Фальшивая убийца Оксана Николаевна Обухова
        # Алиса Ковалева с детства мечтала написать роман о богатых и знаменитых и, конечно, прославиться. Родной городок не сулил подобных перспектив, потому она не раздумывая отправилась в Москву, где уже обосновался школьный друг Вася Бурмистров. Его мама быстро заподозрила бойкую провинциалку в брачных намерениях. Пытаясь пресечь опасную для сына дружбу, она помогла девушке в организации эксклюзивного интервью с успешной бизнес-леди Ириной Вяземской. Но неплохой шанс устроить карьеру обернулся для Алисы жестокой, смертельно опасной игрой…
        Оксана Николаевна Обухова
        Фальшивая убийца

 Холоднокровный город
        Любовь к столице развивалась по всем правилам романа по переписке. Далекая и яркая, она дразнила фотографиями, прельщала кинохроникой, увлекала редкими экскурсиями. Столица уподобилась звезде шоу-бизнеса с рекламного билборда - улыбка, поза, притягивающий магнитом взгляд; развратила неопытную душу коварными, невыполнимыми обещаниями.
        Как жадная пчела в розетку с медом, собранным другими трудолюбивыми пчелами, я влипла в Москву всеми лапами. Завязла в патоке тротуаров, ослепла от огней, утопила острое провинциальное жало в тягучем равнодушии мегаполиса.
        Москва погрузила в золотистый плен очередную жертву и оставила в себе, не позволяя ей подняться наверх или - упаси боже! - опуститься на самое дно.
        Ласкающая душу аллегория: пчела и мед. Но в русском языке хватает и других сравнений. Например, о фекалиях в проруби. Крошечным кусочком «непонятно чего» я болталась в ограниченном льдом пространстве и надеялась вмерзнуть намертво в границы Садового кольца (или хотя бы МКАД).

…Н-да. Прав был мой папа. Заочная любовь творит чудеса и позволяет даже о фекалиях писать красиво.
        - Нельзя жить по книжкам в ярких обложках! - вещал папа. - Грезы и раздутое само мнение - вот причина бесконечно рождающихся и разрушающихся иллюзий!
        Что и говорить, увесисто вещать мой папа умел. Не хуже меня. А пожалуй, и лучше. Вечное противостояние отцов и детей обрело в нашей неполной семье специфические формы и превратилось в спор физика и лирика в полном смысле этого выражения. Батюшка преподавал в школе физику и неразумную дщерь после окончания школы сопроводил под белы руки до двери приемной комиссии университета, приказал учиться на преподавателя словесности.
        Но дверь за батюшкой закрылась. И дщерь перекинула документы с одного отделения - благо факультет был один - на другое. С благородного учительского поприща дочь предательски ушла во вражеский стан. Отринув семейные ценности, бросалась в журналистику.
        Журналистов мой папа на дух не выносил:
        - Нет такой профессии - совать нос в чужие дела!
        - Общество имеет право знать не только о своих достижениях, но и пороках! Правда многогранна! Журналист не только обличитель, он еще и лекарь общества!
        - Вот и шла бы в медицинский! Спасала бы людей искусством врачевания, а не обличительством!
        - Не все можно вылечить лекарствами! Души надо воспитывать правдой!
        - Оставь души церкви! Не касайся святого!
        - Папулечка, - впадая в пафос, отбивалась я. - Создатель наградил твою дочь единственным талантом - свободно и доступно излагать собственные мысли на бумаге! Собственные, понимаешь, свои!! Не вдалбливать в пустые головы чужие мысли из чужих книг, а излагать свои! Это ли не достойное поприще?!
        - Самозванка! Мысль надо родить в муках, прежде чем излагать!!
        Словесные баталии ежевечерне сотрясали наш дом. Папа подтягивал войска из учительского батальона: сегодня это был преподаватель математики, завтра учитель физкультуры, наносила визит историчка - многомудрые коллеги отца приязненно улыбались, а я бомбардировала их редуты бумажными снарядами - оперировала газетными вырезками:
        - Вот! Смотрите! «Взяточники в погонах». Кто раскопал?! Мы! Журналисты! Или зачитываю строчку: «Стариков избивают в интернате». Откуда бы об этом вопиющем факте узнала общественность?!
        - Общественность надо учи-и-и-ть!! - подвывал батюшка. - Вскрыть нарыв каждый дурак умеет!! Обществу нужны наставники, учителя, а не те, кто в гнойники пальцем тычет!! - Он вздыхал с надрывом. - Мне жаль, Алиса, что ты избрала для себя легкий путь служения. Легкий и, прости, с душком. Любовь к запахам грязного белья не может быть профессиональной необходимостью. Это состояние души.
        К концу первого семестра войска отошли на зимние квартиры. Я метко обстреляла их редуты залпом из пятерок, маркитантки из университетской бухгалтерии подоспели с тележкой, груженной повышенной стипендией. Позже подтвердила этот результат на летней сессии, и батюшка вынужден был выкинуть белый флаг. Я милостиво приняла парламентеров - математика и историчку с контрибуционным тортом, - но капитуляция тем не менее не была безоговорочной.
        - Время покажет, - пророчил физик лирику.
        Еще четыре года я браво маршировала под знаменем «Служение Отечеству и Правде», легко катила груженую маркитантскую тележку, проводила небезуспешные вылазки в редакции местных газет и качественно бомбила статьями в «Студенческом вестнике» прогульщиков, взяткодателей и сантехников, доводящих сортиры общежития до состояния замерзших переправ.
        В общем, старалась. Быть заметной и узнаваемой. Редкие победы над ректоратом и хозслужбами висели на груди, как славные медали, в спину постреливали завистники из штрафбата двоечников, впереди маячило маршальское звание, подтвержденное отпечатанной в государственной типографии пламенно-красной корочкой.
        Папа начинал гордиться. (В основном пятерками.)
        Отрезвление наступило через полгода после окончания университета.
        Ретивых девочек с медалями и красными дипломами в редакциях называют выскочками. Маниакальными правдоискательницами.
        Оказалось, что пыл начал угасать.
        Желание трудиться в коллективе, воюющем за заказные - хвалебно-лживые, торгово-хлебно-комиссионные - статьи, пропало вместе с юношескими прыщами и максимализмом той же возрастной группы. Мысли на бумаге излагались вяло, вхождение во взрослую жизнь оказалось тяжелейшей осадной войной: бронтозавры от журналистики цепко держались за свои портфели. Молодежь предпочитала позиционно-кулуарную партизанскую тактику и огрызалась статьями по бытовой тематике. Право писать о важном принадлежало динозаврам. И их любовницам.
        А не выскочкам.
        И вот однажды был день. И было слово:
        - Папа. Я хочу уехать. Если стучаться лбом в запертое сознание, лучше это делать не здесь.
        Я повышаю ставку на синяки - еду в Москву.
        Уж если падать, то с колокольни. А не с крыльца нашей редакции в лужу.
        Удивительный факт, но протестовать батюшка не стал. Принес из своей комнаты заветную палехскую коробочку - 8 сантиметров на 17, по крышке мчится тройка с разудалым ямщиком - и достал оттуда кровные:
        - Вот. Бери. На первое время хватит.
        Я ласково всплакнула на родительском плече и выслушала наставления:
        - Береги себя, доченька. Синяки проходят, постарайся не набить новых шишек! - И ве черней лошадью отбыла в столицу. Собранный чемодан уже неделю стоял в моей комнате.
        Я только сняла со стены любимую фотографию мамы - Крым девять лет назад, за год до ее смерти, - и бережно упаковала между джинсами и кофточками.
        Столица встретила дождем и вокзальной толчеей. Встреча с городом-обманщиком мало напоминала свидание двух влюбленных, хотя все подготовительные атрибуты волнующего ожидания были. Бессонная ночь под перестук колес - была. Встреча утра туманного у окна вагона - была. Был даже торжественно нанесенный утренний макияж.
        Не осталось только предвкушения. Оно исчезло, раздавленное огромностью вокзала.
        Верткие командировочные и уверенные надменные аборигены толкали в спину, я приноровилась к их маршу, встала в плечо и к концу перрона подошла уже почти москвичкой. Обтертой, обтесанной, обшарканной толпой, не замечающей ее. Подтаскивая сзади чемодан на колесиках, я шла в объятия Бармалея.
        Бурмистров Вася - Бармалей - дворово-школьный друг - стоял в конце перрона и в руке держал отнюдь не букет гвоздик - газету. В этом не было символизма. Выполняя мою просьбу, друг приобрел газету с вариантами по найму жилья.
        Прибывшая толпа натыкалась на Бармалея, создавала буруны, а мой друг стоял недвижимо, как славный волжский утес. Толпа утекала дальше, собиралась в потоки, несущиеся к метро и переходам. Рослый Васька процеживал глазами гостей и жителей столицы, искал в их волнах почти затопленную макушку, выкрашенную в нежный золотистый цвет. С высоты метра девяноста двух процеживать толпу, вылавливая девичьи макушки, было удобно, но встретились мы все же глазами. Из-за спин и зонтов Василий углядел меня, махнул газетой и, придерживая руку над головами, поплыл в потоке встречным курсом.
        - Али-и-и-иса!! - взревел дружище и подхватил меня под мышку.
        Я чемодан из рук не выпустила. Как выброшенный якорь, он ударил Ваську по ногам и едва не утопил шлюпку с нашей обнимающейся парочкой в бурлящем потоке.
        Но уронить Василия не просто. Он покрутил меня немного в воздухе, потом поставил на перрон и по-отечески поправил задравшийся от горячих объятий пиджак:
        - Привет. Ты изменилась. Похудела.
        (Папа считал, что я похорошела и повзрослела за те полгода, которые Вася не приезжал в родимый город. Но объяснять существенную разницу не стала. Как все мужчины, Вася тугодум, позже разберется сам.)
        Василий вынул из моих пальцев ручку чемодана, вытянул ее на всю длину под свой рост, и дальнейший разговор повел уже по дороге к метро:
        - В агентства по найму пойдем завтра. Сегодня переночуешь у меня, сходим куда-нибудь, оттянемся… Как папа, как наши?
        - Папа в порядке, наших почти не вижу.
        - Как он тебя отпустил? С боем?
        - Нет, - протискиваясь к турникету, сказала я. - Папу обхаживает историчка, думаю, особенно скучно ему не будет…
        - Тамара Сергеевна?! Историчка?!
        - Ну да. Они давно роман крутят, надеются, что я слепая. И глухая в придачу.
        - Чего только не бывает в жизни?! - восхитился мой высокорослый друг, я глубокомысленно посмотрела на его чисто выбритый подбородок, но вылезать с комментариями не стала.
        Я уже давно научилась не удивляться простодушию этого двадцатитрехлетнего верзилы. Предполагать, что импозантный седовласый мужчина возраста «бес в ребро» останется без употребления в дамском коллективе - верх наивности! Папулю физика-вдовца уже лет шесть окучивали то историчка, то химичка, то психолог Ирина Викторовна! Он - первый парень на деревне, опора и любовь всего школьного колхоза!
        Но объяснять сии нюансы Васе - пустая трата времени. В двух словах не скажешь, поскольку, невзирая на квадратные плечи штангиста, мой Вася - типичный «ботаник». Доморощенный компьютерный гений, гроза «мышей» и друг клавиатуры. Ему первому из нашего класса купили компьютер. Василий быстро с ним освоился - в чем-то укротил - и к выпускному классу подошел уже вполне оформившимся программистом. Учитель информатики уважительно на зывал Васю «коллегой», советовался по неким специальным вопросам и даже попыток не делал срезать вдумчивого «гения» каверзным вопросом.
        Во всем, что касалось техники и электроники, Вася был непререкаемым авторитетом. Вне компьютерной жизни Бармалей казался младенцем. Мне не раз удавалось поразить его разум пересказом глупейшей статьи из глянцевого журнала и набором штампованных фраз, заимствованных оттуда же. Моя способность к моментальному заучиванию стихов повергала Васю едва ли не в священный трепет. Сам Вася читать стихи, писать сочинения и выискивать собственные орфографические ошибки был совершенно неспособен. Мы девять лет сидели за одной партой, и не раз случалось, что за сорок пять минут я успевала написать два сочинения - за себя и за друга, - проверить два диктанта и подсказать незаученные стихи.
        Во всем, что не касалось точных наук, я опекала Бармалея со второго класса. Заботливо подставляла плечо на экзаменах с гуманитарным уклоном и постепенно в нашем тандеме сложился негласный порядок: Алиса - дембель-взводный-старшина, Вася безропотно таскает два портфеля, распихивает очередь в буфете и чинит Алисины телефон-телевизор-компьютер-швейную машинку.
        В нежном пубертатном возрасте я принимала эти знаки внимания как должное. Созрев морально и физически, задумалась. И поняла. Человек, в чьем сердце Бог зажег искру таланта, к чужим способностям относится уважительно. Нормальные гении лишены нормальных человеческих пороков: пустословия и зависти, меркантильности и суетности. Гений монолитен и основателен, он мерит жизнь по собственным меркам и к полутонам относится как к сбою в компьютерной программе. Размытые книжные формулировки слов порою ставили Васю в тупик. Бармалей не выносил слов
«предположительно» и «если», он добивался конкретики - временами откровенно тупо - и говорил примерно так:
        - Алиса, что ты мне ввинчиваешь? Раскольников - дерьмо! При чем тут одиночество, спор Ангела и Беса?!
        - Вась, Раскольников - раскаялся? - менторским тоном вопрошала я. - Весь роман - это мучительный поиск смысла…
        - Смысла?! - перебивал Вася. - Предлага ешь каждому подонку убить по старушке и найти истину?!
        Ходить в кино на мелодрамы, боевики и детективы с Васей было совершеннейшей мукой.
        - Такого быть не может, - резал Бармалей. - Почему эта дура оставила пистолет и пошла проверять, кто шумит в гараже? Она весь день с собой ствол таскала - из сортира в ванную, из ванной на кухню, а как шум услышала - положила на полочку. Где голова у сценариста?
        - Вася-а-а-а, - причитала я. - Возьми блондинка пистолет, не было бы сюжета!
        - А этот? В синем пиджаке. Он что, не догадался сразу позвонить в полицию? Ждал, пока убивать придут?
        Комедии Вася не любил категорически. Хотя и обладал своеобразным, на мой взгляд, чувством юмора.
        - Смеяться над упавшим человеком грешно.
        Поскольку ему больно. И обидно. А наблюдать за злоключениями порядочного человека, попавшего в дикую ситуацию, вообще извращение.
        В этих высказываниях - весь Вася Бармалей. Смеяться над унижениями гадко, переживать за дураков и драчунов глупо. В кино мы ходили только на фильмы по фантастической тематике.
        - Здесь все честно, - устраиваясь в кресле перед широкоформатным экраном, объяснял
        Вася. - На афише, - или на обложке книги, если речь шла о романе, - написано
«фантастика». То есть выдумка. Меня предупредили: не жди адекватности. Я расслабляюсь и получаю удовольствие.
        За шесть лет учебы и последующей работы в столице Вася заматерел внешне, но внутренне остался тем же «ботаником». Наивным, восторженным и готовым подчиняться. (Надеюсь, только мне. Так как найдись любая другая девушка, ловко читающая по памяти Пастернака и Бодлера, Вася пойдет за ней, как телок, неизвестно куда, чисто рефлекторно - она похожа на Алису.)
        Первым делом, попав в Бармалееву квартиру, я нанесла визит в ванную комнату. Помыть руки и полюбоваться прозрачным стаканчиком с единственной зубной щеткой. Полюбовалась и тут же успокоилась - мой духовно девственный друг мамзелью не обзавелся.
        А даже если обзавелся, с головою не нырнул. Поскольку любая девица рядом с таким Васей моментально почувствует себя хозяйкой и заполнит свободное пространство: колготками на батарее, лаком для волос у зеркала, обезжиренным йогуртом в холодильнике (или тортиком, по выбору фигуры), вторым банным халатом на вешалке в ванной, тапочками тридцать восьмого размера возле тумбы в прихожей.
        Одинокая зубная щетка в стаканчике просто вопила о Васиной запущенности. Нормальная девица, переночевав в этой квартире хотя бы два раза, на второе утро выбросила бы в мусорное ведро измочаленный предмет, на зубную щетку нисколько не похожий.

…Когда я вышла из ванной комнаты, увидела перед дверью Васю с пушистыми розовыми тапочками в руках.
        - Вот, - сказал друг смущенно. - Тебе купил.
        - Мерси. - Я покосилась на тапочки тридцать восьмого размера у тумбы. - А это чьи?
        - Мамины, - коротко ответил друг.
        Васину маму Татьяну Васильевну я знала прекрасно.
        Суровая дама.
        Первые четыре года пребывания в столице Вася жил у ее стародавней институтской подруги, хотя эти двухкомнатные апартаменты уже тогда стояли в евроремонте и в мебели с той же приставкой «евро». Татьяна Васильевна полагала, что сын без твердой женской руки, держащей кошелек и поварешку, пропадет в пучине мегаполиса. Останется голодным, заброшенным и грязным, попадет под дурное влияние, научится пить водку под соленый огурец и кильку в томатном соусе. Начнет курить марихуану и увлечется падшими женщинами.
        Я с Татьяной Васильевной в принципе была согласна. Не по всем пунктам, разумеется, но относительно «голодным» и «заброшенным» поддерживала на все сто. Работая за компьютером, Вася мог сутками грызть засохшие батоны и запивать их водою из-под крана. Несколько раз, уезжая на курорты, Татьяна Васильевна приходила к нам домой, оставляла пачечку купюр и слезно умоляла:
        - Алиса, пожалуйста, ходи в магазины. А то ведь с голоду умрет…
        Я мудро покупала Ваське конфеты и мороженое - их он точно съесть не забудет, и для мозгов полезно, - супы и котлеты носила в баночках из собственной кухни. Остальное мы с Васькой славно прогуливали в кино и на аттракционах…
        Окружающие понимали нашу дружбу вполне адекватно и не раз принимали за брата и сестру. У Васиных родителей я пользовалась полным доверием: серьезная отличница с двумя косицами, учительская дочь и вообще особа крайне положительная. Помню, как сколько-то лет назад, узнав о дружбе сына с девочкой, Татьяна Васильевна нанесла визит в наш дом. Картина до сих пор стоит перед глазами: высокорослая поджарая дама в каракулевом манто с опаской перешагивает порог. Она только что прошла через подъезд нашего старенького дома. Подъезд пах алкашами, трудновоспитуемыми подростками, расписавшимися на каждом куске не отвалившейся еще штукатурки, и гражданами, перепутавшими подъезд с общественным туалетом. Еще там пахло кошками, но это уже было несущественно.
        Дама вошла в прихожую, оглянулась и улыбнулась: в нашей прихожей тесновато. Свободные места на стене и в углу занимают книжные шкафы и полки. Папа с трудом протиснулся, чтобы помочь гостье избавиться от шубы, провел ее в гостиную.
        В квартире был легкий бардачок. Но не из-за пыли или разбросанной одежды. Везде стояли, лежали, валялись книги, журналы и газеты. Квартира просто вопила о честной интеллигентской бедности. Мама смущалась, поила гостью чаем с сушками, папа (в том же смущении) трепал густую гриву с проседью…
        Дружбу отпрыска с девочкой из дома на соседней улице признали достойной. Обилие книг и периодики произвело на директрису мебельного магазина благоприятное впечатление.
        Хотя… Не знаю, что там о себе думала Татьяна Васильевна, а мама относилась к ее манерам и манто с легкой иронией…
        Правда, баночки с котлетами и супом для оставленного без пригляду отпрыска, несмотря на это, всегда с любовью оборачивала в два слоя газетной бумаги - дабы не остыли. Василия моя мамочка любила совершенно искренне. Его невозможно не любить. Огромный плюшевый медведь с шоколадными пуговицами глаз и улыбкой первоклассника.
        Да и подкармливала я Васю совсем недолго. В выпускных классах за Васей уже приглядывала домработница. Родитель Бармалея как-то внезапно разбогател, построил дом за городом и перевез семью из городской квартиры в загородный особняк. Вася стал по меркам нашего провинциального городка завидным женихом. С дипломом лучшего столичного университета, московской пропиской и папой - владельцем полутора заводов. (Один заводик Дмитрий Викторович имел в единоличной собственности, второй содержал на паях с приятелем.) Мебельная мама построила себе фабричку по производству «итальянских гарнитуров» и тоже несла в дом копейку.
        Василий относился к родительскому богатству с поразительным невниманием. Категорически отверг предложения поступать на экономическо-юридические факультеты и остался тем, кем был, - милым медведем с компьютерным уклоном.
        Близкое знакомство
        Первые дни в Москве были похожи на тайное свидание. Теплый город конца мая отвечал взаимностью; гуляя по московским улицам, я не столько занималась поисками работы, сколько наслаждалась - прикосновением к столице. К площадям и переулкам, к гранитным набережным и церквям, похожим на пряничные домики, к фонтанам и зеленым паркам. Любимым местом стали окрестности Третьяковской галереи…
        Июнь был робкой попыткой получить ответное признание.
        Но меня отвергли. Пока не город. В славных московских газетах принимали резюме и сухо обещали: мы с вами свяжемся. Если что.
        В июле я понизила планку и довольно легко нашла работу в газете, где рекламы было больше, чем основного материала.
        Вспоминать об этом четырехмесячном этапе своей жизни не хочется. Коллектив был отличный, шумный, дерзкий. Шеф оказался душой этого коллектива. Кроме меня, в штате значился еще один дипломированный журналист. Мы с Костей беспардонно расхваливали районный муниципалитет - точнее сказать, правили их же хвалебные статьи о себе любимых - и пописывали о ветеранах труда, воробьях в парке, о том, как лучше выращивать комнатные цветы при недостатке освещения. Материалы о цветах, поклейке обоев, чистке подгоревших утюгов и прочих бытовых неприятностях щедро черпали из Интернета.
        Не работа - синекура.
        Вспоминать не хочется и стыдно.
        В конце сентября газетку прикрыли. Милый шеф запутался в долгах, кинул какого-то администратора с рекламным откатом, и в награду за эти доблести наш скромный офис посетила налоговая полиция.
        Я вновь пошла по кругу - обивать пороги славных издательств. И в конце сентября в остывшем городе почувствовала себя чем-то вроде окончательно надоевшей любовницы. Резюме не вызывали интереса, город скучнел и предлагал роман на своих условиях. Я казалась себе отвергнутой любовницей, которую настойчиво заставляют перебраться из алькова на кухню мыть тарелки, подметать пол и вытаскивать на задний двор чан с объедками.
        В моих услугах не нуждались. Москва искала взаимности от верстальщиков и корректоров, сурово приветствовала штукатуров и каменщиков, лукаво приглашала опытных рекламных менеджеров, журналистам столица предлагала заработать кусочек хлеба самостоятельно.
        Первый вольный кусочек хлебушка подкинул Бармалей. Помог нацарапать узкоспециальную статью и поразить познаниями редактора журнала для хакеров.
        Шулерские Васины приемы произвели на сего господина столь ошеломляющее впечатление, что, отложив в сторонку уже прочитанную и исправленную статью, он вознамерился тут же предложить мне место в штате.
        Но прежде чем приступить к вопросу о трудоустройстве, задал вопрос уточняющего свойства:
        - Вот вы тут писали о недостатках в программе…
        Далее последовала фраза на тарабарском языке, я стыдливо опустила глазки и предпочла откланяться.
        Безусловно, к подобным уточнениям Вася меня готовил. Обещал за месяц натаскать в сокращениях и специальном сленге, но все умные слова моментально вылетели из моей гуманитарной головы при первом залпе трескучей тарабарщины. Я наврала, что не заинтересована в дальнейшем сотрудничестве, и вылетела из редакции, как ведьма на метле.
        Это было фиаско. Или, говоря по-русски, первый блин комом.
        Город из прохладного становился холодным. Засыпал тротуары снегом. Шубка из китайского кролика, крашенного под шиншиллу, перестала греть. Эту фальшивую шиншиллу я опрометчиво купила за два дня до налета налоговой полиции на офис совсем не славной газетенки. И в жутком, снежном ноябре осталась практически без денег. У меня не было средств продлить наем комнатенки в коммуналке, я оказалась на улице - без работы, без копейки, замерзшая, но гордая.
        Бармалей утешал тем, что вполне способен прокормить нас обоих, но я строптиво задирала нос и обещала пойти хоть в посудомойки, хоть в дворники, но заработать на бутерброд с маргарином и ту же комнатенку. Ошметки провинциальной гордости еще висели на мне, прикрытые фальшивой шубой, и жить в одной квартире с верным другом - папа узнает, убьет! - я спесиво отказалась.
        В конце ноября практически из зала ожидания Ленинградского вокзала Вася перевез меня и чемодан в свою холостяцкую берлогу.
        Гордость замерзла вместе с городом.
        Пушистые розовые шлепанцы ждали меня в прихожей возле обувной тумбы. На диване в гостиной лежала стопочка нового постельного белья и банное полотенце.
        Первого декабря к Васе приехала мама.
        Открыла дверь своим ключом, сняла абсолютно настоящую норковую шубу и спросила, показывая на дверь ванной комнаты:
        - А там - кто?
        В ванной была Алиса. С банным полотенцем на мокрых волосах и в Васиной рубашке на голое тело. Стояла за дверью и не знала, как выйти, как показаться на глаза, как оправдать свое полуголое присутствие.
        Скандал был страшным. Васина рубашка почти прикрывала колени, тем не менее мой вид произвел на мебельную маму впечатление, подобное тому, которое получает старая дева при виде порнографической открытки.
        Шок, выпученные глаза и страстные обвинения едва ли не в кровосмесительной связи.
        - Мама!! - шипел Бармалей, уводя Татьяну Васильевну для приватной беседы на кухню. - У Алисы тяжелые времена! Она мой друг и нуждается в помощи!
        - Знаю я, чем эта помощь оборачивается! Пузом!
        Шептаться Татьяна Васильевна явно не умела. Или не собиралась. Она орала на сына, не подбирая выражений.
        Я суматошно запихивала в чемодан пожитки и, прежде чем надеть шапку, подсушить волосы да же не мечтала. Я мечтала унести из этой квартиры опозорившиеся ноги еще до того, как Вася за кон чит кухонные прения и выпустит маму наружу.
        Из кухни доносились выкрики:
        - А как же Оленька?! Я думала, у вас… ты с ней… А ты?!?!
        Оленька Привалова. Прыщавая дылда-одноклассница, тупая, как объевшаяся корова, и скучная, как плешь. Скольких денег стоило ее родителям выучить эту бестолочь в московском институте, история умалчивает. Но, как и Вася Бурмистров, Оленька считалась хорошейпартией. Ее отец был деловым партнером Дмитрия Викторовича, мама - лучшей подружкой Татьяны Васильевны.
        - При чем здесь Ольга?! - подвывал на кухне Бармалей. - Перестань вмешиваться в мою личную жизнь!!
        - Это?! Это ты называешь личной жизнью?!
        Алиса Ковалева никогда не считалась хорошей партией. Дочь казенного учителя, задавака, старшина в юбке. Пока я помогла сынуле в учебе - попробовала бы Оля накатать два сочинения за сорок пять минут! - меня любезно принимали в доме. Потом Бурмистровы отвезли сынулю в Первопрестольную (вместе с Ольгой) и вознамерились объединить чада (надеясь, что от скуки и Оля покажется девицей).
        Шибко богатая Оленька, по словам Бармалея, жила неподалеку - в этом виделся далеко не перст судьбы, - и иногда молодежь делала совместные вылазки в кабаки и театры.
        Но никакой интрижкой не пахло. И пока Бармалею, делающему подобные заявления, я верила больше, чем его маме.
        - Мама, перестань кричать и веди себя при лично!!
        - Ты мне… ты мне рот затыкаешь?!?!
        Из кухни донесся звон разбитой посуды, под этот аккомпанемент я открыла дверь и перешла порог, как Рубикон. Сбегать тайком под эти крики - значит признать себя провинившейся. Татьяна Васильевна лишь утвердится в собственной правоте и не позволит Бармалею оправдаться.
        Моя мама никогда не позволяла себе повышать голос. Берегла достоинство. И на хамство отвечала таким морозящим спокойствием, что у любого крикуна язык моментально примерзал к гортани и пропадало всяческое желание изобретать обидные эпитеты. В присутствии сосредоточенной на внутреннем достоинстве мамы даже темпераментный спорщик - папа усмирял пыл и с громогласных восклицаний переходил на шепот.

«Никогда не уподобляйся базарной торговке, - говорила мама. - Гром словесный сотрясает воздух. За шумом пропадает смысл. Теряется. Настоящее слово ценно само по себе, не оформляй его эффектами. Иначе собеседник не услышит главного».
        На шикарной Бармалеевой кухне - стиль хай-тек, стекло и хром - шла примитивная базарная разборка. Татьяна Васильевна смахнула со стола чашку - возможно, случайно, - Вася бычил шею и страшно пучил глаза.
        (Хвала Создателю, Дмитрий Викторович на огонек не заглянул! Не знаю, как обычно проходят семейные сцены у Бурмистровых, но сильно не удивлюсь, если батюшка позволяет себе тумаков навешать отпрыску. Был бы повод.)
        - До свидания, Татьяна Васильевна, - невозмутимо выговорила я. - Извините, что до ставила неприятности своим присутствием. До свидания, Василий. Спасибо за приют, - гордо повернулась я спиной и, уходя, добавила: - Все го хорошего.
        Моя невозмутимость - Бог свидетель, только видимая! - обрушилась на Татьяну Васильевну, как падает на раскаленную сковороду кусок льда. Мебельная мама с шипением выпустила воздух сквозь зубы и сделала попытку адаптировать мой лед с достоинством: откинула царственным жестом со лба налипшие волосы и остановила устремившегося в прихожую сына повелительным окриком:
        - Василий, вернись!
        Бармалей сделал вид, что не услышал. В тот момент он вырывал из моих пальцев ручку чемодана.
        - Алиса, - почти спокойно сказала Татьяна
        Васильевна, - останься. Нам надо поговорить.
        Второй кусочек хлеба
        Узкое, похожее на заточенный стилет здание из стекла и гранита возвышалось над кружевными домиками старой Москвы восклицательным знаком. Символом утверждения власти нового стиля, апофеозом достижения заоблачных высот, бескомпромиссным известием о наступлении иных времен, надгробной стелой…
        Отвлекаясь от приступов панической неуверенности, я изобретала эпитеты, способные передать ощущения неофита, входящего во храм служителей Золотого Тельца.

«Стекла фасада кажутся застывшими нефтяными лужицами… Любой входящий и выходящий из сего чертога имеет на лице печать причастности…»
        Фу. Провинциально, напыщенно и глупо.
        Но от прочей трусливой бестолочи в голове и трясущихся коленок отвлекает.
        Я храбро шагнула под своды языческого храма и нос к носу столкнулась с мужиком, несущим на физиономии отнюдь не «причастность», а совершенно узнаваемые фирменные признаки кабацкого вышибалы.
        Вышибала мгновенно оценил - до рубля - каждую шерстинку кролика-шиншиллы, начищенные, но «прошлогодние» даже по провинциальным меркам сапоги, моментально привесил мне ярлык-ценник и собрал физиономию в гримасу: «Ты куда? Детка…»
        Я уверенно вздернула подбородок и произнесла вслух магический пароль, код доступа:
        - К госпоже Вяземской. Мне заказан пропуск.
        В лице охранника что-то неуловимо изменилось…
        Тьфу! Да не изменилось в нем ничего! Вышибала дернул бровью, указывая направление к бюро пропусков, и снова заскучал. Фальшивые шиншиллы даже на подозреваемых в терроризме не тянут. Максимум - в чертог всеми правдами и неправдами пробралась очередная просительница от лица сиротского приюта.
        Я отошла в сторонку, встала за спиной вышибалы и, почувствовав на себе взгляд второго охранника, застывшего у конторки, полезла в сумочку за паспортом.
        Двери лифта за турникетом в охраняемом периметре разъехались, и в холл вышла невысокая худощавая дама с короткой прической на волосах платинового цвета.
        Вяземская. Не узнать ее было невозможно. Готовясь к встрече, я изучила всю доступную по Интернету информацию об одной из самых богатых женщин ледяного города. (Список вопросов не просто набросала, вызубрила основные даты и числа, что было не лишним после памятного скандала с «розовой кофточкой», умудрившейся пересчитать все шлягеры звезды.)
        Вяземская стремительно зашагала к турникету, я засуетилась - забросила сумку на плечо, потом полезла за ней вновь, разыскивая блокнот и диктофон, - вышибала (с оценочными способностями приемщика из скупки) оглянулся и показал лицом, что ему очень не нравятся мои манипуляции с сумкой. Кажется, заподозрил-таки во мне террористку, подгадавшую выход персоны из лифта и ловко не дошедшую до турникета с металлоискателем. Теперь он подозревал, что я собираюсь взорваться в холле храма Золотого Тельца…
        Я подняла вверх ладонь с зажатым диктофоном - мол, понимаю, понимаю, протокол не нарушу - и двинулась наперерез Вяземской.
        Но раньше меня Ирину Владимировну перехватил кривоногий коротышка с манерами коробейника, выскочивший из недр святилища с кожаной папкой под мышкой. Он липко оплел пальцами локоть Вяземской и шустро зашевелил губами.
        Вяземская нахмурилась, замедлила шаг и, пройдя арку металлоискателя, остановилась у стойки охраны, внимая шепоту лукавого коробейника.
        Мне ничего не оставалось, как встать чуть сбоку от парочки и слегка перегородить дорогу, стараясь поймать взгляд невысокой хмурой дамы. Напомнить о себе и об условленном свидании, которое выбила для меня - в качестве отступного - Бармалеева мама. Когда-то давно она училась вместе с личным секретарем Ирины Владимировны и теперь впервые обратилась к старой приятельнице с просьбой: устроить протеже-журналистке интервью с леди-боссом.

«После этого интервью тебя возьмут в любую газету, - пряча недовольные глаза, пророчила Татьяна Васильевна. - Журналистов к Вяземской на пушечный выстрел не подпускают, она вашего брата не жалует, так что карт-бланш я тебе обеспечу».

«Остальное не моя забота», - читалось в тех же глазах.
        За это интервью я готова была заложить душу в ломбард. (Поскольку других ценностей не осталось.) И потому взятку в виде двух тысяч долларов приняла уже без всякого намека на брезгливость. Татьяна Васильевна откупалась от неугодной подруги сына и деньги мне буквально впихивала. «Снимешь квартиру… или комнату - отстанешь от моего сына, читалось в подстрочнике. - Если сумеешь понравиться Вяземской, Томочка договорится с ней о фотосессии в ее доме, или как там это у вас называется… В общем, вперед. Дерзай».
        И выставила меня за порог Васиного дома.
        Бармалей отвез меня с чемоданом до дома моей троюродной сестры, жившей в коммуналке с двумя детьми и мужем, попытался уговорить на гостиницу или возвращение к нему после отъ езда мамы… но я стояла твердо. Взяток в виде интервью у самой закрытой женщины города за просто так не раздают. Условия негласного договора - мой сын в обмен на бизнес-леди - я собиралась выполнить.
        Вяземская недовольно собирала брови к переносице, коротышка лопотал все быстрее и вкрадчивее, я переминалась с ноги на ногу и никак не могла расставить приоритеты в должном порядке. Быть терпеливой или наглой? Брать бастион нахрапом или уходить в осаду? Получать пропуск, подниматься наверх к приемной Вяземской и выслушивать очевидный ответ: «Ирина Владимировна занята, интервью переносится на другое время» - или попытаться самолично напомнить о нем Ирине Владимировне?
        Решить я так и не успела. Ирина Владимировна, устав, видимо, от гипнотического лопотания кривоногого субъекта, метнула взгляд в сторону и встретилась со мной глазами.
        Я вытянула мордочку, приоткрыла рот в немой мольбе, и Вяземская рассеянно кивнула, скорее всего перепутав интервьюера с кем-то из персонала.
        - Да, да, Родион Константинович, да, да, - отступая к двери, проговорила дама. - Я все поняла… До завтра. - И, сделав шаг к выходу, бросила: - Вы ко мне?
        - Да! - звонко, с некоторой першинкой, выкрикнула я, и Вяземская поморщилась. - С вами договаривались… - уже тихо и неловко залепетала я, остановленная недовольным взглядом. - Я Алиса Ковалева…
        - Да, да, я помню, - рассеянно кивнула Вяземская. - Алиса… Ковалева, говорите?
        - Да.
        - Поехали, Алиса, - сказала Ирина Владимировна и, запахивая на ходу шубку из белоснежной стриженой норки, устремилась к выходу. - Поговорим в дороге, я опаздываю.
        Окинув победным взором огромный мраморный холл, невозмутимую охрану и бюро пропусков - не для меня! - я проворно выскользнула вслед за главной жрицей гранитно-нефтяного храма. «Безумству храбрых поем мы песню!»
        Первый же выстрел четко попал в цель. Вяземская брала меня с собой.
        Куда?
        Не важно. Завтра же отобью Бармалеевой маме благодарственную телеграмму. Фрагменты и кадры из будущей фотосессии уже маячили перед глазами, ошеломленное лицо редактора модного еженедельника застыло надгробным овалом над похороненной нищетой…
        На крыльце Вяземскую принял личный телохранитель и, ловко перебирая длинными ногами по каменной лестнице, повел к лимузину.
        Я шагала рядом. Как привязанная лошадь. Не отступая дальше метра от белоснежной шубы.
        - Сережа, поедешь сзади, - на ходу сказала Вяземская и села на заднее сиденье лимузина.
        - Ирина Владимировна… - недовольно пробасил охранник.
        - Иди, иди, - отмахнулась хозяйка и приказала мне взглядом забираться на переднее сиденье рядом с шофером.

«Вот это да, вот это номер! Я еду вместе с Вяземской в одной машине, она даже охранника выставила!»
        А говорили - стерва. Газетчиков на нюх не переносит.
        Интересно, не задушу ли я ее журналистскими миазмами в автомобиле?
        Сережа-бодигард помрачнел, захлопнул заднюю дверцу и приоткрыл для меня переднюю.
        Стараясь не завалиться в обморок от эмоциональной переполненности, я запрыгнула на сиденье, дверь приятно чавкнула, и Сереже порысил к джипу, стоявшему под хвостом лимузина.
        Коротко стриженный шофер нажал на пуговицу клаксона, распугал крякающим сигналом стайку девчонок-школьниц, перегораживающих выезд, и плавно воткнул лимузин в поток автомобилей, спешащих на зеленый огонек светофора.
        Мне показалось, что все хорошие современные сказки именно так и должны начинаться. Машина везла меня если не на бал, то обязательно в иной мир. Заснеженные улицы столицы как будто стали шире, менялись в фокусе затемненных нефтяной пленкой стекол. Сугробы перестали быть враждебными, фальшивая шубка, оттененная благородной чернотой кожи автомобильного кресла, обрела достоверность…
        Я замерла в объятиях удобного сиденья и, боясь спугнуть удачу неловким словом, уставилась в ветровое окно. Право заговорить первой безраздельно принадлежало хозяйке салона. На сегодня, что не исключено, отпущенный мне лимит на везение и наглость был исчерпан. (Не приведи господи, опомнится хозяйка, прикажет остановить карету у станции метро и даже ручкой не помашет!)
        Оставаясь в прежнем положении, я слегка перекрутила шею и скосила глаза назад.
        Вяземская, напрочь забыв о моем существовании, отрешенно смотрела в боковое окно. Невысокая ростом, сухопарая и ладно скроенная, она утонула в складках белоснежной шубы, позволяя телу расслабленно мотаться под едва ощутимые толчки автомобиля.
        Но мой настороженный взгляд все же заметила. Не меняя позы, улыбнулась одними глазами - совсем не стерва, врут коллеги! - и задала вопрос:
        - Как поживает Татьяна? Все такая же неугомонная?..
        - Такая же… неугомонная… - слегка прокашлявшись, подтвердила я.
        - Будешь звонить, передай от меня привет…

«Придется звонить, - обреченно подумала я, - одной телеграммой теперь не отделаюсь…»
        - Ты, кажется, сирота? - продолжала интервьюировать меня Вяземская.

«Если в Москве принято называть девочек, потерявших маму, сиротами, то…»
        - Да.

«Татьяна Васильевна явно перестаралась, объявив меня сироткой. Еще сегодня утром батюшка был в полном здравии…»
        - Татьяна живет все там же?
        - Нет, - промямлила я. - Они за город переехали…
        К чему эти бестолковые расспросы?! «Сиротку» жалеют и пугать характером не торопятся?!
        - Они? - Вяземская подняла брови. - Та тьяна все еще…
        Что там все еще с Татьяной, я узнать не успела. В портфеле Вяземской запиликал сотовый телефон, она протянула тонкую руку к замкам и, пощелкав ими, извлекла аппарат:
        - Да, Володя, слушаю… Я еду домой… Нет, только завтра…
        Кортеж из двух автомобилей свернул с проспекта в тихий переулок, прошил его на приличной скорости и, попетляв по узеньким улочкам, вышел на финишную прямую.
        Боясь поверить в удачу, я прочитала на домах таблички с названием шоссе и замерла, перестав напоминать о себе даже полу-вздохом, - Вяземская торопилась за город. К себе. Я получу возможность не только взять интервью, но и пообщаюсь с самой закрытой бизнесменшей города в неформальной обстановке, в знаменитом особняке Вяземских.

«Нет, это обман! Такого не может быть! Сейчас машина остановится у какого-нибудь кафе или ресторанчика - Ирина Владимировна забыла об обещанном интервью, не захотела возвращаться в офис и решила пообщаться с надоедливой журналисткой по дороге к дому. На одной ноге. Пять минут за чашкой кофе. Меня обласкают парой ответов и оставят на тротуаре нюхать выхлопные газы…»
        Продолжая надеяться, что обо мне забудут до крыльца дома - не выгонят же «сиротку» в шиншилловом кролике на мороз, не заставят топать до автобусной остановки, даже не попив чаю! - я превратилась в глухонемое изваяние и только глазками моргала, боясь привлечь внимание.

«Ну вот, еще чуть-чуть! Пара километров от окружной, и возвращаться без чаепития станет совсем неприлично! Даже для записной стервы, на дух не выносящей журналистов… Еще немного, еще чуть-чуть, последний километр - он трудный самый!»
        Машины уже неслись по ответвлению от главной дороги, мимо мелькали высокие заборы, скрывающие заснеженные лужайки вокруг домов нуворишей…
        Еще один поворот - и финиш! Алая ленточка намоталась на грудь золотого медалиста, трибуны рукоплещут храбрым, крякалка лимузина звучит фанфарами, заставляя ворота открыться. Машины плавно проникают на подъездную дорожку, я, удерживаясь от желания расплющить нос о стекло, во все глаза таращусь на знаменитый Непонятный Дом.
        Непонятный дом
        Готовясь к встрече с Вяземской, весь вчерашний вечер я просидела в интернет-кафе. Листала электронные страницы, делала выписки и готовила список вопросов. Богатеи пребывают в уверенности, что о них и так все знают, и отвечают на повторные вопросы безынициативно и вяло. В том их право.
        Я постаралась подготовить неожиданное интервью, убрала из шпаргалки все стандартные вопросы и собралась вести беседу в стиле еще не пожелтевшей прессы, далекой от старых сплетен и свежих слухов. И прежде всего надеялась предложить выбор темы самой мадам, добиваться расположения уже в связи с ее настроением. Всегда ведь существует вероятность, что у крупного бизнесмена назрела необходимость поведать миру о чем-то важном…
        Дай бог, мне повезет, и эта необходимость у Вяземской созрела. О большем и загадывать нельзя.
        О доме, который возник из-за деревьев парка, я тоже собиралась спросить. Скорее, чтобы сделать владелице приятное. Поскольку, кажется, знала об этом доме уже все. Или почти все.
        Жилище Вяземских имело интересную историю. Строительство особняка затеял один из сталеплавильных магнатов году эдак в девяносто первом. По его крепко-чугунному замыслу, жилище должно было напоминать средневековый замок с мощными искусственно состаренными стенами красно-гранитного цвета, готическими щелями окон и толстой башней, напоминающей водонапорную станцию.
        Выстроив стены и начав внутреннюю отделку, магнат скоропостижно разорился. В конце прошлого столетия красно-гранитное чудовище выкупил покойный муж Ирины Владимировны. Прельстившись, как мне кажется, не сколько чудовищем, сколько огромным старым парком вокруг него.
        Первоначально псевдозамок Виктор Андреевич собирался снести. (Муж мадам Вяземской к журналистам относился вполне лояльно, и обо всех строительных заморочках я могла судить по прессе тех времен.)
        Потом пожалел то ли денег (что вряд ли), то ли времени и поступил с монстром более щадяще. Прорубил в стенах нормальные окна, другие окна заставил извиваться струящейся лентой по монолитной водонапорной башне, убрал с крыши зубцы бойниц - и часть крыши превратил в прозрачный полог оранжереи. Навесил по бокам ажурные галерейки, и дом получился странным, но зрячим. Потерял прежнее подслеповатое выражение нахмуренных стен и как будто раскрылся. Непонятная архитектура завораживала взгляд, в дом хотелось всматриваться.
        Влиятельный архитектурный вестник окрестил жилище Вяземских «Непонятным Домом» и милостиво присвоил ему звание одной из достопримечательностей возродившегося купечества. Негоцианты не всегда обладают безупречным вкусом, Непонятный Дом удачно выделился из общей шеренги прилизанного - или взъерошенного - деньгами зодчества. Он был стольнепонятен, что заставлял себя разгадывать, словно архитектурную головоломку: смешение времен и стилей, коктейль из монолита и сверкающего стекла. Подобное творение можно было создать только под угрозой ослепления или под пыткой: огнем, тщеславием, монетой. Вряд ли зодчему прижигали угольями пятки, думаю, его гений разбудили все-таки монетой, и славный выдумщик пробежал по хмурым стенам шаловливой кистью затейника и мудреца.

…Лимузин накатом подобрался к крыльцу, охранник Сережа рысью подбежал к хозяйской дверце и помог Ирине Владимировне выбраться из салона.
        Я - невелика персона - подобного обхождения дожидаться не стала и выпорхнула наружу самостоятельно.
        Ирина Владимировна, нисколько не сомневаясь, что я иду следом, поднялась по крыльцу и вошла в дом через огромную полуовальную дверь из полированного стекла. У порога ее встретила тощая кислая особа в черном подпоясанном платье с брошью-камеей под крошечным ажурным воротником, навеявшим воспоминания о чьих-то тяжелых армейских буднях и подшивании подворотничков к воротникам при помощи тупых иголок. Особа дернула бровью, и к Ирине Владимировне метнулась полненькая девушка с распахнутыми, готовыми принять шубку руками.
        - Клементина, - обратилась Вяземская к подворотничку, - это Алиса. Я тебе о ней говорила. - Над подворотничком дернулся острый подбородок. - Покажи ей все и объясни.
        Бросив на руки горничной портфель и шейный платок, Ирина Владимировна подошла к зеркалу, одним движением поправила прическу и быстро пошла к лестнице, плавно извивающейся в центральном желобе, пронизавшем дом до крыши.
        Я приоткрыла рот, собралась озадачить мадам вопросом: а когда я, собственно, могу рассчитывать на интервью? - но наткнулась на взгляд уже совсем не кислой Клементины и как-то сникла. Домоправительница Вяземских разглядывала меня с недовольством барышника, купившего у цыгана негодную лошадь. Особенного недовольства заслуживали мои - чистейшие! - лакированные сапоги на шпильках. На них Клементина задержала многозначительный неодобрительный взгляд (я даже голову опустила и проверила, не нацепился ли на каблук кусочек собачьей какашки), потом, оторвав, наконец, взгляд от пола, она буркнула:
        - Иди за мной, - повернулась спиной, собираясь уходить.
        Я, честно говоря, опешила. Когда незнакомые люди начинают мне тыкать в первые минуты знакомства, у меня появляется четкое ощущение того, что мне хамят.
        - Простите! - возмущенно пропищала я вслед удаляющейся спине и тут же услышала тихий шепоток девушки-горничной:
        - Иди, иди, Карловна ждать не любит.
        Сумасшедший дом. Выездная сессия.
        Я плюнула на гордость - негоже начинать трудовую деятельность со склок с прислугой - и походкой, сохраняющей достоинство и независимость, поспешила вслед за Клементиной, оказавшейся еще и Карловной. Домоправительница шагала к боковой лестнице, проложенной внутри водонапорной башни. Прямая, как древко штандарта, безыскусная, как циркуль, убедительная без всяких слов, она шла на второй этаж и остановилась подождать у перил, наблюдая, как я карабкаюсь по винтовой лестнице на ставших вдруг неудобными каблуках.
        Центральную часть второго этажа занимало помещение, напоминающее читальню шикарного мужского клуба. Удобные кожаные кресла и диваны, низкие столики с журналами и газетами, автономное освещение, потухший камин и множество книжных шкафов из темного дерева. (Фотографии в интерьере выйдут замечательные! Особенно на фоне головы кабана или оленя, висящих на стенах.)
        Клементина кивком предложила - пардон, приказала - следовать дальше, мы миновали библиотеку, прошли по узкому коридору и из непонятного Средневековья попали в обычный европейский новодел: светлую галерею с окнами на задний двор по правую руку и рядом дверей по левую.
        Клементина толчком ладони распахнула одну из дверей и мотнула головой - заходи.
        Я бочком проскользнула в небольшую вытянутую комнату и огляделась: диван и кровать вдоль стен, дальше тумба с телевизором, напротив платяной шкаф, туалетный столик под скошенным мансардным окном…

«Меня привели в гостевую комнату для незначительных персон? Предполагается, что интервью будет двухдневным?!»
        - Зачем ты потащилась в город? - скрипуче пробурчал за моей спиной голос домоправительницы. - Нормально дождаться не могла?
        Мало понимая вопрос, я повернулась к Клементине Карловне и изобразила недоумение.
        Куда я потащилась?! Откуда?!
        Домоправительница пронзила незначительную персону негодующим взглядом, возмущенно дернула плечом и, бурча что-то под нос, ушла от двери, так ее и не закрыв.
        Я вышла в коридор, посмотрела на удаляющийся циркуль и горестно вздохнула - ну и прием! Засунули в комнату, ничего не объяснили, нахамили, можно сказать…
        Может быть, коллеги все же правы - мадам стерва и задавака?
        Вернувшись в комнату, я оглядела ее более пристально, подошла к платяному шкафу, раскрыла дверцу и с удивлением обнаружила, что он наполовину заполнен женской одеждой. Несколько платьев, пуховик, кофточки и юбки висели на плечиках, внизу на полочке стояли сапоги и кроссовки…
        На туалетном столике - ворох косметики…
        Комната жилая?! Меня определили коротать время вместе с прислугой?!
        Что за бред. Зачем все это?!
        Пытаясь угадать ход мыслей и намерений странной богачки, я захлопнула дверцу и тут же услышала, как по коридору топочут мягкие шаги.
        Ну наконец-то! Хоть что-то разъяснится!
        - Привет, давай знакомиться. Я - Люда. Можно - Мила.
        В комнату по-свойски залетела та самая крепенькая горничная-блондинка в голубом форменном платье и белом переднике. Плюхнулась на диван и, болтая полными ножками в удобных светло-серых тапочках, пустилась трещать без умолку:
        - Тебя зовут Алиса, да? Мы будем жить вме сте. Кровать - моя, диван - твой. Диван на день убирается. Твои вещи уже принесли? Нет?
        Ну ничего, ребята притащат… Ой, а ты куда делась-то?! Тебя все обыскались! Думали - заблудилась!
        Болтовня Людмилы меня совсем запутала.
        Кто обыскался?! Почему? Где я блудилась?!
        Совершеннейшим столбом на шпильках и в шиншилле, я стояла посреди комнаты и пыталась найти рациональное зерно в сумбурных речах горничной.
        - Мила, подожди, - прерывая поток, вклинилась наконец я. - Я ничего не понимаю. Я буду жить здесь?!
        - Да. А чем тебе не нравится? График удобный - четыре через четыре, в Москву таскаться не надо…
        - Куда таскаться?! Зачем?! Я - журналистка!
        - С дипломом? - прищурилась Людмила.
        - Конечно!!!
        - А я не доучилась, - вздохнула. - На бухгалтера. - И тут же бросила грустить: - Но ничего, денег накоплю, курсы закончу…
        Ненужная мне информация сыпалась из Люды как горох из драного мешка. Стуча, струилась на темя и забивала горло сухой перхотью…
        Я подошла к столику, налила в стакан воды из графина и залпом выпила. Похоже, сказка вышла не та. Произошла какая-то путаница, меня приняли за другую или… я совсем ничего не понимаю!!
        - Привет, девчонки! С новосельем! - В комнату, затаскивая большую дорожную сумку, проник симпатичный голубоглазый крепыш в черном костюме. Поставил баул у моих ног и, кажется, стал ждать благодарности.
        - Спасибо, Саша, - ответила за меня Людмила.
        - А вы тут - как? Новоселье отмечать будете?
        - Нет, - четко высказалась я.
        - Зажмете? - прищурился крепыш и тут же получил шлепок по пояснице от Людмилы.
        - Иди, иди, не отсвечивай. Новоселье ему понадобилось…
        Саша попытался ущипнуть горничную за круглую попку, получил еще один шлепок…
        Я смотрела на их возню, на чужую сумку возле своих ног и постепенно укреплялась в мысли: «Совершенно точно, произошло недоразумение. Путаница. Меня приняли за кого-то другого и надо, пока не поздно, объясниться…»
        - Саша, - привлекая к себе внимание, я по дошла к флиртующей парочке и вклинилась меж ду ними, - Саша, где я могу увидеть Клементину
        Карловну или лучше Ирину Владимировну?
        Парочка прекратила возню, Мила посмотрела на меня так, словно я попросила ее показать, где находится сейф с семейными ценностями, Саша стукнул себя по лбу и произнес:
        - Ах да, совсем забыл. Вот, Ворона попросила тебе передать. - И вздохнул: - Везет же некоторым.
        - Замолчи, - неловко толкнула его Мила и почему-то сделала страшные глаза.
        Я взяла протянутый конверт, раскрыла его и - запуталась совершенно. В конверте лежала тощая пачечка стодолларовых купюр. На взгляд, явно больше тысячи.
        - Это мне? - оторопело прошептала.
        - Угу, - кивнул Саша. - Ворона передала.
        - Ворона?
        - Карловна, - шепотом уточнила Мила. Если бы не чужой груженый баул возле ног, я бы однозначно решила - мадам передала аванс за заказную статью. Но приходилось - как ни жал ко - думать, что денежки предназначены не журналистке Алисе Ковалевой, а совсем наоборот.
        Пока я горевала над конвертом, Мила выпроводила ухажера за дверь и, подойдя ближе, дотронулась до плеча:
        - Ворона сказала - ты сирота… Это, Али сочка, подъемные, Владимировна приказала вы писать…Из белой коробочки возле дверного косяка раздался тихий двойной звонок, и в ряду нескольких лампочек загорелся зеленый огонек. Я вздрогнула, Мила пропищала:
«Ой, вызывают!» - и бросилась вон из комнаты.
        Я осталась в длинной комнате одна. Компанию мне составляли чужие деньги, чужие вещи и пораженческие мысли. Сказка кончилась. Заколдованный изуродованный замок мстительно заглотил меня в гранитно-каменное чрево, немного пожевал и приготовился извергнуть, дав пинка, как вражескому лазутчику, обманом проникшему в чертог…
        А впрочем, почему обманом? Ведь я ни в чем не виновата. В холле нефтяного храма я четко представилась Алисой Ковалевой. Вяземская сама пригласила меня в машину, то ли не расслышав, то ли перепутав мое имя с чьим-то еще…
        Пока не поздно, надо найти Ирину Владимировну и объясниться. Не думаю, что путаница чем-то оскорбит надменную богачку, показавшуюся мне вполне вменяемой, и надежда на интервью останется. В конце концов, в возникшей путанице нет моей вины. Только невнимание к малым мира сего самой Вяземской…
        Я вышла из комнаты, прошла несколько метров по длинной галерее, но, засмотревшись в окно, выходящее во внутренний двор псевдозамка, остановилась. Пожалуй, следует использовать возможность для знакомства с внутренним устройством знаменитого жилища. Когда еще представится! Если вообще представится!..
        Помещение для слуг - людская, если следовать замковой терминологии, - занимало площадь над узкой пристройкой гаражей, похожих на средневековые конюшни. Общий стиль прежней задумки чугунного магната выполнялся даже в малом, и, если бы в тот момент из деревянных ворот гаража конюх вывел оседланного жеребца, я нисколько бы не удивилась. Гарцующий гнедой рысак просился на площадь, исчерченную отпечатками автомобильных шин. Машины - не кони, смотрелись они чужеродно на фоне грубого камня и стен, увитых сеточкой плюща…
        Непонятный Дом околдовал очередную жертву. Мне даже глаз не надо было прикрывать, чтобы представить под окнами служанку в длинном платье из домотканого полотна, в чепце с оборками, с совочком в руках, в который она сметает конские «яблоки»… Конюх ласково ее поддразнивает, жеребец перебирает точеными ногами… Дюма, сиреневые сумерки, три мушкетера, леди Винтер…
        Помотав головой, я отогнала наваждение и, все еще не отворачивая головы от окон, пошла вперед.
        Чуть освещенный коридор вывел меня в библиотеку. Немного постояла возле книжных шкафов - читательские пристрастия могут многое сказать о хозяевах опытному взгляду, - огладила глазами книжные корешки многотомных словарей, энциклопедий, справочной литературы и неплохой подборки классики.
        Беллетристики на полках я не обнаружила. Только стандартный набор модернистской литературы и пара-тройка раскрученных российских авторов.
        Прошла мимо камина, где над мраморной полкой висел семейный портрет Вяземских, потом не удержалась, вернулась и какое-то время всматривалась в лица. Ирина Владимировна Вяземская - спокойная и надменная - сидела в антикварном кресле с золочеными ручками. За ее спиной стояли муж и сын. Валерий Андреевич держал руку на спинке кресла, Артем, еще подросток, выступал вперед, почти касался бедром подлокотника.
        Ирина Владимировна выглядела очень молодо. Печать сегодняшней усталости еще не опустилась на ее лицо. Как видно, ей тяжело дались годы правления…
        Я оторвалась от портрета, прошла мимо других шкафов, поглядела на чучельные головы оленя и кабана и вновь, не удержавшись, постояла, изучая корешки. (Ничего не могу с собой поделать: книги - моя слабость. Каждый раз, попадая в новый дом, первым делом сую нос в книжные шкафы! Кто-то изучает фотографии, кто-то холодильник, кто-то играет с котами или собаками, я вечно замираю возле книг.) Вздохнув тяжко-тяжко, обвела библиотеку прощальным взглядом. Среди книг и уютных кресел хотелось жить. Закопаться в томах и фолиантах и не вылезать, пока не выгонят.
        Блаженное занятие - читать, читать, читать. Нашаривать на столике рядом печенье или конфету - и не отрывать взгляда от страницы даже на секунду.
        (Может быть, мне стоило выучиться на библиотекаря? Специфический запах книгохранилища всегда был для меня лучше любых духов…)
        Простившись с книжной обителью, я промаршировала по винтовой лестнице, опустилась в огромный полутемный холл. Снег за стеклянной дверью стал совсем вечерним и синим, я прислушалась - было совершенно тихо - и начала решать, куда податься.
        Ирина Владимировна поднялась вверх по центральной лестнице. Если идти так же, пожалуй, я не запутаюсь в огромном доме.
        Высокое, в два человеческих роста, зеркало поймало мое нелепое отражение - фальшивая шиншилла, прическа, потерявшая первозданность, только сапоги горели паркетным лаком, - поправила за ухом выбившийся локон и опять вздохнула. Я выбивалась из интерьера, как пронзительная нота. Как гвоздь в ботинке. Как белая нитка на черном фраке.
        Меня не защищали ни диктофон, ни белый передник, я была чужой. Непринятой, непонятой, ненужной, непригодной.
        (Неделю назад, после моего очередного безрезультатного визита в редакцию, Бармалей спросил:
        - Алис, а чем ты вообще хочешь заниматься?
        Вопрос я поняла правильно. Василий спрашивал меня не о работе, а о мечте.
        - Я хотела бы попробовать написать книгу. Что-то легкое, смешное, где много красивых женщин, мужчин, мехов и шикарных автомобилей. Сейчас такое модно…
        - Ну так садись и пиши! Попробуй! В чем проблема?
        - В незнании материала, - призналась я. - Я никогда не бывала в коттеджах на Рублевке, не пробовала омаров, не видела всамделишных тусовок…
        - Чепуха, - перебил Василий. - Открой любой журнал и представь себя среди гостей модной вечеринки. Неужели воображения не хватит?
        - Хватит, - пригорюнилась я. - Но хотелось бы хоть разик поприсутствовать…)
        Сегодня я стояла в холле дома, который как раз имела в виду, говоря «хоть разик поприсутствовать…».
        Озиралась по сторонам и впитывала каждую деталь: вазон с огромным, искусственным только на ощупь букетом, бархатное кресло на гнутых ножках, две тумбы в том же стиле, каменный плиточный пол, устланный огромным шерстяным ковром, канделябры, подсвечники возле зеркала трехметровой высоты. На тумбе серебряный поднос с двумя надписанными и запечатанными конвертами…
        Хотелось подойти к столику под зеркалом и открыть выдвижной ящичек… что там лежит: перчатки, платьевая щетка, расческа?.. Или обувной рожок слоновой кости с инкрустацией из самоцветного камня?
        Сделав нерешительный шажок, я приблизилась к столику, провела пальцем по позолоте завитушек и нежно, осторожно взявшись за пуговку ручки, потянула ее на себя. «Если сейчас окажется, что я угадала, все будет хорошо. Я возьму интервью, получу работу, Вяземская поможет мне проникнуть в закрытые дома ее круга…»
        В выдвижном ящике резного столика лежали платьевая щетка и рожок для обуви. Из слоновой кости. Но не инкрустированные, а украшенные резьбой.
        Боясь поверить предзнаменованию, я протянула руку и тихо-тихо провела подушечками пальцев по закругленному краю рожка, выглядевшему остро заточенным…
        Над головой в один момент, разом, вспыхнули многочисленные лампы в люстрах, мне показалось, что сверху обрушился поток огня, он отразился в зеркале, ударил по глазам…
        Ящичек, только что открывшийся от легчайшего движения двух пальцев, никак не хотел убираться под столешницу. Суматошно запихивая его назад, я слышала, как по центральной лестнице, разговаривая, спускаются две женщины.
        С оглушительным - как мне показалось - грохотом, ящик въехал на место; я оглянулась на лестницу - женские ножки в ботиночках на удобных каблуках уже показались из-за изгиба перил…
        Я побежала. Как мелкий уличный воришка, стянувший у торговки пирожок. Под арку, мимо букета и кресла, к лестнице в водонапорной башне.
        Сердце стучало в висках, заглушая разговор спустившихся в холл женщин. Я не слышала, о чем они переговариваются - обсуждают ли странные звуки пустынного холла или продолжают прежнюю беседу, - испуганной кошкой я неслась наверх, обратно в библиотеку, потом в коридор, в галерею и дальше - в комнату на двух служанок.
        Я чувствовала себя пойманной при попытке ограбления. Обманом проникшей в дом и шарящей по шкафам.
        Какой стыд! Какой позор! Сжав ладони между трясущимися коленями, сидела на диване и с ужасом прислушивалась, не раздадутся ли шаги в коридоре, не дойдут ли они до двери, не откроется ли она, пропуская в комнату свидетелей моего поступка.

