Два раза в одну реку Екатерина Николаевна Островская
        Татьяна Устинова рекомендует
        Лена Самохина очень гордилась, что все ее предки — офицеры морского флота. Неожиданно она узнала, что ее прадед, капитан второго ранга Петр Георгиевич Самохин, принимал участие в сборе средств для Белого движения и пожертвовал на это семейную реликвию — яйцо работы Фаберже. Но собранные петербургской знатью драгоценности пропали, революция победила, прадеда репрессировали… И вот спустя столетие историей дворянских сокровищ вдруг заинтересовалось слишком много людей: и бывшие одноклассники Лены, и банкир, с которым она некогда встречалась, и даже известный спортсмен-бодибилдер. Неужели кто-то из них напал на след старинного клада? Но, как известно, сокровища всегда охраняет смерть — кладоискатели стали погибать один за другим. Перед Леной встал выбор: вернуть семейную реликвию или остаться в живых…
        Екатерина Островская
        Два раза в одну реку
        Екатерина Островская не просто выдумывает и записывает детективные истории. Она обладает редкой способностью создавать на страницах своих книг целые миры — завораживающие, таинственные, манящие, но будто бы чуточку ненастоящие. И эта невсамделишность идет произведениям только на пользу… А еще все книги Островской нравятся мне потому, что всю полноту власти над собственными выдуманными мирами Екатерина использует для восстановления справедливости наяву.
        Новый детектив «Два раза в одну реку» Екатерины Островской получился захватывающим. Это настоящий триллер, подкупающий сложностью загадок, бешеным темпом погонь и плотностью перестрелок. Книга держит в напряжении от первой и до последней страницы. Происходящие события страшны и грандиозны, действие разворачивается в прошлом и настоящем, а сюжет выписывает один головокружительный вираж за другим, и героям приходится молниеносно подстраиваться под быстро изменяющийся сюжет. Запутанная и стремительная история, словно горка в аквапарке, подхватывает, кружит и стремглав уносит куда-то! Остается наслаждаться скоростью и брызгами в лицо: душа уходит в пятки и хочется визжать от восторга.
        Из романа в роман Островская доходчивым и простым языком через захватывающее приключение доказывает нам, что порядочность, отвага, честность и любовь всегда победят ненависть, подлость, злобу и алчность. Но победа легкой не будет — за нее придется побороться! Героям Островской — самым обыкновенным, зачастую невзрачным, на первый взгляд ничем не примечательным людям — приходится сражаться за свою жизнь, преследовать опасного преступника, а потом героически, зачастую на краю гибели, давать последний бой в логове врага без видимых шансов на успех, и… брать верх, одерживая полную победу. «И в этой пытке многократной рождается клинок булатный»: закаляется характер, простые люди становятся сильными, бесстрашными и по-настоящему мужественными героями.

    Татьяна Устинова
        Часть первая
        1918 год, 30 августа
        Парадная дверь была закрыта. Молодой человек в матросском бушлате обернулся к своей спутнице — хрупкой девушке, судя по платью, горничной из небогатого дома.
        — Дальше я сам. Поднимусь по черной. Прошу вас, Вера Николаевна, подождать меня во дворе. Постараюсь надолго не задерживаться.
        — Я с вами, Алексей Николаевич. Вам даже дверь не откроют. Он — очень осторожный человек.
        Вдвоем направились к арке, пересекли небольшой внутренний дворик и вошли в узкую дверь черной лестницы. Поднялись на второй этаж и остановились на неширокой лестничной двухквартирной площадке.
        — С Богом!  — произнес молодой человек.
        Девушка быстро перекрестилась.
        Матрос повернул ручку механического звонка и поморщился, когда услышал хриплую трель. Прислушался, пытаясь разобрать звуки за дверью, потом обернулся к девушке и дернул плечом.
        — Кто-то там ведь должен быть.
        Выглянул в окно и увидел возле двери дровяного сарайчика греющегося на солнце дворника, которого еще минуту назад там не было. Молодой человек вновь повернул ручку звонка. И сразу дверь распахнулась. На пороге с «маузером» в руке стоял матрос в тельняшке, а рядом с ним — парень в пиджаке, надетом на солдатскую гимнастерку.
        — Ну и чего вам здесь надо?  — поинтересовался матрос с «маузером».
        — Да вот хочу с хозяином здешним разобраться,  — объяснил молодой человек в бушлате, двигаясь прямо на «маузер».  — «Контра» здесь зашхерилась, если ты не знаешь, братишка. Марусю мою этот гад на работу позвал, чтобы она тут ему приборки делала, а денег не заплатил. Так что хочу с него по полной получить с процентами за эксплуатацию трудового народа.
        Он обернулся к девушке и махнул рукой.
        — Заходи, Маруся, здесь все свои.
        — Здравствуйте,  — поздоровалась девушка, переступая через порог.
        — Милости просим,  — улыбнулся ей парень в пиджаке.
        А его приятель в тельняшке покачал головой.
        — Ты прежде чем на абордаж кидаться, браток, документ какой предъяви.
        Вошедший усмехнулся и показал на свою бескозырку:
        — Читать умеешь?
        На ленточке значилось название корабля. Позолота букв облетела, но все равно надпись читалась достаточно ясно — «Императрица Мария».
        — Первой корабельной роты котельный машинист Иван Шлыков.
        — Понял,  — кивнул человек с «маузером».  — Кочегар, значит. Когда рвануло на вашем корабле, где был?
        — Как раз вахту отстоял, зашел в котельную угольную пыль с себя смыть. Первым помылся, на палубу поднялся, где как раз молебен был, и тут как грохнет! Все, которые на вахтах и которые в котельной остались, сразу сгорели. Три сотни человек, считай. А те, кто на молебне стояли, выжили, ну и я заодно.
        — Как тут в Бога не поверить!  — вздохнул парень в пиджаке и оглянулся на девушку.  — В газетах недавно пропечатали, что подняли все-таки ваш линкор.
        — Не знаю,  — покачал головой котельный машинист,  — меня там нет. В Крыму теперь офицерье жирует. А я с января по фронтам, сначала под Новочеркасском, где мы Каледина били. Потом уж в Пятую армию к Сиверсу попал. И под Бахмачом, в самом пекле, я за пулеметом лежал.
        — Ваню враги ранили,  — негромко произнесла девушка,  — очень сильно. Он сначала в харьковском госпитале был, а потом уж сюда приехал…
        — Ну да,  — подтвердил ее друг,  — приехал к Марусе, женится вот думаю. А ее тут всякая контра за человека не считает. Денег не платит, кормиться нечем. Да вы сами взгляните на нее: была человеком, а теперь в ней и трех пудов нет. Так что я сейчас этого гада… Как его, Маруся?
        — Камергер Росляков,  — тихо подсказала девушка.
        — Ша, браток!  — неизвестно чему обрадовался человек с «маузером».  — Так мы сами этого камергера тут выжидаем. Вчера у него здесь ЧеКа обыск делала. Зашли, как водится, с парадного входа, а он, гад, смылся, видать… Короче, не застали, а может, и в самом деле не было его. Кухарка только, старуха глухая, ничего от нее добиться не могли. Так и она тоже под шумок свинтила. Мы-то уж потом подгребли сюда. Тут как раз ЧеКа работала. А потом уж сам Урицкий прикатил, когда тут золото и брильянты обнаружили.
        — Выходит, я опоздал,  — вздохнул котельный машинист,  — теперь ничего не получу с этого гада.
        — Так накормить мы сможем тебя. Мы и коньяк нашли «фин шампань» шустовский — почти целая бутылка осталась. Картошку можно пожарить. А Маруся твоя пусть в вещах пороется. Шуб там, правда, уже нет — вчера чекисты их вывезли, но кое-какое барахлишко найдется.
        Матрос с линкора «Императрица Мария» посмотрел на девушку.
        — Давай, Маруся, поройся там: может, что и отыщешь себе или для обмена.
        Но девушка только покачала головой. В глазах ее стояли слезы.
        — Что ж ты, красавица, загрустила?  — начал успокаивать ее матрос в тельняшке.  — Здесь чужого ничего нет. Все наше, народное. Так что без стеснения забирай, что себе присмотришь. А я потом тоже пороюсь в барахле: может, что для сестрицы своей найду. Отправлю ей в деревню. Пусть там при всем параде как барыня ходит.
        Девушка повернулась и молча пошла к выходу. Переступив порог, она закрыла ладонями лицо, чтобы никто не видел, как она плачет.
        — Какая чувствительная она у тебя, браток,  — с сочувствием произнес матрос и, увидев, что котельный машинист тоже хочет уйти, протянул ему руку.  — Держи краба! А красотке своей передай, что скоро мы эту гидру буржуйскую раздавим к чертям собачьим!
        Молодой человек с барышней спустились во двор, прошли мимо скучающего немолодого дворника, подставляющего лицо солнцу. Лицо дворника было красным, и по лбу его из-под выгоревшей старой тюбетейки скатывалась тонкая струйка пота. Молодые люди уже хотели выйти на улицу, но вдруг девушка остановилась, обернулась и поспешила назад.
        Подошла к дворнику и спросила негромко.
        — Может быть, вы знаете, где теперь Александр Васильевич Росляков?
        Дворник смотрел на нее и улыбался.
        — Моя Ахметка зовут. Я недавно здесь… Метелка мети, двор убирай, дверь закрывай…
        — У Рослякова еще внук был маленький. Мальчик совсем…
        — Моя не понимает,  — продолжал улыбаться дворник.
        — Внук,  — продолжала выспрашивать девушка,  — совсем мальчишка.
        — Какая мальчишка? Не видела я.
        — Простите,  — сказала девушка и пошла к выходу. Взяв под руку своего спутника, объяснила ему:  — Дворник татарин, ничего не понимает по-русски.
        Они миновали арку, вышли на улицу, но не успели сделать и пяти шагов, как их догнал дворник.
        — Ведь вы графиня Панина?  — тихо спросил он девушку уже безо всякого акцента.  — Я — полковник Генерального штаба Голенищев. Вашего батюшку еще по кадетскому корпусу помню. Только мы в разных ротах были. Простите меня за мой спектакль. Росляков сейчас на Фурштадтской. Дом на углу у Таврического сада. Я вчера помог Александру Васильевичу уйти, а теперь жду, когда эти бесы его квартиру освободят. Кое-какие документы там припрятаны… Надо забрать.
        Мужчина посмотрел на котельного машиниста.
        — И вам, князь, да поможет Бог. Надеюсь, все, что хранил Александр Васильевич, не пропало.
        — Пропало,  — вздохнула девушка.  — Говорят, сам Урицкий приезжал сюда за этим.
        — Я видел его,  — шепнул «дворник»,  — только меня близко не подпустили.
        И полковник, коротко кивнув, снова исчез в арке.
        Девушка посмотрела на своего спутника. А потом обняла его, прижалась.
        — Как обидно,  — прошептала она,  — все зря! Все, Алексей Николаевич. А теперь вы уедете, и я потеряю еще и вас.
        — Ничего зря не бывает,  — ответил ей молодой человек,  — надежда есть всегда. Мы все вернем. И даю слово, что без вас я никуда не уеду.
        До Таврического сада шли пешком. А когда переходили Потемкинскую улицу к дому, на который указал полковник, в них едва не врезался велосипедист. Впрочем, велосипедист успел вывернуть руль, после чего сам же и упал. Молодой человек в кожаной куртке поднялся с земли, поднял своего железного коня и посмотрел на парочку, глаза его округлились.
        — Господин капитан? Добрый день. Вы помните меня? Юнкер Каннегисер. Михайловское артиллерийское училище. Вы после ранения откомандированы были командовать нашей ротой. Увы, недолго командовали. Но мы потом вас очень тепло вспоминали.
        Велосипедист посмотрел на девушку и слегка поклонился ей.
        — Вера Николаевна, а вы меня помните? Мы у Гумилевых встречались и у Вячеслава Иванова. Меня туда Осип Мандельштам приводил. А когда Вячеслав Иванович мои стихи очень критично оценил, вы даже заступились…
        — Помню, конечно,  — улыбнулась девушка.  — Вас зовут Леонид. Кстати, Мандельштам мне весной сказал, что в ту трагическую октябрьскую ночь вы собрали юнкеров и пошли защищать дворец…
        — Увы,  — вздохнул бывший юнкер,  — собрал очень мало. Но даже если бы нас было больше, то противостоять орде мы бы не смогли. Ужас, что там творилось! Но вы здесь, вы живы — и это прекрасно!
        Разговаривая, они повернули на Фурштадтскую, и спутник графини Паниной спросил:
        — Объясните, юнкер, что за куртка на вас? По виду вы — самый настоящий чекист.
        — А что делать, господин капитан? Приходится соответствовать. У нас ведь теперь как во Франции при Дантоне и Марате — в хорошей одежде лучше на улицу не выходить. Ограбят — это еще мелочь. У нас в доме лакей был, Корнеем звали. Так он в декабре, перед сочельником как раз, сбежал. Прихватил серебро, шубу бобровую. Но далеко не ушел. До Литейного только добежал, а там матросня пьяная. Все у него отобрали, раздели, а потом еще и убили. Он двое суток в сугробе пролежал. Наш дворник ходил его опознавать… Я вас не утомил своими речами?
        — Мы вообще-то очень спешим, Леонид,  — мягко ответила Вера Николаевна.
        — Тогда прошу меня извинить. Прощайте.
        Каннегисер сел в седло и оттолкнулся ногой от тротуара. Но тут же остановился.
        — Вообще-то я хотел предложить вам свою помощь,  — вздохнул он,  — ну раз так…
        Еще раз оттолкнулся ногой и теперь уж поехал, набирая скорость.
        — Странная встреча,  — шепнула Вера, глядя, как юнкер неумело управляет велосипедом.
        — Странных встреч не бывает,  — ответил ее спутник,  — все, кого Бог посылает нам на пути, что-то да значат для нас. А потому стоило бы поговорить с ним подольше… Но вообще он странный человек. Если не сказать — больной.
        — В каком смысле? Выглядит вполне здоровым.
        — Он болен той же болезнью, что и князь Феликс Юсупов, что и великий князь Дмитрий Павлович Романов… Если вы понимаете, что я имею в виду. Дело в том, что несколько его однокашников решили посетить Каннегисера, благо его дом находится где-то рядом с Михайловским училищем. Зашли и застали будущего офицера в женском платье и с накрашенным губами. С ним потом не хотели общаться.
        Вера покраснела и шепнула:
        — Странный человек возвращается.
        Бывший юнкер подъехал и затормозил ногой, что получилось у него не совсем удачно, он снова едва не упал.
        — Прошу меня извинить, ваше сиятельство, и вы, уважаемая Вера Николаевна. Но просто я не могу удержаться, чтобы не открыться вам. Я случайно вспомнил Дантона, Марата… А когда уже отъехал от вас, то вдруг во мне как будто выстрелило имя — Шарлотта де Корде! Вот истинная героиня, убившая тирана. А разве я хуже?
        — Кого вы хотите убить, юнкер?  — спросил спутник графини Паниной.
        — Я хочу покарать тирана!
        Леонид Каннегисер выпрямился и произнес громче:
        — Хочу убить Моисея Соломоновича Урицкого.
        И, посмотрев на своих знакомых восторженными блестящими глазами, перешел на шепот.
        — Я решил это давно. Во-первых, потому, что он тиран, во-вторых, он еврей, как и я. Но евреи все добрые, а он — исчадие ада, он — позор нашего народа. И кроме того, у меня имеется личная причина. Дело в том, что у меня был очень близкий человек. Необычайно добрый и достойный. Вы, господин капитан, возможно, помните его — поручик Перельцвейг Владимир Борисович. Так вот, его арестовали непонятно за что. Урицкий лично допрашивал его, может быть, даже издевался над ним и пытал, а потом приказал расстрелять. И только потому, что Владимир Борисович не такой, как он. Вы видели Урицкого, князь?
        — Не довелось,  — признался человек в бушлате.
        — И слава богу! Увидите — не заснете неделю! Я вам это гарантирую. Этот Урицкий — маленький, толстый, ножки короткие, даже очень короткие, голова гладко выбрита… и еще пенсне. Крошка Цахес — помните такого гадкого персонажа у Гофмана? Даже не так. Урицкий вообще похож на жабу. На злобную вонючую жабу, которая не заслуживает жизни!
        — Когда и как вы хотите его убить?
        — Я хочу убить его прямо сегодня. У меня есть револьвер. Мой план таков: поеду на Дворцовую, где у них народный комиссариат внутренних дел, и стану ждать. Раньше полудня этот упырь на службе не появляется. Я выстрелю в него и быстро уеду на велосипеде. Все растеряются, а когда сообразят и бросятся за мной, я буду уже далеко. А я уж не промахнусь. Вчера на пустыре тренировался в меткости и понял, что именно на мне лежит эта миссия.
        Глава первая
        Сначала она отказала. Сережа настаивал, возмущался, говорил, что это просто некрасиво — отказывать в такой малости человеку, с которым ее связывает нечто большее, чем школьная дружба. Нечто большее — это когда уже после окончания школы, Лена училась на втором курсе, он пригласил ее в гости на свой день рождения, пытался напоить, лез целоваться, а потом затащил в спальню своих родителей и тоже чего-то требовал.
        Потом Лаленков в гости не приглашал больше, однако позвал на свою свадьбу, на которой, пока не напился, выглядел вполне счастливым. Но на улицах они время от времени случайно встречались — благо жили неподалеку друг от друга. При встречах Сергей кивал иногда, но когда рядом была его жена, делал вид, что близорук, и проскакивал мимо.
        А теперь он настойчиво уговаривал:
        — Ну что тебе стоит, Самохина? Один разок всего!
        Сергей звал ее на какой-то остров. На остров, разумеется, можно было добраться только на каком-то плавсредстве — надувная лодка и надувной матрац не подходили по определению, ввиду удаленности острова от берега. А у Лены был в собственности катер, доставшийся ей от отца. Отец и научил ее управлять катером.
        — Нет,  — ответила Лена,  — твой остров на Ладоге, а туда идти — только время терять. Мне и на Финском заливе хорошо.
        Вскоре позвонила жена Лаленкова, с которой Самохину уж точно ничего не связывало, но жена одноклассника щебетала так, словно они лучшие подруги. И она тоже стала уверять, что тот остров — просто рай земной, где можно расслабиться и заниматься чем угодно, потому что там никого нет.
        — А змеи там есть?  — поинтересовалась Лена.
        — При чем тут змеи?  — не поняла Лаленкова.
        — Так ведь в раю змеи водились.
        — Правда, что ли? Фу, гадость какая!
        Наконец, позвонил Лешка Смирнов — тоже одноклассник… И тогда Лена согласилась. Смирнов убедил ее, что возле этого острова уникальная роза ветров: там ветер есть всегда, даже при полном штиле, что для серфингиста — самое то.
        Лена виндсерфингом уже не занималась — теперь ее увлек кайтинг, правда, бывшие одноклассники об этом не знали, да и вряд ли они догадывались, что это такое вообще.
        Маму Лена не помнила, но очень любила. Часто рассматривала фотографию молодой светловолосой красавицы, а перед тем как уснуть, целовала снимок в рамке и ставила его на тумбочку рядом со своей кроваткой. Ей сразу объяснили, что мама умерла, давая ей жизнь. Но мама всегда была рядом — так казалось Лене. А вот отец не всегда — он был то в походе, то на корабле. Иногда он брал с собой на службу и дочку, а потому девочка параллельно с родным языком выучила и военно-морской: прекрасно разбиралась в устройстве корабля, знала, где находится клотик, шкафут, полубак, ходовой мостик, кают-компания, и без перевода понимала, что такое переборка, проход, баночка, камбуз, шпангоуты, леера… Даже находясь на берегу, отец будил ее в одно и то же время — в семь утра. «Подъем!  — кричал он и давал команду:  — Корабль к бою и походу изготовить!»
        Первые десять лет Лена провела в Североморске, где ее пыталась воспитывать бабушка, которая обучала внучку французскому и английскому. Но девочке больше нравилось гонять по двору на скейтборде, а зимой скатываться по склонам сопок на сноуборде… Потом папу назначили командиром соединения, и он стал служить на берегу, и тогда бабушка взмолилась:
        — Андрюшенька, отпустил бы ты нас с Леночкой домой. Что ей тут делать? А в Петербурге и школы получше, и вообще…
        Отец сам привел Лену в новую школу. Они шли по школьному проходу, вдоль переборки, увешанной фотографиями счастливых выпускников, мимо стеклянных рундуков с жестяными кубками за спортивные достижения школьных команд. Представительницы педагогического коллектива замирали, глядя на высокого сорокалетнего адмирала, и совсем не замечали Лену. Но когда узнали, что у девочки нет мамы, то окружили ее таким вниманием и заботой!.. Даже учительницы старших классов проявляли к ней особое внимание, здоровались и пытались о чем-нибудь поговорить.
        В классе ей выделили место у окна, соседом по парте оказался улыбчивый мальчик, который в первый же день, собирая свой портфель, прихватил с собой и пенал новой одноклассницы. На пенале был изображен «Кузя» — авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов». На следующий день Лена забрала свой пенал, а мальчик попросил учительницу пересадить его куда-нибудь в другое место. Учительница посмотрела на синяк под глазом ученика и перевела его на задний ряд. Звали мальчика Сережа Лаленков.
        Отец вернулся на север, бабушка по-прежнему учила внучку хорошим манерам и языкам, но Лене по-прежнему больше нравилось гонять по двору на скейте. А когда в двенадцать лет она увидела соревнования по виндсерфингу, сразу поняла, что это как раз то, что ей нужно. Она любила водные просторы, ветер и скорость, любила состязаться и любила побеждать.
        Побеждала в первенствах города, была чемпионкой страны среди юниоров, после десятого класса победила в двух коммерческих турнирах в Польше и в Германии, куда ездила без бабушки, что доставило ей куда большее удовольствие, чем сами победы. Был и третий турнир, но с него Лену сняли, после того, как на Самохину настучало руководство канадской команды за то, что она покалечила их лидера. Главный судья соревнований был французом, Лена разговаривала с ним на его родном языке, пыталась объяснить, что молодой человек сам напал на нее вечером на пустынном пляже, повалил и пытался снять купальник. Канадец на разборе тоже присутствовал, стоял и молчал, хотя он был родом из Квебека и французский был и его родным. Но он только кивал и молча возмущался глазами в ответ на ложные, по его мнению, обвинения. А может, и не мог говорить: Лена немного перестаралась, когда перебросила его через бедро и уже упавшего ударила ногой в челюсть. Узнав, что победить в очередной раз не удастся и надо собирать вещи, Самохина сказала и судье, и озабоченному канадцу на их родном несколько фраз, которым ее обучила, разумеется, не
бабушка…
        Потом ее вызвали в городской спорткомитет и объявили об отстранения на два года от всех соревнований… Лена не переживала, потому что уже хотела заниматься кайтингом: еще на соревнованиях в Германии увидела ребят, парящих в небе на парафойлах, и поняла, что мечтала о таких полетах всю жизнь. Это и в самом деле оказалось ее стихией.
        Глава вторая
        Остров находился на Ладоге, добрались до него достаточно быстро, несмотря на некоторый перегруз: школьные друзья Лены прихватили с собой своих жен, а жена Смирнова — еще и своего сводного брата, накачанного и молчаливого молодого человека. Мангал, шампуры, решетки для стейков, угли для мангала, ведро с нарезанными кусками мяса, пара ящиков пива, несколько бутылок шампанского. Еще ребята взяли с собой рыболовные снасти и две палатки, потому что собирались ловить рыбку на острове дня три, о чем забыли предупредить заранее, а пару саперных лопаток взяли для того, чтобы копать червей. Весь путь компания провела на узкой корме на пассажирских сиденьях, пили шампанское, восхищаясь летним солнышком и просторами водной глади.
        Еще они восхищались катером, который и в самом деле был роскошным. Один из бывших подчиненных адмирала Самохина теперь возглавлял городской яхт-клуб, и он же предложил своему командиру эту мечту. Семиместный, из углепластика, каюта на два спальных места, гальюн с электрической прокачкой, электроплита и холодильник, двухсотсильный двигатель «вольво-пента» — не катер, а сказка. Несмотря на существенную скидку, сказка стоила очень не дешево, но адмирал не стал раздумывать, взял катер вместе с трейлером. В день покупки Лена с отцом сходила до Кронштадта, на следующий день они вышли в Ладогу… Отец был счастлив, да и Лена тоже, хотя летать над водой ей нравилось немного больше.
        Лена сидела за штурвалом, хотя это был не штурвал, а вполне привычный обычному человеку автомобильный руль, вела катер. Навстречу летела водяная пыль, но дворники легко снимали ее со стекла.
        — Да-а,  — в который раз за спиной Лены мечтательно вздыхал Лаленков,  — когда-нибудь разбогатею, куплю себе такой же.
        А Лешка Смирнов, обнаружив на борту тяжелый морской бинокль, внимательно разглядывал далекий берег.
        Жены одноклассников загорали почти молча, лишь изредка до Самохиной доносились их смех или вскрики. Один раз Света Лаленкова попросила остановиться или притормозить немного, чтобы покормить чаек. Когда ей было отказано в этом, вздохнула:
        — Ну хоть музычку какую-нибудь поставь, пожалуйста.
        Остров оказался небольшим: площадью три гектара или чуть больше. Был покрыт высокими соснами и возник на горизонте как темный утес, выросший из воды. Прежде чем пришвартоваться, Лена пару раз обошла его, пока наконец не решила войти в прибрежный тростник, где и в самом деле было не так глубоко, как в других местах.
        Компания выбралась на берег. Мужчины тут же принялись устанавливать палатки, а Лена переоделась в гидрокостюм, достала парафойл и кайтборд… Родственник жены Лешки Смирнова стоял рядом и молча наблюдал.
        — Вас что-то интересует?  — обратилась к нему Лена.
        — Меня Володя зовут,  — представился он, хотя сделал это еще утром.  — Мы вообще-то с вами встречались прежде.
        Самохина пожала плечами: она не помнила, но накачанный парень, очевидно, считал, что его должны помнить все, кто видел его хоть однажды.
        — Мы на улицах встречались,  — объяснил он,  — то есть я видел вас несколько раз — мы ведь рядом живем, не так ли?
        Он был обнажен до пояса и, разговаривая, напрягал свой впечатляющий торс, мышцы гуляли под кожей на груди, на плечах и на животе.
        — Вполне возможно,  — согласилась Лена.
        — Спортом занимаетесь?  — продолжил Володя.  — Я тоже. Раньше был профессионалом, мечтал попасть на «Мистер Олимпия», но там все за бабки… А потому я только призер первенства стран. Зато неоднократный. Теперь инструктором по бодибилдингу работаю. Хороший зал, между прочим, недалеко от нас. Заходите.
        Лена пообещала, но родственник жены Лехи Смирнова не отставал:
        — Вы сколько от груди жмете? Я к чему спрашиваю: вам надо мышечную массу нарастить немного.
        — Меня мой вес вполне устраивает,  — сказала Лена.
        — Вы весите пятьдесят семь. Или пятьдесят восемь? Свой собственный вес выжимаете?
        — Я беру сорок кило, три подхода по десять раз.
        — Очень даже неплохо,  — согласился Володя,  — но я вам все равно помогу технику поставить. Так что приходите ко мне в зал.
        — У меня дома штанга,  — попыталась осадить его Лена и поняла, как двусмысленно это прозвучало, а потому добавила:  — Но я вас не приглашаю, потому что привыкла тренироваться одна.
        Бодибилдер все понял и отошел, зато подскочила его сестра Ира.
        — Володька на тебя запал,  — шепнула она,  — я сразу заметила. Он вообще с девушками тяжело сходится, то есть они за ним, конечно, ухлестывают, но ему нужны серьезные отношения. Присмотрись к нему… Или у тебя уже кто-то есть?
        Это «или» покоробило немного Лену, похоже было, что ее обсудили заранее, хотя никто из одноклассников — ни Лешка, ни Сергей — наверняка ничего не знали о ее личной жизни. Скорее всего, выводы были сделаны потому только, что она ушла на катере на все выходные, а рядом с ней нет молодого человека и никто за все время пути не позвонил ей на мобильный.
        — Страшно там наверху?  — продолжала трындеть жена Смирнова.
        — Хочешь попробовать?
        Девушка посмотрела вверх и поежилась.
        — Упаси боже. Мне как-то предложили в Турции на парашюте за катером полетать. Я отказалась и правильно сделала: в тот же день одна немка сверху плюхнулась, летела вниз и так кричала, что все испугались вокруг. Потом ее турецкие спасатели вытащили и долго делали ей искусственное дыхание. Она ногами сильно дергала, так один турок ей ноги держал, чтобы не брыкалась, а второй искусственное дыхание делал, пока немка в себя не пришла. Но ты подумай насчет Володьки: ему уже тридцать два, серьезный надежный парень. Меня в детстве всегда защищал… И вообще с ним на улице приятно показаться…
        Ветер и в самом деле оказался хорошим. Лена носилась по воде и над водой, взлетая порой очень высоко, проносилась над соснами, пыталась разглядеть внизу своих приятелей. Но сосны росли густо, и сквозь их кроны ничего не просматривалось. Как выяснилось потом, ребята разбрелись по островку, изучая окрестности. Но к вечеру они, вероятно, нагулялись, установили мангал и принялись готовить шашлыки. Лена подошла к ним, когда уже все было готово. Компания расположилась на раскладных креслицах возле такого же складного столика. Все уплетали поджаренное над углями мясо, но особенно радостными не выглядели, ребята были напряжены и озабочены, девушки тоже молчали. Все выглядело так, словно их связывала большая общая тайна, в которую посвящать Самохину совсем не обязательно. Так показалось Лене.
        Но все же надо было о чем-то говорить, и, вероятно, поэтому Лаленков сообщил, что если он разбогатеет, тот обязательно приобретет себе такой же парашют, чтобы вот так же летать над землей и ни о чем не думать.
        — А смысл?  — поддержал тему Володя-бодибилдер.  — Что это дает? Вот если качаться — это совсем другое. Когда у тебя хорошая фигура, не стыдно раздеться в приличном обществе, да и вообще всегда чувствуешь себя прекрасно: идешь по улице — и все на тебя смотрят. Я однажды шел, смотрю, старичок хочет колесо поменять у своей «шестерки». Хочет-то он хочет, только домкрата у него нет. Так я подошел, приподнял машину и держал, пока он не сделал все свои дела.
        — Переднее колесо менял или заднее?  — уточнил Смирнов.
        — Да я уж и не помню,  — отмахнулся качок и посмотрел на Лену.  — Так что приходи ко мне в зал: у нас там приличное общество собирается. Есть достойные люди: артист Кашкин, если знаете такого, композитор один — он песни пишет… Теперь вот банкир ходит — так что, если кредит нужен, то можно прямо ко мне…
        — Банкир симпатичный?  — поинтересовалась жена Лаленкова.
        — Да ему еще качаться и качаться. А так, если только на лицо смотреть, то ничего такой.
        — Я вспомнила,  — непонятно чему обрадовалась жена Смирнова,  — немка, что в Турции с парашюта свалилась, тоже в банке работала — только в немецком. Названия не знаю, но так все говорили.
        — Так она что, прямо лицом о песок ударилась?  — удивился Володя.
        — Нет, она на воду свалилась — столько брызг было!
        Все почему-то посмотрели на Самохину.
        — А ты когда-нибудь падала?  — поинтересовался Лаленков.
        — Приходилось. Последний раз на Гавайях, но уже после соревнований. Захотелось полетать, но внезапно такой ветер поднялся, меня крутануло и о воду шандарахнуло.
        — Ты была на Гавайях?  — не поверила Ира Смирнова.
        — Ну да. Неудачно съездила, правда: семнадцатое место из восьмидесяти трех участников. На Фиджи была двенадцатой — лучший мой результат на международных соревнованиях.
        Лена не стала уточнять, что всего два раза и выбиралась на эти соревнования по кайтингу. Конечно, очень хотелось попробовать свои силы в состязании с лучшими спортсменами мира, но выбираться туда — слишком дорогое удовольствие. А потому приходилось состязаться только внутри России. Она была двукратной чемпионкой по зимнему кайтингу. Однажды победила и в летнем виде. По фристайлу считалась лучшей в стране…
        Постепенно разговор оживился, правда, говорили уже о чем попало. В воде возле берега лежали бутылки с пивом для парней и бутылочка шампанского для девушек. Ирина и Света прихватили с собой бокалы, очень похожие на стеклянные, и перед тем, как выпить, с размаху били ими друг о друга, очевидно, рассчитывая услышать хрустальный звон. Шампанское выплескивалось, а пластик не звенел.
        Лена не пила ни вино, ни пиво, да и в разговоре особого участия не принимала. Остров ей нравился, здесь было тихо и пустынно. Вокруг расстилалась синяя гладь огромного, как море, озера, изредка под самым горизонтом проходило какое-нибудь судно, рассмотреть очертания которого не удавалось. Кричали чайки, и шелестел прибрежный тростник.
        Часов в шесть вечера послышался шум двигателя, и к острову подошла моторка с брезентовым тентом. Из лодки выскочила большая лохматая собака, а за ней на берег спустился молодой мужчина в куртке с капюшоном.
        — Наглость какая!  — возмутилась Ира Смирнова.  — Это наш остров!
        Тут же поднялись ее муж и Лаленков.
        — Давай с нами!  — поторопил Лешка бодибилдера.  — Мы его бить не будем. Он как тебя увидит, сам отсюда свалит.
        — Сейчас они этому гаду устроят!  — обрадовалась Света Лаленкова, и обе девушки развернули свои креслица, чтобы лучше наблюдать за тем, что непременно должно было произойти. Лена поспешила следом за парнями, чтобы остановить их.
        Драки не случилось, да и не могло случиться, потому что собака оказалась московской сторожевой. Но молодому человеку все равно популярно объяснили, что остров забронирован заранее, а если он желает половить рыбку, то возражений не будет — озеро большое. Незнакомец спорить не стал, сказал только, что он будет ловить вечером, переночует у себя на лодке, потом половит немного на утренней зорьке и до полудня следующего дня исчезнет.
        Разговор получился нервным. Лена чувствовала себя неловко, замечала, как поглядывает на нее незнакомец, а собака и вовсе подошла к ней и лизнула руку, давая понять, что понимает — девушка не такая, как ее подвыпившие приятели. Хозяин собаки спокойно разговаривал с ребятами, но продолжал смотреть на Лену и улыбаться. Чему он улыбался, было непонятно, но улыбка его была достаточно обаятельной.
        Потом, когда вернулись к мангалу, Самохина обернулась, как бы ненароком, увидела, что молодой человек продолжает смотреть на нее, и помахала ему рукой.
        — Ты чего это с ним любезничаешь?  — удивилась Лаленкова.  — Понравился, что ли? Не видишь разве, что это какой-то жлоб из местных.
        Что она имела в виду, понять было нельзя, потому что вокруг никаких селений не наблюдалось, только лишь вода.
        Лена ничего не ответила и пошла к своему парафойлу, сложенному на берегу.
        Она полетала еще немного, сверху видела, как загорают возле воды жены одноклассников, как ловит рыбку незнакомец, как, задрав голову, за ней наблюдает, явно волнуясь, большой лохматый пес.
        Чай пили на борту уже в наступивших сумерках. Голубым светом сверкали кормовые огни и светильники, вмонтированные в обшивку рубки. Молодой незнакомец прятался под своим тентом, зато его собака внимательно наблюдала за всем происходящим на катере. Потом одноклассники с женами сошли на берег, а бодибилдер не спешил. Он заглянул в каютку и вздохнул:
        — Как здесь уютно.
        Лена сразу поняла, на что он надеется, и промолчала.
        — Одной ночевать не страшно будет?
        — А чего бояться? Никого ж нет.
        — А этот?  — Володя мотнул головой в сторону лодки с брезентовым верхом.  — Вдруг он надумает неизвестно чего, подкрадется незаметно, ты и пикнуть не успеешь.
        Самохина опять промолчала, а бодибиддер продолжал:
        — Нет, тебе определенно надо ходить в наш зал. Не хочешь качаться, так займешься самообороной. У нас хороший инструктор по этому делу. Для любой девушки умение защитить себя не лишним будет.
        — Да я уж как-нибудь…
        Она не стала говорить настойчивому ухажеру, что соседом по лестничной площадке в Североморске был майор Кунгуров — командир батальона морской пехоты, который обучал своего сына разным приемам, а заодно и соседскую девочку. Заставлял заниматься так, что Лена, ложась спать, чувствовала, как болит все тело. Бабушка ворчала, конечно, но она не знала на самом деле, как мучают ее внучку. Навыки остались. Потом, уже в Петербурге, Лена два года посещала секцию айкидо, где от нее шарахались все ребята, потому что она каждый бросок завершала ударом и только после этого переходила на болевой прием или на удушающий. Так что застать ее врасплох было невозможно: по крайней мере, один канадец уже сумел в этом убедиться.
        — А в палатке сейчас комары,  — продолжал клянчить бодибилдер.
        — Я дам тебе спрей,  — пообещала Самохина,  — а еще спиральку, зажжешь ее, она будет тлеть до утра, и комаров не будет.
        Родственник жены Лешки Смирнова ушел. В палатке, судя по всему, его не ждали. Вокруг было тихо, а потому, о чем разговаривали в палатке, прекрасно было слышно и на борту катера.
        — Чего ты не остался?  — спросил Смирнов.
        — Да там тесновато для меня,  — объяснял бодибилдер,  — она, конечно, не возражала, но мне нравится, чтобы все с размахом, чтобы оттянуться по полной… Вот у меня дома кровать — два на два. Ну вы сами видели. Я ее к себе приглашу… То есть уже пригласил, и она вроде не против…
        — Вот только врать не надо!  — крикнула Лена.
        — Гав!  — подтвердила ее слова собака.
        — Умница,  — похвалила ее Лена,  — завтра угощу тебя чем-нибудь вкусненьким.
        — Да ладно,  — высунулся из палатки качок,  — уж помечтать нельзя! Просто ты мне понравилась.
        — И мне тоже,  — пронесся над водой шепот.
        Тот, кто сказал это, находился на лодке. Лена обернулась и посмотрела на брезентовый тент. Скорее всего, ей это послышалось: собаки ведь не умеют разговаривать. Приближалась ночь. Круглая неоновая луна уже висела над горизонтом, и сверкающая серебром дорожка легла на поверхности озера, пройдя через лодку с брезентовым тентом прямо к белому катеру Лены.
        В каюте было вполне уютно. И койка достаточно просторная, по крайней мере, Лене тесно не было. Она лежала и размышляла о том, что хорошо бы и в этом году поучаствовать в соревнованиях. В этом году они пройдут на Сейшельских островах. Приглашение от организаторов получено. Дело за малым — найти деньги. А денег потребуется немало: на дорогу, на взнос участника — турнир ведь коммерческий. В случае победы можно рассчитывать на вполне приличные призовые, но только победить весьма и весьма сложно… Если в гонке на скорость все более или менее объективно, то во фристайле результат зависит от мнений судей, а к ней вряд ли кто-то будет благосклонен, к тому же многие знают, что случилось когда-то с канадским спортсменом.
        За стеклом иллюминатора дышала ночная Ладога, шлепала о борт невесомая волна. Лена вспомнила, как впервые вышла в море с отцом. Она стояла рядом с ним на ходовом мостике, отец наблюдал за приборами управления кораблем, а она не могла оторвать взгляда от волн. А волны били в крейсер с такой яростью, словно хотели добраться до маленькой девочки, которая вцепилась двумя руками в полу кителя своего отца, но не от страха, а просто от переполнявших чувств: от возникшего внезапно восхищения, от красоты открывшейся ей стихии…
        Отец получил назначение в главный штаб ВМФ. И напоследок хотел попрощаться с соединениями и частями базы, которой командовал. Вылетел на вертолете в отдаленный гарнизон, а на обратном пути вертолет попал в снежную бурю. Комиссия назвала причину крушения — отказ техники, вызванный неблагоприятными погодными условиями.
        Когда позвонили в дверь квартиры, Лена и бабушка уже знали о пропаже вертолета, но надеялись, что с отцом все в порядке. Надеялись, что он сидит без связи в холодной кабине, накинув капюшон куртки-канадки на голову, ждет, когда прекратится пурга и прилетят спасатели… В квартиру вошел старый друг Самохина, бывший сосед по лестничной площадке — Кунгуров, теперь уж полковник, пришел вместе с сыном-лейтенантом. Вошел и сказал тихо:
        — Андрея нашли. Простите, но обрадовать вас не могу…
        Лена заплакала сразу. Лейтенант, которого она помнила мальчиком-ровесником, обнял ее, успокаивая. А бабушка вышла на кухню, достала неизвестно откуда пачку папирос, прикурила от спички, села за стол и прошептала:
        — Merde!
        Сделала глубокую затяжку и хлопнула по столешнице ладонью.
        — Matiere fecale!
        Бабушка умерла через полгода. Болела давно, и у нее кончились силы бороться с болезнью. Умирая, она попросила Лену наклониться к ней, после чего прошептала:
        — Плохо, что ты не мальчик. В нашем роду все мужчины служили во флоте. Дай мне слово, что родишь сына и отдашь его в Нахимовское…
        Лена пообещала, конечно, только вот с личной жизнью у нее не складывалось. И сейчас, лежа в каютке, глядя в серое пятно иллюминатора, вспомнив отца и бабушку, ей хотелось плакать от того, что теперь она одна на свете и нет никого рядом, на кого можно положится или хотя бы поделиться тем, что у нее на душе. Правда, с бабушкой она особо и не делилась секретами, думала, что та не поймет. Конечно, бабушка была немного странной: учила ее языкам, хорошим манерам, но в минуту самого большого горя она, словно не было уже сил притворяться, ругалась по-французски.
        Ранним утром, выйдя на корму, Лена увидела метрах в двадцати от катера моторку и сидящего с удочкой незнакомца, помахала ему, и он ответил тем же.
        И произнес:
        — Восхищаюсь вашей отвагой.
        Он показал рукой на небеса.
        — Особой смелости не требуется,  — ответила Лена,  — просто мне нравится это дело.
        Было тихо, и не требовалось говорить, повышая голос: слова звучали так отчетливо, словно они разговаривали, находясь совсем рядом — в одной лодке. Вокруг лежала прозрачная тишина, ветра не было, вода возле острова лежала неподвижно, как бескрайнее зеркало, в котором отражались легкие утренние облачка. Солнце еще не показалось из скрытого бледным туманом горизонта, но уже подсвечивало снизу просыпающееся небо.
        — Меня зовут Федор,  — произнес молодой человек,  — а моего друга Шарик.
        — А я Лена.
        Так они и перебрасывались осторожными фразами. Молодой человек сообщил, что он к этому острову прибывает уже третий год подряд, не так чтобы часто, но в свободное время старается.
        — Главное, чтобы жена на запрещала,  — согласилась Лена.
        — Жены нет,  — ответил Федор,  — а если бы имелась, то мы приходили бы сюда вместе.
        Он привстал в лодке и показал Лене на поплавок.
        — Началось,  — шепнул он.
        Красная тростинка поплавка его удочки быстро нырнула дважды, потом поехала в сторону и ушла под воду. Федор подсек и выдернул из воды серебристую рыбину. Поднес ее к лодке и снял с крючка.
        — Кого поймали?  — так же шепотом поинтересовалась Лена.
        — Сига с полкилограмма. Сейчас еще будет.
        Клев и в самом деле был неплохой. Лена наблюдала, как новый знакомый вытаскивает из воды добычу. Некоторые рыбы срывались с крючка и уходили, но Федор не переживал. Лена понаблюдала, потом вернулась в каюту, умылась и поставила на плиту чайник, рассчитывая, что ее приятели вылезут из палаток, но было еще рано. Семь утра для очень многих людей — не подъемное время.
