Фридрих Евсеевич Незнанский
        След "черной вдовы"
        ("Марш Турецкого")
        - М-да... Лигово... - Панин едва слышно, почти про себя, проговорил-пропел неожиданно всплывшие в памяти строчки из детства, из давно забытой блатной песни:
        также в
        допустимости неправедно нажитых капиталов от жульнической приватизации всенародной собственности па первых порах экономических реформ в стране, матерым уголовникам, Господом легализовать
        лентами; эксперты-взрывотехники, криминалисты и судебные медики занялись конкретной своей работой, а еще не пришедшие в себя, оглушенные сотрудники патрульной службы стали отвечать на вопросы следователей и оперативников.
        И тут снова возник вопрос о той куртке дорожно- патрульной службы, которая, по непроизвольному наблюдению молодого сержанта Новиченко, сидела на женщине как-то мешковато и явно полнила ее. Этого сержанта, как, по сути, единственного свидетеля, и взяли в оборот все оперативные службы. Что за женщина? Как выглядела конкретно? Откуда взялась? Почему в милицейской форме, но не в парадной, а в обиходной? Каким образом прошла к самой трассе?.. И еще десятки и сотни подобных вопросов, на которые не мог пока ответить никто, а уж сержант Новиченко - тем более, поскольку и наблюдал-то ее с полминуты, не дольше.
        Акция была практически сразу как террористический акт, и одного настырного следователя из Управления Федеральной службы по городу Петербургу и Ленинградской области больше всего "на данный момент" интересовал главный вопрос: не чеченка ли погибшая? Ну та, которая явно же взорвала себя? А если чеченка, то почему ее допустили до трассы, а не остановили для проверки еще на подходе к шоссе? И почему патрульная служба проявила изрядную беспечность и наплевательское отношение к своим прямым обязанностям? Короче, и тут назревали конфликты, продиктованные в первую очередь отсутствием вразумительных ответов на те вопросы, которые уже в ближайшие часы станет им задавать и собственное, и чужое начальство.
        О покушении президенту доложили в тот момент, когда он вместе с гостем из Соединенных Штатов осматривал Константиновский дворец и слушал сообщение директора музея, рассказывавшего высокопоставленным посетителям об истории дворца и событиях, связанных с ним. Подобно всякому коренному жителю Санкт-Петербурга, неважно, шла ли речь о Петрограде или Ленинграде, Панин, разумеется, как нынче принято говорить, был в теме. Поэтому и слушал высоко ученого экскурсовода без должного в иных случаях внимания. Вот тут-то, заметив, что президент думает о чем- то своем, начальник охраны и доложил ему коротко, без деталей, о происшествии. Панин лишь поднял брови, дрогнул уголком плотно сжатых губ и легким кивком подтвердил, что услышал и понял. А следующим кивком отпустил начальника охраны. И больше за весь день ни разу так и не вернулся к этому известию.
        Из данного факта был сделан немедленный вывод, что оглашению сие происшествие никоим образом не подлежит. Ни гости, ни тем более пресса ничего не должны знать о том, что случилось сегодня утром на Петергофском шоссе. О том же самом должны быть строго предупреждены и невольные (или вольные - в чем предстоит еще хорошенько разобраться!) свидетели кровавой драмы. Соответственно и всем службам было доведено указание о проведении закрытого расследования.
        Естественно, что никакого президентского эскорта в момент взрыва на шоссе и близко не было, да и быть не могло, поскольку маршрут держался в строгом секрете. А рвануло что? Вот расследуют и скажут. Может, снаряд или мина, оставшаяся еще со времен военной блокады, тут этого добра хватает, бои-то ведь некоторые жители еще по собственным детским впечатлениям помнят. Запросто могли привезти проклятую железяку из ближнего карьера еще прошлой осенью, нечаянно, конечно, с обычной кучей песка - скользкое дорожное полотно зимой посыпать...
        А чтоб даже случайно не вызвать у вездесущих журналистов ненужных вопросов относительно столпотворения на Петергофском шоссе в те часы, когда ехали президенты, к месту происшествия подогнали тяжелую дорожно-строительную технику. Возле воронки установили ремонтные щиты, оставив лишь узкий проезд для постороннего транспорта, все заметные спецмашины убрали подальше, чтоб не отсвечивали, а сотрудников правоохранительных органов обрядили в оранжевые куртки и каски дорожных рабочих. И поставили двоих офицеров из дорожно-патрульной службы, но не в праздничной, а в повседневной форме, махать полосатыми жезлами и орать на проезжающих: "Давай, давай!"
        В середине дня, как было запланировано протоколом, началась личная встреча президентов. А когда она закончилась, оба они вышли в зал к ожидавшим их российским и зарубежным корреспондентам газет, журналов, радио и телевидения и в лучших дружеских традициях, сияя улыбками, ответили на многочисленные вопросы представителей средств массовой информации. И ни в одном из заданных вопросов не прозвучало ничего такого, что могло бы вызвать негативную реакцию или даже легкий намек на недовольство у президента Панина. Умеем же работать... И молчать тоже умеем, когда надо...
        Как же они надоели всем, эти рокеры, байкеры, рей- серы - черт их разберет! Взяли за моду гонять по улицам, понимаешь, на своих навороченных тарахтелках, не обращая никакого внимания - белый день на дворе или глубокая ночь. И милиция неизвестно куда смотрит. Нет, то есть куда она смотрит, понятно, да пользы от этого смотрения!..
        Район-то ведь тихий и тенистый, во дворах много зелени, площадки всякие детские, отдыхает душа, несмотря на непосредственную близость уж куда как шумного стадиона "Лужники", со всеми его спортивными сооружениями, и никогда не затихающего Комсомольского проспекта. Вот там бы и гоняли себе! Так нет же, словно нарочно норовят людям мешать спокойно жить именно тут, ну ни малейшей совести!
        Вот и эти трое в черной коже, утыканной сверкающими на солнце бляшками и острыми шипами, явились не запылились. Поставили мотоциклы свои в кружок, загородив детишкам проход на площадку, забрала на шлемах откинули вверх и гуркают себе чего-то - горбоносые, чернявые, одно слово - грачи залетные. И ведь не свои, не местные, черт их сюда принес, что ли? Впрочем, в это воскресное утро детишек, поди, только собирали на прогулки, но все равно, дело же не в самом факте, а, как говорится, в принципе!
        Так рассуждали между собой двое стариков-пенсионеров, с явным неодобрением разглядывая издалека - на всякий случай - посторонних в своем привычном дворе, заросшем сильно пахнущей и давно одичавшей персидской, как говорят, сиренью. Ворчали, слова резкие высказывали в адрес чужаков, но подходить, а уж тем более вслух выражать недовольство опасались. Не ровен час, пошлют тебя подальше, а еще к словам, не дай бог, чего повесомее добавят - от этих-то всякого ожидать можно. Потому лучше мнение свое все же соседу высказать, тот хоть согласится, поддержит, поддакнет...
        А мотоциклисты - эти залетные птицы - не обращали внимания на сердито обсуждавших их поведение каких-то там стариков. У парней в кожаной мотоциклетной форме все было расписано даже и не по часам, а по минутам, оттого и эмоции тратить на постороннее и несуразное они не собирались. Они ждали команды. Точнее, сообщения, которое должно было последовать уже с минуты на минуту.
        Как в любом хорошо отлаженном механизме, где каждая деталь выполняет исключительно свою, конкретно ей предназначенную функцию, так и в той миссии, ради которой прибыли сюда, в Хамовники, во двор старого кирпичного дома эти "грачики", каждый из них четко знал свою роль.
        Запищал мобильник в руках одного из них. Парень поднес трубку к уху, выслушал краткое сообщение, кивнул остальным и заученным движением опустил на лицо затемненное забрало шлема. То же самое сделали и его товарищи. Еще секунда - и взревели двигатели мотоциклов. Двое немедленно вырулили в проход между домами на улицу Доватора и отправились к недалекому Усачевскому рынку, а третий спокойно порулил в противоположную сторону.
        Во дворе стало тихо. Пенсионеры переглянулись понимающе и усмехнулись.
        - Снялись, заметил? - покачал укоризненно головой один из них. - Хышчники, одно слово, можешь мне поверить... Навидался я ихнего брата...
        - Видать, добыча наклюнулась, - подтвердил второй. И удрученно замолчал.
        А черные мотоциклисты тем временем прибыли на обозначенные им заранее исходные позиции. Приглушенные теперь двигатели их мощных коней глухо и зловеще урчали...
        Тот, третий мотоциклист, который отправился в противоположную своим товарищам сторону, уже занял удобную наблюдательную позицию, отгороженный от подъезда большого шестиэтажного дома, ставшего предметом его внимания, зеленой стеной колючей акации. Правее он видел громоздкий темно-красный японский джип "мицубиси-паджеро" с притемненными стеклами. За рулем сидел водитель - его наголо бритая г олова была видна через приспущенное боковое стекло.
        "У русских мафиози теперь мода такая, - подумал мотоциклист. - Идиоты..." Сам он был пышноволос и кудряв, но под обтекающим его голову шлемом этого видно не было.
        Наконец громко хлопнула дверь подъезда, и под его козырьком появились трое. Первым вышел точно такой же, как сидящий в джипе водитель, крупный, широкоплечий и абсолютно лысый молодой человек - охранник. За ним спустилась по ступенькам роскошная - другого слова просто не подобрать - блондинка с собранными на затылке в тугой узел волосами. Длинноногая, как редкой породы лань, стройная, изящная, и ее прямо-таки пленительную стать нарочито подчеркивали потрясающая мини-юбчонка и полупрозрачный топик, прикрывающий лишь аккуратный ее бюст, но откровенно выставляющий напоказ все остальное, включая пупок, на котором что-то призывно поблескивало.
        Мотоциклист невольно вздохнул, испытывая при этом глубокое сожаление, но дело есть прежде всего дело, эмоциям тут не место. А телка-метелка, как смешно называют их русские, конечно, хороша. Говорят, балерина, и неплохая, даже известная...
        И вот между раздвинутыми колючими ветками он увидел "самого". Тот был в светлой футболке и наброшенном на плечи легком, видимо льняном, пиджаке, таких же светлых брюках и сандалиях. Крупный, почти квадратный, как и его бодигард, то есть личный телохранитель, этот давно уже бывший боксер со стриженым седым ежиком на большой голове, при всей кажущейся его медлительности, тяжести и неповоротливости в движениях, говорят, очень быстр и ловок в минуты опасности. Ну да, конечно, иначе разве смог бы он в молодости многократно добиваться чемпионских титулов? Да и сейчас, похоже, не растерял еще реакции. А здесь, в России, дело с боксом всегда было поставлено очень даже неплохо, это в Европе хорошо известно, а кое-кто может и позавидовать.
        Мотоциклист снова вздохнул, чувствуя, как его немного отпускает напряжение, обычное во время проведения подобного рода операций и как бы накапливающееся до той минуты, пока не становится абсолютно ясной вся дальнейшая диспозиция, после чего приходит вполне профессиональное ощущение полной уверенности в своих действиях. По переговорному устройству, закрепленному внутри шлема, он сообщил товарищам обстановку. Увидев затем, что клиенты расселись в машине - хозяин с девицей сзади, а бодигард рядом с шофером, - мотоциклист сделал короткую прогазовку, готовый пулей вылететь из кущи кустарника на изуродованный асфальт двора.
        Впрочем, особо рисковать и подставляться, демонстрируя свою личность уличной полиции, которая вполне могла возникнуть вдруг на маршруте следования, он не собирался, да ему это и не было положено по его роли сегодня. Только наблюдать, ненавязчиво сопровождая и вообще изображая рокера, развлекающегося в этот ясный солнечный день на столичных проспектах в свое удовольствие. И быть на связи, если случится заминка либо неожиданно изменится заранее отработанный маршрут следования. А на противоположной стороне этого большого жилого квартала с множеством запутанных проходных дворов, с такими вот густыми посадками деревьев и кустарников его ожидали и должны были встретить товарищи, на плечах которых и лежала основная ответственность. После чего вся троица, выполнив важное международное поручение, разлетится в разные стороны, чтобы встретиться в уже оговоренном месте и принять свой обычный внешний вид и затем, не привлекая к себе внимания, благополучно покинуть эту гостеприимную страну. А почему бы ее и не назвать так, если она предлагает профессионалам в своем деле вполне приличные по западным меркам
деньги?..
        Виктор Михайлович Нестеров ехал завтракать, как привык это делать каждый день, желательно в строго определенное время и в одном и том же месте. По европейскому, так сказать, образцу. А чего ж ему не быть европейцем, если сфера его жизненных интересов, как выразились бы, к примеру, янки, давно уже распространяется на вполне обозримые просторы Западной Европы, а точнее говоря, Германии. Тесновато становится в России деятельному человеку, имеющему чисто конкретные планы устройства капитала с учетом получения солидного дохода, который, в свою очередь, пройдя через приличную прачечную, да в той же Германии, возвращается домой, ложась в фундамент санкт- петербургской недвижимости. И принадлежит она теперь ему, Виктору Нестерову, вору в законе с громким погонялом Крисс, разменявшему свой шестой десяток, но так пока и не ощутившему груза преклонных лет. Чему свидетельницей, кстати, вот эта, насквозь пропитанная духами и шампунями, капризная питерская стервочка, что устроилась рядом, закинув выше всякого "не могу" свои /дорогостоящие "орудия труда", по ее же выражению. А собственно, чего ей? Надоед Питер,
захотела в Москву - какой базар? На! Не нравится плясать в Мариинке, перетрем в Большом, а куда они все от нас денутся?!
        Но Москва Москвой, а именно Питер до последнего времени считал Крисс своей как бы вотчиной. И не только потому, что ему принадлежал контрольный пакет акций, к примеру, морского порта Северной столицы, а также многочисленные прочие - движимые и недвижимые - ценности. Всего хватало. Нутром вдруг почуял, что его незримая, но сильная власть в городе словно пошатнулась. То есть почему так произошло, Виктор Михайлович уже сообразил. Это все московские ветры задувают. Политики вон болтают: мол, нынче питерские повсюду в свои руки вожжи-то забирают- и в Москве, и тут, на Неве. Ну если сам Питер иметь в виду, то оно и правильно, всегда так было, чужаки в нем особо не приживались. Но ведь теперь Питером-то рулят пусть и свои, питерские, однако уже из Москвы прибывшие, вот в чем разница. А там, наверху. по-разному смотрят - что на своих, что на чужих.
        Такая вот и образовалась в конечном счете соната Северной Пальмиры, как давеча определила Светка. А ей, Светке, хоть она в последние дни частенько нос морщит, все ж таки верить можно. Образованная девка, умная и в людях вроде должна бы разбираться. Им, балеринам, говорят, специальный курс в их училищах читают, чтоб они потом, когда среди серьезных людей тусоваться станут, балбесками не гляделись. Ну, кстати, про Светку это сказать и язык не повернется, с башкой у нее, слава богу, в порядке. Как и со всем остальным - тоже. Недаром же Макса, Вампира этого дерьмового, прости господи, хоть и как бы племянника, перекосило, когда он, Крисс, забрал Светку от него к себе. Нечего, мол, в пустые игры со щенками играться! Раз тебе заявил сам "смотрящий", что ты достойна большего, вот и соображай, кому служить! А капризы твои - это пустяки. Небось как из Мариинки в Большой театр захотелось, к кому пошла.? К Максу, что ль, который всего-то и способен драть тебя по пьяни да тряпками с бирюльками обвешивать? Нет, ты к Криссу явилась, потому что знала: его слово -в законе и очень высоко ценится, причем в обеих
столицах.
        К слову и о столицах... Ну что делать, коли власть в Москве сейчас покрепче и понадежнее? Вот и пришлось временно оставить родной Питер и обосноваться пока здесь. Квартиру Светке купить -не отстойник там какой-нибудь, целый этаж пришлось расселить, обеспечить жильем в новых районах, чего уж тут мелочиться- то? Ремонт опять же сделали соответствующий, чтоб не стыдно было позвать нужных когда понадобится. А в том, что приглашать гостей придется, и даже очень скоро, Крисс не сомневался. Такая уж нынче сложилась обстановка, что изменения в питерском руководстве, которые президент прежде все обещал произвести, да мало кто в них верил, стали жесткой реальностью. И неожиданно они, совсем не по делу, высветили такие глубинные слои и годами наработанные деловые связи Крисса с городскими руководящими структурами, о которых ни новой губернаторской команде, ни тем более федеральным властям и знать-то было не положено. Вот и приходится учитывать поневоле новые реалии, блин, как опять же выражается Светка...
        А днями теперь и ее вопрос решится, последует официальное приглашение в штат балетной труппы. С директором, как и положено, все перетерли -законно же: приличные бабки твой конкретный интерес снимут с любых тормозов. А если они очень приличные - так и вообще базара нет!
        Но еще одна, и, пожалуй, самая неприятная, проблема висела тяжелой гирей... Макс, будь он проклят с его беспределом!
        Тут память непрошено возвращала Виктора Нестерова в не такой уж далекий сегодня девяносто третий год, когда они, вместе с зятем Генкой, после громкой московской разборки поняли главное: коммунистам, со всей их якобы несокрушимой системой, головы таки посворачивали. Ну и питерские тут же постарались и у себя ускорить этот процесс.
        Капиталы кое-какие уже к тому времени имелись, да и власть была немалая - в своей среде, конечно. Вот и решили они тогда, что выпал им фарт начинать собственный - и большой! - бизнес. Конечно, самому Криссу "хождение во власть", как тогда говорили, не светило - все же три ходки за плечами, опять же корона "законника" к публичной общественной жизни никак не располагала. А власть была нужна, причем не тайная, воровская, -этой хватало, а вполне легальная, которую дает высокая государева служба либо же депутатская неприкосновенность. Генка, муж Галки, сестрицы Виктора, категорически отказался - у него с детства был деловой, практический ум - организовать какую-нибудь яркую, броскую халяву, типа страховую компанию открыть, раскрутить клиентуру и по-тихому раствориться в российских пространствах - до новой идеи. Это у него получалось без проколов, а вот в ту же Думу - нет, не в натуре. Младший его сын - Вадька был маловат для выполнения той задачи, которую ставил Крисс. Оставался Максим, другой Генкин сын. Ему исполнилось двадцать шесть, и за спиной давно погашенная судимость по малолетке, так что в
расчет она не шла, а кто из мальчишек не бузил, не хулиганил и не залетал по собственной дури?..
        Остановившись на этом варианте, Виктор Михайлович, как самый старший в роду, напряг свои связи, приложил соответствующие средства, после чего на ближайших же выборах в Государственную думу от славного города Питера прошел молодой человек - по спискам тоже совсем молодой, юной, можно сказать, Либеральной партии России. Уж больно наглым, крикливым и ловким показался тогда Криссу ее кудрявый лидер. Другому бы головы не сносить, а этого почему- то власти не трогали и даже как бы опекали. И вот именно этот, главный для себя, вопрос Виктор Михайлович Нестеров, предприниматель из Санкт-Петербурга, активно спонсирующий выборную кампанию либералов, понял правильно. Это означало, что за спиной кудрявого лидера стоят очень серьезные дяди, скорей всего, из органов, которые не обращают внимания на разные громкие шалости и скандалы новых партийцев, но ждут от них правильных и нужных им действий. В общем, поставил Крисс на эту темную лошадку и не проиграл.
        Другое оказалось не совсем удачным - выбор собственного кандидата. Поначалу Максим, строго исполняя указания дяди, все делал правильно: что надо - лоббировал, кого следует, заваливал депутатскими запросами, - пахал, одним словом. Но со временем лягушка решила, что она действительно может раздуться до размеров быка. Предчувствуя подобное развитие событий и довольно неприглядную в этой связи перспективу, Крисс решил форсировать свои дела. Пригласил нужных людей, нашел партнеров в Германии, провернул несколько довольно-таки рискованных операций, отработав каналы вывоза капиталов за кордон, грамотной их стирки в офшорных зонах и благополучного возвращения на родину. Так, в результате, появилась на свет совместная с немцами акционерная компания. С офисом в Германии, десятком филиалов в крупнейших городах России и консультативным советом, в котором числились имена известных экономистов, юристов и политиков России и Германии.
        Считая себя истинным патриотом родного города, Нестеров вкладывал в городскую недвижимость, в которой видел весьма перспективное для себя - и акционерного общества, разумеется, - будущее, немалые средства.
        Геннадий, склонный больше к авантюрным действиям, занимался страховыми компаниями, что-то у него получалось, что-то - не очень, но помощником Виктору он так и не стал.
        Когда же кончился срок депутатских полномочий Максима, а с новой избирательной кампанией родной дядя, в общем, не спешил ему помогать - цель перестала оправдывать вложенные в нее средства, - пришлось Максу поневоле переключиться на конкретные дела холдинга. И, между прочим, сам Виктор Михайлович охотно передал в руки племянника ряд направлений, которые требовали постоянного и пристального Надо правду сказать, здесь неожиданно открывшиеся организаторские способности Макса оказались как нельзя к месту.
        Дела двигались успешно - до позапрошлого года, когда возник первый и серьезный конфликт между родственниками, конфликт, который, будь он трижды проклят, длится, то немного затихая, то разгораясь с новой силой, и по сей день...
        И даже не в том дело, что попросту увел Крисс у Макса красивую девку, да и не сам увел, а она явилась за спонсорской помощью - есть все-таки разница. А что не отдал ее обратно - это уже другой базар...
        И не то стало причиной разрыва, что категорически отказался Виктор Михайлович поощрять очередные аферы зятя, а когда того взяли-таки за жопу, сказал, что оплатит любого, самого дорогого адвоката, но велел передать родственникам, что, кроме этого, больше и палец о палец ради них не ударит. Да нет, ударил бы, и не раз, кабы случилась действительно крайняя нужда! Но когда человек сам в петлю лезет и никто ему при этом не указ, извини, хозяин - барин!
        И в конце концов даже не трагическое недавнее событие, закончившееся нечаянной и глупой смертью Вадима, - вот уж истинно, если Господь Бог захочет крепко наказать, так лишит тебя разума! - стало последней каплей, обратившей неприятие и постоянные семейные размолвки в лютую ненависть.
        Ну вышло так, что схватились между собой охранники его, Крисса, и "псковская" братва, которая считала Макса - Вампира своим паханом. Именно они и присвоили ему эту кликуху, знать, было за что... Короче, считали - и хрен бы с ними! Разобрались бы позже. Так нет, надо ж было Вадьке, меньшому, сукиному сыну недоделанному, за ствол хвататься, размахивать, угрожать... Честь братца, стало быть, защищать! А ствол- то, он всегда одним нехорошим качеством обладает: если достал, так уж стрелян, а то не хрен и дергаться. Короче, спровоцировал, можно сказать, Вадима ствол, оказавшийся в его напряженной руке. Пальнул не по делу и уложил наповал Кольку-спорщнка. Но ребята Крисса - это ж тебе не отморозки какие-нибудь, они с ходу и грамотно положили рядом с Серегой виновника убийства, - мол, теперь квиты, нет базара! И братве Макса посоветовали не рыпаться и не психовать. Во избежание, так сказать. Крутые парни, многие из них Чечню прошли, им ли каких-то там "пскопских" бояться? Так и доложили потом хозяину, не снимая и с себя, однако, части вины. Но - части, поскольку первый выстрел последовал не от них.
        Тогда же, говорят, и поклялся Макс жестоко отомстить за смерть брата. Ну а мишенью своей мести, можно прикинуть даже и без напряга, наверняка обозначил родного дядюшку. Вот как обернулись, к слову сказать, бывшие благодеяния! Справедливо замечено: не делай людям добра, ибо не оценят, но завистью и подлостью своей поганой загонят под крышку...
        Суть же основного конфликта заключалась в том, что Макс - то ли в силу своего наглого, отмороженного характера, то ли оттого, что успел в Думе откусить таки от властного пирога, и ему это понравилось, не желал терпеть над собой ничьей власти. Он и корону-то купил себе за сумасшедшие бабки только из-за того, чтобы покрепче досадить дядьке, попытаться вышибить стул из-под "смотрящего". Беспредел, одним словом. А еще он на "общак" глаз положил, но и тут ему "смотрящий" мешал. Вот и принялся он тогда, при полной поддержке "псковской" братвы, по-крупному теснить в Питере все остальные группировки - где конкретным подкупом, где нахрапом, а иной раз и с помощью кровавых разборок. Привыкший держать криминальную власть в городе в своих руках, Крисс даже растерялся. Назначил стрелку племяннику, но тот готов был только диктовать свои условия. И ни черт, ни угроза собрать "воровской сходняк" его не колыхали. Опасное, между прочим, заблуждение.
        А тут еще, как назло, одна за другой навалились неприятности в головном офисе "Нормы", что находится в Дюссельдорфе. Там, у подъезда собственного дома, был слишком уж демонстративно и вызывающе, на глазах не менее двух десятков случайных прохожих, расстрелян президент Норденкредит-банка Герхард Шилли, с которым Нестеров был лично знаком. НКБ обслуживал "Норму" с первых дней ее существования. И это был чрезвычайно серьезный удар. Нестеров собирался в ближайшие дни вылететь в Дюссельдорф, чтобы на месте разобраться с делами своей компании. И грешил он, конечно, все на того же Макса - Вампира: слишком внаглую пошел, отморозок...
        Темно-красный джип неожиданно поехал не в сторону Усачевского рынка, как предполагалось, как даже уверены были мотоциклисты, а в противоположную - к метро "Спортивная". Зачем? Почему?! Наблюдатель, следующий за джипом, растерялся. Ведь если так, то надо срочно вызывать партнеров, на ходу менять тактику, изыскивая максимально безопасные для себя варианты. Уж собой-то рисковать- ради какого-то русского мафиози - никто из них не собирался.
        По неоднократно выверенному плану этот "крутой русский мафиози" должен был двигаться в сторону Пироговской улицы, затем выехать на Ростовскую набережную Москвы-реки, по Бородинскому мосту переехать на Бережковскую набережную, ну а там уже совсем рядом гостиница "Рэдиссон-Славянская", где мафиози завтракает. Ровно в десять часов утра и вдвоем с балериной из Мариинского театра оперы и балета Санкт-Петербурга. Такая точность достойна уважения. Во всяком случае, мотоциклист Луиджи Сантини не испытывал в отношении "заказанного лица" ни малейших негативных эмоций, скорее, даже некоторые симпатии. Но это к делу не относилось...
        Однако почему привычный маршрут неожиданно сменился? Возможно, клиент почувствовал за собой наблюдение? Нет, этого быть не могло, изучение распорядка его дня велось с соблюдением строжайших законов конспирации. От кого-то ему стало известно о том, что его заказали? Такое исключить нельзя, но сам заказ по этой причине отменять никто бы все равно уже не стал. А что, если просто у него сменились личные планы? Или неожиданно обнаружилось экстренное, неотложное дело? Нехорошо, неправильно, но, так или иначе, придется срочно переходить к запасному варианту - заранее продуманному, как говорится, на крайний случай. А еще и по той простой, в общем, причине, что акция должна быть проведена именно сегодня и течение ближайшего часа. Таковы условия: пути отхода определены, транспортная поддержка обеспечена, авиабилеты приобретены и сам Москва - Милан состоится, ибо никаких реальных помех для него просто не существует.
        Еще минута-другая раздумий, груди тесно затянутой черную кожу куртки, произвольный выдох, принесший облегчение: пошел в сторону моста.
        теряя больше драгоценных минут, Луиджи включил переговорное устройство в своем шлеме, вызвал Марио с Тони и сказал с легкой иронией:
        - Мальчики, мы на Хамовническом валу, вы представляете себе примерно, где это?
        - Играем запасной вариант, Jly? - после корот паузы спросил Тони. - Берем у Киевского или подальше?
        "А он ничего, соображает, - одобрил довольный Луиджи предложение Тони, - а кажется - тугодум..."
        - На площади у вокзала очень шумно, могут возникнуть нежелательные сюрпризы. Предлагаю на ближайшем светофоре. Там индивидуальный переход. Я успею. По местам!
        Дальнейшие действия троих мотоциклистов выглядели так, будто действительно каждый их шаг был расписан по секундам.
        Тони с Марио, дежурившие в ожидании джипа у выезда на Пироговскую улицу, резко взяли старт и понеслись в сторону Бородинского моста, а затем, перебравшись на противоположный берег реки, ринулись но набережной мимо вокзальной площади и огромного гостиничного комплекса в сторону Краснолужского моста.
        Луиджи, следовавший практически по пятам джипа и знавший, что мафиози терпеть не может превышения скорости без крайней нужды, легко обошел сопровождаемую им машину уже при выезде на набереж и, добавив газу, быстро умчался вперед. Он знал то место, которое наметил в качестве одного из запасных вариантов. Рядом с автобусной остановкой, на набережной, был установлен светофор, который при необходимости могли перевести на красный свет пешеходы. Всего какие-то секунды, но они давали им возможность приостановить поток машин и пересечь проезжую часть без опасения, что на тебя кто-нибудь наедет.
        Он проехал светофор на зеленый свет и немедленно притормозил. Оставив двигатель работающим, подошел к светофору и остановился в ожидании джипа, который был ему хорошо виден издалека. Солнце весело бликовало на его алой поверхности. Справа, со стороны Киевского вокзала, послышался нарастающий треск мотоциклетных двигателей. Луиджи оглянулся: никаких прохожих рядом не было, и если кто и собирался переходить дорогу, то это разве что он сам.
        За джипом следовали две или три машины, дальше набережная пока была пустая. Но с обратной стороны, следом за мотоциклистами, двигался плотный поток машин. Ничего страшного, это не проблема. И Луиджи начал мысленный отсчет...
        Вот джип приблизился настолько, что красный свет еще должен был его остановить. Итальянец давно усвоил эту странную привычку русских проскакивать на красный свет. Это у них называется: "на авось". Полицейский не заметит нарушения, а если и заметит, не догонит, потому что гоняться за нарушителем - здесь, в России, занятие неинтересное и опасное. Итак, джип - на позиции! Тони с Марио сбрасывают газ, ожидая действий Луиджи. И координатор нажимает кнопку переключения светофора.
        Вспыхивает красный глаз. Луиджи делает решительный шаг на проезжую часть. Машины с обеих сторон резко тормозят, разрешая ему перейти дорогу. Он делает еще шаг-другой, опасливо при этом озираясь. Человек на переходе, облаченный во все черное и со шлемом на голове, фигура, разумеется, необычная и наверняка сразу привлекающая к себе общее внимание. Настает момент фиксации - глаза возможных будущих свидетелей обращены исключительно к нему.
        А в этот момент два мотоцикла почти бесшумно трогаются с места и, пересекая осевую линию, объезжают джин с обеих сторон. Мгновенная остановка, в руках Тони и Марио возникают короткоствольные, очень удобные в таких ситуациях, автоматы "Агран-2000", одновременно гремят очереди и сыплются стекла по бокам джипа. Мотоциклы тут же с ревом бросаются между стоящими позади расстрелянного джипа машинами, выскакивают на свою сторону дороги и с огромной скоростью, как на трассе кольцевых гонок, уносятся по набережной.
        На пешеходном переходе же испуганно мечется фигура в черной коже. Еще миг, и человек кидается обратно, с ходу вскакивает на свой мотоцикл и с ревом несется по направлению к Киевскому вокзалу. Его еще никто не преследует, потому что никому и в голову не приходит, что это надо делать...
        Тони с Марио, не увидев за собой погони, быстро домчались до Краснолужского моста и свернули на Потылиху. Оба отметили про себя, что координатор Луиджи заранее предусмотрел и этот вариант. Во дворе ближайшего дома стояла крытая грузовая машина с наклонно опущеным до земли задним бортом. Мотоциклисты, ни слова не говоря водителю в зеленой бейсболке, который курил рядом, по очереди вкатили в кузов свои мотоциклы и сами остались в кузове, после чего водитель, выплюнув окурок сигареты, включил автоматику, поднял и закрыл задний борт. Через несколько минут грузовик влился в поток машин, едущих на Мосфильмовскую улицу...
        А Луиджи, тоже никем не преследуемый, спокойно зарулил под арку дома, рядом с гостиницей "Украина", выключил двигатель, снял с головы шлем и сунул его в багажную сумку, закрепленную позади сиденья, откуда достал длиннополый светлый плащ, который надел на себя, полностью скрыв черную кожу костюма, забрал сумку и вошел в ближайший подъезд. Его работа
        - Машинку оставишь в "порту" на стоянке, ключами... Сечешь, макаронник?- и криво ухмыльнулся.
        -
        Луиджи, как уже сказано, умел все просчитывать вперед и никогда не ошибался. Оттого и жив. И улыба
        4
        четко осознала, что которое оказывает Максим, идет камешков красивых тряпок: от-кутюр, ну и "выходов свет".
        жон. Не знаю, что и делать... Почитай, почитай, иногда полезно знать, с кем в кровать ложишься.
        Шлепнул ее по-приятельски по крепеньким ягодицам, подмигнул и отправился по своим делам.
        А Светлана ушла в отведенную ей комнату с широкой постелью - уже видела, даже прикинула привычно и подумала: а что нового-то? Что здесь необычного? Кто из ее творческих соперниц, иначе говоря, коллег по цеху, подсчитывал, в скольких постелях надо перебывать, пока своей цели добьешься?..
        Книжку, которую Нестеров посоветовал ей почитать, написал известный психиатр Ганнушкин. Светлана слышала эту фамилию и даже припомнила, в какой связи. В самой элементарной. "Вот, - говорят, - очередного психа к Ганнушкину повезли". Оказывается, тот самый.
        Конечно, скрупулезно изучать довольно приличный труд "Психология и психоанализ характера" было нелегко, да она и не собиралась. Виктор Михайлович назвал Макса параноиком, вот про это и надо, чтобы понять свои собственные ощущения, которые до сих пор ее беспокоили. И нашла-таки почти целую главу.
        Ганнушкин писал, что параноики крайне эгоистичны, привержены идее своей исключительности. Вся окружающая их действительность имеет для них значение и интерес только потому, что она касается их личности. Их мысли и переживания сосредоточены на узком круге "сверхидей", центральное место в котором занимает их собственная личность. Их нетерпимость и конфликтность приводят к агрессивным посягательствам на личность. Такого рода психопаты отличаются способностью к чрезвычайному и волевому длительному напряжению, они упрямы, настойчивы и сосредоточены на, своей деятельности...
        Светлана задумалась. Вот и объяснение тому, что
        Макс целых четыре года был депутатом Госдумы, и никто ни в чем его не заподозрил: конечно, это же длительное волевое напряжение. Интересно. И она продолжила чтение.
        Дальше было сказано, что если параноик приходит к какому-нибудь решению, то он ни перед чем не останавливается для того, чтобы привести его в исполнение. Жестокость подчас принятого решения не смущает его, на него не воздействуют ни просьбы ближних, ни даже угрозы власть имущих. Да к тому же, будучи уверен в своей правоте, параноик никогда не спрашивает советов, не поддается убеждению и не слушает возражений.
        В борьбе за свои воображаемые права параноик часто проявляет большую находчивость. Он умело отыскивает себе сторонников, убеждает всех в своей правоте, бескорыстии, справедливости...
        "Ну точно, - подумала Светлана, вспомнив "выходы в свет" и поведение Максима. - Убеждать он умеет..." Впрочем, данная мысль показалась ей неискренней, вероятно, таким вот образом она сама хочет как-то оправдать свое поведение. Меня, мол, убедили, я и поверила! Худо ведь, объективно относясь к себе самой, понимать, что никто тебя, дорогая моя, в кой- ку-то "за ухи" не тянул, сама пошла. А про Макса - верно. Вот и дальше...
        Группу психопатов заторможенного типа представляют прежде всего шизоидные, отличающиеся агрессивностью. Это холодные энергичные натуры, способные иногда к чрезвычайной жестокости не из стремления к причинению мучений, а из безразличия к чужому страданию. У шизоидов агрессия не вязнет в мазохистском болоте. Она попросту разрушается. Когда она вздымается, возникает ощущение всемогущества, поскольку оно не подвергается проверке реальностью. При шизоидной психопатии сексуальное поведение отличается импульсивностью, нелепостью, становится плодом эротических переживаний и фантазий. Сексуальные правонарушения, совершенные больным шизоидной психопатией, часто включают элементы ритуальности, субъективного символизма, иногда отличаются изощренной жестокостью, истязаниями, приводящими к смерти жертвы...
        "Господи, этого еще не хватало!" -едва не воскликнула Светлана и снова, как однажды, увидела перед собой, точнее, прямо над собой желтые и страшные глаза Максима - теперь она осознала, - с тонкой расчетливостью наблюдавшие за нею, распростертой на кровати. И чуть не завопила от страха.
        Вечером она пересказала свои впечатления от прочитанного Виктору Михайловичу, удивляясь его невозмутимому, словно мудрому, спокойствию. А после небольшого, почти скромного ужина, то ли от ощущения одиночества, то ли для того, чтобы окончательно избавиться от страха, она оказалась в постели Нестерова и не пожалела об этом.
        А утром он, в свою очередь, рассказал ей о том, какие шаги уже предпринял касательно ее желания перебраться в Москву, в Большой театр.
        Бывает: как с утра настроение не задалось, и все тут! Хмурься не хмурься, а приходится терпеть самое себя. Нет хуже состояния. Это еще хорошо, что ее Виктор понимает. Просто подмигнет и промолчит: мол, образуется... С Вампиром бы такое не прошло. Он однажды в аналогичной ситуации криво этак поглядел на нее и вдруг сказал - вроде бы с усмешкой, несерьезно, но такое, отчего у, нее в буквальном смысле чуть матка не опустилась. "Что значит - настроение? Откуда оно у тебя может быть? Ты мне гляди, а то кликну сейчас пацанов, так они его вмиг тебе исправят... хором" И страшненько ухмыльнулся. Она тогда прямо вспыхнула: "А ведь может... вампир проклятый". Хорошо, что удержала свой язычок...
        Потом она узнала: у Виктора Михайловича с Максом стрелка была. Неизвестно, о чем они там между собой договорились, к какому соглашению пришли, но Вампир от нее вроде бы отстал, а то ведь не раз уже слышала от посторонних его угрозы. Тогда же Виктор и приставил к ней своего телохранителя, а тот не отпускал ее одну ни на шаг, просто до смешного доходило... Ну а в Москве стало проще- здесь Макс ее больше не преследовал и не угрожал. Зато, когда переехали, стал отчего-то все чаще хмуриться Виктор. Он своими проблемами с ней обычно не делится, но она-то видит, что у него не все в порядке. Сперва думала: уж не из-за нее ли, но скоро сообразила-таки, что она, в сущности, и для Нестерова тоже нечто вроде забавной .игрушки, правда, на сей раз в руках не испорченного негодяя, стремящегося все неугодное себе поломать, чтоб другим не досталось, а человека, умеющего хотя бы ценить красивые вещи. И все-таки - вещь, а не одушевленная самостоятельная личность... А она разве не догадывалась, на что подписалась?.. Вот и помалкивай в тряпочку, нечего из себя оскорбленную невинность разыгрывать...
        Конечно, Виктор ни в какое сравнение не идет с Максом, куда тому до дяди - можно сказать, во многих отношениях! Но пытающейся хотя бы выглядеть свободной Светлане, с ее богемным отношением к своей жизни, все больше не нравилось словно бы наигранное, а не искреннее, не врожденное отношение Виктора ко всему, что его окружало, включая даже личный распорядок дня. Напрашивалось невольное сравнение: будто в тюрьме, где каждый шаг регламентируется законом либо местным начальством. Поначалу сравнение показалось нелепым, слишком надуманным, но потом она вспомнила, что рассказывал ей Макс о своем дяде, и Светлана невольно задумалась. И прежде всего над своим будущим. Не вечно же ей "утешать" бывших уголовников, тем более что ни ей, ни уж, конечно, им не дано в точности предугадать даже не самое отдаленное собственное будущее. Естественно, что на фоне таких "крамольных", в сущности своей, мыслей Светлана раздражалась все чаще и чаще - и по поводу, и порой без всякого повода. Портила настроение себе, Виктору, что в конечном счете обратно на ее же голову и сваливалось, усугубляя капризы и доводя их едва ли не
до конфликтов. Она понимала, что однажды Нестеров может вдруг плюнуть на все ее капризы, выгонит к чертовой матери - и хана тогда и Большому театру, и благополучию, и многому другому, что давно стало привычным в жизни. Понимать-то умом понимала, а все равно будто кто-то ее подталкивал под локоток, провоцировал... Характер, что ли, такой сволочной? Вроде нет. Тогда отчего же? Это ведь большое везение, что Виктор чаще всего относится к ее капризам именно как к капризам, и не более. Нет, надо, конечно, иметь совесть...
        Вот так Светлана в какой-то уже бессчетный раз решила для себя, но тут же едва не взорвалась. Ну почему, черт его задери, нужно обязательно именно с утра, именно в воскресенье и именно ехать в проклятую, надоевшую хуже горькой редьки эту "Славянскую"?! Неужели в столице нет более подходящих мест для обязательного десятичасового завтрака?! Что там, медом ему намазано?! Ну если ты хочешь обязательно куда-то ехать, где-то "производить впечатление", то почему это необходимо делать исключительно в "Славянской"? Где каждый второй посетитель - в любое время дня или ночи - откровенный бандит, достаточно взглянуть на их морды, в их глаза, не говоря уж про их "прикид".
        Виктор Михайлович, душевный настрой которого, по всей вероятности, был ничуть не лучше, чем у его дамы, будто разгадал ее мысли. Повернулся к ней, посмотрел с легкой усмешкой и сказал:
        - Я в принципе не настаиваю сейчас, чтобы ты там торчала со мной... Просто хочу тебе напомнить, - тон его стал жестче, - что завтрак для меня еще и работа. По правде говоря, чаще получается именно так. А если тебе скучно, я не настаиваю. Дима высадит нас с Олегом, а тебя отвезет туда, куда ты скажешь. Но он будет с тобой. И когда я освобожусь и позвоню, вы подъедете за нами. Устраивает такой вариант?
        Она молчала, раздумывая. И это вызвало его раздражение:
        - Ты можешь ответить по-человечески?! Без вечных своих фокусов... мать их...
        - А ты можешь не кричать на меня?! - взорвалась, в свою очередь, Светлана. - И оставь, пожалуйста, свою матерщину для тех, на кого распространяется твоя власть! А я тебе - не игрушка! И не прислуга, чтобы мною помыкать!
        - Дурь собачья... - пробормотал он, остывая. - Кто тобой помыкает?.. Вон шнуровка порвалась, - он ткнул пальцем в загорелую до бронзового цвета икру ее роскошной ноги, закинутой на другую ногу. - И что у тебя за манера такая -ляжки выше головы задирать? Ты не в театре у себя. И зрителей здесь нет! Сядь нормально, не дразни ребят...
        - Да не дразню я никого, - огрызнулась Светлана. Но вольготно закинутую действительно выше головы ногу опустила и, согнувшись, сперва раскрутила, а затем, связав оборванные кончики, начала заново затягивать шнуровку золотистой, сшитой по греческому образцу сандалии. - А что у тебя хоть за дело-то? Надолго? Может, мне и нет смысла куда-то ехать, а, Витя?
        По ее мягкому тону он понял, что она пошла на примирение. И сам расслабился.
        - Понимаешь ли, какая беда... Не помню, говорил тебе, нет? Буквально днями Герхарда замочили какие- то суки... В Дюссельдорфе...
        - Это твой банкир? - Светлана искоса, не поднимая головы, взглянула на него. - Ты говорил. Кого-то подозреваешь?
        :- Подозреваю - не то слово. Я почти уверен. Почти... И велел проверить. Если только подтвердится... Словом, сейчас у меня стрелка с председателем совета директоров НКБ, он вчера прилетел. Надо срочно перетереть... Я уж думал было лететь к немчикам, а тут он сам объявился.
        - Ты ж и меня хотел с собой взять! Или уже забыл?
        - Я вообще ничего в жизни не забываю, уж тебе-то пора бы это знать. Ничего, не теперь, так позже слетаем. У меня там все равно свой интерес имеется, ну а ты отдохнешь, что ли... на альпийском курорте. Как раз к новому твоему московскому сезону. Есть одно классное местечко, Гармиш-Партенкирхен называется. Я бывал. Мне нравится... Даже виллу одну себе присмотрел. Вот, может, заодно и это перетрем.
        - Да что у тебя одни бесконечные терки! Ты что, и с этим немцем на бандитском языке разговариваешь? Или как там у вас положено? Ботаешь?
        - С чего ты взяла? По фене уже никто в бизнесе не ботает! Ха! Небось Макс научил, да? С него станется... Ух, е-о-о!
        От резкого, непредвиденного торможения Нестерова швырнуло лицом на спинку переднего кресла. Светлана тоже едва удержалась, чтобы не упасть на пол салона, но головой ударилась довольно-таки больно.
        - Ты чего?! - заорал Нестеров на водителя. - Дрова везешь?!
        - Да светофор, мать его! - Олег выругался и обернулся к хозяину. - Я ж велел вам пристегиваться! Ну, Виктор Михалыч! Ну, е-мое!
        - При чем здесь твой светофор?! - продолжал кричать Нестеров, обеими ладонями растирая ушибленное лицо - показалось, будто на какой-то миг он даже ослеп.
        - Он же всегда тут зеленый! - выкрикнул водитель Дима - бывший спецназовец. И вдруг завопил истошным голосом: - Ложись!!!
        Но его крик остановил - или оборвал - громкий треск автоматных очередей, от которых в одно мгновение осыпались затемненные стекла джипа и залязгала красная металлическая обшивка, превращаемая в решето.
        Светлана, в буквальном смысле уткнувшаяся носом в пол салона, почувствовала, как в ее спину воткнулись сотни колючек, затем ее остро обожгло, и следом сверху обрушилась совершенно уже неимоверная тяжесть, согнула ее, сплющила, сдавив тело девушки пополам, несколько раз дернулась и затихла. А Светлана, не в силах и рта открыть, чтобы набрать хотя бы воздуха в стиснутую грудь, ощутила, как на ее обнаженную спину, опаленную сильной болью, полилось что-то мокрое и горячее, стекая на пол по согнутым плечам и шее. И Светлана потеряла сознание...
        - Александр Борисович...
        - Внимательно вас слушаю, Константин Дмитриевич, - перебил позвонившего Турецкий. - Костя, если ты способен подождать ровно десять минут, я припаду к твоим стопам, и мы решим все насущные вопросы, которые с раннего утра мучают твою прокурорскую душу. Подождешь?
        - Да я, собственно, затем и звоню, чтобы напомнить: ровно через десять минут будь любезен явиться вместе со своими орлами ко мне в кабинет.
        - М-м-м... Орлы, кажется, не были предусмотрены, нет? Или я чего-то... подзабыл?
        - Считай, что "или". Курбатов, Поремский, Елагин - эту троицу захвати. Остальные мне пока не нужны.
        - Пока?
        - Не теряй времени.
        - Слушаюсь, шеф. Ты у меня хоть и бывший, но...
        - Давай без "но". Жду.
        - Плохи дела. - Турецкий покачал головой и положил трубку на аппарат. - Не завидую я вам, ребятки, что-то Костин тон мне не очень нравится. Сознавайтесь, натворили чего-нибудь, о чем я не знаю?
        Рюрик Елагин, Владимир Поремский и Саша Курбатов, сидящие у приставного столика напротив Турецкого, переглянулись, но промолчали. И только Поремский, встряхнув соломенными волосами и пожав плечами, заметил не очень, впрочем, уверенно:
        - То, что известно нам, Константин Дмитриевич знать просто не может. Если кто-то из нас же не проболтался. Сашка, колись!
        - Я - точно нет! - с ходу отмел от себя любые подозрения крупный и скорее накачанный, нежели толстый, Курбатов.
        - Та-ак, - многозначительно кивнул Турецкий. - А ты, Рюрик, что скажешь?
        - Ничего не скажу, - с наигранной застенчивостью во взоре ответил всегда несколько мечтательный и задумчивый Елагин. - Даже если пытать станете, ничего у вас не получится, Сан Борисыч. Ни-че-го-шень-ки!
        - Давай ты, Володька, а то ведь и в самом деле подвешу к потолку и огонь разведу под ногами.
        - Ладно... Можно, ребята?- обернулся Поремский к друзьям.
        - Валяй, - хмыкнул Курбатов и отвернулся к окну.
        - В общем, Сан Борисыч, мы не виноваты. Они сами виноваты.
        - Кто - они?
        - Ментяры... - почти шепотом произнес Поремский. - Мы после футбола в Лужниках пошли пивка попить, а эти засранцы привязались. То мы громко разговариваем, то, понимаешь, ненормативная лексика откуда-то у нас появилась, а мы - ни сном ни духом, вы ж нас знаете. Я им говорю: ребята, отвалите, дайте от вас отдохнуть. Никакого впечатления. Короче, откровенно нарывались. Ну и что, ксивами своими в морды их сопливые тыкать? Охамели, короче, решили, что тех, которые перед ними не расшаркиваются, можно давить. Так, ребята?
        - Без вопросов, - кивнул Курбатов. - Они нашли, говнюки, к кому привязаться. К Рюрику, даром что интеллигент! "Ты, - говорит один, - черножопый, рожа твоя мне не нравится! А ну предъяви паспорт и регистрацию!" И палкой своей тык ему в пузо. Ну а я не стал дожидаться и предъявил вместо Рюрика. Прямым в челюсть. Второй хрен схватился было за пушку, но его Володька успокоил. А потом недопитое пиво им на головы вылили, чтоб они очухались, и объяснили - ей-богу, исключительно на словах! - что ведут они себя крайне недостойно. А оружие и документы у обоих забрали - от греха. Володька их в пакет из-под рыбы сунул и закинул дежурному в Хамовниках, без долгих объяснений. Мол, в Лужниках базар был, чего-то не поделили, пендюлей, говорит, какие-то нахалы вашим надавали и разбежались. А это мы на месте происшествия подняли, чтоб не пропало. А кто там, чего - нам неизвестно. Вот и вся интрига. Дежурный пока свою репу чесал, Володька и слинял. Так что... мы нигде не засветились. Ну а тот, который первым напросился, пусть теперь лечится. Они, кстати, оба были под банкой, причем заметно.
        - Ох, ребятки... - только и мог что печально вздохнуть Турецкий. - Мало вас родители в детстве пороли... Хотя о тебе, Володька, речи нет... - поправился Александр Борисович, вспомнив, что отец Поремского, командир легендарной атомной подводной лодки, затонувшей в Атлантике, к такому способу воспитания сына отношения просто не мог иметь, погиб, когда Володька был совсем маленьким.
        Это могло относиться разве что к профессорскому сынку Курбатову, который, между прочим, благодаря исключительно собственным способностям и решительному характеру к тридцати годам стал заместителем прокурора Сахалина. И это - не хухры! Либо к Елагину. Но Рюрик хоть и происходил из потомственной рабочей семьи, зато выгодно отличался от своих друзей особой какой-то интеллигентностью и воспитанностью. Ладно, не в том суть. И вызывает Меркулов Александра Борисовича вместе с молодыми "важняками" Генпрокуратуры вряд ли по этому поводу: если ребята говорят, что нигде не засветились, значит, так оно и есть, им верить можно.
        - Сейчас пойдем. А я все, что хотел вам сказать на прощание, сказал, парни. Опять же и Висбаден от России не так уж и далек. И телефонная связь с ним прочно налажена. Можете звонить мне в Висбаден по любым вопросам... - Турецкий вдруг словно задумался. - Симпатичный город, этакий маленький Париж, как они себя называют... Бывал я там, да... Так вот, звонить по любым делам, кроме пустяковых. Европол все же организация солидная, что бы мы с вами ни говорили. Как и Евроюст. Я не уверен, что моя командировка надолго, но соответствовать, во всяком случае, придется. И вы тут без меня вообще ручонки-то не распускайте. Интеллигенты они! Ишь вы!
        - Что, вообще?! - возмутился Курбатов и встал - большой и, как уже сказано, обманчиво толстый.
        - Вообще - это я к слову, а речь в данном конкретном случае - о частностях. И лично у меня к вам нет претензий лишь в тех ситуациях, когда на кон поставлена высшая справедливость. Либо же все мирные методы воздействия исчерпаны безрезультатно.
        - Это устраивает, Сан Борисыч, - миролюбиво поставил точку Александр Курбатов - хулиган, драчун и матерщинник, но человек беспредельно отзывчивый и верный, о чем знали лишь те, кто действительно его знали.
        - Садитесь, - хмуро сказал Меркулов и потыкал рукой в направлении стульев. - Где кому удобнее. Чаю не предлагаю: некогда.
        - А я думал - не заслужили, - негромко, будто самому себе, прокомментировал Поремский.
        Меркулов вскинул на него быстрый и острый взгляд и хмыкнул. Но мрачного выражения лица не сменил. Хотя и мог бы. К Владимиру у заместителя генерального прокурора было несколько особое отношение, нежели к остальным присутствующим сейчас в его кабинете. Светловолосый и голубоглазый Поремский чем- то отдаленно напоминал пожилому Меркулову совсем молодого когда-то Сашку Турецкого. Все ж таки почти полтора десятка лет прошло в одном только этом здании на Большой Дмитровке, и Александр Борисович давно стал другим, и прежнего задора у него как- то поубавилось - а зачем это теперь нужно помощнику генпрокурора? Смешно... А вот у Владимира все это еще было и постоянно в нем бурлило, частенько выплескиваясь наружу. Вероятно, поэтому, сам даже над тем не задумываясь, Меркулов невольно переносил на Поремского часть своих симпатий, предназначавшихся прежде Александру Борисовичу. А может, глядя на него, сам Константин Дмитриевич вспоминал себя молодым. Или даже чувствовал - такая вот логика...
        - Я пригласил вас, господа... Прошу не отвлекаться, - он снова свел брови, услышав нечто, напоминающее смешки, - время наше пошло, как говорится. Итак, на минувшей неделе произошло сразу несколько событий, которые, можно предположить, никак не связаны между собою, однако нам предстоит это доказать. Либо убедиться в обратном. Что совсем не есть хорошо...
        - События уже озвучены в средствах массовой информации? - спросил Александр Борисович.
        - Ты опередил меня ровно на одну фразу. - Меркулов искоса посмотрел на Турецкого. - Возможно, что-то где-то и просочилось. Возможно, мы просто пока не знаем этого. А если и узнаем, я не уверен, что это нам здорово поможет в расследованиях. Я даже думаю, что скорее помешает...
        - Почему-то у меня, Константин Дмитриевич, появляется ощущение, что ты все больше входишь в образ известного Дельфийского оракула. Тот, помнится, тоже ничего конкретного не изрекал, но зато постоянно пугал население неопределенностью угроз, исходящих от богов. Многие верили. И боялись.
        - Оракул, да? Ладно, будет тебе прорицание. Прошу пока не перебивать и вопросы не задавать. Даю информацию. В прошлые выходные - не в эти, а, уточняю, в прошлые - в Санкт-Петербурге было совершено покушение на кортеж президентских машин, двигавшихся в Стрельну. Пострадала дублирующая машина. Покушение произведено женщиной, которая при взрыве сама и погибла. Не исключено - шахидка. Однако нигде ни одного слова об этом факте нет, и не ищите. Следствие ведет Федеральная служба безопасности. Далее. Я перечисляю только факты - без комментариев. На прошлой же неделе в немецких СМИ появились сообщения о том, что сотрудниками отдела финансовых преступлений Федерального криминального ведомства Германии в течение одного дня в Дюссельдорфе и других городах произведены обыски и выемка документов в двадцати восьми служебных помещениях и квартирах, принадлежащих российско-германской акционерной компании "Норма". Ей выдвинуто обвинение в отмывании средств преступных группировок из России. Впрочем, мы могли бы оставить сей факт без внимания, если бы не одно "но". Фактически одновременно были совершены дерзкие
убийства, жертвами которых стали в Германии: главный бухгалтер упомянутой "Нормы" Владимир Генрихович Меркель - он из наших, из русских немцев, - и чистый немец Герхард Шилли - президент Норденкредит-банка, обслуживающего финансовые дела компании. Оба проходили свидетелями обвинения по делу "Нормы". И, наконец, последнее: на Бережковской набережной, неподалеку от гостиницы "Рэдиссон-Славянская", совершено поистине голливудское, то есть в лучших киношных традициях, вызывающе наглое убийство одного из владельцев "Нормы", вора в законе и теперь уже бывшего известного питерского бизнесмена Виктора Нестерова. Все перечисленные события...
        - Включая и покушение на президентский кортеж? - спросил Турецкий.
        - Вот именно... Представляются кое-кому, там, - Меркулов мотнул головой к потолку, - дымом из одной трубы, понятно?
        - Ничего не понятно, - с улыбкой ответил Турецкий. - Я же не из озорства спросил про президента.
        - А я тебе и не ответил, потому что сам ничего не знаю. Но, видимо, есть какие-то причины, по которым... Одним словом, господа, достаточно предположений. Силы распределяем следующим образом. Убийством на Бережковской набережной занимается межрайонная прокуратура, что на Кутузовском проспекте. Дело поручается Курбатову с Елагиным. Там ведь не только убийство, там еще и какие-то заморочки, короче, побегать придется, разбирайтесь. А все следственные материалы, я дам указание, вам доставят немедленно. Теперь что касаемо Питера и непонятного покушения. Мы с генеральным прокурором предполагали отправить туда Александра Борисовича, поскольку ему, как говорится, расхлебывать питерскую кашу не впервой. Но... увы. Генеральный, зная, что Александр Борисович со дня на день готов покинуть нас и переместиться в Г ер- манию, предлагает ему совместить приятное, так сказать, с полезным, то бишь необходимым для нас. Другими словами, принять активное участие в расследовании событий, связанных с деятельностью "Нормы".
        - Интересные дела! - Турецкий недоуменно развел руками. - У меня, насколько я понимаю, были несколько иные задачи в Евроюсте. Разве уже что-то поменялось?
        - Объясняю, - лекторским тоном, почти брюзгливо ответил Меркулов. - Данное дело, коим вам, Александр Борисович, предстоит заняться, имеет самое непосредственное отношение к вашей будущей деятельности в Евроюсте. И Европол, и, соответственно, Евроюст созданы для противодействия преступным группировкам в области международной экономики. И поскольку на долю России, я имею в виду наших, отечественных уголовников, приходится весьма значительный процент в общеевропейской преступной деятельности, шеф Федерального криминального ведомства Германии Гюнтер Траутфеттер -такая вот труднопроизносимая фамилия - попросил в личном разговоре с нашим генеральным прикомандировать с российской стороны именно тебя. Почему - остается пока за кадром. Где ты уже успел с ним пересечься и чем ему понравился, ни генеральный, ни я не в курсе. Вы разве с ним знакомы?
        - Первый раз слышу эту труднопроизносимую фамилию... как ты говоришь? Траутфеттер? Нет, не знаю. Впрочем, у подлинной славы всегда найдутся неизвестные поклонники...
        Молодые следователи дружно расхохотались, а Турецкий даже не улыбнулся.
        - Молчу, нет слов... - на этот раз Меркулов развел руками. - Итак, можешь вылетать. Гюнтер ждет тебя. И последнее. В Питер предложено выехать мне. И с собой я забираю Поремского, поскольку и там придется хорошенько побегать, а я уже не в тех летах. Владимир, надеюсь, с твоей стороны возражений не последует?
        - Я готов.
        - Отлично, тогда выезжаем сегодня вечером, поэтому заканчивай срочные дела. Все свободны, а вас... Штирлиц, в смысле, Александр Борисович, я попрошу задержаться... - И улыбнулся: - На пару минут...
        Ну, прямо тебе - обергруппенфюрер, не меньше! То есть в переводе на российскую табель о рангах генерал- полковник, как Меркулов - в юстиции.
        - Саня, - сказал Константин Дмитриевич, когда "молодежь" покинула его кабинет, - я не хочу ничего
        тебе предрекать, но чутье мне подсказывает, что в деле этой "Нормы" есть какая-то неизвестная нам подлянка. Я обещал не комментировать фактической стороны, поэтому и не буду, но некоторые мысли - как бы Это сказать? - напрашиваются. И первая: лично мне известно - откуда, совершенно не имеет значения, - что табу на информацию о покушении в Питере наложил лично президент. Не исключаю, что ему не хотелось выглядеть в той ситуации в глазах его американского коллеги не самым лучшим образом. Но тут же возникает другой вопрос: зачем потребовалось, чтобы ты перед вылетом в Германию обязательно посетил президента? Эту информацию передал мне наш с тобой генеральный, и под строжайшим секретом,
        - Ничего себе секрет! - ухмыльнулся Турецкий.
