День назначенной смерти Алексей Макеев
        # Не каждому в канун Нового года приходится наслаждаться праздничным настроением… Николай Кравцов, владелец юридического агентства, стал получать угрожающие письма по электронной почте, в которых была указана дата его смерти - 31 декабря. За помощью Кравцов обращается к сыщику Максимову. В день назначенной смерти сыщик пришел в квартиру Николая, где собралось множество гостей. И туда же не преминула явиться смерть. Но вот только жертвой оказался вовсе не Николай…
        Алексей Макеев
        День назначенной смерти
        Пролог
        Волчья стая не голодала. В тайге еды - как в приличном супермаркете. Ранним утром задрали сохатого - годовалого лосенка. Грыз осоку в низине, а мамаша ушами хлопала. Налетели, как ветер. Вожак - волчище лет пятнадцати, матерый, мускулистый - в центровые не лез: на то и молодняк, пусть резвится. Волчата и дали жару - уже подросшие, поджарые, длинноногие. Завалили малыша, а лосиха ноги сделала, рванулась через чащу на болото. Кто-то из юнцов пристроился ей в хвост, да, получив копытом в ухо, отпал.
        Стая была мобильной. Две самки, два самца с вожаком, трое молодых из одного помета. Охотились в обширном квадрате, но занесло их в этот вечер к человеческому жилью - в нарушение неписаных волчьих правил. Вожаку так приспичило. Свои причуды у волка, а спорить со старшим даже задиристый Щербатый остерегался.
        Вожак трусил первым по темнеющему лесу, остальные сзади. И вдруг чу! - запах пищи… Он мог почуять кровь за милю, за две. Но тут ударило в ноздрю - внезапно, вкусно, будто ниоткуда. Волк встал, вздыбил загривок. Кудлатая волчица подошла и потерлась носом. Он отмахнулся, глухо прорычав - отстань. У бабы нюх слабее, не поймет ничего. Потрусил дальше, перешел на рысь, помчался, ощетинясь, гонимый запахом добычи…
        А через поле жилье: опасно, человек имеет свойство палить из длинных палок. Сколько раз на своем веку он видел, как гнали братьев облавой - в овраги, на болота, валя наповал. Чудом уходил…
        Маленькая фигурка мелькнула среди деревьев. Взвизгнула от страха. Что такое? Человеческий детеныш?… Волк насторожился, сбавил шаг. Тянуло человеческим жильем - курятником, дымом из печи. Виднелись огоньки за полянкой, скаты крыш, амбары, плетень на околице… Он помчался наперерез, перекрыл дорогу. Ребенок шарахнулся в кустарник, но волк уловил его намерение - метнулся с упреждением. И встал. Угрожать рычанием, оскалом? Зачем? Умный зверь: понимал - лицом к лицу человек не боец, а детеныш и вовсе смешон. Достаточно впиться желтым взглядом, и он очарованный попятится в самый лес, где нет ни света, ни охотника…
        Он подошел к ребенку, обдав звериным духом, посмотрел. Глаза сверлящие, глубоко посаженные, осмысленные. Заскулил малыш - тоненько, жалобно. Девочка? Волк, крадучись, сделал шаг, второй. Ребенок выставил руки вперед: поранился, ладошки в крови… И тут не выдержали остальные. От голода не пухли, но запах крови ударил в головы, занервничали. Слюна полилась из пастей. Взбудоражились на весь лес, а Щербатый прыгнул поперек батьки, дернул малышку. Пронзительный возглас огласил опушку, помчался ветром через поле. Подобного нахальства вожак не стерпел. У кого тут нехватка? Ощетинился, оскалил пасть и массой налетел на недотепу, впился в горло. Покатились, визжа, по траве, собирая шишки и колючки…
        А остальные смыкали круг, не оставляя ребенку шанса…
        Часть первая