        К полудню Федор, как и обещал, ушел, оставив Лене десяток крупных судаков и сигов, а еще номер своего телефона. Она тоже продиктовала ему свой номер. К этому времени ребята опять ушли в глубь острова, а их жены, надев бикини и перебравшись из палаток на берег, продолжили спать возле воды на клетчатом пледе…
        Ушли с острова в воскресенье еще до обеда. Дружная компания сидела на корме, у всех были усталые и немного торжественные лица, покрасневшие от солнца. Разговаривали вполголоса, и порой разговор был похож на шушуканье. Впрочем, Лена не обращала на пассажиров никакого внимания, она размышляла, позвонить ей Федору или ждать его звонка.
        А когда подходили к городу, сидящая за спиной компания вдруг запела.
        Весь покрытый зеленью,
        Абсолютно весь,
        Остов невезения
        В океане есть…
        Пятеро пассажиров не просто пели — они орали, словно нет в мире большей радости, кроме как кричать во все горло.
        1918 год, 30 августа
        Они стояли у закрытой на замок решетки, перегораживающей арку, ведущую во внутренний дворик. Во дворике росла высокая трава, над которой порхали бабочки. Еще виднелись деревянные ворота каретного сарая с облупившейся краской. Несколько минут назад бывший юнкер Каннегисер на велосипеде поехал убивать начальника Петроградского ЧК Моисея Урицкого. И теперь на улочке, похожей на узкий бульвар, остались только они: двадцатипятилетний штабс-капитан князь Алексей Долгоруков и семнадцатилетняя графиня Вера Панина.
        — Я вдруг вспомнила его стихи,  — улыбнулась вдруг девушка,  — не все стихи, разумеется, а только одну строфу. Даже две. Хотите, почитаю?
        Долгоруков пожал плечами и еще раз посмотрел сквозь решетку.
        А графиня, коснувшись пальчиками его груди, продекламировала:
        Надо вены окрасить Бургундии пенистой кровью:
        Был король парнем в доску, хотя трусоват был и рыхл.
        Мушкетеры вошли, облеченные высшей любовью,
        И за жизнь погутарить чтоб, сбросились на четверых.
        Райским духом пропахла харчевня «Сосновая шишка»,
        Но сегодня не время для флирта и шпажных утех.
        Смотрит на мушкетеров хозяйка, хватившая лишку,
        И так очи горят, что дымятся мундиры на тех…
        — Забавно,  — кивнул штабс-капитан и обернулся к парадному крыльцу.
        Вдруг дверь отворилась. Из дома выглянул седой человек в наброшенном на плечи английском твидовом пальто. Человек махнул рукой:
        — Заходите скорей.
        Они зашли в вестибюль.
        — Простите меня, Алексей Николаевич,  — вздохнул пожилой мужчина,  — не уберег. Кто-то выдал нас. Но у меня есть свой человек в этом их ЧК, который сообщил, что про ваш саквояж никому в их организации доподлинно неизвестно. Вероятно, Урицкий, увидев, какие сокровища оказались в его руках, решил их тайно реквизировать. По крайней мере, он не привозил их на службу и еще не вызывал ювелира для оценки.
        — Товарищ Урицкий из вашей квартиры, судя по всему, отправился к себе на Васильевский. А на Дворцовой сегодня появится не раньше полудня — хотелось бы надеяться на это. Сейчас…  — Долгоруков достал серебряные часы, открыл крышку.  — Сейчас только десять пятнадцать. Так что есть время перехватить его по дороге. Автомобиль его мне известен. Но не извозчика же нанимать…
        — У меня во дворе стоит английский Vauxhall — очень быстрая машина. И шофер хороший имеется.
        — Никого не надо, я сам справлюсь.
        Юнкера Каннегисера Долгоруков догнал только на Невском, когда тот пересекал Большую Морскую. Сбросив скорость и аккуратно объехав молодого человека, князь остановил автомобиль и помахал вспотевшему от усилий бывшему юнкеру. Каннегисер, как делал это и прежде, затормозил ногой и все же колесом въехал в заднее крыло автомобиля.
        — Простите, господин капи…  — начал было извиняться Канненгисер, но осекся, потому что Долгоруков был одет матросом.
        Алексей Николаевич вышел из машины и негромко произнес:
        — Сегодня не надо никого убивать: лучше будет, если вы отправитесь домой к родителям. Каждый террористический акт должен быть тщательным образом продуман с учетом всяких возможных случайностей. И в одиночку не стоит на него идти. Вы рискуете быть схваченным.
        — Я готов отдать жизнь, чтобы покарать тирана!  — заявил молодой человек и оглянулся — не слышал ли кто.
        — Не сомневаюсь, а потому готов встретиться с вами сегодня же у вас дома. Мы все обсудим и, возможно, привлечем дополнительных сподвижников.
        Каннегисер задумался, а потом посмотрел внимательно на Долгорукова.
        — Я подчиняюсь, но только если вы дадите мне слово, что последний выстрел сделаю именно я. Мне надо отомстить.
        — Слово офицера.
        Урицкий проживал в доме № 9 по Восьмой линии, почти напротив особняка графини Паниной, теперь неизвестно кому принадлежащего. В декабре семнадцатого Софья Владимировна Панина была арестована за то, что отказалась отдать большевикам средства министерства народного просвещения, которые хранились у нее дома. Министр был ее хорошим другом. Ее приговорили к расстрелу, но потом большевики вспомнили, что «красная» графиня долгое время помогала им деньгами и прятала в своем доме скрывающихся от жандармов и полиции революционеров, а потому отпустили, посоветовав в России не оставаться. Где София Владимировна теперь? И почему Вера не живет в ее роскошном особняке, ведь Вера единственная наследница — племянница, пусть даже и двоюродная.
        Обо всем этом размышлял Долгоруков, когда подкатил к дому № 9. Машины у входа не было. Зато стоял дворник.
        — Урицкий давно уехал?  — крикнул Алексей.
        — Минут пять,  — ответил тот,  — или четыре. У меня ведь часов нет. Он через Николаевский обычно ездит.
        По середине неширокого моста колонной по четыре шел строй матросов. Дощатый настил гудел под их ногами. Матросы шли и пели.
        Ты не плачь, моя Маруся,
        Я к тебе еще вернуся.
        Я вернусь, вернусь, а может, нет,
        Что ты скажешь мне в ответ?
        По морям, по волнам,
        Нынче здесь, завтра там.
        По морям, морям, морям, морям!
        Нынче здесь, а завтра там!
        Долгоруков нажимал на клаксон, но матросы не сворачивали. Видели его, заметили и то, что за рулем спортивного авто сидит такой же, как и они, флотский, но не сворачивали. Алексей хотел обогнуть их, но едва не въехал в коляску, которую тащили два серых в яблоках рысака — известная всему городу пара балерины Кшесинской. Теперь в коляске балерины сидела коротко стриженная немолодая женщина в кожаной тужурке и наброшенной на плечи горностаевой горжетке. Дама целовалась взасос с рослым матросом. А те, что шли по мосту, показывали на влюбленных пальцами и кричали:
        — Давай, браток, засади ей пару торпед с винтом под корму!.
        По Английской набережной автомобиль пронесся как ветер, свернул на Дворцовую площадь, где гуляли люди и цокали копытами крестьянские лошадки извозчиков. Черный крытый автомобиль подкатывал к Невскому проспекту, к угловому зданию, в котором располагался наркомат внутренних дел.
        Машина, на которой приехал Урицкий, остановилась у входа. Сначала из авто выскочил водитель и распахнул дверь, помогая начальнику выйти. Долгоруков ускорил движение и тут же увидел юркнувшего в здание Каннегисера. И это было самое непонятное: ведь юнкер уже должен находиться дома. Урицкий держал в руке тяжелый саквояж, он обернулся на подлетевший ко входу открытый автомобиль и только после этого вошел внутрь. Долгоруков выскочил из авто, бросился следом за начальником ЧК, на ходу выхватывая револьвер, рванул дверь на себя и увидел Урицкого, не спеша вышагивающего к лифту. Дверь лифта перед ним распахивал согнувшийся в полупоклоне услужливый швейцар. В стороне стоял бледный юнкер, который, увидев влетевшего в вестибюль наркомата князя, начал доставать из кармана свое оружие. Долгоруков вскинул руку с револьвером и сразу выстрелил. Выстрел прогрохотал оглушительно, эхом отзываясь по всем этажам парадной лестницы. Урицкий, выронив из руки саквояж, рухнул к ногам швейцара. Швейцар согнулся, присел и прикрыл голову руками, ожидая второго выстрела уже в себя. Долгоруков подбежал, схватил сумку и крикнул
Каннегисеру.
        — Что вы здесь делаете?
        Молодой человек растерянно посмотрел на него и ответил:
        — Вы обещали со мной встретиться сегодня, но ведь даже не спросили адреса.
        — Быстро отсюда!  — закричал Долгоруков.  — На велосипед и домой немедленно!
        Он бросился к автомобилю. Алексей ждал погони, надеясь, что будут преследовать только его, и тогда у юнкера будет шанс спастись. Развернул машину и помчался к набережной, обернулся и увидел спешащего на велосипеде по направлению к Невскому проспекту Каннегисера. Но из здания наркомата выскочили несколько человек с винтовками. И все они побежали за Каннегисером.
        Глава третья
        Весь вечер воскресенья Лена вспоминала нового знакомого, но подспудно размышляла: лететь ли ей на соревнования на Сейшелы или нет. Дело это, конечно, дорогое, но спонсор вроде бы имелся. «Евротраст банк» готов оплатить дорогу и взнос участника, взамен Лена обязана разместить на парафойле эмблему и логотип банка и в своих интервью обязательно говорить о том, что всеми успехами обязана именно этому надежному банку. Подобное вполне устраивало совсем недавно и Самохину, и банк, но теперь нынешний начальник отдела общественных связей банка Саша Труханов требовал возобновления отношений.
        Почти четыре года они встречались, и все было хорошо. Лена ожидала не только подарков и признаний в любви, но предложения руки и сердца. Но Труханов ограничивался лишь спонсорством, тем более лично ему это спонсорство ничего не стоило.
        Познакомились они на пляже в Сестрорецке. Лена парила над поверхностью залива, внизу блестела вода, на песке люди загорали, играли в волейбол или в карты, кто-то пил вино, а кто-то поглядывал вверх на пролетающие воздушные змеи, к которым цеплялись человечки.
        Потом Лена и сама легла на песке, чтобы отдохнуть от гидрокостюма и позагорать. К ней подошел молодой человек и произнес:
        — Хотел узнать, каково там под облаками, а увидел вас, и вся решимость пропала. Может быть, обменяемся телефонами? Встретимся, вы мне расскажете…
        — Под облаками замечательно, а номер своего телефона я случайным знакомым не даю,  — ответила Лена.
        Но когда посмотрела на парня, почему-то ей вдруг не захотелось, чтобы он удалился так же внезапно, как и появился.
        А парень присел на корточки и улыбнулся:
        — Меня зовут Саша Труханов. Мне двадцать пять лет, работаю в банке и не женат.
        Улыбка у него была настолько обаятельная, что Лена окончательно растерялась. Саша приехал позагорать с друзьями — молодой парой и на их машине. Но, как потом выяснилось, автомобиль — старенький «БМВ» — был его. Он тогда солгал, надеясь, что друзья уедут пораньше, а он останется с понравившейся ему девушкой, которая его и довезет до города.
        Лена довезла Сашу до самого порога его дома. Она была очарована новым знакомым. К тому же он обещал поговорить в банке насчет спонсорства. И ведь договорился, хотя тогда был рядовым сотрудником отдела общественных связей. Правда, договорился только о ее встрече с руководством, а потом уж на той самой первой встрече Лена решила все сама. Ей даже предложили сняться в телевизионной рекламе. Потом этот ролик гоняли почти год по разным каналам. Лена взлетает высоко на своем кайтборде. Ветер треплет волосы, и она кричит: «Какая красота! Какой вид! Я могу взлететь еще выше, потому что с «Евротраст банком» мне ничего не страшно».
        Реклама примелькалась, и Лену даже иногда узнавали в магазинах или просто на улицах. Однажды вечером к ней подошел не очень трезвый мужчина и спросил сурово:
        — Ну что, не страшно тебе?
        Было темно, а потому разобрать, кто и зачем подходит, не представлялось возможным. Лена уже мысленно прикидывала, что лучше сделать сначала — подсечку или сразу ударить ногой в печень, но мужчина вовремя заговорил:
        — Ну и правильно, а вообще-то я у вашего банка сигаретку стрельнуть хочу.
        Сигарет не было, но мужчина не обиделся и даже сказал, что она — очень добрая девушка: это видно по ее глазам.
        Когда-то Лена встречалась с Сашей Трухановым, Саша даже начал заниматься вместе с ней кайтингом, но очень скоро сломал руку и бросил. А потом женился на дочери какого-то деятеля из Минфина. То есть сначала женился, а потом сломал руку. Отношений с Леной разрывать не собирался, но когда явился к ней в гипсе, но с букетом и с улыбкой честного человека на лице, она его не пустила и цветы не приняла. Через дверь он назвал Лену дурой и сказал, что спонсорство закончилось. Но тем не менее продолжал спонсировать, иногда звонил и намекал на свои неугасающие чувства. И к ней, и к экстриму.
        Саша Труханов, всегда улыбчивый и очень ухоженный, выглядел моложе своих лет; какое-то время он нравился Лене, она даже думала, что влюблена в него — вероятно, оттого, что других кандидатов не было. Последнее обстоятельство иногда огорчало.
        1918 год, 30 августа
        Вера поднялась по лестнице, свернула в коридор и остановилась у дверей кабинета хозяина. Она вошла бы сразу, но за неплотно прикрытой дверью разговаривали мужчины.
        — Перейти границу достаточно сложно,  — говорил камергер Росляков.  — Но перебраться туда — это только половина дела. Гражданская война у них еще в мае закончилась, но только Бог знает, где сейчас финские красные: по лесам бродят или на хуторах сидят. Мой человек имеет окно на границе. С той стороны его люди примут вас, но ведь до Гельсингфорса сопровождать не будут. Простите, я по-старому называю… Теперь у них не Гельсингфорс, а Хельсинки. Будете сами добираться, а опасность существует. Могут как красных шпионов задержать и расстрелять на месте… Тем более что при вас такие капиталы. Вообще, мой вам совет: говорите на той стороне, что вы друг генерала Маннергейма — тогда они вряд ли рискнут что-либо делать с вами. Он у них сейчас большим уважением пользуется — как-никак спас страну от революции. А увидите Карла, передавайте от меня привет.
        — Обязательно. И за совет спасибо,  — прозвучал голос Долгорукова.
        И тут же зазвенели струны: вероятно, князь держал в руках гитару и решил проверить ее звучание… Он тихо пропел:
        Четвертые сутки пылают станицы,
        Горит под ногами донская земля.
        Не падайте духом, поручик Голицын…
        Корнет Оболенский, налейте вина…
        Он оборвал песню и произнес:
        — Если бы не нейтралитет казаков, то не было б сейчас Советов. Ведь они сами выбрали Каледина атаманом Войска Донского. Он ликвидировал Советы во всей Донской области, а когда Алексей Максимович попросил у них артиллерию, старшины отказали. Казаки спокойно наблюдали, как мы поначалу теснили Антонова-Овсеенко с Сиверсом, а присоединиться к нам не захотели. Потом красные собрали казачьих старшин и все равно расстреляли за этот их нейтралитет. Тогда же Корнилов известил, что уходит со своими отрядами на Кубань, этим бегством он открыл фронт. Мы отходили к Таганрогу вдоль Дона, по нам била артиллерия, снег был черным от гари… Полторы сотни штыков у нас оставалось, да и то это были юнкера, кадеты, гимназисты. Мальчишки плакали от горя.
        — А что за поручик Голицын?  — спросил Росляков.  — Или это просто поэтический образ?
        — Константин Голицын, поручик — очень приятный молодой человек. Не знаю, жив ли. А песню написал генерал Гончаренко, но он на Украину ушел. Меня ранили, возможности скрыться не было. Не знаю, кого благодарить, но переодели меня, раненного под Таганрогом, в матросскую форму — это и спасло…
        Стоять под дверью и слышать чужой разговор было верхом неприличия; Вера давно бы уже зашла, но боялась предстать перед мужчинами со счастливым лицом. А она улыбается с самого утра и даже по городу шла, радуясь тому, что светит солнышко, бегают мальчишки — продавцы газет, поют канарейки в клетках, выставленных на подоконниках растворенных окон… Все было переполнено счастьем, которое пришло к ней самой накануне…
        Вечером, когда погасили электричество, уже лежа в постели, Вера вдруг поняла, что не может заснуть. Ей хотелось лежать и думать о своей любви, мечтать о нем, который совсем рядом, через комнату от нее,  — человек, которого она любит уже давно, с той поры, когда впервые увидела в Царском Селе высокого и улыбающегося юнкера, приехавшего к ним в дом вместе с родителями… Для чего его привезли тогда на детский праздник? Алексей был уже почти взрослым. И все-таки он поцеловал ей руку и сказал, что ослеплен ее красотой. Это был первый комплимент в ее жизни: именно тогда Вера и полюбила его, даже не понимала, что это любовь. Но уже знала, что это навсегда.
        И тогда она встала с кровати, набросила на плечи чужой мужской халат, который ей выделил камергер, взяла свечу и вышла в коридор. Вышла так стремительно, что пламя качнулось и едва не погасло, но тут же фитиль вспыхнул снова. Вера подошла к его двери и постучала. Дверь не сразу, но распахнулась, на пороге стоял растерянный молодой князь Долгоруков.
        — Не осуждайте меня,  — произнесла Вера,  — но я не могу жить без вас.
        Алексей пропустил ее в едва освещенный двумя догорающими свечами кабинет.
        — Проходите, мне давно уже есть что вам сказать.
        Долгоруков взял свечу из ее руки, и тогда Вера обхватила его шею двумя руками, прижалась и шепнула, готовая расплакаться от своей любви и решимости:
        — Не бросайте меня, пожалуйста. У меня, кроме вас, никого нет на свете.
        Свеча догорала, и было далеко за полночь. Где-то далеко, вероятно, в кабинете хозяина, один раз ударили часы, отмечая половину какого-то часа, но только какого — непонятно, но это было уже неважно. Произошло то, что должно было произойти. Вера мечтала стать его женой и стала ей. И теперь Алексей целовал ее руки и плечи, говорил, что когда с простреленной грудью лежал в чужом таганрогском сарае и ему казалось, что он умирает, то страдал он не от боли или голода, а от одного страха — не увидеть ее никогда больше. И она целовала темное пятно шрама на его груди, гладила его голову… А потом вдруг за окном в темном Таврическом саду зазвучала гармошка и чей-то пьяный голос заорал:
        Где-то в палатке, забрызганной кровью,
        Матросы рядами сидят.
        Там на руках у сестры помирает
        Красный балтийский моряк…
        Потрескивала свеча, поставленная не на подсвечник, а в серебряную пепельницу. Бледный свет плясал по стенам, отражался в стеклах старых фотографий, вставленных в деревянные рамки. На этих снимках были незнакомые люди, счастливые от того, что не дожили до этих окаянных дней.
        Не плачь ты, сестрица, не плачь ты, родная,
        не надо так громко рыдать.
        Нас еще много, аж целая рота,
        И каждый готов помирать…
        Гармошка звучала весело, и голос, оравший в Таврическом саду, был переполнен радостью.
        Глава четвертая
        Все-таки утром в понедельник Лена решила позвонить Труханову. Знала, конечно, что этого делать нельзя. За завтраком она долго смотрела на свой аппаратик, непонятно на что надеясь. Вряд ли Федор ей позвонит, а даже если и позвонит, ничего это не изменит. Едва ли новый знакомый настолько богат, что сразу же предложит ей оплатить участие в Сейшельском турнире. Но Федор вряд ли состоятельный человек: во-первых, его моторка простенькая, и одет он был непрезентабельно, хотя на рыбалке все выглядят одинаково. К тому же вряд ли есть на свете миллионеры — любители порыбачить в холодных водах. Вот если ловить тунцов и марлинов где-нибудь возле Мадагаскара! Закидывать спиннинг с борта роскошной яхты, попивая «Дайкири» или «Мохито»… Там, конечно, только миллионеры, и никого больше. А Федор, разумеется, не миллионер — уж больно он обаятельный и простой. Олигархи такими не бывают. Хороший человек — он свой в доску, готовый помочь и дружить до гроба и делиться всем, что имеет. Хороший человек вряд ли бывает богатым. А зачем делать деньги, если у тебя нет друзей и любви настоящей тоже нет, потому что всем от тебя
чего-то нужно? И пристают все знакомые: «Дай денег на что-нибудь. Например, на участие в коммерческом соревновании по кай- тингу…»
        Думать об этом было противно и стыдно, но денег взять неоткуда, а потому Лена все равно позвонила Труханову.
        Выпрашивать деньги сразу не планировала, но Саша опередил:
        — Если ты по поводу спонсорства, то не рассчитывай. Банк теперь денег не даст. У нас сменилась рекламная стратегия. Рекламы больше заказывать не будем. Так что наш логотип со своего парафойла можешь убрать. Мой совет: поищи другой банк или крупную компанию вроде «Газпрома» — для них десять или пятнадцать тысяч баксов не деньги. А ты к тому же очень симпатичная.
        Это прозвучало грубо, словно Труханов выталкивал ее на панель.
        Лена хотела уже попрощаться, но Саша вдруг предложил:
        — Давай все-таки встретимся и обсудим. Много денег не обещаю. Но треть смогу собрать. Но это будут личные средства. Да и с управляющим могу поговорить на предмет предоставления кредита, ведь тебе нужно будет уже семь или десять тысяч. В крайнем случае даст кредит под небольшой процент. А выиграешь, легко рассчитаешься. Ты вообще же сможешь победить?
        — Могу, конечно,  — согласилась Лена,  — во фристайле — скорее всего, буду в призах. А в гонках на время вряд ли: не все от мастерства зависит — у соперников каждый раз новое оснащение, все лучше и лучше. А я третий год свое латаю.
        — Сколько за победу обещают?
        — За первое место в общем зачете — пятьдесят тысяч, за второе — сорок, за третье — тридцать. Все попавшие в первую шестерку получают право участвовать в следующем турнире бесплатно. А победитель еще и может рассчитывать на рекламный контракт от производителей оборудования для кайтинга.
        — Ну вот,  — обрадовался Труханов,  — будет чем кредит выплатить… В крайнем случае можно заложить квартиру. А еще лучше — обменяешь свою на меньшую. У тебя ведь после папы остались шикарные адмиральские апартаменты — считай, почти в самом центре. А у меня на примете есть двушка на Васильевском. Очень приличный дом, до Финского залива рукой подать. Тысяч или даже сорок тысяч долларов запросто получишь в качестве разницы в стоимости.
        — Нет!  — решительно отказалась Лена.
        — Ну я все же приеду?
        — А зачем? Ты же мне посоветовал дружить с другим спонсором.
        Разговор был закончен. Лена сбросила вызов, злясь на себя за этот звонок.
        Мобильный затренькал снова. И опять это был Труханов.
        — Не хочешь менять квартиру,  — сказал он с проникновенным сочувствием в голосе,  — заложи свой катер. А лучше — продай. Я у тебя его куплю за те же тридцать тысяч. В конце концов, будем вместе выходить в море.
        — Это папин катер!  — не выдержала Самохина.  — Квартира тоже папина! Ничего менять или продавать я не собираюсь!
        Понятно, что хочет Труханов — возобновления отношений. Деньги, судя по всему, у него есть. Не у него, скорее всего, у жены — минфиновской дочки. Саша хочет купить не катер, а ее саму, то есть приобрести катер, а бывшую хозяйку получить как бесплатное приложение, зная, что Лена не может не выходить в море. А она должна будет смириться и терпеть, надеясь, что любовник оплатит ее участие в очередном коммерческом чемпионате по кайтингу. Какое противное слово — «любовник»! Звучит, как «нахлебник» или «паскудник». Да и сама продажная любовь — первостепенное паскудство. А Труханов чуть ли не в открытую намекает на это.
        Снова зазвонил телефон.
        — Не продам я катер!  — крикнула в трубку Самохина.
        — И это правильно,  — прозвучал в трубке незнакомый мужской голос.
        — Кто это?  — осторожно поинтересовалась Лена.
        — Это Федор, если не забыли такого.
        — Помню, конечно.
        — Не надо катер продавать ни в коем случае,  — попросил новый знакомый,  — а то как мы встретимся с вами в следующий раз?
        — Вы хотите встретиться?
        — Можно в следующие выходные,  — предложил Федор.  — Хотя я сейчас в отпуске и у меня каждый день выходной.
        И он рассказал, что работает испытателем глубоководных аппаратов, которые проектирует его отец. Закончил военно-морское училище и даже прослужил пять лет на подводной лодке, а потом отец договорился с главным штабом ВМФ о переводе сына в его КБ.
        — В какой БЧ несли службу?  — поинтересовалась Лена.
        — БЧ-один,  — ответил молодой человек.
        — Штурманская.
        — Откуда такие глубокие познания?
        — У меня отец служил во флоте.
        — Погодите,  — остановил ее удивленный Федор,  — я слышал на том острове, как к вам друзья обращались по фамилии. Выходит, ваш отец — вице-адмирал Самохин, если я ничего не путаю? А предок — контр-адмирал Самохин? Тот самый, который, будучи капитаном второго ранга царского флота, вывел из Гельсингфорса запертую там эскадру, чем сохранил Балтийский флот. Он провел корабли через ледяной залив, через минные поля, установленные немцами, в Кронштадт и по прибытии едва не был расстрелян большевиками, которые уже пообещали эти корабли Германии…
        — Слава богу, матросы его отстояли. Прадеда репрессировали потом в тридцать седьмом. И почти сразу реабилитировали, когда выяснилось, что донос ложный.
        — Надо же!  — продолжал удивляться Федор.  — Мой отец учился вместе с вашим, они даже служили какое-то время вместе.
        — А вам самому нравится служба?
        — Спрашиваете! Такой службы, как у меня, ни у кого нет. Я хоть и числюсь капитаном третьего ранга, но погоны не ношу. Испытание аппаратов само по себе очень интересное занятие, к тому же у меня имеется и почти личная подводная лодка. Маленькая, правда, но очень погружаемая, а потому по мере возможностей я еще занимаюсь подводными исследованиями.
        — Неожиданности случаются?
        — Еще какие! Недавно совершенно случайно нашли испанский галеон шестнадцатого века.
        — Я слышала об этой находке,  — сказала Лена.  — Корабль, переполненный золотом инков…
        — Тот самый,  — подтвердил Федор,  — сейчас, правда, на золото претендуют несколько государств Центральной и Южной Америки, Испания как владелец груза, а еще и Англия, потому что перед гибелью судно было захвачено пиратом Дрейком, а Дрейк находился на службе у английской короны. Но один суд мы уже выиграли. Выиграем и другие. Ведь по морскому праву, если корабль затонул в нейтральных водах, то владельцем груза является тот, кто обнаружил его и достал.
        Лена молчала, пораженная.
        — Вам интересно?  — поинтересовался молодой человек.
        — Еще как.
        — Тогда, может быть, увидимся, погуляем вместе? В кафе посидим. Если вы живете в квартире отца, то мне хорошо известно, где ваш дом находится. Называйте время: я подъеду.
        Они провели вместе целый день. Вечером Федор проводил ее до парадного, они еще какое-то время разговаривали. Потом попрощались, и молодой человек ушел. И сразу из кустов выскочили две тени и бросились к Лене. Она уже приняла боевую стойку, чтобы начать схватку с нападающими, но тут узнала Лаленкова. Рядом с одноклассником стоял мощный бодибилдер Володя.
        — Ты это, Самохина… Чего так долго шляешься?  — спросил бывший одноклассник.  — Мы тебя уже полтора часа ждем.
        — А позвонить нельзя было?  — удивилась Лена.
        — Разговор не телефонный,  — объяснил бодибилдер и оглянулся.
        Ничего не оставалось, как пригласить их войти. Пока поднимались в квартиру, друзья объяснили, что между ними возник спор. Лаленков сказал, что у одноклассницы в доме видел фотографию, еще дореволюционную, на которой изображен ее предок, и держит он в руках яйцо Фаберже. А Володька не поверил, утверждая, что у Фаберже все яйца считаные и специалисты про них все знают вплоть до цены. И, конечно же, местонахождение каждого известно.
        — Есть такая фотография,  — сказала Лена, запуская их в квартиру.  — Висит на одном и том же месте уже лет пятьдесят или семьдесят.
        Запускать посторонних в кабинет отца не очень хотелось, но спорить с Лаленковым себе дороже. Оба гостя вошли туда и уставились на снимок. Они рассматривали фотографию и переглядывались.
        — Похоже на то,  — наконец признал Владимир.
        Без особого интереса он оглядел обстановку кабинета, макеты кораблей, фотографии судов на стенах, карты и корешки старинных лоций.
        — А откуда у твоего деда Фаберже?  — поинтересовался Лаленков.
        — У прадеда,  — уточнила Лена.  — Ему это яйцо его мама подарила в год окончания Морского корпуса. Он получил погоны мичмана и кортик, а она продала свои украшения и заказала Фаберже на новогодний подарок. Он тогда ушел с эскадрой на Дальний Восток, где начиналась русско-японская война. Тонул, спасаясь с подорвавшегося на японской мине крейсере, но подарок матери не потерял.
        — Да как вообще можно с собой такие деньжищи таскать!  — возмутился бодибилдер.  — Будь у меня такое яйцо, я бы в банке ячейку снял и держал свое богатство под надежной охраной. Показывал бы иногда специалистам… И девушкам за хорошее поведение.
        1918 год, 31 августа
        По Сенному рынку ходили вооруженные патрули. Молодые солдаты проверяли документы, не забывая набивать карманы яблоками, солеными огурцами и вяленой красноперкой. В составе патрулей были и молодые рабочие, которые зло ругались с торговками, не желавшими ничего им давать бесплатно. Один из патрульных, оглядев с ног до головы проходящую мимо Веру, крикнул вроде как и не ей:
        — Во какая! Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Посмотрите-ка на нее! Гордая вся! А господам, небось, пуховые перины грела. Лярва буржуйская!
        Вера не знала, зачем зашла на рынок. Но если и в самом деле они с Алексеем будут пробираться в Финляндию через леса, то необходимо иметь в запасе теплые вещи. Но теперь, пробегая мимо рядов с картошкой, репой, турнепсом, хомутами и валенками, понимала, что пришла сюда зря. Возле ворот рынка стоял слепой старик с шарманкой. Старик крутил ручку, вокруг ходила девочка в потертом коротеньком пальто и пела:
        Разлука ты, разлука, чужая сторона.
        Никто нас не разлучит,
        Лишь мать-сыра земля…
        Девочка подошла и остановилась перед Верой. Протянула большую жестяную кружку и заголосила еще жалобнее:
        Все пташки-канарейки так жалобно поют.
        И нас с тобой, мой милый, разлуке предают.
        Вера порылась в ридикюле и достала двугривенный. Опустила в пустую кружку. Серебряная монетка громко звякнула. Грустная девочка перевернула кружку, ловко зажала двугривенный в кулачок и тут же спрятала монету в карманчике пальто.
        — Мерси.
        В ридикюле оставалась лишь небольшая горстка серебряной мелочи и два золотых империала — денег больше не было.
        Кто-то потянул Веру за рукав. Она обернулась и увидела бабу в плюшевой кацавейке. Голова бабы по самые глаза была обмотана цветастым ситцевым платком.
        — Верочка,  — шепнула торговка отшатнувшейся девушке,  — не бойтесь. Это я — Екатерина Степановна Ягужинская. Пришла сюда вещи на продукты менять. Стою и трясусь: а вдруг кто узнает. Два часа назад у дровяных складов инженера расстреляли, который свои часы предлагал. Солдаты забрали часы, а он возмущаться начал, кричал. Его завели за поленницы для проверки, и тут же выстрелы. Потом торговки бегали смотреть, может, пальто не повредили. Страшно… Вы-то зачем сюда?
        — Скоро холода, а у меня теплых вещей нет.
        Ягужинская задумалась, а потом достала из своего мешочка пуловер.
        — Возьмите. Вещь хоть и мужская, но вы в нем точно не замерзнете.
        Вера достала полуимпериал и протянула Екатерине Степановне. Та уже почти взяла золотой, но отдернула руку и затрясла головой.
        — Нет, нет! Вам и самой жить как-то надо. А я уж перебьюсь. Мы еще картины припрятали. В гостиной прежде висели у мужа и в кабинете. Шишкин, Левитан, Серов, Айвазовский… Но кому они теперь нужны?.. У меня, кстати, еще сапожки хромовые для вас…
        К ним подошел молодой рабочий из патруля, что свистел Вере вслед, и дыхнул луком:
        — Давай, старая, проваливай! Девку мы забираем.
        — Куды ж?!  — заголосила Ягужинская.  — Она ж дочка моя! Я к ней из деревни зазря, что ли, триста верст перлась из самой, почитай, Опочки?.. Насилу ее здеся в вашем чертовом городе отыскала, а тута сразу забирать! Она, может, от хозяев своих настрадалася, места себе найти не может, мать встретила, поплакаться ей решила…
        — Ну так мы утешим,  — не унимался парень.  — Я с отрядом послезавтра на фронт иду с белой гвардией биться не на жизнь, а на смерть. У нас как раз сегодня проводы намечаются…
        Он посмотрел на Веру.
        — Все чин чинарем будет. В том числе граммофон с пластинками. Шаляпин имеется, между прочим. У меня даже комната почти что своя. А утром я сам, куда надо, тебя провожу или извозчика найду.
        — Да пошел ты со своим извозчиком и Шалякиным-Малякиным туда же! У нас у самих в деревне революцию защищать надо!  — крикнула Екатерина Степановна.
        — Во боевая мамаша!  — обрадовался подошедший солдат с винтовкой.  — Имеет понятие. Если революция, то делиться надо. Если пожрать нету у тебя, к примеру, то сама знаешь, что военному человеку нужно, кроме жратвы.
        — Ты это мужу моему расскажи: он десять лет на царской каторге гнил ни за что! Помещика за ноги в лесу повесил, и что с того — сразу на каторгу, что ли?.. Не пущу с вами дочку!
        Люди, проходившие мимо, стали останавливаться, торговки из рядов вытягивали шеи. Толпа зевак росла на глазах, и все смеялись. Солдат гневно посмотрел на молодого рабочего.
        — Ты чего это к девке пристал?  — возмутился он.  — Тебе другой пост доверили! Чего ты сюды поперся?
        — Так я ничего,  — начал оправдываться парень.  — Думал, моя бывшая краля шландыбачет, а теперь вижу, обознался. Моя посисястей будет, и лицо у этой не рябое.
        — Сам ты рябой!  — уже спокойно произнес солдат.  — Ладно, иди уж. Прям не человек, а шкворень какой-то.
        И подмигнул Ягужинской.
        — Не беспокойся, мамаша! Мужу привет передавай.
        Они ушли, а Екатерина Степановна перекрестилась.
        — Спасибо тебе, Господи! Не оставил нас — чад твоих.
        И тут же шепнула перепуганной Вере:
        — Ненавижу их всех! Ненавижу, потому что боюсь!
        И снова перекрестилась.
        Вера вошла в кабинет камергера Рослякова. Мужчины при ее появлении поднялись. Кроме Алексея и Александра Васильевича в комнате находился еще один человек в пиджаке и в косоворотке.
        — Капитан второго ранга Самохин,  — представил его камергер Росляков.
        Самохин подошел и поцеловал руку Веры.
        — Мы волновались за вас,  — сказал камергер.  — Князь хотел даже бежать навстречу, но мы удержали…
        — Со мной все в порядке. Встретила случайно графиню Ягужинскую, и она дала мне все, что мне нужно, даже сапоги нашлись моего размера — у нее сын кадет, ему сапоги на заказ шили. Но ему малы теперь, а мне в самый раз…
        Вера заметила, что мужчины выглядят очень встревоженными.
        — Что-то случилось?
        Росляков кивнул:
        — На улицах хватают всех подряд. Уже объявили о покушении на Урицкого. Сообщили, что был это заговор эсеров. И по случайному совпадению в Москве стреляли в их вождя — Ульянова. Какая-то эсерка.
        — Ленина убили?  — не поверила Вера.
        — Пока жив. Было три выстрела. Одна пуля попала в шею, другая в руку. Пострадала еще какая-то посторонняя женщина. Женщину наповал, а этот их Ленин пока еще дышит. Извините, но я даже не знаю, радоваться или нет, потому что уже объявили красный террор и на улицах хватают всех, кого эти люди считают представителями других классов. Если Ульянов умрет, то властвовать будет, скорее всего, Свердлов, а это еще похуже зверь. Нынешней зимой, если помните, перед самым Рождеством, когда эсеры устроили демонстрацию в поддержку Учредительного собрания, то именно он приказал стрелять в безоружных и колоть их штыками. Как раз в Таврическом саду у меня под окнами трупы складывали. Тысячи убитых, гораздо больше, чем в пятом году на Дворцовой. А они еще государя императора кровавым убийцей называли… Упокой, Господи, его душу и души всех невинно убиенных.
        Камергер перекрестился, остальные тоже.
        — Про Леню Каннегисера что-нибудь известно?  — тихо спросила Вера.
        — На первом же допросе он во всем признался, сказал, что давно планировал это убийство, совершил покушение один… Швейцар-свидетель, правда, показал, что наверняка не видел, кто именно стрелял, потому что спиной ко входу стоял, но Каннегисера опознал как человека, который около двадцати минут топтался у входа в наркомат и спросил у него, когда появится Урицкий.
        — Но у юнкера был револьвер, из которого он не сделал ни одного выстрела,  — удивился Долгоруков.
        — В барабане его «нагана» обнаружили четыре патрона. А выстрел, как вы сами говорили, был произведен всего один,  — напомнил Росляков.
        — Юнкер, очевидно, расстрелял три патрона на пустыре, где он, как уверял, проверял свою меткость. А стрелял он чрезвычайно плохо, это я еще по училищу помню. К тому же Каннегисер был близорук, но почему-то стеснялся носить очки. Очень жаль молодого человека. Мне казалось, что я смог уговорить его вернуться домой к родителям. Очень жаль…
        Вера поднялась из кресла.
        — Пойду к себе. Разберу вещи, которые принесла.
        Накануне ночью они с Алексеем решили, что границу будут пересекать вместе. Только Долгоруков попросил ее подыскать соответствующую обувь — не туфельки или ботильоны, а именно сапоги. И посоветовал подготовить мужские брюки, потому что в юбке по лесу передвигаться неудобно. Любое платье очень скоро превратится в лохмотья.
        — Прямо сейчас вам уходить нельзя,  — произнес камергер Росляков, глядя на молодого князя,  — вокзалы уже наверняка перекрыты, на всех заставах будут проверять не только автомобили, но и крестьянские телеги. Вдруг ваши приметы уже известны.
        — Можно изобразить свадьбу, будто бы молодые едут гулять к родственникам в деревню, где еды побольше. С гармошкой едут, с песнями. Дадим солдатам на заставе бутылку водки, чтобы они выпили за молодых.
        — Так вы и в самом деле вдвоем границу переходить собираетесь?  — удивился Росляков.
        — Да,  — сказала Вера.
        — Непременно вдвоем,  — добавил Алексей Николаевич.  — А перед тем обвенчаемся. По семейной традиции хотелось бы провести обряд в Спасо-Преображенском соборе. У меня ж все предки — преображенцы, еще при Елизавете деньги всем полком на собор собирали. Дед там венчался, отец…
        — Так и я тоже,  — шепнул камергер Росляков,  — хоть и не преображенец. Так ведь этот храм еще со времен Павла так и называется — «Всей гвардии собор».
        Кавторанг Самохин молчал, но после слов Алексея Николаевича подошел и обнял молодого князя.
        — Поздравляю. Ваша невеста — удивительная девушка. Но переходить вдвоем границу — очень рискованно. У вас одного при вашей военной подготовке шансы есть, бесспорно. Но вдвоем с этим ангелом…
        — Бог не выдаст, свинья не съест,  — улыбнулся Алексей.
        — На поезде в Финляндию не проскочить,  — продолжил Самохин.  — То есть проскочить можно, но без багажа, который вытряхнут весь. Но это было еще вчера, а теперь боюсь, что расстреливать будут прямо на границе… Как бы ни загримироваться, как бы ни одеваться рабочим или книжным червем, княжескую стать или гвардейскую выправку не спрячешь. Рисковать своей жизнью можно, но жизнью любимого человека вряд ли стоит. И не забывайте, что рисковать придется и тем, ради чего вы вернулись в Петроград. Генерал Щербачев делает благое дело, собирая средства на белое движение. Мы тоже тут в столице немножко постарались — наскребли что могли. Но чекисты знают о нашем деле. Один раз уже драгоценности попали в руки Урицкого. Спасибо Щербачеву, что он прислал именно вас. Прислал вместе с вашей удачей. Но впредь надо быть осторожнее. А потом я советую рассмотреть иной маршрут — по воде. По Финскому заливу гораздо ближе путь, но только пройти его будет сложно. А вот по Ладоге вполне. У красных там нет пограничных катеров, и ведут они наблюдение с берега. Что тоже вряд ли. Для этого у них нет сил и средств. Я могу
предоставить ялик с парусом. Пойдете от Осиновецкого маяка… Вы же умеете управлять парусом?
        — Приходилось.
        — Я не настаиваю на своем маршруте, но настоятельно советую. Подумайте о безопасности. Ведь вы везете с собой не только тысячи винтовок, пулеметы и орудия — вы везете с собой надежду на спасение России.
        Пока они разговаривали, Росляков подошел к большому письменному столу, выдвинул нижний ящик и достал сверток, обернутый пергаментной бумагой и перетянутый шпагатом. Распаковал и показал Алексею сафьяновую коробочку.
        — Это взнос в общее дело уважаемого Петра Георгиевича Самохина. Особая для него реликвия, которую он пронес с собой через Цусиму.
        — Подарок покойной матери,  — негромко произнес кавторанг.  — Самое ценное, что есть у меня. Но только поймите меня правильно, я вношу в общее дело все, что могу, но воевать я против русских не буду. Сейчас уже многие от меня отвернулись, руки не подают, считают, что я продался Советам. А я никому не продавался. Я служу России, служу русскому народу и российскому флоту.
        1918 год, 8 сентября, воскресенье
        К Спасо-Преображенскому собору Вера подъехала на извозчике вместе со своей подругой по Смольному институту Лизой Апраксиной. У решетки ограды уже стояла Ягужинская, которая сегодня уже никак не походила на псковскую бабу. Нам ней было серое пальто с баргузинским соболем на воротнике и шляпка с соболиной опушкой и небольшой черной вуалью. Рядом стояли двое мужчин в офицерских шинелях без погон и кавторанг Самохин в морском кителе.
        Вера обернулась и увидела спешащего к ней через площадь князя Долгорукова, рядом с которым шел молодой человек в обычном сером костюме и немного помятом котелке. Когда они подошли, Алексей представил своего спутника:
        — Капитан Преображенского полка Воронцов. Мой друг и однокашник по пажескому корпусу.
        Он обернулся, посмотрел по сторонам, словно отыскивая еще кого-то. Но Самохин сказал, что Росляков с Голенищевым уже в храме. Когда подошли к ступеням, одноногий солдат, сидящий в толпе нищих, крикнул Долгорукову:
        — Господин капитан, помните меня? Это я — Петров, вашей батареи второго орудия заряжающий! Мы с вами вместе в сентябре четырнадцатого с армией Самсонова на Кенигсберг шли.
        Офицеры подхватили и его.
        В храме было тихо, утренняя служба уже завершилась. И теперь здесь было почти пусто — два десятка притихших людей, в основном жительниц окрестных домов, пришедших что-то попросить у Бога.
        Воронцов наклонился к жениху, шепнув:
        — Сегодня День святого Георгия. В былые годы тут не пробиться было. Все гвардейцы столицы с утра собирались…
        К ним подошел полковник Голенищев и предупредил.
        — Здесь мой бывший адъютант — поручик Вербицкий. Нас вместе с ним под Могилевом едва не расстреляли: солдатики уже к стенке поставили, но Бог миловал.
