Украденные воспоминания Екатерина Островская
        Наташа никак не могла преодолеть черную полосу. Потеряв работу, она долго искала новое место и наконец нашла его, но в день собеседования ее обрызгала грязью проезжающая мимо машина… В автомобиле оказался глава того самого фонда, куда Наташа хотела устроиться. И Джон Хадсон не только решил подвезти девушку, но и сразу взял ее на работу. Жизнь постепенно начала налаживаться, когда Наташа получила от босса неожиданное предложение - выйти за него замуж! Подписав брачный контракт, Наташа с Джоном отправились в свадебное путешествие, и тут из России пришло пугающее сообщение: счета фонда арестованы, а все его сотрудники за решеткой. Вскоре их выпустили под подписку о невыезде, однако, едва выйдя на свободу, ее коллеги стали один за другим погибать… Даже в Америке, на родине мужа, Наташа не чувствовала себя в безопасности и знала: ей не будет покоя, пока она не поймет, зачем на самом деле Хадсону понадобился этот скоропалительный брак…
        Екатерина Островская
        Украденные воспоминания
        ГЛАВА 1
        Большинство людей всю жизнь занимается самым распространенным видом спорта — бегом за удачей. И очень многие становятся «мастерами спорта» — завоевывают первые места в очередях на увольнение, на выселение, на проигрыши в лотереях, на протечки в квартирах и на разводы. С ними всегда случаются неприятности: у только что купленной обуви отваливается каблук, на них лают самые смирные собаки, даже когда они стоят на месте, новый начальник оказывается хуже предыдущего, по утрам не заводится автомобиль, а у новогоднего шампанского сильный привкус дрожжей.
        Наташа Пешкова поняла это случайно, когда спешила на собеседование, которое ей назначили в одной весьма значительной фирме. Месяц назад она осталась без работы: предприятие, на котором трудилась, приказало долго жить. Уволили не только ее, но и всех остальных сотрудников, и некоторые, узнав, что лишаются насиженных мест, в отчаянии унесли с собой рабочую мебель или компьютерные мониторы.
        — Хоть какая-то компенсация!  — объяснила Наташе ее коллега Илона Харина, пытаясь впихнуть офисное кресло в багажное отделение своего «Тико».  — Два года отпахала на этого козла, а теперь меня коленом под зад…
        Она посмотрела на Наташу и сделала еще одну попытку, снова безуспешную.
        — Ну, что стоишь? Помогай!
        Наташа обернулась по сторонам: участвовать в воровстве ей не хотелось. За шторой кабинета генерального директора маячила тень: судя по всему, Марат Артурович наблюдал за ними.
        — Григорян смотрит,  — шепотом предупредила Наташа коллегу.
        — Да пошел он!  — отмахнулась та.
        Кресло наконец влезло, что очень удивило Илону.
        — Надо же!  — сказала она и, довольная, улыбнулась.  — Завтра еще что-нибудь прихвачу.
        — Завтра суббота,  — напомнила Наташа.
        — Тогда я два раза приеду, возьму еще одно кресло и музыкальный центр из приемной. Я же на этого урода два года, как последняя дура, вкалывала. Как и ты впрочем. Ну ладно, садись в машину, чего тебе на метро трястить.
        Илона была девушкой доброй и отзывчивой. Особенно на зов начальства. Она действительно отработала на Григоряна два года офис-менеджером, то бишь секретаршей, и весь коллектив знал о ее особых отношениях с шефом.
        Марат Артурович владел финансовой компанией, основной целью которой было преумножение накоплений григоряновских родственников. Не всех, разумеется, а только тех, у кого накопления имелись. Таковых было не очень много: родной дядя Ашот — сотрудник одного из министерств, его жена Карина — руководитель центра социальной помощи, родной брат Гамлет — заместитель главы администрации одного из городских районов, а также жена брата Анжелика — начальница ПИБа того же района.
        Возглавляемая Григоряном финансовая компания была небольшой, но занималась всем, что могло принести доход: скупала ценные бумаги разоряющихся предприятий, в основном акции магазинов, поставляла на российский рынок армянский хрусталь и коньяк, участвовала в долевом строительстве, обменивая украинскую арматуру и китайский цемент на квартиры. Последней крупной сделкой стала покупка участка земли неподалеку от наземного вестибюля одной из станций метро. Землю приобрели и очень быстро перепродали известной компании, которая тут же начала строить на том месте торгово-развлекательный центр. Дядю Ашота после этого торжественно проводили на пенсию, брат Гамлет решил перебраться жить во Францию, и Марату Артуровичу не оставалось ничего другого, как закрыть свою фирму.
        Наташе не досталось ничего, даже рабочего стула с матерчатым синим сиденьем. Только запись в трудовой книжке о том, что она три года отработала биржевым аналитиком. Заниматься ей приходилось, разумеется, не биржевыми торгами, а составлением балансовых отчетов, потому что главным бухгалтером компании числилась жена Григоряна, которая в бухгалтерии ничего не понимала и на работу приходила крайне редко. Наташе даже казалось, что Сусанна Арутюновна появлялась в офисе лишь затем, чтобы поболтать с подругами по телефону. Она заходила в кабинет мужа и очень громко с кем-то беседовала. Говорила на армянском, иногда вставляя в свою речь и русские фразы: «Да ты что? Обалдеть можно! Две тыщи евро за короткое платье? Я за полторы купила себе длинное… Ладно, потом перезвоню, я в офисе сейчас — очень много работы…»
        Сусанна Арутюновна смотрела на Наташу косо, подозревая, что именно Пешкова является любовницей мужа. Она даже у Илоны этим поинтересовалась. Но та ее разубедила.
        — Ни в коем случае,  — ответила секретарша Григоряна,  — у Наташи есть жених.
        Это было неправдой, у Наташи не было ни жениха, ни мужа, ни любовника. Но если кто-то интересовался ее личной жизнью, она кивала: «Имеется, как и у всех». И замолкала, потому что долго врать не могла. Если честно, то и лживая запись в трудовой книжке ее немного смущала. Но лживые записи были у всех сотрудников, а не только у Сусанны Арутюновны. Илона, например, числилась супервайзером по мерчендайзингу.
        А потом все рухнуло. Наташа начала искать работу, и это оказалось нелегким делом. Только через месяц поступило первое стоящее предложение — пройти собеседование в инвестиционном фонде. И вот сейчас, спеша на собеседование, она подумала о том, что все люди гонятся за удачей и не у всех это получается. Так же как некоторые ездят на автомобилях, а другие ходят пешком.
        Сияло утреннее солнце, отражаясь ослепительным блеском в оставшихся после ночного ливня лужах. Наташа спешила, задумалась и потеряла бдительность, когда рядом пронесся автомобиль, окатив ее с ног до головы. Вероятно, половина лужи выплеснулась ей на платье, на прическу, на почти новую кожаную сумочку…
        Наташа замерла с поднятыми руками, потом наклонила голову, чтобы посмотреть на туфельки, и с головы потекла грязная вода. О собеседовании можно было забыть, а значит, и о новой работе в приличной компании.
        Медленно задним ходом подъехал автомобиль. Вероятно, тот самый, который и облил ее грязью. Наташа на всякий случай сделала шаг назад. Дверца автомобиля отворилась и из салона высунулся господин.
        — Сорри,  — произнес он,  — я, кажется, навредил вам немного.
        «Иностранец,  — догадалась Наташа.  — Хорошенькое дело — немного…»
        Господин начал рассматривать ее, а потом вышел. Он был высоким, холеным, в дорогом костюме.
        — Скажите, куда вам надо,  — произнес незнакомец,  — мой водитель вас доставит.
        — Не стоит,  — ответила Наташа. Но в машину почему-то села и назвала адрес.
        — По пути,  — усмехнулся водитель.
        Босс бросил на него строгий взгляд.
        — Это мой шофер вас так…  — то ли объяснил, то ли посочувствовал господин. И тут же пообещал: — Я его уволю за невнимательность.
        — Не надо,  — попросила Наташа,  — он не хотел.
        — Не хотел,  — закивал водитель, не оборачиваясь.
        «Некоторые разъезжают на автомобилях,  — вспомнила Наташа свою последнюю перед неприятностью мысль,  — а некоторые ходят пешком, поэтому удачу им не догнать. К тому же фамилия определяет судьбу, а моя фамилия Пешкова».
        Автомобиль въехал во двор небольшого офисного здания с синими стеклянными стенами. На крыльце стояли несколько молоденьких нарядно одетых девушек.
        — Выходим,  — приказал господин, вылезая из салона.
        Девушки на крыльце стояли молча и курили. Когда к крыльцу подошла Наташа, они неодобрительно посмотрели на ее мокрые волосы и пятна на платье. И тут же уставились на господина в дорогом костюме, начали улыбаться одинаковыми улыбками, а некоторые даже взмахивать нарощенными ресницами.
        — Хеллоу, хеллоу,  — посыпалось со всех сторон.
        — Гуд дей,  — встрял чей-то севший от напряжения голос.
        Спутник Наташи открыл дверь и пропустил ее перед собой. Она вошла в холл и увидела еще большую толпу девушек. И только сейчас поняла, что попала именно туда, куда и спешила этим утром,  — на собеседование.
        Порядок в вестибюле контролировали двое охранников, которые, завидев господина в костюме, тут же организовали коридор, по которому прошла, разумеется, и Наташа. Но возле ступеней лестницы она остановилась.
        — Пойдемте,  — улыбнулся ей спутник,  — ведь вы же наверняка шли ко мне на собеседование.
        Кабинет был просторным, светлым и шикарным. На стенах висели фотографии парусников. Господин не стал подходить к столу, а показал Наташе на кресло возле журнального столика:
        — Присаживайтесь.
        Сам опустился в кресло напротив и опять улыбнулся.
        — Я должен как-то загладить свою вину. А потому беру вас на работу не глядя.
        И тут же рассмеялся. Потому что на протяжении всего времени их знакомства только и делал, что разглядывал ее.
        — Но учтите…
        Господин снова стал серьезным.
        — Все-таки задам вам несколько вопросов, чтобы определить место в нашем коллективе и то, чем вы будете заниматься.
        — Меня зовут Наташа Пешкова,  — поспешила представиться она.
        — А я — Джон Кеннеди Говард Хадсон. Говард — имя моего отца, который работал в администрации президента и был очень предан ему. Когда Кеннеди застрелили, он решил назвать его именем сына. Я каким-то образом узнал об этом и тут же родился…
        Мистер Хадсон весело взглянул на Наташу, очевидно предполагая, что та оценит шутку. Наташа тактично улыбнулась.
        — Где вы работали прежде и кем?  — спросил мистер Хадсон.
        — Биржевым аналитиком в финансовой компании.
        — На какой бирже?
        — Товарно-сырьевой,  — соврала Наташа.
        — Угу,  — кивнул Джон Кеннеди Хадсон, задумался и тут же спросил: — Скучно, наверное, все это: фьючерсы, опционы, контракты, быки, медведи…
        — Мне нравилось,  — опять соврала Наташа.
        Глава фонда снова задумался. Произнес, не выходя из задумчивости:
        — Well, well, well…
        И начал рассматривать парусники на стенах. Тут Наташа поняла, что ей сейчас вежливо откажут.
        — Как у вас с английским?  — спросил мистер Хадсон.
        Тогда она перешла на родной для него язык:
        — Я окончила специализированную школу. Во время обучения дважды побывала в Англии. Мы жили в семьях, и проблем с общением у меня не имелось. Потом, уже учась в университете, еще раз съездила в Англию. Провела в Лондоне два месяца, исходила весь центр пешком…
        — На бирже были?  — пошутил мистер Хадсон.
        — Хотела пойти, но туда не пускают любопытных.
        — Чем занимается ваш отец?
        — У него строительный бизнес.
        Объяснять, что ее отец занимается ремонтом и отделкой квартир, Наташа не стала.
        — Well,  — снова произнес американец и перешел на русский.
        — Вы говорите по-английски лучше большинства моих сотрудников. Не только русских, кстати. Но у вас очень сильный лондонский акцент, а потому в Нью-Йорке вы все равно будете иностранкой. Но меня это устраивает, я вас беру… Сейчас распоряжусь, чтобы разогнали тех девиц на входе, и приглашу сюда вице-президента фонда, в чьи обязанности входит работа с кадрами. С биржами работать, увы, вам не придется, но обязанности ваши будут не менее ответственны — вам придется заниматься финансовым анализом. Аналитический отдел у нас большой, потому что обороты нашего фонда…  — Мистер Хадсон посмотрел на потолок и завершил фразу обтекаемо: — Очень большие. Испытательный срок два месяца. На этот период зарплата две тысячи долларов, а потом, если ваша работа нас будет устраивать, пять тысяч. Если будет очень устраивать, возможны хорошие премиальные.
        Он снова оглядел Наташу.
        — Нет, пожалуй, сейчас я никого приглашать не буду. Ступайте домой, приводите себя в порядок. А завтра с утра — милости просим. Только не ходите больше так близко к краю дороги…
        Наташа не шла домой, а летела, не веря в удачу. «Так не может быть, так не может быть…  — твердила она себе.  — Завтра наверняка сообщат, что пришел кто-то более достойный, и мне откажут. Тогда я попрошу любую другую работу, любую должность, лишь бы взяли…»
        Она вспоминала офис с мраморными полами, просторный кабинет главы фонда с фотографиями парусных яхт на волнах синих морей. Снимки были прекрасными. И люди, которые наверняка находились на тех яхтах, были счастливы, сидели в своих каютах, поглядывая в иллюминаторы на пробегающие мимо барашки изумрудных волн. Наташа вспомнила американца со странным именем Джон Кеннеди и нашла его вполне обаятельным. Подумала, что ему, вероятно, лет сорок, может быть, сорок пять, то есть он уже не молод, но выглядит просто замечательно — спортивная фигура, загар и ослепительная улыбка. Уж наверняка его жена не приходит в его кабинет и не болтает по три часа с подругами на пределе голосовых возможностей…. Интересно, а кто у него жена?
        Джон Кеннеди Говард Хадсон, как выяснилось очень скоро, оказался неженатым. Любовницы у него вроде тоже не было. И служебными романами он, похоже, не увлекался. Русские сотрудники фонда называли его Джон Говардович, хотя сам мистер Хадсон просил обращаться к нему просто по имени — Джон, потому что обращение вроде «Джон Кеннеди» или «мистер Джон Кеннеди» было бы не очень уместным. Глава фонда вообще любил пошутить. Он даже знал, что некоторые работники промеж себя называют его «мистером Гадсоном», и смеялся. А иногда говорил о себе так в третьем лице. Мог, например, позвонить Наташе на мобильный вечером и сказать:
        — Наташенька, завтра с утра мистер Гадсон ждет вас у себя в кабинете с отчетом о рентабельности наших пакетов акций госкорпораций.
        После чего интересовался ее настроением и здоровьем родителей. Она думала, что в американских фирмах так принято, и это нравилось ей.
        К тому же, после того как закончился ее испытательный срок, мистер Хадсон лично вручил ей конверт с премией. Заглянула в него, выйдя в коридор, и обнаружила внутри ровно четыре тысячи долларов, то есть стопроцентную премию. Это очень обрадовало. А затем должностной оклад ей определили не пять тысяч, а семь. Значит, через год ей удастся купить небольшую квартирку. О собственной жилплощади она давно мечтала. Конечно, оплатить ее полностью все равно не получится, придется взять кредит, но совсем небольшой, за следующий год можно будет рассчитаться и с ипотекой.
        Мечта о квартире крепла, и Наташа стала уже подумывать, что, вероятно, стоило бы уже сейчас начать подыскивать варианты: премии случались часто — раз в месяц, а потом уж и к Рождеству. На новогоднем корпоративе Джон усадил Наташу рядом с собой и весь вечер ухаживал за ней, приглашал танцевать и спрашивал, как здоровье мамы и как продвигается бизнес отца…
        Уже после праздников в столовой офиса за Наташин столик подсела Марина Степановна из отдела аудита. И почти сразу шепотом объявила: все уже в курсе, что мистер Гадсон положил на Наташу глаз.
        — Вы так решили, потому что на корпоративе шеф уделил мне столько времени? Просто он очень внимательный!  — попыталась отговориться Наташа.
        — Однако со мной, например, наш мистер Гадсон не считает нужным лишний раз поздороваться.
        Почему с ней надо здороваться лишний раз, аудиторша не объяснила. Зато сказала:
        — Глава фонда, конечно, завидная партия, но ты очень нравишься Максиму. Так что подумай и сделай правильный выбор.
        Максим Грановский был начальником Марины Степановны. Ему было тридцать пять лет, он был разведен, приветлив и выдержан. От него всегда пахло хорошим парфюмом, а ногти его были обработаны профессионально.
        — Я думаю, вы заблуждаетесь по поводу Джона и Максима,  — покачала головой Наташа.  — Что во мне такого?
        — Ладно, не прикидывайся. Ты — девка красивая, и у тебя никого нет. Скажи спасибо, что они оба — с чистыми намерениями. Максим, кстати, просил меня узнать, как ты к нему относишься. Только это между нами.
        — Я отношусь к нему очень хорошо,  — ответила Наташа.  — Но не настолько, конечно, чтобы согласиться на служебный роман.
        — Ты что, дурочка совсем?  — удивилась Марина Степановна.  — Какой еще служебный роман? Максим Леонидович хочет сделать тебе предложение. Не сразу, разумеется, а сначала поухаживает: в клуб тебя сводит, в театры… Как принято, так и будет. Потом ты познакомишь его со своими родителями.
        — Со своими родителями я могу и вас познакомить, а вот насчет замужества…
        — Ты, главное, подумай,  — шепнула аудиторша.  — Максим все знает про Гадсона, что тот к тебе тоже неровно дышит. Грановский — не дурак и прекрасно понимает, что в случае чего его могут попросить отсюда… Ну, если ты согласишься за него выйти, а Гадсон обидится. Но у Максима Леонидовича есть и своя собственная фирма — не такая, как этот фонд, разумеется, но очень прилично стоящая на ногах. Он там не работает, разумеется, но он единственный владелец и взял на работу хороших менеджеров. Ты подумай…
        Наташа не собиралась ни о чем подобном думать. Мало ли что кому показалось? Потом, она, может быть, и хотела бы замуж, но — по любви. Конечно, и Максим Леонидович, и Джон Говардович — люди приятные и обходительные, с ними приятно беседовать, но в качестве супруга Наташа не могла представить себе никого из них. Мужа, как ей казалось, надо в первую очередь любить, а потом уж уважать. Хотя как это совмещается, она не знала.
        В ее жизни были, разумеется, мужчины — двое, за которых Наташа собиралась замуж. Первый был сокурсником и передумал жениться в самый последний момент, когда они уже направились подавать заявление. А второй — коллега по работе. Тот был женат, но с женой не жил вместе и обещал развестись, вот только постоянно находил причину не подать заявление о разводе.
        Об их романе знали на службе все, поэтому Наташе пришлось уйти и устроиться в финансовую компанию Григоряна. Со своим возлюбленным она встречалась теперь только дома. Вернее, в съемной однокомнатной квартирке. Убегала с работы, носилась по магазинам и спешила туда. Прежде-то они отправлялись вдвоем. Ехали в его машине, в салоне играла музыка, текла легкая беседа о чем-то, и Наташе казалось, что она влюблена.
        Ее избранник был мужественным и малоулыбчивым. Но очень скоро после перемены места работы все изменилось. Приходя в ту квартиру, она уже не заставала его там. Любимый приходил поздно, придумывал всякие нелепые оправдания, и от него пахло вином, что было самым неприятным. Однажды Наташа сказала, что не может сидеть вечерами, дожидаясь его.
        — Не можешь, и не надо,  — ответил Малоулыбчивый и Мужественный.
        Она тут же ушла. Любимый мужчина смотрел, как она собирает вещи, не пытался ее задержать, а потом и вовсе уселся перед телевизором, на экране которого два накачанных американца дубасили друг друга. Наташа ушла тогда, уверенная, что Малоулыбчивый и Мужественный завтра же примчится за ней, попросит прощения. Но тот даже не позвонил. С тех пор она решила малоулыбчивым не доверять. Понимала прекрасно, что это полная чушь, но ничего не могла с собой поделать: опыт есть опыт, сын ошибок трудных.
        Джон Кеннеди Говард Хадсон улыбался часто и ослепительно, а Грановский чаще всего молчал. Оставаясь с Наташей на не очень продолжительное время наедине, Максим Леонидович еще пытался разговаривать на разные экономические темы, а вот в присутствии других сотрудников фонда на все ее вопросы только кивал или качал головой, словно хранил какую-то огромную тайну фирмы и боялся ненароком проговориться.
        Тайна у фирмы была одна — многомиллиардные обороты. И прибыль, соответственно, такая же. Большую часть прибыли иностранные владельцы уводили на Запад, а то, что оставалось, снова шло в дело. Конечно же, огромная часть средств, находившихся в обороте, принадлежала западным инвесторам, но помимо ее на счета фонда были закачены деньги различных российских бюджетных и коммерческих организаций, например пенсионных негосударственных фондов, рассчитывающих на высокий процент от своих инвестиций. А какова была прибыль самого предприятия, наверняка знали лишь несколько человек — в том числе и Грановский, разумеется.
        Наташа этим вопросом интересовалась мало — знала то, что ей положено было знать, а в другие дела старалась нос не совать. Она больше думала о собственной квартире, о том, как будет обустраивать ее, какую мебель купит. Думала: «Через год я буду жить самостоятельно. Тогда у меня будет настоящая личная жизнь, и наверняка удастся познакомиться с настоящим, очень порядочным и добрым человеком. Желательно, разумеется, чтобы тот оказался молодым и красивым…»
        Иногда, правда, ей звонила домой Марина Степановна с единственной целью помочь образумиться.
        — Ты подумай,  — шептала аудиторша в трубку,  — реши для себя главное и сделай правильный выбор. Никто тебя не осудит, конечно, но хватит мечтать о журавлях в небе, когда синица у тебя в кулаке. А Максим Леонидович, как ты понимаешь, даже и не синица — он далеко пойдет. Его в минфин давно уже зовут, Грановский же предпочитает трудиться в нашем фонде…
        Однажды вечером, ложась в постель, Наташа подумала: «Хорошо бы проснуться, открыть глаза и увидеть, что ты в своей собственной квартире. За это можно отдать полгода жизни. Нет, лучше никому ничего не отдавать. Просто проснуться и увидеть за огромным окном лес или парк, над которым летают птицы, а рядом красивого и обаятельного мужчину. Нет, за такое стоит отдать полгода… пожалуй, даже год жизни».
        ГЛАВА 2
        Ровно через год Наташа проснулась и посмотрела на Центральный парк, на желтые и красные верхушки кленов, над которыми кружила стая голубей. Дверь ее спальни стояла приоткрытой, слышно было, как Джон негромко разговаривает с кем-то по телефону. Наташа не хотела вслушиваться, но все же до нее донеслось:
        — Ты точно знаешь? Значит, все-таки Иван. Мы так и предполагали. Я всегда подозревал, что тот прекрасно владеет английским. Не случайно же он так старательно прикидывался глухим деревенским дурачком, контуженным в Чечне. Значит, нужную нам информацию русские через него все-таки получили…
        Наташа поднялась, накинула на плечи халатик и подошла к окну. Небо было чистым и — чужим. Неужели все вот это — мечта многих? Мягкий ковер под ногами, интерьер спальни и мебель, стилизованные под времена Людовика Шестнадцатого… А на стене картина Ватто, вывезенная Джоном из России. Он отдал за нее восемьдесят тысяч, а по приезде показал специалистам, которые назвали аукционную цену — полтора миллиона. Но Джон не собирается ее продавать, это его подарок Наташе.
        …Перед Первым мая весь коллектив собрался за накрытыми столами в столовой офиса. Три десятка человек, из которых пятеро американцы и один англичанин, имеющий еще и израильский паспорт — он занимался обеспечением безопасности предприятия. Произносились тосты и спичи. Русские пили за день международной солидарности трудящихся, американцы — за день благословения велосипедов, который в Штатах отмечают как раз первого мая, а начальник службы безопасности слушал всех внимательно, поскольку был непьющий. Мистер Хадсон опять усадил Наташу рядом с собой. Он снова ухаживал за ней — наполнял бокал шампанским и шептал комплименты. Шепот был громкий, и Грановский, сидевший через два человека от Наташи, наверняка его слова слышал. Но Максим Леонидович виду не подавал и даже улыбался руководству приветливо и скромно.
        Мистер Хадсон вызвался довезти Наташу до дому. Он опустился рядом с ней на заднее сиденье. В салоне «Мерседеса» было свежо, пахло зелеными яблоками, за окном проносился в прошлое последний день апреля, из динамиков лился голос Барбары Стрейзанд.
        — Love is the moment in space…
        — Иван, сделай музыку погромче!  — приказал Джон.
        Но водитель не пошевелился.
        — Он же глухой,  — почему-то шепотом напомнила Наташа.
        Вообще-то все в офисе знали, что новый водитель президента фонда — бывший сержант, контуженный в Чечне. Комиссованный Иван вернулся на второй курс Политехнического, но учиться уже не смог.
        Прежнего водителя мистер Хадсон уволил непонятно за что. Наташе он, правда, объяснил с улыбкой, будто бы наказал его за тот случай с лужей. Но, судя по всему, причина была другая — прежний шофер был красив и элегантен.
        — Мне нравится Барбара Стрейзанд,  — объяснил Джон.
        — Мне тоже,  — призналась Наташа.
        — Вообще мне по сердцу талантливые и увлеченные женщины,  — продолжил мистер Хадсон.  — С ними приятно общаться: они не ощущают себя униженными, не потому, что феминистки, а оттого только, что знают себе цену. И цену своего таланта, трудолюбия. Я всегда думал, что если женюсь когда-нибудь, то только на такой.
        — Пока ждали, Барбара Стрейзанд уже успела состариться,  — улыбнулась Наташа.
        — Это так,  — подтвердил Джон.
        И без всякой паузы перешел на английский.
        — Мне кажется… может быть… я даже уверен, что сейчас встретил такую женщину. Это вы, Наташа.
        — Вы произнесли слова «может быть»,  — вздохнула она,  — а значит, уверенности-то у вас нет.
        — Нет, я уверен в этом более, чем в том, что именно Колумб открыл Америку. И вообще, все, что я знаю теперь, ничтожно мало по сравнению с ощущением того, что я впервые в жизни полюбил. Полюбил ту, о ком мечтал долгие годы. Вы не откажете, если я вам сделаю предложение?
        Наташа растерялась. И смогла лишь оттянуть время:
        — Мне кажется, вы таким образом уже делаете мне предложение.
        — Именно,  — подтвердил мистер Хадсон,  — здесь и сейчас я прошу вашей руки.
        Теперь до нее дошло все-таки, что происходит. После телефонного разговора с Мариной Степановной Наташа была готова ко всему: к проявлению особого внимания, к приглашению посетить ресторан или какую-нибудь вечеринку в посольстве, но чтобы так запросто, в машине…
        — Я должна подумать,  — произнесла она тихо,  — все так неожиданно.
        — Конечно,  — согласился Джон,  — подумайте, вспомните, как вы ко мне относитесь. Если я противен вам, то можете отказать…
        — Нет, конечно…  — попыталась успокоить его Наташа.
        — Нет — это отказ?  — выдохнул глава фонда.
        — Что вы!  — испугалась Наташа, видя его лицо.  — Это совсем не отказ, я не собиралась вам сейчас отказывать.
        — Уф…  — выдохнул мистер Хадсон. И снова перешел на русский: — Вот и славненько!
        Он полез в карман и достал из него небольшую коробочку.
        — Целый день таскаю ее с собой. У нас так принято на помолвку…
        Джон протянул коробочку Наташе. Она уже знала, что в ней лежит, хотела отказаться, но — взяла. Пришлось открыть. Внутри было кольцо с крупным розовым камнем.
        — Какая красота!  — вырвалось невольно. Почему-то шептом.
        Подняла глаза на мистера Хадсона, а тот уже подставлял щеку для поцелуя.
        Она вошла в квартиру, прошагала на кухню и увидела родителей. Мать резала колбасу для оливье, а папа крутил ручку мясорубки.
        — Что такая красная?  — крикнул отец.
        — От шампанского, вероятно,  — ответила Наташа,  — мы на работе праздник отметили.
        Конечно, это от шампанского, иначе Джон не застал бы ее врасплох. А теперь, когда она приняла его кольцо, вероятно, уже поздно отказываться. Хотя кто знает? И вообще, любит ли она мистера Хадсона? Понятно, что не любит. Но Джон ей не противен, даже наоборот, бывают моменты, что нравится,  — когда она смотрит, как тот двигается, как при встрече с мужчинами протягивает руку для рукопожатия… это выглядит так по-мужски и так одновременно грациозно. Но если она ему откажет, вдруг никто и никогда больше не сделает ей предложения? Тогда Наташа на всю жизнь останется одна, превратится в злобную и вечно чем-то недовольную старую деву, и все будут знать, что она старая дева, и судачить на сей счет. К тому же мистер Хадсон богат. Вероятно, даже очень богат. У него в собственности треть акций фонда «Рашен райз», и, значит, его ежегодный доход сотня-другая миллионов долларов. А это уже серьезно.
        Она зашла в свою комнатку и снова открыла коробочку с кольцом. Посмотрела, как переливаются в камне огоньки — отблеск потолочной люстры, и вздохнула. Замуж, конечно, хочется, но…
        Наташа так и не поняла, что означает ее мысленное «но». Решила рассказать все родителям. И если они не будут отговаривать, то тогда предложение она примет.
        Мама резала на кубики вареную картошку, а отец мыл мясорубку.
        Наташа села за стол и спросила:
        — Помощь нужна?
        — Мы уже заканчиваем,  — ответила мама. Посмотрела на дочь внимательно и спросила негромко: — У тебя что-то произошло?
        Наташа вздохнула и призналась:
        — Мне сегодня предложение сделали.
        — Какое?  — не поняла мама.  — Повышение предлагают?
        — Ее замуж позвали,  — догадался отец.
        Он вытирал полотенцем руки и тоже смотрел на Наташу.
        — Правда, что ли?  — не поверила мама.
        Дочь кивнула и поставила на стол коробочку. Открыла, подвинула ближе к маме.
        — Прелесть какая!  — восхитилась та.  — А что это за камень?
        — Розовый бриллиант, три карата. На свадьбу Джон обещал подарить еще больше.
        — Джон?  — не поняла мама.  — Он что…
        — Не что, а кто,  — поправил отец.  — Американец, видать.
        Он посмотрел на дочь.
        — С тобой вместе в фонде работает?
        — Да, первое лицо. А ты против того, чтобы я выходила замуж за американца?
        — Мне-то что,  — пожал плечами отец,  — мне главное, чтобы ты была счастлива. Но лично я замуж за иностранца не пошел бы.
        — А тебе никто и не предлагает,  — хмыкнула мама.
        — Откуда ты знаешь? Может, я с тобой не всем делюсь, чтобы не травмировать твою психику.
        Но мама уже не слушала мужа, а смотрела на дочь.
        — Ты-то сама как к нему? У вас уже что-то…
        Она обернулась к отцу.
        — Ну, что встал здесь? Иди поделай что-нибудь, нам поговорить надо.
        — Да я вроде тоже не посторонний. Может, и мне интересно узнать, за кого не чужая мне дочь замуж идет.
        — Ничего у нас не было,  — призналась Наташа,  — Джон подвозил меня до дома и в машине сделал предложение.
        — В машине в самый раз,  — кивнул отец.  — А вот в метро или в трамвае было бы неудобно, особенно в часы пик, когда ты возле одной двери, а жених у другой. Или вообще на платформе остался без ботинка и с оторванными пуговицами.
        Отец ухаживал за мамой почти три года. Та была студенткой, а он реставратором — работал в Царском Селе. Заканчивал поздно и ехал к ее дому, чтобы только увидеть. Стоял под окнами, надеясь, что она выглянет. Если это происходило, то махал рукой, садился за руль и уезжал. А будущая жена, даже зная, что ухажер внизу, не спешила выглядывать, а уж тем более спускаться во двор. И вообще, за ней ухаживали и другие. Особенно был настойчив один из сокурсников — мастер спорта по бадминтону, высокий и стройный. Парень провожал ее домой и каждый раз лез целоваться. Однажды бадминтонист столкнулся с молодым реставратором, о котором был наслышан. Уверенный в своей физической подготовке, спортсмен полез драться и — получил очень даже неплохо. Мама рассказывала Наташе, что испугалась тогда, а главное, сразу поняла, за кого так волнуется. Будущий муж уложил соперника двумя ударами, причем по лицу не бил, хотя и предупредил, что в следующий раз все будет по-настоящему. После того случая бадминтонист как-то сам собой улетучился.
        Предложение отец сделал утром того дня, когда объявили о смерти Брежнева. Вся страна напряглась в испуганном ожидании — что же дальше, как жить без мудрого руководства? А отец приехал и позвонил в дверь. Будущая жена выскочила на площадку, и реставратор пригласил ее в кафе. Там было пустынно и тихо, потому что запретили исполнять в общественных местах и передавать по радио эстрадную музыку. Отец взял бутылку шампанского. Буфетчица посмотрела на него косо и, несмотря на пустой зал, шепотом попросила не радоваться громко. И сама же испугалась своих слов. Пробка вылетела из горлышка почти беззвучно, и, разливая вино по бокалам, отец сказал:
        — Кончится траур, поедем подавать заявление.
        Ночью мать проскользнула в комнату Наташи.
        — Заснуть не могу,  — объяснила она,  — все думаю, что будет, если ты уедешь туда жить.
        — Станем летать друг к другу в гости.
        Мать вздохнула и спросила:
        — Ты хоть его любишь?
        — Не знаю,  — солгала Наташа.  — Но за семь месяцев нашего знакомства он не совершил ничего такого, что вызывало бы у меня отвращение.
        — Главное, чтобы не пил.  — Опять вздохнула.  — А все остальное можно стерпеть.
        Джон Кеннеди Говард Хадсон даже на своей свадьбе выпил всего-навсего бокал шампанского. Когда гости орали «горько!», он целовал невесту осторожно, хотя и достаточно умело. Зал ресторана, рассчитанный на две с половиной сотни человек, едва ли был заполнен на треть: коллектив фонда в полном составе, несколько подруг Наташи по институту и школе, все с мужьями, разумеется. Присутствовали и десятка полтора сотрудников американского консульства, все в почти одинаковых серых костюмах и с голубыми галстуками.
        Мама улыбалась и плакала, а вот отец сидел растерянный: накануне свадьбы Джон подарил будущему тестю внедорожник «Додж». Наташа смотрела на родителей, и ей было жалко их: маме уже за пятьдесят, отец старше ее на пять лет, но что они видели в жизни? Самая большая радость за годы супружества — получение квартиры, если не считать рождения дочери. Квартира небольшая, двухкомнатная, типовая. Отец, правда, постоянно что-то делал в ней, как мог, улучшал. Например, заменил обычные створки на старинные дубовые, те были приготовлены на выброс в одном из особняков, который ремонтировала его бригада. Он отреставрировал их, и теперь это не двери, а произведение искусства. Так же как и ореховые стеновые панели. Откуда-то отец притаскивал разбитую старинную мебель и долго возился с ней — в квартире вечно стоял невыветриваемый запах морилки, лака, старого дерева. Наташа так привыкла к нему, что этот «аромат» казался ей родным и приятным.
        Когда Джон пришел знакомиться с родителями невесты, по его лицу было видно, как он удивился. Мистер Хадсон посмотрел на резную раму зеркала в прихожей, потрогал бронзовые ручки дверей и произнес:
        — Странный вы народ, русские. Здесь отделка стоит, как вторая квартира, причем куда больших размеров.
        А Наташе казался странным сам жених. И с каждым днем сближения с ним она все больше и больше не могла понять этого человека. Правда, и близости как таковой не было. Через неделю после того, как Джон сделал ей предложение, они отправились поужинать в ресторан, где сидели за столиком на двоих в углу зала. Благоухал огромный букет алых роз, радостно потрескивали свечи в бронзовом канделябре, а скрипач весь вечер исполнял им итальянские мелодии. Наташа не сомневалась, что после ужина Джон пригласит ее к себе. Так и случилось.
        Когда выходили из зала, мистер Хадсон сказал как бы между прочим:
        — Сейчас заедем ко мне: посмотришь, как я устроился в России и где тебе придется жить.
        Она, конечно, изобразила радость, а сама подумала: сегодня случится то, что должно рано или поздно произойти. Мысленно Наташа уже была готова ко всему и поняла, что это произойдет именно сегодня, в тот момент, когда услышала приглашение на ужин.
        Жил Джон неподалеку от ресторана, в старом доме на Итальянской. Перед входом раскинулась охраняемая парковка, на которой сверкали боками дорогие автомобили. На лифте поднялись на последний этаж, где была лишь одна дверь. Хозяин пропустил ее внутрь в темноту, вошел следом и включил свет. Наташа увидела просторный холл с мягкими диванами и креслами, барную стойку, большие напольные часы в ореховом корпусе и несколько картин на стенах.
        — Вот так скромненько я и живу,  — прозвучал за ее спиной голос Джона.  — Никакого антиквариата, если не считать часов и полотна Ватто, которое я приобрел тебе в подарок. Представляешь, старушка, владелица картины, попросила за нее всего сто тысяч, а я еще и поторговался немного. Сделку мне Максим Грановский устроил: старушка уже чуть не при смерти, какая-то подруга его бабушки.
        Наташа подошла к стене. На полотне были изображены куртуазный кавалер с дамой на фоне лиственного леса. Дама полулежала на траве, подставляя кавалеру шею для поцелуя, кавалер склонился над ней, держа в руке бокал с шампанским. Неподалеку маленькая собачка лаяла на птичек, а за кустами отгоняли хвостами мух две оседланные лошади. Картина Наташе не понравилась, но все равно она сказала:
        — Мне всегда был интересен Ватто, спасибо тебе, Джон, за подарок.
        Она поцеловала мистера Хадсона, и тот ответил ей. Потом провел гостью по квартире, демонстрируя две спальни, гардеробную и кухню. Из бара под стойкой достал бутылку шампанского и спросил:
        — Не желаешь?
        Она подумала и покачала головой, посчитав, что согласие выпить Джон сочтет за оттяжку времени, за ее нежелание идти в спальню прямо сразу.
        Мистер Хадсон кивнул и произнес:
        — Возможно, ты права. Завтра с утра заседание совета директоров, и надо выспаться хорошенько, быть в форме. С утра следует еще раз просмотреть все документы. Кстати, я хочу, чтобы ты тоже присутствовала на совещании: будут рассматриваться вопросы, которые касаются и твоей компетенции. А потому водитель отвезет тебя сейчас домой, а утром заберет, как обычно.
        На том знакомство с квартирой закончилось. Наташа возвращалась домой, не расстроенная, а несколько обескураженная — мистер Хадсон повел себя более чем странно. Но потом решила, что он так воспитан или просто хочет понравиться ей лишний раз своим благородством.
        До свадьбы так ничего и не случилось. Вероятно, Джон решил отложить сие событие на брачную ночь. А потому и выпил за столом всего один бокал шампанского.
        Подвыпившие гости вопили «Горько!», мистер Хадсон улыбался им. И, помогая Наташе подняться для поцелуя, шепнул ей на ухо на английском:
        — Скорее бы это все закончилось.
        Потом начались танцы. Первый танец, конечно, танцевали жених с невестой. И Наташа удивилась мастерству, с которым Джон кружил ее по залу.
        — Ты занимался танцами?  — поинтересовалась она.
        — Совсем немного. Несколько уроков вальса, танго и сальсы. И то лишь для того, чтобы не сидеть сиднем на подобного рода мероприятиях.
        — А мне показалось, что у тебя серьезная подготовка…
        Мистер Хадсон не успел ничего ответить, потому что к его молодой жене подсела ее изрядно подвыпившая школьная подруга.
        — Наташка,  — закричала она, пытаясь перекричать музыку,  — у тебя талия сколько сантиметров? А то я смотрю, смотрю и не могу понять. У меня такая, наверное, только в седьмом классе была. Ты вообще как рожать собираешься?
        Наташа не успела ничего ответить, потому что подруга полезла уже обнимать жениха.
        — Джон, ты в каком городе живешь? Санта-Барбара далеко от вас?
        — Я живу в Нью-Йорке,  — спокойно ответил мистер Хадсон,  — а Санта-Барбара находится в Калифорнии.
        — Да какая разница!  — обрадовалась школьная подруга.  — В Америке все близко. Дай-ка лучше я тебя поцелую… Ты такой хорошенький!
        Наташа осмотрела людей за столами. Максим Грановский, Марина Степановна, Сергей Адамович Ласкер — немолодой очень тихий человек, Светлана Томина…
        Начиная работу в фонде, Наташа делила с последней кабинет, и коллеги, бывало, о многом разговаривали, хотя Света больше всего на свете любила автомобили… Конечно, она любила мужа и восьмилетнего сына, но говорила чаще всего о машинах, удивляясь тому, что новая сотрудница к автотехнике равнодушна.
        В конце свадебного стола сидела Таня из бухгалтерии. Ее должность в фонде была самой маленькой, и занималась она в основном мелочевкой — относила платежки в банк, забирала выписки. Документы в налоговую или в пенсионный фонд тоже отвозила Таня. О ней Наташа не знала почти ничего, кроме того, что та мечтает о новой квартире и интересовалась, сможет ли фонд предоставить ей кредит со ставкой ниже банковской. Но заявление на субсидию так и не подала. Наверное, постеснялась или заранее посчитала, что ей откажут.
        Еще совсем недавно незнакомые люди казались Наташе теперь близкими и родными, ей хотелось что-то сделать для них, чтобы все вокруг были счастливы и веселы.
        Сергей Адамович сидел тихо, не танцевал, почти ничего не пил. Наташа подошла к нему и спросила:
        — Вы почему один, а где ваша жена?
        — Слава богу, далеко,  — прозвучал странный ответ. Но затем Ласкер пояснил: — Вообще-то мы в разводе, и когда она уехала в Штаты, я наконец-то поверил в существование бога. Но бывшая супруга все равно звонит и скандалит, требуя материальной компенсации за совместную жизнь.
        — Смените номер телефона,  — посоветовала Наташа.
        — Я так и сделаю,  — согласился Сергей Адамович. И посмотрел на грустного Максима Грановского, танцующего со Светланой Томиной.
        Музыка смолкла, и Наташа услышала голос Джона, который терпеливо объяснял прицепившейся к нему школьной подруге невесты:
        — Вообще-то в Нью-Йорке есть где побегать. Я, например, совершаю утром пробежки в Центральном парке.
        Они вошли в квартиру, заставленную букетами. От необычайно сильного аромата у Наташи слегка закружилась голова. Она сняла с головы фату, положила ее на барную стойку и опустилась в кресло.
        — Дай я помогу тебе платье расстегнуть,  — произнес Джон,  — мне кажется, ты немного перетянулась. Кроме того, в зале было очень накурено, даже я задыхался.
        Она приподнялась, и мистер Хадсон расстегнул крючочки на спине лифа. Затем продолжил:
        — Если хочешь, вообще его сними.
        Наташа подумала немного. Раздеваться перед чужим мужчиной было неудобно, но с другой стороны, Джон уже не чужой, а самый близкий ей человек, ближе даже, чем папа с мамой. Она вылезла из свадебного платья и снова опустилась в кресло, прикрывая грудь руками. Джон поднял платье с пола и направился в гардеробную. Вскоре появился снова, подошел и протянул ей тонкий, почти невесомый шелковый халатик.
        — Вот, прикройся.
        Она так и поступила. То есть не надела пеньюар на себя, а только прикрыла им грудь и живот.
        — А теперь, миссис Хадсон,  — заговорил Джон,  — поговорим о главном. Я хочу обсудить условия брачного договора, который мы подпишем сразу по прибытии в Штаты. У тебя есть какие-нибудь пожелания?
        Наташа покачала головой:
        — Как скажешь, так и будет.
        Джон кивнул:
        — Well. Тогда слушай. При разводе, если таковой случится, тебе остается вся собственность, которая была у тебя до брака. Все деньги на твоих личных счетах тоже останутся тебе, так же, как и подарки, полученные от меня или кого-либо во время нашего совместного проживания. Так что картина Ватто уже твоя навечно, как и квартира, которую я купил на твое имя в Нью-Йорке и где мы будем с тобой жить. Ни на что другое ты претендовать после развода уже не сможешь.
        — Я не собираюсь с тобой разводиться,  — улыбнулась Наташа, чтобы закончить неприятный разговор.
        — Теперь о другом важном моменте,  — продолжил мистер Хадсон,  — о сексе.
        — Это тоже будет в брачном договоре?
        — Нет, это мы решим с тобой сейчас. Дело в том, что ты и в самом деле мне очень симпатична, но я привык жить один и только как мне нравится. Ты красива и умна, с тобой не стыдно появиться в самом изысканном обществе. Я хочу попросить тебя только уделять мне внимание на подобных мероприятиях, улыбаться, принимать участие в беседах и соглашаться с моим мнением так, словно оно наше общее. Но у меня была личная жизнь и до тебя. Она же у меня и останется. Я буду недоволен, если ты станешь устраивать скандалы по поводу моих отлучек или того, что я иногда отключаю свои мобильные телефоны. Личная жизнь — это…
        Мистер Хадсон задумался, подбирая русские слова.
        — Секс на стороне?  — подсказала Наташа.
        — Возможно. Но не это главное. Секс — важная составляющая нашей жизни, но не основная. Есть и духовные потребности.
        — Я тоже так считаю,  — кивнула она.  — А как же секс?…
        Джон посмотрел на нее и ослепительно улыбнулся.
        — Я не стану возражать, если у тебя появится кто-то. Не скажу, что мне это понравится, но если ты так решишь, то пусть будет. Попрошу только, чтобы твоя связь не выставлялась напоказ и чтобы ты не меняла партнеров очень часто.
        — Мне не нужны партнеры на стороне. Для этого не надо выходить замуж. Или ты думаешь, что я говорила тебе о любви, а сама стреляла глазами, чтобы высмотреть того, с кем можно переспать?
        — Я так не думаю. Однако в жизни может случиться всякое. И, как я уже сказал, возражений с моей стороны не будет. Так же как и с твоей, я надеюсь…
        Только сейчас Наташа начала догадываться. Но то, что пришло в голову, нагнало краску на ее щеки. А потому она поинтересовалась крайне осторожно:
        — Прости, Джон, а ты случайно не… То есть ты — гей?
        Мистер Хадсон улыбнулся застенчиво.
        — Не совсем. Для меня возможна близость и с женщинами, но с мужчинами мне нравится больше. Но я не меняю своих партнеров очень часто, и мне приходится это скрывать.
        — Поэтому ты и женился на мне?
        — Отчасти — да. Но ведь ты и в самом деле украсишь жизнь любого мужчины. Даже гея.
        Джон вдруг рассмеялся с видимым облегчением. Вероятно, оттого, что признался, а ничего не изменилось. Нет ни удивленных причитаний молодой жены, ни истерики, ни слез. Он смеялся как-то по-детски, потряхивая головой, почти до слез.
        А Наташе было не до смеха.
        Мистер Хадсон смахнул слезинки и, пытаясь подавить новый приступ веселья, произнес:
        — Признайся, подобный брак — мечта многих женщин. Ваши звезды эстрады живут точно так же.
        — Я не умею петь,  — попыталась отговориться Наташа.
        — Так и они тоже не умеют петь,  — ответил мистер Хадсон и засмеялся еще громче.
        Ночь провели каждый в своей спальне.
        Наташа долго не могла заснуть, лежала и думала о том, что ничего в ее жизни не изменилось. Точнее, изменилось все: теперь жизнь у нее будет другая — богатая, сытая. Вместо Наташи Пешковой появится, вернее уже появилась, уважаемая миссис Хадсон, самодостаточная и уверенная в себе дама. Хотя насколько она будет уверенной в себе, еще непонятно, потому что ничего не изменилось и Наташа осталась такой же одинокой, как и была прежде, в годы работы в карманной корпорации Марата Артуровича Григоряна.
        ГЛАВА 3
        Через три дня после свадьбы супруги отправились в свадебное путешествие.
        Джон сам выбрал место для отдыха, хотя видимость совместно принятого решения создал.
        — Ты куда хочешь поехать?  — спросил он свою невесту, вызвав ее в свой кабинет еще в мае до свадьбы.
        На самом деле Наташа думала тогда о том, стоит ли ей вообще становиться миссис Хадсон, и потому лишь пожала плечами.
        — Я полагаюсь на твой выбор.
        — Well. Тогда Мексику отвергаем: когда будем жить в Штатах, посетим и Акапулько, и Веракрус, родину ламбады. На Карибах тоже побываем в любой момент. Можно сейчас отправиться в Европу: в Италию или в Париж, но там народу много и суета. А нам ведь хочется побыть вдвоем.
        Напомним, разговор происходил в мае, и Наташа, еще ничего не знавшая о сексуальной ориентации будущего мужа, кивнула.
        — Я люблю океан и яхты,  — размышлял Джон,  — а потому предлагаю или французскую Полинезию, или Сейшелы. Можно на Мадагаскар полететь, там прекрасная рыбалка. Правда, сервис слабоват.
        — А если взять яхту и провести все время в море, заходя в разные страны?  — предложила Наташа.
        — О-о!  — удивился мистер Хадсон.  — Как же мне самому не пришло это в голову? Арендуем комфортабельное судно вместе с экипажем и забот знать не будем.
        Яхту Джону предложил российский олигарх, постоянно проживающий в Лондоне. Судно стояло в Саутгемптоне, но в Лондон заехать все равно пришлось. Двое суток молодожены провели в загородной резиденции магната. Мистер Хадсон вел с ним какие-то переговоры, потом хозяин предложил гостям поиграть в гольф.