30 декабря. Четверг
        Утро было серым и бессмысленным. Максимов в первозданном виде лежал на кровати и смотрел в потолок. По потолку ползло что-то бледное, мохнатое, с множеством лапок и, наверное, липкое. Откуда? На дворе канун Нового года, насекомых нет. Зато в активе галлюцинации и страшные воспоминания - до того момента, пока он не наклюкался как свинья. И почему он, собственно, в первозданном виде? А вдруг Маринка зайдет?
        Он закрыл глаза. Когда открыл, существо одолело трещину, делящую потолок на две неравные трапеции, перетекло на стену и оседлало недоверченный шуруп. В зеленого человечка, весьма уместного по количеству вчерашнего выпитого, не превратилось.
        Он смотрел на стену минут пять, пока не понял - произошло событие. Не хорошее, не плохое - просто событие. Он снова остался жив. Рука нашарила тапку. Бросок - гусеница рассталась с шурупом. В голове взорвалась граната, Максимов учащенно задышал.
        Похмельный день начинался. Он встал, раздавил гусеницу. Нормальная домашняя гусеница, отлично сочетающаяся с Новым годом. Из цветочного горшка, очевидно, вылезла, Маринка там чего только не выращивает. Натянул дырявое трико. Долго и задумчиво созерцал одинокий шуруп в стене. Сколько лет прожил в этой комнате, а ни разу не замечал, что из стены торчит шуруп.
        Это ж надо так напиться. Последнее воспоминание - испуганный скотчтерьер с козлиной бородой, шарахающийся от незнакомого дяди, и хозяйка терьера, взирающая на пьяного сыщика с тихим ужасом. Бетонный забор, канава, разливное пиво на брюках… Бичуем, Константин Андреевич? Ангел-хранитель заботливо, как уже не раз, довел его до дому, сопроводил до унитаза и уложил в постель.
        Из кухни доносились лающие звуки. Подобно Семен Семенычу Горбункову, очнувшемуся с похмелья и не нашедшему в квартире жены, он ухмыльнулся и побрел на кухню. Увы, там не было даже мента, жарящего яичницу. На улице лаял и чихал прохудившийся
«Опель» соседа Борзых, этот звук доносился из форточки. На столе лежала записка:
«Папахен, я уже убежала. Так держать!»
        - Стыдно, Максимов, стыдно… - пробормотал он и открыл холодильник. Спиртного не было - Новый год еще в перспективе. Утренняя гомеопатия исключалась. В наличии имелись майонез и курица. Вид торчащей из кастрюли гузки лишь усилил страдания. Проглотив тошноту, Максимов потащился в ванную.
        Жуткая драма разыгралась вчера вечером на пересечении улиц Казакова и Державина. Максимов возвращался с работы. Пару кварталов прошел пешком: при минус восьми грех не прогуляться. Заглянул в парфюмерную лавку, чтобы прикупить полезных штучек для Екатерины с Любашей. Попутно выслушал комплимент продавщицы (какой, дескать, хорошо одетый мужчины и без обручального кольца), отвесил пару встречных. Пообещал зайти на следующий день и еще что-нибудь сказать. Потом обнаружил, что кончаются сигареты, зашагал в павильон на упомянутом пересечении. Было тихо, хорошо, снег летал пушистыми хлопьями, искристые снежинки танцевали в свете фонаря. Даже писающий за углом «мальчик» с хроническим простатитом не испортил настроения. Купив сигареты, Максимов вышел из павильона и задумался. Почему бы не приобрести подарки к Новому году? Лохматову, Вернеру, родной дочери. Первому - бомбилью с калебасой (покуда не забыл, что это такое), второму - коньячный набор с рюмками, третьей - долгожданный плеер с возможностью прослушивания записей в формате МР3 и все такое (консультант расскажет). Главное, не выходить за рамки
кошелька. Не он один такой - коллеги тоже где-то познают радость товарно-денежных отношений. Бродят по магазинам, мучительно гадая, что бы подарить любимому начальнику - чтобы и себе приятно, и ему не в тягость. Если бы он не замер у павильона, то не стал бы причастен к трагическим событиям. Появился пьяный охранник некоего ЧОП: здоровый кобель, рассупоненный, наглый. Обматерил продавщицу, треснул по загривку случайного покупателя, имевшего наглость сделать замечание. Осколки разлетевшейся витрины подстегнули пьяную ярость.
        - Что ты делаешь, придурок? - завопил молодой парень, проходящий с приятелем мимо. Начался беспредел. Пьяный в дым охранник выхватил пистолет и, выкрикивая похабщину, начал стрелять. Пистолет оказался не газовым. Стоящий в отдалении Максимов с ошеломлением наблюдал, как из ствола вырываются язычки пламени. Не каждый день такое увидишь. Одного из парней подонок ранил в шею, другому пробил грудь. Люди в панике разбегались. А стрелок, сразив двоих, перенес огонь в пространство. Продавщица ближайшего киоска бросилась к «тревожной кнопке». Распахнув ногой дверь, пьяный мерзавец ворвался в застекленный павильон, взял на мушку женщину в норковой шубе, сорвал с нее шапку. Женщина была беременной. Нашелся храбрец из числа стоящих у кассы, попытался вырвать пистолет, за что получил пулю в висок… Когда Максимов вбежал в павильон, внимание бандита переключилось на пожилую даму с внучкой, обе вопили о пощаде. Картина возмутительная: раненный в шею лежал без движения, кровь сочилась в снег, второй пытался приподняться, громко стонал. Труп внутри павильона, мозги на полу, под ногами пакет, из которого
рассыпались продукты: палка сырокопченой колбасы, коробка конфет… Кучка рехнувшихся от страха граждан… Преступник, опьяненный видом крови, перекошенный, извергающий помойную брань, обернулся и вскинул пистолет. Максимов нырнул за холодильник с напитками. Пуля разнесла стекло. Второй обоймы у преступника не было. Щелчок - он судорожно пытался передернуть затвор, Максимов налетел, как коршун, с одного удара разнес подонку челюсть…
        Дальнейшие события он помнил неотчетливо. Пелена перед глазами. Он бил подонка, пока не преобразил ему всю физиономию. До смерти не забивал - это точно. Оставил его, хрипящего, на корточках отполз к разбитой витрине. Народ потихоньку сматывался. Собирались зеваки. Когда вбежали охранники торгового центра и принялись вторично выбивать из негодяя дух, Максимов выбрался на улицу - не хотелось дожидаться приезда милиции, участвовать в составлении протокола, объясняться: неизвестно, чем еще закончится… И без него убийцу благополучно отправят за решетку, предъявят букет обвинений: «хулиганство с применением оружия», «нанесение тяжких телесных повреждений», «убийство лица, выполняющего общественный долг»… Лицензию на предоставление охранных услуг у фирмы, в которой работал убийца, скорее всего, отнимут. Долго и кропотливо будут выяснять, почему у охранника, который не был при исполнении, да еще и пьяного в три телеги, оказалось при себе оружие…
        На улице его вырвало. Он увернулся от машины «Скорой помощи», от неспешно подъезжающего патруля с мигалкой, побрел через двор монолитной многоэтажки. Дальше память - вразнос. Импортный коньяк из горлышка на «берегу» заснеженного фонтана у Дворца культуры железнодорожников. Нервный очкарик, брошенный девушкой, подумывающий о суициде и упорно интересующийся, не желает ли Максимов присоединиться к благому делу. Совместное распитие. Очкарик, пошатываясь, удалялся во мрак. Короткая очередь в винно-водочный отдел, уговоры какого-то толстяка догнаться пивом в кедах… пардон, в кегах… Но когда на дамбе Октябрьского моста его - кривоходящего, падающего, одинокого - догнали наглые юнцы и попытались раздеть, Максимов не растерялся. Включились рефлексы. Счастье хулиганов, что дело происходило на дамбе, а не над рекой. Временное отступление, перегруппировка. Самого нахального он размазал носом по проезжей части, «напарника» схватил за шиворот, перевалил через ограждение и швырнул с откоса. Затем принципиально догнал первого, накостылял по ребрам и, невзирая на истошно плаксивое: «Дяденька, не на-а-адо!!!» -
пинком отправил вслед за всеми. Тупо наблюдал, как, скуля от ужаса, формируя красивую снежную лавину, паршивец кубарем катится с гигантской дамбы…
        Появление в родных стенах память просто игнорировала. Настало утро 30 декабря - страшное, как атомная война. Интуиция подсказывала: Новый год не принесет приятных сюрпризов.
        Существо, возникшее в десять утра на пороге агентства «Профиль», напоминало руководителя лишь условно. Екатерина в новой кофточке, сверкающей мириадами блесток, водружала на стол начальника искусственную елочку. В телевизоре кривлялся безголосый поп-идол. Олежка Лохматов осторожно опускал в стакан с чаем кусочки рафинада и удивлялся, почему сахар растворяется с таким яростным шипением.
        - Мамочка родная… - оторопела Екатерина. - А мы решили, что босс с утра пораньше пошел за подарками. Сидим такие наивные и ждем… Я тоже хотела вам вчера подарки купить, а потом увидела эту красивую кофточку и подумала: да ну вас, ребята…
        - Я хотел… - прохрипел Максимов, неверным шагом направляясь к замаскированному бару. Олежка Лохматов выронил подозрительный рафинад и недоверчиво воззрился на начальника.
        - Вот это да-а….
        - Пиво пил, - хлопая глазами, определила Екатерина. - После водки. А кроме того, пережил глубокую личную драму. Смертушка ты наша ходячая.
        - А в пиве, между прочим, присутствует трупный яд, Константин Андреевич, - сглотнув, просветил Олежка. - Так называемый кадаверин. Образуется в результате брожения хмеля. Так что сильно на это дело не налегайте…
        - Заткнись, - буркнул Максимов, открывая бар. Разноцветная шеренга, безусловно, радовала.
        - Не поможет, - покачала головой Екатерина, - облегчение на час, а потом вторая волна. Между прочим, Костик, в соседнем супермаркете рядом с отделом приколов открылся новый отдел - «Все для похмелья» называется. Огурцом, конечно, не станешь, но от мучительной смерти - так называемого постинтоксикационного алкогольного синдрома…
        - И ты помолчи, - уронил Максимов, зубами отвинчивая крышку с первого, что попалось под руку. Выпил маленькими глоточками. Подождал, пока разбежится по артериям и венам, поднял голову и обвел сотрудников свинцовым взглядом. Мысленно пересчитал.
        - А где наш зам по половым связям с общественностью?
        - Здесь я, - донесся из кладовки утробный голос Вернера. - Елочные игрушки с Любашей пытаемся достать…
        - Пытается он… - проворчала оттуда же Любаша. - Всю уже облапал, а до елочных игрушек так и не добрались… Как смешно вы, Константин Андреевич, выразились - «по половым связям с общественностью»… Это я ему, что ли, общественность?
        - Зампопол, - задумчиво изрекла Екатерина. - Надо бы запомнить.
        В кладовке отчаянно завозились, захихикали, показались две лохматые головы.
        - Мамочка… - перепугалась Любочка, - кто это к нам пришел?
        - Ну и ну, - невозмутимо покачал головой Вернер. - А почему бы и нет, коллеги? В этом есть своя поэзия. Не помню, кто сказал, возможно, Лев Аннинский - что мы такие умельцы, что и сами себя лучше всяких врагов уничтожаем. Рассказывай, командир. Не забудь присесть и закусить.
        - Мы надеемся, ты не на машине приехал? - предположила Екатерина.
        - А на чем? - поджал губы Максимов. - Честное слово, не заметил, коллеги, - добрел до стоянки, сел, вырулил - два квартала проехал, вспомнил, а потом уж поздно было возвращаться… Н-да уж.
        - Точно обалдел, - произнесли они как-то слаженно.
        - На кого ж ты нас покинуть-то хотел? - добавила Екатерина.
        Молча выслушали рассказ. Секретарша Любочка побледнела, встала и на цыпочках удалилась. Олежка с сожалением посмотрел на чашку с чаем, отодвинул ее на край стола. В глазах участливой Екатерины тихий ужас сменялся жалостью к ближнему. Вернер не поленился встать, заботливо налил в граненую стопку и мягко поставил перед начальником. «Спасибо, дорогой», - поблагодарил Максимов глазами и с удовольствием выпил.
        - Ничего себе известие, - пробормотала Екатерина. - Это событие, между прочим, вошло в утреннюю криминальную сводку. Труп, двое раненых и много перепуганных граждан. Пострадавших доставили в больницу, покойника - в морг. Кто умирает, того не лечат. Преступник, набравшийся до поросячьего визга, схвачен, препровожден в СИЗО. Выйдет не скоро - году, я думаю, к 2030-му. Наибольшую активность при задержании преступника до приезда милиции проявили работники службы безопасности ООО «Гетман», владеющего «пассажем». Прибежали, скрутили преступника. Свидетели рассосались - стали протокол составлять, а нету никого… Ни о каком постороннем мужчине, принявшем деятельное участие в поимке злодея, не сообщается.
        - Так он же скрылся с места преступления, - напомнил Вернер. - Загадочный мужчина таинственным образом исчез, переложив лавровый венок на головы непричастных. Непричастные не в обиде.
        - Чихал я на эту сомнительную честь, - споткнувшись, заявил Максимов.
        - Затаскают, - буркнул Лохматов.
        - Кстати, ни о каких хулиганах, подвернувшихся под твою горячую руку и скатившихся с дамбы Октябрьского моста, в новостях не упоминалось, командир. Радуйся. Ты просто мастер своего дела.
        - Всех врагов одним махом, - улыбнулась Екатерина.
        - Побивахом, - конкретизировал Олежка.
        - Не кручинься, командир, - успокоил Вернер. - Такие вещи происходят каждый день. Просто мы участвуем в них редко. Вот и выглядит как нечто вопиющее. Расслабься. Жизнь штука несерьезная.
        - Вот и покойник на том свете скажет, - хмуро бросил Лохматов.
        - Все, коллеги, - хлопнул Максимов стопкой по столу. - Довольно лирики. Новый год грядет, дело серьезное! Делаем мучительную попытку сосредоточиться. Что у нас в перспективе? Монетизация льгот не по нашу честь - пусть пенсионеры после праздников выходят перекрывать дороги. Пешком ходить будем. Десятидневные каникулы тоже вас, слава богу, не касаются. Безделье вредит. Пятого числа буду крайне польщен увидеть всех на работе. Про цунами в Индийском океане тоже молчу - штука неприятная, но нас не задела.
        - Тебе спасибо, - буркнул Вернер. - За нашу невысокую зарплату.
        - В излишества не окунешься, - поддержал Лохматов.
        - На такие деньги не то что приодеться - прираздеться толком нельзя, - присоединилась к коллегам Екатерина, снискав красивым заявлением тихие аплодисменты. Максимов поморщился.
        - Вот и славно, дети мои. Сидите дома, готовьте заливную рыбу, ждите дедушку-дарителя - словом, по возможности достойно встречайте год Петуха.
        - Я лучше Снегурочку подожду, - проворчал Вернер. - Есть тут на примете одна снегуристая…
        - А тот, кто будет перебивать, выйдет на работу 31 декабря, - строго сказал Максимов. - Остальные не выйдут.
        - Звучит-то как… - мечтательно закрыла глаза Екатерина.
        - С небольшой поправкой, коллеги. Если сегодня, 30 декабря, до восемнадцати ноль-ноль не нарисуется клиент с важным и неотложным делом, готовый заплатить по десятикратному тарифу…
        - Господи… - взметнула руки к потолку Екатерина. - Давайте же молиться со страстью нечеловеческой, чтобы не послали темные силы на наши несчастные головы…
        - Не придет, - компетентно заявил Вернер. - Покажите мне такого чудака, кто под Новый год соберется воспользоваться услугами частных сыщиков. Веселиться надо! Праздновать!
        - Сплюнь, - опасливо сказал Лохматов.
        Вернер сплюнул. Все застыли, охваченные недобрым предчувствием. Тишина воцарилась в офисе. Любаша далеко в приемной стучала по клавиатуре - активная у нее игрушка, развивает физически; жильцы наверху апробировали новую дрель; в телевизоре четыре безголосые, но хорошенькие дивы старательно, но как-то сонно выводили: «Тик-так ходики…»
        - Не дотерпим до шести, - со вздохом резюмировал Вернер. - В голый нерв превратимся.
        - Плюс загадочное дело супружеской четы Корольковых, - вспомнил Максимов. - Не нравится оно мне, покоя не дает…
        Меньше всего он ожидал, что последние слова вызовут бурю веселья, и стены содрогнутся от гомерического хохота. Олежка схватился за живот, пытался что-то сказать, но не мог, Вернер рухнул головой на стол, в припадке веселья сбросил на пол и разбил любимую чашку Лохматова, а Екатерина громко икала, и потребовались усилия всей команды, чтобы вернуть ее к нормальной жизни.
        - Я сказал что-то не то? - обескураженно спросил Максимов.
        - Все в порядке, - объяснил Вернер, хлопая Екатерину по спине. - Гражданка Королькова позвонила сегодня утром и пристыженно дала отбой. Загадка разрешилась.
        Эти законопослушные, симпатичные граждане проживали на первом этаже - под агентством. Совсем как в сериале - Саша и Маша. Была у них болонка - Брулька. Шустрая, беленькая - Маша часто ее выгуливала под окнами. А намедни Брулька пропала. С концами. Максимов встретил супругу Королькову - то бишь Машу - у дверей подъезда: расстроенную, подавленную. И крайне изумленную. Куда пропала Брулька? Утром, как обычно, проводила мужа на работу (сама она временно не работает и терпеть не может этим заниматься) и готова присягнуть, что собачка вслед за Сашей в подъезд не выскакивала. Прибрала постель, приняла положенные водные процедуры, заварила кофе. Отсутствие Брульки полусонная Маша обнаружила лишь после того, как устроилась с чашкой кофе перед любимым утренним сериалом и не обнаружила в ногах привычного повизгивания. Но сначала не расстроилась - мало ли куда смылась любимица. Может, в прихожей на коврике валяется. Досмотрела сериал, помыла чашку. Тут и ощутила Маша легкое беспокойство. Не было болонки на коврике в прихожей! Бегло осмотрела квартиру - нету. Осмотрела углубленно. Прошерстила шкафы, обшарила
выдвижные ящики под кухонным гарнитуром. Заглянула в диван, куда сложила постельное белье. Сунула нос за шторы, за буфет, за сервант, тщательно обыскала прихожую. Осмотрела холодильники, книжные полки, стиральную машину, в качестве бреда перевернула зимние сапоги, постучала об пол, потыкала спицей в землю с цветами и даже глянула за ковер, висящий на стене, - не сплющило ли там несчастную Брульку? Села на диван и взялась трезво оценивать ситуацию. Квартира на первом этаже, балкона нет. Форточка в зале в принципе открыта, поскольку топят нещадно, но снаружи к ней прибита сетка от комаров, которая как висела, так и продолжает висеть. Саша не считает сетку от комаров в канун Нового года чем-то абсурдным (зато потом не надо вешать), а Маша такими сложными хозяйственными работами старается себя не загружать…
        Попытка трезво оценить ситуацию привела к тому, что у Маши сдвинулась крыша. Она схватилась за телефон, вызвала с работы мужа. Муж примчался, вторично обшарили квартиру. Нет болонки. И Саша готов присягнуть, что Брулька вслед за ним в подъезд не выбегала. И не в ее это обыкновениях. Ленивое существо. Сетка на окне не порвана, поэтому нет оснований полагать, что Брулька превратилась в кошку. А ночью собачка присутствовала в квартире точно, поскольку лезла на кровать, и Маша постоянно за нее цеплялась. Словом, мистика открытым текстом. Саша снова отбыл на работу, а Маша вся в слезах отправилась на улицу, где и встретила Максимова. Захлебываясь слезами, обо всем поведала. Максимов позвонил Екатерине, оторвал ее от сложной косметической операции по удалению заусенцев с ногтей, попросил помочь попавшей в беду гражданке. Опять последовал методичный квартирный шмон. В пять часов вечера - перед приходом Саши с работы - Екатерина вернулась в контору, села в позу мыслителя и тупо пробормотала: «Ничего не понимаю…»
        Утром позвонила Маша и срывающимся от волнения голосом поведала, что Брулька нашлась! Собственно, она никуда и не пропадала. Вечером Саша пришел с работы, Маша всплакнула у него на плече - каково там бедной Брулечке в параллельном мире? В пятый раз обыскали квартиру. Стали готовиться ко сну. Саша разложил диван, вынув из него постельное белье, раскатал свернутое в рулон одеяло… и обнаружил сдавленную, сплющенную, почти задохнувшуюся Брульку! Маша утром на сонную голову скатала одеяло, не заметив, что на ней без задних ног дрыхнет собачка (Брулька белая и одеяло белое), сунула в ящик под диваном вместе с прочим бельем и побрела чистить зубы. А потом кофе, жвачка по телевизору… А Брульку так сдавило, что ни пукнуть, ни вякнуть. Так и пролежала несчастная весь день, не в силах подать звуковой сигнал. Когда ее нашли, она уже глазки закатывала. Живо Брульку в охапку, в машину - и бегом до ближайшей круглосуточной ветеринарной клиники. Вроде откачали, хорошие у нас медики, сердобольные, да и с чувством черного юмора у них полный порядок. Стены тряслись от хохота…
        - Красивая новогодняя история, - подытожил, когда отгремело веселье, Вернер. Мельком глянул на часы. - Ага, еще немного времени прошло…
        Похмелье отступало, упорно обороняясь и возводя баррикады. К одиннадцати часам в голове появились проблески. Для закрепления эффекта требовалось сунуть голову под кран. Он прошел на кухню, приспособленную для бытовых, в том числе похмельных, нужд, установил смесителем нужную температуру…
        Когда Максимов, посвежевший и почти не издающий вони перегара, вошел в офис, скабрезных шуточек не последовало. Сотрудников сразила неподвижность. В кресле для посетителей восседал клиент и с надеждой смотрел на Максимова.
        Он легко мог представить, что творится на душе у товарищей. Едва-едва заблестел лучик надежды…
        - Здравствуйте, - тихо сказал со вкусом одетый мужчина - средних лет, скорее упитанный, чем худой, скорее невысокий, чем рослый, с приятной интеллигентной, но покрытой каким-то серым налетом физиономией. Такое ощущение, словно он месяц просидел в компании с покойником. Глаза у незнакомца были грустны и маловыразительны.
        - Здравствуйте, - пробормотал Максимов. - С наступающим вас.
        - И вас, - трагично вздохнул незнакомец.
        Надрывисто заскрипело в голове. Не успело стать лучше, как снова похмелье…
        Он украдкой покосился на коллег. Екатерина драматично улыбалась - ярко демонстрируя, как человечество, смеясь, расстается со своим будущим. Олежка изображал жадного потребителя рекламы, пялился в немой экран, где махали ногами блондинки в роли зубов. Вернер с выражением пафосного трагизма смотрел в пол.
        - Мне сказали, что без вас в этом агентстве вопросы не решают… - посетитель мял в руках норковую кепи. - Меня зовут Николай Витальевич Кравцов…
        - Слушаю вас, - вздохнул Максимов, погружаясь в директорское кресло. - Не стесняйтесь, уважаемый, рассказывайте, что у вас наболело.
        Предварительный вывод относительно натуры и частично анкетных данных он уже сделал. Нерешительный, безвольный в житейских ситуациях человек, однако парадоксально преображающийся на работе и имеющий достаточно знаний и смекалки, чтобы вести успешный бизнес. Встречаются такие экземпляры. Как минимум пара высших образований. Горькая ирония - в том числе к самому себе… такому. То есть человек прекрасно понимает, что может быть смешон, но обстоятельства (которые вбил себе в голову) значительно выше.
        Так оно и началось.
        - Видите ли, - начал сбивчиво посетитель, - я возглавляю довольно крупное юридическое агентство «Гудвин»… Ну, вы понимаете - консультации населения по вопросам обеспечения права, соглашения с предприятиями, желающими обрести солидную юридическую поддержку, помогаем с обменом квартир, продажей, перепланировкой, оформлением документов, восстановлением утраченных документов; судебные дела - жилищные, семейные, наследственные, прочие вопросы…
        - Не совсем, - честно признался Максимов.
        - Да это не относится к делу, - бледно улыбнулся Кравцов. - Бизнес работает, в чем немалая заслуга моих заместителей… Я живу в приличном доме на улице Державина - двухуровневая квартира с дорогой отделкой… - снова бледная самоирония? - Трехэтажный коттедж в зоне ОбьГЭСа, две машины… Детей, к сожалению, не получилось. Близких родственников тоже, увы, нет. За исключением, разумеется, жены…
        - Хорошо, давайте про жену, - тяжело вздохнув, подключился Вернер.
        - А про жену рассказывать нечего, - развел руками Кравцов. - Зовут Альбина, тридцать четыре года, некоторые считают красавицей…
        - Но не вы, - ожила Екатерина.
        - Мне без разницы, - улыбнулся Кравцов. - Я давно уже вышел из того романтического возраста… Подождите, я еще не закончил. У жены имеется родная сестра Виктория, у Виктории - супруг Владислав. С детьми аналогично не повезло - просто проклятье какое-то родовое… Вы позволите закурить?
        - Курите. И, пожалуйста, к делу, - до конца работы оставалось шесть часов. Не все еще потеряно.
        Закурив, Кравцов частично справился с бледностью и попросил Максимова удалить посторонних. Недоуменно пожав плечами (от сотрудников какие, мол, секреты), Максимов все же выполнил просьбу. Троица с радостью умчалась - хоть в этом послабление.
        Вникать в подробности человеческого сумасшествия приходилось часто. Но ни разу под Новый год. Очень даже не бедствующий человек гражданин Кравцов. В ноябре заключил, без преувеличения, многомиллионную сделку: путем замысловатых комбинаций узаконил самовольные строения, отгроханные руководителями крупных организаций. Дело, безусловно, темное, но в принципе не беззаконное. Ведь в отечественном праве столько дырок и извилистых ходов, что воспользоваться ими, обладая соответствующими знаниями, вовсе не преступление. И все бы шло нормально, но терзают Николая Витальевича… предчувствия смерти. «А какие они?» - тут же поинтересовался Максимов, надеясь поставить собеседника в тупик. Но Кравцов не растерялся. Сны он видит, популярно объяснил посетитель, с наличием кладбища. Тоскливо там. Днем хоронят, ночью мертвые с косами. Засыпать боится. Ангелы без лиц летают перед глазами. Тоска необъяснимая гложет. Жизнь, с момента обретения памяти, проходит перед глазами. Мать покойная нашептывает, к себе зовет. Да и как толково объяснить, что такое предчувствие смерти? Ну, представьте, что стоит перед вами
расстрельный взвод, перекуривает, за работу вот-вот возьмется. Какие у вас предчувствия?.. Словом, вбил себе в голову удачливый бизнесмен, что этот год в его жизни - последний. Не тот, который впереди, а этот, от которого осталось тридцать восемь часов…
        Работа по указанной причине валится из рук, пить начал, взвалил обязанности директора на плечи замов (слава богу, пока справляются). Дома все наперекосяк, депрессия гнетет, мрачные фантазии процветают. Начал жену подозревать в измене - хотя плевать хотел на ее измены, да и на нее… А тут еще зловещие электронные письма без обратного адреса, обращенные лично к нему, Кравцову. Человек он в принципе образованный, понимает, откуда в компьютере берутся письма. Обратился к провайдеру с просьбой поспособствовать, чтобы тайное сделалось явным (подкрепив просьбу хорошим вознаграждением). Но выяснить не удалось, координаты адресата были упрятаны не хуже пресловутого Грааля.
        - Что за письма? - недоверчиво спросил Максимов. В фильмах ладно - там приходят электронные письма угрожающего содержания, и герои начинают метаться в ужасе. В жизни как-то несерьезно, и если данный факт все же имеет место, то это либо детство, либо невменяемость. Либо единственное, на что способен недоброжелатель.
        - Полная чушь, - фыркнул Кравцов. - Отсутствие конкретных претензий, какие-то подспудные угрозы, детали биографии, о которых я уже не помню… А главное, намеки, что я обязан сделать ЧТО-ТО, хотя и непонятно, что… Отпечатано жирным шрифтом, как будто у меня плохое зрение. А может, просто подчеркивают угрозу - как вы думаете?
        - Тексты писем случайно не захватили?
        - Даже не сохранил, - поморщился Кравцов. - Удалял, как пыль с экрана. А если вас интересует примерное содержание… - Кравцов уставился в потолок, зашевелил губами, - извольте: «…Вы опять нарушили условие… У вас осталось четыре дня. Если вы не выполните все, что полагается…» А далее - загадочное многоточие, Константин Андреевич. Дескать, сам додумывай. И так далее, и тому подобное. Кажется, что пишет либо ребенок, либо человек, у которого не все в порядке с головой. Но впечатление производит. Понимаете? Поначалу - ничего, ничего, а потом вдруг начинает трясти…
        - Может, вас с кем-то путают?
        - Да нет, - вздохнул Кравцов, - по имени-отчеству величают.
        - А вы не совершали в последнее время… - Максимов задумался, как бы поэтичнее выразить мысль. - Ну, скажем так, ничего предосудительного?
        Вот с этого момента и началось интересное. Помявшись и дважды поменяв цвет лица, Кравцов поведал занятную историю. Нечто среднее между рассказом Эдгара По, Буало с Нарсежаком и отдельно взятой серией бразильского «мыла». Николай Витальевич без памяти влюбился! В его-то годы! Впервые за всю свою непутевую жизнь! Женитьба пятилетку назад не в счет - женился тогда не по любви, а от восхищения: ну как же, отхватил самую красивую женщину региона! Да разве в красоте дело?! Максимов слушал, не перебивая, а Кравцов, неуклонно скатываясь в поэзию и романтику, говорил все более доверительно и откровенно. Тяжело на Руси влюбленному интеллигентному человеку…
        Дело было в третьей декаде ноября. В ту пору еще не терзали Николая Витальевича тяжелые предчувствия и мрачные видения. Он упорно трудился, зарабатывая на счастливое завтра для себя, супруги и детей (будут же они когда-нибудь?). Загадочная встреча произошла поздно вечером, недалеко от ресторана «Гурман», в котором Николай Витальевич с деловыми партнерами обмывал очередную сделку. Вышел относительно не пьяный. Отлично помнит, что в этот вечер было не холодно, падали снежинки, ветер почти не дул. Не погодка, а подарок. Но с утра опять на работу, хорошо бы выспаться. Вышел Кравцов на тротуар и поднял руку. Подъехала машина с шашечками. И тут он обратил внимание, что на том же тротуаре стоит женщина с поднятой рукой. Кравцов, как истинный джентльмен, не полез, отталкивая даму локтями, а деликатно уступил очередь. Даже дверцу приоткрыл: «Прошу вас, мэм, я дождусь следующей машины». Та спокойно поблагодарила, села на заднее сиденье, а Кравцов побрел к светофору. Такси тронулось, проехало несколько метров и притормозило. «Вам куда?» - спросила женщина, опустив окно. Оказалось, что им примерно в одном
направлении…
        А потом случилось помутнение. То ли юность под градусом пригрезилась, то ли аура исходила от женщины… Он сидел рядом с ней и видел лишь неясный контур лица, который оживал от света фонарей, озарялся желтоватым оттенком, от которого картина, впрочем, не прояснялась, а становилась, напротив, расплывчатой и неосязаемой. Он что-то тихо произнес, обращаясь к женщине. Она ответила. «Почему мне так знаком ваш голос?» - поразился Кравцов. - Убежден: мы ни разу в этой жизни не встречались»… Женщина негромко рассмеялась. «Мы встречались с вами в прошлой жизни». Очевидно, так и было. Первое впечатление прошло. С большим облегчением он констатировал, что особа незнакома. И затмение потихоньку делало свое черное дело. Женщина весьма одинока и печальна. У нее большие глаза, неторопливые движения.
«Простите, пожалуйста, - произнес он, волнуясь. - Вы не очень торопитесь?» Оказалось, что не очень.
        Они покинули такси задолго до места назначения. Бродили по вечерним улочкам, скупо освещенным фонарями. На Кравцова снизошла нелепая блажь. Он менялся на глазах, становился другим человеком. Говорил о себе, о погоде, вспоминал смешные анекдоты. Женщина смеялась, отвечала тем же. Но о себе повествовала расплывчато: кто такая, где работает, возможно, она и говорила, но в голове абсолютно не осело. Звать Наташа, вроде бы приезжая, снимает квартиру, засиделась у подруги, побежала к ресторану ловить такси… Только сейчас он начинает понимать, что вела она себя довольно странно. Они не шли по освещенным улицам, где даже в поздние часы плотное движение, а первые этажи зданий отданы неоновому капитализму. Наташа уводила его в какие-то переулки и подворотни, уверяя, что так ближе. Кравцов не возражал. Хулиганов не было, перевелись в эту ночь на земле хулиганы. Может, так и надо. Может, она стесняется… В темном закоулке он обнял ее за плечи, повернул к себе, поцеловал. И зажмурился, ожидая немедленной порки. Женщина негромко засмеялась. Ее глаза блестели. Кравцов поплыл по волнам блаженства… А дальше было
как в кино. Первое время он еще ориентировался в нагромождениях домов, узких улочках с разбитыми фонарями, подсознательно подмечая, что идут они параллельно улице Вертковской. Но вскоре свернули и угодили в самый рассадник деревянных двухэтажных домов, построенных еще в сороковые годы прошлого века для рабочих эвакуированных заводов. В этих лабиринтах и днем несложно заблудиться, было бы желание. А желанием Кравцова обеспечили надежно. «Извини, но я здесь живу, - прошептала Наташа, целуя его горячими губами. - На более приличный район не хватает денег… Не зайдешь ко мне на чашку чая?» Она еще спрашивает! Он зашел бы даже на чашку уксуса! В голове творилось что-то беспорядочное. Эта женщина легко и просто делала из него идиота. В глазах двоилось, он не помнил, как вошли в барак. В голове отложилась облупленная лестница, пыльное недоразумение в плафоне, освещающее исключительно себя, поворот налево, поворот направо (или наоборот?), допотопная деревянная дверь, в которую Наташа вставляла ключ. Он дрожал от нетерпения, был близок к самовозгоранию, не догадываясь, что приставка «само» здесь неуместна, а
причиной возгорания стал поджог…
        Как-то аврально проходила эта ночь - словно отчитываться предстояло перед начальством. Никогда Кравцов не отмечал за собой склонностей к сексуальному гигантизму. Семейная жизнь вообще такому не способствует (жена Альбина легко бы отхватила первый приз на конкурсе «Мисс фригидность»). А в эту ночь как плотину прорвало! Он выступил в полной красе. Незнакомка притягивала сильнейшим магнитным полем. Ее глаза блестели в темноте, упругое тело послушно изгибалось и вилось вокруг Кравцова. Откуда у нее такой сексуальный опыт? Лучше не думать. Ночь текла без электрического света. Из всей обстановки он запомнил лишь забавно скрипящую кровать, угол древнего буфета, криворукий тополь в полумгле за квадратом окна, да источающие волшебное мерцание огромные глаза напротив. Даже в душ Кравцов не ходил, да и был ли душ в этом странном доме? Здесь, наверное, по старинке моются в тазике на кухне…
        Сказка завершилась, прямо скажем, не очень. Волшебная ночь пролетела как в тумане.
«Тебе пора, любимый, - сказали ему на ухо. - Беги к жене, созвонимся». За окном еще не рассвело, этот факт удержался в голове. Голос лежащей рядом женщины звучал как установка. А далее - снова пропасть, он не помнил, как одевался, уходил, спускался по лестнице, бродил по закоулкам и задворкам, словно заблудившийся грибник… В себя Кравцов пришел от длинного автомобильного гудка, прозвучавшего, как сигнал к казни. Чуть инфаркт не схватил. Проехала машина, он отправился вслед за ней, появившись вскоре на улице Вертковской, вблизи телецентра…
        Смекалки хватило - выклянчить в киоске бутылку паленой водки. Половину выпил, остальным облился, а в подворотне рядом с домом стянул с себя пальто и хорошенько по нему потоптался. «Сделку отметили, - буркнул Кравцов, проходя мимо бледной и не спавшей жены. - По башке дали, ничего не помню». Она не бросилась ему на шею, как-то странно посмотрела, но ему было глубоко до лампочки.
        С этой ночи и начались в мироощущении Кравцова необратимые изменения. Наташа не позвонила, он не помнил, давал ли ей свой номер сотового. Ни в этот день, ни в следующий, ни в последующий. Он даже дом не запомнил! Одержимость грызла Кравцова. Он тупо бродил по району, примыкающему к улице Вертковской, уныло обходил одинаковые бараки, мялся у подъездов, полагая, что сердце подскажет. Дважды нарывался на хулиганов, трижды - на стаи бродячих собак, насилу унося ноги, но только распалялся. Жизнь неслась кувырком: тоска дремучая, работа валится из рук, к алкоголю начал проявлять симпатию, жена странно посматривает, электронные письма со смутными угрозами… А главное, женщина, с которой он провел ночь и в которую влюбился, как гимназист, исчезла из его жизни, оставив после себя лишь клиническую патологию…
        Недели через две чудо повторилось. Он начал приходить в себя, зашел после работы в кабачок - пропустить стаканчик глинтвейна. Пропустил и второй, благо полумрак и приглушенный говор располагали. Кто-то подошел к столику, сел слева. «Хорошая шубка, - машинально отметил Кравцов. - Проститутка, наверное». Он собрался открыть рот и ляпнуть, что по правилам этикета женщина в заведении садится справа от мужчины (либо же напротив), поднял голову… и обомлел. Страх, восторг, вакуум в желудке. По лицу незнакомки сновали тени. Зовущий магнетический блеск в глазах. И снова все перемешалось в Кравцове. Словно не было этих двух недель. «Извини, что не позвонила, - сказала Наташа. - Замоталась с делами»… Взяла его за руку, как ребенка, повела из кабачка. Спросить, откуда она здесь, конечно, не отважился. И снова ночь пролетела как в бреду. Заднее сиденье такси, Наташа бросает водителю, куда ехать, погружается в его объятия, он ищет сладкие губы… Очень долго идут пешком (не по спирали ли?), барак погружен в темень - ни лампочки, ни фонаря - какая разница? И снова он не помнил, как поднимались в этот дом посреди
замшелого барачного района, который все никак не могут снести… Повороты, дверь, полутемная квартира, ветхая мебель, кровать. Криворукий тополь в квадрате окна, гнущий ветви под напором ветра - словно монстр, растопыривший конечности… Волшебная ночь любви. Откуда столько энергии скопилось в Кравцове? Работал не покладая рук, наслаждаясь упоительной близостью. Крышу снесло окончательно. На пике эмоций прямо из кровати позвонил жене, заявив, что подает на развод и домой ночевать не придет! Глаза Наташи поощрительно блестели в темноте, ласковые руки гладили интимные места, ласкали, будоражили…
        Эффект не превзошел ожидания. Супруга к «неожиданным» новостям отнеслась сдержанно: «Хорошо, дома поговорим». А Наташа выпорхнула из кровати, прибежала откуда-то с шампанским (свет оставив в коридоре), села перед ним, вся такая распахнутая, сводящая с ума… Пили из горлышка, смеясь, дурея от близости, еще разок позанимались любовью… а потом Кравцов начал вырубаться. Вроде был звонок на сотовый (не на его) - но это уже смутно помнится. До шампанского или после - память за достоверность не ручается. Уснул. Глубоким беспробудным сном последнего идиота. В памяти остались блики тусклой лампочки из далекого коридора, исходящая жаром Наташа, обнимающая сразу двоих - Кравцова и оборванного плюшевого медвежонка со свернутым носом…
        Очнулся от пронзительной боли. Череп трясло, глаза вываливались из орбит. В квартире - никого. Собрал разбросанную по полу одежду, потащился в другую комнату, затем на кухню, выключил свет в коридоре (с детства приучили к экономии), вернулся в «спальню». Просто адски трещала голова. Вместо Наташи нашел под кроватью пустую бутылку из-под шампанского, дюжину тараканов, кое-как осмотрелся. Квартира в жутком состоянии, стены дырявые, проводка наружу, запустение повсюду. А в компании с Наташей он ничего такого не замечал! Шкаф на покосившихся ногах, древний комод, фикус, достойный места в гербарии. Ключ на табуретке (Наташа позабыла? Кравцову вроде ни к чему - замок английский, с защелкой). Вещей почти никаких - да он и не всматривался в чужие вещи. За окном - дурацкий криворукий тополь… Распахнул Кравцов разбухшую форточку, проветрил помещение, оделся (из вещей ничего не пропало), сел на койку и принялся ждать. А вдруг Наташа в магазин убежала? В холодильнике пустые пакеты - надо же чем-то кормить своего суженого?
        Ждал до позднего вечера. Униженным призраком слонялся по квартире, лежал на кровати. Уснул, кусая подушку.
        Следующим утром без охоты привел себя в порядок, сунул ключ в карман, хлопнул дверью, отправился по соседям. Контингент, конечно, аховый. Лучше бы не ходил. В квартире напротив - бесноватая тетка с бородавкой и усами. Приняла его за квартирного взломщика, не вникая в обстоятельства, ринулась в бой. По другую сторону лестничной площадки вообще притон: алкашка в потной тельняшке и почему-то в бигуди, сожитель в туалете, еле ворочающий языком. Та приняла его как родного, предложила ввиду кошмарного «вчерашнего» проспонсировать актуальное «сегодняшнее»: выцыганила у Кравцова пятьдесят рублей. Информации, правда, толком не дала. С величайшим трудом удалось добиться, что в квартире номер тринадцать никто не живет. Обитала там по древности особа бальзаковского возраста - этакая тихоня (паршивая тетка - в долг никогда не давала), но тихо сгинула пару месяцев назад. То ли померла барышня, то ли переехала, бес ее знает. А сейчас вроде никого - хотя и слышатся иногда шаги на той стороне, и дверь тихонько поскрипывает, да вот же напасть, сил нет подняться, выйти на площадку, посмотреть, кого там носит…
        Словом, пустота глухая. Но зато запомнил номер квартиры - огромное достижение. Выйдя из подъезда, отыскал на углу столетнюю табличку с номером дома. Третий переулок Трикотажников, 26/3 - отпечаталось в памяти. Побрел на выход из убогого района и, что характерно, запомнил дорогу. До улицы Вертковской - десять минут по буеракам. Заказал такси, проехал по гололеду на правый берег…
        Пристыженный, раздавленный, вернулся Кравцов к жене. Альбина встретила сдержанно, с тихой грустью в глазах. Сказала лишь, что никому не говорила о его глобальных планах переустроить жизнь. Посторонилась и пропустила в спальню, а сама ушла в другую, где и обретается по сегодняшний день, практически не общаясь с мужем.
        А незнакомка как сквозь землю провалилась. Состояние мерзкое. Каждый день он бьется над вопросом: как может простая женщина так качественно надломить человеку жизнь? Что такое любовь? Почему мы спокойно проходим мимо одной женщины и бежим, высунув язык, за другой, хотя поставь их рядом - и никакой разницы?
        - Я не мнительный, не псих - нормальный человек, поверьте, - срывающимся голосом уверял Кравцов. - Но что-то происходит, не могу понять что… Я безумно влюблен в Наташу. Вы можете назвать это чувство одержимостью, блажью, наркотической зависимостью, чем угодно, хотя и понимаю - что-то с ней нечисто. Но не могу избавиться от образа. Стоит перед глазами, хоть ты тресни. Такая вот «Ирония судьбы» наоборот. Ничего новогоднего, правда? Быть может, этот образ и подталкивает меня к мысли о скором конце? Возможно ли такое, Константин Андреевич?
        - Выпить хотите? - хмуро спросил Максимов, выдвигая из стола бутылку. Звякнули стаканы. Самое время ввиду отчаянно прогрессирующей головной боли.
        - Хочу, - испугался Кравцов. - Но не буду. Дотерплю уж как-нибудь до Нового года. А там…
        - Вы сильный, волевой человек, - похвалил Максимов. - А я вот выпью, если не возражаете. Непростая ночка выдалась.
        Он выпил и терпеливо подождал, пока усвоится. Задвинул выпивку обратно.
        - Вам не кажется, что в шампанском что-то было?
        - Кажется, - кивнул Кравцов.
        - И какие выводы?
        - Вы знаете, Константин Андреевич, если вы клоните к тому, что Наташа подослана ко мне Альбиной… В этом есть разумное зерно, но… но я не верю. Интуиция, знаете ли.
        - Бытует мнение, что у мужчин не бывает интуиции, - улыбнулся Максимов. - Только у женщин. А у мужчин - уверенность, основанная на трезвом расчете. Но это мнение спорное, я сам в него не верю. Скажите, вы очень состоятельный человек?
        - Так-сяк, - изобразил руками что-то вихристое Кравцов. - Не скажу, что я скупаю особняки за миллионы долларов, но лет на десять безбедной жизни хватит. Если продать, разумеется, обе машины, дом, квартиру, кое-какие акции.
        - Вы составляли перед свадьбой брачный контракт?
        Кравцов вздрогнул. А он неглупый человек, отметил про себя Максимов.
        - Составляли…
        - Имеется в нем пункт «Расторжение брака по инициативе мужа»?
        - Имеется такой пункт, - вздохнул Кравцов. - Не хочу забивать вам голову процентами, но львиная доля совместно нажитого имущества в данном случае отходит жене. Предвосхищаю ваш вопрос: при «расторжении брака по инициативе жены», в данном случае Альбины, ей достается жалкий минимум. В случае смерти мужа - три доли. Жена, мать и брат.
        - Чьи мать и брат? - уточнил Максимов.
        - Как «чьи»? - изумился Кравцов. - Мои.
        - Но близких родственников у вас же нет…
        - Конечно, нет, - пожал плечами Кравцов и, опережая рвущееся из сыщика раздражение, пояснил: - В этом городе - нет. Мама с братом проживают в Тамбове. Почему вы морщитесь, Константин Андреевич? Обыкновение у них такое - проживать в Тамбове. Всю жизнь этим занимаются. Потомственных сибиряков в нашем роду как-то не было. Мама - Кравцова Лидия Васильевна, брат - Кравцов Алексей Витальевич. Первая - пенсионерка по возрасту, второй - до недавнего времени работал охранником в частной фирме, а до этого - ремонтником на автобазе.
        - Хорошо, об этом после, - перебил Максимов. - Полагаю, вы и сами сделали правильный вывод? Вашей жене выгоден развод по вашей инициативе. Ваша смерть ей выгодна в три раза меньше. Почему бы не расслабиться?
        Кравцов внезапно покраснел.
        - Но это бред, Константин Андреевич! Мы встретились с Наташей абсолютно случайно. Она уже стояла у проезжей части и ловила такси, когда я вышел из ресторана!
        Сыщик дипломатично утаил улыбку. Подстроить нужную встречу - это так элементарно.
        - И вторая причина, - не сдавался Кравцов. - Почему Наташа исчезла утром? Я ведь даже на развод не успел подать! Какой смысл в этом исчезновении? Логичнее было бы подождать, околдовать меня до полной потери пульса, наобещать, что мы пойдем по жизни вместе, а добившись заветного штампа о разводе, спокойно исчезать! Я бы мог ускорить процесс - до пары дней, и не нужно терпеть долгих три месяца, пока проставят штамп.
        - Вам не откажешь в здравом смысле, - согласился Максимов. - Неплохо подмечено. Здесь есть над чем подумать.
        - Вот только времени для раздумий нет, - проворчал Кравцов.
        - Хорошо, - не стал тянуть резину сыщик. - Что вы хотите от агентства «Профиль»?
        Кравцов смущенно заерзал на стуле. Для того чтобы решиться и внятно изложить свои пожелания, требовалось немало мужества. Неловкую паузу надо было чем-то заполнять. Максимов покопался в пиджаке, достал телефон и позвонил Лохматову.
        - Слушаю, Константин Андреевич, - прилежно отозвался Олежка.
        - Полагаю, вы не убежали на радостях в другой район? - Максимов покосился на решающего нелегкую задачу посетителя и отвернулся вместе с креслом.
        - Мы в кафе напротив агентства, Константин Андреевич, - голосок Лохматова потускнел. - Грызем куриные попки и пишем ноту протеста турецкому султану. Ну, нельзя же, в самом деле, так жестоко.
        - После поговорим, - отрубил Максимов и понизил голос: - Живо бросай, к черту, этих протестантов и пулей на объект «А». Потом доложишь.
        Некоторые условные фразы, которые уже отложены в головах подчиненных, не требовали пояснений. Пробормотав что-то вяло-недовольное, сотрудник отключился. Максимов повернулся к посетителю. Тот как раз дозревал.
        - Дело в том, Константин Андреевич… - забормотал Кравцов. - Завтра у меня на квартире состоится званая новогодняя вечеринка. Вариантов нет, кроме родственников жены, будут важные персоны - коллеги и зарубежный деловой партнер: он давно собирался встретить настоящий русский Новый год, пропади он пропадом. Поэтому наш фактический разрыв с Альбиной мы никому не афишировали, вы понимаете? Отменить этот гадючник невозможно. Охрана есть, но она… как бы это выразиться, - посетитель нервно усмехнулся, - от внешних, скажем так, врагов. Дуболомы Урфина Джюса, если понимаете, о чем я… Охранное агентство «Колонтарь», имеющее с нашей фирмой устойчивые связи. Не буду же я им объяснять, что меня терзают недобрые предчувствия и я боюсь не пережить новогоднюю ночь? - В который раз Кравцов сделал попытку доказать, что он относится к себе с иронией. - Прошу вас, Константин Андреевич, и ваших сотрудников поприсутствовать в моем доме. До утра.
        - В качестве Дедов Морозов и Снегурочки? - сорвалось с языка.
        Кравцов поежился.
        - Впрочем, нет, - передумал Максимов. - Заниматься возлияниями нам, подозреваю, будет запрещено. А трезвый Дед Мороз - это Санта-Клаус.
        - Называйте как хотите, - посетитель предпочел не реагировать на шутку. - Я рассчитываю на вас, Константин Андреевич. Поймите, это очень важно.
        - Конечно, - покладисто согласился Максимов, - недобрые предчувствия - это очень важно. Именно то, на что мы опираемся в работе. Особенно под Новый год.
        - Вы смеетесь, - скорбно заключил Кравцов (и в чем-то, безусловно, был прав). - Хорошо, давайте зайдем с более понятной вам стороны. Сколько вы взяли бы с меня за подобную работу в обычный день?
        - Ну… - зашевелил губами Максимов. - Если только до утра, дабы проконтролировать, чтобы вы остались живы… Давайте калькулировать, Николай Витальевич. Твердая ставка: умножаем на количество сотрудников, занятых в операции, расписываем по часам, учитываем подготовительный этап работы, отнимаем непыльные условия, отнимаем скидку за то, что вы последний клиент в високосном году, отнимаем нашу личную к вам симпатию и желание видеть вас и в дальнейшем в почетных рядах наших клиентов. Я думаю, в тысячу долларов вам бы это удовольствие обошлось.
        - Я готов заплатить по десятикратному тарифу, - неожиданно сказал посетитель. И замер, впечатленный собственной щедростью.
        Дрогнул карандаш в руке. Максимов облизнул как-то разом пересохшие губы.
        - Вы понимаете, что вы говорите, Николай Витальевич?
        - С трудом, - честно признался Кравцов, - но за свои слова и поступки готов нести ответственность. Деньги можете получить в любое удобное для вас время. ДО того, разумеется, как пробьют куранты и Максим Галкин поздравит россиян с Новым годом.
        - А потом его новогоднее обращение к нации прервет появление какого-то мужчины… - рассеянно пробормотал Максимов. - Забавный вы человек, Николай Витальевич. Выложить десять тысяч долларов в силу каких-то пугающих предчувствий.
        - Вижу по глазам, что вы беретесь за это дело, - обрадовался Кравцов. - Тогда запишите мой телефон, а заодно адрес. Если не возражаете, я сбегаю на работу и в принципе в любое время к вашим услугам.
        Подперев кулаком наливающийся тяжестью подбородок, Максимов наблюдал, как посетитель, неприятным образом обернувшийся в клиента, удаляется из офиса. Мелькнула физиономия Любочки, имеющей свойство подслушивать, а потому предельно озадаченной. Рука машинально потянулась к бутылке. Брякнул телефон.
        - Не тянись к бутылке, Максимов, - каменным голосом сказала Екатерина, - мы тебя насквозь видим.
        - Это мое задание, Екатерина Сергеевна! - вякнул Лохматов, отобрал у нее трубку и тоже заговорил каменным голосом: - Не даете застояться адреналину в крови, Константин Андреевич. Разрешите доложить о проделанной работе? Спасибо. Судя по всему, очаг напряженности сместился, вы заметили? Посетитель нашего развлекательного заведения, только ради бога не называйте его клиентом, вышел на улицу и сел в произведение внедорожного искусства - «Лексус LX-470». Цвет - осеннее небо.
        - Сам за руль сел?
        - Сам, Константин Андреевич. Нянек нет. Он вообще один там был - в машине. Мрачный он какой-то. Вырулил на улицу, где и был подхвачен белой «Ладой», за рулем которой сидела дама в мутоновой шубке…
        - Лицо заметили? - встрепенулся Максимов. - Номер записали?
        - Нет, - с отчетливым оттенком злорадства сказал Олежка. - На голове дамы заметили копну красивых золотистых волос. Шикарный парик. Засмотрелись и упустили номер. Бывает. Да и далеко, Константин Андреевич, они на улицу Ермака повернули, не бежать же за ними.
        - Хорошо, - поморщился Максимов. - Все на базу. Дописали там свою ноту султану?
        - Сейчас узнаешь, - прошипела Екатерина.
        Максимов отключился, побарабанил в задумчивости пальцами по столу, затем подтащил к себе листочек, оставленный Кравцовым, и набрал указанный на нем номер.
        - Николай Витальевич? Это Максимов. Не подумайте, что я уже соскучился, полагаю, вы сейчас в пути? Прекрасно. За вашей машиной следует белая «Лада» - за рулем рыжеволосая дама в мутоновой шубке. Имеется мнение, что она за вами следит. Не могли бы вы запомнить номер машины?
        Истерика в агентстве воцарилась такая, что впору всех увольнять. Ворвались, как тайфун. Вернер пылал справедливым негодованием, Олежка чертыхался и хватался за голову, а Екатерина вообще была в маске Карабаса-Барабаса (купленной в соседней лавке), которая делала ее облик решительно неповторимым. Любочка в испуге забралась с ногами на стул и прижала к груди свою вызывающую сумочку с кровавыми вишенками. Вернер громогласно разорялся, что дальше так жить невозможно, время бросить партбилет на стол, уйти в монастырь и там написать книгу о подлинной сущности некоторых товарищей. Екатерина умоляла Максимова одуматься, стать на сутки человеком и влезть в шкуру замученных подчиненных. Олежка горько причитал, что у него невеста, которая сидит одна в пустой квартире в Ленинграде, а он здесь, в Сибири, в незнакомом доме. И вообще, ему нельзя работать ночью, он после двенадцати превращается в натуральную тыкву.
        - Костик, ты совсем перегрелся от этой работы! - кричала маска Карабаса-Барабаса. - Ну, на кой хрен тебе это надо? Закипишь скоро! Ты думаешь, мы будем совершенно бесплатно приходить к тебе в больницу?
        - Есть отличное слово в русском языке! - не отставал Вернер, - из трех букв! Означает оно «нет», но пишется и произносится совсем по-другому! Друзья, давайте крикнем его хором!
        - Ваши инновации, Константин Андреевич, трудно переоценить, - элегантно чертыхался Олежка. - Неужели вы думаете, что сумеете заработать все шальные деньги в этом городе? А как же душа? А как же Новый год?
        - А невеста в Ленинграде?! - гремел Вернер.
        - Стоп! - грохнул кулаком по столу Максимов. Подождал, пока все заткнутся, и процедил сквозь зубы: - Знаете, друзья мои, пока вы еще находитесь у меня в подчинении. Вот уволитесь - тогда другое дело. Верещите сколько влезет. Итак, зачитываю производственное задание. В новогоднюю ночь идут работать Вернер и Лохматов. Екатерина не идет - пусть катится к своей невесте в Ленинграде. Вернер и Лохматов за дежурство во внеурочное время получают каждый по две тысячи долларов - без налогов, НДС, отчислений в «стабилизационный фонд» и прочих поборов. Расчет - сразу после праздников.
        - Япона-мама… - сделал круглые глаза Олежка.
        - А что? - рассудительно заявил Вернер, - Новый год в итоге непременно кончается, остаются похмелье и разочарование, а денег от этого тупого праздника, давно подмечено, больше не становится. Какой же смысл заставлять себя мучительно отдыхать, если душа зовет трудиться?
        - Уговорили, Константин Андреевич, пойдем трудиться. И рыбку съедим, и удовольствие получим, - подхватил Олежка. - А Екатерина Сергеевна выпьет за нас в полночь.
        - Почему это я должна отдыхать? - возмутилась Екатерина, стаскивая маску. - Я тоже хочу трудиться. Всю жизнь мечтала поработать в новогоднюю ночь. Да и Костика нельзя оставлять - кто же будет ему напоминать, кто он есть на самом деле?
        - Ты не понимаешь, Катюша, - запротестовал Вернер. - В том случае, если ты пойдешь трудиться вместе с нами, Константин Андреевич не заплатит тебе две тысячи долларов. Ему придется отстегивать из своих, а это противоречит принципам его жадности. Мы получим, как показывает нехитрый математический расчет, по одной тысяче триста тридцать три доллара и тридцать три цента, а это никак не напоминает, согласись, объявленные две тысячи. Так что, извини, Екатерина, ты сегодня пролетаешь. Подвинься. С Новым, как говорится, счастьем.
        - Понятненько… - зловеще процедила Екатерина, упирая кулаки в бока, - снова прокатили…
        - А делать-то чего, Константин Андреевич? - вытянулся в струну Олежка.
        - А ничего, - улыбнулся Максимов. - Слоняться по двухъярусной квартире, наслаждаясь дизайном, и ждать, пока Кравцов загнется от собственных страхов.
        Екатерина завыла. Все с интересом на нее уставились. Но она быстро взяла себя в руки и смастерила неубедительную надменную улыбку.
        - Я могу быть свободна, Константин Андреевич?
        - Нет, не можешь, - покачал головой Максимов. - Рабочий день заканчивается в шесть часов. А сейчас у нас двенадцать двадцать. Начинаем трудиться, коллеги. Лохматов должен выйти на улицу, вспомнить место, где парковалась белая «Лада», и опросить всех людей, кто мог ее видеть. Если ты не понимаешь, кого я имею в виду, поясняю: продавщица киоска «Роспечати», бык в вестибюле ресторана «Голодный волк», аналогичный бык в магазине автозапчастей, продавщица забегаловки, чье окошко выходит на улицу, - и им подобные лица. А вовсе не те граждане, что стоят на остановке. Вернеру - собрать доходчивую информацию по юридическому агентству
«Гудвин», а также по господину Кравцову. Разрешаю охмурить одну из тамошних красоток. Но только постарайся избежать добычи информации по Кравцову от самого Кравцова. И резину не тяни - во многих фирмах завтра выходной, а сегодня укороченный день. Екатерина сидит на связи. А я сгоняю с Кравцовым в его таинственный переулок, а потом постараюсь навестить супругу и ее сестру. Все.
        - Эх, жисть поломатая, - стукнул кулаком по колену Вернер. - А знаешь, командир, я бы тоже мог посетить Альбину. Если тебя интересуют ее технические характеристики, скажем, вес, скорость, потребление топлива…
        - Я сказал - все, - отрубил Максимов.
        В 13:00 «Лексус LX-470» цвета осеннего неба подобрал его у Первомайского сквера, где, помимо снежного городка, выросла целая экспозиция произведений ледовых дел мастеров, съехавшихся со всей страны. Наибольшее впечатление производил олень, выполненный в традициях жуткого реализма и подозрительно напоминающий настоящего. Целая толпа стояла и гадала, применялся ли проволочный каркас при ваянии рогов.
        - Садитесь, Константин Андреевич, - распахнул Кравцов дверцу. - А вы точно уверены, что хотите посмотреть это место?
        - А вы точно уверены, что взяли ключи?
        - А я их и не вынимал, - вздохнул Кравцов.
        Неизвестно, каким он был юристом, но водителем - средним. Там, где можно ехать без помех, тащился как связанный, на опасных участках вертел баранкой, сея панику у водителей соседних машин. Навернуться с моста через Обь было бы не самым удачным завершением года. Пришлось немножко напрячься. К тому же он отвратительно знал родной мегаполис - тащился самой дальней дорогой, предельно насыщенной светофорами и грузовыми автомобилями.
        - Как насчет светлой «Лады»? - осведомился Максимов.
        - Была такая, - кивнул, кусая губы, Кравцов. - И у женщины за рулем, вы совершенно правы, были пышные рыжие волосы. Она исчезла, представляете? - Кравцов развел руками, и машину подбросило. - Я стоял у светофора на Ядринцевской, повернул на зеленый, а она… пропала. Дальше поехала.
        - Номер, разумеется, не запомнили?
        - Да что вы, какой там номер. Я лица-то не заметил. Зрение уже не то, увы.
        - Только руками не разводите.
        - Извините. А кто это может быть, как вы думаете? - покосился на него Кравцов. - Вы считаете, что это… Наташа?
        - Сами считайте, Николай Витальевич. Ох уж эта ваша «женщина в белом». Может, Наташа. А может, жена. Или ее сестрица, например, чем не вариант? Подговорила Альбина Викторию, а у той времени свободного - вагон. Вы изменник или кто?
        Кравцов поежился, как будто замерзал в заледенелой теплушке. Машинально покосился в зеркало заднего вида. Максимов сделал то же самое, ощущая, к огромному неудовольствию, как беспокойство клиента начинает овладевать им самим. «Хвоста» на первый взгляд не было.
        Убогий городской район - один из тех, которые никогда не покажут высоким гостям города, - начался со скопления облупленных гаражей и заколоченного клуба «Радуга». Трамвайный путь ушел вправо, Кравцов въехал в узкий переулок и остановил машину у приземистого, похожего на бойлерную, строения с нетвердо прибитой красной вывеской: «ЖЭУ-29».
        - Дальше не поеду, - уведомил клиент. - Пешком пойдем. Во-первых, не смогу ориентироваться на колесах, а во-вторых…
        Он не стал договаривать, а Максимов не настаивал. Духов клиент боится. Или стесняется подъезжать на приличной машине к неприличному дому.
        В этом районе все дома были неприличные. Прямо даже непристойные. Участок плотной барачной застройки - торжество социалистического зодчества. Бараки наставлены как попало, хаотично - в два, в три этажа, балконов нет, подъезды на уровне полуподвалов, окна старые, крыши продавленные. Древние тополя, разбросанные между бараками, какие-то дощатые сараи, переполненные мусорки. Провисшие электрические провода, заметенные столики для игры в домино и дружеских вечерних посиделок. Снег почти не убирается (вот весной-то будет веселье) - все пространство между домами рассечено протоптанными аборигенами тропками. В одном из бараков полностью выгорел подъезд. В соседнем подъезде, невзирая ни на что, теплится жизнь - за окнами висят занавески, на стене снаружи - веревочные сетки с новогодними продуктами.
        Даже в светлое время суток искомый барак выделялся только табличкой с номером (удивительно, что она есть). Можно представить, насколько он не выделяется ночью. Фундамент просел в землю. На крыльце навес на тонконогих опорах, того и гляди надломится под тяжестью снежной шапки. Тамбур за фанерной дверью, проем, похожий на две виселицы, вереница почтовых ящиков, все сломаны. Признаки жизни, слава богу, имелись - в одной из квартир первого этажа уже праздновали. Узкая лестница, ходьба по которой пугающе напоминала игру в русскую рулетку. Двойной поворот, протяженная площадка, на которой четыре квартиры - с тринадцатой по шестнадцатую. Пятнадцатая наискось забита досками, и только Господу известно, что бы это значило.
        - Приятная обстановочка… - пробормотал Максимов, невольно потягивая носом. Пахло чем-то подпорченным. Весьма любопытно было наблюдать за Кравцовым. Его трясло и бросало в жар. Никакие попытки совладать с волнением не приносили пользы. Незадачливый любовник не мог даже связно выражать мысли - силился как-то прокомментировать, терял слова.
        - Открывайте, Николай Витальевич, - поморщился Максимов. - Не век же нам тут быльем порастать.
        Пришлось отобрать у Кравцова ключ и самому справиться с неприятной обязанностью. Сомнительно, чтобы Уголовный кодекс одобрял подобные деяния. Но закон далеко, а интерес близко.
        В квартире царили запустение и затхлость. Предстала открытая антресоль, заваленная палками с гвоздями. Узкий, но с высоким потолком коридор, на удивление целый плафон и кубик выключателя на стене, к которому тянулась открытая проводка. Максимов нажал двумя пальцами на выключатель. Загорелся свет.
        Выждав несколько секунд, он повернулся к Кравцову, который самым натуральным образом превращался в столб.
        - Отомрите, Николай Витальевич, где тут ваши призраки?
        Неясность и беспокойство росли. Максимов стоял, навострив уши, посреди несуразной квартиры и всеми чувствительными местами понимал, что дело нечисто. Трудно объяснить, откуда берется тревога. Подсознание предлагает подсказку? Квартира явно необитаема, почему Кравцов не обнаружил эту элементарную вещь? Совсем свихнулся? Да, приходят сюда люди, кто-то ночует, остались ненужные вещи прежних хозяев, но все это никак не согласуется с постоянным пребыванием человека. Под шкафами и в углах такой слой пыли, что можно на лыжи вставать. Лампочки имеются только в коридоре и в большой комнате, в остальных местах висят старые патроны, куда давно ничего не вворачивали. Чтобы воспользоваться кухней или туалетом, нужно открыть дверь и зажечь свет в коридоре. Холодильник только зимний - под окном на кухне, задвижка вынута, и все пространство узкой камеры заросло инеем. Из продуктов - три пустые банки, мешок с плесневелой гречкой и батон хлеба, вполне пригодный для укладки в кирпичную стену. Посуда исключительно из алюминия, и толку от нее? Вода в кране, зубная щетка в желтоватом граненом стакане.
        - Куда вы дели бутылку из-под шампанского?
        - В туалете, - пробормотал Кравцов, обретая дар речи. - Там пустое помойное ведро - в него и сунул.
        Информация подтверждалась. В туалете располагался единственный целый предмет - помойное ведро. Все прочее ремонту не подлежало: унитаз, сливной бачок, вздернутый выше головы, стена с зияющей дырой. Такое ощущение, будто в сортир подбросили небольшую пехотную гранату. А затем поставили ведро. Максимов осторожно потянул за цепочку. В живописной трубе, обросшей жирным налетом, послышалось клокотание. Неужели работает?
        Хорошо бы исследовать эту бутылочку и зубную щетку на предмет пальчиков. Хотя сомнительно, что в милиции за это возьмутся. Никакого преступления, собственно, не было. И повальное дактилоскопирование в стране не проводилось.
        В квартире две продолговатые комнаты. В одной, помимо бельевого шкафа, полное запустение. В шкафу ненужное тряпье, рыться в котором - сплошное удовольствие. Застиранные полотенца, пожелтевшее белье. Тараканищи из щелей шевелят усами. Во второй - так называемая спальня. Разобранный диван, не способный собраться, постельное белье аккуратно сложено, задвинуто в угол. Не самое подходящее место для воплощения сексуальных фантазий. «Викторианский» буфет обтекаемой формы - внизу ящики, верхняя половина застеклена, за стеклом - дешевый сервиз покойной прабабушки, обитательницы квартиры. Трюмо без изысков, стул, стол, репродукция с картины «Чаепитие в Мытищах». Кто же автор? Пресловутое окно, за которым в глубине двора красуется криворукий (да и кривоногий) тополь. «Занавес» раздвинут, подоконник пуст, засохшие круги, свидетельствующие о том, что раньше здесь стояли растения в горшках…
        К метаниям Кравцова он в принципе относился с юмором. И уходить не спешил. Бродил из комнаты в комнату, запоминая обстановку, внимая интуиции, которая что-то бормотала. У Кравцова первого не выдержали нервы.
        - Достаточно, Константин Андреевич, пойдемте отсюда.
        Он потащил его за локоть, демонстрируя неслабую мускулатуру. Максимов не стал особенно упираться. Осмотр не закончен, но можно и вернуться. Остались в голове еще белые пятна…
        Отлично понимая, что общение с соседями не доставит ему духовного наслаждения и вряд ли обогатит в информационном плане, он все же решился на беглую экскурсию. В квартире напротив, под номером четырнадцать, по уверению Кравцова, проживала усатая тетушка с совершенно зверским характером.
        - Меня уже однажды посылали, - пробормотал Кравцов, отодвигаясь за угол. - Ваша очередь, Константин Андреевич.
        От явившейся взору «гренадерши» действительно стоило ожидать любой пакости. Известная тактика - не хочешь оставаться в дураках, оставляй прочих. По счастью, у Максимова в руках имелась коленкоровая папочка, которая оперативно пошла в дело. Рявкнув, что нечего тут шляться, старушка вознамерилась хлопнуть дверью и вызвать милицию (почему открывала - непонятно), но Максимов сделал такую суровую мину, что старушка решила подождать. Расщеперила усы и уставилась с ненавистью.
        - В соседней квартире произошло преступление, уважаемая, - рявкнул Максимов. - Там ограбили человека! («Украли веру в человеческую порядочность», - добавил про себя). И сейчас вы все без утайки расскажете, что вам известно по данному поводу, и подпишете протокол! В противном случае проедете с нами! Принесите, пожалуйста, табуретку!
        Но старушка оказалась не лыком шита и потребовала документ. Просьба немедленно была удовлетворена, и у стоящего за углом Кравцова покатились на лоб глаза. Простое дело - обвести вокруг носа подслеповатую бабку. Обвести можно даже интеллигента с тремя дипломами. Красивые «милицейские» корочки продаются на каждом углу, а непосредственно документ «обронил» известный оборотень капитан Жмурия, которого в середине ноября по случаю Дня милиции замочили свои же собратья по цеху. Правда, цена у документа оказалась высокая - бутылка коньяка и долгое выслушивание художественного нытья капитана Завадского.
        Прозрев, что дело пахнет жареным, старушка живенько припрятала свои амбиции и ворчливо начала повествовать. Из всей словесной шелухи, перемежаемой лагерным жаргоном и художественными матерками, можно было выделить лишь три интересных момента. Первый - старушка практически не видит. Второй - старушка практически не слышит. Третий - старушка практически не соображает. Но очень злая на весь свет, особенно на Кремль, который считает самой преступной крепостью в мире, и на родной городской Совет, набитый пипетками, мечтающими стать клизмами. Подобный взгляд на жизнь заслуживал снисхождения - смешная пенсия, промерзающая стена, монетизация льгот и двадцать лет колымских лагерей непонятно за что давали на злобу твердое право. По существу же было сказано ничтожно мало. Из дома старушка почти не выходит. Питается макаронами, запасенными впрок. Слышит плохо. Поэтому ей требуется как минимум приложить ухо к замочной скважине, чтобы разобрать голоса на площадке. А уж о чем они там говорят…
        С соседкой напротив она почти не общалась. Терпеть не может общаться с людьми. Подонки все. И алкоголики. Проживала там какая-то бука лет под сорок, прибывшая из европейской части страны. А до этого проживала ее тетка - такая же сволочь, как все вокруг. Сволочь померла, бука пропала - но старушка однажды слышала в очереди, будто бы нашелся хахаль в центре города, согласившийся ее приютить. А квартиру в этом доме продать невозможно, какой же дурак ее купит? Вот и пустует с тех пор жилплощадь. Да и ЖЭК ее не оприходует, пока человек прописан. А если человек по ряду причин исправно оплачивает коммунальные услуги, то и вовсе невозможно.
        - Зачем вам это надо, Константин Андреевич? - прошептал Кравцов, когда за старушкой захлопнулась дверь, и мужчины облегченно вздохнули. - Разве за это я вам плачу?
        - Положено, Николай Витальевич, - сухо отозвался Максимов. - Не волнуйтесь, лишнего не возьму.
        Зачем ему действительно такое счастье? Последний визит можно было и не наносить. Достаточно повозились по дну. Проклятое свойство доводить до конца любое начатое дело. Пятнадцатая квартира была недвусмысленно заколочена. В шестнадцатой кряхтели, выражались, а потом на пороге появилась окончательно опустившаяся особа в засаленном тельнике - заспанная, похмельная, с неэстетичным беспорядком на голове. Правый глаз живописно украшал сиреневый фингал. Алкашка обвела гостей чумным взором. Разлепила губы и срыгнула.
        - Я не п-поняла…
        - Голосок же у вас, - ухмыльнулся Максимов. - Таким бы голоском, да деревья валить.
        - Чего ты хочешь? - страдальчески протянула особа. - Из ментовки, что ли? Кто ты будешь, мил-ч-человек?
        - А ты кто? - спросил Максимов.
        Алкашка посмотрела на свою тельняшку. Удивилась.
        - Я м-морячка…
        - А я моряк, - развеселился Максимов, - пустишь на порог, хозяюшка? Побухтеть бы надо.
        - А вот его я знаю, - хозяйка кивнула чумазым подбородком на Кравцова. Спутник как-то воровато забегал глазками. - Приходил тут как-то… Спрашивал чего-то… Никакой он не моряк. А чего я с ним должна бухтеть?
        - Разбирайтесь сами, Константин Андреевич, - не выдержал Кравцов. - Я в машине подожду. Помните дорогу?
        - Хорошо, - кивнул Максимов. - Только не уезжайте. Я скоро.
        - Вай-вай… - скорчилась Кравцову в спину алкоголичка. - Тьфу ты, блин, терпеть таких не могу… - она действительно сплюнула себе под ноги. - Это ты там с бабкой Локтионихой разбирался?
        - Я.
        - Ладно уж, проходи, раз пришел, - в затянутых похмельной поволокой щелках зажегся осмысленный блеск. - Денег дашь? Ну, хотя бы на хлебушек?

