Агент силовой разведки Михаил Нестеров
        Спецназ ГРУ # Такой куш стоит того, чтобы за него драться! «Восточный фонд» - бесценная коллекция художественных ценностей, собранная агентами ГРУ за многие годы. Это - неприкосновенный запас военной разведки, материальная база для проведения самостоятельных дорогостоящих операций. Коллекция хранится в укромном месте в Тунисе, и знает о ней лишь узкий круг посвященных - группа спецагентов-ликвидаторов ГРУ. Но один из них, Вадим Мартьянов, захотел присвоить все эти сокровища. Он открывает охоту на своих товарищей, посвященных в тайну, и те гибнут один за другим. В живых остается последний - Виктор Лугано, лучший из ликвидаторов. Узнав, кто стоит за убийствами его боевых друзей, он клянется отомстить предателю...
        Михаил Нестеров
        Агент силовой разведки
        Все персонажи этой книги - плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами чисто случайное. Имена, события и диалоги не могут быть истолкованы как реальные, они - результат писательского творчества. Взгляды и мнения, выраженные в книге, не следует рассматривать как враждебное или иное отношение автора к странам, национальностям, личностям и к любым организациям, включая частные, государственные, общественные и другие.
        Автор выражает особую признательность
        авторам книги «Ювелирное дело»
        Кеннету Блейкмору и Эдди Стэнли
        за использование их материалов в своей книге.
        ГЛАВА 1
        Предатель
        Москва, 23 декабря 1991 года, понедельник
        Александр Болотин открыл папку, которую ему на стол положил помощник, и через минуту ахнул: «Не может быть!» Прошел час или два, прежде чем он потревожил своего помощника вопросом:
        - Кто еще знает об этом деле?
        - Вадим Мартьянов. Он один из личных агентов начальника ГРУ, - доложил полковник Егоров. - Это его документы у вас на столе.
        - И чего же хочет этот Мартьянов?
        - Может быть, он сам ответит на этот вопрос?
        - Он что, в приемной?
        - Нет. Но в течение получаса я доставлю его к вам. Разрешите идти?
        - Нет, погоди.
        Мартьянов - один из личных агентов ГРУ. Генерал мысленно присвистнул, как если бы был шефом иностранной разведки, с которым пошел на контакт сотрудник Главного разведывательного управления.
        Генерал, взяв паузу, тем самым разжигал свое любопытство, что давно вошло у него в привычку; на этой почве, наверное, и родилось у него выражение: «Скучных уголовных дел не бывает».
        Что собой представляет личный агент? Агент - не обязательно офицер. А так он - часть «директорского» набора, состоящего из командного центра ГРУ, нелегальных разведчиков и личных агентов. Пятый туз в колоде директора - отборные подразделения девяти военных округов, четырех флотов и одной флотилии: армейский спецназ.
        - Ну что же, пригласи его ко мне, - распорядился Болотин. И засек время.
        Ждать он собирался полчаса ровно, а дальше во всей красе проявится его нетерпение. Он снимет трубку селекторной связи, потревожив адъютанта: «Где Егоров?» - еще пять минут, и он выйдет в приемную: «Ну так где он?» Кроме любопытства Александр Болотин страдал нетерпением и умело разжигал его, а потом вымещал злость на подчиненных.
        Приказом президента он был назначен на пост начальника Министерства безопасности и внутренних дел. Один росчерк президентского пера, и он стал вседержителем: в одной руке скипетр, олицетворяющий МВД, в другой держава - госбезопасность страны с ее внешней разведкой, контрразведкой, пограничной службой и так далее. В его руках оказалась такая власть, которая не снилась ни одному джинну. Перед ним сломались все печати, хранившие тысячи, миллионы секретов, начиная с самых чистых (для него оказалось откровением, что есть и такие) и заканчивая самыми грязными. Нет, он не копался в пыльных архивах - ему несли секреты как подношения те, кто хотел подсидеть свое начальство или просто люто и порой беспричинно ненавидел его; были и те, которые хотели угодить шефу этого могущественного аппарата.
        Александр Болотин представил себе тучного, с крутыми залысинами и проницательным взглядом человека лет сорока с небольшим. Тем не менее воображение подвело его: личный агент начальника ГРУ оказался модно одетым, с хорошей выправкой человеком около сорока. Однако тяжелая роговая оправа была ему не к лицу. Ему бы подошла золотистая «Эра», фактически без ободков; очки в такой оправе носила одна из секретарей Болотина. Несколько мгновений, и генерал изменил мнение, подумав: «Ему на роду написано носить темные очки». Глаза агента, остановившегося в центре огромного министерского кабинета, отдавали холодной синевой и смотрели будто из морозильной камеры.
        - Ваше имя...
        - Вадим Мартьянов. Здравствуйте!
        Болотин заменил приветствие предложением присесть за низкий столик для бесед, за которым чаще всего играл в шахматы со своим адъютантом, Сергеем Миронниковым; у того был разряд по шахматам, и играть с ним было интересно. Болотин мог себе позволить не больше двух-трех партий в неделю.
        Мартьянов сел на стул и закинул ногу на ногу, открывая на обозрение длинный черный носок, расстегнул пуговицу на двубортном пиджаке.
        - Всегда одеваетесь строго? - не удержался от вопроса министр, сравнив визави с карьерным дипломатом.
        - Ну, дома, на диване, деловому костюму предпочитаю спортивный.
        - Хорошо, к делу. Есть ли связь между вами и начальником ГРУ?
        - Да, я нахожусь в его прямом подчинении. Я могу закурить?
        Болотин кивнул: да.
        Мартьянов прикурил дорогой «Ротманс», пачку сигарет положил на столик - как предложение министру закурить и как бы укрепить связь между ними. Болотин не стал
«обезьянничать». Он дотянулся до рабочего стола и прикурил свою сигарету, заодно поставил на стол пепельницу.
        - Теперь такой вопрос: вы отдаете себе отчет, к кому обратились?
        - Да, - уверенно кивнул Мартьянов. - Если бы я не знал, что вы требовательны к себе и окружающим, резки и беспощадны к коллегам, однако без мстительности, и по природе прямолинейны, я бы отказался от встречи.
        Болотин удивленно вскинул брови.
        - Любопытно. В такой форме я впервые слышу отзыв о себе. Можете продолжить в этом ключе или ваш запал иссяк на этом?
        - Вы человек целеустремленный, тем не менее стремитесь упростить проблему. В конфликте больше защищаете свой авторитет, нежели честь мундира. Информацию воспринимаете в качестве «важной» только от проверенных и доверенных лиц. Умеете спокойно работать в атмосфере самоуважения; склонность подстраиваться к окружению у вас отсутствует напрочь. К чужим неудачам - вне вашего окружения - вы дышите ровно: сдохла не ваша, а чужая корова. Временами на вас накатывает кратковременная депрессия.
        - Браво! - театрально отреагировал Болотин. - Кто автор моего психологического портрета?
        - Его составил безымянный психолог из ведомства военной разведки.
        - О себе можете отозваться в таком же ключе?
        - Я уверен и активен, стремлюсь к независимости. Я терпелив; все новое усваиваю быстро и не довольствуюсь тем, что есть. Я не ищу легкой жизни и легких путей.
        - Ваш начальник отзывается о вас так же?
        - Кто, простите? Я личный агент Директора.
        - Ах да... Последний вопрос: что не знает о вас ваш начальник?
        - Только одно: что я буду копать дальше дозволенного.
        - Это трудно скрыть.
        - Так и есть, - улыбнулся Мартьянов. Он неожиданно подался вперед, однако продолжил все тем же бесстрастным голосом: - У вас роскошный особняк, насчитывающий сорок комнат, богатая коллекция живописи, ювелирных украшений. Съезд с дороги, ведущий к особняку, «прикрыт» дорожными знаками «Тупик» и «Проезд запрещен» и разметкой желтого цвета, обозначающей границу проезжей части. На протяжении всего пятикилометрового пути до особняка насчитывается четыре милицейских поста и восемь патрульных машин. За пятьсот метров до ворот - система
«Барьер», способная остановить груженый «КамАЗ».
        Теперь Болотин подался вперед. Тем не менее вопрос: «Откуда вы это знаете?» - так и не прозвучал. Его собеседником был разведчик. Он показал себя неплохим психологом... В этой связи Болотин вспомнил о прошлогодней встрече с человеком, который оказался экспертом в области психологии. Он удивил министра одной только вещью, попросив лист бумаги с его рабочего стола. «Нет, нет, чистый лист мне не нужен». И он получил то, что потребовал. Болотин писал на чистом нелинованном листе, и хотя исписал их тысячи, все равно строчки чуть поднимались вверх, и эта деталь говорила в пользу напористости его характера: вера в удачу и любое начатое им дело. Вот это-то и поведал ему эксперт. И, конечно же, оказался прав.
        - Вернемся к делу, - предложил Болотин.
        Мартьянов отреагировал незамедлительно:
        - Вы что-нибудь слышали об агентурной группе «Восток»?

«Что-то связанное со СМЕРШем?» - пронеслось в голове министра.
        - Рассказывайте. Мотивы вашего обращения приберегите на финал.
        Мартьянов поменял положение на стуле. И начал издалека. Болотин заметил, что его мысленная связка со СМЕРШем была нелишней.
        - В мае 1918 года был создан Всероссийский Главный штаб. Разведка в нем сконцентрирована в военно-статистическом отделе Оперативного управления. И почти сразу же возникла необходимость создания группы агентов.
        - У кого, простите, возникла такая необходимость?
        - У начальника разведки.
        - Продолжайте.
        - Группа была сформирована из семи человек - по числу отделений разведчасти. Первое отделение - разведывательное. Второе и третье - германское и австрийское направления соответственно. Четвертое и пятое - скандинавское и романское. Шестое и седьмое - дальневосточное и ближневосточное. Эти семеро агентов находились в личном подчинении начальника разведчасти ВСО - военно-статистического отдела, - напомнил Мартьянов. - Они стали пионерами в области реализации специальных операций. Каждый агент отвечал за свой номерной сектор. Но только один агент не имел своего направления. Он представлял 1-е, разведывательное отделение и мог в случае оперативной или иной необходимости стать в пару к кому-либо из шестерки. Фамилия этого первого агента - Панин. Николай Ильич Панин. На момент формирования группы ему едва исполнилось двадцать пять лет. По сути, он был универсалом, выполняя секретные поручения начальника Оперативного управления в любом из перечисленных мною регионов, будь то скандинавские страны или страны Ближнего Востока.
        Мартьянов прикурил очередную сигарету и продолжил:
        - 1918 год. Смута как в самой молодой России, так и в Европе, оказавшейся многодетной соседкой революционерки. Ликвидация нежелательных лиц в России и за рубежом - это было главной задачей агентов Панина. Но была и другая сторона их деятельности, о которой я расскажу позже.
        Болотин согласно покивал. Он слушал внимательно, сцепив пальцы рук, со стороны казалось - с напряжением. Он был немного удивлен тем, что Мартьянов оказался хорошим рассказчиком. Наверное, тому способствовала обстановка кабинета: через плотно запахнутые шторы даже в солнечный день едва проникал свет. Настольные лампы с зелеными абажурами - вот что было основным источником света и придавало его хозяину вдохновения.
        Тем временем Мартьянов продолжал:
        - Структура военной разведки менялась часто; на жаргоне агентов - линяла. А эта семерка продолжала функционировать, и состав ее не менялся. Даже в пору Регистрационного управления Полевого Штаба РВСР и Разведуправления Штаба РККА. В
1937 году по личному распоряжению начальника разведупра число агентов удвоилось. Но не потому, что возросло число задач или расширились их функции. Только для того, чтобы первая семерка смогла подготовить себе смену.
        - Могу представить, что стало со «стариками», проработавшими на разведку два десятка лет. 37-й год, вы сказали? - министр многозначительно приподнял бровь.
        Мартьянов покачал головой:
        - Смена поколений прошла тихо. Например, Николай Панин ушел в мир иной в почтенном возрасте.
        - Вас заинтересовала судьба Панина. Почему?
        - Вы плохо слушали. Извините.
        - Постойте, вы хотите сказать, что...
        - Совершенно верно, - кончиками губ улыбнулся Мартьянов. - Мой порядковый номер в агентурной группе - первый.
        Если бы Болотин не знал структуру Главного разведывательного управления, задач его руководителя (часто его называли Директором), его личного окружения, то усомнился бы в правдивости своего гостя.
        Он сказал, что состав группы зависел от величины разведывательного аппарата. Впрочем, это интерпретация его слов в исполнении Болотина, но суть от этого не менялась. С годами разведывательный аппарат разросся, расширились задачи и фронт работ, а значит, число агентов должно было вырасти минимум в два раза. Основных управлений в ГРУ - тринадцать, вспомогательных управлений и отделов - семь. С другой стороны, к чему Директору целый отряд личных агентов? И министр спросил, предугадывая ответ:
        - Вас так и осталось семеро?
        - Да.
        - Задачи прежние? Ликвидация нежелательных лиц?
        - Это не самая интересная сторона нашей деятельности.

«Самое время перейти к мотивам обращения к министру безопасности и внутренних дел». Однако Болотин воздержался от напоминания.
        - Разведка во все времена нуждалась в деньгах. В 1918 году деньги для начальника разведуправления не имели ни цвета, ни запаха. Деньги, выигранные агентом в австрийском или французском казино, для него были просто деньгами. Равно как и деньги, полученные от реализации украденной картины, ювелирного украшения. На Дальнем Востоке, в Германии и Австрии мои предшественники занимались в том числе и финансовым обеспечением службы. Кто-то из них вел светскую жизнь, обольщал богатых вдов, принимал в знак признания и любви украшения либо похищал их, играл в рулетку, был непобедим в покере - поскольку владел навыками шулера. Кто-то грабил банки и обчищал дома банкиров и аристократов. Агенты уходили от погони, избавлялись от свидетелей. Они отрывались от этой работы, чтобы выполнить другую, порой сообща: устраняли политического деятеля в Европе, на Востоке. Им приходилось убивать своих коллег - агентов английской, немецкой, китайской разведок. Однажды начальник разведки, очередной начальник разведки, - сделал поправку Мартьянов, - заметил, что нереализованных ценностей, включая картины знаменитых мастеров и
ювелирные украшения мастеров эпохи Возрождения, скопилось в избытке. Это значило..
        - Простите, в каком году это было?
        - Доподлинно неизвестно. В 1925 или 1930 году, но не раньше или позже.
        - Продолжайте.
        - Да, так вот, избыток ценностей означал, что деятельность агентов вышла на качественно новый уровень. Но начальник разведупра поступил мудро и не стал ограничивать своих подчиненных. Тот благоприятный период позволил ему создать финансовый запас прочности, причем на многие годы вперед. Дело в том, что некоторые картины и ювелирные украшения уже в те годы ценились очень высоко. И стоимость их только росла. Тогда ему в голову пришла мысль о частичной независимости военной разведки от вооруженных сил в частности и государства в целом. Он мог сам финансировать спецоперацию, на которую по разным причинам официально денег получить не мог. В отдельных случаях он мог обойти любые бюрократические проволочки. Вам-то хорошо известно, сколько согласований, сколько подписей и даже просто кивков необходимо собрать, чтобы получить «добро» на спецоперацию.
        Болотину была знакома эта проблема.
        - А дальше, - озвучил он свои мысли, - чиновничий аппарат будет только разрастаться.
        - Совершенно верно, - подхватил Мартьянов. - И даже если задачи военной разведки останутся на прежнем уровне, то затраты увеличатся. «Восточный фонд»...
        - Как вы сказали?
        - «Восточный фонд». Это название того самого запаса прочности, коллекция художественных ценностей. Так вот, «фонд» быстро опустеет, исчезнет. Как исчез с карт мира несокрушимый Советский Союз.

«Он пошел ко дну, как «Титаник», - сравнил Болотин, соглашаясь с собеседником. - Только что дымили его трубы, в машинном отделении вкалывали черные, как черти, машинисты, на палубах играла музыка, и холеные пассажиры кружились в танце... как вдруг удар, протяжный скрежет...»
        Прошло не меньше минуты. Болотин первым нарушил молчание, вернувшись к началу разговора, к вопросу, который Мартьянов адресовал ему: «Вы что-нибудь слышали об агентурной группе «Восток»?»
        - Почему «Восток»? Откуда взялось это название?
        - От начальных букв ВОенно-СТатистического Отдела, в котором и была в 1918 году сосредоточена разведка и Контрразведка, - наглядно акцентировал Мартьянов.
        - И название группы сохранилось до сегодняшнего дня?
        Мартьянов подтвердил кивком головы: да.
        - Агенты «Востока» не были сосредоточены в одном месте, - продолжил он. - Каждый находился в регионе своей ответственности. Приказы получали через разведчиков-нелегалов и «свободного» агента из первого отдела. Конечно, нелегалы тоже обладали навыками радиотелеграфистов, снайперов, подрывников, но могли применять их на деле лишь в крайних случаях. На то существовали агенты, смысл жизни которых и ремесло - риск.
        - Назовите самый ценный предмет из «Восточного фонда».
        - Они все бесценны.
        - Тогда назовите самый дорогой.
        - На мой взгляд... самый дорогой - это портрет Екатерины Арагонской, начало XVI века.
        - Чья работа?
        - Собина Николая Семеновича.
        Болотин, изучавший историю в двух вузах, удивленно качнул головой:
        - Собин нарисовал портрет дочери основателей испанской короны?
        Мартьянов рассмеялся.
        - Пардон. Я вас неправильно понял. Собин - агент нашей разведки. Он выкрал этот портрет из частной коллекции. Дело было в Австрии в 1924 году. Собин был завсегдатаем австрийских казино. Кутила, дамский угодник, бретер. Бросался в драку, норовя провалить возложенную на него миссию. Но его норов отводил от него все подозрения в шпионаже. Только умственно отсталый мог заподозрить в нем тайного агента. Меклер Артур Георгиевич, - Мартьянов назвал следующего агента. - Полная противоположность Собину. Он работал инженером на бумажной фабрике в Финляндии на постоянной, что называется, основе, окончил реальное училище. Кислицкий Антон Леонидович - еще один сорвиголова. Анархист и большевик, игрок и один из руководителей Народного банка...
        - Сколько ему было в то время?
        - Двадцать семь.
        - И что в нем привлекло руководителя разведки?
        - Не знаю. В то смутное время ему было виднее. Да и большого выбора у него, судя по всему, не было. Я заканчиваю про первых агентов «Востока», еще буквально два слова. Ни одного из них не осталось в живых. Однако в досье на них вы не найдете дату смерти. Вот разве что на «дальневосточника» Сергея Осинова. Он в 1939 году
«ушел в тайгу и не вернулся», как бы комично и неправдоподобно это ни прозвучало. Николай Гуреев похоронен на Новодевичьем кладбище. Николай Собин - кутила и любимец австриячек - был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Кислицкий - лишен наград Советского правительства.
        - Работа у всех была одна, а судьбы разные, - покивал Болотин. - Так вы не ответили на вопрос: кто автор портрета Екатерины Арагонской?
        - Есть несколько портретов этой инфанты, в том числе и неизвестного автора. Два портрета нарисовал Михель Зиттов. В 1503 году, незадолго до смерти Изабеллы Кастильской, ему позировала ее дочь, та самая Екатерина Арагонская. И этот портрет находится в венском Музее истории искусств. Также есть ее портрет кисти Ганса Гольбейна Младшего. Как и многие художники того времени, Зиттов не подписывал и не датировал свои работы, и атрибуция их представляет определенные проблемы. Имя этого художника забыли и не вспоминали на протяжении многих веков. И только в начале двадцатого века его имя стало, как пишут в специализированных журналах,
«постепенно завоевывать принадлежащее по праву место в истории изобразительного искусства».

«Восточный фонд», - еще раз повторил про себя Болотин. И нашел это название удачным. Оно содержало в себе и название агентурной группы, и ресурсы - как средства для определенной цели, и запас - золотой по сути, а в общем и целом - это организация, которая распоряжалась добытыми ею же средствами.
        - Значит, в «Восточном фонде» портрет Екатерины работы Михеля Зиттова?
        - Несомненно, - подтвердил Мартьянов. - Хотя первоначально считалось, что это работа придворного испанского художника Михаила Фламандца. Знаете, чем действительно привлекательна и ценна эта картина?
        Болотин пожал плечами: не знаю.
        - Дело в том, что в коллекции есть пара к портрету Екатерины Арагонской.
        - Пара, вы сказали?
        - Да, жемчужное ожерелье, в котором она позировала художнику. Представьте себе этот спаренный лот: поверх нарисованного ожерелья - живое, настоящее, словно воскресшее. Потому что мир искусства до сих пор убежден, что эти шедевры безвозвратно утеряны.
        - Сколько предметов насчитывает «фонд»?
        - Около пятидесяти.
        - Так что вы хотите за информацию о нем?
        - За информацию о нем вам, - сделал ударение Мартьянов. - Технически она уже ваша. Я же рассчитываю на часть коллекции. Времена круто изменились, и я хочу начать новую жизнь. Новую жизнь с чистого листа.
        Мартьянов позволил себе тихонько насвистеть мотив песни немецкой рок-группы
«Скорпионс» «Ветер перемен», которая была посвящена не только новым веяниям в политике, а изменениям вообще. Даже сама рок-группа обрела новый звук...
        ГЛАВА 2
        Без купюр

«Так что вы хотите за информацию о коллекции?»
        Вадим Мартьянов предвидел этот вопрос где-то в середине беседы с Болотиным, когда углубился в арт-тему, перемежая ее краткой биографией агентов «Востока». Тем не менее Болотин задал его фактически под конец беседы. Мартьянов подготовился к нему - письменно, дабы не упустить ни одной мелочи. Он не старался расставить вопросы в хронологическом порядке: для него все вопросы были важны и лежали в одной временной плоскости, и любая неучтенная деталь грозила обернуться полным провалом. Он изредка повторялся, что говорило о его желании остаться в этих вопросах непогрешимым. У него не было своего стиля, он ощутил себя неграмотным, и этот недочет вылез сегодня на первый план. И если бы он решил придумать название этой анкете, то лучшее - это «Без купюр».

«Цель - ликвидация агентов группы «Восток» как свидетелей существования
«Восточного фонда».
        Реально ли убрать всех в одно время?
        Нет.
        Даже если гипотетически предположить, что да, такое возможно, то как свалить главного свидетеля - Директора? Я знаю как, и время для этого выбрано удачно.
        Смог бы я уйти за границу и воспользоваться частью фонда, хранящегося в тунисском музее?
        Да. Но на поиски были бы брошены не только агенты «Востока», но все силы военной разведки.
        Как сделать так, чтобы меня не искали (обо мне не забыли - не подходит)?
        Ответ: убрать свидетелей чужими руками.
        Заинтересовать организацию, которой по силам реально осуществить столь сложную акцию.
        Министерство безопасности и внутренних дел - вот колосс на глиняных ногах, мощнейшая времянка, такой любая репрессивная задача по плечу.
        Какая личность стоит во главе МБВД - неважно. Важно другое, что этот человек реально видит тот малый отрезок времени, отпущенный его вновь созданному ведомству. Неглубокий колодец, и нужно быть полным идиотом, чтобы из него не напиться. Это первое. Второе - набрать воды впрок.
        Главой этого колосса президент назначил министра внутренних дел Болотина. Он сам по уши в секретах и соответствующе относится к таким же, как он сам, хранителям тайн. Директор - «хранитель поневоле», и он - из конкурирующего (речь идет о конкуренции разведок) ведомства, которое по логике вещей МБВД должно было поглотить. Директор владеет тем, чего нет у его более могущественного конкурента. А такое положение вещей во все времена вызывало зависть. Что такое зависть? Это чувство досады, вызванное превосходством, успехом, благополучием, удачей другого. Это и желание обладать тем, что есть у другого. Зависть легко меняет цвет и размеры - становится черной и глубокой. Нужно посеять зерно желания, чтобы на свет появилась растущая потребность.
        Рискнет ли Болотин свалить Директора? Средств и сил у него для этого достаточно. Что собой представляет нынешний начальник военной разведки? Нынешний Директор - фигура слабая, хотя стоит во главе управления четыре года. Скинуть такого - дело несложное, тем более время диктует смену руководителей в силовых и правоохранительных органах, равно как в разведке. Главный фактор - время.
        Что собой представляю я, раз заварил такое серьезное мероприятие, кампанию, по сути? Я маленький винтик в часовом механизме... с претензиями на более важную роль - маятника, например. Но - в других часах. Аксиома: даже ничтожная часть системы способна развалить саму систему изнутри»...
        И дальше Вадим Мартьянов размышлял на бумаге «о богатой коллекции, собранной в основном в период с 1918 по 1938 годы». Она была сосредоточена в одном месте, и доступ к ней - в плане распоряжаться предметами из коллекции в интересах военной разведки - имел кроме Директора только первый номер «Востока» - Вадим Мартьянов. В частности, за последние несколько лет из вспомогательного фонда было изъято и продано через подставных лиц на аукционах в Лондоне и Дубаи тридцать восемь ювелирных изделий. И там и там торги были представлены аукционным домом Кристи, они стали регулярными, а общая сумма продаж исчислялась миллиардами долларов.
        Вадиму Мартьянову, чтобы начать новую жизнь, в которой он видел себя важным, независимым человеком, за глаза хватило бы части тунисской коллекции. Властных полномочий Болотина хватит лишь на развал группы «Восток», а дальше Конституционный суд вынесет его ведомству суровый приговор, так что коллекции ему не видать как собственных ушей.
        В этой довольно простой схеме Мартьянов не видел ошибок. Она была работоспособной. Что нашло подтверждение в его первой, ставшей довольно продолжительной беседе с министром. Зерно зависти, о котором размышлял Мартьянов, дало всходы. Он надеялся на скорую повторную встречу с Болотиным, но ждать ему пришлось больше недели...

3 января 1992 года, пятница
        Первое, что сделал Болотин на посту главы МБВД, это укрепил свое кресло. Он пересмотрел планы относительно уже укомплектованного по работе в МВД оперативно-стратегического подразделения (О-СП), в которое входило двенадцать офицеров, способных решить любую задачу, используя все ресурсы управления, включая финансовые. Никаких ротаций - что толку? Это все равно что тасовать шашки на своей половине доски. Шестеро офицеров О-СП получили повышение, заняв престижные места в управлении. Указом Болотина начальник подразделения Щеглов сменил полковничьи погоны на генеральские и поднялся до должности главы информационного центра, стал на виду, представляя весь центральный аппарат, тогда как раньше находился в тени.
        Ветер перемен уже не нашептывал, а свистел в ушах: «Ахтунг!» Пора было браться за реализацию плана «Мрак и туман», и чем быстрее, тем будет лучше.
        Декабрь 1991 года. Кончина великой империи. Союз Советских Социалистических Республик четырех дней не дотянул до 69-й годовщины. С ума сойти! Но гигант рухнул, и под его обломками было необходимо похоронить совершенные ранее преступления и все то, что так или иначе могло бросить тень на правоохранительные органы. Историю нового государства, равно как и историю нового ведомства, нужно было начинать с чистого листа. И действительно: в тот день, когда генерал-майор Щеглов выступил в ранге главы по работе со СМИ, генерал армии Болотин на листке в перекидном календаре начертал: «Девственность». И вызвал к себе нового начальника О-СП полковника Егорова.
        - Геннадий Савельевич, здравствуй, присаживайся.
        Всех подчиненных, за редким исключением, он называл по имени-отчеству. У него было дел невпроворот. Все дела не переделаешь, но нельзя упускать ни минуты из дарованного ему Президентом Российской Федерации срока. Чем руководствовался президент, создавая такое сложное, с безграничными возможностями ведомство и наделяя одного человека неограниченными правами, - не знал никто, даже он сам. Для него не было секретом, что ГЛАВА государства часто прикладывался к бутылке, и Болотин подумал о том, что такой указ можно было подмахнуть с бодуна. Это понятно. Но кто-то ведь должен был подсунуть его под трясущуюся руку президента?..
        Нельзя упускать ни минуты этого драгоценного времени...
        До Болотина уже стали доноситься голоса недовольных - противников президента и его антисоветской кампании; говоря революционным языком, «вражеская гидра поднимала свою голову». Политические конкуренты подали в Конституционный суд иск с требованием разобраться, соответствует ли Конституции указ президента о слиянии двух силовых ведомств. Тут же пошли разговоры о дроблении как МВД, так и структуры госбезопасности. Болотин вдруг подумал о партийных и финансовых боссах, которые так или иначе обратятся к нему с практическим советом: как усилить влияние на главу государства, чтобы теперешняя система не рухнула. Это был такой необъемный вопрос, что у Болотина уже сейчас опустились руки. Он не мог охватить задач вновь созданного ведомства в целом. Он плохо разбирался в вопросах внешней разведки, более или менее имел представление о контрразведке, и теперь ему придется решать эти вопросы, равно как и по охране границ.

«Трудно быть богом», - прошептал Болотин.
        Он хотел было дать поручение полковнику Егорову, но тут в кабинет вошел новоиспеченный генерал-майор Щеглов. Он за руку поздоровался сначала с полковником, потом - с шефом. «Походя, - скривился Болотин, - как в заводской курилке».
        - Выйди, Николай, - Щеглов боднул головой на дверь.
        Полковник Егоров перевел взгляд на Болотина, вопрошая: «Кто тут хозяин?», и получил схожий ответ: «Делай, что говорят».
        Едва двойные двери за ним закрылись, Щеглов приступил к делу. Он взял такой тон, что ему не хватало одного: присесть на краешек рабочего стола шефа и выпить воды из его графина.
        - Новости из Конституционного суда. Дерьмовые новости. Судьи намерены проголосовать за отмену президентского указа. Нашу лавочку закроют. По моей информации, ключевое заседание суда пройдет не раньше 10-го и не позднее 14 января.
        Болотин отчетливо представил себе шапку постановления:
        ИМЕНЕМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
        ПОСТАНОВЛЕНИЕ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА
        РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
        по делу о проверке конституционности Указа Президента РСФСР от 19 декабря 1991 года «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР».
        А далее - «оглашался» состав в лице председателя и его зама, секретаря, судей, с участием представителя группы народных депутатов, направившей ходатайство в Конституционный суд...
        - У нас есть рычаги влияния на судей? - уцепился за соломинку Болотин.
        - Конечно, как же иначе? - пожал плечами генерал-майор. - Всего их - двенадцать. У каждого «апостола» есть близкие, родственники. Один из них собьет на личной машине школьницу, другой изнасилует беременную женщину, третий нападет на милиционера и так далее. Можно подкупить кого-то из них - но нет времени. Они попрячутся до вынесения приговора в своих судейских норах. Если устроить пожар в здании...
        - Хватит! Довольно! Тебя понесло, ты начал молоть чушь! - Болотин заложил руки в карманы форменных брюк и нервно прошелся по кабинету. - Все к этому и шло... - сквозь зубы процедил он.

«Но потянул бы я эту непосильную тяжесть из четырех букв - МБВД?» - уже про себя и не без доли облегчения подумал Болотин. Кто знает, может быть, Конституционный суд сейчас играет на его стороне?.. Подумал он и о своих заместителях, первых и
«простых», которые бы разгрузили его в два счета. Но довериться замам означало потерять над ними контроль. А его прельщала безграничная власть, практически лежащая у его ног.
        - Ступай, - отпустил он генерал-майора. - Мне нужно время, чтобы все обдумать. И скажи Егорову, чтобы зашел.

«Куй железо, пока горячо».
        Материальные ценности - вот что вылезло сейчас на передний край. И, конечно, реализация программ по утилизации совершенных уже преступлений. Равно как и тех, которые совершатся, начиная с этой минуты и заканчивая той, когда молоток председателя суда ударит в подставку: «Решение принято!»
        Да еще это дело о группе «Восток» не давало ему покоя.
        Он передал Егорову лист бумаги со словами:
        - Это список агентов «Востока» и их контакты. - Он чуть было не сказал, что написаны они рукой Вадима Мартьянова. Отпечатаны им лично на пишущей машинке, в которой буквы «а» и «л» были нечеткими. - Операция «Мрак и туман» тебе о чем-нибудь говорит?
        - Кейтель, - тотчас назвал автора полковник Егоров. - О лицах, представляющих угрозу для рейха.
        - Верно, - покивал Болотин. - Запомни: операцию нужно провести так, чтобы ни один агент не ушел. Это значит, всех нужно убрать в один день и час. Есть вопросы, сомнения?
        - Никак нет. Я все сделаю.
        - Не позднее 14 января.
        Егоров присвистнул. Болотин ухмыльнулся:
        - Придется постараться.
        В списке, который Егоров унес с собой, вторым значился Виктор Лугано.

4 января, суббота
        Егоров и Мартьянов встретились сегодня в половине девятого утра. Полковник провел гостя в один из кабинетов в приемной МВД, такой огромный, что больше походил на конференц-зал. Угостил его кофе из термоса, разлив горячий напиток по стаканам.
«Как в поезде», - заметил Мартьянов, придерживая пальцем стакан в подстаканнике, чтобы не выдать дрожь в руках. «Нервы ни черту. Что со мной такое?»
        Он плохо спал этой ночью, ворочался с боку на бок на помятых простынях. Утром долго не мог принять решение: бриться или оставить щетину, которая только подчеркивала помятость его лица. Чего нельзя было сказать о полковнике Егорове: подтянут, опрятен... как будто шагнул в это разрушительное десятилетие прямо из кабинета Сталина.
        - Мне было лет восемь, - поделился он с Мартьяновым воспоминаниями. - Мы с отцом ехали в автобусе, стояли - было много народу. Отец сверху вниз посмотрел на декольте роскошной блондинки и вслух заметил: «Смело». Аналогия не очень, я понимаю, но твое обращение лично к министру - то же самое декольте: смело. Почему не опустился рангом ниже?
        Вадим Мартьянов тоже припомнил кое-что из недавнего прошлого и сказал то, что услышал от него накануне сам министр:
        - Ты плохо слушал. Я напрямую подчиняюсь начальнику ГРУ, а он в звании генерала армии. Его замов я в глаза не видел. Я вообще не представляю, как иметь дело с замами.
        - И часто тебя заносит? - усмехнулся полковник Егоров, подумав: «А ведь он прав». Он сам напрямую подчинялся министру. И если бы он обратился к начальнику военной разведки с просьбой принять его, тот принял бы безотлагательно.
        - Почему шеф не принял меня лично? - В голосе Вадима Мартьянова прозвучало недовольство.
        - Он занят сегодня. У него просто прорва дел. А твое дело, с одной стороны, частное, можно сказать, обуза, и бросать его жалко.
        - Очень дорогая обуза, - сделал обязательное дополнение Мартьянов. - Шеф переложил дело со своей больной головы на твою здоровую.
        - Поаккуратней с шефом. Он все-таки мой шеф, а не твой.
        - Я сказал в том плане, что он действительно занятой человек. Он дал тебе задание закончить дело и в процессе работы обращаться к нему лишь в крайнем случае, так? А это значит, что уникальная коллекция художественных ценностей не выходила у него из головы. Не сегодня, так завтра он поймет, что это дело стало главным.
        - А ты психолог.
        - Достаточно иметь один глаз и половину мозга, чтобы заметить очевидное. Это сказал Хичкок. Он американский...
        - Я знаю, кто он. Не относись ко мне как к деревенщине.
        Да, наблюдательности ему не занимать, в такт своим мыслям покивал Егоров. Когда он доложил о том, что на приеме к министру - личный агент начальника ГРУ, то удивился сам себе - почему Болотин не перебил его: «Немедленно ко мне!» Наверное, потому, что слишком неожиданным для него оказалось это событие, застало его врасплох.
        А Мартьянов сделал такой ход, после которого Болотин мог ответить только одним: немедленно принять предложение секретного агента, дабы тот не переметнулся к третьему лицу. И чтобы не запутаться в мыслях и не погрязнуть в сомнениях, ему нужно было незамедлительно действовать.
        Вчера вечером Болотин обосновал свое решение, хотя мог этого и не делать: его слово - закон. Дело не только в материальной стороне, но еще и в политике, сказал он. Агенты группы «Восток» были прямыми исполнителями громких политических убийств. И этот факт мог выстрелить в самое неподходящее время. А нажать на этот воображаемый спусковой крючок мог тот же начальник военной разведки, не говоря о самих агентах. Болотин мог себе позволить усомниться «в честности и надежности» каждого из них: ведь «001» оказался предателем. И вот вчерашние слова генерала Егоров сегодня выдал за свои собственные:
        - Ты выбрал удачное время для атаки на Директора. Ты в курсе его грядущей отставки?
        Мартьянов пожал плечами:
        - Для меня лично это секрет Полишинеля.
        - Ты тоже считаешь его слабой фигурой?
        - Я знаю, о чем говорю. Я работал с его предшественником, легендарной личностью: около десяти лет работы первым заместителем председателя КГБ, почти четверть века на посту начальника военной разведки.
        - Ну-ну, продолжай.
        - О чем говорит слабая фигура начальника разведуправления? О слабом министре обороны и Верховном главнокомандующем.
        - Смело.
        - При чем тут «смело»? Это уже исторический факт. Эти двое могут потерять уникальное ведомство, считающееся одним из наилучших в своем классе.
        - Значит, об отставке ты слышал, - Егоров вернул беседу в прежнее русло. - Но президент готовит еще и приказ о лишении Директора звания и наград советского правительства.
        - Да, это хорошая новость, - снова кончиками губ улыбнулся Мартьянов.
        Егоров снова попенял самому себе на дефицит времени. На подготовку операции по устранению прямых исполнителей громких политических убийств оставалось восемь дней. Их шестеро. Потом настанет очередь седьмого. И Егоров в упор посмотрел на Вадима Мартьянова.
        ГЛАВА 3
        Цена предательства
        Владивосток, 13 января, понедельник
        Одетый в теплую куртку-аляску, молодой человек лет двадцати семи за рулем «Тойоты» сейчас нервничал по пустякам: он нажимал на педаль газа, чтобы поднять холостые обороты двигателя, но все впустую:стрелка тахометра снова клонилась к нулю.
        Он ждал человека по имени Олег Кангелари. У того накануне состоялся телефонный разговор с Вадимом Мартьяновым. Они договорились встретиться в отделении Сбербанка в 16.00, незадолго до его закрытия. Место встречи удобное прежде всего для Кангелари - сообщил детали Мартьянов; однажды они встречались именно там. Кангелари (третий номер в агентурной группе «Восток») жил буквально через дорогу.
        Время на часах - 15.54. Второй сотрудник О-СП сообщил по рации, что Кангелари вышел из дому и направился в сторону Сбербанка. «Осторожный, сукин сын! Идет к перекрестку, чтобы перейти дорогу на зеленый».
        Эта пара из подразделения полковника Егорова прилетела самолетом во Владик два дня тому назад, морозным субботним вечером, и при поддержке местных оперативников провела ряд мероприятий. В частности, они определили место фиктивной встречи двух агентов «Востока», на карте проложили маршрут, на одном из участков которого особо обозначили перекресток. Была небольшая вероятность того, что Кангелари сократит путь и перейдет дорогу до светофора, поэтому «Тойоту» поставили за сто метров до перекрестка. Старший пары, взявший на себя функции водителя, поинтересовался у дальневосточного коллеги, какой отрезок времени нужен этой «Тойоте», чтобы проехать сотню метров. Странный вопрос, такой же ответ: «Это смотря с какой скоростью ты будешь ехать». На всякий случай он просветил москвича относительно разгона: до сотни машина разгоняется за семь секунд. Летом. Сейчас зима. Шипованная резина - для понта. Пробуксовало одно колесо, и машина встала. В ходу тут «японки» с чарующей формулой любви: четыре на четыре.
        - Он подходит к перекрестку. Видишь меня?
        - Да, - ответил водитель. Его напарник был одет в броский ярко-красный пуховик. И вел он агента ГРУ так, что находился от него по правую руку. Удобно, чуть нервно подметил старший пары, резко трогая машину с места. Кангелари остановился, поджидая зеленого света, и невольно посмотрел в сторону ревущей на бешеных оборотах «Тойоты»: столько придурков на дороге...
        Номер второй сменил позицию, чтобы отработать по плану «красный», когда клиент остановился на запрещающий сигнал светофора: он стал позади Кангелари. И смотрел на «Тойоту», набирающую ход. В этот момент, когда до перекрестка ей проехать осталось двадцать метров, она набрала шестьдесят километров в час.
        Двадцать метров, пятнадцать, десять...
        Скорость машины увеличилась.
        Пять.
        Второй номер толкнул клиента в спину, и «Тойота» ударила Кангелари с такой силой, что шансов выжить у него не было. С искореженным бампером, разбитым ветровым и боковым стеклами, с погнутой передней стойкой, машина проехала квартал и остановилась. Водитель вышел из машины. Через пять минут он и его напарник встретились и сели в другую машину с местным оперативником за рулем. «В аэропорт», - отдал команду старший.
        Москва
        Солнце во Владивостоке клонилось к закату, в Москве - напротив: девять часов, и утро в самом разгаре. Андрей Немиров сидел на раскладном стульчике, отгородившись от остального мира полиэтиленовой пленкой рыбацкой палатки. Остальной мир в его представлении состоял из льдины, населенной исключительно рыбаками.
        Он поймал несколько окунишек, из жалости отпустил ерша, в выпученных глазах которого вдруг увидел немую мольбу: «Отпусти меня...» Загадал пространное желание:
«Пусть все будет хорошо, и пусть оно не будет последним».
        Полковник Егоров издали заметил мешок-палатку Немирова: матовая, формы калмыцкой шапки. Невольно ускорил шаг: вдруг Немиров вылезет из палатки? И шепотом заметил:
«Он здорово надышал в ней». По внутренней поверхности палатки стекали, набегая друг на друга, ручейки, этакая материализация дыхания человека. Потоки эти - капельки его души.

«Но к черту эти сопли», - грубо оборвал свои мысли ГЛАВА оперативно-следственной группы.
        Он подошел к Немирову со спины. Был бы он в валенках, податливый снег, укрывший лед толстым слоем, выдал бы его скрипом. Моложавый полковник Егоров выделялся среди рыбаков одеждой и экипировкой, тем не менее на него никто не обратил внимания. В легкой, но теплой спортивной куртке, в вязаной шапочке, на лыжах, он был своим среди чужих.
        Егоров неслышно подошел к палатке, воткнул лыжные палки в снег и освободил из их петель руки. Присел, как если бы возился со шнурками...
        Из чехла, закрепленного на голени подобием сбруи, убийца вынул шприц. Медленно и осторожно, как будто имел дело с гремучей змеей, снял со шприца защитный колпачок и, держа его обратным хватом, как нож, воткнул его в палатку; чтобы игла не соскочила со своего места от избыточного давления, на поршень он нажимал медленно. Пять кубиков - десять секунд. Десятки смертей вылились из шприца и упали на снег внутри палатки. Вот и все. Егоров убрал шприц в чехол, выпрямился, взял в руки лыжные палки и легко заскользил дальше.
        - ...Эй, браток, ты там не замерз?
        Те живые ручейки от дыхания человека застыли; издали палатка казалась ледяной скульптурой, накрытой полиэтиленом.
        Припозднившийся рыбак приоткрыл окошко-клапан и заглянул внутрь. В ту же секунду отпрянул. Мертвец сидел с открытым ртом, забитым кровавой пеной, и с широко открытыми, закатившимися глазами.
        Рыбак закашлялся от острого запаха уксуса. Но ему это только показалось: рицин, которым был убит агент военной разведки, не имел запаха.
        Рига, Латвия
        Одетый в черное высокий молодой человек поджидал свою жертву в подъезде жилого дома. Он отметил время: через десять-пятнадцать минут почти одновременно ахнут в разных частях России и ближнего зарубежья несколько человек, забьются в предсмертных судорогах. Красиво это или не очень? Он пожал плечами: черт его знает. И вдруг представил себя за школьной партой: он пишет сочинение на заданную тему, старается раскрыть вопрос - нужна ли эта синхронность или разовое массовое убийство? Да. Но обилие методов указывало на излишнюю осторожность шефа. Конечно, если в одном доме выстрелом в затылок будут убиты шесть человек, это будет похоже на заказную расправу. Можно говорить и о массовом удушении, дело не в этом. Шеф перестраховывался, а значит, боялся, был не уверен в себе, заметал еще не оставленные им следы. Но к черту все эти размышления - клиент уже на подходе.
        Убийца отделился от стены, шагнул за спину Леониду Аболтыню, вышедшему из лифта, и нажал на спусковой крючок пистолета. Аболтынь упал на бок, попытался встать, но убийца добил его выстрелом в голову. Бросив пистолет ему на грудь, он, засунув руки в карманы куртки, вышел из подъезда.
        Москва
        Виктор Лугано выглянул в окно своей квартиры на Патриарших в тот момент, когда в его «девятку» садился незнакомец в короткой черной куртке. Был ли он профессиональным угонщиком, справившимся с замком и сигнализацией за считанные секунды, или же новичком, провозившимся с машиной полночи, было неважно: Лугано устраивал любой вариант. Угонщик не сможет включить передачу: коробка была защищена кустарным приспособлением блокировки, против которых пасуют большинство профессионалов.
        И все же Виктор поспешил, бросив под нос: «Береженого Бог бережет». Он взял со стола модную, от Армани, сумочку с ремешком и перекинул через плечо, расстегнув на ней молнию, вынул ключи от квартиры...
        Валерий Жученко отвлекся лишь на минуту: только добежал до киоска - купить сигарет и вернулся обратно. И только устроившись за рулем оперативной машины, выругался: клиент уже сел в свою новенькую тачку. Впрочем, Жученко тут же расслабился - он ничего не потерял, самое интересное впереди. Валерий мысленно поторопил пожилую пару - слишком близко она находилась от напичканной тротилом «девятки».
        Адскую машинку техник установил, сказав ключевое слово «готово», когда пошел восьмой час утра. Надо сказать, он долго проковырялся с машиной на морозе: открывал замок, снимал с сигнализации, которая, по его словам, оказалась «хитрой».
«Готово. Клиент поставит ключ на стартер - замкнутся красный и розовый провода, напряжение пойдет на взрыватель. Я тебе больше не нужен? Я замерз, как собака!»
        ...Угонщик воспользовался мастер-ключом. Поворот, и включилось зажигание. Он довернул ключ, и... Машину подбросило на метр-полтора, как будто заряд находился под днищем. Осколки стекла разлетелись во все стороны. Пожилая пара повалилась на снег. Живы, нет? Жученко махнул на них рукой. Главное, разметало в клочья агента группы «Восток».
        Фотография покореженного, объятого пламенем автомобиля пригодилась бы разве что для личного фотоальбома. В этом деле по устранению агентов военной разведки все распоряжения и доклады носили устный характер - ни одной бумаги, ни одного письменного свидетельства о ликвидации. Как сказал шеф: «Чего не было на бумаге, того не было вообще».
        Сердце Виктора Лугано бешено застучало. Внутри его щелкнул механизм, похожий на ударно-спусковой. Мгновение - и он сделал то, к чему готовил себя ежедневно на протяжении многих лет: открыл дверцу секретера, сдвинул в сторону часть задней фанерной стенки и достал из стенной ниши документы, деньги, стопку золотых монет, замаскированный под портсигар пистолет на четыре выстрела, жестяную коробку из-под печенья, в которой хранился грим... Поставил фанерку на место, закрыл секретер, оставив ключ в замке.
        Этот ключ был символом его домашнего очага, уюта. Виктор из детской поры прихватил с собой четкий снимок: он привстает на цыпочки и дотягивается до ключа, торчащего из шифоньера, поворачивает его, и вот заветная дверца открыта. Это было левое отделение шифоньера, в котором в ящиках хранились носки, белье, нюхательный табак против моли, а на верхней полке - ваза с конфетами, жестяная коробка с печеньем (через много лет он купит такую же, с изображением на крышке Большого Москворецкого моста через Москву-реку). Для него эта полка была кладовкой сладостей. Позже, когда родители стали прятать от него ключ, он научился находить его. Чаще всего ключ от шифоньера оказывался в кармане халата матери. Он брал одно печенье и одну конфету, закрывал дверцу, а ключ клал обратно в карман, возвращался в свою комнату и плотно закрывал за собой дверь. Это-то и спасло его однажды от угарного газа. Родителей - нет...
        ...Секунды на размышления, и Виктор, впервые ощущая, как бьется нерв под глазом, вынул ключ из секретера и положил его в карман.
        Он вышел на площадку не сразу - иначе его сбили бы соседи, рванувшие с верхних этажей на улицу: «Что там произошло?», «Взорвалась чья-то машина?», «Не будут ставить под окнами», «Прекратите, может, человек погиб»... Лугано выпал счастливый шанс спуститься последним, открыть дверь в подвал и, пройдя по нему и подсвечивая фонариком-брелоком, покинуть этот дом навсегда.
        Первое, что он сделал, оказавшись в квартале от дома, - это набрал номер
«экстренной связи» из телефона-автомата. Серия длинных гудков, и Лугано, не дождавшись ответа, положил трубку. Он не рискнул позвонить Вадиму Мартьянову, номеру первому в группе. Лугано не подчинялся ему, лишь получал от него необходимую помощь. Так было в Польше, когда 22-летний Виктор ликвидировал лидера польского общенационального движения «Единство»...
        Третий по счету звонок он сделал в первые минуты старого Нового года. И снова не дождался ответа.
        Апрелевка, Нарофоминский район,
        Московская область
        Директор вернулся в свою загородную резиденцию, как всегда, затемно. У него было какое-то время (два дня или две недели, неважно), чтобы собрать вещи и освободить дачу.
        Он уединился в своем кабинете, попросив офицера охраны (сегодня дежурным был капитан Линьков) принести чаю. И добавил: «С лимоном». Хотя не был уверен, что в доме есть лимон. Кажется, с новогодних праздников в холодильнике остались мандарины, апельсины. И даже если лимона там нет, нужно послать за ним Линькова. Директор поймал себя на мысли, что начинает зацикливаться на пустячной вещи, но в деталях он был упрям. Особенно сегодня. И нашел аргумент в свою пользу: сегодняшняя ночь - она особая, праздничная, сегодня канун старого Нового года.
        Он придвинул к себе часы с витыми наугольниками в нижней части, достал из ящика стола ключик и, вставив его в отверстие в циферблате и провернув вал ходовой пружины, завел их. Поставил на них точное время - по своим наручным часам: четверть двенадцатого. До праздника и призрачного салюта осталось сорок пять минут.
        Тот, кого зачастую звали Директором, слушал ход старинных часов, которые он очень любил. Оттого и заводил их редко, чтобы сберечь механизм. А вид последнего был роскошен. Стоило только открыть гравированную заднюю стенку, и тогда взору открывался короткий золоченый маятник в сочетании со шпиндельным спуском, а также точная дата изготовления часов, имя мастера: май 1690 года, Томас Томпион. Эти часы были частью коллекции «Восточный фонд», местонахождение которого знали только несколько человек, хранителей.
        Капитан Линьков принес чай с лимоном и вышел, плотно притворив за собой дверь. Чай был горячий, и Директор дал ему время остыть. Время. Сейчас для него оно было дорого, как никогда. Он взял чистый лист бумаги и набросал пару слов, внизу поставил дату и свою подпись. Воспользовавшись секретной линией связи, сделал несколько звонков и отдал распоряжения. Шестеро его личных агентов были мертвы.... И эта личная, по сути, катастрофа подкосила Директора и указала на единственную причину, по которой он оказался в опале. «Восточный фонд». И в этом деле не обошлось без предательства. Предатель мог заинтересовать некую организацию и дать на товарищей исчерпывающую информацию личного и служебного характера, которая и позволила устранить агентов разом, в одно время. Хотя они и находились в разных местах страны, а двое за рубежом, но погибли так, как будто стояли, связанные по рукам и ногам, перед заряженной картечью пушкой. Выстрел - и...