«Боже, сделай так, чтобы они меня не заметили! Не увидели, как два лакированных сапога на тонких шпильках мелькнули за перилами, не догадались, кто в отсутствие хозяев стучал дверями шкафов!..»
        Скандал, случившийся в приличном семействе, навсегда покроет позором мою неразумную голову.

«Боже, беззастенчиво шарить по шкафам! Что может быть гаже! Проныру журналистку с позором выкинут из дома, скандал докатится до мебельной мамаши… та расскажет обо всем батюшке… потом об этом узнает весь город… Я пропала».
        Накрутив себя до полуобморочной тошноты, я скинула сапоги и с ногами забралась на диван. (Пока буду надевать их - не выкинут же босиком на снег! - образуется пауза для оправданий. Только будут ли меня слушать…)
        Легкий топоток прошелестел по ковровой дорожке, я зажмурилась, прикусила губу - в комнату вошла Людмила.
        - Не соскучилась? - спросила с улыбкой.
        Я ошалело помотала головой. Сердце подпрыгивало в груди теннисным мячиком и пыталось проникнуть в гортань.
        - Давай переодевайся, пойдем ужинать. Хо зяйка уехала, наши стол на кухне накрыли…
        Людмила болтала, почти не обращая на меня внимания. Подкрашивала губы, избавлялась от гладкой прически «приличная горничная», взбивала пышные пепельные волосы в львиную гриву. Я казалась себе трупом, из которого вынули все кости. Тело сделалось непослушным и аморфным, мерзкая испарина холодила лоб, конечности приобрели поистине веревочную гибкость. Руки болтались безвольными плетями, я даже не смогла на них опереться и спустить босые ступни на пол: из локтей словно бы исчезли суставы, руки подворачивались и отказывались выполнять простейшие приказы мозга.
        Шок сменился ступором.
        - Эй, ты что? - разглядела меня наконец
        Людмила. - Тебе плохо?! Ты вся бледная!
        Я заставила язык повиноваться.
        - Все в порядке, - выдавила хрипло.
        - Нет, не в порядке. - Люда села на диван и дотронулась до моей руки. - Да ты же ледяная! Тебе плохо?!
        - Нет, мне не плохо. - Я выдернула руку. - Немного замерзла - и все.
        - А зачем сапоги сняла? Босиком ходила?!
        А ну-ка, давай вставай, - девушка буквально сдернула меня с дивана, - пойдем в душ. Ты с дороги, тебе надо помыться… Под горячей водой быстрее согреешься. Не хватало еще заболеть на работе!
        Почти волоком Людмила протащила меня по коридору и впихнула в комнату, оказавшуюся санузлом с двумя душевыми кабинками и умывальниками.
        - Давай раздевайся, залезай под душ, полотенце я тебе сейчас принесу.
        Сказала и захлопнула дверь.
        Прижавшись спиной к кафельной стенке, я медленно переводила дух. Кажется, пронесло. Меня не заметили или… разгон устроят позже. Мадам Вяземская снова куда-то спешила. Вернется и начнет проверять шкафы, не стащила ли чего-нибудь драгоценного девица в фальшивой шубе.
        Представив, как меня обыскивают прежде, чем вышвырнуть за порог в сугробы, я снова ощутила такой прилив дурноты, что чуть не взвыла: «Хорошенькое начало карьеры! Могут ведь и милицию вызвать…»
        Меня заколотило в ознобе: в голове кипели мысли, тело медленно, но неуклонно коченело, разница температур вызывала крупный пот и зубовную дрожь…
        Непослушными, трясущимися пальцами я расстегнула блузку, чиркнула бегунком
«молнии» на застежке юбки… Приму душ. Согреюсь… хотя бы не заболею. Теплая вода всегда помогала мне войти в норму. Приведу себя в порядок и без дрожи в голосе и теле пойду разыскивать их Ворону. Спокойно расскажу ей о возникшем недоразумении и попрошу передать госпоже Вяземской свои сожаления. Глупо накручивать себя страхами и доводить ситуацию до полного абсурда.
        Эх, если бы не мое идиотское любопытство! Сейчас бы уже ехала домой, точнее, к сестре в коммуналку, и в ус бы не дула!
        Кретинка туполобая!
        На полке возле умывальника лежала шапочка для душа, я натянула ее на голову - руки все еще тряслись в пляске святого Витта, - отрегулировала воду до терпимо горячей и встала на поддон за полупрозрачной плексигласовой перегородкой.
        Горячая вода ошпарила кожу, моментально покрыла ее пупырышками, страх утекал в водосток вместе с водой, мышцы расслабились. Нечаянный позор смывался вместе с потом, минут через пять я почувствовала себя готовой невозмутимо встать перед домоправительницей и с достоинством откланяться.
        - Алис! Я тебе полотенце и одежду принесла! - раздался из-за перегородки голос Люды. - Давай быстрее, без нас все съедят!
        Я выключила воду, отодвинула перегородку и получила в образовавшуюся щель широкое махровое полотенце с розочками по бежевому полю.
        - Я твои вещи разобрала! - продолжала тем временем Людмила. - Вот, спортивный костюм принесла! Одевайся - и вперед! Жду тебя в комнате!
        - Ты - что? - высунулась я из кабинки.
        - Вещи твои разобрала, - безмятежно улыбнулась горничная. - Повесила все в шкаф.
        Кажется, она ожидала от меня благодарности. Стояла с улыбкой на добром круглом лице и ждала слова «спасибо».
        Убравшись назад за перегородку, я тихо застонала. Поразительно, до чего бывают беззастенчивы люди! Раскрыть чужую сумку, развесить чужие вещи, копаться в белье…
        Впрочем, чего можно ожидать от горничной, привыкшей приглядывать за хозяйской одеждой? Думаю, госпожа Вяземская сама бельишко не застирывает…
        А отчитать эту улыбающуюся простушку, высунув нос в щель, у меня язык не повернулся. Это все равно что ребенка ударить. Услужливая, милая и добрая Люда оплеухи не заслуживала - во всем была виновата я одна. Объяснюсь с Вороной, приду попрощаться, вместе посмеемся над недоразумением.
        Людмила тактично не стала дожидаться, пока я появлюсь из кабинки, ушла; я прошлепала босыми ногами до полочки под зеркалом и - не нашла там своей одежды. На полочке аккуратной стопочкой лежали черный спортивный костюм, голубые трусики и белые носки. Под тумбой стояли тапочки, точная копия обуви Людмилы.

«Ну. Чужое белье, это уже слишком».
        Я сняла шапочку, обернулась полотенцем и как была - голая и рассерженная - потопала в комнату. Комедия с лже-горничной излишне затянулась, пора расставить все по своим местам.
        Людмила стояла над корзиночкой для грязного белья и складывала в нее мои вещи.
        - Твое белье и колготы забросить в стирку? - спросила она безмятежно. - А ты чего не оделась?
        - Люда, оставь мои вещи. Пожалуйста, - строго выговорила я. - Сядь. Нам надо поговорить.
        Девушка покорно, не выпуская из рук приготовленного для стирки халатика, села на краешек своей кровати.
        - Я - не горничная. Я - журналистка. При ехала к Ирине Владимировне брать интервью.
        Глаза Людмилы превратились в блюдца. На ее взгляд, журналистка, обернутая в полотенце, выглядела в лучшем случае самозванкой. В худшем - сумасшедшей. С манией величия. (Через пару секунд назову себя Наполеоном или царицей Савской.)
        - Произошла путаница, - строго продолжала я. - Ирина Владимировна приняла меня за другую девушку, привезла сюда…
        Я вкратце рассказала невероятную историю своего появления в этом доме, Люда хлопала ресницами и надувала розовые губы.
        - Прям как в кино! - восхитилась она бес хитростно. - Прям сериал!
        - Не наблюдаю ничего потешного, - нахмурилась я. - Где я могу найти вашу Ворону, то есть Клементину Карловну?
        - Уехала она, - пожала плечами Мила. - Вместе с хозяйкой.
        - А когда вернется?
        - Завтра. Они поехали встречать Артема, тот рано утром прилетает из Германии, заночуют в городской квартире. - И внезапно подпрыгнула: - Слу-у-у-ушай! А куда настоящая горничная девалась?!
        - Не знаю, - размышляя о своих проблемах, сказала я. - Такси мне вызовешь? Я адрес не знаю.
        - Такси-то я тебе вызову, только зачем уезжать? С тебя за вызов по этому адресу три шкуры сдерут… Оставайся здесь, завтра утром пойдешь к хозяйке, все ей объяснишь…
        - Нет, - покачала я головой. - Неудобно. Меня не приглашали.
        - Ой, да ладно тебе! Не приглашали ее! Переночуешь здесь, а завтра утром тебя Сашка в город отвезет, никто и не узнает!
        - Нет, Люда, я уеду.
        - Ну, как знаешь. Пойдем хотя бы поужинаем, а? Есть хочется, спасу нет!
        Говоря по совести, есть мне хотелось не меньше, чем Людмиле. С утра на двух чашечках кофе.
        - Тетя Лида - наш повар - уже к приезду
        Артема готовится, такого настряпала! Пальчики оближешь! Пошли, а? А потом я тебя до поселка провожу, там автобусы и маршрутки ходят…
        Пустой до звона желудок согласился бы пойти на кухню с разносолами без всяких уговоров, голова еще не окончательно отупела от голода и упорно изобретала причины для отказа, одна из которых звучала незамысловато просто - неудобно.
        - Да чего тебе неудобно-то?! - горячилась
        Людмила. - Там еды на роту солдат хватит!
        Пошли. Одевайся нормально - и пошли.
        Натянув белье и колготки за дверцей платьевого шкафчика, я надела блузку - казалось, она провоняла страхом, как половая швабра хлоркой! - сноровисто застегнула крошечные пуговки и услышала, как из сумочки доносится трель сотового телефона.
        На дисплее обозначился номер Бармалея. Я отвернулась от любопытной Людмилы и тихо сказала в трубку:
        - Да, Василий.
        - Алис… - виновато вякнул друг, - прости. Я только что узнал.
        - Что ты узнал? - продевая ноги в юбку и придерживая телефон плечом, спросила я.
        - Ну, о Вяземской…
        - Что ты узнал о Вяземской? - Я выпрямилась и замерла, глядя внутрь шкафчика на вешалки с одеждой Люды.
        - То, что она от интервью отказалась…
        - Она отказалась от интервью?! - выкрикнула я в шкаф.
        - Да, - понуро отозвался друг. - А ты разве не знаешь?
        - Нет. Когда она отказалась?
        - Ну… буквально в последний момент…
        В душе моей что-то застонало и умерло. Кажется, это была надежда.
        - Может быть, она его перенесла? - вопросила я.
        - Нет, - буркнул Бармалей. - Она отказалась.
        - Черт, - обреченно выругалась я.
        - А ты разве не была в офисе?
        - Была… но там кое-что не сложилось. Потом расскажу. Я не дошла до приемной.
        - Тебя не пустили?!
        - Нет, другое. Ты мне скажи, сам об отказе откуда узнал?
        - Мама сказала, - на вздохе выдавил Бармалей.
        - А она когда тебе сообщила?! Почему секретарь не перезвонил мне?!
        - Потому что она договаривалась с мамой! Ей и позвонила!
        - А Татьяна Васильевна почему мне не перезвонила?!
        - Потому что поздно было! - оправдывая маму, выкрикнул мебельный сын. - Вяземская отказалась за пять минут до назначенного времени!
        Понятно. Зачем беспокоиться о какой-то Алисе? Она и так уже в офисе, поднимется в приемную, там ей все и скажут - мадам не желает никаких интервью. Все просто, доходчиво и без нервотрепки.
        - Ладно, Василий, проехали, - пробормотала я и захлопнула дверцу шкафчика.
        - Алис, ты обижаешься?
        - На что? Ты ни в чем не виноват.
        - А где ты сейчас? Хочешь, я приеду?
        - Нет, спасибо, у меня все в порядке. Иду ужинать в хорошей компании. До свидания, Вася.
        Я отключила телефон. Повернулась к истомившейся от ожидания голодной - спасу нет! - Людмиле и сказала, растягивая в улыбке резиновые губы:
        - Пойдем?
        - Пойдем, - оживленно отозвалась девушка.
        - Только, Люда… Не говори никому, пожалуйста, что я журналистка. Ладно?
        - Почему? - Ресницы захлопали над голубыми радужками.
        - Потому что теперь я никакая не журналистка. Я просто безработная.
        - Ой, как нехорошо…
        Кажется, если не принимать в расчет меня, сильнее всех из-за проваленного интервью огорчилась простодушная девушка с ласковым именем Мила.
        На кухню мы попали, пройдя запутанным лабиринтом узких коридоров, спустившись по черной, людской лестнице. Доведись мне разыскивать камбуз самостоятельно, заплутала бы, как Фарада в волшебном институте, и в полночь уже кричала бы: «Люди, где вы, ау?!» Часть псевдозамка, предназначенная для рабочих помещений, напоминала о титанических размерах особняка только высотой потолков. Узкие, слабо освещенные коридоры казались ущельями, разрезавшими гору на дольки. В одном из коридорных ответвлений нам даже пришлось идти гуськом, чтобы не толкаться в стены плечами.

…На огромной, поистине замковой кухне уже вовсю поздравляли шеф-повара Лидию Ива новну. («У Лидочки Ивановны внучка родилась», - шепнула Людмила.) Первые тосты были произнесены до нашего прихода, новоявленная бабушка поздравлена, компания из восьми человек слушала невысокую худенькую брюнетку с раскрасневшимся лицом и широко распахнутыми карими глазами.
        - Остановка просто всмятку! - возбужденно, стоя в центре камбуза, вещала девушка. - Кровищи-и-и-и - жуть! Константиновну «скорая» увезла, а бабу Веру, - рассказчица вздохнула со всхлипом, - на снегу оставили. Только пакетом прикрыли… Жуть! Меня потом полдня колбасило!
        - О чем базар? - усаживая меня на свободное место в торце длинного стола, шепнула Мила, обращаясь к тому самому Саше, который принес мне чужую сумку.
        - Ленка про аварию рассказывает, - так же тихо ответил тот. - Сегодня в поселке КамАЗ автобусную остановку смял. Двое погибших, трое ранено…
        - Ого! - выдохнула Люда. - Шофер был пьяный?
        - А кто знает? - пожал плечами парень. - Может, тормоза отказали, может, подрезал кто…
        - …А баба Вера только полгода назад мужа схоронила, - продолжала говорливая брюнетка. - Она соседка по улице тети Маруси… была то есть соседкой, - поправилась, сделав скорбное лицо.
        - Дом пустой остался? - словно между прочим, засовывая в рот маринованный огурчик, поинтересовался субтильный дядька в темном пиджаке и голубой рубашке с расстегнутым воротом.
        - Ми-и-иша, - с укоризной протянула повариха.
        - А что Миша? - вздернул плечи дядька. - Если дом освободился, а наследников нет…
        - Без тебя разберутся, - отрезала Лидия Ивановна и, прекращая прения, обернулась ко мне: - Добрый вечер, тебя, кажется, Алисой зовут? - спросила мягко.
        Вдоль длинного стола с двумя тарелками в руках носилась Людмила. Щедро накладывала закуски на две персоны одновременно и еще успевала разговаривать. За меня.
        - Алиса уже институт закончила, на работу устроиться не может… Лидочка Ивановна, а где пирог с капустой?!
        Кипучая энергия и фонтанирующая болтливость Люды спасли меня от расспросов. Я отщипнула кусочек хлеба и обошлась ответной улыбкой.
        - Разуй глаза, - посоветовала повариха. -
        Перед твоим носом стоит. И положи Алисе пюре!
        И рыбы. И сядь, наконец! В глазах рябит, неугомонная!
        За противоположным концом стола брюнетка Елена продолжала рассказ, придерживаясь повествовательного стиля Савелия Краморова из «Неуловимых» - «а вдоль дороги мертвые с косами стоят, и - тишина-а-а!». Дорожно-транспортное происшествие подарило ей массу впечатлений, и девушка никак не могла переключиться:
        - А девчонка в серой шубке не наша. Не поселковая. Представь - лежит. Глаза открыты, как у куклы, ни единой царапинки, но - мертвая! Говорят - шею сломала. Я так плакала!
        Расчетливо-смекалистый дядька Миша покосился на рассказчицу, крякнул и, со значением подняв наполненную рюмку, произнес:
        - Ну, - пауза, дававшая возможность свидетельнице ДТП заткнуться, - выпьем за нашу дорогую хлопотунью Лидочку Ивановну…
        Застолье пошло своим чередом. Я с плохо скрываемой жадностью налегала на разносолы, которые успевали в две руки подкладывать Людмила и Саша, сидящие по бокам. Угощение, приготовленное новоиспеченной бабушкой, заслуживало не похвалы, а песни. В домах, подобных псевдозамку, плохих поваров не держат. Я уминала явства с азартом изголодавшейся собачки и только что хвостиком умильно не вертела.
        Тем временем народ перешел с восхвалений - заслуженных! - талантов бабушки Лиды к великосветским сплетням.
        И я тут же пожалела, что не захватила на кухню диктофон. Народ, успевший поработать в иных местах и у иных звезд, рассуждал об их звездной жизни со знанием дела и фактов.
        Материала набралось бы на десять с лишком статей и две полновесные книжонки! Народ упоминал знаменитые фамилии так легко, словно находился с ними в кровном родстве! Факты, неизвестные широкой общественности, обсуждались всуе, я чувствовала себя засланным казачком и только не рыдала от огорчения - ну кто же знал, что все это можно услышать на кухне! Да за четверть того, что я разнюхала на празднике поварихи, любой глянцевый журнал отдал бы половину площади любого номера!!!
        Я даже про пирог забыла. Сидела, превратившись в слух, и старалась не упустить, не перепутать, расслышать.
        Кухонное общество оказалось ценнейшим источником информации!
        Но все хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться. Поток великосветских сплетен в кухонной интерпретации прервал широкоплечий рослый гражданин в приличном костюме. Гражданин занес на кухню большую коробку с розовым бантом, нахмурился, увидев дядю Мишу рядом с бутылкой, но все же улыбнулся:
        - Поздравляю тебя, Лидочка. Дай Бог здоровья тебе и внучке.
        - Шмаргун, - тихонько шепнула Людмила, - Георгий Анатольевич. Шеф охраны.
        - Злой? - одними губами спросила я.
        - Нет. Справедливый. Лидочка в него по уши. И Ленка. И даже Ворона. Кажется.
        Охранник Саша мгновенно - и виновато - испарился с кухни, дядя Миша наполнил новому гостю рюмку, Шмаргун положил себе на тарелочку дольку докторской колбасы.
        Демонстрация с колбасой не прошла незамеченной. Народ быстро смел с тарелок подвявшую закуску и рассосался по недрам замка шкодливыми тенями.

…За окнами, выходящими на задний двор, вовсю гуляла метель. Следы от шин упрятались под снег, под двери гаража намело сугробы, Людмила глянула на улицу и зябко повела плечами:
        - И охота тебе в такую пургу на улицу тащиться? Оставайся до утра, завтра Сашка тебя в город отвезет…
        Я обогнула замершую у окна девушку, вошла в комнату и вынула из шкафа чужую сумку.
        Села на диван, поставила баул у ног и, дождавшись Люды, произнесла:
        - Ты слышала, что рассказывала Лена? Об аварии на автобусной остановке…
        - Ну, - кивнула горничная.
        - Помнишь, она говорила о погибшей девушке в серой шубке?
        - Ну… - все еще не понимая, к чему я веду, снова кивнула та.
        - Я думаю, погибшая - и есть ваша пропавшая девушка, - тихо, глядя снизу вверх, закончила я.
        Людмила так и села на кровать.
        - Точно, - протянула пораженно. - Она не вернулась… погибла… а тебя приняли за нее!
        - Я почти в этом уверена. Иначе куда она делась? Давай посмотрим в сумке, может быть, там есть какие-нибудь документы?
        - Давай! - тут же согласилась Людмила, я раскрыла плоское внутреннее отделение баула и сразу нашла паспорт. - Ну и дела! - причитала Мила, пересаживаясь на диван и заглядывая мне через плечо. - А я-то думаю, куда она подевалась?! Ни за что бы не догадалась! - И огрела меня по спине. - А ты молоток! Варишь!
        Паспорт был выписан на имя Копыловой Алины Сергеевны. Девушка жила в Клину, мы были почти ровесницами.
        - Понимаешь, почему нас перепутали? - глядя на Людмилу, спросила я. - Имена созвучны - Алина - Алиса. Фамилии тоже похожи - Ковалева - Копылова.
        - Точно! Все в точку!
        Занятой, загруженной работой Ирине Владимировне не запомнить в точности фамилию горничных. Чудо, что она вообще хоть что-то вспомнила об очередной претендентке на белый передник! Алиса - Алина, Ковалева - Копылова…
        Хотя… ей кто-то звонил относительно новенькой девушки…
        Рядом с паспортом в том же боковом отделении лежал обычный, туго набитый конверт. Отдав паспорт Людмиле, я вынула и его.
        Конверт не был ни заклеен, ни надписан, я открыла его и достала два старых черно-белых снимка и сложенный листок письма. Одна из фотографий была общей: десятка полтора юнцов в нарядных рубашках и расклешенных брюках, девочки-подростки в парадной школьной форме и ленточках через плечо. «Последний школьный звонок», - догадалась я.
        На второй фотографии из той же серии застыла пара улыбающихся подружек в белых фартуках. Высокая, коротко стриженная брюнетка с лисьей физиономией, приобнимая, склонилась к плечу худенькой девушки с пепельными кудряшками. Лисица улыбалась нагловато и скалилась прямо в объектив, худышка улыбалась несколько растерянно, смотрела в сторону, в ней я сразу узнала хозяйку этого дома.
        Развернутый листок письма догадку подтвердил.

«Здравствуй, Ирочка! - начиналось послание. - Выполняю обещание и высылаю тебе наши школьные фотографии…»
        Письмо, выписанное убористым бисерным почерком, почти сплошь состояло из воспоминаний о «славных школьных временах». В нем были приветы и поклоны, рассказы об одноклассниках: кто где работает, кто женился, кто развелся. В первый момент наличие письма в конверте меня несколько удивило - кто в век Интернета и сотовых телефонов обменивается письмами?! - но позже я поняла: вряд ли госпожа Вяземская стала бы выслушивать все эти новости по телефону. Она стала слишком далека и деловита. Так что ее одноклассница поступила разумно и просто: сочинила послание и дала Вяземской право поступать по своему усмотрению - читать письмо в свободную минуту или забыть о нем и выбросить. Второе было маловероятно. Ностальгия по прошлому всегда догонит.
        Впрочем, само послание меня интересовало мало. Меня интересовали только подпись -
«Всегда твоя Жанна» - и постскриптум с благодарностью за участие в судьбе Алины Копыловой: «Сироты и чудной девушки».
        Я положила письмо обратно в конверт, отведя от него недрогнувшей рукой руку любопытной Людмилы, туда же спрятала фотографии и снова взялась за паспорт.
        - Возможно, девушку начнут искать не скоро, - сказала я задумчиво.
        - Почему? - Людмила слегка надулась из-за того, что я не дала ей сунуть нос в письмо.
        - Алина сирота. Ни мама, ни папа не ждут от нее звонка с подтверждением - все в порядке, я на месте.
        - А может быть, у нее куча бабушек и тетушек? - резонно заметила Мила.
        - Дедушек и дядей, - медленно вторила я. - И сообщить им все же надо.
        - Как?
        - Не знаю. Но кажется, придется ехать в Клин.
        - Скажи завтра хозяйке, узнай у нее телефон Жанны, пусть сама звонит, - фыркнула Люда. - Неужели тебе охота в Клин тащиться?
        - А если мы ошиблись? - прищурилась я. - Если пропавшая Алина не погибла на остановке и я просто напугаю до полусмерти какую-нибудь старушку? Представь, заявляется некая девица к твоей бабушке и заявляет: «Ваша внучка погибла под колесами грузовика»…
        - Да не обязательно пугать. Сообщим - Алина пропала, не появилась на работе, а рядом с домом кого-то сбили.
        - Мы поступим проще, - заявила я. - Ты можешь у кого-нибудь узнать, как выглядела и была одета девушка, приехавшая наниматься на работу?
        - Могу, - с готовностью кивнула Люда. - Позвоню Игорю, он в той смене работал, и спрошу.
        - А ты знаешь точно, когда приехала и пропала Алина?
        Мила подняла глаза к потолку.
        - Так. Она приехала до того, как сменилась охрана у ворот. Значит, где-то в половине одиннадцатого, не позже.

«Теперь понятно, почему Саша, принесший в комнату сумку, не обнаружил подмены. Алина появилась у ворот при одной смене, меня привезли уже при другой…»
        - Давай звони, - сказала я, и девушка, порывшись в памяти сотового телефона, вызвонила приятеля-охранника:
        - Привет, Игорек. Как дела?.. Хоккей смотришь? Ну, я быстренько. Ты видел сегодня новую горничную? Можешь ее описать?.. Да, да, эта. В серой шубке, говоришь? - уточнила Люда и, закусив губу, какое-то время слушала. - А что Шмаргун? Искал?.. А что сказал?.. Что?!.. Ах, гол забили… Поздравляю. Не с чем? Ну ладно, чао…
        Люда сложила пополам мобильник, села поудобнее, подогнула под себя одну ногу и пустилась делиться добытыми сведениями:
        - Пока все похоже. Алина была одета в серую шубку, Игорь в мехах не разбирается, но сказал - что-то кудрявенькое, вероятно, козлик. Она подошла к воротам, объяснила, что приехала устраиваться на работу, но ребята ее на территорию не пропустили. Вороны тогда на месте не было, она куда-то вместе со Шмаргуном моталась и никаких распоряжений насчет новой горничной не оставила. Ребята попросили девочку обождать, та спросила, где можно купить сигарет, оставила в каптерке сумку и потопала к ларьку на остановке…
        - Где ее сбил грузовик, - закончила я. - Так получается?
        - Так, - заинтересованно кивнула Люда. - Теперь все точно - девушка погибла, ты попала на ее место. Завтра обо всем расскажешь хозяйке.

«Нет в журналистике большей ошибки, чем использование непроверенных фактов, - учили меня в институте. - Хороший профессионал проверяет и перепроверяет любую информацию и никогда не торопится с выводами».
        - Мы поступим по-другому, - не согласилась я. - Ты можешь принести сюда трубку городского телефона?
        - Могу. А зачем?
        - Хочу позвонить в справочную ГИБДД и узнать подробности об аварии в поселке. Вдруг у погибшей девушки были документы, имя ее уже установили и никакая она не Алина?
        - Ее паспорт в сумке, - напомнила Людмила.
        - Документы бывают разными. А имя могли узнать по сотовому телефону. Вдруг в нем была строчка с пометкой «Бабушка» или «Тетя Лиза»? Так что тащи телефон, узнаем в милиции, сообщили они родственникам погибшей о происшествии или нет.
        - Ой, ну ты прямо детектив! - в который раз похвалила меня Люда и, бодро шевеля крепенькими ножками в удобных серых тапочках, умчалась на хозяйскую половину за телефоном.

…Беседа с информационно-экстренными службами заняла довольно много времени. Я чуть мозоль на языке не заработала, пытаясь узнать конкретный телефон, по которому могли хоть что-то сообщить о погибшей девушке.
        Приходилось изворачиваться:
        - Моя сестра не вернулась утром с работы.
        Она была одета в серую шубку, а я слышала, что возле такого-то поселка произошло ДТП, есть жертвы…
        Путем неутомимого вранья мне удалось добраться до оперативного дежурного нужной мне части и, невзирая на позднее время и отсутствие следователя, выезжавшего на происшествие, получить хоть какой-то определенный ответ.
        - Личность девушки не установлена.
        - Но у нее был сотовый телефон! - с надеждой и уверенностью, что у каждой современной девушки мобильник под рукой, восклицала я. - Посмотрите, пожалуйста, протокол! Может быть, это не моя сестра!
        Дежурный тяжело вздохнул и исчез из эфира минут на пять.
        - Сумка, принадлежавшая девушке в серой шубе, попала под колеса грузовика, - возникнув снова, сказал мужчина виновато. - Остались одни ошметки. Адрес морга судебно-медицинской экспертизы диктовать? Съездите, посмотрите…
        - Диктуйте, - прошептала я горестно. Получалось, что без нашего вмешательства личность Алины устанавливали бы долго. При ней не оказалось ни документов, ни сотового телефона в рабочем состоянии - Джейн Доу, как говорят американцы. По-русски - потеряшка.
        Пока я записывала координаты морга, Людмила, забравшись на кровать, во все глаза смотрела на меня, не скрывая уважения.
        - Это вас так в журналистском институте учат? - спросила она с интересом.
        - В смысле? - удивилась я.
        - Ну… Все узнавать.
        - Да нет. Это обычная практика. Зачем еще существуют телефоны. - И я мысленно добавила: «Как не для вранья». - Надо только уметь им правильно пользоваться, и все узнаешь без лишней беготни.
        - И что ты теперь делать будешь? Пойдешь к хозяйке?
        - Нет, сначала побываю в морге.
        - Зачем?
        Как объяснить наивной девушке, зачем мне это нужно? Для меня ситуация выглядит довольно просто, есть выбор: идти к Вяземской с извинениями или показать себя настоящим журналистом и повести беседу так: «Ирина Владимировна, произошло недоразумение. - И дальше: - Мне удалось установить… Я побывала в морге, и, увы, опасения подтвердились…» Настоящий, реальный журналист не станет лепетать «тут что-то не так, тут как-то непонятно», он предъявит факты. Побегает, установит - и покажет себя настоящим профессионалом. Это правило. Это реноме.
        И времени настоящий журналист никогда не потратит даром. Оставив вопрос Людмилы без ответа, я взяла свой сотовый и набрала номер Бармалея:
        - Привет, Василий. Как дела? Занят не очень?
        - Для тебя не очень, - буркнул Вася, слегка обиженный резким окончанием недавнего разговора.
        - Ты можешь в «Одноклассники» залезть? Мне тут одна информация нужна…
        - Могу. Что тебя интересует?
        - Меня интересует, в какой школе училась Ирина Владимировна Вяземская и была ли у нее одноклассница Жанна. Имя довольно редкое, надеюсь, трудностей не возникнет.
        - Сделаем, - бодро отозвался Василий. - Вяземская персона популярная, о таких
«одноклассники» вспоминать любят.
        - Спасибо, жду звонка, - сказала я, выключила связь и посмотрела на полураскрытое окошко за целомудренными девичьими занавесочками в розовый цветочек.
        В стекла лупил зарядами мокрый снег. Огромные снежинки налипали на окна, собирались в кучки и медленно сползали с теплого стекла на карниз.
        Я представила себе, как доезжаю до коммуналки троюродной сестры: ошпаренные метелью ноги напоминают оранжевые морковки, втиснутые в сапоги, бордовое лицо обветрено, губы фиолетовые… Картинка в сюрреалистических тонах.
        Собираясь на свидание с Вяземской, я вовсе не предполагала, что придется мерзнуть в сугробах за городом. Каблучки, тонкие колготки и короткая шубка неплохо выглядят в Москве, где из метро в офис, из офиса в метро. Но топать по заметенным обочинам загородного шоссе… бррр, представить жутко.
        Видимо, нечто уже замерзшее и почти заболевшее отразилось на моем лице, и Людмила жалобно проскулила:
        - Алис, не ходи никуда, а? Оставайся. Куда ты в такую метель? Застудишься. Вороны нет, хозяйки нет, переночуешь, никто не узнает…
        Я тебе свою пижаму дам. Чистенькую. Белье тоже свежее, для Алины приготовили…
        В квартире моей троюродной сестры, помимо ее семьи - мужа и двоих детей, - проживали еще два соседа: матерый злющий алкоголик Валера и еще более злющая непьющая бабка Авдотья. Сказать, что после водворения по месту их законной прописки непонятной троюродной особы эта парочка устроила Маринке форменный скандал, значит сильно приукрасить действительность. Воюющая доселе парочка объединила усилия и устроила разборку с привлечением участкового - приличный молоденький старлей, надо сказать, чуть алкаша Валеру не забрал с собой, - но закончилось дело демонстративным плеванием на Маринкину половину газовой плиты и обещанием устроить «небо в алмазах» на всю ближайшую пятилетку.
        Я теперь даже в туалет пробиралась тайком. Что уж говорить о законном желании помыться и отогреться с мороза в общественной ванной…
        - …А завтра Сашка тебя куда хочешь довезет.
        Попросим хорошенько - и в морг свозит, и обратно доставит…
        Уговаривать себя дальше я не позволила. Поблагодарила Люду за ночлег и пижаму и отправилась в душевую смывать косметику.
        В комнате тихонько бормотал телевизор. Но мы его не слушали. Людмила, сидя по-турецки на кровати, рассказывала о своем житье-бытье:
        - Нас в семье еще трое детей. Я младшая. Мама на фабрике работает, халаты шьет, папа там же охранником на пропускной… Меня сюда тетя Римма устроила, она в другой смене, горничной… Работа не пыльная, платят хорошо…
        - Если не секрет - сколько? - сонно поинтересовалась я.
        Людмила назвала сумму - в долларах, - и я чуть не подскочила до потолка:
        - Сколько?!?!
        Девушка снова, уже горделиво, назвала сумму.
        - А ты что думаешь? - сказала с достоинством. - Я тут за копейки ломаюсь? Нет, дорогая, тут все по высшему разряду. Платят так, чтоб за место держались.

«И не воровали», - добавила я про себя, но Людмила предложила совсем другую причину:
        - Вот ты думаешь, ко мне ваш брат журналист не подкатывал? Еще как подкатывал! Штуку баксов предлагали, чтобы я в прошлом году гостей на сотовый телефон засняла! Кто, да с кем приехал, да какие подарки…
        - А ты?
        - Послала, - усмехнулась Люда. - И еще Шмаргуну пожаловалась. Тот у всей прислуги аппараты с фотиками отобрал. Так-то вот. У нас абы кого с улицы не берут. Даже с рекомендациями. Только по знакомству, только если за тебя кто-то поручится. Вот Сашка. Он племянник Лиды Ивановны. Или Ленка. Она дальняя родственница нашего садовника, живут тут, в поселке, неподалеку… Все друг за друга отвечают, один на чем-то попадется, нагорит и тому, кто в дом привел. Сечешь?
        - Угу. А девушка, которая раньше с тобой в одной смене работала? Марина, кажется… Она почему уволилась?
        - Не знаю, - перейдя на шепот, проговорила Люда. - Вроде все нормально было, никакой новой работы она не искала. Точно. И вот однажды - фьють! - Мила махнула круглой ладошкой. - Пришла, вещички собрала, и на выход.
        - Ее попросили на выход? Или она сама ушла?
        - А я знаю? - искренне удивилась горничная. - Все было нормально. До вечера. Потом пришла, побросала вещи в сумку и: «Пока, Милка, я отчаливаю».
        - Она была расстроена? Рассержена?
        - Не-а. Даже улыбалась. Хотя… странно. У нее муж, детей двое, всех кормить надо… где она еще такую работу найдет? Образования-то ведь никакого. - Мила покачала головой. - Не понимаю. Маринка так за место держалась. - Потом вдруг ударила себя по согнутым ногам и, наклонившись вперед, проговорила с воодушевлением: - Слушай! А давай ты на ее место устроишься!! Ты ж безработная, да?! Работу ищешь!
        - Ну… Я - журналистка. Безработная, - без всякого энтузиазма отметила я.
        - Ой! Журналистка она, - фыркнула девушка. - Да в какой газете ты столько заработаешь?! Тут тебе - и соцпакет, и пища дармовая, и отпуск, и… четыре дня выходных! А работа - тьфу! Не надорвешься. Чисто, тепло, компания хорошая. Оставайся, а? А то пришлют на твое место какую-нибудь заразу вроде Верки, которая вместе с тетей Риммой работает… Наплачусь.
        - Люд, а ты не забыла, что я не Алина Копылова, а Алиса Ковалева?
        - И что с того? - снова фыркнула девушка. - Ты разве кого обманывала? Чужим именем называлась? Нет. Привезешь завтра Вороне трудовую книжку, отдашь - и все. Если заметит, значит, не выгорело. А не заметит - работай на здоровье! Или, - нахмурилась Людмила, - брезгуешь? Горничной работать стыдно?
        Обида, явственно прозвучавшая в последнем вопросе, заставила усмехнуться. Я - брезгую? После того как несколько месяцев стряпала статьи про садоводство из Интернета?
        Да я неделю назад с бесшабашной удалью стремилась в дворники! Обещала Бармалею заработать на кусок хлеба с маргарином мытьем полов и грязных тарелок!
        - Нет, Мила, я не брезгую. Тут дело в другом. Меня приняли не за того человека…
        - Подожди, - перебила Мила. - В том, что тебя приняли за другого человека, нет никакой твоей вины. Это хозяйка ошиблась. Принесешь завтра трудовую книжку и - молчи. Все само устаканится.
        - А если Клементина Карловна меня о чем-то спросит?
        - Ворона?! Да ей плевать, кто ты такая, раз хозяйка приказала на работу взять! Слово Владимировны - закон!
        - Но настоящую горничную видели охранники у ворот.
        - Ой! Да разглядывал ее кто! Серая шубка, голубая шапка. Никто и не вспомнит! А потом привыкнут. Охрана-то, кроме Сашки, почти в доме и не бывает. Это он все к тетке бегает…
        Я откинулась на пушистую мягкую подушку - не удивлюсь, если внутри нее настоящий гусиный пух, - и посмотрела на потолок.
        Два дня я не могла себя заставить взять из денег мебельной мамаши даже цент. Эти деньги для меня воняли. Как взятка, как откупные, как Иудины сребреники. Я не искала новое жилье, ночевала на комковатом матрасе, разложенном на полу в крошечной комнатке Марины, и от бессилия и неловкости не могла заснуть. Да, я взяла конвертик с долларами. Да, я поддалась. Уговорила совесть… Но так страдала! Что просто не могла заснуть… И мечтала поскорее вернуть долг. Доказать, что справлюсь без подачек…
        И вот что-то произошло. Что? Чудо? Застывший в сугробах город решил подарить передышку влюбленной в него провинциалке? Дал шанс на выживание? Но…
        - Людмила, а у вас тут прислуге жить разрешают?
        - Где? В этих комнатах?
        - Да.
        - Конечно! - поняв, что я поддаюсь на уговоры, воскликнула девушка. - Племянница Шмаргуна из Белоруссии тут три года жила! Она на заочном училась, квартиру не снимала - деньги матери высылала - и жила в соседней комнате. Я ж говорю, не работа - блеск! И работа, и жилье, и кормят! Лида Ивановна никогда куски считать не будет! Тут сплошь нормальные люди, не жлобы какие-то!
        Я опять откинулась на подушку, посмотрела в потолок и улыбнулась. Неужели нечаянно может сбыться мечта? Четыре дня я буду ходить по этому замку в мягких серых тапочках, сбивать пушистой щеткой пыль с книжных шкафов и статуэток, вечерами слушать великосветские сплетни в кухонном исполнении, а остальное время - писать. Запираться в уютной светлой горенке на четыре дня и - сочинять роман. Сюжет, кажется, у меня уже появился. Закрутившийся вокруг самой писательницы в сырой и снежный декабрьский день…
        Так вполне бы могло быть. Если бы не одно но. Конверт с письмом и вложенными в него фотографиями, которые надо было отдать.
        Непонятные люди
        Высокий сутулый мужчина с нескладными ногами серой цапли откинул желтоватую простыню и поднял на меня глаза:
        - Это ваша сестра?
        Рот наполнился горьковатой слюной, я ее тягуче сглотнула и сказала правду:
        - Нет. Это не моя сестра.
        Алина Копылова, чье лицо я так хорошо изучила по фотографии в паспорте, не была моей сестрой. Мы даже не были знакомы. Широкие, как у пловчихи, белые плечи и матово-белое лицо покойницы не несли на себе следов аварии. Нельзя было сказать:
«Алина как будто уснула», смерть уродлива и не к лицу человеку, но черты девушки не обезобразились. Словно она не успела понять, чем грозит выехавший на тротуар огромный автомобиль.
        Он ударил ее в спину? Алина погибла мгновенно, не успев ощутить страха?
        Сутулый длинноногий патологоанатом в зеленом хлопковом костюме задернул простыню-штору и протокольно буркнул:
        - Вам плохо? Может быть, ватку с нашатырем?
        - Нет, нет, спасибо, - промямлила я и, пошатываясь, побрела к выходу из приземистого одноэтажного здания на воздух.
        Специфический запах - смерти или формалина? - тащился за мной следом, и, кажется, впервые в жизни я пожалела, что не научилась курить. Дымная вонь горящего в бумажной обертке табака была бы предпочтительней сладковатого аромата смерти…
        Я вышла на крыльцо, прижалась спиной к деревянной балке, удерживающей навес, и долго, разглядывая плавные изгибы сугробов, дышала полной грудью, изгоняя дурноту и запах тлена.
        На верблюжьих спинах сугробов играло солнце, метель к утру улеглась, все вокруг было свежим и праздничным. Совсем как в детстве. Новый год: подарки, елка, какой-нибудь коллега папы в одной и той же - из года в год - голубой шубе с пушистой оторочкой, пышной клокастой бородой и мешком «подарков». Стихи про елочку, Снегурочку или снежинки. Шоколадка от профкома и подарок, который я давно самостоятельно разыскала на антресолях…
        Чудный праздник Новый год. Особенно если сугробы на улице свежие и мусор припорошен…
        Воспоминания детства помогли избавиться от наваждения: белое лицо под шторой-простыней. Я достала из кармана шубки сотовый телефон и нашла номер Люды.
        - Алло, - сказала тихо и бухнула без подготовки: - Это Алина.
        - Точно? - просвистела моя новая подруга.
        - Абсолютно.
        - Тогда езжай в Клин. Я тебя прикрою.
        Сегодня утром в Непонятный Дом пришло известие - хозяйка и Клементина задерживаются. Ночная метель широким фронтом ушла на запад и запорошила половину Европы. Самолет из Германии, на котором летел сын Вяземской, сел в Санкт-Петербурге, и Ирина Владимировна с Вороной остались в городе дожидаться его возвращения. Людмила, воодушевленная моим согласием работать, буквально насильно надела на меня свои трикотажные брюки (ремень пришлось утянуть в поясе на два размера) и черные кроссовки с парой шерстяных носков.
        - Тебе все равно сюда возвращаться, - убеждая не артачиться, приговаривала она. - Зачем таскаться по снежной каше на шпильках? Одевайся теплее и дуй! До их приезда сто раз обернешься.
        Ехать в Клин я решила утром, после того как узнала о задержке Вяземской. Сидеть в чужом доме и дожидаться непонятно чего было довольно мучительно - многие не очень приятные мысли лезли в голову, я попросила Сашу довезти меня до улицы, где расположен морг судебно-медицинской экспертизы, и позже, если все подтвердится, собралась в Клин.
        Зачем?
        Первую причину я уже назвала. Чтобы не сидеть без дела и не изводить себя мыслями. Вторая причина была производственного характера. Судьба незнакомой девушки, ее гибель поразили меня нелепостью. Я захотела узнать об Алине больше и… чем черт не шутит?.. Газетный читатель любит подборки статей с названиями вроде «Смерть на пороге новой жизни». Реальные трагедии всегда вызывают нездоровый интерес у публики, это аксиома.
        Так почему не попробовать? Не поехать в Клин, не узнать о жизни девушки, оборвавшейся так внезапно и страшно? Алина сирота, в ее судьбе уже случались трагедии, не исключено, что история ее жизни заинтересует читателя.
        Съездить в подмосковный город и разузнать подробности лучше, чем сидеть взаперти и размышлять о своих скорбных делах. Под лежачий камень, как известно, вода не течет.
        Забирать с собой сумку с Алиниными вещами я, разумеется, не стала. Взяла только паспорт. Родные девушки приедут забирать тело из морга, и сумку я привезу туда. Так будет лучше, чем являться к чужому порогу с баулом мертвой в руках…
        Я отлепилась от деревянной балки крыльца и, по щиколотку завязая в снежной крупе на еще не убранных тротуарах, потащилась к автобусной остановке и дальше к метро. Хорошая погода немного уравновешивала мрачное настроение, кроссовки Людмилы оказались удобными и нескользкими, я благополучно добралась до Ленинградского вокзала и успела на тверскую электричку, проезжающую Клин.
        Народу в вагоне было немного, я села на полностью свободное сиденье и, безразлично покусывая теплый чебурек, уставилась в окно. Миссия, которую я добровольно взвалила на свои слабые девичьи плечи, уже не казалась легкой. Трусливые мыслишки начали одолевать. Я не была прожженной журналисткой и не испытывала мазохистского удовольствия от предстоящей встречи с родственниками Алины. Вдалеке от дома, в который я везла печальную весть, все представлялось простым и разумным - прийти, сказать, узнать побольше об Алине и откланяться.
        Сейчас я думала об одном: «Боже, сделай так, чтобы дверь в квартиру Алины мне не открыла седенькая бабушка! С добрыми морщинками, слабым сердцем и подслеповатыми выцветшими глазами, видевшими столько горя! Дай, Боже, встретить в том доме крепкую уверенную тетку далеко не преклонных лет…»
        А встречаться с учительницей Жанной не очень хотелось. Ее письмо оставило неприятный осадок. Я чутко отношусь к эпистолярному жанру, к способу подачи мысли и порядку слов. Послание бывшей одноклассницы показалось мне неискренним, заискивающим.
        И фотография с двумя девушками. Растерянное лицо Вяземской и склонившаяся к ее плечу узкая лисья мордочка Жанны… Она мне тоже не понравилась. Я сама еще недавно была заводилой-отличницей и прекрасно знала, откуда берутся эти лисы… Они берутся из троек на выпускных экзаменах, из интриг, обеспечивающих место рядом с готовой подсказать отличницей, из шпор и списанных задач. «Ты мне поможешь, а, Алиса? Я эту алгебру ни в зуб ногой…»
        И я почему-то не могла отказать. Бармалею моя помощь требовалась только на сочинениях - в точных науках он любому фору давал, - я выручала половину класса и однажды (стыдно вспомнить!) совершила форменный подлог. Наш одноклассник Витя Савельев шел на медаль, вопрос о ней решался на годовой контрольной по физике - пять или четыре. Пан или пропал.
        И Витька таки пропал. Подошел ко мне на перемене после контрольной и, бледнея на глазах, шепнул:
        - Алис, я, кажется, того… Запорол контрольную.
        - Как? - быстро спросила я.
        - Забыл единицу перед шестеркой в ответе поставить. У всех в ответе шестнадцать, у меня - шесть.
        - Уверен? - обеспокоилась я.
        - Ага, - кивнул Витька. - Почти.
        У Савельева была потрясающая зрительная память. Я поверила сразу.
        - Сходи в учительскую к батьке, посмотри…
        Вдруг она стоит, единица эта…
        Вот так я совершила единственное в своей жизни преступление. Прокралась в учительскую, нашла Витькину контрольную на папином столе и переправила в ответе
«шесть» на «шестнадцать».
        - Была там единица, - выйдя из учительской в коридор, обрадовала одноклассника. -
        Все у тебя правильно.
        - Была?!?! - опешил Витька и через месяц получил серебряную медаль.
        Не знаю, какой доброй отличницей была когда-то Вяземская, но фотография с двумя девушками определенно напомнила мне школьные годы…
        На перроне клинского вокзала я подошла к пожилой женщине с тяжелой сумкой возле ног и, сверившись с адресом, продиктованным вчера Бармалеем, спросила, как доехать до такой-то улицы.
        - А вам лучше пешком пройти, - снимая варежку и поправляя выбившиеся из-под вяза ной шапки волосы, ответила женщина. - Здесь недалеко.
        Помогая себе обеими руками, она объяснила мне все про перекрестки и повороты, привязалась по местности по аптеке и магазинам, добавила:
        - Не запутаетесь, - и наклонилась к сумке.
        Я вышла на чисто подметенную вокзальную площадь, прошла ее насквозь и свернула в переулок, в котором дворники еще только счищали с тротуаров снег. После сумасшедшей московской толчеи Клин казался безлюдной деревней, гулять было приятно. Два адреса - школы и дома, - продиктованные мне вчера Бармалеем, находились на одной, судя по нумерации домов, длинной улице. Выйдя на прямую, я поняла, что первым мне встретится жилище Жанны Константиновны Троепольской. И хотя первоначально я собиралась наведаться в школу по месту ее работы, не заглянуть к ней домой было бы глупо. Жанна Константиновна могла работать во вторую смену и сейчас находиться у себя. Прежде чем идти к родственникам Алины, я хотела получить поддержку от женщины, направившей девушку к Вяземской…
        Дом с пятном черной копоти, облизавшей угол третьего этажа, я вычислила сразу. Нумерация не была перепутана, невысокие сталинские домики стояли, соблюдая строгую очередность, без всяких дробей и корпусов.
        Чисто убранный, типично провинциальный дворик с горкой, грибком над заснеженной песочницей и старушками у скамейки, радовал глаз белизной сугробов и огорчал чисто провинциальной расхлябанностью: над подъездами не висели таблички с перечнем квартир, хотя кодовые замки присутствовали повсеместно.
        Покрутив головой в бессмысленной попытке вычислить, где находится восьмая квартира, я подошла к двум старушкам в пуховых платках и строгой тетушке в потертом каракулевом манто, придерживающей вертлявого ребенка в ярком комбинезоне. Малыш рвался разрушать лопаткой убранные сугробы, бабушка (судя по возрасту) цепко держала его за капюшон.
        - Добрый день, - воспитанно обратилась я. - Не подскажете, в каком подъезде находится восьмая квартира? - Про код дверного замка я собиралась спросить позже, уже расположив к себе компанию.
        Пенсионерки как-то неловко переглянулись, одна из бабушек потерла пушистой варежкой нос и, глядя на меня искоса, спросила:
        - А зачем тебе восьмая квартира?
        - Я ищу Троепольскую Жанну Константиновну.
        Бабульки снова переглянулись. Слово взяла женщина в каракуле с проплешинами на рукавах и карманах:
        - А кто вы Жанне? Ученица?
        - Нет, - удивляясь подобной въедливости, сказала я. - Я по делу. Так где восьмая квартира?
        Ребенок, заметив, что бабушка отвлеклась, дернулся к сугробу и чуть не влетел в него носом вперед, потому что бабушка разжала руку и достала из кармана носовой платок.
        - Квартира-то там, - несколько заторможенно отозвалась женщина. - Только нет ее… ни квартиры, ни Жанны…
        - Как это - нет? - поразилась я, и две старушки, горестно вздохнув, дружно повернули головы к закопченному углу дома. - Вы хотите сказать… - пролепетала я.
        - Сгорела твоя Жанна, - кивнула женщина. - Третий день сегодня уже… А ты ей кто?
        Словно бы в ответ на поставленный вопрос, я помотала головой. Заснеженный двор, три женщины, ребенок, барахтающийся в глыбах убранного снега, показались вдруг нереальными.
        Мотая головой, я прогоняла наваждение. Второе известие о смерти за неполные сутки не вписывалось в мой сценарий. Я сочиняла сказку о будущей принцессе Золушке, а не кровавый триллер.
        - Ты сядь, сядь, вон лавочка метеная, - добросердечно говорила старушка и оглаживала меня серой варежкой. - Ты кто ей, Жанне-то? Родственница или знакомая…
        - Никто, - слепо глядя на доброе лицо с пятнами старческой гречки, бормотала я. - Просто… поговорить… надо… было… А давно это случилось?
        - Два дня назад, - повторила каракулевая дама. - Сегодня третий.
        - Ночью полыхнуло, - добавила одна из старушек. - Вся комната дотла сгорела. Пожарные два этажа затопили…
        Не в силах вынести подробности - да и к чему они теперь? - я попрощалась с соседками Жанны Константиновны Троепольской и, обогнув дом, не глядя на черные лизуны копоти, пошла дальше по улице. Везя в этот город печальную весть, я никак не ожидала получить подобное известие сама. Перед глазами вновь возникло белое лицо на жестяном столе морга, к горлу подкатила тошнота, дабы хоть немного отвлечься, я набрала на мобильнике номер сотового телефона Людмилы.
        - Алло. Это я. Троепольская погибла.
        - Какой ужас! - прошептала Мила. - А Троепольская - это кто?
        Прежде чем идти к дому Алины, я свернула в кафе и заказала эклер и кофе. Села у окна с видом на чистенький Клин, откусила пирожное и не почувствовала сладости. Нежный крем будто отдавал карболкой. Но надо было есть. Чтобы передвигать ноги дальше по улице, нужно было дать подпитку мозгам, зацикленным на одной мысли - невероятно! Учительница и ученица погибают друг за другом! Одна в огне, другая под колесами грузовика…
        Что творится в лучшем из миров?! Откуда взяться положительному тонусу в демографии?!
        Кругом один кошмар.
        Дом, в котором жила Алина, оказался точной копией жилища Троепольской. Те же убранные сугробы вокруг, похожие старушки у скамеек, ребенок-школьник съезжает с горки… Не было только обожженного угла дома и выбитых прокопченных окон.
        И слава богу.
        Уже не надеясь ни на что позитивное, я подошла к первому подъезду и с радостью обнаружила отступление от прежнего сценария: над порогом висела табличка «кв. 1 -
10», в двери зияла дыра от выдранного кодового замка.
        Нужная мне квартира под номером три скрывалась за дверью с драным бордовым дерматином и клоками пожелтевшей ваты, торчавшими из дыр. Я посетовала на неухоженность жилища и храбро надавила на кнопочку звонка.
        Раз, другой. Звонок бездействовал.
        Похлопав по двери ладошкой, приложила ухо к косяку, прислушалась - тишина была, следуя лексике кровавого триллера, гробовая.
        Я постучала кулаком и услышала, как над головой, на площадке второго этажа, хлопнула дверь, побрякали ключи-замки, и вниз спустилась полная молодая женщина с мусорным пакетом в руках.
        - Чего тебе? - спросила она хмуро.
        - Простите. Добрый день, - выдержанно проговорила я. - Алина Копылова здесь жила… живет, - запуталась я немного.
        - Здесь, - брезгливо поджала губы женщина. - Куда ей деться.

«В холодильник подмосковного морга», - чуть было не врезала я грубиянке, но сдержалась.
        - А я могу поговорить с кем-то из ее родственников?
        - Из милиции, что ли? - своеобразно отвечая на вопрос, буркнула соседка. - Так Варя на сутках, завтра приходи.
        - А Варя это кто? - печально уточнила я.
        - Мать ее. Тебе ведь мать нужна?
        - Мать… кого?! - не веря услышанному, пробормотала я.
        - Да Алинки! - чуть ли не выкрикнула женщина. - Чтоб ее… - буркнула и, обогнув меня, вышла во двор.
        В полнейшем недоумении я осталась перед обшарпанной дверью и неработающим звонком.

«У Алины есть мама?! Троепольская обманула школьную «подругу»?! Зачем?!»
        А затем, подсказал внутренний голос. Школьная учительница решила помочь неполной сироте и устроила ее на хорошую работу. Может быть, Алина приличная девушка - что бы там ни ворчала соседка, - но связалась с плохой компанией, и ей было необходимо уехать. Сменить обстановку, так сказать.
        Да, скорее всего, все было именно так, успокоила я себя. Достала из сумочки блокнот и, вырвав листок, написала: «Здравствуйте, Варвара. Позвоните, пожалуйста, по этому телефону… Вопрос касается вашей дочери Алины. С уважением, Алиса Ковалева».
        Вставила записку за целую струну на дерматиновой двери, потом подумала - от таких соседок, как толстая тетка, всего можно ожидать, - и, продублировав послание, опустила его в почтовый ящик.
        Теперь все. Миссия выполнена. Не на все сто, но хотя бы с максимальным использованием возможностей.
        Дорога из Клина до Непонятного Дома показалась короче. В пути я поболтала по сотовому с Бармалеем - добрый Вася, сберегая мои накопления, перезвонил мне сам, - и рассказала ему о результатах «журналистского расследования».
        Вася моих эскапад не одобрил. Обозвал «сыщицей» и предложил перебраться к нему, поскольку мебельная мама отбыла восвояси.
        Я проявила стойкость. Наврала, что завтра же сяду писать роман, и пообещала позвонить, если с работой не выгорит.
        - Я тут же за тобой приеду! - заговорил Василий. - Привезу к себе и вообще… Мне скучно без тебя, Алиска.

«Это в тебе, друг, чувство вины говорит, - подумала я. - Ты шесть лет в столице один жил. Что изменилось сейчас? Ничего. Ты просто чувствуешь вину…»
        В комнате на двух горничных было темно и пусто. Без болтовни Людмилы и ее суетливого внимания все выглядело несколько иначе. Слегка казарменно, стерильно.
        Я скинула шубку на диван, села и, опустив плетями руки между колен, уставилась в стену. Поездка в Клин измотала меня, оставила препакостное впечатление. Картинки из подмосковного города и картинка из морга путались в сознании. Хотелось залезть под теплые струи душа, смыть с себя усталость и воспоминания.
        - Алиска, ты уже здесь! - Погруженная в раздумья, я пропустила мягкий топоток башмачков по ковровой дорожке в коридоре и вздрогнула, когда открылась дверь. - Хозяйка с Вороной и сыном приехали два часа назад, - хватая мою шубку и устраивая ее в шкафу на плечики, лопотала Мила. - Про тебя никто не спрашивал, все крутятся вокруг Артема, я тебе платье, костюм и тапочки приготовила, размер подглядела по сапогам…
        Если брать во внимание болтовню Людмилы, она меня на работу уже устроила. Добыла форменную одежду, подобрала обувь, ее совсем не интересовали результаты моего
«расследования». Главное я рассказала ей по телефону - Жанна погибла, родственников Алины я не нашла, Люду занимали более насущные проблемы: подойдут ли мне по размеру тапочки?!
        - Снимай кроссовки, примеряй тапки, - бодро распоряжалась она и уже тянулась к шнуркам…
        Дверь в комнату распахнулась внезапно и резко. Людмила бросила в сторону косой взгляд, да так и замерла - почти согнувшись к моим ногам, в позе нелепой и неудобной.
        На пороге комнаты прислуги стояла Ирина Владимировна Вяземская.

