Каракурт Юрий Дмитриевич Маслов
        Кто поставит точку в цепи загадочных убийств? Расследуя дерзкое вооруженное ограбление универмага, милиция выходит на администратора Мосэстрады Игоря Софина, след которого ведет в Сочи.
        Там, на море, происходит серия загадочных убийств. Но это только начало захватывающей криминальной истории о мафии, контролирующей сеть столичных магазинов и ломбардов по скупке золота.
        В 1990 году режиссёром Эдуардом Гавриловым по книге был снят фильм «Убийство свидетеля»
        ЮРИЙ МАСЛОВ
        КАРАКУРТ
        I
        Все происходило, как в обычном детективном романе. В дверь резко постучали, кто-то из сотрудников бухгалтерии крикнул: «Войдите», и в комнате в тот же момент оказался худощавый человек неопределенного возраста. Он вежливо поздоровался, но кроме Валентины Ивановны - старшего кассира универмага - на него никто не обратил внимания.
        - Я вас надолго не задержу, - сказан человек, повышая голос.
        Служащие в недоумении повернули головы. В правой руке неизвестного матово поблескивал пистолет. Все подумали, что это шутка, что незнакомец сейчас мило улыбнется, окажется чьим-нибудь знакомым, скажет: «А здорово я вас напугал, братцы!» - и все пойдет своим чередом. Но голос незнакомца развеял их иллюзии.
        - Руки вверх! Пройдите сюда. - Он указал на угол левой половины комнаты. - И побыстрей.
        Валентина Ивановна взглянула на часы. До приезда инкассатора оставалось десять минут. Она побледнела, рука непроизвольно потянулась к звонку сигнализации, но ее остановил окрик:
        - Это и вас касается!
        Валентина Ивановна увидела направленное ей в грудь дуло пистолета и медленно встала.
        - В угол! - скомандовал незнакомец.
        Он взглядом обвел помещение, поморщился и направился к столу кассира. Валентина Ивановна тихо вскрикнула. Незнакомец обернулся, колюче взглянул на нее.
        - Без глупостей!
        Он нагнулся и вытянул из-под стола инкассаторскую сумку с деньгами. Затем доложил пистолет на стол и, торопясь, быстрыми, словно механическими, движениями начал выуживать оттуда тугие пачки кредиток. В несколько минут все было кончено. Дневная выручка универмага перекочевала в спортивную сумку незнакомца. У двери он на секунду задержался и торопливо кивнул на одно из окон пятого этажа стоящего напротив здания.
        - Я думаю, каждый из вас знает, что такое винтовка с оптическим прицелом. Во избежание неприятностей прошу не шуметь. Пять минут. - И, кивнув на прощание, скрылся.
        Служащие стояли, словно в столбняке, с ужасом взирая на злополучное окно, кричать никто и не думал.
        С улицы донесся шум заработавшего мотора, сигнал и шелест шин отъезжающей машины. Это подействовало отрезвляюще. Все разом вздохнули, кто-то упал в обморок, Валентина Ивановна бросилась к телефону.
        …Подмосковный городок-спутник, в котором произошло вышеописанное событие, был небольшой и шумный, новости в таких распространяются мгновенно, обсуждаются долго, и когда машина из областного управления подъехала к универмагу, толпа людей давно превысила обычные размеры. Капитан Родин недовольно поморщился, но ничего не сказал. К «Волге» подошел сутулый мужчина в штатском.
        - Инспектор уголовного розыска старший лейтенант Корнев.
        - Очень приятно. - Родин пожал ему руку, представил своего помощника Костю Климова, и они поднялись в бухгалтерию. Там было полно народу: сотрудники бухгалтерии, директор универмага - толстый, лысеющий человек в роговых очках, оперативные работники. Родин поздоровался, бегло осмотрел комнату и, присев на вежливо поставленный кем-то стул, о разрешения следователя попросил очевидцев рассказать о случившемся. Слушал он внимательно, не перебивая, задумчиво сведя к переносице брови. Пальцы, барабанившие по столу, изредка брались за карандаш, и Родин делал в блокноте записи, которые чаще всего кончались вопросительными или восклицательными знаками.
        Следователь Виктор Андреевич Красин сидел в сторонке, ни во что не вмешивался и, казалось, никого вокруг себя не замечал. Но это только на первый взгляд. На самом деле от него не ускользала ни одна мелочь. Он мгновенно реагировал на улыбку, голос и настрой свидетелей, сопоставлял в уме возможные варианты-версии (он был страстный любитель шахмат, поэтому манера считать ходы - свои и противника - поневоле отразилась на его профессии), стараясь выделить из них наиболее вероятную.
        - Как выглядел преступник? - спросил Родин.
        Сотрудники в недоумении переглянулись.
        - Какого роста?
        - Выше среднего, - спохватилась Валентина Ивановна. - В темных очках, волосы черные и… длинные, как у девицы.
        - Серые, - поправила одна из сотрудниц.
        - Так серые или черные? - переспросил Родин.
        - Мышиного такого цвета, неопределенного, - замялась Валентина Ивановна. - Щеки бледные, впалые.
        - Во что был одет?
        - Серый плащ.
        - Ботинки, брюки?
        Никто не заметил. Родин усмехнулся.
        - Перчатки?
        - Да, были. Черные.
        Родин встал, подошел к окну и выглянул на улицу.
        - Осмотрели квартиру?
        - Это рогатулька комнатной антенны, - улыбнулся старший лейтенант Корнев. - Какая там к черту винтовка! Живет на пятом этаже летчик Воронов. Его все отлично знают. К тому же во время ограбления дома находилась жена - готовила обед.
        - Как же так? - Родин обернулся к смущенным сотрудникам.
        - Вот я и говорю! - вскричал директор.
        - Успокойтесь, - остановил его Красин. - У страха глаза велики.
        - Как сообщается бухгалтерия с универмагом?
        - Через лестничную площадку.
        Красин кивнул и бросил короткий вопросительный взгляд на эксперта-криминалиста.
        - Ничего?
        Тот сконфуженно развел руками.
        - Абсолютно. В перчатках работал. Следы затоптаны.
        На улице Родин тронул за рукав Климова.
        - Костя, а почему он деньги в саквояж переложил?
        - Два лестничных пролета и метров десять до машины… Мешок нетрудно опознать, да и инкассатор мог навстречу попасться. Обыкновенная мера предосторожности. А вообще он нахал, крепкий нахал!
        - Кто?
        - Да этот, в парике.
        - Ты думаешь, он был в парике?
        - Уверен.
        - А почему нахал?
        Костя на секунду задумался.
        - Подошел бы сейчас к тебе некий гражданин, вручил сто тысяч и сказал: «На ваше усмотрение, товарищ Родин». Как бы ты распорядился такой кругленькой суммой?
        - Машину купил.
        - «Жигуль»?
        - «Жигуль».
        - Девять двести. - Климов загнул палец. - Дальше.
        - Дачу, - неуверенно проговорил Родин. - Нет, не стал бы - я путешествовать люблю… Костюм, пожалуй.
        - В клеточку?
        - В клеточку, - согласился Родин.
        - Еще двести. Всего девять четыреста. А остальные?
        Родин в недоумении пожал плечами.
        - Вот видишь, - усмехнулся Климов. - Крепкий нахал этот паренек!
        - Да… А одному трудно такое дело провернуть.
        - Я уже об этом подумал. Кто-то навел. Даже, может быть, кто-нибудь из сотрудников.
        - Вот ты и займись этим, - сказал Родин. - Зайди в отдел кадров, проверь: не увольнялся ли кто. В общем, на каждого - маленькое досье. Договорились?
        - Да.
        - А сейчас пойдем, с коллегами побеседуем.
        - Так как быть? - остановил Родина директор.
        - Работайте, - улыбнулся Родин. - И мы не будем терять зря времени. Желаю успеха.
        Работники местного отдела внутренних дел все сделали правильно: перекрыли дороги на Москву, сообщили приметы преступника во все линейные отделения милиции, отдали приказ о проверке электропоездов и задержке всех подозрительных лиц, но, как и ожидал Родин, все было напрасно: грабителя и след простыл.
        - На чем он приехал? - спросил Родин Корнева.
        - На «Волге», на такси. Машину видели ребятишки, игравшие около универмага.
        - И уехал он в сторону Москвы?
        - Да.
        - Из ваших кто-нибудь мог?
        - Нет, - подумав, ответил старший лейтенант. - У нас народ трудовой. Молодежь, правда, пошаливает, драки бывают, скандалы, а вот насчет ограблений… Такого не было.
        Больше ничего вразумительного старший лейтенант сообщить не мог. Родин оставил ему свой телефон, попросил в случае чего звонить и уехал в Москву.
        Начальника отдела уголовного розыска полковника Семена Тимофеевича Скокова сослуживцы за глаза называли Котофеевич. Причины на то были. Небольшого роста, грузный и медлительный, он мгновенно преображался, как только ему в руки попадало интересное дело. Причем преображался как внешне в движениях появлялась мягкая кошачья резкость, так и внутренне - становился не в меру въедлив, порывист, нетерпелив и озабочен тем, что его подчиненные недостаточно рьяно относятся к своим обязанностям. Поэтому, когда уже на следующий день после ограбления к нему в кабинет воздушным шаром вкатился капитан Родин, полковник с трудом подавил в себе радостное удивление.
        - Есть, Семен Тимофеевич, три подозрительные личности, - сказал Родин, раскрывая свой блокнот. - Губина Надежда Ивановна, Лазарева Светлана Сергеевна и Кошелева Инна Владимировна.
        Полковник, мельком взглянув на записи Родина, увидел, что фамилия Кошелевой жирно подчеркнута, и ехидно спросил:
        - Ну и чем тебя пленила Кошелева?
        - Серьезная девушка.
        - Серьезные люди тебе внушают больше опасений?
        - В некотором роде - да. Серьезный человек за мелочь не возьмется.
        - В общем, правильно. Могу только заметить, что в моей практике бывали случаи, когда и легкомысленные товарищи брались за серьезные дела.
        - И заканчивали их разговором с вами, - сказал Родин.
        - А твои с тобой не закончат?
        Родин смутился.
        - Ну ладно, как говорится, время покажет. Так что Кошелева?
        Кошелева окончила десять классов. Поступала во ВГИК, но не прошла по конкурсу. Устроилась продавщицей в универмаг четыре месяца назад. Живет вдвоем с матерью в однокомнатной квартире. Хорошо и со вкусом одевается. Часто бывает в Москве. Две недели назад одолжила Губиной двести рублей. Откуда деньги - непонятно. Мать работает копировщицей. Дочь деньгами не балует.
        - Да… - пробурчал полковник. - Интересно. А что собой представляют Губина и Лазарева?
        - Довольно легкомысленные девицы. Как говорится, везде на виду. Случайные знакомства, встречи с командированными, выпивки… Губина работает в универмаге два года, Лазарева - три.
        - На что Губиной потребовались деньги?
        - Шубку купила.
        - Так ты думаешь, что эти девицы прямыми соучастницами быть не могли?
        - Думаю, что нет. Больно уж на них трудно положиться.
        - Но их могли только расспросить.
        - Могли, - согласился Родин. - Проверим связи, знакомства…
        - Правильно, - сказал полковник. - А на будущее запомни: предполагать можно что угодно, а проверять надо по возможности все и всех. Умный может и дураком прикинуться. - Он медленно подался вперед. - У тебя все?
        - Все.
        - А таксист? - Слова прозвучали резко, отрывисто.
        - Ищем, товарищ полковник. - Родин виновато развел руками. - Третий таксопарк проверяем, но пока… безрезультатно.
        - Не иголка, - успокоил полковник, - Только не спешите, вернее, спешите медленно - свидетель он важный, и будет очень досадно, если мы его прохлопаем.

* * *
        Таксиста нашли на восьмой день. Им оказался некий Снегов - молодой парень с веселым, самоуверенным взглядом и хорошо подвешенным языком. Для таксиста он держался слишком независимо, но, приглядевшись к нему - к его фирменным джинсам, щеголеватой курточке с ярко блестевшими желтыми пуговицами, к его манере сыпать в разговоре одними восклицательными знаками, - Родин вдруг понял, что перед ним всего-навсего обыкновенный нахал, вернее, крепкий нахал, и, поймав себя на этой мысли, насторожился - вспомнил, что именно так охарактеризовал грабителя Климов. Но это было любимое Костино словечко, этот ярлык он вешал на каждого, кто ему не нравился, так что…
        - А теперь перейдем к делу, - сказал Родин и, чтобы настроить парня на серьезный лад, деловито спросил: - Здесь продолжим разговор или… у меня в кабинете?
        Снегов запнулся на полуслове и, каким-то единым, но бестолковым взглядом окинув территорию таксопарка, перед которым они сидели, беспокойно заерзал.
        - Значит, здесь, - сказал Родин. - Где он к тебе подошел?
        - На проспекте Мира.
        - Точнее.
        - Почти напротив выхода из метро.
        - Сказал, куда ехать?
        - Ну а как же.
        - Ты сразу согласился? Далековато ведь…
        Снегов замялся, подтянул узел завязанного вокруг шеи платка, но затем, видимо решив, что лучше говорить все-таки правду, глубоко вздохнул.
        - Поторговался для проформы.
        - Сколько он тебе пообещал?
        - Оплатить дорогу в оба конца и десятку сверху.
        - Ты его хорошо разглядел?
        - Не очень. Он сел на заднее сиденье. И в очках был…
        - Странного ничего в нем не заметил?
        - Всю дорогу молчал. - Снегов выразительно сплюнул. - Терпеть таких не могу.
        - По дороге нигде не останавливались?
        - У метро «Новослободская».
        - Зачем?
        - Не знаю. Сказал: «Стой!» - и баста. Через пятнадцать минут: «Поехали». И поехали.
        - Из машины он не выходил?
        - Нет. Как сел, так и прилип. И на часы поглядывал… И на выход из метро… Видимо, кого-то поджидал. - Высказав свое предположение, Снегов с любопытством взглянул на Родина.
        - А дальше?
        - А дальше без остановок до самого универмага, тут вышел, там вышел, велел подождать. Минут через десять вернулся - и снова вперед. Проехали метров двести - стоп. Вылез, расплатился и… мотай, говорит, отсюда, друг.
        - И ты смотался?
        - Смотался, - подтвердил Снегов. - А что делать?
        - А место, где его высадил, ты запомнил?
        - Запомнил. Слева - колонка, справа, за домом - угольная купа.
        - Большая?
        - Куча-то?
        - Да.
        Родин сидел неподвижно, смежив веки, подперев ладонью голову. Можно было подумать, что он спит. Однако, просидев минут десять не шелохнувшись, он внезапно вздрогнул и удивленно поднял брови. Послышался легкий вздох. Снегов пробормотал себе под нос: «Я думаю… если вас так интересует эта куча, к ней можно было бы и подъехать».
        Родин рывком, как старый дог, встал, застегнул пиджак.
        - Так мы и сделаем, Сергей Владимирович.
        - У меня машина не заправлена… Да и начальника не грех предупредить…
        - Начальник предупрежден. А такси… Десятку сверху я тебе не дам: я на зарплату живу.
        Снегов смутился, закусил губы. «Есть в тебе еще совесть». Сделав вид, что рассматривает свои ботинки, Родин довольно улыбнулся, бросил коротко: «Подожди меня здесь», и быстрым шагом направился к будке телефона-автомата.
        Трубку снял Климов. Родин помолчал, вслушиваясь в рокочущий басок друга, а затем без всяких предисловий выпалил:
        - Костя, мне нужна машина.
        - Есть машина! - Костя представил себе удивленное лицо приятеля и весело рассмеялся. - У шефа день рождения. Я преподнес ему цветы…
        - А от меня?
        - А от тебя… сказал, что ты этого типа прихватил.
        - Впечатление?
        - Неплохое, но одна фраза меня насторожила.
        - Какая именно?
        - «Цейтнот - это еще не поражение».
        - Абстрактная мысль.
        - Но адресована тебе. И машина. Так и сказал: «Машина в распоряжении Родина». Усек?
        - Усек, - автоматически повторил Родин, безуспешно пытаясь вникнуть в тайный смысл слов начальства.
        - Куда машину подать? - спросил Климов.
        - К тринадцатому таксопарку. К проходной.
        - Будет сделано. - Климов помолчал, прикурил. Родин слышал, как он торопливо чиркнул спичкой, и, как бы между прочим, сообщил: - Это еще не все.
        - Выкладывай, - раздраженно проговорил Родин. Он уже чувствовал, что где-то ошибся, что-то упустил, что не зря Скоков обронил эту успокаивающую фразу и позаботился о машине, он даже уловил в этом некую связь, но в чем она выражается, пока, как ни силился, понять не мог. Это и злило, и огорчало его одновременно.
        - На имя Кошелевой получена телеграмма, - строгим, деловым голосом произнес Климов. - «Поздравляю днем рождения, крепко целую, нетерпением жду Булдури. Игорь». Отправитель - Игорь Валентинович Сопин.
        - Это что за тип?
        - Понятия не имею.
        - Вот и выясни. По возможности все. - Родин сухо простился, повесил трубку и, выскочив из душной, раскаленной солнцем кабины, облегченно вздохнул. Около скамейки, пристукивая от нетерпения ногой, его ожидал Сережа Снегов, успевший по только прийти в себя, но и обрести свой прежний независимый вид.

* * *
        Любовь Александровна Сопина была из тех матерей, которые, рожая, думают, что производят на свет гения. В этом счастливом ведении мать находилась долгих шесть лет. Карьера музыканта, подмостки сцены, потомственный актер…. Мечтам не было предела. Итак, первый урок. У мальчики полностью отсутствует слух. Жестокий удар. Но Любовь Александровна перенесла его стоически, с присущим ей мужеством и героизмом (она была актриса драматического театра и и подобные ситуации не раз попадала на сцене). «Не беда, - решила она, - есть много других замечательных профессий. Литература, например, искусствовед, журналист… Звучит совсем неплохо».
        Игорю ни в чем не отказывали. Учился он неровно: тройки вменялись пятерками, пятерки - двойками. Но учиться мог, и хорошо. Это заметили все учителя. Игорь был силен в математике. Но математика требовала трудолюбия, а Игорь был с ленцой, хватал все мимоходом, верхушки, не утруждая себя ни поисками, ни заботами. Со временем это легкомысленное отношение к труду развилось в житейскую философию. Кажущееся ничегонеделание родителей, - сыграл свою роль в театре - свободен, развлекайся, - постоянные гости в доме, чаще всего именитые, ночные коктейли, регулярные разъезды ввели мальчишку в заблуждение о легкости актерской профессии, о праздности жизни, И вот финал: не попал в институт, армия. Тяжелая солдатская служба не пошла на пользу. Армейские тяготы и заботы вызвали отвращение и укоренили парня в мысли, что прожить можно иначе, не прикладывая усилий, легко и красиво, а пыль из дорог пусть выколачивают те, кто подурней.
        Администратор Мосэстрады. Должность маленькая, но… связи, кое-что и от него зависит. Оклад мизерный, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу. А развернуться есть где, была бы только головка на плечах. И Сопин развернулся. Кому лишний концерт устроит, кому рекламу, кому хорошую гастрольную поездку - и закрутилось, завертелось… Женщины, знакомства, попойки…

* * *
        Родин слушал Климова сосредоточенно, хмуро сдвинув к переносице широкие густые брови. Настроение было отвратительное. Еще в машине, по дороге к месту происшествия, он ухватился за кончик мысли, которую подбросил ему своей фразой полковник Скоков, но не решаясь признаться себе, что действительно попал в цейтнот, всякий раз отбрасывал ее, отмахивался, как от надоевшей своим бесконечным жужжанием мухи. А она не отступала. И Родин снова и снова отправлялся за ней по пятам. «Хорошо, - думал он, - если шеф прав, то преступник должен был где-то спрятать саквояж - появляться с такой уликой на людях, когда дороги перекрыты и на ноги поднята вся милиция, просто-напросто неумно. Но где он мог его спрятать? В тайнике - раз, у знакомых - два. Если в тайнике, то он должен быть оборудован недалеко от места, где преступник вышел из машины. Может быть, даже в этой чертовой угольной куче… Если у знакомых… Это вряд ли. Зачем привлекать к такой сложной и рискованной операции, тем более на стадии ее завершения, второго? Да еще делиться с ним добычей?.. Значит, тайник. И значит, что он уже пуст - время, чтобы
перепрятать деньги, у преступника было. Целых восемь дней. Вывод: мы - с носом. Пусть временно, но с носом. Остается лишь уповать на афоризм шефа: «Цейтнот - что еще не поражение».
        Родин тщательно обследовал место, где вышел из машины преступник, и убедился, что версия полковника небезосновательна: на одном из склонов угольной кучи он обнаружил довольно глубокое прямоугольной формы углубление. Это было, конечно, еще не доказательство, но факт, а факты - вещь упрямая.
        Следы искать ее имело смысла - погода стояла жаркая и два последних дня шли короткие, но проливные дожди.
        В управление Родин вернулся расстроенный, а выслушав Климова, и вовсе сник. Закурил, спросил угрюмо:
        - Связи проверил?
        - На это время требуется, - вспыхнул Климов. - У него знакомых - сотни, а я - один.
        - Ладно, не сердись. - Родин встал, прошелся по кабинету. - Откуда он дал телеграмму?
        - Я же тебе читал - Булдури.
        - Булдури… Что-то знакомое.
        - Да это курорт! Рига, Юрмала - золотой песок, море, рестораны…
        - У тебя нет его фотографии?
        - В полный рост. - Климов вытащил из внутреннего кармана пиджака две фотографии. - Одну мамочка предоставила, другую на работе взял.
        - Когда он выехал?
        - Шестнадцатого. Только не выехал, а вылетел.
        Родин торопливо перелистал календарь.
        - А универмаг обчистили десятого.
        - Десятого, - повторил Климов. - Десятого он взял на работе отгул… - Он вдруг запнулся и, приподняв угловатые плечи, сунул руки в карманы брюк. - Уж не хочешь ли ты сказать… Почему я не мог сопоставить эти факты? Ведь он и с Кошелевой дружил, она у них в доме бывала…
        - Не знаю, - улыбнулся Родин. - Шеф у себя?
        - Дома. День рождения справляет.
        - Ах да, я и забыл. - Родин придвинул к себе телефон. - Придется побеспокоить.
        На следующий день Родин первым же самолетом вылетел в командировку в Ригу.
        II
        Корреспонденцию «До востребования» на буквы «Р» и «С» выдавали в одном и том же окошечке. Родин почему-то обрадовался этому совпадению и, улыбаясь, вложил в протянутую к нему руку свое удостоверение. Девушка оказалась милой и разговорчивой. Нет, она не помнит, кто отправил эту телеграмму, но если товарищ интересуется, она может выяснить.
        - Каким образом? - спросил Родин.
        Девушка удивленно распахнула глаза.
        - Так он же придет… И вы придете…
        - Понятно, - рассмеялся Родин.
        - А как вас найти?
        - Я сам вас найду. - Продолжая улыбаться, Родин спросил: - Во сколько приходит вечерняя корреспонденция?
        - В шесть-семь.
        - Утром ему ничего не выдавайте, скажите - нет и попросите зайти еще раз поближе к вечеру. Договорились?
        - Хорошо.
        Дни летели незаметно. С утра Родин, беспечно насвистывая, отправлялся на море, купался, загорал, заводил случайные знакомства, шастал от одной компании к другой, играл в мяч, шутил и скоро стал той личностью, без которой не обойтись. После обеда он с безразличным видом фланировал по улицам, играл в теннис или партию-другую на бильярде, а к вечеру спешил на почту. «Ничего?» - спрашивал он голосом, каким спрашивают перевод. «Ничего», сокрушенно отвечала девушка. Родин тяжко вздыхал и шел ужинать в ресторан. Но все его попытки, обнаружить отправителя телеграммы были безрезультатны. Все нормально ели, нормально пили, активно веселились, флиртовали, в общем, вели себя так, как и положено вести на курорте. Родин злился, ругал себя последними словами, хотел было уже послать полковнику депешу о своем возвращении, как вдруг…
        Вечером, когда Родин вернулся в гостиницу, стянул рубашку и принял холодный, освежающий душ, ему позвонил капитан Брок, его рижский коллега. Брок был выделен ему в помощь. В чем эта помощь должна была выражаться, никто толком не знал, в том числе и сам Брок, поэтому, поразмыслив, он решил, что кроме сводки происшествий по городу гостю, по всей вероятности, потребуется еще и добросовестный гид, и молча предложил свои услуги - ездил с Родиным на взморье, загорал, купался, играл на бильярде и каждый вечер клялся, что как только выпадет свободный день, они обязательно сходят в Домский собор.
        Совместная работа, конечно, сближает, но по-настоящему Родин и Брок притерлись друг к другу, узнав, что их начальство - полковник Скоков и полковник Лиепинь - большие друзья: вместе закончили университет, вместе топали по служебной лестнице, лет пятнадцать переписывались, обещая нагрянуть в гости, а теперь, командуя идентичными отделами, чуть не каждый день перезваниваются и бодрыми, менторскими голосами вопрошают: «Ну, как там мой?» Родин и Брок долго шутили по этому поводу, а затем, быстро переняв эту манеру, и сами стали беззлобно покусывать своих учителей - традиционное при встрече приветствие они заменили на добродушно-ироничное: «Ну, как там мой?»
        - Ну, как там мой? - спросил Родин, услышав в трубке голос Брока.
        - Вчера звонил, спрашивал, достаточно ли ты загорел и окреп, не пора ли, мол, проявить рвение и по службе.
        - Ну, а что твой?
        - Мой решил, что я тоже застоялся, как жеребец, и подкинул мне довольно хитрое дельце.
        - Поэтому ты и не звонил?
        - Поэтому. Ты ужинал?
        - Нет, - удивился Родин.
        - Тогда спустись в ресторан и закажи… Мясное и еще что-нибудь. Я подъеду через пятнадцать минут.
        Брок не подвел. Ровно через пятнадцать минут он сидел за столом и с аппетитом ел натуральный бифштекс. Вид при этом у него был довольный и хитрющий. Родин сразу же понял, что Брок выудил какую-то важную информацию, может быть, даже касающуюся его дела, но вида не подал - пил минеральную воду, курил, с любопытством поглядывая на танцующие пары.
        - Выдержка у тебя, надо сказать, колоссальная. - Брок вытер салфеткой губы и без всякого перехода выпалил: - Третьего дня в Булдури обнаружили труп молодой женщины - плавала с аквалангом и утонула.
        Вскрытие показало, что смерть наступила от отравления газом - пропаном. Подтвердил это и научно-технический идея - один из баллончиков акваланга был действительно заряжен этой гадостью.
        - Ловко, - сказал Родин. - А кто эта женщина?
        - Круминь Валда Эдуардовна. - Выждал паузу и добавил: - Кассир по продаже авиабилетов… Аэропорт Румбала…
        - Кассир, - вслух проговорил Родин.
        - Кассир, - подтвердил Брок…
        Родин потер переносицу, что делал всегда в минуты волнения, и попытался переварить информацию. «В Москве - кассир, здесь - кассир… Нет ли здесь связи? Может, преступник намеревался взять выручку аэропорта? Хотел привлечь девушку… Она не согласилась и… последовала развязка? Румбальский аэропорт… Ну и аппетит!»
        Обычно Родин считал, что первая версия почти всегда ошибочна и что надо много поломать голову, чтобы напасть на верный след. Но сейчас, как он ни крутил, как ни вертел, все сводилось к одному: ни одно убийство на бывает случайным. Кому мешала эта девушка? И почему?
        - С кем она была на пляже?
        - С двумя ребятами, - спокойно ответил Брок.
        - Как они выглядели?
        - Впечатляюще. Первый - среднего роста, шатен, с прекрасно развитой мускулатурой. Второй - полная противоположность: не мужчина - складной стул, длинный, худой, выражение лица… Неприятное выражение лица.
        - Кто их так хорошо запомнил?
        - Вия Астынь, хирург, - Брок, подперев ладонью щеку, задумался, и Родин понял, что эта девушка произвела на его приятеля впечатление.
        - Она тебе понравилась? - спросил он.
        Витавший в облаках Брок резко выпрямился, с осуждением посмотрел на Родина.
        - Ты не о том думаешь.
        - Не понял.
        - Не понял - объясню, Не мужчина - складной стул, длинный, худой, выражение лица неприятное - это точный портрет того парнишки, фотографию которого ты уже неделю таскаешь в своем боковом кармане.
        Когда-то Родин занимался боксом и славился тем, что обладал великолепной реакцией. Он развил ее до совершенства, развил настолько, что ему практически была не страшна любая атака. За эти качества он удостоился многих, очень лестных для себя эпитетов - «король защиты», «парень, который умеет держать удар»… Но, видимо, реакция на удар - это одно, а реакция на слово - совершенно другое: прошло больше минуты, прежде чем Родин пришел в себя, тряхнул головой и проговорил:
        - Ты в этом уверен?
        - Не я - Вия Астынь. Я ей показал фотографию твоего парня… В общем, она не сомневается.
        - Ну что ж… В таком случае я завтра смотаюсь в аэропорт, а ты… ты жди меня в управлении. Договорились? - спросил Родин, вставая.
        - Договорились. Только ты сперва за стол заплати.
        Родин улыбнулся, полез за бумажником.
        - Теперь я понимаю, почему ты меня не в буфет, а именно в ресторан пригласил.

