Талисман Белой Волчицы Ирина Александровна Мельникова
        Агент сыскной полиции #2 Подметные письма с угрозами купцу Никодиму Кретову, поджог его баржи, грабеж обозов и бунт на заводе в таежном Тесинске - все говорит о том, что братьев Кретовых кто-то очень хочет поссорить. Ведь подозрение сразу падает на младшего, Михаила Кретова, - при поджоге парохода «Амур» и складов на заводе видели будто бы его. Но у Михаила - железное алиби. И агент сыскной полиции Алексей Поляков, прибывший в Тесинск под видом горного инженера, может это алиби подтвердить При пожаре складов он был в доме купца вместе с местным учителем и его племянницей Машей, которую ранила стрела самострела, явно предназначенная Михаилу.. Да и сам Алексей до этого попал под обвал, явно кем-то подстроенный. Во всем этом видна чья-то умелая рука…
        Ирина Мельникова
        Талисман Белой Волчицы
        Не собирайте себе сокровища на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут;
        Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут;
        Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

    Евангелие от Матфея, Гл.6, 19 - 21.
        ПРОЛОГ
        Уже который день он брел по горной тайге, карабкался по скалам, минуя обрывистые теснины. Руки посекло о камни, и они дрожали от страшного напряжения. Плечи немели, а сердце колотилось у самого горла. В одном месте ноги заскользили, повисли над пропастью, но в последний момент подвернулся под руку корявый корень лиственницы, не позволил скатиться вниз. «Винчестер» с оборванным ремнем загремел по уступам в темную глубину. Человек присел на камень, ощупал себя, убедился, что цел, и решил больше не рисковать. Обошел скалы через заснеженный перевал, хотя и проваливался местами в свежий еще снег по пояс.
        Собака царапалась следом, тихо повизгивала, ластилась и жалобно заглядывала в глаза на коротких привалах: боялась, что хозяин бросит ее в столь гиблых местах. Кое-где он ее подсаживал, где-то втаскивал на скалы за холку. Так и шли они вместе днем, а ночью дремали, прижавшись друг к Другу, - человек и собака, затерявшиеся в никем не меренной сибирской тайге и уже не верившие, что когда-нибудь выйдут к жилью, к людям, к теплу…
        Наступало утро, и мужчина снова брел и брел среди диких скал и лесов, карабкался по террасам и спускался в распадки, изможденный усталостью, с избитыми в кровь ступнями и коленями, голодный и оборванный. И только перелетные ватаги гусей указывали ему единственно правильный путь - на юг.
        Жалкий провиант давно кончился, вся живность попряталась в кутерьме налетевшего вдруг бурана. Ветер через два дня стих, но повалил снег, густой и липкий, который превратил одежду в толстый ледяной панцирь. Ручьи и верховья рек затянуло льдом до весны. Человек шел наугад по неведомому распадку, уходящему в темную, затянутую сизой мглой тайгу, и думал о том, что ночь уже не переживет: не останется сил развести костер, тем более поддерживать огонь и крутиться с боку на бок, обогреваясь со всех сторон. Сморит его сон, и, возможно, уже навсегда. Он не знал, идет ли следом собака, не было сил оглянуться.
        Что это за лес? Куда он забрел? Это уже не волновало его. Только стучало в голове:
«Надо идти… Пропадешь…
        Надо спешить…»
        Сухой кашель разрывал легкие, надсаживал горло. Уже ни во что не веря, он садился прямо на снег, отдыхал. Потом с трудом делал сотню шагов и вновь садился. Заиндевевшие пихты и кедры стояли в сонном оцепенении, сквозь их вершины проступали ребристые хребты незнакомых ему гор.
        В беспамятстве он уже почти полз, почернев от голода и мороза, все чаще и чаще поглядывая на собаку, но съесть ее не решался. Она тоже сдала. Безнадежно искала дичь в заваленной снегом тайге, виновато опустив голову, плелась сзади, хватая пастью снег.
        К вечеру стали докучать ему страшные видения, собака издали настороженно поглядывала и сторонилась хозяина, видимо, чуяла, что от голода нашло на него полубезумное помрачение. Наконец мужик упал на колени, долго глядел на тяжелый тулун[Кожаный мешочек, в котором старатели хранили золото.] с золотом, и гримаса то ли улыбки, то ли ненависти искривила его спекшееся, обмороженное лицо. Он затолкал тулун под нательную рубаху, попытался подняться и понял, что ноги больше не несут его. И тогда он пополз, и слезы, которые он не замечал, текли по его лицу и замерзали в свалявшейся, забитой снегом бороде.
        Опять поплыли кошмары, и, когда в укромном распадке понесло вдруг на него костровым дымом, он посчитал это за новую блажь. Но собака еще доверяла своим глазам, поэтому, обогнав человека, прыжками мчалась к костру, взвизгивая и заваливаясь на бок от слабости…
        Из котелка на снегу топорщились ноги разваренной птицы. Человек выбросил мясо на снег. Голод все-таки не совсем высушил его мозг. Он понимал, что тяжелая пища скрутит кишки в узел и загнется он в двух шагах от спасения, от того, что не успел справиться с жадностью. Поэтому он, обжигаясь и давясь, принялся глотать жирный навар - бульон, в котором варилась птица. Горячая пища взбодрила его, сорвала пелену с глаз. Мужчина оглянулся в смятении, испугавшись, что копалуха![То есть глухарка (диалектн.).] стала добычей не менее голодной собаки. Но она, ворча, жадно хватала и тоже давилась добытыми из-под снега внутренностями и головой птицы.
        Человек удовлетворенно срыгнул и откинулся на лапник, разбросанный у костра. Копалуху он вернул в котелок и пристроил его у изголовья, боясь, что собака доберется до его добычи. Но она улеглась у него в ногах, положила морду на лапы и закрыла глаза, точно так же, как ее хозяин, который впервые за долгое время почувствовал, что теперь уж точно выкарабкается…
        Очнулся он от тяжелого взгляда. Испуганно вздернул голову. Краем глаза заметил собаку. Шельма, довольно урча, догрызала копалуху. А он и не слышал, когда она подкралась и утащила из-под руки котелок. Мужчина приподнялся на локтях, ища взглядом, чем бы запустить в негодницуворовку, и только тут заметил дремучего старика, что сидел на корточках по другую сторону костра и угрюмо взирал на дикого обличьем приблудного гостя.
        Он был без шапки. Седые волосы по лбу опоясывал ремешок, лицо изрыли глубокие, словно овраги, морщины, а блеклые глаза под кустистыми бровями как будто пронзали пришельца насквозь и выворачивали наизнанку. Старик продолжал молча пялиться на мужика, не спуская с колен длинное, похоже, еще кремниевое ружье. Одет он был в короткую шубу волчьим мехом наружу, из-под которой свисала длинная, из домотканого холста рубаха, серели на ногах торбаза из оленьего камуса[Камус - мех с ног лося или оленя.] .
        Заметив, что пришелец открыл глаза, старик истово перекрестился двумя перстами.

«Раскольник, - сообразил незваный гость. - Отбился подальше в тайгу. Наверняка где-то скит поблизости, если простоволосый по лесу шастает…» - и выдавил робко:
        - Спаси, дедушка, от голода… пропадаю… Я тебя отблагодарю…
        Рука лапнула тулун за пазухой, и пришелец облегченно вздохнул. Здесь! На месте, в отличие от копалухи, которая уже исчезла в ненасытной утробе его спутницы по несчастью. Ишь, стерва, даже не вякнула, когда старик подошел!
        А если б хунхуз[Хунхуз - разбойник.] какой или из той бродяжни, что два дня гнала его, как дикого зверя, по реке Тагул? Но сил не было злиться на негодную собачонку, которая променяла его на жирную копалуху. Он опять посмотрел на старика. Тот наливал в берестяную посудину темный настой из второго котелка, который пришелец сразу и не заметил. В нем упревали таежные травы, нанося ароматом уже забытого лета.
        - Попей отвару, слышь-ка! - впервые подал голос старик. - Должно полегчать!
        Человек глотнул раз, другой, почувствовав, как побежала быстрее по жилам кровь, как освобождается от спазмов горло, затем залпом осушил посудину до конца. В глазах и впрямь посветлело. Он увидел перед собой серебристое кружево притихшей в обмете инея тайги.
        - Близко Амыл? - с трудом выдавил из себя пришелец.
        Но старик, будто не расслышал, заторопил его:
        - Вставай, паря, вставай! Торопиться надо, в ночь пурга закрутит…
        - Доведи меня до Амыла, золотом заплачу! - Чужак с трудом поднялся на ноги, вытащив из-за пазухи тулун, будто взвесил его, покачав на ладони, и опять повторил хриплым шепотом:
        - Выведи, дедуня, к реке, клянусь, половину отдам!
        Старик удрученно крякнул и мотнул головой:
        - Золото, паря, от анчихриста! Не соблазняй, а то прокляну! - и кивнул на лыжню, убегающую вниз по распадку:
        - Иди ужо! Мыльню[Мыльня - баня.] принять потребно, чтоб очистить тело ото скверны. Мирскую нечисть бог простит! Очухашься немножко, тогда и поговорим.
        Носки торбазов скользнули в сыромятные крепления широких, обшитых мехом охотничьих лыж. Старик забросил ружье за спину, накинул на плечо лямку от коротких, без полозьев, больше напоминавших лодку-долбленку, саней, заполненных связками собольих и горностаевых шкурок, прикрытых драной дерюжкой.
        Он цокнул языком, и собака вдруг сорвалась с места и, весело задрав хвост, помчалась первой по лыжне, оставляя на гладком снегу звездочки следов. Старик легко побежал следом, лишь изредка оглядываясь на чужака, который, проваливаясь в снег то по колено, а где и по пояс, с трудом, но тащился за ними.
        Неожиданно натянуло тучи, разом завьюжило, - и посыпал снег. Стемнело. Внезапно старик остановился. Повернулся к пришельцу. Из-под бровей насмешливо блеснули блеклые глаза.
        - Иди и, сын мой, до той вечной красы в ирий[Ирий - рай.] , ибо тайну несешь непосильну живому…
        Он молниеносно выставил вперед ружье. Чужак, увязший в снегу, ошеломленно взирал на него. Хлестанул металлический щелчок, и пришелец вскинул руки к лицу, словно они могли защитить его от пули, летящей по-охотничьи в глаз.
        Но удара не последовало. Бердана нежданно осеклась с первого раза.
        Неизвестно, о чем думал человек в этот момент, но наверняка не о божьих заповедях и райских кущах. С замиранием сердца видел он последнее в своей жизни: беспощадно-спокойный прищур глаза над граненым стволом. Рука метнулась к кожаному мешочку на груди: откупиться, задобрить…
        Но тут же безвольно упала. Добыча и так достанется подлому вражине, обхитрившему его благодушием и притворной отрешенностью от всего мирского.
        Грохнул выстрел, и пуля ударила в грудь. Пришелец качнулся в облаке порохового дыма и подивился, что совсем не чувствует боли. Ноги тоже держали крепко, лицо было в порядке. Он ощупал руками грудь и не отыскал дыры в камлейке. Дым рассеялся, и проявился вдруг на снегу старец, завалившийся на спину с дико вытаращенным глазом и разинутым ртом. Из второго глаза торчал ружейный затвор. По щеке густой струйкой текла кровь, густая и черная в подступившей темноте.
        Чужака затрясло, как в лихорадке. Тело его ходило ходуном от пережитого ужаса, зубы лязгали, руки выплясывали, когда он освобождал плечо старца от лямки. Стащил отяжелевшее тело в глубокую расщелину, завалил камнями, закидал снегом. Медленно пошел по склону к оставшимся на лыжне саням. Оглянулся на неприкаянную могилу своего неудавшегося убийцы. Руки еще тряслись. В голове метались тревожные мысли. Он бросил взгляд на изувеченную бердану. Видно, в спешке не довернул старец до упора затвор, вот и вышибло его, и пуля ударила не в полную силу…
        Он натянул лыжи, вспомнив вдруг, что на старике остались крепкие и теплые торбаза, но не раскапывать же труп по новой, махнул рукой, перекрестился на темный лес и, натянув на плечо лямку от саней, свистнул собаке, выгрызавшей кровяное пятно на снегу. «Ах, чтоб тебя!» - запустил он в нее подвернувшимся сучком и заскользил по лыжне вниз по распадку. Вокруг него глухо ревела и стонала тайга, изо всех сил сопротивляясь холодному ветру, который гнал поземку, заметая следы.
        Собака, отворачивая морду от секущего ветра, бежала следом. Наконец лыжня взметнулась на перевал, и внизу вдруг блеснула тусклым огоньком рубленная из толстых бревен изба, рядом с которой курилась дымком крошечная банька. Собака, возбужденно взвизгнув, села на хвост и радостно залаяла, словно отмечая конец их многотрудного, смертельно опасного пути.
        Человек остановился у самого крыльца, заваленного чистым, непотревоженным снегом. Прислушался, перекрестился и надавил на дверь ладонью…
        Глава 1
        Утро словно вторило его настроению и мыслям - было пасмурным и неприветливым. Горы, поросшие темной тайгой, подернуло грязно-серой пеленой. Вот уже неделю сползают с них на город тяжелые тучи, поливая все вокруг колючим, нудно моросящим дождем. Август. Скоро осень. Первая его осень в Сибири…
        Алексей зябко передернул плечами и с отвращением сморщился, представив себя со стороны. Темно-коричневый сюртук, желтая сорочка, галстук, в кармашке носовой платок, черные, до зеркального блеска начищенные штиблеты…
        Не зря Иван расхохотался, увидев его в этом одеянии. Алексей уже и забыл, когда в последний раз выглядел подобным франтом. Гладко выбрит, чисто вымыт и даже французским одеколоном спрыснут, на голове новая шляпа, а в руке трость, которую неизвестно откуда выкопал Вавилов, но придется и это вытерпеть, не каждый же день агента сыскной полиции в гости к миллионеру приглашают.
        Хотя какие гости! Алексей тоскливо огляделся по сторонам. Тартищев откровенно сказал, что терпеть не может Никодима Корнеевича за его занудство и скопидомство и уверен, что его желание встретиться с начальником уголовного сыска не более чем каприз, вернее, приступ самодурства, к которому склонно все это семейство, начиная от благополучно скончавшегося лет пять назад старика Кретова, нажившего свои миллионы на торговле лесом, мехами и спиртом, и кончая его младшим сыном Михаилом - повесой, кутилой и бездельником. Правда, рассказывают, что в последние годы своей жизни, после смерти жены Ефросиньи Кузьминичны, Корней Кретов остепенился, женился на одной из своих любовниц - матери Михаила, зачастил в церковь, даже часовню построил на крутом берегу в память всех погибших в водах своенравной и бешеной реки.
        Но лет за пять до смерти выкинул свой последний фортель, в одночасье разорив владельца пароходной компании Фаддея Карнаухова, отчего тот пустил себе пулю в лоб, но неудачно. Помереть не помер, но часть мозгов вышиб, превратившись в слюнявого, разучившегося говорить, сморщенного, как старый опенок, дурачка, просящего подаяние на крыльце Знаменского собора.
        Над огромными, сажени в полторы[Три метра.] высотой воротами во двор трехэтажного особняка, чей нижний этаж занимала купеческая контора Никодима Кретова, возвышался огромный щит с изображением горы Кандат. Хищный гранитный клюв ее навис над длинным белым пароходом с двумя высокими черными трубами. По его ватерлинии шла крупная гвардейских цветов надпись «Пароходная компания „Восход“, а над трубами дугой выгнулась еще одна, красная и блестящая, будто цыганская рубаха, -
„Владельцы - купцы первой гильдии Никодим и Михаил Кретовы“. Из-за горы выглядывал желто-багровый блин - солнце. Его лучи веером расходились над пароходом и красными буквами верхней надписи. И Алексей, взглянув на это буйство красок, вновь вздохнул, вспомнив вдруг предостережение Тартищева ни в коей мере не перечить Кретову, даже если тому вздумается по какой-то причине разгневаться на своего гостя.
        Огромного роста детина, в черной казачьей черкеске, мохнатой овечьей папахе, с мощными кулаками и шеей, едва втиснутой в стоячий воротник бешмета, молча довел Алексея до высокого крыльца, где его принял второй детина, тоже в черкеске, но без папахи. Окинув его быстрым взглядом, провел в дом и оставил в небольшой зале, вдоль стен которой стояли массивные диваны с высокими спинками и точно такие же громоздкие стулья с кожаными сиденьями. Вероятно, это была комната для визитеров, но сегодня по Случаю воскресного дня она пустовала.
        Алексей покосился на истертые многочисленными задами сиденья и остался стоять, не вняв приглашающему кивку своего провожатого сесть.
        В зал выходили две двустворчатые двери из темного дуба, одна напротив другой. Провожатый скрылся за той, что слева, а Алексей, опершись на трость, остановился напротив совершенно пустого камина с четырьмя мраморными купидонами по углам толстой и тоже мраморной каминной доски. Над доской висел большой аляповатый портрет, выполненный маслом, вероятно рукой того же художника, что и вывеска над воротами. А над портретом, под стеклом - два вымпела, то ли кавалерийские, то ли артиллерийские, позолота и буквы на них облезли, цвета полков выгорели. Их щедро покрывали пулевые пробоины, но скорее всего здесь всласть попировала моль.
        Алексей окинул вымпелы скептическим взглядом и перевел его на портрет. На нем был изображен черноглазый, с подстриженными в скобку темными с проседью волосами, с густой бородой лопатой, человек в собольей шубе, которую он слегка распахнул, подбоченясь, вероятно, чтобы явить миру орден, свисающий из-под бороды на широкую грудь.
        Весь вид мужчины на портрете однозначно говорил, что он из тех, с кем лучше не связываться и в темном месте один на один не встречаться.

«Наверняка Корней Кретов», - подумал Алексей. Судя по трещинам, избороздившим портрет, он был написан достаточно давно и не мог изображать нынешнего владельца пароходной компании «Восход» хотя бы потому, что Никодим, как успел сообщить Алексею Вавилов, против купеческих традиций бороду брил и вид имел вполне европейский. Но вместе с миллионными богатствами достались ему в наследство от батюшки дикий нрав и громоподобный рык, так что истинная сущность Никодима Корнеевича в минуты гнева перла наружу, как прокисшая брага из бочонка. И никакая, даже самая дорогая английская одежка эту самую сущность в себе удержать не могла.
        Он перевел взгляд на камин, но скрип приоткрывшейся двери отвлек его от созерцания сытых физиономий купидонов. Он повернулся, ожидая увидеть посыльного в черкеске, но порог перешагнула рыжеволосая барышня в зеленом платье, с тщательно причесанной на прямой пробор головой. Близоруко прищурившись, она окинула быстрым взглядом комнату, увидела Алексея и направилась прямо к нему. Она не шла, а плыла, не спуская напряженного взгляда с его правого плеча, отчего он даже скосил глаза в ту сторону, чтобы проверить, что ж такое интересное углядела эта странная девица на его сюртуке.
        Барышня подошла к нему почти вплотную и остановилась напротив. Серо-голубые, слегка выпуклые глаза смотрели с явным любопытством, а высокий лоб морщился от усилий, словно его хозяйка пыталась и не могла вспомнить, где она видела стоящего перед ней человека. Она часто и нервно облизывала губы, а то вдруг закусывала нижнюю и некоторое время терзала ее мелкими и острыми, как у ласки, зубами. Впалые, бледные щеки, длинный, с едва заметной горбинкой нос… Девица была потрясающе некрасива, но талия у нее была тонкой, а бюст вызывающе крепким, и эти подробности ее телосложения неожиданно порадовали Алексея, потому что давали барышне хоть какой-то шанс выйти замуж…
        Он мысленно выругал себя. Спрашивается: какое ему до этого дело? И с чего вдруг подобные, совершенно нелепые в его положении мысли обуяли его?
        Девица, склонив голову набок, обвела его взглядом с ног до головы и тягучим, совершенно бесстрастным голосом произнесла:
        - А вы ничего! Высокий!
        - Стараемся! - пожал плечами Алексей.
        Она озадаченно округлила глаза, задумалась на мгновение, но, видно, это не доставило ей большого удовольствия, и заявила прежним тоном:
        - И красавчик! Я таких еще не видела.
        - Да полно вам! - проворчал Алексей. - Вы что, по улицам не гуляете? Там таких, как я…
        - Как вас зовут? - перебила его девица и уточнила:
        - Я по улицам не гуляю. Папенька говорит, что там одни шалавы подзаборные отираются.
        Алексей опешил и не нашелся что ответить, настолько поразило его слово «шалавы», весьма спокойно произнесенное вполне на первый взгляд благовоспитанной барышней.
        - Ну, наверно, не только шалавы, - буркнул он, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать разговор. С этой целью он даже перевел взгляд на камин, словно голые задницы купидонов доставляли ему гораздо большее эстетическое удовольствие, чем созерцание прелестей незнакомой ему девицы.
        Но барышня оказалась не из обидчивых и к тому же не из стеснительных. Она обошла вокруг Алексея, окинув его взглядом завзятого барышника. На мгновение ему показалось, что его вот-вот заставят показать зубы или согнут руку в локте, чтобы пощупать бицепсы.
        - Так как вас зовут? - произнесла девица требовательно и даже слегка притопнула ногой, являя некоторое негодование по поводу его бестолковости.
        Алексей в свою очередь окинул ее хмурым взглядом, одновременно соображая, как поступить в этом случае. Ни Тартищев, ни Вавилов не предупредили его, что в доме купца Кретова его встретит подобная барышня.
        - Чингачгук - Большой Змей, - неожиданно для себя брякнул Алексей.
        - Совершенно дурацкое имя, - протянула задумчиво девица. Она достала из-за края рукава изящный платочек, вцепилась в него зубами и, слегка склонив голову, окинула Алексея долгим и непонятным взглядом. Затем, недовольно рванув платок зубами, скомкала его в руке, тяжело вздохнула и медленно ее опустила, а затем столь же медленно, словно театральный занавес, подняла свои по-коровьи длинные ресницы. Хорошо отработанный, как выяснилось позже, прием.
        Наверняка расчет был на то, что Алексей свалится к ее ногам, исходя слюной от восторга.
        - Вы случайно не актер? - спросила она без всякого интереса, увидев, что Алексей на пол не свалился и слюдой не исходит.
        - Случайно нет, - ответил он недружелюбно. - Я - из полиции;
        - Ага, - кивнула она головой, - все шутите?
        - Конечно, - ответил ей в тон Алексей и спросил:
        - Что вы хотите?
        - Я? - туповато посмотрела на него девица.
        - А разве здесь есть еще кто-то, кроме вас?
        - Вы, - односложно ответила жеманница и капризно добавила:
        - Вы - гадкий зануда, хотя и красавчик.
        - Спасибо, - усмехнулся Алексей и, приложив руку к груди, склонил голову. - Мерси боку за комплимент.
        - Коломенская верста. - Она ехидно улыбнулась и тоже склонила голову, одарив Алексея взглядом исподлобья. - Пожарная каланча.
        Ей явно хотелось скандала, но Алексей промолчал, чем явно привел девицу в смятение. Она яростно фыркнула, смерила его ненавидящим взглядом и резко развернулась, чтобы уйти. Но не успел Алексей перевести дух, как барышня упала на него спиной и, если бы он не успел подхватить ее под мышки, непременно раскроила бы себе череп о латунную подставку для дров.
        Под руками он ощутил жесткие ребра корсета из китового уса. Девица как-то неестественно всхлипнула и попыталась соскользнуть вниз. Алексей прижал ее к себе, но хитрая мерзавка как-то по-змеиному вывернулась и неожиданно впилась в его рот горячими и влажными губами.
        Краем глаза Алексей поймал появившегося в этот момент посыльного в черкеске. Судя по спокойному взгляду и не сбившейся с ритма неторопливой походке, увиденное его отнюдь не смутило.
        Девица тоже заметила парня в черкеске, оттолкнулась от груди Алексея обеими руками и величаво, словно пава, отправилась в обратный путь к левой двери. На полпути остановилась, повернула голову и повторила свой трюк с ресницами. Затем вдруг прыгнула в сторону, показала Алексею язык и, подобрав юбки, бегом выбежала из комнаты.
        - Никодим Корнеич ждут-с, - совершенно невозмутимо произнес слуга. - Пройдите-с в кабинет.
        - Кто это? - спросил Алексей и кивнул головой на дверь.
        - Анфиса Никодимовна, - равнодушно ответил тот.
        - Верно, в девках засиделась? - справился у него Алексей, почувствовав неодолимое желание выскочить на свежий воздух и отдышаться.
        Слуга с непроницаемым видом посмотрел на него и повторил:
        - Никодим Корнеич ждут-с… - И, отвернувшись, направился к двери, за которой только что скрылось нелепое создание в зеленом платье.
        Алексей озадаченно посмотрел в спину своего провожатого и последовал за ним на свидание с Никодимом Корнеевичем Кретовым и одновременно, как только что выяснилось, батюшкой этой нахальной девицы.
        Глава 2
        Они прошли сквозь длинную анфиладу комнат, заставленных добротной, но потемневшей от возраста английской мебелью. Со стен смотрели потускневшие пейзажи, судя по всему, тоже английского происхождения, и портреты мужчин и женщин, дородных, с широкими лицами, курносыми и толстощекими. Все они, как один, походили на портрет, висевший над камином, только масть у всех была разной. От рыжей до блондина, и никого черного как смоль.
        Пробежав глазами незатейливый парад предков Никодима Кретова, Алексей неожиданно для себя загадал: если купец окажется похожим вон на ту рыжеватую тетку в каком-то странном, похожем на перевернутую макитру головном уборе, то все закончится благополучно. Правда, он еще не определился, что означало это «все» в данном случае, но неясное беспокойство, которое он испытывал с того момента, как переступил порог этого дома, подогретое вдобавок эксцессом с дочерью хозяина, мешало ему сосредоточиться. Он не был готов к этой встрече изначально. Душа его сопротивлялась, а ноги то и дело порывались повернуть обратно, даже тогда, когда они ступили на толстый зеленый ковер, покрывающий лестницу, ведущую на второй этаж.
        Миновали пару крепких, мореного дуба дверей, остановились возле третьей.
        Открыв ее, детина отступил в сторону и, пропустив Алексея вперед, шагнул следом за ним. Они очутились в маленьком полутемном вестибюле. Единственное окно было затянуто тяжелой шторой, а свет шел от лампады, горевшей под образами.
        Детина плотно прикрыл за собой дверь, открыл вторую, и, они вошли в следующую комнату, как понял через мгновение Алексей - это был кабинет хозяина.
        Почти все пространство вдоль стен занимали массивные шкафы, забитые толстыми фолиантами. И, судя по блестевшим позолотой темным корешкам, а также нескольким томам с причудливыми бронзовыми и серебряными застежками, которые лежали поверх фолиантов, книги были старинные, дорогие. И вряд ли часто извлекаемые со своих мест.
        У окна, прикрытого точно такой же, как в вестибюле, плотной шторой, стояло широкое кресло, также теплилась под образами лампада, воздух был спертый, напитанный запахами старого дерева, кожи и пыли. К тому же в комнате было очень жарко, вероятно, в доме из-за дождей уже топили печи…
        Детина слегка подтолкнул Алексея в плечо, и тот прошел на середину комнаты, с удивлением заметив, что она поворачивает вправо, образуя еще одну комнату, ничуть не меньше первой, но более светлую и уютную. Шкафов здесь не было, а вдоль стен стояли низкие турецкие диваны с полосатыми валиками и множеством вышитых яркими цветами подушек.
        А пол укрывал толстый и столь же яркий турецкий ковер.
        В конце комнаты открылась дверь, и на пороге появился коренастый, грузный человек, лет пятидесяти, в коричневом стеганом халате, с фигурными из ярко-желтого шнура петлями. Таким же шнуром были обшиты обшлага рукавов, и из него же связан пояс халата. В буйных, с едва заметной проседью, рыжеватых кудрях вошедшего почти затерялась турецкая феска, а под курносым носом расположились скобкой усы, в дебрях которых Алексей разглядел толстую заморскую сигару.
        Мужчина опирался на костыли. Выставив вперед правую, укутанную в клетчатый шерстяной шарф ногу, он на мгновение замер на пороге, окинул Алексея и слугу суровым взглядом и молча проковылял к высокому креслу, притулившемуся к небольшому письменному столу красного дерева, который Алексей поначалу не заметил.
        - Никодим Корнеевич, - метнулся к нему лакей, вытянув перед собой руки, словно пытался подхватить впервые делающего шаги дитятю.
        - Отойди! Не мешай! - буркнул сердито Кретов, а это был, без сомнения, он, и, перехватив костыли одной рукой, достаточно ловко устроился в кресле, вытянув вперед больную ногу.
        Лакей принял у него костыли и поставил их по обе стороны от кресла на расстоянии протянутой руки.
        Алексей стоял и наблюдал за происходящим.
        Кретов откинулся на спинку кресла, вынул изо рта сигару, взял со стола узкий нож, обрезал ее с двух сторон, вернул сигару на прежнее место и посмотрел вопросительно на лакея.
        - Из полиции, - кивнул тот на Алексея и поднес спичку к хозяйской сигаре. Затем затушил спичку о дно пепельницы и уточнил:
        - От Тартищева.
        На это Кретов ничего не ответил, лишь затянулся сигарой, выпустив в воздух струю горьковатого дыма. Лакей ловко подставил Алексею жесткий венский стул и, когда тот сел, почти неуловимым движением выхватил у него из рук шляпу и трость.
        Только тогда Никодим Кретов вынул сигару изо рта и, зажав ее между толстыми, словно баварские колбаски, пальцами, откашлялся и низким голосом произнес:
        - Принеси выпить, Данила! - и посмотрел на Алексея:
        - Водку пьешь?
        - На службе не пью, - ответил он. - Здесь я на службе.
        Кретов хмыкнул, окинул его тяжелым взглядом и спросил:
        - Тартищев где?
        Алексей пожал плечами:
        - Федор Михайлович не докладывает мне о своих занятиях. Но он велел извиниться, что не смог прибыть по вашей просьбе из-за чрезмерно важных дел.
        - Знаю я эти дела, - пробурчал Кретов. - Слишком нос дерет ваш Федор Михайлович. Мне его фокусы давно известны. Если б я ногу не сломал, шиш бы он тебя сюда направил. Пришлось бы на Тобольскую в ваш желтый дом самолично тащиться. - Он отбросил сигару и, скривившись, уставился на Алексея. В течение минуты он тщательно обследовал его взглядом и, видимо, остался недоволен, потому что морщился еще сильнее. - Зелен ты больно, - сказал он после паузы и вздохнул. - А дело серьезное…
        Алексей промолчал, ожидая продолжения.
        Кретов вновь окинул его тяжелым взглядом, пожевал нижнюю губу точно так же, как это проделывала Анфиса, и это было пока единственным сходством между отцом и дочерью, но в равной степени и с той теткой, на которую Алексей загадал желание. Общего с Никодимом Кретовым у них было немного - всего лишь курносый нос да рыжеватые волосы. А вот глазки у купца были и вовсе крошечные, вдобавок скрывались под толстыми, в три складки, веками. Что же касается остальной родни на портретах, то глаза у них были большими и слегка выпуклыми, как у бесстыжей дочери Никодима Корнеевича.
        - Когда Тартищев венчается? - неожиданно спросил Кретов.
        - В октябре, - удивленно посмотрел на него Алексей.
        Кретов крякнул и пристукнул кулаком по столешнице.
        - Обскакал меня здесь Федор Михайлович, ох обскакал! Такую кралю себе отхватил!
        - А что же вам помешало ее отхватить? - весьма вежливо справился Алексей.
        - Не твово ума дело! - рассердился Кретов и сжал руку в кулак, отчего костяшки пальцев побелели. - Шибко зелен еще, чтоб подобные вопросы задавать! Я, может, год вокруг Анастасии Васильевны ходил, все примеривался, с какого бока подступиться, а он раз, без всяких церемоний…
        И смотри-ка, даже венчаться надумали!
        - Вы этот вопрос хотели с Федором Михайловичем обсудить? - продолжал добираться до сути Алексей.
        - Нет, не этот! - рявкнул Кретов и недовольно насупился. - Пришлют сосунков, никакого у них уважения к старшим. Так и прут напролом, так и лезут с вопросами!
        - Никодим Корнеевич, я убедительно вас прошу изложить свой вопрос, - подчеркнуто сухо произнес Алексей, - я хотя и сосунок, но поблажек по службе не имею. Федор Михайлович отвел на мой визит не более двух часов. Поверьте, у нас слишком много работы, чтобы позволить себе распоряжаться служебным временем по собственному усмотрению.
        - Ишь ты как загнул, - усмехнулся Кретов, - служебное время… по собственному усмотрению… Можно подумать, что у меня амбар времени и делами своими я не занимаюсь. Шалишь, брат! Всякому разговору свое время! Вот скажи, Анфиска моя к тебе приставала?
        - Анфиска? - Алексей сделал удивленное лицо. - Какая еще Анфиска?
        - Ну, значит, приставала, - покачал головой Кретов, - вот же несносная девка. Уже единожды замуж сходила, мужика под кресты уложила, а теперь нового подавай. Ты смотри, она только с виду дура дурой, а так на любого верхом сядет да еще аллюром по кочкам пустит.
        - Но я как-то… - Алексей пожал плечами, чувствуя, что краснеет. - Я не…
        - Да ладно тебе, - неожиданно добродушно рассмеялся Кретов, - не бери в голову. - И тут же заинтересованно посмотрел на него. - Что закраснелся? Али прежде бабы на тебе не висли?
        - Дело не в этом, просто я…
        - А то женись на Анфиске, - перебил его Кретов.
        Маленькие глазки весело блеснули. - Я приданое хорошее дам, а помру, все тебе отойдет, конечно, если Анфиска вусмерть не заездит. Шальная она у меня!
        - Простите, Никодим Корнеевич, но в ближайшие пять лет я жениться не собираюсь.
        - А ты не зарекайся, - усмехнулся Никодим Корнеевич, - выходит, не встретил еще свою зазнобу. А как встретишь, так про клятвы и обеты даже не вспомнишь, да и про свою службу наверняка забудешь!
        - Обычно я не бросаюсь словами, - вздернул подбородок Алексей, - и к тому же я сюда пришел не обсуждать мои планы на будущее, а по другому поводу. Мне поручено выяснить, что вас тревожит и почему вы решили обратиться в полицию!
        Кретов, набычившись, несколько раз пыхнул сигарой, потом зажал ее между пальцев и погрозил Алексею:
        - Но-но, указывать мне вздумал! Щенок!
        Алексей молча поднялся и направился к двери.
        - Ты что? - опешил купец. - Куда это лыжи навострил?
        - Видимо, Федор Михайлович не правильно вас понял, - повернул голову, приостановившись, Алексей, - если вам некому показать свой дурной нрав, то определитесь с этим как можно скорее. А вымещать свою злость на чинах полиции не советую. Так ведь и в «холодную» загреметь недолго за оскорбление официального лица при исполнении им служебных обязанностей.
        Никодим Корнеевич побагровел и некоторое время ловил воздух открытым ртом, а потом со всего размаху опустил кулак на столешницу и рявкнул:
        - Ах, так тебя разэтак, молокосос! Кого учить вздумал!
        Вертайся назад и слушай, что я тебе скажу!
        Алексей в упор посмотрел на разгневанного купца.
        - Я вернусь и выслушаю вас только в том случае, если вы прекратите на меня орать и обзывать молокососом. И учтите, из отведенных мне на разговор с вами двух часов целых тридцать минут ушли на пустое выяснение отношений и ваши крики!
        Кретов озадаченно посмотрел на него, покачал головой и неожиданно миролюбиво произнес:
        - Ладно, чего уж там! Ты еще не слышал, как по-настоящему орут-то. Куры дохнут, если в душу-мать рявкну! Проходи давай. - Никодим Корнеевич махнул рукой, указывая на покинутый гостем стул. - Разговор у меня долгий, дай бог в отведенное время уложиться, - и, рассмеявшись, подмигнул Алексею. - Уважаю все-таки Федора Михайловича. Знает, кого мне подсылать, - и вновь рассмеялся.
        Алексей молча вернулся на свое место и выжидательно уставился на хозяина. Тот поворочался в кресле, кряхтя и ворча что-то себе под нос, повозил по ковру больной ногой, устраивая ее поудобнее, наконец вымолвил:
        - Я бы это дело сам расхлебал, да вишь - ногу сломал неделю назад. Доктора говорят, не меньше двух месяцев придется на трех ногах прыгать, - кивнул он на костыли, - а мне нонче каждый день дорог. Тебя как зовут?
        - Алексей Дмитриевич Поляков, младший агент сыскной полиции, - подал ему карточку агента Алексей.
        - Вижу, что младший, - вздохнул Кретов, - но гонору уже на старшего хватает. Далеко пойдешь, если не сломают.
        Из-за угла комнаты вынырнул с подносом в руках невозмутимый Данила в черкеске. На подносе в серебряном ведерке со льдом лежала прикрытая влажной салфеткой бутылка водки, стояли две хрустальные стопки и деревянная чашка с замороженной брусникой.
        Молча разлив водку по стопкам, Данила обернул ведерко со льдом салфеткой и, поклонившись, так же молча удалился. Хлопнула дверь кабинета, и Алексей остался наедине с его хозяином.
        - Давай не стесняйся, - предложил Кретов, - хороший зачин в любом деле нужен. - Он поднял стопку и одним глотком опорожнил ее. Затем захватил из чашки пригоршню брусники и отправил ее в рот. Темные ягоды осели у него на усах, просыпались на грудь. Не глядя, Кретов смахнул их багровой от сока ладонью, обтер ее о халат и с удивлением посмотрел на Алексея. - Чего капризничаешь? Пей, тебе говорю!
        - Зачем повторять дважды, - вежливо ответил Алексей, - на службе я не пью.
        На самом деле он уже пожалел, что отказался, не из-за водки, нет. Слюна потекла из-за брусники, запотевшей в тепле, крупной, багровой, с беловатым бочком, подернутой подтаявшим снежком. Видно, только что с ледника подняли.
        Он прямо-таки ощутил и этот колючий ледок на языке, и кисло-сладкий, с едва заметной горчинкой сок, который так и брызнет в рот, стоит сдавить ягодку зубами…
        Кретов с досадой посмотрел на него, сунул руку за пазуху, вытащив оттуда измятый конверт, и помахал им перед носом Алексея.
        - Вчера я получил очередное подметное письмо, в котором мерзавцы требуют с меня уже триста тысяч рублей, а если я не выполню их требования, то сожгут мой пароход
«Амур», а «долг», как они называют, возрастет до трехсот пятидесяти тысяч.
        - Так вы действительно должны кому-то?
        - Никому и ничего я не должен! - Купец в сердцах отбросил конверт. - Мне должны, и много, но все в разумных пределах. Я своих должников не жму и тем более не шантажирую. И поэтому ума не приложу, кто эти негодяи и с какой стати они вздумали играть со мной в кошки-мышки!
        - Вы сказали, что получили очередное письмо. А когда было первое и что в нем говорилось?
        - В начале марта. Кажись, пятого числа, - наморщил лоб Кретов. - Ну да, пятого! Макар - охотник мой - еще прискакал с заимки, говорит, волки совсем одолели…
        Ну да это к делу не относится! - махнул он рукой. - Только в тот момент, когда Макар мне про волков докладал, и принесли то, первое письмо. Я его прочитал и в клочья изодрал, только через три дня, это такой срок мне определили, заимка-то и сгорела, Макар едва успел выбраться. К собакам сучку подпустили, она их в лес увела, а избу хворостом обложили, полыхнула сразу со всех сторон, а через день, для острастки, видно, еще петуха пустили. Сгорели сеновал с сеном и два стога.
        - И что же? Вы заплатили эти деньги?
        - Еще чего! - побагровел Кретов. - Накося выкуси им, а не мои денежки, - сложил он приличных размеров кукиш и выставил его в сторону окна. - Я за эти деньги горбатюсь день-деньской, ногу вон сломал, когда деляны лесные объезжал, и какой-то погани ни за что ни про что их отдать? Подарить? Нет уж, ни за какие коврижки!
        - Но возможно, стоило заплатить, денег в первый раз они наверняка попросили не так уж много, а неприятностей оттого, что вы не заплатили, произошло больше.
        - У меня есть гордость, и я не потерплю, чтобы о меня вытирали сапоги какие-то ублюдки, - произнес сердито Кретов.
        - На это и был весь расчет. Вы станете гордиться своей неуступчивостью, а они - раскатывать вас на все большие и большие суммы.
        - Кишка тонка, - буркнул Кретов.
        - Хорошо, давайте тогда уточним: сколько всего было подметных писем и чем конкретно угрожали вам неизвестные злоумышленники? - сдался Алексей, понимая, что упрямства у Кретова никак не меньше, чем гордости.
        - Это - пятое! - кивнул на конверт Кретов и прижал его ладонью. - Начинали с пятидесяти тысяч, теперь обнаглели до такой степени, что требуют уже триста. - Он болезненно скривился. - По правде, убытков они мне нанесли уже тысяч на сто, если не больше. Сам посуди, - он принялся загибать пальцы, - заимка и сено сгорели ясным пламенем, затем санный обоз с продуктами и мануфактурой для прииска под лед спустили, после лавку со всем товаром на «Неожиданном» запалили. Саму-то лавку отстояли, но товар тысяч на двадцать весь попортился, а полмесяца назад баржу с лесом керосином облили, три дня костром горела.
        Теперь поперек реки один скелет торчит. Да еще рыбный обоз по дороге раскатали. Днища у бочек выламывали и соленую рыбу на землю вываливали. Я через неделю на том месте побывал. Вонища, скажу тебе, несусветная, мухи глаза выбивают! - Он яростно оскалился и с силой ударил кулаком по столешнице, так что подпрыгнули пепельница и малахитовый письменный прибор. - Я их сам, как эту рыбу, по земле раскатаю и мухам жрать оставлю!
        - Вы кого-то подозреваете? - спросил Алексей.
        - В том-то и дело, что нет, - посмотрел Кретов исподлобья. - Ума не приложу: кому это надо? Если б не нога, - проговорил он тоскливо, - я бы эту нечисть из-под земли бы вырыл и в ту же землю урыл! Видел Данилу?
        У меня таких орлов две дюжины! Вмиг любому голову свернут!
        - Что ж тогда позволили обозы разгромить, если у вас такая сильная охрана? - осторожно справился Алексей.
        - Да кто ж знал, что они на подобную мелочовку позарятся? - удивился Кретов. - Мои орлы золото да серебро охраняют, когда его с приисков везут. Там даже мышь не проскочит, не то что варнаки какие!
        - И все же их должны были видеть возчики, сторожа…
        Просто так вы же обозы не выпускаете? И на прииске люди кругом. Неужто никто ничего не заметил?
        - Да заметили, чего не заметить! - махнул рукой Кретов. - Сторожа рассказывали: пять человек видели, а по кустам еще с десяток, не меньше, пересвистывались.
        - Рассказывать они умеют, - усмехнулся Алексей, - тем более со страха что только не покажется.
        - Я понимаю, - вздохнул купец. - Я и сам бы так подумал, но сторожа-то разные, а показывают одно и то же: пять человек нападают, а остальные по кустам хоронятся, подходы охраняют.
        - А какие-то особые приметы жуликов запомнил кто-нибудь?
        - Да что там за приметы? - пожал плечами Кретов. - Крепкие, здоровые все, один, правда, роста небольшого, а остальные, говорят, моему Даниле под стать. На лицах маски черные, и одеты все как один в синие армяки и ичиги из оленьей кожи, а зимой в нагольные полушубки и сапоги на овчине. Вооружены пистолетами и саблями, чтобы лошадям постромки рубить. Людей не трогают, уложат всех мордой в землю, кушаками руки свяжут, и все.
        - Что ж вы раньше в полицию не обратились?
        - А, - скривился в пренебрежительной ухмылке Кретов, - все равно не найдете. Я и сейчас к Тартищеву обратился по старой памяти, по молодости он меня часто выручал, когда по пьяни, бывало, «под шары» попадал. Если б ногу не сломал, ни в жизнь бы с полицией не связался!
        - И что вы от нас тогда хотите?
        - Чтоб всенепременно нашли этих жиганов! - Кретов откинулся головой на спинку кресла и обвел Алексея фамильярным оценивающим взглядом. - Возьмись-ка ты, Алексей, за это дело, а? Я отблагодарю…
        - Это не я решаю, но передам Федору Михайловичу ваши пожелания.
        - У вас в полиции все такие зануды? - справился Кретов. - Я в твоем возрасте водку графинами пил и по три бабы в ночь любил.
        - Каждому - свое, - усмехнулся Алексей и поднялся со стула. - Позвольте раскланяться. Время, отведенное мне на визит, уже на исходе. Уверяю вас, что изложу ваше дело Федору Михайловичу во всех подробностях. И ему решать, кто на самом деле им займется.
        - Ну что ж, бывай! - кивнул ему Кретов и крикнул:
        - Данила, проводи гостя! - И когда тот появился на пороге, перекинул Алексею конверт:
        - Забери, авось что разглядите вместе с Тартищевым…
        Уже минуя ворота, Алексей оглянулся. На одном из окон второго этажа дернулась штора, и ему показалось, что мелькнуло зеленое платье. Он пригляделся. Анфиса, прикусив платок зубами, наблюдала за ним. Некоторое время они поедали друг друга глазами. Анфиса не выдержала первой. Злобно рванув платок изо рта, она отскочила в глубь комнаты. Следом на окно опустилась тяжелая штора. Усмехнувшись, Алексей шагнул за ворота.
        Глава 3
        - Что-то мне здесь непонятно, - произнес задумчиво Тартищев, разглядывая измятый конверт с подметным письмом Никодиму Кретову. - Слухи, что теребят купчилу, до меня и раньше доходили, но он помалкивал, а мы не настаивали. Зачем нам лишние заботы, если он сам о себе не тревожится. Но, видно, славно припекло, если к нам за помощью бросился. И не нога здесь причиной. Что ему мешало при здоровой ноге с негодяями расправиться? Нет, здесь гораздо серьезнее. Почувствовал Никодим Корнеевич, что жареным запахло, вот и послал за нами. А сломанная нога - повод, чтобы мы его в слабости не обвинили.
        - Так, может, это Каленый шалит? После нашей облавы он на Каинск ушел. На него похоже подметные письма подбрасывать. Помните, он пол-Серафимовки сжег, когда тамошний урядник двух его паскудников в «холодную» посадил? - предположил Вавилов.
        - Нет, вряд ли Каленый, - покачал головой Тартищев. - Я и сам поначалу так думал. Потом смотрю, здесь совсем другое дело. Выборочно работают разбойнички. Получается так, что нападают только на обозы Никодима Кретова, причем не забирают товар, а стараются уничтожить его, словно мстят ему за что-то. Но кто бы это мог быть?
        Мы с исправником уже обсуждали этот вопрос, но он велел мне не суетиться, пока Кретов сам не обратится в полицию за помощью.
        - Да, похоже на месть, - кивнул головой Вавилов. - Но как же крепко надо было насолить кому-то Никодиму Корнеевичу, чтобы этот неизвестный решился создать шайку и пойти на разбой. Неужто он кого разорил?
        - Ну это у них в порядке вещей, - согласился Тартищев, - но, если мы начнем выявлять всех обиженных Кретовым людей, нам жизни не хватит докопаться до истины. - Он пододвинул к себе карту Североеланской губернии и обвел карандашом достаточно большой участок территории на юге. - Это - Тесинский уезд, где и происходила большая часть нападений. Здесь находится основная часть лесосек и лесопилок, которые принадлежат братьям Кретовым.
        Но ими заправляет не Никодим, а родной ему только по отцу брат, Михаил Кретов. В его ведении находятся также золотые рудники «Неожиданный», «Благодать» и небольшие серебряные копи в Ерзинской тайге.
        - Это ведь участок, который у нас Егор Зайцев обслуживает? - справился Вавилов. - Помните, Федор Михайлович, того урядника, что самолично Петруху Медведева взял? И Хролу грудь тоже он прострелил… Варнаки его пуще огня боятся. Надо непременно с ним встретиться. Наверняка он что-то знает.
        - Думаешь, ты самый умный? - с ехидной усмешкой посмотрел на Вавилова Тартищев. - Беседовали уже с твоим Зайцевым и исправник, и я два раза. Он тоже в недоумении.
        Разбойники после себя никаких следов не оставляют, и по округе ровно никаких слухов, кто бы это мог быть. Сотворят дело и исчезают, как в омут ныряют.
        Вавилов поскреб в затылке и протянул руку к конверту:
        - Давайте посмотрим, что там внутри, Федор Михайлович!
        - Что ж, посмотрим. - Тартищев достал из конверта лист дешевой бумаги и приблизил его к глазам. Алексей и Вавилов вытянули шеи, стараясь разглядеть слова, написанные печатными буквами с легким наклоном.
        - Ничего особенного, - вздохнул Тартищев и протянул бумагу Вавилову. Тот впился в нее глазами, Алексею пришлось заглядывать через его плечо.

«Принеси самолично триста тысяч в городской сад 12 августа ночью и спрячь под камнем, что стоит у фонтана. Не принесешь - сожжем „Амур“. Ты нас знаешь.
        А долг станет триста пятьдесят тысяч!»
        Судя по всему, записку писал грамотный человек, получивший неплохое образование. Алексей не заметил ни одной ошибки, а каждая буковка была выписана с любовью, но без вензелей и завитушек, только вместо точек стояли идеально вырисованные кружочки, абсолютно одинаковые по величине.
        Вавилов прочитал ее вслух, понюхал бумагу и даже посмотрел на просвет, затем вернул Тартищеву.
        - Ну и что это нам дает? - Тартищев окинул своих агентов недовольным взглядом. - Придется устраивать засаду, авось поймаем птичку в сети. Но не думаю, чтобы жулик при таком почерке оказался простофилей. Наверняка все подходы к камню будут под наблюдением, а за деньгами направят какого-нибудь босяка. Дескать, надобно письмо любовное тайно забрать… - Он вытащил из кармашка жилета брегет и посмотрел на него. - Двенадцатого августа… ночью… Точное время не указано. Это может быть и сегодня после полуночи, и завтра до полуночи. И наверняка мерзавцы за домом Кретова слежку установили.
        - Вряд ли за деньгами они пошлют босяка, - покачал головой Вавилов. - Триста тысяч. Такими деньгами они рисковать не станут. Непременно своего человека отправят.
        А остальные где-нибудь в стороне будут ожидать или на хате. Можно наблюдение по всей округе выставить, чтобы проследить, кто околачивается поблизости или куда посыльный с этим пакетом направится.
        - Нет, тут целая прорва людей нужна, а времени у нас в обрез, так что рисковать нельзя! - Тартищев опять посмотрел на часы. - Надо спешить! Пять часов до темноты осталось, а нам еще нужно пакет с деньгами приготовить.
        И ты по старой памяти этим займешься, - Федор Михайлович подмигнул Ивану и перевел взгляд на Алексея, - а мы подумаем, как тот камень обложить, чтобы птичка влетела, но назад не вылетела.
        - Выходит, будем брать того, кто придет за деньгами? - уточнил Алексей.
        - Попытаемся, - махнул рукой Тартищев и строго посмотрел на Алексея. - Никогда не загадывай наперед, иначе не сбудется.
        - Темно больно, - с сожалением произнес Вавилов. - У фонтана ни одного фонаря. Специально, мерзавцы, глухое место выбрали. И подходы все просматриваются.
        Засаду можно устроить только в кустах у забора. А они низкие и редкие. За версту наших углядят.
        - Встретить мы его встретим за забором, чего в кустах без толку сидеть, - сказал Тартищев. - К этому времени деньги у него будут на руках. Обложим его кольцом, никуда не денется!
        - А что потом?
        - А потом - суп с котом! - рассердился Тартищев. - Нужно так его взять, чтобы он от неожиданности дар речи потерял. И в мгновение ока растрясти его на признание. Кто?
        Что? Где? Когда?
        - Ну а если все-таки случайный человек за деньгами придет? - спросил Алексей.
        - Не придет, - буркнул Тартищев, - а если придет, то непременно поблизости кто-то из шайки отираться будет. Так что ночью сегодня всем спать не придется. - Он потер ладонью шрам на лбу. - Хорошо, если только этой ночью… - И посмотрел на Вавилова. - Ну что, господин Кулибин, давай думай: что смастерить, чтобы посланца в обморок уронить?
        - Да я уж вроде придумал, - тот с ухмылкой посмотрел на Тартищева, - такого мы еще не делали.
        - Что там еще? - Федор Михайлович потер ладони. - Говори, вижу, терпения нет.
        - Прежде всего мне нужна веревка… - начал Иван.
        Иван и Алексей поднимались вверх по мощенной булыжником улице Озерной, которая выводила к китайскому кварталу, прозванному в Североеланске «Шанхаем», вероятно, в силу скученности его населения, обилию лавочек с китайскими товарами и несколькими полулегальными опиумокурильнями. Иногда полиция устраивала в «Шанхае» облавы, задерживала нескольких содержателей притонов и подпольных борделей, где предлагались чисто азиатские, неподвластные российскому уму утехи для клиентов и потому расценивались как самый непотребный разврат. Но через несколько дней задержанные благополучно покидали «арестантскую» и возвращались к своим весьма прибыльным делам. По слухам, сам губернатор не гнушался пригласить в свой дом за городом смуглых розовощеких китаянок, чтобы помассировали они его начинающее стареть тело, умаслили его благовониями, а слух нежными песнопениями.
        Так что «Шанхай» продолжал жить своей жизнью, особенно шумной и кипучей в ночное время, когда ни один полицейский не смел сунуться туда в одиночку. По темноте здесь то и дело вспыхивали перестрелки, неимоверный сброд переполнял грязные улицы и трактирчики, размалеванные китаянки из срамных домов цеплялись к прохожим на каждом углу, семеня за ними маленькими, исковерканными в детстве ногами. Шуршали под ногами циновки притонов, а в быстрых пальцах пачки ассигнаций… Нарасхват шли тибетские рецепты от дурных болезней, и тут же за ширмой китайский лекарь срывал с зубов золотые коронки в уплату карточного долга, стлался сладкий дым опиумокурилен.
        Но в дневное время в китайском квартале было тихо и мирно, все лавочки стояли с широко открытыми дверями, а с порога низко кланялись и умильно улыбались узкоглазые владельцы в неизменных шелковых халатах и в круглых черных шапочках на головах: «Мадама, заходи! Капитана, заходи! Моя товара лучче всех! Шибка харесий товара!» И заходили, и покупали. В китайских лавчонках всегда можно найти то, что тебе на сей момент нужно просто позарез. Вот поэтому Алексей с Иваном и отправились в китайский квартал.
        Им как раз позарез нужны были реквизиты, с помощью которых Вавилов собирался устроить небольшой спектакль возле фонтана.
        Солнце зависло над вершиной горы Кандат, когда они миновали табачную фабрику, за которой и начинался «Шанхай». Над ней стоял забористый махорочный запах, от которого першило в горле и свербило в носу. Чихнув пару раз, Вавилов вытер заслезившиеся глаза:
        - У меня батя самосад курил. Убойный! Он его самопалом называл и в подвале для крепости томил. Это чтоб свет не попадал… Так я его с пятнадцати лет смолил и ни разу не чихнул. А здесь точно сглазил кто. Как мимо пробегаю, дюжину раз чихну! Слабею, что ли? - Он закашлялся и прикрикнул на Алексея:
        - Давай живее! - Он вдруг прервался и прошептал:
        - Смотри, Анфиска! Дочка Никодима!
        Но Алексей уже и сам заметил двухколесную повозку с длинными оглоблями, которую тащил здоровенный жилистый китаец в низко надвинутой на глаза соломенной шляпе, синей рубахе из грубой далембы[Даба, далемба - грубая хлопчатобумажная ткань.] и широких штанах, едва достающих ему до щиколоток. На ногах у китайца были веревочные сандалии с деревянными подошвами, которые звонко шлепали его по пяткам.
        Анфиса была вся в черном, даже шляпка - черная, с густой вуалью, закинутой на букетик желтых искусственных цветов на полях - единственно яркое пятно, но оно не украшало, а лишь сильнее подчеркивало и бледность щек, и длинный нос их владелицы.
        - Опять опий ездила курить, паршивка! - покачал головой Вавилов, провожая взглядом странного возницу и его застывшую, как изваяние, пассажирку. - Рикша - ее лакей.
        А говорят, еще и любовник. С нее станется. Спит со всем, что движется. И с рикшей своим желтопузым, и с садовником, а по зиме нашла себе девку. Та вся в черной коже ходила и с хлыстом. Немка, что ли, была. По-русски ни бельмеса.
        Рыжая, жилистая. По обличью мужик и мужик. По весне напилась и под лихача попала. После этого Анфиска себе рикшу и завела. А он ее приучил опий курить.
        - Ты прямо чудеса какие-то рассказываешь, - улыбнулся Алексей, - неужто Никодим Корнеич управы на нее не найдет?
        - Да про их баталии весь город знает! Никодим ревет, а она на него визжит так, что вся округа разбегается. Замужем она, была за владельцем канатной фабрики Коростылевым. Купец он был солидный, но в наших местах новый.
        Поэтому и не расчухал, что к чему. Наверняка думал: страшная, зато богатая. И в дальних поездках спокойнее будет, кто ж на такую крокодилу позарится, пока он в отлучке. Никодим даже не скрывал, что шибко радовался, когда Анфиску за него спихнул. Приданое приличное дал, чтобы скорее от любимой дочурки избавиться. Только, - Иван мелко захихикал и затряс головой, - ей что шло что ехало. Замужем ли, холостая - без разницы! Не успеет Корнила Матвеевич за порог ступить, как вокруг нее кавалеров - точно мух на коровьей лепешке.
        - Отчего у нее муж умер?
        - Утонул он прошлой зимой на Байкале. Вроде как сани под лед ушли. Пурга была сильная, не успели спасти.
        Анфиска после его смерти развернулась. Все мужнино состояние чуть ли не в одночасье в карты спустила, дом заложила и на папенькины хлеба вернулась. А у него с ней никакого ладу. Скандалят сто раз на дню. Никодим ног под собой от счастья не чуял, когда она свою половину отгородила. Опять стал ей жениха подыскивать. Но местных даже на богатое приданое не заманишь. Никто с этой оторвой связываться не хочет.
        - А что ж тогда она мне заявила, что по улицам не гуляет? Я чуть было ее не пожалел. Думал, это свирепый папенька ее взаперти держит по какой-то причине.
        - Удержишь ее, как же! - Иван сплюнул себе под ноги. - А по улице она и вправду не ходит, - он весело подмигнул Алексею, - да и зачем ей ходить, если собственный выезд имеется, - кивнул он в сторону удалившейся с их глаз парочки.
        Они миновали еще несколько столь же кривых и грязных улочек, и Иван показал Алексею на низкое здание с узкими окнами. Изнутри их закрывали бамбуковые жалюзи, а над крыльцом висел расписанный иероглифами грязно-розовый бумажный фонарь.
        - Вот отсюда Анфиска и ехала, - пояснил Иван, он вопросительно посмотрел на Алексея. - Давай в чайную зайдем, перекусим.
        В грязной чайной, в которой они заказали себе горячего соевого молока и зеленого чая с пампушками, народу было немного. В углу тщедушный китаец при помощи палочек расправлялся с лапшой, неподалеку двое оборванцев руками запихивали в рот серое месиво - вареную чумизу, сдабривая ее соевым соусом и запивая ханшином. Воняло чесноком, застоявшимся перегаром и горелым маслом, на котором жарились свиные ребрышки и уши, любимое лакомство местных обитателей.
        Алексей с интересом огляделся и поймал взгляд еще одного посетителя чайной, который сидел на корточках у самого порога, прикрывшись рваной дерюжкой, из-под которой торчала его голова с непременной сальной косицей и тощие, обтянутые выцветшей дабой колени.
        Заметив взгляд Алексея, он вскочил на ноги и, беспрестанно кланяясь и по-собачьи преданно заглядывая в глаза, защебетал по-воробьиному звонко и быстро:
        - Капитана, мала-мала чохи ю?[Мелкая китайская монета с дыркой.] .
        - Ю, ю, - отозвался вместо Алексея Иван, - что надо?
        Китаец радостно затряс головой, а глазки-щелки совсем затерялись в складках морщинистой грязно-желтой кожи.
        - Поехали кабак, голый папа смотри… Папа ходи так-так, - вскидывая костлявые ноги, китаец припустил по кругу, растеряв при этом сандалии.
        Алексей вытаращил глаза. Вавилов, заметив его изумление, рассмеялся.
        - Какой к дьяволу «папа»? Букву «б» стервец не выговаривает! - Он грозно посмотрел на китайца и рявкнул:
        - Отвяжись, вражье семя!
        Алексей расхохотался. Иван вторил ему, вытирая выступившие на глазах слезы тыльной стороной ладони. Просмеявшись, он вытащил из кармана жилета часы, глянул на них и деловито произнес:
        - Побежали уже!
        Они вышли из чайной. Солнце спустилось к дальним горам, окрасив тайгу в разнообразные оттенки желтого цвета. Словно огромный ковш расплавленного золота плеснули и на старый пихтач, и на редкие кедровые куртины, выделявшиеся на фоне темного глухолесья светлой зеленью пышных крон. Они пошли быстрым шагом в гору.
        Затем повернули налево и остановились перед убогой лавчонкой, чье крыльцо ушло в землю от старости. Иван окинул ее внимательным взглядом и весело сказал:
        - Вот сюда нам и надо!..
        И они спустились в ее глубины.
        Глава 4
        Черная, как мантия фокусника, ночь накрыла Североеланск. Звезды, будто подобранные на заказ, крупные и яркие, мерцали и перемигивались между собой, в грош не ставя своих соперников - городские фонари, извечно тусклые и чадившие газом. Иногда одна, а то другая звездочка вдруг срывались с места, устремлялись к земле и, прочертив огненный след, вспыхивали в последний раз и гасли, после чего небо казалось еще темнее, глубже и таинственнее.
        Городские шумы постепенно стихли, парк опустел, и лишь неподалеку от Зеленого театра слышны были звуки шаркающей по дорожкам метлы дворника, и его сердитое бурчание, и тяжелые вздохи. Вечером в театре был аншлаг - давали премьеру новой оперетты, затем пили шампанское за приму Елену Барчевскую, за ее изумительный голос и красоту.
        И конечно же, прорва пустых, частью разбитых бутылок от шампанского «Аи», которые заполонили все подходы к эстраде театра, хорошего настроения дворнику не прибавила.
        Вскоре вся труппа в сопровождении поклонников Барчевской загрузилась в экипажи и отправилась кутить в кабинеты на Миллионной улице.
        До полуночи оставалось чуть меньше часа, когда к парку подъехала пролетка, из которой выбралась едва стоящая на ногах парочка: высокий кавалер, по виду смахивающий на чиновника средней руки, и его дама - вертлявая девица в вызывающе ярком платье со множеством рюшей на груди и в соломенной шляпке. Дворник проводил их мрачным взглядом. Дама, повиснув на локте своего кавалера, громко и заливисто хохотала, а он, склонившись к ней, изредка бросал короткие фразы, отчего дама и вовсе заходилась в смехе и еще теснее прижималась к его плечу. Углубившись в темную аллею, парочка совсем уж по-бесстыжему обнялась, а кавалер, склонившись к даме, отгородился от посторонних взглядов шляпой. Заметив сей галантный маневр, дворник сплюнул и направился в противоположную от поздних визитеров сторону.
        Парочка тем временем миновала фонтан и свернула на глухую, упиравшуюся в забор аллею. Свет звезд сюда не добирался, теряясь в густых кронах тополей. Дама уже не хохотала во весь голос, лишь иногда тихо взвизгивала и что-то торопливо шептала, на что кавалер ее отвечал не менее быстро и частью взволнованно.
        Ближе к полуночи на главную аллею парка въехала черная, блестевшая свежим лаком карета. Из нее с трудом вылез мужчина на костылях и, поминутно чертыхаясь, заковылял к фонтану… Через некоторое время он вернулся к экипажу…
        Дворник проводил карету взглядом, засмолил цигарку и, подхватив под мышку метлу и совок на длинной ручке, направился к летней читальне. Устроившись на одной из соседних с ней скамеек, он вытащил из-за пазухи початую бутылку мадеры, которую обнаружил на сцене Зеленого театра.
        Пить пришлось из горлышка, но подобное неудобство дворника не смутило. Минут через десять он принялся насвистывать «Камаринскую» и даже притопывать и прихлопывать в такт изрядно повеселевшим мыслям.
        Прошло еще некоторое время. Угас шепоток на укромной аллее. Откинувшись головой на спинку скамьи, умолк дворник… И только ленивый брех собак да жестяной шелест тополиной листвы иногда прерывали тишину и покой августовской ночи.
        От реки наползала зябкая сырость, пахло водорослями и лягушками, а с запада накатились вдруг рваной пеленой тучи, и заморосил мелкий дождь. Дворник чертыхнулся и залез под скамью, где вскоре и захрапел, примостив под голову крепкий кулак. Но дождик, так и не пробившись сквозь кроны тополей, прекратился так же неожиданно, как и начался.
        И, судя по тому, что кавалер с дамой не покинули своего убежища, дождя они даже не заметили…
        Где-то вдалеке несколько раз быстро процокали копыта, вероятно, разъезжались последние гости ресторана «Бела-Вю», который находился в двух кварталах от парка. Собачонка непонятной породы выскочила из кустов, шумно почесала задней лапой за ухом и припустила рысцой по аллее.
        Добежав до спящего дворника, она некоторое время покрутилась возле него, обнюхала пустую бутылку и шарахнулась в сторону, когда та звонко ударилась о камень и покатилась.
        Собачонка деловито шмыгнула в кусты и через пару минут объявилась уже у фонтана. Доли секунды она сновала у его подножия… И вдруг громкий хлопок, а следом оглушительный взрыв слились в одно с истошным собачьим визгом.
        Собачонка сиганула в кусты. А над фонтаном взметнулись вверх один за другим четыре огненных столба и рассыпались с треском и шипением на множество ярчайших звезд и звездочек, расцветив небо великолепным фейерверком.
        Из-под скамьи выбрался очумевший дворник и, схватив лопату наперевес, бросился к фонтану. Из кустов выскочила дама. Высоко подхватив юбки, так, что стали видны длинные голенастые ноги без чулок, она рванула следом, на два корпуса обошла дворника и остановилась напротив груды кирпичей. Их незадолго до наступления сумерек привезли и сгрузили с телеги два мрачных мужика в грязных армяках.
        Чаша фонтана явно нуждалась в ремонте. Мужики обошли ее несколько раз и попинали ногами, проверяя на прочность старую кладку. Она не поддалась, но отвалились несколько кусков штукатурки. Мужики задумчиво покачали головами и уехали. Но даму интересовала как раз куча кирпичей. Именно оттуда взлетели в небо столбы огня, оставив после себя сильный запах пороха: кисловатый и едкий.
        - Ну, елки точеные, зеленая тайга! - выкрикнула в сердцах дама неожиданно мужским голосом и с досадой посмотрела на подбежавшего дворника. - Вот же сучья порода! Такой спектакль нам провалила! - Она оглянулась на кусты. - Что у тебя?
        - Сбежала, шельма! - Кавалер вынырнул из зарослей, отряхнул колени от прилипшего к ним мелкого мусора, сорвал с рукава колючую гроздь репейника и удрученно покачал головой. - Все насмарку!
        Дворник подошел к фонтану, пошарил у его основания, достал сверток, завернутый в темную тряпицу, и передал его кавалеру.
        - Забирай, теперь это без надобности.
        Дама неприлично выругалась, задрала юбки еще выше и, нисколько не тушуясь, потянула свой наряд через голову, явив свету мужскую исподнюю рубаху и закатанные выше колен брюки. И голосом Вавилова угрюмо произнесла:
        - Начальство на подходе…
        Кавалер и дворник дружно оглянулись. От ворот парка стремительно приближался Тартищев. Бежал он молча, но троица у фонтана вдруг нервно переглянулась, и бывшая дама обреченно пробормотала:
        - Определенно полный завал!
        - Может, вам в актеры податься? - ехидно справился Тартищев. И это были первые приличные слова, которые он произнес за те полтора часа, что миновали с момента взрыва петард. - Ишь как складно получилось, Дездемоны, мать вашу… - Начальство вновь перешло на непечатный лексикон. Алексей посмотрел на Вавилова и вдруг вообразил его белокурой красавицей, а Тартищева разъяренным мавром.
        И так ярко это себе представил, что даже закрыл глаза, чтобы не рассмеяться.
        Его приятель с размазанным по лицу гримом и прячущей усы полоской пластыря над губой сидел, понурив голову, и Даже не пытался возражать Тартищеву, хотя, по правде, вовсе не был виноват. Кто ж мог предвидеть, что весь их план взлетит в воздух вместе с китайским фейерверком из-за блохастой собачонки, в чью пустую голову взбрело вдруг пробежаться по ночному парку?
        - Ладно, - вдруг вполне спокойно сказал Федор Михайлович и хлопнул ладонью по столу, словно поставил точку в конце неприятного всем разговора. - Криками и бранью здесь не поможешь! Давайте решать, что дальше делать?
        Ведь жулики наверняка поняли, что им ловушку готовили.
        - Да уж! - произнес тоскливо Вавилов и удрученно покачал головой. - Ведь каждый шаг просчитали, все как по нотам расписали…
        - Прекрати сопли пускать! - прикрикнул на него Тартищев и неожиданно миролюбиво добавил:
        - План твой, Иван, и вправду был замечательный, но глупые случайности порой губят великие дела.
        Вавилов поднял голову.
        - Купцу сообщили, что ничего не получилось?
        - Сообщили, - скривился Тартищев. - Разгневался шибко Никодим Корнеевич. Он ведь ждал, что к утру мы всех жуликов переловим.
        - «Амур» уже грузится и вечером в Тесинск уходит, - подал голос Корнеев, так и не снявший фартук и бляху дворника. - Как бы чего не вышло…
        - Я не думаю, что кто-то осмелится напасть на пароход у причала. Я еще с вечера договорился с исправником, что он даст команду речной полиции выставить караулы у сходен и на самом пароходе, - пояснил Тартищев.
        - Надо убедить Кретова, чтобы усилил охрану парохода на время плавания. За трое суток, что «Амур» будет добираться до Тесинска, всякое может случиться, - сказал Вавилов и посмотрел на Алексея. - Как ты считаешь, жулики успеют что-нибудь предпринять?
        Тот пожал плечами.
        - Как можно рассуждать о планах преступников, если мы абсолютно ничего о них не знаем? Возможно, они гораздо хитрее и осторожнее, чем мы о них думаем. Нам слишком хотелось, чтобы они появились сегодня, вот они и появились, и вывели нас на чистую воду.
        - Ты думаешь? - произнес растерянно Вавилов. - Ты думаешь, собака была неспроста?
        - Я ничего не утверждаю! - Алексей снова пожал плечами и снял с сюртука сухую травинку. - Возможно, она просто охотилась на сусликов или вспомнила про кость, которую когда-то закопала у фонтана.
        - Прямо-таки она и вспомнила, - проговорил с досадой Корнеев, - вам случайно не кажется, что собачонка натаскана на запах купца? Не зря ж ему велели самолично принести деньги и заложить их в тайник.
        - Вполне резонно, - согласился Тартищев, - но почему ж тогда она сперва к тебе подбежала, а не к фонтану?
        Корнеев показал в улыбке крупные белые зубы:
        - Да не ко мне она подбежала, а к бутылке. Мне ее как раз сам Кретов и дал, когда мы с Потехиным ему объясняли, как себя вести у фонтана, чтобы веревку случайно не задеть.
        Он молодцом себя повел, все точно, как мы его учили, исполнил. Со стороны я даже не заметил, что на самом деле он ничего в тайник не заложил…
        - Вы что ж, вино у него пили? - нахмурился Тартищев.
        - Да нет, он пустую дал. Я в нее крепкого чаю налил под цвет мадеры.
        - Ерунда все это, - махнул рукой Вавилов, - ты небось так ее залапал, что весь запах купца перебил. Но допустим, что собаку все-таки натаскали на запах Кретова, тогда выходит, что это сделал кто-то из его близких?
        - Из близких, друзей, врагов, соседей, приказчиков, сторожей и еще бездны народа, кто с Кретовым более-менее близко общается! - махнул рукой Тартищев. - Проще пареной репы украсть сапог или штиблеты купца, даже не украсть, а взять на время, на ночь, к примеру, дать умной собаке хорошенько обнюхать, и она непременно найдет любую вещь с подобным запахом.
        Вавилов крякнул и провел ладонью по лицу, еще больше размазав по щекам грим, но не обратил на это ровно никакого внимания. Пятна румян ярко выделялись на покрытом белилами лице, глаза лихорадочно блестели.
        Тартищев окинул его взглядом и приказал:
        - Все, расходимся по домам! В десять утра общий сбор!
        Отоспитесь, и на свежую голову обсудим, что нам дальше делать.
        Через четверть часа они вышли на улицу. Занимался невзрачный рассвет. Город заволокло туманом. И не успели сыщики сделать первый десяток шагов до поджидавшего их экипажа, как разорвали тишину далекие выстрелы. Стреляли со стороны реки и несколько раз подряд.
        - «Амур»? Они напали на «Амур»! - выкрикнул Иван и рванул с губы кусок пластыря. Рванул сгоряча и, зашипев от боли, яростно выругался - часть усов осталась на пластыре.
        - Не гони коней! - одернул его Тартищев и прислушался.
        Выстрелы не повторились. Но через некоторое время навстречу экипажу, в котором Тартищев и его агенты поспешили к пристани, выехал верховой - рослый унтер-офицер в форме речной полиции. Завидев Тартищева, он спешился и взял под козырек.
        - Здравия желаю, ваше высокоблагородие! - рявкнул он во весь голос. - Велено вам передать, что совершено вооруженное нападение на пароход «Амур». Никто не пострадал, только злоумышленникам удалось облить часть груза керосином и поджечь. - Он кивнул головой в сторону, откуда раздавались выстрелы. - Пожар, правда, успели потушить, но самое главное в этом пакете. - Он вытащил из кармана измятый конверт и протянул его Тартищеву. - Никодим Корнеевич велели вам лично передать.
        - Он, что ж, на пароходе?
        - На пароходе, на пароходе, - согласно закивал головой унтер-офицер. - Говорят, он сразу же после взрыва в парке на «Амур» приехал со всей своей охраной.
        Тартищев хмыкнул, достал из конверта листок бумаги и прочитал несколько корявых строк, выведенных рукой не слишком привыкшего к писанине человека.
        - Ну вот, - сказал он с досадой и посмотрел на агентов. - Никодим Корнеевич сообщает, что во время драки с разбойниками одному из его сторожей удалось сорвать маску с предводителя. Сторож точно не утверждает, но говорит, что разбойник сильно смахивает на младшего Кретова - Михаила.
        - Еще не легче, - вздохнул Вавилов и поинтересовался:
        - Они его схватили?
        - Предводителя? - уточнил Тартищев. - Нет, не схватили. - И вновь заглянул в бумагу. - Ловкий, негодяй, оказался. Перемахнул через борт - и был таков! Внизу его лодка поджидала ..
        - Михаил? - удивился Алексей. - Разве он в городе?
        - В том-то и дело! - вздохнул Тартищев. - Наш пострел везде поспел, только я думал, что он с актрисами кутит, а оно видишь как получилось. - Он снова вздохнул и приказал кучеру:
        - Давай на пристань, да поживее!
        Глава 5
        Длинный белый пароход, шумно ворочая колесами и оставляя после себя черный шлейф дыма, миновал Шалун-камень, за которым река делала крутой поворот, а Североеланск скрывался из виду. Отвесные каменистые сопки, поросшие глухим еловым лесом, нависли над рекой, отчего вода потемнела и сразу же ощутимо похолодало.
        Над верхней палубой летали цыганские песни, звучали веселый смех и звон бокалов. Там еще до отправления парохода вынесли из ресторана и расставили несколько столиков под пестрыми зонтиками. За ними устроилась шумная компания - гости и друзья Михаила Кретова, следовавшие с ним до Тесинска. В этот вечер всем было ведено появиться в азиатских одеждах, назавтра ожидался африканский день, а послезавтра - в последнюю перед завершением путешествия ночь - готовился бал-маскарад, где каждому дозволялось появиться в том, в чем его душа пожелает.
        Правда, все эти развлечения касались только пассажиров первого класса. Те, кто ехал вторым и третьим, были предоставлены самим себе и лишены хозяйского внимания.
        И слава богу - слишком уж это внимание смахивало на самодурство. Михаил Кретов щедро поил и кормил своих приятелей и гостей, но взамен требовал полнейшего повиновения и исполнения всех своих прихотей.
        Встретиться с Михаилом Алексею не довелось. Тартищев решил, что до поры до времени Кретову-младшему не стоит знать, что его персона заинтересовала полицию. Поэтому, отправляясь в Тесинск на пароходе «Амур», Алексей поставил себе цель не лезть на рожон и держаться подальше от шумной компании и ее забав, то есть вести себя так, как подобает скромному горному инженеру, следующему по делам на железоделательный завод.
        Поднимаясь на пароход по деревянным сходням, он услышал за спиной непонятный гвалт, оглянулся и увидел несколько экипажей с откинутыми, несмотря на мелкий дождь, верхами. Весело галдящая толпа цыган в разноцветных костюмах, с бубнами, гитарами и скрипками под мышками вывалила из них на набережную.
        - Ну опять веселье будет! - подмигнул своему напарнику матрос, проверяющий билеты. - Как бы только кого не пришлось из реки вылавливать. Помнишь, как в прошлый раз?
        Матросы весело загоготали.
        Цыгане, приплясывая и горланя, приблизились к сходням, и в это время на набережной показалась вишневая с золотыми вензелями карета. Цыгане расступились, а карета подкатила почти к самому краю причала, и из нее вышел крепкий темноволосый человек, в цилиндре и мягких сапогах.
        Длинный сюртук его был распахнут, из-под него виднелась кумачовая косоворотка, подпоясанная шелковым кушаком с кистями. В руках он держал трость, которую по спирали обвивал золотой узор в виде причудливых, удерживающих друг друга за хвост змеек.
        - Хозяин! - враз выдохнули матросы. Подтянувшись и выгнув грудь колесом, они приняли молодцеватый вид, точь-в-точь как у человека на набережной. Помахивая тростью, тот слегка вразвалочку прошелся вдоль причала, затем Оглянулся и оглушительно свистнул. Из открытых дверей кареты скользнула огромная полосатая кошка, в два прыжка догнала хозяина и принялась тереться головой о его колени.
        Мужчина ласково потрепал ее за шею, подошел к сходням, взялся за веревочные поручни и весело выкрикнул:
        - Яшка, песню! - и, ухватив тигрицу за ошейник, быстро взбежал на пароход. Цыгане грянули что-то разудалое и, сопровождая пение ударами бубнов и звуками скрипок, поднялись следом и скрылись на нижней палубе в каютах третьего класса…
        Алексей прошел на среднюю палубу. Каюта у него была на двоих, но он откупил ее полностью, справедливо полагая, что чем меньше пассажиры парохода будут знать о его личной жизни, тем легче будет выполнить задание, которое поручил ему Тартищев…
        - Но у него полнейшее алиби, - сказал устало Тартищев и отхлебнул остывший чай из стакана в серебряном подстаканнике. - Всю ночь они кутили в Кавказских кабинетах, ели шашлыки и пили кахетинское, да еще купали певиц в шампанском. Владелица русского хора это подтвердила. Она сама отвозила барышень на ужин по заказу вашего брата, Никодим Корнеевич. Ко всему прочему, в пятом часу утра, за полчаса до нападения на пароход, в одном из кабинетов случилась драка между близким приятелем вашего брата Драповым и актером Ферапонтовым. Михаил лично их разнимал, при этом многие из гуляющих присутствовали и утверждают, что после примирения он в компании тех же Драпова и Ферапонтова вернулся к себе в кабинет. Там его дожидались две певицы, с которыми они затянули «На Муромской дорожке», а через полчаса Михаил заказал в ресторане омаров и затолкал одного из них за шиворот Глафире Зазнобовой, - Тартищев прищурился и сверился с записями на листе белой бумаги, - да, затолкал ей за шиворот… Ваш брат сильно рассердился, когда Зазнобова отказалась петь перед его гостями в неглиже… - Он поднял глаза на Никодима Кретова,
восседавшего перед ним в одном из кресел пароходной кают-компании. - Вот полный расклад похождений вашего младшего братца в ночь нападения на пароход «Амур».
        - Получается, что сторож ошибся? - Кретов смерил Федора Михайловича мрачным взглядом.
        - Выходит, ошибся, - подтвердил Тартищев и вздохнул. - Утро только занималось, туман, суматоха…
        - Если б не туман, они бы черта с два к «Амуру» сунулись! - Кретов сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и опустил их на колени. - Подплыли на лодке из-за острова и на пароход взобрались по якорной цепи… - Он крякнул от досады. - Мои орлы растерялись только потому, что двое из них были в полицейской форме… Иначе пристрелили бы на месте.
        - От чего ушли, к тому и приехали, - произнес удрученно Иван, успевший избавиться от грима и переодеться.
        Темные круги под глазами и посеревшее лицо выдавали его с головой: несмотря на приказ Тартищева ехать домой и отоспаться как следует, Иван полдня мотался по городу, пока не собрал воедино доказательства непричастности Михаила Кретова к нападению на пароход. Хотя с большим удовольствием сделал бы обратное: его усердие привело к тому, что вновь вопросов оказалось больше, чем ответов. И Тартищев понимал, что дело зашло слишком далеко за рамки внутрисемейных раздоров и склок.
        Вечером следующего дня Тартищев пригласил в свой кабинет на Тобольской Алексея и Ивана. Почти шесть часов провели они, обсуждая план действий, которые помогли бы обнаружить неизвестных злоумышленников, досаждающих Никодиму Кретову.
        Полицмейстер отвел на все про все месяц сроку. Прежде он не был так суров, но взрыв петард в парке пожарного общества вызвал такой поток злословия и насмешек в адрес полиции, что Батьянов не выдержал, накричал на Тартищева и велел ему ежедневно докладывать о ходе дознания.
        Сам Никодим Кретов публично пообещал вручить золотые часы тому из полицейских чинов, кто особо отличится при поимке предводителя разбойников, но прошло уже два дня, а сыщики не продвинулись даже на вершок в разгадке преступлений.
        И тогда родился тот самый план, благодаря которому Алексей вновь натянул на себя сюртук горного инженера с желтыми латунными пуговицами и малиновыми петлицами и отправился на юг Североеланской губернии, чтобы на месте разобраться, откуда растут ноги тех происшествий, из-за которых потеряли покой и сон все чины сыскной полиции от младшего агента Алексея Полякова до ее начальника - Федора Михайловича Тартищева.
        Алексей добросовестно сутки не выходил из своей каюты: отсыпался, читал и вновь отсыпался. Обеды ему приносили из ресторана. Официант, веснушчатый и долговязый, оказался на редкость словоохотливым и, расставляя на столике доставленные им блюда или убирая грязные приборы, рассказывал о событиях, происходящих на верхней палубе. Там чуть ли не до утра играл оркестр ложечников и балалаечников, лились удалые цыганские песни, а лихой перестук каблуков с подковами частенько сменяли пьяные выкрики: «Пей до дна! Пей до дна!»…
        Но в первую ночь на пароходе Алексей долго не мог заснуть, и не оттого, что мешал шум и гам, душу его растревожил приятный мужской голос, который с невыразимой болью выводил в разлившуюся над рекой ночную тишину:
        Я не ведаю, не знаю,
        Где найду, где потеряю,
        Жизнь - сплошная маята,
        Все на свете - суета.
        Любовь изменит, будет больно,
        Закричишь во сне: довольно!
        Проснешься, вспомнишь, маята,
        Усмехнешься: суета! -
        в этом месте певец сделал паузу, а публика тут же начала бить в ладоши и стучать ногами, повторяя, как заклинание:
        Проснешься, вспомнишь, маята,
        Усмехнешься: суета!
        А певец продолжал петь, и опять ему хлопали, кричали «Бис!» и «Браво!», а следом вступал цыганский хор, за ним ложечники, и все по старому кругу, только песню эту певец пел единственный раз за ночь, других в его исполнении Алексей не слышал…
        Первую ночь пароход двигался медленно, осторожно, словно на ощупь, то и дело посвистывая гудком. К августу река сильно мелела. И хотя вовсю уже шли дожди, а дальние горы посеребрил первый снег, капитан боялся посадить пароход на мель и вечером второго дня причалил его к длинному острову, заросшему черемухой и огромными, в два обхвата, березами.
        С парохода спустили на довольно крутой берег сходни, и пассажиры устремились на поляну. Низкое солнце окрасило все в золотистые тона, зачернив тени и приглушив цвета.
        Дамы, подобрав юбки, бродили по траве, переговариваясь и пересмеиваясь с кавалерами, а те, окружив черемуху, срывали с веток тяжелые кисти с матово-черными ягодами и отправляли их в рот. Но одна беда - комары оказались здесь злющими, кусали беспощадно и всех без разбора. Через полчаса раздосадованная публика вынуждена была спасаться бегством, и остров опустел. Но сходни не убрали, и Алексей решил сойти на берег.
        Отмахиваясь от комаров березовой веткой, он пересек остров, постоял некоторое время на противоположном берегу… Напротив острова возвышалась гора, поросшая редким лесом с проплешинами старых гарей, затянутых малинником.
        Три причудливых останца на ее вершине, освещенные лучами заходящего солнца, отбрасывали на лес длинные черные тени, и Алексею показалось, что это скрюченная трехпалая рука тянется к реке, словно чудище из детской сказки хочет зачерпнуть воды и напиться.
        Темные воды бились о скальные отвесы горы, свиваясь в тугие жгуты и порождая высокие волны с крутыми гребнями, которые, завихрясь в каком-то немыслимом танце, ныряли под утес, нависавший широким выступом над черной пучиной омута. Поток мчался с невероятной скоростью, и Алексей понял, почему капитан не решился провести пароход в этом месте, хотя здесь, судя по всему, было значительно глубже.
        Пароход двигался против течения, и вряд ли его машины смогли бы справиться со столь мощной противодействующей силой.
        - Дикий омут, - раздался за его спиной мужской голос, - Дикий омут.
        Алексей оглянулся. Пожилой человек в измятой шляпе и сером чесучовом костюме вглядывался сквозь подзорную трубу в противоположный берег. Опустив трубу, он улыбнулся Алексею и протянул ему руку:
        - Сергеев Владимир Константинович. Учитель истории тесинской мужской гимназии. Возвращаюсь в родные пенаты после летних каникул. - Он кивнул на водный поток. - Силища, а? Сколько людей здесь сгинуло, не счесть! - Он с интересом окинул Алексея взглядом:
        - К месту службы добираетесь?
        - Добираюсь, - улыбнулся Алексей. - Разрешите представиться. Подпоручик корпуса горных инженеров Полетаев Илья Николаевич. Следую на Тесинский железоделательный завод.
        - Похвально, весьма похвально, - покачал одобрительно головой Сергеев. - Рудное дело у нас в уезде ведется по старинке, все больше кайлом да лопатой машут, а ведь пора уже умные машины завозить, чтобы каторжный труд уничтожить А для этого потребуются не только деньги, но и знания таких молодых людей, как вы, Илья Николаевич.
        - К сожалению, я еду в Тесинск по печальным делам.
        Неделю назад на заводе вспыхнули волнения. Мы получили петицию доменных рабочих, в которой они жалуются на необоснованные увольнения, маленькое жалованье и притеснения, которые чинят мастера.
        Учитель достал из кармана очешник, надел очки, сквозь них посмотрел на Алексея и печально вздохнул:
        - Да, тяжелая вам миссия предстоит. Начальник завода - немец, фон Тригер. Человек жесткий, деспотичный, но тем не менее порядок на заводе изумительный. Волнений сроду не наблюдалось, а тут, видно, смутьян какой объявился.
        Воду мутит…
        - Так вы считаете, что претензии необоснованны? - изумился Алексей.
        - Почему же, дыма без огня не бывает. - Сергеев взял Алексея за локоть и развернул его в сторону парохода, чьи высокие трубы, увенчанные едва заметным дымком, виднелись из-за деревьев. Там опять гремела музыка, смеялись женщины, а эхо удваивало, утраивало эти звуки, они дробились о скалы и рассыпались, как горох, над притихшей рекой…
        - Давайте возвращаться на пароход, а то скоро стемнеет. - Сергеев оглянулся на скалу, увенчанную останцами, И перекрестился.
        Алексей с изумлением уставился на него, а учитель улыбнулся, снял очки и затолкал их в нагрудный карман.
        - Пойдемте, пойдемте, Илья Николаевич, а по дороге я расскажу вам и об этой скале, и об омуте, но сначала давайте свернем во-о-он к тем березам, - кивнул он вправо на два огромных дерева, растущих, казалось, из одного корня.
        Они подошли ближе, и Алексей увидел, что все нижние ветви одной из берез увешаны разноцветными ленточками - белыми, синими, красными .
        - Это священная для местных жителей черная береза. - Учитель погладил ствол ладонью. - Смотрите, Илья Николаевич, кора у нее гораздо темнее, чем у соседки. Это достаточно редкое явление, поэтому тесинские татары, их еще хакасами называют, или хагасами, почитают ее, украшают ленточками - челомами. Каждая ленточка - чье-то загаданное желание. Но чаще их завязывают, чтобы умиротворить злых духов или в благодарность добрым за то, что спасли или помогли в чем-нибудь. К примеру, благополучно миновать Дикий омут… - Сергеев вынул из кармана носовой платок, оторвал край и привязал ленточку на ветку.
        Затем весело улыбнулся Алексею и пояснил:
        - На удачу.
        Думаю, лишним не будет. Хотя это и языческий обычай, но определенно в нем что-то есть.
        Алексей молча достал из кармана платок. Сергеев проследил взглядом, как его новый знакомый совершает древний обряд, затем сорвал две березовые веточки - одну себе, другую подал Алексею.
        - Поставьте у себя в каюте, чтобы злые духи не водились, а лучше сухого чабреца поджечь, его дым любую нечисть выгонит. - Он взял Алексея за руку и провел между березами.
        Они остановились на берегу. На верхней палубе парохода вовсю гуляла веселая компания, но на палубах второго и третьего класса тоже виднелись люди - группами и в одиночку. Они стояли, облокотившись на перила, тихо переговаривались, смеялись и наслаждались неожиданно теплым вечером.
        Они ступили на сходни, и вдруг сверху послышался мужской голос:
        - Владимир Константинович! Вы что ж у меня в гостях не появляетесь? Али чем вас обидел?
        Алексей поднял голову. С верхней палубы на них смотрел самый настоящий африканец. Мощный торс и лицо отсвечивали черным рояльным лаком, на фоне которого особенно ярко выделялись белки глаз и ярко-красные губы. Африканец стоял рядом с капитанской рубкой, картинно подбоченясь.
        На бедрах - шкура ягуара с переброшенной через плечо когтистой лапой, во всклокоченных волосах - разноцветные перья, на шее - бусы из морских раковин, в ушах и носу - роговые кольца. В правой руке он сжимал настоящее копье из черного дерева, украшенное хвостами неизвестных животных, а другой призывно махал Сергееву и кричал на чистейшем русском языке:
        - Вот уж уважьте, Владимир Константинович! Выпейте чарочку на пару с непутевым Мишкой Кретовым!
        - Не надо так громко, Миша, - покачал головой учитель, - я все понял и сейчас поднимусь к вам на палубу.
        Негр тем временем переключил свое внимание на Алексея:
        - А это кто с вами, Владимир Константинович? Почему не знаю?
        - Подпоручик корпуса горных инженеров Илья Николаевич Полетаев, - представился Алексей второй раз за вечер и сделал вид, что щелкнул каблуками.
        - Ишь ты, подпоручик… - весьма ехидно прокомментировал сверху негр и уже другим тоном приказал:
        - А ну-ка оба ко мне на палубу! Живо!
        Глава 6
        - Экий ты, Миша, черный да блестящий, - засмеялся Владимир Константинович, - того гляди свой парадный фрак о тебя измажу.
        - Ничего, - рассмеялся в ответ негр и обнял учителя, оставив на его сюртуке жирные черные следы - пятна гуталина. - Новый справим!
        Владимир Константинович отстранился от него, покачал головой.
        - Все хулиганишь?
        - Хулиганю, - преувеличенно тяжело вздохнул негр. - Планида у меня такая - жизнь весело прожить! - Он оглянулся на Алексея. - А ты что стоишь, как неродной? Вон сколько мест свободных, - кивнул он на столики. - Выбирай любое, а Федька тебе сейчас выпить поднесет и закусить как следует. Сегодня у нас баранина на вертеле и осетры…
        - Спасибо, я не пью. - Алексей, зная о непредсказуемости поступков Кретова-младшего, постарался отказаться самым вежливым образом, на который был сейчас способен, но, кажется, переусердствовал. Отказов здесь не признавали.
        Кретов отошел от Сергеева, крадучись, словно кошка, сделал несколько шагов в сторону Алексея и остановился напротив. Они были одного роста, но Алексею показалось, что над ним вдруг нависла черная скала с выпученными от бешенства глазами.
        - Ты кто такой, чтоб от моего предложения отказываться? - выкрикнула «скала» голосом Михаила Кретова. - Ты что ж себе позволяешь?
        - Я не пью, - произнес Алексей твердо и посмотрел в глаза Кретову. - Я могу себе это позволить!
        - Здесь только я позволяю и приказываю! - рявкнул Кретов и, повернувшись, окликнул коренастого, с опухшей физиономией субъекта, в табачного цвета жилете и таких же панталонах с болтающимися штрипками:
        - Давай, Федька, испробуй, сколько подпоручик водки сумеет вылущить!
        Федька (а Алексей знал по описаниям, что это и есть Драпов, первейший приятель Кретова, но и объект всех пинков и затрещин, на которые не скупился молодой баламут в моменты гнева) подошел к Алексею и окинул его внимательным взглядом.
        - Д-а-а, - протянул он с сомнением в голосе, - личность эта, - ткнул он пальцем в Алексея, - конечно ж, не ахтильная! - Он обошел вокруг него, оглядывая с ног до головы, и даже попытался ухватить Алексея за рукав, но тот руку отдернул. Федор этого словно не заметил, лишь покачал головой неодобрительно и задумчиво молвил, не сводя взгляда с лица Алексея:
        - Жилист, это хорошо, но крепости особой не чувствую. Думаю, слаб он для пития. Тощий больно! Сначала откормить его надобно как следует. А то на ногу он, может, и крепок, а на голову, право слово, слабоват, отвислости на лице не имеется…
        Кретов смачно хлопнул его по плечу и захохотал:
        - А ну-ка, Федька, конкурируй, брат! Уважь! Не давай в обиду! - И, ухватив Алексея за отворот мундира, притянул к себе:
        - Смотри, перепьешь моего приятеля - награжу, не перепьешь - не обессудь!
        - Я не собираюсь пить ни с Федькой, ни с вами, - опять крайне вежливо произнес Алексей, но почувствовал, что кровь приливает к лицу, первый признак ярости, в порыве которой он мог совершить поступки, которые ему как агенту сыскной полиции чести бы не придали.
        - Ишь ты, - Кретов на мгновение опешил, - какой неуступчивый! - и крикнул Драпову:
        - Подвергнуть его взысканию, на первый раз со снисхождением!
        Федор и еще один изрядно помятый гость купца, судя по внушительному, начинающему желтеть синяку под глазом, тот самый актер Ферапонтов, с которым Драпов подрался в ночь нападения на пароход, наполнили водкой две огромные бокалообразные рюмки и направились к Алексею. Тот заблаговременно сделал шаг назад и отступил к пароходной рубке, из которой наблюдали за происходящими на палубе событиями капитан и рулевой.
        Кретов понял его маневр и весело выкрикнул:
        - Степка, Тришка, хватай его за руки, чтобы не сбег!
        Непонятно откуда из-за спины Алексея выросли вдруг два низкорослых узкоглазых человека, ухватили его за руки и плечи, а когда он попытался сбросить их, повисли на нем всей своей тяжестью. Кретов принял из рук Драпова бокал, оттянул сорочку Алексея за воротник и вылил ему за пазуху водку, следом столь же хладнокровно опорожнил вторую рюмку. Затем отступил на шаг, окинул довольным взглядом дело рук своих и провел тыльной стороной ладони по губам Алексею:
        - А это тебе закусить, подпоручик!
        Дальнейшее Алексей помнил слабо. Кажется, завизжали и от страха забились в рулевую рубку дамы, которых он перед этим видел степенно разгуливающими по острову. Капитан от неожиданности дернул за ручку гудка, в воздух с оглушительным свистом рванул столб пара… Что делали другие пассажиры и гости хозяина в это время - неведомо, но дикие вопли, прерывистые пароходные гудки и грохот разбрасываемых во все стороны столов и стульев вперемешку с посудой и бутылками подняли с деревьев острова несметные стаи ворон, которые носились теперь над пароходом, внося своими криками еще большую сумятицу и переполох в творящийся на верхней палубе бедлам.
        Некоторые из пассажиров второго и третьего класса, прихватив немудреные пожитки, выскочили на берег, тем самым усугубив панику и беспорядок, но зато им удалось наблюдать заключительный акт представления, развернувшегося на пароходе.
        Рослый молодой человек в расстегнутом мундире и в вылезшей из панталон мокрой сорочке отшвырнул от себя слуг и пронесся тараном сквозь толпу гостей, за чьи спины благоразумно отступил Кретов, заметив, как перекосилось вдруг от ярости лицо подпоручика и как отлетели к перилам его телохранители Степка и Тришка.
        Кретов попробовал выставить перед собой копье, но Алексей вырвал его и отбросил назад, угодив в стекло рубки.
        Копье просвистело над головой капитана и вонзилось в противоположную стену, отчего дамы завизжали и вовсе отчаянно. А две из них без чувств повисли на капитане и на матросе-рулевом, напрочь забывшем о своих обязанностях.
        Кретов метнулся на нос парохода, ухватился за ограждение. Дальше была только вода. Вернее, не менее трех-четырех саженей до ее поверхности.
        - Стой, дурак! Хуже будет! - Он выставил перед собой ладони, но Алексей, пригнувшись, слегка отклонился в сторону, ухватил Михаила за шкуру, прикрывавшую его бедра, перекинул через себя и, не дав опомниться, тут же рванул вверх и, крутанув в воздухе, выбросил за борт…
        Зрители, взволнованно гомонящие возле рубки, одновременно вскрикнули и сдавленно выдохнули: «А-ах!» - и метнулись на нос. Алексей протиснулся сквозь галдящую и отскакивающую от него толпу и подошел к Владимиру Константиновичу, который окинул его взглядом и неожиданно спокойно произнес:
        - Идите, Илья Николаевич, переоденьтесь и умойтесь.
        Пока Михаила поднимут из воды и приведут в чувство, много времени пройдет. Объяснений не избежать, поэтому вам нужно выглядеть достойно.
        Алексей спустился в каюту, переоделся, с трудом оттирая руки и лицо от пятен гуталина, умылся, затем с отвращением посмотрел на изгаженный мундир и сорочку, источавшую водочный запах, и вновь вернулся на верхнюю палубу.
        Михаил, закутанный в тяжелый персидский халат, восседал, скрестив ноги, среди красно-желтых подушек на низком широком диване под столь же пестрым балдахином, который поддерживали чернокожие кариатиды. В пылу схватки Алексей балдахин не заметил, лишь промелькнуло перед глазами что-то яркое и по-восточному пестрое…
        Тигрица лежала рядом с хозяином. Крупная голова покоилась на его коленях, а круглые желтые глаза лениво жмурились. Иногда она столь же лениво зевала, открывая ярко-розовую пасть с мощными клыками. При появлении Алексея кошачьи глаза открылись и уставились на него пристальным, немигающим взглядом.
        Столы и стулья уже водворили на место, но официанты, то и дело косясь на Кретова, сновали по палубе, подбирая посуду, бутылки, сметая в совки осколки и остатки обильной трапезы, растоптанной и размазанной по палубе. Цыгане, не по обычаю молчаливые и растерянные, сгрудились слева от балдахина, гости - справа, и все как один испуганно и вместе с тем изумленно вытаращились на Алексея, когда он поднялся по трапу, прошелся по палубе и остановился напротив дивана, заложив руки за спину.
        Михаил окинул его тяжелым взглядом:
        - Пить будешь?
        - Нет, - спокойно ответил Алексей.
        - А если я велю утопить тебя в вине? - ласково справился Михаил и потрепал тигрицу за уши. - Или Мурке на ужин скормлю, выбирай!
        - Попробуйте, - Алексей качнулся с пятки на носок и обратно, - первому, кто ко мне приблизится, я сверну шею!
        Купец окинул его скептическим взглядом:
        - Не успеешь!
        Ощутив движение за спиной, Алексей оглянулся. Степка и Тришка в компании еще пятерых слуг пристроились сзади, поигрывая плетками и железными цепями. Алексею уже приходилось видеть нескольких пострадавших в драке обитателей Хлудовки, с переломанными костями и кожей, что висела на них лохмотьями. Тогда Вавилов пояснил ему, что их избили цепями. Поэтому, увидев цепи в руках инородцев, Алексей понял, что ничего хорошего ему уже не светит. Ко всему прочему, «смит-вессон», подарок Тартищева, остался в саквояже, поэтому вновь придется рассчитывать только на свою ловкость и свои кулаки. Но перевес в этот раз будет явно не на его стороне.
        - Ладно, - неожиданно миролюбиво проговорил Михаил Кретов и кивнул головой своей гвардии. Сопение за спиной прекратилось, и Алексей краем глаза заметил, что вся узкоглазая компания с Тришкой и Степкой во главе отступила к борту, но по-прежнему оставалась за его спиной.
        - Не хочешь - не пей! - Михаил облокотился на подушки и язвительно произнес:
        - Думаешь наверняка, что я самодур, дикарь, только что с ветки спрыгнул?
        - Думаю, - спокойно ответил Алексей, продолжая покачиваться с пятки на носок. - Думаю, - повторил он не менее язвительно, - что самодур, дикарь и с ветки действительно совсем недавно спрыгнул. Хвост, правда, уже отвалился.
        Даже под густыми мазками гуталина, оставшегося на лице хозяина парохода, стало заметно, как он побелел и едва сумел выговорить от ярости:
        - Капитана ко мне!
        Капитан парохода в черном сюртуке с желтыми галунами выскочил из рубки, громко стуча каблуками, пробежался по палубе и, белея в сумерках испуганным лицом, вытянулся перед хозяином, прижимая к груди форменную фуражку.
        - Слушаю, Михаил Корнеевич!
        - Немедленно верни ему деньги за билет и спусти его на берег! Везти его я дальше не намерен!
        - Но, Михаил Корнеевич… - поперхнулся от неожиданности капитан, - это ж… Как он доберется до Тесинска?
        - Это не твоя забота, - рявкнул Кретов и исподлобья посмотрел на Алексея. - Я хоть и с ветки спрыгнул, но законы божьи чту… Поэтому дай ему лодку, пусть своим ходом телепается до Тесинска. - Он щелкнул пальцами, и Драпов угодливо склонился к нему. - Подай ему, Федька, четвертной, думаю, расходы подпоручика это покроет.
        Алексей принял из рук Драпова ассигнацию, медленно сложил ее пополам, затем разорвал и бросил под ноги Кретову и, окинув ошеломленного купца безмятежным взглядом, развернулся и направился к трапу, ведущему на вторую палубу.
        - Куда это ты? - опешил еще больше Кретов.
        - За вещами, - ответил холодно Алексей и, как ни в чем не бывало, подмигнул Владимиру Константиновичу:
        - Встретимся в Тесинске.
        - Илья Николаевич, - проговорил быстро учитель, - я живу за Базарной площадью, рядом с аптекой.
        - Понял, я вас обязательно найду.
        - Подождите, - Владимир Константинович придержал его за рукав и с укором посмотрел на Кретова, - остепенись, Миша, пока не поздно.
        - Простите, Владимир Константинович, но я своих слов на ветер не бросаю, - произнес тот высокомерно. - Ваш знакомый мне изрядно насолил.
        - Хорошо, - кивнул головой учитель, - тогда я остаюсь с Ильей Николаевичем, - и, не обращая внимания на взволнованный ропот, пробежавший по толпе пассажиров, отправился вслед за Алексеем в свою каюту.
        Глава 7
        Алексей связал в пучок ветки тальника и накрыл сверху толстым пледом, который взял по совету Анастасии Васильевны, уверявшей, что ночи на воде необычайно холодны. Получился небольшой шалаш, в котором можно было с грехом пополам, но переночевать вдвоем.
        Владимир Константинович возился около костра. Отсыревшие ольховые и березовые ветки никак не желали загораться, и Алексей поплелся к ближайшим березам за берестой, моментально промочив ноги. Обильная ночная роса, казалось, пропитала все вокруг и даже воздух, который вырывался изо рта облачком белесого пара.
        Наконец костер разгорелся. И тотчас ночная темнота отступила к реке, укрылась за кустами ракит и березами, распустившими зеленые космы над их примитивным убежищем и костром, чадящим едким дымом в высокое звездное небо.
        Было ясно и потому холодно. Алексей почувствовал, что зябнет, и накинул на плечи шинель. Владимир Константинович в теплой вязаной кофте, подбитой ватой, пристроился рядом с ним на обломке плавника, который они принесли с берега.
        Пока не стемнело, они занимались благоустройством бивака, не обращая внимания на то, что стали объектом пристального внимания всех пассажиров парохода и его хозяина в том числе.
        После того как Алексей и учитель сошли на берег, Кретов громогласно приказал убрать сходни и отогнать пароход саженей на сто от берега, что капитан незамедлительно исполнил. «Амур» застыл чуть ли не на стрежне речного потока. Алексей подтянул оставленную для них лодку повыше на берег и захлестнул цепь за выступающие над землей корни.
        Теперь он не опасался, что их утлый челн захватит волной от парохода, когда он поутру снимется с якоря, чтобы продолжить плавание до Тесинска.
        На верхней палубе было необычайно тихо, не голосили скрипки, не стучали бубны и каблуки пьяненьких гостей, не звенела посуда - видно, настроение хозяина не располагало к веселью. Пассажиры в конце концов разошлись отсыпаться, радуясь в душе столь неожиданному подарку. Но сам Михаил Кретов остался на палубе, и Алексей подозревал, что он продолжает наблюдать за тем, что происходит на острове. Полосатая кошка не отходила от него ни на шаг, отмечая путь хозяина огоньками светящихся в темноте глаз.
        Владимир Константинович тем временем разложил на холщовом полотенце их нехитрые припасы и огорченно вздохнул: до ближайшей пристани им добираться не меньше двух дней, а еды - самая малость, на два раза закусить: десяток вареных яиц, половина капустного пирога, жареный цыпленок с одной ножкой. Вторую учитель съел еще вчера… И два яблока.
        Первым делом решили расправиться с цыпленком - Владимир Константинович боялся, что еще сутки тому не выдержать, - и съели одно яблоко на двоих. Костер тем временем разгорелся, плавника и хвороста они натаскали достаточно, поэтому пришло время расслабиться и обсудить свое не слишком завидное положение. Учитель предполагал, что до Тесинска им придется добираться никак не меньше недели, причем не везде получится идти на веслах, в некоторых местах лодку можно провести только бечевой, а еще предстоит преодолеть Козинский порог, который по-особому опасен в мелководье…
        На пути у них лежат две пристани и несколько деревень, так что с голоду они не пропадут, к тому же в реке полно рыбы, в тайге - грибов и ягод, а на озерах, которые встречаются по островам, - диких гусей и уток. Учитель опять вздохнул, достал из нагрудного кармана трубку и набил ее табаком из табакерки, висевшей у него на поясе. Пустив в воздух струю ароматного дыма, он посмотрел в сторону парохода и усмехнулся:
        - Не спит, басурман! Совесть, видно, замучила!
        - Вы считаете, что у подобных людей есть совесть? - справился Алексей, подбрасывая в костер хворост.
        Учитель не ответил, лишь несколько раз пыхнул трубкой, затем вынул ее изо рта и задумчиво произнес:
        - Михаил Кретов как раз из тех людей, в которых зло и добро настолько срослись в единое целое, что полностью исчезла грань, которая отделяет их друг от друга. На самом деле Миша - добрейший человек и первейший в городе меценат. Он председатель попечительского совета обеих гимназий - женской и мужской, хотя сам не женат и детей, соответственно, не имеет. Он дал деньги на строительство земской больницы и поддерживает создание местного музея.
        Недавно построил новое здание для театра, а прежде тот ютился в помещении старого пожарного депо. Сейчас строится дом для актеров… Его не надо просить, если он узнает, что человек нуждается, он приглашает его к себе и оказывает ему помощь. Многие этим, конечно, пользуются, - вздохнул учитель и сделал несколько затяжек, - часть денег, и достаточно приличная, пропивается в кабаках и ресторанах, тратится на непотребных девок и еще более непотребных приятелей.
        - Что ж ему, заняться больше нечем, как жизнь в кабаках прожигать?
        - Да, побузить он любит, - усмехнулся учитель, - но вы мне не поверите, если я скажу, что это ему нисколько не мешает. На самом деле он очень рачительный хозяин. Если получится побывать на его лесных складах или рудниках, вы удивитесь, какой там порядок и дисциплина. В поселках есть начальные школы, небольшие лазареты с фельдшером и акушеркой… Часто он сам спускается в шахты. Рабочие его уважают, да и жалованье он платит несравнимо большее, чем на государственных приисках или в том же железоделательном заводе…
        - У вас получается, что Михаил Кретов чуть ли не ангел небесный, у меня же сложилось свое мнение, - упорствовал Алексей, - и пока оно подтверждается на деле. - Он кивнул в сторону парохода, где рядом с двумя огоньками - глазами тигрицы Мурки - светился третий. Купец курил, по-прежнему наблюдая за берегом.
        - Я вам больше скажу, - улыбнулся учитель и взял с полотенца кусок пирога. Разломив его на две части, большую подал Алексею, - наверняка его можно съесть, потому что уверенно вам заявляю, уже утром Михаил сам заявится на остров и попросит нас вернуться на пароход.
        Алексей только хмыкнул в ответ, а Владимир Константинович выбил из трубки золу, спрятал ее в карман, а затем расстелил свою кофту на траве и лег на спину, подложив руки под голову.
        - Знаете, Илья, - он приподнял голову и справился:
        - Можно, я буду называть вас без всяческих церемоний - просто Ильей?
        Алексей кивнул головой.
        Владимир Константинович вновь опустил голову на руки и, устремив взгляд в небо, мечтательно произнес:
        - Открылась бездна, звезд полна… - Затем перевернулся на бок и, опершись на локоть, пристально посмотрел на Алексея:
        - Где вы так научились драться? Я заметил, что Мишу вы бросили за борт весьма профессионально.
        Алексей пожал плечами:
        - Когда-то занимался французской борьбой. Как видите, пригодилось…
        - Вы надолго в наши края?
        - На месяц, не меньше. Кстати, вы не подскажете, где можно остановиться в Тесинске? Гостиница, частный пансионат…
        - Я вас приглашаю к себе, - быстро проговорил учитель, - у меня небольшой дом, но для вас найдутся отдельная спальня и даже кабинет. Кухарка у меня хорошая, готовит все, что душа пожелает. Сам я уже семь лет как овдовел, - он тяжело вздохнул, - жена у меня славная была, но детьми бог обделил, не дал нам ни сына, ни дочку. Так что не отказывайтесь, не стесните вы меня ни по какому случаю.
        И вам спокойнее будет, чем в нашей гостинице, и обеды домашние, да и мне, старику, в радость, если когда вечерком вместе за чайком или стопочкой посидим да побеседуем.
        Алексей не успел ответить. Со стороны парохода донеслось неясное бреньканье. Похоже, кто-то настраивал гитару. Потом невидимый музыкант взял несколько аккордов, и вновь полилась над рекой так взволновавшая Алексея песня:
        Я не ведаю, не знаю,
        Где найду, где потеряю,
        Жизнь сплошная маята,
        Все на свете - суета….
        Заметив изумление, с каким Алексей выслушал всю песню, Владимир Константинович усмехнулся:
        - Что я вам говорил, Илья! Страдает Миша, иначе не разогнал бы свою шатию-братию по каютам. Все знают, если затянул Михаил Корнеевич эту песню, значит, совесть нечиста, значит, душа болит и мечется… - Он опять лег на спину и устремил взгляд на небо. - Смотрите, Илюша, сколько на небе звезд! Миллиарды миллиардов! И лишь немногие складываются в созвездия, и еще меньшее число светят ярче всех, затмевая свое окружение. - Он помолчал некоторое время. С парохода не доносилось ни звука, лишь три крошечных огонька продолжали светиться на палубе. - Вот и Миша тоже звезда, причем очень яркая. Возможно, ему следовало родиться чуть позже, тогда бы он сумел найти себя в жизни. У него есть задатки ученого и даже литератора. Он любит путешествовать. Мурку он еще котенком привез с Памира, когда охотился там на тигров и барсов. Она за ним как собачонка теперь бегает, ласковая и совершенно ручная.
        Потом он напечатал в «Североеланских ведомостях» с десяток интереснейших очерков о своих похождениях в Средней Азии. В Верном[Ныне г. Бешкек.] познакомился с генералом Черновым.
        В конце семидесятых, когда начались события на Балканах, восстали Герцеговина и Сербия, Миша помог Чернову перебраться на Балканы, где генерал возглавил сербскую армию.
        Говорят, что Третье отделение учредило за ним надзор и ему было отказано в заграничном паспорте. Миша по своим связям в канцелярии генерал-губернатора, наверняка за большие деньги, паспорт этот Чернову устроил, и на лихой тройке, не поставив никого в известность, они умчались из Москвы. Через некоторое время Чернов объявился в Белграде, а Миша всю кампанию безотлучно находился рядом с ним.
        Солдаты любили его за храбрость и щедрость. Он и там всем помогал, тратил огромные деньги на госпитали и помощь раненым солдатам. Домой вернулся с солдатским Георгием и сербским орденом за храбрость…
        - Насколько я понимаю, купеческие дела ему не совсем по душе? - поинтересовался Алексей.
        Учитель перевернулся на живот, вновь зарядил трубку табаком и прикурил от кострового уголька. Со вкусом затянулся.
        - Матушка у него была актрисой и давней любовницей Корнея Кретова и Мишу родила вне брака. После смерти жены старый Кретов женился на Мишиной матушке, переписал сына на свое имя, и поговаривают, что любил его гораздо сильнее, чем старшего - Никодима. Правда, наследство поделил поровну, но братья не слишком ладят между собой. В прошлом году Никодим пытался лишить Михаила части наследства, но тот привез из Москвы хороших адвокатов, и Никодим остался с носом. Теперь они общаются только через посредников и отношения выясняют лишь в письменном виде.

