задал вопрос профессор и в какой уже раз прикрыл глаза.
        До следующего блокпоста ехали уже тише, присматриваясь к дороге. Проезда на большую площадку перед аэропортом не было никакого. Въезд был полностью завален остатками машин. Видимо, танки постарались.
        Раздался выстрел в воздух, как хлопок новогодней петарды. Автобус остановился. С двух сторон, метрах в десяти, его обступили два автоматчика. Они направили дула своих автоматов в окна автобуса. Через минуту к дверям автобуса подошёл тот, кто стрелял. Он без церемоний открыл дверь и забрался внутрь. Небритый, злой старший лейтенант комендатуры. Он никому не представился, ничего не спрашивал, просто молча всех осмотрел.
        - Сумку передай, - вдруг громко сказал он и ткнул дулом автомата в фитоняшек.
        Девушки безропотно передали ему свою спортивную сумку. Он открыл сумку, потряс её в воздухе, подумывая, может, вывалить всё содержимое на пол или просто забрать всю сумку себе, или… Да кто знает, что думает человек с автоматом и приказом стрелять на поражение. Наконец он вытащил из сумки белый целлофановый пакет с надписью «Гуччи» и извлёк из него содержимое. На его чёрной перчатке висели странные яркие вещи. Доктор не понял, что это, сильно блестящее для женского белья, хотя кто их знает, женщин и тех, кто для них шьёт бельё. Одна вещь упала на пол автобуса, упала ярко-красным цветком на чёрную резину.
        - Это ваше? - почему-то спросил он у богато одетой женщины.
        - Нет, - резко ответила та.
        - Ну да, вам надо таких штук десять, чтобы… - он не договорил, одна из Юль подскочила к сумке и подняла с пола бюстгальтер.
        - Это наше, это для выступлений, и знаете… - она вдруг поняла, что сделала резкое движение под дуло автомата, прямо под него.
        - Забирай, - лейтенант отстранился, сбросив все остальное с перчатки и переведя палец на спусковой крючок. - Тихо, забирай.
        - Ага, - испуганно пробормотала Юля и, собрав всё в охапку, отпятилась на своё сиденье.
        Доктор только сейчас подумал про то, что в кармане сумки лежали и нож, и наручники. И что бы сделал лейтенант, найдя их? Да кто знает людей с автоматом в руках.
        - Ладно. Сразу за БТРами остановишь, - обратился лейтенант к водителю, - высадишь пассажиров, а сам развернёшься и тихо так в своё стойло. Понял?
        - Да, да, я знаю куда, - закивал головой водитель.
        - Вот и хорошо.
        Лейтенант почти вышел из автобуса, как вдруг повернулся к богато одетой жене строителя:
        - Вам надо быть осторожней, избавьтесь от шубы, найдите что-нибудь поскромней.
        - Вот ещё, - вспыхнула лицом дама, словно тот бюстгальтер.
        - Найдите, а это всё равно отберут.
        Он вышел из автобуса. Стал у обочины и махнул рукой кому-то у БТРов. Автобус очень тихо продолжил движение, а доктор вдруг заметил, как побелели пальцы депутата, сжимавшего свой кейс.
        - Дебил обдолбанный, - промычала богато одетая женщина, когда лейтенант скрылся из виду.
        Остальные молчали. Они остановились почти сразу за БТРами.
        - Берите только необходимый минимум из вещей, - объявил дознаватель Саша. - Посадка в самолёт будет без багажа.
        Самыми необходимыми для доктора вещами были пакет с «Дошираком» и сумка с термосами. Для фитоняшек их сумка с трусами, для богатых - кейс с документами, а для профессора, видимо, ничего. У него и в карманах было пусто.
        Они друг за другом, такой цепочкой беженцев, пошли в сторону здания аэропорта. По большой и пустой площади дул ветер. Он приносил снег и строил сугробы, некрасивые холмы, похожие на барханы. Но не всегда. Иногда снимал часть снежного покрова, словно импульсивный художник, обнажая землю, как часть холста. Так он раскидал снег в центре площади и открыл беженцам из микроавтобуса странную картину. Совершенно белый и мёртвый человек лежал на земле, раскинув руки и открыв рот. Он был в жёлтых пляжных шортах и красной майке. Он когда-то был.
        Живые люди молча прошли мимо трупа. А что им говорить? И что они только не видели в этом городе, холодном и злом.
        В аэропорт они зашли с бокового входа. Центральный был забит досками. Шли мимо подсобных залов. Зал выдачи багажа был этим багажом завален, можно сказать, под крышу. Часть чемоданов была вскрыта, другие просто валялись везде. Видимо, прибывшим пассажирам в день икс было не до багажа. Или его привезли сразу весь одномоментно и выбросили в зал. В зале было очень холодно. Немного отапливался только большой зал ожидания. Как - непонятно.
        В большом зале ожидания было очень много народу. На входе их встретили два охранника в чёрном и провели в верхний небольшой зал. Там было прохладно. И сидело намного меньше людей, чем в нижнем.
        - Сидите все в этом зале, - сказал Саша-дознаватель, - ждите, - а сам быстро ушёл с охранниками вниз.
        Беженцы стали занимать места в зале ожидания.
        - Ой! Иван Палыч!
        - Володя!
        Богато одетые люди встретили себе подобных. Мужчины стали обниматься и вскрикивать: «Прорвались!» Женщины тоже стали обниматься и всхлипывать: «Какой ужа-ас!» Они сели через ряд от доктора и профессора. Говорили все сразу, и получалась одна большая и громкая фраза:
        - Уж-жас-с! Эта быдла распоясалась. Как вы? Мы думали, вы в Праге. Да, мы встретили Новый год, а неотложные дела сюда. Незадача. Слава богу, дети в Лондоне! А ваши? Наши, слава богу, в Таиланде. Да-а, чем там заняты? Всё то же: недвижимость. Как я хочу улететь из этой гадкой страны! Да, надо было раньше. Кто думал? А деньги как? А всё? Слава богу, вот парни из специальных служб помогли. И вы, это, м-м, пятьсот? Да, пятьсот эуро за место. Это мы. А эти? Эти кто? Быдло. Да чёрт с ними, главное, самим улететь. Говорят, в Алма-Ату будет самолёт. Да хоть в Стамбул, всё ближе к Европе. Я сразу в тёплую ванну, у меня всё тело болит. Жжёт и чешется. Ужа-ас! Я тоже в ванну, а потом что-нибудь куплю себе. Брилики? Да, и белья всякого. Моё тоже на мне растворилось. Всё чешется. Хорошо, как о себе - больше ни о ком думать не надо. Хорошо, дети не здесь. А самолёт точно будет? Да. Уже прилетал московский. Военные руководят приёмом самолётов и посадкой. Был бардак сильный при посадке в самолёт, мы не рискнули. Говорят, двоих застрелили. А столько постреляли уже! Всё равно нам. И всем. Лезли, даже детей бросали.
Ужа-а-с!
        - Доктор, а водки не осталось? - вдруг спросил профессор.
        - Нет, профессор. Вся в Вас, - пошутил доктор.
        - Пойду пройдусь, обстановку проверю, - профессор с трудом встал с сиденья.
        - Осторожно, профессор, вас так шатает, как на корабле в качку, - снова пошутил доктор.
        - Да, а что? Нам морякам всё нипочём, хы-хы, - профессор ухмыльнулся и так резвенько, слегка прихрамывая, спустился вниз в большой зал.
        - Военные кипяток привезли, - услышал он громкую фразу одного из старобеженцев.
        Подтянул сумку. Достал термосы. Подумал: «Пригодились, однако». Нашёл в зале фитоняшек. Озадачил их важным заданием. Они согласились и так же, как профессор, резво убежали на первый этаж. Сам он зашёл за угол зала, где начинались кабинеты таможни. Все закрыты. Толкнул сильно одну дверь. Не поддалась. Зло пнул, на третий раз она хрустнула и открылась. Вернулся, взял пакет с «Дошираком». Принёс, достал упаковки и расставил их на столе. В кабинете было очень холодно, видимо, пропускало окно. Но зато был стол и стулья. С хрустом открыл и с хрустом же закрыл плотней окно. Пооткрывал шкафы, нашёл открытую бутылку дагестанского коньяка и много шоколадок. Всё выложил на стол. Ещё кофе и кружки. Пошёл караулить девушек. Сел у лестницы, где у окна уже курили богато одетые мужчины.
        Наверное, это неприлично слушать чужие разговоры, но они просто громко говорили. Видимо, чувствовали безопасность, тепло и скорое окончание ужаса.
        - А что Еремеев сидит такой, м-м, никакой? Даже на меня ноль эмоций?
        - О-о, самый первый приехал, хотел самолёт купить весь сразу. Тут такой бардак был. Прилетели два чартера, этих отдыхавших высадили кое-как, они в непонятке, что происходит. Их давай гнать из порта, они в кипеж, кто-то допёр и назад в самолёт полез. Кто-то недопонял таксистов, а их очень много было, все со стволами и ножами.
        - Что недопоняли?
        - Что золотом надо за поездку рассчитываться или валютой. Рубли сразу не в ходу стали. Драки, поножовщина. Менты и таможня постреляли, немного стихло. Потом поняли, что кирдык пришёл, и сами в город рванули. Ещё ночь была. Когда электричество аварийное закончилось, тут такое началось! Мы к военным рванули. Они утром порядок навели. Постреляли немного. Да уже все в город рванули, даже не в город, а в посёлки. Там тепло есть. Потом эти или ФСБ или ФСО появились. Ну и порядок установили. И эвакуацию предложили. Многих на тепловозы в сторону станции Кононово отвезли.
        - И что Еремеев?
        - Так он семью ждал. Они ехали из загородного его поместья из-за там Ясной Поляны, на трёх машинах с охраной. Не доехали. И связи нет. Хотя у охраны всё было спутниковое.
        - Да чё там охрана! Ты думаешь, мы тут как оказались? - он зло кинул окурок на пол.
        - М-м, - развел руками второй.
        - Вот. Как только ТЭЦ взорвались, охранник дежурный, как его, бля, забыл, сразу вызвонил семью свою, они и приехали сразу. Часа не прошло, как, бля, заранее все спланировал. Попросился в гостевой домик. Я разрешил. Потом ещё родня и друзья. В баню. Я разрешил. И чую, что пипец подкрался, валить надо. А Люська в ванной душ принимает. Я в кейс документы на заграннедвижимость и карты покидал. И тут стрельба началась в стороне Аркаши Погосяна, м-м, ну нефтебаза.
        - А, знаю.
        - Так сильно, пипец. Стихло когда всё, я во двор выхожу, а там этот охранник со стволом в руках. А у ног его голова этого Аркаши валяется. Я смотрю, а этот сука говорит: «Вот через забор перебросили, вы следующий у них на очереди». Я кричу: «Вали их всех на хер!» А он: «Я за вас и ваш сраный дом валить никого не буду. А вот у вас есть полчаса съебаться отсюда по-тихому». Это, блядь, из моего-то родного дома? Сука!
        - О, как у вас, у-у…
        - Я Люську из ванны выволок. Наорал. Она всё кобенилась, пока голову Аркашкину не увидела, и теперь впереди меня бежит, мать моих детей, бл…
        - Страшно.
        - Это херня. Я вернусь и мстить начну всем. Пипец голов поотлетает.
        - Это да, м-м, но я всё не пойму, ты же на все каникулы уехал.
        - Да, бл-л, это да, но видишь, бля, Катерину надо было оформлять на роды в Швейцарию.
        - Это кого?
        - Да что кого? Катьку. Кого.
        - А-а, эту кобылу с планового? Так это ты её обрюхатил?
        - А дурр-ра, пипец!
        - Зато сиськи какие, и эти глаза, ха-ха.
        - Вот я и вернулся из-за дуры, бля. Сидел бы счас по телевизору на эти ужасы смотрел из Праги, бля. А ты что так говоришь?
        - Как?
        - Как-то рот у тебя, что-то не в порядке. Болит?
        - А-а, это имплантаты поставил. Ещё не привык. Два миллиона отдал.
        - Теперь думаешь, кусать ими или нет? - ухмыльнулся барин.
        - Типа того, такие деньжищи. Я тебе скажу, ни за что… Это же зубы, просто я до сих пор, я…
        Видимо, второй богато одетый в цветастый лыжный костюм с большой надписью на спине «Анджело Бадаламенти» сильно переживал о деньгах, о зубах и, наверное, о стране. Ещё он беспрерывно теребил холщовую сумку с вышивкой. «Твин Пикс» было вышито на сумке второго богато одетого мужчины.
        «Стильная сумка», - думал доктор, карты банковские в ней, бумаги в ней, надежда в ней. «Зачем?» - это была не мысль и не слово, это была пустота. Он почему-то с удовольствием втягивал запах сигарет, хотя сам никогда и не курил. Его организм, наверное, думал, что и этим можно утолить голод. «Австралия, - подумал доктор. - Почему?» Доктор вспомнил джентльмена с холщовой сумкой. Он привозил в город инвестора из Австралии как основное доказательство: откуда деньги. Смешно, но оттуда же, из Австралии, и наследство у самого губернатора области, от тётушки, безвременно почившей, все триста миллионов. Когда она успела туда эмигрировать? После революции или до? И откуда у неё миллионы те? «Да и чем там намазано было в этой Австралии, каким таким маслом намазано городской элите этой? Наверное, экологически чистым».
        Доктор в этот момент потянулся и скрипнул креслом, богато одетые повернулись и внимательно посмотрели в его сторону. Оба смотрели нехорошо. Он потянулся ещё раз, встал и прошёл в зал ожидания, счастья, так показалось ему. В зале сидели, полулежали, ходили, тупили или просто ждали. Что ждали, они уже не знали, не понимали, они были беженцы навсегда, и этого они пока не знали.
        Он просто хотел есть. Думать не хотел. Шёл по залу и ждал девушек Юль. Дождался. Довольные Юли поднялись в зал с полными термосами кипятка.
        - Давайте сюда, - позвал их доктор.
        Провёл в кабинет таможенников, показал на стол. Они разлили кипяток по упаковкам с лапшой и кружкам с кофе.
        - По две получается, - сказала Юля в капюшоне.
        - А, вот восемь? - посчитала другая Юля с косой.
        - Это ещё профессору. Опоздает, съедите вы, - сказал доктор.
        - Ага.
        Они сели на стулья и внимательно смотрели на него, взгляд у них был одинаковый. Серьёзный. Глаза серо-синие у обеих. Волосы чёрные, замусоленные, похожие на плети. Жалко их.
        - Начинайте есть. Я пойду профессора поищу, - доктор опёрся на край стола, собираясь встать.
        Они продолжали смотреть на него внимательно, словно не отпускали. Почему там, в сортировочном центре, они показались ему блондинками? Почему, когда они ехали в аэропорт и смотрели на него, ему казалось, что они кареглазые? Разве так могут меняться люди в течение одного дня?
        - Что случилось? - спросил он и сел напротив них.
        Одна из Юль достала нож, тот нож из сумки, и положила его на стол.
        - Это ваш нож, - утвердительно сказала она.
        - Как это делать? - спросила вторая из Юль.
        - Что?
        - Как им убивать?
        - Этим, не знаю, этим не убивал, - честно признался доктор.
        - А этим? - вторая достала пистолет и тоже положила на стол.
        - Это что? - спросил доктор.
        - Это пекарь, - ответила первая.
        - Откуда?
        - Оттуда, - ответила вторая. «Какой вопрос - такой и ответ. А тебе что, больше всего надо?» - подумал доктор.
        - Если травмат, то надо стрелять в голову или прямо в глаза, в висок, в колено, или просто попугать.
        - Нет, пугать не будем, - в глазах решимость.
        - Это не травмат, - в глазах усталость.
        - Это пекарь, - Юля-старшая убрала пистолет во внутренний карман куртки.
        - Ну тогда в глаз.
        - Как это делать?
        - Ненависть. Страх. Злость.
        - Да, это есть.
        - Они и направят вас. И ножом тоже в голову, или живот, или лучше во внутреннюю поверхность бедра. Это же вообще дело мужиков. Вам зачем?
        - Уже нет, - нож исчез в кармане второй Юли.
        - Понятно. Но я, девочки, всё же доктор, а не боец спецназа, м-м, вот как-то так.
        Доктор научился стрелять из пистолета случайно, в тире у благодарного пациента Алексея Шапошникова. Учился и стрелял почти год. Очень нравилось. А из автомата он стрелял последний раз очень давно, ещё на военных сборах в институте.
        У девочек Юль нет времени учиться стрелять, учиться жить, да и у всех осталось только одно - время выживать.
        - Вы ешьте, а я пойду приведу профессора.
        Они переглянулись между собой, кивнули и отпустили доктора. Он вошёл в зал и осмотрелся. Народу стало больше, и люди в чёрном ходили как хозяева. Но всё было тихо. Пока. В зале профессора не было. Он стоял на лестнице и смотрел в окно на привокзальную площадь. Стоял грустный одинокий пожилой человек.
        - Профессор, - доктор потрогал его за плечо, - пойдёмте есть лапшу, пока не остыла.
        - Лапшу? - спросил он, не оглядываясь.
        - Да. Вашу добычу.
        - А, да, пойдём, - он обернулся и взял доктора за руку как за ещё одну опору.
        Поднимался медленно, словно у него болели ноги. Поднявшись на этаж, он сказал: «Устал я от вашей зимы. Суставы ноют, башка гудит». Доктор хотел сказать, что в его возрасте вылить в себя пол-литра водки и сетовать на то, что башка гудит, наверное, это можно было бы назвать хвастовством. Он в свои сорок два так не смог бы. У него и запой-то получился вискоообразно, по чуть-чуть. Но, правда, две недели. Они дошли до кабинета таможенного начальника, открыли дверь, и профессор, увидев стол, сразу преобразился.
        - О-о, у нас пир? Здорово! - он похлопал руками почти беззвучно. Девчонки улыбнулись в ответ и продолжали есть. Доктор, выполнив свою миссию, тоже стал есть лапшу, за один раз одну чашку, за второй - вторую. Самая быстрая еда в его жизни. И, наверное, самая вкусная. Профессор тоже ел лапшу и пил коньяк. И даже налил в кофе фитоняшкам, они не сопротивлялись.
        - Может, нам у солдат остаться? - спросила одна из Юль.
        - Неверный выбор, - сказал жующий профессор, - правильный: попытаться отсюда улететь, а там уже решать, с кем остаться. Здесь, поверьте, не с кем.
        - Что-то я в туалет захотела, - сказала вторая Юля.
        - Это там, по коридору, где коробки. Там, наверное, туалеты, - предположил доктор.
        Девушки ушли, не прощаясь, не оборачиваясь, ушли быстро и целенаправленно. Доктор больше их не увидит. Да и они его скоро забудут. Если все будут живы.
        - Вы знаете, доктор, невесело здесь, - профессор доел лапшу и принялся за кофе, коньяк и шоколад одновременно. - На вторые сутки самое страшное было. Когда эти два чартера приземлились, м-м, а хотел сказать заблудились. Нда-а, вкусный коньяк, я, знаете ли, не пью много, но счас, нда-а… Их дозаправили для отлёта, ещё успели. А регулярные отменили все сразу. Так и стоят без горючки. Вон там, нда… А прилетающие чартеры перенаправили в Казахстан и на Дальний Восток. Никто ничего не объясняет. Хорошо, электричество по автономке долго было. Но всё равно, м-м, масса народу, кто куда лезет. Одним в Таиланд лететь, вторым - домой ехать. Грабить стали тех, кто на чартер. У них ведь валюта. Тех, кто прилетел, ну что там, м-м, сувениры. Много пострадавших было. В общем, как только чартеры улетели, переполненные, стали приезжать пятисоттысячники.
        - Кто? - спросил доктор, он с невероятным удовольствием пил кофе.
        - Вы знаете, сколько стоит билет на наш с вами рейс? - профессор поднял вверх шоколадку.
        - Я, м-м… - доктор развёл руки в стороны.
        - Пятьсот тысяч евро или баксов, налом или транзакцией. Вы посмотрите, кто в зале: посторонние только мы с вами, остальные - сливки нашего или, верней, вашего города, нда-а.
        - Но их много для одного, даже двух рейсов.
        - Да-а, это понятно, у нас без развода на бабло не могут. Их ещё больше должно было быть, если бы мост не перегородили. У-у, что я уже под шофе?.. Нда. Но смотрите, как грамотно они посторонних отсеяли. Какие-то есть, но очень мало. Я, знаете ли, с удовольствием посмотрю на эту схватку за места. С удовольствием, - профессор в своей манере непьющего человека вылил остававшийся коньяк себе внутрь одним большим глотком.
        - Я, профессор, наверное, нет. Как только начнётся, попробую свалить обратно в город.
        - В больничку? - округлил глаза профессор.
        - В чё? - доктор поставил пустую чашку из-под кофе на стол.
        - Вы же должны же, эта у вас клятва Гиппократа там. Нда-а. Шоколадку будешь? - профессор протянул ему батончик.
        - Ну да, и туда заеду.
        Доктор принял дар и стал разворачивать шоколад, а потом медленно есть. Он был сыт и смаковал давно забытый вкус. Давно, потому что эти несколько дней шли за несколько лет их жизни: и профессора, и фитоняшек, и богато одетых людей.
        - А я так, если меня под охраной проведут, то да. А так буду наблюдать. Какой у нас коньяк знатный! А ещё есть? - он покрутил пустую бутылку в руках.
        - Вот шкафы таможенные, может, что и есть.
        Профессор проворно встал и стал открывать шкафы. С каким-то знанием дела, словно на обыске.
        - И всё же, вот так просто миллион евро дома на просто так? - рассуждал доктор, вспоминая нытьё богато одетых людей на тему о дороговизне лечения.
        - Да больше, доктор, вы не представляете, какой уровень у них на просто так, как вы говорите. И это не Москва. А представьте столицу нашей родины? Какой там уровень будет?
        - Не знаю, мотивация должна такая…
        - Какая? Вон она, - он махнул рукой на дверь, - труп в центре площади, одна мотивация, пять, десять показательных расстрелов - и вот вам полные штаны другой мотивации.
        - Ну да, - согласился с ним доктор.
        - О-о! А вы не со мной? - профессор наконец-то нашёл коньяк, наполовину выпитую бутылку «Хеннеси».
        - Нет. Пить - ошибка, даже сейчас, а может, именно сейчас, - доктор подошёл к окну, посмотрел.
        Возле здания, по внутреннем дворе, очень энергично передвигались несколько человек из охраны с автоматами и их водитель. В руках у них были чёрные сумки. Они забавно перелезли через срединный большой сугроб, чтобы попасть на другую сторону двора, где стоял под парами их микроавтобус.
        - Тоже верно. Солдатиков жалко, как они будут этот бардак разгребать. М-м-м. И что-то этих фээсбэшников не видно.
        - А эти кто? - доктор кивнул в сторону чёрных автоматчиков.
        - Эти? - профессор даже не посмотрел в окно, просто понял. - Да вы что? Ряженые, но ряженые там очень наверху. Кто нарядил, я не скажу. Все гандоны. И я гандон, - он немного помолчал. - Один чартер тот вот, из тех вот, м-м, разбился где-то на Алтае, солдатики говорят, от перегрузки или от массовой драки на борту. Да и хрен с ними и с этими. Да и со мной тоже.
        Профессор стал пить как запойный. Сначала молча, потом икал, потом стал вспоминать песни.
        Доктору в руки попал лист бумаги, его вытащил профессор вместе с бутылкой коньяка. Он сначала подложил лист под бутылку, а потом передвинул в сторону доктора. От нечего делать он повертел в руках. На листе каллиграфическим и, наверное, женским почерком были написаны фразы или названия, и у некоторых из них стояли красные галочки, а весь текст был написан чёрными чернилами. Доктор присмотрелся и прочитал:
        «Спиды - галочка. Лизер - вопрос. Гаш - ничего. Мадам - галочка. Меф - ничего. Круглые - галочка. Хмурый - вопрос. Грибы - галочка. Кокс клб - галочка. Кокс, - и напротив этого было накорябано мужским почерком и синими чернилами: - Позвони Ринату, узнай про иранца. Осторожно узнай. Уточни по списку и сожги его».
        Прочитав, он ничего не понял. И положил листок на стол. Может, кому пригодится.
        В этот момент профессор определился с репертуаром, он стал напевать или подкрикивать:
        - Мы-ы-ы к вам-м приехали-и на ча-ас! Приве-ет-т, хэллоу, а ну скоррей любите нас-с, вам крупно повезло-о! Ну-ка-а все вместе уши развесьте и хлопайте в ладоши вы!
        Профессор продолжал орать и хлопать в ладоши, а доктор решил посмотреть, что творится в зале ожидания счастья. Горячая лапша пошла на пользу организму, придала мыслительным способностям активность. Он отвалился на кресле в дальнем углу зала, наконец-то вытянул ноги.
        - Опять этот пришёл, - услышал доктор тихую реплику с передних сидений.
        Молодой мужик шёл шатаясь, но не пьяный. Совсем серый или даже белый лицом. Дошёл до молодой бабы и ударил её по лицу с размаха. Она проворно закатилась под сиденья и стала стонать. Мужик стал её пинать, она дёргаться. Отпинав её, мужик развернулся и ушёл вниз. Баба вылезла из-под сидений, села на место и стала кутаться в норковую шубу. Как будто ничего не произошло. Можно сказать, это была немая сцена. Если бы не стоны бабы. Все люди в зале точно молчали. Что думали? Что про них знали? Как молодая баба потеряла своего ребёнка? А где был сейчас молодой мужик, белый лицом?
        Мир под названием «Инвестируй в счастье!» рухнул в одну секунду. И он рухнул очень страшно. Страшно потому, что забирал с собой жизни детей.
        Дверь, ведущая неизвестно куда, но точно на мороз, вдруг открылась. Завалились, словно снежки, солдаты, может, младшие офицеры. Дверь пнули ногой, когда открывали, так же ногой запнули, сели на свободные сиденья, закурили.
        - Комса и Хабара наконец-то ожили, скоро борты пойдут регулярно.
        - Да и связь спутниковую на город пустят.
        - Вчера два супостата красиво прошлись, ха-ха-а.
        - Ха-ха, - парни засмеялись чему-то своему, военному.
        - Народ отупел совсем. Да так быстро.
        - Да чё ты хотел, жить хотят.
        - Ты прошлую погрузку видел? Рвались дебилы как в последний полёт. Детей, сука, бросают, тьфу.
        - А-а-а, да с тем чартером, который разбился, полкан сказал, там точно драка была массовая со стрельбой. По спутниковой кто-то всё онлайн транслировал до самой земли, пока ни ёб…
        - Херня какая-то: войны нет, а война идёт.
        В этот момент загудел самолёт, включённые двигатели принесли людям надежду и заставили сразу всех встать с сидений.
        - Блин, погрелись, ну всё, пошли работать, - лейтенанты тоже встали и также шумно скрылись в морозе.
        Доктор продолжал сидеть, вытянув ноги. Сидел и вспоминал, как в одной компании он для поддержания интереса в застольной беседе рассказал, как устроен женский геном. Держал вилку с насаженным на её зубцы огурцом, слегка вилкой помахивал и рассуждал: «Существует много странных генов с не совсем понятным предназначением, но есть три, которые в конечном счёте определяют поведение женщины. Один направлен на уничтожение игрек-хромосомы, то есть мужчины, второй на уничтожение икс-хромосомы, то есть женщины-соперницы, и есть ген, направленный на планомерное уничтожения самой себя. Вот такая история». Обычно после этой информации стол оживлялся. Женщины вскрикивали: да я не такая! И это что, правда? Да не может быть! Мужчины хохотали и приводили примеры из прошлого и даже примеряли будущее. Всем было о чём поговорить, ну а потом и выпить. Но тогда ему запомнился полковник, он как-то молча выпил рюмку водки, помимо всех и, посмотрев в глаза доктору, а сидел он напротив, сказал: «Это правда, доктор, то, что вы сказали, только не о женщине, а об армии». У него были странный взгляд - трезвый. При общем пьяном
виде трезвый взгляд. «В мирное время армия сама себя съедает. Чтобы жить, ей нужна война», - сказал он немного погодя, когда страсти вокруг генома улеглись и в ход пошли анекдоты.
        Доктор сейчас смотрел на дверь, за которой скрылись лейтенанты, и думал: «Если армия ожила, то это точно началась война».
        - Вот, - рядом на сиденье водрузился, иначе не скажешь, профессор, - там вкусно было, надо признать, но холодно.
        - Да и здесь не тепло.
        - А-а, счас эти грузиться уйдут, мы вниз и переместимся, там теплее. М-м, а нам, гандонам, необходимо тепло? - он вдруг посмотрел на доктора трезво и пристально.
        Доктор ничего не ответил, только рассмотрел на лице профессора остатки шоколада и лапши.
        - А-а, гандоны все: и мы, и я, - глубокомысленно закончил он, стряхнув всё же с лица остатки лапши.
        Профессор заснул, как всегда, вдруг и сразу громко захрапел. Доктор смотрел на профессора, а думал об армии: «А если это не война? А армия пришла в движение? То мы получаем одну большую, м-м, банду? Или что?»
        Появились чёрные люди со списками. Все подходили, брали бумаги, расписывались, списки множились, пошли по рукам. Дознаватели что-то объясняли, их толкали, бумаги черкались ручками из разграбленного киоска. Сильно шумели внизу. Слышались хлопки и треск. Чего - непонятно. Доктор поднялся с кресла, чем сразу привлёк внимание богато одетого мужчины. Он почти подбежал к нему.
        - Это-о чё-о?! - он попытался сунуть ему в лицо весь перечёрканный лист бумаги. - Это-о чё-о за херня?!
        - Иди нах! - доктор резко оттолкнул мужика.
        - Меня на тебя заменили, за какие, сука, ты и я… - странные красные глаза были у мужика, не живые, - заменили? Сука-а-а, - мужик задыхался от гнева.
        - Иди на хер, я никуда не лечу.