        Мужчины не спеша бродили по полю от лунки к лунке, продолжая беседовать о делах. Наташа плелась следом. Потом ей тоже предложили сделать удар. С третьей попытки она попала по мячу, который полетел почему-то почти над землей и в сторону, угодив в низ живота телохранителю, стоявшему поодаль и державшему на плече мешок с клюшками. Мощной комплекции секьюрити рухнул как подкошенный.
        Олигарх подошел к нему и с сочувствием поинтересовался:
        — Что, Вася, небось не догадывался даже, где смерть свою примешь?
        — У-у…  — хрипел скорчившийся на земле могучий человек.  — А я ведь о сыне мечтал…
        — Друзья тебя не покинут,  — утешил его босс,  — помогут, ежели что.
        Яхта оказалась огромной, с двумя палубами. Апартаменты, в которых предстояло путешествовать чете Хадсон, располагались на первом уровне: просторный холл с бильярдным столом (хотя как играть в море на бильярде?) и две спальни, при каждой из которых имелась своя туалетная комната с огромной ванной-джакузи. Прежде Наташа никогда не выходила в море, но много слышала о морской болезни, а потому побаивалась немного. Однако когда яхта отчалила, даже не заметила этого. Случайно выглянула в окошко — и увидела ускользающие огни Саутгемптона. Она поспешила на верхнюю палубу и расположилась в шезлонге. Ветер был промозглым и влажным, за кораблем летели чайки и кричали. Подошел вышколенный стюард, укрыл ее пледом.
        — Вам что-нибудь принести, миссис Хадсон?
        Наташа попросила дайкири, и вскоре к ее шезлонгу подкатили столик, на котором в вырезанном в столешнице углублении стоял стакан с коктейлем. Еще там было блюдо с фруктами и несколько бутербродов с черной икрой. Она смотрела на садящееся в море солнце, на исчезающий в сумрачной дымке берег, на чаек, на волны и как-то незаметно для себя заснула.
        Почему-то увидела себя дома. Отец наносил тонировку на очередную принесенную им дверь, мама пыталась разрезать на кубики плод маракуйи, не знала, как это сделать, и очень переживала. Наташа тоже не находила себе места — вдруг выяснилось, что, несмотря на полученный пять лет назад диплом, у нее оказался не сданным экзамен по статистике, и теперь надо бежать в университет, чтобы успеть до обеда, иначе она будет уволена из фонда «Рашен райз» специальным постановлением правительства, начавшего борьбу с коррупцией, в связи с чем пострадает мистер Хадсон, принявший ее на работу и не проверивший ее знание статистики. Наташа понимала, что совершенно не готова к экзамену, а времени на то, чтобы успеть выучить ответы на вопросы хотя бы двух билетов, уже не оставалось.
        Она подошла к окну и посмотрела вниз. Во дворе стоял высокий человек и, подняв голову вверх, смотрел прямо на нее. Смотрел и улыбался. Наташа отпрянула от окна и ощутила, как сильно забилось сердце. Осторожно выглянула из-за шторы и снова посмотрела вниз. Незнакомец казался молодым и счастливым. Он улыбнулся Наташе и помахал ей рукой…
        — Мама, мне срочно надо бежать!  — закричала Наташа.  — Где мои новые сапоги и костюм, что я из Лондона привезла?
        Почему ей понадобился именно тот костюмчик? Давно ведь вышел из моды и спрятан где-то вместе со старыми вещами, которые не нужны, но выбросить которые жалко.
        — Мама…  — прошептала она, понимая, что вот-вот расплачется, потому что время летело мимо стремительно, и человек, стоящий под ее окнами, мог не дождаться ее и уйти.
        Внезапно из родительской комнаты вышел Джон в белых морских шортах.
        — Ты не забыла, что тебя ждут на сенатской комиссии?  — поинтересовался он, проходя мимо.
        — Отстаньте от меня все! Не замечаете разве, как мне плохо?  — снова закричала Наташа и швырнула в мистера Хадсона маракуйей.
        От звука собственного голоса очнулась, открыла глаза и увидела светлое предрассветное небо над огромным покачивающимся в невесомости морским простором. Потрогала свое лицо и ощутила влагу. Неужели плакала во сне? Хотя нет, это просто морская пыль.
        Наташа попыталась подняться, но не смогла опереться на затекшие ноги. Два пледа, которыми она была укрыта, почти полностью сползли на палубу.
        — Доброе утро, миссис Хадсон,  — произнес незаметно подошедший стюард.  — Вам подать что-нибудь или вы предпочтете позавтракать в салоне?
        Она спустилась в свою каюту, постояла перед зеркалом, приводя в порядок лицо и прическу. Потом переоделась и отправилась в салон. Там уже завтракал Джон.
        — Шесть утра,  — объявил он.  — Ты всю ночь проспала на палубе. Понравилось?
        — Давно так не отдыхала,  — призналась Наташа.
        — Ты полюбишь море, я уверен. А я поднялся пораньше, чтобы попытаться поймать что-нибудь,  — показал Джон на лежащий у стены спиннинг.  — На тунца или марлина не рассчитываю, но сельдевую акулу, надеюсь, продемонстрирую тебе сегодня.
        Акулу мистер Хадсон выловил только через двое суток, когда уже вошли в Средиземное море. Это был полутораметровый катран. Рыбина лежала на корме и время от времени пыталась развернуться в сторону борта, дергала хвостом и открывала пасть со множеством зубов. На всякий случай Наташа отошла подальше. Джон стоял довольный собой и даже попросил сфотографировать его с добычей.
        — Что ты собираешься с ней делать?  — спросила Наташа, отступая еще на шаг.
        — Отпущу, может быть,  — отозвался супруг.  — Кстати, на Мадагаскаре пойманным акулам засовывают в пасть морского ежа и только потом отпускают. Акулы умирают в страшных мучениях.
        — Ужас!  — возмутилась Наташа.
        — Странно это слышать от русской женщины,  — рассмеялся Джон.  — Твои соотечественники готовы делать то же самое с акулами капитализма, и никто из вас жалости к ним не проявит.
        Она не стала спорить, повернулась и направилась к трапу, чтобы подняться на верхнюю палубу и удобно устроится в облюбованном шезлонге…
        Две недели они провели в море, заходя в порты Барселоны, Ниццы, Монако, Афин, Александрии. Выходили на берег и осматривали достопримечательности. В Монако пять часов провели в казино, где Джон выиграл почти шесть тысяч евро и очень радовался своему успеху.
        — На обратном пути заедем сюда еще раз,  — сказал он.  — Что такое шесть тысяч? Ни то ни се!
        Странно это было слышать от человека, зарабатывающего за день в сто раз больше.
        Когда покинули Александрию, Джон приказал капитану идти на Крит. Наташа теперь каждую ночь проводила в своей каюте, не рискуя больше ночевать на палубе, потому что, по уверениям Джона, так можно легко простудиться. Муж постучал в дверь и предупредил, что уже позавтракал и отправляется ловить рыбу.
        — Обедать будем на Крите,  — сказал он.
        Наташа стояла под душем, когда ее качнуло: очевидно, судно делало разворот. А вернувшись в каюту, не увидела за окошком солнца — яхта следовала в обратном направлении.
        В коридоре она встретила встревоженного Джона и спросила:
        — Мы возвращаемся в Египет? Что-то произошло? Какая-то неприятность?
        Муж кивнул.
        — Надо срочно лететь в Штаты. Два билета на рейс Александрия — Нью-Йорк уже заказаны.
        — Так что случилось?
        — На наш офис в Петербурге совершено нападение. Ворвались полиция и налоговая служба. Забрали уставные документы и всю банковскую документацию. Все сотрудники, являющиеся российскими гражданами, арестованы. Вернее, как объяснил мне по телефону адвокат, задержаны на двое суток до предъявления им обвинения или принятия решения о мере пресечения. Задержали всех, ты можешь это понять? Мужчин, женщин. Отпустили только двух работниц столовой. Даже моего водителя увели. Что им надо от глухого парня, который здоровье на войне потерял? Так что нам, то есть тебе, повезло. Ты оказалась далеко и теперь им не по зубам. Вернемся в Штаты, сразу подадим заявление на получение гражданства — в отношении тебя решение будет принято по ускоренной процедуре.
        — Что еще сообщил адвокат?
        — Сказал, что против руководства фондом выдвинуто обвинение по нескольким статьям: уклонение от уплаты налогов, вывоз за рубеж средств, полученных незаконным путем, отмывание денег, коммерческий подкуп… Бред какой-то!
        Наташа вернулась в каюту и позвонила маме. Чтобы не беспокоить ее, стала рассказывать о путешествии. Мама слушала и восхищалась.
        — Надо же, как тебе повезло! А вот я всю жизнь мечтала другие страны посмотреть, но пока дальше огорода на даче никуда выбраться не удалось.
        Они разговаривали с полчаса. Наташа не стала ничего выяснять: если бы что-то случилось дома, мама сообщила бы сразу. Потом сидела в каюте, ожидая швартовки, подниматься на верхнюю палубу не хотелось. Подумала о задержанных сотрудниках фонда, и ей стало совсем грустно.
        Она проснулась и посмотрела на окно, за которым виднелись верхушки кленов Центрального парка. Сквозь тройное остекление шум Нью-Йорка не мог пробиться в апартаменты. Джон продолжал разговаривать по телефону.
        — Их всех держат под замком уже более двух недель, отпустили только Ивана. А к остальным не допускают даже адвокатов. Я рассчитываю подключить прессу, дать интервью телеканалу… Хотя ты прав, сам ничего говорить не буду. Пусть выступит Наташа — у нее такое невинное лицо, что никто не усомнится в правдивости и справедливости ее слов… Надо договориться о вопросах, которые ей зададут на пресс-конференции, и согласовать ответы. Главное, чтобы она не сбилась… Но в этом-то я не сомневаюсь. С головой у нее все в порядке.
        Наташа вышла из комнаты. Джон, увидев жену, тут же закончил разговор, сказав напоследок собеседнику:
        — Через два часа увидимся и поговорим.
        Наташа подошла и поцеловала мужа в щеку.
        — Какие у нас планы на сегодня?
        — У меня назначено несколько встреч. Потом хочу договориться с прессой и запустить кампанию в поддержку фонда и людей, подвергнутых репрессиям. Пусть все знают, что вина сотрудников фирмы только в том, что они хотели способствовать экономическому подъему России.
        — Что от меня требуется?
        Джон задумался.
        — В этот уикенд… Нет, лучше в следующий я хочу провести вечеринку в нашем загородном доме. Пригласим туда конгрессменов, политиков, журналистов, кого-нибудь из кинозвезд, популярных в России. Ты будешь хозяйкой вечера и расскажешь всем правду о людях, страдающих сейчас под игом тирании.
        Марина Степановна еще раз глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить бешено стучащее сердце. Еще несколько минут назад ей казалось, что за воротами следственного изолятора будет спокойнее и проще, но этого не случилось. Воздух свободы был перенасыщен выхлопными газами и смрадом. Мимо проносились автомобили и автобусы, проходили люди, не обращая на нее внимания. Она поглядела по сторонам — и не увидела никого из знакомых. Да, глупо было предполагать, что кто-то узнает о том, что ей изменили меру пресечения, и придет встречать. Скорее наоборот, те немногие знакомые, проведав, что она находится под следствием, притихнут: не будет ни звонков, ни визитов для выражения поддержки, ни слов с пожеланием того, чтобы все закончилось как можно быстрее и благополучно для нее. Марина Степановна согласилась сотрудничать со следствием и рассказала все, что знала, а также то, чего не могла знать наверняка, о чем только догадывалась. Следователь обещал отпустить под подписку и не обманул. А еще сказал, что суд учтет ее раскаяние, сотрудничество со следствием и то, что она хотя и является участником преступной группы,
все же лишь рядовой исполнитель чужих приказов…
        Кабинет, в котором ее допрашивали, был тесным. Выкрашенные в серый цвет стены и узкое окошко высоко под потолком не вселяли уверенности и оптимизма.
        Следователь вышел из-за стола и почесал за ухом. Брюки у него оказались мятыми, словно мужчина спал, не снимая их. Марина Степановна подумала об этом и почувствовала, что ей безумно хочется расхохотаться, и очень удивилась, потому что вообще-то ей было не смешно, а страшно. Но челюсть уже начала трястись, и Марина Степановна схватила себя за подбородок.
        — Что-то еще хотите добавить?  — спросил следователь мягко.
        Она потрясла головой, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Марина Степановна сжала зубы, а те застучали, к тому же затряслась нога, и это было тоже смешно.
        — Вы определенно что-то хотите…
        — У меня дочь — инвалид первой группы,  — прошептала Марина Степановна,  — если со мной что-то… она…
        Произнеся эти слова, женщина почувствовала, что уже не в состоянии сдерживаться. И вдруг из глаз брызнули слезы.
        — А-а…  — простонала она. И закричала громко: — А-а-а-а!
        Затем зарыдала так, как никогда в жизни. Ее била дрожь, а из глаз летели во все стороны крупные слезы.
        — Вы… вы… не… не понимаете, что если… если со мной что-то произойдет… то дочка просто умрет. Она даже пошеве… пошевелиться не… не может. У нее позвоночник сломан… она восемь лет парали…
        Марина Степановна закрыла ладонями лицо и, чтобы остановить слезы, кусала свои ладони. Ей только сейчас стало по-настоящему страшно. То есть страшно было уже две недели, с тех пор, как ее впихнули в камеру. Она боялась сидеть, стоять, лежать, смотреть по сторонам и даже дышать, но в душе еще теплилась надежда. А сейчас, почему-то именно сейчас, когда следователь сказал, что ее выпустят, она, вместо того чтобы обрадоваться, испугалась до смерти…
        — Помогите дочке,  — прошептала Марина Степановна и упала перед следователем на колени.
        Тот отступил на шаг, наклонился над столом. Вероятно, нажал кнопку переговорного устройства и произнес нервно:
        — Врача в допросную, у подследственной истерика.
        Потом ее отвели обратно в камеру, но Марине Степановне уже было все равно. Принесли обед — она осталась лежать. А когда открылась дверь и толстая женщина в форме, инспектор по режиму, приказала ей выйти, послушалась, не понимая, куда и зачем ее уводят. А теперь стояла на краю тротуара, смотрела на проносившиеся мимо машины и вдруг произнесла вслух то, о чем не думала даже:
        — Один шаг, и все.
        Марина Степановна подняла руку, посмотрела на запекшиеся следы собственных укусов на ладони, и у нее перехватило горло: опять не стало воздуха для дыхания. Рядом остановился автомобиль.
        — Вам куда?  — крикнул водитель через опущенное стекло.
        Молча открыв дверцу, Марина Степановна рухнула на переднее сиденье.
        — Подальше отсюда.
        Шофер глянул на высокие кирпичные стены тюрьмы и кивнул:
        — Понятно.
        Неву переезжали долго — на мосту выстроилась пробка. Машины стояли вплотную, прижавшись боками так тесно, что невозможно было приоткрыть дверь. Марина Степановна смотрела на серую поверхность воды, в которой блестело отраженное оранжевое солнце. «Как было бы просто,  — подумалось вдруг,  — перелезть через перила и прыгнуть, все сразу будет кончено». И она испугалась этих своих мыслей. Зачем ей умирать? Почему сознание толкает ее на гибель? Ведь все и так кончилось! Теперь надо жить только ради Лизоньки. Деньги есть, можно нанять хорошего, пусть дорогого, адвоката, отдать ему столько, сколько потребует. Возможно, дадут условный срок. А потом можно будет найти работу, пусть не такую денежную, как в проклятом фонде, но спокойную. Домой, домой, домой! Соседка ведь не может быть возле Лизы постоянно…
        Остановились на улице, Марина Степановна не стала просить водителя въезжать во двор, решив хоть пару десятков метров пройти пешком. Рассчиталась, не торгуясь, и вышла. Обогнула угол здания, увидела двор, в который никогда не попадало солнце, ускорила шаги. До крыльца оставалось несколько шагов, когда она… не услышала, а скорее ощутила: опасность дыхнула ей в спину. Марина Степановна хотела обернуться и тут почувствовала, как чья-то рука рванула ремень сумочки, переброшенный через плечо. Инстинктивно вцепилась в этот ремешок, и ее развернули на месте.
        Совсем близко стояли двое парней с холодными глазами.
        — Отдай сумку, тетка,  — шепнул один.
        От него пахло одеколоном, его щеки были гладко выбриты. «Неужели грабитель?  — пронеслась мысль.  — Совсем не похож».
        — Не отдам,  — прошептала она,  — там все равно ничего нет.
        — Воля твоя,  — ответил парень. Бросил быстрый взгляд по сторонам.  — Чисто.
        Второй отдернул рукав куртки. Марина Степановна опустила глаза и увидела в его руке лезвие. Она не успела ничего сказать, крикнуть или позвать на помощь — резкая боль пронзила сердце. Ноги обмякли, и мгновенно приблизился асфальт. Ударилась о землю щекой и даже не почувствовала удара. Последнее, что она увидела: падающая перед ее лицом и рассыпающаяся косметика, мелочь, ключи от дома, мобильный телефон — все, что было, то и вывалилось из перевернутой сумочки. От удара об асфальт крышка мобильника отскочила и улетела куда-то туда, где еще дышал сумерками осенний вечер. А Марина Степановна провалилась в ночь.
        ГЛАВА 4
        Наташа не слышала прежде, что у Джона есть загородный дом. Правда, он назвал его «нашим домом», но интересно, почему не вспоминал о нем раньше? Вечером решили съездить туда. Джон сам сел за руль, и Наташа удивилась тому, как муж классно водит машину.
        — Год назад я купил участок земли возле Асберри-Парка. Прямо на берегу океана. Заказал проект благоустройства. Дом достроили пару месяцев назад, мне прислали видео и фотографии, мебель и бытовая техника уже стоят там, где и должны. А на территории до сих пор возятся, хотя там всего четыре акра… и требуется всего-навсего проложить дорожки, поставить фонари, оборудовать бассейн, привезти песок для пляжа. Ах да, еще надо взрослые пальмы посадить.
        — Пальмы?  — изумилась Наташа.  — Разве они тут растут?
        — Если очень захотеть,  — улыбнулся Джон.  — Вообще-то Нью-Йорк расположен на широте Стамбула, но зимы здесь, конечно, похолоднее, поэтому необходимо устроить дренаж, проложить под землей трубы с горячей водой. Но ты же понимаешь, как работают мексиканцы: пока за ними наблюдаешь, как-то копошатся, а стоит отвернуться — стройка замирает. Когда мы прилетели, я позвонил и предупредил, что через пару часов подъеду принимать работу. Конечно, никуда я не собирался, но они поверили. Вечером перезвонили и сообщили, что теннисный корт готов.
        Джон, конечно, разыграл ее. А может, и сам не знал, что все благоустройство территории почти закончено: и мощенные плиткой дорожки, и чугунные фонари, и бассейн с изумрудной водой и подсветкой. Даже пальмы уже качали своими длинными широкими листьями. Несколько загорелых до черноты парней в выцветших майках стояли на высокой ограде, сложенной из речного булыжника, и устанавливали на ней металлическую решетку с остроконечными прутьями.
        Мистер Хадсон вышел из машины. Мексиканцы тут же ускорили темп движений.
        Джон проверил, как открываются и закрываются створки ворот. Рабочие заметили, что хозяин не наблюдает за ними, и присели на корточки.
        — Буэнос диас, амигос. Квандо акабен эль трабахо?  — не оборачиваясь к ним, произнес мистер Хадсон.
        — Работа да. Мы завтра твоя забора сделать,  — на языке, слегка напоминающем английский, ответил один из парней.
        Джон направился к дому. Наташа, взяв его под руку, шла рядом, чувствуя спиной, что ее поедают глазами размякшие от жары мексиканцы. Джон открыл дверь, пропуская внутрь жену. Та вошла, посмотрела вокруг и обомлела от открывшегося взору простора. Пол огромного зала был выложен белой и черной мраморной плиткой, посередине его низкий фонтан с классической девушкой, разбившей кувшин. Тут и там стояли пальмы в кадках, белые кожаные диваны и кресла, а к одной из стен был придвинут белый же рояль. Наташа подошла, подняла крышку и пробежалась по клавишам. Потом обернулась к мужу, который смотрел на нее пораженный.
        — Где-то так…
        — Что это было?  — удивился мистер Хадсон.  — «Караван»? С ума сойти, русская женщина запросто играет Эллингтона.
        Он подошел и плюхнулся в кресло. Вытянул ноги и повторил:
        — С ума сойти! Кому и рассказать, никто не поверит.
        А Наташа была поражена домом.
        — Во сколько тебе все это обошлось?  — обвела она рукой пространство.
        — Надо подсчитать,  — ответил мистер Хадсон.  — За землю, за дом, за мебель, за бассейн и благоустройство территории я платил разным фирмам. Всего около семи миллионов. Может, чуть больше.
        Он резко поднялся.
        — Пойдем осмотрим весь дом. Я и сам здесь впервые.
        Более получаса они ходили по комнатам и даже спустились в подвал, где был оборудован винный погреб с пока еще пустыми полочками для бутылок. Мистер Хадсон осматривал все очень внимательно, словно искал, к чему можно придраться. Но придраться было не к чему. Наташа тоже с интересом смотрела вокруг себя, трогала обивку мебели, садилась на диваны, заглянула даже в огромный двухстворчатый холодильник с зеркальными дверцами, оказавшийся, естественно, пустым. Также проверила выключатели. Свет загорался, но насколько ярко, было невозможно понять: за окнами сиял день. Потом она вышла на балкон комнаты, которая, по уверению Джона, предназначалась для нее. Стояла и смотрела на большой квадрат белого песка на берегу — домашний пляж, на бассейн, в котором купалось солнце, на океан, на белые барашки волн и на чаек, качающихся на воде… Глянув вниз через перила, Наташа увидела Джона, разговаривающего по телефону. И вдруг подумала — кто он ей? Конечно же, муж. Но ведь не в полном смысле этого слова. Тогда кто? Она его не любит. Уважает? Возможно. Они прекрасно ладят, легко сходятся во мнениях, но лишь потому, что
не в ее привычках возражать старшим, а мистер Хадсон старше на шестнадцать лет. Друзьями их назвать тоже сложно, ведь у друзей не должно быть тайн друг от друга, а она знает не много о нем. Разве что его главную тайну. Но здесь это не считается пороком. Джон мало говорит с ней о своих делах, и даже о нынешнем положении дел в фонде Наташа знает только с его слов: счета арестованы, люди задержаны… Ужасно, конечно, но глава фирмы пытается помочь сотрудникам. Она тоже готова, вот только что делать, не ведает… Остается только слушать мужа и действовать с ним заодно, значит, они единомышленники, а это, пожалуй, больше, чем дружба.
        Наташа спустилась вниз, вышла на крыльцо. К ней подошел Джон, обнял ее за плечи и предложил:
        — Давай переночуем здесь. Надо же обживать наш дом. А потом ты, если, конечно, есть желание, останешься здесь. У меня дела в Нью-Йорке, а тратить на дорогу по три-четыре часа ежедневно что-то не хочется. Но если ты…
        — Я останусь,  — кивнула она.  — Но только и мне хочется работать. Скажи, что надо сделать, чтобы помочь фонду и людям?
        — Поговорим чуть позже.
        Джон посмотрел на океан, продолжая держать руку на плечах жены. Потом привлек Наташу к себе и поцеловал.
        — Вчера вечером из тюрьмы выпустили Марину Степановну…
        — Это же здорово!  — обрадовалась Наташа.  — Это уже маленькая победа…
        — Не совсем,  — вздохнул мистер Хадсон.  — На нее напали возле дома. Забрали все деньги, вырвали сережки из ушей…
        Он перевел дух и совсем тихо произнес:
        — Ее убили.
        Теперь Наташа жила в новом доме. Жила не одна, если считать приходящую горничную, которую нанял Джон, и постоянного охранника, который переехал сюда на пару недель, пока не подключат сигнализацию. На территории еще работали несколько мексиканцев, непонятно что делающих, так что одинокой себя Наташа не должна была чувствовать. Иногда по вечерам приезжал Джон и обычно с гостем — то с другом по Колумбийскому университету, то с конгрессменом от штата Северная Каролина, то с телевизионным оператором и корреспондентом канала «Америка тудей». Последние взяли у Наташи полутораминутное интервью, и она произнесла перед камерой текст, составленный Джоном,  — в утреннем выпуске деловых новостей должны были показать сюжет об инвестиционном фонде «Рашен райз».
        Во время съемки Наташа стояла на крыльце, за ее спиной набегали на берег волны. Она показывала рукой на Атлантику и говорила:
        — Там, за океаном, Европа, за ней Россия — такая далекая и такая близкая для меня, потому что там остались мои друзья и коллеги, которые хотели сделать Россию процветающей. Но теперь они в тюрьмах по сфабрикованному обвинению. В тюрьмах сидят люди, которые большую часть своих доходов отдавали на благотворительность: на лечение тяжело больных людей, на поддержку ветеранов и беспомощных инвалидов, которых российское правительство обрекло на голод и нищету… В чем вина этих людей? В том, что они не хотели делиться своими доходами с наглыми зажравшимися чиновниками? В том, что не давали взяток, не делали дорогих подарков власть имущим, не покупали коррупционерам дорогие машины и не закатывали вечеринок?
        И все в таком духе.
        В прессе уже появлялись сообщения о том, что случилось в фонде. Говорилось даже, что годовой оборот фонда был сопоставим с оборотом крупной корпорации, что фонд располагал собственными активами почти на двадцать миллиардов долларов, и это были деньги частных инвесторов: американских, европейских, арабских и китайских. Но в основном, конечно, инвесторы были из Штатов. А потому следовало ожидать реакцию не только прессы.
        Джон подчеркивал: для слушания в конгрессе надо, чтобы о фонде знали все, чтобы его название — «Рашен райз» — было у всех на слуху и на устах. Вот почему он решил организовать деловую вечеринку у себя дома, на которой Наташа всех очарует. А если его жена еще и скажет несколько добрых слов о своих друзьях, оставшихся в России, то цель наверняка будет достигнута.
        — Сыграешь им «Караван»?  — спросил мистер Хадсон.  — Все удивятся не меньше меня. Если бы ты еще умела петь…
        Надо же, вспомнил старый разговор. Значит, он никогда не говорил ничего просто так.
        — Если бы ты могла спеть…  — повторил Джон.  — Песня сближает людей.
        — Хорошая песня сближает,  — уточнила Наташа и посмотрела на мужа.  — Если ты считаешь, что нужно сплясать, то я и это сделаю, лишь бы помочь нашим. Хочешь, чтобы я спела?
        — А ты можешь?
        — Немного.
        — Well,  — кивнул Джон.  — Тогда завтра же я привезу русский оркестр. С балалайками, гитарами. Ты порепетируешь с ними. Выберите что-нибудь русское, но известное американцам. Две-три песни, больше не надо. Одна в начале вечера и парочка перед окончанием…
        Он замолчал и посмотрел на нее.
        — Хочешь проверить, не опозорюсь ли я?  — поинтересовалась Наташа.
        — То есть нет. Я в тебе не сомневаюсь, разумеется… То есть не сомневаюсь в твоих способностях, но лучше бы…
        Она встала, направилась к роялю и услышала за спиной:
        — Ты буквально читаешь мои мысли, прямо мурашки по коже.
        Наташа села, положила руки на клавиши, бросила взгляд на направляющегося к ней мужа.
        — Что-нибудь русское, говоришь?
        Увидела отвисшую челюсть Джона, и ей захотелось расхохотаться. Но она продолжала, улыбаясь и боясь сбиться:
        «Две гитары, зазвенев, радостно заныли.
        С детства памятный напев, друг мой, это ты ли?
        Эх, раз, еще раз… Еще много, много раз…»
        Джон хлопнул в ладоши и закричал:
        «Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная.
        Вся душа полна тобой, а ночь такая лунная…
        Эх, раз, еще раз…»
        — Еще много, много раз! Это то, что надо! Американцы знают эту песню, Дина Дурбин ее пела… Фильм назывался «Сестра его дворецкого» — классика американского кинематографа.
        Он перестал подпрыгивать и уставился на Наташу.
        — У тебя, оказывается, столько талантов! Мне все больше кажется, что я контрабандно вывез за рубеж ваш золотой запас — самую лучшую девушку России… Тогда, может, не две-три песни, а больше? Хотя нет, больше не надо, потому что тогда люди забудут, для чего их пригласили… И потом, хозяйка не должна развлекать гостей песенками, для этого есть специальные люди. Короче, до вечеринки я знакомлю тебя со своими друзьями и ближайшими знакомыми, чтобы и они прониклись к тебе, а все остальные понимали, что ты здесь не чужая, а равная в избранном обществе. А абы кого… Я правильно говорю? «Абы» — странное слово. Абы кого я в дом не приглашу, но ты будешь первая среди равных.
        В тот же вечер мексиканцы начали оборудовать площадку под гостевую парковку.
        Утром по телевидению прошел сюжет, в котором Наташа показывает рукой на Атлантический океан, и ветер развевает ее волосы. Оператор постарался — получилось очень красиво.
        Ночью супруги расположились в столовой. Непьющий Джон достал бутылку виски и лед, предложил:
        — Давай по чуть-чуть… За здоровье и спокойствие людей, которым сейчас тяжело, а заодно за упокой души Марины Степановны.
        Оставаясь наедине, они всегда говорили только по-русски, и Наташа всякий раз поражалась, насколько хорошо мистер Хадсон знает ее родной язык. Иногда ей даже приходила в голову мысль, что Джон специально готовится к каждому разговору, потому что неожиданно в его речи проскакивали словечки, которых он не употреблял ранее. Это могло значить только одно: муж втайне от нее изучает русский язык или общается с его носителями, причем общается постоянно и подолгу. Где Джон пропадает целыми днями, она не спрашивала. Если говорит, что у него дела, значит, так и есть на самом деле. Но насколько ей было известно, офиса у него не имелось, и в состав директоров какого-либо предприятия он не входил. Фонд «Рашен райз» был очень крупным и единственным его проектом. Причем, по уверению Джона, проектом не закрытым, а лишь приостановленным на какое-то время.
        — Все образуется,  — произнес он, после того как плеснул на донышко двух стаканов немного виски и присыпал его кубиками льда,  — все будет, как и прежде, даже лучше, потому что уже сейчас о нашем фонде знает весь мир. Это лучше всякой рекламы.
        — Лучше бы подобной рекламы не было вовсе,  — заметила Наташа.
        — Согласен, но что есть, то есть. Однако надо уметь из дерьма сделать конфетку.
        — И накормить ею своих врагов,  — дополнила Наташа.
        — Именно. Я не сомневаюсь, так и получится. Лучшие адвокаты России работают на нас. А ты знаешь, как выносятся судебные решения, кстати, не только у вас,  — адвокаты договариваются с судьями. Правда, если есть давление со стороны правительства, сделать это весьма сложно, но тут вопрос только о размере предложенных сумм. В нашем же случае за будущим процессом будет наблюдать весь мир, который уже убежден: дело сфабриковано, чтобы отобрать у инвесторов их деньги, то есть ни много ни мало двадцать миллиардов долларов. Представим, что мы проиграли процесс и потеряли вверенные нам средства. Кто тогда будет вкладывать деньги в Россию? Какой дурак осмелится? Индекс инвестиционной привлекательности России будет понижен всеми рейтинговыми агентствами, начнется отток капитала, стагнация и падение экономики, причем значительное. Российские правители идиоты, конечно, но они поймут, отчего это происходит, попытаются все исправить, но — будет уже невозможно. Любое дело, как здание, можно разрушить за секунду, а построить за секунду нельзя… А потому дело спустят на тормозах. Да, потери нашего фонда будут
огромными, но не смертельными, зато рейтинг фонда поднимется выше, чем у любого известного торгового бренда. «Рашен райз» станет синонимом надежности, порядочности, принципиальности, стойкости и — прибыльности, разумеется. Надо только потерпеть чуть-чуть.
        — Нам-то чего терпеть?  — вздохнула Наташа.  — Нам тут очень неплохо, а другие сотрудники страдают.
        — Вот за них и выпьем,  — предложил мистер Хадсон и поднял свой стакан со льдом.
        Но не выпил, а только пригубил. Почему-то ей показалось, что Джон больше думает о прибыли, чем о попавших в беду сотрудниках.
        — Инвестиционные рейтинги России и так уже пошатнулись,  — продолжал мистер Хадсон,  — но это только начало. За последние три с половиной недели приток инвестиций в российскую экономику значительно уменьшился, а если тенденция продолжится, скоро может иссякнуть окончательно. И уже не важно будет, что явилось причиной, экономическая диверсия или действия правительства России. Помнишь тех девчонок, которые устроили пляски в храме Христа Спасителя? Во всем мире их считают героинями и борцами с режимом. Продюсеры называют их певицами, предлагают им контракты и гастрольные туры, хотя прекрасно осведомлены, что петь они не умеют, репертуара у них нет и внешность далеко не сценическая. Если бы девушки забрались в мечеть, их бы там порвали на части, и никто в мире не сказал бы ни слова в их защиту: с мусульманами никто ссориться не хочет. Раз порвали, значит, сами виноваты, не надо было оскорблять чувства верующих. Но они же не пошли в мечеть, следовательно, догадывались, что их там ждет. Думаю, тот, кто платил им деньги, направил их именно в православный храм, потому что только в таком случае возможно
выдать хулиганство за акцию протеста.
        — Почему ты их вспомнил?
        — Ты разве не поняла? Очень скоро название «Рашен райз» или, как это по-русски, «Русский подъем», станет у всех на устах. Мы не какие-то там распущенные девчонки, снимающие на видео свой групповой секс в гипермаркете и угрожающие повешением евреям, геям и иностранным рабочим, а специалисты, мечтающие о подъеме российской экономики, много делающие для этого, занимающиеся благотворительностью… Корреспондент «CNN» в России вчера уже сдал материал о гибели Марины Степановны. Мне показали — я сам чуть не плакал. Маленькая квартирка, муж погиб в Чечне, дочка-инвалид — подающая надежды спортсменка, олимпийская надежда России, сломала на тренировке позвоночник и теперь парализована… Знаешь, что видно из окна той квартирки?
        — Я не была у нее в гостях.
        — Я тоже. Но оператор побывал. И снял все профессионально. Дочка, которая даже говорить не может, везде лекарства… Корреспондент заглянул в холодильник — в нем тоже лекарства. Потом камера показала вид из окна. На… кладбище. Представляешь, огромное поле крестов. Какая гениальная метафора: больная Россия, а в перспективе кладбище. Очень сильно получилось. Вот девочку-инвалида жалко. Я уже перечислил ей полмиллиона долларов на лечение, на сиделку и прочее. Просил адвокатов организовать похороны матери, привлечь телевидение, оппозицию… Процессия будет проходить прямо под ее окнами. Насколько мне известно, жители окрестных домов, даже те, которые не были знакомы с Мариной Степановной, собираются прийти организованно и с детьми. Это будут не похороны, а митинг, который власти запретить не смогут. И вообще они серьезно влипли. Вчера начали выпускать из тюрьмы наших. Из четырнадцати человек десять уже на свободе…
        — Как четырнадцать?  — удивилась Наташа.  — Сотрудников с российским паспортом было почти три десятка.
        — Нет, тех, кто знал что-то конкретное, всего шестнадцать человек. Марины Степановны уже нет, а ты здесь, в безопасности. Реально в курсе всех дел Максим Грановский. Но его вряд ли отпустят, потому что его подпись есть на всех документах. Главный бухгалтер у нас был американец, если ты помнишь. Он сейчас дома, в Калифорнии. Но к нам на вечеринку обещал прилететь…
        ГЛАВА 5
        Грановского выпустили утром, и это произошло буднично и просто. Следователь сообщил ему об изменении меры пресечения. А перед тем, как Максима увели, предупредил, чтобы тот был осторожен.
        — Что-то случилось?  — не понял Максим.  — Почему вы мне об этом напоминаете?
        — Ну, мы выпустили одну из ваших коллег, и тем же вечером на нее было совершено разбойное нападение. Ее ударили ножом.
        — Ее?  — переспросил Грановский.  — О ком вы говорите?
        — О вашей подчиненной Петровой Марине Степановне. К сожалению, женщина скончалась до приезда «Скорой». Преступника сейчас ищут, но пока никаких зацепок — свидетелей-то нет.
        — Что у нее брать-то?  — удивился Максим Леонидович.
        — Может, оказала сопротивление?  — предположил следователь.  — Точно установить, что и как случилось, сейчас трудно. А может, на нее напал психически больной человек или наркоман.
        — Печально,  — качал головой Грановский.  — Трудно поверить.
        — Выражаю вам свои соболезнования.
        — Мне-то зачем. У нее дочь-инвалид. Что теперь с ней будет?
        — Государство поможет.
        Максим усмехнулся, но промолчал.
        Он открыл дверь квартиры, вошел в прихожую и сразу почувствовал стойкий запах лекарств. Не разуваясь, подошел к двери комнаты матери и приоткрыл ее. Надежда Андреевна лежала в постели с закрытыми глазами.
        — Ты спишь?  — негромко спросил Грановский.
        Мама открыла глаза.
        — Ой, напугал… Я только-только задремала…
        Наконец пожилая женщина поняла, что сын вернулся домой, и попыталась подняться. Но Максим подошел и удержал ее.
        — Тебя отпустили насовсем?  — спросила Надежда Андреевна.  — Разобрались и поняли, что ты ни при чем?
        — Разберутся,  — попытался успокоить мать Грановский.  — Отпустили, и ладно.
        Посмотрел на прикроватную тумбочку, на пузырьки и коробочки с медикаментами.
        — Гляжу, ты приболела…
        — Немножко. Когда сообщили, что тебя арестовали, у меня что-то сердце прихватило. Но «Скорую» успела вызвать и даже дверь входную открыла. Подумала: вдруг приедут, начнут звонить, а сил подняться у меня уже не будет. Правда, очень быстро приехали, кардиограмму сделали. Только я отказалась от госпитализации. А зачем мне больница? Что мне там делать, когда ты в тюрьме маешься? Вот и лежала тут все время. Сейчас получше стало. Ко мне медсестра из поликлиники приходит уколы делать, врач участковый тоже заглядывает. Сегодня не знаю, придет ли, а завтра уж точно… Не бросают меня, так что ты не волнуйся.
        Мать и сын поговорили еще немного. Потом Грановский отправился на кухню и заглянул в холодильник. Но есть не стал, сел за кухонный стол и посмотрел за окно на двор: детская площадка, трансформаторная будка, несколько гаражей — вид, знакомый с тех лет, как себя помнит. Гаражи уже вросли в землю и поржавели, а вот будку трансформаторную за это время перекрашивали несколько раз — теперь стала оранжевой. А так больше ничего не менялось, только тополя вымахали по самые крыши пятиэтажек.
        Из коридора донеся звук шаркающих шагов, и на кухню вошла Надежда Андреевна.
        — Ты бы лежала лучше,  — сказал Максим.
        — Нет, я сейчас быстро на поправку пойду,  — весело возразила мама,  — с чего мне теперь болеть, ведь ты вернулся! Прямо чувствую, как сразу лучше стало. Да и способна верно оценить свое состояние — у меня же четыре курса медицинского, и хоть врачом не стала, кое в чем разбираюсь.
        Надежда Андреевна тоже открыла дверь холодильника, заглянула внутрь.
        — Чем бы тебя накормить? Тут Лариса, соседка, приходила. Не бросила меня, заботилась — спасибо ей. Она и готовила, и рядом сидела. Очень хорошая девочка. Росточка, правда, маленького, но кому лошади-то нужны… А то, что у нее ребенок, не беда — не каждой ведь везет с мужем. Ты же помнишь ее дурака-пьяницу? И откуда такие люди берутся? Лариса добрая, заботливая, а тот все к бутылке тянулся. Но хоть развелась, и то хорошо. Ты присмотрелся бы к ней, не век же одному куковать.
        — Присмотрюсь,  — пообещал Максим.
        — Она сегодня обязательно придет. А лучше сам к ней сходи. Поблагодари за меня, то есть за заботу обо мне. Поговори, пригласи куда-нибудь. Сходишь?
        — Непременно.
        — У меня в комнате бутылка шампанского припрятана,  — вспомнила Надежда Андреевна,  — с Нового года осталась. Возьми ее, конфет каких-нибудь. Она тебе что, совсем не нравится?
        — Нравится,  — кивнул Грановский,  — хорошая девочка.
        — Так в чем же дело? Вот и сходи к ней. Только переоденься во что-нибудь приличное.
        Мать поставила на плиту кастрюлю, а Грановский еще раз выглянул в окно. Вспомнил о Марине Степановне, и у него защемило сердце так сильно, что он рукой потер левую сторону груди. Надежда Андреевна заметила движение.
        — Тебя что, тоже сердце беспокоит?
        Тот молча покачал головой.
        — Когда врач приедет, надо попросить и тебя осмотреть. Мне колют что-то — так боль сразу отпускает. Я легко засыпаю, а когда пробуждаюсь, все таким славным кажется, будто и нет ничего плохого вокруг, как-то радостно на душе. А потом про тебя вспоминала и опять… Ты скажи врачу…
        — Непременно,  — снова пообещал Максим.
        Он прошел в комнату, опустился в кресло и включил телевизор. Начал переключать программы, но ничто не смогло заинтересовать его. Опять перед его мысленным взором предстала Марина Степановна. Вспомнилось, как принимал ее на работу, как решил уже отказать ей, но увидел глаза женщины, подумал и сказал:
        — Мы берем вас, но с испытательным сроком. Только учтите, если ваших знаний не хватит….
        — Я буду стараться!  — пообещала она.  — Мне очень-очень нужна эта работа!
        Ей было сорок или даже меньше, но выглядела старше. Потом только, уже поработав какое-то время, она стала иначе одеваться, делать прически и макияж. Помолодела немного и даже расцвела… И вот Марины Степановны больше нет.
        Грановский взял мобильник, собираясь набрать номер мистера Хадсона, но вовремя одумался: нельзя связываться с боссом в любом случае. Возможно, его для того и выпустили, чтобы позвонил ему, доложил обо всем и спросил, что делать дальше, что отвечать полиции и тому подобное. Наверняка. Ведь все его разговоры будут прослушиваться и записываться, не стоит даже сомневаться.
        По телевизору шла информационная программа. Девушка-диктор объявила о начале блока экономических новостей, и на экране появился прилизанный мужчина с одутловатым лицом. Слушать его не хотелось. Максим решил уменьшить звук, но вдруг прозвучали слова «Рашен райз».
        — Возвращаемся к нашумевшему делу,  — произнес ведущий.  — Как установило следствие, руководство фонда придумало сложные схемы ухода от налогов, поэтому экономический ущерб составил по меньшей мере около сорока миллиардов рублей. Кроме того, значительная часть прибыли уводилась за рубеж под мнимые контракты. Все это позволяло руководству фонда и даже рядовым сотрудникам жить на широкую ногу, устраивать вечеринки, приобретать дорогие автомобили, загородные дома, яхты, драгоценности и другие предметы роскоши. Помимо всего прочего, значительные средства выделялись на поддержку несистемной оппозиции, на организацию протестных мероприятий, митингов и прочего. Следствие располагает документами, свидетельствующими о том, что…
        Грановский выключил телевизор.
        «Вот ведь чушь!  — подумал он.  — Какие документы? Ложь от начала до конца! А ведь многие поверят. Да и как не поверить, если об этом сообщают в новостях. А другие, люди трезвомыслящие, все равно скажут, что дыма без огня не бывает. Когла еще суд состоится, а общественное мнение уже определилось. К тому же судьи тоже члены общества. Они тоже смотрят телевизионные новости и слушают радио в своих не самых дешевых автомобилях… Чем крупнее ложь, тем скорее в нее поверят. Кто это сказал? Геббельс, кажется. Вот и сейчас новостные программы создаются по тому же принципу…»
        — Все стало вокруг голубым и зеленым, в ручьях зашумела, запела вода…  — донесся из кухни негромкий голос Надежды Андреевны.
        «Вот и хорошо,  — улыбнулся Грановский,  — мама поет, значит, скоро кончатся все неприятности. По крайней мере, для нее».
        Он очень хотел, чтобы именно так и случилось. Постарался переключиться на другое и представить себе что-нибудь приятное. Даже глаза закрыл. И вдруг увидел перед собой Наташу Пешкову, которая подошла к нему и что-то шепнула, улыбаясь. Что именно, он не расслышал и, не решаясь переспросить, улыбнулся в ответ. Наташа повернулась и пошла по коридору офиса, направляясь к своему кабинету, мимо ряда одинаковых дверей и настенных бра. Максим смотрел ей вслед и видел ее тоненькую фигурку в ореоле света. Свет уносил Наташу, уносил медленно и далеко, пока та не растаяла в дымке…
        Грановский открыл глаза и услышал разговор в коридоре. Кто-то пришел. Дверь открыла мама, а он даже не услышал звонка. Хотя, вероятно, именно звонок его разбудил. Максим поднялся и вышел в прихожую. Увидел мужчину в очках и белом халате.
        — Добрый день,  — улыбнулся ему врач,  — как хорошо, что вы вернулись.
        — Я ему вчера все про тебя рассказала,  — призналась Надежда Андреевна.  — Сказала, что ты хороший, но тебя злые люди оговорили.
        — Ну, пройдемте в комнату,  — повернулся к пациентке врач. И специально для Максима добавил: — Сегодня вы, Надежда Андреевна, выглядите лучше, но все равно лишний раз не вставайте. Сейчас я осмотрю вас и сделаю укольчик, чтобы было еще лучше.
        «Доктор общается с ней как с ребенком»,  — подумал Грановский. И тут же удивился, сообразив, что именно так и сам говорил с матерью в последнее время. Не спорил, слушал все, что она рассказывала, вполуха и со всем соглашался.
        Он хотел уже вернуться в свою комнату, как в коридор выглянул врач. Увидел его и вышел. А оказавшись рядом, шепнул:
        — А вот как раз вы неважно выглядите. Сердце не беспокоит?
        Максим покачал головой.
        — Нет.
        Но тут же вспомнил, как недавно, сразу после возвращения домой, сдавило левую сторону груди, и признался:
        — Может быть, немного. Очень неприятное ощущение.
        — Тогда дождитесь меня, не уходите никуда. Закончу с вашей мамой, а потом осмотрю вас.
        Грановский вернулся в свое кресло. Снова включил телевизор. Прощелкал российские каналы, остановился на канале новостей «CNN» и увидел девушку с развевающимися на ветру волосами. Девушка улыбалась застенчиво, и ее улыбка была похожа на улыбку Наташи Пешковой. Максим подошел почти вплотную к экрану и посмотрел внимательно. Это и в самом деле была Наташа. Он схватил пульт и увеличил громкость.
        — Все сотрудники, работавшие в фонде, были простыми, скромными и честными людьми, которые посвящали свой труд не наживе, а служению отечеству. Они хотели лишь процветания своей страны и роста благосостояния всего народа. Но родина-мать оказалась злобной мачехой. Теперь мои друзья и коллеги в тюрьмах, где подвергаются унижениям и пыткам. Я отделена от них не только тюремными стенами, но и океаном, я нахожусь среди благожелательных и отзывчивых людей и, к сожалению, ничем не могу помочь им, униженным и оскорбленным, ожидающим вынесения несправедливого и жестокого приговора…
        Наташа грустно улыбнулась, а камера показала набегающую на берег волну. Сюжет закончился.
        — Кто это?  — прозвучал за спиной Грановского голос врача.
        — Не знаю,  — пожал плечами Максим,  — какая-то американка. Но я не понимаю по-английски.
        — Красивая девушка,  — оценил врач.  — Тут и без английского языка все ясно. Чем-то похожа на актрису Джейн Биркин. Помните такую?
        Грановский снова пожал плечами.
        — Раздевайтесь до пояса и ложитесь,  — приказал врач,  — я быстренько осмотрю вас. Если появятся какие-то сомнения, вызову бригаду с кардиографом. Надеюсь, не будете возражать?
        — Не буду. Ведь это ваша работа.
        — Да, это моя работа,  — повторил доктор.
        Он достал из саквояжа стетоскоп, начал прослушивать грудную клетку Максима. Посчитал пульс.
        — Ого!  — удивился.  — Сто двадцать. Даже сто двадцать пять. Что это вы, батенька?
        — Давление будете измерять?  — спросил Грановский.
        Врач на секунду задумался:
        — Нет, я спешу, у меня до конца дня восемнадцать вызовов, а сюда просто по пути завернул. Но сделаю вам укольчик, точно такой же, как вашей маме. Вы поспите немного, а потом проснетесь и будете как огурчик. Мой вам совет: больше отдыхайте, спите. Можно почитать хорошую книгу. Никаких телевизоров, компьютеров… Если вдруг… Если вдруг что-то,  — повторил врач,  — сразу вызывайте неотложку.
        — Надеюсь, не придется,  — улыбнулся Грановский.
        — И я надеюсь,  — кивнул медик.
        Затем достал из саквояжа пакетик с ампулами и одноразовый шприц.
        — Нет, пожалуй, эта девушка посимпатичнее Джейн Биркин будет,  — произнес он и сделал укол.
        Доктор начал собираться, а Максим надел рубашку. Вдвоем вышли в коридор.
        — Не болейте,  — пожелал врач перед расставанием и шагнул за приоткрытую Грановским дверь.
        Оставшись один, Максим пошел обратно в комнату, но потом вернулся к себе и остановился возле двери маминой комнаты и прислушался. Никаких звуков не доносилось. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул. Надежда Андреевна спала, и Максиму показалось, что мама улыбается во сне.