«Если б только в письменном», - неожиданно тоскливо подумал Алексей.
        Задание, которое ему поручил Федор Михайлович, лишь на первый взгляд казалось незатейливым. На самом деле одна трудность цеплялась за другую. И самая главная в том, что Михаил Кретов совсем не так прост, каким представляли его в своих описаниях Иван Вавилов и даже Тартищев. Алексей почему-то больше поверил Владимиру Константиновичу, хотя рассказ учителя с трудом вписывался в тот образ забулдыги и пьяницы, который успело создать его воображение.
        Но тем не менее первая схватка уже показала, что справиться с Михаилом Кретовым будет крайне нелегко.
        Шел второй час ночи, когда Алексей подтащил к костру толстую валежину и взгромоздил ее на раскаленные угли.
        Сухое дерево тут же занялось огнем, а два товарища по несчастью вползли в шалаш и, тесно прижавшись друг к другу, неожиданно быстро уснули…
        Проснулся Алексей от пронзительных, режущих ухо пароходных гудков. Низкий туман стелился над рекой, заволакивая пароход, лишь трубы торчали над молочно-белой пеленой, но из них валил густой дым, машины работали вовсю, выходит, «Амур» готовился отплыть в Тесинск… Алексей сел на своем неудобном ложе, протер глаза и с удовольствием зевнул. Несмотря на неудобства шалаша, они с Владимиром Константиновичем умудрились выспаться, и теперь учитель возился около костра, пытаясь раздуть едва тлеющие угли.
        Алексей выбрался наружу, присел на корточки возле костра, потирая руки и ежась от утреннего холода. Потом не выдержал и накинул на себя шинель, которая тут же покрылась бисером из мельчайших капелек воды - моросью, сочившейся из тумана.
        Владимир Константинович кивнул в сторону реки:
        - Машины разогревают, часам к девяти туман спадет, пойдут на Тесинск. - Замолчав на мгновение, он прислушался и совсем весело добавил:
        - Видите, Илья, я был прав, только что от «Амура» отчалила лодка…
        Алексей посмотрел на него с удивлением. Он ничего подобного не разобрал, все звуки заглушал треск разгорающегося костра и пронзительные гудки парохода. Но через несколько минут в тумане и вправду замаячило темное пятно, которое быстро увеличивалось в размерах и вскоре приняло очертания лодки. Учитель не ошибся. В лодке находились два гребца, и один из них был Михаил Кретов. Хватаясь за корни деревьев, он вскарабкался на берег и, похлопывая тростью по голенищу сапога, неторопливо направился в сторону костра. Не дойдя до них несколько шагов, он оглянулся и свистнул. На берег взлетела Мурка и, высоко задирая лапы, помчалась к хозяину. Догнав, принялась брезгливо отряхиваться и передергивать шкурой. Как всякая кошка, тигрица терпеть не могла сырости.
        - Приветствую вас, Владимир Константинович. - Купец снял цилиндр и склонил голову в легком поклоне. - Пожалуйте на пароход. Через час уже отплываем.
        - Миша, смирение вам идет, и я очень благодарен за приглашение, - весьма сухо произнес учитель, - но я не вернусь на пароход, и причины вам известны.
        Алексей заметил, как вспыхнул Михаил, но тем не менее ничем другим свое негодование не выказал, а продолжал в том же тоне:
        - Вчера мы все погорячились, но, думаю, не стоит доводить дело до полной бессмыслицы. Своим протестом вы ничего не докажете, лишь кожу на ладонях до кровавых мозолей сотрете да спины надорвете. Уверен, никто из вас на веслах против течения не ходил, а я хаживал и по первости слезами кровавыми умывался. - Он посмотрел на Алексея и с вызовом произнес:
        - Пожалейте старика, Илья Николаевич. Я его упрямство знаю… Вернитесь на пароход! - И заметив огонек неприязни в глазах Алексея, расправил плечи. - Учтите, я два раза не прошу, но если приглашаю, то от чистого сердца! - и протянул Алексею руку. - По правде, я вас зауважал, давненько мне морду не били, чаще собственные рожи да задницы подставляют.
        Алексей усмехнулся и молча пожал ему руку, заметив, с каким облегчением Михаил перевел дыхание. И подумал, что учитель был прав. Кретов-младший оказался порядочнее и честнее, чем Алексею до этого представлялось.
        Захватив свой немудреный скарб, они спустились вслед за Михаилом к лодке. И Алексей крайне удивился. Вторым гребцом была молодая женщина в длинной черной юбке и кофте, в черном же платке, надвинутом на самые глаза. Она окинула учителя и Алексея быстрым взглядом исподлобья, буркнула:
        - Здравствуйте вам, - и взялась за весла.
        - Здравствуй, Марфа, - ответил учитель и, улучив момент, прошептал Алексею на ухо:
        - Марфа - старшая сестра Михаила по матери…
        Но самый большой сюрприз поджидал Алексея на борту.
        Поднимаясь по веревочному трапу на пароход, он почувствовал чей-то взгляд, вскинул голову и в иллюминаторе одной из кают первого класса разглядел вдруг знакомое лицо. Серо-голубые глаза, длинный нос с едва заметной горбинкой и мелкие зубы, терзавшие кружевной платок, - сей прелестный набор мог принадлежать лишь одному человеку, и он не ошибся. Из окна каюты за ним наблюдала Анфиса Коростылева, племянница Михаила Кретова. И одному дьяволу было известно, с какой стати она оказалась вдруг на «Амуре» и почему он до сих пор ее не заметил.
        Глава 8
        Фон Тригер был из остзейских немцев, из нищих дворян.
        И карьеру свою начинал с нищенской чиновничьей должности, но потом по воле случая попал на Тесинский завод, женился на дочери местного богатого купца, и незаметно, поначалу ни шатко ни валко, но его карьера пошла в гору. И ныне он пребывал в должности управляющего и даже совладельца завода, получая по копейке с каждого рубля прибыли.
        Генрих Иоганн Тригер был чрезвычайно рад, что его наконец-то избавили от стеснительных рамок казенной сметы и от унизительных процедур согласования своих действий с высшим начальством по каждому вопросу жизнедеятельности Тесинского железоделательного завода. После его продажи в частные руки, как производства для казны обременительного, Тригер повел дело смело, не оглядываясь на кого-либо и оттого с небывалым дотоле размахом. И не жалел денег, вкладывая их в производство. И затраты оправдывали себя, обращая каждую копейку, пущенную на развитие завода, в гривну.
        Для начала он повысил оплату за подвоз угля и руды - и запасы на угольном складе и рудном дворе стали расти день ото дня. И хотя доменная печь с ее бездонной глоткой съедала все очень быстро, ни разу не случилось, чтобы завод лихорадило из-за недостатка сырья или топлива.
        Дальше - больше, чтобы привлечь рабочих с окрестных деревень, ввел сдельную оплату труда на добыче руды, угля на ближайших к заводу копях, заготовке леса, и народ повалил… Впервые в истории завода очереди выстраивались в его конторе с раннего утра - столько было желающих поработать в цехах и в подсобных производствах. Правда, пришлось повздорить с управляющими золотыми приисками, терявшими лучших своих рабочих по милости Генриха фон Тригера, но и этот вопрос он уладил, поклявшись не переманивать опытных мастеров и маркшейдеров, лишившись которых прииски понесли бы значительные убытки.
        Затем пришел черед новых станков, которые он выписал из Европы, а стены нового механического цеха росли буквально на глазах. Но более всего мечтал фон Тригер о приобретении паровой машины. Река Тесинка зимой, сильно мелела, а то и вовсе перемерзала, поэтому водяное колесо часто не работало.
        Но бухгалтер завода Столетов, с короткой бородой клинышком и большими залысинами над широким бугристым лбом, нависшим обрывом над маленькими, глубоко сидящими глазками, остудил его пыл. Оказывается, затраты были слишком велики и денег оставался самый мизер - только-только рассчитаться с рабочими за две недели.
        Тригер возразил Столетову. Он точно знал, что на складах скопилось без малого три тысячи пудов железа, да еще литья, да еще изделий разных…
        - Да, на складах много запасов и железа, и литья, - согласился с ним бухгалтер. И пояснил:
        - Август на дворе.
        До зимы все не вывезти и не продать, придется оставлять до весны. Сено не на сеновале, а в стогах, деньги не в кассе, а в амбарах, - заметил он глубокомысленно. А когда Тригер велел ему выдать вексель, со столь же спокойным выражением лица пояснил, что подобного права на выдачу векселей заводской конторой не предусмотрено. И это оговорено в специальной доверенности, выданной основным владельцем завода - Никодимом Корнеевичем Кретовым…
        Столетов озабоченно почесал обширную плешь на затылке, тесно смыкавшуюся с залысинами на лбу, и посмотрел на сильно погрустневшего управляющего.
        - Весьма тревожно мне, Генрих Иванович, по поводу расчета с рабочими. Что будем делать, когда деньги в кассе иссякнут? Проволокой да топорами рассчитываться будем, или гвоздями?..
        Все это без утайки изложил управляющий заводом подпоручику Илье Николаевичу Полетаеву, который приехал по письму обиженных рабочих, и это после того, как фон Тригер объяснил им ситуацию на заводе, попросив их потерпеть до ликвидации временных трудностей. Вроде согласились, разошлись с собрания молча, но без явных признаков недовольства. Знали ведь не понаслышке, что управляющий свое слово держит, действует без обману… И вот тебе! Письмо! Несправедливое, обидное!
        Алексей по глазам немца понял, насколько тяжело он переживает напрасные обвинения, но тем не менее оправдываться не стал, просто повел приезжего ревизора по цехам.
        Чувство гордости за сделанное превысило чувство обиды.
        И Генрих Иванович тотчас преобразился, воспрянул духом и даже повеселел от радости, когда Алексей одобрительно отозвался о переменах на заводе.
        Они шли по цехам, и везде было видно, что работа спорится. Все были заняты делом и не слишком обращали внимание на начальство. К частым визитам Тригера привыкли и знали, что он сердит бывает лишь по двум случаям - если видит, что кто-то слоняется без дела, или из-за нехватки сырья для доменной печи, когда приходится гонять ее с неполной нагрузкой.
        Воздух в цехах был тяжелый: горьковато-едкий от горнового дыма, он был пронизан лязганьем, грохотом, скрежетом и звоном металла.
        Возле пышущей жаром доменной печи Тригер остановил высокого мастерового со следами подпалины в курчавой русой бороде, в длинном брезентовом фартуке с проплешинами, оставленными раскаленными брызгами металла, и в войлочном капелюхе, из-под которого по-разбойничьи сверкали веселые голубые глаза.
        - Ну что, Захар, выполнит к завтрашнему дню твоя печь месячный урок?
        - Все как есть по уроку, ваше благородие, - расплылся в улыбке мастеровой, - остатнюю плавку в ночь выдадим…
        - Придем посмотрим, - пообещал Тригер и кивнул на Алексея:
        - Вот Илья Николаевич еще не видел огненного чугуна. Смотри, слово дал, Захар, не осрамись перед гостем!
        - У нас без осечки, - мастеровой сдернул с головы капелюх и вытер им покрытое обильным потом лицо, - вы мое слово знаете, Генрих Иванович!
        Низкое помещение плющильного цеха несоразмерно с высотой потолка было широким и длинным. Небольшие окна в массивных, красного кирпича стенах смотрелись крошечными бойницами в крепостной стене. В дальнем конце цеха коптили и плевались раскаленными искрами три печи для разогрева металла.
        Длинные языки пламени вырывались из смотровых щелей. Возле печей сновали люди, закопченные, черные, под стать стенам и потолку.
        Алексея все время тянуло прокашляться. Горький чад разъедал горло и легкие, и он подумал, каково здесь работать мастеровым изо дня в день по десять-двенадцать часов, дышать едким дымом, каждую минуту рискуя быть обожженным или придавленным тяжелыми чушками металла…
        Середину цеха занимали прокатные станы. Тригер подвел Алексея к одному из них. Из-под валков метнулась к ним огненная полоса, но невысокого роста мастеровой, крепкий и широкоплечий, ловко перехватил ее длинными клещами и снова загнал под валки.
        - А если промахнется? - справился Алексей, наблюдая, как ловко вальцовщик орудует своим неуклюжим орудием.
        - Бывают, - вздохнул Тригер и повторил:
        - Бывают смертельные случаи, и довольно часто. Поэтому из вольнонаемных охотников мало находится. Употребляем для работ каторжных.
        - Этот что ж, тоже каторжный? - удивился Алексей, так как внешним своим видом мастеровой на каторжника никоим образом не смахивал.
        - Что вы, - махнул рукой Тригер, - Ерофей - из поселенцев. Из Златоуста за мелкие провинности сослан, а нам в самый раз пришелся. Семьей здесь обзавелся. Яблони выращивает, а огурцы и арбузы у него первые в слободе, да, пожалуй, и во всем Тесинске.
        После цехов и мастерских прошлись по амбарам, и Тригер с удовольствием показал ревизору тесно уложенные штабеля и бунты разносортного железа и литья. Проходя мимо, Тригер без запинки называл, сколько и на какую сумму хранится здесь готовой продукции.
        Управляющий Алексею понравился. При внешней своей непривлекательности: маленькой, зауженной кверху голове с редкими белобрысыми волосами, красном безбровом лице и горбатом тонком носе, чей кончик, казалось, касался верхней губы, Тригер был очень толковым управляющим. И хотя от прибыли получал самый мизер, интерес к производству проявлял неподдельный: все говорило за то, что дела завода идут в гору, и в первую очередь благодаря его стараниям, упорству и во многом немецкой щепетильности и аккуратности в делах.
        Он велел принести в свой кабинет бухгалтерские книги и, излагая состояние заводских финансов, в записи и отчеты почти не заглядывал, что еще раз упрочило Алексея в мысли, что дело свое Генрих Иоганнович, или, как его звали на заводе, Генрих Иванович, знает прекрасно и рассказывает о заводе не для того, чтобы заезжий ревизор им подивился. Он действительно гордился своим детищем, которому отдал без малого двадцать лет своей жизни.
        - Полагаю, Илья Николаевич, теперь вы сами сумеете заключить, на пользу или во вред заводу мои введения. - Генрих Иванович закрыл книги. - Самая главная моя цель - увеличить прибыльность завода. Очень скоро каждая копейка не просто окупится, а еще и солидный доход принесет…
        - Весьма похвально, Генрих Иванович, что вы так печетесь о процветании завода. - Алексею очень не хотелось спускать приятного ему человека с небес на грешную землю, но в его задачу входило нечто другое, и это нечто ему сейчас надлежало выполнить, что он и сделал незамедлительно, заметив:
        - Но все-таки, что могло породить то письмо, по которому я должен доложить в управление горных разработок и рудных дел? Могу ли я встретиться с жалобщиками, чтобы побеседовать с ними о причинах, вынудивших их обратиться за помощью?
        Лицо Тригера покраснело еще больше. Он нервно забарабанил пальцами по обложке самой толстой бухгалтерской книги. Лоб у него сморщился, явив две глубокие поперечные морщины, а нос клювом навис над подбородком. Генрих Иванович расстроился, и расстроился нешуточно.
        - Я не знаю, кто из моих рабочих мог сподобиться написать подобную петицию, тем более я лично встретился со всеми и объяснил временные трудности. Раньше было намного хуже, и в цехах угарно, и работали от темна до темна, я ввел две смены, повысил жалованье, оказывается, мало, надо больше… - Он озадаченно покачал головой:
        - Не повышал - молчали, повысил - жалуются…
        - Возможно, кто-то слишком грамотный появился в цехе или в мастерских, который воду мутит? - осторожно поинтересовался Алексей.
        Тригер молча покачал головой и недоуменно посмотрел на Алексея.
        - Вряд ли… Грамотных на самом заводе раз, два - и обчелся. Тех, что едва буквы в слова складывают, десятка два наберется да мастера… Они пограмотнее, но чтобы петицию составить в управление… Нет, таковых на заводе не имеется! - сказал он твердо и для убедительности пристукнул кулаком все по той же книге…
        - А в конторе? - настаивал Алексей.
        - В конторе? - поразился Тригер. - С какой стати им подобное фискальство? Они у меня знают, что за ревизорские штрафы в первую очередь своими лбами рассчитываются. Я виновников прежде в конторе ищу, если на заводе что случится.
        - Ладно, - сказал устало Алексей, - давайте эту канитель оставим на завтра. Я еще раз пройдусь по цехам, поговорю с мастерами и рабочими. Возможно, что-то прояснится…
        - За две недели жалованье рабочим и конторе мы выдали, - разложил на столе пасьянс из бумаг бухгалтер завода Столетов, - в кассе осталось тридцать целковых наличности. - Он вздохнул и посмотрел на Тригера. - Как ни крути, Генрих Иванович, - придется выдавать жалованье изделиями.
        - И что ж, они эти изделия кусать будут? - поинтересовался управляющий. - Они ж мне прежде голову откусят.
        - Я вас понимаю, - почти страдальчески сморщился Столетов, - но пока мы соберем баржу, отгрузим товар и доставим его в Североеланск, не меньше двух недель пройдет, а товар ведь еще продать надо.
        - Я буду разговаривать с Михаилом Корнеевичем, - сквозь зубы проговорил Тригер, - у него хоть и малая доля в заводе, но ведь он тоже хозяин…
        - Вряд ли он поможет, - махнул рукой Столетов, - у него своих забот хватает с приисками! Разве только позволит товар в свою лавку сдать…
        - Что ж, он сам у себя будет товар покупать? - поразился Алексей, приглашенный Тригером на встречу с бухгалтером, где они решали в очередной раз, как выкрутиться и выплатить жалованье рабочим завода.
        Тригер отвел глаза в сторону, а бухгалтер выразительно закатил глаза к потолку.
        - Что поделаешь, Илья Николаевич! - вздохнул Тригер и вытер платком пот со лба. - Недовольство будет опять! - Он, будто лошадь, отгоняющая слепня, помотал головой и снова тяжело вздохнул. - Мы ведь по своей, заводской цене товар выдаем, а в лавке за него выплачивают раза в полтора, а то и два меньше. - И совсем тоскливо добавил:
        - Не сносить мне головы, Илья Николаевич, чувствую, не сносить!
        - А нельзя разве у Никодима Корнеевича немного наличности попросить под тот товар, что вы собираетесь продать в Североеланске? - спросил Алексей.
        - У Никодима Корнеевича? - Столетов усмехнулся язвительно и окинул Алексея взглядом, словно сомневался в его умственной полноценности. - Купец первой гильдии Кретов деньги давать не любит. Он их получать любит. Вот если б Генрих Иванович заявил о том, что сей момент готов внести в кассу приличное количество кредитных билетов от прибылей завода, Никодим Корнеевич всенепременно бы обрадовался, а взять из кассы и отдать на расходы даже в счет товара… Нет, такое в нашем деле невозможно. Никодим Корнеевич копейку сегодня не в пример дороже ценит, чем завтра.
        - Но это ж неразумно, - удивился Алексей, - вложить такие деньги в завод и не найти пустяка на жалованье.
        Это ж все равно что рубить сук, на котором сидишь…
        - Помилуй бог, какой сук, - засмеялся Столетов, - Никодим Корнеевич этот завод за бесценок купил. А при оформлении купчей так и сказал: «Будет барыш - хорошо, не будет - тоже не беда! Свою цену я всегда за него возьму, так что внакладе не останусь! Еще с руками оторвут!»
        Тригер обвел тоскливым взглядом конторские книги, громоздившиеся на столе, словно искал у них совета и помощи. Потом махнул рукой и вышел из кабинета.
        Столетов проводил управляющего взглядом, затем перевел его на Алексея и усмехнулся слегка презрительно, кивнув в сторону двери, за которой скрылся расстроенный Тригер.
        - Разбаловала Генриха Ивановича казенная служба.
        Привык, чуть что, руку к губернской казне тянуть. Эко диво рабочих расчесть! И денег не так уж много потребно! - Он заглянул в глаза Алексею и произнес тихо, почти шепотом:
        - Со дня основания завода не было еще подобной несостоятельности. Ясно дело, избаловали людишек. Дак ведь в государственной казне денег побогаче, чем в кассе у Никодима Корнеевича. Конечно, к новым порядкам не всех враз приучишь. Расчет надо произвести, чтоб осложнений не было. А то опять жалобами засыплют. - Он хитровато улыбнулся и подмигнул Алексею:
        - Вы ведь по этой части У нас появились?
        - А что, у вас есть сведения по поводу жалоб? - в свою очередь справился Алексей. - Или вы предполагаете, Что они непременно появятся?
        Тот пожал плечами:
        - Кто знает? Пока особых жалоб не наблюдалось, но последние события, смею заметить, могут повлиять на настроения рабочих. - Он приблизил бугристое лицо почти вплотную к лицу Алексея, а глазки-буравчики, казалось, просверлили его насквозь. - Как бы казаков не пришлось вызывать? А?
        Алексей отодвинулся и с неприязнью посмотрел на бухгалтера:
        - Думаю, что не в ваших интересах доводить дело до казаков.
        Бухгалтер прищурился, в маленьких глазках мелькнули и пропали насмешливые огоньки. И Алексей подумал, что Столетов далеко не так уж прост и стоило, наверное, присмотреться, нет ли каких подводных камней во взаимоотношениях между управляющим и бухгалтером завода. И поэтому решил сменить тему разговора.
        - Вы давно на заводе?
        Столетов пожал плечами:
        - Недавно, второй год. С того момента, как его приобрел Никодим Корнеевич. Он ведь взамен небольшой доли на «Неожиданном» третью часть заводских акций уступил Михаилу, чтобы тот попутно за заводом приглядывал. Сам он небольшой любитель далеко из города выезжать. Так что у Михаила свой интерес на заводе, правда, не шибко он его проявляет, больше на приисках пропадает.
        - Выходит, до этого вы на Кретовых работали?
        Столетов несколько странно дернул головой и в упор посмотрел на Алексея.
        - На них, не на них, какая разница! - и, низко склонив голову, принялся собирать конторские книги в стопку.
        Затем подошел к высокому шкафу и разложил их по полкам.
        Даже спина его в этот момент излучала неприкрытую неприязнь и нежелание продолжать разговор.
        Алексей, удивившись столь неожиданной перемене в настроении бухгалтера, продолжал допытываться:
        - Так вы прежде где служили?
        Спина бухгалтера напряглась, он захлопнул дверцу шкафа, запер ее на большой навесной замок, заклеил отверстие для ключа полоской бумаги, поставил сверху лиловую печать и лишь после этой достаточно продолжительной процедуры изволил повернуться и произнести недовольным тоном:
        - До этого, как вы изволите интересоваться, Илья Николаевич, я служил у господина коммерции советника Карнаухова в пароходной компании «Восход», пока ее владельцем не стал Корней Кретов.
        - И что ж, господин Кретов не оставил вас в компании или вы по собственному желанию ее покинули? - не отставал Алексей от бухгалтера.
        - Ну вы, право, форменный допрос снимаете, Илья Николаевич, - неожиданно добродушно проговорил Столетов. - Разве для дел завода имеет какое-то значение, где я прежде работал, - главное, чтоб дела шли в гору. А у нас они потихоньку-полегоньку с места сдвинулись. - Он перекрестился. - Генрих Иванович большого ума и осторожности человек. Если б еще понятие имел, что теперь завод в частном владении, а не в государственном. А частный хозяин - он каждой копейке цену знает, просто так на ветер их не бросает.
        - Кто на ваше место пришел в компании и кого вы здесь сменили, когда устроились на службу в заводоуправление?
        Столетов пожевал нижнюю губу, почесал кончик носа мизинцем и задумчиво произнес:
        - Старый Кретов на компанию мало внимания обращал, а вот сынки у него оказались позабористее. После смерти батюшки они приняли ее в наследство и тут же всех служащих поменяли в одночасье. Особенно Никодим свирепствовал. Михаил - тот дальше, он меньше в дела вникал… Ну, одним словом, после двадцати лет безупречной службы оказался я вдруг на улице. Спасибо Анфисе Никодимовне. Это она по доброте душевной устроила меня на завод бухгалтером, иначе хоть с голоду подыхай… - Он высморкался в большой носовой платок и печально посмотрел на Алексея. - Большой души женщина, Анфиса Никодимовна! Подобрала меня, отогрела, на завод привезла. Папенька ее, Никодим Корнеевич, шибко меня не хотел поначалу, осерчал даже, когда Анфиса о своем решении заявила.
        Покричали друг на друга, ногами постучали, но потом папенька ее смирился. Вызвал меня, смерил грозным взглядом и велел: ступай, дескать, и работай, но чтоб ни одной копейки мимо моего загашника не уплыло. Вот я и стараюсь, чтобы не уплыло.
        - А что, у Анфисы Никодимовны своя доля в заводе есть?
        - Да какая там доля, - рассмеялся Столетов, - одни слезы, а не доля! Столько же, сколько и у Генриха Ивановича, - копейка с рубля!
        - И почему ж Никодим Корнеевич так свою дочь обидел, Семен Петрович? Не хочет с ней доходами делиться?
        Столетов не ответил, а вдруг изменился в лице и перевел взгляд за его спину.
        И в то же мгновение Алексей разобрал слишком хорошо знакомый ему тягучий голос с легкой хрипотцой:
        - Меня никто не обижал, а доходами он не хотел делиться со своим зятем, моим супругом.
        Алексей оглянулся. Анфиса Никодимовна собственной персоной вплыла в комнату бухгалтера и застыла за пару шагов до Алексея. Она была в кожаных, расширенных в бедрах мужских штанах, высоких, до колена, сапогах с изящной колодкой и в расшитом крученым серебряным шнуром белом кирасирском колете. В руках она держала цилиндр и плетку, из чего Алексей сделал вывод, что барышня заявилась в контору с верховой прогулки. Только спрашивается: на кой ляд ей вздумалось пожаловать в контору, когда Алексей почти уже выудил у бухгалтера все, что на данный момент его интересовало?
        Он смерил Анфису недружелюбным взглядом, но склонил голову в приветствии, мысленно пожелав ей провалиться в тартарары.
        Женщина вздернула бровь, нервно ударила хлыстом по цилиндру и с вызовом посмотрела на Алексея. Рот ее как-то неестественно перекосился: левая его сторона пошла вверх, а правая - вниз.
        - Откуда вы здесь взялись? Кто вас приглашал?
        Алексей выпрямился и медленно, почти не разжимая губ, процедил сквозь зубы;
        - Я представитель губернского корпуса горных инженеров и нахожусь здесь по сугубо казенным делам, а не ради собственного развлечения.
        Анфиса вновь ударила хлыстом по цилиндру, одарила Алексея яростным взглядом и, крутанувшись на каблуках, толкнула дверь кулаком в перчатке и скрылась с глаз долой.
        Можно было вздохнуть с облегчением, но этот выпад хозяйской дочери сказал Алексею многое, и прежде всего то, что жизнь в Тесинске ему сладкой не покажется.
        Глава 9
        Алексей отказался от предложенного Тригером экипажа, решив прогуляться пешком. Слобода, где жили рабочие, и сам завод располагались в пяти верстах к югу от города, в широком распадке на берегу неширокой, но вздорной реки Тесинки. Она огибала высокую гору, прикрывавшую сам Тесинск от заводского дыма и угарного чада, который стлался над распадком, и только в редкие дни здесь можно было дышать свободно. В те дни, когда прорывался сквозь таежные дебри лихой северо-западный ветер и разгонял сизое облако, как покрывалом накрывшее заводские здания, незатейливую церквушку рядом с выкрашенной желтой краской конторой и разбежавшиеся по склонам распадка домишки - справа - рабочих завода, слева - казаков конвойной команды, что доглядывали за каторжными, работавшими на добыче руды в совсем уж глухой тайге верстах этак в пяти от завода. Уголь добывали еще дальше, в степной части Тесинской котловины, на Изербельских копях…
        Дорога в Тесинск шла по щеке горы: по одну сторону - высокий каменистый увал, поросший прямоствольными, с густыми, под самое небо, соснами. Смыкаясь одна с другой, они образовали сплошной сводчатый кров, под которым даже в самый знойный день было сумрачно и прохладно.
        С другого края дороги - обрыв, под которым бурчала на камни вечно недовольная Тесинка.
        Обрыв густо зарос малинником и дикой смородиной, сплошь усыпанной багрово-красными гроздьями ягод. Алексей сорвал одну, набралась полная горсть, и отправил ягоды в рот. Скулы свело от непомерной кислоты, он сморщился и, склонившись над сбегавшим с увала ручьем, принялся торопливо черпать ладонями и глотать воду.
        Перестук копыт за его спиной заставил Алексея поднять голову и оглянуться. От слободы в гору поднимался всадник, вернее всадница, в уже знакомом ему белом колете и черном цилиндре. Рядом с ней бежал, держась за луку седла, тоже знакомый Алексею китаец. Анфиса проехала мимо, даже не повернув головы в его сторону, но китаец прошелся по нему быстрым взглядом узких, прячущихся за высокими скулами глаз и тут же, склонив голову, затрусил по дороге, вслед за хозяйкой.
        Алексей вновь склонился к ручью, умылся холодной водой и почувствовал вдруг такой прилив бодрости, что неожиданно для себя перепрыгнул с камня на камень, поднялся немного выше ручья и устроился на гранитном валуне, подставив лицо прохладному ветерку, прилетевшему со стороны Тесинска. Пахло грибами, смородиновым листом, к ним добавлялся и горьковато-смоляной запах - хвои. Он сорвал кустик костяники, снял тесно прижавшиеся друг к другу сочные кисловато-сладкие ягоды губами и, раздавив языком, проглотил, потянувшись за следующим кустиком…
        Алексей поднялся наконец с камня и потянулся всем телом, так что захрустели кости, вдохнул полной грудью густой от таежных запахов воздух и, приставив ладони к губам, прокричал весело и шало, как, слышал, кричали ямщики на дорогах. Дикий и пронзительный клич, оставшийся от старых разбойных времен: «Эй-е-е-ей, гра-а-абя-аат! Ую-ю-юй-юй, лих-хома-а-ань!»
        Эхо, словно пойманный в силки зверь, забилось, заколотилось о скалы, о глухую стену таежной поросли, всполошив беспокойных кедровок и взбалмошных сорок. Резкими, тревожными криками они нагнали страху на мелкую лесную живность, прыснувшую в разные стороны под камни и валежины. Алексей огляделся по сторонам и решил пойти не по пыльной, разбитой колесами телег дороге, а через лес. Ему казалось, что так он скорее доберется до города, чьи первые домишки и высокая колокольня собора показались на противоположном, более крутом берегу Тесинки. Но он не учел, что то и дело будет нагибаться и собирать в горсть сочные ягоды костяники, а то вдруг набредет сначала на одну, потом на вторую, а за ней и на третью поляну, усыпанную крепенькими желто-коричневыми маслятами.
        Не удержавшись, Алексей достал из кармана перочинный нож и опомнился лишь тогда, когда плащ, который он приспособил вместо корзины, уже прилично оттягивал руку и мешал передвигаться по тайге с желаемой скоростью, по бросать узел с добычей он посчитал неразумным даже по причине истраченного времени и, взвалив его на плечо, пошел по тайге, перескакивая с камня на камень, с валежины на валежину.
        Вскоре он вышел на широкую торную тропу, вероятно, местные жители пользовались ею, чтобы сократить путь из города до слободы. Судя по множеству отпечатков конских копыт, здесь не только ходили пешком. Тропа была освоена и верховыми, но, вероятно, Анфиса не знала о ней, если отправилась в город более длинным путем. Вспомнив некстати о зловредной купеческой дочери, Алексей споткнулся о корень, зашиб ногу и, зашипев от боли, выругался сквозь зубы.
        Он уже подумывал о том, чтобы избавиться от части грибов, как вдруг тропа, вильнув в сторону, потерялась среди россыпи огромных камней. Конечно, можно было обогнуть камни, как и сделала тропа, проложенная более благоразумными и осторожными людьми, но солнце нависло над острыми пиками гор, из ущелий и расселин потянулись щупальцы сумерек, на небе проявился прозрачный серп луны, а в тайге ощутимо похолодало…
        Алексей вздохнул и принялся спускаться по камням вниз… Вскоре ноги привели его к каменистому обрыву. Под ним виднелись какие-то полуразрушенные сооружения из старых бревен, разбитая лежневка… Над обрывом шло ограждение из неошкуренных лесин, стянутых между собой железными скобами и обмотанных для крепости толстой проволокой. В самом центре этого сооружения виднелось нечто вроде огромной заслонки. А у его подножия скопилось множество камней: несомненно, оно служило защитой от камнепадов…
        Алексей огляделся по сторонам. Кажется, он вышел к заброшенному карьеру, откуда брали камень для строительства дороги и городских нужд. Он остановился и, оглянувшись, посмотрел вверх на серые россыпи камней, которые он только что преодолел. Вернуться назад и попытаться найти тропу? Нет, до темноты ему не успеть… Придется идти через карьер…
        С большим трудом, то и дело оступаясь и хватаясь свободной рукой за нависшие над обрывом ветви и корни деревьев, он миновал самую крутую его часть. Оставалась самая малость дойти до лежневки. И он даже вздохнул с облегчением и перекинул узел с грибами в правую руку… Но тут какое-то странное чувство заставило его оглянуться, лишь за мгновение до того, как он услышал вдруг непонятный скрип, а следом гул и грохот… Ноги словно приросли к земле, во рту пересохло, зато все тело вмиг покрылось холодным потом. Неосторожный шаг привел в движение один из камней, тот подтолкнул второй, затем третий… четвертый… десятый…
        Алексей метнулся в сторону. Еще секунда - и его бы догребло под обвалом. Но, видно, судьба его хранила, если заставила вовремя оглянуться, иначе не оказаться бы ему под скальным козырьком, под который он успел заскочить в последний момент. Огромные глыбы, подскакивая, как детские мячи, с оглушительным шумом и громом резво катились по склону. Подпрыгивая и ударяясь друг о друга, они увлекали за собой более мелкие камни и щебенку, с ходу проскакивали лежневку, поднимая на дыбы и переворачивая бревна, устилавшие ложе дороги, и с треском вламывались в тайгу, круша все на своем пути: и мелкую поросль, и крепкие сосны…
        Обвал продолжался не более минуты, но за это время Алексей несколько раз попрощался с жизнью.
        Камнепад прекратился внезапно, так же как и начался, только тонкие ручейки щебенки, по-змеиному шипя, шуршали между камней, сползая с обрыва. Алексей выбрался из-под козырька и, поглядывая с опаской на обрыв, выбрался на лежневку, которую словно перепахали гигантским плугом.
        Миновав опасное место, он вновь посмотрел вверх и замер от изумления. Напрасно он думал, что сам стал виновником обвала. Кто-то сумел оттянуть в сторону затвор заслонки, и именно оттуда были спущены камни на его голову. В этом он нисколько не сомневался - именно спущены, но кому пришла в голову столь дьявольская мысль? Или просто сработала ловушка, нацеленная на кого-то другого?
        Он бросил плащ с грибами на камни, выхватил из кармана «смит-вессон» и прислушался. В тайге, как это бывает перед наступлением ночи, было необычайно тихо, лишь верховой ветер едва-едва шевелил кроны деревьев.
        Алексей еще раз прошелся взглядом по следам разрушений, оставленных на склоне горы камнепадом, и вдруг заметил какое-то неясное движение несколько выше заслонки.
        То ли зверь пробежал, то ли человек, пригнувшись, проскочил открытое пространство небольшой поляны, с которой начиналась россыпь камней. Недолго думая, Алексей тоже пригнулся и стал быстро карабкаться по склону вверх, обходя россыпи мелких камней, остерегаясь новой подвижки.
        Подниматься вверх было несравненно легче, чем спускаться вниз, и он довольно быстро достиг вершины склона, на котором заметил странное движение.
        Присев за огромным валуном, он обвел настороженным взглядом скопления камней, заросли молодого сосняка, частокол стволов, слившихся в сплошную стену из-за свалившихся на тайгу сумерек. Было все тихо…
        Он приподнялся из-за камня, затолкал револьвер за пояс брюк, сделал шаг и чуть не наступил на человека, лежащего в зарослях можжевельника. Вернее, не на человека, а на островерхий лисий малахай, который едва виднелся из-за камней, прикрывая черноволосую голову своего владельца. Заметив Алексея, он перекатился за камни и выставил навстречу ему кургузое ружейное дуло. Щелкнул затвор. Мужик предупредил: подходить не стоит.
        Алексей в свою очередь отскочил на прежнее место за валун и, держа револьвер дулом вверх, осторожно выглянул из-за камня. Ствол по-прежнему смотрел в его сторону, но сам владелец малахая уже укрылся более основательно. Кто бы это мог быть? Судя по малахаю и деталям одежды, это наверняка кто-то из местных инородцев. Сергеев упоминал, что кличут их здесь тесинскими татарами или хакасами, но сами себя они называют сагайцами, в отличие от качинцев, которые живут в степной части котловины…
        Но учитель также рассказывал, что люди они сугубо мирные, поэтому вряд ли этот в малахае решился оттянуть затвор. Да и зачем ему, спрашивается, это надобно, разве исполнил чей-то злой умысел? Но кому ж Алексей так успел насолить за два дня пребывания в Тесинске, что задумали расправиться с ним столь изощренным способом? Ему и одного камня хватило бы, вздумай тайный недоброжелатель подкараулить его на тесной тропе или в темном закоулке.
        - Эй, - крикнул он в ту сторону, где спрятался владелец малахая. - Выходи, я тебя не трону.
        - А не врешь? - прозвучало с легким гортанным акцентом из укрытия. - А то дырку в башке сделаешь, как тогда Ермашке жить?
        - Не вру! - отозвался Алексей и, затолкав револьвер за пояс брюк, вышел из-за камня и поднял руки ладонями вверх. - Видишь, ничего у меня нет! Выходи, поговорить надо.
        Ружейный ствол исчез из поля зрения, вслед за ним показался малахай, из-под которого виднелось круглое лицо с широкими скулами и хитро поблескивающими узкими глазками. Черные усы и редкая бороденка дополняли портрет коренастого крепкого человека, одетого в короткий, выше колен суконный кафтан с черными атласными вставками на плечах, высокие мягкие сапоги и малахай, которым он обтер лицо, вновь нахлобучив на голову.
        - Кто такой? - спросил Алексей, делая шаг в его сторону. Человек ровно на столько же отскочил назад и сделал вид, что стягивает с плеча ружье.
        Алексей улыбнулся:
        - Ты что такой пугливый?
        Мужчина провел пальцем по гортани и удрученно произнес:
        - Егор, как овечке, голову оторвет, когда узнает, что Ермашка тебя плохо охранял.
        - Охранял? - поразился Алексей. - Ты меня охранял? А кто ж тогда камни на меня спустил?
        Вместо ответа Ермашка присел на корточки и показал несколько углублений на песчаной, свободной от камней проплешине.
        - Смотри, вот здесь он от меня сиганул. Как тетерка! - Он сплюнул на землю и снизу вверх посмотрел на Алексея. - Он за тобой по верхам, словно зверь, шел. Сначала стрельнуть хотел. Иди сюда…
        Алексей поднялся вслед за Ермашкой и остановился перед молодой сосной. Его новый знакомый показал ему развилку с содранной корой и надломленные ветки, мешавшие обзору.
        - Здесь он хоронился. Но потом решил камни на тебя спустить. Увидел, что ты как раз под обрывом остановился.
        Алексей склонился к земле, стараясь разглядеть, остались ли какие следы. Нет, ничего! Слегка потревоженный слой сухой хвои да содранная кора в том месте, где лежал ружейный ствол, нацеленный в его голову…
        Он выпрямился. Ермашка, пригнувшись, рысцой обежал вокруг поляны и вдруг торжествующе вскрикнул, махнув Алексею рукой;
        - Иди сюда! И здесь следы!
        Алексей подошел и нагнулся к земле, где виднелись нечеткие, с осыпавшимися краями вмятины размером с его ладонь.
        - Однако совсем маленькая нога! - сделал заключение Ермашка. - Неужто баба? - Он покачал головой. - Однако сильная! - Он прошел чуть дальше и удовлетворенно хмыкнул:
        - На коне ускакала!
        Алексей с удивлением уставился на него.
        - Ты что, шутишь? Какая баба с затвором справится?
        Там же все мхом поросло, от дождей разбухло.
        Ермашка пожал плечами:
        - Нога маленькая, сам видишь, и по камням она легко бежала, без стука, как рысь! Мужик ногами топает, когда бежит, и камни с места сдвигает И там под деревом, где хоронилась, хвоя не потревожена, значит, спокойно стояла, Ждала, когда подойдешь. Мужик бы всю хвою распинал и ветки до конца бы оборвал, а не надломил…
        - Ты кто? - Алексей постарался не показать виду, насколько ошеломлен подобным заявлением своего нового знакомого. Но все-таки не мог поверить, чтобы на его жизнь покушалась женщина. Есть и мужики с маленькими ногами…
        Он вытащил из-за пояса револьвер, переложил его во внутренний карман и уточнил:
        - Как здесь очутился?
        - Я? - удивился Ермашка.
        - Ну ты, кто еще? - рассердился Алексей.
        - Я - Иринек, - с очевидной гордостью произнес Ермашка, - из сагайского рода, прадед мой сам Мергентайша был. Мы - таежный народ, охотники - не пастухи.
        Раньше лучшие воины были в нашем роду. С самим Ермаком сражались, с казаками. Русские долго нас покорить не могли.
        - Ты что ж, жалеешь, что покорили?
        - Да нет, - хитровато прищурился Ермашка, - не жалею. Места здесь всем хватит.
        - Иренек - это фамилия, что ли?
        - Да нет, имя. - Ермашка опустился на камень, поставил ружье между коленями, достал из кармана кисет. - Садись, Алексей Дмитрич, сейчас Егор вернется, а мы покурим пока.
        - Алексей… Дмитрич, - поперхнулся Алексей» - откуда ты знаешь, как меня зовут?
        - Дак Егор все, - уставился на него плутоватыми глазами-щелками Иринек-Ермашка, - я ж сказал, велел мне за тобой приглядывать. Говорит, молодой, горячий…
        - Постой, постой, - перебил его Алексей, - какой еще Егор? - и вдруг хлопнул себя по лбу:
        - Неужто Зайцев?
        - Ужто, ужто, - закивал головой его новый знакомый. - Так оно и есть - Зайцев.
        Где-то неподалеку заржала лошадь. Иринек-Ермашка как-то по-особому звонко щелкнул языком и крикнул в темноту:
        - Ханат[Ханат - крыло (хакасск.)] , иди ко мне!
        Из кустов вышла низкорослая, с короткой гривой лошадь. Печально посмотрела на Алексея и подошла к хозяину.
        - Вот она, моя Ханат, - с гордостью произнес ее хозяин и потрепал за гриву. - Как собака мне служит. Ты думаешь, почему она заржала? - он с несомненным торжеством посмотрел на Алексея, расплылся в улыбке и сам же ответил:
        - Сейчас Егор Лукич по тропе поднимается и скоро здесь будет, быстрее, чем хыйлаг тарт, - добавил он по-своему и, заметив, что Алексей не понял, усмехнулся и пояснил:
        - Он появится быстрее, чем я успею спустить курок…
        Глава 10
        - Ну бестия прямо, - произнес вместо приветствия урядник и, привязав лошадь к дереву, устроился на камнях рядом с Ермашкой, - через гарь от меня сиганул. Там много гореликов торчит, побоялся коню брюхо пропороть, а этот варнак промчался, словно на крыльях пролетел. - Он тяжело вздохнул и с осуждением посмотрел на Алексея. - Зачем вас в гору понесло, Алексей Дмитрич? Пошто ноги зазря бить? Ведь чуть-чуть не прикончили… - Он загнул полы темно-зеленого форменного кафтана и опустился на камень рядом с охотником. Расправил густые темно-рыжие усы, потер бритый подбородок и, смачно сплюнув в сторону, проворчал:
        - Делов у меня нет, как вас из-под камней вытаскивать!
        - Я что-то не пойму, Егор, - Алексей в упор посмотрел на урядника, - с чего это вдруг вздумалось кому-то меня убивать? На заводе я по делам, по которым камни на голову спускать себе дороже станет. И я уверен, что пока никто, даже Кретов, не знает и не догадывается об истинных моих интересах.
        Урядник снял фуражку, почесал в затылке и, вернув ее на место, смерил Алексея угрюмым взглядом.
        - Федор Михалыч сказывали, что вы мастер во всякие дела встревать, потому и велел за вами приглядывать. Сегодня мы с Ермашкой вас почти до городу довели. Как собор завиднелся, я ему говорю, проводи, дескать, Алексея Дмитрича до первых домов, а там уж он сам доберется. А я в Черную Речку, деревня такая отсюда в двух верстах, махнул.
        Интересные вещи там происходят, как мне доложили. Но и полверсты не проехал, слышу грохнуло - обвал! Я - лошадь в карьер, и сюда! - Он удрученно покачал головой. - Если б знать, что вы через лес пойдете, не поехал бы в Черную Речку. Глядишь, и этого варнака, что на вас камни спустил, мигом споймали бы.
        - Иринек утверждает, что это была женщина, - кивнул Алексей на охотника, с безмятежной улыбкой на устах попыхивающего своей трубкой.
        Урядник, похоже, совсем не удивился подобному заявлению, лишь пожал плечами.
        - Кто их знает, среди местных казачек такие бабы крепкие попадаются, обухом лба не перешибешь. Намедни загулеванил в кабаке вахмистр конвойной службы, Задубеев, столы стал переворачивать, буфетчику глаз подбил, а мимо в это время сватья его проезжала, Глафира Кандыбина. Ей кричат: «Глафира, там Васька нагайкой по чем попадя хлещет, посуды пропасть перебил!» Она с телеги скок! - ив кабак. Ваське руку заломила, кулаком промеж глаз ему - хрясь! Он и вырубился. Тогда она его на спину взвалила, до телеги доволокла и домой доставила. А там, говорят, женушка его бедовая встретила да всласть еще по ребрам ухватом отходила…
        - У казачек ноги большие, - произнес охотник, выпустив на мгновение трубку изо рта. - А тут совсем маленькие… - Он кивнул в сторону поляны, на которой неизвестный злоумышленник, а может злоумышленница, оставил свои следы.
        Егор, кряхтя, поднялся на ноги, походил по поляне, рукояткой плетки ковырнул в одном месте, в другом, приложил ладонь, задумчиво покачал головой, а потом махнул рукой и вернулся на камни. Молча засмолил цигарку и, лишь выдохнув пару раз дым, с досадой произнес:
        - Разве это следы? Он, когда с камня на камень прыгал, оступился или поскользнулся. Один раз на пятку приземлился, а второй раз носком песок вспахал. Правда, там, где на лошадь садился, более четкие отпечатки остались, но лошадь по ним после прошлась, песок перемешала…
        - Женщина была, - опять подал голос Иринек-Ермашка. - след мелкий, даже там, где оступилась. Легкая она, молодая! Слышал, как по камням бежала! Косуля, да и только!
        - Ладно, посмотрим, что за косуля такая в нашей тайге завелась! - проворчал Зайцев и строго посмотрел на Алексея. - Я за вашу голову перед Федором Михайловичем отвечаю, так что не суйте ее куда попадя…
        - Мне что ж теперь, без вас ни шагу не ступить? - поразился Алексей. - Зачем мне такая опека? Федор Михайлович мне полную свободу решений и действий позволил и ничего не сказал, что кто-то за мной по пятам ходить будет!
        - Да никто за вами ходить не собирается, - буркнул Зайцев, - своих забот невпроворот, вон вчера в Головановке четырех коней увели. Мы с Ермашкой всю ночь за конокрадами гонялись, пока лошадей не отбили. А утром на самого главного конокрада вышли. Думали - из цыган, а он местный, из бывших приказчиков, только что с цыганами снюхался, им лошадей и поставлял.
        - Как ты на него вышел? - удивился Алексей. - По следам?
        - Да какое по следам? - усмехнулся Зайцев. - Их двое было, конокрадов. Люди заметили, не все ж ночью спят, что коней из села погнали прямиком к Золотаревскому бору. Меня среди ночи хозяева подняли. Беда, мол, Лукич, лошадей покрали. Я в седло, Ермашке свистнул - ив погоню. Нагнали их уже у переправы через Тесинку. Ермашка в воздух из ружья - бабах! Ну они сразу по кустам и вдоль берега как сиганут! Мы - за ними! Всю морду ветками исхлестали, пока догоняли. Ну они видят, дело плохо, в лодку, что у берега стояла, вскочили и отчалили, а лошадей оставили. Смотрю, одна точно конокрадская: цыганское седло у нее особое, с крючками, чтоб ворованных лошадей цеплять, а в переметной сумке клейма всякие, чтобы, значит, их переклеймить…
        - И вы задержали этих конокрадов? - Алексей с интересом смотрел на Егора Зайцева.
        - Задержали, - произнес тот степенно и снова пару раз затянулся цигаркой. - Что ж их было не задержать?
        Я ведь на того коня сел, поводья отпустил, он меня к этому жулику и привез. В самые ворота мордой уткнулся…
        - Ну молодцы! - с веселым удивлением воскликнул Алексей и хлопнул по плечу Зайцева. - И чего бы этой лихой дамочке тоже своего коня не оставить? Глядишь, и вывел бы нас на эту мерзавку, что чуть меня в карьере не схоронила!
        - Ну дамочка не дамочка, - сказал Зайцев и, хлопнув себя по коленям, поднялся с камня, - но найти мы ее непременно найдем! Эй, Ермашка! - окликнул он охотника. - Проводишь Алексея Дмитрича и езжай в Черную Речку!
        Там переночуем, а завтра кое-что разузнать надобно будет. - Он посмотрел на Алексея. - Пока докладывать нечего, если что, я с Ермашкой вам записку передам.
        - Что-то серьезное?
        - Пока не знаю, - ответил урядник, - но на днях, думаю, что-нибудь прояснится.
        Он вскочил в седло такой же приземистой, как у своего приятеля, лошадки, взял под козырек и скрылся в темноте.
        Алексей проводил его взглядом и спросил у охотника:
        - Так как тебя по-настоящему зовут? Иринек или Ермашка?
        Тот ухмыльнулся:
        - Папка с мамкой Иринеком нарекли, поп, когда крестил, Тимошкой, а вот Егор Ермашкой назвал. Теперь все меня им кличут да еще иногда Сибдиеком, так у нас в сказке охотника звали, но мне больше Ермашка нравится. Ермак Тимофеевич большим человеком был, даже нашего князя не боялся, а у него тумен[Тумен - войско (монгольск.).] был больше тыщи воинов.
        - Так он тебя что ж, в честь Ермака Ермашкой зовет? - удивился Алексей.
        - Ага, - кивнул головой охотник. - Егор говорит:

«Быть тебе Ермашкой, пока борода такой же не вырастет, как у Ермака». - Он хитро прищурился и почесал подбородок под хилой своей бороденкой. - Ты меня тоже зови Ермашкой, так мне привычнее.
        - Хорошо, - Алексей огляделся по сторонам. - Где-то плащ оставил…
        - Сейчас найдем, - охотник юркнул в камни и через некоторое время вынырнул из темноты с узлом на плече. - Однако много грибов набрал. Лушке весь вечер жарить придется. - Он пристроил узел к седлу. - Давай, Алексей Дмитрич, садись на лошадь, а я пешком дойду.
        - Да нет, - отказался Алексей, - твоя лошадь - ты и поезжай!
        Но Ермашка все же повел лошадь в поводу. Они вышли на тропу и уже через час ступили на окраину Тесинска. Миновали несколько заросших тополями и черемухой улиц и оказались на Базарной площади, необычайно тихой и пустынной в этот час. Низовой ветерок гонял между торговыми рядами шелуху от семечек и мелкий мусор. От площади было совсем недалеко до дома Владимира Константиновича.
        Алексей остановился под единственным газовым фонарем, освещавшим площадь, и пожал руку охотнику.
        - Давай прощаться, Ермак! Спасибо, выручил меня сегодня!
        - Да что там, Алексей Дмитрич, - засмущался тот, - если б я того варнака споймал, что чуть тебя не прихлопнул, - он с досадой махнул рукой, - ничего, мы его с Егором непременно споймаем, будь спокоен! Егор шибко не любит, когда в его околотке какая тварь заводится.
        - Скажи мне, - поинтересовался Алексей, - ты бухгалтера на заводе знаешь? Столетова?
        - Столетова? - Ермашка как-то странно посмотрел на Алексея, - кто ж его не знает… - Он отвел взгляд в сторону. - Живет тихо, смирно, знакомств ни с кем не водит. - Он помолчал мгновение и тихо добавил, одарив Алексея все тем же странным взглядом:
        - Разве только Анфиса Никодимовна его иногда навещает…
        - Наверняка вы с Егором уже прознали, с какой это стати Анфиса Никодимовна его посещает, - усмехнулся Алексей, - или я ошибаюсь?
        Ермашка вздохнул и пожал плечами:
        - Егор мне голову набок свернет. Я тебе и так много сказал. - Он что-то тихо пробормотал по-своему и натянул малахай поглубже на голову. - Давай до встречи, Алексей Дмитрич! Голову только не суй куда ни попадя! - Он перебросил Алексею узел с грибами, вскочил на лошадь, лихо прищелкнул языком и скрылся в темноте.
        Алексей пересек площадь и свернул в переулок, ведущий к аптеке, рядом с которой находился дом учителя. И в этот момент услышал перестук лошадиных копыт за своей спиной. Он посторонился, уступая дорогу экипажу, и проводил его взглядом, недоумевая, кто из соседей учителя возвращается домой в столь поздний час. Среди недели здесь по гостям не разъезжали, театральный сезон открывался в октябре… Из других развлечений - лишь вечерние да воскресные променады в городском саду, но из-за отсутствия фонарей подобные прогулки прекращались с появлением первых звезд на небе…
        Он перебросил узел из одной руки в другую, представив, во что превратились грибы и тем более сам плащ, и заметил, что экипаж остановился напротив аптеки. Ее хозяин Яков Львович Габерзан исправно вывешивал над крыльцом керосиновый фонарь с той целью, чтобы поздние посетители разглядели возле окошка, через которое в ночное время отпускали лекарства, прейскурант цен на микстуры и порошки, а также товары, которые попутно продавались в аптеке.
        Алексей миновал экипаж и остановился возле калитки, врезанной в массивные, обитые железной полосой ворота.
        На ночь калитку запирали на засов, поэтому приходилось крутить деревянное кольцо, от которого шел шнур к колокольчику над дверью…
        Он переложил узел из правой руки в левую, не забыв чертыхнуться при этом, потому что представил, каким взглядом окинет его и что скажет при этом кухарка Владимира Константиновича Лукерья, когда он вывалит перед ней кучу измятых, потерявших свой вид грибов… И в этот миг за его спиной раздался испуганный женский вскрик.
        Он стремительно оглянулся. Экипаж уже уехал, но при слабом свете аптечного фонаря он разглядел три человеческие фигуры. Одна из них, женская, пыталась вырвать из рук другой, мужской, саквояж, а третья, непонятно чья, быстро, почти бегом, удалялась в сторону Базарной площади с чемоданом или точно таким же саквояжем в рукам. Не раздумывая, Алексей швырнул узел с грибами на траву у калитки и бросился в погоню за убегавшим. Догнать его не составило особого труда. Жалкий оборванец с чумазым, словно закопченным лицом, испуганно ойкнув, бросил чемодан и попробовал скрыться в переулке, но Алексей успел ухватить его за шиворот и дать пинка. Голодранец вскрикнул и покатился по пыльной дороге, а Алексей, подобрав чемодан, бросился на помощь женщине. Но напавший на нее воришка уже заметил, что произошло с его приятелем, поэтому, как заяц, прыгнул в сторону и дал стрекача.
        Алексей поднял с земли второй саквояж, брошенный вторым вором, и посмотрел на женщину. Она торопливо поправила на голове перекосившуюся шляпку, убрала под нее выбившиеся пряди волос и виновато улыбнулась.
        - Простите, что вам пришлось бегать за этими паршивцами. Не понимаю: откуда они выскочили? - произнесла она с недоумением. - Я только с экипажа сошла, извозчик едва успел багаж выгрузить, а они тут как тут: «Тетка, давай вещи поднесем!» Я только рот успела открыть, чтобы ответить, как один из них саквояж подхватил и бежать! Слава богу, вы рядом оказались! - Она с интересом посмотрела на Алексея. - Вы где-то поблизости живете?
        - Да, - Алексей склонил голову в учтивом поклоне, - разрешите представиться, Илья Николаевич Полетаев, горный инженер, проживаю действительно неподалеку, - он кивнул в сторону ворот, - в доме Владимира Константиновича Сергеева.
        - Владимира Константиновича? - в веселом изумлении воскликнула женщина. Она вышла из тени, и Алексей наконец разглядел ее. И совсем не женщина, а барышня, причем молоденькая и весьма привлекательная. - Что вы говорите? - Девушка сделала шаг навстречу и протянула Алексею узкую ладонь в шелковой перчатке. - Маша. - И тут же поправилась, изменив тон на более серьезный:
        - Мария Викторовна Пономарева. - И не выдержала, вновь засмеялась:
        - Племянница Владимира Константиновича Сергеева.
        - Племянница? - поразился Алексей. - Но он мне ничего о вас не рассказывал. И даже не намекал, что вы приедете…
        - А, пустяки! - махнула девушка рукой. - Я его нарочно не предупредила, что приезжаю. Пароход из-за туманов задержался, пришлось бы дядюшке целый день на пристани торчать!
        - Но это ж неразумно! - опять очень серьезно посмотрел на нее Алексей. - Ночь на дворе, а вы одна, на извозчике… Он же вас куда угодно мог завезти.
        - О, этого я как раз и не боюсь. - Мария расстегнула сумочку, висевшую до этого у нее на плече, и вытащила револьвер. - Я очень часто бываю в экспедициях и знаю, как себя защитить.
        - Что ж тогда так растерялись, когда на вас портяночники напали? - усмехнулся Алексей. - И про оружие забыли?
        - Не забыла, - неожиданно сухо произнесла Мария, - но они еще почти дети, а в детей я не стреляю. - Она с вызовом посмотрела на него. - Не стоит портить о себе первое впечатление и ехидничать без меры.
        - Хороши дети! - хмыкнул язвительно Алексей и произнес примиряющим тоном:
        - Не сердитесь, ваш багаж я и сам донесу, нам же по дороге. - Они подошли к калитке, и Алексей попросил:
        - Мария Викторовна, поднимите, если не трудно, вон тот узел, что на траве валяется.
        Девушка подняла его и с удивлением посмотрела на своего нового знакомого:
        - Это что такое?
        - Грибы, - вздохнул Алексей, поворачивая кольцо на калитке, - или, точнее, то, что от них осталось…
        Во дворе мелодично зазвонил колокольчик. И уже через минуту послышались шаркающие шаги, и знакомый голос учителя возвестил:
        - Спешу, спешу, - и справился:
        - ] Это вы, Илья?
        Глава 11
        - Нет, дядюшка, - Маша отодвинула от себя чашку с недопитым чаем, - я в корне с вами не согласна. Начало освоения Сибири положено осквернением древних могил и гробокопательством. Вот смотрите. - Она открыла записную книжку и поправила дужку очков на переносице. - Здесь у меня выписка из донесения государю Алексею Михайловичу. Еще в 1670 году один из Североеланских воевод отписал ему: «В прошедшем году в ведомостях губернии показано, что в Тагульском уезде, около реки Холтыс и в окружности оной, русские люди в татарских могилах или кладбищах выкапывают золотые или серебряные всякие вещи и посуду…».
        - Что ж, - вздохнул Владимир Константинович, - в чем-то ты и права. Всего сто лет понадобилось, чтобы разграбить Долину Царей. Ватажники - лихие людишки. Ни бога, ни черта не боялись! И шли в Сибирь прежде всего за поживой. За золотом, мягкой рухлядью[Мехами (старин.).] ! Скорее всего первые могильники вскрыли случайно, нашли золото, а потом уж пошло-поехало!
        - Местные воеводы тоже хорошо руку приложили к подобному промыслу. - Маша окинула Алексея недовольным взглядом, словно именно он был повинен в том, что ватаги
«гуляшников» грабили могилы, делясь добычей с местными чиновниками, которые смотрели на это сквозь пальцы, а зачастую даже поощряли грабеж, видя в нем источник пополнения казны и своего кармана.
        - Я думаю, - продолжала Маша, - даже указы Петра Первого не смогли остановить грабеж и осквернение курганов. Никита Демидов, тот самый, который основал уральские заводы, как-то подарил ему целую коллекцию сибирских могильных вещей, и государю они очень понравились. После этого он велел закупать курьезные вещи и отправлять их в Мануфактур - коллегию.
        - В коллекцию Демидова входили золотые и серебряные бляхи с изображением дерущихся зверей да еще, кажется, шейные гривны с фигурками барса и оленя, - уточнил Владимир Константинович и посмотрел на Алексея. - Вас не пресытили наши разговоры, Илья Николаевич? Нас с Машей не переслушаешь!
        - Что вы, мне очень интересно, - совершенно искренне ответил Алексей, хотя часы уже показывали второй час ночи и день у него был не из самых легких. Но ему и вправду не хотелось спать. Приезд Маши и вызванная этим радостная суматоха отодвинули ужин на более позднее время. Поэтому следующий за ним вечерний чай и связанные с ним беседы затянулись за полночь. Но на этот раз говорили большей частью Владимир Константинович и Маша, а Алексей только слушал, до крайности пораженный теми познаниями в археологии, которые вдруг обнаружила племянница учителя.
        Маша только на первый взгляд казалась хрупкой и беззащитной. В спорах с дядюшкой она ни в коей мере не желала сдавать позиций. То и дело поправляя рукой слегка вьющиеся, выбивавшиеся из прически пряди волос, она приводила все новые и новые доводы в пользу своей теории, с пылом доказывала, что освоение Сибири нанесло непоправимый Ущерб ее историческим памятникам.
        Щеки ее раскраснелись, а мелкие веснушки, разбежавшиеся по щекам, нисколько ее не портили, а лишь добавляли ощущения свежести и чистоты, которые исходили от нее, струились потоком какой-то особой, чуть ли не солнечной энергии…
        Русые волосы с легкой рыжинкой пышным ореолом окружали ее головку. Серо-зеленые глаза в щеточке густых темных ресниц за стеклами очков казались еще больше и выразительнее.
        Алексей прошелся взглядом по ее лицу, отмечая каждую его черточку. Тонкие брови, которые она сердито хмурила, если не удавалось переубедить дядюшку, или поднимала в удивлении домиком, когда он неожиданно легко уступал ее доводам… По-детски пухлые, удивительно яркие и четко, словно колонковой кистью, выписанные губы… Небольшой нос, с которого то и дело сползала дужка очков, и Маша с досадой водворяла пальцем ее на место…
        Он продолжал исподтишка изучать ее лицо, пытаясь найти источник того необыкновенного обаяния, которое излучала эта девушка. Нет, совсем не писаная красавица сидела напротив него и отчаянно спорила со своим дядюшкой на темы, которые никогда не интересовали Алексея. Вернее, прежде он даже не подозревал, что подобные проблемы существуют…
        - Я думаю, на сегодня споров хватит, - наконец сказал Владимир Константинович и посмотрел на большие настенные часы. - Пора спать! А завтра мы отправимся с тобой, Машенька, в урочище Кайтак. Я познакомлю тебя с интереснейшим человеком. По сути, он официальный гробокопатель. И все, что ни найдет в курганах, обязан сдавать в казну. Деньги ему платят небольшие, но на жизнь старику хватает. Там в урочище он себе даже юрту выстроил…
        - И ты уверен, что он все сдает в казну? - улыбнулась Маша скептически. - Наверняка лучшие образцы уходят в руки коллекционеров и заезжих перекупщиков. Ты не можешь отрицать, что подобное явление тебе тоже знакомо.
        Владимир Константинович развел руками:
        - Конечно, от этого никуда не денешься. Даже в нашем обществе любителей древней истории находятся охотники до могильных сокровищ, хотя уставом общества строго запрещено приобретать древности с рук, если они найдены не в ходе археологических раскопок.
        - Самое обидное, что деньги за подобные находки, зачастую бесценные, пропиваются в кабаках, а сами находки или исчезают бесследно в купеческих коллекциях, или переплавляются в тиглях, превращаются в безвкусные сережки и колечки для тех же купеческих дочек. - Маша сердито нахмурила брови и с негодованием посмотрела на Алексея.
        И он вновь почувствовал себя виноватым, словно только что вдел сережку из
«бугорного» золота в ушко какой-нибудь… Анфисы Никодимовны. Нет, что ни говори, даже эта замечательная встреча с очаровательной девушкой, задушевные беседы и пылкие споры за поздним чаем не смогли изгнать из памяти те несколько мгновений, когда он мысленно уже попрощался с жизнью, а затем непомерно радовался тому, что жизнь не оборвалась в тех таежных буераках, в которые он столь неосмотрительно сунулся…
        Так же как не выпадала у него из головы встреча с Анфисой на дороге в Тесинск. Мысленно он уже не раз прикидывал, могла ли она опередить его, чтобы оказаться у заслонки, оттянуть затвор в сторону и спустить камни ему на голову.
        И каждый раз приходил к выводу: нет, не могла, потому что проехала мимо и скрылась из виду задолго до того, как ему в голову пришла шальная мысль полезть в гору…
        Вероятно, кто-то следил за ним от слободы. И настолько тщательно хоронился, что даже Ермашка и Зайцев, которые на подобных хитростях зубы съели, не заметили злоумышленника и не сумели даже достоверно определить, кто это был на самом деле: мужик или баба? И этот тайный наблюдатель непременно хотел его уничтожить, не напугать, а именно уничтожить…
        Только кого могло так сильно задеть его появление в Тесинске? Михаила Кретова? Но он вряд ли подозревает об истинных интересах молодого горного инженера. Хотя не нужно держать Мишу за простачка. Стоит вспомнить его подвиги в Герцеговине и в Сербии. Наверняка он знает толк в разведке, и где гарантия, что его нукеры уже не просчитали все наперед Тартищева… Анфиса? Только какой у нее резон сводить с ним счеты? Ну не поддался на ее чары и даже нагрубил при первой встрече…
        Но из-за этого ведь не сживают со света? Алексей вспомнил ненавидящий взгляд серых, слегка навыкате глаз и даже содрогнулся от мысли: нет, как раз подобная особа без особых угрызений совести способна уничтожить просто за то, что не проявил должной почтительности да еще позволил себе насмешки над дочерью всесильного Никодима Кретова.
        И вообще, что ей надо в Тесинске? Не для того ж она приехала почти за триста верст, чтобы встретиться со своим протеже бухгалтером Столетовым, смахивающим на большую землеройку? Но даже если она следит за Алексеем, вряд ли догадывается о его роли в происходящих событиях.
        И хотя он в доме ее папеньки представился полицейским чиновником, она наверняка не приняла его слова за чистую монету. Так же как и его имя. «Чингачгук - Большой Змей», - вспомнилось вдруг Алексею, и он улыбнулся…
        Пыльная дорога вилась между приземистыми, сильно разрушенными временем и стихиями древними холмами, покрытыми рыжей выгоревшей травой, по которой тут и там паслись табуны низкорослых тесинских лошадей и отары овец под присмотром табунщиков и чабанов в драных овчинных шубах, надетых прямо на голое тело.
        Созерцание красных от ржавчины камней, покрытых разноцветными заплатами лишайников, мелкая как порох пыль, казалось, пронизавшая весь окружающий мир, отсутствие даже намека на ветерок, способный разогнать нестерпимую духоту, - поводов для разговоров не давали. И поэтому пассажиры небольшого экипажа предпочитали дремать под его мерное раскачивание и скрип колес, перемежаемые глухими ударами обода о выступающие над пылью камнями.
        Иногда плоские обломки песчаника застывали на вершине небольшой возвышенности или холма. Алексей уже знал, это - могильное захоронение. И судя по тому, что камни стояли, а не лежали на своих местах, - недавнее, поэтому и не привлекло к себе внимания местных охотников за сокровищами далеких предков.
        Вскоре дорога разошлась веером на четыре едва заметных в траве колеи. Они поехали по одной из них, которая все забирала и забирала влево, пока не привела к пологому холму с двумя огромными камнями на вершине.
        - Самбыкские ворота, - сказал учитель и натянул поводья, останавливая лошадей. - Дальше пойдем пешком.
        Они вышли из экипажа.
        Владимир Константинович вытянул руку в направлении камней.
        - Это дорога духов. Она ведет в урочище Кайтак, где проводят камлания местные шаманы. Обычно это связано с какими-то особыми событиями или народными праздниками.
        Православная церковь категорически против подобных явлений, поэтому камлания проводятся тайно, в ночное время.
        И зрелище, скажу вам, впечатляющее.
        Они поднялись на холм, с которого открывался вид на просторную долину с разбросанными на равном удалении друг от друга пологими холмами, чья правильная форма не вызывала сомнения, - все они произведения рук человеческих - древние усыпальницы, могилы динлинских князей, когда-то правивших на этих землях, в них же и упокоившихся.
        - Вон вход в урочище Кайтак, - показал учитель на узкую щель меж двумя скальными утесами, - но мы туда не пойдем. Все-таки не стоит беспокоить духов, хотя, если судить по погоде, они сегодня в благостном настроении. Но не будем испытывать их терпение. Говорят, они частенько сердятся и закрывают дорогу в Кайтак. То туман упадет внезапно, то сильный ветер с ног сбивает, то дожди проливные идут и единственную тропу заливают… - Владимир Константинович улыбнулся и подмигнул молодым людям. - Что ни говорите, язычники были гораздо ближе к природе, боялись ее и преклонялись перед ней, оттого, видно, и мстила она им гораздо реже, чем теперь.
        - Что касается мести, то это довольно проблематично, - фыркнула Маша. - Древние верования возникли, и я согласна с этим, прежде всего от бессилия перед внешними обстоятельствами. Природа - всегда сильнее человека, вне зависимости от его верования и отношения к ней. - Она посмотрела на Алексея и улыбнулась ему:
        - Кажется, вам уже наскучили наши споры, Илья Николаевич? Но видит бог, я счастлива безмерно, что снова увиделась с дядюшкой.
        Мне просто несказанно повезло, что он поселился в Тесинске. Здесь истинная Мекка для археологов. Я собираю материалы для книги о сокровищах древних курганов.
        - Вы, Илья, не смотрите, что Маша у нас барышня хрупкая и миловидная, все, что касается археологии, она готова с мечом защищать, причем один на один, как Пересвет против Кудеяра, - улыбнулся Владимир Константинович, - и я горжусь безмерно, - учитель обнял девушку и притянул к себе, - что она закончила курс университета в Сорбонне, имеет звание бакалавра по древнейшей истории. У нее уже есть научные труды по скифской культуре, а также по истории древнего каганата[Каганат - древнее тюркское государство.] , который существовал здесь в восьмом веке.
        Маша подошла к одному из камней у подножия кургана, потом перешла к огромной каменной стеле, по которой разбежалась неплохо сохранившаяся вязь древних знаков, и огляделась по сторонам.
        - Кажется, эти камни принесены с других курганов?
        - Ты не ошиблась, - вздохнул Владимир Константинович. - Их сюда перетащил Хатанга, тот самый гробокопатель, с которым я вас хочу познакомить. К его чести, он собирал их по всей Долине Царей и перетаскивал волоком на своем верблюде к основанию Самбыкского кургана. Иначе многие древние менгиры просто сгинули бы в степи.
        - У него есть верблюд? - поразилась Маша. - Ты никогда не рассказывал мне, что здесь водятся верблюды!
        - Местные жители сейчас ими почти не занимаются, - пояснил учитель, - а вот еще полсотни лет назад верблюжьи стада насчитывали многие сотни голов. Сейчас их в основном разводят в Урянхайском крае. Оттуда их перегоняют в Тесинские степи… - Владимир Константинович прервался на полуслове и показал в сторону неуклюжего и приземистого деревянного сооружения, отдаленно напоминавшего юрту, с дымящейся, устремленной прямо в зенит железной трубой. - Вот она, резиденция Хатанги. Похоже, нам несказанно повезло. Если труба дымит, значит, хозяин дома…
        Глава 12
        Но в юрте, вернее крытой корой низкой землянке, никого не оказалось. Неподалеку от едва теплившейся железной печурки на земляном полу лежал кусок рваного войлока и старый овчинный полушубок. У входа валялись ржавые ведра, вилы, лопата, обломки камней и почерневшего дерева. Больше ничего в юрте не было. Ничего, напоминающего о том, что здесь живет человек. Живет не первый год, но так, видно, ничего и не нажил…
        - Да-а, - произнесла Маша многозначительно, обведя взглядом убогое и грязное жилище. - Понятно, на что идут доходы от разорения курганов! Целовальнику в казенную лавку или в шинок?
        Владимир Константинович ничего не ответил и, пригнувшись, вышел из юрты наружу. Сняв с плеча подзорную трубу, он навел ее на дальние холмы, некоторое время всматривался в них, потом удовлетворенно хмыкнул.
        - Копает старый! Отсюда где-то в версте или чуть меньше, - кивнул он на ближайший из холмов. И посмотрел на своих спутников. - Странно, почему он роется в том кургане? Его еще в прошлом веке разграбили…
        Они направились в сторону холма, на котором среди камней в тени огромной березы, единственного дерева на многие версты вокруг, копошилась темная фигура человека. Через некоторое время она обрела более четкие очертания и превратилась в лохматого, неопрятного старика в рваной и грязной рубахе, сквозь которую проглядывало давно не мытое, все в коростах и в свежих расчесах от комариных укусов тело.
        Алексей напряг зрение, стараясь понять, что же странного было в том, как старик приникал к лопате. С ее помощью он выбрасывал землю из-под огромного плоского камня, который лежал на двух других, глубоко ушедших в основание кургана. Учитель и его спутники подошли почти вплотную, и только тогда старик поднял голову и окинул их недружелюбным взглядом. Сивая, слипшаяся от пота борода прикрывала голую грудь. Грязные космы седых волос свисали ему на лоб, отчего Хатанга должен был задирать голову, чтобы разглядеть нежданных гостей. А сзади они были схвачены сыромятным ремешком и спадали на выступающие топориком худые лопатки жидкой, на китайский манер заплетенной косичкой.
        - Здравствуй, Хатанга! - приветствовал его учитель, и только тогда глаза старика узнавающе блеснули, а беззубый рот ощерился в улыбке.
        - Здорово, здорово! - Он повернулся к ним, и Алексей понял, почему он так нелепо изгибался при работе, налегая грудью на лопату. Левая рука у него высохла, скрючилась, и старик, копая землю, привязал к ней лопату.
        Взгляд Хатанги тем временем пробежался по учителю, на мгновение задержался на Маше и устремился к Алексею.
        Прошелся по его форменному сюртуку с латунными пуговицами и фуражке с гербом. Вероятно, дубовые листья и малиновые петлицы Управления горных разработок были известны старику, и не с приятной для него стороны, потому что он перестал вдруг улыбаться и с подозрением уставился на визитеров.
        - Зачем пожаловали? - пробурчал он крайне неприветливо и даже отступил к каменной плите над свежим раскопом. Береза, а вблизи она казалась еще выше и раскидистее, вцепилась в нее корнями и тихо шелестела ветвями над их головами, сбрасывая на землю редкие, пока желтые листья.
        - Вот хочу познакомить тебя, Хатанга, со своей племянницей Машей, и моим другом Ильей Николаевичем, - ответил миролюбиво Владимир Константинович. - Они интересуются древностями из курганов. Может, есть у тебя что показать?
        Старик сплюнул на землю, опустился на корточки и вынул из-за пазухи старую, с обкусанным мундштуком трубку.
        Затем снял с шеи кожаный мешочек, достал из него щепотку мелкого, истолченного в пыль бурого вещества и, заправив им трубку, поднес спичку. Сизый дымок закурчавился над трубкой, старик шумно затянулся и, слегка прикрыв глаза от наслаждения, произнес уже более спокойно:
        - Есть что показать… Как не показать… - И, отставив трубку, с подозрением уставился на Алексея:
        - А ты что ж, из полиции?
        - Нет, я не из полиции, - спокойно пояснил тот, - я здесь по заводским делам.
        - Ну гляди, - ответил старик, - а то донесешь уряднику, что я опять землю рою, со свету сживет, подлец!
        - И что ж, сильно вас урядник донимает? - поинтересовался Алексей.
        - Егор-то? - переспросил старик и, опять затянувшись, выпустил клубок дыма. - Донимает помаленьку, все спрашивает, много ли вещиц из золота да серебра из земли достаю. - Он вытащил изо рта трубку и ткнул ею в сторону горного хребта, сереющего на горизонте. - В прошлом годе на Бехтеневой сопке какие-то людишки курган вскрыли. Говорят, дюжину серебряных кувшинов взяли да сбруйники с золотыми бляшками… А мне все больше бронзовые штучки попадаются да каменные. А сегодня вот сон видел, - он кивнул в сторону березы, - будто вовсе и не береза это стоит, а баба с девчонкой. И одежда у них непонятная, и лица на нашенские не похожи… И просют меня, дескать, не трогай наш дом! - Он опять сплюнул на землю. - Вот решил сегодня покопать, может, и вправду что спрятано. Не зря ж они беспокоятся. Наверняка что-то в тайниках осталось!
        - А вы не боитесь, что духи рассердятся и вас накажут? - осторожно спросила Маша.
        - Духи? - Старик, нисколько не стесняясь девушки, весьма выразительно выругался. - Знаем мы этих духов!
        Тоже любят, когда их ублажают! - Старик подмигнул Маше и радостно захихикал. - Только соберутся они возле юрты, завоют, завизжат, пыль столбом закрутят, я тут же на курган бегу, развожу костер, выливаю туда бутылку казенки, и все как рукой снимает… - Он хитро прищурился. - Любят местные духи казенку не меньше Хатанги, потому, видно, и берегут меня от всех напастей…
        Он, кряхтя, поднялся на ноги и, придерживая лопату под мышкой, направился к березе, в корнях которой прятался берестяной туес, закрытый рваной армячиной. Тут же валялись кирка и до блеска истертый руками лом, которыми старик, вероятно, поднимал из земли каменные плиты, прикрывавшие древние могилы. И Алексей подивился недюжинной силе этого невзрачного на первый взгляд старика - с искалеченной рукой, но с тем непередаваемым огоньком азарта в глазах, который выдает неисправимых авантюристов, путешественников и искателей сокровищ, всю жизнь мечтающих о сказочно несбыточных богатствах Эльдорадо, даже здесь, на краю цивилизации, в самой что ни есть сибирской глухомани…
        Хатанга поднял здоровой рукой туес и, прижимая его к груди, вернулся на прежнее место. С трудом опустившись на камень, приглашающе кивнул Маше головой:
        - Иди, смотри! Но учти, все уже обещано, продавать ничего не буду, даже не проси!
        Девушка ничего не ответила и принялась вынимать из туеса один за другим непонятные на первый взгляд предметы.
        При виде одних она озадаченно качала головой, других - удивленно ахала, третьи осматривала с самым равнодушным видом, изредка поясняя, видимо, специально для Алексея, что эти находки исторической ценности не представляют, так как потеряны были теми, кто грабил эти могильники сто или двести лет назад.
        Старику эти объяснения не понравились, и он чуть не вырвал туес из рук Маши.
        - Что ты понимаешь в остатках древности? Вот смотри, - покрутил он перед ее глазами нечто похожее на кусок старой коры с изломанными краями, - самый настоящий барашек, - он ковырнул желтым, изогнутым, как коготь хищной птицы, ногтем темную поверхность находки, затем пошаркал о грубую ткань штанины и торжествующе блеснул глазами. - Серебро! Видишь? А недавно двух бронзовых барсов нашел с золотой обкладкой головы. А говорят, что все могилы разворовали. Может, и разворовали, только в старину мудрецов тоже хватало. Самые большие богатства в тайниках схоронили. Не каждому они открываются. Говорят, сторожат их белые одноглазые волки с огненной пастью. - Старик вздохнул и вытянул руку с трубкой в сторону ближайших холмов. - Вон на том чаатасе[Буквально: место, где стоят камни, сад камней (хакасск.).] табун кобылиц частенько пасется, а сквозь них луну и звезды видно. А как-то раз девица мимо проскользнула. Одета не по-нашему, на голове шапка белая, а на глазах - золотые бляшки, что ихним мертвецам положены… Совсем близко прошла. Все косички можно было пересчитать. Прошла и в тумане сгинула, потому что
сама, как из тумана, прозрачная и легкая… Видно, полюбовница тархана[Княжеский титул, который присваивался за особые заслуги перед правителем.] или тайши[Князь, глава рода.] прибегала к нему на свиданку. У мертвых все как у живых, - вздохнул старик и присыпал еще щепотку порошка в свою трубку, - только всем почему-то среди людей в верхнем мире задержаться хочется.
        - Смотрите, Илья Николаевич, - прошептала Маша, - Хатанга коноплю курит. Потому и видит и кобылиц, и любовниц, и наложниц. Все это чистейшей воды галлюцинации.
        Порошок из конопли не хуже опиума мозги дурманит. Видите, он уже заметно повеселел? - кивнула она головой на старика. - Это первый признак того, что он уже не в себе, Так что все разговоры бесполезны. - Она подошла к Хатанге, который, прикрыв глаза и раскачиваясь, мурлыкал какую-то мелодию. - Дедушка, за сколько ты продаешь свои находки?
        Старик замолчал, открыл глаза и посмотрел на Машу неожиданно осмысленным взглядом:
        - Что пристаешь? Думаешь, Хатанга совсем разум потерял? - Он с трудом, опираясь на лопату, которую использовал еще и вместо костыля, поднялся на ноги, прихватил с собой туес и заковылял к березе, что-то сердито бурча себе под нос. Опустив туес на прежнее место, прикрыл его армяком и посмотрел на учителя. - Я тебя, Константиныч, уважаю безмерно, но зачем ты девку привез? И этого, - он словно проткнул взглядом Алексея, - который на завод приехал… - Он погрозил кривым пальцем и дурашливо выкрикнул:
        - Ишь ты, хитрован! Вздумал Хатангу вокруг пальца обвести! Знаю, на какой ты завод приехал! И что ищешь, знаю! Вы еще до Самбыка не доехали, а мне уже известно было, что к чему! - Он вдруг схватился за горло и зашелся в сиплом, с подсвистом кашле.
        Маша подбежала к нему, схватила за руку, но старик оттолкнул ее. Пытаясь справиться с приступами кашля, он выпучил глаза от напряжения и, задыхаясь, проговорил:
        - Уб-бирайтесь от-тсюда! Нич-чего я не прод-дд-даю!
        Маша обиженно фыркнула и, развернувшись, почти побежала в сторону видневшегося вдалеке экипажа.
        Алексей догнал ее через несколько шагов и молча пошел рядом. Оглянувшись, он заметил, что Владимир Константинович что-то быстро и взволнованно говорит старику, а тот сердито трясет всклокоченной бородой и машет рукой в направлении дальних, покрытых темной тайгой увалов, за которыми скрывался Тесинск.
        - Какой вредный старикашка! Противный просто до ужаса! - наконец заговорила Маша. - Неужто нельзя найти на него управу? - Она взяла Алексея за руку и заглянула ему в глаза. - Согласитесь, эти варвары из-за пары бляшек или серебряной фигурки зверька готовы перерыть все вокруг самым дичайшим способом. Причем все, что на их взгляд не представляет ценности, растаптывается, разбивается, уничтожается навсегда! И это еще хорошо, если их находки попадают в коллекции, чаще вообще непонятно, куда они исчезают. Дядюшка говорит, что в последнее время участились случаи, когда в курганах стали находить золотые и серебряные слитки и вполне официально сдавать их в казну. Ничего подобного раньше здесь не наблюдалось, тем более вы ж видите, что могильники в большинстве случаев давным-давно разграблены. - Она пожала плечами. - Мне не удалось самой увидеть подобные слитки, поэтому я хотела расспросить Хатангу: может, он что знает об этом?
        - А кто сдавал слитки из курганов в казну?
        - Я не знаю! Мне об этом написал в письме дядюшка.
        Он тоже удивлялся, с чего вдруг золото и серебро стали находить слитками, да еще в таких количествах.
        - В каких количествах? - справился Алексей и взял Машу под руку. - Объясните: что вас беспокоит? Ведь слитки сдаются в казну, значит, ничего противозаконного здесь нет.
        - Ничего вы не понимаете, Илья Николаевич, - опять рассердилась Маша. - Я думаю, что действительно кто-то нашел богатый клад из древних изделий и именно их переплавил в слитки. Сдали уже более двух десятков. И я вполне допускаю, что их было гораздо больше. - Девушка раскраснелась, а на верхней губе выступило несколько крошечных капелек пота, но это совсем ее не портило. Так же как и сердито прищуренные глаза и раздраженная интонация, с которой она произнесла:
        - Поймите, это истинное кощунство, и никому до подобных негодяев нет дела!
        Все в Маше нравилось Алексею, и он прощал ей даже очевидное невнимание к своей персоне. Ведь он тоже в некоторые моменты забывал обо всем, ни о чем не помышляя, кроме разоблачения и поимки негодяев, и в этом они с Машей были очень похожи: оба они жаждали наказания преступников. Но он не имел права высказывать свои мысли вслух и выдавать свои намерения, и в этом было его главное отличие от девушки.
        - Маша, Илья! - догнал их Владимир Константинович. - Подождите! - проговорил он, задыхаясь от быстрой ходьбы. - Я все-таки узнал, кому Хатанга сбывает свои находки из курганов. Последний раз он продал более сотни предметов в одни руки. Среди них оказались сосуды для притираний, блюда, подвески, серьги, гребни, амулеты, - всего не перечислишь. Каждая вещь обошлась коллекционеру не дороже шестидесяти-семидесяти копеек. Сущие гроши!
        - И кто ж оказался любителем подобных древностей? - спросил Алексей и совсем не удивился, когда услышал ответ, потому что знал его заранее. Слишком уж выразительно посмотрел на него Владимир Константинович, когда произносил последнюю фразу.
        И учитель подтвердил его подозрения:
        - Наш общий знакомый - Михаил Корнеевич Кретов!
        Глава 13
        Солнце нырнуло за древние скалы, дневная жара пошла на убыль, и в воздухе терпко запахло коноплей, заполнившей берега оросительных каналов, через которые были перекинуты хлипкие деревянные мостки. На них двум пешеходам не развернуться, не то что конной коляске проехать. Поэтому Маша и Алексей благоразумно преодолевали их пешком, а Владимир Константинович брал под уздцы и осторожно переводил лошадь через скрипящее и содрогающееся под колесами экипажа сооружение.
        Иногда учитель оглядывался и сконфуженно улыбался своим молодым спутникам. Не устали ли? Не сердятся ли на него за то, что уговорил их свернуть в сторону от дороги и проехать до целебного озера Чайзан-холь?
        Но молодежь весело болтала, не обращая внимания на его виноватые взгляды. И Владимир Константинович облегченно вздыхал. Он понимал, что стоит Маше и Алексею очутиться на берегу озера, как тут же все неприятные впечатления от этой поездки исчезнут и останется лишь восторг от созерцания удивительной красоты ландшафта: высоких заснеженных горных пиков на горизонте и зеркальной, слегка вспаханной ветерком глади озера, лежащего в рамке лиственничной, простеганной молодым березняком тайги.
        Коляска выехала на узкую каменистую дорогу, которая резво вбежала на крутой увал, и Владимир Константинович натянул поводья, останавливая лошадь.
        - О боже! Какая прелесть! - воскликнула Маша. Она раскинула руки, словно пыталась обнять весь этот огромный мир: и лес, и горы, и озеро, а, возможно, за компанию и Алексея с дядюшкой, радостно засмеялась и, минуя подножку, спрыгнула на землю. И уже через мгновение, подобрав юбки, мчалась вниз к озеру по узкой тропинке, которая вилась между камнями и обрывалась у самой воды.
        Алексей припустил следом.
        - Маша, Илья, осторожнее! - крикнул им сверху Владимир Константинович, привязывая лошадь к кусту акации, чьи пыльные заросли затянули поверху увал. Алексей догнал Машу уже на берегу, за несколько шагов до воды. Схватил за руку и прошептал, задыхаясь:
        - Разве можно так бегать? Вы же могли себе шею свернуть!
        - Господи, какая проза! - засмеялась Маша, но руки не отняла. - Посмотрите, что за благодать вокруг! Вода, точно расплавленный янтарь, а тучи-то, тучи! - Она подняла лицо к небу. - Словно старинного письма иконы! Те же краски, те же тщательность и тонкость… - Она перевела дыхание и вопросительно посмотрела на Алексея. - Вы никогда не задумывались над тем, насколько старательно создавался мир, в котором мы живем, и как по-варварски мы с ним обращаемся? Мы ведем себя как дикари, живем одним днем, выстраиваем свой маленький, жалкий мирок и, если он рушится, воспринимаем это как вселенскую трагедию. И совсем не задумываемся над тем, что рушится и уничтожается гораздо большее… - Она внезапно замолчала, перевела взгляд за спину Алексея и недоуменно спросила:
        - А это кто? Тоже дядюшкин знакомый?
        Алексей повернулся и увидел на вершине увала еще один экипаж, более солидный и богатый, чем коляска учителя.
        А по тропинке к озеру спускались два человека. Один, несомненно, был Владимир Константинович, а второй, Алексей даже скривился от досады, Михаил Кретов. С горы он сбегал почти вприпрыжку, лишь на самых крутых участках слегка тормозил и подавал руку учителю. Он что-то нес под мышкой, и через несколько секунд Алексей разглядел, что это тот самый туес, из которого Хатанга доставал свои находки, чтобы показать их Маше. Выходит, купец действительно скупал у старика древние вещицы, причем в нарушение закона, так как все найденное в курганах тот должен был сдавать в казну. Выходит, не сдавал… А если и сдавал, то самую малость, для отвода глаз…
        Все эти мысли промелькнули в голове Алексея за считанные секунды: ровно столько времени понадобилось Михаилу, чтобы достичь берега. Причем последние метры он преодолел, не глядя себе под ноги, но зато не спуская глаз с Маши. И это очень не понравилось Алексею. Но девушке, видимо, тоже не пришлось по вкусу столь пристальное внимание. Она зябко передернула плечами и, когда Кретов поравнялся с ней, смерила его отнюдь не теплым взглядом.
        Но Михаила, похоже, это совсем не смутило. Не поздоровавшись, он насмешливо произнес:
        - Кажется, я здесь кому-то помешал?
        Маша надела очки, которые до этого висели на цепочке у нее на груди, окинула Михаила строгим взглядом и подчеркнуто вежливо произнесла:
        - Конечно же, вы нам помешали! Не поздоровались, не представились и достаточно бесцеремонно вторглись в разговор.
        Михаил явно опешил и даже бросил взгляд в сторону Владимира Константиновича, слишком быстрый, чтобы учитель понял, что у него попросили помощи, но Алексей по глазам уловил это мгновенное замешательство и откровенно обрадовался: получил купчик отлуп по полной программе.
        Наверняка никто не смел говорить с Михаилом подобным тоном, вернее, выговаривать за столь мелкие, на его взгляд, проступки.
        Но Михаил мгновенно оценил ситуацию и переменил тон:
        - Простите за ради Христа, - он склонил голову в поклоне, - некому было Мишку Кретова отесать и на путь истинный наставить! Светским хитростям не обучен, ножками шаркать не умею. Так что принимайте какой есть! - Он прижал ладонь к груди. - Давайте, знакомиться, Мария Викторовна! - Он хитро блеснул глазами и расплылся в улыбке. - Я ведь пока с горки бежал, все про вас у дядюшки разузнал. Даже то, что вы древностями интересуетесь, - он кивнул на туес, который продолжал держать под мышкой. - Хотите, подарю?
        - Что вы, не надо, - произнесла Маша и покраснела. - Я от незнакомых людей подарки не принимаю.
        - А что ж нам мешает познакомиться ближе? - улыбнулся Михаил, и Алексей, несмотря на оставшуюся в душе неприязнь к купцу, должен был признать, что тот дьявольски хорош собой. Ни единой черточкой не напоминал он ни братца своего старшего Никодима, ни свою лупоглазую племянницу. От отца достались ему черные как смоль волосы, густые и волнистые, да крепкие скулы и подбородок. А от матери наверняка нос классической формы, с небольшой горбинкой, и глаза - большие, серые, отливающие в некоторые моменты почти небесной голубизной и потому особенно яркие на почти дочерна загоревшем лице.
        Михаил подошел к ним вплотную и протянул руку Алексею.
        - Здравствуйте, Илья Николаевич! Как ваши успехи по прижатию Тригера к ногтю?
        Алексей с недоумением посмотрел на него:
        - С какой стати я должен его прижимать? Он вполне удовлетворительно справляется с делами на заводе.
        - Что ж тогда денег у меня просит на жалованье рабочим, если с делами справляется? - поинтересовался Михаил. - У меня на приисках подобных казусов не наблюдается.
        - И вы отказали ему?
        - И как только вы догадались? - весьма учтиво справился Михаил. - У меня ответ один: если не распорядился вовремя, не подсуетился, чтобы товар продать, пусть теперь выкручивается как может! На то он и управляющий, чтобы управлять заводом достойным образом.
        - Но он весьма достойно управляет заводом. - Алексей почувствовал несомненную обиду за Тригера. - Производство отлажено, домны не простаивают, руду и уголь подвозят без перебоев…
        - Произвести можно что угодно и сколько угодно, - произнес Михаил сухо и перевел взгляд на Машу, да так и не отвел его, хотя продолжал спорить с Алексеем. - Главное - товар сбыть! Товар продал, получил деньги, часть на жалованье пустил, другую - на станки и оборудование, а остальное - хозяину, чтоб у того на сердце повеселело.
        А пока изделия на складе, будь они хоть трижды золотые, никакой радости от этого не наблюдается.
        - Но… - попытался возразить ему Алексей.
        Но Михаил, по-прежнему не спуская взгляда с Маши, обнял его свободной рукой за плечи и неожиданно дружелюбно предложил:
        - Давай оставим эти разговоры на потом. Что, у нас более приятных тем для беседы не найдется?
        Сзади подошел Владимир Константинович.
        - Извини, Миша, но мы спешим. Нам еще до Тесинска добираться.
        - Какой еще Тесинск? - повернулся к нему Михаил. - Куда это вы на ночь глядя поедете? Оставайтесь у меня на даче. Тут по берегу пройти не дальше сотни шагов.
        Вон за той скалой, - кивнул он в сторону заросшего кустарником утеса, - она и расположена. В доме два десятка комнат, выбирайте, кому что приглянется. Из обслуги, правда, только сторож да повар. Я на этот раз сюда один приехал, даже без Федьки. Вчера ногу, шельма, подвернул, так что оставил его пока в городе. - Он наклонился и опустил туес к Машиным ногам. - Мария Викторовна, голубушка, будьте милостивы! Говорят, вы большой знаток по этим безделушкам. Помогите разобраться, что к чему в этом хламе!
        Маша смерила его негодующим взглядом.
        - Как вы смеете называть это хламом? Вы за бесценок скупаете древние вещи, даже не понимая их истинной ценности. Я не удивлюсь, что и хранятся они у вас в безобразнейшем состоянии. - И добавила уже тише:
        - Если вообще хранятся…
        - Ну насчет этого будьте спокойны! - усмехнулся Михаил. - Денег я на ветер не бросаю и счет им знаю. Возможно, я не настолько, как вы, Мария Викторовна, разбираюсь в древностях, но, будьте уверены, все, что мной приобретается, хранится надлежащим образом.
        - Прекрасно, если так! - Маша протянула ему руку. - Прощайте, господин Кретов! Желаю вам успехов в приобретении и хранении ваших сокровищ! Одно только мне не понятно: что для вас собирательство древностей? Дань моде или желание прибрать к рукам все, что плохо лежит?
        Михаил побагровел, но, против обыкновения, ответил достаточно мягко:
        - К вашему сведению, Мария Викторовна, к моде я отношусь довольно прохладно и поступаю всегда так, как сердце подсказывает. - Он с вызовом посмотрел ей в глаза и вдруг лихо подкрутил густой черный ус и рассмеялся, явив свету полоску ослепительно белых зубов:
        - И больше того, сейчас оно мне подсказывает, что вы совсем скоро выйдете за меня замуж…
        - А мне мое сердце подсказывает, - перебила его Маша, - что вы до неприличия самонадеянный человек.
        А я предпочитаю не иметь дела с самовлюбленными болванами, которые полагают, что их толстый кошелек - основа мироздания.
        - Маша! - ахнул Владимир Константинович. - Выбирай, пожалуйста, выражения!
        - Я их, дядюшка, как раз выбираю, - Машины глаза полыхнули августовской зарницей, и она закусила губу, - иначе твой приятель, любитель древностей, давно бы пожалел, что спустился на берег в одно время с нами. Что, ему другой дороги не было? - Носком туфельки она слегка толкнула туес, и тот свалился набок. Маша всплеснула руками и излишне испуганно вскрикнула:
        - Ах, какая я неловкая!
        - Ничего, Мария Викторовна, мы вашу неловкость исправим, - как ни в чем не бывало вымолвил Михаил и, опустившись на колени, собрал вывалившиеся на землю предметы и аккуратно сложил их в туес. Не поднимаясь с колен, согнул голову в поклоне и подал туес Маше:
        - Все-таки не откажите в любезности, подскажите бедному коллекционеру, кто из нас внакладе остался - я или Хатанга?
        К удивлению Алексея, Маша приняла туес, заглянула в него и улыбнулась скептически:
        - По-моему, вы друг друга стоите! Вы ему заплатили сущую ерунду, а он вам подсунул сущую ерунду, хотя пара вещиц представляет определенную ценность, но это совсем не то, что он показывал нам. - Она подняла глаза на Алексея. - Старик по какой-то причине решил не продавать свои самые ценные находки. Или нашел более выгодного покупателя? - обратилась она теперь уже к Михаилу, который, поднявшись с колен, сосредоточенно отряхивал их от песка и бурьяна.
        Тот оставил свое занятие, тоже заглянул в туес и недоуменно пожал плечами:
        - Ничего не пойму! Я всегда платил ему столько, сколько он запрашивал. И даже ни разу с ним не торговался, хотя иной раз он и подсовывал мне чистое барахло с помойки, только столетней давности. Так что какой резон ему искать другого покупателя, если я скупал у него все, что он мог предложить?
        - Но, возможно, более ценные находки он сдавал в казну? - предположил учитель.
        - О чем вы говорите, Владимир Константинович? - скривился Михаил. - Там платят сущие гроши, да и не все подряд берут.
        - А если лучшее он просто-напросто припрятал на черный день? - подал в свою очередь голос Алексей.
        - Какой, к дьяволу, черный день? - махнул рукой Михаил. - С таким же успехом он мог бы откладывать деньги, что я ему плачу за древности, но они у него водятся ровно два дня. Первый день уходит на дорогу до ближайшего кабака, или шинка, второй - на пропой. Все спускается в один присест. Бывает, до двадцати дармоедов вокруг него вьются, а он их от доброты сердечной поит и кормит, пока все деньги у него не выдоят. Случается, что в грязь, а то и в снег выбросят без порток и рубахи. Я самолично его дважды из канавы подбирал, а Федька - так и всю дюжину раз. Отмоем, подкормим, оденем, а через несколько дней приезжаю, смотрю - он опять в рванине, босиком… Спрашиваю: «Что, опять сапоги пропил?» Так, поверите, никогда не сознается. На все у него один ответ: «Шайтан приходил, сапоги унес…» - Он вопросительно посмотрел на учителя, потом перевел взгляд на Машу и Алексея. - Ну что, принимаете мое приглашение?
        - Прости, Миша, но ничего на этот раз не получится, - произнес Владимир Константинович мягко и, как бы извиняясь, улыбнулся:
        - Илье Николаевичу завтра рано на завод, а мы с Машей отправляемся на три дня на озеро Карасук, там стоянку эпохи неолита откопали, хотим познакомиться.
        Михаил закусил нижнюю губу, но обиду постарался скрыть.
        - Ладно, не получилось так не получилось, но в следующую субботу я непременно пришлю за вами экипаж.
        Дайте слово, что не откажетесь! - И посмотрел на Машу. - А вас, Мария Викторовна, попрошу оказать мне великую честь и посмотреть мою коллекцию. Я буду весьма благодарен, если вы поможете навести в ней порядок и если позволит время, то сделаете ее полное описание.
        Алексей почувствовал сильнейшее желание повторить тот самый прием французской борьбы, который он применил против Михаила на пароходе. Но там все происходило в пылу схватки и было вполне объяснимо. Здесь же его могли попросту не правильно понять, да и как объяснять потом учителю, и тем более самой Маше, причину столь дурного поведения. Он сознавал, что описание коллекций - всего лишь предлог, который хитрый купчина придумал, чтобы чаще видеться с Машей. «Наверняка собрался приобщить и ее к своей коллекции», - подумал Алексей сердито, не решаясь признаться даже самому себе, что ревнует Машу к Михаилу. И не просто ревнует, а самым явным образом завидует, с какой непревзойденной лихостью купец нашел способ проводить с Машей гораздо больше времени, чем это удавалось ему.
        - Машенька, - сказал Владимир Константинович. - Я считаю, тебе не стоит отказываться от предложения Михаила Корнеевича. Я видел часть экспонатов из его коллекции, и, надо сказать, они могут тебя заинтересовать.
        - Хорошо, я подумаю, - ответила Маша достаточно сухо. - Возможно, я выберу время, чтобы осмотреть ваши коллекции, Михаил Корнеевич. - Она повернулась к Алексею и подала ему руку:
        - Илья Николаевич, помогите мне подняться по тропе. Там есть такие крутые участки, что мне на них не вскарабкаться.
        - По обрыву лучше не подниматься, - опять вклинился в разговор Михаил. - Пройдите чуть левее, там есть тропа, которой я обычно пользуюсь. Она менее крутая и идет через лес. - Он посмотрел вверх, где оставались его экипаж и коляска Владимира Константиновича. - Там и на экипаже можно проехать…
        - И что ж тогда не проехали, а оставили его наверху? - поинтересовалась довольно язвительно Маша.
        - А чтоб с вами познакомиться! - подмигнул ей Михаил, а Алексей с негодованием отметил, как сильно покраснела Маша и, главное, не нашлась, что ответить этому бесцеремонному нахалу и выскочке.
        Глава 14
        - Денег в кассе тридцать семь рублей двенадцать копеек, - докладывал Тригеру накануне вечером в его домашнем кабинете Семен Петрович Столетов.
        Генрих Иванович с утра прихварывал и против обыкновения впервые за последние годы на заводе не появился. Он сидел нахохлившись, накинув на плечи, несмотря на жару, толстую клетчатую шаль, и то и дело промокал и без того красный нос огромным носовым платком и часто оглушительно чихал, отчего Столетов вздрагивал и на мгновение, а то и два терял нить разговора.
        - Придется рассчитывать рабочих выписками. На золотых приисках издавна так делается. Вместо монет получают билет. - Бухгалтер произнес последнюю фразу, сам того не ожидая, в рифму и усмехнулся. - Все равно большую часть жалованья пропьют и прогуляют, а по билету мы какую-то долю отдадим провиантом, а остальное, что хотят, пусть получат в хозяйской лавке. Ежели Михаил Корнеевич откажет по какой-то причине, нажмем на Хорошилова. Он не посмеет отказаться.
        - Вряд ли получится склонить к этому Михаила Корнеевича, - вздохнул Тригер. - Я уже пробовал с ним поговорить. Не дает он денег на жалованье. У него один разговор:

«Крутись, как я кручусь!» Можно подумать, мы с ним в равных условиях. Он, если что, своими деньгами рискует, а я - чужими… - Генрих Иванович шумно высморкался и посмотрел на Столетова. - Провианту достаточно содержится на складах? Будем выдавать все жалованье провиантом.
        - Неосмотрительно это, Генрих Иванович, ох неосмотрительно, - покачал головой Столетов. - В зиму без провианта останемся, а вдруг накладки какие, обозы не пройдут или товар не сумеем продать? Сами понимаете, за это вас по головке не погладят.
        - Я и без вас это знаю, - махнул обреченно рукой Тригер, - но от голодного рабочего у огненной печи проку никакого. - И, раздражаясь, выкрикнул:
        - Что вокруг да около ходите? Говорите свои предложения!
        - Да я все о том же Хорошилове. Раз Михаил Корнеевич отказывается по билетам товар выдавать, надавим на Хорошилова.
        - Вряд ли получится склонить к этому Хорошилова, - усомнился Тригер. - Он и копейки в долг не даст без расписки, а тут столько товару!
        - Статья пятьсот семьдесят пятая Горного устава, седьмой том Свода законов Российской империи, - глянул исподлобья на управляющего бухгалтер, - гласит, что всякие промыслы при заводах могут быть открываемы только с согласия их владельца. Поэтому вступать в спор с заводской конторой Хорошилову не с руки. Да и вы попусту не тревожьтесь, Генрих Иванович. Лавочник внакладе не останется. В первую очередь он спустит весь залежалый товар, да и ценою дороже, чем за наличные. Он еще спасибо нам скажет, вот увидите!
        - Он-то, может быть, и скажет, - произнес задумчиво Тригер, - а как мне в лицо рабочим потом смотреть?
        - А так и смотреть, - неожиданно жестко произнес бухгалтер, - в первую очередь должны соблюдаться интересы завода, а рабочих - во вторую. Завод кормит рабочего, а не наоборот. К тому же, если кто-то не захочет получать расчет выписками, можно пойти навстречу и рассчитаться товаром. Тогда и Михаил Корнеевич от товара не откажется, потому как, считай, двойную выгоду от него поимеет.
        - Каким товаром? - не понял Тригер.
        - Но мы ж об этом с вами говорили, - произнес укоризненно Столетов, - в крайнем случае можно рассчитаться заводскими изделиями. Печным литьем, к примеру. Рабочие могут сбыть его по деревням или в ту же заводскую лавку.
        Думаю, Михаил Корнеевич противиться не будет. А Хорошилов - тот вообще оторвет наш товар с руками. Сами посудите, на рубль выписки он рассчитается семью или восьмью гривнами. А железо наверняка примет в полцены… Но это лучше-, чем ничего, Генрих Иванович. Вон на Абаканском заводе Пермикина почти полгода рабочих железом отоваривали. И ничего - как должное приняли. Амбары полны, рассчитаемся по жалованью без особых забот.
        - Ухватами и гвоздями или табуретками? - скривился Тригер и снова высморкался в свой безразмерный платок.
        - Экий вы, право, жалостливый, Генрих Иванович, - прищурился Столетов, - или домной легче управлять, чем копейкой?
        Тригер промолчал, сделав вид, что основательно занят прочисткой носа, а Столетов участливо спросил:
        - На казенном заводе, наверное, спокойнее было?
        Тригер вновь не ответил, и тогда Столетов, хитровато подмигнув ему, добавил:
        - На частном владении зато прибыльнее.
        - Кому, как не вам, знать, что Никодим Корнеевич положил мне оклад жалованья вдвое против того, что мне отпускали из казны, - сухо, но с достоинством ответил управляющий. И бухгалтер понял, что Тригер не желает принимать на свой счет его прозрачные намеки.
        С утра у заводской конторы толпились рабочие. Судя по тревожным лицам и взволнованному гомону, пар еще клокотал внутри котла, но готов был вырваться наружу… Более всего народу сгрудилось на крыльце конторы, на дверях которой красовался список тех, кто подвергся по разным причинам штрафам за прошедшую неделю. Но не это привлекло внимание толпы. Штрафы в большинстве случаев волнений не вызывали. Всеобщее беспокойство разбудила небольшая приписка в конце объявления: «Денежное жалованье временно, из-за нехватки наличности, выплачиваться не будет.
        Те, кто имеет особую нужду, могут получить его провиантом со склада и изделиями по заводской цене».
        Первым не выдержал худой мужичонка, с рябым лицом, в закопченной рубахе с прожженными рукавами. Он стянул с головы картуз и с досадой бросил его на землю:
        - Это что ж, братцы, делается? При казне хоть хлеб досыта ели, а купец теперича на горло ногой?
        Один из горновых, скроенный, казалось, из одних жил, со скуластым в густой черной бороде лицом, смачно плюнул прямо на объявление и припечатал плевок кулаком:
        - Вот казенная печать, чтобы брюхо всем поджать!
        - Эко ты, дядя Родион, - испуганно вскрикнул Никита, молоденький помощник горнового, - зачем ты так?
        - А ну брысь! - замахнулся на него Родион. - Не мельтеши!
        На крыльцо вышли Столетов и конторщик Рыбьев. Конторщик осмотрительно прятался за широкую бухгалтерскую спину. Взгляды рабочих ничего хорошего не предвещали.
        Того гляди, возьмутся за каменюки…
        - Чего шумите? - прикрикнул начальственно Столетов. - Непонятно, что ль, написано? В кассе денег нет, так что хоть зашумитесь, хоть винтом завейтесь, жалованье нечем выдавать! Хотите без хлеба сидеть - сидите… А если кому приспичит, у кого нужда великая, милости просим в амбары товаром получить! Ведомости у кладовщика, иди и выбирай какой товар надобно. А чего орать попусту?
        - Что ж твой товар, кусать прикажешь? - с глухой злобой в голосе произнес вальцовщик, в грязной робе и кожаном, прогоревшем в нескольких местах фартуке. - Так без зубов окажешься!
        - Товар обменять можно, - вразумлял толпу Столетов. - На базар вынеси - с руками оторвут. По деревням то ж самое. Опять же в лавку к Хорошилову…
        - К Хорошилову? - мгновенно сообразил помощник горнового. - Это пойдет! - Он проворно выбрался из толпы и помчался к амбару, чтобы попасть к раздаче товара первым. На бегу он чуть не сшиб с ног доменного рабочего Захара Бугатова. Тот хотел послать вдогон мальчишке крепкое слово, но только махнул рукой. И самому ведь тоже придется за товаром идти… Он поискал глазами в толпе Ерофея Матвеева. Вальцовщик о чем-то спорил с мастером своего цеха Захватовым. Пожилой, коренастый, могучего сложения Захватов стоял, сцепив руки за спиной, и на петушиные наскоки Ерофея лишь угрюмо кивал головой, то сверху вниз, соглашаясь, но гораздо чаще - слева направо, не соглашаясь.
        - Что бузишь, Ерофей? - подошел к ним Захар и поздоровался с Захватовым. Тот молча кивнул головой, а Ерофей сердито произнес:
        - За что, скажи на милость, Хорошилову такая воля дана? За топор по три гривенника за штуку дает, а у него в лавке они по восемь идут. Это ж сколько деньжищ он на нашем горбу заработает? - Он сплюнул на землю. - В амбаре мне их за полтинник отпустят. На мои три с полтиной жалованья, значитца, получу семь топоров. А Хорошилов выдаст мне взамен два рубля да гривенник в придачу. А сам возьмет столько, сколько я за неделю не получаю?
        Захватов окинул его недовольным взглядом:
        - Чего задираешься, Ерофей? Смотри, вызову урядника, загремишь «под шары» на пару дней, тогда и своих трех с полтиной не получишь! И к Хорошилову никто тебя не неволит идти. Хочешь - шагай в хозяйскую лавку. Там тебе на гривенник больше дадут, только через три дня. У них порядок такой. За сданное золото в кассу деньги через три дня на четвертый выплачивают и за товар заводской то ж самое.
        Так что выбирай или три дня с голодным брюхом сидеть, или подешевле, но побыстрее в лавку Хорошилову товар сдавать.
        Ерофей крякнул и, махнув рукой, направился вслед за Захаром в амбар. Сквозь толпу, запрудившую все подходы к воротам амбара, продирался Родион. Одной рукой он прижимал к животу большую чугунную сковороду, а в другой нес связку ухватов.
        Толпа потешалась над каждым благополучно вынырнувшим из глубин амбара.
        - Ишь, Родион, блинов захотел!
        - Женка ему такое замесит, каждый блин шаньгой покажется!
        - Куда столько ухватов поднабрал?
        - А ему женка кажный день ухватом лысину чешет…
        Ломаются почем зря!..
        Каждый выбирал тот товар, который легче сбыть. Охотнее всего брали сковороды, лопаты, вилы, вьюшки, тазы.
        Захар не хотел идти по слободе с узлом кухонной утвари, поэтому взял связку топоров. На его четыре рубля пришлось восемь штук.
        Ерофею по его заслугам пришлось семь топоров, да гривенник остался еще должен в кассу завода с прошлого раза.
        - На работе тяжело, - примерил он на вес свое «жалованье», - а нести гораздо легче.
        - Говоришь, тяжело? - усмехнулся Захар. - На вальцовке стоишь, прямого огня не чуешь! А горновым у печи не пробовал?
        - Хрен редьки не слаще, - вздохнул Ерофей. - Работа тоже горячая.
        - Куда уж горячее, - вздохнул Захар и, оттянув ворот, показал обезображенное шрамом плечо. - Видал? Дважды крещен. Водой и огнем, как Никола-угодник.
        - Осталось только медные трубы пройти, - рассмеялся Ерофей, хлопнул приятеля по здоровому плечу и подмигнул ему:
        - А может, золотые?
        И, расхохотавшись уже на пару, вошли в лавку Хорошилова. Здесь было не протолкнуться от массы желающих поскорее сбыть свой товар. Шум и гам стоял невообразимый.
        - Креста на тебе нет! - кричал на лавочника патлатый мужик с рыжей всклокоченной бородой. - Чего изгаляешься, ирод? Бери уж так, задарма! Че долго мучиться деньгу отсчитывать!
        - Даром мне твоего товара не надо, - спокойно отвечал лавочник, - у меня своего добра полная лавка. Твой товар - мои деньги! Не берешь цену - отходи!
        - Василь Силантьич, - надрывался Никита, уцепившись за прилавок. - Накинь хоть по пятачку…
        Захар и Ерофей протиснулись к прилавку, выложили каждый свою связку топоров. Хорошилов пощелкал по лезвию одного из них.
        - Хорош товар! Беру все по три гривенника за штуку, - но, встретив мрачный взгляд Захара, посмурнел и неохотно произнес:
        - Ладно, за все пять с полтиной, но ни копейки больше!
        Он высыпал на прилавок горсть полтинников.
        Захар и Ерофей быстро разделили деньги соразмерно .количеству топоров.
        - Бог смерти не даст - богатым будешь, - сказал Захар лавочнику, заворачивая деньги в тряпицу и пряча ее за пазуху…
        Тот ничего не ответил, лишь окинул его хмурым взглядом.
        Вечером к Захару прибежал Ерофей.
        Захар сидел на крыльце, тачал себе новые ичиги.
        - Сидишь себе? Мастеришь? - насупившись, спросил Ерофей. - А там казаков понагнали. Того гляди, начнут нашего брата нагайками охаживать.
        Захар отложил ичиг в сторону.
        - Что случилось?
        - Литейщики отказались работать. Пришли в мастерские, а работать не стали. Тригер приехал, уговаривал, совестил, просил подождать, пока товар не продадут. Говорит, баржу одну у Кретова сожгли посреди реки, теперь пока из Североеланска новую под железо пригонят, потом погрузят, потом назад потянут, это ж не меньше недели пройдет… Так что до первого настоящего жалованья сколько воды утечет.
        Того гляди, еще сентябрь железо будем в лавку сдавать или харчами жалованье получать.
        - Как ты думаешь, Тригер не врет?
        - Тут уж ни убавить, ни прибавить. Немец слово свое завсегда держал. Думаю, и сегодня он все по-честному по полочкам разложил, дескать, не меньше месяца пройдет, прежде чем продадут весь товар…
        - Хорошо, пошли, - поднялся во весь свой немалый рост Захар, - посмотрим, что за события творятся в нашей слободе.
        Глава 15
        Тропа вилась между деревьями, забирая и забирая вверх.
        Она и впрямь оказалась менее крутой и скользкой, хотя и более длинной, чем та, по которой они спускались к озеру, и хорошо просматривалась в наползающих на тайгу сумерках.
        Маша взяла Алексея под руку, и они шли молча, обогнав на одном из пригорков Владимира Константиновича и Михаила. Алексей поймал мгновенный взгляд купца. Словно бритвой прошелся он сначала по нему, затем по Маше. Но Михаил промолчал, взгляд притушил и тут же отвел его в сторону, а Алексей подумал, что теперь вряд ли получится наладить с ним благожелательные отношения. А ведь Тартищев в последнем из своих посланий настаивал на более близком знакомстве с младшим Кретовым. И после стычки на пароходе они почти помирились, но кто ж мог предположить, что появится в их отношениях помеха, которую Алексею не захочется устранить…
        - Смотрите, Илья Николаевич, - прервала его мысли Маша, - маслята! Прямо на дорожку выскочили!
        И вправду, прямо под ноги им высыпала целая Стайка крепеньких маслят.
        - Ну уж нет, хватит нам грибов! - засмеялся Алексей и потянул девушку за руку. - Лукерья больше не простит, если опять заставим ее на ночь глядя грибы чистить и жарить! Помните, как она на меня ворчала?
        - Поворчит да перестанет! А грибы у нее получились отменные, у меня до сих пор слюнки текут, когда тот ужин вспоминаю. - Девушка сняла с головы шляпку и хитро улыбнулась. - Ну, чем не корзинка для грибов?
        - Мария Викторовна! - произнес укоризненно Михаил. - Зачем же шляпку портить? Возьмите лучше мой картуз.
        - Маша, перестань, - недовольно покачал головой учитель, - пора возвращаться, вот-вот стемнеет, а нам еще два часа до Тесинска добираться…
        - Да тут всех дел на десять минут, - не сдавалась девушка и умоляюще посмотрела на Владимира Константиновича, - больно уж грибов хочется. Смотрите, - вытянула она руку в сторону отходящей вбок тропинки, - сколько их там! Словно корзину пятаков раскидали! - Она сделала пару шагов в сторону, ступила на тропинку и позвала Алексея:
        - Идите сюда, Илья Ни… - и вдруг вскрикнула и стала падать лицом вниз.
        В один прыжок Михаил Кретов оказался рядом и подхватил ее на руки… Алексей опоздал только на мгновение…
        - Плащ! Подстели быстрее плащ! - крикнул ему Михаил.
        Алексей выхватил из рук учителя пыльник и расстелил его на обочине. Михаил бережно опустил Машу на него, но не положил на спину, а посадил таким образом, что она прильнула к его груди головой. Девушка была без сознания, и Алексей увидел, что из ее левого плеча хлещет кровь, и блузка уже промокла, и руки Михаила все в крови…
        - Господи! - вскрикнул Владимир Константинович. - Миша, Илья! Что случилось? Откуда кровь?
        - Самострел! - ответил сквозь зубы Михаил. Он отнял руку от плеча девушки. И Алексей увидел конец стрелы с коротким оперением, торчащий из раны.
        - Хорошо, что стрела пробила плечо насквозь, иначе без хирурга не обойтись! Давай, Илья, поддержи Машу! - попросил его Михаил. - Надо приготовить тряпки для перевязки…
        Алексей осторожно подвел руку под спину девушки.
        Бледное лицо ее было совсем рядом. Даже в сумерках было заметно, как бьется жилка на виске, а на нежной коже еще ярче проявилось с десяток веснушек. Сердце его сжалось, и он едва сдержался, чтоб не шмыгнуть по-детски носом, сгоняя набежавшие на глаза слезы…
        Михаил тем временем быстро сбросил с себя верхнюю и исподнюю рубахи, мгновенно располосовал их выхваченным из-за голенища сапога ножом на длинные широкие полосы и приказал учителю:
        - Быстро надергайте ягеля, Владимир Константинович, а мы с Ильей пока попробуем удалить стрелу… - Он велел Алексею придерживать Машу, а сам взялся за наконечник стрелы, торчащей у нее со спины, и выругался:
        - Сволочи!
        Кованый поставили! Четверик, как на медведя! - Он осторожно потянул стрелу, отчего кровь забила из раны фонтанчиком, и, вновь выругавшись, быстро отсек наконечник ножом, затем столь же быстро вырвал конец, торчащий со стороны груди, и крикнул учителю:
        - Ягель, быстро! - И прижал мох к ране. Тот сразу же набух кровью. Он отбросил его в сторону, протянул руку за следующей порцией и приказал уже Алексею:
        - Тряпки! Живо!
        Затем сорвал с плеча Маши блузку, приложил прямо к ране новую порцию оленьего мха и ловко перевязал ей плечо, притянув предплечье к туловищу, пояснив при этом, что сделано это для того, чтобы Маша бессознательно не дернула рукой и не разбередила рану.
        С момента выстрела прошло не более пяти минут, когда Михаил закутал Машу в пыльник и поднял ее на руки. Он строго посмотрел на учителя, затем на Алексея и не терпящим возражений тоном приказал:
        - Спускаемся вниз, к даче! Теперь и речи не может быть, чтобы возвращаться в Тесинск. Сейчас я отправлю сторожа в город, через пару часов он привезет доктора, а пока ее нельзя беспокоить. Может опять открыться кровотечение. Пошли!
        - Я, пожалуй, останусь. - Алексей вынул из потайного кармана «смит-вессон». - Думаю, следует осмотреть место происшествия…
        - Давай, действуй, - кивнул ему Михаил, похоже, вид оружия его нисколько не удивил, он лишь уточнил:
        - Я скоро вернусь. Только вот Машу устроим как следует, и я тебе помогу! - Он сделал несколько шагов вниз по тропинке, оглянулся:
        - Гляди, осторожнее! Наверняка тут не одну такую штуку насторожили! - и заспешил со своей печальной ношей вниз. Следом за ним почти бежал вмиг постаревший Владимир Константинович…
        Алексей проводил их взглядом и вновь вернулся на тропу. Первым делом он отыскал то, что Михаил назвал самострелом. Сбоку от тропы между двумя березовыми стволами было зажато и прикручено проволокой нечто отдаленно похожее на лук или, скорее, на средневековый арбалет. Очень грубое устройство с тетивой, курком и трубкой, куда вставлялась стрела. К курку была привязана бечева, которая спускалась по стволу почти до корня и пересекала понизу тропу.
        Алексей даже нашел место, где Маша зацепила ногой бечеву, приведя в действие чью-то дьявольскую задумку. Он обвел настороженным взглядом окружавший его молчаливый лес, глянул вниз на озеро, которое в сиянии выглядывающей из-за гор луны отсвечивало ртутью. Отчего вода казалась тяжелой, густой и вязкой, а низкие, вялые волны едва шуршали в камышах и шипели на прибрежную гальку.
        Темнота продолжала сгущаться и прикрыла все следы, если они, конечно, остались. И хотя Алексей не слишком на это надеялся, но все же отложил расследование преступления на утро. А то, что это преступление, Алексей не сомневался ни на йоту. Судя по высоте, на которой был закреплен самострел, установлен он был не на зверя, и Маше просто повезло, что она оказалась ниже ростом, иначе стрела попала бы не в плечо, а в сердце. Но в чье же сердце целил неизвестный злоумышленник?
        Внизу показалось пятно света, которое переместилось на тропу и стало быстро подниматься вверх. Через несколько минут перед Алексеем возник Михаил с английским карабином в одной руке и керосиновым фонарем в другой.
        - Ну что, нашел что-нибудь?
        - Нашел, - подвел его к самострелу Алексей, - кажется, я догадываюсь, на кого он был нацелен. Ты постоянно этой тропой ходишь?
        - Постоянно, сегодня, правда, сделал исключение, спустился по обрыву, когда вас с Машей на берегу заметил.
        - Это тебя и спасло, - заметил Алексей и провел ладонью линию на уровне груди Михаила, - смотри, четко высчитали, мерзавцы. Аккурат в сердце целились. - Взяв из рук Михаила фонарь, он обошел вокруг деревьев, низко пригибаясь и пытаясь обнаружить хоть какие-то следы, но безрезультатно.
        Михаил опустился на обломок дерева, приставил рядом карабин и некоторое время пристально наблюдал за передвижениями Алексея между деревьями, удивленно при этом хмыкая и покачивая головой. Наконец не выдержал и спросил:
        - Ты что, ищейка?
        - С чего ты взял? - удивился Алексей.
        Михаил переложил карабин на колени и хлопнул ладонью рядом с собою, приглашая его садиться.
        - Не обижайся, но со стороны посмотришь - ты словно пес охотничий, каждый камешек осмотрел, каждую веточку обнюхал. Шутка, конечно. - Он достал из кармана портсигар. - Куришь?
        - Курю, - ответил Алексей.
        Они закурили. Некоторое время молчали, затем Алексей спросил:
        - Как Маша?
        - Когда я уходил, была без сознания. С ней сейчас Марфа и Владимир Константинович.
        - Марфа? - удивился Алексей. - Ты же сказал, что, кроме повара и сторожа, на даче никого нет?
        - Однако память у тебя! - протянул Михаил озадаченно и с интересом посмотрел на Алексея. - Только Марфы и вправду поначалу не было. Она приехала позже, уже после моего отъезда к Хатанге. Мурку привезла. Никак, шельма, без меня не хочет оставаться. Тоскует, ничего не ест, а я хотел на лодке под парусом походить. Теперь придется отложить. Мурка в лодке беспокоится, паруса пугается и на берегу, если останется, мечется, с ума сходит, видно, боится, что утону. Ну, ей-богу, как с дитем морока. - Он улыбнулся и виновато посмотрел на Алексея. - А за Машу не беспокойся. Я отправил в город сторожа за доктором. - Михаил вздохнул. - Замечательная девушка! Красивая, умная…
        В наше время - крайне редкое сочетание.
        - Редкое, - согласился Алексей и вернулся к интересующей его теме:
        - Как ты думаешь, кто за тобой решил поохотиться?
        - Понятия не имею, - пожал плечами Михаил и, сильно затянувшись, выпустил через ноздри целый столб сизого дыма. - Неприятелей и завистников у меня - хоть дорогу мости, но явных врагов, которые хотели бы прямо в гроб законопатить, пока вроде не наблюдалось. В открытую на меня только ты осмелился напасть, а исподтишка… - Он наморщил лоб, вспоминая, потом покачал головой. - Нет, не было такого, потому что всякий знает: я башку мигом отвинчу и вернуть назад не позволю…
        - Хорошо, но ты можешь назвать хотя бы одну причину, по которой с тобой хотели бы свести счеты?
        - Не могу, - рассердился вдруг Михаил, - если я и обижал, то не до такой степени, чтобы кому-то захотелось меня убить. Никого в жизни не разорил, ни над кем не надругался. В карты мне проигрывали, но суммы незначительные… Морды, правда, частенько бью, но они, мерзавцы, сами их подставляют, потому что знают: после за каждый мой тумак или оплеуху прилично в ассигнациях получат.
        - Выходит, это первое покушение на тебя?
        - Выходит, первое. - Михаил как-то виновато пожал плечами и улыбнулся. - Ничего подобного раньше не наблюдалось. - Хотя постой! - Он хлопнул себя ладонью по лбу. - Знаешь, было по весне… Мы с Федькой отправились на тетеревов поохотиться. Он на своего Баламута взгромоздился и - вперед! А я замешкался что-то, смотрю, он уже за ворота выехал… Я ему кричу: «Федька, стой!» - а сам на своего Нерона вскочил… А тот подо мной чуть ли не свечкой встал, сначала на дыбы, а потом принялся по двору метаться и взлягивать беспрестанно. Я поводья на себя тяну, он хрипит, пеной исходит, а сам меня по кругу носит, головой и крупом трясет, меня из стороны в сторону мотает, я и про тетеревов забыл, и про Федьку, думаю, только бы не сбросил. Позорище будет на весь Тесинск для Мишки Кретова. Я ведь в седле вырос. У дядьки моего, младшего брата матери, конезавод под Омском. Я там каждое лето пропадал. Таких жеребцов объезжал, не чета моему Нерону.
        Мне ведь любая животина с первого разу подчиняется.
        Мурку видел? Она одной лапой хребет кому угодно переломит, а ко мне, как котенок, ластится… - Он затянулся папиросой, затем недоуменно посмотрел на окурок, затушил его о каблук и, усмехнувшись, посмотрел на Алексея. - Слушай дальше, как я, может, впервые в жизни перепугался до смерти. - И окинул его внимательным взглядом, словно проверил: не насмехается ли?
        Но Алексею было совсем не до смеха.
        - И что ж все-таки случилось с твоим Нероном? - спросил он, всячески скрывая волнение, потому что почувствовал знакомый холодок в груди - первый признак того, что вышел на след.
        - То и случилось, - вздохнул Михаил. - Вынес он меня за ограду, через коновязь перемахнул, тут я и приземлился на задницу, да так, что дух перешибло. Валяюсь на земле и вижу, что Марфа из ворот выскочила с ружьем навскидку и целится в Нерона. Я ей ору: «Марфа, тудыть твою мать, не стреляй!» А сам едва на четвереньки поднялся, смотрю, что с Нероном. А он, дьявол, как ни в чем не бывало, о коновязь головой трется, а морда вся в пене, грива всклокочена. Марфа ружье опустила, подошла к нему, за шею обняла и стоит, что-то шепчет ему в ухо. А он, бесова душа, так тихо, так жалобно что-то ржет ей в ответ. Переговариваются, значит. Только вдруг Марфа вскрикивает и тычет пальцем в седло: «Гляди, Миша, кровь!» Ну кое-как доплелся я до них, смотрю - и впрямь из-под седла в несколько струек кровь бежит. Я тут же рукой под седло, а Нерон как вздрогнет и ногами заперебирал, а из глаз слезы потекли… А я цепляю пальцем, не поверишь, вот такую, с мизинец прямо, железную колючку. Представляешь, каково было Нероше, когда я с размаху приземлился в седло? Тут любой бы взъярился…
        - Ты считаешь, что ее нарочно подложили?
        - В тот раз сомневался, а теперь точно думаю, что подложили. Конюхи Христом богом клялись, что ничего подобного не видели, самолично подпруги затягивали. Лошадь, говорят, вела себя спокойно. А тут на тебе! И главное, когда успели мерзавцы? Конюх все время ее в поводу держал.
        - А кто-то из своих мог это сделать? Подойти незаметно и подложить колючку?
        - Ну нет, - покачал головой Михаил, - никто не мог! Точно говорю, никто! Федька определенно не подходил.
        Марфа с крыльца не сходила, когда провожала нас… Анфиска…
        - Анфиска? - перебил его Алексей. - Она что ж, у тебя в тот раз гостила?
        - Слушай, - Михаил настороженно посмотрел на него, - ты что ж, Анфиску тоже знаешь? И, сдается мне, не только ее!
        - Анфису половина Североеланска знает, к тому же вчера мы столкнулись с ней в конторе завода. Видимо, приезжала повидать бухгалтера.
        - Столетова? - словно поперхнулся Михаил. - Она с ним встречалась?
        - Она зашла в его комнату, но увидела меня и очень быстро ее покинула.
        - И что ж, ничего не сказала при этом?
        - Кажется, я ей не слишком нравлюсь.
        - Понятно. - Михаил окинул его насмешливым взглядом. - Получила Анфиска от ворот поворот?
        Алексей пожал плечами.
        - Нет, здесь другое! С первых минут знакомства она готова была меня в клочья порвать, только не пойму - за что?
        - За что? - усмехнулся Михаил. - Вот за то самое и порвать, что внимания на нее не обратил. Она и меня на дух не выносит, и, заметь, за то же самое.
        Теперь настала очередь Алексея вытаращить глаза от изумления.
        - За то же самое? Но она ведь тебе племянницей приходится?
        - Приходится, - махнул рукой Михаил, - но и что из того? Вбила себе в голову, что влюбилась в меня, то и дело гостит в Тесинске и не сводит с меня своих рыбьих глаз. Пыталась и на более смелые дела подтолкнуть, но я устоял.
        - Нет, что-то в моей голове не укладывается. Вы ведь близкие родственники?
        - Я тебе объясняю, что ей это безразлично. Эта девка ни бога, ни дьявола не боится. Я ей про кровосмешение твержу, а она знай себе талдычит: «Детей от тебя рожать не собираюсь, а переспать - все равно пересплю!» - Михаил легко поднялся на ноги, подхватил с земли карабин и улыбнулся Алексею:
        - Пошли в дом, там все наши вопросы и обсудим. В том числе и про Анфису, и про тех, с кем дела имею и приятельские отношения. Именно приятельские, близких друзей у меня отродясь не бывало. Не люблю, когда мне лезут в душу, и сам этим не страдаю, но сегодня сделаю небольшое исключение, поговорим обо всем, о чем захочется… Если, конечно, захочется… - и окинул Алексея хитрым взглядом.
        Глава 16
        Машу обложили подушками, и она, бледная, с повязкой, обхватившей плечо и грудь, сидела на кровати и пила чай вместе со всеми, не отказавшись, впрочем, и от бокала красного вина. Его весьма настойчиво попросил выпить Михаил, пояснив при этом, что красное вино - первейшее средство для восстановления сил при обильной потере крови.
        Доктора ожидали только к утру, но Маша выглядела неплохо, температура спала после того, как Марфа напоила ее какими-то настоянными на меду травами, поэтому волнение по поводу ее ранения понемногу всех отпустило и проявлялось лишь в несколько возбужденном разговоре и неожиданно излишней смешливости.
        Михаил превзошел самого себя. Больше всех хлопотал возле Маши, да она и сама этому не противилась, смеялась его шуткам, принимала из его рук чай и ватрушки с вареньем, которые принесла с кухни Марфа, лишь иногда опускала глаза в ответ на его слишком пристальные взгляды.
        И эти взгляды чрезвычайно беспокоили Алексея. Он понимал, что хитрый купец пошел в атаку. Подогретое Машиной холодностью самолюбие жаждало отмщения и побед. Но в то же время он понимал, что его желание оградить Машу от притязаний Михаила, защитить от его возможных посягательств, несомненно, осложнит с ним отношения.
        Поэтому приходилось выбирать, тем более что намерения свои Михаил проявлял пока лишь в виде ухаживания: был неназойлив, в речи обходителен, остроумен, а в поступках намеренно осторожен и предупредителен. А взгляды? Что ж, взгляды… Смотреть на красивую девушку немного голодными глазами с поволокой никому не возбраняется. Да Алексей и сам то и дело ловил себя на том, что теряется в мыслях и сбивается в разговоре, стоит Маше на мгновение задержать на нем свой взгляд.
        Алексей отошел к окну и сел на лавку. Отсюда гораздо удобнее наблюдать за происходящим в комнате и делать вид, что полностью сосредоточен на чашке с чаем. Его он отхлебывал крохотными глотками и, конечно же, не для того, чтобы продлить удовольствие. С одной стороны, ему не хотелось привлекать к себе внимание, с другой - необходимо было собраться с мыслями.

…То, что Михаил называл «дачей», оказалось огромным доминой из толстых бревен, крытым железом, его окна плотно закрывали ставни с накладными запорами. А вокруг - высоченная ограда из заостренных лиственничных плах, с врезанными в нее массивными, обитыми оцинкованным железом воротами, с надежными засовами и замками.
        Они подошли к дому со стороны озера. Поднялись по деревянной лестнице, которая сбегала от ворот к воде. Здесь была устроена обширная купальня, а к далеко выступающим мосткам причалено несколько лодок, три плоскодонки и еще одна, с мачтой, на которой Михаил, видимо, и собирался ходить под парусом.
        На пороге их встретила Марфа. Маленькая, вся в черном, глянула исподлобья и молча отошла в сторону, пропуская мужчин в комнаты.
        - Как Маша? - справился Михаил и передал ей карабин.
        Марфа прижала его к груди и, не сводя настороженного взгляда с Алексея, ответила неожиданно певуче:
        - Слава богу, пришла в себя. Я ее травами напоила, а на ночь макового отвара дам, чтоб рана не беспокоила.
        - Ты куда ее определила, Марфуша? - слегка приобнял сестру Михаил.
        - В матушкину комнату, рядом со мной. Я в ночь за ней пригляжу.
        Они вошли в комнату, где на пуховых перинах широкой кровати лежала Маша. Голова ее почти утонула в подушке, но, завидев вновь прибывших, она попыталась приподняться и даже улыбнуться.
        - Лежи, лежи, - придержал ее за здоровое плечо Владимир Константинович и пожурил:
        - Не успела в себя прийти, уже невмочь лежать.
        Алексей окинул взглядом комнату. Беленые стены, высокие потолки, окна стерегут тяжелые решетки из катаного железа, в углу - несколько больших и малых икон в золотых и серебряных окладах, за которые заткнуты букетики вербы и сухих трав. Под образами теплится лампада. На полу - яркие домотканые половики. На полкомнаты та самая кровать, на которой лежит Маша. Слева от нее - два окованных медными полосами сундука и стол, накрытый скатертью, по которой расползлись китайские драконы с лягушечьими мордами. Над столом - маральи рога с висящим на ремне американским «винчестером». Сюда же Марфа приспособила и второй карабин. Алексей уже обратил внимание, каким образом она держала его под мышкой - легко, привычно и слегка небрежно. И наверняка владела оружием не хуже брата.
        Михаил опустился на стул рядом с учителем, заботливо спросил:
        - Как ваше самочувствие, Мария Викторовна? Сильно рана беспокоит?
        - Пока нет, спасибо вашей сестрице, Михаил Корнеевич, - Маша благодарно улыбнулась и посмотрела на Марфу, - боль с меня сняла. Я теперь подняться могу.
        - Ну-ну, - покачал головой Михаил и улыбнулся, - сейчас вам лучше полежать и желательно меньше шевелиться, чтобы рану не растревожить.
        - Слава богу, рана чистая, - подала голос Марфа и несколько раз мелко перекрестилась, - стрелой жилу не перебило, поэтому крови мало было.
        - Надо завтра полицию вызывать, - произнес сквозь зубы Михаил, - я уряднику голову оторву, если не найдет мерзавцев, что самострел на тропе установили. Только не пойму никак: кому вдруг понадобилась моя забубенная головушка?
        - А может, все-таки его на зверя установили, Миша? - спросил осторожно учитель.
        - На зверя самострелы на звериных тропах ставят, а не там, где люди ходят, - усмехнулся Михаил и кивнул на Алексея. - Илья Николаевич, хоть и городской обитатель, и то сразу заметил, что самострельчик аккурат на меня был нацелен. - Он выложил рядом с Машей на одеяло обломки деревянной стрелы с кованым наконечником. - Вот и презент вам, Мария Викторовна! Реликвия, так сказать, на память!
        Видите, какую дикость вы в себя приняли! - Он взял в руки обломок с оперением, повертел его в руках. - Интересная стрела. Местные инородцы подобные не пользуют. - Он перекинул обломок прямо в руки Марфе и строго на нее глянул. - Разузнай, Марфуша, не появился ли кто из пришлых в наших местах, что подобное оперение на стрелах правит, а может, и самострелы на зверье ставит. Да сбегай еще с утра пораньше на тропу, посмотри, что к чему. Авось углядишь какие следы до приезда урядника. А то, как Илья Николаевич ни старался, - подмигнул он Алексею, - по темноте ничего не обнаружил.
        - Хорошо, - кивнула согласно Марфа, - посмотрю, - и пригласила:
        - Присаживайтесь, гости дорогие, к столу!
        Алексей обвел удивленным взглядом стол. И поразило его не столько обилие блюд со снедью, он уже привык к тому, что сибиряки на аппетит не жалуются и в любое время готовы прилично выпить и закусить, а то, как скоро и незаметно собрала на стол Марфа. Увлеченный наблюдениями за Машей и Михаилом, он даже не заметил, выходила ли она из комнаты. И мысленно укорил себя за подобное ротозейство.
        За ужином Марфа потчевала гостей копчеными щуками и малосольным хариусом, сочной кровяной колбасой, которую местные инородцы называют ханом, а также еще одним национальным блюдом, приготовленным из молочных пенок, особым образом засушенных и измельченных и, как оказалось, очень вкусных. К сожалению, из этого изобилия Алексей, опасаясь за собственный желудок, отведал лишь самую малость - кусочек щуки да, грешным делом, с опаской попробовал несколько ломтиков кровяной колбасы. Но и этого хватило, что чай он уже осиливал с трудом, хотя глазами бы съел еще и парочку просто замечательных ватрушек, что вынесла Марфа к чаю.
        Лицо ее, поначалу угрюмое и недоверчивое, самым поразительным образом изменилось. И Алексей понял, что Марфа, оказывается, еще молода, хотя, несомненно, старше Михаила, и даже хороша собой. Только почему она носит эти старящие и уродующие ее черные одеяния? Судя по тому, как лихо она управлялась за столом с едой и даже выпила две стопки вина, одежда ее не от чрезмерной богобоязни и послушания. И, улучив момент, спросил об этом у Владимира Константиновича. Но тот удрученно покачал головой и ответил:
        - Сейчас не к месту об этом говорить. Слишком болезненная тема и для Марфы, и для Михаила. Я вам об этом непременно расскажу, но в другое время и, конечно же, не здесь.
        Постелить Алексею хозяин приказал в своей спальне.
        Сам принес для него из чулана низкую походную кровать, и Алексей понял, что Михаилу перед сном хочется еще поговорить. Вероятно, последние события все-таки выбили его из колеи, хотя он старательно делал вид, что они его ни в коей мере не беспокоят.
        Он некоторое время лежал спокойно, и Алексей даже задремал: все эти передряги, без сомнения, не прошли даром, и стоило ему коснуться головой подушки, как веки словно налились свинцом и он с трудом разлепил глаза, когда Михаил вдруг заговорил. И так, будто продолжил свой рассказ, начатый не сегодня, а много дней назад, потому что был он без уточнений и разъяснений. Хочешь - слушай, хочешь - не слушай, но не переспрашивай, не требуй растолковать, иначе прервется нить повествования, пропадет кураж и потянет вновь упасть головой в подушку, поддаться сну, который прервет рассказ и вряд ли позволит ему возобновиться.
        Слишком редки те мгновения, когда человек бросается словно в омут иной раз не слишком приятных воспоминаний и откровений. Так бывает или в минуты наивысшего блаженства, или после того, как испытал смертельную опасность…
        - Ты вот на меня все время с какой-то издевкой посматриваешь, Алексей! - Михаил поворочался с боку на бок, затем перевернулся на живот. В слабом свете лампы глаза его сверкнули шало, по-цыгански. - Думаешь, дурень ты, дурень. Мишка! Силы тебе или деньжищ девать некуда?
        Жизнь прожигаешь! Водку жрешь! Баб лапаешь! Все оно так, да не так! - Михаил вздохнул. - Мне вот тридцать два всего, а я и стреляный, и битый, лихой судьбой омытый.
        - Владимир Константинович немного о тебе рассказывал, - подал голос из своего угла Алексей.
        - Да что он может знать? - махнул рукой Михаил. - Рассказывать легче, а ты попробуй это пережить… - Он сел на кровати, свесив крепкие ноги в холщовых кальсонах. - Говорят, цыганский дух во мне колобродит. Умыкнул кто-то из дедов моих по матери цыганку из табора. С тех пор и воцарился в нас этот самый дух бродяжий. Зимой еще терплю, но лишь сосульки носы повесили - меня в дрожь бросает, колотит, ломает, в голове прямо помутнение и сумятица.
        - Значит, тебе и под пулями случалось бывать?
        - Случалось, - усмехнулся Михаил, - и с басурманом туркой повоевать, и с джунгарами, и по памирским горам пройтись. Там в камышах я Мурку свою первую и подобрал.
        А эта у меня вторая, - кивнул он на тигрицу, лежащую у его ног. Услышав свое имя, она подняла голову, окинула комнату ленивым взглядом, столь же лениво шевельнулся кончик хвоста, и, выставив вперед мощные лапы с выпущенными когтями, потянулась и зевнула во всю пасть.
        Михаил опустил ноги на ее спину и улыбнулся:
        - Горячая, прямо как девка в бане! Зимой в экипаже ни грелок, ни дохи не надо, если Мурка рядом. - И уже серьезно продолжал:
        - Я ведь с пятнадцати лет по тайге мотался.
        Хотел, чтоб матушка и Марфа нужды не знали и от папани моего ни в коей мере не зависели. Он ведь меня только к двадцати годам открыто признал… - Михаил, не глядя, пошарил на прикроватном столике, достал портсигар, протянул его Алексею.
        Они закурили. Сделав несколько затяжек, Михаил перешел в низкое кресло около окна. Не в пример той комнате, где лежала Маша, эта была обставлена по-европейски.
        - Всю нашу тайгу обежал в свое время с кайлушечкой, все горы. Шурфы, лоток… И сейчас, бывало, как припомню, тут же сон надолго теряю. Вроде бы чего надо? На приисках неплохо хозяйствую и на фабрике… Слитки в руках, почитай, каждый день держу, но мне золотишко теплым, с земли надо почувствовать, в котомке или в тулуне на шее… - Михаил вздохнул и сильно затянулся папиросой. - Нас, диких старателей, в то время «хищниками», или «бергалами», звали, да еще «горбачами», видно потому, что весь скарб на собственном горбу таскали. Случалось за это золото в такие переделки попадать, врагу не пожелаешь! И сейчас порой страшно вспоминать. Что там Сербия! После нашей тайги ихняя война мне игрой показалась. - Он отвел руку с зажатой между пальцами папиросой в сторону и стянул с плеча нательную рубаху. - Смотри, здесь меня турок ятаганом рубанул, но я увернулся, и удар вскользь пришелся, а тут, - он ткнул пальцем в безобразный шрам, располосовавший плечо, аккурат рядом с первым, едва заметным, - меня Топтыгин зацепил своей лапищей… Так что и стреляли меня, и били не раз, и медведь чуть хребтину не сломал, благо
что нож за голяшкой оказался. Теперь завсегда клинок при себе ношу.
        - Может, кто-то из старых приятелей или врагов решил тебе отомстить?
        - Не думаю, - досадливо поморщился Михаил. - Проще нож в спину всадить или из обреза подстрелить. Тут У нас в моду вошло винтарям стволы укорачивать. Говорят, в тайге легче управляться. А я так мыслю, удобнее разбойным промыслом заниматься.
        - А он что ж, у вас процветает? - справился Алексей и посмотрел на окна. - То-то я смотрю, ставни на окнах с запорами, решетки…
        - Всякое случается, - пожал плечами Михаил, но в подробности вдаваться не стал и продолжал, как ни в чем не бывало:
        - Вот подумаю иногда с другого конца: сидел бы я, Михаил Кретов, к примеру, день-деньской только при хозяйстве, при теплой бабе и детишках, так страх пробирает похлеще таежного. Знаешь, как бы ни крутила меня лихоманка, как бы ни ломала и ни гнула - все ж сколько удивительного удалось увидеть, с какими людьми перехлестнуться, с бедой и смертью миловаться, а вот не пропал… - Он затушил окурок о край пепельницы и тут же достал новую папиросу, но не закурил. - Может, в этом и есть смысл жизни, чтобы нужде сопротивляться, болезням, страхам? Ведь меня бродяжья жизнь, как хороший топор, закалила! Истинный бог, - он перекрестился, - все на своем пути порублю, если дорогу заступят, хоть лед, хоть камень, а своей задумки достигну… Нечиста сила! - выругался он на Мурку, которая неожиданно громко фыркнула и недовольно ударила несколько раз хвостом по полу. - Чего неймется? - прикрикнул он на кошку. - Спи уже!
        Мурка безмятежно, вприщур, посмотрела на него своими глазищами и опустила большую голову на лапы.
        Михаил недоуменно посмотрел на папиросу, потянулся было за спичками, но вдруг отбросил ее в сторону и с некоторой долей вызова в голосе продолжал рассказывать:
        - На снегу спал без костра, в реках тонул, как-то промеж льдин чуть лодку не затерло, черным, как горелый пенек, из тайги выходил, а хворь не брала. А другой, глядишь, полжизни нежится у бабы под теплым боком - и понесли милого на погост от случайной болячки. Думаю, человек должен себя нарочно утруждать, блюсти себя в поджарости и в непокое.
        Я, конечно, бывает, загуляю, но сам в пьянстве не закисаю, это у меня для куражу, чтоб кровь быстрее в жилах бежала, раз не удается в тайгу вырваться. Иначе и вовсе заплесневеешь… - Он потянулся всем своим сильным, складным телом и хитровато посмотрел на Алексея. - А ладно мы с тобой поговорили? Все про меня узнал али как?
        - Ровно столько, насколько ты сам мне доверился, - усмехнулся Алексей. - Занятный ты человек… - Он недоговорил и прислушался. Кто-то быстро шел по коридору.
        Шаги смолкли у дверей комнаты. И в то же мгновение они услышали стук и голос Марфы:
        - Миша, к тебе посыльный прискакал от урядника. На заводе беспорядки. Амбары подожгли…
        - О господи! - вскочил Михаил на ноги. - Зови его сюда. - И предупредил Марфу:
        - Учителю и Маше пока ни слова!
        Через несколько минут, когда на пороге возник Ермашка, запыленный, с усталым лицом, и Михаил, и Алексей были уже в полной боевой готовности, чтобы выехать на завод.
        - Проходи, - буркнул Михаил охотнику, - рассказывай, что приключилось. Нешто серьезное, если урядника вызвали?
        - Кабы только Егора Лукича, - ответил угрюмо Ермашка, - а то ведь всех конвойных казаков по тревоге подняли да еще из Тесинска стражу вызвали. Сам не видел, но по слободе слух пронесся, что Тригера в ковш с огненным чугуном столкнули, только парок пошел…
        - Тригера?! - воскликнули оба одновременно и переглянулись, а Михаил вдобавок еще яростно выругался.
        - Марфа! Неси карабины! - приказал он сестре, наблюдавшей за ними от порога. Алексей заметил, как заходили желваки на его скулах, а, казалось, по-детски безмятежные глаза налились вдруг стальной холодностью. - Я этих жучар в дерьмо раскатаю, кто Тригера приговорил! - жестко произнес он и посмотрел на Алексея. - Поедем верхами, через тайгу, так что держись! Спешить буду, снисхождения никакого! Если отстанешь - ждать не станем! Тогда выбирайся как можешь! Сам понимаешь, мне надо на завод скорее попасть! Поэтому поезжай лучше экипажем…
        - Вели оседлать лошадь, - сказал сухо Алексей и перехватил у Марфы один из карабинов, - я ведь тоже не на перинах всю жизнь отлеживался!..
        Глава 17
        Нехитрый запор на дверях деревянной заводской церковки был сбит камнем, который валялся тут же, на крыльце, со свежими сколами и царапинами. Видимо, преступнику пришлось ударить по засову несколько раз, прежде чем выбить кованый пробой из косяка. Егор Зайцев поднял камень, завернул в носовой платок и спрятал его в сумку.
        Дверка в боковой стене звонницы висела на одной петле.
        По крутой лестнице поднялись наверх. Вот он, колокол, чей пудовый язык бился несколько часов назад о чугунные стенки, поднимая набатом на мятеж, на смуту…
        Алексей окинул взглядом слободу. Сверху видны только крыши, над которыми едва курчавятся первые дымки. Над заводскими зданиями тоже плавает облако дыма. Чадит пожарище на месте самого большого амбара Остальные три удалось спасти…

…Рабочие, сами напуганные тем, что натворили, бросились ведрами заливать огонь. Подоспела заводская пожарная команда, следом резвые битюги примчали на бочках с водой пожарных из Тесинска, но главный амбар полыхал уже по самую крышу. Поэтому решили спасать хотя бы то, что можно было спасти: оставшиеся амбары, заводскую контору и ближайшие дома. Ручные помпы захлебывались от непомерной нагрузки. Люди бежали от реки в гору и, задыхаясь, плескали воду на стены, передавали ведра наверх тем, кто заливал крыши, и также бегом возвращались обратно…
        К утру от главного амбара остались лишь головешки да закопченные вперемешку с грязью и мусором бурты проволоки, листы железа, чугунное литье, топоры, сковороды, печные вьюшки, гвозди и прочие изделия, которые необходимо было немедленно спасать: очищать, сортировать, сушить, убирать под крышу, иначе через день-два все покроется ржавчиной, а значит, потеряет товарный вид. Возле пепелища, на Котором уже копошились, разбирая завалы, десятка два каторжных, выставили охрану из конвойных казаков, а в конторе Егор Зайцев и Алексей после осмотра звонницы вели допрос подозреваемых в гибели Тригера и устройстве беспорядков.
        Михаил Кретов с самым мрачным видом пристроился в углу за обшарпанным столом одного из заводских чиновников и молча наблюдал за ходом дознания.
        Подстрекателей выявили сразу. Тот самый русобородый богатырь Захар Бугатов, которого Алексей запомнил по встрече у горна, и коренастый вальцовщик Ерофей Матвеев, чьи арбузы первыми поспевали в слободе . По свидетельству очевидцев, события разворачивались неожиданно. Рабочие литейного цеха окружили Тригера и Столетова недалеко от форм с жидким металлом. Разговор поначалу шел злой и возбужденный, но немец все-таки сумел перевести его в более спокойное русло и, хотя тоже нервничал и сбивался в речи, похоже, сумел убедить литейщиков, что в скором времени дела на заводе изменятся к лучшему, а рабочим горячих цехов не только повысят жалованье, но и будут выплачивать его полновесной серебряной монетой.
        Сказал он и о том, что завод получил государственный заказ на изготовление рельсов для узкоколейной железной дороги на государственном золотом прииске «Надежда».
        И вполне возможно, что этому примеру последует и Михаил Корнеевич Кретов. По крайней мере, он уже попросил подсчитать затраты на подобное дело и ожидаемые выгоды.
        Рабочие слушали его серьезно, не перебивали, лишь переглядывались иногда, но и вопросов пока не задавали. Тригер увещевал их вернуться на свои места. Если остынет доменная печь, то тогда уже не будет ни работы, ни жалованья…
        И рабочие вернулись, не слишком довольные, но присмиревшие.
        Успокоить заводских Тригеру помогло еще и то обстоятельство, что люди видели и знали, как искренне печется управляющий о делах, сам изрядно не жирует, живет хотя и в каменном, но казенном доме, который занимал еще прежний управляющий, и, главное, слов на ветер не бросает. Если пообещал, то в дугу выгнется, но все, что сказал, выполнит.
        Правда, бухгалтер этих настроений не разделял и очень скептично отнесся к обещанию управляющего повысить жалованье горновым и вальцовщикам. Но спорить с начальством при народе не осмелился, потому что, стоило ему высказать полушепотом сомнение в том, что государственный заказ поможет заводу выйти из неприятного положения, Тригер сверкнул на него таким разъяренным взглядом, что бухгалтер невольно опустил глаза и отступил за его спину. Флегматичный немец в минуты гнева был непредсказуем, мог, говорят, и по морде запузырить, несмотря на строгое остзейское воспитание.
        Рабочие вернулись на свои места. А доменная печь принялась заглатывать сизую руду, белый известняк, уголь, чтобы точно в положенный срок извергнуть из себя огненно-жаркий густой поток чугуна…
        Тригер не ушел с завода. Кутаясь в плед (его продолжало лихорадить), он прошел по цехам и к моменту выхода чугуна снова вернулся в доменный цех…
        Дальше немногочисленные свидетели гибели управляющего утверждали, что Тригер, прикрывая рукавицей лицо от жара, подошел к ковшу и что-то спросил у доменного рабочего Захара Бугатова. Тот засмеялся и вытянул руку в сторону домны. Все, кто находился в этот момент в цехе, смотрели в том же направлении, на струю льющегося металла, а когда обернулись, то Тригера уже не было и лишь бухгалтер Столетов медленно сползал на пол с синюшным, как у удавленника, лицом.
        Он единственный видел, как Захар подтолкнул худосочного Тригера в плечо и, не дав пошатнувшемуся от неожиданности немцу опомниться, подхватил его под мышки и под коленки и забросил в ковш. Управляющий не успел даже вскрикнуть… Пшикнул мгновенно, как раскаленная сковорода, чугун, взвилось облачко пара - все, что осталось от Генриха Тригера… Пока горновые и их помощники приходили в себя от ужаса, Захар сорвал с себя фартук и метнулся к выходу. Никто его не остановил. Люди потрясение уставились на ковш с багровым металлом и быстро-быстро крестились дрожащими от только что пережитого кошмара пальцами…
        Алексей велел принести из канцелярии бумаги на Захара, но ничего порочащего горнового в них не обнаружил. Тот появился в слободе полтора года назад. Выписал его из Златоуста сам Тригер. Ему нужен был опытный горновой мастер на новую домну, которую строили несколько лет и запустили как раз год назад с помощью Захара. Жил он в доме молодой казачьей вдовы, которую при всех называл «моей хозяюшкой» и которая, судя по всему, была для него не только квартирной хозяйкой.
        Дружить особо ни с кем не дружил, если не считать Ерофея, которого знал еще по Уралу, вином баловался, но не слишком, держался особняком, но и ни с кем не ссорился.
        Прижимистым не был, но и денег особо не транжирил. В слободе поговаривали, что он вот-вот женится на своей хозяюшке и начнет строить новую просторную избу. Да и задел для подобных разговоров имелся: несколько десятков бревен, аккуратно уложенных на поляне перед старым домиком вдовы.
        В цехе Захара уважали за основательность и добросовестность - и вдруг столь необъяснимый поступок. Егор Зайцев лишь мотал головой, как отгоняющая слепня лошадь, когда записывал показания бухгалтера. Для него это было не меньшим потрясением, потому что Захар был одним из его доверенных лиц в слободе и несколько раз неплохо помог ему, особенно по тем случаям, которые касались воровства из цехов или заводских амбаров.
        Но дальше выяснилось больше. Из цеха Захар бросился на звонницу, чтобы поднять колоколом слободу .
        - Братцы, братцы! - кричал он с натугой, протискиваясь сквозь настороженно молчавшую толпу. - Братцы, ничего не бойся! Порешил я Тригера! Теперь вахмистра не упустить!
        Люди расступались, пряча глаза, отозвался лишь один Голос:
        - Красного петуха им!.. - и смолк испуганно, пораженный немотой толпы.
        Захар снял шапку, замахал ею над головой:
        - За мной, братцы! - но кто-то положил ему тяжелую руку на плечо:
        - Дурак! А дальше что?
        Это был тот самый горновой Родион Лащев, чья смена должна была заступить к домне поутру.
        - А ты что ж, защитник? - в ярости осклабился Захар. - И, раскинув руки, пошел на толпу. - Вы что ж? Чего молчите? Наша берет!
        Но Родион продолжал держать его за плечо. Взгляд его был хмур и неприветлив.
        - Охолонись, паря! - Он до боли сдавил плечо Захара. - Тебе терять нечего. Ты в слободе чужой! Перелетная птаха! А нам жить здесь! Дети у нас. Их тоже порешат, если что…
        По толпе пробежала волна ропота. Захар растерянно закрутил головой, понимая, что остался один.
        - Уходи, - сказал Родион. - Вязать тебя руки не лежат. Уходи, покуда жив… Не ровен час, казаки поднимутся… Посекут всех нагайками.
        Ерофей взял приятеля за рукав и вывел из толпы. Захар шел за ним послушно, лишь иногда оглядывался на молчаливую, смотревшую ему вслед толпу. Но вдруг остановился, вырвал руку.
        - Иди, - сказал спокойно Ерофей, - не оглядывайся! Как только свернем в проулок, беги по задворкам ко мне, я тебе коня дам, уходи, пока не поздно. Вот-вот казаки очухаются, повяжут…
        И в это время полыхнул амбар, сразу с четырех сторон…
        Алексей отложил бумаги в сторону и посмотрел на Егора.
        Тот что-то сосредоточенно писал в своей служебной книжке.
        - Небось отчет строчишь становому?
        - Нет, какой сейчас отчет? - почесал в затылке ручкой-вставочкой урядник. - Прибрасываю, что мне дальше делать? Надо ведь на этого мерзавца, Захарку Бугатова, выходить. Не мог он далеко уйти. Житель он не здешний, места наши и тропы ему не слишком знакомы… Думаю, надо хозяйку его Таиску хорошенько поспрошать. Наверняка знает, где ее миленок скрывается. Или лучше надзор за ней учредить так, чтоб и не догадалась об этом. И из виду совсем не выпускать. А то шустрая она девка, лихая, навскидку из винтаря в бутылку попадает. А к зазнобе своей побежит, непременно побежит. Думаю, что через Ерофея они уже заранее обо всем сговорились.
        - Что, взяли Матвеева? - неожиданно словно проснулся Михаил.
        - Взять-то взяли, - прокряхтел урядник и вновь почесал затылок кончиком ручки. - Не довели только до темной.
        Вырвался, гад, и ушел. Дал в ухо одному конвойному, а второго подножкой подкосил… Я, конечно, посадил под замок Родиона Лащева. На него доказали, что он разговаривал с Бугатовым и не помешал ему смыться…
        - С площади Бугатова увел Матвеев, - уточнил Алексей, - а Лащев, судя по показаниям свидетелей, увещевал его уйти и не смущать толпу. К тому же Лащев явно на вид слабее Бугатова и вряд ли смог бы его удержать.
        - Смог бы, если захотел, - пробурчал из своего угла Михаил, - стоило ему крикнуть:
«Вяжи!», и мужики вмиг бы Захарку повязали. Родиона на заводе уважают, и, раз он мерзавца этого отпустил, остальные промолчали. Что ж, свои сто плетей Родион заработал честно!
        - Михаил Корнеевич, - посмотрел на него строго Алексей, - вы что ж, решились на экзекуцию? Это ж варварство!
        - Варварство? - удивился Михаил. - И как же вы, любезный Илья Николаевич, предложите поступить? Бисером рассыпаться перед этими мерзавцами, из-за которых погиб человек, которого я безмерно уважал? Хотя и спорили мы с ним отчаянно, и помогал я ему мало, но такого управляющего нам теперь вовек не сыскать. - Он глубоко затянулся папиросой и, отбросив ее в сторону, поднялся на ноги. Запустив пальцы за пояс, он навис над Алексеем, глаза его яростно сверкали.
        - Всю эту орду, - кивнул он головой на окно, - лишь кнутом и можно держать в повиновении. Только расщедрись на пряники - тут же вместе с пряником голову откусят. К вечеру мне посчитают убытки, и разве покроет их та сотня плетей, что достанется каждому мерзавцу? Задницы заживут, как на собаках, и отработать потраченный на беспорядки день я их заставлю в воскресенье. Но амбар надо поднимать, не оставлять же железо под небом в осень и зиму? И это влетит нам опять же в копеечку… - Он зло выругался и как-то безнадежно махнул рукой.
        - Илья Николаевич, - произнес степенно урядник и, подвинув Алексею свою служебную книжку, ткнул в нее пальцем, но лишь слегка усмехнулся, когда заметил, как у того полезли глаза на лоб. И продолжал как ни в чем не бывало:
        - Надо все-таки проверить, не воспользовался ли кто суматохой, чтобы собственные грехи скрыть. Я ведь так разумею: зачем мастеровым надо было амбар поджигать?
        Вроде никакого резону… Разве что с лихоманки? Дури тут хватает. Я через своих повыспрашиваю, кто более всего вертелся в это время возле амбара…
        - Что это даст? - отрешенно махнул рукой Кретов. - Там тьма народа вертелась, поди теперь докажи, кто спичку поднес.
        - Ничего, докажем, - спокойно произнес урядник, забирая у Алексея книжку, - не такое доказывали. - Он поднялся на ноги, приложил руку к козырьку фуражки. - Позвольте идти? Мне надо еще с Ермашкой встретиться. Его я отряжу по тайге рыскать, тайные схоронки бегунцов искать.
        - Давай действуй. - Михаил хлопнул его по плечу. - На пенсию пойдешь - я тебя старшим в охрану прииска возьму. Две тыщи в год платить буду против твоих нынешних трехсот. Пойдешь?
        Егор расправил усы, потуже натянул фуражку на голову и с достоинством произнес:
        - Премного благодарны, Михаил Корнеич! Нам пока хватает.
        - Ишь ты, гордый! - фыркнул Михаил. - Но ничего, подождем! Тебе до пенсии сколько осталось, лет пять, шесть?
        - Пять, - ответил урядник, - но я уже решил пасекой обзавестись. Мед - дело полезное, да и для здоровья оно тож…
        - А ты что ж, на здоровье жалуешься? - расхохотался Михаил и хлопнул вновь урядника по крепкому плечу. - Мне сказывали, что, помимо жены, у тебя еще пара молодаек по деревням имеется? Ну как, справляешься?
        Егор усмехнулся в свои роскошные усы:
        - Покамест справляемся, на постой же надо где-то определяться, коль ночь в дороге застанет.
        Михаил погрозил ему пальцем.
        - Ишь ты, хитрован! На постой ему надо! - и подмигнул Алексею. - Фамилия у тебя, конечно, знатная, Егор Лукич! Только от такого Зайцева волки ревом ревут и по кустам разбегаются! - И уже серьезно добавил:
        - Шутки шутками, но я только на тебя, Егор Лукич, и надеюсь! Достань мне этих мерзавцев. Я тебе за них коня подарю!
        - Вы меня знаете, Михаил Корнеич, - строго посмотрел на него урядник, - я завсегда по совести работаю и не раз от исправника награды имел - ив двадцать рублей, и в четвертной билет… Я сказал, что их найду, значит, всенепременно найду!
        - Ладно, ступай, Егор Лукич, - кивнул ему головой Михаил, - и заранее тебе спасибо!
        Егор вышел, а Михаил повернулся к Алексею:
        - Слушай, Илья… - но недоговорил, от дверей раздался тягучий женский голос:
        - Он такой же Илья, Миша, как я - царица Савская!
        Мужчины оглянулись. В дверях стояла Анфиса. Выпуклые глаза ее смотрели безмятежно, но тонкие губы кривила презрительная усмешка. Она была все в том же, знакомом Алексею костюме для верховой езды, но в руках держала на этот раз револьвер, который небрежно бросила на стол.
        Затем прошла к столу, за которым до этого сидел урядник, и опустилась на стул.
        Заложив ногу на ногу и окинув быстрым взглядом молча на нее взирающих мужчин, она вдруг закинула голову назад, да так, что на шее выступил не по-женски развитый кадык, и расхохоталась:
        - Что застыли, как цапли на болоте? - Выпрямившись, ткнула пальцем в Алексея и с явной злостью произнесла:
        - Посмотри, Мишенька, на этого красавчика с голубыми глазками. Херувим, да и только! Только херувим этот точно из полиции! Я его неделю назад у папеньки видела.
        Он сам мне признался, что легавый. Легавый, без всяких дураков, Мишенька. И рыщет здесь неспроста. Наверняка папенька опять против тебя какую-то каверзу затевает.
        - Это не твоего ума дело, - резко оборвал ее Михаил, - опять решила нас с братом стравить? Только не пойму, какая тебе от этого выгода, Анфиска?
        - Выгода? - Анфиса томно потянулась, окинула долгим взглядом попеременно сначала Михаила, затем Алексея, притворно шумно вздохнула и взяла со ствола револьвер.
        Навела его на Михаила, быстро опустила и с явной издевкой протянула:
        - Выгода какая? - и сама же ответила:
        - А никакой выгоды! Разве что кровь разогнать! - И опять со злостью посмотрела на Алексея. - Ас этим легавым будь осторожнее! Точно говорю, он под тебя копает по папенькиному наказу!
        Михаил молчал, никак не отвечая на ее выпады. Лишь лицо его налилось тяжестью и помрачнело еще больше.
        Анфиса прикусила губу и несколько мгновений изучала мужчин взглядом, переводя глаза с одного на другого, и Алексей задумался, кого она ему напоминает.
        Но тут она неожиданно вскочила на ноги, прервав мысли Алексея. Подхватив со стола револьвер, она лихо крутанула его на пальце, подбросила, поймала, и все это с самым безмятежным выражением лица, но Алексей готов был заложить голову, что мерзавка проделала все эти фокусы намеренно, но какую она преследовала цель, пока не догадывался. Закончив жонглировать револьвером, она вдруг приставила его к виску и, изобразив на лице ужас, сделала вид, что нажимает на курок:
        - Ба-бах! - выкрикнула она дурашливо и, вдруг брезгливо скривившись, произнесла:
        - Не дождешься, дядюшка, что так легко от меня отделаешься. Я себе цель поставила и от нее ни с какой стати не отступлюсь! - Она гордо вздернула по-змеиному гладкую и маленькую головку и величественно вынесла себя из комнаты.
        Михаил задумчиво посмотрел ей вслед, затем поднял глаза на Алексея:
        - Говорят, кто змею убьет, тому сорок грехов прощается. Не слышал?
        - Слышал, - кивнул Алексей и про себя усмехнулся.
        Сравнение со змеей пришло им в голову одновременно…
        Глава 18
        - Ты что ж, и вправду из полиции? - Михаил опустился на стул и пристально посмотрел на Алексея. И, не дожидаясь ответа, уточнил:
        - И по какой причине таился?
        Алексей молча выложил перед ним карточку агента. Михаил бросил на нее беглый взгляд и отодвинул от себя.
        - Что ж, это тебя и впрямь братец нанял? Но с какой Стати?
        - Здесь я выполняю служебное задание. Брат ваш ни при чем. Дознание ведется по поводу жалобы на действия управляющего, - сухо ответил Алексей и взял карточку со стола, - но ввиду сложившихся обстоятельств, то есть беспорядков на заводе и убийства Тригера, я думаю, мне придется здесь задержаться, чтобы расследовать и это преступление.
        Михаил смерил его тяжелым взглядом:
        - Почему не сразу открылся? Я как-никак тоже хозяин на заводе! Наверняка с меня должен был начинать, а не с Тригера. Может, тогда и убийство сумели бы упредить, и рабочих вовремя приструнить.
        - Простите, Михаил Корнеевич, но я не вправе рассуждать с вами о своих служебных занятиях. Одно скажу: ни одно из преступлений не останется без внимания. Обещаю заниматься ими столь же тщательно, сколько и тем заданием, что мне положено исполнить.
        - Смотрю, изрядно ты усерден, братец, - скривился Михаил, - надеюсь, с теми, кто в меня целился, а в Марию Викторовну попал, тоже разберешься?
        - Непременно, конечно, если ваша сестра первой не выйдет на злоумышленников.
        - С нее станется! - усмехнулся Михаил и уже серьезно спросил:
        - С чего начинать думаешь?
        Алексей вздохнул:
        - Прежде всего причину следует искать, почему Бугатов решился Тригера в ковш столкнуть. На днях я был свидетелем их разговора в цеху. Ни тени неприязни, очень благожелательно поговорили, даже…
        Не закончив фразы, он оглянулся на шум и громкую брань, которые сопроводили звук открывшейся двери. Через порог пытался перешагнуть Федор Драпов. Одной рукой он нежно, как любимую женщину, прижимал к груди полупустой штоф водки, второй опирался на косяк, но ноги его словно жили и двигались отдельно от туловища, которое он держал неестественно прямо. Они то и дело стремительно разъезжались в разные стороны. Федька неимоверным усилием, которое отражалась на его лице мученической гримасой, пытался свести их вместе, но при этом одновременно удержать штоф и не потерять равновесие.
        Алексей посмотрел на часы. Семь утра. Интересно, когда и по какой причине этот подлец успел нажраться до положения риз?
        Федька тем временем переступил порог, но ноги все-таки подвели его. Он закачался и с размаху сел на пол.
        - О твою мать!.. - произнес он жалобно, едва ворочая языком, с недоумением посмотрел на штоф, который так и не выпустил из рук, затем поднес горлышко ко рту и сделал несколько глотков.
        - Ты что, Федька, рвань поганая, с утра надираешься до непотребства? - произнес брезгливо Михаил. - Я что велел тебе сделать?
        - А, Михаила Корнеич, - расплылся в счастливой улыбке Федор, - видно, совсем у меня в глазах помутилось, если вас не заметил. - Он отодвинул штоф в сторону и, встав на четвереньки, подполз к Кретову. Обхватив пыльный сапог руками, он вдруг принялся лобызать его, заливаясь при этом пьяными слезами. - Упустил я эту стерву, Михаила Корнеич, как есть упустил…
        Михаил схватил его за чуб и оторвал от сапога. Он был в бешенстве и потому не проговорил, а прошипел:
        - Ты что городишь, тварь безмозглая? Я кому говорил, глаз с них не спускать?
        - Я и не спускал, - захныкал Драпов и принялся тереть глаза грязными кулаками. - Как вы приказали, так все и делал, но хитрые бестии оказались, ушли, из-под носа ушли-и-и, - заскулил он по-щенячьи и попытался шмякнуться лбом об пол. Но Михаил, сердито выругавшись, пнул его в бок носком сапога.
        - Убирайся прочь, мерзавец! Чтоб через два часа трезв был, как праведник на последней неделе поста! Харю умой и рубаху смени, и чтоб никакого паскудства, иначе сам знаешь, на руку я скор, и пощады тогда не жди.
        - Сей минут, сей минут, - засуетился Федька и, встав на колени, стал лихорадочно шарить по полу руками, будто искал что-то, наконец оперся ладонями об пол, приподнял тяжелый зад, выпрямил спину и оглядел мутным взглядом комнату. Бессмысленные, с расширенными зрачками глаза уставились на Алексея. Несколько мгновений Федька пялился на него, шатаясь и что-то мыча при этом. Затем он, выставив перед собой растопыренную пятерню, пошел на Алексея:
        - А-а-а, белая кость, сучье племя! Нашего Михал Корнеича забижать!
        - Михаил, убери эту погань! - процедил сквозь зубы Алексей. - Иначе я найду, чем его приветить!
        - Степка! Тришка! - рявкнул Михаил, и на пороге выросли два узкоглазых нукера с нагайками в руках. - Бросьте Федьку в подвал, - приказал он. - Пусть в холодке от дури отойдет, после я сам им займусь. - И обратился к Федьке:
        - Потом с тобой разберусь, а сейчас проваливай! - А нукерам приказал:
        - Так и быть, отвезите его ко мне домой да ведра три-четыре воды на него вылейте, а потом - в баню! Чтоб после обеда у него ни в одном глазу!
        - Слушаюсь, вашблагородие! - вытянулся, как стручок, кривоногий и низкорослый, широкий в плечах и узкий в талии то ли Степка, то ли Тришка. Оба инородца, казалось, были на одно лицо. В одинаковых мерлушковых папахах и коротких синих кафтанах, обшитых желтой и красной лентами.
        Они ловко подхватили Драпова под руки и выволокли из комнаты. На пороге тот оглянулся и с горечью выкрикнул:
        - Я тебе, Михал Корнеич, на каждом углу аллилуйю пою, а ты…
        Михаил раздосадованно махнул рукой:
        - Валяй уже! - И повернулся к Алексею. - И вправду говорят: «Заставь дурака богу молиться…». Единожды доверил Федьке важное дело, и вот тебе результат, - вытянул он руку в направлении двери. - Мало что поручение провалил, так еще и нажрался до поросячьего визга.
        - Если не секрет, что за поручение?
        Михаил откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Алексея:
        - Секрет? Какой, к дьяволу, секрет? Рано или поздно все равно докопаешься… - Он вытащил портсигар из кармана и принялся задумчиво постукивать им по столешнице.
        Затем раскрыл портсигар, достал папиросу и пододвинул его Алексею, тот жестом показал, что курить не будет.
        Поднявшись, купец подошел к окну и, пристроившись на подоконнике, вытянул длинные ноги почти на середину комнаты. Помолчал некоторое время. Две проявившиеся на лбу глубокие морщины однозначно говорили о том, что хозяин их в глубоком раздумье. Вероятно, решал, что следует, а что не следует выкладывать сыскарю из губернии…
        - Получилось так, что с некоторых пор стал я замечать, что ежедневный выход золота несколько снизился. Содержание его в породе увеличилось, прииск расширился, а золота - меньше, ненамного, но все ж заметно. Я своих нукеров напряг. Они слежку устроили и обнаружили, что несколько мерзавцев в основном в ночную смену наловчились выносить в карманах и в специальных стельках, что в сапоги вставляют, золотоносный концентрат, причем с очень высоким содержанием золота.
        - Подожди, - прервал его Алексей, - вы что ж, не досматриваете рабочих?
        - Досматриваем, - буркнул Михаил, - но среди сторожей тоже негодяи нашлись. Я ж сказал, они в ночную смену в основном орудовали.
        - Но вы их поймали?
        - В том-то и дело, - вздохнул Михаил, - что не поймали. Всех мерзавцев знаю, всех до одного, руководит ими мастер с вашгерта[Золотомойный станок, верстак.] Рубцов, но кто-то их вовремя предупредил, так что, когда устроили облаву, они оказались чистенькими. Но учти, золотого песка в ту смену сдали почти на полтора фунта больше, чем обычно. Представляешь, сколько они украли за те два или три месяца, пока это заметили? И я не уверен, что подобным промыслом они не занимались раньше, только в меньших размерах. Аппетит приходит во время еды. Стали жадничать - вот все и выплыло наружу.
        - А раньше подобное наблюдалось?
        - На наших приисках и столь очевидно - никогда!