        Доктор резко оттолкнул мужика ещё раз. Тот оторопело встал на месте, размышляя о «никуда не лечу». Пока богато одетый смотрел в никуда (только в никуда можно смотреть такими красными и круглыми от гнева глазами), доктор развернулся и пошёл в сторону таможни. То, что он делал до этого момента, что видел, что слышал, стало важно. Важно для следующего шага, он не думал, что делать дальше, куда идти, даже пять минут назад у него не было плана, а сейчас он появился из того, что видел и слышал. План возник в одну секунду, после слов «чё-о за херня?» Доктор вернулся в таможенный кабинет. Вытащил из кармана пистолет. Передёрнул затвор. Стал ждать. Богато одетый мужчина перестал размышлять и побежал мстить. Он очень хотел отомстить, неважно кому. Решил: вот ему.
        - Сука-а-а! - он с силой пиханул дверь комнаты, где скрылся доктор. - Я, тебя, бля, твою семью, бля, сука, порешу всех нах-х-х!
        Доктор выстрелил в мужика три раза.
        - Ты чё?! - мужик даже не осел, даже ничего не понял.
        Доктор пнул его в живот, как тогда в машине. Мужик отшатнулся к стене.
        - А-а-а, сука-а-а! - орал он.
        Доктор выстрелил мужику прямо в рот. Два раза. Голова разлетелась вдребезги. «Как в кино», - почему-то подумал доктор. Богато одетый мужик без головы тихо осел, оставляя широкий след из мозгов и крови на белой стене.
        «Пора», - подумал доктор. Подошёл к окну. Открыл его настежь. Застегнул карман с пистолетом. Осторожно забрался на подоконник. Дотянулся рукой до пожарной лестницы. Крепко взялся за поручень и прыгнул на ступеньку. Лестница заскрипела, он чуть не слетел с неё. В осторожности не было нужды, нужда была в скорости. Он спрыгнул с последней ступеньки в сугроб. Застрял. Напрягся всем телом и вытряхнулся из него. Как мог быстро пошёл в сторону от здания. Понял, почему охранники странно перелазили через сугробный вал. Потому что под снегом лежали трупы. Он как мог, проворно, заплетаясь в руках и ногах, перелез на ровную площадку, на которой стоял микроавтобус с включённым двигателем. Водила лопатой разгребал снег у задних колёс.
        «Когда не знаешь, что делать, делай быстро», - вспомнил доктор фразу из старого вестерна. Достал из кармана пистолет, поставил его на предохранитель. Быстро, очень быстро подбежал к водителю и ударил его по голове. Он знал куда бить, он был нейрохирургом. Водитель повалился на снег. Доктор снял с предохранителя пистолет. Открыл дверь микроавтобуса. Заглянул туда. Внутри машины никого не было, в салоне стояли сумки. Он вернулся к водителю. Протащил его волоком к дверям. Приподнял и закинул внутрь. Потом лопату. Нашёл у водителя наручники, вывернул ему руки и застегнул их на запястьях. Закрыл дверь. Сел в кабину. Снял с парковки и поехал. Так же быстро, как и бежал.
        Дороги возле вокзала он знал неплохо. Была одна объездная, сейчас вся покрытая снегом. Он с осени не сидел за рулем автомобиля. Странно пустая дорога. Ехал по следам. Потом свернул вправо. Дальше выезд на основную дорогу. Там патруль военных. Если ещё проехать, то можно их миновать, но микроавтобус может застрять в снегу. Остановился. Не глуша двигатель, зашёл внутрь салона. Открыл одну сумку: там патроны для калаша. Открыл вторую: там деньги в полиэтиленовых упаковках. В сумках почти поровну были патроны и деньги. Евро и доллары. Водитель молчал. «Может, отошёл уже?» - подумал доктор. На одном сиденье лежал автомат Калашникова. Он взял его и передёрнул затвор. На деревянном прикладе автомата были вырезаны арабские буквы. «Вот правда жизни. Что важней сейчас: деньги или патроны для автомата? - подумал доктор и вернулся в кабину. - Риск не оправдан. Да и жизнь говно», - доктор развернул машину и погнал по кривым и заставленными брошенными машинами проулкам привокзального поселка. Ему везло в поселке и повезло на выезде на главную трассу. И погнал по ней с максимальной скоростью. Показались окраины
Большевика. Где-то должен стоять патруль. Его не было. Хорошо это или плохо?
        От Большевика отъехали два джипа в сторону дороги. Он затормозил. Остановился. На дороге кроме него и джипов больше никого не было. «Что бы сделали военные или бандиты?» - думал он, открывая окно противоположной от водителя двери.
        Автоматная очередь была очень резкой. И звук от неё, и отдача. Автомат то и дело пытался вырваться из рук. Он открыл дверь машины, выскользнул из неё, упёрся телом на капот, перевёл автомат на одиночные выстрелы, стал стрелять. Но он не хотел попасть в джипы, он хотел их просто попугать. Наверное, удалось. Они затормозили и встали. Джипы задумались, не люди, а сами машины. Так ему показалось.
        «Всё, погнал!» - вскрикнул сам себе доктор, заскочил в машину и нажал на газ. Холод и снег залетали в открытое окно. Он гнал машину как ошалелый. Уже был виден мост и переместившийся к нему блокпост военных. Он свернул в сторону дома. Когда-то его дома. Совсем пустой дорогу нельзя было назвать. Почти на подъезде машина встала. Был затор, который можно разобрать только танками. Он заглушил двигатель. Закрыл окно. Не думал. Действовал. Взял автомат. Две сумки: одну с деньгами, вторую с патронами. Вышел. Закрыл дверь. Осмотрелся. Людей не было видно. Во дворах догорало два костра, но людей не было рядом. Он шёл к своему дому на улице Брусничной, номер пять. Дверь в подъезд была открыта, и вход занесён снегом. Он отпинал снег и захлопнул за собой дверь. Надвигалась ночь. Тяжело поднялся на восьмой этаж. Выдохнул. В подъезде сейчас было тихо. Дом и тогда-то был заселён только наполовину. А сейчас…
        А сейчас наступал момент истины. За всё время, за все перипетии этих дней самое главное - это то, что в кармане куртки в глубине остались ключи от съёмной квартиры и прикреплённый к ним один, от родного дома. Он достал их, тряхнул, нашёл нужный с красной пластиковой завязкой. От двери квартиры у него был только один из трёх ключей, от верхнего замка. Они всегда, когда уходили ненадолго, закрывали только на верхний замок. Дверь открылась. Удача очень большая: или провидение, или…
        В квартире было холодно. Примерно, как в таможенном кабинете. Его передёрнуло от этой мысли. Дома никого не было. Что и ладно. Оставил сумки и автомат в прихожей и даже разулся. Натянув дежурные тапки, быстро осмотрел квартиру. Следов сильной паники он не заметил. Может, два. В их с женой спальне на полу он увидел кучу своих вещей. Это было понятно. Эти вещи лежали в большой красной сумке с надписью «Регби». Видимо, для передачи ему. И видимо, она срочно понадобилась, поэтому их и выкинули. Символично. Для него.
        Вторые ключи от его машины. Они валялись на диване. Почему? Именно на ней и нужно было уезжать из города. Может, дубликатом завели? И ещё на кухне на столе стоял пакет, в нем было три банки тушёнки, две пластиковых бутылки сгущёнки, две пачки женских прокладок, две пачки спиртовых салфеток, три пачки спичек и один газовый баллон. Ещё один баллон был вставлен в мини-плитку, она стояла на кухонной плите. Он сразу поджёг её. Закрыл дверь на кухню. Он снова стал действовать быстро. Сумку с патронами оставил в коридоре. Вторую отнёс в детскую. Открыл её. Достал их шкафа коробки из-под лего. Фигурки высыпал в большой пластиковый контейнер. А в коробки засунул упаковки с деньгами. Аккуратно сложил их на нижней полке, а коробку с лего убрал в другую часть шкафа. Сумку кинул в прихожей. Снял с себя комбинезон и куртку. Снял остальную одежду. Всю. Открыл пачку спиртовых салфеток. Вытерся весь, даже волосы, бороду и зубы. Не хватило. Открыл вторую. Дотёрся. Выбрал из кучи новую одежду. Стало легче. Старую сложил в мусорный пакет. Сильно воняла. Завязал его. Вернулся в прихожую, взял сумку с патронами и
автомат. Надел перчатки. Зарядил магазин автомата и перезарядил магазин пистолета. Успокоился. Дверь закрыл на засов. Ещё надел на себя спортивную осеннюю куртку. Новую шапку. Вернулся в кухню, там было тепло. Открыл банку тушёнки, разогрел её на плитке. Съел. Вернулся в зал, забрал сидушки с дивана, принёс на кухню, уложил на полу. Вернулся ещё раз взял в шкафу два шерстяных одеяла. Наконец закрыл дверь, у двери оставил автомат, а пистолет убрал в карман ветровки. Один баллон газа догорел. Вставил второй. Зажёг горелку. Сел на подушки. Стал согреваться. За окнами уже давно наступила ночь. Какая-то по счёту ночь апокалипсиса. Задумался. Успокоился. Вернее, остановился. Ведь все последние часы после убийства богато одетого он бежал, бежал стометровку без зрителей и стадиона. В голове крутились образы последних дней. Под них он и уснул. А приснился ему психиатр Генка Жолудев.
        - Ты, - говорил он ему во сне, - думаешь, что отвёртку сунул в башку не тупому охраннику, а своей тёще, то есть в её башку. И голову вдребезги разнёс не дорого одетому мужику, а своей жене, которая тебя предала. Тогда кто такой водила, которому ты врезал по башке и бросил замерзать в машине на морозе? Это такие оправдания себе самому? Может, у тебя криминальные наклонности? Скрытые от меня? Ты вырос в маленьком городке, где все дрались, ты играл в регби, что и есть драка. А как ты стал хирургом? То есть что? А-а, ты запутал меня. А меня сложно запутать, ведь я - психиатр. Ладно, я знаю, на Донбассе многие из добровольцев, никогда не служивших в армии и не державших оружие в руках, в первые дни очень быстро учились стрелять и обращаться с автоматом, гранатомётом и другой военной утварью. Причем, отлично это у них получалось, многие и в диверсанты попали сразу. Может, ты диверсант урождённый, а не хирург? И куда ты дальше отправишься? В банду?
        - Гена, какого хрена ты меня анализируешь? - ответил он психиатру, тоже во сне. - Ты же должен с больными работать, а не со мной.
        - С-с-с больными? Вот это новость. Чё-то я сомневаюсь. Или все вокруг и есть больные? А я сам здоров? Э, не надо меня путать, пойду лучше Нинку трахну, м-м, и тебе того же желаю.
        С этими словами из его сна ушел психиатр Жолудев, оставив только темноту и вопрос: а кто такая Нинка?
        Сцена третья
        Home, sweet Home!
        «Иха было двое, Лизи и Кристин, и они блондинки!» - взвод морских пехотинцев, задорно вскидывая ноги, совершал утреннюю пробежку. Было шесть часов калифорнийского утра, солнце уже стояло очень высоко в прозрачном тихом небе. Солнце было яркое и очень белое, а пальмы вокруг зелёные, разные, высокие и маленькие, с кокосами и без них. Большой негр-сержант дирижировал руками, а морпехи с удовольствием распевали свой речитатив: «Они были, как иха мать, а иха мать - известна блядь!»
        Морпехи, блондинки, психиатр Жолудев - все побывали во сне у доктора, и ещё много всего было во сне, а может, полузабытье, потому что он слышал треск газовой горелки, слышал всё время, пока пытался спать. Он приоткрыл глаза и стал смотреть в полуосвещённый потолок кухни.
        В полудрёме, в полусне, в полугороде, полустране, в полужизни, в полусебе.
        Так лежал доктор в странной позе, боясь пропустить и отпустить тепло, совсем еле уловимое, но всё же тепло. А тепло в этом городе означало жизнь. Вот он и жил. Ещё жил.
        Он опять провалился в свой сон, который выглядел как ДК имени 1 Мая, с выкрашенным в красный фасадом и полностью развалившимися до деревянной трухи задворками. Они, доктор и психиатр Жолудев, сидели на сцене ДК на раскладных стульях с надписями на спинках, соответственно «Психиатр Жолудев» и «Хирург Анциферов».
        - Сейчас начнём, - сказал Жолудев.
        - Что начнём? - доктору во сне было удобно, даже теплей, чем в реальности.
        - А вот, - психиатр встал и как бы разделился на нескольких Жолудевых, они чихнули и ушли в разные стороны ДК имени 1 Мая. Главный, правда, остался сидеть на стуле. «20 съезд Коминтерна», - было написано на трибуне, за которую встал один из психиатров.
        - У нас на дворе тысяча девятьсот тридцать второй год! - начал читать свой доклад психиатр. - Извините! - он вдруг вышел из-за трибуны. - На мне, - он стал вертеться как модель на подиуме, - белая рубашка, пионерский галстук и чёрные брюки из шерсти, всё Луи Виттон, ботинки Йоджи Ямамото!
        Зал стал аплодировать.
        - Спасибо! Спасибо! - кланялся психиатр публике.
        Как-то незаметно для доктора и его сна большой актовый зал ДК с жёлтыми мягкими креслами заполнился людьми, разными, но на всех были повязаны красные пионерские галстуки.
        - Да! - продолжил доклад психиатр, - мы провели обследование всех беспризорников в Москве, результаты неутешительные, все они морфинисты. Товарищи, это ужасно. Все центры перевоспитания - это наркопритоны, где все воспитатели перестали пить водку и стали нюхать кокаин. Надо предпринимать шаги! Товарищи! - в очередной раз подняв правую руку. - Теперь главное: о кокаине! - поправив галстук, психиатр нагнулся за трибуну, там высморкался, поднялся и снова стал митинговать.
        - А что они хотели? Основная масса мексиканцев, колумбийцев и остальных аборигенов - это коренные индейцы. Майя, ацтеки и остальные там, не помню кто. Это потомки тех, кто резал головы, кричал «браво!», а потом шёл есть маис и запивать настойкой коки, извините, коки. То есть жили индейцы постоянно обдолбанные, а эти вот ЦРУ создали им картели и ещё что-то хотят сказать общественности, какие они жестокие, картели эти. А по сути, по сути дела, они вернули их в нормальное состояние, обдолбанное, где особой морали нет и не будет!
        - А у Сталина она была? - прервали выступление выкриком с места.
        - Вопрос сложный, это всё к следующим докладчикам по культу личности, - он снова поправил галстук. - А у меня, извините, доклад по наркотрафику, - психиатр немного помолчал, словно собирая мысли в правильном направлении и продолжил: - Коровы! Да, коровы, когда белые пришли в Техас, там паслись тысячи бесхозных коров. Это был подарок от испанцев. Даром, целые состояния. А что мексиканцы? Да всё то же, они ждали, пока им разрешат растить марихуану и глушить кокаин. И вот появились США, с которыми они и воюют до сих пор. Правда, теперь уже не пулями и мачете, а кокаином, марихуаной и этим, - он звонко щёлкнул пальцами в воздухе, - авокадо!
        - А наши латиноамериканские братья?! А революционер Чё?! - снова раздался выкрик с места.
        - Ни Чё, а Че! - поправил выкрикивающего соратник с другого ряда.
        - Это он-то, конечно, революционер. Но какой? Че был латиноамериканским националистом. Если Фидель Кастро был великим масоном, то Че просто мстил янки, мечтал отобрать у них Техас, Нью-Мексико и Калифорнию и создать Латиноамериканские Штаты. Все южные штаты принадлежали испанской элите, в том числе и предкам Че. И сейчас они там правят уже через картели и эмигрантов, которые для США - головная боль. Или боль в заду? - хитро улыбнулся в зал психиатр.
        - В заду! - радостно выкрикнули с места.
        - Это жесть, скажу я вам, - психиатр надул губы и пухнул в зал: - Ууу, такой геморрой может быть, ууу…
        - Херня! - вдруг громко сказал большой и лысый представитель дальнего округа, - они думают, что это просто, как включить свет, нажала на выключатель - и он встал. И давай её понужать как молодой. И уже забыла, как лила воду в этот выключатель, песок сыпала, плевала туда и ещё пыталась отвёрткой поковырять, потому что права. И это всё на ровном месте. И он что? Должен, бля, заработать, как молодой? Да ну на хрен.
        - Это вы о чём? - искренне удивился психиатр.
        - О стояке, о чём же ещё! - представитель дальнего округа встал и вышел в проход между рядами. - Надо было баб трахать, а не мировую революцию! - громко сказал представитель. - Да мы были молоды и стояк нам казался вечным, он, падла, стоял просто так, особенно на комсомольском собрании, падла.
        С неожиданным выступающим зал не спорил, потому что в его округе была сосредоточена вся нефть этого государства.
        - Да? Жалко наши собрания были в разных местах, хо-хо, - хохотнула дама в платье времен НЭПа, которое туго обтягивало её дородное тело. - Ох, я такая комсомолочка была, супер! Если хотите, в перерыве можем повспоминать, хо-хо, комсомольские собрания. А?
        Она поднялась с места и стала пританцовывать сальсу, наверное, хотела показать всему залу, в каком стиле будут проходить их воспоминания.
        - Нет, - хмуро ответил представитель дальнего округа, видно, совсем туго у него было с воспоминаниями, фантазией и с чем-то ещё.
        - Зря, - дама села на место, элегантно уложив ноги, как смогла.
        Психиатр почесал нос.
        - Ладно, бог с ним, с наркотрафиком. Давайте о главном для вас. Приступ паники усиливает оргазм в десятки раз. Как и любая истерика, с ним связанная. Какая дура от этого откажется?
        - А всё же кокаин - это вредно? - вернули докладчика к теме доклада.
        - Ладно, бог с ним, со стояком вашим, - он махнул в сторону представителя дольнего округа. - Садитесь! А на ваш вопрос скажу так. В наркомовских дозах, как у нас принято, это ок! Ну, скажем, перед написанием пятилетнего трудового плана. А вот злоупотребление им, ну, скажем, двадцать граммов в день - это не ок. Повторяю, как врач - не ок! Значит, ещё о наших товарищах. Когда мы изымали у душманов героин в караванах и бортами военно-транспортной авиации гнали всё на Кубу, вот, скажу я вам, был наркотрафик. А они там… - он махнул в сторону кулис.
        - Это неправда! - вскрикнула женщина, представитель от женщин. - И об оргазме тоже неправда!
        - Ну неправда так неправда. Тогда историческую справку и закончим на этом.
        - Хорошо! - крикнули из зала.
        - А дегустация будет?! - крикнули из другого угла зала.
        - Нет, прошу не отвлекаться. Итак, историческая справка. Первые наркодилеры были госпитальеры, рыцарский орден такой, они таскали караванами специи, а на самом деле наркотики, из Индии и Азии в Европу. Склады наркотиков были в каждом монастыре, и сами монахи не гнушались, так сказать, в предчувствии чуда, так сказать. Самые большие обороты в истории наркоторговли были у них. Кстати, госпитальеры потом преобразовались в Мальтийский орден. И как вы все знаете, наша партия - это продолжатели дела каменщиков. Ура, товарищи!
        - Ура! - кричали в зале, но не все.
        - Неправда! - вскрикнул пожилой товарищ, представитель старой гвардии. - Мы не масоны!
        - Ладно, неправда так неправда, психиатр почесал нос. - Товарищи, а можно перерыв?
        - Можно, - зал, отпустив докладчика с трибуны, быстро превратился в бедлам.
        Большая часть депутатов ходила по сцене с красным флагом и пела «Марсельезу». Кто-то дискутировал, некоторые дрались и плевались на дебатах о вечном, а на дебатах о насущном танцевали канкан и пили красное вино. Дородная дама из комсомольского прошлого перебрала вина и доказывала молодым пионерам, что она - Вавилонская жрица и майор МГБ по совместительству. Но её очень быстро увели за кулисы. Старая гвардия достала дробовики и меняла их на самогон. Короче говоря, перерыв удался.
        - Не обращай внимания, это всегда так было и так будет, - сказал доктору сидящий рядом психиатр.
        - Что будет?
        - Бедлам этот. Кстати, а как на реальность похоже, а?
        - Да, пожалуй.
        - А вот оно! Моё любимое место, - психиатр радостно указал доктору на новую сцену.
        Трибуна 20-го съезда исчезла, а ДК превратился в огромный стадион, полный всё того же народу, только пионеры стали предпринимателями, а старая гвардия - банкирами, правда, проститутки так и остались проститутками. Они все были при гаджетах, экзальтированы донельзя и возбуждены до кончиков пальцев. Многие из них пришли подышать воздухом богатых и успешных. О мировой революции уже никто не вспоминал.
        Клон психиатра ходил по сцене в смокинге от Бриони, в рубашке и галстуке-бабочке от Джорджо Армани, шёлковый камербонд был от Прада, а на ногах чёрные лакированные оксфорды. Он кричал в микрофон, размахивал руками, в такт ему по залу проносился свет прожекторов.
        - Оргазма больше не будет! Интернета больше нет! Фейсбук умер! Илон Маск - женщина! Биткоин равен рублю!
        В зале слышатся выкрики и выстрелы, некоторые из экзальтированных покончили с жизнью прямо в зале.
        - Пошутил! - психиатр склонился в реверансе перед публикой.
        Спецбригады зачистили зал, который опять внимал спикеру, многие, не дожидаясь вечернего ужина, ели еду и пили из фужеров шампанское, но это те, кто в ложах.
        Вдруг заискрились кабели высокого напряжения в зале, заскрипел и вспучился лёд на северных реках, и самолёты перестали летать в синем небе…
        Они вместе чихнули, потому что вернулись в деревянный ДК. За кулисами, на складном и неудобном стуле, поджав ноги и сложив руки на животе, сидел профессор.
        - Товарищ генерал МГБ, разрешите обратиться? - сказал один из Жолудевых, тот, который в смокинге.
        Профессор кивнул головой.
        - Разрешите приступить к оперативной разработке Анциферова Виктора, оперативный псевдоним Доктор.
        - Давай, Гена, начинай, только без фанатизма. И выкинь этот кокаин из головы, а то, как ребёнок, ей богу, смешно. М-м, ты давай осторожно, но и времени нет совсем, это, как всегда. Ну ты же уже привык?
        Психиатр, щёлкнув каблуками, развернулся и ушёл к выходу из ДК. Доктор же повернулся к Жолудеву номер один.
        - Что? - покосился на него номер один.
        - Что - что? Объясни всё это.
        - Что?
        - Это! Ты кто на самом деле?
        - Я-то? Дак психиатр, - удивился Жолудев. - А кто ещё?
        - Не знаю, я теперь много не знаю.
        - Это да, это, брат, ты прав, - задумчиво сказал психиатр, посмотрев на генерала МГБ.
        - А звание у тебя есть?
        - Есть, у любого психиатра есть звание. У меня подполковник МГБ.
        - Понятно.
        - Нет, ничего не понятно. Ты мне верь, я твой настоящий друг.
        Психиатр номер один встал и ушёл прямо в стадион, в другого Жолудева.
        - Скрипы успеха! Стратегическое управление активами в условиях постоянных изменений! Стратегия повседневности! Мастурбация - как быстро достичь цели без нытья! Скипы воли и стремление к успеху! Встречайте нас, мы к вам заехали на час! Любите на-а-ас!
        Это они, психиатры, теперь вдвоём стали рвать толпу страждущих на куски их гаджетов и их кожи. 20-й бедлам Коминтерна продолжался. Следующим в списке выступающих на большом экране был прописан новый каменщик, Арнольд Шварценеггер.
        Доктор устал от сна и собрался просыпаться. Но вдруг стадион с бедламом сдвинулся далеко к горизонту, а из-за кулис к нему пришёл, немного прихрамывая на левую ногу, профессор и сел на стул психиатра. На стуле сразу появилась надпись: «Fantome de Marrakesh». Он повернулся к доктору и внимательно на него посмотрел.
        - Я побуду тут, у тебя немного. У тебя так тихо.
        - Да, пожалуйста, профессор.
        - Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен, что ж победитель-инвалид пел у пивной себе навзрыд? - тихо пропел профессор и махнул рукой.
        Доктор реально видел рядом с собой профессора, чувствовал кисловатый запах его пота и запах перегара, видел его красные усталые глаза и взлохмаченные седые волосы.
        - А ещё и зубы есть у меня! Ха-ха, - засмеялся профессор, - доктор, вот я так устал за тобой бегать, ты не представляешь. Ладно. Вот это всё херня, я скажу, скрипы эти и стратегии. Как всё в этом мире решалось за кулисами и будет решаться за ними, а деньги - это фикция, особенно в банках, но не… Как там у вас, в квартирах сейфах, что ли? Это нал! Это всегда круто! Это так, бля, и у наркокартелей, нал - это всё. Н-да. Но это не главное. М-да, я вот что зашёл к тебе. Поговорить зашёл, вернее рассказать, м-м, вот что.
        Перед ними появился большой белый экран, как в старине, из белого шёлка.
        - Знаешь, у меня был старший брат, такой совсем старший, я его не видел никогда. Маленький был. А он на войне Второй мировой воевал, в разведке служил фронтовой, м-м, вот.
        Профессор говорил тихо, видимо, ему было сложно начать и продолжить. Почему он выбрал доктора как собеседника, было непонятно ни старому профессору, ни доктору, ни даже его сну.
        - Нет, не то. Вот смотри.
        На экране стали идти кадры старой кинохроники, она называлась «Битва при Дьенбьенфу». Показывали Вьетнам, пленных французов, разбитую технику, рвы и окопы, раненых и убитых.
        - Это Роман Кармен снимал, его специально туда отправили. М-м, знаешь почему?
        - Нет, - ответил доктор. Он уже сомневался, что это всё сон.
        - Он кроме хроники снимал допросы пленных французов. Это не совсем французы, это были русские из французского иностранного легиона. Старые, ещё с гражданской войны и новые после Второй мировой, те, кто был в плену у немцев и в сопротивлении у французов. Я потом нашёл кадры, м-м, вот они.
        На экране перед камерой сидел раненый худой мужчина средних лет, он немного морщился и отвечал на вопросы. Вопросы ему задавали на русском и французском языках. Он отвечал только на французском. Взгляд у него был усталый и, видимо, рана у него болела: он часто трогал перевязанный живот рукой.
        - Это мой брат, его звали Алексей. Их тогда взяли человек триста, может, больше, загрузили в трюмы сухогрузов и прямо на Колыму. Вот.
        На экране показался Ванинский порт, сухогруз «Любовь Орлова» у причала, охрана и этап заключённых перед отправкой в лагеря.
        - Это вывернутая наизнанку правда и неправда одновременно. За что их наказала судьба? Что они сделали? - он немного помолчал и спросил: - У тебя выпить есть? Хоть что-нибудь?
        Доктор пожал плечами, но встал и подошёл к старинному секретеру, в который превратилась его кухня. Достал графин водки, налил в стопки и вернулся. Они выпили и сразу захмелели.
        - А что это у тебя, м-м, там скрипит?
        - Это газ.
        - А это что?
        - Сгущёнка.
        - А другой закуски нет?
        - Нет, профессор, ничего нет.
        - Хорошо.
        Он взял в руки пакет со сгущёнкой и выдавил его почти весь в себя. Закрыл крышечкой пакет, потом резко скрутил его и сжал.
        - Вот суки! - громко вскрикнул профессор, - он же герой! У него столько наград боевых было, у них у всех, а Сталин их всех в расход, всю фронтовую разведку, весь Смерш. Всех!
        Доктор молча смотрел на профессора, он утих, снова открыл мятый пакет сгущёнки додавил его в себя и аккуратно положил на кухонный стол.
        - А как он туда, в легион, попал? - спросил доктор.
        - Я не спрашивал. Это он всё время про родителей спрашивал, про маму и папу, как они жили и как они, м-м.
        - А вы что, встретились? - удивился доктор.
        - Да. Один раз. В Марракеше. М-м, знаешь, в голове каждого человека живёт несколько языков. В моей, когда учился на специальных курсах, нашли два, это кроме родного, русского. Два, французский и арабский. И вот меня в Африку и направили. Когда я принимал, м-м, скажем так, пост особого назначения, в Марокко, он сам меня там и нашёл. Так и сказал: «Я твой старший брат Лёха».
        В этот момент профессор заплакал. Как ребёнок, шумно всхлипывая и вытирая слёзы рукавом.
        - Я знаешь… А налей ещё.
        Доктор налил водки, и они снова выпили.
        - Ну вот и всё.
        - Что всё? - спросил доктор.
        Профессор кивнул в сторону стадиона, от которого в их сторону шли все психиатры, штук сорок.
        - Танец, - он кивнул в их сторону, - никак без эпатажа не могут.
        Профессор встал и отряхнул одежду. Дождался пока сорок психиатров закончат свой танец, в невероятном темпе выбивая щепки и пыль из настила сцены.
        - Ладно, в следующий раз договорим. Нам пора в другой сон.
        Они стояли в центре сцены вдвоём и ждали психиатров.
        - Профессор, - доктор всё-таки осмелился спросить.
        - Что? - тот внимательно посмотрел в глаза доктору.
        - А моя жена в каком звании?
        Ответа он не дождался, потому что проснулся. Он резко сел и выдохнул. То ли воздух, то ли сон. От него пахло водкой. Он тряхнул головой. Всё равно пахло водкой. За окнами была ночь, холод и смерть. На столе лежал мятый пакет из-под сгущённого молока. Он взял в руки автомат и стал думать, дышать водкой, вспоминать и думать. Спать не хотел. Сон этой своей реальностью напугал его навсегда.
        Про жену думать не хотел. Про детей было страшно, даже думать. Чем помочь? Где они? Может…
        Про работу? Её забыл сразу.
        Вспомнил слова Жолудева: хочешь отдохнуть, думай о женщинах.
        Что о них то думать? Ему с ними не везло с молодости, несмотря на его кавалергардскую внешность. И даже потом, несмотря на известность как хирурга. И даже сейчас, после обнуления, так его развод назвал всё тот же Жолудев.