        Полковник обернулся и перекрестился на образ Спасителя.
        — Пригласите и Вербицкого,  — сказал Долгоруков.
        Тускло было в храме, серый день висел над притихшей столицей разрушенной империи. Призрак великого города в смятении замер на развалинах славы, не решаясь заглянуть в окна величественного Всей гвардии собора перед тем, как исчезнуть навсегда.
        Священник проводил обряд тихим голосом, словно опасался навлечь еще большую беду на всех собравшихся, на город и на страну. Но в какой-то миг луч солнца ударил в окно, пронзая свечной дым и полумрак, рассыпаясь золотой пылью, повис столпом божественного света над ослепительно белым платьем невесты.
        Платье одолжила графиня Ягужинская, которую Вера накануне посетила, чтобы пригласить на свадьбу. Предложила сразу, как узнала, какое событие предстоит девушке, сказала, что в этом платье венчалась ее бабка, урожденная Лопухина, перед началом Крымской кампании. Потом уж и мать Ягужинской, и она сама на венчание заказывали платья в Париже специально, потому что это, сшитое крепостными мастерицами, было на хрупкую фигуру юной Лопухиной и ее наследницам не подходило.
        А Вере Паниной оказалось впору.
        В этом подвенечном платье Вера была и в соборе, а потом уж и в доме камергера Рослякова, куда отправились все, включая поручика Вербицкого. Звали с собой и солдата-инвалида, но Петров отказался, пообещав, правда, вечером поднять чарку за здоровье своего бывшего командира и его красавицы жены.
        Оказавшись в особняке Рослякова на Фурштадской, Ягужинская удивилась.
        — Как вам удалось сохранить дом?  — поинтересовалась она.
        — Повезло,  — ответил хозяин,  — еще в начале декабря ко мне явился некий Раков — из крестьян нашей бывшей смоленской деревни. Он раньше работал официантом при театре «Палас», но теперь щеголяет в кожаной тужурке, так как записался в комиссары. Раков теперь хозяин этого дома и предложил мне некоторое время охранять мой же особняк, пока он сам не вернется. Дом, по его словам, все равно реквизируют, а так я успею вывести из него все ценное. Картины, мебель и посуду он попросил меня не трогать. Так что я здесь пока на птичьих правах…
        — Раков вернулся,  — произнес поручик Вербицкий, слышавший этот разговор.  — Он делал революцию в Финляндии, командовал отрядом финских большевиков. Но отряд его был полностью уничтожен. Ракову чудом удалось бежать. Теперь решается вопрос о назначении его военным комендантом Спасского района.
        — Кончилось мое везенье,  — вздохнул камергер,  — если сведения точные, конечно.
        — К сожалению, информация верная,  — покачал головой поручик.
        Столы были накрыты в столовой, и, к удивлению собравшихся, на них стояли и бутылки шампанского, и вазы с фруктами, икра, ветчина, осетрина, на блюде лежал запеченный молочный поросенок с моченым яблочком во рту.
        Хозяин тут же объяснил:
        — Все это богатство обменял на ненужного нынче Караваджо — небольшое полотно «Бичевание Христа». Так что за страдания Спасителя и достались нам эти яства,  — сказал он и перекрестился.  — Господи, прости меня, грешного.
        Гости расселись за столами, и почти сразу поднялся полковник Голенищев, начал говорить о трудных временах, которые, вероятно, очень скоро закончатся, так как Красная армия отступает по всем фронтам. И выразил надежды, что они вскоре встретятся этой же компанией или даже еще большей в прекрасном доме князей Долгоруковых, чтобы к радости за счастье молодых присоединялась еще большая радость — счастье за спокойствие и процветание Отечества.
        — За молодых!  — провозгласил тост камергер, поднимаясь.
        Поднялись и другие офицеры, которые тут же прокричали хором громкое троекратное ура.
        Все выпили, и Ягужинская крикнула:
        — Горько!
        Алексей поцеловал молодую жену. Помог ей опуститься на стул, и тут Вера заметила, что глаза ее подруги полны слез.
        — Что с тобой, Лизонька?  — спросила она.
        — Я очень рада за тебя,  — ответила Апраксина,  — и за Алексея рада. Я и сама собиралась замуж. Даже слово дала Косте Голицыну. Но потом все это началось: война, потом мятежи. И где он теперь? Жив ли вообще? Я не знаю…
        — Поручик Голицын жив и здоров, я уверен,  — улыбнулся князь Долгоруков.  — Полгода назад он с генералом Гончаренко уходил на Украину к гетману Скоропадскому. А Скоропадский — честный офицер, верный присяге. Я знаком с ним немного по Прусской кампании. Павел Петрович командовал тогда кавалерийским полком, а я батареей. Мы в один день своих «Георгиев» получали. Так что Константин скоро вернется, и мы погуляем на вашей свадьбе.
        — Дай Бог,  — обрадовалась Ягужинская и платочком промокнула слезы Лизы.
        — Так и я знаю Скоропадского,  — произнес Голенищев.  — Даже очень хорошо с ним знаком. Подтверждаю: если генерал укрепит свою гетманскую власть на Украине, то очень скоро все южные земли вернутся в состав империи. С этого возвращения, как мне кажется, начнется возрождение России.
        — Боюсь, что вы заблуждаетесь, господин полковник,  — возразил его бывший адъютант.  — Влиянию Скоропадского приходит конец. И дело даже не в том, что украинский народ имеет сейчас других вождей — Винниченко и Петлюру, а в том, что немцев не устраивает верный присяге бывший российский генерал-лейтенант, который не идет на сотрудничество с ними и к тому же борется с большевиками. Скоропадский имеет верной лишь одну Сердюцкую дивизию, а этого мало, чтобы удержать власть. Гетман издал указ о возрождении казачества, но не наградил их особым статусом и полномочиями. Так что при нынешнем противостоянии казаки в лучшем случае будут соблюдать нейтралитет, что, честно говоря, вряд ли. Так что Украина уже навечно останется независимой Украинской державой, каковой ее и провозгласил, кстати, ваш преданный присяге Скоропадский.
        Голенищев промолчал, и все промолчали. Только капитан второго ранга Самохин обратился к Вербицкому:
        — Поручик, насколько я понимаю, вы патриот Украины?
        — Так и есть.
        — Не ваш ли родственник Вербицкий как-то на студенческий вечеринке вместе с Чубинским, после некоторого количества выпитой горилки, написал ту самую патриотическую песню, которая нынче считается чуть ли не гимном Украины?
        — Да, это так,  — кивнул поручик.  — И я горжусь этим родством.
        — А сохранились ли там строки про Богдана — пьяного гетмана, который отдал Украину ворогам поганым?
        Вербицкий напрягся и побагровел.
        — Господа,  — вмешалась Ягужинская,  — давайте хоть сегодня забудем о политике. Мы собрались по другому поводу — счастливому и радостному. Я готова произнести тост, если все успокоятся и внимательно меня выслушают.
        Графиня начала говорить о бедных родителях Верочки, которые не дожили до этого дня, но с небес видят все и радуются счастью дочери. Да и княгиня Долгорукова в Париже хоть и не знает пока, но наверняка одобрит этот союз любящих сердец с радостью…
        Она говорила, а Вербицкий смотрел в сторону и злился. А после того, как тост был произнесен и шампанское выпито, поручик снова обернулся к Самохину.
        — Вы против права каждой нации на самоопределение?
        — Отнюдь. У меня в экипаже было немало уроженцев Малороссии, Новороссии и Слобожанщины — рядовых матросов и унтер-офицеров, но никто из них не говорил о самоопределении. За исключением мичмана Грищенко, который, правда, тоже не разглагольствовал на эту тему. Но когда мы стояли в Гельсингфорсе, он бегал на берег, где вел переговоры с новыми финскими властями и германским военным атташе о сдаче эскадры немцам. И все же мы ушли через минные поля, установленные германцами… Вот только мичмана Грищенко прихватить не удалось. К сожаленью. Ждал бы его здесь военно-полевой суд.
        — Сомневаюсь,  — покачал головой Голенищев.  — Он был бы назначен комиссаром Центробалта, и вас бы, Петр Георгиевич, тогда бы точно расстреляли, несмотря на заступничество судового комитета.
        — Я обижусь скоро!  — воскликнула Ягужинская и хлопнула в ладоши.  — Господа, приказываю прекратить все эти разговоры о политике и войне.
        Тут же прозвучал еще один тост и опять кричали «горько». Через какое-то время, когда часть мужчин удалились в курительную комнату, сама графиня вздохнула.
        — За что же нам это наказание Божие? Чем мы прогневили Господа, что он послал это испытание?
        — Сами виноваты,  — ответил камергер Росляков.  — Вспомните, как совсем недавно многие из нас…  — Он оглядел оставшихся за столом и уточнил:  — Я не имею в виду присутствующих, а говорю о значительной части просвещенного общества. Так вот, многие ждали революции как манны небесной. Модно было причислять себя к социалистам и кичиться близостью к народу. А в чем была эта близость? В том, что можно было угостить папироской дворника и поинтересоваться у него настроением народных масс в деревне? Когда-то в моде был либерализм. Государыня Екатерина переписывалась с Дидро, а когда тринадцать писем были опубликованы, все читали их как откровение. Потом из Парижа вернулись офицеры, зараженные либерализмом в еще большей степени. Зачем-то вывели на Сенатскую войска, объяснив солдатикам, что якобы для защиты законного государя Александра, которого прячут от народа. А кто вывел солдат? Пестель или Каховский, одержимый идеей убийства все равно кого — нового государя или славного и любимого армией генерала Милорадовича. Ведь Пестель — вообще особая статья. Отец его был сибирским генерал-губернатором — садистом и
казнокрадом, за что осужден. А сынок командовал полком, забивал солдат и хлестал по щекам офицеров — более благородных, чем он сам. Его вызывали на дуэль, а он в ответ сажал оскорбленного им на гауптвахту и слал донос на смельчака… Вернулись эти герои из Парижа, наделав там долгов и не собираясь рассчитываться. К командующему корпусом благороднейшему Воронцову явилась депутация парижских рестораторов с офицерскими кредитными расписками и потребовали немедленной оплаты. Михаил Семенович, не поднимая шуму, рассчитался по всем обязательствам подчиненных. Имение продал, но сохранил честь армии, а потом эти… И на площадь. Зато как потом на следственной комиссии каялись и друг на друга показывали! Герои!
        Росляков усмехнулся.
        — Но эти-то хоть воевали, защищали Отчизну. А потом кто пришел им на смену в оголтелом либерализме? Герцен? Незаконнорожденный бастард, который домогался и преследовал свою двоюродную сестру — тоже незаконнорожденную. Выкрал свою Катю, женился на ней тайно — и в Париж. Мало ему богопротивного брака, так он принудил жену вступить в еще более мерзкую связь со своим другом немцем Гербегом и его женой Эммой. Вчетвером вот им счастье было!
        — Александр Васильевич!  — возмутилась Ягужинская.  — Здесь же совсем молоденькие барышни! А вы такие сплетни доносите!
        — Прошу меня извинить,  — развел в стороны руки камергер.  — Так я и есть сплетник: как-никак при императорском дворе рос. Про Герцена не буду больше, разве напоследок скажу, что когда к нему прибыл лучший его друг, разорившийся и спившийся Огарев, то он и у него жену увел, потому что своя собственная надоела, как позавчерашняя каша…
        — Но супруга Герцена Наталья Александровна перед этим умерла,  — напомнила Ягужинская.
        — Но это же не повод уводить у лучшего друга жену!  — рассмеялся камергер.  — Они ведь друг другу клятву вечной дружбы и верности давали.
        — Просто Герцен никого не любил — ни жену, ни друга, ни Огареву-Тучкову,  — вступила в разговор Вера и обернулась на смутившуюся подругу.
        Лиза Апраксина поднялась, имея намерение выйти из зала, и Росляков, который хотел что-то добавить, промолчал. Лиза остановилась, посмотрела на него и сказала:
        — Я слышала про капитана второго ранга Самохина весной, когда он с адмиралом Щастным привели корабли в Кронштадт. Тогда говорили, что это был подвиг.
        — Подвиг. Потому что шли без ледоколов через лед, под обстрелом береговых батарей, под носом немецкой эскадры. Почти без офицеров, потому что накануне часть матросов продалась агентам, которые наводнили тогда Гельсингфорс. Эти матросы расстреливали офицеров, кололи штыками и даже забивали кувалдами. Большевики уже решили продать флот немцам, но англичане потребовали не делать этого, а корабли взорвать, исключив всякую возможность перехода эскадры в Кронштадт. Вся страна славила Щастного как героя, а Троцкий вызвал его в Москву и приговорил к расстрелу, написав в приговоре: «За геройство, которое принизило влияние большевиков». А Самохина, который был ближайшим другом адмирала, не выдали матросы, перебив посланных за ним злодеев.
        Росляков замолчал, а потом погладил Лизу по голове:
        — Вы что, милая, опять плакать собрались? Петр Георгиевич жив и здоров. Вы же сами видите.
        — Он женат?  — тихо поинтересовалась Лиза.
        — Ни жены, ни детей у Самохина нет и не было никогда. Флот его семья.
        Когда стемнело, гости начали расходиться. Воронцов ушел вместе с поручиком Вербицким, который сказал, что живет неподалеку. Поднялся и Самохин, но уже стоя в дверях залы, поманил к себе князя Долгорукова.
        — Я пока никуда не ухожу,  — шепнул он.  — Дело в том, что мне не внушает доверия поручик Вербицкий. Не смею утверждать наверняка, но мне кажется, он сотрудничает с ЧК. Осторожность не помешает. Так что будьте готовы уйти прямо сейчас. У меня у Калинкина моста есть квартира. Она сейчас пустует, так как я почти все время на корабле. Корабль там же неподалеку — возле адмиралтейских верфей. Я подготовлю ваш переход в Финляндию. Пойдем на двух ялах в Неву. На весла посажу матросов, а в Неве уже развернем паруса. Через Финский залив не пройти. Пойдем по Ладоге. В Шлиссельбурге для проверки задерживают суда и катера, но вооруженных матросов под красным флагом они не остановят. Дойдем вместе до Осиновца, а там вы с Верой Николаевной останетесь на одном ялике, а на втором я с матросами вернусь на корабль. Ждем только погоды, потому что на Ладоге приличные штормы порой бывают. Я уже сообщил о своем плане Рослякову и Голенищеву. Они одобрили. Вы говорили, что у вас есть опыт управления парусной шлюпкой?
        — У нас была дача в Ливадии и яхта небольшая тоже имелась. Так что справлюсь, надеюсь.
        Глава пятая
        После ухода одноклассников Лена еще раз подошла к фотографии своего прадеда и стала рассматривать ее. Со снимка глядел молодой офицер, который еще не знал, что у него впереди будут революциии, две войны, Цусима, гибель крейсера, на котором он служил, спасение его собственное и спасение единственной дорогой для него вещи — пасхального яйца, подаренного матерью. А еще будет любовь, пришедшая внезапно, как шторм, будет долгое ожидание свадьбы, пока известие о гибели в Крыму жениха не освободит девушку от данного когда-то слова. Лиза Апраксина. Елизавета Андреевна Самохина — прабабка Лены, а значит, и в Лене тоже течет кровь адмирала Федора Матвеевича Апраксина — создателя российского военного флота.
        Замечательное имя Федор. Замечательно и то, что новый друг тоже моряк, морской офицер! Папа был бы рад, да и бабушка тоже. Бабушка вообще считала, что лучшие мужчины все связаны с морем. Федор говорил, что тоже продолжает династию. Его прадед по матери был адмирал Щастный, который в апреле 1918 года возглавил Ледовый поход кораблей.
        Лена подошла к окну и посмотрела на вечерний город. Фонари отражались в Фонтанке, через Калинкин мост полз неспешный поток автомобилей, за рекой в высоких окнах военно-морского госпиталя горел яркий свет, в здании кораблестроительного института света не было, а за темными силуэтами корпусов адмиралтейских верфей мерцала серебром парчовая гладь Финского залива.
        Родной институт, в котором Лена Самохина отучилась пять лет. Половина их класса поступили туда: выбрали кораблестроительный, потому что он ближайший к их домам вуз: никуда ехать не надо, не надо толкаться в метро или маршрутках. Лене вообще ближе всех — только площадь перейти. Но она единственная, кто шел туда, потому что хотел строить корабли. Хотела… Может быть, даже сейчас хочет, вот только кайтинг увлек ее настолько, что она решила добиться успеха в этом спорте.
        Лена отошла от окна, опустилась в кресло и тут же поднялась — на месте оставаться не хотелось. Оглядела комнату, вышла в коридор, осматривая стены, шкафы с книгами — смотрела на все, словно видела впервые. Но все знакомо и любимо до покалывания в груди. Все родное, привычное, но такое теперь пустое. Вообще, одной жить тяжело: может, поэтому она так быстро и сошлась с Сашей Трухановым. Хотя почему быстро? Не так уж и быстро… И потом, он смог понравиться ей. Вот если бы Федор встретился ей раньше!
        Вдруг нестерпимо захотелось поговорить с ним прямо сейчас. Лена посмотрела на корабельные часы, висящие на стене в коридоре: начало двенадцатого — пожалуй, что поздно.
        И в этот самый момент раздался звонок мобильного телефона.
        — Не разбудил?  — поинтересовался Федор.  — А я с Шариком гуляю. Домой не хочется, а он и рад.
        Лена промолчала, преодолевая желание предложить, чтобы они приехали к ней оба прямо сейчас. Уже готова была сказать это, но почему-то заговорила о другом.
        — А я смотрю из окна на свой институт и вдруг вспомнила, что твой отец — кораблестроитель. Вероятно, он тоже здесь учился?
        — Нет, он по образованию военно-морской офицер. Только потом начал лодки проектировать. А в кораблестроительном институте он докторскую защищал и к вам непременно заходил, раз они с твоим отцом дружили. Росляков его фамилия.
        — Не помню,  — сказала Лена.  — К нам многие приходили и по службе отца, и просто друзья его, кого-то я знаю, кому-то он меня представлял, но большинство я при встрече не узнаю. Про кого-то отец рассказывал, и некоторые рассказы я запомнила, но о ком эти истории — все перепуталось в голове… Я же была маленькой. Мне очень нравилась одна, похожая на сказку — про графиню, у которой во время Гражданской войны погибли муж и три сына. И она взяла на воспитание девочку-сироту, а еще долго искала мальчика — внука царского придворного, нашла и тоже приняла его в свою семью, а потом…
        — Потом мальчик и девочка выросли и полюбили друга,  — продолжил молодой человек.  — Это не сказка, это история моей бабушки, отец которой был контр-адмирал Щастный, история моего деда Рослякова, соответственно, дед которого был камергером. И контр-адмирал, и камергер согласно табели о рангах — чины четвертого класса, обращаться к которым полагалось не иначе как «ваше превосходительство». А за подобные обращения большевики расстреливали на месте. Так что графиня Ягужинская, взявшая на воспитание обоих детей, рисковала многим.
        — Значит, я помню твоего отца,  — обрадовалась Лена,  — только весьма смутно.
        — Зато он тебя помнит очень хорошо. Сказал, что ты была очень славной и доброй девочкой, Только всех мальчиков колотила весьма профессионально.
        — Ну не всех,  — попыталась оправдаться Лена и вздохнула:  — Хотя может быть…
        Они разговаривали долго. Часы в столовой пробили полночь, потом начался дождь, и Лена стала прощаться.
        — Вам, наверное, пора домой, а то дождь начинается, вы с Шариком промокнете.
        — Да мы уже давно дома. Лежим оба на диване и с тобой разговариваем. Правда, Шарик?
        — Гав,  — отозвалась собака.
        — Тогда продолжим,  — обрадовалась Самохина.  — Что еще говорил твой отец?
        — Сказал, что у тебя была очень красивая мама.
        — Это правда, но только я ее не могу помнить, к сожаленью.
        — А я ему ответил, что ты — тоже красавица. И к тому же необыкновенной смелости девушка. Кто еще может вот так летать высоко!
        Приятный разговор продолжался очень долго.
        1918 год, 9 сентября
        Часы в столовой пробили полночь. Вера подошла к окну и посмотрела вниз. Вдоль всего берега Фонтанки на воде стояли барки, груженные березовыми дровами. В окнах морского госпиталя не было света, да и на всем Петергофском проспекте — темно. Лишь на Калинкином мосту едва тлел одинокий фонарь. В кругу бледного света стоял патруль — двое матросов и солдат в обрезанной по колени шинели. Все трое курили. Потом к Фонтанке из темноты выехала дребезжащая колесными ободами телега. Кто-то приехал воровать дрова. Патрульные наблюдали за процессом, облокотившись на парапет моста и поплевывая в темные воды реки.
        К Вере подошел Алексей и обнял ее.
        — Скоро, очень скоро мы уедем отсюда,  — шепнул он.  — Вся петроградская жизнь будет вспоминаться как фантастический сон. И весь нынешний день, и эта ночь, и Фонтанка, и твой силуэт на фоне окна.
        — Но ведь мы вернемся?  — спросила Вера.
        — Вне всякого сомнения,  — ответил Алексей.  — Вернемся вместе, чтобы жить в своем доме и никогда не расставаться.
        — Зачем тогда вспоминать мой силуэт, если я целую вечность буду рядом?
        Долгоруков ничего не ответил, лишь прижал к себе жену и поцеловал.
        Утром проснулись поздно — в девятом часу. Самохин не держал прислуги, а потому Алексей поднялся, чтобы растопить печь, намереваясь разогреть на плите завтрак. Вера, дождавшись, когда муж выйдет из комнаты, быстро оделась и поспешила на кухню.
        Вместе развели огонь, поставили на плиту отполированный до блеска чайник, Вера нарезала принесенный из дома Рослякова яблочный пирог, оставшийся со вчерашнего пиршества.
        Она накрывала на стол, когда открылась дверь, и с черной лестницы на кухне появился хозяин квартиры.
        Самохин сразу предупредил, что он ненадолго, и зашел только для того, чтобы переговорить с князем.
        — Я не думаю, что у мужа есть тайны от меня,  — сказала Вера, обернулась и посмотрела на Алексея.
        Тот кивнул.
        — Если речь пойдет о нашем переходе границы, то какие могут быть тайны?
        — Хорошо,  — согласился Самохин.  — Наш человек в ЧК сегодня еще до рассвета примчался ко мне на корабль и сообщил, что чекисты уведомлены о той миссии, которую вы должны выполнить. То, что генерал Щербачев собирает деньги по всей России для белого движения, не секрет ни для кого. И то, что вы прибыли сюда, чтобы переправить ему собранное в Петербурге, им тоже известно. Удивительно, что никто не связывал прежде убийство Урицкого с вашим именем, но поскольку саквояж с ценностями видели несколько человек, то теперь задача номер один для чекистов — поймать вас. Хотя настоящая цель большевиков — завладение саквояжем. Неприятность еще и в том, что мои опасения подтвердились: поручик Вербицкий оказался сотрудником ЧК…
        Кавторанг замолчал.
        — Как я понимаю, это не все неприятные вести?  — произнес Алексей.
        — Увы, это так,  — согласился Самохин.  — Самое печальное, что этой ночью, через час после нашего ухода из дома Рослякова, туда ворвались чекисты. Александр Васильевич арестован, а вместе с ним и находящийся в доме полковник Голенищев. Люди говорят, что слышали несколько выстрелов. Ходят слухи, будто бы кто-то из задержанных ранен, но кто именно и насколько серьезно, выяснить не удалось. Но в любом случае их не пощадят. Голенищев в Генеральном штабе занимался вопросами контрразведки и приятельствовал с генералом Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который одно время командовал Северным фронтом. Голенищеву было известно, что накануне октябрьского переворота вождь большевиков Ульянов скрывался на квартире брата Бонч-Бруевича… Впрочем, это уже не имеет к делу никакого отношения. Теперь бывший генерал вряд ли поможет ему. Тем более что после убийства Урицкого и покушения на Ульянова начались массовые аресты. Тот человек, который приходил сегодня на корабль, сообщил, что готовится постановление совета народных комиссаров о красном терроре, который будет оправдывать убийство любого представителя
вражеских классов. А в их представлении враждебный класс — это те, кто богаче, неважно, банкир, фабрикант, врач или адвокат… Вот такие дела. Не надо было приглашать на свадьбу Вербицкого.
        — Поручик Вербицкий выдал своего командира?  — удивилась Вера.  — Но ведь это подло! Низко!
        — Увы, Вера Николаевна,  — вздохнул Самохин,  — у людей, которые противостоят нам, нет понятия о чести. Но меня немного успокаивает другое. Вербицкий, насколько я мог понять его, не идейный большевик, если он вообще исповедует социалистические идеи. Когда речь идет об очень больших деньгах, тут уж не до идей. Сколько прошло по Петрограду обысков и конфискаций ценностей? Бесчисленное множество. И что — все золото и драгоценности поступают в казну? Разумеется, нет. Все распихивается по карманам. Вербицкий прекрасно осведомлен об этом. И, как я надеюсь, попытается сам разыскать вас. Что он узнал вчера, мы не знаем. Подслушивал ли он, когда мы беседовали в кабинете Рослякова,  — неизвестно. Но предполагать можно худшее. Ему известно, куда вы отправитесь. А потому надо спешить. Погода благоприятствует: барометр показывает «ясно». В городе почти безветрие, впрочем, на Ладоге ветер всегда хоть небольшой, но будет.
        — То есть мы должны уйти сегодня?  — спросила Вера.
        — Прямо сейчас. Однако на борт корабля я вас вряд ли смогу провести: ведь Вербицкий знает, что меня можно найти на корабле и что я могу спрятать вас там. Остается надеяться, что про эту квартиру ему ничего не известно. В справочнике «Весь Петроград» мой адрес не указан, так как справочник выпущен в четырнадцатом году, а я владею квартирой на Калинкинской площади с шестнадцатого. Хотя при желании узнать этот адрес труда особого не составит.
        Долгоруков покачал головой.
        — Я никуда не уеду, пока не буду знать, что Рослякову и Голенищеву ничего не угрожает. Пока не увижу их на свободе.
        Самохин посмотрел на Веру, как будто ища поддержки у нее, но девушка взяла мужа за руку и твердо произнесла:
        — Бросить друзей, когда им угрожает смертельная опасность, было бы трусливым и низким поступком.
        — И что вы планируете делать?
        Капитан второго ранга смотрел на них, словно предполагая, что они сами предложат единственный вариант спасения.
        — Для начала надо выяснить, где содержатся наши друзья,  — произнес Долгоруков.  — Если в «Крестах», то штурмом тюрьму мы в любом случае не возьмем. Но если их возят на допросы, то можно отбить по дороге. Если допрашивают в тюрьме, можно захватить кого-то, кто отдает приказы, и заставить его выпустить Рослякова и Голенищева. Если все упирается в бывшего поручика Вербицкого, то дело будет проще. Только надо знать, какими силами и средствами мы располагаем. Вербицкий не случайно оказался в воскресенье в храме — я в этом уверен. Он ничего не мог знать о нашем с Верой венчании, а пришел туда, потому что предполагал, что в День Георгия Победоносца я, как офицер Преображенского полка, непременно приду туда. И он оказался прав.
        Глава шестая
        Утро вторника было солнечным. Проснувшись, Лена долго лежала в постели, вспоминая вчерашний день. На душе было светло и радостно. И в окна врывался яркий солнечный свет, так что весь мир казался переполненным радостью от того, что случилось накануне. А ведь вроде бы ничего особенного не произошло: вчерашний день был самым обыкновенным, самым будничным, но для Лены Самохиной он едва ли не лучший в жизни. Именно вчера она поняла, что полюбила. Конечно, поняла это не сразу, а когда оказалась дома одна: вернулась после встречи с Федором, после их прогулок по городу и ощутила пустоту квартиры и пустоту во всем мире от того, что его нет сейчас рядом. Перед тем как заснуть, она вспоминала разговоры с Федором, пыталась вспомнить, все ли она говорила правильно, не сморозила ли чушь… Но все вроде было так, как и должно было быть. Радовало и то, что и Федор пытался произвести на нее впечатление: он шутил и даже придумал сказку про найденное под водой старинное судно, наполненное сокровищами. И она почти поверила. Хотя какая разница? Главное, что она влюблена! И впервые в жизни по-настоя- щему!
        Она нежилась в постели, чего не делала очень давно, и наслаждалась своим счастьем. Такой счастливой она последний раз была в далеком детстве, когда солнце светило всегда и о проблемах думать не приходилось.
        Так бы и лежала, но позвонил Федор… Как ни в чем не бывало поинтересовался, собирается ли она к острову еще раз, восхитился ее мастерством, сказал, что тоже хотел бы немного полетать на досочке и под парашютом.
        — Под парафойлом,  — поправила Лена и добавила:  — Это не такое уж простое и очень травмоопасное приключение.
        Сказала и испугалась: вдруг он откажется? Однако молодой человек признался, что на его совести полторы сотни прыжков с парашютом и ему нравится парить в воздухе. После чего она обещала помочь Федору приобрести кайтборд, парафойл, гидрокостюм и прочую амуницию. Разговаривали недолго, Федя пообещал скоро позвонить еще раз, чтобы уже окончательно договориться о походе к острову.
        Он попрощался так внезапно, словно спешил куда-то. И вообще было немного обидно, что он говорил об острове, кайтинге, как будто не было вещей более важных. А может быть, он не верит в то, что нравится ей? Ну что ж, если они вдвоем пойдут к этому островку, там найдется возможность поговорить обо всем.
        На самом деле не было нужды забираться так далеко: Лена привыкла тренироваться возле Сестрорецких пляжей, где собирались любители кайтинга и профессионалы вроде нее — все между собой были знакомы, обменивались советами и новостями. Но если отправиться на Ладогу, значит, поход будет не на день, а на два, а то и на три дня. Федор понимает это, а следовательно, рассчитывает провести все это время с ней. И без посторонних глаз.
        Самохина подумала об этом и вдруг поняла, что желает снова оказаться на том маленьком островке вовсе не потому, что там и в самом деле прекрасное место для ее полетов, а лишь потому, что рядом будет этот еще не знакомый ей несколько дней назад молодой человек. Незнакомый, но теперь уже любимый. Хотя в своих чувствах нужно еще разобраться, потому что в жизни случается всякое.
        Она продолжала размышлять на эту тему во время завтрака и потом, когда просто смотрела в окно на усыпанную солнечными бликами Фонтанку. Ходила по квартире и остановилась возле фотографии прадеда.
        — Бабушке Федя понравился бы и отцу наверняка,  — произнесла она вслух,  — а тебе?
        Прадед смотрел на нее со стены, и казалось, что он слегка улыбается.
        — Понравился бы,  — кивнула Лена и тут же удивилась:  — Что это? Я сама с собой разговариваю. С ума схожу, вероятно.
        Но на душе было легко и весело. И гнать от себя разные приятные мысли и мечты совсем не хотелось.
        Но потом позвонили из Москвы из федерации кайтинга и немного испортили настроение, сообщив, что необходимо срочно послать заявку, если, конечно, Самохина хочет принять участие в предстоящем чемпионате на Сейшельских островах.
        — Конечно, хочу,  — ответила Лена.  — Только помогите мне материально.
        Ей, как обычно, ответили, что у федерации практически нет средств, а те крохи, что поступают от спонсоров, уходят на содержание аппарата федерации, на оплату аренды офиса и зарплату технического персонала, не говоря уже о том, что надо проводить и соревнования внутри России.
        — Неужели не можете найти необходимую сумму сами?  — удивился представитель федерации.  — Ведь раньше вам это как-то удавалось. Ну сниметесь еще разочек в рекламе. Ведь вы такая симпатичная. Вы же на каждом турнире признаетесь «мисс соревнований». К тому же, если честно, наши коллеги из других федераций в частных беседах признают, что объективно вы лучшая. Просто от России нет никого в судейском конкурсе, и подкинуть вам несколько баллов некому. Сами знаете, как нам всем занижают оценки. Вероятность победы крайне низкая, и смысла поддерживать вас из нищенского бюджета федерации никакого. Вот если бы кайтинг стал олимпийским видом, то тут такие бы инвестиции пошли!
        — Отправляйте заявку,  — вздохнула Лена,  — я сама попытаюсь найти деньги.
        Самохина задумалась. Катер продавать она не собиралась — это память об отце, да и Лене он нравится. Как нравится и старая квартира, обменивать которую она ни за что не станет. Накоплений никаких нет… То есть немного денег на счете имеется, но их едва хватает на проживание. Можно продать автомобиль — за пикапчик «Фольксваген Амарок» вполне могут дать приличную сумму — на Сейшелы наверняка хватит. Но ведь и автомобиль — это необходимость. В машине она возит свою амуницию. Но если ничего другого не останется, значит, придется продавать пикап. Только кто его так быстро купит? Может, предложить Федору? Хотя это неудобно: они едва познакомились. Едва познакомились, но Лена его уже любит. А как продавать любимому автомобиль? Даже если он в нем очень нуждается. Можно подарить только.
        Больше ничего ценного у нее нет. Не считая, конечно, старинных лоций, книг, макетов парусников, которые стоят немало, но продать их — то же самое, что продать папину могилу.
        Хотя есть, конечно, бабушкины драгоценности: сережки с рубинами и перстень с таким же рубином. Рубины не крупные, но и не маленькие. Старинные украшения, которые передавались из поколения в поколение. Продавать их нельзя… Если только заложить.
        В помещении ломбарда было пусто. У выхода на стуле скучал немолодой охранник в черной униформе. При появлении Самохиной он, не поднимаясь, оглядел ее с ног до головы и зевнул. Лена подошла к стеклянной стене с вырезанным в ней окошком. За стеной сидела блондинка лет сорока в декольтированной шифоновой блузке. В вырезе декольте на пышной груди растянулись две золотые цепочки с якорным плетением.
        — Что у вас?  — спросила блондинка.
        Самохина достала бархатную коробочку со своими драгоценностями и продвинула в окошко.
        — Хочу заложить.
        Блондинка открыла коробочку, достала сережки и перстень, положила на электронные весы. Задумалась.
        — Камни вынимать не будем,  — наконец произнесла она.  — Мы оцениваем только золото. А золота в перстне грамма три, и в сережках по два. На самом деле еще меньше, я с запасом говорю, чтобы вас не огорчать. Мы берем заклад на месяц, и с учетом нашего процента вы получаете на руки…  — Блондинка постучала по кнопкам калькулятора ногтем, покрытым голубым лаком.  — Вы получите пять тысяч.
        — Долларов?  — не поняла Лена.
        — Да вы что, девушка? Какие доллары? Мы в России живем. Пять тысяч рублей, разумеется. Больше вам никто не даст. В других ломбардах тыщи три вам предложат в лучшем случае, а потом еще обманут. А мы — честные, и люди нам доверяют.
        — Но ведь это старинные вещи: им почти двести лет. Настоящие рубины, золото чистое, без лигатуры.
        — В каком смысле?
        — В смысле, без примесей.
        — Да какая разница? А что касается ваших старинных камушков, то я вас предупредила, что камни мы не оцениваем. И потом, у вас имеются документы на эти украшения? А вдруг вы их украли?
        — Мне их бабушка подарила.
        — Все так говорят,  — произнес за спиной Лены охранник, который, оказывается, прислушивался к разговору.  — Все говорят «наследство, наследство», а потом выясняется, что драгоценности краденые…
        — Мы не покупаем тут ничего,  — продолжила блондинка,  — мы принимаем вещи в залог. Конкретно — от людей, у которых возникают временные трудности. Помогаем бедным людям по мере своих сил и финансовых возможностей… А чтобы покупать, наживаться на чужой беде — так ни-ни…
        — Я и не собираюсь продавать,  — покачала головой Лена, испытывая единственное желание: чтобы ей вернули коробочку.
        — Мы не покупаем,  — не слушая ее, продолжала работница ломбарда,  — однако в исключительных случаях… То есть в порядке личной инициативы… Для того чтобы вам помочь, я готова купить это все тысяч за пятьдесят.
        — Рублей?  — не поверила Лена.
        Ей показалось, что она ослышалась.
        Блондинка усмехнулась:
        — За доллары в Америке продавайте. Поезжайте туда и предлагайте…
        Самохина молча протянула руку за своими вещами.
        Но работница ломбарда не спешила их отдавать, взяла перстень, поднесла к глазам, потом к лампочке настенного бра.
        — Карата три.
        — Так и есть,  — подтвердила Лена,  — верните мои украшения.
        — Шестьдесят тысяч рублей и ни копейки больше, ведь и так переплачиваю по доброте своей.
        — Не продается!
        Блондинка пожала плечами, сняла с весов и сережки, положила их в коробочку и, не закрывая, поставила ее на прилавок перед Самохиной.
        — Больше вам никто не предложит.
        — Спасибо за вашу щедрость, но это память о бабушке.
        — А у вас еще имеется что-то?  — встрепенулась блондинка.  — В смысле, другие украшения?
        — У бабушки были, но в блокаду поменяли на хлеб.
        — Вот повезло кому-то!  — обрадовался охранник, который стоял уже за спиной Лены.  — Мне дайте посмотреть: может, я куплю.
        — Перебьетесь,  — ответила Самохина и направилась к выходу.
        — Вот молодежь невоспитанная,  — услышала она за спиной голос блондинки.
        Настроение было испорченно. Судя по всему, денег так легко она не найдет.
        Когда Лена села в машину, раздался звонок мобильного.
        — Привет! Как твои дела?  — поинтересовался Федор.
        — Замечательно,  — соврала она,  — сейчас только освободилась.
        — А я на дачу рванул. То есть, когда тебе утром звонил, уже туда ехал. А сейчас сижу на веранде и смотрю на Ладогу. Меня ни свет ни заря разбудил местный лесник, сообщил, что неподалеку от моего дома видели медведя. Вернее, медведицу с медвежатами…
        — Ходили по поселку, магазин искали,  — обрадовалась Лена, понимая, что и это, судя по всему, новая сказка.
        — Поселка нет. У меня дом стоит один в лесу. К нему порой трудно проехать. Особенно после дождей или по снегу.
        — А у тебя какой автомобиль?  — спросила Самохина, удивляясь тому, что разговор сам повернулся в нужную ей сторону. Теперь не нужно юлить, предлагая любимому человеку свою машину.
        — «Уазик»,  — ответил молодой человек,  — в нем в самый раз по лесу мотаться.
        — Да,  — согласилась Лена с сожалением,  — хорошая машина.  — И спросила, меняя тему:  — Медведей видел?
        — Нет, но Шарик, как мне кажется, учуял чего-то. Когда ехали, он голову по привычке в окно высунул, а потом вдруг стал лаять на лес. И сейчас стоит и смотрит в окно неотрывно… Над Ладогой ветерок, впрочем, он здесь почти всегда. Вот где надо соревнования по кайтингу проводить…
        — Для этого нужны спонсоры, хорошие премиальные для победителей, проживание и культурная программа в виде дискотек и баров с лампочками.
        Лена управляла автомобилем, разговаривала и понемногу успокаивалась. Она пожаловалась Федору, что соревнование на Ладожском озере — это несбыточная мечта, а пока у нее нет денег, чтобы на Сейшелы слетать… Когда до дому оставалось не более двухсот метров, она вдруг увидела Лаленкова со спортивной сумкой через плечо.
        — А сколько нужно на Сейшелы?  — спросил Федор.
        — Да ладно,  — вздохнула Лена,  — проехали.
        Она остановила машину перед Лаленковым и попрощалась с Федором.
        — Пока, я перезвоню.
        — О-о!  — воскликнул Лаленков, когда увидел Самохину.  — А я тут не знаю, куда податься. У нас во всем доме воду горячую отключили. Пошел было в баню, а там ремонт. Лешки Смирнова дома нет. Теперь уж не знаю, где помыться.
        Он придал своему лицу жалобное выражение и прижал ладонь к сердцу.
        — Самохина, будь другом: пусти помыться! Я только ополоснусь и сразу домой.
        Лена задумалась, а бывший одноклассник продолжал наседать:
        — Чего тебе бояться: блох у меня нет. Потом, за тобой должок.
        — В каком смысле?  — растерялась Лена.
        — А помнишь, как ты мне в школе фонарь под глазом повесила, а потом еще как-то…
        — Когда?
        — На втором курсе я тебя в гости пригласил. Хотел в любви признаться… А ты мне чуть руку не сломала.
        — Ладно,  — согласилась девушка, понимая, что отвязаться от Лаленкова невозможно.  — Залезай в машину.
        Сергей забрался на заднее сиденье, выглядел он усталым.
        — Что в сумке таскаешь?  — поинтересовалась Лена.
        — Шампуни, мыло, полотенце, банные тапочки… Короче, все причиндалы.
        Мылся Лаленков долго, а Лена в это время разговаривала по телефону. Сначала решила набрать номер Федора, чтобы продолжить разговор, но вместо этого позвонила Саше Труханову, чтобы узнать о возможности получения кредита. Телефон бывшего любовника был занят постоянно. Но потом он перезвонил сам.
        — Извини, что не ответил сразу. Важные переговоры. Видел, что ты пробиваешься, но дело есть дело… Прости.
        — Я хочу получить кредит. На какую сумму могу рассчитывать и под какие проценты?  — сразу спросила Лена.
        Саша молчал.
        — Алло! Ты слышишь?
        — Думаю,  — ответил Труханов.  — Короче, это не телефонный разговор. Давай встретимся у тебя и поговорим.
        Теперь молчала Лена. Понятно, чего он добивается, но возобновлять с ним отношения в планы не входит.
        Особенно сейчас, когда у нее появились планы на будущее. К тому же она задала самый простой вопрос для работника банка.
        — В чем сложность?  — спросила она.
        — Дело в том, что банк значительно сократил портфель потребительских кредитов — если и предоставляем кому-то ссуды, то только проверенным клиентам, только под залог или под надежные гарантии возврата.
        — Если это так, зачем встречаться?
        — Вариант есть, но не по телефону. Я подскачу через часок.
        Самохина прислушалась к звукам, доносящимся из ванной комнаты.
        — Сейчас не надо: у меня в гостях бывший одноклассник.
        — Зачем тогда звонишь?  — мгновенно среагировал Саша.  — Проси кредит у него. Или у вас все иначе: он — друг и не может быть спонсором?  — И Труханов повесил трубку.
        Глупо, конечно, получилось. Но ведь Лена и не собиралась с ним встречаться. А теперь он решит, что Самохина не хочет встречаться, потому что у нее есть любовник, с которым она еще и в школе вместе училась.
        Лена подошла к окну и посмотрела на Фонтанку, по которой шел прогулочный катер с открытой палубой. На креслах сидели веселые беззаботные люди и смотрели по сторонам. А где-то были Сейшельские острова, открытые адмиралом Васко да Гамой. Окруженные Индийским океаном, с постоянным ветром… Там можно летать и смотреть, как проносятся внизу крохотные коралловые островки, некоторые из которых полностью покрыты водой и лишь светятся на солнце бледно-розовым блеском. Машут своими кронами огромные сейшельские пальмы, среди ветвей летают черные попугаи и соловьи бульбуль, а по песку ползают стокилограммовые альдабрские черепахи…
        В комнату вошел Лаленков в свеженькой белой майке. Он вытирал волосы махровым полотенцем и внимательно смотрел на Лену.
        — Сейчас уйду,  — произнес он, продолжая рассматривать бывшую одноклассницу. Потом вздохнул и жалобно спросил:  — А у тебя поесть что-нибудь найдется?
        Лена усмехнулась. Ничего другого от Лаленкова она и не ожидала.
        — Я приготовила ломи-ломи.
        — Что?  — не понял Сергей.
        — Рыбный салат по-гавайски,  — объяснила Лена.  — Я, когда была там на соревнованиях, попробовала, и мне понравилось. Только его традиционно делают из лосося, но из сига получилось еще вкуснее. Рыба, лук мауи, но можно и зеленый, помидоры, специи, все переминается руками и на одну ночь в холодильник…
        — Ну что ж,  — махнул рукой Сергей,  — тащи, попробуем.
        Он ел салат, запивая его квасом, а Самохина сидела напротив за столом. Ей есть не хотелось.