        - Ты имеешь в виду - где знают двое, знает и свинья? Только ты учти на всякий случай, говорят, что у немцев нет такой поговорки, а ее придумал известный тебе автор Штирлица. Юлиан, я слышал, был талантлив на такие штучки. Поэтому нечаянно не попади впросак... А вот почему все-таки секрет- это серьезный вопрос. Я позволил себе поразмышлять и пришел к следующему. Если в Питере произошла попытка теракта, расследованием которого, естественно, занялась служба безопасности, засекретив, по обычаю, все, что нужно и ненужно, зачем им еще и заместитель генерального прокурора, когда эту чисто формальную работу могли провести и сами питерцы? Ведь так? Но если у кого- то все же просматривается некая связь между событиями в Петербурге, в Германии и в Москве, то напрашивается очень и очень неприятный вывод. Ты понимаешь, о чем я думаю?
        - Понимаю, но не произнесу вслух ни единого слова, не выскажу ни одной догадки. Даже и не проси.
        - А я и не прошу. У тебя назначено сегодня, к пяти.
        Я выеду ночным. Значит, вполне можешь взвалить на свои плечи такую малоприятную миссию, как проводить своего бывшего шефа на Ленинградском вокзале. Да и вообще, в чем дело?! Почему это именно я должен всегда провожать тебя, а? Ну ты и нахал!
        - Подумаешь, проводил за десяток лет пару раз, коньячку хлебнул - и все дела! А разговоров-то, разговоров!.. Ладно, уговорил. Поскольку мы с тобой до моего вылета в Германию, скорей всего, так больше и не увидимся.
        Едва Александр Борисович вошел в свой кабинет, раздался звонок городского телефона.
        - Слушаю, Турецкий.
        - Здравствуйте, Александр Борисович, -услышал он в ответ негромкий, низкий голос. - Вам передали по поводу приглашения?
        - Да, только что.
        - К вам подойдет машина...
        - У меня есть свой...
        - Ровно в шестнадцать, Александр Борисович, - терпеливо продолжил этот почти бас, - к вам подойдет машина марки "ауди", запишите или запомните номер... С федеральным флажком. Она привезет вас, и она же доставит обратно. Средства для записи вам не понадобятся. Всего доброго, до встречи.
        - До скорого, - ответил коротким гудкам Турецкий и взглянул на часы: половина третьего. Есть возможность позвонить Славке Грязнову и договориться о встрече на вечер. К тому же он наверняка что-то знал о стрельбе на Бережковской набережной.
        Вячеслав Иванович был на службе. С некоторого времени он возглавлял Управление по расследованию особо опасных преступлений Министерства внутренних дел, куда перешел из Главного управления собственной безопасности, и правильно сделал: все-таки он по духу истинный сыщик, а не контрразведчик там какой-нибудь. И уж точно не стукач. А так - как раз по его характеру.
        Итак, он услышал о некоторых изменениях в судьбе друга и немедленно откликнулся предложением встретиться, не откладывая. Что и было принято - где-нибудь в районе десяти вечера, чтобы как раз поспеть к ленинградскому поезду, а заодно и поговорить.
        Потом Александр Борисович навел порядок в бумагах, заваливших его стол. Часть передал секретарше - для дальнейшего продвижения по инстанции, другие запер в сейф - до своего возвращения, третьи отправил туда, куда им и следовало отправиться, то есть в машинку для уничтожения документов. Расправившись с делами, он взглянул на часы и отправился приводить себя в порядок перед зеркалом в туалете. Вымыл руки, причесался, поправил галстук, смахнул невидимые пылинки со своих генеральских звезд на погонах. И спустился к проходной - ровно в шестнадцать ноль-ноль. Точность- это великое достоинство. Он вышел на Большую Дмитровку, пряча во внутренний карман удостоверение, которое только что по привычке предъявил охраннику у турникета, и сейчас же рядом с ним мягко остановилась большая черная машина с трехцветным федеральным флажком на номере. Турецкий мельком глянул - тот самый, что был сообщен по телефону. Вышедший водитель предупредительно открыл заднюю дверцу, Турецкий сел, и машина поехала.
        Везли его недолго. Даже непонятно, зачем потребовался целый час, если встреча назначена на пять вечера, а выехали в четыре. Но так или иначе, а только без
        четверти пять Турецкий вошел в небольшую приемную, где поднявшийся ему навстречу молодой человек предложил присесть и спросил, чего он желает: чаю, кофе. или минеральной воды. Александр Борисович сказал: кофе. И на круглом столике перед ним появилась чашечка душистого кофе и несколько небольших замысловатого вида пирожных на тарелочке с голубой - в самом деле - каемочкой. Он выпил не торопясь и закусив парочкой тающих во рту пирожных. Снова поглядел на часы и внутренне усмехнулся: весь процесс его доставки в Кремль занял ровно пятьдесят девять минут, включая "кофепитие". Тут же поднялся со своего места молодой человек, вежливо улыбнулся Турецкому и показал рукой в сторону двери, ведущей, по всей видимости, в кабинет президента.
        Дверь отворилась.
        Турецкий вошел, одернув на себе мундир, от большого письменного стола к нему навстречу чуть раскачивающейся, привычной для тех, кто смотрит телевизор, походкой шел президент. Точнее, не шел, а просто сделал два шага навстречу и протянул в приветствии руку.
        Александр Борисович, чуть склонив голову, пожал сухую, крепкую ладонь. Ему нравилась рука президента. Так и должно ее чувствовать при рукопожатии - ни следа вялости или какой-то растерянности, что обязательно выдает потная ладонь.
        Президент показал на стул у приставного столика, сам уселся напротив, поправил пиджак, чуть поерзал на сиденье. То есть проделал обычные нормальные человеческие движения, устраиваясь удобнее, чем легко убрал бы напряжение гостя, если бы таковое присутствовало у того. Но Александр Борисович вовсе не собирался волноваться. Напротив, он весь отдался сейчас тому интересу, который привел его в этот кабинет.
        И в самом деле, произошли некие события - неприятные, это верно, но никто как бы и не собирался их связывать воедино, одной сквозной нитью. Однако она была. Иначе не сидел бы тут нынешний помощник генерального прокурора Турецкий, которого господин президент больше знал в качестве старшего следователя Управления по расследованию особо важных, а другими словами, особо опасных для государства дел. Ибо если на миг обернуться в прошлое, то Александру Борисовичу уже приходилось выполнять некоторые поручения президента, которые носили иногда скорее личный, нежели сугубо общественный характер.
        Итак, Турецкий был весь внимание. Его глаза невольно остановились на тоненькой черной папочке, лежавшей на столе - вероятно, какой-нибудь важный документ, касающийся темы их разговора, вряд ли президент держал бы перед собой что-то постороннее. И тот немедленно обратил внимание на взгляд Турецкого.
        - Как у вас дела, все в порядке?
        - Благодарю...
        - Готовы к новой своей роли? - Легкая усмешка едва заметно скользнула по губам президента.
        - Полагаю, особых проблем не должно возникнуть. В смысле - нерешаемых.
        Получалось так, что президент знает о новом назначении и, судя по его тону, одобряет такое решение. Насколько было известно и Александру Борисовичу, и в Министерстве юстиции, да и в самой Генеральной прокуратуре имелись в достатке и другие кандидатуры для участия в работе нового правого международного органа - Евроюст. Но остановились почему-то в конечном счете на нем, Турецком. Краем уха он слышал, что именно на его кандидатуре настаивал Европол, созданный по образцу Интерпола, но для решения сугубо европейских проблем с преступностью, в котором, как недавно стало известно, немалым весом - в прямом и переносном смысле - пользовалось мнение Питера Реддвея. Ну а уж старина Пит своих никогда не забывал. Тем более что Турецкий, или попросту - Алекс, как звал своего бывшего зама бессменный руководитель антитеррористической организации "Файв левел", был его личным и давним другом.
        - Рад слышать, - коротко бросил президент, становясь непроницаемо-серьезным и кладя ладонь на черную папочку. - Вот здесь, как вы сейчас поймете, есть материалы, разглашение которых нежелательно. Не по той причине, что они могут бросить... м-м... тень на... вы поймете, когда ознакомитесь. Но я хотел предварить ваше ознакомление следующим. На заре наших демократических реформ не все из нас - и я не представляю собой исключения - придавали особое значение тем или иным общественным организациям, советам, комиссиям и так далее, куда включали то или иное имя, часто без согласия последнего и даже не ставя его в известность. Узнавалось позже, постфактум, что, впрочем, чаще всего ничего не меняло, поскольку эти советы и комиссии как возникали, так и бесследно распадались, не оставляя после себя практически никаких реальных дел. Вот, собственно, небольшая преамбула. Посмотрите, а потом обменяемся мнениями.
        Турецкий принял папочку, открыл и увидел всего две странички с принтерным текстом. Попутно подумал, что выражение "обмен мнениями" на чиновничьем языке во все века означало одно и то же: пришел со своим мнением, а ушел с мнением твоего начальника. Видимо, и тут нечто похожее. Иначе зачем президенту потребовались какие-то невнятные оправдания в качестве преамбулы?
        Но уже через минуту Александру Борисовичу стало все понятно: он ведь умел читать и быстро и внимательно - одновременно. Перевернул вторую страничку, закрыл папку, подвинул ее в сторону президента и, взглянув ему в глаза, пожал плечами, как бы говоря тем самым, что не видит ни в письме, ни в ответе адресату никакого компромата. Но и спокойный, словно что-то про себя прикидывающий, взгляд президента его тоже не обманул. Ведь если и была какая-либо причина для волнений высшего государственного лица, то она, несомненно, коренилась именно тут, в этой папочке.
        Ну хорошо, президент сейчас проверил его реакцию. А дальше должно последовать объяснение. Не оправдание же! Этого еще не хватало!..
        Президент и не стал оправдываться. Просто повторил свою прежнюю мысль, сформулированную несколько иначе. Да, в то суматошное время, когда многое в жизни ломалось и менялось, иной раз и кардинальным образом, мало кто придавал значение разного рода говорильням, чисто номинальным присутствиям в тех или иных заседаниях либо комиссиях. Но - что было, то было. Тем более что и тот пост, который он занимал тогда в мэрии, как бы обязывал его формально значиться в каких-то бесконечных советах, где он, по правде- то говоря, никогда и не бывал.
        И здесь сам собой напрашивался некий скользкий момент. Хорошо, чисто номинальное упоминание твоего имени, в общем, лично тебя ни к чему не обязывает, это так. Хотя присказка "без меня меня женили" в данном случае звучала бы несколько сомнительно. Но ведь за таким, опять же чисто формальным, назначением иногда скрываются довольно приличные гонорары - именно за номинальное присутствие. А большего участия, прикрываясь единственно твоим именем, вполне возможно, от тебя и не требовали. Как тут быть?
        Президент, конечно, разгадал, о чем подумал Турецкий. И сказал, что после получения письма попросил соответствующую службу тщательно проверить любые финансовые поступления на свой счет в тот период времени. И ему было доложено, что никаких сомнительных денежных переводов от юридических и физических лиц, а также общественных и прочих организаций за указанный период не поступало.
        - А не сомнительных? - позволил себе слегка пошутить Александр Борисович.
        И президент так и отнесся к вопросу- как к дружеской шутке:
        - Ия, Александр Борисович, и моя супруга, говорю вам предельно откровенно, весьма щепетильны в этом плане. Я имею в виду любого рода приношения.
        Турецкий открыто улыбнулся. Президент - тоже.
        - Вы полагаете, что цепь событий, происшедших... точнее говоря, происходящих в последнее время, каким- то образом связана с данным посланием? Я имею в виду и обращение, и ответ?
        - Вероятно, вам будет виднее, если вы узнаете, что неделю назад здесь, в Москве, было совершено покушение на некоего Нестерова, который и являлся в те годы, о коих шла речь, владельцем фирмы "Норма", что, естественно, в силу преступного прошлого ее владельца, нигде не афишировалось. Это - первое. А второе - вчера, вам это наверняка еще неизвестно, во Франкфурте был убит наш консул в Германии Иван Матвеевич Герасимов. Для сведения: он родом из Питера и тоже в свое время, на заре, так сказать, демократических реформ, входил в состав консультативного совета указанной фирмы. И последнее. Автор этого обращения, - президент указал пальцем на черную папочку, - является родным племянником покойного Нестерова и тоже имеет преступное прошлое.
        - Опа! - совсем уж по-мальчишески отреагировал Турецкий, который, естественно, знал эту деталь из рассказа Меркулова на сегодняшнем совещании, но вовсе не был уверен, что она известна президенту. Ведь если тому было первоначально уже известно, с кем он имеет дело, мог бы и послать подальше. Или не мог?
        - Вас это удивляет? - по-своему понял его президент.
        - Очень сожалею, что чаще всего меня уже ничто не удивляет. Но это - частность. Вы полагаете, что мне придется заняться также и расследованием убийства Герасимова? Другими словами, прослеживается связь между преступлениями, о которых шла речь?
        - Вам виднее, Александр Борисович, здесь профессионал - вы.
        - Но тогда и недавнее питерское происшествие, расследование которого, насколько мне известно, предложено возглавить моему недавнему шефу Константину Дмитриевичу Меркулову, может иметь также какое- то отношение к данному обращению? - теперь уже Турецкий указал пальцем на папочку. - Или это уж слишком?
        На лице президента мелькнуло недовольство - просто мелькнуло и пропало.
        - Мне докладывали о террористке.
        - Не исключено. Но я не взял бы на себя смелость толковать данное происшествие в этом ключе, если бы в своей практической деятельности не сталкивался постоянно с тем, к сожалению, непреложным фактом, что сегодня методами международных террористов пользуются и отечественные бандитские группировки. Причем, в отличие от классического террора, они не берут на себя ответственность за то или иное свое кровавое деяние.
        - Увы, - вздохнул президент и сделал такое движение, которое можно было истолковать как сигнал к окончанию аудиенции. - Зная вас как умного и внимательного человека, я и пригласил вас для того, чтобы попросить в дальнейшем расследовании проявить максимум... э-э-э... тактичного отношения к определенным фактам. Отнюдь не жертвуя при этом вашими профессиональными и этическими убеждениями. Тем более - статьями закона.
        - Я понимаю ваше беспокойство и обещаю сделать все возможное, чтобы ответить на классический вопрос "Qui bопо?" - в чьих интересах?
        Да-да, - быстро подтвердил президент, - именно так. Кви боно?..
        - Где встретимся? - спросил Грязнов. - Ты - за мной или я - за тобой?
        - Если хочешь, подъезжай к Генеральной в районе одиннадцати, я тут кое с какими бумажками повожусь. Чистку конюшен устраиваю. А Костя на вокзал прибудет со своей свитой в лице Володьки Поремского, как обычно, к половине двенадцатого. Так что успеем.
        - Вооружение?
        - Традиционное.
        - Понял. До встречи...
        Последнее относилось к спиртному. Провожая, к примеру, того же Турецкого в Петербург, Костя привозил на вокзал фляжку коньяку - это уже на дорогу, благо она долгая, до самого утра. А Грязнов в таких случаях прибывал пораньше с поллитровкой того же напитка, которую они, как правило, успевали ополовинить до появления Кости, на что тот не обижался. Но теперь, поскольку Меркулов ехал в одном купе с Поремским, дорогу должен был обеспечивать Володь- ка. Александру же со Славкой оставалось их достойно проводить. Другими словами, постоянной Славкиной бутылки должно было для предотъездного тоста вполне хватить. Вот сколько полезной информации можно вложить иной раз всего в две короткие фразы: "Вооружение?"- "Традиционное".
        Поремскому, у которого все еще было впереди, Меркулов велел оставаться в купе, а сам вышел с Турецким и Грязновым на перрон. Они прошли немного вперед, чтобы иметь возможность спокойно поговорить. И Александр пересказал - не буквально, а в принципе - о своем сегодняшнем вояже в Кремль. "Черная папочка", как понял теперь Турецкий, оказалась для Меркулова полной неожиданностью, что Костя и не стал скрывать. И даже посмурнел от такого недоверия к своей персоне со стороны первого лица. Но Турецкий поспешил его успокоить, предположив, что, возможно, у президента был свой взгляд на этот счет. И он вовсе не собирался скрывать свою точку зрения от человека, которому и поручалось разобраться во всех этих делах, просто он мог не торопиться перегружать Меркулова недостоверной, по его мнению, информацией. Всему, мол, свое время. Так-то оно так, да что-то все-таки не складывалось ни с версией о "чеченском следе", ни с международным терроризмом. Конечно, пролита кровь неизвестной женщины, возможно, даже и шахидки, но что-то оставалось нарочитое, будто наигранное, в организации покушения.
        Ну, во-первых, дублирующий автомобиль - облегченный, не бронированный, потому его всего и посекло осколками. А за усиленной стенкой шофера даже не задело. Так что же тогда - действительно покушение? Или акт устрашения? Это ведь, как говорят в Одессе, две большие разницы. Соответственной окажется и реакция правоохранительных органов - тех, кто причастен к расследованию.
        Но тогда получается, что и "черная папочка" могла всплыть сейчас на свет лишь для того, чтобы помочь перевести стрелки? С международных террористов, пожелавших одним ударом избавиться от российского и американского президентов, на внутренние бандитские, так сказать, разборки местных уголовников, рискнувших устроить показательный фейерверк в надежде на то, что российский президент пойдет на определенные уступки? Кого-то освободит, кого-то помилует и так далее? А черт его знает, мотив достаточно реальный - опять же если рассуждать в свете "черной папочки". Если были террористы, то куда смотрели соответствующие спецслужбы? Грош им цена. А так - обычный, к сожалению, внутренний беспредел, против которого родной милиции не хватает сил бороться. Другой уровень, стало быть.
        Грязнов, который в силу занимаемого им в министерстве положения, был в курсе этого дела, но частично, в пределах, так сказать, высказался в том смысле, что по оценке взрывотехнической экспертизы на месте покушения сработал заряд взрывчатки от четырехсот до пятисот граммов в тротиловом эквиваленте. Ну и плюс начинка - железки всякие: болты и гайки. Да, шум, гром, урон, гибель смертника - в данном случае смертницы, - соответствующего диаметра и глубины воронка в асфальте. Однако для бронированного президентского лимузина это семечки. Тряханет крепко, испугает, но не до смерти. Значит, получается демонстрация? Ты, мол, не захотел помочь нам с этим, как его? А, с Геннадием Масленниковым. Вот мы тебе и покажем нашу силу и возможности. Реально? Вполне.
        Но у Турецкого появилось возражение, которым он немедленно и поделился с друзьями и соратниками.
        Если бы явилось желание, как уже сказано, перевести стрелки, содержимое "черной папочки" могло быть уже озвучено в соответствующих службах - это чтобы понапрасну не рыли там, где ничего нет. Однако материалы были открыты лишь ему, Турецкому, и в связи с совершенно конкретными событиями, то есть убийствами в Германии и в Москве, причем тех людей, которые имели прямое либо косвенное отношение к компании "Норма". В котором, как теперь известно, трудились или числились в консультативном совете конкретные лица. Не означает ли это, что президент уже давно решил для себя вопрос с покушением, организованным на Петергофском шоссе, а миссия Меркулова как раз и заключается в том, чтобы подтвердить данную версию? Германские же концы этой версии поручено раскрутить - или связать - именно Турецкому, верному ученику и продолжателю великого дела Константина Меркулова. Другой бы насочинял бог весть что, а с этими товарищами все давно ясно. Каково?
        И участники тайного ночного совета на перроне Ленинградского вокзала, возле уходящего в Северную столицу поезда, единодушно согласились, что так оно, скорее всего, и выглядит. А следовательно, не стоит торопить события, ибо всему свое время, и время всякому овощу на земле, и время собирать и разбрасывать камни и палки, мешающие на пути к постижению истины.
        Кстати насчет овощей.
        - Закусить-то у нас чем найдется?
        - А то!
        И троица генералов дружно отправилась в купе, ибо до отхода поезда оставалось как раз столько времени, чтобы дважды налить и выпить.
        Но Меркулов не был бы самим собой, если бы походя не заручился поддержкой Вячеслава Ивановича при первой же просьбе оказать максимальное содействие и помощь Курбатову с Елагиным, которые тоже занимаются тем же делом, но только в Москве.
        Грязнов встрепенулся. Он до сих пор как-то не соотнес тему обсуждения с расстрелянным недавно на Бережковской набережной Нестеровым. Он лишь взмахнул руками и покачал головой:
        - Ох, не завидую тем, кому дело достанется! Там же сплошные вопросы! И ни одного стоящего ответа!
        - А что, появились какие-то новые факты? - насторожился Костя.
        - Наоборот, даже то, что было, рассыпалось в прах. Ладно, пусть звонят и подкатывают, поделюсь, чем смогу.
        - Ты уж смоги! - поощрил Меркулов. И вдруг задумался. А на вопросительные взгляды друзей, уже поднявших стаканы, задумчиво проговорил: - Саня, только по-честному, ты в самом деле уверен, что имел полное право посвятить меня в тайну черной папки?
        - Твоя фамилия прозвучала именно в связи с изложенной версией и не вызвала отрицательной реакции у президента. Просто он попросил в конце беседы проявить максимум такта и внимательности при расследовании. Да оно и понятно, кому охота даже формально фигурировать в уголовных делах, которыми занимается германское криминальное ведомство? И вообще, он вел себя спокойно и сдержанно и даже подчеркнул, что приоритет закона ни в коем случае не должен быть нарушен.
        - Оптимистично! - покачал мудрой головой с остатками бывших рыжих волос Грязнов и поднял стакан: - С отъездом, а то нас с Саней скоро пригласят... А ты, Владимир, - он обернулся к Поремскому, - помни, мы под твою личную ответственность отпускаем патриарха. И если там чего, сразу звони от нашего имени Витьке Гоголеву, он зам в ГУВД. Привет от нас, а все остальное он знает сам.
        - Слушаюсь, товарищ генерал. - Поремский шутливо приложил кончики пальцев к "пустой" голове. Правильно, -кивнул Вячеслав Иванович, может быть, впервые не сделав замечания, что к пустой голове руку не прикладывают. - А если девки начнут осаждать, что в Питере совсем не исключено, бери все на себя, а Косте даже и не докладывай, опозоришься на веки вечные. Мы вот с Саней прежде никогда не докладывали, но он все равно был в курсе. И журил. Верно, Саня?
        - Ох, как верно, Слава! - со смехом вздохнул Турецкий.
        И разлили по "стременной"...
        Помахав уходящему поезду, они потом долго спорили, к кому ехать.
        Ввиду того что начались школьные каникулы, супруга Турецкого Ирина Генриховна с дочерью Нинкой, которая за прошедшую зиму странно быстро вытянулась и даже переросла на полголовы мать, отправились на отдых в Туретчину. Сильно ударив при этом по самолюбию главы семейства. Нинка так и заявила: "Едем предков искать!" - чем ввергла Александра Борисовича в кратковременный транс. На его строгий вопрос: "Кто научил?" - с апломбом тринадцатилетней девицы ответила: "Родная мать!" И все, и гаси, как говорится, свет. Что оставалось папаше? Правильно, обеспечить в материальном смысле их полнейшую независимость в той самой Туретчине. Поэтому и неопределенная пока по времени служебная командировка Александра в Германию не успела еще внести в семью Турецких порцию очередного "недопонимания". А то - о-о, что было бы!
        У Вячеслава дома все гораздо проще, как у всякого застарелого холостяка, привыкшего полагаться если не на свои собственные силы, то на сообразительность и быстроту ног родного племянника Дениса. У директора частного охранного предприятия "Глория", которое правильнее было бы именовать сыскным агентством, Дениса Андреевича летняя пора была, как всегда, самым мертвым сезоном в году. Дела находились редко, чаще всего неинтересные, а потому и малоденежные - так, ради поддержания штанов, не больше. Он и сыщиков отпускал отдыхать до первого аврала. Лето, короче говоря. А сыщики у Дениса были классные. И Вячеслав Иванович при любой возможности находил повод дать им заработать.
        Вот и теперь, когда Меркулов намекнул совсем даже и непрозрачно на то, чтобы Грязнов помог его следователям раскрутить убийство Нестерова, а сам Вячеслав был немного уже в курсе, какая там каша заварилась потом, ему пришла в голову вполне трезвая мысль. Раз уж Генеральная забирает это дело из межрайонной прокуратуры к себе, наверняка появится возможность привлечь к расследованию и Денискиных мужиков. И дело сделают в самом лучшем виде, и Костя, зная их всех, наверняка изыщет приличные средства для оплаты оперативно-розыскных действий.
        Но если уж обсуждать это убийство за рюмкой, - а о том, чтобы обойтись без продолжения проводов, не могло быть и речи: надо ж было еще выпить и чтоб колеса не стучали, спать не мешали, и чтоб Питер встретил достойно, может, и Виктору туда позвонить, предупредить, что Сам едет, а что? - так вот, лучше все это проделать в компании Дениса, который, пока они едут от Комсомольской площади в Свиблово, на Енисейскую улицу, успеет приготовить дядь Славе с дядь Саней что-нибудь вкусненькое. Время-то еще почти детское! Подумаешь, первый час ночи!
        На этом решении и остановились. Тем более что у Грязнова уже все было в холодильнике, Турецкому же надо было еще запасаться, а значит, и время дорогое терять. К тому же он хотел позвонить в Германию, Питеру Реддвею, там у них только начало одиннадцатого, и Питер наверняка не спит. А если и заснул только что, ничего страшного. Как утверждал автор "Гренады" и "Каховки", дружба - понятие круглосуточное.
        Денис Грязнов перебрался на недельку-другую к дядьке, пока в его собственной квартире на Пречистенке делали так называемый ныне евроремонт, то есть из трех комнат, включая небольшую кухоньку, строители создавали одну просторную "залу" с колоннами и арками между ними, а из бывшей спальни - просторную кухню с окном в общее помещение. Словом, то, что раньше в многочисленных забегаловках называлось окном раздачи, теперь стало жутко модным в индивидуальном жилье. Как и стойка бара с высокими стульчиками, и многое другое, что лишь подчеркивало стремительность потока жизни, которая не оставляла ни времени на длительные дружеские беседы либо персональные умствования, ни места для них. И вообще, что такое теперь твой дом? Все - на виду, напоказ. Примчался, тяпнул, несколько часов сна - и снова бегом. Иначе денег не будет.
        Немногочисленные знакомые дамы, посещая жилье Дениса, многозначительно хмыкали и прикидывали, что можно сделать тут и как превратить нору в респектабельное жилище современного молодого мужчины. До поры до времени одинокого. И дотюкали ведь! Капля за каплей, известно, и камень точит. И Денис решился, о чем скоро пожалел, ибо из приятного и благополучного молодого человека, приезжающего домой на джипе "форд-маверик", он в одночасье превратился в жуткого, безнравственного и бесчувственного злодея, терроризирующего весь многоэтажный, сталинской еще постройки, дом.
        Верно замечено, что от любви до ненависти - один шаг. Денис легкомысленно сделал его, и теперь все бабушки и прочие женщины, может, за совсем малым исключением, спасавшиеся во дворе от бесконечного грохота отбойных молотков и дрелей-перфораторов, сотрясавших стены примерно с десяти до семи ежедневно, дружно ненавидели "этого зажравшегося нового русского", чтоб ему, как говорится, ни дна ни покрышки. И Денис счел за лучшее просто "слинять" на время ремонта - так ему назвали данный процесс в той стройконторе, куда он обратился, - и переехал к дядьке, тем более что тот, естественно, был совсем не против. Присутствие племянника во многом Грязнова-старшего устраивало: не требовалось постоянно следить за наполнением холодильника, многого просто не надо было делать, переложив бытовую суету на плечи молодежи.
        Вот и сейчас, прежде чем сказать шоферу служебной "Волги" "поехали", Вячеслав Иванович позвонил домой и предупредил, что возвращается вместе с Александром Борисовичем и надеется, что Денис, пока они едут, "сообразит чего-нибудь на ужин, легкого и необременительного для желудка - так, чтоб под коньяк".
        Денис посмотрел на часы, пошевелил длинным носом, поиграл кустистыми рыжими бровями и вздохнул, ничего не ответив по существу. Но когда раздались в трубке короткие, самодовольные гудки, он по-хулигански ухмыльнулся и немедленно принялся за приготовление "легкого ужина". Мстить он тоже любил и умел.
        И когда хозяин с гостем вошли в лифт, чтобы подняться в квартиру, уже в районе третьего этажа они почувствовали, что запахи, наполняющие тесное пространство полуночной кабины, приличествуют никак уж не жилому дому, а какому-нибудь отвязному приморскому кабаку, где жирный, лоснящийся жиром повар дядя Васо готовит свадебный обед собственному любимому отпрыску - небольшой, персон на двести пятьдесят - триста, не больше...
        Турецкий как-то странно посмотрел на Вячеслава, но тот, будто охотничий пес, "пробовал воздух" и мрачно помалкивал. А выходя из лифта, пробурчал:
        - Он что, команды не понял? С ума совсем сошел? Я же предполагал делать "табака" в воскресенье! Г остей пригласил...
        Вот тут Турецкий все понял и... захохотал. Месть Дениса была просто великолепна! Что и подтвердилось, едва они открыли дверь. Окна во всей квартире были нараспашку, но сизый дым от жарящихся с громким треском и всхлипами здоровенных маринованных цыплят табака, прижатых к гигантской ресторанной сковороде кастрюльными крышками с расставленными сверху давно вышедшими из употребления утюгами, стелился волнами и торжественно выплывал наружу.
        Александр Борисович, который был в курсе евроремонта и всего остального, с ним связанного в биографии Дениски, подумал, что сей его "опус" будет, пожалуй, почище строительного эксперимента на бывшей Кропоткинской улице.
        - Ты сумасшедший? - Это было единственное, что пришло в голову Вячеславу Ивановичу.
        - А что случилось? - Денис в недоумении сделал брови "домиком".
        - Кто это все будет есть? - не нашел иных аргументов Грязнов-старший.
        - Это? - Денис посмотрел на него с улыбкой. - А как же купаты? Слышишь, они уже шкварчат? А потом, ты же сам просил чего-нибудь полегче и побыстрей - под коньяк. Или я ослышался.
        Турецкий уже рыдал, держась за живот. Съесть приготовленное было под силу разве что взводу вечно голодного стройбата. Грязнов печально посмотрел на друга и устало махнул рукой племяннику:
        - Ладно... накрывай уж... что там у тебя... ирод... Прямо и не знаю... В конце концов, - решительно заявил он, - можно будет потом разогреть. А под это дело, - он небрежно щелкнул себя по шее у подбородка, - все сойдет за свежатину...
        На том вопрос и был исчерпан.
        Вообще говоря, сытно обедать уже во втором часу ночи - это очень по-русски. Никакая другая нация просто не сможет. Но если острую, чесночную, раскаленную пищу разбавлять время от времени дружескими напутствиями и соответствующим перезвоном хрусталя, то ничего, проходит. За границей, иной раз даже в очень приличных домах, где властвует этикет и все такое прочее, конечно, предложение соорудить пиршество посреди ночи выглядело бы крайним неуважением к хозяевам. Варварством и сплошным моветоном. Но и Турецкий, и оба Грязнова, исходя из собственного опыта, знали, что самые капризные язвенники, самые принципиальные блюстители любых изощренных диет никогда не отказывались от предложения "нажраться по-русски", то есть от пуза. А почему? А потому что как в том анекдоте: "Халява, сэр!"
        Разрывая руками - без всяких там вилок и ножей - роскошную, прожарившуюся птицу, макая горячие купаты в лоток с острейшим соусом, точнее, смесью соусов, в которой, естественно, превалировал "чили", от которого перехватывало дыхание и спасали лишь свежий воздух с улицы да очередная рюмка, обсудили и эту тему. Попутно вспомнили, что за весь день никто из них троих так толком и не пообедал. Наверное, поэтому и не тянуло к служебным проблемам, коих хватало каждому. Но по мере наполнения желудков разговоры вернулись в привычное русло. И наконец возник тот главный вопрос, с которого все в жизни начинается, а часто и заканчивается:
        - Ну так что будем делать?..
        Хотя, возможно, и безадресно, но всегда очень точно.
        И Александр Борисович, который полагался на Дениса как на самого себя, вкратце описал и для него общую картину последних событий с той лишь целью, чтобы и он мог принять участие в разговоре. Был, так сказать, в теме. И этот шаг оказался неожиданно правильным. Потому что когда прозвучало имя убитого "законника" Нестерова, Грязнов-младший с ходу насторожил уши. А когда речь зашла о более широкой картине, в которой расстрел джипа на Бережковской набережной оказался лишь одним из эпизодов, Денис попросил слова. Вежливо и ненавязчиво. Ему разрешили - и дядь Слава, и дядь Саня. Даже и не предполагая, что услышат в ответ.
        Рассказ Дениса был как тот знаменитый рояль в кустах, придуманный лет сорок назад молодыми тогда насмешниками Аркановым и Гориным, но и по сей день остающийся символом поразительного, почти идиотского везения. Надо же, мол, только подумал, а он уже тут, рояль этот, вон, в кустах стоит, садись да исполняй Баха зачумленным беготней прохожим...
        Не далее как вчера в пустынное помещение частного охранного предприятия "Глория", что находится буквально в квартале от знаменитых Сандуновских бань, вошла взволнованная пожилая женщина.
        В связи с вышеупомянутым летом и отсутствием срочных розыскных работ в помещении агентства было только двое: его директор, то есть Денис Андреевич, и дежурный сотрудник - просто на всякий случай - Филипп Кузьмич Агеев. Денис совершенствовал свои знания в философии арийцев ведийского периода, испытывая особую тягу к тому древнему времени, когда только занималась заря духовной жизни человечества...
        Тут внимательно слушавший племянника Вячеслав Иванович слегка поморщился и сделал характерный жест рукой, который можно было бы перевести на обычный язык, как: "Ты давай дальше, не зацикливайся..."
        А Филя Агеев не очень успешно разгадывал кроссворд в молодежной газете и по поводу каждого слова, которое не мог отгадать, кричал из холла в директорский кабинет. Ну, к примеру: "Доктор в рассказе Чехова из пяти букв! Нету, нету, нету, нету, че!" На что Денис, морщась и неохотно отрываясь от толстой книги видного индийского философа Сарвепалли Радхакришнана, кричал в холл: "Ионыч!" И про себя добавлял: "Пора бы и знать..." И довольный Филипп констатировал: "Все верно! Я кино про него видал, с Анатолием Папановым... А ты смотрел?" Денис громко вздыхал - эдакий рык со стоном, и Филя торопливо добавлял: "Ладно, ладно, не буду... А ценный мех? Раз, два... ух, е-о! Девять букв!"
        И в этот напряженный момент вошла дама. Несмотря на приличную уличную жару, она была в темной шляпке с вуалеткой, опущенной на лицо, и в темных же кружевных перчатках до локтей. Все остальное на ней было тоже длинное и темное - это с ходу отметил опытный взгляд сыщика Агеева. И еще -то ли необычность одеяния, то ли какой-то легкий неизвестный запах, исходивший от одежды женщины, подсказали ему, что она явно не москвичка. Но что в таком случае привело ее в "Глорию"?
        Дело в том, что она вошла и огляделась не так, как это делают люди, забредшие, как говорится, по ошибке, нет, она прекрасно знала, куда пришла. Поэтому и к Филе обратилась вежливо, но с заметным нажимом:
        - Я надеюсь, господин директор Денис Андреевич может меня принять? - и важным, уверенным жестом протянула визитную карточку.
        Филя вскочил, сделал короткий полупоклон и прочитал на визитке, тонко пахнущей духами: сверху - "Санкт- Петербург, Академическая капелла им. М. И. Глинки", в середине - крупно: "Власьева Алевтина Константиновна", чуть ниже - "концертмейстер", а в самом низу - мелкими буквами - адрес: "СПб., наб. р. Мойки, 20". Все понятно: представительница высокого искусства. Но кой черт ее занес в "Глорию"? Какая нужда?
        И вдруг осенило! Вот же, неразгаданное слово! Где оно? Ударный инструмент симфонического оркестра! И всего восемь букв! Наверняка же знает! Или не надо? Неловко? А с другой стороны, она же по делу, если знает, как зовут Грязнова-младшего? И Филя решился, спросил-таки.
        - Колокола, молодой человек, - не задумываясь, ответила Алевтина Константиновна. -Так могу ли я?..
        - Разумеется, мадам, - отчего-то заговорил на несвойственном ему языке Агеев, глядя в кроссворд. - Точно, буковка в буковку... Сей момент доложу!
        Филипп отложил газету в сторону и понес в кабинет Дениса визитку - на вытянутой руке, почтительно держа двумя пальцами.
        - Андреич, странная клиентка. Тебя знает. Вот ее данные.
        Денис посмотрел, пожал плечами и тоже отодвинул книгу индийского философа.
        - Приглашай. И спроси, чего она хочет: чаю или кофе? А может, холодного нарзана или сельтерской?
        Первым делом пожилая, но уверенная в себе, хотя и несколько старомодная дама достала из сумочки сложенную в несколько раз газету примерно недельной давности и развернула ее перед Денисом на столе. Сухим пальцем с красивым небольшим перстнем указала на обведенную фломастером заметку в хронике. Денис кивнул и стал читать.
        Ну да, молодежная газета, как всегда, первой откликнулась на преступление, совершенное в прошедшие выходные на Бережковской набережной. Но здесь же было и несколько подробностей, о которых Денис не знал, поскольку в вечерней телевизионной хронике о них не сообщалось. Суть же заключалась в том, что вызванная свидетелями происшествия "скорая помощь" увезла с места расстрела известного бизнесмена и так далее и тому подобное не только два трупа, но еще и двоих, чудом оставшихся в живых пассажиров того джипа.' Впрочем, пассажиром, точнее, пассажиркой, пострадавшей от покушения, оказалась известная санкт- петербургская балерина Светлана Волкова, которая как раз в эти дни удачно завершила переговоры о своем переходе в труппу Большого театра.
        Второй же человек, получивший три проникающих огнестрельных ранения, но по чистой случайности оставшийся в живых, был личным водителем убитого бизнесмена Нестерова, известного в криминальных кругах под кличкой Крисс. Убит был и его охранник, бывший чемпион России по боксу в среднем весе Олег Метельский.
        - Вот, прошу обратить внимание, - заметила Алевтина Константиновна, увидев, что Грязнов прочитал отмеченный текст и вопросительно взглянул на посетительницу. - В газете написано. Светочка, да будет вам известно, моя племянница и очень талантливая девочка.
        - Девочка? - как-то не очень к месту ляпнул Денис.
        - Молодой человек, - дама слегка напряглась, - я, как правило, думаю, прежде чем что-то сказать. Да, для меня она - девочка! А то, что она бросила Кировский балет ради каких-то московских обещаний?.. Впрочем, это ее дело. Но вы понимаете, что, прочитав в газете об этом кошмаре, я немедленно забила тревогу, и мои знакомые предложили мне пойти на прием к нашему известному милиционеру, который всю жизнь только тем и занимается, что ловит бандитов и убийц. Это, - с гордостью произнесла она, - Виктор Петрович Г оголев, он генерал и прекрасный человек. Возможно, и вы здесь о нем слышали.
        - Не только слышали, но я лично с ним знаком. А когда он бывает в Москве, то обязательно встречается с моим родным дядей, который до недавнего времени командовал Московским уголовным розыском, точно так же, как Виктор Петрович - в Петербурге. И я согласен с вами, что Г оголев не только отличный специалист, но и очень хороший человек.
        - Возможно, вам будет приятно вдвойне, если вы узнаете, что именно по совету Виктора Петровича я и приехала в Москву для встречи с вами. Генерал убедил меня, что это будет самый надежный вариант расследования. В вас же лично он уверен еще и потому, что среди тех больших начальников, на помощь которых, по его словам, вы всегда можете рассчитывать, есть... вот, он назвал их... - Она раскрыла сумочку, достала листок и, развернув, показала Денису: - Здесь написаны их фамилии. Грязнов Вячеслав Иванович, вероятно, он и есть ваш дядя? И Турецкий Александр Борисович. Так?
        - Абсолютно правильно. Но я хотел бы знать, в чем заключается ваша просьба? Это - во-первых. И, во-вторых, не могу сразу же не предупредить: мы - частное агентство, и нашу работу обычно оплачивает клиент, а не государство. Готовы ли вы к такому повороту дела?
        - Разумеется. Я даже специально поинтересовалась у Виктора Петровича, во что может обойтись положительное решение моей проблемы? Он назвал примерную сумму, которая меня... скажем так, устраивает.
        - Мы вернемся и к этому вопросу, а сейчас скажите: в чем все-таки заключается суть дела?
        - Мне помогли связаться из Петербурга с этой вот, - она кивнула на газету, - прокуратурой, которая там указана. Их ответ мне показался странным. Короче говоря, Светочку доставили в больницу, которая называется Склифом, так?
        Денис кивнул.
        - Но в тот же день она покинула этот Склиф. И где пребывает в настоящее время - а она ведь была ранена, если верить корреспонденту, - тоже никому не известно. Надеюсь, вам понятно мое состояние? А если я добавлю, что девочка практически выросла на моих руках, поймете и меру моей ответственности за ее жизнь и здоровье.
        - Глубоко вам сочувствую... Московский адрес племянницы вам известен?
        - В том-то и беда, Денис Андреевич! Она недавно въехала в новую квартиру, обещала сообщить, когда устроится окончательно. А в последнее время она проживала в гостинице... Кажется, "Славянская". У вас ведь в Москве есть такая?
        - Есть. И очень неплохая. Дорогая, во всяком случае.
        - Что поделаешь! - Дама развела руками в тонких перчатках, перекочевавших к ней явно из начала прошлого века. - Noblesse oblige!
        - Да-да, разумеется, - немедленно согласился Денис. - Конечно, положение обязывает, тем более когда речь идет о такой известной личности!
        Денис, который умел и газетную информацию читать с максимальным вниманием, и выводы делать из, казалось бы, незначительных деталей, уже вполне мог предположить, какие такие проблемы занесли молодую и перспективную балерину в машину вора в законе, ставшего едва ли не олигархом. Для этого не надо было иметь семь пядей во лбу, а просто знать жизнь.
        Другое его почему-то сразу обеспокоило: ее исчезновение, хотя, вероятно, именно на показания Волковой и должны были рассчитывать участники следственной группы, на чью долю выпало раскрытие конечно же очередного заказного убийства, причем совершенного с потрясающей наглостью. Полутора десятков газетных строк для такого понимания было вполне достаточно. И оптимизма, касательно Светланы Волковой, никоим образом не добавляло. Но... Алевтина Константиновна приехала ночным поездом в Москву вовсе не для того, чтобы выслушивать от него какие-то сомнения. Поддержанная генералом Гоголевым, она наверняка была уверена, что здесь ей обязательно и, главное, немедленно помогут. Она уже и гонорар прикинула. Кстати об этом.
        Денис объяснил ей порядок заключения договора, его условия и оплаты. Она заявила, что готова названную сумму сразу перечислить на расчетный счет агентства по тому номеру, который он ей запишет. При этом сослалась на договоренность опять-таки с Гоголевым, который сказал ей, что так можно поступить. Что оставалось? И Денис протянул ей карточку с сертификатами расчетного счета своего агентства в Альфа-банке. Она прочитала, кивнула и спрятала карточку в сумке. А теперь она готова подписать все необходимые документы, чтобы уже утром сделать перевод из Петербурга для оплаты заказа.
        - Как у вас с билетами на обратную дорогу? - поинтересовался Денис.
        - Благодарю, Виктор Петрович помог мне с билетами в оба конца. Я сегодня же уезжаю. Буквально через два часа.
        Вон оно как, она была уверена настолько в своих действиях, что расписала время буквально по минутам. Или в нее эту уверенность вселил Виктор Петрович Гоголев? В любом случае придется соответствовать...
        Филипп угостил даму свежезаваренным цветочным чаем с берлинским печеньем, продававшимся в соседнем "Хлебе". Она выпила и раскланялась. Денис поручил Агееву проводить Алевтину Константиновну и с ходу приступить к делу. Другими словами, узнать все или почти все, что может касаться того трагического происшествия. Ну а уж после сделать выводы, какие понадобятся для частного расследования силы и средства.
        Вот, собственно, первая часть рассказа Дениса.
        Вторая часть оказалась гораздо короче и менее красноречивой, нежели рассказ о знакомстве с тетушкой Светланы Волковой.
        Филиппу удалось, не без труда правда, восстановить картину происшествия. И буквально на каждом этапе сбора информации он сталкивался с непреодолимыми препятствиями, первое и главное среди которых было абсолютное нежелание делиться с ним даже малейшей информацией со стороны тех официальных лиц, которые занимались расследованием. А точнее, даже и не расследованием, а совершенно непонятным тихим саботажем. Будто кто-то заранее и специально предупредил их: никаких телодвижений. Единственное, что еще удалось выяснить, - это то, что девица исчезла непонятным образом сразу после перевязки в травматологии. А водитель, Дмитрий Г орлов, до сих пор находится в реанимации. Он, по сути, в глубокой коме, все три ранения оказались тяжелыми. На всякий случай следователь, занимающийся этим делом, поставил возле палаты вооруженного охранника, но попыток проникновения посторонних лиц к Горлову отмечено не было. Да, вероятно, их и не будет - какой смысл убирать человека, находящегося без сознания, тем более что и лечащие врачи пока не дают никаких гарантий...
        - Вот видите, друзья мои, как все сошлось? - задумчиво сказал Александр Борисович. - А Костя перед отъездом поручил Рюрику Елагину и Сашке Курбатову расследование именно этого убийства, и они уже завтра заберут все материалы, протоколы допросов и экспертиз и прочее в свои руки. У тебя теперь есть шанс, Денис, и самому разобраться, и помочь родимому государству в лице его Генеральной прокуратуры. Как, Слава, я думаю, ему стоит продолжить и свое собственное расследование?
        - Одно другому не мешает. - Грязнов-старший пожал плечами. - Ему ж за это деньги платят. А там, глядишь, совместными усилиями... Твои-то не зажмут? Захотят поделиться?
        - Их программа, если так можно выразиться, гораздо шире. А Денис - в рамках общего расследования - выделит свой интерес. В конце концов, эта Светлана - единственный живой свидетель происшествия. Даже больше - непосредственный участник. - Турецкий в упор уставился на Вячеслава Ивановича и добавил совсем трезвым голосом:- Если она жива... Ты ведь тоже сейчас об этом подумал?
        И Грязнов-старший печально покивал в ответ.
        Пуля прошла по касательной. Света почувствовала, будто ей в спину, над лопаткой, вонзили раскаленный стержень. Но пуля словно вспорола кожу и, пробив навылет шею, разорвала ей правое ухо и вонзилась в спинку переднего сиденья. Если бы девушка сидела нормально, ее бы, естественно, убило, но спасла в самом прямом смысле согнутая поза - проклятая золоченая шнуровка, которая почему-то перетерлась у самой щиколотки, мистическим образом сохранила ей жизнь.
        Ничего этого она, конечно, не знала. Но в момент сильной боли, опалившей спину, шею, ухо, когда она, пронзительно взвизгнув, сделала попытку выпрямиться, на нее сверху рухнуло и вдавило в пол между сиденьями огромное и уже мертвое, а оттого безмерно тяжелое тело Виктора Михайловича Нестерова, пробитое автоматными очередями с обеих сторон. И сознание Света потеряла не оттого, что было очень, просто нестерпимо больно, а потому, что, задавив ее всей своей массой, Крисс принял огненный смерч в себя и, по сути, лишил ее возможности набрать воздуху в грудь. А значит, и продолжать кричать. Шевелиться. Вообще рыпаться. Вот и не потребовались контрольные выстрелы. Убийцы были слишком самоуверенны. Да и выстрелов, как они, видимо, посчитали, сделано более чем достаточно, в подобном самуме выжить практически невозможно. Что и явилось для нее спасением. А также спасением Димы Горлова, водителя, бывшего спецназовца. Но с ним вопрос тяжелый и до конца неясный.
        О том, что произошло на набережной, Светлана Волкова узнала позже, от озабоченного молодого человека, который, по его словам, помогал доставать ее из машины, где она, в буквальном смысле закрученная чудовищным образом, была придавлена трупом Нестерова. Он же, этот молодой человек, приводил ее в чувство, сопровождал едва подающего признаки жизни водителя и ее, еще не полностью осознавшую себя, от места трагедии в институт Склифосовского. И, сдав на руки врачам, терпеливо ожидал в коридоре. Света видела его упрямый, напряженный профиль через стеклянную дверь.
        Диму Горлова врачи сразу же увезли в операционную и тут же принялись обрабатывать и ее раны, которые, к счастью, оказались хоть и болезненными, но неопасными для жизни. Главное, чтоб заражения не случилось, а кожа зарастет, да и разорванную мочку уха хирург аккуратно зашил.
        Рыжий, веснушчатый доктор с хитрющими, улыбающимися глазами, хлопотавший над ней, сказал Свете, что если она чувствует себя плохо, то вполне может рассчитывать остаться на сутки в клинике, не бог весть какое, но свободное местечко для нее обязательно найдется. При этом он так усиленно старался быть с ней крайне обходительным, что она и в самом деле почувствовала тошноту, правда, скорее всего, не от потери крови и общей слабости, а от откровенной докторской навязчивости. Ну да, понять-то его можно - внешний ее вид сегодня наверняка вызывал бы у любой публики самые недвусмысленные ассоциации. Вот и этот туда же!
        И тогда, чтобы отвязаться от настойчивых предложений остаться в клинике хотя бы до следующего утра, Света обратилась за помощью к молодому человеку, продолжавшему упрямо сидеть в коридоре. Она попросила позвать его и сказала, что ей надо немного времени, чтобы прийти в себя, а затем она хочет отправиться домой, и не согласится ли он помочь ей...
        Словом, доктор понял, что получил отставку, и довольно сухо и неохотно сообщил следователю по особо важным делам межрайонной прокуратуры, советнику юстиции Нехорошеву Игорю Борисовичу, так звали молодого человека, что пострадавшая действительно может покинуть институт, если желает, необходимая помощь ей оказана, а дальнейшее лечение - по месту жительства.
        От Игоря и узнала Светлана немного позже подробности происшествия. Но сначала этот Игорь попытался выяснить у нее все, что касалось покушения и убийства. Она же рассказала лишь, кому принадлежит расстрелянный джип, кто был в машине, куда и зачем они все ехали. И это было правдой. Кто в них стрелял и за что - этого она и не знала, и даже не догадывалась. Но потом, когда он вызвал служебную машину и они уже ехали к ней, в Хамовники, она вспомнила одну "мелочь", неизвестно почему возникшую в памяти. Спер- ва-то и внимания не обратила, а сейчас пришло на память.
        Кажется, это было перед мостом, по которому они переезжали Москву-реку. Олег, охранник Виктора, вдруг обернулся к хозяину и, показывая в зеркальце заднего обзора, сказал:
        - Шеф, - он всегда так называл Нестерова, - мне не нравится вон тот мотоциклист, сзади.
        - Давно? - Нестеров явно напрягся.
        - Не знаю, шеф, я только сейчас обратил внимание.
        - А кто должен знать?! - неожиданно закричал Виктор. - Я вам всем за что бабки плачу?! Я что, сам все за вас должен?! - И тут он очень грубо выругался.
        Светлане стало неудобно за такой отвратительный его срыв. Но Виктор и не обернулся к ней с извинениями, напротив, он выкрикнул еще две-три грубые, оскорбительные фразы, а потом достал платок и начал вытирать мокрый лоб.
        И тут Олег снова заговорил:
        - Шеф, он ушел. Наверно, я ошибся, подумал, что он сел нам на хвост.
        - Куда ушел? - недовольно прохрипел Нестеров.
        - Да вон! - Олег махнул рукой вперед.
        А Света даже и не заметила того мотоциклиста. И очень удивилась непонятной резкости и грубости обычно старающегося быть спокойным Виктора Михайловича. Вот тогда Светлана и задумалась невольно над своим будущим. И ее подавленное настроение, видно, передалось Нестерову, и снова едва не вспыхнула ссора, теперь уже между ним и ею. То есть она уже вспыхнула, но Света постаралась ее погасить своим смирением. А дальше все и началось...
        Игорь Борисович, внимательно слушавший рассказ свидетельницы Волковой и записывающий его на магнитофон - не в машине же составлять протокол допроса, -задумался. Опять этот прямо-таки мифический какой-то мотоциклист!..
        Дело в том, что, пока врачи приехавшей "скорой" извлекали из безжалостно расстрелянного, но чудом не взорвавшегося джипа тела его пассажиров и выясняли, кто из них еще нуждается во врачебной помощи, сам Нехорошев с оперативниками пытался по нечетким и противоречивым показаниям немногочисленных свидетелей разыгравшейся на набережной трагедии составить хотя бы общую картину преступления.
        Кто-то из водителей, добровольно оставшихся у светофора после кровавой драмы, упомянул про странного мотоциклиста, который зачем-то регулировал на пешеходном переходе автомобильное движение - переключал светофор, рукой останавливал движущиеся в обоих направлениях машины. Другой свидетель, тоже водитель стареньких "Жигулей", возразил, что мотоциклистов он видел лично двоих, а не одного и он сам, своими глазами, наблюдал, как они объехали остановившийся джип с обеих сторон и вмиг расстреляли из автоматов, после чего унеслись, но в обратном от Киевского вокзала направлении. Третий, который подъехал сюда именно со стороны Киевского вокзала, утверждал совершенно обратное: по его словам, мотоциклист действительно присутствовал, но он был один и мчался в сторону Киевского вокзала.
        Так сколько же их было?! Голова кругом от этих свидетелей!
        Ну сколько было произведено выстрелов и из скольких автоматов, это покажет экспертиза. И едва подумал об этом, позвал эксперт-криминалист. Оказывается, внутри машины обнаружили пару "Агранов-2000" с пустыми рожками. Это что, оружие киллеров? Расстреляли и зашвырнули в машину через разбитые окна? Или отстреливались те, что сидели в машине? Черт ногу сломит... И тут врачи доложили, что двое еще дышат. Игорь Борисович оставил на месте оперативников, а сам отправился вместе с пострадавшими к Склифосовскому. Очень важно ведь сразу переговорить с ними, по возможности, конечно.
        С одним свидетелем дело было совсем скверно. Но, зная обычаи братвы не оставлять таковых живыми, Нехорошев постарался немедленно обеспечить водителю охрану возле его палаты. Понимая одновременно, что человек, находящийся в коме, никому никакой угрозы представлять не может. И тем не менее.
        А с девушкой все оказалось и проще, и сложнее. Именно она, которая, по мысли следователя, могла знать больше других, практически никакой реальной помощи ему оказать не смогла. Или не захотела. Вот разве что про мотоциклиста вспомнила...
        И еще одну вещь понял Нехорошев. Раз убийство человека в джипе - а главной жертвой убийц был, естественно, он, не девица же, пусть даже и солистка Большого театра, или там охранник с водителем! - значит, разгадка преступления таится в профессии или образе жизни господина Нестерова. Вот с него-то и надо начинать. А балерина, которая совсем, видать, не случайно сидела в его машине, просто обязана помогать теперь следствию. Но так как и водителю, и ей самой грозит смертельная опасность по причине выше означенных бандитских обычаев, ее придется на время спрятать, даже если она станет категорически против этого возражать. Мысль совершенно конкретная и, главное, простая. И столь же однозначная, как уверенность в том, что ее непременно будут искать, чтобы убить.
        Кстати, окончательно убеждение в том, что балерину надо срочно прятать, созрело у следователя после того, как он вошел в квартиру, принадлежащую Светлане Алексеевне Волковой, в которую она въехала не далее месяца назад. Здесь, на улице Доватора, таких квартир ни у кого больше не было, да и не могло быть просто по определению. Но раз она есть, значит, о ней, кому надо, уже известно. И в первую очередь тем, кто замыслил и организовал убийство.
        Вероятно, Светлана все еще не пришла в себя после жуткого потрясения. Она и разговаривала так, словно общалась с кем-то потусторонним, нереальным и нелепо навязчивым. Морщилась, страдала, будто не понимала, что происходит. Конечно, оставлять ее в таком душевном и физическом состоянии в одиночестве было бы верхом цинизма и гнусности. Не мог позволить себе столь антигуманного и немужского поступка Игорь Нехорошев. И если она не принимает объяснений и логических доводов, оставалась последняя возможность склонить ее на свою сторону - испугать еще больше.
        Но ведь она и так уже, кажется, была смертельно напугана. Куда дальше-то? Ну и пусть испугана, но ведь и упряма. Знать бы о ней побольше... Либо об этом ее... как его звали? Она нехотя обмолвилась - покровитель. И странное имя назвала - Крисс. Бизнесмен из Петербурга, переехавший в столицу. Тоже из артистов, что ли? Не слыхал такого имени, да и клички, следователь Нехорошев. Странно, эту публику братва обычно не трогает: толку от них, вернее, пользы - никакой, а вони много.
        Игорь Борисович снял уже трубку городского телефона, чтобы позвонить к себе в прокуратуру и попросить порыться в картотеке на предмет выяснения данных господина Нестерова, но вовремя остановился. Вернул трубку на место: если их "пасли", телефон наверняка прослушивается, значит, и вести себя здесь тоже надо тихо и по возможности долго не задерживаться.
        Вот все это он и попытался объяснить девице, которая выглядела так, будто вдруг окунулась в наркотический кайф. Но при этом Нехорошев не мог избавиться от нарастающего смущения и отводил глаза от ее слишком раскованной позы в широком кресле, от вызывающе закинутых одна на другую ее потрясающих ног, обнаженных вплоть до узкой полоски золотистых трусиков, и вообще от какой-то откровенной, даже вызывающей, бесстыдности. Ведь черт-те что произошло, людей покрошили, кровищи напустили, как на скотобойне, а этой хоть бы хны! Испугана она, как же! Или это у нее просто реакция такая, поскольку известно, что артисты - не от мира сего? Но она же и сама должна испытывать боль: и голова перебинтована, и шея - словно в жестком воротнике, и на плече - тампон, крестообразно прилепленный пластырем.
        Тяжко вздохнув, Нехорошев снова принялся за уговоры. И неожиданно увидел глаз балерины, скошенный на него, поскольку голова ее покоилась на спинке кресла неподвижно, ну да, больно же поворачивать туда- сюда. И во взгляде этом он не увидел ничего, кроме любопытства. Так, наверное, смотрят на непонятный предмет, неожиданно появившийся перед глазами. Любопытство и... еще что-то непонятное. Он продолжал по инерции убеждать, а она вдруг поманила его пальчиком.
        Следователь придвинулся к ней вместе со стулом, на котором сидел. Она снова поманила, и, когда он наклонился, подумав, что, видимо, она что-то хочет сказать ему на ухо, балерина взяла его голову обеими руками и с силой потянула на себя. Он попытался отпрянуть и едва не упал ей на грудь. Да он, собственно, и упал, просто успел вовремя вытянуть перед собой руки и упереться в сиденье по бокам девицы, а оно тут же мягко ушло из-под рук. Вот он и уткнулся носом в ее живот. И замер на какое-то мгновение, не зная, как выйти из этой своей дурацкой, неудобной позы. А она хрипло засмеялась и ловким движением закинула свои ноги ему за спину и сильно стиснула с боков, будто поймав в капкан.
        Он дернулся, но она не отпускала, а только приподняла его голову над собой и сказала с болезненной ухмылкой:
        - Ну чего ты дрожишь? Боишься? В первый раз, что ли? Ну надо мне, прямо сейчас, вот тут, понимаешь? На-до! - повторила по слогам. - Иначе я просто с ума сойду...
        Он заерзал, опираясь на согнутые локти и не решаясь положить ладони на ее обнаженные бедра.
        - Только осторожнее, не здесь... перенеси меня на диван...
        Она оказалась очень тяжелой. Приподнимая ее тело и стараясь делать это не резко, чтобы не доставить новую боль, он как-то посторонне подумал, что им там, тем мужикам в балете, наверняка хреново приходится - без конца поднимать баб у себя над головой. Но мысль эта мелькнула и тут же растворилась в дальнейших, уже малоосмысленных действиях.