* * *
        …Аэропорт напоминал потревоженный муравейник. Улетали и прилетали самолеты, суетились пассажиры, взад-вперед сновали носильщики. Родин с трудом разыскал начальника аэропорта, представился и коротко поведал о случившемся. Тот сильно разволновался, долго хватал ртом воздух, без конца повторял: «Да как же так! Не могу поверить!», а затем, наверное в течение получаса, пытался сообразить, что же из себя представляла Круминь. Знания его о подчиненных, как и у большинства руководителей, ограничивались анкетными данными.
        - Устроилась она к нам на работу года три назад, сразу же после десятого класса. Поступила заочно учиться в Рижский институт инженеров Гражданской авиации. Нарушений нет, работает хорошо… Ну, что вам еще сказать… Приветливая, за ней многие ухаживают - она не замужем - народ у нас молодой, летчики… Но держится стоически, молодец.
        - Чем увлекается, как проводит свободное время?
        Начальник замялся.
        - Вам, пожалуй, лучше с ее подругой поговорить, Рутой Берзинь. Я сейчас ее вызову. - И он быстро, чтоб Родин не передумал, нажал кнопку звонка.
        Рута оказалась миловидной высокой девушкой, застенчивой и чуть грустной, Она, видимо, стеснялась своего роста. Родин предложил ей сесть и, когда разговорились, осторожно спросил:
        - С ком встречалась Валда в последнее время?
        Рута подняла на Родина свои большие темные, сразу ставшие тревожными, глаза.
        - Это имеет значение?
        - Да, - твердо ответил Родин. О случившемся он ей не сказал ни слова.
        - С одним парнем. Не здешним. Я его совсем не знаю и сказать о нем что-либо определенное не могу.
        - Вы его видели?
        - Раза два. Он приезжал за ней.
        - Вас что-нибудь удивило в его действиях, внешности?
        - Удивительного в нем ничего нет, но… Можно сказать, что держится с достоинством, а по мне - претенциозен, играет кого-то, самолюбование этакое в нем. Внешне? Пожалуй, красив.
        - Худощав?
        - Да.
        - Цвет волос?
        - Шатен.
        - Вы разговаривали с ним?
        - Мы втроем обедали, Валда тогда не могла с ним поехать, и он пригласил и ее, и меня в ресторан.
        - Интересным он вам показался собеседником?
        Рута наклонила голову, вспоминая.
        - Остроумный парень. Он просто напичкан сентенциями, и своими, и чужими. Деньги независимость, двадцатый век - век убитых чувств, все влюбленные обречены на одиночество… Он очень горевал по этому поводу. Смешно у него это выходило, по-щенячьи. По-моему, с Валдой у него серьезно… Воздержание, говорит, беременность ума, человечество сравнивал с ливерной колбасой, вывернутой наизнанку, в общем, в таком духе. Ничего, кое-что занятно.
        Родин, слушая, кивал головой, одобрительно улыбался и благодарил бога, что ему попалась такая славная собеседница. Из некоторых, как, например, из их начальника, клещами по слову приходится вытягивать.
        - А как Валда относилась к нему?
        - Почему относилась? - поправила Рута. - Она и сейчас к нему хорошо относится. С ней такое редко бывает.
        - Он не говорил, кем работает?
        - На эстраде. Акробат или гимнаст… Что-то в этом роде. Окончил цирковое училище.
        - Хорошая профессия… - Родин чуть не сказал: для грабителя, но вовремя сдержался.
        - Не знаю, - проговорила Рута. - Мне не нравится. Я ему об этом сказала.
        - И что же он вам ответил? - полюбопытствовал Родин.
        - Сказал, что непременно поменяет.
        - Сговорчивый парень… Как его зовут?
        - Володя.
        - Володя, значит. - Родин задумался. - А фамилия?
        - Не знаю.
        - Больше ничего не вспомните?
        - Нет, вроде все, - нахмурив брови, сказала Рута.
        - Вы сидели рядом с ним и, наверное, хорошо рассмотрели его лицо…
        - Над правой бровью, почти у виска - небольшой шрам. И потом глаза у него шальные. Беспокойные. - Рута поправила прическу. - А теперь объясните мне, пожалуйста, все, не утаивая. Сразу - лучше.
        Родин рассказал. Рута долгое время сидела неподвижно, закусив губу, крепко сжав в кулаки тонкие нервные пальцы. И это было странно. То, что могло вылиться в слезы, в крик, оставалось в ней. Такие переживания особенно мучительны. Родин не стал тратить слов, зная, что это бесполезно. Он просто вывел девушку на улицу, посадил в машину и отвез домой, где сдал на попечение обеспокоенной матери, посоветовав крепкий чай, снотворное и поменьше вопросов.
        Родин долго плутал по закоулкам старой Риги, пока не отыскал дом Круминей. Дом был обветшалый, потрескавшийся, давно требовал ремонта. Родин позвонил, но дверь оказалась незапертой, и он, толкнув ее, вошел. Приход его оказался некстати - дома уже знали о случившемся, но Родину все же удалось поговорить с братом Валды Имантом, учеником девятого класса. Мальчишка хоть и был убит известием, но, узнав, что Родин - инспектор уголовного розыска, проявил природное любопытство и с готовностью ответил на все интересующие его вопросы. Затем проводил в комнату Валды. Комната была небольшая, но уютная. В ней не было ничего лишнего, но необходимое было расставлено так, что, казалось, есть все, даже с излишком. И все было на месте, начиная от платяного шкафа и кончай большой, по-видимому, вырезанной из какого-то журнала, любовно вставленной в простую рамку черного цвета фотографией Экзюпери.
        - Имант, ты знал ее друзей? - спросил Родин.
        - Конечно.
        - И Володю?
        Имант задумался.
        - Может, Вольдемар? Вольдемар Каминский?
        - Он русский?
        - Латыш.
        Родин покачал головой.
        - А дневник она не вела? Знаешь, некоторые имеют такую привычку, - сказал он смущенно.
        Имант молча вытащил из среднего ящика стола альбом с фотографиями и дневник. Но и здесь Родина постигла неудача. Последняя запись гласила: «Итак, школа позади! Что нас ждет за ее порогом? Дорог много, но надо выбрать одну». Кончилась мысль твердо и по-мужски: «Не надо отчаиваться, надо помнить слова Сиднея: «Или найду дорогу, или проложу ее сам».
        Родин сидел, склонив голову, накручивая на палец колечки волос, и думал о том, как глупо и жестоко оборвалась жизнь этой девчонки. Столько задумано - планы, замыслы, мечты… И все - в дым, вдребезги, как фарфоровую чашку об пол!
        Из дома Круминей Родин вышел в самом грустном расположении духа. У него стучало в висках и слегка покалывало затылок. Он прошелся по набережной, вдыхая горькие, еле уловимые запахи водорослей, нагретого за день камня, солярки. Все и везде смеялись, шутили. И он улыбался, но не со всеми вместе, а как бы отдельно. В гостиницу он пришел усталый и, едва успев раздеться, уснул.
        В восемь утра Родина разбудил телефонный звонок. Звонил Брок.
        - Доброе утро, - сказал он. - Одевайся. Я за тобой выслал машину.
        - Что случилось? - предчувствуя недоброе, спросил Родин.
        Еще один утопленник.
        - Кто? - Он моментально вскочил.
        - Парнишка, которого ты разыскивал. - Брок помолчал и, так как Родин ничего не ответил, повесил трубку.

* * *
        - Вот здесь. - Брок поддел ногой камешек. - Вот здесь его и нашли.
        Родин осмотрелся. Место как место. На побережье таких тысячи. Ничего примечательного.
        - Для таких дел места выбирают поглуше, как ты думаешь? - спросил он.
        - Вообще-то, да, - неопределенно ответил Брок. - Только учти: ночь была темная - вытянутой руки не увидишь. И волны… Шумело сильно.
        - Во сколько это произошло?
        - От двенадцати до двух.
        - Да… И все-таки, почему именно здесь?
        - Меня тоже это удивляет, - помолчав, сказал Брок. - Ведь именно здесь утонула Валда Круминь. Совпадение это или?..
        - Ребус, - проворчал Родин, - дикий ребус! Сильно его избили?
        - Прилично.
        - А что говорят медики?
        - Еще рано, - взглянув на часы, проговорил Брок. - Часов в одиннадцать, думаю, сообщат.
        - Кто его опознал? Ты?
        - Вия Астынь.
        - К ней удобно сейчас подъехать?
        - Хочешь убедиться, что это действительно он?
        - Это, во-первых, а во-вторых… - Родин замолчал, посматривая на беззаботно прогуливающиеся вдоль кромки прибоя пары, на резвящихся в море ребятишек, на дрожащий в мареве горизонт, куда уходили пароходы. - А по дороге заедем в аэропорт, за Рутой Берзинь.
        …Вия Астынь была в коротком, давно вышедшем из моды платье. Родин подумал: что это, желание продемонстрировать точеные ножки или стремление выглядеть моложе своих лет? Поразмыслив, понял, что оба его предположения не имеют смысла - возраст обычно скрывают дамы, которым за сорок, а кокетничать… Вия была начисто лишена кокетства. В этом Родин убедился, когда пригласил ее в просмотровый зал и, столкнувшись с ней в дверях, совсем близко увидел ее глаза - темные, спокойно-внимательные. Ему понравились ее глаза, и он понял, что они понравились и Броку, и порадовался за приятеля.
        Следом за ними в полутемный просмотровый зал вошли Брок и Рута Берзинь. Рута с любопытством осмотрелась. Зашторенные окна, правильные ряды кресел, огромный экран. И все. Ничего лишнего.
        - Садитесь, - предложил Брок. - И представьте, что вы в кино.
        - Только не зрители, а режиссеры, - сказал молодой человек, стоявший рядом с проектором.
        - Это Янис, наш киномеханик, - представил его Брок. - Образование - высшее, ученая степень - магистр спиритических наук. Начинаем, Янис?
        - Поехали.
        - Значит, так… Шатен, лицо овальное, нос с маленькой горбинкой, подбородок чуть выдвинут вперед, с ямочкой, над правой бровью, почти у виска - небольшой шрам…
        Вспыхнул экран, и на нем появилось лицо молодого мужчины.
        - Нет, - сказала Вия. - Лицо чуть круглее…
        Проплыло еще одно лицо, еще, еще…
        - Стоп! - Вия завороженно смотрела на экран. - Уши…
        - Что «уши»? - рассмеялся Янис.
        - Очень большие… У него плоские, прижатые, злые уши.
        - Сделаем злые, - сказал Янис. - Подходят?
        - Да.
        - Прическа, - вздохнула Рута. - Прическа короче, волосы падают на лоб… Еще короче… Вот так!
        - Он? - спросил Брок.
        - Нет, - подумав, ответила Рута. - Нос исправьте… Чуть длиннее… И губы. У него маленький рот, верхней губы почти не видно…
        - Брови, - сказала Вия. - У него мощные надбровные дуги, поэтому глаза кажутся чуть запавшими и блестят…
        - Глаза у него очень выразительные, - согласилась Рута и вдруг изумленно вскрикнула: - Он!
        - Вы согласны? - спросил Родин Вию.
        - Сходство есть.
        - Кто же из вас прав? - Родин задумчиво потер переносицу.
        - Я думаю, что Рута, - сказала Вия. - У моей сестры двое близнецов, так из всех родственников только я одна могу отличить их друг от друга. Я скорее нахожу несходство, чем сходство.
        - Вы чрезмерно наблюдательны, - рассмеялся Родин.
        - Это плохо?
        - Для человека, который вас полюбит, плохо: вы откроете в нем столько недостатков, что от стыда сбежит.
        - Так это он или не он? - не выдержал Янис.
        - Он, - сказал Брок. - Отдай его в фотолабораторию, пусть размножают.
        Брок проводил девушек до выхода, прощаясь, спросил:
        - Надеюсь, наш киносеанс не утомил вас?
        - Обогатил, - рассмеялась Вия. - Я наконец-то поняла, почему до сих пор не замужем.
        III
        Лошадь шла мягким галопом, чуть не в кольцо выгнув шею. Ее выхоленное тело блестело, и, каждый раз проскакивая мимо Родина, она злобно косила большим налившимся от напряжения кровью глазом. Из-под копыт веером летели опилки.
        - Балует, черт, - сказал директор. - Как увидит постороннего, так первым делом напугать старается. Смотри, мол, какой я страшный.
        Родин понимающе улыбнулся и продолжал с неослабевающим вниманием следить за наездником, Тот, закончив джигитовку, теперь стоял на лошади в полный рост. Ноги, обутые в черные кожаные полусапожки, выискивали точку опоры. Наконец он утвердился и резко выбросил вперед и в сторону правую руку. В воздухе мелькнула булава. Одна, вторая, третья… пятая. Еще мгновение - и они превратились во вращающееся колесо.
        - Смелее, Гриша, смелее! - крикнул человек, находившийся в центре манежа. - Ничего, если одну потеряешь. Главное - уверенность. Темп, темп!
        - Вот у него Швецов и учился, - сказал директор. - Если, конечно, я не ошибаюсь - фотография у вас больно расплывчатая. Но, по-моему, он. - И громко крикнул: - Вадим Александрович, можно тебя на пару минут?
        Вадим Александрович оказался человеком общительным и веселым.
        - Так вас Швецов интересует? - улыбаясь, спросил он.
        - Если в вашей группе учился один Владимир и его фамилия Швецов, то да, - сказал Родин.
        - По-моему, один, - ответил Вадим Александрович.
        - А как это поточнее выяснить?
        - Проще пареной репы. Идемте.
        Кабинет Вадима Александровича представлял собой нечто среднее между фотовыставкой циркового искусства и мастерской художника-декоратора. Чего здесь только не было! Камзолы, костюмы, жокейские принадлежности, статуэтки лошадей, гипсовые маски, хлысты, фотографии. И все это висело и валялось в таком беспорядке, что у Родина даже слов для сравнения не нашлось.
        - Не стесняйтесь, располагайтесь, как дома, - предложил Вадим Александрович. - А я сейчас постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Вот смотрите… - Выудив из груды бумаг два пакета с фотографиями, он веером разложил их на столе. - Не он?
        Родин придвинул к себе фотографию. Высокий, атлетического сложения парень жонглировал тарелками, «Худощав, шатен, великолепно развитая мускулатура, - вспомнил Родин. - По-видимому, он. Можно сказать, что повезло. Если и дальше так будет продолжаться…»
        - Вы не одолжите эту фотографию? Хотя бы для временного пользования, с возвращением, как говорится.
        - Могу и без возвращения, и не одну эту. - Вадим Александрович отобрал еще несколько снимков. Швецов на выпускном вечере, Швецов на лошади, Швецов в воздухе - исполняет двойное сальто. - Выбирайте.
        Родин взял первую фотографию - Швецов на выпускном вечере.
        - Все? - спросил Вадим Александрович.
        - Все, - ответил Родин. - Вы даже не спросите: зачем?
        - Мы не любопытны. К тому же не дураки. Прекрасно знаем, что кроме нашей профессии существуют и другие.
        - Можете сказать что-нибудь интересное об этом парне?
        - По вашей части - ничего. А так… Способный юноша. Хороший собеседник и, как говорил Игорь Северянин: «Во имя этого все жертвы мира…» Славы жаждал, как мясник крови. Честолюбив. Да… Где работает сейчас, не знаю: давно из виду потерял.
        - Женщины?
        - Вторым планом.
        - Деньги?
        - Не волновали.
        - Спиртное?
        - Почти не пил. А если и приходилось, то в меру. Мне он нравится.
        - Мне тоже, - сказал Родин.
        - Желаю, чтобы ваше знакомство было приятным.
        - Спасибо, - поблагодарил Родин. - Если потребуется ваша помощь, вы, я думаю, не откажете?
        - Как можно! - воскликнул Вадим Александрович. - Всегда к вашим услугам.
        Они тепло пожали руки и расстались, каждый с вполне определенным мнением друг о друге.

* * *
        Первым делом Родин размножил фотографии Швецова и одну из них отправил Броку для предъявления на опознание. Через несколько дней пришел ответ: «Он!» Теперь карты противника были у него в руках. Но, как с горечью признался себе Родин, небо от этого яснее не стало. Кто все-таки взял деньги? Сопин или Швецов? Климов был в полной уверенности, что «друзья» работали вместе. В Риге решили взять еще один лакомый кусочек - Румбальский аэропорт. Но Валда, при помощи которой они хотели провернуть это дельце, оказалась ненадежной, Ее убрали. Швецов решает: «Семь бед - один ответ» и… Сопина находят мертвым. Все правильно и логично. Допустить это можно. Но…
        - Надо брать! - решительно проговорил Климов.
        - Хорошо. - Родин встал, прошелся по кабинету. - Возьмем. А факты? Как ты его припрешь к стенке? Думаешь, он тебе сам все расскажет?
        - Не выдержит, сломается. Куда ему деваться?
        - В том-то и дело, что есть куда. Если он с таким хладнокровием отправил в лучший мир друга и девушку, которая, как мне кажется, была ему далеко не безразлична, - это сильный человек, и защищаться он будет до последнего. Это - его единственный выход.
        - Два убийства, что ж он, машина…
        - Подожди, - остановил приятеля Родин. - Дальше - Кошелева. Почему она не ответила на телеграмму Сопина? Почему не выехала к нему?
        - Она просила предоставить ей отпуск за свой счет, но ей отказали.
        - Отказали, значит. - Родин потер переносицу. - Как ты думаешь, имела она отношение к этому делу?
        - Без сомнения, - возбужденно проговорил Климов. - И если мы не возьмем Швецова, то я за ее жизнь гроша ломаного не поставлю.
        - Основания?
        - Швецов не любит свидетелей.
        Крыть было нечем. Родин безнадежно махнул рукой, но точку зрения не изменил.
        - Я бы воздержался, - тихо, но достаточно твердо проговорил он.
        Этот диалог происходил в кабинете полковника Скокова, по адресован был не ему, а Красину, который, стоя у окна, с интересом наблюдал за действиями вороны, нашедшей на соседней крыше огромный кусок черного хлеба. Убедившись, что добыча не по зубам, хозяйка мусорных свалок принялась осторожными, точно дозированными движениями подталкивать хлеб к краю крыши. Красин долго не мог понять - зачем. Но когда увидел воду, оставшуюся в желобе карниза после недавнего дождя, услышал победный крик птицы, наконец-то скатившей хлеб в эту воду, восторженно ахнул: «Ну и ну, а мы ее за дурочку держим!»
        Диалог был адресован Красину не случайно. Несмотря на то что он был моложе Скокова, да и на иерархической лестнице их разделяло довольно внушительное пространство, решать и приказывать в данной ситуации мог только он, майор Красин: он возглавлял расследование и полностью отвечал за его результат. Но… полковник есть полковник. Поэтому Красин, несмотря на данную ему власть, в отношениях со Скоковым всегда был вежлив, предупредителен и тактичен: учитывая большой опыт полковника, никогда, как говорится, наперед батьки в пекло не лез.
        - Значит, вы воздержались бы? - переспросил Красин, продолжая наблюдать за вороной.
        - Воздержался бы, Виктор Андреевич, - сказал Родин. - Не могу я поверить в эту версию, не могу поверить, что Швецов мог так поступить. Не мо-гу! Понимаете?
        - Понимаю.
        - Давайте повременим, Не уйдет он от нас. Куда ему деваться? Дальше Советского Союза не убежит.
        Климов хмуро молчал, а Родин, чувствуя, что Красин колеблется, еще жарче продолжал:
        - Увидите: через недельку-другую что-нибудь да выясним. Терпение - наш козырь. Уж столько ждали…
        Красин посмотрел на Скокова, но Семен Тимофеевич ушел от вопросительного взгляда - сделал вид, что до смерти занят собственными ногтями, а Красин понял, что полковник тоже на распутье и что право сделать очередной ход предоставлено ему. И задумался, снова обратив взор на крышу соседнего дома. Ворона с удовольствием поедала размокший в воде хлеб.
        - Так как решим? - не выдержал Родин.
        - За вас уже все ворона решила, - рассмеялся Красин и объяснил, что сделала с хлебом мудрая птица перед тем, как его склевать.
        - Действительно мудрая, - улыбнулся Скоков, подойдя к окну. - Значит, подождем?
        - Подождем. Против Швецова улик и впрямь нет. А без вещественных доказательств ни один мало-мальски соображающий прокурор санкцию на его арест не даст.
        Родин ликовал. «Ну что ж, посмотрим, что ты за гусь, Владимир Петрович, - думал он, выйдя вместе с Климовым из кабинета, - посмотрим, крепки ли твои крылышки?» Из анкетных данных Родину удалось выяснить немногое, Швецов - из обеспеченной семьи. Отец - мастер-жокей международной категории, мать - учительница, преподает русский язык и литературу в школе. Есть сестренка. Учится в восьмом классе. С милицией никогда не сталкивался. Ни приводов, ни задержаний. После окончания училища работает в Мосэстраде. Год назад купил кооперативную однокомнатную квартиру. Очевидно, помогли родители. И все. Конечно, мало, но подумать уже есть над чем.
        - Правильно сделал, - сказал Скоков, когда Родин и Климов вышли. - Сопин и Швецов в общем-то еще мальчишки, не могли они самостоятельно на такое дело пойти.
        Красин кивнул, очевидно соглашаясь, толкнул дверь, но на пороге замешкался.
        - Я назначил Кошелевой свидание.
        - Вызвал на допрос?
        - Скорее, это будет доверительный разговор.
        - О чем?
        - О пустяках.
        - Например?
        - С кем Сопин собирался в Прибалтику? Не было ли у него там друзей? В общем, придется изобразить недоумение по поводу его смерти - ведь парень неплохо плавал.
        - Хорошо, - кивнул Скоков. - Только ради бога ничего лишнего, ни одного неосторожного вопроса - Кошелева должна быть в полной уверенности, что мы ее ни в чем не подозреваем.
        - Не беспокойтесь. - Красин сердито сдвинул брови и вышел из кабинета.

* * *
        …В дверь резко постучали. Красин выпрямился, крикнул: «Войдите» - и, сделав вид, что ужасно занят, снова уткнулся в бумаги. В кабинет решительно вошла высокая, стройная темноволосая женщина. На вид ей было лет двадцать пять, и по тому, как смело, почти вызывающе она держалась, Красин понял, что орешек ему попался крепкий.
        - Здравствуйте, - сказала женщина. - Мне Красин нужен.
        - Я - Красин, - с трудом оторвавшись от бумаг, сердито проговорил Виктор Андреевич.
        - Я - Кошелева.
        - Очень приятно. Садитесь, пожалуйста. Я через пару минут освобожусь.
        Кошелева присела на краешек стула, с любопытством взглянула на вновь заскрипевшего пером Красина. Затем осмотрелась.
        - С кем уехал в Ригу ваш друг Игорь? - неожиданно спросил Красин.
        - Простите, кого вы имеете в виду?
        - Сопина. Вы его хорошо знали?
        - Не настолько, чтобы с уверенностью ответить на ваш вопрос.
        - Ну, а все-таки?
        - По-моему, один.
        - Он писал вам?
        - Прислал телеграмму. Вас, конечно, интересует текст.
        - Если послание сугубо личное, можете не говорить.
        - Послание сугубо личное, но я вам скажу, - отрезала Кошелева. - Он приглашал меня отдохнуть.
        - А почему вы сразу с ним не поехали?
        - Это мое личное дело.
        - Личное так личное, - вздохнул Красин, придвинул к себе стопку бумаги, задумался. - Не говорил ли он вам, что собирается делать: снимать комнату или жить в гостинице?
        - Это допрос? - вспыхнула Кошелева.
        - Это беседа, - сказал Красин. - И прошу вас не нервничать. Я бы и не затрагивал этот вопрос, но… обстоятельства вынуждают. Мать Игоря, Любовь Александровна, требует вещи сына, те, что он брал с собой, память, говорит, а мы не знаем, где он останавливался, у кого комнату снимал. Любовь Александровна сказала, что с вами он дружил, и посоветовала обратиться к вам.
        Кошелева закинула ногу на ногу.
        - Чтобы вы меня не мучили бесполезными вопросами, поясню: Сопин для меня - никто. Простите, что я так резко…
        - Да, о покойниках плохо не говорят, - согласился Красин. - На чем же все-таки зиждился ваш роман? Простите, дружба.
        - Можно и роман, - уже без всякой обиды заметила Кошелева. - Односторонний роман. А сущность его такова. Он, кажется, действительно был в меня влюблен, а я… Ну, как вам сказать… В общем, у него всегда можно было достать билеты на кинофестиваль, на какую-нибудь заезжую знаменитость, на…
        - Понятно, - кивнул Красин. - А в Прибалтике у него не было друзей, у кого бы он мог остановиться?
        - Нет, не было, - подумав, ответила Кошелева. - В Тбилиси у него кто-то был, а в Риге - нет.
        - Странно, - сказал Красин. - Не жил же он на пляже.
        - В наше время все может быть.
        Ни один мускул не дрогнул на лице Кошелевой, но Красин заметил, как она, отпустив ручку сумочки, осторожно провела ладонью по платью. «Трудно тебе врать, милая. Потеешь».
        - Ну что ж, не буду вас задерживать, - проговорил Красин. - На большее, конечно, мы рассчитывали, но что делать… Спасибо и за это. Всего хорошего.
        Он подписал ей пропуск и, когда она вышла, крепко задумался.
        IV
        Швецов пил вторую неделю, и конца этому, кажется, не предвиделось. Да он и не желал другого. Все надоело, опостылело, и, кроме тупого равнодушия к окружающим, он ничего не испытывал.
        …Около двенадцати дня его разбудил телефонный звонок. Звонил Жорка Турянский, товарищ по работе.
        - Старик! - заорал он, как только Швецов снял трубку. - Когда номер начнем готовить? Шеф кричит: выгоню к чертовой матери!
        - А ты пошли его подальше.
        - Не могу, старик, он мне зарплату платит. Два раза в месяц, а другим способом я деньги зарабатывать не умею.
        - Научись.
        - Лень.
        - Она тебя и погубит.
        - Слушай, - обозлился Жорка, - если ты не бросишь свои шуточки, я найду себе другого партнера.
        - Завтра, - подумав, ответил Швецов.
        - Что завтра?
        - Завтра я буду в форме.
        - А сегодня?
        - Сегодня… - Швецов на мгновение запнулся. - Женщина звонила… У нее приятель в ящик сыграл.
        - А ты-то тут при чем?
        - Не знаю… В жилетку, наверное, поплакаться хочет.
        - А ты, конечно, пожалеешь.
        - Может быть.
        Жорка присвистнул и поинтересовался, где и во сколько Швецов встречается с вдовой.
        - В Доме кино, в семь.
        - Если я подгребу…
        - Подгребай, - подумав, согласился Швецов. Положил трубку и потянулся за пиджаком.
        …Перед началом сеанса Швецов с Турянским зашли в буфет. Швецов выпил кофе и вдруг почувствовал, что его личность кого-то интересует. Он повел корпусом и глаза в глаза столкнулся с высокой привлекательной девушкой, занятой пирожком. Взгляд ее подведенных, похожих на спелые сливы глаз был жадным до откровенности, Швецов подобрался, нервно вытер губы.
        - Фирма, старик, - одобрил Жорка, заметивший их молчаливый диалог.
        Швецов, не ответив, повернулся и медленно вышел из буфета. Турянский догнал его уже в фойе, когда тот закуривал.
        - Ты чего, старик, - загудел он на ухо, - гениальная баба!
        Швецов недовольно поморщился.
        - Я с ней знаком.
        Жорка недоверчиво взглянул на приятеля.
        Тут Швецов снова увидел ее. Она шла прямо на них и улыбалась. Но как-то странно. Одними глазами. Походка у нее была чуть скованной, пальцы нервно теребили сумочку.
        - Сгинь, старик! - тихо проговорил Швецов и, когда девушка поравнялась с ним, просто, без обиняков, спросил: - Простите, это вы мне звонили?
        Кошелева - это была она - кивнула головой и нахмурилась.
        - Я думала, вы меня сразу узнаете. У вас плохая память на лица.
        - Если девушка с кавалером, я обычно не обращаю на нее внимания. А вы, как мне помнится, были тогда с высоким, пожилым, очень импозантным…
        - Значит, все-таки запомнили?
        - Старика. Евгений Евгеньевич, кажется?
        - Удивительно! Он вас тоже запомнил.
        - Очень рад. Привет ему при случае.
        - Спасибо.
        - Простите, я забыл ваше имя, - сказал Швецов.
        - Инна.
        - Вы одна?
        - С подругой.
        - А где же она?
        - В зале.
        Швецов незаметно дал знак Турянскому. Тот, казалось, только этого и ждал. Подлетел стремительно, как бильярдный шар, пущенный умелой рукой.
        - Знакомьтесь…
        В ресторане было свободно, и они заняли угловой столик - Швецов но любил видных мест.
        Подруга Инны - Лена - оказалась невысокой голубоглазой блондинкой. Была она не так уж красива, но обаятельна, умом не блистала, но говорила беспрерывно, чуть посмеиваясь при этом и отчаянно жестикулируя. Ее энергия и жизнерадостность в два счета привели Турянского в телячий восторг.
        Швецов, изучая меню, искоса посматривал на Инну, на ее руки - широкое запястье, узкую кисть и длинные, очень красивые пальцы - и пытался вспомнить, что ему говорил о ней Игорь, но кроме обрывочных, обыденных фраз в голову ничего не приходило: «Потрясающая баба! Старик, женюсь! Свадебное путешествие по территориальным водам Советского Союза!» И так далее, и в таком духе.
        - Что будем пить? - спросил Швецов.
        - Сухое, - коротко ответила Инна.
        Швецов продолжал пытливо смотреть на нее, но в его взгляде не было мысли. Инна смутилась.
        - Можно рюмку водки.
        - Я обожаю ликер, - вставила Лена.
        - Я закажу для вас «В полет». Это коктейль, - пояснил Турянский. - Крылья вырастают после третьей рюмки.
        Лена состроила глазки.
        - И куда же мы полетим?
        - Жора хороший штурман, - серьезно сказал Швецов. - С ним вы побываете везде: в Париже, Барселоне, Лондоне, Сингапуре. Последний раз он приземлился… в двадцать шестом отделении милиции.
        Лена забилась в мелком ознобе смеха.
        - Пилот пьян, - отпарировал Жора. - Не обращайте внимания.
        - Вы хорошо загорели, - сказала вдруг Инна. - Южный загар?
        - Да, - ответил Швецов.
        - И где же вы были?
        - Естественно, на юге.
        - А вы действительно штурман? - спросила Лена, взглянув на манипулирующего напитками Жору.
        - Вы сомневаетесь? - обиделся он.
        - И с вами можно слетать в Сухуми или, например, в Иркутск?
        - Конечно. У нас ребята замечательные. Довезут и фамилию не спросят. Простите, а почему вас Иркутск волнует?
        - У меня там мама.
        - Мама? - почему-то удивился Жора. - Замечательно! Старик! - Он толкнул в бок Швецова. - У нее мама в Иркутске.
        - Сперва за дочек, - сказал Швецов, поднимая бокал. - За ваше здоровье!
        - Спасибо, - негромко ответила Инна и, выдержав паузу, заметила: - Вы много пьете.
        Сказала она это не осуждающе, а как-то заботливо, с участием. Швецов уловил эти нотки и тихо, с какой-то грустью в голосе прочитал:
        Я пил и буду пить,
        В том высшее предназначенье.
        Возможно власти нас лишить,
        Возможно нас лишить именья,
        Но то, что выпито, поверьте:
        Останется при мне до самой смерти!
        - Хорошие стихи, - проговорила Инна. - Чьи?
        - Не помню, - улыбнулся Швецов. - Мистика какого-то. Но Блок считал его неплохим поэтом.
        - Инна, - влез Жорка, - он может часами шпарить. И здорово! Я ему говорю: бросай цирк к чертовой матери, иди на эстраду, стихи читать будешь.
        - Какой цирк? - спросила Инна.
        Турянский моментально схватил со стола три пустые тарелки и одну за другой, как голубей, выпустил их под потолок.
        - Ой! - вскрикнула Лена, но тарелки уже стояли на своих местах. - Вы фокусник?
        - Он штурман, - поправил ее Швецов. - Просто Жорка сбился с курса. - И недовольно поморщился, заметив вытянувшиеся от любопытства физиономии за соседними столиками.
        Инна исподволь наблюдала за Швецовым. Ей нравились его небрежная ирония, уверенность, с которой он излагал свои мысли, от него веяло силой, и в то же время поражала легкая грусть, камнем лежавшая на дне его расширенных круглых зрачков. Это было неожиданно, и это влекло к нему. Хотелось залечить эту маленькую ранку, ибо все остальное было крепким, тренированным, надежным.
        - Вы Игоря хорошо знаете? - неожиданно спросил Швецов.
        Вопрос, видимо, застал Инну врасплох.
        - Да, - растерянно ответила она. - Вообще-то не очень. Я встречалась с ним только по делу.
        - Жаль, - сказал Швецов.
        - Странная история, - сказала Инна, легким наклоном головы поправляя волосы.
        - Что вы имеете в виду?
        - Он хорошо плавал.
        - Он и сейчас неплохо плавает.
        Инна в упор взглянула на Швецова. Он стряхнул пепел в свою недоеденную котлету по-киевски и мило улыбнулся.
        - Прекратите! - Голос Инны сорвался.
        Швецов удивленно посмотрел ей в глаза, холодно заметил:
        - Истерик я не люблю.
        - Володя, - сказал Жора, не сводя влюбленных глаз со своей соседки, - не поменять ли нам курс? Здесь слишком шумно.
        Швецов посмотрел на Инну.
        - Поедемте ко мне.
        Инна взглянула в его неподвижные, блестящие зрачки, и ей стало страшно.
        - Я прошу вас, - еще настойчивей повторил Швецов.
        Инна ничего не ответила, но когда он встал, поднялась тоже, точно сработал в ней некий безотказный механизм, который был взаимосвязан с тем, другим механизмом, заложенным в Швецове.
        …В прихожей Инну поразили рога. Красивые, изящно изогнутые, диаметром почти с блюдце у основания и острыми, устремленными вперед концами, они свидетельствовали о силе и мощи носившего их животного.
        - Рога, - только и сказала Инна.
        - Фамильный герб, - усмехнулся Швецов, но тут же серьезно пояснил: - Равнинный тур. Последний экземпляр был убит в тысяча восемьсот каком-то году. Очень редкие рога. Я их у соседки на телевизор выменял. А она, вернее ее отец, их из Германии в свое время вывез. А потом умер, муж сбежал, хозяйство прахом пошло… Трудно, наверное, без хозяина.
        - А без хозяйки? - спросила Инна, окидывая взглядом сваленную в раковину грязную посуду.
        - И без хозяйки, - вздохнул Швецов. - Вы уж извините меня за кавардак, я что-то в последние дни расклеился.
        - Я уберу у вас, не возражаете?
        - Не надо. - Швецов поморщился, но, чувствуя, что не убедил, добавил: - По крайней мере, сейчас. - Он вытащил из кармана плаща бутылку «Столичной». - Лучше побеседуем.
        - На вашем языке это называется побеседовать?
        - А как это на вашем языке называется?
        - Напиться до бесчувствия.
        Швецов, не зная что ответить, прошел к письменному столу и включил приемник.
        - Вы еще и охотой увлекаетесь? - заметив на стене ружье, спросила Инна.
        - Увлекаюсь. - Швецов вытащил из холодильника банку шпрот, лимон и заварил кофе.
        - Вы любите кофе?
        - Можно, - кивнула Инна.
        Швецов пил ожесточенно, с какой-то непонятной злостью. Временами он внезапно замолкал, о чем-то думал, уставясь в одну только ему видимую точку, то вдруг, встрепенувшись, вспомнив, что не один, становился не в меру говорлив, нежен, сентиментален, при этом улыбался, но так, что блестела только узкая полоска зубов.
        - Что с вами происходит, Володя? - спросила Инна.
        - Не знаю, - отрывисто сказал Швецов и, видя ее недоумение, как-то недобро ухмыльнулся и налил себе рюмку. Она, видимо, оказалась той последней, роковой, которую пить уже не следовало. Он жалобно замычал, попытался ухватиться за столик, но так и не найдя его, рухнул на подушки. Инна сняла с него ботинки и подумала, что в более идиотское положение еще не попадала.
        - Володя, - позвала она.
        Швецов с трудом приоткрыл веки, попытался приподняться, но тело его не слушалось.
        Он заснул на боку, неудобно подвернув под себя правую руку, а другой ухватил Инну за запястье и не отпускал даже во сне, словно это был спасательный круг, благодаря которому он еще держался на поверхности.
        V
        Родин сидел в скверике, напротив кинотеатра «Россия», и нервно курил сигарету за сигаретой. Наконец, когда, казалось, у него и терпение лопнуло, появился Климов.
        - Где тебя носило? - накинулся на него Родин. - Как сквозь землю провалился!
        - Подожди, Саша, - взмолился Климов. - Дай дух перевести. - Он пошарил по карманам. - У тебя нет трех копеек?
        - На газировку перешел? - съязвил Родин, протягивая другу монету.
        Климов выпил у кинотеатра стакан воды и, вернувшись, устало опустился на скамейку рядом с Родиным.
        - Ты прав, Саша, - удрученно проговорил он, - самое большое, на что я способен - это регулировать движение на каком-нибудь безлюдном перекрестке.
        - Орудовцам тоже люди с головой нужны, - усмехнулся Родин. - Рассказывай.
        - У них роман, - выпалил Климов.
        - У кого это у них?
        - У Швецова с Кошелевой.
        Родин посмотрел на приятеля так, как смотрят на явившегося с того света.
        - Ты в этом уверен?
        - Так же твердо, как в том, что ты не женат, что пиджак у тебя в клеточку, сорочка нелепо-желтого цвета.
        - Чем тебе не нравится моя рубашка?
        - Ты пижон, Сашка, но мозги у тебя работают в полный накал, как у академика.
        - Спасибо. Но на чем все-таки зиждился твоя уверенность?
        - Она у него сегодня ночевала.
        - Ну и что?
        - Как что? - взорвался Климов. - Ты думаешь, она приходящая домработница?
        - Дальше, - спокойно сказал Родин.
        - А утром они отправились в гости к некоему Евгению Евгеньевичу Крайникову… Адрес: Серебряный переулок, шесть.
        - Что за личность?
        - Исчерпывающий ответ на этот вопрос я смогу тебе дать только завтра. А вкратце… Работник министерства торговли. Холост. Живет вдвоем с племянницей. Бойкая современная девочка из города Одессы - Алена Войцеховская.
        - А родители этой современной девочки?
        - По всей вероятности, в Одессе. Она приехала сюда учиться. Занимается в университете, на факультете журналистики.
        - Интересно, - пробормотал Родин. - Все?
        - Кажется, да.
        - А если без «кажется»?
        - Маленькая деталь, - рассмеялся Климов. - Евгений Евгеньевич имеет собственную машину и посещает школу верховой езды. Источник - товарищ Галаджева, очень деликатный и душевный человек.
        - Кто такая?
        - Дворник.
        - Тебя это удивило?
        - Что?
        - Что Крайников посещает школу верховой езды?
        - Очень. В наше время человек на лошади - явление редкое, необычное, я бы сказал.
        - Ты зарядку по утрам делаешь? - помолчав, спросил Родин.
        Климов хотел было возмутиться, но Родин, взглянув на часы, сказал:
        - Пойдем. Точность - вежливость королей.
        - На ковер?
        - На ковер. А чего ты волнуешься? Мы же не с пустыми руками.
        Они молча шагали вниз по бульвару. Климов, который был почти на голову ниже Родина, еле поспевал за приятелем, ежесекундно сбивался с ноги и от этого все больше и больше злился. Наконец не выдержал, сердито спросил:
        - Почему ты решил, что я зарядку по утрам не делаю?
        Родин придержал шаг, задумался.
        - Этот Евгений Евгеньевич пожилой человек?
        - Около пятидесяти.
        - А скачет регулярно…
        - Ну и что? - возразил Климов. - Может, он в кавалерии служил - привычка.
        - Вот ты и выясни, проверь, когда и где он первый раз сел в седло.
        - Нахал! - рассмеялся Климов. - Крепкий нахал! Мою же идею мне и подкидывает.