        Делать было нечего, а читать не хотелось. Но все равно Максим покрутил головой в поисках пульта — вдруг повторят сюжет с Наташей? Пульт лежал на диване. Максим подошел, наклонился, чтобы его взять, и внезапно почувствовал, как закружилась голова. Закружилась так сильно, что уже и ноги как будто отнялись. Пот выступил на лбу, а левую сторону тела пронзила боль. Не было ни сил, ни возможности крикнуть и просто вздохнуть. Он не сел, а упал на диван, постарался вытянуть ноги и услышал, как упал, ударившись о пол, пульт. Максим все вытягивал ноги, словно пытался что-то достать ими, к чему-то хотел прикоснуться. Он готов был закричать от невероятной боли и вдруг понял, что быстро-быстро перебирает ногами, как бы стараясь убежать от нее. И тогда ему стало ясно, что ничего уже не будет, мир, который он знал, уже исчезал, еще несколько мгновений — и его, Максима Грановского, тоже не будет…
        Надежда Андреевна открыла глаза, увидела вечернее небо за окном и посмотрела на часы. Седьмой час. «Скоро должна прийти Лариса»,  — вспомнила женщина,  — и произнесла вслух:
        — Какая же я дура… Ведь Максим вернулся!
        Она поднялась и прислушалась к тишине. Потом вышла из комнаты, увидела распахнутую дверь другой комнаты, заглянула туда: Максим спал на боку, подложив правую руку под левый бок.
        — Спишь?  — спросила она, но не услышала ответа.
        Она открыла дверь шкафа, достала с полки большой шерстяной плед. Подошла к дивану и укрыла пледом сына. Максим лежал неподвижно, и рот его был приоткрыт. Надежда Андреевна улыбнулась.
        — Ты сейчас похож на себя маленького,  — сказала мать, не задумываясь, слышит ее сын или нет.  — Когда маленьким был, точно так же засыпал: на боку и с открытым ртом… Ты слышишь меня?
        Максим не отозвался и не пошевелился. Надежда Андреевна наклонилась и легонько потрясла сына за плечо. Потом наклонилась, прислушалась к его дыханию. И ничего не почувствовала. Тогда взяла его за запястье, чтобы проверить пульс, и, едва коснулась руки сына, поняла все. Непроизвольно тряхнула эту руку и заплакала.
        — Максимка,  — попросила она в последней надежде,  — проснись, сыночек! Не пугай маму!
        Но сын молчал. А рука, в которую вцепилась Надежда Андреевна, была тяжелой и чужой.
        — Господи,  — прошептала она,  — за что…
        Подняла глаза к потолку и закричала, в клочки разрывая этим криком то, что еще оставалось от ее сердца.
        ГЛАВА 6
        Подготовка к вечеринке была в полном разгаре: устанавливались шатры и навесы, высаживались кусты с розами и рододендронами, когда однажды Джон вернулся домой в компании немолодого мужчины и девушки одних лет с Наташей. Девушка была рыжеволосой и стройной, хотя немного заторможенной в движениях. Мужчину он представил как Джозефа Биркина — сотрудника Госдепартамента, а девушка оказалась его женой Джейн.
        — Надеюсь, вы подружитесь,  — сказал Джон,  — Джейн тоже из России.
        Мистер Биркин ничего не сказал, а только улыбнулся квадратной улыбкой, демонстрируя аккуратные зубы.
        Хозяева начали показывать гостям дом. Мистер Биркин проявлял интерес, а его жена скучала. Очень скоро Наташа заметила, что у миссис Биркин есть привычка быстро хлопать ресницами, словно она с чем-то не согласна или ее только что обидели. По-английски Джейн говорила медленно, словно подбирая слова.
        Разговор о деле завязался еще во время экскурсии по дому, а потом продолжился в холле первого этажа. Расположились в креслах вокруг большого, низкого круглого стола со стеклянной поверхностью. Миссис Биркин сразу закинула ногу на ногу, не забыв одернуть свою коротенькую юбочку, почти ничего не скрывающую. Мистер Биркин проследил за ее движением и опять улыбнулся.
        — Сейчас Госдеп держит ситуацию, связанную с вашим фондом, под пристальным контролем,  — тут же произнес он.  — Пока мы ни во что не вмешиваемся, но последствия для российской стороны будут тяжелыми, даже, прямо скажем, катастрофическими. Не знаю, какие именно, но будут приняты самые жесткие меры — вплоть до приостановления членства Российской Федерации в ВТО. Сказал бы больше, но этим занимаются другие люди: моя область — вопросы обороны. Параллельно мы активизируем протестное движение в России. С оппозицией сотрудничаем очень плотно, и не только с теми, кто называет себя несистемщиками. Среди депутатов и сенаторов в России…
        — Джозеф!  — негромко произнес мистер Хадсон и подмигнул Наташе.
        — Ты прав,  — согласился гость,  — это закрытая информация. Но России давно надо дать коленом под зад.
        Мистер Биркин посмотрел на свою жену так, словно ждал ее согласия именно на такое действие.
        — Я Россию ненавижу,  — скривилась Джейн,  — особенно Иваново. Вот вы сейчас говорили, что сотрудников фонда посадили в тюрьму. Но ведь это же неправильно! Так нельзя!
        Она захлопала ресницами и посмотрела на хозяйку.
        — Вы из Иванова?  — спросила Наташа.
        — Вообще-то я студентка,  — ответила гостья,  — а в Иваново просто родилась. Потом уехала в Москву и поступила в один институт. Москва мне тоже как-то не очень.
        — А Нью-Йорк?  — едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросила Наташа.
        — Нью-Йорк — это да! Нью-Йорк — это город! Здесь все такое большое.
        Теперь и мужчины поняли, что серьезного разговора не получится.
        — На втором этаже тоже есть бар,  — напомнил Джон,  — там у меня несколько бутылок французского шампанского припасено.
        Наташа пригласила гостью подняться наверх. Расположились возле стойки на высоких стульчиках. Бутылку шампанского открыла Джейн и сделала это очень умело — с громким хлопком, но не пролив ни капли. Она же и разлила шампанское по бокалам.
        — Ну, за знакомство!  — перешла на русский миссис Биркин.
        — Давно уже здесь?  — поинтересовалась Наташа.  — Нашли дело по душе?
        — Мне здесь все по душе, не то что в России, тем более в Иваново. Сейчас я работаю в банке на солидной должности консультанта по Восточной Европе. Работа тяжелая, но очень ответственная, потому что через наш банк проходят большие средства… И у нас многие русские держат свои счета… А когда они приезжают, я с ними разговариваю. Ты не представляешь… Ведь мы уже на «ты», правда?
        — Разумеется,  — подтвердила Наташа,  — ведь мы подруги. Кстати, а как ты в Штатах оказалась?
        — О-о, это целая история. Я же говорила, что хотела поступить в один институт. То есть я поступила, но потом познакомилась с Бруком, очень известным адвокатом. Вернее, тот сам познакомился со мной. Я шла по Тверской, а он мимо проезжал на своем «Мерседесе». Сразу остановился и предложил куда-нибудь поехать. Так мы оказались в ресторане и у него дома. Не сразу, конечно, дома, но очень скоро. Сначала поели в кабаке. А потом, уже ночью, он мне предложил уехать с ним в Америку. У Яши какие-то проблемы возникли. Дело в том, что он обещал одному преступному авторитету, что добьется для него условного срока, а тому семь лет впаяли. Ты представляешь?
        Миссис Биркин посмотрела на Наташу и захлопала ресницами.
        — Да, целых семь лет, несмотря на то что авторитет на суде объяснил, что убил случайно,  — те шесть человек стали жертвами роковой ошибки.
        — Сколько человек?  — переспросила Наташа.
        Ей показалось, что она ослышалась.
        — Шесть,  — спокойно ответила Джейн.  — А остальных убивали уже другие люди. Но они свое на суде получили. Так вот, авторитет хотя и сел, все равно наехал на Яшу. К Бруку пришли бандиты и сказали, что за такую подставу надо платить, и теперь Яша будто бы должен миллион баксов. Представляешь? Яша заплатил что мог, не все, конечно, и решил сбежать, потому что его продолжали прессовать. А мне он сказал: «Поехали вместе, а то где я в Америке новую такую же найду в свои шестьдесят два года». Я подумала хорошенько и, разумеется, согласилась. Как потом выяснилось, Яков меня обманул,  — у него совсем не хватало на местную жизнь. Он считал буквально каждую копейку, то есть каждый цент. Однажды я сходила в ресторан, и Брук такой скандал закатил! Так орал! Обзывался нехорошими словами. Мол, где ты столько дней пропадала… А я в ресторане с одной из бывших наших познакомилась, и она пригласила к себе в гости. Короче, надоело мне все это слушать, и я ушла от Яши. Сняла квартиру, но деньги, которые взяла в качестве отступного, быстро стали заканчиваться… И вот иду я по Коламбус-авеню, а рядом останавливается
красный «Феррари». Открытый, разумеется. То есть не совсем останавливается, а едет с той же скоростью, что я иду. А в «Феррари» сидит негр и на меня смотрит. Потом он мне говорит: «Прокатиться хочешь, крошка?» Я подумала: чем черт не шутит, можно покататься и с негром. Я с неграми к тому времени… еще не каталась, короче. А он оказался баскетболистом. В «Нью-Йорк найтс» играет. Так вот, приехали мы к нему домой. А у него оказался такой огромный… ты даже представить себе не можешь, какой у него оказался огромный и круглый диван. Комната большая, и диван почти на всю комнату. Я как увидела, сразу поняла — это судьба. Мы с ним месяц прожили, и я оказалась права. Команда что-то там выиграла и устроила тусовку, на которую пришли ее самые преданные болельщики. Мистер Биркин оказался среди них. Двое суток веселились. Вот так мы и полюбили друг друга. А потом уж мистер Биркин сделал мне предложение. Ты не представляешь, какой он влиятельный — мы с ним даже на инаугурации были. А потом еще его друзья для себя вечеринки устраивают, и меня все приглашают танцевать. У них-то жены сама знаешь какие — на биг-маках
вскормленные.
        Под приятную беседу шампанское в бутылке быстро закончилось. Миссис Биркин наклонилась и поставила бутылку на пол возле барной стойки, едва не свалившись со стульчика. Но Наташа вовремя удержала ее за локоть.
        — Блин!  — удивилась Джейн и посмотрела на хозяйку дома блестящими глазами.
        Лицо ее пылало.
        — А тащи еще шампанского!  — приказала она и махнула рукой, рискуя опрокинуться на спину.
        Джон сам отвез гостей в Нью-Йорк. Удивительно, но и мистер Биркин оказался немного нетрезвым. Он хлопнул Джона по плечу и обратился к Наташе:
        — Гордись своим мужем! Миллиардер, а готов работать таксистом.
        Миссис Биркин хихикнула и громко икнула.
        Пока гости садились в «Мерседес», Джон успел спросить Наташу:
        — Как она тебе?
        — Будем дружить.
        На самом деле Джейн не вызывала у нее ни отвращения, ни раздражения. Миссис Биркин была открытым и наивным человеком: все, что она делала, делала от души и обстоятельно. Сама не всегда понимала шутки и удивлялась, почему кто-то не смеется над ее остротами. Удивлялась по-детски и при этом хлопала ресницами. А еще она умела любой разговор перевести на интимную сферу.
        — В Нью-Йорке мы временно,  — рассказывала миссис Биркин новой подруге,  — а так в Вашингтоне живем. Здесь у нас командировка при секретариате ООН — мистер Биркин одного африканского представителя обрабатывает на предмет смены руководства его страны, где есть нефть и алмазы. Ты представляешь, муж меня с этим африканцем познакомил, и у того, как меня увидел, аж глаза кровью налились. Мы потом с ним встретились пару раз. Он хотел еще встречаться, но я сказала: «Когда станешь президентом в своей Африке, тогда хоть каждый день».
        — А что мистер Биркин по этому поводу думает?
        — По поводу секса? Ничего не думает, ему не до того. Он политикой занимается и разведкой.
        В России ее звали Зиной Пахомовой. Джиной стал называть сбежавший от бандитов адвокат Яков Брук. Имя Джейн Зинаида придумала себе сама. Она казалась себе настоящей американкой и удивлялась тому, почему люди, пришедшие к ней в банк, очень долго рассматривают табличку на дверях ее кабинета, а войдя внутрь, интересуются, когда придет миссис Биркин.
        — Дело в том,  — объяснила наивной приятельнице Наташа,  — что одна Джейн Биркин уже есть на свете, причем весьма известня. Она — англичанка, певица, снявшаяся во многих французских фильмах.
        — Ты не врешь?  — не поверила бывшая Зина.
        — А зачем? Мне один сокурсник подарил диск с ее песнями, одна из которых была очень популярной. Римский папа даже наложил на нее проклятие. Песня назвалась «Я тебя люблю, ты меня тоже нет». Тот сокурсник считал, что я на нее очень похожа.
        — А-а,  — изобразила пробуждение памяти Джейн,  — это такая, с лошадиной внешностью?
        Себя она считала красавицей, и Джозеф Биркин всячески поддерживал супругу в данном убеждении.
        Судя по всему, работа в банке не очень утруждала ее. К тому же ходить в офис каждый день никто не заставлял — клиенты из России всегда за пару суток предупреждали звонками о своем возможном визите. В случае необходимости присутствия в банке по другому поводу миссис Биркин также извещали звонками. Когда Наташа удивилась такому демократичному графику работы, Джейн ответила, что ею просто очень дорожат, так как основные клиенты банка — граждане России, в силу разных причин скрывающие свои доходы: депутаты, губернаторы, чиновники и даже один начальник регионального ГИБДД.
        Джейн приезжала к Наташе почти ежедневно, считая, что оказывает неоценимую помощь в подготовке вечеринки, а на самом деле просто поболтать. Говорить же девица могла долго. И еще она очень любила французское шампанское.
        Хозяйка дома и гостья уже час сидели у стойки и мило беседовали. Хотя говорила и пила шампанское в основном Джейн, Наташа слушала, поднимала свой бокал, касалась им бокала миссис Биркин, а потом ставила обратно на стойку.
        — Я тогда не знала, кто тот мужик в России. А потом мне наш управляющий сказал, что этот клиент чрезвычайно важен для нас, потому что он сенатор, и поручил мне отслеживать все движения на его счете: откуда приходят средства, куда мы их переправляем, сколько владелец снимает наличных и в каких странах… На вид такой плюгавенький мужичонка, но одет хорошо. Предложил мне недавно как-нибудь обсудить наше сотрудничество в каком-нибудь заведении на мой выбор. Вот я и думаю, соглашаться или нет. Может, его в «Масу» пригласить? То есть чтобы он меня пригласил. Я там не была ни разу. Хоть и японский, зато самый дорогой в Нью-Йорке ресторан. А что, сенатор не обеднеет, у него только в нашем банке почти полмиллиарда…
        Зазвонил мобильник Наташи, лежавший на стойке. Она взял телефончик и посмотрела на экран. Вызов шел из России, но не от мамы. Мама вообще редко звонила сама — за месяц их разлуки не более трех раз. Зато дочка каждое утро после завтрака набирала ее номер: мама в то время как раз возвращалась с работы.
        Наташа прижала мобильник к уху.
        — Слушаю вас.
        Ответом ей было молчание.
        — Это Наташа, говорите.
        — Как дела?  — услышала она женский голос и не смогла узнать его.
        — Да вроде идут.
        — А у нас тут все плохо… У вас там в Америке сейчас день или ночь?
        — Скорее вечер.
        — А у нас ночь. У нас тут всегда ночь и никакого просвета. Марину Степановну похоронили. Не забыла такую?
        Только сейчас Наташа сообразила: звонит Светлана Томина, работавшая вместе с ней в аналитическом отделе фонда. Но раньше Света всегда была веселой, и голос у нее был звонкий, восторженный, а теперь звучит глухо и печально.
        — Помню, конечно. И про Марину Степановну мне все известно. Я переживаю.
        — А я на похороны не ходила, потому что и так нервы ни к черту. Меня же тоже в камере шестнадцать дней продержали… Врагу не пожелаешь такого! А главное — за что? Что мы такого сделали? Кое-кто из наших ходил на кладбище, но там столько народу было… Полиция все оцепила, а потом решили не пускать никого, якобы чтобы не разнесли другие могилы. Потом какие-то с плакатами пришли. А раз плакаты — значит, митинг, и начали всех разгонять… Ты про Грановского уже знаешь?
        — А что с ним?
        — Значит, не доложили еще. Он умер. Вернулся домой из следственного изолятора, лег поспать и во сне… Сердце не выдержало. Тело его мамы рядом на полу нашли. Видимо, подошла, увидела, что сын мертвый, и… Максим же у нее поздний ребенок. Отец его рано умер, мама ребенка одна воспитывала.
        — Ужас какой…  — прошептала Наташа.
        А Томина не слушала ее.
        — Я бы уехала куда-нибудь, но с меня подписку взяли, что обязуюсь не покидать пределы города. Вчера на очередной допрос вызывали. Я спросила, можно ли на дачу ездить, та в сорока километрах от города. Разрешили. Буду там жить, пока тепло и дожди не начались. Хоть на сорок километров, да подальше от того кошмара, в котором оказалась… И потом, за рулем мне спокойнее…
        Света была заядлой автомобилисткой, до замужества даже в раллийных гонках участвовала.
        — А вчера мистера Хейза встретила. Машину паркую во дворе, вышла уже, а рядом «девятка» неприметная. Мимо прошла, но показалось, что вроде лицо знакомое мелькнуло. Обернулась, смотрю — начальник нашей службы безопасности. В тех же самых солнечных очках, что он носил постоянно. «Рейебен»-авиатор, помнишь?
        — Помню,  — ответила Наташа, после известия о смерти Грановского не понимавшая, при чем тут чьи-то очки.
        — Я его спрашиваю, как дела. По-английски, разумеется. А мистер Хейз на чистом русском отвечает: «Вы, девушка, ошиблись. Я в этом доме живу, сейчас жена выйдет». Только я-то вижу, что это он, и меня тоже узнал. А главное, нет в нашем доме ни у кого такой «девятки», я ж все машины во дворе знаю… Зачем врал? И зачем раньше всех уверял, что по-русски не понимает?
        Томина замолчала, а потом из трубки донесся вздох. И снова наступило молчание.
        — Света, не переживай, подожди немного,  — постаралась утешить ее Наташа.  — Мы с мистером Хадсоном тоже не сидим на месте, стараемся как-то помочь, облегчить вашу участь. Крепитесь — все будет хорошо.
        — Вам-то наверняка хорошо и сейчас, а нам-то всем каково! У меня сына в школе другие дети уже спрашивают: «А правда, что твою маму в тюрьму посадили?» Мальчик и сам переживает, а ему восемь лет всего. Каждое утро просыпается и бежит меня обнимать. «Мамочка, ты здесь?» — кричит. Как представлю, что меня посадят, а когда выйду, он уже школу заканчивать будет… Я ему уже совсем чужой стану!
        Света заплакала.
        — За что вас всех сажать?  — попыталась успокоить бывшую коллегу Наташа.  — Вы же лично противозаконного не делали, ни у кого из вас не было права финансовой подписи, вы исполнители, ваше дело бумажки перекладывать…
        — Тебе хорошо там такой отважной быть, а каково нам здесь, ты подумала?
        И тут же в трубке пошли гудки.
        Настроение было испорчено.
        — Я вообще-то к японской кухне абсолютно равнодушна,  — как ни в чем не бывало продолжала бывшая Зина.  — И потом пусть этими палочками сами японцы ковыряются где хотят. Мне шашлыки больше нравятся. И почему американцам не пришло в голову открыть на Манхэттене самую дорогую в мире шашлычную?
        Возле универмага «Генри Бендель» на Пятой авеню Джон остановил машину, сказав, что сумочку лучше подыскать здесь. «Генри Бендель» серьезный бренд, все-таки универмагу уже сто двадцать лет, и с каждым годом он становится все популярнее. Здесь хотя и дороже, чем в других магазинах, зато качество не подвергается никакому сомнению.
        Мистер Хадсон сам предложил ей отправиться по магазинам, чтобы развеяться. И не только для этого. Он решил купить супруге нечто особенное, в чем та встречала бы гостей. А сумочка, разумеется, только предлог, чтобы затащить ее в ювелирный салон «Генри Бенделя» — не станет его жена встречать гостей в собственном доме с сумочкой через плечо.
        Наташа позвонила ему, желая рассказать о звонке Томиной, но оказалось, что Хадсон уже знает о смерти Грановского, просто не сообщал — не хотел расстраивать. Тогда Джон и сказал, что надо подобрать Наташе что-нибудь из одежды для вечеринки. И про сумочку.
        Но в универмаге повел ее не к отделу аксессуаров, а в ювелирный салон. Там сияли светильники, вероятно для того, чтобы драгоценные камни на украшениях сверкали еще ярче и переливались всеми возможными цветами. В салоне было пусто, у витрины стоял лишь один человек и беседовал с продавщицей. Мужчина был высок ростом и опирался на трость.
        — Что-нибудь стоимостью около трех тысяч,  — произнес покупатель в тот момент, когда Наташа проходила мимо.
        К ним подошла другая продавщица, мулатка, и принялась разглядывать мистера Хадсона. Затем поинтересовалась:
        — Что вы хотите приобрести?
        Джон обернулся к Наташе, усмехнулся и произнес по-русски:
        — Полкило колбасы.
        — Работники наших салонов издеваются более изысканно,  — ответила Наташа.  — Они спрашивают мужчин: «Вы ищете подарок для любимой женщины или для жены?»
        Услышав незнакомую речь, продавщица напряглась: возможно, ей повезло, и в салон забрели русские? Не эмигранты, а самые настоящие, о расточительности которых сообщают в телевизионных новостях и пишут в газетах.
        — Вы из России?  — с надеждой спросила мулатка.
        — Да,  — кивнула Наташа.
        — Мы из Асбери-парка,  — сказал Джон.
        И оба рассмеялись.
        Мужчина с тростью обернулся на их смех.
        — Вы скажите конкретно, что вас интересует,  — обратилась к нему обслуживающая его продавщица.
        А мулатка вздохнула:
        — Вон тот инвалид сам не знает, чего хочет. Сказал бы сразу, что денег нет, я бы посоветовала поехать в Гарлем: там на каждом углу ему предложат полукилограммовую цепь за тысячу или пятикаратный бриллиант за девятьсот девяносто девять баксов.
        Высокий покупатель, опираясь на трость, похромал к стеллажу, за стеклом которого сверкали сапфиры и изумруды. Остановился рядом с Наташей, потом посмотрел на Джона и поздоровался:
        — Добрый день.
        Мистер Хадсон кивнул в ответ и спросил:
        — Для девушки подарок ищете?
        — Если бы…  — усмехнулся мужчина.  — Нет, для мамы — ей пятьдесят пять через неделю исполняется. Хочется подарить что-нибудь эдакое, а на военную пенсию не разгуляешься.
        — А страховка по ранению?  — спросил Джон.
        — Я возмещения два года ждал, да и страховка не шибко, чтобы… По кредитам рассчитался, квартирку в Вест-Сайде снимаю, это тоже недешево. Хорошо, что не женат, а то…
        — Не женат — это плохо,  — возразила Наташа.  — Неужели трудно найти девушку, которая полюбила бы героя?
        — Было бы не трудно, давно бы встретил. Только догнать ее с палочкой все равно не смог бы.
        Джон кивнул, посмотрел на трость и, протянув руку, представился:
        — Джон Хадсон.
        — Майор Хендерсен,  — произнес мужчина, отвечая на рукопожатие.
        — А я — Наташа. Сейчас мы что-нибудь подыщем вашей маме.
        Джон обернулся к продавщицам:
        — Отдыхайте, девушки, мы как-нибудь сами.
        Втроем стали рассматривать сережки, так как новый знакомый решил подарить маме именно их.
        — Мне нравятся вот эти,  — показала Наташа,  — с изумрудами.
        — Мне тоже. А вот моему кошельку — нет,  — вздохнул мистер Хендерсен.
        — Вы где служили?  — спросил Джон.
        — Сначала в палубной авиации, потом год в Афганистане. Перед самым отпуском сбили. Успел катапультироваться, но это произошло над горами, приземление было неудачным, сломал ногу. Трое суток выбирался, пока меня вертолет не обнаружил. Думал, вернусь в строй, однако кость плохо срослась… Надеялся, что оставят в наземной службе, но уволили подчистую. Хотел устроиться в главный штаб ВВС или в военную разведку — не берут. Знаю четыре языка: немецкий, испанский, арабский и русский…
        — Вы хорошо говорите по-русски?  — спросил Джон на знакомом ему языке.
        — Понимаю все,  — ответил на русском майор Хендерсен,  — говорю с акцентом.
        — Какие персональные награды имеете?  — снова перешел на английский мистер Хадсон.
        — Какая разница, что сейчас вспоминать!  — отмахнулся новый знакомый.  — Ну, имеется у меня медаль Почета, и что?
        — Вы шутите!  — не поверил Джон.  — Вы удостоены высшей военной награды, а вам отказывают в приеме на работу?
        — Такова жизнь,  — грустно улыбнулся майор и посмотрел на Наташу.
        Он был высок и красив, мужественен и подтянут, и у него была обаятельная улыбка. Наташа отвернулась и стала рассматривать то, что выставлено на прилавке.
        — Все-таки сережки с изумрудиками самые приличные из всех,  — сказала она.
        — Для кого изумрудики, а для кого изумрудища,  — снова улыбнулся майор.
        Мистер Хадсон посмотрел на Наташу.
        — Я договорюсь, чтобы отдали подешевле: у меня здесь скидки по золотой карте, а кроме того, я постоянный покупатель и умею ладить с менеджерами.
        Он отошел в сторону и взмахом руки подозвал к себе обеих продавщиц.
        Через десять минут все трое вышли из магазина. Джон подарил Наташе гарнитур с сапфирами, а майор все же взял те понравившиеся ему сережки.
        — Надо же, какая у тебя замечательная карта!  — восхищался тот.  — Вместо восьми девятисот я отдал ровно три. Послушай, Джон, а виски тебе не продадут с такой же скидкой?
        — Пьешь?  — строго спросил мистер Хадсон.
        — Конечно,  — кивнул майор Хендерсен.  — Стакан «бурбона» на День независимости и пару бокалов шампанского на Рождество. К большему не приучен.
        Они подошли к машине и начали прощаться.
        — Где твоя тачка?  — поинтересовался мистер Хадсон.
        — А я сегодня на метро. В мою машину нынче ночью мусорка врезалась, помяла основательно.
        — Тогда мы тебя до Вест-Сайда подбросим,  — предложил Джон.  — Ехать-то всего ничего. А может, пообедаем вместе? У нас с Наташей сегодня ровно полгода, как я сделал ей предложение.
        Так оно и было, но Наташа удивилась, потому что забыла об этом. Правда, она и не пыталась подсчитывать.
        Новый знакомый от совместного обеда отказался, однако в машину сел. Когда подъехали к его дому, Джон протянул свою визитку и сказал:
        — Мы собираемся отметить наш маленький юбилей, закатим в субботу вечеринку. Народу будет много, и ты лишним не будешь.
        Хендерсен покачал головой, отказываясь.
        — Это же в твоих интересах,  — настаивал Джон.  — На вечеринке познакомлю тебя кое с кем из объединенного комитета начальников штабов и из военной разведки. Думаю, ты со своим опытом, знанием языков и заслугами без работы не останешься. Может, даже добьемся того, что тебе вернут форму. Хотел бы этого?
        — Очень. Армия — вся моя жизнь.
        — Надеюсь, что она будет долгой,  — улыбнулся мистер Хадсон и подмигнул Наташе.
        Майор Хендерсен вышел из «Мерседеса» и похромал по направлению к входу.
        Джон посмотрел ему вслед:
        — Безумно красивый парень. Тридцать три года всего, а инвалид.
        Когда он успел узнать возраст нового знакомого?
        ГЛАВА 7
        Светлана поднялась по ступенькам к будке охранника, просунула в узкое окошко парковочный талон и сказала:
        — У вас шлагбаум не работает.
        — Автоматика отказала,  — объяснил охранник, не отрывая взгляда от экрана маленького телевизора, на котором шла перестрелка.  — Вы уж сами поднимите его, а когда проедете, опустите. Это не трудно. А мне туда-сюда прыгать, каждому поднимать и опускать…
        — Я поняла,  — сказала Светлана и начала спускаться.
        — Женщина!  — крикнул вслед охранник.  — Как вас там… Госпожа Томина! Если сегодня вечером машину парковать будете, то можете рядом с моей будкой ставить. Тут место на неделю освободилось. Могу машину вам помыть.
        — Я поняла,  — опять сказала Света.
        Она подошла к своему «Субару» и увидела свежую потертость на переднем бампере: очевидно, молоденькая соседка, паркуя свой «Форд», зацепила ее машину. В другое время это обстоятельство расстроило бы, но теперь она только равнодушно скользнула взглядом по бамперу и нажала кнопку брелока, снимая сигнализацию. Ничто уже не волновало ее: все прежнее осталось далеко в том прошлом, где была какая-то радость ожидания следующего дня и счастливой безмятежности, которую иногда нарушали вот такие мелкие неприятности, которые, как оказалось, не стоили ровным счетом ничего. Только чтобы понять это, надо было отсидеть шестнадцать суток в следственном изоляторе, в камере, переполненной истеричными и злобными бабами.
        Она подрулила к опущенному шлагбауму, нажала на клаксон, потом вспомнила, что автоматика не сработает, вышла из машины, подняла шлагбаум и выехала за ворота. Там опять вылезла из салона и вернулась, чтобы опустить полосатую стрелу. И вдруг поняла, что совсем не хочет никуда ехать. Что ей надо на той даче? Сидеть в доме и тупо пялиться на экран телевизора, где нет ничего интересного? Или смотреть в окно на ветви яблонь, усыпанных зелеными плодами? Торчать там в одиночестве, грызть себя грустными мыслями, плакать, вздрагивать от каждого звонка мобильника — вдруг опять вызовут на допрос, а на самом деле — чтобы снова засунуть в камеру? Лучше уж, наверное, дожидаться своей участи дома, рядом с мужем и Сережкой.
        Света снова села за руль. «Субару» резко рванул с места и понесся вдоль длинного забора, огораживающего строящийся дом. Томина не знала, куда ехать и зачем она в машине. И что будет с ней завтра, тоже не знала. Думать об этом боялась, а мысли в голову лезли страшные и беспросветные, от которых мороз продирал до костей.
        Впереди стоял огромный грузовой автомобиль с прицепом-платформой, на которой лежали бетонные плиты. Впрочем, машина с плитами не стояла, а медленно двигалась навстречу, постепенно выезжая на центр неширокого проезда. Света нажала на газ, чтобы проскочить мимо грузовика, а тяжелый автомобиль вдруг вывернул наперерез, перегораживая дорогу. Если бы скорость «Субару» была меньше, Света успела бы затормозить или уйти от столкновения через бетонный поребрик, а теперь она, в долю секунды поняв, что не успевает спастись, крутанула баранку, отправляя машину на переворот. В то же мгновение грузовой автомобиль ударил «Субару» в бок. Свету швырнуло на правое сиденье, она успела лишь увидеть упавшее вниз небо и перевернутый забор стройплощадки, пробитый капотом ее машины, влетающей в поддоны с красным кирпичом…
        Гости начали прибывать сразу после полудня. Джон с Наташей встречали их на крыльце. Мужчины прикасались губами к руке хозяйки, а потом пожимали руку мистеру Хадсону. Под полосатым навесом укрылся от солнца джаз-банд, и немолодой певец бархатным баритоном исполнял песни из репертуара Фрэнка Синатры.
        Все было замечательно и чинно. Немного смущало Наташу то, что неподалеку маячила Джейн с неприличным декольте. Гости, проходя мимо, косились на нее. Улучив момент, Наташа спросила подругу:
        — У тебя поскромнее чего-нибудь в гардеробе не нашлось?
        — Так это Джозеф настоял,  — объяснила Джейн,  — а мне и самой неудобно. Знаешь, как жмет? Вот-вот наружу все выскочит!
        Среди гостей было несколько военных с женами. С одним генералом Джон как раз о чем-то беседовал, когда к крыльцу подошел тот парень, с которым Хадсоны познакомились в ювелирном салоне.
        — Кстати, Нортон,  — обратился Джон к своему собеседнику,  — вот тот самый майор, о котором я тебе говорил.
        Генерал протянул руку молодому инвалиду:
        — Привет, Питер. Помнишь меня?
        — Да, сэр,  — ответил тот,  — вы вручали мне Серебряную звезду.
        — Я не о том… Значит, забыл. А ведь я еще тебя вот таким помню…
        Генерал поднял руку и показал расстояние между большим и согнутым указательным пальцем — дюйма в четыре.
        — Да, таким вот,  — повторил он и вздохнул.  — Мы с твоим отцом Джеком в Германии в одной эскадрилье служили. Дружили, можно сказать. Джек, кстати, мог спастись, но самолет упал бы на тот задрипанный городишко. А так он увел его в поле.
        — Мне это известно, сэр.
        — Ну и хорошо. А теперь о деле. Вопрос с тобой решен. Я забираю тебя к себе в объединенный комитет начальников штабов. Восстанавливаем тебя уже в звании подполковника. Послужишь у меня под боком, пока нога не заживет, а потом, если захочешь летать, повесим тебе орла на погоны и отправим какой-нибудь базой командовать. Согласен?
        — Да, сэр.
        — Что ты заладил, «сэр» да «сэр»… Мы не на службе. Здесь я для тебя просто Нортон. Понял?
        — Да, Нортон.
        Хендерсен, несколько растерянный, отошел в сторону. Наташа последовала за ним.
        — Что-то не так?  — спросила она.
        — Все так, леди… Прости, Наташа. Просто неожиданно как-то. Я тогда, в тот день, когда познакомились, подумал, это просто треп, чтобы меня сюда заманить, а вот как оно вышло.
        — О каком орле говорил генерал?
        — Орла на погонах носят полковники. Генерал намекнул мне на возможный карьерный рост.
        Гости продолжали прибывать. Наташа поспешила снова на крыльцо — приветствовать их. А к майору Хендерсену тут же подплыла Джейн. Подошла почти вплотную, едва не коснувшись его пиджака своим декольте. Наташа даже не сомневалась, о чем миссис Биркин начнет сейчас говорить, не забывая взмахивать ресницами. «Вы прибыли один? Неужели у такого мужчины не нашлось достойной спутницы? Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию на сегодняшний вечер?..»
        Даже думать об этом было противно.
        — Strangers in the night
        Exchanging glances, —
        доносился из всех динамиков голос певца, стоящего с микрофоном перед джаз-бандом под полосатым навесом.
        Наташа смотрела на гостей, пытаясь вспомнить их имена, и путалась. Потом подошла к Джейн и попросила ее помочь как-нибудь занять гостей. Но миссис Биркин хлопала ресницами и не понимала, что от нее хотят.
        — Наташка,  — прошептала она,  — я, что с ума схожу? Мне показалось, там Бред Питт.
        И она показала рукой на дальние кусты, за которыми, разумеется, никого не было.
        — Точно, рехнулась,  — призналась Джейн.  — Какой же Бред Питт, если он один, без своей… как ее… этой самой…
        Сумерки накрывали океан, когда гости собрались у столов. Официанты наполняли бокалы и стаканы. Общего разговора не получалось. Но когда зажглись фонари, мистер Хадсон постучал вилкой по хрустальному бокалу, голоса стихли, гости посмотрели на хозяина дома.
        — Друзья,  — начал Джон,  — открою вам небольшую тайну: у меня была договоренность с одним очень и очень известным режиссером о том, что я дам денег на новую экранизацию великого романа Скотта Фитцджеральда «Ночь нежна». Но после того, что случилось с нашим фондом в России, ни о какой постановке фильма не могло быть и речи. Однако я привык держать данное слово, а потому экранизация все-таки состоится. Тем более что об этом меня попросил один мой хороший приятель, который всю жизнь мечтал воплотить на экране образ психиатра Дика Дайвера…
        Все начали аплодировать и повернулись к выходящему из сумрака человеку.
        Бывшая Зина ошиблась: то был не Бред Питт, но актер не менее известный, впрочем.
        — Добрый вечер,  — негромким голосом произнес гость.  — Я действительно мечтал об этой роли с тех пор, как прочитал роман. А когда узнал, какой будет бюджет картины, стал мечтать еще больше.
        Все засмеялись, некоторые зааплодировали. Наташа выхватила глазами из толпы Джейн — та с упоением била в ладоши.
        Но известный актер лишь скромно улыбнулся. Дождался, когда шум стихнет, и так же негромко продолжил:
        — Но я откажусь от любого вознаграждения за участие в фильме, при условии, что весь мой гонорар пойдет на освобождение тех честных людей, которые работали в фонде «Рашен райз» и сидят сейчас в тюрьмах. Если этих денег не хватит на организацию кампании по их защите, то я готов добавить еще.
        — Мы все добавим!  — крикнул кто-то.
        И тут начались настоящие овации. Аплодировали председатели правления банков, промышленных корпораций, генерал из комитета начальников штабов, Джозеф Биркин и Джейн, голливудская звезда, человек у микрофона, исполнявший песни Фрэнка Синатры, музыканты, официанты, отставной майор Питер Хендерсен… Не аплодировал только Джон Хадсон.
        Потом чей-то голос прокричал нараспев:
        — O! Say you can see…
        Тут же десятки голосов подхватили разом:
        — …by the dawn’s early light…
        Оркестр среагировал моментально: саксофоны взвились, выдувая мелодию американского гимна, а человек, стоящий у микрофона, положил ладонь на левую сторону своей груди. Впрочем, так сделали почти все. Наташа тоже пела, глядя, как открывает рот не знающая текста бывшая Зина — свою руку Джейн положила на декольте, но так, чтобы особо ничего не прикрывать. Вливался в общий хор и негромкий голос мистера Хадсона, а кто-то стучал в такт кулаком по столешнице. Набок упали бутылка шампанского и пара бокалов, которые, подкатившись к краю, соскользнули вниз, на тротуарную плитку, и с коротким печальным звоном разбились.
        Пение закончилось. Постепенно присутствующие пришли в себя.
        — Наша борьба уже приносит свои плоды,  — произнес Джон громко,  — часть людей выпущена из тюрем, однако дело не закрыто… Но теперь перед моими друзьями встала другая, еще более страшная опасность: всем им грозит гибель, то есть физическое устранение, как опасных свидетелей злодеяний российской полиции и ФСБ… Уже трое моих бывших подчиненных погибли…
        — Трое? А кто третий?  — вскрикнула Наташа, разорвав наступившую гробовую тишину.
        — Светлана Томина,  — вздохнул Джон.  — Она попала в явно подстроенную автомобильную аварию.
        Наташа закрыла ладонями лицо и почувствовала, как они наполняются слезами.
        — Господа, простите,  — донесся до нее голос Джона,  — но погибшая девушка была лучшей подругой моей жены.
        Сделав пару шагов к дому, Наташа повернулась к гостям, увидела направленные на нее сочувствующие взгляды и произнесла:
        — Я сейчас вернусь.
        Она поднялась в свою комнату, села перед туалетным столиком, посмотрела на себя, нарядную и ухоженную, вспомнила Светлану Томину, с которой не дружила, конечно, но ведь общалась часто. Знала, что у Светы маленький сын, а муж, с которым когда-то была в одном экипаже на раллиевых гонках, теперь работает инструктором в автошколе. Неужели и она погибла? А вдруг Джон прав, и смерть Марины Степановны, Грановского и Светы — не случайность, а чья-то злая воля?
        Наташа вышла на балкон и посмотрела на океан, над которым еще плотнее сгустились сумерки. Внизу звучала музыка и сквозь листву пальм виднелось пятно света, в котором стояли накрытые столы. Она вернулась к зеркалу, приблизила лицо к его поверхности, проверяя макияж. Слезы почти не нарушили его, но все равно пришлось кое-что подправить.
        Потом Наташа спустилась на первый этаж и увидела в углу холла нескольких человек в казачьих костюмах — тот самый коллектив, с которым репетировала несколько песен, для того чтобы исполнить их сегодня. Она подошла к музыкантам и спросила, не голодны ли те.
        — Да нас сколько ни корми,  — ответил один,  — все голодными останемся.
        — Эмигрантский хлеб горек,  — произнес другой.
        — Что ж уехали тогда?
        — Дураками были. Но сейчас чего говорить? В любой момент можно вернуться, только нам это уже не надо…
        Через час с неба упало несколько капель. Кое-кто из гостей начал прощаться, а еще раньше укатил джаз-банд. Оставшихся Джон пригласил в дом. Официанты втащили столы в холл, и в просторном помещении сразу стало тесно. В углу «казаки» принялись наяривать на балалайках «Светит месяц». Общество распалось на несколько компаний по интересам: в одной говорили о биржевых индексах, в другой об экспансии китайских капиталов, где-то обсуждали наряды первой леди… Джон шагнул к жене, но не сказал ей ни слова.
        — Друзья!  — обратилась Наташа к собравшимся.  — В России есть обычай в дни радости и в дни горя петь. У меня сегодня и радость, и горе. Радость оттого, что вы пришли в наш дом,  — поддержать нас с Джоном, и горе от дурной вести, ворвавшейся сюда без приглашения. Вообще, я пою редко, предпочитая слушать тех, кто умеет это делать лучше меня. А потому не взыщите… Исполню старинный русский романс, хорошо вам знакомый.
        Она кивнула казакам, и сразу зазвенели гитары, мандолины и балалайки.
        — Ехали на тройках с бубенцами,
        А вдали мелькали огоньки…
        На нее смотрели с удивлением. Она видела лица людей и понимала, что гости поражены не мастерством ее исполнения, а тем, что широко известная песня, которая всегда звучала на английском, оказалась русской.
        Мне б теперь, соколики, за вами,
        Душу бы развеять от тоски…
        Наташа сделала паузу, смолкли на секунду и балалайки. Она взмахнула рукой, и тогда гости все разом подхватили:
        — …Those were the days, my friends…
        В России после ухода гостей хозяева обычно до утра моют посуду и прибирают в доме. Но за окнами было Атлантическое побережье Соединенных Штатов, по комнатам сновал нанятый на одни сутки обслуживающий персонал, а потому Наташа не знала, чем себя занять. Приятно, конечно, просто отдыхать, но когда мысли совсем о другом, то и отдохнуть не получается. К тому же мистер Биркин уехал один, оставив свою не очень трезвую жену с Наташей. А может, бывшая Зина сама решила задержаться — невыпитых бутылок шампанского осталось превеликое множество. Хозяйка и ее подруга вдвоем расположились в холле второго этажа и о чем-то пытались говорить. Вернее, пыталась говорить лишь Джейн. Она развалилась в кресле, держала в руке бокал, пила шампанское, давилась им, вино стекало по ее подбородку и капало на почти полностью обнаженную грудь. Джон зашел, вероятно, для того, чтобы побеседовать с женой, но увидев Джейн, поспешил удалиться, успев сказать, что надо увеличить штат собственного персонала. А поскольку произнес он это по-русски, миссис Биркин уцепилась за его фразу.
        — Вот здорово! Как это много и значительно звучит — Соединенные Штаты собственного персонала… Никому и в голову не придет такое придумать. А мне пришло… Я, между прочим, давно заметила, что не такая, как все. И одна подруга еще в Иваново сказала мне как-то: «Ты, Зинка, не такая, как все! Все вокруг просто проститутки, а ты не просто. Всем чего-то от мужиков надо, а тебе не надо чего-то, тебе идею подавай». Да, еще добавила: «Зинка, вступай в правящую партию, ты со своим талантом далеко пойдешь. А что, наши ивановские всегда далеко ходили…» Она так и сказала. А я так бы и сделала, но потом укатила в Москву, и Яша Брук, гад такой, всю карьеру мне испортил — увез сюда. Хотя здесь тоже неплохо, спорить не буду… Но только в Государственной Думе разве я могла бы встретить того самого Бреда Питта? Ты видела, как он на меня смотрел? Хотя нет, он на тебя смотрел, наверное, потому, что ты что-то там пела. Потом пошел тебе ручки целовать. Он, кстати, мне не понравился — маленький какой-то. Я, если честно, представляла его высоким. Конечно, не как баскетболист, но что-то вроде… Нет, мне понравился… как его…
Питер, что ли? Высокий такой…Только зачем он палочку с собой носит? У него ноги нет, что ли? Хотя это не важно, все равно красивый. Красивее Бреда Питта… Слушай, у тебя случайно нет закурить? Что-то очень вдруг курить захотелось. Я как про родину говорить начинаю, сразу курить охота… Ах да, ты же некурящая… Послушай, Натаха, может, ты для меня у официантов стрельнешь? У них наверняка есть… Таксисты ведь курят, не все, правда…
        Наташа не слушала ее. Какие-то слова Джейн пробивались к ее сознанию, но к чему они говорились, понятно не было. Ясно было одно — бывшая Зина здорово напилась.
        В холл снова заглянул Джон. Но подходить не стал — показал издалека глазами: заканчивайте, мол, миссис Биркин уже и так изрядно набралась. Каким-то образом бывшая Зина почувствовала его присутствие и обернулась.
        — Хеллоу, Джек. То есть Джон. А почему ты не хочешь к нам присоединиться? У нас здесь так весело…
        — Я, пожалуй, спать отправлюсь,  — объявил Джон.
        — Ну, ладно,  — согласилась Джейн,  — если тебе девушки не нужны, то можешь спать один.
        И тут же она уставилась на Наташу.
        — Послушай, Натаха, а вы что, в разных комнатах это самое… в смысле, спите?
        — Случается и такое,  — призналась хозяйка дома.
        — Как это?  — не поняла Джейн.  — Поодиночке, что ли?
        Миссис Биркин качнуло, и остатки шампанского выплеснулись ей на грудь и живот.
        — Блин!  — выругалась бывшая Зина, растирая шампанское по платью.  — Ну вот, пятна останутся, как я потом перед мужем оправдываться буду… Ой, что-то мне нехорошо, пойду-ка и я спать…
        Она поднялась с кресла и нетвердыми шагами направилась в сторону спальни Джона. Наташа догнала ее и, взяв под руку, повела к гостевой комнате.
        — «И снова седая ночь, и снова ей доверяю я…» — пропищала миссис Биркин и замолчала.
        Посмотрела на Наташу и сказала:
        — Сегодня я не в голосе. Тащите меня спать.
        Она плюхнулась поверх постели и попросила:
        — Раздень меня, дорогая.
        — Как-нибудь сама,  — ответила Наташа и двинулась к выходу. Уже у двери услышала шепот за спиной:
        — Тогда позови кого-нибудь, я сама не могу…
        Она вышла на огромный квадратный балкон, села в плетеное кресло и закуталась в плед. Точно так же, как полгода назад сидела на палубе чужой яхты, глядя на ночное море. Тогда все только начиналось, а теперь перед ней океан, она на балконе огромного дома, который вроде бы принадлежит и ей тоже. Под окнами собственный пляж и светится бассейн, от которого разбегаются мощенные брусчаткой дорожки, свет шаров фонарей пробивается сквозь кроны пальм, стоящих рядами… Теплая влажная ночь, ночь нежная и чужая…
        Наташа обернулась и посмотрела через проем двери на полутемный холл, в котором только что сидела с бывшей Зиной Пахомовой. Теперь там было темно, лишь над барной стойкой светились бледные синие лампочки. Послышалось шлепанье босых ног — в голубом сиянии промелькнула голая миссис Биркин, которая пыталась тихо и незаметно проскочить в спальню Джона. Прошмыгнув мимо балкона и решив, что ей это удалось, Джейн хихикнула.
        «Дурочка»,  — подумала Наташа.
        Через минуту в холл выскочил перепуганный мистер Хадсон в пижаме. Думая, что жена находится в своей спальне и ничего не ведает, он спешил к ней.
        — Джон!  — позвала его с балкона Наташа.
        Муж не подошел, а подбежал.
        — Ты только не подумай ничего плохого, но, кажется, Джейн перепутала двери. И забралась в мою постель. Я не знаю, что делать.
        Наташа поднялась:
        — Если не знаешь, то я помогу тебе ее вынести.
        Они тащили миссис Биркин вдвоем — Наташа держала вдребезги пьяную гостью за руки, а Джон за ноги. Задом Джейн скользила по полу и притворялась спящей. А может, и не притворялась. Простыня, которой супруги Хадсон прикрыли ее наготу, свалилась по дороге и осталась возле барной стойки. Когда добрались до двери гостевой, бывшая Зина Пахомова вдруг крикнула:
        — Але, такси! Корнелия-стрит, восемнадцать. Бар «Пирл ойстер», плиз!
        ГЛАВА 8
        Поминали Свету тихо. С кладбища домой к Томиным пришли только Павел, брат мужа Николая, и их мать. Еще за стол пригласили соседей по площадке, потому что это были самые близкие за последние годы люди. Из коллег Светы по фонду хоронить ее никто не пришел: все боялись. Коля, правда, пытался убедить кого-то по телефону: «Ну, да, ты под подпиской. Но не под надзором же!» Однако люди находили какие-то предлоги, извинялись и отказывались, а он не настаивал.
        Сидели тихо, разговаривали тихо. Выпивали, вспоминали Свету. Коля рассказал, как Света однажды чуть не погибла, вернее, чуть не погибли они оба, когда в Карелии во время гонки их машина вылетела с трассы и, трижды перевернувшись через крышу, ударилась левым задним крылом о какой-то валун. Сначала выбрался из салона Николай. Увидел, что Света замерла в какой-то странной позе, и подумал, что потерял жену. Но она повернула голову и крикнула, что у нее зажало ногу.
        — Не надо было ей за руль садиться,  — вздохнула Колина мама.  — Зачем вообще женщинам права дают?
        Слушать это было невыносимо.
        — Пойдем перекурим на лестнице,  — позвал Николай брата.
        Они спустились на площадку между этажами. Коля достал пачку и протянул Пашке.
        — Ты кури, если хочешь, а я больше не могу.