        После развода, нет, после ухода из дома доктор снял небольшую квартирку рядом с работой, как-то там благоустроился и стал жить. Еду покупал в кулинарии, готовую. Ел её, потом смотрел телевизор и спал, просыпался, вставал и шёл на работу. Так каждый день. Продавщицы в кулинарии его запомнили, здоровались, разговаривали, смеялись. Видимо, флиртовали. И вот в одну субботу он предложил выпить вина красного и посмотреть фильм интересный самой симпатичной из продавщиц. Такой тёмно-русой, широкобёдрой, красивой, по бейджику - Ане. Она улыбалась пока укладывала контейнеры с едой в пакет, улыбалась пока не услышала предложение доктора.
        Что за?.. Он так и не понял. Тёмно-русая пышноволосая Аня вдруг зарычала громко и зло:
        - Я ва-ам не-е-е шалава-а-а какая-то, не-е надо-о мне-е-е тут, я не шалава-а я… - шипела она теребила ручки пакета и смотрела в сторону выхода.
        Доктор так и ушёл в сторону того выхода, оставив еду, за которую заплатил в кулинарии, и мечты посмотреть фильм с кем-нибудь оставил там же в кулинарии. Ушёл и больше туда не заходил. А вскоре и с квартиры съехал в другой район.
        Эту историю он и рассказал в ординаторской как-то с утра после обхода палат. К обеду всё высокоинтеллектуальное сообщество нейрохирургического отделения искало в интернете проститутку, считая это самым простым выходом из ситуации. Консенсус был достигнут к трём часам дня, выбрана была Регина: пятый размер, молодая высокая, ну и размер её, конечно же, имел значение, да и стоила умеренно - три тысячи в час или за два или десять за ночь, это они не совсем поняли, но сказали, что деньги у тебя есть, сам разберёшься. Вызвали на десять вечера. Успокоились. Высокоинтеллектуально.
        С опозданием в полчаса прибыла Регина, точно пятый размер, высокая, наверное, красивая и под каким-то странным кайфом. Хохотала, деньги взяла вперед, передала кому-то в подъезде, продолжила хохотать, выпила вина, ушла в ванную и долго там плескалась. Вышла довольная снова выпила вина. Стоя. Залпом. Потом села на табуретку, дело было на кухне, стала смотреть на доктора. От неё пахло чем-то кислым, взгляд слабо фокусировался на нём, ещё она то теребила левую грудь, то чесала кожу шеи, хихикать закончила, попросила ещё денег. Не дал. Успокоилась и стала говорить. В общем проститутка. Заниматься своей работой она, по-видимому, и не собиралась, молотила всякие истории из своей жизни, как молотилка траву, быстро, непонятно, на мелкие куски.
        Доктор молчал. Смотрел. Думал: какая это всё херня. Понял, что у Регины-пятый размер за эти два дня было столько мужиков, сколько у доктора не было баб за всю его никудышную жизнь. Потом она попросилась на диван, но, не дойдя двух шагов, навернулась во весь свой рост прямо на пол, громко хватая ртом последний воздух.
        Симптомы передоза какой-то дури доктор определил сразу, как она вошла. Надеялся, что пронесёт. Не пронесло. Он вызвал скорую. Сказал, что девушке в подъезде плохо. Ему ответили - или не трогать, или в квартиру завести. Ждать. Пока ехала скорая, делал искусственное дыхание. Скорая приехала быстро. Спасли. Неудивительно, что врачи со скорой были ему знакомы. Они и сказали, что кобыле повезло, потому что она в нужном подъезде копыта решила отбросить. И увезли её в токсикологию.
        Доктор в ту ночь не спал. Думал. Думал, почему развалилась его жизнь. Да ещё так сразу и навсегда. Ничего не придумав, пошёл на работу, где разочаровал мужиков своим новым рассказом. Когда психиатр Жолудев узнал о его приключениях, он как-то задумчиво сказал ему или себе: «У тебя баб, может, и мало было, но все они королевы, а вот у меня всё Нинки, хотя и много», - сказал и вышел из кабинета.
        Доктор улыбнулся, ему снова стало тепло и тихо. Он слушал, как трещал газ и смотрел, как шевелится тёмно-розовая штора над окном, иногда приоткрывая белый подоконник и тёмно-серую ткань жалюзи. Он снова засыпал.
        Доктор снова оказался за кулисами. Далеко на сцене продолжалось представление мюзик-холла, девушки в перьях, парни в смокингах, чечётка и саксофон. Звук ухал и посвистывал, ничего непонятно, только яркие блики.
        - Надо закрыть, отвлекает от работы, - раздался хрипловатый женский голос.
        Доктор повернул голову к голосу. На деревянном стуле, закинув ногу на ногу, сидела совершенно голая майор МГБ. Она курила папиросу, выглядела усталой, словно хирург после операции или следователь после допроса. Скорее всего второе будет верней. Всё своё большое тело она сдерживала тонким и длинным каблуком туфли опорной ноги, каблук ушёл в деревянную доску на добрый сантиметр. И когда она немного сдвигала тело, то скрипел весь деревянный пол.
        - Не смотри на меня, я не твой сон, - сказала, докуривая папиросу, майор МГБ. - Вот твой приехал.
        Она кинула окурок в сторону кирпичной стены, которая открылась словно лифт. Оттуда под аплодисменты появился Жолудев. Возбуждённый и во фраке.
        - Моё почтение! - вскрикнул он и поклонился майору.
        - Закрой сцену, она фонит мешает работать, - махнула рукой в сторону сцены женщина-майор и потянулась, расправив своё великолепное тело.
        - Да, это пять джи фонит. Извиняюсь. Сейчас.
        Жолудев дёрнул рубильник на стене. Сцена исчезла, исчезла майор и кирпичная стена исчезла.
        - У неё, у этой, какой размер груди? - почему-то спросил доктор у психиатра.
        - Это не наш сон, - тот нахмурился. - Хотя… - он почесал ухо, левое. - У неё такое строение молочных желёз, что они всегда будут, м-м, стоять, мышечной ткани много, ну и строма самих желёз великолепная. Это вскрытие показало, - Жолудев почесал ухо, правое. - Н-да. Давай к нашему делу переходить, времени очень мало, очень.
        - Давай, - согласился доктор, он уже стал привыкать к этим галлюцинациям. - А какое такое наше дело?
        - Общее, ты нам нужен здоровый, энергичный и одухотворённый.
        Доктор пытался разглядеть Жолудева, но прежние декорации заменил яркий свет, который раздражал.
        - Гена, убери этот свой свет, глаза режет. А то проснусь.
        - Ок.
        Свет стал приглушённый, зал просторным и появились два круглых подиума с фигурами женщин. Доктор пытался определить, кто они, но фигуры были нечёткими, их словно дорисовывали прямо сейчас, такие 3D-картинки. Да и сам Жолудев дорисовывался, он то надевал мексиканский костюм с огромным сомбреро, то снимал его и надевал казацкую шапку, то шлем Дарта Вейдера, и ещё много вариантов было предложено ему, но остановились на том же фраке, в котором он и появился.
        - Ну и ладненько, - потёр ладоши психиатр, - начнём.
        Доктор наконец разглядел женщин. Та, что стояла справа, была его жена. А та, что слева, была его Оленька. Они были нарисованы очень реально, узкие серые юбки до колен, с небольшим разрезом сзади, чёрные остроносые туфли на высоком каблуке и белые шёлковые блузки с длинным рукавом, минимум макияжа и волосы, слегка распущенные ниже плеч. У жены тёмно-русые, а у Оленьки светло-русые. Это их начальный цвет, который закономерно через несколько лет перешёл у жены в чёрную краску, а у Оленьки в белую краску. Фигуры женщин были ещё не активированы и между ними ходил довольный Жолудев.
        - Гена, а зачем это всё? - спросил недовольный доктор.
        - Надо закончить эту тему и идти дальше. А то она тебя будет останавливать на каждом следующем уровне.
        - Мы что, в игре?
        - Вот лучше бы мы были в игре. Ну да ладно. Ты их узнал?
        - Да.
        - Вот и хорошо. Это две важные для тебя женщины, да практически они и всё, ну-у, если не считать там глупостей непонятных для меня, м-м… Вот различий мало, цвет волос и голоса, но если включить растембровку голосов во время оргазма, то и там мало отличий, и цвет глаз зелёный. У обоих. Но самое главное их движения, походка, движения рук, поворот головы, волосы то растрепались, то уложены, то… Ты же всегда хотел их потрогать, волосы, потрепать их, но тебе они не давали. Смеялись, но не давали.
        - Чё-то не помню, - нахмурился доктор.
        - Я помню, м-м, и вот самое главное - это амплитуда движения их бёдер, поп и спины, подача груди во время прохода на каблуках высотой в двенадцать сантиметров. Вот смотри.
        Он хлопнул в ладоши, и женщины пошли в сторону дальней стены светлого зала. Шли и вправду грациозно, с красивой амплитудой покачивания бёдер, с красивой подачей груди, они поправляли волосы одинаково, сначала игриво, а потом сосредоточенно, они ловили взгляды мужчин, они нравились им, мужчинам, разным и всегда…
        - Но почему они выбрали именно тебя, а потом отказались от тебя? Сначала Оленька, а потом жена?! - громко спросил Жолудев.
        - Вот это важно сейчас?! - так же громко сказал доктор. - Я, бля, за два дня завалил двух человек, а ты мне про волосы?
        - Трёх, - сказала майор МГБ из спины доктора.
        Он попытался повернуться.
        - Нет, не надо поворачиваться и смотреть на меня не надо. Я уже просила.
        - Ладно. Что, и водитель тоже? - спросил доктор у Жолудева.
        - Да. Органы они всё знают, особенно такие, - психиатр нарисовал в воздухе большущие арбузы.
        - Гена, убери эту глупость, - сказала майор МГБ, арбузы тут же исчезли. - Я немного побуду с вами, господа, уж очень интересно мне стало, как такой гвардеец свою жизнь просрал.
        - Ладно, но сейчас я главный. М-м, и, сюрреалистичная наша, вы бы не могли одеться? - обратился психиатр к майору.
        - Нет. Мне так хорошо. Я лучше закурю, и, кстати, у моих туфель высота каблука тоже двенадцать сантиметров. Н-да, и живота у меня нет, и…
        - Эй там! Вы про нас не забыли?!
        Нервный вскрик из дальней стороны светлого зала заставил Жолудева повернуться, а доктора открыть глаза. Ему показалось, нет, он точно слышал громкий и тоже нервный вскрик где-то в подъезде. И, может, хруст или удар, или разбитые окна. Он тихо встал, осторожно открыл и закрыл дверь в кухню, подошёл к входным дверям. Прислушался. Ничего. Тишина.
        Наверное, это сам дом, холодный и пустой скрипит. А может, он стонет?
        Он вернулся в свой уголок тепла и уюта. Тепла, которое скоро закончится, и уюта, который надо оставить, чтобы выжить.
        Стал устраиваться на лежаке. Держал в руках автомат как самое ценное. Показалось, что автомат очень холодный, подумал, укутал его в небольшое одеяло, обнял его, как маленькую подушку, и снова погрузился в сон.
        На него смотрели Жолудев, Оленька и Жена. Все по-разному: жена с безразличием, Оленька с негодованием, а Жолудев очень внимательно и не совсем дружелюбно.
        - Нельзя покидать сеанс психоанализа по любой глупости, там пускай они друг друга лупят почём зря, а у нас очень важный разговор, - махнул он рукой, раздражённо и нетерпеливо.
        - Катарсис, это тебя спасёт, ты поймёшь, что делать и куда идти, - сказала Оленька.
        - Я думал, у нас судилище по моему поводу продолжается, - буркнул доктор.
        - Вот! Ничего он не поймёт. Это всё пустое. У него даже знака зодиака нет, - жена тыкала в него пальцами.
        - Как нет? - удивилась Оленька.
        - Так нет, - жена, взяв за руку Оленьку, отвела её в сторону, рассказывая свою версию происходящего на правах жены.
        - Может, ты и прав, в сеансах психоанализа очень много от суда - судилища, поэтому нам раз в три года самим приходится его проходить это судилище. М-да, надо признать, помогает, - психиатр на секунду задумался, но потом посмотрел на часы.
        - Тогда мне полагается адвокат, - буркнул доктор.
        - Кто полагается? - удивился психиатр.
        - Адвокат, - громче сказал доктор.
        - Ну-у, - недоумённо развёл руки психиатр.
        В этот момент на кирпичной стене раскинулся белый экран для диафильмов, по которому пошло изображение, цветные картинки с надписями. Индейский вождь в парадном костюме говорил мудрости. Доктор вдруг узнал в индейском вожде профессора. И не только он, скрипя деревянными половицами, вскочила мадам майор, видимо, расправляя груди и пряча за спиной папиросу.
        - Не судите человека, пока не проходили две луны в его мокасинах, - громко сказал профессор, он же генерал МГБ.
        - Тов генерал, прошу… - немного запнувшись в словах, заговорил с диафильмом психиатр.
        - Внутри каждого человека живут два волка, злой и добрый, - генерал поправил перья костюма, улыбнулся доктору и продолжил: - И каждый из них готов перегрызть горло другому!
        - О-ох! - громко вздохнула мадам майор за спиной доктора.
        - И всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь! - грозил генерал индейским пальцем в сторону доктора.
        - Нет, не такого, не пародию, а настоящего, - тихо сказал доктор в ответ на угрозы кривого индейского пальца.
        - Вы что! Генерал МГБ не может быть пародией! - шумно возмутилась майор МГБ, за спиной доктора.
        - Извините, тов генерал, но это медицинская операция, а не спецслужебная, у меня есть права, - бурчал психиатр, сматывая экран с генералом в рулон.
        Смотав, он поставил его в углу комнаты. Снова посмотрел на часы и вернулся на прежнее место, помеченное красным крестом на деревянном полу. Место судьи - психиатра.
        - Дамы! - вскрикнул Жолудев и хлопнул в ладоши. - Продолжим!
        Дамы на каблуках и в узких юбках, увлечённые светской беседой, всё же вернулись в зал заседания, взобрались на свои подиумы и стали ждать.
        - Итак. Начнём с Оленьки. Я не просто так сказал об амплитуде движения их тел. Я помню тебя, как ты пёрся за Оленькой по коридорам академии, когда она дефилировала на каблуках с неизменным для неё деловым видом. Это что-то. И помню, как ты её не узнал, когда она пришла в тапочках, можно сказать стала обыкновенной.
        - Это ты откуда взял? Это ж так давно было. Или вообще не было.
        - Было, и недавно, в жизни всегда всё недавно. Давно, это про другое. Итак, я думаю, что, поставь на каблуки коровушку, ты и за ней пойдёшь, как привязанный.
        - Гена, ты это про кого? - выдохнула дымом в затылок доктора голая майор МГБ.
        - Нет, не о вас, вы ну никак на коровушку не похожи, - сказал психиатр, а майор дохнула дымом и в его сторону. - Извините, товарищ майор, - Жолудев даже цокнул каблуками. - Итак, продолжим. Ты появился в нашей компании, м-м, напомни когда?
        Доктор уже не помнил, как оказался в компании старшекурсников. Как прижился там, стал их другом. Не Оленька была его целью. Она, конечно, нравилась, но рядом с ней всегда были совсем знаменитые студенты из знатных и богатых семей. Но и простые парни, как Генка Жолудев, производили на него впечатление. Он даже их, образно говоря, повторял на своём курсе, но недолго, быстро поняв глупость этого занятия. Вскоре они окончили академию и ушли в ординатуру. Компания стала собираться всё реже. Потом многие разъехались по другим городам. Оленька тоже уехала. Вскоре и доктор окончил академию и поехал учиться в ординатуру в город Санкт-Петербург. Замечательные были годы, годы полные открытий и маленьких или больших побед. Оленьку он встретил там совершенно случайно, в толпе иностранцев в Эрмитаже. Она обрадовалась, обнимались и гуляли по Питеру, они целовались, они…
        - Вот тогда и надо было остановиться. Вам обоим. Понять.
        - Что понять?
        Доктор потянулся в кресле, и из одеяла показалось дуло автомата. Случайно. У женщин или пока девушек округлились глаза.
        - Вот в этом его настоящая суть, - показала пальцем на автомат жена.
        - Почему? Ой, я поняла, - округлила глаза Оленька.
        - Э-э! Дамы не отвлекайтесь!
        - Что понять? - снова спросил доктор.
        - Понять, тебе понять, что не надо быть с ней, надо отпустить её.
        - Как понять? Гена, ты что несёшь? - выдохнула дымом в очередной раз мадам майор. - У них же любовь!
        - Ну и что? Полюбились и разошлись, - психиатр надул щёки, потёр виски и продолжил своё выступление: - Итак! Что было дальше? Дальше они вернулись в родной город, сошлись и жили вместе почти два года. Круговерть работы, да и всё, они приходили с этой работы и падали оба в одну постель. Ели утром и снова уходили на работу. Останавливались только в отпуске, где-нибудь на море, там к ним возвращалось, всё возвращалось: желание, трепетность, страсть - любовь, одним словом, возвращалась. Потом снова суточные дежурства, и в одно утро Оленька просто ушла. Просто вернулась в свою квартирку с видом на парк.
        - Жениться надо было, это просто и понятно, жениться и рожать детей, - громко сказала мадам майор. - Ваш этот гражданский брак - это глупость. Тысячи баб и мужиков на курортах гражданской глупостью занимаются. А потом по домам, бля, триппер развозят.
        - Ну да, согласен, - поморщился Жолудев, - но это у вас тогда триппер был, а сейчас всё хуже. Так вот если бы вы расстались раньше, у неё появился мужчина, нужный ей, а у тебя появилась простая баба, любящая и ждущая тебя с этой работы, которую ты всё время принимал за войну. Ошибочно, хочу сказать, принимал. И вот через год происходит встреча…
        Жена появилась феерично. На чёрной «мазде», в чёрной короткой юбке и чёрных туфлях, белая блузка и аккуратно уложенные тёмно-русые волосы. Про походку с подачей себя в лучшем виде уже всё сказано. Доктор тогда стоял в приёмном после суток - странный, небритый, усталый хирург.
        - Усталый? Ха! - жена подбоченилась и поиграла красивой ногой в красивых туфлях, словно расписывая острым носком в белом воздухе правду.
        Может, и да, в этих красивых и стройных ногах и была правда.
        - Он срезал меня, как только я вошла, так грамотно зацепил, как профессионал-обольститель, я даже запнулась. Ха, и папку почти выронила, со мной так не бывает, обычно другие запинаются. Вот я и решила узнать, кто это и что это со мной.
        - Узнала? - улыбнулся Жолудев.
        - Да. Я забеременела сразу. От первой страсти, так сказать. Ну и продавать таблетки мне не особо нравилось, пускай и оптом, пускай и хорошо получалось. Влюбилась я на свою же беду. Как ты, Гена, правильно сказал, полюбились и хватит, надо было…
        - А вот я не думала тогда забеременеть. Вот, наверное, зря, - скромная Оленька скромно поправила юбку.
        - Ничего же, потом родила, - жена махнула в её сторону рукой. - Это всё относительно, один ребёнок, а вот второй - это осознанный поступок. Хотя и по страсти опять, м-мм…
        - У вас Франция причина разлада и раздора, - Жолудев поправил фрак и остановился. - Да, разочарование. Чего так удивлённо смотрите?
        - Ещё какое! - вскрикнула жена, - поманил меня в сказку и ничего не сделал, чтобы там остаться! Это, как всегда, поманит и забудет это как самое простое. А то и… - она стала нервно поправлять блузку.
        Когда доктор встретил Оленьку, у него был творческий всплеск, который преобразовался в написание кандидатской диссертации и её защиту. Когда доктор встретил жену, у него был второй творческий всплеск, который закончился написанием докторской диссертации и тремя патентами на изобретения. Диссертацию он защитить не успел, так как двумя его патентами заинтересовались французы и позвали его вместе с семьёй на двухгодичные творческие сборы в, назовем это место как «Институт мозга», в предгорьях Альп. Французы собрали двадцать молодых нейрохирургов из разных стран как группу для мозгового штурма по решению основных задач для улучшения работы нейронов головного мозга. Они жили в закрытом городке, на виллах, с обслугой и поварами-вьетнамцами, дети под присмотром, жёны в закрытом клубе, можно сказать элитарного общества, а мужья на мозговом штурме или в операционной. Выходные в Париже или Женеве, отпуск на Мальдивах. Жолудев, когда про это узнал, вскрикнул: «Так должны жить все врачи!»
        Сказка закончилась, когда с половиной группы разорвали контракт, правда выплатив неустойку и ничего не объясняя, отправили по домам. Они вернулись домой в Сибирь разбитые. И кусочки этого битого не собрались воедино, они даже не стремились собраться. Всё закончилось, даже покупка квартиры и новой машины ничем не компенсировала ту потерю. Жена ему этого не простила.
        - Я не знаю, почему они разорвали контракт. Всё было хорошо, я старался, - тихо говорил доктор и не смотрел на жену.
        - Ладно, мы пойдём. А вы, как закончите, вырубите рубильник, - сказал Жолудев, взял под руку Оленьку и увел её в дальнюю даль светлого зала.
        Тишина. Потом скрипнула юбка жены.
        - Ты знаешь, а я поняла, - сказал жена, - Оленька ваша эта от Жолудева родила. Да точно. Он по ней с вашей академии сох, а ты ему мешал. Вот какая странная история. Почему не сойдутся?
        - Устал я, отпустите меня, духи тёмной стороны, - вслух и прямо в сон, сказал доктор.
        - Вот, - мадам она же майор МГБ протянула доктору диктофон через плечо, чтобы он не видел её, - послушайте вместе. Я пойду, думаю, мы ещё встретимся.
        Мадам встала и пошла, скрипели половицы, и папиросный дым вперемешку с запахом «Красной Москвы» окутал доктора в последний раз.
        - Н-да, знатная картинка из неё получилась, - ухмыльнулась жена, провожая взглядом мадам майора. - Это в твоих снах всегда такие бабы были? - спросила она, причмокнув губами, словно пожевала папиросный воздух, потом устало посмотрела на него. - Ты со мной никогда не встречал рассвет, а я так этого ждала, - замолчала, словно хотела ещё что-то сказать, но потом махнула рукой, - ладно, давай включай её прослушку, да и закончим этот балаган.
        Он тоже устал и просто нажал на клавишу воспроизведения.
        Голосов было два, если не считать дочкин, разговор происходил при ней. Один точно жены, второй, наверное, тёщин, скорее всего её.
        - Зачем, не усложняй. Всё и так идёт по плану, может, слегка простуженный, голос.
        - Нет, я устала.
        - Что устала? Ты всегда выравнивай ситуацию одним и тем же. Сформировалась проблема, решать не хочет? Ты ему припоминай косяк его главный. Олечку докторшу, блондинку, каждый раз, так чтобы молчал и выполнял, суй ему в морду, каждый раз, суй, а ему и сказать-то нечего. Нечего.
        - Я устала и хочу это всё закончить.
        - Ты Францию ждала?
        - Да.
        - И что теперь? Двое детей? Куда их?
        - Да ничего, они тихие. Я сама тихая была. Ты же помнишь?
        - Ладно сколько он может отдавать в месяц?
        - Всё.
        - Это сколько?
        - Тысяч триста, может, больше.
        - Это?..
        - Это контракт у него индивидуальный.
        - А если запьёт?
        - Нет, не запьёт, работа у него - главное в жизни, и, я думаю…
        На этом запись обрывалась.
        Доктор посмотрел на подошедшую почти вплотную к нему жену. Он ещё сильней ощутил запах «Красной Москвы».
        - Надо было ехать в Москву, звали туда, сейчас был бы дом в Барвихе, «бентли», а не эта сраная «мазда», деньги, свобода и толпа любовников! - прокричала жена и голос с диктофона одновременно, хотя диктофон был выключен.
        - Был бы, - повторил доктор.
        - Ну и ладно, - жена подошла к рубильнику и со злостью дёрнула его вниз.
        Доктор очнулся. Газ уже давно догорел, но ещё сохранялось тепло.
        По контурам окна пробивался солнечный свет нового дня. А в комнате стоял запах папирос и «Красной Москвы». Он привстал, потянулся и обрадовался свету. И тому, что странный сон ушёл.
        Он стал собираться в путь. Натянул комбинезон, застегнул куртку, поменял шапки, достал и надел перчатки. Тушёнку и другие припасы сложил в освободившуюся от денег сумку. Отнёс подушки на диван, аккуратно их поставил. У входа поставил сумки с едой и патронами, положил на них укутанный в одеяло автомат, пистолет сунул в карман куртки и присел на диван. «На дорожку», - подумал он. Ещё подумал: почему? Почему вместо воспоминаний о детях, о том, как они ползали по нему в этом родном доме, на этом диване, смеялись вместе с ним, строили города из лего, мечтали, в его сон пришёл совсем странный съезд Коминтерна, пьяный профессор, голая майор МГБ и Оленька, которой не было? То есть вообще такого персонажа в его жизни не было. Хотя воспалённый мозг его под предводительством психиатра Жолудева мог собрать в эту Оленьку всех тех, кто не жена. Жена, да, она такая и есть. И Жолудев, такой как был. Почему был?
        Он посмотрел на большое витражное окно с распахнутыми шторами. Решил их закрыть. Подошёл к окну, посмотрел на реку и здание своей клиники, она находилась ровно напротив их дома, только на другом берегу. От реки шёл туман и холод. Он укутывал и мосты, и низкие острова, да и здания холодного города, и его больницу.
        Вот тогда он тоже смотрел на больницу, а может, просто на реку. Они уложили детей, всё было великолепно, тихо, уютно и…
        Жена вдруг заорала. Орала что-то про баб, работу, совесть и деньги. Он её не понял, но спорить не стал, просто встал и ушёл. Словно освободился.
        От чего?
        Работа, Семья, Жизнь.
        Если поместить Работу в Жизнь, то получится только Работа. Если поместить Семью в Жизнь, то получится Семья. Семью в Работу и наоборот не поместить и не совместить, они так и продолжают бороться за Жизнь, пока жизнь у человека есть.
        Сейчас у доктора не было Работы, Семьи и, наверное, Жизни, была полоска обнуления всего или стартовая черта. А если стартовая черта, то куда?
        Доктор перевёл взгляд на стоянку машин, и странным образом, так и подумал: «Странным образом», увидел свою машину, праворукий японский джип.
        Вот и ключ пригодился.
        По крайней мере, у него появилась Надежда.
        Доктор проверил ещё раз всё. Осмотрел квартиру. Места, где спрятал деньги. Везде закрыл шторы.
        Проходя мимо большого стола в зале, заметил лист бумаги и какие-то папки. Взял со стола листок бумаги. Прочитал.
        «На серии Т1ВИ и Т2ВИ, диффузно-взвешенных изображениях субсупратенториальных структур головного мозга, полученных в трёх стандартных плоскостях, дополнительных образований не наблюдается.
        В белом веществе мозга практически на всех уровнях отмечаются множественные полиморфные очаговые изменения сигнала. При этом очаговые изменения в базальных и медиобазальных отделах головного мозга: в области воролиева моста, на уровне ножек мозга, базальных ганглиев обусловлены в основном мелкими кистами. В субкортикальных отделах более плотными глиозными очагами.
        Желудочки головного мозга, субарахноидальные пространства базальные, медиальные, конвекситальные умеренно расширены без деформаций и дислокаций».
        «Водянка и дисциркуляторная энцефалопатия, - подумал доктор, перевернул лист и прочитал фамилию. - У тёщи», - додумал он и положил листок на место рядом с толстой папкой распечаток под названием «Раздаточные материалы».
        «Московский Институт Гештальта и Психодрамы. Новосибирский филиал» - прочитал он на заглавном листе. Он поднял увесистую папку, хотел открыть её, но передумал и аккуратно положил обратно на стол. На том же заглавном листе красными чернилами было написано: «Когда снег идёт и белый ветер поёт, одинокий волк погибает, но стая его живёт».
        Почерк жены. А фразу эту он уже где-то слышал.
        Он посмотрел на слово «психодрама» и понял, что голос на диктофоне был только жены, её одной.
        Вот и всё. Home sweet Home!
        Он вышел в подъезд. Закрыл дверь. Взял сумки, мешок с умершей на нём одеждой, автомат и стал спускаться с восьмого этажа родного дома по дороге туда, где была Надежда.
        Сцена четвёртая
        Банды
        Солнцем и искрящимся белым-белым снегом встретил его мир. В такую бы погодку да на горку с детьми покататься. Ему показалось, что на улице теплее, чем в настылом доме.
        Доктор пошёл через двор, часто проваливаясь в рыхлый снег. Воздух хрустел от мороза, и реальность в минус тридцать градусов заставляла его действовать всё быстрей и быстрей.
        Любимый праворукий джип, синий с большой добродушной мордой. Чем он им не нравился, доктор не понимал. Поднятый высоко над землёй ещё в Японии, он очень мягко ехал по этой земле, какой бы она ни была. Всепогодные покрышки Nitto могли вывезти его из любой грязи и любого снега. Мечта первопроходца.
        Доктор выдохнул, поставил сумки на снег, смахнул снег с водительской двери потрогал ручку, она и открылась. Сел на холоднющее сиденье. «Куда же они дели меховые накидки?» - подумал он. Автомат положил рядом на пассажирское сиденье. Успокоился. Сунул металлический ключ в замок зажигания. Попробовал завести, ничего не получилось. Попробовал ещё. Только - тр-р-р-р и всё.
        - Тр-р-р-р-р, - говорил хозяину джип, словно на что-то намекая.
        - У-у, вот блин! - вскрикнул хозяин, он вспомнил, что это было.
        Это была хитрушка от угона. Откинув крышку бардачка, он нащупал переключатель, нажал его и, выдохнув, попробовал завести двигатель. Пофыркав и сильно тряхнув машину, двигатель завёлся.
        - У-у-у, - удивился доктор и полному баку.
        «Собирались ехать на нём? Только на нём и надо было ехать. Включили хитрушку, чтобы не угнали и сами забыли? Суматоха была, это понятно. Страшно было? Лучше не думать. Где они сейчас? Везде. Как помочь? Никак, - думал он. - Ехать. А куда? Ладно», - он принял решение, вылез из машины и стал сметать снег и осматриваться.