* * *
        Была суббота. Евгений Евгеньевич встал как обычно, ровно в восемь, сделал зарядку, принял душ, побрился и принялся за приготовление завтрака. Он любил вкусно поесть и соответственно готовил. Затяжная холостяцкая жизнь многому научила и была ему не в тягость. Он хорошо переносил одиночество, пил в меру, много читал - преимущественно классику и переводную литературу - размышлял, даже пробовал писать. Но критик в нем оказался сильнее художника, и он без сожаления отложил перо. При первых симптомах хандры Евгений Евгеньевич срочно менял обстановку - ехал путешествовать. В деньгах он не нуждался, и машина всегда была на ходу. Правда, пользовался он ею редко, предпочитал общественный транспорт, так как с техникой был не в ладах и отличить гайку от цилиндра ему порой было так же трудно, как дальтонику уяснить, на какой свет он едет.
        Приготовив завтрак, Евгений Евгеньевич разбудил племянницу.
        Который час? - спросила Алена, не изъявляя ни малейшего желания вставать.
        - Одиннадцатый.
        - Одиннадцатый?! - Алена моментально проснулась. - Не может быть!
        - Вот тебе и не может быть! - Евгений Евгеньевич взглянул на часы. - Ровно десять минут одиннадцатого.
        - В одиннадцать меня ждут. У метро.
        - Свидание? - поинтересовался Евгений Евгеньевич.
        Алена стеснительно улыбнулась и помчалась умываться.
        Приезд племянницы Евгений Евгеньевич воспринял без энтузиазма, но и не особенно огорчился. Алена разнообразила его жизнь, внесла свежую струю. Сестра писала, что Алена спокойна, задумчива, вся в занятиях, мешать ему не будет и просила присмотреть за начинающей журналисткой.
        «Если есть у тебя в писательских кругах знакомые, представь ее, пусть сотрудничает в каких-нибудь газетах, журналах, конечно, внештатно. Это настроит девочку на серьезный лад и быстро приучит к самостоятельности. Она очень эмоциональна и восприимчива, постарайся по силе своих возможностей и свободного времени оградить ее от случайных знакомств и дурного влияния».
        Беседы с Аленой не только развлекали Евгения Евгеньевича, но и заставляли о многом задуматься. Он давно не сталкивался с молодежью и представление о ее возможностях и запросах имел самое смутное, вернее, никакого не имел, и то, что он услышал и увидел, было для него открытием.
        Евгений Евгеньевич сидел за столом и в ожидании племянницы просматривал свежие газеты. Вошла Алена и сказала, обнажив в улыбке ослепительно белые зубы.
        - Вы без газет, как без хлеба.
        Евгений Евгеньевич удивленно приподнял очки.
        - Каждый культурный человек должен знать, что происходит в мире.
        - Абсолютно верно, - заметила Алена, усаживаясь за стол. - За событиями нужно следить и делать соответствующие выводы.
        - А ты думаешь, что с миром может что-нибудь случиться?
        - Ни-че-го.
        - Откуда такая уверенность?
        - В наше время, по-моему, каждый донимает, что быть разумным - самое разумное.
        - Веский аргумент. - Евгений Евгеньевич допил кофе и спросил: - Ты куда спешишь, если не секрет?
        - В бассейн.
        - А кто он?
        - Слава.
        - А-а, хоккеист, - протянул Евгений Евгеньевич.
        - Не понимаю, почему такое пренебрежение? - Алена в упор посмотрела на дядю. - Конечно, по вашим понятиям, единственная игра, которую может играть мужчина, не уронив своего достоинства, это теннис. Но уверяю вас: вы - архаичны. Нельзя жить суждениями, которые были хороши полсотни лет назад. У каждой эпохи свои зрелища, свои законы, вообще… свое лицо.
        - Не обвиняй меня во всех грехах тяжких, - взмолился Евгений Евгеньевич. - Я не против хоккея, я - за, если когда-нибудь пригласишь на интересный матч, буду только благодарен.
        - Ловлю на слове, - сказала Алена. - А Слава хороший парень и порядочный человек. У нас вообще ребята классные.
        - Не буду спорить, не хочу, - сказал Евгений Евгеньевич. - Но иногда мне эти ребята напоминают американских парней, которым один черт на ком жениться - на выпускнице университета или на продавщице из модного магазина.
        - Я не хочу расписываться за американцев, - сказала Алена, отставляя в сторону чашечку с кофе, - я их не знаю и на этот счет придерживаюсь английского правила: увидеть - поверить, но за наших ребят могу поручиться: черное с белым не перепутают.
        - А вдруг?
        - Слава не перепутает, - упрямо повторила Алена.
        - Ты в этом уверена?
        - Он сделал мне предложение.
        - Довольно вежливо с его стороны.
        - На что вы намекаете?
        - Он в полной уверенности, что ты ему откажешь.
        - Я согласилась.
        - Алена, ты ставишь меня в идиотское положение, - холодным, отчужденным тоном проговорил Евгений Евгеньевич. - Мать просила меня присмотреть за тобой…
        - Я не девочка, не в приготовительный класс хожу.
        - Допустим, А каким образом вы собираетесь организовать свой быт?
        - Я могу переехать жить к нему…
        - Исключено. Твоя мать меня живьем съест.
        - В таком случае мы все оставим на своих местах.
        - То есть?
        - Он будет жить у себя, а я - у вас. А после института разберемся.
        Евгений Евгеньевич жестко усмехнулся.
        - Ты - здесь, он там. На кой черт тогда жениться?
        - Чтобы избежать сплетен и кривотолков. Еще вопросы будут?
        - Мне, наверное, придется познакомиться с его родителями, - устало проговорил Евгений Евгеньевич. - Оставь мне их телефон.
        Алена ушла. Евгений Евгеньевич выпил еще чашечку кофе, закурил и некоторое время размышлял об извечной проблеме отцов и детей. Затем вернулся в кабинет и достал записную книжку. Долго листал ее. Дойдя до фамилии Янкиной, он откинулся на спинку кресла и задумался. Видимо, эта особа давно занимала его мысли, ибо Евгений Евгеньевич выкурил целую сигарету, прежде чем пришел к какому-то решению. Наконец он придвинул к себе телефон и набрал номер.
        - Будьте любезны Татьяну Лазаревну… Нет дома? Простите, а кто это говорит?.. Александра Васильевна? Извините, что не узнал. Не знал, что вы приехали. Это Крайников беспокоит… Куда?.. Ах, в Манеж, на выставку. С Вадимом?.. Ясно… Нет, ничего не надо. Я вечером позвоню. Всего хорошего.
        Евгений Евгеньевич положил трубку и удивленно потер переносицу. «К культуре приобщается. Впрочем, ей это необходимо. Надо ж оправдать свое служебное положение».
        Приглушенно прозвенел звонок. Евгений Евгеньевич с недоумением взглянул на трещавший телефон, дождался вторичного звонка и только тогда снял трубку.
        - Я вас слушаю… Здравствуй, Володя… Нет, не знаю. А что?.. Ну, об этом мы еще поговорим… Послушай, что ты делаешь?.. Не желаешь прогуляться со мной в Манеж? Там, говорят, интересная выставка молодых художников… Тогда приезжай. Это тебя не затруднит?.. Ну и отлично. От меня и тронемся. Жду.
        Когда приехал Швецов, Евгений Евгеньевич, одетый с тщательностью человека, собравшегося на дипломатический прием, сидел за столом и выписывал из записной книжки фамилии знакомых. Лист белой бумаги, лежавший перед ним, был разделен на две части, и одни попадали в левую колонку, над которой жирно чернела цифра четырнадцать, а другие - в правую, над ней стояла цифра пятнадцать.
        - Список приговоренных к расстрелу? - пошутил Швецов.
        - Нет, - сказал Евгений Евгеньевич. - Им суждено погибнуть более благородно: они обопьются и объедятся.
        - За что такая немилость?
        - Его Высочество приглашает их на свое пятидесятилетие.
        - Умереть за здоровье монарха - великая честь. Ее надо заслужить.
        - Ты - заслужил.
        Швецов поморщился.
        - Я вегетарианец.
        - Мужчины, которые не едят мяса и не пьют вина, подозрительны, - усмехнулся Евгений Евгеньевич. - Смотри, как бы тебе не попасть в список неблагонадежных.
        - А что означают эти странные иероглифы? - Швецов указал на цифры четырнадцать и пятнадцать.
        - Эти цифры? - Евгений Евгеньевич потер лоб. - Видишь ли, одни товарищи будут приглашены на торжество четырнадцатого, другие - пятнадцатого.
        Швецов продолжал вопросительно смотреть на юбиляра, и последнему пришлось объяснить столь странное разделение.
        - Знакомые бывают разные. И директор универмага мне нужен, и писатель мне не помешает. В смысле полезности здесь параллели проводить нельзя - каждый выполняет свои функции, но смешивать их нецелесообразно, не стоит и знакомить друг с другом. Это может вызвать легкое недоумение, шокировать и даже оттолкнуть от тебя человека. - Евгений Евгеньевич поправил съехавший набок галстук, с интересом посмотрел на собеседника. - Тебя в какой список занести?
        - Я любопытен, - отвертелся Швецов, явно не желая попасть в одну компанию с торгашами и в то же время боясь показаться нескромным, заявив, что его место среди интеллигентной публики.
        - Хорошо, - сказал Евгений Евгеньевич. - Я заношу тебя в оба списка.
        Швецов непроизвольно, точно пытаясь освободиться, повел плечами. Он уже давно заметил, что между ним и Крайниковым протянулась невидимая нить, которая связывает их день ото дня все крепче и крепче. Вот и сейчас затянулся еще один незаметный, но крепенький узелок.
        В Манеже было немноголюдно, и Евгений Евгеньевич со Швецовым быстро переходили из одного зала в другой. Интересного попадалось мало. В студенческих (это была Всесоюзная выставка дипломных работ студентов художественных вузов) работах еще чувствовалась скованность, заданность, подражательность. Особенно это проявлялось в скульптуре. В них не было свежести, четкости замысла и вдобавок ко всему поражало однообразие тем. В графике и живописи дело обстояло лучше. Особенно понравились Евгению Евгеньевичу эскизы декораций к «Зависти» Ю. Олеши.
        - Как ты к нему относишься? - спросил он Швецова.
        - Положительно.
        - А конкретнее?
        - «Трех толстяков» не перевариваю.
        - Резко. - Евгений Евгеньевич задумался. - И все-таки автор недостаточно четок.
        - Здравствуйте, Евгений Евгеньевич! - прервал его негромкий женский голос.
        Швецов обернулся. Перед ним, улыбаясь хорошо поставленной театральной улыбкой, стояла дородная, лет сорока, женщина с тонкими, слегка подкрашенными губами и черными, блестевшими, как антрацит, глазами.
        - Вот так встреча! - воскликнул Евгений Евгеньевич. - Здравствуйте, Татьяна Лазаревна!
        - Добрый день, Евгений Евгеньевич!
        - Да вы с сыном! Здравствуй, Вадим.
        Вадим, вихрастый семиклассник с бойким, капризным взглядом, вежливо поклонился. Евгений Евгеньевич представил Швецова.
        - О чем вы здесь спорили? - спросила Татьяна Лазаревна.
        - Вот обсуждаем сей шедевр. Как вы его находите?
        Татьяна Лазаревна долго рассматривала эскизы, но мнение свое не высказала.
        - Евгений Евгеньевич говорит, что замысел у автора недостаточно четок, - заметил Швецов. - Так я вас понял, Евгений Евгеньевич?
        - Так, - ответил тот. - Французский скульптор Бурдель любил приводить пример с ушедшим поездом. Если вы, говорил он, опоздали на поезд, то несущественно - пришли вы на вокзал через минуту или через час после его ухода. Неточность - всегда неточность - поезд ушел. Так и в искусстве. И замысел, и его претворение должны быть четки. Если же этой четкости нет, то степень приближения уже не имеет значения.
        - Верно, - заметил бойкий семиклассник. - Я вчера в школу опоздал, а мне - двойку по математике. За что?
        Швецов прыснул в кулак, не забыв при этом тактично отвернуться. Евгений Евгеньевич поспешил на помощь смятенной мамаше.
        - Я вам звонил сегодня, Татьяна Лазаревна, - сказал он.
        Антрацитовые глаза распахнулись еще шире, замерли в ожидании.
        - Что-нибудь срочное?
        - Хочу отметить в этом году свое рождение… Круглая дата, - словно оправдываясь, пояснил Евгений Евгеньевич. - Четырнадцатого в семь жду вас.
        - Спасибо, Евгений Евгеньевич. Непременно буду. Сколько, если не секрет?
        - Много.
        - А выглядите лет на десять моложе.
        «Интересно, в каком возрасте женщины перестают кокетничать»? - подумал Швецов, продолжая наблюдать за бойким семиклассником, который, воспользовавшись занятостью взрослых, незаметно смылся и теперь торчал у противоположной стены, с жадным, почти вдохновенным интересом рассматривая купающуюся женщину. Конечно, обнаженную.
        - Бог мой, это что-то нездоровое, - озабоченно проговорила Татьяна Лазаревна, перехватив взгляд Швецова. - Я просто не знаю, что с ним делать.
        - Выпороть, - спокойно сказал Швецов. - Выпороть и заставить заниматься спортом.
        - Да он слабый, все время простуживается.
        Швецов промолчал. Больные и хилые были ему непонятны и, кроме раздражения, никаких эмоций не вызывали.
        - Ничего страшного, - сказал Евгений Евгеньевич, - переходный возраст.
        - Папины гены! - с неожиданной злостью проговорила Татьяна Лазаревна. - Хоть кол на голове теши… - Губы ее сложились в презрительную усмешку, глаза сузились, отчужденно вспыхнули. - Нас ждут к обеду, Евгений Евгеньевич. Всего хорошего.
        - Всего доброго, Татьяна Лазаревна.
        - До свидания, Володя.
        Швецов пожал протянутую ему руку, Ладонь была узкая, сухая, но крепкая.
        - Ты на нее, по-моему, произвел впечатление, - переходя к следующей картине, как бы между прочим, заметил Евгений Евгеньевич. - На связь она идет охотно. Чувственная женщина.
        - Возможно.
        - Я не думаю, что ты однолюб.
        - А вы сами с этой дамой давно расстались?
        Евгений Евгеньевич бросил на Швецова холодный, насмешливо-иронический взгляд.
        - Мне хочется, чтобы в отношениях с этой женщиной ты был столь же умен и проницателен.
        Швецов почувствовал, как щелкнуло и замкнулось еще одно звено связывающей их цепи, и неуверенно пробормотал:
        - Не понимаю, на кой черт она мне нужна.
        Евгений Евгеньевич пожал плечами.
        - Просто мне кажется, что тебя тянет к интересным людям.
        Швецов не ответил, но когда они вышли на улицу, неожиданно спросил:
        - А что из себя представляет эта Татьяна Лазаревна?
        - Директор комиссионного магазина редких и антикварных вещей. Живет вдвоем с сыном. Двухкомнатная квартира. Умна. Настолько, насколько может быть умна женщина. Любит лесть. Ловк?. Собирается приобрести дачу. Тысяч за двадцать. Денег у нее куча, и потому ищет мужа, которого можно использовать как прикрытие. Тогда она заживет…
        Швецов сунул в рот сигарету, прикурил, жадно затянулся. Ему показалось, что он уловил мысль Евгения Евгеньевича, но она скользнула так стремительно и скрылась столь внезапно, что он успел заметить только ее хвост. Так иногда по мгновенному ожогу, уколу, по точечной капельке крови на теле человек понимает, что его укусила змея, хотя в глаза он ее и не видел.
        - По чашечке кофе? - предложил Евгений Евгеньевич.
        - Можно, - согласился Швецов.
        Они зашли в «Националь». В холле продавались сувениры: матрешки, значки, открытки с видами Москвы и памятными местами, резьба по дереву - герои русских былин и сказок, Швецов купил себе ваньку-встаньку. Евгений Евгеньевич недоуменно посмотрел на Швецова. Тот пожал плечами и сунул деревянного дурачка в карман.
        - Здесь? - Швецов кивнул на стойку.
        - Пройдем лучше в зал, - сказал Евгений Евгеньевич.
        Они разделись и заняли столик на двоих.
        - Мешать никто не будет, - буркнул Евгений Евгеньевич.
        Подошла официантка - белокурая стандартная красавица с ярко накрашенными губами и со следами пудры на полных щеках. Швецов бросил на нее любопытный взгляд и вытащил ваньку-встаньку. Тот немедленно стукнулся лбом об стол и пошел раскланиваться направо и налево.
        - Он рад, что вы не заставили нас ждать, - заметил Швецов официантке. - И будет отвешивать вам поклоны еще битый час после нашего ухода.
        Девушка улыбнулась, бойко спросила:
        - Что будете пить?
        - Этот негодяй, - Швецов указал на продолжающего раскачиваться дурачка, - не пьет.
        - А вы?
        - А мы, к сожалению, пьем. Триста коньяка, лимон, кофе, черный, естественно, и закуску… Евгений Евгеньевич?
        - Жюльен.
        - Два, - сказал Швецов. - И боржоми.
        …Швецов сидел как на иголках. Он понимал, что идет по лезвию бритвы, понимал, что что-то должно случиться, произойти, и в ожидании этого события, как боксер после хитроумного финта противника, напружинился, на всякий случай прикрыл подбородок. Но его ударили ниже пояса.
        - А теперь расскажи мне, что у тебя произошло в Прибалтике с Сопиным? - спросил Евгений Евгеньевич.
        - Я не понимаю вас, - сказал Швецов, как ни в чем не бывало продолжая помешивать ложечкой кофе.
        - В двух словах поясню. - Евгений Евгеньевич выпустил колечко дыма и, не глядя на Швецова, негромко проговорил: - На это дело мне наплевать, меня это не касается, я ничего не видел и ничего не слышал, но… Есть маленькое «но»… Игорь иногда оказывал мне мелкие услуги. Теперь его нет… Будем считать, что он утонул… И его функции выполнять некому. И мне бы хотелось…
        - Я не знаю, какие функции выполнял Сопин, - тихо и спокойно проговорил Швецов. - И не интересуюсь этим. В Прибалтике я с ним никогда не был и, признаюсь, удивлен вашей лжеинформацией.
        - Ты мне не веришь на слово?
        - Нет.
        Евгений Евгеньевич достал бумажник и протянул ему фотографию, на которой Сопин и Швецов преспокойненько потягивали пиво на станции Булдури. Что это именно Булдури, а не какая-нибудь подмосковная Малаховка, свидетельствовала надпись на портале здания.
        Швецов повертел фотографию в руках и вернул хозяину.
        - Как вам это удалось?
        Евгений Евгеньевич упер локти в стол и с подкупающей откровенностью проговорил:
        - Игорь был нечистоплотен в отношениях, и я решил его проверить. Так в поле моего зрения попал ты. Ну, а теперь расскажи мне, как все было на самом деле?
        - Я отдыхал в Майори и там случайно встретился с Игорем.
        - Случайно?
        - Абсолютно.
        Евгений Евгеньевич подался вперед.
        - Ты, наверное, из тех детей, что называют трудными.
        - Может быть.
        - Тогда несколько наводящих вопросов. У Сопина хорошо работал мыслительный аппарат?
        - Не очень.
        - А человек, который научил его мыслить, имеет право получить причитающиеся ему пятьдесят процентов?
        - Не понимаю.
        - Тогда еще один вопрос. Ты сумеешь доказать свою непричастность к убийству Сопина?
        - К убийству?! - переспросил Швецов, и по тому, как отлила у него от лица кровь, Крайников понял, что наконец-то угодил в десятку.
        - Да, дорогой мой, так думают работники милиции. И не только думают, но и установили.
        - Странно… - Швецов повертел в руках фужер, затем вылил в него остатки коньяка и залпом выпил.
        VI
        Родин лежал на диване и думал. Вернее, читал и думал. Но мысли забивали прочитанное, мешали вдумываться и смысл фраз. В конце концов он так замусолил страницу, с которой не мог сдвинуться, что ему стало жаль книгу.
        В столовой мать гремела тарелками. Для нее такой день - праздник: вся семья в сборе. Поэтому обед обещал быть отменным. На кухне с самого утра кипит, шипит, жарится, и по всей квартире, по всем ее закоулкам, разносится острый, дразнящий запах еды. Отца нет. Ушел пропустить кружечку пивка. И Славки нет. Но будет. Обещал нигде не задерживаться и ровно в два сидеть за столом на президентском месте. Славка - полная противоположность старшему брату - вдумчивому, серьезному, собранному.
        Карьеру Славка делал ногами, а знаменит был тем, что играл за дубль «Спартака» и был лично знаком с Игорем Ларионовым. В свободное от тренировок время он исправно посещал лекции. Но, вообще, он был славным малым, и Родин-старший относился к нему уважительно. Добился этого Родин-младший своим поступлением в университет. Правда, после зачисления не удержался и съехидничал: «И в хоккей можно с головой играть».
        В комнату заглянула мать. Родин закрыл глаза и сделал вид, что дремлет. Нина Григорьевна постояла, вглядываясь в черты сына, и вдруг неожиданно, словно знала, что он не спит, проговорила:
        - Сходил бы прогуляться, аппетит лучше будет.
        - Твои обеды в меня и без аппетита влезают.
        - Тебе Лена звонила.
        - Кто еще? - спросил Родин, пытаясь уйти от щекотливого разговора.
        Но мать было трудно сбить с мысли. Если уж она за что-то цеплялась, то намертво.
        - Славка, наверное, скоро женится, - с печальным вздохом обронила она.
        «Провокация, - подумал Родин. - Желает ускорить мои отношения с Ленкой».
        - Неладно это, когда младший брат раньше старшего женится, - продолжала Нина Григорьевна. - Плохая примета.
        - Мама, я же не виноват, что Лена нравится тебе больше, чем мне. - Родин отложил в сторону книгу. - Ты насчет Славки серьезно?
        - Конечно, серьезно. Это только ты ничего вокруг себя не замечаешь.
        - Что надо - замечаю. Кто она?
        - Алена.
        - У него этих Ален…
        - Было, было… Но эта такая заноза попалась… Не приведи господь!
        Щелкнула входная дверь, и в прихожей кто-то завозился.
        - Славка, ты? - крикнул Родин.
        - Я, - ответил Славка.
        На кухне что-то грохнуло и упало.
        - По кастрюлям полез! - изумилась Нина Григорьевна, стремительно выскочив из комнаты.
        - Я же не виноват, что они такие вкусные, - услышал Родин Славкино оправдание. - Дай еще один, Сашке.
        - Он потерпит.
        - Не понимаю, почему он должен терпеть?
        Славка влез к нему в комнату с пирожком в руках, довольная улыбка сияла на его круглой, резко очерченной физиономии.
        - Привет, старик! Ты наконец-то понял, что лежать гораздо удобнее, чем сидеть.
        - Отдай пирог, - сказал Родин.
        - Я же говорил ей, что ты мой брат, - взвыл Славка. - А она не дала.
        - Врешь, - сказал Родин. - Дала.
        - Может, и дала, - согласился Славка, откусил кусок пирога, а вторую половину протянул брату.
        - Ну, как успехи? - спросил Родин.
        - Ничего, - сказал Славка и почесал в затылке.
        - У тебя, говорят, новая девочка?
        - Классная девочка.
        - Где ж ты ее зацепил?
        - На улице, но… - Славка оживился. - Понимаешь, стою я у автомата, а она названивает. Я от нечего делать деталировкой занимаюсь. Ну, не единого дефекта! А ноги… Я не выдержал и говорю: «Девушка, у вас изумительные ноги». А она: «А у вас - нет». Но я-то знаю, что у меня ноги в порядке. «Вы ошибаетесь», - говорю. А она: «А вы - нет». Вышла и застучала - так и буравит своими шпильками асфальт. Я - за ней. Два квартала топал. Наконец она не выдержала, остановилась, смотрит на меня и в упор не видит. У меня язык одеревенел.
        - Не поверю, - усмехнулся Родин.
        - Честное слово, - поклялся Славка. - Стою и слова из себя не могу выдавить.
        - Ну и чем же ты ее очаровал?
        - Подфартило мне. Понимаешь, мне вдруг показалось, что я ее где-то видел. Ну я ей, конечно, и сказал. А она: «Посвежее ничего придумать не могли?» И испарилась. А на следующий день я ее встречаю у себя на факультете. Оказывается, она тоже журналистка. Мы с ней на одном курсе учимся, только в разных группах.
        - Она москвичка?
        - Из Одессы.
        - А как зовут?
        - Алена. Алена Войцеховская. Звучит?
        Родин, вспомнив, что племянница Крайникова из Одессы и что фамилия ее Войцеховская, с трудом подавил волнение. Ведь это уму непостижимо, как сплетаются иногда нити человеческих судеб! С одной стороны - уголовное дело, с другой - любовь. Дело распутывает он, Родин-старший, на любовном костре горит Родин-младший, и оба, независимо друг от друга, встречаются с… Евгением Евгеньевичем Крайниковым. Ну как здесь не воскликнуть: «Абракадабра». «Нет, такое даже в романах не бывает, - подумал Родин. - А в жизни…» Года три назад судьба занесла Родина в Дудинку (он расследовал дело о незаконном отстреле и продаже песцов), и в тундре он носом к носу столкнулся со своим давним приятелем Димой Корсунским, с которым вместе учился в университете. «Ты как сюда?» - оторопев, спросил Родин. «А я каждый отпуск здесь провожу - оленей отстреливаем, - ответил Дима. - А ты?» - «А я по делу».
        Еще раз подивившись превратностям судьбы, Родин прикинул, что он может иметь от столь неожиданного Славкиного знакомства. Информацию? Вряд ли. Откройся он брату… Кто даст гарантию, что Славка не наломает дров? На таких делах горели даже профессионалы, профессионалы самой высокой пробы. «Не пойдет, - решил Родин. - Что же делать? Запретить ему с ней встречаться? А с какой стати? Да и не послушается его Славка. Он уже не мальчик. Пошлет куда подальше, и будет прав. Значит… значит, пока пусть все остается на своих местах».
        - Она тебе нравится? - спросил Родин.
        Славка иронично улыбнулся.
        - Старик, ты до сих пор не разучился задавать глупых вопросов. Скажи, с какой стати мне бегать по улицам за девчонкой, которая мне безразлична?
        - Виноват, - сказал Родин. - Я хотел спросить: на какой стадии ваш роман?
        - До сегодняшнего дня мы борт о борт летели на всех парусах к экватору.
        - А сегодня сели на мель?
        - Разругались.
        - Из-за чего?
        - Она курит.
        - Нынче многие курят.
        - Понимаешь, когда он курит и она курит, это куда ни шло, но когда она курит, а он… В общем, мне неприятно, когда от нее табачищем прет, мне даже целоваться не хочется…
        - Ты ей так и сказал?
        - Так и сказал.
        - А она?
        - Заявила, что я деспот.
        - Обиделась?
        - Я тоже обиделся.
        - Правильно. Пошли ее…
        - Не могу, старик. Неделю назад мы подали заявление в ЗАГС.
        Родин чуть не выронил книгу.
        - Ты серьезно?
        - Понимаешь, старый, ее дядька, Евгений Евгеньевич, нас застукал…
        - И заставил тебя жениться?
        - Нет, он человек современный и на эти вещи смотрит как на нечто само собой разумеющееся, он нас ни словом, ни взглядом не упрекнул, но… - Слава замялся. - В общем, наши отношения стали достоянием общественности, и в университете на Алену кое-кто поглядывает как на девочку… легкого поведения. Ей это не нравится. Мне - тоже.
        - И ты решил жениться?
        - Да.
        - Ну что ж, поступок, достойный джентльмена.
        - Не иронизируй.
        - Я тебе вполне серьезно говорю: ты поступил, как настоящий мужчина.
        - В таком случае ты мне должен помочь.
        - Деньгами?
        - Это само собой, - улыбнулся Слава. - Я хочу, чтобы ты достойно представил наше семейство.
        - То есть?
        - Представился Евгению Евгеньевичу.
        Такого расклада Родин никак не ожидал. Не зная, что ответить, он сел и, положив книгу на журнальный столик, прихлопнул ее ладонью.
        - Но почему именно я?
        - Ты у нас самый элегантный, значительный, контактный.
        - А родители… Ты что, стесняешься, что у тебя отец простой рабочий, а мать домохозяйка?
        - Нет, но… Вам легче будет понять друг друга. Я уверен, что ты ему понравишься.
        - Я не девка, чтобы нравиться.
        - Значит, отказываешься?
        Родин помолчал, нервно постукивая костяшками пальцев по полированной крышке стола.
        - Евгений Евгеньевич знает о моем существовании?
        - Пока нет.
        - Я подумаю, - сказал Родин, облегченно вздохнув. - Я подумаю.
        Славка кивнул и выкатился из комнаты.