        — Зачем позвал тогда?
        — Поговорить. Дело в том, что за пару дней до смерти Светка видела два раза во дворе одного и того же мужика — того, который у них в фонде был начальником службы безопасности. Все знали, что он англичанин и по-русски ни бум-бум. В первый раз, когда Светка его заметила, мужик был на серой «девятке». Жена подошла к нему и заговорила, тот ответил по-русски, сказал, что она обозналась. В принципе, ошибиться любой может, но Светка уверяла, что это был точно работник фонда, голос был его. К тому же мужик соврал, что живет в нашем доме. Светлана номер «девятки» запомнила, мне сказала, а я его по базе пробил. Так вот, этот номер должен висеть на старом «Москвиче». Во второй раз, на следующий день, тот Айзек Хейз был на «Шевроле» и с усами. Светка больше к нему не подходила. Ты ж понимаешь, что за сутки усы не вырастают? А наутро на дачу собралась… Дальше ты все знаешь. Так вот, я и думаю: что тому мужику возле нашего дома нужно было? И потом, знает он русский, не знает — ерунда. Но то, что не признал ее, якобы вроде не видел прежде, наводит на мысль.
        — От меня-то ты чего хочешь?  — спросил Павел.
        — Так ты же опер у нас, в полиции служишь. Пробей этого мужика. Узнай о нем получше, проследи за ним со своими ребятами. Вдруг он не только Светку решил убрать? Там же у них, в фонде, черт-те что творится, женщину какую-то зарезали, потом Светкин начальник Грановский внезапно скончался. Я его лично знал — молодой, здоровый парень…
        — Так ведь мужик иностранец, ты сам сказал, а я не ФСБ, мне санкцию на наблюдение за ним никто не даст.
        — Паша, я тебя очень прошу. Если не ты, тогда я сам за ним следить буду.
        — Придумаем что-нибудь,  — пообещал брат и обнял Николая за плечо.  — Пойдем к столу…
        Сквозь чуткий предутренний сон Наташа услышала шлепанье босых ног, открыла глаза и увидела склонившуюся над ней миссис Биркин, завернутую в простыню. Джейн держалась за голову.
        — У тебя нет растворимого аспирина?  — хриплым голосом поинтересовалась бывшая Зина.  — Я, кажется, вчера не рассчитала силы.
        Пришлось вставать и отправляться за аспирином. Вернувшись, Наташа обнаружила Джейн лежащей в своей постели. Окно было распахнуто, и в комнату вливался свежий воздух, наполненный запахом моря. Над океаном кричали чайки.
        Взяв стакан воды с разведенной в ней таблеткой, миссис Биркин задумалась.
        — Я вчера ничего такого не делала?
        — Не успела,  — успокоила ее Наташа.
        Подруга осушила стакан и прислушалась.
        — Кто это там пищит?
        — Чайки,  — объяснила Наташа.
        — Хорошо, что не вороны.
        Джейн откинулась на подушку:
        — Я полежу еще немного, хорошо?
        Наташа спустилась в столовую и обнаружила там Джона, который готовил тосты.
        — Как тебе вчерашний вечер?  — спросил он.
        — Мне кажется, твой план удался.
        — И я такого же мнения. Не знаю, как насчет сотрудников нашего фонда, но одному человеку мы уже здорово помогли. Я имею в виду майора Хендерсена, теперь уже подполковника. Он оказался действительно заслуженным человеком, одним из лучших военных летчиков…
        — Погоди,  — перебила мужа Наташа,  — я хотела поговорить с тобой о другом…
        В этот момент раздался сигнал тостера, и Джон указал на стул.
        — Давай завтракать.
        Во время еды говорить о серьезном не хотелось, но Наташа не могла уже держать в себе то, о чем думала в последнее время, о чем размышляла этой ночью, сидя на балконе. Она спешила, потому что нельзя было медлить. Если Джон прав и сотрудники фонда гибнут не просто так, если их убивают целенаправленно одного за другим, то за тремя убийствами последуют и другие. Хадсон говорил, что в финансовые операции фирмы были посвящены шестнадцать человек, кто-то знал больше, кто-то меньше, а кто-то — все. Все знал Грановский, и его уже нет. Многое знала Наташа, но она в безопасности. Двух женщин убили. Почему именно их? Не потому ли, что женщины менее стойки при допросах? Если ликвидируют носителей информации, то кому это выгодно? Вряд ли тем, кто допрашивал их.
        Джон, выслушав немного сбивчивую речь жены, покачал головой.
        — Я тоже не понимаю. Если вспомнить, что никто ни в чем не виноват, то остается лишь одно объяснение — убирают свидетелей, которые в суде способны доказать, что все наши операции были абсолютно законными, прозрачными и честными. А когда их не будет, можно голословно обвинить фонд в чем угодно и забрать все деньги с наших заблокированных счетов якобы в качестве возмещения нанесенных государству убытков.
        — Насколько я помню последние выписки,  — задумчиво продолжала Наташа,  — денег там было немного, по сравнению с обычными оборотами фонда — можно считать, совсем ничего. Ценные бумаги в офисе мы не хранили. Наши собственные акции сильно упали в цене, а значит, пострадали лишь акционеры фонда, в том числе и ты. Но это не двадцать миллиардов, о которых сообщает пресса. Если ценные бумаги, находящиеся в собственности фонда, не нашли при обыске, то они лежали в другом месте и не подверглись изъятию. Если кто-то вывезет их за рубеж, если уже не вывез, то акции можно реализовать небольшими пакетами на биржах, и ущерба никакого не будет — наоборот, получится огромная необлагаемая налогом прибыль, о которой не будут знать ни акционеры, ни инвесторы. Кто может знать о том, где хранились наши ценные бумаги?
        — Не все так просто,  — снова покачал головой мистер Хадсон.  — Ценные бумаги — это лишь частный случай. Наша цель — восстановление доброго имени фирмы, снятие всех обвинений с честных людей, которые нам с тобой не чужие. А теперь еще надо спасать их от гибели…
        — Где находятся ценные бумаги?  — несколько иначе задала вопрос Наташа.
        Джон задумался и пожал плечами.
        — У меня нет к ним доступа.
        Вообще-то она спрашивала о другом. Но в третий раз повторять одно и то же не стала. Если Джон не отвечает на вопрос прямо, значит, на то есть причины.
        — Мистер Хейз может знать, где бумаги?
        Джон пожал плечами и сказал уклончиво:
        — Возможно.
        И тут же, поняв, что жена ждет иного ответа, кивнул:
        — Это в его компетенции.
        — А где сейчас мистер Хейз?
        Джон посмотрел в окно на гладь океана и произнес с неохотой:
        — В России. Но где именно — мне неизвестно.
        Найти начальника службы безопасности оказалось не таким уж сложным делом. Но и не простым. У него не было в собственности квартиры и машины, по которым его можно было отыскать.
        Николай Томин начал обзванивать бывших сотрудников фонда, и хотя никто ничего говорить не хотел, одна из работниц бухгалтерии вспомнила, что как-то охранник, стоявший на вахте, рассказал ей, что к мистеру Хейзу приходила красивая девушка. В тот момент начальника службы безопасности не было на месте, но он обещал подъехать в ближайшее время. Охранник пропустил посетительницу внутрь и, согласно инструкции, записал данные ее паспорта. Конечно, работница бухгалтерии не могла знать номер и серию паспорта, но вот фамилию и имя девушки, которые охранник ей сообщил, запомнила. Потому что они были весьма запоминающимися — Олеся Примула.
        Найти обладательницу такой примечательной фамилии труда не составило. Николай позвонил брату, а тот решил навестить Олесю по месту регистрации. Дверь квартиры открыла какая-то старуха, которая заявила, что никакой Олеси не знает. Тогда Павел предъявил свое удостоверение и сказал, что идет поголовная проверка соблюдения паспортного режима, и каждого, кто скрывает что-либо, ждет штраф в двести пятьдесят тысяч рублей. И тут же оперативник получил точную информацию — адрес, где, по уверению старухи, живет Олеся Примула.
        Павел подошел к обычному дому, ничем не отличающемуся от рядом стоящих. Построенный более ста лет назад, теперь он выделялся недавно выкрашенным фасадом. Впрочем, и другие дома на узкой улочке тоже были отремонтированы недавно. Возле двери подъезда висел щиток домофонного устройства, а проезд во внутренний двор был под аркой, но ее перегородили ворота с металлической решеткой. Павел проверил: ворота были прикрыты плотно, но не заперты — электронный замок оказался сломан. Павел прошел под аркой и оказался во внутреннем дворе, огороженном несколькими зданиями, отсюда можно было выехать и на другую улицу, через похожую арку другого дома. В центре двора был разбит небольшой скверик с двумя скамейками и детскими качелями. Вдоль скверика стояли припаркованные автомобили. Не более двух десятков машин, но среди них обнаружились… старая серая «девятка» и новенький «Шевроле Лачетти».
        Павел не спеша подошел к «Шевроле» и попытался рассмотреть что-либо сквозь тонированное стекло. В салоне было пусто, на сиденьях ничего не лежало.
        — Что надо?  — прозвучал голос за спиной.
        Павел обернулся, увидел мужчину лет сорока в темных очках и начал объяснять:
        — У меня позавчера точно такую же угнали. Я на эту «Лачетти» два года копил, да еще кредит оформил. Полгода не отъездил, и на тебе… На ментов никакой надежды. Они и сами признались, что вряд ли найдут. Посоветовали по дворам окрестным походить. Я тут, на Кронверкском, живу, неподалеку. Вот с утра и хожу, смотрю.
        — А я-то тут при чем?  — спокойно произнес мужчина, открывая дверцу машины и опускаясь на водительское кресло..
        — Во!  — воскликнул Павел, заглядывая внутрь салона.  — У меня и обивка точно такая же!
        — Ну и что с того? Обивка у всех машин одинаковая.
        — Не скажите,  — возразил Павел, придерживая дверцу, чтобы мужчина не захлопнул ее.  — Вы мне покажите документы на машину, и я сразу отстану. Могу даже извиниться.
        Мужчина посмотрел в сторону, потом обернулся.
        — Тебе что, по рогам настучать?  — произнес он тихо.
        — А попробуй!  — обрадовался Павел.  — Если получится, конечно.
        Водитель посмотрел на его мощную фигуру и промолчал.
        — Покажите документы, и я уйду,  — не отставал Томин.
        — А ты покажи, что прописан на Кронверкском.
        — А я разве говорил, что прописан на Кронверкском? Здесь я живу с женой, а прописан у родителей на Московском.
        Павел полез в карман и достал паспорт:
        — На, проверяй!
        Опер развернул паспорт, открыв его на странице со штампом о регистрации. Мужчина мельком взглянул и отвернулся.
        — Ну, показывай техпаспорт!  — потребовал Павел.
        Незнакомец наконец вынул из кармана документ и раскрыл его перед носом приставалы.
        — Вот и хорошо,  — закивал Павел,  — всего и делов-то. Простите, обознался.
        Он отошел в сторону, кинул взгляд на остальные автомобили и направился к арке. Тут же его обогнал «Шевроле», который подъехал к решетке и становился. Мужчина вышел и открыл ворота, выехал на улицу. Павел прошел арку, ворота оставались распахнутыми, вероятно водитель «Лачетти» решил, что их закроет человек, разыскивающий угнанный автомобиль.
        Павел посмотрел вслед улетавшему по проспекту «Шевроле», прикрыл створки ворот и достал мобильник. Набрал номер и произнес:
        — Проверь по базе — Теймураз Андреевич Возба. Если на него оформлен телефон, закажи распечатку звонков. А еще постарайся узнать местонахождение этого Возбы во время убийств, о которых я говорил.
        Для того чтобы стать гражданином Соединенных Штатов, надо проживать в стране постоянно не менее пяти лет. А если соискатель вступил в брак с гражданином Америки, то не менее трех. Сначала подается заявление, потом проводится интервью, на котором будущего американца проверяют на знание истории и государственного устройства, а потом тот дает клятву на верность. После чего можно радоваться: ты — гражданин великой державы. Конечно, надо иметь еще и грин-карту, уметь читать и писать по-английски, что тоже проверяется.
        Джейн Биркин проживала в Штатах четыре года и только совсем недавно стала гражданкой страны. На экзамене по чтению и письму экзаменаторы, правда, морщились, но они морщились и тогда, когда просто разговаривали с ней… А вот экзамен по истории бывшая Зина провалила с треском. Видя ее тупость, проверяющие решили все же пойти навстречу симпатичной девушке и задали простой вопрос: на чьей стороне воевал в Гражданской войне генерал Ли.
        Соискательница даже размышлять не стала, уверенно ответила:
        — На китайской.
        Ее попросили получше подумать и вспомнить.
        Миссис Биркин не смутилась, хлопнула себя по лбу:
        — А, Гражданская война! Как же я забыла!
        И тут же заявила:
        — Генерал Ли был за красных.
        Гражданство дается, если на большинство вопросов соискатель ответил правильно, а миссис Биркин не дала ни одного правильного ответа. Однако мистер Биркин с кем-то договорился, и Джейн призвали на присягу. Бывшая Зина заранее выучила текст и долго репетировала свою речь перед зеркалом. Но в торжественный момент забыла слова, а текст присяги, который она держала в руках, оказался перевернутым вверх ногами. И Джейн разрыдалась, успев произнести лишь несколько слов: «Блин, ну что им от меня еще надо?»
        У Наташи грин-карта имелась, заявление на получение гражданства подала сразу после прибытия в Нью-Йорк — Джон сказал, что натурализоваться можно не через три года, а раньше, по ускоренной процедуре — за особые заслуги перед американским народом. Наташе предстояло пройти тест, после чего все препятствия для получения гражданства будут преодолены. Она ожидала вызова на тестирование не ранее, чем через полгода, и потому звонок с приглашением стал для нее неожиданным. Она хотела начать подготовку по истории и государственному праву США, но мистер Хадсон успокоил супругу, сказав, что ей и так бояться нечего: язык она знает в совершенстве, а из пяти вопросов по крайней мере на три должна ответить правильно.
        И все же Наташа волновалась. А сидя в коридоре перед высокой дверью, и вовсе почувствовала себя нерадивой студенткой, ожидающей вызова в аудиторию для сдачи предмета, все лекции которого прогуляла. Когда опускалась на стул, выставленный перед столом, за которым восседали пять экзаменаторов, ощутила себя уже не студенткой, а подследственной, обвиняемой в совершении тяжких преступлений. Пять пар глаз смотрели на нее внимательно и строго. Трое из сидящих за столом были темнокожими.
        Ее попросили назвать себя, сказать, из какой страны она прибыла.
        — Знакомились ли вы с текстом присяги на верность?  — обратилась к ней темнокожая дама.
        И тогда Наташа, не отвечая на вопрос, сразу стала произносить текст, о котором шла речь:
        — Настоящим я клятвенно заверяю, что я абсолютно и полностью отрекаюсь от верности и преданности любому иностранному монарху, властителю, государству или суверенной власти, подданным или гражданином которого я являлся до этого дня; что я буду поддерживать и защищать Конституцию и Законы Соединенных Штатов от всех врагов, внешних и внутренних…
        Ей не дали договорить.
        — Достаточно,  — произнес немолодой мужчина. И спросил: — Вы давали присягу на верность другому государству?
        — Нет.
        — Служили ли вы в армии другого государства?
        — Нет.
        — Являлись ли сотрудником спецслужбы другой страны?
        — Нет.
        — Готовы ли вы повторить ответы на эти вопросы с использованием детектора лжи?
        — Охотно и в любой момент.
        — Какие силы противостояли друг другу в Гражданской войне?
        — Федеральное правительство США, опирающееся на северные штаты, воевало против одиннадцати южных штатов, не согласных с планами президента-республиканца Авраама Линкольна по отмене рабства и создавших собственное независимое государство — Конфедерацию штатов, в которую вошли: Южная Каролина, Миссисипи, Флорида, Алабама, Луизиана, Техас, Джорджия… Потом к ним присоединились Вирджиния, Теннесси…
        — Достаточно! Какое событие американской истории кажется вам наиболее важным и значительным?
        — Отмена рабства, разгром Германии и Японии и высадка американских астронавтов на Луну. Я убеждена, что любое событие американской истории давало мощный толчок развитию демократии во всем мире. Однако важнейшим, основополагающим событием всей мировой истории является провозглашение независимости штатов…
        Наташа увидела, что ее пытаются остановить, и быстро добавила:
        — Считаю, что самым важным событием последних лет стало избрание президентом афро-американца, что свидетельствует о высшей степени развития демократии.
        Темнокожая женщина отвернулась в сторону, чтобы никто не увидел ее широкую улыбку.
        — Отлично,  — произнес пожилой мужчина, который, очевидно, был старшим в компании экзаменаторов.  — Думаю, что проблем с натурализацией у вас не будет. Со своей стороны хочу пожелать вам быть достойным членом нашего общества и защищать демократию на любом участке земного шара.
        Наташа вдруг вспомнила майора Хендерсена и ответила четко:
        — Я буду стараться, сэр!
        Вся комиссия поднялась из-за стола. Наташа, догадавшись, что тестирование закончено, тоже. Все пятеро подошли и пожали ей руку, а немолодой мужчина улыбнулся:
        — У вас замечательный муж. Постарайтесь быть его достойной.
        Джон дожидался ее в машине.
        — Как прошло?  — спросил он.
        — Нормально. Экзаменаторов интересовало только, не шпионка ли я.
        — Тебе показалось.
        — Возможно. Но спрашивали именно это.
        Они уже подъезжали к Асберри-Парку, когда Джон вдруг вспомнил:
        — Кстати, Хендерсен тоже прошел вчера собеседование на предмет его использования в комитете объединенных штабов. Мне звонил Нортон и сказал, что все поражены его знаниями и мыслями. Он даже предложил дальнейшую стратегию нашего присутствия в регионе после вывода американских войск из Афганистана. Проанализировал советский опыт и указал на ошибки русских, которые мы не должны повторить. Через неделю назначено заседание сенатской комиссии, на которую его приглашают в качестве основного докладчика. Если предложение Питера примут, а я в курсе того, что предлагает подполковник, это будет прорыв в нашей дипломатии на Среднем Востоке, да и не только там. Поразительным человеком оказался наш случайный знакомый Хендерсен! Не удивлюсь, если через десяток лет он будет баллотироваться в президенты. Кстати, его мать немка. В далекие уже времена она бежала из Восточной Германии вместе со своим отцом-дипломатом. Отца ее потом устранили люди из штази… Так что биография у нашего друга самая что ни на есть…
        — Нашего друга?  — переспросила Наташа.
        — А ты возражаешь?
        — Нет.
        — Ну вот и хорошо!
        ГЛАВА 9
        На Теймураза Андреевича Возбу не был зарегистрирован ни один телефонный номер, а с городского он никуда не звонил. Зато за Олесей Примулой числилось целых шесть номеров, тремя из которых пользовались постоянно. И только один из них принадлежал ей на самом деле. И с него она звонила Хейзу. Разговор был записан, и Павел получил распечатку. Олеся интересовалась, когда Айзек вернется домой, и тот ответил, что, вероятно, поздно, потому что у него дела. А какие могут быть дела у начальника службы безопасности фонда, не ведущего никакой деятельности?
        Ранним вечером Олеся вернулась домой. Не успела даже переодеться, когда в ее дверь позвонили. Девушка открыла дверь и увидела двоих мужчин.
        — Миграционная служба,  — сказал один, предъявив удостоверение.  — По заявлению соседей, вы проживаете здесь без регистрации.
        — Кто вам такое сказал?!  — возмутилась Олеся.  — Я здесь действительно не прописана, но квартиру снимаю на законных основаниях.
        — Предъявите паспорт и договор аренды.
        Девушка убежала в комнату, а мужчины переглянулись, но не потому, что та была молода и симпатична,  — оба заметили стоящую у входа пару мужской обуви.
        — Вот мой паспорт, а вот штамп регистрации,  — продемонстрировала документ Примула.  — Договора аренды при себе нет, но можете позвонить хозяину квартиры, он подтвердит.
        — Мы верим,  — спокойно произнес один из мужчин.  — А вы одна здесь живете?
        — Одна,  — не очень уверенно сказала Олеся.
        — А вот соседи говорят, что видели мужчин, которые вас посещают…
        — Ко мне никто не приходит.
        — Но мы видим, что не только приходит, но и оставляет здесь свои туфли,  — представитель миграционной службы показал на мужские ботинки.
        — А это хозяйские,  — нашлась Олеся.
        — Сейчас проверим. Диктуйте телефон хозяина квартиры.
        Примула напряглась в раздумье.
        — Да, действительно, обувь одного моего знакомого, который здесь бывает.
        — Бывает или проживает постоянно?
        — Можно сказать и так… Но он приличный человек, занимается бизнесом. Он…  — Олеся подумала немного и быстро нашлась: — Мой друг женат, а потому я не хотела бы, чтобы кто-то знал о том, что он здесь бывает иногда.
        — Не волнуйтесь, супруге мужчины мы не скажем… если вы покажете его документы, паспорт или водительское удостоверение.
        — Но все документы он носит с собой…
        — А поверить на слово мы не можем,  — вздохнул один из посетителей.
        — Почему на слово?  — сказал его напарник.  — Сейчас девушка нам подробно изложит на бумаге, как зовут бизнесмена, есть ли у него регистрация… Напишете ведь?
        Олеся кивнула.
        — Тогда не тяните.
        Через двадцать минут оба сотрудника миграционной службы уже выходили из арки.
        — Паша, ты уверен, что он, узнав о нашем визите, не заляжет на дно?
        — Ее телефон на прослушке. Позвонит — установим по биллингу, где находится. Если не появится здесь, будем искать Возбу, возможно, он всплывет у него. А пока проверим человека, чьи данные предоставила нам Примула.
        Не прошло и часа, как выяснилось, что Александр Александрович Бахтин, которого Олеся указала как своего знакомого, меньше двух месяцев назад писал заявление о выдаче ему нового паспорта взамен утерянного. А также восстанавливал водительское удостоверение, причем в собственности у него была именно старая «девятка».
        Получив эту информацию, Павел Томин понял, что некий Бахтин продал свой автомобиль вместе с личными документами. Теперь надо перекрыть аэропорт и вокзалы на случай, если некто Бахтин будет приобретать билеты, а «девятку» объявить в розыск. Но подумал, что без ведома начальства это сделать не удастся, только начальство вряд ли согласится. Павел подошел к своей машине, и ему тут же позвонили, сообщив адрес дома на Васильевском, где, вероятнее всего, находится сейчас мистер Хейз. По крайней мере, именно там был принят звонок Олеси Примулы.
        Разговор был коротким: подруга Хейза успела произнести всего одну фразу: «Тебя разыскивают менты».
        — Ну что, капитан Томин,  — произнес заместитель начальника районного управления, едва Павел переступил порог его кабинета,  — ходят слухи, что вы частным сыском занялись? Может, определитесь тогда с местом работы? У нас людей, конечно, не хватает, но за такие штучки я бы тебя с удовольствием уволил прямо сейчас! Если б не твои былые заслуги…
        Начальник вздохнул и посмотрел на висящий на стене портрет президента России.
        — Ну, и где тебя полдня носило?
        Понятно, что обращался хозяин кабинета не к портрету.
        — Товарищ полковник,  — четко заговорил Павел,  — да, я по личной инициативе начал расследовать обстоятельства гибели трех сотрудников фонда «Рашен райз» и пришел к выводу, что смерть их была насильственной. В результате проведенных следственно-разыскных мероприятий напал на след предполагаемого убийцы…
        — Начнем с того, что этим делом занимаются другие люди, которые, кстати, покомпетентнее нас с тобой… И потом, что еще за следственно-разыскные мероприятия?
        Полковник показал на стул перед своим столом.
        — Ты кого-то подозреваешь конкретно? И у тебя есть улики?
        — Подозреваю начальника службы безопасности фонда. Улик пока нет, но, надеюсь, будут и улики, и свидетели. В последний раз его звонок засекли на Васильевском, на Железноводской улице. Думаю, сейчас он уже далеко оттуда, а от мобилы своей избавился сразу, как узнал, что его ищут. Но зацепки кое-какие имеются…
        — Короче, так. Завязывай с самодеятельностью и займись делом. А про того человека из фонда составь докладную на мое имя. Укажи, где, когда, при каких обстоятельствах… Погоди, ты сказал, на Железноводской? Номер дома тебе известен?
        Павел достал из кармана листок с записанным на нем адресом и положил на стол перед начальником.
        Тот посмотрел и прищурился:
        — Именно в этом доме два с лишним часа назад произошел взрыв бытового газа. Имеются жертвы…
        — Если мы выясним, что в том доме проживал кто-нибудь из «Рашен райз», то присутствие перед взрывом возле этого дома…
        — Так выясняй!  — крикнул начальник.  — Чего стоишь? Я, что ли, должен всем заниматься?
        Капитан Томин сидел на кухне в квартире брата. Наконец-то закончился этот суматошный день… Хотя нет, не совсем еще закончился, потому что опер не помчался домой к вечно недовольной его поздними возвращениями жене, а пришел сюда, к Николаю. На столе стояла бутылка водки, к которой никто из них не прикоснулся.
        — Самое обидное,  — жаловался Павел,  — что Борис может наорать на меня в присутствии других, делает мне постоянные замечания, объявляет выговоры за то, что остальным сходит с рук. Третий год представление на майора задерживает! Как будто мы не родственники даже. И вообще он скрывает, что мы женаты на родных сестрах. Опасается, видать, что его могут в семейственности упрекнуть, а потому и гнобит меня. На работу приезжать на личном «БМВ» — это запросто, а признаться, что мы свояки, ему стыдно. Вечером уже, когда к нам фээсбэшники нагрянули, снова на меня попер. Но те его осекли… Они мистером Хейзом очень интересовались, потому что, по их сведениям, сей господин пересек российско-финскую границу в Торфяновке почти полтора месяца назад и на нашу территорию больше не въезжал. Мне показалось, что и фамилию Возба они не в первый раз услышали. Конечно, посоветовали мне в это дело не ввязываться, но попросили: если я что-то случайно узнаю — сразу к ним… Потом уже, когда уходили, один спросил, почему я в тридцать три года капитан, хотя орден за ту машину, которую на рынке со взрывчаткой взял, имею. А ведь
про возраст я им ничего не говорил. Про тот теракт несостоявшийся они-то помнить должны, и мою фамилию, вероятно, тоже, но что мне именно тридцать три… Я на Бориса показал и посоветовал у него спросить. Боря, гад, покраснел и соврал, что представление неоднократно уходило наверх, но управление кадров почему-то не чешется… А поскольку теперь по дому на Железноводской появилась версия не об утечке газа, а умышленного подрыва, то они за это схватились… Кстати, там еще нашлись свидетели, которые видели человека в спецодежде с надписью на спине «газовая служба». Хейз не сообразил — лучше было бы электриком прикинуться, чтобы после взрыва никто его вспомнить не мог… Но я все равно мерзавца найду. Там три квартиры выгорело полностью: хорошо еще, что дом старый, устоял, потому что раньше строили на века. А женщина, которая из бухгалтерии фонда…
        Павел замолчал.
        — Ее зовут Татьяна, это она мне наводку на Примулу дала,  — напомнил Николай.
        — У нее двое детей и муж. А в момент взрыва она дома одна была — дети в школе задержались, муж на работе… Теперь у них ни жены, ни мамы, ни жилья… По-моему, бегать за Хейзом по городу — дохлый номер, пусть этим ФСБ занимается. Я же хочу просчитать, к кому гад в следующий раз придет. Дождусь его и за Светку твою, за всех остальных рвать буду… Потом так по кусочкам в ФСБ и сдам.
        ГЛАВА 10
        Наташа никогда не думала, что произошедшее в России почти два месяца назад станет новостью номер один в Штатах именно сейчас. Все телевизионные информационные выпуски начинались с информации о репрессиях в России, направленных против фонда «Рашен райз», активно инвестирующего в отрасли российской экономики деньги частных американских вкладчиков. И не просто инвестирующего, но и способствовавшего развитию многих отраслей промышленности — не традиционно для российского экспорта сырьевых, а направленных на производство товаров внутреннего потребления, например микроэлектроники. Это было неправдой, но информация преподносилась именно так, чтобы те, кому она была предназначена, не сомневались в чистоте намерений руководства фонда. Все комментаторы подчеркивали, что фонд, видимо в результате грамотного руководства, получал в год почти стопроцентную прибыль на вложенные капиталы. Западным держателям акций местных компаний или тем, кто вложил свои средства в купонные облигации, это казалось нереальным, но раз об этом сообщала пресса, значит, так оно и есть на самом деле.
        Первые полосы нью-йоркских газет вышли с крупными заголовками типа: «Новое убийство в России — теперь погиб младший бухгалтер фонда», «Сотрудники «Рашен райз» под прицелом — кто следующий?» и подобными им.
        Наташу пригласили на один из каналов для участия в специальной передаче, посвященной событиям на ее родине. Когда она вошла в студию, несколько десятков человек, заполнивших небольшой амфитеатр, поднялись со своих мест и начали аплодировать. Двое ведущих аплодировали тоже. Один из операторов навел объектив на своего коллегу, который, оставив камеру, аплодировал гостье вместе со всеми.
        Ее представили еще раз. А потом ведущий попросил рассказать о том, что ей известно о событиях в России. Причем сделал особый упор на то, что она может говорить всю правду, ведь в Соединенных Штатах ей ничто не угрожает, она находится под защитой американской конституции и американских законов.
        Наташа начала рассказывать о том, какой дружный коллектив у них был, как они вместе отмечали праздники, дни рождения коллег, как сообща решали, какую часть прибыли отправить на помощь детям, больным лейкемией, а сколько перечислить в фонд ветеранов Второй мировой войны, о которых совсем не заботится российское правительство. На огромном экране за ее спиной показывали фотографии детей, измученных тяжелым недугом и похожих на старичков, демонстрировали съемку, в центре которой старики, просящие милостыню возле станций метро, а также кадры с чиновничьих корпоративов со столами, ломящимися от осетрины и черной икры, с полуголыми девицами на сцене…
        Некоторые зрители в зале плакали, а другие выкрикивали не совсем приличные слова. В студию поступали звонки, и Наташу попросили ответить на них в прямом эфире. Вопросы были заранее подготовлены.
        — Вы готовы вернуться в Россию, чтобы продолжить свою деятельность в фонде?
        — Готова и очень жду, когда смогу это сделать,  — ответила она.  — Но еще больше мне хотелось бы вернуться в Россию, руководить которой наконец-то станут честные и добрые люди. В страну, где не будут брать взяток и унижать бедных и слабых.
        — Вы поддерживаете какую-нибудь оппозиционную партию? Вам близки идеи несистемной оппозиции?
        — Не могу ответить, потому что наш фонд всегда старался быть вне политики. Мы были привержены лишь одной идее: способствовать развитию российской экономики, но чтобы при этом были соблюдены интересы наших инвесторов. Кажется, нам удавалось это совмещать в полной мере. Но сейчас я готова морально поддержать любое движение честных людей, для которых важны не потрясения, а процветание собственной страны и мир во всем мире…
        После каждого ответа аудитория взрывалась аплодисментами. Потом ведущая спросила, как миссис Хадсон познакомилась со своим мужем.
        Наташа улыбнулась и задумалась будто бы над тем, стоит ли отвечать на такой интимный вопрос. После чего тряхнула головой и рассказала, с улыбкой же, как она в безуспешных поисках работы шла по улице, где только что закончился ливень, а мимо проехал автомобиль, окативший ее водой из лужи, как машина остановилась, и из нее вышел приятный и очень воспитанный человек, который извинился и предложил подвезти, а потом, узнав, что она безработная, предложил ей место в фонде… Они полюбили друг друга с первого взгляда, но долго боялись признаться в этом. Позже Джон Кеннеди…
        — Джон Кеннеди Хадсон — президент фонда,  — напомнил ведущий,  — его назвали в честь тридцать пятого президента Штатов, с которым свекор Наташи очень дружил.
        Зал опять начал аплодировать. А Наташа с грустью сообщила, что, к сожалению, не была знакома с Говардом Хадсоном, тот умер, когда ее муж был еще студентом Колумбийского университета.
        — Я тоже его окончил!  — крикнул кто-то в зале.
        И снова все начали аплодировать.
        — Неужели такие красивые и умные девушки не могут найти в России работу?  — вернула беседу в нужное русло ведущая.
        — Увы, да,  — вздохнула Наташа.  — А людям немолодым, обладающим большим опытом, еще сложнее.
        Она вышла на улицу, и сразу начались звонки. Первой была Джейн, которая сообщила, что попыталась позвонить в студию, но тот, кто принял звонок, ничего не понял и посоветовал ей заняться английским с хорошим репетитором.
        — Ты шикарно выглядела на экране,  — сказала бывшая Зина.
        Наташа ее словам удивилась. Ведь согласовывала с ведущими каждую деталь своего туалета, чтобы выглядеть скромно.
        Потом позвонил муж. Он, оказывается, специально задержался на работе, желая вместе с коллегами посмотреть ток-шоу с ее участием. Джон сказал, что все выглядело так, как надо, и даже более того — он не ожидал от нее такого артистизма. Но более всего поразило Джона то, что по результатам электронного подсчета в студию во время передачи пытались дозвониться почти двести тысяч человек.
        Позвонил и подполковник Хендерсен.
        — Вы были очень убедительны,  — сообщил новый знакомый.  — Обычно я не смотрю такие передачи, а тут не мог оторваться. Я уже сделал взнос в фонд помощи вашим сотрудникам.
        Только теперь Наташа вспомнила, что накануне был зарегистрирован фонд содействия экономическим и политическим реформам в России, который она сама и возглавила, а номер счета шел постоянным титром во время прямого эфира.
        Следующим утром она позвонила в банк, чтобы узнать у операциониста, есть ли поступления на счет фонда.
        — Есть,  — доложил тот.  — Не знаю, как сказать даже… Только за вчерашний день было около двухсот тысяч переводов. В основном по сто-двести долларов, но есть и по пять-десять, которые, вероятно, присылают дети. Самый крупный от организации «Матери Америки» — двенадцать тысяч семьсот сорок. А фонд помощи бродячим животным перечислил…
        — Сколько сейчас на счету?  — спросила Наташа.
        — На начало дня было почти тридцать два миллиона. Но деньги продолжают поступать. Перезвоните через полчаса, и я назову точную цифру.
        Наташа закончила разговор и сидела какое-то время без движения, пораженная добротой американцев, готовых помочь неизвестным им людям на другом конце света. Потом посмотрела на часы — одиннадцать утра, то есть в Россию звонить рано.
        Тут же она перевела на счет фонда пятьдесят тысяч долларов со своего личного счета — это были почти все деньги, которые откладывала на квартиру, работая в фонде. И только после этого снова позвонила операционисту.
        — Пятьдесят восемь миллионов четыре тысячи двести восемь,  — доложил тот.  — Только что поступил миллион от «Дженерал моторс». И мы с невестой отправили по пятьдесят баксов.
        Пять миллионов перечислил Джон Кеннеди Говард Хадсон. Тысячу — Джозеф Биркин, Джейн Биркин — семьдесят пять долларов. Тысячу наличными принес некий Карлос, командовавший мексиканцами, очищавшими пляж от прибитой к берегу тины. К шестнадцати часам на счету было почти семьдесят миллионов. И тогда Наташа решила позвонить в Россию.
        — Слушаю вас,  — прозвучал в трубке мужской голос.
        — Николай, это Наташа Пешкова, то есть уже Наташа Хадсон. Мы в Америке учредили фонд помощи и собираем деньги.
        — А я-то тут при чем?  — тут же среагировал Томин.  — Свету все равно мне никто не вернет.
        — К сожалению, да,  — согласилась Наташа.  — Но я бы хотела просить вас помочь людям. У Марины Степановны осталась дочь-инвалид. Мы пришлем за ней самолет, чтобы увезти на лечение. Семье Тани, бухгалтера, надо купить новую квартиру, желательно такую, чтобы было просторно детям. Максу Грановскому и его маме надо благоустроить могилу и поставить памятник. Вероятно, мы учредим стипендию его имени на факультете, который он окончил… Просто надо, чтобы кто-то занимался этими делами в России.
        — Вынужден вас огорчить, я заниматься этим не буду,  — сказал Николай холодно.  — Просто нет желания.
        — Я вас понимаю. Но речь идет не только о помощи семьям тех, кто погиб, но и тем, кто жив. Я думаю, им спокойнее будет, если они переберутся в Штаты. Я бы с удовольствием забрала сюда наших сотрудников вместе с их семьями, чтобы обезопасить их…
        — Они под подпиской,  — напомнил Томин.
        — Знаю. Но если мои коллеги беспокоятся о будущем своих близких, то пусть подумают о моем предложении. Жилье их родственники получат, смогут жить все вместе в соседних квартирах или домах, чтобы не скучно было. Будет оплачено обучение детей, а взрослым предоставлена хорошо оплачиваемая работа. У вас со Светой ведь тоже дети… Может, отправите их к нам?
        — Я не собираюсь никуда ехать и своих детей никому не доверю.
        — Я приму их у себя, ребятишки будут мне как родные. А вы постарайтесь договориться с какой-нибудь охранной структурой об обеспечении физической безопасности остальных наших сотрудников.
        Николай надолго замолчал, и Наташа не торопила его. Но потом Томин все равно отказался.
        — Своих детей вам не отправлю. А другим помогать буду.
        — Тогда начинайте прямо сейчас. Подыщите квартиру семье Тани. Кстати, при взрыве и ее соседи пострадали, приобретите жилье и для них. Найдите себе помощников, заключите договор на юридические услуги с какой-нибудь солидной юридической конторой и составьте смету на первое время. Можете не ужиматься, сколько надо будет, столько и получите. К тому же вы остались без автомобиля…
        — Я понял,  — произнес Николай,  — приступаю.
        ГЛАВА 11
        Павел Томин изучал список работников фонда, задержанных и выпущенных под подписку, пытаясь определить, по какому принципу выбирает свои жертвы Айзек Хейз. Судя по всему, никакой системы не было. Не просматривалась последовательность ни по иерархии должностей, ни по тому, на кого он нацелился — на мужчину или на женщину. И способы устранения убийц выбирал различные, чтобы нельзя было сразу сопоставить факты, чтобы произошедшее могли списать на случайное совпадение. Единственное, на что стоило бы обратить внимание: четверо уже убитых им людей жили в разных районах города. Вероятно, это делалось для того, чтобы дела возбуждались в разных районных управлениях и не объединялись в одно общее. А может, для того, чтобы разные сотрудники полиции или следственного комитета определяли гибель работников фонда как результат разбойного нападения, несчастного случая или от естественных причин. Исходя из этого, можно было предположить, что следующая жертва умрет, например, от остановки сердца. Тогда, скорее всего, Хейз выберет своим объектом кого-то наиболее преклонного возраста, а проживать тот человек должен в
районе, в котором убийца орудовал.
        Томин снова посмотрел на список. Самым пожилым оказался менеджер Сергей Адамович Ласкер, родившийся в 1954 году. Он был задержан самым последним, а отпущен первым. Обитал мужчина в Невском районе, в котором больше никто из сотрудников фонда не жил.
        Хейз, по мысли Павла, должен спешить. Наверняка ведь мерзавец понимает: рано или поздно полиция догадается, что отпущенные под подписку люди умирают и погибают не просто так. А может, уже догадались.
        В списке были указаны два телефона Ласкера: мобильный и домашний. Опер набрал сначала первый, но тот был, судя по всему, выключен. На звонок по домашнему номеру долго никто не отзывался, потом гудки прекратились, и в трубке повисла тишина.
        — Сергей Адамович,  — произнес в эту тишину Павел,  — вас беспокоит брат мужа Светы Томиной, если вы не забыли ее.
        — Помню,  — ответил негромкий голос.
        — Я хотел бы подъехать и поговорить.
        — Не надо,  — попросил Ласкер.  — Во-первых, я не знаю о чем, а во-вторых, вообще не хочу ни с кем встречаться.
        — Я — капитан полиции.
        — Тем более,  — ответил Ласкер. И положил трубку.
        Павел снова набрал номер.
        — Если это опять вы,  — сказал Сергей Адамович,  — то не звоните больше.
        — Речь идет о вашей безопасности, я хочу…
        Томин замолчал, подумав, что сейчас вновь услышит короткие гудки. Но трубка дышала гулкой тишиной.
        — Вы же понимаете, что люди гибнут не просто так,  — произнес наконец опер,  — что теперь и вам грозит опасность.
        — Понимаю, разумеется,  — откликнулся Ласкер.  — Причем понял сразу, еще когда про Марину узнал. Только кому я должен был говорить об этом? Следователю-мальчишке, который мне тыкал и угрожал «упаковать» до конца дней?
        — Я не следователь, я — оперативник. И к тому же сам хочу отыскать убийц Светы и ее коллег. Просто подъеду, и мы побеседуем… Если чего-то опасаетесь, то можно при свидетелях.
        — Хорошо, приезжайте,  — согласился Сергей Адамович.
        Павел попросил его никуда из квартиры не выходить, даже к соседям. Ласкер ответил шуткой — мол, у него только соседки, но смысла ходить к ним нет, потому что все они старше его самого.
        С полдороги Томин еще раз позвонил, но домашний номер отвечал длинными гудками. Зато по мобильному Сергей Адамович отозвался сразу.
        — Я только в магазин вышел,  — сообщил он,  — купить что-нибудь нам к чаю. Вы не беспокойтесь, универсам рядом, только дорогу перейти.
        — С дорогой поосторожнее, пожалуйста,  — попросил опер.  — Подожду вас возле дома, я уже на подъезде. У меня белая «Вектра» не очень новая.
        Через пару минут он остановил свой автомобиль в боковом проезде возле угла здания с нужным номером и посмотрел через дорогу на большой магазин. Как раз возле универсама начинался регулируемый пешеходный переход, который заканчивался в паре десятков метров от машины Павла. В конце перехода, вероятно, начали ремонтировать теплотрассу, куча земли не менее двух метров высотой была вывалена на дорогу, на газон. Пешеходы, заканчивающие переход, огибали ее, протоптав уже широкую тропинку.
        Через несколько минут Томин увидел, как из универсама вышел высокий седой человек с пакетом в руке, который направился к переходу. Предположив, что это Ласкер, Павел решил проверить. Набрал номер его мобильного и стал наблюдать. Высокий мужчина, ожидающий зеленого сигнала, достал из кармана аппарат и приложил его к уху.
        — Что ж вы сами-то в магазин побежали?  — спросил Томин, продолжая наблюдать.  — Отправили бы жену.
        — Я уже четыре года в разводе. Жена в Штаты на постоянное жительство укатила. И мы развелись, к моему счастью. Я даже поверил, что бог действительно существует…
        На светофоре зажегся зеленый глаз, и Ласкер, продолжая говорить, ступил на проезжую часть.
        — Будьте внимательны,  — еще раз посоветовал Томин.  — А я уже стою возле угла вашего дома.
        Седой человек поднял голову и кивнул.
        — Вижу.
        Положив мобильник в карман, Ласкер перешел улицу, начал обходить кучу земли и скрылся на мгновение из виду. В этот самый момент сбоку от «Вектры» Павла появился черный внедорожник, который тут же ускорил движение. Томин мгновенно понял, что сейчас должно произойти, но не успел ничего сделать. Как только Сергей Адамович вышел из-за земляной горы, разогнавшийся внедорожник ударил его, отчего тело сбитого мужчины перелетело через джип, и понесся по проезду, едва не давя бросающихся в разные стороны пешеходов.
        Павел завел двигатель, хотел помчаться следом, но впереди уже собралась толпа. Люди кричали, показывая руками вслед уходящей машине. «Вектру» не пропускали, кто-то даже пнул в дверь ногой.
        — Разойдитесь!  — крикнул Павел в открытое окно.  — Пропустите! Я полицейский, его нужно догнать!
        Но прохожие не спешили разойтись, несмотря на то что Томин давил на клаксон. Когда наконец удалось проехать, черный внедорожник уже поворачивал на следующем перекрестке. Павел на предельной скорости подскочил туда, когда уже зажегся красный сигнал светофора. Сигналя и мигая фарами, решил повернуть, но его не пропустили. Рискуя попасть в аварию, все равно начал поворачивать. Чудом никого не задев, вылетел на другую улицу, помчался, продолжая сигналить, обходя попутные машины то справа, то слева. И едва не проскочил стоящий у обочины автомобиль — тот, который преследовал. И заметил, что салон внедорожника пуст. Тогда Павел снова вдавил в пол акселератор. Через несколько минут догнал еле тащившуюся вдоль тротуара «девятку», собрался обогнать и ее, помчаться дальше… Но ведь он уже видел этот автомобиль! И не где-нибудь, а во дворе дома на Петроградской стороне, того самого, в котором жила Олеся Примула. Томин снова увеличил скорость, обошел «девятку» и нажал на тормоз, перекрывая ей путь. Старый автомобильчик въехал в бок «Вектре» с такой силой, что Томина тряхнуло и бросило на дверь, за ручку которой
он уже держался.
        В «девятке» находился только один человек, который и сидел за рулем. Павел выскочил на дорогу, а летевшие навстречу автомобили сбрасывали скорость, объезжая место аварии. Оперативник выхватил пистолет, опустил предохранитель и вскинул руку, видя, что на него направлен ствол. Несколько выстрелов прозвучали одновременно. Пуля просвистела возле самого уха, а вторая ударила в плечо. Человек в машине повалился на бок. Полицейский подбежал ближе и сразу понял, что все кончено. Он успел выстрелить трижды, и хотя с пяти шагов промахнуться сложно, не попал, куда целил — в плечо и в руку. Все три выпущенные им пули попали в лицо убийце Ласкера.
        Движение на улице сразу замерло. Томин помахал рукой, призывая остановившиеся автомобили проезжать, достал телефон и набрал номер, который ему оставили сотрудники ФСБ для связи в экстренном случае.
        — Говорит капитан Томин,  — представился он, начиная обыскивать карманы убитого.  — Только что некий мужчина, предположительно Теймураз Возба, сообщник Хейза, на угнанном внедорожнике сбил насмерть сотрудника фонда Ласкера. При попытке задержать его начал отстреливаться. Пришлось его…
        — Где вы сейчас?  — спросил спокойный и почти равнодушный голос.
        — Это не все. У меня его мобильник, записывайте номера, куда он звонил… Нет, к сожалению, здесь всего один номер, остальные он стер. Но в последний раз позвонил сразу после наезда на Ласкера…
        Павел начал диктовать номер и вдруг понял, что Возба, если в «Жигулях» именно он, вряд ли пошел на преступление один: кто-то должен был его страховать, кто-то подогнал «девятку» и дожидался в ней. Но Возба, судя по всему, успел сообщить, что за ним погоня, и его напарник не стал рисковать — завел двигатель, оставил ключ в замке зажигания, а сам вышел на тротуар. Возможно, этот человек видел и «Вектру», и Павла, перестрелку тоже понаблюдал. И теперь в курсе, кто за ним гоняется. Если это был Хейз, то он узнал Павла, которого видел во дворе Олеси Примулы, когда Томин якобы разыскивал свой пропавший автомобиль. Теперь нетрудно догадаться, как убийца станет действовать дальше — выяснит по номеру «Вектры» владельца, установит адрес его проживания…Что ж, придется быть осторожнее.
        Через семь минут на место происшествия прилетел «уазик» полиции с ребятами в бронежилетах. И почти сразу после них подкатили серый «Форд» и серая «Волга» с оперативниками из ФСБ, которыми командовал человек, с которым Томин уже общался. Он же и установил личность застреленного Павлом человека — действительно Теймураз Возба.
        Со знакомым фээсбэшником Павел беседовал в серой «Волге». Тот упрекал его в неумелых действиях, говорил, что надо было только проследить за «девяткой».
        — Не получилось бы,  — покачал головой Томин.  — Через полкилометра начались бы заторы, а в пробках мы все равно рядом бы не стояли. Этот гад легко оторвался бы или просто бросил машину и ушел дворами.
        — Ну ладно,  — согласился фээсбэшник,  — чего уж теперь… Возба нам хорошо известен, в свое время он контролировал абхазскую бригаду, которая занималась автоподставами. Дважды его задерживали и оба раза отпускали за неимением доказательств причастности. Потом Возба перестал светиться. Вероятно, каким-то образом познакомился с Хейзом, а может, они и раньше были знакомы. У него четыре курса медицинского, так что вполне вероятно, что к Грановским под видом врача приходил именно он. В день их смерти его никто не заметил, а накануне соседка видела доктора, выходившего из квартиры Грановских, и описала его достаточно точно. Номер телефона, на который Возба позвонил перед вашей стрельбой, вероятно, принадлежит Хейзу. Точнее, принадлежал — тот наверняка уже трубку скинул.
        — Если Возба звонил сообщнику, который должен был дожидаться его в «девятке», а связывался он именно с Хейзом, значит, их всего двое. Был бы третий, Хейз не стал бы рисковать, участвуя в сегодняшнем убийстве. Он осторожен. Видать, понимает: чем больше народу привлечь для выполнения его замыслов, тем больше вероятность провала.
        — Это только предположения,  — покачал головой фээсбэшник.  — Кстати, настоящее имя Хейза — Соломон Кешбая. Говорит по-русски свободно, без грузинского или какого-либо другого акцента. Опасен при задержании: был членом сборной Грузии по карате.
        — А как он англичанином-то стал?
        — Так, это уже наша работа,  — усмехнулся представитель ФСБ.  — Но не переживайте, выясним. Лучше подумайте, как машину в ремонт тащить. У «Вектры» колесо выбито, ремонта там, со всей работой и запчастями, тысяч на сто по меньшей мере.
        Машину, конечно, дотащили до автосервиса. Приехал Николай, который и договорился с мастерами. Те хоть и посчитали по минимуму, все равно оказалось, что Павел попал на восемьдесят тысяч. Значительный удар по семейному бюджету.