        — У тебя есть знакомые богатые люди, которые могут дать в долг тысяч десять долларов?  — спросила наконец она.
        — Зачем?
        Лаленков начал накладывать себе вторую тарелку.
        — Хочу принять участие в соревнованиях, а без денег это никак.
        — Нет,  — покачал головой Сергей.  — Богачей среди моих друзей нет. Богатые дружат только с богатыми, а я пока…  — Он задумался.  — А когда надо?
        — Сейчас… Недели две-три потерпеть можно, а потом уже не потребуется.
        — Может, я и сам смогу помочь дней через десять. Не в том смысле, что у меня будут такие средства… А просто, наверное, смогу найти у кого-нибудь…
        Он смутился, как будто только что проговорился, выдал какую-то тайну.
        — Десять тысяч долларов,  — вздохнул он.  — Всюду эти доллары! Без этих долларов никуда. А ведь это просто бумажки. Когда-то американцы привязали свою валюту к золоту, а все остальные страны привязали свои валюты к американской. Но потом президент Никсон отменил золотой эквивалент, и теперь это просто бумажки.
        Лаленков подвинул к себе блюдо с салатом.
        — Вкусно получилось. Надо будет Светке моей сказать, чтобы так же делала.
        Он уставился на Лену в задумчивости, а потом произнес как откровение:
        — И на Гавайях тоже все за доллары.  — И вздохнул.  — Я ведь, когда на экономическом учился, очень этими вопросами интересовался. Ты знаешь, например, что федеральная система США — это частное предприятие и государство по его обязательствам не отвечает? В тысяча девятьсот тринадцатом году несколько банков организовали ФРС, чтобы печатать деньги, а вкладываться не хотели, и тогда они попросили в долг у нашего Николая Второго, пообещали бешеные проценты выплачивать каждый год. Но потом банкиров стала душить жаба, и, чтобы ничего не отдавать, они устроили в России революции. Когда в Штатах узнали о свержении царя, по всему Уолл-стриту развесили государственные флаги, словно самый большой праздник отмечали… Вот такие дела.
        1918 год, 9 сентября, полдень
        Поручик Вербицкий жил в Соляном переулке напротив училища барона Штиглица. Долгоруков с Воронцовым подъехали к дому на извозчике. Алексей был все в той же матросской форме, в бескозырке с лентой линкора «Императрица Мария». А его друг во френче, поверх которого он надел кожаную куртку.
        Парадный вход был закрыт, а потому оба прошли арку и, оказавшись во внутреннем дворике, возле дровяного сарая увидели дворника, скучающего на подготовленном к распилу стволе липы. Подошли к нему. Дворник нехотя поднялся.
        — В какой квартире Вербицкий проживает?  — тихо спросил Воронцов.
        — Кто?  — изобразил непонимание дворник.  — Не знаю такого.
        — В какой квартире, я спрашиваю!  — повысил голос Воронцов.  — Ты, сволочь, с ЧК говоришь! Молчать будешь, отвезем на Гороховую. Там вспомнишь, но только поздно будет.
        — Так я чего?  — испугался дворник.  — Я ничего. Мое дело двор и улицу в порядке содержать. А Вербицкий здесь недавно, вот я и забыл. В десятой квартире живет — там, где прежде присяжный поверенный Ложкин проживал. Жил один, но почтенный был мужчина. Присяжный поверенный этот. А потом, как революция произошла, так он в две недели сбежал, потому что испугался, что новая власть будет всех судейских… Но вы сами понимаете…
        — Вербицкий дома сейчас?
        — Не знаю. Утром выходил, а вот возвращался или нет — не заметил. Давайте я проведу к нему и даже в дверь постучу, если надо.
        Они подошли к двери черной лестницы, откуда тут же выскочила испуганная рыжая кошка. Пока поднимались, дворник рассказывал шепотом:
        — Я думал, что этот Вербицкий тоже ваш, потому как собственное понимание имею… Живет он с актриской из тетра «Палас», это неподалеку — на Итальянской, если не знаете. Про нее ничего хорошего сказать не могу: на фортепьянах песенки играет. Все больше «Девочку Надю» наяривает… А еще курит и недокуренные папироски на улицу бросает. Я ей замечание как-то сделал, а она мне говорит, что это для бедных она старается, для тех, у кого на табак или на махорку денег нет. А потом взяла и пожаловалась своему Вербицкому…
        Они поднялись на третий этаж, и дворник указал на дверь квартиры.
        — Вот здесь.
        — Стучи!  — приказал Долгоруков.
        — Зачем стучать? Тут звоночек имеется.
        Дворник повернул ручку звонка и приблизил ухо к двери.
        — Кухарку они не держат,  — шепнул он.  — В ресторациях обедают.
        Он повернул ручку еще раз и тут же отпрянул.
        — Кто-то есть внутрях.
        Дворник выпрямился и вытер руки о свой фартук.
        — Кто там?  — прозвучал из-за двери женский голос.  — Мы никого не ждем.
        — Это Терентий, дворник. Я вам дровишек принес, чтоб вы грелись. А то нонче ночи холодные уже… Как же без дровишек?
        Щелкнул замок, потом прозвучал звук отодвигаемой задвижки, дверь отворилась. На пороге стояла девушка в шелковом халатике. Увидев Долгорукова и Воронцова, девушка попыталась захлопнуть дверь, но не успела.
        Воронцов придержал дверь, потом впихнул девушку внутрь, вошел следом, а Долгоруков, перед тем как войти, пропустил вперед себя дворника Терентия.
        — Понятым будешь!
        — Так точно!  — обрадовался дворник.  — Мне не впервой.
        — Господа,  — взмолилась испуганная девушка,  — я не понимаю… Я служу в театре, в политической деятельности участия не принимаю. Мое дело петь и танцевать для публики. А если вы ищете какие-нибудь ценности, то у меня ничего нет. И денег тоже нет, то есть денег совсем немножко… Поймите, господа, актриса, если она не Кшесинская, всегда бедна.
        — Это из ЧК,  — просветил ее дворник.  — Так что господ тут нету. А вам лично, дамочка, надо поаккуратнее быть. Я же предупреждал, чтобы недокуренные папироски в форточки не бросать. Предупреждал? Так теперь ответишь по законам революции.
        — Так мой жених тоже в ЧК,  — удивилась сожительница Вербицкого.  — Он скоро должен прийти, и тогда все прояснится…
        — Когда вернется?  — спросил Долгоруков.
        — Мы должны в три часа обедать в «Метрополе». Он сегодня не ночевал здесь, а утром прислал записку с рассыльным солдатом. Написал, чтобы я была готова.
        — Оружие есть в доме?  — поинтересовался Воронцов.
        Девушка закивала:
        — Есть маленький пистолетик. От прежнего хозяина остался. Товарищ Вербицкий при обыске его нашел и мне подарил. Принести? Он в спальной в ящике комода.
        — Я сам найду,  — сказал Долгоруков и вышел в коридор, в конце которого виднелась большая кухня.
        Алексей открыл дверь и оказался в просторной гостиной с роялем «Беккер», за следующей дверью был кабинет и напротив него спальня.
        — Что с прежним хозяином?  — продолжал допрашивать Воронцов.
        Девушка пожала плечами, посмотрела на дворника. И снова пожала плечами.
        — А разве вы не знаете?  — наконец спросила она.  — Вы же из ЧеКа, а бывший хозяин квартиры Ложкин оказался заговорщиком и агитировал против Советов. Товарищ Вербицкий его разоблачил и получил эту квартиру по мандату, который ему дал комиссар Раков. Они с Вербицким дружат, это я их познакомила, Раков работал в ресторане при нашем театре. Он руководил профессиональным союзом официантов. Мы с ним тоже некоторое время жили вместе. Вы меня осуждаете?
        — Как можно! Вы же за революцию?  — сказал друг Алексея.
        — Конечно,  — снова закивала девушка,  — я всей душой за революцию! А зачем вам Вербицкий?
        — Ну если вы за революцию, то вам можно все,  — махнул рукой Воронцов и посмотрел на дворника.  — Не так ли, Терентий?
        — Так точно,  — согласился тот.
        Вернулся Долгоруков и показал девушке небольшой пистолет.
        — Этот?
        Любовница Вербицкого кивнула.
        — Другого оружия нет?  — спросил Алексей.
        — У товарища Вербицкого есть револьвер «наган». Он его всегда при себе носит.
        — Этот «браунинг» не хуже «нагана»,  — сказал Воронцов,  — шестизарядный и хорошего боя.
        В гостиной один раз ударили часы.
        — Половина первого уже!  — объявил Терентий.
        Задумался, посмотрел в потолок и достал из кармана серебряные часы на цепочке.
        — А на моих уже без двадцати. Мои точнее, «Павел Буре», а это поставщик как-никак двора его императорского…
        Он понял, что сказал что-то не то, и начал объяснять:
        — На базаре у одного типчика приобрел. На последнюю копеечку — трудовую, между прочим. Как же я без часов? В деревне как петух крикнет утром, значит, в поле идти или корову доить …
        — Помолчи!  — приказал ему Долгоруков.
        Дворник замолчал, а Воронцов прислушался, не подошел ли кто к входной двери.
        — Господа… Простите, товарищи, может быть, вы хотите чаю?  — проявила гостеприимство девушка.
        — И ты помолчи,  — сдавленным шепотом осадил ее Воронцов.
        По лестнице кто-то поднимался. Шаги остановились на площадке за дверью. Потом прозвучал звонок.
        Молодая актриса бросилась было открывать, но Алексей удержал ее за локоть.
        Звонок прозвучал еще раз. Воронцов с Долгоруковым, осторожно ступая, подошли к двери и встали по обе стороны. В тишине слышно было, как ключ вошел в замочную скважину, как он поворачивается… Дверь открылась, и, не переступая порога, Вербицкий спросил:
        — А что у нас тут делает дворник?
        Бывший поручик сделал шаг, повернул голову налево, увидел князя Долгорукова, посмотрел направо и столкнулся взглядом с графом Воронцовым
        — Ах, вон оно что!
        Сунул руку в карман шинели, но, сообразив, что не успеет достать револьвер, бросился обратно на площадку. Воронцов подставил ногу, и Вербицкий упал. Вдвоем офицеры навалились на него, скрутили руки за спиной. Долгоруков достал из кармана шинели поручика револьвер. После чего втащили Вербицкого в коридор квартиры. Пока тащили, Терентий дважды пнул его:
        — Попался, контра буржуйская!
        Молодая актриса наблюдала за происходящим, прижав ладони ко рту, чтобы не разрыдаться в голос. Слезы текли по ее лицу: она не сомневалась в том, что и ее сейчас, немедленно увезут на Гороховую, где лютует ЧК.
        — Господа,  — прохрипел, задыхаясь, Вербицкий,  — объясните, что происходит!
        — Терентий, уведи мамзель на кухню!  — приказал Воронцов.  — Не надо, чтобы она видела, как мы этого гада пытать будем.
        — Слушаюсь,  — обрадовался дворник.
        Актриса зарыдала, но покорно пошла за Терентием.
        Поручика затащили в кабинет. Сняли с него шинель, брючным ремнем связали руки. Вербицкий даже не пытался сопротивляться, дышал тяжело и хрипло.
        — Где сейчас Росляков и Голенищев?  — спросил Долгоруков.
        — Вы ответите за свое самоуправство!
        — Возможно, но только ты об этом не узнаешь. А если хочешь, чтобы тебе сохранили жизнь, отвечай!
        — Мне ничего не известно…
        — В спальной я видел каминные щипцы,  — проговорил Долгоруков,  — сейчас принесу. Будем выдергивать зубы.
        — Тащи,  — кивнул Воронцов.  — Но я знаю средства более действенные. Надо только брюки с него стянуть… В пятнадцатом под Перемышлем австрияка-лазутчика поймали. Тоже не хотел ничего говорить, но у меня в роте был унтер — бывший мясник с Андреевского рынка. Так он меня научил…
        — Погодите!  — крикнул поручик.  — Я скажу! Только гарантируйте мне…
        — Что?!  — крикнул Воронцов.  — Жизнь твоя зависит от того, как скоро ты скажешь правду…
        Он посмотрел на друга и подмигнул ему.
        — Алексей, так где щипцы?
        — Погодите!  — крикнул Вербицкий.  — Я тут ни при чем. В ЧК уже была информация на Рослякова. А полковник Голенищев начал отстреливаться и ранил сотрудника. Его самого тоже ранили. В руку и в бедро. Все думали, что раны не опасные, а потом выяснилось, что пуля пробила бедренную артерию. Поздно заметили. Перетянули бечевкой, но бесполезно оказалось…
        — Умер?  — не поверил Долгоруков.
        — До Гороховой довезти не успели. Допрашивали одного Рослякова… Я не присутствовал. Камергер ничего не сказал, только угрожал божьей карой. Его бьют, а он поднимался и угрожал. Говорят, даже стихи читал.
        — Стихи?  — переспросил Воронцов.
        — Ну да. Лермонтова. «Но есть и Божий суд, наперсники разврата. Есть грозный судия… Он ждет…» А чекистов это только злило… Под утро Рослякова в камеру отнесли, чтобы отлежался. А он исподнее разорвал на жгуты, сплел удавку и повесился на спинке койки. Теперь ищут Долгорукова и Самохина. Но за Самохина наверняка вступится Центробалт. Моряки за него горой и так просто его не выдадут. Штурмом или абордажем корабль не возьмешь: на кораблях ведь не только пулеметы, но и пушки. Так что с борта его не взять. А Долгоруков почти наверняка с ним. Так они в ЧК думают.
        Разговаривать еще о чем-либо с Вербицким не было смысла. Часы пробили час дня, и это удивило Долгорукова. Ему казалось, что они здесь не тридцать минут, а гораздо больше времени. Надо было уходить, но что делать с бывшим поручиком, он не знал — с Воронцовым они об этом не договаривались. Он посмотрел на друга, а тот, казалось, и не сомневался.
        Вербицкого вывели в коридор. Из кухни выглянул Терентий.
        — Стереги дамочку!  — приказал ему Воронцов.  — Через пару часов пришлем за ней машину. Если не сбежит, то получишь эту квартиру в награду.
        — С уплотнением или всю?  — спросил опешивший дворник.
        — От тебя зависит. Дождись машину, охраняй мамзель и никуда не выходи.
        Долгоруков вышел во двор первым. Следом Воронцов вытолкнул бывшего поручика.
        — Шагай к дровяному сараю,  — сказал он,  — и становись лицом к стене!
        Вербицкий сразу все понял.
        — Господа,  — прошептал он.  — Не берите грех на душу. Прошу вас. Ведь вы — не убийцы. Не палачи. Вы же благородные, Рюриковой крови. Я-то из простых: мой отец — потомственный мещанин, после долгих лет стал исправником в Корюковском уезде… Плакал от счастья, а его почти сразу социалисты зарезали…  — Он рухнул на колени.  — Отпустите! Клянусь, уеду отсюда. Аннушку заберу. Мы с ней вместе подальше куда-нибудь уедем. В Чернигов родной вернусь… Она ребеночка ждет…
        На извозчике добрались до Калининской площади. Возле дома у парадного стоял матрос с винтовкой и с боцманской дудкой на груди. Долгоруков попросил его позвать Самохина. Матрос свистнул в дудку трижды.
        Не прошло и минуты, как капитан второго ранга спустился. Все вместе отправились к кораблю. Вербицкого поместили на корабельную гауптвахту, а потом долго беседовали с членами судового комитета.
        Матросы пообещали следующим днем доставить князя Долгорукова с женой до Осиновца.
        Глава седьмая
        Труханов всегда тщательно следил за своей внешностью и за своим гардеробом. На работу он отправлялся в костюме, а костюмов в его гардеробе было не менее десятка: на каждый день и на выход, на торжественный случай, особо торжественный и для непринужденного общения в близком кругу. Особое внимание Саша уделял и обуви, на которую не скупился и за которой ухаживал с такой нежностью, что не каждый мужчина так за любимой девушкой ухаживает.
        Он появился внезапно, без предупреждения, позвонил в дверь, а когда Лена открыла, перешагнул через порог, протягивая ей букет роз. В квартиру вполз терпкий древесный аромат дорогого мужского парфюма.
        — Прости,  — улыбнулся Саша,  — по телефону не удалось с тобой все обсудить, но сейчас специально отложил все свои дела и рванул к тебе.
        Лена растерялась: кажется, они все обсудили. Неужели бывший любовник решил все-таки спонсировать ее бескорыстно? Или все же предложит кредит?
        — Проходи!  — произнесла она.
        Что было совсем глупо, потому что Труханов уже прошел и даже шаркнул подошвами о дверной коврик, изображая, что он заботится о чистоте пола.
        Костюм на нем сидел идеально, и это был новый костюм, которого она прежде на Саше не видела. И галстук был новенький — цвета персидской сирени, отливающий перламутром.
        — Давненько я не был здесь,  — говорил он, оглядывая стены, направляясь к гостиной, по пути заглядывая в отцовский кабинет.  — Какая красота!  — буднично восхищался он.  — Макеты кораблей, старинные карты, штурвал на стене, барометр, фотография предка с изделием Фаберже. Кстати, ты никогда не говорила, откуда это у вас.
        Странно, Труханов вообще никогда прежде не обращал внимания на фотографию прадеда. Если и разглядывал, то не интересовался тем, что в руках у расстрелянного семь десятилетий назад контр-адмирала Самохина.
        — Семейная реликвия. Затерялась в революцию. Или в блокаду обменяли на хлеб.
        — Оно ведь с сюрпризом было?  — спросил Труханов и, прочитав непонимание на лице девушки, объяснил:  — Внутри яйца что-то было? Кулончик или брелок, например?
        — Что-то было. Так мне говорили.
        — Это хорошо,  — продолжил гость, усаживаясь на диван в гостиной.  — Просто это делает изделие намного дороже. На сегодняшний день подобных штучек имеется в мире около шести десятков, а изготовлено их было около сотни. Самые дорогие, конечно, те, что Фаберже делал для императорской семьи, но есть и другие, не менее прекрасные. А вообще их аукционная стоимость сейчас от пятнадцати до тридцати миллионов евро за изделие. Хотя, возможно, и дороже.
        — Что сейчас об этом говорить?  — свернула обсуждение Лена.  — Ты, вообще, зачем пожаловал?
        Странно, конечно, что Труханов заговорил о Фаберже, тем более что Лаленков с родственником Смирнова тоже прибегали взглянуть на эту фотографию.
        — Я?  — переспросил бывший любовник, как будто не понял, что обращаются именно к нему.  — Считай, что соскучился по тебе. Не шучу, я и в самом давно хотел встретиться, а сейчас появился дополнительный повод заглянуть к тебе.
        — Какой повод?
        — Ты же ищешь деньги, хочешь поучаствовать в соревнованиях. Так вот, я подумал, что половину суммы могу дать, а на то, что не хватит, оформим кредит под небольшой процент. В конце концов, мы не чужие друг другу люди. И было бы не по-мужски отказать тебе.
        — Я буду тебе чем-то обязана? Ты будешь требовать новых встреч, говорить, что любил только меня, твой брак — это ошибка?..
        — Ничего требовать не буду, но все остальное — правда. Брак мой и в самом деле ошибка. Давно бы развелся, но из банка вылечу мгновенно, и в другой мне будет уже не устроиться. Новая квартира, автомобиль оформлены на жену, так что я вмиг стану не просто нищим, но и бомжом…
        — Так и не разводись. Сделаешь карьеру, тесть возьмет тебя в Минфин.
        Лена стояла с букетом в руках, давая понять, что поставит цветы в вазу лишь после того, как останется одна. Но, судя по тому, как Труханов развалился на диване, уходить он не собирался.
        — А что вообще тебе известно про вашу пропавшую семейную реликвию?  — спросил он.
        — Мой прадед получил яйцо Фаберже от матери в год окончания морского корпуса в самом начале двадцатого века. За него попросили пять тысяч рублей, что по тем временам было огромной суммой. Моя прапрабабушка рассчиталась с мастером деньгами и своими драгоценностями. А с чего вдруг такой интерес?
        — Да так, любопытство. Ладно,  — произнес Труханов, поднимаясь,  — пойду я. Какая-то ты сегодня не гостеприимная. А насчет денег не сомневайся: на следующей неделе увидимся… Я привезу обещанную сумму.
        Он направился к выходу, Лена шла следом, размышляя, не вернуть ли ему букет.
        Захлопнув за гостем дверь, она подумала: «Странно, что я почти любила этого человека. За что — непонятно. Очевидно, от одиночества и тоски. И если бы он предложил тогда выйти за него, наверняка согласилась бы, и что бы было сейчас?»
        Но тогда Саша и предложения не делал, да и не собирался. А потом и вовсе женился на другой, а потому не нужен сейчас, как не нужен его букет, пахнущий мужскими духами. Да и деньги его тоже не нужны. А раз так, то с мечтой о Сейшельском чемпионате тоже надо расстаться.
        Лена наклонилась и вдохнула аромат роз, они пахли едва уловимо, но пахли все-таки розами.
        1918, 10 сентября, 06 часов 30 минут
        На веслах вышли в Неву, развернули паруса, которые тут же наполнились ветром. Ветер был пронизывающим, но матросы радовались, и один из них подмигнул Вере:
        — Не грусти, красавица, через четыре часа уже в Ладогу выйдем.
        — Даже раньше,  — сказал другой.
        Вера сидела, закутавшись в бушлат, подаренный моряками. Подарок пришелся как нельзя кстати — ветер холодил спину и шею. И пальцы ног мерзли — сапожки, подаренные графиней Ягужинской, были великоваты. Очень скоро девушка стала трогать руками носки сапожек, что тут же заметил один из матросов.
        — Замерзли ножки?  — спросил он и улыбнулся.  — Возьми в сидоре, что у подлегарса, возле кормовой банки, портяночки, переобуйся — куда теплее будет.
        — Спасибо,  — поблагодарила Вера, хотя ничего не поняла.
        — В мешке у кормовой скамейки. Возле балки мешок стоит,  — перевел на понятный язык Самохин.  — Там немного провианта, что ребята для вас собрали: хлеб, консервы, фляга с водой и портянки.
        Один из матросов передал мешок, Долгоруков достал из него два куска плотной мягкой ткани, снял с жены сапоги и быстро обмотал тканью ее ноги.
        Стало не только теплее, но и сапоги теперь сидели плотно.
        Когда прошли под всеми мостами, по берегам реки потянулись деревеньки, стояли стога сена, паслись коровы, мальчишки ловили рыбу с мостков, а кое-где рыбаки с лодок ставили сети.
        Вера смотрела на все это, а когда ее обнял Алексей, шепнула мужу:
        — Оторваться не могу. Такая простая и привычная красота. Когда еще это увижу?
        — Надеюсь, что скоро вернемся.
        — Хотелось бы,  — ответила Вера и вздохнула.
        К часу дня рассчитывали быть возле Осиновецкого маяка, смотрителем там служил хороший знакомый Самохина. Кавторанг спланировал маршрут несколько дней назад и даже оповестил смотрителя по радиопередатчику, что к нему прибудет молодая пара, которой нужно помочь. Долгоруков, правда, считал, что в заходе на Осиновец нет никакой нужды и следует сразу идти к монастырю на острове Коневиц, а это уже финская часть Ладоги. Монахи наверняка помогут, укажут, куда идти дальше, и, вероятно, дадут сопровождающего. Тем более что до берега от Конивца всего шесть или семь миль. Но Самохин все равно советовал не рисковать — тем более что бури на Ладоге начинаются внезапно, а ветра в это время года в основном западные, потому в случае шторма к берегу пристать будет весьма затруднительно.
        Когда подошли к Шлиссельбургу, со стены крепости замигал фонарь. На впередиидущем яле поднялся матрос и стал отвечать флажками.
        — О чем они переговариваются?  — спросила Вера.
        — С крепости передали приказ пристать к берегу для досмотра. А мы ответили…  — Самохин смотрел, как работает флажками матрос, и объяснил:  — Мы передали привет от Центробалта… А еще: «Да здравствует мировая революция!»
        — Этого достаточно?  — не поверила Вера.
        — С крепости видят, что на шлюпках моряки, но, скорее всего, сейчас разглядывают в бинокли именно вас.
        Вера посмотрела на высокие стены, на которых стояли люди, и помахала рукой. И тут же прожектор со стены отозвался миганьем.
        — Берегите Марусю!  — прочитал азбуку Морзе Долгоруков.
        Светило солнце, но на Ладоге были волны, и лодкам приходилось идти, преодолевая сильный боковой ветер. Иногда шлюпку подбрасывало и с размаху било днищем о воду. Вере было немного не по себе. А матросы только смеялись весело. Некоторые из них даже курили. Едкий махорочный дым тут же растворялся в промозглом пространстве.
        По Ладоге, как и по Неве, шлюпки следовали одна за другой. Но вскоре лодки сблизились, остановились, почти касаясь бортами, и Самохин начал прощаться:
        — До Осиновца менее пяти миль. Я сейчас пересяду в другой ял, и мы пойдем обратно, теперь уже против ветра. А вам, князь, советую задержаться на маяке, пока ветер не утихнет. Если потребуется, то и переночуйте там. И вообще держитесь вдоль берега, а то если вынесет в море, то…
        Самохин не договорил. Посмотрел на волны, на небольшой мысок на горизонте, где стоял маяк, потом обнял Алексея. Отстранившись, шепнул ему, чтобы не услышала Вера:
        — Без надежных проводников по Финляндии лучше не передвигаться. Весной у них гражданская война вроде закончилась, но они все равно ищут красных лазутчиков. А при вас такой ценный груз…
        И уже громко произнес:
        — Оставляю вам бинокль и трехлинейку на всякий случай. Магазин снаряжен, и еще дополнительная обойма. У вас хоть и два «нагана» при себе, но револьвер, сами понимаете, на пятьдесят шагов только, а если…
        — У меня еще маленький «брауннинг» есть,  — сказала Вера,  — мне Алексей подарил.
        — Ну тогда вам бояться нечего,  — произнес капитан второго ранга и, склонившись, коснулся губами обтянутой перчаткой кисти девушки.  — Прощайте. Да помогут вам Бог и Никола Морской!
        Вера обняла и поцеловала Самохина.
        — У камергера Рослякова был внук, постарайтесь отыскать его,  — сказала она.  — И подругу мою Лизу Апраксину тоже не забывайте — она очень одинока сейчас.
        — Обещаю,  — улыбнулся Самохин.
        Он перебрался на другую шлюпку, уже переполненную матросами, и помахал рукой.
        Шлюпка с матросами сделала разворот и начала удаляться.
        — А почему Петр Георгиевич не пошел с нами?  — спросила Вера.
        — Он считает, что большевики — это временное зло и служит он не им, а будущему величию государства Российского.
        Когда маяк начал приближаться, Долгоруков взял бинокль, чтобы как следует рассмотреть его.
        После чего повернул парус, направляя шлюпку в сторону от берега.
        — Что-то не так?  — встревожилась Вера.
        — Не знаю,  — ответил Алексей,  — но на нас смотрят из двух биноклей. Видишь, как солнце блестит в их стеклах. А возле берега паровой катер с трубой, на катере двое вооруженных людей в шинелях. Может, они не по наши души, но береженого бог бережет.
        Берег отдалялся и вскоре пропал из виду. Качка усилилась, но Алексей управлял парусом спокойно и умело. Жене он приказал сесть на дно лодки возле кормы, где была расстелена брезентовая ткань, на которой лежали винтовка и две гранаты, о которых Самохин не предупреждал. Под кормовым сиденьем стоял саквояж.
        — А зачем нам бомбы?  — спросила Вера.
        — На всякий случай,  — ответил Долгоруков,  — только это не бомбы, а гранаты конструкции капитана Рдултовского. Заряд три четверти фунта. Общий вес менее двух фунтов. Вещь весьма полезная и необходимая в окопной войне.
        — Они не взорвутся? Не потопят нас?
        — Нет. Я умею с ними обращаться. Но если хочешь, отнесу их к носу, подальше от тебя.
        Волны били в борт, и вода попадала внутрь лодки. Сидеть на промокшем брезенте было не очень комфортно. Наконец, Алексей направил лодку к берегу. Он смотрел в бинокль то в сторону пропавшего из виду маяка, то в сторону берега.
        — Преследования нет,  — сказал он,  — что радует. Часа через четыре увидим Коневиц, а там уже…
        Он не договорил, наклонился к жене и поцеловал Веру.
        — Все будет хорошо!
        Прошел час или около того. Лодку покачивало, и Вера даже задремала немного. Очнулась от резкого звука и не могла понять, что это за звук. Низко над водой пронеслась чайка, потом она взмыла вверх, огибая парус, снова спустилась к воде. Вдоль борта на двух скамьях лежала винтовка.
        — Что случилось?  — спросила Вера и обернулась в сторону, куда молча смотрел муж.
        Их преследовал дымящий трубой небольшой моторный катер — вероятно, тот самый, что стоял возле маяка на Осиновце. До катера было с полверсты, но он приближался.
        — Если успеем дойти до берега, то все будет хорошо. Но эти…  — Долгоруков показал рукой на катер,  — понимают, в чем наше спасение, и будут нас отсекать. До Конивца или до Валаама мы дойти в любом случае не успеем — у них скорость выше. Так что идем к берегу…
        Через полчаса преследователи были уже совсем близко, и стало ясно, что к берегу подойти не удастся.
        — Ну что,  — произнес князь Долгоруков,  — будем отбиваться. У них, судя по всему, пятеро стрелков всего-навсего. Так что шансы есть, если начнем первыми.
        — Я стрелять не умею,  — призналась Вера, доставая из сумочки свой пистолетик и протягивая мужу.  — Возьми.
        Катер поравнялся с их лодочкой и теперь шел параллельным курсом, продолжая отсекать ялик от берега. Впереди на горизонте показалась темная точка, которая постепенно приобретала очертания растущей из воды скалы.
        На палубе катера, до которого уже было не более пятидесяти метров, выстроились четверо людей с винтовками на изготовку и еще один человек в кожаной куртке с металлическим рупором в руке. Они стояли вдоль борта и радовались.
        Человек в кожанке прокричал в рупор:
        — Гражданин Долгоруков, спускай парус и останавливайся для досмотра! Отдашь то, что украл у Советской власти, гарантируем жизнь.
        — Что-то ты путаешь, начальник!  — крикнул в ответ Алексей.  — Я — Иван Шлыков, матрос с линкора «Императрица Мария», вышел в море, чтобы барышне стихию показать.
        — Если ты матрос, то я балерина Кшесинская,  — ответил человек в рупор.  — Ты мне ваньку не валяй, все равно тебе не уйти: у нас пулемет.
        В подтверждение его слов на борт катера лег ствол ручного пулемета и показалась голова в барашковой офицерской папахе без кокарды. Пулеметчик, вероятно, скрывался до поры до времени, а теперь показался, чтобы у беглецов не оставалось никаких надежд на спасение. Пулеметчик скалил зубы, а его длинную бороду трепал ветер.
        Человек в кожанке махнул рукой, и пулеметчик дал очередь перед самым носом ялика.
        — Пожалей графинюшку,  — крикнул человек в кожанке и рассмеялся тоже в рупор.
        — Откуда они про нас знают?  — удивилась Вера.
        — От Вербицкого, вероятно. Он, к сожалению, оказался на нашей свадьбе, подслушал мои разговоры с Росляковым и Голенищевым и наверняка услышал предложенный Самохиным новый маршрут.
        — Сейчас открываем стрельбу!  — крикнул человек на катере.
        Долгоруков опустил парус, останавливая шлюпку. Катер, сбросив ход, медленно приближался.
        — А теперь,  — прозвучал голос из рупора,  — отойди от винтовки и выброси за борт «наган», что у тебя в кармане.
        Алексей отошел к носу лодки. Достал револьвер, бросил его в воду.
        — И второй туда же,  — приказал тот, кто руководил преследованием.
        — Какой второй?  — изобразил недоумение Долгоруков.  — Нету никакого второго.
        — Под бушлатом за поясом. Достань его аккуратненько — и в воду. Дернешься — получишь пулю.
        Алексей расстегнул бушлат, достал засунутый за ремень револьвер и бросил его в сторону катера.
        — Держите!
        Расстояние до катера было уже едва ли больше двадцати метров. «Наган» не долетел и плюхнулся в волны где-то посередине.
        — Вот так-то!  — удовлетворено произнес бородатый пулеметчик, поднимаясь.  — У меня, брат, не забалуешь.
        Очевидно, он стоял на коленях, а до того долго прятался за бортом в еще более неудобной позе. И теперь просто хотел размять затекшие ноги. Но поднялся он, продолжая держать в руках пулемет.
        — Пригнись,  — шепнул Долгоруков Вере, а преследователям крикнул:  — Ну что же вы на меня ружья наставили? Жену пугаете. Что я вам теперь сделаю?
        Солдаты перестали целиться, посчитав, что им уже ничего не угрожает, а потом и вовсе опустили стволы.
        — Золотишко при тебе?  — крикнул человек в кожаной куртке, уже не прибегая к помощи рупора.
        — Что?  — переспросил Алексей, прикладывая левую ладонь руки к уху.
        И тут же выбросил вперед правую, в которой держал «браунинг». И выпустил сразу всю обойму.
        Первым выстрелом сражен был пулеметчик, сразу за ним осел на палубу человек в кожанке, раненный в шею, потом упал еще один солдат. Другие спрятались за бортом. А Долгоруков уже поднимал одну из гранат, лежавшую у него под ногами, бросил через борт катера, наклонился за второй. Размахнулся, бросил… Раздался взрыв. Вторая граната упала на крышу надстройки. Скользнула по ней, упала в воду за катером и разорвалась возле борта…
        Вера сидела с закрытыми глазами и прижав ладони к ушам.
        Услышала, как захлопал парус, почувствовала, что их ялик снова заскользил по воде.
        — Ну все,  — прозвучал голос мужа,  — теперь нам никто мешать не будет.
        Алексей поцеловал ее руки. Вера открыла глаза и увидела горящий катер, который быстро погружался в воду. Он кренился на левый борт, за которым взорвалась вторая граната. Правый борт медленно поднимался над водой. И тут над ним показалась фигура в шинели. Человек был ранен, но он поднял винтовку и начал прицеливаться.
        — А у нас лодка протекает,  — сказала Вера и показала на борт лодки, где были пробоины от осколков гранаты.
        Она уже не смотрела на тонущий катер и не видела, что в них целятся.
        — Ничего,  — ответил Долгоруков,  — успеем дойти до берега — тут всего-то…
        И в этот момент прозвучал выстрел. Долгоруков посмотрел на свой бушлат и стряхнул водяные брызги.
        — Промахнулся!  — крикнул Алексей, глядя на катер, который почти полностью ушел в воду.
        Надстройка, уничтоженная взрывом, горела. И никого на борту уже не было.
        Долгоруков обернулся к жене. Вера лежала на спине, прижимая руку к груди.
        — Что с тобой?  — закричал Алексей…
        — Меня ранили, кажется,  — прошептала Вера.  — Больно очень.
        Долгоруков наклонился над женой, расстегнул простреленный на груди бушлат. Осмотрел рану.
        — Сейчас, родная, я тебя перевяжу. Ничего страшного: на фронте и не такие ранения видел, и то…
        — Я тебя очень люблю,  — прошептала Вера.  — Поцелуй меня.
        Алексей наклонился, прижал к себе Веру, коснулся губами ее губ и успел поймать лишь последний вдох…
        То, что издали они приняли за скалу, оказалось островом. И остров этот приближался медленно, скорость лодки, наполнявшейся водой, падала, парус кренился, а князь Долгоруков так и сидел на коленях, прижимая к себе мертвую Веру. Потом он поднялся. Вода хлестала сквозь пробоины в борте, наполняя ялик. До острова оставалось не более полусотни метров. Алексей смотрел, как приближаются сосны, прибрежный тростник, берег с крупными гранитными валунами. Потом он опустил парус, скинул бушлат. Лодка прошла еще немного, подгоняемая волнами, и начала тонуть. Долгоруков прыгнул за борт, оказавшись по грудь в воде, он потащил ялик к берегу. Лодка уперлась в дно, Алексей достал тело жены и побрел сквозь тростник. Выйдя на берег, он осторожно положил тело Веры на траву, опустился рядом на колени. Поднял лицо к небу, где пролетали птицы, облака, ветер, и, пораженный равнодушием небес, закричал.
        Часть вторая
        Глава первая
        — Сережка у тебя?  — спросил женский голос.
        Голос был таким громким, словно неизвестная женщина говорила не по телефону, а кричала прямо в ухо Самохиной.
        — Кто?  — удивленно переспросила Лена.  — С кем я разговариваю?
        — Это Света Лаленкова тебя беспокоит. Я чего звоню: Сережа предупредил, что пойдет к тебе помыться. У нас ведь горячую воду отключили. Так он у тебя не показывался?
        — Нет,  — почему-то соврала Самохина, удивляясь, каким хитрым оказался ее бывший одноклассник.
        Ведь Лаленков, когда она встретила его на улице и пригласила в свою машину, сообщил, что шел не к ней, а в баню, а когда узнал, что баня на ремонте, направился к Смирнову. Так что заранее сказать жене, где он окажется, Сергей не мог. Если, конечно, они заранее не договорились об этом.
        — Странно,  — удивилась Светлана.  — А где же он?
        — Я не сторож чужим мужьям.
        — Но горячая вода у тебя есть?
        — Вода есть, но твоего мужа нет.
        — Ну тогда я заскочу прямо сейчас: ведь и мне помыться надо.
        И Лаленкова закончила разговор, не то что не поинтересовавшись согласием хозяйки, но и даже не спросив адреса. Что было весьма странно: прежде к Самохиной она никогда не заходила, ни одна, ни с мужем.
        Светлана примчалась очень быстро, так же быстро осмотрела квартиру и восхитилась размерами комнат:
        — Ничего себе! А ты неплохо устроилась. Всем адмиралам такие квартиры дают?
        — Никто никому ничего не давал. Эту квартиру мой прадед сто лет назад приобрел. А прежняя его квартира на Большой Морской еще больше была, но ту он продал и взял поменьше. Потом он сюда жену привел, у которой большевики особняк отобрали для своего райкома партии.
        Светлана заглянула и в кабинет отца, осмотрела макеты кораблей и фотографии на стенах.
        — Как в музее,  — оценила она.  — Одной-то не страшно здесь жить?
        — Я привыкла,  — ответила Лена.
        — К одиночеству привыкнуть невозможно. Хотя иногда мужики просто бесят: я даже думаю, что уж лучше одной быть, чем терпеть их тупость. Сергей утром встал, штаны надел и уже готов бежать куда-то, а мне ведь и собраться надо, и в порядок себя привести, а этот стоит над душой и торопит. А когда попросишь его о чем-то, то никакого понимания. Я утром сегодня говорю: «Посмотри там, где мои колготки!» А он отвечает: «Сама ищи!» А везде только его носки разбросаны…
        Ванна наполнялась водой, а Лаленкова тем временем трещала без умолку. Лена поневоле слушала и удивлялась тому, что совсем недавно люди, о существовании которых она и думать забыла, приходят к ней в гости и ведут себя так, словно они лучшие друзья одинокой девушки.
        Перед тем как зайти в ванную комнату, Лаленкова сняла через голову свое платье. Впрочем, она сделала это непроизвольно, просто в коридоре стояло огромное — от потолка до пола — зеркало. Света начала разглядывать свою фигуру. Крутилась перед зеркалом, то втягивая живот, то трогая себя за бока. Увиденное огорчило ее.
        — Блин! Откуда только эти килограммы берутся? Вроде питаюсь правильно и на тренажеры всю зиму ходила. И почему все так по-дурацки устроено: когда худеешь, то пропадает в первую очередь грудь, а когда набираешь вес, то растет всегда задница и бока!
        — Сейчас вода перельется,  — поторопила ее Самохина.
        Но Лаленкова явно была настроена побеседовать.
        — Ты что, и в самом деле одна?  — с сочувствием в голосе поинтересовалась она.  — Вроде симпатичная из себя: мужики на таких клюют.
        — Вообще-то у меня есть молодой человек.
        — Да-а?  — удивилась Светлана.  — А Лешка Смирнов говорил, что ты мужчинами не интересуешься вовсе, что ты из этих… Ну ты меня поняла. Я, конечно, ничего против не имею. Главное, чтобы человек был хороший. А тогда уже все равно, кем ты интересуешься, мужиками или девушками… У меня, кстати, была одна знакомая по этой части. Но она меня напрягала, прямо лезла со всякими нежностями. Но сама она такая вся была… Как мужик, ей-богу. Все время в джинсах… Я тебя не очень утомила?
        — Утомила,  — призналась Лена.
        — Ну извини. А вообще я даже Лешки Смирнова жену подозревала, что она бисексуалка. Все хотела спросить у нее, но как-то к слову не приходилось. И Смирнов моему жаловался, что Ирка у него холодная… Не знаю, не знаю. Я ее как-то видела с парнем. Так они целовались вполне страстно… И потом, мне кажется, что у нее с Володькой, со сводным братом, что-то было: уж больно он о ней заботится…
        — Может, сменим тему?  — предложила Лена, уже не надеясь, что Лаленкова вспомнит, что хотела помыться.
        — Как хочешь,  — согласилась Светлана.  — Можно и сменить. Но Ирка во все глаза разглядывала даже того парня, который тогда на острове нам повстречался. Хоть и нищеброд по виду, но очень даже ничего. Фигура прекрасная… Конечно, не такая, как у Володи, но тот перекачан немного. А этот…
        — Ты сказала «из нищебродов». А вы сами из олигархов, что ли?
        — Разумеется, нет,  — вздохнула Светлана,  — не повезло нам с родителями. Когда все в бизнес бросились, мои родители продолжали вкалывать на своих совковых работах. И у Сережки родители такие же. Заставили его в Корабелку поступать, это потом уже он на экономический перевелся. Так и это ему ничего не дало. В банк на работу не устроиться — там все по знакомству… Вот он и вкалывает в одной фирме менеджером. Они торговое оборудование продают. Но, судя по зарплате моего мужа, не особенно успешно.
        Наконец Лаленкова скрылась за дверью в ванной, потом слышно было, как она вскрикнула, залезая в воду.
        Лена подумала, что неплохо сейчас было бы чем-нибудь заняться, чтобы отвлечься, но вряд ли это поможет, потому что, судя по всему, визит Лаленковой может затянуться. Удивительно, конечно, что она оказалась такой болтливой: тогда, на острове, Светлана говорила меньше всех и к Лене особого интереса не проявляла. Это жена Лешки Смирнова подходила к ней, чтобы поговорить опять же о мужчинах.
        Лена набрала номер телефона Сергея, но аппарат бывшего одноклассника был выключен или находился вне зоны действия сети. Тогда она попыталась связаться с Лешей Смирновым, но услышала лишь короткие гудки.
        Впрочем, Смирнов почти сразу перезвонил.
        — Только быстро,  — сказал он,  — я сейчас занят.
        — Я только хотела сказать, что если встретишь Лаленкова, передай ему, что его жена у меня.
        — Вряд ли мы увидимся сегодня. А в чем дело?
        — Да просто хотела сообщить. Вообще, как вы ее терпите? Она столько информации выдает — не остановить даже.
        — Какой информации?  — после некоторой паузы изменившимся голосом спросил Смирнов.
        — Да просто обо всем подряд говорит без всякой связи.
        — Да? Вообще-то Светка обычно молчит, как партизан на допросе. Что вдруг на нее нашло?
        — Не знаю, но мое терпение не безгранично.
        — Удивительно. Ведь Светка по жизни — клуша. Лаленков все время жалуется, что с ней поговорить не о чем. Ее ничего не интересует, разве что телесериалы…
        На этом разговор и закончился.
        — Остров невезения в океане есть…  — доносилось из ванной счастливое пение.
        Лена включила телевизор. Попереключала каналы: везде сериалы, новости и разговоры о политике. Остановилась на передаче о подводном мире коралловых островов. Оператор снимал коралловые рифы сверху, вероятно, с вертолета, но Лена представляла, что это она сама парит под парафойлом над поверхностью океана, смотрит на скопления разноцветных рыбок на мелководье, на спины китов, на дельфинов…
        Зазвонил телефон.