«Вот и проходит жизнь в достойных занятиях», - тоскливо думал Максимов, пробираясь по узкому, заставленному шкафами коридору. Пьянчужка, к прочим достоинствам, оказалась еще и хромоногой. Он не смог скрыть брезгливую гримасу, втягиваясь в узкое, специфично ароматизированное помещение. Интерьер убогий, «отделка» просто на зависть - утеплитель из стены клочьями. Замерзший угол оклеен вкладышами от жвачек «Турбо». По ногам дует. На тахте, под мятым одеялом, - по пояс голый мужик, лохматый, с зарослями волос на груди. Завидев Максимова, что-то зарычал негодующе, отмахнулся, натянул на макушку одеяло. Дама плюхнулась на колченогий табурет, заставив вздрогнуть остатки вчерашней трапезы, сграбастала огрызок зеркала, тупо уставилась на фонарь. Соображалка у нее сегодня решительно не работала. Доходило до барышни целую вечность. Наконец она осторожно коснулась пальцем фиолетового образования, отдернула руку и недоверчиво уставилась на собутыльника-сопостельника.
        - Дима, - сиплый голос задрожал. - Ты чего это, блин. Обалдел, диарея хренова! - скуксилась, как девочка, перехватив насмешливый взгляд Максимова, и внезапно набычилась: - Ну, чего ты смотришь? Чего ты смотришь, я спрашиваю? Бабу похмельную не видел?
        - Видел, - пожал плечами Максимов. Чего он только не видел в этом мире!
        - Осуждаешь? - гундосо затянула пьянчужка. - Думаешь, я всегда такой была? - Она демонстративно повернулась синяком и соорудила такой жест, словно собралась разорвать тельняшку на груди.
        - И в училище музыкальном не училась? И в квартире приличной не жила с красивым мужем и собакой-бобтейлом - лохматым, пушистым, таким огромным, что соседи убегали? И на престижной работе не работала, да? И машины у меня никогда не было?.
 - алкашка споткнулась. - Ну, не было, допустим, а тебе-то какое дело? Полагаешь, я из мамкиной утробы вот такой вылезла - на лицо ужасная, злобная внутри? - Последние слова она произнесла с карикатурным взвизгом.
        - Хорошо, не заводись, - Максимов пошарил по карманам, не нашел подходящего дензнака и бросил на стол пятидолларовую купюру, хранимую на всякий пожарный случай. - Сама конвертируешь?
        Беседа потекла непринужденнее. Пьянчужка изменилась в лице, сладко облизнулась и выразила горячую решимость ответить на все вопросы. Досадная привычка доводить до абсурдного конца любое дело! Разумеется, Максимов не узнал ничего нового. Евгения Сергеевна (как представилась достопочтенная собеседница) проживает в данной развалюхе не так уж давно. Работает дворничихой (заметно), вернее, работала (пока не уволили). Квартира эта ей досталась… впрочем, неважно, как досталась ей квартира! Нечего лезть в ее измученную и кем только не оплеванную душу! И на какие шиши она живет - не Максимово собачье дело («ищейка хренова…»), и с кем она живет - его нисколько не касается. Тринадцатая квартира пустует - за точность данной информации Евгения Сергеевна готова отдать свой лучший зуб. Проживала там одна шалава, в натуре скромница, за сорок бабе, вся из себя непьющая, некурящая, даже работала где-то, да в один прекрасный день взяла и съехала. Хахаля нашла с благоустроенной жилплощадью. Повезло бабе, чего там говорить. Барахлишко ценное свезла, а вот квартиру, видимо, решила заныкать. Как там жизнь обернется. Не
приходил ли кто в отсутствие этой самой дамочки? А хрен его знает. Мерещатся периодически шаги на площадке, но не будешь же выходить и специально интересоваться? Ей это надо? Не слышал ли чего ее друг? Какой еще друг? Ах, вот этот - прозябающий под грязным одеялом? На этом месте собеседницу прошиб такой гомерический хохот, что Максимову не осталось ничего лучшего, как встать и любезно откланяться. На предложение по-дружески посидеть, поговорить о житье-бытье,
«культурно вмазать» ответил деликатным отказом. «Не имею права, мадам, злоупотреблять вашим временем, вам еще елку наряжать, покупки необходимые к празднику делать…» Испытывая невероятное облегчение, он пулей слетел по лестнице и выбежал на свежий воздух.
        ЖЭУ номер двадцать девять активно готовилось к празднику. Из каморки диспетчера раздавался заразительный хохот. Гремела посуда. Под табличкой «Паспортист» и графиком его (ее) работы спал, растянувшись на лавке, уставший седой сантехник. Из кармана засаленной фуфайки торчал абсолютно новый, еще не нашедший хозяина, кран на двенадцать дюймов. Прошла вереница женских ножек из одной распахнутой двери в другую. Снова взрыв непринужденного веселья. «Эх ты, Русь православная, - подумал Максимов. - Лишь бы гулять да ничего не делать. Какой же в тебе повсюду бардак!»
        Представившись внебрачным сыном Деда Мороза, а следовательно, приемным отцом Снегурочки, он поздравил собравшихся в кабинете бухгалтера дам с наступающим. На глазок вычислил перезрелую паспортистку и напомнил, что согласно графику работы, расположенному над павшим сантехником, она должна находиться не здесь. Надув губки, паспортистка сменила позицию и оказалась в зарешеченном окошке, как в телевизоре. Прошло еще какое-то время - между отказом предоставить выписку из домовой книги (на основании чего? - безликой бумажки под названием лицензии? - ха, видали мы таких частных детективов…) - и тяжким вздохом при виде шоколадного Деда Мороза, после которого перезрелая мадам полезла в свои гроссбухи и принялась заполнять форму.
        - Мне не нужно формы, - попытался урезонить ее Максимов. - Не надо переводить время, чернила и бумагу. Достаточно устной информации.
        - Так положено, - отрезала паспортистка. - И не вам меня учить, как выполнять работу, за которую мне платят огромную зарплату.
        Впрочем, устная информация все же поступила. Прописана по указанному адресу одна женщина - Анохина Тамара Степановна. Тридцать девять лет от роду, незамужняя, бездетная. Номер паспорта. Коммунальные услуги за последние три месяца сполна оплачены. А живет ли эта женщина по указанному адресу или просто делает вид, паспортистку уже не касается. Мы живем в свободной стране. Дополнительную информацию ввиду отсутствия второго Деда Мороза пришлось вытягивать клещами. До появления Тамары Степановны в квартире проживала пожилая женщина, очевидно, ее родственница. Скончалась и соответственно снята с регистрации. Но, пока не умерла, успела прописать свою родственницу.
        - А как бы мне ее найти, не подскажете? - поинтересовался Максимов.
        - Съездите на Хилокское кладбище, - пожала плечами паспортистка. - Там и найдете.
        - Гм, - сказал Максимов, - я про родственницу.
        - А она не доложила, - нетерпеливо посмотрела на него работница. И повторила, словно заклинание, магическую фразу про свободную страну.
        В кабинете бухгалтера засмеялись так, что вздрогнул спящий сантехник. Паспортистка стала проявлять признаки беспокойства.
        - А какая она из себя? - не отставал Максимов.
        - Кто? - вздохнула паспортистка.
        - Родственница.
        - Обыкновенная, - признаки беспокойства переходили в тихую ярость. - Среднего роста, глаза карие, волосы прямые, зубы острые, при ходьбе обычно опирается на палочку… Молодой человек, у вас все?
        - А куда я денусь? - усмехнулся Максимов. - Вы не в милиции когда-то трудились?
        - В ГУИНе, - отрезала дама и захлопнула окошко. Свидание окончено.
        Кравцов, сгорбатившись, сидел за рулем и уныло смолил сигарету. На Максимова глянул безучастно, как на случайного прохожего, раздавил сигарету, запустил двигатель.
        - Обрели информацию, Константин Андреевич?
        - Выше крыши, Николай Витальевич, - приукрасил Максимов. - В тринадцатой квартире прописана дама, которая, судя по всему, к вашему приключению отношения не имеет.
        Кравцов задвигал лицевыми мышцами. Максимов опять поразился, каким же горьким ядом может пропитать мужчину женщина! Что в этом деле определяющее - сила женщины или слабость мужчины? Он сам периодически сталкивался с дамами, с которыми приятно было провести время, и не только за обеденным столом, которые генерировали в организме сладкую дрожь и взывали к немедленным свершениям. Он часто влюблялся, терял голову, но никогда это доброе дело не доводило до столь глубокой депрессии. И ладно кто бы другой на это сподобился. Но серьезный, неглупый, образованный мужчина, женатый на самой красивой женщине региона!.. Кстати, насчет красивой женщины. Давно бы пора уже с ней познакомиться.
        - Не печальтесь, Николай Витальевич, - вежливо улыбнулся Максимов. - Через месяц вы обо всем забудете.
        - Я уже завтра обо всем забуду, - покосился на него Кравцов.
        - Ах, конечно, - вспомнил Максимов. - У вас же смерть по плану. Извините, забыл. Какая дикая фантазия, Николай Витальевич! Взрослый человек! Неужели свежий морозец не выбивает дурь из головы? Послушайте, не пора ли перестать чудить, мнительный вы наш?
        - Да ну вас в баню, - зарумянился Кравцов, выводя к трамвайной линии безумно дорогую машину. - Как я буду вам расписывать, что творится у меня на душе? Не писатель, знаете ли. Константин Андреевич, мне сегодня обязательно нужно на работу. В 16:00 важная встреча, от которой зависит благополучие фирмы. Так что больше я вам не помощник. Куда вас довезти?
        - Домой довезите, - оживился Максимов. - Чувствую, что пришло время принять душ и переодеться. Прилип я что-то к своей одежде.
        От похмелья осталась болезненная тяжесть. Подволакивая ноги, он вошел в подъезд. Покопался в почтовом ящике. Приглашения приобрести муку и сахар по сходным ценам переложил соседям, забрал бумажку с угрозой отключить телефон, если не будет погашена задолженность за межгород (опять Маринка-сорока натрещала), потащился на свой этаж.
        Ребенок в доме отсутствовал. Зато стояла елка, которую они нарядили неделю назад. Он сунул голову под кран, терпел, пока голова не превратилась в половинку снежной бабы. Затем забрался в ванну, открыл душ. Скрупулезно брился, с умилением отмечая, что рабочий день в разгаре. Оделся, вытер лужу. Надушился стойким парфюмом. Завершив процедуры, устроился в комнате с чашечкой кофе. Мирно отхлебывал, отрешенно наблюдая, как на елке переливаются и подмигивают гирлянды. Снял гитару со стены, побренчал в тоскливом ля-миноре. Когда минутная стрелка настенных часов коснулась цифры шесть, а часовая зависла между тремя и четырьмя, Максимов спохватился. Информацию надо вытягивать, а не ждать, пока сама придет. У Кравцова через полчаса ответственная встреча. Он придвинул к себе телефон, перевернул страничку в голове и набрал номер.
        - Вас слушают, - произнес приятный женский голос. И не просто так приятный, а волнующе приятный! «Оргазм гарантирован», - убежден в таких случаях всезнающий Вернер.
        - Прошу прощения, - сказал Максимов. - Я говорю с Альбиной Дмитриевной Кравцовой?
        - Именно так, - согласилась женщина. - А я с кем говорю?