        Коля, правда, сказал брату, что наверняка поможет, найдет необходимую сумму, но Павел не рассчитывал на это. Откуда у того деньги, когда столько ушло на похороны? Да еще ему самому надо искать деньги на новый автомобиль, потому что страховка за «Субару» когда еще будет. И даже если страховая компания выплатит что-то, вряд ли той суммы хватит на новую машину.
        Они опять сидели на кухне, слушали, как бабушка за стеной о чем-то разговаривает с внуком.
        — Как Сережка?  — поинтересовался Павел.  — Плохо ему без мамы?
        — Нам всем плохо,  — ответил Николай.
        Взял телефон, набрал номер и вышел из кухни.
        ГЛАВА 12
        Наташа собиралась завтракать с Джоном, когда зазвонил ее мобильный.
        — Это Николай Томин,  — услышала она голос,  — я по поводу нашего последнего разговора. Хотя нет, не только по поводу разговора. Дело в том, что несколько часов назад погиб Сергей Адамович Ласкер. Вы слышите меня?
        — Да,  — прошептала Наташа.  — Просто не могу ничего сказать, мне безумно жалко всех вас…
        — Не надо меня жалеть,  — продолжал Томин.  — Я звоню сообщить, что на этот раз преступнику не удалось уйти. За ним пустился в погоню мой брат. Настиг, началась перестрелка, и Пашка преступника… Вы понимаете?
        — А сам не пострадал?
        — В плечо ранен легко, по касательной задело. А вот машина всмятку. На станции сказали, что ремонт обойдется в восемьдесят тысяч.
        — Продиктуйте номер счета, я сегодня же перечислю деньги. Ста тысяч ему хватит, на машину и на лечение?
        — В самый раз будет,  — согласился Николай.
        — А вы ведь тоже без машины,  — вспомнила Наташа.  — Тогда я двести тысяч переведу, чтобы и вам было на чем ездить.
        — Переведете, буду очень благодарен. Но обо мне речь в самую последнюю очередь. Вы правы, надо защитить людей. Я сейчас с братом поговорю, он капитан полиции и что-то дельное подскажет. Буду держать вас в курсе.
        — Только, пожалуйста, будьте осторожнее,  — попросила Наташа.  — Вдруг преступник действовал не один?
        Она записала номер банковского счета и не стала завтракать. Сообщила Джону, что погиб Сергей Адамович Ласкер, но его убийцу застрелили при попытке сопротивления полиции.
        — Я все понял,  — кивнул мистер Хадсон со спокойным лицом.
        Наташа направилась в свой кабинет к компьютеру, чтобы электронным платежом перевести обещанные деньги. Вспомнила вдруг спокойное лицо мужа, который, вероятно, потому не удивился печальному известию, что уже был готов к нему. Если так, то, может быть, ему известно нечто такое, что он скрывает от нее?
        Расположившись перед компьютером, Наташа набрала строкой «двести тысяч», сбросила ее и набрала другую — «триста тысяч». В конце концов, люди начали работать, пострадали, и даже незнакомый ей человек был ранен, так что экономить не стоит. К тому же те, кто прислал деньги, предполагали, что отправляют их для поддержки и помощи, а потому не стали бы возражать. Наташа нажала клавишу «enter», чтобы осуществить перевод.
        Потом вернулась в столовую и не застала Джона. Он уехал и даже не попрощался с ней, как обычно делал.
        А деньги на банковский счет фонда продолжали поступать. Газеты по-прежнему не оставляли благодатную тему, и один из городских каналов решил показать повтор той самой программы, в которой приняла участие Наташа.
        Николай вернулся на кухню и сообщил брату, что деньги на ремонт машины будут, бывшая коллега жены обещала перевести на его счет нужную сумму, а потому одной головной болью меньше.
        — Да это не боль,  — ответил Павел.  — Подумаешь, есть машина или нет… У меня со следующей недели отпуск начинается. Мы с Машкой в Турцию собирались, но теперь я решил не ехать никуда. Пусть она там греется, а я все-таки Хейза попытаюсь достать. Когда один останусь, никто не будет на мозги капать, где ночь провел. И потом, как я могу у моря на песочке валяться, когда всякая сволочь тут людей мочит… Хотя, конечно, машина позарез нужна. Но будем надеяться, что твои мастера быстро управятся. И деньги в самом деле придут.
        Деньги пришли. Только совсем не та сумма, которую ожидал Николай Томин. Он и не верил до конца, что Наташа выполнит обещание. Но на следующий день, придя в банк, узнал, что на счете… триста тысяч долларов. Сначала решил, что это какая-то ошибка, а потом позвонил брату.
        — Ты где?
        — Только что вышел из кабинета Бориса, который в очередной раз на меня наорал в присутствии своей секретарши. Сказал, что ранение мое будет считать бытовой травмой со всеми вытекающими, то есть даже страховку не получу и оплаченного больничного. Погнал в ведомственную поликлинику. И что мне там делать?
        — У меня рядом с домом автосалон, подъезжай туда,  — предложил Николай.
        — А там что делать?
        — Поговорить нужно. Срочно.
        Через час они ходили по салону и разглядывали автомобили. Николай при этом рассказывал о том, что в Штатах организован фонд помощи коллегам его погибшей жены. А потому предложили договориться с какой-нибудь охранной структурой о заключении договора на физическую защиту всех сотрудников.
        — Это у них в Штатах — охранные структуры, а у нас обдираловка и только,  — усмехнулся Павел, забираясь в салон автомобиля.  — И потом, сколько нынешние богачи на телохранителей тратят, а посмотришь сводки: там одного грохнули, в другом месте еще кого-то. Мне бы не мешали, я бы того Хейза за неделю взял. Хотя неделю-то, предположим, я выкрою, сошлюсь на свою рану… А вот на чем мне передвигаться? Тачка в ремонте неизвестно сколько простоит, платить за ремонт пока нечем, ты теперь тоже безлошадный… Не просить же в твоей автошколе!
        Опер вылез из автомобиля и вздохнул:
        — Зря мы сюда пришли, одно расстройство. Я вот о такой тачке только мечтать могу. Ты ж понимаешь, мне лет десять надо вкалывать, чтобы ее купить, причем не есть, не курить и не дышать… Борька, гад, когда себе новую машину взял, мне ее показал и сказал: «Был бы ты нормальным человеком, и у тебя такая же была, а ты ведь идиот…» А я — нормальный! Только в наше время самые нормальные пешком ходят. Пойдем отсюда!
        — Я тоже хочу в машине посидеть. Кстати, какой цвет тебе больше всего нравится?
        Павел махнул рукой и, направляясь к выходу, бросил на ходу:
        — Понятно какой — ментовский серый, разумеется.
        Потом он стоял у входа и курил, поглядывая на площадку, где рядами были припаркованы подготовленные к продаже новенькие автомобили. И на часы поглядывал, злясь на брата, который не спешит выйти. Хотел вернуться в салон, чтобы поторопить Кольку, но тот уже сам шел ему навстречу.
        — Все налюбоваться не можешь?  — поинтересовался Павел.
        Николай кивнул и вспомнил:
        — Только что звонил на станцию — они готовы за твою разбитую «Вектру» пятьдесят тысяч рублей дать хоть сегодня.
        — А зачем мне их пятьдесят тысяч? Одно колесо от «БМВ» купить? На одном колесе далеко не уедешь.
        — Не уедешь,  — согласился Николай.  — Поэтому сейчас я восемь колес приобрету. Тебе, как ты и просил, серенькую «пятерку», а себе такую же взял, но «изумрудную» — Света этот цвет очень любила. Сейчас документы оформляют, так что зайди туда с паспортом и правами.
        ГЛАВА 13
        С офисом помог Джон. У него уже было арендовано помещение для открытой им недавно консалтинговой фирмы, но после того как у случайно образованного фонда появились в управлении огромные средства, мистер Хадсон решил с консалтингом повременить и уступил офис Наташе. Надо было набирать штат, муж обещал помочь с этим тоже. Джейн Биркин предложила свои услуги, и Наташа пообещала подумать о том, как ее использовать.
        — Вообще-то я могу стать лицом фонда, представлять нашу фирму в телеэфире — участвовать в разных ток-шоу, в рекламных турах по миру, на презентациях и светских вечеринках. Давно мечтала о телевизионной карьере,  — разоткровенничалась бывшая Зина.  — И у меня должно получиться, потому что я всегда все хорошо обдумываю. А потом можно на нашем сайте сделать онлайн-линию: я сижу перед камерой, мне звонят, а я отвечаю на все животрепещущие вопросы: ну, допустим, у кого-то не получается с женой, а у кого-то с мужем — со своим или с чужим, не важно. Короче, проблема. Озабоченные люди входят в Интернет, набирают в поисковике «Советы от Джейн Биркин», видят меня и очень скоро радуются жизни, потому что им уже ничего не надо решать — я все им разложила по полочкам.
        Наташа слушала ее молча. Вернее, не слушала совсем. Идея с созданием сайта пришла ей самой гораздо раньше — в тот самый день, когда был зарегистрирован фонд. Мистер Хадсон помог и с этим: не прошло и трех дней, после того как Наташа поделилась с ним своей идей, как Джон, вернувшись домой, положил на стол перед ней планшетник и сказал:
        — Смотри!
        И Наташа увидела уже готовый сайт. Причем поразилась не столько скорости, с которой он был разработан, сколько профессионализму, с которым все было сделано.
        Теперь она наполняла страничку фонда материалами: статьями и фотографиями. После телевизионной передачи на сайт ежедневно заходили сотни человек, оставляли свои отзывы, желали счастья и успехов в борьбе за справедливость. Причем писали не только частные лица, но и представители общественных организаций, частных фондов и промышленных предприятий.
        А деньги продолжали поступать. И не только из Штатов: из Европы, Южной Америки, Японии, Саудовской Аравии и даже из Новой Зеландии.
        Из России тоже приходили слова поддержки. Порой — в необычной форме. Организация «Нет тоталитаризму!», о которой Наташа не слышала даже, попросила сто тысяч долларов на проведение акции поддержки, сославшись на ранее достигнутую договоренность. При этом координатор организации сообщил, что сто тысяч нужны на оплату времени людей, которые готовы прийти на стихийный митинг. А поскольку в России такса не меняется уже несколько лет (каждому участнику полагается ровно тысяча, а за организацию драки с полицией — пять тысяч рублей), то, исходя из расценок, такая сумма и получается. Однако в конце письма была приписка: если возможно, пришлите сто пятьдесят тысяч — сотни может не хватить.
        Наташа, конечно, отвечать не стала, но у Джона спросила, не обещал ли он какой-нибудь организации деньги за проведение митингов в поддержку «Рашен райз». Показала ему это письмо, и муж сразу высказал свою оценку:
        — Мошенники. А вообще, дорогая, ни с кем на эту тему не веди никаких переговоров. Если кто-то скажет, что нужны деньги для помощи семьям погибших, то не надо даже и слушать.
        Тогда она объяснила, что в России уже есть люди, которые начали работу. Мистер Хадсон удивился, стал интересоваться подробностями, а потом вздохнул: мол, такая самодеятельность никому не нужна.
        — Почему?  — удивилась Наташа.
        — Да потому, что этим уже занимаются профессионалы, проверенные люди.
        — Проверенные кем?  — не поняла она.
        — Проверенные борьбой с режимом,  — уклончиво ответил Джон.  — Но хочу тебя предупредить: очень скоро в России начнется такое, что прежние митинги на Болотной площади покажутся властям забавными и очень спокойными мероприятиями. Толпа, даже малочисленная, плохо управляема, а вот народными массами всегда можно манипулировать, направляя их в нужную сторону, в том числе к хаосу, к анархии.
        — Ты этого хочешь?
        — Я?  — переспросил Джон. И тут же ответил: — Я этого не хочу. Просто власти должны понять, что нужны перемены, нужно переходить к настоящему народовластию, к настоящим выборам, что пора прекратить назначение депутатов. Ты же лучше меня знаешь, кто сидит в вашей Думе. Или миллионеры, заплатившие за мандат, или функционеры разных партий, ничего никогда не сделавшие своими руками и не умеющие работать головой, ожидающие команды сверху. А еще молоденькие девочки-спортсменки, которые, будучи депутатками, снимаются для «Плейбоя», или просто подружки высоких чиновников… Народ ведь не избирал эту шваль. Народу сказали, что будут выборы. Дескать, выбирайте из того, что вам предлагают. И вот народ перед тем, как пойти к урнам, целый день думает, думает, за кого ему голосовать: за уголовников или за продажных политиков с их девочками.
        — Это не совсем так,  — возразила Наташа.
        — Разве?  — удивился мистер Хадсон.  — А что, все в России обеспечены жильем и работой? Все могут рассчитывать на бесплатную медицинскую помощь и на пенсию, которой хватит не только на нормальную еду, но и на отдых хотя бы в Турции? Настоящий государственный человек подумает вначале о народе, а потом уже о своем личном благосостоянии. У очень многих людей нет своего жилья, а если оно и есть, то жить там подчас невозможно, но платить за него надо столько, что человек должен половину месяца вкалывать, чтобы рассчитаться за коммунальные услуги. А народный якобы избранник при этом владеет несколькими коттеджами, квартирами в Майами и в Дубае… Разве не так?
        — Так,  — согласилась Наташа.
        — Ну а раз так,  — кивнул Джон Кеннеди Говард Хадсон,  — значит, никакой самодеятельности с твоей стороны. Договорились?
        — Я согласна. Только нашим сотрудникам надо помогать: оплачивать обеспечение их безопасности, юридические услуги, питание, проживание, возмещение ущерба. Ты же знаешь, некоторые потеряли имущество. Деньги им очень нужны. Хотя для семей погибших потеря самого близкого человека невозместима в принципе.
        — А я и не спорю. Выдели на все подобные дела процентов десять от собранной суммы. Да, десяти процентов с лихвой хватит на благотворительность. Но средства ведь собираются не только на эту…
        Наташе вдруг показалось, что мистер Хадсон сейчас произнесет «ерунду». Возможно, именно так он и хотел сказать, но, посмотрев на жену, улыбнулся и закончил:
        — На эту самодеятельность.
        Джон подошел к окну и пару минут смотрел на океан. Потом уже совсем другим тоном, словно разговор о России закончился и теперь он беседует с женой о чем-то личном, сказал:
        — Удивляешься, что я так хорошо осведомлен о современной русской жизни? А для того чтобы знать о ней, надо не по музеям и презентациям достижений ходить — достаточно просто пройтись по улицам и дворам, поговорить с людьми, может быть, даже с кем-нибудь выпить…. Тогда узнаешь о русской душе гораздо больше, чем из книг Достоевского или Толстого. И вообще, почему во всем мире говорят только о русской душе? Никто почему-то не вспоминает о французской или английской, или об испанской. Не говоря уже об исландской или буркинафасовской. Вспоминают только о каких-то частностях: английская чопорность, французский шарм, испанский темперамент… А что такое русская душа, никто не знает. Все говорят о ней — и никто ее не видел.
        Он обернулся и посмотрел на Наташу.
        — Ты можешь мне объяснить? Ты ведь русская?
        — Русская,  — ответила та. И удивилась: — А почему ты спрашиваешь?
        — Да потому что в России не только русские живут, есть еще татары, башкиры, ненцы, чуваши… хохлы, наконец. А в Дагестане в каждом селении свой народ и свой язык… И что, весь этот сброд — русские?
        — А ты не подумал, почему слова «американец», «француз», «англичанин», «исландец» и названия всех остальных национальностей — имена существительные, а слово «русский» — прилагательное?
        — Субстантивированное прилагательное,  — поправил Джон. И согласился: — Ну да, так и есть. Я как-то не обращал на это внимания. И почему же?
        — Да потому, что «русский» — это обобщающее название объединения родственных племен: древлян, полян, вятичей, кривичей, берендеев, бодричей и других, заселявших Европу от Уральских гор до земель империи Карла Великого — одной из величайших империй в истории, но которая была лишь маленьким кусочком остальной Европы, то есть России. Русские — это единый народ, не потерявший своей территории и своего языка. И быть частью этого народа, сохраняя при том свою национальную культуру, могут и другие — уже упомянутые тобою башкиры, жители Дагестана, ненцы или чуваши. У нас… прости, у России, хватало территории и ресурсов, чтобы с легкостью отказаться от своих колоний в Америке — я говорю об Аляске и Калифорнии…
        — Ладно, закончили!  — оборвал ее мистер Хадсон.  — Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему. Я о душе, а ты какую-то выдуманную историю мне втолковываешь… Не будем об этом.
        — Как скажешь,  — согласилась Наташа.
        — Какая теплая в нынешнем году осень…  — произнес Джон и, не глядя на жену, вышел.
        Наташа тоже посмотрела на океан и поняла, что едва сдержалась, чтобы не наговорить мужу грубостей. Какое право он имел назвать жителей России сбродом? И зачем тогда все эти фонды, акции поддержки и солидарности, демонстрации, телевизионные передачи?
        И вообще, единомышленник ей Джон или нет? После сегодняшнего разговора что-то прояснилось: скорее всего, нет, не единомышленник. Тогда кто он — просто чужой человек, назвавшийся мужем?
        ГЛАВА 14
        Павел до самого последнего момента не решался сказать жене, что в Турцию не полетит. Накануне Маша собирала вещи, радовалась, упаковывая чемодан. И вдруг до нее дошло.
        Она посмотрела на сидящего Павла и тихо поинтересовалась:
        — А ты почему мне не помогаешь, расселся тут… Здесь, что ли, остаешься?
        — Остаюсь,  — кивнул Томин.  — Халтурка небольшая подвернулась. Надо кое-кому помочь. Не за бесплатно, разумеется. Я уже и аванс получил.
        У Маши отнялась речь. Она смотрела на мужа, открывала и закрывала рот, но ничего произнести не могла. Потом набрала полные легкие воздуха, и Павел понял — сейчас закричит.
        Но жена выдохнула и спросила почти спокойно:
        — Ты что, дурак? Твоя путевка пропадет — мы двадцать тысяч потеряем. Ты же за такие деньги еще недавно целый месяц вкалывал.
        Павел не знал что ответить и на всякий случай кивнул:
        — Дурак. Но не совсем.
        И объяснил:
        — Я съездил в турагентство, объяснил свои обстоятельства, и деньги мне вернули.
        — О-ой…  — выдохнула Маша и, понимая, что ничего уже изменить нельзя, в бессилии опустилась на стул, продолжая держать в руках маечку, которая не хотела умещаться в чемодане.  — Какой же ты подлец! То домой с перевязанным плечом являешься, то еще что-нибудь… Машину вот разбил… На чем мы теперь в аэропорт поедем?
        — Сказал же, я не поеду,  — напомнил Павел.  — То есть поеду, конечно, в смысле отвезу тебя…
        — На чем? На разбитой машине? Нет, ты больше чем дурак. А я-то какая дура! Послушала сестру, когда она говорила: «Выходи за мента, будешь как сыр в масле». Верка-то, может, и как сыр, а мне каково? Они с Борисом по два раза в год отдыхают, летом в Европе, а зимой в Доминикане или еще где. А я в кои веки размечталась — заграницу увижу… У Верки муж уже полковник, а ты навечно капитаном останешься. Да и потом, Борька в кабинете своем целый день торчит, а я сиди тут и переживай — подстрелят тебя или нет. Каждый вечер в страхе жду: придешь или не придешь? А вдруг мне позвонят и сообщат…
        Павел достал из кармана деньги и протянул жене.
        — Вот, в турагентстве дали. И тут еще немного, я в качестве аванса получил.
        Маша даже не обернулась.
        — Да подавись ты ими!
        Но потом вспомнила, что речь как-никак идет о двадцати тысячах рублей, посмотрела на мужа и удивилась:
        — Что это?
        — Двадцать тысяч рублей и десять тысяч евро — тебе на отдых.
        — Откуда десять тысяч евро?  — перешла на шепот Маша.
        — Я же объяснил: аванс получил за работу. Потому и не лечу — когда еще столько денег смогу заработать….
        Жена взяла деньги, хотела пересчитать, но удержалась.
        — Что же ты раньше не сказал? Мы бы в другое время полетели, вместе.
        — Так потом и полетим вместе. А пока ты одна в Турцию смотайся — вроде как на разведку. Не понравится там, мы с тобой потом в Малибу какое-нибудь или на Гавайи рванем.
        — За Гавайи знаешь сколько денег сдерут? Никаких твоих авансов не хватит! А эти деньги я тратить не буду. Спрячу подальше — потом пригодятся.
        — Так я еще какую-нибудь халтурку подыщу. Моя специальность теперь нарасхват, киллеров сейчас немерено развелось.
        Маша испугалась.
        — Так ты что, в киллеры подался?
        Посмотрела на деньги, которые держала в руке, хотела их отшвырнуть, но рука не поднялась.
        — Ты соображаешь, на что пошел?
        — Как-то ты странно рассуждаешь,  — удивился Павел.  — То тебе денег не хватает, а когда приношу, то сразу — киллер. В нашей стране разве только киллеры зарабатывают? Меня одна организация попросила помочь в расследовании, потому что у меня опыт и возможности. Все законно. Может, меня даже наградят.
        — Что-то подобное я уже где-то слышала,  — улыбнулась жена.  — А ты мне не врешь? Поклянись!
        — Чтоб мне пусто было!  — произнес Павел, перекрестившись. И добавил: — Я ведь тебе не вру никогда, ты же знаешь…
        Ночью Томин долго не мог заснуть. Слушал ровное дыхание Маши и, не зная, спит ли жена или так же, как он, просто лежит, шепнул:
        — Кстати, Доминиканы у твоей сестры накрылись, кажется. Сегодня Борьку на взятке поймали. Под видеосъемку с мечеными купюрами после заявления потерпевшего о вымогательстве…
        Маша резко села в постели.
        — Как взяли?
        — Ну, как обычно взяточников берут. Я как раз по лестнице поднимался, а его вниз спускали, в наручниках. Мне приказали встать к стене и освободить проход. Его под руки поддерживали, потому что, как мне показалось, сам он идти уже не мог…
        — И что теперь?
        — Лет семь дадут, если придумают ему какие-нибудь заслуги.
        — И кого на его место поставят?
        — Найдут кого-нибудь. Ты ложись.
        Маша легла и обняла мужа. Потом поцеловала его в плечо.
        — Я тебя люблю, хоть ты и дурак. Ты ведь наверняка и с новым начальником лаяться будешь.
        Павел подумал, стоит ли говорить, но все же признался.
        — На самом деле на его должность назначили меня. Сказали, отдохни в этой… не буду передавать в какой, Турции и возвращайся поскорее…
        Утром супруги Томины вышли во двор. Маша увидела сверкающий полировкой «БМВ», по привычке стала выискивать взглядом «Вектру», но потом вспомнила, что их автомобиль в ремонте, и погрустнела. А Павел подошел именно к «БМВ», открыл дверцу и поставил на заднее сиденье чемодан.
        — Это что?  — прошептала Маша.
        — Махнул не глядя на нашу старую тачку,  — улыбнулся муж.
        — На работе выдали?
        — От работы, кроме выговоров, ничего не дождешься. Я же говорил тебе про аванс. Так вот, «БМВ» и есть аванс. А те денежки, которые я тебе дал, только часть его. Ну ладно, садись, сейчас с ветерком в аэропорт доставлю.
        Из аэропорта Павел отправился на Петроградскую сторону. Олеся Примула должна была находиться дома. Вчера он позвонил ей и, представившись представителем провайдера, попросил в полдень никуда не уходить, потому что будет прокладываться оптико-волоконный кабель. Примула, правда, решила отказаться, сказав, что ей кабель не нужен, потому что квартира не ее, а хозяева пусть сами разбираются и устанавливают что хотят, она же ничего платить не собирается.
        — За все уже заплачено,  — настаивал Павел.  — А возможности оптико-волоконного кабеля сами знаете какие. Вы сможете совершенно бесплатно смотреть сто цифровых телевизионных каналов, а там фильмы, показы мод, эротика… Кроме того, скорость Интернета повысится в десять раз. А главное, ваш телефонный номер будет полностью защищен от возможности прослушивания.
        — Правда?  — не поверила Примула.
        — Завтра и проверите,  — продолжал врать Павел.  — Пока никто не жаловался. И никаких денег с вас никто не потребует.
        Конечно, это была грубая ложь, но вряд ли Олеся станет ее проверять. И все же Павел спешил застать ее дома.
        Он поднялся по лестнице, посмотрел на часы: без пяти минут полдень, и позвонил в дверь.
        — Кто?  — прозвучал за дверью женский голос.
        — Мы договаривались,  — сказал Павел,  — я по поводу кабеля.
        Олеся открыла дверь.
        — Проходите.
        Томин зашел внутрь и посмотрел в открытую дверь комнаты.
        — Вы одна?
        — А почему вас это интересует?  — она посмотрела на Павла внимательнее и чуть неуверенно произнесла: — По-моему, мы с вами раньше где-то встречались.
        — Встречались,  — кивнул опер и показал удостоверение.  — И будем еще долго встречаться. Я за вами.
        — В каком смысле?  — не поняла девушка.
        — Вам предъявляется обвинение в соучастии в подготовке и совершении ряда заказных убийств в составе организованной преступной группы.
        Примула немного растерялась, и по этому «немного» Павел сообразил — известие для Олеси не стало такой уж неожиданностью.
        — Бред какой-то,  — произнесла девица и покосилась на закрытую входную дверь.
        — Ну, это вы присяжным в суде будете доказывать, что они бредят, а у меня приказ доставить вас в следственный изолятор. Желательно без шума, чтобы ваши сообщники…
        — Какие еще сообщники?  — попыталась рассмеяться Олеся.  — Что вы такое несете?
        Павел, сделав вид, что не слышал ее слов, продолжал:
        — Чтобы ваши сообщники, если наблюдают сейчас за вашей квартирой, ничего не заподозрили. Вас же могут устранить в любой момент, как… Ну, вы и сами все понимаете прекрасно. Кстати, Возба уже убит.
        — Как убит?… То есть какой Возба? Не знаю такого.
        — Ну здрасьте! Вы же с ним сожительствовали целых полтора года. А потом он переуступил вас мистеру Хейзу. Или вы собираетесь отрицать, что знакомы с мистером Хейзом?
        Павел покрутил головой, осматривая пол в прихожей.
        — Кстати, а где его ботинки? Неужели он пришел и забрал их?
        Томин взглянул на красное лицо Олеси.
        — Когда Айзек приходил к вам?
        — Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката.
        — А разве кто-то возражает? Сейчас поедем в следственный изолятор, именуемый в народе «Крестами», определим вас в камеру, а назавтра пригласим вашего адвоката, как и положено. Никто не против, чтобы вы пообщались с опытным в уголовных делах специалистом. Так что собирайте вещи, а я подскажу, что вам в камере пригодится в первую очередь.
        — Но я еще имею право на один телефонный звонок!
        Томин достал из кармана мобильный телефон и протянул его Примуле.
        — Конечно, имеете. Звоните, пожалуйста, куда угодно.
        — С вашего не стану!  — затрясла головой Олеся.
        — Так это не мой, а Возбы,  — сообщил капитан,  — я его с трупа снял, ваш бывший любовник как раз перед смертью пытался кому-то позвонить. Да не волнуйтесь вы так! Кстати, меня потому и послали за вами, что я самый мягкий человек в нашем отделе. Другие бы давно тут все разнесли. И еще хочу пояснить: допрос в присутствии адвоката рассматривается как допрос подозреваемой по делу. Но если вы сообщите нужную нам информацию до официального предъявления обвинения, такая помощь следствию расценивается как явка с повинной, и суд назначит вам наказание по минимуму. В вашем случае статья предусматривает от восьми до двадцати лет лишения свободы. Но, учитывая сотрудничество со следствием, прокурор не сможет потребовать для вас более семи, и тогда суд снизит срок до шести. Сравните: шесть или двадцать. Есть разница? Получив шесть лет, вы будете иметь право на условно-досрочное освобождение по истечении двух третей срока. Значит, проведете всего четыре года на зоне. Вот такой у нас уголовно-процессуальный кодекс. Многие преступники, зная эти тонкости, используют возможность и помогают полиции. А нам — головная
боль. Какой-нибудь убийца детей, насильник до предъявления ему обвинения признается, заработает явку с повинной, а через пять лет мы его снова ловим.
        Примула задумалась.
        — А если суд назначит не шесть, а четыре или три года?  — продолжал Павел.  — Две трети от трех — всего два годика. Хорошие адвокаты умеют договариваться. Тогда через пару лет вы будете все такой же молодой, красивой, а главное — свободной… Нет, главное — сейчас, до «Крестов»,  — рассказать все, что вам известно…
        — Я никого не убивала.
        — Это уже не моя забота,  — вздохнул опер,  — мое дело доставить вас в «Кресты». Однако если при передаче вас с рук на руки я сообщу рассказанное вами, а вы подтвердите свои слова под протокол, то этот документ станет основным для состава суда. Правда, у нас потом возникают трения с государственным обвинителем, требующим максимального наказания.
        — Но я не знаю ничего!  — заплакала Олеся.  — Я правда в их делах не участвовала! Только подозревала, что они там чем-то занимаются, потому что видела у них оружие…
        — В своей квартире видели оружие?
        Примула быстро кивнула дважды.
        — Хорошо, что сообщили об этом сейчас,  — облегченно вздохнул Павел,  — а так бы вам пришили еще одну статью — за незаконный оборот оружия. Вы же не донесли, что у вас в квартире хранится оружие.
        — Но я не знала… я вообще боялась, что они и со мной могут что-то сделать…
        — А где сейчас мистер Хейз?
        — Не знаю… Честно, не знаю!
        — И номера его телефонов тоже не знаете?
        — Он их меняет часто. Раньше у него два было, когда в фонде работал, а потом каждый раз с нового звонил.
        — Может, у него другая девушка появилась, и он у нее сейчас?
        — Н-нет,  — явно растерялась Олеся.  — Не думаю, что…
        — Вы его не знакомили со своими подругами?
        — Нет, но…
        — Как зовут ту девушку, которая, судя по вашей реакции, произвела на мистера Хейза неизгладимое впечатление?
        — Я их не знакомила. Мы просто в «Астории» с Айзеком были и случайно ее встретили. У него чуть глаза не выскочили — Тамарка высокая и длинноногая блондинка. Потом в ресторане втроем посидели, и все.
        — Но вы же выходили из-за стола — пусть ненадолго. Вот мистер Хейз и поинтересовался у вашей подруги номером ее телефончика. Или в вашей записной книжке отыскал… Как фамилия Тамары? Где живет? Она ведь в последнее время не звонит вам, верно?
        — Ни разу после той встречи. Фамилия ее Горбунова, а прозвище Бронзулетка. Она у метро «Приморская» живет. Номера дома и квартиры не знаю, но могу объяснить, как ее отыскать. И телефоны дам, мобильный и городской.
        — Рисуйте побыстрее. Если дадите верные данные, обещаю — в «Кресты» вас не отвезу. Карьерой рискую, но сделаю, как говорю. Лично я верю, что вы ни при чем. Вас втянули обманом, вы запутались…
        — Именно так и было!  — энергично закивала Примула.
        Затем бросилась в комнату и тут же вернулась с листом бумаги и ручкой. Быстро нарисовала план и схему подъезда к дому, в котором проживала Тамара Горбунова. Записала еще два телефонных номера и даже указала два ресторана при гостиницах, где Бронзулетка работала чаще всего.
        Павел взглянул на лист и оценил:
        — Очень красиво получилась.
        — У меня в колледже по черчению всегда пятерка была,  — довольная похвалой Олеся вздохнула.
        — Собирайтесь,  — велел ей опер.  — В «Кресты» мы не поедем, но я вас спрячу на денек, пока не возьмем Хейза. Потому что если оставить вас без прикрытия, он может прийти и убрать ненужного свидетеля. А мне вас жаль, юная симпатичная девушка должна жить долго и счастливо. Сложите в сумочку белье на смену, зубную щетку, пасту, возьмите минералку, бутерброды на первое время… Остальным вас обеспечат.
        Они подъехали к районному управлению полиции. Олеся увидела служебные машины.
        — Вы же говорили…
        — Это же не «Кресты», сами видите. И потом, у вас здесь такая охрана будет, ни один киллер не достанет.
        По коридору прошли к помещениям изолятора предварительного задержания, и Павел спросил у дежурного сержанта, открывшего перед ними дверь-решетку.
        — Свободная камера есть?
        Услышав утвердительный ответ, приказал:
        — Тогда оборудуйте ее по высшему разряду: матрасик поприличнее принесите, подушку почище. И чем девушке укрыться тоже дайте.
        Примула поняла, что ее обманули, и заплакала.
        — Успокойтесь,  — погладил Олесю по плечу Томин,  — это только до вечера. Вот возьму Хейза и выпущу вас. А пока здесь — самое безопасное для вас место в мире.
        Капитан еще сам не знал, как все будет. Тот человек из ФСБ предупреждал, что мистер Хейз опасен при задержании, будто бы он каратист. Ну, с этим еще как-то можно разобраться. Но как провести задержание? И стоит ли вообще задерживать? Томин предполагал, что преступник начнет отстреливаться. Во всяком случае сделает попытку. Полезет в карман за пистолетом, едва увидит Павла, и… тогда придется стрелять на поражение. Конечно, лучше было бы подойти незаметно и сразу вломить каратисту между глаз. И еще добавить как следует. Но чтобы тот не умер, а просто знал, что потом будет еще хуже. Павел думал о брате, о том, как Коля переживает гибель жены, и хотел, чтобы Хейз понял: нельзя безнаказанно убивать русских женщин. Да и вообще женщин. Мужчин тоже не стоит. Никого нельзя убивать!
        Оказавшись у дома, в котором, согласно плану, нарисованному Олесей, проживала гражданка с гордым прозвищем Бронзулетка, Томин проехал вдоль длинного фасада, потом зарулил во двор и, двигаясь так же медленно, начал изучать территорию. Вдоль всего дома были припаркованы машины. Обнаружился и «Шевроле Лачетти», но не голубой, которым пользовался Хейз, а черный. Павел не стал даже выходить и проверять краску — ведь преступниику проще найти другую машину, не засветившуюся во время совершения убийств, чем перекрашивать уже использовавшуюся. Проще угнать на часок-другой любую подходящую. Внедорожник, которым сбили Ласкера, был угнан за час до преступления, когда его хозяин парился с приятелями в небольшой частной баньке. Вероятно, Хейз предполагал, что наезд со смертельным исходом полиция спишет на угонщика, который спешил скрыться и поэтому, сбив случайно человека, не остановился. Пусть полиция разыскивает того, кого на самом деле никогда не было.
        Выбраться из машины и обследовать пути возможного бегства Хейза не составило бы труда, но Павел решил пока не светиться, оставаться в салоне и провести рекогносцировку из окна автомобиля. Вон невысокий заборчик, огораживающий территорию стандартного детского сада. За заборчиком ряд кустиков с осыпавшимися листьями, качели и маленький домик для игр. Из здания как раз выводили детей на прогулку, и это обстоятельство немного озаботило Томина — стрельбы здесь надо избежать в любом случае.
        Вот два окна квартиры Бронзулетки, расположенной на шестом этаже. Слева кухня, справа комната. Оба окна плотно занавешены одинаковыми синими шторами. С такой высоты разглядеть, что происходит у двери подъезда, трудно: надо или встать на стул, или перегнуться через подоконник. Значит, если покинуть машину и пройтись по двору, мистер Хейз, если он время от времени выглядывает наружу, вряд ли сможет его заметить. А если и заметит, то с такого расстояния вряд ли опознает. Хотя…
        Начался нудный осенний дождик, стекла стали запотевать, и Павел решил все-таки покинуть салон.
        Было около пяти вечера и достаточно светло, несмотря на дождь. Детей повели с площадки обратно в здание садика. Навстречу Томину прошли двое мужчин в одинаковых кепках-бейсболках, глубоко надвинутых на лоб. Они шагали не торопясь, словно прогуливаясь, ни о чем не разговаривая и не глядя вокруг. Опер слегка задумался: обычно мужчины, если идут рядом и не спешат куда-либо, всегда находят тему для беседы. А эти словно не обращают внимания друг на друга. Оба были одинакового возраста — немного за тридцать, спортивного телосложения, среднего роста. Капитан отметил для себя их приметы, запомнил на всякий случай. После чего они разминулись. Один из мужчин чуть повернул голову и коротко посмотрел на Павла. Затем подошел к арке, сквозь которую был выезд на улицу. А его спутник, легко перепрыгнув ограждение территории детского садика, направился к игрушечному теремку и, согнувшись, нырнул в него.
        На всякий случай Томин двинулся к подъезду, но не к тому, в котором проживала Бронзулетка. Взошел на крыльцо, набрал номер одной из квартир.
        — Это кто?  — поинтересовался старушечий голос.
        — Кровельщики,  — ответил Павел.  — Пришли вам крышу латать, чтобы не протекала. Откройте!
        — Ну наконец-то!  — обрадовалась старушка.  — А то я уж звонить вам устала.
        Дверь отворилась. Оперативник вошел внутрь и поднялся на площадку между первым и вторым этажом. Не подходя близко к окну, посмотрел на игрушечный домик, за узкой прорезью игрушечного окошка была темнота, в которой зачем-то скрывался незнакомец в бейсболке. До двери подъезда Бронзулетки оттуда, прикинул капитан, не более пятидесяти шагов.
        Постояв на площадке минут десять, Павел спустился и вышел во двор. Снова забрался в машину и стал ждать. Почему-то ему казалось, что Хейз вот-вот должен появиться: либо из дома выйдет, либо подойдет к парадному. Томин не мог знать этого, однако уверенность, что преступник вот-вот покажется, крепла. Такое же ощущение помогло ему более десяти лет назад. Тогда он, еще только начинающий службу опер, остановил въезжающую на рынок старую, проржавевшую на боках «шестерку» и попросил сидящего за рулем мужчину помочь ему завести автомобиль. На самом деле у него не было никакого автомобиля, просто Томин отчего-то очень захотел, чтобы тот человек вышел наружу.
        А водитель словно не понимал, чего от него хотят. Смотрел в упор и молчал.
        — Помоги, а…  — повторил Павел.  — Пару минут потеряешь, а я заплачу.
        Он даже рукой показал в сторону, где якобы оставил заглохшую машину.
        — У меня дела, брат,  — наконец заговорил шофер в «шестерке», не мигая.  — Очень важные дела. Сейчас ты поймешь сам.
        Мужчина снова хотел въехать на рынок, но на пути стоял Томин.
        — Уходи!  — крикнул мужчина.  — Ну, сейчас тебе совсем плохо будет…
        Он все же вышел, чтобы устранить препятствие. Положить его на землю и скрутить оказалось делом одной минуты. Потом уже люди из ФСБ сказали Павлу, что ему просто повезло: в машине находилась почти сотня килограммов тротила, а исполнитель теракта оказался один. Если бы бомбу должен был взорвать радиосигналом сообщник, а не сам смертник, то не было бы на свете молодого опера Томина, а заодно ни рынка, ни парочки окрестных домов…
        В кармане затренькал мобильник, выведя Павла из задумчивости. Его вызывала Маша.
        — Здесь так здорово!  — взахлеб начала рассказывать жена.  — Море теплое, все включено, в том числе — напитки бесплатные, хочешь — пиво пей, хочешь — виски… Тебе бы здесь понравилось!
        — А ты что хочешь?  — спросил он, рассматривая проезжающий мимо «Опель» с тонированными задними стеклами.
        — Я же не пью, ты ведь знаешь,  — ответила Маша.  — А вообще мне уже к тебе хочется. Слушай, я сестре позвонила, и Вера сказала, что у Бориса все плохо…
        — Я в курсе,  — перебил жену Томин.  — Прости, сейчас нахожусь на совещании, вечером перезвоню.
        Опер отключил телефон и спрятал его за пазуху. Потом достал пистолет и снял его с предохранителя. Надо же, только что чуть было не пропустил Хейза! Тот приехал как раз на «Опеле». Узнал он его или нет, теперь не было таким уж важным вопросом. Скорее всего — нет, раз проехал спокойно мимо. Мистер Айзек притормозил, покрутил головой, осмотрел ряд припаркованных автомобилей, словно выбирая место для стоянки, а потом, обогнув забор детского сада, остановил машину под двумя высокими березами, рядом с грузовиком. Почти сразу вышел из автомобиля, включил сигнализацию и не спеша двинулся вдоль забора детского сада. Томин решил пропустить его к парадному и подойти сзади, когда Хейз будет возле стены дома.
        Бывший начальник безопасности фонда «Рашен райз» обогнул угол заборчика и уже не мог видеть игрушечный домик, а также того, как из него вылез мужик в бейсболке. А Павел это заметил и тут же обернулся к арке. Оттуда несколько боком двигался второй парень в кепке и как будто говорил по телефону — одну руку держал возле уха, а другую в кармане.
        Хейз прошел в десяти шагах от новенького серого «БМВ», до крыльца парадного оставалось еще двадцать. Томин снова посмотрел на шедшего со стороны домика, а тот все ускорял шаг, одновременно поднимая руку с зажатым в ней пистолетом.
        Капитан выскочил из машины и опередил его, уже целившегося в мистера Айзека, выстрелив дважды. Бегущий человек, словно споткнувшись, упал лицом вниз. А Томин, развернувшись, выстрелил еще два раза в того, кто пытался перерезать Хейзу путь. У второго киллера подкосились ноги, поднятая рука, державшая пистолет с глушителем, опустилась, оружие шмякнулось на асфальт, и киллер повалился на бок. Павел развернулся к Хейзу, пытаясь успеть поймать на мушку и его…
        Выстрела он не услышал — что-то сильно ударило его в грудь и швырнуло на капот «БМВ». Оседая на землю, он увидел убегающего к березам Хейза, хотел поднять руку и выстрелить, но не смог. Тут же приблизился асфальт, Томин прижался щекой к его жесткой поверхности, успев подумать:
        «Не дай бог пуля в мобилу попала. Как же я Машке перезвоню?»
        ГЛАВА 15
        В офис второй день пыталась дозвониться женщина. Вернее, она дозванивалась несколько раз и спрашивала Наташу Хадсон, но когда ее просили представиться, отвечала, что ее фамилия Ласкер, и тут же связь обрывалась. Когда наконец Наташу соединили с ней, женщина сразу перешла на русский.
        — Меня зовут Элина, я вдова вашего сотрудника Ласкера. Мы прожили с ним вместе почти двадцать лет…
        — Насколько мне известно, Сергей Адамович не был женат.
        — Формально — да. Но мы оставались самыми близкими людьми, несмотря на разделяющее нас пространство, включая океан и часовые пояса. Я его постоянно поддерживала, присылала ему деньги и одежду, чтобы он там, в российском климате, не замерзал и не простужался.
        — Что вы от фонда хотите?  — поинтересовалась Наташа.
        — Хочу, чтобы мне компенсировали моральную потерю: я теперь просто не смогу жить, зная, что близкого человека больше нет на свете. Кроме того, за почти двадцать лет жизни я на него потратила очень много. Вы даже представить себе не можете, сколько я на него потратила! Ведь он всегда получал копейки, то есть буквально гроши, на которые и сам бы не прожил, а ведь ему надо было содержать красивую женщину. Я уже, разумеется, немного изменилась, не совсем такая, как в былые годы, но увидев меня, вы сразу поймете, что я не лгу. Не Мерилин Монро, само собой, но нечто вроде.
        Наташа хотела закончить разговор, однако не знала, как это сделать потактичнее.
        — Насколько мне известно, после развода Сергей Адамович выкупил у вас вторую половину квартиры, а потом отчислял вам часть зарплаты. Зачем он посылал вам эти деньги?
        — Как зачем? Я же отдала ему квартиру по старым ценам, а стоимость квадратного метра в России все время растет. Мы тут тоже кое-что знаем! Кроме того, мне требовалась небольшая компенсация за годы совместного проживания с ним, на которую я имела полное право. Мне немножко за сорок… извините, но вы меня вынудили назвать мой настоящий возраст… а это, согласитесь, возраст солидный, теперь я не девочка, которую можно использовать и выбросить…
        — Нельзя ли покороче?  — поторопила собеседницу Наташа.  — У меня крайне мало времени.
        — Так я вам уже битый час толкую, что мне нужна маленькая компенсация за потерю близкого человека. О цене мы сможем договориться при встрече. Но если вы предложите мне двести тысяч прямо сразу, я, пожалуй, соглашусь.
        — Сейчас вы замужем?
        — Какое это имеет значение? Формально — да. Но мой нынешний муж уже не молод, ему шестьдесят шесть. Он известный адвокат, он консультирует очень и очень влиятельных людей. У него связи, и если вы будете так же артачиться, то мой Яша…
        — Если вы имеете в виду адвоката Брука,  — вспомнила вдруг Наташа рассказы миссис Джейн Биркин,  — то скажите ему, что в России он остался кое-кому должен, и в любой момент оттуда могут прилететь люди, которые легко получат долг с него или с вас. А речь идет о сумме более значительной, чем та, которую вы пытаетесь выторговать у меня.
        — Но простите…
        — Я сказала все. И если вы еще раз наберете номер моего фонда, то это будет означать, что люди в России уже заказывают билеты на ближайший рейс и скоро появятся на Брайтон-Бич.
        Наташа бросила трубку и посмотрела за окно. Сколько еще будет подобных идиотских звонков? В кабинет проскользнула Джейн, которая приходила теперь в офис, как на работу, и порой первой хватала трубку секретарского телефона.
        — Все, поехали обедать!  — объявила она.  — Третий час уже. Лично у меня бурчит в животе так, будто проходит испытание теплосетей.
        — Что проходит?  — не поняла Наташа.
        — У нас в Иваново каждый год перед началом сезона в квартире свист стоял. То есть у них в городе гудело и свистело — коммунальщики проверяли теплосети. Но все равно поехали на Корнелия-стрит. Это совсем рядом, там тихо, посидим в приличном обществе, пообедаем и поговорим о делах.
        Говорить о делах с бывшей Зиной Наташе не очень хотелось. А та, едва сев в такси, начала расписывать прелести бара, в который пригласила подругу.
        — У них все оформлено как на пляже. Очень красиво, так и хочется раздеться. Готовят вкусно, в основном, конечно, из морепродуктов. Можно взять дорадо, рыбку такую, с травами разными, или устрицы. А лучше лобстера. И еще там такой десерт! Шоколадный фадж со сливками — это что-то!
        Народу в баре оказалось слишком много, и хотя столики свободные имелись, стояли они так тесно, что проходить в зал не хотелось, а тем более разговаривать.
        — Я бы лучше в какой-нибудь пиццерии поела,  — предложила Наташа, снова выходя на улицу.
        Но Джейн ухватила ее за рукав.
        — Нет, нет, пойдем сюда, здесь не так дорого, как ты думаешь. За триста баксов можно до отвала накушаться.
        Наташа сделала несколько шагов, но идти с висящей на руке миссис Биркин было крайне тяжело, пришлось остановиться. И тут перед ними вырос темнокожий парень лет двадцати пяти, невысокий и пухлый. Он внимательно рассматривал обеих девушек, не давая им сделать и шага,  — не стоял на месте спокойно, а покачивался и притоптывал, словно собирался начать какой-то танец. Джейн перестала упираться и улыбнулась негру приветливо. А тот, уверенный в своей неотразимости, как будто ждал этого сигнала. Поправил золотую цепь на шее, чуть высунув ее из-под воротника клетчатой рубашки, и произнес речитативом, словно не разговаривал, а исполнял рэп:
        — Ну что, Белоснежка, может быть, вы шоколадки хотите? Предупреждаю, мой сникерс очень хорош…
        — Разрешите пройти,  — попросила Наташа, пытаясь обогнуть парня.
        Но тот уже наседал и прижимал ее к стене, продолжая покачиваться и нести чушь о шоколаде. Наташа сделала попытку проскочить, но нахал выставил руку, отрезая путь к бегству. Тогда она перехватила его руку за запястье и, поймав парня на встречном движении, развернула кисть тыльной стороной к асфальту. Негр полетел головой вперед, а затем, ударившись о стену дома, рухнул.
        — Пойдем скорее отсюда!  — приказала Наташа миссис Биркин.
        — А что это было?  — удивилась Джейн, недоуменно глядя на поверженного толстяка.
        — Ничего не было, приставала сам упал. Поскользнулся, вероятно.
        Они бросились к краю тротуара и замахали руками. Тут же рядом остановилась желтая машина такси.
        Наташа открыла заднюю дверцу и увидела подполковника Хендерсена.
        — Добрый день,  — улыбнулся он,  — какая неожиданная встреча.
        — Здрасьте,  — попыталась просунуть голову в салон миссис Биркин.  — А мы тут решили пообедать.
        — В другой раз,  — сказала Наташа и за руку потянула подругу в машину.
        Но та снова начала упираться, говоря, что так долго без еды жить не может, то есть без секса день еще как-нибудь потерпит, а без еды не получается. Или наоборот. Но все равно кушать ей сейчас очень хочется. Потом миссис Биркин показала на лежащего на асфальте негра и объявила, что теперь ей ничто не угрожает, потому она просто обязана вернуться в бар. Наташа спорить не стала.
        Машина опять пристроилась в медленный поток, и тогда майор Хендерсен вдруг сказал, что сам с раннего утра ничего не ел. В самолете, мол, отказался от того, что там предлагали, и, как теперь выяснилось, зря.
        — Вы куда-то улетали?  — поинтересовалась Наташа.
        — Выступал с докладом на одной встрече. Все прошло удачно. Мне дали месяц на восстановление здоровья, а потом я должен буду отбыть к месту службы.
        — Жаль,  — вздохнула Наташа,  — мне бы хотелось встречаться с вами почаще.
        — Мне тоже,  — признался Хендерсен и замолк на пару минут.