«Мартьянов! Вадим, сукин ты сын!»
        Слабо верилось в то, что Мартьянова раскололи, узнав о фонде, к примеру, от тунисского агента. Нет, инициатива пошла от него.
        Директор встал. Повесив китель на спинку кресла, прошелся, часто бросая на него взгляд. Ему показалось: форменная куртка сплошь покрыта грязными пятнами, обшлага и лацканы лоснятся.
        Его тоже убрали, как и его личных агентов, но к нему применили изощренный метод, фактически растоптав его. Как офицер он не мог вынести такого позора...
        Он остановился, снова занял место за столом. Подумал о том, что чем ближе срок, тем сильнее на него будут давить сомнения. Он сделал несколько глотков остывшего уже чая, отставил стакан в сторону и вынул из нижнего ящика стола наградной пистолет...
        ...Капитан Линьков находился в соседней комнате. Для него этот выстрел не стал неожиданностью. Начальник военной разведки личным указом Президента Российской Федерации был уволен с позорной формулировкой: в связи с несоответствием служебному положению. К министру обороны ГЛАВА государства обратился с предложением лишить генерала армии наград Советского правительства.
        Москва - Апрелевка
        - Товарищ министр!
        - Да? - Болотин посмотрел на вошедшего поверх очков. Насколько он помнил, его на этом посту так официально не называли.
        - Разрешите доложить?
        - Ну давай же! Или ты ждешь, когда я запрыгаю от нетерпения?
        - Случилось ЧП на даче начальника ГРУ, - начал полковник Егоров. - Директор покончил жизнь самоубийством.
        Это было вполне ожидаемое событие. Тем не менее Болотин почувствовал тошноту и металлический привкус во рту, как будто ствол пистолета коснулся его неба. Он снял очки, сложил дужки и положил их на середину стола. Налил воды из графина, выпил в два приема. Неприятный привкус остался. Он выключил и включил лампу с зеленым плафоном, снова выключил и включил...
        - Кто доложил о ЧП?
        - В вашу приемную поступил звонок от министра обороны...
        Болотин поморщился: в этот поздний час он запретил адъютанту беспокоить его, что бы ни случилось. Но вот вопрос: почему ГЛАВА военного ведомства не снял трубку правительственной «вертушки»?.. Александр Игнатьевич частенько оставался на ночь в министерстве. С задней комнатой в его кабинете не мог соперничать ни один кабинет в этом огромном здании.
        - Министру обороны, по-видимому, доложил начальник охраны Директора.
        - Неважно. Оперативная группа еще не создана?
        - Никак нет.
        - Передай генералу Щеглову, чтобы занялся этим вопросом. Вызывай Мартьянова и держи его поблизости. Он может понадобиться в любой момент.
        Болотин отпустил Егорова и по селектору связался с приемной:
        - Мою машину к подъезду.
        Хотя расстояние от центра Москвы до Апрелевки составляло всего сорок семь километров, на место происшествия Болотин прибыл только через час с четвертью. Там, к его неудовольствию, уже находились начальник Генштаба и главный военный прокурор. Они обменялись рукопожатиями. И Болотин безапелляционно заявил:
        - Прошу покинуть место происшествия.
        - Но... - запротестовал было прокурор.
        - Никаких «но», - поставил его на место министр. - О ходе следствия я буду информировать вас лично.
        Он прошел в помещение, махнув рукой на продолжающиеся протесты прокурора. Включать или не включать в состав следственной группы военных прокуроров - зависело только от министра безопасности и внутренних дел.
        Болотин обошел рабочий стол Директора, мельком глянув на офицера охраны.
        - Вы обнаружили труп? Представьтесь сначала.
        - Капитан Линьков.
        - Имя, отчество назовите.
        - Юрий Сергеевич.
        - Продолжайте.
        - Так точно, тело обнаружил я. - Капитан ответил на немой вопрос министра: - Я тотчас связался с заместителем Директора, вице-адмиралом Сергеевым.
        - Ничего здесь не трогали?
        - Никак нет.
        - Подождите за дверью, Юрий Сергеевич. Вы мне еще понадобитесь.
        В кабинете Директора было тепло. Дрова в камине прогорели, однако он не был основным источником тепла: за шторами угадывались радиаторы водяного отопления. Болотин через ткань приложил к батарее руку и отдернул ее. Нет, она не была горячей... но мягкой. Он отдернул штору и увидел домашние тапочки, сушившиеся на батарее. «Мило, - хмыкнул Болотин, - по-домашнему. Деревенщина».
        Он более внимательно разглядел камин и по золе определил, что в очаге сгорели какие-то бумаги.
        Левая рука Директора лежала на предсмертной записке. Конечно, был уверен министр, капитан Линьков пробежал ее глазами. Возможно, передал содержание вице-адмиралу Сергееву, получил от него указания.
        Путь к «Восточному фонду» был короток, но далеко не прост. И только сейчас, стоя над трупом Директора, Болотин отбросил последние сомнения: фонд, о котором ему рассказывал Мартьянов и о котором он так часто думал, существовал на самом деле. Ему оставалось только дотянуться до него рукой, сделать один шаг.
        Он открыл дверь кабинета. Генерал-майор Щеглов и полковник Егоров только что прибыли, и Болотин подозвал полковника.
        - Мартьянов с тобой?
        - Так точно. Сидит в моей машине.
        - Приведи его.
        Вадима Мартьянова министр встречал взглядом: «Полюбуйся на дело рук своих». Предатель не был жалок в его глазах. Даже предательство - это поступок. Мартьянов не был безволен, его не сломила смерть того, кому он служил на протяжении ряда лет. Он шел к цели, и его измена была оправданной. Более того, Болотин видел в нем делового партнера.
        Генерал усмехнулся:
        - Повтори при свидетеле: где хранится «Восточный фонд»?
        Вадим Мартьянов ответил ему схожей усмешкой.
        Болотин снова потревожил Егорова:
        - Личный архив Директора перевезли в профильный отдел военной контрразведки. Где находится архив, об этом тебе скажет капитан Линьков.
        Геннадий Егоров не удержался от вопроса:
        - Что в предсмертной записке?
        - Всего два слова: «Честь имею!»
        Москва, 15 января, среда, два дня спустя
        В пивной, месте, где можно было получить необходимую ему информацию, неузнаваемый в гриме (очки, усы, бородка, парик), Виктор Лугано узнал, «что же на самом деле произошло в одной из квартир на Патриарших»: взрыв машины из-за неисправности топливной системы и электропроводки. Пока приехали пожарные, машина выгорела полностью, а труп водителя обуглился до «румяной корочки». Из уст нескольких завсегдатаев бара эта версия прозвучала настолько убедительно, что Виктор был готов поверить в неисправности, которые и привели к взрыву. Только в баке его машины в то утро плескалось от силы четыре литра бензина - лампочка на панели приборов даже не мигала, а горела постоянно. И самое главное. С зимней рыбалки не вернулся самый возрастной агент: Андрей Немиров «задохнулся продуктами дыхания» в зимней полиэтиленовой палатке. Олег Кангелари был сбит праворульной «Тойотой». Также в своем подъезде выстрелом в голову был убит пятый номер в группе, Леонид Аболтынь. На судьбу Александра Болотникова (номер 7) пролила свет заметка в
«Известиях»: «Наш спецкор в Италии сообщает: вчера в полдень в апартаментах Виктора Вельфа был найден мертвым научный сотрудник РАН [Российская академия наук; до декабря 1991 года - Академия наук СССР.] Александр Болотников. Следов насилия на теле не обнаружено. Ведется следствие».
        Кто-то убирал агентов «Востока»...
        А что же его шеф?
        Как ни странно, ответ на этот вопрос Виктор Лугано нашел в газете «Красная звезда». В одной заметке говорилось о снятии с должности замначальника Генштаба и начальника ГРУ, другая представляла собой некролог.
        С той минуты Виктор Лугано остался без хозяина, без поддержки. В первую очередь ему предстояло решить важный вопрос: под каким именем жить дальше. У него остался комплект (внутренний и заграничный паспорта, водительское удостоверение, трудовая книжка) на имя Лугано. Второй комплект - на имя Бурова Григория Петровича, с открытой (проштемпелеванной) страницей в трудовой книжке. У него не было оснований усомниться в подлинности этих документов, но вдруг в том же паспорте на имя Бурова вкралась ошибка?.. Он оставил себе прежнее имя и соответственно старые документы. Для тех, кто пытался убрать его, он был мертв. Никто не станет отслеживать через структуры МВД, ГУВД, ОВД человека по имени Виктор Лугано.
        ГЛАВА 4
        Проникновение
        Тунис, 17 января, пятница
        - Сколько раз ты был в Тунисе?
        Вадим Мартьянов пожал плечами. Он не помнил точную цифру. Она приближалась или уже превысила сорок.
        Одна из самых напряженных поездок стала и самой памятной: пять лет назад Хабиба Бургибу, который находился на посту президента Туниса тридцать лет, отстранил от власти премьер-министр его кабинета. В то время у Мартьянова возникли серьезные проблемы с выездом из страны.
        Тунис не был чисто восточной страной. Господство Рима, длившееся пять веков, оставило множественные памятники античной архитектуры, разрушив следы деятельности пунийцев, нумидийцев. Непаханое поле деятельности для археологов, рассуждал Вадим. В отличие от России, в Тунисе высокий рост экономического развития пришелся на провинции и, как следствие, сказался на характере градостроительства. Состоятельные тунисцы предпочли город - как культурный и политический центр, забывая о роскошных загородных виллах.
        Но каков был стиль тунисских городов, античный или мусульманский? Для себя Мартьянов сделал однозначный вывод: это стиль, приспособленный к местному климату и специфике местных строительных материалов. Большинство домов снаружи неприветливы, лишены украшений, в них окна и двери жилых помещений выходят во двор, и почти в каждом дворе - фонтан, несущий утреннюю свежесть, влажный мозаичный пол. Такими же мрачными, как наружные облики домов, выглядели саркофаги и могильные стелы. Мартьянов узнал, что жестокая религия тунисцев требовала приносить в жертву богам первенцев. На тофете[Тофет - место на юге Иерусалима, где некогда стоял идол Молоха, которому приносили в жертву детей, сжигая их на огне.] одного только Карфагена было сожжено пятьдесят тысяч детей; и такие пунийские культы отправлялись еще и во времена римлян.
        Вадим Мартьянов не мог сказать, черствела ли его душа в этом жестоком краю с его унылыми пустынными пейзажами, но свой мрачный отпечаток на него она наложила - это точно. Его любовь к Тунису была мрачной, как если бы он был влюблен в кладбище - но с одним условием: с его роскошными фонтанами и прохладой, недоступными взору простых смертных.
        Вадим подвел сопровождавших его Егорова и Жученко ко дворцу XVIII века.
        - Это и есть хранилище «Восточного фонда»? - поинтересовался полковник, одетый в серые брюки, модный твидовый пиджак и «поддевку»-джемпер с треугольным вырезом.
        - Перед вами Музей национальных традиций, - просветил его Вадим.
        - Ну конечно, - театрально, чтобы и с галерки можно было увидеть, - округлил глаза Егоров. - Ты же у нас эстет. И мне, как и тебе, тоже позарез хочется взглянуть на хранилище. Говоришь, «Восточный фонд» был переведен в Тунис в 1957 году?
        - Да. Когда президентом страны стал Хабиб Бургиба. Он был юристом, не раз подвергался арестам за агитацию против французских колониальных властей. Был освобожден гитлеровцами, принят самим Муссолини. После чего вывернулся: «Я уверен в поражении Германии и Италии», - Вадим хохотнул. - Дальше призвал к борьбе против них. Не знаю, был ли он мудрым, но скользким, как налим, - это точно: его выбор не в пользу социализма не стал причиной разрыва отношений с Советским Союзом.
        - Советская военная разведка оказала на него влияние?
        - Да, в своем ключе. Есть такое выражение - «Подспудные силы», то есть не проявляющиеся открыто. Пик деятельности нашей военной разведки в Тунисе пришелся на 1942-1943 годы, когда здесь шли ожесточенные бои между итало-немецкой армией и войсками антигитлеровской коалиции. Нашими агентами стали в том числе и деятели культуры. Например, сотрудница городского музея, ставшая впоследствии его директором.
        - Это с ней у тебя запланирована встреча?
        - Точно. Ее зовут Наима Летаеф. Она наполовину арабка, наполовину француженка. Уже в годах - ей шестьдесят два. Последние пять является старшим хранителем. Свой директорский кабинет уступила старшему сыну. Младший умер несколько лет назад.
        - Передай ей наши соболезнования, - ухмыльнулся Егоров.
        Мартьянов бросил взгляд на часы и на правах старшего распорядился:
        - Ждите меня здесь.
        - Подождать тебя, пока ты не выйдешь, - не меняя выражения лица и тона, добавил полковник.
        - Из музея только один выход. А я не бабочка, через стены не перепорхну. При посторонних хранитель не откроет дверь хранилища. Об этом я вам все уши прожужжал в самолете.
        Они не проходили через рамку металлодетектора в «Шереметьеве». Полковник Егоров и капитан Жученко, явно козыряя своим положением при министре, вместе с Мартьяновым вышли на летное поле через служебный вход. В остальном вели себя как обычные пассажиры.
        Егоров молчал не меньше минуты. Жученко и того больше; фактически он не принимал участия в разговоре. Он плохо перенес полет, и его до сих пор подташнивало.
        - Выкинешь какой-нибудь фортель, мы тебя из-под земли достанем, - пригрозил Егоров. - Лично я нарежу из тебя ремней и сделаю из них сбрую для своего пони.
        - У тебя есть пони?
        - Для такого случая куплю.
        Полковник тяжелым взглядом проводил Мартьянова, одетого в стиле 60-х (тройка, шляпа, светлые туфли, в правой руке саквояж) и по погоде (в столице этого африканского государства столбик термометра сегодня днем достиг семнадцатиградусной отметки). Буквально через секунду узнал, что такое острый приступ одиночества. Полковник почувствовал себя брошенным в этой мусульманской стране, где основным языком был арабский, но многие арабы говорили по-французски. (На его взгляд, это была какая-то издевка, равно как и тот факт, что в некоторых тунисских городах сохранились еврейские общины, - с ума сойти!) Здесь пять раз в день, обратившись лицом к Мекке, правоверные мусульмане возносили салят, в течение священного для них месяца соблюдали пост, выплачивали государству религиозный налог, подавали милостыню нищим. Если сжать жизнь отдельно взятого тунисца-мусульманина до одного дня, то его еще можно будет понять: проснулся, умылся, накормил детей, сам поел, поработал до заката, поел, поцеловал детей на ночь, уснул. Егоров думал о режиме как таковом. Лично ему, который в Бога не верил, но в отдельных случаях
ждал от него чуда, истинно верующего человека понять было невозможно.
        Вадим Мартьянов, купив билет, вошел во внутренний двор дворца через проход, огибающий угол этого здания. Вход во дворец остался с прежних времен, чтобы случайный прохожий не мог подсмотреть, что происходит в гареме, самой закрытой части дома. Вадим прошел через зал приемов, где при помощи манекенов изображалась
«типичная сцена из дворцовой жизни», и сделал остановку возле экспозиции. Присел и поставил пустой саквояж так, чтобы немногочисленная публика не увидела его манипуляций. Делая вид, что завязывает шнурок на ботинке, Вадим подтянул кверху штанину и вынул из кобуры, крепящейся на ремешках к нижней трети голени, пистолет
«С4», разработанный в середине 60-х годов. Взведя курок и поставив его на предохранитель, Вадим переложил пистолет в боковой карман пиджака. Встал, поправил брюки и покинул экспозицию.
        На выходе он встретил тучную пожилую женщину. Однако поздоровались они за руку, по-мужски.
        - Здравствуй, Наима!
        - Здравствуй, Вадим! Извини, что не смогла встретить тебя: свалилось срочное дело, - посетовала хранительница музея, страдающая одышкой. - Пойдем со мной, выпьешь чаю. Ты можешь отказаться, но я-то точно выпью. Вчера встала на весы: восемьдесят два! Как тебе это нравится?
        - Хорошего человека и должно быть много.
        - Да, ты знаешь, как успокоить бедную женщину... Как добрался?
        - Как всегда, дорога утомила. Самолетная болтанка, автобусная качка, походка вразвалку, ты же понимаешь, Наима.
        - Кстати, не называй меня больше Наимой.
        - Это еще почему?
        Полная женщина приосанилась:
        - Знаешь, после того как Наоми Кэмпбелл снялась в нескольких сериалах и в нашей стране ее увидели по телевизору, близкие стали называть меня Наоми. Это вариант Наимы, если ты не знал.
        - Но ты не чернокожая!
        - А ты видел меня в душе?
        - Еще нет. Но я рад, что оказался в кругу твоих близких, Наоми.
        Перебрасываясь шутками, они прошли на террасу, выходящую на глухую глиняную стену. Они были одни (хотя пыльный манекен в темном углу, казалось, тоже был живым: красная атласная одежда на нем колыхалась от легкого ветерка) и пили удивительно ароматный, приготовленный по рецепту хранительницы чай. Этот божественный напиток утолял жажду и придавал сил.
        - Тебе понадобятся документы для прикрытия?
        Вадим чертыхнулся: поглощенный думами о богатой коллекции, он чуть не забыл о них. Хорошо, что рядом есть такой человек, как Наима.
        Она поняла его без слов, чуть насмехаясь над его мимикой, его виноватым взглядом, и сказала:
        - Я сейчас принесу паспорт.
        Насколько помнила Наима, это была ее пятнадцатая... нет, шестнадцатая встреча с Вадимом Мартьяновым. Последний раз он приезжал в октябре прошлого года, забрал из хранилища украшения с алмазами в виде перьев первой половины XVII века. Отличные были перья, не без вздоха вспоминала Наима; не подпадающие под определение
«навсегда утраченных ценностей», они ушли с молотка на аукционе в Дубаи. Интересно, не без сожаления прикинула хранительница, какие изделия на этот раз заберет с собой агент ГРУ? В этой частной коллекции ей больше всего нравилась древнеегипетская пектораль в виде священной богини-птицы: золото с бирюзой, лазуритом и сердоликом. Пектораль из самой гробницы Тутанхамона.
        В хранительнице музея жила вера в магические свойства украшения, что оно способно защитить своего обладателя. Лично Наима носила на груди цепочку из каменных бусин.
        Она вернулась и протянула Вадиму тунисский паспорт на имя Ришара Неру. Он положил его во внутренний карман пиджака и неосторожно обронил:
        - Я закрываю счет...
        Мысленно рисуя себе драгоценные украшения, изделия из серебра и золота, Мартьянов в этот момент был далек от реальности и утратил контроль над собой.
        Наима напряглась. Закрыть счет на любом языке мира означало снять все деньги, не оставив ничего.

«Закрыть счет» Вадима Мартьянова означало, что он намерен забрать все предметы коллекции, не оставив ни одного предмета, которыми раньше любовалась Наима.
        У бывшего директора музея накопился ряд вопросов, ответов на которые она не рассчитывала услышать от Вадима лично.
        Что случилось с вашей страной? Почему рухнула великая империя? И в свете того постулата, на котором строился план Мартьянова (даже ничтожная часть системы может развалить саму систему), ничего сверхъестественного в развале Советского Союза не было («Уж лучше бы они, как и мы, приняли либеральную модель государственного устройства», - как-то раз подумала Наима, считавшая себя, однако, убежденной коммунисткой).
        Рухнула одна система, но на ней, как на идеологии, к примеру, нового государства не построишь. Нужна другая модель - нулевой уровень, ground zero, модель вселенной, по сути, которая родилась из ничего; это в том случае, если отбросить истину: вначале было слово.
        Вчера вечером Наима по своим каналам получила информацию: начальник ГРУ был отстранен от должности; другой источник утверждал, что Директор был найден мертвым в своем кабинете. Наиму мороз пробрал. Ведь у нее накануне этого трагического события состоялся телефонный разговор с Директором...
        И только сейчас, глядя на Вадима по-новому, в свете свежей информации, Наима подумала: «Крысы побежали с тонущих кораблей». Она отчетливо представила огромный красавец-лайнер «СССР» и непотопляемый, казалось бы, флагман под названием
«Аквариум».
        Но все эти умственные выкладки, побудившие ее к действию, были ничем по сравнению с устной и конкретной директивой: никто, кроме человека, назвавшегося хранителю Директором, не мог забрать все ценности сразу. И Наима напрасно терпеливо дожидалась от Вадима одного-единственного слова. Наконец она спросила:
        - Ты от Директора?
        - К чему этот вопрос? Ты же знаешь ответ: да.

«К счастью или несчастью, да».
        И снова она мысленно повторила: «Крысы побежали с тонущих кораблей».
        - Пойдем со мной, Вадим.

«В закрома», - улыбнулся гость своей фирменной, скупой улыбкой.
        В мыслях своих Вадим часто стремился сюда. Его мысли были похожи на светлячков и вели его, освещая путь, по этому узкому коридору, по крутой и каменной, и тоже узкой, лестнице, заглядывали в каждую замочную скважину. Ни одного современного замка, ни одного! - каждый раз удивлялся Мартьянов. Ни один провод от сигнализации не обезобразил сводчатые потолки, остались только старые, витые на изоляторах.
        Эта комната, через порог которой перешагнули Наима и Вадим, называлась «русским запасником», и она, конечно, оправдывала только вторую часть названия. Вадим не раз и не два мысленно складывал в саквояж самые ценные экспонаты и каждый оборачивал бумагой; и кожаная дорожная сумка всегда закрывалась, о чем свидетельствовал щелчок замка, а потом - и поворот маленького ключика. Все - сумка полна. Но очень тяжела.
        Картины. Всего их в запаснике было шесть, он выбрал три. Все они были подвержены естественному старению. В первую очередь почти полностью потеряли грунт, и эта проблема для Мартьянова превратилась в благоприятное стечение обстоятельств. Он разложил на краю стола нехитрый инструмент: нож с множеством лезвий, губку, пузырек с водой, маленькие кусачки, пинцет, кальку... Работу начал с «Екатерины Арагонской». Освободив раму из подрамника, он внимательно осмотрел картину с обратной стороны. Так и есть, ничего не изменилось (да и не могло измениться) за девять лет, когда он впервые досконально изучал картины в хранилище; уже в ту пору в его голове начала вызревать система похищения предметов коллекции.
        Да, ничего не изменилось: холст потерял связь с грунтом настолько, что легко поддастся удалению. Вадим при помощи ножа приподнял из-под низу медную шляпку первого гвоздя, и она отлетела - как канцелярская кнопка. Только пара гвоздей сидела в подрамнике так крепко, что Вадиму пришлось с ними повозиться. Он начал отделять бесценный холст с верхнего угла, затем освободил нижний. Верхний слой грунтовки осыпался, и Вадим, не опасаясь повредить краску, свернул полотно в рулон. Внутри него бушевал ураган чувств, но лицо не выражало ничего; он походил на обойщика с куском обивочной ткани.
        К первой раме вскоре присоединилась вторая - из-под «Вазы с опавшими цветами» Поля Сезанна. Короткий осмотр, и Вадим вынес приговор и этой картине: частично потерянная связь грунта с холстом и незначительное его провисание (на этом подрамнике не было клинышков для подтягивания холста), загрязнение лаковой пленки, исхудавшие и порванные крепежными гвоздями кромки. Затруднения начались с углов, и Вадиму пришлось намочить эти проблемные участки влажной губкой. Вода размягчила клейкий грунт, и холст легко отделился. Вадим справился с этой картиной всего за десять минут.
        Следующая - «Пьяная женщина» Эдуарда Мане. Она порадовала Мартьянова, как и
«Екатерина» Зиттова, осыпавшейся грунтовкой. Так что он свернул полотно все так же без опаски повредить красочный слой. А его потери оказалась мелкими: легкие, почти не заметные глазу потертости в нижней части.
        А теперь пора не в мыслях, а в реальности уложить в саквояж бесценные сокровища. Последней в нем заняла место древнеегипетская пектораль, оценить которую не смог бы даже лучший в мире оценщик. Эта вещь снова надолго займет место в частном музее. Шейх Абдалла уже дал согласие приобрести богиню-птицу «на любых условиях и за любые деньги». Тот же шейх наверняка прикупит к пекторали еще что-нибудь для своих жен. Он мог бы приобрести всю коллекцию. Но продавать все в одни руки было так же опасно, как забирать все из хранилища.
        Эта острая мысль полоснула Вадима только сейчас, когда он буквально познал истину в сравнении. Он нахмурился, надевая резинку на рулон с картинами, и привел пронзившую его мысль в божеский вид: закрывать счет - смертельно опасно. И зачем он сказал эти слова?
        Наима спросила его: «Ты от Директора?» - и этот вопрос вызвал в груди Вадима легкое беспокойство, это не считая недоумения: от кого же еще он мог прийти? А если бы беспокойство было сильным, непреодолимым, если бы опасность дышала на него, что тогда? Отказался бы он от намеченного плана? Нет, так вопрос не стоял. По-другому: отказался бы он от перспективы стать богатым и важным, стать по-настоящему независимым? Он сравнил себя с цепным псом, для которого окружающий мир был равен длине его цепи, - для Вадима было жизненно важно разорвать эту цепь и пойти туда, куда манили его внешние чувства. Каждый стремится попасть в рай. Никто не хочет попасть в ад. Нет, немного по-другому: никто не упустит шанс вырваться из ада.
        Ему стоило призадуматься, когда Наима дала ему подсказку: «Ты от Директора?»

«Может, я чего-то не знаю? Что, на такой крайний, как этот, случай существует отдельное указание, известное только Директору и хранителю? Если да, то это надежный, но очень плавкий предохранитель».
        Наима ждала от него устного допуска распоряжаться не частью фонда, а всем его содержимым. Отсюда ее чуть обескураженный вид. Наима - плохой разведчик, она выдала себя, дала прочесть шифровку, показав коды.
        Вадим выпрямился, положив в пакет рулон с тремя картинами, переложенными калькой. Взяв в руки золотое распятие с зернью, он в упор посмотрел на хранительницу:
        - Да, извини, что не сказал тебе этого сразу: я от Директора.
        - Хорошо, пусть будет так, - ответила Наима, закрывая тяжелую дверь в хранилище. - Пусть будет так, - повторила она, вынимая из складок длинного платья немецкий пистолет. - Но ты не Директор.
        Перед Наимой, преданной начальнику разведуправления, встала задача: спасти коллекцию; в экстренном случае - спасти самое ценное, как при пожаре, как требовала того директива начальника военной разведки. Наима, глядя на этого червя, представляла себе почти идеалистическую картину: она одну за другой вынимает уникальные вещицы и раскладывает их на столе. Вот пектораль, за которую многие коллекционеры отдали бы все свое состояние, вот «Грааль»... Она выполнила распоряжение Директора, свято веря в то, что к ней вскоре обратится тот человек, который и скажет правильные, нужные слова: «Я - Директор». Это было просто, придумано словно впопыхах, но так было.
        - Ты не Директор, Вадим, - повторила Наима. - Ты червяк.
        - А-а... - протянул Мартьянов. Он верил в себя и не до конца верил этой вооруженной толстухе: вряд ли она спустит курок. Хотя... если он полезет в карман за своим пистолетом, она наверняка выстрелит в него.
        Вадим по-прежнему сжимал в руке золоченое распятие школы Кастеллани. Он перевернул его, и голова Иисуса оказалась внизу. Это было не просто распятие, а кинжал со стальным лезвием в виде распятия.
        С шагом вперед Вадим нанес Наиме колющий удар в грудь. Лезвие по самую перекладину вошло между ребрами женщины. Вадим попытался провернуть холодное оружие, но не смог, как если бы вонзил его в камень. Крепко удерживая кинжал за рукоятку, Вадим ногой толкнул Наиму, и только тогда лезвие высвободилось из ее тела. Наима упала на каменный пол спиной. Убийца склонился над ней, брызжа слюной:
        - Вот что я уважаю в настоящей женщине, так это преданность.
        - Нет! - Она заслонилась от него рукой.
        - Да!
        Он замахнулся для повторного удара. И в этот раз лезвие вошло в сердце. Тело Наимы натянулось, как струна, и через некоторое мгновение расслабилось. Она умерла.
        Вадим изначально планировал убийство Наимы: тихо, мирно, выстрелом в затылок. Он мог запереть ее в запаснике и забрать ключ, и ее нашли бы не скоро. Но она сама дала Вадиму подсказку: как убить и что сделать с телом. Пройдет час, а может быть, и два, и рев полицейских машин оборвет надежду Егорова и Жученко еще раз посмотреть в глаза последнему агенту «Востока».
        Вадим забрал у Наимы связку ключей. Взял ее за руки и вытащил из хранилища. Прислушался: в подземелье было тихо, как в могиле. То, что нужно. Он поднял глаза и не увидел верхней ступеньки: лестница была настолько крута, что первые ее ступени скрывались за сводом. Не без труда он затащил Наиму на верхнюю площадку и сразу же столкнул обратно. Тело покатилось вниз, оставляя на ступеньках следы крови. Вадим остался доволен результатом. Складывалось общее впечатление, что хранительницу музея убили на верхней площадке и тело ее скатилось вниз по ступенькам. Отсюда его даже не видно. Вадим присел. Вон оно. Видны ноги, бедра, розовые трусы. Он коротко хохотнул.
        Мартьянов вернулся в хранилище, перешагнув через тело. Забрав багаж, он во второй раз покинул это помещение. Ключ от этой двери торчал в замке. «Неосторожно, - бросил Мартьянов под нос. - Нас могли замуровать в этом склепе». Кто? Может быть, призраки убитых христиан? Он был готов поверить и в призраков.
        Карман его пиджака оттягивал пистолет. Ему он больше не понадобится. Со словами
«Прощай, оружие!» Вадим бросил его на пол хранилища.
        Закрыв дверь, ключ он положил в карман. Там еще что-то звякнуло. Что? Ах да, это же связка ключей от дверей музея.
        Все? Нет, не все. Вадим нажал на боковую часть брелока-фонарика. Тонкий луч скользнул по стене, высветил тенета. Аккуратно взяв их с двух сторон, он, спугнув громадного паука, снял клейкую паутину. Примерившись, ловко прикрепил ее одной стороной к кованой обкладке двери, а другой к стене, где по идее должен быть наличник. Присмотрелся, покачал головой: одной паутины мало. Нашел другую и тоже перенес ее на дверь. Вот теперь порядок. Но он перепроверился: бросил взгляд на тело, перевел его на дверь. Под тусклым светом лампы в глаза сразу бросилась колышущаяся от дыхания паутина. Полвзгляда достаточно, чтобы понять: эту дверь очень долго не открывали. И если даже прозвучит вопрос следователя «Что там?» - он будет носить дежурный характер. Это все равно, что спросить, что в мусорном баке, возле которого нашли тело бездомного.
        Вадим не питал иллюзий насчет большей части фонда, оставшейся за этой массивной дверью, жалел лишь о мыслях вслух: «Я закрываю счет». Но вдруг? Вдруг он снова получит доступ в это хранилище? Это было бы невероятным везением.
        Аппетит приходит во время еды?
        И снова под сводами этого подземелья прозвучал смех.
        И снова он отмечает допотопную, на изоляторах проводку и удивляется: новая давно бы превратилась в труху. Вадим любил старину.
        Он прошел через зал приемов, дурашливо помахав манекенам в красном, и вышел к гарему. Дальше путь его лежал через запасной выход. Тяжелая дубовая дверь, обитая стальными пластинами, была закрыта на замок. Вадим вставил в замочную скважину первый ключ из связки и повернул: не подходит. Очередь другого. Не суетись, не оглядывайся - две короткие установки. Третий ключ. Щелчок, и на сердце Мартьянова отлегло.
        Он убрал ключи в карман, поправил шляпу и темные очки, подхватил багаж и, перешагнув через порог, оказался на музейных задворках. Это место походило на тупик, но на самом деле это была улица, тихая, как кладбищенская аллея. В конце июня 1983 года Вадим Мартьянов и Виктор Лугано провели в столице Туниса, этом Париже Северной Африки, две беззаботные недели. Лугано, что называется, расслаблялся после напряженной работы в Варшаве. На его голову опустилась величественная длань Директора:
        - Хорошо поработал, сынок. Восток называют еще и Искусным врачом, только он может залечить раны.
        - Но я не ранен, шеф!
        Молодому и перспективному, удачливому, черт побери, Лугано пан Директор спустил эту вольность. И добавил еще мягче:
        - Я говорю о душевных ранах.
        И очередная дерзость двадцатидвухлетнего агента:
        - А-а-а...
        Что же, сегодня он был именинником, и по меньшей мере семь человек мысленно дунули на его праздничный, со свечкой, торт.
        Они провели здесь ревизию. Нет, Директор не потерял доверия к Наиме, но сам своего решения, конечно же, не объяснил. Может быть, ревизия «Восточного фонда» была предлогом к принудительному отпуску Виктора Лугано? Везучий сукин сын!
        Для января этот вечер действительно был теплым. Вадим сел в автобус, следующий маршрутом до железнодорожного вокзала. Там он купил билет до Меденина - это город на юге страны. Оттуда ему предстояло небольшое путешествие на машине или автобусе - чуть дальше на восток, к Земле обетованной. «Там селились чужеземцы». А пока что поезд мчался на юг. Когда проводник проверил его паспорт и поблагодарил: «Мерси, месье Неру!» - «универсальный» агент на чистейшем французском ответил:
        - Дё рьян (не за что).
        С таким же безупречным прононсом он десятью минутами ранее позвонил из телефона-автомата в полицию:
        - В Музее национальных традиций убита женщина, старший хранитель. Поторопитесь.
        Геннадий Егоров и Валерий Жученко прождали агента больше часа. «Какого черта он там делает?», они узнали, когда к музею, подвывая сиренами, подъехали полицейские машины.
        - Валим отсюда, - предложил Жученко. - Нас кинули.
        Егоров не согласился с товарищем по недоразумению:
        - Кинули министра с его министерством.
        И уже с этой минуты он начал репетировать роль гонца, принесшего плохую весть.
        ГЛАВА 5
        Восемнадцать лет спустя...
        Москва, 7 июня 2010 года, четверг
        Дымчатые стекла очков Виктора Лугано блеснули на солнце в ответном кивке...
        Он был одет согласно знойному дню: брюки, тенниска, кроссовки; кожаная сумочка на длинном ремешке перекинута через плечо. На территорию автостоянки, где у него стояла машина, Виктор вошел в начале двенадцатого и замедлил шаг, увидев странную картину: скрестив на груди руки, к дверце его авто привалился незнакомец лет двадцати с небольшим.
        Время от времени Виктор Лугано на месте угонщика представлял себя. Вот он включает зажигание, переводит ключ на «старт», и машина превращается в компрессионную барокамеру: ударная волна, движущаяся со скоростью звука, сдавливает его, а затем отступает, и вокруг жертвы создается пониженное давление - в него-то и устремляются все частички его тела, и его буквально разрывает изнутри...
        Вот и сейчас воспоминания о том дне, когда безымянный угонщик спас ему жизнь, тяжелой волной нахлынули на Лугано.
        Он кивком головы ответил на немое приветствие незнакомца.
        - Меня зовут Станислав Крайц, - представился тот. - А вы Виктор Лугано?
        - Он самый.
        Агент отметил еще одну странность, которая поначалу у него не вызвала никакой реакции: у входа на парковку его остановил громадный парень и попросил прикурить, и пощелкивал он пальцами так, как будто высекал искру. Лугано никогда не расставался с двумя вещами: перочинным ножом и зажигалкой, так что парню он помог. И вот сейчас резонно подумал, что здоровяк, что называется, «фотографировал» его, запоминал внешность.
        - Интересная у вас фамилия, - продолжал Крайц. - Ваши предки - Луганины. Ваш отец немного переделал эту фамилию, когда узнал, что его отца и вашего деда поставили к стенке, объявив врагом народа. Он укоротил фамилию так, чтобы она оканчивалась на
«о», руководствуясь, наверное, личной безопасностью.
        - О какой личной безопасности вы говорите?
        - Ваш отец в то время жил и работал в Западной Украине, - пояснил Крайц.
        - Я этого не помню. В проекте я появился, когда отца перевели на работу в Москву. Мы будем говорить о нем?
        - Я бы с радостью, но о нем в вашем досье мало что сказано. Когда я читал ваше дело, мне в голову пришла мысль: почему потомки врагов народа легко выбились в люди, тогда как потомкам героев сделать это было гораздо труднее? Я заметил, что в Советском Союзе так называемые невыездные выезжали за границу, а выездным путь был заказан даже в соцстраны.
        Станислав Крайц говорил с заметным польским акцентом, и мысли его отличались стройностью.
        - Ты читал мое досье? - перешел на «ты» Лугано, открывая дверцу со стороны пассажира и приглашая Крайца сесть в машину. - Что еще интересного ты в нем вычитал? Расскажи несколько деталей о моем предке, чтобы я тебе поверил.
        Крайц живо откликнулся на просьбу Виктора, занимая место пассажира.
        - Василий Луганин в начале 20-х годов возглавлял один из диверсионных отрядов на территории Польши, а контролировало деятельность отрядов Разведывательное управление. Такое положение дел продолжалось до февраля 1925 года, когда Политбюро ЦК РКП(б) постановило: «организацию боевых сотен» передать компартиям Польши и Западной Украины на их территориях. Василий Луганин стал третьим руководителем повстанческого движения на Волыни. Был арестован в 1928 году. Расстрелян годом позже, за два месяца до рождения своего сына и вашего отца. Эта история примечательна тем, что все трое состояли на службе в Разведывательном управлении.
        - Наверное, ты действительно перелистывал мое досье. А в твое я могу заглянуть?
        - Пожалуйста. Я состою в организации, которая только в этом отдельном случае получила доступ к секретным архивам военной контрразведки, размещенным в подвале профильного отдела. Это на Большой Дмитровке.
        - Каким образом?
        - Архив начали переводить в электронный вид. Наши хакеры взломали сервер и скачивали информацию по мере ее поступления. Изучая материалы, я лично заинтересовался агентурной группой «Восток». Первый состав: Панин, Собин, Бортнов, Гуреев, Кислицкий, Осянов, Меклер. Последний состав: Мартьянов, Лугано, Немиров, Кангелари...
        - Можешь не продолжать. Чего ты хочешь?
        - Заработать.
        - Конкретно - наварить на секретных материалах. Извини, ты обратился не по адресу.
        - Я не нашел Вадима Мартьянова, 1956 года рождения, - продолжал Крайц. - В базах данных нет такого человека. Вторым по списку был ты...
        - Можешь не «выкать», - разрешил Лугано.
        Он мысленно перенесся на двадцать лет назад, в ту комнату, которую собирался покинуть навсегда. Он забирает оба комплекта документов и делает выбор фактически в те мгновения, когда за окном полыхает его машина. Виктор не любил этих «если бы да кабы», но если бы он сделал выбор в пользу документов на имя Григория Бурова, не было бы и этой встречи с Крайцем. Получилось так, что этот поляк представлял для него серьезную угрозу. «Если и поставят на мне крест, то католический», - мрачно сострил он.
        - Я подумаю, - сказал Лугано, поигрывая брелоком. - Только мне нужно знать, на какую сумму ты рассчитываешь. Ради интереса.
        - Миллион, - ответил Крайц. - И ни долларом меньше.
        Лугано рассмеялся:
        - Тебе в аптеку надо, милый.
        - Что ты знаешь о польском движении «Единство»? - задал вопрос Крайц, выразительно поведя бровями.
        Чтобы полно ответить на этот вопрос, нужно было вспомнить историю, и Лугано начал с временного правительства национального единства, сформированного в июне 1945 года...
        Прошло еще два года, и новые выборы легитимировали установившийся в Польше режим под руководством Болеслава Берута. Потом он был отправлен в отставку, его место занял узник... действительно только что освобожденный из мест заключения. Эти события сопровождались выступлениями рабочих в Познани и заставили Москву всерьез рассмотреть вопрос об интервенции в Польшу. Узник оказался на высоте и урегулировал ситуацию. И разруливал ее более десяти лет. Его эра закончилась после подавления студенческих демонстраций и провозглашения шовинистической антисионистской кампании, в результате которой остававшиеся в Польше евреи вынуждены были покинуть страну. В декабре 1970 года последовало повышение цен на товары народного потребления, что вызвало ряд забастовок и массовых волнений в крупных городах Польши. Новое правительство активно брало кредиты на Западе, в СССР, что только поначалу способствовало росту экономики. Однако к концу 1970-х годов, когда долг достиг 20 миллиардов долларов, страна упала в социально-экономическую яму. И еще одно «совпадение»: начало кризиса совпало с избранием краковского кардинала
Войтылы римским папой. Правительство ввело режим всемерной экономии. Волна забастовок парализовала к концу августа балтийское побережье, закрылись угольные шахты Силезии. 31 августа 1980 года рабочие верфи имени Ленина в Гданьске во главе с токарем Якубом Вуйцеком подписали с правительством соглашение, и забастовка была прекращена. Вуйцек стал лидером общенационального движения «Единство», и первое, что сделал, это разразился программной речью: «За две недели до того, как я возглавил «Единство», у меня не оставалось никаких сомнений: Советы - наш враг. Наши враги стоят у руля МВД, КГБ, Минобороны... с их предельной жестокостью на грани помешательства к польской нации, с их высказываниями о том, что польского государства не существует. Эти люди - нацисты». А польское правительство все больше утрачивало контроль над ситуацией. В декабре 1981 года министр обороны - он же премьер-министр и генеральный секретарь партии - ввел военное положение. Все активисты «Единства» были интернированы, а его лидер - убит. Потому что эти люди представляли угрозу всему восточному блоку, сформировав массовое
антикоммунистическое объединение. Якуба Вуйцека убил лично Виктор Лугано. Он готовил это покушение вместе с Вадимом Мартьяновым. Первый номер в группе был на подстраховке, второй являлся непосредственным исполнителем. Это произошло летом 1983 года. Лугано тогда едва исполнилось двадцать два.
        - Какие документы указывают на меня и на Мартьянова? - спросил он после продолжительной паузы.
        - Не так много документов, но все они очень... лаконичные.
        - Финансовые, например? - закинул удочку Лугано. Если Крайц ответит «да», то Лугано поймает его на лжи. Группа «Восток» была независима в финансовом плане и не заполнила ни одного оправдательного документа о расходах.
        - Вот чего я не нашел в архиве, так это денежной отчетности.
        Лугано усмехнулся.
        - Хорошо. Объясни, как ты вышел на «Восток»? Что привлекло твое внимание в этом электронном ворохе документов?
        - В первую очередь - распоряжение начальника военно-статистического отдела о создании агентурной группы из семи человек и присвоение ей наименования «Восток», - начал Крайц. - Такое же название фигурировало в современных документах. И тот, кто может мыслить логически, без труда заполнит середину: тридцатые, шестидесятые, восьмидесятые годы. Лично я легко представил цепочку агентов, растянувшуюся во времени и пространстве. Что такого ценного в архивных документах 1918 года?
        - Ты меня спрашиваешь? Говори слитно и не делай пауз. Когда будет нужно, я перебью тебя. Так что такого ценного ты выделил в архивных документах 18-го года?
        - В них лежал исходник. И если бы не он - как продолжение логической цепочки, то материалы можно было бы отнести на «революционную помойку». В далеком прошлом была создана спецгруппа из семи человек, и только один из них не имел своего района. Он был универсальным агентом. Он считался старшим, но всегда был на подхвате: только помогал тому из своих товарищей, который в определенное время и на своем участке выполнял работу. В чем заключалась его универсальность? Во-первых, знание иностранных языков: скандинавские, итальянский, японский, немецкий, пушту и дари, может быть. Во-вторых, знание подрывной работы. Изучая архивные материалы, я подумал: что если кто-то из секретных агентов «Востока» дожил до сегодняшнего дня? Нет, абсурд. Если даже он на момент комплектования группы был восемнадцатилетним юнцом, то сегодня он был бы рекордсменом среди долгожителей. Возможно, жив кто-то из его родственников, сын или дочь. Но тоже девяностолетняя развалина. Нет, связь с настоящим лежала в самом создании группы, которая словно прошла через десятилетия не старея. Не старея. Эта мысль подняла волосы на моей
голове. Она не была фантастической - напротив, реальнее, чем она, для меня в тот момент не существовало. И я, точно зная, что искать, нашел документальное подтверждение тому, что не отдельные агенты группы «Восток» дожили до наших дней, а сама группа как организм, как структура. Из группы уходили одни, и приходили другие, задачи ее оставались неизменными. Как и в 1918 году, она находилась в прямом подчинении начальника разведки. Вначале это была разведчасть, потом разведотдел, и уже потом управление. Я сверился с официальными данными, которые легко нашел в Сети: в ноябре 1918 года начальником Региструпа был штабс-капитан Семен Аралов. Это он, советский разведчик и дипломат, возглавлял список руководителей советской военной разведки. Дальше «Восток» пошел по рукам его преемников: Гусева, Пятакова, Ауссема, Ленцмана, Зейбота, Борзина, Урицкого и многих других? Почему нет? Ведь доподлинно известно, что даже у нынешнего шефа ГРУ в личном подчинении находится группа секретных агентов. Кто они? И сколько их? Сколько их в группе «Восток»?.. И тогда я дал себе команду: стоп, не зацикливаться. Я чувствовал,
что к истине был близок настолько, что боялся спугнуть ее. Боялся даже такой мелочи, как название группы. Если представить ее как аббревиатуру от военно-статистического отдела, то в ней не хватало буквы «К». Она что-то значила?.. Да черт с ней! Мне понадобилась неделя на то, чтобы узнать имена вчерашних агентов, - закруглялся Крайц. - Вчерашних потому, что последнее упоминание о них было датировано декабрем 1991 года. Вас по-прежнему было семеро: Мартьянов, Лугано, Кангелари, Немиров...
        Лугано пришел к мысли, что Крайц действовал только от себя. Входил ли он в некую преступную кибергруппировку? Даже если бы она состояла всего из двух человек, то на встречу с Лугано пришли бы оба (уже не факт, что тот здоровяк, попросивший огоньку, был напарником Крайца). Напрашивался простой вывод: либо Крайц решил кинуть своих партнеров, воспользовавшись коллективной информацией, либо он одиночка и решил подзаработать путем шантажа. Он был один, и это было главное. Как всегда в подобных случаях, Лугано поставил себя на место противника, обладающего патентной лицензией на убийство. Пошел бы он на встречу без подстраховки? Только в том случае, если таковой возможности у него не было.
        Также он подумал о том, что Крайц мог представлять интересы человека, пожелавшего остаться в тени. Но уж больно уверенно вел себя Крайц. Стал бы он вникать в детали дела, заучивая десятки архивных страниц? Нет, ограничился бы общими, чтобы удержать нити разговора в своих руках. А деталей по агентурной группе «Восток» он привел немало, он буквально сыпал ими, порой козырял. Крайц погряз бы в документах, лишь малая часть которых свидетельствовала о существовании секретных агентов, объединенных одной идеей - подчиняться только начальнику разведывательного управления.
        - Ты убил Якуба Вуйцека, - возобновил разговор поляк. - Тебе помогал Мартьянов. Я могу это доказать. Твою жизнь и спокойствие одного из ваших министерств я оцениваю в один миллион долларов.

«Он не знает о «Восточном фонде». Он ни черта не знает о нем. Иначе оценил бы мою жизнь в сотни миллионов долларов». Лугано от этой мысли стало легче. Не все так плохо, как он подумал. Ведь в этом случае ему пришлось бы выходить на людей, от которых он скрывался почти двадцать лет: Болотин и преданная ему свора оперов. Крайц, сам того не зная, ставил Лугано под удар «Берии 90-х», и последний бросит все силы на поиски оставшегося в живых агента.
        - Ты работаешь в страховой компании, - продолжал Крайц. - Ты застрахован?
        - Может быть. Но не на миллион долларов. Моя фамилия не Лопес, и зовут меня не Дженнифер.
        - Я подскажу тебе, где получить эту сумму.
        Станислав Крайц, дабы не оставаться голословным, вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и развернул его.
        - Первое покушение на Вуйцека было предпринято в конце 1981 года. Миссия провалилась. Вторая попытка была предпринята спустя год - и так же безуспешно. Для меня оказалось откровением, что Вуйцека ликвидировали только с третьей попытки и что приказ начальник ГРУ получил от министра внутренних дел, хотя лично ему не подчинялся. И я понял причину: Директор имел четкое представление о противостоянии спецслужб СССР - КГБ и МВД - и не стал вступать с шефом МВД в конфронтацию. Две попытки покушения на Вуйцека провалились. Все предыдущие наработки полетели в мусорную корзину. Директор поменял не только исполнителя - Якова Вознова на
«польском направлении» сменил именно ты, - но и группу обеспечения. Твоим польским напарником стал человек с псевдонимом А-Бэ-Це, его настоящего имени я не нашел; видимо, не все документы перевели в электронный формат. Но узнал, кто проводил его вербовку: нелегальный разведчик ГРУ Бартош Вишневский, псевдоним Изотов.
        Крайц передал распечатку Лугано.
        - Это телеграммы Директора своему нелегалу в Польше.
        Лугано прочел:

«Изотову № 16915
        Доложите о ходе вербовки ABC, каковы ваши с ним отношения на данную минуту...»

