Тело Милосовича Алексей Валентинович Митрофанов
        Депутат Филатов в составе российской парламентской делегации прибывает в Белград на похороны бывшего президента Сербии. Он обращает внимание на то, что Слободана Милосовича хоронят в закрытом гробу, и задает недоуменные вопросы организаторам траурной церемонии. Филатова тут же начинают опекать местные спецслужбы, его всюду сопровождает замминистра внутренних дел. Интрига выходит на новый виток, когда в самолет, вылетающий в Москву, грузят похожий дорогой гроб…
        Филатов берется за собственное расследование, входит в контакт с самыми неожиданными людьми, обращается к ясновидящей, внедряет в семью Милосовичей свою красавицу секретаршу. Он подозревает, что старый садовник на даче, где проживает семья экс-вождя, и есть сам Милосович.
        А. Митрофанов
        Тело Милосовича
        Светлой памяти моего друга Борислава Милошевича, на похороны которого я не приехал
        ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
        Александр Филатов _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ депутат Государственной думы
        Слободан Милосович _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ бывший лидер Сербии
        Мира _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ жена Слободана
        Марко _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ сын Слободана
        Лио Бакерия _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ кардиохирург
        Алексей Малага _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _бальзамировщик
        Настя _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ секретарь Филатова
        депутаты Государственной думы политики Сербии чиновники Гаагского трибунала начальник таможни журналисты ясновидящая клерки похоронного бюро работники спецслужб коллекционеры албанская мафия
        ГЛАВА I
        СМЕРТЬ В ТЮРЕМНОЙ КАМЕРЕ
        Хаас ван Хален откинулся на спинку офисного кресла, положил ноги на стол и плотнее прижал мобильный телефон к уху.  - Ты хочешь, чтобы я разделась или оставалась одетой?  - спросил воркующий женский голос в трубке.
        Хаас заерзал. Воркование было ненатуральным, слишком энергичным и даже торопливым. Однако сейчас он проигнорировал побочные эмоции. Ван Хален давно познал толк в сексе по телефону. Здесь можно было позволить себе гораздо больше, пусть даже и в фантазиях…
        Прошло не менее получаса.
        В каптерку через дверное стекло заглянул начальник смены Ян Вермер, худой и длинный мужчина лет тридцати, с недовольным выражением лица. Увидев, что ван Хален разговаривает по телефону со странной полуулыбкой на лице и блуждающим взглядом, он постучал ключом по стеклу и указал глазами на мониторы над столом. На них камеры наблюдения транслировали изображения из нескольких камер. За заключенными в них Хаасу ван Халену и полагалось следить, время от времени совершая обходы. Ван Хален покосился на мониторы и кивнул. Он не очень боялся Яна Вермера. Они были старыми приятелями еще со школы. Собственно, тот его и устроил на эту хорошо оплачиваемую и необременительную работу. Но порядок есть порядок.
        - Я тебе перезвоню,  - сказал он в трубку и нажал отбой.
        Он опустил ноги и придвинулся к мониторам. Заключенные в четырех камерах спали. Согласно тюремным правилам свет там был приглушен, но не выключен. На экранах отчетливо были видны силуэты на узких тюремных кроватях. Все лежали на боку, кто на правом, кто на левом. В пятой камере заключенный сидел за столом и что-то писал. Готовился к процессу. В шестой - сидел на кровати, понурив голову, и потирал виски. Ван Хален задержал на нем взгляд. «Похоже, этот себя чувствует неважнецки,  - подумал он.  - Или приснилось чего?» Заключенных полагалось знать по именам, но ван Хален никак не мог запомнить эти чудные славянские фамилии, а смотреть в журнал было лень. К тому же этого он недолюбливал за то, что тот вечно отстаивал свои права, добавляя охранникам головной боли. То ему не так, это не эдак! И заключенный отвечал ему взаимностью.
        Ван Хален некоторое время раздумывал, не направить ли к нему тюремного доктора - все-таки тот был очень важной фигурой по тюремной иерархии узников. Хотя вроде об этом не просит? Но мало ли.
        Он снял трубку внутреннего телефона и набрал номер дежурного доктора. Доктор Клаус не ответил. «Где его носит, козла старого?» - раздраженно подумал охранник. Ему не терпелось вернуться к более приятному занятию. Ян Вермер уже пошел дальше. Хаас бросил трубку и опять потянулся к мобильному.
        Ночь пролетела для ван Халена незаметно. Девка по телефону ко многим его фантазиям добавила массу своих, и под конец он почувствовал себя таким могучим производителем, каким не был никогда.
        Он вконец обессилел. Глаза закрывались сами собой. Даже не взглянув на мониторы, он положил голову на стол и уснул, хотя это и запрещалось.
        Утром, едва продрав глаза, он понял, что что-то не так. Все заключенные еще спали, кроме одного, того, что сидел вчера вечером на кровати и потирал виски. Он лежал на полу, возле своей койки, и в неподвижности его была та пугающая окончательность, по которой почти всегда можно сказать - человек умер. Щиколотка левой ноги у него была неестественно подвернута.
        Ван Хален долго пялился на экран, чувствуя, что для него произошла катастрофа. Он все ждал, что заключенный пошевелится и встанет. Но тот не двигался. Охранник медленно снял трубку и вызвал начальника смены.
        - У нас проблемы,  - упавшим голосом произнес он.
        - Какие?  - вскинулся Ян Вермер.
        - Кажется, один из них умер.
        - Ч-черт бы тебя побрал, придурок!  - взорвался тот, начав заикаться от негодования, что случалось с ним крайне редко.  - Я же тебя предупреждал! Ничего не предпринимай, я сейчас буду!
        Преисполнившись жалости к себе в предчувствии небывалой взбучки, Ван Хален втянул голову в плечи и взглянул на часы. Шесть тридцать утра, суббота, 11 марта 2006 года.
        ГЛАВА II
        ФИЛАТОВ УЗНАЕТ НОВОСТЬ
        Депутат Александр Филатов проснулся в это утро поздно, около двенадцати. Домочадцев уже не было, разошлись по своим делам. Зевая, он направился в ванную, умылся и потянулся за бритвой. Потом взглянул на себя в зеркало и чертыхнулся.
        - Совсем забыл,  - пробормотал он.
        Филатов не брился уже две недели. За это время щетина отросла, и стильная небритость превратилась в бороду, правда, в не совсем полноценную бороду, но уже в нечто на нее похожее. Некоторое время Филатов рассматривал свое отражение в зеркале, пытаясь понять, идет ему борода или нет, но единственное слово, которое по этому поводу вертелось в голове, было «прикольно», позаимствованное из лексикона сына. Он едва не произнес его вслух, однако вовремя спохватился. Не пристало ему переходить на подростковый сленг. Возможно, никакие другие слова не пришли в голову еще и потому, что вчера Филатов очень нескучно провел время в ночном клубе и сегодня голова была малость тяжеловата.
        Только он выпил кофе, как запиликал мобильник.
        - Я подъехал,  - сказал водитель.
        - Хорошо.
        Суббота была законным выходным, и Филатов имел полное право остаться дома, но скопились кое-какие срочные дела в Думе и он собирался немного поработать.
        Он оделся в обычном темпе, слегка задержавшись лишь с выбором галстука. Ему пришла в голову мысль, что галстук теперь надо было бы выбирать не только с учетом цвета рубашки, но и с оглядкой на бороду. Поросль была густой и черной, но уже с несколькими седыми волосками на скулах. «Ничего так борода,  - подумал Филатов.  - Вполне себе». Он все еще не мог подыскать для нее подходящее определение. Зато ему подумалось, что, когда борода сделается длинной, как у музыкантов группы «ZZ Top», например, галстук ста нет ему совсем не нужен, потому что его и видно-то не будет из-под бороды. «Я стану самым длиннобородым депутатом в Думе,  - начал фантазировать он.  - И меня все будут узнавать по одной только этой примете».
        Потом он решил, что ему это не очень-то и надо. Его и без бороды узнавали издалека. Филатову грех было жаловаться на отсутствие популярности. Из всех депутатов Думы он был одним из самых узнаваемых, входил в число тех восьми - десяти человек, что всегда на виду и на слуху.
        Филатов любил и умел эпатировать публику метким суждением или неожиданной шуткой, порой балансировавшей на грани приличий, но никогда не переходившей за них. И за это умение ему воздавалось сторицей. Его помнили и радушно встречали, где бы он ни появлялся.
        Он решил пока не учитывать цвет бороды и выбрал агрессивный красный галстук.
        Едва он устроился в машине на заднем сиденье справа, как опять зазвонил телефон. В этот раз звонок был другой - не легкомысленное треньканье, а солидный низкий и напористый паровозный гудок.
        Этот сигнал Филатов присвоил только одному абоненту - Вождю, главе и бессменному лидеру партии, в которой он состоял. Гудок подходил тому наилучшим образом.
        Вождь и сам частенько напоминал мчавшийся на всех парах паровоз, перед которым по обе стороны дороги замирает все живое, чтобы не угодить под колеса. Когда Вождь произносил экспромтом на митингах свои длинные речи, Филатову всегда казалось, что стоит только тому взмахнуть рукой - и толпа пойдет за ним, куда бы он ее ни позвал. Однако Вождь никогда никуда ее не звал, все митинги заканчивались чинно и мирно, а наэлектризованная толпа находила выход энергии в выражении любви к Вождю. Он сходил со сцены, все устремлялись к нему, чтобы пожать руку, взять автограф или сфотографироваться. Вождь никому не отказывал в общении: расписывался на проездных в метро, фотографировался в обнимку с молодежью и пожимал руки млеющим от счастья рядовым сторонникам партии. Охрана, конечно, оттирала от него толпу, но как-то не активно, не так, как охрана других политических лидеров. При желании к Вождю всегда можно было прорваться и обратить на себя его внимание.
        Филатов не знал больше никого, кто так мастерски выступал бы на митингах. Он видел многих, но все они были лишь бледной тенью Вождя, который мог говорить словно Фидель в его лучшие годы - часами. Вождь рассуждал об известных всем фактах, но его речам внимали, словно откровениям. Глядя на него, Филатов понял, что важно не что говорить, а как говорить. Важна харизма и ощущение внутренней силы оратора. Нужно показать толпе, что ты точно знаешь, что делать и как делать. Никаких сомнений на этот счет у тебя нет и быть не может. Тогда тебя всегда будут принимать словно мессию.
        - Новость слышал?  - спросил Вождь после приветствия.
        - Еще нет,  - ответил Филатов, мысленно ругая себя за то, что до сих пор не приобрел привычки слушать радио за завтраком.
        На кухне у него имелись и приемник, и телевизор, но включать их никогда не хотелось. Новости за завтраком обладали одной скверной особенностью - начисто отбивали вкус у пищи, и потом нельзя было вспомнить, что ты ел и пил. Более того, уже во время еды становилось непонятно, что ешь. И хорошо бы еще, если бы новости были стоящими, ради которых можно и забыть о еде, так нет же - по большей части это бывала унылая и ничего не значащая лабуда. Нет, не стоило ради них жертвовать восприятием завтрака.
        - Слободан Милосович умер!  - сообщил Вождь.
        Чувствовалось, что он доволен тем, что первым принес эту новость Филатову.
        - Как умер?  - опешил тот от неожиданности.  - Где?
        Смерть известных людей поражает всегда, но смерть руководителей государств - нечто особенное. В самом деле, это трудно принять. Только что человек руководил страной и влиял, может быть, на судьбы мира, а тут раз - и преставился, оказался равным простым смертным. Раньше же казалось, что если он и умрет когда-нибудь, то далеко не сейчас, ибо защищен своим положением от всего, что мучает остальных людей - от неурядиц, неудач и даже болезней. А оказывается - нет. Это и удивляет больше всего. Зачем же тогда было добиваться столь высокого положения, если конец все равно один?
        - В Гааге,  - сообщил Вождь после паузы,  - в трибунале.
        - От чего?
        - Сердечный приступ.
        - Уморили-таки,  - резюмировал Филатов.
        - Довели до смерти,  - согласился Вождь,  - это как минимум. Так что готовься к командировке.
        - Куда? В Гаагу?  - не понял Филатов.
        Ему показалось, что после смерти столь значительного человека непременно должно состояться международное расследование, которое от этого чертового трибунала камня на камне не оставит.
        - В Белград на похороны,  - охладил его Вождь.
        - Почему я, а не вы?  - удивился Филатов.
        - Я не смогу,  - ответил Вождь,  - простудился где-то, никак не пойму, то ли свалюсь от гриппа, то ли нет. На автопилоте сейчас работаю. Так что придется тебе.
        - Ладно,  - не стал спорить Филатов.
        - Думаю, ты справишься,  - подвел итог Вождь.
        - Постараюсь,  - скромно ответил Филатов.
        Только много позже Филатов понял, что на этих похоронах будет много такого, с чем ему справиться не удастся. По крайней мере, с первого раза. Но тогда он пребывал в твердой уверенности, что миссия предстоит самая простая - приехал, сказал речь, проводил Слободана в последний путь, отбыл домой. На самом деле судьба замыслила все иначе.
        Позже в этот же день он заглянул в кабинет Вождя. Госдума гудела от сенсационной новости. Народ в ней был, хоть и в гораздо меньшем количестве, чем в будние дни.
        - Что же, мы так и оставим этот вопиющий случай?  - с негодованием спрашивал Филатов.
        - А что мы можем сделать?  - пожал плечами Вождь.  - Возмутительно, конечно, но распустить трибунал не в нашей власти. Его создал Совет Безопасности ООН с подачи НАТО. В НАТО рулят США, как, впрочем, и почти везде в мире. Создали трибунал для давления на Сербию и в целом на Европу - это ясно как божий день, хоть нигде официально и не говорится.
        - Зачем им давить на Европу? Ведь это же их друзья.
        - У США друзей нет,  - убежденно ответил Вождь.  - У них только конкуренты. Одни являются конкурентами сейчас, а другие станут конкурентами в будущем. Европа ввела в обращение евро и тем самым стала угрожать положению доллара как главной мировой резервной валюты. США не могут спокойно смотреть, как кто-то там посягает на их привилегии. Им надо иметь возможность влиять на соперника. Они нашли слабое место в Европе и вгрызлись в него.
        - Да, Югославия, пожалуй, была одним из самых слабых мест,  - согласился Филатов.
        - Вся Восточная Европа - слабое место, а уж Балканы - в особенности,  - сказал Вождь.  - Мы из Восточной Европы ушли, они тут же там появились. Права человека - универсальное средство, чтобы вмешаться куда угодно.
        - Значит, если бы не евро, Югославию не бомбили бы?  - предположил Филатов.
        - Нет. Ей дали бы возможность улаживать свои де ла самой. Или влияли бы на нее по-другому. И Слободан, возможно, правил бы там до сих пор.
        - Негодяи!  - не сдержался Филатов.
        - А чего еще хотеть от америкосов?  - усмехнулся Вождь.
        - Дума пошлет на похороны официальную делегацию?
        Вождь на секунду задумался.
        - Не знаю. Пока что даже место похорон не определено.
        - Почему?
        - Сербские власти, в угоду американцам, не хотят хоронить его с почестями и в достойном месте.
        - Да?
        - Да. Имидж Милосовича в глазах мирового сообщества уже утвердился. Из него сделали главного виноватого во всем. Этнические чистки свалили на него, гражданские войны - тоже. Оставалась последняя деталь - признать его военным преступником в трибунале. Но не удалось, не смогли ничего доказать. Посылать на похороны такого человека официальную делегацию российской Госдумы означало бы подвергнуться осуждению и критике со стороны «мирового сообщества». Наши сейчас на это не пойдут.
        - А на что пойдут?
        - Будут делегации от парламентских партий - это максимум. На большее рассчитывать не стоит.
        - Какова же моя роль?
        - Ну, мы всегда работали в контакте с Социалистической партией, которую Слободан возглавлял, все эти годы поддерживали сербов… Выступишь на траурном митинге, скажешь об этом. Подчеркнешь, что он был настоящим патриотом, а Сербия под его руководством десять лет мужественно противостояла давлению западного мира - сначала экономическим санкциям, потом военным действиям. Произошедшее - событие символическое: уходит целая эпоха. Она давно уже ушла, но теперь, с его смертью, исчезает окончательно. Сербия никогда уже не будет прежней. И Слободан - символ минувшей эпохи.
        Вождь замолчал. Некоторое время в кабинете стояла тишина.
        - Когда вылетать?  - спросил Филатов.
        - Пока неизвестно. Но лучше приготовься заранее.
        ГЛАВА III
        ССОРА НАДЗИРАТЕЛЕЙ
        Вечером 11 марта Ван Хален сдал смену и вышел из тюрьмы на улицу. Смерть этого серба спутала ему все планы. И почему только тот решил умереть именно в его смену?
        Он достал сигареты и закурил. Утром ему пришлось изрядно поволноваться, и сейчас он переживал все заново.
        - Как ты мог его проглядеть?  - допрашивал его Ян Вермер, когда они оба стояли в камере над бездыханным телом.
        Ван Хален, плохо соображая от недосыпа, таращил на начальника слипающиеся глаза и молчал.
        - Я тебя спрашиваю, кретин!  - повысил тот голос.
        Ван Хален понял, что нужно что-то говорить в свое оправдание, иначе он будет выглядеть полным идиотом. «Черт,  - подумал он,  - если бы не эта Агнесса в телефоне, я мог бы все заметить вовремя!» Но рассказать Вермеру про нее было нельзя. Он хоть и друг, но не поймет.
        - Уснул,  - брякнул он первое, что пришло в голову.
        - Уснул?  - взвился Вермер.  - Ты, байстрюк негритянский, должен спать дома! У тебя ночная смена, какого хрена ты уснул?
        Ван Хален вскинулся. Давно его так никто не называл. В его жилах действительно на четверть текла негритянская кровь. Он был смуглым и черноволосым, но чувствовал себя европейцем, потому что родился в Голландии и имел гражданство этой страны. Таких обид он обычно никому не спускал, но тут - особый случай. Он взял себя в руки.
        - Дома не получилось,  - соврал он.  - Подруга заболела, пришлось вызывать врача, а потом ехать с ней в больницу.
        Его подташнивало от страха потерять работу.
        - Так это ты ей звонил?  - спросил начальник.
        Ван Хален вытер пот со лба и кивнул.
        - Все хорошо?  - ласково спросил Вермер.
        Ван Хален не уловил приближения бури в его голосе.
        - Да, хорошо.  - Он глуповато улыбнулся.
        - А заключенного ты прозевал, твою мать!  - вдруг снова взвился начальник.  - Уж лучше бы твоя подруга окочурилась!
        - Не говори так!  - обиделся охранник.
        - А как о ней говорить? Да о ней бы и жалеть никто не стал, кроме тебя. А он был президентом.  - Вермер кивнул на тело заключенного.
        - Я этого не хотел.
        Вермер пропустил его слова мимо ушей.
        - Я вообще удивляюсь, что ты до сих пор здесь,  - продолжал он,  - а не собираешь собачье дерьмо на улице вместе со своими собратьями.
        У Ван Халена заиграли желваки на скулах, но он опять сдержался.
        - Ты представляешь, что сейчас начнется?  - нажимал Вермер.
        Ван Хален понурил голову и уныло кивнул.
        - Это может стоить работы даже мне, а уж тебе - наверняка!
        Ван Хален почувствовал противную слабость в коленях.
        - Так я же…  - стал он оправдываться.  - Я с первого дня трибунала работаю и ни одного замечания…
        Вермер презрительно скривился:
        - Это ты не мне рассказывай. Были у тебя замечания, и не одно. Но теперь дело гораздо серьезнее.
        Теперь пахнет международным скандалом, и я покрывать тебя не стану!
        Горло у Ван Халена вдруг пересохло, и он долго откашливался.
        - Не надо покрывать,  - пролепетал он.  - Ты только не подставляй.
        - Это ты меня подставил, твою мать! И зачем только я протащил тебя на эту работу?
        Вермера вдруг осенило. Он хлопнул себя ладонью по лбу.
        - Слушай, а ты не нарочно ли это сделал?  - спросил он.
        - Что именно?
        - Не вызвал к нему врача. Ведь у тебя были с ним какие-то трения? Ты его всегда недолюбливал, ведь так?
        Ван Хален сглотнул слюну.
        - Нет,  - слабо возразил он.
        - Да!  - воскликнул Вермер.  - Ты мне сам говорил! Теперь я понимаю, как все было,  - развивал свою мысль Вермер.  - Его прихватил приступ, а ты просто сидел и смотрел. Ты дал ему умереть!
        Ван Хален от возмущения на несколько секунд потерял дар речи. Он понял, что нужно срочно осадить Вермера, иначе тот сделает его в этой истории крайним.
        Он с ненавистью посмотрел на приятеля.
        - Кажется мне,  - начал он,  - что тут не только во мне дело. Ведь он,  - Ван Хален кивнул на тело,  - уже давно жаловался на здоровье, разве нет? Что же вы не отпустили его на лечение, а держали здесь до последнего? Ждали, когда он сам умрет? Нечего на меня все валить и сочинять чего не было.
        - Молчи, дурак!  - зашипел Вермер.  - Что ты в этом понимаешь? Это не твоего скудного ума дело. Брякни об этом хоть слово - и завтра же окажешься на улице, я тебе гарантирую. Пойдешь с черномазыми наркотой торговать.
        Ван Хален опять сник под его яростным взглядом и замолчал.
        - В общем, так,  - резюмировал Вермер,  - будут спрашивать - все отрицай: не видел, не заметил, не догадался. Разыгрывай из себя дебила. Впрочем, тебе для этого и стараться особо не нужно, у тебя все должно отлично получиться,  - мстительно ухмыльнулся он.
        В коридоре послышались шаги. К ним спешили тюремный врач и два санитара, которых Вермер вызвал перед тем, как они зашли в камеру.
        Ван Хален мысленно пообещал себе, что когда-нибудь припомнит Вермеру эти слова. Но если пронесет, то припоминать не будет.
        Тело унесли в тюремный морг, он сдал смену и вышел на улицу. Отойдя уже довольно далеко от тюрьмы, сунул руку в карман, достал телефон, с сожалением повертел в руках и бросил в ближайшую урну. Эх, жаль… Телефон был новой модели и довольно дорогой. Пока Ван Хален держал его в руках, его душила жаба, но стоило только от него избавиться, как тут же стало легче.

«Пусть попробуют теперь доказать, что это именно я говорил с телефонной шлюхой,  - подумал Ван Хален.  - А Вермер не выдаст. Ведь и я тоже могу много чего рассказать и о нем самом, и о порядках в трибунале».
        ГЛАВА IV
        НЕУДАЧНОЕ ВСКРЫТИЕ

14 марта Лио Бакерия вылетел в Роттердам в сопровождении трех медиков из своей клиники. С ним были хирург, патологоанатом и кардиолог. Известие о смерти Слободана стало для Бакерии неожиданно-ожидаемым. По той информации, которая у него имелась, такое развитие болезни было вполне предсказуемым. Он надеялся, что все произойдет не так быстро, но жизнь в тюрьме ни на кого не действует благотворно. Да еще изматывающий многолетний судебный процесс, на котором Слободан взялся защищать себя сам. И это при том, что он имел возможность проводить на воздухе только один час в день. Такой образ жизни кого угодно доконает.
        В тюрьме Слободан сильно сдал. От его моложавости (лицо без единой морщинки), быстрых движений и молодцеватой осанки не осталось и следа. По телевизору изредка мелькали кадры из трибунала, на которых весь мир видел немолодого, измотанного без надежной борьбой с неправедным судом мужчину. Два накачанных охранника, неизменно маячившие у него за спиной, выглядели издевательски на фоне его исхудалой фигуры. Хватило бы и одного, а если по уму, то они и вовсе были там не нужны.
        В такие минуты Бакерия думал, что справедливо было бы подобные процессы ограничить по длительности. Не сумели за год, максимум за два доказать, что человек виновен,
        - до свидания, отпускайте. Вина как деньги - или она есть, или ее нет.
        В ВИП-зале аэропорта Шереметьево он встретил Марко, сына Слободана. Марко летел забирать тело отца и выглядел подавленным.
        Они обменялись рукопожатиями. Бакерия произнес слова соболезнования, ободряюще похлопал парня по плечу.
        - Ведь они убили его, правда?  - сказал Марко.  - Вы докажете это?
        - Не знаю,  - осторожно ответил Бакерия.  - Мне нужно провести вскрытие.
        - Это убийство!  - убежденно заявил Марко.  - Я и так знаю. Столько лет продержать больного человека за решеткой!
        Бакерия не разделял его уверенности, но не сомневался, что это было если и не убийство, то доведение до смерти путем неоказания помощи - наверняка. Ведь сколько раз российские власти на самом высоком уровне просили Гаагский трибунал отпустить Слободана Милосовича на лечение в Москву, в Центр сосудистой хирургии имени Бакулева. Предоставляли государственные гарантии его возвращения - не отпустили. Не поверили. И недоверие это было оскорбительным, с какой стороны ни посмотри.

«Заключенный получает всю необходимую помощь в трибунале»,  - отвечали чиновники. А какая там у них помощь? Врач общей практики и минимальное оборудование. Да и врач тот к своим обязанностям относился, как теперь видно, халатно. Впрочем, в этом предстоит еще разобраться. Бакерия был полон решимости дать голландским медикам бой и доказать, что они на самом деле гроша ломаного не стоят. Собственно, не так они, как их начальство, которое видело бедственное состояние заключенного и ничего не предпринимало.
        Неужели не понимали, к чему это может привести? Или не хотели понимать? Ведь зачем им живой Слободан? Рано или поздно его пришлось бы выпускать. А как же тогда многолетняя экономическая блокада? Как же натовские бомбардировки? Позор на весь мир, да и только. Настал момент, когда мертвый заключенный устраивал их куда больше, чем живой.
        - Так вы их порвете?  - с надеждой спросил Марко.
        - Какая уж теперь разница?  - вопросом на вопрос ответил Бакерия.  - Я сделаю все возможное, чтобы установить истину. Если бы ваш отец попал ко мне на лечение, он прожил бы еще долгие годы. А теперь - это все, что я могу сделать.
        Бакерия не мог знать, что в Гааге даже это окажется ему не по силам.
        К Марко устремились журналисты, каким-то образом проникшие в ВИП-зал, и Бакерия отошел в сторону, давая им возможность пообщаться. Марко дернулся в сторону, но сразу сообразил, что избежать встречи не удастся. До Бакерии донеслось несколько фраз.
        - От чего умер ваш отец?
        - Его убили.
        - Вы рассержены?
        - Я опечален.
        Вскоре объявили посадку на рейс до Роттердама.
        Сопровождавшие Марко двое неразговорчивых мужчин мягко, но решительно оттерли от него журналистов. Все устремились к самолету.
        Через три часа самолет приземлился в Роттердаме. День был пасмурным, дул холодный ветер. Немногочисленные пассажиры московского рейса быстро рассосались кто куда, как будто их разнес по окрестностям аэропорта этот самый ветер.
        До Гааги добирались на такси. Марко со своими людьми сел в одну машину, Бакерия с помощниками - в другую. Всю дорогу врачи молчали. Чувствовалось какое-то напряжение. Будущее объяснение с тюремными медиками и администрацией виделось им если и не бурным, то на повышенных тонах.
        Когда вдали показались окраины Гааги, Бакерия набрал номер трибунала. Долго никто не подходил к телефону, и Бакерия даже засомневался, правильный ли ему дали номер. В конце концов он услышал голос секретарши на ресепшне. Бакерия попросил соединить его с начальником трибунала. Она осведомилась, кто звонит и по какому вопросу. Он ответил. Через какое-то время трубку взял человек, представившийся заместителем начальника. Он поздоровался довольно сухо и как бы нехотя назвал свое имя. От этого оно прозвучало невнятно и тут же забылось.
        - Вам нет необходимости ехать сейчас к нам,  - пояснил он.  - Отправляйтесь в Институт судебной экспертизы - тело находится у них.  - И назвал адрес.
        - Вскрытие будет проходить там?  - спросил Бакерия.
        - Да,  - подтвердил чиновник не очень уверенно.
        - Ваш врач уже в институте?
        - Зачем ему быть там?  - вопросом на вопрос ответил чиновник.
        - Чтобы прояснить кое-какие моменты.
        - Какие моменты?
        - О проводимом лечении.
        Собеседник Бакерии сделал паузу.
        - В сопроводительных документах все написано.
        - Лучше бы ему там быть,  - сказал Бакерия.  - Где он сейчас?
        - Не знаю,  - ответил трибунальщик.  - У нас восемьсот человек персонала, я не могу знать, что каждый из них делает сию минуту.
        Последняя фраза предназначалась для того, чтобы показать, какой он большой и занятой человек. Бакерия хотел сказать, что у него самого дома в подчинении людей не меньше, чем у чиновника, однако же он нашел время приехать. Ведь это не дворник-иммигрант умер, а глава европейского государства, пусть и бывший. Однако потом он передумал спорить и нажал отбой. Что-то подсказывало ему, что главные сюрпризы еще впереди.
        Так оно и оказалось. В Институте судебной экспертизы их провели в кабинет главврача. Главврач оказался ровесником Бакерии. Он был облачен в зеленый халат и зеленую шапочку, как бы демонстрируя, что они тут интенсивно работают и всякие там иностранные делегации их только отвлекают. Приветствия были сугубо деловыми, без тени радушия. Главврач лишь заметил, что счастлив, что к нему прибыл такой признанный авторитет в медицине, как господин Бакерия.
        - У нас мало времени,  - прервал его Бакерия.  - Может, начнем?
        - Конечно,  - кивнул тот,  - сейчас.
        Но вместо того чтобы встать и направиться к выходу, главврач взял трубку телефона и по-голландски отдал распоряжение секретарше. Через минуту в кабинет вошли три местных медика. Главврач представил их. Рук не пожимали, все ограничились кивками. Медики уселись по другую сторону длинного стола для совещаний. Теперь с каждой стороны было по четыре человека, исключая Марко, который медиком не был. Главврач взял со стола компакт-диск, вставил в вертушку и нажал кнопку на пульте. Бакерия взглянул на него с удивлением.
        - Что вы собираетесь делать?  - спросил он.
        Главврач сделал успокоительный жест. На большом плазменном экране, висевшем на противоположной стене кабинета, пошел «снег», потом появилась заставку института, а затем вдруг на жестяном столе возникло тело Слободана. Рядом со столом стояли два медика, что сидели сейчас напротив, у одного в руках был скальпель.
        Бакерия все понял, и от возмущения кровь бросилась ему в голову. Он хотел сказать что-нибудь резкое, но с усилием сдержался. Марко, сидевший рядом с ним, напрягся, его пальцы сжали подлокотники кресла.
        - Тебе незачем это видеть,  - сказал ему Бакерия.  - Подожди нас в машине.
        Марко с посеревшим лицом встал и, стараясь не смотреть на экран, вышел из кабинета.
        Бакерия повернулся к главврачу института:
        - Остановите!
        Тот изобразил на лице услужливое внимание и щелкнул пультом. Картинка замерла.
        - Как это понимать?  - спросил Бакерия, едва справившись с эмоциями.
        - Мы уже произвели вскрытие,  - ответил главврач, отводя взгляд.
        - Почему не дождались нас?
        - Чтобы посмертные изменения тела не помешали установить причину смерти. Вы же знаете, вскрытие по возможности положено производить как можно раньше.
        - Вот именно - по возможности!  - с нажимом произнес Бакерия.
        - Ну да. Возможность была, и мы ею воспользовались.
        - Ее не было!
        - Да? Почему?
        - Потому что мы еще не прибыли.
        - Но мы не могли ждать так долго.
        - Нет, вы вполне могли подождать. Дело касается сердца. На нем посмертные изменения сказываются не так быстро. Спешить было некуда.
        - Это вы так полагаете. А у нас на этот счет есть своя точка зрения. Кроме того, мы уже произвели вскрытие. Мы не были уверены, что дело именно в сердце. Будем смотреть дальше?
        Бакерия не ответил, и главврач опять нажал кнопку на пульте. Начался просмотр видеозаписи вскрытия. Бакерия, подавив раздражение вкупе с возмущением, сосредоточился на происходящем на экране.
        По ходу фильма несколько раз делали остановки и обсуждали детали вскрытия. Бакерия не мог не признать, что, если судить только по записи, вскрытие было проведено грамотно и причина смерти установлена достоверно. Если, конечно, камера фиксировала то самое тело и то самое сердце.
        Могло оказаться и так, что на экране им демонстрировали смонтированную запись. В Голливуде это называется «подмена кадра» - трюк, учитывающий особенности восприятия человека. Зрителю кажется, что он видит одно действие, показанное то крупно, то мелко, то опять крупно. На самом же деле его дурачат самым беспардонным образом, монтируя вместе разрозненные фрагменты действия так, чтобы на экране оно воспринималось одним целым, да еще и придавая кускам красочности компьютерной обработкой.
        Но то кино, там зритель готов обмануться и хочет быть обманутым. За это и деньги платит. Они же прилетел из Москвы не для того, чтобы посмотреть кино про вскрытие, а чтобы лично провести вскрытие. Бакерия мрачнел все больше.
        Когда фильм закончился, главврач спросил:
        - Ну, коллеги, вы удовлетворены увиденным?
        - Нет,  - сухо ответил Бакерия, а остальные согласно кивнули.  - Я хотел бы провести повторное вскрытие.
        - Повторное?  - удивленно вскинул брови главврач.
        - Да, для этого мы сюда вчетвером и прилетели.  - Бакерия обвел жестом коллег.  - Или вы считаете, что нам всем очень хотелось посмотреть…  - он запнулся, подбирая подходящие слова,  - ваше кино?
        Лицо главврача приняло оскорбленное выражение.
        - Это не кино, а видеозапись вскрытия. Она имеет статус официального документа!
        - Разумеется,  - кивнул Бакерия.  - Но мы настаиваем на проведении своего вскрытия.
        - Это невозможно!  - резко ответил хозяин кабинета.  - Вскрытие состоялось, тело приведено в порядок, и его можно забирать. Повторное вскрытие не допускается.
        - Кем не допускается?  - поинтересовался Бакерия.
        - Нашими правилами.
        - Так измените их. Мы - не рядовые гости и случай этот - не рядовой.
        - Никаких изменений!  - решительно запротестовал главврач.  - Порядок один для всех.
        - Тогда мы хотели бы провести наружный осмотр тела,  - изменил тактику Бакерия.
        - Для чего?
        - Для осмотра. Это разрешается?
        Лицо главврача застыло, как у человека, перешедшего в глухую оборону.
        - Нет!
        Бакерия был поражен:
        - Нет? Но почему?
        - Потому что в этом нет необходимости.
        - Позвольте это уж нам решить, есть необходимость или нет,  - отрезал Бакерия.  - Мы ведь не просто так сюда летели.
        Его собеседник покачал головой:
        - Здесь решаю я.