* * *
        Красин считал, что из всех опасностей самая неприятная, которую заранее ожидаешь, Кажется, чего бы лучше, обстоятельства дают тебе возможность взвесить все «за» и «против», но если при этом взвешивании оказывается, что почти все «против» и почти ничего «за», а вместе с тем назад пути нет, вот тут ждать становится трудно. Однако и к этому человек может себя приучить.
        Красин еще раз перелистал дело Швецова, собрал в кулак факты и, приплюсовав к ним еще один, который подкинули рижане, понял, что ждать больше не имеет смысла - глупо ждать, когда у тебя на руках улики, полностью изобличающие преступника. Он взял телефонограмму, которую час назад получил из Риги, и еще раз внимательно изучил текст. Оплеуха была хоть и дружеской, но приличной. Рижские коллеги не только нашли доказательства виновности Швецова, но и тактично намекали, что, мол, готовы оказать помощь при его задержании.
        Красин поправил галстук, что было признаком волнения, и придвинул к себе телефон.
        - Не по мою душу названиваешь?
        Красин положил трубку и медленно, всем корпусом, повернулся. В дверях стоял полковник Скоков, стоял и улыбался, по-кошачьи округлив свои неопределенного цвета - не то серо-зеленые, не то желто-карие - глаза.
        - Здравствуйте, Семен Тимофеевич. - Красин все-таки растерялся, но, представив, как взовьется под потолок полковник, когда он сунет ему под нос телефонограмму аз Риги, взял себя в руки, и на лице его заиграла легкая, беспечная улыбка.
        - Мы уже сегодня виделись, - улыбнулся в ответ Скоков.
        - Виделись, но…
        - Что «но»?
        - Я говорил с прокурором. Он может дать санкцию на арест Швецова.
        - А почему вчера не дал?
        - Оснований не было.
        - А сегодня есть?
        - Есть.
        - И серьезные?
        - Утром мне звонили рижане… Этот капитан Брок оказался расторопным парнишкой…
        - А кто его торопил?
        - Наверное, начальство. Убийство-то на их шее висит.
        - Сопина?
        - Сопин, по мнению экспертов, утонул - вода в легких.
        - Но перед этим-то его избили.
        - Ни один удар опасности для жизни не представлял.
        - Ловко! - Скоков прошел к столу и сел в кресло напротив. - С больной головы да на здоровую. Я думаю, водяной им этого не простит.
        - Какой водяной? - Красин насторожился. Он понял, что Скоков располагает информацией более существенной. Иначе чем объяснить эту непринужденность, игривость тона?
        - Тот самый, что людей на дно затаскивает. Угости сигаретой.
        Красин бросил ему пачку «Явы» и нанес последний, решающий удар.
        - Капитан Брок нашел двух свидетелей, которые видели, как Швецов надевал на Валду Круминь акваланг.
        - Ну и что?
        - Это статья - преднамеренное убийство.
        - А про универмаг ты забыл? Он на нашей шее висит. - Скоков вытащил из кармана и бросил на стол фотографию. - Как тебе сей товарищ?
        Красин взял фотографию, пристально взглянул на нее. По залитой солнцем улице шагал, улыбаясь, почтенный, седеющий человек благородной внешности. Собранный взгляд, прямой, с гордо очерченными ноздрями нос, светлые аккуратно зачесанные волосы. Костюм серый, тщательно отутюженный, явно не фабричного производства, сидел безукоризненно. Элегантные ботинки, со вкусом подобранный галстук… В общем, весь он состоял как бы из одного куска, без малейшего изъяна, без самой малейшей трещинки.
        - Да-а! - восхищенно протянул Красин. - Аристократ, воспитание чувствуется, внешность - безукоризненная.
        - Настолько, что вызывает подозрение, - усмехнулся Скоков.
        - Кто такой?
        - Некто Крайников. Евгений Евгеньевич Крайников. Окончил Плехановский институт, работает в Министерстве торговли курирует ряд магазинов «Мосодежда».
        - Вы на него через Швецова вышли?
        - Да.
        - Ну и чем он вам показался?
        - Крайников посещает школу верховой езды. На первый взгляд странного в этом ничего нет, но… Вместе с ним скачут: Барбара Крегер - сотрудница посольства ФРГ, Джон Смайлз - работник дипломатического корпуса США, Фрэнк Корн - представитель австрийской фирмы «Арго». Крайников и Корн знакомы. И, видимо, давно. Часто беседуют.
        - Ну, и что в этом криминального? - помолчав, спросил Красин.
        - Надо бы проверить.
        - Проверим. Дальше.
        - По службе Крайникову несколько раз предлагали повышение, но он отказывался, ссылаясь на плохое здоровье… Но здоровье у него отменное: в парилке по два-три часа торчит. И плавает прекрасно.
        Скоков полез в карман за спичками - у него погасла сигарета, и Красин, воспользовавшись паузой, сказал:
        - Сейчас многие плавают - это хороший тренинг.
        Скоков выпустил колечко дыма, пропустил сквозь него второе и, когда они оба где-то под потолком растаяли, сказал:
        - Виктор Андреевич, я так же, как и ты, прекрасно понимаю, что если мы будем подозревать каждого, кто знаком или имеет какое-либо отношение к Швецову, то дело нам это не закрыть, как говорится, до второго пришествия, но… Третьего дня случилось неожиданное - у Стеблева угнали машину.
        - Директора универмага?
        - Именно. Нашли ее всего в двух километрах от города на опушке леса… Стекла разбиты, резина проколота, кузов искорежен до неузнаваемости - кто-то очень здорово поработал ломом или заводной ручкой.
        - И что вы на сей раз думаете?
        - Шантаж, вымогательство, прямая угроза.
        - Швецов не мог?
        - Швецов в это время находился в Москве.
        - Тогда кто же?
        - Об этом знает только Стеблев. Но никогда не признается - боится!
        «Похоже, что это рэкет, - подумал Красин. - А чего эти рэкетиры могли от него требовать? Проценты с наворованного? Но ребята из ОБХСС самым тщательным образом проверили бухгалтерию Стеблева и ничего подозрительного не обнаружили».
        - Вы всерьез думаете, что Крайников имеет какое-либо отношение ко всей этой истории?
        - Чтобы ответить на твой вопрос утвердительно, нужно иметь на руках факты. Фактов у меня нет, но… Я начисто отрицаю случайность встречи Швецова и Крайникова. Что их связывает? Дружба? Отпадает: слишком велика разница а возрасте. Швецову - двадцать семь, Крайникову - сорок девять. И интересы у них соответственно разные. Швецов - человек общительный, большой любитель выпить, Крайников - затворник и, кроме кефира, ничего не употребляет, так что… В общем, я думаю, что только Крайников мог вычислить Стеблева и узнать про его левые заработки. Большие заработки, - подчеркнул Скоков и, помолчав, добавил: - Поэтому, мне кажется, мы нарвались на мафию. Рэкет - это ее почерк.
        Красин пришел в милицию после армии. И не по зову сердца, как пишут обычно в таких случаях (он хотел стать журналистом), а по причине чисто материальной: отца не было - погиб в автомобильной катастрофе, мать работала приемщицей в химчистке, еле-еле сводила концы с концами, поэтому надеяться можно было только на себя, на свой собственный заработок.
        Красин поступил на вечернее отделение факультета журналистики в МГУ, а вот устроиться на работу в редакцию не смог. Везде говорили одно и то же: «Поработай годик-другой внештатно, тогда посмотрим…» Отчаявшись, Красин пришел в милицию. Там взяли - с кадрами было туго - но с оговоркой: «Переходи на юридический». И Красин после некоторого колебания перевелся. Решал: журналистикой займусь на досуге.
        Уже через год Красин поразился несоответствию того, что видел, и того, о чем читал в учебниках и слышал на лекциях. На занятиях ему объясняли, что «в СССР ликвидирована профессиональная преступность», а на службе… На территории отделения милиции, в котором служил Красин, находился автомобильный магазин, и то, что происходило вокруг него, удивляло и настораживало. Красин стал присматриваться, анализировать и вскоре понял, что налицо - организованная преступность. Одни «кидали» машину, выступая в роли покупателей, другие страховали их действия, третьи нейтрализовали возмущение потерпевшего. И всем этим процессом кто-то руководил - четко, уверенно, грамотно. Красин докладывал начальству, что все, что они делают, - полумеры, что надо не обезвреживать отдельных лиц, как правило «шестерок», а внедряться в мафию, выходить на Главного, собирать против него улики, факты и только тогда… Но над ним смеялись, спрашивали, скаля зубы: «Красин, ты когда-нибудь видел «вора в законе»?» А начальник уголовного розыска на полном серьезе предложил своим сотрудникам скинуться на туристическую путевку в Италию - «Красин
съездит и расскажет нам потом, как выглядят эти самые мафиози».
        Устав от насмешек и подзатыльников, Красин однажды подошел к заместителю начальника Научно-исследовательского института МВД Бурову, который читал у них курс лекций по уголовному праву, и выложил все, что беспокоило и мучило. «Я больше не могу так работать, - сказал он в конце беседы. - Или кто-то должен понять меня, или… я уйду из органов». - «Я тебя понимаю, - сказал Буров. - Тебе этого достаточно? Молчишь? Тогда слушай… Времена меняются, крепко меняются, и я верю, что мы скоро свернем шею всем этим разномастным бюрократам и чиновникам, которые дальше своего стола ни черта не видят, а если и видят, то ничего не предпринимают - так спокойнее! И ты верь, тебе двадцать пять, тебе сам бог велел верить!»
        С того памятного разговора прошло десять лет. Многое изменилось за эти годы. И сама жизнь, и люди, которые впервые получили возможность говорить то, что думают, но даже сейчас, когда все газеты и журналы резали правду-матку, слово «мафия» было не в чести, выглядело чужеродным и диким, и многие работники управления внутренних дел, особенно старшего поколения, шарахались от него, как шарахаются от человека, зараженного проказой.
        Скоков был, так сказать, работником старшего поколения, поэтому Красин, несмотря на его заслуги и большой опыт, относился к нему несколько предвзято, считая, что полковник давным-давно отстал от жизни. «Он привык ловить бандитов, которые орудуют по ночам, словно волки, а мафиози живут открыто, но их надо вычислить, подловить, припереть к стенке неопровержимыми фактами. По зубам ли ему это? Ведь здесь алгеброй не обойдешься, здесь высшая математика требуется». Так думал Красин о своем коллеге. И вдруг - «мафия»… Это непроизвольно и неожиданно вырвавшееся из уст полковника словечко заставило его расхохотаться, зычно, раскатисто.
        - Простите, Семен Тимофеевич, я думал…
        - Знаю, что ты думал, - снисходительно ответил Скоков. - Ты думал, что я только стрелять и догонять умею, а я и думать еще умею, я, может быть, первый догадался, что блатной мир по Дарвину развивается…
        - По Дарвину?! Это как?
        - Видоизменяется, меняет окраску, привычки, хватку в соответствии с окружающей средой. Приспосабливается.
        - Я рад, что мы с вами одинаково мыслим, - сказал Красин. - И прошу: не сердитесь, извините, что держал вас на расстоянии, поверьте, причины на то были… Одних гонят, других повышают, третьи, воспользовавшись ситуацией, в хвост пристраиваются, в общем, все мы немножко замкнулись, отгородились друг от друга небольшими, но крепенькими заборчиками…
        - Ладно, мы с тобой не красны девицы, - смутился Скоков. - Давай конкретно.
        Красин посмотрел на полковника долгим, изучающим взглядом и подумал, как сложно и порой трудно взять всю ответственность на себя. Если дело закончится успешно… К успеху привыкли, этим никого не удивишь, а вот в случае неудачи… В случае неудачи все шишки посыпятся на него. И хлопот тогда не оберешься.
        - Первое, что необходимо выяснить, это каким образом Стеблев прикарманивает деньги.
        - Родин уже этим занимается.
        «Оперативно, - подумал Красин. - Даже со мной не посоветовался. Впрочем, ничего удивительного. Недоверие рождает ответное недоверие. Скоков небось давно раскусил меня, но в амбицию не полез, дождался момента и ткнул меня носом в собственное… дерьмо. Ну что ж, спасибо за урок».
        - А какие именно магазины курирует Крайников, выяснили?
        - Мужская и женская одежда.
        - А теперь выясните, в каких отношениях он с директорами этих магазинов и что они из себя представляют?
        - Климов побежал. Он страсть как любит по магазинам бегать.
        Красин некоторое время сидел в глубокой задумчивости, поглаживая ладонью щеку. Затем придвинул в себе телефон.
        - Нина, генерал у себя?.. Соедини, пожалуйста.
        - А зачем ты к нему рвешься? - высказал недоумение Скоков.
        - Получить очередной нагоняй.
        - А ты не горюй. На то и начальство, чтобы подгонять. Я, например, всю жизнь чувствую, как хлыст надо мной гуляет, а имею… одни благодарности. - Скоков постучал костяшками пальцев по дереву и, улыбнувшись, философски заключил: - В нашем деле главное - юмор и терпение.
        - Они обедают. Смогут принять лишь через полчаса, - сказал Красин, положив трубку. Затем скрестил на груди руки и спросил: - И долго мне еще терпеть, уважаемый Семен Тимофеевич?
        - Если хочешь ускорить развязку, прими предложение Родина. Случай - великая вещь. Славный мушкетер д’Артаньян говорил, что на голове у случая растет одна-единственная прядь волос, за которую его можно схватить. Вот за эту прядь я бы на твоем месте и ухватился.
        - Очень велика вероятность, что его раскроют.
        - Не думаю. Как можно заподозрить человека, который случайно оказался братом жениха? Нет, для внедрения такая комбинация слишком сложна. В нее даже сам дьявол не поверит. Опасность не в этом. Крайникова, как, впрочем, и всякого другого, оказавшегося на его месте, без всякого сомнения заинтересуют родственники - кто такие, чем занимаются? Так вот, Родин свою профессию скрывать не должен. Да, работаю в милиции, эксперт-криминалист, профиль - судебная баллистика.
        - Заманчиво. - Красин ребром ладони резко ударил по карандашу, и тот, свалившись, пропеллером завертелся на месте. - Очень заманчиво!
        VII
        В воскресенье Алена решила позаниматься - приближался коллоквиум по языкознанию, Но, как сказал великий Чехов, человек велик в замыслах, но не в их исполнениях. До обеда Алена проболтала с Евгением Евгеньевичем, утверждая, что журналист - это прежде всего талант и что, только обладая этим даром божьим, человек может интересно писать и с успехом работать в печати. Евгений Евгеньевич не соглашался.
        - Журналистом может быть любой образованный человек, - говорил он, легко выбрасывая слова и без труда плетя из них сложные предложения. - Вот писатель - это другое дело, здесь необходим талант. Писатель - это, во-первых, художник, во-вторых, мыслитель, философ и, в-третьих, критик. А журналист…
        - Нет, - горячилась Алена. - Проблемная статья, хороший фельетон, очерк - под силу только талантливому человеку, думающему, имеющему свой взгляд на вещи, тому, кого волнует то, о чем он пишет. Там важен ход, сюжетное построение, надо правильно решить поставленную перед тобой задачу. И наконец, вы не можете отрицать факта, что большинство писателей начинали свой творческий путь именно с работы в газете. Даже ваш любимый Хемингуэй.
        Спорили они долго, резко, и это в конце концов надоело Евгению Евгеньевичу. Он махнул рукой, сказал, что говорят они, кажется, об одном и том же, только на разных языках, и ушел к себе в кабинет.
        После обеда позвонил Слава.
        - Алена, - сказал он, - бассейн на сегодня откладывается.
        - Почему?
        - Хоккей. СССР - Канада. Могу пригласить.
        - А это интересно?
        - Когда играет Ларионов - всегда интересно.
        - Ладно, пойдем на Ларионова. Ты зайдешь за мной?
        - Обязательно.
        У Славы оказались свободные билеты, и Алена, помня о недавнем споре с дядей, рискнула его пригласить на матч. Евгений Евгеньевич неожиданно согласился.
        - Скоро ты меня и камни заставишь переваривать, - пошутил он.
        - Вегетарианцы в наш век обречены на вымирание.
        - Вы, Слава, такого же мнения?
        Слава пожал плечами.
        - Лично меня парниковые огурцы не устраивают.
        - Людвиг Фейербах сказал: «Человек есть то, что он ест». С этой точки зрения духовная пища, которую вы каждый день потребляете, представляется мне малокалорийной. - Евгений Евгеньевич остановился напротив Славы и щелкнул подтяжкой. - Или, может, я ошибаюсь?
        Слава, смешно наморщив лоб, молча переваривал вопрос. Спорт под таким углом зрения он не рассматривал.
        - Я могу ответить только за себя.
        Евгений Евгеньевич кивнул, соглашаясь.
        - И хоккей люблю, и он в какой-то мере для меня творчество. Поле - это шахматная доска, это чертеж машины, которая вот-вот должна прийти в действие.
        - Хорошо, - сказал Евгений Евгеньевич. - Но вы ведь учитесь, мечтаете стать журналистом. Так кто вы? Журналист или хоккеист? Совмещать несовместимое трудно, почти невозможно.
        - А я пытаюсь, - скромно сказал Слава. - Ведь драма спорта в том, что рано или поздно с ним приходится расставаться, как летчику со штурвалом, как балерине со сценой, и надо найти достойный заменитель, найти смысл в другом, а я хочу продолжить борьбу за шайбу даже тогда, когда настанет время смотреть на нее с трибуны. Спортивный обозреватель…
        - Вам повезло, - улыбнулся Евгений Евгеньевич. - У вас четкое представление о своих возможностях и их претворениях в жизнь.
        - Основная задача - обезопасить свои ворота.
        - А может быть, забить гол?
        - Важно и то и другое, - невозмутимо ответил Слава. - Главное, чтобы разница забитых и пропущенных мячей выражалась положительной цифрой.
        Алена торжествовала. Дядя был разбит наголову, а самое гениальное - она доказала, что умеет выбирать себе друзей и в няньках не нуждается.
        Позвонил Швецов, долго мусолил слова и наконец сказал, что было бы неплохо, если бы они встретились - есть разговор.
        - Ну что ж, - хмыкнул Евгений Евгеньевич. - Если желаешь проветриться, милости прошу… Как ты относишься к хоккею?
        - Положительно.
        - В таком случае мы за тобой заедем.
        - Я буду ждать вас у подъезда.
        Евгений Евгеньевич положил трубку и пошел одеваться. Но на его пути решительно возник Слава.
        - Евгений Евгеньевич, вы звонили моим родителям и…
        - Да, мы договорились встретиться.
        - Так вот, пока суть да дело, я решил вас с братом познакомить.
        Евгений Евгеньевич задумался, насторожился, как волк, почувствовавший инородный запах. Сразу же противно заныло сердце. Он закурил, глубоко затянулся и с мрачной усмешкой, скривившей губы, вспомнил, как много лет назад пришел к врачу и пожаловался на регулярно повторяющиеся боли в сердце. Ему сделали кардиограмму, прощупали, простукали и сказали, что он… абсолютно здоров. И прописали валерьянку. Но валерьянка не помогла. И не могла помочь, ибо страх, закравшийся в душу, перестал быть чувством, он превратился в какой-то живой орган, который, ни на секунду не замирая, жил в нем, как сердце, легкие, печень. Даже во сне он не давал ему покоя, и это было особенно ужасно, потому что во сне Евгений Евгеньевич был перед ним совершенно беспомощен.
        Особенно остро схватывало сердце, когда Евгений Евгеньевич видел перед собой незнакомого человека. «А вдруг оттуда?» - мелькала мысль. Чтобы оградить себя от столь острых ощущении, Евгений Евгеньевич резко сузил круг знакомств, перестал посещать кафе, рестораны, в гостях держался в тени, а рот открывал только в том случае, когда уже неудобно было не отвечать. Но пока ты жив, дверь в мир захлопнуть невозможно. В нее беспрестанно кто-то звонит: сослуживцы, родственники, знакомые и малознакомые люди. Приходилось открывать. Евгений Евгеньевич открывал, но каждый раз, когда раздавался очередной звонок, вздрагивал и чувствовал в сердце тупую, ноющую боль.
        Евгений Евгеньевич прошел на кухню, где у него была аптечка, принял таблетку седуксена (на валерьянку у него уже выработалась аллергия), повязал галстук, надел пиджак, плащ и, немного успокоившись, сказал:
        - Я не против, но мотивы… Он у вас что, глава семьи?
        - Он у них самый нравственный, - язвительно заметила Алена. - И он так же, как и вы, против нашего… бракосочетания. Можно, говорит, подождать и до окончания института.
        - Ну что ж, буду рад познакомиться со своим единомышленником.
        Евгений Евгеньевич вел машину по всем правилам уличного движения - скорость не превышал, а при появлении светофора тормозить начинал чуть ли не за добрую сотню метров. «Береженого бог бережет», - говорил он своим нетерпеливым пассажирам. Но внешне выглядел молодцевато и за баранку держался с небрежностью бывалого шофера.
        Швецов стоял около газетного киоска и от нетерпения отбивал ногой такт.
        - Я уж подумал, что ваша «Антилопа» рассыпалась на самостоятельные части и люди в белых халатах вшивают вам чужие сердца, - сказал он, усаживаясь в машину. - Здравствуйте!
        Евгений Евгеньевич улыбнулся.
        - А ты бы мог жить с чужим сердцем?
        - Только с сердцем д’Артаньяна.
        - Твой любимый герой?
        - А вам это трудно представить? - Швецов повернулся к Алене. - Ты сегодня какая-то особенная, так и светишься… Клад, что ли, нашла?
        - Жениха, - проворчал Евгений Евгеньевич.
        Швецов перевел взгляд на Славу.
        - Поздравляю, - сказал он, а про себя подумал: «Лихо тебе, парень, придется. С таким тестем сполна хлебнешь».
        Родин сидел на лавочке у подъезда и читал газету. Вернее, делал вид, что читает, а на самом деле приводил в порядок мысли, пытаясь систематизировать то, что ему а Климову удалось узнать о Крайникове - его образе жизни, привычках, склонностях, и, исходя из этого, выработать линию поведения в общении с этим далеко не ординарным человеком. «Крайников для нас - темная лошадка, - сказал Красин, провожая Родина на задание (проводы, естественно, были относительные. Родин по-прежнему должен был ходить на работу, систематизировать полученный материал, но от своих прямых обязанностей сыщика он все-таки был отстранен). - Прижать его трудно. Ни одного вещественного доказательства. В чем мы его можем обвинить? В том, что он знаком с Корном? В том, что он изредка получал от него посылки с тряпьем? Да он и отрицать этого не будет. Да, скажет, знаком и посылки получал, а разве это возбраняется? Так что, Александр Григорьевич, ищи…» - «Найдем, - сказал Родин. - Даже змея след оставляет». - «Есть твари страшнее змей. Каракурт! Знаешь, что это такое?» - «Черный паук». - «Что черный - твоя правда, а сущность его
такова: самка после брачной ночи сжирает самца». - «Не приведи господь!» - «То-то и оно. Так что ищи, копай, постарайся понять, где, когда, при каких обстоятельствах он впервые преступил закон? Где и когда сложилась ситуация, в которой он почувствовал себя как рыба в воде?»
        У обочины дороги, мягко затормозив, остановилась «Волга». Родин сложил газету, встал. Из машины ему навстречу вышел Крайников, представился, усадил гостя на заднее сиденье, вежливо бросив при этом: «В тесноте, да не в обиде», и спросил:
        - Вы тоже хоккеем увлекаетесь?
        - Нет, - ответил Родин, почувствовав некоторый сарказм в вопросе. - Это мой брат с ума сходит. А я - от скуки холостяцкой жизни.
        - Играешь? - спросил Швецов Славу.
        - За дубль «Спартака».
        - Молодец! - Швецов поймал недоумевающий взгляд Евгения Евгеньевича и зло отчеканил: - В наше время любая профессия в почете.
        - Поэтому ты выбрал цирк?
        Швецов покрутил головой, словно он был в тугом воротничке и этот воротничок невыносимо резал ему шею.
        - Если откровенно, то надоели мне эти фляги до чертовой матери! Как скоморох! А главное - это сейчас никого не интересует. Зритель ждет не дождется, когда твой номер закончится. Ему барда, битла с гитарой подавай, экстрасенса, что-нибудь такое?.. - Он покрутил в воздухе рукой. - Чтобы нервы щекотало.
        - Тебе не хватает устойчивости, - сказал Евгений Евгеньевич.
        Швецов вопросительно взглянул на него.
        - Бальзак считал, что мужчина - источник движения, а женщина - устойчивости…
        - Так то Бальзак! Гений!
        - Первый рая вижу артиста, который недоволен своей профессией, - сказал Родин. - Они ведь сродни детским врачам - те искрение любят свою работу.
        Ему никто не ответил. Алена задумалась о выборе профессии, Слава - о том, как сыграет в предстоящем матче Ларионов, а Швецов угрюмо молчал, уткнувшись в воротник плаща.
        На стадионе Родин сел рядом со Швецовым. Он интуитивно чувствовал, что танцевать придется от этого парня, и старался закрепить знакомство.
        Матч начался вяло. Игра преимущественно шла в центре поля, и издали казалось, что игроки ткут какой-то замысловатый, пока еще никому не понятный узор. Правда, было несколько опасных прорывов, но они как внезапно вспыхивали, так внезапно и гасли - защита работала четко.
        В перерыве Родин пригласил Швецова выпить пива. Тот нехотя согласился. За ними увязался Славка. Вокруг буфета бушевала толпа жаждущих. Слава нырнул в самый водоворот и через минуту предстал перед изумленным братом с бутылками и бутербродами.
        - Порядок! - сказал он весело.
        Швецов одобрительно взглянул на Славу и принялся разливать по бумажным стаканчикам пиво.
        - Я пас, - сказал Слава. - Пиво - напиток мастеров.
        - Совсем не пьешь? - спросил Швецов.
        - Только молоко.
        - Полезное воздержание. - Швецов залпом осушил свой стаканчик и наполнил его снова. - Часто оно оборачивается страстью.
        Вторая половина игры протекала бурно. Команды взорвались. На трибунах поднялся невообразимый гвалт, замелькали наспех скроенные транспаранты, призывающие к победе. Первыми в атаку бросились канадцы и дважды добились успеха. Казалось, игра сделана. Канадцы успокоились и попытались перевести игру в спокойное русло. Но не тут-то было. Шайбу передали Ларионову, но он, заметив сзади своего игрока, пропустил ее. Бросок! Трибуны радостно взревели. Шайба врезалась в сетку. Комбинация была красивой и эффектной. Швецов непроизвольно ткнул в бок Родина.
        - Видел! Вот это класс! Пас без паса. Золотая голова!
        Славка восторженно выл и орал что-то нечленораздельное. Алена хлопала в ладоши. Невозмутимое спокойствие хранил только Евгений Евгеньевич, искренне стараясь вникнуть в смысл происходящего и понять, что привело людей в такое неистовство.
        Матч закончился со счетом 3:2 в пользу сборной СССР.
        - Впечатляющее зрелище, - сказал Евгений Евгеньевич, когда усаживались в машину, осмотрелся и, не заметив ни племянницы, ни Славы, спросил:
        - А куда молодежь исчезла?
        - Они не вернутся, - ответил Родин. - Ушли знакомиться со знаменитостями.
        В перерыве Родин попросил брата, чтобы после матча он испарился. И желательно с Аленой. Слава вытаращил глаза и сказал, что не понимает, как может испариться человек без монеты в кармане. Пришлось откупиться.
        - Вот как! - сказал Евгений Евгеньевич. - Ну бог с ними. - И он осторожно тронул машину с места.
        - Хоккей есть хоккей, но сегодня нас, по-моему, интересует совершенно другой вопрос - проблема быта молодой семьи, - сказал Родин, пытаясь направить беседу в нужное ему русло.
        - Да, - кивнул Крайников. - Как у вас со временем?
        - Свободен.
        - Может, заедем ко мне? У меня там коньячок остался…
        - Не возражаю.
        Вечер прошел как нельзя лучше. Евгений Евгеньевич расчувствовался, размяк, вспоминая молодость, былые увлечения, сетуя, что молодежь нынче не та… Швецов смешил анекдотами в чуть не до колик довел обоих рассказом о том, какой необыкновенный скандал он закатил своей бедной маме, узнав от бабки, что та во время беременности чуть было не решилась сделать аборт. Родин больше слушал, вставлял остроумные замечания, вспоминал забавные случаи из собственной практики. В общем, все остались довольны, обменялись адресами, телефонами, обещали не пропадать.
        Ночь стояла лунная, безветренная, и Швецов, выйдя из квартиры на улицу, с удовольствием глубоко вздохнул и предложил прогуляться. Родин согласился. Они дошли до Арбатской площади. В кинотеатре «Художественный» шел новый фильм, рассказывающий о подвиге советского разведчика в послевоенные годы.
        - Смотрел? - спросил Швецов.
        - Вчера, - ответил Родин, с благодарностью вспомнив брата, который чуть не силком затащил его на эту остросюжетную, но далекую от совершенства картину.
        - Разведчики - все-таки загадка природы, - сказал Швецов. - Для психолога-исследователя - сущий клад.
        - Интересные люди, - согласился Родин.
        Но Швецов, словно не слыша его, продолжал развивать свою мысль.
        - Недавно по телевидению выступал Анохин, летчик-испытатель, в на дилетантские вопросики типа «Страшно - не страшно?» в одном из ответов вскользь бросил: «У меня нет нервов». Мне кажется, что это не рисовка. Это признание человека, которого не удовлетворяет простой испытательный полет, ему нужно что-то такое, чтоб нервы щекотало, вернее, то, что от них осталось. Тогда он будет ощущать жизнь на сто процентов. Тогда он живет. То же самое, я думаю, испытывает профессиональный разведчик. Жизнь дома, вне работы ему кажется пресной, он должен все время идти по острию бритвы, быть на грани.
        - Это утомляет, - заметил Родин, - В последних донесениях Зорге писал, что он и его люди настолько взвинчены и раздражены, что он удивляется, как они еще не провалились.
        - Я этого не отрицаю. Но в конце концов эта напряженность, жизнь на пределе становится нормой их психики.
        Из подземного перехода неожиданно вынырнули, как впоследствии выразился Швецов, две длинноствольные девицы. Выглядели они впечатляюще. У одной - подбит глаз, у второй - почти до самого бедра разорвана юбка.
        - Мальчики, закурить не будет? - спросила первая, причем таким тоном, будто они были знакомы сто лет.
        Швецов угостил их сигаретами, и они, кивнув в знак благодарности юными головками, поплыли дальше.
        - Крепко девкам досталось, - посочувствовал Родин.
        - Пусть бога молят, что ноги унесли, - усмехнулся Швецов. - На прошлой неделе у «Праги» двоих так отделали, что пришлось «скорую» вызывать.
        - За что?
        - Здесь, на Арбате, работают центровые, это их район, а эти две кикиморы - залетные, по всей вероятности, с трех вокзалов, вот им на орехи и досталось…
        - Волчьи законы! - непроизвольно вырвалось у Родина.
        Швецов сплюнул и продолжил прерванную мысль.
        - Так вот, - сказал он. - Разведчик… Ему можно все. Его принцип: цель оправдывает средства. Мораль сей басни…
        - Мораль такова, - перебил Родин. - Человек из любой грязи может выйти чистым.
        - Наш?
        - Любой. Если он - Человек. С большой буквы.
        - Ладно, - махнул Швецов. - Это частный вопрос. Давай копнем шире - в рамках нации. Психология фашизма до сих пор но выяснена. Я, например, уверен, что на Нюрнбергском процессе многие нацисты действительно не понимали, в чем их обвиняют. Их норма морали…
        - Подожди, - остановил его Родин. - Здесь ты совсем перегнул. Многие вояки на Западе обвиняли нас в том, что мы воюем не по правилам… Они имели в виду партизанское движение. А топтать сапогами детей, проводить на военнопленных, как на подопытных кроликах, чудовищные по своей жестокости эксперименты, замораживать людей, живьем закапывать - это по правилам, это достойно солдата и офицера? Ты говоришь, что они не понимали, за что их судят. Прекрасно понимали, потому и травились, боясь, что им отомстят их же оружием.
        - Да, я малость ошибся, - вздохнул Швецов. - Тут что-то не так.
        - Не так, - сказал Родин. - А с чего это ты в такие дебри полез?
        Швецов указательным пальцем потер переносицу, шутливо заметил:
        - А вот вчера задумался: всегда ли убийца испытывает угрызения совести?
        «Тебя мучает, что ты их не испытываешь!» - чуть не вырвалось у Родина, но он сдержался и, пряча улыбку в уголках рта, покрутил головой.
        - Не знаю, не убивал. - И тут же подумал: «Что это, наглость или святая простота? Впрочем, и то и другое - прекрасна я ширма. Но как естествен. Разве можно подумать, что перед тобой убийца?»
        - Может быть, есть люди, предрасположенные к таким делам? Как ты думаешь?
        - Может быть, в есть.
        - Интересен мир, - значительно и медленно проговорил Швецов. - В лесу - козы, волки, ужи, медведи, лягушки, а в городах - двуногие, мыслящие, но как их взаимоотношения схожи со взаимоотношениями лесной нечисти! Да и сами… Один ужом ползает, второй, как сова, по ночам промышляет, а некоторые… хуже гадюк… Каракурт! - добавил он с неожиданной злостью.
        Родин вздрогнул и, чтобы по выдать себя, опустил глаза. Его поразило, как два столь разнящихся между собой человека - Красин и Швецов - не сговариваясь, одним и тем же словом, так метко и ядовито охарактеризовали Крайникова. Что Швецов имел в виду Евгения Евгеньевича, Родин не сомневался, но на всякий случай с самым беспечным видом спросил:
        - Евгений Евгеньевич… Почему он столь категорично настроен против замужества своей племянницы?
        - Что ты сказал?
        Родин понял, что Швецов, занятый своими мыслями, не слышал вопроса, что имя Крайникова подействовало на него, как свист хлыста на цирковую лошадь.
        - Почему Евгений Евгеньевич не желает, чтобы его племянница вышла замуж?
        - А черт его знает, - процедил сквозь зубы Швецов. - Между прочим, какое он произвел на тебя впечатление?
        - Эффектный мужчина.
        - Это внешне.
        - Умный человек, приятный в общении, эрудит… Удивляюсь, как он при своих знаниях и любви к своей профессии занимает столь незаметную должность.
        - На командные должности у нас чаще всего дураков выдвигают, - придержав шаг, сказал Швецов. - Меньше опасности для начальства - не сожрут.
        «Что верно, то верно, - подумал Родин. - По иерархической лестнице у нас шагают в затылок. Обгонишь - моментально ножку подставят».
        - Женат он не был?
        - Не знаю. А вот любовница есть. Некая Анна Григорьевна Цветова. Я ее однажды в Доме кино встретил. После сеанса в ресторан пригласил. Думал, откажется - уж больно экстравагантная, неприступная… Но согласилась. И накочегарилась так, что я ее с трудом в тачку загрузил.
        - Интересная женщина?
        - Магнит. Ей лет сорок шесть-сорок семь, но она любой телке десять очков вперед, даст. Я бы сам за ней приударил, но… Она умеет держать на дистанции.
        - Редкое качество, - заметил Родин.
        - Редкое, - согласился Швецов, помолчал и, вздохнув, подвел итог своим раздумьям: - Жаль, что пьет. Но, видимо, не без причины. Боль какая-то в ней сидит и, по-моему, боль эту причинил ей Крайников.
        - Почему так думаешь?
        - Так мне кажется. - Швецов неожиданно остановился и глянул на окна верхних этажей. Два из них горели. - Кажется, меня ждут.
        - Ты женат? - спросил Родин.
        - В церкви венчались, - отшутился Швецов.
        - Удачно?
        - Об этом только бог знает. - Швецов задумался, и на его физиономии проступило простодушно-дурашливое выражение. - Спокойной ночи, Саша. Звони. Буду рад. - И, пожав Родину руку, он скрылся в подъезде.
        Дома, вспоминая этот вечер, разбирая его по косточкам, - не допустил ли в чем просчет или ошибку, - Родин изумлялся откровенности Евгения Евгеньевича и непосредственности Швецова. Так могли себя вести милейшие и честнейшие люди, биографии которых без сучка и задоринки. «Артисты!» - крутил головой Родин. Швецова, видимо, в этом перевоплощении здорово поддерживали спиртные напитки - помогали на время забыться, богатое воображение и природные артистические способности. Он все время кого-нибудь играл. А вот Евгений Евгеньевич… Неужели он действительно ни в чем не виноват и его участие во всей этой истории - только роковая случайность? Или, наоборот, - матерый преступник, который прошел длительное оседание и вживание в роль. Но где и когда он преступил закон, откуда начался его опасный, извилистый путь? Ни трещинки, ни выемки - не за что зацепиться. Единственное, что бросало тень на этого безукоризненного человека, это знакомство с Корном и Швецовым.
        VIII
        Дни шли, можно сказать, бежали, а Красин и его помощники все топтались на месте - дело не продвинулось ни на шаг. Евгений Евгеньевич прилежно трудился. Швецов со своим напарником Турянским готовил новый номер, и почерпнуть из их деятельности что-нибудь полезное, что помогло бы положить следующий кирпич в кладку предположений, не представлялось возможным. Ничего нового не мог сообщить и Родин. Это вынужденное бездействие злило, раздражало, выводило из равновесия.
        «Очень милые ребята», - шутил Красин, хлопал Климова по плечу и тащил в просмотровый зал анализировать информацию о деятельности Швецова и Крайникова за предыдущий день.
        «Вышел из дома в одиннадцать тридцать. Сел в такси, доехал до площади Революции. У проезда Сапунова встретился с гражданином К. - светловолосым, в коричневом плаще человеком лет двадцати шести».
        Каждая встреча фиксировалась. Затем этот кадр из немого фильма начинали озвучивать. Фамилия? Профессия? Чем занимается? Где служит? Персонажи оживали, начинали говорить.
        - Честный человек, - с сожалением вздыхал Климов. - Неинтересно.
        Красин только посмеивался над этими парадоксальными огорчениями своего подчиненного и принимался просматривать следующую пленку.
        «…Восемь тридцать вечера. Поужинал в кафе-закусочной на Дзержинской, взял машину, доехал до Энергетической, дом 20. Вошел в четвертый подъезд. Вышел… утром с дамой лет тридцати пяти, высокой, смуглой, в плаще кремового цвета…»
        - Янкина? - спросил Красин.
        - Татьяна Лазаревна, - подтвердил Климов.
        - Давно с ней Швецов связался?
        - Да уж вторую неделю влюбленного разыгрывает.
        - Думаешь, что разыгрывает?
        - Видите ли, Виктор Андреевич, Швецов, так мне кажется, не бабник, поэтому жить одновременно с двумя женщинами не будет, не такая у него натура. Сейчас он живет с Кошелевой, а шляется к Янкиной. Зачем? Голову даю на отсечение, что он преследует какую-то цель, Но какую - ума не приложу.
        - Мне кажется, ты все усложняешь, - возразил Красин. - Пьяница твой Швецов, бабник и подонок. Этим все и объясняется.
        - А мне он напоминает боксера, который готовит завершающий удар - собрался, финтит. Но кого ударит, представить, к сожалению, не могу.
        - А кто познакомил Швецова с Янкиной? - помолчав, спросил Красин. - Крайников?
        - Да.
        - Тогда можно предположить, что не Швецов, а Крайников преследует какую-то цель. - Красин задумался. Неожиданно фраза превратилась в конкретную мысль. Эта мысль и раньше приходила к нему, но вела себя, как случайный гость в доме, стеснялась, все больше молчала, спешила уйти. Теперь она вторглась с бесцеремонностью старой знакомой, уселась, заложив нога за ногу, и иронично усмехнулась - чего ж ты, мол, растерялся? Красин в первое мгновение действительно растерялся, настолько эта мысль показалась ему ошеломляющей, невероятной и… простой. Но сейчас он в нее поверил окончательно.
        - Костя, что из себя представляет Янкина?
        - На первый взгляд - особа малоинтересная. С мужем разошлась три года назад. Сын на шестидневке, в школе-интернате. Кончила Плехановский институт. Член партии. В должности директрисы - третий год. Раньше работала заведующей отделом.
        - А магазинчик у нее интересный?
        - Музей это, а не магазинчик. Лавка древностей. Ранняя итальянская бронза, французская бронза XVIII века, бронза русская, бра, люстры, канделябры, зеркала, часы. И все на ходу. И какие! Каминные, настенные, напольные, каретные - глаза разбегаются. Фарфор, столовое серебро! И картины… Айвазовский даже есть. В общем, полный сервиз. Публика разношерстная: художники, иностранцы и просто любопытные.
        - Так вот, Костя, проверь-ка ты этот магазинчик. Если я прав, то ты там наткнешься на массу интересных вещей.