«Изотову № 17001
        Организуйте встречу Швейцарца и ABC. Место - круглосуточная аптека по указанному вами адресу - утверждаю. Опознавательные знаки считаю лишними. Пароль - Швейцарец:
«Я пришел за аспирином для пана директора». ABC: «Анальгетик влияет на работу сердца». Швейцарец: «Директор на сердце не жалуется».
        Изотов - Директору:

«Оружие и взрывчатку, затребованные Швейцарцем, ABC забрал из тайника и доложил о своей готовности доставить его к месту планируемого устранения Токаря...»
        Швейцарец - это он, Лугано. Токарь - лидер движения «Единство» Вуйцек.
        Телеграммы были датированы 1983 годом. Однако министр внутренних дел, который «в своей жизни как-то всегда шел прямой дорогой, не оглядываясь направо или налево, не примеряясь ни к чему», был освобожден с поста министра «в связи с расследованием по поводу коррупции», начатым Андроповым, в 1982 году. Уже спустя два года он был исключен из партии, через шесть дней покончил жизнь самоубийством, оставив предсмертное письмо: «...не нарушал законности, не изменял линии партии, ничего у государства не брал». Так почему же Директор продолжил операцию «Шоу», если человек, который отдал ему приказ, был уже мертв? Директор считал главу МВД невиновным в коррупции. «Бесчестный человек на пойдет на самоубийство», - сказал он. И посчитал делом чести довести операцию до конца.
        А вот записка министра внутренних дел на имя начальника ГРУ. Министр называл положение в Польской Народной Республике «угрозой всему восточному блоку»;
«особенно опасен блок «Е» и его лидер - Якуб Вуйцек по кличке Токарь». (Поначалу к Токарю относились несерьезно, заподозрив у него манию величия: сын плотника, возомнивший себя мессией, одержимый идеей создать неподконтрольную власти организацию. Но своей цели он добился, создав независимый профсоюз.) «Наши аналитики считают, что антикоммунист Вуйцек, с независимым блоком которого уже считалась существующая в Польской Народной Республике власть, может со временем возглавить польское правительство... Мое мнение четкое и взвешенное: Вуйцека нужно убрать с нашего пути». Вряд ли Директор испытывал трепет перед пятым министром внутренних дел, но в отдельных случаях фамилию его произносил шепотом.
        - Министерство иностранных дел Российской Федерации, - «тонко» намекнул Крайц, выдержав долгую паузу. - Передай его представителю наш разговор и мои требования. Иначе я опубликую секретные материалы. Вы убили Якуба Вуйцека, вас же с новой силой начнут прессовать за убийство нашего президента. В нашей стране мало кто верит в несчастный случай в смоленских лесах. Интернет пестрит статьями об убийстве нашего президента, и в этом виден почерк вашего премьер-министра. Одна видеозапись свидетельствует о расстреле выживших после авиакатастрофы в апреле этого года. Там слышны голоса на польском: «Успокойся», «Не убивайте нас», «Смотри ему в глаза», четко слышна и фраза на русском: «Все, назад, уходим отсюда!» Кто мог отдать такую команду? Только командир спецгруппы, которая и расстреляла раненых поляков.
        - Ты веришь в эту чушь?
        - Неважно, во что верю я. Важно, что в это поверили миллионы людей. Важно, что ею оперируют в Конгрессе США, в Европейском совете, в НАТО. А материалы, которыми я обладаю, - это прокладка между Катынью-1 и Катынью-2, и называется она просто: убийство польского лидера советской спецслужбой. Что скажешь?
        - Отличный ход, - похвалил Крайца Лугано, - выдвинуть требования МИДу через непосредственного исполнителя теракта! Дай мне пару минут подумать.
        Лугано мог варьировать свои действия в этом плане. Первое: послать Крайца к черту. Но если тот опубликует секретные материалы, в первую очередь для Лугано наступит кризис, которого он фактически избегал двадцать лет. Всплывет его имя, и бывший министр внутренних дел поймет, что в дорогостоящей игре допустил ошибку: человек, которого он считал мертвым, в действительности был жив - и сделает все, чтобы выйти на него.
        Второе (собственно, на что рассчитывает Крайц): Лугано принимает предложение поляка и обращается в МИД: я, такой-то, по приказу Директора, основанием для которого стала записка министра внутренних дел, ликвидировал в 1983 году Якуба Вуйцека; заполучите, господа, «прослойку» между Катынью-1 и Катынью-2!
        Третье: Лугано принимает предложение поляка, в МИД не обращается, а решает проблему самостоятельно.
        Группа «Восток» распалась, но остались ее контакты, такие прочные, буквально выкованные в стальное советское время, что этому польскому засранцу и не снились.
        Что же, подумал Лугано, на этом этапе придется раскошелиться. Жизнь стоила того.
        Интересная жизнь.
        Лугано ощутил давно забытые чувства. У него даже мороз по коже пробежал. Он обрел второе дыхание. Когда-то он исчез, как будто напился воды из Леты и забыл прошлое, но вот о нем вспомнили: «Только ты один подходишь для этой работы».
        Он помнил слова Директора, которые прозвучали в далеком 1983 году: «Твой дед работал по Польше, твой отец - тоже. У тебя кровь хорошая для одного задания. Послушай-ка, в чем оно заключается...»
        Вот и сейчас он просто обязан был отработать за всю агентурную группу, как если бы получил задание от самого Директора. Или мстил за него и своих товарищей.
        Он возвращался после долгой, долгой поездки...
        И снова голос Директора: «Лугано - город в Швейцарии, и стоит он на берегу озера Лугано. Решено: твой псевдоним - Швейцарец».
        Станислав Крайц подал голос, едва две минуты истекли:
        - Мы встретимся только один раз - ты передашь мне деньги, я отдам тебе диск с архивами. Я систематизировал архив таким образом, что ссылки, собранные в одну папку, укажут на тебя как на убийцу Якуба Вуйцека и разоблачат деятельность советской диверсионной группы... на территории Польши, в частности.
        - Где и когда мы встретимся?
        - Место назову я, время - ты. Не в Москве. И вообще не в России, где я уязвим. Было бы символично получить расчет там, где ты рассчитался с лидером «Единства».
        - В Польше?
        - В Польше.
        - Польша большая...
        - Россия еще больше.
        Крайц передал Лугано клочок бумаги.
        - Позвони мне по этому телефону не позже чем через три недели.
        - Тебя подвезти?
        - Обойдусь. Не пытайся проследить за мной. Оставайся в машине десять минут. Пока.
        Лугано завел двигатель и чуть подал машину вперед. Теперь он мог видеть Крайца, который неторопливо шел вдоль машин, бросая взгляд на каждую, словно прицениваясь. . Виктор переменил взгляд относительно поведения дотошного поляка. Вполне возможно, что тот работал по строгой системе: в Москве он приходит на встречу один, что было понятно: ему во время переговоров и для того, чтобы выставить условия, помощники были не нужны. А вот в Польше ему помощники наверняка понадобятся. Ему без ассистентов просто не обойтись. Там - финальная стадия операции. Там Лугано, образно говоря, должен быть стреножен. Сколько их будет - двое, трое? Разумеется, все будут вооружены. Лугано должен будет поставить условие: я один, и ты один. Ушлый поляк даст согласие. Но кто помешает ему (у себя-то на родине) нарушить все обещания и сыграть по собственным правилам? Наверняка он так и сделает. И постарается убрать Лугано? Но он, судя по всему, не знает о том, что Лугано остался один. Он, по большому счету, перестрахуется, держа в голове мощную (хотя бы один агент «Востока») поддержку Лугано. Ведь они на деле доказали, что
даже пара «номерных» агентов стоят многого, они вдвоем убрали лидера политической партии.
        На выходе из парковки Крайца поджидал джип «Чероки». Крайц сел на место пассажира. Стекло уползло вниз. Поляк прикурил и, смяв пачку, выбросил ее в окно. Сказал что-то водителю, выдыхая дым носом, и, как показалось Лугано, рассмеялся.
        - Хорошо смеется тот, кто смеется последним, - мысленно, а потом и вслух предупредил поляка Лугано.
        Весь разговор - от первого слова до последнего - был важен для разведчика. Но вот сейчас он выделил в нем одну фразу Крайца. Тот сказал, что настоящего имени польского напарника Лугано он в архивах не нашел, посетовав: «Видимо, не все документы перевели в электронный формат». Крайц действительно не знает имени А-Бэ-Цэ, иначе бы козырнул и этой деталью. Лугано не мог забыть этого человека - слишком многое связывало их. И он произнес это имя вслух, как будто попробовал его на вкус:
        - Габриэла...
        ГЛАВА 6
        Договоренности
        Москва, 15 июня, вторник
        У Лугано и Крайца состоялся запланированный телефонный разговор. Виктор поставил условия:
        - Ты сказал, что выбор места встречи за тобой, время назначу я.
        - Я помню, - недовольным голосом отозвался поляк. - Тебя что-то не устраивает?
        - Я приеду в Польшу по туристической путевке.
        - Ну и...
        - В смысле свободного передвижения у меня будут ограничения. Деньги не пахнут - вот все, что тебе нужно знать. Можешь думать, что мне выплатили страховку, что я нашел спонсора или съездил на Смоленскую площадь.
        - Мне по барабану. Говоришь, тур насыщенный?
        - Я этого не говорил. Но от группы я ни на шаг. Она - моя защита. Как и в Москве, ты будешь не один. Тебе ничто не стоит поменять правила игры.
        Лугано вернулся к началу разговора:
        - Условия такие. Место встречи ни за тобой, ни за мной, и это справедливо. То же самое касается и времени. Деньги я тебе передам в последний день тура. У тебя останется ровно столько времени, чтобы помахать мне рукой. Другие варианты не работают. Встретимся в музее.
        - В каком именно музее?
        - Передо мной проспект замка Мальборк. Этот замок имеет форму тройной крепости - с Орденом и Средним замком. Жди меня в большом хозяйственном здании. Дальше - в глубь замка - я ни ногой. Это все, что я хотел тебе сказать.
        - А дату?
        - Разве я не сказал?
        Лугано почувствовал, что наживку, которую он закинул, Крайц заглотил. И он назвал дату:
        - 24 июня, четверг, в половине второго.
        - О’кей! - радостно откликнулся поляк.
        Варшава, Польша
        Станислав сначала выключил громкую связь, потом нажал на клавишу отбоя. Выразительно глянув на Марцина Качмарека и победно вскинув кулак, улыбнулся:
        - Он наш!
        - Было бы неплохо, - скупо отозвался Марцин.
        Крайца до последнего мгновения не отпускали сомнения, и он не считал это проявление слабости решающим фактором. Его сомнения состояли сплошь из анализа. Станислав выискивал малейшие ошибки, дословно воспроизводя беседу с советским разведчиком. Он искал их на подготовительном этапе: те ли документы он взял за основу, те ли выдержки вывел на принтер. Держа нити разговора в своих руках, Крайц мог прочитать мысли Лугано.
        Как и многие, Станислав учился на своих ошибках. Однажды его кинули с денежным переводом, и он с тех пор перешел на кэш.
        В любой преступной группировке лидер, во всяком случае, имел кличку. Крайца с легкой руки Марцина Качмарека называли Стартером - ответственным за раскрутку. И сегодня он снова оправдал свое прозвище, раскрутив очередного клиента. А поначалу он обратился в Викиликс за справкой: во сколько там оценят информацию о секретном подразделении, которое функционировало в рамках советской военной разведки с 1918 года и которое провело несколько громких политических убийств? Ему назвали сумму, и она его не устроила. Крайц обозвал хозяев сайта жмотами.
        Москва, 17 июня, четверг
        Лугано приехал на Белорусский вокзал в десять часов ровно. Возле прицепного вагона поезда «Москва - Варшава» собралось около двадцати человек, остальные уже находились в вагоне. Менеджер турфирмы, молодой человек в темном костюме, встречал клиентов вместе с курьером. Поздоровавшись с Лугано за руку, он слегка попенял ему: «Ждем только вас. До отправления поезда осталось десять минут».
        Соседкой Лугано по нижней полке оказалась полноватая женщина лет тридцати пяти.
        - Первый раз в Польшу? - спросила она.
        - Второй.
        - Я тоже. После первой поездки перестала бояться самолетов. Полетела в Турцию, затосковала по поездам. Выпьем за Российские железные дороги?
        Лугано не стал отказываться и поддержал словоохотливую соседку. Тогда как мысли его были далеко, в Варшаве...
        ГЛАВА 7

«Шпион, который меня любил»
        Варшава, Польша, 19 июня, суббота

«Ночь, улица, фонарь, аптека...» Строки из стихотворения Александра Блока восстали из памяти Лугано. Много лет тому назад он в такое же вечернее время стучался в дверь производственной круглосуточной аптеки, что на улице Солидарности... В девять часов вечера двери аптеки закрывались, и дежурный аптекарь открывал их по звонку. Лугано нажал на кнопку и отступил от двери, чтобы его можно было рассмотреть через ее верхнюю застекленную часть.
        Внутри помещения горел «бессмысленный и тусклый свет». А витрины были подсвечены изнутри более яркими лампами, так что можно было прочитать названия и цены отдельных медицинских препаратов.
        Неприметная дверца с правой стороны центрального прилавка открылась, и в холл шагнула стройная женщина в белом халате. Габриэле Склодовской в сентябре прошлого года исполнилось сорок восемь, но выглядела она лет на пять моложе и как бы не оправдывала своей маститости. Габриэла с отличием окончила медицинский институт в Москве, «доучивалась» (чтобы иметь польский диплом) в краковском институте фармакологии. Стала одной из первых, кто открыл частную аптеку, и не где-нибудь в глубинке, а в польской столице.
        Она открыла дверь, хорошо разглядев позднего посетителя, и, посторонившись, поздоровалась с ним, как со старым знакомым:
        - Чещчь!
        Лугано ответил тем же выражением.
        Склодовская нахмурила лоб. Ей показалось, она и раньше встречала этого человека. И уже через стекло витрины пристально вгляделась в посетителя.
        Лугано пришел ей на помощь, назвав простой, «просроченный» пароль:
        - Я пришел за аспирином для пана директора.
        Склодовская ответила машинально:
        - Анальгетик влияет на работу сердца.
        - На сердце пан директор не жалуется. Здравствуй, Габи!
        - Виктор!.. - Склодовская наглядно продемонстрировала, что бывает с человеком, который часто принимает анальгетики: схватилась за сердце. - Ты?! Я думала...
        - Ты думала, о тебе забыли? Все не так просто в мире, в котором мы с тобой живем. Я вспоминаю нашу первую встречу. Тогда мы с тобой тоже разговаривали через стекло. .
        - Ах, да!.. Прости. - Женщина открыла дверцу, однако Лугано отказался пройти в служебное помещение, присев за низкий столик в холле. Склодовская присоединилась к нему, поправляя полу халата. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Закурить? Но он тогда увидит, как дрожат ее пальцы, держащие сигарету.
        - Ты теперь заведующая аптекой?
        - Как видишь, да.
        - У меня в Москве есть товарищ - бармен в прямом смысле этого слова: управляет баром и не гнушается обслуживать посетителей за стойкой. Я знаю, о чем ты думаешь, Габи: о том, как мы с тобой ухлопали Вуйцека. У тебя найдется что-нибудь выпить?
        - Корвалол, валокордин, валериановая настойка.
        - На спирту?
        Склодовская наконец-то улыбнулась. Конечно, она была взволнована, однако сегодняшний день принес ей облегчение. Габриэла узнала, что человек, с которым ее связывали по крайней мере два важных события, о которых она часто вспоминала, был жив.
        Она снова улыбнулась и окунулась в воспоминания.
        Ей непозволительно мало лет - двадцать. Она слышит своего советского куратора: «Ты будешь непохожа на остальных». И для нее такие слова были очень важны. Она не будет отличаться какими-то признаками от других, она и будет другой. Единственной и неповторимой? Почему бы и нет, если ее ореолом станет тайна!
        Ей дали вкусить один из самых ярких, запоминающихся моментов: обмен паролями. На ее взгляд, это была вершина айсберга. Габриэла была горда и счастлива от соприкосновения с разведкой; словно отгородившись этим состоянием от остального мира, она ждала его, человека, чьим псевдонимом был Швейцарец. Она рисовала перед собой человека лет сорока, с ухоженными усиками и в черных очках, в шляпе и строгом костюме, а если на улице будет дождь, то в длинном светлом плаще. Потом она стирала из образа дурацкие усики и черные очки и прикрывала ладонью свои глаза от пронзительной синевы его глаз. Склодовская ждала своего героя, шпиона, которого она полюбила задолго до встречи с ним. Жизнь без этой мечты казалась ей серой, и она заранее испытывала удовольствие от контакта с новым миром. «Да, это любовь», - как-то раз подумала она. И эта мысль, ставшая почти навязчивой, уже не отпускала ее.
        Габриэла прочитала книгу Яна Флеминга о блестяще образованном, безжалостном и смертельно опасном красавце. Ей выпала уникальная возможность взглянуть на бесстрашного «агента 007» глазами влюбленной в него молодой женщины, втянутой в жестокое противостояние разведок. Книга ей не понравилась, зато фильм, который вышел на экраны в 1977 году, сразил ее наповал.
        Аптека. Ненавистная работа за прилавком, белый стерильный халат, которым можно было очаровать разве что тяжелобольного. Клиент. Лет сорока. С короткими
«гитлеровскими» усиками. Роется в карманах своего плаща, вот-вот достанет шпаргалку и выразительно прочтет: «Я пришел за аспирином для пана директора». -
«Нет, кончился аспирин», - была готова ответить этому типу Габриэла. Сердце, бившееся ровно, дало ей точный ответ: не он. И точно. «У вас есть грелка?» Грелка, о господи! Зачем он шарил в карманах и читал записку?.. Нет, покачала головой Габи, он достал из кармана деньги. «Да, у нас есть грелки. Трех цветов: синие, зеленые и коричневые. Возьмите синюю, мне она больше нравится. Спасибо за покупку! Следующий...»
        Еще один мужчина средних лет. Без усов. Без очков. С похотливым взглядом. «Две пачки презервативов». Ну вот ты и попался. «Вам какого размера?» - «Мне?.. Ну, побольше среднего». А он молодец, достойно вышел из пикантной ситуации. И, похоже, остался доволен собой.
        Следующий.
        - Я пришел за аспирином для пана директора.
        Бог ты мой! Как мог Директор послать за лекарством такого молодого человека? Можно сказать, юное создание... И Габриэла (неожиданно для самой себя) попробовала себя в роли строгой учительницы: «Молодой человек, а вы приходите на следующий год». И совсем строго, с ледяным взглядом, не отдавая себе отчета:
        - Анальгетик. Влияет. На работу. Сердца.
        - Директор на сердце не жалуется.

«А жаль... Вот и все, Мата Хари. Это он, твой «сорокалетний» шпион».
        - Здравствуйте, Габи!
        - День добрый!
        - Вы в котором часу закрываетесь?

«Новый пароль? Или продолжение старого? Я чего-то не знаю? Ляпну не то - выведут из игры. И я стану одной из тех, что шляются по варшавским вечерним улицам».
        - Мы никогда не закрываемся. Трудимся круглосуточно. Без перерыва. Там табличка на двери. - Она показала парню за спину. И дерзнула еще больше: - Могу порекомендовать отличные глазные капли.
        - Да, я возьму и капли тоже. Сколько с меня вместе с аспирином?

«Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Не больше... двадцати трех. Чем думал Директор, давая ему такое ответственное задание?..»
        Габриэла выставила на прилавок упаковку аспирина и глазные капли. Настроившись на
«бывалого шпиона», она к этому «практиканту» не могла отнестись серьезно.
        - Вам пипетку пробить? Или вы так, через край зальете?
        Он улыбнулся. Искренне, собрав под глазами редкую сеть морщин. Такой, как у него, улыбкой можно было обезоружить кого угодно. Только чтобы еще раз увидеть ее, можно было отвлечься от варварского графика дежурства, посидеть с ним в кафе, даже просто прошвырнуться по улице, ловя взгляды пожилых поляков: «Красивая пара».
        - В шесть часов вечера вас устроит?
        - Отлично! Я зайду за вами в шесть часов ровно. Виктор, - представился он. - Меня зовут Виктор.

«Что же мы с тобой будем делать, Виктор?» - спросила она себя тоном опекунши: «Что же мне с тобой делать?» Габи знала свою часть задания, пусть даже она ей показалась «предварительной» и неутвержденной, что ли: доставить оружие к месту, обозначенному Швейцарцем. Он - исполнитель. Есть ли у него опыт в делах такого рода?..

«Ты знаешь, кто наша цель?»

«Да».

«Относись к этому спокойно. Симпатии, личные привязанности, убеждения засунь поглубже...»
        Нет, ничего такого в их вечернем разговоре не наблюдалось. Они просто обсуждали детали предстоящей работы. Ими двигал только один мотив - выполнить задание.
        - Всегда увлекательно заниматься тем, в чем поначалу ничего не понимаешь, - сказала она фразу, которую где-то читала или слышала.
        Виктор ответил:
        - Это быстро пройдет.
        Дальше она не удержалась от вопроса:
        - У тебя есть опыт в делах такого рода?
        - «Виктор молодой, неопытный, но он не подведет».
        - Ты что, говоришь о себе в третьем лице?
        - Нет, это сказал Директор.
        - Тебе?
        - Не мне.
        - А кому?
        - А это еще одна тайна.
        - Ну хотя бы намекни! - Она молитвенно сложила руки.
        И он сдался:
        - Директор сказал это одному очень старому и очень уважаемому человеку. Я видел его, представляешь? И говорил с ним!
        - Но кто он?
        - Я же сказал, что это тайна.
        И с тех пор она стала загибать пальцы.
        Мальборк. Север страны. Ее маршрут лежал через Плоцк, Торунь, Свеце. В Свеце она заправила полный бак бензина. Время в пути заняло больше шести часов. Спидометр ее
«жигуленка» намотал 375 километров. Усталость сковала ноги, руки подрагивали, не меньше получаса ушло на то, чтобы прийти в себя.
        Она была одета так, как если бы путешествовала в кабриолете: плотно завязанная косынка, солнцезащитные очки, рукава батника застегнуты. Окна машины открыты, сквозной ветер не отпускал ни на секунду.
        Мальборк. Сплошное разочарование. Первое разочарование советской шпионки, которая в тот момент была похожа на кого угодно, только не на себя. Смертоносный заряд, эта адская машинка, способная огорчить руководство ЮНЕСКО и сподвижников Якуба Вуйцека, осталась не у дел. Ей показалось тогда, что это ее первое задание - последнее. И неважно, что провалилась операция не по вине Габи и ее напарника. Ей был важен результат, чтобы не разочароваться, а его-то и не было. Не весь мир, а какая-то его часть для нее рухнула. Где-то на задворках потерялась мысль, способная принести облегчение: «Мы не убили человека».
        Причина провала - утечка информации? Однозначно - нет. Причина все та же: дикая осторожность Вуйцека. Если для Виктора и Габриэлы жизнь - это риск, то для Вуйцека - вечная осторожность в зоне опасности.
        Вуйцек переносил запланированные встречи, чем откровенно нервировал своих партнеров. Этот страх за себя и недоверие к людям стали причиной, из-за которой сорвалось первое покушение на него в 1981 году. Наблюдение агентов военной разведки показало, что его охрана особое внимание уделяет «человеку с портфелем».
«Похож на Гитлера», - сравнила Габриэла.
        Накануне майских праздников военный атташе советского посольства в НРП сообщил о готовящейся встрече Вуйцека с лидером профсоюзов ФРГ Рудольфом Пиком в городке под названием Мальборк и передал сценарный план визита Пика в Польшу: график прилета, торжественная встреча, долгая поездка на север страны.
        Место встречи было выбрано Вуйцеком неслучайно: замок Мальборк (по-немецки - Мариенбург), строившийся этапами с семидесятых годов XIII века, со временем стал
«главным элементом крепостного комплекса в тевтонской Пруссии, стал резиденцией великих магистров Тевтонского ордена, главным центром дипломатии, военным, экономическим и религиозным центром». Он также стал известен как место торжеств, турниров, привлекающих рыцарей из стран Европы. В 1945 году хозяевами замка, почти полностью разрушенного во время войны, снова стали поляки. В сценарном плане визита Рудольфа Пика в Польшу Мальборк был упомянут как «нейтральная и примирительная территория».
        Начиная с 1961 года в замке велись научные и реставрационные работы. Под видом рабочих Лугано, Мартьянов и Склодовская проникли на территорию замка. Их интересовала большая хозяйственная база - именно там, не углубляясь в Высокий и Средний замки, был запланирован обед Вуйцека и Пика. Мартьянов предложил
«зашифровать покушение на Токаря за покушением на профсоюзного деятеля ФРГ, по возможности исключая «советский след».
        У диверсионной группы было десять дней на подготовку. Габриэла привезла на своей машине взрывчатку, Лугано на месте собрал адскую машинку и разместил ее точно над входом, вынув из свода несколько кирпичей. Снабженная радиопередатчиком мина дожидалась своего часа; в интерпретации Габриэлы - своей головы. Виктор и Габриэла исследовали эту часть комплекса и обнаружили каменную плиту с бронзовым кольцом. Люк вел в подземелье. Лугано понадеялся, что оно простирается до Средней крепости. Однако подземелье оказалось громадным склепом: все четыре стены глухие.
        Много работы, и все впустую...
        Вуйцек раздосадовал Рудольфа Пика, в одностороннем порядке отменив утвержденный план. Встреча с наспех набросанным сценарным планом переносилась в польскую столицу. Ареной исторической встречи был выбран «Театр Бельки», построенный по проекту итальянского архитектора Антонио Корацци, конкретно - в крытой галерее.
«Отличное место!»... Габи отметила, что эти слова Виктор произнес не без доли раздражения, что было ему несвойственно. «Пойдем со мной». Он буквально утащил девушку из аптеки. И вот они на Театральной площади, возле театра.
        - Обрати внимание на его классический фасад, - ронял слова Лугано, крепко сжимая руку Габи. - Какие стройные колонны! Частокол!
        Он перешел на открытый текст:
        - Здесь у меня есть хорошо пристрелянная бельгийская винтовка. Отличный бой, оптический прицел, пулеметные сошки. Но даже если я найду огневую точку, - он указал за спину, - мне будет трудно попасть в цель. Колонны, тени, мельтешение людей. А боковые крылья здания? Это же настоящая колоннада! Это все равно что стрелять в кабана, мчащегося по ту сторону забора.
        Он заметно нервничал. Габи обтекаемо спросила его:
        - Что с тобой?
        Обняла за шею и поцеловала в губы. От его слов она покрылась мурашками, будто он говорил ей слова любви:
        - Завтра я убью его. Не знаю как, но убью. Ты увидишь это собственными глазами.
        Ей было безразлично, кого завтра убьет Лугано, пусть даже папу римского. Главный - он, охотник, а жертва не заслуживает сочувствия. Сама находясь на нервном подъеме, Габи с трудом справилась с накатившим на нее желанием. Не сегодня. Хотя в голове билось другое: не здесь и не сейчас. Когда? После убийства. Она придет в себя, раскается в своих чувствах и мыслях, оставив нетронутым только один момент, в который она была счастлива.
        - Что это?
        - Детонаторы.
        Они сидели в провизорской. Со стороны казалось, Лугано изготавливает таблетки по рецепту врача. Несколько детонаторов он скрепил скотчем на таком расстоянии друг от друга, чтобы во время подрыва одного поочередно сдетонировали остальные. Виктор добивался цепной реакции, частоты автоматной очереди. По краям этой цепи находились радиодетонаторы; молодой агент перестраховался на случай, если один детонатор не сработает, и отказался от традиционных пиропатронов.
        Сегодня в магазине «Электроника» он купил все необходимое для изготовления радиопередающего устройства: феррит, резисторы, тороид, реле, микропереключатель, батарейки-«кроны», провода. Устройство, которое он спаял за три часа (в разведшколе на это у него уходило на час меньше), надежно работало на дистанции пятьсот метров и частоте 27 мегагерц. А с учетом сильных помех в центре города, включая радиостанции, это расстояние уменьшалось в три-четыре раза. Но ста пятидесяти метров отклика радиодетонатора на радиосигнал ему хватало за глаза.
        Электросхема заняла место в плотной коробке от сигарет «БТ». Детонаторы закреплены на развороте глянцевого журнала; в сложенном виде он лишь немного топорщился, как если бы побывал под дождем, и с ним можно было безопасно пройти через охраняемую зону. О чем Лугано и сказал Габи:
        - Главное, не прятать его, а держать на виду.
        - Для чего все это? - спросила девушка.
        - Это устройство - наш эвакуационный коридор.

«Основное оружие - это бельгийская винтовка», - была уверена Габи. Агент не раскрывает всех деталей, и правильно делает. Их отношения лежали за перспективой этой ответственной операции. Это будет завтра. Завтра все может закончиться. Он уедет. Его отзовут. Вернется ли он когда-нибудь? А вдруг «завтра не наступит никогда»? Но день сегодняшний еще не закончился. Еще полчаса до смены.
        Она приглушила свет и, скинув блузку, села на кушетку...
        Аптека. Улица. Фонарь.
        Ночь пролетела как одно мгновенье. В половине первого кто-то позвонил - дважды, с перерывом в несколько секунд.
        - Не хочешь открыть? - шепотом спросил Лугано. - Вдруг кому-нибудь с сердцем плохо?
        - Твоему Директору, например. Ты ведь передал ему аспирин?
        - И глазные капли тоже.
        - Ну тогда он увидит нас сквозь стены.
        Они были молоды. Им было простительно все, даже грядущее убийство человека.
        Канун Дня независимости. 22 июля, пятница. 11 часов 45 минут. На площади много народу. До состояния «не протолкнуться» дело еще не дошло. Может быть, дойдет, когда до окраины города докатится известие о встрече лидера западногерманского профсоюза и лидера одной из восточноевропейских стран. В протоколе встречи значилось следующее: Рудольф Пик проходит через колоннаду западного крыла театра и встречается с Вуйцеком (он идет восточным крылом) в портике, точно под квадригой. Такая перспектива являлась символом слияния запада и востока Европы. По сути дела, встречался донор и реципиент, группа крови которых не совпадала. Кто знает, думала Габриэла, может быть, Вуйцек припас для приветствия западного гостя латинское jervus (рад служить)?.. Странно: твердя о независимости и свободе, Токарь попирал лозунг Великой французской революции - «Свобода, равенство, братство», считая его порождением Великой Октябрьской революции.
        - Это политика, нам нет до нее никакого дела, - ответила Габи вслух на свои мысли.
        Они были в центре площади. Виктор, еще раз глянув на наручные часы, подошел к урне. Расправив журнал, в середине которого хранилась обойма с детонаторами, он бросил его в урну.
        - Ты выбросил наш эвакуационный коридор, - с недоумением сказала Габриэла. - Зачем ты это сделал?
        Лугано ничего не стал объяснять.
        - Пойдем, - он потянул девушку за собой. - Держи меня под руку и не отпускай, что бы ни случилось.
        Виктор был одет в расклешенные джинсы «Леви Страусс» и тенниску с единственным карманчиком, в котором лежала пачка сигарет. Нет даже визитки, в которую можно было положить банальный пистолет или гранату. Убийца был безоружен, что шокировало Габи. Получасом раньше они, подойдя к краю площади, подверглись досмотру. Его проводили двое в полувоенной форме; несколько военных, в том числе и пара милиционеров со служебно-розыскными собаками. Лугано поднял руки, держа свернутый в трубочку журнал в правой руке. В левой была сигарета, которую он прикурил на виду у постовых и положил пачку обратно в кармашек тенниски. Охранник похлопал его по бокам, провел руками по бедрам: «Проходи». И сдвинул в сторону переносное ограждение. Очередь Габи. У нее проверили сумочку, и она присоединилась к Виктору уже на площади.
        Безоружный...
        Эта мысль оборвалась вместе с ропотом, зародившимся в толпе. К этой минуте Габи и Виктор сумели протиснуться к левому крылу театра. Но чаяния толпы оказались напрасными. В тень колоннады шагнул плечистый охранник и лет сорока с небольшим невзрачный мужчина в строгом костюме. Вуйцека нельзя было спутать ни с кем: под два метра, с лоснящимся лицом и не по годам седыми усами. Плюс обязательный галстук с широким узлом.
        - Не отпускай меня! Держи под руку!
        - Боишься потеряться? - нашла в себе силы откликнуться Габи.
        Шаг, еще один. Слева колонна, справа колонна. Частокол. Сзади поджимают сверстники, с утра накачавшиеся пивом. Они жаждут увидеть Вуйцека, который скинул спецовку и повязал галстук для того, чтобы позаботиться об их пенсиях... через сорок лет. Напор толпы умело удерживают дюжие охранники в штатском. Их немного - по двое на каждую секцию, все сбалансировано.
        Один из охранников впился взглядом в Габриэлу. Почему он заострил на ней свое внимание? Лицо у нее бледное и она выделяется из толпы? Виктор мигом пришел ей на помощь. Он склонился к ней и с улыбкой спросил:
        - Где-то неподалеку был убит первый президент Польши? Не молчи, покажи рукой направление.
        Габриэла повиновалась.
        - Там. - Она ожила, прогнав мимолетное опасение охраны. - Там находится галерея Захента. Президента Нарутовича убил экстремист Невядомский.
        Черт, она даже смогла вспомнить такие детали, как крайне правые взгляды убийцы, он же - критик-модернист, он же - художник. Его приговорили к смертной казни и расстреляли 31 января 1923 года. На его похоронах собралось десять тысяч человек, националисты объявили его мучеником.
        - «Крест несли на груди, а револьвер в кармане...»
        - Что?! - У Габи заледенела спина. Она во все глаза смотрела на Виктора. Невероятно, что он смог прочитать ее мысли. Только она подумала о польском еврее Юлиане Тувиме, написавшем обличительное стихотворение на похороны президента, как Лугано монотонно продекламировал первую строчку - о кресте на груди и револьвере в кармане.
        - Ты меня пугаешь...
        - «В пакте вы были с Богом, в союзе с бандитом...»
        - Прекрати!
        - Вот он! Видишь?
        Якуб Вуйцек вырос как из-под земли. Только что в десяти шагах не было никого, и вдруг он, двухметровый гигант, с «удавкой» на шее, с широкими английскими усами. Это он казался охранником рядом с телохранителем, его лицо было потным и красным. Он шел неторопливо, бросая быстрый взгляд в толпу, между колонн этого крыла.
        - Что ты делаешь?
        Лугано держал и ее, и себя в напряжении. Казалось, он не мог расстаться со стихом Тувима; полный рот слов, и он выплевывал эту шелуху, наращивая темп:
        - «Вы с гримасою смеха, в стыде, в содроганье, встаньте, глупые, к окнам! глядите! глядите! глядите!..»
        - Прекрати!! - едва не вскрикнула Габи. Сердце ее забилось так часто и сильно, что она приложила руку к груди. Виктор продублировал ее, как будто передразнил. Его рука коснулась пачки сигарет, в которой был смонтирован радиопередатчик, и он нажал на кнопку этого пульта. Габи видела его движение. В голове промелькнула полусумасшедшая мысль, замешанная на таких же полоумных словах: «Встаньте, глупые, к окнам, глядите!» Снайпер в окне! Это он сейчас откроет огонь. На кнопку пульта можно было нажать и в двадцати, и в тридцати метрах отсюда.
        Позади раздался автоматный треск. Даже Габи, отчетливо представляя, как рвутся детонаторы, услышала именно автомат.
        Телохранитель Токаря резко повернул голову на звук и замер. Его подопечный, как на скачках, обошел его на корпус, чем и подписал себе смертный приговор. Виктор Лугано подтянул ногу под себя и поддернул штанину, одним отточенным движением выхватил из самодельной кобуры «Грозу»...
        Американский эксперт в области стрелкового оружия Чарльз Катшоу писал о «Грозе»:
«Пистолет однозначно является оружием убийцы, и именно в этой роли он применялся в Афганистане и Центральной Америке. Для этой цели «Гроза» является практически идеальным оружием. Убийце требуется только подойти к жертве достаточно близко и выстрелить. Момент выстрела не будет сопровождаться никаким звуком, поскольку газы останутся запертыми в гильзе, а пуля покинет ствол с дозвуковой скоростью. Более того, не будет даже шума скользящего взад-вперед затвора. Поскольку пуля, которую извлекут при вскрытии из тела жертвы, окажется идентичной пуле стандартного советского автомата, это создаст неразрешимую загадку: ведь звука выстрела никто не слышал... Откуда она? Как удалось произвести выстрел из автомата на людной улице средь бела дня так, чтобы никто ничего не услышал? ...Читатель может представить себе, какие возможности предоставляют эти пистолеты для убийц, а именно для них они и разрабатывались».

11-сантиметровая «Гроза» уже была на взводе и почти невидима в руке молодого агента. Виктор стрелял, отведя локоть назад и прижав пистолет к бедру, чтобы исключить захват оружия телохранителем. Он продемонстрировал широко известную, но редко используемую технику shoot from the hip - выстрел от бедра. Первая пуля попала Токарю в шею, вторая в висок. Телохранитель повалил смертельно раненного на пол и закрыл своим телом. Толпа ринулась в стороны от рокового места и с высоты птичьего полета походила на круги, разбегающиеся от брошенного в воду камня. Она смела военных и милицию, редея на прилегающих к площади улицах.
        - Уходим! - Виктор потянул Габи за собой.
        Девушку трясло. Она долго не могла прийти в себя. Виктор усадил ее на скамейку и присел на корточки рядом. К ним подошли двое милиционеров. Стандартный вопрос прозвучал глупо, вскрывая бессилие правоохранительных органов:
        - Вы видели подозрительных лиц?
        - Моей девушке плохо. Это все, что я вижу.
        Они ушли.
        Виктор принес пива. Они выпили по бутылке. Габи ошарашила и его, и себя:
        - Ты убил его!
        - Конечно.
        - Уже избавился от оружия?
        - Нет. Если его найдут, потянут советский след.
        Он удовлетворил ее любопытство, вынув из кармана «Грозу»; та как раз уместилась у него на ладони.
        - Это один из первых двуствольных пистолетов. Хотя и разработан в конце 60-х, но абсолютно бесшумен. На вооружение КГБ СССР и подразделений армейского спецназа поступил в 1972 году в качестве оружия скрытого применения.
        - Ты знаешь, а это страшно, - призналась Габриэла.
        ...Они встретились, что принесло Габриэле облегчение. Тем не менее и другая весть - о смерти Виктора Лугано - сделала бы ее свободной. Склодовскую в течение почти трех десятилетий терзала неуверенность; жить воспоминаниями ей было тягостно.
        Итак, что теперь потребует от нее военная разведка? Габи стала востребована в самые, пожалуй, напряженные времена: никогда еще отношения между Польшей и Россией не были так накалены. Не только политики, но и сам польский народ был настроен против своего соседа.
        Лугано - киллер. Кто на этот раз будет его жертвой? Очередной политик? Какого рода помощь он рассчитывает получить? Впрочем, он сам расставил все по своим местам: его «помнишь» для Габриэлы прозвучало как «сделаешь». Ей так показалось.
        - Где ты остановился, Виктор?
        - В гостинице. Об этом не беспокойся. Мне нужна информация на одного человека.
        - Он поляк?
        - Да.
        - На поляка в Польше трудно что-нибудь найти. У нас любые архивы, имеющие хоть какой-то интерес, отбираются Управлением национальных архивов, - объяснила Склодовская. - Например, материалы по истории Польши легче отыскать за рубежом, чем внутри страны.
        - Информацию нужно будет искать среди живых людей. Человека, которым я интересуюсь, зовут Станислав Крайц. Ему двадцать шесть лет. Человек с таким именем до 2008 года работал в софтверной компании антивирусных продуктов. Этих данных, которые я нашел в открытых источниках информации, тебе для работы будет достаточно.
        - Да, конечно, - покивала Склодовская.
        Габриэла изначально считалась перспективным агентом. Аптекарь во все времена обладал широким кругом знакомых. Она в течение девяти лет передавала в центр информацию о состоянии здоровья некоторых видных деятелей Польши, в частности. Плюс сведения, касающиеся фармацевтического рынка в этой стране и экспорта в СССР, также имели определенную ценность.
        Она уже не та Габи, которую знал когда-то Виктор Лугано, да и он уже давно не тот.
        - Еще одна деталь, - продолжал Лугано. - Крайц может быть замешан по крайней мере в одной криминальной истории. Уж очень он уверен в себе. Людей, которые делают что-то не в первый раз, видно сразу.
        - Я поняла, о чем ты хотел сказать. Я пробью его по криминальным кругам. У меня есть несколько клиентов, которым я без рецепта врача отпускаю лекарства. Среди них военные, полицейские, клерки. Люди зачастую небольшие, но информацию могут дать полезную и достоверную.
        - Полезную и достоверную? - улыбнулся Лугано.
        - Да. А что тебя рассмешило?
        - Да так, ничего. Попутно реши задачу оружия. Мне понадобится надежный пистолет. С прицелом на тебя - пара.
        Габриэла осталась непроницаема.
        - В Польше море нелегального оружия серийного производства, - сказала она. - Причем в страну оно идет как с западного направления - ФРГ, Австрия, так и с восточного - Украина. На западном направлении неплохо поработали ваши генералы из Западной группировки войск. Правом на хранение оружия в нашей стране обладают четыре человека на одну тысячу. В соседней Чехии - сорок человек на ту же тысячу. Но именно у нас число преступлений с применением огнестрельного оружия выше, чем у чехов. Если в Польше тебе нужно оружие, тебе его продадут под заказ и не спросят, зачем оно тебе. «Калашников» можно купить за пять тысяч злотых, «узи» - в два раза дороже. Надежный пистолет, сказал ты... Я пару лет тому назад приобрела боевой револьвер - «MR-73». Оказалось, что с ним дома действительно спокойно. Да и на работе тоже.
        - Отличный ствол! - живо откликнулся Лугано. - Штатное оружие французской жандармерии и группы вмешательства.
        С этим типом оружия французской фирмы «Манюра» Виктор познакомился в 1980 году. Револьвер был сделан целиком из высококачественной стали, ствол изготовлен методом холодной ковки. Таким образом, конструкция револьвера рассчитана на то, чтобы без каких-либо повреждений выдержать двукратное превышение максимально возможного давления пороховых газов при выстреле. Это было исключительно надежное, с точной стрельбой оружие.
        - Как ты его достала, если не секрет?
        - Все просто, - улыбнулась Габриэла. - Он находится в коммерческой продаже.
        - Но почему ты выбрала именно «MR-73»? Ведь есть небольшие пистолеты.
        - И здесь все просто, - ответила женщина. - В фильме «Вне закона» комиссар Филипп Жордан, роль которого исполняет Жан-Поль Бельмондо, вооружен таким же револьвером. Он бескомпромиссный, реальный, естественный. Я как только увидела, сразу влюбилась в него.
        - Как может быть револьвер бескомпромиссным?
        - Я говорю о комиссаре.
        - А-а...
        - Один раз увидев его, я им заболела.
        - Ты повторяешься.
        - На этот раз я говорю о револьвере.
        - Вторая шпилька, - подсчитал Лугано.
        - Когда я покупала револьвер, продавец - он один из моих клиентов - предложил специальные патроны к нему. Патрон устроен так, что при выстреле газы остаются запертыми в гильзе. С ними «комиссар Жордан» стреляет бесшумно.
        - Ты хорошо разбираешься в оружии.
        - Однажды я получила стимул к этому. И не спрашивай, кто меня этим заинтересовал.
        - Не собираюсь делать этого, - Лугано поднял руки, сдаваясь. - Один совет: не гонись за дешевизной. Если оружие дешево, значит, оно недавно стреляло.
        Он отсчитал пять тысяч евро и передал Габриэле. Та демонстративно пересчитала их, шевеля губами, и сказала:
        - Я последую твоему совету и добавлю своих денег.
        Она встала первой и протянула Лугано руку:
        - Была рада снова увидеть тебя.
        - Я тоже.
        - Одну секунду, Виктор. Тебе знакомо имя Ян Мазур?
        - Впервые слышу.
        Остаток сегодняшней ночи стал самым беспокойным в жизни Габриэлы. Воспоминания не отпускали ее ни на минуту. Образ молодого Лугано заслонял образ человека в полном расцвете сил. Но каким он был, просто повзрослевшим или возмужавшим? Тягостное чувство. Как будто у нее украли часть памяти. Несправедливо, что утеряна самая значимая, золотая середина.
        - Научи меня стрелять.
        - Ну если ты хочешь...
        Он легко дал согласие. Хотя, как оказалось позже, легко согласился на это сам Директор.
        Она на седьмом курсе. Семь лет «фармакологической беременности» (это против пяти той же «терапевтической» - слишком много и дорого, полушутливо сетовала она).

«Дом отдыха». Так назвал Виктор этот милый, уютный, спокойный городок Плавск, Тульская область, неподалеку от Музея-усадьбы Ясная Поляна. Полигон учебного подразделения военных строителей, азы стрельбы из пистолета, «курсовая»: характер хода спускового крючка, геометрия пистолета, прицельные приспособления, баланс, масса, магазин.
        - Все это, конечно, важные особенности для серийных образцов, - объяснял Виктор. - Есть специальное оружие, разработанное для секретных агентов, и оно не соответствует стандартам, перечисленным мною. Удобен ли, сбалансирован ли стреляющий портсигар, есть ли в нем «прикладистость»? А что насчет его магазина на два или четыре патрона? А что насчет стреляющего навесного замка? Один патрон, но он - цена задания или цена жизни. Есть стреляющие ручки, распятия, зонты,
«дипломаты». Главное - преодолеть внутренний барьер: ты нажмешь на спусковой крючок, и человек, который только что радовался жизни, умрет.
        - Разве я не перешагнула этот рубеж?
        Габриэла была уверена, что да. Они вдвоем убили Якуба Вуйцека. Она держала Виктора за руку, и они стали единым целым в момент выстрела, в момент смерти человека, и неважно, кто спустил курок пистолета.
        Лугано пережил схожие чувства и понял Габи как самого себя.
        Сегодня она училась держать пистолет, выжимать спусковой крючок. Она вырабатывала мышечную память, привыкала к звукам выстрелов, различая хлопки пороховых газов и работу затворного механизма.
        Они поселились в комнате для свиданий учебного подразделения. Две кровати и одна тумбочка, разделявшая их. Они были счастливы и другого мира за стенами своего
«шалаша» не видели. Исключение - это кафе на территории этой войсковой части. Габриэла натурально толстела, объедаясь тульскими пряниками...
        Они провели в Плавске две недели. Склодовская защитилась и уехала в Польшу. Она ждала его в Варшаве, на которую падал грустный песенный дождь, год, два, но
«шпион, которого она любила», так и не появился.
        В конце мая 1987 года к ней неожиданно пришел Бартош Вишневский (Изотов). Резидент был краток:
        - Выберете время для поездки в Дембовец. Там проживает человек по имени Витольд Бур. Ему - шестьдесят четыре. Его дом находится на краю села. Он откроет вам, если вы назовете имя Яна Мазура. Вы должны убить его. Ваша поездка в Дембовец должна быть единственной. Оружие получите через неделю.
        - Одна?
        Короткий вопрос. Но в нем было зашифровано имя Виктора Лугано. Одна. Она словно подчеркнула свое одиночество. Вишневский скорее всего понял ее. Его резкие черты сгладились, во взгляде промелькнула грусть:
        - Одна.
        Прошло две недели. Габи приехала в Дембовец затемно, оставила машину в трехстах метрах от окраины. На лай собаки из-за двери добротного дома раздался мужской голос с хрипотцой:
        - Кто?
        - Здравствуйте. Я от Яна Мазура. Откройте, пожалуйста.
        Пауза.
        - Сейчас.
        Только через минуту Витольд Бур подошел к калитке и при свете луны внимательно разглядел позднюю гостью. Наконец он открыл калитку, посторонившись; в руках у него было ружье. «Это уравнивает наши шансы», - хладнокровно подумала Габи.
        - В дом я не пойду. Мазур велел передать вам это.
        С этими словами она достала из кармана плаща пистолет и с близкого расстояния дважды выстрелила Буру в грудь. Когда он упал, Габи опустила вооруженную руку и добила его выстрелом в голову. Стерев с пистолета отпечатки пальцев, бросила оружие рядом с трупом.
        Уже много позже Габриэла узнала, что ликвидировала военного преступника, одного из организаторов кровавой бани в Едвабне. В этом польском городке в июле 1941 года местные жители убили более полутора тысяч своих еврейских соседей. Когда они устали убивать их камнями и палками и отрубать им головы, загнали оставшихся в живых в овин и сожгли их заживо[По материалам интернет-издания Newsland.] .
        В январе следующего года она наткнулась на заметку в газете. В ней говорилось о том, что в доме своей сожительницы выстрелом в голову был убит Ян Мазур. И снова короткий вопрос: «Лугано?» Она отчего-то понадеялась, что да.
        ГЛАВА 8
        Не верь глазам своим

21 июня, понедельник
        Они встретились через два дня. За окном стоял теплый вечер. Поджидая, когда Габриэла отпустит клиентов, выстроившихся к окошку, Лугано читал за столиком оставленную кем-то из посетителей газету. Собственно, все польские газеты пестрели одной новостью, посвященной досрочным выборам президента республики. По результатам первого тура голосования ни один из десяти кандидатов не набрал большинства голосов, второй тур был назначен на 4 июля.
        Наконец Габриэла вышла в холл и присоединилась к Лугано. Бросив взгляд на газету, на лоснящееся лицо кандидата от партии «Право и справедливость», которому средства массовой информации пророчили победу, Габриэла отчаянно замотала головой:
        - Нет, только не это! Ты готовишь покушение на маршала Сейма?!
        Лугано покачал головой:
        - Нет.
        - Слава тебе...
        - Устала?
        - С непривычки.
        - Что тебе удалось узнать?
        У Габриэлы была отличная память, она ни разу не обратилась к бумажке.
        - Станислав Крайц, действительно, до 2008 года работал в компании «Трендвер», центральный офис которой находится в Питсбурге, штат Пенсильвания. Кстати, чехи, словаки, поляки делают отличные антивирусы. В Питсбурге Крайц проработал полгода, потом его перевели в Москву. В московском офисе «Трендвера» он поначалу был модератором, суппорт-инженером, затем возглавил отдел технической поддержки. Используя серверы компании, совершил несколько хакерских атак, целью которых было похищение конфиденциальной информации; она использовалась для получения прибыли путем развода и шантажа. В случае отказа клиента выплатить требуемую сумму компромат на него сливался в Сеть.
        - Он действовал один?
        - Крайц за год сколотил группировку - все поляки, все без проблем изъясняются на русском.
        - Крайц все еще работает в московском офисе?
        - Был уволен месяц назад, когда в компании узнали, что он использовал серверы в личных целях.
        - Численность его группировки тебе известна?
        - Как и большинство преступных кибергруппировок, она немногочисленна: три человека, включая самого Крайца. Существуют хакеры-одиночки, и выйти на них гораздо труднее, чем на группу.
        - Знаешь их имена?
        - Да, конечно. Это сам Станислав Крайц, Марцин Качмарек и Сибор Возняк.
        Три человека, прикинул Лугано. Во время обмена двое будут на подстраховке, но не на виду. Один из них - на дальнем рубеже, и он ответственный за передвижение. Скорее всего от машины, на которой бригада Крайца приедет в Мальборк, он ни на шаг. Будут ли они вооружены? Неважно. Важно, что сам Лугано будет вооружен.
        Паузу, которую он взял, Габриэла истолковала по-своему. Она отлучилась на минуту и вернулась с картонной коробкой из-под обуви. Внутри лежал новый револьвер фирмы
«Манюра». Прежде всего обращала на себя внимание светло-коричневая рукоятка и золотистый спусковой крючок. Лугано закрыл крышку и вернул коробку Габриэле.
        - Встретимся послезавтра, в среду, на парковочной площадке фирмы «АГАЗ». Это на Сулькевича, напротив российского посольства.
        Габриэла покивала:
        - Я знаю, где это. В котором часу мы встречаемся?
        - В половине второго. Оденься построже. Меня не приветствуй - мы виделись пару часов назад в посольстве. Изобразишь недовольство. Передашь мне вот этот портфель. - Виктор положил на столик кейс из-под ноутбука, купленный им накануне. - Набьешь портфель бумагами. Заряженный револьвер положишь сверху. Уйдешь по-английски.
        - В сторону посольства?
        - Да. К тому времени прием граждан там будет закончен. Но это неважно. Крайц даже не посмотрит тебе вслед. Вечером встретимся здесь, у тебя.
        Она помотала головой, отказываясь, и поставила свои условия:
        - Я приглашаю тебя к себе домой. Что скажешь насчет романтического ужина при свечах?
        - Отличная идея!
        Габриэла улыбнулась и, быстро перестроившись на деловой тон, спросила:
        - Значит, твоя цель - Крайц?
        - Да.
        - Мелковатая сошка. - И Склодовская выразительно посмотрела на газету, с которой на нее смотрел маршал Сейма.