«Ну, вот и все, - мелькнуло в голове. - Хорошо бы Бармалей был при машине, скоро ему меня отсюда увозить…» В наиболее напряженные моменты мне в голову лезут самые бестолковые мысли. Рассудок справляется с неожиданностями и предпочитает раздумывать, при машине ли сегодня Вася, а не над тем, как лучше объясниться с разгневанной хозяйкой особняка.
        Впрочем, разгневанной госпожа Вяземская совсем не выглядела. Оглядев скульптурную композицию «покупатель у обувщика», она легонько двинула бровью, и Людмилу словно штормом подхватило. Смело из комнаты в сквозном порыве.
        Я машинально задвинула под диван ноги, обутые в чужие кроссовки, и почему-то не встала. Хотя мама с детства прививала мне хорошие манеры и учила приветствовать вставанием входящего в комнату старшего человека.
        Вяземская оглядела нашу келью - не удивлюсь, если попала она сюда впервые, - подошла ко мне и, что странно, погладила по плечу.
        - Алиса, - тихо и грустно проговорила она мое имя, - у меня для тебя печальное известие…
        Крепись.
        Вот Бог свят! В первый момент я решила, что с батюшкой моим произошло несчастье!
        Я вскинула голову, встретилась глазами с Вяземской…
        Ирина Владимировна отчего-то засмущалась, села на диван рядом и произнесла:
        - Я только что узнала. Два дня назад трагически погибла Жанна. Жанна Константиновна.
        Весь воздух, который загнал в легкие ужас предчувствия беды, вышел наружу с тихим шипением. Батюшка жив!!
        Предупреждать надо, черт побери!
        - Похороны завтра, - продолжала Вяземская. - Я хочу, чтобы ты… Точнее, я уверена, что ты захочешь с ней проститься.
        - Ирина Владимировна… - начала я.
        - Тебя отвезут, - решив, что я хочу сказать о чем-то мелкошкурном, оборвала женщина. -
        И вот еще что… - все с той же странной неловкостью продолжила Ирина Владимировна, - сама я приехать не смогу… Ты не смогла бы передать от меня венок и деньги. На памятник.
        Ах, вот оно в чем дело! Совестливая богачка сама ехать на похороны не изволит и ищет порученца для передачи соболезнований.
        Что ж. Это ее право. Думаю, позабытые одноклассники невыразимо огорчатся от ее отсутствия.
        Да и как не огорчиться! Не из каждого класса выходят миллиардеры!
        - Я думаю, тебе, как бывшей ученице Жанны Константиновны, сделать это будет наиболее удобно.
        - Ирина Владимировна, - решительно вступила я, - Жанна Константиновна никогда не была моей учительницей…
        - Это не важно, - остановила меня Вяземская. - Ты очень меня обяжешь, если выполнишь просьбу и передашь близким соболезнования.
        Ирина Владимировна уже все решила. И сделала немало. Сама пришла в комнату прислуги, произнесла «обяжешь» и считала тему исчерпанной.
        - Ирина Владимировна, - продолжила наставить я, - подождите. Я бы хотела с вами поговорить.
        - О чем еще? - Повернувшись уже от порога, Вяземская посмотрела на меня с неудовольствием. «Неужели тебе недостаточно просьбы?! - читалось на ее лице. - Что еще от меня нужно?!» - Венок уже заказан. Игорь тебя отвезет. Пожалуйста, - с нажимом повторила она, - сделай так, как я прошу. И не надо… Не надо никаких надгробных речей от моего имени. Договорились. Венок, деньги - и все.

«Совсем как мебельная мама, - печально усмехнулась я. - Венок и взятка. Благородно и без проблем».
        - Ирина Владимировна, Жанна Константиновна написала для вас письмо, - медленно проговорила я и добавила с едва заметным сарказмом: - Разрешите передать?
        Вяземская взмахнула рукой:
        - Давай сюда, - получила от меня конверт, не глядя сунула его в карман жакета и вышла в коридор, где томилась уже давно сгорающая от любопытства Людочка.
        - Ну что?! - залетела та в комнату, плюхнулась на кровать и, выпучив глаза, застыла, ожидая рассказа.
        - Ничего, - вяло отозвалась я.
        - Как это - ничего?! Она ругалась?!
        - Нет, - пожала я плечами, - предложила поехать завтра на похороны в Клин. Передать родственникам Жанны Константиновны соболезнования.
        - И все?!
        - И все.
        - А о том, что ты другая… не Алина, не спросила?!
        - Нет. Ей, кажется, до этого нет дела.
        - Конечно, - фыркнула Людмила и забралась с ногами на кровать. - Кто мы для нее?
        Швабры-губки-пылесос. Я, когда ее в этой ком нате увидела, чуть в обморок не грохнулась. Вя земская - тут! Впервые…
        Я сморщилась и отвернулась. Азарт Людмилы смущал.
        - Я даже не смогла с ней объясниться, - сказала, глядя в угол. - Она так не хотела выслушивать возможные причины для отказа, так не хотела снова ломать голову, кого и как отправить с венком, что просто не слушала.
        - Конечно! - снова согласилась Люда. - Чего ей тебя выслушивать? Дала команду - и вперед.
        - А мне вначале показалось, что она искренне сочувствует, - недоуменно выговорила я. - Зашла как человек, по плечу погладила…
        - Ой! Погладили ее. Да она нас от мебели не отличает!
        Сравнение меня со шкафом вновь заставило поморщиться. Подобное коробит. И заставляет задуматься: а смогу ли я работать в этом доме? В доме, где на разговоры с прислугой жаль потратить лишнюю секунду…
        - Я отдала Вяземской письмо Жанны…
        - Зачем? - прищурилась Людмила. - Жанны уже нет…
        - Вот потому и отдала, что нет, - отрезала я. - Это последнее письмо от школьной подруги. И фотографии. Я не могла их скрыть.
        Людмила волчком крутанулась на кровати, упала навзничь на подушки и, глядя в потолок, сказала. Без всякого смущения.
        - Я тут, пока тебя не было, это письмецо и фотки проглядела… Так вот, хочу сказать, - девушка перевернулась на бок, положила голову на согнутую в локте руку, - твое имя… точнее, Алинино, там упоминается один раз. И то не разберешь, почерк мелкий - Алиса или Алина. Вдруг не заметит? Или внимания не обратит?
        - Люда, - с осуждением пропела я имя горничной, - ты что, предлагаешь мне занять место Алины без объяснений?!
        - Конечно, - просто ответила та. - Кому теперь интересно, кто ты есть?

«Ну и формулировочки, - мысленно обиделась я. - Мне есть дело - кто я есть!»
        В половине десятого Людмила врубила телевизор погромче, легла на живот и устроила голову на кулачках, вся ушла в экран, как в долину сказок. За пять минут до этого она пыталась увлечь туда же и меня: «Ты не представляешь, как тут все закручено! Они - сестры. Но еще об этом не знают. Жених Таньки влюблен в Марину. А Маринкин жених задумал его опозорить…»
        В общем, розовые сопли, слюни пузырями. В сюжет сорок шестой серии я даже не пыталась вникнуть. Голова и так пухла от событий вполне реальных, уже напоминавших розовое «мыло» с кусочками битого, прокопченного стекла. Мой ненаписанный роман обрастал трагедиями, как новогодняя елка - игрушками, к которым детям лучше не притрагиваться.

«В Клин придется ехать, - разглядывая потолок, по которому гуляли голубые блики, размышляла я. - Вяземской туда некого отправить, и мои причитания только заставили бы ее ломать голову. А это раздражает. По большому счету ей плевать, какая я для Жанны ученица… Так что съезжу, передам соболезнования, а там посмотрим, что и как ей рассказывать…»
        - Какая сволочь!!! - донеслось с соседней кровати.
        Восклицание не вполне попало в унисон с моими мыслями, и я уточнила:
        - Кто?
        - Да Кирюша этот! Сам документы спер, а на Сережу свалил!

«Понятно», - подумала я и встала. Вместе с голубым платьем горничной Людмила раздобыла для меня рабочий брючный костюм: «Хозяйка не любит, когда мы окна моем и голыми ногами сверкаем». Я натянула трикотажные брюки и легкую курточку, надела тапочки на резиновом ходу, но прежде, чем выйти в коридор, все же отвлекла Людмилу вопросом:
        - Хозяева разрешают вам пользоваться библиотекой?
        - В смысле? - перевернулась на спину горничная. По экрану как раз побежали кадры рекламной заставки.
        - Книги разрешают брать? - Удивляясь подобной непонятливости, я даже головой помотала.
        Укоризну мою Людмила поняла правильно.
        - Библиотекой пользоваться не разрешают, - раздельно, с толикой сарказма произнесла девушка. - Но книги брать можно. Светка, родственница Шмаргуна из Белоруссии, постоянно у них какие-то справочники брала для контрольных. Никто не ругался. Но работала, - Людмила мстительно указала пальцем на туалетный столик, - здесь. А не в хозяйской библиотеке. Понятно?
        - Понятно, - смущенно кивнула я. Разница в формулировках действительно была существенной. - Прости, что отвлекла.
        - Да ради бога, - отозвалась Людмила и снова перевернулась на живот. - Только смотри страницы не заляпай, - посоветовала мне вслед.
        Отвлечься от досадных мыслей я могла только одним проверенным способом - чтением. Причем мне было без особенной разницы, что читать. В расстройстве я могла увлечься и дамским журналом, и медицинской энциклопедией - в равной степени. Лишь бы печатная страница была перед глазами, желательно - на русском языке. День, в который я не прочитала ни строчки, считался проведенным зря.
        В библиотеке было почти темно и по-торжественному тихо. Слабый свет, идущий от центральной лестницы, падал на темные громады книжных шкафов. Немного робея, я подошла к полкам, на которых раньше заметила подборку зарубежной классики, и потянула на себя застекленную дверцу.

«В приличных домах книги не запирают, - вспомнились нравоучительные слова батюшки. - Только коллекционные экземпляры…»
        Мои руки к подобным редкостям не тянулись, я сняла с полки томик Стейнбека из хорошо знакомого «огоньковского» издания, на всякий случай залезла в оглавление и, найдя нужную повесть, закрыла шкаф.
        - И что же, интересно, читают современные девушки? - прозвучал из темноты тихий вопрос.
        Как глупый воришка, пойманный у лотка со сладостями, я отскочила от шкафа, обернулась…
        На фоне лестничных перил, в абрисе неяркого света, застыл силуэт мужчины в инвалидной коляске. Он почти сливался с полосами ограждения. Только макушка чуть-чуть торчала над перилами.
        - Простите, - сипло отозвалась я, - я вас не заметила.
        - Я понял, что вы меня не заметили, - сказал мужчина, и его коляска тихо зажужжала электроприводом, подбираясь ко мне.
        Во всяком толковом романе с использованием потенциальной принцессы Золушки обязательно появляется наследный принц из королевского замка.
        В моем нелепом романе замок был изуродованным. И принц соответственным - в инвалидной коляске, с загипсованной ногой.
        Куда уж от принца в сказке деться!
        А в остальном антураж и основные правила развития сюжета были вполне соблюдены. Все шло по правилам: случайная встреча в полутьме, скучающий, загипсованный принц-мажор, хорошо воспитанная Золушка-интеллектуалка. Вместо швабры в ее руках - книга.
        Признаюсь честно, даже в беспомощном состоянии принц выглядел импозантно и мужественно: широкоплечий блондин с крепкой шеей, руками хорошей лепки и белозубой улыбкой. И ногу он сломал не в пьяном виде, упав с крыльца, а катаясь на лыжах в Альпах. (Если верить Людмиле.) Сегодня принца привезли из Германии, куда он ездил на консультацию с медиками.
        - …И позвольте полюбопытствовать, что же вы выбрали?
        - Стейнбека, - пряча томик за спину, немного заносчиво отозвалась я.
        - Стейнбек, - задумчиво дублировал принц. - Почему?
        - Когда мне грустно, перечитываю «Тортилья-флэт» или «Консервный ряд», - без выкрутасов призналась я.
        - Надо же, что делается?! - притворно восхитился принц. - Когда девушке грустно, онаперечитывает Стейнбека!
        Об Артеме Вяземском я знала немного - и то со слов Людмилы. (Интернет с любознательной болтушкой соперничать не смог.) Далеко не пай-мальчик, образование от Кембриджа, единственный наследник двадцати семи лет, холост, в связях, порочащих фамилию Вяземских, не замечен. Шалит тихо.
        К прислуге относится вполне по-свойски, хотя и без панибратства. Чужой труд уважает и лишнего не мусорит. Маман корит его за шуточки с прислугой и учит быть надменным.

…Проезжая мимо настольной лампы под зеленым абажуром, Артем нажал на кнопочку и, разглядев мое лицо при свете, довольно буркнул:
        - Так я и думал. Вы новенькая?
        - Да, Алиса, - щурясь от в общем-то неяркого света, кивнула я.
        - Итак, Алиса, - переместив вес тела на одну сторону, заговорил принц, - чем же вас так развлекает Стейнбек?
        Принцу было скучно. Он приехал на лифте в библиотеку, собирался выбрать чтиво на сон грядущий, но подвернулось развлечение: молоденькая горничная, сделавшая, на его взгляд, странный выбор.
        - Я люблю его с детства, - не изображая из себя перетрусившую буку, просто ответила я.
        - Надо же, - произнес принц, словно любая девушка, читающая что-то, кроме журнала
«Лиза» и романов в ярких обложках, вызывала у него приступ немотивированного веселья. - И чем же он вас покорил?
        - Не покорил. А перевернул мировоззрение.
        Я прекратила относиться свысока к тому, чего не понимаю.
        Мой выпад прошел мимо человека в кресле.
        - Да что вы?! - ернически вопросил мажор.
        И разозлил меня не на шутку. Типы с кучей денег, дипломом Кембриджа и вопросами в стиле «а вы, душечка, натуральный цвет носите или перекисью обесцвечиваться изволите?» вызывают у меня зубовный и душевный скрежет.
        Начнем с того, что блондинка я натуральная. И читаю все подряд. И в форму горничной одета…
        Но это еще не повод для издевательств!
        - «Квартал Тортилья-флэт» я прочитала в одиннадцать лет, - стиснув зубы, выдавила я. - Книга показала мне, как глупо вешать ярлыки на людей, руководствуясь собственным опытом и образом жизни.
        - Туше, - пробормотал принц, поерзал на сиденье и сел прямо. - Но в одиннадцать лет легко попасть под отрицательное обаяние книжных героев. А в реальной жизни эти герои дурно пахнут. - Я открыла рот, собираясь возразить, но Артем вдруг улыбнулся: - Сейчас вы скажете, Алиса, что бомжи тоже люди.
        - Нет, - все еще надуто буркнула я. - Я хотела сказать, что люди вольны выбирать способ существования.
        - Ну, вольны так вольны, - легко согласился Вяземский и поменял тему: - А хотите, Алиса, я подберу для вас книги по собственному вкусу? Я лучше знаю нашу библиотеку…
        В келью из библиотеки я вернулась через час.
        Людмила с увлечением наблюдала, как оживший труп из ужастика гоняет по экрану симпатичного мальчонку, и надувала пузырь из жвачки.
        - Где пропадала? - отвлеклась она на секунду. - Чай будешь?
        - Чай не буду, у меня бессонница, - презрев первый вопрос, ответила я.
        - А мне хоть полено под голову положи, бревном и усну, - похвасталась она. - Тогда пошли на кухню, напою тебя молоком. Лида Ивановна пирогов оставила…
        - Нет, спасибо, на ночь стараюсь не есть, - сказала я, укладываясь в постель.
        Читать, что странно, не хотелось совершенно. Иногда разговор с интересным собеседником не отпускает долго. Хочется внове пережить некоторые моменты, подобрать ответы более достойные, чем те, которые пришли в голову, прочувствовать нюансы, найти ошибки и уличить в лукавстве оппонента…
        Уже далеко за полночь, засыпая, я подумала: «А Людочка права - Артем красавчик. И даже кресло на колесах ему к лицу. Оно придает эдакий флер героя-страдальца. Несчастный Самсон с остриженными волосами… Интересно, а Дали-ла у него есть?..»
        Очевидное невероятное
        В Клин меня мчал «мерседес» представительского класса. (Так, мелочь, разъездная лошадь из конюшни нувориша.) Шофер Игорь оказался молчуном, поклонником радио
«Шансон»; я с удовольствием расслабилась на кожаном сиденье и испытывала страстное желание развернуть оглобли с запада на восток, домчаться до родимых пенат и выйти из скрипящего натуральной кожей салона на школьный двор, под окна папиной учительской, при помощи предусмотрительно протянутой руки шофера.

«Вот была бы потеха! Алиса в шестисотом «мерседесе»! Разговоров хватило бы на месяц!»
        Общее приятное впечатление от поездки портил огромный траурный венок на заднем сиденье. Он тихо шуршал лентами и пах еловой хвоей и гвоздиками.
        Но если не поворачивать голову и не обращать внимания на перешепот, появляющийся после соприкосновения германских шин с российскими колдобинами, поездка давала ощущение роскоши, покоряющей российские просторы. Широкие шины уверенно уминали свежевыпавший снег, просторы безропотно отдавались детищу германского автопрома. (Хорошо не бундесвера. Дорога
        Москва - Санкт-Петербург помнила и другие колеса… Точнее, гусеницы…)
        Зацепившись мыслью за события 1941 года, я укорила себя в легкомысленном настроении, не приличествующем цели поездки, и постаралась быть серьезной. Даже возвышенной.
        - Игорь, мне кажется, мы приедем немного раньше? - Шофер кивнул. - Вы не подвезете меня к одному дому? Это недалеко от дома Жанны Константиновны… Мне надо кое-кого навестить.
        Игорь снова кивнул, ни на секунду не оторвав взгляда от дороги. Его голос я услышала лишь однажды. «Здравствуйте, - сказал он, распахивая передо мной дверцу вверенного ему детища. - Игорь».
        О дороге и транспортных развязках Клина он тоже меня не спрашивал. (И слава богу!) Соблюдая традицию родственных связей прислуги, Игорь был клинский. Как сообщила Людмила, то ли кум, то ли сват какой-то бывшей соседки Ирины Владимировны. Не знаю, предупредили ли его, что в город он повезет «землячку», но вопросов вроде «А в какой школе ты училась?» и «Знаешь ли Таню Иванову?» он мне не задавал. Слушал шансон и казался придатком к германскому железу.

…За когда-то дерматиновой дверью играло радио. Доносились звуки льющейся воды и бряканье посуды. Подумав секунду - может быть, вернуться к машине и сразу вынести сумку с вещами Алины? - я постучала костяшками пальцев по дверному косяку и тут же услышала шаркающие шаги.
        Дверь проскрежетала железом щеколды, распахнулась, и невысокая женщина с одутловатым лицом и собранными в пучок бесцветно-серыми волосами кивком спросила:
«Чего тебе?»
        На женщине был синий фланелевый халат с проплешинами на животе и груди, гостеприимством она, факт, не отличалась.
        - Здравствуйте, - со смущенной, виноватой улыбкой приступила я. - Варвара… простите, не знаю вашего отчества…
        - Семеновна, - буркнула женщина и осталась стоять, перегораживая полысевшим фланелевым пузом доступ в квартиру.
        - Варвара Семеновна, - скорбно мяукнула я, - у меня для вас известие. Разрешите войти?
        Мама Алины молча отступила в глубину длинной темной прихожей с наполовину отодранными обоями и мотнула головой: входи.
        Я зашла, остановилась возле порога, догадалась, что снять шубку и примерить тапочки мне не предложат.

«Н-да, на месте Алины я бы тоже отсюда сбежала…»
        В кухне, куда меня отконвоировала Варвара Семеновна, пахло мышами, грязной посудой и бедностью. Но мышами пахло сильнее. Несмотря на обилие тарелок, чашек и мисок, покрытых налетом засохшей еды.
        Помещение было довольно тесным, Варвара Семеновна смахнула с табурета кошку - я догадалась, что ради меня, - и села напротив, поставила локоть на стол, засыпанный хлебными крошками.
        - Варвара Семеновна, у меня для вас печаль ное известие, - тихо проговорила я.
        Лицо женщины осталось пустым и безучастным.
        Смертельно уставшего от жизни человека вряд ли можно опечалить еще сильнее. Она уже ничего не ждала: ни хорошего, ни плохого. Автоматически передвигала ноги в набрякших узлах вен и каждое утро встречала вопросом: «Да когда же оно все кончится-то?! Хоть бы в могиле отдохнуть…»
        Нарисовав оправдательную картину, я двинулась дальше:
        - Варвара Семеновна, с вашей дочерью Али ной произошло несчастье…
        Какая-то скрытая работа мысли заставила женщину прищуриться.
        Пока, впрочем, без печали.
        Вопроса я так и не дождалась.

«Да что они тут все в Клину - секта молчунов-отшельников?! Игорь всю дорогу как пень молчал! Эта тоже… о дочери спросить не может!»
        - Варвара Семеновна, - уже без всякого «соответствия», почти по-деловому, продолжила я, - два дня назад с вашей дочерью случилась беда. Несчастье. Возле дома Вяземских… потерявший управление грузовик врезался в толпу людей на остановке…
        Я сделала подготовительную паузу, надеясь все же на восклицание матери: «Она жива?
        Моя Алина?!»
        Варвара Семеновна убрала локоть со стола, откинулась назад и, наклонив голову вбок, позволила, наконец, поинтересоваться:
        - Ты о чем толкуешь-то?
        - О ком, - поправила я. - О вашей дочери. Алине Копыловой. Она ведь ваша дочь?
        - Ну, - кивнула женщина, - моя. - И вдруг, перекрутив тело, разразилась воплем, направленным в пустоту коридора: - Алинка, мать твою, иди сюда!! Что ты там еще натворила?!
        - Чего тебе?! - раздался визг. - Отстань!!
        - Кому сказала! Иди сюда!!
        Отпавшая челюсть вытянула лицо, придав ему совершенно идиотское выражение. На кухню, шаркая шлепанцами, зашла высокая, изможденно-худая девица с волосами когда-то выкрашенными в свекольный цвет. Волосы висели сальными прядями вдоль впалых землистых щек, девушка зябко куталась в широкую, явно с чужого плеча, спортивную куртку.
        - Чего тебе? - спросила хмуро.
        - Вот, - указывая на меня пятерней, выступила мать, - к тебе пришли.
        Девушка перевела на меня мутный взгляд и хрипло каркнула:
        - Ты кто?
        - Подождите, подождите, - поднимая вверх обе ладони, словно отгораживаясь, забормотала я. - Мне нужны родственники Алины Копыловой. Это такой-то адрес?
        - Да, - кивнули странные родственники.
        - Алина Копылова здесь жила? - уже предчувствуя бесполезность вопроса, все же уточняла я.
        - И жива, и живу, - зевая, буркнула свекольная девица.
        - Вы - Алина Ковалева?!
        - Ну. А в чем дело-то?
        - Ничего не понимаю.
        Некоторое время я оторопело смотрела на лица хозяек квартиры, на грязную кухню, единственным украшением которой была пушистая полосатая кошка сибирских кровей…
        - Мать, выйди, - приказала вдруг девушка. - Нам поговорить надо.
        - О чем?! - взвилась Варвара Семеновна. - Опять чего-то натворила?!
        - Выйди, я сказала, - еще раз повторила дочь.
        В совершеннейшем недоумении я смотрела на переругивающихся родственниц. Дочь почти силком выпихнула мать в коридор, - та хлопнула кухонной дверью так, что грязная посуда обиженно тренькнула, - села на табурет и, скукожившись, подтянула колени к груди, посмотрела на меня, цыкнула зубом:
        - Что, ксива моя всплыла? - сложила лицо в брезгливую, приблатненную гримасу и зло усмехнулась. - Так я не при делах. Кого хочешь спроси.
        Подслушивающая под дверью мать ворвалась на кухню, скрутила в жгут серое полотенце и с криком принялась охаживать доченьку по костистым плечам.
        - Дрянь! - орала она. - Стерва!! Рвань под заборная!! Паспорт на дозу променяла?! Убью!!!
        Дочь привычно уворачивалась от жгута, подставляла под удары локти и огрызалась убойным матом.
        Битва поколений в интерьерах Содома. Стараясь не попасть под раздачу слонов, я выкатилась в прихожую, но уже возле двери меня нагнала Варвара Семеновна.
        - Ты из банка? Или из магазина? По Алинкиному паспорту кто-то кредит оформил?
        - Нет, не беспокойтесь, никто ничего не оформил, - успокоила я женщину. - Я надеюсь…
        - Ох, горюшко! - запричитала Варвара Семеновна. - Два года паспорт от нее прятала! Так нашла, зараза!
        - Давно нашла?
        - Не знаю. В последний раз его три недели назад видела. Ведь как чувствовала - продаст, не утерпит! - И заплакала. - Беда с ними, с наркоманами этими, весь дом до нитки обчищают.
        - Простите, а где Алина училась? В какой школе?
        - Дак все там же. - Варвара Семеновна назвала номер школы, в которой преподавала
        Трое польская. - Но не доучилась. Выгнали.
        - А ее учительницу Жанну Константиновну вы знали?
        - Не было у нее такой учительницы, - внезапно озлобившись, выпалила несчастная мать и взялась за ручку двери.
        Я уходила, так и не отдав паспорт. Вначале забыла, потом не захотела возвращаться в дом, оглашаемый злобными выкриками. Да и кому он теперь нужен - паспорт с переклеенной фотографией… В милицию не отнесешь, за профессиональную подделку отвечать придется…
        Я вышла на улицу, прислонилась спиной к двери, ведущей в подвал, и некоторое время собирала в кучу расползающиеся мысли.
        После полутемного подъезда яркий свет слепил глаза, цвета обрели неприятную резкость, меня не покидало ощущение, будто я только что вышла из кинотеатра на улицу. Фантастический, дикий спектакль не мог быть реальностью. Казалось, все, происшедшее на грязной кухне, я наблюдала из зрительного зала: блеклые серо-бурые краски, желтоватые лица дерущихся женщин словно пришли из другой, киношной действительности. В реальной жизни такого не бывает, это - выдумка, наркотический бред сумасшедшего режиссера. Ожившая покойница, скандал, взметающийся жгут полотенца…
        В настоящей жизни отличницы Алисы Ковалевой такого не могло случиться.

…Игорь, покуривая, обходил машину, лениво пиная колеса. Два карапуза в вязаных шапках с помпонами, раскрыв в восхищении глаза и рты, рассматривали германского рысака. Молчун Игорь косился в мою сторону. Сигналом: «Пора, Алиса, ехать» - послужил выброшенный в мусорный ящик окурок.
        Я забралась в теплый, пахнущий кожей и елками салон, и Игорь, тихонько тронув машину с места, спросил:
        - Что-то не так?
        - Все нормально, - ошарашенно отозвалась я. О том, что «не так» в этой изломанной реальности, я не смогла бы ответить даже себе. Но факт оставался фактом: Жанна Константиновна Троепольская отправила в дом своей школьной приятельницы девушку с поддельными документами.
        Зачем? Почему? Понять невозможно. Ведь даже если предположить, что Жанна Константиновна решила помочь с трудоустройством какой-то бедной девушке, подделывать для этого документы совсем не обязательно.
        Тогда - почему? Чего добивались две настоящие покойницы?! Они подстраивали ограбление? Замыслили какую-то злокозненную комбинацию?!
        Или Жанна Константиновна всего лишь добрая душа, а лже-Алина - девушка, которой необходимо с крыльца скрыться? Исчезнуть из Клина, оборвать все связи и отсидеться в тихом подмосковном уголке?
        Не знаю. Письмо и фотография Троепольской мне отчего-то не понравились, но строить предположения на странной антипатии было, пожалуй, глупо. Теория Ломброзо давно осмеяна, а хитрость в чертах Жанны могла мне померещиться.
        Пожалуй, лучшее, что я могу сделать в данной ситуации, - это постараться побольше узнать о Жанне Константиновне от людей, пришедших на похороны. Особенно о последних ее днях.

…На похороны Жанны Константиновны согнали два выпускных класса. Именно согнали. Сняли с последних уроков и четким строем откомандировали на печальную процедуру.
        Закрытый красно-матерчатый гроб, который установили на двух табуретках перед подъездом, окружало плотное людское кольцо: молчаливые девушки-старшеклассницы, несколько старушек соседок в пуховых платках, торжественно-суровые учителя и плотно сбитая семейка родственников под козырьком крыльца.
        Выступающие на глазах слезы промокали только скорбные старушки. «Такая молодая, жить бы да жить», - вздыхала бабушка, сказавшая мне вчера о пожаре. Старшеклассницы смотрели на закрытый гроб скорее с опаской, чем с сожалением: впечатлительной молодежи мерещился обгорелый труп под яркой крышкой. И кажется, не более того. Неправильные какие-то похороны были у Жанны Константиновны. Неискренние, как ее письмо.
        (Или все это воображение? Подстегнутое знанием и кадрами из сюрреалистического фильма…)
        Сквозь плотную, сбитую морозом толпу я подошла к группке родственников, выбрала задумчиво-печального мужчину и, протянув конверт, сказала:
        - Примите соболезнования. Меня прислала Ирина Владимировна Вяземская. Она, к сожалению, сама приехать не смогла…
        - Да, да, - рассеянно кивнул мужчина, как я узнала позже, двоюродный брат Жанны Константиновны. - Спасибо. - Он несколько оживился. - А как там Ирочка… Ирина Владимировна поживает?
        - Нормально, - помня о наставлениях Вяземской, лаконично ответила я. - Примите соболезнования.
        Мужчина несколько смутился, неловко засунул конверт во внутренний карман пальто, довольно легкого для зимы, и, шмыгнув носом, произнес бессмысленное:
        - А Ирочка, значит… приехать не смогла?..
        - Простите, - улыбнулась я. - У Ирины Владимировны дела.
        - Да, да, - пробормотал он и перевел взгляд на шофера Игоря, устанавливающего венок в ногах у гроба.
        Я снова пробормотала «Примите соболезнования» и, пятясь спиной, вошла в толпу, курящуюся зимним паром. Обошла группку старшеклассников, скукожившихся под короткими куртками - парни явно не предполагали, что их куда-то погонят из теплой школы! - встала рядом с компанией судачащих соседок.
        - Вот ведь как бывает, - вздыхала полная тетушка в зеленом драповом пальто с крошечным воротничком из палевой норки. - А ведь какая счастливая в последние дни ходила! Все, говорит, тетя Маша, съезжаю от вас! Из вашего клоповника, стало быть…
        - Съехала, - язвительно буркнула женщина в вязаной шапке, напоминающей половинку арбуза. - На кладбище. - И добавила: - Клоповник ей наш, видишь ли…
        - Анна Васильевна, - с укоризной оборвала ее моложавая пенсионерка в каракулевом
«пирожке» поверх белоснежного платка «паутинки». - О мертвых либо хорошо, либо никак.
        Арбузная Анна Васильевна фыркнула, как ломовая лошадь, отведавшая кнута объездчика, скосила глаза, но продолжать не стала.
        А зря.
        Я подошла вплотную к женщинам и тихо, стараясь не привлекать внимания толпы, стоящей к нам спинами, спросила:
        - Простите, а разве Жанна Константиновна собиралась переезжать?
        Каракулевая шапка пытливо посмотрела в глаза, и я тут же отрекомендовалась:
        - Журналистка. Пишу о пожарах в зимнее время.
        - И что? - недовольно вскинула брови дама.
        - Жанна Константиновна жила в угловой квартире, - пустилась объяснять я. - Может быть, она была холодной, Жанна Константиновна мерзла и пользовалась электробытовым нагревателем? Тут можно написать о недостаточной работе ЖКХ, из-за которой гибнут люди…
        - А-а-а, - уважительно-одобрительно кивнул каракулевый «пирожок». - Это правильно, это по делу…
        - Да теплая у Жанки квартира была! - ткнула ее в плечо варежка, похожая на дольку арбуза. - Она даже форточки не закрывала! Духотища!
        - Тогда почему Жанна Константиновна собиралась переезжать? Чем она была недовольна?
        - Ой, - всплеснула варежками арбузная тетка. - Да врала она все! Откуда у нее деньги-то?!
        - А вот и не врала! - вступилась за покойницу бабуля в драповом пальто. - Она мне сказала, что к ней уже покупатели на эту двушку ходили!
        - Тогда, может быть, она просто хотела эту квартиру продать? - быстро вставила я.
        - Продать, - кивнула бабушка, - а новую купить. В новостройке.
        - Да откуда у нее деньги-то - на новостройку?! - горячилась Анна Васильевна. - Как Люся-то померла, она все ее вещи на барахолку снесла. Копейки сшибала!
        - А ты ей все простить не можешь, что она их не тебе снесла, - язвительно добавил каракулевый «пирожок».
        - Так - материно! - горестно воскликнула Анна Васильевна. - На - барахолку!
        - Это ее дело, - сурово поджала губы кара кулевая дама и демонстративно сложила руки на животе.
        Перепалка кумушек уже начала обращать на себя внимание, я сделала два шага в сторону и пристроилась за спинами старшеклассников. Высокий седовласый мужчина читал надгробную речь:
        - …На благородном поприще оставила свой след…
        - В моем дневнике она свой след оставила, - тихонько хмыкнул прыщавый подросток возле меня.
        Неправильные похороны были у Жанны Константиновны. И только духовой оркестр, грянувший Шопена, выбил из впечатлительных особ натуральные слезы. Мороз, яркое солнце и Шопен. Но никак не милая, любимая учительница, отправившаяся в последний путь. Я полчаса стояла за спинами учеников и не услышала ни одного доброго слова.
        Странно, правда?
        Впрочем, нигилизм, свойственный молодости, не обряжает в достойные одежды недостойный предмет. Не лукавит. Как школьный директор, читающий монолог у гроба.
        Неужели Жанна Константиновна была столь неприятной особой, что ни у соседей, ни у коллег, ни у учеников не набралось и пригоршни искренних слез?!
        Когда подъехал катафалк и толпа несколько поредела, я выловила из общего гвалта имя Вяземской.
        - Ты слышала, - говорила своей приятельнице-коллеге невысокая полненькая учительница в шубе из нутрии, - Жанна хвасталась, что снова начала перезваниваться с Ириной?
        - Да ну? - удивилась собеседница. - Не слышала.
        - Ты болела, - кивнула женщина. - А Жанна чуть ли не на каждой перемене в учительской Вяземскую поминала. «Ирина мне то сказала, се сказала…»
        - И ты ей веришь? - прищурилась вторая.
        - А почему бы нет? - пожала плечами дама в нутрии. - Венок-то ей привезли…
        - Венок Ирина каждому из нас пришлет, - усмехнулась собеседница. - Она Жанку терпеть не могла.
        - Но зачем ей врать? Нет, они перезванивались… Жанка что, ненормальная, такое выдумывать…
        - Ты сама-то в это веришь? - склонилась к ее плечу вторая дама. - На пустом месте накрутить могла… Ой, пошли!
        Дамы устремились к поданному автобусу, я - наперерез встречному движению - направилась к «мерседесу».
        Не думаю, что мое присутствие на поминках обязательно. Тем более что Ирина Владимировна четко дала понять: никаких траурных речей от ее имени. А от себя мне сказать было нечего… И молча лакать водку под чужие воспоминания и выжидательные взгляды я тоже не хотела.
        Обратная дорога, как всегда, показалась короче. Адепт ордена молчальников гнал рысака в сиреневые сумерки, с крыш огромных фургонов вихревыми потоками слетала снежная крупа, метель вылезала из сугробов и протягивала на шоссе мягкие округлые лапы. Думать не хотелось совершенно. Я казалась себе переполненным сосудом, боящимся малейшего сотрясения. События (и сплетни) утрамбовались плотно, превратились в невообразимую и несъедобную кашу. И каши этой было так много, что приступать к ее перевариванию я опасалась. Боялась зачерпнуть из полного сосуда неизвестной дряни, принюхаться - и тут же отравиться.
        В машине, окутанной сиреневыми сумерками, хотелось думать о хорошем: Жанна Константиновна Троепольская помогла какой-то запутавшейся девушке, и только это подвигло ее на ложь. В этом - правда. Пусть у людей возле ее гроба не нашлось искренних слов, но, как говорила моя мама, абсолютно плохих людей не бывает. Как и стопроцентно хороших. Поскольку это будут уже не люди, а святые. Мученики или ангелы, отправленные за что-то на грешную землю. Жизнь и так фиалками не балует, искать во всем плохое - только душу поганить…
        (Или я неправильный журналист, боящийся правды? Моя профессия предполагает копание в дерьме… Прав был папа, когда говорил, что я предпочитаю оправдывать, а не обличать, но это - профнепригодность… Я слишком люблю людей, а не их тайны…)
        Закутавшись плотнее в фальшивую шубку, я поискала для себя оправданий и нашла их в очевидном - я просто устала. От обилия новых людей и впечатлений. Мягкое шуршание шин и тихие звуки радио убаюкивали, расследовательский энтузиазм вымерз до прозрачности, как лишняя влага из капустного листа.
        Я просто устала…
        Непонятный Дом, застывший в освещенных сугробах, казался нереально красивым. Словно замок из диснеевского мультика, он выплыл из фиолетово-черной темноты, его застывшая архитектурная музыка прозвучала торжествующим аккордом, перебив стенания шансона, несущегося из динамиков. Песнь о тяжелой воровской доле звучала едва ли не кощунственно на фоне каменного исполина. К такому дому надо подъезжать под
«Триумфальный марш» Джузеппе Верди.

…Игорь плавно вывел машину к крыльцу, достал из багажника сумку с вещами «Алины» и, когда я, сказав: «Спасибо, до свидания», стала подниматься наверх, остановил меня словами:
        - Алис, ты это… подожди.
        Я обернулась. Смущенный молчальник выдавливал из себя слова:
        - Ты это… если куда отвезти надо… скажи…
        Кажется, моя неразговорчивость произвела на парня благотворное впечатление. Не удивлюсь, если раньше Игорьку, бившему все рекорды игры в молчанку, крупно не везло с попутчицами. Молчать несколько часов подряд могут либо исключительно самодостаточные девушки, либо полные дуры. На нормальную среднеарифметическую девушку, попавшую в салон машины представительского класса, моментально нападает далеко не среднеарифметическая болтливость. (Сужу по себе. Если бы не боязнь нарваться на наводяще-клинские вопросы, первые полчаса я бы мучила Игорька расспросами об автомобилях вообще и его рысаке в частности. И минут двадцать делилась бы впечатлениями вперемешку с комплиментами. Поскольку в нашей глуши шоферов принято развлекать приятственной беседой.)
        Невольный комплимент вернула с улыбкой:
        - Спасибо, Игорь. Я замечательно проехалась.
        И проводила машину взглядом до поворота к гаражам.
        В огромном сводчатом холле было почти темно. Развязывая на ходу шарфик, я прошла через арочный проход к боковой лестнице в водонапорной башне и боковым зрением увидела, как из-под противоположной арки, ведущей в правое крыло, выехал на коляске Артем, а следом за ним показалась Клементина Карловна.
        - Добрый вечер, - ставя ногу на первую ступеньку, сказала я.
        Ворона обернулась на голос и сухо кивнула, Артем быстро показал на пальцах цифру восемь и поднял глаза к потолку.
        За потолком была библиотека. В которой мне, судя по жестикуляции, назначили свидание на восемь вечера. (Или утра?)
        Отправив скучающему шалопаю смутную улыбку, я грациозно поволокла баул по лестнице до апартаментов прислуги.
        - Завтра у нас уборка второго этажа, - едва войдя в комнату, услышала от валяющейся на кровати Людмилы. - Пойдем у Капитолины порядок наводить.
        - А разве у нее не Зинаида Сергеевна убирается? - удивилась я.
        - Нет. Зинаида только за общим порядком следит, полы не моет…
        Почти за три дня пребывания в Непонятном Доме о Капитолине Фроловне я слышала немало, но встречаться с матерью покойного Валерия Андреевича Вяземского еще не приходилось. Она жила в правом крыле дома, редко покидала его пределы, но некоторое представление о даме с купеческим именем Капа я все же имела. Из сведений, поставленных вездесущей Людмилой, я поняла - невестка и свекровь пребывали в контрах. Свекровь считала этот дом своим и мелочно портила невестке кровь придирками, советами и собственным присутствием. Ирина Владимировна, как дама воспитанная и сердобольная к убогим телом родственникам, пинки воспринимала стоически.
        После инсульта, случившегося девять лет назад, по дому Капитолина Фроловна передвигалась исключительно при помощи моторизованного инвалидного кресла и лифта.
        За креслом на неслышном ходу скользила преданная тень - Зинаида Сергеевна.
        Столоваться Капитолина Фроловна предпочитала отдельно. Автономное финансовое обеспечение из сыновнего наследства позволяло ей быть невыносимо требовательной и взыскательной к прислуге. Услуги она принимала как обязанность и никогда не благодарила.

«Жуткая бабка, - аттестовала Фроловну Людмила. - У меня от ее взгляда мороз по коже бегает…»
        - Ну и денек у нас завтра, - зевая, вздыхала
        Мила. - У Капы влажную уборку делать - за мучаешься! Зина во все углы пальцем тыкает, плинтусы на пыль проверяет. - И огорченно присовокупила: - А ведь у них еще кот. Круглый год, подлец, линяет!
        Под бормотание сонной Людмилы я переоделась в брючный костюм горничной, села на диван и выразительно взглянула на болтушку.
        - Ах да! - опомнилась девушка. - Как съез дила?
        Фраза, которую я подготовила еще в дороге, сразила Люду наповал:
        - Алина Копылова жива-здорова.
        - Как это? - моментально сменив горизонтальное положение на сидячее, выпучилась Мила.
        - Жива-здорова, - закрепляя эффект, повторила я. - Девушка, которая приехала к вам устраиваться на работу, подделала паспорт. Фотографию переклеила. Причем весьма профессионально.
        - Иди ты?! - восхитилась Людмила. - Аферистка?!
        - Не знаю, - нахмурилась я и детально, шаг за шагом, описала все клинские события.
        - Ну и дела! - крутя головой, вставила
        Люда. - Эта Жанка - тот еще фрукт! И что теперь делать будешь? - Вопрос, поставленный в единственном числе, отсекал саму Людмилу от неприятностей и ответственности.
        И я ее в том не винила. Девушка в этом доме деньги зарабатывает, а не журналистские расследования проводит.
        - Пока не думала, - призналась я честно. - Но оставлять все это без последствий нельзя. Две смерти подряд навевают подозрения в их неслучайности…
        - Ой, да отстань! - перебила Люда. - Что бы там ни замышляли эти аферистки, теперь не выгорит! Обе, - Мила подняла палец вверх, - там обретаются. Оттуда сильно не напроказишь.
        - Может быть, и так, - задумчиво согласилась я. - Но как-то это подозрительно… Ты не находишь?
        - Нахожу, - кивнула горничная. - И что из этого? Обе умерли. Тебе какое дело? Вяземские еще «спасибо» должны сказать, что ты - это ты, а не какая-то темная лошадка с поддельным па спортом. Не лезла бы ты туда… А то останешься во всем виноватой. У меня правило такое: меньше знаешь - легче спишь.
        (Как все, однако, просто! «Меньше знаешь, легче спишь». И никаких метаний: нет человека - нет проблемы.)
        В пять минут девятого, оставив Люду дожидаться любимого сериала, я пошла в библиотеку.
        Отчего-то я волновалась. Моя придуманная сказка обрастала ненужными кровавыми событиями, оставляла неизменной лишь канву сюжета: неопытная Золушка (шваброй рук не замаравшая) идет на встречу со скучающим колченогим принцем.
        (Была бы Золушка кандидатом медицинских наук - как ей папа советовал, - сюжет и вовсе получился бы замечательный. Две-три ловко назначенных физиопроцедуры, и принц, оставив костыли, танцует вальс под сводом замкового зала…)

…Во всей большой библиотеке горела только одна лампа под зеленым абажуром. Артем сидел у стола, листал толстую газету на английском языке и при виде меня устало потянулся:
        - Черт, спина как мертвая! Массаж делать умеешь?
        - Только пыточно-пяточный, - усмехнулась я. - Папе от радикулита шибко помогал.
        - Нет уж, увольте, - пробормотал принц и, показав на кресло рядом с собой, спросил: - Как поживает малая родина? Как Клин? Кого видела, что слышала…
        Я чинно опустилась в кресло, сложила лапки на коленях и сразу поняла - врать дальше невозможно. Поскольку я придумываю жизненную сказку, а не сюжет для мыльной оперы с потерянными близнецами, таинственными горничными, влюбленными в них принцами и обязательными злодейками - бывшими невестами.
        В нормальной жизни таинственность вредна. (В нормальной жизни «таинственных горничных» сдают в ближайшее отделение милиции.)
        Мою заминку Артем попробовал исправить наводящим вопросом:
        - А ты где в Клину жила? В каком районе?
        - Артем, - с многозначительными паузами я приступила к покаянию, - я не имею к Клину никакого отношения. Можно сказать, сегодня побывала впервые в том городе.
        - Впервые? - поднял брови принц. - Странно. Мне казалось, мама сказала, ты…
        - Твоя мама ошиблась, Артем. Я не Алина Копылова, которую к вам направила Жанна Константиновна Троепольская. Я журналистка Алиса Ковалева. Твоя мама случайно привезла меня в ваш дом. Это недоразумение.
        Артем откинулся на спинку кресла, присвистнул, взгляд его потяжелел.
        - Журналистка? - произнес без прежней приязни.
        - Да.
        - И что тебе, - он обвел рукой библиотеку, - здесь нужно?
        - Позволь мне объяснить. Я не хочу ничего плохого. И, - я усмехнулась, - журналистка-то я безработная. Беззубая, игрушечная…
        - Ну, ну, - нахмурился принц и стал суровым без всякого наигрыша.
        Слово за словом, фраза за фразой плела я извинительное кружево. Сто раз продуманный узор соткался в прелестное изделие под маркой дома моды «Невинное дитя». Одев себя в безгрешные одежды и не успев поставить точку-узелок, услышала:
        - Так, значит, тебе еще и жить негде?
        - Можно сказать и так, - вздохнула я.
        - Н-да, - пробормотал потеплевший принц. - И работа тебе нужна?
        - Очень! - прижав ладони к груди, воскликнула я. - Хотя бы до лета. Отдам долг маме друга, накоплю на съемную комнату и - все. На вольные хлеба. Я твоей маме просто ничего объяснить не успела. Вначале она уехала, потом… потом ей так хотелось свалить на кого-то поездку в Клин, что я просто не решилась ее огорчить. Правда! Но сегодня я обо всем ей расскажу и…
        - Нет, - оборвал меня Артем, - не сего дня.
        - А когда? - удивилась я. - Завтра?
        - Нет. Не сегодня, не завтра. Работай как есть. Тебе ведь нужна работа?
        - Да.
        - Вот и договорились. Маме нет никакой разницы, Алиса ты или Алина. - (Лишь бы полы чисто мыла, мысленно добавила я.) - Только вот что… Ты можешь мне пообещать, что позже не напечатаешь никакой грязной статейки об этом доме? Как бы не хотелось заработать поосновной профессии?..
        - Обещаю, - серьезно кивнула я. - Но с Ириной Владимировной все же поговорить придется.
        - Зачем? - расслабленно сел в кресле почти наискосок и вытянул загипсованную ногу далеко вперед Артем. Его поза, вопрос и взгляд точнехонько вписывались в сценарий сказки. Только немножечко другой, не детской. Они вписывались в историю, в которой коварный принц-растлитель вызнал у Золушки некий секрет и позже собрался ее использовать. Золушку то есть. По прямому назначению.
        (Проклятое воображение! Человек помочь хочет, а тебе всякие гадости мерещатся!
        Ты уж, дорогуша, выбери, наконец, жанр, в котором выступаешь, - сказка для детей старшего школьного и младшего пенсионного возраста или порнобоевик, где «чадам до шестнадцати»…)
        Но я уже так насобачилась выступать в двух плоскостях - в реальности и будущем романе, - что постоянно оставляла за скобками ремарки и размышления. Как подготовку к осуществлению проекта «Бестселлер года». Прикидывала реальных людей, примеряла их к прототипам и мастерила скобки совершенно автоматически.
        - Артем, я не успела сказать тебе главного, - тихо, как будто даже извиняясь за гадкие подозрения, проговорила я. - Алины, которая приехала в ваш дом по рекомендации Жанны Константиновны Троепольской, не существует. Она приехала по поддельным документам, а настоящая Алина Копылова жива. Я сегодня ее видела.
        - Не понял, - моментально подобрался Артем и сел прямо. - Как это - жива? А кто погиб на остановке?!
        Я пожала плечами:
        - Не знаю. Погибла девушка, выдававшая себя за Алину Копылову.
        (Ничего себе клубочек, а? Три Алины: две лже, а одна - живая наркоманка.)
        - А кто ее… Ах да, Жанна, - потерянно пробормотал Артем.
        - И Жанна как-то очень вовремя сгорела, - проговорила я и содрогнулась. Два часа назад, когда я рассказывала эту же историю Людмиле, дрожи у меня не было. Уютная девичья горенка совсем не располагала к страшилкам, наивная реакция Людмилы скорее растормаживала, чем напрягала.
        Но, повторяя все это Артему, в полутемной библиотеке с камином, портретами и отрубленными головами животных, я испытала нечто вроде средневекового ужаса. Мрак, сгустившийся за нашими спинами и под сводом библиотеки, привел под ручку ночь, и та - злодейка! - все превратила в страх. Две мертвые женщины словно показались из мрака…
        (Фу! Хватит! Оставь эту делянку Стивену Кингу! Возделывай свои поля в фиалках и настурциях!)
        - …Как ты понимаешь, поговорить с Ириной Владимировной мне все же придется. Пусть даже Жанна умерла, она плела какую-то интригу. Или не плела… Не знаю. Все это очень странно.
        - Ты хочешь сказать, - прищурился Артем, - что Жанна умерла не сама? Ей кто-то помог?
        - Да. Не очень-то я верю в подобные совпадения.
        Жуть заставила меня выговорить эту сакраментальную фразу. Выговорить - и все расставить по местам. Если Жанна Константиновна погибла не случайно, в интриге замешан кто-то третий. И этот третий жив.
        (Хотя можно представить, что ушлая девушка «Алина» по-быстрому сожгла квартиру Троепольской вместе с хозяйкой, потом приехала сюда и погибла. Но в это верилось с трудом, и надеяться на то, что все закончится со смертью главных фигурантов, было опасно.)
        - Так, - резко ударив по подлокотникам, сказал Артем. - Никуда не лезь. К маме - особенно. У нас есть человек, который занимается проблемами безопасности, я сам ему позвоню. Поняла?
        - Да.
        - Незачем маму волновать, - добавил Артем озабоченно, потом посмотрел на антикварные часы, напоминающие вставший дыбом дорогой гроб, и в который раз за вечер выругался: - Черт! Уже десятый час. Как время пролетело…
        - А ты разве куда-то опаздываешь? - удивилась я.
        - Да. У друга день рождения, я просил подать машину к половине десятого.
        - К половине десятого?! - бесхитростно, абсолютно в духе Людмилы, поразилась я. - А когда этот день рождения начинается?
        - Наши, думаю, часам к двенадцати подтянутся, - думая о чем-то своем, рассеянно ответил Артем.
        - Куда подтянутся?
        - В клуб. - И вдруг, без всякого перехода, бухнул: - Как думаешь, лучше ехать на костылях или в коляске?
        Я представила себе молодежную тусовку в модном клубе: веселящиеся мажоры, разнаряженные девицы с обложек глянцевых журналов. Вздохнула (слегка завистливо) и внесла предложение:
        - Езжай в коляске. Твои костыли вечно кто-нибудь ронять будет.
        - А я их в угол…
        - А из угла утащат. Половина кабака на твоих костылях отпляшет. Потеряют еще…
        - Трезво мыслишь, - кивнул Артем и включил моторчик кресла. - До завтра, Алиса-журналистка. Держи хвост морковью.
        В сериальной жизни Людмилы наступил пятнадцатиминутный перерыв между фильмом
«Смотрю, потому что больше нечего» и обязательной ежевечерней программой. Это время моя новая приятельница посвятила чтению журнала «Космополитен. Шопинг».
        Я достала из шкафа многострадальный баул лже-Алины, поставила его на коврик между кроватями, нависла над ним и приступила к мероприятию, давно ждущему своей очередности: поиску в чужих вещах следов реального чело века.
        - Что ищешь? - заинтересованно свесилась с кровати Люда.
        - Хоть чего-нибудь… Дающего представление о личности девушки, погибшей на остановке.
        - А-а-а, - протянула Мила. - Представление о личности…
        Одежку за одежкой я доставала из сумки, проверяла карманы и складывала на своей диван. Стопка росла, в карманах, кроме оторванной пуговицы, пары монет, зубочистки и носового платка, не было никаких мелочей. Ни клочков квитанции или трамвайных билетов, ни скомканных записок с номерами телефонов, ничего, что могло бы помочь установить имя погибшей. На дне сумки не валялись забытые с прошлой поездки билеты на поезд, в боковых отделениях не было фантиков или скомканных салфеток. Хозяйка сумки была примерной аккуратисткой. Только крошечный, сплюснутый в бумажке прямоугольник устроился в самом низу наружного бокового отделения. Он юркнул в самый угол, спрятался за шов и больно впился под ноготь, когда я обшаривала сумку. Я едва выудила его наружу.
        Многого, надо сказать, от находки я не ожидала. Поскольку вначале этот крошечный сверточек показался мне древней, окаменевшей жвачкой, обернутой в клочок бумаги. Я сама так часто делаю - не бросаю жвачку на пол в метро или кинотеатрах, не приклеиваю ее под сиденье, а заворачиваю в кусок бумажки, расплющиваю и прячу в кармане сумки до появления мусорного бачка.
        Внутри сложенной сероватой бумажки из газетного уголка лежала SIM-карта мобильного телефона. На внутренней поверхности развернутого кулька были нацарапаны четыре цифры.
        Я держала в руках находку, расправляла бумажные складки крошечного рукотворного пакета и вспоминала маму. Она всегда точно так же оставляла записки из цифр. Чистый гуманитарий, она никогда не могла запомнить даже простого числа. Телефоны лучших подруг вспоминала спонтанно, но стоило только задуматься, цифры сами собой исчезали из памяти…
        Дотянувшись до прикроватной тумбы, я сняла свой мобильник, вставила в него чужую SIM-карту и набрала, как мне показалось, ПИН-код - 4835.
        Карта не активировалась.
        - Не получается? - прозвучал над ухом голос Людмилы.
        - Нет, - немного удивленно отозвалась я и снова повторила набор.
        - Я тебе кое-что сказать хотела… - значительно, с намеком, проговорила Мила.
        Я подняла к ней лицо и несколько напряглась. От этой бесхитростной болтушки ожидать можно было всякого.
        - Я тут взяла себе кое-что… - без особенного смущения призналась девушка. - Ненужное…
        - Что ты взяла?! - ошарашенно выпучилась я на недотепу.
        - Ну… там, в боковом кармане, внутри… - замялась та под моим взглядом и выкрикнула: - Инсулин! И шприцы! Они ей уже не нужны!! А мне пригодятся! Зачем все это мертвой?! - И пока я не засыпала ее упреками, застрекотала: - Ты знаешь, какие перебои в аптеках?! То не завезли, то фонды исчерпаны! А делать что?! Из-под полы за бешеные тысячи покупать? Да?!
        - Люда, - стараясь быть одновременно тактичной и убедительной, выговорила я, - так нельзя…
        - Можно!! - выкрикнула девушка. - Когда колоться нечем - можно! Ты знаешь хоть, что такое диабет?!
        - Нет, - тихо призналась я.
        - Это - смерть! Без инсулина… Я спать спокойно не могу, когда запаса нет. Знаешь, что четыре года назад было? Нет? Инсулин из аптек пропал, я к коме готовилась. Мамка все деньги на спекулянтов извела!
        - И все же так нельзя, - упорствовала я. - Ты хоть уверена, что там инсулин?
        - А что там может быть? Яд? Наркотик?
        - Ну-у-у, я не знаю…
        - А я знаю. Там инсулин. Инсулин и шприцы. Можешь мне поверить, не ошибусь.
        Я поднялась на ноги, взглянула на раскрасневшуюся девушку с высоты своего весьма среднего роста и попросила:
        - Покажи, где этот инсулин.
        - Там, - махнула рукой Людмила и отвернулась. - В ящике под зеркалом.
        Я подошла к туалетному столику, выдвинула ящик и увидела в нем два прозрачных пузырька, нечто, напоминающее толстую авторучку и россыпь тонких одноразовых шприцев.
        - Какой из пузырьков - твой? - спросила строго.
        - Не знаю, - мстительно отозвалась
        Мила.
        - Люда, я серьезно.
        - Я тоже. Не знаю.
        - А ты уже… - крутя в руках стеклянных близнецов, задумчиво пробормотала я.
        - Делала, делала, - усмехнулась горничная. - Там инсулин. Успокойся.
        Я вернула склянки на место. Людмила, сложив руки на груди, демонстративно таращилась на экран, и я, как это часто бывает в присутствии нездорового человека, почувствовала себя неловко. Что здоровая крепкая деваха может понимать в настоящих бедах? Для диабетика инсулин - символ жизни, а для меня - две одинаковые склянки.
        - Прости, - пробормотала я и принялась складывать в сумку чужие вещи.
        - Проехали, - миролюбиво, но все еще сухо отозвалась Людмила.
        Неловкость нарастала, обиженная Люда, кажется, совершенно слепо смотрела на экран, я прихватила из шкафчика полотенце, Людочкину пижаму и отправилась в душевую - принимать душ и застирывать бельишко, которое высохнет за ночь на горячей батарее.

«Завтра же надо напрячь Бармалея и съездить к Маринке за вещами, - ублажая тело чужим гелем, размышляла я. - Сколько можно Людмилиными милостями пользоваться?.. Или подождать? Вдруг Вяземская откажет от места?..»
        Три странных дня, которые я вроде бы провела на должности горничной, рабочими назвать было никак нельзя. Я даже пыль ни разу не смахнула. И до сих пор не знаю, где прячутся швабры и полироли…
        В двенадцатом часу, когда по экрану с невообразимой скоростью замелькали титры, Людмила (молчавшая все это время) поднялась с кровати, подошла к туалетному столику и чем-то там зашуршала.
        Мое лицо закрывала раскрытая книга, стесненность, возникшая после первой и пока единственной размолвки, не позволяла подглядывать.
        Хотя, признаться, надобности в этом не было, я и так прекрасно знала, чем занимается Мила: измеряет глюкометром уровень сахара в крови и решает, делать инъекцию или нет.
        До этого вечера подобные манипуляции девушка совершала без меня. Я даже не предполагала, что она диабетик. Но сегодня, видимо, для наглядности - горя ты в своей жизни еще не видела, Алиса! - она решила сделать укол при мне. Наполнила шприц, села на кровать и улыбнулась, заметив, что я отложила книгу:
        - Прикинь, прикольно было б, а? Два диабетика жили бы в одной комнате. Бывают же совпадения… - Воткнула иглу в бедро, нажала на поршень и прошептала: - Али…
        Воздух, так и не донесший окончания моего имени, застрял у нее в горле, губы округлились, в распахнутых глазах застыло недоумение…
        Выпустив из помертвевшей руки шприц, Людмила опрокинулась навзничь, ударилась затылком о стену и застыла, глядя в белый потолок удивленными, остекленевшими глазами.
        У меня в легких воздух тоже закончился. Ужас сбил дыхание, сплющил грудь, и если бы не автоматическое резкое движение - я сбросила в сторону одеяло и книгу, - наверное, даже наверняка я тоже потеряла бы сознание. Стены комнаты поплыли, углы сместились, фигура раскинувшейся на кровати девушки будто раздулась, обрела фантастические размеры. Весь мир сконцентрировался на фигуре в пижаме с желтыми утятами.
        Выпав из постели, я на карачках подползла к недвижимой Людмиле, схватила ее поперек туловища и рывком - тяжелая какая, господи! - придала ей нормальное положение. Ноги остались свешенными с кровати, корпус завалился на подушки.
        - Помогите!!! - что было силы заорала я.

«Господи, да как же это - искусственное дыхание делать?!» Переложив Людмилу, я несколько раз нажала на ее грудь. Голова девушки безжизненно моталась, тряпичные руки лежали плетями…
        - Помогите!!!