«Власть показывает»,  - мысленно усмехнулся Бакерия, понимая, что такое поведение оппонента не может быть спонтанным. Все продумано и согласовано. Трибуналу не нужен скандал, и он не хочет допустить повторное вскрытие. Затем и тело передали в Институт судмедэкспертизы, чтобы избежать прямых контактов с российскими медиками.
        - Присутствует ли здесь кто-нибудь от трибунала?  - спросил Бакерия.
        - Это я,  - отозвался мужчина лет пятидесяти, слегка заторможенного вида, сидевший у противоположной стены.
        - Вы - врач?  - уточнил Бакерия.
        - Нет, я патологоанатом.
        - Вы принимали участие во вскрытии?
        - Принимал. На заключении имеется моя подпись.
        - Я хотел бы поговорить с врачом, который его лечил,  - произнес Бакерия.
        - Сегодня дежурит другой доктор.
        - А где тот?
        - Кажется, у него выходной.
        - Вы его неправильно лечили и довели до смерти,  - резко сказал Бакерия.  - Это видно по записи вскрытия.
        - Этот вопрос не ко мне,  - запротестовал патологоанатом.  - Я специалист в своей сфере.
        - Вы это специально?  - спросил Бакерия.
        - Что?  - не понял тот.
        - Устроили все таким образом.
        Мужчина неуверенно пожал плечами:
        - Мое дело маленькое. Я отвечаю только за свою работу.
        Бакерия очень ясно почувствовал, что все здесь держат круговую оборону. Что все они - заодно и против российских врачей.
        - С ним просто все так совпало,  - извиняющимся тоном заключил патологоанатом из трибунала.  - Уверяю вас, что здесь нет никакого злого умысла.
        - Совпало в вашу пользу,  - констатировал Бакерия.
        Тот ничего не ответил.
        - Когда можно будет забрать тело?  - спросил Бакерия.
        Главврач пожал плечами:
        - Хоть сейчас. Мы отдадим его родственникам.
        Бакерия встал первым, и все поднялись следом.
        - Что ж,  - подвел он итог,  - тогда нам больше нечего здесь делать.
        Главврач протянул ему руку:
        - Я понимаю ваше разочарование, коллега, но поймите и вы нас - таковы правила. Не мы их устанавливали.
        - Да,  - согласился Бакерия, сделав вид, что не заметил его руки,  - устанавливали не вы. А до тех, кто установил, нам не добраться.
        Главврач промолчал.
        На улице к нему подошел Марко:
        - Ну что там? Вы провели вскрытие?
        - Нет, нам не дали.
        - Не дали?  - Глаза парня округлились от удивления.  - Почему?
        - Они сами сделали вскрытие еще до нашего приезда и сказали, что повторное вскрытие противоречит их правилам.
        Марко несколько секунд осмысливал информацию.
        - А если на вскрытии стану настаивать я?
        - Думаю, что это не поможет. Даже не пробуйте.
        - Я найду частного патологоанатома и попрошу его провести повторное вскрытие,  - решительно заявил он.
        - Здесь?  - спросил Бакерия.
        - Да.
        - Не думаю, что вам разрешат.
        - Но если все же разрешат, вы мне поможете?
        - Не знаю. Если мы еще не улетим.
        Бакерия сменил тему:
        - Когда вы хотите забрать тело вашего отца?
        - Как только куплю гроб,  - ответил Марко.
        - У них есть свой. Трибунал обеспечивает.
        Марко презрительно скривился:
        - Какая-нибудь дешевая поделка из лохматых досок? Пусть оставят его себе, на собственные похороны. Мой папа заслуживает самого лучшего.
        - Где будут похороны?  - спросил Бакерия.
        - В Сербии, где же еще.
        - Значит, вы отсюда прямиком в Белград?
        - Нет, только отправлю тело. Мне туда нельзя.
        - Вскрытие можно произвести и там,  - подсказал Бакерия.
        - Точно!  - обрадовался Марко.  - Я поручу это своим людям.
        У него зазвонил телефон. Видимо, разговор был очень важным. Он на минуту отнял трубку от уха, попрощался со всеми и показал жестом, чтобы его не ждали. Затем продолжил разговор.
        В этот день Бакерия с помощниками побывали еще в трибунале, где пообщались с начальством, но увидеться с лечащим врачом Милосовича так и не смогли. У того оказался даже не выходной, а недельный отпуск, и он якобы улетел с семьей отдыхать.
        Правда, ему удалось поговорить с охранником, который дежурил в ту ночь. Тот невнятно мямлил, отвечал обтекаемыми, лишенными информации фразами, из которых нельзя было понять, почему же никто не оказал заключенному помощь. Бакерия удивился, как таких лоботрясов берут на столь ответственную работу.
        В Москву они вернулись ни с чем.
        ГЛАВА V
        СТРАННЫЙ КЛИЕНТ ПОХОРОННОГО БЮРО
        В три часа пополудни в похоронное бюро Trustiness, одно из самих известных в Гааге, вошел посетитель. Одет он был в новый, довольно дорогой, но запыленный костюм. На вид ему было лет под тридцать. Тонкая ткань костюма не могла скрыть крепкого телосложения, а энергичная походка выдавала многолетнюю тренированность. Он производил впечатление сжатой пружины. Скуластое лицо и настороженный взгляд глубоко посаженных глаз только усиливали это впечатление. В облике его было что-то цыганское.
        Окинув помещение пристальным взглядом, посетитель небрежно кивнул клерку, стоявшему за конторкой.
        - А где тут у вас гробы?  - громко спросил он на довольно правильном английском, хотя и с ощутимым акцентом.
        Клерк, розовощекий лысоватый толстяк лет сорока, вышел из-за стойки и направился к нему. Он оказался на полголовы ниже посетителя, а костюм на нем был подешевле и не такой новый.
        - Здравствуйте!  - поздоровался он.
        - Добрый день!  - ответил посетитель и тут же спохватился. Какой же он добрый, если он пришел за гробом.  - То есть, я хотел сказать, здравствуйте!
        Клерк понимающе кивнул.
        - Гробы в другом зале,  - произнес он.  - Желаете посмотреть?
        - Желаю купить,  - ответил мужчина.  - Зачем бы еще я сюда пришел? Но прежде, конечно, нужно посмотреть.
        Клерк поднял руку и сделал знак своему коллеге, который поправлял что-то в траурной драпировке в дальнем углу зала. Тот кивнул и неслышно занял его место за конторкой.
        - Пойдемте,  - сказал клерк,  - я провожу вас. Вам нужен обычный экземпляр или эксклюзив?
        - Обычный?  - удивился клиент.  - Что за чушь! Я хочу посмотреть самые лучшие.
        Клерк окинул его быстрым оценивающим взглядом, прикидывая суммарную стоимость костюма, ботинок и часов. Осмотр его не вдохновил - на покупателя самых дорогих гробов посетитель не тянул.
        Клерк вздохнул, как бы говоря тем самым, что он-то знает, что сейчас только зря потратит свое время, а покупка, если она будет, состоится в среднем ценовом сегменте. Но ничего не сказал и повел клиента за собой.
        Зал, в который они вошли, оказался меньше первого. Зато в нем было гораздо больше скорби. Она исходила от расставленных под стенами гробов. Гробов было так много, что вместе со скорбью они внушали неподготовленному человеку мистический страх. Все гробы были полуоткрыты и сверкали белоснежной внутренней обивкой, напоминавшей морскую пену. Клиент с некоторой опаской провел пальцами по обивке одного из них, словно проверяя, мягко ли будет лежать там покойнику.
        - Расскажите!  - потребовал он.
        - Что?  - учтиво осведомился клерк.
        - О каждом из них. Только коротко.
        Клерк еще раз окинул его взглядом и состроил едва заметную пренебрежительную гримасу.
        - Эта модель стоит тридцать тысяч долларов,  - высокомерно сообщил он.
        - Да?  - удивился клиент.  - Ну и что?
        Клерк отыграл назад.
        - Ничего,  - сказал он,  - просто так, для информации.
        - Я ее усвоил,  - сказал клиент,  - продолжайте.
        Клерк начал рассказывать, склонив голову и молитвенно сложив руки перед собой. По мере того как они продвигались в дальний угол зала, цены возрастали. Но и сложность моделей, оснащенных дополнительными устройствами, увеличивалась.
        - Вот этот,  - показал клерк на последнюю модель,  - имеет встроенную стереосистему.
        - Зачем?  - удивился клиент, который, казалось, слушал его вполуха.
        - Если покойный любил музыку, она будет звучать еще несколько дней в могиле.
        Клиент задумался.
        - Кажется, он не очень любил музыку. Хотя я точно не знаю.
        - Не знаете?  - удивился клерк.
        - Ага! А что такого? Я ведь беру не себе.
        - Я понимаю.
        - Я хотел сказать, покойный мне не родственник.
        - Вы друг семьи?  - спросил клерк.
        - Да, пожалуй,  - согласился клиент.  - Это все, что у вас есть?
        - Имеются еще две эксклюзивные модели. Но они по пятьдесят тысяч долларов.
        - Я хочу посмотреть.
        Клерк провел его в боковую комнатку. Осмотрев сверхдорогие экземпляры, клиент сделал выбор:
        - Я возьму гроб из массива ореха, который стоит в том зале.
        - Тридцать тысяч долларов.
        - Хорошо. Только замените в нем крепление крышки шурупами на крепление болтами. Вот такими.  - Он вытащил из кармана необычной формы болт с круглой головкой и углублением под отвертку в виде звездочки и протянул клерку.
        Тот повертел его в руках и кивнул.
        - Через два часа будет готово. Желаете еще что-нибудь?  - спросил он.  - Костюм, туфли, венки?
        Клиент задумался.
        - Костюм и туфли - да. Венков не нужно.
        - Место на кладбище уже определено?  - спросил клерк.  - Мы можем устроить для вас со значительными скидками.
        - Не нужно места,  - отказался клиент.
        - А как же?..
        - Никак,  - отрезал тот.  - Это не ваше дело.
        Клерк пожал плечами:
        - Тогда вам осталось внести деньги.
        Клиент достал из кармана толстую пачку долларов.
        - Не мне,  - сказал клерк,  - в кассу.
        - А где у вас касса?
        - Слева от входа.
        Держа пачку в руках, клиент пошел к кассе. Расплатившись и спрятав в карман квитанцию, он достал из кармана маленькую латунную табличку, на которой не было никаких букв, лишь затейливый орнамент.
        - Укрепите ее на торце гроба,  - велел он.
        - С какой стороны?
        - С головной.
        - Хорошо.  - Клерк положил табличку в карман.  - Куда вам доставить изделие?
        - Я заберу его сам.
        Проводив странного клиента, клерк некоторое время смотрел ему вслед. Затем отправился в цех по доводке распорядиться насчет переделок гроба.
        Через два часа приехали двое негров на грузовом микроавтобусе, предъявили квитанцию, забрали гроб и уехали. На всякий случай клерк записал номер микроавтобуса на клочке бумаги и сунул его под пластиковую накладку на своем рабочем столе.
        ГЛАВА VI
        ДРУГОЙ СТРАННЫЙ КЛИЕНТ ПОХОРОННОГО БЮРО
        Под вечер в похоронное бюро Trustiness зашел другой покупатель. Был он несколько грузноватым и стриженным наголо, лет под сорок. Говорил он по-английски. Сверяясь с бумажкой, посетитель назвал модель гроба, которую хотел бы приобрести. Это был точно такой же гроб, какой купил другой иностранец несколькими часами ранее.
        Клерк за конторкой стоял тот же самый. Он удивился и обрадовался одновременно. Такие дорогие модели обычно покупали один раз в месяц, а тут - две штуки в один день. Предчувствуя хорошие премиальные, он заглянул в компьютер, и лицо его приняло огорченное выражение.
        - К сожалению, такой модели нет на складе,  - сказал он.  - Не хотите ли взять другую? У нас имеются не хуже и даже лучше за такую цену.
        - Мне нужна именно эта,  - ответил покупатель.
        Клерк развел руками:
        - Таких сейчас нет. Вам придется подождать до завтра.
        Покупатель презрительно скривился:
        - До завтра я уже куплю в другом месте.
        Клерк с сомнением покачал головой:
        - Не думаю, что они есть еще у кого-нибудь в городе.
        Покупатель ему не поверил:
        - Что вы говорите? В самом деле? Вот мы и проверим.
        Он повернулся и не спеша направился к двери. Клерк не мог отпустить его просто так. Как и все работающие в похоронном бизнесе, он привык бороться за клиента до последнего и продолжать борьбу даже после того, как надежда заполучить его казалась уже безнадежно потерянной.
        - Подождите!  - окликнул он клиента.  - Я могу узнать, где они точно есть, чтобы вам не искать напрасно.
        Тот остановился и вернулся к конторке:
        - Это было бы кстати.
        Клерк набрал номер знакомого из похоронной фирмы в соседнем Роттердаме. Он знал, что они закупали гробы у того же производителя из Италии. Между ними существовала негласная договоренность о перенаправлении клиентов, если тем требовалось то, чего в данный момент в данном похоронном бюро не было. За дополнительную плату, разумеется.
        Звонил он не с рабочего телефона, а с мобильного. Оглянувшись на нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу клиента, он отошел к окну и понизил голос. К счастью, знакомый в это время был на работе. Быстро выяснилось, что именно такой гроб в продаже имеется. Клерк попросил его придержать, оговорил свои комиссионные и нажал отбой.
        Клиент смотрел на него вопросительно.
        - Все в порядке,  - улыбнулся ему клерк.
        Он написал на листочке координаты роттердамского похоронного бюро и отдал клиенту. Тот отблагодарил его купюрой в пятьдесят долларов.
        - Можно вопрос?  - спросил клерк.
        Клиент, уже собравшийся уходить, посмотрел на него с удивлением, но после секундной паузы кивнул:
        - Валяйте.
        - Зачем вам этот гроб?  - выпалил клерк, чувствуя, что вопрос звучит по-дурацки и он нарушает сейчас неписаные правила похоронного бизнеса.
        - Я набью его конфетами и отправлю детишкам на день рождения,  - мрачно ответил посетитель, глядя ему в глаза.
        От этого взгляда у клерка мороз пошел по спине. Он замер с полуоткрытым ртом. Клерк всегда считал, что черный юмор - привилегия работников похоронного бизнеса. Но вот и клиент выискался, готовый пошутить в том же духе. Не очень-то он походил на убитого горем родственника.
        Совладав с замешательством, клерк натянуто улыбнулся:
        - Смешно. У вас хорошее чувство юмора.
        - Спасибо.
        - А если серьезно?
        - Чтобы положить туда покойника. А что, вы кладете туда живых?  - Клиент смерил клерка взглядом, как бы прикидывая, как тот будет смотреться в гробу.
        - Нет.  - Клерк уже корил себя за длинный язык.
        Он подумал, что если клиент пожалуется на его болтливость начальству, то его, пожалуй, и с работы могут уволить.
        Клиент пошел к выходу. Клерк смотрел ему вслед. У него совсем вылетело из головы, что надо было бы спросить об участке на кладбище, организации похорон, костюме для покойника, венках и тому подобном. Он подумал также, что надо было бы на всякий случай записать номер машины посетителя, но не посмел выйти на улицу и посмотреть, на чем тот приехал. «Опасные люди,  - подумал он об обоих покупателях, которые почему-то объединились в его сознании.  - Их не видно, пока с ними не заговоришь. Но потом сразу понимаешь, с кем имеешь дело».
        Некоторое время он колебался, не сообщить ли о странных типах в полицию, но в итоге отказался от этой мысли. Во-первых, сообщать было особенно нечего. Ну купил один очень дорогой гроб, не заказав при этом ни церемонии, ни атрибутов, ни места на кладбище. А другой хотел купить точно такой же и на другую модель не соглашался. Ну и что? Это не преступление.
        А во-вторых, не стоило привлекать внимание полиции к похоронному бюро. Это не способствует нормальному функционированию бизнеса.
        ГЛАВА VII
        ПОСТАНОВЛЕНИЕ ДУМЫ
        Дума припомнила Гаагскому трибуналу все: и прежние смерти заключенных, в основном сербов, и необоснованные оправдания тех, кто противостоял сербам, и оскорбительный отказ отпустить Слободана на лечение в Москву. Не посмотрели даже на гарантии российского правительства о его возвращении обратно после излечения. России не поверили. И кто? Какой-то странный трибунал, созданный Совбезом ООН, не имевшим на это права, и какие-то третьестепенные чиновники ООН. Впрочем, все понимали, что решали конечно же не они.
        В среду 15 марта Дума приняла постановление, призывавшее к роспуску трибунала:

«11 марта 2006 года в Гааге в тюрьме Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 года (МТБЮ), скончался бывший Президент Союзной Республики Югославии Слободан Милосович,  - говорилось в нем.  - Депутаты Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации выражают искренние соболезнования родным и близким С. Милосовича.
        Из жизни ушел яркий политик, пик деятельности которого совпал с наиболее трагическим периодом в истории этого государства. Оценка личности С. Милосовича и его роли в событиях на Балканах 1991-1999 годов, по убеждению депутатов Государственной думы, должна быть дана прежде всего теми народами, к судьбам которых он имел непосредственное отношение. Очевидно, что объективной и взвешенной такая оценка может быть лишь по прошествии времени.
        Государственная дума, опираясь на мнение международного консилиума, неоднократно выражала обеспокоенность состоянием здоровья С. Милосовича и исходя из соображений гуманности обращалась к МТБЮ с призывом о временном приостановлении судебного процесса над ним. Российская Федерация была готова принять С. Милосовича на лечение и предоставить МТБЮ гарантии его возвращения в Гаагу.
        Однако трибунал проигнорировал эти обращения, взяв на себя тем самым всю полноту ответственности за жизнь С. Милосовича. В связи с этим необходимо в срочном порядке организовать проведение независимого международного расследования причин и обстоятельств смерти С.Милосовича. Причины его смерти, будь то халатность или злой умысел, должны быть названы, и виновные предстать перед судом.
        По мнению депутатов Государственной думы, МТБЮ так и не удалось реализовать идею своего создания. Принятые за все время существования трибунала решения отличает крайняя степень политизированности и предвзятости. Двойные стандарты стали нормой его работы.
        Совершенно недопустимы факты грубейшего нарушения прав человека в гаагской тюрьме МТБЮ, выразившиеся, в частности, в неоказании квалифицированной медицинской помощи нуждающемуся в ней заключенному. Смерть С. Милосовича - не первый случай гибели заключенного - представителя бывшего сербского руководства. Немногим ранее этот печальный список пополнил лидер хорватских сербов Милан Бабич. Такая трагическая цепь событий находится в явном диссонансе со звучащими в Европе призывами к безусловному соблюдению прав человека и отказу от двойных стандартов, в том числе при осуществлении правосудия.
        Государственная дума вновь заявляет о необходимости прекращения в кратчайшие сроки расследования всех находящихся в настоящее время в производстве МТБЮ дел в рамках так называемой стратегии завершения работы, утвержденной Советом Безопасности ООН, а также о нецелесообразности дальнейшей деятельности МТБЮ».
        ГЛАВА VIII
        МИРА СОБИРАЕТСЯ НА ПОХОРОНЫ

16 марта Мире, вдове Слободана, позвонил ее адвокат из Белграда. Он был юридическим советником не только у нее, но и у Слободана, когда тот еще был президентом.
        - Ну, что там?  - спросила она.  - Он согласился на мой приезд?
        Адвокат понял, что она имела в виду президента страны, и замешкался с ответом.
        - Он сказал, пусть решает суд,  - наконец произнес он.
        - Не согласен, значит,  - резюмировала Мира.  - Ты сам с ним говорил?
        Адвокат скептически хмыкнул:
        - Я еще не достиг таких высот.
        - Однако же со мной ты разговариваешь,  - парировала Мира.
        - Да, конечно,  - поспешно согласился адвокат.  - Но вы - совсем другое дело. Вы же знаете эти новые власти.
        Мира знала их даже слишком хорошо. Да и немудрено, если вся политическая кухня разворачивалась прямо перед ее глазами.
        Это был позор - фактическое похищение ее мужа и выдача его Гаагскому трибуналу. Выдать трибуналу бывшего национального лидера, да еще и вывезти его из страны! Тот случай, когда впоследствии забываются все причины, а помнится лишь одно - выдали. И от этого на душе у любого современника становится скверно, чтобы не сказать - мерзко. Национальных лидеров предавать не годится, чем бы это для страны ни обернулось. А обернулось все совсем плохо.
        - А что говорят в суде?  - спросила Мира.
        - Бред несут!  - не удержался адвокат.  - У вас в аэропорту, если вы прилетите на похороны, собираются изъять паспорт.
        - Зачем?
        - Чтобы иметь гарантию, что после похорон вы явитесь на допрос, а не покинете страну.
        - Вот как?!
        Теперь, после смерти Слободана, она чувствовала себя совсем беззащитной.
        Решение пришло неожиданно.
        - Скажи им, что я согласна,  - велела Мира.
        Адвокат не поверил:
        - Неужели вы хотите приехать?
        - Да, хочу.
        - Но зачем?  - принялся он отговаривать.  - Они вас больше не отпустят. Им нужны враги для показательного процесса. Из вас сделают причину всех зол в прошлом. Вы станете вторым Слободаном - половину из того, в чем обвиняли его, взвалят на вас.
        - Я еду!  - решительно прервала его Мира.
        Адвокат замолчал. Он не мог понять, что она задумала, и ждал объяснений. Но объяснений не последовало. Мира редко объясняла свои действия даже Слободану, не говоря уже об остальных.
        - Понимаю,  - многозначительно сказал адвокат, хотя на самом деле не понимал ничего.

«Что он там понимает?  - подумала Мира.  - Не нужно ему ничего понимать. Важности на себя напускает, старый лис».
        - Так и передай в суде,  - повторила она,  - я собираюсь приехать.
        - Передам,  - пообещал адвокат.  - Однако я думаю, что это их не совсем удовлетворит.
        - Почему?  - удивилась Мира.
        - Они хотят еще и залог. Пятнадцать тысяч евро.
        Мира задумалась.
        - Дай им!  - велела она.
        - Дать?  - удивился адвокат.
        - Да, именно,  - подтвердила Мира.  - А чему ты удивляешься?
        - Всякое может быть,  - уклончиво ответил сбитый с толку адвокат, все еще не веривший, что Мира действительно намерена приехать.  - Рейс может опоздать, или вы заболеете. А может, передумаете.
        - Но в суд-то я все равно приду,  - спокойно возразила Мира.
        - Лучше бы мне эти деньги достались,  - пробормотал вполголоса адвокат.
        - Что?  - не поняла Мира.
        - Так, ничего.
        - Ты тоже свои получишь.
        - Послушайте!  - нерешительно произнес адвокат.
        - Что?
        - А не проще ли было бы похоронить его в Москве?
        Мира вздрогнула:
        - Нет, не проще.
        - Почему?
        - Его могила должна быть на родине.
        - Но вы даже не сможете ее навещать.
        - Это не твой вопрос,  - отрезала Мира.  - Делай так, как я велела.
        Она нажала отбой. Пусть в суде думают, что она прилетит. Пусть в аэропорту ее ожидают. Пятнадцать тысяч - совсем небольшая цена за мистификацию, к которым она всегда питала склонность. А паспорт она потом пришлет им по почте. Старый югославский паспорт, который уже не имеет никакой юридической силы. С ним ни в одну страну не впустят и не выпустят. Сербский же она никогда и не получала. Власти иногда бывают удивительно глупы, когда не за что ухватиться. Посмотрели бы лучше по своим архивам, есть ли у нее паспорт, а потом уже и требовали.
        ГЛАВА IX
        ФИЛАТОВ ЛЕТИТ В БЕЛГРАД

17 марта Филатов вылетел в Белград. Он следил за событиями по новостям, надеясь, что бывшего сербского лидера похоронят все-таки в России и никуда ехать не придется. Но когда по телевизору показали, что его сын Марко получил тело отца в Гааге и отправил самолетом в Белград, стало ясно - лететь придется.
        Он подивился иронии судьбы Слободана, которая устроила все так, что его жена и сын приехать проститься не могут, а он, чужой человек,  - может. Случайно это вышло или преднамеренно, но на жену и сына Слободана на родине были заведены уголовные дела, и в случае приезда им грозил арест. Это обстоятельство играло на руку властям. Похороны в присутствии семьи, да еще если бы эта семья захотела выступить и обвинить власти Сербии в выдаче его трибуналу, могли перерасти в акт политического протеста.
        Людей на пятничный дневной рейс до Белграда - один из двух, второй вылетал вечером
        - было немного. И в зале, и потом возле трапа Филатов все искал глазами Марко или Миру, но так их и не увидел. Он знал, что их и не будет, но все же было интересно
        - а вдруг проблема как-то разрешится и им позволят приехать?
        Судя по их отсутствию, приехать не позволили. То есть приехать не возбранялось, но власти не дали гарантий безопасности и беспрепятственного возвращения обратно в Россию. Филатов на мгновение представил себя на их месте и ощутил бессилие человека перед государством, которое на него ополчилось.
        Он летел бизнес-классом. Места по соседству заняли Геннадий Зюганов, Сергей Бабурин, Константин Затулин, другие известные персоны. Все представители основных думских партий были в сборе. Он отметил большое количество корреспондентов центральных телеканалов и крупных газет. Был Андрей Колесник из «Коммерческого вестника». Они кивнули друг другу.
        Основную массу пассажиров составляли сербы. Филатов попытался определить, кто из них летит на похороны Милосовича, а кто - по своим делам, и не смог. Наверное, в основном летели по своим делам. Сербы возвращались домой из Москвы, а русские летели в Сербию по работе.
        Когда самолет набрал высоту и всем позволили отстегнуть ремни, стюардесса поставила для пассажиров фильм. Случайно так получилось или нет, но Филатов с удивлением узнал голливудский триллер «Загнанный» с Бенисио дель Торо в главной роли. «Неподходящее развлечение»,  - подумал он и стал ждать, что будет дальше.
        Дель Торо играл в фильме бравого американского спецназовца, воевавшего против сербов в Косово и в итоге тронувшегося рассудком. При этом сербы только то и делали, что на фоне пожара расстреливали «мирных» мусульман, а актер крался ящерицей по стене, чтобы восстановить «справедливость».
        Как попал антисербский фильм в самолет, совершающий рейсы в Белград, оставалось только догадываться. Возможно, самолет раньше летал в другие страны и фильм сохранился с того времени.
        Когда киношный командир сербов спросил у своих подчиненных, сколько еще албанцев в деревне осталось в живых, настороженно молчавшие пассажиры в задних рядах не выдержали. Один из них встал, подошел к проводнице и что-то негромко, но довольно резко сказал ей по-сербски. Она кивнула, ушла за перегородку и поставила другой фильм. В микрофон извинилась за технические неполадки. Обстановка в салоне разрядилась.
        Филатов оглянулся. Геннадий Зюганов разговаривал с Сергеем Бабуриным, а место рядом с Константином Затулиным пустовало. Он подумал, не подсесть ли к тому и не пообщаться ли, но потом передумал. «Наговорюсь еще,  - решил он,  - будет время». И опять ошибся. Он не мог знать, что времени для общения с коллегами у него в Белграде почти не останется.
        Новый фильм был неинтересным, и Филатов начал сочинять речь, которую завтра скажет на похоронах Слободана. Обычно речи слагались у него в голове сами собой по мере надобности, и Филатов никогда специально не готовился, но сейчас ему хотелось произнести слова прощания особенно проникновенно.

«Дорогой Слободан!  - начал Филатов.  - Пять лет назад, когда тебя вероломно, вопреки всем международным правилам и канонам, отдали в руки неправедного и якобы международного суда в Гааге, созданного, по сути дела, для расправы, никто и представить себе не мог, что дело обернется таким образом».
        Он задумался. В голове теснилось несколько фраз, и патетические интонации в них усиливались. Ему же хотелось избежать особого пафоса. Ведь он ехал не для того, чтобы призвать толпу на баррикады, а чтобы отдать дань памяти последнему герою Сербии времен балканской империи. Времена эти закончились, больше не вернутся, и будоражить народ было ни к чему. Он потянулся к портфелю за блокнотом и ручкой, но почувствовал, что его начало клонить в сон.
        Он откинул спинку кресла, закрыл глаза, и вскоре сон сморил его. Это был странный самолетный сон, наполненный гулом двигателей и балансированием меж ду дремой и бодрствованием.
        Он слышал, как стюардессы начали разносить обед, но решил не просыпаться. Он не очень любил самолетные обеды и всегда пропускал их без сожаления, если хотелось спать. Это вызывало недоуменные взгляды соседей, обычно добросовестно съедавших все без остатка. Самолетная еда для Филатова была сродни еде в лесу на пикнике. Там тоже со свистом уходило то, на что дома и смотреть бы не стал.
        Потом гул двигателей постепенно затих, и сон стал настоящим.
        ГЛАВА X
        РИТУАЛЬНЫЙ ЧУМ В КВАРТИРЕ
        Сон Филатову приснился чудной, но в то же время подобающий случаю - о похоронах. К его изумлению, оказалось, что похороны происходят прямо в его московской квартире, которую он за ненадобностью, поскольку жил за городом, сдал нескольким представителям северных народов. И вот спустя какое-то время он приехал посмотреть, все ли в квартире в порядке.
        - А, начальника!  - радостно поприветствовал его открывший дверь квартирант.  - Давай заходи! Похороны у нас!
        Филатов с опаской вошел и огляделся. Народы за это время обжились и увеличились численно. То ли к ним подъехали родственники из тундры, то ли они общими стараниями улучшили демографическую ситуацию. Как бы там ни было, их стало заметно больше.
        В каждой комнате стояло по чуму, а окна, несмотря на начало марта, были распахнуты настежь. Из самой большой комнаты доносилось нестройное хоровое пение и бой в бубны. Филатов остановился в проходе.
        Несколько человек в комнате исполняли ритуальные пляски вокруг покойника, который лежал у чума, с ног до головы завернутый в шкуры. Филатову объяснили, что в этой пляске рассказывается о жизни усопшего и его свершениях - как он охотился на моржей, вступал в схватки с белыми медведями и добывал в море китов. По пляске выходило, что усопший при жизни был отчаянным малым, настоящим сорвиголовой. Сам он лежал неподвижно и не мог ни подтвердить, ни опровергнуть ту хвалу, которую ему воздавали.
        В конце церемонии покойника занесли в чум, затем зашили полог моржовыми жилами и сказали, что теперь он принадлежит духам. Собственно, он и сам уже дух.
        Поминки были скромными - настойка из веселящих тундровых грибов и оранжевый китовый жир на закуску. Филатов отказался и от того, и от другого.
        Потом оказалось, что всем пора на работу, и они ушли, оставив Филатова одного. Случайно или намеренно, они унесли с собой и свои, и его ключи. Филатов вдруг осознал, что оказался наедине с трупом, и ему стало неуютно, как в детстве, когда приходилось проходить вечером мимо кладбища.
        Сгустились ранние весенние сумерки. Жуткий ритуальный чум темнел посреди комнаты, и Филатов не знал, что ему делать дальше. Уйти он не мог, потому что не хотел оставлять квартиру открытой. Но и оставаться здесь было невыносимо. Собственно, ему следовало сразу разогнать это северный шабаш, выставить жильцов из квартиры вместе с их мертвяком и отобрать ключи. Но врожденная деликатность помешала ему сделать это с самого начала, а потом было уже поздно. Он и предположить не мог, что они захотят похоронить усопшего прямо в квартире, а не унесут на кладбище.
        Филатов пошел на кухню и нашел в холодильнике, заваленном кусками китового жира и юколой, бутылку своего виски, которая стояла там с того самого времени, как он сдал квартиру. Бутылка была в том же состоянии, в каком он ее забыл,  - почти полной.
        Оленеводы не стали пить непривычный для них напиток.
        Филатов налил себе полстакана и залпом выпил. К нему вернулась обычная решительность. «Где там, они говорили, работают?  - подумал он.  - На комбинате овощных заморозок? Надо вызвонить начальника и попросить навести порядок». Он достал мобильный и стал набирать номер. Подсветка дисплея включилась лишь на секунду, затем появилась надпись, что батарея разряжена, и телефон отключился.
«Черт бы тебя побрал!» - выругался Филатов.
        Можно было воспользоваться стационарным телефоном, но он стоял за чумом в большой комнате и идти туда не хотелось. Филатов выглянул на площадку и прислушался. Из-за двух соседских дверей не доносилось ни звука. Зачем-то стараясь ступать неслышно, он позвонил сначала одним соседям, потом другим. Ответа не последовало. Повторные звонки ничего не дали. Он вернулся в квартиру.
        Делать было нечего, он направился к телефону за чумом. В квартире уже было совсем темно. Филатов щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Ему показалось, что чум стал выше и больше в объеме. Да и сама комната увеличилась. Чум чернел перед ним, словно камчатская сопка правильной конической формы. Не отрывая от него взгляда, Филатов шаг за шагом продвигался к телефону, стараясь держаться у стены.
        У соседей наверху в это время начали играть дети. От их топота и прыжков стала позвякивать люстра. Филатову хотелось прикрикнуть на них и сказать, что негоже так веселиться, когда рядом находится покойник. До них, конечно, не докричаться, но можно постучать по батарее. Впрочем, до батареи еще следовало добраться.
        Вдруг, после особенно сильного прыжка наверху, ему показалось, что зашитый жилами полог чума слегка шевельнулся, как будто бы на него надавили изнутри. Сердце у Филатова упало. Он замер, чувствуя, как вдоль позвоночника струится холодный пот. Он ожидал, что сейчас полог распахнется, из чума выйдет покойник, бывший при жизни таким лихим парнем, и станет искать, где эти чертовы дети, которые мешают ему спать вечным сном.
        Шли секунды, но ничего не происходило. Филатов, переведя дух, стал пробираться дальше. Телефон стоял на тумбочке у самого окна. Это был беспроводной аппарат на аккумуляторах. Филатов схватил трубку и кинулся на кухню. Только там чума еще не было, в остальных же трех комнатах его четырехкомнатной квартиры они тоже стояли, правда, не ритуальные, а жилые.
        На кухне он опять налил себе полстакана виски, залпом осушил и набрал номер помощника. Гудки тянулись бесконечно долго и в конце концов начали напоминать SOS. К телефону никто не подошел. Филатов тщетно прождал добрых десять минут и нажал отбой. Кому еще позвонить, он не знал. Все номера, которых он раньше помнил великое множество, вылетели у него из головы. Там остались только 01, 02 и 03. Он знал, что какой-то из них принадлежит милиции, но и этого не мог вспомнить. Решил по очереди набрать каждый. Ни один из них не ответил. Звонить больше было некуда.
        Филатов решил заночевать на кухне и дождаться возвращения северных гастарбайтеров. Он раздвинул узенький кухонный диванчик и кое-как устроился на нем без подушки и одеяла, накрывшись пиджаком.
        Ночью он слышал, как кто-то шаркающей походкой прошел в туалет, долго там сидел, напевая вполголоса заунывную северную песню, потом спустил воду и ушел. Он понимал, что это, наверное, кто-то из квартирантов вернулся с работы, но воображение нарисовало ему чум, полог которого кто-то изнутри зашивает моржовыми жилами.
        Под утро в коридоре послышался шум множества шагов возвращающихся постояльцев. Он подумал, что пора наводить в квартире порядок, и проснулся.
        ГЛАВА XI
        ПРИЕМ В ПОСОЛЬСТВЕ
        Через проход напротив мирно похрапывал Сергей Бабурин. Отгоняя остатки сна, Александр Филатов тряхнул головой и выглянул в иллюминатор. Самолет уже подлетал к Белграду. Внизу раскинулись реки Сава и Дунай, в месте слияния которых и располагался город. Стали видны красные черепичные крыши на окраинах, высотки в новых районах. «Какой сон тяжелый,  - подумал Филатов.  - К чему бы он? Вроде и не ел ничего в самолете».
        Ему хотелось думать, что это обычный кошмар, из тех, за которыми ничего не следует. Виденная во сне квартира совсем не походила на его собственную, да и располагалась она совсем в другом месте. Свою квартиру он в жизни никому не сдавал и не собирался этого делать. У него просто не было такой необходимости. И уж конечно он никогда не сдал бы ее гастарбайтерам. Она и ему самому была нужна - он жил попеременно то в загородном доме, то в квартире.
        В белградском аэропорту «Никола Тесла» их встретил микроавтобус из российского посольства. Опытный водитель быстро домчал их до столицы. Думскую делегацию разместили в гостинице «Москва» в центре города, журналистов - в гостинице
«Интерконтиненталь».
        Белградская гостиница «Москва» - это не московская гостиница «Белград» на Смоленской-Сенной площади, состоящая из двух стройных высоток. Белградская
«Москва» намного скромнее и представляет собой всего лишь шестиэтажное здание постройки начала прошлого века с островерхой зеленой крышей и такими же островерхими зелеными башенками по краям.
        Едва Филатов успел принять душ и побриться, как из российского посольства за ними прислали машину. Посол устраивал прием в честь прибытия думской делегации и по поводу скорбной даты. Филатову не очень хотелось на него ехать. Он рассчитывал погулять по городу, пообедать в одном из местных ресторанчиков, среди которых знал парочку очень неплохих, и поискать по магазинам дополнения для своей модели железной дороги. Из всех командировок он привозил для нее что-нибудь интересное: то новый вагон, то здание станции, то рельсы с развязками.
        Но уклониться от приглашения было нельзя. Нехорошо, если остальные члены делегации будут рассказывать в Думе, что он проигнорировал такое важное мероприятие. Филатов вздохнул, сбросил гостиничный халат и принялся одеваться. У гостиницы их ждал все тот же микроавтобус, который привез из аэропорта, но водитель теперь был уже другой.
        В посольском зале приемов вместе с ними собралось человек двадцать. Кроме посла с супругой и ключевых сотрудников, были представители Соцпартии, взявшей на себя организацию похорон, и несколько человек, которых никому не представили. Они походили то ли на бывших военных, то ли на работников органов - у них были цепкие взгляды, и они без конца фиксировали все передвижения вокруг себя, словно камеры слежения.
        За столом Филатов оказался довольно далеко от посла, но зато близко к зампреду Социалистической партии Сербии, грузному лысоватому мужчине лет шестидесяти с мясистым лицом. Партию до самого дня своей смерти формально возглавлял Слободан, а фактически руководил ею зампред.
        Зампред молчал, вяло ковырялся вилкой в своей тарелке и механично поднимал вместе со всеми рюмку. Было видно, что мыслями он находится далеко отсюда.
        На другом конце стола, ближе к послу, гости обсуждали развал Югославии и то, как ему противостоял Слободан. Жалели, что Россия не вмешалась и не остановила этот процесс.
        - России было не до того,  - заметил Филатов,  - у нее была Чечня. И еще Ельцин.
        - Да, Ельцин,  - повторил кто-то, и все скривились, словно отведав кислого яблока.
        - Для того и Чечню затеяли, чтобы Россию отвлечь,  - отозвался Бабурин.
        Филатов сделал протестующий жест:
        - Не думаю.
        - А что тут думать? Так оно и есть,  - настаивал Бабурин.
        - Слишком уж масштабный отвлекающий маневр,  - сказал Филатов.
        - У них все масштабно,  - заметил Бабурин.  - По мелочам эти ребята не работают.
        Филатов не стал продолжать спор. Тема виделась ему бесконечной, одной из тех, которые можно обсуждать с вечера до утра, а в итоге каждый останется при своем мнении.
        Разговор тем временем мало-помалу приобретал патетическую направленность.
        - Давайте выпьем за Сербию!  - предложил посол.  - За то, чтобы она пережила трудные времена и опять стала центром притяжения всех народов на Балканах.
        Выпили за Сербию. Потом по предложению Зюганова и Бабурина пили за Россию, за дружбу России и Сербии, за славянское братство, за победу общего дела.
        Филатов поморщился. Он не понимал, какое общее дело может быть у России и Сербии, между которыми расположено столько стран и границ. Прямо советский сабантуй какой-то начался. Того и гляди, начнут пить за мир во всем мире и сыр во всем сыре. Ему вспомнилось, как в далеком уже детстве один из одноклассников, посмотрев на лозунг «Миру - мир», который в то время развешивали повсеместно, задумчиво продолжил его:
        - Сыру - сыр.
        - При чем тут сыр?  - не понял Филатов.
        - Ну если мир мы встречаем миром, то сыр должны встречать сыром,  - пояснил тот.  - Рифма та же и вообще красиво.
        Получалось бессмысленно, но смешно. Филатов улыб нулся своим воспоминаниям.
        Общие цели у России с Сербией могли бы быть, если бы в девяносто девятом ее приняли в союз России и Белоруссии. Но Ельцин тогда заблокировал это решение, хотя Дума поддержала почти единогласно. Решение было опасным - Сербии могла понадобиться военная помощь в преддверии конфликта с НАТО. Но это, по мнению Филатова, было лишь отговоркой. Можно было обойтись влиянием России в Совете Безопасности ООН и в других политических структурах. Ельцин и сам потом это понял, отдав приказ миротворческому батальону занять летное поле аэропорта в Приштине. Да что толку? Было уже поздно. Россия проиграла Балканы по всем статьям.
        Неожиданно зампред Соцпартии первым нарушил молчание.
        - Вы приехали как делегация Думы?  - спросил он у Филатова.
        - Нет. Каждый из нас представляет свою партию.
        На лице собеседника отразилось разочарование.
        - Но это практически одно и то же,  - поспешил утешить его Филатов.
        - Не совсем,  - горько вздохнул зампред.  - Даже российский парламент не прислал делегации. И от других стран нет ни делегаций, ни руководителей. Наши власти не разрешили нам провести государственные похороны. А ведь Слободан их заслуживал.
        - Я разделяю ваши чувства,  - сказал Филатов.
        Он вспомнил похороны Тито. Он был тогда, кажется, школьником, но хорошо помнил, что на похороны руководителя Югославии прилетело множество глав государств со всего мира. От Советского Союза полетел министр иностранных дел Громыко. Это Филатова тогда удивило.
        - Мы же с Югославией вроде не в очень хороших отношениях,  - спросил он у отца.  - Почему туда отправилась наша делегация?
        - Потому что умер глава государства, так положено,  - ответил отец.
        Теперь тоже умер глава государства, пусть и бывший. Случилось это при загадочных обстоятельствах в тюрьме другого государства. Вину его доказать не смогли, обвинения рассыпались. Но никто из глав других государств на похороны не спешил. Странно все это.
        Объявили перерыв, гости потянулись на перекур. Все разбились на группки, которыми сидели за столом, и продолжали прерванное общение. Филатов охотно поговорил бы сейчас с послом, но в приватном порядке, с глазу на глаз. Как назло, возле того стояли Зюганов и Бабурин и уходить не собирались. Филатов был более чем уверен, что разговор они затеяли бесполезный, просто в очередной раз повторяли общеизвестные вещи. По лицу посла он видел, что тому в тягость слушать подвыпивших гостей, но чувство такта не давало ему уклониться от беседы.
        Филатов движением глаз показал послу, что желает с ним переговорить. Тот не заметил или же сделал вид, что не заметил. Филатов удивился. В прежние его приезды в Белград посол всегда охотно шел на контакты. Он знал посла еще по учебе в МГИМО. Правда, тот был на несколько курсов старше. Он уже заканчивал институт, когда Филатов только поступил на первый курс.
        Филатов огляделся. Зампред Соцпартии стоял в стороне вместе со своим помощником. Вид у обоих был мрачный. Похоже, они действительно глубоко переживали кончину своего лидера.
        У помощника зазвонил телефон, он поднес трубку к уху, несколько секунд слушал с озабоченным выражением лица, а потом начал отдавать отрывистые распоряжения. То, что это были именно распоряжения, Филатов понял по жестам его правой руки. После каждой фразы тот рубил воздух перед собой, как бы усиливая сказанное, хотя его слова звучали и так достаточно энергично. При желании Филатов мог бы понять, о чем тот говорит, если бы стоял ближе. Он неплохо освоил сербский язык в свои прежние приезды в Белград.
        Помощник закончил разговор и что-то сказал своему боссу. Тот кивнул. Помощник быстрыми шагами удалился. Филатов решил, что настал удобный момент для приватной беседы, и подошел к зампреду с целью получить как можно больше информации из первых уст.
        - Жаль, что все так получилось,  - сказал Филатов, приблизившись.  - Я вам сочувствую.
        Зампред глубоко затянулся сигаретой и посмотрел себе под ноги, высоко подняв плечи. Ни дать ни взять большая нахохлившаяся птица.
        - А от чего все-таки он умер?  - спросил Филатов. Зампред поднял голову:
        - Официально - от сердечного приступа.
        - А неофициально?
        - Кто же его знает? Он в последнее время плохо выглядел.
        Филатов кивнул. Он тоже отмечал, как сдал Слободан в трибунале.
        - Вы с ним часто разговаривали?  - спросил Филатов.
        - Очень редко. Они даже в звонках его ограничивали.
        - Он жаловался на здоровье?
        - Мне - никогда. Мы говорили только о партийных делах.
        Филатова вдруг осенило.
        - Послушайте!  - предложил он.  - А ведь мы можем установить точную причину смерти Слободана.
        Зампред уставился на него немного диковатым взглядом.
        - Мы?  - переспросил он.  - И каким же образом?
        - Ну, пусть вы,  - поправил себя Филатов.  - Это не имеет значения. Можно провести повторное вскрытие. Ведь похороны только завтра в двенадцать. У нас впереди целая ночь. А квалифицированный патологоанатом делает вскрытие за один час или даже быстрее.
        Зампред от неожиданности поперхнулся дымом и закашлялся.
        - Нет, это исключено.  - Он отрицательно затряс головой.
        Филатову показалось, что в его реакции содержится больше эмоций, чем подобало бы исходя из ситуации.
        - Но почему?  - удивился он.  - В прессе были сообщения, что сербские врачи проведут повторное вскрытие. Разве вы не хотите знать правду?
        - Семья не позволяет проводить вскрытие.
        - Семья?  - удивился Филатов.  - Семья в России, а тело в Сербии. А вы - партия, которую он возглавлял, и вы тоже имеете право голоса в этом вопросе.
        - Нет-нет!  - опять горячо и испуганно запротестовал его собеседник.  - Надо уважать волю семьи! Мы не можем ее нарушить.
        - Да при чем здесь воля семьи?!  - почти вспылил Филатов.  - Когда причина смерти вызывает подозрения, воля семьи в расчет не принимается, и вскрытие производится в обязательном порядке. Ну! Чего вы боитесь?
        Некоторое время зампред не знал, что ответить, и собирался с мыслями.
        - У кого вызывает сомнения?  - нашелся он наконец.
        - У меня, у вас, у любого человека с непромытыми пропагандой мозгами,  - терпеливо, словно малому ребенку, стал разъяснять ему Филатов.
        - У меня - не вызывает,  - заявил зампред.
        Филатов уставился на него во все глаза. Ведь тот же сам сейчас говорил ему прямо противоположное!
        - И это говорите вы?  - произнес он, пораженный его словами.  - Его заместитель по партии?
        - Да,  - ответил тот.  - Для меня достаточно мнения Лио Бакерии.
        - Какого мнения?  - Разговор шел уже почти на повышенных тонах.  - Он же ничего не видел! Ему просто показали кино! Я говорил с ним по телефону. Вы что, верите всему, что увидите в кино? В Кинг-Конга, например?
        - Это было не кино,  - почти убежденно ответил зампред, но при этом отвел взгляд в сторону,  - а запротоколированная видеозапись. Почему я должен ей не доверять?
        Филатов некоторое время не находил, что на это возразить. Он и представить не мог, что при подобных обстоятельствах смерти человека, не последнего человека в этом мире, между прочим, его близкие и соратники будут так упорно отказываться от проведения повторного вскрытия. От пустяковой в общем-то процедуры. И главное - никто же не мешает! В чем дело? У Филатова это не укладывалось в голове.
        Он решил сделать последнюю попытку:
        - А что, если на самом деле он умер не от сердечного приступа?
        - А от чего еще?
        - Ну, допустим, его отравили? Вы что же, так это и оставите, простите им?
        - Зачем бы им было его травить?  - спросил зампред, глядя поверх головы Филатова с таким видом, словно бы он сам не стоял тут рядом, а уже мчался в удаляющемся автомобиле и его мало интересовало то, что осталось позади.
        - Как зачем? Ведь им не удалось ничего доказать. Милосовича надо было выпускать, а это был бы скандал. Это доказывало бы, пусть и косвенно, что вся затеянная против Югославии кампания была лживой, а война - неправедной. Им легче было его отравить, чем выпустить.
        На самом деле Филатов вовсе не был так уж уверен, что Милосовича отравили. Просто хотелось убедить зампреда провести повторное вскрытие. Но тот упорствовал.
        - Отравили - не отравили,  - уныло сказал он,  - какая теперь разница? Он умер, и его не вернуть. Ничего из того, что было раньше, не вернуть. От Югославии осталась одна Сербия. Видимо, таково веление времени. Нужно с этим смириться и ждать светлой полосы для нашего народа.

