Павел Филиппович Нилин
        Дуэль
        - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
        Проект "Военная литература": militera.lib.ru
        Издание: Приложение к журналу "Сельская молодежь". Библиотека приключений в пяти томах. Т. 1. М., "Мол. гвардия", 1966.
        OCR, правка: Андрей Мятишкин ([email protected])
        Приложение к журналу "Сельская молодежь". Библиотека приключений в пяти томах. Т. 1. М., "Мол. гвардия", 1966. 496 с. Тираж 165 000 экз.
        НИЛИН ПАВЕЛ ФИЛИППОВИЧ, известный советский писатель, родился в 1908 году в Иркутске в семье ссыльного поселенца. В 1936 году журнал "Новый мир" публикует роман Павла Нилина "Человек идет в гору" с подзаголовком "Очерки обыкновенной жизни". В 1937 году выходит сборник рассказов писателя "Золотые руки". В 1939 году переиздается сборник рассказов и выходит отдельное издание романа.
        В годы войны Павел Нилин в качестве спецкора "Правды" находится на передовой. В печати регулярно появляются его очерки и рассказы. В 1942 году издательство "Советский писатель" выпускает сборник военных рассказов Нилина "Линия жизни".
        Наибольшую известность получили его повести "Испытательный срок" и "Жестокость". В 1962 году вышла повесть Нилина о партизанах Белоруссии "Через кладбище".
        Рассказ "Дуэль" написан в период Великой Отечественной войны.
        Дуэль
        Иван Торопов стоял на посту у шоссе. А вокруг бушевала весна, как бушует она все эти дни в потревоженных войной подмосковных лесах.
        Но война уже отодвинулась от лесов Подмосковья, и тут, где стоял часовой, не слышно было даже артиллерийского гула.
        Иван Торопов стоял у шоссе и смотрел туда, где поблескивающий под солнцем мокрый асфальт сливался с голубеющим небом. По этой дороге он шесть месяцев назад приехал сюда из Сибири, был в боях, лежал два раза в госпитале.
        А сейчас все это осталось далеко позади. И позади как будто осталась война с ее грохотом, треском и внезапной, летучей смертью.
        Здесь было тихо, солнечно, мирно. Часового томила тишина, от которой, таежный человек, он отвык в последние месяцы, и в мечтательной тишине ему думалось теперь, что и война, может быть, никогда не начиналась и он никогда не уезжал из Сибири.
        В подмосковных лесах растут почти такие же сосны и ели, как в тайге, только, пожалуй, не так густо. Но так же пахнут они по весне. И так же дышит влажная земля. И среди кустов шевелится туман.
        Белка линяет сейчас в тайге. Голодная, она ищет кедровый орех, затерявшийся где-то под мокрой хвоей, под прошлогодней травой. Вить ее жалко в такое время, да и смысла никакого нету. Шубка у нее сейчас линялая, в лохмотьях.
        Иван Торопов никогда не гнался за таким товаром. Он убил в своей жизни не одну сотню белок, и все это были белки первый сорт. И еще он, наверно, много убьет их, когда кончится война и он уедет обратно в Сибирь, в деревню Оёк, что под Иркутском.
        В Сибири у него два сына - четырех и двух лет. Вот они подрастут, и он будет водить их на охоту, будет учить их охотничьей хитрости и сноровке. Белку, например, надо бить в глаз, тогда неиспорченная шкурка у нее будет первый сорт. Чего? Глаз у белки не видно? Шибко маленькие у белки глаза? Это ничего не значит. Надо приглядеться, на то и охотник.
        И маленькие сыновья в мечте виделись Ивану Торопову большими парнями, такими же рослыми, как он сам - их родитель. Он их видел с собой на охоте.
        Над шоссе кричали вороны, и крик этот снова возвращал часового в мир реальных вещей. Он заметил, что вороны прицеливаются к какой-то куче. Из кучи торчали сапоги и руки, как сучья.
        Часовой знал, что это немцы, убитые еще зимой, вынуты сейчас из придорожных кюветов, из лесной чащи и собраны тут, перед тем как будут закопаны в землю. В стороне красноармейцы копают могилу. Озорной красноармеец лопатой пугает ворон.