* * *
        Климов приехал в магазин к закрытию. Народу было много, и он с трудом протиснулся к отделу, где продавался фарфор, посуда, статуэтки и прочая дорогая мелочь. Его интересовала продавщица - невысокая серьезная девушка с коротко остриженными волосами. Она привлекла его внимание еще вчера, и он решил довериться своему чутью.
        Девушка стояла, заложив руки за спину, облокотившись о переборку полки, на которой, словно безмолвные часовые, выстроились в ряд статуэтки монархов и великих людей всех времен и народов. Ее серые глаза были спокойны, взгляд, казалось, не замечал мельтешивших перед самым ее носом людей.
        Прозвенел звонок, возвестивший о закрытии магазина, Климов вышел на улицу. Вскоре вышла и девушка. Она была в черном плаще с белой окантовкой, на согнутой руке - модная хозяйственная сумка.
        - Простите, - сказал Климов, - мне нужно с вами поговорить.
        Девушка вскинула глаза, удивленно посмотрела на него.
        - Если вам что-нибудь нужно, обратитесь к милиционеру.
        - Я сам милиционер. - Климов предъявил ей свое удостоверение.
        - Чем могу быть полезна?
        - Нина…
        Девушка удивилась еще больше.
        - А откуда вы знаете мое имя?
        - Я о вас знаю все, - улыбнулся Климов. - Знаю, что вы комсомолка, что вы были замужем, разошлись, что у вас растет чудесный парень, которому послезавтра исполняется четыре года, что живете вы вдвоем с мамой, а по вечерам занимаетесь в Плехановском институте.
        - Откуда такие подробности?
        - В каждой профессии есть свои небольшие тайны.
        - И вы хотите, чтобы я поделилась с вами нашими?
        - Верно.
        - А почему вы обратились с этим вопросом именно ко мне?
        - У вас большой стаж работы, и потом… я вам верю.
        - Понимаю, - кивнула Нина. - Но все это так неожиданно… Я должна собраться с мыслями.
        - Я вас не тороплю, - сказал Климов. - Хотите мороженого? Пока я схожу, вы соберетесь, как говорите, с мыслями.
        - Хорошо, - сказала Нина.
        Климов купил у метро два пломбира и не спеша возвратился на место. Нина ждала его на скамейке.
        - Спасибо, - сказала она. - Так вас интересует наш магазин?
        - И люди, которые у вас работают.
        - Но я могу только предполагать… Сами подумайте, в какое идиотское положение я попаду, если все окажется не так, как я думаю.
        - Насчет этого не беспокойтесь. Меня интересует сам факт или возможность его существования. Вас же эта история никаким образом не коснется.
        - Ну ладно, - решилась Нина. - По правде говоря, я давно хотела поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, да все боялась - ведь нет никаких доказательств. В отделе «Прием вещей на комиссию» у нас работает оценщик Кирин, на вид свойский, компанейский человек, а на самом деле - лиса, палец в рот не клади. Это, конечно, мое личное мнение.
        - Понимаю, - как можно серьезнее проговорил Климов.
        - Так вот, этот Кирин и его помощник Горин в прекрасных отношениях с Татьяной Лазаревной. Это, по-моему, и есть гордиев узел. Почему я так думаю? В магазине имеется небольшая темная комната, или внутренние покои, как называет ее Янкина. В этой комнате стоят или лежат вещи, принятые на комиссию, дожидаются своей очереди, покупателя. Но часто на стеллажи они так и не поступают - их покупают прямо там. Заходят какие-то люди, изучают, осматривают и уносят. Этих людей немного. Я запомнила двоих. Они чаще других бывают и чаще приобретают. Один высокий, в шляпе, с орлиным носом, в золотом пенсне, другой - среднего роста, худощавый, лицо интеллигентное, породистое, и всегда безукоризненно одет… Противозаконного эти люди ничего не делают. Единственное, в чем их можно обвинить, это в том, что они не дают залеживаться товару, но… Мне кажется, что этот товар недооценивают и эти махинации не что иное, как чистейшей воды спекуляция, крупная спекуляция.
        - Понятно, - сказал Климов.
        - Но повторяю: доказать это почти невозможно. Вещи оцениваются от и до. По какой цене мы их приняли, по такой и продаем. Но перепродают их…
        - И эта разница иногда выражается круглой суммой?
        - Крупной суммой.
        Климов протянул девушке фотографию Крайникова.
        - Это он, - без колебаний кивнула Нина. - Знакомый Татьяны Лазаревны.
        Климов ликовал. Наконец-то они зацепились. Трещинка, правда, маленькая, еле заметная, но ее уже не замажешь. Теперь они дойдут до вершины. Ему не терпелось броситься в управление и рассказать все Красину. Он представлял, как округлятся у него глаза, как он взволнованным жестом проведет рукой по волосам и скажет свое любимое: «Этого я ожидал». Но Климов уже давно научился оставлять свои эмоции на потом и сейчас сидел с самым невозмутимым видом и спокойно обдумывал ситуацию.
        - Хорошо, - сказал он, пряча фотографию в карман. - Нина, о нашем с вами разговоре никто не должен знать. Это первое. Второе. Сумеете ли вы осторожно указать мне других людей, которые посещают вашу, так сказать, темную комнату?
        - Конечно, - твердо ответила девушка.
        - Как мы это сделаем?
        - У вас, наверное, есть телефон, - несмело проговорила Нина. - Я могу позвонить. Они обычно торчат в магазине тридцать - сорок минут, если не больше.
        - Хорошо. - Климов записал девушке свой телефон и, проводив ее до метро, простился.
        В первое мгновение Климов не узнал Швецова. Из подъезда вышел высокий худощавый парень в плаще, спортивной кепке и темных очках. Кроме кепки спортивность молодого человека подчеркивали темно-синие тренировочные брюки со штрипками и сумка с выдвижными кожаными ремнями вместо ручек.
        Швецов нырнул в подземный переход, поймал такси и поехал в сторону центра. Не доезжая Сретенки, такси свернуло на Садовое кольцо. Незаметно проскочили Колхозную площадь, улицу Чехова. Машина шла быстро. Благодаря подземным переходам скорость движения повысилась, и шоферы больше не боялись задавить незадачливого пешехода. Вот уже промелькнули площадь Маяковского, площадь Восстания, Смоленская, Зубовская. Миновав Таганку, машина свернула в Лефортово. На Энергетической около дома номер двадцать остановилась. Швецов дал шоферу десятку и быстрым, решительным шагом направился к подъезду.
        «К Янкиной, - сообразил Климов. - Интересно, что он у нее забыл?»
        В подъезде было полутемно и тихо. Ни лифтерши, ни пенсионеров. Швецов нажал кнопку вызова лифта, но когда кабина спустилась, внезапно передумал и пошел пешком. На третьем этаже его подозрительно оглядела выскочившая из восемьдесят второй квартиры высушенная, похожая на камбалу старушка. Ее вытаращенные глазенки шмыгнули по нему, словно испуганные мышата, и тут же спрятались в свои глубокие норки-глазницы.
        Дверь Янкиной была обита черным дерматином. Швецов припал к ней на секунду ухом и вытащил из кармана ключ…
        И снова такси, снова петляние по улицам. На этот раз Швецов приехал к Евгению Евгеньевичу. Через полчаса вышел и отправился домой.
        - Где находилась в этот момент Янкина? - спросил Красин, выслушав Климова.
        - Где и положено - на работе.
        - А сын?
        - В интернате.
        - Твои соображения?
        Климов помял подбородок и, подумав, заключил:
        - Он ее ограбил.
        - Теперь тебе картина ясна?
        - Вполне. Крайников - наводчик, Швецов - исполнитель. Добычу делят пополам.
        - Нет, - спокойно, но твердо возразил Красин. - Я думаю, роль обыкновенного наводчика - не для Крайникова.
        - Теперь вы, по-моему, все усложняете, - осторожно заметил Климов.
        Красин встал, собираясь с мыслями, прошелся по кабинету.
        - Что бы ты предпринял на месте Янкиной?
        - Первым делом сбегал бы в милицию, сообщил бы, что ограбили.
        - А если она не сообщит? Такое можешь себе представить?
        - Вы думаете, что Швецов на это и рассчитывал?
        - Крайников на это рассчитывал. Но чтобы не быть голословным, давай подождем до завтра. Как говорят, утро вечера мудренее. А пока…
        Резко зазвонил телефон. Красин посмотрел на часы и рывком снял трубку.
        - Я вас слушаю… Здравствуй, дорогой! Как дела?.. Так… Так… Повтори… Цветова Анна Григорьевна? Правильно?.. Не волнуйся, сам займусь. Все?.. Ну и прекрасно. Будь здоров!
        - Родин? - поинтересовался Климов, когда Красин положил трубку.
        - Он самый.
        - До сих пор не пойму, зачем потребовалось отстранять его от дела и забрасывать, так сказать, в это бандитское логово?
        - Это не моя инициатива, - поморщился Красин. - Ребят из госбезопасности.
        - А они с вами своими секретами не делятся?
        Красин раздраженно щелкнул пальцами.
        - Костя, ты когда-нибудь читал документы с грифом «Совершенно секретно»?
        - Приходилось.
        - Так вот, у них почти каждая бумажка с таким грифом.
        - Вопросов нет, - сказал Климов, поднимаясь. - Разрешите идти?
        - Иди. Надоел ты мне со своей официальностью.
        IX
        Самое страшное - подводить итог собственной жизни, подбивать баланс, дебет-кредит. Если человек на это решается, можно собирать чемодан, и какая будет конечная остановка - сомневаться не приходится. Момент этот всегда неожидан, к нему нельзя подготовиться. Он приходит сразу, без предупреждения, и зависает над головой, как топор в руках равнодушного и безжалостного палача. И волей-неволей начинаешь разматывать клубок своей жизни, пытаясь понять, когда же ты запутался, когда сделал первый неверный шаг, который привел тебя к катастрофе.
        В квартире стояла мертвая тишина, и от этой тишины звенело в ушах. Янкина сидела на самом уголке двуспального дивана - маленькая, потерянная, словно птица, прибитая дождем к земле, и, сжав пальцами виски, затуманенным взором смотрела в окно. Вечерело, и темное небо казалось чужим и холодным, бездонной пропастью, в которой никто не услышит твоего крика и не придет на помощь.
        Когда же это все-таки произошло? В памяти Янкиной всплыла слащаво улыбающаяся физиономия Кирина, его хитро поблескивающие, кажущиеся огромными из-за сильно увеличивающих стекол очков глаза и его толстые, вечно мокрые губы.
        - Татьяна Лазаревна, у нас сегодня на редкость удачный день. Две картины. Великолепные картины! Одна - из коллекции Воронцовых-Дашковых, а другая, по-моему, кисти самого Федотова. И покупатель уже есть. Надежный человек.
        - Как понять - «надежный»?
        - Тот, кто понимает в искусстве, для кого искусство не дилетантское коллекционирование, а наслаждение, упоение прекрасным. У меня сердце, Татьяна Лазаревна, болит, когда хорошая вещь к дураку попадает. Вот к примеру, летчик к нам один частенько заходит, уже в годах, солидный, известный, а в прошлый раз увидел Айвазовского и кричит: «Заверните!» Разве так можно? Деньги тебе некуда девать, так пожертвуй их на детский сад или там обездоленным беженцам, а то - «Заверните!»
        Надежный человек оказался на редкость обаятельным и элегантным. Его безукоризненный вид, изящные манеры привели Татьяну Лазаревну в замешательство, и она без звука разрешила приобрести гостю картину прямо у себя в кабинете.
        - За картину-то, Татьяна Лазаревна, дали немного больше, - сказал Кирин после этого случая.
        - Как больше? - не поняла Янкина.
        Они зашли в кабинет. Растерянный Кирин, потоптавшись, выложил на стол солидную пачку кредиток.
        - Вот примите.
        Татьяна Лазаревна вспыхнула.
        - Как это понимать?
        - Ваше… Ваша доля, - спокойно проговорил Кирин. Его глаза смотрели остро и строго, никакой растерянности, он словно гипнотизировал ее своим магнетическим взглядом. - Я пойду, меня там ждут, - сказал он.
        Дверь щелкнула, наступила тишина.
        Татьяну Лазаревну вызвали в трест. Она положила деньги в стол и уехала. Когда вернулась, деньги были на месте. Она долго с недоумением смотрела на них, словно удивляясь, почему они не исчезли, и после мучительного раздумья, когда уже пора было уходить домой, неловким жестом, смяв несколько кредиток, сунула их в сумку. «Завтра разберусь», - успокоила она себя. Но это «завтра» длилось не год и не два, а до того самого момента, когда она вошла в свою квартиру и увидела, что одна из дверец шкафа, который она всегда запирала на ключ, слегка приоткрыта, Татьяна Лазаревна стремительно рванулась вперед, нашла шкатулку, дрожащими пальцами раскрыла ее и ахнула: пропали две сберегательные книжки на предъявителя и облигации трехпроцентного займа. Татьяна Лазаревна беспомощно оглянулась и только тут заметила, что многие вещи перевернуты, валяются в беспорядке. «Ограбили! Обворовали! - чуть не взвыла она в голос, в панике схватилась за телефонную трубку, но, набрав первые две цифры номера, оцепенела. Рука стала вялой, непослушной. - А кому жаловаться? Милиции?
        Вечером у нее случился сердечный приступ. Врач посоветовал ей несколько дней полежать в постели, не волноваться, хорошо отдохнуть.
        - Нервы, переутомились, - сказал он ласково.
        Прошло три дня. Татьяна Лазаревна уже вставала и выходила на улицу. Силы медленно возвращались к ней, а вместе с ними и уверенность. «В конце концов, - подумала она, - ничего страшного не произошло. Деньги есть, и пока тихо. Главное, что обошлось». Но она ошиблась. В тот же день, вечером, к ней нагрянул гость, молодой, симпатичный, спортивного вида мужчина.
        - Вы, собственно, к кому? - открыв дверь, спросила Татьяна Лазаревна.
        Она почему-то была уверена, что ее пришел навестить доктор.
        - К вам, Татьяна Лазаревна. - Незнакомец широко, открыто улыбнулся. - Зовут меня Василий Иванович, но вы можете меня называть просто Вася. Разрешите войти?
        - Входите, - опешила Татьяна Лазаревна.
        Вася, не снимая плаща, прошел на кухню, которая находилась рядом с прихожей, сел и жестом пригласил сесть Татьяну Лазаревну.
        - Я к вам от Льва Николаевича.
        - Что вы мне голову морочите! - рассердилась Татьяна Лазаревна. - Не знаю я никакого Льва Николаевича.
        - Зато он вас прекрасно знает. - Вася закурил и в деталях, с подробностями поведал хозяйке дома о ее махинациях на работе.
        - Вы из милиции? - с ужасом спросила Татьяна Лазаревна.
        - Милиция вами заинтересуется позже, - печально проговорил Вася. - В том случае, если вы не выполните просьбу Льва Николаевича.
        - Какую именно?
        - Вы должны ежемесячно передавать ему две тысячи рублей… Учитывая ваши заработки, это по-божески.
        Спокойный, уверенный голос незнакомца обескуражил Татьяну Лазаревну, выбил из колеи, лишил смысла все ее дальнейшее существование. Она сжалась и затихла, словно подранок в камышах при приближении охотника. «Неужели нет выхода, неужели это конец? - спрашивала она себя с ужасом. Лихорадочно работавший мозг отказывался верить в действительность. - Это бред, это фантазия! Как могло такое случиться?»
        - А если я скажу «нет»? - спросила Татьяна Лазаревна.
        - В таком случае у вас сгорит дача, - флегматично ответил Вася.
        - Нет у меня дачи!
        - Ну… тогда не вернется из школы сын.
        Упоминание о сыне подействовало отрезвляюще. Татьяна Лазаревна резко, словно разъяренная тигрица, вскинула голову, в глазах зажглись злые, мстительные огоньки.
        - Спокойнее! - предупредил Вася.
        Татьяна Лазаревна, с трудом погасив вспышку гнева, задумчиво посмотрела на незнакомца.
        - А Кирин вам платит?
        - Да, - помолчав, сказал Вася. - Лев Николаевич им доволен.
        - А кто он этот ваш… Лев Николаевич?
        - Тайный агент по борьбе с расхитителями народного имущества. - Вася встал, подошел к окну. - Видите троллейбусную остановку?
        - Вижу.
        - Вот около нее мы с вами и будем встречаться. В котором часу вы выходите на работу?
        - В девять.
        - Ровно в девять пятого числа каждого месяца.
        - Почему именно пятого?
        - Мне так удобно.
        Когда гость ушел, Татьяна Лазаревна расплакалась - ей стало жаль себя, свою загубленную жизнь, сына. Она легла на диван и, сквозь слезы рассматривая потолок, думала, вернее, хотела думать, что все случившееся - дикий, кошмарный сон, кино, спектакль из той, чужой, западной жизни, окунуться в которую, с головой окунуться, она мечтала уже многие годы.
        «Окунулась!» - Татьяна Лазаревна откинула со лба волосы, рывком встала. Надо было что-то делать - кричать, звонить, ходить, только не сидеть на месте, иначе… Иначе она сойдет с ума. Это какое-то наваждение. Нужно с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Но с кем? Татьяна Лазаревна поспешно, как утопающий за соломинку, ухватилась за записную книжку, стала нервно листать. «Френкель, Кирин… - Татьяна Лазаревна от злости побелела и неумело выругалась. - Швецов… Швецов?» Он ей нравился. Правда, она его мало знает… Впрочем, достаточно. Слушая целую ночь его пьяную болтовню, она с чисто женской интуицией определила, что у парня не все ладно, что за этими умными речами - боль, которая выплескивается из него, как вода из бочки при быстрой езде, и приняла в нем горячее, почти материнское участие.
        Швецов застал Янкину в крайнем возбуждении. Она металась по комнате, как разъяренная пантера в клетке, и в глазах ее блистал такой жгучий огонь бешенства, что Швецову на миг стало не по себе.
        На столе стояла наспех собранная закуска и бутылка коньяка.
        - Что случилось? - спросил Швецов.
        - Садись, - кивнула Татьяна Лазаревна. - Садись и слушай.
        Если из Швецова выплескивало, как из бочки, то из Татьяны Лазаревны рвануло, как из пробитой снарядом цистерны, под завязку залитой бензином. Это были гнев, горечь, обида, отчаяние погибающего человека, который в поисках спасения готов на любые жертвы.
        - Вот и скажи, что мне теперь делать? - Татьяна Лазаревна, всхлипнув, уткнулась лицом в ладони.
        - Платить, - пожал плечами Швецов. - В этой жизни за все надо платить - и за подлость, и за наслаждение.
        - Мне не до шуток!
        - Ну, если не до шуток… - Швецов взглянул на застывшую в ожидании совета Татьяну Лазаревну - на ее тонкие, бледные пальцы, которыми она нервно теребила спутанные пряди волос, на ее непрестанно вздрагивающие плечи и поймал себя на мысли, что ему жаль эту женщину, угодившую по его милости в медвежий капкан. - Если не до шуток, тогда плюнь! На все плюнь! Что будет, то и будет. Иди, иди с повинной. Кайся! Самое главное - решиться. Когда примешь решение, станет легче.
        - Как у тебя все просто, - горько проговорила Татьяна Лазаревна.
        - Советы давать просто, - сказал Швецов. - Это верно. - Он выпил рюмку коньяка и замолчал, пристально рассматривая кончик дымящейся сигареты. - Как выглядел этот тип?
        - Тип довольно симпатичный… Шатен, лицо немного удлиненное, глаза темные, чуть раскосые, монгольские… Татьяна Лазаревна глубоко вздохнула и задала сама себе вполне естественный для ее положения вопрос: - Интересно, кто мог это сделать? Кто? На это мог решиться тот, кто точно знал, что у меня есть деньги. А таких трое: Крайников, Кирин и Горин.
        - И то, с кем они имеют дело, - заметил Швецов.
        - Но, мне кажется, информация могла исходить только от них. И не верится… Крайников - верх порядочности, Горин - трус, вот Кирин…
        - Что толку гадать на кофейной гуще, - сказал Швецов и встал. - Поздно.
        Татьяна Лазаревна вздрогнула, подняла на него измученные глаза.
        - Останься… Я боюсь, третью ночь заснуть не могу.
        - Хорошо, - согласился Швецов. - Ты выпей, это снимает напряжение. Лучше спать будешь.
        Татьяна Лазаревна покачала головой и страдальчески улыбнулась.
        - У меня голова потом болит.
        - Несчастный вы народец! Мужик хоть напиться может. - Он подошел к столу и плеснул себе в стакан коньяка.
        - А ты-то чего пьешь?
        - Пить - умирать и не пить - умирать, - говаривал мой дед.
        - Он умер?
        - Бог всех берет - и святых, и грешных.
        - Одна, значит, дорога…
        - А в конце дороги той плаха с топорами, - вспомнил Швецов слова одной разудалой песни и мрачно усмехнулся.

