Вокруг пальца Виктор Пронин
        #
        Виктор Пронин
        Вокруг пальца

***
        С высоты девятого этажа город поблескивал умытыми витринами, свежеполитыми улицами, а торопящиеся далеко внизу люди, казалось, были преисполнены радостного нетерпения. Залитый солнцем Ксенофонтов стоял на своем балконе, испытывая возвышенное желание воспеть свой город, написать что-то сугубо положительное о мороженщице из киоска возле редакции, о водителе поливальной машины, которая пересекала сейчас площадь, распустив роскошные водяные усы, ему хотелось написать о своем друге Зайцеве, тем более что он обещал это сделать уже не один раз…
        Да, утро было такое, что никакие осуждающие и клеймящие мысли не приходили ему в голову, а если и приходили, он с отвращением отбрасывал их в сторону, как отбрасывают нашкодившего кота.
        Потом Ксенофонтов удачно побрился, не затронув усов, а единственный порез возле уха был почти незаметен. И кофе получился вполне пристойным, и свежая рубашка нашлась, и по радио пели про удачу, которая может стать неплохой наградой за смелость.
        Короче - утро было замечательное и не предвещало никаких тревожных, а уж тем более опасных событий. Поэтому, когда Ксенофонтов, потолкавшись у газетных витрин в сквере, неожиданно увидел под ногами новенькую, зелененькую пятидесятирублевку, сложенную пополам и покачивающуюся на утреннем ветерке, как диковинная бабочка, сердце его радостно дрогнуло и сбилось с привычного такта. Подняв деньги, Ксенофонтов счастливо рассмеялся в душе. Зайдя с другой стороны витрины, чтобы увидеть разиню, он беспомощно оглянулся - вокруг никого не было. Только он, Ксенофонтов, интересовался в то утро газетами.
        Вот тебе, старик, и награда за преданность производственным и сельскохозяйственным новостям, подумал Ксенофонтов и, сунув деньги в карман, расположился на влажной еще после ночной росы скамейке - не прибежит ли кто, запыхавшись, с круглыми глазами, нервный и несчастный. Но нет, никто не прибегал. Ксенофонтов пощипывал ус и смотрел на часы. Нельзя сказать, что он хотел вернуть деньги, нет, ничто человеческое ему не было чуждо, но в то же время надо заметить, что он отдал бы находку не колеблясь, даже немного гордясь собой.
        Как бы там ни было, перед обедом Ксенофонтов позвонил Зайцеву.
        - Старик,- сказал он,- а не пообедать ли нам?
        - Договорились. Встречаемся, как обычно, в вареничной.
        - Где?!- переспросил Ксенофонтов, стараясь наполнить свой вопрос брезгливостью и пренебрежением.
        - В вареничной. А что?
        - Чтобы я пошел в эту вонючую забегаловку? Да никогда! Старик, мы обедаем в ресторане. Вот так. В «Астории». Я позвоню туда и закажу столик. Не опаздывай.- И Ксенофонтов, положив трубку, захихикал, довольный ошарашенным молчанием Зайцева.
        Придя в ресторан и расположившись в углу под фикусом, Ксенофонтов удовлетворенно поглядывал на себя в зеркало, находя в себе все новые достоинства, которых не замечал вчера. Зайцев вошел быстро и деловито, будто не в ресторан, а в служебный кабинет. Посмотрел озадаченно на Ксенофонтова, присел.
        - Внимательно тебя слушаю,- сказал он с некоторой скорбью в голосе.- Что случилось?
        - Да ничего не случилось… Я вот подумал - а почему бы мне не пригласить в ресторан лучшего друга, почему бы мне не посидеть с ним в этом приятном месте.
        - В этом?- Зайцев потер лист фикуса, вытер салфеткой пальцы.- Ну ладно… Некоторые сидят в местах и похуже.
        - Обижаешь, старик, обижаешь,- проворковал Ксенофонтов, вчитываясь в меню.- Вот у них тут есть заливная говядина…
        - Нет заливной говядины,- бросила официантка, проходя мимо со стопкой грязных тарелок.- Дежурный обед, молодые люди. Суп с яйцом, гуляш с макаронами и компот из сухофруктов.