«Да он прямо фаталист какой-то,  - подумал Филатов.  - Ему бы мистику преподавать в школе для астрологов, а не Социалистической партией руководить».
        Опять появился помощник зампреда. Тот извинился и отошел от Филатова. Оба начали о чем-то совещаться. Угловым зрением Филатов видел, как помощник несколько раз посмотрел в его сторону. Чуть более пристально, чем было надо, словно запоминая получше, как Филатов выглядит. Хотя что тут было запоминать? Филатов был личностью известной, и от его фотографий прямо-таки ломился Интернет. Не составляло труда найти и распечатать любую.
        Остаток ужина Филатов высидел с трудом. Его деятельная натура требовала что-нибудь предпринять. Но что? Он прокручивал в уме всевозможные варианты, прикидывая, что он мог бы сделать прямо сейчас. Найти других боссов соцпартии и уговорить их провести повторное вскрытие? Или поискать дочь Слободана Марию с той же целью? Нет, это вряд ли. Он знал, что Мария живет где-то в Черногории. Пока он ее разыщет, пока она доберется до Белграда, уже и утро наступит. А ведь еще надо найти патологоанатома. Да и препирательство с соцпартией займет какое-то время. Если, конечно, тут рулит только она, а не еще какие-то силы. Нет, этот вариант не годится.
        Боссы же соцпартии вряд ли согласятся пойти против воли своего главного начальника и против воли семьи. Для этого нужна сильная мотивация, а ее сейчас нет. Была бы - и без него сделали бы повторное вскрытие.
        Оставалось одно - самому найти частного патологоанатома и договориться с теми, кто сейчас стережет тело. Патологоанатома можно найти в больнице Святого Саввы, а со сторожами в Музее революции, где сейчас находится тело, он договорится.
        Филатов тряхнул головой. Черт возьми, какая только чушь не полезет в голову, когда очень хочется докопаться до истины, а никаких возможностей для этого нет! Нельзя ему влезать в такую авантюру. Так и в тюрьме недолго оказаться. Он здесь всего лишь гость, иностранец, и никаких прав у него нет. Но как же чертовски хочется понять, что произошло на самом деле! Ведь чего проще - проведи вскрытие, и будешь знать.
        Нет, вскрытие в музее провести, пожалуй, не получится, это не морг, там нет никаких условий. А хоть бы и получилось, оно не будет иметь никакой силы, потому что незаконное. От этой мысли надо отказаться раз и навсегда.
        Он пожалел, что не прилетел сюда на день или даже на два раньше. Тогда у него было бы время что-нибудь предпринять.
        ГЛАВА XII
        КАФЕ «РУССКИЙ ЦАРЬ»
        После приема возвращаться вместе со всеми в гостиницу Филатов не стал, а попросил, чтобы его высадили в центре.  - Хочется прогуляться,  - объяснил он коллегам.
        - Могу составить вам компанию,  - предложил Бабурин.
        - Мне тут еще кое-куда нужно зайти.  - В этот момент компания Филатову, человеку общительному и в общем-то заводному, была явно не нужна.
        Мысль о том, чтобы провести самостоятельное вскрытие, продолжала вертеться в голове, хоть он и гнал ее прочь. Устойчивости идеи способствовало еще и то, что всякий раз в чужой стране он чувствовал себя не скованно, как полагалось бы, а, наоборот, более свободно. Он бегло говорил на нескольких европейских языках, имел в кармане дипломатический паспорт и не был стеснен в средствах. Все его титулы, на которые следовало оглядываться и соизмерять с ними свои действия дома, как бы оставались там, а здесь, где его не узнавали на улицах, он мог позволить себе гораздо больше, чем в Москве.
        На самом деле все было не совсем так, и это чувство являлось иллюзией, не более того. Но Филатову нравилось думать именно так. Это была игра со своим воображением. Главное состояло в том, чтобы не следовать ему всерьез и не совершать реальных поступков, о которых пришлось бы потом пожалеть.
        Он намеревался поискать магазин игрушечных железных дорог, который заприметил еще в прошлый свой приезд. Тогда Белград бомбили самолеты НАТО и магазинчик был закрыт. Сейчас же он должен был работать, если, конечно, хозяин не поменял бизнес. Но если тогда, в более трудные времена, бизнес существовал, то должен был уцелеть и теперь, решил он.
        Филатов не очень хорошо помнил, на какой стороне улицы магазин находился, и вертел головой туда-сюда. В центре Белград сильно напоминает улицу Арбат, в той ее части, где дома повыше. По-своему, конечно, абсолютного сходства нет, но общее ощущение остается тем же. Филатов дошел до конца не очень длинной пешеходной улицы, но магазин не нашел. То ли тот действительно закрылся, то ли это было на другой улице.
        Филатов повернул за угол. Поначалу ему казалось, что уж здесь-то магазин отыщется. Эта улица в точности совпадала с той, которую он помнил. Но его и здесь не оказалось.
        Филатов свернул еще раз, уже не питая особой надежды на успех. Теперь он продолжал поиски только затем, чтобы отвлечься от мыслей о завтрашних похоронах.
        Когда ему надоело блуждать наобум, он решил справиться у прохожих. Он задавал вопросы по-русски, который почти все понимали, а получал ответы по-сербски и тоже мог понять их смысл.
        К его разочарованию, никто даже не слышал о подобном магазинчике. Видимо, тот закрылся уже очень давно. Или же это было не здесь. Филатов замерз в своем легком пальто и не прочь был бы где-нибудь согреться. Его взгляд упал на вывеску кафе
«Русский царь». Здесь он раньше не бывал и даже не знал о существовании такого заведения. «Ну уж здесь-то мне будут рады»,  - подумал он, представляя, как сейчас войдет и заговорит с официантом по-русски. Потом подумал и решил себя не выдавать. Уместнее будет заговорить на английском или французском. Оба языка он знал в совершенстве.

«Пожалуй,  - подумал он,  - французский будет уместнее. Сербы еще не забыли бомбардировки, которые в их сознании тесно увязывались с НАТО и США».
        Войдя внутрь, он пробежался взглядом по портретам русских царей на стенах, сдал пальто в гардероб, нашел свободный столик и устроился за ним. Подошедший официант прекрасно понял его французский и принес глинтвейн и кофе.
        Филатов огляделся. За соседним столиком сидели два серба. Обоим было хорошо за тридцать, и выглядели они как бывшие военнослужащие. Поначалу, завидев Филатова, они стали разговаривать вполголоса, но затем, услышав его французский, перестали таиться. Одного из них, как он понял, звали Душан, другого - Радован.
        - Все-таки странно,  - задумчиво сказал Душан, вертя в пальцах свою рюмку с остатками коньяка.
        - Что тебе странно?  - поинтересовался Радован.
        - Все!  - ответил Душан и закурил.  - Почему он умер, почему вскрытия не было.
        - Он умер потому, что его все предали,  - с некоторым пафосом ответил Радован.
        - Неправда!  - Душан нетрезво хлопнул ладонью по столу.  - Я не предавал!
        Бутылка на их столе была уже почти пустой.
        - Я не про тебя говорю,  - ответил Радован.  - Я тоже не предавал. Но что от нас с тобой зависит, если предали наверху?
        - Теперь уже ничего не зависит,  - согласился Душан и тяжело вздохнул.  - Но когда Слобо был жив - зависело. И когда мы с тобой воевали - тоже.
        - Когда он был при власти,  - поправил его Радован.  - А как только его отстранили, все и закончилось.
        Радован тоже закурил и выпустил дым в потолок. Филатов слушал, стараясь на них не смотреть.
        - Ты ходил в Музей революции?  - спросил Душан.
        - Нет,  - ответил Радован.  - Я попрощаюсь с ним завтра. А ты?
        - Я тоже.
        Они помолчали.
        - Почему все-таки они не провели вскрытие?  - опять задался вопросом Душан.  - Ведь собирались же.
        - Не велели!  - отрывисто бросил Радован.
        - Кто?
        - Сам знаешь.
        - И народ молчит,  - вздохнул Душан.
        - Не молчит. Мы же с тобой не молчим,  - возразил Радован.
        - А молодежь смотрит отборочный конкурс на Евровидение, ей плевать на похороны Слобо,  - сказал Душан.
        - Молодежь ничего не понимает. Ей промыли мозги пропагандой,  - возразил Радован.
        - Эх, имел бы я доступ к телу, сам бы провел вскрытие,  - вздохнул Душан.
        - Ты что, врач?  - заинтересовался Радован.
        - Фельдшер. Был когда-то.
        - Да кто бы тебя пустил,  - усомнился Радован.
        - В том-то и дело,  - согласился Душан.  - Но если заплатить - пустили бы. Теперь за деньги можно все.
        - У тебя и денег столько нет.
        - Но если бы были…
        - А ты разве умеешь?  - спросил Радован.
        - Бывал в морге, когда учился.
        - А сам делал?
        - Приходилось пару раз,  - ответил Душан.
        Оба мрачно замолчали.

«Вот оно!  - понял Филатов.  - Сейчас - или никогда!» Он встал и сделал шаг к соседям, еще плохо понимая, что будет делать дальше. Как-то надо было их убедить, не выдавая себя. Дать денег. При себе у него было немного, но можно снять в банкомате. Правда, нужно будет проследить, чтобы они сделали работу, а не скрылись с деньгами. Ох, зря он все это затевает! Риск-то какой! Международный скандал обеспечен, если они попадутся. Или не зря?
        Видимо, вся гамма чувств отразилась у Филатова на лице, потому что соседи с удивлением на него уставились. Душан умолк на полуслове.
        В эту секунду у Филатова в кармане зазвонил телефон. Звонок вернул его к реальности. Он достал трубку. На дисплее высветился незнакомый местный номер. «Кто бы это мог быть?» - подумал Филатов. Он не стал отвечать и сбросил звонок. Опять сел на свое место и залпом допил глинтвейн. Телефон запиликал снова. Номер на дисплее был тем же. «Настырный»,  - подумал Филатов и опять не стал отвечать.
        Телефон тем временем умолк, и Филатов обрадовался: «Может, угомонился уже?» Но тут же возникли сомнения. А вдруг это звонит зампред Соцпартии? Вдруг он все обдумал, согласился с доводами Филатова и уже готов провести повторное вскрытие? «Да, но номер-то мой у него откуда?  - усомнился Филатов.  - И зачем я ему на вскрытии?»
        Услужливое воображение тут же подсказало ответы. Номер могли дать коллеги по Думе, а на вскрытии он нужен как свидетель, представитель другого государства для придания комиссии международного статуса.
        Филатов не знал, бывают ли на вскрытиях свидетели, но мысль показалась ему правдоподобной. Вполне возможно, что и бывают. И он тоже мог бы поприсутствовать для порядка. Конечно, процедура не из приятных, но он не был слишком впечатлительным и не боялся подобных зрелищ. Надо - так надо.
        Когда телефон зазвонил в третий раз, он уже не удивился. Он был готов к этому звонку. Более того, если бы его не последовало, он перезвонил бы сам и спросил, кто и зачем до него добивался.
        - Добрый вечер!  - сказал в трубке незнакомый голос по-русски. Филатов тут же понял, что ошибся - это не был зампред Соцпартии и даже не его помощник. Но может, кто-то из их людей?
        - Добрый,  - осторожно ответил он.  - Слушаю вас.
        - Я хотел бы с вами встретиться и обсудить один вопрос,  - сказал незнакомец.
        - А кто вы?  - спросил Филатов, воспрянувший духом на словах «один вопрос».
        - Меня зовут Милош, я заместитель министра внутренних дел Сербии.

«Ох, ничего себе!  - едва не вырвалось у Филатова.  - Чем же это я заслужил внимание такого высокого чиновника? Вроде бы ничего еще не нарушил. А ведь чуть было не собрался».
        - А чему обязан?  - сдержанно осведомился он.
        В трубке послышался короткий смешок.
        - Вы не волнуйтесь, сущие пустяки. Дело личного характера. Если вы не возражаете, я подожду вас в холле гостиницы.
        - Какой гостиницы?  - попытался уклониться от встречи Филатов, понимая, что на прежних планах теперь придется поставить крест.
        - «Москва», какой же еще?  - удивился Милош.  - Или вы переселились в другую?
        - Нет, не переселился,  - ответил Филатов, удивленный его осведомленностью.
        - Ну вот и хорошо,  - сказал Милош.  - Я буду ждать вас в холле. Вы скоро приедете?
        - Я?  - Филатов огляделся с чувством некоторой растерянности.  - Не знаю, сколько понадобится времени, чтобы добраться до гостиницы.
        - А вы сейчас где?  - спросил Милош.
        - В центре,  - уклончиво ответил Филатов, все еще надеясь, что Милош передумает и отвяжется от него со своим личным делом.
        Но тот и не собирался этого делать.
        - Где именно?
        - Не знаю. Я не так хорошо ориентируюсь в Белграде.
        - Ну что там есть приметного? Вывеска или дом? Какая улица?
        Филатов помедлил. Оставалась последняя возможность отвязаться от незваного нового знакомца - нажать отбой. Потом можно сказать, что разрядилась батарейка. Но если тот действительно такой большой полицейский чин, то место его нахождения вычислят в мгновение ока - по сигналам с базовых станций. Несколько полицейских отрядят на его поиски и тут же найдут.
        Эх, не надо было отвечать на звонок. Коготок увяз - всей птичке пропасть. Ничего уже сегодня у него с этими мужиками за соседним столом не получится. Но может, оно и к лучшему? Слишком уж много факторов риска. И риск слишком высок. Да же если бы затея с повторным вскрытием удалась и в результате обнаружилось нечто такое, что скрыли голландские врачи, пришлось бы потом открыть карты и рассказать, как были получены данные. Вот тут-то и возникли бы претензии лично к нему за нарушение закона в чужой стране. Правда, все могло бы снивелироваться разгоревшимся скандалом вокруг смерти Слободана. Но это только в том случае, если бы подозрения о причине смерти подтвердились. А если нет? Ведь не дураки же они там, в Гааге. Если и были какие следы в теле, все уже давно уничтожено и вычищено. Получите - распишитесь. Нет, не стоило ему идти на такой риск при заранее неочевидном результате. Да вот хотя бы той же охране в Музее революции веры нет. Возьмут деньги, пустят их, а потом сами же и вызовут полицию. Мол, я не я, и хата не моя. Такие вещи нужно делать официально, со всеми возможными разрешениями и
соблюдением формальностей. Это проблемы сербов, пусть сами с ними и разбираются. Если им не надо, то почему должно быть надо ему, Филатову? Он здесь просто гость, и не более того. Его дело маленькое - проводить в последний путь Слободана, выступить с краткой речью и улететь домой.
        Филатов обреченно вздохнул и сказал:
        - Вот вижу вывеску «Русский царь».
        - Понятно,  - сказал Милош, и Филатову показалось, что в голосе у того исчезла какая-то скрытая напряженность.
        Похоже, он до последней минуты боялся, что Филатов захочет избежать встречи.
«Важное, значит, у него дело,  - подумал Филатов,  - раз так переживает. Что же это может быть? И главное - зачем оно мне? Зачем мне вообще сдался этот Милош?»
        Дома он не стал бы пренебрегать таким знакомством, но в чужой стране все эти связи были ни к чему. Он чувствовал, что вряд ли еще когда в будущем ему доведется побывать в Сербии. Времена изменились, новое руководство страны будет все больше тянуться к Западу и отдаляться от России. Хотя кто знает? Никогда не говори
«никогда», как любят повторять англичане.
        - Я пришлю за вами машину,  - сказал Милош,  - чтобы вам не пришлось плутать. Она будет через пять минут. Стойте, пожалуйста, у входа.
        Филатов расплатился и пошел к выходу. Сербы за соседним столиком, прислушивавшиеся к его разговору по телефону, тоже засобирались. До них дошло, что никакой он не француз, а русский, причем не простой турист. Они же наболтали тут много лишнего, и лучше будет им уйти.
        Машина действительно прибыла через пять минут. Это был черный БМВ седьмой серии с синей мигалкой на крыше. Водитель с цепким взглядом полицейского вышел из кабины, тут же высмотрел Филатова и помахал ему рукой.
        ГЛАВА XIII
        ЗАКАДЫЧНЫЙ ДРУГ МИЛОШ
        Едва Филатов вошел в гостиницу, как с диванчика в дальнем конце вестибюля поднялся мужчина среднего роста и умеренно плотного телосложения, примерно ровесник Филатова. У него были простоватые черты лица. Одет был дорого, но неброско, и если бы Филатов не знал, что он заместитель министра, то второй раз на него и не взглянул бы. На столике перед ним стояли чашка кофе и пепельница с несколькими окурками. Он изобразил на лице радушие, но получилось не очень убедительно, хотя он и старался изо всех сил. С приветливой улыбкой никак не вязались холодные с хитрецой серые глаза. «Из крестьян»,  - подумал Филатов еще до рукопожатия.
        Он легко мог бы представить человека с внешностью Милоша за рулем трактора либо доящим корову на чистой, светлой и напичканной новейшим оборудованием ферме. Правда, для этого его понадобилось бы переодеть в белый халат и снять с руки золотой «Френк Мюллер», но все остальное подходило в точности - крепкий фермер средней руки.
        Однако Милош заправлял не фермой, а частью работы министерства внутренних дел. Следовательно, он мог знать о смерти Слободана намного больше, чем известно простым смертным. Спросить ли его?
        Филатов посмотрел в серые глаза Милоша, и вопрос отпал сам собой. Не стоило, пожалуй.
        - Рад знакомству!  - приветствовал Милош, сердечно пожимая руку Филатова обеими своими.  - Много о вас слышал.
        Филатову хотелось бы ответить ему такой же фразой, но до сегодняшнего дня он ничего не слышал о Милоше.
        - Очень приятно!  - сказал он.  - Жаль, что пришлось встретиться при таких печальных обстоятельствах.
        - Да, обстоятельства прискорбные,  - согласился Милош, и маска радушия на его лице на мгновение сменилась маской печали.  - Но мне хотелось бы поговорить с вами о другом. Присаживайтесь.
        Филатов расположился на другом диванчике напротив Милоша. Тот и старался говорить как можно мягче, однако многолетняя полицейская практика давала себя знать - у Филатова появилось ощущение, что он если и не на допросе, то на собеседовании, которое очень легко может перейти в допрос. Милош достал визитку и протянул Филатову. На ней действительно было написано, что он - заместитель министра внутренних дел. Сомнения у Филатова рассеялись. Хотя их и раньше почти не оставалось. Черный лимузин с мигалкой и правительственным номером, вышколенный водитель, фигура охранника, маячившая поодаль, говорили сами за себя. Охранник Милоша делал вид, что он тут ни при чем, а просто скучает в холле, кого-то дожидаясь, но наметанный глаз Филатова определил безошибочно - человек Милоша. Плюс еще один охранник должен быть на улице, не считая водителя.
        Он положил на стол и подвинул Милошу свою визитку. Тот задержал на ней взгляд и убрал в нагрудный карман пиджака.
        - Ну, вас-то я и так знаю,  - улыбнувшись, сказал он.
        Филатову вдруг стало весело. «Уж не вербует ли он меня?  - подумал он.  - Таким топорным способом?» Это, конечно, было лишь шуткой. Его в жизни никто не вербовал, и он никому не собирался позволять этого делать. Филатов прищурился и посмотрел на Милоша иронично.
        - О чем же вы хотели со мной поговорить?  - спросил Филатов, закинув ногу на ногу и всем своим видом демонстрируя, что они здесь на равных.
        - Так, пустяковый вопрос, личного характера,  - скромно ответил Милош.
        - Что за вопрос?  - Филатова уже начала раздражать манера Милоша бесконечно затягивать разговор и уходить от сути дела.
        - Вы ведь в Москве МГИМО оканчивали?  - спросил Милош.
        - Да,  - ответил Филатов, недоумевая, при чем здесь МГИМО.
        - Всех там знаете, наверное?  - предположил Милош.
        - Не без этого,  - согласился Филатов.
        - Конечно, всех,  - резюмировал Милош.  - И вас все знают. Вы - человек известный. Один из самых известных депутатов российского парламента.
        - Ну,  - сказал Филатов, которому не хотелось хвалить самого себя, но и не признавать очевидные факты он не мог,  - возможно, в чем-то вы и правы.
        - Я ведь к чему затеял этот разговор,  - перешел наконец Милош к делу.  - Дочь у меня в этом году заканчивает школу.  - Он достал из бумажника фотографию и протянул Филатову.
        Снимок запечатлел веснушчатую девушку-старшеклассницу на фоне классной доски. Ничем внешне не примечательную и даже не похожую на Милоша. Ее, пожалуй, нельзя было бы назвать даже особенно симпатичной. Больше всего она походила на молодую нескладную курицу, которая давно уже не цыпленок, но еще и не совсем полноценная курица.
        - Милая девушка,  - похвалил Филатов.
        - Похожа?  - спросил Милош.
        - Ну, некоторое сходство есть, несомненно.
        - Это вы так говорите, чтобы мне польстить,  - усмехнулся Милош.  - На самом деле она вся в мать.
        - Вовсе нет,  - сказал Филатов, чувствуя неловкость и от своих слов, и от этого ненужного ему разговора,  - глаза вот совсем ваши.
        Про себя он недоумевал, зачем ему сдался этот Милош вместе с его несовершеннолетней курицей? Вот же подфартило!
        - Но речь-то не об этом,  - продолжал Милош.  - Речь о МГИМО, где вас все знают.
        - Вы преувеличиваете.
        - Нисколько,  - уверенно возразил Милош.  - Вы очень известный политик. Я считаю, и это не только мое мнение, общенационального масштаба.

«Началась грубая лесть,  - уныло подумал Филатов.  - Лучшая из всех видов лести. Значит, будет просить либо что-нибудь масштабное, либо нелепое». Он решил больше ничего не говорить, а молчать и спокойно ждать, пока Милош не разродится наконец своей просьбой.
        Изобразив на лице вежливое любопытство, он уставился на Милоша. Однако до того все не доходило, что он переигрывает.
        К ним подошла официантка:
        - Что будете заказывать?
        Только тут Филатов заметил, что та часть вестибюля, в которой они сидели, относилась к лобби-ресторану.
        - Еще кофе,  - сказал Милош.  - И виски.
        - А вам?  - повернулась официантка к Филатову.
        - То же самое.
        Пока ждали заказ, Милош опять не говорил о своей проблеме. Он взялся развлекать Филатова сербскими анекдотами про тещу и зятя. Юмор у них оказался совсем простой, как и повсюду в таких анекдотах, и Филатов лишь вежливо улыбался, в то время как Милош заливисто смеялся своим же собственным шуткам и хлопал его по руке.
        Лишь после того, как они выпили виски, Милош поведал ему, в чем же, собственно, дело - он хотел устроить дочурку в МГИМО.
        - Но я-то чем могу вам помочь?  - удивился Филатов.
        - Ну как же, вы там всех знаете. И вас все знают.
        - Ну и что?
        - Переговорите, пожалуйста, с кем следует.
        Филатов пожал плечами:
        - Не думаю, что к моему мнению станут прислушиваться.
        - Ну, не скромничайте,  - опять стал напирать на лесть Милош.  - Непременно прислушаются. Иначе и быть не может.
        Филатову все еще не хотелось соглашаться.
        - Ну а сами-то вы что же?  - спросил он.
        - А что я?  - стал прибедняться Милош.  - Кто я там такой? Кто станет меня слушать?
        - Да уж послушал бы кто-нибудь,  - заверил Филатов.  - Не последний же вы человек в Белграде.
        - То в Белграде,  - рассудительно протянул Милош, а то в Москве. Там я просто иностранец. Вот как и вы здесь.
        При этих словах Филатов порадовался, что не успел ничего предпринять в кафе. Тогда Милош, если бы ему стало об этом известно, разговаривал бы с ним по-другому. Уже и сейчас в его последних словах содержался некий намек. Но на что? Или это просто показалось?

«Какова же цена вопроса?  - стал прикидывать Филатов.  - Сейчас обучение в МГИМО для иностранцев обходится под триста тысяч долларов. Естественно, что Милош не хочет платить такую сумму. Вот и ищет подходы к заветному институту».
        То, что Милош изучил биографии всех гостей, прибывших из России, вплоть до мест учебы, выдавало в нем цепкого сыщика. Сыщика по призванию, который любит свою работу. Впрочем, иначе и быть не могло. В противном случае он просто не дослужился бы до такой должности.
        - Ну,  - осторожно сказал Филатов,  - я мог бы попытаться поговорить кое с кем в МГИМО. Но заранее ничего не гарантирую.
        - Не надо гарантий,  - замахал руками Милош.  - Вы только поговорите. А уж я в долгу не останусь.

«Ну вот,  - подумал Филатов,  - уже и бабки предлагает». Но вслух говорить ничего не стал. На одно только мгновение у него промелькнула мысль попросить у Милоша вместо мзды провести сегодня ночью повторное вскрытие Слободана. Но еще одного взгляда в холодные серые глаза Милоша хватило, чтобы от нее отказаться. «А есть ли у него вообще дети?  - подумал Филатов.  - Что он мне тут парит?»
        Ему показалось, что на фотографии, которую ему демонстрировал Милош, на самом деле изображена не его дочь, а, может быть, задержанная по какому-то делу малолетняя подозреваемая. У таких кадров, как Милош, все может быть.
        Милош, словно бы угадав мысли, поспешил рассеять его сомнения.
        - Вы знаете,  - сказал он, как будто бы вопрос об обучении в МГИМО уже был решен,  - мне не хотелось бы, чтобы моя Власта жила в Москве в общежитии.
        - Почему?  - спросил Филатов.
        - Ну, шум там, пьянки, наркотики. Не нужно ей всего этого. Пусть лучше живет на квартире. Вы могли бы подыскать ей квартиру?
        - Мог бы, наверное,  - согласился Филатов.
        К этому моменту они уже выпили по нескольку порций виски и Филатову стало легче раздавать обещания.
        - А приглядывать за ней?  - развивал наступление Милош.

«Этак он еще захочет, чтобы я закупал ей продукты и водил ее в театры». Милош понял, что перегнул палку, потому что тут же поспешил внести ясность.
        - Нет, ничего такого не требуется. Просто заехать к ней раз в две недели или месяц и посмотреть, все ли в порядке. Чтобы родительское сердце было спокойно.

«Пошлю помощника»,  - решил Филатов. И пообещал:
        - Заеду.
        Милош удовлетворенно кивнул.
        - Может, поужинаем вместе?  - предложил Милош.  - В здешнем ресторане хорошо кормят.
        Филатов прислушался к себе. Несмотря на сравнительно недавний прием в посольстве, он опять хотел есть. Однако и от Милоша он устал.
        - Не знаю,  - неуверенно произнес он,  - поздновато уже.
        - Да бросьте вы, Александр!  - стал уговаривать Милош.  - Нам еще есть о чем поговорить.

«Неужели у него имеется и вторая дочь?  - испугался Филатов.  - Или же теперь речь пойдет о племяннице?» Он вопросительно посмотрел на собеседника.
        - Речь пойдет о бизнесе,  - пояснил Милош.
        - Это хорошо,  - кивнул Филатов.
        Он и в самом деле был почти рад. Ведь бизнес никуда устраивать не придется.
        В ресторане Милош с видом знатока комментировал меню и подсказывал Филатову, что надо заказывать. По всему было видно, что ему приходилось здесь бывать не единожды.
        За ужином он завел речь о приватизации сербских предприятий.
        - Вы же понимаете,  - твердил он,  - мы не хотим, чтобы они достались европейцам. Пусть лучше ими владеют русские.
        Но предлагал все больше заводы, которые, насколько Филатов был в курсе, пострадали от натовских бомбежек.
        - А в каком они состоянии?  - спросил Филатов.
        - В разном,  - уклончиво ответил Милош.  - Будете уезжать, я снабжу вас подробной тендерной документацией.
        Филатову не улыбалось везти с собой ворох ненужных бумаг.
        - Лучше расскажите так,  - попросил он.
        Милош на минуту задумался. Было видно, что он не очень в теме.
        - Это долго,  - отказался он.  - Их лучше осмотреть своими глазами. Жалко, что завтра похороны, а то мы могли бы съездить.
        - Жалко,  - согласился Филатов, хотя на самом деле ему было нисколько не жалко - таскаться по закопченным цехам непонятно за какой надобностью ему не хотелось.
        - А то, может, отменим?  - предложил Милош.  - На похоронах ваши отметятся, а мы пока делом займемся?
        Филатову стало диковато. Замминистра внутренних дел собирался показывать ему заводы на продажу. Правда, завтра выходной, имел полное право.
        - Да я в этом и не понимаю ничего,  - отказался он.  - К тому же мне надо выступить.
        Несколько мгновений Милош, притворяясь захмелевшим, смотрел с улыбкой на него и обдумывал услышанное. Улыбка у него была замечательная - широкая, крестьянская, доброжелательная. Так и казалось, что сейчас он предложит напиться холодного молока из погреба. Но вместо этого он разлил по стаканам виски, до которого, как понял Филатов, был большой охотник.
        Тут у Милоша в очередной раз зазвонил телефон. За то время, что они провели вместе, телефон у него звонил раз десять или даже больше. В этом для Филатова не было ничего удивительного. У него и самого дома телефон звонил столь же часто. Удивляло другое - то, как менялся Милош, отвечая на звонки. Голос его становился резким и властным, а лицо сразу приобретало какую-то застывшую жесткость. Филатов подумал, что подчиненные перед Милошем должны трепетать, словно осенние листья на ветру.
        Закончив разговор, Милош предложил выпить за совместные бизнес-проекты. Потом завел разговор о том, что у него есть знакомый нефтетрейдер, который хотел бы закупать у России дополнительные объемы нефти, но с небольшой отсрочкой платежа. Если бы Филатов смог утрясти эту проблему, трейдер был бы очень благодарен.
        - Можно и с отсрочкой,  - согласился Филатов,  - но деньги вперед.
        - Нет, не вперед,  - стал объяснять Милош,  - а потом.
        - Потом?
        - Да.
        - Когда же?
        - Ну, недели через две.
        - А не больше?
        - Ни в коем случае! Я гарантирую.

«Ничего ты не гарантируешь,  - подумал Филатов.  - Потом ни тебя не найдешь, ни трейдера твоего». Но вслух говорить ничего не стал.
        Вскоре Милош куда-то позвонил, и за столом появились две девки. Филатов упустил момент их прихода. Он увидел их, когда Милош провозгласил очередной тост и те тоже подняли рюмки. Одна из них тут же принялась называть его Сашей. Она сказала и свое имя, но Филатов тут же его забыл, а переспрашивать было неудобно. Другая девка сидела возле Милоша и называла его Милей. Делала она это с некоторой опаской, словно боялась, что ее одернут. Но Милош молчал.
        Дальше стало совсем весело. Милош через официанта заказывал оркестру русские песни
«для дорогого друга Александра из Москвы». Остальные посетители ресторана вертели головами, пытаясь определить, кто же тут Александр. Филатову было неловко, и он уговаривал Милоша этого не делать, но тот не слушал.
        Они плясали до упаду в колышущихся сполохах ресторанного света, а когда действительно стали чуть ли не падать, закончили ужин. Филатов подхватил свою кралю и поднялся с ней в номер.
        ГЛАВА XIV
        НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО
        На следующий день Филатов проснулся поздно, часов в десять утра. Девки уже не было, он даже не слышал, как она уходила. Ну и слава богу, он не любил просыпаться, когда они еще тут и по номеру разбросаны их одежда и нижнее белье.
        Филатов попытался вспомнить, как она выглядела, и не смог. Ее имя, прочно забытое вчера, тоже не всплывало в памяти. Запомнилось только, что у нее были длинные ноги и хорошая фигура.
        Голова у Филатова не то чтобы раскалывалась, но побаливала. Накинув халат, он поплелся в ванную. Холодный душ вернул ему бодрость.
        Он спустился в ресторан и позавтракал. Никого из думских коллег там не оказалось. Очевидно, они успели позавтракать раньше. За окном был пасмурный мартовский день. Как раз под стать предстоящему событию.
        Он пил кофе и задумчиво смотрел в большое витражное окно. Так, что же вчера произошло? Он стал перебирать в памяти события: прием в российском посольстве, разговор с зампредом Соцпартии, кафе «Русский царь», абсолютно авантюрные планы, которые теперь казались ему еще более опасными и невыполнимыми, чем вчера. И еще этот странный Милош со своими нелепыми разговорами.
        Филатов достал из нагрудного кармана пиджака визитку Милоша и повертел ее в пальцах. Хорошая, конечно, визитка, но такие можно напечатать за недорого или чуть подороже в любой полиграфической лавке и написать на ней что угодно - хоть
«Президент Марса», хоть «Спецпредставитель Совбеза ООН». Стало быть, возникает вопрос - тот ли на самом деле Милош, за кого себя выдает?
        Филатов достал телефон и набрал первый из указанных на визитке номеров.
        - Приемная заместителя министра слушает,  - ответил мелодичный, но какой-то полувоенный женский голос.
        - Мне бы господина Милоша,  - попросил Филатов.
        - Представьтесь, пожалуйста.
        - Меня зовут Александр, я его знакомый, приехал из России.
        - Сегодня суббота, господин Милош по выходным не работает. Но если у вас что-то срочное, я попробую его разыскать.
        - Нет-нет, ничего важного!  - сказал Филатов.  - Я перезвоню потом.
        Он нажал отбой, но все еще не был убежден до конца. Ведь по телефону могла отвечать любая нанятая секретарша. Он решил больше об этом не думать. И так вчера потратил на этого Милоша уйму времени, которое можно было израсходовать с куда большей пользой.
        Филатов осознавал, что вчерашние планы его были абсолютно фантастическими, но если бы не Милош, у него оставался бы хоть какой-то шанс их осуществить, а так Милош со своей лабудой перечеркнул последние надежды.
        Собственно, а откуда он взялся, такой красивый? Сам ли по себе появился или что-то послужило тому причиной?
        Филатов опять стал вспоминать все неясности вчерашнего дня. Перед глазами всплыло почти испуганное лицо зампреда Соцпартии, когда он заговорил с тем о повторном вскрытии. Не мог ли он… А почему бы и нет? Кто знает, какие тут действуют взаимные договоренности?
        Как политик с большим стажем, Филатов хорошо знал, что за видимыми событиями, которые освещаются в новостях, всегда существует множество невидимых нитей договоренностей, компромиссов и уступок, осуществляемых ради стабильности системы. Для тех, кто далек от этой кухни, действия властей часто кажутся необъяснимыми, а порой и глуповатыми. А между тем все имеет свои причины и логическое обоснование. Просто их не всегда уместно и возможно объяснять. Но одно совершенно точно - просто так в политике ничего не делается. Это уж, как говорится, зуб даю. Так что Милош мог возникнуть после того, как зампред сообщил властям о предложении Филатова. Зная его репутацию человека деятельного и способного к неожиданным решениям, те и поручили Милошу забить ему баки и отвлечь от главного события.
        Найдя причину появления Милоша, пусть даже и гипотетическую, Филатов приободрился. Теперь ему становился понятен расклад сил вокруг похорон Слободана. А значит, он может избежать многих ошибок.
        Насвистывая, он поднялся к себе в номер.
        ГЛАВА XV
        ТРАУРНЫЙ МИТИНГ
        Ровно в половине двенадцатого в гостинице появился приставленный к российским депутатам сотрудник Соцпартии и сказал, что пора выходить - траурный митинг начнется в двенадцать, потом будет толпа, и им лучше прийти на место немного раньше.
        Вся делегация Думы собралась в холле. Сопровождающий раздал значки с изображением Слободана, траурные повязки, и они вышли на улицу.
        Теперь место проведения церемонии мог бы безошибочно найти любой, даже тот, кто никогда прежде не бывал в Белграде. Все люди двигались в одну сторону. Участников похорон легко можно было разделить на белградцев и приезжих. Первые шли по двое-трое или вообще в одиночку, вторые - группами по пять - семь человек и больше. Приезжие часто оглядывались, чтобы получше запомнить место, где остался их автобус, и дорогу к нему. Автобусов было очень много. Большими тушами разнообразных цветов и размеров они стояли у обочин. К ним все время подъезжали новые. Людей, выходивших из них, с ходу можно было отличить от белградцев - одеты поскромнее и держатся не так уверенно. На лацканах почти у каждого был приколот траурный значок с портретом Слободана.

«Это сколько же денег нужно потратить, чтобы организовать такое?  - поразился Филатов.  - Ведь людей из других городов нужно не только привезти, заплатив за аренду транспорта, но организовать питание, раздать символику, приставить провожатых к каждой группе. Сильна Соцпартия, если смогла все это сделать. И денег у нее немало. Но ведь и авторитет у Слободана был велик, потому что одними деньгами тут не обойдешься».
        - Куда мы идем?  - спросил он у провожатого.
        - К Скупщине, прощание состоится там. Скупщиной назывался парламент. Филатову даже приходилось там выступать в прежние времена. Потом парламент перенесли в другое место. Что сейчас находится в массивном здании с зеленым куполом, он точно не знал.
        - В зале?  - спросил Филатов.
        - Нет, на площади,  - был ответ. Это Филатова удивило, но не сильно. В принципе площадь тоже годилась. В здании такая масса народу просто не уместилась бы. Он не знал, что удивляться сегодня придется еще не раз.
        Толпа делалась все гуще, и теперь через нее приходилось проходить впритирку. Он подумал, что если вдруг случится паника и толпа колыхнется, а еще хуже переместится, то жертв не избежать. От этой мысли ему стало неуютно и захотелось поскорее выбраться из толпы. Он оглянулся в поисках полиции и никого не увидел.
        Люди стали узнавать Зюганова и Бабурина. Звучали возгласы «Руссия!». Многие тянулись, чтобы пожать им руки. Те были счастливы. Дома им нечасто приходилось встречать такой прием.
        Кто-то узнавал и Филатова, ведь он в прежние свои приезды в Югославию мелькал по сербскому телевидению. Кидались пожимать руку и ему, тоже кричали «Руссия». Российские депутаты приосанились. Что ни говори, а это было приятно.
        Народ все прибывал. Филатов поразился количеству собравшихся на площади людей. Давно не видел он таких многолюдных митингов. Но главное было еще впереди.
        Посреди площади стояла сцена, наподобие тех, что монтируют для рок-концертов. Она была довольно высокая, и Филатов не мог разглядеть, что на ней стоит.
        Сопровождающий провел их за оцепление, сказал магическое «Руссия» и указал на них охране. Гости поднялись на сцену. Здесь уже стоял покрытый сербским флагом гроб с телом Слободана. Гроб был закрыт, и Филатов решил, что его откроют позже.
        Отойдя в сторону, он стал ждать. Долго ничего не происходило. По сцене сновали какие-то люди в рабочей одежде, тянули провода, проверяли микрофоны и осветительную аппаратуру.
        Филатов посмотрел на площадь и понял, что счет собравшимся идет на сотни тысяч. Скорее всего, здесь было до полумиллиона человек. У него захватило дух. Перед такой массовой аудиторией стоять ему еще не приходилось.
        Потом он увидел зампреда Соцпартии, отдававшего распоряжения по рации, и подошел к нему. Завидев Филатова, тот растерянно оглянулся. Затем напрягся и подобрался. Лицо его сделалось еще более озабоченным, чем было до того.
        - Я хотел бы выступить,  - сказал Филатов после приветствия.
        - Понимаете, у нас уже записалось очень много желающих,  - ответил тот.  - Даже не знаю, как быть.
        Если предоставить слово всем, то мы не уложимся в отведенное время.
        - Я недолго,  - пообещал Филатов,  - всего пару минут.
        - Ну, постараюсь, но ничего не обещаю,  - уклончиво ответил зампред.
        Начался митинг, но гроб так и не открыли. «Почему нельзя его открыть?  - недоумевал Филатов.  - Ведь не было же ни теракта, ни несчастного случая. В чем дело?» Он хотел спросить об этом распорядителя, но тот все время держался на противоположном конце довольно обширной сцены и к Филатову не подходил, а идти к нему под взглядами сотен тысяч людей было неудобно. Филатов попробовал задать вопрос про закрытый гроб соседям, каким-то активистам Соцпартии, но те только пожимали плечами, показывая, что это их не очень интересует.
        Возле гроба все время сменялся почетный караул. Настал черед стоять в карауле и Филатову. Он встал рядом с гробом, приосанился и стал смотреть прямо перед собой с выражением глубокой скорби на лице.
        Вдруг в голову ему пришла мысль, что этот почетный караул не имеет особого смысла. Он нужен, когда мимо идут люди. А когда гроб установлен высоко на сцене, люди стоят внизу, никто никуда не идет, да еще и гроб закрыт, тогда почетный караул ни к чему.