        Едва он осторожно уложил ее на диван, она стала немедленно командовать:
        - Возьми вон там подушку... Засунь ее мне под спину... да нет, под талию... а теперь другую... осторожно... пониже! Расстегни здесь... да скорее же!
        И все это с непонятной, беспричинной неприязнью, почти со злостью.
        Ему оставалось разве что, как в добром старом анекдоте, в ответ на все эти советы и указания воскликнуть в сердцах: "Мадам, извините, но кто здесь кого... хм, трахает?!" Однако все его сомнения рассыпались в прах, когда новый сильный рывок ее рук кинул его к ней на грудь. Все остальное было проделано мастерски, в высшей степени темпераментно и фактически уже без его участия. Нет, ну как же совсем уж без него? Он тоже очень активно старался, да и было ради чего. Но балерина, конечно, показала высший класс. Впрочем, это все и надо было в первую очередь именно ей - каждый ведь сбрасывает стресс по-своему. Либо же, опаляя сознание куда более значительными и острыми отвлекающими ощущениями, пытается избавиться от мучающей организм боли. Почему бы и не таким вот способом?..
        А когда они оба приходили в себя после довольно продолжительного физического и эмоционального напряжения, сопровождавшегося ее болезненными всхлипами и восклицаниями о том, как ей хорошо, из телефонного аппарата, стоящего на низком столике возле подлокотника, раздались вкрадчивые звонки. Светлана утомленно потянулась к трубке, но Игорь остановил ее руку. Она не поняла:
        - В чем дело? Это же телефон!
        - Вот именно. - Игорь с осуждением посмотрел ей в глаза. - Это могут звонить те, о ком я тебе талдычил битый час, и, как вижу, без всякого успеха. Ну нельзя же быть такой рассеянной! Невнимательной и беспечной, черт возьми!
        - А почему ты уверен?
        Они незаметно и не сговариваясь перешли уже на "ты".
        - Да потому что тебе сейчас некому звонить. Известие о покушении по телевизору передать еще не могли: слишком мало времени прошло. А ты, по твоим же словам, так рано сегодня не собиралась возвращаться домой. Тогда кто же звонит? Тот, кто точно знает, что ты жива... ну разве что пострадала немного, но жива, и он хочет в этом убедиться. Я почти стопроцентно уверен. И значит, пора срочно сматываться.
        - А куда? - Она смотрела на него уже без удивления или интереса, а так, как бывает, когда просто надо поддержать разговор, не больше.
        Звонки тем временем прекратились. Но через короткое время повторились. И теперь звонивший был терпеливее либо настойчивее, звонил минуты три - без перерыва.
        Аппарат был с определителем. Игорь, все больше раздражавшийся от наглости абонента, сообразил наконец предложить Светлане взглянуть на определитель - не знаком ли ей номер? Она медленно перегнулась к аппарату и посмотрела.
        - Номер не высвечивается, странно... Не знаешь почему?
        - А потому, что тот, кто тебе звонит, не хочет, чтобы ты узнала его. Теперь понятно?
        - Неужели Макс? - словно у самой себя спросила Светлана и вздрогнула, подозрительно уставившись на полуголого мужчину, с которым зачем-то вела серьезные разговоры, оставаясь и сама в первозданном, что называется, виде.
        - Кто такой? - немедленно подхватил Игорь и стал торопливо одеваться. Он и не помнил, когда успел почти все с себя сбросить. Надо же, только сейчас обратил внимание! Вон чего страсть-то делает!
        - Да есть один... - неохотно отозвалась Светлана и медленно оглянулась в поисках того, что могла бы на себя накинуть. Этим и решил воспользоваться Игорь.
        - Тебе придется одеться нормально. В твоем легкомысленном наряде надолго не скроешься. Оденься и захвати с собой какие-нибудь необходимые вещички... так, из расчета на недельку. А я вызову машину, и там посмотрим.
        - Мне надо в ванную.
        -г- Иди, но не намочи повязки. Тебе помочь?
        - Уж с этим я как-нибудь сама справлюсь... помощничек... - Она медленно сползла с дивана, поднялась и, прихватив легкую свою, разбросанную вокруг одежду, пошла из комнаты. У выхода из этой огромной комнаты обернулась и, оглядев его, несколько раз стукнула себя согнутым пальцем по кончику носа: - А ты ничего... Мне нравишься...
        Пока она мылась под душем, Игорь Нехорошев размышлял о том, куда бы ее запрятать. С тем чтобы поговорить максимально подробно и, по возможности теперь, по душам. Он уже понял, что она знает достаточно много, но никому рассказывать об этом вовсе не собирается. Может, по-своему и права, только ему от этого не легче.
        И он таки придумал...
        2
        "Заморочки", о которых мельком упомянул генерал Грязное, провожая Меркулова, для "важняков" Генеральной прокуратуры Курбатова с Елагиным начались буквально с первых же шагов расследования убийства на Бережковской набережной.
        В соответствии с указанием заместителя генпрокурора все материалы следствия были с нарочным на следующее же утро доставлены из межрайонной прокуратуры в Следственное управление Генпрокуратуры. Дело оказалось на удивление тонким. Заключения судебно- медицинской экспертизы и эксперта-криминалиста, протоколы осмотра места происшествия, допросов свидетелей этого происшествия, заключения врачей НИИ имени Склифосовского и, наконец, показания соседей исчезнувшей после покушения и оказания ей медицинской помощи Светланы Алексеевны Волковой, спутницы убитого бизнесмена с преступным прошлым Нестерова Виктора Михайловича, вора в законе по кличке Крисс. Вот и все, что удалось собрать сотрудникам оперативно-следственной бригады, занимавшимся данным делом.
        Прочитали. Переглянулись. Пришли к выводу, что, по существу, расследование придется начинать самим и сначала. В материалах было столько противоречий, столько нестыковок и ничем, никакими фактическими данными, не подкрепленных предположений, что можно было подумать, будто и следователь, и оперативники занимались исключительно тем, чтобы окончательно запутать и без того непонятное происшествие. Была ли в этом их вина, требовалось разобраться. И вообще, кто такой, в самом деле, этот Крисс, чтобы убийством какого-то "законника" занималась Генеральная прокуратура? Ну убрали - наверняка свои же! Значит, и было за что. Но тогда почему вокруг дела столько тайны?
        Женщина пропала? Ну так ищите, на то и есть милиция. Чушь какая-то...
        Кстати об этой Волковой. Соседи показывают, что, перед тем как она поселилась в огромной своей квартире, занимающей целый этаж дома на улице Доватора, там с полгода шел так называемый евроремонт. Это когда от стараний строителей весь дом месяцами ходуном ходит. И никакие жалобы соседей ни в РЭУ, ни в управу, ни даже в мэрию не помогают. Понятное дело, крутая дамочка, "подмазала" где надо. А вернее, заимела себе крутого мужика, которым, судя по раскладу, и был тот бывший вор в законе.
        Первым и единственным, кто ее допрашивал сразу после покушения, а точнее, после того, как врачи оказали ей неотложную помощь, был "важняк" из межрайонной прокуратуры. Подписанный им протокол и был подшит к делу. Но странная штука: ничего внятного, по существу, сказано не было. Ну ехали завтракать в "Славянскую", говорили, даже ругались по поводу какого-то мотоциклиста, который их машину вроде преследовал. Потом тот умчался, а позже и началось. Дальше она ничего не помнит. Допрашивал свидетельницу этот следователь Нехорошев уже у нее дома. Он даже время указал: 12 - 12.30. А когда на следующий день потребовалось ему же что-то уточнить у свидетельницы и он послал за ней на улицу Доватора своего оперативника, тот, возвратившись, сообщил, что никто ему дверь не открыл и на дверные и телефонные звонки не ответил. Было принято решение немедленно вскрыть квартиру, что и сделали, соблюдая при этом все необходимые формальности. В помещении никого не оказалось, а некоторые разбросанные на диване и креслах предметы женского туалета указывали на то обстоятельство, что хозяйка покидала свою квартиру в спешке.
Такой вот напрашивался вполне однозначный вывод.
        И снова у "важняков" возникло странное ощущение, что и допрос свидетельницы, и вскрытие ее квартиры проделано как-то бестолково, что ли, и определенно нуждается в проверке. Например, раз уж вскрыли квартиру по необходимости, почему в ней не был произведен обыск? Наверняка могли обнаружить улики, либо указывающие на причину совершенного убийства, либо могущие подсказать, куда и почему скрылась свидетельница. Значит, все это придется проделывать заново, а время ушло.
        Или опять же вопрос с теми мотоциклистами. Сколько их было, в конце концов? Куда они ехали? Но следователь почему-то ограничился лишь констатацией самих фактов, по сути противоречащих друг другу, и не стал заниматься их проверкой. Ему помешали? Или он сам не захотел заниматься нудной, рутинной работой - выяснять, куда они все позадевались? Ведь эти ненормальные рокеры - или как их там называют? - обычно носятся с таким грохотом, что поневоле привлекают к себе внимание посторонних. Значит, скорее всего, не захотел.
        И вот получается странная вещь. Какому-то там межрайонному следователю наплевать, видно, на очередной "висяк" на собственной шее, а президенту государства, оказывается, вовсе не наплевать! Оправдание же может быть найдено разве что в том, что следователю, говоря языком Шекспира, недоступна связь времен (как и ряда однотипных явлений, называемых заказными убийствами), а президент - в курсе. И представляет себе, отчего такая связь может прерваться.
        Но в любом случае господину Нехорошеву Игорю Борисовичу - хочет он того или нет - придется дать более подробный, а главное - внятный отчет о своих действиях.
        Таков был первый основной вывод, к которому пришли Рюрик с Александром. И немедленно им потребовалась помощь оперативных служб. Недаром же, уезжая в командировку, Константин Дмитриевич предупредил их, что в трудных ситуациях следователи могут полностью рассчитывать на помощь Вячеслава Ивановича Грязнова с его оперативным управлением. Так зачем же бегать самому там, где за тебя это гораздо лучше сделают профессионалы, стоит им только доходчиво объяснить задачу?
        Александр набрал телефонный номер Грязнова. На вопрос помощника, взявшего трубку, представился:
        - Курбатов из Генеральной прокуратуры. Вячеслав Иванович в курсе.
        И почти сразу откликнулся рыкающий голос генерала:
        - Это в курсе чего я должен быть? Привет, Саша.
        - Да все по тому же делу, Вячеслав Иванович, по убийству на Бережковской. Мы бы с Рюриком не стали вас беспокоить, но Константин Дмитриевич, - он подчеркнул сказанное особым нажимом, - предупредил, что наиболее важные решения мы должны обязательно согласовывать с вами.
        Рюрик, слушая товарища, только молча смеялся да головой качал: мол, ну дает!
        - И чего ж это вам потребовалось обязательно согласовать?- Генерал явно смягчился.
        - Могу в двух словах?
        - Валяй!
        И Курбатов действительно в течение минуты обрисовал общие впечатления от проделанных межрайонной прокуратурой оперативно-розыскных действий.
        - Короче, на двойку они сработали, Вячеслав Иванович. И больше того, потеряли главную свидетельницу. Ну с самим следователем мы уж как-нибудь разберемся, а вот на тех мотоциклистов, о которых все упоминают, но которыми так никто и не пожелал заняться, выйти нам все равно придется.
        - Правильно, только я тут при чем?
        - Люди нужны.
        - А МУР что же?
        - Ваши-то оперативники понадежнее, Вячеслав Иванович, - откровенно польстил Курбатов.
        А Рюрик показал ему большой палец - молодец!
        - Ладно, - согласился польщенный генерал. Он хоть и сидел в новом своем управлении, как говорится, без году неделю, все же настоящим чувством патриотизма обладал. - Поможем. Договоримся. А пока вы с Рюриком вот чем займитесь. Мы вчера, то бишь, правильнее сказать, уже сегодня ночью кое-что обсудили, и вот что я вам доложу, ребятки. Позвоните-ка в "Глорию", к Денису. Телефон его, надеюсь, вам хорошо известен. Позвоните и подъезжайте к нему. Да там и пешком - пять минут. Мой друг Саня, помнится, всегда сам пешком ходил ко мне в гости. Это когда я... - Генерал ударился в приятные для себя воспоминания, и прерывать его в такой момент было бы неразумно. - Ну да, когда из МУРа ушел и организовал частное агентство. Вы тогда пешком под стол ходили, надо понимать...
        - Не, мы уже юрфак заканчивали. А Александр Борисович нам как раз лекции читал. И примеры приводил... из вашей с ним совместной розыскной деятельности.
        - Во-во! А я про что? Значит, валяйте к Дениске, он уже некоторым образом в курсе ваших проблем. Да и Саня тоже считает, что вам лучше это дело раскручивать вместе. А вы его разве сегодня еще не видели, шефа-то?
        - Нет, а что?
        - Ничего. Правильно, пусть маленько отдохнет. Перед отлетом... Далеко ж лететь, во Франкфурт, который аж на Майне, вон где!
        "Важняки" обсудили предложение Грязнова и решили, что в таинственном "ночном обсуждении", скорее всего, и принимал участие Александр Борисович, а теперь, естественно, отсыпается. Хорошо, значит, проводили в Питер Константина Дмитриевича. Ничего, Володька Поремский потом расскажет...
        Денис будто обрадовался их звонку. Сказал, что может и сам подскочить в Генеральную, но лучше, если бы это сделали они: в "Глории" спокойнее по части всякого рода посторонних глаз, ловушек и "прослушек". Да и хорошим "кофием", как говорится, не обижены. А поговорить есть о чем.
        И уже через двадцать минут следователи сидели в кабинете Дениса Андреевича и потягивали из маленьких чашечек настоящий, а не растворимый кофе, аромат которого, казалось, мог бы остановить и прохожего на улице.
        Первым делом Денис показал им соглашение, которое было заключено с теткой исчезнувшей Волковой - Алевтиной Константиновной Власьевой, приезжавшей днями специально из Петербурга по совету генерала Гоголева, заместителя начальника тамошнего ГУВД. Сказал, что на его счет в Альфа-банке уже поступили семьдесят пять тысяч рублей, то есть пятьдесят процентов оговоренного гонорара. Отказать такой серьезной даме Денис, разумеется, не мог. Как, в свою очередь, не смог раздобыть пока никаких сведений, никакой стоящей фактуры, собственно, и по самому заказному убийству. "Следствие сведениями не располагает", "результаты проведенных экспертиз в интересах следствия разглашению не подлежат", "разрешение на производство обыска по месту жительства потерпевшей представителям частной розыскной структуры выдано быть не может" и так далее. Пустота. Точнее, железная, непроби
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        На что Поремский серьезным тоном, сопровождаемым глубоким, почти трагическим вздохом, ответил с интонацией популярного героя кино:
        - Стреляют...
        Гоголев захохотал и с маху хлопнул его по колену.
        Громов шутки не оценил. Либо не понял. Но тоже вздохнул и глубокомысленно произнес:
        - Да... это, к сожалению, очень верно... везде стреляют...
        Короткое деловое совещание, которое провел в Управлении Федеральной службы безопасности по Санкт- Петербургу и Ленинградской области Константин Дмитриевич, выявило, с точки зрения Владимира Поремского, самое основное. Расследование, как и полагали в Москве, зависло. И в первую очередь по той простой причине, что, как и везде, делу мешали ведомственные перегородки и амбиции.
        В чем это сказывалось? Поначалу, когда были задействованы все службы, сотрудники МВД и ФСБ, как это постоянно случается, наступали друг другу на пятки, отстаивая каждый свой личный приоритет. Потом ФСБ все взяла под себя и... где-то проиграла. К милиции-то у населения как-то побольше если и не уважения, то хотя бы чисто человеческого доверия. А чекисты таким отношением к себе похвастаться не могли. Это ведь уже давно в крови у людей, никуда от него не денешься. Тебе суют под нос удостоверение сотрудника госбезопасности, ты и вздрагиваешь, а иной раз и просто теряешь дар речи, какие уж после откровения!..
        А кроме того, обычно сильно мешает первоначальная установка. Вот чекисты решили, что был теракт, ну и стали работать исключительно в этом направлении. Работать-то работают, да ничего у них не получается. Не сходятся, понимаешь, концы с концами. В доказательство приводятся известные уже факты, вроде бы верно рисующие внешнюю сторону трагического происшествия. А вот со смыслом содеянного получаются сплошные нелады. И нет разумного ответа на самые элементарные вопросы: зачем и с какой целью? А в свою очередь, не зная причины, как искать исполнителей?
        Видимо, и президент, и его ближайшие помощники прониклись этим пониманием, поэтому и прибыл в Санкт-Петербург человек, которому можно было доверять беспрекословно и в то же время надеяться, что он сможет своим авторитетом и опытом объединить разрозненные мнения. Свести всю известную фактуру в одну общую картину, не вынося ее при этом на так называемое всенародное обсуждение. Ну и кроме того, Меркулов знал еще и то, что президент мог бы доверить максимально узкому кругу неоднократно проверенных людей. Речь в данном случае шла о письменной просьбе некоего петербургского коммерсанта лично к президенту, копия которой была передана Константину Дмитриевичу Меркулову в запечатанном конверте начальником УФСБ Иваном Семеновичем Моховым. А конверт этот был доставлен к нему из Москвы накануне с указанием передать лично в руки руководителя межведомственной оперативно-следственной группы Меркулова К. Д., он и вскроет почту.
        Константин Дмитриевич сам и вскрыл соответственно. Удостоверился, что у Александра Борисовича отличная зрительная память, да и в логике ему тоже не откажешь - почти слово в слово. И теперь, по собственному уже усмотрению, на что имел такое право, иначе, как заметил, провожая его еще в Москве, Турецкий, не хрен было бы и посылать, ознакомил с содержанием почты только трех лиц - Мохова, Громова и Гоголева, которых оставил после совещания. С остальными вежливо простился, пообещав, что будет привлекать в качестве помощи по мере надобности. Ну еще и Поремского оставил, естественно, тот же считался здесь правой рукой Меркулова!
        И вот теперь Константин Дмитриевич ввел руководителей этих служб, ответственных за дальнейшее расследование, в курс тех нескольких уголовных дел - и здесь, в Питере, и в Москве, и даже в Германии, которые ему предложено было соединить в одно производство.
        Впервые появившиеся в разговоре фамилии Нестерова и Масленникова если у кого и вызвали оживление, то разве что у одного Гоголева. Ни Громову, ни почему-то Мохову практически ничего криминального об этих людях известно не было. С Громовым-то понятно, он в городе недавно, а вот что Мохов не знает - странно. Хотя, как руководитель старой закалки, он, вероятно, все больше по шпионам, а какие из этих уголовников шпионы?.. Виктор же, будучи еще начальником уголовного розыска, прекрасно знал фигурантов. И это его знание оказалось теперь как нельзя кстати. Какие там досье! Виктор Петрович - сам себе досье! И про бандитскую разборку, в которой братва Нестерова убила младшего Масленникова, ему известно, и про те страховые делишки, в связи с которыми теперь загорает на нарах в Крестах папаша Масленников, ожидая своей участи, - тоже. А вот чем они занимаются в Германии, это и к Ленинградскому уголовному розыску отношения, в общем, не имело, и сейчас - тем более. Но... нет ничего невозможного. Надо будет - узнаем и это.
        И он тут же перезвонил на свою бывшую службу и дал команду доставить к нему все имеющиеся материалы по названным лицам. Положив телефонную трубку на место, сказал с видимым облегчением:
        - Ну, кажется, наконец машинка все-таки закрутилась...
        И каждый понял его фразу по-своему...
        2
        Тем же вечером все известное "питерской бригаде" стало достоянием и московских "важняков", а те, по указанию Меркулова, передали эту информацию Турецкому, на следующий день ранним утренним рейсом "Люфтганзы" улетающему в Мюнхен. Таким образом, все участники многопланового расследования оказались информированными в равной степени, что позволило бы им в дальнейшем действовать максимально согласованно. В свою очередь, и Рюрик Елагин отправил в Петербург электронной почтой многостраничный протокол допроса Светланы Волковой.
        Самому допросу, правда, предшествовал забавный эпизод. Этот "засранец Нехорошев", как следователи - между собой, естественно,- именовали теперь младшего коллегу из межрайонной прокуратуры, попросил оставить его наедине со Светланой Алексеевной буквально на пять минут, не больше. И он постарается убедить эту упрямую, своенравную и невероятно самонадеянную девушку... женщину (было похоже, что он уже и сам запутался, как ему в его-то положении следует ее называть), - словом, постарается уговорить ее быть предельно откровенной и искренней во время допроса.
        "Важняки" засомневались, но Филипп убедил их - в присутствии Игоря Борисовича, - что ему, то есть Нехорошеву, рисковать и обманывать коллег в данной ситуации лично он, Агеев, не советовал бы категорически. А так, что же, пусть поговорит, предупредит, чем может грозить конкретно ей нежелание добровольно сотрудничать со следствием. Как, впрочем, и ему тоже. В общем, настращали и без того уже зажатого в угол Игоря и разрешили ему свидание, так сказать, наедине.
        Тот не обманул. Действительно, пять минут спустя он вышел, чтобы заявить им, что Светлана Алексеевна согласна дать свои чистосердечные показания.
        Одно было непонятно: каким образом сумел-таки повлиять на нее этот "межрайонный важняк", и в самом деле за какие-то считанные минуты убедивший Волкову рассказать, ничего не утаивая, о таких вещах, о которых следователи, пожалуй, и не чаяли услышать. Вот уж воистину исповедь - как перед казнью.
        Последняя мысль неожиданно пришла в голову Филиппу, и он шепнул Курбатову. Тот внимательно взглянул на Филю каким-то новым, что ли, взглядом и медленно кивнул. Знали б они, насколько нечаянно, сами того не подозревая, оказались близки к истине! Ну а если б и знали, что изменилось бы? Процесс добывания истины бывает порой чрезвычайно жестоким - не внешне, нет, а внутренним своим, затаенным смыслом. Просто люди об этом редко догадываются либо предпочитают вообще не думать. Что еще проще...
        Прима-балерина, несмотря на то что полностью - и душой, и телом - принадлежала исключительно высокому искусству, без коего себя и не мыслила, в быту оказалась очень наблюдательной и... памятливой. И еще - абсолютно не стеснительной в своих воспоминаниях и впечатлениях, касавшихся даже сугубо интимных сторон жизни. Она подробно, без всяких кокетливых ужимок или многозначительных умолчаний, рассказала о своих житейских мытарствах и трудностях до той поры, пока однажды неожиданно не приглянулась известному петербургскому бизнесмену Максиму Масленникову. Этот внешне приятный, спортивный молодой человек - лет тридцати с небольшим, расчетливый, но вовсе не скупой, а следовательно, весьма удобный и желанный, ввиду своей общительности и щедрости, практически в любой светской компании и в личном общении, был не лишен, однако, некоторых странностей, о которых Светлане стало известно лишь со временем. Но эти странности - чисто психологического или даже психического характера ей открылись много позже, после ряда неприятных историй, свидетелем которых она оказалась, вероятно, по чистой случайности, что тем не
менее не спасло ее от кровавого - по ее представлению и твердому убеждению - исхода. И она после длительной преамбулы объяснила наконец, что конкретно имеет в виду.
        Это, во-первых, ее уход от Максима, продиктованный изменениями в ее творческой судьбе: она собиралась переезжать в Москву. И второе - она покинула Максима, уйдя к его родному дяде, Виктору Михайловичу Нестерову, тоже очень крупному, совсем, можно сказать, крутому бизнесмену, у которого, по его словам, весь Петербург был в руках. Вероятно, самолюбивый, властный и жестокий Максим не захотел простить ее предательства, которого, в сущности, не было: ведь Максим все тянул и тянул с ее переходом из Мариинки в Большой театр, а Виктор Михайлович сделал это практически шутя - в течение какого-то дня. Так он сам ей и сказал. Надо же иметь обыкновенную человеческую благодарность! А еще именно Нестеров обеспечил ее очень даже престижным жильем в Москве. Может быть, следователи считают, что это стыдно: так вот, откровенно, продавать себя за возможность работать в Большом театре, за нормальные жизненные условия, за помощь, на которую способен в наше сволочное время далеко не каждый, не стыдно, зато буквально каждый стремится сам выиграть для себя - в первую очередь! Охмурить, обмануть, употребить в своих
корыстных целях, а то и чисто скотских желаниях. А Виктор ничего такого от нее не хотел. Его вполне устраивало ее доброе отношение к нему. Ну там о любви рассуждать, конечно, нечего, какая такая любовь, если у тебя вся жизнь впереди, а он вдвое старше тебя? Это пока постель уравнивает шансы, а что станет завтра?
        И тут же она с наивной бесхитростностью ляпнула такое, от чего Нехорошева в буквальном смысле перекосило, даже смотреть стало жалко, как человек впал в полнейший ступор. А Светлана всего-то и привела пример сказанному выше. Мол, да вот взять хоть бы того же Игорька. Ну с какой стати, разве что с очень большого бодуна, она допустила бы его к себе. Однако так сложились обстоятельства, что ей срочно потребовалось старое, испытанное народное средство: вышибить клин клином. А проще говоря, физическую боль - хорошим оргазмом. Другими словами, срочно понадобился выносливый парень с приличным членом и отсутствием последующих амбиций. Это тоже важно, чтобы потом у него не возникали какие-либо претензии к ней, слюнявые объяснения и признания, сопли там и все прочее, включая дальнейшие планы устройства совместной семейной жизни. И такой человек оказался, в прямом смысле, под боком. И никакой альтернативы.
        Она только скользнула внимательным взглядом по крупной фигуре Курбатова, но и этого было достаточно, чтобы Саша невольно зарделся. Ну девка!
        И вот все у них с Игорьком вышло самым наилучшим образом. Кажется, мелочь, а ведь Виктору так ни разу и не удалось довести ее до полного душевного и физического удовлетворения! И тому же Максиму тоже не всегда удавалось. А почему? А потому что она для них в постели была все-таки пусть и дорогой, но телкой, одушевленной деталью их комфортного существования, не больше. А Игорек, и смешной вроде, и не совсем ловкий, сумел что-то в ней пробудить этакое... глубинное.
        - Достал, что ли? - с прямотой римлянина уточнил Филипп.
        - Ага, - радостно кивая, подтвердила она.
        Нехорошее сидел багровый от стыда и не поднимал
        глаз. Но ни он, ни его ощущения сейчас никого не интересовали. Воспользовавшись такой откровенностью Светланы, заговорили подробнее о ее питерских любовниках, попросили уточнений. И тут наконец выяснился ряд .немаловажных обстоятельств, которые явно меняли отношение следствия к тем событиям, из-за которых, собственно, и разгорелся сыр-бор.
        Светлана рассказала, как однажды Нестеров, еще там, в Питере, дал ей почитать книжку Ганнушкина, из которой Светлане стало понятно, что Максим психически ненормален, то есть он попросту сумасшедший, и иметь с ним дела крайне опасно для жизни. Недаром же родители вынуждены были в свое время перевести его из обычной школы в закрытый интернат для детей с психическими отклонениями. Его, конечно, так и не вылечили, хотя необузданные и непредсказуемые прежде вспышки бешеной ярости стали реже и отчасти предсказуемыми. А со стороны он выглядел вполне нормально. Его даже в Государственную думу выбирали, где он и проработал весь положенный ему срок.
        А этот факт стал едва ли не шоковым для следователей, уже составивших себе устный портрет и внутренний образ Максима Масленникова на основе подробного рассказа его любовницы, ничуть, кстати, не стеснявшейся такой своей роли. А чего ей было стесняться? Сама она не совершала никаких преступлений, и если молчала о том, что знала, так какая же в том ее вина? Кто ее спрашивал, кто интересовался ее мнением? И потом, многое она узнала позже, со слов Нестерова, когда с Максимом у нее уже было покончено - категорически и навсегда. Так она для себя решила. С подсказки, надо понимать, Виктора Нестерова. А что решал Максим, она знала только с чужих слов.
        И вот наконец они подошли к самому главному - к моменту назревшего конфликта между родственниками, который привел к поистине кровавой развязке.
        Тут следовало отметить еще несколько важных фактов. Дело в том, что матерью Максима была старшая сестра Виктора Нестерова - Галина Михайловна, женщина с жестким и суровым характером. С родным братом у нее всегда были отношения натянутыми - почему, Светлана так и не узнала. Галина Михайловна, которую она, естественно, знала, поскольку частенько ночевала в доме ее сына, относилась к брату с заметной неприязнью, но никогда не объясняла причины ее. Впрочем, по некоторым данным можно было и догадаться. Это ведь именно Виктор создал в свое время российско-германскую фирму "Норма". Он, и никто другой, по настойчивой просьбе сестры обеспечил работой и ее мужа - Геннадия, и обоих сыновей - Максима и Вадима. Но никакой благодарности не получил. Вероятно, Галина Михайловна посчитала такие действия прямой семейной обязанностью своего младшего братца. Вероятно, напряжение росло, но тут на Масленниковых посыпались, как из помойного ведра, несчастья. Арестовали Геннадия за какие-то аферы со страховыми компаниями, входившими в холдинг "Норма лтд". Затем сам Нестеров крепко дал по рукам старшему племяннику,
вознамерившемуся было прибрать к рукам руководство холдингом и активно вербовавшему себе сторонников. Наконец, во время ссоры между охранниками Виктора и отморозками Максима погиб Вадим. А в довершение ко всему, еще и Светлана демонстративно ушла от Максима к его дяде. Вот когда разразилась настоящая буря! Говорили, что Максим, которого его приближенные зовут не иначе как Вампиром - за бессмысленную кровожадность, поклялся отомстить так, как еще не мстил до него никто.
        И налицо - результат...
        Все-то бы оно так, да только следователей не оставляло ощущение, что события различной важности как бы специально, нарочно притянуты "за уши". Ну, хорошо, внутрисемейные конфликты понять можно, однако при чем здесь какая-то шахидка возле президентского кортежа? Убийства президента германского банка и главного бухгалтера "Нормы" объяснимы обострившейся борьбой за власть, поскольку конкретно эти люди могли препятствовать планам Максима ее захвата, но при чем тут российский консул в Германии? Неужели высокопоставленный дипломат убит только за то, что он родом из Петербурга, где проживает этот Вампир? Чушь какая-то. И тем не менее связь, видимо, была, но... пока не просматривалась.
        Итак, подводя итоги многочасового допроса, следователи могли сказать, что информация ими была получена в некотором смысле исчерпывающая. Теперь требовалась тщательная ее проверка. Открытым оставался лишь один вопрос: что делать со свидетельницей? Куда ее девать? Где спрятать?
        То, что у себя дома ей нельзя находиться без охраны, - это факт. А вот станут ли ее охранять люди Нестерова, которые занимались этим до сих пор, далеко не факт. С какой стати? Наверняка Вампир, если убийство дяди - дело его рук, постарается перетянуть бывших сотрудников Нестерова на свою сторону. И ничего для этого не пожалеет, поскольку теперь-то он точно уже станет во главе компании. Если его что-то (или кто-то) не остановит. А месть параноидального маньяка непредсказуема. Так что же? Продолжать прятать балерину здесь, на крохотной даче? И до каких пор? Месяц, два? Может быть, ей стоит тайно уехать в Питер, к своей тетушке? Все-таки родная, заботливая душа рядом. Или временно тайно отъехать куда-нибудь за границу?
        Но дело в том, что Светлане не подходил решительно ни один из предложенных вариантов. И потом, вопреки собственным убеждениям, она почему-то вдруг посчитала, что со смертью Виктора исчезла и ее вина перед Максимом. О чем она в принципе может заявить открыто. Даже публично, если потребуется. И пусть только попробуют ее пальцем тронуть после этого! Наивность ее была ну просто восхитительной. Убеждения, конечно, выглядят иной раз и неплохо, но, если они не основаны на твердом знании жизненных реалий, может случиться крупный конфуз. Если не худшее. Мужики это знали, она, разумеется, нет и, кажется, не собиралась этому учиться.
        В конце концов остановились на том, что Филя предложил ей в качестве охраны собственное частное агентство. Но при условии, что она будет подчиняться буквально всем требованиям, высказанным в ее адрес. Она удивилась, даже попыталась ухмыльнуться, представив себе, вероятно, в каком это виде ей могут быть выставлены требования, но тон и взгляд Филиппа не оставили ей никаких надежд на фривольные идеи, и Светлана несколько сникла, сообразив, что ей, кажется, в самом деле не остается ничего другого, как жить под плотной охраной. А значит, прощай всякая свобода. Светские рауты, где она привыкла блистать в своих изысканных нарядах, всякие шумные ночные тусовки, театры, концерты, салоны, шопинги и масса других необходимых в ее жизни мероприятий и развлечений. До тех пор пока Вампир не займет своего места на скамье подсудимых. А когда это случится, одному Богу известно. Но раз ничего иного ей не остается, придется, видимо, принять такое решение.
        А следователю Игорю Борисовичу Нехорошеву Александр Курбатов показал свой крепкий волосатый кулак, после чего предложил отпустить "засранца" на все четыре стороны, но с непременным условием забыть обо всем, что он услышал тут. И больше не рыпаться ни с советами, ни с просьбами, ни тем более с идеями какого-либо продолжения его сексуальных игрищ со свидетельницей - ради его же здоровья и пользы. "Кончилась твоя лафа", - прочитал он в осуждающих взглядах коллег, будь они прокляты.
        Но одновременно со своими обещаниями все оставить и забыть он почувствовал вдруг невероятное душевное облегчение. Показалось, что долгое время находился под тяжелейшим гипнозом, а теперь вдруг очнулся и увидел, что жизнь продолжается и то, что случилось, оказалось просто восхитительным эротическим сном, не больше. А сон - он сон и есть. Его, как говорится, на хлеб не намажешь и к делу тоже не подошьешь...
        Поремский показал материалы, пришедшие из Москвы, Меркулову и Гоголеву. Громову он почему-то не доверял, а Мохов должен был, судя по раскладу сил, продолжать активно заниматься той шахидкой, о которой до сих пор не имелось никаких сведений. Вот пусть и Громов ему помогает.
        Был уже вечер. Весь день прошел в суете и беготне. Ездили на место происшествия, тщательно там все осматривали, затем по-новому уже знакомились с протоколами допросов свидетелей, заключениями экспертиз, устали как собаки, да еще эта ветреная, дождливая, мерзкая погода. Даже обедать в городе не стали, а, вернувшись в выделенную им служебную квартиру на канале Грибоедова с отличным видом из окон на собор Спаса на Крови, выставили на стол все, что было запасено в холодильнике плюс купленное только что в магазине, без чего и застолье - не застолье, и уселись поужинать по-домашнему.
        Тут Поремский и доложил о новых материалах, высказал собственные соображения. Гоголев, проведший с москвичами весь день и тоже порядком уставший, молча слушал и усмехался. Они с Меркуловым переглянулись, и Константин Дмитриевич просто махнул ладонью Владимиру по поводу его рассуждений, но ничего комментировать не стал, как и возражать. Сказал лишь:
        - Ладно, раз ты так решил, сам и займешься проверкой. Как считаешь, Виктор? Можно ему это дело доверить? Или не справится?
        Поремский чуть не вспыхнул. О нем, "важняке", говорили, словно о каком-то начинающем практиканте!
        - Ишь как тебя, однако! - засмеялся наконец Меркулов, и Поремский сообразил, что они его просто разыгрывают. - А вот если серьезно, то ты, Виктор, обеспечь ему, пожалуйста, всю полноту информации. Мне, например, из этого текста, - он ткнул пальцем в листы факсовой распечатки, - не совсем ясны некоторые моменты. Ну хоть этот... Вот, "во время разборки между охраной Крисса и бандитами Вампира"... ничего, да?.. "Произошла перестрелка, в ходе которой погибли двое: охранник Нестерова Николай Баранов и родной брат Макса - Вадим". Непонятно, либо они все - бандиты, либо не все. Ведь и охрана у того же покойного Нестерова могла состоять из участников организованной преступной группировки. Не так? Надо бы разобраться, кто из них, черт возьми, кто?
        - Разберемся, - протянул Г оголев. - Просто этот Крисс, он же, как ты правильно понял, Константин Дмитриевич, Витек Нестеров, старался не афишировать ни своих связей, ни прошлого, ни настоящего собственных сотрудников. У него же международный бизнес, значит, соответствующий и уровень общения с партнерами! И он по определению обязан выглядеть как добропорядочный бизнесмен, неукоснительно платящий государству налоги, категорически избегающий всяческих контактов с криминальным миром, ну и все остальное, что в таких случаях положено. А по поводу собственного прошлого, помню, он как-то выступал тут, у нас. Сказал, что может повторить слова знаменитого Форда: не спрашивайте, мол, меня о происхождении первого миллиона, зато за каждую следующую копейку я готов дать самый полный отчет. Ну там цент, копейка - это без разницы. И что он вор в законе, тоже никогда публично не подтверждал. Хотя все это знали, а уж нам-то - сам Бог велел. А вот что был действительно чемпионом России по боксу в среднем весе, это выставлял где надо и не надо. И, кстати, на нашего бывшего губернатора имел прямые выходы, что
называется, без посредников. Это - довольно сложная фигура, - вздохнул наконец Гоголев. - И противоречивая. И характер, и железная хватка... А что важнее всего, на мой взгляд, совершенно, даже на дух, не принимал современную бандитскую беспредельщину. Такой, понимаешь ли, могиканин... из последних. Да, пожалуй, и последний.
        - Нравился он вам, что ли? - не удержался от шпильки и Поремский. Но Гоголев не обратил внимания на интонацию вопроса. Или сделал вид.
        - Да как тебе сказать, Владимир?.. Это, наверное, примерно по Бабелю, помнишь? Ну когда шлепнули старого Менделя Крика? Перевернули страницу истории. Нестеров ведь тоже где-то уже теперь история... Это я знаю, что он не просто болтал, делая себе рекламу, а действительно вкладывал огромные собственные средства в восстановление и реконструкцию знаменитых наших дворцов. Константиновский, между прочим, в их числе. Ну еще скупал недвижимость. А кто сегодня этого не делает? Что, разве у вас в Москве иначе? О чем же тогда газеты пишут? И против кого народ проводит бесконечные митинги протеста? Против государства? Как бы не так! А его племянничек, не к добру, как говорится, упоминаемый к ночи, Вампир этот, он полный отморозок... Но странно, а я ведь и не знал, что он псих. Ну - ненормальный. А она смотри-ка наблюдательная какая. Видел я ее не раз. Красивая женщина... Ну а что она шум вокруг своей фигуры любит, толпу, поклонников, кавалеров там, всякую шушеру, от которой больше крика, чем дела, так на то у них, артистов, и жизнь такая - вся на виду, наружи, на людях. Опять же и спонсоры, будь они неладны.
Деньги-то деньгами, а сам ее за хобот и - в койку. Вот и вся тебе паблисити, да? Так это, что ли, у них называется? А, Володь?
        Меркулов смеялся, ему были по душе рассуждения Виктора Петровича, которого он знал уже достаточно, чтобы полностью доверять как самому близкому человеку. И, наверное, хорошо, что Володька не поторопился с публичным обсуждением этих материалов, а оставил их как бы для внутреннего пользования. А теперь сам же и займется их тщательнейшей проверкой. Похоже, что концы и в самом деле начинают сходиться.
        Ну а шахидкой, или кто там она была, займется он сам. Вместе с Гоголевым. Некоторые новые соображения у Константина Дмитриевича уже появились, пока они бродили вокруг той выбоины в асфальте на шоссе. Не сами по себе возникли и не в качестве озарения, а по аналогии с некоторыми недавними, кстати сказать, событиями. И если иной раз вдуматься, рассуждал он, то неизбежен вывод, что и шахидка шахидке - рознь. Что ни говори.
        Да и вообще мы как-то привыкли в последнее время не столько размышлять над сутью того или иного явления, сколько оперировать уже готовыми выводами. Стереотипы ведь куда удобнее и понятнее, а порой даже и безопаснее, когда от тебя требуют немедленных объяснений случившемуся. И сколько уже примеров того, что лишь благодаря стараниям зануды-следователя, проевшего всем печенки, ненавидимого и проклинаемого чиновниками любых уровней, удается установить истинную причину трагедии, а не довольствоваться расхожей и часто очень удобной версией. И это превосходно, что ребята, пришедшие, к слову сказать, стараниями и Сани Турецкого, да и самого Меркулова, несмотря на откровенный поначалу саботаж "отдельных руководящих товарищей" из Генеральной прокуратуры, проявляют такую въедливость, не довольствуясь случайными успехами. Значит, дело пойдет.
        Эту или примерно такую короткую речь недавно произнес Меркулов, будучи в кабинете генерального прокурора, когда тот высказал сомнение в назначении на данное расследование молодых "важняков". Вот Константин Дмитриевич и выдал. И теперь не пожалел о некоторой своей резкости.
        Г оголев отнесся со всей ответственностью к просьбе Меркулова помочь Поремскому разобраться в странных взаимоотношениях двух крупнейших петербургских воровских авторитетов. Потому что одно дело - знать их подноготную, а совсем другое - вникнуть в их дела на протяжении последних месяцев и особенно недель, которые и привели, если верить показаниям Светланы Волковой, - любовницы и племянника, и дяди - к трагическому финалу. И если у того же Меркулова, возможно, еще оставались какие-то сомнения - в конце концов, у балерины вполне могли быть и собственные, личные причины ненавидеть Максима, - то Виктор Петрович, достаточно знавший обоих, сразу поверил, что убийство Нестерова - дело рук его племянника. И не только потому, что другие, более, скажем, убедительные варианты не просматривались. Он был уверен, что Волковой, при всей ее запутанной и далеко не однозначной карьере, врать было, в общем, незачем. Тем более в ситуации, когда она сама едва не оказалась жертвой мести психически больного негодяя.
        Характерно также, что в ее показаниях, без всякого нажима со стороны следствия, появилось упоминание о некоем мотоциклисте, на которого незадолго до акта кровавой развязки указал Нестерову его охранник, чем вызвал неожиданно яростную реакцию хозяина. Из этого напрашивается вывод, что Нестеров если и не рассматривал всерьез сам факт покушения на свою жизнь, то о каких-то возможных для себя неприятностях все же задумывался. Но не предпринимал никаких сильных защитных мер. Может быть, не верил в то, что племянник способен на убийство? Подозревал, но до конца не верил? Такое случается, как говорится, и на старуху бывает проруха.
        А то, что убийство это тщательно готовилось, подтвердили показания стариков пенсионеров, видевших - теперь это уже ясно - и наблюдателя, который мог быть одновременно и координатором действий убийц, и самих киллеров, которых было двое, на что указывали также многочисленные пулевые отверстия в корпусе джипа - с обеих его сторон. Отстреляв боезапас, они зашвырнули пустые "аграны" в салон машины. Классический вариант - оружие настоящий киллер всегда оставляет на месте преступления. И никаких пальцевых отпечатков. Тоже правильно: действовали в перчатках - они ж на мотоциклах.
        Но был ли с ними Максим, неизвестно. Он парень спортивный - это у него точно в дядю. И тоже, кстати, боксом занимался в юности, хотя больших высот не достиг. Известно, что мастерски водит машину. Почему бы тогда и не пересесть разок на скоростной мотоцикл? Реально ли тогда предположить, что он сам подготовил и сам же провел операцию? В принципе да. Одна только неувязка...
        Виктор Петрович вспомнил, как несколько лет назад, в конце девяностых годов, когда на криминальном фоне Петербурга обозначилась новая фигура - дерзкого и беспринципного уголовника (теперь-то понятно, чем конкретно продиктованы такие качества в характере Максима Масленникова), воображение сыщиков, давно привыкших ко всякого рода бандитским разборкам, несколько ошарашило известие об одной из них.
        "Тамбовские", как привычно называли в питерском уголовном розыске братву из этой организованной преступной группировки, которые уже давно и крепко потеснили все остальные криминальные силы в городе и не без оснований заявляли о своей безусловной власти в Северной столице, неожиданно столкнулись с мощным сопротивлением со стороны так называемых "псковских". Эти "пацаны", находившиеся до поры в тени, видно, готовились к переделу власти. Во главе их, по агентурным данным, с самого начала стоял вор в законе Виктор Нестеров - Крисс, судимый прежде за крупные аферы в финансовой сфере. Но позже, как раз в конце девяностых, он якобы отошел от конкретных проблем своих бывших подельников, занялся легальным бизнесом, но не порвал с ними, оставаясь по-прежнему "законником" и осуществляя функции "смотрящего" за криминальной средой северо-запада России. И постоянно при этом подчеркивал свою лояльность существующей власти и желание помогать ей в решении трудных вопросов, связанных с криминалом. Имел достаточно сильное влияние в мэрии, но не афишировал своих "высоких" знакомств и связей, хотя вполне и мог бы.
Одна его спонсорская программа подготовки к празднованию юбилея города стоила того, чтобы о ней широко оповестили средства массовой информации. Однако все проходило тихо, и знал о денежных вливаниях как бы теперь уже бывшего уголовника в юбилейную программу лишь тот, кто должен был это знать - по должности.
        А между тем "псковские" набирали силу, нагло тесня остальные организованные преступные группировки и подминая под себя в регионе ключевые экономические позиции, как-то: морской порт, экспорт нефти, энергетику и так далее.
        Если же взглянуть шире, то планы "псковской" братвы уже вышли в ту пору за пределы России и распространились на германский бизнес, который российский криминал брал в плотное кольцо. И по некоторым агентурным данным, во главе отечественных братков, взявшихся "окучивать" германскую экономику, стоял теперь племянник уже известного в Питере Виктора Нестерова - Максим Масленников, сын сестры Крисса.
        И вот в один прекрасный день, когда противостояние "тамбовских" и "псковских" в Петербурге достигло точки кипения, по одним данным - Вампир, а по другим - лидер "тамбовских" Барон, забили стрелку для окончательного решения спорных вопросов и раздела владений. Во избежание кровавой бойни. Что там у них произошло, толком никто не знал, поскольку охрана находилась вне стен стрельнинского ресторана "Волна", но, когда браткам надоело ожидать своих боссов и они послали одного из "пацанов" узнать, как идут переговоры и почему так долго, тот вышел обескураженный. В пустом зале, где без свидетелей проходила стрелка, находились восемь трупов. Пятеро "тамбовских", включая самого Барона с его ближайшими советниками, и трое "псковских". Вампира, или Макса, с ними не было. Его в тот день, кстати, никто не видел, он сказал своим, что появится отдельно и тайно. Так вот, как он пришел, куда и когда ушел, никто в ресторане не видел. И не мог с уверенностью сказать, был ли он здесь вообще. Вызванный собственный врач констатировал отравление сильнодействующим ядом растительного происхождения, содержащим алкалоиды
курарина - вещь, прямо надо сказать, чрезвычайно редкая для России - и оказывающим при попадании в кровь сильное нервно-паралитическое действие.
        Владелец ресторана, как и его обслуга, клялись всеми святыми, что ни сном ни духом не имели к этому варварскому акту отношения. А вызванная милиция и "медицина" лишь подтвердили диагноз, уже установленный частным врачом.
        Грешили, естественно, на Масленникова, на Вампира, - мол, в его стиле штучки. Но доказать никто так ничего и не смог. А у Макса обнаружились, по меньшей мере, пятеро свидетелей, достойных уважения, которые видели его в тот день в Москве, причем в разных местах и в разное время. Таким образом, он никоим образом не мог оказаться в тот день в Стрельне, в указанном ресторане. Мистика!
        Но так или иначе, а с властью одного из самых жестких и непримиримых врагов "псковской" братвы в Питере было покончено. "Тамбовские" были вынуждены пойти на существенные уступки. Вероятно, до следующего кровавого передела... которым пока, слава богу, не пахло...
        Нераскрытое дело так и осталось висеть на шее прокуратуры. И кое-кто по этому поводу не шибко сожалел: да пусть, мол, они сами себя давят, травят, режут - кому от этого вред?..
        А дальше? Это же не какой-нибудь там Дон Витторио со своим мафиозным кланом, где все за "крестного отца" готовы собственные головы сложить. У нас еще со времен Киевской Руси каждый князь, "ясный сокол" (в смысле - хищник, разбойник), рвался усесться на ветку повыше, чтоб опять же с высоты своего положения гадить на головы тем, кто пониже. И чем лучше других сегодня те же "псковские"? Так что племяннику "шлепнуть" дядю - по-нашему самое милое дело. Если это у них обыкновенная внутриклановая, так сказать, разборка, битва за лидерство. И показания балерины Светланы Волковой - лучшее тому подтверждение. Хотя слова - они, без твердой доказательной базы, так словами и остаются...
        Иначе говоря, если брать эту версию за основу, то надо прежде всего разыскать Максима Геннадьевича Масленникова, и неважно, кем он мог оказаться в конечном счете - заказчиком или одним из исполнителей. Но, по тем же агентурным данным, в настоящее время в Питере Макс отсутствовал. Давно ли? И можно ли верить теперь агентам, особенно после той, давней уже, стрелки в "Волне"? На этот вопрос был способен ответить лишь тот, кто находился в постоянном контакте с Вампиром. Отсюда и первая проблема: найти контактера.
        Обозначив в таком ключе основную задачу перед Меркуловым и Поремским, Гоголев сам же невольно и взвалил ее на собственные плечи. Точнее, они ее как бы разделили с Владимиром между собой. Ту часть, которая касалась напрямую Макса и его бандитских связей, Меркулов попросил все-таки взять на себя Виктора Петровича. А то, что должно было иметь непосредственное отношение к балерине, ее судьбе, знакомствам, творческим и прочим и контактам, это он поручил Поремскому, заметив при этом:
        - Ох и попьют же у нас кровушки эти питерские, будь они прокляты, страдания...
        Пережив безумно стрессовую ситуацию, Света подумала, что на этом ее страдания закончились. Потому что, если бы все обстояло иначе, это было бы в высшей степени несправедливо - по отношению в первую очередь к ней, разумеется. Такой уж он - женский эгоизм, что ли. Или, может быть, безрассудная вера в щадящий поворот судьбы?..
        Да, то, что случилось, ужасно плохо, но ведь и в каждом несчастье, как уверяли когда-то философы, всегда можно, при сильном желании конечно, отыскать нечто такое, что способно подсказать и приемлемый выход из, казалось бы, совсем уже безнадежной позиции.
        И в данном случае, хорошенько поразмыслив, она, пожалуй, согласилась бы с тем, что судьба обошлась с ней не самым худшим образом. Начать с того, что она жива и, в общем, здорова, пусть пока относительно. Раны заживут, а убрать на шее шрамы - это, скорее, теперь проблема пластической хирургии. До осени, до открытия сезона, времени более чем достаточно. Это - во-первых.
        Во-вторых, она не осталась на мели. Имеется отлично оборудованное жилье, записанное на ее имя, следовательно, и неожиданных наследников не предвидится. Все-таки Виктор оказался действительно джентльменом. Это тебе не Вампир с его вечными пустыми обещаниями и неясными перспективами.
        Наконец, третье. Это, конечно, театр. Виктор закончил переговоры в дирекции, о чем с удовольствием сообщил ей. И что они успели отпраздновать. И, может быть, и от этого душе Виктора будет легче и теплее там, на небесах. А кроме того, Света получила официальное уведомление о том, что она будет принята в балетную труппу Большого театра, и ее коронные роли, в частности ведущие партии в балетах Чайковского, Прокофьева, Асафьева, Глиэра, Минкуса, Хачатуряна и другие, устраивают дирекцию и художественное руководство, занятое в настоящее время подбором и согласованием репертуара на предстоящий сезон. Чего еще желать?..
        Во всяком случае, так было еще неделю с чем-то назад, накануне несчастья. Но прошедшие дни, наполненные отчасти ноющей болью от ран, отчасти страхом за собственную жизнь и необходимостью подчиняться кому-то, прятаться черт знает в какой глуши, и, наконец, нервическое состояние духа, которое постоянно требовало сильного физиологического противовеса, способного заглушить страдания, - все это, вместе взятое, словно бы иссушило ее организм. Так и получилось, что время не столько вылечило, сколько утомило Светлану. Да, чисто физическая боль постепенно ушла, но ее место заняла странная неуверенность в своих силах и даже в творческих перспективах. А сомнение не приходит одно. И вот уже совершенно необъяснимый страх вдруг разрастается в тебе, подобно тому как острый, колючий комок в горле мешает поначалу свободно вздохнуть либо совершить глотательное движение - Света помнила почему-то это жуткое ощущение еще из детства, когда переболела скарлатиной, - а потом вдруг становится огромным и наваливается на тебя неподъемной глыбой, погребая под собой. И ты в отчаянии кричишь во сне, не зная, что с тобой
происходит. А что, собственно, происходит? Все те же последствия шокового состояния.
        Она теперь сутками напролет лежала в своей .шикарной гостиной, изредка отвлекаясь от несшего полнейшую чепуху телевизора, чтобы без всякого аппетита принять пищу либо не без усилий выполнить несложный комплекс физических упражнений, прописанных ей приходящим доктором, которого "организовали" люди, что ее охраняли. Они, кстати, менялись после суточных дежурств, но Светлана перестала обращать на них внимание - боль ушла, интерес к мужчинам пропал, осталась странная апатия. Но как-то ночью, когда она не спала и решила уже принять снотворное, чтобы избавиться от тревожного чувства, ей вдруг пришла в голову мысль: а что с ней происходит?
        Да, ей прислали уведомление, да, с нею были любезны и предупредительны. Но ведь она там, в дирекции, была не одна, а вместе с Виктором. Да, они твердо обещали, поскольку те денежные средства, о которых вел с ними переговоры Виктор, по его словам, были им перечислены. И тогда же было сказано, что буквально днями ее пригласят для заключения контракта. Но если это так, то почему же они упорно молчат теперь? Чего ждут?
        И тут словно ошпарила невероятная мысль. Ей же отлично известно, что и по телевидению, и в газетах подробно расписывалось то покушение! Сама она ничего этого не видела, не было тогда времени, а после - желания. Но ведь у руководства Большого театра могла возникнуть мысль, что после того покушения никаких больше переговоров о переходе примы-балерины Светланы Волковой из Санкт-Петербургского театра оперы и балета в труппу Большого театра быть не может! Никто из них даже не поинтересовался состоянием ее здоровья! По меньшей мере - подло! Да и она сама ведь тоже не позвонила, не приехала, не показалась, откуда же им знать, что с ней? Нет, могли бы, конечно, даже обязаны! А что не сделали, не поинтересовались, в конце концов, Бог им судья. Значит, пора напомнить о себе.
        Охрана не советует ей пока покидать квартиру без острой надобности. Все, в чем она нуждается, ей обеспечивают - молча и как будто равнодушно. Словно она и не женщина. Но это - их дело, она им за это платит приличные деньги. Но что значит - нельзя, если срочно надо?
        И Светлана решила прямо с утра созвониться с дирекцией Большого театра, с этим смешным, лысым коротышкой Ахундовым, который ей без конца строил умильные глазки, когда она посещала дирекцию, и суровым тоном поинтересоваться, почему с нею до сих пор не заключен обещанный контракт. А если спросят, отчего-такой тон, она ответит, что в связи с легким ранением, которое, впрочем, не оказало никакого влияния на ее творческие способности и физическую форму, она тем не менее собирается немного отдохнуть, скажем, на юге Франции - перед грядущим сезоном. Вот так, категорически и безапелляционно указать им на их место. На будущее. И после того как решение было ею принято, она практически мгновенно заснула и проспала до утра сном счастливого младенца.
        Утром она впервые за время болезни с удовольствием сделала привычную зарядку, приняла душ, наложила минимум макияжа, затем легко позавтракала, не забыв предложить и дежурившему в прихожей на диванчике, поставленном специально для этой цели, охраннику Николаю Щербаку, но тот вежливо отказался. Поинтересовался, правда, куда она собирается сегодня выйти. И есть ли в том острая необходимость.
        Объяснять было долго, да и вряд ли этот человек, с абсолютно отсутствующим на лице выражением хотя бы элементарного внимания к собеседнику, понял бы ее неотложную нужду. Сказала, что должна предварительно созвониться с дирекцией театра по поводу контракта, а затем, видимо, и подъехать, чтобы его подписать.
        - А что, сюда привезти этот ваш контракт нельзя? - с тупым равнодушием спросил охранник.
        - Можно, - теряя терпение, с легким вызовом ответила Света, - но это, извините, в приличном обществе не принято. У нас, на театре, свои законы, которые мы все стараемся блюсти.
        - Ну раз так, какой базар? - грубовато согласился Щербак. - Я только согласую с моим начальством.
        - Сделайте одолжение, согласуйте, - ядовито "одобрила" она и добавила: - И машину мне вызовите, пожалуйста.
        - Бу сделано, - кивнул он и, достав свой мобильник, вернулся в свою прихожую.
        "Странный тип, - подумала Света. - Здоровый, как бык, и, похоже, такой же тупой. Как им доверяют вообще охранять человека?"
        Откуда ей было знать, что майор спецназа ГРУ Генштаба Министерства обороны СССР прошел Афган и Чечню, служил в доблестном МУРе, пока его Вячеслав Иванович Грязнов не перетащил в свое сыскное агентство. А насчет "тупого взгляда", так они все в агентстве заранее договорились, чтоб с этой дамочкой - ни- ни! Даже несмотря на самые активные приглашения с ее стороны. Ха, где б она была, кабы не их мужской договор!
        Николай так понимал, что она сейчас нужна расследованию, и в первую очередь, как это ни скверно иной раз звучит, в качестве подсадной утки. Денис почему-то был уверен, что на нее должен обязательно клюнуть убийца, участвовавший в побоище на Бережковской набережной. Иначе зачем было затевать ее охрану, круглосуточное дежурство в квартире, наблюдения и прослушивание телефонов? Пока не клюнули, но это ничего не значит, главное - терпение...
        А Светлана чувствовала просто необычайный прилив сил и какую-то освежающую атмосферу вокруг себя. И все ей подсказывало, что день сложится удачно. И что закончились... а точнее, вот-вот закончатся ее страдания, которые начались еще в Петербурге, полгода назад, когда она решительно порвала с Максом. Желая и безумно страшась этого разрыва. И если бы не твердая, поистине мужская, поддержка Виктора, понимала она, сама вряд ли пошла бы на такой опасный для себя, как тогда казалось, шаг. Шаг, который действительно стоил жизни Виктору. И едва не стоил ей. Уж на это сегодня ночью, во время бессонницы, ей хватило соображения. А об остальных она как-то и не задумывалась - ни туповатый, уже покойный, Олег, ни услужливый Димка, находящийся до сих пор в коме, ее не интересовали. Да за всех ведь просто и невозможно страдать... Нет, неправильно, невозможно всем сострадать, поправила она себя, поднимая золоченую трубку с рычагов сделанного под старину телефонного аппарата. Эту "прикольную штуковину" ей Виктор привез в подарок из Германии, где на подобные игрушки большие мастера. Еще недавно все это радовало глаз,
создавало приятное настроение, а теперь, странное дело, даже слегка раздражало - трубка тяжелая, неудобная в руке... Ну да, руки давно привыкли к миниатюрным мобильникам...
        Прямой номер директора Большого театра не отвечал, что могло означать одно: Борис Ильясович еще не прибыл в свой кабинет, а звонить секретарше и спрашивать, где ее шеф и когда явится на службу, - этот вариант Светлане не подходил по определению. Виктор, например, беседовал с Ахундовым, когда возникала такая необходимость, исключительно по мобильному. Но этим номером пользовался он сам, Светлана его не знала. Виктор говорил, что ей вполне достаточно пока и служебного телефона директора. И вон как дело повернулось, едва произошло несчастье, как все словно куда-то провалились!
        Впрочем, справедливости ради, стоило уточнить: это не столько все вокруг исчезли, сколько потерялась для них она сама, Светлана. И можно предположить, что после того, как во всех средствах массовой информации прошло сообщение о покушении и убийстве Виктора Нестерова, который ехал вместе, естественно, со своей "протеже", как это нынче называется, сюда, домой, наверняка уже звонили из дирекции. Но ее же не было! Ее прятал тот мужичок, на которого в другой раз и в нормальной обстановке она и внимания бы не обратила, а тут будто сорвалась. Однако теперь же она дома, а никто не звонит! Что они там себе думают?!