«Дикое» золото сдавали, это, что скрывать, всегда бывало.
        Тесинские «хищники» да местные, из слободы и окрестных деревень, по охвостьям понемногу мыли да в заброшенной шахте частенько промышляли. Там вместо опор для кровли столбы из коренной породы оставляли - целяки из кварцита, а в нем достаточно высокое содержание золота. Некоторые «смертники» очень далеко проникали в штольни, а они наполовину затоплены или обвалились… К тому ж в шахту не только свои лазали, но и пришлые людишки, как мухи на мед, слетались. Наши их не слишком привечали. Говорят, и стрелялись там, и горло резали, и просто морды били. - Михаил пару раз быстро затянулся папиросой и кивнул в сторону окна. - Да ты об этом лучше у Егора Лукича спроси. Он кого только в тех местах не гонял, - усмехнулся Михаил, - когда Егор Лукич на охоту выходит, непременно с добычей вернется. А кому, скажи, хочется в его силки попадать? Объявился как-то бродяга один…
        - Прости, - прервал его Алексей, - давай ближе к теме. Где эта шахта находится?
        - В десяти верстах отсюда, рядом со старым поселком.
        - Давно ее забросили?
        - Да лет пятнадцать назад.
        - Кому она принадлежала?
        - Казне, - ответил Михаил. - А бросили ее потому, что на подземную речку наткнулись. Нижние горизонты затопило, сколько ни откачивали, ничего поделать не могли.
        А кварцы там богатые, может, придет время, когда и откачают воду… - вздохнул Михаил.
        - И куда сдавали золото эти «смертники» раньше?
        - А кто куда, - пожал плечами Михаил. - Кто хотел быстрее финажки получить, шел ко мне в кассу, кто позже, но больше, - в казну сдавал.
        - А теперь, выходит, перестали сдавать?
        - И как ты догадался? - усмехнулся Михаил. - Причем не только в мою кассу. Управляющий казенным прииском тоже удивляется, что не только «смертники», но и
«горбачи» свою добычу куда-то мимо наших касс понесли.
        Песок-то они по-прежнему моют, а куда сдают - то нам неведомо.
        - Интересные вещи тут у вас творятся, - покачал головой Алексей. - И что ж, так ничего и не удалось узнать?
        - Почему ж, удалось. - Михаил сменил позу и, заложив руки за голову, потянулся. - Эх, водочки бы сейчас, да с огурчиком малосольным, с чесночком да с укропчиком.
        А еще лучше - поспать.
        - Не отвлекайся, - попросил его Алексей, - я тоже лучше поспал бы, чем тебя расспрашивать. Я ведь чувствую, что после твоих рассказов и вовсе спать не придется.
        - А это уж твоя забота, - усмехнулся Михаил, - хочешь - слушай, хочешь - нет! - Он хитро прищурился. - Так, может, лучше спать пойдем?
        - Нет, Михаил, что ни говори, но великий ты мастер нищего за суму тянуть, - вздохнул Алексей. - Учти только, у меня ангельское терпение, и я все равно выпытаю у тебя все, что мне необходимо знать.
        - Да уж! До сих пор скулу на сторону воротит от твоего ангельского терпения, - преувеличенно сердито проворчал Михаил и уже серьезно посмотрел на Алексея. - Одним словом, обнаружили мы в Тесинске один притон.
        Притон как притон. Жулики мелкие крутятся, беглые иногда несколько дней перебиваются, перед тем как в Североеланск или в Томск двинуть… Бабы срамные, катран… Все как у всех, только верные мои людишки донесли, что с некоторых пор в притоне стали опий курить, а в катране на кон слитки золотые да серебряные ставить, якобы древнего металла, что из курганов достают. И стало мне интересно: уж не мое ли это золотишко ненароком проигрывается? Послал Федьку девку снять, чтобы в притон тот попасть, а он, стервец, видишь ли, нажрался и все проворонил. Во второй раз ему туда ни в жизнь не проникнуть. Там уже небось пронюхали, кто он такой.
        - Постой, - прервал его Алексей, - объясни: какой резон выдавать ворованное золото за древнее, из курганов?
        - А резон как раз самый замечательный, - вздохнул Михаил. - Дело в том, что золото из курганов при сдаче в казну, как историческая реликвия, податями не облагается.
        Кто-то ведь об этом вспомнил и хорошо, видно, наживается на разнице в двадцать процентов. - Он сердито потер ладони. - Но ничего, я все равно докопаюсь до этих любителей древностей. Я, честно сказать, Хатангу потому и привечаю, что наверняка знаю: мимо него подобные гнусности не проходят.
        - С чего ты взял, что Хатанга причастен к этим занятиям?
        - Да потому, что, говорят, он великий мастер древние клейма да тамги подделывать. Ведь слитки именно из-за этих клейм и принимают за древние. А в казне, на экспертизе, скажу тебе, истинные мастаки по таким делам сидят, не нам чета. И если уж они мое золото принимают за «бугорное», значит, и вправду клейма искусно сработаны.
        Михаил хлопнул себя по коленям и поднялся с подоконника. Сверху вниз серьезно посмотрел на Алексея и не менее серьезно произнес:
        - Смотри, Илья Николаевич, я тебе уже второй раз доверился. Не только душу, но и дела свои раскрыл. Слово «помощь» я не люблю, потому как всегда только на себя надеюсь, но на этот раз прошу: постарайся, не подведи, найди этих гадов. Не мне тебя, конечно, учить, но дело это больше государственное, чем приватное. Поэтому, сам понимаешь, чем быстрее мы выйдем на этих жуликов, тем лучше и тебе, и мне.
        Он протянул руку Алексею, и тот крепко ее пожал.
        Глава 19
        Вот уже два часа Алексей сидел в своей комнате и рисовал только ему понятные схемы: набор кружков, которые пытался соединить в единое целое стрелочками, но как раз его-то и не получалось. За этими пустыми стараниями поначалу миновал ужин, и Алексей сделал вид, что не слышит многократных и громких призывов кухарки: «Кушать готово!», а затем ее же ворчливое: «Наварила на Маланьину свадьбу - и все Трезорке под хвост!» Ближе к полуночи к нему постучался Владимир Константинович, который также пропустил ужин, вызвав справедливые громы и молнии. Их не преминула извергнуть на его голову разгневанная Лукерья. Тем не менее ужинать он отказался, потому что вернулся из гостей.
        Единственно Маша утешила отходчивое сердце старой кухарки и съела немного рыбного пирога из той форели, что доставили сегодня утром в подарок от Михаила Кретова.
        Форель разводили на одном из его озер.
        Маша уже поднималась с постели, по утрам работала над какой-то рукописью, в обед уединялась в библиотеке, а вечером выходила гулять под белым кружевным зонтиком по тропке, которая пробегала над берегом Тесинки, протекающей сразу же за учительским огородом. Компанию ей составляли две собаки, живущие в доме Владимира Константиновича, - Трезорка и Негодяйка, но в последнее время к ним присоединился Михаил Кретов, который исправно, каждый вечер наведывался в маленький, утонувший в зарослях черемухи домик, подолгу беседовал с учителем, потом робко стучал в дверь Машиной комнаты и приглашал ее прогуляться.
        Алексей в этих променадах не участвовал, потому что на пару с урядником гонял на лошадях по уезду, в тщетных попытках выйти на след Бугатова и Матвеева. Ермашка исчез где-то в тайге, и Алексей из не слишком вразумительных ответов Егора так и не понял, чем он там занимается. Хотя подозревал, что урядник до поры до времени что-то скрывает, видимо, боится сглазить, так как после каждого вопроса что-то старается украдкой перекреститься и сплюнуть на землю.
        Возвращался он поздно, грязный и злой от очередной неудачи, торопливо мылся, ужинал и шел в кабинет Владимира Константиновича, который был отдан ему в полное распоряжение по вечерам и в ночное время. Здесь он пытался разложить по полочкам все те сведения, которые удалось добыть за день. Прошла уже неделя после того, как похоронили Тригера. Вернее, вылили в могилу тот злополучный ковш чугуна, в котором нашел свою страшную смерть управляющий, а сверху поставили чугунный же крест с надписью, что покоится здесь прах раба божьего Генриха Иоганновича Тригера, усыпали могилу цветами и ушли успокоенные, справив свой долг, - и немногочисленные родственники, и сослуживцы, которые больше обеспокоены были вопросом: кого братья Кретовы вздумают назначить новым управляющим?

«Уж не Столетова ли?» - шептались конторские, с большим сомнением относясь к подобному варианту. «Слабоват Семен Петрович, ох слабоват по сравнению с Генрихом Ивановичем, - произносил то и дело кто-нибудь из чиновников и удрученно качал головой, потому что, как ни просчитывай, как ни рассуждай, но другой кандидатуры на заводе не было, и привезти так скоро нового человека из Североеланска у Кретовых вряд ли получится. Где ж им отыскать подобного подвижника? Кто ж согласится ехать в самую глушь, на окраину губернии да еще в зиму?
        Все эти новости уже по традиции Алексею сообщал Владимир Константинович, но в последние три дня его заменил Михаил. Не по обычаю тихий, он возвращался с прогулки, усаживался в кресло, громко и протяжно вздыхал, из чего Алексей сделал вывод, что прогулки ему радости не приносят, вероятно, из-за чрезмерной холодности Маши. Девушка, насколько он понимал, терпела купца рядом с собой только из благодарности за помощь и заботу, которую он проявил в ту печальную ночь ее ранения и гибели Тригера.
        В дверь постучали. Алексей бросил взгляд на часы. Сегодня Михаил припозднился. Неужто Маша смилостивилась над ним и позволила себе погулять чуть дольше?
        - Входите! - крикнул он в сторону двери. Но на пороге против обыкновения возник Владимир Константинович.
        Учитель был явно взволнован.
        Не проронив ни слова, он прошел к кожаному с истертыми подлокотниками креслу, над которым возвышался разлапистый фикус, и, что-то недовольно проворчав, устроился в нем.
        Алексей молча наблюдал за ним.
        Владимир Константинович опять же не по обычаю нервно постучал пальцами по подлокотнику и без всяких предисловий заявил:
        - Михаил просил руки у Маши. И только что пытался убедить меня в том, что это лучший для нее вариант.
        Алексей похолодел, но постарался не показать виду, насколько сражен подобным известием.
        - И что же Маша? Согласилась?
        - Нет, отказала, - вздохнул Владимир Константинович, - причем очень категорично. Михаил крайне обижен.
        Около часа изливал мне душу, говорил, что искренне любит ее и что только Маша способна изменить его жизнь в лучшую сторону.
        - Но изменится ли при этом Машина жизнь в лучшую сторону? - Алексей не смотрел на учителя. Уставившись в бумаги, он ничего в них не видел и старался только, чтобы голос не слишком дрожал, выдавая его смятение и растерянность.
        - Он считает, что Маша просто не понимает своего счастья. У нее будет гораздо больше возможностей заниматься научными изысканиями. Михаил в состоянии снарядить любую экспедицию и сам с удовольствием будет ей во всем помогать. Я уже рассказывал вам, Илья, что в душе он как раз не купец и не промышленник.
        - Я вижу, что вы тоже огорчены Машиным отказом?
        - Как сказать, Илья! - вздохнул учитель. - Я очень хочу, чтобы Машенька была счастлива, но в то же время боюсь, что ее запрут в золотой клетке, а все обещания Михаила окажутся всего лишь обещаниями. Но с другой стороны, он чуть ли не плакал, когда мы с ним разговаривали. Похоже, что он действительно любит Машу и готов сделать все, что она ни пожелает…
        - Самое главное - любит ли его Маша?
        - Я пытался с ней поговорить, но поначалу она даже не хотела открывать мне дверь. Потом все-таки открыла, но сообщила, что отказывается выходить замуж за Михаила по той причине, что вовсе не намерена создавать семью. Дескать, это первейшая помеха ее научной работе. Я сказал, что это глупости, но она рассердилась на меня и снова закрылась в своей комнате. Но, - Владимир Константинович посмотрел на потемневшие окна, затем, слегка прищурившись, на Алексея и с видом заговорщика произнес:
        - Четверть часа назад я вновь постучался к ней и позвал пить чай, но Маша мне не ответила. И я, Илья, услышал, что она несколько раз всхлипнула. Выходит, не все так просто, как кажется.
        - Выходит, что так, - вздохнул Алексей.
        - Не печальтесь, Илья. - Владимир Константинович смотрел на него с явным сожалением. - Вы - прекрасный молодой человек и, кажется, нравитесь Маше, но с вами она тем более не свяжет свою судьбу. Простите меня за прямоту, но вы, на мой взгляд, слишком мягки по характеру, но в то же время чрезвычайно самолюбивы. Она из вас веревки будет вить, а вы страдать при этом… Поймите, из подобного союза ничего хорошего не получится.
        - Вероятно, вы правы. - Алексей исподлобья посмотрел на учителя. - По правде сказать, я никаких особых намерений по отношению к Маше не имел, Владимир Константинович. Она - милая, умная девушка. Мы с ней подружились, мне приятно ее общество, а на большее я не рассчитываю.
        К тому же мои служебные обязанности по большей части несовместимы с семейным счастьем…
        - Эка вы загнули, Илья! - замахал на него руками учитель. - «Служебные обязанности…» «несовместимы…»
        Только от вас самого зависит, насколько они окажутся совместимы и с семьей, и с детками, когда те появятся. Согласитесь, просто не пришло время, чтоб вы задумались над этим вопросом серьезно. Наступит пора, когда вы влюбитесь по-настоящему, и тогда посмотрим, сумеют ли служебные обязанности заслонить вашу любовь.
        Алексей пожал плечами:
        - Честно сказать, я не хотел бы забивать себе голову подобными мыслями. В данный момент меня больше волнует, кому помешал Тригер и где скрываются его убийцы.
        - Да-а, - протянул задумчиво учитель, - ужасная, дикая смерть! Одно утешает, что он не успел ничего почувствовать! Но, - Владимир Константинович поднял вверх указательный палец и словно погрозил кому-то, - кара небесная не минует убийцу, и смерть его будет еще более ужасна и мучительна, чем та, что настигла Генриха Ивановича.
        Он поднялся с кресла, посмотрел на часы.
        - Пойдемте лучше чай пить, Илья! Глаза у вас красные от бумаг, пора уже и отдыхать!
        - Простите, Владимир Константинович, но только сейчас самая работа пошла. Жалко отвлекаться.
        - Ну смотрите, - с сожалением в голосе произнес учитель. - А то бы еще погутарили перед сном. - Он прошел к выходу, но на пороге остановился. - Я все-таки пришлю Лукерью. Пусть чаю принесет да пирогов. Сегодня они у нее не только с рыбой. Говорит, исключительно для Ильи Николаевича с черникой напекла. Для глаз, мол, черника весьма полезна.
        - Спасибо, - вздохнул Алексей, соглашаясь, зная по прежнему опыту, что отказ вызовет долгие уговоры и он все равно вынужден будет сдаться. Видно, прав Владимир Константинович, утверждая, что у него излишне мягкий характер и все только и знают, что вьют из него веревки… И Тартищев, и даже Вавилов… Он опять вздохнул, почувствовав вдруг, как соскучился по Североеланску. И с тоской посмотрел на окна, за которыми тонул в серой ночной мгле Тесинск, такой тихий и мирный на первый взгляд. И понял, что сегодняшний день - только начало в череде тех нескончаемых дней и ночей, которые ему предстоит провести в этой глухомани, чтобы распутать тугой узел, сплетенный из человеческих пороков и бед.
        Он отодвинул в сторону часть бумаг, освобождая место для подноса, на котором Лукерья, по обычаю, важно поджав губы, принесла чашку С чаем, молочник со сливками, вазочку с вареньем и блюдо с десятком, не менее, пирогов. Кухарка дождалась, когда Алексей надкусит пирог и молча закатит глаза под потолок, изображая блаженство, и, удовлетворенно усмехнувшись, вынесла свое пышное тело за пределы кабинета.
        Алексей с удовольствием съел два пирога, выпил чай, настоянный, как хвасталась Лукерья, чуть ли не на двадцати таежных травах, подивился в очередной раз приливу бодрости, последовавшему за этим, и опять уткнулся в свои бумаги.
        Он начертил очередной кружок, вписал в него имя Анфиса, поднял глаза и тут же вздрогнул, как от удара. Сквозь оконное стекло проступило бледное пятно - чье-то лицо, перечеркнутое крест-накрест рамой, таращилось на него круглыми, рыбьими глазами, и уж их-то он не мог спутать ни с чьими другими. Но он даже не успел произнести имя владелицы глаз, как она с силой толкнула оконную створку и через мгновение, перекинув ноги в неизменных кожаных штанах через подоконник в комнату, уселась на нем. В руках она держала хлыст, и по тому, как то наматывала его на рукоятку, то распускала, Алексей сделал вывод, что Анфиса изрядно волнуется.
        - Что случилось? - спросил он сухо. - Почему вы врываетесь в мою комнату таким непотребным способом?
        Анфиса яростно блеснула глазами, но не ответила, лишь спрыгнула с подоконника и прошлась по кабинету, обводя его взглядом и похлопывая ручкой хлыста по голенищу высокого сапога. Затем остановилась напротив Алексея. Слегка расставив ноги, она заложила руки за спину и окинула Алексея взглядом, от которого у него пересохло в горле и отчего-то захотелось немедленно выйти из комнаты.
        Тем не менее он не сводил с нее угрюмого взгляда.
        Анфиса быстро провела кончиком языка по покрытым белесым налетом губам и, нервно хихикнув, уселась вдруг на край письменного стола, небрежно сдвинув в сторону поднос с грязной посудой и остатками пирогов. Не глядя, взяла один из них и принялась жадно есть. Съела, взяла второй и столь же быстро управилась и с ним. Затем шумно икнула.
        Алексей продолжал молча наблюдать за ней. Анфиса вновь икнула, захихикала и, отыскав глазами молочник, схватила его и выпила сливки через край, пролив часть из них на блузку. И только теперь Алексей заметил, что руки ее подрагивают мелкой дрожью, а глаза на бледном лице словно живут отдельно от их владелицы и ей очень трудно сосредоточить на чем-либо свой взгляд.

«То ли пьяная, то ли опия опять накурилась, паршивка», - подумал он, не сводя с нее сердитого взгляда. Вероятно, она и впрямь не в своем уме, если вздумала лезть в чужой дом через окно. Теперь надлежало придумать, как поскорее избавиться от этой нахалки. Просто взять и вытолкать ее взашей не получится, Анфиса непременно поднимет шум, но и слишком миндальничать с ней - себе дороже станет. Поэтому Алексей выбрал третий вариант. Он вышел из-за стола и встал рядом с ней, заложив руки за спину, всем своим видом демонстрируя строгость и неприступность.
        Анфиса повернулась к нему и, опершись ладонями о столешницу, закинула голову, вглядываясь в его лицо. Кончик языка лихорадочно прошелся по губам, и она вдруг хрипло выругалась.
        - Анфиса Никодимовна, прошу вас покинуть кабинет. - Алексей протянул руку, чтобы помочь ей встать со стола, но она вдруг цепко обхватила его за запястья и потянула на себя, одновременно заваливаясь на спину и разводя при этом ноги.
        - Возьми меня, сейчас же возьми меня, - шептала она почти безумно, продолжая удерживать его руками и ногами, которые закинула ему на поясницу.
        Алексей попытался оторвать от себя ее руки, но она впилась ему в шею горячими сухими губами и даже слегка прикусила кожу. Он рванулся опять, но Анфиса обхватила его за плечи, а ее губы сместились к его рту, и тонкий узкий язык попытался раздвинуть ему зубы, стиснутые от ярости.
        Теперь он уже не церемонился и с силой оттолкнул ее от себя, так что она проехалась спиной по столу, сметая поднос и бумаги. Поднос он, правда, успел подхватить, но бумаги разлетелись по всей комнате.
        - Убирайся прочь, мерзавка! - прорычал Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Анфису в охапку и не вышвырнуть ее в окно. - Чтоб через минуту духу твоего здесь не было! - Он поднял с пола оброненный ею хлыст, перекинул через стол в руки Анфисы и повторил еще более яростно:
        - Убирайся!
        Девица заправила выбившуюся блузку и, покачивая бедрами, направилась к окну, но на полпути остановилась и вдруг замахнулась на него хлыстом. Алексей едва успел увернуться. Удар пришелся на стоящее возле окна кресло. Обшивка на подлокотнике лопнула, а Анфиса радостно засмеялась и змеей скользнула в окно.
        Тени от потревоженных кустов сирени заметались на противоположной стене кабинета, затрепетало пламя в лампе…
        Алексей прикрутил фитиль и оглянулся на окно, не веря, что так легко отделался от мерзавки. И действительно, она никуда не ушла. Стояла, облокотившись на подоконник со стороны улицы, и недовольно крутила носом, отмахиваясь рукой от наседавших на нее комаров.
        - Послушайте, Анфиса Никодимовна, - почти вежливо обратился к ней Алексей, - оставьте меня наконец в покое. Вы себя ведете крайне неприлично для женщины. Честно сказать, мне уже надоело ваше пристальное внимание к моей персоне. Найдите себе другой объект для преследования.
        - Ox, ox, ox! - скривилась она в презрительной ухмылке и даже передернула плечами от отвращения. - Вы только посмотрите, каков моралист! Сопливый святоша! Может, ты монах или евнух?
        - Позвольте мне закрыть окно, иначе полный дом комаров налетит! - Алексей потянул на себя оконные створки.
        Но Анфиса развела руки в стороны, не позволяя свести створки вместе.
        - Дурак, - неожиданно печально произнесла она и посмотрела вдруг на него бесконечно усталым взглядом. Где-то в глубине души у Алексея шевельнулось нечто похожее на жалость, но он тут же приказал себе не расслабляться. Не в правилах этой девицы изображать из себя бедную овечку.
        Скорее это волчица в овечьей шкуре… - Дурак, - повторила Анфиса и безнадежно махнула рукой. - Своего счастья не понимаешь. Я, может, к тебе со всей душой… Помочь хочу… - И она совсем уж неожиданно всхлипнула, прикрыв глаза ладонью с зажатым в ней хлыстом.
        - Какая от вас может быть помощь, Анфиса Никодимовна? - усмехнулся Алексей, продолжая удерживать створки. - Пока только одно беспокойство.
        - Зря ты так со мной. - Она отняла ладонь от глаз.
        Они были совершенно сухими. Похоже, все эти всхлипы были очередным спектаклем. И Алексей рассердился не на шутку.
        - Как бы вы ни старались, Анфиса Никодимовна, разжалобить меня не получится. Найдите себе кого-нибудь более податливого…
        - Поехали со мной, - перебила его Анфиса, - если выслушаешь меня, расскажу тебе такое, что никто, кроме меня, не знает.
        - Что именно? - быстро спросил Алексей.
        Анфиса отвела взгляд.
        - Про Тригера. Ты ведь хочешь узнать, за что его убили.
        - Возможно.
        - Только не притворяйся, - усмехнулась Анфиса, - я же вижу, у тебя уши в трубочку свернулись, когда я про Тригера сказала.
        - Хорошо, я согласен. Говорите, что вам от меня надо.
        Анфиса бросила быстрый взгляд по сторонам, словно проверяя, не стоит ли рядом кто посторонний, взяла его за лацкан сюртука и притянула к себе, прошептав:
        - Выйди за мной следом через окно. Я тебя за аптекой подожду. Поедем верхами. Я для тебя лошадь приготовила.
        Оденься потеплее да револьвер прихвати. Края у нас бесноватые, лишиться головы - плевое дело.
        Глава 20
        По улицам городка прошли наметом, всполошив окрестных собак. Их лай был слышен даже за горой, которая прикрывала город с востока. Ее они обогнули без дороги, сквозь сосновый бор, и выехали в степь. Кони ходко шли рысью по наезженной, избитой в пыль дороге. Но это продолжалось недолго. Анфиса вдруг молча завернула своего коня влево и поскакала к сопке, чей кабаний хребет, поросший, словно щетиной, корявой лиственницей, закрывал полнеба, высветленного всходившей над горизонтом луной. С полчаса, а может больше, гнали они коней по направлению к сопке, и Алексей страшился, как бы не переломать ноги коню в промоинах и сусличьих норах.
        У подножия сопки они остановились. Где-то в камнях шумел ручей, и, приглядевшись, Алексей заметил отблескивающие свинцом струи. Анфиса спешилась и, склонившись к ручью, долго пила, черпая воду ладонями. Но Алексей остался в седле, прислушиваясь к неясным шорохам и звукам: то шелестел под порывами ветра бурьян, заполонивший подножие сопки. Лошади, пугаясь этих звуков, нервно перебирали ногами.
        Анфиса вскочила на коня и коротко приказала:
        - Пошли!
        С полверсты еще они проскакали вдоль сопки, пока не высветилась сбоку узкая полоска неба. В этом месте словно гигантский тесак отсек от сопки, как от хлебного каравая, горбушку, образовав узкое, усыпанное обломками камней ущелье. Свернули в него и поехали вовсе шагом по дну пересохшей речушки.
        - Смотри! - Анфиса вытянула руку вперед. - Это хутор Анчулова, здешнего бая.
        Они спешились, спрятав лошадей в молодом сосняке, таком густом, что они едва продрались сквозь колючие заросли, подбираясь ближе к хутору. Алексей уже догадался, что Анфиса по какой-то причине решила сделать это скрытно, но расспрашивать ее не стал, полагая, что она расскажет об этом сама, когда посчитает нужным.
        Огромный дом походил скорее на небольших размеров крепость, окруженную трехаршинным забором из заостренного сверху кругляка, ставни и ворота были обиты снаружи листовым железом. Во фронтоне чердака пропилены узкие бойницы. На столбах, удерживающих ворота, прибиты две дощечки. На одной коряво намалевано: «Заходи с миром», на другой - «Уходи с богом».
        - Не приближайся, - придержала его за руку Анфиса. - Мы сейчас против ветра, собаки нас не чуют. Но если ветер повернет от нас, лай поднимут несусветный. Тогда нам живыми отсюда не уйти.
        - Зачем же мы сюда приехали?
        - А ты смотри и запоминай, - усмехнулась в темноте Анфиса, - а назад поедем, я тебе все толком и объясню. - Она неожиданно прижалась к нему грудью, обхватила за талию руками. - Хотя бы поцеловал, что ли, за то, что Гурана тебе сдала.
        - Гурана? - удивился Алексей, больше думая о том, как избавиться от цепких лапок, пытавшихся проникнуть ему под рубаху.
        - Это у Анчулова кличка такая. Гуран, он и есть гуран[Забайкальское название горного козла, а также прозвище местных жителей-полукровок.] .
        Алексей попытался отвести ее руки, но она, прижав губы к его уху, прошептала:
        - Не шевелись, а то закричу, что ты меня насилуешь, Нукеры у Гурана - чистое зверье. Сначала тебя оскопят, а потом уже разбираться будут, по какой причине ты здесь оказался. А я ведь всякое могу сказать… - ее рука скользнула ниже, и Анфиса произнесла, задыхаясь:
        - Дай слово, что переспишь со мной, тогда уедешь отсюда живым и невредимым, да еще вдобавок расскажу все, что знаю о Гуране и о Тригере.
        - И на кой ляд я вам сдался, Анфиса Никодимовна?
        Что, в вашем окружении достойных кавалеров не найдется? - Он шагнул назад и оглянулся, отыскивая путь для отступления. Никогда не думал, что ему придется сражаться с женщиной, но иного пути не было. Алексей положил руку на плечо Анфисы и, слегка сжав его, притянул ее к себе. Она поняла это как призыв, потянулась к нему всем телом, но в следующее мгновение уже лежала навзничь, придавленная к земле мужским коленом.
        - Тихо, - Алексей прижал ей к виску револьвер, - тихо, Анфиса Никодимовна! Сейчас мы спокойно отсюда уйдем, а после обо всем поговорим.
        Он стянул с шеи галстук и связал им руки женщины.
        Анфиса молчала, лишь диковато сверкнула глазами, когда он пригрозил:
        - Будешь орать - пристрелю, как собаку!
        Он взвалил ее на плечо и понес сквозь заросли. Анфиса непонятно почему терпела, лишь изредка ругалась сквозь зубы, когда упругие и колючие ветки задевали ее за лицо.
        Дойдя до лошадей, Алексей взял их в поводья и, не спуская Анфису с плеча, выбрался из зарослей на свободное пространство.
        Он опустил Анфису на плоский камень и развязал ей руки. Она потерла запястья, с ненавистью посмотрела на него и оттолкнула протянутую руку. Легко вскочила на ноги и вдруг, развернувшись, ударила его по лицу, но промахнулась, и удар пришелся по шее.
        Алексей перехватил ее за руку и сердито прошептал:
        - Уймись, иначе опять свяжу!
        - Негодяй! - Анфиса задыхалась от бешенства. - Радуешься, что с бабой справился? Мерзавец!
        - А ты по-хорошему не понимаешь. - Алексей вскочил на коня, не совсем любезно подхватил Анфису под мышки и посадил на лошадь перед собой. Она лишь вскрикнула от удивления, но, похоже, подобная бесцеремонность ей понравилась. Она прижалась к нему спиной, а когда Алексей, обняв ее за талию, притянул к себе, захихикала и погладила его выше колена, гораздо выше, чем допускали приличия.

«Ну, паршивка», - подумал он и, подхватив второго коня за поводья, всучил их Анфисе, чтобы занять ее руку, которую она сместила уже к его бедру. Она недовольно фыркнула, но свое занятие прекратила, так как правой рукой держалась за луку седла.
        Миновали ущелье и вновь выехали в степь. Алексей отпустил руку и приказал:
        - Переходи на свою лошадь!
        Анфиса легко перескочила в седло. Некоторое время они ехали молча, нога к ноге. Алексей то и дело посматривал на женщину. Она же хмуро озиралась по сторонам. На него намеренно не смотрела.
        - Что ж, так ничего мне и не расскажешь? - усмехнулся Алексей и, ухватив ее коня под уздцы, принудил его остановиться. Загородив дорогу, он продолжал удерживать коня, дожидаясь ответа.
        - Не балуй! - Анфиса неожиданно равнодушно посмотрела на Алексея и рванула поводья из его рук. - Немного потерпишь. Доедем до Улуг-холя, там все обскажу.
        - Ну раз так, скачи быстрей, - засмеялся Алексей.
        Развернувшись, он шлепнул ее коня плеткой по крупу. - Потерпеть еще потерплю, если опять не соврешь!
        Разгоряченные скачкой лошади сами остановились на берегу небольшого озера, густо заросшего аиром и камышом.
        Лишь в одном месте камни щедро усыпали берег, круто сбегающий к воде. Видимо, это и было Улуг-холь[Большое озеро (хакасск.), правда, название его, судя по всему, уже давно не соответствовало размерам.] .
        Привязали лошадей к кусту. Анфиса первой сбежала вниз, напилась из ладони воды, а потом отошла в сторону и легла на камни, поросшие мелкой, жесткой травой. Опять нанесло ароматом китайских кумирен. Алексей нагнулся, сорвал щепоть травы. И вправду богородская трава.
        - Чабрец[Еще одно название богородской травы.] , - прошептала Анфиса. - Здесь его много!
        Маманя завсегда его мне запаривала и пить заставляла, когда я в детстве простывала. А еще его на каменку в бане бросали, чтобы порчу снять! - Она перевернулась на живот и снизу вверх посмотрела на Алексея. - Что мнешься, не садишься? Не бойся, не укушу! И не сглажу! - Она невесело рассмеялась. - Я ведь не зря поляну с чабрецом выбрала, тут никакие ведьмины зелья и привороты не действуют.
        - Понятно, - Алексей опустился рядом с ней на камни, - ты что ж, с ведьмами водишься или сама ведьминым ремеслом промышляешь?
        - Все шутишь? - произнесла Анфиса тоскливо и вдруг вскочила на колени, притянула его голову к себе и зашептала сбивчиво, невнятно:
        - Люб ты мне, давно уже люб… Я тебя еще у отца в доме заприметила… По мне ты как никто другой… - Она впилась в его рот дрожащими горячими губами, обхватила за шею и, мучительно застонав, вновь опустилась на камни, раскинув руки и запрокинув голову.
        Когда же Алексей склонился над ней, торопливо зашептала:
        - Погоди, не лезь пока! Я сама разденусь… Не пожалеешь… Я тебе самую сладость покажу, чего ни с одной бабой не испытаешь… Только при одном уговоре… Слышишь?
        - Что еще за уговор? - отозвался он и положил руку на ее грудь. Анфиса выгнулась ему навстречу, накрыла его ладонь своею, и он ощутил твердый сосок. Девица возбудилась не на шутку…
        - Ты ловкий, сильный… Пореши мне Линь-цзы… Он меня опий заставляет курить… Деньги отбирает… А если провинюсь, на цепь сажает и плеткой охаживает, словно сучку последнюю. Смотри, - она приподнялась и оголила плечо, покрытое застарелыми, начинающими желтеть синяками, - это еще что, ты бы видел, как он меня в прошлом месяце исхлестал, до крови… - Она придвинулась к Алексею, снизу вверх просительно заглянула ему в глаза. - Подкарауль его, я скажу где, да зарой где-нибудь поукромней. Я ведь точно знаю, что ты из полиции.. У тебя это ловчее получится. А китаяшку никто даже искать не будет.
        - Постой, - Алексей развернул ее лицом к луне, - Линь-цзы - твой слуга, китаец? Ты что же, спишь с ним?
        Анфиса обреченно махнула головой и вдруг заплакала, размазывая ладонью по щекам слезы вперемешку с пылью.
        - С какого времени ты куришь опий?
        - С весны, - всхлипнула Анфиса, - а еще он дает мне какой-то порошок нюхать, а после в «Шанхае» китайцам на ночь продает. Старым, жирным, вонючим… - Она скривилась и грязно выругалась:
        - Смердят, как псы поганые! - Она вновь ухватила Алексея за рукав. - Пореши его, Христом богом прошу! Подобру мне от него не избавиться.
        - Откуда он взялся? Ты сама его нашла?
        - Сама, - вздохнула Анфиса, - когда Магда погибла, я на стенки лезла от горя, а Линь-цзы, по правде я его Ленькой зову, в то время к отцу пришел на работу по двору наниматься, худой, облезлый какой-то, косичка на затылке, в бумазейных штанах и босиком. На улице март, а он, представляешь, босиком. Я велела его на кухне умыть, накормить, одеть. Через час привели его ко мне в гостиную. Смотрю, парень пусть и худой, но статный, крепкий, хоть и узкоглазый. Все при нем… - Она помолчала какое-то мгновение… - Словом, остался он у меня, а на следующее утро записала я его себе в конюхи. Отцу сильно это не понравилось.
        Мы с ним чуть было не подрались за завтраком. Тогда я назло папаше взяла и велела отгородить свою половину. - Анфиса судорожно сглотнула. - Поначалу Ленька смирный был, как собака меня облизывал, каждое слово ловил, а потом отъелся, обжился и обнаглел… - Она обхватила Алексея за шею, заглянула в глаза. - Избавь меня от него!
        Хочешь, делай со мной, что ни пожелаешь, только избавь!
        Алексей отстранился. Вмиг улетучилась жалость, возникшая вдруг к этой неприкаянной девице.
        - Нет, не пойдет, Анфиса! Он какой-никакой, но все же человек! Прогони его, уволь, заплати, в конце концов, но не убивать же! Разойдись с ним миром…
        - Не отпустит он меня с миром, китаеза поганый! Стала бы я тебя умолять, если б уже раз двадцать по-всякому не пыталась от него избавиться. Присосался он ко мне, как пиявка, ни за что не отпустит, если не убить!
        - Давай я с ним поговорю, припугну, если что…
        - Ага, припугнешь, - произнесла язвительно Анфиса, - кто кого еще припугнет… Он и драться, и стрелять умеет - не чета тебе! Его только пуля и возьмет! И то - если подкараулишь да внезапно нападешь! - Она окинула его негодующим взглядом и с вызовом произнесла:
        - Опоганиться боишься? Тюфяк ты с мякиной, а не полицейский.
        Да ладно, сговорю другого, перед моей платой мало кто устоит…
        - Зачем ты так, - произнес хмуро Алексей, - двойной грех за убийство собой платить!
        - Смотрю, ты совсем уж слюни распустил, - рассмеялась Анфиса и вскочила на ноги, - проваливай к своей рыжей Машке, а то гляди. Мишка ее вот-вот оприходует. А Леньку я сама прикончу.
        - Уймись, Анфиса, угодишь на каторгу, тогда уже ничто тебя не спасет, даже папенькины миллионы!
        - Это за китайца да на каторгу? - Она захохотала, откидывая назад голову. - Шутишь, легавый! Ты Леньку даже не найдешь, а я всем скажу, что он в свою Маньчжурию смылся… Бриллианты у меня украл и смылся…
        - Не дури, - сказал Алексей устало и достал из внутреннего кармана часы. - Уже второй час. Пора возвращаться.
        - Что ж ты про Тригера не поинтересуешься, голуба?
        Или забыл, что я тебе пообещала?
        - Не забыл, - ответил сухо Алексей, - но считаю, что ты просто нашла повод, чтобы выманить меня из дома.
        Ничего ты не знаешь, Анфиса!
        - Ну что ж, не знаю - так не знаю, только завтра возьми урядника да на пару с ним навести вдову Тригера. Авось она подскажет, где золотишко искать?
        - Какое золотишко?
        - Такое! - покрутила Анфиса перед его лицом рукой с зажатым в ней хлыстом. - То самое, что на руднике у моего дядьки воруют, а потом в слитки переводят. - Она полезла за пазуху и вдруг сунула ему в руку что-то тяжелое, теплое, нагревшееся от ее тела.
        Алексей поднес к глазам металлический брусок около дюйма шириной и не менее трех высотой. И понял, что это такое.
        Анфиса подтвердила его догадку.
        - Клеймо это, голуба! А стащила я его у Тригера из кармана, как раз накануне его убийства.
        - Но…
        - А больше я тебе ничего не скажу, - Анфиса сплюнула на землю, - каков привет, таков и ответ! - Она скривилась в нехорошей усмешке. - А теперь проваливай! - Она отошла на шаг, окинула его недобрым взглядом. - Я, может, на гниль тебя проверяла. Шут меня поймет!
        И считай, что помстилось тебе, когда просила Леньку убить!
        - Поедем вместе, одну я тебя в степи не брошу!
        - Как знаешь. - Она томно потянулась и вдруг принялась раздеваться, мурлыча под нос какую-то мелодию.
        Алексей отступил в сторону, молча наблюдая, как падает с нее одежда, обнажая гибкое, молочно-белое тело, с высокой грудью, которую венчали темные окружья с вызывающе торчащими фасолинами крупных сосков. Его ударил озноб.
        И, когда она пошла к воде, он отвернулся, почувствовав нешуточный соблазн. Давно у него не было женщины, а тело у Анфисы и впрямь было бесподобное.
        Алексей едва сдержался, чтобы не броситься следом, и лишь выдохнул сердито, когда она, охнув, ступила в воду:
        - Ты что, с ума сошла? Вода ледяная! - И вдруг понял, что делает она это ему назло. Будь теперь хоть зима, хоть прорубь под ногами - все равно не остановится.
        Анфиса бросилась в воду, взвизгнула от холода. Мерцало в толще воды серебряное в лунном свете тело, по-щучьи изгибалось и переворачивалось, взбивая фонтаном брызги и нагоняя на берег быструю волну. Она плавала намеренно долго, словно позабыв об Алексее. Затем вышла из воды, неспешно оделась, не удосужившись даже обтереть влагу с кожи, не стыдясь и как бы унижая его своей наготой. Выжав волосы, закрутила их на затылке в тугой узел. По-прежнему не обращая на Алексея внимания, вытащила из небольшой седельной сумки фляжку и приложилась к ней губами. Понесло густым спиртовым запахом.

«Не иначе спирт глотает», - подумал Алексей, с удивлением наблюдая, как треклятущая девка даже не поморщилась, потребив, судя по количеству глотков, добрую половину зелья, и только крякнула по-мужичьи, затыкая фляжку пробкой. И тут же, вскочив в седло, махнула с места в карьер, ничуть не заботясь, рванется ли Алексей следом.
        Он тоже было вскочил в седло, но лишь сплюнул сердито и проворчал себе под нос:
        - Дура малахольная! Свернешь шею - туда тебе и дорога!
        Он не спеша поехал по степи, пока не выехал на горную дорогу, которая привела его на высокий увал. Высоко в небе перемигивались колючие с виду звезды. Вдалеке, в наползавшей от реки туманной мгле перемигивался тусклыми огнями Тесинск, изредка, больше для порядка, взбрехивали собаки.
        Где-то едва слышно пиликала гармонь, тлели серебром верхушки сосен, хотя луна уже перевалила за гору. Конь под Алексеем нервно всхрапывал, «прядал ушами, перебирал копытами.
        Внезапно раздалось глухое, похожее на предостережение ворчанье, и вдруг понеслось в небо звонкое, рвущееся из самого нутра молодой глотки:
        - У-а-а-о-о! Уа-о-о-о!
        - А чтоб тебя! Волки! - Алексей едва успел ухватиться покрепче за поводья, а конь уже нес его вниз с увала, изредка взбрыкивая от непомерного ужаса. Не разбирая дороги, они мчались по степи, а вслед им неслось многоголосое завывание: волчий молодняк ставил голос. Высоко и протяжно выводили свою извечную песню волчицы, басовито и коротко вторили им юные волки. И с каждой новой октавой конь прибавлял и прибавлял ходу, пока не вынес своего всадника на окраину Тесинска. Хлопья пены облепили его губы, он тряс головой и испуганно всхрапывал. И перешел на неспешную рысь только тогда, когда они миновали первые городские дома.
        Бешеная скачка по степи еще больше возбудила Алексея.
        В душе у него все кипело от ярости и возмущения. Чертова девка! Что ей нужно от него? Ее признания он и в грош не ставил, но старался разгадать: какая корысть двигала Анфисой, из каких соображений она явилась в дом к учителю?
        Вряд ли только затем, чтоб проверить его на гниль. Кажется, так она выразилась?..
        Но более всего он корил себя за то, что чуть не поддался соблазну и почти уступил грязной, срамной девке. Совсем некстати вспомнил он вдруг присказку Тартищева:
«Если надо дерьмо съесть и на б… залезть, съедим и залезем!» - и передернулся от отвращения. Как он мог ее хотеть? Жаркий стыд испепелял его щеки.
        Но, как бы он ни злился на Анфису, как бы ни ругал ее последними словами, червь сомнения продолжал точить его душу. Бесспорно, она что-то знала, глядишь бы, и рассказала что-нибудь интересное и даже полезное, сумей он переступить через свои принципы. Он со злостью ударил кулаком по луке седла. А может, ей взаправду только и надо, чтобы избавиться от своего китайца, а он зря старается: накрутил кучу версий, а девка и впрямь учинила ему всего лишь проверку.
        Он осадил коня напротив дома учителя, продолжая сомневаться. Нет, вряд ли! Анфиса не просто проверяла его!
        Она действительно хотела рассказать ему что-то важное.
        Зачем-то ведь показала ему хутор Анчулова? И кто он такой, чего боится, если превратил свой дом в настоящий бастион?
        Алексей вздохнул и направил жеребца к воротам. Вот еще забота, коня на ночь пристроить, а поутру как-то объяснить учителю, куда и с кем гонял по ночной темноте, никого не предупредив об отъезде. Он спешился и, уже поворачивая деревянное кольцо, подумал: «Кто разберет этих баб, что у „их на уме?“
        Ночь не спешила отвечать на его вопросы. Спину овевало неприятным холодком. Откликнувшись на звонок, глухо забухал Трезорка, ему вторила Негодяйка.
        Стукнула дверь дома, и Лукерья проворчала с крыльца:
        - Кого это носит в ночь-полночь?
        На востоке проявилась робкая еще полоска зари. Пожалуй, часа два-три еще можно поспать. Алексей с удовольствием зевнул и, льстиво улыбнувшись, поздоровался с кухаркой, с изумлением взиравшей на него от ворот:
        - С добрым утром, Лукерья Васильевна!
        Глава 21
        - Что-то не так вы говорите, Алексей Дмитрич. - Егор озадаченно покрутил головой. - Тригер? Генрих Иванович? Какой резон ему золото воровать? - Он с укором посмотрел на Алексея. - Я его уже лет восемь знаю, с тех пор как на службу в полицию устроился. Честнейший был человек.
        Да вы у него дома побывайте. Золотых чертогов не нажил, хотя сколько лет в управляющих состоял. Да и вдову с тремя детьми почти без средств оставил. Дома и то своего нет.
        Явится новый управляющий, придется им съезжать. У Екатерины Савельевны, правда, батюшка из купцов, но примет ли он ее, вот в чем вопрос. Скуповат он да вдобавок еще из старообрядцев…
        - Она, что ж, и пенсию не будет получать?
        - Почему ж не будет? Будет. Никодим Корнеевич должен постараться. Как-никак его управляющий был, да и погиб при исполнении… - Егор вздохнул. - Но разве в наше время на эти крохи проживешь да детей выучишь?
        Правда, я слыхал, - он понизил голос, - что Михаил Корнеевич пообещал им дом подарить и от себя дополнительно к пенсии две тысячи рублев в год выплачивать. Да еще старшего, Якова, к себе в контору взял. Говорит, если хорошо покажет себя, отправит его на горного инженера учиться в Томск.
        - Н-да! - только и мог сказать Алексей. Честно сказать, ему самому не слишком хотелось идти в дом Тригера, беспокоить до сих пор не проплакавшуюся вдову, но обстоятельства требовали проверить то, что рассказала ему Анфиса. И хотя он очень сомневался в достоверности этого рассказа, пренебрегать им не стоило. Возможно, это станет зацепкой в череде непонятных и на первый взгляд совершенно между собой не связанных событий последних дней. Но где-то в самой глубине души, на уровне подсознания он чувствовал их несомненную связь, поэтому и решился на этот опрометчивый и недальновидный, по мнению Егора, поступок: посетить дом Тригера и при наличии подозрительных обстоятельств произвести в нем обыск.
        Он попытался убедить в этом Егора, и тот наконец сдался, но предупредил:
        - Ну смотрите, Алексей Дмитрич, если ничего не найдете, сами с вдовой объясняться станете. - Он сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. - Хотя это и против закона, но надо, думаю, предупредить Михаила Корнеевича, что мы к вдове хотим наведаться. Иначе осерчает, что скрыли, по какой причине к ней направляемся.
        - Послушай, любезный Егор Лукич, - рассердился Алексей, - ты кому здесь служишь: закону или Михаилу Корнеевичу? Что ты все оглядываешься на него? Что-то раньше я этого не замечал! Или потому стараешься, что он тебя к себе на службу пригласил?
        - Обижаете, Алексей Дмитрич. - Урядник натянул плотнее фуражку на голову и поднялся из-за стола. - Егор Зайцев никогда собственную выгоду не искал и замечаний по службе отродясь не имел. И не перед Михаилом Корнеевичем я выслужиться хочу, а вас боюсь подставить. Случись что, Федор Михайлович мне голову оторвет и без пенсиона в отставку направит.
        - Ладно, не горячись, возможно, я что-то недодумал. - Алексей положил руку на плечо Егора и слегка надавил, приглашая сесть. - Давай предлагай, как нам лучше поступить, чтобы вдову не обидеть.
        - Думаю, наведаться к ней надо днем. Для всех это понятно будет. Все знают, что мы с вами занимаемся дознанием по случаю убийства Генриха Ивановича. Правда, вас до сих пор принимают за горного инженера, но это даже лучше, доверия больше… - Он машинально потянулся рукой в карман кителя и достал кисет с табаком, но тут же, смутившись, затолкал его обратно. - Извиняюсь, забыл, что не в конторе, а тут Лукерья… Страсть как ругается, если кто цигарку смолит. Словно не кухарка, а прынцесса какая благородных кровей.
        - Возьми мою папиросу, - предложил Алексей и пододвинул ему портсигар.
        Егор с сожалением посмотрел на него, но отказался.
        - Нет, не возьму, от них только раззадоришься. Слабоваты они против моего табака. Стерплю уж как-нибудь!
        Впервой, что ли! - Он помолчал мгновение, подергивая в раздумье пышный свой ус, потом поднял глаза на Алексея. - Хотите вы или нет, Алексей Дмитрич, но Михаилу Корнеевича в эти дела посвятить надо. Это у него золото воруют, поэтому он больше нашего интересуется, как этих жуликов за руку схватить. К тому же, чтоб обыск произвести, нам непременно понятые понадобятся. Лучше, чтоб это доверенные лица были, которые ни по какому случаю об обыске в доме Тригера не растрезвонят. Я предлагаю все ему обсказать, а вторым понятым Ермашку возьмем.
        - Так он вернулся? - удивился Алексей. - Что ж ты мне ничего не рассказываешь?
        - А что рассказывать? - с досадой посмотрел на него Егор. - Ермашка все укромные места обшарил по тайге и в горах, нет нигде беглецов. Не в тайге они прячутся, Алексей Дмитрич. Кто-то их у себя содержит, и наверняка где-то поблизости. Да и хозяйка Захаркина, Таиска, никуда дальше поселка и Тесинска не отлучалась. Здесь крутится и, похоже, не слишком страдает, что полюбовник исчез. И чует мое сердце, встречаются они с ним, но где и каким образом - покуда не смог узнать. - Он невесело рассмеялся и махнул рукой. - За любушкой так не ходят, как я за Таиской хожу.
        Вечером чуть ли не в постель провожаю, утром на зорьке встречаю, когда она корову в стадо гонит. Я в ее огороде среди картошки чуть ли не гнездо свил, собаку прикормил, кошка ластится… - Егор крякнул и вновь потянулся рукой к карману, затем с тоской посмотрел на Алексея. - Давайте сегодня вечером к ней наведаемся. Поговорите с ней по-хорошему. Она баба боевая, но не глупая, может, и сговорите ее Захарку сдать. Она понять должна, что ей одна дорога с ним на каторгу за пособничество. А у нее мать-старуха, дом, хозяйство. Авось убедите ее?
        - Что ж, попробую, - согласился Алексей и посмотрел на часы. - Михаил Корнеевич обещал через полчаса к конторе подъехать. Не будем откладывать дело в долгий ящик. Поговорим с ним сегодня же и, если он согласится, без промедления отправимся к вдове Тригера.
        - Говорят, Михаил Корнеич к племяннице Владимира Константиновича сватался, а она вроде как ему отказала? - без всякого подхода спросил вдруг урядник. Голубые глаза его смотрели слишком безмятежно, чтобы заподозрить какой-то подвох. Алексей лишь молча пожал плечами в ответ и одарил Егора столь же безмятежным взглядом. Но тот не отступал от темы. - Теперь он ее как бы нанял свои коллекции в порядок привести, а вместо платы разрешил ей домашней библиотекой пользоваться. Она у него - богатющая! Во всем уезде такой нет. - Урядник вздохнул и с явным укором посмотрел на Алексея. - Все барышне заделье, да и какие тут поездки по степи могут быть, пока рука болит…
        - Ну ты молодец! - поразился Алексей. - Я в этом доме живу - и половины того не слышал, о чем ты говоришь. Откуда только сведения такие берешь? Уж не сама ли Мария Викторовна тебе секреты поверяет?
        - Ну это вы загнули, Алексей Дмитрич, - улыбнулся польщенно Егор и расправил свои роскошные усы. - Служба у меня такая - про всех все знать, а источников своих не выдаем. Вы ж не сказали мне, кто вам про Тригера шепнул.
        Я и не рвусь узнать, ваши люди пусть на вас и работают, а у меня своя дружина. Справная и надежная! Я им помогаю, они - мне. Так и живем, хлеб жуем!
        - Послушай, Егор. - Алексей взглянул на лист бумаги, на котором в стороне от всех утром вычертил еще один кружок, пока не связанный ни единой стрелкой с остальными кружками. И хотя вывел внутри его фамилию Анчулов, после ее перечеркнул и подписал сверху Гуран, почувствовав вдруг, что не зря назвала его Анфиса по кличке. И сами байские владения, обустроенные так, чтобы выдержать длительную осаду, и звероватая кличка их хозяина настораживали и вызывали чувство тревоги, скорее даже неясной пока опасности. - Тебе такая фамилия - Анчулов - знакома?
        - Анчулов? - даже приподнялся со своего места Егор. - Тимофей или Степан?
        - Понятия не имею, как его зовут, только кличку знаю - Гуран.
        - А, тогда это Тимофей, старший брат, а с младшим, Степкой, мы в детстве вместе в бабки играли да в ночное иногда ездили.
        - Нет, меня интересует только тот, кого Гураном кличут. Что он за человек, Егор Лукич?
        - Что за человек? - вопросом на вопрос ответил Зайцев и вдруг протянул руку к его портсигару. - А давай свою папироску, Алексей Дмитрич. Про Гурана только через табак и можно рассказывать… - Он подошел к открытому окну и, устроившись на подоконнике, закурил, пуская дым на улицу. Видно, строгая Лукерья и вправду не на шутку запугала бравого урядника.
        - У Анчулова отец был полукровка. Дед из забайкальских казаков, а бабка - дочь купца из Манчжурии. Сам Гуран об этом по пьяни рассказывал. Дескать, дед угнал за границу табун самого бурятского тайши. Еле ушел от погони, ухо ему пулей отшибло, но жив остался. А после от чумы в наши места бежал, да и прижился здесь. Китаянка ему кучу детей нарожала, куда все подевались, мне неведомо, а вот отец Гурана тоже на местной женился, на дочке бая Анчулова, и ее фамилию взял. Старики рассказывали, своя у него была то ли Запердуев, то ли того чище, Зае… - Урядник весело хохотнул, произнося срамную фамилию. - Вот почему русские девки от них завсегда шарахались. Кому хочется Запердуихой прозываться. А фамилия Анчулов по местным понятиям знатная. Да и кличка, между прочим, им по наследству переходит. Старик с ней до восьмидесяти лет дожил, лет пять прошло, как помер. Все хозяйство по наследству старшему отошло, Тимофею, а Степан и вовсе лет этак двадцать как сгинул. Говорят, в драке кого-то насмерть порезал, отправили его на каторгу в Якутию, чуть ли не на Алдан.
        - Так ты его больше не встречал?
        - Да нет! - поморщился Егор. - Откуда?
        - А что ж тогда спросил: Тимофей или Степан?
        - А кто ж его знает? - Егор пожал плечами. - Само как-то выскочило. Степка шибко злой был, в драке отчаянный, при виде крови зверел прямо. Меня, правда, боялся.
        Я ему однажды чуть руку не сломал, когда он на моего дружка кинулся. После этого он стороной меня обходил. Гуран - тот похитрее: что ни делает - все с умыслом. Еще батя его тем занимался, что у нескольких инородческих улусов, что победнее, земли скупал и на них скот да лошадей разводил.
        А в работниках у него разный пришлый люд отирается. Беглых привечает, паспорта им выправляет. Давно у меня на него руки чешутся, но Михаил Корнеич с ним не желает ссориться, а одному мне с его ордой не справиться. На его земли мне путь заказан. - Он усмехнулся. - Хотя стоит мне появиться - Гуран ко мне со всей лаской и уважением, только нукеры его ни на шаг не отходят и дальше чем на версту во владения не пускают. Как-то попробовал без их ведома сунуться, так вмиг фуражку прострелили, аккурат под кокардой. Больше не лезу, своя голова дороже…
        - Неужто он за скот свой боится?
        - Что ему скот? Пытались у него несколько раз табун угнать, то ли монголы с Урянхая, то ли те же маньчжуры, так он тут же гонцов разослал по заимкам да таборам, где его подельщики живут, вмиг набралось с полсотни любителей шашкой помахать. В капусту порубали угонщиков. Теперь мало кто позарится на его табуны. Сам Тимофей почти из дому своего не выезжает, там и водку пьет, и баб пользует.
        Ему каждую ночь непременно новую надо, всех девок в округе перепортил, теперь уже и до вдов добрался. Еще в карты по-лютому играет, только разве это игра, если все боятся у него выигрывать…
        - И это вся крамола? Карты да девки?
        - Да нет, не вся, - произнес задумчиво Егор и повертел в руке окурок, не зная, что с ним делать. Алексей протянул ему пепельницу. Затушив окурок, урядник отошел от окна и вновь сел за стол напротив Алексея, окинув того задумчивым взглядом потемневших отчего-то глаз. - Не вся, - повторил он, словно раздумывая, доверять или нет приезжему человеку то, что и сам держал до поры до времени в секрете. Но, видимо, решился:
        - Поселыцики у Гурана - люди звероватые и хваткие. Поначалу ко всякому, кто на его земли проникал, просто приглядывались, далеко не пускали, а потом шалить стали, постреливать да грабить. Люди начали, по слухам, пропадать. Контрабандисты да старатели. Их вроде никто не спохватится, а добычу солидную взять можно.
        - Выходит - разбоями промышляют?
        - Выходит, так, - вздохнул Егор. - В последнее время сами стали табуны у монголов отбивать. Мои люди сказывают, в тайге на таборе Тобурчинова, первейшего помощника Гурана, лошади пасутся с монгольскими клеймами и подкованы не по-нашему. Две недели прошло, как их пригнали со стороны Ойского перевала… А по весне охотники показали мне в одном из урочищ костровище, что из-под снега вытаяло вместе с обгорелыми костями. Не иначе кого-то из бергалов![Бергал - старатель-одиночка (диалектн.).] подкараулили с добычей, убили, а после на костре сожгли, чтоб золото добыть.
        - Золото? - опешил Алексей. - Каким образом?
        - Самым простым, - усмехнулся Егор, - старатель обычно, пока золото моет, в тулуне его, мешочке таком кожаном, на шее держит, а после, когда домой возвращается, песок и самородки в подкладку да в швы одежки своей немудреной прячет. Просто так золотишко не прощупать, так хунхузы для быстроты дела приспособились убитых в костер бросать, а потом только и остается, что золото из золы выгрести да пепел сдуть…
        - Так это ж настоящая шайка! Почему ж ты исправнику или тому же Тартищеву об этом не докладывал?
        - Надо прежде доказательства добыть, чтобы все по форме доложить, а у меня их пока шиш да маленько! - Он скептически усмехнулся. - Если б у меня только один Анчулов был! - Он вздохнул и опять потянулся к портсигару. - А шайка там приличная. Гуран своих особо доверенных людишек хорошо подкармливает. В хоромах своих привечает, красивыми девками на ночь одаривает, самогоном или аракой[Молочная водка (хакасск. .] поит, а потом как бы ненароком жалуется на кого-нибудь, кто ему мешает. После исчезают его обидчики или просто неугодные бесследно. И ослушников убивают.
        Причем мучают их изрядно. Или на муравейник голым кинут, или к дереву тоже голяком привяжут на потраву мошке. За сутки бедолага в кусок мяса обращается. И вожаки у них свои, и устав молчания… Шайка - она и есть шайка! Со звериными законами и порядками!
        - Ладно, собирайся! - Алексей затолкал «смит-вессон» во внутренний карман форменного сюртука, натянул фуражку на голову. - Поехали в контору! По дороге договоримся, как вдове объяснять, по какому поводу заявились.
        Уже на пороге Алексей остановился и с недоумением посмотрел на Егора.
        - Одного не могу понять: как твои люди сумели заметить Михаила Кретова возле амбаров за несколько минут до пожара? Я бы смог в это поверить, если б Марию Викторовну не видел раненую, если б Михаил ее на руках в дом не относил… Мы же с ним в одной комнате спать улеглись. Потом вместе на завод помчались, когда узнали о пожаре и о смерти Тригера…
        Егор угрюмо посмотрел на него:
        - Заметьте, Алексей Дмитрич, Михаил Корнеич, когда прибыл вместе с вами, был одет точно так же, как и человек, что бродил возле амбаров. Сторож, что донес мне об этом, давно на заводе служит, Михаила Корнеича хорошо знает.
        По этой причине обмануться никак не мог. Я бы ему не поверил, но человек он не пьющий, семейный, лет пятнадцать мне уже помогает. Какой резон ему меня дурить? Просто кто-то знал, что Михаил Корнеич будет ночью на озере один и вряд ли сумеет после доказать, что находился в это время не на заводе.
        - Кажется, в тот день ему повезло дважды: и под самострел не попал, и алиби мы ему обеспечили. Но кому-то крайне нужно представить дело так, что именно Михаил виновен во всех происшествиях, а значит, и подметные письма его рук дело. И этому мерзавцу очень сильно хочется поссорить его со старшим братом.
        - Очень хочется, - согласился Егор, - но мы этого чудилу, Алексей Дмитрич, непременно найдем и посмотрим, что за лицедей в наших краях объявился. Бал-маскараду ему захотелось, так мы его устроим, да так, что мало не покажется.
        Глава 22
        - Ну и как? - спросил сердито Михаил, когда Алексей и Егор закончили обыскивать дом. - Нашли что-нибудь?
        - Все чисто. - Егор удрученно развел руками, а Алексей промолчал.
        - Я же говорил, клевета это на Генриха Ивановича.
        Кому-то он и после смерти покоя не дает, - уже более спокойно произнес Михаил и посмотрел на Ермака, присевшего на корточки у порога. Инородец задумчиво посасывал свою трубку. - Что там Екатерина Савельевна?
        - Стол накрывает, чаем вас поить будет. Говорит, что совсем не сердится.
        - Ну, слава богу, - вздохнул Михаил с облегчением, - пойду еще раз извинюсь за беспокойство.
        - Погодите, Михаил Корнеич, - произнес сконфуженно Егор, - это мы ведь только дом осмотрели и ничего не нашли, а ведь еще подворье осталось: стайки со скотом и птицей, погреб, баня, да и в огороде надо покопаться, и в саду. Нам здесь работы до самого вечера хватит…
        - Что за ересь ты несешь, Лукич? - рассердился Кретов. - Ты моему слову не веришь? Тебе моего поручительства мало?
        Егор крякнул и посмотрел в потолок.
        - Илья Николаевич, - Михаил переключил свой гнев на Алексея, - что за произвол вы творите? Я буду исправнику жаловаться!
        - Уймитесь, Михаил Корнеевич, - рассердился в свою очередь Алексей, - я и сам не слишком верю в причастность Тригера к воровству на приисках, но сведения поступили, и мы должны их проверить. И самым тщательным образом!
        - Дьявол с вами, - Михаил окинул их сердитым взглядом, - только я больше в эти игры не игрок. Сами заварили эту кашу, сами и расхлебывайте! - Он отшвырнул тростью стоящий на пути стул и вышел из передней, где и происходил этот разговор, вернее, не состоялось короткое совещание, которое они хотели провести после того, как осмотр дома - и внутри, и снаружи - ничего не дал.
        Егор проводил купца совершенно спокойным взглядом и спросил у Ермака, столь же безмятежно взирающего на мир с порога:
        - Заметил что-нибудь?
        - Ничего не заметил. - Ермак вынул трубку изо рта. - Екатерина Савельевна шибко не переживала. Я с нее глаз не спускал.
        - Значит, и вправду в доме ничего нет, - сказал Алексей. - Тогда надо искать на улице.
        - Придется, - вздохнул Егор и потер бритый подбородок. - А спокойная она не оттого, что мы тайник в доме не нашли. Просто она и впрямь ничего не знает.
        Вышли на крыльцо. Просторный двор был весь в цветочных клумбах. Во всю цвели флоксы и астры, бархатцы и анютины глазки. Но Егор смотрел на эту красоту с практической точки зрения.
        - Эка прорва всего, - произнес он удрученно, - начнем копаться - непременно цветники порушим. - Он бросил взгляд на окна. - Хорошо, если что найдем, а если опять пустышка… - Он махнул рукой и посмотрел на Алексея. - Давайте с бани начнем, все полегче.
        Они прошли в баню, которая находилась на задах огорода, засаженного картофелем и овощами, а еще высоченными подсолнухами, свесившими тяжелые головы, уже поклеванные шустрыми воробьями и синицами. Среди пожухлой ботвы и капустных кочанов вилась узкая тропка, которая заканчивалась у деревянного порожка недавно срубленной бани. Открыли дверь в предбанник, и пахнуло распаренной березовой листвой и какими-то травками. В самой бане - исключительная чистота, пол и полки выскоблены добела, на оленьих рогах - вышитые рушники. В печь из дикого камня вмурован двухведерный котел…
        - Хороша банька! - вздохнул расслабленно Егор. - Сюда на пару с молодкой надо ходить, а не… - Он искоса посмотрел на Алексея. - С чего начнем, Алексей Дмитрич?
        - Давай я в парной буду искать, а ты в предбаннике.
        - Ладно, - согласился урядник и приказал охотнику:
        - Беги, зови хозяйку да Михаила Корнеича тоже пригласи, хватит ужо им чаи гонять.
        - Михаил Корнеич по уху даст, - невозмутимо ответил Ермашка.
        - А тебе что, впервой? Пострадай еще разок ради обчества.
        Охотник вышел из бани.
        - Зачем ты послал его за Кретовым? - удивился Алексей и прошелся взглядом по стенам и потолку предбанника. - Вряд ли тайник в бане. Смотри, все плахи плотно сидят, все щели заделаны…
        - А это мы посмотрим! - Егор быстро простукал стены и подоконники, попробовал, не снимаются ли половицы. Заглянул под лавку в предбаннике и подергал за оленьи рога: не сдвинутся ли, открывая долгожданный тайник. Алексей тем временем проделал подобные же манипуляции в парилке, перебрал чуть ли не каждый камень печи, обследовал котел, залез под полок и осмотрел его изнутри. Но все было В порядке. Тайника не было.
        Заслышав громкий разговор, Алексей выглянул в низкое окно предбанника. К бане по тропке спешила Екатерина Савельевна. Подобрав юбки, она едва поспевала за решительно вышагивающим Михаилом. За ними шел потирающий ухо Ермак. Женщина то и дело к нему оборачивалась и что-то говорила, смущенно улыбаясь.
        - Все-таки врезал Ермашке, - с сожалением в голосе произнес Егор, наблюдающий за приближением троицы из-за спины Алексея. - Если сейчас ничего не найдем, то и нам несдобровать.
        Алексей с удивлением посмотрел на него, но ничего не успел сказать. На пороге возник разъяренный Михаил:
        - Что вам, больше делать нечего? Я ведь сказал: прекратить обыск к такой-то матери!
        - Покорнейше прошу извинить, Михаил Корнеевич, - склонил голову Алексей, не скрывая сарказма в голосе. - Мы свой долг исполняем, и вы сюда приглашены только как понятой. И с единственной целью, чтобы слухи об обыске не вышли за пределы этого двора. Мы уважаем ваши интересы, а вы с пониманием относитесь к нашим проблемам.
        Михаил опустился на лавку в предбаннике, поставив трость между колен, рядом пристроилась Екатерина Савельевна, боязливо косившаяся на своего изрядно рассерженного соседа. Ермашка опять присел у порога и занялся своей трубкой. Михаил выразительно посмотрел на Егора и неожиданно спокойно произнес:
        - Что ж, господа сыщики, мы к вашим услугам! Ищите!
        - А че искать? - Егор потер подбородок. - Кажись, нашли!
        Алексей от неожиданности вытаращил глаза. Что это с урядником? С перепугу совсем разумом тронулся?
        Но Егор совершенно спокойно подошел вдруг к двери, ведущей из бани на улицу, и положил руку на косяк справа от Ермашки.
        - Давайте топор, хозяйка, - сказал он, не глядя в сторону Екатерины Савельевны, - поддеть маленько надо.
        - Погоди. - Михаил повертел рукоятку трости, и на ее конце выскочил длинный стальной клинок. - Это подойдет?
        Егор с сомнением посмотрел на клинок, но молча взял трость из рук Кретова и подошел к косяку. Поддел за край доски, крякнул одновременно со скрежетом выдираемых гвоздей. И через пару мгновений перед изумленными зрителями предстало углубление в дверной коробке, в которой что-то лежало, завернутое в холстину. Егор взял в руки сверток, развернул его и молча показал сначала Алексею, потом Михаилу.
        - Клейма! - выдохнули те разом и посмотрели друг на друга.
        Михаил взял одно из них, поднес к окну, осмотрел его, затем столь же тщательно обследовал второе и третье. Поднял глаза на молча взирающих на него Егора и Алексея, потом перевел взгляд на явно ничего не понимающую вдову.
        - Что вы можете по этому поводу сказать, Екатерина Савельевна?
        - Не знаю, - прошептала та растерянно, - я эти штуки вижу в первый раз.
        - А ведомо вам, что это такое? - добивался Михаил.
        - Не ведомо, - едва слышно ответила вдова и разрыдалась в голос. - Не виноват Генрих Иванович, я сердцем чувствую, не виноват. - И бросилась вдруг в ноги Михаилу. - Простите, Михаил Корнеич, если что не так, отслужу, отмолю. - Она схватила его за руки и принялась целовать. - Детей пожалейте, не губите. Отмолю-у-у… - Она вдруг завалилась на бок и принялась биться головой об пол. - Оговорили его, осрамили! За что, люди добрые?
        - Ермак, отведи Екатерину Савельевну в дом и накажи горничной, чтобы дала ей брому, - приказал Алексей.
        - Постой, - прервал его Михаил. - Я сам провожу Екатерину Савельевну в дом. - И подал руку женщине, чье полное лицо исказила болезненная гримаса, и оно постарело вдруг лет эдак на десять. - Успокойтесь, голубушка, никто Генриха Ивановича ни в чем пока не обвиняет. И даже при наличии этих свидетельств, - кивнул он на клейма, которые внимательно рассматривал урядник, - нет оснований в чем-то подозревать вашего покойного мужа. Даю вам слово, что сам лично прослежу за ходом дознания и выпью с вами шампанского, когда окажется, что это всего лишь чьи-то гнусные проделки.
        Михаил и вдова Тригера вышли из бани. Алексей и Ермашка, не сговариваясь, бросились к Егору.
        Все три клейма были изготовлены одним и тем же способом. Грубые ручные изделия. Но здесь и не требовалось особого изящества линий - чем грубее, тем достовернее…
        - Смотри-ка, разные! - Ермашка протянул руку и взял металлический брусок.
        - А ты что хотел? - усмехнулся Егор. - Чтобы они золото одним и тем же клеймом клеймили? Кто ж им тогда поверит, что оно в курганах найдено.
        - Но они ж не в одну кассу его сдавали, - не отставал Ермак.
        - Разнообразия им хотелось, не понятно, что ли? - зыкнул на него Егор. И, завернув клейма в тряпицу, передал их Алексею. - Протокол надо заполнять, Алексей Дмитрич! - И шлепнул Ермака ладонью по лбу. - Как протокол будешь подписывать, дурья твоя башка, опять крест поставишь или палец к бумаге приложишь?
        - Не-а, - разулыбался охотник, - дай карандаш, покажу, как научился свое имя рисовать. Покуда по тайге шастал, палочкой всю землю исковырял, пока не получилось.
        - Ну давай показывай! - Егор подал ему химический карандаш и листок из служебной книжки. - Малюй, писарь.
        Ермак повозил языком по грифелю, отчего в уголках губ выступила фиолетовая слюна, и старательно вывел «Тимофей Кирб», затем подумал и поставил в конце подписи кружок - почти идеально выписанную окружность.
        - И вправду научился! - Егор засмеялся и одобрительно хлопнул приятеля по плечу. Потом с гордостью протянул листок Алексею. - Смотрите, два года бился, пока не научил его подпись свою изображать. Сейчас все по-людски, сразу видно, кто протокол подпишет. Тимофей Кирбижеков.
        Теперь не подкопаешься!
        Но Алексей смотрел не на кривые, лишь отдаленно смахивающие на кириллицу буквы. Более всего его поразил кружок, который Ермак поставил, видимо, вместо точки. Он мгновенно вспомнил, где еще видел подобные кружки, выведенные гораздо более опытной рукой.
        - Кто тебя этому научил? - спросил он, поднося листок к лицу Ермашки.
        - Дак Егор Лукич, - ответил растерянно охотник и посмотрел на урядника. - Он меня кажный день заставлял потеть, пока я не запомнил…
        - Да я не про буквы, - уточнил Алексей, видя, что Ермак его не понимает. - Кто тебя научил вместо точек кружки рисовать?
        - А что? - совсем уж опешил охотник. - Нельзя?
        - Да можно, все можно, - окончательно рассердился Алексей и произнес почти по слогам:
        - Я тебя спрашиваю, у кого ты научился рисовать кружки вместо того, чтобы ставить точки.
        Ермак тупо уставился на него, и Алексей вдруг почувствовал сильнейшее желание тоже дать ему по уху, все еще красному после купеческой оплеухи.
        - Да ладно вам, Алексей Дмитрич, - сказал примиряюще урядник. - Он ведь букв не знает. И эти, - ткнул он пальцем в Ермашкины каракули, - не пишет, а рисует.
        Просто я, когда образец для него сготовил, ненароком точку на бумаге поставил. Только руки у него больше к ружью приспособлены, корявые, вот он и приловчился вместо точки кружки рисовать. А что? - Он, как завзятый художественный критик, отодвинул листок подальше от глаз, потом приблизил его и одобрительно произнес:
        - Молодец, Ермашка!
        Того гляди, скоро и читать научишься!
        На пороге возник Михаил. Обвел всех хмурым взглядом.
        - Что надумали, господа сыщики?
        - Ясно, что эти клейма использовали для клеймения золотых слитков, которые сдавали в золотоприемные кассы, как добытые в курганах, - пояснил Алексей.
        - Об этом я и сам догадался! - посмотрел на него исподлобья Михаил. - Объясните лучше: почему они здесь оказались? - Он ткнул пальцем в развороченный косяк. - Зачем Тригеру их надо было хранить? Или их подложили?
        - Однако подложили! - вздохнул Егор. - Смотрите, Михаил Корнеич, клейма эти уже пользованные, края сбитые… Подложили их, чтобы нас с панталыку сбить, следы запутать. Дескать, нет Тригера - и спросить не с кого. Только обмишурились, господа жулики, как пить дать обмишурились.
        - То, что клейма использованные, ни о чем не говорит, - вмешался Алексей, - возможно, Тригер решил их припрятать на всякий случай, авось потом еще раз сгодятся.
        Сами знаете, немецкая бережливость…
        - Нет, здесь другое, - перебил его Михаил. - Насколько мне известно, клейма на слитках, которые сдавались как «бугорное» золото, редко повторялись. Будь они чаще, ревизоры в кассах вмиг бы заподозрили неладное. Значит, клейма постоянно меняли.
        - Сколько подозрительных слитков поступило в золотоприемные кассы? - справился Алексей.
        - Сколько в казенные, не знаю, туда мне хода нет, - пояснил Михаил, - а вот в мои - четырнадцать. Все разные по форме, и только на двух или трех клейма повторялись.
        Обычно это изображения свернутого в клубок барса, нанесенный штрихами олень или солярный знак, то есть солнце, каким его изображали древние жители этих мест. - Он взял в руки извлеченные из-за косяка клейма, повертел их в руках. - Нет, это совершенно не похоже на то, что я видел, хотя ничего и не доказывает. Этими клеймами могли клеймить слитки, которые ушли в казну.
        - А этим? - Алексей вытащил из кармана брусок, врученный ему ночью Анфисой. - Посмотрите: встречалось ли вам подобное клеймо?
        - Похоже на трилистник, вернее, лист клевера. Грубо, но понять можно. - Он вгляделся. - Кажется, что-то подобное было. И совсем недавно. Уже после смерти Тригера.
        Ага, - вскрикнул он обрадованно, - два слитка с подобным клеймом сдал Тобурчинов. Говорит, что дождем размыло стену оврага, вымыло древние кости и эти два слитка. Он после этого весь овраг перерыл, но больше ничего не нашел.
        - Понятно, - протянул Алексей и посмотрел на Егора, - придется тебе заняться твоим приятелем Тобурчиновым и узнать, откуда ему вдруг такое счастье привалило.
        - Это мне счастье привалило, - буркнул Егор, - не было у бабы забот, так купила порося!
        - Это на его землях тебе шапку прострелили? - спросил Михаил.
        - На его, - махнул рукой Егор, - только не шапку, а фуражку.
        - Не все ли равно, - посмотрел на него внимательно Михаил. - Смотри, чтоб в голове сквозняк не устроили!
        А может, кого в подмогу дать? Тришку, к примеру? Он парень ловкий.
        - Премного благодарны, Михаил Корнеевич, но мы уж с Ермашкой как-нибудь, потихоньку-полегоньку и достанем Тобурчина, паскудного вражину, что мне казенное обмундирование испоганил.
        - Ну смотри, - посмотрел на него в упор Михаил и отвернулся к Алексею. - Откуда у вас это клеймо?
        - Пока не могу сказать. Надо выяснить некоторые обстоятельства. - Алексей взял из рук Михаила брусок и опустил в карман сюртука. - Но обещаю, что сделаю это быстро.
        - А я считаю, что это дело рук Хатанги. Он сам мне хвастался, что любую печать вырежет - не подкопаешься.
        - Да куда ж ему с одной рукой? - удивился Егор.
        - И то правда, а я и не подумал, - с изумлением посмотрел на него Михаил. - Выходит, хвастался старик?
        - Наверняка хвастался или старое вспоминал, когда еще молод был и рука не высохла, - сказал Егор и приставил косяк на место. - Жаль, молотка нет, чтобы косяк прибить.
        - Постой, Егор Лукич, - Алексей смущенно улыбнулся, - объясни, как ты узнал, что тайник именно в дверной коробке находится. Все же пролезли, ничего не нашли.
        Или ты наобум сказал?
        - Да нет, не наобум! - Егор хитро прищурился. - У меня вдруг словно пелена с глаз спала, когда Михаила Кориеича среди грядок увидел. Ну, думаю, опять сейчас громы небесные на нас обрушатся. И тут смотрю - возле косяка на полу мусор натрушен. Полы кругом мытые, откуда тогда, спросите, мусору взяться? Вгляделся я - и того больше усмотрел. Видите, - ткнул он в шляпку одного из гвоздей, который крепил косяк к дверной коробке, - чуть-чуть в сторону сдвинуто и краешек отверстия виден. Так бывает, когда гвоздь во второй раз забивают. Но зачем было кому-то косяк отрывать и снова его прибивать, если баня недавно срублена?
        - Молодец! - Михаил от восторга припечатал ладонью колено и повторил:
        - Молодец, Егор Лукич! Я тебе за догадливость премию выпишу! Двести рублей!
        Егор усмехнулся:
        - Я ведь еще не все обсказал, Михаил Корнеич, - и он с явным торжеством посмотрел на купца. - Баньку, после мытья, не иначе как в субботу или в воскресенье выскоблили, на крайний случай, в понедельник. А сегодня что? Четверг. Значит, клейма подсунули в последние два-три дня.
        Уже после смерти Генриха Ивановича.
        - Дай-ка я тебя расцелую, Егор Лукич! - Кретов обнял и троекратно расцеловал урядника. - Ты ведь, дорогой мой, не только репутацию Генриха Ивановича спас, но и мою веру в человечество. Оказывается, не все уж так погано в этом мире, а? - Он вновь облобызал Егора и весело заявил:
        - Нет, за такой подвиг двухсот рублей мало! Триста рублей премии и новое обмундирование за мой счет! Идет, Егор Лукич?
        - Идет! - усмехнулся Ермак. - От такой премии разве только дурак откажется!
        Глава 23
        - Покои Анфисы Никодимовны с другой стороны расположены, - пояснил учтиво огромного роста, с окладистой бородой швейцар при входе в парадный подъезд трехэтажного кирпичного дома, самого большого в Тесинске. В нем Михаил Кретов проживал с овдовевшей матушкой, сестрой Марфой и тигрицей Муркой. Кроме того, в доме было несчетное количество слуг и лакеев, отиралась масса приживалок, близких и дальних родственников, приятелей, просто собутыльников, да еще Анфиса, которая довольно часто радовала дядюшку своими неожиданными наездами в Тесинск.
        Алексей перекинул трость из одной руки в другую, оглянулся и обвел взглядом Соборную площадь, на которую выходил фасадом дом Михаила Кретова. Сегодня ему пришлось одеться по погоде в светлый чесучовый костюм и соломенную шляпу.
        Небывалая жара, свалившаяся нежданно-негаданно на Тесинск в конце августа, заставила не только его пренебречь форменной одеждой, но принудила горожан попрятаться по домам, и лишь редкие извозчики да торговцы квасом пытались схорониться от непереносимого зноя в тени собора и чахлых тополей, обступивших мужскую гимназию.
        - Позвольте вас проводить, - склонился в поклоне швейцар. И Алексей, глядя на его распаренное лицо и слипшиеся от пота бороду и волосы под форменной фуражкой, искренне пожалел бедолагу, который вынужден по такой-то жаре мучиться весь день напролет в своей суконной ливрее.
        - Проводи, - кивнул он швейцару, и тот шустро открыл перед ним дверь в прохладный вестибюль.
        - Прошу вас налево. - Швейцар торопливо снял фуражку, быстро протер лысину носовым платком и услужливо распахнул еще одну дверь, ведущую в длинный коридор, где было так же прохладно и полутемно, как и в вестибюле.
        - Слева, сразу за библиотекой сворот, - пояснил Алексею швейцар, - это переход в оранжерею. Там будет двое дверей, те, что направо, - вход в оранжерею, но вы идите прямо. Это выход в сад. Выйдете наружу, завернете за угол направо. Там увидите крыльцо. Это и есть вход в покои Анфисы Никодимовны.
        - Что ж, она всегда отдельно селится? - спросил Алексей и подал швейцару гривенник. - Это тебе за усердие, голубчик.
        Глаза старика благодарно блеснули, и он с достоинством произнес:
        - Премного благодарны, вашскобродие! - Опустив гривенник в карман ливреи, он столь же степенно, как делал все до этого, ответил на вопрос визитера:
        - Анфиса Никодимовна завсегда в этих комнатах останавливаются, когда в гости приезжают. Девица оне беспокойные, нервные, хозяйка с ними не ладит, да и Марфа Сергеевна их не любит.
        Да еще китаец энтот… Так что предпочитают жить раздельно.
        Старик оказался словоохотливым. Видимо, сыграли свою роль чаевые или желание самого лакея потянуть время, чтобы не возвращаться на крыльцо в несусветную жару. Для Алексея это было не суть важно. Поэтому он решился задать еще один вопрос.
        - А визитеров много бывает у Анфисы Никодимовны?
        - Почти не бывает, - покачал головой швейцар, - тут уж ничего не скажешь. Оне сами по визитам ездят да по развлечениям всяким.
        Алексей как бы машинально достал второй гривенник и опустил его в тот самый карман, в котором только что скрылся его казначейский собрат.
        Старик, словно не заметив этого заметно ободрившего его действия, приблизил к Алексею бородатое лицо и, ухмыльнувшись, прошептал:
        - Их каждый вечер, а то и в ночь Ленька-китаеза на себе в покои тащит. Пьют барышня по-черному, а уж как ругаются, скажу я вам, ваше степенство, - он словно от непомерной сладости прикрыл глаза и тут же открыл их, блеснув в полумраке по-молодому чистыми белками, - куда там извозчикам! Хозяин им и в подметки по этому поводу не годится!
        - Спасибо тебе. - Алексей вышел в коридор, а швейцар торопливо прошептал ему вслед:
        - У них как раз сейчас гость. Оне у них часто бывают, а после Ленька их, то есть Анфису Никодимовну, по мордасам хлещет.
        Алексей молча усмехнулся. Второй гривенник раззадорил старика на совсем уж интимные подробности отношений между Анфисой и китайцем, а если б он расщедрился и на третий гривенник? Нашлось бы у старика что рассказать ему?
        Наверняка бы нашлось. И не на гривенник, а даже на целковый. Все бы небось выложил про жильцов этого дома.
        Размышляя о своеобразии подобных товарно-денежных отношений, Алексей почти миновал двойные двери библиотеки. Но тут одна из створок внезапно распахнулась, и навстречу ему вышла Маша, прижимавшая к груди правой рукой стопку книг, левая у нее до сих пор была на перевязи.
        Она попыталась закрыть ногой дверь, но в этот момент увидела Алексея, ойкнула от неожиданности, попыталась удобнее перехватить книги, но стопка распалась, и книги рассыпались по ковру, устилавшему пол коридора.
        - Простите, ради бога, - сказала она смущенно в спину Алексею, бросившемуся ей на помощь, - это все рука. Я никак не могу привыкнуть действовать одной.
        Алексей собрал книги и, разогнувшись, спросил:
        - Куда их вам отнести?
        - Тут совсем рядом, - улыбнулась Маша. - Хотите, я вам покажу, где работаю?
        - Хочу, - ответил Алексей и подумал, что Анфиса никуда от него не денется, тем более что, по словам швейцара, проводит время в компании неизвестного ему гостя. Он мог только догадываться, чем могла заниматься эта парочка, если китаец исправно награждал свою хозяйку тумаками и, верно, не за благочестие солидно охаживал ее кнутом.
        Они миновали несколько дверей, причем Маша шла впереди и молчала. Алексей, повесив трость на сгиб локтя, шел следом, прижимая к груди стопку книг. Маша была в светлом платье со скромным вырезом. Шея ее слегка загорела, а волосы, наоборот, немного выгорели, что однозначно говорило о том, что их хозяйка много времени проводит на солнце, от которого не спасают даже поля шляпки.
        Он перевел дыхание. Что с ним такое творится, если едва удалось сдержаться и не схватить Машу в объятия в этом чужом, незнакомом доме, не целовать ее до умопомрачения?
        Алексей стиснул зубы и отвел взгляд от искушения: тонкой нежной шейки и двух рыжеватых завитков, что выбились из прически и манили прижаться к ним губами. Он словно наяву почувствовал и свежий аромат девичьего тела, и бархатистость ее кожи, и щекочущую губы мягкость ее волос…
        Но в этот момент они подошли к задернутой тяжелой портьерой двери, и Маша, повернувшись к нему, улыбнулась и сказала:
        - Пришли! - и толкнула дверь здоровой рукой.
        Они оказались в большой комнате с четырьмя окнами, занавешенными тяжелыми суконными шторами темно-вишневого цвета. Сквозь приоткрытую створку одного из них прорывался в комнату яркий пучок солнечных лучей и высвечивал множество коробок, ящиков, плетеных корзин, в которых громоздились непонятные на первый взгляд вещи.
        В углу хитровато щурилась глазками-щелками каменная, с обвисшим брюхом и грудями баба, а возле камина стояли и валялись на полу несколько менгиров, от огромного, почти в три аршина высотой, идола до маленьких плоских стел с диковинными значками и рисунками. А за письменным столом сидел юноша, почти мальчик.
        Алексей обвел комнату скептическим взглядом. Судя по всему, этим скопищем древних костей и камней сроду никто не занимался. И Маше здесь непочатый край работы!
        Но она его настроений, похоже, не разделяла.
        - Илья Николаевич, положите книги сюда, на стол. - Она сдвинула в сторону толстую амбарную книгу и стопку исписанных карточек. - Это справочники по Тесинскому уезду и Североеланской губернии. Оказывается, в них масса интересных и полезных вещей. - Она убрала со лба прядку волос и опять улыбнулась Алексею. - Я очень рада вас видеть, Илья Николаевич! В последнее время мы совсем перестали с вами встречаться, с чего бы это? Или вы меня намеренно избегаете?
        - Ну что вы, Мария Викторовна, - смутился Алексей. - Просто мои служебные обязанности начинаются, когда вы еще спите, а заканчиваются, когда вы уже спите.
        - Но ведь этого раньше не было? - Девушка опустила глаза и несколько раз закрыла и открыла амбарную книгу. - Раньше ваши служебные обязанности позволяли вам выкроить время и попить чаю со мной и с дядюшкой. - Она подняла на него глаза. - Или что-то случилось?
        - Случилось! - вздохнул Алексей. - Видите ли, я на самом деле совсем не горный инженер, а служу в полиции и вынужден заниматься расследованием гибели управляющего заводом Тригера. Кроме этого, имеется ряд обстоятельств, о которых я не могу пока рассказать, так как они составляют служебную тайну.
        - Я понимаю, - Маша отвела глаза. И, словно спохватившись, кажется, чуть более оживленно, чем следовало, произнесла:
        - Ах, Илья Николаевич, я совсем упустила.
        Познакомьтесь, пожалуйста, с Николаем Ивановичем Мартыновым. Он служит провизором в местной аптеке. Летом бывает не слишком много клиентов, поэтому хозяин отпускает его помочь мне разобраться с коллекциями Михаила Корнеевича. Он нешуточно увлекается археологией и даже раскопал одно весьма замечательное, почти не разграбленное городище, верстах в тридцати отсюда. - Маша одобрительно посмотрела на своего помощника, совсем еще молодого, лет восемнадцати, не больше, отрока с едва наметившимися усиками над пухлой губой. - И это определенно позволяет ему заявить о себе как о серьезном ученом.