        А потом предложил зайти в пиццерию возле его дома, где очень демократичные цены и приличное качество. Кроме того, он почти дружит с владельцем заведения, и тот всегда дарит ему бутылку итальянского вина «Бароло».
        Вот таким странным образом майор Хендерсен пригласил Наташу пообедать.
        Хозяин заведения и в самом деле встретил их очень радушно. Даже посидел с ними какое-то время, пока готовился заказ, и рассказал, что в Штатах уже двадцать лет, а до того жил в Турине и болел за «Ювентус». Узнав, что Наташа из России, он сообщил, что четверть века назад лично был на полуфинале первенства Европы, когда встречались сборные Италии и Советского Союза.
        — И кто победил тогда?  — спросила Наташа.
        — Сейчас вам принесут пиццу,  — вздохнул хозяин и ушел.
        Они сидели долго, медленно пили вино. Им не хотелось уходить из пиццерии, как будто оба ждали здесь какого-то очень важного для них события. Время шло, а ничего не происходило, если не считать того, что позвонил мистер Хадсон и сказал супруге, что через полчаса вылетает на пару дней в Вашингтон, где у него намечено несколько важных встреч. Наташа пожелала ему счастливого пути, заметив вскользь, что эту ночь проведет в городской квартире на Манхэттене.
        За окнами начало темнеть, а разговор с мистером Хендерсеном продолжался. Потом они заказали еще что-то, сыграли несколько партий на бильярде… А когда наконец вышли на улицу, Наташа увидела дом, в котором проживал Питер, и попросила показать, как он устроился.
        — Скромно,  — признался подполковник Хендерсен.
        Они поднялись на шестой этаж и вошли в квартирку, которая оказалась очень уютной, на стенах висели фотографии самолетов, от самых древних до современных, а также снимки пилотов. Питер принялся рассказывать о людях, на них запечатленных.
        — Вот Джимми Коллинз — лучший американский летчик-испытатель. Жил очень бедно и голодал, не имел постоянной работы и занимался тем, что подрабатывал на коммерческих рейсах, во время одного из которых и погиб в 1935 году. А это Чарльз Огастес Линдберг — первый, кто перелетел Атлантический океан в 1927 году. Дальше русский старший лейтенант Александр Горовец. В июле 1943 года в составе эскадрильи полетел на задание, но отстал из-за отказа техники и хотел уже вернуться на базу, когда вдруг увидел девять нацистских «Юнкерсов». Летчик атаковал их и восемь сбил, по у него кончился боезапас, и тогда Горовец таранил девятый, срезав ему хвост своим винтом. Но сам не выпрыгнул с парашютом, а пытался долететь до аэродрома, однако его настигли четыре «Мессершмитта» и сбили. А это…
        — Погоди,  — сказала Наташа.
        Она повернулась к Питеру, обняла и, перед тем как поцеловать, прошептала:
        — А это майор Хендерсен, которого я полюбила с первого взгляда.
        Наташа проснулась ночью оттого, что вспомнила: а ведь она видела Питера прежде, в далеком и уже почти забытом сне — пряталась в нем за шторой окна родительской квартиры и смотрела вниз, а там возле автомобиля стоял высокий молодой человек и улыбался ей. Теперь она не сомневалась, что это был именно Питер. Почему они встретились только сейчас?
        А разве можно было встретиться раньше?..
        Питеру Наташа рассказала, разумеется, что у нее странный брак. Что Джон сделал предложение, и она его приняла, ведь мистер Хадсон не был ей противен, а больше никто не предлагал. С мужем она дружит, но не спит, поскольку тот…
        — Я понял,  — шепнул Питер.  — Ты для него всего-навсего изысканный аксессуар. И к тому же вопросов меньше.
        Теперь она лежала рядом с ним, положив голову на его мускулистое плечо, и знала, что Питер тоже не спит.
        — Я бы не хотела отсюда уходить,  — шепнула Наташа по-русски.
        — А я думаю, каким обманом тебя удержать здесь,  — ответил ей он тоже на ее родном языке.
        Почти без акцента.
        — Ты уже обманул — сказал, что любишь. И мне этой лжи хватит до самой смерти.
        — Но это правда.
        — Если так, то я уже счастлива. Но все же уйду утром, чтобы решить все вопросы с фондом и с Джоном. Ничего не бойся, ты же знаешь, мой брак — фикция.
        — Я и так ничего не боюсь,  — улыбнулся Питер.  — То есть не боялся, а теперь боюсь, что ты мне просто приснилась.
        — Ну, тогда пусть сон будет еще более приятным,  — шепнула Наташа, целуя шрам на его плече.
        Летчики смотрели на них со своих фотографий и улыбались радостно.
        ГЛАВА 16
        Павел открыл глаза и поморщился — все вокруг было ослепительно белым, легкое и естественное движение век отозвалось болью в груди. Постепенно начали появляться какие-то силуэты.
        — Примула…  — пошевелил губами Томин.
        — Что он сказал?  — прозвучал чей-то знакомый голос, но кому он принадлежит, раненый вспомнить не мог.
        Наконец мир прояснился, теперь отчетливо проступили стены и двое мужчин в белых халатах. Только у одного халат был наброшен на плечи, и лицо его было знакомым, но кто он, никак не вспоминалось.
        — Кто в вас стрелял?  — спросил этот человек.
        — Я же вас предупреждал, чтобы никаких вопросов не задавали!  — с упреком сказал второй.  — И вы мне обещали! Вот через пару дней…
        — Я хотел взять Хейза, но его…  — едва слышно прошептал Томин. Говорить было трудно, язык во рту казался чужим и не хотел слушаться.  — Но его пасли другие. Хотели убрать Хейза. Я их… а Хейз меня… Вы его взяли?
        Только сейчас Павел вспомнил, что человека напротив — сотрудник ФСБ. А вот имя его вылетело из головы.
        — Напрасно вы решили действовать сами,  — вздохнул фээсбэшник.  — Надо было сразу мне звонить, я бы вызвал группу.
        — Примула,  — повторил Томин,  — я ее сегодня в камере оставил.
        — Вчера это было,  — уточнил фээсбэшник.  — Там все нормально, мы ее уже допросили.
        — Все!  — сказал врач.  — Закончили беседу и уходим.
        Мужчины направились к выходу и исчезли из поля зрения. Повернуть голову раненый не смог.
        — Скажи спасибо своему древнему мобильнику, в котором железа двести граммов,  — донесся голос фээсбэшника.  — Он тебя и спас…
        «Значит, Машке я все-таки не позвоню,  — подумал Павел.  — А может, это и к лучшему, пусть загорает спокойно…»
        Наташа вошла в дом, открыла дверцу ниши, за которой был пульт сигнализации с дисплеем, хотела отключить охрану и увидела, что сигнализация неактивна. Странно, когда уходили утром, Джон должен был включить ее. По крайней мере, хотел это сделать, она видела, как муж шел к нише. Возможно, что-то отвлекло его? Маловероятно. Хотя… Наташа направилась к двери, ведущей на второй этаж, и вдруг остановилась, ощутив, что в доме находится еще кто-то. Но это невозможно! Дом огромный, более двадцати помещений, и ни в одном никого не должно быть. Все же Наташа стала подниматься по лестнице, осторожно, старясь не стучать каблуками по мраморным ступенькам. Вошла в холл второго этажа, направилась в сторону своей комнаты и тут же увидела скрывающегося за высокой барной стойкой Айзека Хейза. Впрочем, тот и не скрывался вовсе. Он просто развалился в глубоком кресле, вытянув вперед ноги.
        — Добрый день, Айзек,  — поздоровалась Наташа.  — Как вы меня напугали! Вас Джон впустил? Он дома?
        Начальник службы охраны фонда молча покачал головой.
        — Уехал?  — уточнила Наташа.
        — Я вошел сюда самостоятельно: ваша сигнализация барахло, так что замените ее. Я приехал сюда, потому что мне надо срочно видеть Джона.
        — Вы позвонили ему? Он предупрежден о вашем визите?
        Мистер Хейз снова покачал головой.
        — Это будет сюрприз.
        — Сейчас я ему позвоню,  — предложила Наташа, пытаясь пройти в свою комнату.
        Но Айзек выставил вперед ноги и не пропустил ее.
        — Конечно, позвонишь и вызовешь его. Но только когда я скажу. А пока садись и мы поболтаем.
        — Хорошо,  — согласилась она, опускаясь в кресло напротив и ощущая опасность уже в полной мере.
        Хейз пришел сюда не просто поговорить. Айзек выглядит очень странно, не так, как прежде. И совсем не улыбчив, не предупредителен. Раньше начальник службы охраны почти не разговаривал с ней, только здоровался. Да и то чаще просто кивал. Наташе казалось тогда, что мистер Хейз вообще малоразговорчив. Потом уже, перед самой свадьбой, зашел в ее кабинет, чтобы поздравить с предстоящим событием, и… что-то такое сказал, сильно удивившее ее в тот момент, заставившее задуматься над его словами…
        — Когда Джон обычно появляется?  — произнес Айзек, подбирая ноги.
        — Иногда мы приезжаем вместе, чаще всего он сам добирается. Часам к восьми вечера муж уже здесь. Но может, предупредив, остаться ночевать в нью-йоркской квартире.
        — А сегодня?
        — Пока не знаю, еще не звонил.
        — Часто он приезжает домой не один?
        — Крайне редко, за все время два или три раза.
        Мистер Хейз усмехнулся:
        — Странно, что вы не завели охрану и не наняли телохранителей. У вас же полно средств, можно окружить дом хоть танками, а тут сигнализация, как в дешевой забегаловке, даже не срабатывает на перепад напряжения.
        — Заменим,  — пообещала Наташа,  — это не проблема.
        Посмотрела на Айзека, который изучал свои ногти, и предложила:
        — Может, сварить вам кофе?
        — Потерплю.
        И вдруг повторил уже по-русски:
        — Потерплю. Перебьюсь как-нибудь.
        — Вы знаете русский?  — удивилась Наташа.
        Айзек кивнул.
        — Это как в старом советском анекдоте. Мужчина наступил в трамвае на ногу соседке и извинился: «Пардон, мадам!» А та воскликнула: «О-о! Вы говорите по-французски!» «А фигли там»,  — отвечает мужик. Вот так же и я. Очень было интересно находиться в офисе фонда, когда девушки, считая, что я ни черта не понимаю по-русски, начинали меня обсуждать. Помнится, Таня из бухгалтерии даже находила меня интересным. Как она плакала в момент нашей последней встречи…
        Мистер Хейз улыбнулся и речитативом произнес:
        — Наша Таня громко плачет…
        — Зачем вы так?  — попыталась остановить его Наташа.  — Она погибла, а вы иронизируете…
        — Ну да,  — согласился мистер Хейз,  — какое горе!
        В сумочке Наташи зазвонил телефон.
        — Не спешите!  — остановил ее Айзек.  — Если это Джон, узнайте, когда будет, едет ли домой один, и сразу заканчивайте разговор.
        Звонил и в самом деле мистер Хадсон.
        — Ты одна?  — поинтересовался он.
        — А с кем я должна быть?
        — Вдруг ты снова с Джейн, которая опять напьется и перепутает комнаты.
        — Я одна,  — повторила Наташа, пытаясь изменить интонацию, чтобы Джон понял, что она лжет.  — А ты когда будешь?
        — Скорее всего, не приеду сегодня. Мне надо выспаться хорошенько, в девять утра у меня важная встреча. Здесь же, на Манхэттене, так что в утренних пробках стоять не придется.
        — Тогда до завтра,  — произнесла Наташа. И снова попыталась дать мужу понять, что она не одна: — Я бы так хотела быть рядом с тобой, но сегодня это невозможно…
        — До завтра,  — сказал мистер Хадсон.
        Наташа закончила разговор и посмотрела на Айзека, проверяя его реакцию.
        — Что за выкрутасы?  — возмутился тот.  — Почему вдруг невозможно? Зачем вы намекали на присутствие в доме постороннего?
        — Я не намекала. Просто Джон сообщил, что сегодня ночует в городе.
        — Вот как?  — не поверил Хейз.
        — Перезвоните ему и спросите,  — сказала Наташа, протягивая свой мобильник.
        Айзек молча уставился на нее, затем взял телефон и положил аппаратик к себе на колено.
        — Конечно, именно так я и сделаю.
        Прошла минута или около того.
        — Что-то не так?  — спросила Наташа.
        — Ты иногда переигрываешь, пытаясь казаться наивной. Я верю, что бывают глупые бабы, но в то, что бывают наивные,  — нет. А ты далеко не глупа и уж тем более не наивна. Неожиданно оказалась в фонде, потом в постели Джона… А если он не спал с тобой, тогда возникает вопрос…
        — Я не буду разговаривать на эту тему! И вас попрошу!
        — Хорошо, тогда сменим ракурс. Когда ты появилась у нас, и я, и Джон сразу подумали, что тебя заслала ФСБ. Но тогда мы решили: ладно, пусть так, агент врага должен быть под контролем, и через тебя будет проще сливать фээсбэшникам нужную информацию, чем через водителя, сообщения которого станут десять раз перепроверять, причем им все равно не поверят, так как толковые люди о делах в машине не говорят даже по телефону. Потом Джон вдруг стал меня убеждать, что ты не агент…
        — Конечно, нет,  — поспешила успокоить мистера Хейза Наташа.  — Да и зачем ФСБ засылать в фонд своих агентов?
        — Объясняю, раз ты так просишь. Наш фонд — это крыша, фирма для прикрытия. Через него мы легально действовали в России, общались с кем хотели и почти в открытую финансировали тех, кого нужно… И потом, фонд — просто насос, посредством которого закачиваются средства для их дальнейшего распыления. А мы вдруг начали зарабатывать, да еще как! Впервые на несколько миллионов долларов, выделенных конгрессом на тайные операции, Джон не только мог составить отчет по их расходованию, но и показать сумасшедшую прибыль… А какой взлет антиправительственных выступлений произошел в России! Конечно, люди в стране были недовольны и без нашего фонда, но главное — уметь направить их недовольство местным чиновником-взяточником, скажем начальником жилконторы, на верховную власть — мол, во всем виноват президент. Интернет — великая сила. Каждый дурак может разместить там свое дурацкое мнение и написать, что это мнение не его, а журнала «Форбс». В России тот «Форбс» никто в глаза не видел, но верят, что в нем только правду сообщают. А что этот журнал ничего подобного против правительства какой-либо страны никогда не
писал, никому не известно. Дуракам верят. А если умные люди возьмутся за дело? Впрочем, я этих вещей не касался. Мое дело, чтобы Джон был в безопасности. Тот же, кадровый разведчик, вдруг почувствовал вкус денег. У него в руках оказались не пара-тройка миллионов, такую сумму он бы пережил, а миллиарды. И у славного полковника Хадсона снесло крышу… Ему хочется тратить свои миллиарды, но Джон не знает как. Покупает землю на берегу океана, строит роскошный дом, а на сигнализации экономит…
        — Джон Кеннеди Говард Хадсон — разведчик?  — прошептала пораженная Наташа, понимая, что если Хейз так запросто выдал тайну, то вряд ли оставит ее в живых. Если он знает об этом, следовательно, и сам имеет какое-то отношение к разведке. Иначе и быть не может.
        А собеседник продолжал как ни в чем не бывало:
        — Естественно! Просто так кого угодно на этот фонд не поставили бы. А он — один из лучших, потомственный рыцарь плаща и кинжала. Только Джон ошибся. И жестоко ошибся. Помнишь, был такой фильм «Ошибка резидента»? Я в детстве любил его смотреть.
        — Так вы — русский?
        — Я — грузин, девочка. Не совсем, конечно, иначе бы не получил израильский паспорт, но вырос в СССР. Так что ваша история и для меня тоже немножко не чужая. А Джон Хадсон скотина еще та! Сначала вывез акции, потом поручил мне убрать всех сотрудников… Почему-то решил, что поднимется буря. И что бы потом ни говорили представители российской полиции или следственного комитета, никто им уже верить не будет. Возможно, тут он был и прав. Я начал выполнять приказ, убрал Макса и остальных. Но поручив своим людям ликвидировать меня, Джон жестоко ошибся, и я его за это накажу. Ведь обещал денег, а теперь не хочет платить… Ничего, я сам возьму столько, сколько посчитаю нужным!
        — Разве ценные бумаги не в России остались?  — спросила Наташа.
        — Хадсон вывез их дипломатической почтой. А иначе из-за чего весь сыр-бор случился? Короче, сейчас ты наберешь его номер и скажешь, что он должен срочно приехать. Очень срочно! Мол, через час будет очень важный звонок из России, и ему необходимо обязательно присутствовать, поскольку нужно принимать решение мгновенно. Ну, будто бы сегодня произойдет нечто экстраважное. Допустим, так: кабинет министров на своем заседании примет закрытое постановление по фонду, отменит все санкции, накажет преступивших российские законы следователей, и будут разблокированы счета. И еще государственный пенсионный фонд готов уже перечислить значительную часть накоплений на счет «Рашен райз», чтобы поддержать очередное повышение пенсий в России, так как у государства на это свободных средств нет. Такое решение будет принято, если Хадсон пообещает какую-то совсем уж сумасшедшую взятку. Шито белыми нитками, но времени перепроверить у Джона не будет. И он примчится…
        Мистер Айзек протянул Наташе ее телефон:
        — Только не надо говорить, что любишь, скучаешь, ждешь его в постели. Мне известно, что вы не спите вместе, между вами никогда ничего не было. И говори по-русски, чтобы я точно знал, что ты звонишь не в полицию и не в ФБР. Хотя лучше я сам наберу номер…
        Хейз начал нажимать на кнопки, открыл записную книжку и хмыкнул:
        — Надо же, у тебя он даже записан как «Хадсон», а не как «Джон» или «муж»… Только без глупостей — вызов пошел.
        Он отдал телефон Наташе.
        — Да,  — прозвучал в трубке мужской голос.
        — Джон,  — стараясь оставаться спокойной, сказала Наташа,  — ты должен срочно быть здесь. Через час я получу звонок из России. Сегодня днем, то есть когда в Штатах будет ночь, в Москве примут решение по фонду. Вопрос стоит о больших деньгах. Приезжай, Джон, это жизненно важно для меня лично…
        — Уже еду,  — раздался ответ,  — я в машине.
        Наташа бросила трубку.
        — Джон направляется сюда.
        — Я слышал,  — кивнул Хейз.
        Затем встал с кресла и подошел к бару. Взял с полки бутылку виски.
        — Сто грамм мне не помешают,  — усмехнулся он,  — а то до сих пор не отпускает, почти двое суток трясет. Меня даже на паспортном контроле на финской границе спросили, не заболел ли. Я впервые в жизни потерял уверенность, думал, что вот-вот контролер нажмет кнопку, и меня окружат. Но пронесло. В Хельсинки уже садился в самолет, а все не верил, что вырвался. Однако бог мне помогает. В России едва не проморгал чистильщиков, которых Джон послал по мою душу, но уложил их… Летел над океаном и все думал: где же Хадсон прячет миллиарды? В банке вряд ли, он осторожный. И только попав сюда, догадался — тайник именно в этом доме. По принципу: поближе положишь — скорее возьмешь. Потому и сигнализацию Джон гнилую поставил — чтобы никто не догадался, ведь под такой «охраной» миллиарды не держат. А в доме, я уверен, есть подвал. Наверняка и ты про него не знаешь. Вот там-то и бронированные стены, и сигнализация в несколько уровней — такая, что и секретные коды, и электронный ключ, и сканирование сетчатки глаза, и паралитический газ на случай несанкционированного проникновения… Ну ничего, сейчас Джон примчится, и
мы разберемся…
        Хейз вынул и положил на стойку пистолет. Потом открыл бутылку и наполнил стакан на треть.
        — Извините, но пью безо льда,  — произнес, ни к кому ни обращаясь, и сделал небольшой глоток.
        После чего усмехнулся:
        — Джон Хадсон — хитрый и жадный придурок. Прислугу не завел, чтобы никто не сболтнул, что ограбленный Россией бизнесмен живет на широкую ногу. И зачем ему эта бутафория? Когда ты один из богатейших людей планеты, можно плевать на то, что думает и говорит про тебя кто-либо. Даже если все узнают, что он — девственник…
        Хейз раскатисто рассмеялся.
        — Агент ЦРУ на пятом десятке жизни невинен как младенец!
        Начальник службы безопасности фонда уставился на Наташу, продолжая улыбаться во весь рот.
        — Или ты уже совратила его?
        И тут же махнул рукой.
        — Вряд ли, это невозможно. У него комплекс какой-то. Прямо до истерики доходит…
        — Я думала…  — попыталась возразить Наташа.
        — Что он гей?  — подсказал Айзек.  — Нет. Мы с ним как-то напились и решили попробовать — та же история. А тебя Джон выбрал не знаю почему. Вероятно, чтобы никто не подумал, что он больной. Теперь у него внешне как у всех. Даже всем на зависть — красивая умная жена… Да еще с деловой хваткой, как выяснилось. У тебя есть любовник? Чего молчишь? Ну ладно, не обижайся. Я же просто так спросил…
        Мистер Хейз посмотрел на часы:
        — Через полчаса подъедет.
        Наклонил бутылку над стаканом, но долил совсем немного.
        — Раз уж речь зашла, хочу спросить. Что скажешь, если вдруг я буду очень богат, а ты — свободна…
        — Я не свободна,  — напомнила Наташа.
        — Конечно, конечно,  — не стал спорить Хейз.  — Но, предположим, внезапно станешь вдовой. Пути господни неисповедимы… Так вот, в этом случае у меня есть хоть какой-то шанс?
        — Нет,  — покачала головой Наташа,  — вы не в моем вкусе.
        — Вкусы меняются,  — улыбнулся мистер Айзек.  — Меня, например, раньше тошнило даже от вида креветок. Теперь же очень их люблю. Только не по-китайски, а с зеленью и оливковым маслом. А шашлычок какой из тигровых креветок получается — сказка! А еще мне одна девочка в Питере готовила блинчики с тигровой креветкой. Макнешь такой блинчик в соус ткемали и никогда не захочешь ничего другого…
        — Я к себе пойду,  — сказала Наташа, которой надоело слушать Хейза.  — Сейчас приедет Джон, и вы с ним все решите без меня.
        — Оставайся на месте!  — крикнул Айзек и показал на пистолет, лежащий перед ним на барной стойке.  — Я должен знать, что ты не позвонишь и не предупредишь его. А побежишь, буду стрелять. И не промахнусь, будь уверена. Я хоть и высказался тут по твоему адресу, но ты все же миллиарда не стоишь, а мне хочется получить немножко больше. Так что не спеши. Зачем тебе лишняя дырка в башке?
        Хейз опять посмотрел на часы.
        — Немного осталось.
        «Джон прибудет через полчаса, может быть даже раньше, ведь он хороший водитель,  — подумала Наташа.  — Примчится, ни о чем не догадываясь, а тут этот… который приехал, чтобы забрать ценные бумаги фонда. Хейз вряд ли оставит Джона в живых… А вдруг он и меня собирается убить, и все его разговоры — «нравлюсь не нравлюсь, есть ли у меня шанс» — лишь для отвода глаз, чтобы я не запаниковала раньше времени и не вспугнула Хадсона своим криком? Есть ли у Джона при себе оружие? Никогда не видела у него пистолет. Ни в нью-йоркской квартире, ни здесь, хотя многие американцы хранят для самообороны что-то огнестрельное… А Джон? В любом случае уже поздно идти осматривать шкафы, отыскивая дробовик и коробочку с патронами… Между прочем, в спальне Джона есть сейф, но у меня нет ключа… Может быть, когда появится Джон, следует подать ему знак, чтобы успел скрыться? За окнами уже темно, во дворе фонари зажглись, но светят сейчас тусклым светом: яркость освещения регулируется из дома, и сейчас хорошо бы его вообще убрать, чтобы попытаться скрыться в темноте… Хотя…»
        Наташа посмотрела на мистера Хейза и поняла, что тот и в самом деле настроен решительно. Для того и выпил немного, чтобы можно было спокойно застрелить друга и его жену. А может быть, и так убил бы их — все же Айзек рассчитывает стать невероятно богатым человеком. Мечтал о миллионах давно, а заполучить их может именно сегодня… И к тому же Хейз сказал, будто Джон отдал приказ ликвидировать его…
        — Значит, это вы убивали сотрудников фонда?  — спросила Наташа.
        — Можно сказать и так. Но лично — только девчонку из бухгалтерии. Позвонил в дверь, сказал, что из газовой службы. Она открыла, взглянула и узнала, растерялась. А когда я по-русски спросил, одна ли дома, вероятно, сразу все сообразила, ведь уже и Макса Грановского, и Марины Степановны, и Светы Томиной не было в живых… Она просто замерла на месте. Я дверь закрыл. Посмотрел — и в самом деле никого дома. А был бы кто, мне все равно… Там такая квартира, я тебе скажу, прямо конура: комнатки маленькие, с потолков мел сыплется… Я потом, когда уже все сделал и на лестницу вышел, смотрю — а за мной следы белые…
        — Зачем?  — прошептала Наташа.
        — Это были свидетели. Те, кто каким-то образом, случайно или нет, но знали, что Джон вывез бумаги. Сэм, который был главным бухгалтером фонда, тоже уже труп, его Хадсон убрал. Лично или приказал кому-то.
        — Неправда,  — возразила Наташа,  — он у себя дома в Калифорнии.
        — Откуда ты знаешь? Видела его, по телефону с ним разговаривала? Нет Сэма больше, мне точно известно. Грановский о бумагах знал по долгу службы и проговорился бабам за обедом. Ляпнул ни с того ни с сего. Еще там Ласкер рядом сидел, наверняка слышал. А может, Максим и не проговорился: специально рассказал то, о чем его просили молчать. Но он из-за тебя на Джона взъелся. Из-за того, вероятно, что сам хотел к тебе подъехать… Таня из бухгалтерии догадалась в последний момент, зачем я пришел, в кухню пятиться начала. Я взял ее за горло, а она что-то пыталась сказать. Попросить, чтобы не убивал, наверное. И заплакала. Да так горько, что я даже на секунду подумал: может, пожалеть…
        Мистер Хейз усмехнулся в сторону и опять посмотрел на Наташу.
        — Вру, конечно, ничего подобного я не думал. Но таких слез ни у кого никогда не видел. Потом уж горелки газовые отвернул, у них колонка на стене в кухне… Свечку с собой принес, зажег и на стол поставил. По телевизору потом сообщили, что взрыв был мощный…
        Наташа не могла больше это слушать. И смотреть на убийцу тоже не могла — отвернулась. За приоткрытой дверью синело беззвездное вечернее небо и колыхалась темная, бескрайняя гладь океана.
        — Машина вроде подъехала,  — встрепенулся мистер Хейз.  — Ты не слышала?
        — Нет,  — покачала головой Наташа,  — все тихо.
        — Да не сейчас, а минуту назад, когда мы говорили…
        Убийца напрягся и обернулся к лестнице. И тут же в холл, опираясь на трость, вошел подполковник Хендерсен.
        — Добрый вечер,  — произнес он и улыбнулся Наташе.
        — Ты кто?  — крикнул Хейз и направил на него пистолет.
        — Я друг этой леди и ее мужа.
        — Оставайся на месте!  — приказал Айзек.  — А теперь медленно расстегни пиджак и покажи, что у тебя под мышкой!
        Хендерсен расстегнул пиджак и распахнул его.
        — Как видите, я без оружия.
        — Иди сюда,  — скомандовал Хейз.  — Как ты здесь оказался?
        — Леди позвонила мне около часа назад и попросила срочно приехать.
        — Звонок был не тебе…
        Айзек растерянно посмотрел на Наташу и вспомнил:
        — Она же говорила по-русски, как ты мог понять?
        — Я тоже говорю по-русски,  — ответил Хендерсен.  — Не понял, правда, о каких больших деньгах говорила миссис Хадсон, потому я и примчался, чтобы переспросить. Вы, вероятно, здесь по тому же поводу?
        — Очень смешно! И вообще, заткнись!  — заорал Хейз и снова посмотрел на Наташу.  — Как ты умудрилась позвонить ему?
        — Так вы сами набирали номер. А у меня рядом записаны Хадсон и майор Хендерсен. Вы, вероятно, нажали не на ту строку…
        — Какой еще майор?
        — Военно-воздушные силы,  — произнес Хендерсен. И уточнил: — Только не майор, а подполковник.
        — Ах ты сука!  — заорал Хейз.  — Я тут жду Джона, а ты…
        Айзек подскочил к сидящей в кресле Наташе и замахнулся пистолетом. Она отшатнулась, зажмурилась, ожидая удара. И тут же прогремел выстрел.
        Открыв глаза, Наташа увидела удивленное лицо Хейза. Пистолет из его руки упал на пол, кисть руки была прострелена.
        — Не надо было оскорблять эту леди,  — все так же спокойно сказал Хендерсен,  — и уж тем более замахиваться на нее. Еще одно грубое слово или движение — и вторая пуля пойдет тебе в лоб.
        Наташа растерялась, не понимая, кто стрелял. А Питер держал перед собой трость как карабин. Видя ее изумление, тот объяснил:
        — Антикварная вещь, наследство от дедушки. Когда-то принадлежала Герингу.
        — Однозарядная игрушка…  — прошептал, морщась от боли, Айзек.
        — А ты проверь,  — посоветовал Хендерсен.
        Затем, словно позабыв о своей хромоте, мгновенно приблизился и дважды стремительно ударил Хейза тростью — по предплечью и по голове.
        — А-а!  — закричал Айзек.  — Я безоружен. Я не собирался никого убивать…
        — Так и я не собираюсь. Просто мне хочется развеселить даму, а то ей взгрустнулось немного.
        И Питер еще раз ударил Хейза тростью по голове.
        Теперь бывший начальник службы безопасности фонда рухнул на мраморный пол. Кожа в верхней части лба у него оказалась рассеченной, кровь сочилась достаточно обильно.
        — Прекратите!  — взвыл он, прикрывая голову здоровой рукой.  — Сейчас все выяснится, и мы договоримся.
        Хендерсен подошел к креслу, в котором сидела Наташа, наклонился и поцеловал ее в висок. Потом поднял с пола пистолет Хейза.
        — Все, все, все…  — начал повторять Хейз, пытаясь подняться на ноги и стеная.  — Я истекаю кровью… у меня прострелена рука… Вызовите врача!
        — Когда ты душил Таню, она просила тебя пощадить ее!  — не выдержала Наташа.
        — Вызовите врача, полицию, кого угодно, только не дайте мне умереть…  — умолял, едва не плача, Айзек.  — Пожалуйста, окажите мне первую помощь.
        Хендерсен посмотрел на него и обратился к Наташе:
        — Принеси бинты, а то эта мразь все тут кровью перемажет.
        Наташе очень не хотелось делать что-либо для убийцы, но возражать она не стала и направилась в туалетную комнату своей спальни, где имелась аптечка. Через минуту вернулась. Хейз по-прежнему оставался на полу, стоял на коленях, вцепившись здоровой рукой в запястье простреленной, и раскачивался, стараясь, видимо, заглушить боль.
        Она подошла и, опустившись рядом, начала бинтовать.
        — А-а-а…  — ныл Айзек.  — Зачем же сразу стрелять? Мы бы договорились, там денег на всех хватит, даже на вашего подполковника…
        Наташе показалось вдруг, что Хейз переигрывает. Слушать его было противно, но самым неприятным было сознавать, что она сейчас оказывает помощь убийце.
        — Там миллиардов двадцать по меньшей мере. Даже Джон не стал бы спорить… Кстати, это не он? Машина подъехала.
        Хейз прислушался, и Наташа обернулась к балкону. В тот же момент Айзек схватил ее за плечи и швырнул на майора Хендерсена, мгновенно вскочил и бросился к балконной двери, проскочил в нее, и его силуэт исчез за перилами.
        Питер, не опираясь на трость и прихрамывая, поспешил на балкон.
        — К сожалению, трость и в самом деле однозарядная,  — вздохнул он, стоя на балконе и всматриваясь в темноту.  — Кстати, когда я парковал машину, других там не было. Вероятно, этот человек спрятал где-то свой автомобиль. А мы даже не знаем его номера, чтобы сообщить в полицию.
        — Надо предупредить Джона,  — вспомнила Наташа,  — Хейз может сейчас поехать к нему.
        — С раненой рукой? Вряд ли. К тому же у него был только один пистолет.
        Она посмотрела на телефон, а потом обхватила Питера за шею и поцеловала.
        ГЛАВА 17
        Наташа примчалась в офис, скрывая улыбку, чтобы никто не видел, как она счастлива. Быстрым шагом пересекла приемную, направляясь к стеклянной двери, за которой находился ее кабинет. У нее уютное помещение: стол, кресло, стеллажи на стенах и огромная прозрачная стена с видом на Нью-Йорк — небоскребы, а где-то внизу узкая серая полоска Ист-Ривер.
        — Миссис Хадсон,  — поспешила предупредить, говоря ей в спину, секретарь офиса, скромная и тихая Джулия Месхи,  — к вам посетитель.
        Наташа обернулась и увидела невысокую полную блондинку с клюквенными губами, которая поднялась со стула и, мелко ступая на высоких каблуках, направилась к ее кабинету, зажав под мышкой узкую сумочку-клатч. Блондинке было под пятьдесят, а возможно, даже больше. Из того, что оставалось у нее на голове, она пыталась сделать пышную прическу, и сквозь редкие волосики просвечивала розовая, как у поросенка, кожа.
        Наташа открыла дверь и пропустила посетительницу в свой кабинет. Та вошла и долго выбирала, где ей примоститься — смотрела то на кресло, то на узкий двухместный диванчик. Выбрала диван, села на него и закинула ногу на ногу.
        — Я вдова Сергея Ласкера. И все же хочу получить с вас то, что мне причитается.
        Наташа молча прошла за свой стол.
        — Вы сказали, чтобы я вам больше не звонила, и тогда я решила приехать лично,  — заявила посетительница.  — Чтобы вы поняли: со мной так поступать нельзя.
        — Я поняла,  — сказала Наташа и протянула руку.  — Давайте!
        — Что?  — не поняла бывшая жена Ласкера.
        — Список материальных претензий. Вы же, вероятно, составили его и прихватили с собой?  — сказала Наташа, глядя за стеклянную стену.
        — Нет, я общей суммой хочу получить,  — немного стушевавшись, объяснила блондинка.  — Двести тысяч, конечно, не большие деньги, но я готова их принять в качестве жеста доброй воли.
        — Сожалею, но для меня это огромные деньги, и я не готова выдавать подобные суммы каждому, кто был знаком с Ласкером или с каким-то другим сотрудником фонда «Рашен райз».
        Блондинка поджала губы и поправила короткую юбку.
        — Вы отказываете мне категорично?
        — Еще более категорично, чем вы можете себе представить.
        — Но вы понимаете, что за этим последует судебный процесс?  — поджала губы мадам.
        — Расходы по которому понесет проигравшая сторона,  — слегка улыбнулась Наташа, в упор глядя на наглую посетительницу.  — В том числе придется раскошелиться и на оплату труда нанятых фондом адвокатов, а каждый из них меньше чем за полмиллиона не почешется…
        — Я о другом,  — перебила бывшая госпожа Ласкер.  — Но если вы не поняли, объясню популярно. Сегодня же в ФБР поступят документы, свидетельствующие о вашей, именно вашей лично, антиамериканской деятельности. Всплывут на поверхность все ваши связи с советской… простите, с российской разведкой и с русской мафией здесь, в Нью-Йорке. У меня сохранилась запись нашего телефонного разговора, в котором вы угрожали мне расправой с применением ваших уголовных связей.
        — Желаю удачи,  — обронила Наташа, отвернувшись к окну. Лишь руку подняла, указывая на дверь.
        Зацокали каблучки, блондинка удалялась в приемную. Проходя мимо секретарского стола, она довольно громко что-то сказала Джулии, отчего у той удивленно взлетели вверх брови. Дождавшись, когда посетительница скроется из виду, девушка бросилась в кабинет начальницы.
        — Что еще сказала эта дура?  — поинтересовалась Наташа.
        — Сказала, что вы будете гореть в аду, а я буду чистить ботинки какому-то Яше.
        Зазвонил мобильный. Наташа взглянула на номер вызывающего — это был муж Светы Томиной.
        — Доброй ночи,  — сказала она, прикинув разницу во времени.  — Что-то срочное, что вы звоните так поздно?
        — Да,  — прилетел издалека гулкий голос.  — Я сейчас из больницы вернулся. Мой брат серьезно ранен, и меня только сегодня пустили к нему в палату. Паша пытался задержать того, кто за всем этим стоит, а получилось наоборот: спас тому человеку жизнь, а сам был ранен.
        — О ком вы говорите?
        — О брате,  — не понял Николай.  — И я хотел сообщить: за всеми покушениями стоял Айзек Хейз.
        — Уже знаю. Он и здесь попытался напасть на нас, но только мой друг его ранил, и Хейз скрылся. Надеюсь, навсегда. Его теперь ФБР разыскивает. Думаю, недолго ему гулять на свободе осталось. Как ваш брат себя чувствует?
        — Слабый пока, но врачи говорят, что опасности для жизни уже нет. Пуля попала ему в грудь возле сердца, пробив мобильный телефон и служебное удостоверение, которые лежали в нагрудном кармане. Это, разумеется, не очень помогло. Но раз жив, надо радоваться.
        — Что-нибудь от меня требуется?  — спросила Наташа.
        — Спасибо, у нас все есть. Только нужны деньги на квартиру для семьи Тани. Я присмотрел вполне приличную и ее мужа туда привозил для показа. А он даже не стал толком смотреть, сидел в углу и плакал. Там четыре комнаты, огромный балкон и кухня здоровенная.
        — Заключайте договор на покупку и счет мне отправьте, я оплачу. А также на мебель вышлю.
        — У них вообще ничего не осталось. Детская одежда, книжки, учебники — все сгорело…
        Они беседовали еще долго. И вдруг Наташа почувствовала, что она говорит уже иначе, чем день или два назад,  — то, чем она занималась сейчас, приносит радость и облегчение, а раньше она просто осознавала необходимость и важность своего труда, старалась все охватить, успеть, но постоянно что-то ускользало, что-то непонятное ей, пусть, может быть, мелкое, но очень важное. Только теперь Наташа поняла, что этим мелким, но важным была… ее собственная жизнь. Сейчас же сошлись воедино и работа, и она сама, и ее жизнь, в которой есть Питер Хендерсен и есть любовь. А все остальное стало казаться мелочью.
        Чуть позже позвонила Джейн. Она быстро-быстро в своей обычной манере щебетала в трубку, однако Наташа слушала ее вполуха и не очень поняла даже, что миссис Биркин хотела сказать. Вроде бывшая Зина случайно встретила адвоката Брука и похвасталась ему, что замужем за сотрудником представительства США при Организации Объединенных Наций, а на самом деле он — разведчик, что сама Джейн тоже занимает ответственный пост в фонде содействия экономическим свободам в России, что Наташа Хадсон, о которой много теперь говорят и пишут, ее самая близкая подруга, и она может постоять за себя, потому что однажды на глазах у миссис Биркин вырубила на Корнелия-стрит здоровенного негра.
        — Я занята сейчас,  — попыталась остановить этот ее бред Наташа.
        Но бывшая Зина не могла успокоиться.
        — Кто такая Мата Хари? Я почему спрашиваю… Просто адвокат Брук сказал мне: «Ты еще доиграешься, Мата Хари!»
        — Мата Хари — танцовщица, подрабатывавшая проституцией, жила почти сто лет назад. Была обвинена в шпионаже и казнена.
        — Вот ведь гад какой этот Брук, хочет, чтобы меня казнили! А вообще, как ты считаешь, это комплимент?
        Положив трубку, Наташа вышла в приемную и попросила Джулию больше не соединять ее с миссис Биркин. И без той забот хватает. Затем вернулась в кабинет, села за стол и принялась разбираться.
        Конечно же, Хейз сказал неправду. Джон не мог приказать убить людей, с которыми он, может быть, и не дружил, но которых знал очень хорошо, которые помогали ему делать в России деньги,  — причем очень даже неплохие деньги. А вот что касается ценных бумаг, то тут Айзек, скорее всего, не врет: бумаги исчезли, и наверняка мистер Хадсон точно знает, где они. Недаром же Джон несколько раз уходил от прямого ответа, когда Наташа интересовалась этим вопросом. Неужели он их и правда сам вывез? Если да, то… то тогда все может быть. Тогда можно даже поверить, что мистер Хадсон сотрудник разведки. Но это все же сомнительно, потому что ее муж не похож на разведчика. Слишком он мягкий и открытый. К тому же, если судить по его комплексу и страху перед близкими отношениями с женщинами, еще и неуверенный в себе…
        Когда в тот вечер Наташа сообщила Джону по телефону о том, что к ним в дом ворвался Хейз с обвинениями в его адрес, суть которых от нее ускользнула, и дело едва не кончилось убийством, Хадсон только спросил:
        — Что говорил Айзек?
        Наташа не стала распространяться на эту тему, сказала, что сильно испугалась, а потому ничего не поняла. Помнит лишь, что мистер Хейз кричал, будто Джон приказал непонятно кому убить его, и он хочет отомстить… Если бы не майор Хендерсен, неизвестно, чем бы все закончилось.
        — Ты вызвала полицию?
        — Разумеется.
        — Пожалуйста, ничего толком не рассказывай, дождись моего приезда.
        А полицейские уже входили в дом. С ними беседовал Питер, Наташа же изображала насмерть перепуганную, ничего не понимающую хозяйку дома. Потом примчался мистер Хадсон и о чем-то договорился с полицией.
        Сам он не казался встревоженным, даже предложил Хендерсену не возвращаться в город, переночевать здесь, но Питер отказался. А потом Джон почти ни о чем не спрашивал, словно ничего и не произошло. Лишь посмотрел на пятна крови на полу и задумчиво отметил:
        — Неприятно, конечно.
        Утром они поехали в город вместе. Мистер Хадсон даже не попытался уговорить Наташу посидеть хотя бы денек дома и успокоиться. Только при расставании сказал, что сегодня же наймет охрану для дома.
        ГЛАВА 18
        Адвокат Брук не имел американской лицензии на юридическую деятельность, однако не переставал заниматься любимым делом. На Брайтоне многие знали, что Яша всегда поможет, ежели что. Конечно, он не имел возможности выступать в суде, но никто не мог запретить ему присутствовать в зале и слушать. За четыре года жизни в Америке Яков Аронович посетил не одну сотню судебных заседаний и внимательно наблюдал за процессом. А параллельно изучал законы всех штатов, не говоря уже о поправках к американской конституции.
        Законы попадались еще те, порой просто смешные. Но их надо было выполнять. Да только как выполнишь, когда некоторые граждане даже вывески читать не умеют? Для таких их специально писали на русском, а некоторые и на украинском. Кстати, отдельные законы даже приятно исполнять: если, например, в городе Аннисто, штат Алабама, запрещено появляться на Нобле-стрит в джинсах — так и не появляйся, ходи туда в белых брюках или в мини-юбке на худой конец, ведь там все равно тепло. Там же, в Алабаме, законодательно запрещено носить мороженое в кармане, а за посыпание железнодорожных рельсов солью и вовсе грозит смертная казнь. В городе Джаспер муж не может колотить жену палкой, диаметр которой больше толщины его большого пальца на правой руке. В Лос-Анджелесе бить жену можно только кожаным ремнем мужа, при условии, что тот (имеется в виду ремень, естественно) шириной не более двух дюймов, а если ремень шире, то использовать опыт для наказания супруги можно лишь с ее письменного согласия. В Аризоне запрещено укладывать ослов спать в ванной. В Айдахо запрещено рыбачить верхом на верблюде. А еще там же, в
Айдахо, для того чтобы заменить дома перегоревшую лампочку, надо получить лицензию. В Зайоне, штат Иллинойс, запрещено прикуривать сигареты кошкам. В Индиане запрещено принимать ванну с октября по март. Но это еще что! Там же, в Индиане, законодательно установлено, что число «пи» равно не 3,14, а ровно четырем. В засушливой Аризоне, расположенной в центре материка, запрещено охотиться на китов, в Новом Орлеане — привязывать крокодилов к пожарным гидрантам, а на Аляске нельзя сбрасывать лосей с вертолетов. В Нью-Йорке были помягче, но все равно здесь запрещается женщинам ходить по улицам с голой грудью, если это не является их основной работой.
        Адвокат Брук изучил все законы. Сначала он сидел на судебных заседаниях молча, а потом начал подсказывать адвокатам, прокурорам и громко восторгаться решением судей. Иногда ему делали замечания, а однажды даже оштрафовали. После этого Яков Аронович только кивал и улыбался. Но все судьи уже знали его в лицо и отвечали на приветствие на улицах. И вот тогда он открыл… не адвокатскую контору, нет, а фирму с гордым названием «Юридическая консультация общества». Вскоре все были в курсе, что Яша Брук решает вопросы. Конечно, он познакомился с действующими адвокатами и сказал, что будет приводить к ним клиентов за свой процент. А клиентам говорил, что все судьи — его старые знакомые, он с ними иногда немножечко выпивает, а потому всегда может помочь смягчить наказание и даже, может быть, избежать тюрьмы. Кроме того, опять-таки все видели, что Яша дружит с Мишей Лейбошицем, который говорил всем, что он — мафия.
        Плохо, конечно, когда тебе шестьдесят шесть, а для всех ты все еще Яша. Но в Америке, как известно, отчество — не самое главное достоинство мужчины, поэтому Брук относился к этому философски, считая, что лучше быть в Америке маленьким и необходимым всем Яшей, чем ненужным никому Яковом Ароновичем в России. Тем более что жизнь начала складываться.
        Как ни странно, складываться она начала после того, как от него ушла Зина. Ушла внезапно, вытащив из-под комода приклеенные им к днищу скотчем четыре тысячи долларов. Брук очень переживал. И даже не потому, что думал, будто Зина про те баксы ничего не знает,  — как выяснилось, он ее все-таки немного любил и надеялся когда-нибудь появиться с ней под ручку в приличном обществе. После этого Яша не платил за квартиру четыре месяца, уверив медлительного в рассуждениях хозяина Хосе Гонсалеса, что его обокрали. Потом, конечно, рассчитался, но понял, что вообще-то с квартирной платой можно не спешить: Гонсалес сдавал еще восемь квартир, и те съемщики платили исправно.
        Потом он познакомился с Элиной, приехавшей в Штаты из Петербурга, а потому имеющей некоторые потребности в знакомствах не только с соседками по дому. Дамочка регулярно посещала парикмахерские салоны и очень жалела, что Брук — не кинорежиссер. Она тогда еще была не в курсе, что режиссеров на свете много, а Яша Брук — такой один. Адвокат давал ей деньги и каждый раз говорил, что купюры у него последние. Элина знала, что это не так, но делала вид, что переживает за их совместную жизнь.
        Яше всегда хотелось иметь чуть-чуть больше, чем один миллион долларов. А складывая бумажку к бумажке, много не накопишь, особенно если хранить деньги под комодом.
        Но пару лет назад ему подвернулся случай. Он зашел в бар, сам не зная зачем, может быть послушать, о чем говорят люди, и сразу увидел судью Дина. На том не было мантии, судья пил темное пиво и курил «Лаки страйк». Брук как бы случайно опустился на высокий стульчик возле стойки в непосредственной близости и тоже заказал себе темное пиво, а также пачку тех же самых сигарет. Прикурил одну, чуть не задохнулся и только после этого якобы заметил судью.
        — Здравствуйте, ваша честь,  — сказал он.  — Как поживаете?
        Судья Дин кивнул, явно не желая с ним беседовать, и даже попытался отвернуться.
        — В России судья не должен платить за свое пиво, если бар расположен менее чем в ста ярдах от здания суда,  — улыбнулся Брук.  — Такой в России закон.
        — Да вы что?  — удивился Дин.  — А мне всегда казалось, что Россия не демократическая страна.
        — Вам правильно казалось,  — согласился Брук.  — Поэтому я и переехал сюда. Хотя там у меня была обширная адвокатская практика. Я специализировался на делах, связанных с нарушениями прав человека, и почти всегда выигрывал. Но меня угнетала почти узаконенная обязанность предлагать судье взятку. А без нее ни один судья не станет с тобой даже разговаривать. Не то что здесь, в Штатах.
        — И каковы были размеры взяток?  — тихо поинтересовался судья Дин.
        — По-разному. Например, за освобождение от наказания за оскорбление полицейского при исполнении — тысяча долларов. Русский язык настолько богат, что всегда можно доказать, будто обвиняемый сказал полицейскому не «Ты козел!», а «Ты классный парень!». А если предприниматель не доплатил налоги, то всегда можно доказать: он ошибся, потому что у него сломался калькулятор. Надо только предъявить суду тот самый сломанный калькулятор.
        — Сколько в таком случае?
        — В зависимости от величины ошибки. Если предприниматель ошибся на миллион, то он готов отдать пятнадцать-двадцать процентов и согласиться с решением суда приобрести новую счетную машинку.
        — Гуманно,  — кивнул судья Дин.
        — В Америке еще более гуманные законы. Я слышал, что на следующей неделе вами будет рассматриваться дело некоего незнакомого мне Лейбошица, который, якобы находясь в нетрезвом состоянии в баре, ударил официантку. А я случайно знаю, как там все произошло на самом деле. Начнем с того, что у Лейбошица умерла мама, и он сильно переживал по данному поводу.
        — Это правда?
        — Чистая правда!  — кивнул Брук.  — Я вообще никогда не вру, несмотря на то что был очень известным адвокатом.
        Это и в самом деле было правдой, только мама Лейбошица умерла в Одессе за шесть лет до того, как ее сын перебрался на Брайтон-Бич.