        — Я уже в городе и скучаю,  — прозвучал голос Федора.
        — Я тоже скучаю,  — ответила Лена.
        — Могу приехать, и мы погуляем немного.
        — Было бы здорово, но у меня сегодня банный день. У всех в округе отключили горячую воду. Сейчас жена одноклассника в ванной. Света Лаленкова, она была тогда на острове. И сколько она тут пробудет, мне неизвестно.
        — Тогда завтра, может быть, с утра поедем куда-нибудь? Можно сразу на остров. У меня есть большая палатка, я поставлю ее на берегу, а ты будешь жить на борту, и мы будем ходить друг к другу в гости.
        — Разберемся,  — ответила Лена.
        Тут в комнату вошла Света Лаленкова.
        — Это где такая красота?  — спросила она, показывая на экран, где рыбки с крылышками перелетали через розовые рифы.
        — Между Северным тропиком Рака и Южным тропиком Козерога,  — ответила Самохина и шепнула в трубку:  — Перезвоню.
        — Что хоть за море?  — продолжала допытываться Светлана.
        — Индийский океан.
        — Да-а,  — продолжала восхищаться гостья, не отрывая взгляда от экрана,  — везет же некоторым, которые могут вот так запросто туда махнуть. Это вам не какое-то Ладожское озеро, в которое и залезать-то страшно.
        Лаленкова вздохнула, потом взяла со стола свой мобильный, набрала номер, поднесла к уху.
        — Вот ведь гад какой — не отвечает!  — скривилась она.  — Вообще телефон отключил. Вероятно, чтобы я не смогла дозвониться.
        Как ни странно, надолго Светлана не задержалась, лишь выпила чашку чая, а потом внезапно засобиралась, словно спешила куда-то. Перед тем как уйти, спросила, собирается ли Лена куда-нибудь в ближайшее время. Самохина ответила, что если и уедет, то только на Сейшельские острова. Гостья задумалась, пытаясь определить, шутка это или и в самом деле так. Но потом уж, без всякой связи, перед тем, как переступить порог, поинтересовалась:
        — Так Сережка был у тебя или нет?
        — Даже если и был, тебе нечего волноваться. Мне нравится другой мужчина,  — ответила Самохина.
        И это была чистая правда.
        Сергей позвонил около полуночи. Он искал жену. Лена сообщила, что Светлана была у нее и в последний раз пыталась звонить ему около восьми вечера, когда вышла из ванной. Телефон Лаленкова не отвечал. Сергей сказал, что телефон разрядился, а он вернулся домой около десяти, но Светку не застал, ждал, ждал, пытался безрезультатно дозвониться до нее. А поскольку она обычно так долго не задерживалась, то он начал волноваться.
        — Так, может, и у нее телефон разряжен?  — предположила Лена.
        — А сама-то она где? У Смирновых ее нет и не было, к тебе приходила вечером, помылась и сразу пошла, наверняка домой. Тем более у нее же явно была большая сумка, она же в ванную кучу всего с собой тащит. Не станет же Светка с банными вещами по улицам шляться. Я и на домашний родителям ее звонил, хотя те отдыхают в Крыму, потом позвонил их соседям по площадке, они звонили в дверь и сказали, что в квартире тишина.
        — А дача у вас есть?
        — Дачи у нас нет. Хотя есть у тещи двоюродная сестра в деревне, куда они любят ездить отдыхать, да и просто за грибами. Но туда добираться два часа на электричке. Не поедет же Света туда на ночь глядя? Да еще с сумкой.
        — А ты позвони этой тетке двоюродной.
        — Да я и телефона ее не знаю, к тому же не уверен, есть ли там зона приема. Кстати, она у тебя мылась? Все нормально прошло?
        — В каком смысле? Не подрались ли мы? Нет, не волнуйся, я могу быть и терпеливой.
        — Да я просто так спросил,  — не очень уверенно объяснил бывший одноклассник.  — А вообще, она не говорила, куда пойдет? Может, при тебе она с кем-то по телефону договаривалась о встрече?
        — Нет.
        — И что делать? В полицию звонить — рано. А если ждать до утра, а потом ментам позвонить и сообщить, что жена дома не ночевала, то там ржать будут очень долго. Еще издеваться начнут, спрашивать, как она выглядит и вообще, и как у нас с ней в постели…
        — Уже было такое?
        — Нет, такого не было… То есть Светка иногда пропадала вроде как. А потом звонила, что к тетке в деревню поехала, а там телефон не каждый раз берет, и чтобы позвонить, надо на дерево залезать. Ну, ладно, буду ждать ее звонка или надеяться, что она скоро сама появится. Но я в любом случае сообщу, чтобы ты не волновалась.
        Лена и не собиралась волноваться. От ее дома до дома Лаленковых пешком не более десяти минут. И потом — был летний вечер, светло, народу много, да и дорога не через пустыри, так что ничего страшного случиться не могло. Да и сам Лаленков это понимает. А что там у них в семье творится и как часто жена дома не ночует, Лене все равно.
        Но на всякий случай она позвонила Ирине Смирновой, та была спокойна. Посоветовала Лене не заморачиваться, потому что все понятно и так.
        А поскольку Самохина не поняла, что должно быть понятно, объяснила шепотом, очевидно, для того, чтобы не слышал ее собственный муж:
        — Завела кого-то на стороне. Не часто, но с ней такое случается. Сразу начинает о внешности своей заботиться, на фитнес ходить, сто раз за день на весы встает… Удивительно, что Сережка ничего не замечает. Но вообще, мне кажется, он уже догадывается. Ничего, вернется Светка утром, найдет что сказать… Мосты развели, телефон разрядился… Но это уже не наша забота.
        Лена спорить не стала, потому что вспомнила, как Лаленкова крутилась перед зеркалом. И она пыталась дозвониться до мужа и злилась от того, что номер Сергея был выключен. Может быть, хотела предупредить, что не будет ночевать дома?
        Глава вторая
        Поездка к острову сорвалась, хотя обо всем договорились заранее, и встреча с Федором была назначена на восемь утра у ворот яхт-клуба, где у причальной стенки стоял катер Самохиной. Будильник заведен на шесть, но за полчаса до того как он должен был сработать, зазвонил телефон.
        Лена сняла трубку, не успела даже ответить, как услышала голос Лаленкова:
        — Я только что написал заявление о пропаже жены. Все как и предполагал: в полиции сказали, что такое случается практически с каждым. Дескать, погуляет ваша жена денек-другой и вернется… Но я настоял… Короче, написал, что она не могла так поступить, потому что у нас были важные планы на самое ближайшее время. Но это еще не все. Я решил проверить весь путь от твоего дома до нашего и даже прошел через проходной двор, то есть путем, которым Светка могла воспользоваться, потому что он короче… Там стоит мусорный контейнер. Я, конечно, не стал бы в него заглядывать, но крышка открыта, потому что контейнер переполнен. Уже прошел мимо и вдруг заметил, что сверху лежит полиэтиленовый пакетик, похожий на тот, что у нас дома присутствовал. Розовый такой, из магазина «Иль де шанс»…
        Сергей замолчал и вздохнул.
        — Остров удачи,  — перевела Лена,  — есть такая сеть магазинов.
        — Ну да. Светка туда постоянно заходила. Так вот, я взял этот пакетик, заглянул в него, а там ее шампунь… Вернее, пустой флакон от ее шампуня, пустая пачка сигарет «Гламур» с ментолом, которые она курила… То есть курит. А еще стринги. Ну, я могу понять, что шампунь закончился, сигареты тоже… Но трусики зачем выбрасывать? Тем более что она сама никогда ничего не выбрасывает! У нас по всей квартире ее старые вещи валяются, пока я их не выброшу. И то потом она начинает ругаться: зачем ты распоряжаешься моими вещами! Короче говоря, я думаю, что на Светку напали, забрали сумку, все ненужное из сумки выбросили. А кошелек, телефон, косметичку, духи, полотенце забрали…
        — Я готова поверить, что на твою Свету напали неадекватные женщины, у которых не хватает денег на покупки в «Иль де шанс», что они забрали духи и полотенце. Но где она сама?
        — Так вот это и надо выяснить!  — закричал Лаленков.  — Только почему обязательно женщины напали? Мало, что ли, маньяков разных? Короче, я сейчас иду обратно в отдел полиции и представлю им доказательства.
        Спорить с Сергеем было бесполезно. Снова ложиться в постель смысла не было. Пришлось идти готовить завтрак, собирать вещи для поездки на остров… В шесть сработал будильник, а через пару минут еще раз позвонил Лаленков.
        — Я представил в полиции доказательства. Сказал, что у меня есть свидетель, который подтвердит, что Света решила сразу идти домой, никуда не заходя и не планируя больше ничего. Они записали данные свидетеля и обещали с ним связаться в самое ближайшее время. Так что никуда не уезжай.
        — Почему я должна сидеть дома?
        — Потому что я сказал, что свидетель — это ты. То есть свидетельница. Ты что, не понимаешь, насколько все серьезно? Я всю ночь обзванивал знакомых. Никто ничего не знает.
        Он закончил разговор. Но почти сразу позвонила жена Лешки Смирнова.
        — Ты в курсе, что случилось?  — спросила Ирина.  — Поначалу я не думала, что все так серьезно. Сережка в панике. А такое случается редко.
        — В жизни всякое случается,  — ответила Лена,  — жалко Сережку, но мне кажется, что полицейские правы — Светлана вернется и найдет, как объяснить свое отсутствие мужу…
        — Просто ты многого не знаешь,  — понизив голос, продолжила Смирнова.
        — А что я должна знать?
        — Да так, ничего,  — ответила Ирина,  — забудь.
        И тоже прервала разговор, даже не разъяснив, что требуется забыть.
        Лена набрала номер Федора, который сообщил, что стоит на пороге, готовый мчаться к яхт-клубу.
        — Не надо никуда мчаться,  — предупредила Лена.  — Извини, но все отменяется. Пропала жена бывшего одноклассника. Ушла вчера от меня, а до дома так и не дошла. Вполне возможно, что придется давать показания в полиции.
        — Тогда я сейчас приеду к тебе,  — пообещал Федор.
        Он отреагировал так стремительно, что поневоле Лена задумалась: «А может, и в самом деле что-то страшное случилось?» Она даже почувствовала себя неловко оттого, что с самого начала не восприняла пропажу Лаленковой так серьезно, пыталась даже переубедить Сергея. Пыталась шутить, разговаривая с ним. А что, если и в самом деле произошло то, о чем думать даже не хочется? Сразу вспомнилась Светка, как она крутилась перед зеркалом, как восхищалась увиденным на экране телевизора коралловым рифом… А вдруг в жизни Светки уже не будет ни островов, ни рифов, ни магазинов «Иль де шанс», ни зеркала?..
        Федор появился очень скоро. Приехал он с Шариком и сразу спросил, есть ли известия о пропавшей девушке. Лена ответила, что пока тишина и что она пока решила воспользоваться Всемирной паутиной: зашла в социальные сети, чтобы определить круг знакомых Светланы, а главное, узнать, есть среди них кто-нибудь, кто проживает в домах, прилегающих к проходному двору, где Сергей обнаружил ее вещи.
        — Направление мыслей очень верное,  — оценил Федор и тут же попросил номер телефона пропавшей, потому что у него есть знакомые, которые могут проверить все последние исходящие и входящие звонки.
        Социальные сети почти ничего не дали. Светлана размещала много своих фотографий, в основном селфи: на пляже возле моря, возле барных стоек, в бутиках и возле дорогих автомобилей. Судя по всему, она любила фотографироваться в каждом новом купленном платье, а иногда и в белье. Под некоторыми снимками стояли оценки восхищенных пользователей. «Как всегда, хороша!», «Конфетка!», «Супер!» — оценки ставили одни и те же люди, в основном девушки, которых Лена не знала.
        Жена Леши Смирнова тоже была среди друзей Светланы. Иногда Ирина с ней переписывалась прямо на стене, они постили новости друг друга. Лаленкова размещала свои мысли по всякому поводу или просто так. Например, что длинноволосые мужчины ее не вдохновляют, потому что она любит брутальных и лысых, вроде Брюса Уиллиса… Были также анекдоты и всевозможные картинки.
        Вскоре Федору позвонили и сообщили, что последний звонок, сделанный с телефона Лаленковой, адресован некоей Элине Кондрашовой, 56 лет. А с мужем Светлана в последний раз связывалась за четыре часа до этого. С Кондрашовой она разговаривала почти ежедневно, хотя разговоры не были длинными — продолжались обычно не более трех минут.
        — Среди ее друзей в социальных сетях нет никакой Кондрашовой,  — просмотрев страничку Светланы, сказала Лена.
        — Вероятно, потому, что не все пенсионерки такие продвинутые. А потом, она могла говорить и не с ней. Просто номер оформлен на эту даму, а пользуется им совсем другой человек,  — объяснил Федор.
        Вскоре ему прислали распечатку с номерами телефонов абонентов, с которыми Светлана связывалась последние семь дней. Там был и номер Самохиной. Остальные решили проверить через социальные сети.
        Женщин с фамилией Кондрашова было много. Но Элина среди них оказалась одна. Возраст у нее был не указан, а в графе «род занятий» у Элины Кондрашовой значилось «бизнесвумен». Полдюжины друзей, среди которых Лаленковой нет, и несколько фотографий: полная дама за рулем автомобиля, эта же дама на фоне мангала и дачной теплицы с шампуром в руке, а один раз с лысым мужчиной, который смотрел в сторону, на сороку, сидящую на заборе из листов профнастила.
        — Колоритная парочка!  — усмехнулся Федор.
        А Лена вздохнула, решив, что вряд ли это та самая женщина, с которой часто созванивалась жена бывшего одноклассника. Федя пообещал, что попросит знакомых выяснить все же про нужную им даму.
        — А у них есть такая возможность?  — спросила Самохина.
        — Они могут многое. Мой отец и я на государевой службе, а поскольку отец представляет некоторую ценность для нашего государства, то в такой пустяковой просьбе компетентные органы не откажут.
        Вскоре позвонили из полиции, попросили Самохину зайти в отделение, но когда Лена сослалась на отсутствие времени, стали опрашивать по телефону.
        Когда она в последний раз видела гражданку Лаленкову и какие были с ней отношения? Какие у Елены Самохиной отношения с мужем пропавшей? Ссорились ли Лаленковы между собой? Имелись ли у них финансовые проблемы? Имелись ли у супругов романы на стороне?
        Вопросов было много, и полицейский задавал их скороговоркой, словно и сам хотел побыстрее закончить.
        Лена не выдержала:
        — Может, хватит? Вам как будто бы ответы даже не нужны.
        — У меня дел выше крыши,  — пожаловался следователь,  — а тут еще этой ерундой заставили заниматься. Ваш друг Лаленков уже в прокуратуру позвонил, мол, у него заявление не хотят принимать. А когда его женушка вернется домой, вся счастливая после… сами понимаете, после чего,  — так он ведь не придет к нам извиняться!
        Пока Лена беседовала со следователем, с Федором связались его знакомые и сообщили, что женщина с фотографий в социальной сети — та самая Кондрашова, на которую оформлен телефонный номер. Она является пенсионеркой и собственницей небольшого магазинчика, в котором продают корма для животных. Кроме магазинчика она еще и совладелец ветеринарной клиники. Но неделю назад гражданка Кондрашова улетела отдыхать в Абхазию… Так что вряд ли Лаленкова разговаривала по телефону именно с ней.
        — Прямо детектив какой-то!  — удивилась Лена.  — Как теперь в этом разобраться?
        — Любое расследование — это определенная логическая задача,  — проговорил Федор.  — При наличии всех данных ее можно решить при помощи такой науки, как формальная логика. Законов всего четыре: непротиворечивости, тождества, исключения третьего и закон достаточного основания…
        — А если данных не хватает? Или когда их собрать невозможно?
        — В любом случае надо постараться узнать как можно больше, а если данных не хватает, на помощь приходят наблюдательность и еще интуиция.
        Федор посмотрел на Самохину внимательно:
        — Хочешь сама расследовать это дело?
        — Так дела никакого нет. Будем надеяться, что Светка скоро объявится. Думаю, что еще до конца дня позвонит Лаленков и скомандует: «Отбой!»
        Сергей действительно позвонил очень скоро. Но был еще больше встревожен. Сообщил, что позвонил родителям жены и намекнул, что Светка, кажется, уехала к двоюродной тетке в деревню. Тесть очень удивился этому известию, мол, что Светку только в детстве туда можно было затащить, и то на аркане, а потом уже никак — дочке казалось, что ее обязательно заставят полоть клубнику или собирать смородину.
        — А тебе знакома некая Элина Кондрашова?  — поинтересовалась Самохина и, поскольку Лаленков молчал, подсказала:  — Пенсионного возраста, полная… Светлана ей вчера звонила.
        — Кто?  — переспросил недоуменно Лаленков.  — Не знаю такую. Может, с ее работы… Хотя вряд ли. Со старыми, да еще с толстыми Светка старалась не общаться: она всерьез думала, что старость и полнота — заразные болезни. И вообще, ты можешь себе представить, чтобы Светка общалась с толстой бабкой, да еще с именем Элеонора, или как там ее? О чем им беседовать — о поликлиниках, что ли? Но все равно, спасибо. И вообще, если что-нибудь новое узнаешь, сразу мне звони.
        Конечно, Самохина не собиралась ничего расследовать. Суматошное утро заканчивалось, время подбиралось к полудню, и стоило заняться чем-нибудь более полезным и приятным. Лена предложила Федору съездить на Финский залив, где можно спокойно отдохнуть.
        Она летала над водой, снизу с пустынного, поросшего осокой берега за ней наблюдали молодой человек и большой лохматый пес.
        Когда Лена спустилась вниз, заглянула в телефон и увидела с десяток пропущенных вызовов. Звонил, разумеется, Лаленков. Не дождавшись ответа, он прислал текстовое сообщение:
        Похоже, Светки уже нет в живых. Боюсь, что я — следующий.
        Глава третья
        Утро выдалось тусклым. Самохина проснулась рано, взглянула за окно, увидела затянутое облаками небо, посмотрела на часы — начало седьмого. Но спать уже не хотелось: на душе была тяжесть. Лена поднялась, вспомнила вчерашний день, настроение не улучшилось. Судя по тому, что Лаленков не звонит, Светлана так и не появилась. И то, что накануне было предположением, начало превращаться в уверенность. Это было страшно: казалось бы, еще совсем недавно живая Света была здесь, в этой квартире, они о чем-то разговаривали, и Самохина даже тяготилась ее раскованностью и пустыми разговорами. Но все это теперь не имело никакого значения, потому что все это накрыла страшная реальность — Лаленковой нет больше. Вряд ли ее тело нашли, иначе Сергей тоже позвонил бы. Теперь оставалось только надеяться, что со Светланой все в порядке, но нехорошее предчувствие так сдавливало сердце, словно то страшное, что случилось с женой одноклассника, еще не конец тревог и теперь опасность угрожает самой Лене. Мысль об этом уже пробивалась накануне, но Лена отгоняла ее, и потом, рядом был Федор, а с ним можно ничего не бояться.
        Она попыталась отвлечься, подумать о чем-то другом, но не получалось. На всякий случай Лена набрала номер бывшего одноклассника, надеясь, что он сейчас бодрым голосом скажет, что все разрешилось, жена его попала в больницу или… Что могло случиться еще, Лена не успела представить, потому что Лаленков взял трубку. Не поздоровался, сразу спросил шепотом:
        — Ты одна?
        — В каком смысле?  — не поняла Лена.
        — В смысле, дома сейчас — одна?
        — А в чем дело?
        — Не уходи никуда, я сейчас приду.
        Она даже не успела возразить или спросить, что за необходимость приходить так внезапно. И даже про Светлану не спросила.
        Лаленков позвонил в дверь через пару минут: вероятно, ее звонок застал его у двери парадного. Влетел в квартиру взбудораженный и бледный.
        — Ты ни с кем не делилась, где была в эти выходные?  — спросил Сергей с порога. Но ответа как будто не ждал и тут же заявил:  — Я поживу у тебя какое-то время. День-два. Ты не против?
        — Ты от кого-то прячешься?  — растерялась Лена.
        — Только не спрашивай!  — закричал он.  — Все хуже, чем ты можешь себе представить! Это вопрос жизни и смерти!
        — Тогда тем более против!
        — Самохина!  — пытаясь перейти на шепот, захрипел Сергей.  — Ты не представляешь даже, во что мы вляпались! Я хотел раньше рассказать, но это не только моя тайна.
        — Мы?  — удивилась Лена.  — Я-то каким боком?
        — Ты тоже была на этом острове.
        — Ну и что?
        Лаленков замолчал, дышал он глубоко и часто, как после долгого бега.
        — Я прошу помощи. А ты…
        Она смотрела на Лаленкова, пытаясь понять, почему бывший одноклассник так испуган.
        — У тебя же есть друг Лешка. Может, тебе у него пожить?
        — В том-то все и дело, что нет больше Лешки, и жены Лешкиной нет тоже…
        Лаленкова начало трясти. Лена принесла ему стакан с водой. Сергей сделал большой глоток и закашлялся. А потом заговорил дрожащим голосом:
        — Я сегодня пришел к Смирновым. Позвонил, а потом смотрю: дверь не заперта. Вошел. А они в спальной оба… Леха к креслу привязан, а Светка в постели… И оба мертвые! Их убили!
        — Кто убил?  — тихо спросила Лена, чувствуя, как холодеет спина.
        — А я знаю?! Наверное, те же, что Светку…
        Лаленкова снова начало трясти.
        — Это было ужасно! Я Иркиному брату позвонил. Хотел к нему бежать: думаю, Володька здоровый, в случае чего, отобьемся… А он тоже не отвечает. Тогда я к тебе помчался.
        Лена стояла пораженная. Она не могла представить, что Лешки Смирнова, которого она знала с первого класса, больше нет. Что она больше не увидит его никогда, а самое страшное — что его убили…
        — Короче,  — начал объяснять Лаленков,  — это Смирнов подбил меня поехать на этот остров… То есть я подбил. Он без меня туда хотел рвануть, а потом понял, что без помощников ему не справиться.
        — Не справиться с кем?
        — Не справиться без лодки, и вообще. Я вспомнил про тебя и твой катер, пообещал тебя уговорить нас отвезти. Дело в том, что у Смирнова была бабушка…
        — При чем тут Лешкина бабушка?  — удивилась Лена.  — Я ее помню, сто раз видела, нормальная…
        — Она умерла… Зимой еще умерла. А перед смертью рассказала Лешке одну историю, в которую он не поверил сначала. Честно говоря, когда я узнал, тоже подумал, что у его бабушки не все в порядке с головой. Она ему сказала, что настоящая ее девичья фамилия не Воронкова, а Воронцова, и она по отцу из графского рода. В тридцатые годы ее отца репрессировали, и они с матерью жили совсем плохо. А когда блокада началась, то шансов выжить у них не было совсем. Однажды, когда они пошли отоваривать карточки на хлеб, на них напала какая-то шпана, карточки отобрали,  — а это верная смерть. Сидели они с матерью на сугробе и ревели. А мимо проходил какой-то офицер, остановился, спросил, в чем дело… Короче, проводил он их до дома, достал из вещмешка консервы, хлеб и папиросы, на которые тоже можно было выменять продукты, отдал им. А когда узнал их настоящую фамилию, увидел фотографии на стенах, сообщил, что знал их репрессированного отца. Он им до конца войны помогал. Так они пережили тяжелое время. А когда война закончилась, он демобилизовался и к ним пришел, чтобы попрощаться. Он будто бы в монастырь собрался. Но
посмотрел на них, на их нищету и остался. Стал в гости приходить. Так приходил, приходил, а потом на прабабушке Смирнова и женился. А бабушку Смирнова удочерил. И прожил еще после войны лет десять. А когда умирал, то позвал приемную дочь и поведал то, что потом мне пересказал Лешка. Кстати, Лешку в его честь назвали.  — Лаленков перевел дух и выпалил:  — Вот из-за всего этого влипли мы все.
        — Из-за чего? Рассказывай уж!  — поторопила Самохина.  — Я ничего не поняла. При чем тут какой-то офицер? При чем тут бабушка Смирнова?
        Бывший одноклассник вздохнул и продолжил рассказ:
        — Оказывается, когда началась Гражданская война, белый генерал Щербачев — представитель французской военной миссии — начал собирать деньги на белое движение. Сам он жил в Бухаресте при дворе румынского короля. А его эмиссары мотались по России, собирая то, что подготовили люди. А это было в основном золото, драгоценности. Шел сбор средств и в Петербурге. И здесь собрали очень много. И за всем этим приехал князь Долгоруков. Но чекисты пронюхали о его приезде и устроили на Долгорукова засаду. Князю удалось вырваться. Он хотел уйти через Финляндию, но не сумел, оказался на одном островке в Ладожском озере. Теперь поняла?
        — То есть ты хочешь сказать, что на том самом острове, на котором мы отдыхали?
        — Ну да. Долгоруков пробыл там до зимы. С острова было не выбраться, он остался без лодки. Жил в скиту, в котором до того обитал монах-отшельник. Ловил рыбу, грибы собирал. А когда началась зима и Ладогу сковал лед, он пешком дошел по льду до Валаама и принял постриг в Валаамском монастыре. Вообще, он принял на себя великую схиму, то есть отрекся от всего мирского, должен был вести аскетический и уединенный образ жизни. Короче говоря, он вернулся на тот самый остров и прожил там больше двадцати лет. Все местные про него знали, кто-то приезжал исповедоваться как к святому человеку, кто-то просто поговорить или привезти ему продукты… А когда после финской войны вся эта территория, и остров в том числе, отошла к Советскому Союзу, на остров прибыли сотрудники НКВД, побеседовали с ним, но оставили в покое. А в сорок первом, когда Долгоруков узнал, что началась война, пошел добровольцем. Правда, брать его не хотели. Но у него были знакомые на командных должностях в Красной армии, он обратился к ним, и его взяли командиром батареи. Войну он закончил майором, хотел вернуться в монашество, но вместо этого,
как я уже говорил, женился на прабабушке Смирнова. Вот и все…
        — Как все?  — не поняла Самохина.  — А опасность, которая нам угрожает? Как это связано?
        — Напрямую!  — заявил Сергей.  — Перед смертью Долгоруков сообщил приемной дочери, что сокровища, которые ему передали для белого движения, он спрятал на островке. Закопал в землю и стерег двадцать лет.
        — Не может быть!  — не поверила Лена.
        — Вот и бабушка Смирнова тоже не поверила. Мало ли что привидится умирающему? Потом и Лешка не поверил. Он думал, что это байка. Стал бы он со мной тайной делиться, если бы верил в эту историю? А я решил проверить. Прочитал много чего. Про генерала Щербачева, про то, как по России собирались деньги. Даже узнал, что генерал потом жил в Ницце в квартире, подаренной ему румынским королем Фердинандом, спал на огромном сундуке, набитом пачками царских денег, к сожалению, бумажными кредитными билетами «катеньками» и «петеньками», то есть номиналом в сто и пятьсот рублей. Представляешь, какие там суммы пропали неиспользованные?! Но главное — тогда же я узнал легенду о том, как петербургская знать собрала на святое дело уникальные бриллианты, рубины, изумруды. Сколько было собрано — никто не знает, а слухи ходили разные. Говорили, что на эти деньги можно было бы снарядить не одну армию. Вот так.
        — Но это же легенда.
        Лаленков помолчал, а потом перешел на шепот:
        — Чистая правда все это! Я не верил, надеялся. Хотел надеяться. Меня даже трясло от желания проверить. А потом убедил и Лешку, настоял поехать на остров. Знал бы тогда, чем это все закончится… Короче, привезли мы с собой металлоискатель, щупы сделали, чтобы землю проверять. Остатки скита нашли сразу, но там только черные бревна и крыша, провалившаяся внутрь. В доме он ценности не прятал, и мы все вокруг начали проверять. Всю субботу там шарили, а потом Светкин сводный брат предложил камень-валун сдвинуть, который на пригорке стоял. Он здоровый, ты сама видела. Мы втроем полчаса мучились, но сдвинули. Под камнем пусто оказалось, но когда стали щупом землю проверять, сразу нашли то, за чем приехали. Удивительно, конечно, как Долгоруков один смог этот камень сдвинуть и свой тайник придавить. Саквояж был завернут в холщовый мешок, от которого почти ничего не осталась, и сам саквояж тоже начал гнить. Открыли мы… А внутри…
        Лаленков закрыл глаза, словно хотел вспомнить, что было внутри саквояжа.
        — Самохина, ты даже не представляешь, что там было! Ожерелья, колье большие и маленькие, перстни, просто камни в оправе и без… И не обычные колечки или брошки, а произведения искусства! Крупные брильянты, изумруды, рубины, даже яйцо Фаберже с парусником внутри. Похоже на то, что на фотографии твоего прадедушки. Володька, Светкин брат, он вроде разбирается немного в этих делах, сказал, что только Фаберже тянет миллионов на пятнадцать евро, если не больше… А остальному просто цены нет. Володька сказал, что знает, куда можно все это пристроить,  — по частям, разумеется. Потому что нет таких людей, которые могут взять все сразу. То есть они есть, но он с такими не знаком…
        — И что дальше было?  — нетерпеливо спросила Лена.
        — Мы договорились, чтобы все оставалось пока у Лешки. А Володька собирался найти надежного покупателя. Мне пообещали десять процентов за участие. Правда, Смирнов хотел дать еще меньше — якобы я не смог тебя уговорить, а у него получилось… Но он не жадный, ты и сама знаешь… Только нет его теперь, и Ирки его нет. Не верится, что так случилось. И что это все со мной наяву, а не кошмарный сон…
        Сергей закрыл лицо ладонями, как будто собирался заплакать.
        — Ты в полицию не обращался?  — поинтересовалась Лена.
        — А зачем? Придется же все им рассказать. А потом, как объяснить, что это не я их… Кто поверит?
        — А кто тогда это сделал?
        Лаленков пожал плечами.
        — Я этого точно не делал. Володька, Иркин брат, тоже вряд ли. Не будет же он убивать свою сестру, пусть даже и сводную? Светку мою еще раньше грохнули — теперь уж сомнения нет. Конечно, есть надежда, что она жива и ее пытают сейчас на предмет этих сокровищ, только она все равно ничего не скажет, потому что не знает, где они находятся. Остается только тот мужик с собакой. Мне вообще теперь кажется, что не случайно он туда приперся, не просто так. Может, он тоже тайну знал? Только не мог найти — камень-то сдвинуть одному не под силу. А внутри этого развалившегося домика явно рыли, искали… Я видел, как ты с тем парнем общалась, случайно, по простоте душевной, не оставила ему номер своего телефона или того хуже — свой адрес?..
        Самохина задумалась, стоит ли говорить правду, а потом произнесла с уверенностью в голосе.
        — Нет, конечно. А зачем мне это?
        — Ну мало ли… Он наверняка решил, что и ты что-нибудь знаешь о драгоценностях.
        — Так если он забрал драгоценности, зачем нас убивать?  — шепотом спросила Лена.
        Лаленкова замолчал, посмотрел на нее, размышляя.
        — Прости, что втянул тебя в это дело. Теперь думай сама, куда бежать и как спастись.
        — Так, может, и в самом деле лучше в полицию обратиться?
        — И кто тогда будет главным подозреваемым? Ты подумала?! В историю про клад никто не поверит, а вот в то, что я сам свою жену убил, а потом еще своих друзей Смирновых, которые были свидетелями моего преступления… А потом полицейские выяснят, что мы со Светкой разводиться пытались. Два раза даже заявления подавали на развод, а потом вроде как помирились. Я, может, и развелся бы, но как представлял себе этот суд, раздел имущества, склоки все, скандалы, крики… И сам же забирал заявления, а Светке, мне кажется, все равно было.
        — Я и не знала.
        — А никто не знал. Лешка только. Но если Лешка знал, то и жена его наверняка. Но все равно, для следствия главным подозреваемым будет тот, кому было выгодно от жены избавиться. Чтобы имущество при разводе не делить.
        — А Лешу и Ирину зачем тебе убивать? То, что они свидетели преступления,  — слабый аргумент. Ты же не стал бы убивать жену у них на глазах?
        Она произнесла это и поняла, что действительно версия очень правдоподобная. Лаленкову никто не поверит. А история про драгоценности похожа на вымысел.
        — С чего бы мне вообще Светку убивать!  — возмутился Сергей.  — Это все связано с кладом! Кто-то ведь узнал, что мы его нашли! И где он сейчас! Кто-то ведь пришел в квартиру Смирновых, убил их и рылся в шкафах и везде. Все вещи разбросаны. А я, как Лешку с Иркой мертвых увидел, сразу убежал оттуда. Не на лифте, а по лестнице бежал. Чуть не упал даже, выскочил и сразу к тебе. Под дверью стоял, все дух не мог перевести, думал, а вдруг и тебя тоже нет. А раз ты не в курсе была, так, может, у тебя здесь сейчас самое безопасное для меня место. Так можно у тебя пару дней перебиться?..
        …Позвонил Федор. С телефоном Лена вышла на кухню и старалась говорить негромко.
        — Привет. Какие у нас планы на сегодня?  — спросил он.
        — У меня, то есть у моих друзей, большие неприятности… То есть кое-кому из них уже совсем плохо и помочь нельзя… По телефону все не рассказать…
        — Я подъеду.
        — Только не поднимайся в квартиру, я буду ждать на улице.
        Лена положила трубку и подумала, что зря она позвала Федора: ведь это не ее тайна. К тому же вдруг Лаленков прав и новый знакомый в самом деле причастен к этому преступлению? И только с виду он такой улыбчивый и спокойный.
        Лена хотела перезвонить и отменить встречу, но потом решила, что о пропаже жены Лаленкова Федор уже знает, а значит, и все остальное от него скрывать нет смысла. К тому же он наверняка сможет помочь, как помог с определением личности той самой Кондрашовой. А в то, что он может оказаться преступником, Самохина совершенно не верила.
        На кухню заглянул Сергей.
        — Ты меня бросила, а я хочу посоветоваться…
        — Я хотела тебя чем-нибудь накормить.
        Лаленков покачал головой:
        — Ничего в горло не полезет.
        Ему хотелось выговориться.
        — Володька еще вчера обещал связаться с покупателем. У него есть какой-то банкир, который к ним в зал ходит подкачаться. Володька даже на телефон сфотографировал Фаберже и еще несколько вещей. Хотел этому банкиру показать. Тот крутой по жизни, работает вице-президентом в банке «Евротраст». Слышала про такой?
        Самохина не ответила. В «Евротрасте» работал и Саша Труханов. Не вице-президентом, разумеется. Совпадение, конечно. И Лаленков не мог знать, что у Лены с сотрудником этого банка был роман. Хотя Лешка Смирнов видел их как-то вместе… Труханов, заправив бак топливом, отправился оплачивать бензин, Лена сидела на пассажирском кресле, и тут в окно постучал бывший одноклассник:
        — Хорошая тачка. Замуж, что ли, вышла?
        Начал разглядывать салон дорогого внедорожника и увидел кайтборды.
        — Ты все своим серфингом занимаешься?
        Долго разговаривать с ним не хотелось, и Лена ответила тогда, что хозяин машины — просто знакомый, который берет у нее уроки кайтинга. Что такое кайтинг, тоже решила не объяснять. Тут как раз появился Саша, и Лешка поспешил к своему «Опелю», из которого Лену разглядывала Ирина Смирнова.
        Это случилось год назад, тогда невозможно было представить, что жизнь одноклассника и его жены оборвется таким трагическим образом.
        Лаленков нажимал кнопки своего мобильного и выглядел еще более встревоженным.
        — Я теперь Володьке названиваю,  — объяснил он,  — а у него отключен телефон. Вдруг и с ним что-то случилось?
        Сергей опустился на диван, откинулся на спинку и тут же снова вскочил.
        — Это все из-за клада! На нем проклятье! Не надо было его откапывать.
        Он смотрел на Лену, но словно ее не видел, судя по всему, заряд смелости у Лаленкова закончился, и выглядел он совсем обреченным. Он закрыл ладонями лицо и выдавил:
        — Все! И бежать-то некуда: везде найдут.
        Как его успокоить, Лена не знала, и вспомнила вдруг о бутылке виски, которая стояла у нее на кухонной полочке почти год. Виски принес как-то Труханов, но пить тогда они не стали… Сергей взял протянутый ему наполовину наполненный стакан, понюхал, поморщился и осушил одним глотком. Выдохнул и задумался.
        — Еще?  — спросила Самохина.
        Бывший одноклассник кивнул и сказал:
        — Салатик свой прихвати! Или еще чего-нибудь перекусить. Я сутки, наверное, ничего не ел.
        Пришлось готовить ему яичницу с ветчиной. Лаленков ждал завтрак молча, поглядывая на бутылку виски.
        Перед тем как начать есть, бывший одноклассник предупредил:
        — Запомни: мы ничего не знаем и нигде не были. Сейчас дозвонюсь до Володьки, вызову его сюда, и мы вместе решим, что делать дальше.
        Но шурин Смирнова по-прежнему был не доступен. Лена посмотрела на часы.
        — У меня сегодня была запланирована встреча, которую нельзя перенести. Я отъеду ненадолго, а ты запрись изнутри на ключ и на задвижку. Когда вернусь, позвоню в дверь трижды, чтобы ты знал, что пришла именно я.
        — С кем встречаешься?
        — Мне обязательно надо быть в городском спорткомитете, чтобы решить вопрос об участии в соревнованиях на Сейшелах.
        — Да-а,  — удивился бывший одноклассник.  — А мне как раз надо исчезнуть куда-нибудь далеко. Ты можешь с собой взять на Сейшелы сопровождающего?.. Вроде тренера или массажиста. А вас на таможне осматривают?
        — Обязательно.
        — Жаль,  — расстроился Лаленков.  — Хорошо бы вывезти драгоценности. Здесь их все равно не продать, а там, в Швейцарии или в Голландии, легко. В Цюрихе их любой банк в качестве обеспечения примет, даст кредит с предварительной договоренностью, что клиент его не возвращает. Дисконт, конечно, будет огромный, но все равно того, что останется, мне хватит…
        Сергей посмотрел на Лену и уточнил:
        — Нам хватит.
        — А на какую сумму всего этого добра?
        — Могу только предполагать. По меньшей мере на сто миллионов евро. Я по камням не большой специалист, но посмотрел в интернете, за сколько уходят подобные уникальные вещи на аукционах. Очень дорого получается. А если не сразу все отдавать, а выставлять по одному или по два камня, тогда еще больше…
        Кажется, Сергей уже забыл, что драгоценности сейчас не у него, а ему угрожает опасность, и уже планировал, куда будет тратить деньги.
        Самохина вышла из дома, прошла до угла и увидела «уазик», рядом с которым стоял Федор. Выглядел он встревоженным.
        — Ты сказала, что кому-то из твоих знакомых совсем плохо и помочь им уже нельзя. Я правильно понял, что их уже нет?
        Лена кивнула и рассказала то, что узнала от Лаленкова.
        — Поверить трудно!  — удивился молодой человек.  — Но предположим, что все так и есть. Есть сокровища… А ты не думаешь, что твой одноклассник сам мог пойти на убийства? На руках у него такое богатство, вот крышу и снесло. Сначала убрал жену, потому что она — нелюбимая женщина, которая, как большинство женщин, болтлива, к тому же он ей не просто не доверяет, но и не хочет делиться. Потом еще личная доля десять процентов, которые пообещали в случае реализации клада, но могли и не дать. Владелец клада вроде как Смирнов… Ну и жена его по праву родственных связей. А если их обоих нет, то все можно разделить с тем самым Володей-качком. Но и Володя выглядит подозрительно. Вдруг он, отыскав покупателя, не захотел делиться и избавился от родственников и других претендентов на деньги? А потому Лаленкову и в самом деле грозит опасность. Или опасность грозит бодибилдеру. И сейчас важно узнать, у кого ценности хранятся.
        — Я думаю, что как раз у Володи. Он же собирался их сбывать…
        Федор помолчал и посмотрел на Лену.
        — Ты веришь этому Сергею? Всему тому, что он рассказал? Я в клад готов поверить, но потом, когда начали пропадать и погибать участники поисков… Что-то во всем этом не внушает доверия. Может, Лаленков придумал легенду как оправдание давно задуманного преступления?
        — Ну ты же тоже вроде как под водой что-то нашел. Я тебе не поверила, но когда Сергей рассказал свою историю, то подумала, что и твоя могла быть правдой. А Сергей назвал известную мне фамилию. Моего прадеда, как тебе известно, репрессировали. Взяли по ложному доносу, а потом приговорили. Но ему удалось передать записку из «Крестов». Она до сих пор хранится в нашем доме. Прадед пишет, что следователь организовал очную ставку с его другом капитаном Воронцовым. Воронцов был избит так, что прадед его поначалу не узнал вовсе. Но Воронцов на все обращенные к нему вопросы отвечал, что он инженер Воронков и работает на заводе имени Калинина, и человека, которого его просят опознать, он видит впервые в жизни. Потом в комнату позвали еще одного свидетеля, которого оба узнали. И свидетель опознал и прадеда, и его друга как царских офицеров, участников белогвардейского подполья: штабс-капитана Воронцова и капитана второго ранга Самохина. Воронцов, хотя и был изувечен, бросился на этого свидетеля, и его тут же застрелили. А прадеда расстреляли двумя неделями позже. Но вскоре он был оправдан, так как тот самый
свидетель Скрынник, который, обвиняя его и Воронцова, сотрудничал с Киевским ОГПУ, на самом деле оказался бывшим поручиком — адъютантом какого-то полковника, а потом в двадцатом году служил в контрразведке Симона Петлюры. А Лаленков мне сказал, что бабушка Смирнова была дочерью того самого Воронцова-Воронкова. Не мог же Сергей это так просто придумать.
        Федор согласился, но все равно сомнения у него оставались.
        — Но если драгоценности в самом деле существуют,  — сказал он,  — тогда, кроме твоего одноклассника и того качка, о них никто больше знать не может. Кроме тебя, разумеется. Но ты не убийца. Тем более узнала обо всем только сейчас. Значит, подозревать можно только этих двоих, один из которых, по твоим предположениям, хранит найденное богатство, но знать о себе не дает. Если он жив, на что мы надеемся, то надо его найти, а если нет, то…
        Он замолчал, но Лена и так поняла, что он хотел сказать. Если бодибилдер мертв, то убийцей может оказаться только Лаленков. Но невозможно поверить, чтобы Сережка, которого она знала с детства, который, в общем-то, был хорошим парнем, мог решиться на такое. Ну стащить пенал с красивой картинкой, напиться и приставать — это было. Но на страшное преступление он едва ли способен.
        — Надо с ним поговорить,  — предложил Федор,  — он наверняка знает больше, чем рассказал тебе.
        Лена достала телефон, чтобы позвонить и предупредить бывшего одноклассника, что вернется не одна. Услышала гудки, но Лаленков сбросил вызов. Набрала номер еще раз, теперь телефон Сергей уже отключил. Они поднялись на этаж. Самохина позвонила в дверь трижды, как и договаривалась, после чего вставила ключ в замочную скважину, повернула его, и дверь, не запертая на задвижку, открылась.
        — Сережа!  — позвала Лена.
        Ответа не было. Вдвоем с Федором осмотрели квартиру. Она оказалась пуста. Лаленков исчез.
        — Странно,  — удивилась Самохина,  — куда он мог деться? Из дома он не выходил, мы бы заметили. Не в окно же выпрыгнул?
        — На лестнице есть выход на чердак?  — спросил Федор.
        — Есть, только дверь обычно закрыта на висячий замок.
        Они поднялись наверх. Висячий замок был сорван.
        — Я первым зайду,  — предупредил Федор.  — Мало ли что ему в голову взбредет.