«Серьезный ученый» зарделся, как барышня, и, беспрестанно поправляя сползающую с носа дужку очков, приподнялся и потряс руку Алексея, пробормотав что-то вроде:
        - Очень рад! - или:
        - Что за гад?
        По крайней мере, Алексею послышалось последнее, но, судя по интонации, вернее было первое утверждение.
        - Николай Иванович, - Маша понизила голос и отошла от стола, где под зеленым абажуром настольной лампы трудилось будущее светило российской археологии, - много сил отдает созданию местного краеведческого музея. Но, конечно же, он не обладает такими возможностями, как Михаил Корнеевич. - Маша обвела взглядом комнату. - Правда, его коллекции хотя и малы, но по-своему уникальны, а здесь, - она заговорщицки улыбнулась и подмигнула Алексею, - все-таки много хлама, от которого я бы без всякого сожаления избавилась. Хотя есть вещи достаточно ценные.
        - Мария Викторовна, как долго вы будете заниматься этим… - Алексей замялся, пытаясь найти подходящее слово, чтобы не обидеть лучших чувств стоящей перед ним девушки. Она поняла его замешательство, засмеялась, но не успела ответить. Алексей забыл в этот момент и о самом вопросе, и, самое главное, о Маше, чего потом долго не мог себе простить. В приоткрытую створку окна он заметил вдруг Анфису. Она показалась на узкой тропинке, ведущей из глубины сада. Ее поддерживал под руку какой-то мужчина, но был ли это кто из знакомых ему обитателей Тесинска или слободы, он так и не сумел разглядеть.
        Парочка шла, повернувшись к дому боком, вероятно, направлялась к увитой конским каштаном и прятавшейся в зарослях черемухи беседке. Широкие поля Анфисиной шляпки и изящный зонтик из рисовой бумаги закрывали не только ее голову, но и лицо гостя. Алексей видел лишь локоть галантно изогнутой мужской руки да в тот момент, когда парочка свернула к беседке, разглядел широкую спину, которую обтягивал темный, несмотря на жару, сюртук.
        Они скрылись в беседке. Алексей, забыв обо всем, метнулся к соседнему окну и, приоткрыв штору, попытался рассмотреть, что происходит. И едва удержался, чтобы не сплюнуть. Ревнивый китаец не зря охаживал плетью свою изрядно пылкую возлюбленную. Шляпка и зонтик валялись уже на полу беседки, а их хозяйка стояла к мужчине спиной, закинув ему руки на шею. Он же, терзая губами ее шею, одной рукой исследовал содержимое ее корсета, а другой то, что находилось под юбкой, и, чувствовалось, с одинаковым успехом. Девица страстно извивалась в его объятиях и вдруг, повернувшись к мужчине лицом, впилась в его рот жадными губами, закинув правую ногу ему на бедро. Спина того напряглась, он подхватил Анфису под ягодицы и…
        Алексей судорожно сглотнул и, почувствовав легкое движение воздуха за своей спиной, оглянулся. Маша, бледная, с округлившимися глазами, смотрела на тот срам, который продолжал твориться в беседке за его спиной, и Алексей отбросил штору на прежнее место.
        - Ч-что это такое? Что? - Маша вытянула дрожащую руку в сторону окна. - Зачем вы… - У нее на миг словно прервалось дыхание, и, отвернувшись от Алексея, она едва слышно произнесла:
        - Это и есть ваше тайное задание, о котором нельзя рассказывать? - И тут же вновь повернулась к нему. Щеки ее пылали, глаза гневно блестели. - Бесстыдство вести себя подобным образом среди бела дня, но трижды бесстыдство подглядывать за людьми. Воспитанному человеку это непозволительно, а я вас считала воспитанным человеком!
        Будущее светило науки оторвал свой взгляд от бумаг и вытаращился на них сквозь круглые стекла очков, ничего не понимая. Заметив это, Маша сбавила тон и яростно прошептала:
        - Даже самые отъявленные сплетницы не позволяют себе подобных вещей, а вы…
        Алексей поднял учтиво шляпу и усмехнулся:
        - Вы правы, Мария Викторовна! В поисках истины мы не гнушаемся даже тем, что не позволила б себе, как вы выразились, даже отъявленная сплетница. Но я - агент полиции. А это вам не бисером вышивать и даже не среди древних костей копаться. - Он кивнул на распахнутые ящики с коллекциями. - И не дай бог вам увидеть и услышать хотя бы малую толику того, что нам приходится видеть и слышать ежедневно. И то, что происходит там, - кивнул он в сторону беседки, - просто детский лепет по сравнению с кровью, которая не так уж редко проливается. И убийцы, смею вас заверить, не столь любезны и не озабочены хорошими манерами, как некоторые барышни или этот молодой отрок, который так и стрижет ушами в нашу сторону! - произнес он и угрожающе посмотрел на мгновенно уткнувшегося в свои бумаги Николая Ивановича. - Поэтому и методы, которыми мы с ними работаем, не слишком изящны и учтивы. Каковы нравы, таковы, простите, и методы!
        - Но это вас совсем не украшает и тем более не оправдывает! - не сдавалась Маша. - Вы должны быть и справедливее, и милосерднее. Нельзя уподобляться Варавве, если хочешь вернуть преступника на путь истинный.
        - Варавва - ангельское создание по сравнению с нынешними убийцами и жуликами, - пробормотал Алексей.
        В пылу спора он совсем забыл об Анфисе и ее любовнике и теперь, вспомнив, передвинулся на шаг к открытому окну.
        Маша поняла его маневр и, сердито фыркнув, с горечью произнесла:
        - Я уж думала, вы решили меня найти… - и, не договорив, махнула рукой. - Ладно вам, идите уже по вашим тайным делам! - И отвернулась.
        Алексей поймал сочувственный взгляд будущего создателя тесинского музея, пожал плечами и, приподняв учтиво фуражку, произнес в спину девушки:
        - Вынужден откланяться! Дела и вправду требуют моего немедленного присутствия… - В этот момент он увидел, что изрядно раскрасневшиеся кавалер и дама прощаются на ступеньках беседки. Кавалер склонился к ручке Анфисы, она игриво потрепала его по щеке. Кавалер выпрямился, повернулся и…
        Алексей, вообще забыв про манеры, присвистнул и, не попрощавшись, выскочил за дверь. Он не видел, как Маша, вздохнув, развела руками и выразительно посмотрела на своего юного помощника. А потом, следуя его примеру, опустилась на стул, развернула амбарную книгу и принялась диктовать Николаю Ивановичу список достойных внимания экспонатов, которые тот аккуратно вписывал в специальные карточки.
        Алексей стремительно проследовал по маршруту, указанному разговорчивым швейцаром, завернул за угол и, натянув потуже шляпу, бросил быстрый взгляд по сторонам. Затем снял трость с локтя и, вальяжно ею помахивая, поднялся на крыльцо. Насвистывая сквозь зубы какой-то пошловатый мотивчик, он опять весьма проворно оглядел двор и прилегающий к дому сад, прислушался и уловил вдруг крики, которые неслись определенно из покоев несравненной Анфисы Никодимовны.
        Быстро распахнув дверь, он устремился на шум возни и увидел вдруг китайца, который тащил вверх по лестнице, ведущей на второй этаж, растрепанную, в растерзанной блузке Анфису. Она яростно извивалась и не менее яростно ругалась, пытаясь освободиться. Но китаец перехватил ее за волосы и, сильно встряхнув, прошипел:
        - А, с-сука! Не трепыхайся! Уд-давлю!
        Девица и вовсе заблажила дурниной и вцепилась в руку своего мучителя зубами.
        Тот грязно выругался и ткнул Анфису кулаком в живот.
        Она дико вскрикнула, прижала руки к месту удара и вдруг сникла, похоже, потеряла сознание.
        Не думая ни о чем, Алексей в два прыжка настиг китайца, намотал жесткую косицу на кулак и, оторвав его от Анфисы, дал ему хорошего пинка, отчего китаец по-собачьи взвизгнул и, отлетев в сторону, встал на четвереньки.
        - Пш-шел вон к такой-то матери! - рявкнул Алексей. - Изувечу сукина сына!
        Он подхватил Анфису на руки. Голова и руки ее безвольно болтались. На губах выступила желтая пена.
        - Где ее комната? - вновь рявкнул он на китайца.
        Тот успел подняться на ноги и, сложив ладони, подобострастно кланялся.
        - Прости, капитана! Линь-цзы не хотела. Моя - шанго[Шанго - хороший (кит.).] . Мадама - пу шанго[Пу шаиго - плохой (кит.).] !
        - Сейчас разберемся, кто шанго, а кто не очень! - прикрикнул на него Алексей. - Веди в комнату!
        Шлепая по пяткам сандалиями, китаец вознесся по лестнице. Алексей следом за ним. И через мгновение оба оказались в комнате, которая, судя по количеству разбросанных вокруг предметов женского туалета и огромной кровати под балдахином, и впрямь была Анфисиной спальней.
        - Воды подай! Холодной! - крикнул он китайцу, укладывая Анфису на кровать.
        Схватив с туалетного столика фаянсовый кувшин, тот метнулся за дверь и буквально через пару секунд вернулся, наполнив его водой.
        Алексей тем временем шлепал Анфису по щекам. Ее голова моталась по подушке из стороны в сторону. Девица бессвязно что-то бормотала, даже приоткрыла на какой-то миг глаза, но в себя не приходила.
        Беспрестанно кланяясь и бормоча: «Мадама - плохие люди! Линь-цзы шибка шанго!» - китаец подал ему кувшин, и Алексей приказал ему убираться к его китайской матери. Тот, все так же кланяясь, попятился от него и исчез за широкими бархатными портьерами, прикрывавшими дверные створки.
        - Анфиса! Черт тебя побери! - Кажется, сегодня он окончательно забыл о школе куртуазных манер, которую проходил с раннего детства под приглядом зануд-гувернанток, а позже строгих учителей. Анфиса не откликнулась даже на этот сердитый окрик. И тогда, недолго думая, он набрал в рот воды и щедро оросил ею лицо, грудь и подушку не желавшей приходить в себя женщины.
        Холодный душ оказался гораздо действенней пощечин.
        Анфиса фыркнула, как застоявшаяся лошадь, и села на кровати. Обвела все вокруг ошеломленным взглядом и уставилась на Алексея. Черные, неимоверно расширенные зрачки словно продырявили его насквозь. Струйка слюны сползла у нее из уголка губ на подбородок. Но Анфиса не заметила этого. Продолжая не сводить с Алексея взгляда, она пошарила под подушкой и выудила уже известную ему фляжку.
        Вытащив зубами пробку, она сделала несколько судорожных глотков, затем так же молча вбила ладонью пробку на место и вернула фляжку под подушку.
        Сильная дрожь вдруг пронзила все ее тело. Обхватив себя руками, Анфиса утробно замычала и затрясла головой.
        Затем вдруг упала на край кровати. Изо рта у нее пошла темно-коричневая с зеленым отливом пена.
        Наконец она избавилась от спазмов, громко икнула и, прошептав ругательство, села на постели, вытирая рот рукавом блузки. Лицо ее, весьма непривлекательное и раньше, сейчас и вовсе являло собой отвратительное зрелище. Белила и румяна на щеках растеклись и смешались с губной помадой, которой девица весьма неумеренно пользовалась. Видимо, в детстве у нее не было придирчивых гувернанток, которые смогли бы объяснить ей разницу между порядочной барышней и портовой шлюхой.
        - Ты кто? - спросила она, тупо уставившись на Алексея.
        Он подошел ближе. Анфиса сунула руку под подушку, но на этот раз вытащила не фляжку, а револьвер и навела его на Алексея.
        - Не подходи, пристрелю!
        - Очнись, Анфиса! - сказал он устало и сел на край кровати. - На днях ты меня очень хорошо узнавала.
        Анфиса вгляделась в него мутным своим взором, судорожно икнула и, положив револьвер на колени, достала из-под подушки фляжку, сделала пару торопливых глотков. Видимо, это существенно повлияло на зрение Анфисы, потому что на ее лице проявилось нечто похожее на улыбку:
        - А, легавый… - протянула она и вдруг уцепилась за его рукав. Бледное лицо с неестественно вытаращенными глазами приблизилось к нему вплотную. Острый язык прошелся по губам. - Ты видел, как он меня? - прошептала она хрипло и оглянулась на дверь. - Ты мне не поверил? - Она визгливо расхохоталась и распахнула блузку. Пышную грудь покрывали синяки, левое плечо пересекал вспухший багровый рубец. - Смотри, не отворачивайся. - Она приподняла одну грудь, на которой по-особому сильно отпечатались следы пальцев. - Видишь, как он меня терзает… - Она обхватила Алексея за шею и вдруг разрыдалась, не забывая повторять между всхлипами:
        - Убей его, я тебя отблагодарю.
        - Постой! - Алексей отстранил ее от себя. - Успокойся! - Он достал из кармана носовой платок, вытер им ее лицо. После чего она, отобрав у него платок, высморкалась.
        И дальнейший разговор сопровождался лишь редкими прикладываниями платка к носу и глазам, но громкие всхлипы прекратились.
        - С твоим китайцем я разберусь! - сказал сухо Алексей. - Мы его быстро «под шары» упрячем!
        - Не-е-ет! - почти пропела Анфиса. - Он сквозь стенки пройдет и сбежит, а потом меня отыщет и прибьет.
        Убей его! Это ведь китаеза! Тебе ничего за это не будет! - Анфиса встала вдруг на четвереньки на кровати и, не обращая внимания, что блузка почти соскользнула с ее плеч, подползла к Алексею и уткнулась горячей грудью ему в лицо. - Поцелуй меня! Я - сладкая! Поцелуй! - произнесла она более настойчиво. И вдруг вскочила, мерзавка, ему на колени, обхватила ладонями за голову и притянула его губы к своим. - Целуй меня! - прошептала она, а когда Алексей попытался отстраниться, дуло револьвера прижалось к его виску. - Целуй меня! - повторила Анфиса рассерженно. - Целуй!
        Совсем некстати вспомнилось ему Машино лицо в тот момент, когда она отчитывала его за непотребное поведение.
        Но, видимо, это и придало ему решимости. Он с силой оттолкнул от себя Анфису, но не позволил ей упасть, перехватив руку с револьвером. Девица упала на колени и грязно выругалась. Правую руку он весьма неделикатно завернул ей за спину и отобрал револьвер. Отбросив его на кровать, он вздернул Анфису за шиворот вверх и отвел к низкому дивану, заваленному множеством пуфиков.
        - Садись и не трепыхайся, а то не посмотрю, что ты женщина!
        - Щенок! - прошипела она, плюхаясь на диван. - Сейчас позову Леньку, и он подтвердит, что ты пытался меня снасильничать. Представляешь, что тебе мой папашка сделает? - произнесла она с вызовом.
        - С твоим папашкой мы как-нибудь разберемся, а с китайцем - тем более! - Алексей попытался приладить на место карман, который Анфиса умудрилась оторвать в пылу недолгой схватки. Попытка не удалась, и он оторвал его совсем.
        Анфиса вновь вскочила, замахнулась на него кулаком.
        - Я тебя прибью, легаш вонючий!
        Алексей растопырил пальцы, задумчиво осмотрел ногти, потом лениво посмотрел на Анфису:
        - Ага, давай! Только быстрее, а то я щекотки боюсь.
        Анфиса неожиданно расхохоталась и вернулась на диван.
        Закинув ногу на ногу, она откинулась головой на спинку, ни? чуть не заботясь о том, что ее украшенные синяками прелести вновь явились миру во всей своей красе и пышности.
        - Зачем ты сюда притащился? - спросила она, и вновь острый язык пробежался по нижней губе. Вытащив платок, она по давней своей привычке вцепилась в него зубами и уставилась на Алексея напряженным взглядом.
        Он вынул из внутреннего кармана сюртука завернутый в бумагу брусок с клеймом.
        - Скажи честно: где ты его взяла?
        Глаза Анфисы на какой-то миг странно блеснули, она даже сделала движение, чтобы оглянуться на дверь, но сдержалась и произнесла сердито:
        - Чего пристал? Я ведь сказала: вытащила из кармана Тригера, за два дня до его смерти.
        - Хорошо! - Алексей вернул клеймо на прежнее место. - Но тогда объясни, пожалуйста: зачем ты полезла в карман к Трйгеру? Ты знала, что там лежит это клеймо?
        Или ты искала что-то другое? Что именно, если не секрет?
        Анфиса молча отвела взгляд, всем своим видом показывая, что отвечать не намерена.
        Алексей едва сдержался. Так хотелось схватить ее за плечи и хорошенько потрясти, чтобы привести мозги этой оторвы хоть в какой-то порядок. Но тем не менее он продолжал довольно спокойно задавать вопросы, и лишь сузившиеся зрачки выдавали его ярость.
        - Если ты искала клеймо, то откуда знала, что Тригер носит его с собой? Или кто-то тебе подсказал? Кто? Кто тебе подсказал? - прикрикнул он на Анфису.
        Она продолжала сидеть молча, но теперь просто тупо уставилась на него, словно впала в прострацию и не понимала, чего от нее хотят. Алексей щелкнул пальцами перед ее лицом.
        Анфиса встрепенулась и посмотрела на него более осмысленно.
        - Прямо так я тебе и рассказала! - протянула она высокомерно. - Не дождешься! Легаш вонючий!
        - Прекрасно! Значит, не знаешь, что соврать! - усмехнулся Алексей. - Но почему все-таки ты решила, что это клеймо может меня заинтересовать? Откуда тебе известно, что на приисках воруют золото и переводят его в слитки?
        - Про слитки Михаил сказал, - буркнула Анфиса и вдруг закричала, визгливо, с надрывом:
        - Убирайся прочь» легаш ссученный! Ничего не скажу! Ничего не знаю! И про Тригера не знаю! И клеймо это долбаное в первый раз вижу!
        - Уймись! - попытался урезонить ее Михаил.
        Но она уже билась в истерике, как кликуша на паперти.
        Визжала, колотилась головою о спинку дивана и стучала ногами об пол.
        Алексей поднял с пола кувшин и вылил остатки воды на голову Анфисы. Она молниеносно смолкла и, не пытаясь смахнуть с лица струйки воды, испуганно посмотрела на него. Не проронив ни слова, Алексей развернулся и вышел из комнаты. И на пороге чуть не столкнулся с китайцем.
        Тот, полусогнувшись, стоял за портьерой и оторопело таращился на Алексея.
        - Ах ты, сучье племя! Шпионишь? - ухватив Линьцзы за шиворот, Алексей вознамерился отвесить ему вполне заслуженный пинок. Но китаец вдруг выпрямился и перехватил его за запястье. Сильные как клещи пальцы сжали руку Алексея. Губы китайца искривила злобная усмешка. Некоторое время они буравили друг друга глазами, словно вспомнили нежданно детскую игру в гляделки. Продолжалось это доли секунды. Узкие глаза Линь-цзы полыхнули огнем, и он вновь склонился в поклоне, льстиво улыбаясь. Но Алексей, перехвативший его руку повыше локтя, чтобы освободиться от захвата чужих пальцев, ощутил, как напряглись вдруг и мигом расслабились каменные на ощупь бугры мускулов.
        - Капитана, не сердися! Капитана - шанго, Линьцзы - пу шанго! - забормотал китаец, кланяясь и отступая в глубь коридора. - Линь-цзы - шибко пу шанго!
        - Смотри у меня! - крикнул ему вслед несколько ошеломленный Алексей. - Если еще раз тронешь Анфису - пеняй на себя!
        - Хоросе, капитана, хоросе! - закивал головой, как болванчик, китаец. - Линь-цзы больсе не трогай мадама!
        - То-то, - произнес Алексей удовлетворенно и, остановившись на верхней ступеньке лестницы, погрозил ему тростью. - Все ребра переломаю в случае чего! - А потом вдруг окинул Линь-цзы испытующим взором. - Сдается мне, темнишь ты чего-то, мошенник? По-матушке ругаешься без акцента, а тут вроде как с десяток слов по-русски с трудом выговариваешь? - И, не дожидаясь ответа, сбежал по лестнице вниз. Хлопнула входная дверь. Китаец прислушался, выпрямился и, процедив без всякого намека на акцент: «Змееныш!» - подошел к лестнице и некоторое время всматривался вниз. Затем направился к спальне Анфисы. Откинув портьеру, он обвел пристальным взглядом коридор и вошел в комнату.
        Глава 24
        Четыре часа дня. Самая жара. Алексей с тоской посмотрел на извозчиков. Чтобы добраться до их стоянки, нужно перейти площадь, булыжники которой раскалились не меньше, чем песок в Сахаре. Да он и сам, похоже, растает сейчас, как пасхальная свечка… Он оглянулся на дом. Больше двух часов провел он в его стенах - и что в итоге? Чуть ли не пощечину заработал за недостойное поведение от самой милой девушки на свете да наслушался и насмотрелся мерзостей в покоях Анфисы. И на вершок даже не продвинулся в расследовании. Хотя как сказать, как ска-а-азать!
        Алексей сбил шляпу на затылок и лихо крутанул трость, вспомнив о тех открытиях, которые сделал для себя совсем недавно. Он еще не мог судить, насколько они важны в его деле, но что-то подсказывало, что их не следует сбрасывать со счетов. А на досуге требуется хорошенько поразмыслить над некоторыми вещами и событиями, которые, того гляди, возьмут да сложатся в единую картинку, как складывалась, бывало, мозаика из детских кубиков.
        - Алексей Дмитрич, - раздалось вдруг откуда-то сбоку.
        Он повернул голову. Из-за будки сапожника, облепленной прошлогодними театральными афишами, выглядывал Ермашка в неизменном своем малахае и призывно махал рукой. - Сюда, сюда, Алексей Дмитрич!
        Алексей провел взглядом по площади, затем столь же быстро и тщательно проверил, нет ли кого за спиной, и юркнул за сапожную будку.
        - Что случилось?
        - Егор Лукич послал, - сообщил торопливо Ермашка. - Просит вас немедленно в слободу прибыть. Он сегодня из Черной Речки возвернулся. Все-таки добил эту шалаву!
        - Кого добил? - поперхнулся горячим воздухом Алексей. - Выражайся яснее.
        Ермак отвел глаза.
        - Дык я мало че знаю! Это все Егор Лукич…
        Алексей понял, что от хитрого инородца вряд ли добьешься вразумительного ответа. Наверняка, шельмец, в курсе дела, но Егор не велел говорить, значит, будет молчать, словно рот ему смолой залили.
        Алексей вновь поискал глазами извозчика. Того, что поближе. Но Ермашка поймал его взгляд.
        - Я коня для вас привел, чтоб, значитца, быстрее. - Он посмотрел в небо, белесое от непомерной жары. - Верхамито прохладнее будет, чем в коляске.
        Алексей посмотрел на свои светлые брюки и махнул рукой: переодеваться - только время терять…
        Через полчаса они миновали гору, на которой Алексея чуть было не завалило камнями, а еще через полчаса спешились возле заводской конторы, где располагалась резиденция урядника - крохотная комната на первом этаже с отдельным входом. В ней с трудом помещался стол, несколько стульев и металлический несгораемый шкаф. В шкафу Егор хранил оружие: «наган», трехлинейку и шашку, а также казенные документы и вещественные доказательства. Тут же находил» временное пристанище мелкие вещи, реквизированные у местных жуликов до той поры, пока не отыщется хозяин. Рядом, за стенкой, располагалась арестантская - еще меньшая, похожая на чулан комнатенка с деревянным топчаном, круглой, обитой железом печью и зарешеченным окном.
        - Что у тебя, Егор Лукич? - прямо с порога спросил Алексей. И лишь после этого ринулся к кувшину с водой.
        По прежнему опыту он знал: теплой воды в кувшине Егор не держит.
        - Напейтесь ужо, - произнес степенно Егор, но, судя по веселым чертикам, плясавшим у него в глазах, сообщение на этот раз было из разряда приятных.
        Алексей торопливо проглотил кружку воды и уселся на стул. Заложив ногу за ногу, он снял шляпу и метнул ее на крюк, забитый у косяка аккурат над Ермашкой, присевшим на корточки у порога. Шляпа с первой попытки плотно села на крюк, правда, опасно качнулась, но не упала, как это бывало прежде с форменной фуражкой.
        Алексей достал папиросу из портсигара, постучал гильзой о ноготь большого пальца, закурил и посмотрел на урядника:
        - Рассказывай, Егор Лукич, вижу, не терпится тебе!
        Егор хитровато прищурился, открыл дверку своего сейфа и достал рулон желтой в черную крапинку материи.
        - Вот, смотрите, - произнес он, торжествуя. - Сарпинка[Вид пестрой хлопчатобумажной ткани.] . Из того обоза, что по зиме жулики под лед спустили.
        Оказывается, кое-что и себе оставили.
        - Где ты это взял? - Алексей с удивлением посмотрел на урядника. - Ты точно знаешь, что ткань из того самого обоза?
        - Не знал бы - не говорил, - строго посмотрел на него урядник. - Свидетельства на то имеются правдивые. - Он вернул рулон в шкаф, а оттуда достал пару листков, исписанных крупными корявыми буквами. - На то и протокол пишется. Приказчик Михаила Корнеича, что завсегда товар для его приисковых лавок закупает, узнал мануфактуру. А я проверил - ничего похожего в другие лавки отродясь не поступало.
        - Где ты ее нашел? - кивнул Алексей на шкаф.
        - Дак в Черной Речке. - Егор вытащил кисет и кусок газеты. Скрутив цигарку, затянулся, и, выдохнув столб едкого дыма, произнес с довольной улыбкой:
        - Не верите, Алексей Дмитрич, за три дня в первый раз без суеты самосад употребил. - И, заметив нетерпение на его лице, наконец-то перешел к подробностям:
        - Я за Козулихой давно уже охотился. Кое-кто шепнул мне, что она ворованные вещи перешивает и сбывает, но все никак она мне не попадалась.
        Ровно на день всегда запаздывал. Будто кто предупреждал ее. Избавлялась от тряпок в момент… - Он вновь глубоко затянулся, на миг прикрыл глаза от удовольствия и продолжал свой рассказ:
        - Мужик у нее завалящий, семеро детей мал мала меньше… Я, конечно, понимаю, что не от хорошей жизни занялась она этим промыслом. Но мне-то главнее даже не ее схватить, а тех, кто ей вещи приносит на переделку да продажу.
        - Подожди, Егор Лукич, - перебил его Алексей, - как все-таки этот рулон оказался у Козулихи?
        - Ох, Алексей Дмитрич! Все не терпится вам! Так и норовите поперед батьки в пекло влезть. Потерпите чуток!
        Доскажу все по порядку! - Он затушил окурок о подошву сапога и отправил щелчком в пожарное ведро, которое вместе с багром и небольшим ломиком висело на противоположной от него стене. - Накануне вашего приезда удалось мне узнать, что Козулиха старшим ребятишкам перед школой новые рубахи пошила. Одевать пока не позволяет, затаскают, мол. А я удивился, откуда она такую прорву мануфактуры взяла, чтобы троих сразу обшить. Сами понимаете, младшие обычно обноски за старшими дотаскивают. Следом принесли мне лоскуток. Смотрю - ткань новая. Поспрошал лавочников и в самой Черной речке, и в слободе. Нет, говорят, такой ткани сроду не бывало, да и Козулиха не из тех клиентов, чтобы в таком количестве товар закупать. Выходит, ворованный. - Егор перевел дыхание и прокашлялся. - Только где и кого обворовали в последнее время? Известно кого! Михаила Корнеича. Поехал по его приискам. И на «Неожиданном» нашел в лавке приказчика, который сопровождал тот самый обоз с мануфактурой, что спустили под лед.
        - А может, материю кто из лавки прибрал? В то время, когда на нее напали?
        - Нет, я уточнил. Мануфактура с обозом пропала, до лавки она не дошла.
        - Ладно, - махнул рукой Алексей. - Рассказывай дальше.
        - Словом, когда приказчик все мне разложил по полкам, взял я понятых и отправился с обыском к Козулихе.
        И на этот раз мне повезло. И рубашки обнаружил, и кофту, что она себе пошила, и мужневу рубаху. И еще порядочный кусок, который она соседке на пуд муки сменяла. А это оставила про запас… - кивнул он на дверку шкафа.
        - Что ж она так неосмотрительно поступила? Ведь раньше чутье ее не подводило?
        - Ее сеструха подвела. Не сказала, что сарпинка ворованная. Подарила Козулихе и велела, чтоб выждала маленько, не пускала в дело. Дескать, ей надо расплатиться прежде за мануфактуру. А то вдруг не получится, а материя уже в дело пойдет…
        - Что ж это за сеструха такая щедрая, что материю рулонами дарит?
        - Да она и прежде помогала. То яиц пришлет, то мяса, то масла. У нее хозяйство справное, а у Козулихи никакая живность больше месяца не держится. Все прахом идет…
        - И кто ж эта замечательная сестра?
        - В том-то весь и вопрос, Алексей Дмитрия, - уже с явным торжеством в голосе произнес урядник. - Таиска это. Захарки Бугатова хозяйка. Выходит, и вправду он входит в ту шайку, что разбои учиняла! - Он хлопнул ладонью по столешнице и радостно уточнил:
        - Кажется, выдернули мы ниточку из клубка! Теперь только бегунцов отыскать осталось. Но, думаю, дело за этим не станет.
        - Я когда за Алексеем Дмитричем направлялся, мимо Таискиного двора проезжал; - подал голос Ермашка. - Бабка рыбу чистила. Таймешат. Вот таких! - отмерил он руку от плеча до запястья. - Откуда у них таймень, если Таиска отродясь рыбалкой не занималась?
        Егор вскочил на ноги:
        - Точно, на островах они скрываются! И я знаю, где то улово, где таймешата спокойно на мышь идут. Только на островах нам их не взять. Уйдут запросто. Там протока на протоке, камыши сплошные, до зимы ловить будем. Надо брать у Таиски на хате. - Он вытащил из кармана массивные серебряные часы с цепочкой. - В десять вечера, как только стемнеет, устроим засаду в ее избе. И будем ждать хоть неделю, пока не застукаем Захарку-паскудника.
        - А семью Ерофея Матвеева ты тоже взял под наблюдение? - справился Алексей.
        - Обижаете, Алексей Дмитрич! С первого же дня! Там у меня муха не пролетит, кобылка[Саранча] не проскочит! У Матвеевых пока тихо! Жена у Ерофея с пожара обезножила и не шастает где ни попадя, как Таиска.
        - Хорошо, рассказывай теперь: как собираешься Захара отловить? - Алексей пододвинул свой стул ближе к столу.
        - Ермашка, - обратился поверх его головы к приятелю урядник, - нечего тебе баклуши бить. Поезжай, порыскай вблизи Таискиной избы. Смотри, не упусти ее! Только без причины в глаза не лезь. Она баба шустрая, живо сообразит, что к чему. Тогда мы только Захара и видели…
        Ермашка вскочил на ноги и выбежал из кабинета. И уже через секунду топот лошадиных копыт возвестил о том, что он отправился выполнять задание.
        Егор придвинул к себе служебную книжку и поднял глаза на Алексея:
        - Я думаю, Алексей Дмитрич, нам должно поступить таким образом…
        Глава 25
        - Вот она, Таискина изба! - показал на небольшую, крытую дранкой избушку Егор. - А это бревна, что Захарка припас для нового дома. - Егор усмехнулся. - Теперь вот мы за ними прячемся, его зазнобу стережем, словно дичь какую. Да и право слово, лучшего места для слежки не найти.
        Алексей выглянул из-за бревен. Ночная темнота прочно оседлала окрестные горы и саму слободу. В соседних домах, равно как и в Таискином, ни огонька. Окна закрыты плотными ставнями, а за ними хоть десять керосиновых ламп запали, ничего не увидишь.
        Из темноты вынырнул Ермашка. Пригнувшись, миновал небольшую поляну и шмыгнул к ним за бревна. Сел, как и они с Егором, на землю.
        - Ну, что там? - спросил шепотом Егор.
        - Все тихо пока! - ответил охотник. - Таиска сама ставни закрывала, а потом в дом вошла и крючок на двери набросила.
        - Кобель на привязи или спустила с цепи?
        - Спустила! - вздохнул Ермашка. - Я потому через забор и сиганул, чтобы раньше времени меня не обрехал.
        - Ну, ешкин кот! - почесал в затылке Егор. - Придется мне теперь через забор лезть. Таискин кобель меня знает, не бросится. Сколько я ему костей перетаскал, не счесть. Та-а-ак-с! - пробормотал он, приподнявшись на ноги и оглядываясь по сторонам. - Поступим сейчас таким макаром, Алексей Дмитрич! Я перемахну через забор и попробую закрыть кобеля в конуре. Следом пойдет Ермашка.
        Ему определено за окнами, что в огород выходят, следить, так пусть и следит. Смотри мне, - погрозил он Ермашке, - упустишь Захарку - пеняй на себя!
        - Ну, а если он попытается через те уйти, что на улицу выходят? - спросил Алексей.
        - Нет, непременно через огород ломанется, - покачал головой урядник. - Там река, а за ней сразу тайга начинается. Ты, если что, - повернулся он к приятелю, - по ногам стреляй! Но чтоб ни в коей мере не ушел варнак!
        - Зачем стрелять? - усмехнулся Ермашка. - Шуму много будет, люди сбегутся. Я его на аркан возьму. Смотри! - и он показал на обмотанную вокруг талии волосяную веревку. - Стреножим его, как корову блудливую.
        - Тебе виднее, - согласился Егор, - только у этой коровы рога поострее твоих оказаться могут. Так что, ежели чего, стрельни по ногам, и вся недолга. Отбегал ужо свое стервец! - Он повернулся к Алексею. - Мы сейчас уйдем с Ермашкой, а вы сигнала ждите. Я желной покричу, вот так! - Он приложил обе ладони ко рту, издав тоскливый, похожий на вдовий плач, крик. - Сразу же идите к воротам и стучите в них. А дальше все как договорились. - Егор осенил себя крестом. - Ну, с богом! - И торопливо прошептал, перед тем как уйти:
        - Я к вам во дворе присоединюсь. Только не спешите, за ради Христа, не вылезайте раньше времени!
        Время текло медленно, как смола по сосне. Со стороны Таискиной избы не донеслось пока ни звука. И это само по себе было хорошим знаком. Алексей уговаривал себя не нервничать, но все-таки, услышав заветный сигнал, чуть не подпрыгнул на месте от радости. Молодчина, Егор! Все делает как надо!
        Пригнувшись, он выскочил из-за бревен и столь же быстро, как перед этим урядник и Ермашка, миновал поросшую мягким спорышем поляну. Перед воротами остановился, унял участившееся было дыхание, одернул сюртук, поправил шляпу и постучал тростью в ворота.
        На стук никто не отозвался. Он постучал во второй раз уже кулаком. В доме по-прежнему было тихо. Но и во дворе, и в огороде тоже не было слышно ни возни, ни криков. Алексей прислушался. Может, Егор подаст какой знак? Но Егор молчал. Тогда он повернулся к воротам спиной и принялся методично бить в них ногой, приговаривая сквозь зубы:
        - Ну, открой же, открой!
        Наконец в избе кто-то вроде закопошился. Лязгнул крючок, скрипнула, открываясь, входная дверь, и старческий голос прошамкал с крыльца:
        - Хтой-то там?
        - Открой, бабушка! - крикнул Алексей. - Я - землеустроитель. С Селивановки возвращаюсь, да заплутал немного. Скажи, далеко еще до Тесинска?
        - Далеко, - опять прошамкала бабка, но уже ближе к воротам, - верст десять, кажись, а то и все пятнадцать!
        Давно не ездила, забыла уже!
        - Ничего себе! - ужаснулся за воротами Алексей и спросил:
        - Бабушка, не знаешь, кто тут на постой пускает?
        Я бы хорошо заплатил.
        Бабка помолчала. Потом опасливо поинтересовалась:
        - Чай, варнак какой? Старуху легко с панталыку сбить!
        - Да какой я варнак! - нешуточно расстроился Алексей. - Погляди сама, разве я похож на варнака? Да и один я…
        Бабка опять замолчала. Шаркающие шаги приблизились к воротам. Загрохотал засов, и одна из створок приоткрылась ровно на столько, чтобы пропустить костлявую руку С керосиновым фонарем. Несколько мгновений его тщательно разглядывали, затем рука с фонарем исчезла, а засов, судя по грохоту, снова лег на свое место.

«Ну, карга старая!» - выругался про себя Алексей, а вслух выкрикнул:
        - Что, похож я на разбойника?
        - Сколько дашь за постой? - вместо ответа справилась бабка.
        - Пя… - начал было Алексей, но быстро исправился. - Рубль заплачу, а если накормишь, еще пару гривенников накину.
        Лязгнула щеколда, и приоткрылась уже калитка, врезанная в ворота.
        Алексей перешагнул доску, прикрывающую подворотню, и очутился перед бабкой - сгорбленной, укрытой с головы до ног суконной шалью в крупную коричневую клетку. Бабка подняла высоко фонарь, освещая его лицо. Видно, осталась довольна осмотром, потому что повернулась к нему спиной и заковыляла в сторону крыльца. И только теперь Алексей рассмотрел, что, помимо фонаря в одной руке, в другой бабка сжимает бердану. Старуха оказалась не промах! Такая от страха не сомлеет, живо жаканом в глаз запендюрит, вспомнилось вдруг одно из любимых словечек Тартищева.
        Он закрыл за собой калитку, переложил револьвер из внутреннего кармана в наружный, тот, что не пострадал в схватке с Анфисой, и направился вслед за бабкой. Возле крыльца она остановилась, вновь подняла фонарь и прошамкала беззубым ртом:
        - Ноги оботри, а то наследишь сапогами-то!
        - Бабушка, - окликнул ее Алексей и протянул деньги.
        Бабка поставила фонарь на ступеньки. И в тот момент, когда она потянулась за деньгами, Алексей перехватил ее руку с берданой, мягко разжал сухие пальцы.
        - Ты чтой-то? - вскрикнула испуганно бабка, прижав руки к груди.
        - Тихо, старая! - вынырнул из-за ее спины Егор и зажал ей рот широкой ладонью. Шаль свалилась у бабки с головы. И она предстала перед ними в истинном своем обличье. Сгорбленная, худая, с седыми лохмами, выбившимися из-под линялого платка, в меховой кацавейке до колен и в ветхой юбке. - Тихо, бабка! - опять прошептал Егор. - Ничего плохого тебе не сделаем, если только голосить не начнешь! Не начнешь? - спросил он угрожающе.
        Бабка замотала головой из стороны в сторону. Егор убрал ладонь и, кивнув на окно, спросил:
        - Захарка там?
        - Нет, его, анчихриста, - перекрестилась бабка, - Христом богом…
        - А Таиска? - перебил ее урядник.
        - И Таиски нетути, - с готовностью молвила бабка и зачастила словами, не забывая при этом мелко креститься:
        - Уехала Таиска, еще днесь в Тесинск умотала. К сватье моей…
        - К сватье? - переспросил Егор и вдруг, подхватив бабку под локти, буквально внес ее на высокое крыльцо. - А ну-ка, старая, веди в дом! Только тихо! Смотри мне!
        Они достали оружие и застыли по обе стороны двери, прислушиваясь. В доме по-прежнему было тихо: ни шороха, ни звука. Егор кивком велел старухе открыть дверь. Она потянула ее на себя, и Егор, оттолкнув ее плечом, первым влетел в избу. Алексей - следом.
        Под образами теплилась лампада - единственный источник света в единственной комнате, разделенной на две половины большой русской печью. Занавеска на лежанке была одернута, видимо, бабкой, которая спустилась с печи, когда услышала стук в ворота. С загнетки на них щурился крупный рыжий кот с порванным ухом и разбойничьей мордой.
        Больше в доме никого не было. Бабка переступила порог, села за стол и, подперев щеку сухоньким кулаком, пригорюнилась.
        Егор сходил за фонарем, обошел с ним избу, заглянул под печь и под огромную, занимающую добрую половину горницы кровать, заправленную пестрым китайским покрывалом. На ней громоздилась гора обшитых ручным кружевом подушек, на которых, похоже, давно уже никто не спал.
        Егор поставил фонарь на лавку у окна, сел сам и угрюмо посмотрел на бабку.
        - Так, говоришь, к сватье Таиска уехала?
        - К сватье, к сватье, Егор Лукич, - затрясла бабка головой.
        - Ишь, признала, старая! - усмехнулся Егор и вдруг потянулся и откинул рушник, прикрывающий что-то на столе.
        Оказалось, два каравая.
        - Что ж, она и хлебы сватье повезла? - не унимался урядник, пытая старуху. - Она сегодня их с утра не меньше десятка напекла, а тут, смотри, - кивнул он на рушник, - всего ничего осталось! - и прошептал еле слышно Алексею:
        - Я вчерась вечером женку свою к Таиске за хлебной закваской посылал, она-то мне и доложила, сколько Таиска теста замесила. - Он и вовсе строго посмотрел на бабку. - Так что с хлебами? Чего не отвечаешь, старая? Дочку покрываешь?
        Бабка глянула испуганно, но на этот раз промолчала, лишь мелко закрестилась на образа да быстро-быстро зашептала молитву синюшными от старости губами.
        - Ох, бабка, бабка, - произнес Егор с укоризной, - грешно ведь врать на старости лет! Одной ногой на том свете стоишь, а все бесов привечаешь!
        - Окстись, ирод! - неожиданно злобно взглянула на него старуха. - Ворвались в дом, точно жиганы какие! - Она выхватила из-за пазухи рубль и бросила его Алексею. - Подавись, изверг рода человечьего!
        - Показывай: где подпол? - приказал ей Егор.
        - Сам ищи! - Бабка сплюнула через плечо и заковыляла к печке. По приступке вскарабкалась на лежанку и задернула за собой занавеску, прошипев напоследок:
        - Штоб вам лопнуть, паскуды полицейские!
        - Но-но, - пригрозил ей без особой строгости Егор, - пошуми мне, живо в «холодную» посажу клопов кормить!
        Он огляделся по сторонам и сдернул половик, под которым показалась деревянная крышка с кольцом - вход в подполье.
        - Посвети мне, Алексей Дмитрич, - урядник подал ему фонарь, - посмотрим, что там такое.
        Открыв люк, он спустился по лесенке на дно ямы, в которой в зимнее время обычно хранят картофель. Но сейчас в ней было пусто. Лишь в углу притулилась старая, рассохшаяся бочка да валялась деревянная бадейка с одинокой, высохшей картофелиной.
        Встав на колени, Алексей спустил руку с фонарем в подполье. Егор простукал обшитые тесом стены, подергал за доски, не отвалятся ли. Потом крякнул от досады и поднялся наверх. Подойдя к рукомойнику, сполоснул руки и вытер их о рушник, висевший сбоку.
        Алексей присел на лавку. Егор вытащил кисет и пристроился рядом.
        - Ничего не пойму, - сказал он удрученно, сворачивая цигарку, - куда Таиска подевалась? Не могла ж она сквозь землю провалиться… - Он закурил.
        Бабка тут же высунула голову из-за занавески.
        - Ишь, засмолил, ирод! Точно дома у себя!
        - Сгинь, старая! - прикрикнул на нее Егор. - Стерпишь как-нибудь! Думаешь, охота мне здесь по ночам шлындать? Скажи лучше: как Таиска умудрилась сквозь запертые окна и двери уйти?
        Старуха быстро втянула голову за занавеску.
        На пороге возник Ермак. В одной руке он сжимал аркан, в другой - ружье.
        - Что, не понадобился твой аркан? - усмехнулся Егор и развел руками:
        - Зря упирались! Сгинула Таиска, словно сучка хвостом ее смахнула.
        - Утром объявится, - спокойно сказал Ермак, усаживаясь возле стола. Кивнув на караваи, спросил:
        - Хлеба унесла? - и сам же ответил:
        - Унесла-а… Значица, и вправду к Захарке побежала!
        - Будем ждать до утра, - сказал Егор. - Утром корову в стадо гнать, так что к рассвету вернется, как миленькая!
        - И что это нам даст? - поинтересовался Алексей. - Захара ведь она с собой не прихватит.
        - Что ж, задержим ее да допросим примерно! - произнес раздраженно Егор и с остервенением ударил себя по колену. - Только ведь ничего не скажет, что я, Таиску не знаю! Пробьемся мы с ней, только время потеряем!
        - Егор Лукич, - подал голос охотник, - гляди, кажись, сундук кто сдвигал? Половик сбит…
        Урядник молча бросился к сундуку, стоящему в изголовье кровати. И верно, край домотканого половика был загнут, словно сундук передвигали на это место, а потом забыли половик расправить.
        Алексей и Ермак бросились ему на помощь. Но сундук неожиданно легко подался в сторону, и под ним они заметили еще один люк - меньше первого, но лестница под ним вела также в яму, которая явно не соединялась с подпольем, но имела низкую дверцу в стене.
        - Ну, ешкин кот! - произнес в сердцах Егор. - Как я мог забыть! - И торопливо пояснил Алексею:
        - Раньше в слободе почитай в каждом доме тайные ходы имелись.
        Старики рассказывали, только так от хунхузов и спасались.
        Они часто налетали, грабили да убивали, баб сильничали… - Он нырнул в дверь и позвал:
        - Давайте за мной!
        Только живо!
        Узкий, обитый прогнившими досками лаз, с осыпавшейся при каждом неловком движении землей, вывел их вскорости на берег реки. Здесь он скорее напоминал нору. И выбираться из него пришлось на четвереньках. Сам вход прикрывала сухая коряга, и от реки, если не знаешь, вряд ли его разглядишь.
        Отряхнув колени, Егор деловито огляделся по сторонам и остановил свой взгляд на зарослях ивняка, подступающих к самой воде.
        - Здесь их будем поджидать, - показал он на кусты, - скоро приплывут, голубчики, тут-то мы их и хлопнем! Только вам, Алексей Дмитрич, придется глубже забиться, а то слишком уж одежка у вас заметная. За версту светиться будете.
        - С чего ты решил, что они непременно приплывут, может, где в сене хоронятся? - кивнул он в сторону громадных зародов, возвышавшихся на обрыве за их спинами.
        - Стала бы Таиска в сено с хлебами бегать, - усмехнулся Егор, - и смотрите, - ткнул он пальцем в колею, пробороздившую мокрый песок. - Лодку совсем недавно в воду сталкивали. И следы, явно бабьи, затянуть еще грязью не успело.
        Алексей больше не стал спрашивать. Он и так уже выставился в роли сопливого щенка, не замечая очевидного, того, что Егор и Ермашка отмечают с ходу.
        С реки наползал туман. Вскоре он окутал весь берег.
        И Алексей в своем легком костюме продрог до лязганья зубов. Теперь он уже с тоской вспоминал дневную, почти африканскую жару и сердился на самого себя за то, что поспешил, не переоделся в форменный сюртук. Вон Егор сидит себе и не тужит в своем кафтане. И еще с Ермашкой о чем-то успевает переговариваться. К тому же вдобавок забурчало в желудке. Только теперь он вспомнил, что в хлопотах они забыли не только пообедать, но и поужинать.
        Он вытащил часы и попытался рассмотреть, который час. Кажется, пятый? До рассвета еще добрый час. Но кто сказал, что Таиска появится с рассветом?
        И словно в ответ на его невеселые мысли раздалось вдруг шлепанье весел по воде и скрип уключин. К берегу подходила лодка! Егор и Ермак оживились и короткими перебежками между кустами бросились к кромке берега и затаились там среди камней. Алексею Егор приказал жестом не двигаться. Но он все же переместился ближе и, подняв ствол револьвера вверх, тоже стал ждать приближения лодки.
        Вот уже стал слышен быстрый говорок, скользнул над водой счастливый женский смех, и неожиданно из тумана вывернула не одна лодка, а две, которые шли одна за другой.
        Не доходя до берега, они остановились. В передней поднялись две фигуры - мужская и женская. Обнялись и стояли так некоторое время, видимо, целовались. Затем мужчина что-то проговорил, женщина засмеялась в ответ и легко перескочила во вторую лодку, которую мужчина подтянул ближе за цепь. Они враз взялись за весла, и первая лодка отвалила назад и ходко пошла в туман. Вторая, с женщиной, направилась к берегу.
        Сквозь серую предрассветную муть Алексей заметил, как напряглись плечи у Ермака и Егора. Присев на корточки, они оперлись руками о землю, в любую секунду готовые к прыжку.
        Нос лодки коснулся берега. Женщина соскочила на песок и, повернувшись спиной, ухватилась за цепь и подтянула лодку выше, намереваясь захлестнуть цепь за торчащий из песка обрубок дерева. И в этот момент Егор и Ермашка прыгнули на нее с двух сторон. Но женщина, низкорослая и ширококостная, оглянулась чуть раньше, чем приземлились рядом с ней два мужика. Удар веслом пришелся по обоим.
        Егору прилетело лопастью, а Ермаку - рукоятью. Тем не менее удар был не по-женски сильным. Урядник и Ермак упали на колени, схватившись за головы руками.
        Но Алексей уже бежал из кустов. Подняв вверх револьвер, он выстрелил в воздух.
        - Стой! Стрелять буду! - выкрикнул он на бегу и снова выстрелил, теперь уже в сторону лодки, пытаясь пробить дно. Но пуля прошла мимо и взбила фонтанчик в вершке от кормы. Таиска заблажила не своим голосом, заглушая не только все звуки вокруг, но и выстрелы. Оттолкнув лодку от берега, она запрыгнула в нее и, орудуя веслом, как шестом, погнала ее на стремнину. При этом она не только визжала, но попеременно голосила:
        - Тикай, Захарка, тикай!
        Алексей выстрелил еще раз, но Таиска упала на дно лодки, продолжая работать веслом. И лодка в момент скрылась в тумане. Алексей заметался по берегу, ища, на чем можно броситься в погоню.
        - Туда беги! - прокричал ему Егор и показал залитой кровью рукой вправо. - Со скалы видно, куда завернут…
        Берег шел круто вверх, но Алексей не заметил, как взлетел по камням на обрыв, и выругался от досады: туман стоял невысоко над водой, но этого хватило, чтобы скрыть беглецов с головой. Он опять выругался и сбежал вниз.
        Егор, с перемотанной кое-как головой, бинтовал лоб Ермашке, очевидно, разорванной в клочья рубахой, потому что стоял на коленях по пояс голый. Увидев расстроенное лицо Алексея, замотал раненой головой, как стреноженный бык, и промычал от бессильной ярости:
        - Н-ну-у, чудилы! Надо ж было так хреново пролететь!
        Глава 26
        Два дня прочесывали они острова в надежде отыскать место стоянки беглецов. Но поймать их самих даже не чаяли.
        После неудачной попытки захватить Захара и Таиску вряд ли те выжидали, пока полиция сядет им на хвост. Становой пристав распорядился выделить в помощь уряднику дюжину сотских и десятских[Низшие чины полиции, которые выбирались из местного населения.] . Михаил прислал пятерых «нукеров» - стражников горной стражи, крепких и коренастых, один в один со Степкой и Тришкой, таких же немногословных, но вертких и ловких. Один из них, Елизар, как раз и обнаружил на дальнем острове тайное жилище беглецов - шалаш в стоге сена.
        Судя по оставленным следам: увядшему пучку лука и забытому ведру с пойманными щуками, которые успели провонять, беглецы покинули остров утром того же дня, когда Захар и Таиска чуть было не попали в засаду.
        Егор растормошил сено, пытаясь найти еще что-нибудь подтверждающее его догадки, что Захар и Ерофей входили в банду, досаждавшую Никодиму Кретову.
        И нашел, только не в самой копне. Чуть в стороне, в кустах шиповника, один из сотских заметил проплешину желтой травы. Егор полез в колючие заросли, ободрал руки, но с торжеством явил свету рулон выбойки[Грубый ситец с рисунком в одну краску.] , две новых плисовых мужских рубахи и суконные штаны, явно из загубленного обоза, а то из разбитой приисковой лавки. Их прятали в яме, прикрытой листьями медвежьей дудки.
        - Ну, вот, - сказал он, оглядывая с довольной ухмылкой брошенные второпях вещественные доказательства. - Не все эта саранча уничтожала, кое-что и к рукам прибирала! - Он подмигнул Алексею. - И хорошо делала! Иначе как бы мы на них вышли! - Он из-под руки оглядел дальний берег реки, горбившийся высокими сопками, поросшими темным хвойным лесом. - Сейчас они в тайгу забились, только не понимают, что там они и вовсе от нас никуда не денутся.
        Через день-два непременно узнаем, где хоронятся.
        - Таиска их в кедровые боры повела, - неожиданно подал голос Ермак и ткнул трубкой в невысокую горушку - одну из трех вершин взметнувшегося вверх скалистого монстра на противоположном от них берегу.
        - С чего ты взял? - удивился Алексей, хотя и дал себе зарок чрезмерно ничему не удивляться, даже если это того и стоило.
        Вместо Ермашки ответил Егор:
        - Таиска - баба бывалая, Алексей Дмитрич, тайга для нее - что мать родна! А в кедровники поведет по той причине, что там сейчас тьма-тьмущая кедровок. Птица эта осторожная, но сварливая и горластая, не приведи господь! Только появись чужак в лесу, такой базар устроит! Причем на зверя орет одним манером, на человека - другим, на собаку - третьим, а с товарками вовсе душевно балакает, что та кумушка на завалинке.
        - Но ведь беглецы тоже чужие в кедровнике?
        - Ну, на них по первости тоже пошумят, потом привыкнут. Тем более они поначалу затаятся, вряд ли будут по лесу шататься, - пояснил урядник.
        - Там у моего сеока[Глава рода (хакасск.).] летник неподалеку. Кажись, табунщики еще остались, не всех коней в улус[Место проживания рода.] пригнали. Надо бы их повидать. Может, что и расскажут, - опять подал голос Ермашка.
        - Я тебя понял, - рассмеялся Егор, - на побывку захотелось, Ермашка? К молодой жене?
        Ермак спокойно посмотрел на Егора, затем поправил висящий на поясе охотничий нож и с достоинством произнес:
        - Сегодня ночью шаман камлать будет. У Адонай скоро ребенок родится. Надо знать, кого ждать, каким духам дары готовить.
        - Ох, Ермашка, Ермашка, - покачал головой Егор, - никак не отучу тебя с духами якшаться. - И повернулся к Алексею. - Православному богу молится - и тут же своим идолам жиром рты мажет, разве можно такое стерпеть, Алексей Дмитрич?
        - Если духов не кормить, они рассердятся, помогать не станут! Русский бог один, его много людей помочь просят.
        Разве всех он услышит? А у нас духов много. У каждой горы свой дух, и у реки, и у дерева, и у огня… Один не услышит - так другой поможет, - пояснил невозмутимо Ермашка. - Завтра в горы пойдем, Захарку и Ерофея искать, а сегодня вечером камлание смотреть будем!
        - Так ты нас в гости приглашаешь, Ермак? - удивился Алексей и посмотрел на Егора. - И правда, давайте съездим на камлание.
        Егор пожал плечами.
        - Как прикажете, Алексей Дмитрич! Только распорядитесь насчет завтрашней облавы. Прикажите всем, - кивнул он на полицейских и «нукеров» Михаила, расположившихся на отдых в тени кустарника, - завтра на пароме собраться. По времени, думаю, часов в шесть утра…
        - Ты лучше меня знаешь, что следует делать, поэтому сам и распорядись. - Алексей понял, что Егор щадит его самолюбие, но он давно осознал и то, что ради пользы дела стоит иногда уступать главенство в этой операции более опытному и хваткому уряднику.
        Егор воспринял это как должное и отправился выполнять распоряжение.
        Через час трое всадников взбирались по крутой горной тропе на перевал. Раскаленный шар солнца перекатился на западную сторону неба, по которому табуном бежали легкие облака, сбиваясь в курчавые тучи, зависшие над горизонтом.
        В ущельях затаились прохладные тени, срывались вниз с отвесных стен похожие издали на серебряные ленты потоки горных ручьев.
        Справа от тропы гигантские уступы серых, изломанных временем и стихиями скал образовали огромный цирк, над краем которого навис ледник. Из-под него выбивался мощный водопад, который, преодолев несколько каскадов, сбегал на дно долины, укрытой зарослями кедрача и пихты.
        Слева дыбилась гора, заваленная обломками огромных камней. Снизу ее подбивали пожелтевший снежник и свежая осыпь. Тропа то терялась среди этих камней, то возникала вновь, поднимаясь на небольшие террасы и прилавки с альпийскими лужайками, заросшими гигантскими травами с резными листьями и пряным запахом.
        На седловине перевала они обнаружили полуразрушенный охотничий балаган. Ермашка объяснил, что неподалеку находятся солонцы, куда приходят маралы, козы, косули полакомиться солью. Здесь же проходит тропа, по которой звери кочуют из одной долины в другую. И правда, вся седловина была истоптана копытами многочисленных животных, а среди кустов карликовой березки они заметили несколько лежек с клочками бурой шерсти на ветвях.
        Сама тропа вскоре ушла влево, а всадники стали спускаться по косогору, пока не попали на медвежью тропу. Сам бы Алексей ни за что не догадался, что они едут по тропе, тем более по которой недавно бродили медведи. Привычной утоптанной борозды не просматривалось, так - какие-то лишенные камней и травы проплешины… Но Ермак спешился и показал ему лунки, выбитые медвежьими ступнями и расположенные друг от друга на расстоянии шага взрослого зверя. Оказывается, медведи на своих тропах не ходят строго след в след, как волки, поэтому их дороги почти не заметны в тайге, тем более для неопытного глаза.
        Но вскорости и эта тропа ушла вбок и затерялась на узких карнизах ущелья. Высокие травы укрывали всадников с головой, и Алексей удивлялся, как Ермашка умудряется определять дорогу в этой мешанине камней, травы и редкой покуда тайги. Но вскоре они выбрались на открытое пространство каменистого плато, затянутого сплошным моховым ковром, в котором лошади утопали по самые бабки. И здесь Алексею впервые пришлось испытать, что такое ливень в горах.
        Ветер притащил с запада похожую на медвежью шкуру огромную тучу. Встряхнул ее что было мочи, обрушив на головы людей громовые раскаты и сполохи молний. Дождь накатился валом белесой мглы, поглотив сразу и окрестные горы, и темнеющую внизу тайгу. Струи воды, словно нагайкой, хлестали всадников. Они спешились и бросились к скалам, пытаясь укрыться среди гигантских камней. Лошадей вели в поводу. Животные вздрагивали и приседали на задние ноги, пугаясь звериной ярости грома и голубых всплесков страшного огня.
        К счастью, в скоплении камней обнаружили довольно приличное укрытие: каменная плита под углом накрыла огромный валун. Завели под нее лошадей, сами кое-как пристроились между ними. Дождь под плиту не попадал, но под ногами змеились и журчали желтые от глины ручьи, между камнями гуляли сквозняки. И у промокших насквозь путников через несколько минут уже зуб на зуб не попадал от холода.
        Егор выглянул из-под камня, пытаясь разглядеть небо, и тут же втянул голову обратно. С фуражки его водопадом стекала вода, но глаза сверкали шальным огнем восторга:
        - От ввалило нам так ввалило! Ешкина мама! Ведь еще на перевале видел, что натягивает тучка. Думал, обнесет стороной…
        Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Ослабевшая туча убралась восвояси за дальний хребет, оставив после себя прорву ручьев на земле и ушаты воды на деревьях и травах. Вновь засияло солнце на отмытом до ослепительной голубизны небе. Засуетились притихшие было птицы и хором принялись перекликаться с далеким и уже нестрашным громом.
        Ермак ехал первым и как гейзер парился на солнце. Повернув к Алексею лицо, он радостно прищурился:
        - Ай, Алексей Дмитрич! Совсем мокрый, как рыба карась! Надо на солнце подвялить немного, а? - и расхохотался.
        За спиной ему вторил Егор. И Алексей тоже не выдержал, рассмеялся. На душе было легко и прозрачно, что ли. Как легок и прозрачен был окружающий их воздух, настоянный на горьковатых запахах уходящего лета!
        Пронзительно и насмешливо заорала над их головами кедровка, разорвав очарование, которое внезапно охватило их, заворожило, заставило на какой-то миг забыть о гнусностях мира, оставшегося далеко внизу за рваной цепью гор, за стеной бескрайней тайги.
        - У-у-у, вражина, раздолбанила глотку! - выругался Егор и погрозил сварливой птице кулаком. - Патрона на тебя не жалко!
        Кедровка ему не поверила и, взлетев на самую вершину громадного кедра, заголосила и вовсе отвратно, предупреждая окрестную тайгу о появлении людей. Но они уже перевалили пологую горушку, и Ермашка, вытянув вперед руку, весело провозгласил:
        - Кажись, приехали, Алексей Дмитрич!
        И его Ханат радостно заржала, узнавая родные места, Внизу, в умытой дождем широкой долине громоздились с десятка два рубленых изб с пологими крышами и столько же, наверное, приземистых деревянных и войлочных, крытых корой юрт. В огороженном жердями загоне бродили овцы и небольшой табун лошадей. Между юртами сновали собаки и голопузые ребятишки.
        Завидев всадников, первыми навстречу им бросились собаки. Рослые рыжие и пестрые лайки обступили их полукругом, напыжились было, заворчали грозно, приподнимая верхнюю губу и обнажая клыки. Но Ермашка что-то крикнул им сердито на родном языке, и собаки, признав его, завиляли виновато хвостами и расступились, пропуская гостей в аал[Деревня, стойбище (хакасск.).] .
        Ребятишки, радостно галдя, взгромоздились на жерди загона, наблюдая за приближающимися всадниками. Из юрт высыпали взрослые: мужчины в длинных, подпоясанных кушаками или кожаными поясами с кисточками рубахах, в островерхих, обшитых овчиной или выдрой шапках, в мягких сапогах без каблуков. Из-за их спин робко выглядывали женщины в темных широких платьях с яркими узорными обшлагами и вставочками на плечах. Пестрые платки были завязаны узлом на затылке. В ушах - массивные медные или серебряные серьги, на руках - браслеты, тоже тяжелые, причудливой формы. На шее мониста или ожерелья из кораллов.
        Из толпы вышел навстречу им плотный седоватый мужчина, с черными усами скобкой на полном лице. Узкие глаза почти утонули в складках продубленной солнцем и ветрами кожи. На голове у него была суконная шапка, обшитая горностаем, рубаха - шелковая, пояс украшен серебряными бляшками, сапоги юфтевые, с косой колодкой, сшиты на русский лад. На поясе, как у каждого уважающего себя жителя тайги, широкий нож в серебряных ножнах и огниво в кожаном мешочке.
        - Это сеок Савелий Кирбижеков, отец Ермашки, - успел шепнуть Егор Алексею и, спешившись, поспешил навстречу главе рода.
        - Изенер. - Егор приложил ладонь к сердцу и церемонно склонил голову, приветствуя сеока.
        - Изенох, - широкое лицо Савелия расплылось в радостной улыбке, - здравствуй, Егор Лукич, - сказал он уже по-русски и обнял урядника. Потом повернулся к сыну, стоящему рядом и держащему в поводу Ханат. - Спасибо тебе, что привел в гости своих друзей, которые стоят моего «звериного» коня[То есть лучшего охотничьего коня.] Кугурта. - Он посмотрел на Алексея и хитро прищурился:
        - Твой желтоволосый друг не решается сойти с коня? Он думает, что мы сделаем из него сохажи[Национальное блюдо наподобие шашлыка.] ?
        - Это Алексей Дмитрич, большой начальник из губердии, - сказал почтительно Ермак и неожиданно поклонился Алексею. Тот опешил и не нашелся что ответить. Сеок бросил через плечо короткую фразу, и тут же два молодых парня в длиннополых суконных кафтанах, с медными от загара лицами, подскочили к «важному» гостю с двух сторон. Один принял от него поводья, второй подхватил под локоть, когда Алексей попытался сойти с лошади. Так, поддерживая его под локоть, он и подвел его к сеоку.
        Тот обвел гостя взглядом хитро прищуренных глаз, затем произнес несколько фраз на родном языке с такой важностью и достоинством, что напомнил вдруг Алексею ректора Горного института в момент вручения дипломов вновь испеченным инженерам. По крайней мере, короткая его речь звучала не менее торжественно. Правда, Алексей не понял из нее ни слова, но Егор, стоя за его спиной, вполголоса перевел:
        - Твоя дорога привела тебя в наш аал, пусть удача будет рядом с тобой, пока твои ступни будут касаться нашей земли. Пусть рот твой будет полон пищи и не посетят тебя болезнь и горе, пока твои ступни будут касаться нашей земли.
        Пусть сила и ловкость не оставят тебя, а кровь будет играть в жилах, как стригунок[Жеребенок-подросток.] , пока твои ступни будут касаться нашей земли. Ты пришел к нам как друг и уйди тоже как друг…
        Сеок закончил говорить и приложил руку к сердцу.
        И Алексей, склонив голову в поклоне, проделал то же самое и сказал по-русски:
        - Спасибо, я рад встрече с вами и людьми вашего рода.
        Пусть удача и богатство не покидают его.
        Он не был уверен, те ли слова надо было сказать. Но после того, как Ермашка перевел их, сам сеок и собравшиеся за ним люди заулыбались, зашумели и расступились, пропуская гостей в восьмиугольную войлочную юрту, возле которой стояла круглолицая, розовощекая, совсем еще молоденькая женщина. Выпирающий из-под широкого платья живот и радостно блестящие живые черные глаза ясно говорили о том, что это жена Ермашки. Охотник же старательно делал вид, что до поры до времени не замечает Адонай, но его глаза тоже лучились таким неподдельным счастьем и восторгом, что Алексей не удержался и спросил шепотом у Егора:
        - Он что ж, совсем недавно женился? - и кивнул на Ермака.
        - Недавно, - так же шепотом пояснил Егор. - Его первая жена умерла два года назад от лихорадки, и по обычаю он женился на ее младшей сестре. И, похоже, счастлив безмерно. Да и девчонка, глянь, прямо тает от блаженства!
        Глава 27
        Вечер выдался ясный и прохладный. Пировали на улице, расстелив на траве войлочные кошмы и ковры. В большом котле над костром варилась баранина. Гостей потчевали шашлыком и кровяной колбасой, обносили айраном, который по вкусу смахивал на кумыс. Впервые Алексей его попробовал, а потом попил вдоволь в Сальских степях… Ведь сколько он себя помнил, каждое лето непременно проводил на дедушкином конезаводе, чьи угодья раскинулись по берегам реки Егорлык. Калмыки-табунщики научили его объезжать молодых и куражливых дончаков, скакать на них без седла с одной лишь уздечкой, пить кирпичный чай с маслом и солью, свежевать баранов и охотиться на волков с нагайкой.
        Земляки Ермашки тоже напоминали Алексею калмыков: и внешностью, и гостеприимством. Они также радовались каждому новому для них человеку, старались накормить лучшим, что у них было, и делали это искренне, без тени лести или подобострастия.
        Егор успел шепнуть Алексею, чтобы не слишком налегал на угощение, потому что это всего лишь разминка перед ночным пиром. Да и камлание лучше перенести не на полный желудок. «А то всякая чертовщина померещится!» - пробурчал урядник, объясняя подобные предосторожности. По той же причине он посоветовал ему не увлекаться молочной водкой. Дескать, арака только пьется легко, но с ног валит быстрее, чем пуля - марала.
        Егор и Алексей сидели на большой кошме по обе стороны от сеока. Ермашка чуть поодаль, в кругу других мужчин рода. Алексей уже знал братьев, зятьев и прочих близких и дальних родственников. Женщины пировали рядом, отдельно от мужчин, но Алексей то и дело ловил взгляд охотника, направленный на Адонай. Да и она тоже не сводила с него глаз и, казалось, светилась от радости и счастья.
        - Гляди, как наш Ермашка растаял, ну точно воск на солнце, - проворчал добродушно Егор и подмигнул Алексею. - Надо же, какую власть над ним баба взяла! - И, склонившись за спину сеока, пояснил шепотом:
        - От прежней женки у него детей не было. Потому и ждут это дите с нетерпением. Ермашка после смерти отца главой рода станет… - сказал Егор и посмотрел на небо. - Вон звезда Читиген показалась. Что, Ермашка, скоро камлание начнется?
        - Скоро, - ответил охотник. - Сначала жертвы принесут духам, а потом уж шаман в бубен ударит…
        Алексей поднял голову. Крупные звезды перемигивались в начинающем темнеть небе. И путеводная Полярная звезда - Читиген была так же далека и недосягаема, как далек и недосягаем был Североеланск и те, кого он даже не чаял в скором времени увидеть.
        Глава 28
        Камлание проводили в юрте Ермака-Иринека. Он сам освежевал белого барана, предназначенного в жертву духам.
        В кипящий над очагом котел опустили сердце, легкие, печень и почки. Туда же отправили переднюю часть барана, нарезав мясо крупными кусками. Заднюю, лучшую часть, как пояснил шепотом Егор, отдадут шаману после камлания.
        Покончив с бараном, охотник уселся на кошму рядом с Адонай и принялся нанизывать баранье сало на березовые палочки. Его молодая жена, несмотря на выпирающий из-под платья живот, двигалась проворно, успевая делать множество дел и при этом то и дело прикасалась то к забинтованной голове, то к плечу мужа. Что-то ласково при этом приговаривала, а то просто смеялась, журчала смехом, как только что народившийся из-под снега ручеек.
        Она накрыла шкуру барана белой скатертью и поставила на нее большую чашку с кислым сыром, чайник с аракой и кастрюлю с кипяченым молоком. Сварившееся мясо выложила в деревянное корытце и тоже выставила его на скатерть, оставив открытым. Горячий ароматный пар должен был понравиться духам, так же как и вид вкусных угощений, на которые расщедрилась молодая хозяйка.
        Наконец в юрте появился шаман, крепкий с виду старик в высокой шапке из белой мерлушки, увенчанной клювом и перьями священных птиц - орла и филина. Верхняя часть шапки была откинута назад и унизана многочисленными раковинами. Края же обшиты тесьмой так густо, что она почти закрывала лицо шамана. А короткую, до колен, и тоже белую шубу обильно украшали серебряные и бронзовые колокольчики, бубенчики и плоские фигурки, похожие на птиц и зверей.
        Егор снова пояснил, что это духи шамана, его верные слуги и помощники при камлании. Низ шубы, ее рукава и плечи были расшиты разноцветными - красными, синими, белыми - ленточками. Алексей попытался вспомнить, как их называл учитель. Кажется, челомы? Спросил у Егора, и тот подтвердил, да, правильно вспомнил. Действительно, челомы.
        Шаман медленно и важно прошелся по юрте взад-вперед и, как полководец, который осматривает поле будущего сражения, обвел ее взглядом. За плечами у него топорщились крылья какой-то большой птицы, похоже, степного орлана.
        Да и сам он своим видом смахивал на птицу. Вероятно, так было проще проникать в другие миры…
        - Егор, - прошептал Алексей и потянул урядника за рукав, привлекая его внимание, - глянь-ка! - и кивнул на веревку, протянутую через всю юрту. На ней еще до прихода шамана одна из старух вывесила с обеих сторон от очага по девять разноцветных рубах. - А это зачем?
        - Это одежда для душ умерших шаманов. Без их помощи шаман не сможет путешествовать за девять озер и девять горных хребтов, где живет их дух гор, кажись, Хубай-хан, если я не запамятовал.
        - Смотрю, ты в языческих обрядах лучше академиков разбираешься, - усмехнулся Алексей.
        - Будешь тут разбираться, - вздохнул Егор. - Служба такая во всем разбираться. - И предупредил:
        - Только не потешайтесь, Алексей Дмитрич. Кому-то их обычаи дикими могут показаться. Но они эти дела на полном сурьезе принимают. И если обидятся… - Он вздохнул - Вы уедете, а мне с ними жить надо в мире и в понимании.
        Смотрите, вон Таной, - кивнул он на шамана, - старик как старик, правда, скот хорошо лечит, да и людям то грыжу вправит, то сустав выбитый на место поставит. Его со всей округи приглашают шаманить, иногда из соседних улусов даже приезжают. Я его как-то спросил, помнит ли он, где его душа летала, что он говорил, когда в шамана превращался.

«Нет, - говорит, - не помню! Душа шамана к духам в верхний мир ушла, а моя душа ко мне вернулась. И в дороге они не встретились!»
        Алексей поднял голову. В небе, четко очерченном краями дымового отверстия, дрожало и перемигивалось в потоках теплого воздуха созвездие Малой Медведицы. Звезда Читиген заглядывала в юрту и, казалось, тоже ждала начала обряда, как и все собравшиеся в юрте мужчины и женщины рода Кирбижековых.
        В это время шаман, бормоча заклинания, зачерпнул в деревянный ковш молока и направился к выходу из юрты. Там его дожидался молодой бычок, которого шаман облил с головы до хвоста молоком, поставил ковш у задних ног, а на рога и хвост повязал две челомы - синюю и белую.
        Теперь уже от имени освященного им быка шаман первым делом одарил духа огня, расставив вокруг очага семь перевязанных челомами палочек с бараньим салом. Затем прошелся вокруг них по ходу солнца, размахивая корчажкой с чадящим чабрецом, оставил ее возле огня, а сам налил в деревянную чашку араку и принялся задабривать уже всех духов подряд. Мелькая ложкой, он расплескивал водку слева направо по углам юрты, кропил ею стены и потолок, досталось от его щедрот и огню. Перемещаясь с востока на юг, запад и север, шаман успевал произносить речитативом какие-то слова, как оказалось, поминал все реки, речки и озера, горы и горки, урочища и долины, издревле принадлежавшие роду Кирбижековых, даже если они были когда-то им утеряны.
        Вскоре чашка опустела. Держа ее на левой ладони, шаман повернулся лицом к востоку и медленно вытянул руку вперед. И вдруг чашка - Алексей едва поверил своим глазам - плавно снялась с руки старика, по-птичьи взметнулась под купол юрты и поплыла, полетела, совершая круг за кругом. И Алексею показалось, что она вот-вот вспорхнет еще выше и умчится к своей небесной подружке - Читиген.
        Но чашка подбитой уткой свалилась к ногам шамана.
        - Ну, слава богу, - прошептал рядом Егор, - не перевернулась. Значит, к добру! - И, заметив, что Алексей опять ждет объяснений, торопливо прошептал:
        - Если чашка перевернется вверх дном, значит, духи не приняли жертву и надо их по новой умасливать. - И, улыбнувшись, добавил:
        - Посчитали, сколько чашка кругов сделала?
        Алексей пожал плечами. Откуда ему было знать, что это тоже имеет значение.
        - А я посчитал, - расплылся в улыбке Егор, - через Пятнадцать деньков Адонай родит. Того гляди, Алексей Дмитрич, в крестные к дитяте пойдете, конечно, если до того со всеми делами расправимся. - И он быстро перекрестил ся, посчитав, видимо, что на последствиях камлания это никак не отразится.
        А шаман в это время уселся на черную кошму, взял в левую руку бубен, а в правую колотушку из рога марала.
        Мерно ударяя колотушкой по бубну, отчего тот звучал то тише, то громче, шаман втягивал в себя воздух и что-то при этом выкрикивал. И к величайшему своему изумлению, Алексей заметил, как исчезают, словно тают в воздухе, одна за другой рубахи, вместилища душ прежних шаманов. Он потряс головой, чтобы понять, что это ему не снится, но рубах на веревке от этого не прибавилось, а окружавшие его люди не обратили на их исчезновение ровно никакого внимания.
        Вероятно, привыкли и не к таким чудесам.
        Сидевший рядом с ним Егор, сложив руки на колеях и прикрыв глаза, раскачивался в такт мерным ударам бубна, но Алексей решил не поддаваться колдовским чарам и просмотреть весь обряд до конца. Он мужественно сопротивлялся желанию закрыть глаза и тоже отдаться весьма приятному чувству отстранения от всего сущего, сравнимого разве что с купанием в теплой воде. Звуки обволакивали, завораживали, казалось, еще мгновение - и ты, невесомый, почти как тополиный пух, как зонтик одуванчика, воспаришь вдруг ввысь, в немыслимые дали, куда вслед за дымком благовоний устремляются и исчезают звуки бубна и шаманских песнопений.
        А шаман продолжал камлание. Он то вскакивал на ноги, то опять усаживался на кошму. Голос его то возвышался и звучал резко и пронзительно, напоминая клекот беркута, то опускался низко-низко, и в нем слышались грозный рык медведя и рычание барса. А то вдруг его душа воплощалась в коня, и он принимался скакать возле огня, высоко взметая колени, и, словно кнутом, охаживал себя колотушкой, издавая ржание, на которое откликались кобылицы в загоне.
        И тут же бубен превращался в лодку, а колотушка в весло…
        И шаман греб ею, казалось, изо всех сил, будто спасался от настигающей его неминучей беды. Он оглядывался по сторонам, вжимал голову в плечи от ужаса, а то вдруг выкрикивал что-то угрожающе и пронзал невидимого врага колотушкой, как копьем. И голос его при этом звучал то горделиво и даже чуть хвастливо, как у человека, сладившего с опасным врагом, а то едва слышно, как у смертельно уставшего путника.
        Нет, не легким было это путешествие в мир духов! И не зря пот обильно струился по лбу и щекам шамана. И даже нависшая на лицо тесьма не скрывала его провалившиеся глаза и залегшие под ними морщины.
        Наконец шаман опустился на колени возле Адонай, достал из кармана шубы обрывок веревки и клок овчины и принялся плевать на них, теребить, потом даже вскочил на ноги и начал топтать их, всякий раз что-то приговаривая, и, судя по интонации, в выражениях не слишком стеснялся.
        Ермак в это время бросал поочередно палочки с салом в огонь, а Адонай низко кланялась каждому его сполоху.
        - Так они болячки всякие прогоняют, чтобы дите здоровым на свет объявилось, да и сама Адонай чтоб не маялась при родах, - пояснил Егор. Он еще не до конца пришел в себя и смотрел на мир слегка осоловевшим, будто после долгого сна, взглядом.
        Шаман вновь ударил в бубен и вдруг, дико вскрикнув, отбросил его в сторону и схватился за живот. Алексей вытаращил глаза, хотя чему было удивляться? Сегодня он насмотрелся и не таких чудес! Прямо на глазах из-под шубы шамана выпер живот, даже больший, чем у Адонай. Он упал на кошму и принялся изгибаться и истошно кричать, будто и впрямь собирался вот-вот родить ребенка. Так он бился в судорогах и голосил минут пять, пока из-под подола вдруг не выкатился ослепительный шар и тут же исчез в очаге, оставив после себя сгусток дыма, похожий на детскую фигурку.
        Шаман сел и выдохнул из себя воздух. И в этот момент Алексей увидел, что все восемнадцать рубах совершенно непонятным образом вновь оказались на своих местах. А шаман спокойно произнес несколько слов на родном языке.
        Егор хлопнул ладонью по колену и с восторгом посмотрел на Алексея.
        - Точно я сказал, Алексей Дмитрич! Через пятнадцать деньков следует ждать Ермашке пацана. Роды трудные будут, но Адонай - баба молодая, справится!
        Шаман снова что-то выкрикнул, возможно, чтобы прекратить восторженные возгласы и поздравления, которые обрушились на хозяина юрты. Все вмиг замолчали и почему-то испуганно уставились в сторону гостей. А Ермашка перебрался на кошму к Алексею и серьезно посмотрел на него:
        - Шаман сказал, что желтоволосого батыра ждет в гости Эрлик-хан - правитель нижнего, мертвого мира. Он должен еще камлать, чтобы понять твою судьбу.
        - Что ты несешь? - рассердился Егор. - Какой еще, к дьяволу, Эрлик-хан? И при чем тут Алексей Дмитрич?
        - Шаман не врет. Сказал - камлать надо, значит, надо! - произнес упрямо охотник. - Эрлик-хан шутить не любит…
        - Что я должен делать? - Алексей улыбнулся, хотя неприятный холодок поднялся по позвоночнику и затерялся где-то на уровне шеи. Чудеса чудесами, но даже знаменитый маг Иоганн Коцман, с которым он встречался в Киеве и в Вильно во время своих блужданий с цирком шапито, не смог бы вернуть в мгновение ока из небытия почти два десятка рубах, а чашки летали из его рук только на пол. В состоянии подпития маг становился поразительно неуклюжим и косоруким.
        А шаман тем временем готовился к новому камланию.
        Выпил воды, принял трубку от сеока, затянулся во всю силу легких и медленно выпустил дым через ноздри. Взял бубен и подержал его над огнем, чтобы тот набрался силы от могущественного духа огня. Женщины, боязливо оглядываясь, торопливо покинули юрту, а мужчины расселись вокруг очага, молча наблюдая за шаманом, и лишь изредка бросали короткие взгляды на Алексея и столь же быстро отводили глаза.
        Таной тем временем высвободил из-под шапки и распустил по плечам длинные космы седых волос и, шепча заклинания, принялся намазывать щеки золой. Глаза его блестели.
        Откинув с лица тесьму, он вытащил из-за пазухи кожаный кисет. Достал из него щепоть какого-то бурого вещества и бросил в огонь. Из очага повалил в небо густой сладковатый дым.
        Шаман опустился на колени и вновь взял в руки бубен.
        Закрыв глаза, он ударил в него колотушкой. И, стиснув зубы, повел вдруг звук, забирая все выше и выше, завершив его всхлипом и речитативом непонятных заклинаний. Он повторил это несколько раз, причем с каждым разом все убыстряя и убыстряя темп. Рот его исказился, в уголках губ показалась пена. Бубен в его руках то грозно рокотал, то стонал и плакал, как женщина. А шаман вскочил на ноги и, опустив бубен почти до земли, закричал внезапно чайкой, потом филином. Прислушался, подпрыгнул на месте, отметив прыжок быстрым дробным стукотком колотушки по ободу бубна.
        Затем приставил ладонь к уху, прислушался снова и вдруг завизжал росомахой, затрубил сохатым… И до того искусно подражал животным, что Алексей невольно поежился и оглянулся на темный лес, который совсем близко подступал к юрте. Нервное возбуждение завладело им до такой степени, что он едва сдерживался, чтобы не вскочить на ноги. Но Ермак держал его за руку, и в некоторые моменты даже излишне крепко. А шаман уже нежно курлыкал журавлем, а то вдруг заплакал одиноким лебедем…
        - Закрой глаза! - приказал ему Ермашка, но Алексей и сам почувствовал, как налились свинцовой тяжестью веки, а его самого словно подняло на гребень волны и понесло, раскачивая, за горизонт, где вспыхнул и погас зеленый солнечный луч - предвестник удачи. Он вскинул голову, пытаясь избавиться от наваждения, и вдруг услышал далекий переливчатый звон, который, казалось, лился с небес. Звон приближался, и наконец он понял, что это такое. С горы прямо на него мчалась лихая тройка. Огромные кони, сквозь них почему-то просвечивали звезды, неслись, не разбирая дороги. Пристяжные, изогнув шеи дугой, дико косили глазами и храпели, коренник яростно грыз удила, и пена летела с его губ на землю. Гривы и хвосты их развевались и сливались с густым туманом, повисшим над степным ковылем и полынью. Копыта не касались земли. И лишь глаза горели в темноте да сбруя блестела червонным золотом в слабом свете молодой луны.
        - Хай! Хай! Харахай! - послышалось вдруг ему, а следом раздался звук, словно кто-то оглушительно щелкнул кнутом. И тут же он увидел женщину, которая, стоя во весь рост, управляла тройкой. Длинный шлейф ее платья казался продолжением Млечного Пути, таким он был длинным и столько мерцающих звезд уместилось на нем. Женщина раскрутила кнут над головой и вновь прокричала свое: «Хай!
        Хай! Харахай!» А может, женщина и тройка просто привиделись ему?
        Но нет, кони продолжали мчаться на него, только он почему-то совсем не ощущал страха. Лишь выставил перед собой локоть, словно собираясь прикрыться им от копыт бешено летящей тройки. Но она, подчиняясь новому удару кнута, вдруг резко завернула в сторону. Лошади взметнулись на дыбы, копыта пронеслись над его головой, а тройка как на крыльях вознеслась вверх и описала полукруг в небе как раз под звездой Читиген. И тогда лишь он разобрал, что наездница совсем еще юная девочка с множеством косичек на висках. «Харахай!» - озорно прокричала она и опять взмахнула кнутом. Предплечье обожгло болью. Он схватился за руку. И… очнулся.
        Ермашка что-то торопливо сунул ему в ладонь и прошептал.
        - Брось в огонь, Алексей Дмитрич!
        Он разжал руку и увидел в ней черную челому.
        - Бросьте в костер, - приказал ему уже Егор. - Иначе от беды не открутитесь.
        И Алексей послушно бросил челому в очаг. Руку саднило, он отвернул рукав рубахи и увидел красную полосу, перечеркнувшую предплечье. Она вспухла и горела, как при ожоге… Он с недоумением посмотрел на охотника.
        - Она что ж, вправду меня ударила?
        - Кого ты увидел? - быстро спросил Ермак. - Говори, а я переведу шаману. Он скажет, что нужно делать.
        - Видел тройку лошадей. Чуть не затоптали меня.
        А управляла ими женщина, вернее, девочка. Вот здесь, - показал он на виски, - много косичек. Она меня огрела кнутом. Вон даже след остался, - мрачно произнес Алексей, более всего опасаясь, что его сейчас просто-напросто поднимут на смех. Но не подняли, а даже выслушали очень внимательно, при полнейшей тишине в юрте.
        Ермак быстро переводил за ним, а шаман важно кивал головой при каждом слове, расчесывая редкую свою бороденку костлявыми пальцами с длинными, похожими на птичьи когти ногтями. Наконец он в последний раз мотнул головой и что-то спросил у Ермака. Тот повернулся к Алексею:
        - Она тебе что-то сказала?
        - Девочка, что ли? - переспросил он и пожал плечами. - Ничего не сказала, только выкрикнула несколько раз:

«Хай! Хай! Харахай!» Так, кажется?
        Шаман радостно закивал головой и что-то быстро проговорил, вытянув руку в сторону Алексея. Мужчины возбужденно загалдели и заулыбались, а Ермак вдруг обнял Алексея за плечи и с торжеством в голосе произнес:
        - Таной сказал, что желтоволосый батыр остановится на самом краю тюндюка[Вход в подземный мир, который то открывается, то закрывается, как пасть (миф.).] . Эрлик-хан не сумеет забрать тебя в нижний мир. А поможет тебе спастись абахай, красавица, у которой сорок девичьих косичек…
        - Ну да ладно, - благодушно улыбнулся урядник, - хватит ужо Алексея Дмитрича сказками своими стращать. - И хитро прищурился. - Я так понимаю, Ермашка, нам от этого тюндюка надо подальше держаться. А не сказал твой шаман, где он находится, чтоб ненароком не поскользнуться и к Эрлику вашему хромому в пасть не угодить?
        Ермак развел руками.
        - Кто его знает? Может, под той горой, - кивнул он на выход из юрты, - а может, и под очагом…
        - Да ну его к дьяволу! - махнул рукой урядник и повернулся к Алексею:
        - А давай-ка, покажь, Алексей Дмитрич, еще раз, где эта девка жиганула?
        Алексей закатал рукав рубахи. Мужчины окружили его, сочувственно цокая языками. А Егор снял фуражку и, почесав затылок поверх охватившей его голову повязки, озадаченно произнес:
        - И вправду кнутом прошлась. Не увидел бы - ни за что не поверил!
        Глава 29
        Они поднялись чуть свет. Егор кряхтел и жаловался на муть в глазах, сетовал, что все-таки перебрал араки, но тем не менее на коня своего взгромоздился первым и всячески поторапливал своих спутников. Поспать пришлось не более двух часов, поэтому последствия чересчур веселого тоя сказывались даже тогда, когда они миновали перевал, а на востоке проклюнулась узкая полоска зари.
        Нежное кружево инея покрывало траву, изо рта всадников вылетали облачка пара. Было зябко и оттого неуютно, но зато головы быстро прояснились и отступило желание закрыть глаза и подремать под мерный конский шаг.
        Егор то и дело поторапливал своих спутников. До назначенной встречи на пароме оставалось чуть больше часа, и он не хотел опаздывать.
        Они вброд миновали бурную, но мелкую реку и стали карабкаться в гору по едва заметной каменистой тропе. Иногда приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу, обходя поваленные деревья и огромные глыбы, скатившиеся с откосов. На этот раз с ними были еще две крупные лайки - лучшие «звериные» собаки, как с гордостью сообщил об этом Ермашка.
        На пути им попадались следы маралов, места их кормежек и множество лежек. Собаки нервничали, и не без основания. Чтобы они не шастали по тайге без дела, как выразился охотник, он держал их на поводках, которые приторочил к луке седла. И лайки то натягивали поводки, глотая воздух влажными носами, а то вдруг застывали на месте и прислушивались к звукам. Доносившимся из леса.
        Алексей наблюдал за псами и терялся в догадках: что такое замечательное углядели они вдруг в темных кущах?
        Сам же он, сколько ни присматривался, сколько ни прислушивался, так и не увидел ни единого живого существа, а услышал разве что дятла, сыгравшего клювом «зорю» на стволе разбитого молнией дерева.
        Ермашка вдруг остановил Ханат и причмокнул языком.
        Охваченные азартом собаки прыгнули вперед, натянув струной поводки, и остановились, оглядываясь на хозяина: чего он медлит? Почему не отпускает?
        Алексей подъехал к охотнику, и тот, мотнув головой, прошептал:
        - Смотри!
        На краю редколесья, саженях в ста от них стоял вполоборота встревоженный марал. Подняв голову, увенчанную тяжелой короной рогов, он прислушивался, всматривался, старался понять, кто пересек его тропу…
        - Совсем плохо видит, - произнес сокрушенно Ермашка. Сорвав с ветки сухую нить черного лишайника, подержал ее на весу и, заметив, что она отклонилась в сторону от зверя, объяснил:
        - Однако и не чует совсем. Ветер в нашу сторону дует.
        Марал переступил ногами, затем сделал несколько прыжков, мелькнув светло-желтым фартучком, и вновь остановился, настороженно уставившись на всадников. Но тут под ногой одной из лошадей хрустнул сучок, и этого хватило, чтобы через мгновение олень уже мчался по склону горы.
        - Поехали, поехали! - заторопил их снова Егор. - Упустим время, уйдут опять от нас эти турки… - Он не договорил. Из леса внезапно выехал всадник. Заметив их, поднял вверх ружье и выстрелил, а потом закричал что-то, видимо, просил остановиться.
        - Ну, ешкин кот! - Егор, явно огорченный очередной задержкой, сплюнул на землю и развернул лошадь по направлению к незнакомцу. Приставив ладонь к глазам, он некоторое время пристально всматривался в подъезжающего человека. Затем с недоумением оглянулся на Ермашку.
        - Глянь, кажись, твой племянник Каркей скачет?
        С чего это он?
        Ермак с самым невозмутимым видом поджидал, когда тот приблизится. Каркей, несомненно, скакал взапуски, потому что лицо его раскраснелось, а бока коня лоснились от пота. Не доезжая до них нескольких шагов, он что-то возбужденно выкрикнул. Алексей заметил, как напряглись вдруг лица у Егора и Ермашки и как они встревоженно переглянулись.
        Парень подъехал ближе и принялся что-то быстро рассказывать, отчаянно жестикулируя и показывая рукой в сторону выглянувшего из-за гор солнца. Алексей не понимал ни слова, кроме одного. Каркей дюжину раз, наверно, повторил слово «аба» - медведь, причем с разной интонацией, большей частью взволнованной и даже испуганной.
        Егор и Ермак слушали его не перебивая, лишь изредка переглядывались, и по их взглядам, тревожным и озабоченным, Алексей понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее, иначе не помчался бы Каркей сломя голову за ними вдогонку.
        Через минуту все прояснилось. Каркей на самом деле привез дурную весть: через час после их отъезда в аал прискакал перепуганный насмерть табунщик и сообщил, что накануне, недалеко от летника, медведь задрал двух мужчин и тяжело ранил женщину, которая едва доползла до избушки табунщиков.
        Что это были за мужики и женщина, откуда они взялись в соседнем с летником кедровнике, табунщики не знали и в тайге их видели впервые. Не сообщил табунщик и подробностей трагедии, лишь трясся, по словам Каркея, от страха и показывал всем, как прикладывал к черепу женщины сорванный медвежьей лапой лоскут кожи вместе с волосами.