        — Так вот, переживая, молодой человек пошел в бар, где, по старой русской традиции, помянул свою мать. А мимо как раз проходила та самая официантка родом из Пуэрто-Рико и поскользнулась. Не буду утверждать, что девушка поскользнулась умышленно, но все-таки она упала и ударилась о кулак Миши Лейбошица.
        — Из материалов дела следует, что официантка поскользнулась и ударилась о его кулак дважды. И что, первый раз упала, поднялась и снова поскользнулась?
        — А что тут удивительного? На суд придут свидетели, которые подтвердят: в том баре было очень скользко, потому что именно эта самая девушка пролила пиво, причем неоднократно, более двух раз. А теперь за ее недогляд Лейбошицу грозят три года тюрьмы и штраф пятнадцать тысяч долларов. Где же, скажите мне, хваленая американская справедливость? А мистер Лейбошиц готов решить дело без тюрьмы, заплатить девушке пять тысяч и расстаться с ней полюбовно.
        Судья Дин задумался.
        — Хорошо, если девушка скажет, что поскользнулась сама, то я приму решение…
        — Ваша честь, вы знаете испанский язык?
        — Очень плохо.
        — Так вот я вам заявляю, что девушка владеет английским еще хуже, чем вы испанским. Что она там скажет, еще перевести нужно, а тут пять тысяч на кону.
        — И что вы мне предлагаете?  — спросил судья.
        — Я предлагаю?  — удивился Яша.  — Лично я ничего не предлагаю, упаси боже! Это Миша Лейбошиц предлагает.
        Дин задумался. А потом спросил:
        — Кому он предлагает?
        — А я знаю? Пуэрториканке, вероятно. Которой, между нами, деньги не нужны вовсе. Она на пять тысяч купит наркотиков и отправит своих братьев на улицу торговать ими. Я бы ей вообще не давал никаких денег, а передал бы их законопослушному члену общества, который потратит данные средства на благотворительность.
        — Вы правильно рассуждаете,  — согласился судья.  — У меня, кстати, есть знакомый, работающий в таком фонде, и он даже принимает наличные…
        Через полтора часа Брук заявился в офис Лейбошица с грустным лицом и сказал Мише:
        — Ничем пока порадовать не могу. Только что встречался с судьей, который будет рассматривать твое дело, и пытался договориться. Никак не получается. Дело под контролем пуэрториканской общины, а та требует наказания по максимуму. Другими словами: три года и двадцать пять тысяч — это минимум, на который мистер Дин может опуститься. Судья не собирается рисковать карьерой.
        — Да они что, с ума посходили! За какую-то толстую бабу мне три года на киче париться? Ты сколько ему предложил?
        — Десять тысяч, как ты сказал. Но он меньше чем за двадцатку не согласен.
        — Вот сволочь! Ты хоть пробовал поторговаться? Ну, пятнаху отстегнуть смогу, еще куда ни шло, но двадцать тонн не за хвост собачий…
        — Постараюсь убедить его,  — пообещал Яша.  — Если уломаю на пятнадцать, подкинешь мне за труды пять сотен?
        — Без проблем,  — пообещал Лейбошиц.
        Так за Яшей утвердилась слава почти бескорыстного помощника. Он возвращал отобранные водительские права до судебного разбирательства, снижал суммы назначаемых судом алиментов, помогал с натурализацией и получением лицензии на торговлю спиртным и так далее. А разводы вообще были его коньком — достаточно было убедить одну из сторон согласиться на предложенное другой до судебного разбирательства. Причем удавалось это сделать легко — Брук вскользь упоминал, что в случае отказа упертая в своем немыслимом требовании сторона будет иметь дело с Мишей Лейбошицем, а сие чревато потерей не только имущества.
        Однако все это были мелочи. Яша ждал настоящего дела. И оно пришло. К Бруку опять обратился Лейбошиц. Теперь надо было помочь его друзьям из России, пригнавшим в Штаты несколько бочек черной икры. Но мало того, что лихие коммерсанты попытались ввезти их контрабандой, так к тому же санитарная служба признала икру не годной к употреблению и теперь весь товар ждал отправки на уничтожение.
        — Яша, это такое попадалово, что мама не горюй!  — сказал Лейбошиц.  — Ты представляешь, сколько стоит тонна икры? А там ее не одна тонна, на десяток лимонов пацанов опустят, а то и больше. Пусть икру признают хоть какой отравой, но только не уничтожают. Можешь устроить?
        — Нет,  — покачал головой Брук,  — слишком дорого обойдется.
        — Дорого — это сколько?
        — Надо договариваться. Миллионов пять как минимум. Тогда икру признают годной на корм свиньям и отдадут фермерам, которых мы с тобой приведем.
        — О’кей,  — согласился Лейбошиц,  — пять так пять. И тебя в таком случае не обидим, пол-лимона сверху — твои. Но только чтобы точно все было, а то мне голову оторвут и тем же свиньям вместо икры отправят.
        Вернувшись в свою квартиру, Яша испытал дрожь. Но его трясло не от страха, а от возможности очень быстро разбогатеть. То, о чем он мечтал долгие годы, мечтал, еще живя в России, может осуществиться в ближайшее время. Он предложит судье миллион, а ведь это такая сумма, что могут сломаться и самые принципиальные служители Фемиды.
        Брук вышел из самой маленькой комнатки съемной квартирки, которую оборудовал под свой кабинет. Вообще-то это была гардеробная с узким окном, но для гардеробной четыре квадратных метра — слишком много. Зачем баловать жену? Женщины всегда спешат заполнить свободное пространство гардеробных ненужными вещами. Зато для рабочего стола и кресла комнатка — в самый раз.
        В гостиной в глубоком кресле развалилась Элина и, подняв кверху ноги, брила ляжки.
        — Ты когда накажешь этот фонд?  — спросила она, не отрываясь от важного дела.  — Мне надоело ждать. В конце концов, почему я должна все делать сама? Ты же у нас адвокат, к тому же хорошо знаешь Мишу Лейбошица. Устрой этим прощелыгам райскую жизнь. Пусть они поймут, что со мной нельзя так…
        — Завтра займусь,  — пообещал Брук и отправился на кухню.
        — А почему не сегодня?  — крикнула вслед жена.  — Мало того, что от тебя вторую неделю нет толка как от мужчины, так ты еще не хочешь, чтобы я стала богатой!
        Яша закрыл дверь, взял трубку и набрал номер судьи Дина.
        — Ну что, по кружечке пивка сегодня вечером в баре?  — предложил он.  — Хотя я лично именно сегодня выпил бы бутылочку «бурбона».
        Последние слова должны были означать, что дело сулит огромную прибыль.
        — Через час я буду готов,  — пообещал судья Дин.
        Они разместились за столиком в углу бара, в котором познакомились когда-то. Здесь было достаточно уютно и никогда не появлялось много народа. Ничто не мешало общению, обо всем можно было говорить в открытую, не опасаясь, что кто-то подслушает.
        — Судья Лайза Митчелл?  — переспросил Дин.  — Я ее знаю хорошо, а потому почти уверен, что она не согласится.
        — Но сумма!  — воскликнул Брук. И повторил: — Сумма! Нам предлагают полтора миллиона, каждому по пятьсот тысяч. От такого куша нормальные люди не отказываются. Если вдруг она начнет сомневаться, предложи ей еще триста из моей доли…
        Судья покачал головой.
        — У нее нет слабых мест, ее нельзя на чем-то подловить. Очень принципиальная: недавно отказала в иске российскому правительству, которое хотело вернуть на родину усыновленного мальчика, с которым здесь якобы плохо обращались. И хотя факт побоев ребенка подтвердился, она все равно не отдала ребенка России, а передала его на воспитание в другую семью, такую же черножо… то есть темнокожую, как и она сама.
        — А если ей дать миллион?
        — Очень принципиальная,  — повторил Дин.  — Два года назад Лайза Митчелл присудила компании, производящей микроволновки, штраф в четыре миллиона долларов за жестокое обращение с животными. Ведь в инструкции изготовителя не было указано, что кошек нельзя засовывать в работающую СВЧ-печь. А одна американка помыла кота и решила его таким образом высушить…
        — То есть ее принципиальность стоит половину штрафа?  — догадался Яша.  — То есть менее чем за два она не согласится?
        Судья Дин вздохнул и сказал:
        — Это всего-навсего мое предположение.
        Брук поставил локти на столик и спрятал лицо в ладони.
        — Что за жадность!  — прошептал он.
        Потом посмотрел в сторону.
        — Ладно, постараюсь выбить с заказчиков больше двух. Не знаю, получится ли?
        Он достал из кармана мобильный и набрал номер Элины.
        — Чего еще?  — спросила та.
        — Вы не слишком заняты?  — поинтересовался Яша.  — Ах, закончили уже… Так у меня вопрос: тут люди соглашаются только на три.
        — Какие три?  — не поняла Элина.
        — Нет, нет, больше не будет. Гарантию дать не могу, но вперед не попрошу ни цента,  — поспешил успокоить ее Брук.
        Затем отключил телефон и посмотрел на собеседника.
        — Уф, кажется, уговорил,  — выдохнул он.  — Значит, судье Митчелл два, а нам с тобой по пятьсот.
        Дин побагровел и обернулся. Взглянул на барную стойку и произнес:
        — Мой отец держал почти такой же бар. Не скажу, что мы жили шикарно, но на скромную жизнь хватало. А потом отец заложил заведение, чтобы оплатить мою учебу в университете. Я надеялся выплатить кредит за него, но после второго курса женился… Короче говоря, отец остался без бара. А я тогда еще не был судьей. И вообще, если бы мне тогда предложили взятку, то я бы сдал того наглеца…
        — У судьи Митчелл есть родственники?
        — Она в разводе. У нее только дети, две дочки, но, кажется, уже взрослые.
        — Но помогать им надо?
        — Не знаю,  — вздохнул судья Дин.  — Мой отец был один такой. Он умер от рака двенадцать лет назад.
        Судья Митчелл все же согласилась на сделку. Правда, не сразу. Но потом Дин сообщил, что Лайза назначила встречу на субботнее утро в кинотеатре «Синема Вилладж». В кассе Брука предупредили, что их кинотеатр единственный в городе, где можно посмотреть два фильма по цене одного.
        — Буду приходить сюда почаще,  — пообещал Яша. А про себя подумал, что если бы за каждый просмотр он получал по два с половиной миллиона долларов, непременно приходил бы в «Синема Вилладж» каждый день.
        В холле было на удивление пусто. Брук сел в одно из кресел у стены под портретом Тома Круза с рекламой очередного фильма «Миссия невыполнима». Потом подумал и пересел на другое — возле рекламы старого фильма «Расплата». Подумал немного и пересел еще раз, выбрав, как ему показалось, наиболее достойное место — под изображением Шерон Стоун в сцене из «Основного инстинкта». Как раз напротив на стене висели настенные часы. Встреча была назначена на девять тридцать, а стрелка показывала уже девять тридцать две. Яша достал мобильник, чтобы сверить время, и тут увидел полную афроамериканку в кашемировом пальто и с пышным шарфом на шее. Он приподнялся, помахал ей рукой.
        Женщина никак не откликнулась, просто посмотрела на него и изменила направление своего движения. Шла она медленно, немного вразвалку. Брук дожидался стоя, а потом, когда судья опустилась в кресло рядом, поприветствовал:
        — Доброе утро, ваша честь.
        — Мы не в суде,  — напомнила миссис Митчелл. И посмотрела в сторону.
        Брук решил проверить, что ее там заинтересовало, но не увидел ничего достойного, кроме черно-белой афиши фильма «Убить пересмешника».
        — Так что у вас?  — негромко спросила судья, не смотря собеседнику в глаза.
        Яша назвал номер дела и начал объяснять, что коммерсанты из России везли качественный товар, который испортился по дороге, потому что вышла из строя холодильная установка. Предприниматели решили отправить испортившуюся икру фермерам и даже договорились отдать товар бесплатно, но документы не успели переоформить, а в результате попали под статью, под крупный штраф. И даже фермеры, которые тут вовсе ни при чем, тоже пострадали.
        — Что я должна сделать?  — спросила судья.
        — Вы должны признать товар годным для использования в качестве корма для животных, освободить компанию, поставщика икры, от уплаты штрафа.
        — То есть я должна поступиться своими принципами и пойти на сделку с совестью?
        — Пусть ваша совесть будет спокойна, а свиньи сыты,  — попытался убедить судью Яша.  — И если хоть одна американская свинья пожалуется на плохое качество русской черной икры, тогда можете судить меня… Конечно, если она пожалуется в письменном виде.
        — И это все, что вы предлагаете?
        — Нет,  — покачал головой Брук.  — Меня просили передать, что в случае благоприятного судебного решения вы получите три миллиона долларов. Наличными, в виде денег, или в виде драгоценных камней и металлов. Возможно — акциями и ценными бумагами…
        — Сколько?  — переспросила судья.  — Повторите еще раз сумму, я не расслышала.
        — Три миллиона долларов,  — стараясь произносить слова четко, сказал Брук.  — За принятое вами реше…
        И вдруг в нем шевельнулось что-то. Что-то очень липкое и скользкое, от чего свело желудок и челюсти. Это был страх, который возник внезапно. А мгновением позже Яша понял, что влип. К ним направлялись люди, отнюдь не похожие на киноманов. Причем незнакомцы шли с двух сторон — справа двое мужчин, а слева мужчина и высокая женщина с суровым лицом закоренелого садиста.
        Судья Митчелл поднялась и посмотрела на подходящих. Потом обернулась и бросила Яше почти с ненавистью:
        — Счастливо оставаться!
        — Спасибо, мэм,  — с облегчением отозвался Брук.
        Люди в штатском приблизились с двух сторон одновременно.
        Один из мужчин достал бумажник, развернул его и продемонстрировал жетон.
        — Федеральное бюро расследований.
        — Ну, наконец-то!  — обрадовался Брук.  — А то я все жду, волнуюсь: придете — не придете. А вы пришли, слава богу.
        Фэбээровцы переглянулись.
        — Вы обвиняетесь в нарушении…  — начал произносить мужчина дежурную фразу, но Яша не дал ему договорить.
        — Знаю, знаю,  — поспешил он проявить свою осведомленность,  — статья 201 глава 11 титул 18 «Подкуп, незаконные доходы и конфликт интересов», наказание — лишение свободы на срок до пятнадцати лет со штрафом в тройном размере от суммы взятки.
        — Вы имеете право…
        — Хранить молчание,  — подсказал Яша.  — А также право на один телефонный звонок и право на адвоката. Если у меня нет денег на платного юриста, то будет предоставлен государственный. Ведь так?
        — Вы хорошо подготовились,  — со злостью произнесла женщина-садист.
        — Я сам адвокат,  — объяснил ей Брук. И обратился к мужчине, который был, очевидно, старшим в группе захвата: — Значит, я могу позвонить?
        — Конечно,  — кивнул мужчина.
        — Тогда диктуйте мне номер телефона,  — произнес Яша, вынимая из кармана мобильник.
        — Какого телефона?  — растерялся собеседник.
        — Вашего начальника в ФБР,  — спокойно объяснил Брук.  — Вы что, думаете, я полный дурак, чтобы нарушать законы страны, любезно приютившей меня? Я просто искал способ выйти на вас, потому что нахожусь под контролем спецслужбы иностранного государства, и мне грозит расправа, если я сообщу вам информацию, известную только мне… Диктуйте скорее номер телефона!
        Мужчина обернулся на своих коллег. Все они тоже были обескуражены.
        — Какую информацию вы хотите сообщить нашему начальству? Если не скажете сейчас, мы будем вынуждены надеть на вас наручники!  — выкрикнула женщина-садист.
        Яша посмотрел на нее, вздохнул и протянул к ней обе руки, прижав их друг другу.
        — Я случайно узнал о заговоре против конституционного строя Соединенных Штатов с целью свержения законно избранного президента США и правительства…
        В управлении Брук потребовал немедленной встречи с директором ФБР, но ему отказали, заявив, что придется говорить с человеком, отвечающим за раскрытие такого рода преступлений. Причем сотрудники переглядывались, явно считая Яшу сумасшедшим.
        Фэбээровец, раскрывающий заговоры, находился в кабинете не один, рядом с ним сидела женщина с проницательным взглядом. И, хотя Яша сразу понял, что та — врач-психиатр, он обратился к ней с вопросом:
        — Вы переводчица?
        Женщина растерялась, хотела что-то ответить, но не успела.
        — Мне не нужна переводчица,  — затарахтел Яков Аронович Брук,  — я неплохо говорю по-английски. А вот пишу иногда с ошибками, поэтому прошу вас проверить потом то, что я напишу, на предмет исправления орфографических и синтаксических ошибок.
        — О каком заговоре вы сообщили нашим сотрудникам во время задержания?  — обратился к нему хозяин кабинета.
        — Какого задержания?  — изобразил недоумение Брук.  — Ах, то, что сегодня случилось… Так я не собирался ничего нарушать. Какая взятка? В жизни никому ничего не давал и не собираюсь этого делать. И потом, какие три миллиона? Подумайте сами, откуда у бедного еврея такие деньги. А дело в том, что мне известно о внедренной на территории Штатов сети агентов России, которая ведет подрывную деятельность. Но за мной следят постоянно, потому я и придумал, будто бы хочу дать взятку, а сам решил сдаться властям и все рассказать, пока не произошло самое страшное, я имею в виду не свою физическую ликвидацию, а нечто большее — возможные акции противника на территории Штатов. Попав под вашу защиту, я становлюсь недосягаемым для врагов моей второй родины… то есть в некотором смысле родина у меня теперь единственная. Я полагаюсь на эффективность программы по защите свидетелей и, получив ваши гарантии на защиту, расскажу все, что мне известно. А известно мне не так уж и мало. В первую очередь, имена агентов, адреса некоторых конспиративных квартир…
        Хозяин кабинета задумался и взглянул на присутствующую женщину. Та пожала плечами, посмотрела внимательно в глаза Яше и ласково спросила:
        — Вы с космосом никак не связаны?
        — Нет, конечно,  — ответил Брук.  — Я владею небольшой фирмой по оказанию юридических услуг.
        — А инопланетяне вас посещают?  — поинтересовалась женщина почти нежно.
        — Если вы считаете, что инопланетянам нужна юридическая помощь, то они, вероятно, ищут ее в другой конторе. Простите, мэм, но я не верю ни в инопланетян, ни в летающие блюдечки. Я верю только в то, что Соединенные Штаты являются единственным гарантом мира и стабильности на планете.
        — О’кей,  — произнес специалист по заговорам,  — я даю вам любые возможные гарантии безопасности.
        — В письменном виде, пожалуйста!  — напомнил Брук.  — Вы подготовьте документы, а мне пока дайте лист бумаги. Нет, желательно несколько листов: я изложу все, что знаю…
        Врач-психиатр ушла. Хозяин кабинета протянул Яше «паркер» с золотым пером, потом вынул из принтера тонкую пачку бумаги и положил перед адвокатом.
        — Пишите!  — приказал он.  — А я выйду, чтобы договориться с прокуратурой о включении вас в программу защиты свидетелей. Разумеется, если сведения, сообщенные вами, окажутся ценными.
        — У меня очень ценная информация,  — поспешил заверить Яша, изучая золотое перо ручки «паркер».
        Оставшись один в кабинете, Брук задумался. Во-первых, над тем, что писать, а во-вторых, как. Собственно, что написать, он уже решил для себя, пока его везли сюда в микроавтобусе с матерчатыми шторками на окнах. А вот как — это было не менее важно. Подумав, Яша решил изобразить из себя наивного простачка…
        Владелец кабинета договаривался с прокуратурой не менее двух часов. И все это время Брук строчил, стараясь не оглядываться на большое настенное зеркало, за которым, видимо, стояла камера, осуществлявшая видеосъемку. Два часа он строчил, стараясь не делать пауз, чтобы те, кто наблюдал за процессом, не подумали, будто он пытается что-то выдумать.
        И вот что он сочинил.
        В Федеральное бюро расследований.
        Начальнику отдела по раскрытию заговоров против США.
        Копия № 1 в сенатский комитет по разведке.
        Копия № 2 в комиссию конгресса по расследованию антиамериканской деятельности.
        Заявление.
        Настоящим уведомляю, чтобы сделать информацию открытой для компетентных органов США, о фактах, ставших мне известными случайно и в результате проведения собственными силами оперативно-разыскных мероприятий по выявлению в среде моих знакомых агентов зарубежных разведок и связанных с ними лиц, занимающихся антиамериканской деятельностью, в том числе незаконными финансовыми операциями по отмыванию средств, полученных незаконным путем, а также направленных правительствами иных стран для проведения подрывной деятельности на территории суверенных Соединенных Штатов.
        Я, Джекоб Аарон Брук, родился в г. Белая Церковь на территории Украины в 1946 году, когда Украина была порабощена Россией. Родители мои чудом выжили во время Второй мировой войны в тяжелых условиях эвакуации в Сибирь. Потом уж они вернулись, и на свет появился я. Закончив университет Киева с красным дипломом и став юристом, я в 1986 г. перебрался в Москву, где началась моя адвокатская практика. К 2000 году я стал одним из ведущих специалистов в Москве по ведению в судах уголовных дел. Однажды я спас от пожизненного заключения лидера одного из преступных сообществ, который, получив семь лет колонии, вместо того, чтобы благодарить меня до конца своих недолгих дней, решил мне отомстить. Я, чудом избежав гибели и бросив свое имущество и накопленные за всю жизнь немалые средства, прибыл в Штаты, где обрел наконец счастье и покой. Так я думал тогда. Прибыл я на территорию Штатов со своей на тот момент женой Зинаидой, которая известна теперь в Штатах совсем под другим именем. Но об этом позднее.
        Вскоре после прибытия я открыл собственное дело — фирму по оказанию юридических услуг. И вскоре «удостоился» визита криминального авторитета, держащего в страхе почти весь Брайтон-Бич, Майкла Лейбошица. Тот сказал, что на меня объявлен контракт в России и скоро должен прибыть киллер, но пообещал покровительство за некоторые услуги, которые я ему иногда оказывал, консультируя по уголовным делам. К тому времени жена ушла от меня — вернее, я выгнал ее. Потому что понял: она ведет двойную жизнь. А чуть позже я догадался, что двойную жизнь ведет и Лейбошиц, выдавая себя за преступного авторитета, а на самом деле являясь агентом русской разведки, осуществляющим связь ФСБ с преступными кланами на территории США. Сначала это были просто подозрения, но потом я начал присматриваться и к другим окружающим меня людям. И вот что я установил…
        Тут Брук сделал паузу, чтобы еще раз изучить ручку «паркер», а заодно и подумать. Почему-то вспомнился квартирный хозяин Гонсалес — человек неопределенного возраста, вероятно даже младше самого Яши, но выглядящий старше. Гонсалес прибыл четверть века назад с Кубы, заработав там какие-то деньги и перебравшись в Нью-Йорк, чтобы купить несколько квартир и сдавать их. Определенно, такая личность заинтересует ФБР. Гонсалес плохо слышал. И на любой вопрос он говорил: «Повторите еще раз! Да пошел ты!» Посылал он, вероятно, для того, чтобы не отвечать на вопрос, которого не слышал, а признаваться глухим Гонсалес не хотел.
        …Очень скоро в поле моего заинтересованного внимания попал кубинский эмигрант, прибывший в Нью-Йорк из Майами-Бич, который на средства, вероятно, кубинской разведки начал заниматься бизнесом, сдавая внаем квартиры. Сопоставив факты, я убедился, что мое предположение является верным. Я предположил, что Гонсалес является законсервированным резидентом еще советской разведки. Время от времени его проверяют на профпригодность, а кроме того, представители разведок пытаются определить, попал Гонсалес под «колпак» американских компетентных органов или нет… Мне даже стал известен агентурный пароль для Гонсалеса и отзыв на него. К Гонсалесу может подойти посторонний ему человек и спросить: «Вам не нужен славянский шкаф?» Это пароль. Если Гонсалес работает без «колпака», он обязан ответить: «Повторите еще раз! Да пошел ты!» Кроме того, я выяснил, что подобные вопросы задавала бывшему кубинцу и моя бывшая жена Зинаида. А недавно я узнал, что она трудится в банке, в котором аккумулируются деньги русской разведки под видом нелегально вывезенных из России средств русских чиновников. Именно Зинаида занимается
отмыванием этих средств и обналичкой. Для совершения некоторых операций, например для расчета с агентами, деньги переводятся в банки островных государств: на Кайманы, на Сейшелы, в страны Карибского бассейна и в Гондурас. Это можно легко проверить. Но самое главное!!!! Мне удалось установить, что Зинаида теперь — вовсе не Зинаида, а Джейн Биркин, супруга высокопоставленного представителя США при ООН, и с ее помощью российским агентам удалось установить, что уважаемый мистер Биркин на самом деле кадровый офицер ЦРУ. Кроме того, среди подруг и коллег Джейн Биркин есть некая Наташа Хадсон — широко известная ныне руководитель фонда, а на самом деле хорошо внедренный агент русской разведки, которая замужем за известным бизнесменом Джоном Кеннеди Хадсоном, который, вероятно, и не подозревает, кем на самом деле является эта «милая и скромная» девушка.
        Помимо упомянутых мною Майкла Лейбошица, Гонсалеса, Джейн Биркин и Наташи Хадсон, хочу обратить ваше внимание на мою нынешнюю жену Элайн Брук, которая постоянно уезжает на какие-то встречи, отключая при этом мобильный телефон. С кем она встречается и где — мне неизвестно, но предполагаю, что она также общается с агентами, известными только ей. Со своей стороны, предположу, что за ней следят с расстояния, а потому Элайн приходится каждый раз подтверждать, что за ней нет слежки. Знак подается следующим образом: если слежки нет, то она идет с бритыми ногами, а если попала под контроль, то демонстрирует это небритыми ногами…
        Яша продолжал писать, даже когда в кабинет вернулся хозяин. Закончив, протянул ему листы, предварительно расписавшись на каждом. Сотрудник ФБР углубился в чтение, адвокат же снова стал рассматривать лежащую на столе ручку «паркер». Ручка нравилась ему все больше и больше. И Яков Аронович с трудом подавлял в себе желание спрятать «паркер» в свой карман. Он бы давно это сделал, если бы не знал точно, что за ним наблюдают через зеркало. Владелец кабинета очень внимательно читал написанное Яшей и не заметил бы пропажу ручки.
        — Простите,  — нарушил Брук сосредоточенность специалиста по заговорам,  — хочу обратить ваше внимание на то, что при обыске в моей квартире может быть обнаружена под комодом некоторая сумма, что-то около пятидесяти тысяч долларов. Точнее — сорок семь шестьсот. Сразу заявляю, что это мои личные сбережения за все годы проживания в Штатах, когда я отказывал порой в куске хлеба своим близким, чтобы накопить на черный день.
        Специалист кивнул, продолжил чтение — и вдруг напрягся. Затем вскинул удивленные глаза на Яшу и схватил трубку.
        — Срочная информация,  — сказал он кому-то,  — имеются показания, связанные с Джоном Хадсоном. Каким, каким… С тем самым, которого сегодня утром застрелили в Центральном парке. Сейчас принесу!
        Хозяин кабинета положил трубку и бросился к двери. Брук поднялся и сделал пару робких шажков, поворачиваясь спиной к зеркалу так, чтобы из-за зеркала не было видно столешницу. Потом замер и быстро сунул ручку «паркер» в карман своих брюк.
        ГЛАВА 19
        Джон был уверен, что Хейз попытается исчезнуть из Штатов, но поскольку у него на ближайшее время имеется особая примета — простреленная рука, то он на какой-то срок заляжет на дно. И даже на улицу не сможет выйти, потому что у каждого полицейского Нью-Йорка есть описание его внешности, а в участки разосланы портреты — перед выездом на дежурство детективы и патрульные знакомятся со списком и приметами людей, находящихся в розыске за совершение особо опасных преступлений.
        Джон словно бравировал своей отвагой. Хотя договор на охрану загородного дома все же заключил. Наташа поинтересовалась, есть ли в их доме подвал, где можно что-нибудь прятать.
        — Ты же знаешь,  — улыбнулся мистер Хадсон,  — у нас замечательный винный погреб, в котором когда-нибудь будет размещаться коллекция уникальных вин.
        — А кроме этого помещения под будущий винный склад?
        Джон помолчал, но потом признался, что за одним из стеллажей, на котором уже лежат несколько бутылок, имеется потайная дверь. За ней спуск в другое помещение, которое отгорожено металлической решеткой, а в нем находится банковский сейф. Но все это под надежной охраной электроники.
        — Электроники?  — переспросила Наташа.  — Значит, для того чтобы туда проникнуть, достаточно обесточить дом? Сигнализация какое-то время еще поработает в автономном режиме, а потом решетку можно будет спокойно разрезать, а дверь сейфа взорвать?
        — Тебе не придется делать ни того, ни другого,  — рассмеялся Джон.  — Достаточно позвонить в фирму, производящую подобные сейфы, назвать свою фамилию, и оттуда сразу пришлют специалистов, если сейф по каким-то причинам не открывается. Но уверяю тебя, я там не храню сейчас какие-то ценности. А то, что наплел Айзек… Плюнь и разотри!
        Ему по-прежнему нравилось демонстрировать свое знание русских выражений.
        Они беседовали в городской квартире, а дом в Асберри-Парке сторожила не только сигнализация, но теперь и двое вооруженных сотрудников охранной фирмы, договор с которой Джон все же заключил. Та же фирма предоставила ему и Наташе телохранителей, которые должны были встречать их утром у дверей квартиры, сопровождать в течение дня до возвращения домой. Причем телохранители должны были первыми зайти внутрь и обследовать все помещения на предмет нахождения там посторонних. Накануне это было проделано впервые. Джон стоял и улыбался во весь рот.
        Потом телохранители вышли и доложили:
        — В квартире никого нет, мистер Хадсон.
        А другой то же самое доложил миссис Хадсон:
        — Все чисто, мэм.
        Наташа еле сдержала улыбку, потому что секьюрити произнес слова своего доклада так, словно она собиралась, вернувшись домой, начать уборку. Но когда вошла в квартиру и закрыла за собой дверь, спросила мужа:
        — Долго это будет продолжаться?
        — Привыкай,  — ответил Джон.  — Мы не можем пренебрегать собственной жизнью. Думаю, скоро ты перестанешь обращать внимание на охранников и будешь действовать согласно их рекомендациям автоматически.
        Утром, выйдя из спальни, Наташа увидела Хадсона в спортивном костюме.
        — Я, пожалуй, сделаю пробежку по парку,  — сказал Джон.  — Прежде-то каждый день бегал и теперь решил вспомнить молодость.
        Но она не пустила его. Встала в дверях и заявила, что нужно дождаться телохранителей, а потом действовать согласно их рекомендациям. Муж не стал спорить, только поцеловал ее, шепнув при этом, что ему нравится волнение супруги за его судьбу. Наташа позавтракала, переоделась, а Джон так и маялся в спортивном костюме. Потом прибыли телохранители, и он им сказал о своем желании пробежаться по парку. Парни не стали спорить, только посмотрели на свои костюмы и обувь, не предусмотренные для бега.
        — Вы не попытаетесь отговорить его?  — удивилась Наташа.
        — Не наша задача, мэм,  — ответил один из телохранителей.  — Наша обязанность — обеспечивать безопасность. Если клиент хочет пробежаться по парку, значит, и мы побежим рядом. И прикроем его в случае опасности. Если он скажет, что желает поохотиться на китов, мы будем в лодке и опять же прикроем.
        Тут уж Наташа спорить не стала.
        — Мы скоро,  — сказал Джон.  — Пару кружков вокруг большого пруда и обратно. Центральный парк через дорогу.
        Его застрелили не в Центральном парке. Сначала из парадной двери вышел на улицу телохранитель, потом мистер Хадсон, а следом второй его охранник. Дверь за последним еще не успела закрыться, как Джон повалился на него. Парень подхватил мужчину, решив, что тот просто оступился. А первый в это время крутил головой в поисках возможной опасности. Выстрела не слышал никто. Телохранитель, подхвативший Джона, лишь через несколько секунд понял, что держит на руках уже мертвое тело. Пуля попала в сердце, пробила грудную клетку насквозь и сделала небольшое отверстие в створке входной двери, которую осторожно прикрывал за собой охранник.
        Оба телохранителя решили сначала, что киллер выстрелил из проезжавшего мимо автомобиля. И только прибывшие полицейские предположили, что убийца использовал снайперскую винтовку калибром 12,7, скорее всего, «барретт».
        Наташа в ожидании возвращения Джона разговаривала в квартире с телохранителем, который должен был обеспечивать ее безопасность, а потому в парк не побежал. Она предложила ему кофе, но парень отказался.
        Она спросила, были ли в его практике предотвращенные покушения.
        И тот ответил:
        — Это закрытая информация, мэм.
        — Но покушения были?
        — Не могу ответить, мэм.
        Раздался сигнал мобильного телефона Джона. Наташа выскочила в прихожую и увидела аппарат на полочке для обуви. Вероятно, муж, обувая кроссовки, выложил его, а потом забыл взять. Телефон продолжал надрываться, наигрывая мелодию народной песенки «У старого Макдональда была ферма». Она нажала кнопку ответа на вызов, поднесла мобильник к уху, не успела ничего сказать и сразу услышала мужской голос:
        — Мы проверили, он и в самом деле арендовал машину. Как ни странно, большой автобус…
        — Это миссис Хадсон,  — произнесла наконец Наташа.
        — Простите,  — произнес голос,  — я ошибся номером.
        Наташа взглянула на экранчик мобильного: Джон отсутствовал почти полчаса. За дверью прозвучал сигнал остановки подъехавшего лифта. Решив, что вернулся муж, она открыла дверь и увидела одного из телохранителей Хадсона. Парень чуть замедлил шаг и опустил глаза.
        — Что-то случилось?  — с тревогой спросила Наташа.
        Охранник кивнул. Потом вздохнул, посмотрел за ее плечо и сказал, видимо объясняя не ей, а своему коллеге, который оставался в квартире:
        — Все плохо. Мы не успели ничего предпринять — снайпер, вероятно, опытный профессионал.
        Наташа побежала к лифту, но телохранитель удержал ее за рукав.
        — Не надо рисковать, мэм. Там сейчас куча народу. Полиция, ФБР и толпа зевак…
        — Джон жив?
        Телохранитель покачал головой.
        — Сразу и никаких шансов.
        Она вернулась в квартиру растерянная. Опустилась в кресло в столовой и закрыла лицо руками, чтобы не видеть никого. Потом почувствовала, что ладони наполняются влагой — из глаз сами собой текли слезы. Так и сидела, спрятавшись от всех. Боялась, что люди, уже вошедшие в квартиру, начнут задавать какие-то вопросы, слышала шаги многих ног, но оставалась в той же позе, чуть пригнувшись, всем своим видом показывая, что не может и не хочет сейчас ни с кем разговаривать.
        — Мои соболезнования, миссис Хадсон,  — прозвучал рядом мужской голос.
        Она кивнула в ответ. Потом кивнула еще раз. Поднялась и отвернулась к окну, за которым виднелись голые верхушки деревьев Центрального парка.
        И тут же бросилась в ванную комнату, заперлась там.
        За дверью ходили и переговаривались люди. Наконец кто-то постучал, и тот же голос произнес:
        — Здесь врач. Если его помощь вам необходима, откройте, пожалуйста.
        Наташа уже не плакала. Посмотрела на свое отражение, смыла водой серые разводы туши, размазанной вокруг глаз. Открыла створку и вышла.
        — Доктор не нужен, я в порядке и готова ответить на ваши вопросы.
        На кухне опрашивали того парня, который оставался с ней в квартире.
        — Был один телефонный звонок,  — услышала Наташа его голос.  — Миссис Хадсон ответила, и разговор сразу закончился.
        Она подошла к полочке для обуви, взяла мобильник мужа и протянула мужчине, который стоял рядом:
        — Джон оставил дома телефон. Когда раздался сигнал вызова, я ответила.
        Наташа прошла в холл, и тот мужчина, который забрал у нее мобильник, приказал остальным:
        — Заканчивайте, вы мешаете нам.
        Народ направился к дверям, а он молчал, дожидаясь, когда выйдут все. Но один все же остался. Этот человек закрыл дверь, потом тоже вошел в холл и произнес:
        — Наши соболезнования, мэм.
        Ей подвинули кресло, предполагая, что хозяйка квартиры не совсем адекватна, раз собирается разговаривать стоя. Наташа села. Мужчины придвинули ближе к ней еще два кресла и расположились в них.
        — Мы из ФБР,  — произнес тот, который держал в руке мобильник Джона.  — Я специальный агент Харрис, мой напарник — специальный агент Маньяни. Несколько вопросов к вам, и мы уйдем.
        — Задавайте.
        — Вы знаете, кто совершил или организовал преступление?
        — Предполагаю, что Айзек Хейз, бывший начальник службы безопасности фонда «Рашен райз».
        — Причины, по которым он это сделал, вам известны?
        — Мне кажется, Хейз вымогал у Джона какие-то деньги. Мистер Хадсон обращался по данному поводу в ФБР.
        — Вы общались с Хейзом по телефону или лично без мистера Хадсона?
        — В Штатах никогда. Один только раз — когда тот забрался в наш дом. Тогда, если бы не подполковник Хендерсен…
        — Это нам известно. Что можете добавить от себя лично?
        — У меня есть информация, что Хейз организовал в России четыре убийства сотрудников фонда.
        — От кого вы получили информацию?
        — От мужа одной из погибших. Именно его брат, капитан полиции, пытался задержать Хейза, но был тяжело ранен.
        — В России капитаны полиции сами выезжают на задержание?  — удивился агент Маньяни.
        — Мне сказали так.
        — Вам известны места, где может скрываться Хейз? Гостиницы мы проверим, пригородные мотели тоже. Есть ли у него близкие знакомые в Штатах?
        Наташа покачала головой.
        — Не знаю. Но он человек осторожный и не обратится за помощью к человеку, которого можно легко вычислить как его знакомого. Скорее всего, Хейз воспользуется услугами проститутки. Вряд ли уличной, может быть девушкой из элитного агентства, предоставляющей подобные услуги. Возможно, познакомится в баре с какой-нибудь молодой одинокой женщиной и уйдет к ней под видом пылко влюбленного. Мне кажется, обмануть подвыпившую женщину, которая к тому же жаждет познакомиться с уверенным в себе мужчиной, ему будет несложно. С его-то опытом…
        — Но вы же понимаете, мы не можем опросить всех барменов Нью-Йорка!
        Наташа кивнула и добавила:
        — Барменов, а еще билетеров в кинотеатрах…
        Затем, помолчав немного, показала на телефон в руке агента Харриса:
        — Знаете, когда я ответила на звонок, кто-то сообщил, что он… тот человек так и сказал: «Он арендовал автобус». Если речь шла о Хейзе…
        Теперь Наташа замолчала, догадавшись: бывший начальник службы безопасности фонда потому и решил устранить Джона, что окончательно понял — с кадрового разведчика он не получит ничего, а вот с его жены — очень даже легко. Но если это так, то следует что-то предпринимать…
        — У вас имеются какие-то доказательства, что именно Хейз убил вашего мужа?  — поинтересовался агент Маньяни.
        — Доказательств у меня нет, но мне кажется, именно осознав, что никаких денег от моего мужа не получит, Айзек и решился на убийство.
        Агенты переглянулись.
        — Вопросов больше не будет,  — произнес агент Харрис.
        Мужчины тут же поднялись. Посмотрели вокруг себя, снова выразили соболезнование. Наташа пошла вслед за ними к входным дверям, и когда оба агента уже перешагнули порог, Маньяни обернулся.
        — Никуда не уезжайте. Возможно, придется побеседовать с вами еще раз. Вы извините, но такова наша работа.
        — Я буду в Асберри,  — кивнула Наташа.  — Там теперь надежная охрана.
        ГЛАВА 20
        Лейбошиц ждал звонка от Яши Брука. Тот обещал связаться с ним около полудня, чтобы договориться о встрече. Накануне Брук сообщил, что судья у него практически на крючке, осталось только обсудить детали. Хотя пять миллионов ее не устраивают, она просит прибавить единичку. Миша вспомнив слова адвоката, усмехнулся. Может быть, для Яши пять миллионов и детали, но пацаны, которые позвонили из Раши, предложили всего семь, так что укладываться надо в шесть, чтобы иметь хоть какой-то гешефт. Если судью устроят шесть лимонов, на что намекнул адвокат, то надо соглашаться. А потом… потом прокатить старичка с его долей. Хотя Яша мужик ушлый и, вероятно, сможет договориться с судьей. Но шесть — все равно предел.
        Миша сидел в своем офисе в мягком кресле и поглядывал на экран телевизора. Показывали бейсбол, в котором он отказывался что-либо понимать. В другом кресле устроился Верблюд, которому на бейсбол вообще было наплевать. Верблюд не то татарин, не то узбек, и звали его Камаль Иванов, а погоняло приклеилось к нему еще на родине, в Череповце.
        Звонить Бруку Лейбошиц не собирался: кто он и кто Яша — две большие разницы. Но время шло, а время — это все-таки деньги.
        — Давай-ка сами к нему заедем?  — предложил Миша.
        — Давай,  — согласился Верблюд.  — Это мы мигом. А к кому?
        — К адвокату,  — пояснил Лейбошиц.  — Что-то он уж больно долго телится.
        — Пацанов брать?
        — Не надо,  — скривился Миша,  — мы с этим лохом только побазарим.
        Они покинули офис и двинулись к «Мерседесу» Лейбошица. Обошли машину, осмотрели ее внимательно.
        — Я бы заднее левое колесо подкачал,  — обронил Верблюд.
        — Так подкачивай, чего стоишь?  — махнул рукой Миша.
        — Да я только на всякий случай сказал.
        — На всякий случай обычно молчат,  — напомнил Лейбошиц, открывая дверцу автомобиля.
        Он уже хотел сесть за руль, когда увидел Ирку Строчилу, которая спешила явно к нему.
        — Ну что, долю принесла?  — поинтересовался Миша.
        — Какая доля, Майкл?  — ответила та.  — Ты же знаешь, я на твоей территории не работаю.
        — Живешь-то все равно здесь. Случись что, ко мне ведь побежишь: «Миша, помоги!» А как я помогу, если ты комсомольские взносы не платишь?
        — Я поговорить пришла. По очень важному делу.
        — Да какие у тебя дела? Если клиент не рассчитался, своих латиносов проси с него снять. Я-то при чем?
        — Не в том дело. Тут большими деньгами пахнет.
        — А ты унюхала и сразу ко мне? Ну ладно, садись. Нам по делам смотаться надо, ты по дороге расскажешь.
        Миша сел за руль, Верблюд сзади, а Строчила на переднее сиденье.
        — Давай, начинай!  — приказал пассажирке Лейбошиц, резко срываясь с места.
        Строчила обернулась на Камаля, и тот спросил:
        — Чего смотришь? Влюбилась, что ли?
        Ирка скривилась и вздохнула.
        — Я жду!  — напомнил Лейбошиц.
        — Позавчера я подцепила в баре мужика… Ну, ты ведь знаешь, где работаю. Такой из себя солидный, только рука перебинтована. Посидели мы, он угостил, потом спросил, на работе ли я. И тут… Я даже ответить не успела, как мужик мне пять штук предложил. Я уж испугалась, не маньяк ли, но он объяснил, что ему недельку в тихом месте перебиться надо, мол, от жены ушел. Застукал ту с любовником, вломил ему и сломал себе руку…
        — Бить не умеет,  — встрял Верблюд.  — Я, например, в бетонную стену ударю, и ничего у меня не сломается.
        — Заткнись!  — приказал ему Лейбошиц.
        — Я вроде согласилась, а сама сказала Хосе, который за баром смотрит, что меня подозрительный тип снял. Мужик за угол завернул, я следом. Там у него машина стояла. А Хосе решил, что мужик в машине хочет свои дела сделать и потом свалить, подскочил к нему и схватил. А этот, с перебинтованной-то рукой, ка-ак даст ему! Хосе в стену влетел, а мужик ему еще и ногой добавил. Хосе мордой в асфальт лег и не шевелился больше.
        — Это который Хосе?  — поинтересовался Верблюд.  — Здоровый такой?
        — Ну,  — подтвердила Строчила.  — У него кулак, как твоя голова.
        — Моя голова тверже,  — не понял Камаль.
        — Дальше-то что?  — не выдержал Лейбошиц.
        — Мужик меня спросил, сколько я отстегиваю Хосе с каждого клиента. Я сказала, что сотню. Тогда достал сотню, скомкал, поднял голову Хосе и запихал купюру ему в рот…
        — Классно!  — оценил Миша.  — Так мужик тот кто, америкос местный?
        — В том-то и дело, что он из Раши. Но и это не все. Он у меня вчера спросил, есть ли у меня люди надежные, которые с оружием умеют обращаться и не побоятся одну хату взять.
        — И ты, конечно, назвала наши фамилии?  — возмутился Камаль.  — Тебя, как последнюю лохушку, копы развели!
        Лейбошиц остановил машину и приказал ему:
        — Выходи, ты меня достал.
        — Я-то чего?  — обиделся Камаль.  — Это она на туфту купилась…
        — Молчи, или я тебя на ходу выброшу.
        «Мерседес» продолжил движение.
        — Я сказала, что серьезных людей знаю. Но если надо пойти на мокруху, то пусть сначала назовет цену вопроса. И он обещал… только вы не удивляйтесь… десять лимонов баксов на всю бригаду. Потом объяснил, что потребуется машина ремонтной службы, спецодежда, оружие, само собой, и взрывчатка.
        — Десять миллионов — это серьезно,  — согласился Михаил.  — Однако если он такой крутой, неужели у него своих людей нет? Зачем с кем-то делиться?
        — Мужик сказал, что из Раши прилетел и что его людей пасут, потому он к ним не рискнул соваться. А дело срочное. Дом находится в пригороде. Денег там немного, но ценных бумаг немерено. Их он забирает сам, а деньги отдает сразу после того, как все будет сделано.
        — Десять лимонов — это ровно центнер получается, если бумажки по сто баксов,  — не выдержал Верблюд.  — Откуда он этот центнер достанет? Из кармана, что ли, вынет?
        — Вот именно,  — согласился с ним Лейбошиц.
        — Я не знаю. Но мужик просил меня свести с надежными людьми, и только. Наверное, понял, что я из Раши, и специально ко мне подсел в баре.
        — Кент у тебя сейчас?
        — Нет, я его к подруге определила, та в Майами укатила, а мне ключ от своего флэта оставила. Ко мне уже и так мексиканцы приходили, по поводу Хосе интересовались. Он в госпитале сейчас, плохо ему — затылком о стену ударился и до сих пор без сознания.
        — Лихо!  — восхитился Миша.
        «Мерседес» остановился у шестиэтажного кирпичного дома.
        — Посиди здесь,  — приказал Ирке Лейбошиц,  — мы быстро обернемся.
        — О’кей,  — согласилась Строчила.
        У парадной на деревянном стуле сидел Гонсалес и, подставив лицо солнцу, грелся.
        — Вива, Куба!  — поприветствовал старика Лейбошиц. Затем добавил: — Но пасаран!
        — Повторите, пожалуйста, вопрос,  — попросил старик. И тут же скривился: — Да пошел ты!
        Элина ждала Брука, чтобы попросить у него деньги на салон. На самом деле она рассчитывала провести этот вечер в баре, но не говорить же Яше, как жена собирается тратить его деньги. Хотя деньги не только Брука, деньги общие, и неизвестно, кто имеет больше прав на них: тот, кто жмется, или тот, кому они действительно нужны.
        В дверь позвонили. Элина бросилась открывать, даже не запахнув халатик. И немного завозилась с задвижкой, боялась повредить лак на ногтях. Прозвучал второй звонок, еще более пронзительный и долгий, и она крикнула через створку:
        — Еще раз надавишь на кнопку, я тебе, гаду, всю рожу расцарапаю!
        Наконец открыла дверь и увидела Лейбошица.
        — Какие люди!
        Женщина изобразила радость и сделала вид, что замешкалась с халатиком.
        — Прикройся,  — сморщился Миша,  — а то меня сейчас стошнит.
        Он прошел внутрь и прислушался.
        — Где Яша?
        — Понятия не имею! Что я ему, сторож? Ты же знаешь, бегает по всяким пустякам, как обычно.
        — Он по моим пустякам бегает, только медленно как-то. Позвони ему и спроси, когда дома будет. Скажи, Миша Лейбошиц его срочно разыскивает.
        Элина достала из кармана халатика мобильник, набрала номер и прижала телефончик к уху.
        — Не отвечает,  — удивилась она.  — Может, случилось что? В его-то годы носиться не так уж и полезно для здоровья…
        Вдруг женщина посмотрела на Лейбошица, прикрыла трубку ладошкой и шепнула:
        — Ответил, гад.
        И тут же включила кнопку громкой связи.
        — Ты чего звонишь?  — услышал Миша голос Брука.  — Когда надо будет, я сам выйду на контакт.
        — «Выйду на контакт…» — передразнила Элина.  — Придумал тоже! Кто тебя учил говорить так? Шпион из тебя все равно не получится, ты любое задание проваливаешь…
        — А ты ноги побрила сегодня?  — вдруг шепотом поинтересовался Брук.
        — Сволочь!  — закричала Элина.  — Миша Лейбошиц поручил тебе…
        — Передай ему, что…
        Наступила пауза, послышались какие-то шорохи, треск. Потом донесся шепот Яши:
        — Я же…
        И пошли гудки.
        — Ладно,  — махнул рукой Лейбошиц,  — когда появится, пусть позвонит.
        Мужчины вышли из парадного, и Миша достал из кармана сигару. Откусил кончик и выплюнул его под ноги продолжающему греться на солнышке Гонсалесу. Какой-то невзрачный человек, проходя мимо, остановился, посмотрел на Мишу, на Камаля, а потом наклонился к уху Гонсалеса.