        Она достаточно долго терпела в ожидании законного известия о том, что все формальности наконец улажены, хотя сама толком не знала, что это за формальности. А Виктор говорил, чтобы она не лезла не в свое дело, что его договоренности с Ахундовым ее никоим образом не касаются. Но, по правде говоря, хотя она никуда "не лезла", тем не менее знала, что ее переход в Большой театр из Мариинки стоил немалых денег. Не в том смысле, что все в стране покупается и продается, а в том, что денежные знаки в России используются главным образом в качестве смазки, чтоб машина быстрее крутилась и сбоев не давала, -это слова, кстати, Виктора, а уж он-то деньги считать умеет. И в этой связи тем более странно, что никаких уведомлений из дирекции до сих пор не последовало.
        Итак, телефон Бориса Ильясовича не отвечает. Что же делать? Разговаривать с секретаршей, этой разрисованной ведьмой, ей не хотелось. А просто позвонить и спросить, когда появится директор, неловко, такой шаг поставит Светлану на уровень обыкновенных просителей. Да к тому же она была уверена, что ее голос та мымра, конечно, запомнила, особенно после того, как увидела своего шефа, откровенно лебезящего, прямо- таки расстилающегося ниц перед посетительницей из Петербурга, прибывшей в сопровождении Нестерова, который умеет... нет, теперь надо говорить -умел! - наводить трепет на обслуживающий персонал.
        А теперь стыдно сказать, если кто и спросит, что она, Светлана, и на похоронах Виктора не была, и даже где его похоронили, спросить не у кого...
        Вдруг ей пришла удачная мысль.
        - Николай! - позвала она охранника, и тот явился, уставился на нее своими невыразительными, пустыми, как у какого-нибудь братка, глазами. И вид был такой, будто он спал, а она его зря разбудила. -У меня к вам личная просьба. Могу обратиться за помощью?
        Он тупо молчал.
        - Я что, неясно выразилась? - Она начинала злиться.
        - Я слушаю, слушаю... - равнодушно ответил он. - Говорите, слушаю.
        - Вы могли бы позвонить по телефону, номер которого я вам сейчас продиктую, и спросить, когда появится на службе Борис Ильясович Ахундов? Это - директор Большого театра. И у меня с ними контракт. Но поскольку меня не было дома больше недели, я не знаю, звонили оттуда или нет. Прямой его номер не отвечает, а мой голос секретарше известен, и она способна нарочно сделать мне какую-нибудь гадость.
        - Диктуйте.
        Она продиктовала, ожидая, что охранник его хотя бы запишет. Но тот взял у нее трубку и набрал указанный номер. Пауза длилась недолго.
        - Здравствуйте, - неожиданно мягким, прямо-таки обволакивающим голосом начал Николай. - Прошу извинить меня за беспокойство, милая девушка, могу я узнать, когда будет у себя в кабинете Борис Ильясович?
        Последовала пауза. А затем Николай заговорил снова и несколько более жестким тоном:
        - Нет, уважаемая, вы меня неправильно поняли. Всего того, о чем вы сейчас сообщили, мне абсолютно не нужно, у меня другое дело к Борису Ильясовичу. А правильнее сказать, не у меня к нему, а, скорее, у него ко мне. Я не представился, директор частного охранного агентства Грязное к вашим услугам. И если вы не в курсе, значит, Борис Ильясович не счел необходимым вас о том информировать. Итак, когда прикажете его ожидать, а то ведь у меня другие дела, могу отъехать, и вряд ли ему доставит удовольствие необходимость безуспешно потом разыскивать меня... Хорошо, давайте я запишу номер его мобильного телефона... Кто, говорите?.. A-а, это его заместитель? Не возражаю, он может быть в курсе. - Николай уставился с вопросом в глазах на Светлану, и она прошептала:
        - Али Магомедович.
        - Вы говорите про Али Магомедовича, да?.. - Он снова взглянул на Светлану, и та кивнула. - Давайте номер, я сам ему перезвоню. Благодарю, милая девушка, я запомнил.
        Николай Щербак записал на листочке бумаги телефонный номер и передал его вместе с трубкой Светлане.
        - Дело в том, что ваш директор в отъезде, как я понял, в Питере. Но все необходимые распоряжения он отдал своему заму, который в курсе всего. Вы кивнули, и я решил, что вам понадобится и его телефон. Вот, можете звонить. Я не нарушил ваших планов?
        - Наоборот, сделали даже больше, чем мне требовалось. Благодарю, вы теперь свободны.
        Светлана положила перед собой записку и набрала номер заместителя директора Большого театра, который был "в курсе всего". А Щербак вышел в прихожую и поднял параллельную трубку, о которой Светлане знать было совершенно незачем. Но контроль есть контроль, мало ли что!..
        - Али Магомедович? Это - Волкова, - безапелляционным тоном начала Светлана. - Не дождавшись известия от вас, решила позвонить сама и напомнить, уважаемый...
        - A-а, ну наконец-то! - безумно обрадовался заместитель. - Куда ж это вы запропастились, дорогая моя?! А мы тут вас просто обыскались! Столько дел! Столько проблем! Борис Ильясович - тот совсем, можно сказать, извелся! Да вот и отбыл по нашим оргделам, знаете ли, в ваши бывшие Палестины, думаю, еще с недельку там пробудет. А как ваше здоровье? Поправилось наконец? Или остались проблемы? Я надеюсь, что у нас с вами после этого ужасного ранения будет все в порядке? Или вам еще предстоит долгое лечение? Знаете...
        Он трещал без пауз, не давая вставить даже слово, говорил и говорил, словно упиваясь собственным голосом. И это очень раздражало Светлану. И еще - почему он так акцентирует необходимость какого-то лечения? Неужели они решили, что она прикована к койке, и потому ни о каком контракте речи быть не может? Какая чушь!
        - Мне приятна ваша забота, Али Магомедович, о моем здоровье, - сухо перебила она нескончаемый поток слов и сожалений, - но, по-моему, вы плохо информированы. Ни о какой ране речь не идет. Я здорова, как может быть здоровым всякий нормальный человек. И никаких проблем тоже нет, кроме одной. Главной. Что с моим контрактом? Почему мне до сих пор не прислали его на подпись? Или меня не пригласили в дирекцию? Я решительно вас не понимаю! Извольте объясниться!
        - Конечно, конечно, уважаемая Светлана Алексеевна, - снова заторопился заместитель директора. - Разумеется, объясню, гораздо лучше это сделал бы сам Борис Ильясович, но, поскольку эту миссию он перепоручил мне, я готов сообщить вам, боюсь, малоприятную весть, хотя искренне вам сочувствую в вашем трудном положении.
        -Погодите, не трещите! Я не понимаю! В чем дело? О каких неприятностях речь? Я говорю о контракте! И только о нем, и ни о чем другом! Разве я неясно выразилась?
        - Ну так и я, уважаемая, - голос заместителя из медоточивого превратился в жесткий, с незаметными прежде металлическими нотками, - продолжу, с вашего разрешения? Если вы не станете меня перебивать, я изложу вам слово в слово поручение директора. Вы готовы выслушать? В конце концов, это же вам нужно, а не мне!
        У Светланы неожиданно покрылась мурашками спина. И даже возникла колющая боль в тех местах, где оставались следы от пулевого ранения.
        - Я слушаю, - с трудом выдавила она, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Беспричинно еще, но, видимо, от какого-то неприятного предчувствия.
        - Итак, мне поручено передать вам... когда вы наконец объявитесь, что контракт с вами, по всей вероятности, в этом сезоне заключен не будет. А причиной тому, как вам должно быть отлично известно, то обстоятельство, что вами, точнее, я бы выразился, вашей стороной не был выполнен ряд совместных устных договоренностей. Имеются в виду те, которые заключили между собой дирекция Большого театра и ваш так называемый попечитель. Спонсор, выражаясь современным языком. Вы, видимо, в курсе?
        - В курсе каких еще договоренностей я должна быть? - ледяным тоном спросила Светлана. - Насколько мне известно, все условия, продиктованные Борисом Ильясовичем Виктору Михайловичу Нестерову, в связи с моим переходом, а точнее, приглашением в балетную труппу вашего театра, были полностью выполнены! Полностью, подчеркиваю!
        - Это вы так думаете, - с некоторым пренебрежением перебил ее Али Магомедович.
        Светлана уже не раз слышала, лично убеждалась, что эти кавказцы, дорвавшись до власти здесь, в центральных городах России, особенно в столицах, безумно наглеют. И не гостями себя числят, а настоящими хозяевами положения, диктующими свою волю. Есть люди, которые умеют немедленно ставить их на место, и тогда они начинают юлить и вертеть своими жирными задницами, мол, их не так, оказывается, поняли. А слабым людям, не нахалам, они просто садятся на шеи. И этот, вероятно, из них. Но сдаваться Светлана не собиралась.
        - Может быть, вы соизволите мне сообщить, какие пункты договора остались невыполненными нашей стороной? - язвительно спросила она.
        - Если желаете... Во-первых, чисто финансовые договоренности...
        - Перестаньте! - раздраженно оборвала его она. - Виктор Михайлович сообщил мне...
        - Это он вам мог сообщить, - с насмешкой перебил ее уже он. - Вполне вероятно, что таким вот образом он выразил вам свои намерения. Не спорю. Но от намерений до реальных дел, согласитесь, бывает достаточно далеко. И спонсорская помощь, которую он обещал театру... - повторяю: обещал!.. - так до сих пор и не оказана.
        - Это ложь! - чувствуя уже сильное головокружение, возразила она. - Он мне твердо заявил...
        - А у вас есть хоть какой-нибудь документ на этот счет? Есть, на худой конец, расписка в получении нашей дирекцией обещанных денег? He-ту! - по слогам, резко произнес он. - Ну а раз не-ту, так какой же разговор? Надеюсь, вам известна та сумма, о которой шла речь в разговоре между Ахундовым и Нестеровым? Ну та, которая, собственно, и явилась решающим аргументом, а также и непременным условием вашего перехода в нашу труппу? Пожалуйста, вы можете сами внести ее, и мы непременно возобновим наши переговоры. Но - не раньше.
        - Постойте, тут какая-то чушь! Или вы сами не в курсе! Деньги были переведены. И я знаю, о какой сумме шла речь, поскольку я, а не вы присутствовала тогда в кабинете Ахундова! Но я чувствую, что у вас творятся какие-то темные дела, а потому буду вести дальнейший диалог только с самим Ахундовым. Немедленно дайте мне номер его мобильного телефона.
        - Увы, уважаемая, вот тут я не имею полномочий. Но вы можете подождать, пока не вернется Ахундов, после чего и возобновить этот ваш... диалог. А тем временем проходите положенный вам курс лечения, становитесь на ноги - и... желаю здравствовать.
        - Одну минуточку! Так просто вы от меня не отделаетесь, господин заместитель директора! Я сейчас приеду в вашу контору, и вы мне покажете все оформленные документы. Все, до единого! Я их видела своими глазами! И видела на них подписи Нестерова и вашего шефа! И там все ясно сказано! Не морочьте мне голову!
        - Но... как же это вы приедете? - Кажется, заместитель слегка растерялся от такого поворота событий. Или он просто не видел никаких документов? И все им сказанное - чистый блеф? Ложь? Желание еще раз сорвать куш? - Как же вы приедете, если у вас, насколько мне известно, постельный режим?!
        - Кто вам так нагло солгал? Какой режим? Я только что отработала у станка обычные свои три часа! Приготовьтесь, я еду! И не дай вам бог что-то утаить, я из вас душу выну! И вы легко узнаете, как я это умею делать!
        Светлана швырнула трубку на рычаг и отвалилась от аппарата совершенно без сил...
        Щербак слышал разговор Светланы по телефону. И сделал для себя четкий вывод, что ее попросту ловко и нагло водят за нос. Понятная ситуация. Но с этим замом у нее, скорей всего, ни черта не получится. Если и в самом деле нет никаких финансовых документов, нечего и соваться: облапошат, как сопливую девчонку. Уже, по идее, облапошили. И ей бы не "базарить", а действительно подумать о каких-то документах. Видимо, покойный Нестеров все-таки не был круглым идиотом и деньги просто так никому не отстегивал. А если и отстегивал, то уж о приходе-расходе не забывал, и это дело наверняка где-то у него было зарегистрировано. Где - вот об этом ей бы и думать. Да только вряд ли она примет совет от постороннего. Чрезмерно себя уважает...
        Размышляя, Николай из-за шторы поглядывал на двор. Уже не раз его внимание привлекала черная машина "БМВ", словно дежурившая напротив подъезда, где располагалась квартира Светланы. Иногда машина резко уезжала, потом возвращалась. Но из нее никто не выходил. Ну прямо "летучий голландец" какой- то. Или наблюдатель.
        Вот и сейчас машина торчала напротив. А когда Светлана швырнула телефонную трубку, машина тут же уехала. Можно подумать, что внутри ее сидел кто- то, слышавший телефонный разговор, а выяснив все, чего хотел, посчитал информацию исчерпывающей для себя. Щербак размышлял просто так, скорее по привычке, но когда словно угадал намерение водителя, опомнился. Да ведь все получается и в самом деле именно так! Или тут случайное совпадение?
        В комнате что-то хлопнуло. Николай осторожно заглянул туда и увидел, что Светлана стояла у большого напольного зеркала с какими-то нарядами в руках.
        Это она примеряла себе необходимое платье, наверное, для выхода на улицу. Ну да, она же собиралась! А хлопнула дверца шкафа.
        - Мне надо переодеться! - резко бросила она, не оборачиваясь, будто почувствовала присутствие чужого человека в комнате. - Выйдите! Сейчас поедем! Где машина?
        - Сей момент, - вежливо отозвался Щербак и, вернувшись в прихожую, достал свой мобильник.
        Денис выслушал его сообщение и, поразмыслив, сказал, чтобы Николай не спускал с нее глаз, но и в дела ее тоже не лез. Если ей нужен "базар" в дирекции Большого театра, это ее проблемы. Мешать ей не стоит. Но и одну ее оставлять, в смысле, без присмотра, тоже не следует. За исключением... ну Николай должен понять, куда совсем не нужно сопровождать охраняемую женщину. Щербак усмехнулся по поводу столь тонкого замечания шефа: он и не собирался сопровождать приму- балерину, скажем, в туалет, а вот постоять у двери... Отчего же не постоять? Бывает ведь, когда воруют подопечных именно из туалетов...
        Обменявшись остроумными замечаниями, директор "Глории" пообещал прислать Николаю в помощь Филиппа, на своей машине. Джип "форд-маверик" был гордостью Дениса Грязнова, и выдавал он его своим сотрудникам лишь в исключительных случаях. Возить балерину - это, конечно, изрядное исключение, ничего не скажешь!
        Скоро Филя позвонил снизу и сказал, что у него порядок, а "БМВ", о котором заходила речь, и близко нету, можно спускаться. Щербак забрал ключи у Светланы, лично запер все замки, оставив положенные в таких случая "секретки", если бы кто-нибудь пожелал проникнуть в жилье за время их отсутствия, и только потом вызвал кабину лифта.
        С Филиппом договорились так, что он будет ожидать в машине и наблюдать за обстановкой вокруг, а Николай сопровождать клиентку повсюду, кроме, так сказать... в общем, понятно. Даже посмеялись по этому поводу, надеясь немного расшевелить Светлану, которая была мрачно сосредоточена и только морщилась по поводу незамысловатых хохмочек своих охранников. Ну, пошутили и замолчали, поддавшись тяжелому настроению женщины.
        Филипп ловко подкатил к самому подъезду дирекции. Вышел, огляделся и дал знак Николаю. Тогда вышел из машины и он, и вот так, вдвоем, прикрыв собой балерину спереди и сзади, они вошли в помещение. Дежурный на входе тотчас доложил о посетительнице, и минуты три спустя на лестничной площадке перед ними появился невысокий, плотный, похожий более на братка, нежели на крупного работника искусства - административного, естественно, работника, - мужчина. Был он горбоносым, с черными как смоль кудрями и тонкими усиками, выдававшими его определенно кавказское происхождение. Он сделал в сторону балерины легкий поклон, но не пошел навстречу, а рукой показал, что готов пригласить и выслушать. И еще - он не улыбался, как обычно улыбаются люди, увидев перед собой хочешь не хочешь, а все же знаменитость.
        Щербак обернулся к Филе и кивнул ему. Филипп понял и пошел к машине. А Николай отправился следом за Светланой по лестнице наверх. Перед большой дверью с позолоченной старинной ручкой Светлана как-то нервно обернулась к своему охраннику и негромко сказала:
        - Здесь подождите. Я же никуда не денусь, а вот вам, возможно, не очень понравится мой разговор с этим сукиным сыном.
        - Но я... - попытался возразить Щербак. - И потом, со мной, то есть в моем присутствии, вам наверняка будет легче беседовать с этим типом. все-таки владею кое-какими боевыми приемами, а?
        Она даже не улыбнулась.
        - Нет, разговор будет тет-а-тет.
        - Ну как считаете, - вздохнул Щербак, - на тет так на тет. Не положено, правда.
        - Положено. А за меня не бойтесь...
        И она ушла в дверь следом за Али Магомедовичем, так следовало понимать. И сама закрыла за собой дверь. А Щербак взял от окна в приемной стул, поднес его к самой двери и демонстративно уселся. Средних лет секретарша, безотрывно высматривающая что-то в мониторе большого компьютера, лишь недовольно поморщилась от этого его самоуправства, но промолчала. Уж охранник-то ее никак не интересовал.
        В мертвой тишине прошел почти час. Щербак не шевелился, никаких телодвижений у компьютера не совершала и секретарша. Из-за двери не доносилось ни звука.
        Когда время перевалило на второй час, Николай поднялся со стула и громко кашлянул. Секретарша оторвалась от экрана и с неприязнью взглянула на Щербака, будто хотела задать вопрос: какого черта ему здесь надо и кто он такой вообще? Это показалось ему уже совсем странным. И тогда Николай обернулся к двери и резко отворил ее.
        - Эй, куда вы?! - закричала секретарша, продемонстрировав визгливый, словно скрежещущий металл по асфальту, голос.
        Но Николай уже вошел в обширный кабинет, огляделся и... никого не нашел. Быстро выйдя в приемную, наклонился над секретаршей и, свирепо глядя ей в испуганные глаза, рявкнул:
        - Где они? Быстро! А то, твою мать!..
        - А-а-а! - буквально завопила эта дура и замахала перед собой обеими руками, словно отгоняя привидение.
        Через мгновение в приемную ворвался охранник, не тот, что был внизу, у входа, а другой. И кинулся к Николаю. На свою беду. Потому что Щербак, когда тот прыгнул на него, сделал короткое защитное движение, как бы закрываясь от мощных кулаков нападающего, и через мгновение тот тяжкой тушей, с грохотом рухнул навзничь. И еще немного прокатился на спине по натертому паркету. Встать он не смог.
        - Отвечай, сука старая, где они? Иначе я тебя задушу! - тихо прошептал секретарше на ухо Щербак.
        - Не знаю... - Та была словно в полнейшей прострации. - Вышли, наверное...
        - Куда вышли? - грозно спросил Николай. - Показывай!
        Он еще не знал, что произошло, но уже догадывался. И его догадку подтвердила секретарша, которая подвела его на подгибающихся ногах ко второй двери, прикрытой тяжелой бархатной портьерой и выводящей хозяина кабинета либо его посетителя, если это потребуется, на другую лестницу.
        Держа перепуганную не на шутку стервозу за шиворот, Щербак прошел вместе с ней до самого выхода и, никого не обнаружив, небрежно отшвырнул ее от себя. Та едва не рухнула на ступеньки, повисла, вцепившись в перила. Черт бы их всех побрал! Это - единственное, что пришло в голову Щербака.
        - Значит, так, слушай меня, вонючка старая, - спокойным голосом сказал он секретарше, от которой действительно почему-то неприятно запахло. - Передашь этому своему абреку, что, если с Волковой что - нибудь случится, я из его жопы сделаю решето. Поняла? Не слышу!
        Та судорожно закивала, не отпуская, однако, руками лестничных перил.
        А Щербак вышел из подъезда на улицу, осмотрелся и понял, что был, по сути, на черной лестнице, которыми оборудованы старинные дома в Москве. Их немного уже осталось, но вот есть еще, оказывается. И еще он понял, что его попросту провели, как мальчика, как последнего сопляка. Кинули, иначе говоря... Господи, как же людям-то в глаза смотреть?! Вот же срамотища!
        Обескураженный Денис доложил о происшествии своему дядьке, Вячеславу Ивановичу Грязнову, в кабинете которого сидел в ожидании, когда генерал милиции освободится и можно будет отправиться пообедать, а заодно обсудить некоторые проблемы, связанные с общим делом.
        Хмурый Грязнов-старший разговаривал с кем-то по телефону, и, судя по выражению его лица, известие, которое он получил от собеседника, было ему очень неприятно. При этом он почему-то искоса поглядывал на племянника и мрачнел еще больше. И тут как раз позвонил на мобильник Коля Щербак и совершенно убитым голосом доложил о том, что у него только что, в буквальном смысле из-под носа, выкрали балерину.
        - Ну что там у тебя? - брюзжащим голосом, заметив кислое выражение на лице Грязнова-младшего, с ухмылкой спросил дядька.
        Денис рассказал. Подробности генерала почему-то не интересовали, он просто отмахнулся от них, когда Денис стал описывать ситуацию и само помещение дирекции, откуда пропала Волкова. И, главное, дома ее тоже нет, поскольку ключи от квартиры остались у Щербака, запиравшего двери, а домашний телефон не отвечает. Значит, либо она сама сбежала от охраны, о чем уже не раз говорила. Ну в том смысле, что осточертели они ей все, шагу без них шагнуть не может. Вот, стало быть, и шагнула. Пропал куда-то и заместитель директора Большого театра Али Магомедович Зароев. А секретарша его, естественно, обгадилась от страха, и тоже из нее ничего вытянуть невозможно. Короче - полный абзац!
        Вячеслав Иванович слушал и мрачнел еще больше. Наконец как-то устало отмахнулся и уставился в окно.
        - Тут не абзац, племяш, а двое лучших твоих сыщиков о... - он словно стал заикаться, - о... о-позорились, причем жидко. Но это еще, может быть, как-то поправимо, хотя ни в чем, к сожалению, не могу быть уверенным. А вот то, о чем мне только что сказал Василий... ну оттуда, - он снова махнул рукой куда-то в пространство, полагая, что объяснил понятно, - вот это действительно уже полный абзац. Час назад в реанимацию института Склифосовского, минуя охрану, которая должна была там находиться, а на самом деле никого наверняка не оказалось на месте, проник неизвестный посетитель и одним точным ударом в сердце зарезал так и не вышедшего из комы бывшего водителя Дмитрия... как его?.. Горлова, да. И оставил в теле убитого штык-нож от автомата Калашникова. Профи, ничего не скажешь. Вот теперь и разбираются там. Не кажется ли тебе, что это акции одного порядка?
        - Не знаю, как насчет порядка, но действовал явный фашист, ну то есть полный отморозок. Даже и не представляю, кто бы мог на подобное решиться... У бить человека, находящегося столько времени в беспамятстве, это ж кем надо быть!
        - Сам же и сказал.- фашист. А если серьезно, то подозреваю, что здесь вполне может подойти почерк твоего Вампира. Скажешь, нет?
        - А кому его почерк-то здесь известен? Придется срочно в Питер звонить. Разве что там найдутся непосредственные свидетели. Если он таковых вообще оставлял. Что вряд ли, как говорит дядь Саня.
        - Так не он говорит, а товарищ Сухов, классику-то все-таки знать надо, племяш. Но Питер - Питером, а Сане мы попозже передадим ваши материалы, они ему могут пригодиться, это будет - во-первых. Поскольку нельзя исключить, что твой Вампир там окажется гораздо ближе к нему, чем к нам. В федеральный розыск мы ж его уже объявили, теперь передадим и в Европол. Правда, они больше экономическими преступлениями интересуются, но ничего, Саня им при случае подскажет. А во-вторых, вы сейчас сами никуда не рыпайтесь, раз вы уже облажались, извини за прямоту. И разыскивать балерину придется теперь нам. Вместе с Генеральной прокуратурой, конечно. А для начала пусть-ка Сашка с Рюриком получат от вас максимум информации и срочно займутся этой гребаной дирекцией. Секретаршей и остальными, кто там был еще. Своих ребяток я им подкину, чтоб все - тип-топ. Ну а сейчас у тебя какие предложения?
        - Пожрать хотел... Да весь аппетит испортили, гады...
        - Зря ты, племяш! Одно другому никогда не мешает. Некоторые считают, что на голодный желудок лучше думается. Это в корне неверно, Дениска, я утверждаю самым категорическим образом. А если мой авторитет тебя не устраивает, спроси хоть у того же Сани. Пустой желудок всегда отвлекает тебя на посторонние мысли - чем бы его наполнить, а в нашем сыскном деле это чрезвычайно вредно. И делу, и самому организму.
        - Ага, а на сытый - только одна-единственная здравая мысль: как бы прилечь да отдохнуть, так?
        - Не исключаю и такого поворота, но он нежелателен. Пошли, куда приглашаешь?
        - Твой выбор. Можно в "Пушкинъ", как обычно. Соляночка из осетринки, холодец под хренком...
        - Да, кормят неплохо, но...
        - Что - "но"? Или уже по своему "Узбекистану" соскучился? Пожалуй, не возражаю.
        - И ты не понял почему?
        - Не совсем. А у тебя есть объяснение для дураков? - Денис улыбнулся.
        - Заметь, не я первый это сказал!
        - Дядька, ты чего-то последнее время так цитатами и сыплешь! С чего бы?
        - Насчет цитат я еще не знаю, а вот о том, что и Ахундов, и тот же Зароев наверняка хорошо известны моему старому, доброму приятелю Рустаму Алиевичу, хозяину вышеназванного заведения, вот об этом, племяш, ты почему-то не подумал. А почему? Делаю замечание!
        - Ну ты, дядька, молоток! - восхитился Денис.
        И в самом деле, подумал он, все эти Ахундовы и
        прочие, они же просто не могут не заходить в "Узбекистан"! Это же отчасти даже ритуал! Туда либо в "Баку" - разницы, по сути, никакой. А Рустам Алиевич конечно же ничего не скроет от своего старого знакомца, который, еще руководя МУРом, не раз выводил владельца ресторана из довольно-таки щекотливых, а то и просто неприятных ситуаций. И потом, за свободу делать свой крупный бизнес в Москве надо же и как-то платить. Не в прямом смысле, конечно, тут дядька чист, как слеза ребенка, но ведь плата тоже бывает разной. И тогда та информация, за которой "важняки" Турецкого будут носиться с высунутыми языками без твердой надежды на удачу, вполне может быть просто подана во время обеда на блюдечке, в качестве особого десерта, причем даже и с благодарностью за доброе к ресторану отношение. Ай, дядька, молодец!
        А все это, по Грязнову-старшему, называлось удачно соединить приятное с полезным...
        Вячеслав Иванович лично позвонил Рустаму и предупредил того о своем желании посетить его. По обилию восклицаний, донесшихся из неплотно прижатой к уху генерала телефонной трубки, Денис догадался, что желание отобедать уже принято в самом лучшем виде. Их ждут!
        Действительно, ждали. Рустам Алиевич в белом фраке лично встретил Грязновых у входа в зал и провел в особый кабинет, где всегда предпочитали проводить время и сам Вячеслав Иванович, и его лучшие друзья. Тут время от времени хорошие специалисты устраивали проверку на предмет поиска всякого рода "нечисти", типа "жучков" и прочего, однако никаких нареканий с их стороны не поступало: Рустам Алиевич высоко ценил доверие к себе и, в свою очередь, не допускал даже минимума недовольств со стороны своих высокопоставленных клиентов.
        Обеденный заказ происходил по известному принципу - "а что у нас сегодня тут самое-самое?". Иными словами, ответственность взял на себя сам хозяин. А уж он-то отлично знал вкусы и аппетит пожилого генерала, который много лет назад впервые посетил его заведение, еще будучи майором. Ах, как время бежит! И скажите мне куда?!
        Рустам Алиевич, этот невысокий, щуплый на вид человек с крупной сверкающей лысиной и серым, цыплячьим пушком вокруг нее, с вислым носом, крупными, как сливы, глазами и скорбным выражением, навечно застывшим на пухлых губах, всегда помнил об этом, как никто другой.
        Итак, выбор был за ним, он с достоинством оценил доверие Вячеслава Ивановича и ничего не стал записывать, даже официанта не позвал. Он сам знал, что надо. И что будут кушать дорогие гости, и что пить, и отчего у них обязательно поднимется настроение. А как же иначе!
        Обедали молча. Хозяин умел накормить гостей, и в этом сказывалась не только его профессия, но и, как походя заметил Вячеслав Иванович при очередной смене блюд, высокая жизненная философия. Так можно ли пытаться давать советы, а уж тем паче спорить или возражать человеку, глубоко убежденному в своей философии, от которой никому никакого зла, зато один сплошной восторг и очарование?
        Из этого пассажа Денис сделал вывод, что дядю-генерала потянуло в область чего-то эфемерного и, скорее всего, не поддающегося строгому учету и вообще любому трезвому анализу. Тем более что коньяк, лично принесенный Рустамом Алиевичем, был превосходным, хоть и азербайджанским. Впрочем, разлит он был еще в советские времена, когда наивысшим спросом пользовался армянский коньяк три звездочки ереванского разлива. Нет, умели делать классные напитки. И это - тоже тема для достойного, глубокомысленного обсуждения в застолье.
        К десерту дядя был готов и основательно расслаблен. Так показалось бы со стороны. И конкретно тем, кто не знал лично Вячеслава Ивановича. Последняя рюмка была выпита за здоровье хозяина, его замечательной семьи, а также за процветание прекрасного заведения, где проходят лучшие минуты в жизни цивилизованного человечества. Рустам Алиевич демонстративно поднял и свою рюмку, чокнулся с гостями и чуть пригубил драгоценный напиток богов. После чего, выражаясь витиеватым языком предков, застыл в терпеливом ожидании готовой вот-вот открыться истины. Что ж он, не понимал разве, что вовсе не пьянствовать или там чревоугодничать заглянул сюда генерал милиции. В кои-то веки!
        Вячеслав Иванович предложил хозяину присесть на минутку, нужен, мол, его дельный и всегда справедливый совет по одному мелкому вопросу. После такой легковесной преамбулы Грязнов-старший кратко изложил владельцу "Узбекистана" суть своего интереса, касавшегося самым непосредственным образом земляков, вероятно, Рустама Алиевича, который их прекрасно знает - вне всякого сомнения.
        Названные фамилии не вызвали у ресторатора удивления либо неприязни. Да, конечно, знакомы. И давно. И хорошо. Нет, домами не дружат, но приходится встречаться. Опять же - землячество. Достойные люди.
        И тогда Вячеслав Иванович объяснил, что очень надеется на строжайшее сохранение тайны того, о чем он собирается рассказать. Ну, во-первых, это может сильно навредить самому хозяину, а во-вторых, спугнуть преступников, если они таковыми являются. Не хотелось бы так думать, но когда нет фактов, обеляющих, оправдывающих их поступки, приходится тщательно проверять уже имеющиеся у следствия. А то, что имеется, не позволяет судить об этих людях с пиететом.
        И этот подход к делу оценил Рустам Алиевич. Ну что касается Ахундова, то здесь у ресторатора сомнений не было: Борис Ильясович - человек сложный, но искренний, с ним можно иметь дело - не подведет, не обманет. Ну разве что совсем по мелочам, у каждого ведь есть своя слабость. Именно слабость, а не злой умысел. А вот что касается Зароева, тут проблема, возможно, несколько сложнее. Кажется, он женат не то на племяннице Ахундова, не то на ком-то еще из его родни. Хотя он не азербайджанец, а не то лезгин, не то осетин. Одним словом, они - родственники и, значит, как говорят на Кавказе, обязаны помогать друг другу, своего клана держаться. Впрочем, ни в чем таком, что достойно осуждения, ни один, ни другой замечены никогда не были. Правда, случаются разные обстоятельства...
        А вот о том, какие конкретно обстоятельства могут вызвать у земляков осуждение, ресторатор обсуждать не стал. Бывают - и все, точка. Сказал он так и почтительно застыл в ожидании дальнейших рассуждений "высокого гостя".
        И Грязнов-старший не замедлил высказаться на этот счет. Опять-таки не открывая тайн следствия, Вячеслав Иванович сказал прямо, что, по его мнению, этому Али Магомедовичу есть прямой смысл отбросить все свои возможные страхи и лично явиться к нему, генералу Грязнову, в кабинет, чтобы ответить на ряд очень важных вопросов, касающихся дерзкого похищения женщины. Он может и не явиться, но тогда известные Рустаму Алиевичу сотрудники Московского уголовного розыска, с помощью которых хозяину "Узбекистана" не раз приходилось успешно решать трудные для себя вопросы, достанут Али Магомедовича даже со дна Каспийского моря, если тот сумеет там спрятаться, и приведут в наручниках в большой дом на Житной улице уже против его воли. Но тогда и разговор будет совершенно иным.
        И еще можно передать, что обращаться сейчас за помощью к адвокату у него нет нужды. Пока нет. Как и апеллировать к демократической общественности по поводу очередного нарушения милицией прав и свобод интеллигентной личности.
        Так что очень стоит подумать. А вот сроку на этот мыслительный процесс - один, ну максимум полтора дня. После чего он, генерал Грязнов, лично даст отмашку. И вряд ли тогда директор лучшего театра России будет признателен своему родственнику, кем бы тот ему ни приходился.
        Вячеслав Иванович не стал объяснять, какой конкретно помощи он ждет от Рустама Алиевича, - умному человеку достаточно ведь и намека. А хозяин ресторана был не только умным человеком, но еще и благодарным. Да и о чем вообще говорить, когда вот только что сам генерал, стоя и с большим чувством, выпил за твое здоровье, за твою процветающую семью и за твое не менее процветающее дело! Такие вещи ценить надо!
        И Рустам Алиевич, не выдвигая никаких встречных условий и ничего не обещая, с глубоким поклоном проводил дорогих своих гостей, после чего промокнул белоснежным платком свою лысину, подозвал официанта и повелительным жестом указал ему на серебряный поднос, на котором лежал счет за обед и щедрые чаевые, оставленные Денисом. Племянник же, в конце концов, пригласил сюда родного дядьку. А как же иначе?
        Он очень любил эти моменты. Хорошенькая стюардесса объявляет о том, что самолет через такое-то время прибывает в порт, просит пристегнуть ремни, объявляет температуру за бортом... и так далее, мило улыбается, отчего на сердце вспыхивает отчетливое ощущение праздника. Каждый раз - одно и то же. И еще - осознание своего могущества: человек, так сказать, птица!
        А вот Славка Грязнов ненавидел самолеты и все с ними связанное. И на борт он просто не мог взойти, не приняв предварительно стакана коньяку. Для успокоения нервов и чтобы твердо держаться на ногах. И во время полета ему тоже приходилось постоянно поддерживать состояние обволакивающего душу опьянения. Отчего это у него, от боязни высоты? Да вроде нет, там, где летают самолеты, высоты как-то и не осознаешь, ну разве что чисто умозрительно, но никак не физически. Сколько раз летали вместе, и всегда одна и та же картина.
        Но Славка сейчас далеко, у себя дома, а друг его Саня уже морально готовился к громкой, как обычно, встрече со стариной Питом, которая через считанные минуты состоится в аэропорту Франкфурта-на-Майне, куда первым утренним рейсом из Москвы и прибывал самолет немецкой авиакомпании "Люфтганза". Гото- виться-то он, может, и готовился, но почти машинально и с томительной улыбкой сожаления наблюдал за крепконогими и не стесняющимися своих вожделенных форм стюардессами, легко и деловито суетящимися в салоне. Просто сил нет, как тянуло любую из них обхватить вот эдак сильной рукой, прижать покрепче да так посадить к себе на колени, -чтоб... эва, куда тебя, Турецкий! Ишь о чем размечтался! Тебе б уже о вечном, а ты все про свое. Босяк - одно слово! Ох, права бывает Ирина, истинно права...
        С этим внутренним ощущением некоторой неловкости он и попрощался с ними вежливой улыбкой, когда покидал салон, переходя в "присосавшуюся" к открытой двери люка огромную гофрированную трубу- переход в зал аэропорта, в конце которой наверняка уже топтался истомившийся в ожидании...
        А вот и он сам, отставной генерал Питер Реддвей - крупный, высокий пожилой мужчина, таскающий на своих ногах, по нашим понятиям, до ста шестидесяти килограммов живого веса, а по американским представлениям, порядка четырехсот фунтов, бывший заместитель директора ЦРУ и, соответственно, лютый враг советского народа, поскольку в Центральном разведывательном управлении друзей Советского Союза отродясь не было. И старина Пит не был исключением до тех пор, пока на одной шестой части суши тоталитарный режим не сменился победившей демократией. Что это за демократия - другой разговор. Это даже скорее любопытная тема для беседы в хорошем, дружеском застолье, и не в ней в конечном счете суть. А в том, что когда в середине девяностых годов президенты стран, только что переживших "холодную войну", обнаружили нового, теперь уже общего врага - международный терроризм и решили объединить в борьбе с ним совместные усилия, приняли решение образовать Центр подготовки специалистов по антитеррору. Руководителем этой новой секретной школы и стал Питер Реддвей, а его первым заместителем - от России Александр Турецкий.
Вот так они и познакомились. И с тех пор старина Пит не стеснялся оказывать "своему искреннему другу Алексу" всевозможные и также исключительно дружеские услуги и профессиональную помощь в розыске беглых преступников, в установлении рабочих контактов со спецслужбами Соединенных Штатов и так далее и тому подобное. Питер не раз посещал Москву, познакомился с друзьями Турецкого- Грязновым, Меркуловым, ребятами из агентства "Глория", которые и ему, американцу, постоянно проживающему теперь в Германии, в маленьком городке у самого подножия Альп, Гармише-Партенкирхене, где и расположен международный Центр, помогли однажды в розыске уникального, сделанного по специальному заказу ему в подарок от фирмы Форда, автомобиля[1]. Словом, всякое бывало.
        Питер стоял, загораживая своей мощной фигурой весь проход, и не чувствовал никакого дискомфорта. Прилетевшие пассажиры, с явным недоумением на лицах, обходили эту чудовищную махину чуть ли не бочком. А Питер привычно размахивал руками и орал, будто влюбленный слон:
        - Алекс! Я уже тут! Я встречаю! Ты видишь меня?
        Не видеть было невозможно. Люди невольно отшатывались - это ж надо кричать так громко и по-русски! - пожимали плечами, ухмылялись и шли дальше, обтекая неожиданное препятствие.
        А потом Турецкий с Реддвеем долго обнимались - тоже чисто по-русски - и наконец освободили проход. Столик на двоих в ресторане аэропорта был накрыт и уже частично оприходован. Питер не умел томиться в ожидании, когда можно и перекусить, чтобы немного скрасить время. Эту словосочетание - "скрасить время" - он взял из своей записной книжки, которую тщательно заполнял идиоматическими выражениями: так он постигал глубинный смысл "великого и могучего русского языка". А вообще-то он владел, практически в совершенстве, основными европейскими и парочкой- другой азиатских языков - такое вот имел хобби.
        - Итак, - торжественно заявил он, садясь за стол, расстегивая пуговицу обширного пиджака и по-дженльменски изящно затыкая крахмальную салфетку поверх приспущенного галстука, - как мы любим говорить по-русски? За столом - о работе, на работе - о девках, так? - и захохотал басом. -Давай о твоих самых ближайших планах. Я что-то слышал про Евро- пол? Или - Евроюст, это так? Кстати, я себе уже заказал большую свинскую отбивную, очень рекомендую, если ты хочешь. - И он, подняв руку, щелкнул пальцами, призывая официанта и сверху показывая на Турецкого. Жест был более чем понятен - Питер, вероятно, давно уже считался здесь своим человеком.
        - Мои ближайшие планы... - повторил Александр Борисович. - Я надеюсь, Пит, что мимо твоего внимательного ока - так? - не прошел ряд газетных сообщений о том, что не так давно в Дюссельдорфе были совершены убийства президента Норденкредит-банка Герхарда Шилли и главного бухгалтера акционерной компании "Норма" Владимира Меркеля. А чуть позже здесь, во Франкфурте, то ли застрелили, то ли взорвали в автомобиле российского генерального консула Ивана Матвеевича Герасимова. В курсе?
        - Да, я слышал, - важно кивнул Реддвей и, ткнув указательным пальцем, похожим на хорошую сардельку, в подошедшего официанта, перевел свой жест на Турецкого и добавил длинную фразу уже по-немецки.
        Официант выслушал и кивнул, одарив Турецкого мелькнувшей усмешкой. Александр Борисович, владевший немецким на сугубо бытовом уровне, все же без труда понял, что Пит заказал и для него "толстую свинскую отбивную".
        - Да, конечно, я видел в телевидении и читал в газетах об этих преступлениях, - продолжил свою мысль Пит, когда официант отошел.- И потом, я помню наш телефонный разговор с тобой. Кое в чем, возможно, мне удастся помочь тебе. Тут есть вполне приличные парни в криминальной полиции, я познакомлю тебя. Ты говорил, если память мне не изменяет, о прачечной, так? Где мафия стирает грязные деньги, я не путаю?
        - Память тебе, старина, никогда не изменяет. И это делает тебя практически неуязвимым в любых ситуациях.
        - Неплохо сказано... Нет, все-таки неплохо - это, как говорят, можно думать туда-сюда. И не одно, и не другое. А вот хорошо - звучит более определенно. И гораздо правильнее по смыслу.
        Турецкий засмеялся -лингвистические изыски Реддвея его всегда забавляли.
        - Ну что ж, тогда я советую тебе плотно поесть, потому что мы с тобой сразу отправимся для начала - так? - в Висбаден. Это недалеко, ты там был.
        - Естественно, там же штаб-квартира Евроюста.
        - Но нам с тобой, Алекс, он сейчас не нужен. Тебе будет нужен приличный парень Генрих Крафт. Он, по моим понятиям, занимается русской мафией.
        - Господи, Питер, ну сколько же тебе можно повторять? Существует не русская мафия, просто мы так часто говорим, не отдавая себе отчета, а российский преступный мир! Организованная преступность, будь она проклята! Вот, между прочим, - Турецкий даже пальцем погрозил Реддвею, - когда у тебя наглым образом сперли твой хваленый джип... извини, что я невольно прикасаюсь к твоей ране... бывшей, ага. Ты тогда тоже сильно грешил именно на русских бандитов, так? Та-ак! А что мы обнаружили? Напомнить? Что твою машинку увели прямо у тебя из-под носа, и кто? Все, до единого, были выходцами из Азербайджана! Так при чем здесь русские?
        - Это верно, - серьезно подтвердил Питер. - Ты абсолютно прав, а моя... неверная разборчивость - да? - может обидеть. Я приношу извинение русским э-э... бандитам. Но нашего дела это не меняет.
        - Само собой, старина, - улыбнулся Турецкий. - Ты говоришь, этот Крафт -приличный парень? Он кто по должности?
        - Представитель Федерального криминального ведомства. Я с ним знаком. Моей рекомендации тебе будет вполне достаточно.
        - Я понимаю, вполне, Пит. Но дело в том, что конкретно меня, как представителя нашей Генеральной прокуратуры, пригласил для расследования различных версий этих убийств сам шеф криминального ведомства Гюнтер Траутфеттер, ты, конечно, слышал и о нем?
        Реддвей кивнул.
        - Так вот что я подумал. Твой Крафт наверняка отличный парень, но правильно ли будет, если я посещу его раньше, чем его шефа? Как ты думаешь? Здесь ведь есть... - И Турецкий изобразил ладонями свою неуверенность. - Все-таки существует определенная субординация...
        Реддвей задумался. Даже жевать прекратил.
        - Я знаю, - сказал наконец, - мы этому твоему Гюнтеру ничего не скажем. А с Генрихом ты познакомишься случайно, как с моим приятелем. У меня ведь могут быть приятели в германском криминальном ведомстве, как ты полагаешь?
        - Ну, конечно, шли по улице и... познакомились. Совершенно случайно вместе выпили пива. А почему бы и нет?
        - Ты правильно понял! - Реддвей захохотал. Он был очень доволен своей выдумкой. - Крафт - настоящий немец и обожает свое пиво.
        А Турецкий подумал, что Питер-то пусть и шутит, но по-своему очень прав. Ну как это обычно бывает? Шеф ведомства, тот же Гюнтер Траутфеттер, представит помощника российского генерального прокурора своим сотрудникам, с которыми русскому гостю придется работать, потом пожмет ему руку и уйдет заниматься собственными проблемами.
        И совсем другое дело, когда тебя с тем, с кем предстоит в дальнейшем "пахать" рука об руку, познакомит ваш общий коллега, приятель, даже отчасти друг, и так можно сказать! Тут уж совсем иное отношение. Ну а мелкие розыгрыши поощряются у всех умных людей. И тот же Траутфеттер наверняка не дурак, если пригласил в Германию именно Турецкого. Опять же и Крафта Пит называет приличным парнем и своим приятелем, а Реддвей дураков и на пушечный выстрел к себе не подпускает. Значит, и никакая субординация не будет нарушена. Если действовать осторожно и "случайно".-Пивка попить с приличным парнем...
        Это ж надо - повсюду сплошная дипломатия! А когда бандитов ловить? Вопрос, конечно, интересный...
        Рустам принял ответственность, мягко выражаясь, этак ненавязчиво возложенную на него Вячеславом Ивановичем. Неизвестно, с кем он встречался и с кем разговаривал, но уже утром следующего дня в кабинете генерала раздался телефонный звонок. Тихий, вежливый голос с заметным кавказским акцентом, указывающим на то, что абонент, вероятно, сильно волнуется, произнес:
        - Извините, если я правильно набрал указанный мне номер, то я, навэрно, звоню в кабинет господина генерала Грязнова?
        - Правильно звоните. - Вячеслав Иванович поче- му-то сразу догадался, кто абонент. - Представьтесь, Грязнов у аппарата.
        - Господин генерал... - Голос задыхался.
        - Можете просто Вячеслав Иванович. А вы, надо полагать, Али Магомедович? Я не ошибся?
        - Вы нэ ошиблись.
        - Ну и отлично. Вы где? Я в том смысле, что далеко ли? Сами приедете или машину за вами прислать?
        - Пожалуйста, нэ надо машины! - почти взмолился голос.
        - Как хотите, если нравится, езжайте на троллейбусе, на метро, в конце концов. Знаете, где я нахожусь?
        - Э-э, уважаемый Вячеслав Иванович, конэчно, уже знаю. Мнэ сказали - надо позвонить. Я клянусь мамой, ны в чем нэ виноват! Так получилось!
        - Вот и расскажете мне, из-за кого так получилось? Вам ведь наверняка угрожали?
        - Вы правильно говорите.
        - Ну вот, сами видите, что скрываться нет никакого смысла. И лично к вам у нас не будет претензий, если вы поможете разобраться в этом деле. И чем скорее, тем лучше. Потому что может пострадать невиновная женщина.
        - Я готов все рассказать, если вы...
        - Давайте, Али Магомедович, не будем пока выдвигать друг другу какие-либо условия. Это в первую очередь не в ваших интересах. Так я повторяю свой вопрос: прислать машину или сами доберетесь? Времени у вас мало!
        - Я почти рядом.
        - Отлично. У дежурного на входе будет пропуск на ваше имя. Там все указано - этаж и номер кабинета. Жду...
        Он, видимо, действительно был рядом, потому что появился в кабинете через пятнадцать минут после телефонного разговора. И полностью соответствовал тому описанию, которое дал ему Николай Щербак.
        Все оказалось и проще, и гораздо сложнее, чем могли даже предположить сыщики...
        Еще в начале весны этого года в дирекцию Большого театра обратился бывший депутат Государственной думы, а ныне крупный предприниматель из Германии, некто господин Масленников.
        Вопрос, который он желал обсудить с директором по телефону, тоже не открывал Америк, то есть не был ни для кого в дирекции неожиданным. Речь шла об одной известной балерине, которая, в соответствии с намечаемым договором, переезжала из Петербурга в Москву и вступала в труппу Большого театра.
        Господин Масленников интересовался именно этим вопросом. С какой целью? Он объяснил, что и сам принимает некоторое участие в судьбе балерины, но в настоящее время, по его сведениям, она обратилась за помощью к его родственнику. Да ради бога! Если Нестеров берется помогать человеку, он делает это всегда искренне и активно. Ну и что, к какому решению пришли наконец? Он надеется, что это не секрет? Ведь о новом контракте со Светланой Волковой знает практически весь театральный Петербург и наверняка уже добрая половина московской публики!
        Разговор был достаточно тактичный, мягкий. Масленников поинтересовался новыми проектами театра, намекнул довольно прозрачно, что не исключает, например, и участия своего российско-германского холдинга в субсидировании, скажем, той же вечно длящейся реконструкции помещений, спонсировании отдельных программ, в том числе и гастрольных. Находясь практически постоянно в Германии, многие вещи делать ведь гораздо легче, особенно когда они связаны с поездками труппы. Ну и все такое прочее. Хороший состоялся разговор, ни к чему, правда, особо и не обязывающий, но отчасти все же перспективный.
        Короче, состоялся, и забыли. Но осталась одна деталь, если можно так выразиться, нравственного, что ли, порядка. Дело в том, что звонивший настойчиво попросил не разглашать сведений об этом разговоре. Слава, мол, ему не нужна, о своем спонсорстве он, разумеется, подумает и сообщит нечто более конкретное, когда окажется с деловой поездкой в Москве, где и можно будет обсудить более конкретно уже некоторые, взаимно интересующие обе стороны, вопросы. Но пока говорить и тем более обсуждать сам факт его интереса к контракту с Волковой не стоит. И уж конечно не надо сообщать об этом господину Нестерову, у которого с ним, Масленниковым, несколько натянутые отношения, что не мешает им, однако, заниматься общим бизнесом.
        Странно, конечно, но чего в жизни не бывает?
        Но после того телефонного разговора в дирекции господин Масленников так и не появился, да и о нем забыли. А Нестеров тем временем четко придерживался своих прежних финансовых договоренностей с руководством театра. Волкова и в самом деле пришлась, что называется, ко двору, и в будущем сезоне ее ждала очень даже приличная работа. Так что ни к ней, ни к ее спонсору вопросов, не говоря уже о каких-то претензиях, просто не существовало. Официальное подписание контракта с балериной могло состояться в любой момент, для этого требовалось личное присутствие представителей обеих сторон и соответственной юридической службы. Ждали только возвращения из Петербурга Бориса Ильясовича, который находился в городе на Неве, в связи с празднованием славного юбилея, во главе делегации ведущих артистов Большого театра. Ну какой же контракт без подписи генерального директора?!
        И вот, пока торжества были в самом разгаре, произошло нечто чрезвычайное. Появились сведения о том, что и Нестеров, и его подопечная, и охрана бизнесмена были в упор расстреляны на одной из набережных Мос- квы-реки. Причем сведения об этом убийстве были самые противоречивые. Там и трупы, и раненые, а потом только одни трупы, затем необъяснимое исчезновение балерины, словом, сплошная путаница! Никакие телефоны не отвечали, обратиться было тоже не к кому, говорили даже, что в милиции это дело не то закрыли ввиду отсутствия свидетелей, не то отложили на неопределенное время - по той же причине.
        У дирекции не осталось иного выхода, кроме как отказаться от подготовленного контракта и практически начать все заново, то есть объявить конкурс на освободившееся место в балетной труппе. А это всегда связано с большими нервами, тяжелой атмосферой вечного соперничества, преодолеть которое фактически невозможно.
        Да, был и еще один, несколько, правда, странный, эпизод, поставивший неприятную кляксу там, где должен был стоять автограф замечательной молодой балерины, на которую возлагались такие надежды!
        Дело в том, что Борис Ильясович совершенно случайно обнаружил у себя записанный номер телефона того Масленникова, который звонил ему однажды из Германии. Вот он и позвонил, не затем, чтобы обсуждать свою частную проблему, а просто, возможно, захотел услышать слово сочувствия. И услышал такое, чему несказанно изумился.
        Этот самый Масленников неприятным тоном сообщил Ахундову, что контракт, на который тот, возможно, рассчитывал не без тайного умысла по поводу щедрой спонсорской помощи со стороны Нестерова, можно считать аннулированным. По двум причинам.
        Первая - это смерть самого спонсора, которая и де-юре, и де-факто прекращает вообще всякое спонсорство со стороны акционерной компании, принадлежащей теперь лично ему, Масленникову. В этой связи речь о немедленном возврате перечисленных ранее театру сумм пока еще не стоит, но... Нестеров распорядился не своими личными средствами, а деньгами Особого фонда, и правомерность его действий еще предстоит обсудить с юридической службой. Результаты рассмотрения, как и окончательное решение совета директоров, будут непременно доведены до сведения дирекции Большого театра.
        А вторая причина заключается в том, что многочисленные огнестрельные ранения, полученные балериной, по окончательному приговору врачей, как это ни печально, исключают всякую возможность продолжения ее дальнейшей танцевальной карьеры вообще. Ну разве что в виде стриптиза в кабаках вокруг известного шеста.
        Сказано это было с таким невероятным цинизмом, что Борису Ильясовичу едва не стало плохо.
        И вот совсем уже недавно, в отсутствие генерального директора, который снова выехал в Петербург по организационным делам, в помещении дирекции появились двое необычных посетителей. Вообще-то криминальная братва уже ни у кого из нормальных людей удивления не вызывает, ее присутствие в самых неожиданных местах Давно, к сожалению, стало нормой нашей действительности. Но в театре-то им что надо? Оказалось, что уже и Большой театр стал сферой их криминального интереса, а явились сюда они, чтобы продиктовать лично ему, Али Магомедовичу Зароеву, заместителю генерального директора, свои условия.
        Суть сделки была проста до примитива. Но это тем более заставило достаточно сдержанного и не очень впечатлительного по природе Али Магомедовича прийти в смятение. Он бы и рад был отказаться помогать этим бандитам, вызвать охрану и выгнать их взашей, но...
        Они были прекрасно осведомлены о том, чем занимается двоюродная племянница Ахундова - Зульфия, жена Али Зароева. Знали, в какой школе учится и с кем в классе дружит его любимая дочка Фатима, названная так в память покойной матери Али. Они знали его домашний адрес, марку автомобиля, домашний телефон и номера трех мобильных аппаратов, два из которых были известны исключительно узкому кругу людей. Словом, они знали о нем практически все, даже то, что он предпочитает на завтрак крепкий кофе с раскаленным, прямо с жара, хачапури. Кто мог рассказать? От кого узнали? Но ведь знали же!
        Что они от него потребовали? Если не размышлять о возможных последствиях, совсем немного, обещая за послушание и безоговорочную помощь оставить его в покое. В определенные моменты даже такое обещание многого стоит.
        Они, видимо, знали, как могут развиваться дальнейшие события, и приказали ему вести себя соответствующим образом, то есть полностью отрицать возможность заключения контракта с Волковой, аргументируя фактом неуплаты денег ее спонсором, а также ее собственным плохим состоянием здоровья. Можно ахать, удивляться, но при этом обязательно вести себя самым наглым образом, чтобы вывести балерину из себя. Захочет приехать, чтобы разобраться со всеми делами, - еще лучше. Об этом им, посетителям, станет немедленно известно, и они примут соответствующие меры. Так что, по сути, ему предлагалось, причем в категорической форме, найти возможность остаться в своем кабинете с нею наедине, а затем, когда балерина покинет здание в их сопровождении, исчезнуть ненадолго самому. Заболеть, уехать лечиться за границу - что угодно, но в театре не появляться, пока шум не утихнет. Иначе... Словом, все с самого начала: жена, дочь и так далее...
        Так мог ли он рисковать их жизнями из-за чужой ему женщины, да еще обладающей вздорным характером?
        Почему он сразу не обратился в милицию? Этот вопрос даже и удивления у него не вызвал. А что бы такое обращение дало? Смерть близких? Уж если бандиты знают, чем он завтракает, то почему бы им не знать и о его звонке в органы?! В каком мире мы живем?! В конце концов, каждый человек обладает правом собственного выбора, за кого отвечать, поскольку государство бессильно защитить его от наезда уголовников. А они пообещали ему, что никакого криминала в отношении балерины ими в его присутствии допущено не будет. Просто она поедет с ними к хозяину, который недоволен некоторыми ее поступками, вот там они с нею и разберутся. А от его, Зароева, поведения в данном случае будет во многом зависеть, какая сумма может быть востребована Особым фондом компании "Норма" к возврату в связи с несостоявшимся контрактом.
        Ничего криминального в его кабинете действительно не произошло. Просто Светлану Волкову, когда она вошла следом за ним, крепко взяли под руки двое этих молодчиков, кивнули ему, что, мол, все в порядке, и вывели почти не сопротивлявшуюся женщину через другую дверь. И все произошло так быстро, а главное, бесшумно, что он растерялся. И только когда пришел в себя, понял, какую совершил беду. Он что, разве не знал, кто такой тот Виктор Нестеров? Да при первой же попытке навести о нем справки узнал, что он бывший рецидивист-уголовник. Очень богатый, да, известный в Петербурге, спонсирующий различные проекты, все так, но от этого же не менялось его прошлое!
        Точно такое же впечатление произвели на него и те молодчики, которые пригрозили забрать уже давно запущенные в дело денежные средства, весьма, между прочим, немалые, более пятисот тысяч долларов... И ведь это был только первый взнос, вот в чем дело! Неизвестно, как бы отреагировал на такую его "самодеятельность" Борис Ильясович.
        И Али Магомедович, не видя для себя иного выхода, действительно собрался ненадолго исчезнуть из Москвы, полагая, что семью теперь не тронут. И сделал бы так, если бы не посланец от Рустама Алиевича. Как тот нашел его, Али до сих пор не догадывался, однако же нашел и строго предупредил. А Рустама обманывать нельзя, это знает вся московская диаспора...
        Грязнов оценил "честность" Зароева и дальше пугать этого давно мокрого от страха и усердия осетина все-таки, а не лезгина не стал. А с осетином, кстати, вышла такая штука.
        Не сильно разбираясь в различиях тех или иных малых наций бывшего Советского Союза, Вячеслав Иванович рассуждал всегда так: лезгины - это которые знаменитую "лезгинку" танцуют. А у кого он ее видел в самом лучшем исполнении? Ну, конечно, у широко известного во всем мире грузинского ансамбля песни и пляски! Значит, кто лезгины? Одна из грузинских, так сказать, народностей. Почему нет? И когда Денис назвал Зароева лезгином, подумал, что, наверное, тут что-то не то. Ведь если он из грузин, тогда и его фамилия кончалась бы на "швили" или "адзе", ну как тот же Шеварднадзе. Он и спросил, ничтоже сумняшеся, чтобы разобраться все-таки, какое отношение он имеет к азербайджанской диаспоре, в которой так высоко чтят его приятеля Рустама Алиевича:
        - Так вы кто же, грузин?
        - Еще лютше! - с неожиданным пафосом и прорвавшимся акцентом заявил этот мокрый сморчок. - Асэтын!
        "Ну лучше или нет - это не тот разговор, - едва не рассмеявшись, подумал про себя Грязнов. - Вон и Сталин, говорят, был осетином, а фамилия - Джугашвили. И что из этого?" Но развивать тему не стал, можно окончательно запутаться, когда владеешь предметом слабо.
        Короче говоря, выслушав почти слезную исповедь перетрусившего "асэтына", Вячеслав Иванович отправил его со своим сотрудником к криминалистам, чтобы тот помог им составить фотороботы тех братков, что осуществили операцию по захвату женщины - заложницы? опасной свидетельницы? жертвы маньяка- насильника? - все это еще предстояло выяснять. Но перед тем как отправить его на Петровку, 38, приказал подробнейшим образом изложить показания на бумаге и озаглавить их как добровольное и чистосердечное признание. Другими словами, явка с повинной позже сможет облегчить участь Зароева, если суд сочтет его соучастником преступления.
        Были еще показания секретарши директора, но она как-то не запомнила "странных" посетителей, а в день похищения балерины вообще их не видела. Зато очень хорошо запомнила, как сильно пострадал от грубых действий бандита, сопровождавшего балерину, сотрудник охраны дирекции театра. Пострадала, между прочим, и сама секретарша, ибо от жутких угроз в свой адрес едва не лишилась сознания на рабочем месте, но уж рабочий-то день потеряла полностью, поскольку так и не смогла до конца служебного времени привести в норму свое физическое состояние и успокоить нервы.