        Он вошел, огляделся и кивнул Лене, что можно заходить. Помещение было огромным. Сквозь чердачные окна сюда пробивался дневной свет, на полу — перья и голубиный помет.
        — Сергей!  — позвала Лена.  — Не надо прятаться: мы пришли тебе помочь.
        Никто не ответил, лишь с деревянной балки слетели, захлопав крыльями, два голубя.
        Федор молча показал рукой в ту сторону. Они направились туда, оглядывая все вокруг. В торце чердачного помещения был полумрак, стояло несколько фанерных ящиков и валялись картонные коробки.
        Они подошли, и Федор пнул один из ящиков, и тут же из-за коробок выскочил испуганный Лаленков с прутком арматуры в руках.
        — Не подходите!  — закричал он.  — Еще шаг, и я проломлю вам головы!
        Бывший одноклассник посмотрел на Лену.
        — А ты! Ты! Я же говорил, что этот во всем замешан. Это он убил их всех. Он убийца! Он бандит! А ты с ним заодно! Я в окно видел, как ты с ним договаривалась…
        — Я никого не убивал,  — спокойно ответил Федор.
        — Я только сейчас рассказала Федору, в какой непростой ситуации ты оказался, и попросила помочь тебе.
        — Помочь?  — крикнул Сергей, попытался рассмеяться, но у него не получилось.  — Помочь так же, как Лешке с Ириной? Не подходите!
        Федор шагнул, и Лаленков начал размахивать арматуриной.
        — Успокойся!  — попросила Лена.  — Давай просто обсудим все.
        — Не подходи!
        Он попытался ударить прутком сверху, но Федор увернулся, поймал его запястье, вывернул руку, а потом забрал арматуру.
        — Посиди пока на ящике,  — предложил он.  — Или вернемся в квартиру? Чаю попьем, успокоимся.
        Лаленков попытался освободиться от захвата, но не получилось.
        — Зачем ты с бандитами связалась?  — крикнул он Лене.  — Я бы и так с тобой поделился. Поехала бы на свои Сейшелы…
        — Федор — не бандит,  — вздохнула Самохина.  — Он военно-морской офицер, мой друг.
        Федор отпустил руку Лаленкова, и тот, отступив на шаг, все же опустился на пыльный ящик.
        — Как же, офицер!  — недоверчиво усмехнулся он.  — А я тогда — балерина.
        — Офицер-подводник,  — подтвердил молодой человек.  — Как тебе доказать, что мы не враги?
        — А скажи, какая скорость у самой быстрой современной торпеды?
        — Считается, что самая быстрая — система «Шквал» образца тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Триста семьдесят километров в час. Но сейчас разработаны и более скоростные. Как испытатель могу сказать, что у нас существуют уже и подводные аппараты, которые двигаются на больших скоростях. Они используют тот же принцип кавитации, также на твердом топливе, но с более мощным двигателем.
        — Так я и поверил,  — покачал головой Лаленков.  — И на каких глубинах такая скорость возможна?
        — Скорость около пяти сотен только на глубинах до тридцати метров, а ниже с увеличением плотности воды скорость падает.
        — Сказки рассказываете,  — не поверил Сергей.
        Но все же поднялся, отряхнул брюки.
        — Ладно, пойдем чай пить, хотя мне не до чаю.
        Они вышли из чердачного помещения, спустились. А перед тем как войти в квартиру, Лаленков произнес:
        — Но все равно вы мне помочь не сможете.
        Они молча ждали, когда закипит вода в чайнике. Лаленков, скорее всего, размышлял, что можно рассказать, а чем делиться не следует. Его никто не торопил. И только сделав первый глоток, Сергей вздохнул:
        — Не знаю, что Самохина вам рассказала, но…
        — Что знала, то и рассказала,  — ответил Федор.  — И теперь вместе будем думать, что делать, как вас обезопасить и как легализовать найденные предметы. Я подскажу, подобный личный опыт имеется.
        — Государству отдать, что ли? А потом ждать двадцати пяти процентов вознаграждения?
        — Четверть реальной стоимости — это уже огромная сумма. Но в том случае, если клад представляет культурную или историческую ценность, нашедший получает половину стоимости, которую определяют специалисты. Почитайте статью двести тридцать три Гражданского кодекса. Если бы вы с самого начала заявили о своей находке, то все сейчас были бы живы и здоровы.
        Лаленков сидел бледный.
        — Мы ничего не знали. Володька уверял, что если бы мы нашли клад на своей земле, то тогда получили бы четверть стоимости. А поскольку остров государственный, то ничего не получим…
        — Он ошибся по незнанию,  — сказала Лена.
        — Или специально наврал нам,  — ответил Сергей и зажмурился.
        Потом открыл глаза и начал рассказывать:
        — В воскресенье, сразу, как с острова вернулись, до глубокой ночи сидели у Смирновых, все рассматривали и решали, что с этими вещами делать. Там много ценностей всяких. Брат Ирины… Володька этот сразу начал нас убеждать, что сможет все пристроить. При нас позвонил своему знакомому, и тот сказал, что может посодействовать в продаже уникальных драгоценностей. Мы сфотографировали часть вещей, чтобы показать покупателю. Я тогда понял, что пасхальное яйцо Фаберже уже видел где-то. То есть не где-то, а у Лены в доме, на фотографии. Мы с Володькой потом прибегали сверять.
        — Так то яйцо, что вы нашли, и в самом деле принадлежало моему прадеду?  — удивилась Самохина.
        Лаленков кивнул.
        — Никаких сомнений. Абсолютно одинаковых изделий у Фаберже нет. Он каждый раз добавлял что-то новое, но яйцо, что на снимке, и то, что мы нашли, одинаковые на все сто.
        — По закону, если кто-то может доказать, что найденный клад принадлежит его семье, то он получает его полностью в свое распоряжение,  — заметил Федор.
        — Да мне не жалко,  — согласился Сергей.  — Мы думали, как лучше поступить. Но Лешка всех убедил, что посвящать Самохину ни во что не надо, а просто дать потом какую-нибудь сумму. Вроде как от незнакомого спонсора… Но я все же расскажу все по порядку. Володька договорился о встрече с покупателем. А вчера он позвонил и сообщил, что встречу перенесли на сегодня… Но я-то бегал Светку искал, а потому не особенно вникал.
        — Где была назначена встреча с покупателем?
        — Возле фитнес-клуба, где он работает. У него там рядом гараж. Но машину он там не ставит. Володька гараж неплохо переоборудовал. Барная стойка, светомузыка, диван, кресла, столик журнальный, телевизор. Даже погребок маленький для напитков. Он водил туда клиенток, с которыми в своем спортивном зале знакомился.
        — То есть он забрал все драгоценности?
        Лаленков задумался, а потом кивнул.
        — Мы решили, что у Смирновых хранить опасно. А меня в расчет они вообще не брали. Володька заявил, что у него имеется тайник надежный, который даже собака-ищейка не найдет. И потом, кто же с ним спорить будет — он такой здоровый! Володька сказал, что на первой встрече с покупателем он просто обговорит условия, покажет фотки, что мы сделали, и продемонстрирует одну какую-нибудь вещь. Он должен был показать брошь с крупным рубином и брильянтами. У Смирнова мать работает в аптеке, и дома у них есть аптечные весы. Рубин мы взвесили — ровно пять граммов, то есть двадцать пять каратов, и еще бриллиантов каратов на пятнадцать. Мы решили попросить за брошь миллион евро. Если покупатель начнет торговаться, отдать тысяч за семьсот. А потом уж договариваться о продаже остальных вещей.
        — Не думаю, что кто-нибудь дал бы за все и половину настоящей цены,  — произнес Федор.
        Лаленков не стал спорить. Вздохнул и объяснил:
        — Нас всех переклинило тогда. Какая-то эйфория накрыла. Девочки, Ирка со Светкой, даже стали думать, какие украшения себе оставить, примеряли всякие ожерелья, браслеты… Радовались, фотографировали друг дружку. Просто головы у всех снесло! Вы же не находили кладов и даже представить не можете, как это действует на человека… Магия какая-то!
        Лена посмотрела на своего друга. Федор, увидев ее взгляд, пожал плечами.
        — Я находил. Всего более полутора тысяч предметов. Тотемные изображения ягуаров, кондоров, лягушек, змей, жуков, ритуальные ножи-туми, атрибуты царской власти, украшения жрецов, обереги, серьги… Много чего. Все вещи — золотые, изготовленные инками и более ранними народами: паракас, уари, наска, мочика, чиму и другими. Удивительно, что испанцы в свое время не переплавили все это золото в слитки.
        — Правда, что ли?  — удивилась Лена.  — Прости, что сразу тебе не поверила.
        — И что?  — прошептал Лаленков.
        — Нашел это добро на дне океана, а значит, имел полное право оставить себе. Только мне зачем? Я же не музей, чтобы это все хранить. Тем более там почти две с половиной тонны золота. Передал государству.
        — Просто так?  — не поверил Сергей.
        — Почему просто так? Государство выделило мне какую-то премию. Я отцу ее отдал на разработки новых аппаратов. Денег на это дело всегда не хватает. Себе, правда, оставил на память пару вещиц. Золотую собаку и кубок в виде девушки с глазами из зеленых изумрудиков. Но мы отвлеклись. Давайте решать, что будем делать дальше. Я советую обратиться в полицию.
        — Нет,  — покачал головой Лаленков.  — То есть можно, конечно, но не сейчас. А вдруг меня сразу арестуют?
        — Зато живым будешь.
        Сергей потряс головой:
        — Я не готов идти в тюрьму.
        — Ладно,  — согласился Федор.  — Тогда я схожу на квартиру Смирновых, посмотрю, как там и что… И придумаю, как вызвать полицию. Надо же сообщить об убийстве.
        — Я с тобой,  — встрепенулась Самохина,  — покажу дорогу.
        Глава четвертая
        — Мне кажется, раскрыть это преступление для нормального следователя не составит труда,  — сказал Федор, когда они вышли из подъезда.  — Но сейчас, с учетом того, что нам известно, можно уже предполагать. Есть тайна, в которую посвящены лишь пять человек. Двое погибают. Еще один не выходит на связь. А почему? То ли бодибилдер Володя знает, что случилось со Смирновыми, а потому боится за свою жизнь и скрывается, то ли он сам преступник. А еще есть Сергей и его жена.
        — Его жена пропала.
        — Об этом мы знаем с его слов. А вдруг Лаленковы вдвоем, зная, что при дележе получают значительно меньше остальных, решили забрать себе все? И в этом случае их план может сработать. Сергей ходил в полицию, писал заявления, ни от кого не прятался — кто его будет подозревать? А теперь ждет, когда Володя найдет покупателя, и потому он Лаленкову пока нужен. К тому же у Володи, вполне вероятно, хранятся все драгоценности.
        — Не может Сергей быть убийцей,  — возразила Лена.
        — Но он мог кого-то попросить о содействии, а потом пожалел, испугался и прячется. А если не он, то остается его жена Света. Но, как мне кажется, она по собственной инициативе вряд ли смогла бы пойти на такое преступление. Даже если муж ее очень попросил бы — тоже отказалась. Испугалась бы в таком участвовать. Есть и другой вариант: Сергей и Володя договорились между собой. Но вряд ли убивали Смирновых сами, а привлекли какого-нибудь исполнителя, чтобы просто забрал драгоценности. А тот перестарался. И клад забрал, а отдавать не собирается. Так что Володя наверняка не убивал Смирновых, тем более что Ирина его родственница.
        — Говорят, что он ее опекал все время.
        — Лаленков твой сам признался, что у всех у них крышу сразу снесло. Но преступления раскрываются даже в том случае, когда вообще нет подозреваемых и цель убийства не ясна, когда приходится определять круг причастных, находить свидетелей, опрашивать множество людей, а тут в самом начале расследования есть двое-трое причастных к событиям лиц. Грамотно проведенный допрос, поиск возможных улик — и преступление будет раскрыто очень быстро.
        — Но ведь и я тоже была на острове. Подозрение может коснуться и меня,  — напомнила Лена.
        — Но у тебя алиби — мы все время были вместе.
        Они дошли до дома Смирновых, Лена подниматься не стала. Осталась во дворе. Двор этот она помнила со школьных лет. И хотя с того времени прошло не так уж много времени, изменилось здесь многое. Выросли кусты и деревья. И теперь Лена разглядывала их, стараясь не думать о том, что произошло в этом доме накануне. Потом подумала, что вряд ли Федор осмелится войти в квартиру: вдруг там уже полицейские, и тогда могут заподозрить и его. Или кто-нибудь из соседей увидит, как он входит туда. И вообще, зачем он решил осмотреть место преступления? Конечно, если он как-то причастен к убийству, все объясняется. Если следствие обнаружит отпечатки его пальцев, он сможет сказать, что приходил сюда позже, и Лена подтвердит его показания.
        Но подозревать Федора не хотелось. Как подозревать того, кого любишь? Или почти любишь. Любит, не любит, но он Лене очень нравится. А если Федор преступник? И все эти разговоры о том, что он офицер-подводник, о том, что нашел древние сокровища и подарил их государству,  — все выдумки. И сочинил эти сказки Федор с единственной целью — чтобы ей понравиться. А если предположить… Только предположить такую возможность, то, значит, и на острове он появился тогда не случайно. Кто-то, кто тогда был в их компании, предупредил его, и Федор прибыл, чтобы посмотреть на своих будущих жертв…
        Подумав так, Самохина поежилась, а потом произнесла вслух:
        — Этого не может быть!
        Она повернулась, чтобы посмотреть — не видит ли кто, что она сама с собой разговаривает.
        Мимо проходил старичок в потрепанном пиджачишке, из оттопыренных карманов которого торчали горлышки пивных бутылок. Старичок, судя по всему, спешил, но остановился, услышав ее слова. Посмотрел на Лену и улыбнулся:
        — На свете, брат Горацио, есть многое такого, что и не снилось нашим мудрецам.
        — Согласна с вами,  — кивнула Самохина.
        — Не со мной, а с Шекспиром,  — обрадовался старичок.  — И чему вас нынче в школе учат!
        Лена показала на подъезд и спросила:
        — А вы в этом доме живете?
        — В этом дворе, скажем так,  — ответил старичок.  — Вас кто-то конкретно интересует?
        — Леша Смирнов. Он мой одноклассник.
        — Восемнадцатая квартира. Машина голубой «Опель» у Лешки. Жена у него наглая дурочка — с соседями не здоровается никогда.
        — Вы не видели, к нему кто-нибудь приезжал вчера вечером поздно или ночью?
        — Кто-то приезжал. Не знаю, к нему или нет. И машину оставляли не у подъезда, а за углом дома. Машина черная, внедорожная. У местных таких нет. Тут все люди простые обитают, вроде меня.
        — Номера машины вы, конечно, не запомнили?
        — Да я и не видел номера. В окно посмотрел и увидел, а потом снова решил выглянуть: уже нет никакой машины… Вот и все, что могу вам сообщить по существу заданного вопроса.
        Старичок помялся, не спеша уходить. Вероятно, ему хотелось с кем-нибудь побеседовать.
        — Уж больно лицо у вас знакомое,  — сказал он и похлопал себя по оттопыренному карману.  — Пивка не хотите?
        На крыльце появился Федор, подошел к Лене, поздоровался со старичком, а ей сказал:
        — Смирнова нет дома, звонил-звонил, а никто не открывает.
        — Такие вещи случаются,  — подтвердил старик.  — Однако следует признать, что это не самые главные огорчения в жизни.
        Он посмотрел на Самохину:
        — Вспомнил! В рекламе про банк я вас видел! У меня в вашем банке депозит открыт. Там у вас все нормально?
        — Перейдите в другой,  — посоветовала Лена.
        — И в какой же?
        — Который к дому ближе,  — подсказал Федор.
        — Логично,  — согласился старичок.  — Будет проще держать под контролем ситуацию в банковском секторе.
        Он поглядел на Лену, потом на Федора.
        — Ну что же, не смею задерживать. И желаю вам долгих лет счастливого супружества.
        И поспешил по своим делам.
        Федор посмотрел ему вслед и негромко произнес:
        — Надо заглянуть и к этому бодибилдеру.
        — Боюсь спрашивать…  — начала Лена.
        — Зашел я к Смирновым. Там все перерыто, и, судя по всему, ничего не нашли. Вещи раскидывали явно с большой злостью. Настоящий погром! Ясно одно — что в убийстве участвовали как минимум двое. Кто-то должен был привязать к креслу хозяина, потом допрашивать жену, перерыть всю квартиру… Даже качок Володька, несмотря на физическую силу, не справился бы один.
        — Сегодня ночью здесь был подозрительный черный внедорожник. Может быть, на нем убийцы приезжали?  — предположила Лена.  — Вдруг, если найдем эту машину, многое станет ясно.
        — Хорошо, попробуем,  — согласился Федор и добавил:  — А еще надо как можно скорее встретиться с Володей.
        Адрес бодибилдера им сообщил Лаленков. Номера квартиры он, правда, не помнил, но подъезд указал.
        Возле дома, как раз возле указанного подъезда, в котором располагалась квартира Владимира, стояла полицейская машина. На вросшем в асфальт бетонном крылечке в окружении нескольких старушек дежурил полицейский. Он не пустил Лену и Федора внутрь.
        — Вы здесь проживаете?  — спросил он.  — Покажете паспорт и регистрацию.
        — Мы просто в гости,  — ответила Лена.  — А что случилось?
        — Парня убили из двадцать второй,  — объяснила одна из бабулек.  — Спортсмен он был, такой вежливый всегда. Это муж мой обнаружил, увидел, дверь открыта, зашел, а там этот спортсмен на полу… И все перерыто. Наверное, деньги искали. Старик мой еще сказал, что парня пытали — какой-то он весь истерзанный…
        — Вы могли бы помолчать!  — прервал ее полицейский.  — Зачем народ пугать?!
        — Так мы в жизни всякое видели,  — поддержала рассказчицу другая старушка.  — Порядка в стране нет, вот бандиты и распоясались… Такой беспредел всюду! Мне как-то позвонили на мобильник и сообщили, что мой внук человека насмерть сбил, но если я привезу сто тысяч рублей, то его отпустят… Я испугалась, где ж такие деньжищи взять! Хотела уже бежать по соседям занимать, а потом вспомнила, что у меня внука нет, а только две внучки, и только тогда успокоилась. А внучки у меня — хорошие, в рестораны и в бары эти не ходят. По улицам не шатаются, а занимаются танцами в клубе…
        Федор с Леной отошли в сторону.
        — Ну что, остается один Лаленков. Если не он, то кто же? Хотя он реально напуган — видно, что не притворяется. Он ведь не случайно к тебе заскочил. Зачем искать убежище там, где не будешь чувствовать себя в полной безопасности? Наверняка он бывает у тебя крайне редко…
        — Со школьных времен не был. Может, потому и надеется, что у меня его искать не будут…
        Самохина вставила ключ в замок и повернула. Дверь открылась.
        — Странно,  — удивилась Лена, перешагивая порог,  — закрывала на оба замка, а теперь заперт только один.
        — Погоди,  — остановил ее Федор и за руку вытащил обратно на площадку.  — Сначала я все осмотрю.
        Осматривать долго не пришлось: ничего в квартире не изменилось. Но Лаленкова в ней не было.
        — Сбежал,  — удивилась Лена.  — Куда и зачем? Ведь ему здесь ничего не угрожало. На чердак он вряд ли поднялся.
        — Есть и еще один вариант,  — начал рассуждать Федор.  — Его могли выследить, узнать, в какой дом он вошел. Но тогда как эти люди определили номер квартиры? И зачем ему открывать кому-то дверь, если он прятался и знал, что у хозяйки есть ключи? Нет, это маловероятно. Менять без причин одно укрытие на другое тоже глупо.
        — Я сейчас ему позвоню и спрошу.
        Лена достала из сумочки мобильный. Набрала телефон Лаленкова.
        — Телефон абонента выключен или находится вне зоны,  — ответил механический голос.
        Самохина посмотрела на Федора и вздохнула:.
        — А вдруг и с ним что-то…
        — Кто еще знал про эту квартиру? Кто мог его выманить оттуда?  — спросил молодой человек.
        Лена пожала плечами.
        — Никто: только я, его жена Света, Леша Смирнов, но он, сам знаешь… А еще, может быть, ты.
        — Ну я все время был под твоим контролем. Остается его жена. Она могла позвонить и сообщить, что вернулась домой, сказать, например, что решила вопрос со сбытом, а подробности при встрече, потому что это не телефонный разговор… Сергей помчался к ней, а там его уже ждали конкретные ребята. Конечно, в то, что ко всем этим убийствам имеет отношение такая девушка, как Светлана, поверить трудно, но в жизни бывает всякое. Любви нет, достатка нет, мечты не сбываются, от мужа уйти некуда, а тут богатство, которое ни с кем делить не придется, а если еще любовник имеется — решительный и смелый…
        — Зачем так плохо думать о людях?  — возмутилась Лена.
        — Я просто высказал предположение, исходя из того, что ты ни при чем, и я тоже. Ты же сама видела, что я никуда не звонил и никому ничего не сообщал.
        — Я тебя ни в коем случае не подозреваю,  — согласилась Лена.
        И вдруг подумала:
        «Но ты мог позвонить, когда поднимался в квартиру Лешки Смирнова. Позвонил и назвал своим сообщникам адрес… Хотя какой адрес — сообщники наверняка уже сидели в машине недалеко от моего подъезда! А пока мы отсутствовали, было время подняться, позвонить условным звонком, а потом… Нет! Это невозможно, потому что в квартире были бы следы борьбы».
        — Есть еще одно предположение,  — сказал Федор.  — Те, кто убил бодибилдера Володю, завладели его телефоном, позвонили Сергею и сказали, что сейчас будет встреча с покупателем, и если он хочет присутствовать и получить свою долю прямо сейчас, то должен приехать.
        — На это Лаленков клюнул бы. Но он бы сразу понял, что ему звонит не Володя. По голосу сразу бы определил…
        — Звук можно приглушить, говорить возле улицы, по которой проносится поток автомобилей, прикрыть трубку платком… Он бы и не обратил внимания, номер же высветился знакомый. Другое дело — куда его могли позвать? По неизвестному адресу он не помчался бы…
        — У Володи есть гараж, в котором Лаленков бывал,  — вспомнила Лена.
        Глава пятая
        Фитнес-клуб найти оказалось несложно. Но гаражей поблизости видно не было. Только небольшой скверик с детской площадкой. На скамейке сидела пожилая женщина с коляской. А за сквериком, в стене трехэтажного дома, виднелась узкая арка с проездом в следующий двор. Федор направился к арке, а Лена пошла к женщине и заглянула в коляску. Там спал младенец, завернутый в одеяльце цвета морской волны.
        — Какой у вас внук замечательный!  — сказала Лена.
        — Это правнучка,  — неприветливо отозвалась пожилая женщина.
        — А что же…
        — Вас беспокоит, что одеяло у нее зеленое? Так это внук ей такое купил. Думал, что оно розовое. Дальтоник внук мой. И врун. Притащил ребенка. «Бабушка, последи полчасика!» И пропал. Уже четыре часа его нет. Зачем ему ребенок? Ему и самому восемнадцать едва исполнилось.
        — Так вы здесь уже четыре часа сидите!  — поразилась Лена.
        Старушка не ответила.
        — Может быть, вы видели, как сюда черная машина въезжала? Черный внедорожник.
        — Ну въезжала, что вам с того? Это нам тут жить, дышать выхлопными газами этими.
        В проеме арки появился Федор и помахал рукой.
        — А давно черная машина уехала?  — задала последний вопрос Самохина.
        — Минут десять как.
        Лена поспешила к Федору. За аркой оказался узкий проезд, упирающийся в высокий забор из старого красного кирпича. Вдоль забора стояли бетонные гаражные боксы.
        — Третий справа — Володькин гараж,  — сказал Федор.  — Он единственный, перед которым нет следов от колес. Замок врезной ригельный, так что открыть можно. У тебя есть резиночка для волос?
        Не прошло и двух минут, как Федор распахнул дверь гаража и тут же обернулся к Лене:
        — Тебе лучше не смотреть сюда.
        Но она заглянула и тут же отпрянула. Лаленков лежал на спине, возле высокого шкафчика с полками и крючками для верхней одежды. Один из ящиков шкафичка был выдвинут. На полу возле тела лежал пистолет.
        — Он примчался сюда, вошел внутрь и сразу понял, что его заманили. Вероятно, кто-то вошел следом, чтобы не дать ему выскочить сразу. Сергей наверняка бывал здесь часто и знал, что в ящике шкафа у бодибилдера хранится травматический пистолет. Он понял, кто к нему пришел, подбежал к шкафу… Успел достать пистолет, а поскольку от него не ожидали такой прыти, то Лаленков даже смог выстрелить, судя по гильзам, два раза. Попал, не попал — неизвестно, но его уложили с первого ответного выстрела. Прямо в сердце попали. Смерть быстрая и без мучений, без избиений и пыток. Но в их планы это не входило. Им же надо было узнать, где сокровища…
        — Им?
        — По крайней мере двое дожидались его, сидя на диване, и еще один потом вошел вслед за Сергеем.
        Федор говорил и осматривал помещение.
        — Один выстрел — промах. Вон резиновая пуля разбила экран телевизора. Второй выстрел, вероятно, был более точен… Но большого вреда он не мог принести. В худшем случае сломал кому-то ребро. Жалко парня…
        Он вынул из кармана мобильный и позвонил:
        — У нас еще один труп. Записывайте адрес… И проверьте почту предыдущего клиента…
        Вернулись в скверик, где на скамейке по-прежнему сидела старушка с коляской. Потом вышли на улицу, миновали вход в фитнес-центр.
        — Завидую твоей выдержке,  — признался Федор,  — мне и то не по себе…
        — Это так кажется,  — ответила Самохина,  — мне до ужаса страшно, хочется спрятаться где-то и все забыть. А то, что я не плачу, так и сама удивляюсь. Папа погиб — я ревела. Бабушка умерла — тоже плакала, но уже меньше, хотя она мне самым близким человеком была. А теперь нет никого рядом, и надо быть крепкой. Жалеть и утешать меня некому.
        — Я понял,  — кивнул Федор.
        А что он понял? То, что отец-адмирал воспитывал свою дочь так же, как хотел воспитать сына? То, что она — девочка — лет до пятнадцати ходила по дому в тельняшке, к неудовольствию бабушки? То, что она с удовольствием училась драться и с еще большим удовольствием гоняла по волнам на доске под парусом, а теперь, когда летит под парафойлом, испытывает нечто очень похожее на счастье? Не потому ли она сдержанна, когда нужно закричать, выругаться или тихо заплакать? Вот и теперь, когда один за другим погибают ее близкие знакомые, она удивительно спокойна… Но никто не должен знать, чего ей стоит эта выдержка.
        Они сели в «уазик» Федора, и после того, как машина тронулась, молодой человек произнес:
        — Володя, по словам Лаленкова, отправлял фотографии драгоценностей возможному покупателю. Мог отправить по телефону или по интернету через компьютер. Если мы сможем зайти в его почту, то будем знать, на кого он вышел. Эти люди явно с самого начала покупать ничего не собирались. Потому что таких денег никто сразу не найдет. А зачем вообще искать, когда можно забрать и так.
        — А как мы выйдем на этих людей?  — не поняла Лена.  — Я знаю только, что к нему в зал ходил вице-президент банка «Евротраст». Банк мне знаком и некоторые его сотрудники тоже: они вполне приличные люди.
        — Банкиры редко бывают порядочными людьми,  — возразил Федор,  — и даже если таковые и встречаются, то лишь до тех пор, пока на их пути не возникает неуправляемый финансовый поток. Через твоих знакомых в банке, конечно, можно кое-что узнать, но быстрее будет через моих знакомых. Нам известен адрес Владимира, а вычислить его электронную почту и вскрыть ее проще простого — полчаса работы.
        В оценке возможностей своих знакомых Федя оказался оптимистом. Но через два с небольшим часа ему прислали электронный адрес покойного бодибилдера и пароль. А еще сообщили, что адрес, на который были отправлены снимки украшений, пробить пока не удалось. Nice88 может оказаться кем угодно. Известно одно — что ни до этого, ни после никакой переписки этот пользователь не вел, и аккаунтов в социальных сетях на него не зарегистрировано.
        Правда, человек, с которым Федор разговаривал по телефону, обнадежил, пообещав продолжить работу, результаты которой обязательно будут.
        Самохина смотрела на экран компьютера, на фотографии брошей, колье, просто крупных драгоценных камней… Они волновали ее мало. А вот изделие Фаберже, которое Володя сфотографировал несколько раз с разных точек, привлекло внимание. Несомненно, оно было тем самым подарком, который получил прадед от своей матери.
        Федор сидел рядом и тоже смотрел.
        — Всегда был равнодушен к подобным вещам, но Фаберже действительно большой мастер. Представляю, как прекрасно это изделие в реальности. Особенно парусник.
        Вечером молодой человек стал собираться домой. Видно было, что уходить он не хочет и пытается найти повод, чтобы задержаться. Да и Лена не хотела оставаться одна, но попросить Федора переночевать у нее не решилась. И Федор вздохнул, сказал, что надо погулять с Шариком, который наверняка и так волнуется из-за его долгого отсутствия, и открыл входную дверь, хотел выйти, но задержался на мгновенье. И тогда Лена поцеловала его, в щеку, по-дружески.
        — Не хочу оставлять тебя одну,  — признался молодой человек.  — Тем, кто ищет клад, наверняка известен твой адрес. Они попытаются проверить, не знаешь ли ты о сокровищах.
        — Кто им мог сообщить мой адрес?
        — Смирновы наверняка что-то сказали, да и Володя тоже мог. Я съезжу, выгуляю собаку, а потом с ним вернусь, если ты не против. Будем тебя охранять.
        — Я, конечно, не против, но лучше отдохните сегодня, а я запрусь на все засовы и никому открывать не буду.
        Оставшись одна, Лена снова вернулась к компьютеру, потом принесла фотографию прадеда и сравнила — сомнений не было: одна и та же вещь. Когда возвращала портрет на стену, услышала, как в соседней комнате затренькал оставленный возле компьютера мобильный. Но когда Самохина добежала до аппарата, он уже замолчал. Взглянув на номер вызывающего ее абонента, Лена поразилась. Ей звонила Светлана Лаленкова.
        Придя в себя, она решила перезвонить. И почти сразу услышала в ответ бодрый голос Лаленковой.
        — Привет, привет!
        — У тебя все в порядке?  — тихо спросила Самохина, еще не веря в происходящее.
        — Нормально, а что? А-а… Мой муженек, вероятно, и тебе названивал, разыскивая меня? Ну пусть помучается! Он меня уже так достал! Я не хотела рассказывать, но мы с ним собрались разводиться. Один раз уже было развелись, но он мне обещал измениться. Но горбатого, как говорится… Хотя ты же его не знаешь, как я. Во-первых, Сережка ни одну юбку не пропустит. Он даже на тебя запал… Ты можешь, конечно, не верить, но это так. А Володя — брат Ирки Смирновой — мне как-то по секрету признался, что мой муженек периодически встречается с разными… Ну ты поняла. У Володи есть где-то местечко для таких встреч…
        Светлана говорила без умолку, и не было никакой возможности ее остановить. К тому же Лена не знала, как сообщить Лаленковой о смерти ее мужа.
        — А тут произошло одно событие, но оно тебя никак не касается, и Сережка совсем с ума сошел. Я для него вообще стала пустым местом. А когда мы с тобой виделись в последний раз, я его искала, а он отключил телефон. Я же не дурочка какая: сразу поняла, что он опять у Володьки ключ от той тайной его квартирки выпросил. А мне что делать? Я вышла от тебя и подумала: а зачем мне все это? И поехала к одной своей знакомой — к коллеге по прежней работе. Она в таких делах опытная — три раза разводилась только официально. Пока к ней в метро ехала, потеряла мобильник. Может, из сумочки вытащили, а я не заметила? Сейчас симку восстановила и сразу тебе позвонила, чтобы узнать новости. Ирка Смирнова трубку не берет. А чего этому звонить: за два дня, что меня не было, ничего с ним не случится…
        — Случилось,  — наконец смогла произнести Самохина.  — Только не знаю, как тебе сообщить… Сергея больше нет.
        — В каком смысле?
        — Его убили.
        В трубке наступила пауза, а потом Лаленкова прошептала:
        — Не может быть… Это какая-то ошибка.
        — К сожалению, это правда.
        Было слышно, как Света заплакала.
        — За что? Ведь он никому ничего не сделал. Как это случилось?
        — Я не знаю. Мне известно, что его тело нашли в гараже у Володи…
        — Баруздина? Иркиного брата? А что он забыл в его гараже?
        — Там как раз и было то самое укромное местечко для встреч.
        — Ужас какой! Ужас! Я всегда ему говорила, что бабы до добра не доведут! Наверняка какой-нибудь ревнивец выследил. Его только одного там убили? Прости, я сама не понимаю, что говорю. Что теперь делать?
        — Сергей был в полиции и написал заявление о твоем исчезновении. Мне кажется, что тебе надо пойти в ваше отделение и все рассказать.
        — А что рассказать? Что я обиделась на мужа и ушла к подруге, чтобы его позлить? И домой теперь возвращаться страшно. И податься-то некуда… Родители в отпуске. Одной в их пустой квартире тоже страшно…
        Светлана всхлипывала, а Лена не знала, как успокоить ее.
        — Я бы осталась у подруги, но у нее однокомнатная, к тому же у нее своя личная жизнь, новый ухажер, и вообще неудобно… У Смирновых разве что пару дней пожить…
        — Их тоже убили,  — сказала Лена.
        Опять наступила долгая пауза.
        — Ужас, ужас, ужас!  — наконец подала голос Лаленкова.  — Теперь я не сомневаюсь, из-за чего это все произошло… Я приеду к тебе? Сейчас вызову такси, а ты встречай меня внизу. Я позвоню, когда буду подъезжать…
        Конечно, отказать ей Лена не могла.
        На Светлане было розовое летнее платье без рукавов и с большим вырезом. А когда она уходила с сумкой, наполненной банными принадлежностями, то была в белом трикотажном платье.
        — Подруга затащила в торговый центр с бутиками, она в какой-то степени шопоголик и мне рекомендовала что-нибудь купить, чтобы настроение поднять. Мое белое платье уже старое, вот я и приобрела это. Тем более что хорошие скидки были…
        Лицо у Светланы было заплаканным, но спокойным. Свое спокойствие она объяснила тем, что знакомая, у которой она была, узнав про смерть Лаленкова, напичкала гостью какими-то таблетками.
        — Одно только успокаивает,  — сказала она Лене, когда они расположились за столом на кухне,  — что если бы я тогда от тебя отправилась домой, то не сидела бы сейчас здесь: меня бы тоже грохнули, и была бы я тоже мертвой, как Сережка, как Ира с Лешей…
        — Тебя-то за что?  — Лена притворилась, что ничего не понимает.
        Лаленкова махнула рукой, но скрывать тайну не было смысла.
        — Что уж теперь! Дело в том, что на том островочке мы нашли кое-что. Кое-что — это древний саквояж с драгоценностями. Их там спрятал человек, которого уже давно нет на свете. А потому они ничейные. Лешка Смирнов знал, что клад там. Мы, как все это стали пересчитывать, то немного с ума сошли. То есть это они там взбесились, а я-то спокойная была. Стали думать, что со всем этим богатством делать. Сережка мой сказал, что надо разделить между всеми участниками поровну, то есть на пять равных частей. Володька, разумеется, был против, потому что в таком случае он получил бы меньше всех, и предложил разделить на три части, после чего все обиделись на него, потому что тогда его доля на человека… То есть как на участника общего дела получалась самая большая. А Лешка Смирнов слушал, слушал и посоветовал всем не разевать рот на то, что принадлежит только ему. А потом сказал, что десять процентов нам с Лаленковым, десять Володьке Баруздину, а остальное им с Иркой.
        Баруздин, конечно, обиделся, но потом потребовал еще пятнадцать процентов, пообещал, что тогда найдет надежного покупателя, и тут же начал кому то звонить.
        — Кому, не помнишь?
        — Он, когда говорил по телефону, выходил из комнаты.
        — Не банкиру, случайно?
        — Вроде нет, хотя про какого-то банкира разговор до этого был. Но потом нашел кого-то другого, потому что банкир — наемный служащий, денег у него своих нет, а деньги у хозяина банка. Получается, что лишний посредник, который еще заберет от нашей доли столько, что нам на всех если десять процентов останется, то это в лучшем случае. Баруздин, кажется, говорил, что тот человек занимается биржевыми операциями не только на наших биржах, но за границей: в Лондоне, в Токио… И все у него очень успешно, и все его деньги там. Еще Сережка уточнял у него, возможно ли получить банковскими векселями, чтобы не тащиться через границу с наличкой. А Ирка спросила: можно ли виллу в качестве оплаты на Лазурном Берегу… Потом все смеялись и говорили, что можно купить целый остров на Мальдивах, построить на нем виллы и ходить друг к другу в гости. Все такие счастливые были… Я тоже радовалась. А чему радовались? По-честному, нужно было делить на три части. Тут же раздать и разойтись. Володе Баруздину, если покупателя найдет, каждый потом принес бы из своей доли. Нам с Сергеем за то, что настояли на том, чтобы на остров
ехать,  — ведь Смирнов не верил в эту сказку. Лаленков так на него наседал, что тот сломался наконец. Да и то для Смирновых это много… Когда мы с Сергеем уходили, я попросила в счет нашей будущей доли камушек один… То есть брошку с рубином и брильянтами. Так на меня все сразу заорали, дескать, какая я безрассудная — собираюсь ходить по ночному городу с миллионом евро в кармане…
        — А где теперь эти драгоценности?
        — Ну откуда же я знаю? Мы уходили, клад оставался у Смирновых.
        — После этого не встречались всей компанией?
        — Встречались, разумеется. Баруздин сообщил, что у него все на мази. Покупатель только хотел посмотреть товар, и Володька ему должен был привезти показать и продать как раз ту брошку с рубином. Сергей потом дома даже сказал мне, что после продажи этой брошки нам надо купить «Мерседес», а то у нас «Пежо» маленький, да и кредит за него еще не выплачен. А так отдадим нашего «пыжика» обратно в салон и там же возьмем «мерс». А мне он пообещал гарнитурчик с брюликами. Но я тогда уже не сомневалась, что обманет и что развод неминуем как смерть…
        Лаленкова произнесла это страшное слово, и голос ее дрогнул, на глазах появились слезы…
        — У тебя нет глоточка чего-нибудь крепенького?  — спросила она.  — Чтобы уже окончательно успокоиться.
        — Виски,  — сказала Самохина и вдруг вспомнила, что последним, кто пил из этой бутылки, был как раз муж Светланы.
        Она принесла бутылку, поставила на стол, потом заглянула в холодильник, в поисках какой-либо закуски. Услышала, как гостья взяла бутылку и наполнила стакан.
        — Льда прихвати и чем-нибудь разбавить: колу или содовую.
        Ни того, ни другого не нашлось. Была только бутылка минералки, и, доставая ее из холодильника, Лена вдруг замерла: до нее только сейчас дошло, каким спокойным голосом попросила льда убитая горем гостья. Хотя это еще ничего не значит: возможно, и Светлана обладает выдержкой, да и успокоительные таблетки действуют.
        — И себе налей,  — приказала Лаленкова,  — помянем муженька моего непутевого.
        Осушили стаканы: Света выпила почти половину и поморщилась, а Лена — то, что накапала себе на самое донышко.
        — Знаешь, как мы познакомились?  — спросила Лаленкова.  — Он тебе не рассказывал?
        — Нет.
        — Я в баре с подружкой была, а он с Лешкой Смирновым. Посидели, потом парни в гости позвали, продолжить вечер. Зима была, а я в новых сапожках. Красивые такие, австрийские. Мы идем, и я сама себе нравлюсь. Родители Сергея были в отъезде. Расслабились мы немного. Да, забыла сказать, что подружка моя по дороге слиняла, а Лешка не пошел ее догонять. Ну да, расслабились мы, я-то не настолько, чтобы себя потерять, а Лаленков размяк, начал сразу в любви признаваться, умолял остаться у него. Но я — ни в какую. Смирнов под шумок исчез. Я собираюсь тоже уйти, дубленочку надела, а одного сапога нет. Все мы с Лаленковым перерыли. Пришлось остаться до утра. Потом уж Смирнов пришел, когда мы в постели лежали. Принес пива и сапог мой. Вот такая у них, блин, дружба была. Два дня я у Сергея гостила, а потом родители вернулись, и он поехал меня провожать. Когда прощались, я в шутку спросила: «Когда свадьба будет?» А он не стал увиливать и ответил, мол, когда скажешь. Ну вот так у нас и продолжилось знакомство. Потом свадьба, ну ты была там, помнишь, как весело было. А теперь… Теперь все это в прошлом.
        Светлана показала глазами на бутылку и вздохнула:
        — Наливай!
        Выпили молча, и Лаленкова сразу закурила.
        — Не знаю, всерьез ли вы собирались разводиться, но Сережка очень переживал, когда ты вдруг исчезла,  — сказала Лена.  — Искал тебя, думал даже, что ты у тетки в деревне или что к Кондрашовой уехала…
        — К кому?  — не поняла Светлана.
        — К Кондрашовой, на номер которой ты звонила перед исчезновением.
        — А-а,  — сообразила наконец Света,  — это коллега бывшая. Ну да, вот как раз я у нее и была. А так-то мы с ней почти не общаемся… Теперь-то уж точно долго не увидимся. Интересы у нас, как выяснилось, разные. Да что мы о ней и о ней! Давай лучше о том, как мне дальше жить. Я теперь вдова. Ирки Смирновой — моей лучшей подруги — тоже теперь нет…
        В этот момент позвонил Федор, и Самохина ответила ему, продолжая сидеть за столом, не уходя для разговора в другую комнату, чтобы Лаленкова не подумала, что она что-то от нее скрывает.
        — Одна радостная весть все-таки есть,  — сказала она в трубку.  — Света Лаленкова нашлась. Сидит у меня на кухне, мы ее мужа поминаем.
        — Ну слава богу,  — обрадовался Федор.  — Утешь ее по возможности. И не отпускай никуда от себя. Пусть переночует, дверь на все засовы обязательно закрой. А я утречком подскочу. Пока никаких новостей.
        — Кто звонил?  — поинтересовалась Лаленкова, когда Лена закончила беседу.
        — Мой друг. Он помогал нам с Сергеем тебя разыскивать. А теперь советует тебе остаться у меня и немного прийти в себя. Переночуешь и успокоишься.
        У Светланы выступили на глазах слезы. Она закрыла ладонями лицо и прошептала:
        — Спасибо. А я даже не знала, что у меня есть такая хорошая подруга.
        Они еще немного посидели за столом, а когда Лена повела гостью в предназначенную для нее комнату, Лаленкова машинально взглянула на себя в зеркало и, заметив, что Самохина перехватила ее взгляд, предложила:
        — Надо бы завесить его. Ведь так, кажется, полагается, когда кто-то умирает.
        Лена так и сделала. Правда, такого большого куска ткани в доме не нашлось, и пришлось воспользоваться старым парафойлом.
        Глава шестая
        Рано утром Света ушла. Сказала, что в полицию, чтобы ее не искали, а заодно узнать, как идет расследование убийства ее мужа. Лена предложила подвезти ее до отдела полиции, но Лаленкова отказалась, пообещав позвонить после того, как освободится. Расставаясь, она обняла Лену и поцеловала.
        — Мне так тяжело сейчас,  — прошептала она.
        Позвонила Светлана около полудня, доложила, что ее исчезновением никто и не занимался, а убийством Лаленкова занимается следственный комитет. Но следователь хам, задавал множество вопросов, в том числе о ее отношениях со Смирновыми и с Владимиром Баруздиным. Оказывается, все эти преступления объединены в одно дело. Следователю она рассказала все честно про дружбу с семьей одноклассника ее мужа и о некотором разладе в их собственной семье. Даже призналась, что пыталась уйти от Сергея, развестись, но, пожив два дня вдали от него, поняла, как любит мужа и как ей тяжело без него…
        Говорила Света не спеша, очень уверенно и спокойно.