        Самое простое решение было ехать к Александру Ивановичу, его старшему другу. И по возрасту, и по положению. Главная мысль была о том, что и его жена, и его дети тоже могли уехать туда. Хотя, зная тестя, он понимал, что дорога у них была одна через весь город и ещё час по трассе до его, как он говорил, родного дома. В посёлке со странным названием - Памяти 13 Борцов. Может, и это правильно. Если доехали. Дальше мысль обрывалась, потому что было страшно даже думать, что могло быть. Или не быть. И не узнать.
        Ладно, а самому? Бензина точно хватит только до посёлков Атаманово, Есаулово и Варламово, этого соснового треугольника, который почему-то не пользовался популярностью у богатых персон, хотя там были лучшие сосны в округе, видимо, из-за населения. Зато туда уехал жить Александр Иванович, на пенсию, так он сформулировал свою передислокацию из города, там тихо и спокойно.
        Александр Иванович, был родом из того же посёлка под названием Кононово, что и доктор. Жили они там в одном трёхэтажном доме. Ходили учиться в одну школу. Только он был старше на три года. И был признанным авторитетом на их улице, а потом и в посёлке. Авторитет у него был давний, с детства, он словно родился с ним. Он был человеком, который говорил людям, как обстоят дела. И самое главное - они его слушали. И приходили к нему за советом и с разными просьбами. Потом он ушёл в армию, а после неё попал в тюрьму. Как это произошло, было много версий, доктор у него не спрашивал.
        Их новая встреча произошла, когда Александра Ивановича, привезли с ранением в руку и лёгкой контузией, доктор, тогда ещё совсем молодой врач, как раз дежурил и первым осмотрел раненого. Он же и объяснил коллегам, кто перед ними. Хотя они уже всё поняли сами, догадываясь, кто это, по количеству чёрных джипов вокруг больницы и вооружённых, понятное дело, парней в приёмном покое. Через два года было ещё ранение. Хотя и не по профилю доктор положил тогда уже близкого друга в своё отделение и сам его вылечил.
        Вот и ладно. Всё это он вспоминал, пока они грелись - его машина и он сам. Вскоре разогретый двигатель стал гнать горячий воздух в салон машины, доктор направлял потоки себе на руки и в лицо, словно купаясь в тепле. «Ну вот и всё, пора», - доктор осторожно перевёл рычаг коробки передач и нажал на педаль газа.
        Джип загудел и заскрипел, тронулся и погрёб по снегу, всё норовя взобраться на самый большой сугроб. Весь выезд со стоянки был большой сугроб, который они протаранили, взрыв, на их счастье, мягкий снег. Проехав немного по дворовой дороге, они уперлись в жёлтый бок скорой реанимационной машины. С одной стороны она была заметена снегом, это к подъезду. А ко двору… На ограде сидел полностью занесённый снегом человек. Сидел точно напротив полуоткрытой двери скорой, в которой сидел другой человек. Доктор не стал думать, что это могло быть. Он не стал мешать им, даже замёрзшим. Сдал назад, нашел место, где можно было выехать прямо в центр двора. Джип урчал, скрипел и радовался движению. Это ведь для машины самое главное, быть нужной хозяину и жить в движении.
        Они ехали по очень условной дороге, вспоминая или угадывая, где под снегом был асфальт или гравий. Они - хозяин и двухтонный ручной его зверь.
        «Что мы лохи, что мы ездим на праворукой машине? Все пересели на достойные машины. А мы?» - вспоминал тёщины слова доктор.
        Ещё он вспоминал, как вёз с банкета Томокату Хори, известного в мире нейрохирурга, который проводил у них в центре несколько показательных операций по лечению эпилепсии хирургическим путём. Так вот знаменитый японец был в восторге: праворукий джип в Сибири. Ос! Он часто вскрикивал это - Ос! Был пьяненький и довольный, хохотал в ответ на шутку доктора. Доктор на вполне сносном английском объяснил, что джип, когда его везли на корабле, думал, наверное, что его везут в последний путь в машинный ад-разборку, а когда попал в Сибирь понял - это рай для японских машин. «Ос!» - вскрикивал Томокату и хохотал. А напоследок сказал, что у него дома в Японии есть леворукая БМВ и именно на ней он и гоняет. Так и сказал - гоняю по Японии. Потом икнул и довольный и гордый пошёл в номер спать.
        Доктор вспоминал и улыбался. Ему было тепло, а родная машина придавала уверенности, как и лежащий рядом на сиденье автомат. Да и сама дорога была замечательная, вся невероятно белая, деревья были покрыты замысловатыми снежными узорами и стали похожи то на коралловые рифы, то на невероятные замки и всё вместе на спокойную снежную страну.
        Местами густой серый туман выползал с реки и окутывал эти коралловые замки, словно стараясь спрятать эту красоту от глупого человеческого взгляда. Да, собственно, людей этих не было ни на дороге ни в лесу. Дорога была пустая, просто занесённая снегом, но джип легко справлялся с толстым слоем его, приминая и укатывая колею для следующих путников.
        Ехать до поселка Варламово, в котором жил Александр Иванович, летом было минут сорок от города. А этой странной зимой, наверное, час, может, два и то, если будет дорога. Проехав, наверное, половину пути, он остановился, доктор, во-первых, согрелся, во-вторых, был рад, просто так, может, именно потому, что согрелся.
        Сразу-то он и не заметил флешки, торчащей из магнитолы, это была флешка жены, и на неё она записывала любимые песни в дорогу. Он нажал на пуск, колонки скрипнули и пустили музыку внутрь машины. Музыка была очень хорошая, разная, и она была его любимая. Под мысль о том, почему жена вдруг стала слушать его музыку, он выдвинул джип за поворот на основную трассу. К его удивлению, этот участок был убран тщательно и хорошо. Снеговое обрамление по обочинам было многослойным, видимо, не раз, а даже регулярно по этому отрезку дороги проходят снегоуборочные машины. Протаранив сугроб, его джип выехал на ровную, можно сказать, снежную автостраду. Перестав рычать, машина и её хозяин в два глаза и две фары смотрели вперед, на дорогу. Ровную чистую и белую, как полотенце.
        «И то, что было набело, откроется потом», - слова песни вернули его в прошлое, сложно сказать дальнее или нет.
        Их было четверо, студентов мединститута на практике в маленьком городе. Городе, где он в первый раз познал и операцию, и женщину. А эту песню они орали, выпив коньяка, тоже первого принесённого пациентом как благодарность, она была их гимном:
        «Мой Rock'n'Roll - это не цель и даже не средство.
        Не новое, а заново, один и об одном.
        Дорога - мой дом, и для любви это не место!»
        Они так и думали, так и поступали. Хирургия их дорога, и для любви это не место! Они хирурги чистой воды, скальпель - их судьба, и для любви это не место!
        Джип вздрогнул и стал набирать скорость. Может, сейчас он и повторял за БИ-2 и Чичериной, а может, просто в его голове кричали и он, и Саня, и Лёха, и Антон:
        «Ночные ветры принесут тебе прохладу.
        На наших лицах без ответа
        Лишь только отблески рассвета того, где ты меня не ждёшь!»
        Где они сейчас, да и где вообще все?
        «И то, что было, набело откроется потом.
        Мой Rock'n'Roll - это не цель, и даже не средство.
        Не новое, а заново, один и об одном.
        Дорога - мой дом, и для любви это не место!»
        Джип летел, как боинг по взлётной полосе, доктор очень хорошо знал эту дорогу и эту музыку. Но сейчас он не повторял, а слушал, внимательно всматриваясь в дорогу, холодный ветер хлестал их по бокам, он прищурился от напряжения. Наверное, и джип прищурил фары, спрятав их от колющего ветра. За одну песню они долетели до въезда в посёлок. Он был перегорожен большим красным двухэтажным туристическим автобусом.
        Доктор затормозил и остановил машину. И как стало привычным в этом мире сейчас, на него смотрели дула автоматов. Почти в упор. Он поднял руки, открыл дверь и спустился на снег.
        - Я к Александру Ивановичу! - громко сказал он.
        - Ты кто? - уточнили у него.
        - Скажите, доктор приехал.
        - Какой? - уточнили снова.
        - Скажите, просто доктор, он поймёт.
        - Ладно жди.
        У бойцов были переговорные устройства наподобие уоки-токи. Быстро передав информацию и также быстро получив ответ, боец подошёл к доктору.
        - Оружие есть?
        - Да, автомат.
        - Надо сдать. Если что, потом получишь назад. Если что, нет. И вот он проедет с тобой и покажет куда.
        - Да, я понял, - согласился доктор.
        Открыл дверь достал автомат и передал его бойцу. Второй проворно залез в кабину.
        - Можете ехать, - боец махнул куда-то в сторону леса рукой.
        Автобус вдруг завёлся загудел и отъехал в сторону. Ещё двое бойцов с автоматами появились на дороге, но он уже выруливал в сторону хорошо знакомого посёлка. Ехал спокойно, разглядывая улицы. Его провожатый тоже смотрел по улицам, видимо, высматривая нарушения порядка.
        - Это, - он указал на свой автомат, имея в виду автомат доктора, - сам добыл или где валялся?
        - Наверное, добыл.
        - Понятно, - он хитро улыбнулся, а скорей недобро.
        - Автомат заберём, правила такие.
        - Не вопрос.
        - Автомобили, - говорил он, - оружие, еда и медикаменты всё в общак.
        - А если… - попытался уточнить доктор.
        - На если у тебя сутки, говоришь нет и тебя отпускают с тем, что привёз.
        - Понятно, - доктор подъехал к улице, на которой находился дом Александра Ивановича.
        - Это вообще всё по понятиям, - развёл руки провожатый боец. - Здесь тормози, - сказал он.
        - Прямо на дороге?
        - Да, прямо вот тут и тормози.
        - Ладно.
        - Выходи тихо, тебя примут.
        Приняли его ещё двое бойцов с автоматами, поставили с вытянутыми в стороны руками и стали обыскивать. Боец, который это делал, то есть обыскивал его, был профессионалом. Сразу нашёл пистолет, вытащил его и отдал напарнику. Больше ничего не найдя, похлопал по спине и сказал:
        - Идёшь впереди нас, мы говорим куда.
        - Понял.
        - Пошли прямо к дому с синей крышей.
        Это дом напротив, через улицу от дома Александра Ивановича. «Реквизировали», - подумал доктор.
        Они остановились у ворот. Один из бойцов ушёл внутрь дома. Второй уткнул дуло автомата ему в спину. Было больно. Он терпел. Скоро первый вернулся и махнул рукой.
        «Откуда у них столько оружия? Автоматов, откуда? За несколько дней где их собрать? Или отобрать?» - думал он, заходя в дом.
        В комнате, наполненной теплом, сидели пять человек, все вооружённые, можно сказать до зубов. А за большим столом сидел Александр Иванович. Перед ним стояли широкоэкранный ноутбук и спутниковый визиофон. На его голову были надеты немного боком синие наушники. Он громко говорил прямо в камеру ноутбука, что отвечал ему собеседник было непонятно.
        - Это херня, надо жёстко действовать, а то они всё сожгут, как, бля, в Рыбачьем. Что? А нет, там нах, другое было. Ты главное рассортируй их, стариков и детей отдельно, вместе нельзя, совсем неуправляемая ситуация. Драки начнутся, точно, о бля, мордобой будет. Да. Нет, баб поставь следить за детьми, чтобы не лезли никуда и сидели тихо. А у пенсионеров выбери самых активных, вломи им пиздюлей, а потом назначь их главными. Они сами потом выстроят своих как надо. Только чтоб молчали о пенсии и о другой херне. А дееспособные должны работать, кто жрать готовить, кто стирать, кто… Нее, это на хер. Это ситуацию сразу накалит. Мужиков рассортируй, кто где служил, кто охотник, кто там врач или… Нет. Менты они зашифровались все, тут это осторожно. Да. Да, так и есть. Смотри сколько оружия у тебя и назначь десятников и сотников, если наберётся народу. Оружие? У нас? Так мы готовились. К чему? Нет, это ты за прививки митинговал, а мы готовились. Нет, эпидемия это был знак, а не то, что тебе жена говорила. Всё, думай головой и посмотри по сторонам. Да. Короче, все въезды заставь машинами, как блокпосты, и
круглосуточное дежурство назначь… Да, нет это херня, сразу в сугроб. Там пускай остывают. Нах, нет, ты свяжи, а потом в сугроб, а то уползут. Ага. Нет, если я пришлю своих людей - это значит вы под меня уходите полностью. Да. А как? - после этих слов Александр Иванович пожевал губу или воздух и снова заговорил: - Ну решай быстрей, а то потом ситуация накалится так, что всех придётся в сугробах остужать. Ха, ха, - недобро засмеялся Александр Иванович и потянулся за стаканом воды.
        В этот момент увидел доктора, резко махнул сопровождающему его бугаю.
        - Туда, давай туда, покажи ему. Я скоро подойду.
        Доктор с бойцом ополчения, он решил так называть вооружённых людей из банды Александра Ивановича, вышли во двор и почти побежали по тропинке, ведущей через дворы рядом стоящих домов, заборы были аккуратно демонтированы, а сам проход обслуживался, убирался снег, кое-где был деревянный настил и бойницы в сохранившейся части забора. Некоторые были собраны словно из кирпичей из кусков плотного снега.
        Так через две улицы и с десяток дворов они пришли к лазарету. Небольшому сельскому фельдшерскому пункту, зданию старой постройки, но, видимо, именно в эти дни утеплённому и вычищенному. Александр Иванович, сам дважды побывавший в больницах с огнестрелами, совершенно верно определил нужные приоритеты.
        В лазарете их встретили две женщины, поверх тёплых вещей на них были надеты белые халаты. Доктор вежливо поздоровался с коллегами, они кивнули головами в ответ.
        - Это доктор от Александра Ивановича, - сказал боец, как показалось ему, что Доктор стало его позывным. - Он хирург осмотрит больных, расскажите, что и как у вас, - боец сказал и остался у входа.
        Пока доктор слушал рассказ врачей и проводил осмотр больных, он тихо про себя подумал, что вернулся. Он всё понял, кого и как лечили, в чём правильно, а что надо изменить, вежливо советовал и остался довольным про себя. Нет, не отбил у него этот бардак желание лечить людей, как бы и что ему не говорили в прошлом сне призраки, а здесь ему стало тихо и уютно, всё было понятно. Даже захотелось здесь остаться.
        Но вот появился Александр Иванович, невысокий коренастый сероглазый уголовный авторитет с охраной. Доктор, увидев его, невольно улыбнулся. «Наверное, именно из таких мужиков на Руси князья появлялись, а банды ихние потом дружинами звались», - подумал про себя доктор, возможно, пошутил, возможно, нет.
        - Этот считай уже отошёл, - сказал доктор, - этот лёгкий, а вот его надо срочно в больницу, нужна операционная.
        - Понятно, - Александр Иванович снова покусал губу. - Как везти?
        - Надо на носилках осторожно везти. В джип не влезет. В моём дворе застряла реанимация, мордой в вашу сторону. Правда, там в сторону моста затор. Но можно объехать, главное мост расчистили. Может, заведётся?
        - Понятно, это, - он кивнул в сторону одного из своих десятников, - Солнечный берег, там пять таких свечек по двадцать пять этажей и дома кирпичные на берегу, с подсветкой, н-да, были, с нашей трассы вправо будет гравийка, вот прямо в тот двор.
        - Да там моя колея такая широкая должна быть, - сказал доктор.
        - Ага, - улыбнулся Александр Иванович, - сгоняй со своими посмотри скорую.
        - И ещё, в одном доме аптека закрытая. Можно взломать и вывезти всё сюда, - подсказал доктор.
        - Да, посмотрите там, что можно. А да всё сюда везите.
        - Ага, понял, - сказал десятник и быстро ушёл.
        - Ну, здорово! - сказал Александр Иванович, и они обнялись.
        Его серые глаза наливались теплом, он улыбался и пожевывал нижнюю губу.
        - Я рад тебя видеть. Как семья?
        - Не знаю. Никакой информации. М-м, ты же знаешь развод был, затяжной, а потом этот бардак всех нас мордой об стол навернул.
        - Н-да, - он серьёзно посмотрел на доктора, - может, к таким, как мы, прибились. Она у тебя фармацевт, в медсанчасти сгодится. У нас таких семь человек, - он повернулся к двум усталым женщинам. - Вот Вера Петровна - она педиатр, Лиза - медсестра её, а Сергеич вообще лор, а ведь они этих доходяг вытащили и многих моих пацанов тоже.
        Доктор повернулся и с уважением склонил голову перед коллегами, правда, Сергеич спал, похрапывая прямо на кушетке, накрытый одеялом. Женщины заулыбались.
        - Сейчас время принимать важные решения от сердца, а не от страха, - сказал доктор что-то нравоучительное, наверное, хотел поддержать коллег. Они улыбнулись снова и посмотрели на Александра Ивановича.
        - А что? У нас всё ровно, - улыбнулся он в ответ, - хотя есть ситуации, м-м, сейчас вот…
        Вдруг громко хлопнула входная дверь, и звонкий девчачий смех прервал речь Александра Ивановича. В комнату ворвались две высоких девушки в чёрных кожаных пуховиках и белых вязаных шапках, увидев Александра Ивановича, они резко остановились, ткнувшись друг в друга.
        - Здрасте, - сказали они и спрятались за спину Веры Петровны.
        - Выспались, - улыбнулась она.
        - Да, - довольная брюнетка блеснула перевязью брекетов на зубах.
        - М-м, а чё так накрасились? - буркнул Александр Иванович.
        - Да выходной же у них, - продолжала прятать за свою спину невысокая педиатр своих медсестёр.
        - Понятно. Это Настя и Кристина, наши медсёстры, кстати, обе из реанимации.
        - Они в кардиоцентре работали, - уточнила Вера Петровна.
        - До войны это было, - сказала вторая медсестра, блондинка.
        - До войны, - повторил за ней доктор, ему понравилось это определение всей его прошлой жизни - до войны.
        - Ладно, мы ещё вернёмся. Давай пошли.
        Александр Иванович, похлопал доктора по плечу, и они снова оказались на холодной улице. Они в окружении охраны прошли по улице дома два вперёд до участка, где когда-то строился большой кирпичный дом. Там во дворе, среди строительного мусора, на коленях стоял пожилой мужик. Его рот был завязан скотчем, скотч был проклеен вокруг головы несколько раз. Руки завязаны за спиной. Мужик был без шапки и у него были страшно вытаращенные глаза, почти как у мультяшного героя, красные от лопнувших сосудов и злости. Его охраняли двое автоматчиков.
        - Ага, вот смотри. Ветеран, бля, милиции. Мы ему и его пенсионерам доверили улицы чистить от снега. Ведь надо же пользу приносить народу. Да? - кому он сейчас задал вопрос, было непонятно. - Да, нах, когда принесло их толпу к нам, то на всё соглашались, даже грабить с нами, бля. Даже наводки давали, бля. А как отогрелся, сука, то давай народ против нас зудить, мол, что они под бандитами ходят, не по закону это. По закону народ должен под ментами ходить. Да? - опять было непонятно, кому был задан вопрос. - Короче, захотел полковник в баню и самогона, баб дармовых и флаг красный на забор. Короче, как всегда. А нас, говорит, кончать надо, без, бля, следствия. Сука!
        С этим матерным словом в лицо полковнику полетела нога Александра Ивановича. Мужик, крутанувшись на снегу, упал разбитым лицом в снег. Мужика трясло от боли или ненависти, или от всего сразу.
        - Завтра утром кончим суку, - с этими словами он открыл дверь сарая, - а может, сёдня ночью. Вот ещё двое отравителей, - он указал не на мужиков, скрюченных от боли или мороза, а на упаковку воды. - Уже отходят, а воду свою бояться пить. Раскидывали её возле посёлка, ещё водку палёную и ещё херню какую-то. Сука, думают, мы отпустим.
        - Да я знаю, она может быть заражена или стимуляторы напиханы…
        - Да ещё как. Нах. Тут, м-м, сошлись с одними возле Коноплёвки, хм, сечёшь каламбур, думали обдолбаные, нах. А они в полной отморозке, ни слов, ни ещё какой херни не понимают. В упор лупишь, а им хоть бы хны. Как, бля, в кино про вурдалаков, или нет, помнишь Стэтхэма, как он с сердцем бегал? Ага, так вот в одного пуль десять всадили, а он, как ужаленный, крутился, крутился так и убежал в лес. Что дальше с ним, не знаем. Так Стэтхэмом и прозвали. Нах.
        - А этот? - доктор кивнул на пытающегося встать молодого мужика, тоже упакованного в скотч.
        - О! Этот вчера. Ты понял? Вчера. Уже бардаку вторая неделя пошла, а он приехал отключать, бля, незаконное наше подключение. Вишь чё, на наш посёлок подстанция запитана от города, а на Рыбное транзитом, нах, когда электричество отрубили, мужики наши провод кинули к Рыбному транзиту. У нас поэтому порядок и закрепился. А этот, бля, как узнал? На хер приехал? А-а-а, сначала орал, что скоро в город электричество дадут, а мы тут воровство затеяли, про нас, мол, в секторе двадцать семь знают. Бля, бензин золотой, а он просто его жёг немерено, пока к нам пёрся? За хер? Сейчас молчит, сука. Энергосбыт ёбаный, бля. А может, тоже агент секретный? Нах, туда же, нах, в сугроб полетит.
        - В сугроб?
        - А куда? Пулю тратить? Дорого будет. Если бы арыки у нас были, то в него, в арык, а у нас, бля, сугробы, вот в них и кинем. Знаешь, сколько подснежников по весне будет, бля, таких? А ты не голодный случаем?
        - Да не отказался бы.
        - Ага, пойдём, пока пацаны смотаются туда-сюда, время есть.
        Они зашли в другой дом по соседству, переоборудованный под столовую для ополченцев. Или боевиков? Или бандитов?
        Их встретили две девки, розовощёкие, широкие, тёплые. Тёплые даже на вид, в шерстяных штанах, кофтах и коротких юбках поверх штанов, длинные волосы были затянуты в косы. Они забавно забегали, словно утки, в валенках, увидев Александра Ивановича с охраной.
        Они все сели за широкий стол. В чашки им наложили гречневую кашу с тушёнкой, приготовленную в казане.
        Доктор думал, что самое вкусное в его жизни была лапша, которую он ел в аэропорту. Но нет, самое вкусное это была гречка с мясом. Запах и вкус, масла и мясо, это не была еда - это была надежда. Вкусив две чашки надежды, невольно потянет спать. Да ещё после горячего чая, почти чифиря с сахаром, большой неподъёмной кружки. Доктор старательно поддерживал беседу за столом с Александром Ивановичем и его ближайшими соратниками. В основном кивками головой.
        - Ситуация, м-м, ситуация такая, м-м, прикинь, два бронированных камаза с ячейками и налом валюты из главного банка страны. Сколько там бабла и рыжья - никто не знает. Даже сами они. Они это тот мёртвый, легко раненый и под капельницей. Куда сховали камазы, знает только тот под капельницей. Легкораненый был у них водилой и ждал на въезде в район, пока они вернутся. Район мы знаем, это Северо-Западный. А где там, дальше?.. Да, были ещё бойцы у них, но полегли в неравном бою, м-да. Прикрывали их. Остались только эти трое. Как, бля, вестерн какой-то, м-м, так вот эти трое ехали к Большевикам, а приехали к нам. Попутали дороги, н-да. Главный уже совсем тяжёлый был, ополоумел уже, это уже четвёртый день как, н-да… Мы как могли помощь оказали, водила всё нам рассказал, как есть.
        Доктор слушал эту замечательную историю, собрав всю волю в кулак. Так кулаки и сжав под столом. Главное было не упасть в сон прямо на стол. А так хотелось. А приходилось собирать слова Александра Ивановича и его соратников в ровное повествование в своей голове, которая отказывалась думать. Она хотела спать в тепле, тепле настоящем сочном, как пуховое одеяло. А её заставляли думать. И вот что получилось.
        В самом начале бардака в посёлок приехал Юра Лесовик, главный по многим вопросам у себя на Севере. Юра Лесовик приехал в Александру Ивановичу по старой памяти за помощью в очень щепетильном вопросе. Он сразу сказал, что у него в ячейках, в Сбербанке лежат пятнадцать миллионов евро наличными. Он предложил три миллиона в общак за помощь, а остальное и так было его. Только это его сейчас тырили охранники банка. Про это ему сообщил источник, который из породы и вашим и нашим был, так ночью и позвонил, когда сам и тырил. Так вот, их, это деньги, надо было вернуть. Жёстко и прямо сейчас. Прямо сейчас Александр Иванович не мог потому, что бардак из города захлестнул и его посёлок. И надо было наводить порядок сначала в нём, а не разбирать жалобы приезжающих по старой памяти людей, которые каждую минуту возникали на пороге дома, словно на лыжах из причинного места. Юра Лесовик с ближними соратниками, заручившись всё же устной поддержкой Александра Ивановича, что было немало, на трёх джипах уехал в город.
        Эта история была обычной в те дни. И почти забылась. До появления на блокпосту перед посёлком дырявого джипа с ранеными людьми. Один был совсем в бреду и истекал кровью, второй немного лучше, а вот водила легкораненый, но сильно уставший. Их определили в лазарет, где оказывали медпомощь две женщины педиатра и лор-врач мужчина, с ними работали четыре медсестры. Как ни странно, они смогли выровнять состояние у тяжёлых, а водителя так и совсем поставили на ноги. В это время бойцы ополчения были на выезде. И Александр Иванович с ними постоянно.
        Через несколько дней водила по собственной воле рассказал ополченцам, что с ними произошло. Может, долю захотел, может, из мести, кто его знает.
        Так вот.
        В любом банковском хранилище на любое форс-мажорное обстоятельство существуют предписания, разные для разных же служб внутри банка. Существуют они и для охранной системы банка, и службы безопасности, и службы надзора над службой безопасности и т. д., и т. п. Наверное, разумные люди составляли документы и, наверное, думали, что их будут исполнять, так сказать, рискуя жизнью, спасать банковское добро и бабло. Но на самом деле в первую минуту дня икс, когда взорвались все ТЭЦ и в городе началась паника, все службы этой безопасности появились во всех хранилищах и очень организованно стали грузить клиентское добро из ячеек и банковское из хранилищ в бронированные машины и личные джипы, кто куда. Всё это происходило ночью, но очень слаженно. Основные средства, м-м, передвижения, набитые добром, перевезли в укромные места типа шиномонтажного центра для грузовиков и новой оптовой и пока пустой базы. Оставили охрану и вернулись кто по домам, кто как бы на работу.
        Утром банки по понятным причинам не открылись. Ситуация в городе выходила из-под контроля властей со скоростью замерзания квартир. А сами власти переместились в сектор двадцать семь, подальше от населения, и там затихли. А в самом населении жёны стали задавать мужьям разные вопросы, самый простой был - и что теперь делать? Эти же вопросы задавали жёны мужьям, которые ночью тырили бабло из банков. А когда исчезло электричество и связь, и вопросы жён стали формулироваться одинаково и зло: «Чё ты, козёл, стоишь как вкопанный?» Наступил хаос в головах у всех фигурантов дела, и чёткий план по реквизированию бабла стал рассыпаться, как стекло машины от выпущенной в него пули. То есть сразу и всё. Многие охранники, побросав семьи, ринулись делить бабло. Это случилось к началу второй ночи бардака, примерно тогда, когда Юра Лесовик нанял полицейский СОБР. Поскольку в охране банков было немало бывших полицейских и милицейских чинов, командиру СОБРа не составило труда вычислить, где машины с баблом. Может, он и заранее знал, где и что и кто, но не понимал, почему его не взяли в долю, вернее был сильно зол. И
зло это на десяти машинах привёз прямо к шиномонтажному комплексу, или базе.
        Перестрелка началась сразу со всех сторон и была жестокой. Начальник охраны и его ближнее окружение загрузились в два самых вкусных камаза, а водила - в джип с золотом и напролом по ночному городу рванули по проспекту под названием Свободный. Пули собровцев только погладили бронированные грузовики, а джипу досталось капитально. Доехав до Северо-Западного района, на развилке они остановились. У джипа было пробито колесо. Решили его поменять. А начальник и его зам погнали камазы дальше до второго запланированного ими места схрона. Водила и трое бойцов остались менять колесо и охранять золото в слитках. Колесо не менялось, потому что всей подвеске пришел конец. Бойцы пошли искать другую машину. Не получалось, народ уже общую ситуацию понял и был на взводе, огрызался и оружия не боялся. Другую машину пригнали начальник и зам, вернувшись с схрона, видимо, заранее подстраховались. Стали перегружать слитки и заметили, что на некоторых из них пули сбили верхний слой и под ним оказалось не золото. Начальник стал сильно орать. Стали смотреть, что с остальными слитками, там тоже было не золото. В этот момент
начальник произнёс фатальную для ситуации фразу: «Если бы не это золото, он бы уже был далеко трассе и…» А это значило, что начальник заранее планировал кинуть своих бойцов и при удобном случае слинять с самым большим кушем. Бойцы бросили перегружать, стали ругаться между собой и, пока водила разворачивал машину, перестреляли друг друга. Начальник и зам выжили. Они и рулили дальнейшей дорогой, которая и привела их к посёлку, хотя ехали они к Большевикам.
        - Это, - Александр Иванович потряс плотным затёртым файлом с застёжкой, в котором лежали автомобильные ключи и пульты от автосигнализации, - от тех камазов, мы ещё при досмотре у водилы изъяли. Спецы сказали, что поэтому, - он опять потряс пакетом, - и по GPS или ГЛОНАССу, их найти очень просто. Только ничего не работает, и скоро не заработает. Да, а тот, который под капельницей, условие нам вчера выдвинул: мы его спасаем, то есть в больничку доставляем, там проплачиваем операцию и уход, а он нам место, где оставили камазы с баблом. Да ещё дольку ему, так чтобы до Аргентины хватило. Мы согласились. А что? Не пытать же раненого? Не по понятиям. И тут ты нарисовался, просто замечательно всё сошлось, в дамки.
        После этих слов Александра Ивановича доктор широко улыбнулся и так, улыбаясь, свалился под стол. Он не упал в обморок. Он просто уснул.