* * *
        - Крепкий паренек! - сказал Красин, рассматривая фотографию, которая лежала перед ним на столе. - Кто такой? - Он поднял глаза на полковника Скокова. Тот, словно ожидая этого взгляда, улыбнулся, округлив свои кошачьи зрачки, и молча протянул ему лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.
        «Кузин Вадим Анатольевич, 1958 года рождения, русский, беспартийный, холост. Образование - незаконченное высшее. Мастер спорта по боксу. Работает ночным сторожем в детском саду № 246».
        - Мастер спорта, профессия - ночной сторож… Романтично! Не правда ли? - спросил Красин.
        Скоков неопределенно пожал плечами.
        - Оправдательный документ для такой романтики он вам всегда найдет… Оклад тренера - сто двадцать, оклад сторожа - сто тридцать. И никаких хлопот.
        - Где он учился?
        - В институте физкультуры. Бросил на четвертом курсе.
        - Родители?
        - Отец умер пять лет назад, мать - в прошлом году.
        - Жаль мне таких ребят, - помолчав, сказал Красин. - Вначале - густо, затем - пусто… Срабатывает тщеславие, уязвленное самолюбие…
        - На хорошую наживку такой всегда клюнет. Куда он поехал от Янкиной?
        - Домой. Затем в бассейн «Москва», где встретился в парилке с Евгением Евгеньевичем Крайниковым.
        Красин пыхнул потухшей сигаретой, снова раскурил ее, не то растерянно, не то удивленно пробормотал:
        - Значит, все-таки Крайников! Крайников бросил ему наживку.
        - Выходит, что так, - кивнул Скоков. - Я думаю, что машину Стеблева «отремонтировал» именно Кузин.
        - Один?
        - Один бы он не справился. С ним, по всей вероятности, работают еще несколько ребят.
        - Да, это - банда, - рассеянно проговорил Красин. - Во главе угла - Крайников, «крестный отец», так сказать, Швецов - что-то вроде адъютанта по особым поручениям, Кузин и его ребята - боевики… Не удивлюсь, если у него и своя контрразведка существует.
        - Ну это ты уже через край хватил, - возразил Скоков. - Банда - это не боевая единица.
        - Именно боевая. У них железная дисциплина, закон смерти, своя система контроля над территорией и… друг за другом.
        - Если это так, то надо ставить вопрос о создании отдела по борьбе с организованной преступностью.
        - Я генералу об этом уже тридцать раз говорил. А он… Он ждет указаний сверху, - зло выдохнул Красин, - И, по-моему, дождется. Отправят на пенсию - тогда будет знать!
        - Ладно, не кипятись. - Скоков провел ладонью по щеке. - Куда ты так торопишься? Если не секрет…
        - На свидание. На свидание с Анной Григорьевной Цветовой, доброй и старой знакомой Крайникова.
        - А со Стеблевым ты говорил?
        - Говорил, но мы не договорились: больно уж крепко Кузин, - теперь я имею полное право думать, что это был именно Кузин, - его запугал. Он белее скатерти стал, когда я спросил, нет ли у него врагов. Ну и оставил я его в покое. Подумал: сейчас признается - на суде откажется. - Красин запер документы в сейф и потянулся за плащом. - Так что, Семен Тимофеевич, брать мы его будем после того, как припрем к стенке Крайникова.
        - Бог мой, до чего мы дожили! - Скоков медленно поднялся и вслед за Красиным вышел в коридор. - Ты знаешь, что мне вчера Климов сказал?.. Товарищ полковник, меня тошнить начинает: в какой магазин не сунешься - везде воруют! Такое, говорит, только перед всемирным потопом бывает. Ну, я и задумался, Как же так, рассуждаю, воспитывали вроде всех правильно, все комсомольцы, коммунисты…
        - Это и плохо, - перебил Красин.
        - Что плохо?
        - Что все коммунисты. Вы никогда не задумывались, почему у нас все коммунисты? Почему у нас люди за партбилетом в очереди стоят? Годами стоят? Да потому, что нам с детства вбили в голову: без бумажки - ты букашка, а с бумажкой - человек. Вот люди и толпятся, тянут руки, чтобы побыстрей схватить этот самый партбилет. Схватил - завотделом, есть силы - карабкайся выше. И карабкаются, грызутся, ставят друг другу ножки…
        - Красин! - неожиданно вспылил Скоков. - Я в партии с 1954 года…
        - Вот и поднимите этот вопрос на партсобрании, сделайте так, чтобы это безобразие прекратили раз и навсегда. У нас в конце концов блок коммунистов и беспартийных.
        Они подошли к выходу, и Красин, прекрасно понимая, что негоже в такой момент ругаться с самым главным сыщиком управления, как можно мягче проговорил:
        - До завтра, Семен Тимофеевич. И не сердитесь на меня. Высказал наболевшее, высказал потому, что доверяю вам и надеюсь. Всего.
        - Всего, - автоматически ответил Скоков, постоял, подумал и в полной растерянности побрел в отдел.
        X
        Домой Швецов вернулся только к вечеру следующего дня. Инна встретила его колючим, отчужденным взглядом, молча прошла на кухню, где готовила ужин, и уже оттуда бросила:
        - Тебе Евгений Евгеньевич звонил.
        - А катился бы он куда подальше… козел вонючий!
        Швецов быстро разделся и залез в ванну. Его знобило, он чувствовал усталость, а из головы не выходил парень, который нанес визит Татьяне Лазаревне. Кто он? Если человек Крайникова, то выходит, что Евгений Евгеньевич не доверял ему, Швецову, с самого начала. Он просто использовал его, а затем за ненадобностью выбросил, выкинул, как половую тряпку. Действительно, зачем с кем-то делить деньги и тем более посвящать в свои дела, когда проще заплатить и послать к чертовой матери. Вот сволочь!
        Набросив халат, Швецов прошел на кухню.
        - Есть будешь? - спросила Инна.
        - Буду. - Швецов посмотрел на нее тупым, невидящим взглядом. - Ты давно знакома с Евгением Евгеньевичем?
        - Меня Игорь с ним познакомил.
        - Я не спрашиваю, кто, я спрашиваю, давно ли ты с ним дружбу водишь?
        - Года три.
        - А меня за каким чертом с ним свела? Кто тебя об этом просил? Он?
        - Он.
        - Значит, ты знала…
        - Нет! - Инна испуганно вскочила и отошла к стене. - Просто я думала, что тебя надо предупредить.
        - О чем? - еще тише проговорил Швецов, придвигаясь к ней.
        - Нет, нет! - закричала Инна, вжимаясь в стену. - Это Евгений Евгеньевич…
        - Что Евгений Евгеньевич? - Швецов схватил ее за волосы, запрокинул голову.
        - Он сказал, что хочет с тобой познакомиться… А мне это показалось подозрительным.
        - Что именно?
        - То, что он хочет с тобой познакомиться. Он редко кого принимает дома.
        - Почему ты мне об этом сразу не сказала?
        - Не знаю. Я люблю тебя! - Инну от страха трясло, по лицу крупными горошинами катились слезы, и она, вытирая их, размазывала тушь, которой были подведены ее глаза и брови.
        Швецов сел за стол и налил себе кофе.
        - А теперь рассказывай все остальное!
        - Что? Что тебе от меня нужно? - продолжая всхлипывать, спросила Инна.
        - У тебя сберкнижка на предъявителя… Пять тысяч… Откуда у скромной советской продавщицы такие деньги? Только не ври. И прекрати реветь! - Швецов с такой силой грохнул кулаком по столу, что чашка с кофе подпрыгнула и свалилась на пол.
        Через полчаса он знал все. Инна и многие другие продавцы наживались на дефиците. Например, за финскую куртку типа «Аляска» сверху брали полсотни, за цветной телевизор с японской трубкой - сотню и т. д. и т. п. Три четверти денег прикарманивал директор, четвертая часть оседала в кошельках и сумках продавцов.
        «Неплохо, очень даже неплохо, - подумал Швецов, мысленно подсчитывая директорскую прибыль. - Значит, так… Крайников вычислил Стеблева, Кирина, Янкину, наверняка кого-нибудь из работников ломбарда (рассказывая Швецову историю своего падения, Татьяна Лазаревна ненароком проговорилась, что через ее магазин ежегодно проходит около четырехсот пятидесяти килограммов золота и полторы тонны серебра, которые заложили, а затем по каким-либо причинам не выкупили из ломбарда попавшие в затруднительное финансовое положение граждане; драгоценный металл взвешивался на весах средней категории точности, и таким образом с каждого золотого колечка, серебряной ложки или другого предмета старины работники ломбарда всегда имели грамм-другой лишнего веса) и… обложил их данью, причем Янкину и директора универмага не без моей помощи. Ловко! А впутал меня в это дело… Сопин. Чтоб ему черти на том свете кишки на турецкий барабан мотали!» - Швецов сжал ладонями виски, и в памяти мгновенно всплыли розовощекая физиономия, пушистая щеточка всегда аккуратно подбритых усиков, расчетливо-холодный взгляд серых, чуть навыкате глаз…
        Как говорит народная мудрость, рыбак рыбака видит издалека. Так это или иначе, но, видно, Швецову и Сопину суждено было встретиться, и они встретились, столкнувшись в длинных и запутанных коридорах Мосэстрады, куда первый забрел в надежде, что его кто-нибудь прослушает (Швецов неплохо пел, играл на гитаре и мечтал сколотить собственную рок-группу), а второй - в поисках недостающей суммы на похмелье.
        - Хрипишь ты неплохо, - высказал свое соображение Сопин, прослушав новоявленного барда. - Но не оригинально. - Он задумался. - У немцев есть хорошая пословица: «Прежде чем разъединиться, нужно объединиться». Понял?
        - Нет.
        - Тебе нужно с кем-то начать. В общем, так… Бери пару банок, и едем к одному мастеру - у него бас-гитара в запое.
        Дальнейшее происходило в темпе хоккейного матча профессиональных канадских команд, встретившихся в борьбе за Кубок Стенли. Сопин устроил Швецову несколько хороших концертов, познакомил с людьми, от которых стала зависеть его судьба. Рестораны, женщины, попойки… Результат - долги, К тому же Сопин пустил на ветер профсоюзные деньги, которые надо было срочно возвращать. И вот однажды за рюмкой водки он предложил Швецову ограбить универмаг. И представил детально разработанный план. Все было рассчитано до одной минуты, провал исключался, в в результате этого дерзкого налета они становились владельцами примерно ста тысяч рублей.
        Швецов сперва пришел было в ужас, но, хорошенько все обдумав, неожиданно согласился. План действительно был настолько прост и дерзок, что он поверил в успех. Это щекотало нервы. Нужна была смелость. И он решил проверить себя. В его арсенале были: парик, грим, игрушечный пистолет и… наглость.
        Все обошлось благополучно. Правда, по каким-то причинам не подъехал к магазину Сопин - он должен был страховать. Почему - Швецов понял потом, после разговора с Инной. И еще. Когда он спросил у Сопина, откуда такие точные данные о работе универмага и бухгалтерии, тот свалил все на некоего товарища, который там когда-то работал. На самом деле все обстояло совершенно иначе. Однажды Сопин был в гостях у Евгения Евгеньевича, и Инна (Игорь тогда встречался с ней) рассказала в деталях какой-то комичный случай, который произошел с их инкассатором. Крайников переварил эту мысль и подсказал Сопину. Так родилась эта идея, и инициатор ее - Евгений Евгеньевич.
        Швецов уехал в Прибалтику, где предался всем земным утехам. Купался, загорал, влюблялся и… влюбился. Серьезно влюбился. Валда, так звали девушку, работала в Румбальском аэропорту, заочно училась в институте. Однажды она приехала к нему в Булдури, и они отправились на пляж. Швецов прихватил с собой акваланг, который ему привез в подарок Сопин. Первой изъявила желание поплавать Валда - разве он мог отказать? В это время на пляж прибежал Сопин. Он был необычно бледен, все время порывался что-то сказать, но Швецову было не до него. Валда вошла в воду и… Больше ее никто не видел.
        Полдня Швецов ни черта не соображал, а вечером, когда выпил, когда мысли слегка прояснились, разыскал Игоря и потребовал от него объяснения случившегося. Тот сбивчиво, путаясь, рассказал, что один баллончик был заряжен пропаном, для одного, мол, человека, и все, что произошло, дикое недоразумение. Здесь Швецова и осенило. «Для меня, для меня этот подлец приготовил баллончик». Причины, как он узнал позже, у Сопина для этого были. Во-первых, если бы Евгений Евгеньевич догадался, что дело обстряпал не Сопин, а он, Швецов… В общем, Сопину бы не поздоровилось. А во-вторых… Сопин, по всей вероятности, решил прибрать к рукам его деньги. Швецов избил Сопина. Крепко избил. Зверски. И вгорячах не заметил (они дрались на берегу моря), что Игорь упал лицом в воду.