        — Про остров ничего не говорили?
        — Про какой остров?  — наигранно удивилась Лаленкова.  — А, про тот самый, на который мы на катере плавали? А что про него говорить? Островок как островок — маленький и необитаемый. Не Мадагаскар и не остров Гоа даже.
        Судя по ответу, Светлана не сомневалась в том, что ее разговоры прослушиваются.
        — Позвонила родителям Сергея, сообщила им страшную весть. Забот теперь много. Свободное время, чтобы выбраться пообщаться, появится не скоро…  — И Лаленкова закончила разговор.
        Лена все утро после ухода Лаленковой не могла отделаться от мысли, что она что-то упустила: что-то очень важное проскользнуло мимо ее сознания, и теперь она мучительно пыталась вспомнить, что именно. Казалось, эта потерявшаяся в суматохе мысль поможет поставить все на место и понять, как что произошло и кто виноват во всех этих преступлениях. Она сидела перед компьютером, как будто пытаясь найти отгадку именно в нем: в интернете, в социальных сетях, в фотографиях убитых друзей. Рассматривала выложенные Смирновым школьные фотографии, общую классную, на которой они были запечатлены, кажется, в пятом классе. Лена стояла во втором ряду очень серьезная, рядом с ней напряженный Лаленков, а со стороны на них косился Смирнов и неизвестно чему удивлялся. Наивные дети, которые еще не знали, да и не могли знать своего будущего…
        Пару раз звонил Федор, сообщил, что занимается делами, но рассчитывает скоро подъехать вместе с Шариком. Пришлось переключиться на приготовление обеда. Она как раз успела к приезду друга. Узнав, что стол уже накрыт, Федор сказал, что не откажется, а Шарик вряд ли будет есть, потому что сыт. Собака, видимо, не расслышала этого его утверждения и навернула миску риса с кусками мяса. За обедом Лена рассказала о вчерашнем визите Лаленковой, описала ее состояние и вспоминала, о чем они беседовали.
        Федор слушал, кивая. А потом сказал:
        — Очень хорошо, что она жива, но печально, что погибли все остальные участники этой истории. Потому что теперь и подозревать некого. Каждый из них мог проболтаться кому-нибудь. В этом случае остается надеяться, что мужчины по определению менее болтливы. А если судить по хронологии событий, то первыми погибли Смирновы. Из чего можно сделать вывод, что несдержанной на язык оказалась Ирина. Я был у них в квартире, осмотрел, что успел, и могу предположить, как все происходило. Ее и убили первой, потому что посчитали, вероятно, что все, что она знает, она уже рассказала. Стали допрашивать Алексея, который видел, как убивали жену, а потому был сломлен с самого начала и рассказал сразу все, надеясь, что его пощадят. Но этого не произошло. Судя по всему, он сообщил убийцам, что драгоценности забрал Володя, и назвал его адрес. После чего пошли уже к Баруздину, ничего не нашли. Зато забрали телефон, уверенные в том, что уж Лаленков точно знает, потому что больше некому, но по неосторожности застрелили его… Теперь получается, что опасность грозит именно жене Лаленкова, потому что она — единственная, кто
может знать, где хранятся все ценности.
        — Света не знает. Мы с ней на эту тему беседовали. Вот если бы она не просидела два дня у подруги, то была бы в курсе, а так…
        — А так она жива, что гораздо важнее. Все равно надо ей позвонить и предупредить, чтобы уехала хотя бы на какое-то время. Желательно не на поезде и не на самолете, потому что можно узнать фамилии и паспортные данные людей, приобретавших билет.
        — Она все понимает.
        — И все же надо ей позвонить и просто потребовать, чтобы она исчезла из города.
        Что Самохина и сделала. Светлана выслушала ее очень внимательно, потом сказала, что она и сама боится оставаться в городе и сейчас как раз думает, где лучше спрятаться, чтобы вернуться домой, когда все закончится и злодеев найдут. Она поблагодарила Лену за все, сказала, что никогда не забудет ее участие. И перед тем как они попрощались, Самохина услышала, как Света опять заплакала.
        — Жалко ее,  — сказала она Федору,  — как бы она с Сергеем ни жила, плохо ли, хорошо, но все оборвалось так внезапно и страшно. Теперь надо скрываться, надеясь, что следователи окажутся настоящими профессионалами и сработают как полагается.
        — У следствия пока никаких зацепок. Про черный внедорожник им передали, и теперь они наверняка будут просматривать все видеозаписи наружного наблюдения, сделанные в районе той ночью. Попытаются установить номер автомобиля. Но если преступники готовились заранее, то номер они могли заменить, чтобы случайные свидетели не опознали машину. Но ни одного свидетеля, насколько мне известно, до сих пор нет. Понятно, что рано или поздно найдется кто-нибудь, видевший что-то. Но вряд ли этот свидетель сможет точно указать приметы убийц. Мы каждый день видим десятки, а то и сотни людей, нам незнакомых, а спроси потом, во что они были одеты и какие у них особые приметы, наверняка не скажем. Так что и нам, и следствию остается только ждать, когда преступники проявят себя.
        Федор посмотрел на Самохину, словно ожидая от нее каких-то вопросов. А Лена молчала, размышляя.
        — Я понимаю, что страшно вот так ждать,  — произнес он.
        — Не в этом дело, просто в разговоре с Лаленковым всплыло название банка, и, хотя Света сказала, что Володя Баруздин банкиру не звонил, я попытаюсь по своим связям что-нибудь разузнать.
        И она набрала номер Труханова. Саша отозвался почти мгновенно.
        — Как хорошо, что ты мне позвонила,  — произнес он.  — Мы в последний раз как-то невнятно расстались. Последняя встреча была скомканной… Я скучаю по тебе, если честно. Все искал предлога, чтобы с тобой встретиться. Хотелось бы снова заняться с тобой кайтингом, хотя, когда вверх поднимаюсь, у меня внутри все обрывается… Но готов терпеть, лишь бы тебя видеть…
        Голос его звучал непринужденно и бодро. И говорил он громко, Лена даже подумала, что сидящий рядом Федор слышит весь разговор, а потому встала и вышла в коридор, а Труханов продолжал кричать в трубку:
        — Давай напрямую… Признаюсь, что с моей женитьбой глупо как-то получилось. Насмотрелся всяких западных фильмов, где не любовь на первом месте, а выгода. Я по наивности рассчитывал, что создаю не то чтобы династический брак, но мне казалось, что деньги к деньгам должны… Потом рассчитывал, что тесть поможет как-то моему продвижению…
        — Не помог?
        — Помогает, если его просить об этом, но он в Москве постоянно, а я здесь. Потом, и он не дурак, давно понял, что между его дочкой и мною любви нет. Не семейная жизнь, а тягомотина какая-то… Мы, кстати, решили с ней развестись. Вместе уже не живем. Я сказал Алисе, что у меня другая… В смысле, была девушка, которую я любил и продолжаю любить, ну и она призналась, что иначе представляла семейную жизнь. Наверняка и у нее кто-то…
        — Саша, давай как-нибудь в другой раз о твоей личной жизни,  — попросила Лена.  — У меня тут неприятности…
        — Тогда я прямо сейчас готов приехать и помочь,  — не дал ей договорить бывший возлюбленный.  — Ты дома?
        — Да, но…
        — Я выезжаю!  — крикнул Труханов и прервал разговор.
        Но Лена звонила не для того, чтобы договариваться о встрече, тем более что встречаться с ним вообще не хотелось. Она снова набрала номер Труханова.
        — Через полчаса я у тебя,  — сказал он.
        Вероятно, он уже находился в машине. Слышался шум мотора, и гремела веселая музыка.
        — Я хотела спросить: тебе не звонили вечером в воскресенье и на неделе со странным предложением что-то приобрести?
        — Да мне постоянно звонят разные сумасшедшие с разными предложениями. У кого друг гостиницу в Дубае продает, кто-то векселя банка «Сатандер» хочет пристроить, кто-то у себя дома хранит яйцо Фаберже…
        — Вот как раз…  — попыталась объяснить Лена, но Саша не слушал.
        — Достали уже! Устал отказывать. Знаешь анекдот про еврея, продающего возле банка сосиски? Его спрашивают: «Банк вам не мешает?» А он отвечает, что у него с банком договор: он не дает кредитов, а банк не продает сосиски. Так же и я: мне подобной болтовни на работе хватает…
        И он снова отключил телефон. Перезванивать Самохина не стала. Вернулась к Федору, который сидел в комнате и гладил собаку.
        — С кем ты разговаривала?  — спросил он.
        — Со старым приятелем. Он как раз в «Евротрасте» работает, в банке, про который Лаленков рассказывал…
        — Банкир?  — поинтересовался Федор.
        — Да какой он банкир! Просто служащий банка. Не бедный, конечно, и парень неплохой: симпатичный, предупредительный, воспитанный…
        — Качества, которых мне не хватает,  — признался Федор.
        — Сейчас нас ничего не связывает,  — поспешила оправдаться Лена.  — То время, когда я хотела выйти за него замуж, давно прошло.
        — И правильно сделала, что передумала. От банкиров лучше подальше держаться. Я был с одним знаком. Как-то попросил у него в долг до зарплаты, а он ответил, что не распоряжается кредитами…
        — Вообще-то Саша сейчас подъедет.
        Лена замолчала, обвела взглядом пространство вокруг себя, подумала даже, что стоит позвонить Труханову и убедить его не подниматься к ней, потому что у нее в доме не убрано, или придумать другой предлог… Но, с другой стороны, Саша может и помочь. Наверняка у него в банке есть служба безопасности. Труханов вызовет специалистов, она все им расскажет, а те посоветуют, как вести себя дальше, и, может быть, даже будут ее охранять. Ведь Саша намекал, что неравнодушен к ней до сих пор, а значит, сможет договориться с начальником службы безопасности, а тот — договориться с полицией… Хотя у Федора тоже есть люди, которые помогают…
        — Я понял,  — произнес Федор, поднимаясь из кресла,  — нам с Шариком надо уходить. Напоследок давай поговорим еще вот о чем… Обсудим самое ближайшее будущее, так сказать. Начнем с того, что «Евротраст» — не такой уж надежный банк. Это, разумеется, к нашему делу не относится…
        — Федя, если ты слышал часть разговора, то мог неправильно все истолковать.
        — Я не слушаю чужие разговоры. В конце концов, это твоя жизнь, которая, если честно, мне не безразлична, и потому я прошу у тебя только одного — быть осторожнее. Сейчас не стоит встречаться ни со старыми знакомыми, ни с новыми…
        — Ты ревнуешь?  — удивилась Лена.
        — Нет, конечно,  — ответил он, но потом вздохнул:  — Но вообще — да. Я бы остался, но у меня вдруг дела возникли. Надеюсь, что банкир в мое отсутствие тебя не съест. Ведь правда, Шарик?
        — Гав,  — ответил пес.
        Лена наклонилась и погладила собаку, а потом обняла и поцеловала Федора.
        — Если честно, то я тебя тоже ревную, потому что ничего не знаю про тебя. Приходи, когда закончишь все дела. Я буду ждать.
        Труханов пришел с большим букетом алых роз. Поцеловал Самохину в подставленную щеку.
        — Ты знаешь Владимира Баруздина?  — поинтересовалась Лена.
        — Я не успел еще через порог перешагнуть, а ты уже сразу к делу. Кто такой Баруздин? В нашем банке таких нет.
        — Он — тренер по бодибилдингу в фитнес-клубе. Высокий такой, накачанный. Вспомни, может, встречались где.
        — Даже напрягаться не буду. В разные фитнесы не хожу, потому что времени нет, и потом, я доволен своей фигурой. А зачем тебе нужен этот человек? Зачем тебе вообще этот фитнес? Твоей фигуре позавидует любая тренерша по аэробике.
        — Он мне не нужен, просто его убили, а с ним еще троих моих друзей…
        — Как убили? За что?  — удивился Саша.  — Давай-ка поподробнее.
        Они прошли в комнату, Лена хотела начать рассказывать, но вдруг вспомнила все, и у нее перехватило горло. Труханов почувствовал это или увидел страх в ее глазах, шагнул к ней и обнял.
        — Ну-ну, не бойся,  — шепнул он, прижимая Самохину к себе.  — Рассказывай, а я помогу… Я для тебя сделаю все. Ты же не чужой мне человек… Может быть, самый близкий и желанный человек. Что тебя так огорчило?
        Голос его был мягким, а запах парфюма такой знакомый. Лена успокоилась, отстранилась и начала рассказывать. Причем понимая, что не стоит делиться всем, но не смогла остановиться. Хотела ведь только узнать, кто в банке может заниматься скупкой драгоценных камней, но ее понесло. Решила начать с предыстории и выложила все, что знала. Очевидно, оттого, что Саша все-таки ей не посторонний человек и прежде она делилась с ним куда более важными вещами. Она рассказала про поездку к острову, про сокровища, про то, что потом произошло.
        Они сидели рядом на диване. Саша слушал, не перебивая, а когда Лена закончила свой рассказ, удивился:
        — Никогда бы не поверил. Прямо роман Стивенсона какой-то, но я знаю тебя, вижу твои глаза и не могу усомниться… Страшная история. Очень жаль людей, пострадавших из-за своей жадности. Только при чем тут ты?
        Самохина пожала плечами.
        Саша поднялся с дивана, он выглядел очень встревоженным:
        — Выслушай мое предложение… То есть мой совет тебе: давай вызовем полицию, и ты все расскажешь. А я вызвоню начальника службы безопасности нашего банка, и он поможет: у него в полиции очень крепкие связи на всех уровнях. Кстати, он сейчас в моей машине. Мы с ним ездили на переговоры, и ты как раз позвонила. Сейчас он поднимется, и ты будешь знать, что для тебя все закончилось. Сегодня же будешь спать спокойно. А я останусь у тебя, чтобы оберегать твой сон, а с утра первым делом поеду подавать заявление на развод. Детей у нас с Алисой нет, а потому никаких судебных заседаний, договорюсь, чтобы развод оформили быстро и без проволочек… Главное, жена не против, она мне сама предложила — у нее, как оказалось, и в самом деле кто-то есть… А потом мы с тобой поженимся. Ведь ты хочешь этого?
        Лена кивнула, показывая, что поняла его, но получилось так, что она вроде как согласилась выйти замуж. А она не хочет этого! То есть хотела этого, хотела совсем недавно и переживала, что этого не случилось раньше. Саша, конечно, близкий и почти родной человек, она знает его, может угадать настроение по легкому оттенку в голосе… Труханов никогда не злится, всегда спокоен. Он не беден, в конце концов, и, вероятно, любит ее. Почему вероятно? Наверняка любит! Только… Только теперь у нее есть Федор.
        — Я не в том смысле,  — попыталась объяснить она.  — Просто если у тебя есть своя… то есть банковская служба безопасности…
        Саша достал из кармана мобильный.
        — Погоди,  — остановила его Самохина,  — не надо никого звать. Сначала я сама хочу понять и разобраться…
        — В чем?  — всплеснул руками Труханов.  — Тебе грозит опасность! Тебя защитить, кроме меня, некому. К тому же мы же договорились…
        — О чем?  — не поняла Лена.  — То, что ты решил сегодня приехать и переночевать здесь, как когда-то? Я не ответила согласием. И потом, у меня…
        Она растерялась от его напора, от того, что вдруг расслабилась и все выложила. Она, конечно, хотела что-то рассказать, но только в общих чертах и без подробностей, разумеется. С чего вдруг ее понесло?
        Труханов смотрел на нее как кролик на удава и улыбался проникновенно. А потом начал шептать:
        — Тебе надо уяснить раз и навсегда, что другого мужчины у тебя не будет. Я хочу сказать — такого, как я, который любит тебя искренне и бескорыстно. Я признаю, что поступил подло по отношению к тебе… Не знаю даже, зачем я так поступил… Вероятно, не был тогда уверен в своем будущем. Боялся, что не смогу обеспечивать твои занятия спортом, поездки, соревнования, победы — то, без чего ты не можешь существовать. Все это было бы невозможно, и ты стала бы обвинять меня. И справедливо обвинять. Потом бы возненавидела меня. Мы бы развелись, а я без тебя не могу жить, так же, как и ты без своего кайтинга…
        — Складно заливаешь,  — усмехнулась Лена.  — Еще совсем недавно я бы поверила…
        — А что, разве что-то у тебя изменилось? Я-то, по крайней мере, прежний…
        У него зазвонил телефон. Труханов поднял вверх палец, словно предупреждая Лену о необходимости помолчать во время его разговора. Поднес трубку к уху и ответил на какой-то заданный ему вопрос. А потом начал шептать:
        — Нет, не в банке. Я понял. Сейчас подъеду.
        Закончил разговор, посмотрел на Лену.
        — Жена?  — спросила она.
        — Какая еще жена?  — скривился он.  — Президент банка звонил: срочно собирает совещание. Кстати, могу поставить вопрос о кредите для тебя. Та реклама у всех еще свежа в памяти.
        Он убрал телефон в карман и вдруг вспомнил:
        — Да, я обещал тебе привезти некоторую сумму. Но, честно говоря, сегодня спонтанно к тебе заскочил. Не успел денег с карты снять. Денек потерпишь? Или все-таки вечером сегодня…
        — Тебя ждут на совещании,  — напомнила Самохина.
        Труханов подошел, приблизился вплотную и наклонился, чтобы поцеловать ее на прощанье, но девушка отстранилась, и он чмокнул воздух…
        — Какая ты все же!  — рассмеялся Саша и поспешил к выходу.
        Лена очень злилась на себя, что оказалась такой разговорчивой и что дала ему повод надеяться на то, что можно так запросто к ней приехать в любой момент и остаться. Труханов обаятелен, убедителен, неглуп — этого у него не отнять. Она все это знала, старалась быть настороже и все же поддалась его напору.
        Саша закончил психологический. И часто говорил, что образование немало помогло ему в жизни. Может, он изучал гипноз? Скорее всего, так оно и было. Иначе с чего вдруг она выложила ему все?
        Лена подумала так и разозлилась еще сильнее.
        Букет алых роз лежал на столе. Самохина взяла его, подошла к окну, открыла створки, посмотрела вниз, увидела, как из подъезда быстро вышел Труханов, сел в поджидающий его сверкающий полировкой «Мерседес», захлопнул дверь, машина тут же тронулась с места. Окно отворилось, и букет алых роз полетел вниз на мостовую. Тут же из-за угла газанул не очень чистый «уазик», из заднего окна которого высовывалась огромная голова лохматой собаки.
        Глава седьмая
        В дверь позвонили. И тут же звонок прозвучал еще трижды. Лена осторожно подошла к двери и прислушалась. За дверью была тишина.
        — Кто там?  — спросила она.
        — Гав,  — прогремело на лестничной площадке.
        Первым вошел Шарик, который тут же поставил лапы Лене на плечи и лизнул ее в лицо.
        — Сначала надо лапы вытирать,  — возмутился Федор, шаркая подошвами ботинок о коврик.  — Можно мне так же приветствовать хозяйку?
        Самохина показала пальцем на свою щеку. Молодой человек осторожно коснулся ее губами.
        — Мы без букета, извини,  — произнес он,  — делами занимались и не успели собрать.
        — Какие новости принесли?
        — Докладываю по порядку. Сначала мы выяснили все о личности молодого красивого брюнета, который вышел из этой квартиры в…
        — Федя!  — взмолилась Лена.  — Я все про него знаю.
        — Не все. Ты не знаешь о его скромности. Тебе он представляется рядовым банковским служащим, а на самом деле Александр Труханов — первый вице-президент банка, член Правления и член наблюдательного совета. Женат. Жена — Алиса Труханова, блондинка, ростом метр семьдесят четыре, в собственности у нее двухместный родстер-кабриолет «Лотус Элиз» желтого цвета. Предпочитает сумки «Луи Витон», палки для селфи и имеет маленькую собачку с розовым бантиком…
        — К чему эти подробности?
        — Просто оправдаться хочу за Шарика. Когда мы подошли к машине, Шарик мой решил познакомиться, заглянул в салон. Модная собачка увидела его и мгновенно потеряла сознание. Не знаю, выживет ли. А блондинка очень громко стала кричать, хотела моего лохматого друга ткнуть палкой для селфи, но Шарик отобрал эту палочку и сделал из нее две коротеньких.
        — Это все?
        — Нет, конечно. Молодой и симпатичный вице-президент пользуется в банке особым уважением. Ездит на «Мерседесе» с водителем и охранником. Иногда в сопровождении машины охраны — это черный «Ренж Ровер». Нас бы это могло заинтересовать, но в ту ночь неподалеку от дома Смирновых ни один «Ренж Ровер» не проезжал. Камеры фиксировали внедорожные «Мерседесы», «Тойоты», «Гранд Чероки» и прочие, которые к банку не имеют никакого отношения.
        — Так я и не подозревала Труханова.
        — Но!
        Федор сделал паузу и поднял вверх указательный палец:
        — «Евротраст» активно скупает золотые слитки, принимает золото в качестве залога, а еще принимает антикварные вещи, оценивая их весьма невысоко. Из чего можно сделать вывод, что кого-то в банке очень привлекает антиквариат. А потому я кое-что придумал.
        Молодой человек покрутил головой, словно высматривая что-то. Потом поднялся.
        — Сейчас принесу, пакетик в прихожей остался.
        Вскоре он вернулся с полиэтиленовым пакетом. Снова сел в кресло.
        — Дело в том, что у меня есть две вещи, о которых я говорил. Каждая из золота, и каждой почти тысяча лет. Вот я и подумал: а что, если попросить у банка кредит, предложив в залог это?
        Федор достал из пакета золотой сосуд в виде девушки, стоящей на коленях.
        — У меня, как я сказал, две вещи. Одна — золотая собачка, но собачка — это святое. А вот девушку не жалко использовать. Вес у нее почти три кило. На нее есть два сертификата, есть предложения о продаже. Пока предлагают пять миллионов долларов. Могут дать и больше. Если ты попросишь у банка пятьдесят тысяч для поездки на соревнования, то банк вцепится в это предложение.
        — Я не буду ни у кого ничего просить. Потому что не смогу не вернуть. Вдруг я не буду в числе победителей и не получу призовых?
        — Тогда я сам выкуплю.
        — Нет,  — покачала головой Самохина.
        — Ты хочешь найти преступников?
        — Да!
        — Хочешь поехать на Сейшелы?
        Лена подумала, вздохнула и кивнула.
        — Так в чем дело?
        — Дело в ценности вещи, которую можно потерять.
        — Обещаю, что она не будет потеряна. Кроме того, если ты согласишься, обещаю тебе найти спонсоров и организовать соревнование по кайтингу на Ладожском озере. Надеюсь, международная федерация поддержит мое начинание?
        — Разумеется. Они любыми средствами хотят популяризировать свой вид спорта, чтобы он стал, наконец, олимпийским.
        — Ты согласна?
        И Лена кивнула. Потом взяла в руки кубок.
        — Тяжелый какой.
        — Почти все специалисты считают, что это жертвенный сосуд. Якобы в него сливали кровь девственниц, приносимых в жертву богам.
        Самохина быстро поставила кубок на стол.
        — Но это полная чушь,  — продолжил Федор,  — потому что в теле девушки весом пятьдесят или шестьдесят килограммов крови около четырех литров. А эта емкость вмещает меньше литра. Так что это нечто иное, как сосуд для питья, из которого правители пили, скорее всего, мескаль — это что-то вроде текилы.
        Через час Лена позвонила Труханову и сообщила, что у нее есть вещь, очень дорогая. И она хочет использовать эту вещь в качестве залога для получения кредита.
        — Что за вещь?  — поинтересовался Саша без особого энтузиазма в голосе.
        — Ритуальный сосуд инков. Ему тысяча лет, весит два килограмма девятьсот граммов. Чистого золото, два изумруда…
        — Не знаю, не знаю. Банк такими делами не занимается…
        — Очень жаль,  — притворно расстроилась Лена.  — Я так надеялась, так уговаривала владельца сосуда помочь мне.
        — Ну раз такое дело. Если это нужно тебе лично, я постараюсь. Поговорю с тестем — он интересуется антиквариатом. Может, и смогу его уговорить. Сколько ты хочешь получить?
        — Пятьдесят тысяч долларов.
        — Многовато. Но я переговорю, конечно. Только учти, что если тесть согласится, надо будет, чтобы сосуд осмотрел специалист и дал свое заключение.
        Закончив разговор, Лена посмотрела на Федора.
        — Он клюнул, я почувствовала это по голосу.
        — Дай бог.
        Вскоре Труханов перезвонил.
        — Тесть готов рассмотреть предложение и даже дал мне телефон специалиста из Эрмитажа. Я связался с этим специалистом. Но тут, увы, облом. Он завтра улетает в Перу.
        — Какая жалость!  — огорчилась Лена.  — Надолго улетает? А то у меня сроки поджимают.
        — К сожаленью, так получилось. Прости!
        — Ну ладно… Сама виновата — поздно обратилась…
        — Погоди. А что, если я уговорю этого музейного червя подъехать к тебе сегодня? То есть я подхвачу его, привезу, заплачу ему за экспертизу. Думаю, что не откажется. Сейчас перезвоню и постараюсь обрадовать.
        Перезвонил он через десять минут.
        — Уговаривать почти не пришлось. Ему и самому интересно посмотреть на эту вещь. Только музейный червяк уверен, что это подделка. Прямо сейчас я мчусь к нему, а потом к тебе. На все про все полтора-два часа.
        Федор прислушивался к разговору очень внимательно, а потом сказал.
        — Молодой человек прокололся, потому что предложение было неожиданным для него. Банк подобными делами не занимается. Но тесть приобретает антикварные вещи. Приобретает — это его право, у чиновников в министерстве наверняка водятся свободные деньги. Но ты попросила кредит, то есть этот тесть ни в коем случае не станет владельцем золотой девушки. Если, конечно, ты не сможешь вернуть кредит. Ты — не владелец, и владелец сможет потребовать вещь назад, потому что с ним у тебя не было никакого договора. Труханов не может этого не понимать, но все равно согласился. Из этого можно сделать вывод, что он уверен: вещь ему достается наверняка. И за бесценок.
        — Он знает, что для участия в соревнованиях мне нужно десять-пятнадцать тысяч. Но прошу я пятьдесят. Выиграю, получу призовые — неважно, но тридцать пять тысяч в любом случае возвращаю, а потом могу продать свой «Амарок» и вернуть все остальное. Не хочешь ли ты сказать, что он меня может убить за какие-то пять миллионов долларов? Променять меня на какую-то бездушную золотую девушку с изумрудными глазами?
        — Нет, конечно. Тебя он обменять не может, потому что ты ему не принадлежала и не принадлежишь. Будем ждать. То есть ты дождешься, когда приедут Труханов и специалист, а мы с Шариком в это время погуляем. Походим вокруг, поглядим, что тут у вас и как… А Шарик, если повезет, с симпатичными лохматыми девушками познакомится.
        Специалисту по золоту инков было под пятьдесят. Высокий худой мужчина вошел в квартиру Самохиной с достоинством, с каким входит на университетскую кафедру профессор, чтобы прочитать лекцию тупым первокурсникам. Воротничок белой рубашки был расстегнут, а на шее красовалось шелковое алое кашне.
        Труханов держал в руке небольшой кожаный кейс.
        — Борис Ильич,  — представился музейный работник и поинтересовался:  — Ну что там у вас?
        Лена провела гостей в комнату, где на столе стоял золотой кубок. Специалист напрягся, подошел к столу, склонился над изделием и стал рассматривать. Наконец взял в руку и хихикнул:
        — Тяжеленькая.
        — На эту вещь есть два сертификата: один из музея в Лиме — он на испанском, а второй из Британского музея.
        — Ну какие в Лондоне специалисты!  — улыбнулся Борис Ильич.  — Они там в греческих или римских вещичках разбираются, ну, может, еще в древностях из Месопотамии. А это совсем другое искусство.
        — Так это подлинная вещь?  — спросил Труханов.
        — Похоже на то,  — ответил музейный червь,  — ритуальный сосуд, в который сливали кровь убиенных девственниц. Кровь в дальнейшем использовали для магических ритуалов. Похожие вещи я уже встречал, но эта отличается особой изысканностью. Вполне возможно, что…
        — Если это подлинная вещь, сколько она может стоить?  — не дал ему договорить Труханов.
        Борис Ильич пожал плечами.
        — Миллион, два, три… Долларов разумеется.
        — Есть официальная оценка,  — сказала Самохина.  — И есть предложения приобрести ее за пять миллионов. Но владелец не хочет расставаться с кубком. К тому же он считает, что на аукционе могут дать гораздо больше. Сейчас китайские коллекционеры и даже государственные корпорации скупают все, что связано с древними культурами.
        — Это действительно так,  — согласился Борис Ильич.  — Но мексиканские миллиардеры все равно дают за золото инков гораздо больше.
        Он посмотрел на Труханова, а тот спросил:
        — Что нужно, чтобы точно знать, подлинная вещь или нет?
        — Провести анализ золота на соответствие. А так, по внешнему виду…
        — Владелец провел все экспертизы. В его коллекции нет подделок,  — напомнила Лена.
        — Да вы что!  — удивился Борис Ильич.  — А есть еще подобные изделия?
        — Есть, и не только золото инков. Все вещи уникальные.
        Труханов промолчал и шагнул к столу, взял кубок из рук специалиста. Правда, тот не сразу отдал и даже попытался прижать золотую девушку к своей груди. Расставшись с кубком, он снова хихикнул и посмотрел на хозяйку.
        — Вещь уровня Эрмитажа, уж поверьте мне.
        — Помолчите!  — осек его Саша.  — А лучше спуститесь в машину, нам с Леной надо утрясти все формальности.
        Борис Ильич вздохнул, не стал спорить, вышел в коридор и долго возился с замком. Труханов прислушивался, ожидая, когда специалист покинет квартиру. Лена направились к выходу и отодвинула задвижки.
        — Надежные запоры,  — оценил Борис Ильич,  — и это правильно.
        Он склонился, подхватил ладонь Самохиной и чмокнул.
        — Восхищен,  — улыбнулся он, а выпрямляясь, шепнул едва слышно:  — Если ваш знакомый захочет что-то продать, обращайтесь ко мне. Все решим в лучшем виде, без китайцев и американцев.
        Он вышел на площадку, а Лена вернулась в комнату. Труханов сидел у стола, и перед ним лежали листы бумаги.
        — Я не сомневался, что у тебя настоящая вещь. А потому заранее подготовил договор. Ознакомься и, если тебя все устраивает, подпиши.
        Самохина начала читать.
        — О!  — удивилась она.  — У тебя есть даже мои паспортные данные!
        — Извини,  — зачем-то произнес Саша.
        — Я готова подписать, только ты не указал сумму кредитных средств.
        — Пятьдесят тысяч, как мы и договаривались,  — ответил он,  — только на руки ты получишь сорок пять. Вернешь не позднее тридцать первого декабря сего года. Прости, но это непременное условие тестя — деньги-то его. А он просто так в долг не дает. Даже мне. Если тебе это не подходит, можешь отказаться. Только других предложений не будет.
        — Все устраивает,  — сказала Самохина, взяла ручку и подписала оба экземпляра.
        Труханов убрал листы в свой кейс, потом попытался засунуть в него же и кубок, но золотая девушка не хотела туда помещаться. Вернул ее на стол. Положил перед Леной пачку стодолларовых купюр, перетянутых банковской лентой.
        — Пересчитай!
        Самохина начал считать, а Саша наблюдал.
        — А зачем тебе столько?  — спросил он.  — Пятнадцати тысяч выше головы хватило бы.
        — Чтобы претендовать на победу, мне нужна новая амуниция и снаряжение, а это дорогое удовольствие. Сорока пяти тысяч должно хватить.
        Лена принесла с кухни полиэтиленовый пакет — тот самый, в котором Федор принес кубок. Труханов засунул туда золотую девушку.
        — Прямо сейчас отвезу в банковский депозитарий,  — пообещал он.  — А то дома страшно хранить такие ценности.  — Посмотрел на золотые наручные часы.  — Надо спешить: депозитарий скоро закроют. Все равно придется звонить, чтобы меня дождались, но людей задерживать надолго неудобно.
        Перед тем как выйти, Саша спросил:
        — Когда соревнования?
        — Через месяц.
        — Ну тогда желаю удачи. А я к тому времени уже разведусь, буду свободным человеком и, может, даже безработным свободным человеком. Как тебе такие перспективы?
        — Это твои перспективы,  — ответила Лена и увернулась от прощального поцелуя.
        Не прошло и пяти минут, как в квартиру вернулись Федор с Шариком.
        — Как все прошло?  — спросил молодой человек.
        — Ожидаемо. Сразу дал мне подписать договор, вручил сорок пять тысяч, но я должна буду вернуть пятьдесят. А ведь до того предлагал мне безвозмездно часть необходимых средств.
        — Ну ведь он — банкир, а значит, вкладывая куда-то средства, должен получить прибыль. Или, как они говорят, маржу. Но нас интересует другое. Золотой кубок — это крючок, на который он клюнул. А теперь, зная, что через тебя можно выйти и на другие ценности, а ты скоро улетишь на Сейшелы, он обязательно позвонит в самое ближайшее время, чтобы узнать, чем ты еще располагаешь.
        — Ничем не располагаю. У тебя есть золотая собачка, но это святое. А больше мы ничем его привлечь не сможем. И вообще, не понимаю, зачем он нам?
        — Убитый Баруздин поделился тем, что обладает связями в банковской сфере. И даже сказал, что к ним в зал ходит вице-президент банка «Евротраст». А, как недавно выяснилось, Труханов как раз вице-президент.
        — Но в банке есть и другой вице-президент. А Саша сказал, что никакие фитнесы не посещал — у него нет на это времени, и своей фигурой он доволен.
        — Возможно. Но других подозреваемых все равно нет, а потому надо отработать единственно возможную версию.
        Лене не хотелось даже думать, что Труханов может быть связан с преступлениями. Каким бы ни был ее бывший любовник — карьеристом, жаждущим богатства и почета, просто необязательным человеком, но он не убийца. Не может им быть.
        И она постаралась сменить тему.
        — Ты обещал организовать турнир по кайтингу на Ладоге. Но ведь это почти невозможно. Спонсоров не будет, телевидение не привлечь, а значит, не будет значимых рекламных контрактов, сильные спортсмены сюда не поедут…
        — Если я что-то обещаю, то выполняю всегда. Будут и телевидение, и реклама, и солидный призовой фонд, и культурная программа: праздничная рыбалка под музыку Чайковского и лазерное шоу. Но это потом. А завтра с утра вдвоем съездим в городскую федерацию и узнаем, что для этого нужно.
        — Нет никакой федерации. Есть в городском спорткомитете работник в секции парашютного спорта, который этим занимается, но он не специалист. Нам все придется делать самим…
        — Вот и отлично, но все равно съездим. А пока до утра есть время — все можно обсудить. Сегодня тебе не стоит ночевать одной.
        Лена напряглась, но промолчала. В конце концов, пусть случится то, что рано или поздно должно произойти.
        Разговаривали долго. Шарику оборудовали место в коридоре возле входной двери, Федор спал в гостиной, а Лена легла в своей комнате. Правда, ночью Шарик пришел и растянулся возле ее кровати. Конечно, кому охота спать на полу, когда есть приятное общество?
        Лена не спала, она просто лежала, опустив руку на густую собачью шерсть, и думала. Пыталась анализировать. Потом к ней в голову закралась одна мысль. Мысль была настолько невероятная, что Лена решила проверить. Поднялась, вышла из комнаты, пошла к ванной, рядом шел Шарик. На кухне сидел Федор, и Самохина с собакой подошли к нему.
        — Почему не спишь?  — спросила Лена.
        — Мысли одолевают,  — ответил он.  — Были сокровища и вдруг пропали. Все, кто мог знать об их местонахождении, убиты. Кроме Светы, которой повезло. Но сокровища не найдены. Где-то ведь они находятся.
        — Вот и я тоже об этом. Пыталась все вспомнить, потому что мы кое-что не приняли к сведению. Смирнов обещал участникам по десять процентов, а себе наметил оставить восемьдесят. Ни Лаленковых, ни Баруздина это не устроило. Баруздин предлагал разделить все на три части, что устраивало Сергея Лаленкова. Но его Света хотела еще больше. Теперь представим, что Лаленков с Баруздиным договорились сыграть сами. Сами продадут и вернут Смирновым их треть. Мне кажется, что такое возможно.
        — Очень даже может быть,  — согласился Федор.
        — Так вот, мы думали, что все хранится у Баруздина, и Смирновы так считали. А если их решили немножко обмануть? Вдруг Баруздин передал драгоценности Лаленкову, чтобы он держал их в надежном месте на время переговоров Володи с возможными покупателями? Но ведь квартира Лаленковых — не очень надежное место. А потому Сергей должен был отнести клад куда-то, спрятать… Когда я встретила его на улице, он шел с сумкой ко мне. Но мне сказал, что мы пересеклись случайно, и попросился ко мне помыться, потому что у них отключили воду…
        — Я в курсе. Только не совсем понимаю…
        — Сумка оттягивала ему плечо, и он устал ее тащить. А когда уходил, то она была совсем легкая.
        — Теперь я понял,  — согласился Федя и поднялся.  — Пойдем, проверим твою гипотезу.
        Они прошли в ванную комнату, и Федор попытался отодвинуть лицевую панель ванны, та не сдвинулась с места.
        — Есть две защелки, которые надо открыть… Тогда панель легко убирается,  — подсказала Самохина.
        Когда покрытую кафельной плиткой панель поставили к стене, молодой человек лег на пол, заглянул под чугунную ванну. Потом засунул туда руку и вытащил старый, почти истлевший кожаный саквояж. Оба опустились на корточки, не решаясь открыть.
        — Вообще он тяжелый,  — произнес Федя.  — Внутри что-то есть. Надеюсь, там не банные тапочки.
        Лена перекрестилась и открыла замочки, заглянула внутрь, а потом стала доставать завернутые в газету предметы.
        — Бедные ребята,  — вздохнул Федор,  — так заботливо все упаковали…
        Лена достала яйцо Фаберже и заплакала.
        Глава восьмая
        Утром ровно в девять позвонил Труханов.
        — Разбудил?
        — Нет, давно уже на ногах. Собираюсь в спорткомитет,  — ответила Лена.
        — Можешь эту встречу перенести на более поздний срок? Я на работу еду, а по пути хочу к тебе заскочить и обсудить кое-что.
        — Это очень срочно?
        — Желательно побыстрее увидеться. Дело в том, что я вчера сообщил тестю о залоге и сбросил фото сосуда. И он заинтересовался возможностью без аукциона приобрести что-нибудь ценное. Денег у него много, и он может привлечь любые средства, если вещи того стоят… Что ты молчишь?
        — Думаю.
        — Так есть такая возможность? Как твой знакомый — готов поделиться частью своей коллекции, если она действительно так уникальна?
        — Саша, мой знакомый тут ни при чем. Но это не телефонный разговор,  — шепнула Самохина в трубку.
        — Я подскочу сейчас. Подниматься не буду. Спустись через пятнадцать минут, и мы переговорим.
        Почему люди мечтают о богатстве? Не мечтают стать добрее, умнее, сострадательнее, а только о том, чтобы всегда и на все хватало денег, да еще оставалось столько же. А еще лучше, чтобы после всех необычайно необходимых трат на яхты, дорогие авто, на бриллианты и снежно-барсовые шубы денег появилось еще больше, чем было. Есть даже такие люди, которые уверены, что денег много не бывает. И они, конечно же, правы, потому что количество денежных знаков, находящихся в обращении, всегда ограниченно. И если у кого-то их становится все больше и больше, значит, есть и такие граждане, у которых денег становится все меньше и меньше.
        А некоторые женщины мечтают о богатых мужьях. Мужьях не обязательно очень красивых, очень умных или просто умных, не обязательно добрых и преданных: нет, они мечтают исключительно о мужьях-олигархах. Таких мужьях, чтобы все подружки сразу сдохли от зависти. То есть всем подыхать не обязательно, пусть некоторые все же выживут, чтобы остаток своих никчемных дней страдать. Потому что как это можно — переносить без мучительных страданий чужую удачу?
        — Ой, девочки, у меня этих сумочек «Луи Витонов» столько, что и не сосчитать… Штук двадцать, наверное. А про шубы я вообще не говорю — одних норковых столько, что шкафов не хватает, а шкафов тоже не сосчитать. А еще я вчера была у пластического хирурга, заказала новую грудь… Откуда? Из Франции, конечно. И губы тоже заказала. Приходите через недельку, я всем показывать буду.
        А потом все шарахаются при встрече с женой чиновника или с женой народного избранника, у которой грудь — как две тыквы, а губы — как бананы. А еще говорят, что скоро будут вставлять силиконовые мозги… Будут вставлять вместе с чипами. В левое полушарие вставят чип с википедией, а в правое — интернет с подпиской на все рекламные акции.
        «Мерседес» вылетел с Калинкина моста, повернул направо и развернулся у подъезда. Из машины вышел Труханов и подошел к поджидающей его девушке.
        — Так какое у твоего знакомого предложение? Тоже золото инков?
        Лена кивнула.
        — Золотая собака весом в полтора килограмма. Но он не горит желанием от нее избавляться.
        — Зачем тогда меня вызвала, если у него нет желания?
        — Погоди,  — остановила его Лена,  — это еще не все. Я же сказала, что мой знакомый ни при чем.
        Она замолчала в раздумье и, наконец, призналась:
        — Дело в том, что Лешка Смирнов, организовавший поиски сокровищ пропавшего прадедушки, приходил ко мне перед своей гибелью. Попросил разрешения оставить некую вещь… То есть вещи. Сказал, что нужно припрятать хорошенько.
        — Он тебе принес сокровища?  — рассмеялся Саша.  — Да ну!
        — Именно так,  — кивнула Лена.  — В спортивной сумке принес небольшой полусгнивший саквояж. Показал некоторые предметы…
        — Это все правда?!  — не выдержал Труханов.  — Ты сама видела драгоценности? А то, когда ты рассказала про остров, про сокровища, я, если честно признаться, не поверил ни слову. А кто бы поверил во всю эту чушь? Яйцо Фаберже с корабликом внутри, алмазы и рубины…
        — Все так и есть,  — кивнула Лена.  — Изделие Фаберже я лично держала в руках. А еще видела перстень с голубым бриллиантом. Лешка сказал, что камень он взвесил на аптечных весах — ровно шесть граммов, то есть тридцать каратов. Есть рубин — еще более крупный. Изумруды и сапфиры… Очень красивое ожерелье с сапфирами, а к нему такой же браслет и серьги. Вообще, много невероятно роскошных украшений. Все это до революции принадлежало самым богатым петербургским семьям.
        Лена посмотрела на Сашу. Труханов, пораженный, застыл как соляной столб.
        — И где это?
        Лена молчала, а потом объяснила:
        — Я обещала Смирнову вернуть клад только лично ему, кто бы ни просил. Так что извини.
        — Но ведь твоего одноклассника больше нет, а значит, и обещания нет. Кроме того, ты подумала об опасности, которой подвергаешь свою жизнь, храня все эти побрякушки? Мой совет — отвези все куда следует. Сдашь как находку, получишь свои двадцать пять процентов, и душа будет спокойна. Кроме всего прочего, ты станешь богатой женщиной…  — Он вздохнул.  — Правда, ты станешь не просто богатой женщиной… Прости. Девушкой… Не просто богатой девушкой, а очень богатой невестой, и тогда шансов у меня на твое сердце будет немного.
        — Не говори глупостей,  — успокоила его Самохина.  — И вообще, о другом надо думать…
        — Ты у себя в квартире это все хранишь? И прямо сейчас можешь мне показать?
        Лена покачала головой.
        — На своем катере храню, а он у причальной стенки в яхт-клубе. Там сигнализация, видеонаблюдение, собаки и охрана вооруженная, ведь охранять приходится в том числе и дорогие яхты высокопоставленных людей… Посторонних там нет. Это самое безопасное место, которое я могла найти.