«Но почему же он все-таки закрыт?» - вертелся в голове вопрос. Филатов скосил глаза на гроб. На торце он увидел небольшую латунную табличку в форме параллелепипеда, испещренную гравировкой. Кажется, на ней было что-то написано. Название фирмы? Филатов удивился. Судя по виду, гроб был из очень дорогих. На таких обычно не ставят никаких товарных знаков. Те находятся где-нибудь внутри, так, чтобы быть замеченными, но в то же время не вызывать раздражения своей назойливостью. Тогда выходит, что табличку привинтил не изготовитель. А кто? И главное, зачем?
        Не найдя ответа на этот вопрос, он стал думать о другом. Вот если бы вчера вечером он не поддался искушению ответить на звонок Милоша, а отправился в Музей революции с теми ребятами из кафе «Русский царь», то сейчас, по крайней мере, знал бы, есть ли в гробу вообще кто-нибудь. Уж что-что, а открыть крышку они бы сторожей уговорили.
        Этот поворот мысли Филатова поразил. Вот оно что! Гроб может быть вообще пуст! Трибунал мог отпустить Слободана, предвидя провал процесса. Чтобы сохранить лицо. Потому и вскрытия повторного не проводили, что некого было вскрывать! Потому и гроб закрыт, что никого показывать публике.
        У Филатова перехватило дыхание от смелости собственных догадок. Ему так захотелось протянуть руку и попробовать приподнять гроб, что едва удержался. Сделать это на глазах у сотен тысяч людей он не посмел.
        Он стал искать способ, как можно было бы это осуществить под благовидным предлогом. Сделать вид, что споткнулся, и опереться о гроб, одновременно пытаясь его приподнять? Но он стоит на месте, трудно споткнуться, когда никуда не идешь.
        Притвориться, что ему стало плохо, ухватиться за сердце и опереться о гроб? Так вроде молод еще для таких приступов. И опять же риск. Все могло оказаться совсем не так, как он думает, а пресса раздула бы его поступок так, что хоть святых выноси. Такая выходка могла стоить ему политической карьеры, а рисковать ею Филатову совсем не хотелось.
        В то же время он понимал, что если сейчас не воспользуется этим шансом, как вчера не воспользовался тем, то в дальнейшем ему больше не представится случая оказаться так близко к гробу. Сейчас от него уйдет последняя возможность если не разгадать, то хотя бы приоткрыть завесу тайны.
        Но что он мог сделать на виду у площади с полумиллионной толпой? Только стоять неподвижно, вытянувшись по стойке «смирно». Он представлял здесь отнюдь не только партию, сколько Россию. Следовательно, надлежало держаться, исходя из этого простого факта.
        Вскоре Филатова в почетном карауле сменили другие. С тяжелым сердцем он отошел в сторону. Появилось ощущение, что он участвует в спектакле, который разыгрывается по непонятным ему правилам. Его дурачат, а он ничего не мог сделать, чтобы это остановить. Впрочем, дурачили не его одного, а еще и многих других, но они хотя бы ни о чем не догадывались, и их не мучили сомнения.
        Плохо было еще и то, что он своим участием придавал этому спектаклю дополнительную достоверность. Не потому ли Вождь не полетел в Белград, что что-то знал или, по крайней мере, подозревал что-то? Не потому ли не прилетел никто из государственных лидеров других стран, даже бывших?
        От возмущения у Филатова перехватило дыхание. «Нет, этого не может быть,  - решил он после недолгого размышления.  - Такой масштабный обман организовать трудно. Скорее всего, все происходит честно, а гроб Мира велела не открывать, чтобы продемонстрировать обиду на предателей. Слыханное ли дело, выдать бывшего легитимного главу государства на расправу международному и не очень-то нелегитимному суду?»
        Выступающие сменяли друг друга. Одни говорили хорошо, другие не очень. Филатов подумал, что он мог бы сказать гораздо лучше многих, и поискал глазами распорядителя. Тот старательно отводил взгляд в сторону, делая вид, что ничего не замечает. «Ладно,  - решил Филатов,  - не хочешь давать слова - я сам выйду, без твоего разрешения». Он встал в хвост длинной очереди к микрофону. На него покосились несколько человек, но ничего не сказали.
        Вдруг на его плечо по-свойски опустилась чья-то ладонь. Он вздрогнул.
        - Здравствуй, Александр!  - произнес над ухом знакомый голос.

«О нет, только не это!» - мысленно запротестовал Филатов. Нехотя он повернулся и увидел перед собой довольную и жизнерадостную физиономию Милоша. Тот изображал искреннюю радость от встречи, и Филатову пришлось натянуто улыбнуться в ответ.
        - Как самочувствие после вчерашнего?  - заговорщицки подмигнув, спросил Милош.  - Голова не болит?
        - Нет, все нормально.
        - Все понравилось?
        Он кивнул.
        На рукаве у Милоша, как и у всех на сцене, была траурная повязка, свидетельствовавшая о том, что он участник церемонии. Следовательно, он действительно официальное лицо, а не самозванец, теперь сомнений быть не могло.
        В очереди к микрофону перед Филатовым стояли еще человек пять. Распорядитель мигом оценил обстановку и прислал помощника сказать, что выступят только два человека и на этом церемония закончится, а то они не укладываются во время. Филатову показалось, что перед этим они с Милошем обменялись многозначительными взглядами.
        - Знаешь что?  - сказал Милош, который к этому времени уже окончательно перешел на ты.  - Я предлагаю отбыть к месту погребения.
        - А не рановато ли?  - засомневался Филатов.
        - В самый раз!  - энергично возразил Милош.  - Ты представляешь, что потом будет твориться на дорогах, когда вся эта масса народу двинется с места? Мы намертво застрянем в пробках. А так мы на хорошей машине мигом домчимся и подождем всех на месте. Да и холодно к тому же. Ты разве не замерз?
        - Замерз,  - признался Филатов.
        День был холодным и ветреным, и его легкое пальто спасало от холода только в первые полчаса митинга, а потом он мерз все сильнее и сильнее.
        - Вот!  - обрадовался Милош.  - Надо выпить, а то мы погибнем. А там уже все приготовлено.
        Филатов прикинул, что, пожалуй, Милош прав. Выступить ему уже не дадут. К гробу больше не подойти. А даже если бы он и приподнял гроб, то большого смысла в этом нет. Скорее всего, там лежит балласт. А крышку не приподнять, потому что она привинчена болтами, которые голыми руками не отвернуть. Все предусмотрено. Стало быть, незачем здесь больше оставаться. А на месте, ожидая процессию, он что-нибудь придумает.
        - Поехали,  - решился он.
        ГЛАВА XVI
        ПОЖАРЕВАЦ
        Машина Милоша стояла в переулке. Это был тот же автомобиль, что подвозил Филатова вчера от кафе «Русский царь». Милош сел рядом с водителем, Филатов устроился за ним. Они объехали центр города и устремились к окраинам. Дома постепенно становились все ниже, а улицы - уже. Потянулись старые районы, появились красные черепичные крыши. Раньше Филатов сюда не забирался.
        Вдоль шоссе на Пожаревац стояли люди с цветами и венками.
        - Кто они?  - поинтересовался Филатов.
        - Жители окрестных деревень,  - ответил Милош.  - Вышли проститься со Слободаном.
        Филатов отметил про себя, что желающих проститься было много. Не похоже, чтобы они пришли по принуждению.
        В городках, через которые они проезжали, на тротуарах вдоль дороги тоже стояли люди. Они держали цветы, венки и портреты Слободана. Многие были в трауре. И в Белграде, и здесь портреты были одинаковыми. И значки у них были такими же. Значит, к похоронам готовились централизованно и основательно, потратив на них немалые деньги. Филатов прикинул, что вся эта атрибутика вместе с арендой автобусов и обеспечением питанием приезжих должна была обойтись в несколько миллионов долларов. Могла ли партия позволить себе потратить столько денег? Вряд ли. Не обошлось здесь без денег семьи, а может быть, и без государственных средств, выделенных негласно. Его подмывало спросить об этом Милоша, но он молчал. Все-таки тот из стана политических противников Слободана, отстранивших его от власти. Как минимум он не сочувствует его смерти, если, вообще, не торжествует сейчас. Хотя кто его знает?
        - Любили его в Сербии?  - полуутвердительно спросил Филатов.
        Милош оглянулся:
        - Не все.
        - Но многие?
        - Да, можно сказать и так,  - согласился тот.
        - Большинство?  - предположил Филатов.
        - Нет, вряд ли,  - принялся отрицать очевидные вещи Милош.
        - Большинство!  - уверенно возразил Филатов.  - Я таких похорон еще не видел.
        Филатов понимал, что этим спором Милоша ни в чем не переубедит. Тот останется при своем мнении, а он - при своем. Но он опасался, что Милош опять заведет разговор о своей дочурке, а слышать о ней он больше не хотел, тем более сейчас. Он чувствовал, что еще долго не захочет пить тот сорт виски, что стоял у них на столе вчера. Тот будет ассоциироваться у него с рассказами Милоша о своей дочери, отбивая тягу к алкоголю.
        - Много денег потратили,  - сказал Милош,  - только и всего.
        - Деньги - это еще не все,  - возразил Филатов.  - Есть люди, на похороны которых никакими деньгами не заманишь.
        Милош опять оглянулся, но ничего говорить не стал.

«И правильно, не возражай»,  - подумал Филатов, чувствуя нарастающее раздражение против Милоша. Не столько против него, сколько против самого себя, позволившего заморочить себе голову и отвлечь от дела. Ему вдруг захотелось, чтобы автомобиль поломался и он пошел бы дальше пешком, оставив Милоша и его водителя хлопотать возле машины. Впрочем, Милош и тогда, наверное, увязался бы следом.
        Примерно через час машина въехала в какой-то городок. Попетляв немного по окраинным одноэтажным улицам, на которых было на удивление много дорожной полиции, они остановились у ворот какого-то дома. Милош оглянулся и посмотрел на Филатова.
        - Приехали,  - сказал он.
        Они вышли, машина отъехала. Милош провел его во двор. Дом был такой же, как и многие по соседству,  - белые стены, красная черепичная крыша, высокий бетонный забор. Просто дом. Над въездными воротами - нечто вроде павильона, тоже с двускатной черепичной крышей.
        Охрана, завидев Милоша, пропустила их беспрепятственно. И раньше, на дороге, многочисленные полицейские кордоны их не останавливали, а полицейские из младших чинов отдавали Милошу честь.
        Во дворе под старым развесистым деревом Филатов увидел забетонированную яму и подошел к ней. Яма была готова к приему гроба. Ему показалось, что здесь несколько дней работала целая строительная бригада. Филатов подумал, что яма похожа на разверзнутую черную пасть земли, которая рано или поздно поглотит каждого и станет медленно перемалывать, пока от того ничего не останется. Вот уж точно, мать сыра земля. Но только зачем же ее бетонировать? Ведь это противоречит библейскому «из земли тебя взяли, в нее же и уйдешь».
        Пока Филатов осматривал яму, Милош нетерпеливо переминался рядом с ноги на ногу.
        - А почему его хоронят здесь?  - спросил Филатов.
        - Такова воля семьи,  - ответил тот словами, которые Филатов уже слышал от распорядителя похорон.
        - Семьи?  - уточнил он.  - Или властей?
        - Власти тут ни при чем,  - повел бровью Милош.  - Они просто не согласились выделить место на Аллее Героев. Но можно было похоронить чуть подальше.
        - Его - и чуть подальше?  - удивился Филатов.  - Вы смеетесь? Он что, не достоин?
        Слова Филатова задели Милоша, он помрачнел, сжал зубы и опять перешел на вы.
        - Я - не смеюсь!  - раздельно сказал он, и в его голосе зазвучала жесткость.  - А просто рассказываю вам, как все было. Семья отказалась от выделенного участка, вот и все.
        - И правильно сделали,  - заключил Филатов в пику Милошу.
        - Почему?  - вскинулся тот.
        - Потому что у него осталось немало врагов, а вандалов пока хватает. Уж лучше пусть лежит здесь под присмотром, чем там.
        - Возможно и так,  - согласился Милош, уже успевший взять себя в руки.  - Пойдемте в дом - холодно.
        Но Филатов не спешил. Он еще раз заглянул в яму.
        - А почему дно тоже забетонировали?
        Милош пожал плечами:
        - На всякий случай - от грунтовых вод.
        - Но кладбище нельзя устраивать там, где есть грунтовые воды,  - заметил Филатов.
        - Я не сказал, что они здесь есть,  - маскируя раздражение, ответил Милош.  - Я сказал - на всякий случай. И это не кладбище, а единичная могила.
        - Могила - часть кладбища. А по закону кладбище должно располагаться не ближе двухсот метров от жилой зоны. Я сам участвовал в принятии закона о похоронном деле и вопрос знаю хорошо.
        - Это по вашим законам.
        - По любым. Санитарные нормы еще никто не отменял.
        Милош не нашел что возразить и промолчал. Рядом с ямой лежала гранитная плита с высеченным именем и датами рождения и смерти.
        - Как же будет выглядеть погребение?  - спросил Филатов.
        - Обыкновенно - гроб опустят в яму и накроют плитой.
        - И все?  - допытывался Филатов.
        - А что еще? Скажут речи.
        - Землей засыпать не будут?
        - Нет.
        - В Сербии всех так хоронят?
        - Как?
        - В бетонных ямах без земли.
        - Нет, конечно.
        - Тогда почему его решили похоронить именно так?
        - Не знаю.
        - Это не могила,  - резюмировал Филатов.  - Ненастоящая могила.
        Некоторое время Милош подбирал подходящие слова.
        - Я думаю,  - наконец начал он,  - что это ближе к склепу, если вы это имеете в виду. Склеп ведь не засыпают землей, верно?
        - Но в склепе есть дверь, туда можно войти,  - парировал Филатов.  - А как войти сюда?
        - Сюда и не будет никто входить.
        - Тогда это не склеп.
        - Это - склеп,  - раздельно произнес Милош.
        - Он был католиком или православным?  - поинтересовался Филатов.
        - Он не верил в Бога. А что?
        - Ну,  - начал Филатов,  - в склепах хоронят католиков - это раз. А если он был атеистом, то склеп ему не нужен - это два.
        - Я не разбираюсь в таких тонкостях,  - ответил Милош.  - Мы люди простые. Нам бы порядок обеспечить да проследить, чтобы без чрезвычайных происшествий обошлось. Это и раз, и два, и три. А вникать во всякие нюансы у нас просто нет времени. Да и желания тоже.
        Последние слова означали, что он больше не хочет развивать тему.
        В это время из дома вышли какие-то люди. Их было двое. Один остался у дверей, а другой подошел к Милошу, поздоровался с ним за руку и кивнул Филатову. Они тихо обменялись несколькими фразами по-сербски, потом Милош повернулся к Филатову:
        - Очень холодно. Пойдемте согреемся.
        В этот раз Филатов не стал упрямиться.
        В доме ему сразу бросалось в глаза, что здесь давно уже никто не живет. Внутреннее убранство напоминало скорее офис. В комнатах стояли несколько столов с выпивкой. Закуски почти не было, если не считать небольшого количества малюсеньких бутербродов на шпажках. У стен сидели какие-то люди, некоторые из них были в полицейской форме. Сновали официанты, разнося напитки.
        Взяв по стакану с виски и по бутерброду, Филатов и Милош сели в углу у стены. Они выпили, и между ними опять возникло некоторое доверие. Но на ты они уже не переходили.
        - Вы-то сами как к нему относились?  - спросил Филатов.
        Милош задумался.
        - Он был нашим политическим противником,  - уклончиво ответил он.
        - А как к человеку?
        - Как человек, он, конечно, был герой.
        Филатов удивился такой оценке из уст политического противника.
        - Говорят, он сделал стремительную карьеру благодаря удачной женитьбе,  - сказал Филатов.
        - Да, женился он удачно,  - подтвердил Милош.
        - И в чем же состояла удача?
        - Его жена, Мира, была из семьи со связями. Родная сестра ее матери работала секретаршей у Тито. А вот ее мать…
        - Что?
        - Ее расстреляли партизаны во время Второй мировой войны,  - неохотно проговорил Милош.
        - За что?
        - Вроде бы за измену. Говорят, она сначала помогала партизанам, потом якобы выдала под пытками какие-то секреты немцам. Это стало известно, и ее расстреляли. Хотя могли и оговорить. Мира за всю жизнь так и не смогла узнать, была ли действительно ее мать виновной. Это всегда ее мучило. Повисла пауза.
        - Старая история,  - нарушил молчание Филатов,  - запутанная.
        - Если она и была виновной,  - сказал Милош,  - дети за родителей не отвечают.
        - Конечно,  - согласился Филатов.
        - Говорят также,  - Милош понизил голос,  - что Мира - внебрачная дочь Тито. Он ведь бабник был еще тот - настоящий плейбой.
        - Да?  - не смог сдержать возглас удивления Филатов.  - Как же он позволил тогда, чтобы расстреляли ее мать?
        - Не знаю. Я не большой любитель разбираться в таких историях.
        - Но Слободан женился на Мире не ради карьеры?  - спросил Филатов.
        - Не думаю,  - ответил Милош.  - Он женился по любви, и это совершенно точно. Он читал ей стихи под той липой, под которой его сегодня похоронят.
        Милош сделал знак, и официант принес им еще виски. Филатов огляделся. Все присутствующие негромко разговаривали и потихоньку нагружались напитками в ожидании процессии.
        - Кто сейчас живет в этом доме?  - спросил Филатов.
        - Никто, он будет мемориальным.
        - Дом-кладбище?
        - Вроде того.
        - А как отнеслись к этому соседи? Не всем, наверное, по нраву могила за забором?
        - А что они могут сделать?  - пожал плечами Милош.  - Это решение властей.
        - Что-то я не припомню, чтобы кого-нибудь еще хоронили во дворе собственного дома.
        - Тито,  - подсказал Милош.
        - Но его похоронили в Белграде, он там жил и сам этого хотел. Здесь все не так.
        - Так получилось,  - сказал Милош и посмотрел на часы.
        Филатов тоже взглянул на свои часы и удивился. Прошло уже довольно много времени, а процессии все не было.
        - Что-то долго их нет,  - заметил Филатов.
        - Я же говорил - пробки,  - отозвался Милош.  - Столько народу.
        - Они что же, все выехали сюда?  - удивился Филатов.  - Где они здесь поместятся?
        - Ну, не все,  - ответил Милош,  - но многие.

«Что-то тут не так,  - подумал Филатов,  - недоговаривает он чего-то».
        У Милоша зазвонил телефон, он ответил и стал оживленно разговаривать. Филатов решил воспользоваться моментом.
        - Я пойду покурю,  - сказал он, показал рукой на дверь и, не дожидаясь ответа, встал.
        На улице стало уже совсем темно. Деревья, росшие на территории соседей, теперь были унизаны взобравшимися на них журналистами. Все готовили съемочную технику и микрофоны на длинных ручках. Микрофоны были закутаны в чехлы из искусственного меха, как будто бы они боялись холода. На самом же деле это была защита от ветра, чтобы не мешали его порывы.
        Не обращая на них внимания, Филатов обошел двор. Весь участок вместе с домом занимал соток тридцать, от силы сорок. Дома соседей скрывались за высоким бетонным забором. Двор, как и дом, тоже выглядел нежилым. Здесь не осталось уже никаких хозяйственных построек. Двор напоминал скорее мини-сквер где-нибудь на перекрестке не слишком оживленных городских улиц - аккуратные газоны, извилистые дорожки, редкие деревца.

«Какой все же смысл в том, чтобы хоронить во дворе?  - размышлял Филатов.  - Ну вроде бы безопасность - боятся осквернения могилы. Здесь она будет под охраной, ладно. Но с другой стороны, никто также и не сможет раскопать ее и увидеть, что гроб пуст. Если он, конечно, пуст. Также у смотрителей могилы, которая так легко открывается, всегда остается возможность сказать в случае чего, что кто-то тайно проник или вломился силой на территорию мемориала, каковым теперь является дом, и похитил останки Слободана. И теперь найти их не представляется возможным. И все концы в воду. Дальновидно задумано».
        - Александр!  - вдруг откуда-то сверху позвал его женский голос.  - Господин Филатов!

«Уж не ангелы ли?» - вздрогнул Филатов и поднял голову. Голос шел с соседского дерева за забором.
        - Подойдите поближе, пожалуйста!
        Филатов огляделся. Вокруг никого не было, рабочие ушли за дом. Он не спеша подошел к забору. Вспыхнул и тут же погас фонарик - женщина на дереве осветила себя. Она оказалась довольно симпатичной блондинкой лет двадцати семи, одетой в джинсы, теплую куртку и вязаную шапочку. Но одежда явно не спасала ее от холода, голос у нее был простуженный. Она улыбнулась ему посиневшими губами. «Давно, наверное, здесь сидит»,  - смекнул Филатов.
        - Вы меня знаете?
        Она кивнула.
        - Кто вы?
        - Меня зовут Анна Вельт,  - представилась она,  - корреспондент нидерландского телевидения. Я бывала в Москве и однажды даже писала про вас. Вот моя визитка.  - К ногам Филатова полетел белый прямоугольник.
        Он поднял его и мельком прочитал. Написанное сходилось со словами журналистки.
        - К сожалению, не могу ответить вам тем же,  - пошутил он.  - Моя визитка к вам не долетит.
        - И не нужно,  - сказала Анна.  - Вы не могли бы выполнить мою просьбу?
        - Смотря какую,  - стал заигрывать Филатов.  - Если согреть вас, то всегда пожалуйста.
        - Нет, не согреть,  - кокетливо улыбнулась в ответ Анна.  - Просто поставить прожектор у могилы.
        - Поставить прожектор?
        - Ну да. Он на треноге.
        - Зачем?
        - Когда начнется церемония, я включу его, будет больше света, и съемка получится лучше.
        - Боюсь, мне не позволит этого сделать местная служба безопасности,  - сказал Филатов.
        - Вы думаете?  - огорчилась она.
        - Я уверен.
        - Жалко.
        - Не то слово,  - согласился он почти искренне.  - Мне бы очень хотелось вам помочь.
        - Правда?  - просияла она.
        - Конечно.
        - Тогда, может, у вас есть какая-нибудь эксклюзивная информация об этих похоронах?
        Филатов развел руками:
        - Увы. Пока нет, но, если появится, я обязательно сообщу.
        - Обещаете?
        - Даю слово.
        В этот момент Анну позвали с той стороны забора.
        - Буду ждать вашего звонка,  - улыбнулась она и исчезла.
        Филатов вернулся к яме. Она притягивала его своей мрачной чернотой. Филатов встал на краю и заглянул внутрь. Сейчас яма казалась бездонной, словно пропасть, каковой, в сущности, и являлась. Курившие неподалеку двое рабочих, появившихся неизвестно откуда, посмотрели на него с удивлением, но ничего не сказали.
        Сзади вдруг возникла рука с сигаретной пачкой.
        - Курите!
        Филатов вздрогнул и едва не оступился. Он оглянулся - там стоял Милош. Шутка была вполне в его духе - деревенская, без затей и мыслей о возможных последствиях. Рабочие под липой издали короткие смешки.
        - Ну и шутки у вас!  - в сердцах вырвалось у Филатова.
        - Никаких шуток,  - возразил Милош без тени улыбки.  - Вы же сказали, что идете на перекур, а я принес вам сигареты.
        - Но я чуть не упал!
        - Вы так впечатлительны?  - поинтересовался Милош.
        - А вам что, обстановка похорон нипочем?  - парировал Филатов.
        - Извините меня, ради бога, Александр, я совсем этого не хотел,  - стал извиняться Милош.  - Я совсем этого не хотел.
        - Я тоже,  - мрачно ответил Филатов.
        - Что же вы не курите?  - Его собеседник все еще держал в руке сигареты.
        - Я бросил,  - сочинил на ходу Филатов.  - Совсем из головы вылетело.
        Корреспонденты на деревьях зашевелились и включили прожекторы на камерах, фокусируя их на яме. Филатов и Милош неожиданно для себя оказались в центре внимания.
        - Давайте отойдем,  - предложил Милош,  - сейчас процессия будет здесь.
        Они пошли к воротам. В этот момент охрана распахнула створки и стала запускать немногочисленных гостей, которым было позволено присутствовать на церемонии. По шуму голосов из-за забора Филатов понял, что улица запружена народом.
        У металлического барьера он увидел Ираду Зейналову с «Первого канала». Девушка отчаянно махала рукой, чтобы привлечь его внимание. Он подошел поближе.
        - Александр,  - стала тараторить она,  - сейчас они подъедут, а у меня включение на спутник будет только через десять минут. Я же не могу палисадник потом показывать. Вы не могли бы их задержать?
        - Как?  - изумился он.  - Броситься под колеса?
        - Ну, придумайте же что-нибудь!
        Он пожал плечами и повернулся, чтобы отойти.
        - Александр!  - опять окликнула его Зейналова.  - А можно мне пройти внутрь?
        Филатов вопросительно посмотрел на Милоша, неотступно сопровождавшего его.
        - Нет!  - категорично отрезал тот.  - Здесь будет работать только сербское телевидение!
        Филатов перевел взгляд на Зейналову и развел руками:
        - Увы!
        - Не везет мне,  - пожаловалась она и простуженно шмыгнула носом.
        Он подошел к ней поближе.
        - А что процессии не было так долго?  - спросил он.
        - Так митинг же был еще один, здесь, в Пожареваце. Вы разве не знали? Все опять выступали.
        Филатов разозлился. Так вот зачем Милош увез его с митинга и фактически запер в этом доме - чтобы он и в Пожареваце не выступил! Он посмотрел на того выразительно, вложив во взгляд все, что он сейчас про него думал. Милош отвел взгляд в сторону и стал изображать необходимость срочного звонка по мобильному.
        Подъехала процессия. Шесть немолодых мужчин, по виду партийные функционеры, извлекли из катафалка гроб, занесли во двор и поставили возле приготовленной могилы. Людей во двор пустили ровно столько, сколько могло уместиться без давки. Остальные остались на улице. Гроб не стали открывать даже здесь, что было совсем уж непонятно.
        Прощание длилось недолго. Выступил зампред Соцпартии, еще кто-то из соратников. Потом слово взял российский отставной генерал Леонид Ивашов, друг семьи Милосовичей. Он зачитал письма от Миры и от Марко, которые привез с собой из Москвы. Письмо Марко было таким, какое любящий сын может написать отцу. «Папа,  - писал Марко,  - ты всегда был для меня примером и образцом в жизни. Я любил тебя и буду любить всегда. Когда мне бывало трудно, я вспоминал о тебе, твоем мужестве, и от этого становилось легче, прибавлялось сил». Слушая письмо Марко, многие начали смахивать набежавшие слезы.
        Филатов вспомнил про Марию, дочь Слободана, проживавшую в Черногории.
        - А где его дочь?  - спросил он у незнакомца, стоявшего рядом.
        - Не приехала,  - ответил тот.
        - Почему?
        - Она считает, что его следовало похоронить в Черногории на семейном кладбище.
        - Он разве оттуда?  - удивился Филатов.
        - Конечно. Его отец был черногорцем, а мать - сербкой.
        Письмо от Миры было совсем другим. Она писала как боевой товарищ боевому товарищу:
«Они убили тебя, Слободан, потому что не смогли сломить и не смогли доказать твою вину. Но вины и не было. Ты делал все правильно и исторически был прав, защищая сначала Югославию, а потом сербов и Сербию. Твои убийцы заплатят за то, что совершили. Кара настигнет их если не в этой, то в следующей жизни. А народ будет помнить тебя как истинного героя Сербии и последнего президента Югославии, для защиты которой ты сделал все, что было в твоих силах».
        Когда заработала лебедка и гроб стали опускать в могилу под русскую песню
«Подмосковные вечера», слезы утирали уже все без исключения. Генерал Ивашов бросил в могилу мягкую игрушку, изображавшую сердце с веревочными руками и ногами. Такие в изобилии продавались в магазинах IKEA по всему миру. Это сердце со своим автографом подарил ему когда-то Слободан Милосович.
        Филатов тоже прослезился в трогательной атмосфере похорон и бросил в могилу свой депутатский значок. Присутствующие бросали туда кто что.
        Затем могилу накрыли толстой гранитной плитой. Просто положили на выступающие из земли бетонные края и надвинули, словно крышку пенала. Плита была шире ямы и легла так, что казалась парящей над землей. Филатов подумал, что при желании плиту можно было бы легко отодвинуть и проникнуть в могилу.
        Поминок после похорон устраивать не стали, хотя дом вполне мог бы вместить всех присутствовавших во дворе. Все, словно по команде, засуетились и направились к воротам. Двор начал пустеть.
        Филатов увидел Милоша, вертевшего шеей. «Меня высматривает»,  - понял он и, стараясь держаться в гуще народа, направился к выходу. Встречаться с Милошем, который подвел его второй раз, больше не хотелось. Если бы не Милош, он мог бы выступить хотя бы на митинге в Пожареваце. А так он потерял все шансы выполнить поручение Вождя.
        ГЛАВА XVII
        ОПАСНЫЕ ПОПУТЧИКИ
        Оказавшись за воротами, Филатов в первое мгновение растерялся. Не очень широкая улица была сплошь заставлена машинами и автобусами, которые все одновременно чадили двигателями и беспорядочно разъезжались. Дышать от выхлопных газов было тяжело. Никого из знакомых на глаза не попалось - ни коллег по Думе, ни съемочную группу «Первого канала», ни сотрудников российского посольства он не увидел.
        Отойдя метров пятьдесят от дома, он стал на обочине и принялся голосовать.
        Остановился не очень новый «вольво». Впереди рядом с водителем уже сидел пассажир, и Филатов засомневался, стоит ли ему садиться в машину, где есть двое. Но водитель опустил стекло, перегнулся через пассажира и спросил по-сербски:
        - Куда вам?
        - Белград,  - ответил Филатов, на всякий случай с французским прононсом.
        Водитель окинул его оценивающим взглядом.
        - Пятьдесят долларов,  - сказал он.
        Пассажир впереди сидел неподвижно, не проявляя никакого интереса к их разговору. Он даже не взглянул на Филатова, и тот подумал, что они с водителем не знакомы. Сзади к воротам дома Слободана уже подъехала машина Милоша с мигалкой.

«Где моя не пропадала»,  - подумал Филатов и открыл заднюю дверцу. Очень уж не хотелось ему опять встречаться с Милошем. Кроме того, он опасался, что если увидит его еще раз, то не сдержится и выскажет тому что-нибудь резкое, между ними разгорится ссора, которая теперь уже никакого смысла не имела и была способна лишь усугубить ситуацию, но никак ее не улучшить.

«Вольво» тронулся. Филатов оглянулся. На машине Милоша включилась мигалка, и она стала их нагонять. Милош сидел рядом с водителем и пристально вглядывался во все машины, мимо которых про езжал. Филатов понял, что тот высматривает именно его. Он порадовался, что в «вольво» тонированные стекла, но на всякий случай наклонил голову, как будто искал что-то у себя под ногами. Он оставался в таком положении до тех пор, пока сполохи мигалки не рассеялись впереди. Теперь можно было вздохнуть с облегчением и расслабиться.
        Однако час от часу оказалось не легче. Водитель и пассажир стали неспешно разговаривать, и оказалось, что они не только знакомы, но и говорят по-албански.

«Что могли делать албанцы на похоронах бывшего президента Югославии?» - удивился Филатов. Он почувствовал себя неуютно, но потом это чувство прошло - вспомнил, что для них он француз. Хорошо, черт возьми, свободно говорить хоть на одном иностранном языке! Филатов легко учил языки, французский же освоил лучше других.
        Албанцы на переднем сиденье лениво что-то обсуждали и, казалось, не обращали на него никакого внимания. Филатов стал невольно прислушиваться к звукам чужого языка. По прозвучавшему несколько раз имени бывшего президента Сербии он понял, что они говорят о похоронах.
        Порой, забывшись, они переходили на сербский, и из этих коротких фрагментов Филатов понял, что их волнует тот же вопрос, что и его,  - действительно ли Слободан умер или всех просто дурачат с его смертью? Попутчики никак не могли прийти к единому мнению, и спор постепенно становился ожесточенным.
        Водителю было лет двадцать семь. Скуластый и черноволосый, он отдаленно напоминал цыгана. Его приятеля Филатов толком не разглядел. Иногда тот слегка поворачивал голову к водителю, и Филатов заключил, что тому лет тридцать пять, может, сорок. Он имел невыразительную внешность и хриплый прокуренный голос.
        Завидев на дороге полицейских, оба, не сговариваясь, переходили на сербский, которым владели хорошо и разговаривали без акцента. Эта особенность их речи позволила Филатову заключить, что они или из Косово, или же вообще живут в Сербии. Прежде Филатов встречал немало албанцев на улицах Белграда. Чаще всего это были строительные рабочие и уличные торговцы.
        После очередного полицейского поста водитель и пассажир забыли перейти на албанский и продолжали говорить по-сербски.
        - Видал,  - произнес пассажир,  - когда его везли туда, всю дорогу цветами устлали.
        - Я бы перед ним фугасы установил.  - В словах водителя звучала неприкрытая злоба.
        - Дурак!  - одернул его пассажир.  - Мы уже и так получили что хотели, а он умер. Чего еще хотеть?
        - Еще не получили,  - возразил парень.
        - Так скоро получим. Косово станет нашим. Ты в этом сомневаешься?
        - Вот когда его объявят независимым, тогда я и успокоюсь,  - заявил парень.  - А до тех пор я ни в чем не уверен, даже в том, что он умер.
        - Умер, это точно.
        - Ты так считаешь? Но почему-то никто его в гробу не видел.

«А ведь и правда,  - мысленно согласился с ним Филатов.  - Никто в Сербии Слободана в гробу не видел. Зря я не спросил у зампреда Соцпартии или Милоша, открывали ли они гроб, когда его только доставили из Гааги. А то похоронили - а кого? Может, там лежит другой узник трибунала или двойник, например».
        Мысль о двойнике пришла ему в голову впервые, раньше он об этом не думал. Филатов понимал, что это абсолютная фантастика. От неизвестности в голову начала лезть разная чушь. Умертвить двойника и положить его в гроб вместо Слободана - это было нереально. Никто бы на это не пошел. Такой вариант следовало исключить сразу и даже не рассматривать. Да и были ли у Милосовича двойники? Что-то Филатов о таковых не слышал. И зачем хоронить двойника, если гроб все равно закрытый?
        - Умер,  - уверенно произнес пассажир.
        - Может, ты и прав,  - не стал спорить водитель,  - но проверить не помешало бы.
        - Проверим,  - пообещал пассажир,  - пусть только пыль уляжется.
        Филатов сидел затаив дыхание. Значит, увидеть покойника хотел не он один. А кто же его видел на самом деле? История-то совсем темная получается.
        Он посмотрел в окно. Они проезжали через какое-то село. Подростки на обочине при свете фонарей играли в футбол. Один неудачно ударил по мячу, и тот выкатился на дорогу перед их машиной. Другой, разгоряченный игрой, метнулся за мячом, ни о чем не думая.
        Все произошло очень быстро. Водитель резко нажал на тормоз. Всех сильно бросило вперед. Те двое громко выругались по-албански, а Филатов - по-русски. Машина остановилась, когда до подростка оставалось не больше полуметра. Подхватив мяч и глупо улыбаясь, тот произнес «Извините» и быстро вернулся к своим. В этот момент водитель и пассажир одновременно обернулись. Очевидно, до них дошло, что все это время они разговаривали по-сербски и выболтали свои секреты. Они уставились на Филатова, пытаясь определить, понял он их разговор или нет. Молчание длилось несколько секунд. Первым нарушил его Филатов.
        - The stupid little bastard![Тупой малолетний ублюдок! (англ.)] - произнес он с возмущенным видом.
        Албанцы все еще молчали.
        - He need to be punished![Его бы нужно проучить! (англ.)] - продолжал бушевать Филатов и даже замахнулся растопыренной пятерней, показывая, как он влепил бы затрещину злополучному подростку.
        - Куда вам нужно в Белграде?  - спросил водитель по-сербски, не отрывая подозрительного взгляда от его лица.
        - Я don't знать сербский well,[Я не знаю хорошо сербский (англ.).] - сказал Филатов, нарочно коверкая слова.
        - Where are you going?[Куда вы направляетесь? (англ.)] - вмешался пассажир.
        - In the down-town,[В деловой центр город (англ.).] - сказал Филатов, хотя ему хотелось ответить, что он уже приехал и выйдет здесь.
        Они отвернулись. Машина тронулась с места. С этих пор Филатов не услышал от них ни единого слова по-сербски. Да и по-албански они теперь разговаривали мало, изредка обмениваясь короткими репликами в одно-два слова.
        Филатову не хотелось думать о том, как могли бы развиваться события, если бы попутчики узнали, что он прекрасно понимает сербский язык, приехал из России и произошло это где-нибудь на пустынной дороге.
        Он вышел за пару кварталов от гостиницы «Москва», расплатился и на прощание приветливо помахал водителю рукой. Тот криво усмехнулся и рванул с места, обдав Филатова выхлопными газами и грязью из-под колес. Филатов даже не успел разглядеть номер «вольво».
        Подойдя к гостинице, Филатов еще издали увидел машину Милоша. Сам он стоял возле крыльца и разговаривал по телефону. Вокруг него ходили какие-то люди с рациями. Вид у всех был такой, будто они чем-то обеспокоены. «Заботливый папик опять желает поговорить о дипломатическом будущем своей дочурки»,  - криво усмехнулся Филатов, почувствовавший себя после приключения с албанцами более уверенно, чем прежде. Продолжать унылые беседы про МГИМО ему больше не хотелось. Он повернулся и решительно зашагал прочь.
        Вдогонку у него мелькнуло желание рассказать Милошу о подозрительных албанских ребятах, но он подавил его. «Пусть сам ищет,  - решил Филатов.  - Кто здесь замминистра внутренних дел, он или я? Это его работа».
        Албанцы были сейчас его союзниками. Если они докопаются до истины, то это станет известно всем, и тогда и ему не придется ничего делать дальше. Хорошо бы. В противном же случае придется доискиваться самому. Филатов хорошо себя знал. Ему очень не нравилось, когда его дурачили. И особенно когда делали это таким беспардонным образом, как сейчас. Не будь этого, он забыл бы обо всей истории.
        И действительно, какое ему дело? Ведь не больше же ему нужно, чем самим сербам?
«Надо же так страховаться - даже выступить не дали,  - возмущался он.  - А я ведь вовсе и не собирался говорить ничего крамольного. Просто хотел отдать последнюю дань человеку, к которому испытывал уважение, только и всего. Не надо было им выпасать меня так плотно, даже если и очень хотелось…»
        Он размашисто шагал по улицам, и его решимость становилась сильнее. Ему всегда лучше думалось, когда он гулял пешком.
        Филатов с удовольствием поужинал в ресторанчике в большом торговом центре, который запомнил со времени своего предыдущего приезда в Белград. К счастью, здесь ничего не изменилось - готовили так же вкусно, как и раньше, а порции, как и везде в Белграде, были все такими же огромными. Раньше он всегда не доедал их, но в этот раз не оставил на тарелках почти ничего. Ведь получалось, что сегодня он не обедал. После гостиничного завтрака у него во рту росинки маковой не было, если не считать крохотных бутербродов, которые разносили на закуску официанты в доме Милосовича.
        Филатов завершил обед-ужин чашкой кофе, расплатился и отправился по магазинам. Он побывал в нескольких торговых центрах, работавших допоздна, но отдел игрушечных железных дорог нашел только в одном, да и в том ассортимент оказался крайне скудным. Продавец не смог предложить ему ничего такого, чего у него уже не было бы.
        - А где еще торгуют железными дорогами?  - спросил Филатов.
        Тот взглянул на часы:
        - Сегодня воскресенье, уже поздно, вы ничего больше не найдете. Если только завтра.
        - Утром я улетаю.
        Продавец развел руками. Филатов расстроился.

«И здесь неудача»,  - подумал он.
        Он не смог придумать, как убить время дальше, и отправился в кинозал в этом же торговом центре на третьем этаже. Фильм был так себе, какая-то дурацкая мелодрама, даже не разбавленная юмором до кисло-сладкого вкуса, а актриска в главной роли не отличалась особым обаянием. Но Филатову грело душу то, что Милош сейчас в холле гостиницы «Москва» сидит как на иголках, пытаясь угадать, куда пропал Филатов и что делает, а подчиненные роют землю, чтобы это выяснить. Это приводило Филатова в такое прекрасное расположение духа, что он чувствовал симпатию ко всем актерам фильма, словно бы те делали прекрасную работу. Он лениво жевал попкорн и блаженствовал.
        После фильма он еще погулял по торговому центру, неспешно выпил кофе в кофейне, съел пару пирожных и засобирался домой.
        К гостинице «Москва» он подошел в половине третьего ночи. Машина Милоша все еще стояла у входа, а один из его людей рыскал снаружи с рацией в руке.
        Филатов нашел подходящую лужу, немного потоптался в ней, чтобы забрызгать грязью ботинки и брюки, и лишь затем направился ко входу.
        - Александр!  - вскричал Милош, едва он появился в холле.  - Ну наконец-то! Где вы были?
        - Со знакомыми добирался,  - ответил Филатов.
        - А что так долго?  - недовольно спросил Милош.
        - О, это целое приключение! Машина сломалась.  - Он показал свои забрызганные грязью ботинки.  - Пришлось долго ждать, пока починят.
        - Почему не позвонили?  - требовательно спросил Милош.  - Нельзя же так, я волновался!