«Скорую надо… скорую…!!!»
        Мой телефон дезактивирован. После размолвки с Людой я забыла вынуть из него чужую SIM-карту и вставить свою и впервые в жизни - вот напасть! - поняла, что не могу вспомнить свой ПИН-код.
        Телефон Людмилы куда-то исчез.
        Выскочив в коридор, я пробежала до библиотеки и, задрав голову вверх, по направлению к хозяйским спальням, заголосила в вышину под сводчатый потолок:
        - Помогите!!! Человек умирает!! Вызовите скорую!!
        Куда бежать и что делать дальше, я, честно говоря, не понимала. За неполных три дня в этом доме я не узнала, где швабры, где хозяйские спальни, и лишь в одном была уверена твердо: в комнатах прислуги, кроме меня и Людмилы, нет никого. Все остальные разъезжаются на ночь по домам.
        - Помогите!!! - вопила я, свешиваясь через перила центральной лестницы и направляя голос вверх по высокому желобу. - Помогите!! Человек умирает!!
        - Кто умирает?! Что ты орешь?! - раздался голос за моей спиной.
        Клементина Карловна, завязывая поясок синего атласного халата, стояла сзади.
        - Людмила! Умирает! Вызовите скорую!
        Домоправительница схватила с каминной полки телефонную трубку - от шока и растерянности я забыла, где видела телефонную базу, - и, распахивая мощными толчками коленей полы длинного халата, пошла вперед. Я, всхлипывая и причитая, помчалась следом:
        - Клементина Карловна, а вы умеете делать искусственное дыхание… Может быть, Людмила еще не умерла…
        - Заткнись, - оборвала меня Ворона и сказала в трубку: - Скорая? Примите вызов. - На ходу она быстро общалась с диспетчером и попутно, сквозь зубы, расспрашивала меня: - Как это случилось?
        - Она сделала укол…
        - Возможен диабетический шок, - не дослушав, сказала Ворона трубке и, увидев в комнате распростертое тело Люды, добавила: - Или сердечный приступ… двадцать пять лет… - Схватив с туалетного столика небольшое зеркальце, поднесла его к губам Людмилы и произнесла: - Не дышит.
        - Господи! - простонала я.
        - Когда это случилось? - обернулась на восклицание Клементина Карловна.
        - Четыре… пять минут назад…
        - Примерно пять минут назад, - объяснила Ворона трубке. - Да… диабетик…
        Ноги у меня подогнулись, и последнее, что я четко услышала в следующие минут двадцать, был недовольный голос экономки:
        - Этого еще нам не хватало… Обмороков…Совершенно точно, сознание я, кажется, не потеряла. Оно только слегка помутилось и сделало действительность глицериново-вязкой. Звуки застревали в этой жиже, я получила плавность рыбки, болтающейся в золотистой воде аквариума, ощущался недостаток кислорода…
        - Давление упало резко, - констатировала Клементина и содрала с моей руки манжет тонометра. - Ты гипотоник?
        - Нет, - выдавила я.
        - А я страдаю, - призналась хмуро экономка и протянула мне пилюлю и стакан воды. - Вот, прими.
        До приезда машины скорой помощи меня оттащили в соседнюю комнату прислуги - Ворона вызвала на помощь охрану от ворот, - положили на кровать и оставили одну. Клементина Карловна вернулась через полчаса, вновь, без всяких слов, просунула мою руку в манжет и измерила давление.
        - Порядок, - буркнула о результате. - Жить будешь.
        - А Людмила?..
        Клементина Карловна сложила в коробочку жгуты, щелкнула крышкой и сделала лицо человечней:
        - А Людочки… Людочки больше нет…
        - Она…
        - Сердечный приступ, - печально пояснила экономка. - Ничего не поделаешь. Такое случа ется, Алиса.
        Скачки кровяного давления выбили из головы не только мысли, но и желание что-то объяснять. Невероятная слабость, как липкий морок, запеленала тело, руки сделались чужими, язык лежал во рту кусочком докторской колбаски - безвольным, розовым и непригодным даже для съедения.
        - Поспи, - сказала Клементина, укрыла меня одеялом, стянутым с соседней кровати, и вышла, тихонько притворив за собой дверь.
        Состояние, в которое я погрузилась после ее ухода, нельзя назвать сном даже с большой натяжкой. Мне кажется, я и глаз толком не смогла закрыть. Валялась на чужой холодной постели тупым бревном и пыталась понять, что и где я сделала неправильно.

«В пузырьке лже-Алины был яд, - сновала челноком единственная цельная мысль. - В пузырьке лже-Алины был яд… И ты об этом знала…»
        Да ничего я не знала!!!

«Нет, знала. Во всяком случае, могла предположить. Ведь подозрение мелькнуло?..»
        Ужасные, изводящие догадки так и не позволили уснуть. (Или искаженное лекарствами и головокружительными мыслями сознание заблудилось во времени?) Я поднялась с кровати, вышла в коридор, доплелась до комнаты, которая когда-то приютила безработную журналистку… Полную дуру!!! Беспечную, безвольную, бесхребетную, бестолковую, безучастную - куда ни ткни, везде приставка «без», одна недостача! Во всем! Я - без ума, без воли, без участия, без работы, без дома, без друзей! Я - одинокая тупица!
        Две смятые кровати, так и не замутившееся зеркальце на одеяле, сиротливые тапочки на коврике…
        Я села на диван, спрятала лицо в ладони и заплакала.
        Дайте грешнику индульгенцию!
        Я повзрослела за одну ночь. Как будто состарилась и чуть-чуть умерла. Успехи, которые когда-то кружили голову, - отличница, пример для подражания, надежная подруга - остались в прошлой жизни. Безликое форменное платье, зачесанные назад волосы и помертвевшие глаза - нормальное состояние для личности с приставкой
«без». С трудом втыкая себя в реальность, я пробовала жить с воспоминаниями о голубых глазах, распахнутых широко, словно ворота для отлетевшей души. С мыслью о собственной вине, о неиспользованном шансе, вранье и недомолвках, которые не проходят безнаказанно…
        Жить было страшно. И тошно. Я доказала всему свету, как беспомощна, бесполезна и бездумна… Скорую толком вызвать не смогла!
        А когда приехала бригада медиков, спасительно-трусливо юркнула в обморок. Не стала кричать и требовать: «Эту смерть надо тщательно расследовать!» - а превратилась в бревно и прикусила «кусок докторской колбасы».
        Трусиха. Пятая колонна.
        Это страшило более чем ложь. Я не нашла в себе сил сказать - я виновата. Мне понравился дом - я в нем осталась. Сначала на ужин, потом на ночлег. Одела чужую одежду, почти присвоила чужое имя. Нашла причину для обмана, результатом оказались распахнутые ворота для отлетевшей души…
        Но казнить себя в мыслях - легко. Говорить о вине вслух - невыносимо тяжело. Впервые в жизни у меня пропали слова. Они не составлялись в предложения и, даже мысленно произносимые, звучали легковесно и пошло.
        Когда-то я считала себя храброй правдоискательницей, дающей без всякого сомнения советы ближним - нет ничего важнее правды, ее не скроешь, не спрячешь, она найдет лазейку и выплывет наружу. Теперь сама отчаялась найти слова для оправданий.
        И как ее выдавить из себя, правду? Когда так виновата? Озвученные мысли повиснут как приговор: лживая трусишка, не сумевшая удержать подругу от опрометчивого шага.
        К шести часам утра я умудрилась повесить на себя всех собак - и чуть было не отправилась в милицию давать показания и подписку о невыезде.
        Но поступила лучше. Взяла свой мертвый сотовый телефон с чужой SIM-картой, поменяла местами пары цифр из записки-кулька и - активировала телефон.
        То, что я нашла в его памяти, мне очень не понравилось.
        В половине девятого утра я встала на изготовку возле двери на улицу и стала дожидаться появления Ирины Владимировны.
        Но поговорить нам помешала Клементина Карловна. Едва хозяйка спустилась в холл, экономка схватила меня за руку и оттащила в сторону:
        - Что тебе здесь надо?!
        - Поговорить, - сопротивлялась я.
        - Уйди! Ирина Владимировна и так всю ночь не спала!
        - Но мне надо!!
        - А ей - нет, - отрезала Ворона. - Приедет вечером и поговоришь, сейчас она опаздывает.
        Разговаривать с опаздывающим человеком - значит заранее обречь себя на неудачу. Я отошла в сторону и перестала лезть наперерез хозяйке дома. Вряд ли разговор, который я собиралась завести, уложится в пять минут…
        В половине одиннадцатого в Непонятный Дом приехала горничная из другой смены - Вера. Надев фирменный «уборочный костюм» и повязав голову платком, она оглядела меня и спросила:
        - Работать сможешь?
        - Смогу, - кивнула я. Любое занятие лучше тупого лежания на диване и самоедства.
        - Тогда пошли. Что выбираешь - туалеты и ванную или комнаты Фроловны?
        Мне было без разницы. Лишь бы руки занять.
        Под руководством Веры я ознакомилась с работой «сложного прибора» - профессионального пылесоса - и покатила его в комнаты Капитолины Фроловны. Пугать кота и делать вид, что убираю со старанием.
        Мощный моющий пылесос - для огромного дома действительно лучше один раз потратиться на современную технику, чем держать лишнюю поломойку, - гудел тихонько. Две пары глаз - кота и Зинаиды - следили за нашими с пылесосом передвижениями. Кот Нафанаил (для близких просто Фуня) норовил подцепить лапкой то шнур, то насадку, то мою тапку, Зинаида Сергеевна нарочито бдительно проверяла качество уборки по плинтусам.
        Казалось, эти два жильца правого крыла дома по второму этажу получали от такого времяпрепровождения равнозначное удовольствие. Зинаида Сергеевна, всю жизнь получавшая приказы от других, с наслаждением давала указания сама:
        - Вот тут, вот тут еще пройдись. И за шкафом. И коврик подними.
        Фуня вредно садился на этот самый коврик и, как только я собиралась его согнать, цеплялся за край когтями.
        Что сделаешь, и кот и Зинаида редко развлекались.
        Свекровь Ирины Владимировны Вяземской удостоила меня чести быть представленной. На пару минут заехала в инвалидном кресле в свою гостиную, кивнула на слова компаньонки: «Это новенькая Алиса» - и выкатилась вон, забрав сопротивляющегося кота.
        Фуня через пять минут вернулся обратно. Старшую представительницу клана Вяземских я в тот день больше не видела.
        И по большому счету, нисколько об этом не жалела. Капитолина Фроловна Вяземская относилась к породе людей, в присутствии которых отчего-то хотелось вытягиваться в струнку и оправдываться. Пронзительно-требовательный взгляд огромных - слишком огромных для высохшего старческого лица - угольно-черных глаз пронизывал до сердцевины. Почти пятьдесят лет непрерывного трудового стажа Капитолины Фроловны прошли в прокуратуре. «Еще при Сталине расстрельные статьи врагам народа вешала, - ознакомил меня с биографией Капитолины Бармалей, полазавший по Интернету. - Суровая бабка, настоящая сталинистка, друг Павлика Морозова».
        Внешность Капитолины Фроловны напоминала сильно подсушенную копию Анны Маньяни. Горящие пламенем глаза над крючковатым породистым носом и обескровленными старостью губами, абсолютно седые волосы стрижены под скобку, модель прически - судя по многочисленным фотографиям на стенах - не менялась на протяжении всего трудового века.
        Фотографий этих, надо сказать, было превеликое множество. И все - черно-белые, словно дань мировоззрению прямой, как лезвие меча Фемиды, пенсионерки-прокурорши.
        Капитолина Фроловна оставила себе лишь прошлое, запечатленное фэтами и лейками, где красные флаги застыли в вечности чернеющими полотнами.
        Фотографий с детьми и родственниками на стенах не было. Их, вероятно, хранили в альбомах и доставали по надобности. Самая большая стена в гостиной была отдана своеобразной «доске почета»; когда я пылесосила ковер, обнаружила на нем четкие, едва ли не вытертые следы от колес инвалидного кресла. Капитолина Фроловна много времени проводила перед стеной - устанавливала кресло на одно место и смотрела на снимки. Там она была молода: под черными флагами, провисшими транспарантами и портретами вождей.

…Я таскала за собой гудящий пылесос, старалась не отдавить Фуне лапу и постепенно, шаг за шагом, минута за минутой, уходила от собственных воспоминаний. Пестрящие фотографиями стены будто заслоняли видение распростертого на кровати тела в пижаме с желтыми утятами; колесико пылесоса, зацепившееся за угол ковра, выдергивало сознание из прошлого в настоящее и заставляло сосредоточиться на простом и не страшном. Обыденном и естественном, как забившаяся в щетину щетки кошачья шерсть…
        (Моя приличная сказка о Золушке и всамделишном принце окончательно перешла в разряд сериальных триллеров. Ничего любовно-возвышенного после смерти в желтых утятах не смастеришь. Следуя общепринятой логике развития подобных сюжетов, вариантов было несколько: а) Золушка продолжает молчать. Она трудолюбиво таскает пылесос по всем трем этажам замка, еще больше запутывается и попадает из одной неприятности в другую; б) Золушка начинает собственное расследование. Неприятности следуют своим чередом, в результате, в финальной серии, в дом проникает убийца и гоняет Золушку по тем же трем этажам отчего-то опустевшего дома, держа наперевес ружье или топор; в) Золушка предпочитает таинственно исчезнуть из этого дома. Но неприятности нагоняют ее и за пределами особняка. Финал: тот же топор или ружье, но уже в других интерьерах.
        Во всех вышеозначенных вариантах четко прослеживалась пролонгированная любовная линия: принц и Золушка, Золушка и принц.
        Что выбирать - трусливое молчание, храброе расследование, исчезновение или компот из всех составляющих, зависело от изобретательности автора…)
        Но жизнь на сериалы похожа редко. В кино и книгах нагромождение секретов подстегивает интерес; действительность загадок не выносит и за сокрытие улик наказывает строго. Порой лишением свободы или как минимум позором.
        Решив не уподобляться сериальной «горничной с секретом», не смешивать вымысел и реальность, я дождалась приезда Ирины Владимировны и, пока Клементина Карловна отдавала на кухне распоряжения к ужину, отправилась с покаянием (хотя первоначально собиралась дождаться приезда Артема, загулявшего на чьем-то празднике). Но ждать дольше не было сил, я подошла к двери в малую гостиную и отважно набрала воздуха в грудь:
        - Ирина Владимировна, разрешите войти?
        Малая гостиная в левом крыле замка относилась к личным апартаментам госпожи Вяземской. Довольно большая, вытянутая вдоль окон комната соседствовала с кабинетом и малым обеденным залом и была обставлена удобной мебелью в английском стиле. Мягкие шторы в полосочку, светлая обивка стен и расставленные там и сям кушетки и кресла делали комнату уютной и торжественной.
        Второй и третий этажи Непонятного Дома вообще отличались от помпезных помещений первого этажа, которые подавляли высотой потолков и титаническими размерами. Все не представительские покои особняка Вяземских производили впечатление обычного дома, не отпугивали чрезмерным лоском и глянцево-журнальным совершенством, принимали в себя мягко и довольно дружелюбно.
        Говоря попросту, не выделывались. В них все было в меру - приятно глазу и душе.

…Ирина Владимировна сидела в кресле возле низкого чайного столика, на котором стояли два наполненных коньячных фужера, и рассеянно барабанила по столешнице наманикюренными ноготками. Деловой костюм она так и не успела сменить на домашний.
        - Что тебе, Алиса? - безразлично спросила хозяйка.
        - Ирина Владимировна, нам надо поговорить, - негромко, но твердо произнесла я.
        Вяземская подняла брови. Кажется, она решила, что я собираюсь дать развернутый отчет о поездке в Клин. Отчет ее, судя по недовольно блеснувшим глазам, нисколько не интересовал, и я, пока меня не развернули в сторону кастрюль и пылесосов, решила брать быка за рога. Привлечь к себе внимание и заставить слушать.
        - Ирина Владимировна, вокруг вашего дома происходят странные события. Уже погибли три человека, и это, кажется, не предел.
        Браво. Ничего лучшего для привлечения внимания я, пожалуй, изобрести не смогла бы: из двери, которая соединяла гостиную с кабинетом, вышел подтянутый мужчина среднего роста, в черном костюме, с телефоном в руке. Подняв кустистые смоляные брови под челку цвета соли с перцем, он с интересом упер в меня взгляд и буркнул в трубку: «Я перезвоню».
        Я смотрела на вошедшего в немом оцепенении, поскольку не видела, как Вяземская подъезжала к дому, не знала, что с ней приехал гость, и никак не ожидала встретить в гостиной кого-то еще.
        - Муслим, ты слышал? - произнесла Вяземская. - Три человека… Бред какой-то! - Она кинулась на меня: - Ты здорова, Алиса?
        - Подожди, Ирина, - остановил ее гость и, встав у окна возле высокой напольной лампы, словно спрятался за светом. - Продолжайте, девушка.
        Все подготовленные речи мигом испарились из головы, и если бы не ободряющий кивок гостя - говорите, Алиса, говорите, - я тут же согласилась бы с Ириной Владимировной, что я немного нездорова, и убралась бы куда подальше.
        Мужчина подошел ближе и, пробежав по моему лицу чуть выпуклыми карими глазами, сказал:
        - Три смерти? И кто же - третий?
        - Людмила, - сглотнув, ответила я. - Горничная. Умерла сегодня ночью.
        Продолжая стоять напротив, гость повернулся к хозяйке дома:
        - Это правда?
        Взмахом руки Вяземская откинула со щеки прядь волос и подтвердила:
        - Правда. Увезли сегодня ночью. Кажется, сердечный приступ.
        - Так, так, - пробормотал Муслим. - Что ж, продолжайте, Алиса.
        Сам отошел к чайному столику и сел в кресло по другую сторону от хозяйки дома.
        Мне показалось - я сдаю экзамен. Перед комиссией, настроенной весьма неоднозначно, пытаюсь угадать не ответ, а интонацию. Стараюсь выбрать тон: повествовательный, слезливо-жалобный или отстраненно-фактический.
        (В моем уже ни капельки не любовном сериале, как оказалось, нельзя предугадать ни одной реплики! Все диалоги собирались на живую нитку, в повествовательную ткань вплетались третьи лица и забирали ведущую роль!)
        - Ирина Владимировна, четыре дня назад произошло недоразумение, - в привычном, об катанном ритме вступила я на авансцену, попала под софиты двух пар глаз и сбилась только минут через пять, пытаясь дать мотивировку странному поступку Жанны Константиновны. - Не знаю, зачем она это сделала, но… Я много думала над этим… Сегодня всю ночь не спала…
        - Говорите, говорите, Алиса, - приободрил Муслим.
        - В общем, так. Если в бутылке из-под инсулина был яд, Жанна Константиновна совсем не просто так отправила некую девицу в ваш дом. Ей кто-то заплатил, Жанна Константиновна собиралась купить новое жилье, но она не удержалась от хвастовства и всем направо и налево стала рассказывать, что начала с вами перезваниваться. И ей заткнули рот. Убили. Чтобы не нахвастала лишнего.
        Во время повествования я старалась не смотреть на Ирину Владимировну. Ее лицо покрыла маска брезгливого ужаса, она, казалось, разглядывала меня, как выползшего из щели таракана, и нисколько не старалась придать лицу хоть сколько-то сочувствия или хотя бы чисто человеческого участия. Для нее я обернулась не заслуживающей прощения обманщицей. Вертлявой журналисткой, пробравшейся в ее дом путем обмана.
        Мне пришлось все это вытерпеть.
        - Сегодня ночью я активировала SIM-карту из сумки погибшей девушки. В ее памяти нет ни одного телефонного номера, только странные ряды цифр и буквенные символы. Проверьте, Ирина Владимировна, это, случайно, не код вашего домашнего сейфа? - Я протянула сотовый телефон с чужой SIM-картой и добавила: - Еще там есть несколько эсэмэс-сообщений. «Как добралась до места?», «Почему не отвечаешь?», «Немедленно свяжись». Последнее сообщение датировано вчерашним днем.
        - Ты что-то отвечала? - читая сообщения, быстро спросил гость.
        - Нет.
        - Молодец, - одобрил он и посмотрел на Вяземскую: - Это твой шифр замка сейфа?
        - Нет, - едва глянув на строчки, обозначившиеся на дисплее, сказала хозяйка и взмолилась: - Муслим, ты что-то понимаешь?!
        - Да, Ира, - тихо ответил тот. - Понимаю, и, кажется, мне нечем тебя утешить.
        - Что… Что тут происходит?! - взвилась Ирина Владимировна.
        - Сядь, Ира. Сядь и успокойся. Артем связался со мной еще вчера вечером…
        - Артем?! - воскликнув, перебила Вяземская. - А он-то тут при чем?!
        - Алиса ему все рассказала.
        - Алиса ему… Что?!?! - произнесла мадам так, словно я забралась к ее сыну в постель.
        - Успокойся! - почти прикрикнул гость. - Алиса ему все рассказала, и он попросил - повторяю, попросил - ни о чем тебе не рассказывать. Не волновать. И если бы Алиса не пришла сейчас сюда, я бы сам отправился к ней - поговорить приватно. Я специально сюда приехал для разговора с ней. Понятно?
        - Нет! - фыркнула Вяземская. - Что здесь вообще происходит?!
        - А происходит вот что, - намеренно тихо проговорил гость, - в твоем доме при подозрительных обстоятельствах умерла горничная. И Алиса, умная девушка, не стала тянуть и трусить, а сразу пришла к тебе.
        - Да что же это такое! - почти плаксиво воскликнула Ирина Владимировна. - Все всё знают, все что-то скрывают… Я у себя дома или где?!
        - Ты у себя дома, - примирительно сказал гость. - И благодаря Алисе тебе ничего не угрожает.
        Не знаю, специально или случайно седовласый мужчина подобрал эту формулировку - благодаря Алисе, - но спесь с хозяйки несколько слетела.
        - Мне что-то угрожает? - спросила она тихо.
        - Пока Алиса здесь, надеюсь, нет. Ее присутствие позволяет контролировать ситуацию. Так что теперь, Ирина, эта девушка - ключевое звено нашей компании. Проходи, Алиса, ближе. Садись.
        За годы, проведенные в окружении служанок, Ирина Владимировна внушила себе правило: держи дистанцию с прислугой. Не хочешь разброда и панибратства - держи, не подпускай.
        Но страх - обычный, человеческий, пещерный - за две минуты реального времени это правило выбил из ее головы. Засунул холодную лапу в теплое нутро, сжал ледяными пальцами сердце, тряхнул до основания. До самой корки.
        Видя, что я продолжаю мяться у двери, Ирина Владимировна улыбнулась (то ли досадливо, то ли смущенно) и повторила приглашение, указывая на диванчик возле себя:
        - Иди сюда. Садись.
        - И кстати, - совсем по-другому улыбнулся гость, - меня зовут Муслим Рахимович. Я старый друг Ирины Владимировны. Друг, защитник и по совместительству полковник ФСБ.
        Подвинув ближе к старому приятелю пепельницу и тем самым разрешив курить, Ирина Владимировна взяла фужер с коньком и, закинув ногу на ногу, спросила:
        - Ты, наконец, мне объяснишь, что за чертовщина творится в моем доме?
        - Объясню, - кивнул Муслим Рахимович и, глубоко затянувшись, выпустил с дымом: - Вчера, после звонка Артема, я отправился в морг. Погибшую девушку дактилоскопировали. Ничего конкретного узнать о ней не смогли, но вот что интересно… Прости. Не интересно - плохо. Один из ее пальчиков засвечен в деле Парханова. Помнишь такого?
        - Да, - медленно наклонила голову Ирина Владимировна. - Это тот, который умер от сердечного приступа в туалете своего офиса?
        - Да, он самый. И вот - один-единственный пальчик нашей красавицы засвечен в том деле. Тебе подробности нужны?
        - Нужны, - мигом уподобившись деловой женщине, кивнула Вяземская.
        Я сидела, изображая приличную домовую мышь, и старалась работать только ушами.
        - Дело Парханова было закрыто за отсутствием состава. Смерть признали естественной, сердечный приступ и никаких зацепок. Но, - Муслим Рахимович поднял вверх указательный палец, - до того, как смерть была признана естественной, по делу работала группа. Откатали на пальцы всю прилегающую территорию, поработали со свидетелями и записями с камер наблюдения, и вот что получилось. Парханов готовил офис к ликвидации. Помнишь, он тогда продал бизнес и собирался уехать из страны?
        - Помню, - кивнула Вяземская.
        - В офисе уже никого не было, и что там вдруг понадобилось практически бывшему хозяину, так и осталось невыясненным. Камеры слежения не работали, охраны не было, Парханов остался один на этаже. Но камеры слежения на пожарной лестнице засекли передвижение. К офису с нижнего этажа поднималась уборщица. Но заходила она непосредственно в кабинет Парханова или прошла куда-то еще, осталось неизвестным.
        - А что сказала сама уборщица?
        - А она сказала, Ирина Владимировна, что вообще в тот день на работе не появлялась.
        - Но камеры наблюдения ее засекли?
        - Да. И не только камеры. Она зафиксировала факт прибытия на службу и факт отбытия магнитным пропуском. Это время совпадает с моментом присутствия в офисе Парханова.
        - А работники офиса? Того, который был этажом ниже…
        - Уборщица пришла после окончания рабочего дня. Для уборки помещений. Но как сама утверждала, в тот день ее в офисе не было. Весь день она находилась дома в обществе нового кавалера, попросту - пила портвейн.
        - Ухажера допросили?
        - Нет, он пропал, алиби не подтвердилось.
        - Так кто же побывал в офисе Парханова?
        - Фантом, - улыбнулся, словно поведал нам что-то занимательное, полковник. - Искать ее не стали, поскольку дело было закрыто… Точнее, поискали, конечно, эту призрачную уборщицу, но безрезультатно. А потом… ну, ты понимаешь, новые дела, новые подозреваемые… Но пальчик - один-единственный - на кнопке вызова лифта этажом ниже остался. И то только потому, что тот лифт не работал, все служащие об этом знали и пользовались другими лифтами… А вот фальшивая уборщица не знала.
«Наследила». На кнопке лифта остался один-единственный отпечаток большого пальца - прикосновение «уборщицы» к нему подтверждено камерами наблюдения, - и вчера вечером в морге я «откатал» девять других пальчиков.
        - Я помню Парханова, - глядя в точку над дверью, сказала Ирина Владимировна. - И в офисе его бывала. Его нашли в уборной, расположенной за комнатой отдыха его кабинета?
        - Да. Под убийство с использованием фантома уборщицы все подпадает стопроцентно.
        Парханова как-то заманили в офис, потом в кабинет вошла девица в хозяйственных перчатках: «Простите, у нас с потолка что-то от вас протекает!» И… все. Никаких следов, убийца оправданно носил перчатки, тело спрятано в туалете. Если бы жена Анатолия Дмитриевича не подняла тревогу, его бы вообще три дня искали. А впрочем, и так никаких следов отравляющих веществ не нашли, все расщепилось без остатка. Если что-то и было…
        - И теперь, - Ирина Владимировна медленно переместила взгляд с точки над дверью на лицо друга, - ты хочешь сказать, что эта самая уборщица-фантом появилась в моем доме?
        - Я не хочу, Ирина. Я уже сказал. В твой дом, прости, заслали «торпеду». В форме горничной, со шприцем, полным некоей дряни.
        - И что мне делать? - подобрала ноги под кресло Вяземская.
        - Ничего, Ирочка. Жить, как и прежде. Пока хозяева «торпеды» не знают о ее гибели, - а я очень надеюсь, что это можно сохранить в тайне, - человек, который сделал на тебя заказ, будет ждать результата и не предпримет новых шагов. А мы будем тянуть время. - Муслим Рахимович указал на мой мобильный телефон, лежащий на чайном столике. - С помощью вот этой штуки попытаемся выйти если не на заказчика, то хотя бы на посредника. Снимем данные с твоей камеры наблюдения у ворот, - Шмаргун, я уверен, сохраняет все данные за пару месяцев. Прогоним голос «торпеды» через компьютер - она ведь должна была объясняться с ох раной, зачем приехала, - и будет она у нас, голубушка, как живая, с хозяевами разговаривать. Техника, Иринушка, все может.
        - Знать бы только, о чем с этими хозяевами разговаривать, - нахмурилась Вяземская.
        - Это верно, - кивнул полковник. - Если для связи с посредником предусмотрена кодированная фраза, провалим операцию и узнаем об этом в ближайшее время. Но, судя по сообщениям, идущим открытым текстом, ответа от «торпеды» ждут такого же элементарного.
        - А если нет?!
        - Ирина, дай время. Я сейчас свяжусь со своими ребятами, они прокачают наиболее подходящие варианты ответов и выйдут на связь. Потерпи.
        - Так иди! - взмахнула рукой Вяземская. - Связывайся! Делай что-нибудь!
        Муслим Рахимович достал из кармана сотовый телефон, набрал на нем вызов и сказал:
        - Саш, поднимись на второй этаж. Ты мне нужен, - положил мобильник на стол и обратился к приятельнице: - Сейчас мой шофер доставит куда надо SIM-карту, я отправлю с ним рекомендации по делу, в общем - все под контролем.
        - Все под контролем! - огорченно воскликнула хозяйка дома. - Под каким?! Меня собираются ликвидировать! Уже три трупа…
        - Так, ладно, успокойся. Давай отправим Алису и поговорим спокойно.
        Совсем не чувствуя энтузиазма, ощущая себя участницей пугающего голливудского боевика, я сидела на краешке дивана и мечтала об одном - исчезнуть из кадра, смыться к чертовой бабушке, пусть разбираются сами. Это у них приятели из ФСБ, личная охрана, миллионы и чартерные самолеты, увозящие на острова с приятным климатом. Мне же после всего услышанного мечталось лишь об одном - выветриться из памяти людей, заславших сюда «торпеду». Я и так уже наследила, где могла: и в доме Копыловых розыски устраивала, и на похоронах отсвечивала…
        А у меня папа старенький. (Скоро станет.) Нервы взлохмачены совестью и бессонной ночью, а чувство самосохранения оглушительно вопит под черепной коробкой: уйди! Здесь битвы не твоего масштаба! Здесь все всерьез, до крови, до могилы.
        А в случае бескровного разрешения проблемы выигрыш будет невелик. Вряд ли мне когда-нибудь позволят написать статью, основанную на реальных событиях. Такие события любят могильную тишину архивов ФСБ.
        Муслим Рахимович спокойно оглядел мою напряженную фигуру, заметил стиснутые пальцы и спросил:
        - Страшно, Алиса?
        - А как вы думаете? - ровным голосом произнесла я.
        - Ты… не бойся. Когда все закончится, ты просто исчезнешь. Никто не знает, откуда взялся двойник «Алины». Об этом знаем только мы трое да еще Артем. Ведь так?
        - Ну-у-у… так.
        - Сейчас тебе придется на некоторое время остаться в этом доме, стать Алисой-Алиной.
        - А если тот, кто отправил сюда Алину, узнает о подмене?
        - Думаю, осведомителей в этом доме у киллеров нет. А если есть, факт появления новой горничной уже зафиксирован. Сообщения на телефон продолжают поступать. Ты ведь никому, кроме Людмилы, не рассказывала о том, что произошла подмена?
        - Нет.
        - Вот и прекрасно. Продолжай работать. Связь с посредниками или заказчиками мы берем на себя, но если кто-то попытается связаться с тобой по другим каналам, постарайся держать дистанцию или хотя бы не впадай в конкретику. Ясно?
        - Да.
        - Из дома никуда не выезжай. На странные вызовы не реагируй…
        - Мне надо в Москву за вещами съездить.
        - Тебе все привезут. Или новое купят. Ведь так, Ира?
        - Да, да, Алиса. Делай так, как просит Муслим Рахимович.
        Куда только делся надменный тон холеной барыни?! Исчез - как будто и не бывало! Чуть-чуть покочевряжиться - и принца в женихи предложат!
        Но пока пообещали только новый гардероб в качестве взятки. Нечто подобное мы уже проходили с мебельной мамой.
        - Составь список необходимых вещей, - умасливала недавняя барыня. - Тебе все купят.
        - Что вы, спасибо, не стоит, - воспитанно отнекивалась я. - Пусть лучше привезут чемодан от сестры… он собранный стоит…
        - Ну что ты, Алиса! Девушке постоянно нужны какие-то мелочи! Составь список, мой секретарь все купит.
        Ну что за реверансы? Оказывается, нуворишу только чуть хвост прищеми, поскреби пальчиком позолоту - и вмиг он оказывается добрейшим человеком. Какие мелочи - косметика, тампоны, носовые платки… Может, в список включить пару новых туфель? И шубу и костюм от Лагерфельда…
        (Какая ты дура, Алиса! Мстишь испуганной женщине за привычную надменность!
        Фу. Имей совесть.
        Или это во мне говорит классовая ненависть к богатым?)
        - Муслим Рахимович, - я мялась, уже стоя у двери гостиной, - не знаю, как сказать… Я чувствую свою вину за то, что не смогла уговорить Людмилу отдать чужой пузырек с инсули ном…
        (Я же просто человек! Мне после исповеди необходима индульгенция.)
        Полковник ФСБ встал, подошел ко мне и, глядя прямо в глаза, произнес:
        - Не знаю, насколько тебя это утешит, Али са… Но Людмила, скорее всего, была приговоре на. У девушки, которую отправили в этот дом, есть примета - большое красное родимое пятно над правой лопаткой. Свидетелей, способных дать такое описание, обычно убирают. Это пятно можно скрыть под одеждой, но спрятать от соседки по комнате - вряд ли возможно.
        Как ни кощунственно звучит, какую-то толику груза Муслим Рахимович с моей души снял. Взглянул сочувственно и добавил:
        - Думай о том, что сейчас ты, возможно, спасаешь чью-то жизнь. Ирины Владимировны, например. А если удастся ухватиться за цепь посредников в этом деле и выйти на киллерскую группу, отомстишь за многих. Поняла?
        - Да, поняла. Спасибо, Муслим Рахимович.
        - Ступай, Алиса. И будь внимательна. От тебя многое зависит.
        Бронированное зазеркалье для непутевой Алисы
        Я жила в Непонятном Доме уже три недели. За это время мало что произошло. Я подружилась с котом и пылесосом, научилась чистить серебро и полировать антикварную мебель; вдоволь наслушалась историй и сплетен в горячей кухонной обработке и почти втянулась в размеренный ритм господского дома. Подъем в восемь утра. Неспешный плотный завтрак под бормотание Лидии Ивановны. Уборка помещений, смена постельного белья, выбивание ковров. Обед в компании прислуги, шуточки завхоза-электрика-сантехника дяди Миши, приказы Клементины - отнеси кулек заварки Капитолине Фроловне, полей цветы и оботри с них пыль. Привычная, нормальная работа для любой женщины, монотонное исполнение обязанностей; в огромном доме воздух шевелили только редкие сквозняки да еще более редкие пробежки прислуги по комнатам, где, кроме горничных, пожалуй, никто не появлялся годами.
        Бесполезность уборки многочисленных помещений удручала. Зачем семье из трех человек - Ирина Владимировна, Артем и Капитолина Фроловна - двадцать восемь комнат? Пусть даже одна из келий отдана Зине, другая - Клементине. Пусть у кота Фуни есть игровая с мисками, плошками, столбиком для точки когтей, уютными домиками и игрушечными мышами. Этих самых мышей я все равно доставала из-под кресел и шкафов в гостиных, спальнях, кабинетах. И когти он предпочитал точить о диванные углы… Зачем коту отдали тридцать метров полезной площади?
        Этого я не понимала долго. Пока однажды не увидела, как Фуня в совершенно собачьей манере выполняет команду «апорт». Капитолина Фроловна кидала Фуне игрушечную мышку, кот, взвиваясь в воздух, пытался зацепить ее когтями на лету, потом догонял по полу и приносил в зубах хозяйке.
        Игра длилась почти полчаса. Пожалуй, я видела, как пожилой кастрированный кот занимался фитнесом в пустой тридцатиметровой комнате, где не мог сбить даже случайно вазу на пол.
        Смешно, правда? Тренер из бывших прокуроров устроил зверю стадион. На двух зрителей и одного полосатого спортсмена.
        Вечерами я запиралась в своей комнате, подбивала итог дня и первое время к тетрадке из скрепленных пружиной листов формата А-4 боялась даже прикоснуться. Роман, задуманный как милая любовная история, выражаясь мягко, автора подвел. Немножко предал. Предложил свою кровавую канву, извратил сюжет и начал собственное существование.
        Второстепенные герои гибли. А главные существовали раздельно, не соприкасаясь. Без диалогов, развития, с редкими встречами поздним вечером у лампы под зеленым абажуром. Когда хозяйка дома засыпала, отсутствовала и уж точно не могла появиться в библиотеке.
        Скучала я отчаянно. По просьбе Ирины Владимировны мне отдали пустовавшую доселе комнату. Точную копию прежней, но уже без призрака в желтых утятах по белому фону.
        Горничная Вера, которая раньше работала в смене с тетей Людмилы Риммой Федоровной, теперь составляла мне пару и вроде бы была этим довольна. Когда-то - кажется, прошло сто лет - Людмила мне сказала о Вере: «Жуткая зараза». И скорее всего, повторила это со слов двоюродной родственницы, так как я ничего «заразного» в Вере не нашла, мы существовали ровно: без сучков, задоринок и стычек. Более опытная горничная щедро раздавала советы и рекомендации по рабочим вопросам, в душу не лезла, и я воспринимала ее спокойно. Не конфликтовала из-за очередности уборки санузлов и чистки лестничных перил. Я вообще всегда была несклочной.
        Мы расселились по разным комнатам - Вера осталась в прежней, где жила с Риммой Федоровной, - и вечерами не наносили друг другу визитов. Я получила в полное распоряжение кровать (диван теперь служил исключительно диваном), туалетный столик и пульт от телевизора.
        Через неделю начала смотреть сериалы. Точнее, тупо поглядывать. Поняв, что так дойду до точки, взялась за основное ремесло: раскрыла скрепленную пружиной тетрадь и начала заполнять ее тезисами для бестселлера, который уже потеряла надежду написать.
        Перемежая письмо с чтением, потихоньку входила в новый ритм, начинала получать удовольствие от такого времяпрепровождения. Уборка дома перестала казаться удручающе нудным занятием, шагая с пылесосом или метелочкой по дому, я придумывала то, чего в реальности не существовало: пылкие диалоги и страстные объятия, секретные записки и тайные встречи, коварных обольстителей и вредных соперниц. Роман начинал выписываться, закручиваться, жить.
        Но это получилось позже.
        Первые несколько дней я буквально не находила себе места. Не могла вчитаться в любимую или новую книгу, не получала удовольствия от фильмов, не знала, как существовать в реальности. Плыла под чужими парусами, ловила не попутный ветер и… совершенно неожиданно скучала по Людмиле. Очень.
        Мне стало не хватать того, что раньше раздражало. Беззлобная прямолинейность и простодушие, мысли вслух, от которых коробило, - Людмила спокойно проговаривала вслух все, что, простите, интеллигентный человек считает неприличным. Мне стало не хватать ее простецкой ухватистости и линейности мышления. Я никак не могла понять, почему девушка, с которой при других обстоятельствах я вряд ли сблизилась бы, занимает так много места в моих мыслях. Почему я стала разговаривать с ней…
        Меня потрясла ее смерть? Терзает чувство вины? Гнетет ощущение чего-то недовыполненного?
        Но я уже теряла более близких людей. Маму. Бабушку. Любимую подругу, утонувшую в далеком море…
        Так почему мне стало не хватать того, без чего я раньше прекрасно обходилась?! Почему сейчас, размышляя над чем-то, я постоянно апеллировала к Людмиле…
        Что в ней было особенного?!
        Неожиданное, какое-то фантасмагорическое понимание пришло однажды ночью: не замечая того, естественно и непосредственно простушка горничная выступила моим альтер эго. Она озвучивала мысли, которые я стыдливо лакировала. Неприглядную правду не пыталась облечь в достойные одежды. По-русски говоря, рубила правду-матку.
        Впервые столкнувшись с подобным отношением к вербальным символам, к подобнойнеприкрытости, я несколько оторопела и близоруко отнесла прямодушие Людмилы к недостаткам воспитания. К бестактности.
        И вот теперь скучала. Без альтер эго, без правды желаний, преподносимой без прикрас, с мучительным количеством приставок «без» - одна. Отрезанная этими приставками от самой себя.
        (Наверное, в чем-то все же правы американцы, оставляющие миллионы на кушетках психоаналитиков: проблемы надо проговаривать. Вслух. И для некоторых признаний полезней доктор, связанный гонораром, чем лучший друг с бутылкой водки и пьяными слезами. Индульгенции всегда бывали платными. Хочешь выговориться - плати в кассу и ложись на кушетку.)
        Артем для роли альтер эго не подходил совершенно. У нас отсутствовал конфликт. Мы одинаково смотрели на многие вещи, читали одни и те же книги и спорили, пожалуй, не по причине внутреннего конфликта, а из-за разницы социального положения. Я - вот уж сирота казанская - отстаивала благородную бедность, он, что естественно, стоял на позициях преимущества материального стимулирования общества.
        И оба лукавили.
        Он признавал, что его потребности перекрыты многократно и излишне - потеряно чувство удовлетворения от обладания необходимым. Я принимала его позицию - эквивалентом успеха (но не таланта, на этом я стояла твердо) все же остаются денежные знаки. Точнее, их количество.
        В общем, болтали о чепухе у зеленой лампы.
        Пыжились многословно, принимали позы.
        В некоторых кругах такое времяпрепровождение считается флиртом. Интеллектуальной интрижкой прислуги и скучающего господина. Изысканно платоническим романом на уровне мировоззрений. Мы как бы флиртовали, обмахивались веерами из книжных знаний, у каждого наготове была отточенная шпилька из цитат.
        Забавно. Не скучно. И поднимает тонус.
        Но случались и просто разговоры.
        - Я слышала, ты сломал ногу, катаясь на лыжах?
        - Да, не повезло. Точнее, какой-то придурок пошутил. Подрезал на сноуборде и столкнул со склона. Но я сам виноват, полез туда, где запрещен спуск… В общем, получил то, что заслужил. Если инструктор говорит - опасно и весь склон флажками обвешан - не лезь. Здоровее будешь.
        - А страшно было? - Поджимая ноги, я представляла, как лечу по каменистому склону к пропасти.
        - Да я толком-то и испугаться не успел, - пожал плечами Артем. - Раз! И вниз лечу. На камни.
        - А придурка того наказали?
        - Он успел съехать. Его не нашли.
        - Какой ужас! А ты на помощь звал? Пытался сам выбраться?
        - Не-а. Я без сознания валялся. Только шлем и спас.
        Иногда я расспрашивала Артема о родственниках. Например, меня очень удивляло, почему, несмотря на неприкрытую, явную неприязнь к его матери, бабушка продолжает жить с ней под одной крышей. Капитолина Фроловна демонстративно игнорировала невестку и общалась с ней через Клементину или Зинаиду.
        Ирина Владимировна подобных демонстраций не производила, но было заметно, с каким напряжением она переживает даже редкие встречи с бывшим прокурором.
        - Это старая история, - говорил Артем. - Когда-то бабушка не одобрила выбор папы. Потом, узнав, что по завещанию ей обусловлено только содержание, а не доля, вообще начала судиться…
        - Бабушка судилась с невесткой и внуком?!
        - Ага, - усмехнулся Артем. - Всю Москву насмешила. Когда процесс проиграла. Если бы мама захотела, вообще могла бы объявить бабулю недееспособной.
        - Круто. А Ирина Владимировна отважилась бы это сделать?
        - Вряд ли. Но когда бабушка пыталась инициировать процесс по другим претензиям - она у нас в принципе неровно к судам дышит, - мама ее припугнула. Не столько результатом, сколько позором…
        - Странные у вас в семье отношения. А тебя бабушка любит?
        - Она любит Фуню. Потом - Зинаиду. Потом себя уважает. После этого стоят внуки. Благовоспитанные и послушные.
        - Это ты-то - благовоспитанный? - фыркнула я, вспоминая фотографии из Артемова мобильника, там он плясал на костылях в обнимку со стриптизершами.
        - Ну да. Порой - благовоспитан, - притворно нахмурился тот. - Но самым примерным мальчиком в нашей семье априори признан Георгий - сын старшего сына бабы Капы, дяди Виктора. Жорик у нас тип скучный, но морально устойчивый. Как, впрочем, и вся дядина семья. Была бы бабушкина воля, все наследство отца перешло бы по их линии. Из-за того она и по судам ходила.
        - Но это же несправедливо! Деньги заработал твой отец, распорядился ими по своему усмотрению - оставил жене и сыну. Неужели бабушка этого не понимает?
        - У бабушки понимания, знаешь ли, с какими-то вывертами. Деньги семьи она распределяет не по законам, а по симпатиям. Дядя, на ее взгляд, заслуживает того, чтобы быть богатым, с бесприданницы невестки достаточно и малого. Дядя - плоть и кровь, невестка - пришлая гордячка.
        - А ты? Ты тоже плоть и кровь.
        - Тоже. Но по «справедливости» наследство надо распределить между всеми внуками и доверить распределение бабушке.
        - Глупость какая. Деньги заработали твои родители!
        - Но начальный капитал дали бабушка и дедушка. Судья и прокурор.
        - Ах вот оно в чем дело… И много денег отвалили судья и прокурор?
        - Все накопления, которые и так бы сожрала инфляция. Бабушка не умеет тратить, зато копит хорошо. Она бы эти деньги потеряла в сберкнижках, чулках и под подушкой. Она никак не может простить маме, что та распорядилась ее накоплениями с умом. Наверное… зависть гложет, что ли?.. Обокрало государство, а кажется, что собственный сын. Понимаешь?
        - Смутно, - призналась я. Мои бабушка и дедушка не могли отпустить родителей с дачи, не напихав багажник «запорожца» овощами и фруктами. Все им казалось - мало. Мало дети берут. Скромничают.
        Впрочем, аппетиты разгораются во время еды. (А чувство сытости пропадает с возрастом.) И что я вообще могу знать о том, что происходит с человеком при дележе миллионов? Может быть, жадность возрастает пропорционально размерам богатства? Дает метастазы и поглощает личность целиком… Тем более когда всю жизнь прожил, считая себя великим умником, а тебя вдруг обскакала умом и хваткой какая-то девчонка-невестка… Наверное, умение признавать собственную несостоятельность тяжело дается не только пожилым прокурорам. Ведь кажется - и я бы так смогла! Только времени сообразить дали мало!
        Но умение осознать, поймать момент - редкий талант.
        Моя соседка тетя Шура возненавидела невестку за то, что та лучше готовила и сын перестал нахваливать мамину стряпню. Да еще пошутил неудачно: «Тебя бы, мама, к Раечке на повышение квалификации…»
        Какая мама это стерпит? Только та, у которой чувство юмора лучше, чем у сына.
        - А дядя Виктор не обижен тем, что накопления родителей достались младшему брату? Не поддерживает бабушку?
        - Нет, - покачал головой Артем. - После смерти дедушки два брата и бабушка договорились: четырехкомнатная квартира в центре Москвы достается старшему - Виктору, делить ее не будут; деньги берет в работу отец. Квартира стоила и стоит гораздо больше, чем оставил папе дед. Намного больше. Мама и папа несколько лет скитались по коммуналкам, пока деньги на свое жилье заработали. Причем отмечу: вместе заработали. А когда папа купил этот дом, записал в его владелицы и бабушку. Знал, что та мечтает переехать на природу, и… вот что мы теперь имеем, - закончил грустно. - Бабуля считает треть дома своей собственностью.
        На это я могла бы ответить только одно: «Моя мама всегда говорила, что счастливый человек должен рождаться и умирать в семье. Ваша бабушка, видимо, хочет себе этого счастья». Но я промолчала.
        Ирина Владимировна наших вечерних встреч не одобряла. И я не совсем понимала почему. Ведь большую часть собственной жизни Ирина Вяземская провела, сражаясь за кусок хлеба. По рассказам Артема, она студенткой мыла полы в аудиториях, потом, уже работая, ходила подметать подъезды…
        Откуда в этой достаточно молодой, так сказать, продвинутой женщине этот странный снобизм? Увидев меня и Артема однажды вечером в библиотеке, она так однозначно дала понять свое недовольство, что два флиртующих «интеллектуала» подморозили языки и разбрелись по постелям, не сказав друг другу даже «спокойной ночи». Под немигающим взглядом холодных голубых глаз мы только кивнули. Как нашкодившие школяры, честное слово!
        Но встреч под зеленой лампой в библиотеке не прекратили. Немного тайных и оттого волнующих. Скорее для Артема, чем для меня, не могу сказать, что ситуация казалась мне пикантной.
        Но вот Артема это забавляло. Он чувствовал себя ребенком, секретничающим под одеялом. Скучающий загипсованный верзила играл в войнушку: днем обменивался со мной шифрованными взглядами, вечерами превращался в белорусского партизана, пробирающегося в ставку на моторизованной коляске.
        Мне было двадцать три года, ему второго января должно было исполниться двадцать восемь. Неужели мы не наигрались в казаков-разбойников?
        (По сюжету принц должен защищать свою привязанность к Золушке от нападок. В приличном карманном чтиве для дам всегда присутствует конфликт - строгого родителя с неразумным чадом или того же чада с бывшей привязанностью.
        У нас все было не по правилам. И оттого неинтересно. Скучно, растянуто, тускло, в смысле развития сюжета.
        Какую даму в электричке заинтересуют около-интеллектуальные разговоры двух голубей под абажуром?..)
        Интрига получила развитие двадцать пятого декабря, с приездом в Непонятный Дом полковника ФСБ.
        До этого момента я видела Муслима Рахимовича лишь дважды. Первый раз он сообщил мне, что удалось завязать телефонную переписку с посредником.
        - Мы сообщили, что выполнение контракта необходимо отсрочить, так как произошло непредвиденное. Горничная-диабетик стащила инсулин, воспользовалась им для своих целей и погибла. Вторая подряд смерть от тех же причин будет выглядеть подозрительно. Так что - ждем.
        - Понятно, - несколько расстроенно кивнула я тогда, а на напоминание полковника:
«Если с тобой кто-то свяжется, немедленно сообщи» - кивнула повторно.
        Второй раз я видела Муслима Рахимовича буквально мельком.
        - Пока без изменений, Алиса, - сказал он мне и заперся в кабинете с Ириной Владимировной.
        Для полковника и его высокопоставленной подруги Алиса Ковалева была всего лишь винтиком. Составляющей частью послушного механизма.
        Но двадцать пятого декабря все изменилось. Муслим Рахимович приехал до ужина и, когда я принимала его пальто возле входной двери, сказал довольно громко:
        - Алиса, будьте добры, принесите в малую гостиную чай. Я буду там с Ириной Владимировной и Артемом.
        Просьбу-приказание он произнес будничным, рассеянным тоном и сразу ушел, а у меня подкосились ноги. Обычно сервировочный чайный столик гостям подавала Клементина Карловна. Изменения в протокол могли внести лишь угроза, неожиданно возникший форс-мажор?
        От волнения и тягостных предчувствий я едва смогла завезти в лифт всегда такой послушный столик. Чашки, блюдца и ложечки недовольно позвякивали, когда я провозила-протаскивала колесики над стыками ковров, поза, в которой я вкатила столик в гостиную, совсем не была грациозной. Похолодевшая спина застыла верблюжьим горбом, приготовилась к удару хлыста.
        - Садись, Алиса, - не обращая внимания на чай, сказал полковник.
        Я оглядела комнату и испытала острый приступ дежавю. На Ирине Владимировне, сидевшей в том же кресле, было платье, похожее цветом на одежду, надетую в тот день. Полковник был в черном костюме и темном галстуке. И только Артем, устроившийся в кресле-каталке в стороне от взрослых, немного выпадал из дубля.
        Я чинно села на краешек дивана, сложила ладошки поверх передника. Полковник оглядел собравшихся и начал.
        - Ситуация складывается следующим образом, - произнес он довольно мрачно. - Выйти на заказчика или посредника не удалось. Телефон, с которого отправляются сообщения, активируется только на момент передачи, всегда в разных районах. Время проходит и теперь играет на руку противнику. Предлагаю ускорить события. Заставить их зашевелиться.
        - Как? - Голос Ирины Владимировны сорвался от волнения.
        - Во-первых, Ирина, на второе января у вас намечается прием по случаю дня рождения Артема?
        - Да. Но я еще…
        - Прием придется отменить, - жестко перебил полковник.
        - Почему?
        - После отправки сообщения о том, что случайно погибла горничная, от заказчика или посредника пришла рекомендация: «Советуем задействовать второй вариант». Мы написали, что инсулин утерян - горничная поставила его рядом со своей склянкой и теперь «торпеда» не знает, где какой препарат. Надеялись зацепить курьера при передаче повторной дозы… Но тогда-то и пришел совет - использовать второй вариант.
        - И что ты предлагаешь?
        - Пока мы тянем время, но бесконечно это продолжаться не может. Мы не знаем, что там за второй вариант, придется изворачиваться и настаивать на первом, известном варианте.
        - Господи, да когда же это кончится, Муслим?! - воскликнула Ирина Владимировна. - Сколько еще ждать?!
        - Недолго, - значительно произнес полковник. - Срок контракта, о чем напомнили
«торпеде», жестко ограничен временем. Все должно произойти до второго января.
        Ирина Владимировна охнула и обхватила левой рукой шею. Ее лицо побледнело. Муслим подскочил к подруге, поднес ей чашку с чаем:
        - Выпей, Ирочка, выпей. У тебя таблетки есть?
        Вяземская слабо мотнула головой, указывая на тумбу, на которой лежала сумочка, полковник в два прыжка метнулся до тумбы и обратно, вытряхнул на стол содержимое сумки, и Ирина Владимировна, выбрав из вороха лекарственных упаковок нитроглицерин, засунула под язык крошечную красную горошину.
        Пока Муслим Рахимович хлопотал над подругой-сердечницей, я попыталась выяснить, из-за чего переполох. Что такого особенного сказал Муслим Рахимович, когда назвал дату рождения Артема? И почему его маме сразу сделалось дурно?
        Оглянувшись на Артема, я попыталась поймать его взгляд и удивилась еще больше: лицо мажора-бонвивана вдруг показалось мне внезапно постаревшим. Щеки опали и вытянулись, лоб собрался пучком морщин над переносицей, глаза спрятались в серые впадины и несколько остекленели.
        Только через минуту мне удалось перехватить этот потухший взгляд, направленный на мать, и кивком отправить безмолвный вопрос: «Что случилось?!»
        Артем нажал на кнопку управления коляской, подъехал ближе и хриплым шепотом сказал:
        - Целью «торпеды» была не мама. Целью «торпеды» был и остаюсь я.
        Глаза мои чуть не выкатились из орбит, Артем невесело усмехнулся и отвел взгляд.
        (Вот, оказывается, как бывает, когда по дому проносится призрак смерти! Удобные слова куда-то исчезают, в голове остаются только бессмысленная чепуха и желание выразить никому не нужное соболезнование.
        Но выражать соболезнования будущей жертве абсурдно. Что может быть глупее: погладить человека-мишень по плечу, пробормотать: «Как жаль, что все так несправедливо и страшно!» Артем не хуже меня знал, что получил отсрочку приговора по случаю. Сочувствия были неуместны.
        Но в голове застряли соболезнования, похожие на лепет у постели безнадежно больного: «Ты это, друг, крепись, все обойдется?»)
        Не желая и дальше погружаться в пугающую тишину, я изобрела вопрос:
        - А ты уверен? - в подстрочнике звучало все же: «А может, обойдется?»
        - Почти уверен, - кивнул Артем. - Второго января я вступаю в права наследования. Это жестко оговорено в завещании папы.
        - И что с этим изменится? - шепотом, поглядывая на спину полковника, склонившегося над Ириной Владимировной, спросила я.
        - Де-факто - ничего. Я не слишком стремлюсь в кресло президента холдинга. Де-юре - все. Мама теряет право подписи.
        - И кто-то этого очень не хочет?
        - Выходит так, - мрачно согласился наследник миллиардов.
        (Как, однако, странно. И достоверно. Пока Ирина Владимировна считала жертвой себя, она держалась. Произошло смещение акцентов, и малейший намек на угрозу ее ребенку едва не остановил от ужаса материнское сердце.
        В сцене, которая только что разыгралась передо мной, было что-то поистине шекспировское. Изломанная внезапно свалившимся не счастьем женщина собирала остатки воли и готовилась к отпору…)
        - Все разговоры откладываются на потом, - хлопотал верный полковник. - Тебе надо прилечь, Иринушка…
        - Нет, я в порядке, - отмахивалась Вяземская. - Давай договорим сейчас. Ты хочешь что-то предложить?
        - Хочу, но это терпит. Правда терпит.
        Под ворохом разбросанных на столе женских мелочей загудел и завозился сотовый телефон. Ирина Владимировна дотянулась до трубки - полковник хотел ей помочь, но гордая женщина оттолкнула его руку, посмотрела дисплей и, пробормотав: «Это Виктор, надо ответить», сказала в телефон:
        - Добрый день, Витенька, слушаю тебя… Да, да, спасибо… Нет, все в порядке… Прости, но с подарком не стоит торопиться. Мы переносим торжество на… на десятое января. Третьего Ар тему снимают гипс, он хочет встречать гостей, стоя на ногах… Что? Нет, тросточка у нас есть…
        Да, да, приличная, с серебряным набалдашником. Ну, все, привет родным… Ах, Марья. Ну, дай ей трубочку.
        Если бы я своими глазами только что не видела, как Ирина Владимировна кидает в рот нитроглицерин, ни за что бы не поверила, что десять минут назад ей было плохо. Спокойная и собранная, она чирикала с Марьей - родной сестрой покойного мужа - о каких-то предполагаемых подарках и гостях, обсуждала новогодние приготовления и отказывалась ехать куда-то в гости. По дому Вяземской носился призрак смерти, а она - беспечно и натурально - трепалась о пустяках.
        И только бисерные капельки пота над верхней губой показывали, как нелегко дается этабеспечность. Я, Артем и фээсбэшник смотрели ей в рот и диву давались.
        (Подобная степень лицедейства достигается путем длительных тренировок. Нарабатывается опытом в борьбе сильной женщиной против общего врага - мужчины в бизнесе.
        Наше оружие - притворство - отточено острее.)
        Выключив мобильный телефон, Ирина Владимировна залпом выпила остывший чай и строго сказала:
        - Слушаю тебя, Муслим. И давай без этих твоих уверток. Четко, по делу.
        Муслим Рахимович провел пятерней по синеватому от выступившей щетины подбородку, исподлобья взглянул на упрямую подругу и остальную компанию и сказал так:
        - Артема надо вывести за линию огня. Убрать.
        - Согласна, - сразу кивнула Вяземская. - Как?
        - Завтра, двадцать шестого декабря, ты скажешь всем, что Артем впал в кому. Поехал в клинику на процедуры, там ему ввели какой-то препарат, от него произошел анафилактический шок - и Артем впал в кому.
        - Какой препарат? - сразу уточнила мать. - У Артема нет аллергии на медикаменты.
        - Если ты согласишься с предложенным вариантом, позже я сообщу список возможных препаратов. Его подготовили.
        - А что это даст? - прищурилась Ирина Владимировна.
        - Ну, во-первых, мы разделим «киллера» и жертву, Алису и Артема. Поставим в больнице негласную охрану, подождем реакции заказчика. Как я думаю, в больницу к Артему кто-то явится. Не обязательно туда направят Алису, но… все же она не совсем посторонний в этом доме человек, так что, возможно, приказ действовать поступит ей и Алисе придется съездить в клинику.
        - А если за больницей будет установлено наблюдение? - быстро парировала Вяземская. - Алису опознают как фальшивую «торпеду».
        - Во-первых, Ирина, нам страшно повезло - Алиса чрезвычайно похожа на погибшую девушку, так что будет достаточно минимального грима. А во-вторых, в частной клинике - подземный гараж и довольно мало персонала. Любой новый человек на виду. Если Алисе отдадут приказ, она съездит в больницу и объявит, что покушение не удалось, в палате все время находилась медсестра. Позже, я думаю, она сможет отказаться от выполнения контракта из-за невозможности его исполнения.
        - То есть, - медленно проговорила Ирина Владимировна, - ты хочешь организовать в больнице засаду? Ловушку?
        - Да.
        - А где будет в это время Артем?
        - Где угодно, только не в больнице, - категорически заявил полковник. - Высокий блондин с загипсованной ногой - слишком заметная фигура. Не надо его там светить. В палате будет лежать наш человек.
        - Может быть, переправить тебя за границу, а, сынок? - задумчиво глядя на примолкнувшего сына, произнесла Вяземская и ответила сама себе: - Нет. Перевозить тебя очень сложно. Приметно - коляска, костыли… Я спрячу тебя здесь. В бункере.
        - Правильно, - одобрил Муслим Рахимович. - Я надеялся, что ты предложишь именно этот вариант - дома, в бункере. И об этом будем знать только мы четверо. Алиса поможет Артему во время твоего отсутствия, Ирина. Так что неделю, думаю, наш парень взаперти продержится. Верно, Артем?
        - А что мне остается? - недовольно буркнул несчастный принц.
        - Тебе остается думать о своей безопасности, - строго произнес полковник и обратился к Вяземской: - Ирочка, ты успеешь все подготовить?
        Пока взрослая часть заговорщиков обсуждала технические детали пленения Артема, я спросила его шепотом:
        - А что это за бункер?
        - Наследство от прежнего хозяина дома, - так же тихо ответил Артем. - На третьем этаже между спальнями есть так называемая «тревожная комната», куда в случае опасности - грабежа, например, - могут укрыться хозяева.
        - И где она там находится? - удивилась я. Уборку третьего этажа, оранжереи и спален, я и Вера делали только вчера, и никаких лишних дверей не видели.
        - Вход в комнату за платьевым шкафом в спальне мамы.
        Я вспомнила ощущение, которое всегда появлялось у меня на третьем этаже, и удивилась своей недогадливости. Размеры комнат и длина коридоров вызывали у меня чувство диспропорции: спальня Ирины Владимировны и комната ее сына казались чуть меньше, чем это предполагалось по протяженности коридора.
        - Об этой комнате, мы в шутку называем ее «бункер», знают только члены семьи.
        - А Клементина Карловна в курсе?
        - По-моему, нет. Папа запретил рассказывать о существовании бронированной комнаты кому-либо, кроме членов семьи… но надо уточнить у мамы. Столько лет прошло…
        Ирина Владимировна и Муслим Рахимович закончили совет старейшин, и Вяземская, невзирая на уговоры полковника отдохнуть, позвала всех к столу.
        Мое присутствие на ужине предполагалось. Я подавала закуски. Разносила холодные и горячие блюда под неусыпным контролем Клементины Карловны.
        Муслим Рахимович уже почти расправился с внушительной порцией семги под яичным соусом, уже обсасывал косточку, когда из кармана его пиджака раздалось пение мобильного телефона.
        - Прошу прощения, - пробормотал полков ник, достал трубку и после начальственного:

«Слушаю» - секунд двадцать молча внимал телефону. Потом, бросив короткое: «Отбой», положил трубку на стол и некоторое время ото ропело разглядывал противоположную стену. -
        Ничего не понимаю, - произнес, наконец, он.
        Промокнул губы белоснежной льняной салфеткой, скомкал ее, отшвырнул на соседний свободный стул: - Черт! Ничего не понимаю!
        Я в тот момент стояла за спиной Ирины Владимировны с только что снятой со стола тарелкой с остатками рыбы и шпината; разозленный и даже обескураженный вид полковника ФСБ остановил меня, не выпустил из столовой.
        - Что-то случилось, Муслим? - настороженно, сипло спросила Вяземская.
        - Да! - резко выбросил ее друг. Но, увидев, что в комнату заходит Клементина Карловна с плетеным блюдом, наполненным свежими булочками, сказал довольно спокойно: - Клементина Карловна, мы будем пить кофе в малой гостиной. Попросите Алису все принести туда.
        Сказал, с шумом отодвинул стул и вышел, не дожидаясь хозяев дома.
        Было заметно: господину полковнику необходимо что-то обдумать.
        А может быть, он вышел, собираясь посекретничать с кем-то из своих коллег по телефону без посторонних, очень взволнованных лиц…
        Сервированный кофейный столик не привлек ничьего внимания. Ирина Владимировна сидела в любимом кресле, Артем на этот раз подъехал ближе к матери и держал ее за руку, голос Муслима Рахимовича доносился из смежного с гостиной кабинета.
        - Убери верхний свет, включи бра и садись, - практически не глядя на меня, сказала
        Ирина Владимировна. От яркого света у нее резало глаза и, видимо, начинала болеть голова.
        Я выполнила указание, включила настенные лампы так, чтобы свет не попадал на лицо Ирины Владимировны. В комнату вошел Муслим Рахимович. Обойдя нашу сгрудившуюся в одном месте компанию, сел чуть дальше - в кресло, стоящее четко напротив подруги, а не привычно по правую руку от нее за чайный столик, - пошевелил губами и, сцепив пальцы на животе в замок, сказал:
        - Через сорок две минуты после того, как ты, Ирина, сообщила родственникам об изменениях в дате празднования дня рождения Артема, на сотовый «торпеды» пришло сообщение. Срок кон тракта продлен до десятого января.
        В отличие от опытного фээсбэшника, Ирина Владимировна не сразу поняла, что такое особенное она только что услышала. Ей понадобилась минута для того, чтобы усвоить информацию, распределить ее по полочкам и вычленить главное: сорок две минуты. Сорок две минуты назад на наших глазах она спонтанно выбрала число - «десятое января». И через короткое время это число отразилось на дисплее телефона мертвой
«торпеды».
        - Откуда?! - произнесла она едва слышно, но горячо. - Почему?! - И уже привычным жестом обхватила горло ладонью, глаза ее, казалось, выпучились от удушающего движения.
        - Я сам бы хотел это знать, - хмуро признался полковник. - Ты сообщила своим родственникам о переносе времени приема, и это тут же отразилось на сотовом телефоне «торпеды». Прошло сорок две минуты, Ирина, сорок две.
        - Ты хочешь сказать… это кто-то из наших?!
        - Я ничего не хочу сказать. Я вижу.
        - Подожди, подожди, - забормотала Вяземская. - Но ведь это… Белиберда какая-то! Взаимоисключающие факторы!
        - Да, - кивнул Муслим. - Взаимоисключающие. Если дело касается наследства, а только это предположительно может интересовать ближайших родственников, упор должен был идти на четкое удержание сроков - второе января. Десятое января - число, ничего не решающее. Прием, тусовка - и только.
        Ирина Владимировна тряхнула головой:
        - Бред какой-то. Что может быть связано с приемом?! Кого-то хотят убить именно на празднике?!
        - Нет. В сообщениях упоминается не число, в которое требуется привести приказ в исполнение, а время, до которого продлен контракт. То есть жертва все время находится в доме, куда направили убийцу.
        - Ничего не понимаю, - повторила Вяземская.
        Муслим Рахимович достал из кармана сигареты, получил от Артема пепельницу и, установив ее на подлокотник, закурил.
        - Вся выстроенная прежде логическая цепь разрушена, - сказал он, пуская дым через нос. Ирина Владимировна и мы с Артемом во все глаза следили за рассуждающим вслух комитетчиком. - Если раньше упор в расследовании делался на людей, заинтересованных в том, чтобы Артем не вступил в права наследования, теперь все меняется. Фактор наследства практически исключен. Или все же… - задумчиво поднял он глаза вверх, - может быть, дело в празднике? Кто-то не хочет неожиданного сюрприза, - медленно, как бы сам с собой, рассуждал Муслим Рахимович, - кто-то собирается предотвратить торжество?.. Ира, что будет на празднике?
        - Ничего! - выкрикнула Вяземская. - Обычная тусовка!
        - Ты собиралась пригласить какого-то эксклюзивного гостя?
        - Нет!
        - Подготовила какое-то сообщение?
        - Нет! Обычное торжество с обычным набором гостей!
        - И все? - прищурился полковник. - Подумай.
        - Ничего необычного на приеме не будет! Никого эксклюзивного я не приглашала! Все будет как всегда - друзья, родственники, знакомые! Никаких сообщений и объявлений я зачитывать не собираюсь!
        - Так, ладно, успокойся. Потом, в спокойной обстановке, обдумаешь все еще раз. Артем, - обратился полковник к наследнику, - у тебя на праздник никаких необычных заготовок нет?
        - Нет, - чистосердечно признался наследный принц, - ничего особенного. Все как всегда.
        - Ты уверен? - пытливо вопрошал комитетчик и друг.
        - Да говорю же - нет! - вспыхнул Артем. - Всеми приготовлениями, как обычно, занимается мама. Я только вношу в список приглашенных своих друзей.
        - Этот список не изменился? - продолжал допытываться Муслим Рахимович.
        - Нет! Всё те же, все так же!
        Полковник затушил в пепельнице докуренную почти до фильтра сигарету, перегнулся через подлокотник, дотянулся до столика на колесах и, взяв чашечку кофе, выпил ее залпом.
        - Муслим, - окликнула Ирина Владимировна, - а что ты раньше думал? Кого подозревал?
        - Подозревал многих, - разглядывая мрачно донышко чашки, где перекатывались последние капельки кофе, сказал тот. - Но акцент все же делался…
        - Муслим, не томи! - подстегнула Вяземская. - Скажи четко, кого подозревал!
        Но сбить полковника оказалось не так-то просто.
        - Артем, - спросил он, - насколько мне известно, у тебя не слишком хорошие отношения с советом директоров холдинга?
        - Можно сказать и так, - кивнул будущий глава предприятия.
        - Если бы ты не успел вступить в права наследования и, прости, умер бы до второго января, совет директоров продолжил бы работу на прежних условиях, оговоренных в первой части завещания твоего отца. Так? - Наследник кивнул. - Но если бы ты умер после второго января, твоя мама уже наследовала бы тебе, по твоему завещанию… она ведь единственный наследник? Ты не менял завещания?
        - Нет. Все остается маме. Безраздельно.
        - То есть она получала бы полное право единолично решать многие вопросы и даже устранять директоров исключительно по своему усмотрению. И так же из завещания - твоего завещания - исключается пункт, специально оговоренный твоим отцом: «Деньги остаются в семье». Ирина получила бы право распоряжаться только своими деньгами, руководствуясь только своими интересами и симпатиями, включая или исключая остальных Вяземских…
        - Муслим, зачем ты все это объясняешь?! - нетерпеливо перебила Ирина Владимировна. - Мы и так знаем, кто что получит и на каких условиях!
        - Я систематизирую данные, - буркнул полковник. - Не мешай, а поправляй, если ошибусь. Пока я все говорил правильно?
        - Да.
        - В неизменности условий завещания заинтересованы и Вяземские, и совет директоров, с которым у Артема не сложились отношения?
        - Да!
        - Теперь, после известного сообщения, у нас остаются только Вяземские, - констатировал полковник. - Кто-то из них может рассчитывать на особое расположение и считать, что он в случае смерти Артема получит нечто большее, чем остальные?
        - Нет. У меня со всеми ровные отношения. Я никого не выделяю и обнадеживать не стала бы.
        - Понятно. Когда тебе звонил Виктор, он не сказал, что на обеде в его доме присутствует кто-то посторонний?
        - Нет. Там были он, жена, дети и Марья.
        - Мои ребята пробили звонки с домашнего и мобильного телефонов всех присутствовавших за обедом. Так вот, ни один из Вяземских не звонил сам. Если, конечно, у кого-то из них нет телефона, зарегистрированного на другую фамилию… - замялся ненадолго полковник. - Но тогда совсем плохо.
        - А им кто-то звонил? - подстегнула замолчавшего друга Ирина Владимировна.
        - Да. Каждому из них кто-то звонил. Но, - полковник развел руками, - всех абонентов легко идентифицировать. Друзья, знакомые, подруги - и никакой видимой связи с советом директоров.
        - Если только у кого-то из Вяземских и директоров нет незарегистрированных телефонов… Но тогда это уже вселенский заговор, - задумчиво проговорила Ирина Владимировна и, внезапно ударив по подлокотнику ладонью, воскликнула: - Нет! Я не верю! Виктор - порядочнейший человек, его дети - милейшие создания, Нана… Нану вообще заподозрить невозможно!
        - А Марью? - тихо вставил полковник.
        - Марью?! - переспросила Вяземская. - Да она вообще не от мира сего! Деньги ее интересуют поскольку-постольку! Крутится вокруг своего дома моды, мужиков меняет… причем богатых…
        - А если у нее финансовые проблемы? А смена наследников дает надежду…
        - Муслим! - перебила Вяземская. - Ты сам-то в это веришь?! Марья прислала убийцу в мой дом? Убить Артема? Да она в нем души не чает! Говорит: племянник - единственный нормальный человек в семье!
        Муслим Рахимович крякнул, собрал на лбу морщинки и ответил:
        - Я верю фактам, Иринушка. А против них, как известно, не попрешь.
        - А если кто-то из них сказал, что прием переносится на десятое января, в случайном разговоре, кому-то из друзей?
        - А у друзей мотива нет, - отрезал комитетчик.
        - А у Вяземских есть? - фыркнула мадам. - Прием десятого, а не второго. Наследство здесь ни при чем!
        - Вот это-то и странно, - согласился полковник. - Все вывернуто наизнанку - телега стоит перед лошадью.
        Ирина Владимировна раздраженно покусывала губу, друг посмотрел на нее с сочувствием, встал с кресла, подошел, сел перед ней на корточки. Заглянул в глаза, нежно сжал пальцы.
        (Эх, всегда я подозревала, что ладный полковник «соль с перцем» - не просто друг Ирины Владимировны!)
        - Ирочка, все будет хорошо, - сказал он с любовью. - Все будет хорошо.
        - Но теперь ты снова не знаешь, кто цель киллера? - грустно усмехнулась Вяземская. - Я или Артем…
        - Да. Теперь не знаю.
        - И что ты будешь делать? Засадишь в бункер и меня?
        - Нет, - тихо произнес полковник. - Я выведу из-под удара вас обоих.
        - Как? Найдешь убийц?
        На этот, пожалуй, риторический вопрос полковник не ответил. Он крепко сжал пальцы Ирины и, гипнотизируя взглядом, попросил:
        - Вспомни, пожалуйста, день, следующий за днем, когда ты узнала, что в твой дом заслали «торпеду». Вспомни. Я тогда приехал к тебе в офис. Ты была расстроена. Мы говорили. Потом приехала Марья. Помнишь?
        - Да, - заторможенно кивнула Вяземская.
        - Марья спросила, чем ты огорчена. Ты списала все на старую историю с Артемом и горничной. Помнишь?
        - Да.
        - Ты сказала, что застала сына в постели с горничной… Мариной, кажется?
        - Да, да.
        - Позже, когда я ушел, ты называла это имя Марье?
        - Нет, - протяжно отозвалась дама. - Кажется, нет.
        - Мне мало «кажется». Вспомни. Вспомни, что и как конкретно ты рассказала Марье?
        - Да ничего я ей больше не говорила! - вспыхнула Ирина Владимировна и отпихнула руку друга. - О той истории мы говорили только при тебе и больше к ней не возвращались!
        - То есть имени горничной или какой-то временной привязки ты Марье не дала?
        - Нет!
        Слушая этот разговор, я наклонила голову и из-под опущенных ресниц метнула в наследного принца слегка уничижающий взгляд.
        Так вот почему прежняя горничная Марина однажды собрала вещички и ушла из этого дома! Ее, оказывается… застукали!
        Даже из-под опущенных ресниц наследный принц взгляд засек. Скроил не слишком виноватую мину и развел растопыренные ладошки на уровне груди.
        - Алиса, - шепнул он смущенно, - я нормальный, здоровый мужик… А в то время у меня еще и рука была загипсована. Марина меня просто пожалела…
        - Ага, - тихонько фыркнула я. - А ты знаешь, что у нее муж и двое детей?!
        - Так я же не жениться на ней собирался…
        Ответ, достойный нормального, здорового мужика.
        Пусть и временно лишенного подвижности.
        Теперь многое становилось понятным. Например, почему Ирина Владимировна так бесилась, когда заставала нас в библиотеке. Почему не разрешала ловеласу-сынуле любезничать с прислугой…
        Думаю, история с Мариной обошлась ей недешево. Желтая пресса любит сюжеты в стиле ню и крупные заголовки типа: «Как я соблазнила самого завидного жениха России». За изложение пикантных поз и подробностей - жених как-никак загипсованный был - Марине отвалили бы крупную сумму. Наверняка Вяземской пришлось заткнуть ей рот утроенным гонораром.
        - Я не понимаю, зачем ты перетряхиваешь грязное белье! - горячилась тем временем мадам. - Зачем все это ворошить?!
        - А вот зачем. - Муслим Рахимович поднялся и распрямился. - Тридцать первого января, когда все Вяземские соберутся за столом в этом доме вокруг Капитолины Фроловны, ты объявишь, что Алиса ждет ребенка от Артема. К тому времени будет уже почти месяц сроку…
        - Что?!?! - в один голос взревели и я, и Ирина. Причем одинаково возмущенно.
        - Что ты несешь?! - метнув взгляд, приказывающий заткнуться, взъярилась фальшивая бабушка. - Какая беременность?! Какая Алиса?!
        - Тихо, девочки, тихо, - взмолился полковник. - Дайте договорить. Двух людей, которые могут стать жертвами для киллеров, надо вывести из-под удара. Ирина, мне за вами обоими не уследить.
        - А при чем здесь Алиса?! - не унималась Вяземская.
        - А вот при чем, - глядя попеременно то на взъяренную хозяйку дома, то на меня, приступил к объяснениям Муслим Рахимович. - Насколько мне известно, в завещании Валеры есть пункт о появлении внука. Так? Причем без разницы, какого пола, рожденного или нет, появление ребенка все меняет.
        - Муслим, но это же опасно! - взвыла Ирина Владимировна и, кажется, впервые посмотрела на меня с какой-то виноватой обеспокоенностью. - Опасно для Алисы. Ты выведешь - а это еще не факт, кстати, - нас из-под удара, но подставишь Алису!
        - Отнюдь, - не согласился комитетчик. - Как раз Алисе ничего и не будет угрожать. - Муслим Рахимович сходил за стулом на гнутых ножках, поставил его передо мной и сел. - Алиса, обещаю, вам ничего не будет угрожать.

«А моему честному девичьему имени?! - чуть не заорала я. - Какая мелочь - признаться, что залезла в господскую постель… Да я со стыда сгорю!!»
        - Нам надо произвести рокировку, - глядя мне в глаза, увещевал полковник. - Необходимо сместить акценты и заставить главарей кил лерской группы высунуться из норы. Пока, - сказал устало, - нам этого не удается. Мне кажется…
        Последнее, не слишком уверенное уточнение обеспокоило Ирину Владимировну. Она слишком хорошо знала своего друга и позволила себе вопрос:
        - Тебе кажется?.. Но ты не уверен?
        - Не уверен, Иринушка, - сознался полковник. - Мы ничего не знаем о деталях контракта, и это… это напрягает.
        - Чем?! - вспыхнула Вяземская. - Ты что-то скрываешь?! Муслим, это касается жизни моего сына! Говори!
        Комитетчик потер скулу, нахмурился и произнес:
        - Какая-то из фраз в телефонной переписке насторожила главаря киллерской группы. Его вопросы поменяли тональность. Стали подозрительней, резче.
        - В чем?
        - Не понимаю, - сознался друг. Он смотрел в мое лицо, словно искал подсказку. - Переписка практически прекращена. Мы боимся допустить еще одну ошибку, боимся спугнуть посредника или даже заказчика, мы перестали настаивать на личной встрече. С появлением нового фактора - вашей, Алиса, мнимой беременности - все изменится. Скажу больше, вся ситуация обретет достоверность. «Торпеда» тянет с выполнением заказа, поскольку начала подозревать о своем положении. Не мне вам объяснять, как сведущи современные девушки в вопросах овуляции и прочих тонкостях, порой бывает достаточно одного близкого контакта. Тем более что Ирина Владимировна еще три недели назад рассказала о похождениях сына в случайном разговоре с Марьей. Думаю, сейчас уже все Вяземские знают об интрижке и легко свяжут ее с вами, Алиса.
        И вот что получается. «Торпеда» появилась в этом доме четыре недели назад. Соблазнила сына хозяйки - что, надо сказать, бывает не лишним для успешного выполнения задачи - и теперь элементарно ждет подтверждения: задержка или нет? Получилось или стоит попробовать еще раз?
        Этим мы убиваем сразу двух зайцев. Во-первых, делаем из тебя, Алиса, важную персону. Думаю, после известия о том, что Артем в коме, а ты ждешь ребенка, наследующего миллиардное состояние, «торпеда Алина» будет изъята из, так сказать, обращения. С тебя пылинки начнут сдувать… А во-вторых, после этого же известия хозяева «торпеды» высунутся наружу. Такую ситуацию они не упустят - явятся за долей. Начнут давить, договариваться, настаивать на встрече…
        - Муслим, - тихонько вклинилась в речь друга Ирина Владимировна. - Они могут не явиться. А ждать девять месяцев. Что нам всем… прятаться и выжидать, когда пришлют новую «торпеду»? Все девять месяцев?
        - Мы заставим их поторопиться, Ирочка, - развернувшись к Вяземской всем телом, сказал полковник. - Тридцать первого декабря ты объявишь, что после Нового года Алиса уедет за границу. Думаю, к этому все отнесутся с пониманием. Иначе в России ловкую горничную начнут отлавливать журналисты. Всюду - в парикмахерской, в женской консультации, в магазине… Везде. И то, что ты собираешься спрятать Алису за границей, прозвучит вполне логично.
        - Но ведь это не факт, что Артем будет в безопасности! К нему подошлют другого убийцу!
        - А мы, Ирочка, - размеренно проговорил полковник, - через больницу пустим слух, что у твоего сына начался отек мозга. Он умирает.
        - Боже, - простонала Вяземская, - что я слышу…
        - Увы, Ирочка, но только так мы выведем Артема из-под обстрела. Поскольку, как мы теперь знаем - из-за привязки к числам, - вопрос наследования перед заказчиком не стоит. Определенно известно одно: заказ как-то связан с семьей твоего шурина или с Марьей.
        Ирина Владимировна откинулась назад, прикрыла глаза ладонью и прошептала:
        - Мне кажется, я сплю… Кто-то из родствен ников желает нашей смерти… Мне придется объявлять - самой объявлять! - о том, что мой сын безнадежно болен, а я жду внука от… прислуги.
        Разбуди меня, Муслим, скажи, что это неправда.
        - Ира, нам придется поступить именно так. Прости. Вот как ты думаешь, эти наши секретничанья не удивляют Клементину Карловну? Мы то и дело запираемся в гостиной с новой горничной, шушукаемся при закрытых дверях… По дому скоро слухи поползут. А ведь не исключено, что заказчик или хозяева «торпеды» получают откуда-то информацию, что происходит в доме. Непосредственно в доме информатора у них нет. Они до сих пор не знают, что девушка, пришедшая наниматься горничной в начале декабря, назвалась Алисой, а не Алиной… Но тем не менее предосторожность не помешает. Рано или поздно их начнет тревожить задержка с выполнением контракта, и необходимость в информаторе из дома обретет актуальность… И вот я спрашиваю: как для всего дома выглядит странная близость горничной с хозяевами?
        - Нет никакой близости, Муслим, - все так же прикрывая глаза рукой, проговорила Вяземская. - Я максимально отстранилась от Алисы.
        - Я знаю, - покачиваясь корпусом, произнес полковник. - Ты все делаешь правильно. Но шила в мешке не утаишь. Эти приватные беседы надо оправдывать. Мнимая беременность Алисы решает все вопросы и расставляет все точки над «i». Ты уж поверь мне, пересуды младшего персонала срывали уже не одну операцию. …И вот еще что… - смущенно кашлянул комитетчик. - Разговоры разговорами… Но мы так и не услышали от Алисы, согласна ли она поддержать наш план.
        Ну, слава богу. Дождалась. Три пары глаз - Вяземская по такому случаю даже ладошку от лица убрала - остановились на мне с разной степенью надежды во взоре. Артем смотрел чуть отстраненно, как будто просил подумать. Муслим Рахимович взглядом испытывал, Ирина Владимировна молила.
        Я строптиво повела плечом и помотала головой:
        - Мне все это не нравится.
        - Что вам не нравится, Алиса? - попросил уточнить полковник.
        - Играть роль охотницы за скальпами, девицы, забравшейся в постель хозяйского сына.
        Муслим Рахимович и Вяземская переглянулись - словно подачу передали, - и Ирина Владимировна непритворно, очень-очень огорченно закивала:
        - Я понимаю вас, Алиса. Роль гадкая. Вы вправе отказаться.
        - Ирина! - воскликнул полковник. - Ты…
        - Нет, Муслим. Алиса права. Ее роль только на словах простая. На самом деле ей придется пережить такое…
        - Что?! - вспыхнул Муслим Рахимович синим порохом, найдя в подруге неожиданного оппонента. - Что трудного сказать - да, я беременна! Ей не придется разговаривать по телефону с хозяевами «торпеды», это будет делать наш сотрудник через голосовой модулятор; ей не придется жить с этим «позором» - как только все закончится, окружающие узнают правду.
        Алиса предстанет перед твоими родственниками на несколько дней. И - все!
        - А если Алису просто спрятать? Сказать, была такая горничная, но уехала за границу? Для «торпеды», понимающей, что хозяева скоро начнут ее шантажировать, это более чем оправданный поступок…
        - Оправданный поступок в таком случае - отключить телефон! - взорвался темпераментный комитетчик. - Уехать из страны и отключить телефон! Как мы тогда киллеров и заказчика накроем?! А?! Алисе придется остаться! Для связи! Или вся операция теряет смысл!
        - Господи, неужели нельзя избавить девушку от этого кошмара?! - не хуже Муслима закричала Вяземская. - Ты хоть представляешь, что ее ждет после того, как о
«беременности» узнает Капитолина?!
        - Н-да, - внезапно хмыкнул сидящий рядом в моторизованном кресле Артем. - Такое начнется… Алиса, я тебе не завидую и даже не советую.
        Муслим Рахимович, неожиданно оставшийся в одиночестве, выбрал единственный путь. Отвернулся от Вяземской и обратился ко мне:
        - Алиса, хоть вы-то, понимаете, как это важно?
        Я закусила губу и через плечо комитетчика посмотрела на Ирину Владимировну.
        Ее недавняя вспышка, горячность и справедливые слова не могли не тронуть. Ее ребенку и ей самой угрожала реальная опасность, а она смогла разглядеть в горничной потенциально страдающую душу. Оказалась способна думать о ком-то.
        Было похоже, что я очень ошибалась в Ирине Владимировне Вяземской.
        - Я понимаю, Муслим Рахимович. Я согласна.
        При этих словах мама Артема опустила глаза и покачала головой. То ли с осуждением - подумай еще раз, девочка, - то ли с одобрением.
        Тем же вечером, уже не таясь, я и Артем сидели в библиотеке возле включенной лампы, отбрасывающей на лица зеленоватый отсвет абажура. Артем захватил с собой бутылку коньяка, два фужера - и медленно потягивал густой янтарный напиток. Плохое настроение наследного принца было вполне оправданным. Через день мама объявит его почти мертвым и запрет в бункере неизвестно насколько. Возможно, на неделю, возможно, на две, возможно…
        Но об этом не хотелось думать.
        - Расскажи мне о завещании твоего отца, - попросила я. - Оно какое-то странное, вычурное, что ли…
        - Согласен, - кивнул Артем. - Именно - вычурное. - Он покрутил глоток коньяка по стенкам бокала и продолжил: - Папа был совершенно фантастическим ревнивцем… Отдельное спасибо надо бабушке сказать. Свое завещание он составил десять лет назад. Мама тогда еще была цветущей молодой женщиной… И даже из могилы, - Артем грустно усмехнулся, - он продолжил доставать ее своей ревностью. После его смерти мама еще раз могла выйти замуж, родить еще одного ребенка от другого мужчины, этот ребенок не получал бы никакого права на деньги из наследства папы. Понимаешь? Только его сын наследует его деньги. И никто другой. Или, если я не доживаю до двадцати восьми лет и не оставляю кровного наследника, все деньги после смерти мамы, вне зависимости от ее решений, остаются в семье. Делятся между бабушкой и ее детьми в равных долях.
        - Но все-таки в случае твоей смерти деньги достаются маме? Она просто не имеет права завещать их никому, кроме Вяземских…
        - Да. Но сколько бы прожила мама после моей смерти? Вот вопрос. - Артем допил коньяк и покачал головой. - У мамы больное сердце, вряд ли она протянула бы долго…
        - А-а-а. Но если мама наследует тебе после второго января, завещание отца теряет силу? Она получает право распоряжаться состоянием только по своему усмотрению?
        - Да, она получает право оставить Вяземских, включая бабулю, за бортом.
        - А кто из них больше всего заинтересован в наследстве?
        - Ну, с одной стороны, все. Деньги лишними не бывают. А с другой стороны, никто. Холдинг обуза. Они бы его продали.
        - Но это же огромные деньги!
        - Да. Но и мои родственники - люди более чем обеспеченные. Не так, как мы, конечно, но хватает им с избытком. Да и срок убийства перенесен на десятое января. Весь наш раз говор абсолютно не имел смысла. Уже второго января наследство для Вяземских могло быть утеряно.
        Расспрашивать о совете директоров холдинга тоже было бессмысленно. Если бы кто-то из Вяземских обмолвился в случайном разговоре с кем-то из директоров о переносе времени торжества - в течение сорока двух минут, - Муслим Рахимович это бы знал. Посколькуслучайные разговоры проходят по обычным телефонам.
        Но никто из холдинга не звонил. Вся ситуация вращалась вокруг людей, присутствовавших на семейном обеде в доме брата покойного Валерия Андреевича.
        Странно как-то. Запутанно. Родственников может интересовать преимущественно наследство, но срок убийства отодвинут до числа, которое ничего не решает.
        - А у тебя хорошие отношения с родней?
        - Великолепные, - без малейшего колебания кивнул Артем. - Я их очень люблю, и они меня, надеюсь… тоже. Во всяком случае, никаких трений раньше не возникало.
        - Только с бабушкой, - понимая, что становлюсь бестактной, врезала я.
        Артем простил мне это. Только рукой махнул:
        - Баба Капа может отшлепать. Но убить…
        Меня или даже маму… Она - прокурор, а не преступник. У нее на любой криминал врожденная идиосинкразия. Она суды любит за справедливость, а не за острые впечатления.
        - Тогда - кто? Вопрос повис в воздухе.
        - Алиса, у тебя есть родственники?
        - Да, конечно. Два дедушки, бабушка, два дяди и четыре двоюродных сестры.
        - У вас хорошие отношения?
        - Отличные.
        - И ты могла бы кого-нибудь из них подписать на роль заказчика убийства?
        - Нет, Артем, - честно призналась я. - Но нам нечего делить. Мы свободны.
        Свободу на двадцать седьмое декабря Артем себе буквально вымолил. Взрослая часть заговорщиков торопилась уложить его в кому, а интересы наиболее вероятной жертвы совершенно не учитывались: двадцать седьмого декабря Артем ждал в гости друга. Лучшего и, пожалуй, единственного, оставшегося с самого детства. Родители Сергея несколько лет назад уехали на ПМЖ в Германию, и парни стали видеться редко. Три-четыре раза в год бывали наездами - то Сергей в Москву приезжал, то Артем срывался в Германию, - но новогодние праздники друзья традиционно встречали вместе. Обычно Сергей прилетал за несколько дней до Нового года - католическое Рождество он справлял в Дортмунде вместе с родителями, - останавливался в особняке Вяземских и вместе с другом и его семь ей отмечал все праздники подряд: встречу Нового года, день рождения Артема и Рождество по православному стилю.
        Это была традиция. Муслиму Рахимовичу пришлось смириться. Отдать парням на баловство два дня и поставить условие: сидеть в доме, наездов на кабаки не делать, выпивать умеренно.
        Сергей приехал в Непонятный Дом двадцать седьмого утром, тем же вечером два великовозрастных баловника нарушили разом все условия. Поздним вечером засунули в машину Артема и костыли и поехали кутить, пропали на московских тусовках до самого рассвета.
        Утром двадцать восьмого декабря Ирина Владимировна рвала и метала.
        Свою часть громов и молний я получила, подавая ей шубу в прихожей.
        - Алиса, - тихонько шипела Вяземская, - я думала, вы девушка разумная. Неужели нельзя было предотвратить это безобразие?! Вы были обязаны сообщить мне или Муслиму Рахимовичу о том, что эти два дурня отправились гулять! И не говорите мне, что ничего не знали!! Не выдумывайте!
        Я, по совести говоря, ничего выдумывать и не собиралась.
        Но в няньки к двум вполне созревшим дурням тоже не нанималась.
        Как-то так сложилось, что роль наперсницы была навязана мне самой Вяземской. Я подобной чести не добивалась. И потому упреки - недоглядела, не упредила, не доложила - отскакивали от меня, как сухой горох от стенки.
        Пожалев все же сходящую с ума от беспокойства мать, я напустила на себя виноватый вид. Дала Ирине Владимировне спустить пар и только после этого сказала примирительно:
        - Но ничего ведь не случилось. Ребята приехали. Спят по своим комнатам.
        - Спят! - фыркнула мадам и, громко хлопнув входной дверью, вышла на заснеженное крыльцо.
        Увидев меня тем же вечером в библиотеке в компании двух оболтусов, она скроила столь приязненную мину, что удивила не только сына, но и приехавшего друга.
        - Алиса, вы поразительная девушка, - склонившись к моему уху, шепнул германский гость. - Вы приручили маму Иру меньше чем за месяц.
        Поделитесь секретом?..
        Сергей лукавил. Даже учитывая явное недовольство мамы Иры, вызванное непослушанием сына, к его другу она относилась с обожанием. Желание рассыпать комплименты было присуще Сереже, как неотделимая часть натуры. Бывают такие люди - я не раз видела подобных, - встречая нового человека, они чувствуют потребность мгновенно добиваться расположения. Заставят улыбнуться, похвалят тембр голоса, прическу, платье или, за неимением оных качеств у горничной, придумают что-либо иное.
        В моем случае гусарской атаке Сергея подверглись румяность щек, цвет глаз и здравомыслие. Слушая его, можно было подумать, что до знакомства с Алисой Ковалевой Сереже попадались сплошь бестолковые девицы с тусклыми, невыразительными очами и фантастическими прыщами на пожухлых ланитах. Необходимость очаровывать заставляла Сергея распускать хвост и перья. Первые полчаса в библиотеке прошли под его глухариное токование, я уже начала чувствовать себя растаявшей идиоткой с букетом хризантем под черепной коробкой. Мозгов там не осталось вовсе. Идиотка бестолково улыбалась, желание вести «интеллектуальные» беседы пропало напрочь, поскольку любые умные фразы смотрелись тусклым свинским бисером на фоне красноречия неутомимого ловеласа. За пол часа Сергей придал общению куртуазную сверхлегкость, все переставил в нужном ему порядке и не похвалил, кажется, только дивную белизну свеже-обернутого бинтом гипса лучшего друга. Все, на что падал глаз Сергея, мгновенно получало наивысшую, приятную хозяину дома оценку: чай, который заварила Лидочка Ивановна, исполненный ею же пирог, портрет над камином - мама Ира
совсем не меняется, все так же хороша! - свет от лампы, таинственный и мягкий. Вчерашняя гулянка - как жаль, Алиса, что вас вчера с нами не было! Ваше общество внесло бы в любой вечер оттенок праздника…
        Я попала под обаяние неутомимого на комплименты гостя и очень удивилась, когда Артем сказал другу по-немецки какую-то короткую фразу и тот увял. Смутился и прекратил атаки.
        (Ба-а-а-а. Боюсь поверить, но, кажется, мой принц ревнует?!
        Как жаль, что я не знаю немецкого. В институте я выбрала факультатив французского языка, а основной у меня - английский.)
        Снимая возникшую вдруг неловкость, я заполнила паузу вопросом:
        - А как давно вы не виделись?
        Вопрос я намеренно адресовала обоим глухарям.
        Ответил Артем. Отчего-то сухо. Кажется, суетливо-старательное красноречие друга его не то что раздражало, просто сбивало с привычного неспешного ритма. В Артеме в принципе отсутствовала освобожденная от мыслей легкость, свойственная Сергею. Они прекрасно дополняли друг друга. И как мне думалось, их роли давно были распределены: Сергей убалтывал девиц до невменяемости, очаровывал их; Артем давал тандему завершающую основательность и глубину. Все эти качества становились в Артеме более выпуклыми и заметными на фоне легковесного друга.
        (Но вот убей меня бог, не отвечу, какая из сторон была мне ближе! Что более привлекало - беспечность и яркое остроумие Сергея или вдумчивость и рассудительность Артема? Обе черты оказались одинаково утомительными при длительном общении…)
        - Я прилетал в Германию три месяца назад, - сказал Артем. - Катался в Альпах на лыжах. Сергей вырвался ко мне на уик-энд.
        - Ну как можно к нему не вырваться! - попробовал пошутить Сергей. - Он без меня пропадет! Выберет среди лыжниц самую унылую и некрасивую девицу, влюбится, а мне потом придется ответ держать перед мамой Ирой?
        Артем метнул в друга косой взгляд и, не удержавшись, хмыкнул:
        - А ты у нас, значит, сплошь по красоткам ударяешь? Специалист, елочки пушистые, по девицам, которые предпочитают бриллианты и фуа-гра.
        Видимо, этой фразой Артем затронул какую-то старую историю, Сережа притворно закатил глаза и изобразил смущение.
        - Сергей, - спросила я, - а Артем при вас упал в пропасть?
        - Нет, - мгновенно стал серьезным германский гость. - Я уже уехал, точнее, был в дороге, когда мне позвонили и сообщили о несчастье. - И, посмотрев на друга, резко ударил по подлокотникам кресла. - Я этого гада еще найти пытался на трассе!
        - Какого гада? - не поняла я.
        - Того. В голубом костюме с оранжевыми вставками. - Я подняла брови, показывая, что так и не понимаю, и Сергей обратился к другу: - Ты разве ей ничего не рассказывал?
        - Нет, - поморщился наследный принц.
        - Артема нарочно столкнули с обрыва! - разгорячился Сергей. - Были свидетели! Какой-то остолоп в голубом костюме с оранжевыми вставками ударил по задникам лыж сноубордом и почти нарочно столкнул Тёмыча в пропасть!
        Я пристально взглянула на Артема. Его версия альпийских «приключений» сильно отличалась от только что озвученной.
        - Да ерунда все это, - отмахнулся принц, сидящий в инвалидном кресле. - Несчастный случай. Не будем об этом разговаривать…
        - Ничего себе несчастный случай! - возмутился Сергей. - Столкнул тебя - и как в воду канул! Его потом все инструкторы искали!
        - Нашли? - быстро спросила я, догадываясь, что истинная подоплека происшествия открывается только сейчас. Артем не хотел волновать больную маму и скрыл правду.
        - Куда там, - покачал головой гость. - Исчезла сволочь в голубом костюме, испарилась, как не было. Лица под очками и маской никто не разглядел. Переодел комбинезон - и был таков.
        Слушая объяснения Сергея, я отправила Артему четко читаемый в глазах вопрос:
«Почему ты ничего не рассказал хотя бы Муслиму Рахимовичу? Ведь это могло быть первое неудавшееся покушение».
        После происшествия в Альпах - тоже надо сказать, практически оформленного под смерть от естественных причин - Артем надолго остался в Германии в реабилитационной клинике и появился в России лишь однажды, и то весьма ненадолго. Надолго домой он вернулся только тогда, когда в особняке его должна была поджидать
«торпеда». За время его отсутствия у киллерской группы была возможность выйти на жадную до глупости Жанну Константиновну, подготовить паспорт и зарядить «торпеду».
        Артем верно прочитал в моих глазах каждое слово. Но отвечать не стал. Даже взглядом.
        - Хватит, Серый, - сказал он другу. - Расскажи лучше, как продвигается твой проект?
        Обаяшка Серый подвизался на ниве ландшафтного дизайна. И даже некоторое имя ус пел заработать: последний его проект стоил несколько миллионов евро - полная реставрация ка кого-то парка, облагораживание озерца и окультуривание одичавших за десятилетие растений.
        Говорил об этом парке Сергей с воодушевлением.
        Я и Артем почти не вникали. Я буравила несостоявшуюся жертву укоризненным взглядом и обещала (тем же взглядом) наябедничать Муслиму Рахимовичу.
        Телепатические волны - под звуковое оформление неутомимого германского рассказчика - лупили в жертву прицельно. А он только один раз плечами пожал, показывая храбрость. Мол, пустяки какие. Сломали руку и ногу, но ведь не голову же!
        Беспечный дурень. Права была Ирина Владимировна. На таких остолопов надо стучать от всей души и с полным пониманием дела. Гусары чертовы!
        Ранним утром двадцать девятого декабря Артем закрылся в «тревожной комнате». Или, если угодно, в бункере.
        От дома отъехала карета скорой помощи. Пустая, если не считать шофера. Машина якобы повезла больного на процедуры с необходимым комфортом, простором и мигалкой на случай утренних пробок.
        В полдень Ирина Владимировна сообщила родственникам и друзьям, что ее сын впал в кому после неудачно проведенной медицинской процедуры.
        Не знаю, как восприняли известие Вяземские, воочию я наблюдала только вытянувшееся, какое-то ослепшее лицо Сергея. И по его выражению поняла: как это все жестоко.
        Вначале Сережа сник, потом начал рваться к другу в больницу. Ирина Владимировна объяснила, что к сыну никого не пускают, он в палате интенсивной реанимации, и чуть ли не силой оставила Сергея дома.
        Разговоры о том, что дизайнер может улететь обратно в Германию, даже не велись. Сергей сказал, что останется в России, пока состояние Артема не улучшится, пока друг не придет в себя. А впрочем, даже если бы Сережа захотел вернуться в Дортмунд, вряд ли это получилось бы - билеты на предпраздничные дни раскупаются задолго до праздников.
        Огромный дом как будто затих от горя. Обычные кухонные пересуды сменили рассказы о волшебных выходах из комы, невероятных излечениях, звучали они приглушенно. Пропали шуточки, перепалки, и даже матерок исчез из речи электрика-завхоза дяди Миши. Мастер на все руки кряхтел да огорченно тряс патлатой головой:
        - Все обойдется, девоньки, все обойдется.
        Артемка - парень крепкий.
        Я и Вера передвигались по дому на цыпочках и приказы от Вороны получали шепотом.
        - Неужели Новый год не отменят?! - удивлялась Вера, получая от Капитолины Карловны указание готовить гостевые комнаты.
        - Это решает не Ирина Владимировна, а Капитолина Фроловна. Родня приедет к маме, - тихо говорила я, сама еще недавно задававшая подобный вопрос Артему. - У них такая традиция.
        - Традиция, - поджимала губы Вера. - Внук без сознания в больнице под капельницей лежит, а бабка праздники закатывает!
        - Не праздники, - терпеливо поправляла я. - Просто дети и внуки соберутся вокруг мамы за столом в новогоднюю ночь. У них так принято: что бы ни случилось, под Новый год все приезжают к Капитолине Фроловне. Традиция.
        - Ага, - не сдавалась вредная горничная. - А еще у них традиция жить здесь до второго января и сразу праздновать день рождения Артема. Если парнишка из комы не выйдет, они что, и его день рождения отметят?!
        - Не знаю, - честно призналась я. - Это решает Ирина Владимировна. Оставаться ей одной и плакать или собрать родню и поднять рюмку за здоровье Артема. С близкими как-то легче горе переживается…
        - Да уж, - согласилась наконец горничная. - С родней оно и вправду легче…
        Вечером я не вышла в библиотеку. Точнее сказать: я дошла до библиотеки, но внутрь не вошла. Сергей сидел в кресле подле зеленого абажура, его плечи были опущены, взгляд направлен в одну точку. Парню было невообразимо плохо.
        Мне было его жаль. Но сегодня, поздним утром, я побывала в бункере: часть одной из его крепких стен с железными пластинами внутри была занята мониторами от камер наблюдения. Человек, спрятавшийся в «тревожной комнате», имел возможность наблюдать за всеми ключевыми помещениями дома и слышать каждое слово.
        И мне почему-то показалось, что Артему будет неприятно видеть, как я лицедействую, утешая его друга. Даже если в тот момент рядом с ним будет находиться его мама, я уверена, Артем не удержится, посмотрит и послушает. Ведь редко кому удается узнать, что думают и чувствуют близкие люди, когда ты при смерти. Узнать такое - соблазн велик…
        И говорить непритворно сочувственные, но по сути лживые слова я не пошла. Заперлась в своей келье, раскрыла «гроссбух» на пружинке и подбила итоги - ложь должна иметь границы.
        Или лгущий должен иметь врожденную склонность ко лжи. Как талант. Но я таковым не обладаю.
        (Чего мне делать в журналистике? В этой профессии ценятся не только тяга к разоблачительству, но и умение подыгрывать, невзирая на фальшь и факты.)
        Я сидела в своей комнате и писала совсем другой роман. Героиня, которую я даже не пыталась отождествлять с собой, отважно и безбашенно погружалась в интриги. Так же, как и я, оставшись без денег, она случайно попала в богатый дом. Под чужим, похожим именем примерила на себя одежду горничной и нашла в вещах погибшей девушки SIM-карту от мобильного телефона.
        На этом первоначальное сходство заканчивалось.
        Моя героиня Алла (ее личина именовалась Алена), в отличие от меня, ответила на призыв по сотовому телефону, ввязалась в переписку с каким-то шефом, узнала, что непонятные ряды чисел в памяти мобильника являются не чем иным, как номером банковского счета, на который требуется перевести аванс за выполнение «заказа», и решила стать богатой и известной.
        Попадая из одной передряги в другую, Алла вышла на киллерскую группу - на бумаге и при известной изобретательности это оказалось сравнительно легко - и принялась самостоятельно вычислять заказчика убийства. Попутно и бесповоротно очаровала наследника мильенного состояния, влюбила его в себя и спасла от верной смерти…
        Получалось интересно. Бойкая Алла врала органично и искусно, и к двухсотой странице за ней уже вовсю охотилась половина криминального бомонда столицы: Алла набивала цену и влюбляла в себя всех подряд. О том, кто она такая и откуда взялась, смешав все карты, главный «крестный папа» узнает только на предпоследней странице и чуть не откусит себе локти от злости.
        На последней странице будет свадьба. Аллы и болезненного принца. В свидетелях у принца будет заграничный друг, с тоской глядящий на прекрасную новобрачную в платье цвета сливочного мороженого.
        Но до свадьбы оставалось еще страниц сто пятьдесят. И пока лукавая Алла только лениво потягивала мартини на звездном пати, куда ее привел влюбленный принц - кстати, потом надо будет узнать у Артема названия наиболее раскрученных местечек, - и пристальным взглядом «из-под полуопущенных пушистых ресниц» обшаривала зал у барной стойки. Пыталась вычислить негодяя, подославшего к принцу «торпеду».
        Ее то и дело приглашали танцевать; влюбленный принц, разумеется, скрипел зубами и поглаживал влажными от негодования и ревности пальцами спрятанный в карман футляр с бриллиантовым кольцом…
        (Эх, ну почему меня зовут не Алла, а Алиса?!
        Я тоже люблю бриллианты и мартини. В мечтах люблю кружить головы и ловко уворачиваться от автоматных очередей…
        Ну почему?!)
        А потому, что жизнь не сказка. Первая же пуля из автоматной очереди прошьет живую грудь, а не бумажную страницу.
        Двойная жизнь Алисы
        Утром тридцатого декабря наступила смена Риммы Федоровны и новой горничной Светланы. Но и Вера была отпущена хозяевами только на сутки. Ввиду прибытия на празднование Нового года гостей, ее попросили выйти на работу, пообещав тройной тариф и премиальные.
        - Каждый год одно и то же, - зайдя в мою комнату попрощаться на день, ворчала горничная. - Четыре дня празднуют! Как будто у нас своих семей нет! - И, застегнув пальто, добавила: - Иди к Вороне. Тебя, кажется, хозяйка зачем-то разыскивает.
        Ирину Владимировну я нашла на втором этаже. Проглядывая какие-то бумаги, она делила их на две стопки. Выглядела Вяземская ужасно. Никакая косметика не могла скрыть голубые полукружья под глазами, носогубные складки образовали резкий угол над высохшими губами, даже волосы утратили обычный лоск и висели прямыми, тусклыми прядями.
        - Доброе утро, Алиса, - поздоровалась она.
        - Здравствуйте.
        - Я уезжаю, загляни к Артему. Он что-то захандрил.
        Все это она говорила, не глядя на меня. Сосредоточившись внутри себя и вряд ли понимая, зачем перебирает документы, она меняла их местами и не могла вчитаться в
«шапки».
        - Хорошо, Ирина Владимировна. Я обязательно к нему зайду. Езжайте спокойно.
        Что-то в моем тоне заставило женщину прекратить бессмысленные движения руками. В сердцах хлопнув по столу пачкой документов, она воскликнула:
        - Как все ужасно! Вместо того чтобы быть возле сына, приходится уезжать! Изображать в больнице «встревоженную мать»… Как все ужас но!
        Бумаги, которые она бросила на стол, частично улетели на пол, я их подобрала и, собрав аккуратной стопкой, произнесла как можно более сердечно:
        - Не надо так переживать, Ирина Владимировна. Артем в безопасности, и это главное.
        - Да, ты права, - рассеянно кивнула Вяземская. - Надо взять себя в руки. - И, уже вы ходя из кабинета, обернулась: - Спасибо, Алиса. Тебя нам Бог послал.
        (Да уж. Послал так послал. От души. С размаху.)
        Не встретив никого по дороге, я дошагала до спальни Ирины Владимировны, подошла к платьевому шкафу и тихо, приподняв голову вверх, сказала:
        - Артем, открой, это я.
        Последняя, крайняя секция шкафа плавно уехала в сторону, показалась толстая металлическая дверь, через секунду я вошла в узкое - приблизительно два метра на пять - помещение. Откидная койка была подтянута к стене, и Артем, хоть и с трудом, но довольно умело, передвигался по бункеру на удобной коляске. Костыли стояли в углу возле крохотных столика и холодильника, в противоположном углу помещалась небольшая емкость биотуалета, которым «заключенный» совсем не пользовался, предпочитая прыгать на костылях до удобств в спальне мамы.
        Захандрившим мой принц совсем не выглядел. С полнейшим самоотречением он предавался пороку вуайеризма. Шесть мониторов, по три в два ряда, светились на противоположной от входа стене, на узком, как подоконник, столике под ними дымилась паром фарфоровая чашечка с кофе, в блюдце лежал раскрошенный кусок сухого бисквитного торта.
        - Проходи, ты вовремя, - в непонятном предвкушении неизвестно чего сказал Артем.
        Я отклеила от стенки полочку-сиденье, села и, пристроив локти на коленях, положила подбородок на расправленные чашей ладони.
        - Сейчас я тебе кое-что покажу.
        Артем взял со столика - «подоконника» (светящиеся мониторы создавали полную иллюзию освещенных окон) телефонную трубку - какой же бункер без связи с внешним миром! - и набрал какой-то номер.
        - Смотри, что сейчас будет. - Он ткнул пальцем в экран, на котором отображалась комната бабушки.
        Не меняя наклона головы, я скосила глаза на сидящую в каталке Капитолину Фроловну. Бабуля, расположившись у окна с видом на заснеженный парк, листала толстую газету.
        Немелодично и резко из динамиков над мониторами вырвался телефонный звонок. Вначале я даже не поняла, откуда идет этот звон. Вздрогнула, локоть соскользнул с колена, подбородок дернулся, клацнувшие зубы едва не откусили кончик языка. В тесном, напоминающем узкое ущелье помещении звук многократно ударялся о стены и обретал неприятную резкость.
        Но оказалось, что телефон гремел вовсе не в бункере. Динамики лишь передали звук, доносящийся из комнаты Капитолины Фроловны. Бабуля крикнула: «Зина, возьми трубку! , не получила ответа и…
        Сунув газету под мышку, легко подскочила с сиденья. Обогнула круглый, накрытый зеленой скатертью стол в центре комнаты, дошла до тумбы с базой и взяла трубку радиотелефона.
        Артем свою трубку тут же вернул на место.
        Звонки прекратились. Вытянув шею на манер перепуганной гусыни, я смотрела на экран и отказывалась верить глазам.
        - Она ходит?!
        - Еще как, - ухмыльнулся Артем и повернул кресло ко мне.
        Слов нет, я поверила всему - и глазам, и ушам. Капитолина Фроловна передвигалась по комнате так уверенно, словно никакого инсульта в помине не было. Бабулю нисколько не раскачивало, обходя стол, она даже пальчиком к нему не прикоснулась. Словом, бабушка-спортсменка, а никакой не паралитик. Не ходила - бегала.
        - И вы об этом знаете?!
        - Ну-у-у… Мама, я и Зина об этом знаем. Остальным не докладываем.
        - Почему?
        - Дядина жена Нана не сдержанна на язык. Сгоряча может бабушку и отбрить.
        - А-а-а… Марья?
        - Марья, кажется, догадывается. Но разговоров об этом не заводит.
        - Ну и дела! - воскликнула я и сама не поняла, чего в восклицании было больше - восхищения хитростью старушки или возмущения. - И давно Капитолина Фроловна притворяется?
        - Точно не скажу, - не стал скрывать Артем, - но думаю, давно.
        - А зачем?
        - Вначале для суда, - начал перечислять причины внук лукавой бабки. - Ее инвалидность играла на руку адвокатам. Потом превратила себя в живой укор всем нам и все из роли выйти не может. Разъезжает по дому на коляске и требует внимания. Привыкла, сжилась с каталкой и, кажется, просто не желает с ней расставаться.
        - Понятно, - кивнула я.
        Судя по всему, Капитолина Фроловна принадлежала к типу людей, обожающих доставлять другим досадные неудобства. Напоминать о себе. Каждый ее выезд в город - в больницу, театр, музей или просто по магазинам - превращался в спектакль. Куча народа суетилась, затаскивая в машину бабку и кресло, такая же куча сопровождала ее в поездке…
        - Твоя бабушка боится, что без инвалидного кресла о ней забудут? - тихо спросила я. - Перестанут жалеть, помогать и…
        - Баба Капа ничего не боится, - оборвал меня Артем. - Она живет так, как ей удобно.
        Что ж, уставший от выкрутасов бабушки внук имел право на собственное мнение, спорить я не стала.
        Артем отъехал немного в сторону, снял с крюка под «подоконником» складной табурет и, поставив его перед мониторами, сказал:
        - Пересаживайся. Научу тебя пользоваться этой техникой.
        Скажу по совести, первые несколько минут подглядывать за людьми я стыдилась. Словно страницы виртуального альбома, перелистывала изображения пустующих комнат. (В спальнях, что радовало, постели под объективы не попадали: только двери и центральные куски комнат.) Потом попала на кухню, услышала, как Лидия Ивановна отчитывает посудомойку и помощницу Лену за плохо выметенный угол возле мусорного бачка, и… ничего, втянулась. Знакомые люди уподобились мультяшным карликам, их голоса звучали непривычно и слегка смешно, нечеткая черно-белая действительность довольно быстро завладела вниманием. Действующие лица, не зная, что за ними наблюдают, двигались немного иначе. Ленка, сгорбив обычно прямую спину, лениво пинала овощной ящик, за который упал картофельный нож. Потом оглянулась на занятую у мойки повариху, плюнула на «тяжкое» занятие и взяла с тумбы новый ножик.
        Невероятно придирчивая к другим Римма Федоровна кое-как обмахивала салфеткой стол в столовой.
        Зинаида дала пинка коту.
        Оказывается, подглядывание - полезное занятие. Теперь я точно знала, куда исчезают кухонные ножи и мелкие предметы: Ленка ленится их доставать. Теперь я понимала, что между Зиной и котом существует определенная ревность. Фуня и компаньонка воевали за внимание. Кот по недомыслию, Зинаида Сергеевна с полным осознанием происходящего.
        И к придиркам Риммы Федоровны я теперь буду относиться иначе.

…В парадном зале на первом этаже новая горничная Света безыдейно поливала комнатные растения. (По поводу этой горничной, надо добавить, у меня с самого первого дня возникли некоторые, далеко не беспочвенные, подозрения. В доме она появилась на следующий день после первого совета заговорщиков: подтянутая спортивная девица с цепкими глазами на непримечательном лице. По дому она гуляла, подмечая все. На плечи этой горничной просто просились погоны лейтенанта Федеральной службы безопасности.)
        Впрочем, не мое это дело. Цветы только жалко. Мощные струи из лейки размывали почву у корней…
        В парадный зал вошла Клементина Карловна, и вода из носика лейки тут же полилась тонкой ласковой струйкой по периферии горшка.
        Экономка подошла к Свете, посмотрела на полив и спросила:
        - Ты Алису не видела?
        - Нет, - поставив лейку на край вазона, сказала горничная. - А зачем она вам? У нее же сегодня выходной…
        (Точно лейтенант. Ловко отмазывает.)
        - От ворот сообщили, к ней друг приехал.
        Я подскочила так, что попу чуть не прищемила захлопнувшаяся табуретка, и завопила:
        - Артем! Где тут выход на ворота?!
        Артем медленно - так бы и треснула! - дотянулся до клавиш переключения, неспешно повозился с кнопочками - точно тресну! - и вывел на средний монитор изображение подъездной дорожки у ворот.
        На небольшом пятачке парковки, чуть в стороне, стола знакомая машина. Возле нее, подняв тощий воротник замшевой куртки, переминался Бармалей.
        Я выхватила из кармана рабочего костюма мобильный телефон и услышала спокойный голос:
        - Здесь не берет. Даже не старайся. Тут только городской телефон работает.
        - Артем, как связаться с охраной?! Пусть скажут, чтоб не уезжал!
        Наследник мильенов выразительно поднял брови - мол, думай, чего несешь. Меня здесь нет.
        Я заполошно нагнулась за упавшим табуретом, треснулась головой о «подоконник»…
        - Не суетись. Если надо, он подождет.
        Тяжелая дверь открывалась медленно, как переборка в затопленной подводной лодке. Шкаф отъезжал неторопливо, словно черепаший поезд от перрона…
        Я выскочила в спальню сумасшедшей пулей, миновала территорию в два прыжка и, попав в коридор, тут же разыскала в мобильнике номер Бармалея:
        - Вася! Не уезжай! Я мигом!
        - Угу, - обрушился лед с замерших Васиных губ, и я понеслась в свою каморку.
        Мгновением позже прыгала через две ступеньки по винтовой лестнице, застегивала на ходу шубейку. В кармане шубейки лежал конверт с двумя тысячами долларов.
        Не на шутку замерзший Бармалей отогревался в салоне автомобиля. Но, увидев меня на дорожке парка, вышел, обогнул машину и, едва я выскочила из двери каптерки охраны, приоткрыл мне дверцу.
        Но я повисла у него на шее.
        Обнимать и подхватывать меня над землей мой высокорослый друг не стал. Позволил повисеть на себе - и только.
        - Ну ладно, хватит. Холодно, - сказал он, и я поняла, что друг обижен.
        Четыре недели Бармалей всячески зазывал меня на свидания и в гости. Звонил, писал то жалобные, то гневные эсэмэски, но я, помня наставления полковника Муслима Рахимовича - из дома ни ногой, - всегда отказывалась. Врала, что согласилась работать в две смены, что очень устаю и местами болею, гулять совсем не хочется, так холодно, а шубка жидкая…
        Василий усадил меня в салон, хлопнул дверцей и, обойдя машину, сел рядом.
        - Васенька, откуда ты здесь?! - стараясь растопить весельем лед, щебетала я и ласково поглаживала рукав замшевой куртки.
        - Да так, - буркнул Васенька. - Был в ваших краях, дай, думаю, заскочу… к подруге.
        - И молодец! - дружески огрела я Васю по плечу.
        - Ты почему мобильник отключила? - спросил он строго. - Звоню, звоню… Почти час пытался сообщить тебе, что еду.
        - Ой, Вась. Я убиралась в комнате Капитолины Фроловны, а она такая строгая, не любит, чтобы прислуга отвлекалась на звонки. Я телефончик и выключила. Прости.
        Бармалей протянул руку к панели магнитолы и включил музыку: из динамиков вокруг нас полилось что-то протяжное и жалобное на испанском языке. Попадая в такт настроению и ритму песни, Василий барабанил пальцами по коленям.
        - Вась, ну ты чего, а?
        - И тебе не надоело? - глядя перед собой, бросил друг. - Менять чужое постельное белье, бояться оставить включенным телефон… Не надоело, а, Алиса? - И, повернувшись ко мне всем телом, добавил горько: - Неужели ты приехала в Москву за этим?!
        Словно желая поставить точку в упреках, я достала из кармана белый конверт:
        - Вот. Передай, пожалуйста, маме. Тут деньги.
        Конверт Бармалей не взял.
        Кажется, мы оба выбрали неправильный тон.
        Изначально расстроенный отсутствием связи и возможной бесполезностью ожидания - сколько Вася топтался перед воротами и мерз, пока известие о его приезде выловило-таки меня в бункере? - друг никак не мог отогреться душой и телом.
        Я же неслась к нему как на крыльях и получила совершенно ледяной, хотя и оправданный обстоятельствами прием. И тоже изволила обидеться, не подумав как следует.
        Конверт, все еще зажатый в моей руке, окончательно все испортил. Василий снова отвернулся и уставился в ветровое стекло.
        - Давай не будем ссориться по пустякам, - тихонько попросила я. - Я так рада тебя видеть.
        - И что тебе мешало увидеть меня раньше?
        - Работа, Васенька, работа.
        - Тогда, может быть, хоть сейчас отъедем на обеденный перерыв? В кафе неподалеку…
        Не дожидаясь ответа, Вася положил руку на рычаг переключения скоростей, но я его остановила. Накрыла ледяную руку своей ладонью и тихо сжала:
        - Я не могу, Васенька. Прости. Сегодня в доме аврал. На Новый год соберутся гости, мы готовим комнаты.
        - Да что ты несешь?! - воскликнул Бармалей. - Какие комнаты?! У тебя что, обеденного перерыва нет?! Вы тут на каторге?!
        В любой другой ситуации я признала бы эти слова справедливыми. Но, только стоя у ворот особняка, под камерами наблюдения, рядом с каптеркой, под завязку набитой охраной, я чувствовала себя в безопасности.
        Сбегая из дома к другу, я натянула шапку до переносицы, прикрыла щеки воротником шубы и думала только об одном - дай бог, чтобы Вася не сильно вопил перед камерой, объясняя, что приехал к новой горничной Алисе Ковалевой. Дай бог, чтобы рядом не было никого, кто мог бы расслышать имя и опознать во мне другую горничную…
        Я не могла рисковать - тем более другом! - отъезжая от ворот. Не имела права. Иначе весь план полковника пошел бы насмарку. Если кто-то опознает во мне другую горничную, я подведу людей.
        Кое-кого смертельно.
        - Прости, Васенька. Мне правда некогда.
        Положила конверт поверх приборного щитка, повернулась к дверце, но Василий, перегнувшись через меня, нажал на кнопку блокировки двери.
        - Прости, Алиса, прости, - забормотал он. - Останься. Я дурак.