        — Такое богатство!  — выдавил Труханов.  — И оно ничейное! Но, с другой стороны, как ты объяснишь его происхождение, а вдруг и на тебя падет подозрение в причастности в убийствах? Предположим, все это стоит сто миллионов евро, а то и сто двадцать. Законных двадцать пять процентов за сданную находку — это куда больше того, что ты могла получить в случае реализации на черном рынке всего товара после дележа со своими подельниками… Такая будет логика у следователей.
        — Я не поняла — с какими подельниками?
        — Подумай хорошенько: для полиции ты станешь первым и единственным подозреваемым. Такая их ментовская логика: ты все подсчитала и решила избавиться от друзей, которых сама же возила на этот остров. А теперь хочешь от государства получить вполне легально куда большую сумму, чем они обещали тебе… Подумай, подумай! Не спеши, надо все тщательно взвесить.
        Он придвинулся к Самохиной почти вплотную.
        — Без моего тестя, чувствую, мы не обойдемся. Он посоветует, как нужно поступить. У него и опыт, и связи на самых высоких уровнях, и деньги… Да что мы это на улице обсуждаем?!
        Труханов схватил Лену за руку и втащил в подъезд.
        — В любом случае ты станешь богатой, для тебя выкупить твой вчерашний залог будет раз плюнуть. Сергей Игнатьич точно скажет, что нужно делать…
        Саша обернулся, потому что по лестнице спускалась соседка со второго этажа. Труханов отстранился и стал смотреть в сторону.
        Соседка приблизилась.
        — Здравствуй, Леночка. А ты что, собаку завела? Вчера смотрю в окошко: такой пес замечательный — ну просто красавец. Гордый такой.
        — Здравствуйте, Ольга Николаевна. Это не моя собака, просто попросили выгулять. Если хотите, мы с вами вместе потом погуляем.
        — Ну ладно,  — согласилась соседка и внимательно посмотрела на Сашу.  — Давненько вас не видела, молодой человек.
        — В командировке был, только что вернулся. И вот, как говорится, с корабля на бал.
        — Чуть свет, уж на ногах, и я у ваших ног,  — продекламировала Ольга Николаевна, открыла дверь и вышла на улицу.
        — Что хоть за собака, с который ты гуляешь?
        — Карликовый шпиц. А у тебя есть собака?
        — У жены какая-то декоративная собачка с бантиком, Мусиком зовут. Сейчас болеет, голос у него пропал…
        — Погуляй с ним, он и поправится. Или сходите с Мусиком к доктору…
        — Все!  — не выдержал Труханов.  — Сама прекращай эти прогулки, сиди дома и жди моего звонка!
        Лена поднималась на свой третий этаж и удивлялась тому, насколько слепой она была — не видела, какой жадный человек ее любовник. Нет, тогда он был не любовник, а любимый. Впрочем, тогда он таким жадным не был или очень умело это скрывал. О деньгах они почти не говорили, разве лишь когда речь шла о ее рекламном контракте. Но в то время Саша был рядовым сотрудником рекламного отдела. А теперь — первый вице-президент банка, зять уважаемого человека из министерства финансов, муж красавицы-блондинки на желтом «Родстере Лотус». Жадный, жадный. Но не преступник. И вообще, зря, конечно, Федя придумал это все. Если просто решил открыть ей глаза на бывшего, то она и сама теперь не слепая. Надо закрывать тему и больше не встречаться с Трухановым.
        Она так и сказала Федору. И тот согласился, правда, напомнил, что встретиться с Александром все же придется, чтобы забрать золотую девушку. А сейчас, поскольку все уже завертелось, надо закончить начатое и отрабатывать другую версию, которая у него уже есть.
        Он не стал распространяться на эту тему, сказал только, что до вечера все станет ясно. Так что пришлось ждать. А время тянулось. Лена открыла компьютер совершенно машинально, для того только, чтобы время убить. Открыла страничку Светы Лаленковой, чтобы узнать, размещала ли она информацию о смерти мужа, но там не было никаких изменений. Потом Самохина вспомнила о той подруге, у которой Лаленкова провела два дня, зашла и на страницу Элины Кондрашовой, но и там не было ничего нового. Лена еще раз просмотрела чужие фотографии, внимание ее снова привлек лысоватый молодой мужчина рядом с Элиной.
        — А существует программа поиска людей в социальных сетях по фото?  — спросила Лена у Федора.
        — Конечно. Я даже знаю, где можно ее скачать.
        Лена уступила ему место за компьютером, он посмотрел на страничку, заинтересовавшую Самохину, и сказал:
        — Мои знакомые проверили Кондрашову, ничего криминального за ней не числится. Больше десяти лет назад овдовела, в наследство от мужа получила небольшое предприятие, производящее корма для животных — в основном корм для аквариумных рыбок, для производства которого закупала в Мурманске рыбную муку в достаточно больших объемах, что свидетельствовало о высоких доходах предприятия. Но потом Кондрашова внезапно продала фабрику, но на ее личных счетах денег не прибавилось. Тогда же вдова продала загородный дом и приобрела домик попроще, очевидно, с теми самыми теплицами, которые здесь попали в объектив камеры. Вряд ли эта дама нищая, раз владеет магазинчиком и имеет долю в клинике, но немолодая и одинокая… Вот, программа скачивается, и скоро мы сможем найти того, кто тебя интересует.
        В этот момент позвонил Труханов.
        — Переговорил с тестем,  — произнес он спокойным деловым голосом.  — Сергей Игнатьевич удивился, конечно. Сказал, что с трудом верится в такую находку. И предостерег… Говорит, что если все так и ты захочешь сдать ценности государству, то Алмазный фонд примет эту роскошь с распростертыми объятиями. Только клад оценят раз в десять меньше реальной стоимости. Скорее всего, даже в десять миллионов не оценят. Соответственно, тебе на руки два с половиной миллиона. Сумма сама по себе приличная, но учти, предстоит выплатить еще и налог — тринадцать процентов. Думай сама, а я перезвоню, чтобы узнать о твоем решении.
        Федор слушал, прислонив ухо к трубке, касаясь щекой щеки Лены. Когда услышал гудки, не выдержал:
        — Как с таким партнером дело иметь! Он тебя за дурочку держит! Ты только не обижайся, но что касается налогов на клад — все просто. Обращение клада в собственность не является реализацией для целей налогообложения: подпункт восемь третьего пункта тридцать девятой статьи налогового кодекса Российской Федерации. Кроме того, не подлежат налогообложению вознаграждения, выплачиваемые за передачу в государственную собственность кладов — смотри пункт двадцать три статьи двести семнадцать налогового кодекса.
        — Как ты все помнишь!  — восхитилась Лена.
        — Так я всю ночь изучал этот налоговой кодекс, будь он неладен. Непонятно только, почему все эти экономически образованные всезнайки про какие-то двадцать пять процентов твердят. Узнали из старых советских фильмов, что ли? Мне кажется, что наш глубокоуважаемый вице-президент банка скоро перезвонит и скажет, что его мифический Сергей Игнатьевич готов выложить десять-пятнадцать миллионов наличкой и без всяких налогов.
        — И что, мне соглашаться?
        — Нет, конечно. То есть будто бы согласишься. А потом решим, что с ним самим делать, потому что наверняка он ни копейки давать не собирается, а готов поступить с тобой так же, как с твоими друзьями. Готовимся и ждем звонка.
        — Саша не связан с убийствами, я уверена,  — покачала головой Самохина.  — Он просто хочет продать тестю драгоценности и нажиться на этом.
        Вскоре раздался очередной звонок. Но звонили из охраны яхт-клуба.
        — Леночка,  — сказал начальник охраны, с которым некогда дружил ее отец.  — Какие-то люди пытались проникнуть на территорию. Когда к ним подошли, сказали, что ищут катер, и назвали бортовой номер твоего. Мы их выпроводили. Но они пытались выяснить, где твой катер стоит: у стенки или на слипе. Ты не в курсе, что за люди могут быть?
        — Понятия не имею,  — ответила Самохина,  — но если мой борт будут на абордаж с воды брать, стреляйте на поражение.
        — Так мы с радостью. Жаль только, что у нас пули резиновые. А вообще, скучно здесь. То ли дело, когда я с твоим папой на БПК старшиной команды гидроакустиков ходил!
        Не прошло и четверти часа, как позвонил Труханов.
        — Сергей Игнатьевич готов тебе помочь, только надо провести оценку всего. На этот случай есть прекрасный ювелир. Алгоритм следующий: мы едем в яхт-клуб, забираем ценности, отвозим в депозитарий банка, я вызываю оценщика. Ювелир называет сумму, а Сергей Игнатьевич тебе выплачивает четверть ее. Может заплатить налом, может на западный счет: хоть в Швейцарии, хоть на Каймановых островах. Налогов ты с этой суммы платить не будешь. Согласна?
        — Торгуйся,  — шепнул Федор.
        — А вдруг ювелир оценит клад меньше, чем он стоит на самом деле? Я считаю, что стоимость никак не меньше ста миллионов евро. Стоимость Фаберже легко узнать. Сколько стоит чистый алмаз — камень больше пять каратов? А крупные ограненные изумруды стоят дороже равновеликих бриллиантов…
        — То есть ты хочешь получить фиксированную сумму, независимо от оценки?
        — Именно. Двадцать пять миллионов и не центом меньше.
        — А если специалист оценит дороже сотни?
        — Неважно. Я обижусь только на себя саму, но мне хватит и двадцати пяти тысяч. Даже можно учесть в счет оплаты те сорок пять тысяч, что я от тебя получила. А ты сегодня же захватишь тот самый кубок и вернешь мне.
        — Сколько всего изделий в твоем кладе?
        — Крупных камней — не меньше пяти килограммов. А это двадцать пять тысяч каратов. Да еще множество более мелких. И все это изделия, созданные лучшими ювелирами того времени. Сам посчитай, сколько это может стоить…
        — О’кей. Я думаю, что Сергей Игнатьевич сможет найти нужную тебе сумму. Золотую девушку привезу сегодня. Только отдам ее после того, как положим драгоценности в ячейку депозитария. Через час я у тебя.
        — Через два. Я должна привести себя в порядок.
        — Ты шутишь? Речь идет о таких деньгах…
        — Не могу иначе. Меня бабушка приучила: выходя из дома, даже за хлебом, нужно выглядеть так, как будто собралась на бал.
        — Ладно. Через два часа спускайся. Я буду ждать у подъезда.
        Лена сбросила вызов и посмотрела на Федора.
        — Через два с половиной часа я буду в яхт-клубе. Хватит времени?
        — Наверняка. Мы с Шариком мчимся туда прямо сейчас, а моим друзьям собраться — только подпоясаться.
        Глава девятая
        Ровно через два часа Самохина вышла из подъезда. Труханов уже ждал ее, на этот раз он был на черном внедорожнике. Открыв перед ней дверцу, он посмотрел на кроссовки и джинсы, которые были на Лене, и усмехнулся:
        — И на какой бал ты собралась? Хотя в наше время…
        Лена опустилась на заднее сиденье, рядом с ней сел Труханов. На переднем пассажирском кресле сидел угрюмый мужчина лет сорока. А за рулем — молодой парень. Оба даже не обернулись на Лену.
        — Не против, если эти ребята с нами до катера дойдут? Сама понимаешь — такие богатства, а они люди опытные и вооружены к тому же. Служба безопасности нашего банка. Так что тебе, то есть нам, ничего не угрожает.
        — Как скажешь,  — пожала плечами Самохина.
        На протяжении всего пути Саша много говорил, расспрашивал Лену о планах, о предстоящих соревнованиях кайтингистов, о ее подготовке, о шансах на победу. Мужчины на передних сиденьях участия в разговоре не принимали и вообще старательно притворялись равнодушными ко всему происходящему в салоне внедорожника.
        На парковке перед воротами яхт-клуба машин было немного — как-никак будний день. Но все равно водитель проехал вдоль всего ряда, пропуская свободные места, и остановился лишь у самого выезда со стоянки.
        Вчетвером миновали калитку, Самохина показала охраннику, сидящему в будке, пропуск и сказала, что мужчины идут вместе с ней. Тот рассеянно кивнул и отвернулся к экрану телевизора: шла очередная серия про похождения отважных ментов. Из собачьей будки вылезла не очень крупная дворняга, зевнула, потянулась и вернулась в будку, звякнув цепью.
        — Хорошая охрана!  — восхитился Труханов.  — Это не яхт-клуб, а проходной двор.
        Пока шли к пирсу, встретили начальника охраны яхт-клуба — шестидесятилетнего мужчину в расстегнутой форменной куртке, под которой была тельняшка.
        — В море выходить будете?  — спросил он.
        Лена пожала плечами.
        — Возможно.
        — Задолженности по арендной плате у вас имеется?
        — До конца квартала все оплачено.
        — Ну тогда можете выйти: препятствовать не будем. Ветер сегодня зюйд-зюйд-вест. Скорость два-четыре метра. Почти полный штиль.
        — Благодарю вас,  — произнес Труханов, который спешил.
        Прошли мимо эллинга, где стояла недостроенная яхта. Трое корабелов в выгоревшем камуфляже осматривали и ощупывали ее борта.
        Наконец, спустилась к пирсу. Начальник службы безопасности банка и водитель шли следом. Оба они молчали. Зато Саша много шутил и даже смеялся. Когда подошли к катеру, он произнес с грустью в голосе:
        — Какой маленький кораблик! На таком в океан не выйдешь.
        Потом обнял Лену.
        — Ну ничего, купишь себе что-нибудь комфортабельное и двухпалубное. Хотя нет, я тебе сам куплю, когда ты все же примешь мое предложение. Это будет мой свадебный подарок.
        — Хорошо идут дела у вашего банка?  — спросила Самохина.
        — Грех жаловаться.
        — А один мой знакомый сказал, что у «Евротраста» отбирают лицензию. Будто бы за незаконный вывод средств за рубеж…
        — Это какой еще знакомый?  — возмутился Труханов.  — Не потерплю соперника! Нет, дорогая, это все ложь — дела у нашего банка идут как нельзя лучше. Меня, кстати, недавно назначили вице-президентом.
        Они по трапу прошли на борт, и Лена сказала:
        — Когда я сообщила тебе о кладе, откуда ты знал, что изделие Фаберже с сюрпризом — с корабликом внутри? Я же тебе этого не говорила.
        — Разве?  — переспросил Саша.  — Говорила, разумеется. Просто ты забыла об этом. Ну где тут прячутся сокровища?
        Лена открыла дверь каюты, из которой проход вел в рубку:
        — Под диваном.
        Труханов заглянул внутрь и удивился:
        — А это кто?
        На диване сидел молодой человек в тельняшке.
        — Я тут покемарил немного, хозяйка,  — объяснил Федор, подмигнув Лене,  — смена долгая была, а домой смысла нет ехать: вечером опять вахта. Не обижайтесь, если надо, приборочку вам тут сделаю.
        — Вали отсюда!  — приказал ему банкир.
        Молодой человек вышел на корму, куда уже заходили двое огромных служащих банковской охраны.
        — А вы кто?  — обратился к ним молодой человек.
        — Не дай бог тебе это узнать,  — ответил начальник службы безопасности и добавил:  — Давай сваливай на берег быстро, а то придется искупаться.
        Труханов заглянул под диванчик, там было пусто. Он посмотрел на Лену.
        — Где клад? Что за шутки?  — И крикнул своим спутникам:  — Держите этого хмыря!
        Федора остановили на трапе и снова втащили на борт. Ощупали его карманы, но ничего не обнаружили.
        — Дорогая,  — обратился Саша к Самохиной,  — не надо так шутить! Времени мало, и ждать я не намерен! И шуток не понимаю. Где драгоценности?
        Лена пожала плечами. Труханов наклонился к ней и шепнул:
        — Я очень серьезный человек, и речь идет о серьезных бабках.
        — Я это уже поняла, а потому передумала отдавать клад тебе. Сдам государству. Так надежнее.
        Лицо Саши потемнело.
        — Ты дура? Включи мозг! Это все равно не твое. Твои приятели сразу захотели мне отдать то, что им не принадлежит… Да не поделили между собой, начали прятать друг от друга.
        — Так это ты?  — удивилась Лена, поражаясь своей наивности и доверчивости.
        — Я, конечно,  — признался бывший возлюбленный,  — жить ведь как-то надо. Так что и ты подумай о себе. Не надо испытывать судьбу, мои люди ждут от тебя ответа, а потому будут спрашивать уже по-другому. Сейчас выйдем в море, и криков твоих все равно никто не услышит…
        Труханов кивнул спутникам:
        — Тащите этого хмыря сюда! Начнем его резать, и она сговорчивее будет.
        — Не надо!  — закричала Самохина.
        Начальник службы безопасности банка вынул из кобуры, висящей под мышкой, пистолет и сунул в лицо Федору:
        — Проходи внутрь, а то прямо тут замочим!
        — Саша!  — крикнула Лена.  — Отпустите его! Сумка с кладом в моторном отсеке.
        Но Федора уже толкнули в спину, заставляя зайти в каюту:
        — Пошевеливайся!
        Труханов улыбнулся во весь рот:
        — Эти ребята шуток не понимают…
        Вице-президент уважаемого банка не успел договорить, потому что Федор перехватил руку начальника службы безопасности, заломил ее ладонью кверху, выбил из нее пистолет и тут же ударил водителя ногой в грудь. Ударил так сильно, что парень, перелетев через борт, плюхнулся в воду. Начальнику службы безопасности банка удалось вырваться, но не успел он выпрямиться, как получил удар в челюсть и тоже упал за невысокий бортик.
        — Лихо!  — оценил Труханов.
        Он посмотрел на Лену, даже сделал попытку улыбнуться ей.
        — И где ты нашла такого бойца? Учти, любимая, со мной нельзя так… Тебе с рук это не сойдет! Впрочем, вы тут оставайтесь, а я, пожалуй, пойду.
        Но Федор перегородил ему дорогу к трапу.
        Тогда Труханов быстро пересек палубу и спрыгнул на берег, через борт катера.
        — Ты его отпускаешь?  — удивилась Лена, посмотрев на Федора.
        — Нет, конечно,  — ответил молодой человек и крикнул:  — Шарик, где ты, родной? Работай давай!
        Тут же из-за эллинга, в котором стояла строящаяся яхта, выскочил огромный лохматый пес и прыгнул на банкира, сбивая его с ног. Потом Шарик поставил на грудь лежащего Труханова мощные передние лапы и посмотрел на хозяина.
        — Гав!
        С берега спешили трое людей в камуфляжной форме. Они проскочили мимо поверженного вице-президента банка, который едва дышал, удерживая на себе стокилограммового пса. Вбежали на катер, двое наставили пистолеты на барахтающихся возле борта мужчин, а третий подошел к Самохиной и ее другу. Поприветствовал Лену и тут же обратился к молодому человеку:
        — Федор Михайлович, ну что же сами? Мы же рядом были, у нас все под контролем… Зачем так рисковать?
        Глава десятая
        Задержанных отвезли в следственное управление. Но до того допросили сами. Прямо на борту Лениного катера. Разумеется, допрашивала не Лена и не Федор. Сначала бандиты от всего начали отказываться. Но когда узнали, что перед ними не полицейские, а военная контрразведка, в которой умеют допрашивать и развязывать языки даже самым неразговорчивым людям, нехотя во всем признались, но всячески преуменьшали свою вину. Сказали, что Баруздина убили, когда хотели просто с ним побеседовать, а он полез в драку, в процессе которой случайно получил смертельную рану. И Лаленков, которого они вызвали в гараж от имени Баруздина, первый начал стрелять. Им ничего не оставалось, как выстрелить в ответ.
        — Кто именно выстрелил?  — спросил присутствующий при допросе Федор.
        Бандиты переглянулись, а потом начальник службы безопасности банка показал на Труханова:
        — Да, Александр Петрович и стрелял. У него при себе волына была. Мы потом ее отобрали, чтобы он на нас еще жмуриков не повесил.
        — Вы че, уроды!  — закричал Труханов.  — Я же защищался! Откуда мне было знать, что у этого козла травматика. Он когда палить начал, загрохотало не слабо. И я чисто машинально. Я даже не думал, что прямо в сердце попаду — я в руку ему целился. И вообще требую адвоката! Я больше никого не убивал…
        Его с подручными повезли в следственное управление. Федор поехал со всеми, попросив Лену забрать Шарика и дожидаться его дома.
        На борту катера, разумеется, никаких драгоценностей не было. За те два часа, что Лена взяла на то, чтобы привести себя в порядок, она успела отвезти саквояж в более надежное место, где были несгораемые сейфы и вооруженная охрана. А на следующий день уже была назначена экспертиза.
        Лена с Шариком дома ждали возвращения Федора. Лена смотрела на выставленную посредине стола золотую девушку, а Шарик, растянувшись на полу, грыз кости, что Лена купила для него по дороге. Хрустел он громко, и от костей ничего не оставалось. Ни крошки, ни трухи…
        На душе Самохиной было легко, и не только от того, что все наконец закончилось и теперь можно ничего не бояться.
        Потом вернулся Федор и рассказал все, что ему удалось узнать.
        Как выяснилось, Володя Баруздин сразу связался именно с Трухановым, сообщил, что у него есть огромное количество ювелирных изделий, созданных в позапрошлом веке и раньше русскими и парижскими мастерами и самим Фаберже. Он прислал несколько снимков, и Труханов понял, что это серьезное предложение. Правда, бодибилдер попросил слишком много. Почему-то Володя посчитал, что общая стоимость изделий никак не меньше пятисот миллионов евро, попросил заплатить ему половину стоимости. Труханов, поняв, что тот просто набивает цену, готов торговаться и значительно снизить размеры претензий, договорился о встрече… Но это Саша сам так утверждал. Его подручные сознались в том, что пришли к Баруздину без предупреждения. Володя встретил их с грифом от штанги в руках. А потому встреча с самого начала не задалась и не смогла пройти в теплой и непринужденной обстановке. Хозяин сбрасывать цену отказался, уверяя, что у него есть уже надежный клиент, который заплатит все, забирая по частям в течение года. Но через какое-то время бодибилдер расслабился, наклонился положить гриф на пол, а когда выпрямился, на его шее уже
была удавка. Он был силен, вырывался и в какой-то момент чуть было не освободился, но на нем висели трое мужчин. Задыхаясь и пытаясь сохранить жизнь, Володя кричал, что при нем нет драгоценностей, что они у надежных людей…
        Разделавшись с бодибилдером, бандиты проверили его последние звонки. Чаще всего Баруздин звонил Лаленкову и самые долгие разговоры вел именно с ним. А потому связались именно с Сергеем, сказали, что надо обсудить условия продажи, и назначили встречу в том самом гараже, который однажды посетил и Труханов в компании инструкторши по йоге. Володя иногда разрешал коллегам проводить там время. Лаленков, на свою беду, подумал, что разговаривает с Баруздиным…
        — Но Труханов и его приятели утверждают, что они никого больше не убивали,  — закончил свой рассказ Федор.
        — Они не признаются в убийстве Смирновых?  — спросила Лена.
        — И вряд ли признаются. Так они убили двоих, и адвокат в суде будет доказывать, что убийство в обоих случаях произошло при превышении пределов необходимой обороны и не было спланированным. И не является результатом предварительного сговора группы лиц с целью извлечения материальной выгоды. Банкиру нашему грозит лет десять, а то и гораздо меньше при хорошем адвокате. А защитник у него — один из лучших в городе. Но если следствию удастся доказать, что Труханов был еще организатором убийства безоружной молодой семьи, то лет двадцать он получит, и его подельники столько же. Но пока все они в один голос утверждают, что в квартире Смирновых не были. И доказательств у следствия нет. А подозреваемые весьма уверенно заявляют, что на момент убийства Ирины и Алексея Смирновых находились в другом месте…
        Лена заметила, что у ноутбука открыта крышка, подошла, чтобы нажать на кнопку выключения, и увидела на экране несколько мужских фотографий.
        — Откуда это?  — удивилась она.
        — Программа сработала, та, что я скачал перед нашим уходом,  — объяснил Федор.  — Ты выделила на снимке человека, и программа автоматически включила режим поиска. Давай посмотрим.
        Фотографий было несколько десятков. На всех — лысоватые мужчины. Лене даже показалось, что они все похожи друг на друга. И все же программа выделила три снимка, на которых с наибольшей степенью вероятности был запечатлен один и тот же человек. И, едва взглянув на эти снимки, Федор и Лена поняли, что это именно тот человек, который был им нужен. На одном фото он стоял возле черного внедорожника, на другом — обнаженный до пояса, вместе с таким же полуголым приятелем, обнимал стоящую между ними молоденькую счастливую девицу. Оба парня были накачаны, второй был выше и мощнее. И это был Владимир Баруздин. На третьем снимке лысоватый парень был запечатлен в момент схватки каратистов.
        Федор изучил последнюю фотографию очень внимательно.
        — Судя по цвету поясов — коричневые с золотой полоской — это схватка бойцов первого кю, что по классификации кёкусинкай карате означает зрелость, то есть высшая ученическая степень,  — сказал он.  — После чего можно получить первый дан «кохай», то есть старший. Но подпись под снимком меня смущает. Здесь написано «мой хякунин кумитэ». В это поверить сложно, потому что это прохождение экзамена — сто схваток. А потому пояс должен быть черным. Но в любом случае, имеет он «кохай» или «сэмпай», боец этот лысый — серьезный. С хорошо поставленным ударом. А Ирину Смирнову убили именно ударом в грудь. Прости за подробность.
        — Откуда ты все знаешь про карате?
        — Все детство им занимался до самого окончания школы. А когда поступил в училище, уже не было возможности посещать занятия. Но боевое искусство там не самое главное. Кёкусинкай — это тренировка духа, воспитание сердца, путь к мудрости и служение идеалам. В этом виде карате запрещен удар рукой в голову, потому что считается смертельным.
        Они продолжили искать всю информацию о человеке с фотографии и очень скоро узнали о нем все, что возможно было выудить из интернета. Звали парня Анатолий Котляр, он и в самом деле занимался кёкусинкай карате, достиг мастерского дана, но был лишен его за нарущение клятвы, по которой последователи Мацутасу Оямы, основателя кёкусинкай, должны воздерживаться от насилия и быть образцами добродетели и скромности. Пятнадцать лет назад Анатолий получил десять лет за убийство. Но отсидел меньше пяти. Потом трудился инструктором по боевым искусствам в разных клубах…
        — Вот он-то нам и нужен,  — подытожил Федор.  — С утра поисками и займемся.
        — Завтра с утра у нас экспертиза,  — напомнила Самохина.
        — День завтра длинный,  — произнес Федор.  — Да и сегодня — вон сколько сделали. Можно даже Светлане позвонить и утешить ее, насколько это возможно, сообщить, что убийц ее мужа задержали и теперь им предстоит суд.
        — Совсем забыла,  — всплеснула руками Лена.
        Она набрала номер, начала рассказывать. Лаленкова слушала молча, и Лену это немного удивило.
        — Конечно, для тебя это слабое утешение, но все-таки…
        — Ничего уже не вернуть,  — наконец произнесла Света.
        Было слышно, как она вздохнула. А потом спросила:
        — А драгоценности у них нашли?
        — Так у них и не было ничего. Сережа, как сегодня выяснилось, оставил клад у меня, спрятал под ванной, когда мыться приходил.
        — Ты их нашла?  — воскликнула Лаленкова.
        — Так я об этом и рассказываю. Заглянула под ванну и обнаружила…
        — Погоди!  — снова вскрикнула Света, помолчала несколько секунд, очевидно, приходя в себя после услышанной новости, и спросила тихо:  — И что ты собираешься с этим со всем делать?
        Самохина не ответила сразу, посмотрела на Федора, который делал какие-то знаки, наконец поняла, что он от нее добивается, и призналась:
        — Сдам государству. Завтра этим и займусь. Сегодня уже поздно звонить куда-либо и решать такой важный вопрос.
        — Сегодня поздно,  — повторила Светлана и тут же продолжила:  — А я на Южном кладбище, ездила договариваться по поводу могилки для Сережи. Не знаю, как теперь выбираться отсюда. Сюда приехала на такси, а теперь вызвать не могу, никто не хочет на кладбище ехать. А общественного транспорта нет. Ты не можешь за мной сюда приехать? У тебя ведь есть машина — полчаса туда и полчаса обратно. А заодно, может, я к тебе зайду, посмотрю в последний раз на этот проклятый клад. Если ты разрешишь, конечно. Так заскочишь за мной?
        — Разумеется.
        Федор, конечно, решил сопровождать Лену и взять с собой Шарика, чтобы погулял немного.
        — Собак на кладбище не пускают,  — напомнила Самохина.  — К тому же в машину мы все не поместимся. Шарик один занимает все заднее сиденье, и потом, Света может испугаться огромной собаки — она же не знает, что Шарик добрый. Погуляйте во дворе, а я быстро съезжу.
        Молодой человек спорить не стал.
        Перед уходом Лена спросила:
        — А зачем надо было обманывать Лаленкову, говорить, что ценности у меня?
        — Просто хотел проверить ее реакцию,  — ответил Федя.
        Лена была уже на половине пути, когда Федор позвонил.
        — Мы с тобой впопыхах упустили нечто важное. Номер телефона Кондрашовой был забит в память аппарата Лаленковой. Кондрашова существует в реальности. И она знакома с лысым спортсменом Анатолием Котляром. А вдруг на страничке Светы откровения о красоте лысых мужчин выложены неспроста?
        — Может быть, просто совпадение. К тому же если Кондрашова знакома с убийцей, это не значит, что Света тоже его знает. Скоро я привезу Лаленкову, и мы с ней побеседуем. Вряд ли Света будет что-то скрывать, если мы скажем, что ее знакомый подозревается в причастности к убийству наших друзей…
        — Погоди,  — продолжал Федор.  — Кроме того, по времени совпадает: продажа фабрики Кондрашовой и досрочное освобождение Анатолия. Ей нужны были деньги для покупки его свободы. А потом, мы упустили из вида, что Лаленкова якобы провела два дня у своей бывшей коллеги, а мы-то знали, что Кондрашова уже неделю отдыхает в Абхазии…
        — Я забыла. Я же не принимала ее в расчет. Но разве это сейчас важно?
        — Не спеши…  — начал было Федор, но связь прервалась.
        До кладбища Лена добиралась чуть больше получаса. Небо уже начинало темнеть. Подъезжая к воротам, Самохина рассчитывала увидеть ожидающую ее Светлану, но Лаленковой не было видно. Пришлось набирать ее номер. Света ответила, что стоит возле будущей могилки мужа, очень устала, ей очень грустно, нервы не могут успокоиться. А до въездных ворот идти больше километра, а потому просила подъехать к ней.
        — Минуешь ворота,  — объясняла она,  — сто метров прямо, потом развилка, повернешь направо, и снова прямо до мусорного контейнера, а там налево и прямо, немного вниз до упора… Там роща небольшая, и я стою.
        Самохина медленно ехала мимо рядов могил, народу на кладбище не было, а после мусорного контейнера кладбище закончилось. Узкая извилистая грунтовая дорожка спускалась вниз к растущим неподалеку березам. Самохина подъехала к рощице и увидела сидящую на деревянном ящике Лаленкову. Вышла из машины и подошла к ней.
        — А почему место именно здесь выделили, в такой глуши?  — спросила Лена.
        — Здесь дешевле,  — вздохнула Светлана.  — Давай посидим здесь немного.
        Было непонятно, почему вдруг Лаленкова хочет задержаться. Лена посмотрела по сторонам, обернулась и увидела подходящего к ним мужчину, которого прежде не заметила: очевидно, он скрывался за березами. Голова мужчины была гладко выбрита.
        — Твой знакомый?  — спросила Лена.
        Светлана не ответила, но отошла в сторону.
        — Ключ от своей квартиры отдай,  — приказал лысый, приблизившись.  — А еще код, чтобы снять сигнализацию.
        Их разделяло шагов пять. Самохина отступила еще на шаг и чуть повернула корпус, левым плечом вперед, ожидая нападения.
        — Да нет у нее никакой сигнализации,  — почти весело прозвучал голос Лаленковой.
        — Ключ!  — повторил лысый и, сделав еще два шага, протянул руку.
        Еще шаг… И резкий выпад. Лена не успела увернуться, лишь наклонила голову, а потому кулак, летевший в ее подбородок, угодил в верхнюю часть лба. Что-то сверкнуло перед глазами, небо перевернулось, в спину ударила поверхность земли.
        «Глупо как»,  — подумала она, понимая, что не сможет сразу подняться.
        Голова гудела как колокол. Потом вдруг в сознание прорвался голос Лаленковой:
        — Ты ее… того?
        — А ты как думаешь?  — ответил мужской голос.  — В первый раз, что ли? Только, кажись, пальцы себе выбил. Не дай бог, если опять пястные кости сломал. Ну что стоишь? Обшмонай ее карманы! Ключи от квартиры, от машины, документы, деньги… Все доставай.
        — Зачем деньги и документы?
        — Трупешник найдут рано или поздно. Пусть думают, что это ограбление… И что ж я так неудачно вломил? Ноет рука. Ну что ты стоишь как столб?! Работай давай!
        Лена понемногу приходила в себя. Увидела ноги Светланы, которая подошла и наклонилась над ней.
        — Она точно мертвая? А то глаза у нее открыты…
        — Доставай давай!
        Рука залезла в карман джинсов, достала ключи от машины. Потом ощупала другой карман…
        — Больше ничего,  — произнесла Лаленкова.  — Ключи от дома она, наверное, в машине оставила — в бардачке или в сумочке.
        Лена воспользовалась моментом и ухватила Светлану за кисть, вывернула ей руку. Лаленкова вскрикнула и повалилась на бок. Самохина тут же поднялась.
        — О-о!  — удивился Котляр.  — Какая живучая девочка попалась!
        Он поднял травмированную руку и подул на пальцы, показывая, что сейчас ею и ударит. Но попытался ударить в прыжке левой ногой. И промахнулся. Самохина отступила на шаг и тут же ушла вправо.
        Светлана поднялась с земли и отбежала в сторону.
        — Какая ловкая девочка!  — продолжал восхищаться каратист, разворачиваясь и начиная раскачивать корпус.  — Девочка, как видно, прошла курсы самообороны. Но только шансов у девочки против дяди никаких: дядя — опытный.
        Самохина уже не сомневалась, что теперь он ударит левой рукой, потому что правая кисть повреждена, и целит опять в голову. А значит, надо ждать мгновенья, когда его левое плечо будет впереди. Котляр шагнул вперед, показал, что сейчас размахнется. Лена прыгнула, выставляя ногу, ударила сверху подошвой ему в пах, опустившись на землю, упала на предплечье и, перевернувшись на траве через спину, тут же поднялась. Противник развернулся к ней, он стоял прямо. Похоже, что Ленин удар не нанес ему особого вреда.
        — Продолжим,  — усмехнулся он.
        Резко выдохнул и принял боевую стойку.
        Теперь он немного расставил ноги, присел и выставил вперед левую руку.
        — Я предупредила полицию, куда и к кому на встречу еду,  — сказала Самохина.  — А ты и так в полицейской базе…
        Лена осторожно отступала к своей машине. Лаленкова стояла в стороне и выглядела растерянной.
        Котляр приблизился, прыгнул, рассчитывая схватить ее голову руками и нанести удар коленом снизу. Самохина ушла в сторону, успев ударить навстречу по его лицу ладонью сверху внизу, проведя пальцами и ногтями по его глазам. Развернувшись, ударила в голеностоп. И отскочила.
        И все равно она понимала, что долго не продержится. Котляр опытнее ее и сильнее. И удар он держит. Просто не ожидал сопротивления. Но теперь собрался и ждет момента, чтобы решить их поединок одним-единственным ударом. Шансов у нее никаких, а на честную борьбу нечего и рассчитывать.
        Толик потрогал расцарапанные в кровь щеки.
        — Удар тигра,  — усмехнулся он.  — Кто тебя учил этому, дрянная девчонка?
        — Майор Кунгуров. Ты бы против него и двух секунд не устоял.
        Котляр еще раз потрогал пальцами окровавленные щеки. Потом поднес пальцы ко рту и облизнул. Он уже понимал, что Лена отступает к машине, надеясь забраться внутрь и заблокировать двери.
        — Тебе не уйти,  — сказал он.  — Ключики-то от твоего «Фольксвагена» у Светочки.
        — У меня нет ключей,  — крикнула Лаленкова.  — Она забрала, когда руку мне выворачивала.
        До машины оставалось десять или пятнадцать шагов, но бежать — невозможно. Котляр не даст времени открыть дверь, да и спиной поворачиваться нельзя. Самохина продолжала медленно отступать, а противник — приближаться.
        Он показал, что ударит ногой, но вместо этого бросился вперед без удара, рассчитывая обхватить, повалить на землю и добить, когда девушка будет под ним… Ему даже удалось схватить Лену за талию…
        Но это и было его ошибкой. Самохина опустила руку под захват, развернулась, а бросок через бедро — первое, что она выучила в детстве. Котляр плюхнулся на спину… Теперь все зависело от ее скорости. Шея противника была между ее ногами. Оставалось голеностопом левой зацепить голень правой ноги и, переворачиваясь на спину, удерживать его на земле, сдавливая ногами горло, распрямляя его здоровую руку на болевой прием… Только бы хватило сил!
        Толик хрипел, не веря, что попался, и старался выдернуть руку, уйти от удушающего приема…
        — Светка, Светка!  — выдавил он.  — Чего стоишь?..
        Лаленкова истошно закричала, так громко, что где-то залаяла собака, затем подбежала и попыталась оттолкнуть Лену. А когда поняла, что не может справиться, опустилась на колени и схватила ее за волосы. И вцепилась зубами в руку Лены, которая сжимала запястье хрипящего Котляра…
        Но вдруг что-то огромное пролетело сверху. Лаленкову снесло вихрем…
        — Вовремя подоспели,  — прозвучал голос Федора Рослякова.
        Он помог Лене подняться. В трех метрах лежала перепуганная Лаленкова, которую прижимал к земле Шарик. Котляр поднялся, пытаясь отдышаться.
        — Лежал бы уж,  — посоветовал ему Федор.
        Толик кивнул и попытался ударить нового противника. И сразу полетел на спину, оглушенный встречным ударом.
        Федор подошел к нему, бездыханному, наклонился и произнес:
        — Дзико но сэйсин о канъе суру кото…
        — Что ты сказал?  — спросила Лена.
        — Да это все, что я знаю по-японски. Строчка из клятвы бойцов кёкусинкай карате: «Мы будем уважать старших и воздерживаться от насилия».
        ЭПИЛОГ
        На первом же допросе Лаленкова начала кричать, что она вообще ни при чем. Ее муж с друзьями нашли случайно сокровища и решили их продать. Хотя она с самого начала была против этого решения и предлагала отдать все государству, как положено по закону. Из-за этого у нее произошел конфликт с мужем, с которым отношения и так давно не складывались из-за его жадности. В тот вечер, когда она рассталась с Леной Самохиной, она решила домой не возвращаться. Но податься ей было не к кому, а потому она вспомнила о случайном знакомом. Телефон этого знакомого был сохранен в памяти ее мобильного как номер некоей Кондрашовой, на всякий случай, чтобы муж не задавал лишних вопросов, если залезет в ее записную книжку. Она приехала к Котляру, с которым у нее ничего никогда не было, но по слабости своей рассказала ему про найденные драгоценности. И тот предложил разделить все по-честному. А потому они поехали к Смирновым. Светлана думала, что будет просто разговор, но Толик сразу ударил Лешу, а потом Ирину. Оба они упали, и то, что жена Смирнова умерла, Света не поняла. Она испугалась и сразу выскочила из квартиры, а
потому не знает, что там происходило дальше. Она хотела пойти в полицию. Но Котляр ее запугал, угрожая убить ее и ее родителей, а потому она ждала возможности сбежать. Вырвалась, надеясь спрятаться, но Толик ее нашел и потребовал пригласить Самохину в укромное место…
        Котляр все рассказал иначе. По его утверждению, близкая подруга, с которой он был знаком уже более года, сама позвонила ему и попросила помочь отобрать у знакомых драгоценности на очень крупную сумму. Смирновых он убил по неосторожности. Бил, но не думал, что так печально все закончится. Да и Самохину вовсе он не собирался убивать, о чем настойчиво просила Светлана Лаленкова. Просто Самохина оказалась очень опытным бойцом, а он только отбивался от ее нападок…
        Вице-президента банка «Евротраст» Александра Труханова и его людей ни Лаленкова, ни Котляр прежде не видели, не были знакомы с ними и никаких совместных действий не планировали.
        Лена вместе с Федором сдали все драгоценности. То есть почти все. Что касается уникального изделия Фаберже, Самохина сказала, что это фамильная реликвия, и специалисты из специально созданной комиссии согласились с ней. Они проводили экспертизу Фаберже в доме у Калинкина моста, в адмиральской квартире, наполненной и другими раритетными вещами, но особенно часто эксперты поглядывали на полку, где стояли рядом золотой кубок в виде девушки и тотемная золотая фигурка лохматой собаки.
        Ходом следствия Лена не интересовалась вовсе. Она готовилась к соревнованиям. На Сейшелы полетели вместе с Федором. Самохина выступила успешно, победив в обоих видах: в гонке на время и во фристайле. А через месяц состоялся еще один турнир на Канарах. Она победила и там. После первого турнира крупная компания, производящая снаряжение для кайтингистов, заключила с ней рекламный контракт, а после выигрыша следующих соревнований Самохина получила от этой компании премию. Амуницию и снаряжение компания и так обязалась поставлять ей бесплатно.
        Федор не обманул. Ему удалось организовать турнир по кайтингу на Ладожском озере. Удалось организовать даже два турнира: зимний и летний. Зимний прошел как раз под Рождество, и победила в нем сильнейшая кайтингистка страны-организатора — Елена Самохина…
        Но еще до того состоялся суд. Причем на скамье подсудимых сидели и Труханов с подручными, и Лаленкова с Котляром: два дела объединили в одно. Пожизненный срок получил только Котляр. Подручным Труханова назначили по десять лет лишения свободы, а ему самому — восемь. Столько же дали и Светлане Лаленковой. Услышав приговор и назначенное ей наказание, Светлана сделала вид, что падает в обморок. Потом, будто бы немного придя в себя, стала обнимать Труханова, обливаться слезами и просить Сашу не забывать ее и писать как можно чаще. Труханов отпихивал ее и просил избавить от сумасшедший бабы.
        Жена-блондинка с Трухановым развелась. Правда, развелась не сразу, сначала уехала в Москву к папе, но и там покоя в огромной квартире ей не было, потому что через пару дней нагрянули с обыском суровые люди. Что они искали, понять было невозможно, потому что все эти люди очень удивились тому, что на стенах и полках висят, стоят и лежат находящиеся в розыске похищенные в разных местах предметы антиквариата, представляющие историческую и культурную ценность. Предметы, конечно, описали и вывезли вместе с мебелью, которая, как выяснилось, была закуплена несколько лет назад для восстановленных кремлевских палат.
        Несчастная Алиса Труханова, обманутая дважды, и мужем, и отцом, горько плакала. Обливалась слезами и ее мать. Скулил и маленький йоркширский терьерчик Муся, у которого внезапно снова появился голос — еще более пронзительный, чем был прежде.
        Через пару дней обе несчастные женщины подали заявления на разводы, надеясь сохранить семейную честь и кое-что еще, более ценное, что удалось припрятать до обыска.
        Но, как выяснилось потом, об этих тайниках был осведомлен и бывший ответственный работник Минфина. Кроме того, сдал он и свои зарубежные счета, о которых не были осведомлены ни жена, ни дочь; а потому им было за что проклинать главу семейства…
        А перед Леной стояла только одна проблема — менять ли ей фамилию. Ей нравилось быть Самохиной, тем более что теперь в мире кайтинга эту фамилию знали все. В конце концов она решила все-таки стать Росляковой, чтобы летом участвовать в новом турнире уже под новой фамилией.
        Но следующий турнир, а потом еще и еще ей пришлось пропустить по более чем уважительной причине.