«С автоответчиком», - чуть не ляпнул Максимов, но все же решил пока воздержаться от шуточек.
        - А вы говорите с неким Максимовым Константином, - представился сыщик. - Директор частного сыскного бюро «Профиль». Добрый день, Альбина Дмитриевна.
        - Надеюсь, ничего ужасного? - насторожилась дама.
        - Надеюсь, обойдется, - улыбнулся Максимов, - и конец истории будет жизнерадостным. Но позвольте вопрос, Альбина Дмитриевна? Ваш муж не сообщал вам о визите в наше агентство?
        Женщина растерялась:
        - Не припомню. Вроде нет…
        - А пришлось бы в любом случае, - Максимов перешел на серьезный тон. - В вашем доме завтра состоится званая вечеринка?
        - Да… Но я не понимаю…
        - Многие не понимают, Альбина Дмитриевна. Но тем не менее. Ваш муж обратился в агентство с просьбой взять под контроль ситуацию в доме на время проведения праздника. Если не верите, позвоните ему.
        - Оригинально, - усмехнулась женщина. - Под сенью дружеских штыков… А имеющейся охраны ему мало?
        - Видимо, да. О причинах, побудивших вашего мужа сделать такой шаг, вам лучше поговорить с ним. Не возражаете, если я приеду и осмотрюсь?
        - А это так необходимо?
        - Нет. Но нам завтра будет легче работать, а вам - отдыхать. Решайте, Альбина Дмитриевна. Если уж вам совсем не хочется никого видеть…
        - Да ради бога, отчего же, - возразила женщина. - Приезжайте, буду ждать. Не так уж часто приходится общаться с мужчинами, у которых приятный голос.
        Он собрался разразиться ответным комплиментом, но женщина уже повесила трубку. А может, швырнула без жалости.
        Максимов сидел, продолжая прижимать к уху нагретый пластик, и пытался сориентироваться в ощущениях. Беспокойство исходило не изнутри. Оно витало в воздухе, проникая из трубки, нагружая очевидными миазмами душную квартиру.
        Отчего ему не по себе? Он рассеянно слушал зуммер и смотрел на чашку с липкими остатками кофе, забытую на подоконнике. Ему казалось, она превращается в волшебный фонарь - заискрила, замерцала с издевкой, стала превращаться в тонкостенный шар, которому самое место на елке.

«Кофейку бы перед боем?» - подумал он, сбрасывая оцепенение.
        Дом на улице Державина являлся настоящим произведением искусства. Картинка с выставки. Прямолинейность контуров органично дополнялась внезапными углами и выступами, затейливой вязью на портиках, оригинальными выпуклыми лоджиями. Огромные окна, отделанные модным пластиком, «скромная» колоннада на фасаде. Из любопытства Максимов пересчитал этажи - семь штук. Плюс пентхаус и «дозорная» башенка вместо восьмого. Приятно обитать в таких домах. Не то что в наших - типовых да сереньких.
        Сияющая хромом автовыставка на подъездной дорожке. Первые этажи за бешеную аренду отданы всевозможным офисам и лавочкам. «Адвокатская контора», «Ломбард. Ссуды под залог», «Консультации юриста», «Грузоперевозки», «Колдун с квалификацией». Размышляя о роли и значении колдунов и прочих аферистов в деле построения капитализма, Максимов степенно поднялся на третий этаж и позвонил в дверь, похожую на ворота.
        Открывшую дверь женщину облегало синее платье. По платью ползла золотистая змейка. Под ложечкой у сыщика голодно заурчало. Не попал ли он в переплет? Теперь понятно, что, говоря о «самой красивой женщине в регионе», Кравцов почти не приукрашивал. У женщины был прямой нос под высоким чистым лбом, ясные темно-серые глаза, пушистые волосы до плеч. В лице присутствовало что-то неуловимо азиатское, может быть, скулы чересчур выступали, разрез глаз не вполне соотносился со славянским, туманно намекая, что в лохматом прошлом родню Альбины Дмитриевны потоптали кочевые племена.
        - Я не буду спрашивать, вы ли Альбина Дмитриевна, - сглотнув, пробормотал Максимов. - Конечно, вы…
        Краешки в меру накрашенных губ поползли вверх. Потом обратно. В глазах появилось что-то упорное, пытливое. Необычайной привлекательности женщина. Чего ему надо - этому Кравцову? Ради общения с такой загадкой можно и душу в ломбард оттащить.
        - Проходите, Константин, - мягко улыбнулась женщина, освобождая проход. - Хотите чаю?
        - Хочу, - сказал Максимов. Шагнул по приглашению и наступил на ослепительной белизны сибирского кота, который от удара изобразил в воздухе петлю Нестерова и с визгом впечатался в стену.
        - Я такой неуклюжий, - виновато улыбнулся Максимов и почесал затылок.
        - Не обращайте внимания, - сказала женщина. - Тяпка имеет отвратительное свойство появляться там, где его не ждут. Сам виноват. Правда, Тяпочка? - Женщина красиво изогнулась и погладила перепуганную животину. Кот попятился и задним ходом убрался куда-то за угол.
        - Этот парень прилежно украшает мое одиночество, - Альбина Дмитриевна разогнула спину и приблизилась к гостю.
        - Вам одиноко? - удивился Максимов. Потянул носом и утонул в чудесном аромате, способном свести с ума любого самца, не лишенного чувства обоняния.
        - Замечательные духи, - похвалил Максимов. - Весьма изысканная цветочно-древесная композиция. Вам идет.
        - Да и в вашей туалетной воде очень необычная интерпретация запаха ладана, бергамота, розмарина.
        - И герани, - закончил Максимов, - коллекция Пола Смита. Не сочтите за метросексуала, Альбина Дмитриевна, - этот флакончик подарили коллеги на день, который, к сожалению, только раз в году. Разрешите осмотреть квартиру?
        - Осматривайте, - снисходительно улыбнулась женщина. - Я звонила Николаю - он не стал юлить. Действительно, мой муж нанял частных детективов. Полагаю, он собрался сходить с ума. На какие, интересно, деньги? Впрочем, это его проблемы. Проходите, детектив. И примите мои сочувствия - вам придется несладко. В этом доме одних гостиных три штуки.
        Он ходил по так называемой «квартире» и тихо завидовал. Умеют же люди… Несколько комнат соединены сквозными арочными проходами и составляют замкнутую анфиладу. Имеются и раздельные помещения. Гигантская ванная, отделанная мрамором под самый потолок. Кухня, напичканная техникой по последнему слову, спортзал с тренажерами, отдельное помещение для стирки и сушки белья, библиотека с суровым чиппендейловским столом и книжными шкафами, комната для бильярда, офисный закуток (временно приспособленный Кравцовым под спальню), вереница гостиных, схожих по планировке, а разнящихся лишь декором и колоритом: гостиная в строгом английском стиле, в восточном - кричаще цветная, аляповатая, в американском - нарочито небрежная, однако уютная и очень даже оригинальная. В центре великолепия он обнаружил широкую винтовую лестницу и вспомнил, что квартира у Кравцовых - ДВУХЪЯРУСНАЯ. Он невольно опешил.
        - Уморились, Костя? - поинтересовалась за спиной Альбина Дмитриевна.
        - Есть немного, - признался Максимов.
        - Кто-то собирался попить чаю?
        - Я отлично помню, Альбина Дмитриевна, спасибо. Давайте наберемся духу, осмотрим второй этаж, а потом попьем чаю и поговорим?
        Он резко повернулся, успев отметить, что женщина изучает его очень пристально и с интересом. Поняв, что допустила оплошность, она быстро сменила выражение и пожала плечами.
        - Смотрите, кто вам не дает? А я уж вроде насмотрелась.
        Ее слова противоречили поступкам. Женщина поднималась вслед за ним - спина чесалась от пытливого взора, а впереди, словно локомотив, бежал кот, позабывший про свои обиды, подметая ступени пышным хвостом и беспрестанно озираясь.
        - Видите, какой неусыпный контроль, - усмехнулась Альбина Дмитриевна. - Целых два экскурсовода.
        На втором этаже помещений было меньше. Светлая гостиная на солнечной стороне - с видом на двор и утонувший в сугробах скверик. Санузел - не такой вместительный, но опрятный. Арочный проем, заделанный волнистой драпировкой. Прикрытая дверь. Почувствовав смущение, Максимов замялся.
        - Там моя спальня, - тихо произнесла женщина.
        - У вас отдельное от мужа место для отдыха?
        - Да… - ответила женщина.
        - Не откажете моему любопытству?
        - Не откажу…
        Он толкнул и сунул нос в полумрак задвинутых штор. Огромная кровать под атласным покрывалом. Тумбочка из красного дерева, аккуратный дамский столик, зеркальный шкаф, кресло повышенной комфортности, заваленное составными частями дамского гардероба. В спину что-то уперлось. Он сделал совершенно ненужный шаг и ступил на ворсистый ковер, податливо прогнувшийся под ботинком. Он остановился и почувствовал себя неловко.
        - Извините, - буркнул. - Тут понятно.
        Но войти в интимное пространство дамы оказалось легче, чем выйти. Она подошла совсем близко. Мышеловка захлопнулась. Она дышала неровно, возбуждающе. Пуговицы на платье - машинально отметил Максимов, делая полшага назад, - и в принципе должны расстегиваться…
        - Вы позволите скоротать с вами время? - прошептала женщина.

«Я удаляюсь, - встрепенулся разум. - Увидимся». Похоже, Максимов выходил на новый в своей жизни рекорд - кратчайший промежуток между знакомством и падением в койку.
        - Конечно… - он отступил на последний рубеж - в непосредственную близость от кровати противника.
        Сладкий запах женщины надвигался - неотвратимо, словно газ в камеру смертника. Словно призрак. Потянуло холодом. Неужели от нее? Тонкие руки обвили его шею, губы нашли губы, а тело прижалось так крепко, что он ощутил бой чужого сердца. «Никакой она не призрак, - подумал Максимов. - Просто холодом от нее веет, как от морга».
        - Вот она, повесть о женском коварстве, - просипел Максимов. В самом доступном виде. Хотел еще добавить что-то шутливое, да не успел.
        - Заткнитесь, Костя, - прошептала женщина. - Нашли время. Стойте, не шевелитесь. И не дышите, от вас, между прочим, еще вчерашним спиртным тянет.
        О, как они все чувствуют! Жар захватывал, собираясь в голове и еще в одном месте.
        - Пиджак снимите, - намекнула женщина. - И придумайте же что-нибудь.
        Он опомнился. Разгребать завалы в голове - дело трезвое, он взял женщину на руки, собрался куда-то нести, начисто позабыв, что кровать где-то рядом.
        Они упали в мягкий атлас, как в свежую порошу, - дух из тела вон. Она вздымалась, рвалась из рук. Застежки не поддавались. Издевательство полнейшее - через голову снимать? Совсем утратил сноровку…
        - Подождите, - прошептала женщина. - Эти пуговицы только для красоты. Все гораздо сложнее.
        Не с мужскими, иначе говоря, мозгами. Он отбросил руки за голову и с интересом наблюдал, как черный призрак над головой превращается в белого лебедя, взмахом крыла отделяя себя от одежд. Он так и не понял, где же были эти чертовы застежки.
        А потом был новый взмах, крылья сомкнулись на его шее, обретя упругость. Максимов поплыл - по волнам ощущений и странных открытий.
        Свеча горела на столе… Красивая ароматическая свеча из новогоднего набора. Романтики - хоть отбавляй. Освещалась подушка, спутанное украшение женской головы, сигарета с медленно ползущим огоньком.
        Она задумчиво смотрела в пространство. Тикали настенные часы. Скоро пять - Кравцов проводит ответственную встречу. Максимов поглаживал точеную ножку - кожа у неверной жены отличалась гладкостью, словно создана была природой для всяческих поглаживаний.
        Сигарета кончилась, окурок перекочевал в пепельницу. Она повернулась к нему и положила руку на голову. Теплые пальчики поглаживали слипшиеся волосы, умело разминали кожу, доставляя приятную легкость. Максимов расслабился, хотя и понимал, что лучше не стоит.
        - Вам понравилось быть со мной?
        - В принципе да, - согласился он. - Сногсшибательно быть с вами.
        - Почему в принципе?
        - Потому что вы неискренни. И я не могу отделаться от дурацкой мысли, что мне не стоит обращаться к вам на «ты».
        - Вы можете обращаться ко мне даже на «эй!» - я не примадонна.
        Она прижалась к нему шелковистой грудью - ясно намекая, что отказ повлечет санкции. Максимов смутился и куда-то поплыл. Его опять заволновала эта женщина. Как легко она умеет заводить. Четыре «дружеских» прикосновения, словно волшебной палочкой, и… уноси готовенького. А ведь прошло-то всего ничего.
        - Не надо говорить, что я неискренна… - она срывалась на придыхание, - вы тоже меня волнуете, Костя. Я услышала ваш голос по телефону, и как-то сердце сжалось. Не верите? А потом я вас увидела - знаете, именно таким я и хотела вас увидеть.
        И огонек свечи как будто соглашался с ее словами - кланялся, выпрямлялся, коптил, опять кланялся…
        Эта женщина умотала его, как марш-бросок необученного новобранца. Он бы многое отдал, чтобы не вставать с кровати. К черту Кравцова. «Мы любили, мы забыли, это вечность или час…» - твердил он, боясь взглянуть на часы. Но время само напомнило о себе: в настенных часах что-то слабо пикнуло - файв-о-клок. Женщина прерывисто вздохнула. По ее губам блуждала блудливая улыбочка, пусть не Джоконды, но все равно хорошая.
        - Вставать скоро. Не поверите, Костя, я буду с нетерпением ждать завтрашнего вечера. Вы поздравите меня с Новым годом?
        - А вы решили прочно завязать с семейной жизнью? - Максимов отодвинулся, чтобы лучше созерцать лежащую женщину.
        - Так Кравцов решил, - она повернулась на живот и ткнулась носом ему в плечо. - От вас по-прежнему веет вчерашней водкой, Костя. Вы пьете?
        - Анонимно, - пошутил Максимов. - Вам анонимный алкоголик не требуется?
        - Странно, - заключила женщина. - Почему-то запах вашего перегара меня не раздражает. Вот Кравцов напьется - меня буквально колотит от злости. Титанические усилия прикладываю, чтобы не выйти из себя. А с вами у нас вообще как-то странно произошло.
        Вестимо, странно. Хотя и вполне объяснимо. Мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина, а не наоборот, а если и наоборот, то их бы все равно тянуло друг к другу. Странности заключались в другом.
        - Вы красивая женщина, Альбина. Не пойму, почему вы страдаете. Черт с ним, с Кравцовым - не последний богатей в стране.
        - А я не хочу, чтобы меня выбирали, - перебила женщина. - Я сама хочу выбирать. Я еще не в возрасте старой клячи, не так ли? И зеркало пока не считаю ненужной вещью интерьера. Знаете, Костя, мне совершенно безразлично, что происходит с Кравцовым. Почему он пьет, почему работу забросил, с кем крутит свои поганые шашни.