«О боже, - подумал про себя Алексей, - медведь же ее скальпировал!»
        Егор удрученно покачал головой:
        - Ох, чует мое сердце, Алексей Дмитрии, отпадает сегодня облава. Не иначе как это наши орлы под мишкину руку залетели. Только чего они не поделили в это время, не скажешь, Ермашка, а? - обратился он уже к охотнику. - Топтыгин сейчас жирует, к спячке готовится… С какой стати ему на людей бросаться, если корму в тайге с лихвой хватает?
        Урядник, конечно, понимал, что никто не в состоянии ответить сейчас на этот вопрос, пока они не побывают на месте происшествия и не восстановят картину случившегося. Требовалось немедленно попасть на летник, но прежде предупредить людей, которые, несомненно, будут ждать их на переправе через реку.
        - Каркея отправим к парому с запиской, чтобы двигались к летнику самостоятельно. Он же послужит отряду и проводником, - распорядился Алексей, удивляясь своей решительности.
        Егор согласно кивнул головой:
        - Дело говорите, Алексей Дмитрич! Пишите пока записку, а мы с Ермаком парнишке объясним, что от него требуется, а то ведь он ни бельмеса по-русски не понимает…
        Через четверть часа они разъехались. Каркей с запиской в направлении Тесинска, в десяти верстах от которого должен был собраться на переправе конный отряд полицейских и «нукеров» Михаила Кретова, а урядник, Алексей и Ермашка - в обратную сторону - туда, где вырастал из-за тайги причудливо изрезанный горный хребет, на вершины которого уже лег первый снег…
        До летника они добрались только через три часа и, к своему удивлению, обнаружили там несколько охотников из Ермашкиного аала во главе с самим сеоком. Здесь же был и шаман Таной, но сегодня он исполнил роль лекаря. Перевязав пострадавшую, он напоил ее отваром каких-то трав, после чего она мигом заснула. Перед этим же, по словам табунщиков, всю ночь кричала и корчилась от боли на полу избушки, а они боялись к ней подходить, потому что думали, что аба рассердится на них, если они помогут его обидчице.
        А медведь, несомненно, ходил всю ночь вокруг избушки.
        Лошади в загоне испуганно ржали, сбивались в кучу, а то вдруг принимались метаться из стороны в сторону. Табунщики жгли костры, стучали в медные тазы и ведра, стреляли в воздух. Но медведь не уходил, ворочался в буреломе и то и дело грозно и недовольно порыкивал.
        Женщина продолжала стонать и метаться до самого утра, но речь ее стала совсем бессвязной, и она постоянно просила пить. Табунщики испугались, что она скоро умрет, и, лишь рассвело, отправили посланца со страшным известием в аал.
        Женское лицо в потеках засохшей крови было искажено страданием, но Егору хватило одного взгляда, чтобы удрученно крякнуть и выругаться. Это на самом деле была Таиска - разбитная казачья вдова, веселая и заводная, истосковавшаяся по мужской ласке и потому так безоглядно променявшая покой и достаток прежней жизни на запретную сладость Захаркиной любви.
        Первыми ее обнаружили собаки, которые подняли несусветный лай. Таиска не доползла совсем немного до летника и потеряла сознание, уткнувшись лицом в траву. Обрывок юбки, которым она кое-как обмотала голову, насквозь пропитался кровью. И когда табунщики, привлеченные лаем собак, наткнулись на нее, то приняли ее поначалу за мертвую, потому что все лицо ее и руки облепили муравьи.
        Но в избушке она пришла в себя, пыталась даже что-то рассказать, но табунщики почти ничего не понимали по-русски, хотя догадались, что это медведь ранил ее и убил двух мужчин…
        Кровавый след вывел их к старому зимовью с провалившейся крышей. Чуть в стороне виднелся развороченный балаган. Вся трава перед ним была залита кровью, валялись какие-то тряпки и сапог с оторванным каблуком и располосованной, словно ножом, голяшкой. Дверь в избушку висела на одной петле, и внутри ее и снаружи будто Мамай прошел со своей ордой. Оконная рама вырвана, смята и отброшена на тропу. Жестяное ведро со следами медвежьих зубов почему-то болталось на ветке рядом с рыболовной сетью, изодранной в клочья…
        Собаки рвались с поводков, и Егор велел Ермаку привязать их покрепче, пока они с Алексеем не осмотрят место происшествия. А осматривали они его долго и тщательно, так что Ермак за это время успел выкурить три или четыре трубки.
        Затем Егор подозвал охотника, и уже втроем они опять обошли поляну, заглянули в балаган, затем отправились по следу волока, который хорошо просматривался в траве. Мазки и лужи засохшей крови на траве однозначно подтверждали их подозрение, что он оставлен медведем, который утащил добычу, чтобы припрятать ее в укромном месте до той поры, пока она не начнет разлагаться.
        Собак они продолжали удерживать на своре. Те волновались, но все ж не так сильно, как если бы медведь бродил поблизости. Охотники во главе с сеоком шли следом за ними и тоже были настороже: вертели, озираясь, головами и держали ружья на изготовку.
        Кедровки раздраженно верещали и перелетали с одного дерева на другое, казалось, они только что слюной не брызгали от злости на людей, посмевших проникнуть в их вотчину. Но орали они именно на людей, медведя в кедровнике, похоже, и впрямь не было.
        - Где-то здесь он их спрятал. - Егор остановился на краю таежного буерака и огляделся по сторонам. След вел в самую дурнину - бурелом, густо заросший кое-где еще цветущим кипреем, но уже изломанным и истоптанным, как трава и кустарник на поляне. - Здесь они, - уже более уверенно сказал Егор и махнул Ермаку. - Давай спустимся, посмотрим, что к чему!
        Ермак передал собак одному из охотников и снял с плеча ружье. Алексей вытащил свой
«смит-вессон». Егор заметил это и поморщился.
        - Не ходите, Алексей Дмитрии, лучше сверху нас прикройте, в случае чего.
        - В случае чего нас прикроют охотники, а я иду с вами!
        Но Егор не сдавался.
        - Вам лучше наверху остаться! Мало ли чего…
        - Давай договаривай, - рассердился Алексей, - думаешь, я в штаны с перепугу наделаю? Ты за кого меня принимаешь?
        - Дело не в том, - отвел глаза в сторону Егор, - просто я… - Он махнул рукой и огорченно посмотрел на Алексея. - Мы люди привычные, всякое видали…
        - А ты что ж, Егор Лукич, за кисейную барышню меня держишь? - вспылил Алексей. - Я сюда приехал не гладью вышивать!
        - Ну хорошо. - Егор натянул фуражку на лоб и что-то прокричал сеоку и его охотникам, окружившим яму со всех сторон. Затем повернулся к Алексею и приказал:
        - От меня ни шагу, Алексей Дмитрич! Зверь, если что, имя-отчество не спросит! Видели, как он Таиску приветил?
        Они спустились на несколько шагов вниз. Ермашка опередил их и первым оказался у кучи хвороста, по которой ползали полчища жирных зеленых мух. Еще больше их вилось в воздухе, и гудели они так, что заглушали остальные звуки. Алексей ждал, когда на него обрушится смрад. Но он-то как раз не ощущался, так, легкий, пока сладковатый душок - едва ощутимый запах тлена. Слишком мало времени еще прошло, да и ночь была холодна, чтобы дать трупам убитых основательно протухнуть, но зато он увидел торчащую из-под валежника хвороста голую окровавленную ступню с пожелтевшими ногтями. И весьма образно представил себе, что там находится. Тошнота подкатила к горлу, и он закашлялся…
        - Эй, эй, эй! - прикрикнул на него Егор. - Я предупреждал…
        - Все в порядке, - попытался ответить Алексей как можно бодрее, стараясь дышать через рот…
        Ермак тем временем начал разбрасывать ветки, но вдруг, скривившись, отскочил в сторону…
        - Итить твою мать! - выругался Егор и шагнул к куче. - Это что ж такое творится?
        Алексей шагнул следом и первое, что увидел, - торчащие ребра разорванной грудной клетки…
        Остальное он помнил слабо. Двигаясь, словно сомнамбула, он выполнял приказы Егора, который не стеснялся в выражениях, кроя по-матушке всех, и его в том числе, если что-то не получалось или выполнялось не так, как того требовал урядник. Но Алексей понимал, что трудно иначе разговаривать, собирая растерзанные останки людей.
        Ермак привез с летника две кошмы, в которые завернули то, что осталось от Захара Бугатова и Ерофея Матвеева.
        Затем сделали две волокуши и погрузили на них два похожих на коконы тюка с проступившими бурыми пятнами. Лошади нервно всхрапывали, взлягивали и никак не давали запрячь себя в волокуши, будто чувствовали, какой страшный груз им предстоит везти.
        На долю Алексея выпала масса писанины. И протоколы надо было заполнить, и свидетелей опросить. С последними и вовсе было туго, многие вопросы табунщики попросту не понимали, даже в переводе Ермашки, а самая главная свидетельница Таиска до сих пор была без сознания.
        - Я думаю, картина здесь ясна. - Егор присел на пенек рядом с развороченной избушкой. - В буреломе вместе с трупами Бугатова и Матвеева находилась лошадиная туша. Похоже, что кобылу медведь порвал чуть раньше.
        Она вышла к избушке и сдохла. Не знаю, кому из них пришло в голову, - кивнул он на волокуши, - поставить петлю на медведя, по-моему, на такое только спьяну можно решиться.
        - Они точно спирт пили, - изрек Ермашка и выбросил из-за спины жестяную банку из-под контрабандного спирта. - За избушкой нашел.
        - Ну, значит, и вправду нажрались, - вздохнул Егор, - только, как поставить петлю на зверя, никто из них даже понятия не имел. Таиска хоть и охотница, но больше по гусям да глухарям.
        - Да какая ж это петля? Хомут, а не петля! - возмутился Ермашка. - Петля в затяг идет, а здесь аба рванул - проволока сразу лопнула.
        - А я о чем говорю! По правилам петля зверину придушить должна была, а не просто захомутать. - Егор повернулся к Алексею. - Давай, Алексей Дмитрич, - записывай предварительную версию происшествия…
        И он изложил свою версию трагедии, разыгравшейся здесь, основываясь на найденных на месте уликах: клоке штанов Ерофея на дереве, топоре, обломках деревянной пики, которой, очевидно, дразнили попавшего в петлю зверя…
        И только успел Алексей все записать, как раздался радостный голос Егора:
        - А вот и подмога явилась! Теперь мы этого мерзавца непременно прищучим.
        И Алексей увидел под горой группу вооруженных всадников, переезжающих вброд каменистый ручей.
        Он вздохнул с облегчением и вдруг вспомнил слова учителя, что-то, кажется, про кару небесную, да еще мучительную смерть, которая непременно настигнет убийц Тригера…
        Похоже, так оно и получилось. Алексей снова вздохнул и мысленно перекрестился.
        Глава 30
        Тела беглецов и до сей поры не пришедшую в себя Таиску в сопровождении четырех конных полицейских отправили в Тесинск. Остальные же остались готовиться к облаве на медведя, который не мог уйти далеко от припрятанного в буреломе лакомства. Не иначе затаился где-то поблизости.
        Поэтому решили не дожидаться завтрашнего утра, а приступить к поискам зверя-убийцы немедленно, благо, что до наступления темноты было еще не менее пяти-шести часов.
        И это при том, что в горах ночь наступает раньше, чем на равнине.
        Шли цепью, не спуская собак с поводка в надежде, что они и сообщат о медведе лаем.
        Алексей старался не отставать от Егора и Ермака. Впрочем, это было совсем не сложно. Урядник постоянно держался слева от него, а охотник - справа. И вскоре он понял, что они делают это намеренно, то есть почти ведут его на поводке, как недавно еще Ермак вел своих лаек. Но спорить не стал. Все-таки в тайге он был новичком и не хотел попасть под удар медвежьих лап из-за того, что вздумалось потешить свое самолюбие.
        Вскоре кедровник кончился. Миновали несколько проплешин старых гарей, затем забрели в самую гущу ельника.
        Он был сильно захламлен валежником и базальтовыми глыбами, под которыми журчали бесчисленные ручьи. И стоило чуть заспешить и неосмотрительно поставить ногу, как она тут же проваливалась или между камнями, или в трухлявый ствол, или в ручей.
        В воздухе вились тучи мелкой, но злобной мошкары, проникающей даже под одежду, и вовсю свирепствовали пауты - крупные таежные оводы. Не спасали даже накомарники, в которых было душно и пот выедал глаза. И вскоре лица у всех вспухли от укусов и покрылись кровавыми пятнами от раздавленного гнуса.
        Собаки молчали, но внезапно словно взорвались остервенелым лаем. Охотники схватились за оружие, определив по голосу, что лайки схлестнулись с крупным зверем. Алексей видел, как прямо на ходу Ермашка перезарядил свое ружье круглой пулей с насечками, видно, не доверял обычному заряду. Зарядил и еще что-то пошептал над ружьем, видно, какие-то свои заклинания на удачу.
        Собаки уже не лаяли, а ревели. И охотники осторожно пошли на этот рев.
        В лесу ощутимо стемнело, и теперь каждый пень, каждая валежина казались затаившимся в лесу зверем. Люди настороженно озирались по сторонам, старались держаться поближе друг к другу. И все же, когда медведь вдруг рванулся из-за вывороченного корня, все опешили. Но на пути медведя оказался Егор. Урядник упал на спину, потянув с плеча «драгунку», но выстрелить не успел. Медведь выбил винтовку из его рук, и Егора спасло лишь то, что топтыгин зацепился болтавшейся на шее петлей за корень, и рывок получился не в полную силу. Все ж медведь успел схватить его за ногу зубами, но в эту секунду Ермак спустил собак и они бросились на врага со всей силой своей не до конца излитой ярости и вцепились в его жирный зад. Медведь взревел от боли и, выпустив ногу Егора, принялся отмахиваться от собак, которые носились вокруг него как заведенные, ухитряясь раз за разом рвануть его за гачи, отчего он сатанел все больше и больше. Ермак, подхватив Егора под мышки, оттащил его в сторону. И, заметив, что охотники вскинули ружья, выкрикнул отчаянно:
        - Не стреляйте, собак положите! - и бросился к медведю.
        Тот рявкнул и поднялся на дыбы. Он и впрямь оказался очень крупным зверем. И Ермашка рядом с ним смотрелся совсем маленьким. Прицелившись, он выстрелил в медведя, но тот лишь замотал огромной башкой и приземлился на все четыре лапы, едва не накрыв Ермашку своей тушей. Охотник отскочил, но одна из собак не успела увернуться и попала под удар когтистой лапы. Отчаянно завизжав, она отлетела в сторону с распоротым брюхом, а вторая из лаек залилась совсем уж отчаянным лаем и повисла у медведя на холке. Он попытался смахнуть ее лапой, снес вершину молодой кедрушки, развернулся и в этот момент зацепился петлей уже основательно за торчащий из земли корень огромного пня.
        Взревев, зверь уперся задними лапами, пытаясь освободить голову, и стал биться толстым задом и мотать головой из стороны в сторону. Клочья мха и комья земли летели из-под его лап, он ревел и яростно рвал проволоку, но она не поддавалась. Ермак подскочил к нему сбоку, снова выстрелил, но медведь взревел от боли и рванулся так, что корень, вывернув пласт земли, встал на дыбы, а петля слетела с головы медведя.
        Алексей с ужасом наблюдал, как медленно-медленно вздымалась над Ермашкой громадная туша. Кровь хлестала из раны на шее, заливала белую манишку и более светлую шерсть на животе, но зверь еще был полон сил. Ермак каким-то чудом вывернулся из-под рушившейся на него туши, но медведь успел выбить у него из рук винтовку, и она только хрустнула в его огромных лапах.
        Охотники застыли, не зная, что предпринять. Подступившая темнота мешала прицелиться. К тому же медведь и Ермак постоянно менялись местами, что тоже затрудняло стрельбу по зверю. Но сейчас охотник, выдернув из-за пояса нож, отступал спиной к выворотню. И Алексей вдруг понял, что через мгновение ему отступать будет некуда, и тогда…
        Алексей выхватил из кармана «смит-вессон»… Он не помнил, что кричали ему вслед люди, не помнил, как оказался рядом с медведем… Перед собой он видел лишь темно-бурое пятно и первый выстрел сделал наобум, только для того, чтобы заставить зверя обернуться, отвлечь его внимание от Ермака. Но выстрел достиг цели, медведь резко развернулся и принялся хватать себя лапой за бок, видно, туда его достала пуля. Потом, задрав голову, дико и протяжно завопил, завыл дурным голосом. И тогда Алексей выстрелил ему прямо в раззявленную пасть. И почти не удивился, когда зверь словно захлебнулся ревом и медленно завалился на бок…
        Что-то радостно и возбужденно горланили рядом с ним люди. Ермашка обнимал и хлопал его по плечу, кто-то поднес стакан водки, и, выпив его, он лишь втянул носом воздух и сел прямо на землю рядом с Егором. Тот крутил головой и все повторял, как заведенный:
        - Ну, паря! Ну, паря! Ну, паря…
        С урядника уже стянули сапог, разрезав его по голенищу. Сняли набухшую кровью портянку.
        - Ну кажись, ничего! - Егор повертел ступней. - Зубами цапнул, а рвануть не успел, и то хорошо, скоро все затянет, как на собаке.
        Его раной занимался шаман. Смазал следы от звериных зубов еще теплой медвежьей желчью, которую охотники извлекли из медвежьего брюха в первую очередь, сверху присыпал все тем же оленьим мхом и обложил широкими листьями какого-то растения и только после этого обернул ногу куском овчины и стянул ее ремнями. Потом похлопал по ней ладонью и что-то произнес, расплывшись в улыбке щербатым ртом.
        - Спасибо, Таной! - улыбнулся в ответ урядник. - И вправду через неделю как молодой марал скакать буду! - и повернулся к Алексею:
        - Ну что, паря, пришел в себя?
        Алексей осоловелым взглядом посмотрел на него, кивнул головой и тут же уронил ее на грудь.
        - О-о-о, да ты совсем хорош! - оживился радостно урядник и крикнул одному из сотских:
        - Эй, Корней, давай-ка сведи парня на летник, пускай себе отоспится. Завтра с самого ранья выезжать!
        Алексея увели к табунщикам, уложили спать на кошме.
        А охотники и полицейские всю ночь жгли костры и разделывали звериную тушу. Разрубив ее по суставам, стаскали мясо до времени в ледяной ручей. Шкуру распялили между двух деревьев, чтобы птицы выклевали лишний жир и мездру.
        А потом жарили на палочках медвежью печень и сердце, пили араку, которой угостили их табунщики, и весело галдели, вспоминая охоту на страшного зверя, и вдруг грянули песню, растревожив притихшую было тайгу непонятными и непривычными ей звуками.
        Алексей же спал, крепко и без сновидений, и проснулся на рассвете от недовольных криков двух ворон, слетевшихся на поживу. Описав круг в воздухе, они опустились на вершину старой ели, покричали еще для порядку, а потом дружно махнули вниз прямо на развешанную шкуру и принялись важно по ней вышагивать, выклевывая жир и что-то квохча по-своему…
        Глава 31
        - Ты это, Алексей Дмитрич, того… - урядник поскреб затылок, сбив фуражку на лоб, и смущенно посмотрел на Алексея, - переночуем сегодня в Иванцовке, а завтра до Хатанги твово двинем.
        - Так Иванцовка же в стороне, верст восемь до нее? - поразился Алексей. - А до слободы меньше трех осталось.
        - А что нам слобода? - Урядник по-прежнему смотрел в сторону, но стоял на своем. - На курган к Хатанге через Иванцовку добираться ближе…
        - Ну, смотри, тебе виднее, - согласился Алексей.
        Они ехали верхами из Тесинска, где навестили в больнице Таиску, надеясь, что она уже способна рассказать о страшных событиях, разыгравшихся в тайге. Но она смотрела на них безумными глазами, из которых беспрестанно сочились слезы, и все пыталась натянуть на себя одеяло, будто хотела отгородиться не только от их вопросов, но и от всего мира.
        В конце концов врач городской больницы вытолкал их чуть ли не взашей и велел приходить с допросами, когда его пациентка окончательно придет в себя. Но потом вздохнул и признался, что это маловероятно. Женщина испытала слишком сильное потрясение, и ее психика вряд ли выдержит подобное испытание…
        После визита в больницу они встретились с уездным исправником Быковым и имели с ним беседу по поводу последних происшествий. Исправник в ход расследований не вмешивался, но обещал помочь в случае чего людьми и долго говорил о том, как события на железоделательном заводе могут отразиться на настроениях его рабочих и служащих. Правда, Алексей не понял, в лучшую или худшую сторону, но, похоже, исправник и сам этого не знал. Но все ж очень хвалил Михаила Кретова и называл его истинным гражданином России, радетелем за мир и благополучие в уезде.
        Тем не менее среди высокопарных фраз и рассуждений проскользнула парочка весьма дельных предложений и советов, которые Алексей на всякий случай принял к сведению…
        После встречи с исправником решили пообедать в трактире на выезде из города и обсудить попутно несколько важных вопросов.
        Ермашка получил задание разузнать все, что получится, о Гуране и его семье, а также о близком окружении, образе жизни, занятиях, куда выезжает, с кем встречается, по каким вопросам…
        Охотник, по обыкновению, вопросов не задавал, лишь уточнил:
        - Про Тобурчинова тоже узнавать?
        - И про Тобурчинова тоже, и про Хатангу, если получится…
        Урядник покачал головой:
        - Я, конечно, понимаю, Алексей Дмитрич, Тобурчина вы хотите хлопнуть из-за тех слитков, что он в кассу сдал?
        Но Анчулов его точно не сдаст, а самого Гурана тем более не взять! Я ж рассказывал вам, как у него дело поставлено.
        Михаил Корнеич с ним не связывается, а исправник, сам не видел, но слухи ходят, водку с Гураном пьет и охотится в его угодьях.
        - Вот потому Гуран и интересен, - усмехнулся Алексей. - Никого вроде не боится, с такими важными людьми дружбу водит, только с чего ж тогда его хутор с виду на крепость Измаил смахивает? Не задумывался, Егор Лукич?
        - Что вы мне рассказываете, Алексей Дмитрич, - недовольно поморщился урядник. - Что я, этот хутор не видел?
        Там можно месяц и два осаду пережидать! Только когда вы успели у Гурана побывать?
        - Ночью, как раз накануне обыска у Тригера.
        - Ясно теперь! То-то вы у меня тогда о Гуране выспрашивали. Я еще подивился: с чего бы это? - Егор удивленно покачал головой. - И как только вас Гурановы людишки не загребли?
        - Так я ж тебе говорю, ночью я был, когда людишки спали. И знаешь, кто меня на тот хутор вывел? - спросил Алексей и сам же ответил:
        - Разлюбезная наша Анфиса Никодимовна! Правда, отказалась сообщить, зачем это сделала, но я все равно докопаюсь, с какой целью она меня среди ночи по степи таскала. Смотри. - Он вынул из кармана брусок с клеймом. - Его мне отдала Анфиса той ночью.
        И заявила, что нашла в кармане Тригера незадолго до его гибели. Одно из двух: или клеймо Тригеру подложили и Анфиса действительно его у него вытащила. Возможно, даже по чьей-то наводке. Или выступает как подстава. Из этого следует, что кому-то из близкого окружения Анфисы, а вполне вероятно и братьев Кретовых, очень нужно, чтобы мы посчитали Тригера жуликом и тем самым завели бы расследование в тупик. С этой же целью клейма подложили в косяк бани. Соображаешь, Егор Лукич?
        - Тут и козе понятно, потому, наверно, его и в бадью столкнули, - вздохнул урядник, - только Захарка теперь не скажет, кто его заставил подобное злодейство учинить.
        - Значит, будем плотно работать с теми, с кем Захарка на заводе и в слободе общался. Всех проверим и обязательно найдем, кто ему приказы отдавал. - Алексей жестко посмотрел на урядника. - Захар и Ерофей погибли, и кто-то этому обстоятельству чрезвычайно обрадуется. Но концы в воду им не спрятать, мы их обязательно добудем и на просушку вывесим! - И посмотрел на Ермашку. - Постой, помнишь, я тебя спросил про Анфису и Столетова? А ты замялся, с чего бы это?
        Охотник озадаченно уставился на него узкими глазками, потом перевел взгляд на урядника.
        - Говори, чего уж там, - махнул тот рукой.
        - Я Столетову двух тетерок к столу принес по весне.
        В саду еще снег лежал. А они с Анфисой Никодимовной на веранде… днем… как собаки… - Он сплюнул и, вернув малахай на свое место, опустился на корточки у порога трактира и вытащил из-за пазухи трубку.
        - Ну б… девка, - от всего сердца высказался урядник, - постели ей мало! - и уточнил:
        - Я про это скотство давно знаю. - Он засмеялся и посмотрел на охотника. - Ермашка тогда и про тетерок забыл, прибежал, глаза по полтиннику…
        - Как звери… - опять пробурчал Ермашка и яростно зачиркал огнивом, пытаясь разжечь свою трубку.
        Алексей вернул брусок с клеймом в карман, залпом допил уже остывший чай и пододвинул к себе служебную книжку агента. Задумчиво глянул в нее и перевел взгляд на урядника.
        - Дело в том, что на днях я побывал в доме Михаила Корнеича для того, чтобы побеседовать с Анфисой по поводу клейма и выяснить еще кое-какие вопросы. - Алексей не выдержал и с торжеством посмотрел на урядника. - И нечаянно оказался свидетелем ее любовного свидания со Столетовом. Выходит, они давние любовники?
        - Выходит, так! - согласился урядник.
        - Теперь разберемся: мог ли Столетов быть заинтересован в смерти Тригера? - задал вопрос Алексей и сам же на него ответил:
        - Конечно, мог! И в первую очередь по заводским делам. Возможно, Тригер что-то прознал или уличил его в каких-то махинациях. Как ты считаешь, Егор Лукич?
        - Вполне мог, - с готовностью поддержал его урядник. - Дела на заводе в последнее время почему-то не ладились, хотя и литье исправно шло, и товар на складах не задерживался.
        - То-то и оно, что в последнее время. Но не нарочно ли Столетов все так подстроил, что и железо в амбарах скопилось, и деньги из кассы на зарплату рабочим исчезли?
        - Да-а, - покачал головой урядник, - занятно все получается, Алексей Дмитрич! А ведь тихоня такой, слово без «простите-извините» не скажет!
        - Надо непременно Михаила Корнеича попросить, чтобы он ревизоров вызвал. Пускай бухгалтерию проверят.
        И чует мое сердце, не все в его книгах столь гладко, как он пытался в том всех уверить. Только не пойму пока: какой ему резон завод разорять? По его словам, он долгое время не мог устроиться на службу и этим местом явно дорожит.
        Но пока суд да дело, надо с нашей стороны проверить, не встречались ли по каким делам Столетов с Бугатовым и Матвеевым. И если встречались, то что это были за дела?
        - Я думаю, не нужно нам голову раньше времени ломать, Алексей Дмитрич, - прервал его рассуждения урядник. - Забросим пока Михаиле Корнеичу живца насчет ревизора. Пусть и впрямь проверит Столетова. А мы пока другими делами займемся.
        - Да надо бы еще проследить за китайцем, что вокруг Анфисы вьется. Сдается мне, Егор Лукич, что он тоже себя не за того выдает.
        - Сделаем, Алексей Дмитрич, проследим! - бросил руку к козырьку урядник и весело подкрутил свой лихой ус. - На этого косорылого у меня уже давно кулак чешется!
        - Кулак пока отставить, - усмехнулся Алексей, - но проверить, каким образом этот Линь-цзы к Анфисе прибился, пожалуй, стоит. И где бывает, тоже хотелось бы знать. Не все же время он рядом с Анфисой проводит.
        - Знамо дело! - согласился урядник. - А что с Хатангой делать?
        - Хатангу я думаю навестить завтра! Все-таки требуется узнать, кому он сбывает, более ценные вещички, которые добывает из курганов. Судя по всему, он нашел более выгодного покупателя, чем Михаил Кретов. Да и хочу ему Анфисино клеймо показать, вдруг он и вправду знает, кто подобным промыслом занимается.
        - Вряд ли, - покачал головой урядник. - На него как сухотка напала, он все свои дела забросил. А раньше и по кости резал, и по дереву, и кузнец был отменный. Тамги лошадиные делал, это я знаю. Бывало, что конокрадам их сплавлял… Но вот чтобы для слитков… Нет, такого за ним не наблюдалось.
        - И давно у него рука не действует?
        - Да почитай года два уже! Или три? Точно, три! - обрадовался своей памяти урядник. - С той поры он на курганы и переключился. С одной рукой в кузнице делать нечего!
        А слитки только с весны появились.
        - Ладно, попробую с ним поговорить, хотя вряд ли получится. Нелюдимый старик, с характером…
        - Это точно! - прищурился хитровато урядник. - Характер у него препротивный! Разве что шкалик с собой прихватить? Или два?
        - Или два, - обреченно вздохнул Алексей. - Без шкалика, насколько я понимаю, в Тесинском уезде мало какие дела решаются.
        - Что делать, погода здесь такая! К шкаликам располагает! - Урядник с притворным огорчением развел руками и ухмыльнулся:
        - А Хатангу на шкалик поймать проще, чем щуку на ельца. Охоч он до казенки, как девка до генеральской любви!..
        Дорога шла по кромке поля с неубранными еще щедрыми овсами, и лошади то и дело замедляли шаг, тянулись губами, чтобы отщипнуть метелку-другую. Осень вызолотила сбегавшие с холмов березовые колки, желтым огнем опалила коренастые лиственницы, стоявшие дозором вдоль дороги. А она то ныряла вниз с увала, то карабкалась на него, еще не просохшая после ночного дождя, разбитая колесами крестьянских телег и копытами лошадей. Из-за ближней сопки вынырнул вдруг стонущий клин журавлей, покружился в просторном небе и опустился на озеро, заросшее густым камышом и рогозом. Их многоголосый крик-переплач отзывался в сердце печалью и непонятной тоской. Словно в огромном храме отпевали они скончавшееся лето, курлыкали и причитали, прощаясь с теплом и родными местами.
        - Надо гору перевалить, чтобы дорогу спрямить. - Егор кивнул на скалистую гряду, поросшую мрачным пихтарником вперемежку с кедрачом.
        - Я уж как-то раз спрямил, - засмеялся Алексей, - чуть голову в камнях не оставил.
        - Нет, здесь опасности никакой, - покачал головой урядник, - разве что змеи иногда попадаются. Но они сейчас все на камнях, на солнцепеке, так что сразу заметим. А еще я вас водой целебной напою. Тут неподалеку целебный источник бьет, так к нему народ со всей округи за водой ездит.
        Да и я ногу промою, глядишь, все быстрее зарастет!
        Всадники свернули с дороги и стали подниматься вверх по горе, пока не выехали на тропу. Она виляла по кедровой тайге, украшенной березовыми перелесками, обходила крупные россыпи камней, крутые обрывы, затем, спустившись с гряды, подвела к мелкому броду через реку и вновь пошла на подъем. Но все чаще и чаще на их пути стали встречаться неприступные скалы. Алексей иногда поглядывал на урядника, но, к его удивлению, лицо того было совершенно спокойным. Он беспечно покачивался в седле, безмятежно насвистывал сквозь зубы и обводил горы равнодушным взглядом.
        А тропа становилась все более торной и наконец, взметнувшись на высокий увал, раздвоилась. Егор свернул на ту, что вела на восток. На вершинах гор уже нежился бледнолиловый отсвет заката.
        Снизу бесшумно, как росомаха, подкрадывалась ночь.
        Птицы возились в кронах деревьев, где-то неподалеку несколько раз раздраженно прокричал кобчик. Из тайги натягивало ароматом душистой смолы, прелью скал и дуплом.
        Внезапно к нему добавился запах дыма. Казалось, где-то неподалеку жгут костер.
        Алексей вопросительно посмотрел на Егора.
        - Здесь скит поблизости, - пояснил урядник. - Как раз рядом с источником. В нем старец Протасий живет. Говорят, втихушку знахарствует, но не каждого принимает, только кто ему покажется. Некоторые барыни из Тесинска к нему частенько заглядывают. Шут их знает зачем, может, от порчи их избавляет, а то от чего другого? - Егор подмигнул Алексею и расхохотался.
        Внезапно послышался стук копыт по камням и из-за поворота навстречу им выехал всадник. В наползающих сумерках они не сразу разобрали, что перед ними женщина. Но она узнала их первой и, поздоровавшись, произнесла с веселым недоумением:
        - Илья Николаевич, а вы как здесь оказались? Неужто тоже лечиться на источник приехали?
        - Марфа Сергеевна! - поразился Алексей не меньше ее. - Вот уж кого не ожидал в тайге встретить, так это вас!
        Не боязно одной ездить?
        - Так я ж не одна. - Она улыбнулась и, подхватив лежащую поперек седла винтовку, навскидку ударила по стоящей неподалеку сосенке. Верхушка деревца отлетела напрочь, а Егор даже присвистнул от восторга:
        - Ну и лихая вы барышня, Марфа Сергеевна!
        Она весело им подмигнула, оттянула затвор, и пахнущая порохом гильза крутанулась под ноги, щелкнула по камням.
        - Да, с такой подружкой не страшно, - произнес с уважением Егор и поинтересовался:
        - А винтовочка-то не наша, не расейская вроде?
        - Это Миша мне подарил, еще в прошлом году. - Марфа нежно погладила ложе винтовки. - «Арисака», японская!
        - Слышал, слышал. - Урядник подъехал ближе и взял винтовку из рук Марфы. Подержал, покачивая в руке, словно испытывая на вес, затем вскинул и прицелился в верхушку скалы напротив. С явным сожалением вернул «арисаку» хозяйке, причмокнул языком:
        - Хороша, зараза! Не зря, говорят, хунхузы за нее пять коней дают!
        - Не знаю, с хунхузами не встречалась, - рассмеялась Марфа. - По мне «винчестер» все же лучше, но тяжелее, поэтому «арисака» для меня сподручнее.
        - Так вы здесь охотились? - догадался Алексей, заметив двух притороченных к ее поясу гусей.
        - А, - махнула Марфа небрежно рукой, - это попутно! Подстрелила, еще когда до источника добиралась. А ездила к нему за грязью да за водой. - Она шлепнула ладонью по одной из двух плоских металлических фляг, свисавших по бокам лошади. - Матушке ноги лечу. Чирьи ее замучили. И Марии Викторовне тоже помогает. Рана у нее уже затянулась, но рука пока плохо действует…
        - Что-то серьезное? - спросил Алексей.
        Марфа разобрала в его голосе беспокойство, успокаивающе улыбнулась:
        - Все обойдется, Илья Николаевич! Но, сами понимаете, рана была тяжелая, и шрам, конечно, заметный останется.
        - Вы что-нибудь сумели узнать, кто подобными самострелами балуется? - вспомнил вдруг Алексей про задание, которое дал сестре Михаил.
        Марфа пожала плечами:
        - Удивительно, но никаких следов! Я опросила многих охотников, никто ничего подобного не встречал.
        - Да, у меня то же самое, - признался Алексей. - В здешних местах такие самострелы не ставят. - И предложил:
        - Давайте мы вас проводим, Марфа Сергеевна, а то уже темнеет!
        - Спасибо, но обо мне совершенно не стоит беспокоиться, я здесь как дома! - ответила Марфа. И, попрощавшись, через несколько мгновений скрылась за поворотом тропы.
        Алексей проводил ее взглядом и повернулся к уряднику:
        - Я тебя, Егор Лукич, давно хочу спросить, с какой это стати Марфа в черные одежды рядится? Вроде не вдова и не схимница. Да и молодая еще!
        - Сам я подробностей не знаю, - отозвался урядник, - то что люди говорят, то и могу сказать. По слухам, у нее жених был, сын одного богатея из Североеланска. Кажется, дело уже к свадьбе шло, но осудили ее жениха на вечную каторгу. И сгинул он где-то то ли на Витиме, то ли на Шилке… После этого и стала она черное носить.
        - За что его осудили?
        - Вроде как деньги фальшивые делал.
        - Деньги? - удивился Алексей. - Зачем ему деньги, и к тому ж фальшивые? Сам же сказал, что сын богатея?
        Кстати, не помнишь его фамилию?
        - Не помню, да и ни к чему мне это было, - ответил Егор и встрепенулся:
        - А что, узнать?
        - Да я и сам узнаю, при случае. Так зачем жениху Марфы понадобились деньги?
        - Видно, батюшка не слишком баловал или на какие другие нужды шибко требовались. Офицеры, вишь, завсегда в картишки любят перекинуться, потом, барышни разные, вино из погребов…
        - Так он офицером был?
        - Офицером, но, кажись, не настоящим, то ли доктором, то ли еще кем-то?
        - Доктор, офицер, фальшивый монетчик… Целый букет! - усмехнулся Алексей. - Но, видно, сильно его Марфа любила, если до сих пор траур носит.
        - Ох сильно! Замуж ведь так и не выскочила! - согласился Егор. - А такие завидные женихи находились, даже англичанин, инженер с приисков сватался. Нет, всем отказала! Нянькой при Михаиле Корнеиче осталась! Спиться ему не дает да от баб срамных бережет!
        - Жалко, - покачал головой Алексей. - Такая красивая женщина!
        - А судьба не спрашивает, красивая или уродина какая! - вздохнул в ответ Егор. - К красивым она того - больше норовит спиной повернуться!
        Тропа нырнула в распадок и повела дальше. Но Егор направил лошадь на едва заметную среди травы тропку, и через четверть часа они выехали к скале, покрытой рыжим налетом, из-под которой бился, клокотал ключ, издающий сильный серный запах. Вода сбегала по деревянному лотку и собиралась в небольшое озерцо, берега которого были разбиты множеством ног в жидкую грязь. Егор спешился и, припадая на раненую ногу, подошел к ручью. Подставил под струю фляжку, дождался, когда она наполнится. Затем склонился к воде и тщательно обмыл лицо, шею и столь же тщательно обтерся подолом исподней рубахи. Посмотрел на Алексея, который остался в седле.
        - Сполоснись, Алексей Дмитрич, все легче станет. Устаток как рукой снимет. - И с довольным видом поболтал фляжкой. - Сейчас приедем, ранки на ногах смажу, к утру, не поверишь, затянет, как на собаке!
        - Ты мне лучше скит покажи, где старец этот живет!
        Протасий, кажется?
        - Это мы мигом! - Урядник взгромоздился на лошадь, поругивая больную ногу за неуклюжесть, и кивнул головой. - Поехали.
        Они завернули за скалу и сразу же увидели скит - огороженный высоким частоколом дом, который ничем не походил на охотничье зимовье. Настоящая, добротная изба, скатанная из огромных, переложенных мхом лиственничных бревен, крытая дранкой, с четырьмя застекленными, а не затянутыми звериным пузырем окнами, какие Алексею приходилось встречать в глухой тайге во время долгих мыканий в поисках Захара и Ерофея.
        - А давай-ка, Алексей Дмитрич, в гости к старцу напросимся, - подмигнул Егор и, не дожидаясь его согласия, забарабанил в ворота кулаком.
        В ответ раздался звонкий собачий лай, а через некоторое время хлопнула дверь и послышались тяжелее шаги.
        - Зря ты это затеял, Егор Лукич! Ему же вера не позволяет с мирянами общаться! - прошептал Алексей.
        - Ничего, как-нибудь стерпит, - ответил Егор и снова постучал в ворота.
        - Иду ужо, - донеслось из-за частокола. - Кого принесло на ночь глядя?
        - Отставного унтер-офицера егерской команды гвардейского Синявинского полка, ныне урядника полиции Базинской волости Тесинского уезда Егора Лукина Зайцева, а также подпоручика корпуса Горных инженеров Илью Николаевича Полетаева! - отбарабанил урядник.
        За воротами помолчали, потом глухим басом пробурчали:
        - По какой надобности?
        - Это мы тебе объясним, когда в избу пустишь, - ответил Егор и прикрикнул:
        - Давай отворяй ворота, Протасий! И не вздумай шутковать!
        Ворота скрипнули, пропуская всадников. Они спешились и привязали лошадей к перилам крыльца. Старец окинул их недружелюбным взглядом из-под густых бровей и вместо приветствия пробормотал:
        - Я с властями не шуткую! Проходите в избу. - И первым поднялся на крыльцо.
        В сенях было темно, но старец привычно нашел ручку и потянул на себя дверь. Внутри изба состояла из одной большой комнаты. Половину ее занимала огромная русская печь из дикого плитняка, вдоль стенок раскинулись просторные лавки. На одной из них лежали лисья доха и подушка в цветной наволочке, видно, здесь старец спал.
        Передний угол занимала божница из икон с непривычно темными ликами, со сложенными молитвенно двумя перстами, в медных окладах, а то и вовсе без оных, да серебряный восьмилапый крест, под которым едва теплилась лампада.
        Здесь же высилась толстая книга в кожаном переплете с серебряными замочками.
        - Пищу отведайте, - провозгласил старец, вытянув руку в направлении стола. - Токмо рожу поначалу умойте, от скверны мирской очиститеся!
        - Нам чтоб от скверны отмыться, никакой воды не хватит, - заметил Егор и проковылял к лавке. Опустившись на нее, сразу перешел к делу:
        - Сказали мне, Протасий, что знахарствуешь ты потихоньку!
        - Знахарство есьм от анчихриста, - пробубнил недовольно старец, перебирая лестовку[Старообрядческие четки.] , - я ж страдания телесные снимаю и боль усмиряю!
        - Ну так сними страдания, - Егор, не дожидаясь согласия старца, стянул сапог и размотал повязку на ноге. - Смотри, вчера медведь изрядно тяпнул. Кабы не разнесло!
        Старец подошел к нему, молча, не притрагиваясь к ноге урядника, осмотрел ее, потом прошел за печку и вынес стеклянную баночку, обмотанную тряпкой.
        - Возьми барсучье сало. Ногу им мажь исправно, токмо не приемли ни зелья пьяного, ни табаку вонючего, ибо пагуба то и житию поруха!
        - Выходит, болячки мазать, а водку не пить и табак не курить? - уточнил Егор, вертя в руках баночку.
        - Воистину так! - ответил старец и осенил себя двумя перстами.
        Алексей тем временем рассматривал старца. Это был высокий крепкий мужик, по возрасту он явно не тянул на старца: в буйных с легкой рыжиной волосах ни сединки, да и глаза под тяжелыми бровями смотрели на мир не столь смиренно и покорно, как хотелось бы их владельцу. И он, наверняка зная об этом, предпочитал большей частью смотреть в пол, перебирая пальцами косточки лестовки, или крайне быстро отводить глаза в сторону от собеседника. Одет он был в домотканую рубаху, подпоясанную веревкой, в мягкие ичиги из оленьей кожи и войлочный капелюх, который частично прикрывал подстриженные в скобку волосы. Длинная борода спускалась на грудь, и в ней было гораздо больше седины, чем в волосах.

«Интересный старец и, похоже, не брезгует мирскими людьми, если приглашает к столу», - подумал Алексей.
        На столе исходила паром отварная картошка. Рядом в берестяной плошке белела крупная соль. Свежеиспеченный хлеб порезан тонкими ломтями. А в большом деревянном блюде светился, как свежая смола на солнце, соленый хариус.
        И Алексей почувствовал, как во рту скапливается голодная слюна. С того времени, как они пообедали в трактире, прошло часов восемь, не меньше.
        Но Егор, видимо, не собирался разделять ужин со старцем, потому что резво замотал раненую ногу, натянул сапог, а потом вернул ему баночку.
        - Ладно, благодарствуй, но нам это без надобности!
        Без водки еще можно прожить, но без табаку это уж уволь!
        - Сатанинское зелье потребляшь, малакайник! - произнес старец сердито, а глаза его гневно полыхнули. - Писание свято не привечашь - тяготу бремени несешь! Ибо помышления твои, никонианин, суетны и неразумны, борзо скачка в глумлении пустяшного жития!
        - Это ты верно заметил, - вздохнул Егор, - борзо скачка… Но не такое уж наше житие и пустяшное, правда, Алексей Дмитрич? Вон вчера медведя завалили, что двух мужиков порвал. Один из них Захарка Бугатов, тот, что управляющего завода Тригера в котел сбросил. Слышал небось? Так вот, это анчихрист так анчихрист был! Но и смерть лютую принял за грехи тяжкие.
        Старец ничего не ответил, лишь повернулся к божнице и принялся креститься на образа, бормоча при этом:
        - Безбожна-а Ру-усь в зловредии и маловери-и. Отрекши святость и све-ет, через коий видим ми-ир и существу-уе-ем… Спаси, Христе, от злых дея-аний наших и течем к добру-у и понима-а-анию…
        Они захлопнули за собой дверь и вышли на крыльцо.
        - Что за спектакль ты устроил, Лукич? - спросил Алексей. - Или на Протасия у тебя тоже кулак чешется?
        - Не то слово, Алексей Дмитрич, не то слово! - вздохнул урядник. - На нем воду возить, а он вишь как складно языком чешет. И заметил, за стол он нас пригласил, что противо их обычаев и законов, а вот ногу мою побрезговал рукой взять?
        - Конечно, заметил. По-моему, шарлатан он какой-то, а не старец. Паспорт у него есть?
        - Есть, я, как только он в скиту объявился, сразу же проверил. По бумагам он мещанин из Томска Аверий Корнилов, но принял веру раскольничью и в скит по собственной воле удалился. Прежде тут старец Амвросий жил со старухой своей Ермионией. Только сам по осени еще в тайге сгинул, а на его место, дескать, Протасия прислали, мне на беспокойство. С бабкой-то они, похоже, неплохо ладили, но месяца два уже, как она преставилась, так что Протасий теперь в скиту полный хозяин.
        - Но старообрядцы не признают документов, а у Протасия, сам говоришь, паспорт есть.
        - А я что гутарю? Для моего беспокойства он здесь поселился! Какой он, к дьяволу, старец, хотя и двумя перстами крестится… - Он махнул рукой. - Ладно! Все равно до него доберусь, дай только немного с делами разобраться. - И прикрикнул на собачонку, так и льнувшую к их ногам:
        - Отвяжись, Варька! Не кормит тебя хозяин, что ли? - И пояснил:
        - Такая тварь прилипчивая! Если увяжется - не отгонишь!
        Собачонка, обиженная подобным отношением, отскочила в сторону и залилась звонким лаем. И этот лай сопровождал их до той поры, пока они не выехали на основную тропу, которая через полчаса вывела их к околице казачьей станицы Иванцовской.
        Глава 32
        Егор пришпорил своего коня и понесся вскачь по извилистой улице, которая выходила на небольшую площадь перед деревянной церквушкой. Алексей не отставал от урядника и крайне удивился, когда заметил, что его лошадь сама свернула к просторному дому под железной крышей и остановилась. Перед домом росло несколько кустов черемухи, позади тянулся большой огород. С другой стороны к нему подступали хозяйственные постройки - крепкий амбар, просторная конюшня, сарай, свинарник, высокий крытый сеновал. За огородом, ближе к реке виднелась низкая крыша баньки.
        - Вот и приехали. - Егор с самым довольным видом расправил усы и крикнул по-хозяйски:
        - Эй, Прошка! Отворяй ворота!
        В ответ послышался громкий собачий лай, который тут же сменился радостным визгом. Пес принялся бросаться на ворота, взлаивая от восторга.
        Ворота раскрылись. За ними стоял высокий парень, с взлохмаченными волосами и широким курносым лицом. Зевнув во весь рот, он принял вожжи из рук Егора и только тогда весело произнес:
        - Здравствуйте вам, Егор Лукич! Давненько вы к нам не заглядывали!
        - Арина Макаровна дома? - спросил вместо ответа Егор, не отводя взгляда от окон. В одном из них Алексей заметил чье-то мелькнувшее лицо.
        - А где ей быть? - удивился парень. - Небось Васятку укачивает. Только что со Степанидой его в бане купали.
        Придерживая рукой шашку, урядник бойко простучал сапогами по ступенькам крыльца.

«Надо же, и хромать перестал!» - снова поразился Алексей. И в следующее мгновение понял причину его неожиданной резвости. Распахнулись двери веранды, и на крыльцо выскочила молодайка в накинутой на плечи яркой цыганской шали.
        - Егор! - радостно вскрикнула она, раскинула руки и тут увидела чужого человека, да еще в мундире. В мгновение ока лицо ее изменилось. Женщина строго поджала губы и степенно произнесла:
        - Рады видеть вас, Егор Лукич! Какими судьбами в наши края?
        - Да вот, проездом, - неожиданно смущенно произнес урядник, - ехали с Алексеем Дмитричем по казенным делам. Думаем, дай-ка к Арине Макаровне заглянем! Авось не выгонит, позволит в доме переночевать.
        - Что ж выгонять? - Женщина настороженно посмотрела на Алексея. - Дом большой, всем места хватит! - И чуть отступила, вытянув руку в сторону открытой двери. - Проходите, гости дорогие! К самому столу поспели! Мы со Степанидой как раз вечерять собирались!
        - Вечерять - это хорошо! Я б сейчас и жареную подкову съел, не отказался! - преувеличенно бодро произнес урядник и пригласил:
        - Не робейте, Алексей Дмитрич! Заходите в дом, раз хозяйка приглашает! Че комаров на улице зазря кормить?
        Рослая рябая баба в синем сатиновом сарафане и надвинутом на самые глаза платке собирала на стол. Егор и Алексей по очереди умылись под рукомойником. Арина подала каждому чистый рушник и устроилась на лавке у окна, не спуская глаз с Егора. Он же намеренно обходил ее взглядом, но по тому, как обращался к Степаниде и как та по-свойски приняла у него шашку и мундир и унесла их в горницу, Алексей понял, что Егор в этом доме частый гость. Его подозрения подтвердил крупный черно-белый котище, который откровенно по-хозяйски запрыгнул к Егору на колени и принялся мурлыкать и тереться головой, требуя, чтобы его приласкали.
        Сели ужинать.
        - Сегодня я будто знала, что вы, Егор Лукич, заглянете, - сообщила Арина, и Алексей заметил, что она с трудом скрывает радость, так и струившуюся из ее глаз. - Велела гуся с капустой сготовить да груздей из подвала достать.
        Пробуйте, пробуйте со сметанкой. Они в этом году ядреные получились. - И, спохватившись, пододвинула одно из блюд Алексею:
        - Кушайте, Алексей Дмитрич, это сохатина жареная! Братовья нынче сохатого добыли и со мной поделились…
        Егор ел медленно и степенно вел разговор, расспрашивая женщин о том, сколько сена накосили, огулялись ли коровы, много ли зерна намолотили. И лишь иногда косился на Алексея, но тот молча отведал всего понемногу, а теперь пил чай с шаньгами. И между делом наблюдал за Егором и Ариной.
        Хозяйка была не так уж и молода, как показалось ему первоначально. За тридцать уже точно перевалило. Но лицо у нее было свежим, без единой морщинки, черная коса уложена короной над высоким лбом, полные губы еще по-девичьи свежи, и женщина едва сдерживалась, чтобы не растянуть их в улыбке, но глаза ее выдавали. Большие, серые, они светились откровенным счастьем и восхищением. Она ловила каждое слово Егора, с готовностью отвечала ему и лишь иногда бросала быстрый взгляд исподлобья на молодого гостя.
        Она уже поняла, что он как бы начальник над Егором, и оттого держалась скованно и явно робела в его присутствии.
        Внезапно из горницы донесся детский плач. Степанида всплеснула руками и скрылась в комнате. Тотчас послышался ее ласковый голос, словно она кого-то уговаривала или успокаивала. Плач стих на мгновение, но тут же раздался вновь, и с еще большей силой. Арина вскочила на ноги и, бросив на гостей виноватый взгляд, поспешила следом за Степанидой.
        Теперь уже два женских голоса принялись что-то напевать и приговаривать, а детский голосок что-то лепетал и нежно гулил им в ответ.
        Егор вытянул голову и насторожился. Среднего роста, поджарый, с широким лицом, на котором выдавались обтянутые смуглой кожей скулы и выгоревшие на солнце темные, с заметной рыжиной усы, он походил на строевого казака лет так сорока с гаком, вошедшего в самый боевой возраст, когда уже втянулся в походную жизнь и способен дать сто очков вперед любому желторотому казачишке, впервые севшему на собственного строевого коня. Такое впечатление усиливалось за счет ладно пригнанного форменного мундира и шашки - с ней он на службе никогда не расставался - да еще нагана, который крепился к желтому шнурку, висевшему у урядника на шее.
        На пороге горницы показалась Арина. Она раскраснелась, а губы так и расползались в счастливой улыбке. Степанида шла следом и несла на руках младенца в одной рубашонке, пухлощекого, с круглыми голубыми глазенками, вполне осмысленно смотревшими на взрослых.
        - Васятка! - отчего-то охнул Егор и поднялся на ноги.
        Он растерянно оглянулся на Алексея, словно спрашивал у него позволения, но Степанида подала ему младенца, и тот неожиданно засмеялся и потянулся к гостю ручонками.
        - Ишь ты, признал папаньку, - произнесла растроганно Степанида.
        А Арина с вызовом посмотрела на Алексея и, уже не стесняясь, опустилась на лавку рядом с Егором.

«Вон оно что!» - успел подумать Алексей.
        А Егор уже повернулся к нему и, смущенно улыбаясь, прижал сына к груди.
        - Смотри, Алексей Дмитрич, че я на старости лет сотворил! Еще одну лихую кровь по земле пустил! - Он погладил ребенка по головке и, уже не скрываясь, обнял Арину за плечи:
        - Доброго сына мне Ариша удружила! - и расплылся в счастливой улыбке. - Пусть растет, казачок! Солнышка у бога на всех хватит.
        Мальчонка, упираясь крепкими ножками, резво прыгал у него на коленях, громко смеялся, пуская пузыри, а то вдруг принимался тянуть Егора за усы или теребить пуговицы форменной рубахи.
        Степанида, глядя на них, ворчала не слишком сердито:
        - Ну, разгуляете мне мальца! Сами будете ночью водиться! - но, похоже, делала это для порядка, потому что с нескрываемым умилением наблюдала за встречей отца с сыном.
        А Егор шлепал сына по голой попке, тискал его, дул в ухо, щекотал усами, отчего Васятка заходился звонким смехом и норовил ухватить отца за нос или за волосы.
        - Ну лихой казак растет, ну лихой! - восторгался Егор, и Алексей удивлялся, насколько разительно изменилось его лицо. Жесткие складки в уголках губ разгладились, а глаза светились необыкновенной лаской и любовью, когда он смотрел на сына или на свою Аришу. А она словно расцвела в одночасье и гляделась вовсе красавицей, купаясь в той волне обожания, которой окутывал Егор ее и Васятку.
        Она обеспокоенно ахала и подставляла руки, когда Егор, по ее разумению, слишком высоко подбрасывал сынишку.
        Ясная материнская радость прямо-таки лилась из ее сияющих глаз. Она льнула к плечу Егора, заглядывала ему в лицо, и Алексей, почувствовав себя третьим лишним, вышел на крыльцо покурить.
        Вскоре Егор присоединился к нему. Молча пристроился рядом на ступеньках. Засмолил свою цигарку. Некоторое время только вздыхал и что-то неясно бормотал, пуская дым в высокое, усыпанное крупными звездами небо.
        - Да, - наконец произнес он и далеко сплюнул с крыльца. - Такая вот штука случилась, Алексей Дмитрич!
        Не думал, что в сорок шесть годков зачну как бы двойную жизнь вести. В слободе у меня три дочки подрастают, и женка добрая, справная! Куда мне от них? - Он покачал головой. - И с Аришей вот уже три года… Сынишку смастерили! Так что как хотите, так и судите меня, Алексей Дмитрич, но без Арины жить не могу, и дочек бросить рука не поднимается! Так и живу, - усмехнулся он зло, - в слободе - женка, а в станице - любка! - И добавил совсем тихо:
        - И вправду люба она мне, Алексей Дмитрич!
        Люба, просто спасу нет! Бывало, неделю-другую не вижу, спать не могу, сердце на куски разрывается. Как они там без меня? Не случилось ли чего? - Он помотал головой и виновато посмотрел на Алексея. - А ведь восемь лет прошло, как только в Сибирь вернулся. А до этого двадцать лет солдатские щи хлебал. Забрили мне лоб, не посмотрели, что я у мамки один был… - Он вздохнул и затянулся цигаркой.
        Выпустил столб дыма, помолчал, вспоминая:
        - Пол-Европы сапогами истоптал, все Балканы вдоль и поперек на пузе исползал. И с башибузуками[Отряды турецкой кавалерии, истребившие тысячи людей.] дрался не на жизнь, а на смерть. У них ведь закон такой: грабь, убивай, насилуй «райя», так они славян называли, «стадом», значитца, и тебе ровно ничего не будет. Сколько я в разных селах и городах баш-кала - башень из голов людских повидал - не счесть.
        В Долине Роз турки такую резню устроили, что кровь ручьями по улицам бежала… Но потом мы им показали! Самого Осман-пашу в плен взяли под Плевной и сорок тысяч басурман! А после под Шипкой и остальную их армию разгромили. Там меня ранило, легко, правда. Генерал Скобелев самолично мне медаль вручил и расцеловал троекратно.
        Арина появилась на пороге, уселась по другую сторону и, зябко кутаясь в пуховую шаль, прижалась к его плечу.
        Егор повернул голову к Алексею, глаза его странно блестели в темноте:
        - У Ариши, слышь, мужик под Плевной погиб, добрый казак был. Я ему сам глаза закрыл и пообещал о женке его заботиться… - Егор замолчал, а через несколько минут произнес:
        - Мы тут с Аришей до речки прогуляемся, посмотрим, не сбежала ли куда, а вы спать устраивайтесь. Степанида уже постелю вам спроворила. Завтра рано вставать. - Он обнял Арину за плечи, и она ответила ему счастливой улыбкой.
        - Да я, пожалуй, на сеновале лягу, - Алексей посмотрел на небо, - ночь сегодня теплая. - И попросил:
        - Арина, дайте мне какое-нибудь одеяло или шубу.
        - Возьмите тулуп в сенках, а подушку Степанида даст, - вместо женщины ответил Егор и справился:
        - Может, все-таки в комнатах ляжете? А то неудобно как-то!
        - Не беспокойся, я в детстве частенько ночевал на сеновале, когда у деда на конезаводе гостил.
        - Ну и лады! - улыбнулся Егор. - Под тулупом даже захотите замерзнуть - не замерзнете!
        - Только там собачонка, Жулька с кутятами себе угол присмотрела, - подала голос Арина, - если что - гоните ее от себя, не жалейте! А то живо кутят вам под бок перетащит!
        - Да уж как-нибудь отобьюсь! - улыбнулся ей в ответ Алексей и направился на сеновал.
        Оглянувшись, он увидел спины Егора и Арины. Они шли через огород к баньке. И он опять улыбнулся им вслед.
        Но в груди вдруг всколыхнулась подзабытая в суете последних дней болячка. Перед глазами всплыло лицо Маши. Такой он видел ее в последний раз в доме Михаила. Сколько в ее глазах было неприкрытого осуждения и даже презрения…
        Алексей вздохнул и, натянув на себя тулуп, погрузился головой в роскошную пуховую подушку.
        Тревожные мысли его не отпускали.
        Все ли он делает как нужно? Верный ли путь выбрал?
        Не ошибается ли? И не случилось ли так, что он уже провалил свое первое задание, пропустив что-то существенное и жизненно необходимое для расследования? Он вздохнул. Да и прав ли он был, когда толкнул себя на подобные испытания, отказавшись от размеренной и спокойной жизни?
        Но никто ему не отвечал и тем более не собирался растолковывать, как ему поступать дальше. Жизнь уже не раз доказала, что предпочтительнее и важнее до всего доходить своим умом. И только в одном он был уверен окончательно и бесповоротно: что никогда не расстанется с этими краями, с этой суровой, но вместе с тем светлой землей, той, что подарила ему встречу и дружбу со столь чистыми и ясными душой людьми…
        Алексей, уже засыпая, вспомнил вдруг отца Протасия.
        Что же было в старце такое особенное, что насторожило его и даже встревожило? В его ли поведении, в походке или в разговоре? Но мысли путались, сбивались - затуманенный усталостью мозг отказывался помогать, а через мгновение и вовсе увлек его в мир сновидений.
        Глава 33
        - Вставай, вставай, Алексей Дмитрии, - весело прогудел над его ухом голос Егора. - Что-то разоспались мы сегодня. Кто на перине, а кто и на мякине!
        Алексей поднял голову с подушки. Урядник возвышался над ним уже при полном параде: в мундире и с шашкой на боку.
        Солнечные лучи пробивались сквозь щели в стенах. Во дворе шумно квохтали куры, мычала корова, скрипел колодезный ворот и брякала цепь, поднимая воду из сруба.
        - Что, поздно уже? - справился Алексей, откидывая тулуп.
        - Да нет, в самый раз! Степанида блины завела, к столу зовет…
        Блины подали на стол со сметаной и с осетровой икрой.
        Пышные и горячие, они сами просились в рот, и Алексей не отказал себе в удовольствии полакомиться ими на славу.
        Егор не отставал от него. Ел да нахваливал, щурился довольно, но чувствовалось, что он нервничает, и болезненная гримаса кривила его лицо всякий раз, когда он встречался глазами с Ариной. Женщина сидела с заплаканным лицом, так ни к чему не притронувшись за столом. Степанида что-то ласково приговаривала, пододвигая ей то чашку с блинами, то блюдо с домашним варенцом. Но она поднимала на нее глаза и безучастно качала головой.
        Наконец Егор не выдержал. Хлопнул ладонью по столу и прикрикнул на Арину:
        - А ну прекрати реветь! Что ты, навеки со мной прощаешься? Я ведь обещал, расправлюсь с делами - непременно загляну!
        Женщина закрыла лицо руками, плечи ее затряслись.
        Егор обнял ее и беспомощно посмотрел на Алексея.
        - Спасибо, хозяюшки! - Алексей поднялся из-за стола и обратился к уряднику:
        - Я тебя, Егор Лукич, во дворе подожду.
        Он вышел на крыльцо и вдохнул полной грудью свежий, пропитанный запахами близкой осени воздух. Следом вышла Степанида с небольшим «сидором» в руках.
        - Возьмите, это хозяйка в дорогу вам собрала, - подала она ему мешок. - Мясца да сала копченого. И хлеб свеженький, прямо с поду. - Она доброжелательно улыбнулась. - Хотите, я сметанки положу да картохи отварю.
        Лукич говорит, дорога у вас длинная. - И шепотом справилась:
        - Может, на обратном пути еще заглянете? А то, вишь, как девка истосковалась. Почитай, месяц Егор к нам не заглядывал.
        Алексей покачал головой.
        - К сожалению, обещать не могу. Обратно мы более короткой дорогой поедем, чтобы к вечеру в слободу успеть.
        Там у нас тоже дела!
        - Все дела и заботы! - пригорюнилась Степанида и кивнула на окна. - А Арина словно свечка тает, тоской исходит. И мальчонка байстрюком растет. Чтоб ему, ироду, с копыт свернуться, поломал бабе судьбу! - неожиданно грозно выкрикнула она в сторону ворот и даже погрозила кулаком.
        Но тут же сплюнула и несколько раз истово перекрестилась.
        Алексей с недоумением уставился на нее. И Степанида, оглянувшись на окна, торопливо зашептала, приблизив к нему рябое лицо:
        - Егорка ведь с войны гол как сокол вернулся. Ни кола ни двора. А с Ариной они сразу слюбились, как встретились, да батяня ее заартачился. Ариша хоть и вдова, но хозяйство у нее справное, а батя - казачий старшина. Как скажет - все его слушают. Ну и дал Егору от ворот поворот. Он три года холостым ходил, и так подход искал, и этак. На службу казенную устроился, лошадь ему дали, избенку, неказистую, правда, но он ее живо в порядок привел. Но Артемий, то есть отец Аришин, - ни в какую! Ну тогда Егор и оженился. Тоже вдову за себя взял, с двумя детьми, да совместную дочку еще родили. А Аришка в воду бросилась, еле откачали. - Она вновь перекрестилась. - С того времени Артемий рукой махнул. Меня, правда, приставил, за дочкой да внуком приглядывать, и Васятку посильнее остальных внуков любит. Ариша - младшая, а то все сыновья. Семеро их у него. А дочка, вишь, одна-единственная, и то судьба у нее не сложилась…
        - Что ж не сложилась? - удивился Алексей. - Егор ее вон как любит, и сынишка у них славный.
        - Да уж, жалеть он ее шибко жалеет. Пылинке не дает осесть, ветерку обдуть. Только не по закону это божьему.
        И дите в грехе рождено! - Степанида вздохнула и деловито переспросила:
        - Так сварить картохи или нет?
        Но Алексей не успел ответить. На крыльце появился Егор. Следом шла Арина с Васяткой на руках. Глаза ее еще больше покраснели, но она прижимала к себе сынишку и даже пыталась улыбаться. Егор тоже держался подчеркнуто бодро. Уловив последние слова Степаниды, шутливо прикрикнул:
        - Спохватилась, старая! Раньше про картоху надо было думать! А сейчас труба зовет, собираемся в поход! - и сбежал с крыльца.
        За воротами их поджидал Прошка, держа обеих лошадей в поводу. Алексей вскочил на лошадь. Арина передала сынишку Степаниде, и та унесла его в дом. Егор что-то ласково говорил женщине, та кивала согласно головой. Затем обняла его и, накинув шаль на голову, бросилась во двор. Егор взобрался на коня, и они с места взяли в карьер. На повороте Алексей оглянулся. Арина стояла на высоком крыльце и, прижав шаль к губам, смотрела им вслед и плакала навзрыд.
        У околицы Егор натянул поводья, останавливая коня.
        И виновато посмотрел на Алексея.
        - Давай погодим чуток, Алексей Дмитрич! Курну маненько! - Не сходя с лошади, он достал кисет, свернул цигарку. И прежде чем закурить, горестно вздохнул:
        - Совсем баба мне голову заморочила! Грешным делом думаю: зачем приезжал? Теперь неделю реветь будет! И никак не поймет, что нельзя мне чаще у нее бывать! Служба казенная повода не дает, растудыть ее в хомут! - Он затянулся, но вдруг, вытаращив удивленно глаза, привстал на стременах и произнес сквозь зубы, забыв вытащить цигарку изо рта:
        - Ну, ешкин кот, Ермашка скачет! Кажись, опять что-то случилось?
        - Егор Лукич, - Ермашка натянул поводья, - исправник велел тебе назад ехать! На старой шахте обвал случился, много людей завалило. Там солдаты и казаки уже камни таскают, но тебе тоже надо. Михаил Корнеич сказал, там старателям горло резали. Как баранам.
        - Кто резал? - быстро спросил Алексей.
        - Хунхузы, - пожал плечами охотник, - а может, другой кто? - и вновь посмотрел на Егора. - Спешить надо! Исправник шибко сердиться будет!
        - Я тоже еду, - сказал Алексей, насупившись, - Хатанга подождет.
        - Это вам без надобности, - возразил Егор. - Бергалов по тайге чуть ли не каждый день то стреляют, то режут.
        Это уже по моей части, а не по вашей. Так что поезжайте к Хатанге, выведайте у него все, что получится. Без меня он наверняка сговорчивее будет. - Он наклонился и достал из сумки, висевшей у седла, бутылку водки. - А это - чтоб язык старому жулику развязать. - Он проследил, как Алексей уложил водку в «сидор», затем снял с плеча «драгунку». - Возьмите, Алексей Дмитрич, с винтовочкой-то поспокойней будет. - Окинув его придирчивым взглядом, недовольно покачал головой и повернулся к Ермашке:
        - Давай, скидывай свой сикпен.
        - Зачем еще? - удивился Алексей, когда Ермак протянул ему суконный сикпен, смахивающий на русский армяк.
        - Снимайте мундир, - приказал Егор. - Так вас за версту отовсюду видать. Не дай бог лихих людей встретите.
        А в сикпене за горку ляжете, никто вас и не заметит.
        Алексей покорно снял мундир и отдал его Ермаку. Тот живо напялил его на себя и радостно захихикал.
        - Да-а! - вновь оглядел его Егор, когда Алексей натянул на себя пыльный сикпен. - На голову тоже надо что-то придумать. Ага! - спохватился он и вновь полез в свою сумку. - Смотрите, что Арина мне всучила! Как знала, что сегодня пригодится. - Он протянул Алексею новенькую папаху из серой мерлушки. - Бери, Алексей Дмитрич, а то солнце шибко жарит, напечешь голову.
        Алексей попробовал сопротивляться, но Егор самолично нахлобучил ему папаху на голову, шлепнул по донышку, чтобы плотнее сидела, и, отъехав, оглядел со всех сторон, после чего весело рассмеялся. - Казачок не казачок, татарин не татарин, но все ж лучше, чем в мундире по степи да в одиночку шастать…
        Они попрощались, и, уже отъезжая, Алексей услышал, как Егор спросил охотника:
        - Что там Михаила Корнеич? Сильно разозлился, когда про резню и обвал узнал?
        - Ой, шибко бешеный был! - вздохнул Ермашка. - Шибко кричал и ругался. «К чертовой матери взорву!» - кричал. Там, кажись, его рабочих завалило. - И показал на пальцах:
        - Три человека…
        Страшно хотелось пить, но по пути ему встретились лишь пара грязных, истоптанных овцами луж да ручей, который бежал по дну арыка и был нисколько их не чище. Алексей с тоской посмотрел на него. Вода в арыке была желтоватого цвета, и наверняка истоки ее находились где-то в районе ближайших кошар. И он решил потерпеть еще немного: лучше пострадать от жажды, чем подхватить болячку вроде той же холеры, если не хуже. Егор рассказывал, что два года назад по ту сторону границы вовсю свирепствовала чума и на всех кордонах стояли солдаты с пушками, чтобы не пропускать толпы беженцев, ломившихся в Россию из Китая.
        Горы, у подножия которых находился Самбыкский курган, были совсем близко. И Алексей пришпорил коня, завидев высокую насыпь, увенчанную двумя менгирами. Он хорошо запомнил, что от кургана до юрты Хатанги было рукой подать…
        Было неимоверно душно, и Алексей совсем не удивился, когда из-за горной гряды выглянула вдруг растрепанная туча и полыхнула молнией. Прогремел гром, едва слышно и совсем не грозно.
        Алексей, придерживая рукой папаху, пришпорил коня, и он понес его вскачь к юрте Хатанги, которая виднелась в какой-то сотне саженей от них.
        Он едва успел соскочить с коня и забежать под крышу, как потоки воды обрушились на степь. В юрте было довольно темно, и он не сразу разглядел толстый слой пыли, покрывавший все внутри. А когда глаза привыкли к темноте, то обнаружил на полу даже небольшой бархан, который, очевидно, надуло через открытую дверь. Хатанга не слишком заботился о запорах, когда уходил на свой промысел.
        Он потрогал бок чугунной печурки, он был холодным, затем открыл дверцу, ковырнул пальцем слой золы и, заглянув за печку, пнул ногой ворох старого тряпья. Из него с визгом выскочил какой-то зверек и шмыгнул под стенку юрты. Алексей проследил за ним взглядом и осмотрелся еще раз по сторонам. Кажется, здесь никто не бывал дней пять, если не больше…
        Дождь продолжал барабанить по крыше. Алексей выглянул наружу. Туча помаленьку сдавала к востоку. Она все еще стреляла молниями и погромыхивала, но уже не столь сердито. А на очистившейся стороне неба проявилась вдруг радуга, зависшая над Самбыкским курганом. И Алексей вспомнил, как отец с самым таинственным видом сообщил ему, что в том месте, где радуга пьет воду, обязательно запрятан клад. Надо только хорошенько запомнить это место…
        Он еще раз окинул взглядом ветхий, изъеденный временем хлам, наполовину истлевшее тряпье, огарок свечи на кособоком столе, поморщился от едкого запаха мышиной мочи и старой пыли и поспешил наружу.
        После дождя степь ожила и похорошела. Дышалось легко и свободно, возможно, еще и потому, что он только что покинул провонявшую насквозь жалкую хижину, похоже, потерявшую своего хозяина. И он в этом окончательно уверился, когда увидел пасущегося неподалеку верблюда.
        Нет, Хатанга никуда не уехал, как он подумал вначале, когда обнаружил его жилище пустым.
        Алексей оглядел из-под руки ближайшие горы и курганы, подумал, как бы пригодилась сейчас подзорная труба учителя, но спохватился: разве разглядишь Хатангу в трубу, если он упокоился где-нибудь под камнем или в яме во время раскопок? И где его искать? Курганов здесь уйма, и как узнать, куда понесла Хатангу нелегкая в последний день его жизни? Только сам ли он успокоился навечно или кто-то помог ему в этом?
        Алексей взобрался на коня и направил его в сторону кургана, где ему впервые довелось встретиться с Хатангой.
        Еще до того, как тот возник перед ним, он услышал громкие крики ворон и увидел в небе массу птиц, которые то кружили над курганом, а то вдруг бросались вниз, оглушительно каркая и хлопая крыльями. Но было еще что-то необычное, чего он не понял сразу и догадался, лишь оказавшись у самого подножия насыпи. Огромная береза, которая прежде росла на ее вершине, торчала сейчас вверх корнями, а ее крона покоилась в провале на обрушившихся каменных глыбах. Крупные черные вороны расхаживали по ее стволу, чистили клювы о ее ветки и важно встряхивались.
        Завидев человека, они лениво перепрыгнули через несколько ветвей и стали за ним наблюдать, поворачивая вслед ему головы и кося желтыми глазами. Алексей поднял камень и запустил им в ворон. Они, недовольно каркнув, снялись с березы, но перелетели на корень, с которого открывался гораздо лучший обзор, и приступили к прежним занятиям.
        Алексей достал из кармана носовой платок и прижал его к лицу. И хотя он не ощущал пока никаких запахов, присутствие ворон предвещало, что платок ему не помешает. Он спустился по камням в глубь провала и догадался, почему не почувствовал вони. Вороны и мелкая степная живность изрядно потрудились над трупом. Хатанга лежал под плитой, снаружи виднелись лишь его голова, вернее, череп, на котором практически ничего не осталось, да еще скрюченная рука, кости на которой пока держались вместе за счет не потраченных зверьем и птицами сухожилий.
        Алексей склонился к черепу. Тот пялился на него пустыми глазницами. Судя по всему, с момента смерти прошло уже больше недели. И погиб он наверняка вскоре после их визита. Алексей вдруг вспомнил, о чем тогда говорил старик.
        Кажется, что-то про сон, который ему приснился, и еще про женщину и девочку. Они якобы просили не трогать их дом.
        Конечно, это могло быть простым совпадением, но смерть настигла Хатангу, когда он пытался раскопать древнее захоронение…
        Алексей поднялся выше, к корням дерева. Плиту, на которой росла береза, словно вывернула и поставила на попа чья-то гигантская рука, переломив огромное дерево пополам, как былинку. Вполне возможно, что Хатанга попросту не заметил ловушки, которую установили здесь в стародавние времена, защищая покой погребенных в кургане людей. Или потоки талой и дождевой воды год за годом все размывали и размывали землю под плитами, и наконец стоило Хатанге копнуть не там, где следовало, - и тяжелые глыбы, закрывавшие погребение, рухнули в промоину, похоронив под собой незадачливого гробокопателя?
        Но вряд ли кому теперь удастся объяснить, что произошло здесь на самом деле… Алексей, как никогда, пожалел, что рядом нет Егора или хотя бы Ермашки.
        Он постоял некоторое время в раздумье, потом вернулся к лошади, вытащил из сумки бутылку водки и сделал пару глотков, наверняка для храбрости. Затем опять поднялся на холм, отломил сучок от березы и, перекрестившись, спустился к останкам Хатанги. Перевернув череп, он осмотрел его.
        Нет, не поврежден. Видимо, все-таки смерть наступила от того, что старика придавила глыба. Алексей вернул череп в прежнее положение. Потом попытался точно так же палочкой раздвинуть сведенные вместе кости руки. Они поддались, но рассыпались: не выдержали сгнившие сухожилия.
        Он сморщился от брезгливости, тайно радуясь, что его сейчас не видит Егор. И вдруг заметил: в сухой пыли, перемешанной с мелкими камнями, что-то блеснуло. Он поддел это что-то палочкой и присвистнул от удивления. Перед ним лежал совершенно новенький, без единой царапинки, будто только что доставленный с Монетного двора, золотой червонец.
        Алексей осторожно подцепил его ногтями, положил себе на ладонь и сдул пыль.
        Некоторое время он с недоумением рассматривал монету.
        Откуда она взялась у Хатанги? Неужто кто-то был здесь перед его смертью и расплатился со стариком за товар, добытый им из древних могил? Расплатился и тут же убил?
        Поэтому и не успел Хатанга припрятать монетку куда подальше?
        Алексей выпрямился и обвел взглядом рваные края провала, которые возвышались над его головой, словно именно там могли проявиться вдруг ответы на внезапно возникшие вопросы. Конечно же, ничего он там не обнаружил и лишь в недоумении покачал головой и спрятал червонец в нагрудный карман рубахи. И все-таки, с какой стати кому-то понадобилось убивать старика? И если его убили, то почему не забрали монетку?
        Он присел на ствол дерева и снова сделал пару глотков из бутылки.
        Затолкав бутылку в карман брюк, он поднялся на ноги.
        Нет, надо все-таки собраться с духом и похоронить старика.
        Нехорошо будет, если зверье и птицы разнесут по степи эти неприкаянные кости.
        Но прежде чем приняться за печальную процедуру, он для очистки совести все-таки обошел холм по окружности, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы недавнего пребывания человека. Но даже если они и были, то последний ливень потрудился на славу, разгладив песок и заставив выпрямиться траву. И это был наверняка не единственный дождь с момента гибели Хатанги.
        Вздохнув, Алексей склонился над плоской плитой песчаника, раздумывая, хватит ли у него сил спустить ее вниз, чтобы укрыть кости погибшего. И в следующее мгновение почувствовал, что земля будто прогнулась под ним, издала тихий вздох, как это бывает всегда при обвале, и он заскользил все быстрее и быстрее вниз. Он еще попытался ухватиться руками за камни, но бесполезно, они осыпались вместе с ним. Ударившись обо что-то спиной, он вскрикнул и погрузился в темную душную пучину с головой…
        Глава 34
        Никогда в жизни он не встречал подобных старух. Она сидела, подогнув под себя ноги, в белой овечьей шубе, унизанной, как рождественская елка, серебряными фигурками. чудных тварей - крылатых, с уродливыми клыкастыми мордами, мощными лапами и хвостами. На груди, среди серебряных же монист выделялось украшение, напоминавшее своим видом большое сердце, вышитое жемчугом и бисером.
        А голову венчала огромная бесформенная шапка из белой мерлушки, на макушке которой пристроилась крупная песочно-серая птица с хищным клювом.
        Она изредка взмахивала крыльями, после чего вокруг ложились густые, почти ночные тени. Но тотчас, словно по приказу, замирала и, прикрыв желтые внимательные глаза с большими круглыми зрачками, прятала голову под крыло и погружалась в недолгую дрему в дебрях лохматой бабкиной шапки, чтобы вскоре воспрянуть вновь.
        Кожа у старухи напоминала по цвету топленое молоко и казалась гладкой, как щечка ребенка. Ни одна морщинка не пересекала ее по-девичьи чистый лоб. Да и все лицо - толстое и широкое - было тугим и розовощеким. Но возраст выдавали складки, нависшие в уголках рта, и оплывшие щеки. И еще руки… Увешанные тяжелыми браслетами запястья и кисти старушечьих рук были черны, как земля, и перевиты вспухшими жилами так же, как корни дерева обвивают камни, отвоевывая себе место под солнцем. Глаз ее он не видел, они скрывались в складках кожи за высокими скулами. Но все-таки чувствовалось, что старуха не спит и непонятным образом наблюдает за ним.
        На вытянутой ладони она держала белый, похожий на яйцо камень. Насквозь пронизанный голубыми прожилками, он излучал серебристо-матовый свет и скользил и переливался, подчиняясь движениям старушечьей руки, подобно тому, как скользит и переливается тяжелая капля ртути.
        Старуха не произнесла ни единого слова, но он понял, что должен подойти и взять этот камень. Ноги словно приросли к земле, непосильная тяжесть давила на плечи. Но он превозмог себя и, застонав от боли, которая скрутила его кости и мышцы, сделал шаг, другой по направлению к старухе. И с ужасом обнаружил, что она возвышается над ним исполинской горой. А шапка ее - и не шапка вовсе, а облако, которое она подпирает своей головой.
        Он остановился в растерянности. Бабка продолжала его звать, настойчиво и даже сердито, а он не знал, как к ней подступиться. И она поняла. Склонила огромную голову, и глаза ее из-под тяжелых век полыхнули вдруг неожиданно ярким, ослепительно голубым цветом. Она протянула ему руку, и камень гигантской каплей скользнул в его протянутую ладонь, такую маленькую по сравнению со старушечьей… Но он уместился в ней. И только на мгновение. Потому что вспыхнул, как августовская зарница, и исчез.
        И тотчас странное тепло растеклось по его пальцам, потом по руке, разлилось по всему телу. Странное покалывание сопровождало этот ручеек благодати, что омыл его и будто снял невыносимую боль, что ломала и корежила его неимоверно. К тому же странное свечение, которое источал дивный камень, передалось его коже. Даже его одежда стала излучать бледно-голубой свет. И он вспомнил детство. Так мерцали в ночном лесу гнилушки, а ему казалось, что это сверкают глаза чудовищ.
        - Встань! - сказала ему старуха. - И иди!
        Он был уверен, что она говорит на родном языке Ермака. Но понимал все до последнего звука.
        - Встань и иди! - повторила опять старуха и вновь блеснула своими ослепительно голубыми глазами. И вдруг стала быстро-быстро уменьшаться в размерах. Он с непомерным изумлением наблюдал, как старуха сперва стала ростом с него, потом - с собаку, а после и вовсе скрылась в складках кошмы, на которой сидела. И тогда он сообразил, что складки эти - горы, а зеленые, желтые и голубые пятна - тайга, степи, озера…
        Он посмотрел на свои руки. Они продолжали светиться, но уже не столь ярко. Он вздохнул, все еще не понимая, что с ним происходит, огляделся по сторонам и… очнулся.
        Вокруг стояла сплошная темнота. Алексей ощупал себя руками. Кажется, все на месте. Даже бутылка не разбилась.
        Он вытащил ее из брюк и переложил в нагрудный карман рубахи. Удивительно, но он помнил все, вплоть до того, как обрушилась под ним поверхность кургана. И сон помнил.
        Только не понимал, куда призывала его идти старуха, разве мог он выбраться из этой ловушки, куда попал исключительно по собственной глупости?
        Кровь стучала в висках, а ему казалось, что это шаман бьет в бубен своей колотушкой, то громче и размереннее: тюндюк, тюндюк, тюндюк, а то тише, но быстрее: тюндюк, тюндюк, тюндюк… Кажется, он уже слышал это слово, только, как ни напрягался, не мог вспомнить - где и что оно значит. И чтобы уменьшить навязчивый стук в ушах, сделал несколько глотков из бутылки. Шум слегка уменьшился. А он попробовал подняться на ноги и чуть не закричал от пронзительной боли в спине.
        Он пошарил вокруг себя руками, нащупал угол каменной плиты. Пальцы скользнули по гладкой поверхности, и под ними ясно проступили извилистые линии, несомненно узоры, выбитые рукой человека.
        Только сейчас он понял, где находится! Похоже, в том самом захоронении, которое не удалось раскопать Хатанге.
        Проще сказать, в могиле. И сразу же вспомнил, что означало изрядно досадившее его памяти слово «тюндюк». Так, кажется, называется вход в подземное царство у соплеменников Ермашки? «Ну старый мерзавец!» - подумал он про шамана. Как в воду глядел! Только почему не нагадал, как вырваться из этой пасти? Хотя вроде что-то вещал про красавицу с косичками. Интересно, откуда только здесь ей взяться? Или гигантская бабулька, которая только что привиделась ему, и была в понимании шамана той самой писаной красавицей, что вызволит его из подземелья?
        Смех смехом, но все-таки не стоило забивать себе голову подобными бреднями. Алексей с трудом встал на колени.
        Боль в спине не позволяла выпрямиться в полный рост, но он радовался и тому, что руки-ноги шевелятся и действуют, значит, позвоночник не сломан. А спину, видно, ушиб при падении, так что ничего страшного - поболит да перестанет.
        Передвигаясь почти на четвереньках, он обследовал свою темницу и обнаружил, что она не так уж велика - не больше сажени в диаметре. Но когда он вытягивал руки вверх, то касался каких-то то ли веток, то ли корней. Возможно, березовых… Но выпрямиться в полный рост мешала боль в спине, и поэтому он оставил исследование потолка на потом.
        Каменная плита, насколько он понял, часть надгробия или гробницы, была завалена камнями и оплывшей глиной.
        И стоило Алексею коснуться стен, как по ним тотчас же начинали сочиться с тихим змеиным шорохом ручейки песка и мелких камешков.
        Он вспомнил про спички, но, сколько ни шарил по карманам, коробка не обнаружил. Наверняка выпал, а в лучшем случае он оставил его в мундире, так же как и часы. Он выругался сквозь зубы. Растяпа! Так тебе и надо! И с горя вновь отхлебнул из горлышка.
        Конечно, он понимал, что его обязательно хватятся.
        Только поймут ли, что он попал в ловушку? Лошадь! У подножия кургана осталась его лошадь, обрадовался он и вместе с тем огорчился. Лошадь он, конечно же, не привязал, и поэтому она давно могла уйти, куда взбредет в ее пустую голову. Так что вряд ли кто скоро обнаружит, что он сидит, как мышь в мышеловке, вернее, как в банке, в которую она залезла, а выскочить не может.
        Да, положение складывалось незавидное! Его спасатели могут проехать мимо, и, если он даже криком изойдет, вряд ли кто расслышит его вопли о помощи сквозь толщу камней и глины.
        Он закрыл глаза, все больше понимая, в какой безвыходной ситуации оказался. Наверное, ему уже не выбраться отсюда. Тюндюк захлопнулся, и жить ему осталось, вероятно, суток двое-трое, от силы четверо…
        Он вновь попытался подняться на ноги, и на этот раз ему это удалось, несмотря на резкую боль в спине. Осторожно опираясь ладонями на стены и опасаясь каждую минуту нового обвала, Алексей вторично обошел свое последнее пристанище и исследовал руками потолок. Действительно, это ветки березы пробились между двумя плитами, зависшими над его головой. Но плиты угрожающе закачались, когда он дотронулся до них руками, а на голову и плечи обрушился настоящий водопад из песка и мелкой щебенки.
        - О черт! - прошептал он с отчаянием и отступил на прежние позиции. Но сесть не успел. Глаза вдруг ухватили серую полоску, высоко, под самым потолком… Алексей вновь проковылял вдоль стены, более всего опасаясь, что у него просто-напросто начинаются световые галлюцинации. Но ладонь, правда, с трудом пролезла в узкую щель, откуда он почувствовал слабое дуновение ветерка. Но и то слава богу!
        По крайней мере, он погибнет не от удушья. Алексей попробовал слегка расширить щель, но без особого успеха. Сверху и снизу был камень, а не глина, как он надеялся.
        Ладно, подумал он с удовлетворением, все какая-то надежда появилась! Время от времени можно подходить к щели и кричать что-нибудь, все какой-то шанс, что тебя услышат. Да и по времени можно ориентироваться, хотя бы приблизительно. Только знать бы: сейчас все тот же день тянется или уже следующий наступил? Если принять во внимание, что он почти не ощущал голода, то не закончился нынешний. Значит, искать его начнут не раньше завтрашнего дня. Но если дела на заброшенной шахте и впрямь столь серьезны, как сообщил Ермашка, то наверняка послезавтра.
        Только бы лошадь не ушла далеко! Но это было столь же нереально, как и то, что его голос услышат из подземелья.
        Она могла чего-то испугаться, просто перейти на более заманчивое пастбище, а в худшем случае на нее наткнутся чужие люди и приберут к рукам, как ничейную.

«Ну, елки точеные, зеленая тайга!» - вспомнил он вдруг любимую присказку Вавилова. Неужто никого не насторожит, что по степи бродит одинокая лошадь с притороченной к седлу служебной сумкой, с «сидором», полным вкуснейшей провизии, только от одних воспоминаний о которой слюнки текут? Нет, самое поганое в этой ситуации то, что у седла болтается «драгунка» Егора, которая многим здешним охотникам даже не снилась! Хорошо, если те, кто найдут лошадь, окажутся честными людьми, ведь по документам нетрудно определить, что она принадлежит полицейскому. Или все-таки позарятся на лошадь и винтовку и не заявят о находке?
        И последняя версия казалась ему самой правдоподобной…
        Так он сидел, навалясь спиной на каменную плиту надгробия, и перебирал в уме варианты развития событий. Камень приятно холодил спину, и ее уже не жгло огнем и не рвало собаками. Размышляя о своей незавидной судьбе и отметая один за другим те или иные способы своего освобождения как непригодные или совсем уж фантастические, он делал глоток-другой из бутылки, так что когда вскинул осоловелый взгляд вверх, то не обнаружил светлой полоски между камней - снаружи наступила ночь. Он закутался в теплый сикпен, подложил под голову папаху и заснул…
        - Вставай, вставай, мерген! Вставай! - Кто-то настойчиво тормошил его, и ему показалось, что это Лиза досаждает ему, не дает выспаться. Он отмахивался от нее, ворчал что-то сердитое, пытаясь отгородиться от нее локтем, но она настойчиво стягивала с него сикпен и весело приговаривала:
        - Вставай, засоня, солнышко проспишь, - совсем как его старая нянька.
        Наконец он полностью пришел в себя, поднялся со своего жесткого ложа и замер от неожиданности. Его темница преобразилась, озаренная странным призрачным светом.

«Луна взошла», - подумал он и тут же спохватился: какая еще луна?
        И тут же получил ответ на свой вопрос. Щель вверху, несомненно, стала шире, и именно оттуда лился этот странный свет. Он поднялся на ноги и удивился, что совершенно не чувствует боли. И двигается легко, словно в танце. Такое ощущение, что тело потеряло вес и он вот-вот взлетит в небо, стоит только чуток сильнее оттолкнуться от земли. Он добрался до щели и удивился еще больше тому, что может просунуть голову в образовавшуюся дыру и даже выбраться на поверхность, было бы за что зацепиться.
        Алексей осторожно ощупал камни вокруг отверстия.
        Нет, ненадежны. Качаются, того гляди обвалятся и увлекут за собой плиты, те, что грозно нависли над его головой. Он беспомощно огляделся по сторонам и вдруг заметил девушку.
        Она сидела в тени, на камне, на некотором удалении от провала, поэтому он и не разглядел ее поначалу. Незнакомка покачивала ногой в изящном узорчатом сапожке и поигрывала кнутовищем плетки. Длинная юбка мерцала и переливалась в лунном свете. Белый плащ из горностаев небрежно свисал с одного плеча. А из-под высокой остроконечной шапки, отороченной соболем, виднелись косички. Множество косичек, украшенных кораллами и золотыми бляшками.
        Заметив, что Алексей смотрит на нее, девушка засмеялась и поднялась во весь рост. Она была тоненькой и стройной, а высокую шею охватывало золотое ожерелье, состоящее из доброй дюжины широких, в палец толщиной, колец.
        - Иди сюда, мерген! - приказала она. - Я жду!
        - Но я не могу подняться! - признался Алексей. - Да и какой я мерген?
        - Зачем винишь себя в слабости? - спросила она насмешливо и протянула ему конец плетки. - Держи, мерген!
        Алексей ухватился за него, девушка неожиданно сильно дернула кнутовище на себя, и он очутился на поверхности.
        Луна и вправду взошла над горизонтом. Ее неестественно огромный диск завис над степью, орошая ее мертвенно-бледным свечением.
        - Откуда ты взялась? - спросил он, отряхивая колени.
        Девушка вновь отступила в тень и засмеялась.
        - Сначала благодарят, мерген, а потом все остальное спрашивают.
        - Спасибо, - смутился он, - как ты меня нашла?
        - Велика задача! - совсем как Лиза махнула она рукой.
        И Алексей вдруг заметил, что она разговаривает с ним, почти не разжимая губ.
        - Ты моего коня не видела? - спросил он, лишь бы что-то спросить, потому что почувствовал вдруг странный холодок, пробежавший по позвоночнику. И подумал: нет, на самом деле все ему снится: и эта девушка, и эта луна. И его освобождение тоже всего лишь фантазия, навеянная лихорадкой и болью в спине.
        - Зачем тебе конь? - спросила девушка и махнула рукой в степь. - Смотри!
        И он увидел табун лошадей, наверняка кобылиц, потому что они были тонки в кости и высоки на ногах. Ветер развевал их гривы и хвосты, они мчались по степи, рассекая воздух крепкой грудью и почти не касаясь ковылей, и - о чудо! - он видел сквозь них звезды. Кобылицы взлетели на дальний курган и скрылись из глаз, но он все еще слышал топот и ржание: табун уходил к горизонту.
        - Знаешь, у меня там документы и винтовка, - произнес он смущенно, стараясь не смотреть в сторону своей спасительницы.
        Девушка вновь засмеялась, зазвенела голоском, так звенят сосульки в марте, исходя щедрой капелью.
        - Подожди, не спеши! Я тебя провожу. - Она свистнула, и из тени выступила лошадь. Молочно-белая, с темными Гривой и хвостом, с расшитым чепраком и седлом необычной формы.
        Девушка, не касаясь стремян, птицей взлетела в седло и подала ему руку.
        - Иди сюда, мерген!
        И он, подчиняясь ей, вскочил в седло позади нее. Обняв девушку рукой за тоненькую талию, второй он дернул поводья, и лошадь помчала их по степи, и настолько мягок и плавен был ее бег, словно она не бежала, а летела по воздуху. Он оглянулся и присвистнул от удивления. След в след за ними неслась стая волков. Пригнув головы, они не отставали от них ни на шаг. Звериные шубы казались белыми в лунном свете, и лишь иногда они задирали головы, и глаза их отсвечивали красным.
        - Волки! Нас догоняют волки! - крикнул он Девушке.
        Но она лишь засмеялась:
        - Ничего страшного! Это мои волки!
        - Твои? - поразился он. Но больше ничего не успел спросить. Лошадь вознесла их на вершину высокого холма, под которым он заметил темное строение и догадался, что это юрта Хатанги. Выходит, холм этот - Самбыкский курган? Он пригляделся и заметил два менгира, казавшихся огромными парусами в мерцающем свете луны.
        Алексей зябко поежился. Холодный ветер развевал гриву коня и плащ девушки. Он придержал его рукой. Она вновь засмеялась и щелкнула плеткой.
        - Хай, хай, харахай! - прокричала она весело, и лошадь вдруг встала на дыбы и сделала полный оборот вокруг оси, словно и не было на ней двух всадников.
        Девушка опять щелкнула кнутом, и вновь раздался этот озорной и странный клич. И Алексей увидел, как волки, настигшие их на холме, образовали полукруг и вытянули морды в сторону луны. Тонкий вибрирующий звук расколол тишину ночной степи. Никогда в жизни Алексей не слышал, чтобы так выли волки. Их голоса то опускались вниз, и в них слышался рев зимней пурги и шорохи снега, а то взмывали вверх, и в них журчали потоки весенних ручьев, и шелестел первый дождь. Нет, никогда он не слышал, чтобы так выли волки…
        - Что это было? - спросил он, когда звери замолчали и легли, положив крупные головы на лапы.
        Девушка повернула к нему лицо, и он осекся на полуслове.
        Глаз у нее не было, лишь два отливающих золотом пятна - две овальные бляшки. Те самые, что закрывали глаза древних пок… Алексей вытаращил глаза, обо всем догадавшись.
        Но она лишь улыбнулась, поняв его испуг.
        - Иди! - приказала она и протянула вперед руку с кнутовищем. - Иди и не оглядывайся!
        Алексей покорно спрыгнул с лошади. Она переступала рядом с ним длинными стройными ногами, и он заметил, что сквозь них просвечивает трава, а через сапожок девушки - стремя. Озноб вновь охватил его тело. Нет, все ему только снится, поэтому просто непозволительно впадать в панику…
        - Как тебя зовут? - спросил он, не поднимая головы.
        - Чечек, - ответила она. - Цветок - по-вашему. - И протянула ему руку. - Возьми амулет, мерген. Только никогда не приходи в мой дом.
        Алексей разжал ладонь. В ней лежала золотистая ленточка.
        - Не потеряй, мерген! - проговорила над ним Чечек. - Это из моей косы. Тебе на удачу.
        - Спасибо, - прошептал он и положил ленточку в нагрудный карман.
        - Прощай! - крикнула Чечек и пришпорила коня.
        Порыв ветра взлохматил его волосы и бросил в лицо горсть крупного песка. Волки, как послушные псы, снялись со своих мест и бросились за хозяйкой. И он с ужасом разглядел, что у них всего один глаз. Во лбу. Желтый и круглый, как у филина. Он попытался перекреститься, но тело сковало неимоверной» усталостью, и Алексей повалился на траву, удивляясь, что ему даже во сне безмерно хочется спать.
        И отключился с той легкостью, какая бывает только в детстве после безмерно долгого и счастливого летнего дня.
        Проснувшись, он некоторое время лежал, страшась открыть глаза. А вдруг это очередная горячечная фантазия, вызванная изрядной порцией алкоголя, и он по-прежнему в той же мрачной ловушке, из которой ему никогда не выбраться? Но солнце припекало совсем уже по-настоящему.
        Алексей открыл глаза и зажмурился от обрушившегося на. него света. Он лежал у дверей в юрту Хатанги. А напротив его головы застыл в стойке суслик и самым нахальным образом его разглядывал.
        - Ах ты, сусло поганое! - прокряхтел он, обращаясь то ли к суслику, то ли к себе самому, вспомнив вдруг прозвище североеланских сыщиков.
        С трудом, но он сел и ощупал голову. Папахи на ней не было. И он вспомнил, что она осталась в провале. Вспомнил и огорчился. Это же подарок Егору от Арины…
        Но был ли провал? Или все ему приснилось? Может, он просто обронил папаху в степи? Он коснулся рукой груди и нащупал что-то твердое. Бутылка из-под казенки! И - совершенно пустая! Судя по запаху, внушительная часть содержимого пролилась на рубаху. Но и в рот ему попало достаточно… Алексей покачал головой. Вот к чему приводит злоупотребление спиртным, нажрался, как болдох на ярмарке, вот и привиделось черт-те что!
        Постой! Он дернул себя за ухо, чтобы окончательно прийти в себя. А как же?.. И полез в карман. Червонец был на месте. Выходит, он на самом деле обнаружил труп Хатанги и пытался его похоронить? Но тогда и обвал тоже был? Но каким образом ему все же удалось выбраться из той ямы?
        Нет, наверняка ему все привиделось! Труп Хатанги был, а обвал - всего лишь плод его воображения, рожденный чрезмерной дозой спиртного.
        Он поискал глазами лошадь. Но ее не оказалось поблизости, и он решил подняться на ноги, но вскрикнул от боли и, как тогда в провале, упал на колени. Нет, все-таки странно: как он мог добраться до юрты без лошади да еще с больной спиной? До кургана версты две с лишним, неужто он полз или тащился на четвереньках? Алексей оглядел колени, полы сикпена. Нет, не похоже, хотя они и затрушены пылью и сухой травой, но это не те следы, которые остались бы, проползи он на пузе подобное расстояние.
        А как же старуха и эта странная девушка? Как ее звали?
        Ах да, Чечек, вспомнил он одновременно ее имя, а также об амулете. Он полез в карман и вытащил сначала червонец, а потом тонкую золотую полоску и уставился на нее в изумлении. Неужто это ленточка, что подарила ему Чечек? Он ошарашенно разглядывал ее, подносил к глазам, поворачивал на свет. Совершенно ничего особенного - обыкновенная пластинка золота с выбитым на ней рисунком, а может, клеймом - березовым листиком…
        Нет, выходит, не привиделась ему Чечек. Но разум твердил ему обратное: наверняка он подобрал пластинку в провале, сам того не заметив. Только сдавшись доводам рассудка, он тут же отмел их с негодованием. Нет, что было, то было!
        Пусть останется в его памяти Чечек, и ее волки, и мелочно-белая лошадь с темными гривой и хвостом, равно как и амулет, подаренный ею… Ведь она сама сказала, чтобы он не терял его. И он загнул края полоски, как у браслета, и надел его на руку. Возможно, подарок девушки с множеством косичек и вправду принесет ему удачу? Только бы скорее выбраться отсюда!
        Постанывая от боли, он добрался до небольшого камня и сел на него, решая, оставаться ли ему в юрте и ждать помощи от тех, кто ринется его искать. Или все-таки отправиться пешком? Возможно, этим самым он даже выиграет время?
        За его спиной кто-то тяжело вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких. Он оглянулся. Верховой верблюд Хатанги смотрел на него сонным взглядом и, оттопырив толстые губы, флегматично пережевывал жвачку.
        - Эй, ты, - крикнул ему Алексей, - иди сюда!
        Но верблюд отвернул в сторону большую голову и, переступая мосластыми ногами, двинулся в степь. И Алексей растерялся. Ведь он совсем не знал, как надо обращаться к верблюдам. Цоб-цобе! - всплыло вдруг в памяти. Но так, кажется, кричат, погоняя быков, но никак не верблюдов?
        А верблюд уходил, и Алексей не знал, как его остановить. Догнать просто не было сил. И тогда от отчаяния и от злости одновременно он подхватил с земли пустую бутылку из-под казенки и запузырил вслед уходящему кораблю пустыни. Бутылка глухо шмякнула по одному из свисающих горбов верблюда. И он медленно, будто нехотя, неожиданно повалился на землю, подогнув под себя передние ноги.
        И Алексей захохотал. И продолжал хохотать до тех пора, пока, согнувшись в три погибели, почти ползком не добрался до верблюда, а затем взгромоздился меж его горбов и, шлепнув по шее, прокричал:
        - Цоб-цобе!
        И тот, ничуть не расстроившись из-за не слишком галантного обращения, вскинулся поначалу на задние ноги, отчего Алексей чуть не загремел вниз головой, потом на передние и пошел по степи в одном только ему известном направлении, мерно покачиваясь и тяжело вздыхая. И, как Алексей ни пытался направить его на уже известную ему тропу, верблюд неизменно заворачивал в сторону гор, пока не выбрался на широкую проселочную дорогу.
        И Алексей сдался. Пускай себе идет, лишь бы привез его к жилью, а с остальным уж как-нибудь он сам разберется. Он набрал полную грудь воздуха и опять рассмеялся. Вот как, оказывается, общаются с верблюдами в Тесинской степи: бутылкой по горбу - и вся недолга! Видно, не раз Хатанга прибегал к этому испытанному народному средству, когда по пьяни пытался взобраться на весьма тупую животину. А ему же просто в очередной раз повезло! Может, еще и потому, что охватила его запястье тонкая золотая полоска с березовым листком. Он прикоснулся пальцем к амулету и словно наяву услышал звонкое:
        - Хай, хай, харахай! Живи, живи долго, мерген!
        Глава 35
        Гуран лежал на теплом кане[Глиняная лежанка с подогревом (кит.).] и предавался размышлениям. В открытое окно виднелась степь. Всю жизнь он смотрел только на степь да на тайгу. Богу помолишься, к столу да на бок, а проснешься, глянешь в окно, а там все та же степь да сопки. Сопки да степь - без конца и края. И еще солнце.
        Оно нависло над сопкой - большое, красное и надутое, словно морда пьяного Тобурчина. Неожиданное сравнение Тобурчина с солнцем заставило Гурана раздвинуть губы и улыбнуться. Он попытался перевернуться на бок, не получилось, тогда он раздраженно дернул ногой туда, где, по расчетам, должен был сидеть Ивашка, его киштым[Тот, кто платит ясак, здесь: должник.] , лет пятнадцать уже отрабатывающий долги своего отца старшины улуса Айкан. И с первого же пинка попал тому в бок. На самом деле Ивашка долго уже сидел не шевелясь, зная: если Гуран промахнется, ему несдобровать.
        - Трубку! - приказал сердито Гуран.
        Ивашка всегда держал хозяйскую трубку при себе. Он мгновенно скатал и нагрел шарик опиума, положил в трубку и чиркнул огнивом - хозяин спичек не признавал. Затем подполз к нему по краю лежанки и вложил трубку в рот Гурана.
        Тот принял трубку и затянулся. Маленькие глазки мечтательно закатились. А мысли стали и вовсе легкими и незатейливыми. Некоторое время он молча сопел, наслаждаясь дурманом, поступающим в его кровь. Но долгожданное расслабление не наступало, в голове опять заворочались мысли одна поганее другой.
        В последнее время Гуран сильно растолстел. Ему стало трудно ходить, трудно дышать. Он уже не мог одеваться сам, без помощи Ивашки. Даже время на обед понадобилось сократить. Вместо прежних двухчасовых сидений за столом теперь он ограничивался часом, но и то частенько приходилось откидываться назад. Иначе удушье наваливалось на него со страшной силой, будто накрывал кто его грудь и лицо огромной мохнатой рукавицей и не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть.
        На днях вздумал было приласкать новую наложницу сагайку Манит, поднялся и даже пытался подойти к ней, но голову повело вдруг в сторону. Гуран оступился и рухнул всей своей тушей на глиняную лежанку. Глина треснула, труба дымохода под ней лопнула, печь потухла, а весь дом наполнился клубами едкого дыма. Гуран принялся кашлять и чихать.
        Конечно же, пришлось отступиться от сагайки, стало не до нее.
        Но все это пустяки. Главное, что все труднее и труднее стало выезжать из дому.
        Уже почернели бревна частокола, почернели бревна дома. А помнит Гуран, как еще розовели они, как светились желтой смолой и наносило от них духмяным запахом лиственницы. Как новая крепость, стояла усадьба отца в степи, и не было к ней подступа ни варнакам, ни монгольским разбойникам, ни тем паче хунхузам. Ох, и давно это было!
        А нынче никто и не разбойничает в его землях. Тихо окрест!
        Все разбои в душу Гурана перекинулись! Крепок еще дом, на сто лет хватит! Только силы вот у Гурана уходят, словно песок сквозь пальцы.
        В Тесинске у него новый дом, но со старой усадьбы он не съезжает, сидит в степи, как зверь в своей берлоге, как хищная птица в гнезде. И только когда становится совсем уж невмоготу, через силу, с помощью слуг вновь погружает свое жирное тело в тарантас и вылетает в степь. Скуластый, с раскосыми черными глазами, с редкой седой бородой, с лицом узким от лба и широким к подбородку, который навис тремя жирными складками на грудь. Гуран по-прежнему еще зорок, а по хитрости ему нет равных в степи. Далеко вокруг видит он, словно степной орел, и поживу тоже чует, как зверь. И если дело стоит того, порвет любого, кто встанет у него на пути. Нет в степи ничего и никого сильнее власти бая Анчулова. Все начальство, бывая в Тесинской степи, непременно заезжает к нему погостить, поохотиться. Славится Гуран хлебосольством и радушием, особенно для тех, кто словечко замолвить сумеет, если случится в том какая нужда.
        Потому и привык Гуран, что все ему дозволено: что и степь - его, и табуны - его, и киштымы - тоже его и нет предела его буйной силе. И летает он по степи на диких конях, как по своей вотчине…
        Гуран даже исхлопотал через североеланских чиновников, давних своих друзей, чин коммерции советника. И вовсе тогда не стало житья местным людишкам.
        Контрабанда, торговля со степным людом, скот - все захвачено баем Анчуловым.
        Но был у Гурана грех, о котором знали немногие, и это было единственное, чего он боялся, помимо смерти. За него не откупиться, не отмазаться. Потому как этот грех перед государством, перед Его Величеством Государем Императором. А все потому, что жадность хватала его за горло, все время хотелось чужого, хотя и свое девать уже некуда. Грабили и убивали его людишки, гоняли чужие табуны и отары.
        Закрома Гурана трещали по швам, но хотелось куска еще больше, еще слаще, еще жирнее… И он нашел способ еще туже набивать свою мошну, но, кажется, прогадал на этот. раз, просчитался.
        - Эх, некстати все! Совсем некстати! - от досады Гуран не находил себе места. И снова пнул Ивашку, требуя очередной порции опиума. Но когда тот с готовностью ткнул трубку в губы Гурана, хозяин отбросил его руку и, как в былые времена приказал:
        - Закладывай! - И вновь, как и прежде, кричит Гуран, мчат по степи его коляску низкорослые гнедые тесинцы. - Гони! - изо всех сил кричит Гуран, и кажется ему, что вновь он молодой, легкий на ногу и на подъем, а кровь так и играет в нем, бьет ключом жизненная сила…
        А мысли вновь терзают голову. И не мешает им даже лихая скачка по степным увалам и косогорам.
        - А ну дознаются? И что мне надо было? Поверил, к себе допустил… А оне вот-вот смоются, и все! А мне куда?
        От усадьбы, табунов, степи этой, в которой, почитай, шесть десятков годков разменял? И зачем позарился? Зачем пустился в подобное дело? Эх, зря, зря!
        С горы вдруг открылся вид на долину. А в ней - небольшой аал. Темные и дряблые от времени крыши кучей сгрудились на берегу мелкой речушки, а вокруг скудные поля, огороды, пастбища…
        В былые времена Гуран непременно залетел бы в деревню, поорал бы всласть, помахал нагайкой, съездил бы пару раз по зубам для порядку: за то, что шапки не ломают или посмотрели косо… Но в этот раз проехал мимо. Душа металась от мрачных предчувствий, и не хотелось рвать ее по пустякам.
        Жизнь начиналась, как у всех, кто посильней, давил всякого, кто посмел поперек слово сказать, и теперь бы одуматься, да уже поздно… «Подставляют людишки шкуры, как с них, мазуриков, не драть? Драл шкуры почем зря, обманывал, рожи бил, спаивал, девок и баб сильничал!» - думал Гуран, и тяжко ему было и страшно, и чуял он, что отвечать ему придется на все катушку.