        Доктор спал тихо и ему никто и ничто не снилось, все его призраки куда-то исчезли.
        Он открыл глаза сам. Увидел довольное лицо Александра Ивановича.
        Доктор тоже улыбнулся. Его голова лежала на чём-то мягком и невероятно тёплом, и оно шевелилось. То есть она, одна из девок-поварих, он и лежал на её бёдрах, широких и мягких.
        - Ну что, выспался? - спросил Александр Иванович. - Ну и подушку ты себе выбрал, знатную, хи-хи.
        - Я, да я, - доктор попробовал резко встать, но закружилась голова.
        - Э, ты тихо, а то сам в лазарет попадёшь. Таких с мороза у нас много. Аня, помоги доктору сесть.
        Девка Аня как-то извилась, привстала и аккуратно усадила большого доктора на скамью со спинкой, на которой он и лежал. Как он сюда попал, на скамью, и как выбрал эту Аню в подушки, доктор не помнил.
        - Ладно, - Александр Иванович сел рядом с доктором, и они оба стали смотреть на Аньку, которая, продолжая вихлять задом, стала убирать посуду со стола. - Парни вернулись, - сказал он, - скорую твою нашли, из аптеки всё собрали, даже еду для собак наших нашли. Спасибо. Но там тёрлись какие-то черти со стволами. Что им искать в таком тупике, как ваш? Не подскажешь? - он внимательно посмотрел на доктора.
        - Машину я у них угнал, водилу покалечил. Автомат и сумку с патронами от них вам привёз. Сумка в джипе за сиденьями, там ещё еда.
        - Да, мы нашли. Что ещё там было?
        - Ещё сумки, с деньгами, может, ещё с чем. Я схватил, что смог, и домой, там переночевал и к вам.
        - Ладно. Понял. Сейчас выдвигаемся двумя десятками на семи машинах. Ты с нами. Тряханём их. Пока мы с ними разбираемся, ты с технарями скорую осмотришь, возьмём с собой эвакуатор на всякий случай.
        - А эти чёрные, это такие отряды то ли мэра то ли ещё кого.
        - Понятно, черти они и есть черти, нам всё равно кто они. Главное, чтобы не армия, с теми я ещё не знаю, - он почесал нос, - как себя вести. Кстати, мы твой джип заберём, знатная тачка, сгодится нам, только вот бензиновый он, а у нас же хранилище с дизелем, ну ты знаешь для северов. Мы реквизировали его сразу, пользуемся, пока хозяева в Москве, на том и поднялись, - он резко встал. - Это всё, я прослежу, чтобы его не сильно мяли, после войны заберёшь.
        - Хорошо, я согласен, - ответил доктор, а пока они вставали одевались и шли к боевым машинам, в голове у доктора крутилась фраза - после войны.
        Холод на улице для доктора уже не был страшным и кусачим. А был мягенько, прохладненько забавным. Как на прогулке с детьми до ледяных горок и обратно. Это сытость и недавнее тепло очень быстро превратило страшное в забавное. Да ещё яркое солнце и искрящийся от него снег, чистый и белый. Так вот по этому снегу и шли доктор в компании ополченцев Александра Ивановича.
        - Вот ещё история была у нас, - Александр Иванович указал перчаткой на два сугроба у обочины. - Там, под снегом, два «ягуара», премиальных, один красный, второй белый.
        - А да, красивые машины, там ещё кожа в салоне белая.
        - Да, белая. Так вот, два наших малолетних придурка, проявив смекалку и находчивость, пригнали их в начале шухера. Н-да, практически невредимые они были, пока, - он остановился, - не залили в них соляру нашу. Теперь это у нас будут два памятника. Когда снег сойдёт, - он потуже затянул замок куртки, - пока не знаю, как назвать, хм, приступ паники двух долбоёбов, - Александр Иванович покачал головой. - Ну всё, пойдём к машинам.
        И они уже бодро, скрипя снегом, прошли к колонне боевых машин пехоты.
        Машин было шесть, все джипы разных марок, большинство с надписями «Арктик Трак», но ведущим был «УАЗ-Патриот», ещё две «Тойоты-Тундра» со станковыми пулемётами в багажниках. Пулемёты были упакованы в холщовую ткань серого и белого цвета, на такой печатают рекламные плакаты. Все машины были или серого или белого цвета, ещё на них по бокам были привязаны или приклеены куски всё той же серой холщовой ткани.
        Доктору вернули заряженный автомат и провели к штабному автомобилю, где уже что-то орал в спутниковый телефон Александр Иванович. Охрана остановила доктора, а когда авторитет махнул рукой, позволила ему сесть в машину.
        - От, бля, счас поедем. И да, - он приоткрыл дверь машины, - и эта возьми, который Шатой Борзой, посмотрим, как в деле будет, - сказал он одному из десятников. - Видишь, как в бой рвутся, засиделись в деревне своей, а то заборы городить или септики копать, чё за тема для мужиков. А у нас двенадцать человек только с гэрэушного спецназа с Уссурийска, кто срочку, кто контракт отбил, так то, мы почти профессионалы.
        - Только снайперов восемь человек, - подтвердил Володя, заместитель Александра Ивановича. - Одно только, не могу им мозги вправить, - нахмурился Володя.
        - А чё, хотят они, значит, в Москву мстить, м-м, ехать на паровозе, - Александр Иванович улыбнулся привычной для него скептической улыбкой, когда выражение глаз холодное, а улыбаться всё равно надо, а то народ не поймёт, - или лететь. Фигня, конечно, полная. Хотя, мм… А ты знаешь, по дороге в Кононово зона есть красная, ментовская?
        - Да, есть такая, - подтвердил доктор.
        - Так вот, это короче давняя тема, гуфсиновская.
        - Какая? - доктор совсем забыл аббревиатуры мирного времени.
        - Гуфсиновская, - Александр Иванович удивлённо посмотрел на доктора. - Так вот, они вчера грузиться стали, так при полном вооружении в свои поезда для зеков. Только зеков там нет. Нет, не так, они своих красных зеков переодели в себя и так отрядами с оружием в вагоны и в Москву. А там им уже планы про захват и власти и про бабло всё расписано, нах. Они уже этот день икс, нах, переждали, то есть, заждались суки, готовились давно, наверное, с самого, нах, начала. Наверное, с Берии ещё, нах, - Александр Иванович снова улыбнулся, и сейчас его скептическая улыбка была как нельзя кстати. - Очень технично, бабло и там цацки разные, реквизируют и на зоны, на тех же тепловозах. Кто будет ворованное на зонах искать? А ещё говорят, что мы бандиты.
        - А смысл сейчас в стране с баблом оставаться? Наверное, гражданская война начнётся? - высказался доктор.
        - Я говорю, давняя тема. Во всех структурах люди и в Испаниях с Бразилиями, не говоря о Франциях, все ждут сорвать свой куш. Это, бля, бесконечная история. Ты с баблом в Францию, а там тебе сыворотку правды и счета, и номера, и офшоры, и другую херню всю расскажешь, и отпечатки вместе с пальцами отдашь. Они думали, что им жировать просто так дадут. А их растили как на убой. Причём часто ближние их соратники и растили.
        - Но кто-то же в этой цепочке будет крайним? - посмотрел почему-то на свои руки доктор.
        - Не, не будет. Всё бабло прахом пойдёт. Такой закон жизни. Вон Юра Лесовик и его миллионы. Где?
        «Где?» - оставалось в голове доктора, до момента, когда колонна машин двинулась.
        Первым двинулся УАЗ с разведчиками, за ним через минуты три два снегоуборочных камаза, и минут через пять за ними двинулась основная колонна. Ехали молча, только переговоры по спецсвязи. Ехали быстро, куски ткани развевались по сторонам, камуфлируя машины, чтобы было непонятно, кто или что едет. Когда к непонятному добавляется страшное, получается успех.
        - А ты не знал, что твой автомат из Сирии? - вдруг спросил Александр Иванович.
        - Нет, я надпись видел, но понимать её времени не было.
        - У нас есть, - улыбнулся Володя, - это уже второй такой, трофейный у нас.
        - Это так, не сюрприз, во у одних упаковка долларов банковская была, настоящая, ха.
        - Только и упаковка была настоящая, а доллары все фальшивые, сто тысяч.
        - Обломились парни, - Александр Иванович, поправил одежду, - думаем и доллары фальшивые из Сирии к нам прибыли.
        Дальше они ехали молча. И так молча они доехали до поворота на гравийку, камазы расчистили часть съезда и ждали, пока колонна съедет с трассы. Всё происходило быстро, пока колонна въезжала во двор, разведчики уже определили цели. Станковые «тойоты» развернулись багажниками в сторону двора, а пехота сразу разошлась по заранее определённым точкам. Пока было тихо.
        Доктор, двое техников из автоэвакуатора с лопатами, и двое бойцов с автоматами побежали к автомобилю скорой помощи с надписью «Реанимация». Автомобиль стоял почти полностью заметённый снегом. Техники осмотрели двигатель, проверили аккумулятор, покачали головами, синхронно и решили увозить машину в тепло.
        Один из бойцов перекрестился и первым зашёл в скорую.
        Труп пожилой женщины они доставали из машины очень аккуратно, не сговариваясь усадили её к мужу, который сидел напротив открытой двери скорой помощи. Что за трагедия произошла, что за жизнь они прожили? Неизвестно. Сейчас они остались рядом замёрзшие, но вместе, вместе до весны.
        Техники подогнали эвакуатор, быстро прицепили морду скорой к тягам, установили переднюю часть на платформе, закрепили и поехали. Всё происходило чётко и слаженно.
        Доктор и один из бойцов остались во дворе. Пока возились со скорой, они не обращали внимания на то, что же происходит во дворах соседних зданий, всё было тихо. И вдруг воздух захрустел от выстрелов. Бойцов в маскировочных костюмах и их противника было не разглядеть, а непосвящённому в военные дела доктору и вовсе было непонятно, куда они бегут и в кого стреляют.
        Вдруг опять наступила тишина. Но ненадолго. Её разорвали выстрелы из станковых пулемётов. Теперь доктору стало понятно, куда они мечут пули: в чёрные микроавтобусы на въезде во дворы, туда, где затор.
        Уже где-то далеко хрустели выстрелы, и всё закончилось двумя громкими хлопками. И опять наступила тишина. Доктор видел, что горит один из микроавтобусов, а остальные быстро уезжают в сторону трассы.
        Бойцы собирались к джипам, кто тихо, кто уже громко разговаривали между собой. Доктор тоже подошёл к ним и встал в полукруг. Десятники докладывали о потерях, о действиях. Все были разгорячены прошедшим боем. Кто-то из них, приподнимая маску, сморкался, кто-то вытирал лицо. Боец, стоявший напротив доктора, внимательно на него посмотрел. Доктор не мог его знать, он из бойцов-то видел всего трёх человек. Но у всех были белые с чёрными пятнами или серо-зелёные с белыми пятнами, а у этого чёрный, правда, накидка как у всех и маска белая как у всех, а вот ботинки как у…
        Глаза у него были странные, зрачки словно в веснушках, сероватые в ржавых пятнах. Злые. Наверное, злые с рождения. И до смерти. Они внимательно и спокойно смотрели на доктора, и дуло автомата тоже.
        Мысль пришла дурная, мысль решила не дожидаться и нажать на спусковой курок первой. Очередь из автомата была резкой, неожиданной и точной, прямо в грудь Саше-дознавателю. Дознаватель упал навзничь, доктора тоже скинуло на колени и даже оглушило, а круг бойцов рассыпался в стороны.
        - Это не наш! - услышал доктор.
        - Всем снять маски! - это крикнул Александр Иванович.
        Доктор так на коленях и стоял, наблюдая, как ещё один «не наш», побежал по двору в сторону подъезда дома. Но пуля снайпера легко достала его голову, брызги крови разлетелись на много метров по белому снегу, делая снег не красным, а грязным.
        - Это чё за херня?! - громко и недобро сказал Александр Иванович, он стоял над доктором.
        - Узнал, - попытался сказать доктор.
        - Чё узнал?!
        - Узнал его, узнал по глазам и…
        - Знак подать надо, мы бы его повязали и допросили.
        - Как знак?
        - Да хоть как, пнул в живот вот и знак. Бля. Кто такой?
        - Дознаватель из, как их, бля, отрядов мэра.
        - Чё, мучил тебя?
        - Мучил.
        - Отомстил?
        - Отомстил.
        Александр Иванович внимательно посмотрел на доктора, ни одобрения, ни жалости только холод были в его глазах.
        - Автомат отдай. Заберите у него автомат! И иди раненых осмотри.
        - Понял, - провинившийся доктор поднялся и отдал автомат бойцу.
        Прежде чем пойти, посмотрел на дознавателя, которого знал, как Сашу. Что за человек он был, что его привело сюда за тридевять земель в зиму лютую? Что? Как звали его по-настоящему? Глаза и рот у него были открыты, он словно скалился в небо. И смерть этот парень нашёл в снегу во дворе странного города в самой глубине Сибири. В чём был смысл этой смерти? В деньгах? В ненависти? Откуда она, да и кому?
        Доктор шёл к машинам. Снег хрустел, ветер дул северный, пронзительный. Мороз и ветер хватали всё без разбору, автомобили, оружие и людей, живых и мёртвых. Доктор шёл своим путём, ясно понимая, что не он этот путь выбирает.
        Сцена пятая
        Областная клиническая больница под номером один
        Бойцы сами перевязались, тихо и достойно. Три легкораненых, но довольных бойца. Доктор только осмотрел их и дал добро на эвакуацию. Бойцы погрузились в машины, и караван стал возвращаться домой. Даже с добычей. Две чёрные сумки бойцы вытащили из горящей машины. Что в них, доктор не знал, но по довольному лицу Александра Ивановича было понятно, что всё нормально.
        Ехали опять быстро, колонной и молча, только Володя сказал, что нужны квадрокоптеры для атаки и для разведки, к ним можно и гранату привязать, и ещё много чего можно с ними сделать. Александр Иванович согласился. Вдруг позвонили по спутниковому телефону.
        - Бля, отходить собрался, успеть бы, - Александр Иванович с надеждой посмотрел на доктора.
        - Отогреем скорую, а там аппарат искусственного дыхания есть, может, успеем, - сказал доктор.
        - Ладно, как будет так будет, - Александр Иванович, внимательно смотрел в окно машины, - Бля, без него искать начнём, - он внимательно посмотрел на доктора. - Это я не о себе думаю, а о них. Видел же, какие бойцы у меня?
        - Да, впечатляет, - не слукавил доктор.
        - Оп, тормозим! - вскрикнул он.
        Колонна остановилась на повороте, где стоял снегоуборочный камаз. Александр Иванович и его заместитель вылезли и резво так пробежали к нему. Из других машин вышли бойцы, разойдясь по периметру дороги, вскинув автоматы наизготовку. Водитель камаза внимательно выслушал Александра Ивановича, и они, размахивая руками, о чём-то договаривались. Очень быстро договорились и довольные вернулись в машину. Бойцы, дождавшись пока командиры закроют двери джипа, сняли дозор периметра.
        - Погнали, - махнул рукой заместитель.
        Колонная двинулась, набирая скорость.
        - Скорую завели? - это уже Александр Иванович говорил в телефон. - Хорошо, подгоняйте её к нашей больничке, да, давай, - дальше он, потыкав в циферблат прямым пальцем, снова заговорил: - Вера Петровна, да, сейчас подгонят, там, да, искусственного дыхания, да, есть, нет, Настя поедет, да, она знает, да, грузите его и сразу ходом, ага, готовьтесь.
        Александр Иванович, отдал телефон заместителю.
        - Ну вот, Виктор Геннадьевич, - он повернулся к доктору, - думал тебя банькой побаловать, но вишь, как повернулось. Сейчас ему капельницу ширнут и в машину погрузят. Сразу ходом и погоните, вам надо до ночи успеть.
        - Да, я понял, - ответил доктор.
        - Как там по ситуации будет, сейчас решим.
        - Думаю, надо телефон, - сказал доктор.
        - Для чего? В городе связи нет никакой, кроме проводных телефонов, да и то не везде.
        - Нет, не для связи, а для контроля, всё снимем на видео, потом посмотрите, отчёт такой.
        - Разумно.
        - Готовьте еду в контейнерах, да, на трёх, да, прямо сейчас, - отдавал указания заместитель, забавно прижав к уху аппарат, чтобы если что слышать указания Александра Ивановича. Но тот замолчал, поглаживая дуло пистолета, о чём-то думал.
        - Вроде всё, - сказал заместитель.
        - Ну всё так всё, - Александр Иванович, продолжал поглаживать ствол пистолета.
        - Водителем Лёха поедет?
        - Да, Лёха Парадайз.
        - Почему Парадайз? - улыбнулся доктор.
        - А это такая история, ха, - рассмеялся заместитель. - У Лёхи в Штатах живёт родной брат, дальнобоем гоняет, всю страну уже исколесил.
        - Брат-близнец, - уточнил Александр Иванович.
        - Да, совсем близнец, - улыбнулся заместитель и, развернувшись к доктору, продолжил рассказывать: - Есть такая песня про рашен парадайз, там это вот - «джус лук ин май айс енд юлл си рашен парадайз», - на, наверное, сибирском английском проговорил заместитель известный парафраз из рэперской песни. - Да, так вот брат Лёхин…
        - Степан, - снова уточнил Александр Иванович.
        - Да, любит так отдыхать, у него значит «хаммер» чёрный поднятый в наличии и друганы, ну и водка в бумажных пакетах, ну там так принято, так вот эта его компания любит разъезжать по району, останавливаться возле полицейских или там черномордых и под этот «рашен парадайз» предлагать им выпить водки, мол, у них день рождения и если не выпьешь, то обидишь, а выпить надо, иначе обидится именинник, и тогда да-а…
        - Все пили, и менты, и черномордые, ссут падлы, - улыбнулся Александр Иванович.
        - Так вот, они все свои выходки такие на видео снимали и через вотсап Лёхе слали, а Лёха их в нашу поселковую группу выкладывал, и ещё там дорожные зарисовки про Америку, то с музыкой, то с комментариями, с матершинными, а то с лирическими. Н-да, ну а мы ему туда в Штаты свои зарисовки шлём, такая у нас дружба.
        - Лёха в нашей этой поселковой группе известен под никнеймом Парадайз.
        - Ага, понятно, - улыбнулся доктор.
        - Степан у нас в батальоне вроде подрывником диверсантом был, а Лёха снайперов прикрывал, это он нам всю систему выстроил, как бои в городе вести со снайперами и прикрытием, талантливый диверсант.
        - Всё чётко, бам, бам - и никого уже нет, - Александр Иванович наконец-то убрал пистолет в кобуру.
        Под эти слова атамана колонна джипов въехала в посёлок и встала, растянувшись по улице, где располагалась больничка. Бойцы все вышли и стояли в ожидании приказа, а доктор же решил, чтобы не терять времени, сразу пройти к жёлтому автомобилю реанимации, возле которого собрались почти все медики.
        - Сергеич его интубировал, а девчонки капельницы подключили, вроде всё работает, почти чудо, - доложила ему Вера Петровна.
        Он одобрительно кивнул головой, посмотрев внутрь машины. Александр Иванович в это время давал ценные указания Насте, высокой блондинке, она слушала его, внимательно и часто кивая головой. Доктору было забавно наблюдать, как высокая девушка в чёрных сапогах на толстой подошве возвышается над невысоким суровым босом, соблюдая при этом субординацию и приличия. Наконец, получив последнее указание, она убежала в здание больнички. Потом к Александру Ивановичу подошёл водитель Лёха Парадайз, высокий улыбчивый молодой мужик, с тем был очень короткий разговор, ему просто передали автомат. И вот наступила очередь доктора.
        - С тобой поедут вот Лёха и Настя. Я в них уверен, но ты главный, с тебя и спрос будет.
        - Понятно.
        - Вот, - Александр Иванович передал доктору небольшое устройство, похожее на пульт от сигнализации автомобиля.
        - Это же пейджер, - улыбнулся доктор.
        - Да. Причём рабочий, эти штуки раздают гонцам из сектора двадцать семь. Мы опробовали, работают нормально. У вас у каждого по одному. Так вот, этот, бля, пострадавший должен сказать одно слово и две цифры. Это я с него вытряс, пока он торговался с нами, н-да. Про это только ты знаешь. Вы, каждый по отдельности, скинете нам то, что он скажет, если всё совпадёт, мы выдвигаемся на адрес. Если что не так, вот, - он махнул рукой заместителю, тот передал доктору пистолет, - это твой. Пока спрячь, блокпосты будут, а что там у вас в больнице, мы не знаем. Там твоя территория, тебе и рулить. Ещё вот, - он снова махнул рукой, и заместитель передал доктору два тряпичных пакетика, - там по двадцать пять граммов золота в каждом. Это там заплатишь своим, решишь сколько и кому. Про телефон, Настя свой возьмёт, на него и снимете, кино, да, - Александр Иванович, поправил свою чёрную шапку. - Да, ещё, еду вон несут, это только для вас. Никому не давайте. Никто не оценит. Поверь мне.
        - Понял, - сказал доктор, наблюдая, как две девки в чёрных валенках и чёрных норковых шубах несутся по снегу, словно утки, с сумками, где были контейнеры с едой. Наверное, самой дорогой валютой в это время. Во время войны.
        К Александру Ивановичу подбежал боец, что-то тихо сказал и что-то передал.
        - Зачем? - он посмотрел на заместителя.
        - Думаю, надо поменять, - тихо сказал заместитель.
        - Это что? - тот посмотрел в пакет. - Хорошо, ты прав, так будет поспокойней.
        Они подошли к кабине, забрали у Лёхи автомат и передали ему травматический пистолет в кобуре. Лёха в этот момент выглядел как ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.
        Доктор остался один, вдохнул морозного воздуха, свежего, как ему показалось. Опёрся левой ногой на вырубленные из снега квадратные блоки и стал смотреть на людей. Разгорячённых недавним боем бойцов ополчения, взволнованных медиков, просто людей из посёлка и девок из кухни. Доктор почти сразу, когда её увидел, узнал в девке Аньке ту продавщицу из кулинарии, которая ему отказала. Она его не узнала, да и доктору было на этот факт наплевать. «Отказала в ласке мне», - усмехнулся про себя доктор, про себя старого, уставшего и покинутого надеждой. Тогда. А сейчас она что, рядом?
        Медики, девки из кухни, несколько бойцов подошли к машине реанимации. Доктор понял, что ждут только его и, оправив куртку, стряхнув снег, пошёл к жёлтой машине имени чей-то надежды.
        - Всё, погнали! - Александр Иванович, пожал руку доктору, хлопнул его по плечу и побежал к своему флагманскому джипу.
        Как только доктор закрыл дверь машины, водитель Лёха дёрнул фургон с места. Ещё раз дёрнул и потом уже плавно поехал по дороге за колонной джипов. Медсестра Настя, отмахав на прощание своим коллегам, села рядом с доктором на откидные стульчики и стала внимательно следить за показаниями аппарата ИВЛ.
        - Мы ввели ему… - докладывала доктору медсестра Настя, он слушал её и автоматически одобрял действия команды медиков.
        И ещё он понимал, что не хочет никого лечить. Это понимание пришло к нему вдруг, сейчас в машине реанимации, по дороге в областную клиническую больницу, по дороге в его родной нейрохирургический центр, где был смысл его жизни. Был. И он его потерял? Он думал о себе, а смотрел на медсестру Настю, на её кривоватый передний зуб.
        - Я, я… - она смутилась, - когда война закончится, я тоже себе брекеты поставлю, как Кристина, - уже уверенно сказала она.
        - Хорошо, - ответил доктор, - правильное лечение, может, нам и в клинике повезёт.
        - А если там ничего нет? Назад поедем?
        - Куда? Только там операционные и есть. Всё равно какой-то выход будет, полноценную ревизию ран надо сделать. Кровь найти и перелить. Сейчас главное доехать.
        Машина вдруг затормозила. Доктор засобирался выходить посмотреть, что произошло, но водитель Лёха махнул рукой и сам вышел.
        Они уже доехали до сворота, где их ждал камаз. К этому камазу скорую и прицепили за толстый трос. Лёха вернулся в кабину. Их немного дёрнуло, и тяжёлый камаз потянул реанимацию по белому бездорожью, прокапывая своим трёхметровым скребком дорогу. Теперь они ехали тихо, часто скатываясь в левую сторону, Лёха отчаянно крутил рулевое колесо, выравнивая машину на дороге.
        Доктор с Настей держали аппаратуру и больного, чтобы он не выскользнул на пол. И так ярко-красный снегоуборочный камаз тянул за собой оранжевую машину реанимации по белому снежному полю. Тянул по только ему понятному пути, без навигации и дорожных знаков и даже совсем не по дороге. Так они ехали около часа, пока их не дёрнуло вверх, словно они собирались взлетать, взревел камаз и сам фургон скорой помощи, задев днищем о что-то металлическое, так они вырвались на очищенную танками трассу от аэропорта до города.
        Доктор вышел из машины. Лёха и водитель отцепляли трос, им помогал ещё один боец, который, видимо, ехал в камазе. Парни пыхтели, шумели и были весьма довольны. Довольны тем, что всё получилось, без приключений и быстро. У доктора и его команды был шанс добраться до больницы ещё до темноты.
        Водитель и боец залезли в свой камаз, который сразу взревел мотором, выпустил пар и нырнул с откоса в чистое поле, где уже по проторённой им самим дороге, но продолжая раскидывать снег, помчался назад, в сторону деревни Есаулово.
        - А мы? - тихо спросила Настя, она стояла рядом с водителем Лёхой, и они оба смотрели на доктора.
        - Сейчас поедем, - доктор достал пейджер из кармана и улыбнулся. - Вот, у вас тоже должны быть.
        - Да, - они достали свои пейджеры.
        - Когда он очнётся и рядом будет кто-то из нас, должен быть кто-то из нас, мы, очень чётко запомнив его фразу, отправляем сообщение сразу с трёх пейджеров.
        - Да, мы знаем.
        - А потом мы можем выдвигаться назад на базу.
        - А он?
        - Наша задача его вытащить с того света, а там проплатим уход, ну и… - доктор убрал пейджер в карман и, немного подумав, сказал: - Я, возможно, останусь в больнице, а вы, я думаю, вам лучше будет уехать оттуда, чем быстрее, тем лучше.
        - А сейчас? - всё время спрашивала Настя, а водитель только внимательно слушал.
        - А сейчас давайте прятать оружие.
        - Куда?
        - В больного, его точно не будут шмонать, - сказал доктор.
        - А кто?
        - На КПП, вояки, одно КПП точно будет у моста.
        - Понятно.
        Они стали укладывать по бокам у больного Лёхин автомат, пистолет доктора и длинный нож медсестры Насти.
        - Мы с Настей будем сторожить больного, а ты езжай осторожно, трасса скользкая, и выбоины от гусениц танков, как рёбра, трясти будет. Ну вот, погнали, так что ли, - сказал доктор, и Лёха, махнув головой, ушёл в кабину.
        Они тихо поехали, трясло вполне умеренно, но одеяло, которым был укрыт больной, всё время сползало, отрывая то ствол автомата, то ножны с чёрной рукоятью, то серое истощённое тело больного. Дорога вдруг стала ровнее, и они поехали быстрей. Доктор откинулся на спинку сиденья. Пытался о чём-то думать.
        - Доктор, - сказала Настя.
        Она, закинув левую ногу на нижнюю перекладину носилок, нервно теребила пальцами толстый шов чёрных джинсов. Он посмотрел на неё, подумав наконец о том, что Доктор - это его погоняло в банде Александра Ивановича. Хотя будет лучше думать, что не в банде, а в отряде сопротивления, и не погоняло, а позывной. Отряде сопротивления? Чему? Да всему. Когда нет власти, люди воюют друг с другом просто так, все против всех.
        - Доктор, - повторила Настя, - вы знаете, я очень сильно боюсь.
        Доктор смотрел в её серые глаза и не знал, что ответить. Эта ситуация была очередным кульбитом его судьбы. А они? В их судьбе, кто главный: тот, кто лежит сейчас без сознания, или тот, кто приехал, а его никто не ждал, и привез известия про эту вот реанимацию, которая и гремела сейчас по дороге? Кто затянул нити их судеб в узел возле этого аппарата ИВЛ? Очень много и в этой жизни стало.
        - Получается, я тот, кто заварил эту кашу и мне, если что, отвечать перед Александром Ивановичем. Думаю, что вас в случае непредвиденных обстоятельств я сразу откомандирую на базу. Так и скажете Александру Ивановичу. Да, так будет правильно.
        - А какие непредвиденные обстоятельства?
        - Посмотрим, я сам пока не знаю, что там. Главное, у вас вот та канистра с бензином на обратный путь, - они оба посмотрели на синюю канистру с бензином, привязанную к левой стенке фургона.
        Машина вдруг резко затормозила и встала перед двумя БТРами.
        - Это КПП! - воскликнула Настя, натягивая одеяло на больного, стянув края его почти до пола.
        - Всем выйти из автомобиля! - раздался громкий возглас.
        Они вышли, закрыв дверь, Лёха уже стоял под дулом автомата, высоко подняв руки, в расстёгнутой куртке была видна его кофта или вторая куртка с рисунком в виде коленопреклонённого крестоносца.
        - Кто главный? - спросил капитан комендатуры с нашивкой на кармане - «Фёдоров».
        - Я, - ответил доктор.
        - Путевой лист, пропуски, какие документы есть? - он внимательно смотрел доктору в глаза, а может, сразу в его непутёвую душу.
        - Никаких нет. Мы везём пациента в областную больницу, нужна срочная квалифицированная помощь. Я - лечащий врач, - говорил доктор как-то, как ему казалось, неуверенно.
        - Откуда вы следуете?
        - Маршрут следования из села Атаманово до областной больницы номер один, - уже бодрей ответил доктор.
        - А что там в вашем селе городская реанимация забыла?
        - Да, м-м, - пожал плечами доктор, - это ещё до событий был вызов, а потом сами знаете, - он поправил замок куртки. - Так она вот сейчас и пригодилась.
        - А вы что там делали?