        — Вам нужен славянский шкаф?  — шепнул он.
        — Повторите пожалуйста, вопрос,  — не открывая глаз, отозвался старик. И тут же добавил: — Да пошел ты!
        Нам переднем сиденье «Мерседеса» Строчилы не наблюдалось. Лейбошиц и Верблюд покрутили головами, но Ирки нигде не было видно.
        — Вот гадина!  — возмутился Камаль.
        Он открыл заднюю дверь, увидел незнакомца и Строчилу, лежащую на боку.
        — Ты кто?  — удивился Верблюд.
        — Вперед садись!  — приказал ему незнакомец, махнув рукой, в которой держал пистолет.  — И Миша пусть садится. Время — деньги.
        Они отъехали, и Лейбошиц, мотнув головой в сторону лежащей на сиденье Ирки, спросил:
        — А с этой что?
        — С этой?  — переспросил незнакомец, словно только что вспомнил.  — Я ей шею сломал, так что остановись возле какой-нибудь помойки, надо бы выбросить. У нее латиносы на хвосте сидели, а я не хочу лишний раз светиться.
        ГЛАВА 21
        Информацию о том, где и как будут хоронить Джона Кеннеди Гордона Хадсона, решено было не размещать в СМИ. Об этом Наташу попросили коллеги погибшего мужа. Теперь от нее уже не скрывали, что Джон был кадровым офицером Центрального разведывательного управления и многое сделал для обеспечения национальной безопасности Соединенных Штатов. А потому на похоронах играл военный оркестр, а после предания тела земле почетный караул дал несколько залпов в небо, которое почти сразу прохудилось — сверху начал накрапывать дождик. На кладбище собрались в основном мужчины — те, с кем бок о бок исполнял свой долг полковник Хадсон. Женщин было всего три: Наташа, Джейн Биркин и супруга заместителя Государственного секретаря, который, как оказалось, хорошо знал Джона, а потому пришел почтить его память. Жена высокого чиновника была холодна, а когда все выражали Наташе свои соболезнования, подошла тоже и спросила:
        — У вас с Джоном есть дети?
        — Мы только мечтали о них,  — ответила вдова.
        — Жаль,  — посочувствовала холодная дама,  — государство позаботилось бы о них.
        Джейн почти всю церемонию плакала.
        Когда начался дождь, почти все мужчины разом раскрыли над головами принесенные зонты, словно заранее знали, что погода переменится. К приглашенному Наташей оператору подошел кто-то из управления и попросил отдать диск с видеозаписью.
        — Я снимаю на цифру,  — ответил оператор.
        — Тогда отдайте цифру.
        Стоявшая рядом Наташа пообещала вернуть диск с записью на следующее утро.
        — Завтра к полудню я пришлю за диском курьера,  — сказал суровый коллега мистера Хадсона.  — Только прошу вас не делать с него копий. Многие из присутствующих здесь людей продолжают нести свою нелегкую службу в разных концах планеты.
        Почти все присутствующие после похорон отказались ехать в Асберри, сославшись на занятость. Согласились лишь с полдесятка не очень молодых мужчин, Питер Хендерсен и чета Биркин, как самые близкие друзья.
        В Асберри дождя не было, светило солнце, но с океана дул влажный ветер, а потому столы были накрыты в доме. На них стояли бутылки с водкой, виски и джином. Среди закусок — осетрина, черная и красная икра, поэтому гости налегали в основном на водку. Джейн сдерживалась, а может быть, присутствие мужа удерживало ее от того, чтобы попросить шампанского.
        — Вы в курсе обстоятельств убийства?  — спросил один из мужчин Наташу.
        — Преступник стрелял из автобуса, который арендовал накануне и подогнал к Центральному парку ранним утром. Автобус высокий, для междугородних поездок.
        — Именно так,  — подтвердил мужчина.  — Сиденья для пассажиров расположены более чем на два метра выше уровня земли, и ничто не мешало убийце прицелиться. К сожалению, этому человеку Джон доверял. Сам же и привлек мерзавца Хейза для выполнения некоторых поручений в России. Только он не Хейз, а Соломон Кешбая. Мы его быстро найдем, не беспокойтесь, теперь это дело чести для всех нас.
        Все кивнули, кроме Питера.
        Хендерсен был в парадной форме с наградами на груди. Присутствующие косились на его медаль Почета, и один из гостей не выдержал:
        — За что получили высшую награду страны, подполковник?
        — За Афганистан. Бомбил базы талибов в горах.
        — В горах?  — удивился гость.  — Вы смогли на вертолете пролететь среди скал, в туманах? Трудно поверить.
        — Не только смог пролететь, но и выполнять задания, сэр. Моя задача была обнаруживать базы и уничтожать их. Только у меня был не вертолет, а штурмовик «Харриер».
        Тут же выяснилось, что некоторые из собравшихся тоже были в Афганистане, и почти все слышали про молодого аса и всегда мечтали с ним познакомиться. Завязалась оживленная беседа, и Наташу наконец оставили в покое. Она вышла на балкон, а следом туда же выскочила миссис Биркин. Встала рядом и тоже стала смотреть на воду и чаек. А потом обняла Наташу.
        — Мне тебя так жаль, так жаль…  — вздохнула бывшая Зина.  — Теперь ты — молодая богатая вдова, можешь позволить себе все, о чем я даже мечтать не могу. Джозеф мне ничего не разрешает: то нельзя, этого нельзя. И все время говорит, что я болтлива, что из меня никогда не получилась бы шпионка, как эта… как ее… Помнишь, я уже спрашивала?
        — Мата Хари,  — сказала Наташа, глядя через перила на скучающего во дворе дома охранника.
        — Ну да. А ведь она проституткой была. Чем я хуже? А в разведке хорошие зарплаты?
        — Откуда я знаю?  — пожала плечами Наташа.
        — Неплохие, наверное, вон какой дом Джон себе отгрохал. Я бы тоже завербовалась в какую-нибудь. Лучше, конечно, в американскую. Но тогда в Россию пошлют, а я не хочу отсюда уезжать. Значит, завербуюсь в российскую, чтобы здесь остаться. А что, кое-какие секреты я уже знаю. Кстати, на секретах можно неплохо заработать. В нашем банке, например, имена вкладчиков засекречены, некоторые вообще под кодовыми названиями. Но я все коды уже скопировала…
        — Какие коды ты скопировала?  — удивился подошедший мистер Биркин.
        — Тебе послышалось,  — отмахнулась Джейн. И обратилась к Наташе: — Ты что завтра собираешься делать?
        — Работать,  — ответила та.  — С утра в офис поеду. Деньги не должны лежать без движения, постараюсь пустить их в оборот.
        — И много у тебя?  — поинтересовался мистер Биркин.
        — Около ста миллионов. Сколько ни трачу, сумма не уменьшается. Даже больше становится.
        — Огромные деньги,  — согласился Джозеф.  — А ты не будешь возражать, если мы твой фонд будем использовать? Еще сколько-нибудь подкинем, а ты возьмешь под крыло парочку наших сотрудников.
        — Можно меня?  — обрадовалась бывшая Зина.  — Присвоите мне звание офицера и дадите служебную машину.
        Но Джозеф даже не обернулся к жене.
        — Кстати, есть почти точные сведения, что разбирательство в отношении фонда «Рашен райз» закончено. Ваши счета будут разблокированы. Сколько там активов, по твоим сведениям? Хотя сколько бы ни было, в России уже создан мощный плацдарм. Мы, правда, думали, что правоохранительные органы Российской Федерации займут более жесткую позицию в отношении фонда, тогда можно было бы многое сделать… Но будем надеяться, главные успехи впереди. Плохо только, что лидеры оппозиции признали получение от фонда некоторых сумм. Но я думаю, новый президент фонда пообещает впредь ничего подобного не делать.
        — А кто будет новым президентом фонда?
        — Пока только одна кандидатура рассматривается — твоя. Заранее поздравляю.
        Джозеф протянул Наташе руку.
        — Хотел приберечь эту новость на другой день, но сообщаю именно сегодня в порядке моральной поддержки в твоем горе…
        Ночью Наташа долго не могла заснуть. Вспоминала родителей, их маленькую квартирку, о том, как мечтала о собственном жилье, копила, прикидывала, сколько еще надо, надеялась взять ипотечный кредит под невысокий процент, боялась попасть в кабалу… А теперь она одна в огромном доме… если не считать охранников. Еще у нее огромная квартира в Нью-Йорке на Пятой авеню. Только нужно ли ей все это? Наташа поспешно вышла замуж, не предполагая оказаться за океаном, да и вообще не хотела уезжать из России. Она бы вернулась домой, но теперь никак не получится — теперь у нее есть Питер Хендерсен. Плохо, конечно, что он американский летчик, а не российский. Но разве только в этом дело? Хотя и в этом тоже. Лишь дураки считают, что счастье никак не связано с тем, на каких самолетах летает твой любимый человек. Очень даже связано! Хороший человек просто обязан летать на правильных самолетах!
        Она поднялась с постели и набрала номер мамы. Начала рассказывать, как хоронили Джона, а мама стала плакать…
        Потом спустилась в комнатку охраны, где следил за мониторами молодой и крепкий мулат. На мониторах были двор, парковка перед домом, пляж, подъезд к территории и крыльцо.
        — Дома не ворчат, что вы ночами на дежурстве?  — спросила дежурного Наташа.
        — Я разведен, мэм,  — ответил охранник.  — А был бы женат, не пошел бы на такую работу: ночью надо другими делами заниматься.
        — Сто граммов виски для бодрости не хотите?  — предложила хозяйка.  — У меня есть «чивас».
        — Не пью, мэм,  — отказался охранник.  — Раньше случалось, а после Ирака особенно. Потому и в разводе.
        — Жена одна осталась?
        — Какое там! У нее теперь новый муж. Программист и белый к тому же. А чему белый может моих пацанов обучить, если он мяча баскетбольного не держал и ни разу за всю жизнь никому морду не набил?
        Утром Наташа, как и собиралась, отправилась в офис. К полудню туда заявилась Джейн Биркин — с новой идеей, как обычно. Теперь она мечтала открыть свою программу на телевидении и назвать ее «Тайны разведок». Рассчитывала вести свою программу лично, одетой в платье с глубоким вырезом и в черной полумаске на лице. Передача должна быть посвящена тайной борьбе США за демократию во всем мире. Джозефу идея понравилась.
        — А я-то тут при чем?  — удивилась Наташа.
        — Без тебя никак,  — объяснила бывшая Зина.  — Ты дашь деньги на эфирное время, а потом я их тебе верну с доходов от продажи рекламы. Если программа станет популярной, ее можно будет продавать региональным станциям, а это хорошие деньги. И все будут рады: ты, я, Джозеф, твой фонд, получающий неплохую прибыль от своих вложений, а главное, зрители, которые будут смотреть передачу и радоваться, узнавая, что они защищены американской разведкой.
        Идея была абсолютно бредовая, а с учетом декольте и маски — бредовая вдвойне. Наташа, правда, ответила, что подумает над этим безусловно интересным предложением, но в другой раз. Сказала так, лишь бы отвязаться от миссис Биркин. Но та не спешила уходить.
        — Почему в другой раз?  — удивилась бывшая Зина.  — Почему не сейчас, пока Джозеф соглашается помочь?
        — В данный момент у меня другие дела,  — ответила Наташа.
        Посмотрела на стеклянную стену своего кабинета, желая уже позвать на помощь Джулию Месхи, и увидела входящих в приемную двоих мужчин в строгих костюмах. По тому, как они подошли к секретарскому столу, как наклонились над ним, спрашивая что-то у Джулии, стало понятно, что это не простые посетители.
        — Ко мне пришли,  — сказала Наташа Джейн.
        — Так я не помешаю,  — поспешила заверить миссис Биркин, рассчитывая задержаться в кабинете подольше.  — Ведь мы подруги, у нас ведь нет тайн друг от друга.
        Джулия приоткрыла дверь и шепнула что-то, сделав круглые глаза. По губам Наташа поняла: «ФБР».
        И тут же оба мужчины вошли. Один посмотрел на Джейн, предполагая, что под его взглядом та стушуется и исчезнет, но не на такую напал.
        — По какому вопросу, господа?  — обратилась к ним Джейн, откидываясь на спинку кресла для посетителей и закидывая ногу на ногу.
        — Прошу вас выйти из кабинета, но не покидать офис,  — сказал ей один из мужчин.  — После окончания разговора с миссис Хадсон мы побеседуем и с вами, миссис Биркин.
        — О-о!  — удивилась Джейн.  — Оказывается, мы знакомы? А я что-то не помню, когда и где мы встречались.
        — Мы вам напомним… немного позже,  — сказал второй странный мужчина и показал бывшей Зине на дверь.  — Подождите немного там. Не сомневаюсь, у нас с вами состоится увлекательная беседа.
        Когда Джейн скрылась, посетители представились.
        — ФБР. Специальный агент Лембрук.
        — Специальный агент Ковальски.
        — Я уже беседовала с агентами Харрисом и Маньяни.
        — Мы в курсе,  — кивнул Лембрук.  — Мы даже знаем, при каких обстоятельствах. Удивительно, что вы запомнили их имена. Но мы по другому вопросу. Вам знакомы такие люди, как Родриго Гонсалес, Якоб и Элайн Брук, Джейн Биркин, Майкл Лейбошиц и Кэмел Иванов?
        — Джейн Биркин вы только что видели в моем кабинете, и отрицать знакомство с ней я не собираюсь. Про остальных я либо не знаю ничего, либо кое-что слышала. Якоб Брук, судя по всему, бывший муж Джейн Биркин. С ним я не виделась ни разу. Элайн, вероятно, его жена. Она приходила сюда однажды, а перед тем звонила, пытаясь шантажом выманить у меня двести тысяч долларов.
        — Что она знает про вас такого, за что вы должны были выплатить ей столь крупную сумму?
        — Спросите у нее. Я же не знаю за собой никаких тайн, за которые можно было бы заплатить более двух центов. Теперь что касается Кэмела Иванова и остальных. С ними я не знакома, не вела никаких дел и не встречалась, хотя не могу отрицать, что когда-нибудь могла ехать с кем-то из них в вагоне подземки. Впрочем… нет, именно это я могу сразу опровергнуть, так как за все время моего пребывания в Штатах ни разу не была в метро. Признаюсь к своему стыду.
        — То есть вы отрицаете какое-либо знакомство с вышеназванными людьми?
        — Полностью отрицаю, кроме факта близкого знакомства с миссис Биркин, которая наверняка сейчас подтвердит вам это.
        — Вы готовы подтвердить ваши показания под присягой или с использованием детектора лжи?
        — Охотно, в любое удобное для вас время.
        Оба агента поднялись.
        — Последний вопрос,  — произнес агент Ковальский.  — Вы никогда не шпионили в пользу другого государства?
        — До сего часа нет и впредь не собираюсь. Я достаточно обеспечена, чтобы не зарабатывать на жизнь таким подлым образом.
        — А в кругу ваших близких есть люди, о которых вам известно, что они агенты иностранных спецслужб?
        — В тот момент, когда я узнаю об этом, тут же оповещу вашу организацию.
        Больше вопросов ей не задавали. Разве что один: есть ли в офисе свободный кабинет, в котором агенты могли бы без свидетелей побеседовать с миссис Биркин.
        А Джейн ни с кем не собиралась беседовать: она в тот момент сама разговаривала с Джулией Месхи. То есть говорила она, а секретарь Наташи делала вид, как будто внимательно слушает. Миссис Биркин рассказывала ей о преимуществах европейского образа жизни перед китайским.
        — Все ходят в китайские рестораны. Ну и зачем? Там съешь что-нибудь, а потом гадаешь, что это было, мясо или курица, а может быть, и вовсе рыба. К тому же вся еда острая, чтобы потребители, то есть мы с вами, не поняли, что товар несвежий. И почему я должна есть китайскую пищу? Я, например, даже китайские колготки в жизни на себя не надену и на китайской машине не поеду… Вот для чего они сюда приезжают? Ну, мы с вами понятно зачем сюда приехали. А они? Живут в своих чайна-таунах, по-английски говорят так, что меня понять не могут… И все время улыбаются. Почему? Потому что их так в разведшколе учили. Не верите? Послушайте меня, как специалиста. Запомните раз и навсегда: захотите пообщаться с китайской разведкой, идите к ним в ресторан…
        — Мы бы хотели с вами побеседовать в отдельном кабинете,  — предложил Джейн специальный агент Лембрук.
        — Зачем в кабинете?  — не поняла бывшая Зина.  — Садитесь и слушайте.
        Она снова посмотрела на Джулию, которая теперь делала вид, будто изучает входящие на электронной почте.
        — Так вот, у китайской разведки есть своя специфика,  — продолжила миссис Биркин.  — В отличие от российской, к примеру. В России агентов готовят долго, дают им образование, обучают шифровальному делу, искусству общаться с радистками и вообще с женщинами. А если агент симпатичная девушка, как, например, я, то ее обучают искусству общаться с мужчинами и соблазнять их в том числе… А в Китае каждый китаец — разведчик уже от рождения…
        — Вы что, не поняли, что я вам сказал?  — осторожно постучал ее по плечу агент Лембрук.  — Пойдемте в кабинет.
        — Ах,  — томно вздохнула Джейн,  — какие вы, мужчины, однако. Не успели познакомиться с женщиной, а уже тащите ее в кабинет.
        Миссис Биркин грациозно поднялась.
        — Скоро вернусь,  — предупредила она Джулию и взяла под руку специального агента Лембрука.  — Что ж, пожалуй, я пойду с вами, неугомонный незнакомец.
        Потом посмотрела на специального агента Ковальски и удивилась, словно до этого не замечала его присутствия:
        — Ах, вас двое? Ну ладно, если вам так хочется пообщаться втроем, можно и в кабинете.
        Кабинет был небольшим, в нем размещались лишь стол и два стула, на один из которых усадили Джейн, а на другой опустился агент Ковальски. Агент Лембрук сел на стол. Он стал задавать вопросы миссис Биркин, а Ковальски внимательно смотрел ей в глаза, словно пытался по взгляду определить искренность ее ответов.
        — Ведь вы служите в банке?  — спросил агент Лембрук.
        — Естественно,  — ответила миссис Биркин с милой улыбкой.
        — А почему сейчас не на работе?
        — Потому что я работаю по вызовам. Когда должен прийти клиент, меня вызывают. И потом, я получаю в банке ничтожно мало, всего три тысячи в месяц. Неужели вы думаете, что за такие гроши я стану сидеть там постоянно?
        — Мы ничего не думаем.
        — Оно и заметно,  — усмехнулась миссис Биркин.
        — А теперь расскажите, как вы отмываете деньги русской мафии и русской разведки.
        — Я что, химчистка? Делаю только то, что мне приказывает мой начальник,  — все вопросы к нему.
        — Обязательно его спросим. А что вы можете сказать о вашей подруге миссис Хадсон?
        — Про Наташу, что ли? Мы с ней не особенно и дружим. Встречаемся разве что. Я ей в делах помогаю. Если вас что-то конкретное интересует, то я расскажу. Она очень хваткая — женила на себе мистера Хадсона, когда тот в России работал под прикрытием…
        — В каком смысле под прикрытием?  — не понял агент Лембрук.
        — Вы что, не в курсе? Он же в ЦРУ служил. А их фонд был только для отвода глаз. Наташке повезло: туда на работу случайно попала, а Джон на нее глаз положил. Теперь-то она, конечно, миссис Хадсон, но на ее месте могла быть любая другая. Способности у нее средние. Говорит, что закончила университет, но я не очень-то верю. Вы ею займитесь хорошенько.
        — Знакомы ли вам Родриго Гонсалес, Майкл Лейбошиц, Кэмел Иванов, Элайн Брук?
        Миссис Биркин напряглась. Затем ответила уклончиво:
        — Ну так, постольку-поскольку. Если вы собираете слухи, то у меня с Мишей Лейбошицем ничего не было, Яша все придумал. И с Камалем ничего, что бы тот ни говорил. А с Родригесом совершенно точно не было — он ведь старый уже.
        — Между прочим, мистер Гонсалес на два года моложе вашего бывшего мужа Джекоба.
        — Правда, что ли?  — удивилась Джейн.  — А я и не знала. Ну да все равно у нас с ним ничего не было. А Элайн — просто крыса. Я ее пару раз всего и видела. Может, три. Кстати, именно я ее с Яшей и познакомила. Она вообще мечтала заняться в Штатах проституцией. Говорила: где б такую работу найти, чтобы приятное с полезным совместить. Только кто ж на такую дуру клюнет…
        Джейн рассказала еще немного из того, что знала про новую жену Яши, потом прошлась по Лейбошицу, заявив, что тот контролирует почти треть преступного бизнеса Брайтон-Бич.
        — По нашим данным,  — сказал агент Лембрук,  — этот человек — мелкий мошенник, присваивает себе чужие криминальные заслуги и вряд ли связан с главарями преступных кланов.
        — Если бы вы знали, с кем он связан на самом деле…
        — Хорошо,  — согласился агент Ковальски,  — вы сейчас поедете с нами и все расскажете подробно.
        Миссис Биркин не собиралась никуда ехать, и когда ей предложили проехать куда-то для дальнейшей беседы, только усмехнулась, устремив взгляд к потолку. И тут же потеряла бдительность: на нее надели наручники и оторвали от стула самым бесцеремонным образом. Вывели в коридор и потащили через приемную к выходу.
        — Я имею право хранить молчание!  — крикнула бывшая Зина, косясь на стеклянную дверь кабинета Наташи. И улыбнулась Джулии, как будто ничего особенного не происходит: — Мы потом продолжим нашу беседу.
        Наташа в тот момент, стоя у окна, разговаривала по телефону с Россией.
        ГЛАВА 22
        Новостью дня, о которой трубили все газеты, все каналы и новостные порталы Интернета, стало выявление в Соединенных Штатах разветвленной сети русских агентов. Общее количество не сообщалось, но задержанных было много. Разные источники варьировали их количество от шестнадцати до сорока девяти, при этом указывалось, что часть шпионов смогла скрыться. Президент посвятил событию специальное интервью, в котором поздравил руководителей спецслужб с успешно проведенной операцией. За ходом расследования следили все, кому была дорога национальная безопасность Соединенных Штатов, основные издания вышли с дополнительным тиражом, но автоматы по продаже газет все равно были пусты. Новость обсуждали в семьях и на работе, о ней судачили с соседями и с незнакомыми людьми в метро. Хотя в метро теперь опасно было делиться чем-либо — мало ли кто теперь может оказаться рядом с тобой в вагоне. А в прессе сообщали, что русские агенты проникли во все сферы американской жизни, в том числе в финансовую и политическую. Среди внедренных агентов оказалась одна молодая женщина. Фамилия ее не называлась, и фотографию следствие
скрывало от народа, желающего знать своих врагов в лицо, но говорилось, что она красива и, пользуясь внешними данными, склоняла стойких американских мужчин к изменам жене и родине. Причем некоторые высокопоставленные мужчины настолько увлекались ей, что даже не догадывались, что изменяют кому-либо.
        Через два дня дотошные журналисты раздобыли все-таки фотографию Джейн Биркин. Ее показали по всем каналам, и Америка содрогнулась: большинство мужчин признавались своим друзьям, что знакомы с этой красавицей: кто-то летел с ней в самолете, и она, представляясь, называла русское имя Зоя, кто-то, отдыхая в Майами, общался с ней, кто-то учился с ней в колледже, причем тогда ее звали Джессика Куричко, кто-то просто подцепил ее в баре, а кто-то работал под ее началом в автосервисе… И у всех с ней что-то было. То есть не что-то, а вполне определенное и незабываемое. Ночью она вытворяла такое, что и в некоторых фильмах не увидишь. При этом не забывала интересоваться количеством эскадрилий палубной авиации США, скоростью полета ракет «Томагавк», секретной формулой пепси-колы, школьными оценками детей сенатора Маклейна и многим другим, составляющим государственную тайну великой державы.
        Наташа не смотрела телевизор — у нее и без того хватало забот. Тем более что за последние пару дней в ее загородном доме трижды отключалось электричество. Отключалось ненадолго, и каждый раз приезжала машина из электротехнической компании. Но не за тем, чтобы исправить, а чтобы объяснить: поломка случилась не в самом доме, а за его пределами: один раз провода оборвало рухнувшее старое дерево, подпиленное кем-то, в другой в проводах запутался воздушный змей, запущенный распоясавшимися подростками, а в третий причина так и не была выявлена, потому что свет очень скоро появился сам собой.
        Про Джейн Наташа, разумеется, знала. Попыталась что-то выяснить у Джозефа Биркина, но тот не стал ничего объяснять, сообщил только, что подал на развод. Понятно было, что все вскоре выяснится и образумится, только все равно было жалко наивную простушку, семейная жизнь которой, судя по всему, пошла под откос.
        Вечером Наташа решила позвонить маме и предложить ей приехать на какое-то время. Да хоть навсегда. Но мама наверняка откажется здесь жить. И одна, вероятно, не поедет, не захочет расставаться с мужем. А, значит, надо приглашать обоих. Но отец, как всегда, сошлется на занятость. Объяснять же ему, что его дочь очень и очень обеспечена и может сделать так, чтобы он до конца своих дней вообще не работал или трудился только для своего удовольствия, бесполезно. Наверняка еще скажет, что деньги дочери все равно чужие, сама она их не заработала, и лучше отказаться от них, оставив себе немного на черный день, и жить как все. Наташа тщательным образом продумала разговор, ища слова убеждения, но едва заикнулась о том, что хотела бы пригласить родителей в гости, и мама тут же обрадовалась: «Мы так скучаем! Сами хотели напроситься…» — как в тот момент снова отключилось электричество.
        В темноте Наташа стала искать мобильник, вспомнила, что оставила его в сумочке, а сумочка в спальне или в гардеробной, вышла из кабинета в коридор, кляня себя за то, что, зная о перебоях с подачей электроэнергии, не носит с собой фонарик.
        В спальне включилось переговорное устройство, работающее от резервного источника питания сигнализации. Охранник, сидящий перед мониторами, сообщил, что уже звонили из электротехнической компании и выслали машину. Но сказали, что на сей раз неполадки, судя по всему, у них в доме, потому что остальные линии работают исправно.
        Наташа перезвонила маме, и та, словно и не было перерыва в разговоре, продолжила:
        — Знаешь, отец сам предложил к тебе слетать, чтобы поддержать тебя в твоем горе. Мы оба за тебя переживаем — полгода вы с Джоном не прожили, и такое случилось. Ты там держись!
        — Держусь,  — успокоила ее Наташа.
        — Только не надо паниковать, найди себе какое-нибудь занятие,  — советовала мама.  — Плохо, конечно, что вы ребеночка не успели родить. А может быть, наоборот, хорошо… Каково бы ему было без родного отца…
        — Машина с электриками прибыла,  — включился голос охранника.
        — Кто это рядом с тобой?  — удивилась мама.  — Ты что, в метро едешь? Такой голос странный.
        — У нас света нет,  — объяснила Наташа,  — приехала ремонтная служба.
        — Долго ты ее вызывала?  — поинтересовалась мама.  — А то у нас в подъезде третью неделю темно, и никто не приходит исправить проводку.
        — Я не вызывала, они сами примчались. Пятнадцати минут не прошло, и уже здесь.
        Произнесла это и сама удивилась: если ремонтную службу никто не вызывал, а оттуда звонили и сказали, что линии в порядке, то тогда каким образом узнали о поломке?
        — Мама, я тебе перезвоню позже,  — сказала Наташа.
        Она нашла фонарик в прикроватной тумбочке. Вышла в коридор, и когда начала спускаться по лестнице, прислушалась — тишина показалась ей подозрительной. Наташа направила лучик фонарика на дверь помещения охраны, и тут же включились несколько ярких прожекторов, ослепивших ее. Наташа прикрыла локтем лицо и услышала знакомый голос, который произнес по-русски:
        — Не ждала? А я ведь предупреждал, что вернусь.
        Это был Айзек Хейз. И вернулся он не один.
        Трое человек окружили Наташу, и кто-то, опять же по-русски, удивился:
        — Я эту телку по ящику видел, она про какой-то фонд говорила. Моя мамашка еще хотела ей десять баксов отправить, но я отговорил. Вот стерва, со всех бабки стрижет, а сама в таком хаусе, блин, живет!
        — Помолчал бы ты лучше, Верблюд,  — произнес высокий полный человек, шагнувший к Наташе и тоже с интересом разглядывавший ее.
        Теперь она видела всех. Их и в самом деле было всего трое, включая Айзека Хейза.
        Связанный охранник лежал на полу лицом вниз.
        — Он жив?  — поинтересовалась Наташа.
        — Пока да,  — ответил Айзек.  — Но ты не о нем, а о себе думай. Отведешь в подвал, поможешь сейф открыть — останешься цела. Только свяжем по рукам и ногам, чтобы не сообщила никуда. А утром кто-нибудь вспомнит о тебе, приедет и развяжет. Не очень удобно тебе, конечно, будет, но лучше несколько часов живой потерпеть, чем ничего не чувствовать и быть мертвой.
        — А мы успеем убраться подальше!  — хихикнул тот, кого назвали Верблюдом.  — И никто нас из Мексики не вытащит…
        Айзек Хейз посмотрел на него и сказал:
        — Будешь языком молоть, тебя никто не возьмет ни в Мексику, ни в Бразилию. Здесь тебя бросим.
        — Что я сказал такого?  — удивился Верблюд.  — Ей-то какая разница, где мы? Живой же оставим, пусть радуется.
        — А вот я думаю, что Айзек никого живым не оставит,  — покачала головой Наташа.  — Ни вас, ни меня. Зачем ему делиться с кем-то? К тому же мы лишние свидетели.
        — Сейчас она вам впаривать будет, чтобы вы меня прямо тут грохнули, мол, сама с вами потом рассчитается…  — Айзек Хейз расхохотался. Затем, резко оборвав смех, приказал:
        — Хватит болтать, пошли в подвал.
        И он подтолкнул Наташу в спину.
        — Давай, показывай дорогу. Кстати, сигнализацию ты там научилась снимать? А то мы ненароком взорвем полдома.
        — Научилась. Только мне кажется, вы зря пришли — в сейфе ничего нет.
        — Такого не бывает,  — возразил полный человек.  — Раз есть сейф, значит, в нем что-то лежит. В маленьком сейфе прячут всякую мелочевку, а в большом…
        — Там огромный сейф,  — пояснил мистер Хейз.  — Успокойся, Миша, сейчас сам увидишь.
        Наташа повела налетчиков в винный погреб. Указала на стеллаж с полками, за которыми, как ей говорил Джон, располагалась потайная дверь. Стеллаж отодвинули, и она набрала код электронного замка. Все ожидали увидеть сейф, но за створкой обнаружилась узкая винтовая лестница. По ней гуськом спустились вниз и остановились перед еще одной дверью, металлической.
        — О, понаставили тут!  — возмутился Верблюд.  — Как работать в таких условиях?
        Наконец попали внутрь и сразу остановились перед металлической же решеткой. Осветили помещение за ней своими прожекторами и увидели совсем маленькую комнатку, но — с огромной сейфовой дверью в стене.
        Наташа набрала на дисплейном щитке цифровой код, решетка поднялась.
        — Заходи первой,  — предложил Айзек.  — Только не дергайся! Сделаешь все как надо, не убьем.
        В последнем Наташа не была уверена. Если Хейз запросто убивал людей, не препятствовавших ему ни в чем, которые не стояли на его пути к богатству, то она-то как раз последняя преграда после мистера Хадсона. К тому же, зачем ему свидетели? И пришедшие с ним наемники вряд ли понимают, что они для него — ненужный после использования материал. Неизвестно, сколько он им предложил, но эти бандитские рожи бдительность, судя по всему, потеряли.
        — Видеонаблюдения здесь нет?  — спросил Айзек.
        — Есть,  — призналась Наташа.  — Камера передает изображение на монитор, который стоит в комнате охраны. Там же вы сможете забрать диск с записью на обратном пути.
        — Заберем!  — пообещал полный мужчина, которого Хейз называл Мишей.
        Его немного трясло от ожидания: очевидно, Айзек пообещал своим подручным немалую сумму. Впрочем, и сам мистер Хейз тоже волновался.
        — Прямо не верится, что сейчас откроется дверь, и все закончится,  — покачал головой бывший начальник службы безопасности фонда.  — Отпирай!
        И опять Наташе пришлось набирать код.
        — Все,  — произнесла она, отступая на шаг,  — вход свободен. Только надо одновременно крутить сразу два колесика, чтобы снять запоры, в противном случае задвижки блокируются.
        — Колесики…  — усмехнулся Айзек. И посмотрел на Лейбошица: — Помоги-ка.
        Не прошло и минуты, как толстая бронированная дверь медленно отворилась. Внутри сейфа, напоминающего комнатку без окон, были стеллажи, на которых лежали банковские упаковки купюр и стопки ценных бумаг.
        Лейбошиц с Хейзом осветили тесное помещение фонарями, затем протиснулись внутрь.
        — Ого, бабла сколько!  — восхитился Миша.  — Тут таскать — не перетаскать!
        Мистер Хейз обернулся и увидел, что Наташа не зашла в бронированную комнату, а стоит перед ней рядом с Верблюдом.
        — Последи-ка за ней, чтобы не сбежала,  — приказал ему Хейз.
        — Куда она денется,  — рассмеялся тот. И, посмотрев, как подельники сгребают пачки банкнот, шепнул Наташе: — Что теперь делать?
        — Я сама,  — так же тихо ответила она.
        Нажала на кнопку замка, и тут же сверху со стуком опустилась толстая металлическая решетка, перекрывая выход. Одновременно тяжелая дверь начала автоматически закрываться.
        — Что за шутки?  — закричал Айзек.  — Верблюд, ты зачем там остался? Дай этой гадине по башке и открывай дверь!
        — Не-а,  — ответил Камаль, отходя в сторону от двери и прижимаясь к стене точно так же, как сделала Наташа.  — Всех денег все равно не заработаешь, а я еще на свободе погулять хочу. Ведь правда, миссис Хадсон?
        — Абсолютная правда,  — подтвердила Наташа.
        Загрохотали выстрелы, но они почти не были слышны, потому что пули лупили уже в закрывшуюся дверь.
        Тут же включился свет, и на винтовой лестнице загрохотали ноги спускающихся агентов ФБР в касках и бронежилетах.
        — Все?  — спросил командовавший группой специальный агент Маньяни.
        — Они внутри вместе с муляжами денег,  — кивнула Наташа.
        — Только вы не забудьте,  — обратился Камаль к агенту Маньяни,  — что обещали освободить меня от тюряги. И вы тоже не забудьте, миссис Хадсон.
        — Я помню,  — снова кивнула Наташа,  — пятьдесят тысяч долларов вы получите сегодня же.
        У Камаля Иванова хватило ума позвонить в офис фонда. Причем звонил он дважды — с первого раза секретарша не захотела соединять с начальницей. Но Верблюд не поленился набрать номер еще раз.
        — Слышь, курица,  — услышала тогда Джулия,  — я ж хочу предупредить твою хозяйку, что ее заказали конкретно. Надо встретиться и перетереть это дело, чтобы у нее потом заморочек не было, в натуре.
        Камаль назначил встречу, на которую Наташа явилась с агентами ФБР. Камаль, когда те показали ему жетоны, не растерялся и сообщил им то, что знал. Как некий мужик предложил Мише Лейбошицу грабануть миссис Хадсон, пообещав десять миллионов. Лейбошиц купился на эту туфту и предложил поучаствовать Верблюду. А тот не такой лох, как некоторые думают, и сразу понял, что тут явная подстава — десять миллионов за час работы никому не платят. Скорее всего, мужик заберет все, что ему нужно, а их с Мишей грохнет, только и всего.
        — Считайте, что вы уже заработали пятьдесят тысяч,  — пообещала Наташа.  — Получите, когда операция закончится.
        Присутствующие при разговоре агенты ФБР переглянулись, но промолчали.
        — Вот это дело!  — обрадовался Камаль.  — Я-то хотел всего пятнаху попросить, но раз так — спасибо большое.
        Кстати, вопреки ожиданиям Наташи, наличные деньги в сейфе все-таки хранились, и было их не так уж мало — около пятидесяти миллионов. Вероятно, Джон Хадсон скрывал их от американского налогооблажения или еще от кого-то. Открыть сейф не составило особого труда: Наташа сделала так, как посоветовал ей однажды Джон,  — просто позвонила в фирму, установившую в подвале сейфовое оборудование. Специалисты приехали и показали ей, как сейф открывается, как закрывается, и какие меры безопасности предусмотрены на крайний случай.
        Почти всю припрятанную мистером Хадсоном наличку Наташа отправила на счета американского фонда, а ценные бумаги отправились тем же путем, каким прибыли в Штаты — дипломатической почтой, только в обратном направлении.
        У подполковника Хендерсена служба долго не продлилась. Возвращение в армию принесло ему значительное повышение, боевой офицер стремительно пошел в гору, но нога заживала плохо, хотя Питер ходил уже без стреляющей трости и почти не хромал. А потому ему пришлось подать рапорт об увольнении по состоянию здоровья. Начальник комитета объединенных штабов скрепя сердце принял решение отправить Питера в отставку. Напоследок ему в самом деле, как когда-то обещал генерал, повесили орла на погоны и торжественно проводили в родной штат Северная Каролина, где отставной полковник Хендерсен выставил свою кандидатуру на довыборах в конгресс.
        Наташе Питер звонил, разумеется, говорил о своей любви, но больше — о том, что чрезвычайно занят. Она все поняла, поплакала, конечно, немного, а потом улетела в Россию. Думала, что ненадолго, но надо было руководить открывшимся заново фондом, а работы было очень и очень много. Месяц шел за месяцем, и через какое-то время Питер вовсе перестал звонить.
        ГЛАВА 23
        После ужина Наташа вернулась в номер. Плескаться в бассейне и загорать уже не хотелось. Двух дней отдыха ей вполне хватило, и уже хотелось вернуться домой. Еще немного, и она вообще начнет жалеть, что решила слетать в Акапулько, но иначе было бы не заставить отдохнуть родителей. А для них все здесь было внове: и комфортабельный отель с высококлассным сервисом, и двухкомнатный номер с огромным балконом и видом на бесконечный простор Тихого океана, и изумительный пляж, и пальмы, и бассейн с морской волной. Сегодня утром они уехали на автобусную экскурсию к пирамидам Теотиуакана и должны были вернуться к полуночи.
        А Наташа не знала, чем ей заняться. Включила телевизор, транслирующий российские каналы, и тут же пожалела об этом — в биржевых новостях рассказывали о фонде «Рашен райз», а именно от работы она и собиралась отдохнуть в первую очередь.
        В дверь номера постучали.
        — Come in!  — крикнула Наташа.
        Дверь отворилась, и в номер ступил улыбающийся немолодой мужчина, довольный, вероятно, тем, что его внезапное появление стало для нее сюрпризом.
        Наташа вскочила с кресла.
        — Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!
        — Мы не в управлении,  — произнес вошедший, обнимая и целуя Наташу,  — здесь я для тебя просто Николай Иванович.
        Затем показал ей на кресло, а в другое опустился сам.
        — Как отдыхается?  — поинтересовался он.
        — Уже домой хочется,  — призналась Наташа.
        — А мне — нет,  — рассмеялся Николай Иванович,  — я здесь почти как дома. Все как родное: я ж почти десять дет на Кубе отработал.
        — Никогда не думала, что руководитель такого ранга может спокойно выехать за границу.
        — Так я и не выезжал, просто двадцать лет работал нелегалом. А тут собрался отдохнуть, и никто не запретил. И потом, за мной тут есть кому присмотреть.
        Он взглянул на экран, потом взял со стола пульт и начал переключать каналы.
        — Что ж ты не смотришь мою любимую программу?  — поинтересовался он, стараясь придать лицу суровое выражение.  — Ведь какое для нее название замечательное придумали! Давай-ка вместе посмотрим, удовольствие получим незабываемое.
        И тут же на экране появилась ведущая в коротком платье и с большим декольте. На плечах был черный шелковый плащ, а на лице черная же полумаска.
        — Итак,  — произнесла ведущая,  — начинаем очередной выпуск нашей программы «На передовой невидимого фронта». С вами снова я, Джейн Биркин. Сегодня мы поговорим о самой важной составляющей деятельности любого разведчика-нелегала — о сексе.
        Бывшая Зина сдернула с лица маску и тряхнула головой так, чтобы темно-рыжие волосы красиво рассыпались по плечам. Потом пару раз взмахнула ресницами и прошептала:
        — Я поделюсь с вами личным опытом и расскажу о том, как добывались и добываются самые секретные сведения со времен Мата Хари и до наших дней…
        Наташа начала давиться от смеха.
        — Лучшей юмористической передачи я в жизни не видел,  — согласился ее начальник.  — Но ведь большинство народа смотрит эту клоунаду на полном серьезе.
        — Конечно, ей же такой пиар устроили — прием в Кремле, торжественное вручение правительственной награды…
        — А что делать?  — пожал плечами Николай Иванович.  — Операцию прикрытия надо было доводить до конца. Американцы ведь не дураки, быстро догадались бы, что попались на пустышку. А так в результате трудной и кропотливой работы они накрыли разведывательную сеть России. ЦРУ с ФБР счастливы, а мы, разумеется, еще больше. Если бы американцы стали копать глубже, то очень быстро раскрыли бы тебя — на раз-два. Тебе же этого не нужно?
        — Нам это не нужно,  — поправила Наташа.
        Николай Иванович продолжал улыбаться и рассматривать ее.
        — Я удивляюсь, как тебе удается выглядеть такой…
        Он замолчал, подыскивая слово.
        — Не простушкой, разумеется, а человеком, далеким от спецслужб. Открытой, доброй…
        — Может, мне не нужно было притворяться,  — ответила Наташа.  — И потом, я вживаюсь в образ: если требуется казаться всем одинокой, без друзей и работы, то я представляю себе такую жизнь, стараюсь соответствовать образу. И даже стараюсь думать о себе как о другом человеке — живу его мечтами и желаниями, например о замужестве, думаю о том, что вся жизнь — это погоня за счастьем….
        — Не знаю, как в нашем деле со счастьем, но удача очень необходима,  — кивнул генерал, перестав улыбаться.
        Он достал из кармана мобильник, нажал всего одну кнопку и произнес:
        — Я на третьем этаже.
        — …Женщине, для того чтобы стать разведчиком-нелегалом, предстоит пройти долгие годы обучения, но и они ничего не значат, если у разведчицы нет ума, красоты и природного обаяния,  — произнесла с экрана миссис Биркин и погладила себя по груди.  — Именно это позволяет нелегалке действовать эффективно с большой пользой для далекой во всех смыслах родины…
        — Неужели ей верят?  — удивилась Наташа.
        — У нас таких сведений нет,  — серьезно ответил Николай Иванович.  — Хотя, возможно, и находятся дураки. Говорят, что олигархи в очередь выстраиваются, чтобы пригласить ее на свои корпоративы и на семейные праздники. И красавица каждый раз им рассказывает, что в американской тюрьме услышала голос, который сообщил ей, что она создана для того, чтобы принести в мир добро и очищение. Правда, когда заявила то же самое на встрече со студентами одного из университетов, то вызвала у собравшихся невероятный хохот, а потом ее освистали и забросали несъедобными продуктами. Так что я спокоен за нашу молодежь… Кстати, твой фонд в Штатах без тебя не очень активен. Я понимаю, что трудно одновременно руководить двумя такими организациями. Может быть, поставим на американский фонд опытного менеджера? Ты ведь не будешь спорить? Деньги-то обоих фондов не твои личные, а государственные. Помнишь, как мы пытались тебя в фонд «Рашен райз» внедрить? Как Соколов тебя водой из лужи облил, не забыла? Так что управляй нашим фондом, а на нью-йоркский мы другого человека поставим. Хороший менеджер у нас уже подготовлен —
молодой американский патриот, прекрасно зарекомендовал себя на Уолл-стрит. Через пару недель зайдет к тебе познакомиться, когда ты домой через Нью-Йорк полетишь.
        — Через Нью-Йорк?  — удивилась Наташа.
        — Не я это придумал. Да и все равно не надолго зарулишь в Штаты. Передашь дела, покажешь, что да как. Но там такой парень — и сам до всего дойдет. Я с его отцом три года в Лондоне бок о бок прослужил. Я под журналистской крышей, а он советником американского посольства по культуре. Между прочем, в американской культуре разбирался лучше любого американца, а сам Бауманку оканчивал.
        В дверь постучали.
        — Да,  — словно вспомнил Николай Иванович,  — я тебя еще кое с кем хочу познакомить. Внук моего учителя и друга — такой красавец, я тебе скажу. Хотя ты, может быть… Его уже в Конгресс избрали, а потом он и в Сенат легко пройдет.
        Стук в дверь повторился.
        — Откуда вдруг такая скромность?  — удивился Николай Иванович.  — Мы его в президенты готовим, а он…
        — Войдите!  — крикнула Наташа.
        Дверь отворилась, и на пороге появился человек, которого она менее всего ожидала здесь увидеть.
        — Питер?
        Генерал поднялся и посмотрел на часы.
        — У меня по расписанию сейчас процедуры и прием лекарств: врачи прописали мне каждый вечер по две рюмочки текилы. Так что я в бар. Будет время — спускайтесь… А ты, Петя, чего стоишь столбом? Обнял бы, что ли, Наташеньку… Сколько месяцев не виделись!
        А полковник Хендерсен лишь улыбался.
        ЭПИЛОГ
        Миссис Биркин пробыла в тюрьме более трех месяцев. К ежедневным допросам она вскоре привыкла и перестала их бояться, тем более что ее не пытали и не били. Но несколько раз проверяли на детекторе лжи. Хотя это ни на шаг не продвинуло расследование: аппаратура показывала, что русская шпионка постоянно врет, даже когда отвечает на вполне очевидные вопросы, как, например, «Вы — женщина?», «Вы прыгали с парашютом на поверхность Луны?» или «Санта Клаус — русский резидент?».
        Что касается агента Лейбошица, то было доказано, что российская разведка использовала его вслепую. Специалисты в области детской психиатрии после долгих исследований и тестов пришли к выводу, что и Камаль Иванов не мог быть завербован российскими спецслужбами в силу врожденного дебилизма, а скорее всего, использовался лишь для проведения силовых операций. Бывшая жена Сергея Адамовича Ласкера, превратившая его жизнь в ад и после отъезда которой он поверил в бога, на первом же допросе призналась, что она агент влияния. Элайн Брук письменно подтвердила, что пошла на сотрудничество с разведкой из-за нехватки средств на достойную ее жизнь. И тут же предложила свои услуги ЦРУ. Даже намекнула на то, что готова открыть на Брайтон-Бич массажный салон, который будут посещать все заброшенные в Штаты агенты для того, чтобы обмениваться друг с другом своими достижениями.
        Сложнее всего было с Родриго Гонсалесом, который, как выяснилось, имел заслуги перед американским народом. Почти четыре десятка лет назад он участвовал в заговоре против Фиделя Кастро и был единственным, кому удалось скрыться от кубинской контрразведки, переправившись на надувной лодке во Флориду.
        И все равно всех ждал суд. Американская пресса строила догадки и версии по поводу новых разоблачений, а остальной народ надеялся на самый суровый приговор для шпионов. Но тем удалось избежать наказания. Россия сама предложила обменять своих агентов на американского разведчика, спалившегося в Москве и отсидевшего уже семь лет из восьми, определенных ему российским судом. После долгих раздумий и дебатов в Конгрессе сделка все-таки состоялась.
        Правда, Родриго Гонсалес наотрез отказался от депортации в Москву, заявив, что лучше сгниет в американской тюряге, чем окажется в Сибири. Майкл Лейбошиц сразу же по прибытии в Москву улетел в родную Одессу и, по слухам, торгует на Привозе дисками с фильмами для взрослых, в которых сам же и снимается. Камаль Иванов пристроился в родном Череповце в солидную сталелитейную компанию консультантом по американскому рынку. Вскоре он женился по любви на украинке, которая смогла убедить его в том, что она — известная модель и победительница конкурса красоты «Мисс Кривой Рог». Элайн Брук не хотела никуда улетать, она даже в аэропорту не хотела верить, что ее доставили туда для депортации. Но, увидев взлетное поле, дамочка истошно закричала и стала хвататься за турникет. Вцепилась она очень крепко: двое рослых и отнюдь не слабых специальных агентов долго не могли разжать ее пальцы. Потом сопровождающие пытались уговорить мадам пройти в магазин беспошлинной торговли, но Элайн визжала так, что все ждущие выхода на поле пассажиры и те, кто спускался с трапов прибывших самолетов, слышали эти вопли:
        — Ай лав ю, Америка! Пустите!! Гады!!! Я сумочку дома забыла!!!!
        Бывший адвокат Яков Аронович Брук попал под программу защиты свидетелей. Ему выдали новый американский паспорт, новое водительское удостоверение вместо якобы утерянного им, которого на самом деле у него никогда не имелось, и, разумеется, новую карточку социального страхования. Все документы выписали на другое имя. Место жительства ему тоже предложили сменить на выбор. Теперь он не Яша Брук, а Джон Смит и проживает в городе Санта-Барбара в штате Калифорния. У него восьмикомнатный дом, приобретенный на деньги американских налогоплательщиков. Пенсия, правда, небольшая, всего четыре тысячи, однако Яша не сидит без работы — у него детективное агентство по розыску пропавших домашних питомцев и сбежавших мужей. Клиентов много, но Брук справляется: на него работают без оформления почти три десятка недавно прибывших в Штаты китайцев. Сбережения на черный день, которые адвокат хранил под комодом, ему вернули полностью — сорок семь тысяч шестьсот долларов, то есть сумму, указанную им в заявлении. Хотя на самом деле денег там было всего двадцать четыре тысячи.