23 июня, среда
        Марцин Качмарек считал затею Крайца «дурацкой и бестолковой», о чем неоднократно говорил ему.
        Он был высоким и сильным, имел дан по дзюдо и шесть лет назад променял татами на круглый ринг боев без правил. Сломанные уши и нос, блеклый взгляд, сто килограммов веса - он мог напугать кого угодно. Марцин всегда работал в паре с Крайцем, и один дополнял другого. Единственный раз он остался не у дел, и случилось это в Москве. Крайц объяснил ему: Лугано можно обыграть только на интеллектуальном уровне, пояснив, что intelligence - и есть разведка. «Смотри, не доиграйся в разведчиков», - предупредил его Марцин. На него не подействовали слова Крайца о том, что противника нужно бить на его поле и его же оружием. Все это философия, не более того. Жизнь - она куда более лаконична. У Качмарека были свои взгляды на жизнь: ты либо идешь прямо, либо сворачиваешь.
        Марцин четвертый день кряду дежурил у российского посольства, расположенного по адресу: Бельведерская, 25С, отрабатывая или подтверждая, черт его знает, версию Крайца о получении Лугано денег в посольстве. Хотя имелись варианты: в одном из банков, например. Но все равно, контактов с посольскими работниками Лугано не избежать.
        Агент пятый день в Польше, а около посольства в рабочие часы замечен не был. По идее нужно было разорваться, чтобы зафиксировать встречу Лугано с российским консулом, например. Консульские отделы работали в Варшаве, Гданьске, Кракове, Познани, и каждый консульский округ включал четыре воеводства. У каждой консульской двери не поставишь своего Качмарека.
        Марцин улыбнулся этой мысли, показавшейся ему забавной, и улыбка застыла на его лице: как раз в этот момент он увидел объект.
        Ну да, это был он, Виктор Лугано. Качмарек «срисовал» его еще в Москве, когда тот входил на территорию автостоянки. Лугано был небрежно ухоженным и походил на персонаж из рекламы мужского одеколона: тонкий шлейф душистого запаха тянулся за ним, притягивая всеобщее внимание.
        Одетый в деловой костюм, с кейсом-атташе в левой руке, он прошел на территорию посольства.
        Марцин тут же связался по телефону с Крайцем:
        - Он здесь. Зашел в посольство. Ты гений, Стас!
        - Ты сомневался?..
        - Что мне дальше делать?
        - Дождись его, - отдавал команды Крайц, - проследи за ним, насколько это возможно. Если он возьмет такси, оставь его в покое.
        - О’кей.
        Качмарек до сегодняшнего дня был смущен Крайцевой дерзостью: миллион - это много, лично он настаивал на двухстах тысячах. И вот его взгляды переменились: миллион - это мало.
        Он оборвал связь. Внутренний голос подсказал ему, что нужно отметить время, в котором часу появился объект: 11 часов 30 минут. Для рапорта. Марцин довольно рассмеялся. События разворачивались на его глазах, буквально превращаясь в деньги. Интеллектуальный план Крайца набирал обороты.
        Качмарек перешел на четную сторону улицы. Прикурив, отметил одну важную деталь: Лугано помахивал кейсом в такт своим шагам, что говорило о пустом кейсе. Сколько весит миллион долларов в стодолларовых купюрах? Около десяти килограммов. Для Марцина Качмарека вес дипломата стал неким эталоном.

12 часов 05 минут. Лугано находился в особняке ровно тридцать пять минут - до обозначенного в расписании приема посетителей. И вышел оттуда так же, как и вошел: легкой походкой, помахивая кейсом в такт своим шагам.
        - Курва! - выругался Марцин.
        Он ожидал, что Лугано возьмет такси и назовет водителю адрес банка, однако ошибся. Его клиент перешел дорогу в районе транспортной фирмы «АГАЗ», расположенной по адресу: Сулькевича, 5, и присел на скамейку неподалеку от проходной. Вздернул рукав пиджака, отмечая на часах время.

«Какого черта он вырядился в строгий костюм?» - недоумевал Марцин. Туристы так не одеваются. Исключая, конечно, безнес-туры. Он даже представил Лугано в поезде
«Москва - Варшава». Первое, что он делает, устроившись в купе, это укладывает в портплед свой костюм.
        Без четверти час. Сорок минут прошло. Похоже, терпение начал терять и сам Лугано: он трижды за последние двадцать минут взглянул на часы.
        Кого он поджидал, Качмарек узнал в половине второго. Лугано встал навстречу женщине. Лет сорока с небольшим, она тоже была одета в деловой костюм. «Эта баба из посольства», - уверенно заключил Качмарек. К этому времени он перегнал свой
«Лендровер» на парковку транспортной фирмы и наблюдал за объектом через опущенное стекло.
        Сколько весит миллион долларов? На этот вопрос могла ответить эта женщина. Черный портфель для ноутбука она поставила на скамейку, села рядом, с минуту молчала, глядя прямо перед собой. Наконец перевела взгляд на Лугано. Несколько отрывистых, как показалось Марцину, фраз, брошенных собеседнику, и она была готова встать... но осталась на скамейке...
        - Отлично, ты вовремя. - Лугано бросил взгляд на Габриэлу; более продолжительным взглядом удостоил портфель. Он был тяжелым. Склодовская, подходя к проходной, дважды поменяла руку. - Что там, кирпичи?
        - Глянцевые журналы. Тяжелые, зараза!
        Лугано окинул ее более продолжительным взглядом. Одета она была строго, как он и рекомендовал. Но к ее классическому офисному туалету от Тома Клайма не подходил гарнитур: серьги и кулон на цепочке с изумрудами чистой воды.
        - За тобой следят?
        - Да, здоровенный парень, знакомый мне по Москве, - подтвердил Лугано. - Там он был за рулем джипа, и у него не было зажигалки. Здесь у него другая машина, и он палит одну за другой. Планы поменялись, Габи. К тебе в аптеку я сегодня не приду. Встретимся завтра. Утром садись в свою машину и поезжай в Мальборк. Там жди моего звонка. Все, Габи, иди.
        - Можно смерить тебя недовольным взглядом?
        - Ты уже это делаешь. Что случилось?
        - Я рассчитывала на сегодняшний вечер, как ты не понимаешь! Только не говори: может быть, в следующий раз.
        - Не собираюсь этого делать.
        - Да, это твоя любимая присказка.
        Габриэла Склодовская встала, изящным движением одернула юбку и направилась в сторону российского посольства. Ей не хватало сумочки или кейса, она не знала, куда девать руки. Лугано горько усмехнулся: ему было жаль эту женщину.
        Он выждал минуту. Встал, перекинул ремешок портфеля через плечо и подхватил со скамейки пустой кейс.
        Марцин Качмарек задергался было: идти за посольской бабой или держать под наблюдением Лугано? Он выбрал второе, зафиксировав результат: Лугано получил деньги, и это было главным.
        Жалко, что рядом нет Крайца, вздохнул он. Можно было бы огорошить агента прямо здесь и сэкономить ему время и нервы.
        Лугано взял такси. Марцин строго придержался инструкций и позвонил Крайцу из машины.
        - Бабки у клиента. Посольская телка промариновала его на стоянке «АГАЗа» больше часа. Детали - при встрече, - в деловом стиле закончил он.
        ГЛАВА 9
        Случайный свидетель

24 июня, четверг, 13.30
        Гид, прежде чем увести группу туристов в глубь замка, завершила эту часть тура заученными фразами:
        - В наше время в этом семисотлетнем замке размещены экспозиции его истории, коллекции янтаря, старинного оружия, доспехов. Вы увидите настоящий рыцарский замок таким, каким он был во времена могущества крестоносцев. Он особо впечатляет ночью, когда идут инсценированные представления со всевозможными эффектами. Ночью мы совершим экскурсию по замку.
        Лугано остался на месте. Как остался на месте и Станислав Крайц.
        Поляка разведчик заметил пять минут назад, когда тот подошел ко входу хозяйственной базы. Крайц был одет, как подросток: широкие штаны светло-серого цвета, кроссовки, бейсболка набок, кожаные митенки, яркий ранец за спиной.
        Лугано и Крайц обменялись кивками. Поляк открыл тяжелую дверь и кивком головы показал: «После вас».
        Виктор остановился, когда дверь позади него хлопнула во второй раз. Обернувшись, он увидел Марцина Качмарека. «Их двое. Где третий? Остался на подстраховке в машине?» И - резкий скачок настроения в сторону: он уже точно знал, что отыграется на этом сопляке.
        - Получил страховку? - Крайц выразительно глянул на портфель.
        - Я нашел спонсора. - Лугано возвратился к первому телефонному разговору с Крайцем. - Такой вариант тебя устраивает?
        Поляк тоже козырнул отменной памятью:
        - Я подумал, что ты скатался на Смоленскую площадь. Но главное, ты принес деньги.
        - Покажи-ка товар.
        - Вот он. - Крайц вынул из кармана-кенгуру бокс с лазерным диском. - В корневом каталоге лежит текстовый файл с моим честным словом - уничтожить оригинальные файлы с жесткого диска моего компьютера. У меня нет к тебе претензий. Мне не за что тебе мстить...

«Кроме одного», - подумал Лугано. Он не мог забыть ни слова из своей первой беседы с Крайцем. «Материалы, которыми я обладаю, - сказал тот, - это прокладка между Катынью-1 и Катынью-2, и называется она просто: убийство польского лидера советской спецслужбой». Он прав: такая информация стоила денег... но только не такому подонку, как он. В дипломатических кругах за нее дали бы больше, чем миллион. Крайц может опубликовать секретные материалы - в насмешку. Он уже пошел против договоренностей, придя на встречу с Качмареком. Причем проделал это демонстративно, бросая вызов.
        - Не боишься меня, Станислав? - с ударением на середину слова спросил Лугано. И покачал головой: нет, Крайц его не боялся. Вчера он глазами своего боевика у российского посольства увидел смирение клиента и в дальнейшем мог попробовать себя в роли дрессировщика. Он не боится, потому что ход его - выдвинуть требования МИДу через непосредственного исполнителя теракта - был действительно гениален. Он не боится, потому что не знает о допущенной им ошибке: Лугано не обращался в МИД, как будто опекал дипломатическое ведомство, взявшись решить за него проблемный вопрос. - К тебе у меня встречное предложение, Станислав.
        - Слушаю.
        - Какую сумму ты согласен заплатить за имя человека, который был моим напарником здесь?
        - А, его псевдоним ABC, - вспомнил Крайц.
        - Точно, - подтвердил Лугано. - Один из вас видел его вчера. Это та женщина, которую вы приняли за посольского работника, она передала мне портфель...
        - Ты блефуешь, - перебил его Крайц.
        - А ты спроси об этом у своего товарища.
        Крайц бросил быстрый взгляд на Качмарека...
        Александра Молчанова посчитала эту часть замка обделенной вниманием. Она вернулась на базу через другой вход, отстав от группы, и многозначительно покивала головой. Это помещение больше походило на колонный зал. Александра дошла до середины, переходя от одного экспоната к другому и невольно маскируясь за колоннами, когда услышала русскую речь. В Мальборке было много туристов, немало немцев, которые считали Мариенбург достоянием немецкого народа.
        Их было трое. Как долго они здесь находились, Молчанова сказать не могла. Если это кто-то из ее группы - то не более пяти минут.
        Парня у входной двери она видела впервые, а вот мужчина, расположения которого добивалась ее соседка по номеру, ей был знаком: Виктор Лугано.

«Молния», опоясывающая портфель, была наполовину расстегнута. Револьвер лежал поверх вчерашних газет. Лугано вооружился быстрее, чем Крайц повернул к нему голову.
        Стрелок достал сначала дальнего противника. Одна пуля попала Качмареку в грудь, другая в плечо. Третий выстрел он произвел в Крайца, практически в упор. Пуля пробила правое легкое, и Крайц, захрипев, повалился на пол.
        Бесшумные патроны сработали отлично. С ними «MR-73» был таким же тихим, как знаменитая «Гроза».
        На миг Молчановой показалось, что в ушах у нее вата: Лугано вскинул руку с оружием, выстрелил, парень у двери рухнул на пол, - но звуки выстрелов потерялись в этом колонном зале; Молчанова различила только металлические щелчки.
        Александра прижалась к холодной колонне, образовав вместе с ней полуживой пиллерс. И каменный пол под ее ногами качнулся. Она пересилила желание спрятаться в застекленный шкаф для экспонатов.
        Лугано подошел к Качмареку и выбил у него из руки двуствольный «Дерринджер». Портфель он не отпускал, как будто тот был действительно набит стодолларовыми купюрами или сцеплен с его рукой наручником.
        - Встать! Если ты не встанешь, я проветрю твои мозги. Не упусти шанс остаться в живых.
        Качмарек с трудом повиновался. Он дышал часто и прерывисто и в любой момент был готов упасть замертво.
        Лугано вернул ему усмешку:
        - Трудно держаться за простреленный бок раненой рукой. Иди за мной. Поможешь мне в одном деле.
        Станислав Крайц также дышал с трудом, как будто у него в груди торчал кол. Он попытался было закричать, но у него не получилось даже подать голос. Пошевелил рукой - и она повиновалась ему. Дальше Крайц действовал на автомате: запустил руку в карман рубашки и вынул копию лазерного диска, оставляя там оригинал. Нашел в себе силы прошептать в адрес Лугано: «Сволочь! Получи от меня подарок!» Он швырнул бокс с диском в сторону. Тот отлетел к массивной колонне. Женщина лет двадцати семи, прятавшаяся за ней, опустила глаза, но диск поднять не решилась. Она была бледна, как смерть...
        Лугано отступил к люку, ведущему в подземелье. В склеп, vault - говоря языком того же Крайца, что означало хранилище вирусов.
        - Стой! На колени!
        Это место Лугано нашел бы с закрытыми глазами. Почти тридцать лет прошло, а он помнил все до мелочей, как будто покушение на Токаря готовил вчера: мина заняла свое место под сводом, впереди куча времени, и Виктор спускается в подземелье...
        Лугано, расставшись наконец-то с портфелем, приподнял крышку за бронзовое кольцо и, сдвинув ее в сторону, взвел курок револьвера. Качмарек закрылся от него рукой. Лугано трижды выстрелил в него, опустошив барабан. Откинув его влево и заблокировав ударно-спусковой механизм, он вытряхнул отработанные гильзы и, положив их в карман, зарядил револьвер новыми патронами.
        Качмарек лежал на спине. Все ранения у него - в грудь. На пол не упало ни капли крови. То, что нужно. Бросив взгляд на дверь, Лугано подтащил тело к люку и сбросил его вниз.
        Теперь очередь Крайца.
        - Где третий? - спросил его Лугано. - Где Возняк?
        Крайц не мог сопротивляться.
        - Он остался в машине.
        - Марка машины?
        - «Лексус», WA81L, цвет...
        - Этого достаточно.
        Лугано опустил слова, которые бередили его душу. Он считал Крайца психом: завидуя богатым немцам и англичанам, тот насмехался над теми, кто втрое беднее, чем он. В Москве он смотрел на Лугано с барским превосходством...
        Виктор выстрелил ему в сердце. И прежде чем сбросить его в люк, забрал у него из кармана диск.
        Ему стоило присоединиться к своей группе, он и так подзадержался здесь. Виктор набрал номер Габриэлы и назвал ей марку и номер автомобиля Возняка.
        - Ни о чем не беспокойся, - ответила она.
        Перед Молчановой Лугано предстал в образе Минотавра. В своем лабиринте он передвигался безошибочно... Насколько глубока подземная часть лабиринта, куда он сбросил тела поляков?.. От напряжения у нее заныло в затылке. Она не расслышала, что и кому сказал Лугано. Только не ей были адресованы его слова - случайного свидетеля двойного убийства он не видел. Обращался сам к себе или через толщу стен разговаривал с покойниками? А может, эти двое не убиты, а только тяжело ранены и Лугано обрек их на мучительную смерть? Погребение заживо?..
        Сложив трубку, Габриэла прихватила с собой сумочку и направилась к белоснежному
«Лексусу» с непроницаемыми стеклами. Стукнув в окно, она достала сигарету.
        - Дайте прикурить, мсье, - попросила она по-французски.
        Сибор Возняк полез в карман за зажигалкой. Склодовская вынула пистолет и выстрелила поляку в висок. Открыв дверцу, вынула из замка зажигания ключи. Прежде чем закрыть ее, подняла стекло и заблокировала замки пультом-брелоком.
        Ушел. Слава богу... Молчанова каждую минуту ожидала возвращения убийцы. Он мог появиться в колонном зале, имеющем сквозной проход, как спереди, так и сзади.
        Прошло долгих пять минут, прежде чем Молчанова покинула это место. Но, спохватившись, вернулась за диском.
        Ей предстояла очень трудная задача: взглянуть в глаза убийце. И случится это через десять-пятнадцать минут, когда он присоединится в Среднем замке к своей группе.
        Она не помнила «горячие» номера телефонов полиции, службы спасения, российских консульств в Варшаве и Кракове, но они хранились в адресной книге ее сотового телефона.
        Она успокоилась. И по пути к Среднему замку не переставала думать о том, кто же такой этот Лугано. «Возможно, ответ я найду на этом диске...»
        Варшава, 25 июня, пятница
        Прощание с Виктором вылилось в телефонный звонок. «Я привязан к туристической группе и вынужден уехать. Прости меня, Габи». - «Мы увидимся?» - «Обещаю». И все. Обидно, что в такой ситуации не прозвучали гудки, которые в представлении Габриэлы походили на систему оповещения «искусственное сердце»: в ней бы еще затеплилась надежда - пикает, значит, борется, - но она буквально окунулась в вакуум. Полный обрыв...
        Она вышла из дома. В магазине купила бутылку коньяка, в киоске - свежую газету и открытку с видом замка Мальборк. У себя дома, выпив рюмку обжигающего напитка, по памяти написала тунисский адрес: Route Touristique Kebili, Kebili, Tunisia, Richard Nero.
        В 1992 году, в канун Нового года, к Габриэле неожиданно приехал Вадим Мартьянов. Она не сразу узнала его: полный, с бородкой-эспаньолкой, в очках.
        - Здравствуй, принцесса!
        Никто ее раньше так не называл. Пусть будет принцесса, она отнеслась к этому равнодушно. У нее было неважное настроение, она переживала развод с первым мужем и мысленно давала клятву замуж больше не выходить.
        - Хочешь быть сказочно богатой? - спросил Вадим.
        Она пожала плечами:
        - Допустим.
        - Пошли открытку с видом замка Мальборк в гостиницу «Фата Моргана» на имя Ришара Неру, если однажды к тебе обратится кто-нибудь из военной разведки.
        Мартьянов написал на листке бумаги адрес и имя.
        - Лугано, например? - предположила Габи, принимая записку.
        - Это вряд ли, - усмехнулся Мартьянов.
        - Почему?
        - Много причин, и среди них - главная. Примерь-ка вот это, - он не дал ей уточнить, что же за главную причину он имел в виду. Он подарил ей драгоценное украшение начала XX века - с изумрудами чистого цвета в окружении алмазов столь же чистой воды.
        Давно, очень давно она лично не отправляла открыток по почте, перейдя на электронный вариант. Была не уверена в том, что открытка с видом замка, в котором три человека - Мартьянов, Лугано и Склодовская - готовили покушение на лидера независимого профсоюза, дойдет до адресата. Восемнадцать лет минуло с тех пор. Но инструкции есть инструкции. Она получила их от старшего группы. Инструкции были ей даны развязным тоном. Но если сравнить тон Мартьянова с тоном Лугано, то выбор ее был не в пользу последнего.

«Ты думала, о тебе забыли?.. Ты думаешь о том, как мы ухлопали Вуйцека... Не гонись за дешевизной: если оружие дешево, значит, из него недавно стреляли».
        И денег дал меньше, чем стоили два ствола.
        Скряга?
        По сравнению с Вадимом - да.
        ГЛАВА 10
        Нынешнее и былое
        Москва, 28 июня, понедельник
        АГЕНТСТВО ПУТЕШЕСТВИЙ «ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР». Такая пластина с надписью встречала посетителей этого туристического бюро, находящегося на Большой Дмитровке. И лишь немногие клиенты бюро замечали, что в официальных документах названию не были свойственны романтизм и привлекательность. То же самое можно было почерпнуть из реквизитов турагентства, что значились в конце того же стандартного договора об указании «специально организованных услуг в сфере международного туризма».
        Секретарь агентства узнала эту молодую женщину.
        - Здравствуйте! - Она первой поздоровалась с Молчановой. - Александра, если не ошибаюсь? Из тура вернулись вчера вечером, так?
        - Так и есть, - Молчанова поздоровалась кивком головы и глянула на напольные часы, пробившие один раз. Они показывали половину второго.
        - Возникли какие-то вопросы по поводу тура?
        - Не совсем так. - Молчанова подошла ближе к высокой открытой конторке, за которой работала девушка с длинными ногами и высоким хохолком на голове, чем напоминала птицу-секретаря. - Мне нужно узнать адрес одного человека из нашей группы.
        - Извините, мы не можем давать таких сведений. - Она чуть понизила голос, перейдя на доверительный тон. - Если между туристами в группе не пробежала черная кошка, они обмениваются контактами, в том числе и в социальных сетях. Может, вам конкретно в «социалках» поискать?
        - Да нет, между нами черная кошка не пробегала. Просто один человек сделал чересчур щедрый подарок, и я хотела бы вернуть его. Он устроил приватную вечеринку в своем номере, а потом расплатился со мной своим перстнем с печаткой.
        Секретарь обратила внимание на руки Молчановой. Та положила их на стойку конторки, демонстративно покручивая печатку на безымянном пальце. Не она ли - тот самый подарок? Красивый, дорогой. Многообещающий. Не это ли причина, по которой Молчанова решила вернуть подарок и тем самым положить конец курортному роману?
        - Его фамилию назовите.
        - Виктор Лугано.
        - Помню его хорошо. - Не сказать, что он произвел на нее неизгладимое впечатление, но тридцатипятилетняя директриса агентства высказалась о нем так: «Красив и самоуверен, с хорошей выправкой. Такому я бы не доверила свою лучшую подругу».
        Она постучала по клавиатуре и, глянув на монитор, сказала:
        - Распечатывать я не буду, запоминайте адрес Лугано. Его контактный телефон продиктовать?
        - Было бы кстати.
        - Можете позвонить ему прямо из нашего офиса.
        - Почему бы и нет?
        Молчанова сняла трубку и набрала номер Лугано. Один длинный гудок, другой.
        - Алло?
        - Виктор?
        - Да. А вы?
        - Молчанова. Саша Молчанова. Помните такую?
        - Кажется, мы вместе вчера вернулись из зарубежной поездки.
        Последующая пауза вопрошала: «Что дальше?»
        - Я бы хотела вернуть вам одну вещь.
        - Я ничего не терял. Извините.
        - Ну как же? В тыловом здании крепости. Вы еще там о скобу на колодце ногой зацепились, чуть не упали.
        - Ах да, вспомнил. Давайте встретимся завтра в половине двенадцатого в ресторане
«Старый приятель». - Лугано назвал адрес заведения на Беговой.
        - В половине двенадцатого дня? - уточнила Молчанова.
        - Разумеется.
        - Мне это подходит.
        - До встречи.
        Он сам прервал связь, в некоторой задумчивости констатировала Молчанова, и не предупредил о том, чтобы она пришла на встречу одна. Впрочем, это из разряда безусловного обстоятельства, пришло к ней странноватое сравнение.
        Она поблагодарила секретаря и покинула агентство.
        Виктор Лугано положил трубку. После звонка этой Молчановой его домашний и рабочий адреса переходили в разряд засвеченных. Он забрал деньги, документы, оружие и вышел из дома.

«Виктор?»

«Да. А вы?»

«Молчанова. Саша Молчанова (...) Я бы хотела вернуть вам одну вещь».

«Я ничего не терял. Извините».

«Ну как же? В тыловом здании крепости (...)».

«Ах да, вспомнил» (...)
        Этот разговор, записанный на жесткий диск компьютера, начальнику службы безопасности «Попутного ветра» показался странным. В обязанности Олега Большакова входил в том числе контроль за неслужебными разговорами сотрудников агентства. И он время от времени записывал все разговоры - но только с одного аппарата, который находился в приемной.
        Беседа двух этих людей показалась ему подозрительной. Он не знал, как точно охарактеризовать ее, но скоро нашел определение: сухой обмен фразами. Повторно прослушав запись, он пришел к другому выводу: этот обмен фразами походил на длинный пароль. Это еще и в свете того, что беседа проходила между людьми, только что вернувшимися из-за границы; не будь Олег Большаков выходцем из ФСБ, то, возможно, не обратил бы внимания на эту деталь. И еще один важный момент, подчеркнутый им особо: фраза «я ничего не терял». И вдруг при упоминании места потери, а не самой потерянной вещи он спохватился: «Ах да...» - и назначил собеседнице место встречи.
        Олег Большаков вышел в приемную, на ходу надевая пиджак и поправляя лацкан.
        - Разрешаешь звонить посетителям по служебному телефону? - начал он с упрека.
        - Ну, не с сотового же на городской? - умело выкрутилась секретарша и мастерски распахнула глаза: «А что?»
        Большаков давно купался в этих глазах. И только. Тонуть не собирался.
        - Да ничего. Что такого тебе сообщила эта Молчанова, что ты разрешила ей снять трубку нашего телефона?
        - Разве нужно что-то объяснять?
        - Мне - да.
        - Ну ладно, слушай. Один человек другому делает подарок. Проходит время, и один человек решает этот подарок вернуть. Другому, - после короткой паузы добавила секретарь.

«Вернуть, - мысленно подчеркнул Большаков, - это она верно заметила». Но она не могла слышать ответа Виктора. А тот вольно или невольно перевел беседу в другое русло, и дальше речь пошла о потерянной вещи. Вот это-то и странно.
        Он попросил координаты Виктора Лугано и Александры Молчановой и вернулся к себе в кабинет с распечатанными листами бумаги.
        По договоренности с Федеральной службой безопасности Большаков был обязан докладывать на Лубянку обо всех фактах обстоятельств, вызвавших подозрение у него лично или других сотрудников агентства.
        После того как он присоединил к своему докладу распечатку разговора (с пометкой о том, что аудиофайл хранится в компьютере агентства) и копии договоров на оказание услуг Виктору Лугано и Александре Молчановой, он положил эти бумаги в конверт. Он не собирался отсылать его или лично доставить на Лубянку. В паре шагов от агентства располагался профильный отдел военной контрразведки ФСБ. Достаточно было передать бумаги дежурному по отделу, как он делал это не раз, и дело сделано.
        Большаков прихватил конверт и вышел из агентства.
        Валерий Жученко бросил взгляд на наручные часы и качнул головой:
        - Засиделся я у тебя.
        Он был одет в серый костюм, цвет которого слегка полнил его, и бордовый галстук. Встал, пожал руку однокурснику, которого приказом директора Службы перевели сюда, на Большую Дмитровку; тот получил не только должность начальника профильного отдела, знаменитого своим «независимым» архивом, но и звание полковника.
        - Рад был повидаться с тобой.
        Полковник вышел из-за стола, чтобы проводить старого товарища до выхода из здания. Он не мог не оценить, что Жученко оказался первым, кто пришел поздравить его лично, а не по телефону.
        - Вспомни об этом, когда соберешься на пикник.
        Они спустились на первый этаж, где стали свидетелями перепалки между дежурным по отделу и человеком в штатском.
        - Это тебе в лом! А мне не в лом было поднять задницу со стула и принести бумаги в твой долбаный отдел.
        - Вообще-то, этот долбаный отдел мой, - вмешался в спор полковник. - Кто вы, представьтесь.
        - Большаков Олег. Начальник службы безопасности турагентства «Попутный ветер», старший лейтенант ФСБ в отставке. Разрешите доложить, товарищ полковник. Я составил рапорт и приложил к нему все соответствующие бумаги о двух подозрительных лицах, которые вчера вернулись из турпоездки. Я проделывал такое не раз и не два, и дежурный...
        - Это надолго, - Жученко улыбнулся полковнику и повторно пожал ему руку. И чуть тише добавил: - Мой тебе совет: пусть топает со своим рапортом на Лубянку. Его «не раз и не два» означает, что он сел вам на шею.
        - Скорее это совет дежурному.
        - Точно, извини. И пусть тот передаст, как в следующий раз поступить с Большаковым, по сменам.
        Дежурный по знаку полковника снял модерновый турникет со стопора, давая возможность Жученко покинуть здание. Валерий Васильевич взялся было за поручень входной двери, как вдруг его остановило одно слово, которое он вырвал из бестолковой, казалось бы, речи настырного Олега Большакова:
        - Лугано ответил: «Ах да, вспомнил...» - и назначил место встречи...
        Ему пришлось-таки выкладывать факты обстоятельств, чтобы не тащиться на Лубянку.
        С улыбкой на рябоватом лице, внешне напоминающий голливудского актера Томми Ли Джонса, Жученко вернулся к турникету.
        - Забавная фамилия прозвучала. Не Луганов, не Луганин?
        - Как сказал, так и есть, - отрезал Большаков. - Окончания слов перестал глотать в начальных классах.
        - Скажи, Олег, а в твоем конверте нет фото Лугано? Погоди, сначала скажи: ему под пятьдесят, да?
        - Сорок девять исполнится 17 января.

«Это он», - молнией пронеслось в голове Жученко.

«Да, это он», - повторно сыграло в его голове, едва он глянул на фото, а точнее, на ксерокопию паспорта. На нем был изображен человек, которого Жученко считал мертвым почти двадцать лет.
        Александр Болотин сидел на лавке в бане. Глядя на зеленую лужайку перед окном, он отчего-то представлял первый выпавший в этом году снег. Наличники маленького и низкого оконца здорово походили на рамку картины, сюжет которой был прост: снег, темные стволы деревьев, серое небо, взбитое черной стаей грачей. Кроме снега, нет в ней ничего светлого. Не только поздней осенью, но даже летом, в жару.
        У бывшего главы Министерства безопасности и внутренних дел не было четкого распорядка, в какое время и в какой день недели идти в баню. Сегодня в одиннадцатом часу он наколол щепок и растопил печку, добавил осиновых поленьев. Генерал знал толк в русской бане и топил ее только осиной. Хотя его сосед по загородной вилле тоже знал толк в русской бане, но топил исключительно березой.
        Александр Игнатьевич подумал о дне завтрашнем как о кануне своего юбилея: завтра ему буквально стукнет шестьдесят девять, а на следующий год аукнется семьдесят. Он по этому поводу не ощущал ни радости, ни грусти, он привык складывать цифры и делал это по-своему. Мысленно он перекладывал спички из одного коробка в другой, из полного в пустой. Символически спичек было сто штук. Во всяком случае, так в советские времена писали на коробке. А на поверку их оказывалось меньше. Кому как повезет.
        Сегодня в бане он пробыл дольше, чем обычно, и его дочь, приехавшая к нему после выходных, а не на выходные, как это делают любящие дети, проявила обеспокоенность, стукнув в дверь:
        - Ты там живой?
        - Сука! - вполголоса выругался Болотин. И подумал: «Нет, моя дочь не обрадуется даже ответу «я умер», она счастливо улыбнется гробовому молчанию. Не дождется».
        Семьдесят восемь.
        Да, он точно помнил, что еще пацаном пересчитал спички в коробке. Там не было ста, а всего семьдесят восемь. И то неплохо.
        - Да, я живой. А ты?
        - Приходи пить чай.
        Она здесь чувствовала себя хозяйкой. Хотя бы потому, что визиты ее за последние месяцы участились. Может, от семейного доктора узнала то, чего тот не решился сказать ему лично?
        Болотин забеспокоился.
        Обвязавшись полотенцем и резко распахнув низкую дверь, он буквально в ноги поклонился дочери.
        - Ты ничего больше не хочешь мне сказать?
        - Только два слова. - Сорокалетняя женщина для наглядности показала два пальца. - Оденься. Простынешь.
        Семьдесят восемь.
        Проклятая цифра, привязавшись, не отпускала даже во время обеда. Может, это озарение, и ему действительно Богом отпущены эти неполные восемьдесят? Это и много, и мало. В том плане, что много прожил и мало осталось. С другой стороны, восемьдесят лет - срок достаточный. Не завтра или послезавтра он отбросит коньки. Он еще сможет сократить визиты дочери и получит от нее сказочное прозвище Кощей, потом они снова участятся, и в такой вот аритмии пройдет еще несколько лет.
        - У тебя все в порядке? - спросила дочь, глядя на отца поверх фарфоровой чашки.
        - Тебя это беспокоит?
        - Что «это»?
        - Мое самочувствие, - был вынужден расшифровать Александр Игнатьевич. - Мое настроение, благосостояние - все то, что ты вложила в слово «порядок».
        - Мне встать и уйти?
        - А ты можешь уйти, не вставая?
        - Завтра я приеду, - предупредила дочь, надевая пальто.
        - Зачем?
        - Затем, чтобы показать гостям, как нежно я тебя люблю.
        - Кроме хорошей памяти, они ничего не заметят.
        - Ладно, я пошла.
        Он встал у окна в гостиной и с улыбкой смотрел, как Надежда (он с самого начала был против этого имени, но сдался под натиском жены) проверяет давление в правом переднем колесе своего «Мерседеса» - по-шоферски пнув его. Вот она закрутилась на одной ноге от боли, попав в диск, а не в покрышку, и, прихрамывая, обошла машину спереди, села на водительское кресло. Выпустила пар? Похоже, не весь. Сейчас попрет по дороге под двести.
        Он нащупал в кармане мобильник, глянул на экран, выбрал номер, нажал на зеленую клавишу.
        - Да? - Надежда склонилась над приборной панелью, выискивая глазами отца в окне; сейчас он смотрел на нее, в этом она была уверена. Их взгляды перекрестились.
        - Ты поосторожней на дороге.
        - Ладно.
        - Не гони.
        - Не учи ученого. Пока.
        Она первой, что случалось очень редко, нажала на клавишу отбоя. Сдав назад с пробуксовкой и развернувшись, с пробуксовкой же рванула вперед. Чуть было не столкнулась с другим «одноклассником» - класса «джи» оригинального белого цвета. Она и водитель джипа обменялись гневными гудками. Валерий Жученко, нынешний ГЛАВА группы физзащиты Болотина, недолюбливал Надежду. Особенно этого не афишировал, но и скрывал плохо.
        Болотин остался у окна, дождавшись приветственного взмаха руки Жученко, и опять не двинулся с места. Ему в голову влезла мысль: плохие новости лучше встречать стоя. Шестое чувство его редко подводило, и вот сейчас что-то кольнуло в сердце.
        - Александр Игнатьевич, здравствуйте!

«Он даже не разулся, - подметил Болотин. - Торопится, оттого не замечает очевидного?»
        - Здравствуй. Присаживайся. Чаю?
        - Спасибо. Видел Надежду, когда она уезжала.
        - Ты мне зубы не заговаривай. Говори, что случилось?
        - Коротко и в двух словах...

«Оденься. Простынешь», - всплыла в голове сжатая донельзя обеспокоенность дочери.
        - Лугано жив.
        Болотин нахмурил лоб. Он точно слышал эту необычную фамилию, может быть, даже знал этого Лугано (кто он, канадец, итальянец?). И откуда такая уверенность Жученко в том, что бывший ГЛАВА МБВД вспомнит человека с такой фамилией?
        Лугано жив - это серьезно. Это означало только одно: Лугано должен быть мертв. Кто он, из списка «НЛ», нежелательных лиц, которых всемогущий ГЛАВА силового министерства убирал со своего пути по личной инициативе, а когда и по приказу свыше? Странная, на первый взгляд, параллель: если Болотин получал приказ избавиться от «эн-эл» в качестве полунамека, то и сам придерживался этого курса: его подчиненные принимали к сведению его слабо выраженные указания, но полумерами, конечно, не ограничивались. Но если вдруг он слышал гневные слова о «конкретном подонке, место которому на кладбище», сам стучал кулаком по столу: «Пусть земля ему будет комом!»
        Лугано жив - еще одна загадка, вторая сегодня; первая - это «жизненно важный» коробок со спичками.
        Александр Игнатьевич снова вернулся к прямым и завуалированным директивам - ликвидировать, временно отказавшись от привычного метода не тянуть резину. Но он не хотел спасовать перед подчиненным, поскольку не мыслил себя с поднятыми руками:
«Сдаюсь!» Он ни разу в жизни не произнес даже таких слов, как «я не в форме».
        Да, завуалированных приказов было больше, что автоматически означало: его помощники схватывали все на лету. Они ни разу не ошиблись, точнее - ошиблись один раз, и то это было так давно, что можно было и сказать, что это неправда. Может быть, и с Лугано тоже промахнулись?
        - Значит, Лугано жив?
        - Да, шеф.
        - Напомни мне его имя...
        - Виктор.

«Да, здорово ты мне помог, сука!» - скупо улыбнулся Болотин. И продолжил размышления с места разъединения.

«Мрак и туман». Так назывался знаменитый приказ фельдмаршала Кейтеля от 7 декабря
1941 года («Nacht und Nebel»). Согласно этому приказу «лица, представляющие угрозу для безопасности рейха, должны бесследно исчезнуть во мраке и тумане». Вся ответственность за выполнение этого приказа была возложена на сотрудников военной контрразведки.
        В фашистской Германии - «Мрак и туман», в Советском Союзе схожие приказы назывались по-другому, но смысл оставался неизменным: первое - бесследное исчезновение конкретного лица, второе - о его местонахождении и его судьбе не должно просачиваться никаких сведений.
        Только однажды Болотин буквально процитировал фельдмаршала, и случилось это на рубеже 1991 и 1992 годов.
        - Значит, Лугано жив. Как такое могло случиться?
        Память к Болотину возвращалась так быстро, с такой частотой кадров, что он едва поспевал за этими отдельными фрагментами. Вот полковник Егоров уходит со списком агентов, вот он возвращается - и на календаре уже Судный день: 14 января, завтра похороны монстра, который так и не успел развернуться, - и все фамилии (их шесть) в этом списке зачеркнуты, все эти безусловные личности канули в вечность. Ему бы очень хотелось, чтобы причины смерти агентов «Востока» не были преданы огласке, равно как никто не узнал бы места их захоронений. В общем, так, чтобы все соответствовало духу и принципу акции «Мрак и туман». Но, как правильно заметил тот же полковник Егоров, времени было в обрез; он мысленно перекрестился, когда ему доложили о последнем положительном результате: Виктор Лугано погиб во время пожара в своем автомобиле...
        - Вместо Лугано сгорел другой человек?
        - Не животное - это точно.
        Болотин проглотил топорную остроту Валерия Жученко. В свое время генерал отказался от госохраны: материальные средства, нажитые им в период развала одной страны и становления другой, плюс связи позволяли ему содержать частное охранное предприятие. У него и сейчас был солидный доход от доли в нефтяной компании.
        - Лугано в России?
        - По всей видимости, да. Хотя недавно побывал в Польше.
        - Он богат? У него свой бизнес?
        Эти слова прозвучали как издевка. Болотин пожалел о том, что не владеет искусством вуду. Иначе бы он воскресил из мертвых полковника Егорова... Тот погиб восемь лет назад в автомобильной катастрофе, накануне дня сталинской Конституции 1936 года.
        - Это преждевременный вопрос, - запротестовал Жученко. - Мы решаем свалившуюся на нас проблему. С минуты на минуту я жду доклада от Бражникова и Прохоренко. Толковые парни...
        - Правда? - иронично заметил Болотин. - Приходится надеяться, что они окажутся порасторопней и поумней Егорова.
        Валерий Жученко реплику босса оставил без ответа. Но на схожий и более острый, болезненный вопрос ему ответить все же пришлось.
        - Да, мне было поручено убрать Лугано. Но не только я - все мы тогда совершили ошибки. Нам отмеряли срок - от и до, - Жученко на поверхности стола показал короткий отрезок. - Если хотите, в обработку нам попала сырая заготовка, болванка. Я был уверен, что в своей машине сгорел заживо Лугано, и дальше получал тому доказательства. Он не появлялся в своей квартире, а та вскоре решением членов кооператива перешла в собственность другому человеку. Родственников у него не было. Как вы знаете, кандидатов в сотрудники таких подразделений, как «Восток», подбирали из числа сирот. Никаких посторонних связей, кроме одной-единственной: это агент и его начальник. Агентов обрабатывали особым составом, основная часть которого - преданность. Лугано сейчас около пятидесяти, но я уверен: лунными ночами он скулит в тоске по своему хозяину.
        - Он был самым молодым в группе? Кофе будешь?
        - Да. Я сварю сам, если вы не против.
        - Отлично. Пойдем в столовую.
        В столовой, где сочетались пол с шахматным рисунком, светло-коричневый потолок и салатного цвета мебель, Жученко продолжил:
        - Вообще, у него было два хозяина. Под одним он проходил всего год, под другим - четыре.
        - Так по кому из них он скулит по ночам? Первый был наголову сильнее второго, руководил разведупром более двадцати лет.

«Знал толк в силовой разведке, - уже мысленно продолжил Болотин. - В годы Великой Отечественной войны был сотрудником СМЕРША на шести фронтах, включая 3-й Украинский и Юго-Западный. Если брать в расчет польские корни начальника военной разведки, то Лугано, отвечающий за «польский сектор», был его любимчиком. Но недолго - всего год. Наверное, по нему и скулит по ночам».
        - Расскажи, - попросил Болотин после непродолжительной паузы и принимая от подчиненного кофе, - как ты вышел на Лугано?
        - Случайно. Как это нередко бывает в нашей профессии. Но, как сказал один философ, в мире нет ничего случайного, все закономерно. Если бы задержался у нового шефа профильного отдела всего на минуту или минутой раньше ушел... - Жученко развел руками и нечаянно плеснул кофе на пиджак.
        Его рассказ занял не более двух минут.
        - По пути к вам я проанализировал ситуацию и поставил себя на место Лугано. Я приболел - допустим, подвернул ногу и попросил товарища сесть за руль своего авто. Сотни причин, по которым я задержался дома, но так случилось.
        - Ну да, что случилось, то и случилось.
        - Именно. Взрыв машины застает меня в квартире. В окне отражаются языки пламени. И даже если бы я был почтальоном, а не агентом военной разведки, то все равно пришел бы к выводу, что просто так машины не взрываются. Я забираю все необходимое - деньги, документы, оружие - и ухожу через черный ход или чердак...
        Жученко, обосновав свое видение этого вопроса, все-таки дождался согласного кивка шефа. Но тот не был бы собой, если бы не сунул палку в спицы.
        - Согласен: ты на месте Лугано поступил бы так же, как он. Но вот сам Лугано не оставил бы тебе шансов, если бы ему поручили убрать тебя. И вот парадокс: начальником моей службы безопасности стал тот человек из группы, который провалил задание, тогда как остальные - выполнили.
        - Пусть каждый останется при своем мнении, - сказал Жученко тоном «Пусть падает снег»; эта песня в исполнении Фрэнка Синатры привязалась к нему, когда он подъехал к дому Болотина, и до сих пор его не отпускала.
        Он продолжил через пару минут, дав шефу ознакомиться с рапортом Олега Большакова.
        - По дороге к вам я сделал кое-какие наметки. Кто такой Лугано - мы знаем.
        - Не спеши. Мы не знаем, кто он теперь. Столько лет прошло... Продолжай.
        - Кто такая Молчанова - нам только предстоит узнать. Они встречались в замке Мальборк. Там произошло что-то, что побудило Молчанову позвонить Лугано. Я не верю, что какой-то предмет стал побудительной причиной. Что толку гадать? Мы знаем место и время встречи, знаем реквизиты обоих. Устанавливать наблюдение за ними не стоит. Один из них - старый лис, можно сказать, подранок. Поэтому...
        - Ничего не объясняй мне. Просто исправь свою ошибку. Завтра жду тебя с хорошими новостями.
        - Я вызвал сюда своих людей.
        - Понял тебя. Я не против совещания в моем доме. Работайте.
        Через два часа Жученко отдал своим сотрудникам четкие указания с пометкой «срочно» и ссылкой «безошибочно». Используя агентуру, в МВД в частности, он к концу этого неспокойного дня получил о Молчановой такое представление, что мысленно сымитировал Анатолия Папанова: «Такую возьмем без шума и пыли». В 20.30 городской и мобильный телефоны Молчановой были взяты сотрудниками ЧОПа под контроль. То же самое касалось и телефонов Лугано. Плюс на его адрес выехали шестеро оперативников, но, как и ожидалось, дома его не оказалось. К утру планировалось поставить оперативников к офису страховой компании, в которой работал Лугано.
        Жученко ожидал такой же беспокойной ночи и даже представил простыни, которые к утру превратились в жгуты. Но - нет. Он, выпив две рюмки водки, уснул и не просыпался до утра.
        ГЛАВА 11
        Развод по-лугански

29 июня, вторник
        Беседа Виктора Лугано и бармена - он же владелец ресторанчика на Беговой - началась за стойкой. Пошел двенадцатый час ночи, и «Старый приятель» вот уже несколько минут был закрыт. Бармен посматривал то на часы, то на свою машину на крошечной парковке.
        - Моему другу нужна стажировка. Было бы неплохо, если бы он постоял с тобой за стойкой одну смену.
        - Стажировка в одну смену? Видно, твой друг суперталантлив.
        - Конечно, - улыбнулся Лугано. - Ведь он - это я.
        Они были знакомы более десяти лет. Бармен, Андрей Граков, - бывший военный, последняя занимаемая должность в войсках - начальник разведки полка. За стойкой он стоял через смену, как будто оправдывал само толкование слова «бармен»: владелец бара или его управляющий и тот, кто обслуживает посетителей за стойкой бара. Лугано он знал как бывшего военного, а ныне он - детектив страховой компании. Это была легенда Лугано, и ничего более.
        - Тогда завтра мы и приступим, - дал согласие Граков. И чуть тише спросил: - Ведешь какое-то интересное дело?
        - Да, не рутина - это точно. В двух словах это выглядит так. За одним человеком со вчерашнего дня установили слежку. Кто и с какой целью - это я и хочу выяснить. С твоей помощью.
        - Этот человек - клиент вашей компании?
        - Разумеется. Частных дел я не веду.
        - Почему? - Граков пожал плечами. - Лишние деньги никогда не помешают.
        - От добра добра не ищут.
        Ресторан открывался в 11.00. Точнее, двери его были открыты на четверть часа раньше, так что немногочисленные посетители могли увидеть то, что обычно скрыто от посторонних глаз: как готовятся служащие бара к новому дню.
        Граков занял место в середине стойки. Он был одет в джинсовую пару. На безымянном пальце - печатка с черным камнем, которой он постукивал по краю глубокого стакана с апельсиновым соком. Граков поглядывал на Лугано, оказавшегося по ту сторону стойки, где на витрине нашли себе место коньячные, винные и прочие бутылки. Лугано был облачен в красный жилет и полосатый галстук и смотрелся, на взгляд Гракова, вполне естественно.
        - Что будете пить? - спросил у него Лугано, чуть приподняв уголки губ.
        - Коньячный коктейль, - сделал заказ Граков.
        Лугано налил в стакан коньяк, шампанское, вишневый сок, добавил лед.
        Бармен покачал головой:
        - Ты перелил все, кроме сока. Так ты меня по ветру пустишь. И сам к концу смены без штанов останешься. У тебя глаза усталые, не выспался?
        - Ночевал у знакомой.
        - Горячая штучка?
        - Еще та. И часто здесь заказывают такие коктейли?
        - Нечасто. В основном предпочитают раздельное бухалово. Хорошо идет текила, дешевый виски, водка. Ближе к вечеру сменится клиентура, будут налегать на пиво. Соседний кабачок, - Граков кивнул в сторону, - открывается в половине девятого, на два с половиной часа раньше, чем мы. До девяти ровно там собирается незаурядная публика - белые воротнички.
        - Какого черта они забыли в кабаке в девять утра?
        - Отдают дань моде: похмеляются. Подражают белым воротничкам из лондонского делового квартала. Те похмеляются в портовых кабачках, которые открываются засветло, а потом - на работу в свои банки.
        - И давно у нас появилась такая мода?
        - Года два тому назад. Чудаки они. В любом киоске можно купить пива и водки. Но никто этого не увидит, вот в чем соль. Вот они и нарисовываются: кто, как и с кем накануне нализался, кого снял или не смог снять. Это тоже показатель. Я давно здесь работаю, такого насмотрелся...
        - К тебе «белые» тоже заглядывают?
        - Кто живет поблизости или пользуется общественным транспортом, забегают в обед. Любители торчать в пробках сосут энергетики в своих машинах.
        Александр Граков бросил взгляд на зеркальную витрину, в которой четко отразилась входная дверь, перевел взгляд на часы.
        - Ты ждешь своего визави в одиннадцать?
        - Ага, - подтвердил кивком головы Лугано. - А вот и пастухи.
        Он тоже смотрел на дверь.
        В ресторан вошел лысоватый человек лет тридцати пяти: в строгом костюме, галстуке, в руках пухлая борсетка. Следом порог заведения перешагнул чуть более блеклый, чем первый, посетитель. И тоже в деловом костюме и зелено-полосатом галстуке.
        - Видел их раньше? - спросил Лугано, маскируя пристальный взгляд на посетителей за работой: прошелся салфеткой по кристальной поверхности стойки.
        - Однозначно - вижу их впервые.
        Юрий Бражников и Николай Прохоренко повели себя так, как это делают агенты спецслужб в кино: заострили внимание на людях и уже потом бегло оглядели само помещение. К этой минуте в зале находилось три человека: парень с девушкой и чернокожий лет двадцати.
        - Где у вас туалет? - спросил Бражников проходившую мимо официантку.
        Та демонстративно отметила время на часах.
        - Да, вы уже можете пройти. - Она указала рукой направление: - По коридору прямо, потом направо.
        Бражников остался на месте. Прохоренко прошел в туалет. Вернулся он через несколько секунд и, отвечая на немой вопрос Бражникова, покачал головой: «Все чисто».
        - Стакан воды, - бросил Бражников, подходя к стойке. Принимая от Лугано воду, он даже не посмотрел на него; яркая униформа, место за стойкой послужили агенту надежным прикрытием.
        Выпив воды, Бражников смерил взглядом Гракова, единственного посетителя за стойкой бара. И даже покачал головой, словно подчеркивал: не те габариты, не та внешность. Скорее всего - вышибала, дожидающийся за стойкой своего часа.
        Бражников и Прохоренко заняли столик, сервированный лишь минеральной водой, рядом с выходом. Они уже сейчас дешифровали себя, буквально переживая чувство ожидания, и были наготове. Лугано хватило бы одного взгляда с улицы, чтобы пройти мимо и отказаться от встречи с Молчановой.
        Бражников будто подслушал его мысли. Когда официантка поставила на стол вазу с фруктами, тот раскошелился:
        - Два эскалопа. Один - двойной. Два омлета. Салат из свежей капусты.
        - Напитки?
        - Что-нибудь из столовых вин. - Бражников изобразил неопределенный жест рукой, пробегая глазами список напитков в меню. - Бутылку «Фетяски», - наконец определился он.
        - Моча, - скривился Прохоренко. - Мне принесите портвейн. «Боаль» - это темный портвейн?
        - Темно-золотистый.
        - Пойдет.
        Они разговаривали достаточно громко, и Виктор Лугано не пропустил ни слова. По всему было видно, что в рестораны они выбираются нечасто. Можно сказать, сейчас отрывались за казенный счет. Это на зависть двум своим товарищам, которые курили в машине, опустив стекла.
        Агент подумал о том, что, если даже его встреча с Молчановой не состоится, все равно сегодняшний день впустую не пройдет; он уже принес ему немало полезного: по меньшей мере, четыре оперативника засветились, и он хорошо запомнил их лица.
        Виктор не зря перестраховался. Скоро он узнает, работает ли Молчанова на контору или контора посадила ее на крючок, прослушивая ее телефоны. Где и на чем прокололась Александра, пока особой роли не играло.
        Лугано в очередной раз поборол желание почесать под париком. У него сложилось чувство, что фальшивые волосы пустили в голову корни и переплелись с настоящими. Он несколько раз, поворачиваясь к зеркальной витрине, бросал взгляд на свое отражение. Все было нормально: рыжеватые с проседью волосы собраны на затылке в пучок; усы и короткая бородка делали его похожим на российского режиссера Юрия Грымова.
        Виктор обслуживал очередного клиента, наливая ему пиво и легонько кивая в такт джазовой композиции Дайаны Кролл, лившейся из колонок, когда дверь открылась, пропуская в зал женщину лет двадцати семи в брючной паре. В левой руке она держала портфель, правой что-то искала в кармане брюк, как если бы стояла перед своим авто или дверью квартиры. Лугано узнал ее...
        На Бражникова и Прохоренко она бросила мимолетный взгляд. А в ответ удостоилась пристального - уже в спину. Оперативники многозначительно переглянулись. Прохоренко поднял бокал с темно-золотистым портвейном, отмечая победу. Бражников отхлебнул вина, запивая вторую порцию эскалопа.
        Ни один жест, ни один взгляд не укрылся от Лугано. Это в то время, когда он обслуживал клиента и ловил краем глаза подбадривающие кивки и еле приметные жесты Гракова: «Ты все делаешь правильно. Стакан чуть наклони, чтобы пиво не пенилось. Так, а теперь на фирменный кружок его!»
        Лугано в это время походил на крупье. Перед ним высилась стопка фирменных подложек под стаканы с надписью по кругу: «Старый приятель». Он снял верхний кружок, положил его на стойку перед клиентом и поставил сверху стакан.
        - Пожалуйста.
        Молчанова заняла второй от двери столик. Что могло служить доказательством того, что на контору она не работала и людей за соседним столиком видела впервые. Иначе дистанцировалась бы от них.
        К Молчановой подошла официантка.
        - Эль, если есть, - сделала она заказ.
        - К сожалению, эля нет. Есть отличное темное пиво. По вкусу оно очень напоминает эль.
        - Маленький стакан.
        - Отлично. Чувствуйте себя как дома.
        - Люди со вкусом везде как дома, - Молчанова отпустила в свой адрес комплимент. Эти слова она слышала в фильме «Окно во двор».
        Официантка подошла к стойке и повторила заказ бармену.
        Лугано вооружился фломастером и набросал на картонной подставке несколько слов. Налив пива, передал стакан и подставку официантке.
        Молчанова отпила треть стакана и поставила его на стол рядом с подставкой, повернулась к окну. Где же Лугано? Опаздывает? А может, решил отказаться от встречи?
        Еще глоток пива, еще.