        Ничего,- утешил Зайцев погрустневшего друга.- Ты же сам сказал, что главное - посидеть. Хорошо сидим. Ну, выкладывай, наконец.
        - Полсотни нашел, старик.- Ксенофонтов без радости вынул из кармана и положил на стол хрустящую бумажку.
        - Спер, наверное?- подозрительно спросил Зайцев.- Признавайся, чистосердечное раскаяние облегчит твою участь.
        - Да нет, все проще… У газетных витрин в сквере, знаешь? Кто-то так зачитался, что не заметил, как деньги потерял.
        - Совсем новенькая,- проговорил Зайцев, рассматривая водяные знаки на купюре.- Надо же так увлечься… Не иначе как твою статью прорабатывал.
        - Да, скорее всего,- согласился Ксенофонтов.- Когда меня читаешь, можно забыть о чем угодно.
        - Ты имеешь в виду хвалебный гимн во славу пекаря Фундуклеева?
        - А хотя бы! Хотя бы!- запальчиво воскликнул Ксенофонтов.
        - Да, конечно,- милостиво согласился Зайцев.- Я прочитал этот очерк с… большим интересом. Тебе никогда еще не удавалось, никогда еще…
        - Ну? Ну?
        Я хотел сказать, что никогда тебе еще не выделяли столько места на газетной полосе.
        - Мне выделяют столько, сколько я заслуживаю!- отчеканил Ксенофонтов.
        - Конечно, конечно…
        Через полчаса, когда друзья съели суп с яйцом, проглотили гуляш с макаронами и заели все это вываренными сухофруктами, они расположились на нагретой солнцем скамейке в сквере и сидели без слов и движений в ожидании того момента, когда кончится обеденный перерыв и им придется разойтись по своим рабочим местам.
        - Пойду-ка позвоню в одно место,- сказал Зайцев и, встав, направился к будке телефонного автомата.
        - Позвони, старик, позвони,- сонно проговорил Ксенофонтов, не открывая глаз. Зайцеву, видимо, удалось сразу дозвониться - из будки доносились напористые слова, он кого-то настойчиво приглашал зайти к себе в кабинет. Мимо проходили люди, и Ксенофонтов слышал поскрипывание горячего ракушечника, которым посыпали дорожки, вспоминал прошлогодний отпуск, шум моря, девушку, которая…
        - Молодой человек,- кто-то похлопал его по плечу.- Нехорошо деньгами разбрасываться. Так и по миру пойти недолго…
        Ксенофонтов открыл глаза, откинулся от спинки, осмотрелся. Как раз между его вытянутыми ногами, на разогретом солнцем ракушечнике, лежал зелененький комок. Не успев еще расстаться с морским побережьем и загорелой девушкой, Ксенофонтов тупо смотрел на пятидесятирублевку.
        Вернувшийся Зайцев не заметил состояния друга и спокойно уселся рядом.
        - Старик,- слабым голосом проговорил Ксенофонтов.- Старик… Я это… Деньги нашел.
        - Ты что, обалдел от счастья? Мы их уже компотом обмыли.
        - Да нет… Я опять нашел…
        Зайцев взял бумажку, повертел ее, посмотрел на Ксенофонтова, на то место, где она только что лежала…
        - Поздравляю,- сказал он серьезно.- Завидую. За один день найти две такие штучки… Невероятно. Разменять?
        - Как?! У тебя в кармане найдется сотня?
        - Отпускные получил,- признался Зайцев.- С понедельника я - свободный человек. На, держи… Беру две бумажки, а даю десять.
        - А зачем тебе в отпуск крупные деньги?- подозрительно спросил Ксенофонтов.
        - Понимаешь, дорога все-таки, легче везти. Каждый грамм на учете. Ладно, мне пора. Если не возражаешь, загляну вечером, а?
        - Старик! Я могу только приветствовать подобные инициативы!
        - Какой-то слог у тебя казенный,- поморщился Зайцев.- Не можешь просто сказать - буду рад. Заела тебя газета, ох, заела. Много работы?
        - Знаешь, много. Каждый день двести строк вынь да положь. А где их взять, эти двести строк, где?!
        - Все хороших людей воспеваешь?- беззаботно спросил Зайцев.