«Да кто ты мне такой?  - возмущенно подумал Филатов, пряча свои чувства за дружеской улыбкой.  - Прямо как старшая сестра. Волновался он!»
        - Батарейка села.  - Он развел руками.
        - А у знакомых что, телефонов не было?  - подозрительно спросил Милош.
        - Так я же номера вашего не помню,  - ответил Филатов.  - Он в моем телефоне остался.
        Милош посмотрел на часы.
        - Ну все хорошо, что хорошо кончается,  - произнес он.  - Может, поужинаем?
        - Я уже перекусил по пути,  - сказал Филатов,  - спать хочу.
        - Ладно,  - кивнул Милош,  - мне тоже пора. Я приеду утром вас проводить.
        Филатов кивнул и, чувствуя облегчение от того, что избавился от Милоша, поднялся к себе в номер.
        ГЛАВА XVIII

«ОТ-КРОЙ ГРОБ!»
        Сон его в эту ночь был заполнен кошмарами, как никогда. Сначала он увидел траурный митинг. Ораторы на сцене уже начали выступать. Гроб был закрыт. Тол па вначале слушала их внимательно, а затем стала волноваться. Раздались возгласы: «Открой гроб!» Поначалу они были одиночными, а потом сделались массовыми и в унисон.
        - От-крой гро-б!  - скандировала площадь так, что в окнах начали звенеть стекла.  - От-крой гро-б!
        К микрофону вышел организатор похорон и голосом Якубовича скомандовал:
        - Гроб - в студию!
        Потом картинка сменилась, и Филатов так и не увидел, открыли гроб или нет. Зато среди выступающих на митинге оказалась Карла Дель Понте.
        - Дорогой друг!  - сказала она, обращаясь к покойному.  - Все в трибунале сожалеют, что нам не удалось довести этот процесс до конца. Но мы надеемся, что тебе не уйти от суда небесного, как ушел ты от суда земного. Там и встретимся. Давайте, ребята!
        - бросила она через плечо.
        К гробу подошли охранники трибунала, взяли его за ручки и понесли со сцены. Филатов оказался у них на пути. Он хотел отойти, но почувствовал, что ноги будто приросли к полу и он не может сделать ни шагу. Корча страшные рожи, Карла замахала руками, чтобы он уходил, но все было напрасно, ноги его не слушались, а гроб неумолимо приближался.
        Филатов заметил, что один из шедших впереди охранников одновременно разговаривает по телефону и лицо у него приобрело похотливое выражение. Карла тоже это заметила, шикнула на охранника, тот нажал отбой, и ноги у Филатова отпустило.
        Картинка снова сменилась. Кто-то большой и невидимый играл в наперстки, только вместо наперстков бы ли три гроба, совершенно одинаковые на вид. Толпе предлагалось угадать, в каком из них находится покойник. Гробы сами собой хаотично передвигались, выписывая «восьмерки», а когда останавливались, сделавший ставку показывал, крышку какого приподнять. Но все указывали неверно и проигрывали.
        Филатов пробился вперед и вступил в игру, поставив на кон свой депутатский значок. Гробы завертелись, словно в жуткой карусели, потом остановились, и он, нимало не сомневаясь, указал на один из них. Крышка слетела. В гробу оказалась одна из тех двух девок, которых Милош вызвал в гостиничный ресторан. Но не та, что пошла с Филатовым, а та, которая осталась с Милошем. Девка открыла глаза и посмотрела прямо на него. Филатов сразу же вспомнил ее имя.
        - Божена!  - воскликнул он.  - А ты как здесь оказалась?
        - Дура я, Саша, ох дура!  - запричитала та.  - Надо же такой дурой быть! Чего взять
        - баба! Пошла я на площадь поискать себе клиента. Я ведь что думала: похороны похоронами, а трахаться хочется всегда. Да угодила в самую давку, меня и затоптали.  - Она всхлипнула, оплакивая сама себя.
        Филатов слышал, что во время траурного митинга скончались два человека, но никак не ожидал, что одним из них окажется Божена.
        Потом действие перенеслось в Пожаревац. Филатов опять ожидал прибытия процессии. Только на этот раз в доме находились еще и цыгане, целый табор. Разложив вдоль стен перины, они баюкали детей, варили в котелках еду, ловили друг на друге вшей, пытались торговать наркотой и занимались другими своими делами. Цыгане сильно мешали, но все почему-то старались их не замечать.
        Когда прибыла процессия и стали произносить речи, старая цыганка с неряшливыми седыми космами, настоящая ведьма, подошла к гробу и принялась своими костлявыми пальцами откручивать бронзовые гайки, которыми была скреплена крышка. Хватка у нее была железная, гайки скрипели, но поддавались.
        - Тебе чего здесь надо, старая?  - оглянулись на нее.
        - Погадать хочу, что его ожидает,  - отвечала она.  - Всю правду по руке скажу.
        - Ничего его уже не ожидает!  - шуганули ее.  - Он умер. Иди отсюда!
        И прогнали прочь.
        Когда речи закончились, гроб начали опускать. Но не в бетонированную яму, как в первый раз, а почему-то в колодец за домом. Колодец был очень глубокий, метров двенадцать. Рабочие сделали боковую нишу метров за шесть до поверхности воды. Гроб в колодец начали опускать вертикально, потому что он был узким. Один рабочий уже сидел внизу и принимал гроб, другой стоял наверху, стравливая трос лебедки.
        - Стоп!  - крикнул рабочий из колодца. Гроб замер.
        - Майна помалу!  - донеслось снизу. Гроб пришел в движение и скрылся из вида.
        - Но почему же в колодце-то?  - спросил Филатов у стоявшего рядом Милоша.
        - Так надежнее будет!  - загадочно ответил тот.
        - А ты бы сам хотел быть похороненным в колодце?  - поинтересовался Филатов.
        - Мне еще рано об этом думать,  - ответил Милош.  - Кроме того, в колодцах хоронят далеко не всех, такую честь еще заслужить надо.
        - А эту воду можно будет потом пить?
        - Не знаю,  - безразлично пожал плечами Милош.  - Все равно здесь никто больше не живет.
        Потом Филатов оказался сразу в отеле и почувствовал, что его мучит жестокая похмельная жажда. Не та, когда хочется просто воды, а когда хочется холодного рассола. Хочется так, что кажется, будто готов отдать за него все. Но где его сейчас взять?
        Он подошел к окну. Было два часа ночи, город спал глубоким сном. «И как это еще никто не додумался организовать службу по круглосуточной доставке рассола?» - подумал он.
        Филатов приоткрыл форточку. Образовался сквозняк, и из коридора потянуло чем-то приятно-кислым. Запах был не совсем обычным для пятизвездочной гостиницы. Филатов подошел ко входной двери и выглянул в коридор.
        Ну конечно! Как он мог забыть об этом?! В коридоре стояла большая деревянная бочка с кислой капустой. Ее прикатили только вчера, открыли и сказали, что постояльцы могут брать капусту бесплатно по мере надобности. Это в гостинице ввели новый сервис под названием «Доброе похмельное утро». Молодцы, однако, что и говорить!
        Филатов взял подставку из-под графина и направился за капустой, предвкушая, как он сейчас припадет к рассолу. Но сколько он ни шел по мягкой ковровой дорожке, бочка ближе не становилась. Между ним и ею все так же оставалось метров пятнадцать, если не больше. Коридор был тускло освещен, и он не сразу заметил, что у бочки есть колесики и она уезжает от него, как будто бы ее кто-то дергает за веревочку.
        Филатов разозлился. «А говорили, что капуста будет бесплатной»,  - подумал он. Он охотно заплатил бы за нее, но не знал кому. К этому времени рассолу хотелось уже нестерпимо.
        Он побежал к бочке, чтобы преодолеть эти пятнадцать метров, но бочка поехала быстрее, и дистанция сохранилась. Тогда Филатов решил пойти на хитрость. Он остановился, и бочка тоже встала. Не выпуская бочку из виду, он медленно наклонился, как бы для того, чтобы освободить руки от подставки от графина, а сам тем временем встал в низкий старт, как учили в школе на уроках физкультуры. Бочка не двигалась.
        Что есть силы он оттолкнулся правой ногой и рванул к бочке. Она же этот момент пропустила и начала двигаться слишком поздно. Филатов настиг ее в несколько мощных прыжков и уцепился за края. Бочка была высокой, ему по грудь.
        - Тпррру, бл…дь!  - велел он, и бочка встала.
        Торжествуя, он сбросил с нее деревянную крышку, заглянул внутрь и почувствовал, что ему напрочь перехотелось и капусты, и рассола.
        Внутри, слегка прикиданный капустой, неподвижно лежал человек. Лицо его утопало в рассоле. «Замочили!» - с ужасом подумал Филатов и проснулся.
        ГЛАВА XIX
        ОТЛЕТ ИЗ БЕЛГРАДА
        Почти тотчас же в дверь позвонили. «Кого там еще черти принесли?» - подумал Филатов и поплелся открывать. На пороге стоял Милош с большим свертком в руках. Сверток был плоским и перевязанным бечевкой. Филатов онемел от такой бесцеремонности. Он никак не ожидал, что Милош заявится без звонка, да еще прямо в номер.
        - Вставайте, граф, вас ждут великие дела!  - весело поприветствовал его Милош как ни в чем не бывало.  - Скоро улетать.
        Филатов не двигался, плохо спросонок понимая, что происходит.
        - Войти можно?  - нетерпеливо спросил Милош.
        - Да-да, конечно!  - вышел из оцепенения Филатов и посторонился.
        Пока Филатов принимал душ и брился, Милош распаковал свой сверток.
        - Смотри,  - сказал он, когда Филатов вышел из ванной,  - это икона из Косово. Очень старая и дорогая, семнадцатый век. Я хочу подарить ее тебе в знак нашей дружбы и будущего сотрудничества.
        - Ну что ты!  - запротестовал Филатов.  - Ведь ее, наверное, и вывозить-то нельзя.
        - Не волнуйся, я все устрою,  - заверил его Милош.
        - Как?
        - Проведу тебя до самолета. Меня никто проверять не станет.
        - Нет-нет!  - еще раз попытался отказаться Филатов.  - Я не могу принять такой дорогой подарок. Да и к чему это все?
        - Александр,  - очень серьезно произнес Милош, глядя ему в глаза,  - ты меня обижаешь. Это не просто икона. Это символ наших будущих отношений, их фундамент, можно сказать. Там, где в основу положена вера, не может быть неудачи.

«Эк как закрутил!» - подумал Филатов. Ему стало неудобно за свое непонимание значения символов, и он промолчал. Черт его знает, может, здесь так заведено: в начале важных дел дарить партнерам иконы? Иногда ему казалось, что за действиями Милоша не стоит искать никакого скрытого смысла, а просто вот он такой, как есть - простой парень из Министерства внутренних дел, добившийся высокого положения благодаря своей старательности и напористости. И испытывает к нему, Александру Филатову, искреннее расположение.
        Спускаться в ресторан не хотелось. Завтрак на двоих он заказал в номер. Милош опять толковал про будущую учебу дочурки, приватизацию сербских предприятий и передал ему ворох бумаг, описывающих эти замечательные заводы и фабрики. Филатов мысленно пообещал себе, что оставит их «на хранение» в ближайшей же мусорной корзине, когда окажется один.
        Болтовню Милоша он слушал рассеянно, вспоминая события вчерашнего дня.
        - Могила Слободана будет открыта для посещения?  - спросил он, прервав Милоша на полуслове.
        Тот замолчал и несколько секунд не отвечал.
        - Не всегда,  - наконец сказал он.  - И не для всех.
        - А для кого? И когда?
        - Ну, если соберется группа и подаст предварительную заявку. Или там по праздничным дням.
        - А кто будет за ней ухаживать?
        - Люди из Соцпартии. А почему ты спрашиваешь?
        - Просто так,  - уклончиво ответил Филатов.  - Я вот думаю - может быть, его стоило похоронить в Москве?
        Такой поворот разговора оказался для Милоша неожиданным.
        - Где именно?  - спросил он.
        - Не знаю,  - ответил Филатов.  - Раньше людей его уровня хоронили у Кремлевской стены или в ней самой. Там лежит немало иностранцев. Но все они умер ли в России. Да и те времена давно прошли. Скорее всего, Слободана у нас похоронили бы на Новодевичьем кладбище. Мне кажется, это было бы лучше, чем во дворе собственного дома.
        - Но зато здесь он на родине,  - возразил Милош.
        - На родине, которая не нашла ему лучшего места,  - парировал Филатов.
        Милош опять сделал паузу.
        - Может быть, он сам этого хотел,  - сказал наконец он.
        - Он оставил завещание?  - иронично поинтересовался Филатов.
        - Выразить волю можно не только в завещании,  - загадочно произнес Милош.
        У Филатова опять появилось ощущение, что тот знает больше, чем говорит, и сейчас намекает на это. Но не скажет. Тем не менее Филатов хотел спросить, что он имеет в виду.
        Словно предупреждая его желание, Милош посмотрел на часы и поднялся:
        - Все, пора выезжать. Скоро объявят посадку на рейс. Я подожду тебя в машине.
        Он захватил икону с собой и оставил Филатова в одиночестве. Филатов собрал вещи и покинул номер. Остальные члены думской делегации уже выехали в аэропорт на посольском микроавтобусе. Машина Милоша обогнала их по пути.
        Когда пошли на посадку, Филатов оказался как бы во главе небольшой делегации. Впереди шли они с Милошем, сзади его подчиненный нес икону, за ним еще один подчиненный тащил кейс Филатова. Зюганов и Бабурин не могли понять, за что ему такие почести, и держались напряженно, косясь в его сторону.
        Милош прошел вместе с Филатовым на борт, небрежно положил икону на полку для вещей и занимал его болтовней, пока стюардесса не попросила провожающих покинуть воздушное судно. В самолете это прозвучало диковато.
        Милош в последний раз пожал Филатову руку, хлопнул по плечу и молодцевато вприпрыжку спустился по трапу. Глядя ему вслед, Филатов подумал, что тот находится в прекрасном расположении духа. Он так и не успел спросить, что же тот имел в виду, когда говорил, что воля Слободана может быть выражена не только в завещании. Уж не трибунальскому ли охраннику он высказал свое желание быть похороненным во дворе семейного дома?
        Рядом с Филатовым, ближе к проходу, сидел Андрей Колесник из газеты «Коммерческий вестник». В иллюминатор Филатов видел, как отъехал трап. Пилоты включили двигатели, стюардессы попросили всех пристегнуть ремни. Филатов застегнул свой, оставив пряжку болтаться с изрядным запасом. Лень было укорачивать ремень. Кроме того, он полагал, что если произойдет что-нибудь серьезное, то такая мелочь, как правильно подогнанная длина ремня, никого не спасет.
        Время шло, двигатели прогревались в разных режимах, менялась тональность их работы, а ничего не происходило, самолет не трогался с места. Затем вдруг все стихло - пилоты просто выключили двигатели.
        Все с недоумевающим видом переглянулись.
        - Уважаемые пассажиры,  - поспешила объявить стюардесса.  - Просьба соблюдать спокойствие и всем оставаться на местах. Вылет рейса ненадолго задерживается по техническим причинам.
        - На сколько это «ненадолго»?  - послышались недовольные возгласы.  - И что за технические причины?
        - Минут на двадцать,  - ответила стюардесса, проигнорировав вторую часть вопроса.
        - Что еще за новости?  - произнес Колесник.  - Со мной в первый раз такое.
        - Бывает,  - сказал Филатов и опять стал смотреть в иллюминатор.
        На поле, откуда ни возьмись, ветром пригнало густой весенний туман. Такой образуется от тающего снега, луж и висящей в воздухе водяной пыли. Филатов испугался, что еще, того и гляди, рейс задержат надолго. Кукуй потом в этом Белграде, ожидая летной погоды. Конечно, им предоставят аэропортовскую гостиницу, но это коренным образом ситуацию не улучшит. Состояние длительного ожидания и постоянно откладывающегося вылета способно испортить да же пребывание в пятизвездочном отеле, а не то что в аэропортовской ночлежке.
        Из тумана вынырнул погрузчик, тащивший за собой несколько тележек с багажом. За рулем подпрыгивал на сиденье одетый в толстую куртку водитель, на передней тележке сидел небритый и явно похмельный грузчик. На остальных тележках лежали набросанные внавал чемоданы. Филатов подумал, что это не может быть их багаж, потому что иначе пилоты не стали бы запускать двигатели, а спокойно подождали погрузку. Значит, багаж спешил к другим самолетам.
        То, что он увидел на последней тележке, заставило его забыть обо всем. Чемоданов там не было. На тележке находился один-единственный предмет, старательно упакованный в оберточную бумагу, как и его икона. Это был… гроб. Целиком на тележку он не поместился, и поэтому его поставили под наклоном и по диагонали, узким концом вверх и вперед. С широкого конца бумага в одном месте сильно прорвалась, и из-под нее выглядывала полированная крышка. Филатова поразило то, что она была в точности такого же цвета, как и гроб, в котором хоронили Слободана. И детали деревянной отделки по бокам были такими же.
        Он протер глаза и еще раз посмотрел в иллюминатор, но успел заметить только заднее колесо последней тележки, скрывшееся под фюзеляжем их самолета.
        Он освободился от пристяжного ремня и, не обращая внимания на недоуменные взгляды пассажиров, кинулся к противоположному иллюминатору. Но там ничего не было, только густые клочья тумана и серые аэродромные плиты с пробивающейся между ними жухлой прошлогодней травой. Тележки могли проехать у них под брюхом и направиться дальше в сторону, противоположную от их хвоста. В таком случае их уже не увидеть.
        Филатов вернулся на место.
        - Что там было?  - спросил Колесник.
        - Так, показалось,  - уклонился он от ответа.

«Что это был за гроб?  - размышлял он.  - Может, он вообще пустой? Здесь гробы дешевле, а где-то - дороже. Вот и везут отсюда - туда, чтобы сэкономить. Это не запрещено. Точно, он был пустой. Больно уж небрежно его расположили. Да и гроб с покойником внутри не стали бы упаковывать в оберточную бумагу, кощунственно это как-то».
        Ему стало интересно, есть ли в багажном отделении самолета какое-то специальное место для перевозки гробов, или же их везут вместе с сумками и чемоданами других пассажиров? Если вместе, то соседство хорошее, нечего сказать. Получаешь чемодан и не знаешь, что тот всю дорогу терся о гроб с чужим покойником.
        Ему вспомнился читанный еще в школьные годы рассказ Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско». Там администрации дорогого отеля очень не понравилось, что у них скончался постоялец, и гроб с его телом велели вынести ранним утром тайком, прикидав какими-то тряпками, чтобы остальные постояльцы об этом не узнали и не разъехались.
        Припомнил он и то, что писатель Антон Чехов скончался в Ницце, а в Россию его тело привезли в железнодорожном вагоне для устриц. Кто-то из деятелей культуры тогда сказал: «Этого вагона для устриц я им не прощу никогда». Филатов так и не понял, кому это «им»? И в чем же того было везти, если дорога дальняя, а такой вагон был в то время, может быть, единственным доступным холодильником?

«Надо же,  - удивился он,  - как эти похороны забили мне голову, что теперь повсюду чудится гроб Слободана. Не его это был гроб. А может, и не гроб вовсе, а какой-нибудь антикварный шкафчик. Вон скульптор Шемякин, говорят, самолетом даже мебель свою перевозил из Парижа в Нью-Йорк, хоть это и страшно дорого».
        Вскоре двигатели их самолета опять завелись, и стюардесса снова попросила всех пристегнуть ремни. В этот раз самолет таки взлетел, и все почти три часа лета до Москвы Филатов спокойно проболтал с Колесником. Сначала он делился с тем своими впечатлениями от похорон Слободана (но далеко не всеми), а потом они просто говорили о всякой всячине. Филатов попросил того не упоминать в будущей статье себя как источник информации, и тот пообещал.
        Выходя из дверей аэропорта Шереметьево, Филатов увидел стоящий далеко у служебного входа катафалк. Двое мужчин, по виду грузчики похоронной конторы, задвигали в него завернутый в бумагу гроб. Он понял, что это тот самый гроб из Белграда. Прилететь тот мог только вместе с ними, второй белградский рейс был лишь вечером.

«Значит, он пустой, раз двое справились»,  - подумал Филатов. Хотя это было вовсе не обязательно. По опыту он знал, что профессиональные грузчики отличаются большой физической силой и легко поднимают то, что обычному человеку кажется неподъемным.
        Филатова встретил его охранник.
        - Пойди запиши номер,  - велел Филатов и кивнул на катафалк.
        Тот прошелся мимо катафалка с видом прогуливающегося человека и вернулся обратно.
        У Филатова зазвонил телефон, это был Вождь. Он отвлекся на разговор, а когда нажал отбой, катафалка уже не было.
        На Ленинградском шоссе он тоже не увидел его в потоке машин. Он даже не знал, в какую сторону тот повернул - к Москве или от Москвы. В первую минуту, когда он осознал это, ему стало досадно и захотелось выругать себя за нерасторопность. «Ну и ладно,  - решил он потом.  - Пробьем по номеру, если что».
        ГЛАВА XX
        СТАТЬЯ КОЛЕСНИКА
        На следующий день, в понедельник 20 марта 2006 года, в газете «Коммерческий вестник» вышла статья под названием «Слободана Милосовича в гробу не видали». Колесник выполнил просьбу Филатова лишь частично - его имя упоминалось только один раз.
        С первых же строк в статье высказывались сомнения по поводу личности покойного: «В субботу Сербия простилась со Слободаном Милосовичем. Спецкор Андрей Колесник весь день переживал по поводу того, кто же на самом деле лежит в гробу, который закопали в землю в доме номер 41 по улице Неманьина города Пожаровица».
        Далее в своей ироничной манере, с нередкими передергиваниями Колесник описал похороны.