«Опусти глаза, кретинка», - мысленно отсемафорил ей Виктор.
        Вот уже третий человек сегодня выполнил его мысленную просьбу. Александра глянула на фирменный кружок, на котором, как показалось ей, проступили буквы: «Спокойно.
10 минут - сядь за стойку».
        Она медленно повернула голову. За стойкой сидел громадный мужик, со спины похожий на Шварценеггера. Сообщник Лугано? Скорее всего - да. Или же официантка получила какие-то указания от Лугано и подойдет к ней, когда она займет место за барной стойкой. У Молчановой сложилось стойкое ощущение, что в ресторане функционировала полноценная шпионская сеть.
        Она устроилась на высоком стуле, чем не могла не привлечь внимание бармена, и сделала заказ:
        - Маленький стакан пива.
        - Темного или светлого?
        - Темного.
        - За тобой «хвост». Спокойно, спокойно, - тихо предупредил ее Лугано. - Дождись заказа. Секунду. Сейчас откроется дверь, в ресторан войдет очередной клиент. Обернешься, покачаешь головой, глянешь на часы. Вот и он. Давай!
        Лугано видел клиента, который припарковал машину у ресторана, а теперь подходил к двери, на ходу включая сигнализацию и закрывая замки.
        Молчанова обернулась, покачала головой, посмотрела на часы. Как автомат. Но это все, что было нужно сейчас Лугано. Молчанова выдала свое нетерпение, что не укрылось от оперативников, и дала им надежду на удачное завершение дела.
        Лугано поставил перед Молчановой стакан.
        - Те двое за первым столиком, они ждали тебя. И меня тоже.
        - А-а...
        - Закрой рот. Они не видят, что я разговариваю с тобой. А ты смотри по сторонам, оглядывай зал, бросай взгляд в окно. Только не зевай и не изображай смертельную скуку. И запомни - выкинешь какой-нибудь фокус, отправишься на свидание с Крайцем.
        - Здесь тоже обзавелись люком?
        - Молчи, острячка.
        Лугано по заказу официантки налил коньяк, приготовил один фруктовый коктейль.
        - Твой телефон прослушивается, - вернулся он к разговору, протирая салфеткой глянцевую поверхность стойки.
        - Вам виднее.
        - Я же сказал, чтобы ты молчала! Продиктуй номер своего сотового.
        - А вы свой номер помните наизусть?
        - Достань телефон и посмотри.
        Молчанова так и сделала.
        - Я отлучусь на минуту, - предупредил ее Лугано. - Жди моего звонка.
        Он вышел из-за стойки. Бражников и Прохоренко даже не посмотрели в его сторону, как будто на бармене была шапка-невидимка.
        На заднем дворе ресторана от него шарахнулась пара бродячих собак и взмыла в небо стая голубей. «Вхожу в роль», - скривился Лугано, накрывая крышкой бак с отходами. Набрав номер Молчановой, он дождался ответа от нее.
        - Саша?
        - Да.
        - Ну, ты знаешь, кто это.
        - Да.
        - Ты уже на месте?
        - Да.
        - Я опаздываю, извини. Торчу в пробке. Потерпи еще полчасика.
        - Да.

«Сволочь!»
        Лугано сложил трубку и вернулся за стойку. Как раз вовремя: Бражников, привлекая внимание товарища, принимал звонок. Скорее всего ему передали содержание только что состоявшегося телефонного разговора.
        - Что дальше? - спросила Молчанова.
        - Спроси у меня, где здесь туалет.
        - Только вы знаете туда дорогу?
        Лугано начал терять терпение.
        - В туалете откроешь фрамугу и вылезешь во двор.
        - Я вылезу во двор через фрамугу?
        - Да. И будешь ждать меня там. Смелее. Операм на тебя сейчас наплевать. Ты станешь им интересна только через двадцать минут.
        - Ага, значит, мне сейчас можно открыть рот.
        - Все, тихо.
        Александра выждала минуту и, чувствуя себя полной идиоткой, спросила:
        - Не подскажете, как пройти в туалет?
        Лугано ответил, указав рукой:
        - Прямо по этому коридору и направо.
        - Спасибо.
        Еще пара минут, и сам Виктор оставил место за стойкой, пожав незаметно руку Гракову и шепнув ему слова благодарности.
        - Не беспокойся. Они упустили свою подопечную, а подмену бармена вовсе не заметят. Они не вернутся сюда, где их развели одним единственным телефонным звонком.
        Граков остался на месте. Жестом подозвав официантку, он велел ей встать за стойку. И предвосхитил ее вопрос:
        - Куда делся мой великовозрастный стажер, я скажу тебе поздно вечером.
        В узком коридоре Лугано снял жилетку, парик, сорвал накладную бородку и усы. Во дворе он поторопил Молчанову:
        - За мной.
        Они сели в машину. Через десять минут стали в пробке, бампер к бамперу к джипу
«Чероки», который напомнил Лугано о многом.
        - Ну, я жду объяснений, - с нажимом сказал он, еще раз с головы до ног оглядев спутницу.

«Сейчас он начнет: тебе что, жизнь не дорога? Ты ступила на опасный путь, выпрыгнула на дорогу с обочины, жить тебе осталось ровно столько-то, выкладывай все, или я тебя на рагу разделаю!»
        Однако Лугано опустил банальности, в «позднем понятии» Молчановой - опустил пошлости.
        - Как и Крайц, я изучила материалы военной контрразведки, установила вашу личность и вашу причастность к убийству польского политика в 1983 году. Причастность - легко сказано.
        - Не насмехайся надо мной. И вообще, бросай иронизировать. Тебе это не идет. Ты права. Это я убил Якуба Вуйцека. Крайц сунул нос не в свое дело - и тоже схлопотал пулю. И ты схлопочешь.
        - Если хотите убить меня, то поторопитесь. Вон там на дороге открытый люк видите?

«О господи!» - взмолился Виктор.
        - Не я, другие тебя убьют. Вероятно, это сделает один из тех, кто пас тебя в ресторане. Ты контактировала со мной - а для него это основание. Он убьет тебя, в этом можешь не сомневаться.
        - Видно, вы долго ни с кем не контактировали, - повела бровью Молчанова. - Подхватили вирус в секретной лаборатории и он вырвался наружу?
        Лугано криво усмехнулся. Включив первую передачу, проехал еще десять метров и снова стал вплотную к джипу. Невольно бросил взгляд на открытый канализационный люк.
        - Ты видела меня и Крайца, - возобновил он опрос. - Кто еще об этом знает?
        - Я не говорила никому.
        - С твоим-то языком?.. Ну ладно, допустим, ты ничего никому не говорила. С какого телефона ты звонила мне? Вижу, ты хочешь описать его форму и цвет. Не испытывай мое терпение.
        - Мне дали ваши реквизиты в турфирме «Попутный ветер».
        - Я так и знал...
        - Секретарь предложила мне воспользоваться телефоном агентства...
        Лугано слушал Молчанову и размышлял, и главным в его мыслях была его редкая (по определению самого Лугано - интернациональная) фамилия. Кто кроме секретаря турфирмы мог услышать ее? В этом вопросе Лугано ориентировался на короткий отрезок времени. Он ни дня не прожил под чужой фамилией. Десятки раз выезжал за границу. Однако «прогремела» она вчера, образно говоря, в тот момент, когда Молчанова взломала ее. Лугано имел представление о структуре турагентства. Обычно службу безопасности такой фирмы возглавляет экс-сотрудник ФСБ. Во-первых, такому проще контактировать с Лубянкой, а контакты между ними никто не отменял со времен
«Интуриста». Выходит, сотрудник службы безопасности «Попутного ветра» стал свидетелем разговора между Молчановой и Лугано? Но что могло привлечь его в том разговоре? Именно интернациональная фамилия? Он слышал ее раньше? Был причастен к делу о ликвидации агентов «Востока»? Но почему не обратил на нее внимание во время оформления клиентом загранпутевки? Как бы то ни было, но оперативность этого человека впечатляла. Но если не фамилия «Лугано» насторожила его, то что же? Он проявил внимание к содержанию разговора между двумя клиентами агентства? Над этим стоило подумать. А пока Лугано вернулся к началу беседы с Молчановой, процитировав последнюю:
        - Как и Крайц, ты изучала материалы военной контрразведки. Как они попали к тебе?
        - Я видела то, чего не видели вы. Крайц что-то прошептал - наверное, слова благодарности в ваш адрес - и швырнул в мою сторону диск. Я подумала, там приличная музыка... Оказалось - копия того, что вы нашли у Крайца. На диске так и было написано: «Копия».
        - Ясно, - протянул Лугано тоном «вот дерьмо!»
        Он не посчитал, что облажался. Даже если бы Крайц спрятал на территории замка лазерный диск, Виктор махнул бы на поиски рукой: площадь этого готического замкового комплекса превышала двадцать гектаров, а общая кубатура зданий тянула на четверть миллиона кубометров; проще говоря, это было самое большое здание из кирпича, построенное человеком.
        Он попросил Молчанову рассказать, что именно из материалов военной контрразведки могло вывести на него Крайца. Виктор фактически знал ответ, но хотел получить его из вторых рук, поскольку Молчанова сама установила причастность Лугано к убийству польского политика.
        - Может, скажете мне, кем был Крайц?
        - Крайц был членом преступной кибергруппировки. Сфера ее деятельности - кража секретной информации, в том числе и личной собственности, мошенничество, вымогательство. Он получил доступ к серверу профильного отдела военной контрразведки, сотрудники которого начали переводить архивы в электронный формат. Хакеры взломали сервер, и Крайц получил доступ к досье, на агентов «Востока» в частности. Он же технически неграмотно назвал нас специальными агентами. Нет, мы не были старшими агентами. Мы были звеньями разрозненной цепи. Нас всегда было семеро.
        - Да, я обратила на это внимание. Крайц все документы, касающиеся группы «Восток», пометил символом доллара. Плюс на ключевые документы имелись ссылки, расположенные в папке под названием Orient (Восток). Сами документы хранились в других каталогах и подкаталогах и были систематизированы. Автор этого диска любил порядок во всем. Собственно говоря, если бы не ссылки, я бы утонула в информации. Но мне было интересно. Я археолог. Меня интересуют дела давно минувших дней.
        - Былое?
        - Почему бы и нет?
        - А что оно тебе даст? Что былое без связи с настоящим? Связи, параллели - это мост между прошлым и будущим. Ты хочешь узнать наше прошлое, - легонько, но настойчиво подчеркнул Лугано. - И если учесть мое замечание о связи времен и поколений, то это означает одно: мысленно ты уже проложила эту связь. В «досье Крайца» не сказано, что все члены нашей группы были убиты в один день и час. Только я выжил по чистой случайности. Крайц из архивных документов узнал, что некто Виктор Лугано убил в 1983 году польского политика, и закинул удочку наудачу. Ему повезло: в базе данных он нашел человека с таким именем, позвонил мне и предложил встретиться. Крайц вел себя как обычный вымогатель. Он потребовал миллион долларов. Нет, не в обмен на часть информации или всю информацию, которую он запихнул в диск: Крайц пообещал молчать о моей причастности к убийству Вуйцека. Мы сошлись на том, что местом обмена будет Мальборк, Польша. То есть у него на родине. Чудак этот Крайц. Я Польшу знаю не хуже, чем свою страну. В Мальборке я планировал еще одну акцию, присмотрел место, где мог спрятать труп. И только четверть
века спустя мне это пригодилось. Остальное ты знаешь. А теперь спроси меня: что же мне с тобой делать?..
        - Вы сказали, что меня убьют те, кто пас меня в ресторане. Кто они, какое ведомство представляют?
        Лугано гораздо проще было ответить в стиле Нео из «Матрицы»: «Я не знаю будущего. Я пришел не для того, чтобы сказать, чем все это закончится. Я скажу лучше, как все это начнется».
        А начнется это 22 октября 1991 года: в результате разделения КГБ СССР будет создана Межреспубликанская служба безопасности, а наряду с ней - Центральная служба разведки и Комитет по охране государственной границы СССР. Не пройдет и двух недель, как будет ликвидирован КГБ и создано МСБ. И прежде чем появится ФСК, будет еще Агентство федеральной безопасности РСФСР. Но и это далеко не все. За несколько дней до самоликвидации органов союзной власти Межреспубликанская служба безопасности и МВД СССР будут упразднены указом Президента РСФСР и включены в состав новообразованного Министерства безопасности и внутренних дел. В тот же день, 21 декабря 1991 года, министром МБВД станет Болотин, занимавший пост министра внутренних дел.
        Все? Нет. Все тот же президент своим указом от 21 декабря 1993 года подпишет указ об упразднении Министерства безопасности Российской Федерации и о создании Федеральной службы контрразведки (ФСК России). Через два года он подпишет еще один закон, в соответствии с которым ФСК будет переименована в ФСБ Российской Федерации. Еще год, и неуемный президент сократит ее до ФСБ России, «выбросив»
«федерацию». Однако меньше чем через месяц слово «федерация» снова появится в официальном названии в главном контрразведывательном органе страны. И еще ряд подобных постановлений и указов. Лугано не сомневался: другой способ развалить правоохранительные органы и разведку придумать было трудно. Реакция на эти события на Западе была такой же цепной - долгой, торжествующей, неутихающей; враг номер один сам сдирал с себя кожу и разбазаривал свои органы... Бывший Союз вспорол свои нефтяные вены, и «черная кровь» бурным потоком потекла на Запад.
        - Go West!
        - Что?
        - Ни сегодня, ни завтра дома не появляйся.
        - Не беспокойтесь, у меня есть человек, который приютит меня хоть на неделю. Высадите меня на ближайшем перекрестке.
        - Можешь выйти здесь. Все равно стоим. Я свяжусь с тобой. Удачи тебе.
        - И вам тоже.
        ГЛАВА 12
        Запоздалая реакция

30 июня, среда
        Юрий Бражников долго не мог понять, что так сильно беспокоило его последние несколько часов.
        Во-первых, его не могла не задеть реплика шефа: Валерий Жученко издевательски долго аплодировал Бражникову и Прохоренко, потом пригласил за стол писать рапорт и продиктовал «шапку»: «Развод по-лугански».
        - Лугано пас с первой до последней минуты. Его не было в ресторане, значит, он был рядом, в таком месте, откуда мог видеть и вас двоих, и клиентку. Второй вариант: у Лугано был сообщник. Он спокойно сидел в ресторане и докладывал Лугано: «Вижу двух лохов. Лох номер один запивает свинину белым вином, номер два - темным портвейном. Лох номер один спрашивает у лоха номер два, как того зовут, номер два отвечает: «А тебе срочно?» Ты и ты - два тормоза. Вы не просекли, что сообщник Лугано мог быть из числа служащих ресторана - их в это время в заведении было больше десятка, включая поваров и кухарок. Лугано без раздумий назвал Молчановой место встречи, что говорит в пользу проверенной им лично точки. Он - агент военной разведки. Этот ресторан он использовал только один раз. Это уже исторический факт. К «Старому приятелю» он больше не сунется. Можно с уверенностью говорить, что у него десяток таких мест. И в каждом месте он оставил следы. Ищите следы его деятельности в
«Старом приятеле». Если там есть камеры слежения, изымите записи сегодняшнего дня.
        И тут встрял Прохоренко:
        - Мы хорошенько их изучим.
        - Хорошенько можно убраться в сарае, - просветил его Жученко. - Вам нужно изучить и проанализировать каждый кадр на пленке...
        Бражников отправился в ресторан один. И первый вопрос, который он задал управляющему, касался безопасности его заведения.
        Александр Граков пробежал глазами его визитку и положил в ящик рабочего стола. В зале он показал Бражникову черно-белую камеру с углом обзора больше девяноста градусов и функцией «ночное видение».
        - Кстати, хорошая камера, - заметил бармен. - Раньше у меня стояла простенькая, а эта еще и с антивандальным корпусом.
        - Не все вандалы вашего роста, - ответил Бражников. Камера крепилась на потолке, и даже он, вооруженный битой, не достал бы ее.
        - Точно такая же камера установлена на улице. Обычно записи я храню полгода, потом перезаписываю. Вас интересует вчерашний день?
        - И позавчерашний тоже. - Бражников припомнил цифры из рапорта. Телефонный разговор между Молчановой и Лугано состоялся в 13.35. Во избежание недоразумений он попросил записи полных двух дней, начиная с открытия ресторана.
        - Мы открываемся в одиннадцать...
        - Я знаю.
        - Но камеру внутри помещения включаем когда в три, когда в четыре часа.
        - А когда вообще не включаете, - в тон бармену продолжил Бражников. Он не мог понять этого управляющего-вышибалу, ресторан которого начинает штормить ближе к вечеру. - Уличную камеру тоже вырубаете?
        - Нет. На то есть предписание управы. Я дам вам то, что есть. С условием: вы сделаете копии, а мне вернете оригиналы.
        - Договорились.
        Бражников отказался составить компанию управляющему и машинально выбрал тот столик, за которым он вчера отпраздновал поражение. Пробежав глазами меню, усмехнулся: сегодня в нем не было блюда под названием «Развод по-лугански».
        Он поставил себя на место Александры Молчановой. До или после звонка Лугано она получила четкие инструкции? Что заставило эту молодую женщину проделать то, на что не каждый мужчина решится - протиснуться в форточку и оказаться на ресторанных задворках? Только цена, многомиллионная цена вопроса могла протолкнуть Молчанову в узкий проем. И как только она ушла из-под наблюдения, стала такой же опасной, как Лугано.
        Она узнала цену, но не узнала деталей. Сколько времени нужно, чтобы окунуть человека в дело «Восточного фонда»? Много времени. Нужны и доказательства, чтобы она поверила. Может быть, Молчанова стала свидетелем какого-то события, которое повлияло на ее дальнейшую судьбу? И произойти оно могло только в одном месте. В большой хозяйственной постройке Мальборка она соприкоснулась с тайной «Восточного фонда». Даже эти сжатые рассуждения Юрия Бражникова требовали распаковки и времени, так что он отбросил идею о том, что в этом ресторане Молчанова получила сообщение от Лугано, причем в любой форме: письменно, устно, знаками. Шеф прав: агент использовал этот ресторан только однажды, и случилось это вчера. Искать здесь его связи бесполезно.
        Бражников нахмурился. Что привлекло его внимание? Он смотрел на широкую спину управляющего... и будто перенесся во вчерашний день. Такую же картину он наблюдал с одиннадцати до «развода», до того самого мгновения, когда Прохоренко заметил, постучав ногтем по своим золотым: «Что-то она засиделась в сортире». Широкая неподвижная спина управляющего и ловкие движения барвумен за стойкой. А за несколько минут до открытия ресторана, когда Бражников и Прохоренко заняли столик, она обслуживала клиентов в зале. За стойкой стоял бармен неопределенного возраста. Совершенно точно, что он был одет в яркую безрукавку. Бражников подумал тогда, что место бармену за бильярдным столом. Он передал Бражникову стакан воды. И оставался за стойкой вплоть до дельного замечания Прохоренко «о засидевшейся в сортире даме». Прямо попахивало очередным делом адвоката Перри Мейсона. И еще одна важная деталь: Молчанова оставила столик, выпив маленькое пиво, и перешла за стойку. И с нее, как с перрона, отправилась в путь. Сколько она находилась фактически тет-а-тет с барменом, минут двадцать? И это на виду у бывалых
оперативников!
        Когда управляющий передал Бражникову две кассеты с камер наблюдения, на которых было все, кроме необходимого, Бражников уже точно знал: вчера ситуацию за стойкой разруливал сам Лугано. И как откровение это не прозвучало.
        - Спасибо, - он умело изобразил каплю разочарования. - Копии занесу вам завтра.
        - Оригиналы.
        - Ну конечно, что я говорю!
        Он за руку попрощался с Граковым и вышел из ресторана.
        Через два часа все телефоны Гракова были взяты под контроль. В 21.20 у Гракова и Лугано состоялся телефонный разговор, распечатка которого легла на стол Болотина.

«Виктор, привет, это Саша Граков.
        Привет, слушаю тебя.
        Один из твоих вчерашних клиентов вернулся сегодня утром и потребовал от меня записи с видеокамер. Тебя на них нет. Если не ошибаюсь, вчера ты зашел с черного хода.
        Так и было. Спасибо, Саша. С меня причитается».
        ...Они упустили свою подопечную. Они не вернутся в ресторан, где их развели одним-единственным телефонным звонком.
        Однако они вернулись.
        Лугано не обеспокоился на этот счет. Если Болотин раскусил его ход с подменой бармена, то сам же давал Лугано возможность пустить противника по ложному следу. Граков теперь - канал, через который можно сливать Болотину дезинформацию. Лугано сообщит бармену один план, тогда как сам будет отрабатывать другой.

«Что-то здесь не так. Что-то не срастается», - несколько раз про себя повторил Болотин. Его не нужно было переубеждать в том, что «Старый приятель» для Лугано - одноразовый шприц. Сделал инъекцию и выбросил. Но он отвечает на телефонный звонок ресторанного управляющего, поддерживая контакт, тогда как контакт - сгоревший. От обилия сравнений у Болотина разболелась голова, но рассуждал он в своем стиле. Агент на проваленную явку не пойдет, даже если на кону стоит дружба, в данном случае - между Лугано и Граковым. А дружба эта виртуальная, наработанная, как связка боксера. В ней нет искренности по определению, одна механика. История его жизни - легенда. Для Гракова она одна, для другого - другая. Лугано расчетливый, хладнокровный убийца. Его подлинная история таится у него внутри. И от этой мысли в груди у Болотина похолодело.
        Он читал рапорт Лугано на имя Директора. Агент писал его, скорее всего вернувшись из Варшавы в Москву. И в этом свете принцип «чего не было на бумаге, того не было никогда» не работал. Устранение Якуба Вуйцека - это был акт устрашения. И министр внутренних дел как заказчик, и Директор как исполнитель свято верили в нерушимость Союза Советских Социалистических Республик и щита под названием Восточная Европа, и любая брешь в последнем грозила Союзу национальной безопасностью. «Западная Польша» - это плацдарм для американских военных баз. Поэтому устранение прозападного Вуйцека было мерой вынужденной и, казалось бы, своевременной.
        Лугано был расчетлив, холоден, хитер, изобретателен в двадцать два года, сейчас ему под пятьдесят. Лис превратился в тигра. Он, предоставленный самому себе, все эти годы выстраивал свою защиту, готовился к встрече, которую в романах было принято называть роковой. Встреча с теми, кто убил его товарищей, но промахнулся в него.
        На размышления у старого генерала ушел весь вечер и половина ночи. Наутро он, нарушив рекомендации врача, выпил чашку кофе, потом принял контрастный душ, который назвал компенсацией за потребленный кофеин, и встречал Жученко помолодевшим, полным идей.
        Жученко приехал не один. С ним явилась дочь Болотина - Надежда.
        - Только не говорите мне, что вы снова пересеклись на дороге.
        - Не собираюсь делать этого, - дочь энергично помотала головой. - Мы пересеклись еще вчера и провели вместе дивную ночь.
        Надежда оставила мужчин, глянув в окно и обронив «это надолго»: на парковочной площадке остановился еще один автомобиль, из него вышли еще два человека в деловых костюмах. «Люди в черном», как из похоронного бюро.
        Однако, вопреки ожиданиям Надежды, «пятиминутка» не вышла за свои временные рамки, и вот буквально летучий отряд в спешном порядке покинул резиденцию.
        Дочь присоединилась к отцу в гостиной с чашкой кофе.
        - Что это значит? - спросила она. - Что означает твоя кипучая деятельность? Я все пойму, если твоя передвижная бригада вернется с невестой для тебя. Я заметила, они настроены на похищение.
        - Ты права.
        Надежда снова подошла к окну. Просторная площадка и газон вокруг нее, стена деревьев - все это называлось «по-деревенски» двором, и двор этот долгое время виделся пустошью. Пара сторожевых собак, бегавшая без привязи, только подчеркивала одиночество хозяина этого огромного дома. Было чудовищно несправедливо, что старый генерал доживал в одиночестве в замке, никого не допуская к своей царской особе. Надежда больше смогла бы понять его поступок, решись он собраться в дом для престарелых. Старик, он и есть старик. Дорога длинная - что впереди, что позади, - но пересекает ее финишная лента - вот что обидно. Бежать бы да бежать, и видно куда, но...
        Надежда знала его возраст. На сколько он выглядит? Когда как. Все зависело от настроения.
        - Знаешь, па, меня долгое время не покидало ощущение, что много лет тому назад ты подхватил какую-то неизлечимую инфекцию. Какая-то болезнь гложет тебя изнутри. Скажи, по моей маме и своей жене ты тоскуешь?
        - Наверное.
        - Наверное, нет или наверное, да?
        - Я дал тебе свободу выбора.
        - А, свободу... Понятно. Ты даже вспоминаешь о моей матери нечасто. Вы развелись тихо и мирно. Я знаю, с той поры у тебя не было продолжительных связей. Тебя больно ударила отставка с поста министра внутренних дел. Но причина твоей душевной тревоги кроется в другом. Не хочешь поделиться со мной?
        - Открыть тебе душу, что ли?
        - Почему бы и нет?
        Надежда была в шаге от истины. Отставка, крушение его империи и множество парализованных планов совпали с одним менее значимым событием. «Восточный фонд» как вечное, красивое, неповторимое, сверкавшее на фоне разложившейся государственной власти, сраставшейся с мафией, плюс пышные похороны нравственности - стал даром с небес. Он протянул к нему руки, но остался ни с чем.

«Луч света в темном царстве». Реальность, превратившаяся в мечту. Вместо белого - черное. Что может быть хуже такого подавленного состояния? Отступившее было, оно навалилось на него с новой силой.
        Лугано жив. Мечта могла стать реальностью. Генерал на дух не переносил незаконченных дел, бывая чересчур строгим к себе и точным до педантизма. Как там сказал про него Мартьянов: «Вы умеете спокойно работать в атмосфере самоуважения; склонность подстраиваться к окружению у вас отсутствует напрочь». И еще:
«Временами на вас накатывает кратковременная депрессия». Этот сукин сын, процитировавший безымянного психолога, оказался точным до одной сотой...
        Отец и дочь, переглядываясь, перебрасывались схожими мыслями, ничего не значащими словами. Надежда выпила вина, отец запретил ей садиться за руль. В его заботе сквозила обеспокоенность за себя: она разобьется, а на него свалится обязанность принимать гостей с креповыми повязками, переться на кладбище...
        - Меня домой отвезет твой Жученко. А вот и он, легок на помине. Пожалуй, я пойду.
        Пауза. Ответ:
        - Ты не гони.
        - Ладно, поеду медленно.
        - Постой. Ты зачем приезжала?
        - Не знаю. Честное слово - не знаю. Зачем люди ходят на кладбище? Что, души покойников витают над могильниками? Нет, это в обычае у людей. Это похоже на супружескую обязанность: сделал свое дело в постели, и ты свободен на запланированный срок. Только не говори, что ты об этом не думал.
        - Может, водочки на посошок?
        - Не дождешься.
        - Ты тоже, - бросил ей в спину Болотин.
        Теперь ему необходимо было настроиться на другой лад. И ему для этого потребовалось время. Он появился в гостиной правого крыла через полчаса; часы на каминной полке показывали десять минут третьего. На нем был тонкий шерстяной джемпер, отутюженные брюки. Бражников и Прохоренко встали при его появлении и почтительно замерли. Александр Граков невольно повторил их.
        Эти полчаса он провел в компании своих недавних клиентов. Ирония судьбы: два дня назад они были его гостями, сегодня все перевернулось с ног на голову.
        За тридцать минут никто из троих не проронил ни слова. Граков часто бросал взгляд на портрет человека в полный рост. В нем он узнал министра внутренних дел. Болотину на нем - не больше пятидесяти, в полном расцвете сил. И когда отворилась дверь и Граков увидел его вживую, у него внутри все похолодело.
        - Узнаете меня? Садитесь, Александр Николаевич, - Болотин жестом руки усадил гостя на стул. Сам сел напротив. Между ними не было стола, только пространство, которое, в воображении Гракова, стремительно сокращалось.
        - Да... товарищ генерал, - ответил он, напрочь забыв имя-отчество министра.
        - Догадываетесь, по какой причине вас доставили ко мне? Не догадываетесь, - тут же отрубил Болотин. - Все гораздо серьезней, чем вы себе представляли. Сколько вам лет?
        - Пятьдесят два.
        - Вы не очень умны для своего возраста. Лугано не тот, за кого себя выдает. Что вы о нем знаете? Говорите, говорите.
        - Он страховой агент.
        - Страховой агент прежде всего - торговец. Лугано похож на торговца?
        - Я не уверен...
        - Вы не уверены теперь. Дальше. Он похож на просветителя и экономиста?.. Тоже не уверены? Он похож на авантюриста в том плане, что во многом зависим от удачливости?
        - Я...
        - А теперь слушайте, что осталось от этого якобы страхового агента, когда мы сняли с него эту шелуху. - Болотин начал загибать пальцы. - Осталась натянутая струна четкого саморуководства. Осталось его главное оружие - умение убеждать. Осталась его «социальная смелость» - способность вступить в контакт с незнакомым человеком. Осталось его умение говорить на одном языке с любым человеком, будь то продавец или дипломат. Осталась его способность в считанные мгновения просчитать степень риска и принять единственно верное решение. Так кто же этот человек, основные качества которого я перечислил?
        Короткая пауза.
        - Лугано - агент иностранной разведки. В 1992 году - тогда я возглавлял министерство - он ушел из поля нашего влияния. Да, мы упустили его. Но не могли предположить, что он вернется. Я получил доклад, из которого следовало: по всей видимости, Виктор Лугано не покидал пределов Российской Федерации с 1992 года. Почему? Потерял хозяина? Отказался работать на него? Или все это время работал на долгую перспективу? Какие цели преследует резидент?.. В период с 1983 по 1992 год он совершил ряд политических убийств. Не в Союзе. Начавший трещать по швам Союз для него стал хорошей базой. Лугано очень агрессивен, бесстрашен. Риск - это его ремесло. А теперь расскажите, что вы знаете о Лугано.
        - Выходит так, что я о нем не знаю ничего.
        - Я понимаю, это трудно, и все же попробуйте.
        - Лугано отслужил два года в строевой части, из армии уволился в 1981 году, устроился на завод токарем. Через год получил из военкомата повестку - явиться на десятидневную переподготовку...

«Я за эти десять дней видел этого человека несколько раз, но подошел он ко мне только сегодня, когда я собирался домой, поглядывая из окна казармы на автобус.
«Виктор? Мы с тобой тезки. Хорошо стреляешь». Я действительно тогда показал класс в стрельбе из карабина Симонова, пистолета Стечкина. Этот Виктор проходил службу в Главном разведывательном управлении. В эту воинскую часть его командировали, чтобы подобрать кандидатов для разовых заданий. Его словами: приехал, пострелял, уехал, получил деньги, забыл. Я отказался: от добра добра не ищут, у меня на заводе был хороший заработок. Прошло два года. Мой старший брат уехал в командировку на Северный Кавказ. Как оказалось, это был билет в один конец. Прошло еще два месяца, и я на улице встретил Виктора. «Слышал о твоем несчастье, - говорит. - Прими мои соболезнования». - «Чего ты пристал ко мне? Чего ты хочешь?» - попер я на него.
«Помочь, - отвечает он. - И мой тебе совет: не отказывайся от моей помощи». Мы сели за стол у меня дома, выпили по рюмке. Виктор начал издалека: хищения оружия, боеприпасов и вооружения в воинских частях Северо-Кавказского военного округа приобрели угрожающий характер. Бандиты вооружаются, военнослужащие не могут дать им отпор - это при том, что милиция на Северном Кавказе - не наша, она «ихняя». В общем, каждое действие рождает противодействие. А задача «летучего отряда» проста как дважды два: налетел, ударил, ушел. Диверсионная тактика. В этом случае бандформированиям отыгрываться на наших военных не с руки, у них менталитет другой. Хотя, если попадешь под горячую руку, пощады не жди. И тут Виктор сказал:
«Мы знаем, кто убил твоего брата. У тебя есть возможность поквитаться с его убийцами. Мы помогаем тебе, ты помогаешь нам. Еще по одной?» - «Нет, мне хватит», - отказался я. Сколько раз я мысленно рвал убийц своего брата. Рвал в бессильной злобе. И вот мне выпал шанс отомстить за него. «Я буду работать один?» - «Нет, вас будет человек тридцать - пятьдесят. Пара месяцев уйдет на тренировки, еще месяц займут организационные мероприятия, неделя-другая на корректировки. Три-четыре дня вы будете в пути. Работа будет скоротечной: накрыли банду огнем и ушли». Прошло полгода, прежде чем мы «накрыли банду». Бандитов было тридцать, нас пятьдесят. Мы растянулись на целую улицу этого поселка, в каждом доме бандит, окном или дверью не ошибешься. Мне заплатили неплохие по тем временам деньги: почти на год хватило. И снова Виктор подвернулся: «Есть работа». Я: «Только вещички соберу». Я поучаствовал в семи операциях. А потом Виктор пропал. Дальше я по своей инициативе поехал на Балканы. Горячая точка, горячее не придумаешь: свои мочат своих, им помогают натовцы. Но именно там я и поостыл к оружию. Нет, жертвы не
снились, кровью не захлебывался, просто обрыдло. И я сказал себе: «Хватит».
        Болотин молчал не меньше минуты.
        - Неудивительно, - наконец отозвался он, - что вы прониклись чувствами к Лугано. Но его рассказ о себе примечателен тем, что в нем нет ни слова правды. Ни одного слова, - подчеркнул он. - Это его легенда. Для другого, которого он тоже использует в своих целях, она другая.
        Граков удрученно опустил голову. Он нашел массу деталей в пользу версии Александра Игнатьевича (наконец-то вспомнилось его имя-отчество). Да и зачем бывшему министру, под которым был КГБ с его внешней разведкой и контрразведкой, врать? Он упустил Лугано, и дело чести - взять его.
        - Я прав? - озвучил он свою версию.
        - Ну, скажем, процентов на пятьдесят, - фигурально ответил Болотин. - Пересядьте за тот стол, Александр Николаевич, - он указал Гракову за спину. Тот повиновался.
        На столе ничего, кроме ноутбука, подключенного к сети. Жученко присел рядом, открыл браузер и выбрал в журнале ссылку на польский русскоязычный сайт. В разделе
«Криминал» главной оставалась (и лидировала в течение суток) тема о тройном убийстве в замке Мальборк.
        На этот материал наткнулся Прохоренко. Он отрабатывал мотив, который был как бы закодирован в телефонном звонке Молчановой Лугано. Собственно, уже в то время напрашивался вывод: она стала свидетелем необычного, по крайней мере, происшествия с участием Лугано. И только теперь все стало на свои места: Молчанова стала очевидцем тройного убийства. Другого этот акт поверг бы в шок, однако Молчанову притянуло к Лугано, как магнит. Эту сторону проблемы только предстояло изучить.

«...Согласно предварительному заключению причиной смерти трех человек, двое из которых были обнаружены работниками музея, а один - служащим парковки, стали огнестрельные ранения. Из достоверного источника нам стало известно следующее: все трое погибших принадлежали к преступной кибергруппировке и были на контроле у польских спецслужб: С.Крайц, М.Качмарек, С.Возняк. Отсутствие гильз на месте преступления говорит в пользу револьвера. Эти факты говорят и о том, что стрелявший был профессионалом. Ведется следствие».
        Граков самостоятельно увеличил снимки с места происшествия. Ничего примечательного или необычного. Под черными пластиками угадываются тела, следственная группа в штатском. На втором снимке - труп на водительском кресле машины. Третий снимок - собственно вид на хозяйственную постройку замка.
        Перед Граковым на стол лег рапорт начальника СБ «Попутный ветер», и ему бросилась в глаза фамилия «Лугано» прописными буквами. Граков прочел рапорт от начала до конца и повернулся лицом к Болотину. Тот отрезал:
        - Молчанова стала свидетелем убийства поляков, и через нее мы надеялись выйти на Лугано. Он ушел. Не без вашей помощи, Александр Николаевич.
        ГЛАВА 13
        Старый знакомый
        Хумт-Сук, Тунис, 10 июля, суббота
        Дежурный администратор гостиницы «Фата Моргана» Андре Файоль, разбирая сегодняшнюю почту, отложил в сторону открытку из Польши. Адрес отправителя был неполон, но не это привлекло его внимание. С именем Ришара Неру на ресепшене было связано давнее поручение - позвонить по указанному телефону. Разобрав почту, Файоль снял трубку и набрал номер. Ему ответил мужской голос:
        - Алло!
        - Добрый день. Меня зовут Андре Файоль. Могу я поговорить с мсье Неру?
        - Да, я вас слушаю.
        - На ресепшен пришла открытка на ваше имя.
        - Прочтите текст.
        - Извините, мсье, открытка пуста.
        - Жаль... А что на ней изображено?
        - Какой-то кирпичный замок. Секунду, внизу написано «Мальборк», - по слогам прочел Файоль.
        - Спасибо. Раз текста нет, вам необязательно хранить ее.
        - До свиданья, мсье.
        Вадим Мартьянов положил одну трубку - телефона и взял другую - курительную. Набив душистым табаком, он раскурил ее и окутался сизым дымом. Адрес тунисской гостиницы, расположенной в центре Майями-Бич, для него был вроде почтового отделения с услугой до востребования. В свое время он, воспользовавшись услугой этой гостиницы, руководствовался следующим. В поисках предателя Болотин мог задействовать связи бывших агентов ГРУ, а связи почерпнуть из личного архива Директора. Если на Мартьянова попытаются выйти через Габриэлу Склодовскую, он будет предупрежден. Равно как через контакты Кангелари, Немирова, Аболтыня, Груздева и Болотникова. Это были и его контакты - как старшего агентурной группы.
        Значит, на него пытаются выйти через агента Виктора Лугано - Склодовскую. Вадим почему-то был уверен в том, что его преследование начнется именно с «польского направления», и уверенность его была подкреплена только его интуицией. Из шести контактов (на самом деле их было гораздо больше) Склодовская стояла на первом месте, с нее и началась его серия зарубежных визитов.
        Он не опасался, что звонок администратора отеля выведет на него спецслужбы. Вадим использовал схему двойной переадресации, и проследить конечный номер было невозможно.
        Он отметил время на люцерновых часах. Они представляли собой коробку с изогнутыми стойками, увенчанными балясинными навершиями, ниже корпуса переходящими в изогнутые ножки. Вышел из своего кабинета и спустился в гостиничный холл. Служащие отеля приветствовали своего управляющего, и Мишель Жобер, он же Вадим Мартьянов, он же Ришар Неру, отвечал им суховатыми кивками.
        Он поселился на острове Джерба, на котором Одиссей чуть не забыл о конечной цели своего путешествия, в 1993 году. Остров - это многокилометровые песчаные пляжи, фешенебельные прибрежные отели, за которыми скрывается древняя Джерба с разными религиозными общинами. Главный город острова - Хумт-Сук, что означает базарный квартал. Это название было связано с образом жизни обитателей Джербы: «На острове с его необозримыми плодородными равнинами каждая семья столетиями жила в собственной усадьбе с садами и оливковыми рощами... Там селились и чужеземцы». Вот это не давало Мартьянову покоя. Он ложился с мыслями о собственной усадьбе с садами и рощами, надеясь, что все это ему приснится, и хотя бы ночью он будет самым счастливым человеком. На свете было множество более заманчивых мест и предложений, но это так запало в его душу, что другого он не видел. Для него этот остров был воплощением рая. Там селились и чужеземцы.
        Мартьянов остановился возле стойки администратора и подождал, пока клиенты - молодая итальянская пара - пройдут check-in, регистрацию. Именно вид стойки натолкнул его на мысль. Он отчетливо представил себе администратора в гостинице Кебили: тот снимает трубку телефона, чтобы сообщить о полученной из Варшавы открытке на имя Ришара Неру.
        В ожидании он смотрел в зеркало напротив. В нем отражался тучный мужчина под шестьдесят, с седой бородой и небрежной, как у английского певца Брайана Ферри, прической, в рубашке с распахнутым воротом, с короткой трубкой в руке.
        - Аллар, - обратился он наконец к администратору. - Забронируй номер на имя Габриэлы Склодовской. Нет, не в нашей гостинице. «Фата Моргана», - назвал он.
        - Хорошо, мсье. Это все?
        - Нет, еще пара вещей. Закажи билет на имя мадам Склодовской на 15 июля. Наш аэропорт принимает рейсы из Варшавы?
        - Сейчас узнаю точно. Да, - ответил администратор, заглянув в справочник. На острове Джерба функционировал международный аэропорт Мелитта, полеты в Тунис, регулярные чартерные рейсы в Европу.
        - Заказ и оплату произведи так, чтобы поездка этой мадам осталась инкогнито.
        - Не беспокойтесь, мсье, я знаю свое дело.
        Это означало, что в «Фата Моргане» останутся в неведении относительно заказчика, для администрации отеля главным станет оплата номера.
        - И последнее. Отбей телеграмму следующего содержания: «На ваше имя забронирован авиабилет и гостиничный номер». - Мартьянов набросал на листке бумаги адрес Склодовской. - Остальные данные у тебя появятся в ходе бронирования билета и номера.
        Такого рода поручения для Аллара - дело обычное. Клиенты хозяина, которого администратор проводил восторженным взглядом, богатые и влиятельные люди, ценители искусства.
        Москва, 11 июля, воскресенье
        Если Лугано и мог успокоить своего товарища, то только одним способом. Он снял трубку телефона и передал ее управляющему:
        - Набери номер Болотина.
        Они встретились в ресторане. Лугано, как всегда, зашел с черного хода, а дальше прошел в кабинет управляющего через кухню. Приветливый шеф-повар в черном колпаке поздоровался с ним за руку. Их беседа началась со слов Лугано: «У тебя испуганный вид». Граков ответил: «Скорее - удрученный». И вон спустя пять минут он спрашивает:
        - Ну, наберу я номер Болотина, а что дальше?
        - Скажи, что я здесь, у тебя в ресторане.
        - Я не могу этого сделать.
        - Отбрось все сомнения и звони.
        Граков, сказав что-то несуразное: «Меня трижды просить не надо», набрал номер и, поглядывая на Лугано, терпеливо дожидался звонка. Когда абонент ответил, Виктор жестом руки попросил у Гракова трубку.
        - Чего вы от меня хотите? - резким тоном спросил он.
        Пауза.
        - Мы? Для начала я хотел бы услышать ваше имя.
        Болотин лукавил. Его сердце, не стучавшее так сильно и часто со времени первого и единственного гипертонического криза, подсказало ему точный ответ: «А он действительно жив».
        - Мой вам совет, генерал: оставьте меня в покое.
        - Или что?
        - Я опубликую список «Восточного фонда» и назову имя его нынешнего хозяина. Каким предметом вы сейчас любуетесь? Может быть, вертите в руках древнеегипетскую пектораль из гробницы Тутанхамона?
        Генерал на том конце провода хрипло рассмеялся. Когда приступ смеха у него прошел, он возобновил беседу:
        - Думаю, нам есть о чем поговорить. У меня есть список, о котором вы упомянули, но никогда не было самих предметов. Мне сейчас доложили, что отследили ваш звонок. Вы в «Старом приятеле». Оставайтесь там, за вами приедут. Я гарантирую вам безопасность. Моего честного слова вам будет достаточно?
        - Лучше я положусь на свою интуицию. До встречи.
        Звонок Лугано заставил генерала отказаться от текущего плана действий: объявить его в розыск как особо опасного преступника. Важно было не дать ему уйти за границу. В Англии, США он мог сознаться в преступлении, совершенном им в 1983 году. С ним легко пойдут на сделку: он открывает детали того преступления (имя заказчика, имена польских агентов и советских нелегалов, задействованных в операции «Шоу»), а ему гарантируют безопасность и «полный пансион». Качественно он, личный агент Директора, не изменился и для иностранных спецслужб по-прежнему был полезен.
        Именно с такой развернутой формулировкой Болотин собирался обратиться к своему коллеге, нынешнему министру внутренних дел. Дабы не быть голословным, он подготовил материалы, свидетельствующие о тройном убийстве, совершенном Лугано на территории Польши, - в общем, все те материалы, с которыми Болотин ознакомил управляющего «Старого приятеля». Изюминка этого дела заключалась еще и в официально озвученной версии убийства Якуба Вуйцека. Отрывок из центральной газеты ПНР, датированной 1983 годом: «Следствие пришло к выводу, что Вуйцек был убит из автомата Калашникова. Стрелок отвлек на себя внимание, подорвав радиодетонаторы примерно в ста метрах от театра, и сделал два прицельных выстрела... Медэксперты установили, что каждый из выстрелов был смертельным». В архивах Директора хранились подробности операции «Шоу». Там же в скобках упоминалась незначительная, казалось бы, деталь: Виктор Лугано, взяв на себя ответственность за результат операции, дал ей более содержательное название: «Шоу одного террориста». Пометка Директора: «На мой взгляд, Виктор Лугано отождествлял себя с народовольцем Гриневицким,
который убил Александра Второго, и сам подвергался смертельному риску».
        Если бы не сегодняшний звонок Виктора Лугано, максимум через два дня ориентировка на него была бы разослана во все отделы и отделения милиции. И в этой связи Болотина не отпускала тягостная отчего-то мысль: почему Лугано не уехал за границу и не заключил выгодную для себя сделку? Ведь такой ход не мог пройти мимо внимания разведчика. Для него жить вдали от родины - вещь рядовая. Болотин судил о Лугано, как о Вадиме Мартьянове: «Все они из одного теста». И, конечно же, ошибался.
        И вот они сошлись лицом к лицу. В размышлениях время пролетело незаметно. Сколько - час, полтора?
        - Именно таким я вас и представлял. Присаживайтесь.
        Болотин для беседы выбрал гостиную левого крыла, хотя та была похожа на правую как две капли. Они сели по разные стороны широкого дивана. На низком столике на колесах стояла запотевшая бутылка водки, минеральная вода, фрукты.
        - Выпьешь со мной? - спросил Болотин и, не дожидаясь согласия, разлил водку по рюмкам. Они выпили. - Послушай, что знаю я, потом я послушаю тебя.
        - Это справедливо, - согласно кивнул головой Лугано.
        Болотин начал с обращения к нему Вадима Мартьянова. Его неторопливый рассказ занял полчаса. За это время хозяин еще раз наполнил рюмки и в свою очередь попросил Лугано разъяснить «смысл его акции в Мальборке». Лугано удовлетворил его любопытство и первым вернулся к главной теме.
        - Последний Директор и сам не знал, как поступить с «Восточным фондом». Он ревностно охранял его и действительно походил на генерала ордена с этой своей тайной. Хранить «фонд» было опасно и накладно. Даже обнародование такого факта грозило стране политической катастрофой. На юридическом языке это квалифицировалось как хранение и сбыт краденых вещей. Мне порой казалось, что Директор все же был готов вернуть миру его утерянные ценности.
        - Вряд ли он решился бы на такой шаг.
        - Вы мерите людей своей меркой.
        Болотин ответил словами героя Александра Кайдановского из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих»:
        - Это нужно одному, а не всем.
        Он любил этот фильм и знал продолжение этого короткого монолога: «Это нужно одному, а не всем, понимаешь? Одному! Такое бывает только раз в жизни. Ну, принесешь ты это золото. Ну и что? Они тебя за это же золото и расстреляют!»
        Лугано пожал плечами:
        - Каждый сам для себя решает, что нужно одному, а что - всем.
        Ему не давала покоя одна вещь: Мартьянов, разработавший гениальную операцию, допустил одну-единственную ошибку: передал Болотину, на горбу которого и выезжал в рай, список ценностей из «Восточного фонда». Вадим не мог забрать все предметы уникальной коллекции - ему для этого понадобился бы, по меньшей мере, пикап. Лугано поставил себя на место Вадима - и забрал самое ценное: три-четыре картины, вырезав полотна из рамок, алмазные подвески, бриллианты, жемчужные и изумрудные ожерелья, панагии, пекторали, - но оставил бы часы, золото, серебро, керамику. Кто станет хозяином оставшихся вещей, для него неважно. Но хозяин рано или поздно начнет распродавать коллекцию, на черном рынке всплывут серебряные кофейники и золотые перечницы с орнаментом гэдзун, имбирницы, кружки времен Карла Второго... Если отслеживать черный рынок по этим предметам, деятельности Мартьянова там не найти. Наоборот: оставленные им в хранилище предметы, список которых он передал Болотину, разбросают преследователей по всему свету, остановят у неприступных стен частных коллекционеров. Это все равно что искать черную кошку в темной
комнате, особенно если ее там нет.
        Так думал Вадим Мартьянов - в том, что это так, Лугано не усомнился ни на минуту, слишком много Вадим поставил на карту. Его план был близок к идеалу. Он не метался по хранилищу, он точно знал, что ему нужно взять. Мысленно он десятки раз заполнял сумки, снимал бесценные полотна с подрамников. Его движения были отточены. Но если Лугано мыслил так же, как и Мартьянов, он мог выйти на его след.
        Лугано вернулся к мысли о черной кошке в темной комнате. Кошки там могло и не быть.
        Он в упор посмотрел на Болотина:
        - Дайте мне взглянуть на список Мартьянова.
        Хозяин дома переадресовал просьбу Жученко, щелкнув пальцами:
        - Принеси. Список в папке верхнего ящика стола.
        Пока того не было, генерал предложил гостю еще водки.
        - Нет, мне хватит, - отказался Лугано.
        Через пару минут он принял от Валерия Жученко лист бумаги. Первой в списке значилась работа Михеля Зиттова «Екатерина Арагонская». Вторая строчка - ожерелье из жемчуга эпохи Возрождения. Третья - люцерновые часы. И дальше по списку...
        - Вы перепечатывали его?
        Болотин подумал о том, что Лугано влез ему в голову.
        - Да, - подтвердил он. - Перепечатывал десятки раз. Вот этими пальцами стучал по пишущей машинке. Особенно часто - последние годы. Вы можете назвать это болезнью. Я как будто видел картины и украшения и описывал их. Моя дочь недавно сказала мне:
«Ты подхватил неизлечимую инфекцию». Что же, она оказалась права. Можно сказать, моя жизнь разрушилась, когда меня отправили в отставку; утешением мог бы стать
«Восточный фонд». Я протянул к нему руки, но остался ни с чем. Мне трудно объяснить свое состояние. Я только грезил образом Екатериной Арагонской и ее жемчужными подвесками, и поражение от Директора было самым обидным в моей жизни. Я до сей поры не могу понять, почему проиграл...
        У генерала была тайна - секретная комната, которую он приготовил для личной экспозиции предметов искусства...
        Болотин мысленно перенесся на двадцать лет назад, но чувство сожаления о том, что в деле о «Восточном фонде» он не мог обойтись без посторонней помощи, осталось и в этом времени. Генерал был убежден в том, что политика, основанная на дружбе и преданности, обречена на провал, поэтому фундамент у нее другой: одна часть устрашения, две части компромата, три части бессовестной лжи. Все это тщательно замешивается и прочно застывает. На века. Если ему было нужно реализовать какое-нибудь грязное дело, исполнителей он поначалу выбирал методом «тыка»: «ты, ты и ты». Это до исполнения они чисты, а выполнив приказ, измажутся по уши. И становились частью системы. А дальше, спрашивая, мог ли конкретный человек поручиться за кого-либо, получал утвердительный ответ: «Ну конечно!» Взаимные обязательства каждого члена системы образовывали порочный круг, а система становилась самым закрытым органом.
        И вот Болотин оказался во власти алчности. Его желания разрослись до степени неудержимости. Он не мог допустить, чтобы мировыми шедеврами, которым не было цены, любовался еще кто-нибудь, кроме него. С другой стороны, его жадность имела изъян: он очень хотел, чтобы весь мир знал, насколько он счастлив и богат, уникален. Генерал назвал это реакцией жадности к зависти.
        Мартьянов, Егоров и Жученко на пути в Тунис, в шаге от «фонда», а он уже считал себя обладателем единственной в своем роде коллекции, каждая вещь которой была исключительной и неповторимой. Все ценители искусств в мире были уверены, что
«Грааль», изготовленный Бенвенуто Челлини, безвозвратно утерян. Только один человек на Земле знал правду и при этом испытывал такую гордость, как если бы спас этот «Грааль» и другие ценности из огня, рискуя жизнью. Его право обладания этими вещами базировалось отчасти и на этой дутой гордости.
        Представляя себе «Грааль», он отчетливо представлял и другое: как великий итальянский мастер кропотливо создает рисунок на поверхности чаши, и рисунок рождается лишь при помощи его острого глаза и золотых рук...
        Золотые серьги с зернью в этрусском стиле работы Карло Джулиано. Он не мог представить их даже в самых изящных женских ушах; проколотые для серег, они казались ему опороченными. Этим серьгам не исполнилось и двухсот лет - по сравнению с некоторыми другими экспонатами они были юны. Ровесником этих сережек было колье, некогда принадлежавшее Марии-Антуанетте.
        Он поднимает глаза и встречает строгий взгляд женщины - Екатерины Арагонской, первой жены английского короля Генриха Восьмого. Значимость этого портрета крылась в украшении на груди королевы: жемчужное ожерелье эпохи Возрождения. Болотин был влюблен в эту женщину, а лик ее для него стал святым. Декамерон и Галатея.
        Этот портрет, будь он выставлен на аукционе, разорил бы самого богатого на Земле человека. Мысленно генерал водил Екатерину Арагонскую по музею, в котором не было ни одного экспоната, осторожно подводил к окнам, чтобы новый мир, как яркий свет для узника, не ослепил ее, не свел с ума. А вот современная улица, странные, непохожие на людей люди, ревущие и стремительные повозки. Ад, который со временем мог превратиться для этой женщины в рай...
        - Вы перепечатывали список? - переспросил Лугано, с трудом дослушав генерала. На эту больную тему тот был готов говорить часами. - Где остальные листы? Вы дали мне только первый.
        - Что?
        - Это первый лист. Где остальные?
        Волосы на голове генерала зашевелились.
        - Какие листы?! Это все, что дал мне Мартьянов. О чем вы говорите?
        - О «Восточном фонде». В нем не пятьдесят позиций, как в этом листке, а по меньшей мере четыреста.
        - Четыреста?!
        Генерал ничего не понимал. Не понимал, что означают слова Лугано. Мартьянов назвал пятьдесят предметов и был убедителен. Поэтому в Тунис с ним поехали всего два человека. Пару чемоданов легко доставить в посольство, а дальше переправить их в Москву дипломатической почтой.
        - Четыреста? - переспросил Болотин. - Вы уверены?
        - Я дотрагивался до каждого экспоната. Это было в 1983 году, сразу после убийства Вуйцека. - Лугано потряс списком. - Хотите, я вам объясню, что это значит?
        - Да, черт побери! И не тяните время. Вы не на театральной сцене.
        - Поначалу я подумал, что план Мартьянова близок к идеалу. А теперь уверен в том, что в нем нет изъянов. Мартьянов составил и передал вам тот список, который был ему выгоден. В нем он перечислил шедевры, способные заинтересовать вас и втянуть в игру. Он перечислил только те предметы, с которыми и сам бы не расстался ни при каких обстоятельствах. Кроме них он забрал и другие, чтобы продать в первую очередь. И в список их, конечно же, не внес. После ликвидации агентов и самоубийства Директора уже никто не смог бы отследить его по продажам ценностей из коллекции. Ни одна живая душа. Он и сейчас чувствует себя в полной безопасности. И не знает, что один из агентов остался жив.
        Болотин разбил стройную теорию Лугано одной фразой:
        - По-вашему, Мартьянов на сто процентов был уверен в том, что Директор пустит себе пулю в голову? Бросьте! Это слабое звено, и оно рушит всю вашу логическую цепочку.
        - Но Директор мертв, не так ли? А я остался жив. И с этим вы тоже не поспорите.
        - Черт с вами. Вернемся к делу. Вы считаете, что этого сукиного сына можно отследить? Каким образом?
        Прежде чем ответить, Лугано продолжил выкладки:
        - Вам Мартьянов предоставил короткий список, а другому уготовил длинный. И ни вы, ни тот другой, которому досталась большая часть коллекции, не догадывались о том, что ваши списки неполные. Вы спросили, можно ли отследить Мартьянова? Да - сравнив два списка. Мне нужно время, чтобы воспроизвести хотя бы восемьдесят процентов
«Восточного фонда».
        Болотин широко развел руки:
        - Левая, правая, центральная часть моего дома - какая вас устраивает? Какая из сорока шести комнат вам подойдет?
        - Подойдет одна небольшая - в моей квартире. Если не согласны, то идите к черту!
        Генерал поднял руки: «Согласен».
        - Я думаю, наши интересы совпадают. Совпадают... - О чем-то задумавшись, пожевал губами. - Дай-ка мне фломастер, - попросил он Жученко.
        На обратной стороне списка генерал изобразил человеческую фигуру, подписав, чтобы
«и дураку было понятно»: «Мартьянов». Сложил лист пополам и разорвал его по сгибу. Верхнюю часть оставил себе, нижнюю отдал Лугано.
        - Я хочу половину, - на всякий случай пояснил он, глянув на Жученко. - Если бы это было возможно, я бы не отказался от половины души этого негодяя. Но, видимо, придется довольствоваться его телом.
        ГЛАВА 14
        Старые знакомые
        Кебили, Тунис, 24 июля, суббота
        Вадим Мартьянов и Габриэла Склодовская встретились на второй ее день пребывания в Тунисе. Она была очарована этой страной, хотя судила о ней по городу Кебили и с высоты всего нескольких часов. Но первые впечатления - они зачастую самые верные.
        Пообедав на веранде небольшого ресторана, она подозвала официанта:
        - Счет, пожалуйста.
        Мужской голос остановил гарсона:
        - Два кофе а-ля тюрк. Здравствуй, Габи!
        Склодовская не сразу узнала в этом тучном, небритом человеке Вадима Мартьянова. И едва удержалась от реплики: «Ну, ты и растолстел!» Судя о нем по себе самой (на ее взгляд, внешность ее эволюционировала), Габриэла пришла к выводу: за тридцать лет Вадим трижды сменил облик, причем резко и кардинально. Революция в его облике произошла в канун нового, 1993 года. От Вадима, с которым она выдавала себя за реставратора замка Мальборк, мало что осталось, поменялся даже его взгляд. И вот - новая метаморфоза. Напрашивалось определение мутации.
        - Сюрприз, не так ли?
        Он только что не добавил «моя милая».
        - Еще какой!
        - Отлично выглядишь, Габи!
        Склодовская была одета в легкое и яркое платье с V-образным вырезом, что подчеркивало красивую линию ее плеч. Прическа - классический «боб», пожалуй, самая популярная женская стрижка на всех модных показах.
        - Да, спасибо... - Пауза. - Право, не знаю, что сказать.
        - Скажи спасибо за этот небольшой тур. Ведь ты не могла не догадаться, кто заинтересовался тобой в этой жаркой стране.
        Габриэла покачала головой:
        - Странный у нас разговор... Ни ты, ни я в обычной обстановке так не разговариваем.
        Мартьянов махнул рукой:
        - Пройдет со временем. Мне такое чувство знакомо. Спасибо, что помнила обо мне. За открытку - особая благодарность.