        Зимой тут шли бои, а теперь тишина и благодать, и шумят только весенние ручьи да противно каркают вороны, учуявшие мертвечину. И в воздух, смолистый, густой, ароматный, проникают сладковатые струйки трупного запаха.
        А надо всем этим голубеет чистое, нежное, обогретое солнцем небо. И не хочется верить, что невдалеке отсюда еще идут кровопролитные бои. Бои идут вокруг вот этого же шоссе.
        В небе кружит, распластавшись в синеве, крупный ястреб.
        Часовой поднял голову, смотрит на него и думает, что ястреб сильно походит на истребитель. Наши истребители народ так и называет "ястребками".
        Часовой смотрит на ястреба и не видит, как из-за леса появляется настоящий истребитель. Часовой только слышит нарастающий шум мотора и медленно поворачивает голову. Истребитель, наверно, наш. Но зачем он стреляет?
        Иван Торопов вглядывается в него острым охотничьим глазом и, наконец, явственно различает на нем фашистские знаки. Чего ему надо тут? В кого он стреляет?
        Хорошо бы все-таки часовому укрыться куда-нибудь на всякий случай. Вдруг немец сослепу попадет в него, убить может. Но укрыться некуда, да и нельзя часовому уходить с поста.
        Часовой смотрит в небо, заслонив глаза от солнца ладонью. А истребитель все стреляет и снижается, И часовой чувствует, как по плечу, под шинелью, потекло у него что-то теплое и густое. Истребитель стреляет в него.
        Иван Торопов отступает на шаг, становится за толстый ствол сосны и вскидывает винтовку.
        - Эх, мать честная, в; какое место целиться-то, не знаю! Ведь стальной он, дьявол, не пробьешь, однако, пулей-то его.
        Но Иван Торопов все-таки стреляет в самолет. И под ясным небом завязывается неравная дуэль.
        Истребитель кружит над часовым, как те вороны, и свистят пули, вгрызаясь в асфальт, в шоссе.
        В ответ на множество пуль истребителя часовой может выпустить только одну, потом другую, третью, четвертую, пятую. И обойма пустая.
        Иван Торопов не спеша заправляет вторую обойму. Он не чувствует теперь, как теплые струйки крови пробиваются у него под шинелью, под гимнастеркой.
        "Голову бы он мне только не попортил", - тревожно думает часовой.
        И снова, старательно прицеливаясь, стреляет.
        Пускай бы он ниже спустился, истребитель, видно было бы хоть летчика, а то что ж так палит в божий свет, как в копейку. Не видно ничего, и патронов не наберешься.
        А у немца патронов, наверно, много. Ему патроны готовит чуть ли не вся покоренная им Европа. Вот немецкий летчик и затеял, может быть из баловства, этот поединок с одиноким часовым. Конечно, из баловства, из озорства. Он уже выпустил в часового несколько очередей и не очень тревожится, должно быть, что не все пули попадут в часового. Но все-таки удивительно, что часовой там стоит, при шоссе, до сих пор. Летчик видит его за сосной. Часовой не прячется. Он просто стоит и стреляет.
        А может быть, это вовсе не часовой? Может быть, это памятник, монумент? Живой человек давно уже должен бы упасть. Чудес не бывает.
        Чтобы еще раз убедиться в этом, истребитель снизился до бреющего полета и в тот же момент, кувыркнувшись, врезался металлическим носом в кювет, около мертвых немцев, над которыми только что кружили вороны.
        Через мгновение упал и часовой Иван Торопов.
        А когда его подняли и доставили в медсанбат, оказалось, что он получил тридцать восемь пулевых ранений. Но он все еще жил.
        - Попал я в него? - озабоченно спросил он.
        - Попал.
        - Куда? В какое место попал-то?
        - В самую середку, как надо.
        - Правду вы говорите?
        - Правду.
        - Ну, слава богу! - удовлетворенно сказал Иван Торопов и потом, напрягая все силы, медленно, с расстановкой добавил: - А я, однако, весь изболел душой. Думаю, неужели я в него не попаду? Ведь я не знаю, в какое слабое место у него целиться. Ведь я в самолеты-то ни разу, однако, не стрелял.
        Он виновато улыбнулся, как бы испрашивая прощения за то, что в самолет он раньше никогда не стрелял, и с этой улыбкой умер.