        - У меня там дача, - махнул рукой в сторону леса доктор, - а после событий мы организовали там медпункт для ближайших посёлков.
        - Понятно.
        Капитан повернулся к своим бойцам и кивнул дулом автомата на машину. Те, бодро пооткрывав все двери, стали проводить обыск, а ещё один, передав свой автомат капитану, обстучал сначала Лёху, потом доктора и совсем быстро Настю.
        - Чисто, - доложил он, капитану забирая автомат.
        - Извините, вы бы там с больным поосторожней! - громко сказала Настя, видимо, набравшись смелости после слов бойца о том, что она чистая.
        Капитан сам заглянул внутрь скорой.
        - А кто такой ваш больной? - он внимательно посмотрел на девушку.
        - Это уважаемый депутат сельсовета нашего, он вступился за женщин и детей, когда банда с Большевика к нам, тьфу, - она плюнула в сторону от военных и махнула туда же рукой, - а мы, у него пулевое в живот, извините, - Настя хмуро посмотрела на капитана.
        - Понятно, герой, значит, - буркнул капитан.
        Бойцы закончили осмотр фургона и опять встали по периметру с автоматами наизготовку.
        - Хорошо, для информации лично вам, - он снова посмотрел на доктора. - В районе аэропорта развёрнут военно-полевой госпиталь, можно туда обращаться. А в областной больнице скоро генератор кончится, это второй уже. Часть врачей и медперсонала будут переведены в район аэропорта в наш госпиталь. Пока так. Это хорошо, - он снял перчатку и протёр пальцами возле глаз, потом прищурился и сказал: - Вы первая скорая, которая через наш пост проехала. Странное ощущение, как бы жизнь налаживается, потому что скорые появились, - он улыбнулся, потом опять стал серьёзным или усталым и уже глухо сказал: - Можете ехать.
        - Спасибо вам, - ответил доктор, и они быстро залезли в фургон.
        Лёха снова дёрнул машину и осторожно проехал мимо двух БТРов, потом всё быстрей и быстрей погнал фургон в сторону областной больницы. За мостом был ещё один блокпост, но в районе главной дороги из центра города, а они свернули вправо, в сторону больницы. Проехав с квартал пустых нежилых домов, они остановились. Достали оружие и приготовились к прибытию на место. Лёха надел портупею с пистолетом на свою крестоносную кофту, доктор застегнул куртку и уложил пистолет в левый карман, а Настя свой нож во внутренний карман пуховика. Все успокоились.
        Лёха поправил свою меховую кепку с надписью «Black Rebel» и рваным козырьком, провозгласил: «Джус лук ин май айс енд юлл си рашен парадайз», - улыбнулся Насте, хотя его глаза были грустными, и снова дёрнул фургон с места, словно повозку на Диком Западе.
        Настя серьёзно смотрела на Лёху и всё теребила ножны.
        - Как-то спокойней с ним, - сказал она.
        - А что он тебе, умеешь обращаться с этими штуками?
        - Да, я из Курагино, там все охотники, у нас, можно сказать, половина игрушек, это ножи были.
        - Понятно.
        - Оценивали они меня.
        - Почему ты так решила?
        - Смотрели так странно, особенно капитан, точно приценивались, чистая я, это необычно для блокпоста, думали, что со мной делать или сделать.
        - И что?
        - И что? - она возмущённо фыркнула и сжала пальцы в кулаки. - Конфисковали бы как вещь или оружие, вот и всё.
        - Не думаю. Мы бы не дали тебя конфисковать, - улыбнулся доктор.
        - Не дали, - она тяжело вздохнула, поправила шапочку и, несмотря на доктора, продолжила: - Мы, бабы, сейчас по-другому мир этот дурной видим, чётче, чем вы, мужики.
        - Потому что вам страшно?
        - Да, и поэтому. И потому, что наш мир, женский мир, умер и не воскреснет уже никогда.
        - Воскреснет, когда детей начнёте рожать.
        - Рожать? Да куда их рожать, в этот ужас?
        - Вот лето придёт, тепло будет, вот и забеременеешь.
        - Да чё это я забеременею? Ха, потому что лето? - усмехнулась Настя.
        - Легко, летом всех отпустит, - доктор смотрел в окно, они уже приближались к областной больнице, уже можно было различить все пять её большущих корпусов.
        - Да и не от кого, - снова поправила шапочку девушка.
        - Что? - не расслышал её доктор.
        - Не от кого беременеть, нету его! - громко сказал Настя.
        - Да вон Лёха наш, - улыбнулся доктор, - чем плох?
        - Не плох, м-м, у него уже кого только не было, - пробормотала Настя, посмотрев в окно машины. - Ой, мы уже приехали! - вскрикнула она.
        Все шлагбаумы на въезде в больничный комплекс были сломаны, КПП были пусты, а стоянка автомобилей возле главного корпуса была заставлена только наполовину, места было достаточно для парковки фургона и для того, чтобы осмотреться.
        Лёха остановил машину, мордой в сторону приёмного покоя. Доктор вышел в перемешанный колёсами машин снег, который застыл и превратился в одну большую ледяную рябь. Оставшиеся машины без бензина и без надобности были занесены снегом, превратившись в сугробы. Все двери во всех зданиях были закрыты, но запотевшими были окна только трёх этажей главного лечебного корпуса, где как раз и располагались два отделения гнойной и чистой хирургии и ещё и реанимации. Доктор почему-то вспомнил в этот странный момент его жизни, как в первый раз увидел жену. Нет, это когда она уже уезжала на своей чёрной «мазде» с этой самой площади.
        «Ну же, давай, сим-сим, открывайся», - подумал про себя доктор.
        И вот скрипнули двери бокового входа, показалась мужская фигура, она подозвала доктора маханием руки, держащей нож.
        «Ага, что-то скальпели у них увеличились в размерах, пока меня не было», - пошутил про себя доктор, подходя к двери.
        - Вы зачем приехали? - спросил бородатый красноносый мужик.
        - Больного привезли, - ответил доктор.
        - Не принимаем мы, компрессор издох, - устало говорил мужик.
        - А что нам то делать?
        - Ты кто?
        - Врач, больного мы вам привезли, - буркнул доктор.
        - Везите в аэропорт, там у военных госпиталь, туда, - мужик стал закрывать дверь.
        - Э-э-э! У нас бензин кончится вот-вот, не доедем. Больного во дворе бросать? - говорил доктор и стал доставать пистолет.
        - Бросайте, так многие делали, - безразлично сказал мужик.
        - Пятьдесят граммов рыжья за операцию, - сказал доктор.
        - Ты кто? - снова спросил мужик, внимательно смотря на доктора.
        - Я Анциферов, нейрохирург, вон из, - он махнул головой на свой корпус, тихий и обледенелый.
        - Не похож, - буркнул мужик.
        - А ты сам-то кто?
        - Нефёдов я, зав гнойной, - буркнул мужик.
        - Не похож, - в свою очередь внимательно посмотрел на него доктор. - Сергей Владимирович, если не ошибаюсь?
        - Нет, не ошибаешься, - он наконец широко открыл двери, - Виктор, м-м…
        - Геннадьевич, - улыбнулся доктор.
        - Зайди, - зав гнойной впустил доктора внутрь. - У нас полный пиздец, генератор издохнет скоро последний, мы со всех отделений на наши три этажа свезли и больных, и персонал собрали, скоро и твои придут, вечером или завтра, у них уже как два дня издох. Что тянут, не знаю. Ещё в детском корпусе есть, но там, соляра закончилась, они дровами буржуйки топят. А что за перца ты на таком лимузине припёр?
        - Депутат, герой, золото, - буркнул доктор.
        - Понятно, сейчас все врут, таким мир стал, - буркнул зав гнойной хирургией.
        - Да? Таким он и был всегда, это нам так казалось через фильтр клятвы Гиппократа, что он какой-то другой, - буркнул доктор.
        - Фильтр? - серьёзно посмотрел на него заведующий.
        - Ну да, вот сейчас как гнойная хирургия выглядит?
        - Никак, нет её, ничего нет.
        - Быстро нас срезали, - нахмурился доктор, - наверное, во Вторую мировую народ посильней был.
        - Не думаю, это нам так казалось через фильтр государственной пропаганды, - улыбнулся зав гнойной хирургией. - Пойдём, расскажешь нам свою историю.
        Доктор пошёл за заведующим.
        Засовы. Закрыли засовы, открыли засовы, как на строгом режиме. А может, всегда так было, просто доктор не видел?
        Заведующий, передав пункт наблюдения молодому бородатому парню, повёл доктора в ординаторскую. Открыв дверь предбанника, они попали внутрь больницы. Людей было много, больных, приблудившихся, медиков и даже их детей. Запах был странный, словно внутрибольничная инфекция перемешалась с протухшей едой, но в тоже время всё это выморозилось, и этот страшноватый флёр запаха немного притупился, наверное, до весны. Но эта страшная гадость всё же жила, липкой биоплёнкой покрывая и стены, и людей, так она притаилась и ждала тепла, чтобы вырваться на свободу и называться уже штаммом. Попадая в лёгкие выживших, а оттуда по крови, по всем сосудам, чтобы вызвать отёк лёгкого в считанные минуты. Эту заразу никто не придумал, она родилась сейчас и здесь сама, так, наверное, кто-то захотел. Захотел и сделал. И звать его - Отравитель.
        А они всё шли, петляя между кроватей, раскладушек, между куч мятой ткани и одежды и мятыми людьми. Доктор никого не узнавал. Не узнал он и хирургов в ординаторской. Засов на двери, два дивана, кровать, два стола, три стула, два охотничьих ружья, коробка патронов, пять ножей, «Доширак» и водка.
        - Если кто не узнал, это Анциферов Виктор, наш хирург из нейрохирургии областной! - громко объявил заведующий. - У него к нам дело. Говори.
        - Мир врачам! Свободу народам! - громко объявил доктор, пододвинул стул и сел на него, достав из кармана пистолет, потому что ружья, как только он зашёл в комнату, сразу разобрали и взвели для стрельбы, понятно, не по мишеням.
        - Мир врачам! - ответил молодой с ножом.
        - Молодец, пошутил, хм, - хмыкнул здоровый, с ружьём наперевес.
        - Короче, братья, нужно провести ревизию ран брюшной полости, были сквозные пулевые ранения, первая помощь была квалифицированная, но вчера стало хуже, возможно, перитонит. Общак платит пятьдесят граммов золота за операцию.
        - Ещё бы вчера помогли бы, - буркнул заведующий.
        - Н-да, сейчас одна надежда на аккумулятор, если договориться с фейсами, - посмотрел на заведующего здоровый с ружьём.
        - Да у нас на втором этаже в коме лежит ихний генерал, раненый героический генерал, хм, вот у них от аккумулятора ихнего хитрого вся аппаратура и работает. Нам нужно три часа, с учётом, что скоро ночь, так и побольше. Аккумулятора у них два. Один можно попросить, мы так делали два раза. Правда, больше не будем.
        - На хрен их, мир врачам, - буркнул молодой.
        - Сходи к ним, попроси, тогда продолжим, - сказал заведующий, махнув рукой молодому.
        - Я покажу, где они, - вскочил с места молодой, поправляя одежду и привязывая к поясу ножны с тесаком.
        - Пошли, - доктор встал со стула, думая: «Откуда взялось слово «ихний».
        Выходя, он повернулся к хирургам, поднял руку с пистолетом вверх и сказал.
        - Мир врачам!
        - Мир врачам! - на этот раз ответили ему все, кто был в ординаторской.
        Они пошли через всё тех же людей, незнакомых, неопрятных, больных и здоровых, старых и молодых. Его дважды узнали. Мир врачам! Повторили дважды. Это теперь навсегда. Хирург с пистолетом и скальпелем за поясом. Наверное, и клятва Гиппократа теперь другая, и тоже навсегда.
        «Не забудь с больного взять золотом!»
        Две крайних палаты в конце коридора был закрыты изнутри. Молодой доктор постучал два раза тихо и ещё один раз сильно. Минуты через три открыли дверь.
        - Я нейрохирург Анциферов, меня отправили осмотреть больного, - сказал доктор.
        Усталый, как и все, боец хмуро посмотрел на него и закрыл дверь. Доктор подумал и пнул по двери ногой.
        - Можно я пойду? - выполнив свою миссию, сказал молодой боец из банда первой гнойной хирургии.
        - Иди, - буркнул доктор и снова пнул по двери.
        - Чё за блядь? - мат, автомат и злые глаза.
        - Меня к вам направил офицер из комендатуры, фамилия Фёдоров, с КПП у Октябрьского моста, мне надо осмотреть вашего больного и обсудить перевозку его в военный госпиталь, - тихо сказал доктор, но, не увидев в глазах бойца никакой реакции, сорвался, выхватил пистолет из кармана и сунул дуло бойцу в лицо. - А не чё за блядь!
        - Ладно, сейчас узнаю, - буркнул боец, убрал автомат и прикрыл дверь.
        Через минуту дверь открылась, и перед ним стоял другой боец, видимо, чином выше.
        - Вы один?
        - Да.
        - Пойдёмте.
        Прямо на хирургическом столе лежал пациент. Капельницы, ИВЛ, серая кожа, запах и полное отсутствие веры, надежды и любви.
        - Две операции, ранения уже почти зажили, а в сознание не приходит, - тихо говорил боец, видимо, в офицерском звании.
        - Если ИВЛ отключить, он остановится, - сказал доктор, имея в виду человека.
        - Да, его уже все смотрели, так все и говорят, - он почесал нос, - после инцидента местные доктора отказываются нам помогать. Вот я не понимаю, - он пристально посмотрел на доктора, - а клятва Гиппократа?
        - Какая клятва? - серьёзно спросил доктор.
        - Ну вот и вы туда же, - буркнул боец.
        - Ладно, уже вечер, м-м, у нас во дворе скорая с ИВЛ, но нужен бензин и нужно прооперировать больного, которого мы привезли.
        Они подошли к окну, выходящему на площадь перед главным входом. Боец увидел жёлтую машину с надписью «Реанимация» и немного успокоился.
        - Такой обмен, оперируем, увозим, - махнул рукой в сторону окна доктор.
        - Значит, наш аккумулятор нужен? - сообразил боец.
        - Да, часа на три, потом, грузим вашего больного и везём его в аэропорт.
        - Три часа? У нас будет три часа на сборы?
        - Да. Может, больше. Уже ночь скоро.
        - Да, может, с утра?
        - Да, вот ещё операцию даже не начали.
        - Хорошо, понял, минут через двадцать можете его забрать.
        Они пожали руки, и доктор вышел из палаты, номер двести пятнадцать. Быстро спустился, доложил хирургам в ординаторской, те отправились искать медсестёр, забирать аккумулятор у фейсов и готовить операционную. Затем доктор через всё тот же боковой вход вышел на свободу.
        Ночь. В редких окнах горели свечи и керосинки.
        - Ой! Мы уже не знали, что нам делать! - воскликнула Настя. - Уже же ночь!
        - Пока договорился, пока, н-да, - улыбнулся доктор. - Лёха, давай подгоним вон к той двери как можно ближе.
        Лёха, аккуратно развернулся и спятился к указанному доктору месту.
        - А сейчас, Лёха, жди нас, мы узнаем, куда его везти.
        Доктор и Настя прошли через шлюзовою камеру. А дальше Настя, вцепившись в руку доктора, сказала: - Доктор, ужас какой, я только за вами буду, я ни на шаг от вас, я…
        - Да, давай пошли уже.
        - Ага.
        Настя ослабила хватку и припрыгивая побежала вслед за доктором, петляя между совсем больными людьми, пока ещё здоровыми людьми и уже не людьми. Ещё немного, и они укрылись в ординаторской.
        - Мы подогнали ко входу, что делать дальше?
        - Дальше подгонять, у нас тоже всё готово, - улыбнулся здоровый хирург.
        - А-а-а, - понял доктор и достал из кармана, мешочек с золотом, - вот, - он протянул его здоровому.
        Тот развязал и высыпал золотые изделия в глубокую жёлтую пластиковую чашку. Покрутил их пальцами, словно прицениваясь.
        - Нормально, - кивнул он заведующему и убрал чашку в столешницу, закрыв её на ключ.
        - Оперировать будем на втором этаже, всё вроде ок. А это кто? - он указал пальцем на Настю.
        - Медсестра моя.
        - Оставишь нам?
        - Нет.
        - На нет и суда нет, - ухмыльнулся здоровенный хирург.
        В свете двух керосинок они разглядели чистую Настю, он, и все мужики немного изменились в лице. Почему-то. Доктор вспомнил его фамилию - Горшков и имя его Александр.
        - Да и похуй, Саня, есть он суд или нет! - рявкнул доктор. - Я вам рыжьё отдал, аккумулятор достал, так что идите и без лишних базаров работайте. Хорошо? - он посмотрел на заведующего. - И ещё, я сам могу ревизию сделать, не велика задача. Но тогда с вами уже другой разговор будет. Короче, братья, не будите лихо.
        - Ладно, Виктор Геннадьевич, не кипятись, всё нормально, - заведующий тяжело вздохнул, - нас кто только не напрягал за это время, все поголовно, блядь, короли и королевы, а мы всё ещё нищеброды для них. И эти, блядь, тоже, устроили нам, блядь, - он кивнул головой на второй этаж.
        - Ладно, Сергей Владимирович, я всё понимаю, но у нас времени ноль.
        - Всё, начинаем! - заведующий вскинул правую руку, мир врачам!
        - Мир врачам! - ответили все, и даже Настя где-то из-за спины доктора.
        Дальше всё закрутилось, как на карусели. Быстро, шумно и даже ярко.
        Раненого доктор, Лёха и молодой хирург, подхватив носилки, быстро как могли потащили по узким коридорам на второй этаж. Пыхтели, тащили и дотащили. В операционной больного у них принял высокий, рыжеволосый, молодцеватый анестезиолог Самонин Серёга, который сразу узнал доктора.
        - Здрасте, Виктор Геннадьевич, - улыбнулся он, - вы насовсем вернулись?
        - Не знаю, Серёга, не знаю, всё зависит от твоего опыта.
        - Вы про больного?
        - Да, - доктор вдруг почувствовал дикую усталость.
        - Я постараюсь, - вежливо склонил голову анестезиолог.
        - Постарайся, Серёга, постарайся.
        В операционной собрались все неотложные хирурги, разовые халаты поверх обычной одежды, перчатки, оптика с подсветкой от батареек на головах, и два охотничьих ружья по углам.
        Они расположились в кабинете старшей операционной сестры. На большом мягком диване с высокой спинкой, к которой и прижались. Стали смотреть на керосиновую лампу, о чём-то думали. Потом Настя захотела в туалет. Долго мялась, потом боялась, потом сказала. И они, блондинка Настя с Лёхой Парадайзом и керосиновой лампой пошли искать туалет.
        Тишина и темнота.
        Прохладно было и для сна, и для размышлений.
        Доктор просто сидел и старался ни о чём не думать.
        Вернулась молодёжь, шумно рассказывая о том, что туалет - это на улице, за зданием, или на третьем этаже, там ужас, они выбрали на улице, чуть не упали и поняли, что лучшее место на планете - это их база, там тепло, еда и баня, короче - парадайз.
        Они снова утолкались на диване, усадив Настю в центре.
        Доктору стало теплей, а когда они стали сопеть, и его утянуло в сон.
        В этот раз сон был простой. Просто воспоминания о Генке Жолудеве. Да они дружили в академии, да у них была одна компания, и да, они встретились в Санкт-Петербурге, доктор приехал на курсы в институт мозга имени Бехтерева, а Генка уже там работал клиническим ординатором. Замечательное время было. Тогда же у них родилась идея о лечении психических расстройств, вызванных травмой головного мозга при рождении или после травм в детстве. Они считали, что нужно было просто удалить очаг, который давит на определённую структуру головного мозга, что и вызывает психическое расстройство. Эта идея была рождена в Эрмитаже, кода они бродили по его залам, рассуждая о человеке, о его мозге и о том, что он может натворить, от высокого искусства до страшной трагедии. Но реализация их идеи немного затянулась, собственно, и появление психиатра Жолудева в их нейрохирургическом центре было связано именно с ней. Жолудев находил пациентов, им делали МРТ и КЛТК и ещё кучу анализов, потом хирурги принимали решение по операции и, собственно, сама операция, потом выхаживание пациента и результат. Семьдесят процентов успеха,
это было победой.
        Доктор, первый раз увидев результат проведённой им операции, посчитал его фантастическим. Два разных человека, до и после. До - параноик и истерик, а после - флегматик и наблюдатель: смотрите, какие замечательные облака, а почему я раньше их не замечал.
        Так они пришли к совсем сложным случаям. Где был только один риск.
        Доктор хорошо запомнил одну пациентку, совсем молодую девушку, красивую блондинку с полностью разорванным сознанием, каждый час она была другая, невероятно сложный случай. Первый этап обследования был неудачен, они не нашли органических изменений. Но Жолудев не унимался, ещё одно МРТ, но описание результатов исследования Жолудев заказал в пяти разных клиниках, у пяти самых известных рентгенологов. И одно описание выстрелило. Они нашли органику, совсем маленькую гигрому, проросшую сосудами, последствия родовой травмы. Но плана операции не получалось, никак. Сложный доступ, невероятный риск.
        Через неделю размышлений решили делать операцию на роботе «да Винчи» в другой клинике, в другом городе. Жолудев летал туда два раза, всё объяснял, договорился. Роботом управлял Доктор. Ему всегда было проще руками, кончиками пальцев, он ими чувствовал малейший трепет ткани, ритм крови в больших сосудах и капиллярах, шелест шовного материала, но самое главное - он ими чувствовал жизнь, но да, и смерть. А что? Это судьба хирурга.
        Когда-то давно в одной компании была брошена фраза - кто рискует больше, пилот самолёта в полёте или хирург в операции? Тогда победил пилот самолёта. Просто потому, что было что набрать из интернета, страшное, смешное и радостное. Про хирургов ничего. Кроме их видео с операций, где только одна кровь и страх. Кровь больных, а страх тех, кто на это смотрит.
        На «да Винчи» доктор провёл больше двух десятков операций. Такую установку уже заказали и в их центр, но всё обрушил этот холод. А тогда он только подправлял робота, на самом важном участке, где сходились артерии и две самых важных зоны головного мозга. Тогда только миллиметр отделял их от трагедии. Но они остановились, доктор и робот. Машина и человек. Может, их остановил кто-то ещё, кто заботился об этой молодой девушке, тот, кто и привёл её к ним.
        После выздоровления девушка мало что помнила из прежней своей жизни. Она словно стала жить заново. Тихая, нет, временами смешливая и говорливая и очень красивая. Как её звали, доктор не запомнил. У него тогда началось французское приключение.
        Доктор открыл глаза и посмотрел на керосиновую лампу, рядом сопели, похрапывали и попискивали две молодые личности, за которые он сейчас отвечал. А в трёх комнатах от них, наверное, уже заканчивалась операция.
        «Надо опять закрыть глаза и вернуться в сон, пока есть время», - подумал доктор и тут же провалился в серую мглу нового сна.
        Урсула, имя этой пациентки доктор помнил, а той девочки нет.
        Странная история.
        Урсула была пациенткой доктора во французском Центре нейрохирургии и изучении мозга. Тридцать восемь лет, рост сто девяносто один сантиметр, чемпионка Европы по метанию ядра. Брюнетка с синими глазами. Левую руку почти до локтя она потеряла в автомобильной аварии в Швейцарии, возле города Базель. Авария случилась пять лет назад. До этого у ней было три протеза, обычный, механический и странный. И вот за два месяца до операции ей изготовили биометрический протез, с включённым в него аналоговым нейронным биомеханическим центром. По сути, это был эксперимент. Задача доктора была в первой операции открыть и, так сказать, взбодрить остатки нервов, приготовить сосудистую сеть к контакту с биометрической матрицей протеза, а наследующий день, во второй операции присоединить протез к руке пациентки, даже не присоединить или пришить, а врастить живые клетки в биоматрикс.
        Первую операцию доктор провёл за пультом нового экспериментального робота под кодовым названием «Эдуард Второй». Вроде всё получилось, хотя руками было бы быстрей, свои сомнения по поводу робота он высказал руководителям проекта. Те запретили ему сомневаться в роботах и посоветовали просто выполнять инструкцию.
        На второй операции присутствовали все руководители, все профессора и все ведущие хирурги, трансляция операции велась на три больших монитора, распложённых в лекционном зале, с трёх камер в операционном блоке и двух камер робота. Сначала всё шло хорошо, прошла подготовка тканей руки, кожи, мышц, крупных сосудов, а главной задачей операции была пропустить естественный кровоток через область биоматрикса так, чтобы клетки организма приняли его за своего. Сам же биоматрикс был выращен из стволовых клеток мадам Урсулы в течение года, но только с третьего раза его удалось имплантировать в протез, в его биомеханическую часть, и когда это получилось, протез заморозили до этой операции.
        И вот на этом самом важном моменте соединения сосудов робот стал тупить, словно подросток, которому было непонятно или неохота делать домашнее задание. После двух неудачных попыток доктор отключил робота и вошёл в живую операцию. Камера робота снимала работу человека с поднятых над операционным столом стальных щупалец. Робот внимательно наблюдал за движением человеческих рук, он словно учился у хирурга, запоминал и анализировал. А сам человек, сам хирург, полностью погрузившись в операцию, создавал ауру созидания, так всегда проходят восстановительные операции, ткани человека с благодарностью принимают работу хирурга. Часто монотонную и долгую по времени, но возвращающую жизнь в непростой и безысходной ситуации.
        Это был триумф доктора, операцию признали ювелирной, все жали руки и подтверждали мастерство и профессора, и коллеги, и даже совсем незнакомые люди. Ночью он всё пережил заново. Как сказала жена: «Ты вернулся из операционной только ранним утром, когда свалился с кровати». Доктор тогда смеялся и был счастлив.
        Рану выхаживали ещё две недели, проводили каждодневные перевязки, ставили уколы витаминных стимулирующих заживление препаратов, гормонов и антибиотиков. Сняли швы и передали Урсулу нейротренерам, которые должны были научить руку быть рукой. Это ещё заняло две недели, и вот итог. На смотровой кушетке, в белом пушистом, не больничном, халате сидела довольная мадам Урсула, она обворожительно улыбалась, показывая свои достижения. Рука работала правильно и естественно, всё было ок! Так периодически вскрикивала мадам Урсула, одно было но: цвет кожи протеза был беловато-розовый, естественный для мадам зимней, а летом, как принято в Швеции, цвет кожи у мадам поменялся на сочный бронзовый. Два месяца до операции она провела под летним французским солнцем и всё время загорала на ближнем озере. Но то, что рука отличалась цветом от, скажем, груди, мадам вообще не беспокоило. Через очередное «Ок!» она поведала врачам своё видение ситуации.
        - Я раньше думала, что у меня будет рука, как у Терминатора, такой титановый протез! Помните кино, да? Я даже воображала такой момент моей встречи с Ханни, да, я снимаю одежду, - она и вправду скинула халат, вывалив, как сказал потом поляк Нагодовский, груди на всеобщее обозрение, - и подаю ему мою грудь! Этой металлической рукой мою замечательную грудь! - она и вправду подала рукой-протезом свою грудь, наверное, восьмого размера, правда, её побоялись взять.
        Доктора выбрали ведущим хирургом у мадам Урсулы ещё и потому, что у них был один рост, а другие хирурги её просто побаивались. Дальше стриптиз продолжился, но в переделах разумного, видимо, так мадам Урсула решила отблагодарить врачей за их работу.
        Доктор приоткрыл левый глаз и, глядя на лампу, додумал сон. Он тогда и не подозревал, что этот успех и поставит точку в его французской карьере. Его и многих других хирургов руководители проекта просто заменят на американцев, очень любивших роботов, и корейцев, никогда не нарушавших инструкции.
        Да, доктор совсем пригрелся и даже не хотел вставать, хотя думал пройти посмотреть, что там в операционной. Но вставать было неохота, да и пригрелся он совсем. Девушка Настя была словно печка, сопела и распространяла тепло. Вот почему на Севере замерзших кладут к голой бабе, она его согревает, словно печка. Настя хоть и не голая, но согревала их с Лёхой Парадайзом не хуже обогревателя.
        При мысли об обогревателе он снова свалился в сон, в котором словно квадрокоптер облетал тот самый французский Центр изучения мозга. Три больших десятиэтажных корпуса разного стекла, два синего, это хирургические и они же исследовательские и розовый, это лабораторный, где проводили все исследования и изготавливали протезы. Но самое главное - это пять подземных этажей лабораторий сразу под всеми корпусами, словно их подземный фундамент. Ещё был сиреневый трёхэтажный корпус реабилитации больных после операций или установки протезов. Этот корпус соединялся с настоящим футбольным полем, граничащим по периметру с беговыми дорожками, он тоже был частью реабилитационного корпуса, как и крытый бассейн белого стекла. Квадрокоптер несколько раз облетел весь периметр, даже большой посёлок на берегу озера, где жили врачи, исследователи, технический персонал и их семьи. Скоро он вернулся и стал кружить над стадионом, где по беговым дорожкам маршировал строй больных с вживлёнными в них протезами, такими, как хотела мадам Урсула, из фильма «Терминатор», титановыми металлическими руками и ногами. Сама мадам
Урсула шагала во главе колонны в форме майора МГБ и, сжимая в руке-протезе красный флаг. И остальные больные были в форме МГБ, в разных званиях, но в одних фуражках светло-зелёного цвета, как и сама форма, с золотыми кокардами трёхглавых орлов. Или драконов, в этом сне было непонятно, как и было непонятно, кому улыбалась мадам Урсула во время марширования строем, или она просто делала терминаторный рык. Но всё равно, кому?