        - Не только, не только…
        - Плохих тоже?- Зайцев шел, сунув руки в карманы, щурясь на солнце и не испытывая ни малейшего интереса к разговору.
        - А как же, и плохих тоже. И о них нельзя забывать.
        - Что-то не припомню я твоих трудов о плохих людях… Похоже, ты их мне передоверил, а себе оставил голубеньких, розовеньких, сереньких… Как их… Эти… Апыхтин, Жижирин, Фундуклеев.
        - Старик!- оскорбленно воскликнул Ксенофонтов.- Я скоро потрясу тебя таким фельетоном, что все твои убийцы померкнут.
        - Неужели кто-то опять общественную клумбу оборвал? Нет? А может, общественники задержали пешехода, который перешел улицу на красный свет?
        - Мимо бьешь, старик, мимо. Твои ядовитые стрелы только тешат меня и смешат. Представь себе - сговариваются два директора магазина. Один руководит обычным гастрономом, а второй коопторговским. И что злодеи делают? Товары, которые поступают в гастроном, перевозят и продают в коопторговской лавке. А цены там почти вдвое выше. Усек? Все просто, средь бела дня, даже обвешивать несчастного покупателя нет надобности.
        - Сам догадался?- скучая, спросил Зайцев.
        - Грузчик из магазина письмо в редакцию прислал.
        - Что же он, с директором поссорился?
        - Точно! Тот его за пьянку выгнал, а грузчик в отместку - письмо.
        - Так это.- Зайцев проводил взглядом девушку, которая шла им навстречу.- Это… Ведь маловато письма-то, документы нужны. Смотри, а то грузчик возьмет да и помирится с директором, грузчики нынче в цене. А от письма отречется. История знает такие случаи. Документы нужны,- повторил Зайцев.
        - Да есть кое-что… Не только ты, старик, воюешь, мы тоже не в сторонке стоим.
        - Ну, будь здоров.- Зайцев пожал крупную ладонь Ксенофонтова.- Не забудь вечерком-то пивка купить. Какой-никакой, а все же гость придет. Денег у тебя полные карманы, скупиться негоже.
        - Обижаешь, старик, нехорошо,- укоризненно протянул Ксенофонтов и направился в редакцию.
        А Зайцев, не торопясь, пересек улицу, прошел мимо больших витрин, изредка поглядывая на себя придирчиво и удовлетворенно. Чего уж там, собственная внешность нравилась Зайцеву. Правда, он не стал бы возражать, если бы у Ксенофонтова кто-то взял бы сантиметров пять роста и дал их ему, но это было невозможно. Войдя в тень, Зайцев вдруг заторопился, словно вспомнил об оставленных делах. В подъезд он почти вбежал, оставив за спиной залитую солнцем улицу и разомлевших от жары прохожих.
        А Ксенофонтов, войдя в свой кабинет, сбросил пиджак на спинку стула, со вздохом окинул взглядом свой стол, заваленный письмами. Да, вести оживленную переписку, чтобы знать запросы, боли и радости читателя,- это входит в обязанности журналиста.
        Где-то через час пришла старушка и, усевшись на предложенный стул, долго рассказывала, как тяжело ей жить в коммунальной квартире среди чужих людей, которые относятся к ней пренебрежительно, надеясь в конце концов занять ее комнату, рассказала, как часто она болеет и что нет даже человека, который бы подал ей стакан воды. Старушка всплакнула, рассказывая о своих горестях, и Ксенофонтов вынужден был даже сбегать за водой.
        Потом пришел начинающий автор и принес стихи, потом пришел автор совсем немолодой, но тоже начинающий, и принес басню про лисицу, которая очень плохо относилась к окружающей среде и за это была наказана зайцем. Потом редактор всех собрал на летучку. Когда Ксенофонтов вернулся в свой кабинет, то застал там двух милиционеров, старушку из коммунальной квартиры и еще двух типов, которые смотрели на него с нескрываемым отвращением.
        - Слушаю вас внимательно,- сказал Ксенофонтов.
        - Это он?- спросил милиционер у старушки.
        - Он, батюшка, он!
        - И куда положил?
        - В карман, куда же еще… В пиджаке сидел, вот и сунул в карман.