«А ведь ей не совсем безразлично», - подумал Максимов.
        - Вымотал меня окончательно. В несгибаемую железку превратил. Я угробила на него пять лет совместной жизни, которые мне никто не вернет. Хватит - между нами давно все порвато. Вот закончится этот несчастный, ненавистный праздник.
        - Кравцов подозревает, что его хотят убить, - тихо заметил Максимов.
        Женщина засмеялась.
        - С превеликим бы удовольствием это сделала. Но, увы, никогда не сделаю. Не имею отвратительной привычки убивать людей. Не научилась, знаете ли.
        Но лицо ее на миг покрылось ледяной коркой, а в глазах зажегся таинственный морозный блеск. Этот феномен не мог укрыться от сыщика.
        - Но что-то мрачное тем не менее происходит, - задумчиво пробормотал Максимов, - имеющее отношение непосредственно к вашему мужу. - Выкладывать начистоту все свои опасения он не решился - клиент имеет право на личную тайну, - но кусочек
«занавески» все же решил отогнуть. - Нам кажется, Альбина, что за Кравцовым ведется скрытое наблюдение. Некоторые моменты знакомства с ситуацией позволяют это предположить.
        - Да перестаньте, - фыркнула Альбина. - Кравцов через сутки пьян. И баба его довела - охотно верю. Психоз в прогрессии. Согласен заплатить любые деньги, а вы и рады стараться - потакаете его страхам, чтобы не скупился.
        - Ага, и откровенно вам об этом сообщаю, - обиделся Максимов. - Не все так просто, Альбина. Взять те же угрожающие электронные письма.
        - Которые писала ему Я! - выпалила женщина.
        - Как это? - не понял Максимов.
        - А вот так, - она взметнула голову и уставилась на него шариками зрачков. - Достал он меня, понимаете? Я еще в начале декабря поняла, что Кравцов кем-то обзавелся. Ходит мрачнее тучи. И бабой от него просто воняло! А дальше и таиться не стал - открытым текстом: нашел другую, прощай, мое золото! Потом присмирел, правда, пить начал каждый день. Позвонила я тогда своей знакомой, изложила обстановку, а у нее мужик на сервере сидит, талантлив жутко - защиту ставит на почтовый ящик: ни один хакер не пробьет. Уговорила, деньги всунула. Ну, он особо и не ерепенился - постучал у себя по клавишам, мол, давай, Альбиночка, дерзай, а если менты однажды нагрянут, то на меня им никаких зацепок, и вообще я тебя не знаю… Вот и пишу с тех пор эти проклятые письма - из одной комнаты в другую: дескать, время твое наступает, милый друг, знаю я, что тебя беспокоит, и надеюсь, недалек тот день, когда разверзнется над тобой злая тьма вечности, если не поумнеешь, конечно. Доживи, мол, этот год, а там посмотрим. Творю, Константин, стиль оттачиваю. А Кравцов же туп в этой теме, ему и в голову не придет, что над ним родная
жена потешается. - Альбина затряслась от хохота. - Боже мой, неужели из-за этих детских писем Кравцов и забегал. Ох, и напишу же я ему во первых строках очередного письма.

«А она жестокая», - отметилось в голове Максимова машинально.
        - А зачем вы мне об этом говорите?
        - Но вы же ему не расскажете, верно? А если расскажете, я на вас обижусь и никогда больше не пущу к себе в постель.

«Подумаешь, испугала», - подумал Максимов. Хотя и нежелательно, конечно.
        - И вам теперь гораздо легче, Костя. Будете знать, где в сказке ложь, а где намек. И не тратить время попусту.
        А вот это справедливо. Максимов невольно потянулся к сигарете. Ситуация интересным образом менялась. Письмена уходили в «мусорную корзину». Оставалась таинственная незнакомка и странный дом в Третьем переулке Трикотажников. И никем не отмененная работа в новогоднюю ночь.
        Несколько минут в полумраке спальни не было ни звуков, ни шевелений. Максимов обрабатывал внезапную информацию, а Альбина поглаживала его по руке и с любопытством рассматривала. А затем произошло событие из ряда вон выходящее. В дверь ненастойчиво постучали.
        - Альбина Дмитриевна, вы здесь?
        Нагая женщина сделала такие глаза, что сыщик испугался - сейчас выпрыгнут. Она едва не закричала, прижала ладошку ко рту. Он сам похолодел. Ну и влипли… Максимов оторвался от подушки - не пора ли в шкаф? Она сделала ему знак: лежи тихо. Приложила руку к груди, как бы не пуская рвущееся сердце погулять, сглотнула и слабым голосом произнесла:
        - Я здесь, Саша. Извини, забыла тебя встретить, неважно почувствовала. Ты иди на кухню, я сейчас спущусь.
        - Хорошо, Альбина Дмитриевна. - за дверью что-то скрипнуло, прозвучали шаги.
        - Боже мой… - Альбина отбросила голову на подушку.
        - Мне кажется, вы что-то проворонили, - шепнул Максимов, тихонько вылезая из кровати. К черту остросюжетность! Драпать надо.
        - Это вы, Костя, виноваты. С вами время летит незаметно. - Альбина поползла с обратного конца необъятной кровати. - Ну и влипли мы с вами. Ей-богу, обхохочешься. Это Саша - домработница. Приходит наводить порядок и помогает готовить еду этому мерзавцу. У меня совсем из головы вылетело. Она же в шесть приходит, а сегодня я сама попросила прийти пораньше - завтра вечеринка, надо все прибрать, приготовить. Ох, голова моя садовая!
        Это было очень смешно. Однако хохотать в подобных ситуациях Максимов предпочитал после.
        - Странные у вас порядки в доме, Альбина. - Штаны упорно не желали налезать. - Из ниоткуда появляются домработницы.
        - Из ниоткуда, Константин, появляются только мужнины любовницы. - Альбина быстро справилась с испугом. Запахнула халат, пригладила взорванную башню на голове и с интересом смотрела, как «партнер» борется со штанами. - А домработница появляется, потому что у нее есть ключ. Женщина порядочная, работает с сентября, охрана во дворе в курсе, а бегать открывать каждый раз, извините, не набегаешься… Давайте так: я увожу ее на кухню, отвлекаю, а вы потихоньку просачиваетесь в прихожую и пропадаете. Черт! У нас замок не захлопывается, его ключом запирать надо. Да какая, к черту, разница - сидите в гостиной и делайте умный вид. Если сможете, конечно.
        Когда в «английскую» гостиную вошла смешно одетая очкастая особа с пухлыми щечками, собранными в пучок волосами, запущенным целлюлитом на некрасивых ножках, словом, ходячая несуразность, Максимов с деловым видом сидел в кресле. В одной руке у него был открытый блокнот, в другой - сотовый телефон, который он прижимал к уху.
        - Да, я осмотрел объект, Евгений Михайлович, - официальным тоном говорил сыщик. - Здесь надо кое-что обработать, установить аппаратуру.
        Домработница ахнула и выронила тряпку. Одевалась она, конечно, безвкусно - зеленая кофточка в крупную вязку, юбка выше бедер, розовые рейтузы, порванные на коленях.
«Униформа, - сообразил сыщик. - И в принципе не такая уж дурнушка. Просто работа дурацкая. Но третий десяток эта «девушка» успешно разменяла. Четвертый не за горами. Сутулая, пугливая, закомплексованная».
        - Понимаю, Евгений Михайлович. Постараемся достойно выполнить работу. Сделаем все от нас зависящее. Не волнуйтесь. Будем трудиться.
        Он закрыл «говорилку» и убрал сценический реквизит в карман. Строго глянул на домработницу.
        - Кто вы? - в страхе пролепетала особа.
        - Представьтесь, пожалуйста, - строго сказал Максимов.
        - Саша… Простите - Александра Леонидовна… А вы здесь… как?
        - Работаем, - буркнул Максимов, старательно что-то выводя в блокноте. - Охранно-детективное агентство. Обозначьте, пожалуйста, ваши обязанности в доме.
        Домработница нерешительно подняла тряпку. Хотела что-то сказать.
        - Эта женщина здесь работает, - объявила красавица Альбина, с надменной улыбкой входя в гостиную. - Надежная, проверенная работница, детектив. Извините, вы уже закончили? Дело в том, что у нас с Александрой множество дел.
        Максимов невольно залюбовался. С распущенными волосами, плавным изгибом бедер, не скрываемых дорогим халатом, эта женщина смотрелась просто царицей.
        - Я не понимаю, - бормотала домработница. - А как же этот господин здесь оказался?
        - Я открыла ему, - удивилась Альбина.
        - Но вы же находились у себя в спальне… - запотевшие очки говорили о трудоемком физическом процессе, протекающем под черепными косточками.
        - Да, конечно, Альбина Дмитриевна, я уже закончил. - Максимов закрыл блокнот и поднялся. - Будем работать. Извините, но прихожая там? - Он неприлично ткнул пальцем.
        - Прихожая здесь, - показала Альбина в другую сторону. - Пойдемте, я вас провожу.
        В прихожей она прильнула к нему, отогнула ворот и впилась зубами в ключицу, как голодная вампирша. Он чувствовал, как внутри у нее все бурлит.
        - Отличное приключение, Костя, - окатило жаром ухо.
        - Задушевно, да, - согласился Максимов. - До завтра, Альбина.
        - Буду вас ждать. - Она опять теряла самообладание, шустрые пальчики забрались Максимову под куртку, поползли в штаны.
        - Постарайтесь никому не говорить, что я был у вас, - он лихорадочно старался думать о работе. - Ни в каком контексте не надо упоминать мое имя, Альбина. И Саше посоветуйте не трепать языком.
        - А Саша никому и не скажет, - засмеялась Альбина. - Уж вы не волнуйтесь, я проведу с ней воспитательную работу.
        На улицу он выбрался, покачиваясь, слегка прибитый, как будто перенес небольшую контузию. Давно уже стемнело, фонари зажглись на подъездной дорожке. Искрилось и переливалось огнями опутанное гирляндами древо. Очевидно, тополь. Но интуиция пока не удалилась на покой: заметив фары приближающегося автомобиля, Максимов спрятался за громоздкий «Кросс Кантри» и принялся наблюдать. По очертаниям ткнувшийся в поребрик джип вполне соответствовал 470-му «Лексусу», а выбравшийся из него человек был вылитый Кравцов Николай Витальевич. Хлопнул дверью. Поставил машину на сигнализацию, поднял голову и застыл. Благодарное занятие - наблюдать за человеком, который не догадывается о наблюдении! А Кравцов словно окаменел. Смотрел на окна четвертого этажа и не думал шевелиться. «Домой не тянет», - догадался сыщик. Пришлось набраться терпения. Минуты две прошло, Кравцов оттаял, закряхтел, взялся жадно курить. Дважды обошел вокруг машины. Затоптал окурок, поплелся в подъезд.
        Выждав десять секунд, Максимов выбрался из укрытия и зашагал по дорожке. Дышалось легко, приятно и глубоко.
        Звонки от родных и близких начались незадолго до шести часов, когда он покинул комфортное такси и с изумлением обнаружил себя в незнакомой местности. Жилмассив
«Снегири» - северная точка города. Старые панельки, современные «постсовковые» строения.
        - Это я, пап, твоя дочь, - напомнила о себе Маринка. - Помнишь меня?
        - Смутно, - признался Максимов. - Ты уже дома?
        - Я уже дома. У тебя усталый голос, родитель.
        - У меня и вид не лучше, Мариша. Замотался совсем. Извини, я пока еще на работе.
        - С чем тебя и поздравляю, дорогой мой. А я накупила чертову уйму продуктов, кое-как доволокла до дома, копошусь, как жук в коробке, и гадаю, что бы из них приготовить. Не надо мной гордиться, папа. Давай-ка живенько домой. И постарайся обойтись без левосторонних движений. Не забывай, что завтра - ночь обманутых ожиданий, а сегодня - укороченный рабочий день.
        - Я приду, Маринка, - пообещал Максимов. - Не сегодня, так завтра. Ты только жди.
        За Маринкой позвонил Олежка Лохматов. Добежал уже до дома и сел ужинать. Хлебал из котла благополучия. Чавканье неслось на всю городскую сотовую сеть.
        - Добрый вечер, Константин Андреевич. Вот, звоню.
        - Пришла и говорю, - съязвил Максимов. - Почему не в офисе?
        - Помилуйте, Константин Андреевич, - взмолился Олежка. - Я закончил по вашей теме двадцать минут назад. Пока до офиса дойду - седьмой час будет. Чего издеваться-то?

«Только мне положено перерабатывать», - печально подумал Максимов.
        - Да и страшно там было, - осмелел Олежка, - вьюга злилась. На мутном небе мгла носилась. Луна, опять же, как бледное стекло.
        - Очень артистично, - передразнил Максимов. - Докладывай.
        - Опрошены потенциальные свидетели. Маловразумительная тетушка в киоске
«Роспечати» остро отреагировала на потерю мной борсетки, предположительно в «Ладе» белого цвета, управляемой прекрасной незнакомкой. Предложила войти в контакт, в смысле, в киоск, налила чаю из термоса. По ходу оживленной и продолжительной беседы выяснилось, что никакой белой «Лады» тетушка не видела, прекрасной незнакомки - тем более, а напоив чаем, зачем-то потребовала мои документы, в чем ей было недвусмысленно отказано.
        - Переходи на телеграфный стиль общения, - нетерпеливо перебил Максимов.
        - Слушаюсь, Константин Андреевич. Охранник ресторана «Голодный волк» не стал вникать в мои проблемы, а сразу предложил съездить в одно место.
        - В какое?
        - В ухо. Но я отказался, мне нельзя - наследственный отит. Охранник магазина автозапчастей предложил примерно то же - но в более приемлемой и обтекаемой форме. Разжиться информацией не удалось. Продавщица киоска «Куры гриль», чье окошко выходило аккурат на место стоянки «Лады», кое-что сообщила. В машинах отечественного производства эта симпатичная девушка разбирается мало, но до четырех считать умеет, именно столько передних фар и насчитала на «Жигулях». Две слева, две справа. Машина не очень старая. Можем допустить, что имеем дело с шестой моделью. На окне - чертенок. За рулем - неподвижный женский силуэт.
        - Прямо-таки неподвижный, - не поверил Максимов.
        - Ну, почти. Она сидела, откинув голову на подголовник, - светлые волосы, возможно, рыжие, воротник мутоновой шубки, плотно облегающий шею. Лица она почти не запомнила, да это и немудрено - расстояние все-таки метров двадцать, и снежок падал, много через него увидишь? Смотрела предположительно туда, где поворот от Казакова в нашу подворотню. А-а, Константин Андреевич, чуть не забыл - женщина курила!
        - Сидя неподвижно, - хмыкнул Максимов.
        - Так она и сидела неподвижно, - горячо уверял Олежка. - Девица точно отметила этот факт! А огонек сигареты перемещался. Забавно, говорит, было наблюдать - словно робот какой-то курит.
        - И эту информацию ты запоминал до шести часов вечера? - сорвался Максимов.
        - А кто виноват? - обиделся Олежка. - И что делать? Тамарка сменилась в 13:00 и домой поехала. А живет она, между прочим, в Бердске - полтора часа на электричке. Транспортом вы нас не обеспечиваете. Пока туда, пока обратно, пока нашел…
        - Пока лямуры крутил, - вздохнул Максимов. Впрочем, чья бы корова мычала.
        За Лохматовым позвонил Вернер и по-военному четко обрисовал ситуацию в юридическом агентстве «Гудвин». Как и всюду - кипят мелкие страсти в стиле кантри и поп. Судя по довольному голосу, ему в этот день удалось и приятное, и полезное. Больше, конечно, первого, чем второго. Кроме того, за бессмысленную информацию пришлось выложить кругленькую сумму, сводив в кафе хорошенькую консультанточку из отдела консалтинга и работы с населением.
        - А что ты хочешь, командир, - радостно сокрушался Вернер. - Бесплатно в этой стране только птички поют, и то не все.
        Занималось уважаемое агентство именно тем, чем обязано по уставу. Во всяком случае, с фасада. Всевозможные оценки (бизнеса, недвижимости, интеллектуальной собственности), решение споров (жилищных, семейных, налоговых), приватизация, оформление наследства, сделок, документов на земельные участки, восстановление утраченных документов - словом, список на восемь листов. Девушки в агентстве работают, прямо скажем, недурственные, и какого рожна потянуло Кравцова на сторону? Все прилично, чинно и прямо-таки по-европейски. Уходить не хотелось. Представившись корреспондентом одной серьезной газеты (а документов у Вернера - вплоть до справки о белой горячке), он и увел, собственно, хорошенькую работницу, с которой и просидел в кафе, впитывая информацию обо всех подковерных интригах и махинациях, которых в агентстве «Гудвин», помню, как и в любом приличном заведении.
        - Сенсационного ничего нет? - спросил Максимов.
        - Да вроде нет, - помялся Вернер. - Мутота и сплетни.
        - Хорошо, завтра расскажешь. Время будет.
        Но не успел он дать отбой, как позвонила Екатерина (сговорились, наверное) и попросила доложить о проделанной работе. Батарейка в телефоне напряглась и сказала: «Хватит».
        - Ничего, ничего, - ухмыльнулась Екатерина. - Пару минут продержится.
        - Но ты же не занимаешься этим делом, - съехидничал Максимов. - Гуляй, Екатерина. До пятого числа.
        - А у меня душа болит за вас, непутевых. Влезете, как обычно, в дерьмо по причине неуемной жадности, а расхлебывать кто будет?
        - Мудрая ты наша, - улыбнулся Максимов. - Хорошо, слушай. В данный момент я наблюдаю за окружением клиента. Направляюсь к одной впечатлительной блондинке.
        - Тебя поджидают опасности и заболевания, - тревожно напомнила Екатерина. - Презервативами запасся?
        - У нее муж, - сурово отбрил Максимов.
        - Замечательно. То есть можно без презерватива. Удачи тебе, сыщик.
        Последнее слово, как всегда, осталось не за ним. Максимов сплюнул и подался через двор к отдельно стоящему высотному зданию эпохи позднего застоя. В последний вечер перед Новым годом здесь было многолюдно. Весь жилмассив высыпал на улицу. Шум, гам, собачий лай. Ребятня с визгами валилась с горки - кто-то на «поджопниках», кто-то на штанах. Трещали паленые китайские петарды. Дымилась, падая, ракета - разбегались «заряжающие», не зная, куда она свалится. Целовалась влюбленная парочка - девица притоптывала сапожками, намекая, что пора и отвять, а кавалер лапал ее со всей широтой нетрезвой души. Девчонки-школьницы грелись, повизгивая, с бенгальскими огнями в руках. Поддатые бизнесмены тусовались у своих джипов и тоже развлекались. Гогот стоял - как в роте на построении. Гонки на мобильных телефонах: врубаешь вибрацию, кладешь в ряд на покатую горку и звонишь с другого аппарата. Чей быстрее скатится, тот и победитель. Никто в этом городе не работал. Кроме частного сыщика.
        Впрочем, лифт работал. Исписанный призывными лозунгами давить янки, а также министра здравоохранения и социального развития, он тащился целую вечность, выгрузив в итоге пассажира на девятом этаже в узкой клетке подъезда. Наверху - решетка, под ногами - мусоропровод. Воздух исполнен не самыми благочестивыми ароматами. Судя по всему, младшая сестра Альбины Дмитриевны в роскоши не купалась. Карма не та, что прискорбно и достойно жалости.
        С тихим семейным счастьем здесь тоже было не все в порядке. За искомой дверью гремел скандал. Похоже, супруги куда-то собирались, но успешно переругались, и все планы полетели кувырком.
        - Да ты и мизинца Колькиного не стоишь! - с обидой в голосе кричала женщина. - Посмотри, как Альбинка живет и как я живу! Ты хоть пальцем шевельнул, чтобы жить по-другому? Хоть раз попробовал уйти из своей снабженческой дыры? Кого ты там снабжаешь? Меня?! Каким местом я это чувствую?! С дивана не слезаешь, только рот нараспашку: котик хочет кушать, котик хочет кушать… Ты хоть раз в ресторан меня, Влад, сводил? Нет! Потому что не на что! Ребеночка сделал? Нет! Потому что нечем!
        - Сволочь ты, Вика! - оскорбленно отвечал мужчина. - Да к тебе и не подлезешь толком! Холодна, как труп! Сюда не целуй, здесь не трожь!
        - А ты хоть раз по-человечески попробовал, импотент несчастный! - От истошного вопля вздрогнули стены подъезда. - Все ему на блюдечке принеси! Разденься! Ножки раздвинь! А он, так и быть, от телевизора оторвется! - Ну, чего ты вылупился на меня, Влад? - сбавила обороты женщина (пришлось теснее прижать ухо к двери). - Ударить хочешь? Кулаки зачесались? Ну, давай, не стесняйся, самое время. Боже мой, с кем я живу! Знаешь, Влад, может, ты на свете и лучше всех, только это сразу не поймешь! Пошел ты к черту! Никуда я с тобой не поеду, сам катись!

«Пора», - решил Максимов и надавил на кнопку. Заливистая трель перебила истерику.
        - Ага! - обрадовалась супруга. - А вот и Вовка из тридцать пятой квартиры. С дежурства пришел, поспать хотел. Сейчас он тебе вставит.

«Очень впечатлительная блондинка» распахнула дверь. Застыла с приоткрытым ртом. Ярость на раскрасневшейся мордашке быстро сменилась мироточивостью, губки поползли вверх. Блондинка явно не первой свежести (старшая сестра смотрелась понаряднее). Но пока и не второй. Где-то между. То есть возраста вполне терпимого. На сестру похожа смутно - продолговатым овалом лица и той же посадкой глаз. Семья действительно куда-то собиралась. Блондинка щеголяла в бархатном костюмчике, отягощенном розочкой, а за спиной ее мялся угрюмый красавчик-брюнет с поджатыми губами, в костюме, но без галстука. Этот персонаж пока еще не вышел из образа, был готов хамить направо и налево.
        - А это что за хрен с бугра? - рявкнул брюнет.
        - От хрена и слышу, - вежливо сказал Максимов, раскланиваясь перед дамой. - Хотелось бы напомнить вам, милостивый сударь, - ничто так не защищает ваши зубы, как уважительное отношение к окружающим.
        Дама с удовольствием рассмеялась. Брюнетик сдетонировал и чуть не бросился в контратаку, но вовремя сработало благоразумие - увесистые кулаки визитера не могли не наводить на мрачные мысли. В лучшие годы сила удара Максимова доходила до трехсот килограммов. Возраст уже не тот, лени полная голова, но на пару центнеров в случае нужды он бы наскреб.
        Блондинка совсем развеселилась.
        - Получил, Влад? Ха-ха… Это тебе не на беззащитную бабу бросаться!
        - Да пошла ты… - буркнул муж. Сунул руки в карманы и принялся с ненавистью зомбировать нежданного гостя.
        - Я нижайше прошу прощения, - смиренно сказал нежданный гость, - что прервал вашу лирическую беседу. С наступающим вас Новым годом, господа. Моя фамилия Максимов, я работаю в детективном агентстве, в данный момент представляю интересы Кравцова Николая Витальевича, чье имя вам, безусловно, известно, и хотел бы задать пару вопросов. Если вы, конечно, никуда не уходите.
        - Мы уходим, - мрачно сказал Влад.
        - В таком случае вынужден откланяться. Зайду завтра. В какое время вам удобно?
        - Я никуда не иду, Влад, - задрала нос блондинка. - Ты забыл? Сам катись к своим Шмаковым.
        - Да пошли вы все, - зашипел гадюкой Влад, снял с вешалки дубленку и ломанулся к двери. Максимов успел посторониться. С треском захлопнулась дверь. Он растерянно повернулся к хозяйке.
        - Вы уж простите, Виктория Дмитриевна, что так получилось.
        - Ну, вот еще, - фыркнула хозяйка. - Даже голову не забивайте. Рядовая семейная сцена. Проходите, господин детектив, я правильно вас называю?
        - Можно Константин Андреевич, - улыбнулся Максимов, снимая дубленку, - или еще проще, без отчества.
        Потеряв вторую «половинку», женщина волшебно преобразилась. Сделалась стройнее, привлекательнее. Ничто так не красит наших женщин, как временное отсутствие мужа. В глазах появилась толика кокетства. Максимов испугался - ему уже хватит на сегодня. Достаточно любовных глупостей.
        Склонив головку, она рассматривала, как он вешает дубленку, снимает ботинки. От этой женщины пахло мятой и корицей. Значительно лучше, чем борщом и бытовой химией. Максимов легко и непринужденно улыбался. Выбритый, постриженный, одетый с буржуазной небрежностью, издающий неистребимый запах дорогого «пур-ляля», он не мог не вызывать интереса. А если сюда добавить ловко подвешенный язык, да запомнившиеся когда-то читаные книжонки, да чуть-чуть поднапрячься по части комплиментов…
        Какого дьявола он тут делает?
        - Проходите, не стесняйтесь, - пригласила женщина.

«Нет, она не лесбиянка, - уверился Максимов. - У нее в глазах пусть местами фильтрованный, пусть скромный и подогнанный, но все же интерес ко МНЕ. Едва ли обусловленный скандалом с супругом. У лесбиянки нет искры в глазах при виде выбритого мужчины. И нос на мужской «пур-ляля» у нее не чувствителен».
        - На кухню, пожалуйста. Будем чай пить.