        Больные сотрудники МГБ маршировали уже не один час, они не уставали, а только воодушевлялись, начиная петь строевые марши немецкого рейха времён Второй мировой войны. Кто-то из больных в звании полковника указал на квадрокоптер, и по нему сразу стали стрелять расчёты зенитных батарей всё той же Второй мировой войны. Стреляли, точно попадая в цель, и уже дымящийся квадрокоптер упал на берег озера, превратившись в доктора, у которого от неудобной позы во сне, или вдруг, или от падения на землю заболела спина. Он дымился, пытался ворочаться, приподнимал голову и видел себя со стороны, видел свои круглые глаза и ошарашенное выражение лица. Он смотрел на голую мадам Урсулу, вышедшую из озёрных волн, держа в руке-протезе знамя ЛГБТ-сообщества. Она бежала, вскидывая то вправо, то влево мокрыми чёрными волосами, игриво улыбаясь доктору и помахивая здоровой рукой. Добежав до него, она склонилась и мужским хриплым голосом с привкусом чеснока прошептала: «Мы закончили».
        - Мы закончили, - тихо сказал заведующий, разбудив доктора, - с нашей стороны обязательства выполнены полностью. Вот, - он показал прозрачный пакетик с пулей внутри. - В брюшине запуталась, от неё и проблемы возникли, - он передал пакетик доктору.
        - Спасибо, - так же тихо ответил доктор, у него жутко болела спина и затекли ноги.
        - Сейчас с ним Самонин и его команда, выводить будут медленно. Аккумулятор фейсовский очень помог, н-да, вот бы его нам оставить.
        - Поговорить с ними? - потянулся доктор, расправляя тело.
        - Поговори, у тебя, видимо, скрытые способности к сложным переговорам открылись, - улыбнулся заведующий.
        - Да чего только не открылось, - вздохнул доктор.
        Кроме дикой усталости доктор почувствовал, что и здесь он будет лишним, хоть его о чём-то просят, а он был или есть хирург, и скоро в его работе будет необходимость, большая, и… Ещё много всего можно придумать для какой-то там мотивации. Мотивации на что? А сейчас была только усталость, пустота и боль в спине.
        - Доктор, мы будем здесь ждать или вернёмся в машину? - спросил проснувшийся Лёха Парадайз.
        - Да, вернёмся, - ответил доктор, ухватившись за его слова, как за слова со смыслом.
        Потому что, доведя больного до операционной, доктор посчитал свою миссию исполненной, или его надсаженный усталостью организм посчитал. И по сути, он не знал, что дальше делать. Вернее, ещё нужно узнать адрес, отправить сообщение, но когда? И как? Вернуться в машину, это было правильно для подумать или…
        - А, может, поедим? А то я, что-то… - промямкала Настя.
        «Да, поедим», - в голову доктора вернулся вкус каши с мясом.
        - Сколько у нас есть времени? - спросил доктор у заведующего.
        - Часа три, но далеко не уходите, - ответил он.
        - Понял, будем недалеко.
        Ой как всё тело затекло! - синхронно вскрикнули подчинённые доктора. И так, разминая затёкшие тела, они вернулись к шлюзу, где дежурный из выздоровевших больных в куртке с надписью МЧС, кивнув головой и без лишних слов, выпустил их на холод.
        - Надо залить бензин в бак из канистры, а то кто-нибудь увидит, греха не оберёмся, - сказал Лёха.
        - А я можно туда больше не вернусь? - Настя бежала рядом с доктором, периодически цепляясь за его руку.
        - А миссия?
        - Да, ну да, миссия, - буркнула Настя и первой дёрнула дверь машины.
        Потом Лёха, быстро отвинтил крепления канистры, и они с доктором залили бензин, потом он включил двигатель, и они все втроём уселись в кабине под струями горячего воздуха из печки.
        - Доктор, - Лёха указал на уровень бензина в баке, - а нам на обратный путь не хватит, машину греть надо, чтобы не замёрзла, а это ещё минус бензина.
        - Я здесь не останусь, мне здесь крышка, - буркнула Настя.
        - Есть такая договорённость, - доктор расстегнул воротник куртки, ему стало тепло и снова повело в сон, - с фейсами, у них на втором этаже генерал лежит, без сознания, в коме, они им очень дорожат. Так вот, я договорился о том, что мы его вывезем в военный госпиталь в районе аэропорта.
        - Это про тот, о котором нам на КПП говорили?
        - Да. Фейсы должны бензина подогнать и сами как охрана поедут.
        - Ой, я за! - воскликнула Настя.
        - Так мы довезём, и что дальше?
        - Можно там остаться, можно на базу вернуться. Как хотите.
        - Я на базу вернусь, - к Насте вернулся оптимизм. - Да, только в машине еду не разогреть, надо горючку поджигать. А там тоже нельзя. Представьте, мы там среди больных и злых есть будем, это как? И еды-то на раз.
        - Ладно, Лёха, глуши мотор, погрелись, - сказал доктор. - Берите еду и пойдём поищем место, где нас не найдут.
        - А смотрите, потеплело, сейчас датчик минус двадцать восемь показывает, а днём ещё теплее будет, - сказал Лёха и заглушил мотор.
        Настя вытащила небольшие сумки с едой. Они вышли и встали перед главным подъездом. Слева, там, где был административный корпус, стеклянные входные двери были разбиты.
        Доктор смотрел на мемориальный барельеф, тусклый и обледенелый, Областная клиническая больница имени… «Почему у нас принято назвать больницы имени кого-то, ну понятно Боткина, но непонятно, почему имени этого человека. Странно, больница имени Лёви Страуса, он был тут главным менеджером пять лет, а потом его посадили в кресло выше. Хотя посадить должны были в тюрьму», - додумал доктор и сам себе улыбнулся.
        - Туда пойдём, - указал на них доктор, - в кабинет братьев Ворнеров.
        - Куда? - запнулась Настя.
        - В кабинет главного врача, - ответил доктор и первым шагнул в сторону дверей.
        Они по одному протиснулись в проход, дальше ещё одни искорёженные двери и вот вестибюль. Разграбленные киоски, перевёрнутые сиденья и изморозь на стенах. Они прошли дальше, скрипел холодный пол под ногами, и холодный воздух стягивал кожу хуже чем на воле. На стене ведущей от приемного отделения в подземный переход кто-то написал краской из баллончика:
        «Ну вот, а теперь и ты не знаешь, что делать,
        Раненый медведь ревёт и тебе пиздец придёт!»
        Краска была красного цвета, на белой стене.
        - Мы же туда не пойдём? - тихо спросила Настя.
        - Нет, мы на второй этаж, - махнул рукой в сторону лестницы доктор, - в кабинет главного врача.
        Они быстро поднялись на второй этаж, зашли в этот самый кабинет главного врача.
        - Ой, чё так, - разочарованно сказала Настя, осмотрев полностью разгромленный большой кабинет.
        Стулья поломанные, стол перевёрнут, телевизоры разбиты, шкаф валялся на полу в окружении сотен листов формата А4.
        - Да. Может, поискать другое место? - спросил Лёха.
        - Нет, не надо, - доктор протискивался между шкафом и стулом.
        Он шёл к ещё одной двери, совсем неприметной, можно сказать тайной. Она оказалась закрытой, доктор поманил Лёху.
        - Лёха, долбани её.
        Лёха поискал по кабинету палок, потом подумал и с разбегу ногой саданул по двери. Она и открылась, хрустнув в замке. Они, сдвинув дверь, попали в тайное место отдыха главного врача всея областной больницы. Небольшое и уютное помещение с небольшим окном, пушистый очень разноцветный ковёр в обрамлении одного дивана и двух кресел. У ещё одной небольшой двери стоял высокий белый шкаф. Яркое солнце очень удачно для путников освещало всю комнату.
        - Настя, там душевая с раковиной, можешь еду в ней и разогреть, - сказал доктор.
        - Доктор, а вы здесь уже были, - утвердительно сказал Лёха.
        - Да, два раза был удостоен чести, - улыбнулся он в ответ.
        - Ой, - Настя пыталась разобраться с раковиной и чем-то там громыхала.
        - Лёха, помоги ей, а потом пошманай шкаф, может, что найдёшь, - сказал доктор, устало усаживаясь на белый диван.
        Он даже вытянул ноги, укутался в куртку и стал смотреть на большую картину, написанную маслом к юбилею главного врача. Где оный был изображён в виде римского патриция, не меньше, в тоге и с лавровым венцом на голове, выражение лица у изображения было одухотворённым, наверное, в этот момент он думал о врачах, об их трудной работе, о пациентах, которым они спасают жизни, а не о койко-днях, проплатах из фондов ОМС и ДМС и соцстрахе. «Всё-таки он Гиппократ», - подумал доктор, решив, что художник именно так и видел и Гиппократа, и главного врача, и ректора медицинской академии, которого изобразил точно в таком же одухотворённом виде, в тоге и венке.
        Доктор улыбался своим мыслям, слушал шутливую перебранку между Настей и Лёхой, отдыхал. Белая картонная коробка стояла под подоконником у батареи, она была открыта. Баллончики спрея, белые, без опознавательных знаков, со странными, как маленькие тарелки, распылителями. Он вспомнил, как тогда наткнулся на такой-же ящик в той аптеке, где провизору выкололи глаз.
        Возле доктора уже суетился Лёха, раскладывая на одном из кресел свою добычу. Два ноутбука в упаковке, два блока сигарет с фильтром, две бутылки коньяка, пять банок пива, две пачки чипсов, четыре ножа в ножнах, два бумажных пакета с деньгами, один очень толстый, три пачки презервативов, одну большую коробку с маленькими коробочками таблеток, и два больших пакета с шоколадными конфетами. Ещё Лёха выкатил сервировочный столик, установив его между диваном и креслами. Сел в свободное кресло довольный и краснощёкий. Увидев коробку со спреями, поднялся, но доктор махнул ему рукой.
        - Лёха, не трогай, странные спреи, не надо, хер их знает, что там.
        - Ок, понял, Доктор, - улыбнулся Лёха, - добыча, и так нормальная по сегодняшним меркам, - потом подумал и маленький пакет с деньгами убрал во внутренний карман куртки. - Это в общак, - серьёзно сказал он.
        Доктор понимающе кивнул головой. Ещё Лёха развернул белую майку с большой надписью буквами чёрного цвета - Bleak Lives Matter.
        - Доктор, а что, у вас главный врач негр? - улыбнулся он.
        - Нет, еврей. Это ему, наверное, как сувенир привезли. Хотя он в определённом смысле тоже чёрный.
        - Хм, понятно. У меня у брата в Штатах ситуация была. Он у меня там уже как семь лет живёт.
        - Да, я знаю, - кивнул доктор.
        - Ага, так вот, когда у них эта тема попёрла уже совсем вразнос, Стёпа им в ответ на своём прицепе написал - White Lives Matter. Такими большими буквами.
        - Понятно, - кивнул доктор, он сейчас по-настоящему отдыхал.
        - Ага, так вот ему эту надпись быстро затёрли. Кто-то из чёрных ночью втихаря и затёр. Он тогда новую написал - Russions Lives Matter.
        - Жизни русских тоже имеют значение.
        - Да, так вот её не тронули. То ли боятся, то ли не понимают. Нда-а, у него там в Техасе снова парадайз, а у нас тут всегда хуёво, - грустно улыбнулся Лёха.
        - Лёха, а как там твой брат, м-м, Степан, прижился, м-м, освоился? - спросил доктор.
        - Да, Стёпка мой старший брат, хм, дак просто, - Лёха потянулся в кресле ему было приятно, что загадочный и крутой Доктор интересуется его семьёй. - Это же через жену, через её грин-карту всё получилось, а там Техас, там всё просто. Стёпа как только определился с местом жительства, недалеко от Далласа, поселился, посмотрел на местных и принял решение. Съездил несколько раз в стрелковый клуб, пристрелялся, купил нож.
        - Нож? - удивился доктор.
        - Ну да, нож. Привёз его с клуб, там в тире поставил в тисках как мишень, прошиб лезвие на предельном расстоянии.
        - А как он увидел его?
        - Стёпа у нас снайпером родился, это как художник, или писатель, или вот как вы, врач, ими родиться надо.
        - Согласен, ну всё же.
        - У них много таких хитростей есть. Стёпа рассказывал, что с напарником его Санькой Филипповым, он тоже с нашего посёлка, тот так в ГРУ и остался служить. М-м, так вот они, два снайпера в одну мишень или там врага в один выстрел и в одну точку в одну секунду были обучены стрелять. Это, Доктор, как в кино, пули из-за угла прилетать будут, - и Лёха очень довольный развалился в кресле, наведя два пальца на картину главного врача, словно стреляя в него с двух стволов.
        - А я думал, что ты снайпер, - улыбнулся Доктор.
        - Я-то? Нет, это у нас в ополчении путаница получилась, кто откуда и зачем. Нас со Степаном близнецами считают почему-то. Н-да, а я-то служил в ДШБК, и наше правило, это - всё в кашу!
        - В кашу?
        - Да, моё оружие штурмовой Калашников, и правило - не брать пленных, а всё что движется в кашу!
        - В чё? - и вот появилась Настя, разогрев на сухом военном топливе еду и даже само помещение. - О, как у нас уютно, - улыбнулась Настя, занося контейнеры. - Лёха, а ты в своём репертуаре, уже натырил.
        - Настя, ты чё, это всё в общак, - надулся Лёха.
        - Ой, ладно, - она тоже удобно устроилась в кресле. - Я всё думаю, вот если бы нам с Кристиной не одобрили тот небольшой отпуск и, что важно, мы бы к Кристининой бабушке в Варламово не приехали снеговиков лепить… - Настя вполне себе театрально округлила глаза, изображая ужас. - То, что с нами было бы? Здесь! - она опять театрально вскинула руки вверх.
        - Всё тоже, слово есть такое, начинается с большой буквы Пз или Пд, - ответил ей Лёха.
        - Лёха, это уже звуки, а не буква, буква только П, - покачала головой Настя. - Это всё её дочка, - улыбнулась Настя, - моя крестница, она нас спасла и её снеговики.
        - Осталось самое малое, ещё и отсюда спастись, - буркнул Лёха.
        - Да, ты прав, я больше из посёлка никуда, вот, - шумно выдохнула Настя, придвинув к мужикам еду.
        Путники или соратники разобрали контейнеры и стали есть, с едой приходило тепло и спокойствие. Поели. В этот раз доктор даже не думал, что ест, просто ел, понимая, что это каша с тушёнкой.
        - Виктор Геннадьевич, а вы меня не узнали? - вдруг спросила Настя.
        - Нет, - озадачился доктор.
        - Мы с Кристиной были в вашем центре на стажировке, решили даже остаться, но потом нас позвали в кардиоцентр, там зарплата вполовину больше была.
        - Да, но, понятно, - почесал щёку доктор.
        - Я была клубничкой, а Кристина вишенкой, - сказала Настя.
        - Кем? Ха-а, - прыснул от смеха Лёха Парадайз.
        - Чё ты? Это на корпоративе было, такой конкурс смешной, - виновато улыбнулась Настя. - Правда потом мы на работе продолжили, хи-и, - теперь она сама прыснула от смеха, - в операционную номер два вызываются Лимонадный Джо и Настя Клубничка, хи-и!
        - А-а-а, - вспомнил доктор.
        Этот корпоратив был после Франции, и ему было не до смеха и веселья, он тогда переживал кризис.
        - На собрании Екатерина Ивановна объявила тогда, что никто из вас дальше майонеза и горчицы не поднимется. И что хватит глупостью заниматься, надо работать.
        - Хи-и, а сама-то Сливовым Джемом обозвалась, хи-и, - Настя совсем развеселилась, - хи-и, - потом выдохнула и спросила: - Доктор, а как мы пристава колоть будем?
        - Посмотрим, он должен просто сказать и всё, таков план. А почему пристав? - удивился доктор.
        - Он, он вообще такой гадкий, недаром судебным приставом был, в больших чинах ходил, сука такая. В себя пришёл и сразу кобениться начал, то не так, это не так, и Вера Петровна перед ним лебезила. Фу.
        - Я вообще не знаю, зачем эта поездка нам нужна была, - буркнул Лёха. - Мы же через Семёна, водилу ихнего, всё же просчитали, - Лёха стал расставлять на столе конфеты из открытой коробки, - вот перекрёсток, вот время их отсутствия минут пятнадцать, вернулись они на другой машине, значит, время ещё минут пять минус, короче, квартал туда-сюда и ещё должны ангары быть, чтобы камазы влезли, то есть практически мы всё знаем, остаётся район этот прочесать, и касса наша, - Лёха подкинул вверх банку пива.
        - А как военные? Их КПП скоро в каждом проулке стоять будут. Нам же с ними не воевать? - округлила глаза Настя.
        - Нет, Настя, с военными нам не воевать, - успокоил её Лёха, округлив свои глаза в ответ девушке, а потом снова повернулся к доктору. - А план уже наполовину реальный. У нас есть паром, он от пристани, где грузы на севера собирают до причала на той стороне. Мы уже туда грейдер отправили и два джипа бойцов. Грейдер уже дорогу до трассы расчистил, в обход города, прямо на Свободный проспект. Дачная дорога, может, знаете?
        - Ну примерно, - доктор вспоминал старые трассы в обход города.
        - Мы посчитали: один час по трассе, один час по Свободному, один час на поиски, и один час назад. Короче, за один день управимся. Больше времени займёт переправа, но уже парней повезли. Это всё секретная информация, - Лёха очень таинственно подмигнул Насте.
        - Да? - её бровь изогнулась вверх, словно вопросительный знак, - уже весь посёлок знает, ха-ха, секретные вы наши, - улыбнулась Настя и почему-то привалилась на доктора. Потом ойкнула и отдёрнулась, снова заговорив на тему тайн. - А вот четыреста миллионов долларов, - она подняла левую руку вверх, открыв ладонь. - Как их тратить? Куда?
        - Вот, - Лёха вложил в Настину руку большой пакет для стерилизации инструментов, но с деньгами, - Настя, здесь миллиона три рублей, они твои. Можешь квартиру купить после войны.
        - А? Квартиру? - она раскрыла пакет, туго набитый пятитысячными купюрами, - наверное больше, - она закрыла пакет, - у меня таких денег не было никогда.
        - Бери, ты же знаешь, в общак только золото или валюта.
        - Ладно, - она сунула конверт внутрь пуховика, - пусть останется на память.
        - Хорошо, обменялись бусами, теперь давайте собираться будем, наверное, уже пришел в себя пристав ваш, - доктор встал первым. Освобождая место для своих бойцов, которые укладывали пожитки по пакетам.
        Потом они, пыхтя и скрипя обледенелым полом, вышли на свет. Лёха убрал главную часть нажитого в машину. А Настя убедила его отдать все конфеты в больничный общак, для детей. Лёха согласился.
        Сцена шестая
        Солнечный день
        Что отличало этот новый день от других дней, уже прошедших, так это солнце. Очень яркое солнце в очень голубом небе.
        Назад в корпус они шли сытые и молчаливые.
        Настя отдала охраннику оба пакета с конфетами.
        - Это в общак, для детей, - сказала она.
        Охранник понимающе кивнул и убрал пакеты за свой стол.
        - Для детей, - повторил ему Лёха.
        Охранник и ему понимающе кивнул.
        Уже по знакомому маршруту, они быстро добрались до операционной.
        - Он в сознании, - сказал реаниматолог Серёга Самонин, - можете пообщаться, а я пойду посплю, с вашего разрешения.
        - Спасибо, Серёга, - доктор пожал ему руку, на которой был намотан золотой браслет.
        Они встали вокруг носилок, в которые больного перегрузили после операции. Он смотрел на них осознанно и недобро, дышал нормально, немного прихрипывал, когда сглатывал слюну.
        - Включай камеру, - тихо приказал доктор Насте.
        Она, помахав пальцами по экрану, включила смартфон, встала сбоку от носилок и стала снимать кино.
        - Это мы вас привезли сюда, - сказал доктор.
        - Куда? - равнодушно спросил больной.
        - В областную больницу, - тихо ответил доктор.
        - Хорошо, - больной улыбнулся.
        Яркий солнечный свет и тепло от обогревателей, которые работали всю ночь от аккумулятора, единственного в больнице, и которые уже отключили, создали в его голове, только что вышедшей из-под наркоза, иллюзию. Иллюзию благополучия. Солнце, тепло, областная клиническая больница, прежний мир, наверное, охрана, наверное, еда, наверное, можно выжить.
        - У вас стабильная ситуация, скоро поправитесь, - ещё больше обнадёжил его доктор.
        - Спасибо, - улыбнулся больной.
        - Нужно сказать адрес, - сказал доктор и внимательно посмотрел на больного.
        - Какой? - тихо спросил больной.
        - По вашей договорённости с Александром Ивановичем вы должны назвать адрес.
        - Какой?
        - Там, где вы оставили камазы.
        - Камазы?
        - Да.
        - Не понимаю.
        - А я вас понимаю, но вот, - доктор посмотрел на приборный столик, взял шприц с желтоватой жидкостью в руки, что это за жидкость доктор не знал. - Шприц, мы сейчас вколем вам его содержимое, и вы снова очнётесь у Александра Ивановича и будете там ему всё объяснять по новой, кто вы и где вы, и где камазы. Это вместо того, чтобы пойти на поправку в областной клинической больнице номер один под наблюдением очень хороших врачей. Понятно?
        - Петухово сорок три, металлический ангар, стройка, - тихо сказал больной, почти не раздумывая.
        Настя перестала снимать, выключила смартфон, убрала его в карман куртки. Они все достали пейджеры и синхронно набрали фразу: Петухово сорок три. Сообщение для абонента 3476 ушло. Они расслабились и стали ждать ответа.
        - Я там холодильник покупал, - улыбнулся Лёха, - ну почти там, на оптовой базе, хотя…
        - Петухово? Это в другом районе, совсем в другом районе! - вскрикнула Настя и покраснела.
        - Да, это на том берегу. А?.. - Лёха вопросительно посмотрел на доктора.
        - Хорошо, продолжим, - доктор снова взял в руки шприц. - Содержимое шприца - не снотворное или наркотик, а какая-то херня, от которой ты, сука, задвинешь ноги уже через пять секунд, нет, больше, через минут пять ужасных мук и страданий.
        - Ты, мудак, послушай Доктора, он знает, что говорит! - крикнул Лёха.
        - Наплевать, наплевать, я вам ничего не скажу и никому не скажу, я уже умер там внутри себя много раз. Ищите. Найдёте будет ваше, - больной устало закрыл глаза, но губами улыбался, словно наслаждался ситуацией.
        Он понимал, что нужен живым, что никто ему плохого не сделает и никакой шприц ему не страшен.
        Вдруг, доктор их не ожидал, пришли ответные сообщения, каждому из них разные. Они молча прочитали, молча убрали пейджеры в карманы одежды.
        - Лёха, мой парадайз, давай теперь ты снимай, - тихо сказала Настя и отдала смартфон Лёхе.
        Доктор ещё раз прочитал своё сообщение, ничему не удивился, достал пистолет и отдал его Насте. Передав пистолет девушке, он отошёл к двери и стал смотреть.
        Девушка Настя передёрнула затвор чётко и умело.
        Выстрел был глухим.
        Прямо в голову.
        Словно точка в интеллектуальной пьесе.
        Актёры этой драмы ждали аплодисментов.
        Дождались почти сразу.
        Зрителей было двое, офицер ФСБ с автоматом в руках и заведующий гнойной хирургией с бутылкой физраствора в кармане пуховика.
        - Вот, бля, зачем же всё это было?! - вскрикнул заведующий, хотя это был не первый раз, когда на его глазах убивали людей.
        - Весело у вас тут, у врачей, - ухмыльнулся офицер ФСБ, почему-то увиденным и он не был удивлён.
        Доктор молча смотрел на них. Он периодически чувствовал сильную усталость, при которой на происходящее вокруг было очень сильно наплевать. Как сейчас.
        Настя, убрав пистолет в карман куртки, накинула простыню на голову убитого ею человека. И тоже стала молчать и смотреть на гостей.
        - Бензин привезли? - вдруг спросил Лёха.
        - Да, - ответил офицер.
        - Собираться в путь? - снова спросил Лёха.
        - Да, - буркнул офицер.
        - Тогда аккумулятор надо больнице оставить, - сказал доктор.
        - Операции делать? - офицер снова ухмыльнулся, кивнув головой на убиенного под простынёй.
        - Надо помочь им выжить, - сказал доктор, - а это, - он кивнул на простыню, - случайность из разряда закономерностей. Их было много в этом городе, который вы бросили на произвол судьбы.
        - Ладно, - офицер хмуро посмотрел на доктора, - пускай остаётся. Надо генерала грузить, времени очень мало. Я так думаю.
        - Сергей Владимирович, помоги людьми и медикаментами, - сказал доктор и толкнул заведующего в руку.
        - Да, да, поможем, - заведующий был рад и тому, что фейсы съезжают, и тому, что аккумулятор остаётся, - а здесь мы сами уберём. Это ничего, ничего страшного.
        - Хорошо, давайте работать, - офицер развернулся и вышел из операционной.
        Заведующий почти побежал за ним, потом повернулся и спросил:
        - А вы куда?
        - Мы пойдём реанимацию готовить, ай, эту машину готовить к поездке, - сказал доктор.
        - Да, да, - заведующий радостно достал бутылку физраствора из кармана и суетливо стал закрывать двери операционных комнат.
        Доктор, выходя из отделения, почему-то подумал, что, наверное, в бутылке у заведующего был спирт.
        Цель была определена, всё закрутилось, как ещё одна карусель. Доктор с подельниками или соратниками быстро сбежал вниз до шлюза. Их выпустил новый охранник, но всё в той же куртке МЧС.
        Солнце радовало выживших и само радовалось.
        Лёха завёл двигатель, Настя проверила ИВЛ, все уселись в кабине и стали ждать.
        Доктор сидел и с удовольствием грелся от автомобильной печки, набирая сообщения в пейджере для Александра Ивановича. В нескольких сообщениях у него получился маленький рассказ, о том, что произошло, о том, что произойдёт, о генерале ФСБ, о военном госпитале и о том спонтанном плане, который родился у него в этой неоднозначной ситуации без логичного выхода. И, как всегда, выход был один - через крышу. Отправив сообщения, подумав о крыше, доктор улыбнулся и откинулся на спинку сиденья.
        Настя перестала теребить пуховик и тоже откинулась на спинку сиденья, только Лёха, поглаживал рулевое колесо, иногда постукивая по нему пальцами. Все сидели молча, наверное, и не вспоминая о том, что произошло десять минут назад. А солнце всё грело, напоминая людям о радости, тепле, лете.
        - Доктор, а можно я ту картину заберу в нашу баню? - вдруг спросил Лёха.
        - Какую? Главного врача в тоге?
        - Да. Такая прикольная, ха, парням понравится, - довольный Лёха громко щёлкнул по рулевому колесу.
        - А чё вам там девок голых не хватает? - буркнула Настя, - все стены завешали, фу.
        - Да, пожалуйста, бери что хочешь, только ту коробку с пульверизаторами не трогай, - сказал доктор, вспомнив мёртвого провизора.
        - Да, я мигом, - довольный Лёха вывалился из кабины и убежал в сторону главного корпуса.
        - Доктор, - сказала Настя, смотря на убегающего по снегу Лёху, - он меня в Америку позвал.
        - Нормально.
        - Я ему не верю.
        - Тоже нормально.
        - Говорит, тут уже нечего делать. А там что делать?
        - Тоже верно, - доктор односложно отвечал на Настины вопросы.
        - У меня парень был до войны, Славка. Мы пожениться собирались.
        - Что помешало?
        - Я.
        Доктор промолчал.
        - Я всё думала, как он на свою зарплату в шестьдесят тысяч может нас содержать, ипотека плюс, бытовые плюс, отдых плюс. Вот как?
        - Да, верно, - ответил доктор девушке, которая час назад без колебаний и сомнений застрелила человека.
        - А у меня с ночными выходило восемьдесят пять тысяч, я считала себя главной в наших отношениях и по деньгам, и по перспективам. Кобенилась.
        - В той жизни многие кобенились, - вздохнул доктор.
        - Дура. Сейчас жалею.
        - Любила его?
        - Не знаю. Он добрый был. Я почему-то сейчас даже не помню, как он выглядит. То есть помню, но мне это не нужно.
        - Да, так устроено сознание человека, в стрессовой ситуации пересматривает всё. И воспоминания, и чувства, и ощущения. Они, кстати, очень сильно отличаются от тех, которые люди испытывали, например, в прошлом веке, в Отечественную войну.
        - Притупились?
        - Да.
        - Это всё из-за пять джи?
        - Это всё, всё по-разному называется и всего этого много.
        - Чтобы людьми перестали быть?
        - Думаю, мы ими и перестали, - выдохнул доктор, недосказав фразы.
        - Детей жалко, - буркнула Настя, - они то за что?
        - Зовёт Лёха, может, и надо ехать. Когда война закончится.
        - Ну да, когда война закончится, - вздохнула Настя.
        Потом они сидели молча. Настя перекладывала пакет с деньгами, думая, наверное, за сколько времени могла бы собрать эти деньги, если бы не ела.
        Вдруг у доктора в кармане брякнул пейджер с ответным сообщением от Александра Ивановича, а к машине уже подбегал Лёха с картиной, и в ту же минуту распахнулись двери шлюза.
        - Ой, выносят! - воскликнула Настя, словно о покойнике.
        Доктору стало жарко, он открыл дверь, выпуская взволнованную Настю. В этот же момент Лёха засовывал картину за сиденья, а генерала под тёплым одеялом на передвижных носилках вывозили или выносили человек десять. Процессия быстро приближалась к машине. Лёха уже открыл двери фургона и ждал носилки. Подкинув, почти на руках их установили в фургоне, Настя закрепила носилки, ей помогли подключить ИВЛ. Всё получилось быстро и слаженно, наверное, так проходили оперативные совещания в кабинете у генерала.
        А доктор в это время отошёл от машины, читая и обдумывая ответное сообщение от Александра Ивановича. Странное, как впрочем весь этот мир.
        - Доктор, - вдруг появившаяся рядом Настя, прижалась в его руке, - я могу спросить? - тихо сказала она.
        - Да, - ответил доктор.
        - Он открыл глаза, - выдохнула она.
        - Когда ты нажала на курок? - он быстро понял, что она имела в виду.
        - Да, да, - она пахла кашей, тяжело дышала и была взволнована. - Он будет мне сниться?
        - Не знаю. У меня по ночам свои сказки, - ответил доктор.