«Рано утром, проснувшись в гостинице „Интерконтиненталь“ и выглянув в окно в надежде увидеть хорошую погоду (она мне сегодня бы пригодилась), я увидел тучи и толпу человек в пятьсот, идущих от автобусов по направлению к центру города. В руках они несли плакаты и красные знамена, так что было понятно, что люди идут проводить Слободана в его последний путь (они, может, не понимали, что это и для них если не последний, то предпоследний путь уж точно, ибо со смертью господина их дело, которое давно перестало побеждать, теперь окончательно проиграно).
        До начала прощания было еще часа три, и я подумал, что организаторы похорон уже оставляют о себе благоприятное впечатление: они демонстрировали хорошую форму задолго до старта мероприятия. Приехав на площадь перед зданием союзной Скупщины (парламента Сербии и Черногории), я убедился, что не ошибся. За час до начала церемонии прощания она уже была чуть не наполовину заполнена. Здесь было уже не меньше тридцати тысяч человек. Просторная сцена была разделена на три части. На центральной ножом подрезали под размер подмосток розовый ковролин и застилали красным бархатом небольшой столик на раскладных металлических ножках, который я рискнул бы назвать журнальным. Кусок бархата был огромным, и, как им ни застилали столик, все равно было ощущение, что на трибуне лежит груда бархата, а под ней есть какой-нибудь приятный для горожан сюрприз.
        Я не сразу понял, что столик застилают бархатом потому, что на нем будет стоять гроб с телом Слободана Милосовича. А когда я это понял, то, конечно, испугался за тело, так как слишком хорошо представил себе, как раскладные ножки подломятся под тяжестью величия отлетающей от него души экс-президента Югославии - а может, от дуновения ветра или от предсказуемой дрожи в ногах у членов почетного караула.
        Но организаторы все-таки наконец догадались сложить ткань вчетверо и укутали столик, подоткнув бархат под ножки. Я даже удивился, как нарядно в итоге получилось.
        Толпа на площади стремительно росла. За четверть часа до начала здесь было не меньше ста тысяч человек, а еще через полчаса - больше двухсот. Таким был украинский Майдан в его лучшие дни. Уже не было, насколько хватало глаз, ни сантиметра, казалось, земли и асфальта, не занятого людьми.
        Толпу отгородили от сцены турникетами. В двухметровый зазор между ними пытались просочиться разнообразные люди. Так, появился безногий инвалид с внешностью растолстевшего и подобревшего Че Гевары. С ним были два мальчика и одна девочка, одетые в ладно скроенную по их фигуркам форму вохровцев.
        На подмостках для прессы, справа от той части сцены, где должен был стоять гроб с телом, возник беспокойный человек в чистой белой майке поверх грязной куртки, с плакатом в руках. Он кричал, обращаясь к людям за ограждением, что Слобо жив, а они этого не понимают. Потом он заплакал и стал лихорадочно доедать кусок бигмака, который был у него, оказывается, все это время в руках.
        Этого человека хотели снять со сцены, и тогда он, уже подкрепившись, опять раскричался. Потом спрыгнул на асфальт и орал уже оттуда. Он, впрочем, внес в результате сильнейшее оживление в молчавшую до сих пор толпу. Она начала скандировать: „Сло-бо!“
        Какие-то парень и девушка подтащили тем временем к сцене значки с изображением господина Милосовича (эти значки накануне продавали по пятьдесят динаров за штуку) и с траурной каймой, отрезающей часть значка (как при игре в ножички), и стали бросать их в толпу. Началась давка, я услышал крики о помощи. Парень с девушкой, наверное, приняли их за мольбы о новых значках и стали еще активнее забрасывать толпу значками. Так что, когда вечером я услышал, что при проводах Слободана Милосовича два человека погибли в давке желающих проститься с ним, я не удивился.
        Сквозь толпу к сцене время от времени продирались герои Сербии, известные и неизвестные. По явился бывший премьер Югославии Момир Булатович, которого благодарные горожане накануне зацеловали, я думал, до смерти. Но нет, он пришел целый и невредимый и снова прошел сквозь строй жадно целующих его женщин и мужчин.
        Время от времени толпа начинала скандировать „Рус-си-я!“. Эти крики не смолкали несколько минут, когда появились депутаты Константин Затулин, Геннадий Зюганов и Сергей Бабурин. На родине их в лицо знают уже, по-моему, не так хорошо.
        Я вдруг увидел, что прямо к сцене уже подъезжает небольшой минивэн. На нем были крупно написаны адрес и телефон фирмы „Радович“. Горожане, очевидно, хорошо знали, что это за фирма, потому что засуетились. За минивэном шли еще несколько машин. Когда он поравнялся со мной, я заглянул внутрь и увидел, что он пустой. Гроб с телом, очевидно, был в микроавтобусе Mercedes, который шел четвертым. То есть первая машина была отвлекающим маневром. А еще говорили потом, что Слободану Милосовичу не оказывали почестей, подобающих государственному деятелю…
        Гроб и в самом деле вытащили из Mercedes и втащили на сцену. Я просто замер, когда это делали, потому что мне показалось, что люди, которые несли гроб, совершенно не заботятся о его содержимом. Слободан Милосович, мне казалось, должен был не перевернуться в гробу, а просто встать в полный рост. Но никого не беспокоило, по-моему, что он сейчас там делает.
        Когда гроб установили на журнальный столик, вокруг него сразу выстроился почетный караул. Я думал, одновременно начнется митинг, но ничего подобного. Люди вокруг гроба сменялись, а к микрофонам никто не подходил. Я не сразу понял, что так и задумано. Это была растянувшаяся на час минута молчания.
        Но люди на площади не могли молчать. Они волновались, кричали, вели себя очень нервно, и я думал, что они вот-вот могут развернуться и уйти, не дожидаясь, что кто-нибудь скажет им, наконец, хоть одно доброе слово. Нельзя же было их столько времени игнорировать. Но потом я вспомнил про утреннюю толпу под окнами моей гостиницы и понял, что они будут стоять столько, сколько потребуется организаторам, потому что идти им на самом деле некуда, кроме своих автобусов.
        Потом к микрофону наконец подошел пожилой человек в национальной сербской одежде и громко произнес имя покойного. Так это делают ведущие на профессиональном боксерском ринге: невыносимо протяжно и торжествующе на последнем слоге:
        - Слобода-а-а-а-н-н Мило-о-о-о-с-о-о-в-и-ч!
        Логично было бы, если бы на этих словах появился герой торжества. Я бы уже не удивился. Я больше удивлялся, что гроб и вчера, и сегодня был закрыт. А депутат Александр Филатов, тоже стоявший сейчас на подмостках, отведенных для гостей, потом рассказал мне, что говорил с доктором Лио Бакерией и оказалось, что тот, приехав поучаствовать во вскрытии (в какой-то момент стало казаться, что только ленивый не задействован в этой акции), на самом деле не имел дела с телом. Ему предъявили только документы, результаты вскрытия и анализов, на основании их он и сделал свои смелые выводы о том, что больного можно было спасти.
        И как-то подозрительно легкомысленно обращались с гробом, подумал я, когда выносили его из Mercedes. И этот стол на раскладных ножках… Короче говоря, в какой-то момент мне стало казаться, что кто-то тут с нами неискренен. Тем более что на глаза мне, как назло, попался плакат, на котором было написано: „Герои не умирают!“
        Тут серб запел что-то такое отчаянно печальное, отчего у меня мурашки побежали по коже. В толпе сразу многие заплакали. Потом дали слово члену оргкомитета „Свобода Милосовичу!“, который зачитал речь покойного от 2 октября 2000 года. 5 октября того года режим Милосовича, как известно, пал.
        Чтение речи заняло минут сорок. Оратор делал это с большим выражением. Эту речь господину Милосовичу и в 2000 году не удалось произнести лично, она была зачитана по телевизору, и в ней были слова о том, что Югославия все равно победит, а враг будет разгромлен и что НАТО и США никогда не придут на сербскую землю с сочувствующим им режимом, а если и придут, то уйдут с позором, а если не уйдут, то тут уж Сербия не сможет избежать колонизации. И снова слезы наворачивались на глаза - от жалости к Слободану Милосовичу, который знал, что говорилось от его имени, и телеведущим, и оратором на митинге. Весь этот двухсоттысячный митинг, слушая выступающего, словно заглянул в будущее.
        Михайло Маркович, академик, отрекомендованный как друг покойного, говорил, что ему не хватало эластичности. Я подумал, что про покойного, тем более про друга, все-таки либо хорошо, либо никак - тем более в такой-то день.
        Следующий оратор, доктор Бранко Радич, продолжил эту странную линию. Он говорил о том, что исторические деятели редко отличаются личной добротой и покойный в этом смысле не был исключением.
        - Заслуги таких людей в другом,  - говорил док тор, и подбородок его дрожал.
        Перечисление заслуг заняло, слава богу, гораздо больше времени, чем изложение предыдущей мысли.
        Болгарин Велко Велканов сказал наконец-то, чего все, по-моему, давно ждали: что Слободан Милосович был убит в войне с империалистическим Голиафом, но одержал моральную победу и повторил тем самым подвиг Георгия Димитрова.
        - Милосович умер! Да здравствует Милосович!  - жизнерадостно закончил болгарин.
        Генеральный секретарь Сербской радикальной партии Александр Вукич ограничился тем, что зачитал заявление томящегося в гаагском застенке Воислава Шешеля. Я удивился, что Александр Вукич ни слова не добавил от себя. Радикалы вели себя удивительно сдержанно. Они, очевидно, понимали, что выступают все-таки на коммунистическом митинге, и держали себя в руках.
        Этого никак нельзя было сказать о следующем выступающем, Константине Затулине. Он сразу заявил, что говорит здесь не только по велению собственного сердца (хотя это тоже, по всей видимости, не следовало сбрасывать со счетов), а по велению пославшей его партии „Единая Россия“, „которая представляет большинство в Государственной думе Российской Федерации“. От имени „Единой России“ он сказал, что в Гааге погиб великий сын Сербии.
        - Вы знаете, мы хотели вылечить его в Москве,  - поделился Константин Затулин с митингом,  - и если бы он был им так уж нужен, он вернулся бы в Гаагу. Но они не дали нам такой возможности. Семья Слободана Милосовича в Москве, и если бы сегодня из-за каких-то постыдных политических игр здесь не нашлось бы места, где его похоронить, мы похоронили бы его в Москве.
        Митинг слушал господина Затулина довольно осторожно. Этим людям, наверное, не очень нравилась мысль о том, что в их стране Слободану Милосовичу могло не найтись места. Речь Геннадия Зюганова понравилась им гораздо больше.
        - Мы одолели фашизм, одолеем и сегодняшние напасти, которые обрушились на Сербию и Россию! Самый главный перекресток Европы - не Брюссель, запомните это! Нет, он в Белграде! Вы первые приняли удар новых глобалистов, и Слободан Милосович пал храброй смертью от их ударов!  - уверенно говорил лидер российских коммунистов, и эта версия его смерти, мне казалось, на моих глазах становится канонической.
        Сергей Бабурин был представлен как ратный друг Сербии, а выступал от имени и по поручению Союзного государства Белоруссии и России (как заместитель руководителя парламента этого сомнительного во всех отношениях государства), куда, как он припомнил, на правах третьей страны мечтала войти Югославия, ведомая господином Милосовичем.
        - Воссоединения православных народов не произошло,  - с горечью констатировал господин Бабурин,  - и сегодня завершается великая эпоха Слободана Милосовича, последнего президента Югославии.
        Под конец речи господин Бабурин заговорил, таким образом, необычайно здраво.
        Митинг, продолжавшийся больше трех часов, завершился выступлением народной сербской актрисы Иваны Жигон, которая несколько раз признавалась в том, что ей душно (несмотря на то что одета она была, прямо скажем, довольно легкомысленно).
        Гроб сгрузили обратно в „мерседес“ (когда это происходило, отчего-то упали все три сербских флага, стоявшие на пустой уже сцене) и повезли в Пожаревац, на родину Слободана Милосовича. Люди стали расходиться с митинга, и несколько десятков забрели на площадь Республики, где в это время шел митинг противников господина Милосовича. Собственно, сам факт проведения митинга на площади Республики подтверждал идею митингующих у здания союзной Скупщины, что Слобо жив. Подтверждал, несмотря на то что у людей на площади Республики в руках были разноцветные воздушные шарики - в знак радости от того, что он мертв.
        Между хозяевами митинга на площади Республики и его гостями тут же завязалась схватка. Она была короткой, но бурной. Двоих пострадавших отправили в больницу. Тех, от чьих рук они пострадали,  - в полицию. Справедливости ради надо сказать, что в полицию поехали в основном сторонники Слободана Милосовича. Так господин Милосович выиграл первую войну в своей жизни. Да и эта победа была пирровой, ибо из полиции их не выпустили и на следующий день.
        Я тоже поехал в Пожаревац. Я хотел проводить господина Милосовича до самого его дома. Мне хотелось попытаться все-таки, так сказать, заглянуть ему в глаза. Я думал, что, может быть, хотя бы в Пожареваце крышку гроба, покрытую для надежности знаменем, наконец приоткроют и можно будет убедиться в том, что он на месте.
        Дорога была свободна. До самого Пожареваца машин было крайне мало. На обочинах дороги стояли люди, ждущие кортежа. Их было не очень много, они встречались через три - пять километров, но они встречались. Они ждали и не знали, что „мерседес“ и еще несколько машин, которые проехали мимо них,  - это и есть траурный кортеж. Они думали, наверное, что главная машина еще вот-вот проедет, что в микроавтобусе, может, венки везут, и хмуро и сочувственно махали на всякий случай каждой проезжающей мимо машине, в том числе и нашему такси.
        Уже в Пожареваце я понял, что не все, кто собирался, доехали до дома Милосовича. Небольшой старенький памятничек у дороги был завален цветами и несколькими венками. Я увидел надпись на памятнике: „Александр Галич“. Сюда сложили то, что везли Слободану Милосовичу те, кто раздумал идти с ним до конца.
        Я вдруг увидел, как возвращается его белградский Mercedes. Он шел порожним. Значит, гроб уже перегрузили. Я вышел из машины и побежал вперед. Через несколько минут я догнал процессию. Гроб покоился уже в другой машине - той же, правда, марки, но с пожаревацкими номерами. Я увидел в процессии многих из тех, кто был на митинге в Белграде. Трое детей в обмундировании с белыми то ли от холода, то ли от недетских переживаний лицами. Здесь же был их Че Гевара. Здесь же шли Геннадий Зюганов и Сергей Бабурин, от вида которых я за эти два дня устал больше, чем от Слободана Милосовича (тем более что последнего увидеть пока так и не удалось).
        Чем ближе к центру города, тем больше людей становилось на его довольно тесных улицах. Здесь были десятки тысяч сербов. И здесь была давка. При мне из толпы вынесли двух женщин, потерявших сознание. Врач, который шел рядом с одной из них, был бледен больше, чем она, и так качал головой, что я понял: он ни за что не ручается.
        В центре города процессия остановилась еще на один митинг. Гроб возили и носили по разным странам и городам уже несколько дней с остановками на митинги и прощания, и я думал, что хотя бы в родном Пожареваце Слободану Милосовичу удастся избежать этой участи. (Если он, конечно, был в этом гробу. Я ведь до сих пор, как и любой здравомыслящий человек на моем месте, не мог ничего с уверенностью сказать по этому поводу и поэтому вынужден каждый раз оговариваться.)
        На митинге выступили почти все те же, кто выступал в Белграде. Исключением был российский генерал в отставке Леонид Ивашов, который читал свою речь на странной смеси сербского с украинским. Но и это не помешало мне понять, что Слободана Милосовича сгноили в натовских казематах новые фашисты. Новости для информагентств в выступлении Леонида Ивашова не было до тех пор, пока он не достал из кармана небольшую мягкую игрушку в виде сердечка с очень длинными руками и не сказал, что на ней ему в свое время расписался Слободан Милосович, „поэтому сердечко отправится в могилу вместе с гробом Слобо“ (а не с ним самим, не мог не обратить я внимание).
        Между тем я вздрогнул, когда увидел сердечко. Оно было слишком хорошо мне знакомо. Моим маленьким детям точно такое слишком часто дарили полузнакомые и совсем незнакомые люди. Я его и сам несколько раз дарил своим детям. Дело в том, что сердечко отрывали с руками и до сих пор, кажется, отрывают в магазинах IKEA, где оно лежит тоннами в отделе детских игрушек. Зачем на нем расписался Слободан Милосович? История с мягкой игрушкой была, мягко говоря, странной.
        Еще через час гроб понесли дальше. Улицы все сужались, и в какой-то момент я довольно быстро пошел в людском коридоре впереди него, чтобы он не наступал мне на пятки: люди, которые несли гроб, торопились, очевидно, успеть до наступления темноты и уже никак не успевали. Несколько раз меня пытались остановить разные люди, но я старался не разговаривать с ними. Так я дошел почти что до входа в дом. Я стоял за турникетами в пятидесяти метрах от входа в дом. По другую сторону турникетов были десятки теле - и фотокамер. Люди, судя по их виду, томились здесь с утра, а то и с вечера. Я понял, что зашел очень далеко. Через четверть часа машина с гробом поравнялась со мной. За ней шли уже всего человек десять, всех остальных отсекли раньше. Видимо, это были только родственники Милосовича. Из посторонних рядом со мной шли еще только все те же три подростка и сопровождающий их инвалид, быстро передвигающийся в своем кресле.
        Мы подошли ко входу в дом 41 по улице Неманьина. Здесь гроб вытащили из машины и внесли в открытые ворота. Детей с инвалидом и еще несколько человек, стоявших у входа (в основном это были какие-то люди в военной форме), пустили внутрь, а меня наконец остановили, не объясняя причин. Я видел, как в дом вошли некоторые ораторы митинга в Белграде (но некоторых так и не пустили). Все эти люди подошли ко входу, похоже, через двор соседского дома.
        Через четверть часа ко мне подошли и спросили, откуда я. Я честно ответил:
        - Руссия.
        Мне знаком показали, что я могу зайти.
        Было уже совсем темно. Но во дворе горел довольно яркий свет прожекторов. Вокруг могилы стояли человек сорок. Гроб как раз опускали. Я видел, как медленно и печально он опускается в забетонированную яму. Потом, ночью, в гостинице, когда я смотрел телекартинку, мне самому казалось, что включился такой-то величественный электронный механизм по опусканию гроба. Но на самом деле я-то, стоя недалеко от могилы, хорошо видел, что сидевший рядом с ней на корточках пожилой серб, кряхтя, крутит металлическую ручку. Такой ручкой закатывают банки с огурцами.
        И я успел увидеть главное: гроб так и не открыли перед тем, как над ним задвинули могильную плиту. С покойником прощались за глаза. В могилу полетело сердечко с ручками отставного генерала Ивашова и другие мелкие предметы. Депутат Александр Филатов, как он признавался, не удержался и „тоже, грешным делом, кинул кое-что“. После моих расспросов он не удержался и признался, что это был его депутатский значок.
        Меня спросили, что это я тут пишу, и, узнав, что я журналист, попросили выйти из дома. Я не спорил, потому что это был не тот случай, чтобы спорить, и потому что все самое главное я увидел. Вернее, не увидел. Я не увидел в этом гробу Слободана Милосовича.
        Последними, кого я увидел в доме, были белые голуби. Их выпустили, когда закрывали плиту. И я услышал музыку. Я не поверил своим ушам.
        Его похоронили под „Подмосковные вечера“».
        Вскоре Филатову позвонил Вождь.
        - Что ты там наговорил этому писаке?  - недовольно спросил он.
        - Какому писаке?  - не понял тот.
        - Про Слободана, которого никто не видел.
        - Ничего я ему не говорил. Он и сам там присутствовал, у него есть свое мнение.
        Были и другие звонки от влиятельных людей, но всех их Филатову удалось с легкостью парировать таким же образом.
        - Он сам все видел и написал, как считал нужным,  - отвечал он.
        Еще через несколько дней Филатов выполнил обещание, данное Милошу, и навел справки о возможности устройства дочери заместителя министра в МГИМО. Ответ из института был положительным. Филатов стал набирать Милоша, чтобы обрадовать того приятным известием, но оказалось, что тот недоступен ни по мобильному, ни по рабочему телефону. Он не отвечал на звонки и не перезванивал сам, несмотря на оставленную секретарям информацию. Похоже, дочурка передумала поступать в МГИМО, а на непроданные предприятия нашлись покупатели - сразу и на все.
        За текущими делами история с похоронами Слободана стала забываться.
        ГЛАВА XXI
        СУВЕНИР ИЗ МОГИЛЫ
        Косовскую икону Филатов поставил в застекленный шкаф в своем домашнем кабинете и некоторое время на нее любовался. А потом до него вдруг дошло - ведь это же контрабанда. Если она такая древняя и дорогая, как говорил Милош, то для ее вывоза и владения ею нужно специальное разрешение. А Милош ничего такого не дал. Не зря он не хотел брать икону, а Милош настаивал. И в самолет пронес ее сам, чтобы миновать таможенный контроль.
        Филатов стал развивать мысль дальше, и коварство замысла Милоша открылось ему во всех деталях. «Допустим, я передумал бы тогда лететь, а захотел остаться в Белграде,  - размышлял он.  - Но Милошу этого не надо, его задача - сопроводить меня до самолета и отправить в Москву. С глаз долой - из сердца вон, если можно так выразиться. Что делает Милош? Через помощников сообщает таможенникам, что я везу контрабандную икону. А сам уезжает. Икону находят, меня задерживают, оформляют протокол и принудительно отправляют домой. Организовывают утечку информации в СМИ, разгорается скандал. С этого момента въезд в Сербию мне заказан. Икона, по сути, была миной подо мной. И она должна была сработать, если бы я заартачился».
        Осознав это, Филатов завернул икону в бумагу, перевязал веревкой и отдал водителю.
        - Завезешь в церковь, отдашь батюшке,  - распорядился он.
        - В какую церковь?  - не понял водитель.
        - Мимо которой мы каждый день ездим.
        - А если батюшка спросит, от кого она?
        - Скажешь, от раба божьего Александра. Фамилию называть не нужно.
        Избавившись от иконы, Филатов вздохнул с облегчением.
        Но покой длился недолго. Недели через две в его думский кабинет заглянула секретарша, держа в руке трубку радиотелефона. Ее лицо было встревоженно.
        - Вас спрашивают из милиции,  - сообщила она и протянула ему трубку.
        Филатов удивился. Он был гражданином законопослушным, и милиция никогда его не беспокоила. Даже в пьяных драках по молодости не участвовал. Как-то все время устраивалось так, что выяснять отношения с помощью кулаков не приходилось. Голова всегда оказывалась более эффективным инструментом.
        - Слушаю?  - с недоумением произнес он в трубку.
        - Старший следователь Таганского РОВД майор Петров,  - представился звонивший.  - Вы не могли бы к нам заехать, скажем, завтра в первой половине дня?
        - С какой стати?
        - Очень нужно.
        - Может, вы ко мне?  - предложил Филатов.  - У меня не так много времени.
        - Могу, конечно, и я.  - Следователь, похоже, был покладистым.  - Но лучше будет, если вы к нам. Поговорим о деле спокойно, никто не помешает.
        Филатов подумал, что идея пригласить следователя в Думу была не очень хорошей. Того и гляди, слухи пойдут.
        - О каком деле?  - спросил он.  - И при чем тут я?
        - Нет-нет, вы тут ни при чем,  - заверил его следователь.  - Просто вы могли бы пролить свет на некоторые обстоятельства. Это, если хотите, моя личная просьба.
        - Ну, не знаю,  - тянул с решением Филатов,  - мне нужно узнать у секретаря, будет ли завтра окно в моем расписании. Погодите минуту.
        Настя сообщила, что завтра с одиннадцати до двенадцати у него выпадал час свободного времени. Петрова это устраивало. Расспрашивать дальше о сути дела Филатов не стал, хотя его и разбирало любопытство.
        На следующий день в назначенное время он входил в кабинет Петрова в Таганском РОВД. Следователь оказался коренастым сорокалетним мужчиной небольшого роста. Его слегка рябое простоватое лицо украшали небольшие пшеничные усы. Густые волосы были зачесаны назад, открывая покатый лоб. Взгляд глубоко посаженных черных глаз был цепким и подозрительным. Петров был одет не в милицейскую форму, а в короткую кожаную черную куртку и обычные брюки. С виду он больше всего походил на мастера строительной бригады, которая прокладывает кабель, ремонтирует магазин или перекрывает крышу.
        - А вы точно такой же, как по телевизору,  - заметил Петров, когда они обменялись рукопожатиями и Филатов присел на обшарпанный стул.
        Филатов понял, что следователю хотелось увидеть его еще и по этой причине, чтобы сравнить - там и тут.
        - Телевидение не сильно меняет внешность человека,  - снисходительно произнес он.  - Правда, женщины в нем кажутся красивее, чем на самом деле.
        Следователь достал какую-то книгу и подвинул к нему.
        - Подпишите,  - попросил он.
        Филатов с удивлением узнал собственную книгу о геополитике, написанную им несколько лет назад. «Оригинальная у него методика получать автографы»,  - подумал он. Он достал свой «Уотерман» с золотым пером и вывел на внутренней стороне обложки: «Виктору Петрову от автора с наилучшими пожеланиями».
        - Вы меня за этим звали?  - спросил он в шутку, пряча ручку.
        - Нет,  - серьезно ответил следователь и несколько секунд смотрел на автограф, давая чернилам просохнуть.
        Затем он открыл ящик стола, достал маленький блестящий предмет, положил на столешницу и подвинул к Филатову. Это был значок депутата Госдумы.
        - Ваш?  - спросил он.
        У Филатова тревожно екнуло сердце, но он постарался не подать виду.
        - Откуда мне знать?  - с наигранным безразличием пожал он плечами.
        - А вы посмотрите.
        Он с опаской взял значок и повертел в пальцах.
        Тот был немного поцарапан, как будто на него наступили, но в целом выглядел ничего.
        - Ваш!  - убежденно сказал следователь.  - Я проверил - номер именно такой, какой записан за вами.
        Филатов смотрел на значок и не мог поверить своим глазам. Две недели назад он бросил его в могилу Слобо в Пожареваце - и вот, пожалуйста, он опять вернулся в Москву. Каким образом? Происки Милоша? Он ничего не понимал. Прямо мистика какая-то!
        - При каких обстоятельствах вы его потеряли?  - спросил Петров, пристально глядя ему в глаза.
        - Не помню, чтобы я его вообще терял,  - уклончиво ответил Филатов, пытаясь выиграть время.
        - Но сейчас у вас на лацкане нет депутатского значка,  - с нажимом произнес следователь.  - Вы не заметили этого?
        Филатов на всякий случай провел рукой по лацкану, хотя знал, что значка там нет. Конечно, можно было бы рассказать, как он лишился значка. Но зачем? Тогда отдаст все козыри. Нужно попытаться вытащить из следователя как можно больше информации.
        - Да, его там нет,  - согласился он.  - Но я ношу значок не каждый день.
        - Почему?  - спросил Петров.
        - Ну, надел другой костюм,  - стал объяснять Филатов,  - а значок перекалывать лень. Или забыл. Так и хожу. Меня и так все знают.
        - А если не знают?
        Филатов посмотрел на него с сомнением. Следователь был едва ли не первым, кто сказал о такой возможности. Обычно все, кто смотрел хоть иногда российское телевидение, знали Вождя и его правую руку - Александра Филатова.
        - А на этот случай,  - сказал Филатов,  - у меня есть депутатское удостоверение. Оно всегда со мной.
        Петров промолчал и стал вертеть на столе ручку.
        - А откуда он у вас?  - спросил Филатов, имея в виду значок.
        Следователь проигнорировал его вопрос. Он усиленно думал.
        - Вас в последнее время не грабили?  - спросил Петров.
        - Меня?  - удивился Филатов.  - Нет.
        - Не обворовывали?
        - Да не же!
        - Я бы вам советовал проверить дома, не взломаны ли дверные замки или задвижки на окнах.
        - Проверю,  - кивнул Филатов.
        Ему стало смешно от предположения, что его дом в охраняемом коттеджном поселке могли обокрасть. Простому воришке делать там было нечего.
        - Так вы не ответили на мой вопрос,  - произнес Филатов.  - Как у вас оказался мой значок?
        Следователь молча достал из папки фотографию и подвинул к нему:
        - Вам знаком этот человек?
        Филатов взглянул на нее, и у него едва не вырвалось «да».
        - Нет,  - сказал он,  - не знаком.
        На фотографии был изображен водитель автомобиля, подвозившего его из Пожареваца в Белград. Хоть он видел того сзади и вполоборота, а фотография была сделана анфас, сомнений быть не могло.
        - Значок был у него,  - сообщил наконец Петров то, что Филатов и так уже знал.
        - Да?  - для вида удивился Филатов.  - А он сам что говорит?
        - Уже ничего,  - вздохнул Петров.
        - В каком смысле?  - спросил Филатов.
        - Он погиб.
        Час от часу не легче.
        - Как это случилось?  - спросил пораженный Филатов.
        - Попал под машину.
        - А кто он вообще такой?
        - Гражданин Сербии, албанец по происхождению. Находился в международном розыске по подозрению в террористической деятельности. В Москве пребывал нелегально.
        - Можно подробнее?
        Петров поморщился. Видно было, что ему не очень приятно говорить об этом, но он в конце концов решился и махнул рукой:
        - Его задержали, а он вырвался и кинулся бежать. Видя, что его нагоняют, метнулся через дорогу. Движение там сильное, бежал он наискосок и добежал примерно до середины проезжей части, а потом его сбила машина. Он умер на месте.
        - Где это было?
        - На Таганской площади, напротив театра.
        Филатов представил себе то место и понял, что перебежать его шансы у албанца были весьма небольшие. Говорить больше было не о чем.
        - Понятия не имею, как у него оказался мой значок,  - сказал он и встал.  - Если это вообще подлинный значок, а не подделка.
        - Что-то я раньше не слышал, чтобы их подделывали,  - заметил Петров и тоже встал.
        - Удостоверения офицеров ФСБ и то подделывают,  - парировал Филатов,  - а тут простой депутатский значок.
        - Все же будьте осторожнее,  - напутствовал его Петров.  - Это был непростой тип, за ним числилось много чего.
        - Буду,  - пообещал Филатов.
        - Значок вам сейчас вернуть не могу,  - сказал на прощание Петров,  - это вещдок.
        Филатов только махнул рукой.
        Визит к следователю дал ему обильную пищу для размышлений. Значит, эта «сладкая парочка» из «вольво» выполнила свое намерение и по крайней мере один из них побывал в могиле Слобо. Подобрал там его значок и приехал с ним в Москву. Зачем? Специально к нему? Вряд ли. Скрываясь от сербской полиции? Уже теплее. Был ли он в розыске во время похорон или попал в него недавно?
        Но значок-то ему зачем? Ясно, что он не пытался найти по нему Филатова. Мол, вы тут обронили, а я нашел, пожалуйте мне сто долларов за труды. Может, он возлагал на значок какие-то надежды, думал, что тот откроет перед ним некоторые двери? Значок, конечно, может открыть, но только не сам по себе, а вместе с удостоверением и еще массой других дополнений. Так что надежды албанца тут были беспочвенными.
        Ладно, это бог бы с ним, размышлял дальше Филатов. Главное, что ему удалось увидеть в могиле? Вариантов три: гроб пуст, в гробу лежит не тот, в гробу лежит тот. И знает ли сербская полиция, что там побывал этот тип? Здесь только два варианта: знает или не знает. Перемножив одно на другое, получим шесть возможных комбинаций. Что это нам дает?
        Филатов обдумал каждую и понял, что ни одна из них для него ничего не меняет. То, что знал этот тип, он унес с собой в могилу. То, что знает сербская полиция, она не скажет никому. Чтобы что-нибудь узнать, нужно проводить собственное расследование, но на это требуются время, силы и деньги.
        Для самоуспокоения он, по совету Петрова, обошел весь свой дом, проверяя окна, двери и запоры, а также датчики сигнализации.
        - Что ты делаешь?  - удивилась жена, никогда прежде не видевшая его за этим занятием.
        - Ну,  - сказал Филатов,  - время от времени необходимо все осматривать.
        - И что ты обнаружил?
        - У нас все в порядке,  - успокоил ее Филатов.
        ГЛАВА XXII
        ПОИСКИ КАТАФАЛКА
        Филатов опять вспомнил про катафалк в аэропорту. Чей гроб он встречал? Куда с ним поехал? Почему пассажирам не объявили, что с ними летит покойник? Может, его сняли с другого рейса в последнюю минуту? Но тогда все равно следовало объявить. Или не следовало? Ну знал бы он, что с ними летит усопший,  - и что? И ничего. Это дело авиакомпании, какой багаж перевозить, пассажиры тут права голоса не имеют.
        Могло быть и так, что гроб планировали отправить вечерним рейсом, а отправили утренним. Почему? Воз можно, это зависело от встречающих - встретить гроб с утреннего рейса они могли, а с вечернего - нет.
        Потом, с гробом должны лететь сопровождающие. Кто в салоне сопровождал этот гроб? Что-то он никого похожего на сопровождающих не заметил. Может, их и не было вовсе? Конечно, их не было, иначе опять подали бы трап и открыли дверь, чтобы их впустить. Получается, гроб в полете был безнадзорным. Хотя могло случиться и так, что сопровождающие летели в багажном отсеке вместе с ним. Впрочем, вряд ли, это запрещено.
        Но если сопровождающие все же были, то почему у катафалка он никого не заметил? Может, они уже сидели внутри? Или поехали в другой машине?
        Филатов попытался навести справки про гроб в аэропорту. Вылетая в очередную командировку, он зашел к начальнику таможни, предпенсионного возраста полковнику с хитроватым лицом.
        - Гроб?  - удивился таможенник.  - Из Белграда? Девятнадцатого марта? Что-то я такого не помню.
        - Это было воскресенье, скорее всего, вы не работали,  - заметил Филатов.
        - Нет, я бы знал. Не было ничего такого.
        - Но я ведь сам его видел,  - возразил Филатов.
        - А вы уверены, что он именно с вашего рейса?
        - Думаю, да.
        - Вы видели, как его грузили в ваш самолет?
        - Нет.
        Таможенник развел руками и слегка склонил голову набок:
        - Тогда почему вы решили, что он прилетел с вами?
        - Я видел такой же в Белграде,  - терпеливо объяснил Филатов.
        - Но вы могли ошибиться.
        - Они выглядели совершенно одинаково.
        - Ну мало ли.
        - Мне все же кажется, что это был именно тот гроб,  - настаивал Филатов.
        Лицо начальника таможни приобрело выражение лица взрослого человека, который втолковывает очевидные вещи непонятливому ребенку.
        - Не думаю. Рейсов у нас много, он мог прилететь откуда угодно.
        - А как бы это установить поточнее?  - спросил Филатов.
        - Это сложно, нужно ворошить всю документацию. И потом, это конфиденциальная информация, мы не можем распространять ее просто так. Вдруг родственники не хотят, чтобы об этом знал кто-то еще. Тайна частной жизни - закон. Вы, как законодатель, должны это понимать лучше, чем кто-либо другой.
        - Но и вы тоже должны понимать, что я не рядовой интересующийся,  - попробовал надавить Фи латов.
        - Я-то это понимаю,  - ответил начальник таможни.  - Вы ведь не думаете, что я вот так запросто встречаюсь со всеми пассажирами? Но вы не сотрудник органов, и у вас нет права на оперативно-разыскную деятельность.
        - Это не оперативно-разыскная деятельность. Я только хочу получить информацию по единственному вопросу.
        - Увы.  - Таможенник развел руками.
        - Так вы отказываетесь предоставить мне информацию?  - спросил Филатов.
        - Нет, почему же?  - сдал немного назад начальник.  - Присылайте депутатский запрос, и мы ответим в установленные законом сроки.
        Депутатский запрос! Установленные сроки! Да он просто издевался, этот таможенник. Филатова не устраивало ни то ни другое. Во-первых, сроки слишком велики - целый месяц. А во-вторых, нужно обосновать, для чего ему нужны запрашиваемые сведения. И здесь он не мог указать ничего вразумительного. В самом деле, что он мог написать в таком запросе? В гробу был не тот покойник? Но какой «не тот»? И какой нужен? А может, это вообще был пустой гроб?
        - А что, у вас часто прилетают гробы?  - спросил Филатов на прощание.
        Таможенник снисходительно усмехнулся:
        - Чаще, чем вы думаете. И прилетают, и улетают.
        - На внутренних рейсах или на международных?
        - И там, и там. Чаще, конечно, на внутренних.
        - И дорого это стоит?
        - Да уж подороже, чем простой багаж,  - сказал начальник таможни.  - Груз-то специфический, сами понимаете. И негабаритный.
        Филатов понимал. Быть может, лучше, чем многие другие. Он встал и холодно попрощался с таможенником.
        Депутатский запрос он писать не стал, но навел справки по своим каналам и выяснил, что таможенник лукавил. Гроб действительно прилетел из Белграда. Но вот чье тело в нем прибыло, выяснить не удалось. Эта информация была закрытой даже для сотрудников таможни. Доступ к ней имелся только у начальника и особо доверенных лиц.
        Оставался другой путь - попробовать разузнать через похоронную фирму. Но когда он узнал их количество в городе, руки у него опустились. Фирм оказалось более шестисот.
        Он вспомнил про охранника.
        - Ты номер катафалка записал?  - спросил Филатов у него.
        Тот смутился:
        - У меня ручки не нашлось, я так запомнил.
        - Ладно, давай диктуй.
        Охранник виновато потупился:
        - Забыл я его.
        - Как забыл?  - неприятно поразился Филатов.
        - Вы понимаете, я обычно ничего не забываю, у меня очень хорошая память. Но тут в потасовку одну встрял, получил маленько по голове - и забыл. Со мной впервые такое.
        - Говорил же я тебе, записать надо!  - с досадой сказал Филатов.
        - Так я же запомнил.
        - Ну так скажи, раз запомнил!
        Охранник молчал.
        - Мой учитель физики в школе,  - назидательно произнес Филатов,  - любил повторять, что самый тупой карандаш острее, чем самая острая память. С тех пор я много раз убеждался в том, как это верно.
        - Теперь буду носить карандаш,  - покорно согласился охранник.
        Филатова взяла досада.
        - А ты не мог бы еще раз удариться, чтобы вспомнить?
        Охранник посмотрел на него укоризненно.
        - Грех смеяться над увечными,  - произнес он очень серьезно.
        Филатову стало неудобно.
        - Извини.
        - Бывает,  - незлобиво ответил охранник.  - Я бы треснулся, если бы это помогло, честное слово.
        - Не надо!  - остановил его Филатов.  - Я пошутил.
        Он решил, что этот след потерян навсегда. Примерно через неделю охранник с радостным лицом влетел к нему в кабинет.
        - Вспомнил, все вспомнил!  - воскликнул он.
        Филатов уставился на него с недоумением. Странно было наблюдать такую искреннюю и почти детскую радость на обычно суровом лице бывшего спецназовца.
        - Что вспомнил?  - спросил он.
        - Ну как же! Вы же сами просили - номер катафалка.
        - Молодец!  - похвалил Филатов.  - Давай диктуй!
        Охранник положил перед ним бумажку с номером.
        - Я сразу записал,  - сказал он,  - а то мало ли что.
        - А это точно он?  - усомнился Филатов.
        - Точнее не бывает!  - заверил его охранник.  - Могу поклясться.
        - Хорошо, если так.  - Филатов спрятал ценную бумажку в карман.  - А как вспомнил-то?
        - Почти так же, как и забыл,  - расплылся в улыбке охранник.
        - Как это?
        - Лампочка у меня дома перегорела. Я и полез менять. Смотрю, а колба на одной нитке держится. Ну, я ее оторвал, взял плоскогубцы и давай выкручивать цоколь. Но видно, на контакты попал. Меня током и ударило. Причем хорошо так прихватило, не отпустило, как обычно бывает, а трясет и держит. Я прямо все колебания тока чувствую, все эти пятьдесят герц. Хочу выругаться - и не могу, повторяю только первую букву: «Б-б-б-б…» А потом рванулся - и отдернул руку.
        - И что?
        - Тут и номер всплыл сам собой - отчетливо так.
        - Интересно,  - произнес Филатов.  - А других способностей у тебя не появилось?
        - Каких?
        - Ну, говорят, что некоторые после сильного удара током становятся ясновидящими.
        - Нет,  - засмеялся охранник,  - этого нет. Вот номер вспомнил - и то слава богу.
        Он пошел к дверям.
        - А что хотел крикнуть-то?  - спросил вдогонку Филатов.
        В этот момент в кабинет заглянула Настя.
        - Ну как что?  - смутился он.  - Какое у нас слово на букву «б» начинается?
        - Баобаб?  - подсказала Настя, не слышавшая начала разговора.
        - Точно!  - согласился охранник и исчез.
        По номеру катафалка быстро отыскалась похоронная контора. А там за небольшую сумму, уплаченную девочке на ресепшн, помощник Филатова разузнал, что это был за гроб. Он действительно прилетел из Белграда и именно тем рейсом, которым прибыл Филатов. Но лежал в нем отнюдь не Слободан, а сербский предприниматель русского происхождения, пожелавший в своем завещании, чтобы его похоронили на родине рядом с могилами родителей.
        Еще одна ниточка, казавшаяся такой перспективной, оборвалась. «Ничего,  - утешал себя Филатов,  - как говорят американцы, отрицательный результат - тоже результат. Будем искать по другим направлениям».
        ГЛАВА XXIII
        ТРАУРНЫЙ ПОЕЗД ЛЕНИНА
        По субботам Филатов порой посещал клуб коллекционеров моделей железных дорог, размещавшийся в Политехническом музее. Железные дороги были его увлечением с детства, с тех самых пор, как отец купил ему в «Детском мире» на Лубянке одну из первых железных дорог фирмы «Пико». Они только-только начали тогда поступать в продажу. То-то радости было! Мерный перестук колес, бегущих по игрушечным рельсам, очаровал Сашу Филатова сразу и навсегда.
        С тех пор он не изменял давнему увлечению, только все увеличивал и увеличивал свою коллекцию, которая разрослась в настоящее железнодорожное государство.
        Из каждой своей зарубежной поездки он что-нибудь да привозил для коллекции. А из Белграда не привез ничего. И он решил поискать для нее что-нибудь в клубе.
        В этот раз один из самых старых и почтенных членов клуба, отставной полковник железнодорожных войск Владислав Петрович, которого все звали просто Петровичем, демонстрировал свое новое приобретение - модель траурного поезда Ленина. Со стоял он из точной копии паровоза, стоявшего памятником на Павелецком вокзале, собственно траурного вагона, выкрашенного, вопреки исторической достоверности, в черный цвет, и вагона с красноармейцами охраны.
        Траурный вагон имел откидную крышу, открывавшую внутреннюю часть. Там стоял гроб с никелированными ручками. Крышка у него тоже была откидная, а внутри лежала нарядная маленькая кукла с закрытыми глазами, на удивление похожая на Ленина.
        Все толпились вокруг стола, цокали языками и спрашивали:
        - Где купил такую красоту?
        - Так, по случаю досталась,  - уклончиво отвечал Петрович.
        - Дорого?
        - Не дешево.
        - Ишь ты,  - произнес кто-то,  - прямо матрешка железнодорожная.
        Петрович никому не давал телефон мастера, который изготовил поезд. Во-первых, чтобы не дергали. Работа эта долгая, кропотливая и суматохи не любит. Во-вторых, настоящие мастера обычно имеют дело с одним коллекционером, который затем и перепродает их товар со своей наценкой.
        Филатов знал Петровича давно, еще со времен своей первой дороги «Пико». Он поздоровался с ним за руку, осмотрел траурный поезд и произнес:
        - Вещь! Я тоже такой хочу.
        - У него сейчас нет, Саша,  - остудил его пыл Петрович.
        - А когда будет?
        - Не знаю.
        - Дай телефон!
        Петрович сначала отнекивался, но потом отвел его в сторонку и продиктовал номер.
        - Только тебе,  - предупредил он.  - Никому не раздавай.
        Филатов кивнул и заметил:
        - Странную он тему выбрал для изготовления модели, тебе не кажется?
        - Нормальную,  - встал на защиту мастера Петрович.
        - Да?
        - Для него это - нормально.
        - Почему?
        - Он работает в похоронной фирме.
        - А-а, ну тогда - да,  - согласился Филатов,  - тогда это вполне по его специальности.
        Он полюбовался еще немного на похоронный поезд и уехал. В другое время у него вряд ли возникло бы желание заполучить в коллекцию такую пугающую игрушку, но сейчас, после похорон в Белграде, он почему-то чувствовал, что она ему необходима.
        Позвонив по полученному от Петровича телефону, он услышал тихий и какой-то тусклый голос похоронного клерка.
        - Добрый день!  - сказал Филатов, не называя себя.  - Я от Петровича. По поводу траурного поезда.
        - Вы хотите его купить?  - спросил тот.
        - Именно,  - подтвердил Филатов.  - Я его видел, и он мне понравился.
        - Он всем нравится!  - удовлетворенно сказал клерк.
        - Так уж и всем?  - усомнился Филатов.
        - Всем, кто не испытывает страха перед мертвыми.
        - Я не испытываю,  - немного самонадеянно сказал Филатов.
        - Давно?  - поинтересовался клерк.
        Филатов удивился такому вопросу, но все же ответил.
        - С некоторых пор. А вы?  - не удержался он.
        Клерк издал короткий смешок:
        - Очень давно. Последствия профессии. Кстати, вы знаете, на чем основан страх живых перед мертвыми?
        - На чем же?  - спросил Филатов. Разговор его заинтересовал.
        - На внешнем сходстве и внутреннем различии. Вроде бы и похож мертвый на живого, да не тот. В нем нет главного признака - самой жизни.
        - Верно,  - согласился Филатов.  - Но если бы в нем была жизнь, он не был бы мертвым.
        - Согласен,  - сказал клерк.  - Таково неразрешимое противоречие. Кстати, той же природы и ненависть мужчин к женщинам, а также наоборот.
        - Какой?
        - Они похожи друг на друга, но все же не такие, другие.

«Да он прямо философ,  - подумал Филатов.  - Это тоже следствие профессии? И свои ли мысли он мне излагает или повторяет чужие?» Разговор ему уже прискучил. Как человек живой и деятельный, он не любил отвлеченных теоретизирований.
        - Очень может быть,  - сказал он, чтобы закрыть тему.  - Так что там с поездом?
        - Он еще не готов.
        - А когда будет готов?
        - Трудно сказать.
        - Мне нужен лишь траурный вагон с начинкой.
        - Но его тоже нужно еще закончить.
        - Ну так закончите побыстрее. Я заплачу.
        - Смерть нельзя торопить,  - произнес клерк.  - Она приходит, когда наступает время, и уходит, когда видит, что здесь ей больше делать нечего.