«Нет, это не мы. Как будто репетируем сцену в захолустном театре».
        Они вели беседу на русском языке, но даже Склодовская, полячка, заметила: Вадим нечасто говорит на родном языке. Набил оскомину?
        - Итак, - Мартьянов выдержал паузу, - военная разведка снова заинтересовалась тобой. Ты раньше встречала человека, который вышел с тобой на связь?
        - Разумеется, - искренне удивилась Габриэла.
        - Неужели Бартош Вишневский? Ему сейчас под семьдесят...
        - С ним я встречалась пару раз.
        - Правда? Когда это было?
        - В конце мая и начале июня 1987 года. В мае он назвал имя человека и его адрес, в июне принес пистолет.
        - Долго шел, - искренне рассмеялся Вадим. - Это было единственное твое задание?
        - Было еще четыре. Не считая... как это... ежеквартальных отчетов о состоянии здоровья конкретных людей. Я поняла это как занятость, - она изобразила неопределенный жест руками. - Ничего ценного в моих отчетах не было.
        - Ну, это на твой взгляд, - не согласился с ней Мартьянов. И привел пример: - Если сравнить доклады на одну тему двух агентов, можно выяснить, что один из них гонит дезу.
        Он поблагодарил официанта, принесшего кофе по-турецки; приготовлен тот был в джезве и на очищенной воде, и вкус у него был просто потрясающий.
        - Забыл спросить: почему ты обедаешь здесь, а не в отеле?
        - Загулялась. Проголодалась. Лень было возвращаться в отель.
        - Ясно. - Мартьянов вернулся к главной теме: - Так кто же вышел с тобой на связь?
        - Виктор Лугано, конечно.
        Мартьянов совершил ошибку, решив отхлебнуть горячий кофе. Рука его дрогнула, он обжег губы и плеснул на дорогую рубашку.
        Прошло не меньше минуты, прежде чем Вадим жестко потребовал:
        - Рассказывай все по порядку. И не вздумай вилять хвостом, Габи. Иначе тебя в Польше у трапа будут встречать парни из вашей госбезопасности.
        Габриэла долго настраивалась, оскорбленная тоном Мартьянова. Рассказ ее со всеми подробностями занял не меньше получаса. За это время она выпила стакан вина, даже не оценив его вкуса. Чего нельзя было сказать о Вадиме Мартьянове. К концу рассказа он заметно оживился: Лугано не имел ни малейшего представления о том, что на самом деле произошло в январе 1992 года. Зато сам Мартьянов читал, что называется, с листа. Лугано бескорыстно подчищает за военной разведкой - это раз, второе - спасает свою шкуру. При определенных обстоятельствах его могли убрать российские спецслужбы - как исполнителя теракта, чтобы избежать «эскалации польско-российского противостояния». Положение у него аховое, сказала Габриэла. И с этим не поспоришь. Мартьянов мог разделаться с Лугано, слив на него информацию в СМИ. Эта мера не требовала скоропалительного решения. Тут нужно было пораскинуть мозгами. Главное, Лугано не представлял угрозы Мартьянову. Он не опасен, пока уверен в том, что из семерых агентов выжил он один.
        Настроение у Вадима поднялось на рекордный уровень. Он собирался сделать Габи отличный подарок, от которого она вряд ли откажется.
        - Неделю отдохни здесь, Габи, а потом я приеду за тобой. Десять, двадцать, тридцать дней, сколько захочешь - поживешь у меня. В доме на берегу моря.
        - Ловлю на слове, - повеселела Склодовская. - Я сама себе хозяйка и смогу выкроить для отдыха две-три недели.
        Москва, 29 июля, четверг
        Даже открытых источников информации Лугано хватило, чтобы удостовериться: в последнее время на мировом черном рынке искусств стали появляться предметы из
«Восточного фонда» - разумеется, из категории «навсегда утраченных ценностей». А в свободной продаже (это аукционы, проводимые крупнейшими торговыми домами на Востоке, в частности) время от времени появлялись вещи из противоположной,
«чистой» категории. Часы, в том числе и карманные, изделия из серебра и золота и так далее.
        В списке Мартьянова не было, к примеру, древнеегипетской пекторали - золото с бирюзой, лазуритом и сердоликом в технике клуазоне. Она стоила баснословных денег. Целое состояние. Плюс более ранняя пектораль из гробницы Сенусерта Третьего. Многие восточные миллионеры отдали бы за них половину своего состояния и часть души. И скорее всего так оно и случилось. Мартьянов продал пекторали людям, которые пошли на сделку со своей совестью, и получил первоначальный, он же баснословный, капитал для строительства новой жизни.
        Лугано порой снился один и тот же сон. Он смотрится в пыльное, подернутое паутиной десятилетий зеркало и видит в нем человека: короткая стрижка, тонкие ухоженные усики, белый пиджак, бабочка. Вот кто-то окликает его по имени: «Николай Ильич! Собин!» - и он, бросив «иду» и еще один придирчивый взгляд в зеркало, подмигивает и исчезает...
        Неразрывная связь с прошлым не отпускала Лугано. А точнее - связь с Николаем Собиным, кутилой и завсегдатаем австрийских и лондонских казино. Это он пополнил в
1922 году коллекцию «фонда» двумя пекторалями. Та самая неразрывная связь с прошлым подсказала Лугано точный ответ: ордена Ленина и Красного Знамени, которыми его за особые заслуги отметила Родина, для Собина были во много раз дороже бесценных пекторалей. В отличие от таких людей, как Болотин, Собин спал крепко и даже во сне не мог представить, что его за это же золото и расстреляют. Николай Собин прожил долгую, интересную, насыщенную событиями жизнь. К старости зрение его ухудшилось, но он и виду не подавал. Директор благоволил к своему самому молодому агенту и накануне его первого и крайне ответственного задания устроил встречу Виктора Лугано и Николая Ильича Собина... Лугано не смог сдержать слез, пожимая руку легендарному агенту, и хорошо, что Собин не видел его покрасневших глаз.
        - Виктор молодой, неопытный, но он не подведет.
        - Можете не сомневаться, - авторитетно и почтительно к Директору отозвался Собин. И спросил Лугано: - Сколько тебе лет, сынок?
        - Двадцать два.
        - В 1918 году мне было столько же, сколько и тебе.
        Молодой и неопытный Лугано не мог подвести ни этого уважаемого человека, ни Директора. Николай Ильич Собин умер в 1985 году, в возрасте восьмидесяти девяти лет, был похоронен на Бабушкинском кладбище Москвы...
        Лугано с головой погрузился в работу. Более двух недель он фактически не выходил из дому, не брился, придумав какую-то причину-примету. По телефону договорился с Граковым, и еду ему доставляли домой из «Старого приятеля». «Ты под домашним арестом?» - поинтересовался управляющий. «В точку попал». Граков довольно и с явным облегчением рассмеялся.
        Как никогда раньше, Лугано чувствовал себя в полной безопасности. Его охраняли, как восточного шейха.
        К концу второй недели поисков он наткнулся в Сети на знакомую фамилию: Летаеф. В одной из сделок по продаже чернильного прибора Роберта Адама (1796 год) участвовал Анри Летаеф. Этот уникальный прибор, отличающийся ажурной техникой, присущей Адаму, был частью «Восточного фонда», хранителем которого на протяжении многих лет была Наима Летаеф. Анри - ее сын, это Лугано выяснил, в первый же день поисков найдя обширную информацию по музею национальных традиций. Анри вступил в должность директора за пять лет до смерти свой матери; Наима же заняла почетное место главного хранителя музея, что устраивало и Директора. Анри фактически унаследовал
«обезглавленную» коллекцию. Даже без ключевых экспонатов она представляла собой уникальную сокровищницу. Тот же чернильный прибор Адама ушел с молотка за сто десять тысяч долларов.
        Подобную работу Лугано мог проделать и раньше, однако поискам препятствовала ложная, как оказалось потом, уверенность в том, что судьба «Восточного фонда» была решена в 1992 году в пользу Болотина. И даже если бы он решился отследить ту или иную драгоценную вещицу, что с того? Хозяин распродает коллекцию - и это был самый крайний вариант.
        Виктор Лугано снова встретился с Болотиным. На этот раз он был чисто выбрит, как всегда, опрятен. Генерал, если бы видел его впервые, не дал бы ему больше сорока пяти.
        Лугано принес с собой половину листа со списком, на обратной стороне которого фломастером была изображена половинка фигуры человека.
        - Я принимаю ваши условия, генерал. В тот день, когда я чудом остался жив, а на воздух взлетел другой человек, я не смог связаться с Директором. Уверен, он отдал бы мне приказ найти и уничтожить предателя. Насчет его души - это вряд ли. Я заберу ее себе. Но не могу обещать, что однажды вы увидите портрет Екатерины Арагонской и прикоснетесь к ее ожерелью. Если Мартьянов продал их частному коллекционеру, на поиски могут уйти годы.
        - Вот что я тебе скажу. Если ты найдешь Мартьянова - это будет полдела и ты сможешь уйти в отказ. Если ты убьешь его - дело будет закрыто. И все же я надеюсь на чудо, что ты вернешь коллекцию.
        - Именно это я и хотел услышать, - одобрительно покивал Лугано.
        - Что тебе нужно для работы?
        - Деловые визы в Тунис, Польшу, возможно, в Ливию и Алжир. Кредитные карты MasterCard, Visa, пятьдесят-семьдесят тысяч долларов на каждой. Плюс деньги на очень дорогие часы и запонки, на пару костюмов от кутюр. Я буду иметь дело с людьми, которые даже ошейники для собак покупают на аукционе.
        - Хорошо. Тебе не нужны помощники?
        - Пожалуй, я воспользуюсь поддержкой одного человека. Он здорово мне помог при ликвидации Вуйцека и Крайца.
        - Кто он?
        - Вам это знать не обязательно. И еще одна вещь. У меня осталась проблема по имена Александра Молчанова.
        - Оставь эту проблему мне, - выступил Жученко.
        Лугано перевел на него взгляд и, изобразив объемный взрыв широко разведенными руками, выдохнул:
        - Бум!!
        Жученко хмыкнул. И когда Лугано ушел, он поделился с шефом своими наблюдениями:
        - А он сегодня в настроении.
        - Будем считать это хорошим знаком. Я знаю, о чем ты хочешь спросить: доверяю ли я Лугано. А есть ли у меня выбор?.. Похороны надежды переносятся... на неопределенный срок.
        Лугано позвонил Габриэле на сотовый, как только приехал домой и выпил чашку кофе. Он понимал, что расстались они «не очень», однако был уверен, что женщина не откажется от его предложения.
        На его приветствие Габриэла ответила сухо:
        - Здравствуй, - не называя его по имени. Правда, через минуту его имя все же прозвучало: - Что ты хотел, Виктор?
        - Так ты занята? В кабинете или за прилавком?
        - Ни там, ни там меня нет. Я в отпуске. В Болгарии. С другом.
        - Он болгарин? Погоди, не отвечай. Я знаю, что ты сейчас делаешь. Ты поправляешь солнечные очки, такие огромные, что в них ты похожа на стрекозу. Поправляешь широкополую пляжную шляпу, удобнее устраиваешься на лежаке. Одна рука у тебя за головой. Ты пытаешься сосредоточиться, но тебе мешают крики чаек.
        - Шпионишь за мной?
        - Конечно, ты меня тоже волнуешь, но в первую очередь - твой болгарин.
        Габриэла рассмеялась:
        - Ты невыносим.
        - Я знаю.
        - Ты самоуверен.
        - И здесь ты в точку попала.
        - Месяц назад ты был совсем другим.
        Склодовская взяла паузу. Прикрыв трубку рукой, она проартикулировала Вадиму:
«Лу-га-но». Тот выставил вперед ладонь: «Ясно, продолжай разговаривать с ним».
        - Как скоро я тебе могу понадобиться, Виктор? А самое главное, где? Честно говоря, мне не хочется возвращаться в Польшу.
        - Я буду ждать тебя в Тунисе.
        - Да, как сказала возлюбленная Индианы Джонса, ты все еще способен удивить женщину. Но ты понимаешь, что мне потребуется время.
        - Не торопись. Я приеду только 12 августа.
        - Черт тебя возьми, Виктор! Ты сделал мою жизнь увлекательной.
        Габриэла нажала на клавишу отбоя и целую минуту смотрела в приоткрытое окно, слушала крик чаек. Наконец она повернулась к Мартьянову, отдавая ему должное: он не торопил ее с докладом.
        - Лугано рассчитывает на мою помощь и приедет 12 августа.
        - Удивительно, - хмыкнул Вадим. - Мой друг подгадал к очередной экспозиции моей коллекции. Кстати, о ценностях. Не хлебом единым, - пробурчал он, удаляясь в соседнюю комнату.
        Вернулся Мартьянов с кулоном на золотом обруче, заменяющем традиционную цепочку. Кулон представлял собой кристалл зеленого турмалина с розовой же турмалиновой и алмазной россыпью квадратной огранки.
        - Боже, какая прелесть! - не сдержала восхищения Габриэла. Она видела много красивых ювелирных украшений, но ни одно из них не произвело на нее такого сильного впечатления.
        - Этот кулон молодой, современный, - пояснил Вадим, помогая женщине надеть украшение. - Его сотворил итальянский мастер в 1976 году. Я купил его всего два месяца тому назад. Оно универсально. Подойдет и к вечернему платью, и к джинсам. Действительно, прекрасная вещь. - Он притянул Габриэлу к себе и поцеловал ее в шею.
        ГЛАВА 15
        Дикая роза
        Тунис, 10 августа, вторник
        - Кто вы? Я вызову полицию! У меня влиятельные друзья!
        Эти рубленые фразы выдали истинное состояние Анри Летаеф. Он был напуган. Полицию вызывать не собирался.
        - А кто ваши друзья? Не из тех, кому вы продали предметы из частной коллекции? Поговорим спокойно. - Лугано, одетый в строгий черный костюм и светлую рубашку, положил ногу на ногу. - Я здесь не для того, чтобы отобрать у вас оставшуюся часть коллекции. Единственный человек, который мог сделать это, увы, мертв. Вы можете оказать мне помощь.
        - Если вы говорите об участии, то я отказываюсь.
        - Не торопитесь, - предостерег его Лугано. - Прочтите внимательно перечень предметов «Восточного фонда» и сравните со своим списком.
        - Считаете, что у меня есть какой-то свой список?
        - Да, я так считаю.
        Конечно, первое, что сделал Анри Летаеф, обнаружив коллекцию, это составил опись. И времени у него на это ушло непозволительно много. Прежде чем сделать запись очередного предмета, он долго любовался им, не веря своим глазам и чувствам. Иногда сверялся с реестром и подробными описаниями того или иного шедевра в специализированных справочниках и каждый раз бросал: «Невероятно! Просто невероятно!» Он долго и тщетно ломал голову: кто хозяин коллекции? не явится ли он вскоре за своими сокровищами? а может быть, мать и была их владелицей? но как они к ней попали?.. Много вопросов, ответы на которые он хотел получить, но боялся этого: потому что ответы мог дать только настоящий хозяин коллекции. И только спустя двенадцать лет Анри Летаеф решился продать одну из вещей: серебряную кружку времен Карла Второго в стиле рококо. Потом еще и еще.
        - Мне нехорошо. У меня больное сердце. Мне нужно принять лекарства. Я оставлю вас в своем кабинете. Только ничего здесь не трогайте!
        - Разве я похож на вас?
        Анри бессильно махнул рукой и выбежал из кабинета, оставив дверь открытой.
        В Тунис Виктор Лугано прилетел вчера вечером. Устроившись в гостинице, он до глубокой ночи гулял по центру города. Казалось, здесь ничего не изменилось, но все ощущения - как в первый его визит в эту страну.
        Анри забежал в соседний кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Вместо лекарства бросил в рот жевательную пластинку со странным вкусом «зимняя зелень», будто опасался за свежесть дыхания перед телефонным абонентом. Снял трубку, набрал номер, выбил толстыми, как сардельки, пальцами на столе вялую барабанную дробь. Наконец ему на том конце провода ответили.
        - Мишель! Здравствуй! Это Анри. Ко мне приперся один тип: сорок пять, ухоженный, статный, как жеребец. Перстень с бриллиантом, «Ролекс Пол Ньюман», одеколон от
«Дольче и Габбана», северный акцент. Что мне делать, Мишель?
        - Что и всегда: обопрись покрепче руками о стол.
        - У тебя одно на уме! Ты просто невыносим! Он еще не успел закинуть ногу на ногу, а уже начал выспрашивать про оставшуюся часть моей коллекции! Спросил, кто мои друзья, не из тех ли, кому я продал кое-что из коллекции. Ах да, он сказал еще про какой-то список, про какого-то мертвого человека... Я в панике! Что мне делать, Мишель?
        - Не знаю.
        - Ты бросаешь меня? Ты, который обещал мне поддержку?! Ты же говорил, что ни одна живая душа не знает о коллекции!
        - Прекрати истерику! Будь мужчиной! Впрочем, о чем это я... Просто отвечай на его вопросы. И не лги ему. Он раскусит тебя как орех. В общем, выбирай, Анри, между распятием в груди и распятием на груди.
        - Страшный человек, - прошептал директор музея, положив трубку телефона.
        Он вернулся к гостю и сразу попенял тому:
        - Все же вы тронули пепельницу на моем столе.
        - Я просто придвинув ее ближе к краю. Какую таблетку вы приняли? - поинтересовался Лугано, затушив окурок. - Не аспирин, случайно? Я немного разбираюсь в лекарствах и мог бы дать совет.
        Анри протолкнул жвачку под язык и объяснил:
        - Я сосу валидол.
        - Правильно: держите таблетку под языком до полного рассасывания.
        - Что вы говорите! - Анри мастерски распахнул глаза. - У меня сто дел, - поторопил он собеседника.
        - Я знал вашу мать, Анри. Она была хорошим человеком. К сожалению, на детях природа действительно отдыхает.
        - Говорите, что вам нужно, и уходите.
        Лугано передал ему полный список «Восточного фонда» и следил за его реакцией. Первые пятьдесят позиций занимали предметы, о которых Анри, конечно же, слышал, но не представлял, что они когда-то были частью обнаруженной им коллекции.
        Директор музея, пробежав глазами несколько строк, вернул бумаги Лугано.
        - Считаете меня сумасшедшим? Этих вещей у меня никогда не было и быть не могло. Вот, - он ткнул пальцем в строку номер два, - ожерелье из барочного - то есть неправильной формы - жемчуга. В этом ожерелье позировала в 1520 году художнику Екатерина Арагонская. Это же ожерелье носила и дочь Екатерины - английская королева Мария, прозванная Кровавой. Ожерелье легко представить, поскольку упомянуто оно в нескольких художественных изданиях, сохранилась и черно-белая фотография. - Анри снял с книжной полки толстый иллюстрированный журнал, открыл его где-то на середине. - Смотрите, вот это знаменитое ожерелье. Снимок сделан в
1921 году. С тех пор его никто не видел. Ожерелье безвозвратно утеряно.
        - Я знаю, кто и при каких обстоятельствах его нашел. Читайте дальше, - потребовал Лугано.
        - «Грааль» рельефной чеканки работы Бенвенуто Челлини. Знаю, знаю, - мелко покивал Анри, - читал материал на эту тему. Работу над этой золотой чашей Челлини завершил в 1540 году. Это был его первый год при французском королевском дворе в Фонтенбло.
«Грааль» утерян все в том же 1921 году.
        - Вам не кажется это странным?
        - Да, прямо варварство какое-то. Чума... двадцатого века.
        - Встретимся завтра в это же время. Сейчас одиннадцать ровно.
        - Что? А-а... Завтра никак не могу. Послезавтра.
        - Договорились.
        Анри увлекся, знакомясь со списком. Вот он взял в руки вторую страницу, дочитал до середины и словно осекся. Вернулся к первой и тряхнул головой. Переход от утраченных навсегда ценностей к ценностям реальным, которые он описывал, а впоследствии и продавал, оказался настолько плавным, что он этого не заметил. Как будто он ехал на поезде, впереди тупик, и вот стрелочник переводит поезд на другие рельсы, и пассажир этого не замечает, едет себе дальше. Действительно, у Анри сложилось стойкое ощущение целостности, что ли, неделимости коллекции, и он был готов поверить в то, что она некогда была шире. И вдруг его словно током ударило. Он понял причину, по которой была убита его мать. Подтверждением тому могли послужить пустые картинные рамы и выпотрошенные подрамники (они по сей день пылятся все в том же подвальном помещении), его никогда не интересовали мрачные катакомбы - нижней частью музея заведовала его мать, а он был доволен административной работой.
        Теперь Анри мог с уверенностью назвать мотив убийства своей матери, но в 1992 году он, изучив коллекцию, сделал один-единственный вывод: из запасника пропали равноценные предметы. О супершедеврах он и подумать не мог.
        Об этом размышлял Анри и вечером, и ночью; уснул он только под утро и проспал от силы часа полтора.
        Не спал в эту ночь и Вадим Мартьянов. Значит, думал он, Лугано пошел путем сравнения списков, и это же означало, что он вышел на генерала Болотина. Отличный ход. Достойный противник. Но такой ли уж достойный? Он буквально обрушился на Анри; запугал его до смерти или нет - не в этом дело. Он дал возможность Анри связаться с одним из своих друзей и деловых партнеров. А с другой стороны, Анри - единственная ниточка, с которой можно было распутать клубок и добраться до предателя.
        Лугано вышел на Болотина, используя тактику «враг моего врага - мой друг», и они не могли не заключить союза. Союз был больше выгоден генералу, поскольку он извлекал пользу из борьбы двух противников - «третий радующийся». У Лугано в лице генерала мощная поддержка. Такие люди, как бывший министр внутренних дел, были способны на «поступок»: опустошить свой бюджет, но цели добиться, тем более что мотив - месть. Сговорившись, Лугано и Болотин были способны порвать врага пополам. Мартьянов и не подозревал, настолько был близок к истине. Если бы он мог увидеть своеобразный, наглядный договор между сторонами, который не был подписан, а порван пополам...
        Вадим долго не мог понять, что же еще встревожило его, и наконец сообразил. Лугано прилетел в Тунис по меньшей мере на два дня раньше. Ведь в телефонном разговоре с Габриэлой он назвал дату прилета: 12 августа. Или он что-то напутал?
        Габриэла, выслушав его, покачала головой:
        - Я точно помню, что он сказал. На уши я пока что не жалуюсь.
        - На уши с бриллиантовыми сережками, - дополнил Вадим.

11-12 августа
        Было ровно семь, когда Анри позвонил своей помощнице. Он говорил, оглядывая себя в зеркале.
        - Я вынужден уехать, Николь.
        - Я еду с тобой?
        - С какой стати? Нет, ты не едешь со мной.
        - Тогда почему ты звонишь мне ни свет ни заря?
        - Ладно, извини. Ты головой отвечаешь за музей, поняла?
        - Одна голова - хорошо. Жаль, у меня нет второй. - Несмотря на ранний час, в голосе Николь просквозила ирония. - Да, я все поняла.
        В трубке раздался глухой стук, и Анри представил, как единственная голова его помощницы упала на подушку.
        Он о многом пожалел в эти долгие часы. Почему он отдал предпочтение административной работе, а запасники буквально обходил стороной? Анри был в трех или четырех, уже не помнил - а это, на его взгляд, означало, что он побывал во всех. Он контактировал с турагентствами, вел переговоры с реставраторами; ремонт дворца, пусть даже косметический, - это тоже входило в его обязанности. Это он придумал живые сцены с манекенами, и эта его идея очень понравилась его матери. Он купался в живом море общения, и эта среда действительно была его жизнью.
        Он не мог не вспомнить и «страшного человека». Мишель Жобер появился в его жизни шесть лет тому назад. И вот по прошествии этого времени Анри ощутил приступ дежавю. Нет, Жобер не тряс списком, он назвал достоинства десяти или двенадцати предметов из коллекции, цену, по которой они ушли, но самое главное - он почти со стопроцентной точностью назвал еще десяток предметов: «Не их ли вы собираетесь продать в ближайшее время?» И только что не хватил кулаком по столу: «Хватит разбазаривать мою коллекцию! С такими темпами продаж и аппетитом, как у вас, от нее скоро ничего не останется. Вы не знаете истинную цену коллекционных предметов. С этой минуты цену буду назначать я».
        Мишель Жобер рассказал трогательную историю происхождения коллекции. Еще его отец вывез ее в 1942 году из Кебили, городка, в который ссылали деятелей национально-освободительного движения Туниса. Там проходила линия фронта между итало-германскими и англо-американскими войсками. В конце концов, коллекция оказалась в тунисском музее.
        Он говорил убедительно и даже немного растрогал директора музея. Анри положил свою руку поверх его, но, натолкнувшись на бессердечный взгляд, отдернул ее.
        Если его вчерашний гость говорил правду, это означало, что лгал Мишель Жобер. Лугано оставил какой-то листок. Точнее, написал на листе бумаги, по-хозяйски вынув его из лотка принтера, какие-то цифры. Только сейчас Анри догадался прочитать, что там написано.
        Солнце стояло почти в зените, когда директор впервые в этот день перешагнул порог своего рабочего кабинета. Вот этот листок, вот эти цифры: 103х59, 75х60, 80х67. Внезапно пришедшая мысль подбросила его со стула. Он выдвинул ящик стола, схватил связку ключей, из другого вынул рулетку и бросился в запасник. Вот первый подземный уровень, вот начало второго. Вот площадка, на которой жестоко закололи его мать. Ступеньки, по которым она скатилась до двери запасника. Здесь потерянному Анри полицейский задал вопрос, касающийся подвальных помещений. Тот ответил, что здесь только пыль, такая древняя, что в ней можно найти частички павшего Карфагена.
        Анри открыл тяжелую дверь. Комната была пуста: все предметы коллекции он давно перенес в более подходящее помещение; здесь остались только рамы и подрамники от трех картин. Анри вооружился рулеткой, измерил первый подрамник и получил точный размер холста: 103 на 59 сантиметров. Второй подрамник: 75 на 60. Третий: 80 на
67. Сердце у Анри упало. Но оставался один нюанс. И вот он, запыхавшийся, в своем кабинете открывает толстенный специализированный справочник. Портрет Екатерины Арагонской кисти Михеля Зиттова, размеры холста... они идеально совпадали. «Ваза с опавшими цветами», Поль Сезанн, холст, масло, 80 на 67. «Пьяная женщина», Эдуард Мане, холст, масло... размеры идеально совпадают...
        Кто из двух этих людей лгал больше - так вопрос не стоял. Мишель Жобер скрывал больше, вчерашний визитер Анри был более откровенен. И все это были слова. Наитие подсказало ему имя убийцы его матери, но он боялся произнести его. Для него было слишком даже узнать мотив преступления, но он знал его: это минимум пятьдесят состояний.

«Выбирай между распятием в груди и распятием на груди», - прозвучал у него в голове голос Мишеля Жобера. Анри сделал выбор, вздохнув:
        - Я повторю путь матери...

«Встретимся завтра в одиннадцать», - сказал вчерашний гость. Анри поставил свои условия: послезавтра. Фактически они ударили по рукам. Торги. Он устал смотреть на часы - тоже «Ролекс», но не такие роскошные, как... «Черт, он даже не представился. Как его на самом деле зовут? Кто он, норвежец, швед? У него точно северный акцент. Когда он говорит, губы у него «подмораживает». Не англичанин точно: те, как и американцы, всегда широко разевают рот и показывают зубы. Пересмешники».
        Наполовину араб, наполовину француз, «дикая роза» - так в детстве называла его мать, Анри дрожащими руками открыл сейф. В дальнем углу, прикрытый бумагами, лежал пистолет. Это был «вальтер-ППК», уменьшенная копия полицейского пистолета (Polizei Pistole Kriminal), созданного фирмой «Вальтер» для скрытого ношения. Его Анри нашел в запаснике, превратившемся для него в волшебную пещеру, и тогда только что не пнул его. Пистолет был в отличном состоянии. Если из него и стреляли, то давно. Анри почистил его, смазал и спрятал в сейф. Прошло еще какое-то время, и он наведался в тир к своему знакомому и взял несколько уроков стрельбы.
        В запаснике был и другой пистолет, на взгляд Анри - ущербный, больше похожий на зажигалку. Изучив его более внимательно, он пришел к неожиданному выводу: пистолетик напоминал двустволку. Дело в том, что стволы его откидывались для перезарядки вперед, а курки взводились посредством нажатия вниз на рычаг, расположенный в основании пистолетной рукоятки. Канитель, одним словом. Чтобы выстрелить всего два раза, нужно изрядно повозиться. Для Анри эта «самоделка» стала царь-пушкой, которая так ни разу и не выстрелила. Он принес ее в свой кабинет и положил в ящик стола. Вспоминал о ней, когда под рукой не было зажигалки, и ухмылялся.
        Забрав «вальтер» из сейфа, Анри положил его во внутренний карман пиджака. Сел на стул перед трюмо, расстегнул, как это было принято, пуговицу на пиджаке. Жарко. Да, ему будет жарко. Он положил поверх пистолета носовой платок, встал и начал сначала: сел на стул, расстегнул пуговицу на пиджаке; жарко. Полез в карман. Взял платок, отер им бисеринки пота на лбу, положил на прежнее место. Прошла минута, другая. Он снова полез в карман, снова достал платок, отер лоб. Анри видел в каком-то фильме, как один из героев приучал противника к определенным действиям: усыплял его бдительность, доставая из кармана то сигареты, то зажигалку. Противник Анри уже будет знать, что человек, сидящий перед ним, снова вынет из кармана платок, потому что жарко, потому что он волнуется. Но платок будет мешать быстрому выхвату оружия. Анри расстегнул пуговицу на нагрудном кармане рубашки, глядя в зеркало, положил платок в него. Сложилось впечатление, что снова - во внутренний карман пиджака. Отлично. То, что нужно. А как там дела с выхватом? Оказалось - полный швах. И Анри поначалу не понял в чем дело. Только после
нескольких неудачных попыток он понял причину: рукоятка «вальтера» была короткой, а удлинителем ей служил магазин с упором для руки. Анри тут же сообразил, что этот выступ может послужить своеобразным крючком и не даст пистолету повернуться в кармане. Так стало гораздо удобней. Теперь рукоятка была сверху, выхват получался на загляденье.
        - Вот и все, - многозначительно произнес Анри, глядя в зеркало и представляя в отражении напротив Мишеля Жобера. - Вот ты и попался.
        Собираясь в дорогу, он старался не думать о последствиях. И вдруг понял одну вещь: он все эти долгие годы готовил себя к возмездию, и это событие стало главным в его жизни. Что там материальные ценности - пыль. Для наглядности он столкнул с угловой полки китайскую вазу, и она разлетелась на мелкие куски.
        Анри отправился поездом, поскольку на самолет его с оружием не пустят. «Я его убью», - твердил он всю дорогу.
        Его путь лежал на остров Джерба, население которого - сплошь берберы, исповедующие ибатитский ислам; сами о себе они говорят, что нашли на острове свое прибежище. Чудаки. Там почти каждая семья имеет свой клочок земли, зачастую поливая его собранной в цистерны дождевой водой, и, несмотря на вечную засуху, собирает удивительные урожаи.
        Анри решил свалиться на Жобера как снег на голову. На остров можно было перебраться на пароме из поселка Жорф, а также с восточной или южной стороны по восстановленной римской дамбе. Он выбрал первый вариант.
        В гостинце Жобера не оказалось, его сотовый не отвечал. Администратор, знавший Анри Летаеф как делового партнера босса, намекнул:
        - Мсье Жобер сейчас на маяке.
        Анри не помнил его номера, пришлось доставать записную книжку. Он сунул руку во внутренний карман и похолодел, наткнувшись на пистолет. Нет, он даже случайно не мог достать его, однако прикосновение к огнестрельному оружию здесь, в гостинице, у цели, отрезвило его. Его начали грызть сомнения. Последней фантазией стала вполне реальная картина: из этого пистолета его мать, защищаясь, могла ухлопать подонка. Собственно, вариантов было два. Выходит, это Мишель защищался и под руку ему попалось распятие? Чертовщина какая-то. Стоп! А может быть, Мишель был вооружен тем самым пистолетиком? Ну тогда понятно, почему он в конце концов выбрал холодное оружие...
        Анри достал записную книжку из другого кармана и с ней казался старомодным.
        Нашел. Вот этот номер.
        - Можно позвонить?
        - Конечно, мсье, - разрешил администратор и развернул телефонный аппарат так, чтобы клиенту было удобно.
        - Алло, Мишель?
        - Да.
        - Это Анри. - Он был предельно лаконичен: - Я в твоей гостинице. Нам нужно срочно встретиться. Ты на маяке, я знаю. - И это из уст Анри прозвучало как угроза:
«теперь ты не отвертишься».
        Анри не стал отказываться от служебной машины, и на протяжении всего пути он, отвлекаясь от главной мысли, припоминал трогательные, на его взгляд, моменты из биографии матери. В ее комнате он нашел выдержки из публикаций американского философа Френсиса Фукуямы и члена Академии моральных и политических наук Мишеля Альбера.
        Фукуяма: «Когда люди перестанут отдавать предпочтение самим себе перед другими, тогда коммунизм будет не только вполне реальной, но и единственно приемлемой формой социального устройства. Среди элиты человечества коммунизм можно было вводить даже сейчас».
        Альбер: «Почти любой профессионал в области изучения политики верил в вечность коммунизма, и его падение во всем мире в конце восьмидесятых было почти абсолютно неожиданным».