«Ты не дурак, Василий, - мелькнула мысль. - Это жизнь у меня такая. Дурацкая. Все шиворот-навыворот».
        Примерно полчаса, пытаясь забыть о небольшой размолвке, мы перебрасывались фразами, воспоминаниями, новостями.
        Белый конверт, как разделительная точка, лежал под ветровым стеклом.
        Пока я шагала обратно через заснеженный парк, замерзла. Не снимая шубки, свернула к винтовой лестнице - и почти сразу столкнулась с Сергеем.
        Немного опухший, видно, только из постели - от затворника-вуайериста я знала, что, не дождавшись меня вчера в библиотеке, Сергей уехал в город и возвратился только под утро, - он перегородил мне дорогу. Стоял на три ступени выше и улыбался.
        - Привет!
        - Доброго вам утра, - зябко ежась, отозвалась я.
        - Я видел, ты выходила к воротам…
        - Да, приятель навещал.
        - Приятель?
        - Да, да, приятель. Вместе в школе учились.
        Сергей спустился ниже, взял меня за указа тельный палец и легонько тряхнул руку:
        - Я думал… даже надеялся… что ты придешь в библиотеку.
        Боже, еще один скучающий барчук!
        - Я устала, Сергей. Работы было много.
        - А сегодня? - Не выпуская моего пальца, он заглянул в глаза, гипнотизируя и как бы вытягивая из меня ответ - да.
        В кармане шубки запиликал сотовый телефон, на его дисплее высветился городской номер этого дома.
        Прижимая трубку к уху и говоря «слушаю», я нисколько не сомневалась, чей голос услышу.
        - Алиса, - тихо прошелестел из трубки Ар тема, - не могла бы ты принести мне чистый носовой платок.

«А бумажной салфеткой, которых пруд пруди в бункере, вам не комильфо пользоваться?
» - чуть не взъярилась я. Оглянулась через плечо на входную дверь, украшенную в уголке камерой наблюдения, и едва удержалась от желания показать язык.
        - Хорошо, - проговорила сдержанно и выдернула палец из цепкой руки германского гостя. - Все, Сергей. Труба зовет.
        - Так я могу надеяться?! - крикнул мне в спину ландшафтный дизайнер.
        Я на ходу пожала плечами.
        Сегодня вечером возле Артема, безусловно, будет его мама, но болтать с кокетливым дизайнером под прицелом кинокамер я как-то опасалась. Случись что, осмелеет германский гость, чует мое сердце - оживет «коматозник». Очумеет от чувства зависти - его Золушку окучивает лукавый друг! - приковыляет на костылях с разборками. Объявится перед только что приехавшим из-за границы другом - оплошность небольшая. А скуки меньше.
        Зачем же провоцировать? Мужики от безделья и не на такое способны…
        (Или я много себе начисляю? Какое из меня яблоко раздора? Так… вишенка в сиропе из скукоты…)
        Но как оказалось чуть позже, начисляла я себе по справедливости. Мужики словно сговорились устраивать мне сцены.
        (Надо будет позже в гороскоп заглянуть. Не исключено, что у всех девиц-скорпионов сегодня напряженный день. Звезды на небе сложились в определенную комбинацию и заставили скорпионское окружение бряцать копьями по пустякам.)
        - Сергей назначил тебе свидание? - спросил очумевший от закрытого пространства принц.
        - Не обращай внимания, - отмахнулась я.
        - А ты? Ты обращаешь?
        Я положила левую руку на «подоконник», склонилась лицом к лицу прынца и четко выговорила:
        - Ты что, с ума сошел?
        - Почему? - отшатнулся «заключенный».
        - Какие свидания?! На кухне тонна нечищеного серебра!
        Вот так. Наотмашь, показательно. «У вас, синьор, от праздности одни глупости на уме! А у нас, трудящихся девушек, заработная плата начисляется в пересчете на килограмм отчищенного хрусталя, фарфора, туалетного кафеля и столового серебра! Не забивайте голову пустяками!»
        Да-а-а, звезды мне определенно пакостили в тот день. За час я умудрилась качественно обидеть троих мужиков. Одного конвертом и отказом, второго просто отказом, третьего намеком на разницу положения хозяйского сынка и труженицы-горничной.
        (И с чего это я взяла, что Алле живется куда как весело?!
        Оказывается, отбиваться от поклонников занятие не легкое.)
        Хотя… будь трезвой, Алиса. Какие из них поклонники? Один - друг детства, другой - чужой приятель, третий…
        Третьего ты просто придумала. Вписала в роман и ищешь совпадений…
        Тридцать первое декабря начинается рано для трудящихся девушек. Дома я позволяла себе подольше поваляться в постели, добирая сна для бессонной ночи, запасаясь им. В чужом доме этого права меня лишил будильник, поставленный на половину восьмого.
        Почистив зубы в душевой бок о бок с хмурой Риммой Федоровной и энергичной (лейтенантом) Светой, я спустилась на кухню - и тут узнала неожиданную новость.
        - Алиса, ты поступаешь в распоряжение Ирины Владимировны, - сказала Ворона, разглядывая меня с некоторым удивлением. Кажется, Клементина Карловна еще с вечера примерила меня на мытье крыльца, глажку скатертей или иную повинность, но от хозяйки пришло четкое указание: Алису на работу не ставить, отослать ко мне.

«Оказывается, можно было выспаться, - огорчилась я. - Ирина Владимировна поздно поднимается в выходной день…» Тридцать первое декабря падало на субботу.
        Но довольная, по большому счету, подобным распределением обязанностей, я прихватила чашку с кофе и бутерброд и поплыла обратно в келью.
        Ворона меня не остановила. Проводила задумчивым взглядом и пустилась раздавать приказы подчиненной братии.
        Из кельи меня вызвали только в полдень. Велели накрыть для Ирины Владимировны завтрак в малой гостиной - почему-то Вяземская предпочитала эту комнату,
«английскую» гостиную, остальным помещениям особняка - и отправили со мной газеты и корреспонденцию. Толстую пачку поздравительных открыток.
        Я налила чай в большую тонкостенную чашку, Ирина Владимировна сказала «спасибо» и указала на соседнее кресло:
        - Садись, Алиса. Тебе и всем пора привыкать к твоему особому положению в доме.

«Ах, вот почему меня сегодня освободили от работы по дому! По сценарию хозяйка уже должна знать о моей «беременности». И не может позволить матери своего будущего внука заниматься поденщиной… Это выглядело бы нелогично».
        Чувствуя, как сжимается сердце, я опустилась в кресло и зажала ладони между колен.
        - Чаю хочешь? - откусив крохотный кусочек от тоста с сыром, спросила Вяземская.
        - Нет, спасибо, - охрипшим голосом прошептала я.
        - А зря. Чай превосходный. - Отпив глоток, Ирина Владимировна промокнула губы салфеткой и посмотрела в мои поблескивающие страхом глаза. - Боишься?
        - Да.
        - Не бойся. Я буду рядом. Артем по мониторам введет тебя в курс дела, «познакомит» с семьей. Не бойся. Никто тебя не съест.
        Хотелось верить. Но план введения меня в семью, предложенный Муслимом Рахимовичем, предполагал не просто нервотрепку, а нокаут. Удар по всей фамилии. Хлесткий и внезапный. Как проверка боевой готовности и неожиданный выпад в сторону неизвестного противника.
        Муслим Рахимович надеялся, что, получив удар в солнечное сплетение, противник себя выдаст. Хотя бы дрогнет: щекой, глазами, бровью, собьет дыхание…
        - …Я купила тебе вечернее платье и туфли, - продолжала Ирина Владимировна. - В туфлях удобная колодка, надеюсь, я угадала с размером… Пакеты в моей комнате, перенесешь к себе, оденешься, когда… когда будет нужно. Хорошо?
        - Да, - сглотнув ставшую вдруг тягучей и вязкой слюну, сказала я.
        (Интересно, что чувствовала бы Алла в этой ситуации? Воодушевление? Прилив адреналина? Желание отомстить компании богатеев, ворвавшись в их ряды?
        Или - страх? Нормальный, живой, не книжный…)
        Я трусила с полнейшей самоотдачей. И порой желала оказаться временно беременной, дабы не быть насквозь фальшивой. Если судить по книгам и рассказам подружек, беременная женщина обретает особенную плавность движений. Начинает оберегать себя, как драгоценный переполненный сосуд, светиться изнутри.
        Удастся ли мне не издать фальшивой ноты?!
        Последний день насыщенного, переменчивого года тянулся бесконечно. Как завершающий аккорд, он грянул, ударил по натянутым нервам и, вызвав дрожь во всем теле, остался глубоко внутри, вибрируя в сердце и пробегая волнами по клавишам позвонков. Я чувствовала себя пациентом, ожидающим пересадки души. Ждала ночного застолья, как сложной операции, собиралась с силами.
        Несколько раз порывалась выйти из кельи и предложить помощь сбивающимся с ног горничным. Я была готова чистить картошку, мыть полы, скрести подгоревшие кастрюли, лишь бы не оставаться в одиночестве! Это была худшая из пыток!
        Но меня уже отрезали. Осуждающими взглядами - девчонкам показалось, что я их предала, с удовольствием манкируя обязанностями, - и тишиной. Я застыла в стоячей воде между классами - отвергнутая одними и не принятая другими.
        Гадостное ощущение. Маленькое ничто, потерявшееся в огромном доме.
        Гости начали съезжаться после десяти вечера. Ирина Владимировна вызвала меня по мобильному телефону в свою спальню, открыла потайную дверь и сказала:
        - Иди к Артему, Алиса, он тебя ждет. По смотришь на приезд родственников, будто по знакомишься с ними, и станет не так страшно.
        С Богом, девочка, правда на нашей стороне.
        Ободренная не сколько словами, сколько взглядом Вяземской, я шагнула в бункер, и дверь мягко закрылась за моей спиной.
        Инвалидное кресло Артема куда-то исчезло. Зато появился вращающийся фортепьянный стул, костыли переместились из дальнего угла в ближний, Артем мог дотянуться до них в любую минуту.
        - Привет, - сказал он обрадованно.
        - Здравствуй, - ответила я и села на вынутый из-под «подоконника» складной табурет.
        - Твое особое положение в этом доме стало основной темой кулуарных бесед, - думая, что преподносит мне занятную новость, с улыбкой произнес Артем.
        А у меня сжалось сердце. Легко представить, что говорили обо мне сегодня на кухне и при совместной подготовке парадных залов. Я снова, не желая того, попала в
«выскочки».
        То ли еще будет, когда весь персонал узнает о том, как я добилась «особого» расположения. Точнее, каким местом.
        (Фу, гадость какая! Не думать, не думать, не думать…)
        Досада, так ярко отразившаяся на моем лице, заставила Артема смущенно поменять тему:
        - Ладно, давай успокойся - и начинай думать о деле. Все остальное пустяки. - Переключая мониторы в четкой последовательности - ворота, подъездная дорожка, крыльцо, центральный холл, гостиная, столовая, - он говорил: - Могу поспорить, первой приедет Марья. Они с мамой подруги и обычно болтают перед началом мероприятий…
        Я положила сжатые в кулаки руки на узкий столик и напряженно уставилась на экраны.
        О Марье я уже знала немало. Когда-то давно, лет пятнадцать назад, она оставила довольно успешную адвокатскую практику и ушла сначала в сферу дамских услуг - имидж-центр, салоны, фитнес, - потом планомерно подобралась к модельному и шоу-бизнесу, сейчас пыталась - по слухам, весьма успешно - продюсировать молодежные группы.
        Капитолина Фроловна подобные занятия не одобряла. Несколько лет она не разговаривала с дочерью, обзывала ее за глаза то «маникюршей», то «сутенершей». Ирина Владимировна прятала от свекрови журналы и газеты, где встречались порой откровенно скандальные статьи и фотографии с Марьей.
        Но как оно всегда бывает, шила в мешке не утаишь, Капитолина Фроловна узнала все. И о приписываемых дочери любовниках, и проделках, и о барышах, и о крупных подарках.
        Пресса Марью жаловала и начисляла с избытком и изобретательностью…
        И только присутствие Марьи на одном из «новогодних огоньков», где популярнейший шоумен представил ее как красу и гордость со временной индустрии развлечений, несколько смягчило материнское сердце. Во времена Капитолины Фроловны на «огоньки» приглашали только передовиков производства, героев, космонавтов и заслуженных артистов.
        Но холодок в отношениях остался.

…К воротам подъехал вытянутый, копьеподобный спортивный автомобиль. Он словно проплыл над волнами поземки. Черные бока автомобиля антрацитово лоснились, фары хищно резали темноту; машина стояла так низко, что оставалось удивляться - неужели женщине удобно выбираться из ее салона?! Это все равно что с земли вставать…
        Проскочив подъездную дорожку на внушительной скорости, автомобиль словно воткнулся в клубы затихающей метели перед крыльцом и замер как вкопанный.
        Не дожидаясь помощи кого-либо из прислуги, Марья выбросила из машины ноги, обутые в туфельки на шпильках, встала. Поставила себя резко и значительно, как восклицательный знак.
        Полы длинного черного пальто с разрезами по бокам закружил снежный ветер. Марья швырнула охраннику ключи от автомобиля и, оглянувшись на старый парк в огромных сугробах, начала медленно подниматься по крыльцу.
        Я смотрела на нее во все глаза.
        (Женщина из другого мира. Путешественница из параллельной галактики. Даже сюда она приехала не одна: за ней тащились призраки абсента, неврозов и экстази, прикрытые легким туманом выдохов марихуаны. Ничего тяжелого. Только одиночество и призраки, вечные спутники путешественников по чужим мирам.)
        Марья приковывала взгляд, завораживала. Породистая, горбоносая, изысканно-надменная и надменно-простая. Как прост бывает черный бриллиант в неброской оправе из платины…
        - …На мой день рождения в качестве подарка Марья собиралась пригласить каких-то певичек, - говорил между тем Артем. - Я отказался.
        - Почему? - совершенно искренне удивилась я.
        - А ты представь бабу Капу, наблюдающую их полуголый концерт, - усмехнулся тот. -
«Поющие трусы» не входят в круг ее пристрастий.
        - Какой у бабушки хороший внук, - поворачиваясь к мониторам, пробормотала я.
        Марья сбросила пальто на подставленные руки Светы и осталась в длинном черном платье на тонких бретельках. Какое-то серебристо-матовое украшение словно прилипло к коже на ее груди, Марья поправила застежку, спрятавшуюся под завитками волос на шее, и украшение пустило сноп искр.
        Ни колец, ни сережек на ней не было. Только плоская гладкая змея, спускающаяся в декольте. Звенья украшения плавно увеличивались к центру и сужались у ключиц.

…Примерно через полчаса после приезда Марьи к крыльцу подрулил огромный, как вагон, вседорожник.
        Из чрева прямоугольной машины выбрался совершенно квадратный гражданин.
        При первом взгляде на Виктора Андреевича Вяземского у меня в мозгах четко застряла аналогия - «Черный квадрат» Малевича. Легкий снежок засыпал его прямые плечи, утянутые в темный кашемир пальто, четко очерченный квадратный подбородок разрезала абсолютно прямая щель неулыбчивого рта.
        Виктор Андреевич помог выйти из высокого салона жене. Нана вылезала тяжело. И кажется, была недовольна выбором транспорта. Грузно спрыгнув с подножки, она угодила туфлей в крошечный сугроб и долго трясла ногой - как брезгливая, замочившая лапы кошка, - отчитывая мужа.
        Невозмутимо-геометрический супруг держал локоть под прямым углом, в который всем маникюром вцепилась благоверная, и безучастно смотрел в глубь парка. Его сомкнутые губы не выпустили даже облачка пара.
        - Наша Нана - княжна настоящих грузинских кровей, - сопровождал картинку голос за кадром. - «Воинствующая добродетель», как называет ее мама. Вся насквозь правильная, высоконравственная и очень шумная. Любое отступление от норм морали вызывает у нее такой взрыв праведного гнева, что… в общем, лучше с ней не спорить, отойти в сторонку. Она всегда права. Потому что добродетельна.
        Свою темно-коричневую стриженую норку Нана сбросила на терпеливо подставленные руки мужа.
        В связи со всем увиденным и услышанным невозмутимость Виктора Андреевича заслуживала самого искреннего восхищения. Или сочувствия, если угодно.
        Довольно полная и очень статная грузинская княжна, утянутая в черный шелк, долго поправляла перед зеркалом каждый волосок безупречной прически. Потом отцентровала галстук мужа и повлекла его в арьергарде на второй этаж.
        Чету супругов Вяземских сопровождала Клементина Карловна. Это были гости Капитолины Фроловны, она встречала их в коляске на по роге любимой гостиной Ирины Владимировны. Сегодня был ее день. День ее приема и приезда ее детей и внуков.
        - А почему ты не называешь ни Марью, ни Нану «тетей»? - потягиваясь и разминая окостеневшую без движений спину, спросила я.
        - Ты можешь представить Марью чьей-то «тетей»? - выразительно поднял брови и усмехнулся Артем.
        - А Нана?
        - А у них в семье так принято.
        В первый момент я хотела уточнить, какую именно семью - дядину или первоначально-грузинскую - Артем имел в виду, потом кое-что вспомнила и спрашивать не стала.
        Кажется, папа говорил, что в Грузии определение человека по одному имени считается знаком высочайшего признания народа. Причем не просто по имени, а по его уменьшенной версии. В Грузии может быть только один Миша - президент, или Буба - певец. И что важно: не Вахтанг Кикабидзе, а именно - Буба. Как только грузин упоминает при соотечественнике какое-то уменьшительное, детское имя, сразу становится понятно, о ком речь. В Грузии может быть только один Миша или Буба без всяческих фамилий. Ес ли грузины определяют тебя по имени, ты достиг на родине признания. Ты - один. Ты - на вершине. (Впрочем, если задуматься, в России тоже существует нечто подобное. У нас есть только один Вольфович и лишь одна, не менее эпатирующая, Ксюша. Фамилий называть не надо. Их имена звонко бряцают, как медали за заслуги на ниве шоу-бизнеса.)
        За пятнадцать минут до начала званого ужина, назначенного на 23.00, к крыльцу подъехал скромный «мерин» представительского класса. Две передние дверцы одновременно раскрылись, и в успевшие увеличиться на метеных дорожках сугробы выпрыгнули младшие представители клана Вяземских: Георгий и Кристина.
        Брат и сестра спешили. Кристина на ходу снимала перчатки и расстегивала пятнисто-белую шубку; Георгий, отряхивая с лакированных ботинок снег, печатал по ступеням шаг.
        Кристина, хорошенькая брюнетка с округлыми формами, несколькими движениями взбила в гриву распущенные волосы. Брат ковырялся у зеркала дольше. Поправлял галстук, приглаживал темные волосы - довольно крупные залысины на его лбу намекали, что этот молодец полысеет годам к тридцати, - потом снова поправлял галстук, вытягивал манжеты и щупал запонки.
        Кристине, судя по всему, передался темперамент, но не величавость матери. Георгию достались невозмутимость батюшки и привередливость маман. Кристине был двадцать один год, Георгий недавно отметил четверть-вековой юбилей. Сестра, думаю, никогда не была и не станет дурнушкой, внешность брата ставила меня в тупик. Безвольный округлый подбородок плохо монтировался с тонким хрящеватым хищным носом. Словно двуликий Янус, Георгий был многолик. Когда он попадал под камеры в анфас, в первую очередь в глаза бросались круглые, по-детски пухлые щеки, но стоило ему повернуться в сторону, как все менялось. Откуда-то вдруг выступал патрицианский профиль: правильный греческий нос становился главным, и даже легкая припухлость под подбородком не уменьшала, а увеличивала сходство с чеканным профилем великих консулов. Малейший поворот головы и - разительная перемена. На место маменькиного сынка выступал суровый муж…
        Внешность Георгия была неуловима. В ней не было определенности.
        (Но на паспорт ему, пожалуй, лучше все же фотографироваться в профиль.
        Жаль, что закон не позволяет.)
        За несколько минут до одиннадцати - тянуть дальше было уже невозможно - я и Артем синхронно отпрянули от «подоконника», посмотрели друг другу в глаза: я со страхом, наследный принц с виноватым сочувствием.
        - Ну, с Богом, - сказал Артем. - Иди не бойся, мама и Муслим будут рядом.
        Полковник приехал в Непонятный Дом загодя и теперь вместе с семейством ждал появления «сюрприза», о чем один раз - мы это слышали по мониторам - в гостиной объявила Ирина Владимировна. Принимая сочувственные реплики родственников - ах, ах, дорогая, ты отлично держишься, - она сидела в любимом кресле и держала в руке так и не отпитый бокал с сухим вином.
        Когда я спускалась с третьего этажа на второй, ноги мои выделывали пляску святого Витта. Лицо же, напротив, окаменело, и в ответ на удивленные взгляды горничных, встретившихся мне возле малой парадной столовой, я не смогла изобразить даже смутного полунамека на полуулыбку.
        Клементина Карловна приняла мое появление у зала немного напряженно. Пронзив меня взглядом - Ирина Владимировна не посвятила ее в ситуацию, - она слегка посторонилась, и я, укрытая от Вяземских створкой открытой двери, остановилась за порогом, откуда мне было видно только приглашенного сомелье, обходящего узкий край стола с бутылкой наперевес.
        Минут через пять виночерпий сделал еще один круг, гости, принявшие до этого аперитив в гостиной, заговорили оживленней и принялись громко обмениваться репликами.
        - Минуточку внимания. - Звонкие удары, видимо ножом по бокалу, потребовали тишины.
        Ирина Владимировна дождалась, пока смолкнут последние разговоры, и продолжила: - Господа, - официально обратилась к родственникам
        Вяземская, - у меня для вас известие. Позволь те представить…
        Это была кодовая фраза. Едва не зажмурившись от ужаса, я шагнула под свет рампы.
        - …позвольте вам представить Алису. Она ждет ребенка от Артема. - И добавила внушительно: - Моего внука.
        Кто-то уронил на тарелку нож или вилку, это стало единственным звуком в установившейся тишине.
        Дабы не утруждать себя пикантными подробностями, Ирина Владимировна попросила меня предстать перед семейством в форме горничной: в сером платье, в белом переднике, с ажурно-парадной наколкой в волосах.
        Муслим Рахимович, сидящий по левую руку от подруги, скользил глазами по лицам присутствующих. Если мое появление в столовой они планировали как хлесткий апперкот, скажу определенно - им это удалось.
        Два ряда гостей - Капитолина Фроловна сидела во главе стола, спиной к входной двери, но по такому случаю даже развернулась, - застыли в немом оцепенении. Не знаю, что там прочитал на их лицах умудренный опытом комитетчик, а я отупела и ослепла от страха и неловкости. Лица белели смутными, неопознаваемыми пятнами. По правую руку от Ирины Владимировны стоял пустой стул: еще недавно гости думали - для незримо присутствующего Артема.
        Но они ошиблись. Судя по жесту Ирины Владимировны, этот стул и приборы были предназначены горничной Алисе.
        Какой-то негромкий звук - оказалось, это Марья скомкала салфетку и бросила ее на стол, задев бокалы, - прорезал тишину, и дальше…
        Случилось невероятное. Задрав голову, сестра Виктора Андреевича принялась хохотать.
        Причем ничуть не истерично.
        - Браво, Ирина! - хлопнула она в ладоши. -
        Ай да Артем, ай да проказник! Умудрился, значит, тебя бабкой сделать?!
        Странная реакция Марьи возмутила прежде всего ее мать. Отвернувшись от нелепой девицы в белом переднике, Капитолина Фроловна ударила по столу ручкой ножа, зажатого в кулаке.
        - Прекрати! - рявкнула она. - Прекрати паясничать!! Ты ведешь себя возмутительно!
        Я же была готова оросить ноги Марьи благодарственными слезами. Оттягивая на себя недовольство матери, она спасала подругу и ее «потенциальную невестку».
        - Алиса, - намеренно громко вступила Вяземская, - иди к себе, переоденься. Мы ждем тебя к столу.
        И кто бы возразил!
        Совсем недавно родня жалела несчастную мать - по «прогнозам врачей», «отек мозга» практически не оставил Артему шансов, и вдруг - внезапный поворот. У Ирины оставалась надежда получить свое продолжение - внука.
        Не дожидаясь, не прислушиваясь, я сбежала из столовой, оставив Вяземских обсуждать событие. Белый передник и крахмальная наколка в волосах сослужили мне последнюю службу - дали небольшую передышку в виде переодевания.
        Опустив глаза, я пробежала гостиную, на меня таращились горничные, готовые к перемене блюд; проскочила по коридору до библиотеки и, пробегая мимо зеленой лампы, вдруг резко поменяла курс.
        Торопиться в келью, где меня дожидалось разложенное на постели платье - безумно красивое и безупречно приличное! - не хотелось совершенно. Как змея, тяжело снимающая старую шкуру, я медлила. Боялась новой, ранимой кожи. Не знала, смогут ли руки справиться с этим платьем, не порвав его. Случайно или нарочно.
        Пробежав до винтовой лестницы и тяжело дыша, я припустила на третий этаж.
        Артем меня уже ждал. Заметил по мониторам рывок в сторону по коридору, встретил открытой дверью.
        И словами:
        - Алиска, ты - чудо! Я тебя обожаю! Как ты догадалась прийти сюда?!
        Я с размаху ударилась разгоряченной спиной о холодную стену, замерла на секунду и ответила:
        - Мне нужен кто-то рядом… Иначе - чокнусь. Честное слово, струшу и не вернусь туда.
        - Хочешь послушать, что они говорят? - предложил Артем.
        - Нет! - резко выкрикнула я. - Выключи звук!
        - Почему? - удивился он и осекся. - Да, пожалуй… так будет лучше. - Вырубил динамики, присмотрелся ко мне внимательно и добавил: - Не лишним будет выпить… Ты как? С алкоголем взаимодействуешь?..
        - Нормально, - безучастно отозвалась я.
        На узком столике перед мониторами уже стояли ведерко с шампанским, разломанная плитка шоколада и два фужера. (Интересно, кого затворник ждал в гости?)
        Но, глянув на ведерко и шоколад, Артем прикинул что-то про себя и, подпрыгивая на одной ноге, добрался до холодильника. Вынул из него бутылку виски и лимон в нарезке.
        - Я думаю, - сказал он, щелкнув пальцем по этикетке, - от пузырей тебя не отпустит, вискарь пройдет лучше. Не возражаешь?
        - Без разницы, - используя передышку по максимуму, равнодушно, не тратя эмоций, отозвалась я. Через камеру, направленную на столовую, я наблюдала вполне сериальные разборки. И дабы не вникать в них, не вовлекаться в хитросплетения беззвучных баталий, сменила тему: - Прежний владелец особняка был вуайеристом или параноиком?
        - Скорее втрое, - кивнул Артем, разливая по узким фужерам виски. - По проекту вокруг дома предполагался фортификационный ров.
        - И где он сейчас? Владелец… В сумасшедшем доме?
        - Нет, в Израиле.
        - Тогда он вряд ли параноик, - сказала я, взяла протянутый фужер и, не ожидая тоста, поднесла его к губам.
        - Нет, подожди, - остановил меня Артем. - Не торопись. Я не успел сказать уходящему году «спасибо». - От внутренней усталости я даже не стала уточнять - за что? За переломы? «Торпеду» в доме? За праздник в бункере? - Этот год подарил мне тебя.
        (Вот, что называется, и приплыли. Алла, где ты? Ау!
        Я, например, тут. Стою с фужером и получаю признания.)
        Но не исключено, что мой принц хотел всего лишь приободрить испуганную Золушку перед поездкой на бал в карете из тыквы. Он поднял бокал почти до уровня бровей и взглянул через стекло то ли на меня, то ли на уровень жидкости в стакане…
        - Для меня этот год еще не закончен, - вздох нула я.
        Мы чокнулись, Артем сделал добрый глоток, моя рука повисла, не донеся бокал до рта.
        - Ты не любишь виски? - спросил наследник.
        - Предпочитаю водку под соленый огурец, - мрачно пошутила я.
        Нога Артема дернулась - показалось, что он собрался метнуться к холодильнику, полному всяческих запасов, - но я его остановила и залпом выпила большую половину из ста грамм, которые налил мне гостеприимный хозяин бункера.
        Закусывать самогонный вкус виски шоколадом я не стала, взглянула на монитор, и едкая горечь во рту моментально перестала досаждать. Внизу, под нами, Вяземские аккуратно и чинно кушали что-то очень красивое рыбно-холодное в виде розочек на зеленых веточках гарнира. Компания родственников выглядела так, словно недавно кто-то громко испортил воздух и все старательно делают вид, что никакого конфуза не было. Все старались быть милыми, оставляя комментарии при себе. Но было заметно, что жует народ без воодушевления.
        Я напомнила Артему, чтобы он не пропустил бой курантов, - не все же на мониторы таращиться, - пожелала здоровья и счастья в Новом году, допила виски и вышла вон.
        За пять минут до окончания старого года Вяземские вышли в «английскую» гостиную, встали перед огромным плазменным экраном телевизора и собрались прослушать традиционное поздравление с праздником главы государства на фоне кремлевской елки. Сомелье готовился открыть шампанское; бабушка попросила виночерпия открыть бутылку
«по-русски», по-новогоднему, с обильной старорежимной пеной. Все приготовили фужеры…
        Я какое-то время прислушивалась к происходящему за дверью. Вошла в гостиную бочком - и сразу спряталась за спину Муслима Рахимовича, стоявшего почти у входа. Надеюсь, данную диспозицию он выбрал не случайно для того, чтобы если составить мне не компанию, так хотя бы прикрытие.
        - Алиса, подойди сюда, - повелительно и громко, перебивая мелодичное вступление ку рантов, сказала Ирина Владимировна.
        Родственники расступились. Я прошла сквозь строй, чувствуя палочные удары взглядов по спине.
        Под торжественный бой часов на Спасской башне Муслим Рахимович всунул в мою руку фужер, я протянула его вместе с остальными под горлышко бутылки, извергающей пенный водопад. Фужер дрожал, но ловкий виночерпий сумел в него попасть, не окатив ничьих ног.
        - С Новым годом, мои дорогие! - провоз гласила бабушка.
        Все бросились обниматься-целоваться-чокаться, до моего бокала дотронулись три хрустальных близнеца: Ирины Владимировны, Муслима Рахимовича и Сергея.
        - С Новым годом, дорогие мои, с новым счастьем! - вещала бабушка. - Будьте здоровы!
        Вяземские сгрудились вокруг инвалидного кресла Капитолины Фроловны. Я старалась не заплакать. «А папа сейчас желает здоровья мне. Он тоже пьет шампанское с друзьями и говорит, повернув голову в сторону Москвы: «Алиса, доченька, будь счастлива, здорова, я тебя люблю…»
        И Бармалей, надеюсь, вспоминает…
        Выйдя из толпы родственников, но глядя больше на стоящего рядом Сергея, чем на меня, к нам приблизилась Кристина.
        - С Новым годом, Алиса! - сказала девушка без всякой натянутости и вызова. - С новым счастьем! Береги себя. Пусть твой ребенок родится здоровым!
        Она легонько звякнула фужером о край моего бокала и допила шампанское.
        Следом за Кристиной подошла Марья примерно с теми же пожеланиями, и семья как будто разделилась надвое. Два лагеря стояли напротив: чета супругов Вяземских с сыном оставались возле бабушки, я, словно ядро новой фронды, притянула к себе остальных гостей и родственников.
        (Причем, надо заметить, без всякого на то права.)
        Капитолина Фроловна старалась меня не замечать. Зато «воинствующая добродетель» усердствовала за двоих. Почти не скрывая брезгливого негодования, она смотрела на свою дочь и призывала ее взглядом вернуться в ряды оппозиции.
        Снулый Виктор Андреевич разглядывал меня с интересом. Надо сказать, исключительно профессиональным. На лице адвоката читался вопрос: «И что за казус здесь образовался?..»
        Ситуация из глупой становилась нестерпимой - не праздничной, - и вдруг неожиданно для всех ее исправила… Капитолина Фроловна.
        - Ирина, - прозвучал в гостиной слегка надтреснутый голос бывшего прокурора, - ты приказала Клементине перенести вещи Алисы на третий этаж?
        - Нет. Не успела, - тихо и изумленно отозвалась невестка.
        - Тогда чего ты ждешь?! - повысила голос старуха. - Мать моего единственного правнука должна жить в комфорте!
        Не знаю, чего больше было в этом выступлении: желания вновь объединить семью или демонстрации - я в этом доме главная? Но чего бы ни добивалась Капитолина Фроловна, результат был положительным. Щель, образовавшаяся между группами, затянулась, и когда Вяземские отправились на улицу - совершать традиционную прогулку вокруг дома и наряженной в парке елочки - ко мне подошла Нана.
        Оглядела буквально с ног до головы - я в тот момент старалась не упасть, попадая голой пяткой в белый валенок, - дождалась, пока я выпрямлюсь, и проговорила:
        - Не буду обманывать и говорить, что одобряю ваш поступок. Но иногда… приходится принимать определенный порядок вещей. Жизнь продолжается. Добро пожаловать в семью.
        Последняя фраза далась добродетельной княжне особенно тяжело. Она выдавила ее из грудной клетки на последнем дыхании и ни разу не назвала меня по имени.
        Кажется, несмотря на формальное приглашение в семью, мне продемонстрировали: ты - никто.

…В этом году в парке у дома Вяземских не было фейерверка. Тридцатого декабря Ирина Владимировна позвонила в фирму, занимающуюся обеспечением торжеств, сказала, что не нуждается в их услугах и оставляет залог в их пользу. Парк Вяземских был почти не освещен.
        Но соседние усадьбы за стенами парка словно соревновались, кто больше пустит денег на ветер. В ушах звенело от грохота и визга взрывающихся в небе петард и снарядов. Редкие мгновения казавшейся особенно насыщенной темноты сменялись ослепительными вспышками. Соперничая со снегопадом, на землю опадали огненные фонтаны, ярчайшие букеты пылающих гвоздик и хризантем распускали в небе бутоны и вяли, вяли, вяли…
        Народ, обутый в подготовленные валенки, был к этому великолепию привычен. Виктор Андреевич степенно крутил головой, оборачиваясь на визг петарды, Нана милостиво улыбалась и даже хлопала в ладоши. Всякий праздник делает из взрослых детей, Кристина, ушедшая из детства совсем недалеко, восторженно повизгивала и висла на руке Сергея. Ее брат лепил снежки и пытался сбить с головы германского гостя какой-то дедовский треух, извлеченный из кладовых запасливой Клементиной. Меня обрядили в тулуп - пардон, дубленку - и валенки из тех же запасов.
        Нана под ручку с адвокатом ушла обходить дом, брат и сестра устроили возню в сугробах, Ирина Владимировна и полковник о чем-то тихо переговаривались у елки, ко мне подошел Сергей.
        - Кажется, тебя можно поздравить? - спросил тихо. Я неопределенно кивнула и зябко поежилась. - И давно… это у вас? - Я снова отделалась подергиванием плеч и потерла варежкой замерзший нос.
        - Ирина Владимировна сказала, что для УЗИ еще рано, но анализы беременность подтверждают…
        - А ты сама, Алиса, уверена?
        От необходимости отвечать хотя бы на третий вопрос меня спасла Кристина. Подлетев к Сергею сзади, она толкнула его в сугроб и, шустро работая варежками, закидала снегом…
        За менее чем час реального времени, которое я провела в обществе Вяземских, мне стало понятно только одно: Кристина влюблена. Как игривый котенок черной масти, она ластилась к Сергею, ловила его руки, взгляд и речь: заглядывала в глаза, подхватывала реплики, старалась прикоснуться. И разумом и телом. Все признаки тяжелейшей влюбленности были налицо.
        Сергей принимал знаки внимания с шутливым панибратством. Приобнимал Кристину, когда та прижималась, но ни разу - я это видела - не прижался щекой к ее виску. Обнимал без нежности, но с видимой приязнью. Позволял себя любить, не будучи влюблен сам.
        (Эх, мне бы со своими проблемами разобраться, а я тут за чужим романом взялась подглядывать! Доморощенный психоаналитик!..)
        Но наблюдать чужой роман все же было безопасней, чем пытаться угадать по лицам: кто больше недоволен, а точнее, обескуражен появлением в семье новой фигуры в валенках с запахом нафталина, дубленке и варежках? Чей взгляд и выражение лица подарят вдруг намек, укажут истину, избавят от дальнейшей пытки…
        Но я боялась встречаться взглядом с кем бы то ни было. Я протекала по поместью Вяземских, как подземная река, - не достигая основания, боясь соприкоснуться с поверхностью и получить удар: ты подмываешь наши устои!
        Я уворачивалась от прямых взглядов и считала минуты, когда можно будет удрать в свою комнату.
        Теперь на третьем этаже.
        С Новым годом, Алиса!
        Утром первого января я открыла глаза и сразу зажмурилась. Не от яркого солнечного света, пробивающего легкие голубые шторы, - от желания открыть их вновь и увидеть не шикарную спальню в бело-голубых тонах, а свою комнату в родительском доме. Полную книг, плюшевого зверья, с бежевыми в золотистых разводах занавесками и фотографиями на стенах, с которых мне улыбалась мама.
        Я почувствовала себя безбилетным пассажиром, которого слепой контролер по недомыслию засунул в спальный вагон по трамвайному билету. Я ехала здесь зайцем.
        На белом с позолотой стуле - или легком кресле - стояли два больших бумажных пакета. Ярко-красный и угольно-черный. В одном я нашла серебристо-сиреневый домашний костюм, в другом - мягкие домашние туфли на упругой увеличенной подошве. И записку: «С Новым годом, Алиса! Будь счастлива. Целую, Ирина Вяземская».
        Как деликатно меня здесь приодели. Мне делают подарки. Не намекая на скудность гардероба.
        И делают тайком. Вносят в комнату, когда я сплю. (Явно мне только сумку с вещами от сестры привезли после долгих уговоров.)

…После умывания под душем нежный шелковистый костюм лег на слегка влажное тело ласково, как дуновение. Я натянула на ноги туфельки - снова впору! - и села на угол кровати, зажав между коленями ладони.
        Мой папа, когда видел меня в позе - руки между коленями, тут же начинал подозревать, что дочь где-то напроказничала. Руки между коленями - верный признак ожидаемого наказания.
        Утром первого января я не ожидала наказания, но ощущения были сродни детским. Я боялась выйти из своей комнаты. И по большому счету, не знала, куда идти.
        Где меня ждут?
        Артем, что совершенно точно, ждал меня в секретной комнате.
        Но туда нельзя.
        Мое появление на кухне вряд ли вызовет взрыв радости…
        Я снова позвонила папе, еще раз поздравила его с Новым годом - и долго не отпускала, слушала новости нашего городка. О себе сказала - нечего рассказывать.
        Потом отправила Бармалею очередную поздравительную эсэмэску и пожелала доброго утра.
        Но друг Василий, по всей видимости, крепко спал. Его не будили тревоги, не теребили душу личные контролеры, он ехал в купейном вагоне по заблаговременно купленному мамой билету…
        Продолжать и дальше игры в затворничество было глупо. Когда-нибудь все равно придется выйти. Я подошла к двери и надавила на ручку.
        Секунд тридцать держала ее в этом положении, пока, наконец, отважилась. Распахнула дверь и вышла в коридор, как с вышки прыгнула в воду.
        Проходя мимо застекленной стены оранжереи, заметила в кущах Ирину Владимировну и Марью. Остановилась за стеклом, подняла руку - постучать и привлечь внимание, но не решилась. Женщины увлеченно что-то обсуждали и вряд ли нуждались в третьем собеседнике.
        Меня они не заметили.
        Я спустилась на второй этаж, в «английскую» гостиную, и увидела там Кристину. Девушка сидела в кресле и не отрываясь смотрела на сотовый телефон. Кажется, на его дисплее была фотография.
        Заметив меня, Кристина положила мобильник на стол кнопочками вниз и совершенно искренне обрадовалась:
        - Ну, наконец-то! Доброе утро, Алиса! Про ходи сюда, будем пить кофе. Или тебе нельзя?..
        Тогда я попрошу принести тебе чай!
        Дернув архаичный, но соответствующий прочей обстановке шнурок за своей спиной, девушка вызвала прислугу. Тихонько щелкнул спрятанный за шторой динамик - дань нынешнему времени, - и в комнате раздался голос Риммы Федоровны.
        - Слушаю, - сказала старшая горничная.
        - Принесите, пожалуйста, зеленого чаю. И… - шепотом обратилась она ко мне, - пирожные будешь или бутерброды?
        Пирожные стоят уже готовые, прикинула я автоматически, бутерброды девчонкам еще резать.
        - Пирожные, - сказала я быстро.
        Когда Римма Федоровна вкатила в гостиную сервировочный столик, я стояла лицом к окну. Встречать коллегу, по-господски развалившись в кресле, было совершенно немыслимо! Если бы не беспрестанная болтовня Кристины, я бы вообще прошмыгнула в кабинет или вовсе отказалась от завтрака. Стремительная, за одну ночь, рокировка - пешка шагнула на королевское место - еще долго будет обсуждаться на кухне. И вряд ли с одобрением.
        (Боже, дай мне силы пережить все это! Когда выяснится правда, приду на кухню и оберну все шуткой! Розыгрышем!)
        - Я сама только недавно встала, - болтала
        Кристина. - И стала искать компанию для завтрака. Папа и мама повезли бабулю кататься на санках. Точнее, на санях. У них традиция такая - каждый год первого января папа возит бабулю и маму кататься на тройке с бубенцами по лесу.
        Здорово, правда? - Вопрос не требовал ответа, я даже не кивнула. Стояла у окна и прислушивалась, когда раздастся дребезжание других «бубенцов». Подъезжающих на сервировочном столике чашек и блюдец. - А Сережка, злодей, спит! Та кое утро, настоящая зима, а не прошлогодняя слякоть, а он спит!
        За моей спиной прозвенели «бубенцы» - Римма Федоровна была рядом.
        - Спасибо, дальше мы сами. - Догадливая
        Кристина позволила горничной довезти столик только до середины комнаты. Встала из кресла и самостоятельно докатила его до стола.
        И кстати, во всем остальном Кристина тоже оказалась девушкой догадливой. Болтая без умолку, она затирала мою неловкость и исподволь, мягко втягивала в беседу. Как радушная хозяйка, предлагала самые симпатичные пирожные, не забывала подливать чай, но чего бы ни коснулся разговор, каждый раз постоянно он сползал к… Сергею.
        - Ты не представляешь, как мы отдохнули в
        Альпах! Я плохо катаюсь на лыжах, снег вообще не моя стихия, предпочитаю море и пляж, но Серега!! Он кого хочешь заставит полюбить то, что любит сам. Он такой фантазер! Такой выдумщик!
        Хочешь посмотреть наши фотографии?!Не дожидаясь согласия, Кристина схватила со стола свой мобильник и протянула его мне.
        Девушка и в самом деле была влюблена. Заставкой на ее телефоне, словно на титульном листе свадебного альбома, застыли улыбающиеся лица - она и Сергей. Щека к щеке, сияющие, радостные и слегка засыпанные снегом. Рамка из голубого альпийского неба добавляла яркости этому снимку.
        - Здорово, правда? Листай фотки дальше…
        Примерно на пятнадцатом снимке мне попалось изображение Артема в лихой лыжной шапочке. Я оторвалась от телефона и посмотрела на Кристину:
        - Фотографии были сделаны… тогда?
        Лишь на короткое мгновение Кристине уда лось придать лицу печальное выражение:
        - Да. Тогда. Ужас, правда? Я потом приехала в больницу… Артем весь в гипсе… Ужас. Ирочка переживала страшно.
        Странно, почему два друга не сказали мне, что на лыжном курорте с ними отдыхала Кристина? Для них обоих ее присутствие было незначительным? Не важным?
        Тогда мне жаль Кристину.
        И это чувство - пожалуй, больше женской солидарности, чем жалости, - позволило не стать другой. Еще недавно я маялась от неловкости рядом с завидной невестой, позволяющей себе не участвовать во всякого рода спектаклях. Никак не могла забыть, что еду безбилетным пассажиром. Но на человека, к которому испытываешь что-то вроде жалости, невозможно смотреть даже вровень. Не желая того, я стала выше. Мне захотелось сказать что-то доброе, ободряющее и ласковое.
        Но я только подлила в чашку Кристины горячего чая.
        И с еще большим вниманием склонилась над экраном телефона, окошком в мир бедных бедных, богатых девушек.
        - Девчонки секретничают! Попались!!
        Мою руку с зажатым в ней мобильником от
        Сергея закрывала спинка кресла. И от входа в гостиную нас действительно можно было принять за сплетничающих кумушек, склонившихся друг к другу.
        - Ой! Сережка! Как напугал!
        В каждом слове Кристины звучало столько обнаженной нежности, что я невольно отвела глаза от ее лица. Как будто постеснялась подглядывать за голой страстью.
        - Садись скорее чай пить! - суетилась девушка. - Только чашки лишней нет…
        - Чашки есть в тумбе под зеркалом, - стараясь быть полезной, вступила я.
        - Я знаю, где в этом доме чашки, - с непонятным мне раздражением ответил Сергей и отошел к длинной тубе, поверх которой стояли бутылки с коньяком и ликерами, фужеры и бокалы. В том, как он повернулся к нам спиной, мне почудилось нечто демонстративное.
        Но впрочем, странное недовольство дизайнера можно было списать на простецкое похмелье. С ночного праздника я улизнула первой, едва возникла возможность, и не видела, какое количество - точнее, литраж - спирто-содержащих напитков влил в себя германский гость.
        Кристина никакой натянутости в поведении Сергея вроде бы не заметила. Она крутилась вокруг него нежным вихрем: выхватывала из его рук чайник - ухаживала, рекомендовала пирожные, ловко управлялась с обязанностями хозяйки чайной церемонии. Я опустила глаза на все еще зажатый в руке мобильный телефон и продолжила прежнее занятие. Кристина поймала Сергея объективом телефона в баре за кружкой пива, в магазине за выбором перчаток, несущегося по освещенному склону, в компании какого-то толстяка… Так. Стоп. Что-то в одном из прежних снимков зацепило взгляд. Что-то важное, о чем я слышала раньше…
        Закусив губу, я принялась листать «альбом» назад: толстяк, склон, магазин, бар, портрет Кристины и Сергея… Где же это что-то?
        Нет, не могу понять и вспомнить. Бар, магазин, склон, Сережа в лыжной шапке, задранной на лоб…
        Что промелькнуло важного?!
        Подняв голову от экранчика мобильника, я встретилась глазами с Сергеем. Аккуратно, двумя пальчиками держа чашечку у губ, тот не отпивал чай - сидел напротив на диване и смотрел на меня с каким-то непонятным выражением лица. Как будто ждал чего-то, вопроса или уточнения.
        Но буквально через мгновение из взора германского гостя исчезла настороженность, губы растянула покровительственная усмешка, Сергей передвинулся по дивану ближе ко мне и тоже взглянул на экранчик.
        - Сереж, а помнишь, как ты учил меня сгибать колени?! - с восторгом пролепетала Кристина и опустилась на подлокотник возле него. - Алис, он лучше любого инструктора! Все объяснит за пять минут! А я та-а-ак боялась! Но не упала.
        - Алиса, дай, пожалуйста, мне телефон, - внезапно попросил Сергей. - Экран бликует, я ничего не вижу.
        Но я замялась. Удерживая в руке мобильник, почему-то не решалась его отдать.
        И Кристина, перегнувшись через приятеля, взяла телефон сама. Вынула из моих пальцев, отдала Сергею.
        Сама пересела на диван рядом с ним и склонила голову на плечо дизайнера.
        - А это помнишь где?! - мурлыкала она, уходя в воспоминания. - А это… здорово, правда?!
        (Неужто все влюбленные девушки выглядят так, мягко выражаясь, странно?!)
        Своим поведением Кристина словно отсекла меня от Сергея и от себя. Поставила заслон из общих воспоминаний и уже не требовала засвидетельствовать, как безупречен и всезнающ ее герой. Положенная на плечо щека объединила их в единое целое, оставив меня за бортом без спасательного круга дежурных реплик…
        Я поднялась из кресла - меня никто не остановил - и, тихо прикрыв за собой дверь, вышла из гостиной. Влюбленным не нужны свидетели.

…Ирина Владимировна и Марья все еще разговаривали в оранжерее. Теперь они сидели в плетеных креслах перед стеной-окном и пили чай, любуясь заснеженным парком. Приятный контраст - российские сугробы за окном и заморская зелень вокруг - настраивали на неспешный созерцательный лад. И, судя по всему (над чашками густо поднимался пар), чаевничать они начали недавно и быстро не закончат.
        Я быстро пробежала до двери в спальню Ирины Владимировны, прошмыгнула в комнату - и тут же увидела, как плавно отъезжает в сторону массивный шкаф. Артем опять меня ждал. Хмурый, заросший щетиной узник зазеркалья. На узком столике перед мониторами стояли кофейник и огромный кусок вчерашнего новогоднего торта.
        - Привет, - сказал узник мрачно.
        - С Новым годом, Артем!
        - Ага. И с новым счастьем. Если судить по тому, как я провел первый день, остальные триста шестьдесят четыре дня я проведу в тюрьме.
        - Что ты несешь?! - стараясь быть веселой - две угрюмые личности на эту площадь - явный перебор, сказала я.
        - А ты представь, что это такое - просидеть новогоднюю ночь взаперти! Когда вокруг гуляют, пьют, танцуют…
        - Спокойно! - прикрикнула я. - Представляю. В девятом классе всю новогоднюю ночь провалялась с ангиной.
        - И как? - заинтересовался вдруг заключенный. - Как впечатления?
        - Ревела, - вздохнув, призналась я. - Но! Экзамены в тот год сдала на отлично! И никаких соплей! Так что перестань ворчать и налей мне кофе.
        Обязанности хозяина немного вернули Артема в норму. Протягивая мне чашку, он уже улыбался.
        - Ты знаешь, что твоя сестра влюблена в Сергея?
        - Влюблена? - поднял брови принц. - Нет. Это ерунда, - покачал он головой. - Мы вместе росли…
        - Она уже выросла! - перебила я. - И сохнет по Сергею!
        - Алиса, - вкрадчиво, несколько менторски, проговорил Артем, - когда Кристине было восемь, нам было по пятнадцать. Она привыкла смотреть на Сергея как на нечто… недостижимое. Это пройдет.
        - Ничего себе пройдет?! - возмутилась я. - Да она глаз с него не сводит! Тут пахнет далеко не детской увлеченностью!
        - А я говорю - пройдет! - жестче, чем того требовали обстоятельства, рявкнул Артем. - Сергей умеет обращаться с влюбленными дамочками! И Кристина для него прежде всего моя сестра!
        Я отвернулась к мониторам. На одном из них, том, который показывал «английскую» гостиную, Сергей стоял у раскрытой дверцы бара-холодильника, вмонтированного в тумбу, и наливал в бокал шампанского. (Опохмелялся, надо думать.) Кристина стояла коленями на диванчике, стоящем поперек комнаты, и, положив руки на его спинку, смотрела, как наполняется пеной узкий бокал.
        Сергей и в самом деле держал дистанцию. Наполнив бокал, он не вернулся на диван, а остался стоять возле тумбы.
        - Ну? - сказал Артем. - Видишь? Вокруг Сережки вечно крутятся девчонки… и не только, - добавил он несколько смущенно. - Умеет обращаться с влюбленными дурочками.
        - Бедная Кристина, - вздохнула я.
        - И нисколько она не бедная, - безжалостно обрезал принц. - У нее есть жених. Сейчас Гиви на стажировке в Англии, Кристина к нему ездит.
        Так что… никакая она не бедная, все у нее в по рядке.

«Последний новогодний шанс, - печально подытожила я. - Судя по всему, безуспешный…
        - А почему вы мне не сказали, что тогда Кристина вместе с вами каталась на лыжах?
        - Потому что это не важно, - по-прежнему чеканно отрезал принц. - Приехала и уехала.
        - А для нее - важно! - не сдавалась я. Многие годы я веду себя как распоследняя сводня и вечно пытаюсь помочь влюбленным подругам. Открываю «прынцам» глаза на их достоинства, приукрашиваю выгодные качества - в общем, стараюсь как могу. Манера у меня такая. Помогать, даже когда не просят. - Она все фотографии хранит!
        - Алиса, - мягко, но требовательно проговорил Артем, - давай не будем касаться этой темы.
        - Она тебе неприятна?! - напряглась я.
        - Да. Она мне неприятна.

«Слепой дурак! Твоя сестра с ума сходит по твоему же другу, а тебе не важно, неприятно. Да разве можно так?!»
        Можно. Если друг тебя просил. Он сам справляется с атаками и поцелуями.
        А про присутствие Кристины на курорте мне не сказали потому, что девушка ездила туда тайком. У нее есть жених.
        - Кристина была в Альпах проездом из Англии? - прищурилась я.
        - Да, - сказал Артем, скроил кислую мину и отвернулся.
        Что и требовалось доказать. Многие тайны раскрываются довольно легко. Стоит только задуматься и задать нужный вопрос.
        Я прекратила изображать из себя сводню, посмотрела на мониторы, по одному из которых - направленному на длинный коридор третьего этажа - шли Ирина Владимировна и Муслим Рахимович. Полковник обнимал хозяйку дома за талию и, кажется, пытался остановить ее для поцелуя.
        Ирина Владимировна бросила четко направленный взгляд в угол на камеру, как будто встретилась со мной глазами, - и мягко отстранилась.

«Еще одна парочка».
        Артем убрал изображение и перевел его на холл.
        - После второго января они собирались пожениться, - сказал он, словно подслушав мои мысли.
        - А теперь?
        - Теперь не знаю. Вроде бы отложили. Мама не хочет это обсуждать.
        Буквально тут же изображение Ирины Владимировны появилось в спальне, она махнула рукой, и Артем отправил в сторону шкаф.
        Пост сдал, пост принял. Я оставила маму с сыном и пошла к себе. (Если только безбилетный пассажир может называть своим купейный салон мягкого вагона…)
        В вещах, которые вчера собрала и принесла Клементина, я не нашла своей тетради. Недрогнувшей и опытной рукой Ворона собрала все мелочи - белье, косметику и даже шампунь, оставив в прежней комнате только толстый «гроссбух» с набросками романа.
        Я оглядела бело-голубую спальню: широкая кровать, шкафы и тумбы, два кресла на гнутых ножках возле низкого стола, пуфик, прикорнувший под туалетным столиком. Я поняла: в этой комнате мне негде «работать». Стол был слишком низким, столик узким: в доме, в котором пустуют примерно три кабинета, незачем оснащать письменными принадлежностями еще и спальни…
        Я вышла из бело-голубого купе и направилась в прежнюю келью, по счастью не встретив никого в пути и найдя свою дверь открытой. Вероятно, Клементина Карловна не стала ее запирать, подозревая, что может оставить в комнате что-то из моих вещей.
        Села за удобный стол. Достала из выдвижного ящика «гроссбух», ручку и… стала думать.
        Не над романом, как ожидалось. Над развитием реального сюжета.
        Во-первых, главное. Меня не отпускало ощущение чего-то упущенного. Чего-то важного, первостепенного.
        Почти не напрягая память, я представила фотографии из телефона Кристины. Прокрутила их перед мысленным взором одну за другой, прощупала без изучающего германского взгляда…
        Превосходная зрительная память всегда выручала меня в школе, помогла и на этот раз. Один из снимков действительно заслуживал самого пристального внимания… Вот только не ошиблась ли я? Не приняла ли желаемое за действительное?
        Надо проверить еще раз. Попросить у Кристины телефон и найти этот снимок. Прежде чем делать выводы, стоит убедиться в правильности предпосылок. Да и, по правде говоря, встревожили меня не только фотографии. Меня зацепила какая-то фраза. Что-то прозвучавшеенеправильно. Не так, как ожидалось.
        И если учесть, что в это утро я разговаривала только с Кристиной, Артемом и немного с Сергеем, искать эти слова нужно было в их речах.
        Кто-то что-то сказал - и это резануло мне слух, но не настолько, чтобы сразу вцепиться. Это было сказано вскользь… мимолетно… в обыденном разговоре…
        Но - что?! Что оставило впечатление неправильности?!
        Перебирая, словно четки, слова и фразы, оглаживая памятью нанизанные бусинами выражения, я пыталась найти истину…
        И не находила. Ощущение неправильности исчезало с каждым повторным проходом по цепочке воспоминаний, кажущиеся шероховатости сглаживались: я потерялась, бродя по кругу, и, в конце концов, примерно через час отбросила бесполезные занятия.
        Эх, не выйдет из Алисы мисс Марпл! Не дано. Нет у меня ни острого, все подмечающего взгляда, ни способности к анализу. Я даже детективы не люблю. Предпочитаю классику и дамские романы про принцев, Золушек, мачех, плачущих богатых, коварных разлучниц и потерянных близнецов…
        Но размышления над типичным для детектива вопросом - кто тут злодей? - оказывается, способны увлечь и поклонницу Тургенева, Бунина и Джейн Остин.
        Я перевернула «гроссбух» изнаночной обложкой, раскрыла его на чистой стороне и аккуратно нарисовала там цифру «один».

«Что мы имеем?» - спрашивала цифра.
        А безусловно, мы имеем те же цифры - «два» и «десять». Точнее, числа. В январе. И, следуя простой арифметической логике, выводим - преступление каким-то образом завязано на этих числах.
        Что может прятаться за двойкой и десяткой?
        Теперь, после знакомства с семейством Вяземских, я могу хоть сколько-то судить о людях, сообщивших кому-то об изменениях в череде торжеств этого дома. И так же с определенной уверенностью могу сказать: наследство, деньги вряд ли имеют тут какое-то существенное значение. Здесь все завязано на числах… Но не на деньгах…
        А кто у нас не завязан на деньгах, но имеет конкретное отношение ко дню рождения Ар те ма?
        Сергей! Он специально приехал поздравить друга и он - не наследник! Он единственный привязан к этим двум факторам намертво!
        Я встала из-за стола, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
        Сергей. Везде Сергей. Меня тревожило что-то, связанное с сегодняшним утром, слова, фотографии, поступки…
        Но я могла и ошибаться. Я зациклилась на поведении молодежи, поскольку взрослые не допускали меня в свой круг, - и я вынужденно вращалась в орбите младших Вяземских. Лишь за ними я могла наблюдать пристально, лишь они допускали меня к себе и - дарили загадки. Я оперировала не данными, а исключительно своими возможностями. Сергей был мне подозрителен, поскольку - близок.
        Вот я и накрутила. Придумала злодея, коварного обольстителя…
        Но… Но… Не жертва ли он?! Артема могли столкнуть в пропасть, потому что он стал случайным свидетелем чего-то, касавшегося Сергея! Ведь могло такое быть!
        Предположение показалось столь невероятным, что я чуть было не бросилась к Муслиму Рахимовичу. Сергей приехал из-за границы, остановился в этом доме и наверняка собирался остаться здесь до десятого января. Что, если киллеры не смогли поймать его в Германии и устроили засаду в Непонятном Доме?!
        Что может быть удобней?! Поселить у Вяземских «торпеду» и дождаться приезда дизайнера?! Нацелиться, стать своей и ждать. Приезда жертвы, удобного случая…
        Ай да я. Ай да Алиса, ай да собачья дочь!
        Выйдя из комнаты, я направилась на розыски Муслима Рахимовича. Шагала по коридору до лестницы и думала: «Интересно, насколько серьезно рассматривал комитетчик вероятность убийства кого-то из гостей? - Очень хотелось погладить себя по умной голове, но приходилось признавать - в ФСБ тоже неглупые люди работают. - Наверное, они и без моих советов все предусмотрели, просчитали все вероятности… и Артема убрали в бункер, скорее, из предосторожности. Чтобы Ирина Владимировна не терзала свое больное сердце страхами за сына и не подозревала всю родню скопом. Не напортачила бы то есть…»
        Уже подходя к площадке третьего этажа, я вдруг развернулась лицом к перилам, вцепилась в них всеми пальцами и замерла.
        Муслим Рахимович. Он тоже не наследник.
        Он руководит группой, работающей по этому делу…
        Но на моих глазах связывался с подчиненными только по телефону…
        У меня ни разу не взяли письменных показаний…
        С чего я взяла, что группа вообще существует?!
        Дыхание сбилось от ужаса. Страх, который нагнал меня на центральной, плавно изгибающейся лестнице, окатил волной тело, руки стали ватными, ноги подкосились…
        Кажется, у меня снова резко упало давление. Как тогда, в день смерти Люды…
        Но теперь рядом не было Клементины с таблеткой наготове. И я, как раненое животное, могла только доползти до бело-голубой комнаты, поскольку та была ближе. Закрыться изнутри и попросить кого-то из горничных принести крепчайший кофе…
        Заботы о собственном теле немного отвели страхи на второй план. (Никогда в жизни со мной не приключалось ничего подобного! Я до ужаса боялась уколов, много раз чувствовала, как перед процедурным кабинетом леденеют руки и делаются непослушными ноги, но ни разу не падала в обморок. Я могла бы жизнь прожить, так и не узнав об этой особенности своего организма! Но этот дом, этот проклятый чертов дом, второй раз в месяц заставляет испытывать омерзительное чувство телесной беспомощности!)
        С трудом передвигая ноги, я дотащилась до бесплатного бело-голубого купе и, как подкошенная, рухнула на кровать.
        Дурнота не проходила. Кровать тошнотворно раскачивалась, желудок разросся до невероятных размеров и грозил извергнуть завтрак на покрывало…
        Но заставить себя дернуть за шнурок я так и не смогла. Не смогла отдать приказ девчонкам в первый же день водворения на третьем этаже…
        Я легла на бок, подтянула колени к животу и, прикрывшись уголком покрывала, постаралась согреться, унять противную, какую-то чесучую дрожь…
        Шок, который я испытала на лестнице, как видно, был все же не так силен, как в тот день. Точнее, ночь. Тошнота понемногу уходила, дурнота сменялась вялостью, я лежала, свернувшись калачиком на огромной постели, и уговаривала себя стать рассудительной. Прогоняла страх.