«Странный он какой-то»,  - подумал Филатов.
        - Мы говорим об игрушечном вагоне или о чем?  - уточнил он.
        - И о нем тоже,  - загадочно ответил клерк.
        - Нет-нет, уважаемый,  - запротестовал Филатов.  - Не расширяйте тему. Речь идет об игрушечном вагоне черного цвета с небольшой куклой внутри и больше ни о чем. Когда он будет готов?
        - Это зависит от того, насколько он вам нужен.
        - Плачу вдвое.
        - Ну,  - клерк задумался,  - скажем, через неделю?
        - Годится,  - согласился Филатов.  - Диктуйте адрес.
        ГЛАВА XXIV
        ГЛАМУРНОЕ КЛАДБИЩЕ
        Неделя пролетела для Филатова незаметно. Он готовил сразу два законопроекта, Вождь торопил его закончить работу, и времени ни на что другое не оставалось.
        Но это днем. А ночью он продолжал видеть сны о покойниках. Филатов с охотой от них избавился бы, но не знал, как это сделать.
        Снилось, например, что в Москве умер кто-то из очень больших, но нелюбимых государственных деятелей. К гробу, выставленному в Колонном зале, прощаться никто не пришел, кроме цыганок из Таджикистана, навьюченных детьми и кулями, да и те заглянули погреться.
        Тогда организаторы похорон решили изменить церемонию и стали носить гроб по Москве, устраивая короткие траурные митинги у каждого дома. Митинги длились не более десяти минут. Люди выходили на балконы, бросали вниз белые цветы, и процессия трогалась дальше. Филатов подсчитал, что для обхода всех домов в столице, не считая времени на дорогу, им понадобится около двух лет. Но организаторов это не смущало, они заявили, что не оставят без внимания ни одного жилого дома, включая частные в поселке «Речник».
        Потом он видел, как в Шереметьевскую таможню вносят гроб, прилетевший с ними из Белграда. Таможенники откинули крышку, но почему-то не верхнюю, скрывавшую лицо, а нижнюю. Взорам присутствующих предстали ноги покойного, обутые в дорогие итальянские ботинки ручной работы. «Тысяч семьдесят рублей, наверное, стоят,  - прикинул Филатов,  - если не больше». Недавно он видел точно такие же в фирменном бутике в ГУМе и даже померил. Но подъем оказался не его, и он обувку не купил.
        У покойного с подъемом тоже, видимо, было не все хорошо, потому что он пошевелил пальцами, как будто бы разминая ступню. Туфля слегка дернулась.
        - Ой!  - взвизгнула таможенная девушка в пилотке и выронила рацию.
        Рация грохнулась о кафельный пол, от нее отскочил аккумулятор и с противным шорохом пластмассы о керамику скользнул под шкаф.
        - Спокойно, Машка!  - прикрикнул на нее старший наряда, худой прапорщик лет тридцати, со скуластым простым лицом.
        - Шевелится же!  - прошептала она бескровными губами.
        - Ну и что?  - презрительно скривился бывалый прапорщик.  - По новым таможенным правилам небольшое шевеление покойников вполне допускается.
        - Ты ту крышку открой,  - сказала девушка, стараясь держаться на расстоянии.  - Может, он и не покойник вовсе.
        - Только вместе с тобой!  - игриво сказал прапорщик.  - Иди сюда!
        - Ни за что!  - выпалила она, сделала еще один шаг назад и в подтверждение своих слов затрясла головой.
        Пилотка съехала на сторону и чуть не упала. Прапорщик, широко и похотливо улыбаясь, ступил шаг по направлению к ней, намереваясь приобнять и при тащить к гробу. Она опять взвизгнула и приготовилась убегать. Тогда он махнул рукой, сам подошел к гробу и приподнял верхнюю крышку, но ровно настолько, чтобы лицо покойного было видно только ему.
        - Ну и что?  - сказал он с некоторым даже разочарованием.  - Жмур - он и есть жмур!
        - Он проштамповал бумаги и небрежно отдал служащим похоронной фирмы: - Несите!
        Те молча подхватили гроб и понесли на улицу.
        Потом Филатову приснилось, что он стал невольным участником гламурных похорон. Одних из тех, о которых как раз и пишут в журнале «Гламурное погребение». Журнал этот весь состоял из фотографий богатых покойников в гробах. Часто под ними не было даже подписей, потому что тусовка и так знала, кто из нее в эти дни преставился. Зато подробно обсуждалось, какой костюм и ботинки надеты на покойном, сколько такие стоят в Милане, а сколько - в Москве. Потом внимание плавно перемещалось на часы. Публику интересовало, сколько такие могут ходить без подзавода и наняли ли родственники специального человека, который будет время от времени открывать гроб и их подводить.
        Создавалось впечатление, что хоронят не гламурного человека, а только костюм, часы и ботинки, если это мужчина, или платье, сумочку, туфли и драгоценности, если это женщина.
        Во сне дело было так. В пятницу после работы Филатов решил немного расслабиться. Он вышел из машины у метро, чтобы выпить в ближайшем тонаре пива и съесть пару хот-догов, которых почему-то в Думе не продавали, как и любимую им шаурму. Водителя и охранника он отпустил, прикинув, что спокойно доберется в свой загородный дом на метро по той ветке, которую недавно прорыли вдоль Рублевского шоссе.
        Он взял заказ, согнал с круглого столика под открытым небом голубей и принялся поглощать хот-доги, отхлебывая пиво прямо из горлышка.
        И тут появились похоронные агенты. Они бесплатно раздали всем черные шутовские шапки с бубенцами и черные небольшие гармошки, с которыми на эстраде обычно поют частушки. Предложили взять шапку и Филатову, но он отказался, показав знаком, что занят.
        Народ тем временем с охотой принял участие в траурном шоу. Все напялили похоронные шапки и принялись наигрывать на похоронных гармошках траурный марш. Музыкальные инструменты были устроены так, что только марш и могли играть. Если кто пытался наиграть песню горбуна про Эсмеральду, то ничего не получалось. Бубенцы на шапках при этом тихонько позвякивали, и получалось очень печально и трогательно.
        - А кто умер-то?  - поинтересовался Филатов у одного из игравших, принимаясь за второй хот-дог.
        - Президент нефтяной компании «Кукиш-Ойл»!  - радостно ответил тот.  - Дождались-таки, пожаловал, батюшка, на тот свет!
        - Кому кукиш?  - не понял Филатов.
        - Ясное дело - нам. А им - ойл.
        Народ все играл, а покойника не было. Некоторые стали сомневаться в том, а умер ли тот вообще. Другие говорили, что таким образом он хочет уйти от налогов, прикинувшись мертвым. Кое-кто даже начал приглашать дам и танцевать с ними медленные похоронные танцы.
        Наконец раздались возгласы «Летят!» и показались два черных вертолета. Гроб висел между ними на тросах, увитых цветочными гирляндами. Все задрали головы, у многих попадали шапки.
        Вертолеты направились к ближайшим элитным высоткам - жилому комплексу «Голубые небеса». Гроб медленно опустили на крышу пентхауса, и вертолеты улетели. Филатов читал, что гламурных покойников из страха перед грабителями могил теперь хоронят на крышах пентхаусов. Видеть этого ему до сих пор не приходилось. К крыше высотки стали по очереди подлетать разноцветные вертолеты с гостями.
        - А как там у них все устроено?  - спросил один из зевак, стоявших рядом с Филатовым, у другого.
        - Обыкновенно,  - ответил тот.  - Настелили на крыше трехметровый слой земли и в нем копают могилы.
        - И кресты ставят?
        - А как же! Только все в стразах.
        Филатов представил себя жителем такой высотки поежился. Осознавать, что над тобой в трехметровом слое земли укладывают богатых чужих мертвяков, показалось ему довольно неуютным. Впрочем, это дело привычки.
        Организаторы похорон собрали обратно черные шапки и гармошки, выдали участникам по двадцать рублей, и все закончилось.
        Филатов направился к метро, вспоминая, что происходит дальше с телом в земле. Об этом он прочитал однажды в одной любопытной книжке. Он помнил этот отрывок почти наизусть: «И вот дедушка умер. В нашем климате труп млекопитающего или птицы сначала привлекает некоторые виды мух (Musca, Curtonevra); когда же его постигнет разложение, в игру вступают новые биологические виды, особенно Calliphora и Lucilia. Подвергаясь совокупному воздействию бактерий и пищеварительных соков, выделяемых червями, труп постепенно, день ото дня разжижается, превращаясь в среду масляно-кислого и аммиачного брожения…
        Разложившийся труп, все еще насыщенный влагой, становится вотчиной клещей, которые высасывают из него последнюю сукровицу…»
        Следующий сон был самым неприятным. Филатов купил в одном из многочисленных думских киосков великолепно изданную книгу «История Москвы от Гиляровского до наших дней». Киоск был новый, и продавец тоже был новый, никогда не виденный им прежде. В глаза бросался лысый череп, движения мужчины были плавными и вкрадчивыми, словно бы он не стоял за прилавком, а парил, не прикасаясь к полу.
        В кабинете Филатов положил книгу на стол и наклонился, чтобы поднять с пола карандаш. Щека почти касалась столешницы. Из такого положения он опять посмотрел на книгу и увидел, что называться она теперь по-другому - «Пособие по самобальзамированию». Поднял голову - опять «История Москвы».
        Он стал просматривать ее под углом. Ему открылся совсем другой, тайный текст. В предисловии говорилось, что книга предназначена для тех, кто хочет сохранить свое тело на радость благодарным потомкам или же просто для родственников.
        Дальше описывались технология приготовления бальзамирующих растворов и техника проведения самого бальзамирования. Автор говорил, что оно вовсе не так уж сложно, как об этом принято думать. В доказательство приводилась история с телом хирурга Пирогова в Виннице. Оно хранится в мавзолее под церковью, за ним нет такого ухода, как за телом Ленина, а выглядит оно не хуже. Только руки у него черные, но это от того, что сразу после смерти Пирогову вложили в руки медный крест, который окислился, кожа от этого почернела. И что только в дальнейшем ни делали, как ни пытались отбелить руки, ничего не получилось.
        Более того, был в истории тела Пирогова период, когда о нем забыли почти на сорок лет. Но и после этого его внешний вид удалось восстановить. Так что, дорогие читатели, призывал автор, дерзайте - и у вас все получится. Только самобальзамироваться все-таки лучше не в одиночку, а в группе из нескольких покойников, тогда есть возможность помогать друг другу. Ниже была приведена иллюстрация - несколько покойников сидят на краю небольшого бассейна с химикатами, ожидая своей очереди для погружения.
        Филатов содрогнулся. «И зачем я это купил?» - подумал он и отправил книгу в мусорную корзину.
        В кабинет без стука вошел один из приятелей-депутатов.
        - Обедать пойдешь?  - спросил он.
        - Пока не хочется,  - ответил Филатов, у которого после неприятного чтения начисто пропал аппетит.
        - Жаль,  - сказал тот,  - заодно и обсудили бы кое-что.
        - Давай позже,  - предложил Филатов.
        Взгляд знакомого упал на корзину для мусора.
        - Что это вы, Александр Свиридович,  - сказал он,  - такими классными книгами разбрасываетесь?
        - Фигня!  - коротко ответил Филатов.
        - Так я возьму, если не возражаешь?
        Филатов хотел было возразить, но не успел. Пока он думал, как бы поделикатнее это сделать, знакомый воспринял его заминку как разрешение, ловко выцепил книгу из корзины и удалился из кабинета, помахивая ею.
        ГЛАВА XXV
        ПОХОРОННОЕ БЮРО «МИР ИНОЙ»
        Чтобы проехать к похоронному бюро «Мир иной», нужно было свернуть с Рублевки через пять километров после МКАД. Об этом оповещал скромный указатель, выполненный с максимальной тактичностью.
        Филатов вспомнил, что раньше на этом месте стояла реклама «Гробовой конторы братьев Стерлиговых». Помнил он и парочку их веселых слоганов, отдающих черным юмором: «Куда ты скачешь, Колобок?  - Спешу купить себе гробок» и «Вы поместитесь в наши гробики без гимнастики и аэробики». Это была странная фирма, заявлявшая, что продает гробы, являющиеся штучным товаром, только оптом и только за границу. Герман Стерлигов однажды, когда началась военная операция в Ираке, даже предложил свои услуги американскому правительству. Потом выяснилось, что контора в действительности не продала ни одного гроба. Это был лишь способ напомнить о себе таким эпатажным образом.
        Дорога уходила все дальше, а никакого похоронного бюро не было. Филатов стал опасаться, что его вообще там не окажется, как не существовало и конторы Стерлиговых. Но после очередного поворота оно открылось перед глазами. Уютное, отдельно стоящее здание новой постройки с ухоженной территорией, обсаженной голубыми елями и подстриженными кустами. За зданием располагалась территория, обнесенная высоким гофрированным забором.
        На ресепшне Филатова встретил сам изготовитель железнодорожных моделей - щуплый мужчина среднего роста, лет тридцати пяти, лысый и чисто выбритый. Одет он был с безукоризненной, но какой-то унылой аккуратностью. Выглядело все довольно стандартно: дорогой серый костюм, синяя рубашка, черный галстук. Филатов отметил про себя, что его облику не помешало бы немного небрежности, но чего не было, того не было. Небрежность дается не всем, а лишь тем, кто относится к себе не слишком серьезно, и этому научиться невозможно. Он вручил Филатову визитку. Звали его Алексей Малага, на визитке значилось, что он - менеджер по спецпроектам.
        - Не думал, что это вы,  - сказал он.
        - Нашему хобби все профессии покорны,  - ответил Филатов.
        Малага повел его в свой кабинет. Тот был довольно тесным.
        - И давно вы увлеклись железными дорогами?  - спросил он.
        Филатов пожал плечами:
        - С детства. А вы?
        - Не столь рано - всего лишь со студенческих лет. Мне всегда хотелось быть железнодорожником,  - доверительно сообщил он,  - а родители настояли на медицинском. Так что это - воспоминание о мечте.
        - Ну а где же сам вагон?  - с некоторым нетерпением спросил Филатов, боясь, что Малага опять ударится в философствования о жизни и смерти, как тогда по телефону.
        - Здесь он,  - ответил тот.
        Затем подошел к шкафу, достал оттуда вагон и поставил на стол. Теперь у Филатова было больше времени, чтобы рассмотреть вагон в деталях. Тот был великолепен. Конечно, стоял он на стандартном немецком шасси, но все остальное было работой Малаги. Все было изготовлено, скреплено и отделано с безукоризненной точностью и тщательностью.
        Филатов попробовал вагон на ходу. Его движение напоминало движение каретки дорогой пишущей машинки с приятными щелчками точной механики.
        - Здорово!  - похвалил он.  - И где вы их делаете?
        - Здесь же,  - ответил Малага.  - У меня тут небольшая мастерская, привилегия служебного положения. Остаюсь по вечерам или по выходным. Иногда так увлекусь, что и ночую здесь.
        - Да?  - удивился Филатов.
        - А что такого?  - пожал плечами Малага.  - Тихое, спокойное место, способствует работе творческой мысли. Да и домой ехать далековато.
        - А где вы живете?  - спросил Филатов, чтобы поддержать разговор.
        - В Мытищах.
        - Не так уж и далеко.
        - Да еще там добираться. Короче, у черта на куличках. Сказано же, Мытищи - город грязи и пылищи.
        Малага явно имел склонность к тому, чтобы делиться с окружающими своими проблемами.
        - А какие еще вагоны вы делаете?  - спросил Филатов.
        - Вы, наверное, думаете - все похоронные?  - вопросом на вопрос ответил Малага.  - Нет, самые разные. К каким душа в данный момент лежит. Перед этим был бронепоезд, а еще раньше - поезд Ким Чен Ира, в котором он к нам приезжал.
        - Мастерскую не покажете?  - попросил Филатов.
        - Зачем это вам?  - удивился тот.
        - Всегда хотелось увидеть, как это делается.
        - Там нет ничего особенно интересного,  - стал отказываться Малага.
        - Это для вас нет,  - возразил Филатов.
        - Ну пойдемте, раз уж вам так хочется.
        Малага повел его по длинному коридору похоронной конторы. Внутри здание оказалось гораздо вместительнее, чем виделось снаружи. Филатов заключил, что это был комплекс строений, соединенных между собой переходами, и часть из них располагалась за забором.
        Они миновали шоу-рум с образцами гробов, зал прощальных церемоний, бальзамировочную, морг, повернули за угол. Здесь, прислоненные к стенам, стояли несколько манекенов с закрытыми глазами и умиротворенными лицами.
        - А манекены-то вам зачем?  - удивился Филатов.
        - Как зачем? Для демонстрации костюмов.
        Неожиданно Филатов увидел под стеной предмет, который показался ему знакомым. Это был гроб точно такого же цвета и отделки, как тот, в котором хоронили Слободана. И как тот, что прилетел с ним в самолете из Белграда.
        Филатов невольно замедлил шаги, почти остановился, стараясь получше его рассмотреть. За это время Малага, шедший впереди быстрым шагом кузнечика, успел отдалиться метров на десять. Он почувствовал, что Филатова рядом нет, и оглянулся. Истолковав его остановку по-своему, подбодрил:
        - Вы идете? Не бойтесь, он пустой.
        Филатов молча нагнал его.
        - Но если бы он и не был пустой,  - добавил зачем-то Малага и издал короткий смешок,  - все равно можно не бояться.
        Филатов не ответил.
        В мастерской, заваленной деталями будущих вагонов, он слушал объяснения Малаги вполуха. Его мысли вертелись вокруг гроба.
        - А почему он стоит здесь, а не в общем зале?  - спросил Филатов на обратном пути.
        - Он продается с большой скидкой,  - пояснил Малага не очень охотно,  - для своих.
        - По какой причине?
        Малага ответил не сразу, а несколько мгновений раздумывал.
        - Он уже один раз использовался. Товар б/у.
        - Да?  - удивился Филатов.  - Это как же понимать?
        - Он не понравился родственникам покойного, и они сдали его на комиссию.
        - Надеюсь, тело еще не успело полежать внутри?
        - В том-то и дело, что успело,  - скривился Малага.  - Теперь обивку придется менять. А так-то он ничего гробик, хоть куда. Наши им уже интересовались, может быть, кто-нибудь и купит про запас. С такой-то скидкой.
        - Хорошая скидка?
        - Пятьдесят процентов.
        - Ого!  - наигранно удивился Филатов.  - Можно посмотреть?
        Он просто не мог отойти, не оглядев гроб как можно тщательнее. Малага пожал плечами и профессиональным жестом поднял обе крышки.
        Преодолевая отвращение, с громко стучащим сердцем, Филатов провел пальцами сначала по наружной полированной поверхности, а потом по краю обивки. Он не знал, зачем это делает. Просто хотелось прикоснуться к возможной тайне хотя бы таким путем. Хотя он и понимал, что это, конечно, не тот же самый гроб.
        Ближе к узкой части он почувствовал под пальцами уголок картонного прямоугольника, торчавший между деревом и обивкой на миллиметр-полтора. Филатов покосился на Малагу. Тот рассматривал циферблат своих швейцарских часов с дюжиной стрелок и окошек. Ловко подцепив картонку ногтем, он вытащил ее и спрятал, не разглядывая, между пальцами, как это делают при карточных фокусах, которые он когда-то очень неплохо умел показывать.
        - И кто же от него отказался?  - спросил Филатов, распрямляясь.
        Малага оторвался от часов:
        - Этого я не могу вам сказать.
        - Может быть, у вас есть такой же, но новый?
        - Нет. Гробы этой фирмы мы не закупаем. А вам зачем?
        - Ужастик политический буду снимать,  - сочинил на ходу Филатов.
        - А-а!  - заулыбался Малага.  - Смотрел я вашу «Юлию», как же! Но тогда вам лучше взять что-нибудь подешевле. На экране, тем более в ужастике, они все выглядят одинаково. Этот-то все равно слишком дорогой, даже со скидкой.
        На ресепшн секретарша окликнула Малагу:
        - Алексей Петрович!
        - Да?
        - Я тут рекламный слоган набросала, посмотрите, пожалуйста.
        - Извините,  - сказал он Филатову и взял протянутый листок.
        По мере чтения лицо его приобретало недовольное выражение.
        - Никуда не годится!  - вынес он суровый приговор.
        - Почему?  - огорчилась девушка.
        - А ты не понимаешь?
        - Нет.
        - Плохо! Ведь ты студентка факультета рекламы и должна бы соображать. Вот ты пишешь: «Не кашевары мы, не плотники, но сожалений наших нет как нет».
        - Да, а что, разве плохо?
        - Не плохо, но это - не твое.
        - Да. Мое - дальше.
        - Именно! «Но мы гробов умелые работники и из гробов вам шлем привет!» - прочел Малага и выразительно посмотрел на нее.
        - А что?  - пожала плечами она.  - По-моему, прикольно.
        - Это вампиры, что ли, шлют привет из гробов?  - спросил он.
        - Нет,  - смутилась она.
        - А кто?
        Она не нашла что ответить. Малага бросил листок на стойку:
        - В нашем деле приколам не место! Запомни это.
        Малага проводил Филатова до крыльца, и они распрощались, довольные друг другом.
        В машине Филатов достал добытую из гроба картонку. Это оказалась общая визитка похоронной фирмы на английском языке. Из тех, что кладут на ресепшне россыпью, чтобы клиенты брали себе по мере надобности, и которые в целях закрепления в памяти клиента суют в уже купленный товар. Очевидно, в этот раз ее засунули слишком далеко, или же она сама туда провалилась, и ее никто не заметил.
        Филатов поднес визитку к глазам, и сердце его опять учащенно забилось: «Похоронное бюро Trustiness,  - прочел он,  - город Гаага, королевство Нидерланды». На обратной стороне от руки была написана модель гроба.
        Его опять охватил азарт охотника, подобный тому, который он испытывал в Белграде. Гроб оказался совсем не простым. Он хотел сразу же позвонить по указанным на визитке номерам телефонов, но посмотрел на водителя и на охранника, сидевших впереди, и передумал. Да и о чем было звонить, что бы он им сказал? «Добрый день, я нашел вашу визитку в гробу, стоявшем в коридоре подмосковного похоронного агентства?» Ну и что? Что дальше?
        Дома он опять стал перебирать в памяти события тех дней, и его осенило - голландская журналистка в Пожареваце! Как там ее звали? Он разыскал ее визитку - Анна Вельт.
        - А, Александр,  - обрадовалась Анна, услышав приветствие Филатова.  - У вас появилась новая информация по той истории?
        - Возможно,  - уклончиво ответил он.  - А она вас еще интересует?
        - Меня интересует все, из чего можно сделать сенсацию,  - засмеялась Анна.  - Так что там у вас?
        - Нужно зайти в похоронное бюро Trustiness в Гааге и узнать, кому они продали гроб модели BR-1640 AA, примерно с двенадцатого по пятнадцатое марта.
        - И это все?  - разочарованно спросила журналистка.  - Где же здесь сенсация?
        - Это будет зависеть от их ответов. Я вам потом все объясню. Спрашивать нужно лично и осторожно, чтобы их не насторожить. Но вы девушка обаятельная, у вас получится.
        - Я постараюсь,  - кокетливо пообещала Анна.
        Через несколько дней она перезвонила ему и сказала, что ничего особенно ценного выведать не удалось. Кроме, пожалуй, одного - такой гроб был продан 14 мар та за тридцать тысяч долларов. Купил ка кой-то иностранец. Платил наличными, назвался фамилией Шульц, хотя акцент имел не немецкий.
        - А какой?
        - Клерк в конторе не понял, говорит, какой-то редко встречающийся.
        - Это все?
        - Нет. Позже в тот же день заходил еще один иностранец и хотел купить точно такой же гроб.
        - Хотел? А почему не купил?
        - Потому что у них точно такого не было.
        - И чем все закончилось?
        - Клерк направил его в другую похоронную фирму, в Роттердаме, где такой гроб на тот момент был.
        - Он купил его там?
        - Клерк говорит, что да.
        - Как выглядели покупатели?  - спросил Филатов.
        - Ну, вы многого от меня хотите,  - наигранно вздохнула журналистка.
        - А вы не поинтересовались?
        - Поинтересовалась. И даже получила ответ. Только не спрашивайте, чего мне это стоило.
        - Умничка!  - похвалил Филатов.  - Так какая же у них внешность?
        Она описала ему обоих покупателей. Никого похожего на них Филатов не знал. Однако ему грело душу то, что догадка подтвердилась. В этот день было куплено два одинаковых гроба. Вкупе с другими фактами эти сведения могли сыграть свою роль. Впрочем, других фактов было пока недостаточно.
        - Так где же моя сенсация?  - требовательно спросила журналистка.
        - Она будет,  - пообещал Филатов.  - И когда это случится, я дам вам знать первой.
        ГЛАВА XXVI
        РАЗМЫШЛЕНИЯ У ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ
        Наступил четверг. Филатов взял траурный вагон и поехал навестить свою железную дорогу. Он посещал ее каждую неделю, всегда по четвергам, и проводил возле нее два часа, с трех до пяти пополудни.
        Железная дорога размещалась в скромной квартирке в неприметном доме без лифта на окраине Москвы. За все годы увлечения Филатовым этим хобби она разрослась до такой степени, что занимала уже несколько теннисных столов в большой комнате, на которых были построены тоннели в горах, мосты через реки, пустыни и даже тайга. По ней в разных направлениях могли двигаться несколько поездов, не пересекаясь и не боясь столкновений. Автоматика вовремя направляла составы на свободные развязки, и никогда нельзя было угадать, где тот или иной поезд окажется через несколько минут. Движение их было хаотичным, но в то же время строго упорядоченным, ограниченным проложенными рельсами.
        Наблюдая за дорогой, Филатов на два часа забывал обо всем. Иногда ему казалось, что движение поездов подобно движению мыслей - вот мысль двигалась в одном направлении, но тут вдруг переключились стрелки, и она повернула в неожиданную сторону. А там переключение произошло еще раз - и мысль поменяла направление опять, представ под совсем иным углом зрения.
        Наблюдать за этим было увлекательно. Не то чтобы модели поездов рождали у Филатова какие-то особые идеи, хотя и это бывало, но всякий раз после посещения железной дороги он чувствовал, что способен смотреть на некоторые проблемы совершенно по-иному, и это очень помогало принять правильное решение в сложных случаях.
        Филатов распаковал траурный вагон, поставил на рельсы, полюбовался несколько секунд, прицепил его к локомотиву и нажал кнопку на пульте. Не спеша, как и подобает траурному поезду, состав пополз по рельсам. Филатов сел в кресло и пожалел, что у него нет какой-нибудь траурной музыки, подобающей такому случаю.
        Неожиданно его сморил сон, сказалось напряжение нескольких последних дней, на протяжении которых он готовил срочный законопроект и вынужден был перерыть массу юридической литературы.
        Во сне он увидел себя бредущим по шпалам. Местность вокруг простиралась пустынная, а рельсы покрывала ржавчина. Похоже, по этой ветке давно уже никто не ездил. Филатов шел не особо беспокоясь насчет поездов.
        Неожиданно сзади резко и требовательно прозвучал протяжный гудок, потом еще один. Он оглянулся. Поезд был уже совсем рядом.
        Филатов поспешно сбежал с насыпи. Но поезд не промчался мимо, а, натужно скрипя тормозами и выбрасывая из-под колес снопы искр, остановился. Он состоял из паровоза с черным дымом над трубой и всего лишь одного вагона, на котором размашистыми, но неровными буквами было выведено белой краской - «Траурный». Так иногда пишут на воротах и заборах: «Машины не ставить».
        Из кабины выглянул чумазый машинист в грязной майке.
        - Слышь, земляк!  - крикнул он.  - Как тут на Белград проехать?
        - Прямо!  - махнул Филатов рукой, хотя понятия не имел, в какой стороне находится Белград.
        Однако и рельсов других здесь не было, так что иных вариантов не оставалось.
        - Спасибо!  - поблагодарил машинист.  - Хочешь, подвезу?
        - Мне туда не надо,  - отказался Филатов.
        - Как знаешь,  - безразлично ответил тот и отвернулся.
        - Эй!  - окликнул Филатов.  - А кого везете?
        - Покойника.
        - Какого покойника?
        - А бог его знает,  - развел руками машинист,  - гроб-то закрытый.
        - Что же не спросил?
        - А оно мне надо?  - резонно возразил машинист.  - Наше дело маленькое - бери побольше, вези подальше.
        Поезд тронулся, набрал скорость и исчез за поворотом.
        Картинка поменялась. В этот раз Филатов брел сквозь туман по летному полю. Сзади его нагнал небольшой частный реактивный самолет. На борту у него тоже было написано корявыми буквами, но уже черного цвета - «Траурный».
        Пилот высунулся из кабины и спросил.
        - Простите, мужчина, не подскажете, как пролететь на Белград?
        - Вон туда!  - показал рукой Филатов, выбрав, где туман погуще.
        - Это далеко?  - поинтересовался тот.
        - А какая у вас скорость?
        - Девятьсот километров в час.
        - Часа через три доберетесь.
        - О, хорошо!  - обрадовался словоохотливый летчик.  - Тогда я, может, засветло и обратно успею. Мне ведь только покойника доставить, и все.
        - Желаю удачи!  - проявил любезность Филатов.
        - А вам туда не нужно?  - предложил пилот.  - Могу подбросить бесплатно. Заодно и дорогу подскажете.
        - Да там вам любой покажет,  - отказался Филатов.  - А мне нужно оставаться здесь.
        Самолет аккуратно объехал его, включил турбины, разогнался и взмыл в воздух. Но полетел почему-то совсем не в ту сторону, куда показывал Филатов. «Во ту пой!  - удивился тот.  - По-русски же рукой махнул!»
        Потом он опять увидел себя возле собственной железной дороги. Скрипнула входная дверь, и в комнату зашла Карла Дель Понте. Была она в домашнем халате и мягких тапочках, украшенных меховыми помпонами. Ни дать ни взять добрая бабушка, ожидающая внуков из школы. Только глаза за стеклами роговых очков с сильными линзами были колючими и неприятными.
        Ни слова не говоря, она прицепила веревку к траурному поезду и повела его за собой, а за поездом непостижимым образом устремилось и кресло вместе с Филатовым.
        Шла Карла очень быстро, они всего лишь за пару минут преодолели несколько европейских стран, отделявших Россию от Сербии, и оказались в городе Пожареваце во дворе дома Слободана. Здесь Карла легко, одной рукой, отодвинула гранитную плиту на могиле-склепе, и они спустились вниз.
        Внутри склеп оказался намного глубже и больше, чем представлялся раньше снаружи. Гроб возвышался на квадратной бетонной опоре высотой метров десять, а площадь склепа составляла около тридцати квадратных метров, никак не меньше.
        - Ну, вы тут не скучайте,  - тусклым голосом произнесла Карла.
        Затем она непостижимым образом взобралась по стене, выбралась наружу и задвинула за собой плиту. Филатов остался один в кромешной темноте. Поезд ездил вокруг опоры и временами гудел, а Филатова сковал ужас от страшного соседства. Он лихорадочно искал выход и не находил его. Прошло около получаса.
        - Да останови ты свой чертов поезд!  - грянул сверху чей-то неживой голос.  - Голова уже раскалывается. Черт знает что! Даже в могиле покоя нет!
        Филатов проснулся, встряхнул головой и пошел в ванную умыться, чтобы прогнать остатки сна. Решение проблемы еще не было найдено, но он чувствовал, что до него стало ближе. Похоже, железная дорога и в этот раз выполнила свою функцию.
        ГЛАВА XXVII
        НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
        На КПП коттеджного поселка Филатова ожидал начальник охраны, высокий, подтянутый и молодцеватый Иван Демидов, бывший спецназовец лет сорока с небольшим. Он подошел к машине, с достоинством поздоровался за руку и попросил:
        - Зайдите ко мне, пожалуйста.
        Филатов молча вышел из машины и пошел в домик охраны. Демидов завел его в неприметную комнатку, в которой Филатов раньше не бывал. Там, лицом к узкому зарешеченному окну, расположенному под самым потолком, спиной к двери сидел на привинченном к полу металлическом табурете человек в обвисшем спортивном костюме. Левая его рука была прикована к ножке табурета наручниками.
        Демидов сел за письменный стол, стоявший под самым окном, и указал Филатову на стул рядом. Теперь Филатов смог рассмотреть лицо задержанного. Оно заросло седоватой щетиной и имело неухоженный вид, под глазами были мешки. Ему показалось, что тот - уроженец одной из кавказских республик.
        Он вопросительно взглянул на Демидова.
        - Мы поймали этого кадра, когда он перелезал через забор,  - кивнул тот на задержанного.  - Говорит, что ему нужно поговорить с вами. Перед этим он пытался пройти через проходную, но мы не пустили. Документов при себе никаких.
        - Поговорить со мной?  - удивился Филатов и посмотрел на задержанного.  - Вы меня знаете?
        Тот кивнул.
        - Откуда?
        - Пожаревац,  - хрипло произнес он. Филатов присмотрелся к нему повнимательнее и вспомнил - это был пассажир из «вольво». «Черт!  - выругался он про себя.  - Когда же этому настанет конец? Прав оказался майор Петров, когда предупреждал об осторожности».
        - Оставьте нас на несколько минут,  - попросил он Демидова.
        Тот секунду колебался.
        - Не приближайтесь к нему - он опасен,  - предупредил он.
        Филатов кивнул. Демидов вышел.
        - Что вам от меня нужно?  - сухо спросил Филатов.
        - Я плохо понимай по-русски,  - невнятно произнес албанец.  - Лучше перейти на сербский.
        - А там я не очень силен,  - отказался Филатов.  - Как насчет английского?
        - Можно,  - согласился тот.
        - Как вас зовут?  - спросил Филатов.
        Его не очень интересовало имя задержанного, просто он хотел убедиться, что тот поймет вопрос.
        - Хашим,  - последовал ответ.
        Филатов кивнул, но сам представляться не стал.
        - Итак,  - повторил он,  - что вам от меня нужно и как вы меня нашли?
        - Ну, найти вас было несложно,  - ухмыльнулся Хашим.  - Вы же сами написали в одной из своих книжек, где живете.  - Его английский был не ахти какой, но все же гораздо лучше русского.
        Филатов вспомнил, что да, такое действительно было - однажды в одной из ранних книг он указал название поселка, в котором ее написал. Но это было давно, тогда он и представить себе не мог, что его станут разыскивать какие-то сумасшедшие албанцы.
        - А как вы вообще узнали, кто я?  - спросил он.
        Хашим пожал плечами:
        - Вечером после похорон мы смотрели в баре телевизор. Пропивали ваши пятьдесят долларов. Вас показали в числе других гостей из России. Я выяснил ваше имя. Вот и все.
        - Так, с этим разобрались,  - сказал Филатов, чертыхнувшись по поводу своей известности, которая иногда оказывалась совсем некстати, и утер пот со лба.
        Разговор давался ему нелегко, но надо было продолжать.
        - А теперь скажите мне,  - спросил он,  - откуда у вашего напарника мой депутатский значок? Он что,  - Филатов понизил голос и подался вперед,  - лазил в могилу?
        Албанец наклонился ему навстречу, но ответил не сразу. Некоторое время они пристально смотрели в глаза друг другу, пытаясь понять, до какой степени их интересы в настоящий момент совпадают.
        - Лазил,  - коротко выдохнул Хашим. Филатов непроизвольно сжал кулаки.
        - Что он там увидел?  - спросил он.
        Задержанный помедлил.
        - А как вы думаете?
        Филатов разозлился:
        - Я не думаю, я спрашиваю вас!
        Хашим молчал добрую минуту.
        - Ничего,  - наконец сказал он. Филатов не мог в это поверить.
        - Как ничего? Почему?
        - Не успел открутить болты на крышке. Сработала сигнализация, прибежала охрана, пришлось уносить ноги.
        - Вы что же, не отключили ее? Хашим сплюнул на пол:
        - Отключили. Но не всю. Там много всяких штучек. Филатов не знал, верить ему или нет. Значок из могилы достали, а в гроб не заглянули. Впрочем, все может быть.
        - А за что вы в розыске?
        - Не я,  - возразил Хашим,  - он.
        - Так за что же?
        - Старые дела, еще по Приштине. Они называют это терроризмом.
        Филатов откинулся на спинку стула. Неприятно было осознавать, что напротив сидит пособник террориста. После паузы он спросил:
        - Но гроб-то хоть не пустой был?
        Албанец пожал плечами:
        - Не знаю. Говорю же - он не смог его открыть.
        - А по весу?
        - Вроде тяжелый, так он говорил.
        - Ну хоть это узнали,  - вздохнул Филатов.
        Собеседник скептически хмыкнул:
        - А что это дает? Там мог быть просто балласт. Филатов не мог не признать его правоту.
        - Ладно, вернемся к началу,  - произнес он и в третий раз задал тот же вопрос: - Что вы хотите от меня?
        Хашим помедлил. Было видно, что он подбирает подходящие слова.
        - Объединить усилия,  - сказал он.
        Филатов был поражен.
        - Какие усилия, что вы несете?  - с негодованием воскликнул он.
        Албанец хотел сделать какое-то движение обеими руками, но левую удержали наручники. Он с досадой посмотрел на них.
        - Но вы ведь тоже увязли в этом деле, верно?  - спросил Хашим.
        - Да с чего вы взяли?
        - С чего? На митинге вас видели с нашим замминистра. В Пожареваце вы тоже везде были вместе. А тут вдруг вы возвращаетесь домой на перекладных. Значит, поссорились. А из-за чего?
        - Мы не ссорились,  - неуверенно возразил Филатов.
        По лицу собеседника было видно, что он не поверил.
        - Вы слышали наш разговор в машине и никому о нем не сказали,  - напомнил Хашим.
        - Я думал, что это пустая болтовня.
        - Мы были похожи на болтунов?  - ехидно осведомился он.
        - Все люди похожи на болтунов до тех пор, пока не начинают что-либо делать.
        - Мы сделали.
        - Теперь я вижу.
        - Вы ведь хотите докопаться до истины?
        - А вы?  - спросил Филатов.
        - Очень.
        - А зачем она вам?
        - Кто?  - не понял албанец.
        - Истина.
        - Чтобы убедиться, что он действительно мертв и больше никаких сюрпризов от него не будет,  - пояснил Хашим.
        - Вы так его боитесь?  - презрительно скривился Филатов.
        - За ним пойдет половина Сербии, если не больше. Скоро объявят независимость Косово. Нам не нужны никакие неожиданности.
        Филатов понял, что разговор надо заканчивать.
        - Ладно,  - наигранно зевнул он,  - это ваши дела. Меня они не касаются. Проще говоря - я вам не союзник. И советую вам забыть сюда дорогу - в следующий раз я не буду таким добрым.
        Он нажал кнопку на столе и встал. Вошел Демидов.
        - Ну что, сдаем в милицию?  - кивнул он на Хашима.
        Филатов отрицательно покачал головой:
        - Не стоит - мелкий жулик. Гоните его в шею. Но если сунется еще раз - пакуйте и в кутузку.
        Он пошел к двери. Задержанный проводил его долгим взглядом.
        ГЛАВА XXVIII
        СУДАРЫНЯ СВЕТА
        На следующий день жена обратилась к Филатову с предложением: - У нас тут в концертном зале «Барвиха» будет выступать ясновидящая - не хочешь сходить?
        - Куда?  - не понял Филатов.
        Видимо, он произнес это так, что жена тут же стала оправдываться напряженным голосом:
        - На выступление ясновидящей. Да. А что такого? Как будто ты сам в глубине души не веришь в такие вещи.
        - В такие - нет!  - решительно возразил Филатов.  - Ни в глубине души, ни на ее поверхности.
        Жена ехидно улыбнулась:
        - Ой, ну только не надо, я тебя умоляю!
        - Не верю!  - стоял на своем Филатов.
        - Да? А кто это у нас берется левой рукой за пуговицу на животе, когда дорогу перебегает черная кошка?
        - То - кошка,  - весомо возразил Филатов, удивляясь, как это жена заприметила этот оставшийся у него с детства жест,  - а то - ясновидящая.
        - А в чем разница?
        - Долго объяснять,  - ушел он от ответа.  - Как хоть ее зовут?
        - Кошку?  - пошутила жена.
        - Ясновидящую!
        - Сударыня Света. От династии древних предков.
        - Чушь какая!  - возмутился он.  - Все мы от династии древних предков.
        - Все, да не все,  - возразила жена.  - Ведь твои предки не были колдунами, а ее были.
        - Еще чего не хватало!  - фыркнул Филатов.  - Мои предки трудились в поте лица, а ее бездельничали. То есть колдовали.
        - Колдовать тоже надо уметь,  - упорствовала жена.
        - А что умеет твоя Света?
        - Много чего: лечит, снимает порчу, предсказывает будущее.
        - А прошлое?  - заинтересовался он.
        - Прошлое предсказывать не надо.
        - Может ли она его объяснить?
        - В каком смысле?
        - Ну, например, может она сказать по фотографии, жив человек или умер?
        - Не знаю, возможно, и может.
        Филатову пришла в голову неожиданная мысль.
        - Сейчас, подожди,  - сказал он.  - Хорошая проверка для сударыни Светы.
        Филатов пошел к компьютеру, нашел в Интернете фотографию недавно скончавшегося малоизвестного актера, который был таким старым, что о нем уже все забыли, и распечатал ее. Затем порылся в столе и достал траурный значок Слободана.
        - Вот. Покажи ей это и спроси, живы они или умерли.
        Жена с недоуменным видом повертела снимок и значок в руках.
        - Этого не знаю,  - сказала она про актера.  - А этот,  - она указала на Слободана,  - личность известная, все слышали. Вряд ли она здесь ошибется. Может, тебе лучше найти его снимок в молодости? Или даже в детстве?
        - Ты покажи значок,  - сказал Филатов,  - а там посмотрим.
        Жена сунула значок и фото в сумочку и уехала на шоу сударыни Светы.
        Вернулась она спустя три с половиной часа с довольно-таки обескураженным видом.
        - Ты заешь, про актера Света сразу сказала, что он умер и даже назвала дату, никуда не заглядывала. А вот Слободан, по ее словам, жив и пребывает в добром здравии. Ничего не понимаю!
        Филатов был озадачен не меньше, чем она.
        - А ты не спросила, где он сейчас пребывает в этом самом здравии?  - поинтересовался Филатов.
        - Спросила.
        - И где же?
        - В одном из косовских монастырей.
        Филатов присвистнул. Ему сразу припомнилось, что албанцы одно время взялись было атаковать православные монастыри в Косово. Не в связи ли с этим обстоятельством? Нет, кажется, это было раньше. Но если бы Слободан действительно был жив и скрывался среди монахов, это выглядело бы символично - он инкогнито вернулся в Косово, которое Сербия почти что потеряла якобы по его вине.
        Но мог ли он вернуться туда с такой узнаваемой внешностью? Не сносить бы ему тогда головы, это уж точно. Нет, скорее всего, это только фантазии сударыни Светы. Хотя в одном случае они могли бы сделаться реальностью - если бы Слободану изменили внешность и выдали новые документы. При условии, конечно, что он был бы жив.
        Филатов стал размышлять, не послать ли туда помощника на проверку, но потом вспомнил, что православных монастырей в Косово всего три, они занесены в список ЮНЕСКО и находятся под охраной KFOR. Не самое подходящее место для тайного пребывания бывшего сербского лидера. Нет, сударыня Света что-то явно напутала.
        ГЛАВА XXIX
        ОТКРОВЕНИЯ БАЛЬЗАМИРОВЩИКА
        Проезжая следующим утром мимо указателя агентства «Мир иной» Филатов вдруг почувствовал настойчивое желание еще раз увидеть Малагу.
        - Развернись,  - велел он водителю,  - навестим старого знакомого.
        Ему не хотелось заявляться без звонка, и, пока водитель маневрировал, он стал набирать Малагу. Телефон того не отвечал и где-то после третьей попытки Филатов бросил это занятие. «Может, его и на месте нет»,  - подумал он. Но водитель был уже в двух шагах от конторы, и он решил, что раз уж почти приехали, то нужно зайти.
        Малага вышел к нему на ресепшн. На нем были зеленый врачебный халат и такая же шапочка. Он был удивлен столь неожиданным визитом.
        - Добрый день, Александр!  - поприветствовал он.  - Что-нибудь случилось?
        - Нет, ничего. Проезжал мимо, решил заглянуть. Пообщаться, так сказать.
        - А что без звонка?
        - Я набирал, у вас телефон не отвечал.
        - Да, было много работы,  - сообщил Малага,  - только что закончил. Пойдемте ко мне.
        Они вошли в тот же длинный коридор.
        - Наплыв клиентов?  - поинтересовался Филатов.
        - Один клиент, но тяжелый.  - Малага был сосредоточен, словно речь шла о больном.
        - В каком смысле?  - не понял Филатов.
        - Трудно было придать ему приемлемый вид после автокатастрофы. Пришлось повозиться. Я ведь главный бальзамировщик здесь, заодно и гример.

«Так вот какими спецпроектами он ведает»,  - подумал Филатов.
        Малага отпер свой кабинет и жестом пригласил его садиться.
        - Чай, кофе?  - спросил он.
        - Чай,  - ответил Филатов и подумал, что пить чай в похоронных конторах ему еще не доводилось.
        Малага позвонил, и им принесли чай. Филатов посмотрел на руки Малаги и поежился. Тот факт, что один из вагонов в его коллекции сделал человек, бальзамирующий трупы, его не очень обрадовал. Ему поначалу казалось, что в похоронной конторе Малага занят чем-то другим, например снабжением, маркетингом и тому подобным.
        - Это сложная работа?  - спросил Филатов.
        - Не особенно.
        - Может, расскажете?
        Малага поднял на него глаза.
        - Зачем вам?  - с удивлением спросил он.
        - Так, любопытно. Малага задумался.
        - В принципе я мог бы вам все рассказать,  - произнес он.  - И даже показать. Мне не жалко. Но вы уверены, что вам действительно хочется это знать?
        Филатов задумался.
        - Пожалуй, нет.
        - Вот видите. Вам такие знания ни к чему. Это не то, что может пригодиться в жизни. Оставьте эту работу профессионалам.
        - А что чувствуют профессионалы, когда ее делают?  - не унимался Филатов.  - Не боятся?
        - Нет. Страх был в самом начале, но быстро прошел. Главное - не думать о том, что они когда-то были живыми. А чувствуют, как и все, удовольствие, если работа сделана хорошо, и досаду, если получилось плохо. Даже если оплошность произошла не по их вине.
        - Я не это имел в виду,  - уточнил Филатов.
        - А что?
        - Ну, что нужно ощущать, чтобы делать эту работу спокойно?
        Малага задумался.
        - Я считаю, нужно уважать ту жизнь, которую прожили покойники.
        - Все покойники?  - удивился Филатов.
        - Практически да. Вам приходилось слышать, что жизнь каждого человека - это история упущенных возможностей?
        - Приходилось. Это известное выражение, не помню только, кому оно принадлежит.
        - Я тоже не помню. Но суть не в этом. Почему они упустили свои возможности, как вы думаете?
        - Наверное, по разным причинам.
        - Мне кажется,  - сказал Малага,  - одни упускают возможности по невнимательности. А другие - вполне осознанно. Просто потому, что они идут вразрез с принципами человека. Понимаете?
        - Кажется, да.
        - И уже только одно это заслуживает уважения, не говоря об остальном.
        - Пожалуй,  - согласился Филатов.
        - Мне хочется придать усопшим тот вид, которого у них, возможно, не было при жизни, но которого они заслуживают. Вот и все.
        - То-то мне иногда казалось, что покойники в гробу выглядели значительнее, чем при жизни,  - заметил Филатов.
        Малага кивнул:
        - Это работа профессионалов.
        Филатов посчитал, что вступление затянулось, и перешел к делу.
        - Но я заехал к вам по другому поводу,  - сказал он.
        Малага отодвинул опустевшую чашку:
        - Слушаю вас.
        - Вот объясните мне, в каких случаях хоронят в закрытых гробах?
        - Разные бывают случаи - катастрофы, происшествия, боевые действия.
        - А если этого всего не было?
        - Даже затрудняюсь ответить.
        - Может, поздно обратились к бальзамировщикам и те уже не смогли придать телу, как вы говорите, «приемлемый вид»?
        Малага хмыкнул:
        - Я думаю, что сейчас такого не бывает. Ведь не в пустыне же он умер?
        - Кто?  - насторожился Филатов.
        - Тот, о ком вы говорите.
        - Предположим, он умер в больнице, но заметили это не сразу, прошло несколько часов или даже вся ночь.
        - Тогда это исключено. Ему должны были сделать краткосрочное бальзамирование, которое позволяет хранить тело в течение семи - десяти дней.
        - И причина смерти здесь не имеет значения?
        - Что вы имеете в виду?
        - От какой болезни он скончался.
        - Никакого значения,  - ответил Малага.
        - А если его отравили?  - предположил Филатов.
        - Ну и что? Яды пока еще не изменяют внешность. Они только разрушают внутренние органы.
        - Может, его там и вообще не было?  - задумчиво произнес Филатов.
        - Кого?
        - Покойника в гробу.
        Голос Малаги вдруг едва заметно изменился.
        - А о ком вы говорите?  - поинтересовался он.  - Это, конечно, не мое дело, но…
        - Так, знакомый знакомого,  - поспешно сочинил Филатов.  - Это случилось не здесь, а довольно далеко.
        - Не могу вам подсказать, что там на самом деле могло быть.  - Его голос вернулся в обычную тональность.  - Даже и гадать не стану. Единственное, что могу предположить из нашего опыта,  - иногда родственники велят хоронить усопшего в закрытом гробу, чтобы продемонстрировать кому-то свое недовольство.
        - Кому?  - не понял Филатов.
        - Наверное, в каждом случае эти люди разные.
        Филатов не придумал, о чем бы еще спросить.
        - Если хотите узнать о бальзамировании,  - сказал напоследок Малага,  - я вам подскажу книгу, где это описано в правильном свете…
        У него зазвонил телефон.
        - Да?  - ответил Малага, покосившись на Филатова.
        Тот отвернулся и достал свой телефон, сделав вид, что ему тоже надо позвонить. Просто так встать и уйти было неудобно.
        - Хорошо,  - продолжал Малага, понизив голос,  - да, понятно. Распоряжусь прямо сейчас. Жду.  - Он посмотрел на Филатова: - Извините, дела.
        - Конечно,  - согласился тот,  - мне тоже пора.
        Он поднялся.
        - Да!  - сказал он, словно только что вспомнил.  - Тот гроб еще продается?
        - Какой?
        - Который был б/у?
        - Уже нет,  - как-то напряженно ответил Малага.
        - Продали?
        - Да,  - запнулся он,  - продали.
        - И обивку поменяли?  - не отставал Филатов.
        - Не знаю, этим занимались другие люди.
        Филатов видел, что разговор собеседнику неприятен и он старается поскорее от него избавиться. Он направился к выходу, Малага обогнал его и вырвался на шаг вперед. Казалось, он пребывает в возбуждении и нетерпении.
        Малага проводил его до крыльца, но не вернулся назад, а закурил и стал топтаться на пятачке перед дверью.
        Филатов уже сидел в машине, когда к конторе подъехал огромный, похожий на никелированный сарай джип редкой марки. Из него вышли два человека и направились ко входу. Завидев их, Малага расплылся в заискивающей улыбке, выбросил сигарету и повел их внутрь.
        Филатову показалось, что людей из джипа он уже где-то видел.
        - Отъедь в сторонку и стань вон там,  - велел он водителю.
        Он рассчитал таким образом, чтобы его не было видно из окон конторы. С нового места открывался обзор заднего двора похоронного заведения.
        Минут через пятнадцать он увидел, как открылась боковая дверь и приехавшие на джипе люди вытащили тот самый гроб, которым он интересовался. И снова они показались Филатову странно знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где их видел. Оглядываясь, они понесли гроб на задний двор и скрылись за глухим забором. Вскоре оттуда стал подниматься дым. «Сжигают его, что ли?  - не понял Филатов.  - Но зачем?
        Еще немного погодя из дверей вышел Малага и, оглядываясь, тоже направился на задний двор.
        - Поехали!  - велел Филатов.
        По пути он заехал в книжный магазин, купил книгу, рекомендованную Малагой, пролистал ее и нашел требуемое место о бальзамировании.
«До чего ужасно выглядела его мать!  - прочитал он.  - Когда я приблизилась к ней, меня так и передернуло. Дело не в том, что лицо стало серым, к этому я уже привыкла, но оно было искажено, она будто бы умирала в приступе дикой ярости…
        Сыну непременно хотелось, чтобы в гробу у нее было нормальное, достойное крупного ученого выражение лица, а не эта дьявольская гримаса.
        Тело доставили самолетом, но оно уже не имело вида - я так ему и сказала.

…Сначала внутривенно вливается формалиновая смесь. Это совсем не то, что переливание крови.
        Надо рассечь ногу и ввести катетер, через который специальным насосом раствор вводится в тело и выводится из него. Работал всегда сам начальник. Я иногда помогала привести покойника в порядок или подавала инструменты, но каждый раз отворачивалась - из какого-то инстинктивного, непреодолимого отвращения. Не к мертвецам, к ним-то я давно привыкла. А к начальнику. У него были такие белые, бескровные руки… А ногти длинные, острые… Теперь, когда надо было первый раз самой сделать надрез, я пожалела, что не наблюдала повнимательнее. Боялась, вдруг не получится. Дрожа от страха, я готовила инструменты, раствор и насос - старый, но исправный. Потом засучила покойной левую штанину до колена - обнажилась ледяная тонкая голень. Неловко и неуверенно я разрезала скальпелем кожу крест-накрест… Кожа покойной розовела, по мере того как по венам разливалась жидкость… Вскоре расслабились руки и подбородок. Жуткая гримаса исчезла, черты лица расправились и снова обрели спокойствие. Увидев, каким приветливым стало лицо матери, сын захотел сделать ее еще прекраснее и пошел за косметикой».
        Филатов почувствовал, что с него уже хватит этого чтения, и захлопнул книгу. Внутренне он порадовался, что не стал просить, чтобы Малага показал ему, как все происходит в действительности. Он невольно вспомнил, как выглядели у того руки - они тоже были белыми и бескровными.
        Ему не давала покоя мысль, зачем посетители похоронного бюро сожгли гроб. Он с досадой вспомнил, что не записал номер машины, на которой приехали те люди. Хотя это могло ничего не дать. Такая приметная машина наверняка зарегистрирована на человека, который тут ни сном ни духом.
        Ему захотелось спросить об этом Малагу напрямую. Он набрал его номер. Никто не ответил.
        В последующие дни Филатов еще несколько раз набирал Малагу, но ответа так и не дождался.
        ГЛАВА XXX
        КЛАН СЛОБОДАНА
        Постепенно интерес к теме Слободана, достигший апогея в дни похорон, слабел и сходил на нет. Либеральные СМИ на все лады прополоскали косточки его семье и переключились на другие темы. Одной из последних была статья в «Новейших известиях» под названием «Клан Слободана». Она-то и попалась Филатову на глаза:
«О родне Слободана Милосовича говорят как об исключительном явлении, достойном пера Шекспира. Члены этой семьи во все времена не ладили ни друг с другом, ни с внешним миром. Существование Милосовичей отравляли бесчисленные „враги“.
        Родители будущего президента Югославии жили в постоянных ссорах друг с другом. Отец-черногорец, священник, ушел из дому. Затем покончил с собой выстрелом в голову из чужого охотничьего ружья. Орудие самоубийства долго хранилось в семье как фамильная реликвия.
        Мать-сербка, фанатичная марксистка, в 1974 году повесилась на люстре в собственной комнате. Ее брат, армейский генерал, застрелился. Таким образом, умерли три самых близких Слободану человека. В 1958-м Милосович познакомился с будущей женой Мирьяной (Мирой) Маркович, которая избавила его от душевных ран».
«Узнаю брата Колю,  - с иронией подумал Филатов после первых же строк.  - Так можно изобразить любого. А еще он, наверное, отрывал крылья жукам, однажды пнул ногой бродячую собаку и грубо ответил на сделанное ему замечание. И при чем здесь самоубийства родственников? Ведь дети за родителей не отвечают или как?»
«Отец Миры, герой войны,  - читал он дальше,  - сражался плечом к плечу с Тито, тетка была личным секретарем легендарного маршала. Мать девушки партизаны казнили за „измену“ (в 1942-м она находилась в отряде Сопротивления, попала в плен и якобы выдала под пытками военные секреты). Миру всю жизнь мучает вопрос: была ее мать предательницей или нет?
        Политическую систему Югославии циники называли „однопостельной“. А Мира Маркович получила в народе прозвище „белградская леди Макбет“. Одно время она устраивала нечто вроде политбюро на дому - неофициальные заседания правительства. По слухам, какой-то министр-новичок однажды спросил: „А где товарищ президент?“ „Он приготовит сэндвичи и присоединится к нам. Не отвлекайтесь“,  - спокойно ответила Мира».
«Не угодишь им,  - усмехнулся Филатов.  - Президент-бабник - плохо. Хранит верность жене - опять нехорошо. Чего же надо-то?»
«Она всегда была крайне активна,  - живописал журналист.  - Выпускница юрфака (как и муж), в белградских научных кругах Мира именовалась „главным теоретиком Объединенных балканских государств“. Гранд-дама предложила создать союзное либо федеративное объединение балканских республик - от Хорватии до Болгарии - под сербской гегемонией. Она основала в 1994-м партию ЮЛ („Югославская левая“), оказав медвежью услугу супругу, чья Соцпартия стала терять сторонников.
        Сейчас „леди Макбет“ живет в Подмосковье. Сербская прокуратура временно отозвала ордер на арест госпожи Маркович. Ей инкриминировали незаконное распределение государственных квартир, а также причастность к убийству в августе 2000-го бывшего сербского президента Ивана Стамболича».
«И это - все?  - удивился Филатов.  - Ничего более серьезного, чем квартиры, нарыть не смогли? А про Стамболича - это, скорее всего, фэнтези по заказу новых властей».
        Дальше журналист взялся за Марко: «Уголовное дело Марко, сына Милосовича, закрыто. Его обвиняли в том, что в марте 2000 года он с друзьями похитил активиста студенческого движения „Отпор“, которому угрожал расправой. Размахивая перед пленником включенной бензопилой, Марко якобы кричал: „Говори, кто финансирует ваш
„Отпор“? Если не скажешь, лично распилю тебя на кусочки и выброшу в реку!“»
        Филатову вспомнился один из клипов «Роллинг Стоунз», где Мик Джаггер бегал с бензопилой за девушкой и одновременно пел. Наверное, впечатлительный журналист тоже его видел.
«Повеса и плейбой, Марко,  - продолжал автор статьи,  - владел магазинами и самой большой на Балканах дискотекой „Мадонна“ в родном городе отца Пожаревац, в шестидесяти километрах от Белграда. Как-то он признался: „Папа никогда не ругает меня. Он сердился лишь тогда, когда я разбил первые два гоночных автомобиля, остальные десять он мне простил“. Сербская пресса писала о причастности Марко к торговле наркотиками и оружием, контрабанде бензина и табака. Когда режим отца пал, Марко пустился в бега».
«Да уж, пресса напишет,  - усмехнулся про себя Филатов,  - недорого и возьмет, особенно „либеральная“. Все равно ведь ни за что не отвечает».
«Мария, дочь Слободана Милосовича, поселилась в черногорском городке Цетинье. В сентябре 2002 года ее приговорили к восьми месяцам тюремного заключения и к двум годам условно. Дело не пересмотрено. 1 апреля 2001-го, в момент ареста Милосовича на белградской вилле „Мир“, Мария открыла огонь из пистолета по сотрудникам спецслужб. Позже на нервной почве застрелила собаку своего любовника, выбила стекла в доме и публично обвинила отца в трусости. Говорят, Мария пристрастилась к оружию еще подростком, а первая любовь случилась с военруком в гимназии».
«Копаться в подноготной детей,  - подумал Филатов,  - беспроигрышный шаг для того, кто хочет очернить национального лидера. А Мария всего лишь защищала отца, которого в итоге тайно выкрали и доставили в Гаагу, где он и умер. Не такой уж плохой поступок. У самого-то автора, интересно, дети в порядке, ничего за ними этакого никогда не наблюдалось?»