* * *
        «Тот утопить хотел, - вяло подумал Швецов, - а этот… Этот облапошил, как младенца». - Лицо его вдруг исказила гримаса боли и отвращения, он сжал кулаки, заорал в бешенстве:
        - Суки! Предатели! Всех бы вас, сволочей, на дно!
        У Инны от страха подкосились ноги. Пытаясь найти точку опоры, она привалилась к стене, не удержалась и медленно осела на пол.
        - Что с тобой? - опомнился Швецов, вскочил, помог ей подняться и, как можно мягче, сказал: - Иди спать.
        Инна боком выскользнула из комнаты и скрылась в ванной. Швецов сел, облокотился о стол и, обхватив голову руками, затих. Ему было душно. Он встал, открыл форточку и так и остался у окна, смотря на опустевшую улицу, на фонари, на их тусклый свет, на аптеку, что была напротив. Перестала журчать вода в раковине, в комнате щелкнул выключатель, и он услышал шелест разбираемой постели. Инна ложилась спать. Швецов выпил боржоми и закурил. За окном просигналила машина, резко взвизгнули тормоза, и опять тихо, так тихо, что слышишь удары собственного сердца - частые, неровные, глухие, как шаги заблудившегося слепца. Швецов прикрыл глаза и вдруг вспомнил, что завтра у матери день рождения. А он… Хороший он ей приготовил подарочек. Но это еще цветочки, ягодки впереди. Швецов представил себя на скамье подсудимых… В зале - товарищи… Нет, товарищей он всех растерял, а вот мать и отец придут обязательно. Отец - заслуженный тренер СССР… Сумеет ли он перенести этот позор? Сумеет - у старика крепкие нервы, но не захочет. Не захочет потому, что не сможет смотреть людям в глаза…
        Утром, когда Инна встала и заглянула на кухню, Швецов, сгорбившись, понурив голову, все еще сидел за столом. Заслышав шаги, он повернулся, и Инна не поверила, что перед ней Швецов. Глаза его были трезвы и спокойны. Но мешки под ними походили на бурдюки с вином, морщины на лбу обозначились глубже и резче, он осунулся, а на пергаментном, мертвенно-бледном лице застыло непривычное для него выражение покорной усталости и обреченности.
        Инна стояла, не в силах сдвинуться с места, так поразила ее эта перемена. Швецов ободряюще улыбнулся, но улыбка вышла грустной и какой-то тихой.
        - Ты не спал? - участливо спросила Инна. - Я сейчас кофе сварю.
        - Иди умывайся, я сам.
        Швецов достал колбасу, масло, яйца, быстро зажарил глазунью и приготовил кофе. Но это был не последний его сюрприз. Когда Инна собиралась уходить и, стоя перед зеркалом, поправляла прическу, он подошел к ней сзади, обнял и, повернув к себе, нежно поцеловал. Инна смутилась и чуть не заплакала: то ли от счастья, то ли от какого-то недоброго предчувствия, сжавшего сердце.
        - Не волнуйся, - успокоил ее Швецов. - Приходи пораньше, куда-нибудь сползаем.
        Инна кивнула и вышла за дверь, но на лестнице она несколько раз непроизвольно замедляла шаг и беспокойно оглядывалась. Ей хотелось вернуться, казалось, что она что-то забыла, и это чувство не покидало ее весь долгий путь до работы и даже там, пока не закрутили ее суета и заботы нового трудового дня.
        Швецов, оставшись один, некоторое время бесцельно бродил по квартире, иногда останавливался, убирая на место какую-нибудь брошенную второпях вещь или книгу. Затем побрился, смочил лицо одеколоном и надел свежую сорочку. Пробило десять. Он подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отображение. И не узнал себя. Перед ним стоял средних лет мужчина с болезненно-усталым лицом и сухо блестевшими напряженными глазами, Швецов развернул плечи, улыбнулся, надеясь вернуть былой, независимый, молодцеватый вид, но, увы, выражение лица по-прежнему оставалось мрачным, усталым я озабоченным. Он горько усмехнулся - что, мол, поделаешь, - отвесил мужчине, который смотрел на него из глубины зеркала, вежливый поклон и позвонил Крайникову.
        - Здравствуйте, Евгений Евгеньевич! Говорят, вы меня разыскивали.
        - Пытался… Машину хочешь купить? Новенький «жигуленок», восьмерка… Мой приятель уезжает за кордон и…
        - А зачем мне она? - перебил Швецов, чувствуя, что его снова втягивают в какую-то аферу.
        - Меньше пить будешь.
        - Уговорили, - сказал Швецов, не зная, что возразить на столь умное и нравственное замечание.
        - Тогда записывай телефон и адрес… Записал?
        - Да. - Швецов положил трубку, подумал и набрал номер Янкиной.
        - Как себя чувствуешь?
        - Лучше.
        - Рад за тебя. Волноваться действительно не стоит. Так что не гони волну, я кое-что придумал.
        - А что мне делать пятого?
        - Пятого придется отдать. А там посмотрим… Завтра будешь дома?
        - У меня больничный до понедельника.
        - Хорошо. Я вечерком к тебе заеду.
        Швецов сделал круг по комнате, перед зеркалом снова задержался и… Его вдруг поразило не внешнее несходство, а внутреннее противоречие между собственным «я» и стоящим перед ним человеком, который, чуть наклонившись вперед, с дьявольской усмешкой чеканил: «Ты - покойник, отныне всеми делами буду заправлять я». И чем дольше и внимательнее он вглядывался в собственное отображение, тем больше нарастало беспокойство в груди, тем громче и беспощаднее гремел незнакомый голос: «Ты умер, запомни это и не возникай, когда я захочу сделать то, что сочту нужным». Это ощущение смерти, раздвоенности, перевоплощения в другого человека было настолько сильным и физически законченным, что Швецов в конце концов не выдержал, попятился, думая, что сходит с ума, наткнулся на письменный стол и, нащупав руками какой-то тяжелый предмет, как потом выяснилось - бронзовую пепельницу, с силой запустил им в ненавистное зеркало. Брызнули осколки. И сразу же мир восстановился - затикал будильник, закапала вода из крана на кухне, зашелестели шины мчавшихся мимо дома автомашин. Швецов смахнул пот со лба, схватил плащ и выбежал за
дверь. Но окончательно успокоился только на улице, когда сел в такси и сказал шоферу адрес, который ему продиктовал Евгений Евгеньевич. И тут же подумал: «Я делаю то, что мне приказывает этот зеркальный болван». Но мысль эта прошла задворками и была похожа на отдаленный, затихающий гром.
        XI
        Анна Григорьевна Цветова жила на Ленинградском проспекте на четвертом этаже роскошного девятиэтажного дома сталинской эпохи. Красин без труда нашел нужный ему подъезд, поднялся на лифте, позвонил. Дверь открыл довольно мрачный, лет тринадцати-четырнадцати подросток с косматой гривой рыжих, почти огненных волос.
        - Здравствуйте, - сказал Красин. - Анна Григорьевна дома?
        - В магазин ушла. Просила вас подождать. Раздевайтесь.
        - Спасибо. - Красин снял плащ и прошел в комнату. Не дождавшись приглашения сел, с любопытством осмотрелся. Напольные часы, кровать-ладья, резной шкаф ручной работы, высокое овальное зеркало. Оно вращалось на шарнирах а светилось мягким золотистым светом. «Псише», - вспомнил Красин название зеркала, а заодно и его цену и подумал о том, что на собственную зарплату - сколь высокой бы она ни была - хозяйка такую роскошь вряд ли смогла бы приобрести.
        - Тебя в школе Рыжий зовут? - спросил он сидевшего напротив мальчика. Тот понуро кивнул головой. - А на самом деле?
        - Леня.
        - Леонид, значит. А фамилия?
        - Цветов.
        - Мамина? - удивился Красин. - А почему не папина?
        Леня поджал губы и отвел взгляд в сторону.
        - Так мама решила.
        - А ты знаешь своего отца?
        - Конечно.
        - Как его зовут?
        - Яков Григорьевич Стеблев.
        Красин сделал вид, что не знает такого, хотя на самом деле его так а затрясло от возбуждения - в такое состояние приходит охотничья собака, долго и бесполезно гонявшая зайца и наконец-то взявшая свежий след.
        - Ты с ним часто встречаешься?
        Леня ответить ее успел. Щелкнула входная дверь, и на пороге комнаты объявилась строгая, в строгом сером плаще с черной окантовкой дама, именно дама, ибо в ней все, начиная от хозяйственной сумки и кончая перчатками, говорило о безукоризненном вкусе и дышало изяществом.
        - Вы уже познакомились? - строго спросила дама.
        - Мы уже на короткой ноге. - Красив легко поднялся, шагнул навстречу. - Вам помочь?
        - Благодарю. Мне Леня поможет.
        Леня мгновенно подхватил сумку и скрылся на кухне. Когда вышел, вежливо спросил:
        - Мама, мне можно погулять?
        - До девяти.
        Леня кивнул, схватил куртку и выбежал, Анна Григорьевна подошла к столу, закурила и, жестом разрешив Красину сесть, строго спросила:
        - Так вы, значит, из прокуратуры?
        - Да.
        Усмехнулась.
        - Ну и кто же из них вляпался, Крайников или… Стеблев?
        «Что это, святая простота или игра в кошки-мышки?»
        - Оба.
        - Крепко?
        - По уши.
        - Подонки! - отчетливо и громко произнесла Анна Григорьевна. - Я так и знала, что этим кончится. Кофе хотите?
        - С удовольствием.
        Анна Григорьевна вышла. Красин удовлетворенно вздохнул - пока все шло по намеченному плану, еще раз осмотрелся, и ему показалось, что он в театре: дерни невидимую ниточку - занавес откроется и начнется представление в трех лицах. А он - зритель, смотрит, восторгается, делает выводы… Так оно, примерно, все и произошло.
        - Пожалуйста, - сказала Анна Григорьевна, входя в комнату. В руках у нее был поднос, на котором возвышался пузатый кофейник, стояли чашки и тарелочка с бутербродами. - Вам черный или…
        - Черный. - Красин в знак признательности приложил ладонь к сердцу, решил, что пора, и дернул за невидимую ниточку. - Анна Григорьевна, вы давно разошлись со Стеблевым?
        Занавес поехал в стороны, спектакль начался.
        - Я никогда не была замужем.
        - А Ленька? - смутился Красин.
        - Ленька? - Анна Григорьевна снисходительно улыбнулась. - Леньку я с таким же успехом могла родить и от Крайникова.
        - Ничего не понимаю, - сказал Красин. - Давайте начнем с самого начала.
        - С самого самого?
        - Да.
        - А вам не будет скучно?
        - Я умею слушать.
        - Ну что ж, слушайте… - Анна Григорьевна добавила в кофе молока. - Жили-были два очаровательных мальчика - Яша Стеблев и Женя Крайников. И оба были безумно влюблены в девочку Аню…
        - Давно это было?
        - В десятом классе. Аня была красива, знала об этом и мучительно долго выбирала, кому отдать руку и сердце - Жене или Яше. У Яши было все: родители (отец - директор крупного московского гастронома, мать - учительница, преподавала в школе русский язык и литературу), шикарная библиотека, горные лыжи, магнитофон… А у Жени ни черта не было. Отец спился и умер, мать работала уборщицей, тоже попивала, и бедный малый подрабатывал по ночам в булочной. Надо сказать, что школа у нас была образцово-показательная, бывшая гимназия, занимались в ней девочки и мальчики привилегированных родителей, и скоро в нашем классе образовался, выражаясь современным языком, клан - своя музыка, свои песни, свои увлечения. Меня, естественно, в этот клан приняли - красивые девки везде нужны, а Жене показали от ворот поворот. Вот здесь-то Женя и проявил характер. Он поставил на карту все, чтобы попасть в клан и быть рядом со мной. Он стал работать по ночам в булочной, чтобы одеться и не выглядеть белой вороной, он приналег на занятия и этим добился того, что у него все просили помощи - списать там, подсказать или еще что-нибудь
в этом роде, вступил в комсомол, заручался дружбой Яшки, чтобы только бывать у него дома и иметь возможность читать редкие книги - ведь в те годы, как вы помните, Есенин, Пастернак, Набоков, Платонов и многие другие были запрещены. Меня покорила эта настойчивость, я протянула ему руку и… заработала первую в своей жизни пощечину. Вернее, даже не пощечину, а… Не знаю, как сказать… Наверное, трагедия красивой женщины в том, что она вынуждена всю жизнь защищаться - от сплетен, лживых заверений, откровенной лести, от ненужных знакомств. Я, к сожалению, не сумела. - Анна Григорьевна допила кофе, закурила и снова погрузилась в воспоминания.
        - Однажды Женя затащил меня в булочную. Вернее, я сама увязалась за ним: мне было интересно… Оказывается, пока мы спим, кто-то работает, развозит хлеб, молоко, картофель, в общем, делает все, чтобы мы, проснувшись, обнаружили эти продукты на своем столе… Женя разгрузил машину с хлебом, потом я ему помогла вымыть полы, а потом… мы до утра целовались. Я не придала этому значения - со многими уже целовалась, а Женя… Женя окончательно влюбился и, чтобы добиться меня, пошел на подлость, - сказал Яшке, что спал со мной. Тот, идиот, поверил и гордо удалился - прекратил со мной всякое общение. Я рассвирепела, Женя ухаживал все настойчивее, и в один прекрасный день произошло то, что и должно было произойти. - Анна Григорьевна смежила веки, задумалась, - Дальше, пожалуй, неинтересно. Яша с Женей поступили в Плехановский, я провалилась, пошла работать. Однажды встретила на улице Яшку, зашли в кафе, выпили, и я наконец-то узнала, почему в свое время он от меня сбежал. Тогда я плюнула на Женьку и осталась с… Яшкой. Просто?
        - Жизнь - сложная штука, - ушел от прямого ответа Красин. - Иногда годы требуются, чтобы разобраться что к чему.
        - А я до сих пор не разобралась, - откровенно призналась Анна Григорьевна, и на строгом ее лице отразились как в зеркале терзавшие душу сомнения. - То с одним живу, то с другим. Сделает Яшка подлость - к Женьке ухожу, Женя начудит - к Яшке. Замучилась. А поделать с собой ничего не могу. Как привязанная.
        «Она дошла до точки, - подумал Красин. - Если бы сегодня не появился я, то завтра, по всей вероятности, она отправилась бы на исповедь к священнику».
        - Анна Григорьевна, может, мой вопрос покажется вам бестактным, но…
        - Валяйте, я привыкла.
        - Крайников вам никогда не изменял?
        Анна Григорьевна расхохоталась. Это был смех взрослого человека над наивностью ребенка.
        - Разве это измена - переспать о какой-нибудь торгашкой? Это так, забава, игра.
        - И часто он такие игры играл?
        - Вообще-то, он однолюб, но… Жизнь есть жизнь, случалось… Последний раз он втюрился в директрису магазина «Океан», спелая такая бабенка, розовощекая, с виду дура, а на самом деле - палец в рот не клади. Он к ней каждую неделю в Ленинград мотался.
        - Как ее звали, не припомните?
        - Надежда. Надежда Петровна Цаплина.
        - И долго у него с ней роман продолжался?
        - Месяца три-четыре. Он даже жениться на ней хотел, но, видно, не судьба - кошка им дорогу перебежала.
        - Как понять?
        - Однажды Женя пригласил меня в гости. По-моему, был старый Новый год. Я пришла. Только сели за стол - звонок. Междугородная. Звонит Надежда и благим матом орет, что ее ограбили! Женя разволновался, а я… Меня смех разобрал, говорю ему: «Ну что, Женечка, женишься на голенькой?» А он: «Иди ты к черту!» Помрачнел, рассмеялся и… вернулся ко мне.
        «Ему нужен был свидетель, который бы подтвердил, что во время ограблении он находился в Москве. И он нашел его. Этот свидетель - вы, гражданка Цветова».
        - Анна Григорьевна, припомните, Крайников когда-нибудь у кого-нибудь брал деньги в долг?
        - У меня.
        - Сколько?
        - Пятнадцать тысяч.
        - Простите, а у вас…
        - Понимаю, - остановила его Анна Григорьевна. - У меня отец был летчиком-испытателем, очень хорошо зарабатывал. Когда он разбился, а мать умерла, я стала обладательницей довольно крупной суммы.
        - Как давно он занимал деньги?
        - Дня через три после ограбления. Я подумала, что он Наде хочет помочь, и послала его к черту. Но он поклялся, что на машину…
        Все сходилось. После долгих размышлений Скоков и Красин пришли к выводу, что свою активную деятельность - организацию преступной группы - Крайников начал лет пять-шесть назад.
        - Анна Григорьевна, а за последнее время вы не заметила ничего странного в поведении ваших…
        - Любовников? - пришла на помощь Анна Григорьевна. - Как не заметила? Заметила. Оба небывало расщедрились, Женя подарил серебряное колечко с алмазом в четыре карата, а Яша - сберегательную книжку на предъявителя десять тысяч. Сказал: «Если со мной беда случится, позаботься, чтобы Ленька высшее образование получил».
        - А какого рода «беда», не говорил?
        - Нет. Но я, откровенно говоря, на это и внимания не обратила: у него вечно все не так.
        - И последний вопрос, Анна Григорьевна, - сказал Красин, заметив, что хозяйка поглядывает на часы. - Вопрос, так сказать, интимного порядка… Кого вы все-таки больше любили, Крайникова или Стеблева?
        - Пожалуй, Крайникова. Яшка добрый, но болтун и размазня, а Женя - человек дела. Что задумал, добьется, своего не упустит. Кремень, а не мужчина!
        - Что значит «кремень»?
        - Кремень? - Анна Григорьевна внимательно посмотрела на собеседника, в глазах зажглась ироничная усмешечка. - Вот вы, например… Вы наверняка свой приезд ко мне согласовали с начальством, так?
        - Допустим.
        - А Женя никогда ничего ни с кем не согласовывает. Задумал - сделал. Самостоятельный человек. Нынче таких мало. Поистрепались мужчины, поблекли. А ведь когда-то… - Анна Григорьевна царственно вскинула руку. - «Мужчины, мужчины, мужчины к барьеру вели подлецов!»
        «Может быть, она и права…»
        - Спасибо, Анна Григорьевна, - сказал Красин, вставая. - Буду вам очень признателен, если этот разговор останется между нами.
        - Я тоже на это надеюсь, ибо в суд, если таковой состоится, не пойду и никаких показаний против этих двух идиотов давать не буду. Они - мой крест, и нести мне его до конца.
        «На чем сломался Швецов? - думал Красин по дороге в управление. - Женщины? Честолюбие? Скаредность? Пьянство? Скорее всего, честолюбие, непомерное ницшеанское честолюбие… А противник внимателен, он умеет рассчитывать человека, играть на его тайных пружинах, он терпелив - забросит приманку и ждет: клюнет - не клюнет? Швецов клюнул. А Крайников?.. Нет, здесь случай особый. На путь шантажа и насилия мог встать человек с патологическим поражением морали. Крайников пошел на это дело сознательно, потому что безмерно жаден, эгоистичен, потому что на вершине пирамиды, которую сам возвел и сцементировал, видит только себя».
        ТЕЛЕФОНОГРАММА.
        Москва. Областное управление МВД.
        Майору КРАСИНУ В. А.
        На ваш запрос сообщаем… Цаплина Надежда Петровна, 1940 года рождения, русская, член КПСС, работает в должности директора специализированного магазина «Океан» с 1978 года. К уголовной ответственности не привлекалась, Заявлений об ограблении ее квартиры не поступало.
        Ст. инспектор уголовного розыска УВД г. Ленинграда майор ДЕЛЛЬ В. Г.
        XII
        Скоков оказался прав. При первом удобном случае Крайников поинтересовался, где работает Родин, и последний ответил так, как и советовал полковник: «В милиции, эксперт-криминалист, профиль - судебная баллистика». В общем, ситуация, в которую попал Родин, оказалась довольно комичной: от дела отстранен, а на работу ходи.
        - Что, замучился от безделья? - пошутил как-то по этому поводу Красин, встретив Родина в коридоре.
        Родин сделал серьезное лицо.
        - Виктор Андреевич, вы должны мне две ставки платить: днем я работаю на вас, вечером - на них.
        - А может, ты действительно на них работаешь? Чего смеешься? Мафия - это прежде всего коррумпированные связи, с помощью которых «крестный папа» забирается все выше и выше. Так что не исключена возможность, что Евгений Евгеньевич захочет тебя купить. - Красин взглянул на часы. - Пойдем. - В десять тридцать Скоков просил быть у него.
        - Я его полчаса назад видел, и он мне ничего не сказал.
        - Запамятовал, наверное, - рассмеялся Красин и, взяв Родина под руку, спросил: - Ну, а если они и впрямь дадут тебе взятку, возьмешь?
        - Виктор Андреевич, вы что, серьезно?
        - Они много дают.
        - Например?
        - Сто тысяч.
        Родин аж крякнул: во-первых, не мог представить, как выглядит столь внушительная сумма, а во-вторых… Он подумал, что от таких денег человеку действительно трудно отказаться.
        Новенькая кофемолка визжала на таких высоких нотах, что полковник Скоков услышал шаги Красина и Родина только тогда, когда последние, остановившись от него в двух шагах, демонстративно вытянулись и щелкнули каблуками.
        - Входите, входите, - Полковник выключил кофемолку и, щелкнув по ней пальцем, обратил взгляд на Родина. - Знаешь, чей подарок?.. Рижане прислали. Не догадываешься почему?.. Замасливают, хотят, чтобы мы побыстрей дело закончили. Убийство-то на их территории произошло, понимаешь? Так что старайся, если хочешь, чтобы твой друг Андрис Брок не остался вечным капитаном. - Он улыбнулся и сразу же стал похож на сытого кота. - Тебе с молоком?
        - Нет, - сказал Родин. - Черный предпочитаю.
        - На нет и суда нет. Я тоже черный люблю. Молоко… Это я так, для гостей держу. Для Виктора Андреевича и его тезки Виктора Афанасьевича. - Скоков бросил в стакан кусок сахара, размешал и, сделав глоток, от удовольствия зажмурился. - Что-то он запаздывает.
        - Виктор Афанасьевич, это кто? - не сдержал любопытства Родин.
        - Работник госбезопасности Егоров, - пояснил Красин.
        - Так они что, подключились к нашему делу?
        - Как видишь.
        Егоров оказался человеком среднего роста, смуглым, скуповатым на слова и улыбку. Ладонь у него была маленькая, женственная, но крепкая - стискивала пальцы, как пассатижи.
        - К делу, - сказал он, присаживаясь. Взглянул на Родина в, как будто продолжая только что прерванный разговор, спросил: - Александр Григорьевич, какие новости?
        - Страшные, - улыбнулся Родин, моментально располагаясь к нему симпатией, и коротко поведал о планах брата и о том, какая роль в этих планах уготована ему.
        - Выходит, не вы брата использовали в своих целях, а он вас. Забавно. - Егоров перевел взгляд на Красина. - Виктор Андреевич, как, по-вашему, что на Западе в особой цене?
        - Все, что может принести успех.
        - В общем, правильно. Информация - это успех. - Егоров вытащил из портфеля кассету с пленкой, подбросил ее на ладони. - Продаю.
        - А что там? - осторожно спросил Скоков.
        - Информация.
        Скоков переглянулся с Красиным, затем нагнулся и извлек из нижнего ящика стола баночку с черной икрой.
        - Пойдет?
        - С паршивой овцы хоть шерсти клок, - улыбнулся Егоров. - Магнитофон есть?
        Скоков снова нырнул в один из ящиков стола.
        - Пожалуйста.
        Егоров вставил кассету и нажал кнопку воспроизведения. Послышалось легкое шуршание, звук хлопнувшей двери («Скорее всего, автомобильной», - подумал Родин), и хриплый мужской голос произнес:
        - Здравствуй, Евгений Евгеньевич.
        - Здравствуй. Что-нибудь случилось?
        - Случилось. Грач хай поднял. Кричит: если этот интеллигент не уберется с моей территории, то я для начала пущу кровь всем его петухам. Если не поможет, самому отвинчу голову.
        - Ну и что ты на это скажешь?
        - Он прав. Универмаг на его территории.
        - Значит, отдать?
        - Не знаю. У нас, у блатных, так: уступишь - сожрут.
        - Сожрать мы себя не дадим, а воевать… Моя племянница говорит, что в наше время все вопросы надо решать мирным путем.
        - Мирным-то оно, конечно, лучше: меньше шума.
        - Что верно, то верно, а потому передай Грачу, что впредь я на его территорию не сунусь, но… этого человека не отдам - он мне нужен. А взамен найду ему равноценную замену. Понял?
        - Понял.
        - А Кузе передай, чтобы пятого числа взял с собой всех своих бойцов - береженого бог бережет. И сам съезди. Ты ребят Грача знаешь?
        - Не всех.
        - Так вот, если они нагрянут, предупреди об этом Кузю. Все. Где тебя высадить?
        - У Красных ворот.
        Запись закончилась, Егоров, демонстративно не замечая состояния коллег (Родин побелел, Скоков пошел красными пятнами, у Красина на скулах выступили и ходуном заходили желваки), налил себе полную чашку кофе, сделал бутерброд с икрой, откусил и выразительно щелкнул пальцами - давно, мол, такого удовольствия не получал.
        - Первый - Крайников. А кто второй? - спросил Родин.
        - «Вор в законе» Владимир Николаевич Юршов, кличка - Артист. Домушник. Иногда промышляет в поездах дальнего следования. Освободился пять лет назад. Ведет себя тихо, мирно. Женился, Двое детей. Работает стрелком военизированной охраны.
        - Как вам это удалось?
        Егоров улыбнулся.
        - Маленькие тайны большого Парижа.
        - Меня интересует другое, - сухо произнес Красин. - Вернее, возмущает. Почему вы, наша разведка, контрразведка, работаете, как в Париже, - на уровне мировых стандартов, а мы, милиция, - по уши в дерьме: старый фотоаппарат, вечно сломанный «уазик», триста литров бензина на машину в месяц?!
        - У нас нет даже закона по борьбе с организованной преступностью, - добавил Родин.
        - Это ваши проблемы, - бросив шутливый тон, жестко проговорил Егоров. - Вам их и решать. Что же касается этой записи… Здесь мы с вами на равных: магнитная пленка, фото и видеосюжеты - не доказательство. Их не один суд во внимание не примет. Так что все эти материалы, так сказать, для внутреннего пользования.
        - А мы и этого лишены, - вздохнул Скоков.
        - Поэтому я и решил вам помочь.
        - А по вашей линии Крайников чист?
        - И да и нет, - помолчав, признался Егоров. - Мы выяснили, что Крайников и Корн познакомились шесть лет назад в Вене, где работала наша торгово-промышленная выставка. Встречались и позже - Корн по делам своей фирмы довольно часто приезжал в Москву. Выпивали, разговаривали, иногда с девицами развлекались, в общем, не придерешься. Первое подозрение вкралось, когда вы нам сообщили, чем Крайников занимается. Внешнее наблюдение показало, что Евгений Евгеньевич после встреч с Корном почти всегда отгонял машину в гараж, чего никогда не делал в обычные дни. Мы заинтересовались, решили гаражик проверить. Негласно, конечно, И обнаружили тайничок - старенький, давно вышедший из строя автомобильный аккумулятор, только нажми невидимую кнопочку - откроется. А в тайничке - золотые монеты царской чеканки, жемчуг и… японские подслушивающие устройства.
        - А зачем они ему? - спросил Родин.
        - С их помощью Крайников контролировал своих людей - всобачит, допустим, в машину того же Кузи такую штуку и… бедный Кузя на крючке: не успел слова вымолвить, а оно уже Крайникову известно.
        - И вы его на собственный крючок и поймали?
        - С волками жить - по-волчьи выть.
        - А чем Крайников с Корном расплачивался?
        - По всей вероятности, информацией. Года три назад Корн влип в неприятную историю - наркотики, но выпутался и из игры не вышел…
        - Эти сведения вам Интерпол сообщил? - поддел Скоков.
        - У нас свои каналы достаточно хорошо работают, - парировал выпад Егоров. - Так вот, мы думаем, Корн через Крайникова пытался выйти на людей, промышляющих у нас в Союзе наркотиками. Но пока это предположения, проверить которые нет возможности, ибо не далее как вчера Корн убрался восвояси. Вот такие дела, дорогие мои. Так что Крайников - ваш. Если у вас есть улики, факты, - Егоров снова щелкнул пальцем по магнитофону, - это, к сожалению, только пища для размышлений, то берите его, берите, пока он не выкинул какой-нибудь фортель.
        Егоров ушел. Красил отмотал назад пленку и, еще раз прослушав запись, сказал:
        - Я думаю, что Крайникову теперь не выпутаться, заговорит, как миленький заговорит, и бойцы его заговорят, как только узнают, что их продали, словно последних сук, и Стеблев заговорит, и Швецов - некуда им деваться и крыть нечем.
        - Значит, будем брать? - спросил Скоков.
        - Пятого числа. Пятого числа Кузин поедет собирать дань. Навестит и Стеблева. Вместе со всей своей командой. Вот здесь мы их и возьмем. С поличным. На месте преступления.
        - А как же Грач? - осмелился спросить Родин.
        - Грача выделим в отдельное делопроизводство. И Юршова. Организуйте за ним наблюдение. Он должен встретиться с Грачом, и он нас на него выведет.
        - Я думаю, что после ареста Крайникова он ляжет на дно, - сказал Скоков. - Или примкнет к банде Грача.
        - Может быть, - сказал Красин, вставая. - А пока… Готовьте, Семен Тимофеевич, группу захвата. Операция серьезная. Без стрельбы, пожалуй, не обойдется.
        XIII
        Погода стояла отвратительная - шел дождь, над городом висел туман. Швецов быстро гнал своего новенького «жигуленка» по улицам Москвы, смотрел на перекрестках на вымокших до нитки прохожих и тихо радовался теплу и уюту кабины. Думал: «И чего раньше не покупал? Машина не роскошь - средство передвижения. Так, кажется, говорил основатель рэкета товарищ Бендер?»
        Около дома Крайникова Швецов остановился, три раза коротко просигналил. Через несколько минут из подъезда вышел Евгений Евгеньевич.
        - Здравствуй, - сказал он, залезая в машину. - Доволен покупкой?
        - Удобная штука.
        - Сколько лишка он с тебя содрал?
        - Два куска. А вот за гараж заломил - будь здоров! - Швецов выжал сцепление и дал газ. - Так что хочу с вами посоветоваться - брать или не брать.
        - Гараж кооперативный?
        - Да.
        - В каком районе?
        - Метро «Щелковская».
        Евгений Евгеньевич взглянул на часы.
        - В два я должен быть на работе. Успеем?
        - Успеем. Я вас прямо к парадному подъезду доставлю.
        Швецов приспустил боковое стекло и закурил, обдумывая детали предстоящей операции. План этой операции возник у него еще несколько дней назад, но окончательно созрел и обрел конкретную мысль и цель только после осмотра гаража, который ему предложил купить вместе с машиной знакомый Крайникова. И теперь он шел к этой цели с прямолинейностью и решительностью заводной игрушки.
        - Слушай, - неожиданно сказал Евгений Евгеньевич. Месяца через два выйдет закон о кооперативной и индивидуальной трудовой деятельности…
        Швецов тряхнул головой, отгоняя картинку, вызванную буйным воображением: он и Крайников сидят напротив друг друга и беседуют. Но вопросы задает уже не Крайников, а он, Швецов.
        - Вы хотите, чтобы я открыл кооператив?
        - Ты мне нравишься, - улыбнулся Евгений Евгеньевич. - Тебе разжевывать ничего не надо. Значит, согласен?
        - Согласен.
        - Торговать будешь мужской и женской одеждой. Не сам, конечно. Найдешь двух смазливых девчонок.
        - А кто на нас будет работать?
        - Индивидуальщики.
        «Он хочет взять на контроль сбыт продукции, которую шьют частные портные, пустить эти вещи через себя и сыграть на разнице цен. И таким образом отмоет все свои деньжата. Неплохо. Башка у него действительно работает».
        - И сколько я буду иметь?
        - Тысячу. Устраивает?
        - Годится. - Швецов включил магнитофон, и сразу же из двух динамиков, которыми он оборудовал машину, рванул хрипловатый голос Высоцкого: «…вы лучше лес рубите на гробы, в прорыв идут штрафные батальоны…»
        - Сделай потише.
        Швецов убавил громкость.
        - Портные - моя забота?
        - Несколько фамилий я тебе дам. Остальных сам ищи.
        - А если попадутся несговорчивые?
        - Уговорим.
        - Кто именно?
        - Не задавай дурацких вопросов. - Евгений Евгеньевич поправил галстук, бросил взгляд на часы. - Скоро?
        - Уже приехали.
        Гараж был и впрямь добротный - из кирпича, ворота дубовые, крыша обита оцинкованным железом, и Швецов, открывая амбарный замок, беспрерывно цокал языком - то ли восторгался, то ли осуждал, непонятно.
        - Не гараж - крепость! И яма есть, и подпол, вот только дороговат. Знаете, сколько запросил? - Он зажег свет и плотно прикрыл за собой ворота. - Шесть штук.
        - Ну и что? Он же тебе вещь предлагает. - Евгений Евгеньевич осмотрел яму и выразил свой восторг - глубокая, затем сдвинул крышку подпола, в который вела лестница с широкими, крепкими ступенями, и развел руками. - На совесть сделано!
        - Спускайтесь, - предложил Швецов. - Там есть на что взглянуть.
        - Например?
        - Финская резина для машины. Для «жигуленка» не подойдет, а для вашей «Волги»…
        Евгений Евгеньевич недоверчиво хмыкнул, отвернулся, разглядывая идущие вдоль стен антресоли, и в этот момент Швецов сильно и точно ударил его ребром ладони по сонной артерии. Евгений Евгеньевич ойкнул и, оступившись, рухнул в подпол.
        - А вот теперь мы с тобой поговорим, сука! - пробормотал Швецов, спускаясь вниз по лестнице.
        Евгений Евгеньевич лежал на полу, неловко подвернув под себя правую руку, из небольшой ранки на голове сочилась кровь. Швецов достал из кармана эластичный бинт и крепко связал его - сперва руки, затем ноги. Подтащил к стене, посадил. Сам сел напротив, на березовый чурбачок, закурил и стал ждать, когда жертва очнется.
        - Какая же ты дрянь! - вдруг тихо проговорил Евгений Евгеньевич. - Я же тебя из дерьма вытащил, а ты…
        - А кто меня в это дерьмо посадил?
        - Ты сам в него вляпался.
        - Сам?!
        - Напомнить?
        - Сделайте одолжение.
        «Для него это будет полной неожиданностью, - подумал Евгений Евгеньевич. - Сей факт он, наверное, давно забыл, выкинул из памяти, выбросил, как выбрасывают отслужившую свой срок вещь. А мы ее снова на него напялим, пусть полюбуется, вспомнит, что натворил, играя д’Артаньяна».
        Швецов с детства увлекался спортом - пятиборьем. Понять и полюбить лошадь ему помог отец, остальные виды спорта - бег, стрельбу, фехтование, плавание - осваивал сам, консультируясь у лучших тренеров, с которыми его опять-таки свел и познакомил отец. Сперва все шло по намеченному плану. В шестнадцать лет Володя - мастер спорта. В семнадцать - член сборной команды Москвы. И вот здесь-то он и сорвался…
        Отец Володи в свое время закончил институт и, как все родители, мечтал о том, чтобы и сын получил высшее образование. А Володя, как вдруг выяснилось, плевать хотел на это образование. С трудом закончив десять классов, он заявил: «Жизнь руками надо разгребать, а не головой. Голова нынче слишком дешево ценится». Отец влепил сыну увесистую затрещину и сделал все, чтобы его отчислили из сборной. Володя - в амбицию - ушел из дома, снял квартиру. К счастью, этот вольный период жизни длился недолго. Вскоре его призвали в армию, и он стал выступать за ЦСКА. С новым тренером отношения не сложились. Володя прекрасно сидел в седле, хорошо плавал, бегал, стрелял, а вот фехтовал неважно, что сильно сказывалось на общих результатах. Тренер в конце концов не выдержал и заявил, что если Швецов и дальше будет работать в таком же духе, то он вместо шпаги вручит ему винтовку и отправит служить туда, куда Макар телят гулять не гонял. Что делать? Володя думал, думал и… додумался. В ручку шпаги он вмонтировал хитрющее приспособление - маленькую, почти незаметную кнопочку, нажми ее - и лампочка, которая сигнализирует,
что ты достал соперника, нанес ему укол, вспыхнет, возвестит о твоей победе. Изобретение дало плоды, Володя вернул себе звание сильнейшего пятиборца, его снова включили в сборную. Но царствовал он недолго. На первых же международных соревнованиях его накрыли, скандал разразился небывалый…