        Прослышав уже о подробностях "контакта" этих сотрудников дирекции с Николаем Щербаком, со слов того же Дениса, Вячеслав Иванович и сам не знал, хохотать ему или плакать. Ну надо же, едрит ее мать, не хватало теперь еще и сыщику оправдываться! И что за люди! Откуда они такие взялись?! И так ничего путного нет, а еще они под ногами болтаются...
        Была еще, правда, черная машина марки "БМВ", которая неоднократно "паслась" во дворе, на улице Доватора, и номер которой могли случайно запомнить местные деды и бабки. Но этим вопросом сейчас уже занимались опростоволосившиеся парни Дениски. И поделом им - так промазать! Вот тебе и заработали деньжат, отыскали пропавшую балерину! Лучше б уж не совались...
        В тот же вечер во все отделы милиции, в аэропорты, на вокзалы и автовокзалы поступили фотографии исчезнувшей Светланы Алексеевны Волковой и фотороботы двоих предполагаемых преступников, участвовавших в ее похищении.
        А тщательный опрос жильцов дома на улице Доватора реальных результатов не дал. Черный "БМВ" видели многие, но номера машины никто не запомнил, да он и был, словно нарочно, затянут коркой коричневой пыли.
        Больше пока в этом направлении лично Вячеславу
        Ивановичу и сотрудникам его ведомства ничего конкретного сделать не удалось. Ну не принимать же всерьез фразу того же Зароева, сказанную им, когда составлялся фоторобот преступников. Он заметил, но как бы между прочим, что лицо того лысого показалось ему почему-то знакомым, а почему, он не знал. Да о чем тут думать, у всех бандитов практически одинаковые рожи - мыслительный уровень один, да и сама профессия накладывает свой неизгладимый отпечаток. А вот объявленная погоня, получается, захлебывалась...
        Александру Курбатову, который занимался убийством Дмитрия Горлова в палате отделения реанимации, кое-что узнать удалось.
        Он исходил из твердого постулата, которому привык следовать в своей работе с самого начала: следы остаются всегда. Просто их до поры до времени никто не замечает. Значит, надо создать такие условия, вернее, такое состояние духа, чтобы слух, зрение, обоняние и прочие чувства обострились и сфокусировались в одном и том же направлении. Вот тут, глядишь, и проклюнется нечто такое, что может сперва просто как бы обозначить следы необходимого тебе следа - утверждая так, Александр мысленно извинялся перед невидимым собеседником за некоторую тавтологию, - а затем и, более уже определенно, вывести на конкретный факт, открывающий дальнейшую следственную перспективу. Пусть объяснение и мудрено, как говорили старожилы на Сахалине, где Курбатов "вышел в большие люди", если можно так сказать о заместителе областного прокурора по следствию, зато оно всегда помогало ему не уставать и, главное, не разочаровываться в своей работе. Помогло и теперь.
        Он решил, что в крупной городской клинике, несмотря на обилие коридоров в ней, лестничных площадок, этажей и переходов между ними, с огромным количеством палат - многоместных и одиночных - и с сотнями людей во всех вышеперечисленных местах, опять же занятых делом, отдыхающих, озабоченных собой или судьбой больных родственников, не может не найтись хотя бы одного, кто мог видеть преступника. По определению, как говорится, не может. Надо просто побегать, ножками, ножками...
        И он начал "бегать" - ив прямом, и в переносном смысле.
        А исходил он вот из чего. Он попытался просчитать операцию по устранению Нестерова и его компании с самого начала. И получалось так, что в ней, по идее, должно быть задействовано совсем не трое человек - мотоциклистов-убийц, а, судя по дальнейшим событиям, никак не меньше пятерых человек. Начать с того, что громилы-братки, дважды посещавшие дирекцию Большого театра, вряд ли сгодились бы на роль роке- ров-киллеров - фактура не та, судя по описаниям различных свидетелей. Одни - черноголовые, горбоносые, грачи, так сказать, другие - именно братва. И вторые вполне могли в операции на Бережковской набережной исполнять роль поддержки, то есть быть до поры до времени на подхвате, на страховке. Больше того, те киллеры вполне могли оказаться действительно залетными птицами, в то время как "любители искусств" - состоять в местной какой-нибудь группировке. Либо тоже заезжей, да хоть и из того же Питера.
        Значит, что следует в первую очередь предпринять? Выяснить, кто из питерских бандитов мог в настоящее время находиться либо находится в столице. Хорошо бы ответить и на вопрос: с какой целью? Есть, в конце концов, у Вячеслава Ивановича агентура? Вот и пусть работает. А то чего-то они тут все расслабились...
        Дальше. Надо отыскать свидетелей убийства и допросить еще раз, но уже с более конкретной целью, а не вообще - чего, мол, видели и как? Показать им фотороботы. Обозначить район, куда могли скрыться те мотоциклисты, и поработать с жителями тех домов и во дворах. Не так уж и много видел в Москве Александр явных таких рокеров на дорогих, как подчеркивали свидетели, мотоциклах, чтобы не обратить на них внимания. Надо также иметь в виду, что киллеры, хладнокровно расстреляв джип с его пассажирами, были абсолютно уверены, что живых в нем не осталось. Но они также наверняка были уверены, что их видели и могли запомнить. А потому уезжать далеко от места покушения, скорее всего, и не собирались. Зачем им светиться и привлекать к себе ненужное внимание? Тем более милиции, которую могли ведь быстро оповестить о происшествии? Получается, что и район базирования их был где-то рядом. А раз так, надо тщательно обшарить окрестности набережной, наверняка что-то обнаружится...
        Вот так, размышляя шаг за шагом, Курбатов выстроил свою линию расследования и приступил к действию. Не один, разумеется. Он немедленно поделился своими выводами с Рюриком Елагиным и встретил полное понимание коллеги. Тот даже обрадовался, как он сказал, такому удивительному совпадению мыслей. Сказал, что и сам все время "крутился" вокруг этих проклятых мотоциклистов, но чего-то не хватало ему для завершения общей картины. Оказалось, пустяка - ну конечно же район базирования! И как же он сам-то не допер?! Ай, Сашка, молодец, почти по Пушкину: "Ай да сукин сын!"
        И они разбежались. И вскоре получили первые результаты.
        Началось с Курбатова. Все-таки клиника института Склифосовского занимает меньшую площадь, нежели обширный район Киевского вокзала. Да и пациентам ее, врачам, медсестрам, уборщицам, короче, многочисленному персоналу здорово освежили память предъявленные для возможного опознания фотороботы двоих преступников, созданные в МУРе с помощью Али Магомедовича и строптивой, склочной и вообще противной во всех отношениях, но довольно жестко и резко "приструненной" генералом Грязновым секретарши директора театра Изольды Пантелеевны Парфентьевой - ну прямо "фу-ты ну-ты, ножки гнуты"!
        Оказалось, что двоих похожих по описанию молодых людей, один из которых, совсем лысый, то есть бритый наголо, выглядел постарше, видела на лестнице поднимающимися в отделение реанимации и уборщица Лаврова, протиравшая мокрой шваброй лестничную площадку. Она узнала обоих, когда увидела предъявленные для опознания фотографии, и даже рассказала, кто во что был одет. А запомнила их как раз перед обедом, когда ходячие сами шли в столовую, а остальным пищу разносили по палатам. Поэтому и коридоры быстро пустели, и на торопящихся больных никто не обращал внимания. Кстати, и она сама не столько даже обратила внимание, сколько мельком скользнула глазом - больно уж оба живые, здоровые, на местных, на своих, непохожие, хотя и были в больничных пижамах, но в черных ботинках, а не в тапочках, как все тут ходят, кроме посетителей.
        - А почему живые и здоровые? Вы как их отличаете? - поинтересовался Курбатов.
        - Так то ж всегда видно, кто наш, а кто чужой. Глаз у наших печальный, и фигурой - не те, что с улицы. Ходют иначе, шаркают - ноги волокут, никуды не торопются. А эти - у-у! Им бы все топтать, а сами ноги - то не вытирают, вот и скреби пол за ими...
        Хорошее наблюдение. Вот уже и время уточнилось.
        Затем выяснилось, что уборщица все же спросила, "чего ходют-то", на что лысый ответил, что они к заведующему отделением идут, который их вызвал к себе, а ей нечего совать нос не в свое дело. И прошли в глубь коридора. А она продолжала мыть лестницу, не до них было.
        Допрошенные следом дежурная медсестра и те сотрудники медперсонала, что должны были находиться в тот день и час на своих местах, поначалу оправдывались, что никуда не отлучались, а потом стали постепенно говорить правду. Одна пошла в ординаторскую - чайку попить, все равно ведь больные - по палатам, время обеденное. Охранника в тот день на этаже вообще никто не видел. А позже выяснилось, что один из них подменял другого, вне очереди, и они договорились встретиться сразу после обеда, а тот, кто дежурил, ушел пораньше, потому что ему жена позвонила, а сменщик опоздал, потому что ждал машину, которая была занята другим нарядом.
        Как-то все это очень уж удачно складывалось для тех, кто пришел убить Горлова. Как будто нарочно все заранее подготовили. Вроде мелочи: один чуть опоздал, другой чуть раньше ушел, третья чаю захотела, четвертая - то, пятая - другое, и вот - печальный, больше того, трагический, итог. И ведь обнаружили- то хладный труп уже под вечер, когда дежурный врач зашел в "одиночку", да и то понял не сразу - штык- нож торчал по рукоятку, которую нарочно прикрывала складка простыни на груди убитого. Вот и выходит, что убийцы никуда не торопились, дело сделали спокойно и тщательно, даже элементарно замаскировали оставленное оружие - чтоб, значит, не сразу спохватились. А впрочем, и спохватываться-то было, оказывается, некому.
        Но главное теперь Курбатовым было сделано - убийцы опознаны. И это была первая удача. А фотороботы обоих киллеров с полным описанием их "художеств" были немедленно отправлены в Петербург, в группу Меркулова. Следователи знали, что господина Масленникова и его ближайшее окружение раскручивает сам Виктор Петрович Гоголев, а окружением балерины Волковой занимается Володя Поремский. И есть основания полагать, что фотороботы данных фигурантов смогут им указать на кого-то из членов "псковской" либо "тамбовской" преступной группировки, черт их всех разберет.
        Рюрик Елагин тоже вышел на свою "тропу". Вдвоем с полковником милиции Николаем Саватеевым, начальником так называемого "убойного" отдела МУРа, он отправился по следу мотоциклистов.
        Саватеев был ровесником Рюрика, в свое время прошел толковую оперативную школу под непосредственным руководством Вячеслава Ивановича Грязнова в качестве помощника и был не только отличным исполнителем указаний родного начальства, но и сам умел грамотно шевелить мозгами. Имея в виду именно эти его качества и пользуясь тем, что расследование находится фактически под контролем самого президента, Грязнов нажал на соответствующие рычаги, и Николая немедленно подключили к общему делу. Это было тем более важно, что кадры межрайонной прокуратуры и местной милиции, благополучно провалившие следствие, были отстранены от дальнейшего расследования. Чему, кстати, по-своему даже обрадовались. А теперь требовалось взглянуть на обстоятельства дела свежим взглядом и не зацикливаться на скороспелых выводах. Николай это умел. Недаром же Турецкий, постоянно работавший, что называется, в паре с Гряз- новым, в наиболее сложных делах еще с начала девяностых годов охотно привлекал совсем молодого тогда еще "сыскаря", старлея Саватеева в свою оперативно-следственную бригаду. И ко всему прочему, Николай, как один из
наиболее близких сотрудников Вячеслава Ивановича, естественно, отлично знал и сыщиков организованной Грязновым "Глории". То есть можно сказать, что в данном случае совпадали все интересы, и у членов бригады, возглавляемой теперь самим Меркуловым, не должно было возникать взаимного непонимания и уж тем более служебных конфликтов. Но это, понимал Рюрик, которому Вячеслав Иванович представил Саватеева, было сказано генералом для общей информации.
        Пожимая крепкую руку невысокого, но довольно плотного, улыбчивого полковника, Елагин подумал, что Николай больше подошел бы в пару Курбатову. Сошлись бы двое весельчаков. Сам же Рюрик, считая себя человеком степенным и очень сдержанным, слегка насторожился, полагая, что полковник попытается задавить его своей активностью. Ну, может, и не задавить, но в том, что шума от него будет много, "важняк" не сомневался: как же, ведь лучший приятель Грязнова, Турецкого, куда уж нам-то в вашу компанию!
        Но, к удивлению Елагина, не сползающая с лица Саватеева улыбка вовсе не помешала ему оперативно организовать, по сути, новое расследование. Начать с того, что район поиска был ему отлично знаком - он сам вырос и до сих пор жил на Большой Дорогомиловской улице, рядом с Киевским вокзалом, и достаточно ясно представлял себе местный контингент мотоциклистов. Он сам в юные годы гонял здесь, по набережной, на стареньком "ИЖе" своего приятеля. И теперь, пока
        Рюрик не без труда отыскивал и снимал заново показания с немногочисленных свидетелей покушения на набережной, которые, за редким исключением, все-таки ничего нового ему не сообщили, точнее, не вспомнили, Николай успел встретиться и пообщаться с местными любителями мотоциклетного спорта. И вот что выяснилось.
        Разумеется, о том покушении слышали все. Почему? А потому что участвовали в нем, как известно, киллеры на мотоциклах. И Николай начал мало-помалу раскручивать знатоков и любителей "стрит-рейсинга", то бишь сумасшедших гонок по городским магистралям, главным образом в ночное время. И набережная им подходила для этой цели как нельзя лучше.
        И странное дело, мнения свидетелей, как помнил читавший показания Саватеев, в чем-то расходились между собой - ну, например, как были одеты те мотоциклисты. Кто говорил - все в черном с блестящими нашлепками, кто - в сером, скорее, стального цвета. И мотоциклы, по словам одних, темно-красные, другие уверяли, что черные с синими и желтыми полосами по корпусу. Сходились в одном: шлемы у них были крутые, оттянутые, как болиды, короче, сплошной супер.
        Потом кто-то из юных собеседников Николая вспомнил, что одного из тех парней, кажется, видел Толян с Кутузова. Он тоже крутой рокер и живет рядом с "Украиной", следующий дом, во дворе, под аркой. Саватеев немедленно воспользовался подсказкой.
        Этот Толян, он же студент Плешки, то есть академии имени Плеханова, Анатолий Гвоздев, без особой, правда, уверенности предположил, что тот мужик на мотоцикле, которого он видел во дворе дома однажды воскресным утром - он уже не помнил, какого числа, но вроде недели три назад, - вполне мог быть похожим на одного из киллеров. Просто похожим, а совсем не значит, что он на самом деле был киллером. Последнего утверждать Толян не взялся бы. А почему похож? Да все тогда только и говорили про тех мотоциклистов, что устроили бойню на Бережках, у светофора.
        - Марка хоть мотоцикла какая, не запомнил? - еще не теряя надежды, спросил Николай.
        - Марка - во! - студент показал большой палец. - "Хонда" двухтысячного года. "Черная вдова" называется, "блэк-видоу". Японцы под "штатовских" делают.
        Оказалось, что он видел, как въехал тот мужик под арку, потом снял с багажника сумку, сунул туда свой шлем, а поверх "кожи", то есть своей черной формы, надел серый плащ. Забрал сумку и ушел в четвертый подъезд. Толян не удержался, чтобы не спуститься во двор - просто поглядеть-потрогать "коня", интересно же! Тут к нему и подошел сосед - Валерка-боксер. Спросил: "Что, нравится?" Толян только руками развел, а Валерка сказал, что "вдова", конечно, фирма и поступила на продажу. Объем - 745 "кубиков", 45 "лошадей", сотню набирает за шесть секунд, расход - до шести литров, на спидометре-
160, а больше и не надо - классный "дорожник". И не тяжелый - 220 кэгэ. Цвет - черный металлик и хром. И Валерка, и Толян, конечно, понимали толк в мотоциклах, им было о чем перекинуться впечатлениями. Вот и потрепались, пока во двор не зарулил "бычок". Водитель опустил задний борт, и Валерка попросил Толяна помочь ему закатить "хонду" в кузов, где уже стояли еще два таких же "дорожника". Когда "бычок" уехал, Валерка по-приятельски предупредил Толяна, что базар про эти "хонды" пока лишний, мол, там не все чисто пока с документами. Так об этом же давно всем известно: пригоняют из Европы, пока транспорт оформляют здесь на подставное лицо, бывший хозяин за бугром получает свою страховку, ну и соответственно навар от покупателя. А здесь, дома, уже проще: есть в "ментовке" кадры, которые за хорошие бабки сделают все тип-топ.
        Толян, в общем-то, догадывался, что у Валеркиного бизнеса криминальный оттенок, а кто сейчас может зарабатывать по-другому? И потом, ведь давно знакомы. Толян даже мог позволить себе поинтересоваться, кто был тот армянин, что приехал на "хонде", и Валерка небрежно ответил: "А это он и есть - потенциальный покупатель. Попробовал "коня" на ходу..."
        Толян еще спросил - дорогая ли "лошадка", и Валерка ответил: "Две "Лады-девятки". Значит, порядка десяти - двенадцати тысяч баксов, не хило! Разговор на том у них тогда и закончился.
        А позже по телевизору рассказывали о стрельбе на Бережках, но Толян как-то не врубился и не сопоставил для себя эти факты. Хотя позже мысль была, и он даже с кем-то из своих приятелей вроде бы поболтал на эту тему. Ну поговорили, и забыл, а тот запомнил, получается. Но ничего он, Толян, утверждать все равно не будет и уж тем более "стучать" на Валерку. Что видел, то видел, а обвинять соседа в чем бы то ни было он отказывается категорически! И ничего подписывать не будет!
        "Ишь ты, - усмехнулся Саватеев, - грамотный народ пошел!" И, прощаясь, попросил парня молчать об их разговоре, но на этот раз уже строго, и ни с кем из приятелей своих больше не "болтать". А заодно узнал, почему Валерку зовут боксером, в каком подъезде он живет и на каком этаже. Пока этого было достаточно. Спросил еще: почему тот мотоциклист показался Толяну армянином? И парень ответил:
        - Да он весь такой... ну, кучерявый. И нос... - Он показал согнутым пальцем "крутой" клюв.
        - Ну да, с таким носом - определенно армянин, - засмеялся Саватеев.
        О такой удаче, подумал Рюрик, как-то даже и не мечталось. И тут он наконец понял, почему генерал Грязнов так настойчиво рекомендовал ему в напарники именно Николая. Тот же был здесь, в сущности, своим человеком! Да и потом, все-таки начальник "убойного" отдела МУРа, не замазанный в подлянке тех "оборотней", о которых много писали и по телику показывали, это - настоящий сыщик, а не какой-нибудь там "стригущий бабки" ментяра - в неуважаемом смысле этого слова.
        Итак, налицо теперь имелся Валерий Коркин, коренной москвич, который в школьные годы занимался в секции бокса, но ему сломали нос, и с этим видом спорта было покончено, зато кличка Боксер среди сверстников и знакомых прилепилась прочно. После службы в армии работал в таксопарке, в Очакове, откуда уволился, говорят, чего-то не поделил с начальством, и занялся собственным бизнесом. Возраст - двадцать восемь лет. Ну еще вроде бы срок имел Валерка, за драку с нанесением увечий, но это по пьяному делу - так говорили. А вообще-то он парень свой, в натуре, запросто и пива поставит. И это было, в общем, все, что знал о своем соседе студент Плешки. Или о чем он мог без опаски для себя рассказать.
        Чтобы нечаянно не спугнуть свидетеля, и без того выдававшего информацию "по чайной ложке", Саватеев не стал ему даже фоторобот показывать - настолько был уверен, что найден именно тот, кто нужен. И он немедленно отправил имеющиеся данные на Валерия Коркина в информационный отдел МУРа. Ответ пришел сразу: есть такой!
        "Коркин Валерий Иванович, 1976 года рождения, г. Москва, образование среднее, служба в армии - воз- душно-десантные войска, специальность - механик- водитель, гражданская профессия - автослесарь, водитель такси, место работы - Очаковский таксопарк. Судимость - ст. 112, 2-г УК РФ".
        Вот и вся биография. Срок пять лет в составе группы лиц - за умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью гражданина Хасаналиева А. Г. Ясное дело, рядом рынок у Киевского вокзала, расследовала Дорогомиловская межрайонная прокуратура и наверняка переквалифицировала 163-ю статью на
112-ю, то есть рэкет на "хулиганку". Почему - другой вопрос.
        Но самое главное заключалось в том, что фотография Коркина из картотеки уголовного розыска фактически соответствовала тому фотороботу, который был составлен на посетителя двух учреждений: дирекции Большого театра и отделения реанимации института Склифосовского. Значит, учитывая особую дерзость, с которой совершались преступления, этого уголовника надо брать с предельной осторожностью - он наверняка окажет вооруженное сопротивление.
        Елагин с Саватеевым тщательно разработали операцию по захвату. Во-первых, сразу установили за подъездом Коркина постоянное наблюдение. Но преступник из дома не выходил, а по вечерам окна в его квартире не светились. Неужели успел куда-то отбыть? Это было бы очень некстати. И тогда перешли ко второму пункту, как им ни хотелось бы этого не делать. Рюрик сам отправился к Анатолию Гвоздеву в дом номер два по Украинскому бульвару.
        Поднялся лифтом на шестой этаж, позвонил в дверь девяносто шестой квартиры - раз, другой, третий, никто не отвечал. Прислушался - за дверью не было никакого движения. Странно - с одной стороны, а с другой - что ж он позабыл-то? - наверняка у студентов уже начались летние каникулы, зачем же молодому человеку сидеть дома? Нехорошо получается. И Рюрик стал звонить соседям по лестничной площадке. Отозвались в девяносто седьмой квартире.
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        -
        .
        равления уголовного розыска и Федеральной службы безопасности тщательно прочесывал район Петергофского шоссе, где произошла "устрашающая акция", как ее с чьей-то легкой руки стали называть все причастные к данному делу. В самом деле, никому из оперативного состава почему-то и в голову не приходило, что то происшествие было действительно попыткой покушения на двоих президентов крупнейших государств мира. Полкило пластита - это немало, конечно, но и не то количество взрывчатки, которое гарантировало бы безусловный успех акции.
        Однако что ни говори, а сама носительница взрывчатки погибла. Так кто же она и откуда? Ответив на такой "простенький" вопрос, можно было пытаться вычислить заказчика. А без этого остальные попытки установить истину выглядели тыканьем пальцем в небо. Меркулов же требовал глядеть в корень, а не в заоблачные выси.
        "Добро и зло враждуют, мир в огне. А что же небо? Небо - в стороне..." - с видом мудреца цитировал он Омара Хайяма. А раз так, неча, мол, и башку зря задирать, наша работа - на земле. Гляди под ноги...
        Вот и вернулись к началу.
        Гоголев, как старый (относительно, конечно) и достаточно опытный сыщик, исходил из того, что появление "шахидки" (будем пока так ее называть - условно) не могло оказаться здесь случайным. Нет, маршрут следования президентского кортежа наверняка какому- то заинтересованному лицу был известен заранее. И точка "встречи" была тоже выбрана не случайно. Насыпь, дамба, дома недалеко, значит, и любопытные жители не исключены, как ты их ни отгоняй от "ответственной" трассы. Да и охрану через каждые пять метров не поставишь, просто народу не хватит. Там - двое, напротив - трое, все как обычно, никаких особых исключений. Через двадцать-тридцать метров - следующая группа. Трасса длинная, охраны требуется много, поэтому задействованы все имеющиеся в наличии милицейские силы. Ну в городе - поважнее, может, и старшие офицеры, а на загородной трассе - попроще, рядовой и сержантский состав. Откуда женщина-милиционер? Да мало ли! Выгнали наружу всех, вплоть до работников паспортных столов, вот и весь разговор. Они что, разве всем поголовно известны, эти тихие сотрудницы многочисленных отделений и отделов внутренних
дел? Наверняка при подготовке акции и исходили из этих соображений.
        Кстати, именно сержант Новиченко оказался единственным, кто обратил внимание на женщину - капитана милиции. Он-то - местный, а ее вспомнить не мог, хотя как будто что-то знакомое в ее лице мелькнуло. Вот и куртка на ней была повседневная, хотя приказали надеть парадную форму. Но он обратил внимание лишь потому, что была не из местных, а вовсе не потому, что вышла к трассе. Л в самом деле, кто такая? Ведь задал же себе такой вопрос? Задал, получается. И как ответил? Подошел и спросил: "Товарищ капитан, вы откуда? В документики ваши можно взглянуть?" Это совсем неважно, что "товарищ капитан" вполне могла послать сержанта куда подальше. Нет, то-то и оно, что и не подошел, и не спросил, а сам себя успокоил: "Небось из детской комнаты милиции. Или из этих... из полиции нравов. Вроде видел, а где их всех упомнить!" А тут ка-ак рвануло!!
        Повторяя Гоголеву раз за разом свой рассказ, сержант потел и боялся что-то приврать, поскольку понимал, что в данном деле важна именно точность каждой детали, а фантазии здесь неуместны. И он вдруг вспомнил. Точнее, не столько вспомнил, сколько словно увидел каким-то боковым, что ли, зрением, хотя в тот момент был полностью сосредоточен на приближающейся кавалькаде машин. Он-то и не догадывался, что президентов в них нет и что они вообще едут другой дорогой.
        Так вот, он сосредоточился на первой машине и краем глаза отметил, что на той стороне трассы показалась пожилая женщина, которая, прикрыв сверху ладонью, будто козырьком, глаза, остановилась и стала тоже рассматривать приближающиеся машины. А уж после взрыва, когда все внимание сосредоточилось на останках женщины и прочих следах, сержант так и не вспомнил о пожилой свидетельнице.
        Ну с "шахидкой" понятно, а та, пожилая, в чем была одета? Трудно давались воспоминания. Кажется, темная юбка и светлая кофта. Или наоборот. Солнце еще с той стороны било прямо в глаза.
        Потом сержант долго и не очень успешно трудился над составлением фоторобота взорвавшей себя женщины - капитана милиции. Ничего яркого и запоминающегося. Обычное лицо, встретишь-пройдешь мимо. И не чеченка, нет, а лицо точно славянского типа. На светлых кудряшках - пилотка. Экспертиза подтвердила: волосы действительно русые и короткие. Ну еще фигура у нее была полная, но это понятно: под курткой находилось взрывное устройство. И, как показала взрывотехническая экспертиза, с дистанционным управлением. Остатки подобных изделий находили и прежде, после исполнения терактов, в местах массового скопления людей. То есть адрес изготовителя подразумевался сам собой. Да и вывод следовал однозначный: к исполнителю у заказчика не было полного доверия, чтобы поручить ему (или, как правило, ей) принятие самостоятельного решения. А это, в свою очередь, наводило на мысль, что психическое состояние женщины в момент совершения теракта было неадекватным и ее целенаправленно использовали в качестве "живой бомбы".
        Но ведь таким способом действуют ваххабиты, которые в секретных лагерях в Чечне либо за границей проводят специальные курсы подготовки будущих шахидок, подавляя их сознание и подчиняя воле начальника. А какой смысл был Масленникову призывать на помощь профессиональных террористов, если у него у самого хватает собственных бандитов для исполнения любых акций? Тем более что речь шла всего лишь об акте устрашения. Ну да, и те же эксперты подтвердили, что мощность данной бомбы существенный урон бронированному лимузину нанести вряд ли смогла бы, это, в общем-то, обычную машину-дублера посекло осколками. Значит, демонстрация. Но женщина-то погибла, а значит, и ценности она для организаторов "смертельной показухи" не представляла никакой. Так, отработанный материал...
        Нет, тут нужен особый склад ума или же крайне агрессивное состояние психики, абсолютно безразличной к чужому страданию. Даже среди отпетых бандитов такие люди представляют исключение.
        Итак, какой-никакой, а фоторобот был-таки создан, размножен и роздан оперативникам. Гоголев исходил из предположения, что женщину привезли к месту теракта не в последний момент - это противоречило бы логике организаторов покушения, да и шоссе было перекрыто милицией, - а заранее и какое-то время держали взаперти, чтобы надеть на нее атрибуты милицейской формы прямо перед выходом. И если это было действительно так, ее все же могли видеть посторонние люди, вроде той пожилой женщины, которую так и не разглядел из-за солнца, бившего прямо в глаза, сержант Новиченко. И если, кстати, та женщина была из местных, из Сосновой Поляны, и, испугавшись взрыва, убежала, а не являлась своеобразным контролером действий жертвы, то есть заодно с организаторами акции.
        Но сразу после взрыва оперативники прочесали всю округу в поисках возможных свидетелей и почему-то ни одного не нашли, что тоже непонятно. Неужели ни одного местного жителя не удивило, не привлекло внимания обилие милиции в районе шоссе в то воскресное утро? Или, ограничившись "чеченской версией", они не стали углубляться в поиски? Мол, известно ведь, куда такие следы ведут! Вот и принялись привычно уже шерстить на рынках лиц "кавказской национальности", а те, естественно, ни сном ни духом. Да и откуда им что- то знать, если все было продумано заранее и именно с прицелом перевода стрелки на них? Самый радикальный способ отвлечения внимания - сделать ложный след наиболее выгодным и удобным буквально для всех спецслужб. Что, скорее всего, и произошло. А окончательно убедился в своей догадке Виктор Петрович уже к концу дня.
        Ставя оперативникам задачу, он первым делом запретил им любое упоминание в беседах с населением "чеченской темы" вообще. Нет, не было и не могло быть. А речь должна идти о совершенно обычной русской женщине, какой она изображена на фотороботе. Что могло быть для нее характерно? Некая заторможенность, продиктованная болезнью либо какими-то другими причинами, например наркотическим опьянением. Она почти наверняка не из местных жителей и появилась здесь недавно - может, за день, может, за несколько часов. Не исключено, что она была не одна, а вместе с другой - пожилой на вид женщиной, которая ее сопровождала.
        Та же наверняка и привела в действие дистанционный взрыватель, когда увидела, что нужный момент для опекаемой ею спутницы наступил. После чего немедленно исчезла. Интересен в этом смысле и вид транспорта, которым она могла воспользоваться.
        То есть оперативникам предстояло провести вполне адресный опрос, а не действовать методом тыка - авось повезет. И такой метод вскоре дал реальный результат. Стоило грамотно, в смысле предметно, поставить вопросы, как обнаружилось четверо свидетелей. Но самое потрясающее было в том, что они признали на фотороботе местную бомжиху, которая до последнего времени постоянно околачивалась в районе рынка в компании себе подобных алкоголиков и прочих "отбросов общества". Оперы немедленно взялись за "отбросы", которые неохотно, но дали показания. Да, Нюр- ка-вакса. Только на "фотке" она умытая и вообще в порядке, а по жизни - чумазая рвань, насквозь пропитанная всякой дрянью, нюхая которую дурела на глазах. А после этого такие же грязные бродяги отволакивали ее обездвиженное тело к свалке, что на задах кафе "Бодрость", где пялили хором, да там же и бросали до следующего раза. А пару недель назад Нюрка исчезла. Кто-то рассказывал, что якобы творящиеся почти на глазах прохожих безобразия с участием Нюрки вконец разозлили Нефеда, хозяина "Бодрости", на которого постоянно катали жалобы жители окружающих домов
по поводу разведенного им "бомжатника". И тогда Нефед, которого, как известно, "крышуют" "псковские", кликнул братву. Те подъехали на "БМВ", отыскали на свалке "отдыхающую" после очередного кайфа Нюрку, оттащили за руки, за ноги, кинули в багажник и увезли. С тех пор больше ее и не видели. И забыли.
        Вот и прояснилась картинка. Отыскались реальные следы.
        Уже на следующий день взятый без шума прямо из дому Сергей Степанович Нефедов сидел в Управлении ФСБ у Мохова и, заикаясь от понятного страха, давал показания. Мог бы и не заикаться: ему-то пока ничего не собирались инкриминировать. Тем более что, по
        агентурным данным, сам он к "псковской" братве прямого отношения не имел, а что дань бандитам платил, так кто ж ее нынче не платит? И не его тут вина, а скорее тех, кто не может обеспечить ему безопасность. Но это уже другой вопрос, который в данный момент решительно никого не интересовал.
        Итак, он пожаловался своей "крыше", что его "затрахали" с этим "бомжатником", а милиция никак не реагирует. Вернее, постоянно и даже охотно штрафует за отсутствие порядка на подведомственной ему территории - самочинная свалка, оказывается, относилась к его частному предприятию, а разбираться с бомжами местным властям было, как всегда, некогда. А с другой стороны, ему и самому устраивать разборки с бомжами тоже не светило: обозлятся ведь и сожгут предприятие, а где потом концы искать? С кого спрашивать? Короче, помощь братков показалась единственным реальным выходом. Пришлось даже приплатить за это. Ну а те прибыли, нашли "главную заразу", а остальным, кто близко оказался, пригрозили тем же и увезли. Куда - Нефедов не интересовался. Сказали, что вывезут подальше за пределы города, а может, и области и оставят в покое. Не убивать же, какой ни есть, а человек все-таки, пусть себе живет...
        Назвал Нефедов и тех людей, что приезжали на "БМВ".
        Слушая сообщение о новых итогах расследования и знакомясь с показаниями свидетелей, Меркулов предложил всю дальнейшую работу с "псковской" бригадой возложить на плечи Управления Федеральной службы безопасности. И сделал это в некотором смысле даже из соображений политического порядка, что и объяснил Виктору Петровичу, но позже и с глазу на глаз, чтоб тот, часом, не обиделся.
        Ну, во-первых, Иван Семенович Мохов, как уже становилось ясно, крепко проколовшийся со своей версией "чеченского следа", получал, таким образом, возможность отличиться и тем самым как бы реабилитировать свою службу после допущенных промахов. Во-вторых, этим указанием Меркулов как бы компенсировал Мохову его уязвленное самолюбие, когда своим первым заместителем в оперативно-следственной группе назначил не главного фээсбэшника, не областного прокурора и даже не начальника ГУВД, а его зама - Виктора Гоголева. Как принять спокойно такое решение! Не было никакой необходимости обострять в группе нормальные рабочие взаимоотношения. Теперь третье. Одно дело, когда с братвой работает милиция, и совсем другое - когда ФСБ. Уровень, так сказать, который и должна оценить прежде всего сама братва. Тут особо не поторгуешься. И, наконец, последнее. Все дальнейшие мероприятия и допросы должны проводиться при обязательном присутствии самого Меркулова либо Гоголева. Вот так, а теперь действуйте, ребятки, но сильно носы свои не задирайте!..
        - Значит, ты не обижаешься? - еще раз уточнил Меркулов, когда они остались с Виктором вдвоем.
        - Побойся Бога, Константин Дмитриевич, какие могут быть обиды!
        - Вот и отлично, а теперь выкладывай свои соображения. Вижу, у тебя уже созрела собственная версия.
        - Есть маленько... - улыбнулся Гоголев.
        Он уже пробовал представить себе, как Максим Масленников разрабатывал свой совершенно элементарный и одновременно потрясающе хитроумный план, построенный в буквальном смысле на том, что в данный момент оказалось у него под рукой. Но при этом следовало обладать еще и достаточно изощренной фантазией, а также изрядным знанием психологии. У Масленникова недостатка в этом не было.
        А дальше выстроилась в некий ряд цепь случайностей, которая в конечном счете и определила ту закономерность, что и привела к удаче.
        Не прицепись Гоголев к сержанту Новиченко с ненужным, в общем-то, фотороботом и не заставь он милиционера изобразить на листе бумаги лицо той "незнакомой, но кого-то отдаленно напоминающей" женщины, ни у кого так и не возникли бы ассоциации портрета на "фотке" с бомжихой. А ведь она была многим, в том числе и самому сержанту, определенно известна, однако ее истинный, человеческий облик представляли себе немногие. И, главным образом, как оказалось, ее сотоварищи-бомжи. Но их-то кто станет всерьез расспрашивать?.. Вот на такую реакцию "стражей порядка", среди которых и должна была в нужный момент и на считанные секунды появиться женщина в форме капитана милиции, и рассчитывал тот, кто задумывал операцию. Все в округе знали "грязную нюхалку", Нюрку-ваксу, но ни один человек, возможно, даже не задумывался, что и она когда-то была отнюдь не самой несимпатичной женщиной, и не с вонючими патлами, а со светлыми кудряшками на голове.
        И вот ей на короткое время вернули прежний облик, "кого-то отдаленно напоминающий", качественно накачали наркотиками, приучая к безоговорочному послушанию, а в нужный момент начинили взрывчаткой и послали в назначенное место. Вряд ли она понимала, что делала. Да и вообще что-нибудь понимала. Это был уже робот, предназначенный к самоуничтожению. И этот процесс определяли, в прямом смысле, секунды, когда внимание остальных "стражей" отвлечено на главное: вон они, едут! Тем более что, судя по той же реакции сержанта Новиченко, и отдаленная похожесть на кого-то, и капитанская форма вопросов не вызывали. Точный психологический ход.
        И самое главное. Вся акция подстроена под "шахид- ку". Искать бомжиху никому и в голову не придет, она давно исчезла, нет ее вообще. "Крыша" выполнила заказ клиента и отправила ее за тридевять земель. Значит, и подозрение в организации покушения на шоссе никоим образом не может пасть на Максима Масленникова. Уж он-то здесь при чем? Значит, спишут на удобных "чеченцев". Что, кстати, и произошло.
        А вот серьезное предупреждение "бывшему члену консультативного совета" между тем прозвучало достаточно громко и с явным намеком на то, что это было именно конкретное предупреждение, после которого могут быть предприняты куда более радикальные действия. И пример с дерзким расстрелом на набережной Москвы-реки - наглядное тому подтверждение. А также демонстрация того, что пока обида за отказ в помощи отчасти как бы утолена. Но не надолго, а лишь на время, необходимое верховной власти для раздумий и принятия наконец нужного господину Масленникову решения. И это уже не просто запредельная наглость потерявшего всякую способность к логическому осмыслению действительности человека, это - неизлечимая болезнь. Такой вот диагноз.
        Меркулов не нашел в версии Виктора Петровича серьезных изъянов и предложил все усилия теперь сосредоточить на поиске тех, кто подготовил и соответствующим образом экипировал самоубийцу. Имелись ведь уже у следствия имена тех братков, что увозили Нюрку-бомжиху, ни фамилии, ни иных паспортных данных которой, оказывается, никто даже в местной милиции не знал, не говоря о бомжах. Вот с этих "псковских", как они себя гордо именовали, и начинать.
        А что, Виктор, дело-то наконец сдвинулось, и хорошо! Вот и объекты противостояния, похоже, определяются. Интересно, что там у Сани? Надо будет вечерком созвониться...
        5
        Володя Поремский пил ежевичный чай из пакетика с ежевичным же засахаренным вареньем. Небольшая продолговатая комната в многосемейной коммуналке, типичной для большинства старых петербургских квартир, была тесно заставлена громоздкой, а то и просто древней мебелью. И располагалось это жилье с окном, выходящим в узкий колодец двора, на четвертом этаже такого же мрачного, как и вся атмосфера вокруг, дома на Моховой улице. Проживала здесь Алевтина Константиновна Власьева, родная тетка и, возможно даже теперь, последняя из рода, к которому принадлежала и балерина Светлана Волкова.
        Собственно, пришел он сюда совсем не чай пить не получать эстетическое удовольствие от неторопливой беседы на изысканно правильном русском языке с попутной демонстраций застекленных гравюр и фотографий вековой давности. Владимир, в сущности, принес трагическую весть о пропаже Светланы, но сразу сказать не решился, а теперь уже язык как-то не поворачивался. И он счел пока за лучшее промолчать, не разбивать сердце воинственной старушки, а попытаться побольше выведать у нее самой о Светлане. О ее пристрастиях, подругах, друзьях, может быть, даже и любовниках - у людей искусства ведь даже тайные связи чаще всего носят публичный характер.
        Для тетки эта тема была не то чтобы интересной, но отчасти знакомой, и она легко назвала Поремскому несколько звучных фамилий, даже вспомнила адреса их, а потом вдруг с подозрительным интересом спросила: зачем это все ему? Ведь, насколько ее информировали из Москвы, со Светланой сейчас все в порядке? Или, может быть, у нее снова появились временные трудности и она нуждается в поддержке видных работников искусства? Ни о каких спонсорах тетушка не знала, а если знала, то не желала распространяться на эту скользкую тему.
        Вот тут и пришлось сказать правду. А затем долго разыскивать в многочисленных сумочках с бесконечными кармашками пластинку с капсулками нитроглицерина, которая, естественно, лежала на самом видном месте - у зеркального трюмо.
        - Но как же так?! - получила наконец тетушка возможность высказать свое крайнее возмущение нерадивостью московских сыщиков, за которых так деятельно ратовал сам генерал Гоголев.
        И это пришлось долго объяснять. В общем, ради приобретения нескольких, вряд ли чем-то сумеющих помочь следствию, адресатов и время потеряно, да и с теткой теперь могли возникнуть новые проблемы. Это она сейчас храбрится, а когда останется одна?..
        Поремский, видя, что ничем больше помочь не сможет, неловко раскланялся и покинул эту душную комнату, где его откровенно давило какое-то темное, почти мистическое ощущение назревающей беды, предотвратить которую он был не в силах.
        Об этом своем ощущении он и рассказал позже Виктору Петровичу. А тот лишь пожал плечами и заметил, что подобная мистика преследует многих, кого судьба забрасывает в старые петербургские дома, насквозь пропитанные довольно-таки мрачной исторической атмосферой "города трех революций". И тени всякие мерещатся, и призраки преследуют, и вообще.
        Наивный вопрос, что значит "вообще", вызвал у него усмешку и фразу, произнесенную наставительным тоном:
        - Гоголя читай. Либо Достоевского. У них про все уже давно сказано.
        Что возражать, если у генерала такое мнение? Может, по-своему он и прав...
        Но так или иначе, а встречи с названными мадам Власьевой лицами он устроил Поремскому в считанные минуты.
        Гоголев и сам знал многих деятелей культуры, и те тоже, нередко заочно, были знакомы с главным сыщиком Северной столицы, отдавшим ей лучшие годы своей жизни. Если, конечно, не иметь в виду теперешнюю его службу. У них угоняли автомобили, грабили их квартиры, вынося семейные реликвии, без коих дальнейшее существование просто не мыслилось, очищали карманы в общественном транспорте - да мало ли с какими жалобами на повсеместный бардак являлись в уголовный розыск пострадавшие! И Виктор Петрович был всегда "на посту". Наверное, поэтому руководители Мариинки отнеслись к вопросам молодого "важняка" из Москвы без "питерского снобизма", а постарались дать наиболее точный и в общественном, и в общежитейском плане портрет покинувшей их театр балерины.
        И нарисовалась следующая картина.
        У театра к талантливой балерине вопросов не было, как сначала и у нее к руководству, и когда она только появилась в труппе после окончания училища, и довольно долгое время потом. Но, к сожалению, "звездная болезнь" - штука в наш век страшно заразительная и опасная. Одно дело, когда у молодой артистки есть действительно все основания считать себя личностью выдающейся. Приходится и понимать, и прощать, и быть снисходительным, идя навстречу тем или иным пожеланиям, но имея в виду, что театр - это большой и сложный творческий коллектив, а не отдельная, пусть даже и очень способная, солистка. И совсем трудно складывается ситуация, когда, к примеру, узкий круг твоих друзей-приятелей, в том числе и спонсор, вкладывающий в создание твоего имиджа определенные средства, часто - немалые, и требующий от тебя соответствующей отдачи, платы по процентам, талдычит с утра до вечера, что ты - гений, а начальство завидует и мешает твоему продвижению к мировой славе. Тут и возникают конфликты, чаще всего личностного характера.
        Что имеется в виду под словом "проценты"? Господи, да кто ж этого нынче не знает! Ну вот, все знают, что последние полтора-два года Светлана стала постоянно появляться в компании одного так называемого мецената, за которым тянулся хвост весьма негативной "славы". Проще говоря, было известно, что он связан, если не напрямую, то уж косвенно - без сомнения, с теми "новыми героями нашего времени", о коих телевидение теперь снимает бесконечные сериалы про всякого рода "бригады" и так далее. Естественно, кто платит сегодня большие деньги, тот и заказывает музыку! Причем любую, по собственному вкусу. Бандитам постоянно нужны новые кадры (старые-то живут недолго), значит, необходим и соответствующий имидж, ради которого и тянулись бы к ним молодые люди, по разным причинам лишенные жизненных перспектив. Никаких тайн тут не открывается, и все знают, на кого или на что, а точнее, ради чего они работают. Знал и "меценат", что выглядеть в компании примы-балерины с известным именем в высшей степени престижно - это простейший для него вход и в так называемое светское общество, и в "большой бизнес". Плюс
физическое удовлетворение, чего ж неясного?.. Публикации в "светской хронике", постоянный пиар, вездесущие папарацци, будь они неладны, - короче, все способствовало возникновению у действительно талантливой артистки явно завышенных оценок собственной личности.
        Хорошо известно, что финансовая сторона дела в театре имеет, к сожалению, в наш коммерческий век тоже едва ли не первостепенное значение. Приходит спонсор, предлагает деньги на новую постановку, но с непременным условием, что заглавную партию будет танцевать, скажем, та же Волкова. Никто и не возражал против ее кандидатуры, напротив, все только рады проявлениям новых аспектов ее таланта. Но - раз, другой, третий; и вот уже диктат превращается в систему, условия ужесточаются: не нравится тот, не нужен этот, с этим танцевать не желаю и прочее, и прочее. Кто ж выдержит? Начались конфликты, спонсор по ходу дела не только отменял свои же решения, но пытался "ставить палки в колеса", доходя до прямого давления и даже угроз.
        Все-таки, надо сказать, Светлана была неглупой женщиной, и тем не менее... Почему "была"? Так она ведь больше в Мариинском театре не работает, а как у нее сложится судьба в Москве, сказать трудно - при ее-то характере это вещь непредсказуемая. Словом, однажды что-то у нее со спонсором произошло, и она рассталась с ним, демонстративно заведя себе другого - много старше первого. И тоже, говорят, из тех же... После чего конфликты в труппе участились, как усилилось и ее неадекватное отношение к собственной персоне. И тут взбунтовались ее коллеги, которым надоело делать вид, что ничего в труппе не происходит и им приятно пребывать на вторых ролях лишь по той причине, что кто-то помогает театру в финансовом плане. Все случилось вполне закономерно. С одной стороны, якобы оскорбленное самолюбие, а с другой - абсолютное неприятие коллективом прямо-таки патологического зазнайства балетной примы. Конфликт дошел до предела, и последовал окончательный разрыв. Стало известно, что спонсор Светланы начал переговоры о ее переходе в труппу Большого театра в Москве. Естественно, Волковой были выданы самые лучшие
творческие характеристики. В этом вопросе руководство не собиралось лукавить - талант, он и есть талант. Хотя
        даже великий Пушкин ошибался, полагая, что "гений и злодейство - две вещи несовместные". Точнее, не он, а его герой, что, в общем-то, не одно и то же. Но ведь и тот же Моцарт почти ведь ровесник Пушкину: одному - тридцать пять, другому - тридцать семь, и оба - гении. И оба вполне законно могли ошибаться...
        Нет, вряд ли стоило бы обвинять Волкову в каком- то целенаправленном злодействе, скорее, обстоятельства для нее сложились негативным образом. Спонсоры хорошо постарались. В результате - уехала, обиделась, хотя сама же и являлась причиной своих обид. А, что теперь рассуждать, объяснять!.. Но если интересуют сугубо личные дела - домашние там, семейные, интимные, то лучше всего обратиться к ее наиболее близкой подруге, единственной, с кем Светлана никогда не конфликтовала. Это костюмерша театра Дарья Петровна Калинова - вполне милый и отзывчивый человек. Она еще не в отпуске, и ее можно найти в театре. Она готовит свое хозяйство к плановой инвентаризации, а это мероприятие, знаете ли, чаще напоминает пожар. Либо наводнение. Короче, маленький сумасшедший дом...
        Так закончил свой нескончаемый, казалось, монолог маленький и энергичный, как обезьянка, руководитель балетной труппы театра. Но, подумав, глубокомысленно добавил:
        - Правда, если она вообще пожелает с вами разговаривать.
        - А что, есть мотивы?
        - Как вы сказали?.. A-а, ну конечно, да-да... Характер-с, однако! Впрочем, желаю удачи.
        Серьезное предупреждение, подумал Поремский и отправился искать костюмерный цех, где дама с характером готовила ежегодную инвентаризацию царских одежд, дворянских камзолов, королевских нарядов, воздушных пачек, фраков, смокингов, посконных портков с рубахами и всего прочего, без чего просто физически не может существовать высокое театральное искусство. В идеале.
        - Я на нее сильно обижена, - без предисловий и довольно резко сказала Дарья, крупная женщина лет тридцати, с простоватым и круглым, как прежде говорили - деревенским, лицом, усыпанным веснушками и крапинками перенесенной в детстве оспы на полных щеках.
        Владимиру, в общем-то, знаком был такой тип людей с вроде бы незапоминающимися лицами. Но в них есть одна особенность - стоит, к примеру, такой женщине улыбнуться, чуть раздвинув полные, чувственные губы, и на лице возникает какое-то совершенно необъяснимое, немного дурашливое, но абсолютно искреннее обаяние, присущее исключительно здоровым и чистым душой людям.
        - В наших отношениях я всегда была на вторых ролях, и Светка часто этим пользовалась. только теперь поняла, когда ее не оказалось рядом. И вообще отпала всякая нужда в моей постоянной помощи.
        А это уже было сказано без злости, просто голос такой - слишком энергичный, напористый. И это обстоятельство давало Владимиру надежду, что подругу удастся разговорить, потому что первое знакомство через закрытую дверь не обещало ничего хорошего.
        Костюмерша, узнав, кто к ней и зачем, с ходу заявила, что никаких показаний давать не будет, у нее нет ни желания, ни времени. И в костюмерную тоже не пустит, это запрещено утвержденной руководством театра инструкцией. Поремский возразил, что его направило к ней именно руководство театра в надежде, что она сумеет оказать следствию необходимую помощь - человек же пропал, не вещь какая-нибудь. Только после этого смилостивилась. Но тона не сменила. Открыла дверь, впустила гостя в большое, но тесно заставленное шкафами и длинными вешалками помещение. И сразу заявила о своих обидах. Видно, давно созрели, а выхода им не было.
        - А в чем, Даша, заключалась ваша, как вы заметили, постоянная помощь? Можно я вас буду звать так? -спросил Поремский, заинтересованно разглядывая женщину. - А меня можете Володей, так проще, правда? - И он улыбнулся.
        Даша явно смутилась от его изучающего, но вовсе не иронического взгляда. И вообще, Владимир знал, что на его внешние данные - высокий, светловолосый, голубоглазый, физиономия симпатичная - чего вам, девки, надо? - клюют не только юные студенточки, но и куда более зрелые дамы, чем иной раз и пользовался довольно успешно. В служебных целях. И сейчас он "включил" все свое обаяние, чтобы сбить упрямый тон недовольной женщины и перевести какой-никакой, а все же допрос в русло дружеской беседы.
        Может, улыбка подействовала, а может, что-то другое, но Дарья вдруг непринужденно вздохнула и сказала, зачем-то поправляя обеими руками пышные свои, натурально рыжеватые волосы:
        - Ладно уж, уговорили, можно сказать... Пойдемте, что ли, туда, - она махнула полной обнаженной до плеча рукой в пространство, после чего заперла дверь на ключ и, оставив его в двери, не оглядываясь, пошла вперед, ловко лавируя между рядами вешалок с тяжелыми, пышными платьями.
        На ходу развязала на спине тесемки фартука и скинула его, бросив на очередную вешалку. Так же спокойно сняла и синий служебный халат, который тоже походя устроила на очередной вешалке, и осталась в простом домашнем платье с тугим пояском.
        "Похоже, у нашей дамы серьезные намерения, - с юмором подумал, следуя за ней, Владимир. - Куда она так торопится?"
        И вот ведь, черт возьми! Мыслишка-то промелькнула скорее как легкий футбольный пас, а глаза так и прилипли к фигуре женщины. А что? Ну бедра, пожалуй, крупноваты, зато не рыхлые, а подбористые, сильные. И икры крепенькие, полные, и талия тоже "имела место быть" именно там, где ей и положено. Грудь, может, великовата, и что с того? Известно ведь - хорошего человека должно быть много. А у крупных людей и характеры мягче, и в контактах они проще, доступнее. Вот и эта двигалась легко, словно играючи, ловко, быстро - при ее-то полноте. Подумаешь - не изысканная красавица с обложки! А кому они нужны - те стервы? Не, нам бы вот такую, с попкой в полтора обхвата и раскаленным темпераментом, чтоб в руки взял и с ходу ощутил - то самое! Недаром же титаны Возрождения безоговорочно отдавали предпочтение именг но крупным и сильным женским фигурам, а уж они-то знали толк и в женском теле, да и во всем остальном, в чем мы их уже никогда не догоним...
        Чувствовала она его взгляд или нет, он не мог бы ответить себе с уверенностью. Скорее, да, потому что когда они вошли в некий отгороженный от вешалок закуток, где теснились стол, стулья, маленькая тумбочка, какие обычно стоят в спальнях у кроватей, и обитый старинной парчой диван с высокой резной спинкой - наверняка бутафорский, она обернулась наконец и сказала:
        - Вот здесь можно поговорить спокойно, чтоб никто не мешал. Здесь у нас место для отдыха. Даже чаю можем попить, хотите? - А на открытой ее шее вспыхнули алые пятна волнения. Но она, будто знала об этом, спокойно сняла со спинки стула легкую косынку (что она, специально для этой цели висела тут?) и накинула себе на плечи. - Садитесь, Володя, - и показала на диван, а сама, отвернувшись от него и низко нагнувшись, стала доставать из тумбочки чайник. И снова, как бы и невзначай, но довольно настойчиво продемонстрировала ему всю свою пышную и зрелую стать. А потом легко выпрямилась с электрическим чайником в руках и в упор уставилась напряженным взглядом - будто проверяла его реакцию.
        - Так вы не ответили - хотите?
        Двусмысленная фраза вызвала немедленный ответ
        того же рода:
        - С вами, Дашенька, - да что угодно. Чай так чай,-но голос у него предательски осип, словно вдруг запершило в горле.
        - Ишь ты... - Она, не глядя на него, плеснула в чайник воду из графина, поставила на стол, забыв сунуть вилку в розетку, и шагнула к нему. Остановилась почти вплотную - он сидел на низком диване, и его нос едва не уперся в ее живот. - Ишь ты... - повторила с легким смешком, затем сильными пальцами, будто жестким гребнем, провела по его волосам - раз, другой и, наконец, резко прижала к себе его голову.
        На такой вызов ответ мог последовать только один. Владимир обнял ее ноги, мягко погладил и сжал под коленями, а затем неторопливо, но решительно заскользил руками по бедрам вверх. Прижал подбородок к ее животу. Ее тут же заколотила дрожь. Он запрокинул голову и снизу посмотрел на женщину. Услышал:
        - Ох ты, глаза-то какие...
        Стиснул пальцами с такой силой, что она только охнула. И вдруг вся напряглась, вытянулась в его руках, прерывисто набрала в грудь воздуха и безвольно повалилась на него, опрокидывая на диван и погребая под собой...
        Нет, он не чувствовал ее слишком уж тяжелой для себя. Да к тому же весьма темпераментные и энергичные движения всего ее щедро созданного природой тела не оставляли даже самой возможности для посторонних ощущений. Позже, пытаясь представить себе хоть какую-нибудь последовательность их действий, Владимир так и не вспомнил, когда сумел или, точнее, успел избавиться от своей верхней одежды, а также помог и женщине обрести ее первозданное и восхитительное состояние. Все произошло настолько стремительно и, очевидно, на подсознательном уровне, что могло показаться, будто эта бурная вспышка взаимной страсти была срежиссирована кем-то свыше, но никак не ими. Потому что, придя в себя и обнаружив, в каком они оба пребывают виде, а главное, где, в каком месте, они искренне изумились. Но опять-таки не от стеснения или неудобства друг перед другом, а от переполнявших их эмоций, требовавших немедленной и еще более мощной схватки.
        Поремский был готов уже, как говорится, махнуть рукой на все и ринуться в пропасть, благо и в ней видел такую же готовность, но, оказывается, она не потеряла ощущения ни времени, ни пространства. Валявшейся рядом, на диване, косынкой она вытерла обильный пот у себя на лбу и переносице, небрежно отшвырнула ее в сторону и ловким движением вывернулась из его объятий. Сидя спиной к нему, принялась через голову надевать на себя платье, которое почему-то натягивалось с трудом, словно стало неожиданно тесным. Потом сгребла в кучку остальное свое белье, поднялась и ушла за вешалку. Сказала оттуда:
        - И ты тоже оденься... пока.
        - Что значит - пока? - лениво спросил он, понимая, что она права и любые, даже вулканические, извержения - явление временное.
        - Пока и означает пока. До вечера. Если дотерпишь. И не убежишь. Вот тогда и поговорим. А я уж, так и быть, отвечу на твои вопросы.
        Когда она вернулась, он был уже одет. И волосы ладонью пригладил. Она потрогала пальцами холодный чайник, усмехнулась:
        - Вот и попотчевала дорогого гостя чайком... Не в обиде?
        - Чепуха, - отмахнулся он. - Так что, говоришь, вечером?
        - На вот... - Она на листке перекидного календаря написала свой адрес, оторвала его и протянула. - Приезжай, если охота не отпадет.
        Владимир бодро поднялся, чувствуя, однако, некоторое напряжение в коленях, подошел к ней сзади, обнял и ткнулся носом во влажную ее шею за ушком. Даша вздрогнула, как от удара током.
        - Дотерпишь, да? - Она закинула руку ему за шею и, повернув голову, впилась губами в его губы. Наконец оторвалась и добавила с легким смешком: - Ладно уж, иди, набирайся сил. Все тебе будет, Володенька, и чай, и кофе, и какао - чего захочешь. На что охоты хватит. Идем, провожу. Только не гляди на меня, как тогда, а то я и тебе, и себе всю репутацию невзначай испорчу.
        "Как тогда" - надо было понимать - "до", потому что все остальное становилось уже "теперь" либо "после". Вот и новая хронология событий.
        И снова они отправились в длинный и запутанный путь между бесконечными вешалками и шкафами.
        - Обещаю, хотя и трудно. Сама ж чуешь, поди!
        - Еще как!
        - А вот ты мне скажи все-таки, Дашенька... если меня еще сегодня спросит начальство, чего не исключаю. Ты говорила о своей постоянной помощи. В чем она, если не секрет, заключалась?
        - А чего, и скажу... - Она безразлично пожала плечами. - Ты пойми, мы ведь обе - одинокие женщины. .. А дружеское участие - разве этого так уж мало? А моральная поддержка?
        - Да, это может быть очень серьезно... Дашунь, а ты всерьез принимала беды Светланы так близко к сердцу, как об этом у вас тут, в дирекции, говорили?
        - Бог с тобой, какие еще беды?! - Она словно испугалась. - Ну-у... случалось у нее всякое... с мужчинами. Так то ж не беды, а размолвки... По десятку на неделе... Беды! Надо же! Капризы... А она не особо и стеснялась.
        - Такая щедрая натура, да? - без всякой иронии усмехнулся Поремский.
        - Натура-то у нее, дружок, как раз ранимая...
        - А ты про ее... бойфренда знала?
        - Виктора, что ли? Это которого недавно застрелили в Москве? Видела в новостях, что и Светку там задело слегка, могла бы и позвонить. - Даша осуждающе покачала головой. - У меня ж нет ее новых телефонов, даже и не знаю, как она там устроилась, что со здоровьем.
        - Устроилась очень неплохо, Виктор купил ей роскошную квартиру - на целый этаж. Ремонт несколько месяцев длился. И что, за все время она так ни разу и не позвонила? Не сказала о себе?
        - Ну-у... наверное, с глаз долой - из сердца вон, - с явной обидой произнесла Дарья. - Чего ж ей не жить- то теперь?..
        - Но я имел в виду того, кто был перед ним. Кажется, его Максом зовут?
        Дарья резко остановилась и повернулась к Владимиру. Сухо спросила:
        - А этот еще тебе зачем? Беды ищешь на собственную шею?
        - О-о как! - Он покачал головой. - Знаком, значит?
        - Слушай, Володенька... - Даша устало вздохнула. - О таких вещах...
        - Людях, - поправил он.