«С чего ты взяла, Алиса, что Муслим Рахимович тебя обманывает? Что ты понимаешь в оперативных мероприятиях? Кто дал тебе право подозревать порядочного, доброго человека в каких-то кознях?..»
        Успокоительные мысли лениво трепыхались в голове. Страх отступал, подозрения казались почти смешными.
        Муслим Рахимович - преступник. Да это предположение - курам на смех! Он смотрит на Ирину Владимировну как верный пес! Дрожит над ней, с готовностью несет таблетки! Ухаживает, бережет…
        А что, если она нужна ему живой?
        До свадьбы, до подписания бумажек…
        Я ничего не знаю о проведении оперативных мероприятий - берут ли у свидетелей письменные показания, не берут ли, - но я так же мало знаю о методах рейдерских захватов таких огромных бизнес-предприятий, как холдинг Вяземских.
        Что, если вся интрига задумана единственно ради захвата?! Что, если полковник - член рейдерской команды?!
        Ох, какого ужаса я наворотила. И бреда, по сути говоря…
        Но что мне было делать? С кем поделиться подозрениями? Как вообще понять - верны мои догадки или нет?!
        Откинув угол покрывала, я села на кровати. Головокружение почти исчезло, но лежа я чувствовала себя лучше.
        Прогнав трусливые, пораженческие мысли - нельзя, Алиса, лежать и киснуть! - я доплелась до холодильника с мини-баром и очень обрадовалась, найдя его почти заполненным. Разнообразные винные бутылки меня интересовали мало. Изгонять тревоги при помощи спиртного вредно. Я взяла литровую бутылку кока-колы - там кофеин, он взбодрит, - наполнила стакан и залпом выпила, давясь пузырьками газа.
        Холодная вода сняла последние позывы тошноты. Углекислота рванула из желудка до носа и мощным выхлопом прочистила сознание.
        Мне полегчало.
        Подтащив к подоконнику кресло, я села в него, подобрала на сиденье зябнущие ноги и уперлась взглядом в пейзаж за стеклом. Смотрела на занесенный снегом парк, на чужие дома за забором, на голубое небо без единого облачка…
        Итак, мне стоит разобраться, почему вдруг Муслим Рахимович угодил в основные подозреваемые. Что случилось со мной на лестнице - приступ озарения или безумия? На чем основывалась догадка?
        А вот на чем. Я достаточно много знаю, я была свидетелем и участником многих событий, но у меня ни разу не взяли письменных показаний. Меня изолировали, заперли в доме, запретили выходить не то что в город, даже за забор. Это - взаимоисключающие факторы. Если полковник так боится потерять важного свидетеля, оберегает, приглядывает, почему он не торопится зафиксировать мои показания в официальном порядке? Почему он так беспечен и непредусмотрителен?! Уверен, что я обязательно выживу и никуда не денусь?! Приду на суд и, если потребуется, дам показания в пользу обвинения?!
        Нет, это странно. Как ни крути, но это странно.
        Почему Муслим Рахимович спрятал меня от группы, которая занимается расследованием? Почему?! В чем смысл происходящего?!
        В перестраховке? Он не доверяет собственным подчиненным? Почему он не повез меня к следователю или не привез следователя сюда для дачи официальных показаний?!
        Ответов было несколько. Но самым страшным стало предположение, что никакой группы вовсене существует.
        А горничная Света - новая «торпеда». Нацеленная неизвестно на кого, возможно даже, на Сергея…
        Нет, я совсем запуталась. Если происходит рейдерский захват, жертва не Сережа, а Артем.
        Но почему тогда полковник его спрятал?!
        А вот не спрятал он его. Оставил. В доме, рядом с собой и новой «торпедой». Ирина Владимировна могла увезти сына за рубеж, могла отправить куда-то далеко и даже адреса не оставить. Или поместить за границей в такое охраняемое место, в которое ни одной «торпеде» не пробраться!
        Но она оставила Артема в этом доме. Пожалуй, добровольно, но не исключено, что хитрый полковник, предупреждая ее возможные действия, разыграл хитрую комбинацию с больницей и комой и как бы невзначай вынудил - спрятать сына здесь. Муслим Рахимович - ловкий парень, профессионал, все действия наперед привык рассчитывать…
        Да-а-а, ну и ситуация. И что тут делать? Куда идти?!
        В милицию? «Спасайте, дяденьки, нас, кажется, убивают?»
        Нет, это нонсенс. Меня поднимут на смех. «Пуганая ворона куста испугалась…»
        Сходить к Ирине Владимировне и поделиться подозрениями? Спросить хотя бы - существует ли в природе группа, занимающаяся расследованием?!
        Но как спросить?
        Да и поверит ли она…
        Муслим Рахимович ей друг, я - никто. Случайная девица, знакомая без году неделя. И если я поведу себя неправильно, она, разумеется, тут же расскажет о моих домыслах полковнику.
        Расскажет. Не утерпит.
        И что тогда?
        А тогда упаси тебя бог, Алиса, оказаться правой. Я стану опасной для Муслима. И из этой передряги мне уже никогда не выбраться живой.
        Пока веду себя правильно и никуда не лезу, я в безопасности. То есть жива. Но стоит только высунуться - исчезну. Как будто сбегу. Устану «притворяться», играть в какие-то чужие игры по большим ставкам и - исчезну. Однажды в этой комнате только записочку найдут: «Простите. Я устала. Уезжаю. Целую всех, Алиса».
        Никто и искать не будет.
        Нет, будут! Папа и Бармалей! Они это так просто не оставят!
        Но выйдет ли толк из их розысков? «Алиса испугалась. Попыталась уехать. Но те, кто прислал в этот дом Алину, ее настигли…» Ответ прозвучит весьма логично в сложившейся ситуации… Алиса исчезла. И все. Финита ля комедия.

…На небе появились облачка. Они тянулись к западу и ловили пушистыми лапами боязливое зимнее солнце. Я так накрутила себя страхами, что почти отупела, застыла в безразличном ступоре и просто смотрела на улицу. Какой толк бороться? Если враг так силен… Кто такая Алиса, вообразившая себя отважной журналисткой и почти романисткой в противовес синьору из ФСБ?
        Раздавит и не заметит. За несколько лет работы в комитете он наработал не только опыт, но и связи… Мне против него не выстоять…
        Тупое безразличие, возникшее, скорее всего, от безумных скачков давления, как и в ту ночь, тихонько переходило в сон. Глаза слипались, голова клонилась на подтянутые к груди колени…
        Тихий перезвон колокольчиков ворвался в мой сон. Мой телефон звенел в кармане атласной домашней куртки.
        - Алло, - зевая, сказала в трубку, на которой высветился номер этого дома.
        - Алиса, куда пропала? - раздался обеспокоенный голос Артема.
        - Сижу. В новой комнате у окна.
        - Два часа?! Да я тебя потерял!
        Конечно, потерял. Камеры, которыми нашпигован весь Непонятный Дом, не берут всепространство спален. Только входную дверь и кусочек центра комнаты…
        - Что-то случилось? - безучастно и все еще сонно поинтересовалась я.
        - Нет, ничего, все в порядке. Я просто беспокоился, куда ты пропала. Прости.
        Я спустила ноги, потрясла головой, разгоняя остатки дремоты и оцепенения, и быстро спросила:
        - Ты один в бункере?
        - Да, один.
        - Можно я сейчас к тебе приду?
        - Конечно, можно. Мама сейчас дает распоряжения насчет обеда…
        Если кто в этом доме и может помочь мне разобраться с возникшими - страшными! - подозрениями, то только Артем. Он больше меня в курсе происходящего, не раз и не два, как я думаю, обсуждал со своей мамой ситуацию и нюансы проводимых мероприятий.

…От гостевой спальни в правом крыле дома до апартаментов Ирины Владимировны было не более пятнадцати секунд быстрого хода. Я уложилась в половину. Ворвалась в спальню, прошмыгнула в бункер и сразу подошла к черному, слегка выступающему вперед блоку управления мониторами. Коробка с электронной начинкой играла огоньками не хуже новогодней елки. В самом ее низу я разглядела щель приемника дисков.
        - Артем, ты пишешь все, что происходит в этом доме?
        Затворник поднял брови, изображая лицом - что за странные расспросы? - но все же ответил:
        - Да. Муслим Рахимович просил фиксировать все показания.
        - Муслим Рахимович? - задумчиво дублировала я. - Он забирает диски?
        - Да, забирает. А в чем дело?! Почему ты спрашиваешь?!
        - Так, чепуха, - туманно отмахнулась я. - А он… Муслим Рахимович… вообще, чем в своей конторе занимается?
        На этот раз Артем мне не ответил. Он откинулся на стуле и посмотрел на меня пытливо снизу вверх.
        - Артем, ответь, пожалуйста. Раньше Муслим
        Рахимович занимался расследованием подобных дел?
        - Ты не доверяешь профессионализму полковника? - сухо поинтересовался затворник.
        - Прости, но да. - Пусть лучше будет так. Пусть я не доверяю полковнику как профессионалу, а не как человеку.
        - Не говори ерунды! - отрубил Артем. - Муслим - отличный, признанный профи. Да, он непросто так попал в эту группу. У него несколько другой профиль. Но он вошел в нее ради нас, ради дела!
        - Вот так просто? Взял и вошел?
        - Нет, не просто! Вопрос решался с руководством. Кажется… маме даже пришлось использовать какие-то связи, настаивать, чтобы Муслим работал по этому делу…
        После слов Артема мне показалось, что с плеч моих свалился мешок с зерном, тело получило легкость и едва не воспарило к потолку.
        Какое облегчение!
        - Артем, прошу тебя, вспомни: твоя мама действительно куда-то ходила, с кем-то разговаривала, просила, чтобы полковника включили в следственную группу? Она точно сама ходила? Не через
        Муслима Рахимовича поклоны передавала?
        Принц поставил локоть на «подоконник», положил голову на кулак и хмыкнул так красноречиво (аж сквозняком повеяло), что я тут же все поняла без объяснений: Алиса - дура. Ненормальная, сбрендившая девица с пучком соломы вместо мозгов, она надумала подозревать хорошего - отличнейшего! - человека во всяческих гадостях.
        Какое облегчение! Какое счастье - избавиться от страхов и бредовых мыслей!
        - Алиса, ты что?! - перепугался, в свою очередь, принц. - Ты плачешь?!
        - Нет, - шмыгнув носом, обманула его я.
        - Да что с тобой творится?!
        - Прости, Артем, я просто дура. Налей мне кофе, пожалуйста.
        Никогда раньше крепчайший, хоть и растворимый кофе не доставлял мне столько удовольствия. Давление окончательно пришло в норму, и голова перестала путать мысли и изобретать беспочвенные подозрения.
        Но все же двухчасовой кульбит - с ног на голову и обратно - не прошел бесследно. Еще на несколько часов остался где-то в животе противный подрагивающий комочек страха. Как корешок сорняка, оставшийся после прополки, спрятался и готовился дать всходы после первого же слезного ливня…
        Кульбит на бис!
        На поздний скорее ужин, чем обед, с семейством Вяземских я бы с удовольствием не пошла. Перекусила бы чем бог послал на «подоконнике» с Артемом, а не сидела за столом, потупив очи и пиля ножом кусок бифштекса.
        И радовало в тот вечер одно: Капитолина Фроловна, угулянная катанием на лошадях, осталась отдыхать в своей комнате, главное место за столом привычно заняла Ирина Владимировна.
        Я снова сидела по правую руку от нее. Снова пропихивала в пищевод еду, не чувствуя вкуса, и не участвовала в общем разговоре. Скользила глазами, не поднимая их выше уровня верхней пуговицы рубашки, но все подмечала.
        В присутствии родителей Кристина не атаковала Сергея нежностями.
        Так было и вчера. Влюбленность девушки стала заметна только на улице, когда родители ушли гулять вокруг дома, оставив дочь и сына возле елки. И сегодня утром, когда Виктор Андреевич и Нана повезли бабушку кататься…
        Кристина - суженая некоего Гиви - скрывает от родителей любовь?
        Я подняла глаза на девушку, сидящую наискось от меня, и поразилась. Не лицо, а маска. Сергей любезничал с Марьей, объяснял ей что-то о последних тенденциях паркового дизайна. (Марья собиралась снимать клип в неких райских кущах - девушки в бикини и парео, парни в плавках и с гирляндами цветов - и интересовалась, как лучше это сделать. В павильон - или смотаться на пленэр?)
        Кристина слепо смотрела прямо перед собой. Но чувствовалось: превращенная в слух, улавливала каждое слово из разговора.
        И ревновала. Тетку к дизайнеру. Ревновала не на шутку - даже дыхание сбилось и стало поверхностным.
        Но этого никто не замечал. Сергей напропалую кокетничал с Марьей, та, поглядывая свысока, ухаживания принимала. Виктор Андреевич и Нана тихо - через меня - переговаривались с Ириной Владимировной и полковником, не обращая на дочь ни малейшего внимания.
        Георгий медленно и тщательно пережевывал пищу. Смаковал. И налегал на марочный портвейн.
        Я исподволь поглядывала на Сергея и все никак не могла взять в толк: неужели можно быть таким жестоким?! Ведь он-то чувствовал, что происходит с Кристиной!
        Но практически все время за обедом Сергей просидел к девушке полубоком.
        Как будто наказывал за что-то. Кристина это понимала. Оттого страдала еще больше. Не пыталась вклиниться в беседу тетушки с любимым, а равномерно забрасывала куски в рот, как в топку.

«Они поссорились? Сергею надоели притязания Кристины?»
        Но даже если так! Нельзя быть показательно, намеренно жестоким!

«Или я все же в корне ошиблась, а прав Артем? Сергей никогда не давал Кристине повода нежничать, а то, что было вчера, всего лишь новогодний приз, подарок на прощание? Последний жест несуществовавшей привязанности?..»
        Как все, однако, нарочито и пошло! Сергей старательно стирал салфеткой капельку соуса на руке Марьи…
        Как будто она сама этого сделать была не в состоянии!!
        Кристина побелела. И встала.
        - Благодарю. Я сыта.
        Через минуту, пробормотав «спасибо», я вышла вслед за ней.
        Девушка стояла у окна в почти не освещенной «английской» гостиной. Обнимала себя за плечи и, кутаясь в яркую шаль, смотрела в темень за стеклом.
        Не зная, что сказать - да и нужны ли Кристине какие-то слова? - я подошла и встала рядом. От нежелания сосредотачиваться на собственных проблемах я так глубоко погрузилась в чужой роман, что, кажется по дыханию Кристины, догадывалась, о чем она думает.
        - Ты любишь Артема? - неожиданно спросила девушка.
        Я растерялась. И, совсем не ожидая подобного поворота, лишь пожала плечами:
        - Все так сложно, Кристина… Слишком быстро…
        - Тогда почему… - Девушка повернулась, но, не договорив, замолкла.
        В гостиную быстрым шагом заходил Сергей. Он не остался за столом, хотя вряд ли успел доесть то, что лежало на его тарелке - если только не забросил в себя гарнир и мясо, не прожевывая, - не стал дожидаться Марью, выскочил за нами буквально через несколько минут. Стремительно ворвался в гостиную и, увидев нас у окна, словно наткнулся на невидимую преграду. Закрутился на месте, потом подошел к выключателю и зажег в гостиной верхний свет…
        У меня сложилось впечатление, что дизайнер не захотел оставлять меня и Кристину наедине.
        Почему?
        Нагородив вокруг Муслима Рахимовича ворох всяческих обвинений и до сих пор испытывая некоторый стыд за нелепые подозрения, над странным поведением Сергея я уже старалась не задумываться. Кто их поймет - влюбленных, не влюбленных? Сергей мог выскочить из-за стола только потому, что почувствовал неловкость, догадался, что перегнул палку. Он пожалел, наконец, девушку и бросился вдогонку - утешать.
        Или хотя бы немного стереть негативные последствия своего демонстративного поведения.
        Или не демонстративного? Кто поймет…
        Сережа обожает оказывать внимание дамам. Сегодня он обволакивает комплиментами Марью, вчера это была Кристина, еще недавно - я. Он так устроен. Это обычный стиль поведения галантного до безобразия дизайнера…
        Дьявол, я так мало знаю об этих людях! Что на пустом месте могу накрутить неизвестно что! Моя страсть к анализу своих и чужих поступков здесь неуместна. Поскольку строится на пустоте. На выдумках и недописанном романе.
        Сергей прошел до тумбы с напитками, поднял графинчик с коньяком - я так недавно полировала его хрустальные грани! - и громко спросил, глядя на Кристину:
        - Тебе налить?
        Та не ответила, достала откуда-то из-под складок шали мобильный телефон и, показательно сосредоточенно наморщив лоб, набрала чей-то номер.
        - Привет, - сказала она тоже громко. - Ты где? Чем занимаешься?.. Нет, я свободна… Да, могу… Нет, я перезвоню сама.
        Кристина села в кресло, положила мобильный телефон рядом на столик.
        Сережа валкой походкой бывалого моряка подошел ближе, прокатил коньяк по стенкам бокала и сел напротив Кристины в угол дивана.
        Я осталась стоять спиной к окну. Стояла и во все глаза смотрела на лежащий на столике телефон. Этот телефон был другой. В ярко-красном корпусе, почти под цвет шали Кристины. Телефон, заставкой для которого служила фотография улыбающейся парочки на фоне альпийского неба, был другой марки и другого цвета. Получалось, что у Кристины двателефона. Один она носила с собой, когда рядом были родители, второй доставала только для того, чтобы полюбоваться фотографиями Сергея?
        Я даже не слишком удивлюсь, если узнаю, что этот мобильник - подарок нашего проказника дизайнера.

…В моем присутствии Кристине и Сергею было явно неудобно говорить. Слова рвались из Кристины, она придерживала их, покусывая нижнюю губу; Сергей смотрел прямо перед собой.
        - Простите, мне надо отойти, - пробормотала я и, обойдя диван вдоль спинки, вышла в коридор.
        Пока эта странная парочка будет выяснять отношения, у меня есть время для неблаговидного поступка. Бегом припустив по лестнице, я доскакала до третьего этажа, дошла до двери в комнату Кристины и, остановившись у порога, посмотрела в угол, где притаилась камера наблюдения.
        Помахала рукой Артему, глубоко вздохнула и открыла дверь.
        Сердце стучало так, что пульс чувствовался даже в подушечках пальцев. «Пожалуй, при таком сердцебиении обморок мне не грозит, даже если меня застигнут на месте преступления…» Щеки пылали от стыда, я шарила в вещах Кристины и знала, что нахожусь под наблюдением Артема. Но тем не менее отважно - точнее, бесстыдно - копошилась в сумке девушки. Второй мобильник, как я предполагала, должен был находиться именно в ней…
        Есть! Сотовый телефон прятался под ворохом косметики и носовых платков. Есть!
        Я зажала мобильник в кулаке, рысью проскочила короткий отрезок от комнаты Кристины до спальни Ирины Владимировны и, шумно ворвавшись в разверзшийся бункер, сразу про тя нула телефон сестры Артему. Избавилась, как опытная карманница, от украденного кошелька.
        - Вот, смотри, - сказала со значением.
        Недоумевающий затворник нажал на кнопочку, экран осветился…
        - И что все это значит? Объяснишь? - спросил затворник, подняв на меня недоумевающий взгляд.
        Я изогнула шею, взглянула на мобильник и не нашла что объяснить. Заставку с улыбающейся парочкой сменила фотография плюшевого мишки, держащего в лапах алое сердечко с начертанным на нем признанием в любви. Текст по красному атласному фону шел на английском языке.
        - Это… - пробормотала я. - Это не та фотография!
        - А - та? Какой была? - усмехнулся Артем.
        Выхватив из его рук телефон, я активировала фотоальбом и… остолбенела. Невероятно, но с его электронных страниц были удалены все до единой фотографии!
        Опершись задом о «подоконник», я сложила руки на груди и надула щеки.
        Облом, однако. Факир напился и провалил парад-алле. Стащив из комнаты Кристины телефон, я собиралась одним выстрелом прикончить сразу двух зайцев - или кроликов, если придерживаться цирковых ассоциаций. Я собиралась, во-первых, предметно доказать Артему, что у его сестры совсем недетская влюбленность. Девочка выросла. А во-вторых, хотела найти заинтересовавшую меня фотографию Сергея, проверить справедливость подозрений и кое о чем спросить Артема. Твердо и с полной доказательной базой.
        Но фотографии исчезли.
        (Поверить не могу! Чтобы влюбленная девушка уничтожила снимки, которыми - я сама свидетель! - любовалась в свободную минутку?! Да быть не может!)
        Хотя, впрочем… Почему уничтожила? Она могла перенести их на флешку через любой из компьютеров. И даже наверняка Кристина так и сделала.
        Но вот по доброй ли воле?
        Уж не Сергей ли ее заставил? Приказал убрать из телефона любой намек на их роман? Ведь девушка - сестра друга и чужая невеста… У нее строгие родители. Мама - воинствующая добродетель, как назвала ее Ирина Владимировна.
        - И что молчишь? - непонятно отчего веселясь, спросил Артем. - Язык проглотила?
        - Да, - буркнула я. - Проглотила. Вместе с мозгами.
        - Но может быть, все же объяснишь, что ты тут устроила?
        Я распустила вязанку из двух рук, сплетенных на груди, оперлась ими о край стола и воскликнула слегка пристыженно:
        - Сергей ведет себя странно!
        - Он часто так себя ведет, - спокойно согласился Артем. - Сережа - человек настроения. Вожжа под хвост попадет и - черт-те что творит.
        - Да-а-а?! - взвыла я. - А сегодня за обедом что за вожжа ему под хвост попала?! Он… Он издевался над Кристиной!!
        - Да-а-а?! - уподобляясь моей манере, весьма шутливо протянул Артем. - А посмотри сюда.
        Я отлепила зад от «подоконника», обернулась к мониторам и чуть не взвыла от неожиданности.
        Кристина заходила в свою комнату!
        Сергей дожидался ее в коридоре!
        Девушка взяла сумку - и через пару секунд появилась в коридоре уже с пятнистой шубкой в руках.
        - Что теперь? Разведчица моя… - вовсю веселился вредный принц.
        - Ой, - проскулила я. - А как же телефон…
        - А вот не знаю, - скорчив скорбную мину, проговорил Артем и, спрятав насмешливые глаза, опустил голову. - Теперь ты, Кэтрин Кин, попалась.
        - О боже! - выдохнула я и взялась за грудь. - Что будет?!
        - Да ничего не будет, - невозмутимо, с легкой улыбкой проговорил Артем. - Можешь вообще телефон не возвращать.
        - Как это?! - Я выпучила глаза.
        - Мне кажется, они поехали в клуб. А там, бывает, телефоны воруют из сумок.
        - Ой, нет! Я лучше подложу его обратно!
        - Как хочешь, - пожал плечами затворник. - Можешь вернуть, можешь себе на память оставить. Давай-ка лучше выпьем. Тебе, «беременная» моя, за столом только воду наливали, а нервы, девушка, у вас ни к черту. Согласна? Мне компанию составишь…
        - Давай составлю. - С глубоким вздохом я кивнула и печально подумала: «Телефонную проблему, пожалуй, лучше оставить на завтра. По смотрю утром, поступали ли на него звонки, разыскивала ли пропажу Кристина - и тогда решу, куда и как подкладывать мобильник. В сум ку подбросить или в белье закопать».
        Примерно в половине десятого в бункер зашла Ирина Владимировна.
        Все это время мы болтали с Артемом ни о чем. Пора заумных библиотечных бесед канула в Лету, мы давно перестали красоваться интеллектами и превратились просто в друзей. Болтали обо всем и ни о чем, не чувствуя обязанности развлекать и поражать. Вспоминали детство, молчали, думали о личном и снова говорили. Нам было просто и комфортно в компании друг с другом.

…Застав нашу парочку над стаканами с виски, Ирина Владимировна сначала нахмурилась, потом присмотрелась к сыну - говорит членораздельно и даже щечки не раскраснелись. Огладила взглядом меня - трезва, как дочь стекольщика. Тогда она сменила гнев на милость:
        - Спасибо, Алиса. Можешь идти к себе, я по сижу с Артемом.
        Проходя по коридору мимо двери Кристины, я лишь на мгновение сбилась с шага. Сейчас в комнате с мониторами сидела Ирина Владимировна, и рисковать, возвращая
«пропажу» в тот же вечер, я не стала. Прошла мимо дверей до бело-голубого купе, но и его миновала в том же быстром темпе. Я шагала в прежнюю келью, к столу, в котором прятался в выдвижном ящике «гроссбух».
        Раскрыв его на последней исчирканной странице, прочла абзац и поняла, что не поможет. Не отвлечет. Я уже забыть успела, зачем отправила Аллу на тусовку в ночном клубе; переплетения реального сюжета забили голову настоящими впечатлениями, на фоне этого размышлять над приключениями ушлой горничной совершено не хотелось.
        В моей подлинной, а не книжной жизни загадок набиралось больше.
        Оставив «гроссбух» скучать на столе, я легла на кровать, заложила руки под голову и стала думать.
        Итак, во-первых. Почему сейчас, к вечеру, я снова сосредоточилась на Сергее как на наиболее вероятном подозреваемом?
        Только ли потому, что он лучше других подтягивается к цифрам «два» и «десять», или потому, что его манеры мне не нравятся? Ведь все странности его поведения легко объяснимы… Кристина досаждает парню знаками внимания, и он, как может и умеет, крутится между приличиями и привычной ему манерой ловеласа-обольстителя. Именно в этой двойственности натуры дизайнера и сокрыты все разгадки. Причины личные и глубоко интимные, но вовсе не преступные.
        И фотографии он стер, заботясь о реноме чужой невесты…
        Так почему? Чем заслужил Сергей такое недоверие?
        Сама не понимаю. Вот не нравится он мне - и все.
        Ловкач, фигляр, насмешник, дамский угодник, но при этом может быть жесток. И очень. Модель коварного, изощренного преступника в полный рост: беспринципен и изворотлив. Но маскируется умело…
        (Ой, а не лукавишь ли ты? Подумай: не кроется ли вдруг возникшая неприязнь в элементарной бабской ревности? До приезда сестры Артема дизайнер вовсю с тобой любезничал. И тогда нравился. Так? Теперь ты раздосадована недостатком внимания…)
        Черт побери мою привычку к самоанализу!
        Вечно копаюсь в себе, доискиваюсь до корней и мотиваций, вечно объясняю недовольство другими собственными комплексами!
        Я встала с кровати, подошла к окну и прижалась лбом к обжигающе холодному стеклу.
        Подумать надо о другом. О возможностях. Ведь если не получается зайти с одного бока - от мотива, стоит попробовать взглянуть на ситуацию с другой стороны: найти хорошего исполнителя убийства - задача не простая. Тут нужны не только деньги, но и связи.
        А кто из наших подозреваемых имеет эти связи? Кто близок к криминальным кругам?
        Да - кто? Кто близок…
        Как ни смешно звучит - Капитолина Фроловна. И близко была долго. В форме прокурора. Она убийц приговаривала и отправляла в лагеря…
        Но с другой стороны, почему бы ей не иметь на примете пару-тройку высокопоставленных зэков?..
        И деньги у нее есть. Нанять и оплатить услугу. Что, если бабушка через верную Зинаиду связалась с кем-то из прежних «знакомых»?..
        Ой, ну бред! Бабуля нанимает киллера для внука!
        А если для невестки? Ведь имя потенциальной жертвы не установлено…
        Нет, не поверю ни за что! Капитолина Фроловна врожденный обвинитель, а не защитник! Она срослась с погонами всей кожей! До мяса и костей! Нет, не поверю…
        Тем более что в их семейке и без бабули «защитников» хватает. Виктор Андреевич и его сын Георгий как раз из этой адвокатской шайки. Они их - бандитов - берегут и защищают и наверняка имеют связи в преступной среде.
        И Нана… Если рассуждать по шаблону, очень подозрительна. О грузинских криминальных группировках давно гуляет слава…
        Нана? «Воинствующая добродетель»? Я брежу.
        Хотя… Пожалуй, как повернуть. По рассказам Артема, у тетушки два родных и четыре двоюродных брата. Все как на подбор горячие, как кипяток, и деятельные, как бульдозеры. Лишь намекни сестрица - караул, наследство уплывает! - расстараются, и просить не надо!
        Но завтра деньги уплывают все равно. А срок контракта «торпеды» продлен до десятого января.
        Я снова зашла в тупик. Мотив - деньги - исключен.
        Так кто и почему отправил в этот дом убийцу?!
        Уже глубоко за полночь я крутилась на огромной постели, путаясь в одеяле, и никак не могла отвязаться от мыслей. Пожалуй, мое пренебрежение к криминальному жанру мстило сейчас бессонницей. Раньше я никогда не развлекалась над детективным романом, отыскивая ответ на вопрос: кто убийца? Не пыталась вычислить злодея, не вычленяла из пяти подозреваемых наиболее подходящую личность. И вдруг, в реальной жизни, получила наказание - пухнущую от загадок голову и нервный зуд по всему телу: «Кто здесь убийца?! Кто злодей?!»
        И в довершение всего, уже поймав за кончик хвоста сновидение, внезапно подскочила! До бежала до тумбы, в которой лежал спрятанный телефон Кристины, извлекла его наружу и, пробегая по кнопочкам трясущимися пальцами, вошла в электронную память входящих звонков.
        Двадцать шестое декабря. День. 18.33. На телефон Кристины поступил звонок.
        Я хорошо помнила тот день и это время. Тогда, примерно через полчаса, Муслиму Рахимовичу позвонил коллега и сообщил: «Контракт продлен до десятого января».
        Я пролистала всю записную книжку телефона Кристины: на этот телефон ей поступали нечастые звонки и сообщения только с двух номеров. Но идентифицировать я их не смогла, так как не знала телефонного номера Сергея.
        И вопрос - а правда ли, что в тот день ей позвонил именно дизайнер? - все же оставался.
        Я вернулась в кровать, легла навзничь и, глядя в смутно белеющий потолок, четко представила картину. Только людей. А не интерьеры. Люди сидят за длинным обеденным столом в доме Виктора Андреевича. Хозяин звонит по телефону родственнице и спрашивает: какой подарок выбрать для племянника?
        Они разговаривают. Виктор Андреевич сообщает близким, что празднование дня рождения переносится… примерно через десять минут откуда-то, скорее всего из комнаты Кристины, доносится трель телефонного звонка. Кристина берет трубку и слышит голос любимого.
        - День рождения Артема будут отмечать десятого января, - говорит девушка, и через полчаса на телефон «торпеды» приходит сообщение…
        Воображение так четко нарисовало картину, что оставалось только удивляться, как я не понеслась на всех парах к Артему.
        Не разбудила Ирину Владимировну, не сунула ей под нос строчку какого-то вызова насекретном телефоне их родственницы.
        Вряд ли Кристина участвует в кознях дизайнера, поскольку звонила не она, а ей. Но сам по себе звонок доказывает многое.
        (Или не многое? Наверняка Муслим Рахимович знает об этом звонке…)
        А если не знает?! Мне кажется, сей телефон Кристине подарен. И наверняка с оформленной на имя Сергея SIM-картой…
        Ой, ну я и накрутила! А еще детективов не люблю!
        Осталось только разрешить загадку - почему? За что Сергей наказывает этот дом?
        Или не наказывает? А если снова ошиблась я и сделала кульбит не в ту сторону?
        Но, истязая себя подобными размышлениями, вновь и вновь возвращаясь мыслями к Сергею, я наконец-то вспомнила. Поняла, что не давало мне покоя.
        В утреннем разговоре с Кристиной меня резануло по уху местоимение мы. Наши фотографии, говорила девушка, постоянно объединяя себя с Сергеем, словно имела на это право…
        А это уже огромное несоответствие - видимости и действительности. То есть ложь.
        Любая ложь в таком - убийственном - деле должна быть разъяснена.
        Склеп для догадливой золушки
        Жуткий, нечеловеческий - человеческое горло просто не в состоянии извергнуть подобный звук - вопль прорезал тишину ночного дома. И сразу послышался звон разбитого стекла.
        Я подскочила на постели, включила прикроватную лампу: часы на стене напротив показывали половину третьего. Я только-только начала засыпать…
        Из коридора донеслись хлопки дверей, испуганные голоса, какие-то то ли всхлипы, то ли причитания.
        Набросив на пижаму пеньюар - очередной подарок Ирины Владимировны, - я вышла из комнаты.
        В левом, хозяйском, крыле дома, почти скрываемые полумраком, толпились люди: Ирина Владимировна в длинной ночной рубашке, Виктор Андреевич в полосатой пижаме и Нана, растрепанная и заспанная, она обнимала за плечи бледного, словно мертвец, Георгия.
        Двоюродный брат Артема выглядел ужасно. Пухлые щеки обвисли, посеревшие губы почти беззвучно хлопали, вытянутый вперед палец указывал на разбитое зеркало.
        - Там… там… - расслышала я. - Там был Артем… Тетя Ира, звоните в больницу… Тетя Ира, звоните в больницу… Вдруг он умер?! И это была его душа?!
        - Георгий, успокойся! - повелительно произнесла Ирина Владимировна. - Тебе померещилось!
        - Нет! - выкрикнул племянник. - Он там был!! В зеркале!! Белый, с костылем!
        - Ну миленький, - молила Нана, - ну хорошенький, успокойся, Жоржик… Тебе приснилось…
        - Я пошел в курительную за сигарой, - обиженно, совсем по-детски лепетал Георгий. - А там… в зеркале… Артем…
        В курительную, судя по всему, Жоржик пошел с бутылкой коньяку. И что удивительно, бутылка эта не разбилась, когда он запустил ее в зеркало, и сейчас валялась среди осколков целая и невредимая.
        Цирк, честное слово. Уверена, Артем решил пробраться в свою комнату, чтобы закрыться в ней и выспаться с удобствами, но ему не повезло. В зеркале его встретил братец. (На костылях даже от нетрезвого свидетеля запросто не побегаешь, не увернешься.)
        Не замеченная никем, я вернулась в свою комнату. Сейчас всем Вяземским не до меня. До первых петухов будут реанимировать беднягу Жоржа, отпаивать валерьянкой, потом Ирина Владимировна еще и сына пойдет учить уму-разуму и прятать обратно в бункер. Не до меня ей сейчас, ох не до меня. Суета, одним словом. Смешение жанров: трагедия обернулась фарсом.
        Проснулась я поздним утром. Ночные бдения окончательно сбили и без того нарушенный новогодним праздником режим. Солнце весело светило в окна, комната казалась прелестной кукольной спальней с оборками, рюшами, кружевами и невесомой игрушечной мебелью.
        Настроение, невзирая на погоду и прелесть интерьера, было паршивым.
        Я почистила зубы в небольшой сверкающей ванной, привела лицо в товарный вид и, связав волосы в тугой пучок, отправилась к Ирине Владимировне. Или к Артему, это уж как повезет.
        Принц открыл дверь-шкаф, едва я вошла в комнату.
        Я тоже тянуть и рассусоливать не стала, сказала «доброе утро» и протянула телефон Кристины:
        - Ты знаешь, чей это номер?
        Артем взглянул на строчку, выделенную по дисплею синей полосой, нахмурился и кивнул:
        - Да. Это номер Сергея.
        - Число видишь?
        - Вижу.
        - А время? На этот раз Артем ничего отвечать не стал.
        Он так же, как и я, не один раз мысленно возвращался в тот день и время, обозначенное рядом с номером, помнил отлично.
        - С днем рождения, кстати, - желая подсластить пилюлю и нарушить затянувшееся молчание, проговорила я.
        Артем снова ничего не сказал. Сидел на стуле загипсованным истуканом и смотрел на свою руку, сжимающую телефон.
        - Это ничего не значит, - произнес, наконец, он и положил мобильник на стол.
        - Значит, Артем, значит, - твердо сказала я. - Знаешь, почему я вчера стащила этот телефон? - Принц не выразил заинтересованности, пришлось пробивать его убедительными речами. - Я хотела показать тебе фотографию, где Сергей снят в магазине на фоне голубого костюма с оранжевыми вставками, и спросить: а не в такой ли экипировке был негодяй, столкнувший тебя в пропасть? Если подобный костюм легко купить в ближайшем магазине, у Сергея была такая возможность. Переодеться, надеть лыжную маску - и перед тем, как «уехать» с курорта, сбросить тебя со склона вниз. Могло быть так? Чего ты молчишь?!
        - Это ничего не доказывает, - еле слышно выговорил Артем.
        - А то, что фотографии уничтожены?! То, что вчера все утро Кристина твердила мне -
«мы»?! «Мы с Сергеем», «наши фотографии». Она давно объединила себя с любимым в единое целое. Артем, очнись! Твоя сестра говорит о себе и Сергее как о паре! Они заодно, они что-то скрывают!
        - Ты бредишь… Кристина не способна на подлость…
        - А давай спросим у Муслима Рахимовича? Способна или нет?
        - Это ничего не значит, - тупо повторил Артем. Но его остекленевший, невидящий взгляд говорил об обратном. Он тоже перестал верить другу. Но не сестре.
        - Артем, - мягко проговорила я, - Муслим Рахимович может ничего не знать о втором телефоне Кристины. Ему надо сообщить об этом звонке.
        - Муслим и мама уехали, - глядя в стену, произнес мой бедный, бедный наследный принц. - Якобы ко мне в больницу.
        - И когда вернутся?
        - Не знаю. Поздно. - Артем говорил как пономарь. Не вслушиваясь в смысл произносимых фраз, он думал о чем-то важном.
        - А позвонить? Пусть выяснит…
        - Алиса! - перебил он. - Хватит, не гони! Мне надо подумать!
        - О чем?! - Я развела руками, показывая на комнату, тесный бункер, в котором он оказался по милости «друга». (Реакция Артема слишком зримо подтверждала обоснованность моих догадок.)
        - Отстань! Оставь меня в покое! - выкрикнул бедняга и повернулся к мониторам.
        Я надулась, сложила руки на груди и уперлась попой в стену. Такие нервные принцы не достойны носить корону.
        - Прости, - проговорил развенчанный наследник. - Прости, я… мне… надо подумать.
        Иди, пожалуйста, к себе…
        Я фыркнула, оттолкнулась от стены, извиваясь всем телом, и, ни слова не говоря, застыла перед закрытой дверью, спиной к Артему.
        - Ах да, - опомнился опальный принц и на жал на кнопочку.
        Дверь щелкнула замком и поплыла навстречу мне.
        Выйдя из спальни Ирины Владимировны, я направилась в «английскую» гостиную. Взлохмаченный и бледный Жора пил там кофе и кушал что-то бледно-розовое из прозрачной креманки. Все еще переживая вчерашнее происшествие, на меня он почти не смотрел. Буркнул: «Доброе утро» - и виновато отвел глаза.
        - Кристина уже вернулась? - спросила я.
        - Да. Она спит, - кивнул Жоржик и положил в рот полную ложечку.
        Я налила себе чашку кофе, нагрузила большую тарелку вкусностями и, пожелав Георгию приятного аппетита, пошла в свое кукольное купе. Завтракать в обществе телевизора, показывающего шикарные новогодние программы.
        На данном этапе компания телевизора была для меня наиболее предпочтительна.
        Через полтора часа на мой мобильник пришло сообщение от Артема: «Не могу позвонить. По телефону болтает Нана. Будь добра, принеси, пожалуйста, из винного погреба бутылку коллекционного шампанского. Есть повод кое-что отметить!»
        Прочитав сообщение, я усмехнулась. Представила, как обруганный за ночную вылазку Артем высовывает из-за шкафа руку с мобильником, отправляет мне сообщение - и тут же прячется обратно. Не хватало еще, чтобы разгуливающий по дому Жора услышал из спальни Ирины Владимировны тихий голос ее сына, беседующего с кем-то по телефону. Второго испытания призраками психика Жоры точно не выдержит!
        Я легко соскочила с кровати, пробежала по этажам до подвала, спустилась еще немного вниз и, нашарив на стене выключатель, открыла массивную деревянную дверь винного погреба.
        В лицо ударили прохлада и специфический пыльный запах. Ряды стеллажей, заложенных винными бутылками, заполняли обширное пространство погреба; небольшая, облепленная паутиной лампочка - как же здесь без паутины, антураж, как-никак! - скудно освещала винные боезапасы.
        Невзирая на стилизованно-средневековый антураж запустения и тлена, на незнакомый запах, обстановка чем-то напоминала близкую моей книжной душе библиотеку. Те же тишина и божественное уединение…
        Дверь за моей спиной, не скрипнув ни единой петлей, медленно закрылась. Это я почувствовала только по движению воздуха: свисающие всюду паутинки качнулись, дернулись - и тут же замерли.
        - Эй, что это за шутки?! - Вскрикнув, я метнулась к двери и ударила в нее всем телом. - Откройте!
        Бесполезно. Из-за толстой деревянной двери не доносилось ни звука. Вино не переносит не только смену температур, но и шум.
        Я барабанила по двери. Орала так, что все вино должно было скиснуть. Этот крик помогал мне справиться со страхом. Тот накатил чуть позже, когда, отбив кулаки и пятки, я сползла по двери вниз, села на корточки и приготовилась тихо скончаться от слез. Угрюмые каменные стены и сводчатый потолок уничтожали меня своей массивностью. Пыльные ряды бутылок намекали на долгие годы одиночества в подземелье…
        Нет! Меня найдут! И скоро! Сегодня день рождения Артема, и близкие поднимут тост за его здоровье! Кто-то спустится в подвал и…
        Ой, Артем.
        Совершенно книжный штамп «догадка пронзила мою грудь», как оказалось, очень точно передавал ощущение от внезапного мысленного озарения. Мне даже показалось, что жуткое предположение возникло не в голове. Оно взялось из ниоткуда, шарахнуло по сердцу, заставило его замереть на некоторое время.
        Артем. Он жив?!?!
        Я подскочила вверх, ударила по двери…
        Сергей убил Артема. Мой принц не выдержал неизвестности, не смог справиться с мыслью о предательстве друга - и вызвал его к себе для решающего разговора.
        Сергей убил Артема… Огрел его костылем по голове… Или пустой бутылкой из-под шампанского… Взял его сотовый телефон и отправил меня сюда.
        Но почему-то не убил. Пожалел. Не стал брать на душу дополнительного греха…
        - Арте-о-о-ом!!! - завыла я. - Арте-о-о-ом!!
        Слезы текли по лицу, я машинально полезла в карман, как будто в нем был носовой платок, и пальцы наткнулись на сотовый телефон.
        Ну что за идиотка?!?! Мне надо позвонить!!
        Утирая ослепшие от слез глаза, я нажала кнопочку и… На дисплее высветилась строчка: «Связь отсутствует».
        Конечно. Конечно отсутствует! Иначе зачем бы меня заперли в этом каменном мешке?!
        Но я не сдалась. Вытянув руку вперед и вверх, обошла весь погреб, пока не убедилась, что строчка «связь отсутствует» остается неизменной. Я даже прыгала, подносила трубку к дверному косяку, но более чем пятиметровая толща земли надежно блокировала сигнал.
        Меня замуровали в каменной преисподней. Лишили связи. Но… не выключили свет.
        Представив, как бы я перенесла заточение в этой чертовой винной могиле еще и без света, чуть было не сказала Сергею «спасибо». Он мог бы быть и более жесток.
        А так… если бы не мысли об Артеме, сие злоключение с заключением я выдержала бы браво. Меня бы согрела мысль - я догадалась, кто злодей. Не ФСБ, а я, Алиса Ковалева, вычислила негодяя, и если бы… Если бы Артем меня послушал! Сейчас бы не я мерзла в каменном каземате, а дизайнер трясся перед следователем!
        А может быть, он пожалел Артема? Ударил, оглушил, связал… Меня ведь он не тронул! Даже свет оставил!
        А мог. Что ему стоило огреть меня бутылкой по маковке, спрятавшись за винными полками? Это ему раз плюнуть. Спортсмен. Лыжник. Прирезал бы осколком бутылки и уехал…
        Развлекаясь подобными мыслями, я слонялась по неширокому проходу между стеллажами и начинала мерзнуть. Тонкий домашний костюм совсем не согревал, страхи леденили грудь.
        За два с лишним часа я успела наприседаться и напрыгаться, гоняя кровь по венам, успела вспомнить добрым и недобрым словом близких и далеких, поплакать и позлиться.

…Толстая, полукруглая сверху дверь тяжело раскрылась.
        Я замерла, готовясь к крику…
        Вошедшая в погреб Верочка, кажется, испугалась больше меня.
        - Ой! - вскрикнула она. - Алиса! Ты здесь… откуда?
        И оглянулась на дверь, украшенную с обратной стороны щеколдой.
        - Кто-то пошутил, - неопределенно пробор мотала я.
        - А я… это… - все еще пребывая в некотором испуге от неожиданности, бормотала горничная, как будто оправдываясь, - Ирина Владимировна позвонила. Попросила принести в ее спальню бутылку розового муската. С нижней полки…
        Вера прошла мимо меня, нашла нужную бутылку…
        - Ирина Владимировна позвонила? - задумчиво переспросила я и взяла из рук бывшей коллеги мускат. - Я сама его отнесу.
        - Спасибо! - крикнула вдогонку Верочка.
        Заледеневшие в подвале ноги промахивались мимо ступеней. Холодную бутылку коллекционного муската я несла за горлышко на манер гранаты (или «коктейля Молотова»). И успевала думать: «Надо взять ножницы… Артем может быть связан… Потом вызвать «скорую»…»
        Нисколечко не связанный Артем сидел на фортепьянном стуле. Живой и без единого синяка. В глаза мои он глянул только мельком - и тут же отвел взгляд. Опустил голову и принялся раскачиваться на руках, поставленных на стул между бедер.
        - Ты… - прошептала я, - это ты?! Ты его отпустил?!
        Вот случаются в жизни дни сплошных озарений. Мне хватило одной секунды понять: не Сергей, а Артем прислал сообщение, отправившее меня в подвал. Это его решение. И хоть запер меня в погребе Сергей, сделал он это с позволения бывшего друга. Бывшего, судя по всему, для себя, а для меня тем более.
        - Ты… - тихо выдавила я, - как ты мог?!
        - Алиса, - тоже едва слышно произнес Артем, - я не смог… Прости. Я тоже виноват, все так запутано…
        Он поднял голову и прямо посмотрел в мои пылающие негодованием очи.
        - Сядь, пожалуйста, нам надо поговорить.
        - О чем?!
        - Сядь, прошу, - поморщился в конец опальный принц.
        - А где Ирина Владимировна?! Где Муслим?!
        - Они скоро приедут. Сядь, нам надо поговорить.
        Но прежде чем успокоиться на складной табуретке, я вынесла уточняющий вопрос:
        - Это ты попросил маму отправить Веру в подвал?
        - Да. Позвонил и попросил. Ты очень испугалась?
        Я не ответила. На узком столике под мониторами стояла бутылка виски и два недопитых бокала. Красноречивый натюрморт: проказники мальчишки пили мировую и каялись в грехах.
        Усмехнувшись, я села.
        - Я тоже виноват, Алиса, - тихонько при ступил к покаянию Артем. - Если бы я не был так категоричен, так узколоб и упрям, ничего бы этого не было…
        Судя по тяжело льющемуся вступлению, поведать Артем собрался о вещах по меньшей мере некрасивых.
        Но я была слишком рассержена для выражения сочувствий.
        - Не знаю, как начать, - поморщился Артем.
        - Начни с главного. С начала.
        Артем взял один из недопитых бокалов и вылил остатки виски в горло. Скорчил болезненную гримасу и кивнул:
        - Кристина всегда была влюблена в Сергея. Но он не замечал. Точнее, замечал, но не делал попыток сблизиться. Они не пара.
        - Почему?
        - Не пара, и все. Я это знаю и сказал Сергею - приблизишься к моей сестре… прикончу. Уничтожу.
        - Убьешь? - удивленно спросила я.
        - Нет. Уничтожу. Есть много способов убрать человека с дороги, если у тебя деньги и связи. Перекрыть кислород…
        - Но почему?! Ведь он твой друг! А Кристина - твоя сестра!
        - Да! - выкрикнул Артем. - Мой друг - бисексуал и сестра - «цветок предгорий»!! С кучей родственников-гомофобов!
        - Сергей… гомосексуалист?! - поразилась я.
        - Нет, - сморщился Артем, - он бисексуал. Любит и женщин, и мужчин… Точнее, они его любят. Серега такой дурак… вечно новых впечатлений ищет…
        - И?.. - протянула я.
        - Несколько месяцев назад он уложил сестру в постель. Или она его уложила… Сережка же, - мучительно усмехнулся Артем, - такой болван. Сначала делает, а потом думает.
        Аттестация отлично вписывалась в модель поведения ландшафтного дизайнера. Порхает мотыльком с цветка на цветок, везде хоботком отметится, но о завтрашнем дне совершенно не задумывается…
        - А когда протрезвел, понял, что наделал. Кристина девственница. Была до той ночи. Ему пришлось пообещать на ней жениться.
        - Но ты им запретил.
        - Нет! - выкрикнул Артем. - Я ничего не знал! Догадывался, точнее, предположил, когда Кристина приехала кататься на лыжах. Но Серега струсил - нет, нет, сказал, мы не любовники. Ну… я и врезал - дотронешься до Кристины, уничтожу.
        - Но ведь это не твое дело!! Они взрослые люди!!
        - Ты ничего не знаешь!! - не хуже меня взревел Артем. - Ты не видела родню Наны! Ее братья не говорят - плюют. - Артем скривил лицо. - «Кругом сплошные педерасты!» Они даже не могут вставить «голубые», «гомики», «педики» или «секс-меньшинства»! Для них все они - педерасты! Грязь! И только так! Не говорят - рычат!
        - Но… но ведь сейчас…
        - Да им плевать, что, где сейчас! Они б Серегу на ленточки порезали! В мешке утопили!

«Сестру опозорил». «Чужую невесту грязный педераст обесчестил!» Убили бы и глазом не моргнули!
        - Каменный век какой-то. - Я зябко передернула плечами. - А ты не преувеличиваешь?
        - Нет, - грустно усмехнулся Артем, - я приуменьшаю. Поверь. Сплошные гомофобы. Сергей погубил бы не только Кристину, он обесчестил бы всю родню.
        - Артем, прости… а ты… с ним…
        - С ума сошла?! - отпрянул бывший принц. - Я узнал об этом совсем недавно! За стукал полгода назад в Германии с любовником…
        - И как? Как после этого стал к нему относиться?
        Артем опустил голову, помолчал какое-то время. Потом вскинул на меня глаза - совсем больные! - и сказал:
        - Сергей мой друг. Дурак, но друг. Ему хочется, чтобы все вокруг его любили. Не важно как, не важно за что, главное - чтобы любили… Понимаешь? Потребность у него такая.
        - А о том, что Сергей - бисексуал, знаешь только ты?
        - В России, пожалуй, да.
        - А промолчать об его наклонностях ты бы не смог? Кристина так его любит…
        Артем посмотрел на меня, усмехнулся и выдал:
        - А что это изменит? Я промолчу. Но этот… идиот! Он же краев не знает - попадется! .
        - Но почему он все же решил тебя убить?! За что?!
        - А это просто. Я ему сказал - уничтожу. А бизнес его отца на большую половину - наш. Точнее, мой. Я им деньги на развитие давал.
        - И он решил…
        - Да, - вздохнул Артем и потянулся, - этот идиот решил, что я выполню обещание. Разорю его отца, ему самому перекрою кислород… Он прямо с курорта связался с наемниками и оплатил заказ. Со страху.
        - А откуда у него взялся телефон этих киллеров? Их в газетах с объявлениями не больно-то печатают…
        - У Сергея друг один был. Собутыльник из бывших зэков. Он ему этот телефончик и шепнул.
        - Понятно. Разносторонний у нас парень Сережа… Но почему сразу убийцам звонить?! Неужели он не мог с тобой поговорить?!
        - Сережа? Поговорить? - усмехнулся Артем. - Он избегает столкновений, он любит. Ему проще купить новый костюм и столкнуть друга в пропасть; убить, но не лишиться его любви.
        - Боже, да он больной!
        - Согласен. Потребность в любви у него болезненная.
        - И все же я не понимаю. Почему заказ на твое убийство он четко привязал к твоему дню рождения?
        - Это из-за Кристины. Она знала, что мать будет против Сергея, у них с Гиви все давно обговорено… И Криська решила на моем дне рождения, при большом стечении народа, объявить о разрыве помолвки с прежним женихом и представить в этой роли Сергея. Тогда бы Нана не отважилась на громкий скандал, проглотила бы пилюлю…
        - Ты это серьезно? - усмехнулась я. - Все это замыслили ради того, чтобы матушка не от таскала дочку за кудри? - Артем не ответил. До тянулся до бутылки с виски и хлебнул из горлышка. - Ты что-то недоговариваешь. Почему
        Сергей решил тебя убить? Ведь не из-за родни же Кристины в самом деле. Никуда бы они не делись: приняли б родственника, Кристина - девушка упрямая и своевольная.
        Артем отер губы тыльной стороной ладони, сгорбился.
        - Все дело в деньгах, - сказал он чуть слышно. - Сергей собирался перед убийством занять у меня крупную сумму. А срок контракта был оговорен не «до», а, так скажем, максимально пролонгирован. «Торпеду» просто внедрили заранее, но убить она должна была по сигналу, когда деньги были бы получены. На носу праздники, я мог быть занят, Сергей боялся не успеть обговорить условия и детали…
        - Обрадовался, когда узнал, что сборище в этом доме отодвинуто на десятое января, - безжалостно закончила я. Все встало на свои места. Муслим Рахимович был прав, говоря, что по телефонной переписке Алины невозможно понять условия и детали контракта. Четко там обозначался, как мы думали, только крайний срок. Но все оказалось проще и гаже. Убийством друга Сергей преследовал две цели. Обеспечивал тайну своих сексуальных пристрастий и - главное - получал от покойного друга деньги. А это серьезный мотив. Вряд ли Ирина Владимировна стала бы забирать у нового родственника субсидии, полученные от покойного сына…
        Сергей оказался еще большим мерзавцем, чем я могла предположить.
        - Он и в самом деле больной, - жестко сказала я. - Больной на всю голову, не исключено, что с рождения.
        - Теперь ты понимаешь, почему я его отпустил? - вскинул на меня Артем измученные глаза.
        - Что-о-о?! - выпучилась я. - Я понимаю?! Да таких придурков надо изолировать!!
        - Он… он… ты же сама сказала, Алиса, больной!
        - А горничная Люда была здоровой!! И ты тоже хворать не собирался! И Ирина Владимировна! Она бы долго прожила после твоей смерти, а?!
        - Алиса, - сморщился от моего крика Артем, - не надо. Он мой друг. Мы выросли вместе, я не мог отдать его милиции…
        - А мне он никто, - четко отрезала я и потянулась в карман за мобильным телефоном. - Такая мерзкая слякоть, такой трусливый недоумок, как Сергей, ногтя Людмилы не стоит! Девчонка работала, мечтала накопить денег на какие-то бухгалтерские курсы, никому вреда не делала, а умерла из-за этой крысы! Крысы, заказавшей убийство лучшего друга. Ради денег, ради своего спокойствия, ради светлой, извращенной слезы над могилой друга. Преданного, но так и не разлюбившего.
        Я искала в памяти мобильного телефона номер Муслима Рахимовича, одновременно брала трубку городского телефона…
        - Поздно, Алиса, - услышала я голос Артема, - поздно. Сергей уже на борту самолета

«Люфтганзы». А это территория другого государства, оттуда вам его не достать.
        Я безвольно опустила руки, посмотрела в глаза Артема - совсем истосковавшиеся, как у собаки, которую обидел добрый хозяин, - и сказала:
        - Поэтому вы меня в подвале заперли?
        - Да, Алиса. Если бы ты позвонила Муслиму, Сергея успели бы задержать в аэропорту. А так… теперь… он недостижим… Муслим даже не успеет в Интерпол позвонить и документы на задержание оформить. Заказ на мое убийство Сергей отменил, все закончено, Алиса. Прости.
        Я встала. Собрала складной стульчик и повесила его под стол.
        - Ты уходишь? - виновато спросил Артем.
        - Да. Мне противно.
        Я могла бы добавить: «Находиться в этой комнате, дышать с тобой одним воздухом, смотреть на тебя, слушать», но не стала. Артем и так все понял. Нажал на кнопку и позволил двери раскрыться.
        Я ушла из комнаты, в которой два избалованных барчука сидели над бутылкой виски и говорили: «Прости, дружище! Я виноват, я негодяй, но мы столько пережили вместе!»
        И зачем было вспоминать, что где-то в недрах огромного дома, в маленькой каморке, через распахнутые голубые ворота отлетела чья-то душа? Что были еще две смерти… Пусть люди эти были гадки, но они погибли, и трупы их на Сереже висят, как гирлянды на новогодней елке…
        Где им понять, где вспомнить…

«И вечный бой, покой нам только снится…»
        Стоя над раскрытой сумкой, я собирала вещи. Сортировала: подарки в сторону, свою одежду внутрь баула. Я не хотела увозить с собой воспоминания. Мне опротивел этот дом. И люди, считающие, что смерть прислуги можно оставить безнаказанной. Артем спасает семью от скандала - и это для него главное.
        А для меня наоборот. Мне каждую ночь снится Людмила…
        Дверь опостылевшего купе распахнулась, в комнату вошел полковник.
        Я взглянула на него мельком и продолжила складывать вещи.
        Муслим Рахимович подошел, взял меня за руку, держащую на весу пушистый свитер, тихо сжал запястье:
        - Алиса, я прошу вас, не надо. - Когда начиналась эта история, комитетчик отважно мне «тыкал». Но все давно изменилось. Теперь мы были на «вы». - Вам надо остаться.
        - Мне не надо.
        - Прошу вас, Артем болван. Но вы-то умная, рассудительная девушка. - И обернулся на звук. В спальню вошла Ирина Владимировна и тихо прикрыла за собой дверь. - Ирина, ну скажи!
        Вяземская подошла ближе, взяла с кресла сложенную стопку подарков, положила ее в мою сумку, но сказала обратное:
        - Пожалуйста, Алиса, не надо горячиться.
        Артем поступил с вами плохо…

«Плохо?! - одними губами усмехнулась я. - Два с лишним часа в подвале, в котором я чуть не чокнулась от страха и неизвестности, - это плохо?!»
        Я выдернула запястье и продолжила скатывать свитер.
        - Алиса, - проговорил полковник, - еще ничего не закончилось, остались люди, убившие
        Жанну, причастные к смерти Людмилы… Если вы уедете сейчас, они продолжат убивать.
        Останьтесь! Их надо найти.
        Муслим Рахимович подобрал нужные слова. Я села на край кровати и произнесла:
        - За мной сейчас приедет друг. Он уже едет.
        - Остановите его!
        - Нет. Я хочу уехать. - И подняла глаза на полковника. - Я так устала!
        - Я понимаю, Алиса, понимаю. - Муслим
        Рахимович сел рядом и обнял меня за плечи. -
        Но надо. Понимаете, надо. Поймать мерзавцев, которые зарабатывают деньги кровью. Все должно остаться, как прежде, - Артем в больнице, вы его невеста… Вам надо остаться в этом доме, без вас у нас ничего не получится… Сергей связался с убийцами, отменил контракт, и вы единственная ниточка, связывающая нас с преступниками.
        Думая, что вы беременны, они явятся за долей.
        Я потрясла головой:
        - Я не могу. Я устала.
        - Ну хорошо! Ирина, ты можешь дать Алисе шофера и машину с тонированными стеклами? Она сегодня уедет. Отдохнет. А завтра вернется. - И склонился к моему лицу: - Ведь ты вернешься, Алиса?
        Я не ответила. Взяла мобильный телефон и повторила последний номер:
        - Вася, возвращайся домой. Я сама к тебе приеду… Нет. Не надо. Приеду и все объясню.
        Скоро приеду.