«Исторический крах не только погубил коммунизм в его сталинском варианте, несправедливо погибло все, что было близко или отдаленно связано с идеалом социальной справедливости».
        Мать Анри была коммунисткой. Бог мой! Он нашел тому подтверждение и в ее скупых дневниках, и фраза «коммунизм - реальная и единственная форма социального устройства» встречалась в них несколько раз.
        ГЛАВА 16
        ДИКАЯ РОЗА
        (продолжение)
        Хотя это место и называлось маяком, до функционирующего берегового маяка было порядком. Но стоял он на берегу и копировал маяк Толбухин, расположенный к северо-западу от Кронштадта. И его светосигнальное оборудование было ничуть не слабее. Как признался сам Мишель Жобер, «жить на маяке - моя детская мечта».
        У въезда на маяк Анри заметил непривычную картину: две черные машины перекрыли дорогу, стоя бампер к бамперу. Он поблагодарил водителя отеля и, отпустив его, направился по тротуару к маяку. Видимо, он не представлял опасности для обитателя этой высоченной башни: охранники в машинах с опущенными стеклами его даже не окликнули. «Знают меня в лицо?»
        Вечер. Солнце, палившее весь день до одури, катилось за горизонт. Высокая влажность не давала дышать; особенно остро это ощутил на себе полнокровный Анри Летаеф.
        На обычном береговом маяке одноэтажная постройка, примыкающая к башне, служит для семьи смотрителя жилым помещением. Здесь она представляла собой роскошную галерею; одна часть застеклена, в другую, где экспонировались картины, дневной свет не проникал. Гости этого монументального строения, имевшего, как яркая звезда, имя собственное, наслаждались богатой коллекцией. Которая была неполной. «В каком месте маяка Мишель Жобер хранит от постороннего взгляда самое ценное? На самом верхнем?» - прикидывал Анри, тяжело ступая по круговой лестнице. Ни одной площадки на всем протяжении; каменная лестница казалась бесконечной спиралью. Вот одна дверь. Она точно вела в гостевую комнату. Но перед ней нет даже крохотной площадки. Вышел за порог - и скатился по лестнице головой вниз; на какой-нибудь ступеньке обязательно сломаешь себе шею. Особенность экстравагантного и гостеприимного хозяина, балансирующего на границе эпатажа и общепринятых правил поведения.
        Лифт. Этой семиэтажной свечке катастрофически не хватало лифта.
        Слава богу, апартаменты склонного к выходкам маячника, который наверняка пил воду из «Грааля», находились на втором этаже. Только однажды Анри забирался на самый верх, на открытую площадку, где у него сразу закружилась голова и подкосились ноги. Тогда в его голову и проник луч света: башня, от которой, казалось, брали начало все ветра, была ориентирована на все стороны, отсюда и ее название -
«Ориент». Но это была всего лишь догадка. Пора разрешить и этот вопрос.
        Он хотел было открыть дверь, но хозяин опередил его и широким жестом пригласил внутрь этого роскошного помещения. Оно находилось словно вне времени и пространства. Не верилось, что в этой каменной, сужающейся кверху башне возможны такие просторные и светлые помещения. Анри перешагнул порог студии, по сути. Одна комната гигантских размеров, если не считать небольшой смежной. Сейчас свет от заходящего солнца проникал в помещение через пару круглых окон. Они были ориентированы на запад. Странное сочетание. Поскольку «Ориент» - и есть восток.
        - Здравствуй, - приветствовал хозяина Анри. - Скажи, почему твоя башня называется
«Ориент»?
        - Тому несколько причин. Здравствуй, Анри. Присаживайся. Кофе, вино, коньяк?
        - Нет, спасибо.
        - Но ведь ты с дороги, не так ли?
        - Нет, нет, - повторно отказался Анри, стараясь не выдать волнение голосом.
        Прежде чем принять приглашение, гость осмотрелся в студии. Здесь было много произведений искусства, но все они, за исключением пары картин, были современными и, на взгляд директора музея, недолговечными. Автора скульптуры «Земля-роженица» забудут уже завтра, если уже не забыли. Когда он изваял «Роженицу», а точнее, слепил ее, европейские критики обратили на него внимание, а один французский журнал номинировал его на какую-то премию. А дальше пошло-поехало. Он посчитал себя знаменитым, остальные не стали с этим спорить, поскольку у него была ссылка на номинацию. Потом появилась еще одна хвалебная статья, посыпались заказы. Владелец «Ориента» приобрел «Роженицу», чтобы потом продать? Деньги на ветер, посчитал Анри. Если продавать эту задницу с разверзшимся анальным отверстием (по замыслу автора, через него проходили «земные» роды) на южном полюсе и кричащий в муках рот на севере, то только сегодня вечером - завтра утром будет уже поздно.
        Анри хотел было удобно устроиться на оттоманке, на одном краю которой уже расположился хозяин, и подложить под спину подушку, как вдруг вспомнил о своей миссии и выбрал стул. Более того, он поставил его напротив оттоманки. И был вынужден пояснить:
        - Солнце в глаза.
        - Черт! - Мартьянов от досады щелкнул пальцами. - Как я не догадался построить вращающуюся башню! С падающей меня опередили.
        - И лифт. Я запыхался.
        - Да, да, вращающаяся башня с лифтом ...
        Дрожащей рукой Анри полез во внутренний карман пиджака - и похолодел: пистолет повернулся в вертикальной плоскости, слетев с магазинного выступа. Теперь хорошего выхвата не получится, придется повозиться. Не выпуская платка, он попытался повернуть пистолет, и ему это удалось наполовину.
        Анри отер пот со лба, еще раз посетовав на уличную духоту. Здесь же воздух был кондиционирован.
        - С тобой все в порядке?
        - Нет, конечно.
        - Я жду объяснений, Анри.
        - Ты ждешь объяснений... - Директор взял необходимую ему паузу. - Вчера в телефонном разговоре ты сказал, чтобы я остерегался лгать... Я до сих пор не знаю, как его зовут, он не представился.
        - Ты опрометчив. Его фамилия Лугано. Он секретный агент военной разведки.
        - «Моссада»? - попробовал было угадать Анри, во второй раз вынимая платок, надобности в котором уже не было. Порядочно вспотевший на жаре, в этой прохладной комнате он начал стучать зубами.
        - Военная разведка Израиля называется АМАН. Нет, Лугано - советский разведчик.
        - Но Советов давно нет.
        - Да, но агенты остались.
        - Откуда такая уверенность?
        - Я скажу тебе другое, Анри. Ты ехал ко мне, гоня прочь мысль о том, что тебе будет невыносимо трудно сказать правду Лугано, а солгать ему, от чего я тебя предостерег, ты не мог по определению. Ты приехал, чтобы получить поддержку, - Мартьянов покачал головой. - В это слабо верится. Если бы тебе действительно требовалась помощь, ты бы поторопился и приехал вчера вечером. Сутки у тебя ушли на приготовления. Кстати, ты прилетел на самолете?
        - Я приехал на поезде.
        - Вот видишь.
        - Ты хороший психолог.
        - Многие об этом знают. Но, как говаривал Хичкок, достаточно иметь один глаз и половину мозга, чтобы заметить очевидное.
        Вадим усмехнулся. Однажды он говорил эти слова полковнику Егорову. Он если и вспоминал его, то стоящего у стен музея. Кажется, полковник до сей поры подпирает там стенку в ожидании блюдечка с голубой каемочкой.
        - Ты изменился, - продолжил он, неотрывно глядя в глаза Анри. - Ты стал мужчиной. Может, на тебя так подействовали мои слова по телефону? Нет, - Мартьянов, не скрывая издевки, покачал головой. - Нет, над тобой поработала не менее профессиональная рука. Так что такого тебе сказал Лугано, что ты переродился?
        - Ничего лишнего. В отличие от тебя, он немногословен. Написал несколько цифр, и они совпали с размерами подрамников в запаснике. Я проверял по каталогу - совпадения идеальные. В подрамниках некогда были полотна Михеля Зиттова, Эдуарда Мане и Поля Сезанна.
        - Каждый мог открыть каталог и списать размеры полотен.
        - Но не каждый знает, размеры каких полотен нужно списать. Для этого каждому нужно было заглянуть в запасник и измерить подрамники или внутренние размеры рам. Я знаю четырех человек, имевших доступ к коллекции: моя мать, я, Лугано и ты. Ты пригрозил мне: я или с распятием на груди, или с распятием в груди. Ты убил мою мать. И я знаю мотив: это настоящие жемчужины коллекции, которые ты выкрал. Часть похищенного ты продал. Когда у тебя появились деньги, ты построил, нет - ты воздвиг этот чертов «Ориент»!
        - Когда у меня появились деньги, первое, что я сделал, это воплотил в жизнь детские и юношеские мечты. Для кого как, а для меня это было важно. Я строил новую жизнь из кусочков нереализованного, и постепенно мозаичная картина заполнилась - вот так-то, Анри. Что касается маяка, то высоким стилем это называется воплощение идеи в художественном образе... Погоди секунду, Анри. Мы скоро продолжим.
        Мартьянов взял со столика мобильный телефон, выбрал из списка номер, дождался ответа:
        - Да, босс?
        - Саламбо, поднимись ко мне.
        И с этой минуты словно забыл о госте...
        Саламбо, Бей и Карл. Эти имена африканские наемники получили в лагере с американским названием «Кемп-Зуара». Лагерь находился в городке Зуара, Ливия, в семидесяти километрах от границы с Тунисом. Этот лагерь отличался жестокостью подготовки боевиков. Курсанты умерщвляли животных - собак, лошадей, верблюдов, на них же отрабатывали удары руками, палками, ножами.
        Саламбо было чуть за тридцать. Алжирец, он был здорово похож на французского футболиста Зинедина Зидана, тоже алжирца по происхождению, и знал это. Одевался он в лучших магазинах, обожал строгие костюмы, но на дух не переносил галстуки. Особую любовь питал к хорошей обуви. Сейчас на нем были классические полуботинки
«Честер» из гладкой кожи и со шнурком.
        Карл и Бей, также одетые в черное, остались за дверью, в студию Мартьянова вошел только один Саламбо. Он устроился в мягком кресле и бросил ногу на ногу; на Анри, стул под которым стал электрическим, - ноль внимания.
        - Выпьешь что-нибудь?
        - Скотч. - Саламбо не был религиозен и пил даже упомянутое в Коране вино.
        Мартьянов налил в стакан шотландского виски, бросил несколько кубиков льда. Пока его гость наслаждался любимым напитком, Вадим открыл стенной сейф, скрытый от посторонних глаз за картиной Клода Моне, и вынул три пачки евро. Бросив их на стол с пояснением - «здесь пятнадцать тысяч», он закрыл сейф и занял прежнее место.
        - Вот что нужно сделать, Саламбо. Бери Бея и Карла, садитесь в машину и езжайте в Тунис. С тем расчетом, чтобы поспеть к девяти утра.
        - Поспею, если выеду в шесть часов, - Саламбо подсчитал расстояние от острова до столицы, составлявшее около четырехсот километров.
        - Это твое дело. Ты ведь был в Музее национальных традиций?
        - Да.
        - Отлично. Слушай дальше. - Мартьянов одарил Анри мимолетным взглядом. - К директору этого музея в одиннадцать часов подойдет один человек - лет пятидесяти, выше среднего роста, европеец. Он отзовется на имя Виктор Лугано. Убейте его.
        - Это все?
        - Да.
        Саламбо забрал деньги со стола и, кивнув на прощанье, вышел из студии.
        Мартьянов закрыл за ним дверь и подошел к Анри сзади. Рывком, взяв его за плечи, опустил его пиджак и, выбив из-под него стул, буквально вытряхнул Анри из пиджака.
        - Ну-ка, что тут у нас. Ну надо же, - Мартьянов вынул из кармана «вальтер». - Не тот ли это ствол?..
        Анри, зарычав в бешенстве, бросился на противника головой вперед. Мартьянов, как тореадор мулетой, взмахнул его пиджаком и отпустил, выставив на пути Анри ногу. Тот упал лицом вниз. Перевернувшись на спину, попытался встать. Мартьянов не стал ему препятствовать.
        - Хочешь узнать правду, Анри? Твоя мать работала на советскую разведку. Она сильно сомневалась в тебе. Что бы ты сделал, получив доступ к коллекции? Ты бы разбазарил все до последней византийской монеты. И мне лично пришлось бы убить тебя. И твою мать, если бы она стала на твою защиту. Но лучше поздно, чем никогда.
        Мартьянов неожиданно резво для своего веса сблизился с Анри и ударил его рукой в солнечное сплетение. Тот ахнул и, ловя ртом воздух, опустился на колени. Мартьянов схватил его под мышки и подтащил к двери.
        - Ты, наверное, заметил мою нелюбовь к площадкам.
        Для полного Анри этот порог был равносилен краю обрыва. Он схватился было за наличник, но Мартьянов опередил его и сильно толкнул в грудь. И мысленно отсчитывал ступеньки. Так и есть, он не ошибся: спустившись вниз, он увидел тело Анри, скатившееся до двери, ведущей в экспозиционный зал. Директор музея умер, сломав себе шею.
        Габриэла вышла из смежной комнаты и подошла к окну. Внизу она видела ухоженный дворик и роскошные цветники. Мартьянов сам ухаживал за своим садом и не стеснялся черных лунок под ногтями. Задняя дверь галереи, выходившая во двор, распахнулась, пропуская Мартьянова с садовой тележкой. Он проехал с ней десять метров и остановился. Ноги Анри задевали за мощеную дорожку, и Мартьянову пришлось скрестить их и связать веревкой, приложив немало усилий и времени. Наконец он снова тронулся в путь, который лежал к западной оконечности этого полуостровка, оборудованной мостками на опорах и вечно раскачивающимся на волнах боном. Нетрудно было догадаться о намерениях маячника. Только вот справится ли он в одиночку? Нужно было обладать сноровкой докера, чтобы провезти груженую тележку по мосткам и въехать с ней на бон с его узким деревянным настилом; даже в легкую качку ходить по нему было непросто. А как он собрался переносить тело в катер? Используя принцип «еще немного сил найдется всегда»? Тут ему без помощника точно не обойтись. Габриэла представила, как Мартьянов, намаявшись в одиночку, машет ей рукой, она
спускается, и они вдвоем, взяв директора за руки и ноги, бросают, раскачав, на счет «три» в катер. Да, на это представление можно продавать билеты. Она усмехнулась.
        Насколько Склодовская поняла Мартьянова, у него было небольшое окружение, никаких доверенных лиц, все дела решал сам. Иногда для охраны и особых поручений он привлекал наемников, которых с ним связывали только деньги.
        Габриэла редко курила. Однако в этом отпуске позволяла себя полпачки в день. Сама себе объяснила это желанием снять усталость и напряжение, охотой вникнуть в суть непонятных ей вещей и поступков Мартьянова. Она прикурила тонкую сигарку и продолжила оценивать гостеприимного хозяина по десятибалльной шкале. Да, у него получилось ровно, буквально по одной доске провезти тележку по мосткам и с разгона завезти ее на бон. Остановка. Что дальше? Дальше Мартьянов вывалил мертвый груз из тележки и вывел ее обратно на мостки, осмотрел, проявляя искреннюю заботу и любовь к своему садовому инвентарю.
        Вернувшись на плавучий причал, Вадим спрыгнул с него в кокпит катера. Это был красивый, способный на равных соперничать с моторной яхтой катер: с высокими белоснежными бортами, не меньше семи метров в длину, со спасательным кругом на носовом люке. Мотор завелся с пол-оборота. Оставив его работать на холостом ходу, Мартьянов размотал нейлоновый фал и бросил один конец на понтон; второй конец закрепил на утках, соорудив нечто вроде трапеции. Привязав тело Анри за ноги и продев его в спасательный круг, отдал швартов и дал газу. Фал натянулся и сдернул тело директора музея в воду. Оригинальное решение, равнодушно заметила Габриэла, провожая эту морскую труповозку взглядом. Катер шел на малых оборотах, чтобы не оторвать трос и не вырвать утку. Он отошел довольно далеко от берега, на милю наверное, и остановился. Мартьянов подтянул тело к борту, освободил его от спасательного круга и снабдил грузом, привязав к ногам якорь. И обрезал трос. Тело Анри пошло ко дну.
        Мартьянов вернулся весь мокрый от соленых брызг, бросил майку на спинку кресла, надел сухую, посетовав:
        - Все приходится делать самому.
        - Чтобы вышло хорошо?
        - Ты такая проницательная, просто обалдеть можно.
        - Не хочешь рассказать, что здесь вообще происходит?
        - Выпьешь со мной? - начал успокаиваться Вадим.
        Склодовская пожала плечами: почему бы и нет?
        Сегодня она была одета в сарафан-майку ниже колена и выглядела в ней молодо и сексуально. С Вадимом они провели ночь в одной постели. Габи проснулась в пять утра, когда до восхода оставался час или два, а луна не спешила покидать небосклон.
        Мартьянов принес ей скотч, и они выпили. Он приступил к делу.
        - Ты до сегодняшнего дня была уверена в том, что помогала Лугано подчищать за военной разведкой и МИДом во избежание «эскалации польско-российского противостояния». Я цитирую тебя. Но это всего лишь ширма. Лугано охотится за коллекцией драгоценностей. Крайца он убрал как свидетеля, потому что поляк подобрался к нему вплотную. А тебя он использовал. В 1992 году я спас часть коллекции, самое ценное, ядро, можно сказать. Мать этого психа, - Мартьянов кивнул в сторону моря, - чуть не застрелила меня в запаснике. Я не мог вывезти коллекцию из этой страны и осел здесь. - Он сделал глоток виски и продолжил: - Рано или поздно меня начали бы искать... В первую очередь я приехал к тебе.
        - Почему именно ко мне?
        - Потому что ты работала в паре с Лугано, а на поиски был брошен именно он. Я не рассчитывал, что он привлечет и тебя тоже. Но, получается, я ошибся. Представить себе не мог, что «польское направление» выстрелит через столько лет...
        Он говорил одно, а думал о другом. Ему следовало бы вести себя осторожнее. Но как? Каждый прожитый день напоминал ему о его гениальном плане; каждый прожитый день - еще одна капля в его море Спокойствия. А вот Лугано... тот походил на пресловутого араба, поклявшегося отомстить кровнику и, совершив вендетту через много-много лет, разочарованно вздохнувшего: «Рано...»
        Мартьянов не боялся Болотина как официального или полуофициального лица, и вообще любых официальных лиц. Он был гражданином Туниса, имел прочные связи далеко за пределами этой страны. Страх ему внушал Виктор Лугано, номер два в агентурной группе...
        Вадим выдержал паузу.
        - Хочешь взглянуть на коллекцию?
        - Она здесь?
        - Да, - кивнул он, - на моем маяке.
        ГЛАВА 17
        Наемники
        Виктор Лугано пришел в музей в половине одиннадцатого, обошел все залы, даже спустился в подвальное помещение, доступ в которое, к его удивлению, оказался открыт. Он поднялся наверх в надежде, что с минуты на минуту встретится с Анри. Его нетерпение было объяснимо. Ему показалось, два дня назад он убедил директора музея, посеяв в нем сомнения, и сделал это не на словах и не под давлением, согласился подождать еще сутки. Прошел еще час, а директор так и не появился. Он не пришел на работу. Сбежал? Если да, то он уже сейчас на пути к Вадиму Мартьянову.
        Сегодня в Музей национальных традиций прибыло сразу три группы экскурсантов, можно сказать, он ломился от наплыва туристов из европейских стран - и странная, по меньшей мере, просьба этого человека для Николь была совсем некстати.
        Тридцатилетняя Николь Лаббе изобразила очаровательную улыбку и покачала головой:
        - Нет, нет, извините.
        Она видел этого импозантного человека позавчера. Около двух часов пополудни его принимал у себя директор; с тех пор Николь своего шефа не видела. Но слышала его голос по телефону. Анри позвонил ей на домашний в семь часов утра и спросил что-то несуразное: «Я тебя не разбудил?» - что походило на анекдот. Очаровательная шутка, ничего не скажешь. Их кроме работы, которой они отдавались целиком, сближало еще одно: они были метисами. Николь была стройной, красивой, смуглолицей, очень похожей на свою мать, француженку.
        Она принимала посетителя в своем кабинете; следующая дверь прямо по коридору вела в кабинет Анри. Конечно, она помнила Лугано, о чем и сказала ему, добавив:
        - Когда Анри принимал вас в своем кабинете, я была здесь, у себя. Работала с бумагами.
        - Он не заходил к вам позвонить?
        - Почему вы спрашиваете?
        - Он отлучился на две-три минуты, и мне думается, он мог позвонить одному человеку.
        - Ну, за две-три минуты можно позвонить двум-трем людям.
        - Николь, у вашего босса проблемы. Я пытаюсь решить их, ничего более. Он назначил мне встречу. От вас я узнал, что он уехал чуть свет. Напрашивается - сбежал.
        - Хорошо, - пошла она на уступки. - Анри мог позвонить из соседнего кабинета. Раньше он принадлежал его матери. Извините, больше ничем помочь не смогу. У меня сто дел.
        - Кто кого копирует: вы своего шефа или он вас?
        Лугано опередил Николь и первым встал со стула. Выйдя из помещения и бросив взгляд на соседнюю дверь, бросил под нос: «Отлично!» Дверь была оборудована английским замком.
        Николь Лаббе вышла проводить его. Во внутреннем дворе музея, с утра наводненного экскурсантами, она снизошла до улыбки (раз уж он уходит, отстав от нее): «Вот видите?» - и скоро потеряла его из виду.
        Лугано смешался с толпой, которую разбавили манекены в дворцовых жилых комнатах и замках для приемов. Он прошел через один такой зал и вышел к лестнице, ведущей на административный этаж.
        Его складной швейцарский нож был снабжен механической отмычкой, и она к этому замку подошла идеально. Прежде чем войти в кабинет Наимы, Лугано оглянулся и прислушался. Уместно или нет, но в довесок к оживленным дворцовым сценкам из динамика лилась восточная музыка.
        Виктор плотно закрыл за собой дверь и шагнул к столу. Здесь его интересовал только телефон. Он оказался проводным, но с адресной книгой и памятью на тридцать номеров. Вчера Лугано в кабинете Анри не заметил пыли, у Николь Лаббе вообще было стерильно, как в реанимации. Здесь даже со стола давно не вытирали. Только с краю поверхность стола блестела. Лугано представил, как Анри садится на стол, тянется к телефонному аппарату. Вряд ли кто-то еще, кроме него, пользовался этим телефоном.
        Лугано открыл список исходящих звонков. Последний был сделан позавчера в 10.50. Он помнил точное время - засек на «Ролексе», когда Анри «пошел принимать лекарства». Да, в это время он сделал звонок.
        Виктор записал этот номер. Подавил в себе желание позвонить. У него даже ком подкатил к горлу. Слишком многое связывало его с Вадимом Мартьяновым. Он не считал его своим наставником, но - старшим товарищем, на которого равнялся. Но тлела в нем слабая надежда: голос человека, который снимет трубку, он услышит впервые в жизни; он извинится и повесит трубку. И это означало бы отсрочку, передышку, слабость, как хочешь назови.
        Что заставило Вадима стать на путь предательства? Что за причина расколола его душу? Наверное, он и сам не помнил этого. Диссидентская зависть? Это его, Вадима Мартьянова, термин. Он не любил диссидентов (это несмотря на то, что часть из них охотно соглашалась на сотрудничество и относилась к категории сексотов, о них Директор отзывался в стиле кардинала Ришелье: «Предательство - вопрос времени»), этих невежд, «не ведающих, какой нож для мяса, какой для рыбы». Он считал диссидентство способом свалить за рубеж и лаять оттуда на свою территорию. И чем громче будет лай, тем лучше будут кормить и трепать по холке новые хозяева.
        Нет, Вадим не собирался брехать попусту. Тогда что, оставалась зависть к богатым и важным людям? Это при том, что он в душе и на деле оставался секретным агентом.
        И дело, по большому счету, не в деньгах, не в баснословной сумме, в которую могли оценить коллекцию или главную часть ее, а в обладании картинами, подвесками, ожерельями. Здесь пахло властью. Обладатель коллекции на голову выше любого еще и потому, что связан с ней тайной. Это трудно объяснить. Но такой человек добровольно не откажется даже от части коллекции, потому что потеряет и значительную часть власти, часть себя, потеряет любовь. Он не допустит, чтобы кто-то другой любил его картины, смотрел на них, прикасался к ним. Он уже не будет таким, как прежде. И он пойдет на все, чтобы не допустить этого.
        Да, наверное, все так и есть.

«Здравствуй, Вадим. Рад тебя слышать».

«Знаешь, и я рад. Что нам мешает встретиться и заключить мирный договор?»

«Не что, а кто. Тебе напомнить их имена?»
        Нет, даже такие слова не подействовали бы на Вадима, он забыл их, иначе сошел бы с ума.
        Саламбо отмечал каждого мужчину от сорока до пятидесяти, потом уточнял его рост, расу. За полчаса наблюдений он выделил четырех человек. Трое из них были ниже среднего роста, четвертый - гигант-азиат.
        Среди музейных работников он заметил красивую метиску лет тридцати. В любой другой ситуации он бы завел с ней флирт. Тем более что и она положила на него глаз. Если бы он поделился своими мыслями с Карлом и Беем, они бы хором подковырнули его:
«Перепутала с Зиданом».
        Порывом ветра сорвало газовый шарфик с одной пожилой дамы, и он зацепился за ветку дерева, растущего посреди двора. Саламбо привстал на цыпочки, снимая шарф, и под полой его пиджака обнажилась кобура для скрытого ношения. Это длилось секунду, но Николь Лаббе в деталях рассмотрела часть пистолетной рукоятки. У нее были четкие инструкции из полиции: немедленно сообщать в участок о вооруженных людях.
        Юбке она предпочитала брюки, мобильный телефон носила на ремне. В этот раз его под рукой не оказалось. Оставила на рабочем столе. Вот черт, выругалась она. Поторопилась вслед за Лугано, вот и получила результат.
        Вокруг полно посетителей, у каждого есть мобильник. Однако Николь не рискнула звонить с чужой трубки в полицию, дабы избежать хаоса в музее.
        Она так быстро ретировалась, что это не ускользнуло от внимания Саламбо. Он нашел причину ее бегства быстрее, чем она скрылась в одном из залов, и жестом руки позвал товарищей за собой.
        Как назло, гид увел из этого зала экскурсантов. Николь, ускоряя шаг, оглянулась. Ее опасения подтвердились: вооруженный пистолетом человек следовал за ней. Мысленно она уже была в кабинете, своей хрустальной крепости. Но, ступив на лестницу, бросила еще один взгляд назад. Сердце у нее упало: преследователей уже было трое.
        Саламбо оставил на мощеной площадке Карла, а Бея пропустил вперед. Поднимался вслед за ним, держа дистанцию в пять-шесть ступенек.
        Николь на ходу вынула связку ключей, безошибочно выбрала нужный. Скорее, торопила она себя. Она не слышала шагов преследователей. Поднимались они бесшумно, как тени, не торопясь, загнав жертву в угол.
        Вот они. Николь бросила взгляд влево. Движения Бея были такими плавными, как будто он поднимался на эскалаторе. Она бросила взгляд в другую сторону - и не смогла подавить радостного вскрика: дверь в кабинет Наимы была приоткрыта. И уже неважно, по какой причине. Она метнулась к ней, но будто напоролась на стену. Дверь распахнулась еще шире, выпуская еще одного человека. Последний взгляд назад. Бежать некуда. Она даже не сопротивлялась, когда Лугано, взяв ее за плечи и чуть приподняв, развернулся вместе с ней. И в конце поступательного движения отпустил. Николь несильно ударилась спиной о глухую стену и прижалась к ней.
        Как и Саламбо, Бей хорошо помнил ориентировку на Лугано, а увидев вживую, подумал, что таким его себе и представлял. Это он, никаких сомнений - на служебном этаже, где у него была запланирована встреча с директором музея. Он схватился было за кобуру, но Лугано, защищая Николь и разворачиваясь к нему спиной, дал ему уникальный шанс захватить противника сзади. У Бея была медвежья хватка, он был сильнее и тяжелее Лугано. Но он допустил серьезную ошибку, сцепив пальцы, вместо того чтобы сложить их в замок. Лугано схватил его за указательные пальцы и с хрустом вывернул их из суставов. Бей закричал, отпуская руки. Лугано тут же ударил его затылком в лицо и, разворачиваясь, снес с ног подсечкой. Коротко подпрыгнув, он обрушился на противника весом своего тела, выставляя вперед колено. Удар пришелся в голову, и хруст сломанной кости походил на звук выстрела.
        Эта жесткая схватка заняла считанные мгновения. Саламбо успел освободить кобуру от пистолета, но вынести его на уровень плеч времени у него не хватило. Ему было достаточно нажать на спусковой крючок своей «беретты»...

«Защита от вооруженного пистолетом из положения лицом к лицу». Сколько раз Лугано слышал такие слова от инструктора по рукопашному бою. И столько же раз проводил этот прием: исходная позиция, разворот, болевой прием, удар в лицо.
        Лугано шагнул в сторону, касаясь плечом стены, и развернулся, уходя с линии огня. Ствол «беретты», оснащенной коротким глушителем, теперь смотрел точно в живот Николь. Но то длилось мгновение: Лугано ударил по вооруженной руке, а другой рукой схватил дуло пистолета снизу и тут же, не отпуская пистолета, вывернул кисть противника против ее естественного сгиба. Рискуя получить перелом указательного пальца, Саламбо выпустил оружие. Но было поздно. В следующую секунду Лугано ударил его рукояткой пистолета в лицо. Саламбо рухнул на пол. Лугано, бросив взгляд назад, перехватил «беретту» для выстрела и нажал на спусковой крючок.
        Николь зажмурилась. Когда открыла глаза, все было кончено: Саламбо был мертв.
        - Сколько их?
        Николь ответила жестом, показав три пальца.
        Карл, встревоженный шумом наверху, поднялся до середины лестницы. И как только его голова показалась над площадкой второго этажа, Лугано дважды выстрелил.
        - Вызывай полицию, - сказал он, не оборачиваясь. - Я по-прежнему стараюсь помочь твоему шефу.
        - Полиция спросит меня, что здесь произошло.
        - Ты ничего не знаешь. Когда поднялась сюда, увидела три трупа.
        Лугано, засунув «беретту» за поясной ремень, застегнул пуговицу и одернул пиджак. И все же повернулся к Николь и продиктовал ей номер телефона из адресной книги.
        - Кому он принадлежит?
        - Мишелю Жоберу.
        - Кто он такой?
        - Я не могу отвечать на ваши вопросы, мне дурно. Проводите меня в кабинет.
        Ей пришлось перешагнуть через два трупа, прежде чем она подошла к двери и открыла замок. Среди газет на столе она выбрала ту, что лежала сверху, и указала на заметку. Лугано прочел:

«В тунисском частном музее «Ориент» 13 августа пройдет экспозиция с громким названием «Век Разума». Выставочные экспонаты - живопись, старинное серебро и золото, ювелирные изделия - представлены частным коллекционером и основателем музея Мишелем Жобером. Собственно выставка повторяет лондонский показ в Королевской академии: все те же непревзойденные по качеству работы Пола Сторра и более ранние - эпохи Республики. О Мишеле Жобере известно немного. Полковник, один из «формираторов» Управления военной разведки, основанного в 1992 году «в результате анализа провала французских спецслужб в ходе операции «Буря в пустыне».
        - Где находится частный музей Жобера?
        - На острове Джерба. Выставочный зал примыкает к маяку.
        К маяку...
        Вадим Мартьянов. Одно из немногих его «откровений»:

«В детстве я приезжал на маяк к деду - отцу своего отчима, это были самые яркие воспоминания моего детства. Этот маяк, построенный по личному указанию Петра Первого, почти три века нес беспрерывную службу. Дед рассказывал, что поначалу остров-маяк назывался Котлинским, а потом стал называться в честь полковника Толбухина, разгромившего на Котлинской косе морской десант шведов».
        - Что связывало этого человека и вашего шефа?
        - Деловые отношения. Анри участвовал в совместном проекте по легализации ценностей, в основном - из частных коллекций.

«Ну да, - мысленно прокомментировал Лугано, - легализация производилась из одного места - хранилища «Восточного фонда». Интересно, много ли осталось двум дельцам для полной легализации «фонда»? Может быть, уже ничего».
        - Ты тоже принимала в этом участие?
        - Ну...
        - Говори прямо, не верти хвостом.
        - Один раз я получила деньги за то, что свела Анри с моим хорошим знакомым из таможни.

«Тучи враждебные веют над нами», - усмехнулся Мартьянов, отослав Склодовскую прогуляться. Собственно, ей пришла пора упаковывать вещи и созваниваться с Лугано:
«Я в аэропорту, только что прилетела из Варшавы. Где мы встретимся?»
        Тучи сгущались над правящим режимом страны, над ее элитой. Это означало, что и Мартьянову придется нелегко. Очень прискорбно, подумал он, что революция назревала в рядах молодежи, духовными вождями которых могли стать рэперы - Бен-Амор по прозвищу Эль-Дженераль, Кемери и другие. Из первого уже выплеснулась натуральная
«речевка»: «С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре? С бутылки спиртного на полке камина или распила взяток? Школьница встретила насильника - школьница делает аборт. С чего начинается родина - уже неважно, потому что она кончится вот-вот»[По материалам РБК (www.rbc.ru).] . За эту крамолу рэпера арестуют, как пить дать, думал Мартьянов, и ему впервые за долгие годы стало жутко неуютно в этой стране. Молодежь жаждет перемен, и она их дождется. Первыми вспыхнут рабочие кварталы столицы, и тунисская молодежь, вдохновленная лихими набегами на магазины и банки французских сверстников, первой крикнет: «На баррикады!» А потом... Потом найдутся люди, которые припомнят ему его связи с президентом и назовут это пиром во время чумы. (В тайниках президента страны хранятся ценные подарки от Мартьянова: пара золотых фазанов с изумительной чеканкой, супница непревзойденной работы, ятаган - все это начало восемнадцатого века.)
        Восток для него всегда был олицетворением порядка и традиций. Здравомыслящие люди предпочитали Восток Западу, сейчас же ориентация менялась. Мартьянов видел, как горит лес: деревья вспыхивают, как спички, и человеку к огню не подступиться. Мир рушится, в том числе и твоя частичка, но ничего поделать с этим нельзя. Просто стоишь и ждешь в стороне - если, конечно, не хочешь сгореть заживо.
        То, о чем он сказал Габриэле Склодовской, нужно было воплощать в жизнь: по-настоящему спасать коллекцию. В какой части света?
        Ему снова на ум пришло выражение «враг моего врага - мой друг». Он знал одну страну, в которой до него не дотянутся ни щупальца бывшего министра внутренних дел, ни секретного агента военной разведки. Польша. Даже анонимной информации за глаза хватило бы на то, чтобы ориентировки на Лугано были разосланы в каждый полицейский участок: тройное убийство плюс давнишний, но по-прежнему острый индивидуальный теракт. Да, есть такой термин, вспомнил о нем Мартьянов, это акты убийства отдельных политических, общественных и других деятелей. Второй вариант - заманить Лугано в Польшу. И как только он пересечет границу...
        Мартьянов представился арт-директором музея «Ориент», что всегда звучало более чем уместно. Его имя произвело на абонента особое впечатление, и тот выдержал почтительную паузу.
        Конечно, исполнительный директор музея в Мальборке слышал имя Мишеля Жобера. Тот сделал его на контрастном посредничестве между черным и белым арт-рынками. То есть он занимался легализацией произведений искусств, и этот бизнес приносил ему солидный доход. Часть легализованного он приобретал для себя, собрал по-настоящему богатую коллекцию: более трехсот предметов.
        Давид Шиманский без акцента говорил на трех языках: своем родном польском, английском и немецком. Он приветствовал коллегу, бросив взгляд на часы (было начало второго):
        - Добрый день!
        Память показала себя во всей красе: Шиманский припомнил одно из немногих интервью Жобера. Акула от журналистики подковырнула его: «Вы занимаетесь серым бизнесом. Считаете ли вы легализацию художественных ценностей борьбой добра со злом?» - «Для меня этот вопрос давно решен: это борьба зла с еще большим злом». И развил тему: нет, такую форму он не считает скучной, скучна противоположность - борьба добра с еще большим добром, это все равно что солнечный день без тени. И в качестве примера привел какой-то советский фильм о соревновании двух процветающих совхозов-миллионеров. Утопия. Странно, что пример советский.
        Шиманский слышал о Мишеле Жобере как личности эксцентрической, что тот и продемонстрировал:
        - Я планирую экспресс-турне по странам Европы. И начать намерен с Польши.

«С Мальборка», - мысленно конкретизировал Шиманский. И вслух спросил:
        - А что означает ваше «экспресс»?
        - Высокую скорость и остановку только в исторических местах. Давайте решать таможенные дела уже сегодня. Я перешлю вам свои реквизиты, вы мне - свою заявку и предложения.
        Вадим вел деловой разговор, что не мешало ему смотреть в окно. С высоты второго этажа он невооруженным глазом мог увидеть только западную часть громадного пляжа со сплошной полосой отелей. Но не песчаная полоса привлекла его внимание. Он следил за Габриэлой, на оконечности мостков походившей на повзрослевшую Ассоль. У него сложилось чувство, что эта женщина жила здесь по соседству давно, часто приходила на маяк, смело ступала по мокрым мосткам, долго вглядывалась вдаль, а потом уходила. Она научилась пропадать в ту минуту, когда смотритель маяка подходил к окну.
        Кого она поджидала на ветру, трепавшем ее волосы? Кого надо, того она и дождалась. На этом лирика Вадима Мартьянова кончилась, и совпало это с окончанием «войны на словах» с Шиманским. Он открыл окно и позвал Склодовскую. Она не услышала: ветер отогнал слова в сторону пляжа. Невольно Вадим поискал, чем бы бросить в женщину, привлекая ее внимание... Придется спуститься к ней.
        Он открыл сейф. Из двух моделей «Глока» выбрал «восемнадцатую». Она позволяла вести огонь очередями, но не этот немаловажный фактор стал причиной его выбора: выступающий за рамку ствол позволял использовать «Глок-18» с глушителем. А вот и сам глушитель, с прорезиненным посадочным местом вместо резьбы. Из магазинов выбрал тот, что был на десять патронов, чтобы не торчал из рукоятки, иначе никакой эстетики.
        Габриэла не могла услышать шаги Вадима или его тяжелое, как у всякого тучного человека, дыхание. Он учуяла его. И, не оборачиваясь, сказала:
        - Странная вещь...
        - О чем ты говоришь? - спросил он, став чуть позади женщины.
        - Получается, я не встречаюсь с теми людьми, у которых все в порядке. После первого задания я ждала Бартоша Вишневского каждый день. Убийство мною первого человека меня ни потрясло, ни вдохновило. Выбрала свободный ход спускового крючка - прелюдия к смерти, дожала - и вот она, главная часть. Для меня важнее всего было жить в предвкушении очередного задания. Порой я теряла терпение: ну когда же, наконец!.. Иногда теряла надежду: никогда. Но не переставала мысленно рисовать себе очередного Витольда Бура. У него охотничье ружье, это уравнивает наши шансы. Бах - и он валится на землю и уже не дышит. Я бросаю на его грудь пистолет, как визитную карточку, и в очередной раз прихожу к мнению: ради этого убийственного оргазма стоит потерпеть год или два. Кто не испытал этого на своей шкуре, меня не поймет. А ты испытывал хоть отдаленно похожее?
        - Никогда, - покачал головой Вадим. Он был уверен: если Склодовская повернется к нему лицом, он увидит маниакальный блеск в ее глазах. А точнее, то, что осталось от него. Как поется в песне: «Пламя к утру станет золой». Но он здесь для того, чтобы снова разжечь его.
        - Держи, Габи, - он рукояткой вперед протянул ей «Глок». - Сделай то, чего не смогли трое сильных мужчин.
        - Я знала, что ты мне это предложишь. - Она взяла в руку пистолет и уверенно назвала его характеристики и достоинства: - «Глок-18», созданный на модели «17» по заказу австрийского антитеррористического подразделения «Кобра». Полностью автоматический, а не с отсечкой по три выстрела пистолет. Темп - одна тысяча двести выстрелов в минуту. Может снабжаться магазинами на тридцать один, девятнадцать и семнадцать патронов. В этом - десять. Достаточно легкий - в нем нет и семисот граммов. Хорошее оружие. Но мне больше по душе «комиссар Жордан». - Габриэла усмехнулась: бескомпромиссный, реальный, естественный.
        - Ни разу не слышал о таком оружии.
        - Французский «MR-73», - пояснила она. - Из такого револьвера я ухлопала Сибора Возняку. Его крутая тачка с тонированными стеклами простояла на парковке больше суток.
        Звонок от Габриэлы прозвучал в семь часов вечера. Она сказала коротко: «Я уже в Тунисе». - «Где ты остановилась?» - «Отель «Мирамар». - «Встречаемся в холле отеля через час». - «Да, этого времени мне хватит, чтобы привести себя в порядок после перелета».
        - Отлично выглядишь, - Лугано уподобился светскому льву, поцеловав даме руку.
        - Ты тоже. - Габриэла была приятно удивлена обликом Виктора. В синем костюме-двойке, уместном для любого мероприятия, рубашке из двойного хлопка, с дорогими часами, он приобрел внешность человека, который играючи зарабатывал большие деньги и так же легко расставался с ними. Этакий баловень судьбы. Он не был похож на того человека, который 19 июня этого года напомнил ей старый пароль: сероватый, немного неуверенный в себе, как будто пережил накануне собственную неудачу. Одним словом, тогда он походил на трудягу, которому для успешной работы требуются рутинные условия. В замке Мальборк он предстал сторонником справедливости и во всей красе проявил свои бойцовские качества. И вот теперь он - совсем другой человек, похоже, лишенный зависти и прочих недостатков, напрямую увязанных с деньгами. Что называется, почувствуйте разницу.
        - Ты тоже неплохо выглядишь, - повторила Габриэла. - Стиль «007»?
        - Ты же знаешь, - отшутился Лугано. - Поужинаем вместе?
        - Было бы кстати. Я чертовски голодна. Скажу тебе по секрету: не перевариваю
«улетное меню», просто терпеть не могу еду на подносе. Когда стюардессы разносят пищу, самолет натурально превращается в летающую столовку.
        Они оставили холл этого огромного английского отеля с его самым большим на Средиземноморье бассейном.
        - Первый раз в Тунисе? - спросил Лугано.
        - Нет, я была однажды здесь. Остановилась в какой-то вшивой гостинице. Что не испортило впечатления от этой древней страны. Карфаген! - Она произнесла название этого города исполненным благоговения полушепотом. - Я прохаживалась вдоль гаваней Карфагена, где ступал, наверное, сам Ганнибал. Мне невероятно жаль, что та беспощадная война закончилась поражением Карфагена...
        Она вдруг остановилась.
        - Кстати, зачем я тебе понадобилась здесь? Еще одна информационная угроза? Снова пытаешься решить ее с моей помощью?
        - И да, и нет.
        - Знаешь, а я не против помощи.
        - Ты помнишь Мартьянова?
        - Вадима? Ну конечно, помню.
        - Он здесь. Обосновался здесь, - добавил Лугано, выбирая столик на свежем воздухе. - Здесь нам будет удобно. - Он определился с выбором и помог Габриэле занять место за столиком в тени и под зеленоватым тентом. - У Мартьянова здесь есть даже свой музей.
        - Музей военной разведки?
        Виктор усмехнулся. И продолжил, сделав заказ официанту на приличном, но без прононса французском:
        - Завтра нам предстоит одно мероприятие. А сегодня я намерен сделать тебе подарок. Ты взяла с собой вечернее платье?
        - Хочешь порвать его на мне?
        - Может быть, позже.
        - С таким взглядами, как у тебя, ты вообще можешь никуда не успеть.
        Тело Габриэлы напряглось. Предыдущую ночь она провела с Мартьяновым, эту могла провести в постели с другим агентом, который отчего-то к красивой еще женщине дышал ровно. Он был надежен, как сейф, и безотказен, как машина.
        - Ты должен мне кое-что. - Она придвинулась ближе и тронула его под столом ногой. - Ни много ни мало ты должен мне ночь.
        Хороший тон - расплатиться за даму в ресторане. Лугано пошел еще дальше, поправив Габриэлу:
        - Нет, это ты у меня в должниках.
        - Чувствую себя медузой, - сказала Склодовская. - Прямо стекаю в туфли.
        Мартьянов был консервативен в постели. Лугано оказался «умным»: все эрогенные зоны на теле Габриэлы он разузнал много лет назад, и с той поры их не прибавилось. Он не повторялся, а напоминал Габриэле об их бурном романе. Когда он уснул, она подумала о том, что ей непросто будет убить его.
        Склодовская прихватила с собой кожаную сумочку и закрылась в ванной. Еще раз проверила оружие: выщелкнув из магазина все патроны и снова набив его, передернула затвор, загоняя патрон в патронник и прислушиваясь к работе механизма. И еще раз - когда освободила его от обоймы: пружинный выбрасыватель, расположенный в затворе, выбросил патрон через окно для выброса гильз. Она подняла его и положила в сумку. Флажковый переключатель перевела в верхнее положение, соответствующее одиночной стрельбе. Пистолет был полностью готов к работе.
        Она вернулась в комнату и легла рядом с Лугано. Он спал на боку, и она прильнула к нему сзади. Успокоила его, как младенца, тихонько похлопав по плечу: «Чш-ш...»
        ГЛАВА 18

«Пятница, 13-е»

13 августа, пятница
        Утром Габриэла, проснувшаяся раньше Лугано и первой занявшая ванну, через приоткрытую дверь спросила:
        - Карфаген будет у нас по пути?
        В ожидании ответа она приоткрыла рот, разглядывая в зеркале свои идеально ровные зубы. Скосила глаза на отражение Виктора, ставшего в дверях.
        - Нет, - он покачал головой. - Карфаген на северо-востоке. А наш путь лежит на юг. Хочешь освежить воспоминания?
        - Точнее не скажешь. Когда еще я сумею вырваться в Тунис?
        - Решено, - улыбнулся Лугано. - Тронемся в путь на пару часов раньше.
        Она вышла из ванной через минуту и застала Лугано за разборкой трофейного оружия, некогда принадлежащего Саламбо.
        - «Беретта-бригадир», - с первого взгляда определила она марку. - Калибр - девять, магазин на пятнадцать патронов. Большой и тяжелый, чисто мужской пистолет.

«Это уравнивает наши шансы», - в очередной раз повторила Габриэла, испытывая все возрастающий интерес и нетерпение.
        Оставив пистолет на кровати, Лугано пошел умываться. Габриэла потянулась к пистолету, но ее остановил стук в дверь. «Кто бы это мог быть?» - подумала она, все же вооружаясь «береттой» и пряча вооруженную руку за спиной.
        - Кто там?
        - Пти дежёнэ, мадам.

«Завтрак? Очень мило, - одобрила она это решение Виктора. - Я чертовски голодна».
        Она открыла дверь и пропустила официанта с тележкой, по-прежнему держа руку с пистолетом за спиной. И только когда он начал сервировать столик, она положила оружие под подушку. Открыла сумочку и достала деньги. Расплатившись по счету и дав официанту щедрые чаевые, закрыла за ним дверь.
        Виктор привел себя в порядок, и они позавтракали. Когда подошли к стойке оформления машин на прокат, на часах было ровно десять.
        - Сколько нам ехать? - спросила она, точно зная и расстояние, и время в пути.
        - Не меньше четырех часов, - ответил Лугано, накануне изучавший карту. Он недоумевал: чего ради Мартьянов запер себя на острове?
        Виктор почерпнул о нем кое-какие сведения в путеводителе. Главной достопримечательностью там значился не маяк, а оживленный базар, территорию которого ограничивают две мечети. В городской гавани сохранилась построенная в XV веке крепость. Корсар по имени Драгут приказал соорудить перед ней так называемую Башню черепов, сложенную из костей погибших в боях испанцев. Остров населен ибадитами, учение которых ортодоксальный ислам считает ересью.
        Ересь то, что бывший агент военной разведки нашел там свой дом.
        Склодовская арендовала на свое имя надежный хэтчбек «ФордФьюжн» с механической коробкой передач, однако за руль сел Лугано. Отметив на часах время, он тронул машину с места.

«На каждый километр пути по вокзалу», - отмечала Габриэла, уже насчитав три железнодорожных станции в этом пригороде Туниса. Она исполняла роль штурмана. Сверяясь с картой, озвучивала путь.
        - Впереди еще один вокзал - Ганнибала. Не доезжая до него, нужно повернуть налево, и дорога приведет нас к холму Бирса. Я все забыла, приходится вспоминать по ходу. Вон кафедральный собор Святого Людовика, видишь?
        - Да, - кивнул Виктор. Это сооружение было видно отовсюду.
        Он поставил машину на парковку. «Беретту» положил под сиденье так, что ее не было видно. Габриэла незаметно покачала головой: «Зря не берешь с собой оружие. Шансов у тебя не останется».
        - Ну что, пойдем?
        - Да, - откликнулась Склодовская, перекидывая ремешок сумочки через плечо.
        Они поднялись на холм, представляющий собой раскопки. Пунический квартал Карфагена наглядно показывал, как выглядел город после разрушения его римскими солдатами. Унылое, жалкое зрелище. Да и вид с холма на низкорослый Тунис тоже не произвел впечатления. Лугано пришел к выводу, что без специального настроя впечатлений тут не почерпнешь.
        Они прошли вдоль бордюра, образованного найденными на раскопках капителями, держа направление к высокой, не меньше пятнадцати метров, колонне. И там, где под пальмами высилась груда каменных ядер, а рядом не было ни одного туриста, Габриэла отстала.
        - Виктор?
        - Да?
        Он обернулся. На него смотрел пистолет с глушителем. Его и убийцу разделяли шесть или семь шагов.
        - Это ведь не мой пистолет? - прищурился он, вглядываясь в оружие. - «Глок», если меня не подводит зрение.
        - Он самый. - Габриэла чуть наклонила голову к приподнятому плечу, показывая этим жестом, что она жалеет о происходящем.
        Она - тот человек, которого из нее сделал Виктор Лугано. «Крест несли на груди, а револьвер в кармане...» У нее до сих пор спина леденела от этих предсмертных строчек, и она не могла от них избавиться. «В пакте вы были с Богом, в союзе с бандитом». И каждый раз она, переживая этот момент, ожидала трескотни детонаторов, а вслед за ней - неуловимый и бесшумный, как бросок змеи, смертельный выпад Лугано. Его атака была совершенной, и она все эти годы стремилась к этому эталону. Она верила в стечение обстоятельств, а в случае операции «Шоу» - это уникальное оружие, редкий случай, исключительная техника стрельбы и безумная отвага отдельно взятого человека. Так легли карты. Но любой другой, тот же Вадим Мартьянов, который буквально отлеживался на задворках спецоперации, не справился бы с заданием. Хотя бы потому, что не был так молод и безрассуден, как «агент 002». И она заразилась этим бесстрашным примером, потому что тоже была молода. Позже она прочитала о знаменитой парочке - Бонни и Клайде, грабившей и убивавшей во времена Великой депрессии, и поняла: она и Виктор Лугано могли бы по меньшей мере
повторить преступную деятельность этих американских любовников. Но еще позже пришла к мнению, что она лично до грабежа не опустилась бы. И всё - мысли о Бонни и Клайде ее впоследствии не посещали. Но она и Виктор могли бы быть счастливы, если бы были вместе и по одну сторону границы.
        Она повторилась и мысленно, и вслух:
        - Это ты меня сделал такой.
        - Бросаешь мне упрек?
        - Мне даже не жалко тебя. Ты пробудил во мне не чувства, а воспоминания. Жаль, что не наоборот. Прощай, Виктор.
        Она передернула затвор пистолета, чтобы дослать патрон в патронник. Но он вместо этого вылетел через экстрактор.
        Что за черт?
        Габриэла снова передернула затвор, ничего не понимая, и он зафиксировался в крайнем заднем положении.
        - Такое происходит, когда патрон уже был в стволе, - объяснил Лугано, - а магазин пуст.
        Но этого не могло быть. Габриэла сама подготовила «Глок» к работе.
        Виктор вынул из кармана патроны и пересыпал их из одной руки в другую.
        - Как давно ты работаешь на Мартьянова? Дай сюда пистолет. - Он забрал у Габи
«Глок», нажал на защелку и, высвободив магазин, набил его снова. - Только не ври мне, Габи. Еще около российского посольства в Варшаве я заметил, что к твоему офисному костюму не подходил гарнитур. Я могу описать его в деталях, потому что он уникален в своем роде. Это серьги и кулон с изумрудами чистой воды. Он из
«Восточного фонда», и подарить его тебе мог только один человек. Мне пришлось быть осторожным с тобой и отказаться от ужина при свечах. И выдернул я тебя, чтобы не выпускать из виду. Вы с Вадимом еще та парочка, если сумели спеться. Но теперь я контролирую одного из вас.
        Лугано посмотрел Габриэле через плечо. К ним подходила группа туристов.
        - Пойдем. Возьми меня под руку.
        Склодовская повиновалась.
        - Ты уже была здесь, когда я позвонил тебе на сотовый?
        - Да. Я стояла у окна и разговаривала с тобой. Кричали чайки, шумел прибой, ты не ошибся. Вадим дал мне пистолет и сказал: «Сделай то, чего не смогли сделать трое сильных мужчин». Ты хочешь убить его?
        - Не знаю, - Лугано покачал головой. - Для начала мне нужно посмотреть ему в глаза. И мне не хватает одной детали, чтобы закрыть это дело. Нам нужно поторопиться.
        И он увлек ее за собой к парковке. По пути спросил, не знает ли она, куда пропал Анри. Габриэла назвала даже приблизительную глубину, на которой лежало его тело.
        Первое, что сразу обращало на себя внимание в музейном зале «Ориента», - это его окна. Сегодня они слезились электронным дождем, проецировавшимся на стекла снаружи. Этот стекающий вниз японский алфавит катакана оттенял и время, и пространство, в которое с головой окунулись старринги, эти приглашенные звезды. Окна служили полупроводником из одного мира в другой, и внутри было собрано лучшее из обоих миров. Здесь время отмерялось по монашеским часам-будильникам XV века и роскошным наручным, а современная живопись удачно чередовалась с работами старинных мастеров.
        Этот «а-ля фуршет» был организован и посвящен прекрасной половине Туниса. 13 августа в этой небольшой африканской стране с 1956 года празднуется Женский день, являющийся общенациональным выходным. Сегодня здесь не было первых лиц государства, зато в избытке - вторых. Мартьянов, галантно предложив руку племяннице президента страны, рассказывал ей об «асимметричной моде из Франции».
        - Говоря языком искусствоведов, стиль рококо освободил композицию от классических условностей. Посмотрите на это украшение, - он подвел молодую женщину к манекену, демонстрирующему подвески в виде листьев. - Они естественные, не правда ли? А значит, в ту пору модные. Сейчас они еще и баснословно дорогие. С другой стороны, автор подвесок просто-напросто подражал природе в изделиях из золота и алмазов.
        - Сколько вы хотите за эти подвески?
        - Я обещал их другому человеку, вашему дяде.
        - Ну, Мишель... - Женщина сжала руку Мартьянова выше локтя. - Что я должна сделать ради этих подвесок?