        - Ну да... пусть людях, на ходу не говорят. А лучше и вообще никогда не вспоминать...
        - А если я вечерком тебя очень попрошу?
        - Вот как попросишь, тогда и подумаем, голубь ты мой ненаглядный. Иди уж, не порть мне сейчас приятного настроения...
        И он решил, в самом деле, не портить Дашеньке настроения известием, например, о том, что ее подруга не просто исчезла сама по себе, а была похищена бандитами, и теперь жизнь ее под большим вопросом. Но и требовать от женщины после всего того, что произошло, еще и каких-то признаний, тем более - огорчать, было бы в высшей степени негуманно, не по-мужски.
        Он покинул здание театра с твердым ощущением некоей загадки, которую надо непременно разгадать. И от этого его решения может зависеть очень многое. Что конкретно, он еще не знал, но чувствовал, что вот уже и атмосфера вокруг него начала как бы сгущаться. Впрочем, вечер покажет...
        Источник информации, которым сумел воспользоваться Николай Саватеев, не иссяк. Теперь уже втроем - он сам, Елагин и Курбатов - попросили знакомых ребят, любителей мотоспорта, собраться для очень серьезного, "душевного", что называется, разговора. И в назначенное время, в конце дня, на смотровую площадку над Москвой-рекой, напротив главного здания МГУ, съехалось десятка два парней - каждый на персональном "коне". И послушать, и похвастаться -каждый своим, чем богат. Тем более что Саватеева многие из них уже знали.
        - Про Толяна никто ничего не слышал? - начал беседу с ребятами, установившими мотоциклы в кружок, Николай. И, не обратив внимания на их фривольные "догадки", коротко рассказал им о своей встрече с Толяном, разговоре с ним, а также о его нелепой смерти, ставшей следствием несдержанного языка.
        Ребята действительно ничего не знали о гибели Анатолия Гвоздева. Лето, народ разъезжается кто куда. И теперь известие о судьбе собрата - "стрит-рейсера" подействовало на всех резко удручающе. Даже по сторонам стали поглядывать, видно, подумывая, как бы незаметно исчезнуть отсюда - кому нужны неприятности на свою задницу? Но Саватеев ненавязчиво и довольно твердо пресек робкие попытки смыться. Сказал, что событие, о котором идет речь, весьма серьезное, и теперь он и его коллеги из Генеральной прокуратуры очень рассчитывают на их помощь. Но при одном категорическом условии: все, что здесь будет сказано, должно остаться безусловной тайной. Никаких пап и мам, тем более - друзей. Вон он, друг детства Толяна- Валера Коркин, бывший боксер, кем на самом деле оказался! Убийцей. Рецидивистом. А Толян, наверняка зная о прошлом соседа по двору, продолжал с ним "водиться", и чем кончилось... Нет, нельзя безнаказанно спускать бандитам смерть своего товарища! Или все-таки можно?
        Стали размышлять и пришли к единодушному выводу, что никак нельзя. Ну вот, а теперь самое время и порассуждать всем миром, посоветоваться.
        Говорил в основном Саватеев. Курбатов с Елагиным, полностью отдав ему пальму первенства в общении с молодежью, лишь молча слушали и важно кивали, придавая всему сказанному тоже молодым полковником милиции максимально значимый смысл. А речь шла о том, что ребятам было больше всего интересно - это во-первых, и, что важнее, совершенно неопасно для них - во-вторых.
        Николай расспрашивал о марках мотоциклов. Интересовался, кто в последнее время или немного раньше встречал "хонду", которую называют "блэк видоу" - "черной вдовой"? Если да, то где? Может, кому-нибудь известно, где такую "лошадку" сейчас продают? Кто вообще торгует ими? Где можно посмотреть, с кем познакомиться? Но так, чтоб не вызвать подозрения. Вопросы были безобидные и ощущения какой-то особой опасности ни у кого не вызывали. И ребята понемногу расслабились. Интересная тема ведь не настораживает.
        И скоро совместными усилиями удалось выяснить, что сегодня хороший мотоцикл или скутер японского производства можно приобрести, если заранее договориться с некоторыми мужиками, на Киевском рынке. С кем конкретно? Ну есть такие. И ребята, перебивая друг друга, прочитали "сыскарям" целую лекцию о том, как и с кем надо разговаривать, что является паролем "для своих", а о чем говорить совсем не следует, чтобы не получить немедленного отказа. Видно было, что фактически каждый из них, в той или иной степени, уже прошел подобный путь, чтобы в конце его получить желанную модель. И раскрывали они свои секреты не из каких-то высших, к примеру, гуманных соображений, а скорее всего потому, что увидели в живой заинтересованности Николая присущую и им самим, ну, скажем так, жажду риска, коей наделены все фанатичные мотогонщики. К которым они и себя, несомненно, относили.
        А потом один из ребят, живущий на Потылихе, неожиданно вспомнил, что видел однажды, как на "бычке" увозили из его двора сразу две "вдовы". Но как они там очутились, он вспомнить не мог. И когда дело было - тоже. Как ему ни подсказывали. А почему вспомнил? Возился возле "ракушки" со своей "ямахой" и выглянул, услышав характерный рокот мощных движков. Выглянул вот - и точно, две одинаковые "вдовушки", и парни в крутых шлемах их по борту-пандусу в кузов заталкивают. А после и сами туда же залезли и борт подняли. И "бычок" тут же укатил.
        Цвет, а главное, марка грузовичка точно совпадали с тем описанием, которое дал Николаю еще Толян, помогавший другу Валере тоже закатывать в кузов его мотоцикл. И там тоже стояли два других. Вот, значит, как была проведена операция! Не хило придумано. Отстрелялись, разбежались в разные стороны, чтобы сбить возможную погоню, а потом оказались в одном кузове. У одного, стало быть, хозяина. И Валерий Коркин, помнится, говорил Гвоздеву, что мотоциклы предназначены к продаже, но что-то затягивается с оформлением.
        Вопрос теперь в том, где и как отыскать тот грузовичок и те мотоциклы и узнать, кто конкретно может оказаться их хозяином. По общему убеждению, искать надо было все там же, на Киевском рынке.
        - Ты мне, Коля, вон того паренька организуй потом, ладно? - негромко сказал Курбатов Саватееву про мотоциклиста с Потылихи, сидевшего на красной спортивной "ямахе". И откуда у ребят деньги берутся? Стоит-то ведь не меньше приличных "Жигулей". - При всех делать не надо, а попозже мы с ним вдвоем все- таки пробежим там, в его дворе, хочу сам поглядеть, что к чему. И ему, может, чего вспомнится. На месте-то видней. А внимания привлекать к нему не надо.
        В общем, это было и правильно. Ни сам Николай, ни его коллеги из Генпрокуратуры светить этих ребят не собирались. Даже если бы те и сами предложили свои услуги. Это действительно могло быть очень опасным предприятием для них.
        Также не следовало, впрочем, привлекать к розыску и кадры местного отдела милиции, где наверняка найдется хотя бы один, как их теперь называют, "оборотень в погонах", который не преминет "стукнуть" бандитам, что ими активно интересуется Петровка, 38, по совершенно конкретному делу. Значит, потребуется агентура. И еще это означает, что теперь нужна помощь самого Вячеслава Ивановича, у которого в "загашнике" всегда найдется необходимая "певчая птичка", как когда-то звали одного из самых лучших грязновских агентов. Но того уже нету в живых, спился мужичок, а праведное (или не очень) дело его, как утверждает история, слава богу, живет по-прежнему и даже отчасти процветает. Сыск вечен, заметил кто-то из великих...
        Выслушав "молодежь", генерал Грязнов почесал кончик своего носа, поерошил пятерней остатки пегих уже кудрей на темени и кивнул:
        - Есть у меня один такой... Сделаем. Погуляйте пока, покурите, а я тут посижу подумаю. Потом позову вас.
        И пока "молодежь" курила, выйдя во двор большого здания на Житной улице, Вячеслав Иванович, покопавшись в своих старых записях, отыскал нужный себе, но ничего не значащий для любопытного постороннего взгляда номер и стал сосредоточенно набирать его. И когда абонент отозвался, сказал, словно старому приятелю, с которым и расстался-то какой-нибудь час назад:
        - Слышь, повидаться бы, а? Пивка пососать. Может, подгребешь, да хоть бы и в бар на "Щелковской"? Ну, как обычно... Давай, как свечереет. К девяти, тебе не очень рано? Ну и лады. Меню на твой выбор.
        Он еще раз взглянул на телефонный номер, будто запоминая, а потом закрыл и засунул записи в груду таких же исписанных и обтрепанных по краям бумажек, которым была от рождения, поди, сотня лет, не меньше.
        Возвратившимся ребяткам сказал, что у него наметились кое-какие личные планы, и он сегодня постарается их осуществить. А помощь ему не нужна, и они теперь могут отдыхать - до завтра, когда он скажет, что и как надо будет делать дальше. Сам же, проводив их взглядом из окна, быстро собрался и "отчалил" в направлении собственного дома на Енисейскую улицу, где собирался, по старой памяти, тщательно приготовиться к встрече со своим давним агентом.
        Времени до встречи оставалось еще немало, и Грязнов отдохнул, потом принял душ, выпил рюмку и плотно закусил, чтобы после можно было пить, не боясь, и стал одеваться. Из дома он вышел совершенно преображенным. Даже Саня Турецкий, окажись он вдруг рядом, не сразу бы признал в этом сером, приземистом незнакомце в плаще и кепочке, надвинутой низко на лоб, своего давнего друга. Умел в нужный момент коренным образом преображаться профессиональный сыщик, пусть он носил генеральские погоны, а место работы у него было, как говорится, сидячее. Но погоны остались дома - на вешалке, где висел милицейский мундир. А в пивной бар, что возле метро "Щелковская", ехал теперь пожилой, заметно уставший человек, и на темном, одутловатом лице его всякий опытный наблюдатель без труда обнаружил бы следы бурной и наверняка неправедной в прошлом жизни.
        Самсон - так звали его агента. Он был наполовину грузин, наполовину русский и уже несколько лет имел в Москве свой относительно некрупный бизнес в торговле иномарками. Конечно, он при этом постоянно нарушал законы, но исправно платил своей официальной "крыше" в ГИБДД Западного административного округа столицы. А генерал Грязнов, естественно, знал об этом, как и о каждом конкретном соучастнике, время от времени суровой рукой высшего руководства Главного управления ГИБДД "наводил порядок", изыскивая возможности для примерного наказания наиболее дерзких и оборзевших "стражей закона", но так, чтобы никакое подозрение даже и не его агента. Самсон ему дорогого стоил.
        Агент всегда лицо зависимое - это аксиома. Но Грязнов старался не обижать и уж тем более не унижать своих подневольных, в общем-то, помощников, зная, чем грозит им в конечном счете тайная связь с "ментовкой", если о ней узнают преступники. Не давил он и по мелочам, также понимая, что его гонорар, когда речь идет о людях, занятых в бизнесе, вещь, конечно, по большей части символическая. Другое дело, что его поддержка, необходимая помощь, на которую они всегда могут рассчитывать в трудную для себя минуту, - это уже не символика, а самая что ни на есть проза жизни, причем суровая и беспощадная.
        Вот и Самсона он "дергал" нечасто, а главным образом лишь тогда, когда возникала необходимость разобраться с организаторами, а чаще исполнителями криминальных операций с перегоняемыми в Россию иномарками и последующим оформлением их через целый ряд подставных лиц. Одно из таких обвинений, кстати, выдвигалось и против папаши Вампира -
        Геннадия Ивановича Масленникова, пребывающего в настоящее время в питерских Крестах. Его страховая фирма, входившая в акционерную компанию "Норма", как раз и занималась главным образом иномарками. Из- за чего, возможно, и разгорелся весь сыр-бор.
        - Гамарджос, уважаемый, - негромко приветствовал лысого плотного мужчину Вячеслав Иванович, оглядывая небольшой стол, заставленный не убранными еще тарелками с остатками пищи.
        - Прошу, дорогой, - тоже не называя Грязнова по имени, приветливо указал рукой на соседний стул мужчина. - Я неожиданно освободился пораньше и решил немного поужинать, не возражаешь? - И он взял хорошо уже початую бутылку коньяка, чтобы налить и Вячеславу Ивановичу.
        Грязнов не стал возражать, заметив только:
        - И правильно сделал. Я оплачу, ты знаешь... - А сам подумал, что Самсон все-таки Никакой уже не грузин, а превратился в обыкновенного российского халявщика. Но работал он исправно и потому - Бог ему судья.
        Выпили, и Вячеслав Иванович стал негромко рассказывать, какие проблемы его в настоящий момент волнуют. С агентом можно было не темнить, и он высказал свои подозрения, что торговлей интересующими его японскими мотоциклами занимаются люди из питерской, так называемой псковской, организованной преступной группировки. Назвал и Масленникова-старшего как организатора всего процесса, и его сынка, подозреваемого в недавней громкой акции в Москве. Самсон, конечно, и знал кое-что, и тем более слышал. Вот и требовалось срочно отыскать концы. А для этого надо было провести тонкую, почти незаметную, уж во всяком случае не вызывающую никаких подозрений работу с собственными кадрами, которым наверняка известно многое.
        Как это делается обычно? Мол, есть крутой клиент, готовый взять даже слегка замазанный аппарат либо парочку для вывоза на периферию. Есть нужный человек на таможне, есть в милиции - на оформлении, значит, можно работать спокойно и, главное, оперативно. Заказ срочный. Рекомендации тоже от людей достойных. Почему именно эту марку? Да каприз такой. Очень ему "вдовушки" приглянулись в каталоге. Особенно - "черные".
        Самсон слушал, играл густыми бровями, всячески изображая, что он понимает всю глубину ответственности. А в самом конце вдруг заявил, что дело, конечно, важное, но он, к сожалению, мотоциклами не занимается, а кто занимается, постарается узнать. Не густо для первого раза, но лучше, чем ничего.
        Грязнов был человек не скупой, особенно с личными агентами, но ему показалось, что обильный стол Самсона не стоит одного только известия о таком торговце. Жирновато будет.
        - Это хорошо, что ты узнаешь, - поощрительно заметил Вячеслав Иванович. - Но мне понадобится не вообще очередной дилер, а конкретный владелец названных аппаратов, понял? И уже завтра, Самсон, дело не терпит. И подходы к нему тоже будут нужны, чтобы тебя нечаянно не подставить. Большая кровь на этих аппаратах, так что каплей меньше, каплей больше - для них не проблема, имей в виду. А меня ты найдешь по этому номеру. - Грязнов черкнул на салфетке несколько цифр, показал Самсону, чтобы тот запомнил, а пот'ом смял салфетку и сунул себе в карман. - А теперь, если ты уже докушал, скажи своему официанту, чтоб принес счет, и отдыхай себе на здоровье. А я еще немного посижу тут.
        Позже Грязнов проследил, чтобы за Самсоном никто подозрительный не увязался следом, вернулся в бар и заказал себе пару кружек хорошего немецкого пива - чтоб Сане икнулось - и жирного леща.
        Нет, зря он грешил на Самсона. Вот тебе, Вячеслав Иванович, и лишний повод не делать скоропалительных выводов и относиться к старым своим кадрам с прежним доверием.
        Самсон позвонил в тот же вечер, точнее, близко к полуночи, из телефона-автомата. Набрал указанный Грязновым номер и, не представляясь, сказал условленную фразу: "Я тут узнавал кое-что для тебя..." - на что Вячеслав Иванович ответил в том же духе: "Здравствуй, давно жду". Старый пароль, вроде ничего и не говорящий - случайные фразы. Но Самсон понял, что попал верно.
        - Я в подземном переходе на "Киевской", между кольцевой и голубой, выход на площадь. Подождать или так сказать?
        - А узнал?
        - Кое-что. Говорить?
        - Говори, а на завтра сам назначай место и время.
        - Ладно, я, собственно, не тороплюсь...
        Это он имеет в виду свой гонорар, понял Грязнов. Но надо сначала знать, отработал ли он его.
        - Твои проблемы, слушаю.
        - ЧОП "Русичи", что на "Павелецкой". Японская делегация приехала из Германии, сечешь?
        - Секу, секу... Часом, не Масленников?
        - Тот самый.
        - А на хрена им "вдовы" сдались?
        - "Дорожники" для оперативной надобности, ага?
        - Ага, ага...
        - И последнее. Дилер Короед с Киевского. Родом - питерский. Тоже просекаешь?
        - Уж лучше некуда, - похвалил Самсона Грязнов. - А про базу не выяснил?
        - Авторемонтная мастерская в Кунцеве, на Молдавской. Там же у них и автосервис. Один не ходи, бывшие спортсмены.
        - Ах вон оно что! Спасибо, я твой должник.
        - Само собой. Пока.
        Самсон закончил разговор. Грязнов положил трубку и сказал вслух:
        - Вот и открылось. И "вдовы", и спортсмены... Поди, и боксеры в наличии имеются. Чего ж они там ремонтируют? А кто у нас осуществляет власть в том районе?
        Не зря, видать, остерегал Вячеслава Ивановича его агент. Крутой небось народец-то. Но это как раз не беда, крутые - они и менее осторожные, на "гири" свои надеются.
        И тут у Грязнова мелькнула вполне симпатичная мысль. И он зацепился за нее, но в деталях додумывать не стал, оставив себе работенку на завтра - поздно ведь уже...
        Получилось так, что и Грязнов, и "важняки" с Николаем Саватеевым действовали в одном направлении, но подходили с разных сторон.
        Пока Вячеслав Иванович осуществлял свой план с Самсоном, Курбатов с помощью Николая вышел на Серегу, которого приятели звали Серым, - того паренька, что проживал на Потылихе и видел двух "вдов". Правда, вечером его дома не застали, он где- то катался с друзьями-приятелями, и мать Сергея сказала, что сейчас обычно появляется он дома едва ли не под утро. Вот с утра его лучше и ловить, а то опять умчится, лето же.
        Так и сделали, посетили с утра.
        Серый удивился столь пристальному вниманию к своей персоне. Ведь все, что знал и помнил, он уже рассказал, что еще надо? А Курбатов захотел провести с парнем что-то вроде небольшого следственного эксперимента. Саша знал, что в некоторых ситуациях, при определенных условиях, неожиданно у человека могут проявиться некие скрытые способности. И он, рассчитывая на это обстоятельство, попросил Серого показать, как было дело, где он тогда сам находился, чем занимался, что конкретно и в какой очередности увидел разворачивающиеся события и так далее. Ну то есть сыграть небольшой спектакль с несуществующими актерами, по памяти. Вдруг она еще что-нибудь подскажет? А что, вполне.
        Прошли к "ракушке", где отдыхала красная "яма- ха"" Серого. Оттуда парень и показал, где стоял грузовичок, откуда прикатили мотоциклы, как внешне выглядели гонщики, что стали делать, когда приехали, чем занимался водитель машины, как он выглядел, ну и все такое прочее.
        Серый показывал, рассказывал, не торопясь, а потом вдруг назвал номер, написанный на заднем борту грузовичка. Объяснил, почему вспомнил. Мотоциклисты с ходу вкатили свои машины в кузов и сами остались там. А водитель в зеленой бейсболке, куривший рядом и даже пальцем не пошевеливший, чтобы помочь им, включил какую-то автоматику, и высокий борт-пандус поднялся и закрылся. Вот тогда Серый и увидел номер. Ну как тут не подумать об удаче?
        Саватеев немедленно продиктовал этот номер своему сотруднику в МУРе, а спустя полчаса они с Курбатовым уже знали, что зиловский "бычок" принадлежит автосервису, расположенному на Молдавской улице в районе станции метро "Кунцевская". То есть, другими словами, можно было прямо сейчас ехать туда, выяснять, кто водитель, и брать того за... ну да, за это самое место. Серегу, кстати, светить совсем не обязательно: он может просто посидеть в машине с затемненными стеклами и поглядеть на народ, который для этой цели специально выведут наружу. А впрочем, его ж там никто не знает. Да он и сам уверяет, что из-за своей "ракушки" и носа не высовывал, видел - да, но те, у грузовичка, и сами внимания ни на что не обращали, своим делом были заняты. Так что лично он ничем не рискует - хотелось бы верить. Пример с Толяном и "другом его детства" был еще слишком свеж.
        Возникшие планы Саватеев захотел немедленно обсудить с Вячеславом Ивановичем. Но на службе телефон генерала не отвечал, а мобильник был почему-то отключен. Наверное, занят и хочет, чтобы ничто не отвлекало. Ну, в конце концов, час туда, час сюда - особой роли уже не играл. Но уж очень не хотелось терять времени, раз представилась возможность прощупать неизвестную контору, посмотреть, чем она занимается, поискать тот грузовичок. Надо было только придумать серьезную причину для визита, а то ведь, если там крутые ребята, могут запросто и бока намять.
        А если проводить мероприятие официально, необходимо обоснование. И без постановления на проведение обыска и допросов сотрудников сервиса с тобой никто и разговаривать не станет - выставят наружу пинком под зад, и все дела. И пока ты будешь оформлять документы, постараются избавиться от любых улик.
        Или подождать общего решения и нагрянуть уже всем скопом, при поддержке омоновцев? В любом случае сейчас требовалось авторитетное согласие Вячеслава Ивановича, а его телефоны, как назло, молчали.
        Саша Курбатов маялся от нетерпения. Елагин с
        Саватеевым его урезонивали, но уже и сами понимали, что действительно теряют драгоценное время. И вот, в очередной раз не дозвонившись до Грязнова, решили действовать на свой страх и риск.
        Рюрик предложил такой вариант. Он заезжает на сервис, чтобы узнать, что у них там и как. Мол, покупает жилье в этом районе, скажем на Большой Филевской улице, и хочет заранее обеспечить свою машину соответствующим сервисом. Вот и заскочил по дороге выяснить, какие у них здесь услуги, какие расценки, взять нужные телефоны и так далее.
        Саша Курбатов тем временем изображает из себя типичного "лоха". То есть он на своей машине проезжает мимо сервиса и... Что произойдет дальше, надо было еще придумать, найти причину, по которой машина, в буквальном смысле, ни тпру ни ну! Вплоть до чепухи - залить свечи, в которых толстый водила-любитель вообще ни черта не смыслит. Перекачал подсос. Уж на то, чтобы изобразить "чайника", у Курбатова способностей хватило бы. Или придумать помудреней, скажем, что-нибудь с разъемом инжектора. Не заводится машина, а причины вроде бы нет, и пока механик в этой электронике до сути докопается, не меньше часа пройдет, и то в лучшем случае. Вот и походить, посмотреть по сторонам. Правда, многого не увидишь, но для общего представления вполне достаточно. А Сережа, лопушок эдакий, посидел бы пока в салоне или тоже побродил вокруг машины, приглядываясь, что к чему - вдруг тот шофер грузовичка обнаружится, что в зеленой бейсболке?
        Но главное; чтоб при этом никакой навязчивости. Обычные случайные клиенты, и оба ни фига не секут в машинах. Такой вариант возможен, но даст немного. Все будет зависеть лишь от случая. Зато потом запросто на сервис уже не заскочишь - примелькаешься. Что же делать?
        В общем, остановились пока на варианте Елагина. "Лоха" изобразить можно всегда, а сейчас лучше "театр" отставить в сторону и уступить место "серьезному клиенту" на дорогой иномарке. Вот только где взять такую?
        А с таким вопросом надо обращаться к племяннику Вячеслава Ивановича - Денису Андреевичу Грязнову, директору "Глории", у которого в гараже на разные случаи жизни имеются несколько машин - и обычных, разгонных, для сотрудников, и даже одна представительская - "вольво", не говоря о личном директорском джипе "маверик". Денис своим людям не откажет. А вот номер на машине придется оперативно сменить на какой-нибудь нейтральный, но с намеком на крутизну, этим уж обеспечит МУР - с помощью Саватеева. Известно, крутые дяди очень уважают автомобильные номерные знаки с буквами "е", "к" и "х" - мол, "еду куда хочу", а в народе их называют грубей и определенней. Вот поди и проверь, кому принадлежит.
        Короче говоря, к середине дня все было готово к началу операции. И темно-синий "вольво" стоял с крутым номером, и Рюрик, неулыбчивый и надменный, в черном кожаном костюме и моднючих штиблетах с острыми и длинными, загнутыми вверх носами, выглядел типичным жителем кавказских Минеральных Вод, пожелавшим перенести свой успешный бизнес в столицу. И даже Сережа, которому поручили исполнять роль водителя и с почтением посматривать на своего "хозяина", получил соответствующий "прикид".
        Чтобы избежать случайностей, машину до Кунцева вел Рюрик, а потом за руль пересел Сергей - он имел водительские права, но все его вождение ограничивалось пока мотоциклом, поэтому рисковать не стоило.
        На подъезде к автосервису Рюрик сказал парню:
        - Сразу заезжай во двор, потом обойдешь машину, откроешь мне дверь и - отдыхай. Все переговоры буду вести я сам. Ничему не удивляйся, поплевывай себе через губу и вообще - ты служишь хозяину, на остальных кладешь соответственно. Меня зови Рюрик Николаевич, на "вы" и с почтением - я крупный бизнесмен из северокавказской "нефтянки". Это на всякий случай, для информации. А ты работаешь у меня недавно, с месяц, не больше.
        На этом инструктаж и закончился.
        Они почти сразу обнаружили ослепительно блестевшую на солнце алюминиевую крышу ангара, в котором располагались автосервис "Маяк" и при нем - ремонтная мастерская, и подъехали к железным, выкрашенным суриком воротам. Они были приоткрыты. За ними маячил охранник в черной форме с какими-то цветными нашивками на предплечьях.
        - Нажми сигнал, - сказал Рюрик Сереже.
        Тот коротко просигналил. Охранник неторопливо подошел к воротам и распахнул створку пошире, полагая, что этого достаточно для машины. Проезжая мимо, Рюрик искоса осмотрел "стража", успел прочитать на золотистом щите, пришитом к рукаву, слово "Русичи" и понял, что это ЧОП такой - частное охранное предприятие, осуществляющее по договору с автосервисом его охрану денно и нощно. А мужичок-то крепенький, явно спортивного сложения, причем, скорее всего, из тех, кто в юности с железом играл - квадратный такой.
        Помнится, и та секретарша в дирекции театра, и уборщица в клинике довольно внятно смогли описать обоих "спортсменов", а вторая так сразу опознала убийцу. Что касается Коркина, то его фотографии уже размножены по отделам милиции, а вот на второго, пока неизвестного, составлен только фоторобот. Будем надеяться, похожий. "Русичи", значит... А вообще прошерстить бы этот ЧОП.
        Как и договорились, Сережа "выпустил хозяина" и принялся индифферентно разглядывать окружающую обстановку - подъемники, мойки, несколько станков, стенды диагностики, вокруг которых не то чтобы кипела бурная работа, а просто двигались люди и что-то делали. Елагину один из сотрудников показал в глубину ангара, где было застекленное помещение, и он важно отправился туда.
        К Сереже подошел, вытирая руки ветошью, видимо, механик. Мельком осмотрел блестящий "вольво" и спросил:
        - Есть проблемы, браток?
        - У хозяина, - Сережа кивнул вдогонку ушедшему Елагину. - У меня - нет.
        - Крутой хачик?
        - А то.
        - Оно и видно, - вздохнул работяга. -Тянут они нашего брата в хвост и гриву... Твой-то не обижает?
        - По-разному...
        - Да-а... а такой номерок стоит в ГАИ до тысячи баксов.
        - Не знаю, я недавно.
        Механик уже без всякого интереса окинул его взглядом, сплюнул и отошел со словами:
        - Оно и видно...
        Генерал Грязнов подъезжал к автосервису, поглядывая по сторонам в поисках наиболее удобного места для "происшествия" с его личным джипом "мерседес-бенц". И тут его достал наконец телефонный звонок мобильника, валявшегося на правом сиденье. Его Вячеслав Иванович сознательно игнорировал последний час с небольшим - мешал, отвлекал от нужных мыслей. А теперь почему-то взял и включил.
        - Грязнов, слушаю, - пророкотал басом.
        - Ну, Вячеслав Иванович, ну так же нельзя! Мы тут решения принимаем, а вас нет! Что-нибудь случилось?
        - Ничего не случилось, делом надо заниматься, Саватеев, а не звонками. Чего у тебя?
        - Елагин с парнем сейчас в автосервисе...
        - В каком?! - заорал Грязнов.
        - На Молдавской.
        -• А какого черта он там делает? И что за парень там с ним?
        - Так мы ж ни вчера, ни сегодня утром не могли до вас дозвониться, вот и решили действовать... А парень - это один из тех, который видел водителя грузовичка. Ну который те мотоциклы возил.
        - "Который", "который"! - взорвался Грязнов. - Ну ребята! Ну черт бы вас! Я ж почти приехал! Ах, какую вы мне красоту испортили!.. Я ж такое придумал... Ну, ей-богу, что за самодеятельность! Он на связи? Я имею в виду Рюрика? Давай срочно его номер!
        Николай продиктовал, а Грязнов отключился от него и тут же набрал Елагина. И когда тот отозвался, быстро и негромко заговорил:
        - Значит, так, слушай меня внимательно. Искомые мотоциклы, скорее всего, находятся рядом с тобой. Ты их не ищи, но и не делай удивленных глаз, если нечаянно углядишь. Дальше... Оба спортсмена - понимаешь, о ком речь, - тоже где-то рядом с тобой. Встретишь - никак не реагируй. Мальца своего срочно убирай оттуда. И вообще сам тоже не задерживайся. И черт же тебя туда понес! Ладно, встречаемся у Дениски. Ну ребята... ну ребята...
        А чего теперь было колготиться, когда тщательно и хитроумно продуманная генералом комбинация развалилась, так и не начавшись! Уж он-то старался, заранее мысленно проигрывал, как будет валять дурака, изображая тупого генерала из "ментовки", который ехал по личной надобности в Центральную клиническую больницу, которую все вокруг по старой памяти все еще называют "кремлевкой", да вот и застрял по неизвестной причине буквально напротив сервиса. Давай, ребята, наваливайся, помогай милиции, а то хуже будет. Да им и объяснять особо ничего не требовалось, сами понимать должны, чей интерес обслуживают. Ну а генералу, раз уж занесла его сюда нелегкая, не грех и "по фирме пройтись", поглядеть, чем люди дышат, а может, у них и вопросы какие к "руководству" возникнут, отчего ж не ответить? Не посоветовать, не подсказать? Но милицейский генерал, начальник важного управления в Министерстве внутренних дел - это весьма серьезное лицо, даже и заехавшее сюда случайно.
        А вот кого изображает там Елагин, вопрос непонятный и наверняка спорный. Тем более вместе с мальчишкой, которого, хотя бы и случайно, мог запомнить кто- то из преступников. Есть ведь уже одна совершенно неоправданная жертва, так какого ж черта они себе думают?..
        Но раз уж ребята там, нагнетать обстановку собственным появлением Вячеслав Иванович не стал. Это похоже на явный перебор. Жаль, хорошую игру сорвали! И ведь кончится тем, что теперь - хочешь не хочешь - придется проводить чуть ли не войсковую операцию. С одной стороны - эти "русичи", что обосновались на "Павелецкой", а с другой - их обслуга. Или, возможно, они как раз и есть те куда более серьезные "дяди", которых сами "русичи" и обслуживают. Но обкладывать их, как стаю волков, придется одновременно и со всех сторон, не оставляя прохода между флажками. Словом, "идет охота на волков, идет охота", но уже без всякого снисхождения к "санитарам природы"...
        Такие вот сердитые мысли бродили в голове Вячеслава Ивановича, когда он, развернув свой джип и с со-жалением отказавшись от совета давнишнего Саниного приятеля Юрия Федоровича, нередко выручавшего своих знакомых нужными рецептами по автомобильной части, отправился обратно в центр, в агентство "Глория". Размышляя с утра, вспомнил об этом человеке Грязнов - Саня о нем много веселого обычно рассказывал. Ну и позвонил, объяснил свою оперативную нужду. А Юрий Федорович всего-то и спросил, какая машина, а затем с ходу дал совет - максимально ослабить разъемник у инжектора. Машину тряханет, контакт нарушится, тут она и встанет, и никакими пинками ее не заставишь завестись, пока "не дотумкаешь", по какой причине стоим. Это ж электроника, по-своему - мистика, можно сказать. Зато никакого злого умысла - исключительно случайность, недосмотр. Фигня, в сущности, а насколько удобная! Ладно, придется оставить "профессиональный совет" до следующей острой необходимости.
        Не знал того Вячеслав Иванович, что затеянный им спектакль мог бы сорваться с легкостью необыкновенной и превратиться в неприятный фарс. Ведь примерно в том же ключе, имея в виду "машинные неприятности", рассуждал и Саша Курбатов. И лишь отдав на сегодня пальму первенства Рюрику Елагину, он избавил и себя, и генерала Грязнова от явного конфуза. Это ж представить: явились на сервис сразу двое - генерал и крутой, и у обоих общий диагноз, да кто ж такому поверит?..
        Владимиру Поремскому потребовалось сочинить небольшую историю о том, что он совершенно неожиданно встретил в Питере бывшего сослуживца своего отца, которого пообещал вечерком навестить. Может и задержаться со стариком. Это он придумал потому, что знал практически наверняка, что не успеет вернуться на "перекличку", которой Меркулов взял за правило заканчивать каждый рабочий день в командировке, подводя промежуточные итоги. Ну один-то разок можно, решил он, имея в виду потратить сегодня время не только на удовольствия. Правильнее сказать, "не столько", ибо надеялся выжать из информатора, точнее, информаторши максимум полезных для следствия сведений. Совместив, таким образом, приятное с необходимым. Но ставить об этом в известность Меркулова или Гоголева он посчитал невозможным - в лучшем случае назовут авантюристом, а в худшем запретят и думать. А он уже обещал. И девушка, поди, истомилась в ожидании...
        Владимир и не догадывался, что его торопливость, как бы оправдывающая хитроумную уловку, вообще не потребовала у старших товарищей умственного напряжения для разгадки не бог весть какой тайны. Виктор Петрович, еще за годы работы в городском уголовном розыске привыкший все нужное держать под собственным контролем, знал, где сегодня был молодой московский "важняк" - сам же ведь и рекомендовал ему, с кем лучше общаться в дирекции Мариинского театра. Понимал и главное: многое в театре открывается разве что при личном общении, в котором обаяние следователя играет иной раз первостепенную роль. Ну вот и пусть себе общается.
        Так он потом уже, после ухода Поремского, объяснил свою позицию недовольному Меркулову - зам генерального прокурора терпеть не мог каких-либо нарушений установленных им планов. Владимиру же, в свою очередь, узнав адрес, по которому тот намеревался ехать, посоветовал, какими наиболее удобными видами транспорта добраться в это самое Автово, на улицу Новостроек. Прямо как план на местности изобразил. И добавил, причем без всякого подтекста, что, если придется задержаться допоздна, лучше в гостях и заночевать, а то ночью в незнакомом городе запросто можно нарваться на ненужные неприятности. Бандитский все ж таки Петербург! Но это он уже просто разыгрывал гостей.
        Однако его совет пришелся Поремскому весьма кстати: каждый юрист знает, что добыча необходимых сведений - процесс нередко длительный и скрупулезный.
        Меркулов, выслушав объяснения Гоголева, лишь усмехнулся:
        - Ты чего думаешь, Витя, я такой уж безнадежный сноб? Да Саня на моих глазах вырос! Человеком стал! Генералом! Или тот же Вячеслав... И я, ты считаешь, не знаю, чем они все постоянно и весьма охотно, между прочим, грешат, сукины дети? Знаю. И могу только старчески ворчать по этому поводу. А этот Владимир - точная копия, черт возьми, юного Турецкого. И пройдоха, и талантливый... А, Бог ему судья. Уж не я-то, во всяком случае...
        А Поремский в это время пересаживался с одной ветки метро на другую, стараясь сохранить в целости хрупкие стебли каких-то экзотических, невиданных им прежде, лилово-палевых, в мелкую золотистую крапинку, словно Дашины веснушки, цветов, которые он старательно ограждал от тесноты в толпе возвращающихся домой питерцев. И думал о том, какой он все-таки хитрый и предусмотрительный.
        "Девушка" действительно истомилась. Бог знает, что она себе успела надумать, нафантазировать, от чего позже трезво отказалась, отчетливо представляя собственные недостатки, как, впрочем, и некоторые достоинства, которые, конечно, могут, но, увы, совсем ненадолго, привлечь внимание мужчины, и общий счет у нее, видимо, оказался не в ее пользу. Вот и пригорюнилась было. А тут- он. Да с какими цветами! Это ж орхидеи, мама родная! И где ж только такие?..
        Короче, восторгу не было предела. Как и всему остальному, что немедленно и продиктовал этот неописуемый восторг, приведя в действие мощные взаимные пружины. Вмиг отпущенные на волю страсти достигли такого накала, что, превратись они хотя бы на короткое время в электрический ток, запросто вспыхнул бы праздничной иллюминацией небольшой провинциальный город.
        Надо полагать, город озарил-таки своим светом окрестности. Потому что, придя в себя где-то в середине ночи, Владимир не без удивления обнаружил, что за окном - белый день. Ну, может, не совсем "белый", но что не ночь - абсолютно точно. А он и Дарья, раскрепощенные до изумления, на смятых, скомканных простынях - у всего мира как на ладони.
        Да, таким вот образом и произошло его знакомство со знаменитыми петербургскими белыми ночами. И он наконец понял Пушкина с его "сижу, читаю без лампады", с его страстной любовью к театру, где тебя всегда ожидает подарок, наконец, к тем изумительным женским ногам, которых по всей России наберется, как утверждал великий поэт, не более трех пар. Нет, Дашка, конечно, не какая-нибудь там "онегинская" Истомина, она даже и не Светлана Волкова, слава богу, но... Ах, да ну какое же может быть теперь "но", если именно она и есть самое то, чего он хотел, что ему надо?! Надо, еще раз надо - и снова, и снова, и без конца! А ночи вовсе нет, как нет уже и дня. Дарья тоже, вероятно, окончательно утвердилась в этом мнении и постаралась выложиться полностью, на последнем дыхании и без остатка...
        Но настал момент, когда долг взял-таки верх над неутолимой страстью. Оказалось, что ничего непристойного либо неуместного в таком логичном, по существу, переходе тоже нет. И жажда обладания восхитившей твое воображение женщиной - такая же в конечном счете естественная жизненная необходимость, как и суровая нужда трудиться, трудиться и трудиться.
        - Ты обещала... - заметно усталым голосом начал Владимир.
        - Я не забываю своих обещаний, - тем же тоном отозвалась Дарья. -Но не торопись. Я боюсь одного...
        - Чего конкретно?
        - Да вот что ты выслушаешь и умчишься. И все сразу оборвется, кончится...
        - А если никуда не умчусь?
        - Не надо ля-ля, дорогой. Еще как удерешь! Ты же сыщик, да? Тебя ноги кормят?
        - Но бегать мне совсем не обязательно. Думать - это да, это обязательно.
        - Мыслитель, значит. Спиноза... или как там? А послушай, - она погладила его влажной горячей ладонью по груди, - дыханье-то уже почти ровное. Тренировка? Или так всегда, когда про работу начинаешь задумываться?
        - Смотри-ка, никогда не думал... Работа ни при чем. Тренировка? Без этого нам нельзя, преступник, как правило, защищается, выходит, и мы должны уметь... А дыхалка в порядке потому, что не курю, почти не пью, а таких, как ты, до сих пор еще не встречал. Либо не везло, либо, как говорят, не судьба. Но с тобой недолго и сорвать. Это как кочевать на вулкане.
        - Будет врать-то, - возразила Дарья, хотя было видно, что она польщена. Но, помолчав немного, нахмурилась. - Не знаю, какой меня черт за язык дергает... Вот скажу, ляпну сейчас, а потом сама же всю жизнь и жалеть буду...
        - Так промолчи.
        - Ну да, это ж ведь тебе надо, я чувствую...
        - Тогда говори, я не обижусь. И тебя не обижу.
        - Тут же, милый, такое дело... Он мне поначалу то же самое сказал. Уж лучше б...
        - Он - это кто? - спросил Владимир, почему-то уже догадываясь об ответе. И слегка отстранился от Даши, чтобы видеть ее взгляд.
        - Он - это он и есть. Максимом его зовут. Любовник Светкин... которого она бросила. Ну почему там, зачем - мне без разницы: бросила и бросила. Другой приглянулся, бывает. Опять же - Москва, Большой театр... дивиденды, одним словом. А Максим, был момент, почти совсем озверел. Мы-то с ней - ближе некуда, он это знал. Ну, встретились. Привез к себе. Для душевного разговора, говорит, совета. А договорились до того, что он и в самом деле озверел. И я жива осталась, потому что исхитрилась как-то в нем того зверя погасить... Вот видишь, и ты уже другими глазами на меня глядишь, а ведь обещал...
        - Глупости, - смутился Владимир, действительно ощутивший почти незаметный холодок в душе, - смотрю, как смотрел. - И потянулся к ней руками.
        - Погоди, - она тоже отстранилась от него, - успеется еще. Ночка-то наша пока не кончилась. Ты за окно не смотри, на то она и белая ночь. Привидения всякие... духи бродят... Так тебе что, сам Максим, я понимаю, нужен? А зачем, он ведь очень злой. Это мне, можно сказать, повезло еще. А в том, что он в Светку стрелять приказал, я и не сомневаюсь. И в дядьку своего, родного. Он злой и мстительный. И обид своих никогда не забывает и не прощает. Вот, к примеру, узнает, что мы сейчас с тобой, и мне - не жить, веришь? Полный кирдык, как он однажды сказал. Не потому, что я ему зачем-нибудь нужна, нет, просто это - мое, не трожь руками. Вполне возможно, что он считает, будто и я стала теперь как бы его собственностью, вроде вещи, которая нужна от случая к случаю. Так в чем же я-то виновата? А он ничего и слушать не захочет.
        - И он тебя что же, каждый раз к себе силой и угрозами заставлял? - Владимир поставил вопрос так, чтобы не обидеть Дарью в ее тяжкой роли сексуальной рабыни, но все же и внести некоторую ясность в их с Масленниковым отношения. Да и потом, заботы о ее безопасности пока как-то не очень волновали его - до сих пор причины не было, но теперь можно и подумать, отчего же - нет?
        - Почему каждый раз? Их и было-то всего три... встречи таких. И последняя - совсем недавно. Позавчера. Но ты не ревнуй, милый, я с ним никакой радости не испытала. Одна боль. И страх... живой не уйти. А я еще, дура, Светке завидовала... - Она замолчала, отвернулась и продолжила потеплевшим голосом: - А как тебя увидела, прямо током дернуло, обожгло: вот, думаю, с кем бы мне клин-то клином! Ой, и хорошо ведь сразу стало!.. Да ты и сам все чувствовал, я ж видела, как смотрел! Дышал как... Вот где настоящая девке радость...
        - Ага, только сам я ничего не различал. И где мозги находились - тоже не помню. И произошло все, будто вспышка, взрыв, ну, мать честная! Даже сообразить не успел.
        - А это потому, что все твои мысли как раз и утекли в нужном направлении. Что, не так, скажешь? - Она расслабилась, раскинулась на кровати, сказала мечтательно: - Это и славно, что ничего не помнишь, значит, от души, от большого желания. Если б соображал, я думаю, получилось бы как обычно. Как у всех. А так точно - вспышка... И свобода...
        "Хорошо... свобода... радость..."- такие слова, наверное, про себя всякому мужику приятно слышать от благодарной женщины, но в них, увы, одни эмоции. Они действительно сердце ласкают, но их к делу не пришьешь. Так же как и Дашину боль со страхом. А вот "недавно"? За это слово вдруг зацепилась какая-то надежда. И теперь Поремский, боясь спугнуть удачу, не стал акцентировать на ней своего внимания, решив подойти к проблеме не напролом, а со стороны. И ведь, между прочим, "позавчера" могло означать, что Масленников действительно никуда не уезжал, не убегал, а попросту отсиживается в одной из своих квартир - в городе или за городом, - которых у него наверняка с добрый десяток и знает о которых весьма узкий круг лиц. Но тогда почему бы и Даше не знать об одном из таких тайных пристанищ? Захочет ли сказать - вот вопрос. Не сочтет ли такой поступок предательством? В самом деле, не цитировать же ей статью Уголовного кодекса по поводу укрывательства преступлений, уж она-то к этому делу не имеет ни малейшего отношения.
        А может, не выдумывать проблем, а спросить напрямик? Что ж она, девочка? Не понимает, что происходит рядом с ней?
        - Я тебе не говорил, что Светлана в Москве не исчезла, ее похитили? - спросил как можно спокойно, но Дарья вскинулась. Даже села, уставившись на него, и Владимир, почувствовав неудобство от своего не соответствующего затронутой теме внешнего вида, прикрылся краем простыни.
        - Что ж ты все молчал? А я-то подумала... Кто похитил, известно? Когда это случилось?
        - На днях, а что?
        - Скажи точно, это очень важно, - продолжала настаивать Дарья, и глаза ее при этом странно сверкнули.
        Владимир мысленно просчитал дни и назвал число. Даша задумалась, но буквально на одну минуту.
        - Ия тебе скажу. Это сделал он, Максим. Он говорил: на денек отъеду, дело одно важное закончу и вернусь. Тогда поговорим, как жить дальше... Господи, а я-то подумала, какая уж с ним-то жизнь?! Кошмар полуночный... Мало того что сам грубый и неотесанный, так еще и вредный. Сделает больно и улыбается, удовольствие испытывает, если кто на его глазах мучается до слез. А то вдруг совсем как нормальный, даже и не верится, что подобное вообще могло быть.
        - Он - параноик, это - точный диагноз. Убивая, испытывает наслаждение.
        - Мама моя... - прошептала Даша и зябко поежилась. - Я поняла теперь... Знаешь, у него был вид зверя, только что напившегося горячей крови. Сытый будто, но страшный. Так это значит, что и я?.. И меня - тоже?
        - Ты за себя больше не беспокойся. Только слушайся и какое-то время не проявляй самостоятельности. Нам бы только поймать его. А уж с его шавками, с бандитами, как-нибудь справимся, разделаемся. Это я тебе твердо могу обещать. Только бы знать, где эта сволочь прячется... Мы уж его и за границей искали, и в Москве. Пока все мимо.
        - За границей его нет, там мать его проживает. В Дюссельдорфе, он говорил. А сам он?.. А если я скажу, ты со своими сыщиками меня к нему в сообщники не зачислите?
        - Да ты что, Дашуня?! - искренне возмутился Владимир. - Да мы все за тебя ему пасть порвем! Ты что?!
        - Ну вы - ему или он - вам, - рассудительно и печально заметила Даша, - это надо еще посмотреть. Но только и я не уверена, что он в одном месте прячется. Несколько у него квартир. Я на двух у него была.
        Еще одну он Светке снимал, но - тайно, не любил афишировать свою заботу... Ох, чую, убьет он меня, зря я все это придумала...
        Но Поремский был готов уже вскочить, одеваться и мчаться к Гоголеву - за немедленной помощью. Чтобы, не откладывая дела в долгий ящик, высылать опергруппы по названным Дашей адресам, блокировать все входы и выходы, а если гад окажет вооруженное сопротивление, стрелять безо всякой жалости.
        Это его настроение Дарья, видно, и почувствовала. Ну да, пусти гончую по следу, она все забудет и умчится, бросив хозяина. Или того, кто отстегнул поводок. Но слово было уже сказано, и это она тоже прекрасно понимала, а видя его глаза, загоревшиеся охотничьим азартом, осознала, что и она сама сейчас для него лишь повод догнать и... отличиться. И он уже не отстанет, пока она не назовет адресов.
        Но Даша ошиблась. Узнав то, что ему требовалось, и записав три адреса, Владимир посмотрел на часы и удовлетворенно отметил, что времени для любви у них еще оставалось навалом. Так вот прямо и сказал ей: "Время для любви". Она даже не поверила. А как же азарт погони?
        - Дашенька, детка! - рассмеялся он. - Ну кто, сама подумай, станет в начале четвертого гоняться за бандитами? Спят же все. И сладкие сны видят. Да и нам с тобой сейчас выходить на улицу совсем не с руки. Бандитский же город! Сами пугаете приезжих.
        - Это кто ж тебе такое сказал? - В Даше взыграл сварливый патриотизм.
        - Те, кто их ловят. А ты успокойся, давай и мы с тобой приляжем, обнимемся, ты Немного поспишь у меня вот здесь, - он пошлепал себя ладонью по левой стороне груди, - а то ведь за всю ночь так и не сомкнула глаз. С другой стороны, никто ж нас не заставлял, не насиловал - все сами, верно? А когда настанет утро, я позвоню куда следует, потом мы решим вопрос твоей безопасности, ну а уж потом займутся делом те люди, которым это положено по штату. Самодеятельность в нашей работе исключается полностью. А воспринимается только художественная. А теперь иди сюда, обними меня, коленку-то приподними, вот так, сюда... Ох, Дашка, ну до чего ж ты, зараза, сладкая, черт меня побери!
        И это его почти рычащее признание она еще восприняла осознанно, то есть услышала, правда, уже издалека, хотя губы их давно слились в бесконечном поцелуе. А вот дальше на нее обрушились уже одни сплошные эмоции, которые окончательно оглушили, ослепили, а затем и отключили ее сознание.
        Бесплотная Дашина душа воспарила к небу и оттуда с неподдельным изумлением наблюдала, как далеко внизу, на одинокой земле, без конца переплетались в страстных конвульсиях грешные тела мужчины и женщины, непрерывно заполняя все огромное пустое пространство вокруг себя тем, что они называли любовью.
        Душа-то наблюдала, хотя и терзалась в сомнениях - а хорошо ли, правильно ли подглядывать со стороны? Ай, как, наверно, все-таки стыдно, но... до чего ж сладко, господи...
        Услышав на рассвете, то есть в начале шестого, не привычно молодой и звонкий, а сильно охрипший и будто сорванный на морозе голос молодого "важняка", Виктор Петрович сонно рассмеялся, ибо прекрасно понял истинную причину разительной метаморфозы. Это "амур" виноват, как рассуждали все его петербургские предки.
        - Ты, Володя, сейчас будто тот, что вчера не вернулся из боя. Причины мы обсудим потом, а теперь докладывай по существу. Что тебя заставило тревожить начальство в этакую рань, когда, если ты еще помнишь классика, "все чистое ложится, а все нечистое встает"?
        - Виктор Петрович, но комментс! Срочно записывайте три адреса! Это сейчас важнее всего.
        Уже через минуту Гоголев был серьезнее некуда. Спросил только:
        - Ты абсолютно уверен?
        - Я ж говорю: пока - без комментариев. Но есть еще одно важное дело...
        И он рассказал о том, что нужно срочно обеспечить безопасность женщине, которая и оказала неоценимую помощь следствию. Ее жизнь может оказаться в серьезной опасности. На это Гоголев мудро и спокойно отреагировал, сказав, что он именно так и предполагал. И поэтому прямо сейчас пришлет одного хорошего человека, который обеспечит ей охрану и которого она должна будет беспрекословно слушаться и подчиняться ему.
        - Это в районе Автово, я правильно вчера тебя понял, да?
        - Вот именно, - даже не покраснев, подтвердил Поремский и уточнил адрес, по которому находился.
        - Ну и агентура у тебя, Володя, искренне завидую! А по правде сказать, сейчас тебе, я думаю, позавидовал бы даже твой непосредственный друг и учитель Александр Борисович, который, между нами говоря, и сам никогда не терялся, почему и оставлял за флагом всех своих соперников и конкурентов. Вот так!
        Дарья, приникнув щекой к обнаженному еще плечу Владимира, слышала довольно громкий их разговор по мобильному телефону - возможность пользоваться городским аппаратом он сразу отмел - с нарастающим изумлением. Основательно утомленная и физически, и психологически - это ж какое напряжение приходилось выдерживать и переживать раз за разом! - она все же не потеряла способности к логическому рассуждению. И теперь происходящее представилось ей каким-то абсурдистским спектаклем, в котором едва ли не главная роль отведена именно ей. И не знала еще - смеяться ей или горько плакать...
        4
        А непосредственный друг и учитель, о коем неожиданно к месту вспомнилось Гоголеву (да и то, скорее всего, с подачи Меркулова), досматривал очередной сон и не чувствовал ни малейших угрызений совести оттого, что никакого видимого результата пока так и не достиг.
        Он успел уже ознакомиться с большей частью изъятых у представительств компании "Норма" документов, выслушал соображения по поводу некоторых из них Генриха Крафта - главного специалиста в данной теме, и, наконец, сумел-таки встретиться для серьезного разговора, который, впрочем, можно было при желании назвать и допросом, с мадам Масленниковой, в девичестве - Нестеровой. Ее местонахождение было отлично известно Генриху, а мадам, естественно, уклониться от встречи со следователем из России не могла - слишком уже много суровых обвинений "висело" на ее родных и близких. Отказаться не могла, но и сотрудничать со следствием, как видно, тоже не собиралась.
        Старшая сестра Виктора Михайловича - Галина Михайловна внешне напоминала сухую и подслеповатую воблу. Эта высокая и худая женщина 65 лет проживала вовсе не в Дюссельдорфе, как предполагал Турецкий и где, собственно, находился головной офис "Нормы", а во Франкфурте-на-Майне, точнее, практически рядом с ним, если отъехать на северо-запад. Небольшой уютный городок Нидерхехштадт. Что-то он определенно напоминал Александру Борисовичу, оставалось только вспомнить что. И ведь всплыло!
        Ну, конечно, здесь же его и держали в подвале одной из вилл российские бандиты после похищения. И тут же этих бандитов они потом, вместе с герром Юнге, и повязали[1]. Ох, время летит!
        Галина Михайловна снимала небольшую двухэтажную виллу на тихой улочке, как она сухо объяснила, в ожидании того дня и часа, когда с ее мужа - Геннадия Ивановича - будут наконец сняты все нелепые обвинения и он сможет приехать сюда, чтобы навестить ее и отдохнуть душой от проклятых российских дел.
        Самое удивительное, что под "проклятыми делами" она, по мнению Турецкого, правильно понимала именно преступную деятельность мужа по продаже краденых автомобилей в России. Причем крали-то здесь, причем с помощью самих же хозяев автомашин, а продавали - там и после еще умудрялись снимать с "лохов"- покупателей двойной и тройной навар. Но уже с помощью друзей-подельников в правоохранительных органах. Действительно, в таких-то тяжких условиях где еще и отдохнуть душой, как не в городке, который одно время выбрала для себя едва ли не местом отстоя и отдыха российская мафия... Но почему же тогда считала обвинения против Масленникова-старшего нелепыми? Воровство и обман покупателя, не говоря уже - государства, преследуется во всех странах. А она, значит, полагает иначе? Чудно, как жизнь складывается...
        Турецкий ехал, смотрел по сторонам, но ничего не узнавал. Наверное, потому, понял наконец, что все события, которые происходили с ним в этом городке, случались исключительно по ночам. Ночью привезли сюда из аэропорта, ночью же увезли, чтобы утопить в Майне, а после, тоже ночью, сюда примчалась полиция, чтобы арестовать бандитов.
        А городок-то, оказывается, совсем и неплохой, чистенький, во всяком случае.
        Почти неотличимую от соседских, арендованную виллу Нестеровой окружали несколько аккуратно обрезанных и побеленных фруктовых деревьев, похоже яблонь, и ровно подстриженный газон за невысоким сетчатым заборчиком, снова напомнившим Александру Борисовичу российские загоны для кур. У калитки с зеленым почтовым ящиком находились два больших белых вазона с цветущими розами. Все ровно, аккуратно, типично по-немецки. И темные кроны лесопарка вдали, а также острый золотистый шпиль кирхи. Будто и годы не ушли...,
        Итак, Галина Михайловна оказалась в курсе событий, которые произошли в России. Пока были упомянуты лишь нелепая гибель младшего ее сына Вадима, а также убийство родного брата и его спутников. И, разумеется, она была твердо убеждена, что старший ее сын к смерти ее же брата непричастен. Она так и заявила:
        - Его там просто не было. А сваливать вину на человека в его отсутствие - это у нашего правосудия самое привычное дело.
        - Не сочтете ли вы тогда возможным объяснить мне, зачем Максиму Геннадьевичу потребовалось просить меня прекратить расследование в отношении его? Зачем это человеку, который уверен в своей невиновности? Или все-таки он крупно виноват и боится, что следствие вот-вот назовет имя преступника? И тогда уже у него в прямом смысле земля загорится под ногами? Потому что его больше не оставят в покое ни здесь, в
        Европе, ни на родине. Или вы просто не совсем в курсе дела?
        - Он?! Кого-то просить об одолжении?! - Изумлению и возмущению "воблы" не было, казалось, предела. - Зачем вы лжете мне в глаза, господин следователь?
        - Все гораздо проще, - скучным голосом сказал Турецкий. - Я вам устрою в ближайшие день-два очную ставку с вашим юристом и попрошу его подтвердить сей огорчительный для вас, видимо, факт. Надеюсь, Алексей Митрофанович не откажет мне в такой любезности и подтвердит, что действовал от имени своего хозяина.
        - Я не знаю такого человека. Лично мне он, во всяком случае, неизвестен.
        - Тем более вам будет интересно познакомиться.
        - Не значат ли ваши слова, что вы собираетесь и меня арестовать? Вам что, мало моего страдающего в Крестах мужа?! Вам мало, что мой сын вынужден от вас скрываться?!
        - Ну вот видите, вы сами и подтвердили, что Максим скрывается от правосудия. А это уже само по себе преступление. По немецким законам человек, нарушивший отобранную у него подписку о невыезде, подлежит наказанию. Как, впрочем, и по нашим - тоже. Примите мой совет, позвоните ему либо пошлите нарочного. Пусть он одумается, явится с повинной и даст показания. Во-первых, это действительно поможет быстрее установить истину и, возможно, сократить долю его вины. А во-вторых, по моему глубокому убеждению, и вы, как мать, скорее всего, меня поймете, чем раньше с ним будет проведена психиатрическая экспертиза, тем яснее станет, в частности и для вас, Галина Михайловна, его дальнейшая судьба.
        Удар попал точно в цель. Готовая взорваться в крайнем возмущении, "вобла" вдруг осеклась и даже сник- да. И Турецкий не замедлил воспользоваться тягостной для нее паузой.
        - Организация убийства вашего родного брата - дело рук Максима Масленникова. К сожалению, ни у кого из нас в этом вопросе больше нет сомнений. Кроме того, на подходе еще несколько уголовных дел, по которым он же, я уже предчувствую, также пройдет главным фигурантом. Применение смертной казни у нас, как вам известно, не отменено законом, но приостановлено, а пожизненное заключение я ему гарантирую со всей ответственностью. Либо вечную психушку, что примерно одно и то же. Рядом с нормальными людьми его оставлять нельзя. Он - Вампир. Это прозвище, кстати, дали ему его же подельники-бандиты. Не понимаю, зачем вам-то такая судьба? И за что? Ворье, убийцы, дегенераты... Нет, не понимаю.
        Турецкий встал и услышал ее тихий, словно задушенный, голос:
        - Вон... из моего... дома...
        Обернулся к ней, усмехнулся:
        - Уже. В пути. А дом-то, кстати, не ваш. Арендатор всегда волен отказать квартиросъемщику, разорвать договор с ближайшей родственницей уголовных преступников. Имейте в виду. Здесь суровые законы. И это - не Россия, где деньги, к сожалению, пока еще решают практически все.
        Возвратившись в Висбаден, Александр Борисович предложил Генриху Крафту все же установить за домом Масленниковой, а также за ее почтой и телефонными переговорами пристальное наблюдение. Несмотря на якобы мужскую твердость характера, эта баба от уверенности московского следователя явно растерялась. И в таком состоянии на все способна, даже на грубые ошибки. Вот и помочь бы ей в этом.
        И еще он рассказал Генриху, как подставил хитрожопого юриста "Нормы". Крафт хохотал, он был уже полностью в курсе ночной встречи Алекса в пивном баре гостиницы.
        Йо самым главным во всем этом вояже оказалось все-таки следующее.
        Во время разговора, вовсе не похожего на допрос, Александр Борисович постарался ненавязчиво осмотреть помещение, в котором находился. А во время одной из пауз, когда атмосфера не была еще накалена до предела, даже позволил себе подняться из неудобного кресла, в котором сидел так, что колени его были выше головы, и подойти к стене у камина. С обеих сторон этого сооружения, сложенного из дикого, грубо отесанного камня, висели в тяжелых рамках фотографии. Они- то и заинтересовали его.