«Живет себе человек, а потом возьмет скорую силу - и кажется ему, что он и царь, и бог, что нет ему ни в чем преграды. Наслаждается быстрым богатством, пыжится от тщеславия. А он, Тимофей Анчулов, чем лучше? Мало было своей земли, перекинулся в Урянхай, в Монголию. Там торговлю с китайцами наладил, потихоньку-полегоньку сдружились, от них потянулись спирт, шелка, опиум. Купил начальника корчемной стражи[То есть Таможни.] . Фуговал товар через границу обозами. Только зарвался недавно корчемный чин, сместили его. Взятку дать пожалел. Сунул бы куш побольше - так, смотришь, и обошлось бы. А возможно, и выдал кто…», - рассуждал Гуран со спокойным равнодушием человека, давно привыкшего к подобным отношениям. Все, кажется, он в своей жизни испробовал. Все, что желал, получал, во всем выказывал свой нрав и волю. И в голову не приходило, что когда-нибудь придется отвечать.
«Это я-то - отвечать? - взбеленился вдруг Гуран. - Да тут без меня и власти не будет!» - Он выругался. И на душе несколько полегчало.
        Повозившись, он устроился поудобнее. И стал рассуждать: откуда все ж исходит неясная пока угроза? Но тут особо длинных размышлений и не требовалось. Несомненно, от Егорки. Поганый урядник, уже который год как кость в горле! Раздавил бы его, как степного клопа, но ведь и вони будет не меньше. И крамолу на него пытались возводить, и подкупить, и на девках срамных подловить, и даже в степи встречали лихие людишки. Ни на что не поддался, отбился, гаденыш, а сейчас, кажись, вцепился и того ловчее, как клещ в собачье ухо! Нет сладу со стервецом!
        И не зря люди Тобурчина уже который раз видели поблизости первейшего его приятеля Ермашку Кирбижекова - паскудника, чей улус никак не желает ложиться под Гурана.
        Месяц назад наведались за долгами, так отстреливаться вздумали и под Тобурчином коня грохнули. Но найдется и на них управа, и на Ермашку, и на мерзавца-урядника! Отольются вражьим детям его. Гурана, бессонные ночи! - привычно грозился Тимофей Анчулов, но тревожные мысли все равно лезли в голову, и от них в последнее время не спасали ни водка, ни девки, ни опиум… С какой стати Ермашка крутился вокруг его усадьбы? Чего вынюхивал? Неужто и вправду Егорка что-то проведал и уже сжимается стальная петля вокруг непомерной шеи Гурана?
        - Хозяин! - повернулся к нему с облучка Ивашка. - Кажись, Хатанга в гости пожаловал.
        - Хатанга? - удивился Гуран и попытался приподняться повыше, чтобы разглядеть, что творится снаружи тарантаса. А ямщики уже остановили лошадей. Ивашка спрыгнул на землю и, удерживая их в поводу, крикнул ямщику, который управлял коренником:
        - Давай, Аким, добеги до верблюда! Посмотри, это Хатанга или чужой кто?
        - Чужой? - подал голос Тимофей. - С чего ты взял?
        - Да одет справно, только вот-вот с верблюда свалится!
        - Так это и есть Хатанга, пьяный только.
        - Н-е-ет, - засмеялся Ивашка, - к вам он завсегда тверезый приезжает, а от вас уже - ни тяти, ни мамы!
        - Твоя правда, - прокряхтел бай в тщетной попытке перевернуться на бок и с нетерпением спросил:
        - Ну что там?
        - Ведет Аким верблюда сюда, - сообщил Ивашка и присвистнул. - Точно чужой, хозяин! Неужто у Хатанги верблюда стибрил?
        - Беглый, что ли? - спросил, задыхаясь. Гуран. Ему все-таки удалось приподняться. Но верблюда и человека на нем он не видел: загораживал Ивашка. - А ну посторонись! - рявкнул он на него. И тот с испугу сиганул в сторону, как заяц.
        Аким был уже рядом с тарантасом. Завидев торчащую из него голову хозяина, подвел верблюда ближе.
        - И вправду не Хатанга, - удивился Гуран. Человек на верблюде почти лежал, уткнувшись лицом в его печально поникший горб. Руки его свешивались по бокам. И только каким-то чудом он еще удерживался на верблюде. И вполне вероятно, не встреть его Гуран со своей свитой, остался бы лежать бедолага в степи…
        - Пьяный, что ль? - спросил Гуран у Акима.
        - Нет, кажись. Запах, правда, есть, маненько совсем, но сам полыхает, как огонь. Горячка у него, не иначе.
        - Но откуда ж он взялся? - с недоумением посмотрел на слуг Гуран. - Сикпен у него, похоже, с чужого плеча, а по обличью вроде как из благородных. Может, чиновник какой заплутал?
        - Оне сикпенов не носят, - вполне резонно заметил Ивашка. - Оне все больше в мундирах с пуговицами…
        - Ладно, гадать не будем! - приказал Гуран. - Перенесите его ко мне в коляску. Очнется - сам расскажет, кто и откуда. И почему верблюда у Хатанги умыкнул.
        - Так, может, Хатанга ему на время верблюда дал? - засомневался Ивашка.
        - Хатанга с себя последнюю рубаху сымет и отдаст, но только не верблюда, - недовольно пробурчал Гуран. В душу его холодной змеей опять вползла тревога. Как этот человек оказался в его владениях? Почему его пропустили головорезы Тобурчинова? И кто он такой? Почему переоделся в татарский сикпен?
        Гуран окинул взглядом своего неожиданного попутчика.
        Русский наверняка. И молод, очень молод для большого начальства. А с теми, что помладше чинами, у него пока хватит сил справиться. Он смерил задумчивым взглядом качающуюся спину Ивашки и распахнул сикпен незнакомца. Быстро пробежался по карманам, а вдруг обнаружатся какие-нибудь бумаги, ничего не нашел, но в последнюю очередь толстые пальцы уцепили что-то твердое. Гуран потянул, извлек на свет металлический кружок и похолодел от ужаса!
        Шпион, самый настоящий шпион!
        Но нет, надо взять себя в руки! Что уж он так всполошился при виде этого сопляка? Чего ради принял за чиновника? Вернее всего, портяночник из Тесинска. Ограбил старика… И тут же одернул себя. Какой портяночник попрется в даль несусветную из-за поганого верблюда и пары червонцев? Только если кто навел на старика? Сообщил, что он…
        Но и эту мысль он отогнал как негодную.
        Некоторое время он рассматривал незнакомца. Ссадина на подбородке, на штанах и сикпене следы засохшей глины.
        Гуран поднял его руку и отпустил. Она безвольно упала на колено. Но что-то, кажется, блеснуло на запястье. Он завернул рукав сикпена и едва сдержался, чтобы не выругаться от удивления. Запястье парня охватывала тонкая полоска древнего золота. Воровато оглядевшись по сторонам. Гуран снял ее с руки незнакомца и все-таки не сдержался, выругался.
        - Чего надобно, хозяин? - повернул голову Ивашка.
        - Отвяжись! - рыкнул сердито Гуран.
        Разжав ладонь, он самым внимательным образом осмотрел золотую вещичку. Обнаружил клеймо в виде березового листка и довольно ухмыльнулся. Похоже, парень и впрямь ломанул Хатангу. Он с беспокойством обшарил вновь все карманы незнакомца, залез за пазуху, прощупал голенища сапог и озадаченно покачал головой. Что ж получается? Ограбить ограбил, а ничего, кроме червонца и этой безделушки, не взял? Но он за товар отдал Хатанге три червонца. Где ж тогда остальные два? Старик уже больше недели не приезжал после того, как появился на усадьбе с целой кучей старинных женских украшений и золотыми сбруйными бляшками, поэтому никак и нигде в другом месте не мог потратить их на пропой.
        Гуран повертел в пальцах золотую пластинку и опустил ее в карман. Затем вновь обшарил незнакомца и аж крякнул от досады, обнаружив на спине под рубахой засунутый за пояс шаровар револьвер. Похоже, оправдываются самые худшие его подозрения. Но ничего! Парень все равно очухается, и тогда уж он сумеет добиться от него полного расклада по всем волнующим его вопросам: кто он? откуда? и зачем объявился в этих краях?
        Глава 36
        Лежа на спине с открытыми, невидящими глазами, Алексей то беспокойно метался, стонал, и грудь его при этом поднималась и опускалась прерывистыми неровными толчками, а то, слабея от сделанных усилий, надолго затихал, и надо было внимательно приглядеться, чтобы обнаружить его стесненное дыхание.
        В такие минуты над ним склонялся человек, разжимал палочкой стиснутые зубы и вливал в рот Алексею несколько капель какой-то жидкости. Чаще это был старик китаец, иногда же молодой парень, примерно одногодок Алексея.
        Время от времени они меняли ему повязки на спине, прикладывали к груди тряпочки, смоченные в отварах из трав или в медвежьей желчи. Старик сухими костлявыми пальцами ощупывал его ребра и что-то шептал по-своему, прикрыв раскосые глаза.
        Но наконец Алексей пришел в себя и долго не мог понять, где он находится и что с ним.
        Прежде всего, он разглядел низкий закопченный потолок с грязными подтеками и толстой балкой посередине. Откуда-то сбоку падал скупой свет. Алексей попытался повернуть голову к его источнику, но у него не хватило сил. Хотел пошевелить рукой - и тоже не смог.

«Ах да, я еще не проснулся!» - подумал он и попытался открыть глаза шире. Но над ним был все тот же потолок, и от его стараний он не стал ни выше, ни чище.

«Где я? Как попал сюда?» Вчера - это Алексей помнил отчетливо - он взобрался на верблюда и направился… Куда направился? Он постарался восстановить события в их точной последовательности. Утром они собрались вместе с Егором к Хатанге. Потом появился Ермашка… Он припомнил даже разговор, который они вели между собой. Потом Егор и Ермак уехали, а он остался один… Юрту Хатанги он нашел довольно быстро, только она оказалась пуста. А потом он обнаружил под камнем то, что осталось от незадачливого гробокопателя, а дальше - обвал и… Постой! Он полез в карман, но червонца на месте не оказалось, так же как и золотой пластинки на запястье - подарка Чечек.
        Он наморщил лоб, припоминая. Нет, это уж ему явно не приснилось! Червонец и пластинка определенно были. Но куда ж они исчезли? Потерять их он не мог, неужто кто-то украл, пока он спал? А где же револьвер? Рука его метнулась за пазуху, потом за спину… На лбу выступил пот. «Смитвессон» исчез так же, как и все остальное!
        Алексей забеспокоился, попытался рывком повернуться на бок и застонал от боли. Перед глазами опять все поплыло, к горлу подступила тошнота, а в ушах зазвенело, пронзительно и визгливо, будто кто-то специально, издеваясь над ним, дергал и дергал за одну балалаечную струну.

«Что со мной?» - успел подумать он и опять провалился в пустоту и мрак. А когда снова пришел в себя, была ночь.
        В ноздри ему ударил запах прогорклого масла, чеснока, лежалой соломы, человеческого пота и отстоявшегося дыма.
        Где-то рядом во тьме похрапывал человек. С другой стороны доносилось сухое покашливание, там кто-то курил, и ко всем прочим запахам добавился еще запах крепкого самосада.
        - Где я? - спросил Алексей. Голос его прозвучал совсем слабо, но был услышан.
        - Твоя сипи. Сипи, капитана. Моя потунда[Не понимаю (кит.).] , - ответил старческий голос, а ноги зашаркали по соломе, видимо, прикрывающей земляной пол.
        Алексей почувствовал, как ему приподняли голову.
        У самых губ оказалась пиала с водой. Он сделал несколько глотков. Вода была горьковатой на вкус, но приятной.
        Передохнув, он сделал еще пять или шесть глотков.
        - Шанго[Хорошо (кит.).] , капитана! Сипи, - стоявший над ним человек произнес еще несколько слов, которые Алексей не понял, и отошел.

«Китаец! - догадался он. - Однако куда меня занесло? - Алексей потянул носом, вдыхая необычный запах. - Это явно не Тесинск, но и не слобода!»
        Вдруг в памяти явственно прозвучали чьи-то голоса: «Ты кого приютил? - выкрикнул злобно один. - Это ж - легавый, что на завод приехал! Ты что, совсем рехнулся, Тимоха?» А второй, хриплый, все время отдувавшийся, как после долгого бега, спросил с испугом: «Думаешь, вышли на нас, Степка?» - «А что, сам не видишь? - еще больше распалился первый. - Зря, что ли, он к Хатанге ездил? И червонец с умыслом прихватил. - И уже тише, но с бешенством:
        - Ты зачем, падаль такая, вздумал обратно червонцы скупать да еще полтину доплачивать?» - «Дык я…» - поперхнулся второй и закашлялся сипло, с отдышкой. «Дык я», «дык я»… - передразнил его первый, - твои же людишки тебя и заложат в первую очередь! Припрячут червонцы до поры до времени, а потом сдадут полиции, дескать, ни сном ни духом…». - «Ты ж говорил, не подкопаются!» - произнес тоскливо второй.

«Здесь не подкопаются, а ежели отправят в Североеланск, в Пробирную палату - там живо разницу определят… - ответил первый голос с явной издевкой и осекся:
        - Кажись, пошевелился?» Тяжелый запах изо рта ударил Алексею в нос. Видимо, говорившие нагнулись над ним. Он попытался разлепить тяжелые веки. Не получилось. И застонал от бессилия.

«Ишь, стонет! - пробурчал второй. - Пусть только придет в себя! Я у него все жилы вытяну, но узнаю, что легавые против меня затевают». - «Да уж, будь ласков! - Первый, похоже, усмехнулся и предупредил:
        - Его, поди, уже ищут, могут и сюда нагрянуть. Отправь его к Тобурчину на табор от греха подальше. Пусть в тайге спрячут. А как только очухается, я сам им займусь. У меня с ним свои счеты…»
        Алексей попытался вспомнить: кто такой Тобурчин? И что за счеты могут быть с ним у человека, голос которого ему был совершенно не знаком? Но тяжесть сдавила виски, и он не стал ломать голову над новой загадкой.

«Жив - и ладно! Главное, что жив! - подумал он радостно. - Тюндюк не захлопнулся!» И он опять провалился в сон…
        Проснулся Алексей от шума. За стеной спорили два голоса, но, как он ни силился, не разобрал ни единого слова.
        В кошму, на которой он лежал, рядом с его лицом уткнулся косой солнечный луч. Если судить по лучу, то еще рано: солнце стояло низко, видно, совсем недавно взошло. Но Алексей ошибался. Уже вечерело, а сам он проспал более шестнадцати часов.
        Сон благотворно сказался на нем: боль в спине поутихла, а голова прояснилась. И он с интересом стал осматривать помещение, в котором находился. Оно походило на юрту, только без дымохода в крыше. Он лежал на низкой лежанке, на воняющей овцами толстой кошме и укрыт был старым овчинным полушубком. Одно из окон оказалось дверью, верхняя решетчатая часть которой была оклеена промасленной бумагой. Такой же бумагой заделано и окно, единственное или нет, Алексей этого не рассмотрел, потому что боялся растревожить больную спину и голову. Удивило его то, что в Нижнем углу окна был вставлен осколок стекла, через который солнце и высвечивало толстый столб пыли, висящей в воздухе. Но он продолжал осматриваться дальше.
        От потолочной балки к стенам протянулись березовые шесты. На них висели связки каких-то трав и кореньев, а также - лука и чеснока. От круглого котла, вмазанного в низкий очаг, поднимался пар, и запах варева щекотал ноздри. Алексей почувствовал, что ему прямо-таки нестерпимо хочется есть и пить.
        - Эй, кто-нибудь, отзовись! - позвал он, надеясь, что это прозвучало громко.
        Разговор за стеной оборвался. Тотчас приоткрылась дверь, и в юрту неслышно скользнул старик китаец в засаленном стеганом халате. Увидев, что Алексей глядит на него, приветливо закивал головой, заулыбался.
        - Чифан, чифан![Кушать, кушать! (кит.)] .
        Старик принес две чашки - одну с бульоном, в котором плавали редкие блестки жира, вторую - с мелко нарезанными овощами. Вместо хлеба он покрошил в бульон ржаной сухарь.
        Алексея старик осторожно повернул на левый бок, подсунул ему под спину полушубок. Одновременно он поддерживал голову Алексея и чашку с бульоном. «Вот бы кто посмотрел на меня сейчас. Смех и грех! Младенец, да и только!» - думал Алексей, наслаждаясь теплым бульоном, попахивающим зеленью и чесноком. Затем старик кормил его овощами, ловко подхватывая их палочками, и оба они смеялись - Алексей несколько смущенно над своей беспомощностью, а старик над его разыгравшимся аппетитом.
        Старик говорил что-то по-китайски, беспрестанно улыбаясь.
        Алексей не понимал ни слова, но воспринимал его речь по-своему: дескать, ешь, парень, больше, поправляйся! И он не заставлял себя упрашивать.
        Через пару дней Алексей уже садился на своей жесткой постели. Однажды, воспользовавшись отсутствием старика, он отважился спустить ноги с лежанки и попытался встать.
        Но у него так закружилась голова, что он опрокинулся на спину прежде, чем довел свою затею до конца. В таком положении его и застал китаец, возвратившийся в юрту с охапкой дров.
        Уложив Алексея, китаец долго и сердито выговаривал ему, должно быть, за несерьезность поведения. Тот блаженно улыбался в ответ:
        - Ладно, дедуль! Не ругайся. Буду лежать смирно, - сказал он примирительно и, вытянувшись на лежанке во весь рост, сложил руки на груди. - Когда же я, по-твоему, поднимусь? Дня через два? Три? - показал он старику на пальцах.
        Старик в ответ поднял обе руки и растопырил все пальцы.
        - Десять дней! - ужаснулся Алексей. - Ну это мне никак нельзя. Пойми! Нельзя! - взволнованно и бессвязно заговорил он и умоляюще посмотрел на китайца. - Найди кого-нибудь, кто русский понимает. Я объясню… Записку отправлю. - И он изобразил пальцем на ладони, что пишет.
        Но старик, слушая Алексея, только качал головой и по-прежнему показывал десять пальцев.

«Ну беда, совсем не понимает! Как ему растолковать?»
        Из-за невозможности объясниться Алексей разволновался еще больше. И вдруг вспомнил тот разговор, который поначалу воспринимал как горячечный бред. Похоже, и вправду попал он не в те руки. Не зря его называли легавым. И не те ли это люди, что забрали у него револьвер, червонец и амулет?
        Они ведь тоже что-то говорили и про червонцы, и про Пробирную палату? Но что? Как он ни силился, ничего определенного припомнить не мог. Но понял одно: здесь он в плену!
        От такой мысли его лоб покрылся испариной. И если до этого Алексей испытывал к старику самые теплые чувства, то теперь посмотрел на него с подозрением. И как это лицо могло показаться ему добрым и привлекательным? На нем ясно просматривались и хитрость, и затаенная жестокость, и тысяча других больших и малых пороков. Разве не странно, что старик не хочет позвать к нему кого-либо, кто понимает по-русски? Не один же он здесь, в конце концов? Несмотря на горячку, Алексей хорошо запомнил парня, который поначалу за ним ухаживал наравне со стариком. Но стоило ему полегчать, как тот парень мгновенно исчез. И это наверняка тоже было подстроено нарочно.
        Эх, если б[:ил чуть больше! Он бы сумел постоять за себя и выведать у старика все, что требуется.
        Китаец знаками показал, что следует выпить приготовленное питье.
        - Чифан, капитана. Сипи. - Он подложил сухие ладошки под щеку и закрыл глаза, изображая, что спит.
        - Не буду спать! - произнес упрямо Алексей и замотал отрицательно головой. - Позови кого-нибудь! - И уже явно враждебно оттолкнул руку с питьем.
        Тогда старик обхватил его сзади за шею, нажал пальцами на подбородок. Алексей невольно открыл рот, и тотчас туда был вылит настой из пиалы. Он поперхнулся, глотнул, а во рту остался характерный горьковатый привкус опиума.
        И неожиданно из глаз полились слезы - от досады, обиды и собственной беспомощности одновременно. Где он находится?
        Беспокойство не отпускало Алексея. После некоторого душевного подъема силы его вновь пришли в упадок. Апатия и безразличие ко всему овладели им. Он лежал и с мрачным видом смотрел в потолок, молча глотал отвары, которыми его по-прежнему потчевал старик, равнодушно воспринимал манипуляции, которые тот производил с его спиной и грудью.
        Старик что-то говорил ему, убеждал, но Алексей был глух ко всему.
        И на следующий день китаец привел с собой уже знакомого Алексею молодого парня - круглолицего и рыжеволосого. Одного взгляда на его веснушчатую физиономию хватило, чтобы понять - перед ним русский.
        Парнишка дружелюбно улыбнулся:
        - Ты че кочевряжишься? На ноги хошь быстрее встать - так не ломайся, ешь, что дают!
        - А что дают? - спросил Алексей, пододвигая к себе чашку с мелко нарезанными стебельками непонятно какого растения, зеленовато-бурыми на вид и с грибным привкусом. - Чем он меня кормит?
        - Че испугался? - рассмеялся парень. - Не бойся, не отравит. Это папоротник, ихнее любимое кушанье. Он его сам солит и готовит.
        Алексей с недоверием посмотрел на буро-зеленую массу.
        То, что он принимал за овощи, оказалось папоротником. Но до этого он ел его с удовольствием и даже жалел, что он так быстро кончается. Что ж, и на этот раз не стоит пренебрегать традицией.
        Он с неожиданным для себя аппетитом расправился и с папоротником, и с бульоном, который на этот раз был заправлен мясом, судя по виду - птичьим.
        - Рябчик, - пояснил парень. - Вчера вечером подстрелили пяток…
        - Тут, кроме вас с дедом, есть еще кто?
        - Не-а, - ответил парень. - Здесь мы одни. Я да Ду-пен. А остальные дальше, на таборе. Как только ходить начнешь, переберемся в табор. Тобурчин велел побыстрее тебя на ноги поднять. Того гляди, скоро Степка нагрянет.
        Он уже справлялся: очухался ты или нет?
        - Что со мной было?
        - А ты не знашь? - удивился парень. - Пять ребер сломал да головой, видать, сильно навернулся! Спина, вишь, вся синяя была. Где ты так покалечился? Или избил кто?
        - Было дело! - ответил Алексей уклончиво. Он не собирался изливать душу перед первым встречным, даже с такой добродушной улыбкой, как у его нового знакомца.
        Вполне возможно, парня подослали, чтобы выпытать все, что получится, до приезда главарей. Он уже понял, что попал в банду, как только парень помянул Тобурчина. Но кто такой Степка? И он не преминул спросить об этом.
        Тот, похоже, удивился:
        - Не знашь, что ли? Степка Анчулов, Гурана брательник!
        - Степка? Гурана? - поразился Алексей. - Но я слышал, что он лет двадцать, если не больше, как сгинул где-то на каторге?
        - Не знаю, кто тебе это сказал, - произнес солидно парень и покачал головой, словно удивляясь его неосведомленности. - Для полиции он, может, и сгинул, только сколько лет я в Тесинске прожил, столько лет Степка здесь и отирался. У него, слышь, на той стороне, в Маньчжурии, и дом есть, и лавок, говорят, немерено с товаром разным. Только все ему мало. И там промышляет, и здесь успевает. Бергалов его людишки ловят, караваны с товарами грабят, табуны гоняют.
        Оттуда - сюда. Отсюда - туда…
        - И что ж, никто про это не знает?
        - Дак они ж на землях Гурана промышляют. Кто сюда попадет, уже живым не выйдет.
        - Тебя как зовут? - поинтересовался Алексей.
        - Сашка. А тебя?
        - Алексей!
        - Ну, значитца, Алешка! - Парень хлопнул его по плечу и, заметив, что тот поморщился, виновато улыбнулся:
        - Прости окаянного, забыл, что болит у тебя спина. - Он окинул его недоумевающим взглядом. - Китаец говорит, ты чудом жив остался. Он на тебя всю женьшеню попользовал, что для себя берег, и желчь медвежью. Не чуешь разве, как от тебя волокет?
        - Да уж, - вздохнул Алексей, - чую, конечно!
        В баньку бы…
        - А это уж не знаю. - Сашка развел руками. - Это уж как Тобурчин велит. - И, придвинувшись ближе, доверительно прошептал:
        - Шибко злые они на тебя. Шпион, говорят. Легавый! Ты, если что, не запирайся! Тобурчин оголтелый, ему что огнем пытать, что ножом живого на куски резать! Сказывай уж все как есть!
        - Ты зачем мне это говоришь? - рассердился Алексей. - Тебя нарочно послали меня запугать?
        - Дурак! - обиделся парень. - Я тебя предупредить хотел. Или думаешь, я тоже из их ватаги? - поразился он.
        - А кто ж ты тогда?
        - А меня Гурану за долги продали, - совершенно беспечно ответил Сашка. - Я тут батрачил на одного купчишку, а он сильно задолжал Гурану. Ну вот мной и расплатился.
        А Гуран меня Степке подарил. Тот меня к себе увезет. Говорит, буду в доме ему прислуживать.
        - И что ж, никто тебя искать не будет? - поразился Алексей.
        - А я - ничей! - расплылся в улыбке Сашка. - Бабка была, так три года уже как померла. А в батраках я с семи годков. Так что мне все равно. Лишь бы кормили да высыпаться позволяли. Буду Степке сапоги подавать, чем плохо? - Он сплюнул на солому, покрывающую земляной пол. - А тебя потому пожалел, что ты один здесь русский, так что почти родня! - Он оглянулся на дверь, за которой скрылся китаец. - Ты думаешь, откуда Ду-пен взялся? Его Тобурчин уже год здесь держит. Он у себя в Маньчжурии шибко богатый купец был. Так Степка его караван ограбил, а старика одного из всех в живых оставил. И теперь выкуп у его сродственников требует. Но Ду-пен говорит, что и выкуп возьмет, и все равно убьет. А мне старика жалко, хороший он человек! - Сашка вздохнул. - Только бежать даже не пытайся. Тут через каждые полверсты посты стоят. Схватят - и сразу горло, как барану, перережут. - И он провел по горлу пальцем слева направо. - Оне ведь даже цепи на нас с китайцем не надевают, знают, что далеко не уйдем!
        Ладно, - посмотрел он на Алексея, - хватит разговоры говорить, пошли я тебя на улицу выведу. Воздухом подышишь, но если вдруг Степка или Тобурчин появятся, сразу - в юрту! И притворяйся, что ничего пока не понимашь. Может, они тебя и на этот раз не тронут, а за это время твои легаши догадаются, где тебя искать.
        - Вряд ли! - покачал головой Алексей. И с надеждой посмотрел на Сашку. - А не получится записку передать или на словах как-нибудь?
        - Ну только если самого Степку попросишь? - усмехнулся Сашка. - Но сам понимашь… - Он подхватил его под мышки и приказал:
        - Давай, вставай! А то совсем ходить разучишься!
        Алексей почувствовал, что его повело в сторону от слабости. Но тут с другой стороны к нему подскочил китаец, подставил худенькое плечо, и так совместными усилиями они помогли Алексею выйти на улицу. Усадили на дровяной чурбак. Он прислонился к стене юрты и жадно вдохнул прохладный воздух. Со всех сторон к юрте подступала тайга.
        Редкие березы почти уже сбросили листву, трава почернела от заморозков.
        - На, пощелкай, - протянул ему кедровую шишку Сашка. - Я ее сварил, так что в смоле не измажешься.
        - Постой. - Алексей внимательно посмотрел на парня. - Я действительно из полиции. И мне надо отсюда выбираться любым способом.
        - Это уж точно! - согласился Сашка. - Живым тебя они не выпустят. Гуран шибко из-за червонцев напугался.
        - А чего именно он испугался?
        - А ты что ж, не по этой надобности? - удивился Сашка. - Не знашь разве, что они монету льют и ею за товар в Китае расплачиваются? Да и здесь тоже грешат, заставляют татар монеты у них брать в обмен на скот да меха.
        - Ну, брат, тебе ж цены нет! - усмехнулся Алексей, а сам подумал, что сведения, которые он получил от парня, ровно ничего не стоят, потому что вряд ли получится передать их в Тесинск. Егору ведь и в голову не придет, что он оказался в западне у Гурана и его братца! И уточнил:
        - Выходит, они фальшивые деньги делают?
        - А я что говорю? - Сашка закинул руки за голову и потянулся. - Бергалов стреляют, золотишко к рукам прибирают, а после из него монету льют. Я видел, совсем как настоящая.

«Я тоже видел, - подумал Алексей, - и даже не понял, что она поддельная» И снова спросил:
        - А где они монеты льют? На усадьбе Гурана или здесь, в таборе Тобурчинова?
        - Это мне неведомо, - Сашка подставил лицо под теплые еще лучи зависшего над самой тайгой солнца. - Этого они не говорят… - И вдруг, вскинувшись на ноги, насторожился, прислушиваясь. - Кажись, скачет кто? - И, побледнев, приказал:
        - Давай живей в юрту. И лежи тихо, как мышь. - И, уже помогая Алексею улечься на кошму, пояснил, то и дело оглядываясь на дверь:
        - Хорошо, ежели это Тобурчин, но ежели Степка… - и, махнув рукой, выскользнул из юрты.
        Глава 37
        Кто-то бранился за стенами юрты неприятным, визгливым голосом и, видимо, что-то требовал от китайца. А старик, судя по всему, в чем-то оправдывался. Сашку слышно не было, и Алексей подумал, что тот или вовремя улизнул, или незнакомец с противным голосом попросту до него еще не добрался.
        Поток ворвавшегося в юрту свежего воздуха подтвердил, что кто-то в нее вошел. Но не обладатель пронзительного голоса, не китаец. Они продолжали выяснять отношения за стеной.
        Человек прошелся по юрте и, судя по скрипу, устроился на лавке у окна. Алексей не выдержал и открыл глаза. Напротив него сидел крепкий скуластый человек, с матово-желтым лицом и узкими, словно прищуренными, глазами. Одет он был в казачий бешмет, черкеску и огромную белую папаху с малиновым верхом. Заметив, что Алексей смотрит на него, растянул в улыбке толстые, словно вывернутые наружу губы.
        - Ну что, капитана, - произнес он насмешливо, - небось и не чаял, что в моих руках окажешься?
        И Алексей только сейчас узнал его. И немудрено, с лица исчезло угодливое выражение. И взгляд он теперь не устремлял в пол, а смотрел прямо в глаза, жестко и высокомерно. И разговаривал без акцента.
        - Привет, Линь-цзы! - Алексей оперся о лежанку руками и, приподнявшись, сел, опустив ноги на пол. - Выходит, ты и есть Степка Анчулов?
        - Во-первых, не Степка, а Степан Никитич. - Он бросил на Алексея сердитый взгляд из-под низкого лба и недовольно хлестанул себя плеткой по голенищу сапога. - Во-вторых, теперь я буду вопросы задавать, а не ты, легаш сопливый!
        Он вынул из кармана запечатанную бутылку водки, круг копченой колбасы и хлеб, завернутый в серую бумагу. Ловким ударом в донышко вышиб пробку. И крикнул, повернув голову к окну:
        - Эй ты, давай сюда чашки. Живо!
        Всем видом своим Степка показывал, что здесь он хозяин, и распоряжался с бесцеремонностью человека, не привыкшего встречать отказа в своих требованиях.
        В юрту вбежал Сашка и, кланяясь, подал две пиалы.
        Затем застыл в поклоне, ожидая приказаний. Степка показал ему на дверь, и парень исчез столь же быстро, как и появился.
        Алексей лишь пригубил, а пить не стал. Степка, кажется, нисколько из-за этого не огорчился. Под редкими усами проявилась холодная усмешка, а взгляд стал еще более внимательным и настороженным.
        - Что, не по нраву мое угощение?
        Алексей промолчал, но взгляда не отводил.
        - Ишь ты, смелый! - ухмыльнулся Степка. - Я ведь помню, как ты мне грозился ребра пересчитать за Анфиску.
        Жалеешь, что не получилось?
        - Жалею, - кивнул головой Алексей. - Говори: что у тебя ко мне?
        - Разговор у меня к тебе долгий, - прищурился на него Степан. С виду он и впрямь смахивал на китайца. И хотя в нем смешалось несколько кровей, маньчжурская оказалась сильнее всех.
        Он вновь налил себе водки, уже не предлагая Алексею, залпом ее выпил и, отломив кусок колбасы, принялся жадно есть. Затем поднял слегка осоловевший взгляд и с откровенностью подвыпившего человека похвалился:
        - Тут про меня много чего говорят, да большей частью - вранье. Я людишкам не враг и беру только то, что мне причитается. А я знаю, сколько и что мне причитается.
        Однако провести меня трудно. Я ведь не за всякое дело берусь. Мелочь разная, чулки, пудра - это не по мне. У меня дела покруче, а сейчас и вовсе можно развернуться: опиум поставлять, к примеру. Местный народец уже расчухал, что к чему. Потянулись к дурману, а за него что угодно готовы выложить. Золотишко там, меха… А мне рыжья много надо, чтоб дела еще шире развернуть. Брательнику моему Тимохе и не снилось, какие задумки у меня в голове. Всю Монголию под себя уложу, а там и маньчжуров прищучу. Это они с виду только важные да пузатые, а пугни только, живо об… - Он замотал головой и вновь подлил себе из бутылки, только выпил, уже не закусывая, и вперил в Алексея мрачный взгляд. - Чего молчишь, легаш?
        - Слушаю, - ответил односложно Алексей.
        - Вот то-то и оно, что тебе только слушать и остается. - Степка захохотал, обнажив желтые, прокуренные, по-лошадиному крупные зубы. Затем совершенно трезвыми глазами посмотрел на Алексея и спросил:
        - Небось надеешься, что тебя вот-вот отсюда выцарапают?
        Алексей неопределенно пожал плечами.
        - Хрен они тебя выцарапают! - хмыкнул удовлетворенно Степка и откинулся головой на стенку юрты. Цыкнув зубом, он срыгнул воздух и насмешливо посмотрел на Алексея. - Две недели прошло, тебя уже, почитай, похоронили.
        Лошадь твою на третий день чабаны привели в волостную управу. Искали тебя по всей степи, но не нашли. Сгинул ты!
        Сквозь землю провалился! Правда, Мишкины гонцы до сих пор везде рыскают, о тебе спрошают, но уже без особой надежды. - Он пьяно захихикал. - Анфиска, дура, истерику закатила, кажный день свечку в церковь ездит ставить за твое, мол, спасение. Ревет благим матом, люб он мне, говорит.
        Я ее поучил маненько, все без толку, блажит, словно по покойнику. - Он склонился, приблизив широкое лицо к Алексею. - Али впрямь покойник? - И сам же ответил с довольным видом:
        - Нет, дышишь пока. Вытащил китаеза тебя с того света.
        - Что тебе надо от меня, если я, по-твоему, почти покойник? - произнес Алексей сквозь зубы.
        - Для них ты точно покойник, - кивнул он в направлении окна, - а для меня в самый раз. Хочешь, я тебя с собой возьму? Дело сделаем, и возьму!
        - Какое дело? - насторожился Алексей.
        - Ну вот, сразу видно, что легаш, - ухмыльнулся Степка, - сперва про дело спросил, а не про то, куда я тебя забрать хочу. Только про дела наши тебе знать не положено, хотя узнаешь, еще как узнаешь, - произнес он самодовольно, - только помешать уже не сможешь. Потому что дела эти там, - опять он кивнул на окно, - а ты здесь. И не в жисть тебе отсюда не выбраться. Так что соглашайся, а не то Тобурчина на тебя натравлю, он твою шкуру на хлысты порежет и нагайку сплетет. Страсть как не любит легашей, подлец! - Он положил руку на колено Алексея и заглянул ему в глаза. - Знаешь, плюнь на все и поедем со мной! Не прогадаешь Теперь можно крупно заработать. Ей-богу! По обе стороны границы шуровать будем. - Он вновь отвалился головой на стенку юрты и мечтательно закатил глаза. - Надоело мне караваны гонять. Корчемную стражу поить да кормить. Есть у меня мысль настроить вдоль границы лавчонок сотню или две, посадить в каждую по китайцу. Продавать будут все: мануфактуру, чай, керосин, соль, спички и, конечно же, спирт в банках, муку, сахар и мелочовку всякую - гребни там, чулки, подвязки. Но и хороший товар
обязательно должен быть. Какие деньги предложат - таков товар китаеза мой и выложит. Здесь же и пушнину скупать можно, и золотишко в обмен на товар… - Он внимательно посмотрел на Алексея. - Понимаешь мою мысль?
        - Пока нет.
        - Так все ж проще пареной репы! - поразился Степка. - Для удобства тех, кто через границу с товаром шастает. Все рядом, хочешь, бери в этой лавке товар, хочешь - в той. Сколько денег таким манером перекачать можно!
        Алексей представил себе число подобных незаметных лавчонок для потребы контрабандистов да вдоль всей тысячеверстной границы и ахнул про себя. Степкина затея и впрямь смотрелась грандиозно! И вполне жизнеспособна.
        А общая сумма торговых операций не будет поддаваться разуму, равно как и учету.
        - Идея у тебя, конечно, сногсшибательная! Только чтоб эти лавчонки, даже самые непритязательные, выстроить да товаром наполнить, много денег надо. Потянешь ли? Да еще массу чиновников задобрить потребуется, пограничную стражу с китайской стороны, наших корчемников, казаков. Это ж прорва народа! Как с этим управишься?
        - Смотрю, голова у тебя и впрямь работает, - довольно усмехнулся Степка. - Только не твоя это забота - деньги в моем кармане считать, а насчет того, чтобы всю эту погань задобрить, у меня свои хитрушки имеются. Но тебе про это знать не положено.
        Он вылил остатки водки в пиалу, выпил залпом и заел остатками колбасы. Затем пристально посмотрел на Алексея немигающим звериным взглядом.
        - Мне грамотные нужны, чтобы за порядком следить и учет вести. И на ногу шустрые. Учти, на ногу, а не на руку. - Он пьяно захихикал и, сложив руки, закивал головой наподобие китайского болванчика. Лицо его исказилось в угодливой гримасе. И Алексей вновь увидел в нем Линь-цзы - льстиво улыбающегося лакея Анфисы. - Моя так торгуй - покупай, продавай. Убытка нету - ладно. Хо! Убытка есть - пухо! Шибико плехо!
        - Слушай, - в голову Алексею пришла неожиданная мысль. - А Анфиса тебе зачем? Не зря же ты около нее крутишься?
        Степка самодовольно усмехнулся.
        - Анфису тоже с собой возьму. Женюсь даже. У нее денег много…
        - Денег у ее отца много, - возразил Алексей. - Анфиса все мужево наследство пропила да в карты проиграла.
        - И это ты знаешь? - ухмыльнулся Степка. - Только Никодим умрет, а все его миллионы Анфисе отойдут, а после мне. Она ведь долго не протянет…
        - Ты, что ли, им поможешь на тот свет перебраться?
        - Я, не я, какая разница, - махнул рукой Степка. И уставился на него глазками-щелочками. - Ну что, по доброй воле едешь со мной?
        - Вряд ли что у нас получится, Степка! - усмехнулся Алексей. - Торговец из меня аховый, да и службой своей я доволен.
        - Службой? - почти ласково посмотрел на него Степка и вдруг вызверился. - Ах ты, змееныш! Я к тебе по-доброму, а ты ко мне как? Знаешь ведь, что нет тебе отсюда ходу?
        Чего ломаешься? Не желаешь по доброй воле - поедешь по плохой. Только назад дороги не будет. Не хочешь в помощниках ходить - будешь в холопах гнить! Ноги мне будешь мыть, а Сашку я приказчиком возьму. Тот не в пример тебе умнее, знает, как угодить и что вовремя сказать. Или нет. - Глаза его полыхнули торжествующим огнем. - Я тебя рикшей сделаю, будешь меня с Анфиской возить, а я тебя плеткой, плеткой! - Он захохотал, закинув голову, и кадык заходил на его жилистой шее. Просмеявшись, он ткнул кулаком в окно и, прорвав бумагу, высунул голову наружу и крикнул:
        - Эй, Тобурчин, забирай этого сураза[Ублюдка (диалект.).] к себе на табор. И чтоб глаз с него не спускали! Но не трогать, - предупредил он низкорослого кривоногого инородца, возникшего на пороге, - иначе башку оторву!
        Тот, заложив неестественно длинные руки за кушак, смерил Алексея взглядом исподлобья и растянул в улыбке тонкие губы, явив свету пеньки от сгнивших зубов. И с первых же его слов Алексей понял, кому принадлежал по-бабьи визгливый голос, отчитывающий Ду-пена.
        - А то пощекотать бы его, хозяин! Авось скажет что?
        - Все, что он скажет, я и без него знаю, - произнес сухо Степка и, встав с лавки, недовольно процедил сквозь зубы:
        - Я кому сказал, беречь его, как собственные яйца, тупая твоя башка? Мне надо, чтобы он резво бегал. Поэтому откорми его как следует, а то вон кожа да кости. - Он смерил Алексея жестким взглядом и, хлопнув себя нагайкой по сапогу, вышел из юрты.
        Тобурчин уставился на пленника узкими злобными глазками. Некоторое время они молча изучали друг друга, но инородец первым отвел взгляд. Сплюнув на глиняный пол, он что-то прокричал по-своему в приоткрытую дверь юрты.
        На пороге появился еще один инородец, более молодой на вид, со страшным шрамом, располосовавшим его щеку от уха до подбородка. Рот от этого перекосило, глаз притянуло к носу. И Алексей внутренне содрогнулся при виде подобного уродства.
        - Кандальчики приспособь нашему гостю, - почти без акцента произнес по-русски Тобурчинов, - чтобы не сбежал ненароком. Но у нас скорее кукушка вороньи яйца снесет, чем кто-нибудь ноги сделает. - Он расслабленно вытянулся на лавке, где до этого сидел Степка, и, вытащив из-за пояса трубку, засмолил самосадом.
        Инородец вышел и вернулся с тюремными наручниками с цепью между кольцами и хитрым винтовым замком и приказал пленнику снять сапоги. Алексей повиновался. Холодные
«браслеты» щелкнули на лодыжках. Ключ от замка инородец передал Тобурчинову, и тот повесил его на свой гайтан[Шнурок, переплетенная бечева, на которую христиане вешают крест, в данном случае - просто шнурок.] .
        - Ну все. - Бандит довольно ощерился. - Теперь тебе никуда не деться, легаш поганый! - И пригрозил:
        - Только пикни! Я не посмотрю, что Степан Никитич велел тебя не трогать! Юшкой умоешься, если надумаешь сбежать. Голыми яйцами на муравейник посажу и на денек оставлю… - Он потер руки и радостно захихикал.
        В юрту просунулась голова еще одного инородца, толстого, коротконогого парня. Он что-то быстро проговорил на родном языке. И Тобурчинов приказал:
        - Рыжий! Живо собирай старика и этого легавого, - кивнул он на Алексея, когда Сашка возник на пороге юрты. - Я сегодня добрый, караван хороший взяли, - он хлопнул парня по плечу, - так что грузи их на телегу. А то пешком будут плестись до вечера. А мне некогда долго ждать. Я велел двух баранов зажарить. Той устроим! До утра веселиться будем. - И он опять хлопнул Сашку по плечу, да так, что парень присел от боли.
        Кружными тропами через непролазные заросли стланика и карликовой березки добрались кое-как к полудню до табора Тобурчинова. Бандиты жили в деревянных юртах, а пленников поместили в землянке, вырытой в еловом распадке.
        Торцы толстых бревен выпирали из крутого склона, вытесанная из плах дверь щерилась узкими проемами бойниц.
        Бойницы виднелись и в дверях юрт. Несмотря на непомерную наглость, бандиты все же опасались нападения. Об этом говорило все: и их настороженные взгляды, и то, что они всегда были при оружии, - кургузых, с отпиленным стволом винтовках, которые так удобно прятать под одеждой, и висящих на поясах огромных тесаках. Ими они играючи рубили кости, высасывая мозг.
        Внутри землянки было просторно и сухо. У задней и боковых стен примостились нары, застланные шкурами.
        Новое их жилище находилось немного в стороне от лагеря, поэтому Тобурчинов приказал двум бандитам поселиться вместе с пленниками. Сторожами оказались уже известный Алексею парень со страшным шрамом и тот, что помоложе, толстый, коротконогий, с воспаленными трахомными глазами.
        Ду-пен привычно засуетился, послал Сашку за дровами, и вскоре в небольшом камельке запылал огонь. Старик поставил на него котел, бросил несколько кусков оленины и мелко нарезанные овощи. Бандиты же уселись за стол и принялись играть в самодельные карты. На кону лежали две щепотки золота. То один, то другой из них радостно вскрикивал и сгребал куш в свой тулун. Трахомный проигрывал чаще И каждый раз стучал от досады по столу трубкой, пока не отлетел мундштук.
        Улеглись спать за полночь. Трахомный долго ворчал что-то себе под нос, пытаясь наладить трубку, но вскоре выбросил ее в камелек и тоже успокоился в своем углу. А Алексей долго лежал с открытыми глазами. И мысли, что роились в его голове, были на этот раз одна безысходное другой.
        Что думают о его исчезновении Егор и Михаил? Доложили ли в Североеланск? И неужто поверили в его гибель и прекратили поиски?
        Он изнывал от невозможности сообщить те сведения, которые ему удалось добыть, находясь в плену. Теперь он был уверен, что Анфиса не зря показала ему дом Гурана.
        И сам бай Анчулов, и его брат, несомненно, составляли немаловажное звено в той цепи преступлений, которые они с Егором безуспешно пытались расследовать.
        Каждое утро бандиты уходили на промысел и почти всегда возвращались с телегами, полными награбленного добра, а то и с охапками окровавленной одежды. Добро наверняка было контрабандным: сортовая мука в аккуратно зашитых пудовых мешках, спирт в больших банках и плоских баночках из белой жести, рулоны шелка и атласа, коробки с обувью и даже револьверы и патроны к ним в фабричной упаковке. Все это моментально куда-то исчезало, кроме одной-двух банок спирта, которые бандиты выпивали за ночь, после чего гомонили до самого утра, играя в карты. Иногда между ними возникали потасовки, которые перерастали в драки. И Тобурчинову приходилось браться тогда за плеть, а то и стрелять в воздух, чтобы разнять дерущихся.
        Одежду же сжигали на плоском камне, выдували золу и аккуратно собирали спрятанное в вате телогреек золото. Из разговоров бандитов Алексей понял, да и рассказ Егора вспомнил, что у попавших на мушку «горбачей» и «бергалов» добытый песок зачастую набит за подкладкой нехитрой их одежонки и его трудно обнаружить на глаз.
        Игры в карты после этого становились еще азартнее и все чаще заканчивались драками. Тобурчинов пытался усмирить буянов, неистово ругался, грозился перестрелять всех к такой-то матери, но потом сам сдавал карты и играл, обирая всех догола. Каждый хранил свое золото в изголовье под шкурами, воровать друг у друга побаивались, а вот в карты выиграть - совсем другое дело!
        Спина у Алексея почти не болела. Он уже без помощи Сашки и Ду-пена передвигался по землянке, иногда выбирался на улицу, но боялся уходить далеко: голова все еще кружилась от слабости, да и ноги тряслись, как от непомерной усталости, стоило удалиться от жилья на десяток-другой саженей.
        Бандиты его не трогали, лишь сторонились при встрече, окидывая мрачным взглядом, а охранники и вовсе не обращали на него внимания, занятые ежевечерней игрой в карты.
        Днем же за пленниками никто не присматривал. Бандиты были уверены, что они никуда не денутся, надеялись на посты, выставленные вокруг лагеря.
        Через неделю, когда неприятная дрожь в коленях прошла, Алексей решился пройти чуть дальше. Но на выходе из распадка навстречу ему выехали два угрюмых конника с шашками на боку и винтовками за спиной. После этого он перестал проводить подобные опыты, понимая, что с цепями на ногах от погони ему не уйти.
        Но однажды Сашка поманил его и показал подкоп, который они со стариком затеяли в обход затиснутых землей бревен. Теперь они принялись копать втроем, сменяя друг друга.
        Землю перед возвращением бандитов выносили на кошме и спускали в ручей, а зев норы прикрывали широкой доской.
        Сашка, стремясь подружиться с бандитами и усыпить их бдительность, играл с ними по вечерам в карты «на интерес», старательно им проигрывал, подставляя лоб под щелчки. Старик подкладывал им лучшие куски оленины и лечил глаза трахомному отварами каких-то трав. А днем они продолжали копать и спускать землю в ручей.
        Через три дня тайной работы ход уперся в корни деревьев. Оставалось чуть поднатужиться спиной - и можно выбираться наружу. Теперь надо было ждать подходящего случая.
        Последние дни бандиты возвращались в табор с пустыми руками. Озлобленные, они маялись от безделья, слонялись по лагерю и переругивались друг с другом Они почти не говорили по-русски, и Алексей использовал в роли толмача Сашку.
        В один из дней они явились раньше обычного. Двое бандитов были ранены, а Тобурчинов яростно матерился, когда их заносили в юрту.
        - Что случилось? - спросил Алексей у Сашки.
        - Кажись, в засаду попали. Выставили на тропе самострелы и ждали караванщиков, а вместо них налетел отряд казаков. Еле ушли, поганцы! - объяснил с торжеством в голосе его добровольный переводчик.
        - Что, ты сказал, они выставили на караванщиков? - переспросил Алексей.
        - Самострел. Штука такая, - охотно пояснил Сашка, - лук, трубка, куда стрела вставляется, чтобы не выпала, и курок, как у ружья. К курку бечевку привязывают. Натянул ее, лошадь ногой задела, и тут же стрела летит ей прямо в грудь. Стрела тяжелая, кованая, четверик. Лошадь убивает наповал. Ну сам понимаешь, сразу шум, крики. Караванщики с коней - прыг! - и бегут смотреть, что случилось. А в этот момент Тобурчин со своей шайкой из кустов вылетает. Всех шашками в капусту изрубят, товар заберут, и поминай как звали. Ну а сегодня живодеры косорылые на казачков напоролись. Так что, сколько веревочке ни виться, а до петли она так и так доведет!
        - А нельзя как-нибудь посмотреть на этот самострел? - поинтересовался Алексей.
        - А че ж как-нибудь? - Сашка почесал в затылке и нырнул под нары. Через мгновение показался и сунул в руки Алексею грубое изделие. - Смотри, не жалко, только у него, вишь, тетивы нет. Кто-то из этих жеребцов, - кивнул он на дверь, - по пьяни забросил, да так и валяется здесь с самой зимы.
        Алексей тщательно осмотрел самострел. Сомнения не было. Он был слишком похож на тот, из которого ранили Машу. Оставалось только добыть стрелу.
        Повертев самострел в руках, Алексей вновь бросил его под нары и вопросительно посмотрел на Сашку.
        - Мне бы стрелу к нему достать.
        - Насчет стрелы не обещаю, - вздохнул Сашка. - Их Тобурчин у себя держит и дрожит над каждой, как над своей головой. Они у него по счету. Мужики говорят - у него раньше свой кузнец был, который ему наконечники клепал, а после некому стало. Кузнец энтот то ли заболел, то ли сгинул куда…
        - А кузнеца случайно не Хатангой звали?
        - Понятия не имею, - пожал плечами Сашка. И оживился, просияв веснушчатым лицом. - А хошь, я у мужиков разведаю? Они наверняка знают.
        - Попробуй, только старайся так расспрашивать, чтобы они ни о чем не догадались.
        - Как только бродяги спирта нажрутся, улучу момент, залезу Тобурчину под нары. Достану тебе стрелу, - пообещал Сашка.
        Но не успел. Этой же ночью Алексей, спавший у двери, проснулся, почувствовав запах дыма, и выглянул в прорезь бойницы. В отсветах подожженных кем-то юрт он увидел людей с винтовками наперевес. Сторожившие пленников бандиты, подхватив обрезы, выскочили наружу. Но, сраженные выстрелами, свалились тут же у порога. Китаец и Сашка тоже проснулись и недоуменно крутили головами.
        - Прячьтесь! Скорее! - приказал Алексей и нырнул под нары вслед за своими товарищами по несчастью. Торопливо отвалили доску, закрывавшую нору, и заползли туда, загородив за собой вход. Глухо тукали выстрелы, страшно кричали люди. И непонятно было: то ли это нападавшие, то ли те, кого они безжалостно расстреливали. Пленники пробрались до конца хода. Сашка натужился и отвалил пласт земли. Они выбрались наружу и, спрятавшись в кустах, наблюдали за побоищем, что творилось на дне распадка.
        Землянка и юрты полыхали вовсю. Низкорослые, меднолицые и широкоскулые люди в островерхих шапках и длинных кафтанах добили выбежавших наружу бандитов, побросали их трупы в огонь, вскочили на мохнатых коротконогих лошадей и ускакали в темноту.
        Пленники быстро спустились вниз. Опаляя волосы в пламени страшного костра, выволокли за ногу отяжелевшего Тобурчинова. Ключ был на месте. И наконец-то опостылевшие цепи свалились с ног Алексея. Старик притащил две винтовки с обуглившимися прикладами и что-то быстро заговорил, показывая в сторону уехавших. Сашка перевел.
        - Это подручные монгольского князька, у которого Тобурчин табун угнал. Выследили и расправились.
        Старик снова что-то прощебетал и улыбнулся.
        - Говорит, уходить надо, - пояснил Сашка. И спросил:
        - Ты с нами?
        - Нет, - покачал головой Алексей, - мне нужно до Тесинска добраться. Дела у меня важные, спешить надо! - И обнял сначала старика, потом парня. - Спасибо вам! Не знаю даже, как и благодарить вас!
        - Да что там, - махнул рукой Сашка, - хорошему человеку завсегда помочь рады! - И предупредил:
        - Смотри, будь осторожнее! К Степке в руки не попади! Ежели узнает, что Тобурчинову шайку хлопнули, а мы сбегли, всю степь и тайгу обшарит, чтобы схватить! Так что смываться надо, пока этот зверина не расчухал, что к чему!
        - Ты что ж, и в правду с дедом уйдешь? - поинтересовался Алексей.
        - А что мне здесь ловить? - усмехнулся Сашка. - Он меня в приказчики обещал взять. Думаю, не соврет! Мы с ним сдружились. - Он обнял китайца за плечи и что-то сказал ему.
        Старик расплылся в улыбке и усердно закивал головой.
        - Вишь, говорит, не обманет, - довольно улыбнулся Сашка.
        Ду-пен хитро прищурился:
        - Туда ходи-ходи. Много тинза копай, - и показал на пепелище.
        - Точно! - хлопнул себя по лбу Сашка. - Там же золото должно остаться, что эти варнаки припрятали.
        До самого утра они разгребали угли, добывая золото.
        И когда его набралось фунта три, если не четыре, старик разделил его на три равные кучки. И показал Алексею на одну из них.
        - Тинза еси. Бери тинза, Алешка!
        - Нет, нет, - покачал головой Алексей. - Возьмите себе! - И пододвинул свою долю к Сашкиной. - Берите, вам оно нужнее…
        С рассветом они покинули залитый кровью распадок и уже через четверть версты наткнулись на первый дозор.
        Бандиты валялись в лужах собственной крови с перерезанным горлом. Второй они обнаружили на берегу реки. Нукеры монгольского князька свое дело знали, располосовав горло сторожам Тобурчинова от уха до уха. Недалеко бродили четыре оседланных лошади, очевидно, в спешке монголы их не заметили. И это было несказанной удачей.
        Поймав лошадей, бывшие пленники обнялись напоследок и разъехались каждый своей дорогой. Ду-пен и Сашка - на юг, а Алексей - на север. Но еще долго преследовал его сладкий дух горелого мяса. Наконец он поднялся на высокую сопку. Свежий ветер ударил в лицо. И только теперь он окончательно поверил, что свободен. Пальцы нащупали в кармане рубахи наконечник от самострела. Сашка не забыл про обещание. Откопал его в золе и вручил Алексею. К сожалению, в огне погиб лук, но самая главная улика была все ж у него в кармане. И кажется, он уже знал, кто выставил на тропе тот самострел, что чуть было не убил Машу.
        Глава 38
        До слободы Алексей добрался только утром следующего дня. Накануне ему трижды пришлось объезжать стороной несколько деревушек. Он не знал, чьи они и насколько верны Гурану, поэтому решил не рисковать. Столько же раз встречались на его пути вооруженные всадники группами по два-три человека. Алексей не был уверен, то ли это погоня, отправленная Гураном по его следам, то ли конные едут по своим, только им известным делам, но на всякий случай прятался в лесу или среди камней.
        Нужно сказать, что ему очень повезло с лошадью. Она была спокойной и некуражливой, а ее разбойное прошлое, несомненно, помогало Алексею вовремя избегать ненужных встреч. Стоило ему хлопнуть лошадь - и она сама находила надежное убежище в лесу ли, за сопкой, в худшем случае в бурьяне. И лежала не шелохнувшись, пока он вновь не шлепал ее по крупу, давая отбой тревоге.
        Но стрелять ему все-таки пришлось. Уже под утро молча ринулись на него с ближайшей сопки два конника. Тускло блеснули в предутренней мгле вскинутые над головой шашки.
        И он, не раздумывая, выстрелил навскидку в сторону нападавших, потом еще раз… Он не знал, попал в кого или нет.
        Удерживая в одной руке винтовку, в другой - повод, он гнал свою лошадь по степи, пригнувшись к самой гриве. Что-то с визгом, похожим на свист пули, пронеслось возле уха. Но он продолжал гнать лошадь, не оглядываясь. И только когда взлетел на очередной холм, бросил быстрый взгляд за спину, но преследователей не обнаружил. И опять же не знал, то ли уложил кого из винтовки, то ли отстали варнаки, не выдержав бешеной скачки по степи.
        Слобода еще спала, когда копыта его лошади, взбив уличную пыль, глухо процокали в сторону заводской конторы.
        Чутье ли особое, то ли уже кое-какой опыт подсказали Алексею, что урядник сейчас не дома, а в своем кабинете. И поэтому совсем не удивился, когда заметил в окне тусклый свет керосиновой лампы. Егор, видно, пришел на службу спозаранку, а то и вовсе еще не ложился спать. Не суть важно, главное, что через десяток секунд они встретятся. И уж точно сроду он так не спешил на свидание, как на встречу с Егором Зайцевым.
        Накинув лошадиный повод на коновязь, Алексей буквально взлетел на крыльцо и распахнул двери. В комнате было трое. Ермак, по обычаю, устроился на корточках в углу и смолил свою трубку. Егор с красными от недосыпа глазами что-то объяснял третьему, сидящему к Алексею спиной человеку в темном сюртуке. Держа двумя пальцами на отлете потухшую цигарку, в правой урядник зажал листок бумаги и тряс им перед лицом незнакомого Алексею господина. Судя по количеству табачного дыма, зависшего под потолком, все трое сидели здесь с вечера.
        Алексей вырос на пороге и открыл было рот, чтобы поздороваться, но Егор вскинул голову, замахал бумагой уже на него и выкрикнул негодующе:
        - Давай, давай, выходи отсюда! Я пока не принимаю!
        Шаритесь ни свет ни за…
        Но Ермашка вдруг вскочил на ноги и перебил его на полуслове:
        - О ясвалар![Что-то вроде. О, язви тебя! (хакасск.)] Это ж Алексей Дмитрич!
        Егор вздернул голову.
        - Е-ешкина мама! И вправду Алешка! - Он перепрыгнул через стол и, оттолкнув Ермашку, обнял Алексея. - Откуда ж ты взялся, лихая твоя башка? - Ухватив за плечи, он слегка встряхнул его и окинул придирчивым взглядом. - Надо ж, а я с ходу не признал! Похудел! Глаза ввалились!
        А борода-то, борода! Я уж думал, казачишка какой спозаранку… - Недоговорив, он вновь прижал Алексея к себе. - Где ж тебя носило, дорогой ты мой? Мы уж тут совсем было тебя похоронили.
        - Таной сказал: тюндюк не захлопнется! - Ермак подошел сбоку. И тоже обнял Алексея, улыбаясь во весь рот. - А ты, Егор Лукич, кричал, когда я тебе говорил, что шаман врать не будет.
        - Да уж, - засмеялся урядник и постучал себя по темени, - ты мне этим тюндюком плешь на всю голову проел.
        Тюндюк то, тюндюк се… - И погрозил приятелю пальцем:
        - Ты ж наверняка не Алексея Дмитрича первым делом признал, а свой сикпен ненаглядный. Признавайся: так или нет?
        Ермак не успел ответить, потому что его опередил Другой, слишком хорошо знакомый Алексею голос:
        - Смотрю, братец ты мой, переполоху ты здесь наделал изрядно! На морде синяков не вижу, но чувствую, что на заднице их превеликое множество!
        Алексей оглянулся. И уже в следующее мгновение Иван Вавилов, весело похохатывая, хлопал его по спине, а Алексей обнимал его и чувствовал, как першит в горле, а на глаза вдруг навернулись слезы. Он впервые узнал, какое это великое счастье - вновь встретиться с дорогими твоему сердцу людьми после долгой разлуки и опасных испытаний! И главное, понять, что они тоже любят тебя и искренне радуются, что ты жив и здоров.
        - Ну хватит! - прекратил Иван излияния восторга. - Извини, что не даю отдохнуть после дороги, но сначала дело, а потом уж ванна, бритье и чистые простыни. Судя по тебе, ты за это время прочно забыл и про цивилизацию, и про ватерклозет, и про то, что щи ложкой хлебают.
        - И даже счет дням потерял, - улыбнулся Алексей.
        И посмотрел виновато на Ивана. - Кстати, какое сегодня число?
        - Пятнадцатое сентября, - ответил тот. - К слову, завтра истекает срок, который исправник отвел на расследование.
        - То-то и оно! - произнес Алексей с досадой и опустился на стул рядом с Иваном. И тут же выхватил взглядом на столе урядника знакомый «смит-вессон» и несколько золотых безделушек, среди которых сразу же бросилась в глаза полоска желтого металла с загнутыми краями. Алексей схватил ее, поднес к глазам и, разглядев уже знакомый березовый листок, с облегчением улыбнулся:
        - Ну, Егор Лукич, все-таки хлопнул Гурана, чудилу поганого! - Он надел амулет на запястье. И пояснил ошеломленному уряднику:
        - Это мне одна барышня подарила, так что я его у тебя забираю!
        Но лучше обо всем по порядку…
        Слушали его не перебивая - Т-э-экс! - задумчиво протянул Вавилов, когда Алексей замолчал. - В переделку ты попал отменную, и если даже все эти страсти с девицей и одноглазыми волками отнести на счет шкалика, который ты уговорил без закуски… - Он махнул рукой. - Все это ерунда! Самое главное, что жив остался!
        - Это я виноват! - вздохнул Егор. - Надо было денек подождать. Съездили бы на шахту, разобрались бы с обвалом, а после бы и к Хатанге наведались.
        - Ладно, не кори себя, Лукич! - прервал его Алексей. - Чему бывать, того не миновать. - И заинтересованно посмотрел на него. - Скажи, ты случайно Степку вспомнил или нет, когда я тебя про Анчулова расспрашивал?
        Дескать, кого я имел в виду? Тимофея или Степана?
        - Не случайно, - признался урядник. - До меня и раньше слухи доходили, что Степка якобы в наших местах объявился. Хотел проверить, только через два дня тот человек, что о Степке мне сообщил, утоп в собственном колодце.
        Теперь-то я понимаю, что не сам он туда свалился.
        - А монголы тоже не случайно на табор Тобурчина вышли? Давай колись, Лукич, я же вижу, что носом закрутил? Признавайся: твоих рук дело?
        - Вот вы как, Алексей Дмитрич, сразу в лоб! - Егор опустил глаза в стол, переложил бумаги с одного места на другое. - За такие дела начальство по головке не гладит. - И скосил глаза на Ивана.
        - Егор, не темни! - Вавилов ухмыльнулся. - В начальниках я сроду не ходил, а твое имя золотыми буквами впишем куда следует только за то, что ты с Тобурчиным и с Гураном расправился. Давай рассказывай Алексею с самого начала, как ты воров на прииске накрыл, а после на Гурана вышел. Ну а Тобурчина, думаю, попутно хлопнул, или я ошибаюсь, Егор Лукич?
        - Да нет, не ошибаетесь, - Егор потянулся к кисету и засмолил свою цигарку. - Тобурчин у меня сколько лет вот где сидел! - Он шлепнул себя по загривку. - Сладить с ним сил не хватало. Как только прищучу, тут же пропасть покрывальщиков да защитников объявляется. Пришлось по-другому действовать. Пустил через верных людей слух о том, кто табуны монгольские гоняет и в чьих землях они пасутся.
        Князек ихний мигом это дело сообразил и своих табунщиков спроворил. А те тоже не лыком шиты! С Тобурчиным расправились, табуны забрали и махом за границу. Ищи их теперь, свищи да требуй объяснений! Не знал я только, что на таборе Гуран Алексея Дмитрича прячет. Иначе…
        - Только не винись попусту, Егор Лукич! Все у тебя на ять получилось! - прервал его Алексей. - А теперь лучше про прииск да про Гурана расскажи.
        - Пока вас не было, - начал свой рассказ Егор, - на приисках у Михаила Корнеича опять воровство пошло. Он срочно на всех дорогах кордоны расставил. Его стражники день и ночь что твоя драга работали, никого не пропускали.
        Тулунки и в оглоблях находили, и в хомутах, и в одежде. Но все-таки уходило золотишко, и большими партиями. Тогда Михаила Корнеич пригласил меня, и я пару ночей просидел в кустах. Смотрел, как ведет себя ночная смена на вашгерте.
        И заметил, что Рубцов, мастер, пока его напарники кемарили у костра, раз пять за ночь подходил к шлюзу и сбрасывал крупные камни, сетки вроде очищал, и как бы по делу наклонялся к ячейкам, в которых песок оседает. Но, когда утром смену обыскали, золота опять не нашли. Ну я возьми и брякни: дескать, не глотают ли они золотишко? Михаил Корнеич тут же распорядился выдать им по стакану касторки, а потом самих же глотателей заставил перемывать лотками общую парашу. Золота намыли из дерьма чуть ли не полфунта на четверых. - Егор несколько раз пыхнул цигаркой и откинулся на спинку стула. - После этого я взял Рубцова в оборот. Через час он мне все разложил по полочкам. И про то, как золото воровали, и куда его после сбывали. Словом, хлопнули мы той же ночью один интересный притон в Тесинске. Содержал его старый китаец по кличке Дядя Сеня.
        Дело развернул по всей округе с размахом. По всему уезду его гонцы рыскали, золото скупали, опиум на прииски поставляли, а золото тайными тропами отправляли в Маньчжурию. При аресте нашли у него около пуда золота и шесть фунтов опия. Но не это главное! - Егор с удовольствием затянулся и с явным торжеством посмотрел на Алексея. - Главное, что в том же притоне схватили мы прямо на катране младшего сынка Гурана, Демку Анчулова. Играл он в «банчок», а на кон поставил несколько золотых бляшек с точно такими же клеймами, как на твоей браслетке, Алексей Дмитрич, и серебряного барашка с золотым оголовьем, а когда и это просадил, то выложил на стол пяток золотых червонцев.
        И, как я подозреваю, один в один с тем, что Алексей Дмитрич нашел у Хатанги. Когда мы ворвались в притон, он еще один слиток пытался в окно сбросить, но, сам понимаешь, неудачно.
        - Вы сразу поняли, что монеты фальшивые?
        - Сразу не сразу, но догадались! - вздохнул Егор и кивнул на Вавилова. - Иван Александрыч заметил, что слишком уж они новенькие да блескучие, и на всякий случай попросил Михаилу Корнеича взвесить червонец в золотоприемной кассе. И оказалось, что он весит чуть-чуть, на пару долей[Доля - мера веса, равна 44, 435 миллиграмма.
        всего, но меньше настоящего. Потом кое-какие погрешности в изображении орла в лупу разглядели. А так с первого взгляда и не поймешь, что фальшивый. Ловко сделано! Думаю, что Гурану самому подобного промысла не осилить! Кто-то умнее да еще хитрее его монеты льет, - покачал головой урядник. - После провели обыск в Демкином доме в Тесинске, обнаружили под половицей еще два десятка червонцев. По правде, Алексей Дмитрич, слухи и раньше ходили, что Гуран ни с того ни с сего принялся вдруг червонцы, да еще с доплатой, по всей округе скупать. Видно, испугался, что вот-вот до него доберутся. Но, каюсь, не придал этому значения. Думал, опять в голову старому дурню моча ударила. Да, честно сказать, ни рук, ни времени не хватало, чтобы чудилу этого достать.
        - Ладно, не кори ты себя, Лукич, - прервал поток самобичевания Алексей. - Лучше дальше рассказывай.
        - А что дальше? - запустил Егор пятерню в затылок. - Дальше я честь по чести написал рапорт на имя станового пристава. Тот - к исправнику. Через час вызвали меня на ковер к Быкову. Изложил я ему суть дела, сами понимаете, без некоторых подробностей. Он вначале рассвирепел, грозился вовсе меня со службы погнать, чтоб порядочного человека не порочил. Пришлось тогда привлечь в помощь Михаилу Корнеича. Он Быкову обстоятельно все изложил, объяснил и даже намекнул, чем исправнику это грозит, если вздумает покрывать Анчулова. Ну тогда тому ничего не оставалось, как подписать постановление на арест.
        Правда, предупредил, что лично мне зубы пересчитает, если не найду улик против Гурана.
        - И что ж, нашли? - справился Алексей.
        - Нашли! - довольно улыбнулся Егор. - Он еще не успел расчухать про арест сына, так что взяли его тепленьким. И кучу контрабандного товара по амбарам наскребли, и золотишка разного изъяли: и в слитках, и в самородках, и в песках. Всего три пуда с лишком. И червонцев не меньше тысячи обнаружили, из тех, что успели настряпать, но не успели сбыть. А еще побрякушки разные из курганов, тоже золотые да серебряные. Учитель и Мария Викторовна их смотрели, говорят, точно из курганов. Мария Викторовна даже того барашка, что у Демки изъяли, узнала. Говорит, самолично у Хатанги его видела.
        - Значит, действительно Хатанга на Гурана работал.
        Видимо, бай дороже платил за находки, чем купец?
        - Правда ваша, Алексей Дмитрич, - согласился Егор, - не зря верблюд к Гурану вас привез. Проторил туда Хатанга дорожку, непременно проторил. Только оттого голову и сложил. - Вздохнул тяжело урядник. - Видел я тот проклятый тюндюк, когда вас искали. В ямине этой, ей-богу, не вру, моя изба уместится. Камни с глиной в кашу перемесило, а березу - ту и вовсе в щепу раздолбанило. Но, каюсь, даже в голову не пришло, что там косточки Хатанги упокоились, да и вы едва выкарабкались. Думал, увидели, что юрта пустует, ну и уехали восвояси. Лошадь-то пастухи аж в десяти верстах от кургана нашли.
        - Драгунку не прикарманили?
        - Вернули, - засмеялся Егор, - вздумалось бы им прикарманить! Но, видать, долго сомневались, три дня лошадь держали у себя. А мы тут с ума сходили, куда вы могли подеваться. Потом привели, вражьи дети, лошадку.
        Разузнали мы у них все как следует, а после на пару с Ермашкой все окрест на пять рядов обшарили, людей опросили, в нескольких аалах на всякий случай повальный обыск провели. Нет, пропал наш Алексей Дмитрич, словно его с кашей съели. - И с укором посмотрел на Алексея. - Попробуй догадайся тут, что вы на верблюде будете выбираться.
        Думал - нет верблюда, значит, Хатанга где-то пьянствует, как обычно. - Он взглянул в окно и вновь перевел взгляд на Алексея. - Скоро Михаила Корнеич должен подъехать.
        То-то обрадуется, сердешный. Переживал о вашей пропаже не меньше нашего. А уж как Мария Викторовна плакала и горевала, словами не передать, да и учитель тоже сильно расстроился. Все меня укорял, что не сберегли мы вас. - Егор расплылся в улыбке. - Даже Анфиса Никодимовна - и та взлютовала. За грудки меня хватала и ругалась по-черному, хоть святых выноси, за то, что, по ее разумению, вашими поисками должным образом не занимался. - Он весело подмигнул Алексею и опять помрачнел взглядом. - Все хорошо, единственно не узнали, откуда к Гурану монеты попали. Пока молчит, вражина, ни слова еще судебному следователю не сказал. Только глазками своими злобными сверкает да матерится. Но ты бы видел, Алексей Дмитрич, как народ ликовал, когда его в цепях со двора повели.
        Сколько он крови попил, сколько горя принес - не счесть.
        Отлились волку овечьи слезы!
        - Надо срочно брать Степку, - произнес сквозь зубы Алексей. - Он гораздо больше знает, чем Гуран. В этом деле он всему голова!
        - Степку мы всенепременно хлопнем, - подал голос Вавилов и положил ему руку на плечо. - Только тебе, Алеша, пока придется отойти от расследования! На денек, не больше! Отдохнешь, отоспишься! - И поторопился объяснить, заметив протестующий жест Алексея:
        - Нам сейчас надо срочно со Столетовым разобраться, а потом за Степку возьмемся. Пока он не знает про твое возвращение, никуда не сбежит. А после и до него руки дотянутся.
        - Ставлю голову на отсечение, что ему уже известно и про гибель Тобурчина, и про то, что вы схватили Гурана, - возразил Алексей.
        - Но, согласись, ему совершенно не стоит знать, что тебе удалось спастись, - продолжал настаивать Иван. - Лучше, чтобы он тебя вообще пока не видел. Иначе точно сделает ноги. Сейчас он крайне обеспокоен, что арестовали Гурана, но знает, братец его не выдаст. И возможно, попытается даже каким-то образом Тимофея освободить. Если уже не пытался. Когда Гурана везли в Тесинский острог, конвойных обстреляли. Но те казаки ушлые. Окружили полицейскую карету и открыли огонь по тайге. Больше ни одного выстрела не прозвучало. После мы место засады осмотрели. Судя по следам, бандитов было не больше трех человек. Все верхами, но напасть в открытую не решились, конвойных-то, почитай, в пять раз больше было.
        - Выходит, сил у них и впрямь мало осталось или впопыхах нападение готовили, - подал голос урядник. - Одно из двух, но, по всему видно, затревожились господа разбойнички. Забеспокоились, сучье племя! - Он вытащил из кармана мундира часы и озабоченно посмотрел на них. - Что-то задерживается Михаила Корнеич, не случилось бы чего!
        - Накаркаешь смотри. - Вавилов зевнул и прикрыл рот ладонью. - Сейчас бы соснуть минуток шестьсот, так нет, придется на рожу столетовскую любоваться. - Он выглянул в окно. - Может, двинем в контору, там Кретова дождемся?
        - Нет, лучше здесь подождем, а то Семен Петрович меня раньше времени углядит и сразу поймет, что дело нечисто, - возразил урядник. - Он и так уже косится, что я в конторе, почитай, кажный день торчу.
        - Неужто нашли что-то? - обрадовался Алексей.
        - А ты как думал? - расплылся в довольной улыбке Иван. - Что я, зря здесь оказался? Неделю рядом с ревизорами отсидел. Умный вид делал, на заднице мозоль натирал… Конечно, я в этих сальдо-бульдо ни бэ, ни мэ, ни кукареку, но зато кое-что другое раскумекал. - Он хитровато посмотрел на Алексея. - Мы ведь тоже не на помойке выросли, Алексей Дмитрич! Могем, когда хотим!
        - Не тяни душу, Иван, - рассердился Алексей. - Говори, что узнал.
        - Под протокол али как? - продолжал забавляться Вавилов.
        Алексей красноречиво хмыкнул.
        - Не угрожай, - предупредил его приятель, - и так вижу, что терпение на исходе. Словом, Тригера Захарка приговорил по приказу Столетова. Немец догадался, что бухгалтер его дурит, и назначил ревизию. Видимо, пожар на складе тоже на совести Захарки, а то и Ерофея.
        - Как они снюхались?
        - Достоверно не известно, но, видимо, в прошлом году по осени, когда Столетов нанял их крышу на своем доме железом перекрыть. А дальше пошло-поехало. Рабочие говорят, что Захарка к Столетову частенько, словно к девке на свидание, бегал. А какие уж у них дела были, думаю, об этом Столетов самолично через четверть часика в присутствии Михаила Корнеевича все нам и поведает.
        - А Анфиса здесь по каким-то статьям проходит?
        - Пока только как любовница, - усмехнулся Вавилов и встрепенулся. - Связь у них началась еще в Североеланске.
        - Теперь мне понятно, почему она его на завод служить устроила. И поездки в Тесинск тоже понятны. И свидания…
        - И чего Анфиска в нем нашла? Он же страшнее смертного греха! - вздохнул Вавилов.
        - Ну пожалели, Иван Александрыч, красавицу! Такую образину в дурном сне увидишь - год заикаться будешь! - подал голос урядник. - Самая пара они со Столетовым!
        - Постойте! - прервал Алексей обсуждение достоинств Анфисы и ее любовника. - А клейма не их ли рук дело?
        - Пока неизвестно, но вполне вероятно, - согласился Иван. - Сегодня непременно попытаем ловчилу по всем его паскудным делишкам.
        - А почему утра дожидались? Разве вечером нельзя было его допросить?
        - Просто ревизоры не успели дебет-кредит открыжить.
        Всю ночь сегодня сидели, чтобы к утру отчет о ревизии закончить.
        - Но Столетов мог догадаться и сбежать?
        - Дальше Тесинска не сбежит! А догадаться мы бы не позволили, даром разве я с ним водку пил и в баньке парился?
        Он мне уже, доподлинно знаю, премию в бумажку завернул за то, что в курсе его держал. Он ведь, хитрая бестия, так все расчеты запутал, так в бумагах накрутил, что хрен без брюквы разберешься. Но разобрались! Всю его темную бухгалтерию раскрутили, а попутно и вовсе грязные делишки всплыли! Чуешь, Алексей, чем это пахнет для любезного нашему сердцу Семена Петровича?
        - Чую, батько, чую, - улыбнулся Алексей и достал из кармана завернутый в тряпку наконечник от самострела. - Теперь смотрите сюда! И слушайте! Интересные вещи у нас получаются…
        Все четверо склонились над столом. Обсуждение было бурным, но, кажется, именно этот наконечник позволил им соединить вместе почти все звенья разорванной цепочки событий. Но слишком уж не правдоподобными казались некоторые предположения Алексея. И хотя версия была выстроена, но пока не обоснована. Не понятен был и мотив преступления. И этим следовало заняться безотлагательно.
        Они так увлеклись обсуждением вновь открывшихся обстоятельств, что не услышали, как под окнами остановилась коляска, а через мгновение в комнату ввалился Михаил Кретов.
        Казалось, он дымился от гнева.
        - Все заседаете, господа сыщики? А что Столетова грохнули, вам это ведомо или нет? - выкрикнул он, белея от ярости, и с размаху саданул тростью по столу. Столешница треснула, а Михаил от всей души разразился матом:
        - Донянчились с мерзавцами, мать вашу так-разэтак! - И, хлопнув дверью, выскочил на улицу.
        Глава 39
        - Вот тебе и тихоня! - Михаил первым нарушил тягостное молчание, царившее в карете, с момента ее отъезда из слободы. - Мало того, что чуть завод не обанкротил, так вздумал еще и монету лить.
        - Монету он не отливал, - возразил Иван. - Тигли, в которых он золото плавил, для этого не приспособлены.
        Скорее он занимался слитками. А Захарка и Ерофей как мастера своего дела просто-напросто ему помогали.
        - Так, значит, клейма в баню Тригера точно он Подбросил? - спросил Михаил и посмотрел на Алексея.
        - Вполне возможно, - ответил тот, - того гляди, могла выплыть наружу его связь с Бугатовым и Матвеевым, и он спешил отвести от себя подозрения.
        - Но Бугатов и Матвеев погибли, кому ж тогда потребовалось убивать Столетова?
        - Возможно, тому, кому пришла в голову идея выдавать слитки за курганное золото, а потом заняться фальшивым монетничеством, - ответил Алексей на новый вопрос Михаила. - Вероятно, они подозревали, что итоги ревизии не столь утешительны, как хотел это представить Столетов с легкой руки Ивана Александровича. Боялись, что бухгалтера арестуют и он выдаст всех, с кем был связан. Наверняка он знал слишком много, если его поторопились убрать!
        - Насколько я понимаю, - произнес сухо Михаил, - Столетов - мелкая сошка, а есть еще люди, которые всеми этими делами заправляют, но вы пока не знаете, кто они?
        - Вы абсолютно правы, Михаил Корнеевич, - кивнул головой Иван, - и кое-кого мы уже вычислили. И даже арестовали. Гурана, например! Но Гуран - пешка по сравнению с теми, кто все это придумал и кое в чем даже преуспел! К сожалению, нам до конца не понятна цель всех этих деяний. И каков мотив был у преступников, когда они затевали этот спектакль с подметными письмами, нападениями на обозы, баржу, пароход? Одно могу сказать - мелкие пакости переросли в большую, но грязную игру. И мы считаем, что убийством Столетова они не ограничатся. - Иван искоса посмотрел на Михаила. - Теперь можно об этом говорить, Михаил Корнеич, но поначалу мы даже вас подозревали в этих темных делишках. А потом поняли, что кому-то очень хочется, чтобы мы именно так и думали. Жулики попались люди неглупые, хорошо понимали, что мы вскоре разберемся, что похожий на вас человек, который участвовал в нападении на «Амур» и шатался у амбаров незадолго до пожара, конечно же, не вы. Хотя в последнем случае вряд ли кто сумел бы подтвердить ваше алиби. Ведь вы оказались один на озере, и если бы не встреча с известными вам людьми и
Алексеем Дмитричем в частности, то вам бы пришлось основательно попотеть, доказывая свое алиби.
        - Алексеем Дмитричем? - поразился Михаил. - Выходит, ты никакой не Илья? - Он с силой хлопнул себя по колену. - Ну, легаши, черт бы вас побрал! Все у вас не по-людски!
        - Возможно, - улыбнулся Алексей, - но будь у вас, купцов, все по-людски, разве б мы ехали в одной карете?
        Михаил смерил его хмурым взглядом, но, видно, не нашелся что ответить, потому что переключил свое внимание на Ивана.
        - Ну так в каких темных делишках меня подозревали?
        Только подробно и без вранья…
        Карету мерно покачивало. Кучер изредка для острастки взмахивал кнутом, но это никак не влияло на ленивый бег лошадей. Солнце жарило не по-осеннему, и все вокруг словно плавилось в ленивой истоме. Алексей едва справился с дремотой и, сосредоточившись, попытался собрать воедино все сведения касательно событий, закрутившихся вокруг семейства Кротовых, которые на сегодняшний день удалось собрать.

«Итак, возьмем за точку отсчета Столетова, которого сегодня рано утром кто-то задушил воротником собственной ночной рубахи. Бедолагу обнаружила кухарка, которая пришла звать его к завтраку… Что мы знаем о нем, кроме того, что он был тихоней, но себе на уме? Тихоней, у которого в подвале обнаружили чуть ли не цех по выплавке золотых слитков.
        Более двадцати лет отработал он на купца Карнаухова в пароходной компании
«Восход». После того как Карнаухов разорился и умер Корней Кретов, уволен Никодимом, долго не мог найти себе место, но был подобран Анфисой, давней своей любовницей, и устроен ею, правда, против воли отца, на завод. Здесь он нашел золотую жилу. То ли сам догадался, то ли кто надоумил, но он стал скупать у старателей золото и переплавлять его в слитки. Как показала проверка казенной золотоприемной кассы, он сдал по осени и в начале зимы четыре слитка, объяснив, что добыл золото личным старанием.
        Это никоим образом не возбранялось, тем более что Семен Петрович пошлину платил исправно и, естественно, в тот момент даже не помышлял, чтобы выдать сданное им золото за древнее. Мысль эта пришла позже, но в голову Столетова или кому-то другому, пока неизвестно. Теперь что касается итогов ревизии. Манипулировать с бухгалтерскими расчетами Столетов стал тоже недавно, где-то с конца февраля.
        А первое подметное письмо Никодим Кретов получил пятого марта. Что это, простейшее совпадение или тщательно продуманная операция, цель которой - вывести из себя старшего Кретова и поссорить его с младшим братом? И вернее всего второе предположение, потому что урон, который нанесли неизвестные злоумышленники этой семейке, слишком незначителен. И даже если б им удалось обанкротить завод, капиталы Кретовых от этого совсем бы не пострадали. Просто бы избавились вовремя от обузы, которую взвалили на себя из-за пьяного куража Никодима Корнеича. Известно ведь, что он купил его на спор, чтобы досадить одному из своих конкурентов.
        Захарка и Ерофей определенно участвовали во всех нападениях и на обозы, и на лавку, и на баржу. Кроме, видимо, парохода. В книгах учета рабочего времени четко обозначено, что оба в это время работали в вечернюю смену и никуда с завода не отлучались. А вот что касается прежних нападений, то все они происходили в дневное или в вечернее время, когда и Бугатов, и Матвеев отдыхали дома после смены.
        Свидетелей, которые могли бы подтвердить, что они исчезали в это время из слободы, Егору пока не удалось найти.
        И немудрено, столько времени прошло… Но зато остались бесспорные доказательства их вины - рулоны мануфактуры и вещи, похищенные из уничтоженного обоза…»
        Алексей выглянул из окна кареты. Справа от дороги щетинилась густым сосняком гора. Стоит ее перевалить - и окажешься на карьере, где он чуть было не остался без головы. Мысли его вновь потекли в прежнем направлении. Кто ж все-таки спустил на него камни? Ермак уверяет, что это была женщина. Егор сомневается, потому что женщине попросту не хватило бы сил отодвинуть заслонку ловушки для камней… И потом, кому понадобилось его убивать в тот момент? Или все-таки Столетов решил на всякий случай от него избавиться? Но это маловероятно! На тот момент он был даже полезен Столетову, потому что разбирался с Тригером по поводу волнений на заводе и отвлекал внимание управляющего от бухгалтерских дел.
        Анфиса? Вряд ли! Хотя, без всякого сомнения, она знала о проделках Столетова. И клеймо отдала Алексею, и наводку на Тригера сделала тоже, видно, по просьбе бухгалтера. Возможно, он заплатил ей за это. И кажется, дал ей не слишком точную установку, потому что она сообщила, что у Тригера следует искать золото, а нашли клейма. Тут два варианта: или Анфиса знала о делах Столетова постольку-поскольку, или жулики в последний момент пожадничали и вместо золота подложили под дверной косяк клейма. Что тоже было достаточно лихо и грозило бы Тригеру крупными неприятностями, будь он жив. Но Тригер был мертв, и тем самым преступники рассчитывали увести расследование в сторону, а то и вовсе завести дело в тупик.
        Теперь Степан! На кой ляд ему надо было прикидываться китайцем и ехать в Североеланск, чтобы наняться в услужение к купцу Кретову? Вовсе не потому, что поставил себе цель жениться на непутевой купеческой дочке, чтобы прибрать к рукам миллионные капиталы ее папеньки. Поначалу у него и в мыслях этого не было, а были другие тайные причины оказаться в тот день во дворе Никодима Корнеевича разутым и раздетым. И вряд ли он рассчитывал на внимание Анфисы. Просто ему повезло, что эта оторва остановила на нем свой взгляд… Вероятно, мысль подчинить ее себе, полностью подавить ее волю родилась позднее, отсюда опиум и побои… Но эта связь явно тяготит Анфису, и не зря она сдала Алексею Гурана и предлагала убить Степана. Она, кажется, поняла, в какую яму катится, и потому хотела бы избавиться от него. Но боится своего рикшу и не знает к тому же, как освободиться от опиумной зависимости.
        Степку тоже, несомненно, она со Столетовым познакомила. И это сходится по времени с началом нападений на обозы, появлением якобы древних слитков, а чуть позже - фальшивых червонцев. Степка с помощью Тобурчина вполне мог грабить обозы и даже баржу, но что касается поджога парохода… Вряд ли это дело рук головорезов Тобурчина.
        Слишком уж далеко Тесинск и его табор от Североеланска.
        Но ведь, имея деньги, любую голытьбу на такое дело сговорить можно!
        Дальше что касается подметных писем. Бесспорно, их писал человек образованный, с устоявшимся, почти каллиграфическим почерком. Степка, тем более Гуран, на такие подвиги не способны, вряд ли они пару слов без ошибок изобразят. Столетов тоже отпадает. Алексей видел его почерк.
        Ничего общего с тем, кто выводил подметные послания: мелкий как бисер, буковка к буковке… И точку он ставит обычную, а не идеальный по форме кружок… И это опять же подтверждает, - что во главе гнусной шайки стоит человек незаурядный. И как они с Иваном ни бились, как ни старался Егор, им пока еще и на йоту не удалось проникнуть в его замыслы. Вполне возможно, он все-таки нуждается в деньгах, отсюда эти махинации с золотыми слитками и монетами и требованием денег с Никодима Кретова. Но он должен понимать, что подобная добыча денег чревата большими неприятностями в случае, если купец обратится в полицию.
        Или, зная упрямый характер Никодима, он был уверен, что в полицию тот как раз и не пойдет?
        Алексей потер виски. Голова распухла от версий и логических построений. Хотелось бы обсудить эти проблемы один на один с Иваном, но тот до сих пор все еще что-то втолковывал Михаилу, который слушал его с крайне расстроенным выражением лица.
        Что ж, придется вернуться все к тем же баранам! Этот неизвестный им пока главарь шайки, без всякого сомнения, хорошо знает Кретова, его привычки, характер, способен даже просчитывать его поступки. Неужто все-таки Анфиса?
        Может, он ошибается, принимая ее за тупую и ограниченную девицу, а на самом деле это - хитрая, изощренная тварь, которая по какой-то причине решила объявить войну своему родителю. И эта причина скорее всего в деньгах, потому что она нуждается в них, хотя и в меньшем количестве, чем Степка. Они нужны ей на ежедневную выпивку и опиум, а Никодим явно ограничивает ее в средствах. Но даже при подобном раскладе Анфиса на главаря никак не тянет.
        И в какой расклад вписывается тогда тот человек, который похож на Михаила Кретова? Конечно, и на пароходе, и у амбаров его видели рано утром, при тусклом свете, в суматохе… Если б это было один раз, можно было признать, что свидетели обознались. Но дважды и в разных местах…
        И кажется, они не ошибаются. Этот человек существует на самом деле. Возможно, он даже родственник Кретовых, если похож на Михаила. Но только с какой стати ему мстить Никодиму, зачем ему нужно очернять Михаила, затевать многослойную комбинацию, определенно рисковать жизнью, втягивая в свою затею многих людей, в том числе откровенно разбойного пошиба? Что это? Обида? Зависть? Месть?
        И здесь напрашивается другой - вполне закономерный вопрос, о котором только что упомянул Иван. И немудрено, потому что именно об эту закавыку они то и дело спотыкаются. Преступники знали, что Михаил отправился на озеро один, значит, алиби в этом случае почти недоказуемо, но зачем тогда нужно было ставить самострел на тропе? Михаила однозначно хотели убить, но, с другой стороны, кому нужно было обозначить его появление у амбаров за несколько минут до пожара? Получается какой-то замкнутый круг.
        И прав Иван, что последняя версия Алексея и вовсе не вписывается в ситуацию, может, еще и потому, что главные участники этого действа так до сих пор и не обозначены…
        Копыта лошадей дробно застучали по брусчатке. Алексей снова выглянул в окно. Вот они и в Тесинске. Минут через десять он встретится с Машей и Владимиром Константиновичем. Он рассеянно взирал на проплывающие мимо здания и торговые ряды Базарной площади. Теперь его голова была занята совершенно другими мыслями: обрадуется ли ему Маша? И сумеет ли он заслужить ее прощение?
        И хотя эти вопросы отвлекли его от служебных проблем, но глаза моментально засекли знакомую фигуру:
        - Смотри, Иван, тот старец, про которого я рассказывал. Раскольник со скита. И собачонка определенно его. Интересно: что он забыл в Тесинске? Приехал мирским духом подышать?
        Иван перегнулся в его сторону, для чего ему пришлось опереться о колени Михаила.
        - Ничего, и вправду дюжий мужик, - сделал свой вывод о старце Вавилов. - И кажется, кого-то выглядывает. Смотри, смотри, головой вертит и шею тянет! Точно! Выглядывает! - выкрикнул радостно Иван и шлепнул Алексея по плечу. После чего и вовсе перебрался на колени к нему и к купцу. Высунув голову в окно, он с интересом наблюдал за происходящим на Базарной площади, почти загородив обзор своим соседям по карете. Поэтому о том, как разворачиваются события, они могли судить только по его комментариям:
        - Ага! Заметил, кажется, кого-то. Развернулся и двинулся вдоль рядов. Интересно, к кому это он направляется?
        Неужто к Драпову? - Он повернул лицо к Михаилу. - А ну-ка, Михаил Корнеич, посмотрите, не ваш ли это дружок на базаре отирается?
        Тот тоже потянулся к окну и произнес удивленно:
        - И верно, Федька! Только с какой стати ему с этим лешаком встречаться?
        - А сейчас мы это узнаем. - Иван быстро снял сюртук и шляпу и приказал Алексею:
        - Скидывай Ермашкино добро!
        - Сикпен? Зачем? Он же грязный, - не понял его Алексей.
        - Тем лучше, - с нетерпением произнес Иван, - давай живее, а то они смоются.
        Алексей снял сикпен и протянул его Ивану. Одеваясь, тот торопливо пояснял:
        - Федька меня в сюртуке несколько раз видел, а на сикпен да еще с чужого плеча, вряд ли внимание обратит. - Он быстро сбросил штиблеты и притопнул босой ногой. - Ну что, похож на босяка?
        Михаил лишь озадаченно покачал головой, а Алексей одобрительно кивнул.
        Иван взлохматил волосы, провел пятерней по верху кареты, а затем себя по лицу, оставив грязные полосы на лбу и щеках.
        - Ну теперь, в самый раз! - Он весело улыбнулся и махнул им рукой. - Бывайте пока! Попробую догнать их! - И спрыгнул на ходу с кареты.
        - Останови лошадей! - приказал Михаил кучеру.
        Тот выполнил приказание, и они принялись наблюдать за передвижениями Ивана в толпе. Поддерживая сикпен, подол которого болтался у него чуть ли не на пятках, Иван сновал между рядами, пробовал семечки и кедровые орехи, приценялся к хомутам и сапогам, а сам все ближе и ближе подбирался к Протасию. Старец шел сквозь толпу, как крейсерский корабль, раздвигая людей широким плечом и не обращая внимания на призывные возгласы торговцев. Его войлочный капелюх был виден издалека и не давал потерять его из виду.
        Федька неотрывно следовал за ним на расстоянии порядка десяти саженей. Коренастый, с заметным брюшком, он явно не поспевал за старцем, поэтому то и дело пускался чуть ли вприпрыжку догонять его, а то приподнимался на цыпочках и крутил головой, чтобы не сбиться с курса, который ему указывал капелюх Протасия.
        Иван же то отставал от них, то забегал вперед, а то вдруг и вовсе отходил в сторону, но следовал за Федором, как приклеенный.
        Наконец вся троица исчезла из поля зрения, и Михаил с недоумением посмотрел на Алексея:
        - С чего вдруг твой приятель так всполошился? Федька с утра в каком-нибудь кабаке опохмелялся, а на базар забрел семечек жареных купить, чтобы запах перегара отбить.
        При чем здесь Протасий?
        - Видишь ли, объяснять тебе долго бы пришлось, как Федька и Протасий это проделали. Но Иван сразу ухватил, что эта встреча неспроста. И, даже если мы ошибаемся, все-таки стоит проверить.
        - Вы что ж, и Федьку уже подозреваете? - поразился Михаил.
        - Он тоже из твоего окружения, - не стал вдаваться в дальнейшие объяснения Алексей. Честно сказать, он и сам не слишком верил в причастность Федьки к преступлениям, но чем черт не шутит, когда боженька спит.
        - Ладно, хватит об этом! У меня подобные гнусности уже в печенках сидят! Давай поезжай! - крикнул Михаил кучеру и обратился уже к Алексею:
        - Сейчас заедем ко мне, приведешь себя в божеский вид, переоденешься, а потом устроим небольшую пирушку по случаю твоего спасения.
        И не суетись! - прикрикнул он преувеличенно грозно, заметив, что Алексей пытается ему возразить. - Учителя с Машей тоже пригласим. Пусть порадуются за тебя! Поэтому негоже перед барышней подобным байстрюком являться.
        Я Марфе велю ванну для тебя приготовить.
        - Но разве Иван не сказал, что нам бы не хотелось, чтобы Степка меня заметил?
        - А он и не заметит! - махнул рукой Михаил. - К дому мы подъедем с черного хода, да к тому же в это время ни Анфиски, ни ее желтопузого обычно дома не бывает. Он ее опий курить возит.
        - И ты совершенно спокойно об этом говоришь?
        - А она уже давно не девочка, чтоб я ее по жизни за ручку водил. - Михаил криво усмехнулся. - А ты что ж, пожалел ее? Хотя я ее тоже поначалу жалел, но после того, что мне твой Иван рассказал… - Он замотал головой и промычал сквозь зубы:
        - Надо ж, какая стерва! Такую кашу заварила! Но я еще разберусь с ней! По-свойски! Ужо поплачет у меня, поползает на коленях, сучка ненасытная!
        - Ты это брось, Михаил! - рассердился Алексей. - Мы все тебе рассказали совсем не для того, чтобы счеты сводить! Дай слово, что виду не покажешь, иначе все нам провалишь!
        - Хорошо! - пробурчал Кретов. - Но каково знать, что эта паскудница с тобой рядом живет, за твоим столом ест и пьет и чуть ли не в тарелку тебе гадит?
        - Пока ничего точно неизвестно! Не мешай нам выяснить все обстоятельства! Дай довести дело до конца. И никому ни слова о нашем разговоре! Даже самым близким людям!
        - А Мурке можно? - усмехнулся Михаил.
        - И даже ей нельзя! - улыбнулся в ответ Алексей.
        Глава 40
        - Здесь все мое! Моими руками выстроено, сложено, опробовано! - Михаил взъерошил пятерней жесткие, непослушные волосы. - От этой шахты все равно толку нет, но я ее купил и теперь что хочу, то с ней и делаю! Вчера я велел подготовить все для взрыва. Завезли несколько бочек черного пороха, шурфы пробили, выставили караулы. Осталось только взрывчатку заложить. Взорвем вход в шахту, чтобы неповадно было в нее шастать. Последний раз стервецы настоящую бойню в штольне устроили. Да Егор, наверное, тебе рассказывал? Казаков пришлось вызывать и конных жандармов, только тогда разогнали эту вольницу. Трое моих там упокоились. И учти, не самые плохие старатели. На этот раз лихость их подвела. Залезли не на свой участок, у них все штольни поделены были, а «бергалы» их застукали. Ну и пошли ломиками да лотками махать, а тут обвал. Всех камнями накрыло… - Михаил взял со специальной подставки сигару, аккуратно ее обрезал, но не закурил. Только что директор-распорядитель прииска окончательно испортил ему настроение, сообщив о петиции людишек, занимавшихся личным старательством. В ней они угрожали ему, Михаилу
Кретову, чуть ли не самосудом в случае, если он осмелится завалить шахту.
        - Я своего решения не изменю, взрыв состоится завтра в шестнадцать ноль-ноль, и ни минутой позже! И на эти петиции мне кое-что положить и забыть! - произнес он жестко, и глаза его гневно блеснули.
        Михаил сидел в прочном дубовом кресле. Глаза его потемнели и смотрели мрачно и жутковато. И в памяти Алексея невольно возник портрет Корнея Кретова. В этот момент его младший сын походил на купца как никогда.
        Стол его был завален бумагами, но все его внимание сейчас занимала лежавшая перед ним карта. Он вытащил ее из-под стекла и передал Алексею.
        - Смотри, все здесь нарисовано и облито потом и кровью Мишки Кретова. И я не позволю каким-то босякам творить свои законы на моей земле.
        Алексей с удовольствием разглядывал карту. Совсем недавно он думал, что посвятит горному делу всю свою жизнь.
        Но судьба привела его в полицию. И пока ему не о чем жалеть. Но все же обрадовался этому листку тонкой бумаги, на котором синие жилки ручьев и речушек струились по зеленым пятнам лесов и долин, стиснутых коричневыми хребтами. Редкие кружочки селений жались к рекам и озерам.
        Лишь за водораздельным хребтом затерялся одинокий кружочек, новый прииск братьев Кретовых «Неожиданный».
        На нем была установлена драга, коптили небо пара локомобилей и работали пятьсот рабочих и столько же старателей.
        - Сейчас самая хальнина[Пески с богатым содержанием золота.] пошла! А они мне бузу решили учинить! Будто не знают паскудники, что зима на носу!
        Того гляди в тайге снег ляжет. Тут каждый погожий день на счету, а они мне пе-е-етиции вздумали сочинять! - Ми хайл с досадой отбросил от себя сигару и достал из сейфа, что стоял в углу кабинета, Детальную карту прииска. Ломаная красная линия на ней обегала заштрихованные золотоносные участки, замыкая их в круг. Все, что лежало внутри него, подлежало разработке в ближайшие годы. А то, что располагалось вне, со временем тоже могло попасть в круг: разведки на золото велись непрерывно.
        Михаил скомкал в кулаке петицию и с отвращением, словно ядовитую змею, зашвырнул ее в мусорную корзину. Он был расстроен и обижен. И Алексей прекрасно понимал его.
        В прииск было вложено много труда. Первый раз Михаил прибыл в те места с экспедицией еще при жизни Корнея Кретова, когда вокруг на десятки верст не было ни одного жилья. Это был огромный участок совершенно девственной тайги, белое пятно на карте. Немало разведочных шурфов было заложено по его личным указаниям. Вместе с рабочими он рыл землю, спал с ними в балагане, дышал смрадным воздухом, настоянным на запахах портянок, потных тел и крепчайшего самосада. Вместе с ними радовался фарту, если шурф показывал золото, и угощал всех водкой.
        Он платил людям щедро, знал, что зря они рисковать не станут. Старатели со всех сторон тянулись к нему. И прииск обустраивался. По соседству вырос рабочий поселок. Зазвучал над тайгой гудок первой в этих местах паровой машины.
        Все это Михаил ставил себе в заслугу и явно этим гордился.
        И ему совсем не нравилось, что объявились какие-то люди, которые пытаются диктовать ему свои условия.
        - Сейчас в банке около тридцати пудов золота. Надо до снега отправить его в Североеланск. Но я не могу рисковать! Где гарантия, что на обоз не нападут в пути? Пуганая ворона куста боится, так и я теперь! - Михаил взял брошенную было сигару в рот и закурил. Вытянув длинные ноги, он вольготно раскинулся в кресле и, пуская дым в потолок, мечтательно улыбнулся. - Раньше, Алексей, проще было! Все старатели исправно платили «положение» - пятую часть со своей добычи. Мы тоже платим в казну подобный налог, делимся, так сказать, с государством. Поначалу у нас был Кузьма Силыч в одном лице и бухгалтер, и золотоприемщик, и охранник. Работал не покладая рук, а золото, что скупали и добывали, хранил, не веришь, у себя под подушкой. Горный надзор и полицию мы отродясь в тех местах не видали. Люд к нам, правда, забредал всякий, но я не слишком интересовался их паспортами, доверял им, но и они мне доверяли. А с бузотерами расправлялся по-своему, долго они мою плетку помнили!
        Михаил забрал у Алексея карты, закрыл их в сейфе и вновь откинулся в кресле. Хоровод воспоминаний опять закружил его. И они отдавали явной ностальгией по прежним временам, вероятно потому, что не прошла еще жгучая обида, вызванная несправедливыми претензиями старателей.
        - Золото лежало неглубоко, - продолжал наслаждаться воспоминаниями Михаил. - В иных местах даже на поверхности, подо мхом… Артелька в пять-шесть человек намывала за день до четырех-пяти фунтов. А в верховьях Звонкого ключа и вообще сплошная хальнина шла. Там за световой день брали порой до двадцати фунтов. Считай, полпуда! А когда драгу приволокли, то и вовсе пошло-поехало!
        Золото у Силыча уже не умещалось под подушкой, пришлось строить банк. Срубили обычный домик в слободе, рядом с управлением приисками, без окон, правда. Раскатать его можно голыми руками, но золота в нем хранили порой до пятидесяти пудов!
        - И ты не опасался, что кто-то на него позарится?
        - Конечно, опасался, оттого и стражу себе завел. Да Никодим казачков своих в помощь дает, когда обоз с рыжьем в Североеланск ..
        В дверь постучали, и Михаил замолчал, не закончив фразу.
        - Входи, кто там? - крикнул он и бросил быстрый взгляд на часы. Видно, что и Алексей с нетерпением дожидался Ивана, который пропал, как в воду канул. А они не хотели начинать без него пирушку.
        Но вместо Ивана на пороге вырос Егор. Руки его были в крови, а в руках он теребил форменную фуражку. Усы его печально поникли, и урядник виновато посмотрел на Алексея.
        - Что случилось, Егор Лукич? - вскинулся Алексей на ноги.
        Тот вдруг в сердцах выругался и с размаху швырнул фуражку на пол.
        - Упустили филеры Степку! Как есть упустили!
        - Как это случилось? - спросил сухо Алексей.
        - Я ж им честь по чести все обсказал, - пояснил урядник, - дескать, не упустите стервеца, смотрите в четыре глаза… - Он огорченно махнул рукой. - Пристав сказал, что это лучшие агенты наружного наблюдения… Вот тебе и лучшие, что тогда говорить о худших! Итить твою мать, все насмарку!
        - А теперь то же самое, но спокойно и без ругани, - приказал ему Алексей.
        Егор крякнул от досады и, нагнувшись, поднял фуражку с пола Но продолжал тискать ее в руках, переключив на нее свое беспокойство.
        - Разрешите доложить, Алексей Дмитрич! Агенты довели Степку и Анфису до трактира
«Сладкие сны». Там у них на задах комнатенка есть, где опиумом балуются Один из наблюдателей следом вошел, отметил, что парочка скрылась за занавеской, которая вход в ту комнатенку прикрывает, и вышел наружу. А где-то через час - шум, гам, стрельба.
        Бросились в трактир, а там Анфиса бушует. Стрельбу открыла по зеркалам. Руки и морду себе всю расцарапала стеклом - Он угрюмо посмотрел на Алексея. - Вас все поминала Мол, теперь жить не будет, коли вы погибли.
        - Егор Лукич, не болтай чепухи! - прервал его Алексей. - Говори по делу.
        - А это что ж, не дело? - поинтересовался урядник, но, поняв, что Алексей сердится, продолжал докладывать дальше. - Оне тык-мык туда, сюда, а китайца и след простыл.
        Оба лоботряса Христом-богом клянутся, что глаз не спускали ни с окон, ни с крыльца! Но он все же ушел. Как, каким образом - неизвестно. Я в трактире все углы обшарил, тайных ходов не обнаружил.
        - Наверняка переоделся, - подал голос Михаил. - Филеры ваши караулили его в далембе, а он ее скинул и какой-нибудь сюртук или армяк натянул. В этом весь и трюк, любезный Егор Лукич.
        - Возможно, ты прав, - посмотрел на него задумчиво Алексей. - Но меня тревожит, не узнал ли он каким-то образом о моем появлении и не сбежал ли вовсе из Тесинска? - И посмотрел на Егора. - Что с Анфисой?
        - В больницу устроил. Доктор ее микстурой напоил и сказал, что она теперь до утра спать будет. Раны на руках перевязали, а на лице, говорит, и так зарастет.
        - Ну все легче, хотя бы сегодня ее не видеть! - усмехнулся Михаил - А насчет Степки не беспокойтесь, я велю лакеям сообщить, как только он появится. Конечно, если он совсем из города не скрылся.
        - То-то и оно! - вздохнул Алексей и обратился к Егору, который, понурив голову, опустился на стул:
        - Ты сказал Анфисе, что я жив?
        - Пришлось сказать! - Егор виновато посмотрел на него. - Только это ее и успокоило. Заплакала, револьвер мне отдала, а потом без памяти свалилась. Я ее на руках до больницы нес, благо, что это рядом со «Снами».
        - Ладно, дождемся Ивана, - вздохнул Алексей, - и будем решать, как нам дальше поступить. - И оглянулся на глухой стук открывшейся оконной рамы.
        Легкий на помине Вавилов сидел на подоконнике, свесив в комнату грязные ноги. Он окинул всех несомненно торжествующим взглядом и спрыгнул на пол. И, хлопнув в ладоши, прошелся ими по коленям и бедрам и выдал пятками лихого трепака. Потом с размаху приземлился в кресло.
        - Эх, сейчас бы помыться, переодеться да стопку водки с устатку под х-а-а-роший балычок! - произнес он мечтательно, закатив глаза под потолок.
        - Иван, прекрати кривляться! - взмолился Алексей. - Говори уже, не томи душу!
        - Всему свое время, господа! Всему свое время! - потер он ладони. - Пока ничего не могу сказать, думаю, события скоро сами развернутся и покажут, что агент Вавилов не зря ноги бил по местным камням да кочкам. - И спросил Михаила:
        - Федька вернулся?
        - Сейчас велю узнать! Но вряд ли, иначе бы уже примчался сюда, сукин сын, - ответил тот.
        - Прикажите, как только он войдет в дом, чтобы незамедлительно явился к вам. И пусть проследят, чтобы он ни с кем в это время не общался, а валил напрямки. Дескать, вы сердиты на него за долгое отсутствие.
        - Да уж найду, что сказать, - улыбнулся Михаил и поинтересовался:
        - Действительно что-то серьезное узнали или баловство какое?
        - А об этом позже будем судить, когда дело до конца провернем. Только на баловство это никоим образом не тянет.
        А пока сделайте все, как я прошу! - Иван встал с кресла. - Ну а теперь я хочу привести себя в порядок, пока Федька не явился. То-то удивится он, если увидит меня в подобном наряде. Он же, болезный, меня час назад в кабаке пивом угощал и на горькую свою судьбину жаловался.
        - Выходит, Драпов тебя не заподозрил? - уточнил Алексей.
        - Я ж старался! - ухмыльнулся Вавилов. - Но пьяные откровения весьма любопытно слушать. Чего только не узнаешь для наших дел полезного! - Он пристально посмотрел на Михаила. - Как только Федька появится, поступим следующим образом. В наказание, что он прошлялся весь день незнамо где, заставьте его, Михаил Корнеевич, прислуживать гостям. И будьте с ним построже, высказывайте недовольство.
        - Хорошо, это мы умеем! - согласился Михаил, не уточняя, зачем все это понадобилось. Видно, уже привык и почти безропотно сносил те обстоятельства, что на его вопросы отвечают лишь тогда, когда сочтут нужным.
        - Ну и лады, - довольно усмехнулся Вавилов и потер ладони. - А теперь, Михаил Корнеич, велите меня проводить умыться и переодеться. И можно накрывать на стол, а то я что-то жутко проголодался!
        Глава 41
        - О! Вы уже приготовили мне стопочку. - Федор Драпов, развязно улыбаясь и потирая руки, прошествовал через всю гостиную к накрытому столу и потянулся к одной из рюмок, стоящих на небольшом приставном столике для дополнительных приборов.
        - Нет, это не про твою честь! - Михаил достаточно неучтиво вырвал ее из рук приятеля. - Хочешь выпить - обслужи себя сам!
        - Мишенька, - улыбнулся Федор заискивающе, - ты зол на меня по какой-то причине?
        - А ты как думал? У меня сегодня пропасть дел из-за тебя сорвалась! Скажи на милость, где тебя черти носили?
        Федор неопределенно пожал плечами:
        - Да я как-то… Особо нигде..
        - Все понятно! По кабакам да срамным девкам шлындал! Что ж, - Михаил смерил его негодующим взглядом, - в наказание произвожу тебя в официанты. Забудь про Михаила Корнеича! Теперь я для тебя «ваше степенство», и попробуй только оговорись или что противу желания гостей сделай, ты мою руку знаешь, за все свои грехи ответишь сполна!
        - Слушаюсь, ваше степенство! - склонился в поклоне Федор и угодливо заглянул Михаилу в глаза:
        - Чего изволите-с?
        - А изволю я, чтобы ты примерно моих гостей обслужил и на глаза мне как можно реже попадался. Сегодня мне твоя рожа, Федька, не по нутру! - произнес высокомерно Михаил, поигрывая своей тростью, и повысил голос:
        - И попробуй только учинить какую каверзу или кого-то из моих гостей недостойным словом помянуть, завтра же твоей ноги в моем доме не будет! Пшел вон! - прикрикнул он сердито. - Твое место в углу возле бутылок!
        Федька быстро ретировался в сторону столика, уставленного бутылями с водкой и вином, и принялся о чем-то шептаться с лакеем, обслуживающим стол до этого. Тот вышел за дверь и вернулся с фартуком официанта, который Федька тут же натянул на себя, и засуетился возле бутылок.
        Алексей отметил все это краем глаза, до сих пор не понимая, с какой целью Иван затеял этот спектакль. А тот, похоже, и не собирался вводить его в курс дела. Отмывшись от тесинской грязи, он опять смотрелся чуть ли не столичным франтом и, к всеобщему удивлению, полностью завладел вниманием Марфы. Целовал ей ручки, обмахивал ее же веером, приносил сельтерскую воду и говорил, шутил и улыбался почти беспрестанно, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток шампанского или произнести очередной тост за хозяев или за прекрасных дам, которые стали истинным украшением вечера.
        Прекрасные дамы - Маша и Марфа - раскраснелись от всеобщего внимания и цветистых комплиментов и вели себя весело и непринужденно. Марфа к тому же поразила всех несказанно, явившись к ужину в нарядном платье темно-малинового бархата, отделанного черными блондами. Ее густые темные волосы были уложены в высокую прическу, длинную шею охватывало ожерелье из крупных гранатов. Она и вправду была поразительно красива Гранаты словно подсвечивали ее нежно-матовую кожу, а большие карие глаза в свете люстр казались еще больше и загадочнее.