«Обопрись покрепче руками о стол», - всплыла в его голове рекомендация Анри.
        Марам проследила за его взглядом, ставшим, как ей показалось, и насмешливым, и напряженным одновременно. И длилось это секунду-другую. Он смотрел на красивую гармоничную пару, которая только что вошла в галерею. Гармония заключалась в возрасте мужчины и женщины: им было за сорок, и они были ровесниками. Они выгодно отличались от других пар в этом зале. Вот известный коллекционер живописи из соседнего Алжира. Ему под пятьдесят, его спутнице едва исполнилось восемнадцать. Торговец недвижимостью из Великобритании: шестьдесят на двадцать. А вот небезызвестная мадам Бизерте, прозванная так в честь приморского города, в котором имела честь проживать со своим новым молодым любовником; пропорции схожие, только наоборот: двадцать пять на шестьдесят. А вот для полноты счастья семья из Йемена: муж и две его жены; пятьдесят на тридцать и на двадцать.
        Марам позавидовала (правда, зависть ее была мимолетной) Габриэле, сравнив ее с выдержанным в меру коньяком. Ей до этого возраста зреть лет десять-пятнадцать.
        На этом рассуждения Марам закончились. Хозяин выставки шепнул ей на ухо: «Извини, дорогая» - и пошел навстречу гостям. Такие слова были бы уместны, если бы она и Мишель были любовниками или по меньшей мере на «ты» много лет. Но Марам быстро остыла, пожирая глазами вожделенные подвески.
        - Виктор! Сколько лет, сколько зим!
        Мартьянов протянул ему руку. Лугано не колебался ни секунды, ответив на рукопожатие.
        - Ты здесь по делу или?..
        - По делу. Хочу отчитаться по твоим людям. Их было трое.
        - Оставь. Это были плохие люди. Хорошие не позволили бы нам встретиться. Ты не представишь меня своей даме? - Мартьянов мастерски осекся. Его оторопь была кратковременной и настолько естественной, что даже Склодовская в нее поверила: да, они не виделись много лет, и ничего странного в том, что он ее не узнал, не было. Однако только она могла разглядеть на самом дне его глаз презрительный блеск: «Ты не убрала его! Ты струсила, сука!» - Да это же Габриэла! Ну надо же, бог ты мой!
        Как всегда, этот арт-раут обслуживал его ресторан. Мартьянов щелкнул пальцами, подзывая официанта. Он сам выбрал напиток и для Габриэлы, с выражением произнеся:
«Шампанское?», и для Лугано: «Виски? Самое лучшее на Средиземноморье». И сам остановился на этом напитке. Официант удалился, чтобы пополнить запас напитков. Лугано, проводив его взглядом, спросил у Мартьянова:
        - И это все, что ты сделал, имея такую богатую коллекцию? Маяк, галерея, ресторан?
        - А что еще мне нужно было сделать? - Вадим пригубил напиток. - Подняться до небес, может быть? Или чуть ниже - стать президентом или премьер-министром? Как ты себе это представляешь? Ты распорядился бы «фондом» иначе? Стал бы королем или принцем? У каждого свой потолок, вот что я тебе отвечу. И добавлю: я бы поговорил с тобой на эту тему, если бы ты имел хоть какой-то опыт в делах такого рода, но у тебя нет даже малейшего представления. Извини, не хотел тебя обидеть. Но ты перечислил далеко не все. Маяк, галерея, ресторан - это не главное, это вообще одна позиция. Я одним выверенным ходом отыграл другие: Свободу и Дом. В России, чтобы по-настоящему стать свободным, нужно быть на самом, на самом верху, - он указал глазами на потолок.
        Виктор понимал, что его вопрос прозвучит не к месту. Он не видел в плане Мартьянова изъянов, а вот Болотин нашел ошибку сразу: самоубийство Директора. И оказался прав: откуда Мартьянов мог знать, что шеф военной разведки пустит себе пулю в голову? Это на фоне четкой и молниеносной операции по устранению агентов группы «Восток». Лугано ответил тогда генералу: «Но Директор мертв, я остался жив». И Болотин не стал с этим спорить.
        - Ты действительно был уверен в том, что Директор застрелится?
        - Нет, - Мартьянов покачал головой.
        - Тогда я ничего не понимаю. Как ты мог построить план на ошибке, зная о ней? Ты убрал всех свидетелей, кроме главного.
        - А ты пораскинь мозгами, - рассмеялся Вадим. И снова покачал головой: - Нет, в моем плане не было ни одного огреха. Ты жив, но ты не ошибка. Ты дежавю. Мне нужно лишь пережить этот тревожный момент, вот и все. Наслаждайтесь моей коллекцией! А я вынужден вас оставить. Сегодня у меня много гостей, много предложений, от части которых я отказаться не смогу. Виктор, Габи, - он дурашливо расшаркался.
        - Эй, - окликнул его Лугано. - Если бы в тот день я смог выйти на связь с Директором, он бы приказал найти и уничтожить предателя.
        - Охотно верю. Но он мертв, не так ли? И еще одно: здесь все свои, так что, пожалуйста, говори по-французски или по-английски, на нас смотрят.
        Лугано находился в мрачном расположении духа. Мартьянов подавил его своим авторитетом, жизненной силой, верой в свои идеалы, даже не думая склонить товарища на свою сторону. Он был в сто раз сильнее Виктора, и последний не мог с этим спорить. Лугано попросту не мог поднять на него руки. Мартьянов был то ли причиной, то ли следствием, неважно, но он не был исполнителем. Не был исполнителем. И в 1983 году он, казалось, всеми силами старался дистанцироваться от убийства Якуба Вуйцека. По сути дела, он остался в стороне, хотя мог принять непосредственное участие, точно зная, что виновных за провал операции не будет. Это, конечно, с учетом смерти заказчика убийства - министра внутренних дел. Мартьянов походя разбирался в таких вещах и пропускал их не через свое сердце, а натурально в обход, через толстую кишку. Он был старше и опытнее. Он работал на людей, которым нужно было насилие, считая себя человеком, которому нужны были деньги. И такие мысли пришли в голову Лугано только здесь, среди избранных. Почему?
        Продолжительный взгляд на Мартьянова. Он лениво плещется в лучах славы. Вадим известен только узкому кругу лиц, а на обывателя он плевал. Он оказался в привычной для себя роли избранного среди избранных. Ему даже ничего не пришлось репетировать, он сразу влился в эту респектабельную, аристократическую компанию. Влился, понадеявшись на самоубийство Директора. А-хи-не-я.
        Был еще один вариант: сговор между Директором и Мартьяновым. Но этот вариант растворился в грохоте выстрела, потонул в кровавом ручейке из простреленного виска начальника разведуправления.
        Лугано думал об этом, и фоном ему служил голос Вадима, отвечающего на вопрос одного из своих гостей: «Я не хочу получить от жизни все. Когда получаешь от жизни только удовольствие, она проходит слишком быстро. Моя жизнь - это работа».
        Виктор не сдержался и, приблизившись к Мартьянову вплотную, развернул его к себе за плечи.
        - Был бы ты нищим, Вадим, я бы пристрелил тебя из жалости. Был бы ты богатым, я бы убил тебя из зависти. Но ты ни рыба, ни мясо. У тебя не хватило ума поднять планку, о который ты твердишь. Ты узколобый, Вадим, и тебе, чтобы пустить себе пулю в голову, одной попытки будет мало.
        Лугано уходил. С Габриэлой или с другой, неважно. Его короткая отповедь означала, что он не хочет связываться с дерьмом. Он затратил столько душевных и физических сил только для того, чтобы бросить в лицо оскорбление? А может быть, его слова рождены его бессилием? Ведь он ничего не сможет сделать здесь - на острове Джерба в частности и в Тунисе в целом.
        Вадиму пришлось повториться и буквально снять со своего плеча руку Марам:
        - Извини меня на минутку.
        У него было что ответить Лугано. Он мог даже подняться до откровения: он завидовал младшему товарищу, которого Директор назвал идеальным оружием. Но ничего не сказал о правиле: ты оружие до тех пор, пока сам не станешь мишенью.

«Ориент» был местным Римом, куда вели все дороги. Первая извивалась вдоль пляжа и отелей, рассыпанных по восточной части острова, бежала по пустынному побережью, на котором властвовал только ветер, и заканчивала свой бег на римской дамбе, ведущей на материк. Вторая дорога получила название столичной по той причине, что проходила по пустынному северному побережью и прямиком выводила к главному городу острова - Хумт-Суку. Параллельно ей пролегла еще одна дорога. А вот к паромной переправе можно было проехать, минуя базарную суетную столицу и пляжи, и она в этом направлении была самой короткой, пролегая через центр острова, и лично Вадим называл ее второстепенной.
        Лугано уехал именно по ней, спеша на паром. Даже с высоты второго этажа башни Мартьянов определил направление темно-вишневого «Фьюжна».
        Приняв решение, Вадим действовал быстро. Сейф, который сам он называл оружейным, хранил немало стрелкового оружия. Для предстоящей работы годился итальянский пистолет-пулемет «Спектр», и его Мартьянов взял со словами: «Если хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это сам». Его устраивали эффективная дальность
«Спектра», а это пятьдесят метров, емкость магазина и темп стрельбы. И сейчас он сделал то, чего не сделала Габриэла Склодовская: сразу дослал патрон в патронник. Поскольку конструкция безопасного спуска курка «Спектра» позволяла носить это оружие в полузаряженном состоянии и со спущенным курком. Прихватив с собой еще пару магазинов на тридцать патронов и сложив их и оружие в фирменный бумажный пакет с броской рекламой, Вадим спустился вниз и вышел во двор, мельком глянув в приоткрытую дверь галереи. Похоже, гости не заметили отсутствия хозяина выставки, сбившись в небольшие группки.
        Во дворе Вадима поджидал большой, быстрый и тяжелый «Форд Эксплорер», под черным капотом которого дремал 240-головый табун; на нем Мартьянов выезжал исключительно на охоту. Эта машина - как исследователь асфальта и грунтовых дорог - была способна потолкаться на дороге даже с большевесной и приземистой, таранного типа
«Ауди-А8».
        Прежде всего Вадим открыл дверцу багажника и переложил охотничий карабин
«винчестер» модели «Биг-бор» на переднее сиденье. Рядом положил «Спектр» и магазины к нему. Завел двигатель и, необязательно посигналив дежурившему там охраннику (тот был готов в любой момент распахнуть кованые створки), выехал за ворота.
        У Мартьянова перед Лугано было несомненное преимущество - не в скорости, конечно, а в знании местных дорог. До паромной переправы в Жорфе он мог доехать с закрытыми глазами.
        За короткий промежуток времени, ушедший на сборы, «Форд Фьюжн», степенно выехав с территории маяка, успел проехать на приличной скорости не больше пяти километров, прикинул Вадим. Причем скорость его была невысока - это с учетом все тех же локальных особенностей, включая работу полицейских. Вадим отыгрывал гандикап, бросая быстрый взгляд на панель приборов. Сейчас его «Эксплорер» пер по второстепенной дороге со скоростью сто пятьдесят километров в час, и стрелка спидометра подбиралась к максимуму. С такой скоростью ездить по этой дороге было опасно и по причине многочисленных песчаных наносов на ней; Вадим однажды едва не перевернулся на таком участке...
        Лугано совершил ошибку. Ему стоило выбрать более длинный, безопасный и, конечно же, оживленный путь - через столицу острова, тогда как он сделал все наоборот. Виктор доехал до населенного пункта Эр-Рияд, миновав Эль-Гриб и даже не сделав там остановку, чтобы пополнить бак на бензозаправке. Видно, топлива у него было под завязку, подметил Мартьянов, бросив взгляд на спящего с открытым ртом служащего колонки. Он видел впереди пыльное облако, которое тащил за собой «Фьюжн». Еще километр, и он окажется в сердце острова, в самой ее безлюдной, безжизненной части. Здесь даже финиковые пальмы были редкостью. Пустыня.
        Мартьянов хорошо знал эту дорогу. Еще несколько сот метров пути, и дорога начнет небольшой подъем; справа от нее откроется глубокая и длинная впадина, этакий местный каньон, а слева - еще большей протяженности дюна.
        Вадим нажал на клавишу, опуская стекло на правой двери, и добавил газу. Для предстоящего маневра наступил самый благоприятный момент: справа - обрыв, слева - дюна, а дорожная полоса фактически одна. Более тяжелый и мощный «Эксплорер» дожмет противника.
        - Это он! - дважды выкрикнула Габриэла, обернувшись лицом к заднему стеклу. - Я узнаю его машину!
        Лугано бросал взгляд то вправо - и он падал на дно каменистого оврага, то влево - на желтый песчаный гребень, то в зеркало заднего вида: там подрагивал в пылевом шлейфе таранного вида «Форд»; у него было значительное преимущество в скорости и весе.
        - Держи руль!
        Виктор, не отпуская педали газа, отдал управление Габриэле. Опустив переключатель режима огня в нижнее положение, он высунулся из окна и, прицелившись, нажал на спусковой крючок автоматического «Глока».

«Короткий» магазин опустел за несколько мгновений. Лугано не успел снять палец с крючка, а пистолет уже щелкнул затвором. Эта очередь была равноценна одному прицельному одиночному выстрелу, но Виктор стрелял фактически в пылевое облако.
        Он сунул руку под сиденье и вооружился «береттой». Нервно бросил Габриэле:
        - Держишь руль?
        - Держу!
        - Держи крепче! У него одна задача: столкнуть нас в овраг.
        Да, но Вадиму для этого нужно было придвинуться к беглецу вплотную, бампер к бамперу, соорудить на этой узкой дороге сцепку и давить, управляя своей машиной, как толкачом.
        Лугано освободил пистолет от глушителя - сейчас нужды в нем не было, и он только мешал. Снова высунулся в окно, чтобы сделать прицельный выстрел. Очереди - это не его стихия.
        Мартьянов показал, как надо рулить правой, а стрелять с левой руки. Он придавил спуск, выбросив вооруженную руку в окно - ровно в тот момент, когда Лугано собрался сделать то же самое, но опоздал на секунду. Мартьянов отстрелял длинной очередью, почти опустошив магазин. Пули прошили левую часть впереди идущей машины - багажник и крышу. Он сменил магазин и подошел к беглецу вплотную. Предвидя выстрел через заднее стекло, в очередной раз опустошил половину обоймы, в этот раз стреляя форсированными очередями. «Спектр» отлично справлялся со своей работой: затвор, двигаясь взад-вперед, прогонял воздух через кожух ствола, охлаждая его, так что Мартьянов мог вести более интенсивный огонь.
        Он снова отстрелял на опережение. И добился первого результата: машина завиляла на дороге, потеряв управление. «Кого я зацепил - Виктора, Габриэлу?»
        Габриэлу. Пуля попала ей в верхнюю часть шеи, и она уронила голову на переднюю панель.
        Лугано перехватил руль и выровнял машину. Но это было все, на что его хватило. Джип с Мартьяновым за рулем столкнул «Форд Фьюжн» в овраг. На скорости девяносто километров в час тот перевернулся несколько раз и остался на крыше на самом дне.
        Мартьянов резко затормозил. Развернувшись в четыре приема на узкой дороге, вернулся назад. Потянулся было снова к пистолет-пулемету... и выбрал охотничий карабин.
        До «Фьюжна», двигатель которого дымился и был готов вспыхнуть в любую секунду, было не более пятидесяти метров; глубина оврага с его податливым грунтом по крутому краю составляла пятнадцать. Мартьянов не рискнул спуститься вниз, он поступил проще: прицелившись, выстрелил в днище автомобиля, надеясь попасть в топливную магистраль. Однако загорелась она от непомерного давления в инжекторе. Глухой взрыв, и вишневый «Форд» загорелся.
        Лугано еле протиснулся между смятой крышей, ставшей полом, и Габриэлой, истекающей кровью. Выбравшись через разбитое окно, он потянул из машина женщину.
        - Ну давай же, давай!
        Огонь, охвативший машину, подбирался к Лугано, хозяйничал в салоне, из которого повалил черный дым.
        - Давай, Габи!
        Она подняла на него глаза и выдохнула последние в своей жизни слова:
        - Ноги. Зажало.
        Все. Это был конец.
        Виктор отступал от огня, жар которого не смог бы выдержать даже житель ада. Он ничем не мог помочь горящей заживо женщине. Она кричала так сильно и страшно, что он зажал уши руками.
        - Нет, - бросал он слова, - только не так. Только не так...
        Что бы Габи ни сделала в своей жизни, она не заслуживала такой страшной смерти.
        Виктор отступил от машины, маскируясь огнем, ровно настолько, чтобы только терпеть. Однако раскаленный воздух отгонял его все дальше. Лугано отчетливо понимал: как только он окажется в зоне видимости стрелка, тот снова откроет прицельный огонь из карабина или автомата.
        И этот момент настал. Подняв глаза, Лугано увидел Вадима Мартьянова. И заслонился рукой - то ли от яркого свечения на фоне заходящего солнца, то ли спасая лицо от огня. Вадим вскинул карабин и, прицелившись, выстрелил. У него было отличное зрение, и он увидел результат попадания пули: серовато-красное облачко с левой стороны груди жертвы. Лугано упал сначала на колени, потом ткнулся лицом в горячий песок. Вадим опустил карабин. Ему были видны только ноги Виктора, а верхнюю часть тела уже лизали языки пламени.
        Когда он садился в машину, Вадим проклял Габриэлу (он так рассчитывал на нее в запланированной зарубежной поездке):
        - Чтобы и в аду ты так же горела! Я столько денег в тебя вбухал ...
        Виктор едва дождался долгожданного звука мотора. Перевернувшись на спину, он сбил пламя с пиджака. Сбивая в кровь руки, отполз от горящей машины. И только проводив
«Форд» Мартьянова взглядом, закричал от боли: левое предплечье было прострелено.
        Он сделал жгут из брючного ремня и, перетянув рану, с трудом выбрался из оврага.
        Ему не пришлось голосовать: красный «Фиат-127» остановился в нескольких метрах. Вместо того чтобы спросить, что случилось, не нужна ли его помощь, водитель - араб лет двадцати - начал снимать на камеру мобильного телефона горящую машину.
        - Эй! - окликнул его Виктор.
        Араб, отсняв полуминутный ролик, наконец-то подошел к раненому. Осмотрев его руку, покачал головой и полез в машину за аптечкой. Кое-как наложив повязку, улыбнулся:
        - Порядок, да?
        - Да, если не считать, что я чуть не сгорел заживо. Неисправности в топливной системе. При ударе какая-то железка проткнула мне руку. Ты едешь на материк?
        - Да. Но поеду через дамбу. На пароме сейчас какие-то проблемы. Доедем до Жорфа, а там немножко сменим курс.
        - Ты моряк?
        - Да, немножко. - Этот парень плохо говорил по-французски.
        - Я заплачу тебе тысячу евро, если ты довезешь меня до Туниса.
        Араб расплылся в довольной улыбке.
        Мартьянов вернулся к гостям, освежившись дезодорантом и одеколоном. И первым делом направился к племяннице президента. Та сразу попеняла ему:
        - Где вы пропадали? Я всюду вас ищу.
        - Я обдумывал ваше предложение.
        - Какое?
        - Я затеваю экспресс-турне по европейским странам и, как всегда, боюсь проволочек. Таможню хлебом не корми, только дай сунуть палки в колеса. Они с трудом отличают копию от оригинала, руководствуясь каталогами и описаниями. - И он впервые перешел с Марам, что означало стремление, на «ты»: - У тебя есть влияние на таможню?
        - Конечно, - ответила она, понимая: еще немного обещаний, и подвески, на которые она положила глаз, будут ее. - Любую палку из твоей колесницы можно вынуть одним телефонным звонком, - закончила она.
        - Но тогда твой дядя будет огорчен.
        - Я улажу этот вопрос.
        - Договорились. Снять подвески с манекена прямо сейчас?
        Марам откликнулась на его шутку, театрально озираясь по сторонам:
        - Ты с ума сошел!
        Вадим облегченно выдохнул. Его довольно долгое отсутствие не прошло незамеченным, но он достойно, хотя и дорого, вышел из положения.
        ГЛАВА 19

«ВМ»

14 августа, суббота
        - Один билет, пожалуйста. - Лугано заплатил деньги в кассу и прошел на территорию музея. Он потерял много крови и был слаб. Каждый шаг давался ему с трудом. Виктор вглядывался в лица экскурсантов в надежде отыскать среди них Николь Лаббе. По мощеному двору он старался идти по одному ряду камней, лишь бы не качнуться в сторону и не потерять равновесие, как будто проходил тест на алкоголь.
        Прошедшая ночь стала для него настоящим кошмаром. Водитель «Фиата» подъехал к римской дамбе в двенадцатом часу ночи, а чтобы добраться до столицы, ему потребовалось десять часов. Он несколько раз останавливался и открывал капот, что-то трогал под ним. Чинил? Лугано казалось, он смеялся над пассажиром, маскируясь за капотом, а когда на него накатывал новый приступ смеха, он снова останавливался, снова открывал капот, снова хихикал... Виктор проваливался в черноту, фактически теряя сознание, и всякий раз его возвращал в реальность крик горевшей заживо Габриэлы... Но вот наконец он в столице Туниса, в музее, в том месте, где мог получить помощь.
        Но где же Николь? Ее могли вызвать в полицию для дачи показаний относительно инцидента на административном этаже музея. Казалось, с тех пор прошла целая вечность, а на самом деле - три дня.
        Лугано прошел прохладным двором, миновал душноватый зал и остановился на площадке передохнуть. Впереди его ждал один пролет, который по длине и крутизне стоил двух.
        Поднявшись на служебный этаж, он первым делом толкнул дверь кабинета Николь Лаббе. Закрыто.
        - Ну где же ты? Чего тебе не сидится на рабочем месте?
        Замок на двери ее кабинета оказался реечным, отмычка из его шпионского набора к нему не подошла. Зато с замком на двери кабинета Анри Виктор справился за минуту. И первым делом открыл холодильник.
        - Спасибо тебе, Анри, - прошептал Лугано, разглядывая целую батарею бутылок с минеральной водой. Его так мучила жажда, что он готов был вместить в себя всю эту воду, но насытился одной бутылкой.
        А что там с рукой? Окровавленная рубашка полетела в мусорную корзину. Повязка набухла от крови, и Виктор отправил ее вслед за рубашкой. Снова пошла кровь, и, чтобы остановить ее, уже во второй раз, Лугано нужен был жгут.
        Где аптечка? К директорскому кабинету он относился как к авто с его обязательным набором медикаментов.
        Анри ходил за лекарствами в соседний кабинет. Впрочем, не факт, что у Наимы в кабинете была аптечка. Директор музея ходил звонить по телефону.
        В поисках аптечки Лугано выдвинул верхний ящик стола. Провод зарядника, который он там обнаружил, мог заменить ему жгут. Виктор справился с этим, держа один конец провода зубами. Прислушался. Ему послышались шаги за дверью. Но нет, он ошибся. Снизу доносился слабый фон, и в нем нельзя было разобрать негромкие голоса публики и плеск фонтанов, вот только... Да, все та же заунывная восточная музыка бередила душу.
        Средний и нижний ящики были забиты документами. Лугано выдвинул центральный. Чего там только не было! Сердечные препараты, чернила для перьевой ручки, пара очков в роговой оправе, старый мобильник, карандаши, лазерные диски... Лугано хотел было задвинуть ящик, как вдруг увидел в дальнем углу то, чего по идее не должно было быть не только в столице этого государства, но и в стране в целом. Это был предшественник «Грозы» - пистолет «С4», разработанный в середине шестидесятых годов для спецопераций, идеальное оружие для профессионала. Лугано забыл о боли в руке, начавшей затекать от сдавливания проводом кровеносных сосудов. Виктор точно знал: он увидит две буквы, нацарапанные чем-то острым на внутренней поверхности рычага для взведения курков. Отвел рычаг вниз и различил гравировку: «ВМ». Этот пистолет был, можно сказать, личным оружием Вадима Мартьянова.
        Только один человек мог оставить его здесь - сам Мартьянов. Но для чего? Он что, отдал его на хранение Анри? Глупо. Но как спецпистолет оказался здесь, в этой стране? Возможно предположить, что Вадим прихватил его с собой в январе 1992 года, когда его сопровождали официальные лица. В откровенной беседе Болотин назвал двух сопровождающих: Жученко и Егорова, вспоминал Лугано. Они не обыскали клиента. Не удосужились обыскать. Может быть, самонадеянно похлопали его по карманам, тогда как грозное оружие находилось в спецкобуре на жесткой упряжи. В какой-то момент Вадим мог раздать конвоирам по пуле промежуточного калибра. Каждому хватило бы по пуле. Вадим стрелял здорово. И ему не пришлось бы перезаряжать оружие, поворачивая двуствольный блок вверх и закладывая в стволы два патрона в спецобойме. Автоматическое перезаряжание не могло быть реализовано в этом пистолете из-за конструкции уникального патрона.
        Возможно ли, что Вадим оставил свой пистолет в день убийства Наимы? Ему нужно было избавиться от любого оружия, стреляло оно или нет, поскольку ему предстояли переезды и перелеты по этой стране, а значит, и строгий контроль.
        Возможно ли, что он забыл о нем? Это смотря где и при каких обстоятельствах он избавился от него.
        Черт, снова подосадовал на себя Лугано, ему не удалось побольше пообщаться с Анри, и он мало что знал. Ему казалось, что его метод «тактичного давления» на директора музея был оптимальным. Оказалось, что он стимулировал Анри к мести.
        Погрузившись в разбор, Виктор не услышал шагов за дверью и вздрогнул. Николь Лаббе не смогла сдержать эмоций и забыла форму вежливого обращения:
        - Снова ты?! И даже раздетый! Что ты здесь делаешь? Как ты вошел сюда? У тебя что, дубликаты ключей от всех дверей?
        Она бросила взгляд на урну. Потом только рассмотрела рану на руке непрошеного гостя.
        - Ты ранен?
        - Не волнуйся, пуля прошла навылет.
        - Назови хоть одну причину, по которой я должна волноваться о твоем здоровье. - Николь была одета в классическое платье с короткими рукавами, босоножки на высоком каблуке. - Что это у тебя на руке?
        - Провод от зарядника. Заканчивается энергия, и я едва могу говорить.
        Николь выдержала убийственную, как ей показалось, паузу.
        - Я принесу бинт.
        Она вернулась через минуту и ловко, как медсестра, наложила повязку, закрепив ее в нескольких местах пластырем, чтобы та не сползла. И в упор не замечала пистолета на столе своего шефа.
        - Тебе нужно отдохнуть. - Она в недоумении развела руками. - Честное слово, не понимаю, почему помогаю тебе.
        - Может быть, потому, что я спас тебе жизнь? Пару дней тому назад я застрелил здесь трех человек, помнишь?
        Николь удивленно подняла брови.
        - Может быть, и поэтому. - И продолжила тему: - Погоди, ты все еще решаешь проблему моего шефа?
        Лугано не стал огорчать ее известием о смерти Анри.
        - Да.
        - Чего ради?
        - Его проблемы пересекаются с моими.
        Он взял со стола пистолет и положил в карман брюк.
        Женщина не сдержала иронии:
        - Теперь я понимаю, почему тебя ранили. Мужчине твоих габаритов нужно оружие побольше. - Она показала размер руками, широко разведя их в стороны.
        - Ты далеко живешь?
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Мне нужно где-то отдохнуть.
        - У нас в подвале много запасников, там тебе самое место.
        Лугано проспал на широкой удобной кровати двенадцать часов. Была полночь, когда он проснулся. И первый вопрос, который он себе задал, был: «Где я?»
        В ногах лежал банный халат. Виктор надел его и вышел из этой темной комнаты. Тотчас увидел Николь. Она, поджав под себя ноги, сидела в глубоком кресле и читала какую-то книгу. Не отрываясь от этого занятия, одной рукой указала направление:
        - Кухня и туалет там. Помещения раздельные, не перепутай.
        Лугано выбрал кофе, к которому привык, - растворимый. Прихватил чашку для Николь. Она покачала головой, отказываясь:
        - Мне скоро ложиться...
        - Твой дом далеко от центра?
        - Мне не хочется отвечать на этот вопрос. Но раз уж ты спросил... Я живу почти в центре. Если ты выглянешь в окно, увидишь шумную парижскую улицу. В двух шагах от моего дома - Барселонская площадь и железнодорожный вокзал. - Николь дотронулась до своего плеча, подразумевая рану Виктора. - Вчера ты так и не ответил на мой вопрос: хорошо развлекся на вечеринке «Век разума»?
        - «Век разума»? - переспросил Лугано. И вспомнил статью, которую ему дала прочесть в своем кабинете Николь Лаббе. Так называлась выставка, организованная Мартьяновым в своей галерее. - Да, там было весело, - подтвердил он.
        - Поздравляю. У тебя есть возможность подставить и другую руку.
        - То есть?
        - У меня подписка на рассылку новостей культуры. Буквально несколько часов назад мне на и-мейл пришло извещение о том, что 21 августа в замке Мальборк, Польша, состоится экспозиция под названием «Век разума». Выставочные экспонаты будут представлены частным коллекционером Мишелем Жобером. Такое извещение получили тысячи подписчиков по всему свету.
        - Я понимаю, - рассеянно откликнулся Лугано.
        Собственно, Николь подтвердила слова Габриэлы о намерениях Мартьянова в очередной раз выставить коллекцию за рубежом. Она видела лишь часть «Восточного фонда» -
«Грааль», ожерелье, пектораль, еще пару вещей. Рассчитывал ли Вадим на помощь Склодовской и в Польше тоже? Трудно сказать. Наверное, да, если собирался переправить бесценную часть «фонда» за границу; нет - если он оставлял ее в хранилище. Мартьянов и раньше выезжал за границу, наверняка оставлял ценности в какой-то скрытой части своего музея. Но рискнет ли он повторить опыт - с учетом недавних событий, фактически раскрывших его?
        - Николь, предметы вашего музея тоже экспонировались за рубежом?
        - И не раз. Мы имели успех во многих европейских странах.
        - Не сомневаюсь в этом. Расскажи, как выглядит оформление документов на той же таможне.
        - Как обычно: составляется таможенная декларация, руководитель несет ответственность за вывозимые экспонаты, список вывозимого должен совпадать со списком ввозимого.
        - Ты была посредником между Анри и твоим знакомым из таможни.
        - Вот только не надо вешать на меня ярлыки, - предостерегла его Николь. - Я только свела их вместе. Остальное меня не касалось. Я всегда жила в ладу с законом.
        - Ты сможешь мне помочь?
        - Почему нет? Когда ты снова вломишься ко мне с простреленной рукой, я перевяжу тебя. - Николь не выдержала и рассмеялась. - Так чем в действительности я могу помочь?
        - Достань копию таможенной декларации о вывозимой Мишелем Жобером экспозиции.
        - Мой знакомый - небескорыстный человек, - после некоторого раздумья ответила Николь.
        - Двадцать тысяч долларов ему, десять - тебе, - назвал сумму Лугано.
        - Думаю... мы согласимся.
        - Отлично. Кстати, где мой пистолет?
        - А, твой пугач... - Она указала рукой ему за спину. - Он у тебя под подушкой. Ты сам его туда засунул.
        На языке Лугано вертелся ответ: «Он далеко не пугач. Это бесшумный пистолет».
        Внезапно Виктор переменился в лице. Он вспомнил свой вопрос и короткий ответ Мартьянова, и все понял... только сейчас. Он наконец-то перевернул последнюю карту, и пасьянс под названием «План Мартьянова» был раскрыт.

«Ты действительно был уверен в том, что Директор застрелится?»

«Нет».
        Он не был уверен в этом. Вот в чем заключалась разгадка.
        Апрелевка, 13 января 1992 года, понедельник
        ...Капитан Линьков принес чай с лимоном и вышел, плотно притворив за собой дверь. Чай был горячий, и Директор дал ему время остыть.
        - Время, - поторопил его Мартьянов.

«Время», - мысленно повторил вслед за ним Директор. Сейчас для него оно было дорого, как никогда.
        Мартьянов в этой загородной резиденции чувствовал себя как дома. Он много раз бывал здесь, порой приезжал с докладами за полночь. Офицеры охраны, зная особое положение Вадима Мартьянова, беспрепятственно пропускали его к шефу. Вот и сегодня он дожидался Директора в одной из комнат на первом этаже, и как только тот приехал, дежурный офицер, доложив о старшем агентурной группы, через минуту провел его в кабинет.
        Мартьянов сидел напротив Директора, держа его под прицелом маленького, с виду смехотворного пистолета. Но это было грозное оружие, созданное для спецопераций, требующих полностью бесшумной и беспламенной стрельбы.
        Вадим еще раз предупредил Директора:
        - Делайте все, как я сказал. Иначе я убью и вас, и ваших двух офицеров. И не задавайте мне вопросов. Берите бумагу.
        - Только один вопрос: за что ты меня ненавидишь?
        - Вы слабая фигура в разведке. Вы преемник, исполнитель чужой воли, вы никто. У меня нет к вам ненависти. Я испытываю жалость к тому, что вы можете раздать своим хозяевам. Если вам скажут: «Отдай «Восточный фонд», вы назовете место, в котором он хранится. Я наследник «фонда», а не вы. Берите, берите бумагу!
        Директор взял чистый лист бумаги и набросал пару слов, внизу поставил свою подпись. Воспользовавшись секретной линией связи, сделал несколько звонков и отдал распоряжения. Шестеро его личных агентов были мертвы... И эта личная, по сути, катастрофа подкосила Директора и указала на единственную причину, по которой он оказался в опале: «Восточный фонд». И в этом деле не обошлось без предательства...

«Мартьянов! Вадим, сукин ты сын!»
        Слабо верилось в то, что Мартьянова раскололи, узнав о «фонде», к примеру, от тунисского агента.
        Директор встал. Повесив китель на спинку кресла, прошелся, часто бросая на него взгляд. Ему показалось, китель сплошь покрыт грязными пятнами, обшлага и лацканы лоснятся.
        Он остановился, снова занял место за столом. Подумал о том, что чем ближе срок, тем сильнее на него будут давить сомнения. Сделал несколько глотков уже остывшего чая, отставил стакан в сторону и вынул из нижнего ящика стола наградной пистолет. Это был «ТТ», один из последних, выпущенных в 1950 году. Директор взвел курок и бросил последний взгляд на Вадима. Что дальше? Ведь громкий звук выстрела привлечет внимание охраны.
        Мартьянов усмехнулся и покачал головой:
        - Вы меня совсем не поняли.
        С этими словами он с близкого расстояния выстрелил в Директора из бесшумного пистолета. Вадим стрелял под небольшим углом, и пуля пробила висок. Не теряя времени, он развернул на столе бумажный пакет. Бросил на пол пустую гильзу от
«токарева». Передернув затвор пистолета, который держала горячая еще рука Директора, забрал патрон. Положив в ствол несколько крупинок пороха, поджег его. Насчет пули, убившей Директора, он не беспокоился: калибры обоих пистолетов были одинаковы. Ему было достаточно этих факторов, которые он сам назвал поверхностными. Не пройдет и часа с момента предварительного расследования, и дело будет закрыто. Никто не делает вскрытие умершего в муках от неизлечимой болезни, сравнил Мартьянов. Болотин скомкает это дело, как бумажку. Ему это только на руку.
        Последний предмет остался в бумажном пакете. Это был пиропатрон, и его Мартьянов обернул списком «Восточного фонда», уместившимся на восьми листах. Прежде чем покинуть эту комнату, он бросил бумажный сверток в камин, чуть в сторону от огня.
        - Как там шеф?
        - Он просил не беспокоить его, - ответил Мартьянов Линькову. - Аховое у него положение. Ты в курсе, что его уволили в связи с несоответствием служебному положению?
        - К сожалению, да, - ответил Линьков.
        Он открыл ворота и, дрожа от холода, выпустил машину Мартьянова из двора. Вернувшись в дом, поставил чайник. В это время в кабинете шефа раздался громкий хлопок. И он для капитана Линькова не стал неожиданностью.
        Тунис, 14 августа, суббота
        Лугано не спалось. Он перепутал день с ночью и ворочался с боку на бок. Виктор решил главную задачу, представив события двадцатилетней давности так, как если бы находился в кабинете Директора. Но ему не давала покоя еще одна вещь. В голове звучал голос Николь: «У меня подписка на рассылку новостей культуры... 21 августа в замке Мальборк состоится экспозиция «Век разума». Позавчера она, едва держась на ногах от пережитого шока, только-только переступив через трупы боевиков Мартьянова, сразу же нашла газету с заметкой об очередной экспозиции «Век разума» в галерее Мишеля Жобера. Лугано был уверен, что в офисе Николь можно найти и другие похожие материалы.
        Он вошел к ней в спальню и присел на край кровати, дернул за шнурок бра, включая свет.
        Николь зажмурилась и, прикрываясь одеялом, отодвинулась подальше.
        - Я оказала тебе медицинскую помощь, приютила тебя, напоила и накормила. А теперь ты хочешь спросить: а что там насчет секса?
        - Ты очень красивая, Николь, и нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. Ты сексуальная и соблазнительная. Ты назовешь меня идиотом, если я не повторю за тобой: а что там насчет секса?.. Скажи, чем вызван твой повышенный интерес к коллекции Жобера?
        - Повышенный - сильно сказано.
        - Так ты ответишь на мой вопрос? Это очень важно.
        - Важно для кого?
        - Может быть, для нас обоих.
        Николь некоторое время молчала.
        - Хорошо, - наконец согласилась она. - Я всегда подозревала, что мой шеф нечист на руку. Меня откровенно тревожили его связи с Жобером, этим пронырой. По сути дела, они занимались отмыванием произведений искусств, а вот кто их им поставлял, для меня и сейчас загадка. Их совместный бизнес был подтвержден некоторыми документами. В них фигурируют два юридических лица: наш музей и музей Жобера - и перечисляются формы использования экспонатов. В свое время мы обменялись доверенностями - как часть страховки на случай краж и форс-мажоров, - пояснила Николь. - Мы экспонируем коллекцию Жобера - и несем за нее ответственность. Он экспонирует предметы нашего музея - он же гарантирует их сохранность. Так вот, в его коллекции находятся десять предметов старины из нашего музея, которые Анри передал Жоберу. Мы занесли их в своей реестр лет пять или шесть тому назад. И они все еще висят на нас. Меня это очень беспокоит. Из разговоров с шефом я поняла, что Жобер попросту не хочет их отдавать. У Анри очень сложные отношения с этим человеком.
        - Постой, выходит, что польская экспозиция частично состоит из предметов вашего музея?
        - Да, и по договору это считается совместной выставкой. Обе стороны несут за нее равную ответственность. Меня это очень беспокоит, - повторила Николь.
        - Представим невозможное, - предложил Виктор. - В разгар польского показа с Жобером происходит несчастный случай. Экспозиция не станет бесхозной?
        - Конечно, нет. В отсутствие Анри мне лично придется организовывать вывоз коллекционных предметов.
        - Согласно таможенной декларации?
        - Разумеется.
        - Достань мне копию этого документа, - повторился Лугано.
        Он потушил настенный светильник и вышел из комнаты. Когда закрывал дверь, услышал, как Николь обзывает его идиотом. Он вернулся и, прижав ее к себе, жарко прошептал на ухо:
        - От идиотки слышу.

17 августа, вторник
        Все предметы частной коллекции - а их оказалось немногим более трехсот - были тщательно упакованы. Для золотых и серебряных ваз и кубков изготовлена особая,
«анатомическая» упаковка, повторяющая их форму. За исключением двадцати двух предметов, все значились в декларации подлинниками.
        - Это копия? - спросил таможенный офицер по имени Ирфан, сверяясь с декларацией и пожирая глазами «Грааль» Бенвенуто Челлини. - Здорово похоже на подлинник.
        - Что такое подлинник? - Мартьянов развел руками. - Минареты в нашей стране выросли из готических замков, а в них вели византийские ворота. Сэр Мэтью Уайетт сказал в 1851 году: «Мы рисуем и делаем вещи в любом мыслимом стиле. Мы чувствуем себя как дома, воспроизводя классические византийские вещи. Мы способны с одинаковой легкостью уподобиться китайцам и афинянам». Нет, мой друг, эта чаша воспроизведена в Англии в середине восемнадцатого века. Безымянный ремесленник уподобился Челлини. И я как эксперт могу назвать две очевидные вещи. Первая - законченность отделки, вторая - механическая холодность.
        Они перешли к следующей вещи, портрету Екатерины Арагонской.
        - Отличная копия! Различие позиций видно с первого взгляда. Но это не значит, что копия не способна передать шарм более раннего стиля. А ювелир, который изготовил это жемчужное ожерелье, искал вдохновение в старинных чуланах или в мечтаниях о далеких странах. Равно как и тот романтик, который сумел повторить линии древнеегипетской пекторали: симметрия, четкость, аккуратность...[По материалам книги «Ювелирное дело», Кеннет Блейкмор, Эдди Стэнли.]
        - Пектораль здорово смахивает на оригинал.
        - Верно замечено. - Мартьянов перешел на заговорщицкий шепот: - Поэтому я еще жив. Проклятие фараонов, ты же знаешь...
        В голосе директора «Ориента» Ирфану послышалась грусть. Он резко контрастировал с другим голосом - первого заместителя министра внутренних дел. В первую очередь тот был знаменит тем, что женился на племяннице президента страны по имени Марам.
        Пора закругляться, решил для себя старший таможенный офицер. Когда ящики с музейными экспонатами были обшиты металлической лентой, Ирфан самолично опечатал их. Для директора «Ориента» он сделал максимум возможного: следил за погрузкой экспонатов в самолет. И когда грузовая аппарель поднялась на свое место, он пожал Мартьянову руку и пожелал счастливого полета.

«В Европу!» - это прозвучало почти по-чеховски, «В Варшаву!» - почти по-домашнему. . Ностальгия полоснула по сердцу в тот момент, когда шасси самолета, готовые лопнуть от бешеной скорости, оторвались от бетона. Жаль, не было времени, чтобы отправиться в это турне на пароходе, иначе он до боли в глазах всматривался бы в огонь своего маяка...
        Мартьянов бросал вызов Болотину и Лугано. Где-где, а в Польше они его не достанут. Там он будет в полной безопасности.
        Таможенные процедуры остались позади. Экспозиция прибыла в Мальборк, где Мартьянов-Жобер рьяно взялся за работу.
        Москва, 19 августа, четверг
        Лугано приехал к Болотину в начале второго. Настроение у генерала было превосходное. Он пустился в лирику:
        - Что еще можно потребовать от этого отнюдь не знойного летнего дня? Вот разве что грибного дождя. Стоит только представить, как ты подставляешь свое лицо под его крупные прохладные капли. Настоящее счастье!
        - Александр Игнатьевич, вы еще долго пробудете наверху?
        Болотин недолго перестраивался и сказал свое обычное:
        - Выпьешь со мной?
        - Коньяк, - выбрал Лугано и поморщился от неловкого движения раненой рукой. На немой вопрос Болотина ответил классикой: - Поскользнулся, упал...
        Пригубив крепкий напиток, он приступил к делу:
        - Я нашел Мартьянова. У него тунисское гражданство, зовут его Мишель Жобер. Он основатель частного арт-музея. 13 августа организовал экспозицию в своей галерее, до этого была выставка в Королевской академии в Лондоне. В ближайшую субботу Вадим снова намерен экспонировать предметы из своей коллекции, которая, кстати, на сорок процентов состоит из «Восточного фонда». И знаете где? В Польше. Конкретно - в замке Мальборк.
        - Почему именно в Польше?
        - На него работала секретный агент ГРУ Габриэла Склодовская, полячка. Он рассчитывал на ее помощь. К сожалению, Склодовская погибла.
        - Давно? - нахмурился Болотин.
        - 13-го, в пятницу. В нескольких километрах от нынешней резиденции Мартьянова.
        - Да, несчастливый день... Продолжай.
        - Я вылетел из Туниса в Москву, как только получил из надежного источника ксерокопию таможенной декларации.
        Виктор передал Болотину все листы, кроме последнего, самого важного, где были перечислены копии «Грааля» Бенвенуто Челлини, пекторали из гробницы Сенусерта Третьего, жемчужного ожерелья, портрета работы Михеля Зиттова... Это был джокер Лугано, и он не собирался открывать его. Но Болотин, читая декларацию, узнавал названия предметов из «Восточного фонда», ранее перечисленных самим Лугано. Наконец-то генерал получил неопровержимые доказательства существования «Восточного фонда». С поправкой «в этом веке». В том веке доказательством послужил дерзкий побег Вадима Мартьянова, убившего музейного хранителя. Этот длинный список был лестницей к короткому, в котором значился второй портрет Екатерины Арагонской работы Михеля Зиттова. Он не пропал, но канул в недрах частной коллекции. Сколько пройдет времени, прежде чем бывший министр увидит оригинал, как если бы увидел настоящую, живую королеву Англии? Три дня или три недели? Да, ему необходимо лично повидаться с Мартьяновым и поставить ему условия: «Ты или называешь место хранения
«Восточного фонда», или остаешься в Польше навсегда - как один из участников заговора против Якуба Вуйцека». Сгоряча Болотин решил передоверить это ответственное дело Жученко. Но тот не смог убить Лугано и упустил Мартьянова в
1992 году, облажался и спустя восемнадцать лет. Выходит, Болотин держал при себе бездарность? Да, если принять в расчет только промахи, отбросив, разумеется, заслуги. Таким методом можно чернить любого человека.
        - У тебя есть план?
        Лугано покачал головой:
        - Не понимаю, о каком плане вы говорите. Я нашел Мартьянова, а это больше, чем полдела, и я могу откланяться. Вторая часть дела заключена в нашем же договоре. Если вы хотите увидеть человека, который кинул вас, езжайте на выставку в Польшу.
        - Не составишь мне компанию?
        - На мне там висят четыре трупа, так что пути туда мне заказаны.
        Болотин долго молчал. Прежде чем поставить точку в отношениях с Лугано, он спросил:
        - Сколько я тебе должен?
        - Если я скажу, что мы квиты, вы посмеетесь надо мной. Бросьте мне на счет тысяч пятьдесят долларов и отсчитайте немного наличных. Мне нужно купить новый костюм.
        - Лучше бы мы были квиты... Но хорошо, я все сделаю. - Болотин встал и пожал Лугано руку. И едва шаги его затихли, он достал из сейфа заветную папку. Впился глазами в первую строчку первого листа, в первую позицию. «Грааль» угодил в «фонд» в 1927 году. А вот и черно-белый снимок, и сохранившиеся наброски самого
«разнузданного итальянца». Но как же должно забиться сердце, когда руки прикоснутся к этой божественной чаше, а глаза вцепятся в ее детали...
        Вторая позиция: пектораль. На этом шейном украшении фараон был представлен в виде картуша - наполовину развернутый свиток с изображением эмблемы и надписи. Столь же бесценная, она вряд ли произведет на Болотина такое же сильное впечатления, как
«Грааль» Челлини, еще и потому, что он торопился к другой строке, и воображаемые детали древнеегипетской вещицы, облегающей грудь и шею, бесследно пропали.
        - Здравствуй, папа!
        Генерал вздрогнул и хотел было послать дочь к чертовой матери: она вклинилась в его процесс брожения грез и анализов. Однако моментально сменил гнев на милость.
        - Здравствуй, Надя!

«Надя?»
        Она округлила глаза. В последний раз он называл ее так, когда она впервые примерила пионерский галстук, после стала Надеждой. Какой прок от «просто Нади»?
        - Что с тобой? Я пропустила что-то важное? Это произошло вчера, когда меня не было, или сегодня утром?
        - Мы едем в Польшу.
        - И конечно, инкогнито? Именно в твой паспорт поставят штамп «пустить, но не выпускать». По ту сторону границы знают, на ком можно отыграться...
        - Оставь шутки, мне не до смеха.
        - Хорошо. Я спрошу серьезно: что ты забыл в Польше?
        - Там лежит ответ на один твой вопрос.
        - Я согласна: едем в Польшу.
        - Да, да. Мне нужно только решить организационные проблемы.
        - Какие именно?
        Болотин на минуту задумался.
        - Знаешь, что такое дипломатическая почта?
        - Если ты говоришь о статусе диппочты, то она абсолютна неприкосновенна.

«Верно», - мысленно заметил Болотин, не потерявший надежды на благоразумие Мартьянова. И продолжил вслух:
        - Спустя двадцать лет у меня появилась возможность вернуть то, что я считал своим. Мне бы археологом родиться...
        Болотин снова вернулся к теме диппочты. Именно этим видом связи он собирался в
1992 году прикрыть настоящую контрабанду - коллекцию ценностей. Как и любая другая почта, она должна иметь адрес, соответствующий адресу в курьерском листе, а также условное обозначение «Expedition Officiеlle». Диппочта не подлежит вскрытию ни при каких обстоятельствах и через границу пропускается без досмотра. На практике, как правило, сопровождается дипломатическим курьером.
        У Болотина был выход на Чрезвычайного и Полномочного посла Российской Федерации в Тунисе, пусть даже окольными путями. Он так или иначе вывезет ценности из этой республики: Тунис, где Мартьянов хранит сокровища, далеко не Штаты или Великобритания. В ближайшее время нужно решить самый острый, хотя и несложный вопрос: забрать коллекцию.
        ГЛАВА 20
        Месть
        Мальборк, Польша, 21 августа, суббота
        В Мальборке одинаково тепло приветствовали большие и небольшие группы туристов, организованные и нет. Неорганизованные получили название «дикари».
        Небольшая группа «дикарей», состоящая из четырех человек, подъехала на микроавтобусе с логотипом нефтяной компании «РусБалт» к замку в три часа ровно. Минута в минуту, удивился пунктуальности водителя Александр Болотин. Хотя за время довольно продолжительного пути у него не сложилось представление о том, водитель подгоняет время к пути или наоборот.
        Болотин вошел на территорию комплекса под руку со своей дочерью. Жученко и Бражников, следовавшие позади, отдаленно напоминали телохранителей, на лицах которых написано: «Нам больше делать нечего». И одеты они были с иголочки.
        Виктор Лугано дожидался их с самого открытия выставки, пришедшегося на половину второго. Однако по разным причинам посетителей на экспозицию не пускали еще сорок минут. Из грима на Лугано только очки в роговой оправе. Одет он был в светлый пиджак и темные брюки, в левой руке полиэтиленовый пакет с сувенирами, приобретенными возле замка. Правой рукой он поддерживал за талию Николь Лаббе, прилетевшую в Польшу из Туниса вчера вечером.
        Он перешагивал порог хозяйственной залы, отданной под экспозицию, в третий раз. И как раз сегодня она преобразилась. Здесь было столько света, как будто снесло ее вековую крышу, а любопытное солнце заглянуло внутрь. Интересно, подумал Виктор, Мартьянов-Жобер видел когда-нибудь такое количество народа на своей выставке? Или ему все равно? Сегодня он снова на вершине, он наслаждается последней гастролью, недаром она - единственная. Именно так можно было расшифровать его намерения.
        Лугано был готов ему простить даже предательство, пусть даже за давностью преступления. Не мог простить одного...

«Ты действительно был уверен в том, что Директор застрелится?»

«Нет».
        Вокруг Мартьянова-Жобера собралась сплошь элита. Чуть поодаль стояла четверка самых, пожалуй, заинтересованных лиц во главе с Болотиным. Мартьянов не видит генерала или не узнает, а вот сам Болотин сверлит его глазами.
        Уйма народа. Частокол. Не протолкнуться.

«С4», этот предшественник «Грозы» с инициалами «ВМ» на обратной стороне рычага заряжания, привычно вписался в ладонь.
        Сбалансирован ли стреляющий портсигар? Один патрон, но он - цена задания или цена жизни. В этом пистолете целых два патрона.
        Лугано прижал руку к бедру, чтобы никто, даже случайно, не смог выбить его. Он не мог промахнуться с пяти метров, найдя брешь в людском частоколе.
        Вадим Мартьянов, отвечая на чей-то вопрос, неожиданно нахмурился. Повел головой в одну сторону, в другую. Он увидел и узнал генерала Болотина... но словно отмахнулся от него. Им завладело тягостное чувство другого чужого взгляда. И снова он отмахнулся, в этот раз в ответ на чей-то вопрос: «С вами все в порядке?» Да. Не считая того, что кто-то сверлил его взглядом. Вот глаза этого... даже не человека, а дежавю, которое Вадим пережил по меньшей мере два раза. И во взгляде его не растерянность, как при их первой встрече, а уверенность. Все это время он стремился к истине, и наконец познал ее. Вместе с Николь Лаббе. Почему она здесь, зачем? И Вадим понял все. Он потерпел поражение сразу на всех фронтах...
        Виктор Лугано стрелял наверняка. Первый выстрел - в правое подреберье, второй - в левое. Пули поразили печень и селезенку. Два мощных фонтана крови забили внутри тела Мартьянова, и он, рухнув на колени, потерял сознание.
        Лугано не слышал, как кто-то громко сказал: «Он умер»; другой женский голос выкрикнул: «Моему отцу плохо! Вызовите «Скорую!» Он шел к выходу, увлекая за собой Николь.
        Николь Лаббе была сильной женщиной. Однажды она видела смерть сразу трех человек, а смерть одного не произвела на нее особого впечатления. Это с прикидкой на то, что она желала смерти Жобера.
        Они вышли из замка до того, как полиция перекрыла выход.
        - Ну вот, теперь у тебя развязаны руки.
        - Да, - подтвердила Николь. - Сегодня же займусь оформлением для вывоза коллекции в Тунис. Знаешь, меня не покидает чувство, что это уникальное собрание ценных предметов было частью моего музея, и вот они возвращаются.

«Что верно, то верно, - мысленно ответил ей Лугано. - Но теперь место им не в темном хранилище, а в светлом зале».
        - Кстати, ты так и не выдвинул свои требования.
        - Ну, требования - это сильно сказано. Если ты не против, я заберу себе копии, перечисленные в таможенной декларации. Уверен, Жобер так и не распаковал их.
        - Копии? - Удивлению Николь не было предела. - Кому нужны копии! Ты мог бы потребовать и оригиналы... Но я ловлю тебя на слове.
        notes
        Примечания

1
        Российская академия наук; до декабря 1991 года - Академия наук СССР.

2
        Тофет - место на юге Иерусалима, где некогда стоял идол Молоха, которому приносили в жертву детей, сжигая их на огне.

3
        По материалам интернет-издания Newsland.

4
        По материалам РБК (www.rbc.ru).

5
        По материалам книги «Ювелирное дело», Кеннет Блейкмор, Эдди Стэнли.