        Семейные - это он понял сразу. Узнал Нестеровых, когда те были совсем молодыми. Пожилые люди, очевидно, их родители. Нормальные лица, поблекшие от времени. По другую сторону оказалась семья уже самой Галины Михайловны. Вот - муж, есть в прокуратуре его фотография из дела. А вот и дети, похожие друг на друга. Даже и не определишь, кто здесь из них старший.
        Хозяйка, видя интерес следователя, комментировать тем не менее ничего не собиралась. Интересно - смотри сам.
        На другой фотографии они уже постарше - причем один - кудрявый, а второй - бритый наголо. И здесь, поглядев на следующую, уже цветную фотографию, видимо снятую относительно недавно, на которой Максим был один - в строгом двубортном костюме, с депутатским триколором на лацкане, Турецкий тут же вернулся к прежней фотографии. И вдруг отметил, что вот этого наголо бритого парня он определенно где- то видел. В том, что это - Максим, сомнений не оставалось, черты лица все-таки не очень изменились. Но во всем его облике присутствовало и нечто такое, что делало лицо именно с этого снимка непохожим на все остальные. Вот в чем секрет.
        Сказать, что он забирает эту фотографию с собой, Турецкий не мог. Масленникова имела все основания послать ненужного ей гостя к черту. В конце концов, это она пошла навстречу следствию, согласившись принять у себя москвича, а никакого постановления прокуратуры на этот счет ей предъявлено не было. Вытаскивать из кармана фоторобот убийцы, составленный после посещения им клиники и дирекции театра, и сравнивать с фотоснимком было бы глупо. Но, едва выйдя к машине, Александр Борисович достал обе фотографии и внимательно посмотрел на лица, изображенные на них. Коркин - это понятно, фотография подлинная, из уголовного дела. А этот - лысый, бритый, черт его знает, просто очень похож на того, с фотографии у камина. И нельзя было исключить, что Максим, зная, как резко изменяет его лицо отсутствие привычных для окружающих волос на его голове, воспользовался именно этим обстоятельством.
        Об этом он теперь и сказал Генриху. Тот ответил коротко:
        - Достанем. И это будет свидетельствовать о том, что один из не опознанных еще у вас убийц есть Масленников, так?
        - Вот именно. А мы проведем соответствующее опознание среди тех, кто видел его. Отдадим фотографию экспертам-криминалистам и, если наше предположение подтвердится, предъявим обвинение в убийствах. - И добавил без всякого перехода: - Но у меня почему-то сложилось впечатление, что его нет в Германии. И мать это прекрасно знает. И даже не огорчается по поводу суровых германских законов.
        - Да, но мы ведь тоже собираемся его судить, - возразил Крафт.
        - Я думаю, уж в этом-то вопросе мы с вами как-нибудь сумеем договориться, Генрих.
        - Я тоже так думаю. Ну что ж, отсутствие ожидаемой информации тоже информация. А теперь давай мы займемся вашими убитыми соотечественниками. Мне уже звонили из криминальной полиции, где рассматриваются эти дела, и просили, когда ты освободишься, приехать к ним. Ты готов или сперва немного пообедаем?
        - Знаю я твое "немного", - захохотал Турецкий. - Нет уж, лучше займемся делом, поехали.
        Крафт с разочарованной, несколько комичной улыбкой безнадежно развел руками.
        Разговор у них шел по-английски, и они уже прекрасно понимали друг друга.
        Вячеслав Иванович дал задание Денису и его свободным от других заданий орлам срочно отыскать ему на Киевском рынке автомобильного дилера по кличке Короед. Кто это такой, он не знал, а Самсон так ничего больше и не сказал. Есть, мол, такой - и все. То ли он посредник между теми, кто осуществлял поставку машин и мотоциклов из Германии в Россию, и местными продавцами, то ли продавал сам. Но если сидел конкретно в этом бизнесе, наверняка имел своих "кротов" в местной милиции. А следовательно, обращаться к ней за помощью - значит сорвать важное дело. Вот и пришлось просить частных сыщиков. Тем более что они должны и сами ощущать свою глубокую и непростительную вину, позволив украсть у себя из-под носа человека, которого взялись охранять.
        Филипп Агеев с Николаем Щербаков вину, естественно, давно уже осознали, да толку-то что. Поэтому и на просьбу генерала откликнулись немедленно. Невелика, кстати, и проблема. Облачились в крутую кожу и подъехали на "девятке", любимой машине настоящих бандитов, а не тех, что предпочитают пускать пыль в глаза своими навороченными "меринами", "бехами" и джипами. А дальше короткие разговоры с одним, с другим, и, наконец, третий, без всяких сомнений относительно того, с кем имеет дело, подсказал, где найти Короеда. Предупредил только по-свойски, что Короед не любит, когда его так называют. Вообще-то он Ахмет, а по национальности - караим, то есть тюркский еврей, но родом из Литвы. Вот такой хрен его знает что. Ну а на рынке кто станет разбираться в национальных тонкостях? Караим - короед, один черт. Вот и стал короедом. А свои зовут Ахметом. Если хорошо попросить, любую марку мотоцикла обеспечит. Тут он спец. На него в Германии и Польше свои дилеры работают. Время, деньги - вот и все проблемы.
        Так они и сделали. Отыскали Ахмета в "Пицце", на Большой Дорогомиловской, сказали, что есть хороший базар. Предварительно так: нужна "хонда-голд-винг", шестицилиндровая. Заказ поступил срочный. Более подробно можно обсудить стоимость, задаток там и сроки уже сегодня вечером. Короче, называй место, чтоб можно было посидеть.
        Ахмет, крепыш, с плоским лицом татарина, задумался, но, видно, внешность покупателей не вызвала у него подозрений. Спросил только, кто дал наводку.
        - Есть, ты его знаешь, - уклончиво ответил Филипп. - Вечерком и увидишь. Он - тоже в доле. Ну, где?
        Ахмет неожиданно предложил ресторан "Узбекистан". Сыщики, даже не задумываясь, согласились. Вот козел, и придумал же! Они-то знали об особом пристрастии Вячеслава Ивановича именно к этому ресторану. Что ж, на ловца, как говорится, и зверь бежит.
        И вечером, в восьмом часу, Грязнов занял, как обычно, кабинет, куда его с почтением лично проводил Рустам Алиевич. Агеев со Щербаком, одевшись поприличнее, но не с вызывающей роскошью дуроломных российских нуворишей, встретили подъехавшего к ресторану Ахмета и уже по-приятельски провели его в кабинет, где был накрыт ужин и дилера ожидал его хороший знакомый.
        Самым комичным оказалось то, что Вячеслав Иванович действительно знал Ахмета, как и тот помнил начальника МУРа. Просто генералу и в голову не могло прийти, что российская рыночная шпана способна перекрестить караима в более удобного для их понимания короеда. Ну а все остальное уже происходило, что называется, как доктор прописал.
        Ахмет, узнав, естественно, отшатнулся. Но его, дружески успокаивая, поддержали под локотки неожиданно оказавшиеся очень сильными утренние "покупатели". Грязнов же только засмеялся и попросил Ахмета не брать себе в голову лишнего. Это, мол, просто шутка. А вот поговорить по душам действительно надо бы. И ничем опасным этот разговор дилеру грозить не будет. У Грязнова слово всегда было твердым, Ахмет должен помнить.
        И он помнил, чего теперь скрывать...
        Вячеслав Иванович решил не темнить и не искать подходов, а с ходу назвать вещи своими именами, тем самым как бы подчеркивая свое особое доверие к человеку, на помощь которого искренне рассчитывает. Ахмет просто обязан был оценить такой его шаг, поскольку есть ведь масса способов взять, к примеру, и испортить человеку его успешный бизнес, даже не прилагая к тому особых усилий. А с другой стороны, зачем, когда можно спокойно договориться и, что называется, разбежаться в разные стороны, ты меня не видел, я - тебя.
        Итак, речь шла о трех конкретных мотоциклах фирмы "Хонда", которые засветились недавно в кровавой разборке на Бережковской набережной. Не мог об этом не слышать Ахмет. Так вот, задача сводилась к ответам на несколько наверняка не самых трудных для дилера вопросов. Чьи мотоциклы - то есть откуда и когда прибыли и кому принадлежат. Если известно, где они сейчас, совсем замечательно.
        - Ага, и кто на них ездил? - Ахмет ухмыльнулся саркастически, мол, не многого ли хочешь, начальник.
        - Тогда вообще нет слов! - Грязное "не понял" иронии. - Тогда, Ахмет, моя отдельная тебе благодарность. Ты ж ведь знаешь, я слов на ветер не бросаю.
        - Знаю, знаю, - закивал дилер, прикидывая про себя, чем может ему грозить такая откровенность.
        - А лично тебя я вообще не видел. И они, - Вячеслав Иванович показал пальцем на сыщиков, - тоже не видели. И чем ты занимаешься, никого не интересует, если ты... ну сам понимаешь.
        - Не, начальник, я к этим делам отношения не имею, - сразу отверг любые намеки в свой адрес Ахмет. - Слышал, специальная команда приезжала. Из Милана, что ли... Управились, заказ выполнили и отвалили.
        - А чей заказ?
        - Много знать хочешь, - снова ухмыльнулся Ахмет. - Кто ж скажет-то? Нам это знать ни к чему, секир башка за это бывает.
        - Но ведь и они ж не сами по себе, верно? - как бы предположил Грязнов, полагая, что это все же очевидный факт.
        - Конечно...
        - Да ты ешь, ешь, остынет, - поощрил дилера Вячеслав Иванович, заметив, что тот как-то напряженно разглядывает большую свою пиалу с горячей шурпой, вкусно дразнящей пряным ароматом, и сам взялся за ложку.
        Несколько минут все молча ели. Налили коньячку, непринужденно чокнулись и закусили острым салатом из тертой редьки с бараниной. Ну, какие проблемы? Сидят знакомые люди, обедают с аппетитом. А проблемы-то были, и в первую очередь, похоже, как раз у Ахмета. Вот он и хлебал - иначе не скажешь - свой жирный горячий еще суп, шумно всасывая ложку за ложкой, но отчего-то хмурился. А на его широком лице сверкали мелкие капельки пота. Может, и от шурпы.
        - Говоришь, не сами по себе... - задумчиво произнес Ахмет, откладывая ложку и отодвигая в сторону пустую пиалу. - Говорили тут... Не знаю, верить, нет... Про боксера одного...
        - Валерка, что ль? - небрежно бросил Грязнов, не отрывая глаз от своей пиалы.
        Ахмет кинул на него мгновенный, острый взгляд, не оставшийся, однако, не замеченным сыщиками, покачал головой и добавил:
        - Ну вот, а говоришь - кто. Сам уже знаешь, начальник.
        - Так мало чего я знаю, - по-прежнему не глядя на Ахмета, сказал Грязнов, - я уверенным быть хочу. А если и ты уверен, это уже придает вес самому факту. - Так он что, до сих пор в ЧОПе этом пашет? На "Павелецкой" который, да?
        - Ну ты даешь, начальник! - расплылся в улыбке дилер. - Сам ведь все давно просек, а со мной только зря время теряешь.
        - Нет, Ахмет, не зря... - Грязнов тоже положил ложку. - Все ты мне объяснил по делу. Значит, полагаешь, и мотоциклы там, у них? Или уже избавились?
        - Думаю, нет. Я об этом не слышал. А моторы дорогие, по двенадцать штук "зелени" каждый... Вот твои мужики, - он кивнул на Агеева со Щербаком, - базар вели про "Золотое крыло", для отмазки, я понимаю. Так эта "хонда" на все пятнадцать потянет - для сравнения. А может, нужно кому? Я б достал.
        - А у кого?- невинно спросил Грязнов, и Ахмет улыбнулся:
        - Коммерческая тайна, начальник.
        - Да это понятно. Но мне не конкретное лицо нужно, адресок бы.
        - Говорили, из Питера, а кто конкретно... - Он пожал плечами.
        - На Вампира намекаешь... Или на папашу его, что в Крестах загорает?
        Ахмет вдруг шумно вздохнул и приподнялся.
        - Знаешь, начальник, пойду-ка я лучше. Спасибо за угощение. Не будешь возражать?
        - А как же второе? - опять "не понял" Грязнов. - Отличные отбивные будут! Ну чего ты, ей-богу? Посидели бы, как люди, еще. по рюмочке. Впрочем, если у тебя срочные домашние дела, задерживать не стану. И Рустаму скажу, чтоб случайно не сболтнул. Но он - четкий мужик, так что за себя можешь быть спокоен. И еще совет на дорожку: ты тоже с этим делом, - Вячеслав Иванович постучал себя указательным пальцем по губам, - будь осторожен. Не ровен час, понимаешь меня?
        - Ты - начальник, - натянуто засмеялся Ахмет, - а я, стало быть...
        - Вот и молоток, правильно понял, - улыбнулся Грязнов. - Ну отдыхай тогда.
        И когда тот торопливо ушел, Вячеслав Иванович разлил коньяк по рюмкам, молча поднял свою, так же, одним жестом, пожелал сыщикам здоровья и выпил, крякнув, будто хватил стакан самогона, чисто по-русски. Стал отрешенно ковыряться в салате.
        - Вы его давно знаете, Вячеслав Иванович? - спросил Филипп. - Как-то он странно отреагировал, да, Коль?
        - А ведь когда-то был очень даже неплохим агентом, - безотносительно, будто о постороннем, вздохнул генерал. - Что времена с людьми-то делают, а?
        - Сам ушел или вы отпустили?
        - Значения теперь уже не имеет, - небрежно отмахнулся Грязнов. - И вспоминать не хочется... Короче, нехороший прокол у нас случился, и его чуть было "на перо" не поставили. А у него жена молодая, только женился. уже с пузом. Что ж мы - не люди, не понимаем? Ладно, проехали... А ведь он, между прочим, - заметили? - все нам сказал.
        -Точнее, подтвердил, -поправил Филипп. - Жаль, про балерину не спросили, может, тоже чего слышал...
        Наверное, нет... Уверен, что нет... А мы об этом лучше у Боксера поинтересуемся. У меня к нему вообще имеется теперь много вопросов. Вот и повод наконец встретиться...
        У Константина Дмитриевича Меркулова в одночасье оказалось в руках столько информации, а главное, конкретных адресов, что он, посовещавшись со своими основными "советчиками", предложил использовать уже имеющийся немецкий опыт, когда те накрыли сразу три десятка фирм, и начать подобную акцию в России. Имелось в виду задержание Максима Масленникова в Петербурге, обыски и задержания подозреваемых в убийствах и похищении в Москве, их допросы и затем немедленная передача материалов в Германию, Турецкому. Причем все оперативные мероприятия планировалось провести одновременно, чтобы тем самым сбить с толку самих преступников, вызвать у них полнейшую растерянность.
        Но помимо этого еще оставался открытым вопрос с той женщиной, что, возможно, в какой-то степени руководила действиями несчастной бомжихи Нюрки, которая, не исключено, ее же стараниями и превратилась в шахидку-смертницу. Однако в данной ситуации можно было обрести ясность лишь после допросов самого Масленникова и выявления его криминальных связей в обеих столицах, особенно по медицинской части. А также и после того, как бравые питерские чекисты под руководством Ивана Мохова выйдут из странной спячки и отыщут тех братков из "псковской" бригады, которые увезли Нюрку и клички которых уже назвал им на допросе хозяин кафе "Бодрость" господин Нефедов Сергей Степанович. Только вот что-то они все ни мычат ни телятся. А может, просто не хотят, чтобы с ходу развалилась их собственная, удобная во всех отношениях, "чеченская версия"? Ведь под это дело многое можно было списать. Да, поди, уж и постарались, и не одну тихую "зачистку" провели, и хвосты свои подобрали, а тут вдруг - раз, и на тебе! Большим конфузом, однако, запахнет. Особенно в глазах своего же бывшего коллеги. Вот и тянут, сопротивляются
очевидным фактам.
        Впрочем, если так рассуждать, можно далеко зайти. Ну, например, предположить, что тех братков давно уже и взяли, и хорошо допросили, а теперь просто не знают, что с ними дальше делать. Оставлять в свидетелях или тихо убирать? И пока сами для себя этот кардинальный вопрос не решат, будут игнорировать и прямое указание заместителя генерального прокурора - все допросы задержанных по данному делу производить в его присутствии либо при непосредственном участии Гоголева.
        На этой последней версии настаивал Гоголев, хотя сам же недавно обещал Меркулову не катить бочку на чекистов. Но у него именно с Моховым всегда были несколько натянутые отношения, при том что Виктор Петрович вообще старался с фээсбэшниками не конфликтовать. Да оно как-то уж сам собой получалось, традиционно, что ли.
        Константин Дмитриевич морщился, но в глубине души почему-то верил интуиции своего заместителя в следственной группе. Однако не жаловаться же президенту на то, что чекисты его не слушаются: раз не слушаются, значит, сам и виноват.
        Но к этой проблеме ничто не мешает вернуться позже. Главное- не прозевать теперь Масленникова и опять же даже на пушечный выстрел не допустить к нему чекистов. Получается, все оперативные действия придется проводить в глубокой тайне. Видимо, поэтому и не ринулся сломя голову Виктор Петрович по всем адресам, где мог находиться Вампир, а послал по ним своих собственных, верных сотрудников - установить тщательное и жесткое наблюдение и немедленно сигнализировать при обнаружении объекта, чтобы затем действовать быстро и решительно. Бывали уже случаи, и не такие редкие, к сожалению, когда соперничающие "конторы" предпочитали самым решительным образом "избавляться" от подобных объектов, лишь бы не подпускать к ним "соседей". Почему же сейчас может быть у них сделано исключение? Тем более что именно на Максиме Масленникове, судя по всему, "завязано" очень многое, да к тому же чрезвычайно опасное для некоторых лиц высшего государственного эшелона. И, значит, опять же кое-кому вполне могла прийти в голову весьма трезвая мысль, что рисковать своим положением не стоит. Проще избавиться от головной боли.
Резонно, ничего не скажешь.
        Вот примерно в таком духе и объяснил Гоголев огорченному Поремскому свою тактику. "Важняк"-то был сразу уже готов мчаться, стрелять, задерживать, допрашивать и так далее. Ну хорошо, а если объект в данный момент отсутствует по всем трем адресам? А если он вообще проживает по четвертому, нам еще неизвестному? Да он же после такой дружной и громкой акции, в которой будут задействованы практически все спецслужбы, просто исчезнет! Или у одной из этих "служб" вдруг сработает чувство самосохранения, и объект неслышно уберут. Окончательно концы утопят. Нет, действовать надо только наверняка.
        Он, кстати, дал указание своему оперативнику, который охраняет Дарью Калинову, организовать ей справку от врача, что она заболела, простудилась, ей прописан строго постельный режим, и чтоб в театре все узнали, что она лежит в постели и кашляет. И ничего там у них без нее не случится, все равно лето и спектаклей нет. А ревизию атласных панталон и балетных пачек можно провести и позже. Зато не исключено, что Максим, с его-то характером и необузданным темпераментом, клюнет на это дело. Нет, Дарья - не подсадная утка, конечно, но... немного в этом роде. А в ее охране можно не сомневаться. Впрочем, если у Владимира есть в этой связи свои сомнения либо подозрения - да мало ли какие мысли могут вдруг посетить молодого человека, когда он знает, что у постели его дамы, извините за выражение, денно и нощно дежурит посторонний мужчина во цвете лет и в самом, что называется, соку? - то никто не станет возражать, чтобы и Поремский тоже подключился к ее охране. А что, может, так оно будет и сподручнее?
        Г оголев хитро улыбался, но Владимир принял предложение за дружескую шутку и не обиделся. А в самом деле, уж не ревнует ли он Дашку? Это ж ни в какие ворота! Ой, а ведь, кажется, ревнует...
        И пока "мэтры" вот так подшучивали и подначивали "молодежь", случилось происшествие, которое показало, что именно Виктор Гоголев как в воду смотрел, а не Владимир Поремский с его богатым воображением. И, собственно, оно, это событие, и отпустило все тормоза, которые еще сдерживали Константина Дмитриевича дать отмашку для всеобщей облавы. Не любил он все-таки половинчатых дел и вынужденных кардинальных решений, которые чаще грешат излишней самоуверенностью и избыточным темпераментом исполнителей, нежели являются следствием холодного рассудочного анализа руководителя операции либо его штаба. Отсюда, кстати, и проистекают всевозможные срывы, за которые потом приходится оправдываться, ссылаясь то на недостаток исходных данных и вообще фактического материала, то на срывы и ошибки оперативных работников, то на утечку информации, а то и на все, вместе взятое.
        Произошло же следующее.
        Как и договорились, Дарья Петровна позвонила в дирекцию театра и совершенно осипшим голосом сообщила о своей совершенно неожиданной болезни, свалившей ее в койку, заместителю директора Сысоеву. Тот и отреагировал вполне в духе своего сволочного характера. Заявил, что болеть в такую погоду, когда к тому же в костюмерном цехе проходит важнейшая годовая инвентаризация, может только крайне безответственный человек. И вообще болеть Дарья Петровна вполне может и за свой счет, не ставя об этом в известность администрацию, достаточно только ее заявления об уходе со службы по собственному желанию. Претендентов на освободившуюся должность с достаточно высокой зарплатой у него - пруд пруди. Но предупредил также, что всю недостачу, которая, несомненно, будет обнаружена после окончания ревизии, отнесут на ее счет, о чем и оповестят, но уже в судебном порядке.
        Слушавший этот разговор по отводной трубке Федор Евгеньевич Седов, оперативник уголовного розыска, которого предварительно тщательно проинструктировал, как себя вести, сам Г оголев, сделал Даше знак рукой, чтобы она промолчала, и включился в разговор.
        - Слушай сюда, Сысоев, - грубым, будто прокуренным, голосом начал он. - Ты свой базар, пацан, брось. Сказано тебе - больна, значит, так и есть. И не вякай про своих прен... прет... мать твою, претендентов. И про недостачу не зарывайся. Ты в Комарове усадебку с дачей купил, на чье имя записал, а? Забыл, падла? Так я напомню. Слушай и запоминай, сучья душа. Болеет телка. А кто спросит, так и отвечай. И не базлай с чужими лишнего. Без дачи останешься. И без своего блядского языка. Усек? Вот так.
        Он опустил трубку, закончив "содержательный разговор", и с улыбкой взглянул на изумленную Дарью, которая ожидала, видимо, любой помощи, но никак уж не такой. И когда она, даже с некоторым страхом, спросила: "Зачем же вы так?" - ответил:
        - Не берите в голову, Дарья Петровна, все уже согласовано. И под жестким контролем. А этого вашего начальничка мы давно знаем. Он же к вам из торговой сети пришел, а там за ним длинный хвост до сих пор тянется. Но, как известно, не вечно веревочке... Разберемся. А вы пока отдыхайте себе. Только напоминаю еще раз: захотите куда позвонить - предупреждайте. Если же сюда станут звонить, трубку поднимайте, но молчите, пока я не дам сигнала, что можно разговаривать, ладно? Это тоже для контроля.
        - И что, так теперь долго будет? -ужаснулась она.
        - Пока оперативная надобность не отпадет, - просто сказал он и подмигнул.
        Его предупреждение оказалось не лишним.
        Не прошло и часа, как раздался первый звонок. Повинуясь жесту Седова, Дарья подняла трубку одновременно с ним и стала слушать. Но звонивший молчал. Молчала и она. Седов показал рукой, и она положила трубку на место.
        - Кто это был? - спросила шепотом.
        Он пожал плечами. И вскоре звонок прозвенел снова. Повторилась и та же игра.
        - Дарья, ты? - спросил томный женский голос.
        Теперь на вопросительный взгляд Седова пожала
        плечами Даша. И он показал ей: можно говорить.
        - Я... А это кто? - хриплым от волнения голосом спросила она.
        - Ты одна?
        Дарья беспомощно посмотрела на Седова, и тот поощрительно кивнул.
        - Да, а что? Кто звонит-то, не узнаю?
        - Ладно, Дашунь, мы тебя скоро навестить забежим. Тут, в театре, переполох! Лена я, ты что, уже своих не узнаешь?
        - Ах, Лена! Здравствуй, болею я, уши заложило... - А сама испуганными глазами смотрела на Седова и отрицательно мотала головой. Потом зажала микрофон ладонью и прошептала: - Никакая это не Лена, я же знаю... - И, убрав ладонь, сказала уже в трубку: - Ладно, забегай, так и быть, расскажешь, что у нас там случилось.
        Положила трубку и стала ладонью вытирать обильный пот на лбу.
        - Все сделано правильно, - сказал ей Седов. - Это они вас проверяли.
        - Кто - они?
        - Нехорошие люди, Дарья Петровна. Ну а теперь и мы проведем небольшую подготовку к вашей встрече с подругой Леной. Кстати, кто она?
        - Да есть у нас. В гримерке работает... Только звонила не Лена, уж мне ли не знать ее голос! Не говорит, а лает, а эта... Знакомая, вроде слышала... Нет, не Лена.
        -Тем лучше. Значит, я пойду на кухню, посижу там, переговорю с начальством, а вы помните инструкцию и ничего без меня не предпринимайте.
        И он ушел на кухню, устроился за занавеской у окна, выходившего во двор, где и был выход из подъезда, после чего набрал на мобильнике номер Виктора Петровича и долго с ним разговаривал, поглядывая сквозь занавеску...
        Звонков больше не было, но Федор Седов, договорившись обо всем с начальством, теперь сосредоточил свое внимание на дворе.
        Вот из подъезда пятиэтажного дома напротив вышли двое сантехников. Тот, что постарше, нес чемоданчик с инструментом, второй - помоложе - лестницу-стремянку. Присели возле столика, на котором обычно "забивают козла" по выходным местные доминошники, достали по пакету молока, по булочке и принялись перекусывать.
        А вот во двор не спеша вкатил черный, приземистый "БМВ", "беха", как называют уголовники. Постоял минут десять. Потом из него вылез невысокий, но плечистый парень спортивного телосложения и направился к сантехникам. Присел рядом с ними и о чем-то заговорил, кивками показывая на подъезд напротив.
        У Седова пискнул мобильник.
        - Слушаю... - отозвался Федор. - Понял...
        Плечистый парень вразвалочку подошел к обедающим сантехникам - их профессию ему подсказал характерный инструмент, который находился в приоткрытом чемоданчике, где лежала также еще пара молочных пакетиков. Спросил по-приятельски дружелюбным тоном, подсев к ним на лавочку:
        - Ну что, мужики, отдыхаем или работаем?
        - Всего понемногу, - усмехнулся тот, кто постарше. - А что, у тебя проблемы? Подсос не качает?
        - Ха! Скажешь! - Парень повертел головой от удовольствия. - Не, эта, - он большим пальцем указал за спину, на машину, - качает лучше некуда. С дверью, блин, непорядок.
        - Так тебе что, инструмент нужен? - это уже совсем молодой спросил. - Имеем и молоток, и топор, и гвоздодер для особой надобности.
        - О! Самое то! - снова засмеялся парень. - Не, мужики, если правда поможете, "зелени" отстегну. Дело есть небольшое, минут на десять, как?
        - Как, Петь, поможем хорошему человеку? - спросил старший сантехник у младшего.
        - А сколько даст? - поинтересовался теперь младший у старшего.
        - "Франклин", мужики, я считаю тип-топ!
        - Это за что ж такие пирожки? Слышь, может, ты кого пришить собираешься? Так мы не по этой части.
        - Да не базлайте вы попусту, - поморщился парень. - Простое дело. Телка у меня вон там проживает, на четвертом этаже. А чего мне надо, скажу. Я знаю, она приболела, но трубку почему-то не берет. И на звонки в дверь не отвечает. А сама - дома. Ну надо, чтоб хотя бы ответила, сечете?
        - Это что ты предлагаешь, дверь ее вскрыть, что ли? Ты уж лучше в "ментовку" иди, они слесаря найдут, вскроют, все чин чином, никакой уголовщины. Не, парень, это не по нашей части, извини.
        - Да не надо ничего вскрывать! - рассердился парень, все же сдерживая свое раздражение. - Ну подойди к двери, скажи, что залила она соседей на третьем этаже, пусть посмотрит, что там. Ответит - и достаточно. Я хоть знать буду, что дома и жива. А дальше сам разберусь. Ну а если откроет, да вот хоть ты, Петя, загляни и посмотри, одна она в квартире или, может, мужика какого уже пригрела? И все дела. А то меня уже жаба давит, зараза... Не могу, мужики, когда моя телка с другим.
        Видно было, что говорит он искренне, переживает. И что из блатных, тоже за версту заметно, вон и фикса золотая справа во рту поблескивает. С другой стороны, блатные ведь тоже люди, и когда есть возможность, отчего не помочь? Тем более если дело с криминалом не связано, да еще маленько заработать можно.
        - Ну чего? - спросил напарника старший сантехник. - Поможем?
        - Поможем, Егорыч, - согласился тот. - Лады, парень, давай сюда своего "Франклина" и говори номер квартиры. А ты тут пока инструмент постереги. Да, и чего ей сказать, говори, когда отзовется. Про протечку - это мы уже знаем. А еще чего?
        - Да ничего больше не надо, мне бы только знать, одна или с кем.
        - А ты тут потом крутую разборку не учинишь?
        - Не, мужики, базар будет простой. Пальцем не трону. Зуб даю!
        - Ну смотри.
        Сантехники, прихватив разводной ключ и пассатижи - на всякий случай, отправились в указанный подъезд, оставив свой чемоданчик с инструментом и молочными пакетами под присмотром ревнивого водителя "БМВ"...
        А минут через пять они вышли из подъезда, весело переговариваясь между собой. Подошли к столику, и на вопросительный взгляд парня старший из сантехников поучительно сказал:
        - Зря свой базар затеял, парень. Дома она. И одна, горло полотенцем закутано, еле говорит. И насчет протечки поглядели, сухо все. Так что не взыщи. Мы свое дело сделали, гонорар отработали, так?
        - Базара нет, мужики, - обрадовался тот. - Значит, просто говорить не может, а я думаю, чего молчит? Чего не отвечает? И посторонних нет? В смысле, кобелей?
        - Да никого там, говорю, нет, бывай. - Старший похлопал его по плечу и обернулся к напарнику: - Ну, пообедали, пошли теперь откроем им воду, а то небось уж матерят нас вовсю.
        И они, забрав инструмент, степенно удалились в тот подъезд, в котором прежде ремонтировали краны и, уходя перекусить, на всякий случай перекрыли воду в стояке.
        Успокоенный парень подождал, пока они не исчезли за дверью подъезда, спокойно поднялся, оглянулся на свою машину, предупреждающе легко махнул ладонью и, насвистывая, направился в тот дом, где проживала "его телка".
        Уже поднявшись на четвертый этаж, он остановился на площадке и достал трубку мобильника. Высветил нужный номер и нажал на вызов Подождал и; когда услышал в трубке приятный такой, низкий женский голос, произнесший "алло", сказал:
        Порядок, дома, одна.
        И уже мужской голос ответил ему:
        - Действуй. Без шума. И возвращайтесь, все, как договорились.
        Спрятав в карман телефонную трубку, парень подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка. Услышал его трель в квартире. Никто не отозвался. Еще раз нажал. Приник ухом к замочной скважине и услышал наконец шаркающие шаги. Подумал, что уж такую-то дверь он "откроет" одним толчком плеча. Хозяин просто шуметь не велел. Так что лучше будет, если телка сама откроет. Ну а уж закрывать-то он будет сам, уходя минуток через тридцать. Когда узнает, кто у нее все- таки тут побывал. Ну и сам еще попробует, так ли эта телка быстро заводится, как на то намекнул ему хозяин. А отчего ж не попробовать? Кому она пожалуется? Да никому уже. Можно бы и пацанов позвать, хозяин не возражал, чтоб они втроем ее допросили, но парень решил действовать самостоятельно, не устраивать лишнего шума. Перебьются, им позже за работу будет награда. Хозяин слово всегда держит, свою бабу пообещал. Ту, что ему перед уходом небольшую дозу вогнала, для куражу. Ничего еще баба, не телка, конечно, но можно, вполне, если хором навалиться... Ладно, успеется...
        Он достал пистолет и передернул затвор. Нет, не стрелять, а только припугнуть. Ткнешь ствол между сиськами, и любая телка твоя.
        - Кто? - услышал он сиплый шепот.
        - Дашунь, Игорь это, мы с Ленкой с работы к тебе заскочили. Там такой шум поднялся! Открой, два слова сказать! - проговорил парень быстро и негромко, будто его кто-то подслушивал.
        - А Лена где?
        - Да вон же поднимается!
        - Лен, ты где? - спросила Дарья, напрягая голос.
        - Ну ты, ей-богу, как эта! Открой, мы на две минуты и бегом обратно!
        - не одета.
        - А мы что, в гости?
        - Ну ладно...
        Зазвенела дверная цепочка. Потом послышался характерный щелчок дверного замка.
        Парень не торопился, не давил на дверь - она должна была открыться сама. Наконец она заскрипела на несмазанных петлях. Парень подождал секунду и смело шагнул в полутемную прихожую. Подумал: "Это хорошо, что ты не одета, это мне сейчас очень кстати..." Он уже приготовился толчком ноги захлопнуть за собой дверь, как на его темя обрушился потолок. Он и телку-то, за жизнью которой явился сюда, разглядеть не успел. Шарахнуло - и полная темнота...
        А на дворе в это время появились из подъезда двое тех же сантехников и пошли к воротам. Путь их лежал как раз мимо машины, по-прежнему стоявшей на проезжей части. Стекла у нее были тонированы, и разглядеть, сколько еще народу в салоне, они не могли. Поэтому, не торопясь и о чем-то весело разговаривая, они, словно бы машинально, стали обходить "БМВ" с обеих сторон, а когда поравнялись с задними дверьми, резко рванули их на себя, и ничего не понимающие двое парней, сидевших на заднем сиденье, увидели направленные на них дула пистолетов. На переднем не было никого. Один из них дернулся и молниеносно получил сильнейший удар в челюсть. Второго выхватила из салона жесткая рука другого сантехника, того, что постарше, бандит растянулся на асфальте, и на руках его тут же щелкнули стальные браслеты.
        Зазвонил мобильник в кармане молодого сантехника, тот послушал, кивнул товарищу:
        Операция закончена. Там - тоже чисто.
        2
        Он пришел в себя от режущего света. Точнее, это были концентрические малиново-розовые круги, которые, переплетаясь, плавали без конца перед его закрытыми глазами, вызывая тошноту. Такое же ощущение он испытал, когда, не рассчитав дистанции, нарвался на прямой левый Витьки Суконцева, в прошлом одноклубника, а на ринге - ненавистного врага. Из-за него и уйти пришлось, стеной тот стоял, закрывая собой перспективу. А менять весовую категорию из-за Витьки он уже не хотел. Да и не смог бы. Сломал тогда Суконцев, сука, его кураж. Тяжкое состояние, поганое. И все вокруг мокро, будто сам и обмочился от страха и слабости. Вот же гадство!..
        Наконец открыл глаза и понял, что лежит не на ринге, и не рефери склонился над ним, отсчитывая последние секунды, а какой-то незнакомый здоровенный мужик.
        - Пришел в себя, - сказал тот и выпрямился.
        - Ну здорово, Боксер, - услышал лежащий на мокром полу бывший теперь уже и боксер, и десантник, и просто убийца Валерий Коркин. - Интересно, чего ты в Питере делаешь? Тебя, понимаешь, в Москве ждут не дождутся, а ты тут прохлаждаешься! Непорядок, Валерий Иванович. Занятых людей задерживаешь.
        - Чего это я задерживаю? - не нашел ничего умнее спросить Валерий.
        - Да на тебе столько трупов висит, что до конца жизни хватит. Если то, что тебе оставят, можно будет назвать жизнью. Вот так, парень. А все дружок твой. Крепко подставил он тебя. Сам-то не захотел своей жопой рисковать, тебя послал, прекрасно зная, что здесь на него давно уже устроена засада. Но он-то знал, а ты - дурак. Тебя двое наших ребяток, как лоха, как старого козла, вокруг пальца обвели. Рассказать кому - никто ж не поверит. Самого Боксера взяли на таком "фуфле". Блатные обхохочутся.
        Коркин обеими руками, стянутыми браслетами, потер лицо, помогая зрению сфокусироваться на говорившем с ним, и увидел человека в форме милицейского генерала, сидевшего у стола. Стоявшая рядом с ним лампа била Валерию прямо в лицо, и спрятаться от давящего на зрачки снопа света было просто невозможно. Все теперь понятно, он уже в "ментовке". Быстро они... А что же Макс, сука?.. Неужели знал?! Но ведь взяли-то действительно на "фуфле"!
        - Поднимите его, - сказал генерал.
        Сзади к Валерию подошли те самые сантехники и рывком за обе руки подняли и посадили на стул. Свет от лампы перестал бить в лицо, и появилась возможность оглядеться.
        Нет, это была не "ментовка", не камера для допросов. Он находился в квартире, видимо, все той же, куда явился за телкой. А где хоть она, посмотреть бы? Странное желание, подумал, зачем теперь-то? Вспомнил сказанное про трупы, которые уже навесили на него.
        - Нет, погоди, начальник, я не знаю, про какие трупы ты тут гонишь. Покажи хоть одного, кого я замочил?
        - Ты-то, может, сам и не мочил, да Вампир тебя уже с потрохами сдал. И школьного дружка твоего, Тольку Гвоздева, на тебя повесил, и водителя в институте Склифосовского, и даже балерину, вот так, Коркин!
        - Не, не будет у нас базара, начальник. Пусть он сам мне скажет в глаза. "Фуфло", начальник, а ты меня хочешь за пятачок? За понюшку?
        - Почему? "Макаров" твой? - Он кивнул на пистолет, лежащий в целлофановом пакете. - Отпечатки пальцев на нем твои. На обоих ножах, вынутых из трупов, тоже, Коркин. Кому будешь доказывать? Впрочем... А давай-ка я тебя проверю. - Генерал вынул из кармана лист бумаги, разгладил его на столе и сказал: - Вот три адреса. Покажи пальцем, по какому мы полчаса назад Вампира взяли? Угадаешь - поверю, что, может, и не ты Диму Горлова в реанимации своим десантным штык-ножом зарезал. Хотя именно тебя видели, когда вы с Максом шли в палату, медицинские сестры и уборщица и с ходу опознали по фотографии из твоего прошлого уголовного дела, которую мы им в тот же день предъявили. И лысого Вампира они опознали тоже - он ведь депутатом был, лицо известное. Тут стригись не стригись, роли уже особой не играет. Это он так думает. А вот его мамаша, Галина Михайловна, по нашей просьбе прислала нам фотографию лысого своего сынка из Германии. И экспертиза немедленно подтвердила ее подлинность. Видишь, обложили мы вас со всех сторон. Ну так что, рискнешь? Или боишься? Ты ж десантником был, Коркин. Нет, обгадился уже, все вы,
бандиты, - засранцы и трусы. А что Вампир? Что он, действительно кровь пьет? Да нет, просто психически ненормальный человек, сильно больной, помешанный на своем величии, как Гитлер или Наполеон, как всякий сумасшедший. Только он еще и опасен тем, что действия у него всегда непредсказуемы - запросто и убить может, зная наперед, что наш закон к психам проявляет особое милосердие. Их бы топить, как поганых сук, а мы их лечим, чтоб они потом снова выходили на волю и людей убивали. Так что с него и взять особо нечего. Его суд на принудительное лечение определит. А вот вам, братва, гораздо хуже будет, вам, как говорится, теперь век свободы не видать. Потому что не доживете, сгниете по камерам-одиночкам.
        Коркин слушал, а сам косил глазом на лист бумаги с написанными адресами. Наконец не выдержал, ткнул пальцем в одну из строчек:
        - Вот, - и опустил голову, словно совершил непомерный труд.
        Виктор Петрович Г оголев метнул свой взгляд на указанную Коркиным строчку, так же мельком взглянул на стоявшего в дверях оперативника и устало вздохнул.
        - А вот опять ты соврал, Коркин,- сказал печально. - Не было его по этому адресу. И никого там вообще не было. Пусто. А взяли мы Вампира знаешь где? Я нарочно не написал здесь, думал дать тебе хоть малый шанс. А ты им не воспользовался. Ну вот и пойдешь ты у нас паровозиком, Валерий Иваныч. Й как только мы твоим дружкам-приятелям про то намекнем, знаешь, сколько они сразу на тебя понавесят? О-го-го! А если добавим твоим сокамерникам, что взяли мы тебя здесь прямо на женщине, которую ты насиловал, прежде чем зарезать, так вообще отпидорасят так, что ты до последнего часа будешь свой кошмар в страшном сне видеть.
        - Сукой буду, начальник! - Коркин попытался вскочить, но сильная рука сзади резко прижала его к стулу.
        - Сидеть!
        - Слушай, начальник, я ж был у него там! Ну хоть бабу эту его спроси, она мне сама и укол сделала! Был я там, был! Может, потом соскочил?.. Да нет, не мог. Туфту ты гонишь, чтоб совсем меня запутать... Я ж звонил ему, когда сюда поднимался, еще с лестницы. И она трубку взяла. И говорила нормально. И он тоже. А может?..
        - Чего может-то? - равнодушно зевая, спросил генерал. - Все, что могло, уже было. Вставай, поедем в нашу контору, там тоже тебя ждут с нетерпением. Столько ж дел сразу закроем, предстазляешь?
        - А я без адвоката слова не скажу.
        - А тебя никто и спрашивать ни о чем не будет. Тебе, голубь, будут только рассказывать. И статьи обвинения зачитывать. Надолго хватит. Навсегда. Поднимайся. Заодно и очную ставку тебе с Вампиром устроим, послушаем, что он про тебя новенького расскажет, как окончательно топить станет. Интересно же! Кстати, этих ребятишек из Милана - так? - он тоже на тебя повесил. Так что ты теперь еще и заказчик у нас. Исполнителей-то до едреной фени, а вот с заказчиками у нас туго. Так что и здесь повезло... Я думаю, что он еще и Германию- там ведь тоже три трупа пока бесхозных - на тебя повесит. Вон сколько набирается, Валерий Иваныч! С большим почетом мы тебя будем в Москву этапировать. Ну а ты - человек бывалый, тюремные порядки и сам знаешь, чего объяснять? Поехали... Помогите ему, а то, гляжу, ноги уже не держат, столько на шее повисло...
        Виктор Петрович Гоголев произносил свой долгий монолог, словно плохой актер на сцене, не умеющий слушать партнера. Или птица-глухарь, который вообще слышит лишь собственное токованье. А еще он сознательно преувеличивал свои знания, выдавая предположения за готовую истину. И в этом был его козырь. Он же понимал, что не может милицейский генерал, допрашивая взятого практически с поличным преступника, вдаваться в какие-то нюансы его настроения. И все так называемые ловушки его должны казаться хитроумными лишь ему самому, иначе тот же преступник легко раскусит, что из него попросту вытягивают нужную ментам информацию, начнет врать и все запутывать. А когда те же ловушки для изощренного и напряженного в своем внимании преступника будут легко им разгаданы, он поймет, что имеет дело с дураком, чинушей, которому легко соврать, лишь бы выглядеть при этом убедительным самому. Вот и выбрал себе Виктор Петрович такую тактику: все якобы знать и ничему не верить. И знания свои открывать спокойно и уверенно, чтобы преступник почувствовал всем нутром, что это лишь малая часть того, что о нем известно. А также
вешать на него совершенно уже абсурдные вещи, которые будут также выглядеть весьма убедительно в глазах тех, кто станет его позже судить. За свои подлинные "грехи" иной готов ответить, но он не выдержит, когда на него начнут вешать то, что сделали другие, и он-то отлично знает об этом. И тогда тупая уверенность мента в своей правоте лишний раз подтвердит преступнику, что он действительно попал под тяжелый каток, который его расплющит без всякого сожаления, а вот истинные убийцы отделаются той же психушкой, выход из которой найдется всегда. Это только уверяют, что там все у них очень строго. Находят способы, да и большие деньги, положенные вовремя и в нужный карман, говорят, тоже помогают, чтобы даже специальная медицинская комиссия однажды "не заметила" очевидного.
        В то время как в обычных условиях "вышка" в моральном плане иной раз куда предпочтительнее пожизненного заключения...
        Что же касается Валерия Коркина, то Гоголев был уже практически уверен, что под грузом навешанных на его шею "мокрух" Боксер согнулся-таки. Надо было иметь в виду еще и то обстоятельство, что сидел он всего однажды и что срок был относительно небольшой - за хулиганство много не давали. Значит, и закоренелым преступником в "институте жизни", которым могла стать для него тюрьма, полного курса наук он не прошел. И то, чем он занимался, пока, вероятно, на него не "положил глаз" тот же Вампир, можно было бы определить как бытовой бандитизм. Грабанули там магазин или обменный пункт всей компанией, в которой роли распределены заранее, взяли за хобот торгаша - сняли "свой процент", объявили рынок зоной своих жизненных интересов, занялись элементарной спекуляцией, которую, с легкой руки высших властей, ныне гордо именуют предпринимательством, дальше - больше, и понеслось. Ты показываешь кулак - тебе платят отступные, чем не лафа? Чем не житуха?! А главное - боятся! Вот он, основной мотив. Меня боятся, значит, я - сила! А когда ты его мордой в дерьмо, да не разок, а всерьез и надолго, он не то чтобы
прозреть вдруг или там укоры совести почувствовать, нет, он просто начинает башкой своей дурной понимать, что, оказывается, и с ним сейчас могут сделать то, что он делал с другими еще вчера. И, вспоминая, потеет от ужаса и предчувствия. Вот тут из него и можно вытащить правду. За которую он, не исключено, станет позже горько корить себя. Или... впрочем, кто знает?..
        Вампира повязали без всякого сопротивления с его стороны. И это было удивительно.
        Как ни рвался Владимир Поремский "в первые ряды", майор Седов, возглавивший операцию, приказал ему не покидать машины, а он сам его позовет, когда преступник будет уже схвачен. Возьмем, вот тогда и начинайте. Работайте. Геройства здесь никакого не нужно, зато необходимо, чтобы каждый занимался исключительно своим делом, а значит, на каждом этапе операции должны действовать профессионалы. Так учил их, работая еще в Ленинградском уголовном розыске, Виктор Петрович Гоголев. И они старались не подводить своего учителя.
        Но Владимир заявил, что хоть на участии в штурме, так и быть, не настаивает, однако отсиживаться тоже не собирается. И Седов, поморщившись, махнул рукой, мол, черт с тобой, только под ногами не путайся. Ну тут он, наверное, был прав.
        Дом на Арсенальной улице, в районе Полюстрово, второй день уже находился под пристальным наблюдением сыщиков, которые, однако, так ничего и не смогли сказать о жильцах той квартиры, которую назвала Поремскому Дарья Калинова. Ну, в смысле, куда ее однажды привозил Максим Масленников. Рискнули пообщаться с соседкой по этажу - крохотной старушкой, выгуливающей свою беспородную собачку, и та подтвердила, когда ей показали фотографию Вампира, переданную от Турецкого, из Германии, что да, мужчина, похожий на этого лысого, тут появлялся пару раз. Но днем никто из квартиры не выходит, шума или музыки не слышно, гости не появляются. И вообще квартира кажется нежилой. Правда, недавно, под вечер, из нее вышла полная такая женщина средних лет, и под плащом на ней был виден белый халат, который носят обычно врачи по вызову на дом. Она, кстати, и села в серый микроавтобус с красным крестом на дверцах и укатила. Значит, в квартире мог быть и больной, к которому приезжала "скорая помощь". Но кто он и откуда доктор, старушка не знала. В их районной поликлинике она эту женщину не встречала. Может, из другой?
        Все может быть...
        Но одному из сыщиков старушка позволила расположиться у нее в прихожей, у дверного глазка, чтобы понаблюдать за лестничной площадкой. И как раз сегодня, в начале одиннадцатого, на площадке появился наконец гость - крепкий такой малый. Он огляделся, затем достал мобильник, нажал на нем что-то, видимо вызов. Дверь той квартиры, как по сигналу, тихо распахнулась. Крепыш исчез за нею.
        Сыщик, естественно, сразу среагировал, доложил старшему, тот своему начальнику. Решено было только наблюдать, поскольку пришелец на искомого Вампира был абсолютно непохож. Дали команду проследить, куда тот отправится, когда покинет квартиру. Если вообще ее покинет. Однако не прошло и получаса, как дверь так же тихо отворилась, и на площадку вышел тот самый парень. Казалось, что он немного выпил, потому что его вроде покачивало. Он постоял, закурил и медленно пошел вниз по лестнице.
        Во дворе его, разумеется, "встретили и повели". Прямиком в Автово, и на ту самую улицу Новостроек, где в это время находились майор милиции Федор Седов и его подопечная. Ну а дальше было уже дело техники.
        И с мобильником Валерия Коркина специалисты разобрались быстро, определив последний номер, по которому он с кем-то связывался. Позже стало понятно с кем. А затем уже опергруппа сумела тихо просочиться в старый дом на Арсенальной улице, где прятался Масленников.
        На крышу поднялись трое бойцов ОМОНа, чтобы по команде спуститься на тросах и штурмовать квартиру через окна. Тяжелую бронированную дверь решили не взрывать - дом действительно старый, в трещинах, не дай бог, завалится, но приготовили мощный домкрат, которым пользуются спасатели из МЧС в критических ситуациях. И все же сперва рискнули отработать тот прием, которым пользовался Коркин, и уж если он не сработает, ну тогда быстрый и решительный штурм.
        Но кнопка мобильника сработала, и дверь почти бесшумно отворилась сама.
        В квартиру быстрым ручейком хлынули омоновцы, и первым, с пистолетом в руке, вошел Федор Седов.
        Вошел, мгновение постоял, обернулся к бойцам и, подняв руку, громко сказал:
        - Всем отбой.
        Максим Геннадьевич Масленников лежал ничком, вытянувшись на диване и, видимо, крепко спал. Точнее, как позже выяснилось, находился в глубоком кайфе. Был он в одной только белой сорочке, расстегнутой на груди. Рядом, на столике, на серебряном подносе, стояли несколько разноцветных пузырьков и валялась вскрытая упаковка с десятком одноразовых шприцев.
        Возле дивана, в большом кресле с пологой спинкой, откинув на нее голову с коротко стриженными русыми волосами и приоткрыв пухлый рот, также спала полная женщина лет, наверное, сорока с чем-то, в распахнутом белом медицинском халате, под которым также не было ничего. А вся одежда, и мужская, и женская, вперемешку была разбросана по полу - здорово, видать, торопились приступить к своей крайне неосторожной оргии.
        Женщина "расслабилась", мягко говоря, в безнравственной позе. Глаза вошедших буквально округлились от изумления при виде широких и плоских ляжек, вызывающе раскинутых на подлокотниках кресла и демонстрирующих буйную кудрявую растительность внизу живота. Тяжелые крупные груди свисали женщине под мышки. Вид у нее был чудовищно непристойный, просто смотреть противно. Но почему-то у рослых омоновцев, затянутых в штурмовую форму, с десантными автоматами в руках, в шлемах с поднятыми забралами, как-то самопроизвольно раздувались ноздри, а учащенное, прерывистое, будто после долгого бега с препятствиями, дыхание указывало на определенную вредность такой их работы для человеческого здоровья. И при этом еще они стыдливо отводили друг от друга глаза, будто боясь, что их уличат в чем-то непотребном, запретном.
        ...Поремский вспомнил, что, когда еще учился на юридическом факультете, одно время была у него подружка из медицинского училища. Бойкая, крепенькая вся такая, темпераментная девица, приехавшая в Москву из Ростова-на-Дону покорять, видимо, столицу. Известно, что самые сведущие в медицине люди - это те студентки, которые только собираются еще стать медсестрами: для них вообще не существует ни секретов профессии, ни уж тем более каких-либо запретов. Вот и Инка оказалась одной из них.
        А почему вдруг вспомнилась? Да вот увидел Владимир, войдя последним в квартиру, развернувшийся перед ним "пляжный пейзаж" довольно сомнительного толка, поглядел на словно стекленеющие глаза бойцов и усмехнулся про себя. Точно, и с ним однажды случилась близкая история.
        Они все искали себе место уединения, и оно неожиданно нашлось в ее училище, куда они проникли со всей осторожностью, обманув бдительность вахтера. Инка завела его в одну из аудиторий, или то был какой-то странный врачебный кабинет, подтащила к не менее странному, непонятному сооружению и вдруг вскочила на эти конструкции. Да так ловко, что ноги ее вмиг оказались раскинутыми высоко в стороны. Была полная луна, света они, естественно, не зажигали. Все выглядело словно на ладони, и он остолбенел. Но он был молод, распален долгим терпением, и приглашать его не надо было. Он с ходу оценил неоспоримые достоинство того сооружения. А позже узнал, что это всего лишь обычное гинекологическое кресло, в котором врачи осматривают и обследуют своих пациенток. Обычное - даже почему-то обидно стало.
        Но Владимир будто заново ощутил то, давнишнее свое, состояние крайнего азарта, почти бешенства, кинувшего его тогда к Инке. И подумал, почти физически ощущая сейчас тяжкую атмосферу, накапливающуюся в комнате, что, случись невероятное и расстегни вдруг кто-нибудь из наиболее решительных омоновцев ширинку своих брюк, мгновенно выстроится живая очередь желающих также овладеть этой грубой, горячей плотью. И никакая сила их не остановит, потому что она сама, эта плоть, куда более страшная, почти убойная сила. Вот и ищи потом мотивы в делах о групповых изнасилованиях...
        Появившийся в комнате судмедэксперт с ходу оценил обстановку и рявкнул на столпившуюся "публику" почти зверским басом:
        - Эй, вы, охламоны! Да прикройте ж ее чем-нибудь! Ну чего вы, как кобели на собачьей свадьбе?! Есть же халат, тряпки вон валяются! -и показал на разбросанную по полу одежду.
        Раздались короткие смешки, кто-то выдал довольно-таки сальную шутку. И, наконец, пришел в себя командир отделения, задействованного в операции:
        - ОМОН, на выход!
        А Седов, улыбаясь, добавил, обращаясь уже к Поремскому:
        - Оперативно-следственная группа может приступить.
        Судебный медик быстро осмотрел Масленникова, сказал, что тот живой, но спит, то есть в полном отрубе. А что он принимал, понять сейчас трудно, тут, на столе, навалом всяческой хренотени, и нужны специальные анализы. Но ответ может подсказать вон та дама, видимо от медицины, и показал на женщину. Сам же подошел, спустил наконец с подлокотников ее безвольные ноги, подтянул и застегнул на ней белый халат и открыл свой чемоданчик, чтобы попытаться привести ее в чувство.
        Из документов, найденных в ее сумочке, Поремский узнал, что она работает врачом в наркологическом диспансере. Был и адрес, и все прочие атрибуты. Мария Леонтьевна Торопкина - вот как ее звали. Возраст - 48 лет, не замужем, штампа в паспорте нет, о детях тоже ничего не сказано, а может, просто отсутствуют соответствующие отметки в паспорте. Ничего себе "девушка", кинувшаяся во все тяжкие на старости лет! А с другой стороны, за что ее судить? Свободная женщина. Если и осуждать, то разве что за наркотики. И опять- таки лишь в том случае, если их принесла сюда она. Ну а кто ж еще? С наркоманами же работает.
        А "свободная женщина" Мария Леонтьевна Торопкина между тем с помощью судмедэксперта постепенно приходила в себя - что-то несвязно уже бормотала, отталкивала его руку с нашатырем, пыталась повернуться, чтобы удобнее устроиться в кресле и продолжить счастливый, или какой он у нее там, сон. Но медик не отступал. И наконец ей пришлось открыть глаза и медленно сообразить, где она, что с ней и, главное, откуда здесь столько постороннего народа. Потом она увидела спящего Масленникова, осознала собственный внешний вид и попросила дать ей возможность одеться.
        - Помочь не надо? - без всякого юмора, даже немного участливо, спросил грубиян медик.
        - Я скажу, когда надо... Дайте мне, пожалуйста... - Она назвала какое-то лекарство, и эксперт полез в свой чемоданчик, шелестя там и звякая чем-то.
        Он достал ампулу и взял со стола новенький шприц.
        - Разрешите, я сама, - не очень четко произнесла женщина.
        - Не надо, у вас еще не все в порядке с руками. Я сделаю лучше. - И он стал заполнять шприц лекарством из ампулы. - А ему что надо? - Он показал на Масленникова.
        - Можете то же самое. смотрю, он сам уже вколол себе. Это снотворное, не страшно. Проснется через два-три часа, у него всегда... в последнее время...
        - Мы можем задать вам несколько неотложных вопросов? - влез наконец Поремский, которому как- то надоело уже слушать совершенно пустую и неспешную, с его точки зрения, болтовню этих двух маститых медиков.
        - У вас тут что, нет других, более важных дел?! - ни с того ни с сего рявкнул вдруг судмедэксперт. - Видите, человек только в себя приходит! Занимайтесь вашим обыском, черт возьми!
        - А что, Федор Евгеньевич, - спросил Владимир у Седова почти елейным тоном, - у вас тут всегда судебные медики руководят оперативно-следственными бригадами? Или в виде исключения?
        - Нет, - пряча улыбку, ответил майор, - только в исключительных случаях. Или когда им абсолютно нечего делать.
        - Нормальное явление, - кивнул Владимир, - тогда попросите сюда понятых. Действительно, доктор, вероятно, прав, мы слишком долго лицезрели довольно отталкивающую картину и слегка расслабились.
        - Это кто уже успел расслабиться? - спросил, бодро входя в квартиру, Виктор Петрович Гоголев. - Ты, что ль, Владимир? И с чего это? А мне доложили, что все прошло удачно.
        - Лучше не бывает, ни шума, ни стрельбы, ни крови.
        Гоголев подошел к дивану, посмотрел на лежащего, потом взял со стола один пузырек, другой, почитал, что на них написано, повертел в руках и спросил:
        - Он?
        - Он самый, - кивнул Седов. - Как говорится, не очень транспортабелен. Вот ожидаем, когда его сообщница придет в себя и подскажет разумный выход.
        Судмедэксперт гневно сверкнул глазами, но промолчал. А Гоголев поманил Седова пальцем и, когда тот подошел, что-то сказал ему на ухо. Седов отстранился, взглянув на генерала с удивлением. Но тот решительно кивнул, и Федор сказал:
        - Хорошо, сделаем, товарищ генерал.
        - Ну и что теперь будем делать, Петр Кузьмич? - спросил Г оголев у медика.
        - Сейчас я провожу ее в ванную, где она оденется, приведет себя в порядок, и можете работать. А он, - эксперт ткнул пальцем в Масленникова, - окончательно созреет, по нашему общему с ней мнению, для серьезного допроса не раньше завтрашнего утра. Вот и исходите из этого. Нет, конечно, можно ему вколоть лошадиную дозу, применить другие сильнодействующие способы, но будет ли смысл? Не знаю, вам решать, Виктор Петрович.
        Петр Кузьмич как-то почти по-приятельски, словно демонстрируя свое превосходство перед остальными, включая нахального московского следователя Владимира Поремского, взял генерала под руку и отвел подальше, к окну. И там что-то начал ему говорить, а Гоголев, склонив голову чуть в сторону, внимательно его слушал, не перебивая. Ишь ты!
        - Хорошо, я буду иметь в виду. А вас, Петр Кузьмич, попрошу заняться им вплотную. Он мне очень нужен, и, чем скорее, тем лучше. Федор всем необходимым вас обеспечит, я уже дал такую команду. Так что действуйте. - И пожал ему руку.
        Медик помог женщине выбраться из кресла, попутно поднимая с пола именно ее белье и все остальное, увел ее в ванную, где и оставил. А затем занялся уже Масленниковым, которого затем вынесли на носилках из квартиры двое оперативников и увезли по адресу, указанному Виктором Петровичем. Но явно не в Кресты и не в другой следственный изолятор. Гоголев решил свести до минимума круг лиц, с которыми мог бы общаться пришедший в себя Вампир.