        - Что происходит?- спросил Ксенофонтов, чувствуя, что назревает что-то неприятное. Он уже не ощущал себя счастливым, залитым солнцем и занятым полезным делом.
        - Эта гражданка утверждает, что вы потребовали у нее пятьдесят рублей.
        - Ложь!- закричал Ксенофонтов.
        - Спокойно, гражданин,- холодно сказал милиционер.- Она была у вас на приеме?
        - Была. Ну и что?
        - Вы обещали ей помочь с жильем?
        - Обещал. Ну и что?
        - В таком случае позвольте заглянуть в карман вашего пиджака. Понятые,- милиционер обернулся к двум парням с отвратительными взглядами,- прошу вас быть внимательными.- Милиционер оттеснил Ксенофонтова в угол и извлек из кармана полусотенную.- Откуда у вас эти деньги?- спросил милиционер, не скрывая своего презрения.
        - Впервые вижу!
        - У меня и номерок записан,- проговорила старушка, протягивая милиционеру замусоленную бумажку.- Вдруг, думаю, сгодится.
        - Сгодится, мамаша, все сгодится,- заверил ее милиционер.- Ну что ж, товарищи, будем составлять протокол. Факт взятки установлен.
        Ить что, подлец, делает,- снова заговорила старушка,- вчера полсотни взял, позавчера полсотни, а сегодня опять! Во как! Но я все номерки записала…
        Обернувшись к раскрытым дверям, Ксенофонтов увидел, что в коридоре столпилась едва ли не вся редакция, на него смотрели скорбно, будто прощались навсегда, а Ирочка-машинистка смотрела на него так грустно, будто в этот миг рушились все ее возвышенные представления о мире, и ответственный секретарь смотрел, и художник, и даже завхоз редакции смотрел, но спокойно, поскольку все его возвышенные представления были давно разрушены.
        А милиционер за его столом, его шариковой ручкой, на бумаге, выданной завхозом, составлял протокол. Старушка сидела у стены, и лицо ее было огорченным - вот, дескать, какие люди на белом свете попадаются, но что делать, в меру сил будем с ними бороться…
        - Я могу позвонить?- спросил Ксенофонтов.
        - Никаких звонков!- ответил милиционер.
        - Но я хочу позвонить в прокуратуру!
        Уж и в прокуратуру проникли!- запричитала старушка.- Видать, делился, нешто можно одному за такое браться! Неплохо бы и у его прокурорского знакомого по карманам пошастать.
        - Пошастаем, мамаша,- заверил ее милиционер.- Будьте спокойны. У всех пошастаем.
        Ксенофонтов ужаснулся, вспомнив, что у Зайцева остались две пятидесятирублевки.
        - Я вам еще нужен?- спросил Ксенофонтов у милиционера.
        - Ишь, шустряк!- непочтительно воскликнула бабуля.- На свободу захотел. Его только выпусти, он такого натворит, такого натворит…
        - Должен вас задержать,- заявил милиционер.
        - Зачем?!
        - Чтобы предотвратить дальнейшие преступления. В таких случаях обычно конфискуется имущество, нажитое незаконным путем. А ловкачи успевают все по приятелям разнести… Бывает, что, кроме раскладушек, и конфисковать нечего.
        - Вы и так, кроме раскладушки, ничего не конфискуете,- горько рассмеялся Ксенофонтов.
        - Прошу!- Милиционер показал на дверь.- Машина подана, гражданин взяточник!
        - Только суд может признать меня виновным!- вдруг закричал Ксенофонтов, но тут же устыдился своего неприлично тонкого голоса.
        - И за этим Дело не станет,- успокоил его милиционер.- Граждане, прошу освободить проход. К задержанному не подходить, с ним не разговаривать, ничего не передавать. Все необходимое он получит на месте.
        Выйдя на улицу, Ксенофонтов оглянулся на окна родной редакции, махнул рукой и нескладно полез в машину с зарешеченными окнами.
        А вечером друзья, как обычно, сидели в ободранных креслах Ксенофонтова, перед ними на журнальном столике стояла бутылка пива, а в блюдце были насыпаны брусочки соленых сухариков. Пил, правда, один Зайцев. Сославшись на плохое самочувствие, Ксенофонтов отказался. Он выглядел каким-то встрепанным, хотя уже принял душ, сменил рубашку, побрился и причесался, пытаясь соскоблить с себя гнусные впечатления от служебных помещений правосудия.