…Когда хозяйский лимузин, вывозивший меня из усадьбы, показался за воротами, его со всех сторон атаковали журналисты. Блики фотовспышек, пробивая чернь стекла, били в лицо; я съежилась на заднем сиденье и, прикрывая лицо растопыренными пальцами, смотрела сквозь них, как охрана воюет с разбушевавшимися газетчиками.
        Муслим Рахимович предупредил меня, что встреча будет жаркой: когда откуда-то в прессу просочилась информация о болезни наследника миллиардного состояния и о появлении у него беременной невесты из низов, папарацци взяли в осаду не только усадьбу, но и больницу.
        Но к такой встрече я все же оказалась не готова. Людские тела со всех сторон падали на стекла. Машину блокировали растопыренные руки. Неслись крики: «Ирина Владимировна, а правда, что ваш сын серьезно болен?! Ирина Владимировна, одну минуточку, только одно слово…»
        Каждый год второго января к дому Вяземских стекались журналисты и по появлению гостей делали прогнозы: какая девушка наденет вскоре бриллиантовое кольцо, кто из деловых партнеров в фаворе у Вяземской, кого не пригласили, звезда какого калибра осенила небосклон и каков у нее гонорар…
        Не скажу, что я мечтала о чем-то подобном. Я неплохой интервьюер, люди в моих репортажах - как отмечали во всех редакциях - получаются добрее, умнее и лучше оригинала, поскольку я люблю работать со словом и умею передавать мельчайшие интонации… Но, глядя на беснующуюся толпу, я поняла определенно: прежде чем охотиться за популярным человеком, стоит хотя бы раз побывать в его шкуре. Ощущения, надо признаться, не из приятных. Чувствуешь себя зверушкой, зоопарковой звездой, у клетки которой собралась «почтеннейшая публика» и громко требует крови и зрелищ. Твоей, надо заметить, крови. Погорячее и поярче.

…Машина вырвалась из оцепления. Крики мигом утихли.
        Личный шофер Ирины Владимировны - молчун, не хуже Игоря - глянул в зеркальце заднего вида и удовлетворенно кивнул. Хвоста за нами, как я догадалась, не было.
        Появление журналистов существенно осложнило работу Муслима Рахимовича. Провожая меня до гаража, он сетовал, что теперь придется сортировать агентов от журналистов и пытаться вычислить среди них лиц, действительно заинтересованных в подтверждении факта: Артем в палате реанимации.
        - Но ведь все закончено, Муслим Рахимович! - неловко утешала я. - Заказ отменен!
        - Не вовремя он отменен, - вздохнул полковник. - Одному из санитаров предложили деньги за информацию, подтвержденную фотографией… теперь тот человек на встречу не придет. Наверное.
        - А позвонить Сергею? Спросить координаты исполнителей…
        - Этот остолоп не отвечает на звонки, - грустил полковник. - И дома вряд ли появится. Он трус, Алиса, трус, но дурак. Связав себя с киллерами, он создаст возможность быть обвиненным в подготовке убийства. Так что группу он нам не сдаст. Группа - это участие в судебном процессе хотя бы в роли свидетеля.
        - Но почему Артем ни о чем не спросил Сергея, когда отпускал его?!
        - А вот это уже совсем… - Муслим Рахимович не закончил фразу, вздохнул тяжко, как боевой конь, с которого сняли седло, и добавил: - Детский сад, честное слово. Дал улизнуть и о главном не спросил. От зада, понимаешь ли, отлегло… У обоих…
        Самоуправство Артема сильно напакостило родимым органам охраны правопорядка. И я была совершенно солидарна со взрослой частью заговорщиков, посадивших проштрафившегося наследника под замок еще на неопределенное время до особого распоряжения. При одном воспоминании о поступке Артема у меня непроизвольно сжимались пальцы и появлялось страстное желание кого-то отдубасить.

…Бармалей увидел подъехавший лимузин из окна квартиры. И вышел встречать меня к лифту.
        Огромный, теплый, мягкий и добродушный, как плюшевый медведь, он расставил в стороны руки, я упала ему на грудь и, едва войдя в квартиру, разрыдалась.
        Накопившееся напряжение и страхи извергались потоками слез. Я рыдала самоотверженно и самозабвенно, как нанятая плакальщица, и никак не могла остановиться. Струи слез пока приносили только мазохистское самоудовлетворение, но к успокоению и разрядке не приближали, плакать я собиралась, кажется, долго.
        Василий растерялся. Стащил с меня шубку и прямо в сапогах повел в гостиную. Сел на диван, усадил меня на левое колено и, нежно гладя по спине, бубнил, стараясь угадать причину слез:
        - Алиса, Алиса, успокойся. Он тебя обидел?! - Я кивнула. Меня и в самом деле обидели. Заперли в подвале, напугали до полусмерти… - Он тебе что-то сделал?! - Я помотала головой. - Я его убью!!
        - Отстань, Васька, - всхлипнула я. - Никакого его нет.
        Но убедить в этом Бармалея оказалось не просто. Каждый раз беседуя со мной по телефону, он очень интересовался Артемом Вяземским, и я даже начала подозревать, что друг ревнует. Вставляет какие-то нелепые реплики и вообще ведет себя неадекватно…
        - Алиса, если что случилось… ты только скажи. Я его по стенке размажу!
        - Да не надо никого размазывать!!! - рыдая, взвыла я. - Он тут ни при чем! Я, Вася… я, Вася, ой, в ТАКОЕ ВЛИПЛА!! В такое влипла!!!
        Бармалей тряхнул меня за плечи и строго посмотрел в глаза:
        - Так, Алиса, успокойся. Все будет нормаль но. Ты помнишь моего дядю Федю? У него сын в милиции работает. Все утрясем, все уладим, связи есть.
        Я ошарашенно отпрянула:
        - Какая милиция, Вася?! Какой дядя Федя?!
        Я на ФСБ работаю!
        В любой ситуации необходима минимальная доля абсурда. В моем случае упоминание грозной организации заставило Васю натурально выпучить глаза и изобразить немую сцену.
        Я некоторое время тоже безмолвствовала - только носом тихонько шмыгала, - потом налюбовалась ошеломленным другом, икнула и начала хихикать. Сначала тихо, по щекам еще стекали слезы, а далее все громче, громче, громче…
        Василий, недовольный тем, что я ударилась в другую, обидную для него крайность, надулся и начал выглядеть совсем занятно.
        - Ой, Вася, уморил! - причитала я. - Я и милиция… Ой, уморил…
        - А что мне было думать?! - возмутился Бармалей. - Вваливаешься вся в слезах. Куда-то влипла!
        - Да куда я влипнуть-то могу?! Только в глупость!
        - Так и говори толком, - обиделся друг. - А то «обидели, обидели»…
        - Ладно, Васенька, не злись. Пошли на кухню, ставь чайник, буду рассказывать.
        Рассказывала я долго. Час за часом, день за днем переживала заново каждое мгновение и дважды принималась плакать. Первый раз, когда вспоминала о Людмиле, второй раз - жалуясь на несправедливое обращение:
        - Я чуть умом не тронулась в подвале! Испугалась до полусмерти!
        Василий слушал молча. Как когда-то, когда я пересказывала со своими комментариями
«Войну и мир» или «Очарованного странника».
        Дослушав рассказ до точки, он встал, подошел к окну и некоторое время глядел на далекую полоску освещенного проспекта.
        - Я его ненавижу! - в спину Васе выкрикнула я.
        Бармалей вернулся, сел на табурет и посмотрел на меня очень странно. По-взрослому.
        - Знаешь, Алиса… Артем обладает довольно редким мужским качеством - умением прощать.
        Способность простить другу предательство, на стоящее подлое предательство, дана не многим.
        И тем более простить, взяв на себя ответственность… это поступок. Настоящий, мужской.
        Я бы так не смог. Забыть предательство, да еще помочь, это, знаешь ли, не каждому дано…
        Во все глаза я смотрела на нового, «взрослого» Ваську.
        Бармалей, которому я не раз говорила: «У тебя процессор вместо мозгов и плата вместо сердца», увидел и понял в поступке Артема нечто иное, чем я.
        - С этой стороны я ситуацию как-то не рассматривала, - пробормотав, призналась я.
        - А ты взгляни, - посоветовал друг.
        До поздней ночи я таращилась в потолок Васиной гостиной, лежа на удобном диване, под теплым, пушистым пледом, одетым в «мое» постельное белье. Смотрела и думала. Порою, иногда, человеку надо пережить шок или кризис, чтобы понять о себе нечто важное. И недаром синонимом слова «шок» служит понятие «потрясение».
        Меня словно тряхнули. С головы осыпалась шелуха детского восприятия.
        Я не увидела в Артеме благородства. А Васька разглядел. Тот самый Васька, не углядевшей в мятущейся душе Раскольникова ничего, кроме… себялюбия и гордыни.
        Так кто из нас взрослый? Я, прочитавшая и «пережившая» тонну умных книжек, или Василий - мягкий доморощенный компьютерный гений?
        Что я вынесла из книг?!
        Привычку подчинять законам жанра персонажи.
        Классовая ненависть к богатым зашорила глаза? Я этой ненависти не изжила и все видела предвзято?
        Эх, прав был папа! Какой из меня журналист? Любить людей легко, сложнее их понять. Я заштампованный и примитивный журналюга. Мой потолок - сортировка писем читателей в отделе корреспонденции…
        Утром, когда к подъезду Васиного дома вернулся лимузин, я долго не могла заставить себя выйти к лифту. Стояла, одетая, в прихожей, вжималась готовым хлюпнуть носом в дружескую грудь и трусила. Я не хотела снова ехать в совсем непонятный дом и притворяться, притворяться, притворяться.
        - Я люблю тебя, Алиса, - тихо, стараясь приободрить, шепнул Бармалей.
        - Я тоже люблю тебя, Васька, - то ли вздохнула, то ли всхлипнула я.
        Он оторвал мою голову от своего теплого свитера, взял за щеки огромными мягкими ладонями и посмотрел в глаза:
        - Ты ничего не понимаешь в людях, Али ска. - Спасибо, друг.
        Приободрил, что называется.
        Два дня совсем ничего не происходило.
        Вяземские разъехались. Я почти безвылазно сидела в купе и от внутреннего неудовольствия собой писать даже не пробовала. Наказывала себя, пожалуй.
        Артем заманивал погостить в бункере, беспрестанно слал эсэмэски; я, наконец, сменила гнев на милость и к вечеру второго дня уже вновь сидела на складном стульчике, болтая ни о чем.
        Ирина Владимировна выглядела совсем плохо. Она побледнела, осунулась и, кажется, держалась на одних таблетках.
        По вечерам с инспекцией наезжал Муслим Рахимович и привозил малоутешительные новости: после прекращения контракта банда «легла на дно», переписка с киллерской группой прервалась. Не зная об условиях контракта, о том, что «Алина» должна была ждать команды «пли!», комитетчики совершили достаточно ошибок и насторожили бандитов.
        Теперь нам оставалось только гадать, что победит - жадность или осторожность.
        Утром пятого января я впервые спустилась на кухню за чашкой чая. Мне оказалось легче простить Артема, чем вновь и вновь переживать косые взгляды бывших сослуживцев и шепот за спиной.
        Меня все осуждали. Старательно смолкали при появлении «распутницы» и обтекали стороной, словно предмет неодушевленный. Как стул, случайно оказавшийся вдруг в центре комнаты, как острый край стола, как тумбу или грязную обувь, забытую в прихожей.

…Лидочка Ивановна распекала за что-то Елену.
        - Сто раз тебе надо сказать! Не голова, а дырка!
        Я поздоровалась, прошла к шкафчику, в котором пряталась заварка, и заметила, что первый раз за эти дни разговоры при моем приближении не затихли!
        - Тетя Лида, да я ноги новыми ботиками стерла! - плаксиво оправдывалась Лена. - Куда мне идти?!
        - А мне какое дело?! Сегодня кулебяка на ужин! Тесто не поспеет!
        - Да хватит вам и этих дрожжей!
        - А если гости?! Позвонит хозяйка и скажет - гости! А я ей - ужин на гостей не рассчитан?! Так, что ли?!
        Я подошла к рассерженной поварихе и ее помощнице и спросила:
        - У вас что-то случилось, Лидия Ивановна?
        - Да эта бестолочь, - отмахнулась начальница поварешек, - вечно все забывает. Сто раз ей напомнила - купи дрожжей, купи дрожжей. А она - ноги, видишь ли, стерла…
        - Так давайте я схожу! - обрадованно воскликнула я. - Я через заднюю калитку, мимо журналистов, - туда и обратно! Вы только охрану предупредите, чтоб замок открыли…
        Лидия Ивановна прищурилась, посмотрела на виноватую Елену и кивнула:
        - Ладно, иди. Купи две пачки. Охрану я предупрежу, что отправила тебя в магазин. Спасибо.
        Вот странное дело. Похвалы и благодарность от подтаявшей ледяной скульптуры бизнес-леди Вяземской не доставили мне и сотой доли той радости, которая возникла от скупого «спасибо» румяной поварихи. «Меня простили! Меня простили! - стучало в голове, когда я надевала джинсы и шубку, достав их из шкафа шикарного купе. - И приняли обратно!»
        И даже тени сомнения в правильности поступка не возникло, когда я выбежала из калитки на тропинку, огибающую усадьбу по забору и ведущую до проезжей части. Я рысью, в самом праздничном настроении, доскакала до поселкового магазина, цапнула с прилавка дрожжи и понеслась обратно - у Лидочки Ивановны пироги! Ей нужно тесто затворить!
        Но, пробегая мимо аптечного киоска, затормозила. «Куплю прокладки», - напомнила себе и вошла в крошечное теплое помещение на двух покупателей и складик за спиной аптекарши. Выбрала товар, уже начала расплачиваться, когда за спиной хлопнула юркая «запружиненная» дверь ларька.
        Кто-то встал сзади меня и, тяжело дыша в затылок, произнес с неприятной хрипотцой:
        - Ну, здравствуй, подруга. Как дела?
        Рука, протягивающая через окошко деньги, замерла, Я оглянулась и встретилась глазами с невысоким круглоголовым крепышом в норковой шапке.
        Секунды три мы рассматривали друг друга. Я испуганно, крепыш все более недоуменно.
        - Простите, обознался, - ошарашенно про изнес он, сдвинул шапку на затылок и сделал шаг к выходу.
        Потом обернулся, взглянул пристально и, покачав головой, вышел.
        А у меня чуть не сложились ноги в коленках. Чуть не сплющились от ужаса легкие: дыхание минуты на три сбилось…
        Забыв о прокладках и аптекарше, я вышла на улицу, обойдя киоск, выглянула за угол.
        Крепыш стоял перед раскрытой дверцей «ауди» и, пожимая плечами, объяснял что-то шоферу.
        - Да со спины точно она! - донеслось до меня. - Сказали же, выйдет через заднюю калитку… Я б ни за что не обознался!

«Журналисты?! - пугливо сновали мысли. - Кто-то из охранников подрабатывает, стучит собратьям по перу?!»
        Но нет. Если бы это были папарацци, то, во-первых, у крепыша обязательно был бы фотоаппарат, а во-вторых, он ни за что не стал бы говорить - простите, обознался. Тот, кто проинформировал его о моем выходе, почти наверняка сказал: «Выходит та самая беременная горничная».
        Но крепышу была нужна не сенсация в моем лице. Он принял меня за… Алину. Бандиты перестали общаться через телефон и решили просто подкараулить «подругу» возле дома и задать ей все вопросы в лоб.
        Победила осторожная жадность.

«Интересно, Муслим Рахимович знает, что бандиты нашли информатора в доме? Теперь это сделать было не так сложно, товарищи могли прикинуться любопытными журналистами. Папарацци вокруг семейства Вяземских сейчас крутились с избытком, особенного подозрения такая просьба не вызвала бы».
        Крепыш обошел машину, сел рядом с водителем, и «ауди», набирая скорость, поехала… не к поместью. Автомобиль помчался в сторону столицы.
        Для принятия решения у меня было не более нескольких секунд. Выскочив из-за ларька, я подбежала к бежевой «девятке» с желтым прямоугольником «такси» на крыше, стоявшей рядом с остановкой автобуса, и как сумасшедшая забарабанила в стекло:
        - Откройте! Откройте! Вы свободны?!
        Водитель перегнулся через рычаг переключения скоростей и открыл мне противоположную дверцу:
        - Свободен. Куда ехать?
        - Вон за той машиной! - плюхнувшись на сиденье, выпалила я. - Муж к любовнице отправился, надо проследить!
        Водитель хмыкнул и прытко вывел машину на проезжую часть.
        - Только осторожно, - молила я, не отпуская глазами задний бампер «ауди». - Он у меня раньше в милиции работал, хвост мигом засечет!
        - Не переживайте, барышня, - уверенно басил шофер в потертой кожанке и заляпанных маслом джинсах. - Мы тоже не пальцем деланы! Доставим в лучшем виде.
        А я тем временем обыскивала карманы и сумку в поисках сотового телефона. Муслим Рахимович ищет негодяев по всей Москве, я тут сижу у них на хвосте, надо сообщить о пути следования, продиктовать номер «ауди» и вообще доложить о ситуации.
        Довольна я была собой сверх меры! Какая молодец - определила неприятеля, подслушала, теперь вот догоняю…
        Ни в сумке, ни в карманах мобильника не оказалось. Мой телефон остался в купе, в кармане атласного костюма.

«Бестолочь! - ругала я себя на все корки. - Дура бестолковая! Ворона! Тупица! Обрадовалась: меня простили, меня простили! Забыла обо всем на радостях, идиотка!!
        - Простите, у вас мобильник есть? - спросила я шофера.
        - Разряжен, - буркнул тот.
        - Я заплачу!
        - Это само собой, - согласился водитель и вывел машину на МКАД. - Но он разряжен. - И покосился с подозрением: - А деньги у тебя, голубушка, вообще-то есть? На слежку хватит?
        Я молча показала раскрытый кошелек, и шофер заткнулся.

«Как все не вовремя! Непрофессионально, глупо!»
        Еще пеняла на привязанность к законам жанра… Вот, нате, получите - все как по писаному! Когда необходима связь, она отсутствует. Как мозги в некоторых головах.
        Об идиотках, наверное, и романы легче сочинять. Их, поди, и запутывать не надо, сами себе проблем накрутят…
        И кстати, не поглупеть ли срочно Алле? Для обогащенного развития сюжетной линии, так сказать…)
        Минут через двадцать «ауди» свернула к городу. Мы, прячась за безумно торопящейся маршруткой, повторили их маневр. Еще через пять минут подъехали к стоянке гипермаркета.
        - Ждать будем? - зевнул шофер. - Или зазноба тут работает?
        - Нет, будем ждать, - категорически заявила я, думая: «А не сбегать ли рысью до телефона-автомата? Вон их сколько на крыльце…»
        Но не решилась. Откуда знать, зачем отправился в магазин крепыш в норковой шапке? Вдруг на минутку за бутылкой и буханкой за глянул?
        Но поднадзорный появился на ступенях магазина только через двадцать минут. С тяжелым пакетом и сотовым телефоном.
        Разговаривая по телефону, он дошел до «ауди», забросил пакет на заднее сиденье и, открывая переднюю дверцу, бросил скользящий взгляд налево.
        Я тут же сползла почти до пола. Но подумала при этом почему-то вот что: «А у Лидии Ивановны, наверное, уже тесто для кулебяки поднялось… На старых дрожжах».
        Проехав насквозь высокорослый спальный район, «ауди» проскочила вдоль промышленных заборов и углубилась в переулки сталинской застройки. На малой скорости обогнула дом с арочным въездом и порулила во двор.
        - Мне заезжать? - спросил водитель.
        - Нет, - подумав секунду, ответила я и, расплатившись за работу, вышла на улицу. Двор шестиэтажного дома, судя по всему, имел единственный проезд, и нам в нем незачем было светиться.
        Бегом преодолев длинный арочный тоннель, подошла к углу и выглянула.

«Ауди», как назло, остановилась между двумя подъездами, четвертым и пятым, и понять, куда именно зашли два мужика, было невозможно. Но на свежем снегу должны были остаться отпечатки следов.
        Я все же выждала несколько минут за углом, а потом пошла вперед медленным прогулочным шагом.
        Отправилась в разведку, надеясь, что определение подъезда длинного многоквартирного дома поможет Муслиму Рахимовичу с вычислением берлоги неприятеля.
        Во дворе гуляли дети. Малыши и каникулярные подростки. Они катали рыхлые шары из свежего снега и строили крепость.
        Я обошла двор по пешеходной дорожке, добрела до «ауди» и тут же похвалила себя за догадливость: цепочка из слегка присыпанных снежком следов четко вела к четвертому подъезду. Я подошла ближе к крыльцу, собираясь запомнить нумерацию квартир, но дверь распахнулась, едва не ударив меня по носу, и на улицу вышла сгорбленная подслеповатая бабушка в коричневом пальто и вязаном платке.
        Мой контингент. Люблю бабулек.
        Я улыбнулась:
        - Простите, а какая это улица? Я заблудилась…
        Бабулька назвала мне точный адрес и приветливо сказала:
        - А какой дом тебе нужен? Какая улица?
        - Да я записку с адресом потеряла, - «смутилась» я. - А где у вас ближайший телефон-автомат?
        - Ой, далеко, - огорчилась за меня старушка. - Тут все поснимали, поломали… Придется до метро топать. - И прищурилась. - А тебе позвонить нужно?
        - Да. Срочно.
        - Так пойдем. От меня позвонишь. Если срочно нужно…
        И, не дожидаясь моего согласия, повернулась к двери.
        Пожалуй, сегодня звезды были благосклонны, мне везло. Если Муслим Рахимович скажет - оставайся там неподалеку и жди группу захвата (как-никак я одна знаю в лицо двух бандитов), - дожидаться буду в тепле. Напрошусь в гости к приветливой старушке, проведу время до приезда органов не только в комфорте, но и с полезностью. Расспрошу бабулю о соседях. О том, кто живет в подъезде, кто приезжает на синей
«ауди»…
        В подъезде пахло кошками и щами из квашеной капусты. Мы поднялись на третий этаж, бабулька позвякала ключами и распахнула дверь:
        - Вон телефон на тумбе. Звони.
        Я перешагнула порог, сняла шапочку, взяла трубку совершенно нового, весьма навороченного аппарата.
        Замки за моей спиной продолжали щелкать. Задвинулась щеколда…
        Я оглянулась и увидела… совсем другую бабушку.
        Под голой лампой на длинном шнуре про вода стояла странно помолодевшая женщина - лет пятидесяти, ни годом больше! - и стягивала с русой головы старушечий застиранный платок. Ее только что отвисший подбородок заострился, губы подобрались в недобрую усмешку, глаза смотрели зорко и оценивающе, как перед схваткой.
        Стоя крепко на полных ножках, обутых в боты «прощай молодость», она перегораживала мне выход.
        Из недр большой квартиры раздался звук шагов, и я затравленно оглянулась.
        Из комнаты, которой заканчивалась длинная прихожая, вышел крепыш. Уже без куртки и шапки, в вязаных носках и шлепанцах.
        - Сама пришла, - сказал бандит довольно.
        Не зазеркалье, но застенки
        В просторной квадратной комнате с допотопной мебелью, куда меня оттеснила
«бабулька», сидел на стуле, оседлав его, водитель «ауди». Я узнала его по крепкой набыченной шее и короткой стрижке.
        Крепыш схватил меня за плечо и, прихватив добрый кусок фальшивой кроличьей шубки, втолкнул в комнату. Замахнулся, собираясь дать оплеуху для острастки, но его остановил водила:
        - Ша, Митя. Не порть девочке вывеску.
        В его губах мелькала зажатая зубочистка. Слова он цедил лениво и медленно, но Митя не ослушался. Толкнул меня на потертый продавленный диван и встал, нависая сверху, как поднявшийся на дыбы «фольксваген» - «жук».
        Зубочистка порхала из одного уголка рта в другой, гипнотизировала. Войдя в эту жуткую комнату, я так и не сказала ни слова.
        Только думала. Суматошно и бестолково.
        Крепыш звонил кому-то, когда шел от магазина до машины. Меня, точнее автомобиль
«не пальцем деланного» шофера, он, судя по всему, засек. И дал команду «бабке» - выйди, проверь, кого везем. «Бабуля» вышла и ловко заманила в западню Алису-простофилю.
        Пока по «бабуле» МХАТ рыдает!
        Совсем как надзирательница из фильмов про гестапо, она стояла, опираясь спиной о дверной косяк, и буравила затылок взглядом, от которого мурашки ползли вниз до копчика. «Налетчица-наводчица»… Содержательница притона и верная подруга медвежатника… Сколько она берет за постой?..
        В голову лезла подобная чепуха, и я цеплялась за нее, чтобы не грохнуться в обморок.
        (Интересно, а как бы повела себя Алла?..
        Уж она бы точно не растерялась! Села бы вольно, оголила бы стройное бедро - она б и в магазин за дрожжами в мини-юбке и сапогах на шпильках пошлепала! - и соблазнила бы «фольксваген» и типа с зубочисткой…)
        - Ну? - тихо сказал бритоголовый. - В молчанку играть будем?
        Я вытаращила глаза, крепыш замахнулся:
        - А ну побулькай, молотилка: где Наташка?!
        Весомый шлепок по затылку очистил голову от чепухи.
        Мысли засновали бойко и деловито. Мне только что дали главную зацепку: девушку, погибшую на остановке, звали Наталья!!!
        Я вжала голову в плечи, облизала губы и чужим, дрожащим и хриплым голосом проскулила:
        - Не бейте! Я ее сестра!!
        - Сестра? - Водитель, не меняя позы, метнул взгляд на крепыша.
        - Да не было у нее никакой сестры! - завопил Митя, пугая меня вытаращенными бесноватыми глазами.
        - А я двоюродная!! Меня Алиса зовут!!
        Водитель вынул зубочистку, покрутил ее в пальцах, раздумывая над чем-то, и, судя по тому, что думать ему никто не мешал, я догадалась, что этот тип здесь главный.
        Тип, глядя больше на тонкую игрушку в руках, чем на меня, проговорил чуть слышно, как будто для себя:
        - И откуда же ты взялась, Алиса?
        - Наташка меня к Вяземским отправила, - опустив лицо вниз, буркнула я.
        - Зачем? - монотонно выговорил бандит.
        - Она под машину попала, нога плохо двигалась. Куда в таком виде горничной наниматься? Вот она и позвонила мне. Иди, говорит, Алиска, устраивайся на работу. Момент упустим, потом фиг в этот дом попадем.
        - Так и сказала? - поднимаясь со стула, спросил бритоголовый.
        - Ну, так и сказала, - пожала я плечами. - Мы иногда вместе работаем.
        Мужики переглянулись. Старший подошел к окну и выглянул во двор. Вероятно, девушка Наташа была еще той штучкой. И работала давно, упорно, скорее всего, не только с этой бандой. Потому что пока моя ложь сильных сомнений не вызвала.
        Водитель вернулся, вновь оседлал стул и посмотрел на меня пытливо и пристально:
        - Ну давай, девочка, рассказывай, чего вы там с Наташкой намутили?..
        - Да не верю я ей, Маркел! - разгорячился за моей спиной крепыш. - Гонит она! - И собрался вновь двинуть мне по шее.
        - Ша, Митя, дай девочке немного пошуршать.
        Я испуганно съежилась, но, приободренная Маркелом, постаралась расправить плечи, поправила сбившийся от трепки шарфик и пустилась врать.
        (Тонны прочитанных книг и усвоенных сюжетов стояли за моей спиной. Читая «Графа Монте-Кристо», я закрывала книгу на самом интересном месте и думала: а как бы поступила я? Как наказала бы врагов и предателей, какую бы казнь им изобрела?
        Увлеченная «Всадником без головы», я останавливалась на месте суда и представляла, как гордый мустангер мог бы оправдаться, не подвергая честь возлюбленной опасности.
        Работая над собственным романом, я не успокаивалась на первой же придуманной сюжетной линии, а размышляла, как обострить ситуацию, как сделать интереснее.
        И вот одним из этих вариантов был финт с сестрой. Не близнецом, конечно, - это уже совсем бразильское «мыло», - но с сестрой двоюродной, очень похожей…
        Получалось, что теперь на моей стороне стояли прочитанные книги и размышления.
        На стороне бандитов оставались опыт и знание материала.)
        - Наташка позвонила и вызвала меня в больницу. Дала паспорт, назвала адрес и сказала: устраивайся горничной, жди меня.
        - Какой паспорт она тебе дала? - перебил меня Маркел.
        - На имя Алины Копыловой, - без запиночки отбарабанила я.
        - А почему ты назвалась Алисой? - прищурился главарь.
        Я опустила глазки и плаксиво пожаловалась:
        - Да перепутала в горячке! Свое имя и чужое!
        Они ж похожи… Назвалась, а потом уже поздно было. Пришлось отдавать свой паспорт, а там никто и внимания не обратил, что фамилия другая… Или, может быть, решили, что хозяйка имена перепутала?
        - Складно чешешь, - одобрил Маркел. - Дальше? - Я хлопнула ресницами и шмыгнула носом. - Дальше?! - прикрикнул он.
        - Наташка сказала: уберешь горничную из своей смены и пристроишь меня на ее место…
        - И!.. - подстегнул Маркел.
        - Я и убрала! Дала «инсулин», та… откинулась.
        - Во намутили дуры! - разозленно буркнул крепыш.
        - И где теперь Наташка? - не обращая внимания на высказывания подельника, продолжил Маркел.
        - Не знаю, - насупилась я. - На место горничной взяли другую девушку, Свету. Она чья-то там родственница…
        - А ты?
        - А я что? На меня хозяйский сынок глаз положил…
        Гестаповская «бабулька» - надзирательница, не так давно переставшая полировать спиной косяк и обосновавшаяся у наблюдательного поста возле окна, перекинула голову через плечо, оценивающе посмотрела на мою трясущуюся фигуру и гадко хмыкнула.
        Маркел задумчиво побарабанил пальцами по спинке стула, достал из кармана брюк мобильный телефон, но звонить не стал. Зажал его в руке и резко выбросил вопрос:
        - А за нами чего потащилась?
        - Да кинет меня Наташка! - горько воскликнула я. - Как только деньги получит, так сразу и кинет!
        - Какие деньги? - изображая непонимание, прищурился Маркел.
        - За ребенка! Она сказала: надо вам долю отдать… А я ей не верю! Она деньги получит и подорвется! А я… А меня вам оставит! - И добавила грустно: - Я ее знаю…
        - Во б… - длинно и матерно выругался Митя. - Точно подорвется! Всех на динамо поставит и кинет! Давно чую - мутит девка!
        - Угу, - всхлипнула я и опустила голову. - Вот я и решила, лучше с вами напрямую договориться.
        - Так что же не стала договариваться? - сделался очень внимательным Маркел. - Прямо там, в аптеке…
        - Так испугалась.
        - А кому сейчас звонить пошла?
        - Наташке, - тихо-тихо призналась я. - Хотела условие поставить - или она меня с вами сводит, и мы договариваемся, или я сама… пойду. Она в последнее время что-то чудить стала…
        - Заметили, - разглядывая меня пристально, прищурился старшина бандитов. - А ты сама нам по телефону никаких эсэмэсок не отправляла?
        Вот он, самый тонкий момент разговора. Я совершенно ничего не знала о том, как получился телефонный прокол. Мне на ходу приходилось исправлять ошибки комитетчиков, задававших в переписке не те вопросы. Приходилось изобретать оправдания, выдумывать небылицы и на голубом глазу валить все на хитрющую
«сестрицу».
        - Не отправляла я ничего, - ответила, изображая испуг. - Сам подумай, с вами только Наташка связывалась. Если бы я могла с вами поговорить раньше, разве потащилась бы сюда?
        - Не потащилась бы, - вглядываясь в меня, как в поддельную купюру, согласился Маркел, а Митяй вредно прогнусавил:
        - Я говорил, Маркел, предупреждал - мутит сука! Мудрит чего-то!
        Маркел вытянул губы, подобрал подбородок и, наконец, вспомнил о мобильном телефоне. Нажал на несколько кнопок и сказал в трубку:
        - Это я. Тут у нас одна «сестрица» нарисовалась…
        Говоря все это, он поднялся с оседланного стула и перешел в смежную комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
        А я вдруг поняла, откуда взялось мучившее меня с самого начала определенное несообразие. Ни один из этой компании не выглядел шибко умным товарищем. Не монтировалась их серая внешность и узкие лбы с серьезной киллерской организацией. Даже Маркел с его гипнотизирующей зубочисткой и толковыми вопросами не тянул на личность, изобретавшую многоходовые комбинации с убийством, замаскированным под несчастный случай или смерть от естественных причин. Масштаб не тот, подобные убийства - высший пилотаж.
        Теперь, после ухода Маркела, многое становилось понятно. Только сейчас, узнав от меня, что именно произошло в Непонятном Доме, откуда взялись нестыковки с именами, он пошел докладывать начальству. Мозговой центр преступной группировки находился не в этой комнате.
        Это обнадеживало.
        Крепыш Митя подошел к гестаповке, наблюдающей за улицей, и громко зашептал ей в ухо:
        - Прав был Иван! Эта сука нас подставить решила! Сама все деньги заграбастает, ноги подошьет, а нас мильтонам сдаст! Со всеми потрохами, чтоб не догнали!
        - Тихо, Митя! - прикрикнула «бабка» и оглянулась на меня.
        Я сидела вся из себя приличная, девочка-одуванчик. Но все мотала на ус. Точнее, на тычинку.
        Маркел вернулся в комнату и оседлал стул.
        - Так, слушай сюда, - сказал он весьма строго. - Что тебе в последний раз говорила Наташка?
        - Ничего, - пожала я плечами. - Сидеть тихо. Ждать команды.
        - Какой команды? - въедливо поинтересовался бандит.
        - На Артема.
        - А разве она тебе не сказала, что заказ отменен?
        - Нет, - вроде бы опешила я.
        - Значит - не сказала? - уточнил он.
        - Нет! Да и зачем? Артем-то при смерти.
        - А если выживет?
        - А если выживет, - я опустила глаза, - тогда бы… я его… или Наташка б подписалась…
        - Понятно. Ребенок - наследник, деньги в кубышку. Звони Наташке.
        - Зачем?! - совершенно натурально перепугалась я. Где я возьму для них натурально живую «сестрицу»?!
        - Звони, пусть приезжает.
        - Да не приедет она! К вам не приедет!
        - Она не знает этого адреса, - отмахнулся Маркел. - Звони, скажи, что хочешь поговорить, пусть приезжает. - Достал из тумбы под телевизором мобильный телефон, протянул его мне и добавил: - Звони, трубка чистая.
        И тут на меня волнами стала накатывать дурнота.
        Я не знала телефонного номера, по которому киллеры связывались с «торпедой», я вообще не знала, что мне делать. Маркел протягивал мне мобильник, но моя рука не поднималась.
        Я мягко завалилась на диван, и потолок сомкнулся надо мной грязно-белым куполом.
        - …Эй, ты чего?! - Шлепки ладоней по щекам вернули меня в реальность. Склонившиеся лица…
        - Да она ж беременная! - зло, но обеспокоенно шептала бывшая бабка. - У них бывает!
        - А вдруг она того… скинет?! Может, скорую?
        - Я тебе дам скорую! Тащи воды!
        Мысль о бригаде врачей скорой помощи показалась мне здравой. Я застонала и схватилась за живот…
        - Тащи ее в ванную! - командовала «бабка». - Если откроется кровотечение, вызовем лепилу!
        - Какого?! - приседал Митяй.
        - Нашего, нашего! Обколет ее…
        О том, что значит «лепила» на блатном жаргоне, я догадалась сразу, несмотря на туманные последствия обморока.
        - Не надо никого вызывать, - простонала я, изображая стойкость. - Мне лучше. - Что будет, если приехавший лепила-врач не обнаружит у меня никакой беременности - за прокладками в аптеку я не зря ходила, - даже страшно было представить. Все нагромождения лжи рухнут в один момент! - Принесите мне крепкого кофе…
        - Какое тебе кофе?! - взвилась «бабка».
        - Я знаю, что мне делать! - прикрикнула я. - Несите кофе! Крепкий! У меня давление низкое, потом не откачаете!
        Митяя сдуло до кухни в одну секунду.

…Пока я пила кофе, бандиты наблюдали за мной, словно я была их горячо любимой беременной дочерью.
        А я тянула время и шустро ворочала прибитыми обмороком извилинами.
        - Давай телефон, - сказала, наконец, Марке лу панибратски и даже повелительно. Тот протя нул мне трубку, и я набрала номер сотового теле фона… Ирины Владимировны Вяземской. Да еще объяснила попутно: - Татка номер сменила. По вашему не ответит. Ирина Владимировна сказала мрачное: «Алло».
        - Здорово, Наташка, - поприветствовала я миллиардершу грубовато. - Это Алиса.
        - Алиса?! - заверещала Вяземская; Митяй сделал попытку приложить к трубке ухо с другой стороны, но я его оттолкнула. Недавний обморок и последовавшая за ним суета давали мне право на некоторые капризы. Я стала любимой «дочкой», строптивой и насквозь беременной. - Ты где?! Тебя все ищут!!
        - Нам надо поговорить, сестренка, - невозмутимо продолжила я.
        Женщина, поднявшая начатый мужем бизнес до небывалых высот, не может быть глупой. Я сделала ставку на способности Ирины Владимировны к мгновенной адаптации.
        И не прогадала.
        - Говори, Алиса, - тут же стала серьезной Вяземская.
        - Меня скоро увозят за границу. Это последний шанс договориться. Обо всем, - воткнула я многозначительно. - У тебя есть под рукой ручка?.. Тогда пиши адрес. Я жду.
        - Алиса, тебя захватили?!
        - Много текста, родная, - оборвала я, так как
        Митяй снова прикладывал ухо. - Пиши адрес…
        Я жду тебя. - И проорала, отстранив трубку от щеки и поставив ее напротив лица: - И меня не интересует, можешь ты или нет! Это последний шанс! Иначе не увидишь денег! И меня не найдешь никогда!!
        Потом вроде бы успокоилась - Митяй сидел уже прямо, а не склонясь, - приложила трубку обратно к уху.
        - Поняла, Алиса, - раздалось оттуда.
        - Если будешь задерживаться, перезвони по этому номеру. Но долго ждать не буду. Пока.
        Я отключила связь.
        - Ну? - поднял брови сидящий напротив Маркел.
        - Она приедет, - устало выговорила я. - Только не скоро. Она не в Москве, рядом.
        - И сколько ждать?! - взревел очень уж нервный Митяй.

«Да, сколько? Сколько времени потребуется Муслиму Рахимовичу для организации захвата этого логова и моего спасения? Ведь если меня возьмут в заложники, да еще в многоквартирном доме, разборка пойдет нешуточная…»
        - Не знаю, - пожала я плечами. - Может, два часа, может, больше… А вообще мне позвонить надо. Я ушла из дома на полчаса. Начнут тревожиться, поднимут шум…
        И, не дожидаясь позволения, набрала номер Непонятного Дома. Троица снова следила за каждой цифрой. Услышав в трубке голос Клементины, засюсюкала, затрещала, изображая глупую проказливую девочку:
        - Ой, Клементина Карловна, это Алиса. Я встретила тут друзей у магазина и поехала к ним. Вы не могли бы передать Ирине Владимировне, что у меня все в порядке, я буду… может быть, к вечеру. Хорошо? Передадите?
        Клементина Карловна не поднимала бизнес в период дефолта. Но у нее и задачи были другие - дословно передать хозяйке мое сообщение. Алиса у друзей. Встретила их у магазина.
        До вечера ее не тронут. Не убьют.
        А вечер близко.
        На улице стемнело. Я и жуткая «бабулька» рядком стояли у неосвещенного окна и смотрели во двор.
        Дети перекидывались снежками. Катались с горки. Девушка выгуливала добермана.
        К подъезду подъехал затрапезный жигуленок, и из него вышел стройный паренек. Поправил «дворники», облепленные снегом, вошел в подъезд под нами.
        Чуть позже прикатила машина скорой помощи. Из нее вышли врач и фельдшер с большим железным чемоданом. Минут через десять за ними отправился и шофер с носилками под мышкой.

«Бабулька» отлепилась от окна, потопала в прихожую…

«Она здесь всех знает!! - заполошенно подумала я, так как решила, что это спецназ в одежде врачей подтягивает силы. Уже пора. Все адреса пробиты, личность
«бабульки» и прочих жильцов установлена, не удивлюсь, если в носилках, которые нес под мышкой шофер, припрятан автомат. - Сейчас откроет дверь, выйдет в подъезд и отправится узнавать, к кому приехала «скорая»!!
        А глазок на ее двери хороший. «Рыбий глаз» с обзором в сто восемьдесят градусов, от такого в угол и по стенкам не спрячешься!
        Но за «бабулькой» я не пошла. Не стала проявлять видимую тревогу - ведь все нормально! - осталась возле окна, настроив уши, как локаторы.
        В прихожей щелкнули замки. Тихонько скрипнула дверь - раскрылась нешироко, на длину цепочки, - секунд тридцать в квартире стояла тишина.
        Маркел и Митяй, играющие на кухне в нарды, перестали бросать кости, я забыла, как это - дышать.
        - К Семеновне приехали, - раздался голос тетки. - У Паши снова приступ. Сейчас обколют и повезут.
        Я шумно выдохнула и пошла на кухню, разбивать возникшее вдруг напряжение пустяковой просьбой:
        - А молоко у вас есть?
        Озабоченная просьбой «любимой-дочки-мешка-денег», хозяйка раскрыла холодильник:
        - Да, вроде было…
        И тут в прихожей раздался дребезжащий, бьющий по ушам и нервам звонок.

«Бабулька» закрыла холодильник, пошла в прихожую, я, не давая ей сосредоточиться и одновременно мешая поднявшемуся Маркелу, засеменила следом, бормоча:
        - Мне надо принять витамины. А у меня от них болит желудок. Мне надо молока, запить!

«Старуха» глянула в глазок.
        - Антоновна! Открой! - раздался из-за двери голос. - Опять Николаевых топишь!
        - Сантехник из ЖЭКа, - объяснила «бабка». Отлепилась от глазка, защелкала засовами и…
        Дверь отлетела в сторону, ударив тетку в грудь. «Старуха» охнула и впечаталась спиной в стену. Я мигом присела на корточки, и первый же спецназовец, ворвавшийся в квартиру, упал, перелетев через меня.
        Но упал ловко. На приготовившегося дать ему по черепу Маркела.
        Второй спецназовец меня уже перешагнул, пребольно треснув коленом по загривку, наступил на возившихся на полу противников и понесся вперед.
        - Второй на кухне! - напутствовала я. - Налево!
        Захват бандитского логова прошел без единого выстрела. Обошлись тумаками.
        Уже через минуту я рыдала на груди полковника ФСБ; за окнами, словно огромные пауки, висели парни в бронежилетах и с автоматами. Наблюдали обстановку.
        Но стекла бить им не пришлось.
        Всем сестрам по серьгам
        Десятого января в доме Вяземских был праздник. Но не совсем обычный. Торжество открывалось пресс-конференцией.
        Слухи, плодившиеся и множившиеся в течение почти двух недель, обрастали самыми невероятными подробностями. Умирал наследник состояния или нет? Проводилась ли спецоперация, связанная с фамилией Вяземских, или все это бредни и вымысел? Существует ли беременная горничная, или она - агент экономической контрразведки и Мата Хари в полный рост?!
        В общем, так и не обуздав темперамент желтой и слегка пожелтевшей в целом прессы, Вяземская отступила от правил и назначила рандеву с газетчиками за полчаса до начала официальных мероприятий. Причем не в офисе, а в доме. Поскольку среди гостей, приглашенных поздравить Артема, слухов гуляло больше, чем где-либо. И каждый гость был волен выбирать - явиться точно к назначенному времени или побывать на конференции и утолить любопытство.
        Приехали, кажется, все, получившие пригласительные открытки. Не слишком перемешиваясь с журналистской братией, гости стояли вдоль стен в большом парадном зале на первом этаже и перешептывались.
        Меня поставили на трибуну за спиной Ирины Владимировны чуть слева. Бармалей купил мне платье - Версаль, фонтаны Петергофа! - я чувствовала себя шикарно, прилично и удобно. Хотя мерзла. Скорее от волнения, чем от сквозняков.
        Сам Вася, кусая губы, стоял за спинами переднего журналистского ряда и пытался приободрить меня глазами.
        - Добрый день, господа, - сказала с три буны хозяйка дома, и ее поприветствовали жидкими хлопками. - Позвольте поблагодарить вас…
        Минуты три Ирина Владимировна расшаркивалась с прессой и потом подвела речь к повестке дня так ловко и незатейливо, что я только диву далась.
        (Как можно после этого верить хотя бы одному интервью?!)
        Вяземская ненавязчиво перемешала вымысел и правду:
        - Да, в интересах нашей семьи силами спецслужб проводились мероприятия по задержанию опасной криминальной группировки. По совету руководства правоохранительных органов пришлось спрятать моего сына и ради его же безопасности объявить больным.
        - Вашему сыну угрожала опасность? - выкрикнул кто-то из зала.
        - Да, угрожала, - серьезно кивнула Вяземская. - Но теперь все позади. Преступники задержаны.
        - А кто угрожал вашему сыну?
        - Без комментариев, - с легкой, как будто извиняющейся улыбкой произнесла Ирина Владимировна. - Увы, я не могу разглашать эту информацию. Идет следствие. - И пока не посыпались наводящие и каверзные вопросы, бросила журналистам кость. Меня. - А теперь позвольте вам представить главную героиню этой истории - Алису Ковалеву! Алиса - ваша коллега, господа, именно она и распутала весь этот невероятный клубок преступлений!
        И захлопала в ладоши, освобождая место у микрофона.
        Признаюсь, овации я не ожидала. Смутилась, покраснела, словно букет маков, и к микрофону пошла, только когда Артем подтолкнул меня в спину.
        (Вася, увидев этот ласковый тычок, побелел от ревности! И мне было приятно это видеть.)
        - Алиса, в какой газете вы работаете?
        - В чем ваша роль?
        - Вы на самом деле невеста Вяземского?! Кость получилась жирной. Вопросы сыпались без остановки со всех сторон.
        Ирина Владимировна, видя мою растерянность, пришла на выручку. Склонилась через мое плечо к микрофону и, перекрикивая журналистов, сказала:
        - Открою вам тайну. Алиса пишет роман, основанный на этих событиях!
        Боже, что тут началось!! Все мигом забыли о каком-то там Артеме Вяземском и угрожавшей ему опасности. Вопросы поменяли направленность и били по новой цели:
        - А вы уже заключили договор с каким-либо издательством?!
        - Когда выйдет ваш роман?!
        - А много ли в нем правды?!
        Ай да Ирина Владимировна, ай да умница!
        Бросила наживку и, по большому счету, ни в чем не обманула. (Роман я на самом деле пишу. Преступников последовательно вычислила: сначала Сергея, потом всю банду…) Куда мне до нее. Ушла от микрофона и оставила меня на растерзание прессе… Причем, хочу заметить, терзали меня уже больше не по поводу семейства Вяземских…
        Фуршет для журналистов был в правом крыле дома на первом этаже, гостей кормили в левом. Карманы Васиного смокинга распухли от визиток, передаваемых мне в огромном количестве. Рука устала писать номер сотового телефона на чужих визитках, поскольку свои закончились через две минуты после того, как я спустилась с трибуны в толпу.
        Выбраться из правого крыла нам удалось только через час после окончания пресс-конференции. Казалось, почти каждый брат журналист вознамерился представиться и выпить с новой - пока откровенно темной - звездой.
        Как тут не загордиться?
        Вяземской я была благодарна за рекламу. Первый страх прошел. Слова легко слетали с языка. Работу я могла уже выбирать: обещала подумать, позвонить, туманно намекала на круто закрученный сюжет романа… И в довершение всего ушла на закрытый для прочей прессы прием.
        Начало моего выступления получилось так себе - не внятным. Зато каков был финал!
        Гости левого крыла уже поднялись из-за столиков, накрытых в банкетном зале, рассредоточились по огромной гостиной, дожидаясь перемены блюд и начала шоу-программы. Я попросила Васю принести мне шампанского и быстрым шагом пошла к Ирине Владимировне, беседующей с господином в отличном смокинге и его спутницей, полной дамой, увешанной бриллиантами.
        - Простите, - проговорила я тихо, - Ирина
        Владимировна, можно вас на минуточку?
        Вальяжный господин и его спутница кивнули благосклонно и удалились, оставив нас наедине.
        - Ирина Владимировна, - быстро зашептала я, - а откуда вы узнали, что я пишу роман?
        - Клементина сказала, - улыбнулась Вяземская. - Она нашла тетрадь, когда переносила твои вещи на третий этаж, и показала мне. Ты сердишься?
        - Нет. Вы его читали?
        - Проглядела. Хотя почерк у тебя, детка, неважный.
        - И почему тогда сказали - роман основан на реальных событиях?!
        - Ах, Алиса, - вздохнула Вяземская, - неужели ты думаешь, что меня интересует правда?
        - Но ведь там все не правда!
        - Нет, чуть-чуть совпадений есть.
        - И как мне быть? Переписывать все заново?! Как было на самом деле…
        - Алиса, - пристально глядя мне в глаза, сказала Ирина Владимировна, - я дала тебе шанс. Пиши как хочешь. Только грязью нас не обливай.
        - Да что вы! Какой грязью?!
        - Вот и договорились. Ты заслужила право быть знаменитой. Не за скандал, за правое дело. Как еще я могла тебя отблагодарить?
        Онемев, смотрела я на эту фантастическую, невероятную женщину и начинала понимать, что только сейчас смогу оценить ее до конца. Она собрала воедино в своем всегда закрытом доме знаменитых гостей и прессу, которую многие из этих гостей не жалуют, и предоставила мне трибуну при полном стечении народа…
        - Так эта… конференция была собрана… - пролепетала я.
        - Дерзай, моя девочка, - улыбнулась Вяземская. - Теперь все в твоих руках. Я представила тебя половине Москвы.
        Я оглянулась на «половину Москвы», сверкающую каменьями и жемчугами, и лишилась дара речи.
        Если бы Ирина Владимировна сделала попытку предложить мне деньги за спасение сына, я бы обиделась. Я тоже выполняла миссию - мстила за Людмилу, - вознаграждение здесь не уместно. Но Вяземская нашла иную возможность отблагодарить. Мне улыбались. Меня узнавали. И репутация у меня была - стараниями Ирины Владимировны - просто с ума сойдешь от зависти к самой себе!
        - Спасибо, - едва не заплакав от полноты чувств, прошептала я.
        Как говорится, дай голодному удочку. Пусть ловит рыбу сам.
        Финал, достойный славы
        Бремя славы тяжело. Плоды ее не только сладки. В круговерти улыбающихся лиц я постоянно натыкалась глазами на Кристину.
        Она приехала на пресс-конференцию. Стояла в самом углу. Когда я хотела к ней подойти, ускользнула. Бледная и мало похожая на прежнюю яркую Кристину, скрывалась за спинами гостей и уходила в сторону.
        Но где бы я ни была, я постоянно чувствовала на себе ее взгляд. Она как будто ждала чего-то, но не решалась заговорить. В длинном черном платье, похожая на тень, она не отпускала меня глазами, но и не делала попыток приблизиться.
        Ее нерешительность так интриговала, что я невольно начала искать фигуру в черном платье, где бы она ни находилась. Я стала ждать, когда Кристина отважится, быть может, на упреки.
        Наберется храбрости и скажет мне «спасибо»? Или забросает обвинениями?
        Но ведь не может девушка не понимать, что ее любимый - предатель и почти убийца! Ну неужели о таком муже и отце детей мечтала Кристина?! Неужели ей нужен такой мужчина?! Теперь, когда она знает о нем все!

…Артем сидел немного в стороне от столпотворения. Ему недавно сняли гипс, нога плохо слушалась, стоять, даже опираясь на трость, было тяжело. Для Артема поставили кресло у окон, вокруг толпились звездные красавицы и друзья; расталкивать их было неудобно, я обменивалась улыбками с наследным принцем и удовольствовалась обществом Василия.
        Как когда-то в школе. Верный и почти незримый, невзирая на габариты, Вася привычно выступал моим фоном и компанией. Рядом с ним я никогда не чувствовала дискомфорта. Мой верный, добрый плюшевый медведь…
        Артем поднялся из кресла, остановил жестом друзей и медленно, опираясь на трость, последовал к нам.
        - Ну, как вы тут? - спросил он приветливо. - Не скучно?
        - Все хорошо, спасибо, Артем. Праздник блестящий!
        Василий кивнул угрюмо, соглашаясь в принципе.
        - Не знал, что ты заделалась писательницей, - проговорил Артем.
        Васе не понравилась формулировка, и он тихонько фыркнул.
        - Не начисляй мне чужих званий, - ото звалась я, автоматически следя за передвижениями фигуры, затянутой в наряд траурного цвета.
        Как только Артем приблизился к нам, Кристина стала перемещаться. Посматривала искоса в нашу сторону, вроде бы собиралась подойти, но выбрала странную траекторию.
        Обходя группку гостей и как бы прикрываясь ими, она шла так, чтобы выйти к нам - лицом к лицу. И руку держала в сумке, прижатой к животу.
        На совершенно бледном лице девушки выделялись только три пятна: губы в ярко-алой помаде и глаза - горящие, как угли. Обойдя компанию, она наконец вышла напротив и…
        Прежде чем девушка достала пистолет, я поняла, чего ждала Кристина. Она ждала, пока я и Артем встанем рядом. На линии огня.
        Ей было мало застрелить одного из нас на этом празднике. Мы были оба ей нужны: рядом, чтобы не промазать и, пока не опомнились гости и охрана, уложить обоих.
        Это был и ее праздник.
        - Кристина, нет!! - закричала я, увидев направленное на Артема дуло.
        Но принц замешкался. Мешали и нога, и неожиданность.
        И тогда, понимая, что с непослушной конечностью ему не увернуться, не отбежать, я навалилась на Артема, оттолкнула его в сторону и…
        Разумеется, поймала пулю.
        Прицелиться второй раз Кристине не дали. Мой крик предупредил гостей, какой-то мужчина схватил вытянутую руку Кристины - и выстрелы ударили в пол. Один за другим. Пули рикошетом разлетелись в разные стороны. Какая-то женщина завизжала. Кристина жала на спуск. Пока не опустела обойма.
        Я лежала на Артеме и не понимала, почему не наступает обморок. (Вот так всегда - критическая ситуация, а у «писательницы» одна бестолочь на уме!) Но организм, натренированный за месяц с небольшим - три обморока подряд, это вам не шутка! - сдаваться не торопился.
        Я сунула руку под мышку - там все огнем горело! - вынула ладонь, испачканную кровью до запястья, и только тогда начала тонуть в глубоком омуте беспамятства.
        Последнее, что я услышала, был крик:
        - Пустите, пропустите меня, я врач! Кардиолог!
        Когда меня загрузили в машину скорой помощи, туда ворвался Вася.
        - Вы родственник? - спросил усатый бригадный врач.
        - Жених! - прорычал Вася. Сел рядом с носилками, взял мою руку, и машина тронулась, оглашая воем сирены окрестности.
        - С чего это ты женихом назвался? - чуть позже, едва шевеля холодными губами, спросила я.
        - А я уже и маме сказал, - пожал плечами Бармалей. - Что если женюсь, то только на тебе.
        Нет, ну скажите - он сделал предложение своей маме?! Или я чего-то не поняла?!
        Эпилог
        Артем пришел ко мне в больницу двенадцатого января. С букетом и конфетами. Оглядел палату, напоминающую филиал цветочного магазина. Пышные розочки скромно держал в руках, не знал, куда пристроить.
        - Клади на кровать, - с улыбкой разрешила я. - О них есть кому позаботиться.
        Букеты и корзины заполняли большую часть просторной одноместной палаты (в той самой клинике, где, как предполагалось, до пятого января лежал сам Артем) -
«половина Москвы», ставшая свидетелем «беспримерного» героизма, спешила засвидетельствовать почтение. Сцена, разыгравшаяся в Непонятном Доме, оставила острейшие впечатления, к каждому букету прилагалась завизированная открытка с пожеланиями скорейшего выздоровления.
        - Ты как? - спросил Артем, усаживаясь на стул возле кровати.
        - Нормально, - немного слукавила я. Пулю я поймала чуть ниже подмышки по касательной, но обследовавшие меня медики убедительно просили остаться в больнице, дабы подлечить обнаруженное нервное истощение. - Принимаю витамины для общего укрепления организма. Скажи лучше, как Кристина?
        - Криська у Сербского, - нахмурился Артем. - Дело идет к тому, что ее признают невменяемой…
        - Признают или?.. - многозначительно спросила я.
        Артем не ответил, но вздохнул так красноречиво, что ничего уточнять я не стала.
        Бедная Кристина.
        И принца жалко. Чувство вины придавило его основательно, он даже сидел сгорбившись, будто на каждом плече лежало по мешку грехов.
        - Переживаешь? - тихо спросила я. - Что отпустил Сергея…
        Вяземский медленно помотал подбородком. Недоуменно и вымученно.
        - Этот пустобрех так Криське голову запудрил… у нее вместо мозгов одна каша осталась…
        - А что ты думал? - пряча укоризну, сказала я. - Нормальная практика для труса: все виноваты, но не он. Сергей не умеет брать на себя ответственность. Он обвинил во всем тебя?
        Артем кивнул.
        Пожалуй, сейчас он страдал заслуженно. Если бы Артем позволил надеть на Сергея наручники, это помогло бы Кристине воспринять его преступником. В таких случаях, как в медицине при удалении злокачественной опухоли, помогает только хирургическое вмешательство. Щадящие методы не всегда полезны, они загоняют проблему внутрь…
        Тем более что и терапии-то толковой не было. Никто не поговорил с Кристиной как следует. А вот «любимый», сбегая из России, успел ей позвонить. Но сил признаться не нашел. Он обошелся полуправдой и обвинил Артема.
        Ну и меня для пущей важности причислил к врагам. Ведь, если врагов такое множество, обиженным притвориться легче…
        - Как родственники? - уходя от болезненной темы, спросила я.
        - Все в шоке. Нана заперлась дома, даже в больницу к Кристине не ездит, свалила все на дядю… Бабушка и мама держатся. Журналисты одолели.
        - Меня тоже, - с улыбкой призналась я. - Собираются даже документальный фильм снять. Звонят, настаивают на интервью.
        - А ты?
        - А я, Артем, замуж выхожу.
        - Когда?! - опешил принц.
        - Пока не знаю, но, скорее всего, скоро.
        - За Васю?!
        - Угу, - кивнула я немного смущенно.
        - Так ты же… Так вы же…
        - Только друзья, да? Думаешь, я тебя обманывала? Я сама, Артем, обманывалась.
        - Эх, не везет мне с хорошими девушками!
        - Еще повезет…
        В палату с охапкой цветов, поставленных в пластмассовое ведро, зашла Татьяна Васильевна. Последнюю фразу она услышала и, увидев у постели невестки незнакомого красавца, слегка нахмурилась. Но я тут же внесла ясность:
        - Познакомьтесь, Татьяна Васильевна, это - Артем Вяземский.
        - А-а-а-а, - разулыбалась мебельная мама. - Очень приятно. Татьяна Васильевна Бурмистрова.
        О стрельбе на празднике в доме Вяземских в тот же вечер сообщили почти все телевизионные каналы. Показали и крупный план (кое-кто из телерепортеров остался дожидаться отъезда гостей): Вася забирается в карету скорой помощи. Эти-то кадры и заставили Татьяну Васильевну примчаться в Первопрестольную первой же лошадью.
        Не знаю, о чем там Вася говорил с мамой, но в мою палату она вчера пришла присмиревшей. И первые полчаса исследовала надписанные открытки-визитки в букетах.
        Некоторые из имен и званий сразили маму наповал.
        Теперь у нас с нею были мир и добрая дружба. Татьяна Васильевна даже приехавшего тем же вечером папу выпроводила:
        - Езжайте, Павел Дмитриевич, к Васе домой. Отдохните с дороги, я за Алисочкой присмотрю…
        За Алисой и букетами.
        А я не возражала. Невзирая на «нервное истощение», настроение было самым праздничным: я была голова обнять и простить весь мир. Неприятности закончились, будущее перестало страшить…
        Но главное - я была влюблена. В того самого Васю, знакомого с детских лет, изученного, понятного.
        Когда два дня назад он всю дорогу до больницы держал мою руку, я тихо плакала. Не от боли - она почти не чувствовалась после укола, - от облегчения. И от ощущения надежности, которое исходило от Васиной руки.
        Мне многое пришлось пережить, прежде чем я поняла: в моей жизни есть место только двум мужчинам - Василию и папе. И так было всегда.
        Именно для того, чтобы доказать что-то им обоим, я поехала в Москву. Хотя… только с ними мне может быть хорошо.
        Надежно и спокойно.
        Пусть кто-то спросит: а как же страсть? Где пыл влюбленности, всепоглощающий огонь?
        Я первый раз по-настоящему поцеловалась с Васей лишь два дня назад. И нежность, которую мы испытали оба, едва не затопила палату. Нежность, доверие и близость…
        Дай бог каждому испытать подобное!