«Котик хочет кушать», - уныло подумал Максимов.
        Эта женщина оказалась азартной охотницей поговорить. Она говорила много и с чувством, ведь больше ей некому выплеснуть душу! А с мужем на данную тему она могла только кричать. К Коляше (Кравцову) Виктория Дмитриевна относится очень хорошо, считает целеустремленным, трудо- и честолюбивым мужчиной, который добивается всего в жизни не благодаря сомнительному везению или удаче, а вследствие упорства. И ума, разумеется. Не то что «этот»… (блондинку аж перекосило). Из всех добродетелей одна лишь осталась - смазливость, да и та сомнительная. Работать не желает, сидит в своем снабженческом отделе задрипанного железнодорожного предприятия, добывает какие-то железки, бабы тамошние к нему так и липнут. Так и проживут всю жизнь в тесной конуре под крышей, без дачи, без машины, без отдыха на Кипре, без далеких миров, без волшебных даров, без ребенка в конце концов. И не в том проблема, что Влад не может (все он может, напрягаться не хочет), а в том, что на ребенка нужны деньги! Немалые деньги! А еще жилплощадь. Вы видели, в какой квартире проживают Кравцовы? Да ее за неделю не обсмотришь (ой, а что вы там
делали? Ну и как вам Альбина?).
        На столе появились чай, кондитерские изделия, и Максимов начал ненавязчиво приводить беседу в нужное русло. Женщина подвинула к нему табуретку, овеяв запахом изысканного сухотравия. На нормальные духи ей, кажется, хватало, на колготки, обнажившиеся почти до пояса благодаря закинутой ноге. Случайно, понятно. В глазах у женщины искрился томный блеск. Да, они приглашены завтра на новогоднюю вечеринку к Кравцовым. Обязательно пойдут. Пусть Влад слюнями подавится, глядя на их великолепие. А почему, собственно, Коляша нанял частного сыщика? Боится чего-то? Интересно, чего, томный блеск на минуточку уступил место пламени любопытства.
        Максимов тщательно фильтровал информацию, отделяя правду от вымысла, а гипотезы - от фактов. Складывалось впечатление, что блондинка чего-то недоговаривает. Не оттого, что хочет скрыть, а оттого, что не знает, чем данная информация может заинтересовать сыщика. Она и вправду не могла понять, зачем Кравцову частный детектив. Отчаянно строила из себя простушку, но так ли это на самом деле? Альбину Виктория любит, но относится к ней с легкой завистью, что и понятно. У Альбины ведь сбылась ее (Виктории) мечта! Да, Кравцов в последнее время ходит смурной, начал выпивать, но мало ли какие проблемы у человека. Может, на работе неприятности. Альбина же спокойна, не психует. Честно говоря, Викторию поведение Кравцова не беспокоит, а если и нашел он себе любовницу, то не беда, поматросит и бросит. Главное, что мужчина хороший. Естественно, она слышала от Альбины про брючный, тьфу, брачный контракт, исходя из которого Кравцову нежелательно бросать семью. Ну, как откуда слышала? А разве это тайна?..
        В конце концов Максимов отключил половину чувств, краем уха фиксировал словесный водопад, низвергающийся из глубин блондинки, а думал о другом. Она повествовала о том, как лихо заработал денег Кравцов на умопомрачительную квартиру, о том, как не один десяток дизайнеров и оформителей легли в ней костьми. О пугливой домработнице Саше, которая трудится, как пчелка, и получает за приход тысячу рублей (муж родной бы столько получал…). О нарядах, которые неработающая Альбина меняет каждую неделю. О том, какой умница Кравцов. Он воспринимал ее слова через какую-то наклонную призму и остро чувствовал беспокойство. Он не знает чего-то крайне важного. Почему никто об этом не говорит? Ни Альбина, ни Виктория. Он не получил от блондинки никакой информации, но уверился, что пришел сюда не зря. Не так уж шизофреничен Кравцов в своем страхе перед завтрашней вечеринкой. Волнение засасывает. Еще бы определиться, от чего оно проистекает.
        - Спасибо вам большое, Виктория Дмитриевна, мне пора, - Максимов поднялся. - Очень жаль, что у вас проблемы с мужем, это образуется, вот увидите.
        Ее лицо в момент изменилось. Он не успел дойти до вешалки и снять дубленку, дыхание в затылок остановило. Максимов обернулся, и женщина в расстегнутом одеянии (когда успела?) свалилась ему в объятия. Он сделал вид, будто страшно удивлен, разве что-то предсказывало данный финал? Но это не спасло - напор был жестким и энергичным. Он попятился, утонул в висящих на крючках шубах. Отступать-то некуда. Да и не по-мужски будет выглядеть отступление. Возбуждение рвало ее на части, стоило лишь перейти рубеж интимности. И он невольно оказался там же. Взял ее за узкую талию, сжал, как эспандер.
        Она стонала, как в роддоме. Вцепилась ему в пиджак, начала выкручивать пуговицы. Ее трясло уже самым откровенным образом.
        - Господи, да что же мы стоим, - она схватила Максимова за лацкан и потащила куда-то за проем, в темноту, надо полагать, в спальню, где имелась если и не кровать, то что-то на нее похожее, располагающее нужной площадью и уровнем мягкости. «Ну и ну, - растерянно думал Максимов, покорно повинуясь чужой воле. - Действительно, почему бы не присесть? Любвеобильная семейка… Поаккуратнее бы надо с этими экзерсисами и эквилибристикой».
        - Падайте, Константин, мы уже пришли, - задыхаясь от эмоций, кусая ему рот, бормотала Виктория Дмитриевна. - Так и быть, не буду спрашивать, какими болезнями вы переболели в детстве.
        Неисповедимы пути сыщика после двух непредвиденных сексуальных встреч. После первой его слегка укачивало, после второй - основательно шатало. Похмелье возвращалось. Любопытный назревает Новый год, уныло думал сыщик, выбираясь из мрака нелюдимых панелек на освещенную дорогу. В такси удалось немного расслабиться. «Константин, вы бесподобны… - стонала «на посошок» Виктория, обвиваясь вокруг него, уже одетого, вьющимся сорняком. - Я буду ждать с нетерпением завтрашней ночи. Ведь мы увидимся на вечеринке у Коляши?»
        Она ни капли не боялась внезапного вторжения непутевого мужа. Надо признаться, Максимов выступил неслабо. Он старался. Женщине понравилось. Все болячки вылезли уже после. Он покинул такси у искрящего огнями «СуперМага», исполненный решимости купить хорошего пойла и выпить перед сном. Имеет он право сделать себе подарок? А потом опять на такси и домой. Тем более процедура быстрая.
        Но, войдя в супермаркет, Максимов ужаснулся. Постоянно забывает, что завтра Новый год, и даже в преддверии ночи народ пополняет закрома. Универсам кишел двуногими! Трещали кассы, бегали нарядные девочки в желтых чепчиках и красных фартуках. Мельтешили люди, пораженные приступом покупательского запоя. Тяжело вздохнув, он взял корзину и отправился по крайнему ряду. Штормило основательно. По пути следования он зацепил кого-то локтем, влетел в тележку, толкаемую краснощеким здоровяком, отпрянул и очень некстати наступил на ногу симпатичной женщине в горностаевой шубке, та взвизгнула от боли.
        - Ради бога, не хотел, простите, девушка, дорогая… - взмолился Максимов, преданно глядя ей в глаза, - ну, хотите, ударьте меня по щеке, и я тут же подставлю другую?

«Чего это со мной?» - подумал он изумленно.
        Молодая женщина сморщила вздернутый носик, посмотрела на него - просто жуть как неодобрительно.
        - Да ну вас, в самом деле, молодой человек. В следующий раз под ноги смотрите. И не пейте так много.
        - Да я уже сутки не пил, - обиделся Максимов.
        - Значит, крепко выпили сутки назад, - женщина фыркнула ему в глаза и поплыла своей дорогой.
        - Спокойно, Ипполит, спокойно, - забубнил под нос сыщик. Не надо бросаться на людей.
        Через несколько минут он опять увидел горностаевую шубку. Курносая особа в глубокой задумчивости бродила вдоль стеллажей с конфетами. Ей чем-то приглянулась маленькая коробочка с золотистой картинкой, она вертела ее и так, и эдак, ища, по-видимому, и не находя срок годности. Максимов взял со стеллажа бутылку дорогого виски, побрел обратно. По дороге завернул в мясной отдел - вряд ли Маринка догадалась купить мяса.
        По прошествии времени он стоял около кассы. Краем глаза обнаружил, что курносая пристроилась через два человечка от него, продолжая пребывать в задумчивости. Он почувствовал, как в ногах появляется упругость. «Это судьба, - подумал сыщик. - Бог любит троицу, и отпереться невозможно. Постарайся обойтись без секса. Неужели это так сложно?»
        Он отдал деньги за покупку, отошел от кассы. Начал шебуршать пакетом, перекладывая виски.
        - А у вас безалкогольный шоколад есть? - поинтересовалась женщина у кассирши. - Ну, чтобы без рома, без коньяка, без ликера, без шампанского? Простенький такой?
        - Извините, простенький в киоске, - процедила кассирша.
        Максимов тянул время. Женщина стояла рядом и ковырялась в покупках. Распечатала коробку, сунула конфетку в рот. Нетерпеливая какая.
        - Господи, что это?
        - А что это? - проявил здоровое любопытство Максимов.
        Она вздрогнула.
        - Боже, это опять вы. Представляете, в коробке не хватает трех конфет. Впрочем, нет, уже четырех. Ну что за моду взяли.
        Максимов вытянул шею.
        - В самом деле. У вас серьезные неприятности.
        - Не то слово, - дама сокрушенно вздохнула. И внезапно на нее снизошла откровенность: - Со среды неприятности. Как покатится, так уже не остановишь. Началось с того, что в доме разбился любимый сервиз «Фудзияма».
        - Весь? - ужаснулся Максимов.
        - Всмятку, - подтвердила курносая. - Сколько раз подмечено - неприятности начинаются со среды.
        - Неспроста, - согласился Максимов. - В среду Иуда предал Христа: этот день является предвестием крупной гадости в четверг. А в пятницу Иисус принял страдания и мучительную смерть на кресте. Тоже тот еще денек.
        - Новый год в пятницу, - обнаружила женщина, посмотрев на собеседника как-то иначе. - У вас могучий коэффициент интеллекта?
        - Маленький, - засмущался Максимов. - Но на жизнь хватает.
        Женщина вспомнила про конфеты, посмотрела на открытую коробку.
        - Давайте сходим пожалуемся, - предложил Максимов. - Только не поможет, скажут, что вы сами съели. Не думаю, что это зло творят на фабрике, их худо-бедно контролируют. Готов поручиться - работа местных голодающих. Давайте я вас лучше кофе напою?
        - Где? - удивилась женщина.
        - Там, - кивнул Максимов на примыкающее к залу заведение.
        - Вы живете в этом районе? - спросила женщина.
        - Я в этом районе даже не бываю. Заехал купить бутылку виски. Но уверен, здесь варят бесподобный кофе.
        - Странный вы какой-то, - пробормотала женщина. - Но забавный. Не в органах работаете?
        - Нет, - Максимову до смерти надоело выступать в роли частного сыщика. - Я скорее по научной линии. Большой специалист по материалам и сплавам. Диссертацию сочиняю об усовершенствовании и эргономической доводке метода шнековой интрузии.
        - Как вы сказали? - удивилась собеседница.
        - Это не лагерный жаргон, простите. Это когда пластмассу тянут.
        - Какую еще пластмассу?
        - Да любую. Характер плотности пластмассы зависит от плотности газового облака и качества экструзионного гранулята.

«Чего это я несу? - подумал он. - Вроде сопроматом по башке не били».
        - Жуть, - сказала женщина. - Ведите меня скорее к вашему кофе. Только на ногу не наступайте. И перестаньте врать.
        Эти десять минут в компании с женщиной пролетели незаметно и оставили в душе незаживающий след. Вокруг нее витал ореол приятности. Единственная дама за резиновый день, не имеющая отношения к работе! «Наш Костя, кажется, влюбился, - заключила бы коварная и дальновидная Екатерина. - В третий раз за отчетный квартал». Ему просто хотелось сидеть рядом с этой женщиной и ничего не делать. Как приятное завершение безумного дня. Смотреть, как она потягивает кофе мелкими глоточками, иронично поглядывая на него зелеными кошачьими глазенками, беззащитно худенькая, с одинокой ямочкой на левой щеке, симпатичным вздернутым носиком, остреньким подбородком, который периодически прячется за отложным воротником пушистой кофточки.
        - Как жаль, - разглагольствовал Максимов, - что вы меня так бестактно раскусили. Хотелось побыть нормальным человеком, отдохнуть от этой ненавистной профессии. Ну что ж, готов представиться - Арчи Гудвин, Майк Хаммер и Лью Арчер в одном лице - с поправкой на заснеженную территорию. Гроза неверных жен и мужей. К прохожим не пристает (только к очень хорошеньким). Свободномыслящий, до сорока, легкий на подъем, не страдает экстравагантностью. Приятный во всех отношениях - каким бы отношением ни повернулся. Неистощимое чувство юмора и нестандартный, но не асоциальный, взгляд на вещи. Может драться, может думать. Не всегда, правда, думает, когда дерется, но это детали. Благодаря деталям иногда получает по голове. Но нечасто - физиономия практически не исковеркана. Умеет практически все, даже дочь родная подтвердит (только не мыть посуду, выносить мусор, мыть пол и стирать белье). Почему бы нам не встретиться послезавтра в том же месте, в тот же час?
        - А почему же не сегодня? - подняла ресницы Ольга, именно так она назвалась.
        - А сегодня мы уже встретились, - подумав, обосновал Максимов. - А завтра я работаю. В ночную, так сказать, новогоднюю смену.
        - Бедненький, - посочувствовала женщина. - За что же вас так?
        - За деньги. Долго объяснять, Оленька.
        - Простите, Костя, с вами очень приятно, но мне уже пора, - женщина виновато улыбнулась и посмотрела на часы.
        - Самая распространенная ложь на этом свете! - воскликнул Максимов. - Фраза «Очень приятно!»
        - Согласна, - засмеялась Оленька. - Но если бы она всегда означала наше отвращение, мы бы уже не жили. Оставьте свой телефончик, Костя, я позвоню.
        Он продиктовал.
        - А разрешите, я вас сфотографирую? - попросил Максимов, доставая мобильник. - А дома загоню в компьютер и сделаю вас рисунком рабочего стола.
        - Не надо этого делать, - переменилась в лице женщина.
        - Почему? - Он застыл с вознесенной рукой. Помявшись, бросил телефон рядом с чашкой.
        - Не хочу, - объяснила она лаконично и исчерпывающе.
        - Не буду занудствовать, - пожал плечами Максимов.
        - Не обижайтесь, - она поднялась и натянула вязаный берет, расшитый по периметру цветными пуговицами, в котором смотрелась очень эротично. - Боюсь вас расстроить, Костя, - вот придете вы домой, перенесете снимок в компьютер, сядете наслаждаться моим изображением, а меня там нет.
        Прозвучало не очень-то оптимистично.
        - То есть вы привидение, - уточнил Максимов. - Маленькое симпатичное привидение. Без мотора.
        - Вроде того, - улыбнулась Оленька. - Но я не виновата, просто жизнь так устроилась. Удачи вам, сыщик. Ждите звонка.
        Она ушла, взмахнув полами горностаевой шубки. Ушел и день, богатый на события. Он вытянул вискарь из хрустящего пакета, вскрыл, сделал щедрый глоток, пока не грянула тоска высокая…

31 декабря
        Весь день прошел в бессознательном просмотре телевизора. Мог бы и не включать, сидел бы и пялился в пыль на экране. Периодически отключалось сознание, однако поза от этого не менялась - он умел, как рыба, спать с открытыми глазами. В армии научили, а в милиции закрепил.
        - Мариша, - объявил он дочери еще с вечера, - горько плакал мой Новый год. Ухожу с тяжелым сердцем на работу. Так что думай, у какой подружки будешь отмечать. А теперь хорошая новость - не успеют отгреметь праздники, как мы сделаем ремонт в твоей комнате, перетянем чехлы в машине и апгрейдим твой старый комп. А это подарок, извини, что раньше срока, - и вручил серьезно озадаченному ребенку последнюю модель плеера с кучей кнопочек и «лентяйкой». За что и получил взамен
«гавайскую» байковую рубаху, с успехом заменяющую зимнюю кофту и все, что под ней.
        Незаметно рассвело, незаметно пролетел день. Попрощалась и ушла Маринка. Минутная и часовая стрелка встретились на цифре шесть. Он чувствовал себя пустой бамбуковой удочкой, на которой болтается свинцовое грузило. Достал из бельевого шкафа вчерашнюю бутылку, символически плеснул в стопку, включил елку. Сел и остро почувствовал одиночество. Не любил Максимов Новый год. Печальный какой-то праздник. Ворошишь в памяти страницы и спотыкаешься через одну. Хочется туда, где был, и понимаешь, что ни разу не вернешься…
        - Командир, формально я готов, - позвонил в начале седьмого Вернер. - А у тебя как дела? Подобрал ключики к фигуранткам?
        - Фомкой вскрыл, - чистосердечно признался Максимов.
        - А вот это по-нашему, - одобрительно крякнул Вернер. - Только Лохматову не говори, а то расстроится. Хотя Лохматик и сам, как выясняется, не промах. В три часа звонил, сказал, что в киношку намылился - последнее развлечение перед работой.
        - Вы бы выспались, что ли, - перебил Максимов.
        - Мы уже не можем, - возмутился Вернер. - Мы работать хотим как проклятые, командир. Как ты думаешь, за восемь часов управимся?
        Он закрыл глаза, потому что наплыл туман. Неуклюже закончив беседу, Максимов откинул голову и начал воображать миллион объективных причин, почему ему так плохо.
        Предчувствия не лгали. Это празднование Нового года, в котором он не принимал участия, запомнилось Максимову надолго. Время прессовалось, как плитка марихуаны. Чувства отмирали. Но поначалу все было прилично. На площадке между этажами прозябал звероподобный охранник (фирма «Колонтарь», с коей лавочка Кравцова имела официальный договор) и смотрел на идущую троицу, как на мясо для пулеметной очереди.
        - Командир, мы же свои в доску, - с мукой на лице сказал Вернер, - открывай, не парься.
        - Агентство «Профиль», - достал лицензию Максимов. - Работаем по особому приглашению. Сверься с мнением начальства, дружок.
        Дуболом скупым жестом притормозил троицу, добыл рацию. Сверлил взглядом, одновременно выслушивая мнение начальства. Распахнул «врата» и без особых церемоний отрывисто определил подбородком: проскакивайте.
        - Проходите, пожалуйста, Николай Витальевич вас уже ждет, - встретила детективов блистательная Альбина Дмитриевна. Она была сегодня королева бала - умопомрачительное вечернее платье переливалось мириадами снежинок, волнующе подчеркивая изгибы тела. Шикарные волосы струились по плечам. Вернер срочно проглотил язык и смотрел почти с ужасом. Лохматов косился на Максимова с завистью - от этого молодого пройдохи не могло укрыться, каким взглядом одаривает богиня угрюмого начальника. Приятно вспоминать, что с этой августейшей особой ты вчера лежал в одной постели.
        - И все бы зашибись, - бормотал потрясенный Вернер, входя в невероятной кубатуры обиталище, - кабы не потребность работать. Командир, тебе не кажется, что в этих лабиринтах мы заплутаем, как в тайге?
        Время раннее, гости еще не съехались. Кравцов спустился со второго этажа. Бледный, на губах дрожала улыбка. Одет по форме «все свои» - минус туфли на ногах и две расстегнутые пуговицы.
        - Чертовски рад вас видеть, Константин Андреевич. И вас, разумеется, господа…
        - Вы еще живы, Николай Витальевич? - не без сарказма улыбнулся Максимов, отвечая на вялое рукопожатие. - Неужто обманывают предчувствия?
        - Зачем вы издеваетесь, Константин Андреевич? - Кравцов завлек его под лестницу и сделал губы трубочкой. - Состояние и так, признаюсь честно, мерзопакостное, а тут еще вы.
        - Не для того меня наняли, чтобы щадить мужские чувства, - спокойно отозвался Максимов. - Расслабьтесь, Николай Витальевич. Если вас пытаются подколоть, то исключительно для вашего же блага. Занимайтесь своими делами, скоро гости придут. А мы уж сами сориентируемся.
        - Держите, - Кравцов пугливо посмотрел по сторонам и сунул Максимову сложенный конверт. - Здесь все, как договаривались…
        Конверт был изрядно пухл. Даже совестно как-то. Отчего же на душе так паршиво? Он проводил взглядом исчезающего в круговой анфиладе Кравцова.
        - Так-так, - возбужденно дышал в затылок Вернер. - Поймали, можно сказать, с поличным. Чего так мрачен, Константин Андреевич? Совесть гложет? А как насчет несоразмерности оплаты вложенному труду? Может, намекнешь, какие бабки в теме?
        - А позвольте вопрос, Константин Андреевич? - дышал в противоположное ухо Лохматов. - Как скоро мы начнем делить наши деньги?
        - Мужики, - резко повернулся Максимов, - боязливо мне что-то. Давайте поработаем на совесть? Верхний ярус нужно перекрыть - постараюсь уговорить хозяина. Ходите по квартире, вникайте в обстановку. С появлением гостей не спускать глаз с Кравцова. Кто-то из нас постоянно должен держать его в поле зрения. А также всех людей, с кем он контактирует. Напрягитесь, мужики, бабки стоят усилий!
        Время текло и превращалось в ничтожно малую величину. Беспокойство пилило, как сварливая жена. Альбина порхала по дому, бросая приторные взгляды известно куда, но на критическую дистанцию не подходила. Неуклюжая Саша с трудом поспевала за хозяйкой. Чудаковатый наряд остался в прошлом, в новогоднюю ночь приходящая работница сделалась сущей горничной из приличного семейства: черное платье, фартук в обтяжку, волосы помыты и стянуты на затылке шелковым бантом, на лбу искрились бисеринки пота. Неприкаянным зомби шатался Кравцов, делал попытки приложиться к черному сосуду из мутного стекла, но попытки недемократично пресекались Максимовым. Тогда он начал таскать со стола колбасу. Чавкал, как троглодит, заглушая страх из нутра. Максимов ловил обращенный на Кравцова брезгливый взгляд супруги. Она демонстративно с ним не разговаривала. Огромный стол накрывался в
«английской» гостиной, на установку коего мобилизовались звероподобный ангел с бейджиком «Колонтаря» и два бойца из агентства «Профиль». Расстилалась скатерть-самобранка… Часовая стрелка неумолимо приближалась к десяти, включился плазменный телеэкран, и гостиная наполнилась воплями отвязанных «мошенников», еле различимых в залпах конфетти и хороводе компьютерных снежинок. Лохматов не спускал глаз с объекта. Затюканная Саша со скоростью молнии таскала блюда - от кухни до гостиной немалое расстояние. Ее уже покачивало.
        - Давайте мне вот этого гуся, - щедро предложил свои услуги Максимов, объявляясь на кухне. Протянул руки к огромному блюду, увенчанному новогодним жертвенником.
        - Что вы, - испугалась Саша. - Этот гусь еще сырой. Я должна поставить его в духовку ровно в пять минут первого. А если опоздаю хоть на минуту, Альбина Дмитриевна мне голову отрежет.
        - Тогда давайте что-нибудь попроще, - он окинул взглядом выставленные на подоконнике разносолы и выбрал продолговатую «лодочку» с заливным налимом. У рыбины были огромные, объятые ужасом глаза. Ну и попала же она в переплет.
        - Не хотите попробовать? - спохватилась Саша. - Это заливная рыба, между прочим, никакая не гадость. Она очень вкусная… - домработница смутилась, ловя на себе пристальный взгляд, пухлые щечки зажглись румянцем, очки запотели.
        - Спасибо, Саша, попозже, - улыбнулся Максимов. - Неужели всю эту прорву еды приготовили вы одна? Это же дивизию кормить до полной победы.
        - Почему же одна, - совсем смутилась домработница. - Альбина Дмитриевна помогала. Знаете, какая она классная повариха?
        - И вы спокойно относитесь к тому, что остались без праздника?
        - Но вы же тоже остались, - достойный ответ. - А мне, к вашему сведению, хорошо заплатили. За вчерашний день тысячу рублей и за сегодняшний полторы. - Она даже не пыталась скрыть своей гордости. Богатство, конечно, сказочное. Максимов сделал удивленное лицо и стал отчаянно завидовать.
        Второй этаж деликатно перекрыли. Подняться в кулуары было можно при условии встречи с мрачноватой гориллой, которая будет ходить за тобой тенью и в конце концов обратит в бегство. Съезжались гости - стартовала прелюдия большой пьянки. Альбина Дмитриевна менялась в лице и улыбалась всем подряд, вплоть до ненавистного мужа. «Дорогая Альбиночка, вы сегодня просто супер», - восхищались очарованные гости мужского пола и даже женского, хотя им было крайне неприятно это делать. Кравцов тусовался в компании приглашенных, куда деваться? Звучала немецкая речь, перемежаемая ломаными русскими междометиями. «А у нас сегодня охрана?» - делал вид, что приятно удивлен, толстоватый господин в сером костюме и льняной водолазке. «Это вынужденная мера, Дмитрий Сергеевич, - разводил руками жалко улыбающийся Кравцов. - Клаус Зейдлих - слишком важная фигура. Да вы не волнуйтесь, эти парни отлично воспитаны и почти незаметны»… «А вы неважно выглядите, дружище», - хлопал Кравцова по плечу обладатель ранней седины - писаный красавчик от-кутюр.
«Неужто снова общались с Бахусом?» Улыбались наряженные Вика с Владом - они сегодня были само обаяние, хотя и касалась изредка чела Влада угрюмость при взгляде на «незаметного» сыщика. Вика же открыто строила глазки. Максимов понял, что придется нелегко, и внес коррективы в первоначальный план. Диспозиция была следующей: рекламно сияющий Вернер подпирал вешалку в прихожей, временами выбираясь в свет, Лохматов курсировал между кухней и Вернером. Максимов координировал работу и избегал провокаций. Помимо упомянутых, в доме находились два дуболома - на втором этаже квартиры и за дверью.
        - Делать нечего, Николай Витальевич, - шепнул на ухо сыщик хозяину дома. - Представьте мне заочно гостей.
        Кравцову пришлось прервать пустую беседу с зеленоглазой шатенкой, не чурающейся аперитива. Особа не обиделась, у нее были ненатурально вздернутые ресницы и трепетное отношение к мужскому полу. Ее интересовали все без разбора: Максимов, Вернер, широкие гориллы и даже зеленый пацан Олежка Лохматов, похожий на охранника примерно так же, как на священника.
        Полученная информация сливалась любопытному Вернеру (Лохматов подслушивал). Блондинка и брюнет - любимая родня Кравцовых Виктория и Влад. Прекрасная блондинка не работает, а брюнет трудится главным снабженцем захудалой конторы под крылышком Управления железной дороги. Полноватый субъект в сером костюме и водолазке - партнер по бизнесу, - некто Холодов. Зарубежный клиент - Клаус Зейдлих - пышнотелый «пум-пурум», хохотунчик, выпивоха, явно не красящий солидную немецкую нацию. Молодой секретарь и переводчик Клауса Зейдлиха - робкий смазливчик, раздающий улыбки во все стороны («Без понятия, как его зовут», - лаконично отрекомендовал Кравцов). Господин с благообразной ранней сединой - заместитель Кравцова Каварзин Павел Яковлевич. «Голубоватый», но способный руководитель финансового отдела - Кеша Мейр, бросающий украдкой призывные взоры на робеющего секретаря. Стайка особей противоположного пола: зеленоглазая шатенка, резвая пампушка с пепельными локонами и убойной дозой силикона в полуобнаженном бюсте («Силикон не просто украшение, командир, - шептал умиленный Вернер. - В Бразилии недавно бабу из
пистолета подстрелили, в упор - пуля в силиконе застряла, легкое ранение, представляешь?»). Третья - хорошенькая дама бальзаковского возраста, неясного рода занятий - с любимой фразочкой: «Опля…» и шаловливой улыбкой.
«Молодой ее не назвать, это точно, - задумчиво комментировал сие созданье искушенный детектив, - но бледная изюминка в ней, безусловно, имеется». - «И не пытайте, Константин Андреевич, - вяло шептал Кравцов. - Я этих баб впервые вижу, не наши они. Понимаю, неприлично, но я сам советовал Холодову позаботиться о досуге Зейдлиха, он вроде бы не голубой, а этот дурак и рад стараться. Да не проститутки они, не волнуйтесь, не станет он уж совсем палку перегибать».
        Его не волновало, что подумает Альбина. А Альбина ни о чем не думала, она была сама любезность и гостеприимство. Непринужденный смех разливался колокольчиком. Гости провожали старый год. Горели торшеры по углам гостиной. Бодрой пчелкой курсировала Саша. Водка и вино струились в граненые хрустальные бокалы. Изредка кто-то выбывал из компании, шел в туалет. Надрывался плазменный телевизор. Без пяти одиннадцать посреди экрана появился мужчина в черном пальто, поздравил россиян с Новым годом. Вроде рано (не научились в Москве считать часовые пояса).
        - Командир… - пошатываясь, приблизился к Максимову приблатненный Холодов. - Джинчика для затравки? Да не менжуйся, дерябни, Новый год как-никак. - Он держал в потных руках початый сосуд и фужер на долгой ножке.
        - Спасибо, - отвернулся Максимов. - Не положено.
        - Да кончай ты дуру гнать, положено - не положено, - обиделся партнер, обходя по кругу, - на каждое «нет» имеется свое «да», понял, в натуре? Ну, давай, драбалызни…
        Конфликта удалось избежать. Нетрезвого партнера подхватил под локоть бледный Кравцов, увел, что-то выговаривая на ухо. Время двигалось рывками. Человека в черном сменил кремлевский циферблат. Гремел сомкнувшийся хрусталь. Хохот, разноголосица.
        - А в Кемерово уже наступил! - воскликнула пепельная кукла с бюстом крошки Андерсон.
        - …Придется вам, герр Зейдлих, десять дней терпеть, пока Россия нагуляется, - рокотал седовласый Каварзин. - Деваться некуда, другого пути нет. Такие уж у нас законы…
        - Да отчего же! - восклицал «голубоватый» начфин. - Вовсе нет! Разве мы вся Россия? Уж подпишем контрактик, не волнуйтесь, выделим денек. И проводим вас на суверенную Украину.
        - Где царит оранжевая мгла… - зловеще рокотал Каварзин.
        - Найн, найн… - махал пухлой ручкой состоятельный виновник торжества, - почему оранжевый мгла?.. Это не есть верно… Я бы сказал по другой - не оранжевый мгла, а оранжевый ды-ымка… - фриц тянул букву «ы», и компания заливалась подобострастным смехом.
        И снова невразумительная полифония. Секретаря отправили на задние ряды, немца оккупировали зеленоглазая шатенка и пепельная кукла; третью даму ненароком потянуло на Каварзина. Кеша Мейр вместе со стулом подпрыгнул к смазливому секретарю, который поначалу не видел в том подвоха. Альбина энергично ворковала с Викой. Влад глотал водку, что-то сварливо говорил Кравцову…
        Можно выйти, перекурить. Максимов сделал знак. Чип и Дейл заспешили на помощь…
        Ко второму пришествию гостиную разрывало от хохота.
        - Как мудро, Ларочка, что вы его бросили, - вытирал слезы Каварзин. - Отдохнете месячишко - раны душевные залечите. Ведь грамотно брошенный муж всегда возвращается, как бумеранг.
        - Предлагаю, господа, смастерить «Королеву Анну» - очень элегантный коктейль, - активизировался Кеша Мейр, потирая ладошки. - Шотландский виски, виноградный сок, немного вишенки, ликера - и обязательно кружок апельсина на край бокала. Я не эстет, как говорится, но усиленно рекомендую. А вот и компоненты.
        Доверчиво хихикал туповатый секретарь, не понимая, что прямым ходом движется в мышеловку. Это было бы занятно наблюдать, не будь так противно. Но Кравцов по-прежнему был жив, и это в глубине души озадачивало. Хотя и не интриговало. Максимов терпеливо ждал, пока минутная стрелка сомкнется с часовой на цифре
«двенадцать», и пьяный рев возвестит о пришествии Нового года…
        А Кравцов по-прежнему был жив. Кто бы сомневался.
        Он был ужасно бледен, прятался в салате, но салата было мало, а Кравцова слишком много. Абсурд же в том, что никто не замечал его подавленного состояния, веселье набирало обороты, телевизор надрывался, горничная Саша в сбившемся переднике меняла блюда. Толстый немец уже нахрюкался до того, что одной рукой пытался обнять сразу двух женщин, которые восторженно визжали, а другой норовил похлопать по попке пробегающую Сашу.
        Максимов удалился на кухню, хоть минуту побыть вне дурдома. Вооружился салфеткой, вытянул из блюда с заготовленной для проглотов дичью симпатичную ногу. Но успел лишь пустить слюну. Под нестройный вопль: «А где же Дед Мороз со Снегурочкой?!» - открылась дверь, и сыщик вздрогнул, словно его застукали на месте злодеяния. Снова Саша, работящая душа? Но теплые руки обняли его за плечи, и белокурые пряди защекотали висок.
        - Костя, милый, я так соскучилась по тебе…