        Зайцев же, наоборот, был оживлен, прихлебывал пиво, рассматривал стакан на свет и вообще давал понять, что весьма доволен собой и окружающей действительностью.
        - Вот смотрю я на тебя, Ксенофонтов, и думаю,- произнес он, но тут же пиво снова отвлекло его.- Так вот, смотрю я на тебя и думаю… Ты ведь можешь стать неплохим газетчиком, Ксенофонтов. У тебя и рост приличный, и голос обладает необходимой зычностью, и весь ты из себя довольно… представительный.- Зайцев отпил пиво, вытер губы, почесал кота за ухом.- На демонстрации ты можешь поднимать щиты с итогами выполнения обязательств гораздо выше других контор. Но это все, что я могу сказать хорошего о твоих способностях, это все, Ксенофонтов.
        - Спасибо, это не так уж мало.
        Тебе нужно работать над повышением образования, читать художественную литературу, классиков. И это… - Зайцев вышел на кухню, взял в холодильнике бутылку пива, принес ее, не торопясь открыл, наполнил стакан.- Хорошее пиво,- сказал он, дождавшись, пока осядет и уплотнится пена.- Очень хорошее. В нем чувствуется приятная свежая горечь. А цвет, ты посмотри на цвет! Да, о чем JTO я? А, вспомнил! Слушай, тебе нужно бороться с корыстолюбием. Да, старик, алчность тебя погубит, запомни это.
        - Кто жадный? Кто алчный?- Ксенофонтов вскочил, воздел руки, но, наткнувшись ладонями на потолок, устыдился и снова рухнул в кресло.
        - Видишь, как ты воспринимаешь дружескую критику,- рассудительно заметил Зайцев. - С таким отношением тебе трудно будет рассчитывать на какой-то рост… Я имею в виду духовный, нравственный… Но стремиться надо.
        - Я эту старуху видел первый раз в жизни!- не сдержавшись, закричал Ксенофонтов.
        - Напрасно. Надо изучать своих героев… Вот я, например, до сих пор помню этого… машиниста… Нет, таксиста. Как его…
        - Апыхтин.
        Во! Твой Апыхтин до сих пор стоит у меня перед глазами как живой. Если мне предложат персональную машину, а я этого не исключаю, если у меня спросят, кого бы я хотел видеть своим водителем, отвечу не задумываясь - только Апыхтина! А что касается пекаря Фундуклеева…
        - Ты что-то хотел сказать об изучении героев.
        - А, верно… Вот ты утверждаешь, что видел старуху первый раз в жизни. Верю. Но это плохо. Ведь она родная тетя того самого директора гастронома, о котором ты собирался писать.
        - Так это провокация?!- вскричал Ксенофонтов так, что дети, которые играли во дворе, подняли головы к окнам девятого этажа.
        - Конечно,- кивнул Зайцев.- Но до чего же ты беспомощен, Ксенофонтов, если какая-то старуха в два счета обвела тебя вокруг своего немытого пальца! Срам. Какой раз убеждаюсь - деньги до добра не доводят. Чуть зашевелились зелененькие в твоих руках - и все, кончился журналист Ксенофонтов. Весь вышел.
        - Между прочим, эти зелененькие ты тут же заменил мне на красненькие. Тоже, видно, к ним неравнодушен, а?
        Я спас тебя!- торжественно сказал Зайцев.- А ты на меня бочку катишь. У старухи были записаны номера полусотенных. И останься они у тебя, ты бы сейчас смотрел на свой любимый город не с девятого этажа, а из полуподвального помещения. И город уже не казался бы тебе столь величественным в этот закатный час.- Зайцев помолчал.- Неплохо сказано, а?
        - Ты хочешь сказать, что мне эти деньги подбросили?
        - Ксенофонтов, ты соображаешь, как… Как твой кот, который изодрал всю мебель и превратил эту комнату в камеру предварительного заключения. И по внешнему виду, и по запахам, и по тем истошным воплям, которые слышны по ночам даже на улице.