        - Какие? - она старалась посмотреть ему в глаза, но так, чтобы он этого не заметил.
        - Странные, очень странные.
        Доктор не знал, что ответить девушке, он сам себе не знал, что ответить, на каждый вопрос сейчас же возникал другой вопрос.
        - Просто старайся не вспоминать его. Хотя когда случится второй, ты его и забудешь, совсем забудешь.
        - А что, будет второй? - ужаснулась она, наверное, искренне.
        - Посмотри вокруг, этот мир сошёл с ума навсегда.
        Они вместе посмотрели на внутренний двор больницы, заполненный людьми. Многие из сопровождавших генерала людей вышли из здания больницы первый раз за много дней. Они радовались солнцу, свежему, хоть и морозному воздуху, чистому белому снегу, просто свободе. Люди разошлись по двору и, наверное, мечтали о близкой весне.
        - Они просто устали, - сказала Настя, отстранившись от доктора.
        - Наверное, - согласился он с Настей, убрал пейджер в карман куртки и ещё раз осмотрелся, ему надо было озвучить приказ Александра Ивановича к личному составу банды и примкнувшим к ним сотрудникам ФСБ.
        - А где бензин?! - вдруг громко спросил Лёха.
        Доктору показалось, что только он слышал его.
        - А где бензин? - снова спросил Лёха.
        - На КПП у моста нам дольют, - сказал запыхавшийся офицер, он зачем-то убегал в здание больницы и сейчас вернулся и с решительным видом встал рядом с доктором.
        Лёха Парадайз вопросительно посмотрел на доктора.
        - Хорошо, на КПП дольёте бензина, потом проедете до условленной точки, - сказал доктор.
        - Кем условленной? Что за точка? - озадачился решительный офицер ФСБ.
        - Неважно, - со спокойным видом посмотрел на него доктор, - это по трассе, сворачивать никуда не надо, там сменится экипаж, водитель и медсестра будут новые.
        - Почему? - прищурил левый глаз офицер.
        - Эти уже устали, - он махнул рукой в сторону Лёхи и Насти, - у вас будут новые свежие силы. Генерала до госпиталя довезут в целости, не волнуйтесь. А тот, новый экипаж вы отпустите вместе с машиной. Надеюсь, это будет ваша благодарность нам. И потом, вы же ФСБ! Чего вам-то бояться? - прищурил в ответ офицеру левый глаз доктор.
        - Ладно, - офицер потёр приклад автомата, - ладно. Давайте выдвигаться.
        Доктор пожал руку Лёхе и Насте. Прочитал в их глазах и сомнения, и надежду, и радость, радость потому, что начиналось действие, им уже понятное действие и главное - возможность уехать подальше от этого вмёрзшего в страшную зиму города.
        Настя и боец ФСБ сели в фургон, закрыв двери, а офицер - в кабину к Лёхе Парадайзу. Машина дёрнулась, дёрнулась ещё раз и забуксовала в снежной грязной колее, которую сама когда-то и накрутила. Фургон встал, снова дёрнулся и, махнув задом, выехал по прямой к воротам больничного двора.
        Доктор смотрел вслед уезжающему фургону реанимации и ни о чём не думал.
        - Виктор Геннадьевич, слушай ещё раз не в службу, а в дружбу, - вернул доктора в морозную действительность заведующий гнойной хирургией, - сходи к своим, узнай, будут ли они переезжать к нам или нет. Может, у них условия изменились?
        - Срочно? - прищурил левый глаз доктор.
        - Да, если можно, прямо сейчас.
        - Хорошо, схожу узнаю.
        - Ага, мы будем ждать, мир врачам, - похлопал его по плечу заведующий и, прихрамывая, пошёл к шлюзовой камере своей больницы.
        Доктор решил досмотреть фильм а-ля натурель об уезжающей вдаль жёлтой машине реанимации. Для удобства он сел на большой и тёплый сугроб, который оказался капотом какой-то машины. Словно для лучшего кадра Лёха Парадайз включил сигнальные огни, такую новогоднюю иллюминацию, по ним и было видно, как фургон едет по пустой улице, наверное, к такому же яркому, как и огни, будущему под названием Рай.
        Доктор смотрел кино и снова перестал думать.
        Думать было не о чем.
        Пустота.
        И пейджер молчал, и мыслей не было.
        Наверное, доктору было бы интересно узнать, что ещё происходило на базе, пока они ехали сюда в областную больницу под номером один. А происходило следующее. Александр Иванович установил камеры наблюдения над койками, где лежали банкиры с первого дня их появления в посёлке. Просто на всякий случай, для контроля. Случай и произошёл, почти сразу, в самом начале истории. Почему пристав выбрал Веру Петровну, было непонятно, но она ему стала помогать, рассказывала, как тут обстоят дела, выхаживала его и он сказал ей адрес, где хранится клад в обмен на помощь. Они придумали коварный план освобождения и стали симулировать ухудшение здоровья, стараясь вымутить, это выражение Веры Петровны, у Александра Ивановича эвакуацию пристава в другое место, более благополучное. Потом появилась реанимация, и Вера Петровна, собрав из нескольких сильнодействующих релаксантов болтушку, вколола приставу состав, который и вывел его из сознания. Одно плохо: в тот момент по-настоящему в животе что-то пошло не так, ну и доктор-хирург подвернулся вовремя, что Вере Петровне было на руку. А адрес, который назвал ей пристав, был
липовый. Совсем в другом месте. Поэтому Александр Иванович и отправил Веру Петровну на замену Насти, чтобы она унесла в вооружённые чем попало массы людей эту липу, нашла там подельников или соратников и они благополучно на неё купились, ей доверились и так далее, примерно так, как в обычном вестерне и бывает. А вестерны Александр Иванович уважал и пересмотрел их много хороших и плохих. Такой сценарий для Веры-педиатра он и написал, отправив доктору сообщение о замене экипажа.
        Ещё не знал доктор, что настоящий адрес пристав назвал анестезиологу Самонину Серёге, правда, тот ничего и не понял из сбивчивого речитатива выходящего из-под наркоза больного, подумал, что камазы с солярой, ну а адрес запомнил, так на всякий случай, соляра же сейчас второе золото после золота.
        Снег под доктором утоптался, и он бы уснул, подставляясь под солнечные лучи, но рядом всё ещё был мороз. Он его и заставил встать.
        Доктор вышел за угол здания главного корпуса во внутренний двор больницы, с расположенной в центре площади высокой деревянной церковью.
        Двор был исхожен людьми, снег примят до состояния ледяных тропинок. По одной из них он и пошёл, рассматривая происходящее вокруг него. Двое молодых людей несли из главного здания в сторону церкви поломанные деревянные стулья. По дороге их встретил батюшка, настоятель больничного храма. Совсем молодой парень высокий и худой. Он когда-то крестил детей доктора.
        Направив парней в нужном направлении, батюшка пошёл по тропинке в сторону доктора, он нёс в руках бутылку с водой и бумажный свёрток. Они встретились. Его светлые глаза сейчас были почти как снег, совсем белыми и холодными.
        - Добрый день, батюшка, - сказал доктор.
        Настоятель в ответ кивнул головой.
        - Живой.
        Доктор тоже кивнул головой.
        - Иду на работу.
        - Да. У нас в храме печка, мы топим, детей водят к нам греться из детского отделения.
        Он замолчал. Смотрел на доктора.
        - Это хорошо, что печка есть, - сказал доктор.
        - Водят тех, кто выжил, - продолжил батюшка, - воду и немного еды ношу туда, - он кивнул в сторону хозяйственного задания, одноэтажного с красной крышей. - Там прихожанин сторожит выход.
        - Выход из чего? - уточнил доктор.
        - Там убежище на тысячу человек, тогда, - он округлил глаза, - его открыли и запустили человек тридцать, не больше, они там, у них еда, тепло, вода и жизнь.
        Доктор молча смотрел на батюшку.
        - Прихожанин дал обет, что, когда они откроют выход, он их убьёт. Всех. Я его кормлю.
        Доктор молча смотрел на батюшку, он понимал и прихожанина, и самого пастыря, но ничего сказать не мог и не хотел.
        - Надо идти. Скоро приведут детей на замену, тем, кто прогрелся. Тех, кто выжил приведут.
        - А я на работу иду, - снова сказал доктор.
        - С богом, - он перекрестил доктора убрав под левую руку бутылку с водой. Повернулся и пошёл кормить прихожанина.
        - Может, дать ему автомат? - вдруг крикнул доктор в спину батюшке.
        - Не надо, у нас есть, и патроны есть, - не оборачиваясь ответил батюшка.
        Доктор продолжал смотреть на спину батюшке. «В этом новом мире батюшки кормят людей, которые будут убивать других людей», - думал он. Может, правда, батюшка тех людей за людей и не считал. Может, и Евангелие изменилось. А может, всегда таким и было. Батюшка открыл дверь в здание в красной крышей, перекрестился и вошёл.
        Доктор не знал, верит он в Бога или нет. Тогда не знал, в той жизни, да и сейчас тоже не знал.
        Если в главном корпусе люди были, разные - врачи, медсёстры, выжившие пациенты, даже просто люди с улиц, то в корпусе, где располагался его нейрохирургический Центр, его встретил ветер и пустой холодный холл.
        Он под звук своих шагов, громких и хрустящих, прошёл к боковому техническому входу, где были лестницы. Открыв с хрустом дверь, он увидел человека. Это была гинеколог Люда, фамилию её он не вспомнил, хотя тогда, до войны, знал её хорошо, и отчество, и мужа её знал, и мать её лечил. Она сидела за столом охранника в синем лыжном костюме с надетой поверх него норковой шубой и ела конфеты из коробки, трюфеля, вкусные такие конфеты белого цвета.
        - Ты чего у нас? - спросил доктор у гинеколога.
        - Ем, - односложно ответила она.
        А ведь её отделение было как раз в главном корпусе, правда на самом верхнем этаже.
        - Смешно, - буркнула она. - Когда вас закрыли и у вас тогда, ик, - она икнула, - колумбарий открыли, а я заболела, - она как-то всеми пальцами засунула в рот очередную конфету, - я тогда сама пришла и сдалась, тогда выжила.
        - А я на работу пришёл.
        - Это ты опоздал! - вдруг громко и хрипло сказала или прокричала гинеколог.
        - Н-да, я везде опоздал, - он потёр замок куртки, но не стал расстёгивать.
        - Конфету хочешь? - предложила она, протянув последнюю.
        - Нет.
        - А что? - она сильно удивилась.
        - Сытый, - ответил доктор.
        - Сытый? - очень сильно удивилась она.
        - Да, так получилось, - оправдался он.
        - Тогда иди, - гинеколог раздражённо махнула рукой.
        - Ладно, - он повернулся, собираясь уходить.
        - Я жену твою видела! - вдруг и снова громко сказала она.
        Он резко остановился.
        - Где?
        - Я ехала сюда за каким-то хреном, я же уже на пенсии, за каким хреном я сюда поехала, не помню. И вот, это в первую ночь было этого кошмара, было да, вот, они на «газели» ехали. То есть стояли в пробке, а мы машину бросили и пешком пошли, мимо них шли. Она с детьми и отцом своим и ещё много народу было там в машине. Мне руками махали, кричали ехать надо за город, чем быстрей, тем лучше хоть куда.
        - И куда они ехали?
        - Да кто знает. Затор был на пересечении проспекта Октябрьского и знаешь там, где всегда с трамваем номер пять бьются. А дальше дорог много. Такие бодрые были, активные. Наверное, у них всё хорошо. Это мы с тобой, если вернулся на работу, в полном дерме.
        - Да.
        - Что да?
        - Наверное, у них там всё хорошо.
        - Понятно. Одно плохо, с кем сюда приехала не помню, и зачем приехала тоже.
        - Это уже неважно.
        - Да, ты прав, уже ничего неважно.
        - Спасибо.
        - За что?
        - Не знаю.
        - Поняла. На всякий случай, если не увидимся больше.
        - Да.
        - Ладно иди, - она снова раздражённо махнула рукой.
        После новостей про семью, а главное про детей, он так бодро взбежал по ступенькам на третий этаж в своё отделение, почти как раньше. До войны.
        «Хорошо это я Людмилу встретил, понятней про семью не стало, но то, что они уехали из города в первые сутки, это хорошо. Ну и дорог в том направлении много, и посёлков со своими котельными тоже много», - думал доктор. А то, кто их увёз, ну не имело никакого значения. И для доктора, и для семьи. Главное было время и тепло. Время было тогда решающим фактором, а тепло, он надеялся, у них есть сейчас. Хотя время всегда - решающий фактор, это он знал как хирург.
        В отделении было жутко холодно. В одной из палат кто-то громко стонал, мимо него прошла незнакомая женщина в халате и красной куртке с пачкой десятиграммовых шприцов. В ординаторской за своим столом сидел заведующий, поверх куртки на его плечах был накинут белый халат. Он не удивился, увидев доктора.
        - Привет, зачем пришёл? - сухо спросил он.
        - Да привёз больного, срочного, вроде по операции решил всё. Могу здесь остаться, могу уйти.
        - Понятно, там только через фээсбэшную, эту, м-м, операционная работает.
        - По ней и решил.
        - Понятно, сколько привёз за операцию? - сухо спросил заведующий.
        - Пятьдесят грамм.
        - Понятно, важного, наверное, пациента привез.
        - Друг попросил.
        - Понятно. У тебя всегда такие друзья были. Давай оставайся, у нас всё раком стоит. Поможешь мне в норму привести всю эту херню. Прости меня, Аллах.
        - Хорошо. А из наших кто остался?
        - Коля там и ординаторов двое, две медсестры, новых. Да других, а Екатерина Ивановна в аварию попала на автобусе первую помощь оказывала там, больных к нам отправляла в первый день. Потом не знаю, куда делась. Ювелира убили ночью, он там за кого-то вступился, его из автомата и расстреляли. Большая мишень, помнишь, он сам про себя шутил. Про Олега Красавчика, м-м, нечего сказать, позвонил мне утром тогда, говорит - еду, буду, вот до сих пор едет или не едет уже. Серёгу, которого на твою ставку приняли, он там в хирургии осел, где ты уже был. Может, видел его. Н-да, если знаешь его. Про Жолудева твоего ничего не знаю. Страшные дни были, да и сейчас не лучше. Хорошо, я своим мозги вправил быстро и в Зеленогорск к родне заставил уехать, теперь можно спокойно здесь сидеть и итога ждать. А твои как?
        - Вот только что от Людмилы узнал, как они уехали.
        - В первый день уехали?
        - Да.
        - Тогда с ними ок всё. Вот и ты можешь теперь спокойно здесь сидеть.
        Заведующий зачем-то открыл журнал, где учитывались криминальные травмы и по которому они составляли списки таких больных в прокуратуру. И молча стал перелистывать страницы. В анамнезе у него было три жены, пятеро детей и он был татарин.
        - Согласен. Я только вернусь, закончу там со своим делом и вернусь сразу.
        - Если рыжьё есть или оружие, захвати, лишним не будет, - наконец-то улыбнулся заведующий, быстро взглянув на доктора, так быстро, словно спрятав взгляд. - А эта гинеколог ещё вчера пришла и сидит там, непонятно зачем. Её кто видит и знает, подкармливают. Я не лезу туда, у меня своих проблем до и после, - заведующий снова стал усталым. - Давай иди, я ждать буду.
        - Ок, - ответил доктор, вставая с холодного стула.
        Выходя из кабинета, он заметил, как заведующий, уже не смотря на него, резко потянулся к проводному телефону, поднимая трубку. «Телефон работает? Проводные, н-да, выжили, наверное», - подумал доктор, шаркая по линолеуму коридора. Ещё подумал, почему заведующий называл парней по глупым кличкам с новогоднего корпоратива. Может, так легче говорить про тех, кого уже нет?
        Он быстро сбежал по ступенькам и опять проходил мимо гинеколога Люды.
        - Что так быстро? - спросила она.
        - Отправили за подкреплением, - он остановился.
        - А откуда их взять? - она немного помолчала. - Тебе сказали, что твоего Жолудева убили?
        - Почему? - вдруг спросил доктор и сел рядом с ней.
        Доктор смотрел на неё почти в упор, словно между ними было только дуло пистолета. Пахло потом и шоколадом и ещё чем-то из её рта, прямо оттуда. А, вот оно что, кровью пахло.
        - Что смотришь? - она говорила громко, не зло, а просто громко. - Я вот тоже жду подкрепления, ушли за едой. Мне коробку конфет оставили караулить, а я её сожрала. Хреново мне, холодно и хреново. Думала к батюшке сходить причаститься, но правая нога отказалась ходить, только руки, вот конфеты, они в руках у меня, а я, и вот теперь сижу тут как дура, - она внимательно посмотрела на него. - Тебе не кажется, что мы все сошли с ума?
        - Нет, не все, - почему-то именно так ответил он, хотя сам думал, как и она, - хотя в общем, наверное, все. Да, ты права.
        - Да, права. Про Жолудева случайно узнала, я же его молодую жену всю беременность вела, у меня в телефоне все их номера были забиты, всех родственников и я у них. Хорошо, она родила, сама, уже четыре года девочке.
        - Жену Оля звать?
        - А ты что спрашиваешь? Ты же друг, ты должен знать про них всё. Или нет?
        - Не помню я Оли этой, - нахмурился доктор.
        - Вот, а всё споришь со мной, сошли мы все, и дорога у нас у всех туда, - она закрыла пачку от конфет, думая, наверное, что закрывает крышку гроба. - Только детское отделение жалко. Ни за что они там.
        - Так как убили? - спросил он.
        - Ножом пырнули где-то во дворе. Тесть мне его позвонил, сказал везут они его. Спросил, не в больнице ли я, про тебя спрашивал, просил хирургов мобилизоваться. Слово такое сказал, мог бы проще сказать - помочь. Потом перезвонил сказал, что Гена умер в дороге, не довезли его. Жена его плакала рядом, я всё слышала, навзрыд плакала. Такие вот дела. Чё-то хреново мне. Пить хочу, а не могу, всё назад выливается, а конфеты все съела, - она вдруг замолчала.
        Он не уходил от неё, чего-то ждал. Она молчала и смотрела на него. Но что видела в нём? Вдруг стала хватать воздух ртом и махать руками. Он встал, отошёл от неё и смотрел. Просто смотрел, потому что помочь уже ничем не мог. Кровь полилась изо рта алая, много, и пена пошла. Она раскинула руки и открыла глаза. Умерла быстро.
        Он решил, что перенесёт тело, когда вернётся, а сейчас не стал её беспокоить, даже закрывать глаза не стал. Просто ушёл. Быстро ушёл.
        Он стоял на ступеньках входа и смотрел на солнце, яркое и доброе. Вспоминал слова Людмилы, не её смерть, её смерти как бы и не было, а все её слова. Про детей, про Генку, про его жену. Из этого всего он понял одно, что Генка женился на той девушке, которую они с ним вылечили и звали её Ольга, и была она похожа на его жену, только блондинка. И видел он их один раз случайно вместе и ту девушку не узнал. Почему Генка скрывал, кто она? Уже тоже не узнать.
        Он вздохнул и сделал шаг вперёд.
        Снова тропинка, снова хруст ледяного наста, снова ветер.
        Чёрный джип и фургон он заметил уже на середине пути, там, где его было видно со всех сторон. Люди в чёрном с автоматами быстро шли к нему навстречу. Он тоже быстро думал: «Бежать? Куда? Всё равно снимут, пуля догонит. Что им надо? Шоколада? Если я им так нужен, может, попросить у них включить отопление во всём городе? Благородно будет. В морду получу. Это точно. Ладно. Что ладно? Это заведующий им позвонил. Какой из двух? Или кто ещё? Быстро приехали. Ждали меня. Сколько золота я теперь стою? Да и кто я такой-то на самом деле?»
        Он уже видел их глаза, особенно глаза здоровенного рыжего парня, за два метра ростом, это точно. На мысли про шоколад он незаметно выкинул из кармана куртки в снег пейджер Александра Ивановича, ключ от дома и даже два патрона для пистолета.
        «Фатальная хрень, пистолет-то у Насти остался. Хрень эта называется - Судьба», - додумал он в двух метрах от людей в чёрном.
        - Хоук! - громко сказал здоровенный парень, точным ударом сбив доктора на ледяной наст.
        Доктор пришел в сознание, когда его скручивали и склеивали скотчем. Во рту было гадостно, кровь текла из разодранной щеки, зубы ныли и болел нос. Скрутив и немного помутузив пинками, его снова передали рыжему парню. Он поднял его, как мешок с картошкой, и кинул в открытый багажник «лендкрузера». Дверь багажника закрылась, словно занавесь, мягко шумя тягами.
        Доктор лежал и прислушивался к телу. «Зубы целы, щека порвана, губа пробита, нос цел, но ноет всё, перелома нет, уже хорошо, по рёбрам стучали аккуратно, это привычно в схватке бывало похуже. В схватке я бы этого рыжего всё равно бы снёс. Ладно, оставим на потом. Тугой скотч, сука, тугой. И чё-то хреново мне», - думал он про себя, а вспоминал, как умирала гинеколог Людмила.
        Машина ехала мягко. Снег как-никак. Стало тепло, но сильно мешал скотч, уже болели ноги и битая грудь, ныли руки, стянутые за спиной. Скрюченный в два раза и связанный доктор валялся в багажнике между двух чёрных сумок. Уже было наплевать на тепло. Хотелось одного - избавиться от скотча. Но машина ехала без остановок, её уже трясло, и доктора в багажнике подбрасывало, как всё тот же мешок картошки. Стало невыносимо. Так невыносимо в багажнике джипа доктора везли около часа времени. Он дважды терял сознание, приходил в него от боли, плевался кровью, но всё ещё жил.
        Вдруг, когда стало совсем худо, багажник открылся, всё также мелодично как занавес и доктор увидел свет и улыбающегося профессора.
        - О, как они с вами, - он улыбался искренне и от всей души. - А как быть-то? Опять сбежите от нас. Это небольшой урок вам, доктор. Надо быть добрее к людям, а то у вас такие бывают странные, я бы сказал поступки. Того господина в аэропорту вы знатно по стенке размазали. Башки на хрен у него не осталось никакой! Это я скажу талант у вас. Видимо, скрытый от глаз общественности был, ха, ха! - засмеялся профессор. - А теперь серьёзно. При любой попытке сбежать вас убьют. Понятно? - он зло посмотрел на доктора.
        - А-а-а, да-а, - ответил доктор и неуклюже склонился сплюнуть кровь. Голова закружилась, и он вывалился из машины.
        - О! Развяжите его. Дайте воды. Хотя, нет, руки склейте и пускай в багажнике сидит, но головой вверх, чтобы видеть его. Быстро! Мы ждём вас уже битый час. Всё понятно?! - раздавал команды профессор.
        Очень быстро его развязали помыли и перевязали, в смысле перетянули руки новым скотчем и усадили снова в багажник. Доктор упирался головой в потолок, согнул уже свободные ноги, а перевязанные руки вытянул впереди себя. Уперся в сумки, они были мягкими. В этом ему повезло.
        Дверь багажника была задрана вверх. Доктор не чувствовал ни холода, ни тепла, он смотрел на профессора, который всё это время следил за действиями своих бойцов. Почесав густую щетину, он подошёл и посмотрел в глаза доктору.
        - Н-да, - вздохнул он, - встречать ты меня не придёшь, а если придёшь, не узнаешь, - с этими словами он нажал на кнопку, и дверка багажника сползла вниз, мягко закрывшись.
        Профессор стукнул пальцем по стеклу, словно погрозил доктору на прощание и ушёл.
        Машина тронулась и поехала, можно было смотреть в небольшую часть окна и слушать разговоры людей в чёрном. Разговоры были не совсем понятными ему, они говорили на совсем нерусском русском языке, а рыжий всё время рычал только по-английски. Он вспомнил, как когда-то давно они семьёй отдыхали в Турции и ездили на экскурсию вместе с украинцами, так те говорили с ними на точно таком же языке. В чём то понятном, а в основном совсем непонятном, словно тарабарщина, которую они называли русским языком. Ещё доктор вспомнил один фильм, старый такой, фантастический, где при рождении людям давали кредит виртуальными деньгами под залог органов. Каждый человеческий орган имел свою цену, сердце, например, миллион кредитов, а печень восемьсот тысяч, ободочная кишка - пятьдесят и так далее по страховому договору с конторой «Ля о хэ». И так вот, если в течение сознательной жизни человек не отдавал кредиты вовремя, у него вырезали органы на сумму долга. Последними в списке шли печень и сердце. Органы, если были годными, продавались на рынке, там же, где и мёртвые кролики, в таких же холодильниках. Главными злодеями
в кино были такие холёные приставы, которые вели расчёты о долгах на двухэтажных металлических калькуляторах, а те, кто вырезал органы, были не совсем опрятными дурно пахнущими злодеями, которые ездили на ржавых грузовиках и говорили на точно таком же русском-не-русском языке. Виртуальные кредиты в том кино были китайские. А высшая каста были люди с прищуренными глазами, которые ходили в шёлковых китайских халатах с драконами во всю спину и ели на ужин лапшу с мясом, где часто мясом были те органы из холодильника. Доктор перестал вспоминать, потому что его затошнило.
        А его настоящие русские нерусские злодеи, обсудив всё произошедшее с ними, включили музыку с флешки, наверное, прежнего хозяина джипа. Понятно, это был шансон, что-то про одинокого седого волка. Странно, но они подпевали, даже рыжий, на своём английском. Или доктору всё это показалось? Он опять терял сознание.
        Дорога сама вернула его в действительность, которая была хуже снов, фантазий и странных фильмов. Машина сначала разогналась, потом стала резко тормозить и вихлять всем своим многотонным телом, поднимая снежную метель. И вот она встала поперёк дороги, снежный очень плотный туман осел, открыв доктору вид на трассу. Он уже не понимал, где они ехали, безразлично смотрел на стоящие на обочине грузовики, засыпанные снегом, раскрытые или разорванные прицепы, на какие-то ящики и коробки, которые недавно вскрывали, и на полог одного из прицепов. Серый полог то поднимался вверх от порывов ветра, то падал на снег, словно занавес. Ветер снова подул, и полог задрался, открыв человеческие фигуры, две детские и две взрослые, они стояли и смотрели на него. Дети, завёрнутые в пуховые шали поверх ярких комбинезонов, и взрослые, женщины, одна молодая, а вторая пожилая, на головах которых тоже были завязаны шали, а не надеты шапки. Пожилая была мать доктора, молодая - его жена, а дети были его дети. Они спокойно смотрели на него, кутаясь от сильного ветра, бабушка, его мать, стряхивала с детей снег.
        Машина снова дёрнулась и поехала, ему никто не махал на прощание и не звал к себе, в тепло и уют. Полог закрыл их, словно занавес, и сцена из странного спектакля закончилась. Ветер напоследок кинул на джип пургу из снега, мелкого гравия и обёрток от конфет. Как ни хотел он снова увидеть родных, пускай в этом странном спектакле, ничего не произошло, полог снова задрался, открыв только разорванные коробки. Доктор закрыл глаза и продолжил бороться с тошнотой и цепляться за смутное своё сознание.
        Сколько они ехали и куда ему было наплевать, ведь когда-нибудь эта дорога закончится.
        Ззззддддуууууххх! - машину тряхануло или перевернуло.
        Доктор не понял, в его голове уже давно всё стало серым. Они врезались в опору моста, когда переезжали реку по мосту, заставленному брошенными машинами. Водитель отъехал от опоры и продолжил путь по тропе, проложенной кем-то до них, тропе между машинами и опорами моста. Скрежет проносился по салону все чаще, но мост уже заканчивался.
        И вот они снова покатились по дороге, опять обсуждая поездку на нерусском русском языке и смеясь на нём же.
        Ещё час дороги и снова - ззззддддуууууххх!
        Машина покатилась вниз почти неуправляемая, пока не саданулась во что доктору не было видно. Но было слышно.
        Джип гудел как раненый зверь, время от времени его дёргало и что-то внутри него скрипело. Боевики вышли из машины, кто к водителю, он открыл крышку мотора и что-то рассматривал там. Другие осматривали дорогу и пробку из машин, стоявших впереди. У доктора кружилась голова, тело его встряхивало словно он тоже пострадал там на мосту, как и машина. Хотя так и было на самом деле. Оба там и пострадали. У него начиналась лихорадка, не как симптом, а как болезнь. Раньше от неё умирали. Руки от завязок затекли и уже не ныли, а он просто их не чувствовал. Из последних сил от толкнул ногой по двери, ещё и ещё, она открылась настежь, и он вывалился на снег.
        Холод вернул ему сознание. Он даже вспомнил другой старый фильм, фразу из которого написала жена: «Когда снег идёт и белый ветер поёт…»
        Зима там была несколько лет, может, им там в кино это казалось, так же, как и доктору казалось, что это не несколько недель прошло, а прошёл уже год холода и страха, год от зимы до зимы.
        Он вывернулся и упал на спину, потом на бок и встал на колени.
        Передохнул.
        Его шатало из стороны в сторону и тянуло вверх.
        Ветра не было.
        Но было такое ощущение, что всех шатает и тянет вверх. И машины, и людей.
        Он попытался встать.
        Не получилось.
        Так, на коленях, или корябая снег руками, когда сваливался на спину, он пополз к краю дороги, где железные ограждения были порваны и торчали, как скрюченная проволока.
        Он дополз до обрыва.
        Зачем дополз?
        Внизу, их было хорошо видно, лежали автобус и грузовик.
        Их занесло снегом.
        Его шатало и тянуло вверх.
        Но ни опереться руками, ни схватиться ими он не мог, они были связаны.
        Его тянуло вверх.
        Сильно.
        Его тело пробила сильная дрожь.
        Последняя.
        «Одинокий волк погибает, - подумал он или сказал вслух, его подбрасывало вверх, вверх, а он говорил, - но стая его живёт».
        Живёт - последнее, что он помнил. Это словно занавес или волна накрыла его, забрав сознание. А тело кинуло вниз, к разбитым машинам и замёрзшим людям.
        Тишина и покой наконец-то наступили в его голове.
        Навсегда?