«А разве мы уже на «ты»? - застряло, как кость, в горле. - Разве пара половых контактов - повод к фамильярностям?» Но подвыпившая Виктория была сильна и настойчива. Требовала свидания. Она вцепилась ему в губы, обвила ядовитым плющом, сжала шею. Он утонул в океане запахов: от корицы и шампанского до потного аромата страсти. Сыщик чувствовал себя, как болванка в слесарных тисках. Ломота в позвоночнике и вполне логичное покалывание ниже пряжки. Он уже готов был уронить ароматную ногу, чтобы заключить Вику в тугие, бескомпромиссные объятия, бросить на стол и… познакомиться еще ближе, но, по счастью, она еще не совсем свихнулась - склонять его к сожительству на чужом кухонном столе. Провела языком по щеке и, тяжело дыша, отстранилась.
        - Слава богу, Костя, что нас с тобой ничто, нигде…
        - И делить нам с тобой нечего, - бормотал взбудораженный сыщик, - кроме удовольствия.
        В этот самый распрекрасный миг на кухню громко вошел Олежка Лохматов. В голове заклинило, но оттолкнуть от себя ополоумевшую женщину он все же догадался. Олежка затормозил, икнул от изумления. Вика поправила платье, отбросила непослушный локон и вздула челку. Потом встала на цыпочки, укусила сыщика в щеку и, сказав Лохматову
«Гав», гордо удалилась. Оба зачарованно смотрели, как обольстительно виляют бедра. Гусиная нога выпала из ослабевшей руки на вершину блюда.
        - Нет, Константин Андреевич, - покачал головой Олежка. - Много я повидал, во многом поучаствовал, но такого авангардизма…
        - Мал ты еще, - нравоучительно заметил Максимов. - Топай-ка работать, юнга.
        Стремительным циклоном на кухню ворвалась горничная Саша. Мельком глянув на присутствующих, схватила то самое блюдо, на вершине которого, словно штык в могильном холме, красовалась гусиная нога, и моментально унеслась.
        - Покушал, маму его… - бормотал расстроенный сыщик, похотливо озираясь, - чего бы еще съесть. Олежка, озадаченно пожав плечами, удалился. Но одиночество - штука не сегодняшняя. Шебурша накрахмаленным платьем, на кухню влетела королева бала - Альбина Дмитриевна. Быстрее, быстрее - у нее в запасе были секунды, пока не началось. Новая композиция удушливо-приторного аромата окутала и построила Максимова. Его опять обнимали с жаром неуемной страсти, целовали, кусали, готовились съесть, похотливые руки тянулись к самому сокровенному.
        - Бесаме мучо, дорогой, бесаме мучо…
        Он с трудом вспоминал, что в переводе с испанского эта славная фраза означает
«Целуй меня крепко», и старательно следовал полученным инструкциям. Этим женщинам попробуй только откажи. Он сжимал Альбину сильными руками, целовал сладкие губы…
        На самом интересном месте вошел Олежка Лохматов и начал издалека:
        - Я хотел вам сказать, Константин Андреевич…
        Дальше была немая сцена. У Олежки тихо подкосились ноги. Здоровый, крепкий организм не вынес такого издевательства, и молодой, но способный сыщик произнес нехорошее слово. Альбина тяжело вздохнула, запечатлела на губах Максимова финальный поцелуй, с укором глянула на Олежку и, одернув сбившееся платье, ушла. Оторопелые детективы в анабиозе наблюдали, как колышутся упругие бедра.
        - Да облысеет моя коленка… - прошептал Лохматов.
        - Ты хотел что-то сказать? - блаженно улыбнулся Максимов.
        - А я не сказал? - огрызнулся Олежка. - Сейчас скажу. Вы не изнурены муками выбора, Константин Андреевич. Берете компоненты, перемешиваете в равных пропорциях…
        - Ладно, не дуди, - ухмыльнулся Максимов. - Не виноватая я. Сами пришли. А ты не лезь своим носом в чужие…
        - Задницы, - нашел сравнение раздраженный Лохматов. - Простите, Константин Андреевич, нервы.
        Снова внеслась тайфуном разгоряченная горничная Саша. Схватила трехэтажную салатницу, стрельнула глазами в мирно беседующих детективов и проворно исчезла.
        - Лечить надо нервы, - беззлобно пробормотал Максимов.
        - А прежде чем их лечить, надо упрочить материальную базу, - нанес сабельный удар Олежка. - Эти нервы бесплатно не лечатся, - надменно фыркнул и, бормоча под нос:
«Эх, богема», ушел.

«А жив ли там Кравцов?» - равнодушно думал Максимов, положив глаз на аппетитную горку оливок. Но снова распахнулась дверь, и на пороге вырос так некстати упомянутый хозяин дома. За его спиной с бесшабашным криком: «Осторожно, диарея!» - пронесся в туалет гомик Кеша. Кравцов был порядочно взвинчен и напряжен. Взлохмаченный, в расстегнутой рубашке. На скуле красовался отпечаток женской помады.
        - Долго жить будете, Николай Витальевич, - нервно усмехнулся Максимов. - Я как раз о вас подумал.
        - Боже, как мне это надоело, - заунывно жаловался Кравцов, - ужасная нервотрепка, Константин Андреевич. Быстрее бы все это кончилось. Сил уже нет выносить…
        - А вы расслабьтесь, - посоветовал Максимов. - И постарайтесь получить хотя бы толику удовольствия.
        - Непременно, - скорбно кивнул Кравцов, погружая лапу в симпатичную горку зеленых оливок. Громко зачавкал. - Вот отдышусь немного, Константин Андреевич. Вы знаете, этих идиотов уже на улицу тянет - петарды взрывать, с горки кататься. Боюсь, придется тащиться - не настолько они пьяны, чтобы не заметить мое отсутствие…
        Он удалился, как будто на казнь. Максимов жалобно смотрел на разоренное «гнездо». Брезгливо кушать после этого невоспитанного урода.
        Завершилась вечеринка, как и жаждал Кравцов, очень быстро. В доме царило неконтролируемое броуновское движение. Крутая «плазма» на стене извергала муси-пуси. Снова беспокойство на душе. Но любая порядочная мысль должна отлежаться в голове. А время истекало. В какой-то момент гости вновь собрались за столом - не пора ли подкрепиться перед прогулкой? Верхний свет потушили, пламя двух десятков свечей (отлично смотрится, черт возьми!) сновало по хмельным физиономиям. Забавная игра приглушенного света и кромешной тьмы. Физиономии шевелились, гримасничали. Кравцов с безумными глазами нервно откупоривал бутылку водки. Холодов, вконец осоловевший, расстегнутый до пупа, громко икал. Раздухарившийся Каварзин тискал хихикающую даму бальзаковского возраста. Немец, восседая на двух стульях, блаженно щурился, лапая шатенку с куклой. Дамы после возлияния становились глупыми и резиновыми. Отупевший от спиртного секретарь бессмысленно пялился в пространство. Кеша Мейр пытался поддержать с ним беседу, совал ему под мышку блестящую физиономию. Вика шарила глазками, разыскивая во мраке понурую фигуру сыщика, ласкала
простым и нежным взором. Она не замечала, как злобно и угрюмо пристыл к ней собственный муж. Покачиваясь, точно былинка, вышла из гостиной домработница Саша - в кои-то веки выдалась минутка сходить в туалет.

«Кого-то не хватает», - встревоженно думал Максимов, опуская руку за сигаретами. Мочи нет, как хотелось курить - все равно не почувствуют.
        Пространство двух этажей разорвал истошный женский визг…
        Вспыхнул свет, озарив бледные лица. Кто-то начал монотонно роптать. Кто-то выразил крайнюю степень неудовольствия. Кажется, занавес, окончен новогодний спектакль, можно расходиться.
        Самое время совершить пробежку.
        Ванная комната первого этажа совмещалась с уборной и занимала метров двадцать. Кафель цвета морской волны до самого потолка. Скромненькое джакузи в углу. К унитазу, словно к подиуму для выступления оратора, вели мраморные ступени (замечательная идея, между прочим: сидя на таком унитазе, в голову не придет, будто занимаешься чем-то низким). На последней ступени, разбросав ухоженные руки и неловко извернувшись, лежала… королева бала - Альбина Дмитриевна.
        Максимов яростно протирал глаза. Изображение сделалось резче, но суть вещей не менялась. Женщина была мертва, как и положено быть, когда затылок со всего размаха соприкасается с острым каменным выступом. Кость пробита, крови натекло… Глаза удивленные, красивые, распахнутые во всю ширь и, кажется, догадывающиеся…
        Голова трещала, как дерево в огне. Растерянность охватила всех. Горничная Саша, зашедшая в туалет по долгожданной нужде, уже не кричала. Понимала, что уже не одна. Закатывала глазки и бесформенно сползала на пол. Собирался подвыпивший народ. Визжали и в страхе убегали женщины. Стучал зубами Кеша.
        - О майн готт… - растерянно восклицал жирный немец и как-то трогательно разводил пухлыми ручками. - Я не понять… Фрау Альби-ина… А что это есть с ней такой?
        - Каюк вашей фрау Альбине, - мрачно объяснил Вернер, оттесняя немца. Максимов пребывал в прострации, сотрудник это понимал. Поднялся к «подиуму», сел на колени и внимательно всмотрелся в мертвые глаза. Провел положенную процедуру с выявлением пульса. Поднял пронзительно голубые арийские глаза. - Добавить нечего, господа.
        - Подождите, - бледнел и трясся Холодов. - Вы что, совсем белены объелись?..
        - Господа, какая трагедия… - прозрел Каварзин и в ужасе стал шарить глазами по присутствующим. Где же хозяин? Кравцов вылез из-за спины моргающего Лохматова. Обошел секретаря, который потерял язык, нетвердо поднялся по ступеням, сел. Доходило очень трудно и долго.
        - Аля? - как-то хрипло вопросил Кравцов. Посмотрел на людей - не опровергнут ли?
        Каварзин пожал плечами и опустил голову. «Так вот и живем для смеха», - читалось по губам. Послышался отвратительный резкий звук - голубого где-то вырвало. Сдавленно пищали женщины. Вика оперлась на плечо мужа, помертвела, не могла продохнуть. Конвульсивно дрогнув, лишилась чувств. Отрезвевший муж, бормоча под нос проклятья, выволок женщину из уборной.
        - Но почему Аля?.. - помертвевшими губами вопросил Кравцов.
        Тоска во взоре только формировалась, все его естество - бесконечное изумление, помноженное на страх. Максимов неподвижно смотрел на женщину, которая так мила была вчера в постели…
        - Милиция? - набрал известный номер Вернер. - Не сочтите за новогодний розыгрыш.
        - Вы в порядке, Саша? - нагнулся над домработницей Олежка.
        Та отрывисто кивнула и при помощи руки приняла вертикаль. Она не сводила глаз с покойницы. Лицо - и так довольно неказистое - стало предельно уродливым, скукоженным, сморщенным, словно вмиг обезводилось и высохло. Рыжих пятен больше не было. Сплошное болото. Неудержимая сила тянула ее к двери. Никто особо и не препятствовал.
        - Скажите, - спохватился Лохматов. - Вы вошли, увидели и закричали. К телу не подходили, не прикасались?
        - Конечно, господи… - она на ощупь нашла дверной проем и словно вывалилась в пропасть.
        Не любит наш народ покойников. Вопрос «Почему Аля?» благополучно висел в воздухе. Немец в сотый раз всплеснул руками, подошел ближе. Приблизились остальные. «М-да, - бормотал свыкшийся с ситуацией Холодов, - праздник не удался…» Поднимался с корточек Кравцов.
        - Занятная штука, - прорезался голос у Максимова. - Ваша жена мертва, а вы почему-то живы.
        Кравцов позеленел от ужаса.
        - Но это неправильно, я не понимаю… - он беспомощно таращился на труп.
        - Объясните, детектив, - цедил сквозь зубы Каварзин. - Что вы имеете в виду?
        На цыпочках удалился секретарь. Предупреждал же он патрона, что не надо ехать в эту страшную страну…
        - Милиция приедет, - захлопнул телефон Вернер. - Во всяком случае, обещали.
        Максимов отвел его в сторону. Зашептал на ухо:
        - Думай, Шура, думай… Лично у меня голова на данном этапе не варит. Не должны были ее убить, понимаешь? Дичь - форменная. Не могу избавиться от ощущения, что мы наступили на горло собственному хору.
        - Легко сказать - думай, - огрызался Вернер. - Лично я бы предпочел перекусить, нежели подумать. Одно скажу тебе, командир, доказать, что ее убили, будет трудно. И не факт - красотка могла оступиться и самостоятельно хрякнуться о край ступени. Выпито немало. Хочешь, предскажу, какой вывод сделает милиция? Несчастный случай, и никаких гвоздей! Или нужно объяснять, что такое новогодняя милиция?
        Максимов и сам прекрасно понимал, что доказать невозможно. Трагическая случайность. Но не сомневался - женщину с силой толкнули. Потерять равновесие в нетрезвом виде проще простого. Если смерть пришла не сразу, ей подняли голову и ударили еще раз тем же местом. Царило броуновское движение, народ бродил по анфиладам. Кто-то видел, как она вошла в туалет. А будучи пьяной, Альбина не закрыла за собой. Некто вошел следом…
        Ужас довлел над толпой. Допросить невозможно - пьяные, да еще под впечатлением. Прояснить удалось только то, что никто ничего не видел. Собирались на прогулку, кто-то предложил еще по рюмашке - дабы не замерзнуть. Кто в последний раз видел Альбину? Да кто ее знает, минут десять ее точно никто не видел. Натура дорогих гостей проявлялась самым неприглядным образом. Женская стайка впрыгнула в сапоги, схватила шубки. Лохматов пытался заступить дорогу, но он не представитель власти, а кусаться бабоньки умеют. Рыхлый немец согнулся над Кравцовым, что-то бормотал на ломаном русском. Кравцов отрешенно кивал. Высокие гости погружались в кожаные пальто и, пунцовые от стыда, покидали приятное общество. Незаметно испарился голубой. По холлу мыкался Каварзин, но и его выдержки хватило на десять минут. К приезду милиции в доме царствовала всепоглощающая тишь. Вика за пустым столом беззвучно плакала, мрачный Влад безостановочно тянул горькую и стремительно трезвел. В ванной комнате два неподвижных тела - одно из них сравнительно живое, Кравцов сидел на унитазе и сверху вниз взирал на жену, ожидая, когда она
проснется…
        Саша бродила по гостиной унылой сомнамбулой. Детективы мялись в холле.
        - Маленькая справка, - говорил начитанный Олежка. - За полгода до того как стать президентом, Джордж Буш-младшенький продавил в Техасе оригинальный закон. Согласно этому перлу преступник обязан в устной или письменной форме предупредить жертву о готовящемся преступлении - не менее чем за сутки до его совершения. Невыполнение предписания суд рассматривает как отягчающее обстоятельство. Во как.
        Это было никому не интересно. Максимов безостановочно курил.
        - Перестань грызть себя, командир, - мягко советовал Вернер. - В чем вина твоя, совестливый ты наш? Мы практически выполнили оплаченную клиентом работу. Кравцов боялся за свою жизнь - Кравцов живой. Остальное - неприятно, но не наша сфера. Понимаешь?
        - Да спал он с этой теткой, - безжалостно бросил Лохматов. - Вон как целовались за закрытой дверью.
        - Тогда конечно, - вздохнул Вернер.
        - А я вообще считаю, что она сама навернулась, - развернул дискуссию Олежка. - Пьяная была, на каблуках, дело нехитрое - скользкий носок по скользкому мрамору.
        - Да нет, - выбрался из прострации Максимов. - Что-то обязательно должно было произойти. Кравцов чувствовал. Он просто не разобрался ни хрена, не въехал в ситуацию, понимаете? Полагал, что довлеет над НИМ…
        И вновь гнетущая тишина.
        - А органы все едут… - Вернер задумчиво разглядывал циферблат.
        - Приехали, - среагировал Олежка на мелодию дверного звонка. - Почти как пожарные в Айове.
        - А что, Айова нынче в Эстонии? - вяло удивился Вернер.
        - Да нет, читал я где-то… Согласно «тупому закону» - dumb law - пожарные в Айове обязаны проводить 15-минутную тренировку перед выездом на пожар.
        - Смешно, - ухмыльнулся Вернер.

«Новогодняя» милиция - это штука с точки зрения процессуальных норм и профпригодности, конечно, аховая. Прибыл закованный в кожу патруль, трое оперов и пожилой медик с аптекарским саквояжем. Невезучие ребята, но должен же кто-то дежурить в новогоднюю ночь? Вменяемых на первый взгляд было двое - длинный и короткий, оба капитана, оба в штатском. Оперуполномоченный Архаров и опер такой же Травинский. Процедуру осмотра и прочих следственных действий максимально упростили. Патруль бороздил бескрайние просторы квартиры, строил охранников, агентство «Профиль», хамски вел себя по отношению к остальным и в итоге справился у оперов, чего делать-то? «На хрен идти, - популярно объяснили опера. И труповозку вызывать». Патруль послушно убрался. Дряблый медик, явно переработавший в органах, издавая душераздирающее старческое ворчание, знакомился с трупом. «Жена у него молодая, - объяснил простодушный опер. - Вертихвостка ветреная - растлить может даже автоответчик. Папик на работу, а эта сука - якобы к подружке, Новый год встречать. Нервничает сильно». - «Подохнет когда-нибудь от укуса ядовитой жены», - добавил
напарник.