«Однако! - подумал Алексей. - И зачем ей вздумалось такую красоту скрывать? Жениха не вернешь и годы вспять не направишь!»
        Иван тоже несказанно был поражен столь необыкновенным превращением Марфы и, видимо, поэтому не отходил от нее ни на шаг, тая от блаженства, если она обращалась к нему или просила что-нибудь передать со стола.
        Поначалу весь разговор вертелся вокруг счастливого избавления Алексея. В связи с этим ему, не задумываясь, простили превращение в Алексея Дмитриевича, а Маша и учитель буквально засыпали его вопросами. Марфа большей частью молчала, лишь бледнела и качала участливо головой, когда он описывал в подробностях свое пребывание в яме и мытарства в плену у разбойников Тобурчина.
        Маша с интересом рассмотрела его амулет и сказала, что его галлюцинации определенно вызваны горячечным бредом, но, возможно, и тем, что он надышался газов, которые скопились в погребении Хотя немного странно, что ему привиделась Белая Волчица - прародительница всех тюрков, какой ее описывают в древних легендах и сказаниях. А камень в ее руке - это первооснова жизни - яйцо…
        Маша смущенно улыбалась, объясняя все это. Казалось, она верила и не верила в его видения, но, если судить по странному блеску в глазах, больше все-таки склонялась ко второму, хотя не желала выказывать свои сомнения окружающим. Все-таки она была ученым и не должна была впадать в мистику.
        - Судя по всему, Алексей Дмитрич, - эта бабуля вернула вас к жизни! Честно сказать, я б могла предположить, что вы сочиняете, но вы не знакомы с эпосом тюрков, поэтому ваши видения для меня сплошная загадка! Я даже немного завидую вам! Я знаю массу фактов из истории Хонгарая[Древнее название Хакасии] , но мне ни разу не приснилось ничего подобного. Я думаю, мы еще побеседуем с вами на эту тему, Алексей Дмитрич, и вы более подробно расскажете мне о Белой Волчице и вашей спасительнице Чечек. Похожее слово до сих пор сохранилось в тюркских языках. И переводится оно как раз «цветок».
        - Машенька оседлала своего конька! - произнес Михайл и склонил голову в поклоне. - Вы у нас великая труженица, Мария Викторовна! Огромное вам спасибо, что привели в порядок мою коллекцию. А то я, грешным делом, о некоторых приобретениях уже и позабыл. Теперь у меня что-то вроде музея получилось. Завтра вечером, после взрыва шахты, я устраиваю большой прием для тесинского общества и обязательно покажу всем, что сотворили ручки Машеньки с тем хламом, который несколько лет пылился в корзинах да ящиках.
        - Не стоит преувеличивать мои заслуги, - покраснела Маша, а потом вдруг поднялась на ноги и подняла свой бокал. - Возможно, мне не стоит произносить тост, но я хотела бы выпить за то, чтобы эти коллекции, Михаил Корнеевич, по вашей доброй воле перешли в дар городскому музею. Там им обеспечат не только надлежащее хранение, но они станут доступны самым широким народным массам, и в первую очередь детям.
        Михаил ошеломленно посмотрел на нее, залпом выпил шампанское и вдруг отчаянно махнул рукой:
        - Принимается! Завтра же подпишу дарственную. - Потом посмотрел пристально на зарозовевшую от радости Машу и вовсе лихо добавил:
        - И здание музея непременно выстрою, чтобы древности эти было где выставить!
        Гости захлопали в ладоши и одобрительно загудели. А у Алексея болезненно сжалось сердце. Маша и Михаил обменялись довольно красноречивыми взглядами. Кажется, никто из гостей их не заметил, но восторг, промелькнувший в глазах Маши, однозначно подтвердил его подозрения, что этим поистине королевским подарком Кретов окончательно сломил ее сопротивление. И нужно только время, чтобы Маша сама об этом догадалась. Алексей вздохнул и переключил свое внимание на других гостей.
        После излияний восторга общая беседа медленно, но переключилась на волнующие всех проблемы - убийство Столетова и завтрашний взрыв шахты. Алексей заметил, как сразу помрачнел Михаил и все чаще и чаще стал прикладываться к своему бокалу. Федька бесшумно скользил между гостями, явив миру отменные лакейские навыки. Иногда Марфа подходила к его столику, отдавала кое-какие приказания, а Иван неотступно крутился рядом, заглядывал ей в глаза, льстиво улыбался, поддерживал под локоток и провожал обратно до кресла.
        Алексей от души забавлялся, обнаружив у приятеля замашки записного бонвивана. Он и представить себе не мог, чтобы Иван, любимым делом которого было работать под пьяненького мастерового или приказчика в дешевых кабаках и распивочных, на самом деле умел вписаться в любое общество, что он сейчас усиленно демонстрировал.
        В очередной раз проводив Марфу к креслу, он устроился рядом с ней и вдруг склонился к ее ногам и поднял с пола скатанный в трубочку листок бумаги. Подав его Марфе, любезно поинтересовался:
        - Кажется, Марфа Сергеевна, это вы уронили?
        Марфа взяла бумажку, развернула ее и с недоумением покачала головой:
        - Нет, это не мое! - Всмотрелась внимательнее и удивленно произнесла:
        - Какие-то значки! Что-то непонятное! - Она скомкала бумажку, бросила ее в пепельницу и поднялась на ноги. - Пойду распоряжусь насчет чая. - И окликнула Федора, велев ему следовать за ней, чтобы помочь на кухне. Они вышли из комнаты, и тут же Иван, отпив вина из бокала, поперхнулся и, вылупив от напряжения глаза, залился кашлем. Прикрыв рот платком, он выскочил из гостиной.
        Алексей же взял из пепельницы бумажку, разгладил ее на ладони. На ней действительно были изображены три странных значка, совершенно ничего ему не говорящих, кроме разве идеально выведенного кружочка в конце. Сердце его, казалось, остановилось на мгновение, а потом зачастило, словно после бешеной скачки по степи. Но он постарался скрыть волнение и протянул бумажку учителю:
        - Владимир Константинович, это ничего вам не говорит? Какие-то непонятные письмена, латинские, если я не ошибаюсь.
        Учитель, приподняв очки на лоб, внимательно вгляделся в значки и улыбнулся:
        - Как раз ошибаетесь! Это старославянские буквы, и означают они число
«шестнадцать», потому что наши далекие предки вместо цифр пользовались буквами. Вторая из них - число «десять», а первая - «шесть». - Владимир Константинович повертел бумажку перед глазами. - Но что это за кружок, поверьте, не знаю.
        - А может, его вместо точки поставили? - поинтересовался Алексей.
        - Вполне возможно, но кому в голову придет морочить себя подобными изысками?
        - А ну-ка, дайте мне! - протянул руку Михаил. - Что еще за значки? - Он с интересом уставился на бумагу. - И впрямь филькина грамота. - Повертев листок в руках, он посмотрел его на просвет, проверил обратную сторону и вернул учителю. - Шестнадцать. При чем тут шестнадцать? - И вдруг встрепенулся и попросил учителя:
        - Дайте-ка еще разок взглянуть.
        В этот момент на пороге возник Иван с красным от натуги лицом. Что-то виновато пробормотав, он юркнул в кресло, протирая заслезившиеся от кашля глаза носовым платком.
        Следом за ним в гостиную вернулся Федор, сгорбившийся под тяжестью огромного самовара, который ему помогал тащить уже известный Алексею швейцар. Марфа внесла на подносе большой торт. И когда поставила его на стол, гости радостно захлопали в ладоши. Торт был украшен разноцветною глазурью и марципанами.
        - Смотри, Марфуша, на что я обратил внимание, - подозвал сестру Михаил и ткнул пальцем в бумажку. - Ну точно твой Евгений постарался.
        - О чем ты говоришь, Миша? - прошептала Марфа и сильно побледнела. - Евгения давно уже нет в живых. - Она бросила на гостей потерянный взгляд и, склонив голову, вышла из комнаты.
        - Ну дурак! - произнес растерянно Михаил. - Ведь зарекался уже, что не буду жениха ее вспоминать. Нет, опять язык распустил. - Он вновь поднес к глазам записку. - А кружочки и вправду один в один. Я их хорошо помню.
        Мальцом сколько записок перетаскал сеструхе от ее кавалера.
        - Постойте, постойте, - насторожился Иван, вмиг забывший о собственных страданиях, - кого вы имеете в виду?
        - Кого? - переспросил Михаил. - Евгения Карнаухова, бывшего жениха моей сестры. Они даже обручились, но обвенчаться не успели по той причине, что Евгений попался на одном неблаговидном деле. Получил бессрочную каторгу, где и сгинул бесследно.
        Иван прищурился:
        - На каком деле? Выражайтесь точнее, Михаил Корнеевич!
        - Но я не знаю подробностей, я ж тогда совсем еще мальцом был. Знаю только, что его поймали на изготовлении фальшивых денег. У него талант был к рисованию. Любую окружность мог изобразить безо всякого циркуля. Его нарочно проверяли, на спор. Ни разу даже малейшей погрешности не допустил. А что кружочки вместо точек ставил, так этот форс, говорят, у него еще с гимназии пошел, дескать, знайте, каков я умелец! А погорел на ерунде. Видимо, когда формы для отливки монет готовили, не учли, что скипетр и державу в лапах орла в зеркальном отражении изобразить надо. Всего с десяток монет и отлили и тут же попались в руки жандармов. Говорят, один из приятелей Евгения долг вернул пунктовому унтер-офицеру[Чин жандармерии, призванный следить за обстановкой в уезде.] , а тот сразу углядел, что символы власти местами поменялись. Поначалу подумал, что это ему с пьяных глаз померещилось, а наутро глаза протер и рапорт по полной форме накатал. Так и загремел наш Евгений за бугры жигана гонять!
        - Таким образом, Михаил Корнеич, вы имеете в виду Евгения, сына коммерческого советника Фаддея Карнаухова, которому принадлежала пароходная компания «Восход», отошедшая после вашему батюшке Корнею Варсонофьевичу Кретову? - уточнил Иван, по-прежнему не сводивший пристального взгляда с Михаила.
        - Да, - посмотрел на него с недоумением Михаил, очевидно, не понимая его интереса, - сам Евгений к купеческим делам особого пристрастия не имел. С отцом у него постоянные ссоры да раздоры были из-за этого. Вопреки отцовской воле он выучился в Томске на хирурга и после служил в Североеланске, кажется, в артиллерийском полку. Отец его в то время крепко пил, но разорился уже после того, как Евгения на каторгу сослали. Потом, наверное, знаете, какой прискорбный случай с ним произошел…
        - А дом, в котором сейчас ваш брат живет, случайно не семье Карнауховых принадлежал? - перебил его Алексей, вспомнив вдруг про армейские вымпелы над камином.
        - Я вам больше скажу, - Михаил продолжал вертеть бумажку в руках. - Этот дом изначально принадлежал моему деду, но отошел в приданое моей тетке, сестре отца Полине, когда она выходила замуж, представьте за кого?
        Как раз за Фаддея Карнаухова. Но она очень рано умерла, кажется от чахотки. Евгению было тогда года два или три, и его воспитывала мачеха, которую он почитал как родную мать. Кретовы и Карнауховы никогда не роднились, потому что мой отец всегда считал, что Фаддей виноват в смерти его сестры. Старший Карнаухов прежде был большой гулена и нередко поколачивал тетку. Я думаю, отец разорил его только по этой причине, чтобы отомстить за сестру. Тогда пароходная компания была ему совершенно ни к чему. Это сейчас мы с Никодимом дела на юге развер… - Он вдруг осекся и посмотрел на бумажку. - Шестнадцать! А завтра ведь шестнадцатое сентября. - И удивленно посмотрел на Ивана. - Вы что-то понимаете, Иван Александрович?
        - Пока нет, - пожал тот плечами и предложил:
        - Давайте-ка лучше чайку выпьем, а потом уже и за загадки примемся. - И поднялся на ноги. - Может, стоит сходить и пригласить Марфу Сергеевну?
        - Оставьте ее, - покачал головой Михаил. - Она сейчас плачет. Ох я негодяй! - произнес он удрученно и скривился в болезненной гримасе. - И зачем я только этот разговор затеял? Теперь она неделю на меня сердиться будет. - Он поднялся из кресла. - И вправду попробую за ней сходить. Повинюсь, может, простит…
        Но Маша остановила его:
        - У меня это лучше получится! Пойду пошепчусь с Марфушей. - Она слегка улыбнулась, обвела всех взглядом и вышла из гостиной.
        Глава 42
        Федька разнес гостям чай, за отсутствием хозяйки разрезал торт на части и вновь вернулся в свой угол.
        - Михаил Корнеевич, думаю, пора простить вашего приятеля, по-моему, он заслужил право выпить с нами чашечку чая, - неожиданно предложил Иван и передал Федору свою чашку. - Возьми-ка, любезный, я сладкого не ем.
        Федька протянул руку, принимая у него чашку, и вдруг уронил ее на пол, пролив содержимое.
        - Ай-я-яй! - всплеснул руками Иван. - Это что ж такое? - И, подняв свою чашку, отставил ее в сторону.
        Федька тем временем взял со стола чистую чашку, открыл кран самовара и наполнил ее кипятком, добавив заварку из заварного чайничка.
        Но Иван неожиданно накрыл его чашку ладонью.
        - Постой-ка, любезный! Кажется, ты забыл еще об одной процедуре?
        Федор, побледнев, молча взирал на него. На широком лбу выступили крупные капли пота, кончик курносого носа побелел, а глаза уставились на Ивана с несомненным ужасом.
        - Так тебе помочь или сам вспомнишь? - продолжал допытываться Иван. Не дождавшись ответа, он залез во внутренний карман сюртука Драпова и достал из него плоскую бутылочку. - По-моему, ты забыл капнуть кое-что отсюда? - И, положив ее на ладонь, подал Федору. - Возьми и налей в свою чашку из этого сосуда то, что ты успел плеснуть нам в чай.
        Федор, схватившись за горло и побагровев лицом, опустился на стул.
        - Егор Лукич, - приказал Иван уряднику, - постой-ка рядом с ним, пока я объясню обществу, в чем тут дело. - Он подошел и встал рядом с Михаилом. - Смотрите, господа! Перед вами бутылочка! И в ней содержится нечто, что очень не хочет испробовать сей господин. - И он вновь обратился к Драпову:
        - Или объяснишь, наконец, что в ней находится?
        - Я ничего не знаю! Брешешь ты все! Подсунул мне банку, легаш вонючий! - взвился на дыбы Драпов и смачно выругался.
        - Что я легаш, не возражаю, - спокойно произнес Иван. - Но зачем тогда, падаль такая, взял и вылил чай на ковер?
        - Это случайно получилось! - выкрикнул Федор.
        - Хорошо, давай повторим опыт. Я наливаю из бутылочки в твою чашку, и ты выпиваешь…
        - Ничего я не буду пить! - завизжал Федор и бросился в ноги к Михаилу, угрюмо взиравшему на него из своего кресла. - Мишенька! Это поклеп! Чистейшей воды поклеп!
        - Я тебе не Мишенька, а ваше степенство! - произнес жестко Михаил и оттолкнул его ногой. - Пшел вон, скотина!
        Иван подскочил к Федору, ухватил того за шиворот и поднес бутылочку к его губам.
        - Давай, глотни при всех!
        Драпов отчаянно замахал руками и выбил бутылочку из рук Ивана. Она упала на пол, и ее содержимое тоже вылилось на ковер. Федор взгромоздился на стул и затравленно огляделся по сторонам.
        Иван брезгливо отряхнул руки, словно коснулся чего-то непотребного. Потянулся к карману сюртука и извлек точно такую же бутылочку, как и первая.
        - Думаешь, мразь такая, я б оставил яд в твоих поганых руках? - произнес он и поболтал бутылочкой у Драпова перед глазами. - Говори, кто тебе ее передал и по какой причине хотели нас отравить?
        - Я правда ничего не знаю! - заерзал на стуле и заблажил не своим голосом Федор. - Я ее первый раз в жизни вижу!
        - Хорошо, я это принимаю. Со старцем на Базарной площади ты не встречался, и он тебе ничего не передавал.
        Но тогда вспомни другое… - Он вдруг изогнулся в поклоне, голова его затряслась, а глаза сошлись к переносице. Вытянув вперед дрожащую руку, он прогнусавил дребезжащим тенорком:
        - Угостите, господин хороший, героя Плевны.
        Умираю, трубы горят! - И, заметив, как ужас расплывается по лицу Федора, усмехнулся:
        - Узнал, мерзавец?
        Тот, побелев, медленно сполз со стула и вперил взгляд в одну точку. Рот у него приоткрылся, а из уголка губ стекла густая струйка слюны.
        - Ты мне арапа не заправляй! - усмехнулся Иван и приказал Егору:
        - Держи его крепче!
        Урядник навалился на Федьку, а Иван зажал ему нос и, когда тот открыл рот, чтобы вдохнуть воздуха, влил в него содержимое бутылочки и зажал челюсти рукой. Федька бился в их руках. Из глаз его бежали слезы. Он хрипел и сучил ногами по ковру.
        Алексей бросил быстрый взгляд на хозяина и Владимира Константиновича. Михаил наблюдал за возней с Федькой, сжав зубы с такой силой, что на скулах выступили белые пятна. Учитель же опустил взгляд в стол, и уши его пылали багровым цветом.
        - Ну вот, - Иван с самым довольным видом отошел от Драпова. - Сглотнул ты яд, милейший мой, и жизни тебе осталось не больше двух часов. - Он повернулся к Михаилу и подал ему бутылочку. - Только что в ней находился спиртовой настой аманиты виросы, то есть белой поганки, смертельно ядовитого гриба, как мне любезно сообщил владелец городской аптеки Яков Львович Габерзан. Он лично исследовал содержимое бутылочки и вынес сей безжалостный для господина Драпова вердикт. - Он вновь пошарил, как в закромах, в своих карманах. И вытащил на свет аккуратную аптекарскую упаковку. Высыпав на ладонь белый порошок, произнес:
        - Это противоядие, и вы, господин Драпов, получите его в том случае, если ответите на вопросы, которые я вам единожды уже задавал.
        - Я ничего не знаю! - опять выкрикнул Драпов и обвел гостиную обреченным взглядом. Слезы потоком хлынули из его глаз. Словно затравленный зверь, он трясся мелкой дрожью в своем углу и следил за тем, как Иван медленно приближается к нему с вытянутой ладонью, на которой возвышался горкой вожделенный порошок. Федька нервно сглотнул и облизал губы, не спуская испуганного взгляда с Ивана. А тот надул щеки и сделал вид, что собирается сдуть порошок с ладони.
        Драпова и вовсе затрясло как в лихорадке, и он заскулил, как нашкодивший щенок.
        - Отпустите меня! Я точно ничего не знаю. - И пожаловался:
        - Я - мокрый!
        - Бывает! - Иван навис над ним как дамоклов меч. - Считаю до трех! Раз, два…
        И Федька не выдержал, заелозил ногами, схватился за голову и быстро произнес:.
        - Они сказали, что это не отрава, просто заснут все на сутки или чуть больше… Они не хотят, чтобы шахту взорвали…
        - Кто они? - Иван склонился к нему. - Говори, падаль!
        Федор вскочил на ноги, прижал руку к груди.
        - Ничего больше не знаю! Вот те крест! - И перекрестился.
        - Кто такой Протасий? - Иван отошел и сел в кресло, продолжая держать порошок на раскрытой ладони. - Откуда ты с ним знаком?
        Драпов боязливо оглянулся на Михаила, который по-прежнему сидел молча, с окаменевшим лицом, и лишь вспухшие желваки выдавали его ярость. Федька отвел от него испуганный взгляд и открыл рот, но не успел произнести ни звука в ответ. За его спиной со звоном разлетелось стекло, и почти одновременно с этим грохнул выстрел. Стреляли с близкого расстояния, потому что вместе с пулей в комнату ворвался запах горелого пороха. Драпов, пронзительно вскрикнув, повалился лицом вперед, и тотчас из-под его головы побежала, стекаясь в лужу, струйка крови, ярко-алой в свете нескольких люстр и настенных бра.
        Иван, выхватив револьвер, метнулся в дверь и чуть не сбил с ног входившую в гостиную Марфу. Она испуганно отшатнулась в сторону, пропуская Алексея и урядника. Михаил, приказав сестре и учителю оставаться в доме, ринулся за полицейскими.
        На улице с яркого света было очень темно. Рассредоточившись вдоль дома, они прислушивались к звукам. Но вокруг стояла просто необыкновенная тишина. Даже цикады не трещали в этот миг и не шелестела листва. Внезапно эту странную тишину разорвал дикий человеческий крик. И вновь грохнул выстрел. А следом раздалось вдруг громкое шипение, словно открыли клапан паровой машины, и жалобное, почти кошачье мяуканье, только более хриплое и низкое.
        - Боже, Мурка! - вскинулся Михаил. - Я ж запретил ее сегодня выпускать!
        Он рванулся к кустам, но Алексей успел схватить его за руку.
        - Стоять! Первыми пойдем мы!
        Через десяток саженей, под забором, они обнаружили два тела. Одно уже мертвое - Степки Анчулова, второе - еще живое - тигрицы Мурки. У Степки была разорвана шейная артерия и располосована страшными когтями грудь.
        Тигрица же с трудом подняла голову при виде людей, посмотрела стекленеющими глазами, потом слабо мяукнула и вытянулась всем своим огромным телом. Пуля поразила ее в грудь во время прыжка. Как объяснил подоспевший Михаил, Мурка в ночное время прочно забывала о своем домашнем воспитании, поэтому ее хотя и выпускали изредка погулять в саду, но только в исключительных случаях. И в это время всем живущим в доме категорически запрещалось появляться во дворе и в саду. Но кто посмел пренебречь его запретом и выпустить Мурку, когда в доме было полно гостей?
        Егор сбегал в дом, принес керосиновый фонарь. И они принялись осматривать место происшествия. Степка, выстрелив в окно, видимо, бросился к забору, и тут его настигла Мурка, принимавшая любой движущийся предмет за добычу. Степка успел выстрелить вторично, но одновременно заработал сильнейший удар лапой, который свел на нет все его затеи разбогатеть сильно и быстро…
        Убитый горем Михаил опустился на колени и, положив голову тигрицы себе на колени, не стесняясь, плакал, шмыгая носом, как мальчишка. Урядник, рыская по кустам, что-то бурчал себе под нос, потом неожиданно присвистнул и подозвал Алексея. Когда тот на пару с Иваном приблизился к нему, Егор с торжествующим видом закрутил свой ус и ткнул пальцем в четко отпечатавшуюся на рыхлой земле цепочку следов.
        - Гляньте, Алексей Дмитрич, почти один в один с теми следами на карьере. - И, почесав в затылке, кивнул в сторону трупа Степки. - Вот тебе и баба! И как я мог забыть, что у азиатов тоже ноги маленькие. Сам вроде здоровый…
        - Постой, Егор Лукич, - перебил его Алексей. - Так ты утверждаешь, что это Степка на меня камни спустил?
        - Определенно он! - произнес степенно урядник и прижал ладонь к следу. - Смотрите, моя ладонь поместилась и еще чуток. - Он приподнялся с колен. - Совсем маленькая нога. Не у всякой бабы такая бывает! - И добавил, видимо, вспомнив Ермашку:
        - Какая тут, к лешему, косуля! Настоящего сохатого завалили!
        - Ты нашел винтовку, из которой он стрелял? - справился у него Иван.
        - Чего нет, того нет! - ответил удрученно Егор. - Я тут каждый куст обшарил, под каждую травинку заглянул.
        Но исчезла винтовочка, самым непонятным образом исчезла.
        Словно ее черти с квасом съели! Но зато другое обнаружил, и тоже очень занятное! - Он нырнул в карман мундира и развернул ладонь. Глаза у Алексея полезли на лоб. А урядник довольно ухмыльнулся:
        - То-то же!
        Глава 43
        На оформление всех полицейских формальностей ушло два часа. Наконец урядник в компании помощника прокурора и уездного судебного следователя отправился на санитарной карете сопроводить трупы Драпова и Степки Анчулова в мертвецкую, а дальше по еще одному заданию, которое он должен был выполнить не позднее утра. Иван же и Алексей поднялись в кабинет хозяина, который приходил в себя с помощью французского коньяка. Время было позднее, уже перевалило за полночь, но, к удивлению, в кабинете помимо Марфы и Михаила находились еще Маша и Владимир Константинович. Причем голова у Маши была перевязана, а лицо побледнело и осунулось.
        Михаил вне себя от гнева метался взад-вперед по кабинету, а девушки сидели на диване, держали друг друга за руки, и вид у них был весьма напуганный.
        - Наконец-то! - вздохнул с облегчением Михаил, завидев обоих сыщиков, застывших на пороге от удивления. - Пока мы тут с Федькой разбирались, кто-то напал на Машеньку в коридоре. Ударил по голове и затащил в библиотеку. Марфа и Владимир Константинович с трудом ее отыскали и привели в сознание.
        - Как вы себя чувствуете? - Алексей подошел и сел рядом с Машей.
        Она улыбнулась:
        - В ушах немного шумит, а в остальном - неплохо! - Она обвела всех виноватым взглядом. - Наделала я вам переполоха! Но ничего страшного, все уже позади! Я ведь даже испугаться не успела. В коридоре почему-то погасили свет, было очень темно. Я хотела поначалу вернуться за лампой, а потом передумала и пошла дальше к лестнице, правда, почти на ощупь. А возле дверей в библиотеку кто-то меня нагнал, я услышала за спиной дыхание, вскрикнула от неожиданности… а дальше ничего не помню!
        - Выходит, вы не встретились с Марфой Сергеевной? - спросил Иван.
        - Нет, я даже не успела подняться на второй этаж, - ответила девушка.
        - Я захожу в гостиную, понять ничего не могу, - пояснила Марфа, - шум, гам, дым какой-то, а на полу Федор весь в крови. И тут вы мне навстречу… - Она перевела дыхание. Видно было, что она до сих пор не пришла в себя от волнения. Но продолжала говорить, понимая, что она единственная, кто сможет толково изложить события, которые произошли в их отсутствие. - Владимир Константинович все, что смог, мне рассказал, а потом спохватился, что Маша ушла за мной и до сих пор не вернулась. Я крайне удивилась, потому что она ко мне не заходила и по дороге в гостиную я ее не встретила.
        - Погодите, Марфа Сергеевна, - перебил ее Иван, - вы утверждаете, что после вашего ухода из гостиной и вплоть до того, как вы нашли Машу в библиотеке, вы с ней не виделись?
        - Я, кажется, понятно объяснила! - неожиданно рассердилась Марфа. - И если точнее, то я вообще никого не встретила в коридоре, когда шла к себе и обратно.
        - Вы говорите, что никого не заметили? Значит, в это время свет горел в коридоре и на лестнице?
        - Конечно, - Марфа с недоумением посмотрела на него, - горел, как всегда. И на первом, и на втором этажах.
        Я не заметила ни одного потухшего светильника.
        Иван посмотрел на Алексея, затем перевел взгляд на Михаила:
        - Славненько все получается, господа! Не иначе кто-то нарочно поджидал Машеньку у библиотеки. Только откуда этот неизвестный господин мог знать, что Маше вздумается утешить Марфу Сергеевну и отправиться в ее спальню? Ведь свет заранее потушили, не так ли, Мария Викторовна?
        - Вы правы, - согласилась девушка, - когда я вышла из гостиной, уже было темно.
        - Вы же, Марфа Сергеевна, покинули гостиную чуть раньше, где-то минут за десять-пятнадцать до Маши? Уточняю, свет в это время горел?
        - Горел, - подтвердила несколько раздраженно Марфа, - в другом случае я не пошла бы к себе в спальню, а заставила бы лакеев зажечь светильники.
        - А сколько времени требуется лакею, чтобы погасить лампы, допустим, в коридоре первого этажа и на лестнице? - опять поинтересовался Иван.
        - Минут десять, не больше, - ответил вместо Марфы Михаил, - а вот зажечь по новой - не менее получаса.
        Думаю, мерзавец спокойно этим занимался, когда мы выясняли отношения с Федькой.
        - И это мог сделать только тот, кто проживает в этом доме. Чужой сразу вызвал бы подозрение. - Иван окинул всех задумчивым взглядом. - Я не думаю, что Машу поджидали специально. Видно, свет был потушен по другой причине, допустим, чтобы пропустить в дом злоумышленников или, наоборот, выпустить их.
        - Злоумышленников?! - поразился Михаил. - Выходит, Степка был не один?
        - Точнее, их было двое или трое. Степка выстрелом в окно убрал ненужного свидетеля и тут же бросился бежать к забору. Но он не знал, что Мурка в это время разгуливает в саду. Тигрица, судя по следам, настигла его в несколько прыжков. Он вздумал отстреливаться, и она, уже смертельно раненная, успела ударить его лапой. Но винтовку, из которой он застрелил Драпова, обнаружить не удалось. И это как раз доказывает, что у Степки был сообщник, который поджидал его с обратной стороны. Мы обнаружили его следы по ту сторону забора. Одна из досок легко отходит в сторону. Видно, через эту дыру Степка собирался улизнуть от погони и сразу же вскочить в экипаж. На дороге хорошо сохранились следы колес и копыт и не очень четкие - второго преступника. Видимо, он заскочил в экипаж на бегу, поэтому отпечатки смазаны и хорошо просматривается только носок обуви.
        - Понятно, - Михаил опустился в кресло. - Тайные игры продолжаются, и, хотя злоумышленников становится все меньше и меньше, козни они свои не прекращают. Но я еще разберусь, кто выпустил Мурку. И клянусь, ему не поздоровится!
        - Но согласитесь, Михаил Корнеич, - усмехнулся Иван, - Мурка сослужила нам напоследок неплохую службу. Расправилась с одним из самых оголтелых преступников и, думаю, существенно ослабила их ряды.
        - Да, - удрученно вздохнул Михаил, - жалко кошку!
        Больше я себе никого заводить не буду, слишком тяжело потом расставаться! - И с интересом посмотрел на Ивана. - Получается, я еще наградить должен того, кто ее погулять отпустил?
        - Наградить, не наградить, но этот поступок тоже на определенные размышления наводит. Мурку не зря выпустили. Степка сделал свое дело, и от него тоже избавились.
        И крайне необычным способом.
        - Избавились? - опешил Михаил. - Зачем?
        - Последние события наталкивают на мысль, что преступников осталось не менее двух человек. Кто-то ведь подобрал винтовку, из которой стрелял Степан, и кто-то выпустил Мурку из клетки. Вполне вероятно, Степан стал им не нужен потому, что его личность слишком хорошо знакома полиции. Но это пока мои домыслы, которые не подтверждены никакими доказательствами. Но мы их непременно добудем, и в самом ближайшем будущем. - Иван поднялся с Кресла и обратился к дамам:
        - Марфа Сергеевна! Мария Викторовна! Позвольте откланяться. Время позднее. А нам с Алексеем Дмитричем нужно обсудить кое-какие вопросы. - Он повернулся к учителю:
        - Вы едете с нами?
        - Нет, нет, - поторопился ответить за учителя Михаил. - Я распорядился приготовить комнаты Марии Викторовне и Владимиру Константиновичу. После того что случилось, им лучше переночевать здесь. Я бы хотел то же самое предложить и вам. Зачем ехать куда-то по темноте, места в моем доме предостаточно. - Он посмотрел на них почти умоляющим взглядом и уже тише добавил:
        - Наверное, нам есть что обсудить втроем. И в первую очередь, с какой стати преступникам потребовалось отравить нас.
        Теперь их было меньше, и они снова вернулись в гостиную. Ковер уже заменили, с пола убрали осколки стекла, и только забитое фанерой окно напоминало о разыгравшейся недавно трагедии. Михаил велел растопить камин, и они расселись возле огня. Лакей принес вина и расставил блюда с легкими закусками. Несмотря на волнения, все трое прилично проголодались.
        Иван оглядел стол и вздохнул.
        - После всего, что случилось, мне кусок в горло не лезет. - Но постепенно попробовал всего понемногу, а выпив вина, откинулся на спинку кресла и закурил. - Да, - протянул он мечтательно, - сегодня я еще раз убедился, что везение в нашем деле - великое дело! - Он повернулся к Михаилу:
        - Егор должен к утру доставить сюда Протасия, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Наверняка от хаты остались одни головешки, а самого его и след простыл.
        - Вы считаете, что все они: и Столетов, и Степка, и Протасий - одна шайка? - спросил Михаил.
        - Добавьте сюда Захара, Ерофея, Анфису, хотя она могла помогать преступникам только косвенно, под влиянием обстоятельств, да вдобавок еще Федьку, которого, видимо, подкупили или подловили на какой-то гнусности…
        - А вернее, что и подкупили, и подловили! - мрачно усмехнулся Михаил и покачал головой. - Но каков подлец оказался! Я даже склоняюсь к мысли, что именно он тот случай с колючкой подстроил, когда меня Нерон чуть было на клочки не разнес. Я на днях велел проверить седло. Оказывается, в нижней его части был сделан надрез и заклеен тонкой кожей. Видимо, в него и спрятали колючку. В обычном состоянии она не заметна, но, когда я со всего размаха опустился в седло, она вылезла из своего гнезда.
        - Вполне возможно, - согласился с ним Алексей. - Мне как-то калмыки показывали подобную проказу… Только Федька это проделал или кто другой, теперь нам об этом уже не узнать.
        - Да уж, - вздохнул Михаил, - вряд ли кто добровольно сознается в эдакой мерзости. - И с интересом посмотрел на Ивана:
        - Как у вас ловко все получилось с баночками, и вообще! Расскажите нам, что произошло после того, как вы догнали старца и Федьку.
        - Догнать их труда не составило, сложнее было не дать им повода догадаться, что за ними следят, - охотно начал свой рассказ Вавилов. - В том месте, где Протасий с Федькой встретились, мне пришлось хорониться под крестьянскими возами и на пузе по конскому дерьму ползать, чтобы подобраться к ним поближе. И после того как Протасий передал Федьке бутылочку и записку, потребовалось пойти еще на одну хитрость, даже две, чтобы заполучить этот пузырек и проверить его содержимое.
        - И каким же образом? - спросил Михаил.
        - Каким образом добыл - это мой личный секрет, а проверку учинил, как я уже сказал, с помощью Якова Львовича Габерзана. В бутылочке действительно оказался яд.
        - И ты действительно напоил Федьку ядом? - поразился Алексей.
        - Ты меня обижаешь, - ухмыльнулся Иван, - ни в первой, ни во второй бутылочках яда уже и в помине не было. А вместо противоядия аптекарь мне питьевой соды насыпал. Что касается спектакля, то устроил я его исключительно для того, чтобы сломить Федькино упорство и изрядно напугать отщепенца. И признайтесь, все получилось просто замечательно.
        - По правде сказать, сцена была безобразная, - вздохнул Алексей, - я думал, что Владимир Константинович сгорит на месте от стыда.
        - Ничего, переживет как-нибудь! - произнес жестко Иван. - Я ему, почитай, жизнь спас. Иначе лежать бы ему завтра в гробу, но зато с чистой совестью.
        - Иван Александрович! - Михаил вытащил из кармана бумажку со старославянскими буквами. - Что ж, эту записку тоже Протасий передал?
        - Тоже, - развел руками Иван. - И меня беспокоит эта цифра «шестнадцать». Несомненно, она указывает на сегодняшнее число, вернее, на событие, которое должно произойти уже сегодня. Главарь однозначно предупреждает о чем-то своих сообщников. Что-то должно случиться. Но что именно?
        - Неужто их и вправду интересует взрыв на шахте? - удивленно развел руками Михаил. - Но какая им от этого польза?
        - Действительно, какая выгода? - Иван посмотрел на Алексея. - И какая в том выгода старателям, тоже не пойму. Разве что кровь разогнать, побузить изрядно, покуражиться да после спины подставить под казачьи нагайки.
        - Выгода? - переспросил Алексей. - А какая им была выгода от того, что Захар тоже пытался затеять бузу во время пожара? Не помните разве?
        - Постой-ка, - Иван отставил в сторону бокал с вином и, выпрямившись в кресле, обвел всех настороженным взглядом. - Ив том и другом случаях кто-то явно пытался и пытается организовать волнения. Во время пожара они возникли почти стихийно и без видимого повода. На этот раз повод якобы имеется, даже вон петицию нацарапали.
        И я полностью уверен, что это делается неспроста. Хотелось бы мне встретиться завтра со старшиной старателей. Не сомневаюсь, что через четверть часа узнаю, кто его купил и за сколько сребреников.
        - Ничего не понимаю, - произнес растерянно Михаил. - Шахта? Буза? Старатели? - Он пожал плечами и произнес еще более растерянно:
        - На что эти твари вообще рассчитывали, когда пытались нас отравить?
        - Удайся наше отравление, волнений было бы во сто крат больше, а преступники под шумок завершили бы свою грязную затею, - пояснил Алексей. - И я все сильнее склоняюсь к мысли, что во главе банды стоит крайне изощренный и хладнокровный человек, который быстро реагирует на любое изменение ситуации. Давайте вспомним хотя бы убийство Тригера. Его дикая смерть несомненно потрясла всех, и тут же следом пожар на складе, затем призывы Захара к бунту… Все шло своим чередом и явно было рассчитано на то, что возбужденные и напуганные страшными и непонятными событиями люди легко поддадутся на провокацию Захара. Я думаю, что нежелание литейщиков идти в цех накануне пожара тоже дело рук Захара или Ерофея, если не самого Столетова. И нехватку денег на жалованье, видимо, устроил бухгалтер, равно как и жалобу на Тригера в Горный департамент, якобы от имени рабочих. Все было прекрасно продумано и весьма лихо закручено. Но также очевидно, что у Степки, Гурана и даже у Столетова просто-напросто не хватило бы умишка продумать и организовать подобную многоплановую операцию! Они были исполнителями, но никак не
вдохновителями!
        - Пойдем дальше, - поддержал его Вавилов. - Самострел на тропе установили в тот момент, когда поняли, что трюк с похожим на вас человеком, Михаил Корнеевич, не Пройдет. Но не успели его предупредить, чтобы не высовывался, потому что от озера до слободы, сами понимаете, путь неблизкий.
        - Честно сказать, вы меня изрядно встревожили, - произнес Михаил и нервно затянулся сигарой. - Мне почему-то кажется, что я мошка, которая попала в паутину к огромному и жирному пауку. И он вот-вот набросится на меня.
        - Ну большую часть лап мы у этого паука уже отхватили, осталось только наступить на него каблуком, - улыбнулся Алексей и перевел взгляд на Вавилова. - Иван, они действительно затевают что-то серьезное на этот раз! У них не получилось с пожаром, с отравлением, значит, они попробуют воспользоваться выступлением старателей. - И тотчас ощутил внезапный прилив крови к щекам - первый признак того, что догадка вот-вот родится в утомленном мозгу.
        - Но что это может быть? - Иван прищурился. - Будем танцевать от печки. От самой банды осталось, по нашим подсчетам, не более двух человек, в крайнем случае трех.
        Причем один из злоумышленников находится сейчас в вашем доме. - Он усмехнулся, заметив, как вытянулось лицо у Михаила. - Я вам твержу об этом открытым текстом чуть ли не битый час, а вы все делаете удивленное лицо. - Да, да, один из членов шайки сладко почивает на одной из мягких постелей в вашем доме, а может, я ошибаюсь, наоборот, бодрствует, просчитывает варианты, как претворить в жизнь свой гнусный замысел. Я ж вам то и дело намекаю: определенно кто-то из вашего окружения выключил свет, выпустил Мурку и, возможно, напал на Машу…
        - И в-вы, вы уже знаете кто? - произнес Михаил, слегка заикаясь от волнения. - Вы знаете его имя?
        - Пока это служебная тайна, но попрошу вас настоятельно, чтобы все ваши гости и сестра никуда с утра не отлучались и в обязательном порядке находились в управлении приисков во время ваших переговоров со старателями.
        - Но как? - воскликнул Михаил поражение. - Маша?
        Марфа? Учитель? У меня в голове не укладывается!
        - У меня тоже не укладывается! Но кто-то ведь из них троих эту бумажку выронил. Если не вы, не я, не Алексей и не урядник, значит, кто-то из тех, кто присутствовал в гостиной во время ужина и кому Федька хотел незаметно передать записку, - произнес сухо Иван. - Но дай бог, чтобы мы ошибались!
        - Так вы не назовете имя?
        - Не назову! - отрезал Иван. - И больше не спрашивайте меня об этом. Завтра, то есть уже сегодня, - посмотрел он на часы, - наверняка все выяснится. Давайте лучше обсудим, какую, на ваш взгляд, пакость затеяли преступники на этот раз.
        - Мы знаем, что банда практически перестала существовать, - подал голос Алексей, - поэтому они должны сейчас по логике затаиться и переждать сложное время. Но они, тем не менее, решаются на какой-то шаг. Возможно, они хотят убраться из города, но для этого нужны деньги, и много денег, тем более что их затея с фальшивыми червонцами провалилась. Но где они могут достать сразу много денег и быстро к тому же? Напрашивается единственный вывод.
        Я думаю, что они решили напасть на приисковый банк. Михаил, ты сам говорил, что там скопилось большое количество золота, а домик - хлипкий, его руками раскатать можно.
        - Говорил, - тот пожал плечами. - Но ты что ж, не видел моих стражников? Они любого порешат, кто к банку ближе чем на двадцать саженей приблизится. Мои нукеры свою задачу знают: там мышь не пробежит, стрекоза не пролетит.
        - Скажи, а золото у тебя каким образом хранится? - спросил Алексей.
        - В джутовых мешках. По полпуда каждая упаковка.
        Кроме того, они уложены в деревянные ящики, обитые железом. Получается, что в каждом ящике четыре мешочка общим весом два пуда.
        - То есть вынести ящик одному человеку вполне под силу? - уточнил Алексей.
        - Вполне, - согласился Михаил. - Тяжеловато, конечно, но если мужик здоровый, то и один справится.
        - Интересно, - задумчиво протянул Иван, - честно сказать, я тоже склоняюсь к мысли, что бродягам крайне нужны деньги, чтобы убраться из Тесинска. Но как они проникнут в банк? Среди бела дня, когда вокруг полно стражи, а на дверях запоры?
        - Окна есть в банке? - спросил Алексей.
        - Нет, три сплошные стены, а в четвертой - дверь!
        И внутри ничего лишнего. Ящики стоят прямо на полу.
        - А полы какие?
        - Обыкновенные, земляные… - ответил Михаил и вдруг хлопнул себя по лбу. - И как я не догадался? Подкоп, конечно же, подкоп! И не зря они выбрали для ограбления сегодняшний день. Точно, под шумок решили, сволочи, сработать.
        - Вы абсолютно правы, Михаил Корнеич! - согласился Иван и, посмотрев на часы, неожиданно предложил:
        - Надо бы соснуть хотя бы пару часиков, а то денек сегодня тяжелый предстоит, - и пристально посмотрел на Михаила. - Дайте слово, Михаил Корнеевич, что с этой минуты вы без нашего с Алексеем ведома не предпримете ни единого шага, в том числе не будете искать подкоп. Я, кажется, знаю, как поступить дальше, но об этом утром…
        Уже на подходе к комнатам, которые им отвели для ночлега, Алексей придержал Ивана за локоть:
        - А ну-ка, друг любезный, скажи на милость, как ты умудрился сначала вытащить, а после вернуть эту бутылочку в Федькин карман?
        - Да проще простого, - лихо подмигнул ему приятель. - Иногда бывает, что прежние грехи в достоинство превращаются. - И, видя, что Алексей не понимает, пояснил:
        - Меня в свое время Тартищев на пинках в полицию привел. Я ведь отменным «щипачом» по малолетке был. - Он прижал палец к губам. - Т-с-с! Только молчок! - И поднес к глазам Алексея амулет, который только что был у того на руке.
        - Видал миндал? - захихикал Иван. - Мы и не такое могем, когда захотим. Зря я, что ли, за Федькины финажки пару пива уговорил? - Он сложил два пальца в известном жесте карманников и покрутил перед носом у Алексея. - Смотри, как прежнее ремесло пригодилось!
        Пальцы у Ивана были длинные и тонкие, будто у музыканта или врача… Хирурга?! В голове у Алексея что-то щелкнуло, выпуская на простор догадку, и все моментально стало на свои места… И тогда он обхватил Ивана за плечи и, прижав к себе, как любимую девушку, расцеловал его в колючие щеки, не уставая при этом радостно повторять:
        - Все понятно, все теперь абсолютно понятно! - И едва удержался, чтобы не закричать во все горло:
        - Есть мотив, е-е-есть!..
        Глава 44
        Внизу под горкой бесновалась пьяная стихия. Около сотни старателей, вооруженных кайлами, ломиками и лотками, орали, свистели и крыли матом хозяина и директора-распорядителя приисков. Михаил стоял на крыльце конторы управления. Слегка расставив ноги в высоких сапогах, он заложил за спину трость и, лениво раскачиваясь с пятки на носок, упорно держал взгляд поверх голов не на шутку расходившейся братии. Директор тоже пытался выглядеть степенно, но то и дело косил глазами в сторону Михаила и испуганно шептал:
        - Михаил Корнеевич, казаки, где казаки? Они Ж вот-вот набросятся!
        - Всему свое время! - цедил сквозь зубы Михаил, и взгляд его по-прежнему блуждал по вершинам далеких гор, сверкающих, точно сахарная голова, на ярком и безоблачном небе.
        - Дави их, робя! Пускай кишки паскудам! - Из толпы выскочил оборванец в ситцевой рубахе и разбитых опорках.
        Редкая бороденка воинственно вздернулась вверх, беззубый рот ощерился в злобном оскале. Он махал кайлом и метался, как припадочный, пронзительно причитая:
        - Ишь морды воротят, вражья сыть! Что им наша беда? У них вон рожи почище самовара блестят! - И, выбросив в сторону крыльца костлявый кулак, перешел и вовсе на истошный визг:
        - Не дадим завалить шахту! Не дадим!
        И толпа взорвалась в ответном реве:
        - Не дадим! Костьми ляжем, не дадим! Суки! Гады!
        Не да-а-адим!
        В воздух вновь взметнулись кулаки с зажатыми в них старательскими орудиями. И толпа, выдохнув новую порцию мата, дружно качнулась на пару шагов вперед. Стоящие чуть ниже крыльца четыре стражника передернули затворы карабинов, а Алексей достал свой револьвер. Краем глаза он заметил, что Марфа, приехавшая к конторе верхом, сняла с плеча винчестер и положила его перед собой на луку седла.
        Она наотрез отказалась укрыться в конторе, как это было приказано учителю и Маше.
        Толпа на мгновение притихла и затопталась на месте, бормоча и ругаясь, но не решаясь идти на выстрелы.
        - А-а-а! - взвился все тот же мужичонка и, рванув на себе рубаху, в каком-то странном полуприсяде пошел на стражников. - Давай стреляй! Стреляй в Гошку Башкова! Горячей кровушки захотелось? Свежанинки? - Он внезапно нагнулся и, подхватив с земли камень, запустил им в крайнего нукера, и тот едва успел увернуться. Но бросок Гошки послужил сигналом для остальной толпы. В стражников и стоящих на крыльце людей полетели камни, комья земли, обломки сучьев.
        Толпа уже не ревела, а утробно и грозно рычала, надвигаясь на контору.
        - Бей их! Дави кровопивцев! Б-е-ей! Д-а-а-ви-и!
        Один из стражников схватился за голову и повалился на землю, а трое других вскинули карабины и выстрелили в воздух. Но даже пули уже не могли остановить озверевшую толпу. Она жаждала крови. Казалось, еще секунда - и самосуда не миновать. Дикие, лохматые, в немыслимой рванине, с перекошенными от долгого пьянства физиономиями и раззявленными в яростном крике ртами, обезумевшие от сознания собственной силы, старатели ринулись к конторе.
        Стражников смяли, вырвали винтовки, и в этот момент с двух сторон вылетела из тайги с лихим посвистом казачья конница. Засвистели нагайки, взвились на дыбы кони, и, моментально протрезвев, старательская вольница в несколько минут разбежалась от греха подальше по своим делянам.
        В руках казаков осталось лишь несколько человек: горластый Гошка, угрюмый старик в линялой рубахе - староста артели - да двое молодых старателей, не успевших вовремя избавиться от винтовок, отобранных у стражников.
        Старосту подвели к Михаилу, остальных, заломив им руки за спину и ухватив за буйные чубы, увели на допрос к уряднику.
        - Ну что, Зосима, скажешь? - Михаил смерил старателя негодующим взглядом. - Забыл, на чьих делянах золотишко промышляешь?
        Старик молчал, вперив угрюмый взгляд в землю.
        - Кровь решили мне пустить? - почти ласково справился Михаил, и лишь нервное постукивание трости по голенищу сапога выдавало, что он в ярости. - Кишки на просушку вывесить вздумали за то, что я вам, сволочам, не даю под камнями сдохнуть? Быстрого фарта захотелось? Так помахай кайлушечкой от зари До зари, и не со срамными девками то рыжье пропивай, и не в «банчок» просе… а в тулун складывай! Тогда тебе эта шахта на хрен не понадобится! - И уже тише, с горечью добавил:
        - Эх, Зосима, Зосима, сучья твоя душонка! Разве мы с тобой вместе в болотах не гнили, в одном балагане не спали, мошкой не захлебывались?
        Ты ж мне последнюю корку хлеба отдавал, а кто тебя пять верст на себе тащил, когда в шурфе нас придавило? А теперь что ж? Запамятовал? - Он соскочил с крыльца и, ухватив старателя за длинную бороду, притянул к себе:
        - Ты ведь не меня продал, ты свою душу продал!
        - Михаил Корнеич, - залопотал старик, пытаясь оторвать руку Михаила от своей бороды. - Вы знаете, я никогда, я завсегда…
        Михаил с брезгливой гримасой на лице оттолкнул старика от себя и приказал двум казакам, застывшим на крыльце за его спиной:
        - Забирайте! Все, что угодно, прощу, но только не предательство!
        Бравый казачий унтер-офицер подскочил к ним и взял под козырек:
        - Разрешите доложить, Михаил Корнеевич, бунтовщиков определили в холодную. Урядник допросы уже ведет.
        - Передай Лукичу, чтобы погодил пока, - приказал Михаил и, понизив голос, спросил:
        - Что там по делу, с которым ночью ездили?
        Унтер пожал плечами:
        - Никого нет-с, ваше степенство! Одни уголья! Ушел, стервец, а хату, видать, еще с вечера подпалил. Но Егор Лукич в пепле порылся, нашел кой-чего…
        - Все понятно, - процедил сквозь зубы Михаил и махнул рукой:
        - Оцепляй банк, но до сигнала ничего не предпринимать!
        Казаки мигом выполнили приказание, окружив банк плотной стеной. И тотчас внутри его раздался один выстрел, за ним другой, затем послышались шум и глухие удары, словно билась о стены, пытаясь вырваться из клетки, гигантская птица.
        Казаки сидели в своих седлах не шелохнувшись, лишь переместили винтовки на грудь, а правую руку на эфес шашки.
        Двое стражников подскочили к дверям банка, отбросили засовы и распахнули настежь двери, явив свету Ивана Вавилова в растерзанном сюртуке и выбившейся из брюк рубахе.
        Под глазом у него наливался густым багрянцем огромный фонарь, а губы расплывались в радостной ухмылке Прищурившись на солнце, он отступил в сторону, а два дюжих стражника, уже известные Алексею Степка и Тришка, выволокли наружу едва стоящего на ногах крупного мужика с всклокоченной головой и разметавшейся бородой. Стащив с крыльца, стражники бросили его на траву, а сами отошли в сторону. Казаки столпились вокруг задержанного.
        Тот заворочался, оперся ладонями о землю и сел. Один рукав его армяка был оторван, второй держался на честном слове. Мужик вытер ладонью струившуюся из носа кровь и задрал подбородок вверх, пытаясь остановить кровотечение.
        Сквозь стену казаков к нему пробился Егор и, присев на корточки, весело поинтересовался:
        - Ну что, Протасий, говорил я, что доберусь до тебя?
        Как видишь, добрался!
        - Ишь ты, Протасий! - воскликнул не менее весело Иван и, опустившись на корточки рядом с Егором, ухватил старца за загривок. - Чего рожу ворогишь? Мирского духа боишься! - Он собрал бороду старца в кулак и дернул. Борода осталась у него в руке, а казаки охнули и принялись мелко креститься, словно увидели невесть какое чудо. Иван поднялся на ноги. Вскрикнув бесшабашно:
        - Оп-ля! - проделал то же самое с буйной шевелюрой Протасия и склонился в шутливом поклоне:
        - Только у нас и всего один раз! Смертельная гастроль под куполом цирка! Прошу любить и жаловать! Чудесное превращение святого старца Протасия в жулика и разбойника Евгения Карнаухова!
        Бывший старец поднял лицо вверх. Темные глаза его отливали оловом, а лицо перекосило такой лютой ненавистью, что Алексею на мгновение стало не по себе. Сам изрядно помолодевший Корней Кретов озирался по сторонам, как затравленный зверь, только не с портрета, а живой, с распухшим носом и ссадиной через всю щеку.
        - Любуйтесь, паскуды! Ваша взяла! Покуда! - прошипел он, набычившись, и пошевелил плечами, словно пытался сбросить веревки, которые стягивали его руки за спиной.
        - Ну, здравствуй, Евгений! - Михаил подошел почти вплотную и навис над ним, язвительно улыбаясь. - Вот и свиделись наконец! - Глаза его сверкнули гневом. - Растоптать Никодима решил и меня заодно прихватить? Нет, шалишь, братец! Твоя песенка уже тогда была спета, когда решил в орлянку с империей сыграть!
        - Еще посмотрим, чья песенка спета! - просипел Евгений. Видно, в схватке его крепко уцепили за горло. - В орлянку я пока два раза сыграл, а на третий раз мне всегда фартит! Попомнишь меня еще, ублюдок!
        - Ладно, не гоношись, - произнес миролюбиво Иван. - Ужо отыгрался и в орлянку, и в театр, и твой путь теперь один - до параши, так что не пали душу зазря ни себе, ни людям! Забирайте его! - приказал он казакам. - Повезем его сразу в острог! - И, повернувшись, нашел глазами Алексея:
        - Ты тоже собирайся! В тюрьме его вместе допросим… - И осекся, заметив что-то за его спиной.
        Алексей попытался оглянуться, но дуло винтовки уперлось ему в основание черепа, а голос Марфы выкрикнул:
        - Отпусти немедля Евгения или разнесу ему башку! - Клацнул затвор винтовки. А Иван растерянно оглянулся по сторонам, не зная, что предпринять - Марфа, не дури! - выкрикнул Михаил и направился в их сторону. - Брось винтовку, и все уладится! Я тебе обещаю!
        - Ничего не уладится! - истерично взвизгнула Марфа. - Ваша сучья порода привыкла только под себя грести! Вам плевать на чужое горе! А мне плевать на вас! Не подходи! Убью! - закричала она не своим голосом, заметив, что казаки сжимают их в кольцо. - Только шелохнитесь, и я пристрелю его к чертовой матери! - Ружейный ствол дернулся, оцарапав Алексею шею. Теплая струйка потекла за воротник. Он ясно представлял всю нелепость своего положения. Дрянная девка держала его на мушке, словно тетерева, и не давала возможности даже пошевелиться.
        - Развяжи Евгения! - опять приказала Марфа. Конь под ней нервно приплясывал, и винтовочное дуло выписывало вензеля на затылке Алексея. Он медленно опустил руку к кобуре, но она заметила его маневр и пребольно ударила носком сапога под ребра. Он зашипел от боли и выругался сквозь зубы.
        Но Иван вдруг выбросил руку в сторону и выкрикнул:
        - Смотри!
        Купившись на столь дешевый трюк, Марфа быстро глянула в сторону и лишь на мгновение отвела ствол от затылка Алексея. Он метнулся вбок, но споткнулся и чуть не пропахал носом землю. Женщина махом вскинула винтовку, и лежать бы Алексею с пробитой головой, но в этот момент невесть откуда взявшийся Ермашка взмахнул кнутом и выбил винтовку у нее из рук. Марфа вскрикнула и схватилась за ладонь, на которой вмиг вспухла багровая полоса. Алексей перекатился под ноги лошади, вскочил и сгреб Марфу в охапку. Но она вывернулась ужом из его объятий, свалилась на другую сторону лошади и, выхватив из висящих на поясе ножен широкий клинок, бросилась на Михаила.
        Иван подставил ей подножку, Марфа покатилась по траве кубарем, но, как гуттаперчевый чертик, прытко вскочила на ноги и пнула Ивана в живот, отчего тот согнулся пополам. А Марфа ящерицей скользнула сквозь кольцо казаков и со всех ног бросилась в сторону Тесинки.
        - Окружай, окружай! - загалдели растерявшиеся от такой непомерной прыти казаки и залязгали винтовочными затворами.
        - Не стрелять! - рявкнул Михаил. - Я сам! - И, вскочив на коня, помчался вдогонку. Обернувшись, прокричал; - Егор, заходи через брод! А я по берегу!
        Урядник и охотник, вскочив на коней, бросились следом.
        Алексей, приказав казакам оставаться на местах и присмотреть за Карнауховым, тоже вскочил на лошадь и погнал ее к броду через Тесинку.
        Поднимая тучи брызг, Егор и Ермак на полном ходу форсировали Тесинку и оказались на противоположном берегу. А Михаил, загнав коня по грудь в воду, прижал руки рупором ко рту и что-то кричал вслед Марфе. А она, стоя в лодке, отталкивалась от дна веслом, стремясь выбраться на стремнину. Алексей подъехал к нему, и Михаил повернул к нему расстроенное лицо. В глазах его стояли слезы:
        - Дура малахольная! Ее ж в порог затянет!
        На противоположной стороне реки хаотично дыбились скалы, поросшие густым лесом. Егор и Ермак казались со» всем крошечными на их фоне. Они тоже то и дело останавливались и что-то кричали Марфе, но она то ли ничего не слышала за грохотом воды, то ли намеренно не поворачивала голову в их сторону. Лодка ее тем временем вышла на быстрину и со всего маху взлетела на гребень первой волны.
        - Что ж ты делаешь, Марфуша? - почти простонал рядом с Алексеем Михаил. - Матушка ведь не выдержит!
        Лодку резко бросило вниз, она зачерпнула бортом, затем ее взметнуло почти вертикально вверх, и обрушившаяся следом волна выбила весло из Марфиных рук. Она изо всех сил пыталась выбраться из водоворота, перебрасывая оставшееся весло с одного борта на другой, но это не помогало. Лодку закрутило, как щепку, поставило поперек волны. Она подбросила кормой, как строптивый жеребец крупом. И уже второе весло поглотила взбесившаяся вода. Марфа ухватилась за борта. А Михаил замычал от бессилия и выругался.
        Лодка скользнула в узкую щель между огромными зубатыми валунами, только чудом не задев их бортами, и ушла в прижим. Вода металась, ревела, жалась к почерневшей от сырости каменной стене. А ниже узкого жерла порога волны все так же вставали на дыбы, хватаясь за узкие выступы скальной гряды, хлестали друг друга и, отступая, прятались под зыбкой пеной очередного водоворота.
        Волны почти скрывали Марфу, лишь иногда ее голова мелькала среди белых бурунов. В какой-то момент люди вновь разглядели лодку, но она уже чудом держалась на поверхности. Марфа, видимо, пыталась вычерпывать воду руками, но все ее попытки оказались бесполезны. Очередной удар волны, лодку закрутило по спирали, и она ухнула в темную пучину беснующейся воды.
        Михаил страшно закричал за спиной Алексея и, огрев Нерона плетью, рванул вдоль берега. Но что он мог поделать? Его конь не шел в бушующую воду и, всячески сопротивляясь, тряс головой и приседал на задние ноги, пугаясь ревущего зверем потока.
        Алексей пытался остановить Михаила, но тот словно обезумел и все нахлестывал и нахлестывал своего Нерона, пока берег не уперся в неприступные скалы. Они остановились и принялись искать глазами Марфу, чья голова только что мелькала в волнах. Но увидели лишь урядника и Ермака на противоположном берегу. Егор, пытаясь удержать одной рукой поводья пляшущего под ним рысака, другую вытянул в сторону реки, видимо, показывал на что-то Ермаку, который, спешившись, бежал вдоль берега. Остановившись на мгновение, охотник раскрутил над головой аркан и бросил его в воду. И только теперь Алексей и Михаил снова заметили Марфу. Вероятно, она совершенно выбилась из сил, потому что почти не сопротивлялась, когда Ермак тащил ее к берегу.
        - Господи! - шепотом молился рядом Михаил. - Спаси ее, не дай погибнуть!
        Марфа уже достигла мелководья, и Егор, соскочив с лошади, тоже вбежал в воду, чтобы помочь Ермаку. Но Марфа вдруг вскинулась на ноги… Сверкнул нож… Ермак, взмахнув руками, повалился навзничь, а женщина упала спиной в воду и тут же исчезла в кипящем котле омута. Лишь мелькнула единожды стиснутая в кулак рука. Блеснуло лезвие ножа. И все сгинуло, словно и не было ничего!
        Ермак тем временем поднялся из воды, отбросил в Сторону обрезок аркана. Некоторое время они на пару с Егором всматривались в воду. Потом Егор, заметив Алексея и Михаила, поднял вверх скрещенные руки. И они поняли, что Марфы уже нет. Михаил растерянно посмотрел на Алексея.
        Губы его тряслись, как при ознобе, и он едва выговорил:
        - Матушка не выдержит! - И с остервенением ударил коня по холке кулаком. Жеребец обиженно заржал. А Михаил поднял его на дыбы, развернул и, что было мочи огрев плеткой, пустил в галоп.
        Около брода уже собрались люди. Навстречу им сквозь толпу пробивались Маша и учитель. Михаил соскочил с коня и бросился к девушке. Она обняла его и, плача навзрыд, принялась покрывать поцелуями его лицо, не обращая внимания на оторопевших зрителей.
        - Маша, Машенька! - лихорадочно повторял Михаил.
        Обняв ее за плечи, он прижимал ее к груди и твердил, как заведенный:
        - Нет Марфы! Ушла Марфа! Матушка не выдержит…
        Глава 45
        Поздно вечером того же дня Иван, Алексей, Егор и Ермашка сидели на берегу Тесинки и выпивали. Повода было два: рождение сына охотника, которому уже исполнилась неделя, и благополучное завершение расследования, отнявшего у них много сил и оставившего тяжелый отпечаток в душе.
        Над далекими горами тускнел кроваво-красный закат, и они медленно растворялись в синей дымке вечерних сумерек.
        Все вокруг засыпало, словно убаюканное последними деньками бабьего лета. Большой костер из соснового сушняка потрескивал и, выстреливая в небо снопами искр, разгонял темноту осенней ночи. На железной решетке жарилось мясо, а в воде дожидалась своей очереди еще пара бутылок «Смирновской»… И всплывали воспоминания о безвозвратно ушедших событиях.
        Первым не выдержал Иван. Видно, саднила и маялась у него душа, если он нарушил уговор не вспоминать хотя бы сейчас события последнего месяца Сначала он принялся возиться на разбросанном вокруг костра лапнике, что-то ворча себе под нос и пытаясь устроиться поудобнее, а после произнес, вроде ни к кому не обращаясь:
        - Конечно, Михаилу Корнеевичу никак в голову не идет, чтобы родная сестра такую подлость учинила. Ведь он любил ее и уважал не меньше матушки. Самый близкий ему человек, и вдруг такая оказия! - Он удрученно махнул рукой. - Никакие доводы и доказательства не принимает и считает только себя виноватым в ее гибели. Не знаю, как он справится с этим горем.
        - Ничего, оклемается! - подал голос Егор. - Мария Викторовна от него ни на шаг не отходит. Видать, сладилось у них наконец. Да и грех ему было бы такую девушку упустить! - Он с явным сожалением глянул в сторону Алексея и выразительно крякнул. Но тот молча смотрел в костер и, казалось, не замечал этих слишком прозрачных намеков на собственную глупость.
        - Я поначалу склонялся, что во главе банды стоял мужчина, но потом Алексей показал мне стрелу от самострела, ты, Егор, гильзы от «арисаки», и я понял, что только извращенный женский ум способен на подобное коварство и жестокость. Но я не мог понять, откуда такая ненависть к родному брату. А потом все стало на свои места. Несостоявшаяся любовь и зависть к чужому успеху породили желание мстить И Марфа мстила, и Никодиму, чей отец пустил по миру семью ее жениха, и Михаилу, который в отличие от нее был богат и мог позволить себе все, что хотел, и Анфисе, потому что она была дочерью Никодима. Да, она мечтала поначалу их разорить, но потом поняла, что ближайший путь к богатству - уничтожить брата. Они с матушкой являлись его прямыми наследницами, но тут на горизонте появилась Маша, и Марфа на всякий случай заспешила. Конечно, она была против занятий Карнаухова фальшивым монетничеством, но у того была idea-fixe быстро разбогатеть и открыть свое дело за границей. В этом он полностью сходился со Степкой Анчуловым, но забирал гораздо выше, хотел уехать в Америку. Там есть где развернуться . - Иван склонился
к костру и, выхватив из него ветку, прикурил от тлеющего уголька Потом привольно раскинулся на лапнике, пуская дым в низкое звездное небо. - Столетов им, конечно, вовремя подвернулся под руку. У Карнаухова с ним старые связи, говорит, в первый раз тоже вместе монету лили, но Семен Петровичу повезло, не сдали его подельники, потому как верили, что вернутся и вновь займутся преступным промыслом - Но какая все-таки злобная дамочка! - произнес Егор и сплюнул в сторону от костра - Все вроде бог дал: и красоту, и ум, и замуж могла выйти запросто. Если б не сватали ее! Нет, словно прикипела к своему Евгению. И чем он ее взял?
        - Что ни говори, но женщины существа непостижимые!
        Порой никак не могут забыть явное ничтожество, бездарь, отщепенца, гуляку, а то и вовсе отменного лжеца и изменщика, плачут, страдают о нем, а того, кто может дать им истинное счастье, отвергают! - Иван отставил в сторону руку с папиросой, выдохнул в небо дюжину идеально круглых колечек и направил мечтательный взгляд в костер. - Сгорают дамочки, так сказать, в огне любви, а то непотребство, о котором они ночи напролет рыдают, живет себе не тужит, срамных баб пользует, в
«американку» финажки просаживает…
        - Что это тебя раскатало сегодня на подобные сентенции? - усмехнулся Алексей. - Или тоже под Марфины чары попал? Видел я, как ты возле нее увивался.
        - Дурной ты, Алешка, потому что еще молодой! - огрызнулся беззлобно Иван. - Как я, по-твоему, должен был отвлечь внимание от своих преступных замыслов? И Федьку подловить, и того из гостей просечь, кому он должен был бумажку передать.
        - И ты был уверен, что он передаст ее кому-то из гостей? - с явным недоверием произнес Алексей. - Что-то ты заливаешь, Иван?
        - Честно говоря, уверен я в том не был, - сконфузился Вавилов, - но потом решил проверить, как поведет себя Марфа, если увидит эту китайскую грамоту. Подозрения у нас, признайся, уже были, и основательные, что именно она установила самострел на тропе, по которой обычно ходил один Михаил. К тому же я заметил, что она так и липнет к Федьке. Тоже думаю, с чего бы это? Ну вот взял да и освободил во второй уже раз Федьку от записки и подбросил ее на ковер рядом с Марфой. И понял, что попал в яблочко, когда она ее мигом в пепельницу спровадила. Другая дамочка на ее месте от любопытства извелась бы и всех бы привлекла разгадывать эту шараду, а она поспешила от нее избавиться. А как она дернулась, когда Михаил ей про кружочки, что Карнаухов мастер был изображать, напомнил?
        Выскочила из комнаты, а лицо пятнами, пятнами… Сейчас я думаю, это был повод выйти из гостиной, чтобы выпустить Мурку. Она ведь знала, когда Степан должен был появиться. И чай подать по времени подгадала, чтобы Федька успел отраву слить… Не думала только, что мы сумеем Федьку расколоть, прежде чем ее торта отведаем.
        - Да уж, - вздохнул Алексей и засмеялся, - мастер ты на всякие проказы! А кашель свой смертельный, надеюсь, уже вылечил?
        Иван молча пожал плечами и многозначительно ухмыльнулся. А Алексей повернулся к уряднику.
        - Ты, Лукич, смотрю, тоже не промах? Когда умудрился гильзу от «арисаки» на тропе подобрать? Скажи еще, что заранее знал, что она пригодится.
        - Заранее не знал, - степенно ответил урядник, разглаживая усы. - А подобрал на обратном пути, когда с Ермашкой на шахту скакали. Словно кто меня в бок двинул.
        Остановись, дескать, и подбери! А когда я сначала одну, а после вторую гильзу в саду подобрал, да рядком их выложил на ладонь, да посмотрел, что все три от
«арисаки», то чуть было в присядку на радостях не пустился. Ну все, думаю, Марфа Сергеевна, отстреляла ты из винтовочки, навсегда отстреляла! Теперь Карнаухов свои схоронки покажет, и «арисака» всенепременно там обнаружится.
        - Будем надеяться, что покажет! Жандармский следователь, что теперь этим делом будет заниматься, толковым мне показался. Заносчив только изрядно и капризен, но им положено. Они же белая кость, а мы кто? Обычные рабочие коняги! - хохотнул Иван и хлопнул Алексея по плечу. - По приезде сразу рапорт Тартищеву напишу о том, что младший агент сыскной полиции Алексей Поляков вполне достоин приставки «младший» лишиться, потому как по делу сработал успешно, чести полицейской не посрамил, самый главный мотив, хотя и по пальцам просчитал, но вовремя позволил нам догадаться, кто полезет в эту чертову нору под банком, и хлопнуть Протасия в тот момент, когда он уже наверняка свои американские барыши подсчитывал.
        - Если б я раньше воедино свел хирурга, жениха Марфы, знахарство Протасия и его пальцы, которыми он четки перебирал, мы б недели на две раньше это дело раскрыли.
        - Не скажи, не скажи, - покачал головой Иван, - если б не твоя эпопея, мы вряд ли Гурана хлопнули бы и Степку бы тоже не разоблачили. Так бы и сдох он китайцем.
        - Карнаухова наверняка со Степкой Гуран познакомил.
        Он на источник еще к прежнему старцу частенько наведывался. То от срамных болезней лечился, то от мужского бессилия… - пояснил Егор.
        - Рассказал мне Карнаухов, как его этот старец чуть не пришил за тулун с золотом, - снова заговорил Иван, - только случай спас его от смерти. Причем, братцы, после побега с каторги повезло ему дважды. В первый раз набрел он на старателя, что золотишко в одиночку промышлял. Хотел просто провизию у него отнять, а тот думал, что на добычу его позарился. Хотя это сейчас Карнаухов твердит про провизию, а тогда, видно, и впрямь глаза у него разгорелись при виде песка да самородков. Словом, тот старатель отстреливаться вздумал. Стрельнул ему в грудь, только патроны за лето подмокли, пуля в шубейке увязла, а по плечу огромнейший синяк растекся. Упал он с испугу, а старатель к нему - проверить, жив или нет. Склонился. Рожа страшная, шрам щеку перехлестнул. Ну тут наш будущий старец Протасий его за кушак и ухватил… - Он вдруг прервал рассказ и прислушался. - Кто-то в кустах возится или показалось?
        Они насторожились. Действительно, что-то шуршало поблизости, тихонько повизгивая. Егор полез в кусты и вытащил за шиворот поджавшую хвост рыжую, с узкой лисьей мордой собачонку. Бросил на подстилку из лапника и с укоризной произнес:
        - Ну, Варька, подлая твоя душонка, хозяина в острог увезли, так теперь ты за нами шпионить вздумала.
        - Так это ж Карнаухова собачка, - тоже узнал ее Алексей. Он протянул руку и потрепал ее за уши. Варька лизнула в ответ его руку и подползла к нему на брюхе. Заглядывая умильно в глаза, она виляла хвостом и тихо повизгивала.
        - Ах ты, шельма! На запах мяса приползла, не иначе!
        Видать, брюхо с голодухи подвело. Что, Варька, плохо без хозяина? - Егор бросил ей кусок мяса.
        Варька схватила его и, жадно урча, расположилась неподалеку.
        Иван с интересом оглядел ее, потом повернулся к Алексею:
        - Сдается мне, что эта собачонка на ту бестию смахивает, что наши петарды к ядрене фене отправила.
        - Похожа, но, честно сказать, ту я плохо рассмотрел.
        Темно было!
        - А мы сейчас опыт проведем! Дай-ка платок.
        Алексей подал ему платок. Иван поднес его к носу собачонки и приказал:
        - Нюхай, Варька! Нюхай как следует! Найдешь хозяина, еще кусок мяса получишь. - И, подхватив ее на руки, попросил:
        - Спрячьте платок где-нибудь, а мы уйдем на минуту, чтобы не подглядывать! - И удалился на пару С Варькой.
        Егор перехватил платок у Алексея и спрятал его себе в карман. Из темноты появился Иван, опустил Варьку на землю, погладил ее и приказал:
        - Ищи!
        Собачонка присела на тощий задок, гавкнула и закрутила носом. Затем подбежала сначала к Алексею, потом к Ермаку и затем только к Егору. Остановилась на мгновение и тут же бросилась лапами ему на грудь и радостно залаяла, оглядываясь на Вавилова. Егор вытащил платок из кармана и отдал собачке. Варька прихватила его зубами и отнесла довольному ее удачей Ивану. Затем они повторили опыт с малахаем Ермака, фуражкой Егора и, наконец, со шляпой Ивана, результат был один - Варька безошибочно находила любой предмет, как бы хитроумно они его ни припрятывали. Наконец Иван выбрал приличный шматок мяса и отдал его Варьке.
        - Ешь, зараза такая, если бы не твои таланты, нам бы этого Тесинска вовек не видать. - Потом окинул жадно чавкающую собаку задумчивым взглядом. - А возьму-ка я, пожалуй, Варьку с собой. Редких способностей шельма, как ты полагаешь, Алексей?
        - Возьми, чего ж не взять, - согласился тот.
        - Я ведь что подумал, забот с ней немного, а все ребятишкам забава! Да и в нашем деле наверняка сгодится, а? - и он подтолкнул Алексея в бок. - Да и Никодиму будет что предъявить. Надеюсь, расщедрится купчила на часы, что в награду обещал. Мы ведь тютелька в тютельку уложились.
        - Ты мне про Никодима лучше не напоминай! - У Алексея вмиг испортилось настроение.
        Иван это понял и расхохотался:
        - Я тебе не завидую! Анфиса - баба пробивная! Того гляди оклемается и опять за тебя возьмется. А вдруг не устоишь и женишься? Ну что тебе терять, зато в зятья к миллионеру прибьешься!
        - Типун тебе на язык! - рассердился Алексей и, отвернувшись, подбросил дров в костер. Фейерверк огненных искр взметнулся в небо. Довольная Варька перебралась на колени к Вавилову, признав в нем нового хозяина.
        - Ермак, где твой хомыс[Струнный инструмент, наподобие домры (хакасск.).] ? - спросил урядник. - А то что-то не слышно тебя сегодня совсем.
        - А что говорить? - Охотник вынул трубку изо рта и хитро прищурился. - Умные разговоры полезно слушать.
        Сам шибко умным станешь, других учить будешь.
        - Твоя правда, - согласился урядник и предложил:
        - А спой-ка нам песню про Ермака и про Кучума. Очень уж ладно она у тебя получается.
        - Спою, чего ж не спеть! - Ермак и не подумал ломаться, достал из-за спины хомыс и тронул струны:
        Ревела буря, дождь шумел,
        Во мраке молнии блистали,
        И беспрерывно гром гремел.
        И ветры в дебрях бушевали…
        Струны хомыса, казалось, стонали и плакали, предвещая скорую кончину геройского атамана. А Ермак закрыл глаза, и из его горла полились вдруг странные вибрирующие звуки.
        Они опускались то выше, то ниже, и в них слышались и рев бури, и раскаты грома, и рокот волн, налетающих на берег.
        Егор и Иван замерли, завороженные странными звуками, неотрывными от того огромного мира, который лежал вокруг них и частицей которого являлись они сами.
        Ермак воспрянул ото сна
        И гибель зря стремится в волны…
        Махнув обреченно рукой, Ермашка опустился на лапник, и снова его хомыс зарыдал, запечалился о горькой судьбе отважного атамана.
        - Как у него так получается? - склонился Алексей к Егору.
        - Это - хай, горловое пение, - объяснил урядник шепотом.
        Алексей хотел сказать, что впервые слышит подобное пение, а потом внезапно вспомнил, нет, не впервые…
        Так пели волки Чечек, он не мог ошибиться. Но предпочел промолчать, и так похоже, что его рассказы приняли за горячечные фантазии. Но он-то ведь точно знал, что встречался с этой странной девушкой с бляшками на глазах, и на молочно-белом коне прокатился, и это пение тоже слышал.
        Да иначе и не могло быть, потому что стягивала его запястье тонкая золотая ленточка, а в звуках, которые издавал Ермак, он явственно разобрал знакомое: хай, хай, харахай! И он прикоснулся пальцами к амулету, потому что именно он принес ему удачу. И в этом Алексей нисколько не сомневался.
        Он обнял Ермака:
        - Спасибо тебе, сегодня ты спас мне жизнь!
        - Чего там, - улыбнулся Ермак. - Я тебя от одного зверя спас, ты меня от другого. По нашему обычаю теперь мы - братья!
        ЭПИЛОГ
        Через три дня Иван и Егор стояли на палубе «Амура», который вез их в Североеланск. Все пассажиры парохода давно уже спали. Оба сыщика прошли пару раз вдоль борта, а затем закутались в пледы и устроились в шезлонгах на верхней палубе, где долго молча курили, пуская дым в звездное небо.
        Иван первым нарушил молчание:
        - Кажется, Егор и Ермак сильно переживали, что ты уезжаешь. Медвежью шкуру тебе подарили… Ты что ж, и вправду медведя завалил?
        - Было дело, - ответил уклончиво Алексей и кивнул на Варьку, которая лежала у ног Ивана. - Ты вон тоже домой с трофеем возвращаешься. А на шкуру не облизывайся, я ее Тартищевым на свадьбу подарю.
        - Ну тогда другое дело! - согласился Иван. И, скинув плед, подошел к борту. Алексей присоединился к нему. Черный дым стлался над водой. Колеса парохода гулко шлепали по воде. Молодая луна всходила над горизонтом, озаряя все вокруг призрачным светом. Черные волны бились о борт парохода, метались, словно в западне, гневно стонали, разбиваясь о твердолобые валуны.
        Крутой утес навис над рекой. Пароход скользнул в его тень. И Алексей вдруг вспомнил рассказ учителя.
        - Дикий омут, - проговорил он и, вытянув в сторону утеса руку, пояснил:
        - Говорят, иногда в полнолуние на нем появляется обнаженная девушка. А с тем, кто ее увидит, обязательно произойдет несчастье.
        Иван расхохотался:
        - Нам это не грозит. Во-первых, сейчас новолуние, а, во-вторых, все несчастья уже позади. И как сказал бы твой названый братец: «Полнейший им тюндюк, господа!»
        - Конечно, тюндюк, да еще какой! - рассмеялся Алексей в ответ и все ж не выдержал - оглянулся…
        notes
        Примечания

1
        Кожаный мешочек, в котором старатели хранили золото.

2
        То есть глухарка (диалектн.).

3
        Камус - мех с ног лося или оленя.

4
        Хунхуз - разбойник.

5
        Мыльня - баня.

6
        Ирий - рай.

7
        Три метра.

8
        Даба, далемба - грубая хлопчатобумажная ткань.

9
        Мелкая китайская монета с дыркой.

10
        Ныне г. Бешкек.

11
        Ханат - крыло (хакасск.)

12
        Тумен - войско (монгольск.).

13
        Мехами (старин.).

14
        Каганат - древнее тюркское государство.

15
        Буквально: место, где стоят камни, сад камней (хакасск.).

16
        Княжеский титул, который присваивался за особые заслуги перед правителем.

17
        Князь, глава рода.

18
        Золотомойный станок, верстак.

19
        Забайкальское название горного козла, а также прозвище местных жителей-полукровок.

20
        Большое озеро (хакасск.), правда, название его, судя по всему, уже давно не соответствовало размерам.

21
        Еще одно название богородской травы.

22
        Бергал - старатель-одиночка (диалектн.).

23
        Молочная водка (хакасск.).

24
        Шанго - хороший (кит.).

25
        Пу шаиго - плохой (кит.).

26
        Вид пестрой хлопчатобумажной ткани.

27
        Саранча

28
        Низшие чины полиции, которые выбирались из местного населения.

29
        Грубый ситец с рисунком в одну краску.

30
        Глава рода (хакасск.).

31
        Место проживания рода.

32
        Деревня, стойбище (хакасск.).

33
        То есть лучшего охотничьего коня.

34
        Национальное блюдо наподобие шашлыка.

35
        Жеребенок-подросток.

36
        Вход в подземный мир, который то открывается, то закрывается, как пасть (миф.).

37
        Старообрядческие четки.

38
        Отряды турецкой кавалерии, истребившие тысячи людей.

39
        Глиняная лежанка с подогревом (кит.).

40
        Тот, кто платит ясак, здесь: должник.

41
        То есть Таможни.

42
        Не понимаю (кит.).

43
        Хорошо (кит.).

44
        Кушать, кушать! (кит.)

45
        Ублюдка (диалект.).

46
        Шнурок, переплетенная бечева, на которую христиане вешают крест, в данном случае - просто шнурок.

47
        Что-то вроде. О, язви тебя! (хакасск.)

48
        Доля - мера веса, равна 44, 435 миллиграмма.

49
        Пески с богатым содержанием золота.

50
        Древнее название Хакасии

51
        Чин жандармерии, призванный следить за обстановкой в уезде.

52
        Струнный инструмент, наподобие домры (хакасск.).