* * *
        «Откуда ему все известно»? - напряженно думал Швецов, заново переживая события давно минувших дней - угрюмо-отчужденные лица товарищей, последний разговор с тренером, приказ о снятии звания мастера спорта.
        - Чья информация? - спросил он, прекрасно понимая, что вопрос, скорее всего, останется без ответа. Но ошибся.
        - Кузина, - насмешливо процедил Евгений Евгеньевич. - Знаешь такого?
        «Бог мой! На эту тварь уже сборная Союза по боксу работает!» Швецов вспомнил смуглого плечистого паренька, с которым познакомился во время сборов на подмосковной базе ЦСКА. Кузин обладал хорошим нокаутирующим ударом, и льстивый хор голосов заранее возвел его в ранг чемпиона. Кузин не подвел - занял первое место, но… не прошел допинг-контроля. Его дисквалифицировали. На год. С тех пор Кузина на ринге никто никогда не видел.
        - Кто в Прибалтике за мной следил, Кузин?
        - Я же тебе говорил: не задавай дурацких вопросов.
        «Ясное дело - он. И к Янкиной приезжал он - смуглый, плечистый, симпатичный…»
        - Мразь! - рявкнул Швецов, побелев от злости. - Мразь и гнида!
        - А ты лучше? - В голосе Евгения Евгеньевича сквозила явная издевка. - Вы - два сапога пара! Хорошо начали, да плохо кончили: пороха для выстрела не хватило. А теперь ищете козла отпущения. Боль свою выплескиваете. Ожесточились! Озлобились! А кто в этом виноват? Сами виноваты. И никогда вам эту боль не выплеснуть. Она - внутри вас. Поэтому ненавидите всех и вся, и себя в том числе, и готовы сожрать друг друга. И жрете, забыв про честь и совесть!
        - Не распаляйтесь, Евгений Евгеньевич. У вас аппетит похлеще - волчий! А что касается совести… Я думаю, при рождении ее вам просто-напросто забыли вспрыснуть. Забыли! Понимаете? Поэтому она вас и не мучает.
        - Ты прав - не мучает. Только совершенно по другой причине: я - порядочный человек! Я, если хочешь знать, даже в перестройку вписываюсь, ибо каленым железом выжигаю ее врагов - всякого рода нечисть, хапуг, взяточников!
        - С ворьем вы расправляетесь мастерски, согласен, Но почему же в таком случае деньги, которые вы изымаете у этого ворья, кладете в собственный карман, а не пересылаете в какой-нибудь там Фонд мира или защиты детей, как небезызвестный вам Юрий Деточкин?
        - А тебя оклад в двести рублей устраивает? Можно жить на эти деньги месяц? - Евгений Евгеньевич задумался, на лоб набежали темные прорези морщин. - Александр Сергеевич Пушкин однажды сказал: «Почему я со своим умом и талантом родился в такой стране, как Россия?» Но Родину, как и родителей, не выбирают. Так что где родился, там и живи. Но жить-то по-человечески хочется, на всю катушку, с огоньком, дымом! Хочется реализовать свой талант, богом отпущенный, и вознаграждение соответствующее получить! А тебе вместо вознаграждения - фигу под нос: не высовывайся, шагай в ногу, живи, как все, ибо мы - советские люди! Понимаешь - «Мы»! Бюрократ никогда не говорит: «Я». «Я» - это личная ответственность. Он всегда говорит: «Мы». Меня это «мы» в конце концов взбесило. Думаю: я есть я, а вот кто вы, в этом надо еще разобраться. Ну и стал разбираться, раскладывать бюрократа на составные части. И что же? Властолюбцы, ворье, взяточники! Таких с потрохами и купить, и продать можно. Лишь бы цена была подходящая…
        Евгений Евгеньевич говорил зло, напористо, стараясь убедить собеседника в своей искренности и правоте, но Швецов слушал его, как говорится, вполуха, думая о дальнейших действиях, которые, оказывается, рассчитал с точностью и аккуратностью сапера, обезвреживающего мину.
        - Вы эту речь для народных заседателей приготовили?
        - Чтобы посадить меня на скамью подсудимых, следователю нужны факты, улики. А где он их возьмет? Я не воровал, не грабил, не убивал…
        - Ангел с крылышками, да? - Швецов взял стоявшую у стены штыковую лопату. - Кто на вас работает?
        - Я же тебе сказал: Кузин.
        - Кузин шестерка.
        Евгений Евгеньевич откинул голову и закрыл глаза, всем своим видом показывая, что на подобного рода вопросы отвечать не собирается.
        - Ну что ж, пеняйте на себя! - Швецов поплевал на ладонь и с хрустом вогнал лопату в землю. - Живьем зарою!
        Первые десять минут Евгений Евгеньевич наблюдал за своим мучителем с легким недоумением: не мог поверить в реальность происходящего, не мог представить, что он, магнат, босс, суперворотила, по приказу которого звонили в самые высокие инстанции, раздавали должности, награды, судили, прощали, держали в страхе, попал в столь жалкое и унизительное положение, но когда увидел, что Швецов уже по пояс ушел в землю, что дело приближается к развязке, ощутил панический, животный ужас. Гулко, неуемно заколотилось сердце, тело ослабло, лоб покрылся влажной испариной.
        - Володя, давай поговорим. Только без эмоций, серьезно. Я верю, что два умных человека всегда могут договориться.
        - Два умных и порядочных, - язвительно заметил Швецов.
        - Володя, я тебя хотел сделать своим, доверенным, человеком…
        - Своим?! А кому пришла в голову идея отправить меня на дно? Вы же сами говорили, что у Сопина мыслительный аппарат работал туговато - он бы сроду не догадался зарядить акваланг пропаном.
        - Чушь собачья! Неужели ты ему поверил?
        - Может быть, и не поверил бы, но когда вы продали Янкину…
        - Да кто такая Янкина? Дойная корова!
        - Эта дойная корова исправно работала на вас много лет, а вы ее - под топор!
        - Володя, без меня пропадешь: или тебя мои ребята грохнут, или менты возьмут - любой уголовник кончает свой путь в тюрьме.
        - С вашими ребятами я разберусь, а что касается тюрьмы… Я так же, как и вы, люблю спать в собственной постели.
        - Дурак! У меня связи, знакомства, меня всегда прикроют, с того света вытащат! А что ты можешь? Тебя сцапают на второй же день и, как паршивого котенка, сунут мордой в парашу. И будешь хлебать, пока не подавишься. - Евгений Евгеньевич взглянул Швецову в глаза, ощутил их льдистый холод и вдруг понял - кожей, внутренностями, - что проиграл, что не выбраться ему из этого каменного мешка, не увидеть больше ни собственной дачи на берегу моря, ни притихшую в ожидании неминуемого женщину у камина, не почувствовать ее губ, тела, пьянящего аромата волос, не услышать шум утреннего прибоя, ни крика оголтелых чаек, внимательно и зорко высматривающих заигравшуюся на мелководье рыбешку, и, отчаявшись, отрицая саму мысль о поражении, замотал головой, закричал, завыл исступленно: «Помогите-е-е!»
        - Вас здесь сам бог не услышит. - Швецов загнал ему в рот кляп - картофелину средних размеров - и столкнул в яму. - Приеду завтра. Если не одумаетесь, не назовете имена людей, которые на вас работают, зарою. Живьем похороню!
        Швецов закрыл гараж, осмотрелся и прошел в домик к сторожу. Тот, бросив читать газету, глянул поверх очков.
        - Ты, дед, часом не глухой? - спросил Швецов. - Кричу, кричу - бестолку.
        - А чего кричал?
        - Помощь требовалась.
        - Пойдем помогу, - с готовностью вскочил дед.
        - Я уже справился. - Швецов поблагодарил его за участие, дал трояк на чай и уехал.
        «Денежный черт»! - проворчал дед, смотря в окно и наблюдая, как ловко и быстро гонит машину новый владелец гаража.
        Приехав домой, Швецов без особого труда отыскал старую записную книжку и позвонил Кузину.
        - Здравствуй, - сказал он. - Швецов беспокоит.
        - Очень приятно.
        - Мне необходимо с тобой поговорить.
        - Срочно?
        - Немедленно.
        - По какому вопросу?
        «Не доверяет, сволочь!»
        - Евгений Евгеньевич просил…
        - Где встретимся?
        - Ресторан «Арбат» знаешь?
        - Кто этот вокзал не знает.
        - Я тебя буду ждать в нижнем зале. Все. - И повесил трубку.
        У ресторана толпился народ, на дверях висела табличка: «Свободных мест нет».
        - У меня столик заказан, - сказал Швецов, привычным жестом выуживая из кармана трояк.
        - Милости просим. - Швейцар услужливо распахнул дверь.
        Швецов спустился в нижний зал, нашел подходящего к случаю официанта, рослого, крепкого, наглого, у которого, казалось, даже на роже было написано: «Подонки, учитесь жить!», заказал столик на двоих и сунул ему в верхний карман фирменного пиджака десятку. Сказал:
        - Это на чай. Обслужишь быстро, вежливо, но… с достоинством. Работай так, чтобы мой собеседник понял, что ты не из шестерок.
        - Сделаем.
        Кузин подъехал через полчаса. Войдя в зал, он внимательно осмотрелся и, заметив Швецова, который со скучающим видом наблюдал за танцующими, неторопливо закурил и подошел к столику.
        - У вас свободно?
        - Пожалуйста. - Швецов кивнул и тут же увидел, как в зал вошли еще два паренька, и по их внешнему виду - у первого был чуть заметно искривлен нос, у второго - бесформенные, отбитые, как у всех профессиональных боксеров, губы - мгновенно сообразил, что Кузин приехал с охраной.
        - Что будешь пить?
        - Кофе. Двойной. Со сливками.
        - А я, пожалуй, выпью, - вздохнул Швецов. - У меня сегодня денек был не из легких. - Он наполнил рюмку и залпом опрокинул ее, продолжая незаметно наблюдать за ребятами Кузина. Они прошли в глубь зала и сели так, чтобы Швецов их не видел.
        - Кому живется весело, вольготно на Руси? - с иронией в голосе продекламировал Кузин.
        - Кто жить умеет.
        - Ты умеешь?
        - На этот вопрос придется ответить тебе. - Швецов кивком головы подозвал маячившего в поле зрения официанта. - Славик, ты забыл принести икорки.
        Славик извинился и мгновенно исчез.
        - Твой паренек? - проводив его взглядом, спросил Кузин.
        - Не задавай дурацких вопросов, - ответил Швецов словами Евгения Евгеньевича. - Я же не спрашиваю тебя, чьи козлы сидят за моей спиной.
        - А ты спроси.
        «Пора быка за рога да в стойло».
        - Спрошу. Сколько тебе платил Евгений Евгеньевич?
        Это был удар из серии запрещенных, но Кузин даже не поморщился.
        - Тысячу, - сказал он, откинувшись на спинку стула.
        - Даю полторы. Будешь работать на меня?
        Кузин несколько оторопел. Глаза сузились, беспокойно забегали. «Что это, проверка на прочность, которая исходит от Евгения Евгеньевича, или действительно деловое предложение? Скорее всего - проверка…»
        - Я, старик, работаю на Магната, - сказал он и, сказав это, побледнел, ибо понял, что от волнения невольно выдал кличку Евгения Евгеньевича, которой последний пользовался в блатном мире. - Работаю честно, а ты… Если ты решил отколоться, то поищи себе людей на стороне.
        - Не трепыхайся! - жестко проговорил Швецов. - Уехал твой Магнат.
        - Надолго?
        - Если соскучишься, то через недельку можешь дать в газету объявление… Такой-то, мол, и такой-то пропал без вести. Кто видел его в последний раз, прошу сообщить по телефону…
        - Ты шутишь?
        - Шутят комики, а я - человек серьезный. - Швецов бросил на стол паспорт Крайникова, служебный пропуск, сберегательную книжку, абонемент в бассейн «Москва».
        - И что ты хочешь? - возвращая документы, спросил Кузин. Лицо его сделалось багровым, горло перехватило, тяжелый комок мешал дыханию.
        - Ты спросил: умею ли я жить? Вот и ответь.
        - Допустим.
        - Будешь на меня работать?
        - Если ты этого черта действительно пустил на дно… У меня нет выбора.
        - Вот это уже другой разговор. - Швецов снова наполнил рюмку, выпил. Лицо окаменело, стало непривычно серьезным. - С Янкиной завтра оброк не бери. Я с ней сам разберусь. Твое дело Кирин, Стеблев…
        Названные фамилии добили Кузина, убедили, что Швецов и впрямь в курсе событий, и он, окончательно уверовав в крах прежнего и торжество нового короля, раскололся - выдал третьего налогоплательщика.
        - А с Дворцовым как быть?
        - С Дворцовым? - повторил Швецов и, вспомнив, что именно эту фамилию упоминала Янкина, рассказывая о делах в ломбарде, зло скрипнул зубами. - Сколько эта сука платит?
        - Три куска.
        - Бери пять. Будет выкобениваться - передай от меня привет и скажи, что мне доподлинно известно, сколько золота и серебра он переправляет ежегодно в магазин Янкиной. Не поможет - пусть им твои ребята займутся. - Швецов ткнул большим пальцем за спину. - Они тоже на окладе?
        - Нет. Магнат платил им сдельно.
        - Сам?
        - Через меня. Его лично никто никогда не видел.
        - Кто, кроме тебя, имел с ним связь, так сказать, напрямую?
        - А ты разве не знаешь?
        Швецов молчал. Глаза зло и упрямо сверлили собеседника.
        - Артист, - не выдержал Кузин.
        - Кто такой?
        - Правая рука Магната. Его связь с блатным миром.
        - А на кой черт ему этот блатной мир?
        - Видишь ли, кроме нашей существуют и другие группировки, и руководят ими люди не столь брезгливые, как, например… Евгений Евгеньевич.
        - Понятно, - кивнул Швецов. - Так вот, передай этому Артисту, что сегодня в одиннадцать вечера я буду ждать его у метро «Полянка».
        - Там один выход?
        - Один. А теперь забирай своих ребят и смывайся. Встретимся завтра. Вечером.
        - Где?
        - Где обычно - бассейн «Москва».
        XIV
        - Евгений Евгеньевич! - Красин легонько похлопал Крайникова по щекам. - Как вы себя чувствуете?
        Веки задрожали, приподнялись, и сквозь пелену тумана Крайников увидел свежее, гладко выбритое лицо незнакомого мужчины.
        - Спасибо. - Он хотел приподняться, но тут же отказался от этой попытки - ноги свело судорогой.
        - Спасибо - хороню или спасибо - плохо? - продолжал допытываться незнакомец.
        - А вы, собственно, кто?
        - Следователь прокуратуры майор Красин.
        - Спасибо, - повторил Крайников. - Спасибо за оперативность. Если бы не вы… Вы арестовали этого подонка?
        - Кого вы имеете в виду?
        - Швецова! - разыграв крайнее удивление, простонал Евгений Евгеньевич. - Я посоветовал ему купить машину, этот гараж, а он вместо благодарности избил меня до полусмерти, ограбил и оставил здесь… Подыхать!
        «Артист! Великий артист!» - Красин покачал головой, присел на березовый чурбачок, на котором совсем недавно восседал Швецов, и бросил на сопровождавшего его Климова долгий, изумленный взгляд.
        - Крепкий нахал твой подопечный!
        - Крепкий, - согласился Костя.
        - Хватит играть, Евгений Евгеньевич! Вы арестованы!
        - Я? - Глаза Крайникова округлились. Появлению перед собой марсианина он удивился бы, наверное, меньше, чем этому, столь неожиданному для него заявлению.
        - За что? Мне сдается, что произошла нелепая ошибка. Или… или вы нарушаете нормы социалистической законности.
        - Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?
        - В чем?
        - Подумайте. Чистосердечное признание все-таки учитывается.
        - В чем я должен признаться?
        - В организации преступной группы, в которую входили Сопин, Швецов, Кузин, Юршов… Знаете такого?
        - Владимира Николаевича?
        - Владимира Николаевича, - хмуро подтвердил Красин.
        - Милейший человек и прекрасный специалист.
        - Не сомневаюсь.
        - А вы не иронизируйте. Если у вас когда-нибудь сломается машина, обратитесь к нему. Он все делает на совесть - быстро, надежно, с гарантией.
        - Спасибо за рекомендацию. Где вы с ним познакомились?
        - В поезде. В поезде Москва - Ленинград.
        - Вспомните, пожалуйста, подробности… Зачем вы ездили в Ленинград, зачем - Юршов, на какой почве вы с ним сошлись.
        - Постараюсь. - Евгений Евгеньевич смиренно прикрыл веки.
        После окончания института Евгений Евгеньевич Крайников получил должность в Министерстве торговли. Зарплата маленькая - сто двадцать рублей в месяц, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу, как, например, его коллега Чаклин, с которым он подружился и стал вхож в его дом.
        Однажды Чаклин заболел, позвонил на работу и попросил Крайникова съездить на ревизию в один из магазинов, которые он курировал. Крайников съездил, подписал заранее заготовленные директором бумаги и со спокойной совестью удалился. А дома в кармане плаща обнаружил тугую пачку кредиток…
        Крайников был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. За веселой развязностью скрывались глубокий ум и проницательность. Он хорошо разбирался в людях, прекрасно ориентировался «на местности», а следующий шаг делал, лишь убедившись, что опорная нога стоит крепко и незыблемо, как фундамент многоэтажного дома.
        С Чаклиным Крайников решил не связываться: в магазинах, которые он курировал, слишком откровенно и грубо воровали. Но выводы сделал и, прикинув что к чему, принялся мозговать над проблемой «деньги - товар - деньги». Дилемма была не нова, но после мучительных размышлений оказалась вполне разрешимой и осуществимой. Теория, выработанная Крайниковым, состояла из нескольких пунктов, которые гласили следующее: 1. Работать добросовестно. Это не так трудно, коли уж работаешь. 2. Искать знакомства с теми, кто ворует. (Вторая часть предложения резала слух, и Евгений Евгеньевич заменил ее другим словосочетанием - кто часто ошибается при расчете с государством.) И крупно. 3. Если уж брать, то по-королевски. И по возможности - чужими руками, 4. Не спешить. Случай подвернется. И не зевать. Когда рыба на крючке, надо вовремя дернуть удилище.
        Случай подвернулся. На юге. Во время отпуска. На первых порах Крайников не придал большого значения пляжному знакомству. Надя была миловидна и приятно вписывалась в легкомысленную атмосферу отпускного флирта и шумных вечеринок. У нее был веселый и легкий характер, красивое лицо и красивое тело, поражавшее Крайникова своей мраморной белизной. Лишь спустя некоторое время Евгений Евгеньевич понял, что Надя человек не простой, что простодушие ее искусно наиграно и за ним скрываются сильная воля, решительность и железная расчетливость. Надя оказалась директором крупного продовольственного магазина и приехала, как она сама шутила, подлечить расшатавшиеся на напряженной работе нервы. Крайникову было не до шуток. «Белый мрамор - ценный материал», - решил он про себя и с этой минуты не отходил от Нади ни на шаг. Он играл свою роль с блеском, продуманно и точно, как азартный игрок, поставивший на крупную ставку. Надя принимала его ухаживания с искренней радостью, и через неделю при встрече с Женей у нее томно блестели глаза и кружилась голова… Крайников проводил ее домой, в Ленинград, а вскоре по
возвращении в Москву занялся вопросом обмена жилплощади. Так они решили с Надей. Он часто внезапно вылетал в город на Неве - тоска по любимой - страшная вещь, - и однажды… Однажды он не вылетел, а выехал, и в пути его обокрали - вытащили из бумажника деньги. Пропажу Евгений Евгеньевич обнаружил перед самым прибытием поезда в Ленинград, когда в купе вошла проводница и попросила пассажиров расплатиться за чай. Евгений Евгеньевич внимательно посмотрел на попутчиков. Молодая пара, по всей вероятности муж с женой, была вне подозрений, а вот узкоплечий, с впалой грудью и длинными, по-крестьянски жилистыми руками мужчина средних лет… Евгений Евгеньевич поймал его взгляд, притихший, настороженный, бросил бумажник на стол, демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно - на проплывавшие мимо пакгаузы и пристанционные постройки. Мужчина, по-видимому, понял, что его вычислили, но, как говорится, даже бровью не повел - как сидел, так и остался сидеть, спокойно и равнодушно рассматривая свои желтые, видавшие виды полуботинки. И это спокойствие и равнодушие поразило Евгения Евгеньевича.
        - Зачем вы это сделали? - спросил он, когда молодожены, простившись, вышли из купе.
        - Я из лагеря, - мрачно ответил мужчина. - На все про все выдали четвертак, а добираться пять суток… Жрать хочется, выпить хочется… Вот и попутала нечистая сила. - Он вытащил из кармана четыре сотни, которые «позаимствовал» у Крайникова, и положил на стол. - Извините.
        Евгений Евгеньевич спрятал бумажник в карман и, необычно смутившись, спросил:
        - А почему вы все не забрали? У меня же шесть…
        - И у ворья совесть есть. - Мужчина скупо улыбнулся. - Вам этого не понять.
        - Вы профессиональный вор?
        - Я - «вор в законе». Слыхали про таких?
        - Приходилось. Вас как зовут?
        - Артист. - Мужчина впервые поднял на Крайникова глаза. - Простите, это кличка… Владимир Николаевич Юршов.
        Говорят, что семя, брошенное в землю, должно в конце концов произрасти. Полуголодное существование в детстве, беспробудное пьянство отца, отсутствие элементарных жилищных условий, пожалуй, и было тем семенем, которое родило в душе Жени Крайникова зависть, тщеславие, желание любой ценой встать на ноги, жить, как все, а если возможно, то и лучше, чтобы не он завидовал, а ему - его связям, женщинам, дорогим картинам, которыми бы он украсил свой загородный дом, и это желание было настолько сильным, всемогущим и пожирающим все остальные чувства, что он уже не мог с ним бороться, он вступил с ним в тайный союз и теперь ждал только одного - момента, который бы помог осуществить задуманное. И вот этот момент настал…
        Крайников пригласил Юршова в кафе, что находилось рядом с Московским вокзалом, и, хорошо угостив, предложил обстряпать одно небольшое, как он выразился, дельце. Он дает своему напарнику ключи от квартиры, говорит, что забрать - жемчуг, золотые монеты царской чеканки, две сберегательные книжки на предъявителя, а сам ждет его в такси на противоположной стороне улицы. Затем они едут в аэропорт и первым же рейсом вылетают в Москву.
        Юршов, подумав, согласился.
        - Тогда за дело, - сказал Евгений Евгеньевич.
        Они пошли в универмаг, где приобрели добротное, но на вид не очень броское темно-синее пальто, недорогой костюм, рубашку, галстук, полуботинки. «В этом, обличье его родная мать не узнает», - подумал Евгений Евгеньевич, вручая Юршову саквояж.
        - Идите переодевайтесь.
        - Перчатки. Для работы мне нужны еще и перчатки, - сказал Юршов.
        Евгений Евгеньевич купил перчатки.
        Юршов переоделся в общественном туалете на Московском вокзале. Когда вышел и независимым шагом направился к стоянке такси, Евгений Евгеньевич удовлетворенно вздохнул: понял, душой поверил, что дело выгорит, что счастье наконец-то улыбнулось ему.
        Так начиналось это необычное деловое сотрудничество.
        - Вспомнили? - не выдержав столь длительного молчания, переспросил Красин.
        - Вспомнил, - кивнул Евгений Евгеньевич. Я ехал по делам, а Владимир Николаевич… Он только освободился… В Москве его не прописали, сказали: уматывай, иначе еще на годик отдыхать поедешь! А вору стыдно по такой статье садиться… Что делать? Вот вы… Что бы вы сделали на его месте?
        - Обо мне в другой раз поговорим, - сказал Красин. - В данный момент меня Юршов интересует. Так что он предпринял? Обворовал вас?
        - Покаялся. И я понял его, вошел в положение, помог…
        - Чем?
        - И с работой, и с пропиской.
        - И в благодарность за это он стал служить вам верой и правдой.
        - Не служить - помогать. Помогать следить за машиной - профилактика там или еще какой мелкий ремонт…
        - Мелкий ремонт, значит… Ну, а кто вас с Грачом свел?
        - Вы меня с кем-то путаете. - Крайников с трудом приподнялся. - Вы оскорбляете меня своими подозрениями! Все, что вы говорите, полнейшая чушь! Нелепица!
        - Трудный вы человек, Евгений Евгеньевич. На что вы рассчитываете?
        - На гласность и справедливость. Я верю в справедливость!
        - Я тоже.
        - Ваша справедливость замешана на лжи. Вам не удастся меня оклеветать! Времена не те, кончились ваши времена! Ясно?
        - Ясно.
        - И заверяю вас: в самом скором времени я буду на свободе. Все. Я больше не намерен отвечать на ваши дурацкие вопросы!
        - Нахал! Крепкий нахал! - не выдержал Климов. - В машину его, товарищ майор?
        - В машину, - кивнул Красин.

* * *
        Швецов подъехал к месту встречи ровно в одиннадцать и среди редких прохожих, сновавших у метро, мгновенно выделил плотную фигуру Артиста. Они долго, пытливо и настороженно рассматривали друг друга, затем пошли навстречу…
        - Это ты меня желал видеть? - спросил Артист.
        - Я.
        - Ты действительно такое сотворил?
        - Да.
        - Ну и дурак!
        Швецов молчал, ожидая разъяснений, и дождался.
        - Ты меня куска хлеба лишил, - сказал Артист.
        - Я вам хлеб с маслом предлагаю. Согласны?
        - Тебе цена - рубль с мелочью. Да и то в воскресный день. А Евгений Евгеньевич - голова. У него - связи! Там… - Артист ткнул пальцем в землю. - И там… - Палец уперся в небо.
        - Значит, отказываетесь?
        - Завтра мы решим, что с тобой делать, - помолчав, ответил Артист. - А сейчас - иди. Спокойной ночи.
        - Это ваше последнее слово?
        - Я два раза не говорю. - Артист выбросил сигарету, повернулся и пошел прочь.
        XV
        Скоков пил небольшими глоточками черный кофе, курил, жадно затягиваясь, и нетерпеливо поглядывал на молчащие телефонные аппараты. Сигарета, зажатая между средним и указательным пальцами, беспрерывно гасла, и он, чертыхаясь, искал по карманам спички. Родин, который сидел напротив, в конце концов но выдержал и протянул ему зажигалку.
        - Дарю, Семен Тимофеевич, - сказал он, улыбаясь. - «Ронсон». Лучшая фирма в мире.
        - Спасибо, - сказал полковник, любуясь изящными формами зажигалки. - Безделушка, а приятно.
        - Если учесть, сколько коробков спичек, которые, как известно, делают из дерева, вы тратите за неделю, то это не только приятно, но и экономно.
        - Сам додумался или кто подсказал?
        - Крайников.
        - Так это, значит, его подарок?
        - Его.
        - Умел жить мужик, - задумчиво проговорил Скоков. - А сгорел… Как ты думаешь, Швецов заранее все высчитал или эта идея захвата власти возникла у него, так сказать, спонтанно?
        - Не знаю. Мне ясно только одно: Швецов - не из шестерок. Крайников это не учел и поплатился.
        - Коса на камень нашла?
        Родин ответить не успел. Резко зазвонил один из телефонов, и полковник рывком снял трубку.
        - Первый слушает.
        - Первый, докладывает второй…
        - Понял. Почему так долго не выходили на связь?
        - Пивка пришлось попить, товарищ пол… - Говоривший осекся, но тут же исправил свою ошибку. - Кузин после встречи с Кириным заехал в пивной бар на Пушкинской, где встретился с Дворцовым. Дворцов передал ему пакет, хотел было уйти, но Кузин придержал его и целых полчаса что-то втолковывал. Видимо, неприятное. Дворцов аж красными пятнами пошел…
        - Дальше, - не выдержал полковник.
        - Затем Кузин выехал на Садовое, добрался до Каширки и свернул на кольцевое шоссе. Здесь встал, покопался в моторе, минут через пять к нему присоединились три «жигуленка» и «Волга» - двадцатьчетверка. В каждой машине по три человека, считая вместе с водителем. Сейчас они… Сворачивают на Рижское шоссе. Идут плотно. Скорость - сто десять.
        - Хорошо, - кивнул полковник. - Передайте третьему номера машин, в какую сторону они двигаются. Об исполнении доложите.
        - Есть!
        Полковник положил трубку и нажал кнопку телефона, связывавшего его с Климовым.
        - Костя, Кирина взяли?
        - Взяли.
        - Теперь берите Дворцова. Задание ясно?
        - Предельно.
        - Ну и отлично.
        Полковник прикурил, чиркнув зажигалкой, и посмотрел на Родина, отмечавшего стрелками на карте Москвы маршрут, по которому следовал Кузин.
        - К Стеблеву направились?
        - К нему, товарищ полковник.
        - Соедини меня с Красиным.
        Красин в это время находился в квартире того самого летчика Воронова, из окна которого в день ограбления универмага якобы торчала винтовка с оптическим прицелом. Сейчас у окон, а их было три, и из всех трех отлично просматривалась площадь, действительно расположились снайперы - молодые ребята из группы захвата. Для маскировки полковник Скоков решил их приодеть, поэтому внешний вид ребят - стоптанные ботинки, латаные-перелатанные джинсы, неопределенного цвета рубашки, грязные, замусоленные халаты - вызывал крайнее недоумение - то ли душманы, против которых они совсем недавно воевали в Афганистане, то ли алкаши, подсобные рабочие винно-водочного магазина.
        - Стрелять только в крайней необходимости, - инструктировал Красин. - И желательно в такие места, чтобы… Понятно?
        - Сделаем, товарищ майор, - бубнил в ответ сержант Коктыбаев. - Видимость отличная, расстояние… Лева, - он кивнул в сторону своего товарища, расположившегося у соседнего окна, - с такого расстояния белку в глаз бьет.
        - Ему про Фому, а он про Ерему, - рассердился Красин. - В ж… бей, а не в глаз! Мне, повторяю, покойники не нужны. Ясно?
        - Ясно! - щелкнул каблуками Коктыбаев, забыв, что одет не но форме.
        Красин не выдержал, расхохотался.
        - И не вытягивайтесь. Вы - грузчик, а не сержант специального подразделения МВД.
        Зазвонил телефон.
        - Слушаю, - сказал Красин, сняв трубку.
        - Виктор Андреевич?
        - Он самый.
        - Скоков. Тебе передали номера машин?
        - Да.
        - Через сорок минут они будут у тебя.
        - А Грач? Вышли на него?
        - Вышли. Сегодня в двенадцать дня Юршов встретился с ним в пиццерии. Грач работает официантом. Через день.
        - Понятно. Пиццерия - что-то вроде явочной квартиры, поэтому вчера Юршов просто физически не мог на него выйти.
        - Именно.
        - Ну, и что Грач?
        - После ухода Юршова чуть не полчаса названивал из автомата своим ребятам - видимо, дал отбой.
        - Ну и ладушки.
        - Ладушки-то ладушки… Как быть с Юршовым?
        - Берите. Он, по всей вероятности, к банде Грача никакого отношения не имеет.
        - Я тоже так думаю. Ну… удачи тебе, Виктор Андреевич!
        - Спасибо!
        Красин быстро пересек площадь и вошел в здание универмага. Но к Стеблеву прорваться не смог - путь преградила секретарша.
        - Нет! - грозно сказала она, заслонив грудью дверь. - Директор занят, принять не может!
        - Он ждет меня. - Красин предъявил удостоверение. - А вы не волнуйтесь. Сядьте и занимайтесь своими делами. Понятно?
        - Понятно, - чуть слышно пролепетала девица, отступая и опускаясь на стул.
        Красин вошел в кабинет.
        - Здравствуйте, Яков Григорьевич!
        - Здравствуйте, - сказал Стеблев, успев смахнуть в средний ящик стола небольшой, серого цвета пакет. - Я же говорил вам, что…
        - Хватит, Яков Григорьевич! Хватит лгать и изворачиваться! Да и времени у нас в обрез. - Красин взглянул на часы. - Через тридцать минут они будут здесь. Вы приготовили деньги?
        Стеблев втянул голову в плечи, развел руки и стал похож на затравленного собаками зайца.
        - Боже, какой вы все-таки несговорчивый! - Красин выдвинул средний ящик стола, взял серого цвета пакет, отметив про себя, что не ошибся, - пакет был действительно из-под фотобумаги, - и вытряхнул из него новенькие пятидесятирублевые банкноты. - Сколько здесь?
        - Две тысячи, - скомканным голосом ответил Стеблев.
        Красин сел в кресло и, пометив деньги, вызвал секретаршу. Когда та вошла, попросил ее в этом удостовериться. Затем вручил пакет Стеблеву и сказал:
        - Отдадите тому, кто за ними приедет. Где у вас встреча?
        - У входа в универмаг.
        - Затем вернетесь в свой кабинет и будете ждать меня. Договорились? И перестаньте дрожать. От вас осиной пахнет!
        - Так, у Красина полный ажур. - Полковник Скоков отодвинул от себя чашечку с кофе, встал и подошел к карте.
        - Ну и где эти подонки?
        Родин ткнул карандашом в только что нарисованную стрелочку.
        - Примерно в двадцати километрах.
        - Значит, минут через десять начнется… - Полковник задумчиво помял подбородок. - У них пять машин, в каждой по три человека… Если все вооружены, то… Пятнадцать стволов! - воскликнул он, непроизвольно сжимая кулаки. - Как думаешь, не подведут ребята?
        - Не должны, товарищ полковник. Они десантника. Каждый владеет приемами рукопашного боя - самбо, дзюдо, каратэ. Да и практики у них предостаточно - Афганистан за плечами. Так что…
        - Не подведут?
        - Не подведут, - улыбнулся Родин.
        Скоков сел в кресло и протянул руку к одному из телефонов, но тот, словно ожидая этого момента, затрещал сам. Полковник от неожиданности вздрогнул и снял трубку.
        - Первый слушает.
        - Докладывает Пятый. Как слышите?
        - Нормально.
        - Швецов вышел из дома, сел в машину и поехал в сторону центра.
        - Где он сейчас?
        - Проскочил «Бауманскую», движется к «Электрозаводской».
        «В гараж спешит, - подумал полковник. - На свидание с Крайниковым».
        - Там его и берите.
        - Где? - недоуменно переспросил Пятый.
        - В гараже. Как только в подпол залезет, так и берите. Ясно?
        - Ясно, - усмехнулся Пятый. - До связи.
        - До связи.
        Скоков бросил трубку и посмотрел на часы.
        - Соединить с Красиным? - догадался Родин.
        - Не надо, - сказал полковник, распечатывая новую пачку сигарет. - Ему, наверное, сейчас не до разговоров.
        Кузин вышел из машины, внимательно осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, направился к универмагу. У отдела «Спортивные принадлежности», который находился почти напротив кабинета директора, задержался и попросил продавщицу показать кроссовки. Долго рассматривал их, мял, хотел примерить, но ему отказали.
        - Почему? - возмутился Кузин.
        - Не положено.
        - Боитесь, что подметки отлетят?
        - Советское - значит, отличное! - Продавщица кинула на покупателя оценивающий взгляд и неожиданно звонко рассмеялась. - Заходите завтра. Может быть, итальянские выкинут.
        - Спасибо, - сказал Кузин. Улыбнулся и заспешил к выходу, к дверям, в которые буквально минуту назад нырнул Стеблев.
        - Здравствуйте, Яков Григорьевич!
        - Здравствуйте.
        - Как настроение?
        - Паршивое! - обозлился Стеблев. - Почки болят и вообще… - Он вытащил из кармана пакет и передал его Кузину. - Пожалуйста.
        - Спасибо, Яков Григорьевич. До встречи. А почки… Боржом пейте, говорят, помогает.
        Кузин простился со Стеблевым и заторопился к машине. И вдруг… За многие годы занятий боксом Кузин привык мгновенно реагировать на малейшее движение противника на ринге, ибо это движение почти всегда заканчивалось атакой, которую необходимо было пресечь и подавить в самом зародыше. В дальнейшем эта привычка переросла и выкристаллизовалась в острую наблюдательность, обычно свойственную людям, чья карьера, а зачастую и жизнь, как, например, разведчика, зависит от природной сообразительности и быстроты реакции. Так вот, простившись со Стеблевым, Кузин вдруг заметил, что с противоположной стороны площади к его машине направляются двое грузчиков. Насторожили его не сами грузчики, одетые, как и все их коллеги из продовольственных магазинов, в грязные и замызганные рабочие халаты, а их лица, трезвые, свежие, спокойно-сосредоточенные, и походка, мягкая, скользящая, почти бесшумная походка солдат, отправляющихся на задание. Кузин моментально охватил площадь круговым движением глаз и увидел, что грузчики берут в кольцо а остальные его машины - три «жигуленка» и «Волгу». Он бросил короткий взгляд через плечо.
И за ним следовал грузчик. На какую-то долю секунды их взгляды встретились, и по этому взгляду, лишенному каких-либо эмоций, Кузин понял, что имеет дело с профессионалом самой высокой пробы.
        В следующее мгновение грузчик прыгнул, прыгнул мощно, без подготовки, выбросив вперед левую и приготовив для удара правую руку. Кузин ловко уклонился и сам поймал противника на удар - встречный в челюсть. Грузчик рухнул, словно у него подломились ноги. Кузин рванулся в сторону, молниеносным движением схватил за волосы проходившую мимо девушку и, приставив к ее горлу пистолет, заорал:
        - Кто подойдет - пристрелю!
        Старший группы захвата капитан Саранцев, страховавший своего бойца, в растерянности остановился, оценивая обстановку, повел глазами. Все остальные преступники были уже разоружены, сидели тихо, с недоумением поглядывая на изящные браслеты-наручники на своих запястьях.
        - Неужели ты не понимаешь, что тебе крышка? - спросил капитан, нащупывая под халатом пистолет. - Брось оружие!
        Кузин грязно выругался и, прикрываясь девушкой, как щитом, стал медленно отходить к машине, которая блокировала выезд на шоссе.
        - Вылезай! - скомандовал он, направив на водителя пистолет. - Быстро!
        Шофер молча перевел взгляд на капитана Саранцева. Тот мрачно усмехнулся и поднял согнутую в локте правую руку. Это был условный сигнал снайперам - «Внимание!». Шофер же принял этот сигнал на свой счет, неохотно вылез и отошел в сторонку.
        - Дальше! - заорал на него Кузин. - Еще дальше!
        - Да чего ты прицепился, чего тебе еще от него надо? - довольно дружелюбно проворчал капитан.
        - Самолет! И без пересадки… До Стокгольма! Понял?
        - А карету не хочешь?
        - Будешь много разговаривать, я вашу комсомолку… - Кузин с силой тряхнул девчонку за волосы. - В расход пущу! Так и передай своим… идиотам!
        В это время грохнул выстрел. Вскрикнув, Кузин выронил пистолет и с удивлением посмотрел на свою беспомощно повисшую правую руку. Пуля снайпера, стрелявшего из окна квартиры летчика Воронова, угодила точно в запястье.

* * *
        Сумеет ли брат с честью выйти из создавшегося положения, помочь в беде любимому человеку, проявить себя, как настоящий мужчина? - думал Родин, шагая по бульварам домой. - Алена, конечно, славная девчонка, сумеет понять, что к чему, сумеет пережить свалившееся на нее горе, - горе, как бы велико оно ни было, пережить можно, - но куда деться от долгих настороженных взглядов в спину, сплетен, пересудов за углом, а порой и откровенного презрения? Куда? От злых языков не убежишь. И вот здесь-то человек и ломается - уходит в себя, рвет отношения с окружающими, привычным укладом жизни, отгораживается от всего мира глухим забором отчужденности и недоброжелательства. В этот момент ему необходимо протянуть руку, подставить плечо, найти слова, которые вернули бы его к жизни. Нашел ли брат такие слова?
        Родин бесшумно открыл дверь, заглянул в комнату. Вся семья - в сборе. А по правую руку от Славки сидит… Алена. Тихая, задумчивая, немножко отрешенная. «Ничего, это со временем пройдет. Главное, что они вместе».
        - Здравствуйте, - сказал Родин. - Для меня местечко найдется?
        - Место всем найдется, - сурово сказал отец, но глаза его заискрились радостью. - Садись!
        Родин сел, придвинул тарелку и облегченно вздохнул. Впервые за много недель - свободный вечер. Он может идти куда угодно - в кино, в театр, на свидание. А может и посидеть дома, посмотреть телевизор. Натруженный мозг будет отдыхать, а не рыскать в поисках выхода из темных лабиринтов неизвестности… «Как хорошо все-таки дома!» Родин посмотрел на родителей, брата, Алену и невольно улыбнулся.