«Старший брат Милосовича Борислав (1936 г. р.),  - продолжал автор путешествие по семье Слободана,  - состоял в Союзе коммунистов Югославии. При Тито и после смерти маршала занимал ответственные посты в ЦК СКЮ. Был послом в Алжире. В начале 1990-х руководил одной из югославских фирм в Париже. С 1998 по 2001 год - посол в Москве. Слывет эрудированным и общительным человеком».
        Закончив чтение, Филатов брезгливо сложил газету и бросил в урну. Лишний раз убедился, что никакой объективности в прессе не существует, а каждый журналист изображает события так, как хочется ему и его начальству.
        И вдруг его осенило. Правду о теле знает семья! А где семья? В Москве.
        Установить точный адрес Миры и Марко для Филатова не составило большого труда. Это оказался один из поселков в районе Рублевки. Можно было даже сказать, что в определенном смысле они - соседи Филатова. Но и только.
        Что делать дальше, он не знал. Наладить общение с Мирой представлялось нереальным. Она жила замкнуто и на контакты ни с кем не шла, интервью прессе не давала.
        Марко вроде бы занимался каким-то бизнесом, и можно было попробовать подкатить с этой стороны. Филатов навел справки и понял - никакого особого бизнеса там нет, так, фигня одна. Просто ведет жизнь плейбоя и уже переимел всех женщин в поселке - от дочек соседей, больших начальников, до горничных.
        Горничные! Он ухватился за это мысль. Вот если бы заслать туда смазливенькую горничную, чтобы она все там разведала!
        Некоторое время он обдумывал, как это сделать, но в итоге вынужден был признать, что и здесь сплошные препятствия. Он не знал, кого туда можно было бы отправить в роли горничной. Подходящей кандидатуры у него не было, это во-первых. А во-вторых, нужно было быть знакомым с кем-либо в администрации поселка, чтобы устроить ее именно в дом Марко. Да и потом, многие ли тайны откроются перед горничной? Очень сомнительно. И не изящно это как-то. Филатов любил красивые и оригинальные решения, а от засылки горничной отдавало тяжелым и беспросветным трудом. Нужно было придумать что-нибудь другое.
        ГЛАВА XXXI
        ЛОВЛЯ НА ЖИВЦА
        В кабинет заглянула секретарша.  - Александр Семенович, я на обед,  - предупредила она. Филатов вдруг тоже ощутил чувство голода.
        - Погоди, Настя, я с тобой. Или ты уже договорилась с кем-то?
        - Нет,  - ответила Настя,  - пойдемте.
        Они вышли в коридор. Кабинет у Филатова был в престижной части думского комплекса, в том здании, что выходит фасадом на Охотный Ряд и Кремль. В этом кабинете когда-то работал его отец. Тогда здесь размещался Госплан СССР. Когда распределяли кабинеты, Филатов попросил именно этот, и ему пошли навстречу, усмотрев в этом обстоятельстве преемственность поколений.
        Спускаясь по широкой главной лестнице с мраморными ступенями и перилами, Филатов ловил на себе завистливые взгляды мужчин. Виной тому была Настя - очень красивая высокая блондинка с внешностью фото модели. Она, собственно, и была раньше фотомоделью, Филатов переманил ее в секретарши из модельного бизнеса. Ее деловые качества тогда его совершенно не интересовали. Настя понадобилась ему с единственной целью - быть его рекламой в Думе.
        Расчет оказался верным, второй такой секретарши не было ни у кого. Когда Настя шла по коридору, вслед ей оборачивались. Филатов знал, что при этом звучал один и тот же вопрос:
        - Кто она? И ответ был всегда одинаковым:
        - Секретарша Александра Филатова. Это ему и требовалось. К тому же Настя оказалась девушкой расторопной и прекрасно выполняла свою работу, что устраивало его вдвойне. Она являла собой довольно редкое сочетание красоты и ума, и Филатов считал, что с секретаршей ему повезло.
        Настя была примерно на полголовы выше Филатова, и это тоже работало на общее впечатление. Красивую девушку среднего роста можно проглядеть. Красивую же девушку высокого роста не заметить нельзя. Кроме того, Филатову всегда нравились высокие женщины.
        Устроившись за столиком в думском ресторане на первом этаже и ожидая заказа, они слушали ненавязчивую игру пианиста. Настя болтала о всяких пустяках - рассказывала, что собирается взять отпуск и слетать в Париж, но только так, чтобы по-нормальному,  - никуда не торопиться, жить в хорошей гостинице и провести в городе любви недели две. Денег, впрочем, на это нужно было еще заработать.
        Филатов слушал вполуха, голова была занята мыслями о Марко. И вдруг его озарило.
        - Послушай, мать,  - он в шутку называл ее так,  - а ты легко знакомишься с молодыми людьми?
        Настя кокетливо улыбнулась:
        - А как вы думаете?
        - Я думаю, что с твоими данными это должно быть довольно просто,  - заключил Филатов.
        - Ну, в общем, так и есть,  - скромно согласилась она.
        - А ты могла бы для меня познакомиться с одним парнем?  - развивал тему Филатов.
        - То есть?  - не поняла она.
        - Ну, есть один человек, к нему трудно подходы найти, а таким путем это было бы гораздо легче.
        - Даже и не знаю,  - заколебалась она.  - Обычно такие знакомства происходят сами собой и под настроение, а не вот так вот - под заказ.
        - А что здесь необычного?  - возразил Филатов.  - Ну, заказ и заказ. Это же для дела. Я ведь не прошу ничего такого. Просто пофлиртуй с ним, обменяйся телефонами
        - и все дела. Да и парень-то не последний в этой жизни - сын главы государства, хоть и бывшего. Тебе самой будет с ним интересно. Заодно попробуешь себя в роли Маты Хари, если захочешь.
        На лице Насти отразились сомнения.
        - Вы прямо приписываете мне какие-то небывалые способности,  - покраснела она.  - А я - простая скромная девушка, никакая не шпионка и всяким там фокусам не обучена.
        - И не надо фокусов,  - уверил ее Филатов.  - Здесь достаточно будет включить обычные женские чары. А я тебе поездку в Париж оплачу.
        - Я лучше в кредит у вас возьму,  - смутилась Настя.
        - Не надо кредитов!  - махнул рукой Филатов.  - Так бери. Ты только подход к нему найди.
        - А кто это?  - поинтересовалась Настя.
        - Марко, сын бывшего президента Сербии. Слышала про такого?
        Она пожала плечами:
        - Так, краем уха что-то слышала. А где же он бывает?
        - Не знаю,  - признался Филатов.
        - А что вообще о нем известно?
        Филатов вздохнул:
        - Мало чего, кроме того, что пишут в газетах. Но и там правдивой информации немного, в основном негодующие эмоции либеральных журналистов.
        - Прямо загадка какая-то, а не человек,  - заключила Настя.
        - Эту загадку нетрудно будет разгадать,  - подбодрил ее Филатов.  - Для тебя нетрудно.
        - Почему это?
        - Уж очень он женщин любит.
        - Это хорошо,  - заметила Настя.
        Филатов поколебался, сообщать ли ей о репутации Марко, но потом решил сказать:
        - Говорят, что в своем поселке он переспал уже со всеми, включая дочек соседей и прислугу.
        - Ух ты, гигант какой!  - засмеялась Настя.  - Грозный до жути!
        - Ну, грозный не грозный, а говорят, настоящий плейбой. И непонятно ведь, в кого пошел. Отец всю жизнь был верен его матери.
        - Это он наверстывает и за отца тоже,  - предположила Настя.
        - Возможно. Когда познакомишься, не говори, где ты работаешь, и про меня не упоминай.
        - Но он же станет спрашивать, кто я и откуда.
        - Скажешь, что учишься в институте.
        Настя кивнула:
        - Ладно, это ясно. Но самое главное - где мне с ним знакомиться?
        - Ну вот смотри,  - стал объяснять Филатов.  - Живет он в охраняемом поселке старокремлевского типа на Рублевке. Естественно, ездит туда-сюда. Тебе надо встать на обочине и сделать вид, что поломалась машина, когда он будет проезжать мимо. Поднять капот, склониться над двигателем и тому подобное. Ну, не мне тебя учить.
        - На Рублевке вроде стоять нельзя,  - засомневалась Настя.
        - Это не сама Рублевка, а боковая дорога.
        - А вам известно, когда он будет проезжать мимо, у него есть четкое расписание?  - спросила Настя.
        - Ну, относительно,  - замялся Филатов.
        - Что значит «относительно»?  - насторожилась она.
        - Нет у него твердого расписания. Придется немного подождать там. Но я дам тебе людей в помощь, они облегчат задачу.
        - Как?
        - Позвонят, когда он будет выезжать с территории.
        Настя некоторое время колебалась.
        - Ладно, попробую,  - неуверенно сказала она.  - Но только ради вас.
        - Спасибо, ценю. Выезжай туда в ближайшую субботу, а если с первого раза не получится, то и в воскресенье.
        ГЛАВА XXXII
        ДЕВУШКА ЗАМЕРЗЛА И ХОЧЕТ ПИСАТЬ
        В понедельник Настя без стука проскользнула в кабинет Филатова, едва он пришел на работу. Вид у нее был несчастный, как у кошки, забытой на балконе в разгар зимних холодов.
        - Александр Семенович,  - захныкала она,  - ну не могу я больше околачиваться на дороге, как эта самая! За два дня он проехал мимо только раз. И то не остановился.
        В ее голосе послышались истерические нотки. Пока еще предвестники истерики были слабыми, но Филатов знал, что если женщина решит дать волю нервам, то этот процесс может набрать обороты мгновенно.
        - Почему?  - удивился он.
        - Потому что стоило мне поднять капот, как рядом тут же выросли несколько помощников. И откуда только берутся? Естественно, он поехал дальше.
        - Н-да,  - задумчиво произнес Филатов,  - похоже, этот способ не годится.
        - Не годится, не годится!  - зачастила Настя.  - Кроме того, я ведь не мужик какой-то, который может отойти за ближайшее дерево.
        - Девушка замерзла и хочет писать,  - резюмировал Филатов.
        - Что?  - не поняла Настя.
        - Так, вспомнилось… Когда-то видел картину одного эпатажного художника, которая называлась «Девушка замерзла и хочет писать».
        - Надо же,  - удивилась Настя,  - какие картины сейчас рисуют. Ну и как впечатление?
        - Жалостливое зрелище,  - ответил Филатов.  - Хочется помочь ей, а не знаешь чем. То ли дать пиджак, чтобы согрелась, то ли пописать вместо нее.
        - Помогите лучше мне!  - попросила Настя.
        - Хорошо,  - согласился Филатов.  - Там недалеко, в Жуковке, есть супермаркет, мой помощник тебе покажет. А напротив - ресторан. Марко иногда загружается там продуктами, а в ресторане снимает телок. Тебе надо занять позицию за столиком у окна и ждать. Приедет в супермаркет - выходи закупаться. Зайдет сначала в ресторан
        - еще лучше, и идти никуда не нужно.
        - Сразу бы так,  - приободрилась Настя.  - А то заставили бедную честную девушку отираться на обочине, словно сами знаете кто.
        - Они отираются не здесь, а на Ленинградском шоссе, если их еще не разогнали,  - уточнил Филатов.
        - Не только,  - возразила Настя,  - просто там их больше всего.
        - Ладно, с этого дня тебе на дороге стоять не надо.
        - И хорошо. А то ко мне уже начали «грибники» приглядываться,  - пожаловалась Настя.
        - Кто?  - не понял Филатов.
        - Такие суровые мужчины в дождевиках, которые делают вид, что ищут в лесу грибы.
        - Это ФСО,  - вздохнул Филатов.  - Что делать, у них работа такая. Да и место такое. Но зато ты, наверное, почувствовала себя разведчицей.
        - Ага, почувствовала,  - с иронией согласилась Настя.  - Но не могу сказать, что это было очень приятно.
        - А что, неужели так плохо?
        Настя подумала.
        - Нет, и не неприятно тоже. Просто непривычно как-то находиться все время в напряжении. Но зато и азарт появляется.
        - Ну, нет худа без добра,  - резюмировал Филатов.  - А как все получится, укатишь сразу в Париж.
        ГЛАВА XXXIII
        ВСТРЕЧА С МАРКО
        Но и в ресторане все оказалось не так просто. Выходные тянулись за выходными, а удача все никак не приходила. В магазин ездила прислуга Марко, а в ресторане у Насти никак не получалось его застать. То он только что уехал, то еще не приезжал.
        Настя садилась у окна и ожидала так долго, насколько это было прилично одинокой девушке, затем уезжала. Помощники Филатова не могли составить ей компанию, потому что их здесь все знали. Находиться же за столиком в одиночестве бесконечно долго она тоже не могла.
        Настя ездила по окрестностям, возвращалась назад в ресторан, заходила в супермаркет, опять кружила по Рублевке - все без толку.
        Один раз Марко заявился в ресторан с большой и шумной компанией. На нем висли сразу две девки, он был увлечен ими и не обратил на сидевшую у окна Настю никакого внимания.
        Она уж было совсем отчаялась, когда через неделю ей все-таки повезло - Марко приехал в супермаркет сам. Завидев в окно, как он паркует на стоянке свой роскошный «майбах» цвета топленого молока, Настя мигом расплатилась и выскочила из ресторана.
        Марко уже скрылся в магазине. Настя кинулась следом. Марко удалялся по проходу, толкая перед собой большую тележку, в которую небрежно бросал то одно, то другое.
        Настя схватила точно такую же тележку, обогнала его по другому ряду, развернулась и пошла навстречу, не отрывая от него взгляда.
        Марко все еще ее не замечал, поглощенный выбором товаров. Магазинные динамики извергали какую-то тягучую и тошнотворную попсу. Она была чрезмерно громкой и не давала Насте сосредоточиться. «Надо будет сказать им, чтобы не включали так громко»,  - с раздражением подумала она.
        Ее сердце стучало едва ли не громче, чем гремела музыка. Но не от того, что Марко так поразил ее своей внешностью, хотя он и был недурен собой. Просто она боялась, что не выполнит задание шефа и в этот раз, и опять придется начинать все сызнова, а ей все это надоело уже до смерти. Ей хотелось, чтобы выходные опять стали выходными, а не дополнительными рабочими днями.
        Она выпила в ресторане столько кофе, что уже смотреть на него не могла и дома теперь пила только чай. Про себя Настя поняла одно - никакая она не разведчица и нет для нее ничего хуже, чем работа «в поле», вдали от тепла и уюта. Существуют, конечно, люди, которым такая работа нравится, но она не из их числа.
        Лишь метров за пять до Марко она заметила, что ее тележка совсем пуста. В ней лежали только мятая рекламная листовка этого же супермаркета да забытый каким-то покупателем кассовый чек. Он был необычайно длинным, длиной с полметра или даже больше. Видно, человек закупался на месяц вперед.
        Надо было срочно чем-то заполнить тележку. Настя огляделась. Рядом оказался только прилавок с морожеными курами, и Настя принялась бросать их в свою тележку не глядя, одну за другой. Ей почему-то показалось неприличным, что тележка у Марко почти полная, а ее - совсем пустая.
        Когда Марко, не сумев разъехаться в узком проходе со встречным покупателем, ударил ее тележку своей, Настя держала в руках шестую или седьмую курицу.
        От неожиданности она выронила мороженую птицу из рук, та запрыгала по плиточному полу и оказалась у ног Марко. Она смотрела то на него, то на упавшую птицу. Наконец-таки Марко ее заметил.
        - Извините,  - слегка смутился он.
        Затем наклонился, поднял курицу и положил в тележку Насти.
        - Зачем вам столько кур, девушка?  - спросил он удивленно.
        - А я их люблю,  - ответила Настя.
        Ей хотелось сказать что-нибудь другое, но ничего не пришло в голову.
        - Я тоже,  - улыбнулся тот.  - Курица - великая птица, почти как орел, только по-своему. Меня зовут Марко.
        - Настя,  - представилась Настя.
        - А не отметить ли двум любителям кур эту счастливую встречу?  - предложил Марко.  - Я приглашаю вас в ресторан.
        Настя изобразила на лице нерешительность. «Наконец-то,  - подумала она,  - цыпленочек ты мой».
        ГЛАВА XXXIV
        НЕЛЮДИМЫЙ САДОВНИК
        Вскоре Настя зашла в кабинет Филатова с торжествующим видом.  - Задание выполнено,
        - отрапортовала она в ответ на его вопросительный взгляд.  - Мы общаемся. Могу вас познакомить.
        - Погоди,  - охладил ее пыл Филатов,  - у меня еще не все готово для этой встречи.
        - В каком смысле?  - не поняла она.
        - Ну, я хочу сделать ему предложение, от которого он не сможет оказаться.
        Настя удивленно вскинула брови.
        - В хорошем смысле слова,  - рассмеялся Филатов.
        - Что же мне тогда делать?  - спросила Настя.
        - Присматривайся там к обстановке. Он ведь тебя домой уже приглашал?
        Она кивнула.
        - С мамой знакомил?
        - Да.
        - Вот и хорошо. Смотри пока, может, увидишь в доме или вокруг него что-нибудь интересное.
        - На что мне обращать внимание?  - спросила Настя.  - Сориентируйте, а то тяжело так.
        - Я пока и сам не знаю, что это может быть,  - ответил Филатов.  - Все, что тебе покажется необычным. Запоминай, а потом расскажешь мне.
        Филатов не особо торопил Настю, чтобы она не нервничала и не принимала сгоряча за важное то, что таковым на самом деле не являлось. Но через пару недель он напомнил:
        - Ну что там? Видела что-нибудь?
        Настя наморщила лоб.
        - Да вроде нет,  - неуверенно произнесла она.  - Дом как дом, семья как семья.
        - А кто к ним ходит?  - стал задавать наводящие вопросы Филатов.
        - Ну, я же не всех вижу. Приезжали несколько раз какие-то родственники, дядя Борислав, земляки - ничего особенного.
        - А кто ухаживает за домом?
        - Две горничные, работают по очереди. Еду готовит кухарка, обычно с утра и до обеда, а потом уходит. За территорией присматривает садовник, но я его почти и не вижу.
        - Почему?  - заинтересовался Филатов.
        - Обычно он приходит очень рано, едва рассветет. Или поздно вечером, но это реже. В дом он никогда не заходит.
        Филатов оживился:
        - Ну-ка, ну-ка, что за садовник, расскажи поподробнее.
        - Да что рассказывать?  - пожала плечами Настя.  - Старый дед. Щелкает себе ножницами, подстригая кусты или что-то там сажает на клумбах.
        - Совсем старый?  - спросил Филатов.
        Настя задумалась.
        - Нет, не совсем - лет шестьдесят с небольшим, где-то так.

«Конечно,  - подумал Филатов,  - для нее все, кто старше шестидесяти,  - старики».
        - Ну а еще что?
        - Ничего. Делает свою работу и уезжает.
        - И все?
        - Все.
        - А внешне он тебе никого не напоминает?
        - Да я его и не видела толком, только издали.
        - А ты могла бы подойти к нему и заговорить? Спросить что-нибудь о цветах, например?
        - Я пыталась, но он на контакт не идет. Как завидит, что я к нему направляюсь, уходит в сарай и начинает там чем-нибудь громыхать. Туда соваться мне уж совсем неудобно.
        - Н-да, странный дед,  - заметил Филатов.
        - Ага, нелюдимый,  - подтвердила Настя.
        Филатов понял, что она слегка задета тем, что садовник избегает ее общества. Она привыкла, что обычно все бывало как раз наоборот.
        - Да, вот еще что,  - вспомнила Настя,  - пару раз по вечерам Марко куда-то с ним уезжал.
        - На его машине или на своей?
        - На его.
        - А садовник на чем ездит?
        На лице Насти появилась пренебрежительная гримаса.
        - «Жигули-пятерка».
        Последнее обстоятельство Филатова удивило. Насколько он был наслышан про Марко, тот меньше чем в «майбах» не сядет. А тут какая-то задрипанная «пятерка». Было над чем задуматься.
        - И надолго они уезжают?  - спросил Филатов.
        - Да нет, через пару часов возвращаются. Тот его подвозит обратно, но сам во двор уже не заходит.

«Слобо!  - пронеслось в голове у Филатова.  - Конечно, это он, больше некому!» Ему вспомнились слова ясновидящей о том, что Слободан жив и кочует по косовским монастырям. Похоже, она немного ошиблась - не в Косово он скрывается, а в России. Да оно так и логичнее. Что ему делать в Косово, где у него множество врагов и существует вечная угроза быть разоблаченным? Ведь можно жить в России, поблизости от семьи. Вот так оно все и устроилось. Он ломал голову столько времени, а ларчик просто открывался.
        В голове у него уже выстроилось логическое объяснение всему, что произошло вокруг Слободана. Видя, что процесс проваливается и засудить его не удастся, трибунал решает сымитировать его смерть в обмен на освобождение, но с условием дальнейшей жизни под чужой фамилией и обязательства не появляться больше в Сербии и не мутить там воду. Дополнительный флаг на бане там никому не нужен. Такой исход дела был выгоден всем - трибуналу, НАТО, новым сербским властям и даже самому Слободану. Человек, просидевший несколько лет в тюрьме, согласится на все, лишь бы из нее выйти и прожить остаток жизни на свободе, пусть и под чужим именем.
        В итоге в Сербии похоронили пустой гроб, а живой Слободан оказался в Москве. Когда-нибудь, когда он умрет, его тело тайно перевезут в Пожаревац. Вернут на свое место, так сказать. Для того и плиту никак не закрепляли, чтобы остался доступ к могиле в любое время.
        Гроб же похоронили, устроив грандиозный спектакль. И он, Филатов, тоже в нем поучаствовал. Получается, дал себя одурачить. От досады Филатов выругался сквозь зубы.
        - Что-нибудь не так?  - встревоженно спросила Настя, про которую он совсем забыл, погрузившись в свои мысли.
        - Нет-нет, ничего,  - очнулся Филатов.  - Ты иди, мне надо подумать.
        Настя вышла и тихонько притворила за собой дверь. Она знала, что соединять его в такие моменты ни с кем нельзя и, вообще, нужно говорить, что его нет на месте.
        Ладно, продолжал Филатов прерванные размышления, пусть его тогда одурачили, как и множество других людей, привыкших к тому, что похороны - это похороны, а не спектакль, но зато сейчас он, быть может, один из всех близок к тому, чтобы докопаться до истины. Осталось сделать каких-то пару шагов, и он будет знать правду, как бы кому-то этого ни хотелось.
        Смущало его только одно. Если Слободан, которого он привык считать героем, пошел на подобную сделку с трибуналом, его героический облик в значительной мере утрачивал свой блеск… Что ж, этот шаг вполне объясним. Человек слаб, сломить можно кого угодно. Особенно когда ему становится видно, что дальнейшая борьба потеряла всякий смысл.
        Но как бы там ни было, истина должна быть установлена.
        ГЛАВА XXXV

«ЗДРАВСТВУЙ, СЛОБО!»
        Поздним вечером садовник выехал с территории дачи Марко и покинул пределы поселка, оставшегося за глухим зеленым забором трехметровой высоты. Неширокая и довольно извилистая дорога, ведущая к Рублевскому шоссе, шла через старый сосновый лес. Она была плохо освещена редкими фонарями, большая часть из которых не горела.
        Поднялся ветер. Внизу он не ощущался, но кроны деревьев сильно раскачивались и шумели. «Дождь нагоняет,  - подумал садовник.  - Успеть бы домой посуху».
        Жил он в соседней деревне, километров за пятнадцать отсюда. Встречных машин на дороге не попадалось. Сзади, довольно далеко, он увидел в зеркале фары приближающегося автомобиля и прижался к обочине, чтобы пропустить его. Соревноваться в скорости со здешними машинами ему не хотелось.
        Но автомобиль на обгон не пошел, а стал держаться сзади словно приклеенный. Было в этом что-то странное. Садовник видел, что это мощная большая иномарка, которая, если бы захотела, могла обогнать его «пятерку» в два счета. Садовник не любил, когда на хвосте у него кто-то висел.
        - Да проезжай уже!  - пробормотал он.  - Чего прицепился?
        Дальше произошло то, чего он никак не ожидал и что его довольно-таки сильно испугало. На относительно ровном участке пустой дороги из-за иномарки вперед вырвался джип, обогнал его и резко встал впе реди. Садовник едва успел нажать на тормоз. Его сильно качнуло вперед.
        - Да что они такое вытворяют, мать их за ногу!  - выругался он.
        Иномарка сзади подъехала почти вплотную и тоже встала. Он оказался зажатым между двумя машинами. Из джипа высыпали какие-то люди и встали рядом с «пятеркой».
«Попал!» - подумал садовник. Душа у него ушла в пятки, он сжал руль и стал покорно ждать своей участи, не понимая, в чем провинился и кому он мог понадобиться.
        Из задней машины вышел человек, который, похоже, был у них главным, сел на переднее сиденье «пятерки» и пристально посмотрел садовнику в глаза.
        - Ну, здравствуй, Слобо!  - торжественно произнес он.  - Пора снимать маскировку.
        Садовник молчал, впав в ступор. Видя, что ответа он не дождется, незнакомец протянул руку и дернул его за длинные седые волосы. Садовник почувствовал боль, и она вывела его из оцепенения. Коротко вскрикнув, он отшатнулся.
        - Как ты меня назвал?  - спросил он.
        - Слобо,  - повторил незнакомец.
        - Я - не он!
        - А где он?
        Садовник не ответил.
        - Ты меня знаешь?  - спросил незнакомец.
        Присмотревшись, садовник неуверенно произнес:
        - Депутат Александр Филатов?
        - Он самый,  - подтвердил Филатов.  - Давай пошли в мою машину, повезешь нас к Слобо. И не рассказывай, что ты не знаешь, где он.
        - А как же моя?
        Филатов махнул рукой:
        - Не волнуйся, ее поведет мой человек.
        Они перешли в машину депутата, садовник сел за спиной у водителя, Филатов устроился рядом.
        Садовник лихорадочно соображал. Расклад затеявшейся игры был ему непонятен. Он изрядно перетрухнул. Ощущая себя маленьким винтиком, он решил не подставляться и не брать на себя больше того, что ему полагалось.
        - Куда?  - спросил водитель.
        - Прямо, потом налево,  - ответил садовник. Водитель медлил.
        - Поехали!  - велел Филатов.
        Кортеж из трех машин тронулся в путь. Затем джип отстал и пропал из зеркала заднего вида. Садовник посмотрел на Филатова. Того, казалось, это совсем не обеспокоило.
        Они ехали по второстепенным дорогам минут сорок. Садовник привез их в другой поселок, который показался Филатову недостроенным и неохраняемым. Они заехали во двор двухэтажного дома почти на окраине. Ни одно из окон в нем не светилось.
        Все вошли в дом. Почти сразу же за дверью оказалась довольно крутая и извилистая лестница в подвал. По ней они и стали спускаться, светя себе фонариками телефонов. Судя по количеству ступенек, подвал был довольно глубоким.
        Наконец садовник остановился и стал шарить рукой по стене. Щелкнул выключатель, все вокруг залил яркий свет, и Филатов на секунду зажмурился. А когда открыл глаза, его взору предстала странная картина. Посреди большого помещения было устроено какое-то возвышение, на нем угадывался предмет, покрытый большим куском черно-красной ткани. Садовник подошел к нему, взял за край и резким движением сдернул.
        - Ох, мама моя!  - вырвалось у помощника Филатова.
        Их взорам предстал гроб со стеклянной крышкой. В нем с суровым и величественным выражением лица лежал… Слободан.
        Все были поражены увиденным и молчали.
        Все сгрудились у саркофага, чтобы получше рассмотреть Слободана. Бальзамировщики поработали на славу. В покойном не осталось ничего от того загнанного человека со смертной тоской в глазах, каким видели его миллионы людей по телевизору в последний год жизни. Теперь это опять был боец и национальный лидер.
        - Хорошая работа,  - заметил Филатов.  - Кто им занимался?
        Дед не ответил. Филатов оглянулся. Пока они рассматривали тело, тот потихоньку пятился к двери, и вопрос Филатова застиг его в шаге от нее. Садовник юркнул за дверь, охранник Филатова кинулся следом, но тот успел раньше. Дверь захлопнулась, проскрежетал засов.
        - Ах ты, старая гнида!  - вырвалось у охранника.
        - Не скучайте там!  - издевательски крикнул садовник и выключил свет.
        Они оказались в кромешной темноте наедине с покойником. «Совсем как в том сне,  - вспомнил Филатов.  - Вот и не верь после этого в приметы. Но зато нас трое. Это, что ни говори, гораздо лучше, чем быть одному».
        Он достал телефон и осветил подвал. Как фонарик телефон можно было использовать, а как телефон - нет, сеть в подвале не ловилась. Впрочем, от фонарика пользы тоже оказалось немного - сесть было не на что.
        - Как твоя рация?  - спросил Филатов у охранника.
        Тот поднес ее к уху и нажал несколько кнопок.
        - Не работает.
        - Что станем делать дальше?  - подал голос помощник.
        - Ждать,  - коротко ответил Филатов.
        Они слышали, как завелась и отъехала машина садовника.
        Наступила тишина. Их слух обострился. Где-то по трубам неподалеку от дома текла вода, гудела высоковольтная линия. Время тянулось бесконечно долго. Филатов посмотрел на часы. Прошло всего-то минут десять, а казалось, что часа два.
        Потом вдруг послышался шум сразу нескольких подъезжающих машин. Зашаркали ноги на ступеньках. Заскрежетал засов, дверь распахнулась, и вспыхнул свет.
        Кто-то втолкнул в подвал садовника. Тот затравленно озирался. Следом вошли еще два человека из команды Филатова.
        - Ну что, дедушка хренов, далеко убежал?  - злорадно спросил помощник Филатова.
        Садовник взглянул на него исподлобья и ничего не ответил.

«Еще тот хорек»,  - подумал Филатов.
        - Накостылять бы ему сейчас, да старый больно,  - произнес охранник.
        - Не нужно!  - запретил Филатов. И, повернувшись к деду, велел: - Рассказывай!
        - Что?  - не понял тот.
        - Все.  - Филатов кивнул на тело.  - О нем.
        - Да я и не знаю почти ничего,  - стал мямлить садовник.  - Привезли тело, сказали, нужно забальзамировать и сохранять - я так и сделал.
        - Ты умеешь бальзамировать?  - удивился Филатов.
        - Конечно!  - гордо подтвердил дед.  - Я всю жизнь прослужил в ВИЛАРе, с телом Ленина приходилось работать. Теперь на пенсии, денег не хватает, надо как-то жить, подрабатываю потихоньку.
        - Хорошая прибавка к пенсии,  - скептически заметил Филатов.
        - А вы думаете, он один такой?  - Дед кивнул на Слободана.  - Здесь, на Рублевке, таких клиентов полно.
        - Так уж и полно?  - не поверил Филатов.
        - Ну я-то знаю, что говорю!  - веско сказал дед.
        - И где же они?  - спросил Филатов.
        - Ну, кто где. Одни там, другие - здесь,  - уклончиво ответил дед.  - Все мои бывшие коллеги, считай, пристроены к мумиям. А что? Если деньги есть, почему бы и не сохранить любимого покойничка, не вырвать его на многие годы у тления?
        - Но зачем все это?  - удивился Филатов.  - Какой в этом смысл?
        Дед пожал плечами:
        - Это вы у родственников спросите. Я таких вопросов им не задаю. Они платят - я делаю. Зачем, например, в Виннице уже вторую сотню лет хранят тело хирурга Пирогова? А? Никто не знает. Так повелела жена. «Чтобы навеки сохранить любимые черты»,  - сказала она. И что же в итоге? Уже и жены его давным-давно нет, и детей их, и внуков, а тело все хранится и хранится. Сам Пирогов о такой участи и не помышлял. Зачем, для кого? Чтобы глазели туристы?
        - Но там хоть туристы есть,  - возразил Филатов,  - хоть какой-то смысл. А здесь?
        - Может, и здесь когда-нибудь будут,  - сказал дед.
        - Александр Семенович,  - вмешался охранник,  - нам пора уходить. Не нравится мне здесь.
        - Сейчас, Саша, погоди!  - отмахнулся Филатов и опять повернулся к деду: - А как он попал в Москву?
        - Это нам неведомо,  - сказал тот.  - Говорю же - не задаем мы таких вопросов заказчикам.
        Наверху послышались какой-то шум и возня.
        - Пошли!  - решительно сказал охранник, расстегнул кобуру и направился к лестнице.
        Все двинулись следом. Дед аккуратно запер подвал на ключ и погасил свет.
        Осторожно выглянув на улицу, они увидели, что возле дома стоят сразу четыре машины. Кроме «пятерки» деда и двух филатовских машин, был еще огромный черный джип, похожий на несуразный сарай с хромированной отделкой. Тот самый, который Филатов видел у похоронного бюро. На земле, прислонившись спиной к его колесам, сидели два здоровяка с кляпами во рту.
        - Кто они?  - спросил Филатов.
        - Драться лезли, пришлось связать,  - ответил второй охранник.  - Кричали, что это их частная собственность, мы не имеем права здесь находиться и не знаем, с кем связались.
        - Так давайте узнаем,  - спокойно предложил Филатов.  - Посветите.
        Их осветили. Это оказались те же типы, что приезжали к Малаге и выносили гроб на задний двор. Теперь Филатов понял, почему они показались ему знакомыми,  - они полностью подходили под описанных Анной Вельт покупателей гробов в Гааге.
        - Выньте кляп у вон того,  - распорядился Филатов.
        - Вам конец!  - произнес тот, едва его рот освободился.  - Марко вас найдет, и тогда вам мало не покажется!
        Филатов наигранно зевнул.
        - Передайте Марко,  - сказал он,  - пусть не волнуется. Мы просто приходили на экскурсию. В мавзолеи обычно водят экскурсантов, ты разве не знал?
        Здоровяк свирепо сверкнул глазами:
        - Вас никто сюда не звал!
        - Нас и не зовут,  - мрачно пошутил Филатов,  - мы сами приходим.
        Опять вмешался охранник:
        - Александр Семенович, поехали. Здесь скоро будет полно народу.
        - Откуда ты знаешь?  - усомнился Филатов.
        - Опыт имею большой.
        Но Филатов еще не хотел уезжать.
        - Как тело попало в Москву?  - спросил он у задержанного.
        Тот презрительно сплюнул.
        - Самолетом,  - процедил он.
        - Из Роттердама или из Белграда?
        - Из Белграда.
        - А кого же тогда там похоронили?
        - Его же.
        Филатов удивился:
        - Как это понимать? Он что, един во двух лицах?
        - Гроб перепутали, вместо пустого взяли с покойником, ночью пришлось менять.
        - Ты там был?
        - Да.
        - Меня видел?
        - Видел.  - Тот осклабился.  - Трудно было бы не заметить.
        - А я тебя?
        - Тоже.
        - Что-то я тебя не помню.
        - Журналистка на дереве,  - напомнил тот.  - Мы с ним,  - он кивнул на напарника,  - курили у могилы и угорали над вами.
        - Над чем же?  - оскорбился Филатов.
        - Уж очень вы везде шею тянули, чтобы что-нибудь узнать, и ничего не вышло.
        Теперь пришел черед презрительно улыбаться Филатову.
        - Тогда не вышло, а теперь - вышло!  - подытожил он.  - Учитесь, ребята. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Разве нет?
        Задержанный промолчал.
        - И последний вопрос: что вы сделали с Малагой?
        Тот не сразу понял, о ком идет речь.
        - Каким еще Малагой?
        - Который продавал ваш гроб.
        - А-а, Лелик! Ничего.
        - А куда он исчез?
        - На даче, наверное, сидит, ширяется. Припугнули мы его, чтобы не болтал лишнего.
        - Зачем же вы гроб продавали?
        - Жадность одолела. Марко велел сжечь, а мы решили немного заработать.
        - А зачем было сжигать?
        - Не подходил он. Для мумий надо специальный гроб.
        - Александр Семенович!  - Охранник уже рыл землю копытом.  - Поехали, пора! А то я ни за что не отвечаю.
        - Поехали,  - согласился Филатов,  - теперь уж действительно пора.
        - Я с вами!  - всполошился дед.
        - Отвали!  - велел охранник.
        - Они же меня пришибут!  - заныл тот.
        - Твои дела. Мы тут при чем?
        - Да,  - вспомнил Филатов,  - Марко передайте, тут один албанец ищет тело Слободана. А нам здесь ничего не надо. Один раз увидели - и хватит.
        Они выехали со двора и, петляя по проселкам, стали выбираться на Рублевку так, чтобы не столкнуться с подмогой, которая, охранник был в этом уверен, мчалась к людям Марко.
        Через полчаса они были на Рублевке и тогда с облегчением вздохнули.
        Спустя несколько дней Филатов мимоходом сказал Насте:
        - Знакомство с Марко отменяется. Можешь прекращать с ним отношения.
        - Зачем?  - удивилась она.  - Мы встречаемся, и у нас все хорошо. Да. Я, может быть, замуж за него выйду.
        Филатов усмехнулся:
        - Ну, это я сомневаюсь, чтобы у тебя с этим чудиком что-нибудь получилось.
        Но Настя стояла на своем:
        - Получится. У нас отношения, и я от него беременна.
        - Вот как?  - удивился Филатов.  - Ну, это ты, мать, план даже перевыполнила. Я тебя об этом не просил.
        - Так уж получилось,  - опустила глаза Настя.

«В принципе,  - подумал Филатов,  - вызревает неплохое окончание для этой истории. Тайна разгадана, все стало на свои места. И даже, может быть, Настя родит внука Слободана».
        Когда через пару недель Анна Вельт позвонила из Гааги и спросила, как продвигается расследование «того дела», Филатов ответил, что давно уже и думать забыл о нем.
        - Совершенно нет времени, чтобы копаться в прошлом,  - пожаловался он, и это было отчасти правдой.  - С текущими делами кое-как справиться бы.
        - Да,  - вздохнула журналистка,  - у нас к нему тоже интерес как-то уменьшился.
        - Вот и хорошо,  - сказал Филатов.
        Где сейчас находится тело Слободана, он не знал, но был уверен, что из того дома его перевезли и за ним теперь присматривает другой «садовник». А может, и тот же самый. Но это его больше не занимало.
        В глубине души он был уверен, что рано или поздно тело Слободана вернется в Сербию, и не только оно одно. Ведь на могильной плите в Пожареваце высечены два имени - Слободана и его жены Миры.
        Тогда эта история завершится окончательно.
        notes
        Примечания

1
        Тупой малолетний ублюдок! (англ.)

2
        Его бы нужно проучить! (англ.)

3
        Я не знаю хорошо сербский (англ.).

4
        Куда вы направляетесь? (англ.)

5
        В деловой центр город (англ.).