        - Значит, ты хочешь сказать… - Ксенофонтов уставился взглядом в стену.- Ты хочешь сказать…
        Слушай меня, Ксенофонтов, и не говори потом, что не слышал. Я все понял, как только ты показал мне вторую пятидесятирублевку. Неужели ты такой дурак, что воображаешь, будто судьба гоняется за тобой по пятам, подбрасывая купюры зеленого цвета?! Если бы судьба относилась к тебе именно так, твоя девушка не вышла бы замуж за алкоголика.
        - Не трожь мою девушку!- некрасиво завизжал Ксенофонтов.- Она, между прочим, недавно звонила, поздравила с очерком…
        - Ей тоже понравился пекарь Фундуклеев?
        - Заткнись. Ей нравлюсь я.
        - Конечно,- кивнул Зайцев.- Я это понял, когда она пригласила тебя на свадьбу. Она так и сказала своему избраннику… Когда он протрезвел, естественно… Я, говорит, пригласила для потехи одного журналистика, гости скучать не будут. Одна фамилия, говорит, чего стоит - Ксенофонтов. Будущий муж от хохота про опохмелку забыл.
        - А знаешь, Зайцев, ты можешь пожалеть, что сейчас находишься здесь, а не в полуподвальном помещении. С девятого этажа тебе лететь вниз куда дольше.
        - И это ты говоришь мне, своему спасителю?
        - Пиво пьешь? Пей. Только иногда стакан все-таки отставляй в сторону. Когда ты все понял?
        После второй твоей находки. Я взял обе бумажки в руки и увидел, что их номера идут рядом, один за другим. Они побывали в одних руках, Ксенофонтов. А потом оказались в твоем кармане. После этого я очень непосредственно поинтересовался твоими творческими планами. А стоит у тебя спросить о творческих планах, ты начинаешь токовать, как тетерев, наслаждаясь звуками собственного голоса. Так я узнал о магазинных махинациях. А на что способен зажатый в угол директор магазина, мне хорошо известно. Он провел небольшую операцию, и в результате ты не можешь о нем писать фельетон, ты сам не лучше - ты взяточник.
        - До чего ты умный, Зайцев!- искренне восхитился Ксенофонтов.- А я-то первым делом тебя в ресторан потащил… Нет, наверно, я очень глупый человек.
        - Не возражаю. Что ты делал, когда мы расстались после обеда? Побежал вприпрыжку осуществлять творческие планы, у бедной старушки начал деньги клянчить…
        - Зайцев!- предостерегающе сказал Ксенофонтов и показал рукой на раскрытую дверь балкона.
        - Не нравится? А как третья полусотенная у тебя в пиджаке оказалась? Как?
        - Понятия не имею… Они полезли в карман пиджака, а она там. Старушка показала, вот в этом кармане, говорит…
        - Даже не знаю, стоит ли мне водиться с тобой,- задумчиво проговорил Зайцев, выливая в стакан остатки пива.- Даже не знаю… Старушке на приеме у тебя плохо стало? Воды попросила?
        - Да… Я принес ей воды… Из соседней комнаты.
        - Она в кабинете оставалась одна?
        - Зайцев!- Ксенофонтов с грохотом упал перед другом на колени.- Мне стыдно!
        - Это хорошо. Стыд лечит от глупости, самовлюбленности, беспечности… Так вот, ты после обеда, как кузнечик, запрыгал в редакцию в полном восторге от пачки десяток, которые оттопыривали твой карман, а я написал рапорт начальнику следственной части о готовящейся провокации. И подколол к нему две зелененькие бумажки. А когда старушка принесла записанные номера, рапорт уже лежал на столе начальника. Провокация стала очевидной. Нам оставалось только поинтересоваться родственными связями старушки и, конечно, вволю посмеяться.
        - Как посмеяться? Над кем?
        - Ну, ты даешь!- расхохотался Зайцев.- Над тобой, над кем же еще?
        - И долго смеялись?
        - Даже сейчас не могу остановиться! Но я не сказал тебе самого смешного…
        - Ну?- опасливо спросил Ксенофонтов.
        - Десятки-то верни! Потешился, и хватит. А то мне и в отпуск не съездить.
        - Знаешь, Зайцев, боюсь, что мне сейчас этот отпуск куда нужнее,- печально проговорил Ксенофонтов.