        Между тем обыск, произведенный в квартире, дал совершенно неожиданную находку. Ну там деньги, огнестрельное оружие, аккуратно упакованная связка штык-ножей, которыми пользуются в десантных войсках, - это все было предсказуемо. Хотя холодное оружие косвенно подтверждало непосредственное участие Масленникова в московских убийствах. Но это еще доказывать. А вот небольшой, аккуратный чемоданчик с набором париков удивил всех. Причем самое любопытное заключалось в том, что каждый парик - от почти мелкого, седоватого ежика до нестриженой прически месячной давности, были в пакетах под номерами. То есть носитель мог менять свои "прически", исходя из сроков отрастания обычных волос. Хитро задумано. Значит, вполне возможно, что он, как говорится, не вчера стал лысым, то есть брился наголо, а уже давно. И что, никто этого не знал? Нет же нигде, кроме той единственной, из Германии, фотографии, где Максим Масленников представал, что называется, в натуральном своем виде.
        Что-то беспокоило Поремского, пока он рассматривал парики. Практически все были уже ношены, на это, по словам эксперта-криминалиста, обследовавшего находку, указывали следы клея, которым парики крепились на голове. Какой такой клей? Эксперт и не удивился:
        - Да его во всех театрах применяют.
        Вот оно! Театр.
        Владимир вышел на лестничную площадку и набрал по телефону номер Дарьи.
        - У вас все живы? - был ее первый тревожный вопрос.
        - Полный порядок. Никто из арестованных тоже не пострадал. Слушай, они тут были под таким кайфом, что ничего так и не поняли.
        - Они? А кто еще?
        - Баба одна, пожилая. Некто Торопкина. А ты что, знаешь ее?
        - Знаю, - помолчав, сухо ответила Дарья.
        - Расскажешь?
        Она снова помолчала и ответила:
        - Не знаю. Не хотелось бы.
        - Ладно, это все потом. Ты вот что скажи: Ленка, о которой ты говорила, она у вас, в театре, чем занимается?
        - В гримерном цехе. Парики шьет. А что?
        - Ничего. Так, говоришь, Максим ее тоже хорошо знал?
        - Я тебе такого никогда не могла говорить. Думаю, что совсем не знал. Ну, может, видел походя. Но я почти уверена, что между ними не было ничего общего.
        - Да? Тогда почему посланец от Максима, который явился сегодня утром убивать тебя, сказал, что пришел с Леной, а сам назвался Игорем? А Игорь - это кто?
        - Ой господи!.. Я ж даже и не подумала!.. Верно, Володенька, он ведь так и сказал, а я еще спросила, где Лена, почему долго поднимается, и дверь им открыла... Ну не я, конечно, но они же свои! А Игорь - Ленкин бойфренд. Он ее на своей машине возит.
        - А как же мог Масленников об этом знать?.. Ладно, ты подумай, но Ленке своей пока ничего не говори. И еще вопрос: вот если специалисту показать парик, он может сказать, кто его сделал?
        - Ну, конечно! У нас их не так много, и у каждого мастера свой почерк, так сказать.
        - А Ленкины парики ты бы, например, узнала?
        - Вряд ли, я не по этой части. Но уж она-то свою работу знает. А что?
        - Все, спасибо, потом расскажу. При встрече.
        - А когда? - А ведь в голосе-то прозвучали уже капризные нотки.
        - Скоро, пока.
        Поремский с улыбкой покрутил головой, вспомнив, как еще недавно, час какой-нибудь назад, и сам едва не поддался всеобщему затмению, прилипнув глазами к выставленной напоказ женской плоти, вызывающей у всей толпы однозначно непристойные мысли, и успокоился, зацепившись воспоминаниями за прошлое и решив, что сам-то ведь может рвануть к Дашке и уж там окончательно стряхнуть с себя сковавшее его оцепенение.
        Когда он вернулся, Виктор Петрович беседовал с "доктором Торопкиной", как она ему представилась, и с легким укором взглянул на Владимира. В смысле, где был?
        - Я о париках. Кажется, есть след.
        Генерал кивнул и показал на соседний стул.
        - Садись, послушаем Марию Леонтьевну вместе. Представляю вам старшего следователя по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры России Владимира Николаевича Поремского. Ему поручено расследовать это дело. - И повернулся к Владимиру. - У нас сейчас с доктором Торопкиной не допрос, а предварительная беседа. Она объясняет мне, каким образом оказалась в этой квартире, насколько хорошо знакома с ее хозяином, ну и все такое прочее. Так что официальный допрос я оставляю для вас, Владимир Николаевич. Продолжайте, доктор.
        Но она молчала, и лицо ее, дотоле живое и даже как бы увлеченное рассказом, стало сухим и отчужденным.
        - Вас не устраивает такая форма разговора? - учтиво осведомился Гоголев. - Но ведь мы же с вами, Мария Леонтьевна...
        - Виктор Петрович, можно начистоту?
        -Ну а как же иначе? Мы ведь уже договорились.
        - Да, я обещала все вам рассказать. Искренне. Потому что вижу только в такой форме беседы, если хотите, отчасти и свое собственное спасение.
        - Вам ведь есть чего всерьез опасаться?
        - Ну мы же взрослые люди... Вот поэтому я хотела бы просить вас, Виктор Петрович... может быть, в порядке исключения, если это у вас не положено, поделиться моими мыслями, информацией пока с вами лично. Я слышала о вас и готова верить любому вашему слову, которое вы мне скажете. И обещаю не врать, попросту говоря. Но нельзя ли это сделать... наедине? А вот когда станете допрашивать меня официально, под протокол, я так же честно отвечу на ваши вопросы. Но уже без... ну, без эмоций. Вы поймите меня, я все-таки женщина, хотя молодой человек, который вошел одним из первых, увидел такое, что мне не хотелось бы с ним обсуждать. Да мне стыдно, но не только моя в том вина. И когда я расскажу, возможно, вы поймете меня. И не будете судить слишком строго. С высоты вашего возраста. О чем я не могу даже и просить этого молодого человека.
        Гоголев усмехнулся, пожал плечами и вопросительно взглянул на Поремского. А у того снова высветилась перед глазами слишком уж эффектная поза "отдыхающей женщины". Он посмотрел на нее, она же настороженно поймала его взгляд и опустила глаза. И не покраснела, во характер! -Ну и черт с ней. На допросе уже не отвертится.
        И Владимир сказал, что не будет возражать сейчас против ее приватного, так сказать, разговора с Виктором Петровичем, что совсем не исключает и последующего официального допроса ее в качестве подозреваемой... Тут Поремский поймал мгновенный остерегающий взгляд Гоголева и замолчал, предоставив женщине понимать сказанное им, как она сама того пожелает. Подозревается в соучастии, чего еще? Да вон хоть те же наркотики! Она же сама официальное лицо! Врач- нарколог!
        Но ничего этого Владимир не сказал, и Гоголев кивнул ему с поощрительной улыбкой.
        - Занимайтесь там пока, - кивнул он в сторону комнаты. - А вам, Мария Леонтьевна, с разрешения и Владимира Николаевича, я предлагаю сделать следующее. Давайте не будем дальше мешать работать следственной бригаде и поедемте в одно тихое местечко, где мы сможем поговорить откровенно. А там и решим, как у нас потечет дальнейшее расследование, не возражаете? Лично у вас здесь больше нет важных дел?
        - У меня их и прежде-то не было, тем более - сейчас, - вздохнула она.
        - Не возражаешь? - спросил Г оголев у Поремского.
        - Нет, но на всякий случай напоминаю о Новиченко, не забыли такого?
        - Я помню, - улыбнулся ему Гоголев и рукой показал Торопкиной на дверь.
        Нет, здесь вовсе не безобидной оргией пахло. Но "доктор Торопкина", обрадованная своей первой "победой" над тупыми милиционерами и еще не представляя себе собственной судьбы, страстно закатывала глаза и наивно уверяла Виктора Петровича, что под воздействием даже самой малой дозы кокаина половая страсть, особенно когда человек уже в возрасте, достигает невиданной силы. Просто надо уметь этим делом очень грамотно пользоваться и проверять исключительно на себе, не втягивая в этот восхитительный омут других. Возникают такие буйные фантазии, что партнеры, в приступах прямо-таки невероятных сексуальных домогательств друг к другу, теряют всякую осторожность, переходя любые границы дозволенного природой, а ведь она позволяет решительно все!
        Кажется, Мария Леонтьевна, искренне увлеченная собственной лекцией, готова была уже продемонстрировать некоторые аспекты того самого, дозволенного. Но внимательный и снисходительный взгляд Гоголева, похоже, сбивал ее пыл и заставлял сомневаться, тот ли тон она выбрала, ту ли тактику предпочла?
        А место для столь душевного разговора было выбрано очень удачно. На Петроградской улице, в большом доме, битком набитом коммунальными квартирами, у Гоголева было оборудовано свое личное, конспиративное пристанище - еще со времен работы в уголовном розыске. Здесь он встречался со своими агентами, здесь мог обеспечить и себе, и своим сексотам - секретным сотрудникам - полную безопасность. И привез он сюда Марию Леонтьевну в связи с некоторыми, неожиданно возникшими у него планами. Нет, вовсе не теми, что уже, вероятно, начали туманить слишком уверенную в себе и в своих чарах женщину.
        Странно, с чего бы это? Далеко ведь не красавица, да и просто на симпатичную бабу, с которой можно выйти, не стесняясь, в люди, тоже не особо тянет. И годами уже не вышла - в полвека совсем не находка. Может, действительно сидит в ней какой-то черт с секретом? Взять того же Вампира. Ему что, молодых девок не хватало? Балерин, вроде Волковой? Да нынче за очень большие деньги можно себе настоящую принцессу с многовековой родословной выписать, а не то что какую-нибудь диву из кордебалета. Однако же нашли-то с ним именно ее, да еще в совершенно разобранном виде, от которого кое у кого слюноотделение началось. Непонятно.
        А Мария Леонтьевна между тем так активно изображала почти невинную - ну разве что самая малость! - и наивную дурочку, не вовремя расслабившуюся и оконфузившуюся перед большим количеством молодых людей, что кто-то другой, пожалуй, и поверил бы в ее искренность.
        Но когда Гоголев, устав от напряжения, сообщил, что охотно принял бы ее версию, но, вообще говоря, то, что происходило у них с Масленниковым, - это сугубо их личное дело, нравится им таким образом проводить время, валяйте, ребята, резвитесь. За то, что они творят друг с другом в постели, или в кресле, или черт знает где, но только не в общественном месте, их не собирается никто наказывать. О наркотиках, которые, по ее словам, активно стимулировали их половые отношения, можно поговорить отдельно, это сейчас не самое главное. Но задержана-то она по подозрению в соучастии в совершении особо опасного уголовного преступления, по сути, террористического акта, на расследование которого брошены все лучшие силы Генеральной прокуратуры, Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел, вот в чем дело.
        И тут у "доктора Торопкиной" вмиг упало настроение. Резко усилились вдруг и до того, оказывается, не прекращавшиеся головные боли, похоже, начался приступ ишемии. Но когда Виктор Петрович, проявив галантное участие, предложил ей лекарство на выбор: валидол, нитроглицерин либо коньяк, она без раздумий выбрала последнее. И даже отказалась на всякий случай померить давление - у Гоголева имелся тут аппарат для измерения.
        Выпив, она задумалась и сразу превратилась в обычную пожилую женщину, растерявшуюся до такой степени, что достала сигареты из сумочки и стала старательно прикуривать одну из них не с того конца. Пока Г оголев не указал ей на ошибку. Она смяла сигарету в пальцах и беспомощно взглянула на него.
        - И что же будет дальше?
        - По идее, мы должны сейчас отправиться прямо к вам домой, где произвести тщательный обыск в присутствии, как вы понимаете, понятых - соседей там и так далее. Затем - на службу, в ваш диспансер, где сделать то же самое. Что еще? - Он задумался. - А, ну и, конечно, возможно еще сегодня, если останется время, мы проведем ваше опознание среди тех, кто вас видел в то воскресенье на месте преступления, в Сосновой Поляне, когда мимо, по Петергофской трассе, проезжал президентский кортеж. Ну а потом вы, естественно, соберете необходимый минимум вещей - зубную щетку, порошок, полотенце, смену белья, сигареты, но без фильтра - и отправитесь в тюремную камеру, - подвел итог Виктор Петрович и огорченно вздохнул, давая таким образом понять, что, если бы все дальнейшее зависело только от него, то есть от его власти, он бы, возможно, так и не поступил. Но - увы, как говорится...
        Он недаром начал живописать ее перспективы со слов "по идее". Она усекла. И задумалась. Попросила разрешения выпить еще немного коньяку. Гоголев налил, внимательно наблюдая за метаморфозами, происходящими в ее сознании. На лице были написаны эмоции, которые обуревали ее.
        Она очень боялась, потому что спокойный тон Гоголева и этакая эпическая безысходность дальнейших перспектив сомнений у нее, видимо, не вызывали. Значит, требовалось сделать выбор. И она знала уже какой. Нет, чары ее никому не понадобились, потребуется другое, ибо она в силу своей профессии много знает, а они, в свою очередь, тоже наверняка знают об этом. "Они" - это симпатичный, в общем-то, генерал, что сидит напротив, угощает коньячком, ведет себя в высшей степени пристойно, хотя вполне мог бы, и она просто не имела бы права ему отказать. А собственно, чем черт не шутит? Если б хотел подставить, давно бы это сделал, и не привозил сюда для серьезного разговора, а сунул в камеру, к проституткам и воровкам, и - забыл. А следствие вел бы тот молодой, с синими, сверкающими льдом глазами. Красивый мальчик, подумала мимоходом, но, наверное, очень злой...
        - Вон, значит, как все повернулось... - задумчиво произнесла она. - И никакого иного выхода нет?
        - Думаю, есть, - не очень, правда, уверенно сказал Гоголев.
        - Подскажете? - Она искоса посмотрела на него.
        - Подскажу.
        - А если я... - вдруг отбросив последние свои сомнения, начала она и остановилась в ожидании ответной реакции.
        - А если вы, - понял смысл ее интонации Г оголев, - то нам, пожалуй, есть о чем поговорить. Но сначала вы, Мария Леонтьевна, все самым подробнейшим образом расскажете мне. Вот, я включу диктофон и стану задавать вам вопросы. Потом мы эту запись расшифруем, напечатаем, вы прочитаете, подпишете и... Протокол допроса свидетеля - я правильно понимаю? - займет свое место в уголовном деле по факту теракта, произведенного тогда-то, в таком-то месте, организатором которого, а также исполнителями были следующие лица... Далее - фамилии, адреса и прочая атрибутика, как говорят мои приятели в Эрмитаже. понятно объясняю?
        - Ах, генерал... - томно вздохнула Торопкина. - Конечно, я все сразу поняла! Вы даже не представляете, как приятно женщине говорить с человеком, который все понимает с полунамека.
        "Господи, да что ж это с ней происходит? Шальная какая-то баба! Неужели все еще рассчитывает на свои чары? Или свободно вздохнула и валяет теперь дурака?"
        - Видимо, вы намекнули о сотрудничестве, я не ошибаюсь? - мягко спросила она.
        - А действительно, почему бы и нет? - откровенно "удивился" он, словно ее предложение даже слегка озадачило его. - Наверняка же у нас с вами могут найтись общие интересы, верно? А ваши знания обстановки могут оказаться по-своему уникальными.
        - Ну, разумеется... - В ее голосе "мурлыкнули" такие глубокие интонации, что у Гоголева возникло совершенно чудовищное предположение. Вот сейчас он кивнет, и она ринется к нему, чтобы отдаться прямо тут же, на полу, демонстрируя особые свои таланты, о которых она пела тут битый час. Но он не кивнул, и она не ринулась. Значит, с ней все в порядке.
        Но одновременно возникла неожиданная догадка. Вспомнилась фраза Федора Седова о том, что перед приходом Боксера Дарье Калиновой звонила ее подруга Лена, которая оказалась совсем не Леной, ибо Дарья сказала, что у той голос лающий, а эта разговаривает томным, нарочитым таким голосом.
        - Признайтесь, Мария Леонтьевна, а ведь это вы звонили Дарье от имени ее подруги Лены? Ну насчет того, что в театре переполох и прочее, да? Между прочим, хочу предупредить: врать мне не стоит, все телефонные голоса у нас записываются на магнитофон, и специалисты вмиг найдут того, кто говорил, стоит только предъявить им запись, скажем, нашего с вами разговора. Знаете, почему я угадал? У вас удивительный голос, - откровенно польстил он. - Глубокий, томный. Такие редко встречаются.
        - Ну раз уж вы все равно угадали... Да и зачем теперь скрывать? Он велел, я позвонила. А что я могла сделать? Он не любит, когда ему противоречат, даже в мелочах...
        - Вернемся к теме. Вы не спрашиваете меня о том, какая судьба ожидает вас в том случае, если мы сможем с вами договориться?
        - Я верю вам, Виктор Петрович, вы, я вижу, не способны унизить женщину. Вы даже в отчаянных для нее ситуациях умеете говорить приятные вещи... Но все же, что меня ожидает?
        - На время следствия у вас отберут подписку о невыезде. Знаете, что это такое?
        - Да, нельзя из дома выходить.
        - Нет, это как раз можно. Уезжать никуда нельзя. А если нарушите, то вас отыщут даже на дне Финского залива и уж тогда точно посадят.
        - Я не самоубийца.
        - Надеюсь. И еще одну подписку дадите. Лично мне. Где напишете о том, о чем сами только что сказали: о добровольном сотрудничестве с правоохранительными органами в моем лице. И знать о ней будем только мы двое.
        - Ну да, конечно, раз не в ЗАГС, будем так-с...
        - Почему же "так-с"? Все имеет свою цену.
        - Даже предательство?
        - Если вы свое добровольное решение называете предательством по отношению к кому-то, я не настаиваю. Ваше право.
        - Как по мне, - ухмыльнулась вдруг она, - лучше длинная дорога. В смысле, долгая.
        - А уж это будет зависеть исключительно от вас самой. И заметьте, за все время я ни разу даже не намекнул вам о наручниках, в которых увезли Максима Масленникова по кличке Вампир.
        - Мне ли не понять, - вздохнула она.
        - Вот и отлично. Так я включаю диктофон?
        - Я готова, спрашивайте...
        Проницательный Константин Дмитриевич Меркулов, прослушав магнитофонную запись допроса Тороп- киной и некоторые необходимые комментарии к нему самого Виктора Петровича, заметил с несколько скептическим выражением лица:
        - Ты выводишь ее из дела? Имеешь к тому серьезные основания?
        - Ну почему? Свидетельница. А вообще - имею.
        Костя поиграл бровями.
        - Я готов поверить тебе. Версия почти безукоризненная. Кое-что уточнить, подработать...
        Версия так называемого теракта на Петергофском шоссе после подробного рассказа Торопкиной выглядела следующим образом.
        Максима она знала, в общем-то, уже достаточно давно, несколько лет. Знала и о его психической неустойчивости, иногда помогала советами, лекарствами. Трудно установить подлинную причину, по которой со временем все больше и больше портился его характер. Возможно, приступы болезни вызывали подозрительность, диктовавшую порой поистине жестокие выходки. Или, наоборот, врожденная его жестокость, остро проявившаяся еще в детстве, в конечном счете стимулировала, подталкивала учащавшиеся приступы болезни. Но самое печальное заключалось в том, что у него, как у всякого параноика, не желавшего всерьез лечиться, заметно прогрессировало извращенное представление о женщинах вообще и о некоторых из них - в частности.
        Доктор Торопкина не могла с уверенностью сказать, когда у него возникла мысль сделать из той твари подзаборной, которую привезли к Максиму его подручные, "жертву чеченской войны". Эту даже и не женщину, а черт знает что доставили в "наркологию" прямо от Масленникова, а потом он сам позвонил и буквально приказал поставить ее на ноги. Она - законченная алкоголичка? Пусть станет такой же законченной наркоманкой, но она должна одновременно стать и его послушной куклой, которая ему нужна. Нужна!
        Что такое "нужна", Мария уже знала. Даже отчасти и на собственной участи.
        Началось с пустяка - она однажды пожалела больного мальчика, а мальчик потянулся к ней. Собственно, какой уже мальчик? За тридцать. Да и ей - чуть больше. Но он был для нее больной, а она его жалела. Он же успешно занимался спортом. Он даже был депутатом Государственной думы! Ну какой там депутат - никого не волновало, зато выглядел как! Он тогда слушался, лечился, и приступы случались крайне редко. А потом словно сорвалось. Покатилось по наклонной - ссоры в семье, потом хуже и, наконец, смерть Вадима, любимого брата, и - период совершенно полного озверения. Вот это время Мария больше всего и прочувствовала на собственной, что называется, шкуре.
        - прекрасно сознаю, - говорила она, - что под его воздействием стала законченной мазохисткой. Он меня бьет, издевается, а я его еще больше люблю и желаю. Это как находиться в одной клетке с голодным тигром. Он хочет тебя разорвать и сожрать, а ты мечешься в замкнутом пространстве, всякий раз все с большим трудом уворачиваясь от его клыков и когтей, пока наконец не попадаешься в его лапы, и он начинает тебя терзать, наслаждаясь твоими криками и твоим ужасом. И тут вдруг появляется совершенно какое-то запредельное ощущение. Терзает? Ну и пусть жрет, насыщается твоим телом, твоим мясом. И ты сама, оказывается, получаешь от невыразимой боли и страданий поистине безумное наслаждение. И так до самой смерти. Которая скоро и наступает. А после ты будто возрождаешься, чтобы снова желать и ждать ее, эту мучительную свою кончину. Конечно, патология. Но ни с чем не сравнимая...
        Вот такое признание. А что касается той "алкашки", то Максим поставил перед Марией очень жесткие сроки. И она решила, что это его новое "увлечение", которое должно пройти те же муки и страдания, что и она. Могла не согласиться и отказаться? Могла, конечно, но вряд ли он бы ее тогда простил. И ярость его, когда он видит непослушание, невероятна, поэтому лучше не рисковать. А потом, никто ж не знает, чем вся эта история закончится, может, и вполне благополучно.
        Одним словом, на ноги ее удалось поставить. Отмыть, отчистить, привести в божеский вид. И оказалось, что она, эта недавняя помоечница, вполне во вкусе господина Масленникова - он обожает мучить и насиловать женщин как раз такого плана, безвольных и безропотных, передавая их время от времени своим подручным, а потом возвращая к себе обратно. "Я - не исключение, я тоже прошла через все это, - сказала Мария. - Думала - сдохну. А потом махнула на все рукой и стала жить дальше. Но больше, правда, со мной он этого не делал".
        Однажды он сказал ей: "Поедем посмотрим на Нюрку в деле". Мария решительно отказалась, но он силком затащил ее в машину и пригрозил повторить то, чего она боялась больше всего. Поехала. Это было в то проклятое воскресенье. Он велел ей выйти из машины и пойти в сторону шоссе, посмотреть. Она спросила, что должна там увидеть, он ответил - сама узнаешь, а потом подробно расскажешь мне. И она пошла, а он остался сидеть в машине. Как раз возле того кафе "Бодрость", откуда и привезли к Марии в "наркологию" эту Нюрку.
        Мария узнала ее, когда та поднималась к дамбе. Удивилась, увидев ее почему-то в милицейской форме. И пока стояла, как ворона, открыв рот, у шоссе так рвануло, что у нее даже в ушах стало больно, показалось, будто лопнули барабанные перепонки.
        Вот тут оно и пришло - озарение. Мария в ужасе бросилась бежать. Но ее перехватил водитель Максима и тоже волоком притащил к машине и сунул на заднее сиденье.
        "Ну что, - радостно сверкая глазами, сказал Максим, - видала, какой я им шухер устроил? Какой фейерверк?! А Нюрка твоя уже Богу от нас с тобой привет передает. Поехали. Сейчас мы с тобой ее хорошенько помянем..."
        Когда она наконец пришла в себя после тех трехдневных "поминок", испугалась, увидев свое тело в зеркале. Оно все - от шеи до колен - было исцарапано, изодрано, искусано, словно над ней резвилась стая голодных псов.
        Она уже без всякого стыда обнажила спину, и Гоголев увидел рубцы, синяки и зажившие укусы, окруженные желтыми потеками гематом. И это перетерпела? Простила, что ли? Черт его знает. А что было делать- то? И когда он давеча позвонил и велел срочно приехать и привезти ему необходимые лекарства, она не могла отказаться. И затем снова и снова выполняла все, что он от нее требовал, все ему позволяла, поскольку скоро потеряла вообще всякую способность к сопротивлению. Бессмысленно было и умолять отпустить ее. От таких просьб он только зверел и становился еще изощреннее и изобретательнее в своих садистских фантазиях. Чем кончилось, уже известно. Он насиловал ее до тех пор, пока она окончательно не лишилась чувств. Видимо, утомившись, сделал себе еще укол и тоже отключился, выставив ее напоказ своим бандитам, которые должны были скоро явиться. Это ей было известно, потому что сама же по его приказу и звонила Дарье и, в общем, догадывалась, что там произойдет. Но сейчас осознала, что было бы потом уже и с ней самой, когда они вернулись бы, выполнив поручение Вампира.
        А пришла милиция...
        Ну что говорить, конечно, жертва. Однако есть и некоторые нюансы, которые не всякий суд учтет при разбирательстве. Вот эти нюансы и надо подработать, спасая все-таки человека.
        - Она мне уже назвала парочку дилеров и одного барыгу-чеченца, который кормит "псковских".
        - Чеченец - это любопытно, Виктор, обрати внимание, что чекисты наверняка не зря разыгрывают эту карту. А если у них там и свой интерес?
        - А вот возьмем и сразу почувствуем, откуда ветер дует.
        - Смотри не засвети, они ж ее, эту докторшу, наверняка знают.
        - Сделаем так, что ее в данный момент и в данном месте не окажется. И алиби организуем железное. А кстати насчет ветра, вот послушай, что еще расскажу...
        Едва Гоголев закончил допрос Торопкиной и отвез ее на Тухачевского, где был ее дом, зазвонил его мобильник. Подумал - свои. Поэтому включил аппарат и небрежно кинул:
        - Ну чего, какие там у вас дела?
        - Ты с кем это? - услышал в ответ насмешливый голос Ивана Мохова, начальника УФСБ.
        - А, это ты, Иван Семенович? Привет. А что у вас?
        - Дак вот звоню, хочу порадовать. Передай своему руководителю, что наша контора, может, и медленно запрягает, да едет быстро. Есть показания. Могу предоставить для ознакомления. Копию я отправил на Лубянку, порядок у нас такой, тебе известно. Ты знаешь, Виктор, получается-то, что мы все ж таки глубоко копнули.
        - Да-а? Скажи на милость. Молодцы. Небось и сами довольны. А чего ж молчали, чего раньше не сообщили?
        - Так ведь работаем-с, - насмешливо ответил Мохов. - А вы можете похвастаться успехами? Или все собрания устраиваете? Мне говорили, твой нынешний шеф - большой любитель.
        - Это тебе правильно говорили, Иван Семеныч. Но у нас тоже кое-чего есть. Вот тут Масленникова взяли.
        - Скажите пожалуйста! Ну молодцы, поздравляю. Да только я слышал, он уже несколько месяцев как в Крестах сидит. А ты все не знал?
        - Я не про того, я - про Максима. Уже дал показания.
        - Да брось... - Мохов явно растерялся. - А какие показания? - О, уже и забеспокоился. - А где он сейчас? Кто с ним работает?
        - В Москву его уже этапировали.
        Гоголев нарочно так сказал, чтоб внести в мозги генерала ФСБ еще большую сумятицу. В конце концов, потом можно будет признаться, что ошибся.
        - Это как же?! А почему нам не отдали?!
        - Так вы слишком долго телились. Глубоко копали, сам сказал. До воды-то хоть добрались?
        - При чем здесь вода?! - обозлился Мохов. - Было же решено, что этим вопросом занимаемся мы? Кто так постановил? Меркулов! Было?
        - Точно, было. Но вы же все чеченцев ловите, а надо было Нюрку-бомжиху.
        - Нет, это самоуправство Меркулова так оставлять нельзя! Да и твой шеф Громов вряд ли будет доволен.
        - Ну с моим, Иван Семеныч, я уж как-нибудь сам разберусь. А вот Меркулова я предоставляю тебе. Его, между прочим, сюда не твоя контора направила, а сам президент. Значит, у тебя есть все основания проводить свою идею через собственное руководство. Только мой тебе дружеский совет: постарайся аккуратно, а то опять в лужу сядешь, как со своими чеченцами.
        Гоголев отключился, пробормотав:
        - Ишь ты, не оставит он. Трепло...
        Только переехал через мост, новый звонок, и тоже на мобильник. Подумал: это, наверное, Мохову показалось, что последнее слово осталось не за ним, вот и рвется снова в бой.
        - Это ты, что ль, опять, Иван Семеныч? - И опять ошибся.
        - Привет, Витя, это Громов.
        Ого, неужто уже успел пожаловаться?
        - Здравствуй, Алексей Сергеевич.
        - Ты про Ивана, и я про него. Скажи мне, чего ты Мохова задираешь?
        Точно, нажаловался...
        - Я-а-а?! Алексей, побойся Бога! Это он глупости несет, а я при чем?
        - Непонятно, вроде ты наш, питерский... Дался тебе этот Меркулов.
        - А он при чем?
        - Ну, Вить, ну не строй из себя дурачка! Ты что, не понимаешь? Мы с тобой - питерские, а он - москвич.
        - Ах вон ты о чем? Ну так бы сразу и объяснил. Что я тебе на это скажу, Алексей Сергеевич? Если тебе интересно мое мнение, надо бы не на питерских делить и московских, а на умных и дураков. И тех, и других, кстати, полно и там, и тут, не мне тебе рассказывать. А наша с тобой главная задача, и Ивана, между прочим, тоже, как у того гусара - правильно сапоги ставить, когда на толчок садишься, чтобы ненароком не обо- срать собственные шпоры. В смысле, не залететь в компанию дураков. Век же потом не отмоешься.
        - Так считаешь?
        - А ты - иначе?
        - Да нет, - вздохнул Громов, - верно полагаешь. А вот ведешь себя...
        - Что, намекаешь - не сработаемся? - весело спросил Гоголев.
        - Сам делай выводы. Ты - умный мужик.
        - Понял. Значит, похоже, слухи подтверждаются.
        - Какие? - насторожился Громов.
        - Да что тебя в Москву, в министерство забирают.
        - А ты откуда знаешь?
        - Я ж говорю, слухи.
        - А можешь разузнать поподробней у своих... слухачей?
        - Попробую, хотя не обещаю. Может, их нарочно распускают, чтоб нас рассорить.
        - Да? - Голос у Громова поскучнел. - Но ты все- таки не задирайся с Иваном. - Помолчал еще и добавил миролюбиво: - У него мохнатая лапа на Лубянке.
        - А у тебя, я слышал, на Житной.
        - Да? Так и сказали? Смотри-ка... А этот Меркулов когда собирается нас наконец покинуть?
        - Ох, не знаю, Алексей Сергеевич, я ж у него фактически на побегушках.
        - Вот то-то! И не высовывайся, это тебе на будущее наука. Ладно, не обижайся, я по-дружески.
        ...- Что скажешь, Константин Дмитриевич?
        - Повторю уже сказанное, -хмуро ответил Меркулов, - не задирайся с Иваном. А насчет шпор - тут ты очень прав... Нам Володька сегодня больше не нужен?
        - Нет, а что?
        - Скажи ему, пусть едет к своей... Ну, к тому "ветерану". А то вижу - мнется, мается, а попросить неловко. Ох, молодежь! Ты-то хоть старика не бросишь?
        - Как можно?
        - Вячеславу позвоним. Можно и Сане, есть ведь что теперь обсудить?
        - Еще бы!
        - Ну и пусть тогда едет в свое Автово и не морочит нам головы, - закончил уже сердито.
        И озабоченного множеством вопросов, на которые у следствия еще не было вразумительных ответов, "важ- няка" Владимира Николаевича Поремского словно ветром сдуло...
        Операцию на "Павелецкой", в частном охранном предприятии "Русичи", и на Молдавской улице, в автосервисе "Маяк", Грязнов провел одновременно. Он задействовал для этой цели, точнее, просто для устрашения, поскольку особого сопротивления не предвидел, спецназовцев, которых ему выделил по его просьбе старый товарищ Володя Кондратьев, из регионального управления ГУБОП по Московской области, частенько выручавший своими кадрами в прошлые годы. Почему их выбрал? А чтоб меньше болтали. Потому что в Главном управлении, что на Садовой-Спасской, в последнее время участились утечки, о чем Вячеславу Ивановичу, как начальнику Управления по расследованию особо опасных преступлений Министерства внутренних дел, это было известно лучше, чем кому-либо другому. Ну так уж сложилось.
        А кроме того, он держал в своих руках постановление на проведение обысков и выемку документов, санкционированное Меркуловым, руководителем межведомственной оперативно-следственной группы, назначенным оным по личному указанию президента. Какое уж тут сопротивление? Однако всякое случается, это знал Грязнов по своему богатому опыту.
        Но на этот раз обошлось без ненужных эксцессов. Хотя и недоумение на лице директора ЧОП "Русичи" казалось вполне искренним. И это тоже бывает.
        Пока Елагин с Саватеевым шерстили автосервис "Маяк" в поисках зиловского "бычка", Грязнов с Курбатовым занимались выяснением списочного состава сотрудников. Вывести их и выстроить в одну шеренгу не представлялось возможным -лето, объяснил директор, спокойный и нагловатый полковник ФСБ в отставке. Он вообще никак не реагировал на вторжение в его "епархию", просто внимательно ознакомился с постановлением, кивнул и показал на компьютер:
        - Валяйте, проверяйте, все сведения там есть. Чего непонятно - спросите, поможем. Кого хоть ищете-то? Государственная тайна? - и насмешливо скривил губы. - Валяйте, валяйте. Я даже и жаловаться не буду.
        "Валяйте! - ишь какие мы храбрые!"
        - А на что жаловаться-то, господин... э-э... Сотников? - посмотрев в свои записи, спросил Курбатов. - Мы допустили какое-либо нарушение закона? А может, этики? Нет, не знаете? Ну и отдыхайте пока, будут вопросы - вас пригласят.
        И вот тут бывший полковник сверкнул глазами. Просто сверкнул и отвернулся, промолчал.
        А Саша тем временем, расположившись за компьютером, неторопливо "листал" личные дела сотрудников охраны. Они все проходили здесь как охранники, хотя их служебные функции наверняка были значительно шире.
        Общим для них было то, что в недавнем прошлом все они были практически профессиональными спортсменами. И биографии фактически одинаковые: школа, военное училище, интенсивные занятия спортом, высокие достижения и -дальнейшая карьера в клубах под флагом спортивного общества Министерства обороны. При этом военные профессии, полученные в училищах, также воспитывали в них достаточно высокий профессионализм - главным образом это была "десантура". Некоторые успели побывать в "горячих точках". Как, к примеру, тот же Валерий Иванович Коркин, дело которого Курбатов "случайно" обнаружил одним из первых. В нем было указано, что он год прослужил в Чечне, где был контужен и уволен в запас. Но это уже знал Курбатов из его уголовного дела. А здесь о нем не упоминалось вообще. И это являлось серьезным нарушением, ибо лицу, совершившему умышленное уголовное преступление, не может быть по закону выдана лицензия частного охранника. Разве здесь этого не знают? Или сознательно скрывают, раз не указывают в кадровых документах? Но если так, то почему нужно считать, что данный факт - единственное исключение?
        - Вячеслав Иванович, - Саша обернулся к Грязнову, - тут у меня имеется одно соображение тактического свойства, не взглянете?
        Генерал в это время, нацепив на нос очки, внимательно знакомился с учредительными документами частного охранного предприятия. Недовольно оторвался от чтения и спросил:
        - Что у тебя?
        - Да вот, заметил уже кое-какие неточности в личных делах. Судимости, например, не указаны. А это, если мне не изменяет память, есть прямое нарушение Закона "О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации", принятого двенадцать лет назад. И нарушение этого Закона непременно влечет за собой, если рассуждать логически, также нарушение Закона "Об оружии". Ведь ваши охранники, господин... э-э... Сотников, - снова, будто по забывчивости, заглянул в свой блокнот Курбатов, - наверняка охраняют объекты не с пустыми руками, верно?
        Директор презрительно молчал, глядя в окно.
        - И не с десантными штык-ножами, правда ведь? Небось даже электрошокеры не особенно жалуют, как и эти несерьезные "пукалки" - ИЖи с ДОГами? Разве это оружие? "Макары" - куда ни шло. Это я высказываю личное предположение. А может, и не прав. Однако нарушение-то наблюдается. Как объясните, господин Сотников?
        - Объясню так, что либо кадровик немного напутал, с кем не бывает, либо сам претендент на должность в свое время умолчал о прошлой судимости. А вы конкретно кого в виду-то имеете?
        - Конкретно, например, Коркина.
        - Что-то не помню такого. Наверное, из новичков. Да и в отпуске он, кажется, в связи с контузией. А что с ним случилось? Нормальный парень, бывший боксер, повоевал, не как некоторые. - Сотников окинул ироническим взглядом "раздобревшую" фигуру Курбатова. - Претензий к нему, по-моему, не было. Исполнителен, четок. Иногда, правда, сказываются последствия контузии, даем отпуск для внепланового отдыха. Это что, противозаконно?
        - Видите, сколько вы о нем наговорили, а сказали, что не помните такого.
        - Я-а-а?
        - Ну не я же!..
        - А вы не ловите на слове, сорвалось, бывает, но существо-то не меняется!
        - Это вы так думаете, а на самом деле меняется, да еще как! Поэтому вынужден поставить вас в известность, господин Сотников, что ваш кадровый список мы обязаны подвергнуть тщательной проверке. Ибо, подчеркиваю, нарушения подобного рода входят в прямое противоречие с соответствующими статьями гражданского законодательства, а это обстоятельство, в свою очередь, дает право органу внутренних дел, выдавшему вашей организации, в данном конкретном случае ЧОПу "Русичи", лицензию на право заниматься частной охранной деятельностью, аннулировать ее в установленном законом порядке по вышеуказанным причинам. А также изъять у вас свидетельство о государственной регистрации предприятия. Я внятно объясняю?
        Курбатов старался говорить как можно менее внятно, почти бубнил, создавая для Сотникова отвлекающий фон, поскольку увидел, что Вячеслав Иванович достал свой мобильник и теперь молча слушал сообщение. Наверняка ребята звонили, с Молдавской, где проходила аналогичная операция, докладывали о результатах.
        Сотников обеспокоенно теперь наблюдал за выражением лица генерала милиции. Об обыске в автосервисе ему уже, вероятно, успели сообщить, но больше пока не звонили. Саша помнил - звонков не было. Ну что ж, волнуется, - значит, есть причина.
        - Забирайте его к нам, - сказал вдруг Грязнов. - Пусть еще немного подумает хорошенько, вспомнит, может, тогда и предоставим ему шанс.
        Курбатов поймал взгляд Вячеслава Ивановича и вопросительно кивнул, тот улыбнулся и тоже кивнул, но утвердительно.
        - Так на чем мы остановились, господин... э-э... Сотников? - тоном жуткого зануды продолжил Курбатов. - А, вот тут у вас сказано, что этот вот... этот, кстати, тоже, и следующий... Короче, все они, будучи кандидатами в охранники, еще до получения персональных лицензий, прошли специальную подготовку в школе частной охраны. А реквизиты ее не указаны. Почему? Это государственная тайна? Может, все-таки поделитесь адресочком-то?
        - Секрета нет, только не понимаю, зачем вам это нужно. Ну в Луховицах, и что это вам даст?
        - Ну как же! Проверять так проверять! Чтоб потом и у вас к нам ненужных вопросов не оставалось. Вячеслав Иванович, как вы посмотрите, если мы сейчас вместе с господином Сотниковым съездим в эти Луховицы? Посмотрим, чем народ дышит. И что вообще за народ там. А кто ж лучше, чем сам директор, и расскажет, и покажет? Как ваше мнение на этот счет?
        - Я бы в принципе не возражал, но... свяжись-ка ты с Елагиным. Я думаю, еще успеем, а пока не надо, не будем торопиться. Тем паче что действие лицензии, выданной господину Сотникову, о чем он уже, вероятно, догадался, будет временно приостановлено. Пока временно. Иди поговори. А потом возвращайся, и начнем изымать документацию. А мы тут пока с Алексеем Тарасовичем пообщаемся. Не против, надеюсь?
        Слишком сухой и уверенный тон генерала, казалось, подействовал на директора, и он не то чтобы сник, но наглости у него явно поубавилось.
        - Конечно, не против. Мы же все-таки в некоторой степени коллеги...
        Курбатов вышел во двор, огороженный фигурной железной оградой, и вызвал Рюрика.
        - Что у вас? Я тут на их спецшколу в Луховицах набрел, может, смотаемся?
        - Пока не надо, - словами Грязнова ответил Елагин. - Обнаружили тот грузовичок. Сережа, молодец, опознал-таки шофера. Пока крутит-вертит, но, вижу, заговорит, когда узнает, что мы ему повесим. А "вдовы", как уверяет директор сервиса - я с ним уже знаком, имел счастье, чему он, по-моему, даже не удивился, - уже проданы. Знаешь кому? Присядь, если стоишь. Той самой твоей Луховицкой спецшколе, которая действует, кстати, под патронажем ФСБ. А у них вынуть изо рта вкусную конфетку не выйдет ни у тебя, ни у меня, ни даже у Константина Дмитриевича. Купили на абсолютно законных основаниях, как видно из документов, для нужд обучения кадров. И сами документы в полном порядке, не подкопаешься, мы уж и так, и этак смотрели. Я про другое подумал. В документах указаны все технические данные на эти мотоциклы, вот их-то и нужно показать тем, кто занимается розыском, понимаешь? Я про Александра Борисовича. И если эти "вдовушки" уже объявлены в международный розыск, мы покажем пальчиком, где их искать. А уж тогда пусть любители мотоспорта сами оправдываются перед общественностью.
        - Ну да, - поскучнел Курбатов, - я понимаю тебя... Ведь мы ничем не докажем, что это именно на них катались киллеры. А вот если они числятся в угоне, тогда другой разговор... Интересная картинка получается... Ладно, мы изымаем и возвращаемся.
        - Мы - тоже. До встречи.
        - Не стойте, "коллега", присаживайтесь, - сказал Грязнов, когда Саша вышел. - Это ж я, можно сказать, в гостях, а вы-то дома. Пока.
        - Что означает ваше "пока"? - вспыхнул директор.
        - То и означает, что вы слышали. Я же предложил вам не садиться, заметьте! А только присесть для разговора. У нас форма такая - обращения, а то многие обижаются, когда им говоришь: садитесь! Уж это я, говорит, всегда успею. А поскольку все мы под Богом ходим, я и предлагаю: пок^. Так вот, Алексей Тарасович, что я вам хочу доложить. Уважая ваше прошлое, отданное службе в государственной безопасности, а также вашу репутацию, о которой мне отчасти известно из собственных источников, темнить не буду. Надеюсь и на встречное понимание.
        - Я весь внимание, - серьезно и уже без всякой заносчивости сказал Сотников, - мне не надо объяснять, что вы приехали с такой командой лишь ради того, чтобы посмотреть, кто служит у меня в охранниках либо кого охраняют "Русичи".
        - Но чем же вы подумали? - улыбнулся Грязнов. - Если не секрет, конечно?
        - Я предполагал, что это случится.
        - И даже не подчистили хвосты? Да хоть с тем же Коркиным?
        - А что с ним? Вы хоть можете мне объяснить? Сотый раз слышу эту фамилию! Он что, убил кого-то? Зарезал?!
        - Вот видите, оказывается, вы и сами уже все знаете, - развел руками Грязнов.
        Сотников даже побледнел:
        - Быть того не может...
        - К сожалению, Алексей Тарасович, все выглядит именно так. Его взяли вчера сотрудники нашей оперативно-следственной группы с поличным. В Санкт-Петербурге. При попытке совершить очередное убийство. С "макаровым" в руках. Но это я просто к слову.
        - Вы шутите... Валера? Он же такой спокойный парень. Спортсмен, умеет держать себя в руках. Он у нас, правда, не очень давно, пришел, кажется, по рекомендации...
        - А кто рекомендовал?
        - Ну вы уж слишком многого от меня хотите. Я не могу помнить всех, от кого приходят люди. Но могу честно сказать, что несерьезных рекомендаций мы не принимаем. А может быть, знаете, как бывает: я, например, попрошу вас замолвить словечко за моего якобы знакомого, по поводу которого мне, в свою очередь, позвонил мой старый приятель... Цепочка и потянулась. Но не столь важно. Мы ведь пытаемся понять, с кем имеем дело... Странно, что судимость была скрыта. Хотя мы на это дело редко обращаем особое внимание. Я имею в виду саму статью, бывает же, совершил на копейку, а схлопотал на весь целковый. Небось "хулиганка" какая-нибудь, да? Мордобой с последствиями?
        - Он проходит соучастником в недавнем нашумевшем убийстве на Бережковской набережной. Вот такой, я бы сказал, даже слишком спокойный. А также в убийстве находящегося в коме водителя, недобитого на набережной. И в похищении женщины, судьба которой, по всей видимости, весьма печальна. Что предстоит еще уточнить, когда его этапируют к нам, в Москву. Почти одновременно с ним взяли заказчика и тоже соучастника тех же самых и ряда других убийств, некоего довольно крупного питерского коммерсанта с уголовным прошлым Максима Масленникова. Так что на них висит достаточно, чтобы, говоря языком нашего с вами недавнего прошлого, прислонить обоих к стенке.
        - Вы говорите просто чудовищные вещи... - Сотников был действительно потрясен, он не играл. Грязнов бы заметил.
        - Дальше. Только что мне позвонили из "Маяка", с Молдавской, вы поняли. Они обнаружили машину и водителя, который также является соучастником того преступления. Он пока отмалчивается, но, когда предъявим ему неопровержимые доказательства, никуда не денется, кинется собственную шкуру спасать. А теперь последняя деталь. Киллеры, стрелявшие на набережной, ездили на мотоциклах фирмы "Хонда", "блэк видоу" называются. Три "черных вдовы", так сказать. Ничего не имеете сообщить мне по этому поводу?
        - Скажите... Вас ведь Вячеславом Ивановичем зовут? И вы чуть ли не десяток лет возглавляли МУР, верно? И с этими вашими "оборотнями" совершенно никаких... так?
        - Справедливо замечено.
        - Вы можете мне поверить, что ко всему, о чем вы рассказали, лично я не имею ни малейшего отношения?
        - Могу. Но не должен.
        - Понимаю... Что ж, тогда делайте свое дело. Изымайте, забирайте лицензию, закрывайте к чертовой матери это предприятие, все равно работать не дадут... А дальнейшие разговоры я буду просто вынужден вести в присутствии адвоката.
        - Ия вас понимаю. И ценю вашу откровенность. Мне хотелось бы кое-что выяснить для себя касательно наших "вдов"...
        - Сугубо между нами, Вячеслав Иванович, - Сотников наклонился к нему поближе, - если бы даже оставались хоть какие-то малейшие следы, я уверен, их бы давно уже не было.
        - Кроме одного, - ухмыльнулся Грязнов, - способа доставки через границу, да?
        - Тут вам все карты в руки. - Сотников тоже улыбнулся... - Уж вам ли не знать!
        - Увы, как часто повторяет мой старый друг и коллега, есть многое на свете, друг Гораций, о чем не снилось нашим мудрецам...
        - Умно подмечено, - философски заметил Сотников. - А кто ваш друг?
        - Помощник генерального прокурора. А подметил- то Шекспир... Это, кстати, касается и неких гарантий с моей стороны.
        - Да-да, увы...
        - Как знаете.
        Вячеслав Иванович не был бы самим собой, если бы остановился на достигнутом сегодня. Он немедленно отрядил часть спецназовцев во главе с Курбатовым в Луховицкую спецшколу. И не опоздал бы, кабы там не случился ну совершенно неожиданный пожар.
        Три новеньких мотоцикла стояли в добротном кирпичном гараже. Но растяпа-механик там же хранил и горюче-смазочные материалы. И электропроводка на ладан дышала. Словом, сошлись воедино все непредвиденные "случайности", которые выявили полнейшее наше... неумение распоряжаться собственным имуществом, приобретенным, кстати говоря, за валюту, и немалую. Груда взорванного и обгоревшего металла не имела уже ничего общего с изумительными изделиями трудолюбивых японцев.
        Эксперты-криминалисты, конечно, докажут идентичность останков и тех сверкающих мотоциклов, технические данные которых были зафиксированы в документах, да что толку? "Сто раз повторяя слово "халва", - говорят на Востоке, - сладости все равно не почувствуешь..."
        Меркулов захотел поприсутствовать на очной ставке между Масленниковым и Коркиным, которую решили провести еще до отъезда в Москву, хотя он и не любил подобного рода следственных мероприятий. Особых психологических загадок и в данном случае не предвиделось, но он захотел еще раз взглянуть в лица преступников, послушать их аргументы и посмотреть, как они станут выкручиваться. Но, повидавший в жизни уже всякого, он был потрясен до глубины души тем, как низко, до какого маразма и бесчеловечной подлости могут опуститься "двуногие", видимо, по странной ошибке называющие себя людьми.
        Самое поразительное, что Константин Дмитриевич уже успел ознакомиться с многочисленными характеристиками, которые давали этим уголовникам те, кто их знали. Никто из свидетелей вроде бы и не лукавил, и называл вещи своими именами, а в глубине души пытался, видимо, все-таки понять и оправдать. Крови, во всяком случае, не требовал никто, даже доктор Тороп- кина. А тут, на очной ставке, когда главной фишкой преступников стала их собственная поганая жизнь - в самом прямом смысле (хотя оба были уверены, что их не расстреляют, не повесят, не посадят на электрический стул, не отрубят голову, как это все еще делают в некоторых вполне цивилизованных странах, и даже не утопят в тюремной параше), - они постарались вылить друг на друга столько дерьма, что хватило бы на десяток судебных процессов. Вот тебе и тихий, спокойный, скромный весь такой спортсмен, контуженый герой чеченской войны... Вот тебе и любимый некогда племянник, депутат Государственной думы, талантливый молодой предприниматель и меценат, любитель и желанный гость всевозможных "светских" тусовок!
        Меркулов не ограничился официальным протоколом, бурю эмоций, казалось, не вмещали в себя и магнитофонные записи, когда, зверея от бешенства, они, может, и сами того не понимая, стимулировали друг в друге взаимную ненависть к себе.
        А наиболее сильным был момент, когда им был задан вопрос о Светлане Волковой.
        Сперва оба ринулись полностью отрицать свое участие, а когда им были предъявлены показания свидетелей, они, не разобравшись путем, тут же начали топить друг друга, причем выдавая такие подробности, что волосы дыбом поднимались.
        Страшной оказалась судьба девушки. Вампир полностью, стопроцентно, оправдал кличку, данную ему его же подельниками-бандитами. Стали понятны слова Дарьи Калиновой, рассказавшей Поремскому, что Макс, отъехавший на денек, а затем вернувшийся в Питер, был похож на зверя, напившегося только что горячей живой крови. Сытый, но все равно страшный. Так оно примерно и было. Но...
        Обсуждать услышанное никто не стал, еще предстояла эксгумация тела балерины, судебно-медицинская экспертиза и прочие "радости", от которых нормальный человек теряет сон, становясь сам злым и раздражительным.
        Значит, напился-таки крови... И следов своих оставил вдосталь - так уверял Коркин, который только поначалу и держал жертву, когда ее начал допрашивать Масленников. А потом уже и держать не надо было, куда она могла деться с перерезанными поджилками? А еще он копал могилу. И туда же, сверху еще бьющейся в судорогах девушки, Максим сбросил свою окровавленную куртку и спортивный костюм, будучи уверенным, что их никогда не найдут. А так, под саваном, сказал, и ей будет теплее.
        Выходя не совсем твердыми шагами из комнаты, где проводилась очная ставка, Меркулов, чеканя каждое слово, сказал Гоголеву:
        - Ты лично отвечаешь, что с его головы не упадет ни один волос.
        Это было тем более странно, что голова Вампира блестела бильярдным блеском, который безумно хотелось погасить хорошим ударом кия. Какие еще волосы?
        - Ты понял, о чем я?
        Гоголев кивнул.
        - Я его, Витя, теперь никому не могу доверить. Кроме тебя. Ты повезешь. И никого к нему не подпускай на пушечный выстрел. Впрочем, я тоже поеду с вами. В одном вагоне. Устроят крушение, так хоть напоследок знать буду, что и эта мерзость сдохла...
        Не слышал такого от Константина Дмитриевича Гоголев. А ведь давно уже знакомы.
        А глубокой ночью, поскольку сон все равно не шел, Меркулов поднялся с постели и принялся звонить в Германию.
        Сонный Турецкий встревожился, показалось, что Косте неожиданно стало плохо, а рядом никого нет, кто бы оказал помощь. Все было проще. Константин Дмитриевич все никак не мог успокоиться после очной ставки. Вот и поделился своими мыслями на этот счет с другом.
        Александр Борисович понял, конечно, его моральное состояние, но утешать не стал, а, наоборот, начал рассказывать о своих последних "подвигах". Это он называл клиническим способом лечения - когда клин выбивают клином. Ты рассказываешь, делишься соображениями, твой собеседник невольно втягивается, начинает даже советы давать, и собственное горе как бы растворяется в повседневщине, будь она трижды неладна, но ведь куда ж ты от нее денешься?..
        Наиболее острые ощущения у него оставило последнее посещение мадам Масленниковой.
        - Костя, это -незабываемо! Представь себе... Нет, помнишь чью-то картину? Она в Третьяковке висит. Там изображена такая вся трагическая дама в чем-то темном. Прическа ничего себе, длинное платье, руки так вот. Или вроде того. Не помню, не то у зеркала, не то просто так стоит. Ну, известная актриса, Костя! О, вспомнил! У нее еще дом остался на Никитском бульваре. Или на Тверском? Там какой-то театр рядом. Или даже два?
        - Саня, не демонстрируй дремучее невежество, умоляю! На часы посмотри!
        - Здрасте вам! Это кто же кому звонит, ты - мне или я - тебе? Если я - слушай, а если ты - ложись спать и мне не мешай!
        - Да слушаю я тебя, - почти плачущим голосом сказал Меркулов. - Ты, видимо, имеешь в виду портрет великой актрисы Марии Ермоловой, написанный не менее великим художником Серовым?
        - Костя, молоток, с тобой только кроссворды разгадывать! Точно, она. Итак, я вхожу, а у камина стоит эта твоя Ермолова. Только она маленькая стерва, а смотрит выше моей головы, представляешь? Костя, а я же не по собственной нужде! Я уже имел с ней беседу, докладывал тебе. И ничего для себя нового не ожидал. Так вот, слушай дальше.
        - Не суетись, она что, сама тебя пригласила?
        - Ну! Молодец, сразу просек! Постой, а я тебе не рассказывал, как мой приятель Генрих Крафт явился к ней с официальным визитом и, пока дожидался в гостиной, все, что надо, перефотографировал? Ну артист! Прямо как наш Славка в молодости. Ты помнишь, он к одной бабе закатился, черт-те куда, еле адрес отыскал, а когда уже по лестнице поднимался - с цветочками в руках и пол-литрой в кармане, на площадке встретил мужичка, которого сам же и объявил в розыск. Тот охренел от полного изумления и - в бой, а Славка его по кумполу бутылкой. До бабы так и не дошел, но того фармазонщика повязал-таки и в участок доставил. В одной руке - помнишь? - цветочки, а в другой - фармазонщик! Как же его звали-то?
        - Не отвлекайся. - Костя невольно улыбнулся, вспомнив, как смеялись все по поводу того случая, а Грязнов никак не мог найти внятных объяснений, каким образом оказался в том доме и на том этаже.
        - Ладно, фиг с ним! Короче, мне Генрих передал, что мадам сильно желают меня видеть в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. А мы с Генрихом как раз снова допросили свидетеля, который видел одного мужичка. За десяток минут до взрыва автомобиля, в который должен был сесть наш консул, тот несколько раз проходил мимо, даже в окна машины заглядывал. Потом у него шнурок развязался на ботинке, и он присел завязать. И быстро убежал. Свидетель думал, что парень хочет обворовать машину, и уже собрался позвонить в полицию, чтобы дать описание потенциального вора. Но тут вышел из дома консул, сел сам за руль... и, как в лучших вестернах, раздался взрыв. Свидетель собрался уже высказать свои соображения примчавшейся полиции, но все вокруг однозначно считали, что это - очередная разборка русской мафии, и он изменил свое решение. Связываться с русскими бандитами было крайне нежелательно. Вот и вся преамбула. Но Крафт отыскал-таки его, и тот все выложил. А когда Генрих посещал с визитом мадам Масленникову, он увидел и узнал по описанию того парня. Он служит водителем у Масленниковой. Итак, перехожу ко
второму акту.
        - Погоди, не части, дай осмыслить! - Ситуация в понимании Меркулова становилась прямо-таки абсурдной.
        - Некогда, Костя, время идет, а время нынче - чистые евро, немцы давно уже забыли про свои марки... Ладно, я вхожу, она стоит как изваяние. "Я пригласила вас, чтобы сообщить..." - ну и так далее. Что она хотела? Совсем немногого. Лично я - соображаешь? - должен немедленно прекратить преследование ее сына, иначе - слушай внимательно! - меня постигнет судьба презренного, я цитирую, Ваньки Герасимова. Оказывается, она уже к нему обращалась - по старой памяти, он ведь тоже питерский и мог бы оказать влияние на президента. Если бы захотел. А он, надо понимать, послал ее. Недипломатическим образом. И теперь она выступала в роли Валькирии, или кто там у них и предсказывает, и приводит в исполнение? Я говорю: "Вы мне, кажется, угрожаете?" - а она: "Нет, пока предостерегаю!" Каково? И - аудиенция закончена. Костя, это жуткая, неизлечимая болезнь, но против нее просто необходимо принимать самые решительные и, может быть, превентивные меры.
        - Ты, надеюсь, не сказал ей, что сын арестован и дает показания?
        - Я не тороплюсь приблизить свой жалкий конец, Костя. Пожить хочется. Но у меня сложилось твердое ощущение, что у них тут у всех, я имею в виду наших, поехала крыша. Костя, они действительно уверены, что повсюду хозяева. Ей-богу, хуже американцев! Но те хоть своей страной при этом гордятся, флаг по утрам поднимают, а эти... Не, ну их всех, домой хочу.
        - Если желаешь знать мое мнение, скажу вот что. Профессор Ганнушкин, как нам с тобой известно, уже дал достаточно четкое описание известной болезни. И под него подпадает не только Вампир, прости господи, не к ночи будь сказано, а, видимо, и его папаша с мамашей. Это у них семейное. Но я вот еще о чем думаю. Самому-то что докладывать? Ведь никакой же политики, одна сплошная патология. Трагический, не предусмотренный природой, частный случай.
        - Или, наоборот, это природа так отомстила. Чуму, холеру там, оспу насылала за все грехи людские, а теперь и у нее, видно, новый подход. А что тебя смущает? Ждать конца следствия уже нет смысла, потому что исход ясен, а расчет - однозначен. Хочешь - сам доложи, не хочешь - меня вызови для доклада, только спасибо скажу. Мальчишки-то как?
        - Нет, Саня, мне в моей жизни одного тебя во как хватило! А теперь этот Поремский еще! Перебор, Саня, перебор...
        - А чего он натворил?
        - Ты себя в его годы вспомни! Ты-то чего делал? А впрочем, черт его душу знает, может, еще и женится на ней... Нет, она, конечно, может, и ничего, на чей вкус... Клавдию Сергеевну несколько напоминает, в молодости.
        - О Клавдия! - застонал Турецкий. - Как мне тебя здесь, на чужбине, не хватает!
        - Паяц! - сердито бросил Меркулов. И, даже не задумавшись, привычно уже добавил: - Иди отсюда! Не мешай работать!
        Александр Борисович Турецкий оглушительно захохотал и отключил телефон.
        Оглавление
        Пролог. "ШАХИДКА"
        Глава первая. В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ
        Глава вторая. ЗА НОВЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ
        Глава третья. ПО СЛЕДУ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ
        Глава четвертая. ПОХИЩЕНИЕ
        Глава пятая. ПОГОНЯ
        Глава шестая. ПОИСКИ И НАХОДКИ
        Глава седьмая. НА АГЕНТУРНОЙ ВОЛНЕ
        Глава восьмая. РАЗБОРКИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
        Эпилог. ПОЛНЫЙ РАСЧЕТ