«Какое чистое очей очарованье…» - бормотал эксперт, ища следы насильственной смерти. Умирающему Кравцову пришлось ответить на ряд вопросов, что невольно вернуло его к жизни. «Выпить найдется?» - уныло вопросил капитан Архаров. «Сейчас, я принесу воды», - испуганно вздрогнула Саша. «Да Господи Всесильный… - картинно глядя в потолок, воскликнул капитан Травинский. - Мы же просим выпить, а не помыться…» - «Да ради бога, - закрыл глаза Кравцов. - Вон какой стол. Там и выпить, и закусить… Куда все это теперь?»
        После третьей опера подобрели. Оказались нормальными, невредными людьми. Пригласили к столу медэксперта. «А доедем?» - подозрительно покосился на водочную галерею дядечка. «А чего же не доедем? - удивился капитан Архаров. - Кирпич на педаль газа, и вперед - сама довезет…»
        Следов насильственной смерти не обнаружено - заключил эксперт. Оступилась красотка, дело житейское. Протокол на всякий случай составили, очевидцев (кто остался) допросили. «Поменьше фантазируйте, - по-доброму посоветовал Максимову капитан Травинский. - И старайтесь смотреть на вещи хотя бы относительно трезво». Небольшой наезд на частный сыск, но в принципе не злой и даже где-то доброжелательный. Карета «Скорой помощи», небритые ребята в белых халатах, носилки… «Я поеду с ней», - с неожиданным упорством в голосе заявил Кравцов. Ему объяснили, что морг не больница, но Кравцов упорствовал. Санитары равнодушно пожали плечами - да езжай, хоть живи там. Саша погрузилась в короткую шубку из искусственной чебурашки и, спотыкаясь, удалилась. Хмурый Влад увел рыдающую Вику.
«Стерегите квартиру, ребята», - простился Максимов с растерянными охранниками, с которыми отныне ощущал близкое родство: ни он, ни эти чугунные амбалы не умеют работать…
        При звонке в родную квартиру звучали бесконечные длинные гудки - единственная дочь где-то веселилась. И это правильно, новогодняя ночь еще не кончилась. Он стоял, побитый, раздавленный, на пересечении двух больших улиц и отчаянно не хотел ехать домой. Снежинки хороводили в свете фонаря, загадочная надпись на солидной вывеске:
«Парафармацевтика». Ментам он сегодня был не нужен. Сотрудники «Профиля» с чувством проваленного долга разбрелись по домам. Нужно выпить, но вряд ли в три часа ночи это просто сделать. Мозгам осточертело безделье, взялись за работу и молотили так, что голова трещала. Ведь знала что-то Вика, но не сообщила ему - по причине полной неосведомленности о том, что это надо сообщать. Имеется у семьи своя родовая тайна - он больше чем уверен. А Кравцов со своими любовными заскоками - всего лишь сбоку припека.
        - Послушайте, любезный, не распить ли нам бутылочку? - вылезла из подворотни подозрительная личность и начала топтать снег в непосредственной близости.
        - А есть бутылочка? - на всякий случай справился Максимов.
        - Найдем, - кивнул полубомжеватый дядя с живописным бланшем между глаз. - Правда, денег нет, но вы ведь не бедствуете, верно? Ваши деньги, моя наводка и компания. Не позволим умереть друг другу?
        Но какой-то одержимый бес уже вцепился в загривок. Не тем он занимается, не тем. Работать надо, пока не все пропало!
        - Прошу прощения, милостивый государь, - расшаркался Максимов перед алчущим. - Но нас сегодня ждут в одном купеческом доме.
        Интересно, в новогоднюю ночь реально поймать такси?
        В новогоднюю ночь, как показывает жизнь, реально все. Но очень дорого. Притормозила вполне правдоподобная машина с шашечками, и водитель загнул такую сумму, что дыхание перехватило.
        - Лихо, - восхитился Максимов, втискиваясь на заднее сиденье. - Ты, приятель, прямо как сантехник. Те тоже других цифр не знают: тыща, две тыщи…
        - Зато быстро, - уверяет шофер. - И собеседник я нормальный.
        На переднем сиденье уже имелся один пассажир. Пьяный в стельку, спал, свернувшись калачиком, похрапывал.
        - А это что за чудо? - поинтересовался Максимов. - Куда ему?
        - Да какая разница, - отмахнулся водила. - Пусть спит. Товарищу без разницы, а мне не так страшно. Доедет он по адресу, куда денется?
        Такси сорвалось с места, как истребитель. С ревом вынеслось на центральный проспект. Городская елка, где полно народа, переливалась огромная красавица, мельтешили огни. Палили хлопушки, взрывались петарды. Центральный кинотеатр, владельца которого пару лет назад подстрелил неизвестный снайпер среди белого дня. Рекламная афиша, блокбастер на постере. Водитель не замолкал, отрабатывая новогоднюю «таксу». За несколько минут Максимов узнал, что обычай приносить в дом и украшать елку зародился в Германии в шестнадцатом веке. А раньше обходились еловыми игрушками. В Древнем Риме Новый год праздновали в начале марта, на Руси - первого сентября, а эскимосы и по сей день, как увидят первый снег, так и радуются - Новый год пришел, однако! А вот в Австралии, как и у нас, Новый год начинается первого января, но в это время года там стоит такая несусветная жара, что Дед Мороз и Снегурочка разносят подарки в купальных костюмах! Вот жизнь…
        Посреди моста через закованную во льды метровую речушку пробудился клиент на переднем сиденье.
        - П-пиво будешь?.. - невразумительная туша пыталась повернуть голову.
        - Не буду.
        - Ну и с-сиди г-голодным… - в голосе зазвенели нотки обиды. Пассажир рылся под ногами, добывая недопитую «полторашку», задрал голову. Пустая бутылка выпала из рук, пассажир заснул.
        Самый северный жилмассив занесло снегом. Фонари почти отсутствовали.
        - Адрес диктуй, - буркнул шофер.
        Максимов продиктовал.
        - Черта с два, - бросило в дрожь шофера. - Там дороги не чищены, и такая публика… Криминал на «Снегирях» царит махровым цветом, слышал об этом? А у меня машина новая.
        - И что, поедем в другое место? - стал раздражаться Максимов.
        - Не. Выходи тут, а я тебе соточку скину.
        Спорить было бесполезно. Зажав в кулаке сдачу, Максимов выбрался из машины. Снегу действительно как в деревне. Навалило за текущую ночь. И тридцать первого вряд ли работали дворники, они ведь тоже живые люди. Интуиция подсказывала, что он бездарно убивает время. Чертыхаясь, увязая по лодыжки в хрустящем снегу, он шагал в просвет между пятиэтажками. И очень быстро стал добычей новогодних хулиганов.
        - А ну, греби сюда, фраер комнатный! - Из подъезда вывалила кучка подвыпившей молодежи и быстро сочинила повод для агрессии.
        - Да он оглох! - пронзительно визжал какой-то обидчивый, расталкивая локтями приятелей. - Ты че, дядя, на ухо слабоват с рождения? Кому конкретно сказано: греби сюда?! Да по-рыхлому?!
        Ноги увязали, и простора для маневра практически никакого. Время уходило. Прав шофер, куда ты лезешь, парень? В заповедник гопников?
        - А щас мы разберемся, щас мы отоварим его по полной программе! - Хмельная удаль переходила в ярость, снег хрустел за спиной, двое вывернули руки и пока не больно пинали под ребра. Максимов выгнулся, затрещали пуговицы. Обидно, страшно, но неудивительно: профессия сопряжена с риском.
        - А ну, держите его, щас познакомимся… - короткорослый крепыш показался перед глазами. Изящный понт - лезвие выбросилось с металлическим стуком и чуть коснулось горла.
        - С Новым годом, дядя, - весело сообщил коротышка. - А вот и мы.
        - Рядом в нужную минуту, - гоготал приятель.
        - И вам того же, - выдавил сквозь зубы Максимов.
        Компания гоготала. Обидно до слез - голодный, не спавший, проваливший дело, теряет время, да еще неизвестно, чем это кончится.
        - А вот мы поглядим, чем этот баклан дышит. - Проворные пальчики забрались в карманы, выудили сотовый телефон. - Ага, уже радостно. Ты че, баклан, крутизна немереная? Секите, чуваки, - труба-то навороченная!
        - Слышь, Карась, а может, у него еще чего-то есть? - возбудился тот, что слева. - Тряхнем глуховатого?
        В принципе, помимо десяти тысяч долларов (если Кравцов не обманул), ничего особо ценного у сыщика не было. Легко пришли, легко ушли. Крепыш, бормоча: «Всему свое время, корифаны…», включил подсветку, наклонил голову к Максимову, баловался с телефоном.
        - Тариф-то у тебя какой, земеля? «Джинс»? - спросил наклонившийся хулиган.
        - «Брюк», - ответил Максимов.
        И ударил головой со всей немыслимой дури по голове крепыша-коротыша! Дури в эту ночь действительно хоть отбавляй! Коротыш повалился замертво, орошая кровью свежий снежок. Выпал нож, нырнул в сугроб телефон. Одновременно, со всех сил, раздирая жилы, тужась до упора, вырвался из объятий застывшей гопоты. Один потерял равновесие, уселся в снег. Второй закрутил удар, находясь в выгодной позиции справа, еще немного - и свернул бы сыщику нос. Страх полоснул ножом. Но что такое мужество? Это умение бояться, не подавая вида! Ушел в тыл и закрутил ответную оплеуху - с треском в дыню! Такое чувство, что превысил допустимую самооборону. Или ничего? Хулиган повалился на снег, чавкая разбитой челюстью. Зрелище не для слабонервных. Сидящий в сугробе норовил подняться и крыл сыщика срамными словами. Не ведает границ людская глупость. Сидел бы тихо, пошла бы ярость на спад, и не было бы оперативного вмешательства. Максимов врезал с разворота (так мощнее) - в грудь («по фанере» - говорили в армии сержанты). Хулиган потерял способность дышать, сидел захлебываясь. Максимов рылся в снегу, отыскивая телефон: упорно,
словно крестоносец Гроб Господень, вытащил нож, увидел блестящую рукоятку в снегу. Оказалось, что имелся еще и четвертый, Максимов едва не пропустил серьезную плюху: отбежал и вновь набросился. Рывок, подсечка, от удара хулигана слетела шапка. У гопника были длинные патлы - признак недоразвитости головного мозга (кажется, так заявил недавно товарищ Ким Чен Ир…). Бешенство переходило все границы. Нож сверкал в руке: негодяй визжал от ужаса, самое время преподать урок на всю оставшуюся жизнь. Куртешка на синтепоне трещала, исполосованная лезвием, вывалился утеплитель, он схватил брыкавшегося негодяя за волосья, срезал с макушки густой клок. Пусть не скальп, но все равно добыча. Парень наконец-то вырвался, вереща во всю ивановскую, понесся в ближайшую подворотню. Три пятна на снегу - сплошной кинематограф. Можно, конечно, свернуть им головы, но это, пожалуй, чересчур. Пусть лежат. «Стервенеете, гражданин сыщик», - досадливо подумал Максимов. От нервов это все. Руки в ноги; до массивной свечки, в которой проживали Вика с Владом, - метров триста…
        Он упустил время - самым бездарным и непоправимым образом. Ночной морозец пощипывал уши, ноги подмерзали, невзирая на хваленый буржуинский обувной утеплитель. Арка, лог, хоккейная коробка. Полное безлюдье на жилмассиве, время позднее, вернее, раннее, кончилась новогодняя ночь, а вместе с ней и добрая новогодняя сказка. Засыпал пьяный город, гас свет в окнах - в перспективе долгая декада отдыха…
        Резкий телефонный звонок заставил сыщика дать по тормозам. Он чуть не зарылся носом в сугроб. Мысли залпом: Кравцов, Лохматов, Вернер… Что-то случилось!
        - Это Костя? - прорезал от уха до уха симпатичный женский голосок, безусловно, знакомый.
        - Костя, - он встал как вкопанный и старался не дышать загнанным жеребцом. Дышал в сторону.
        - Вы не спите?
        - Нет, бегу… - в извилинах происходила лихорадочная работа по идентификации ночного абонента.
        - Это Оля… - женщина казалась смущенной. - Ну, особа из «СуперМага», которую вы чуть не раздавили. Простите, может, я не вовремя? Вы еще не добежали?
        - Оленька! - дошло до Максимова. - Господи, прошу прощения, тут такая каша в голове. Я безумно рад вас слышать. Нет, серьезно!
        - Ну и слава богу, - она облегченно вздохнула. - Вообще-то, я думала, что вы уже спите - время не совсем урочное. Но раньше не могла. Хотела поздравить вас с Новым годом и пожелать большого личного счастья, а также процветания в делах.
        - Да и вам, собственно, того же и всего самого светлого. - Максимов возобновил прерванное движение, перешел на легкую рысцу. - Просто это очень внезапно, Оленька, признаюсь, я не ожидал, что вы позвоните…
        - Вы заняты, - догадалась собеседница. - Хорошо, Костя, я перезвоню вам завтра, - и положила трубку, не давая ему выразить глубокое возмущение.
        Трудно переключаться с одного на другое. Продолжая прерванный полет, он зашвырнул далеко в кусты жалящий руку нож, свернул во двор.
        Фонарь над подъездом рассеивал бледное марево. От подъезда, буксуя по свежевыпавшему снежку, отъехала машина, с ревом разогналась, попала в зону света: в окне на первом этаже еще не погасили свет. Белая «шестерка» (белая «шестерка»?! . Фары осветили одиноко мерцающего сыщика. Много мыслей в голове, и ни одной правильной. В этом городе тысячи белых «шестерок» - расплодились, как бродячие собаки. Было видно, как силуэт за рулем резко вывернул руль. Машина сменила направление, разметав снежок, бампер несся прямо в лоб! Отлично проходит новогодняя ночь. Максимов оттолкнулся обеими ногами, уносясь в сугроб за бордюр. Удивительно же устроен человек - каждый хочет попасть в рай, но никто не хочет умирать… Он зарылся головой в сугроб, как страус в песок. Неудобная позиция, дышать нечем. Пришлось выкапываться, снова толчок. Завизжали тормоза. Страх колотил по затылку, кто сказал, что сыщикам неведом страх? Да они боятся больше других! Увязая в снегу, Максимов бежал вдоль дома - очень уж отчетливо рисовался в мозгу следящий за ним пистолет… Кто-то вышел из машины, но, видно, темнота и большая дистанция
заставили отказаться от задуманного. Хлопнула дверца, рыкнул мотор, Максимов встал на углу «монолита». Белая «Лада» уезжала по усыпанной снегом дорожке: крутой занос, задний бампер прорисовал «восьмерку», и машина пошла на север, в сторону объездной дороги, которую чистят даже в Новый год…
        Излишне говорить, что номер «Лады» он не посмотрел. В любом случае фальшивка. Максимов вбежал в подъезд, домофон не работал, дверь нараспашку. В лифте темень, и лампочка не горит - ну, едрить твою…
        Забег на последний этаж был подобен марафонскому - конца не видно. Задыхаясь, валясь с ног, он давил кнопку звонка, вслушивался в тишину и ни черта не слышал, кроме этой окаянной тишины. Если кто-то был, то хитро помалкивал. Набравшись смелости, он толкнул обитую дерматином дверь. Та послушно открылась.
        В прихожей, утонув в луже собственной крови, лежал мертвый Влад. Глаза в потолок, из груди вытекала тонкая алая струйка.
        Он вошел осторожно, стараясь не шуметь, вдруг разбудит кого-нибудь? В тесной прихожей абсолютно не было места, с трудом помещался покойник. Перешагнув неподвижное тело, Максимов заглянул на кухню. Горела лампа в соломенном абажуре. Рюмка водки на столе, скомканный платочек. Из крана неторопливо капала вода. В гостиной шторы задернуты, телевизор в углу, пусто. Снова прихожая - труп. Прежний. У мужчины водянистые глаза, отнюдь не смеющиеся, даже не серьезные - страдающие. Кровь еще не свернулась, продолжала поступать, превращая белую «выходную» рубашку в какую-то кумачовую агитку. Он коснулся вывернутой шеи: теплая. Не тридцать шесть и шесть, но и не лед. Комнатная. Не так давно убивали, аккурат к его прибытию.
        Все правильно. Дурное дело не хитрое.
        В крохотной спальне очередная картина маслом: истекающая кровью Виктория Дмитриевна в пеньюаре. Спать не ложилась, не успела. Да и не до сна, грустно на душе. Лежала поперек прохода, подобрав к животу колени, и тяжело дышала. Кровавый след тянулся от зеркального трельяжа - ползла из последних сил; а до нападения, очевидно, сидела у зеркала и грустила по покойной сестрице.
        Застарелый хондроз напомнил о себе, впился зубами в пятый от шеи позвонок, заработал на кручение… Сжав зубы, Максимов медленно опустился на колени.
        - Виктория Дмитриевна, вы живы?.. Я вызову «Скорую»…
        Он схватил телефон. Но она открыла глаза, и он не стал набирать номер. Какая уж тут помощь? Разве что последняя, завернуть в пакет и увезти с глаз долой, туда, где режут и качают формалином. Такие глаза пришивают плюшевым мишкам - стеклянные пуговки без претензий на похожесть. Изо рта клокочущие звуки, словно лава, подходящая к жерлу, полилась кровь, шипя и пузырясь.
        - Константин… Костя… - вымучила из себя блондинка. - Томская область, П-прокудино… Косогрызовы… Повторите… Это Даша, она в меня стреляла…
        Она выговаривала на изумление четко. Собрала последние силы. Мобилизовалась…
        Максимов машинально повторил. Ну и разворот.
        - Найдите Косогрызову Оксану, Костя… Найдите… Прошу вас… умоляю… Это Даша… И не смотрите так на меня, я сегодня некрасивая… - окровавленная рука оторвалась от живота и схватила Максимова за запястье.
        Он пытался освободиться, но пальцы крючила судорога, Вика хрипела. Впилась в него, как пассатижами. Хотела добавить что-то к вышесказанному, но кровь потекла рекой. Билась в агонии, и Максимов бился вместе с ней, пачкая кровью рубашку. Титанические усилия - разогнуть пальцы, перемочь хондроз, отступить, прилипнуть к стенке.
        Был и нету человека. Целый мир ухнул в пропасть - с делами, заботами, какими-то планами и задумками, в том числе на него, сыщика.
        Максимов оторвался от стены. Надо бежать, искать убийцу, свидетелей, приключения. Тайны растут снежным комом, надо с ними что-то делать. Он увидел отражение в зеркале - всклокоченный мужик с такими глазами, словно побывал в кипятке. Проем за спиной мужика, свет из прихожей. Неужели в глазах двоится? Отражений стало два. Словно Энгельс позади Маркса. Выросла вторая голова - вроде не пил… Скрипнула половица. Да это посторонний пытается войти в спальню! Максимов сделал прыжок с элементами, зацепил сломанную дверь бельевого шкафа и швырнул посетителю в лицо.
        Попадание, что ни говори, прямое. Глаз - алмаз. Злоумышленник вскрикнул от боли, схватился за дверцу, прыжок - и можно смело добивать. Но как-то уже не хотелось. Кравцов Николай Витальевич отступил к стене, держась за нос, сполз на пол и запрокинул голову.
        - Константин Андреевич, вы спятили…
        - Есть немного, - согласился Максимов. - Чего ж вы так входите, словно зарезать анонимно меня хотите?
        - Да бог с вами… Я вошел, а там Влад на полу… Я знал, что вы здесь. Видел, как вы вбегали в подъезд, как раз машина выехала со двора. Неслась как угорелая.
        - А вот отсюда поподробнее, - Максимов подошел ближе. - Откуда вы взялись, Николай Витальевич? По последним моим наблюдениям, вы отправились с санитарной бригадой в морг.
        Бедолага медленно опустил голову. Кровоточил разбитый нос. Безумные глаза без отрыва следили за погибшей мучительной смертью Викой. До него не сразу дошло, о чем спрашивает сыщик.
        - Они убедили меня, что это не больница. Знаете, Константин Андреевич, я до сих пор не могу поверить… И вот в это не могу поверить, - кивок подбородком. - Они выставили меня на улицу, а куда мне еще ехать? Надо поддержать Вику, сказать ей какие-то приличествующие слова… - Кравцов изобразил скупую мужскую слезу и шмыгнул носом. - Я не знал, что здесь такое. Взял такси за тысячу рублей. Но он меня высадил на улице Связистов, сказал, что дальше не поедет, район глухой, дороги не чищены, я бросился пешком…
        - Хулиганов не встречали? - Максимов невольно ухмыльнулся.
        - Хулиганов? - Кравцов непонимающе морщил лоб. - Хулиганов я не встречал, Константин Андреевич. А должен был?
        - Занятная сохраняется тенденция, Николай Витальевич. Люди, окружающие вас, мрут пачками, а вы, мнительный такой, целехонек. Не наводит на размышления?
        - Наводит, - кивнул Кравцов. - А что я сделаю?
        Логика, конечно, убийственная. Возразить, хоть тресни, нечем.
        - Надеюсь, теперь вы понимаете, что смерть вашей жены не случайна? Не бывает такого совпадения: случайно оступается женщина, разбивается насмерть, а потом в семью ее сестры приходит товарищ с пистолетом и всех кладет.
        - Да, наверное, Константин Андреевич. - Кравцов ворошил шевелюру на висках. - Я об этом не задумывался. Постойте, - дошла до него элементарная вещь. - Если бы стреляли из пистолета, весь дом бы уже стоял на ушах! Здесь такие хлипкие перегородки.
        - Ну что ж, пару детективов за свою тяжелую жизнь вы прочли, хвалю. Существуют, правда, еще и трусливые соседи. Существуют глушители, существуют бесшумные и беспламенные пистолеты, например, двуствольный пистолет «Гроза» калибра 7,62,
«ПСС», сработанный умельцами в городе Подольске, «Тип 64» из братского Китая. Да что там говорить…
        Пошатываясь, Максимов выбрался из спальни. Какие тесные квартиры в наших домах - куда ни шагнешь, везде труп. Перебравшись через Влада, он закрылся на кухне, выпил воды из крана и вызвал милицию. Картавый голос на том краю провода обещал прислать патрульный экипаж. Время для раздумий имелось, надо связать разорванные нити преступлений. Оригинально совместить, органично выявить, гармонично вплести. Но не давали покоя мысли о «новогодней» милиции. Пришлось поднимать с постели Вернера и дважды объяснять, в чем величие проблемы. Сотрудник, как ни странно, слушал.
        - Дело тухлое, Шура. Вызвать этих лоботрясов я обязан, иначе всем нам скорый конец. Опера будут позже, для начала приедут простодушные патрульные из ОВД Северного поселка. А видок у нас с Кравцовым донельзя кровавый. Где окажемся через час, могу предсказать с точностью до противного. Так что отзвонись, будь добр, Завадскому, если помнишь, это такой милиционер, замещает начальника уголовного розыска Железнодорожного района.
        - Хорошо, командир, я все сделаю, - с каким-то страхом в голосе пообещал Вернер. - Ты уж держись там, не бери на себя тройное убийство.
        Словно щелкнуло что-то в часовом механизме. Встало время. События текли своим чередом, но как-то больше не воспринимались. И все, что было дальше, он знал наперед, поэтому ни разу не удивился. Ввалился патруль, расхристанный, пьяный, с воспаленными глазами. Все, как на подбор, сержанты.
        - А ну, ни с места! - заявил коротконогий, похожий на ерша.
        - Какая идиллия, - восхитился тощий и прыщавый. - Сами дождались. Сидят, не парятся.
        И третий под стать собратьям - мышление слабое, кругозор узкий. Но болтать не любит или не умеет. Угрюмо озирал «обстоятельства». Посмотреть в этой крохотной квартирке было на что: охладевающие трупы, двое живых и тоже в крови. У одного нос разбит, глядит затравленно, пуская пену изо рта, у второго рукав забрызган кровью, засохшие пятна на лбу, на воротнике, взгляд тоскливый, безумный.
        - Ах ты, падла, - «ершистый» пнул Кравцова, который был ближе.
        - За что? - обиделся Кравцов.
        Просвистел удар, Максимов отклонился, и кулак сотряс удушливую атмосферу.
        - Ах ты, гадина, сопротивляться? - взвизгнул прыщавый, повторяя удар.
        Максимов без усилий перехватил руку. Сжал запястье. Прыщавый налился бешенством.
        - Ребята, вы бы хоть что-нибудь спросили, - грустно заметил Максимов. - Например, убивали ли мы кого-то. А то сразу в рыло, без разбора.
        Что за отвратительная манера у нашего милицейского начальства - набирать работников низшего звена по разным помойкам. Он знал многих оперов, процентов на семьдесят - это нормальные мужики, с каким-то пусть и не заоблачным образованием, умеющие разбираться в людях и по мере нужды шевелить извилинами. Но эти же разбойники с большой дороги. Спроси у любого нормального гражданина, с кем бы он пожелал встретиться в подворотне: с хулиганом или ментом - и неизвестно, что он еще ответит.
        - Отпусти руку, сука! - завопил прыщавый, выгибаясь, как охотничья колбаска. Тяжелый тумак в бочину - третий подкрался незаметно. Оскалил нечищенную пасть. Дыхание перехватило, рука свалилась плетью.
        - Не бей убивца, Прыщ, - вкрадчиво посоветовал сержант, - а то в отделении скучно будет. Граждане, опять же, проснутся, возмущаться начнут. А ну, пшел, коз-злище!
        Треснула рубашка. Максимов кубарем покатился к двери…
        В машину их вели аккуратно, под белы рученьки, усмиряя пороки и инстинкты, затрещинами не подгоняя. Везли в местное отделение тоже без рукоприкладства, лишь посматривали, молча, с нехорошими улыбками, предвкушая любимое развлечение. У зевающего дежурного расписались в доставке (убийц схватили на месте преступления), подавленного Кравцова куда-то отпочковали. А сыщика спустили в подвал - глухое помещение с низким потолком, и началось…
        Лупили долго - по плечам, по ребрам. Перепадало по почкам, по болезненной мышце на бедре. Первое время он терпел.
        - Не отворачиваться, паскуда! - орал Прыщ. - Прямо сидеть!
        Сидеть неподвижно уже не было мочи. Удары ужесточались, охватывая новые зоны - грудь, селезенку. Менты не прощают унижений. Не поймай он Прыща за конечность, глядишь, и не было бы повода (разве повод двойное убийство, которое стараются на него спихнуть?).
        Звонкая затрещина по макушке стала явным перебором. Он рухнул вместе со стулом. Позвоночник не пострадал (даже старый друг по несчастью хондроз сочувственно помалкивал), но в голове рвануло. Оттого и потерял он рассудок. Его пинали, уже лежачего, радостно похохатывая и подзуживая друг дружку. Пересиливая боль, он подобрал ногу, распрямил - и увесистое возмездие понеслось Прыщу в пах.
        - У-у-е-е… - простонал сержант. Подскочивший кривоногий получил по коленке и запрыгал, как зайка возле елки.
        Конец, мелькнуло в голове. Но это был не конец, это было только начало.
        - Нарвался! - сдавленно констатировал молчун, вытаскивая из шкафа дубинку.
        - Мочи его, Водяной, - гримасничая от боли, вякнул прыщавый.
        Посыпалась новая серия ударов. Максимов стал неудержимо терять сознание…
        Плеснули водой. Пришлось возвращаться. Он опять сидел на стуле, мучители стояли где-то рядом, а в лицо бил направленный луч света.
        Бездари, блин.
        - Признавайся, урод, как пришил семью, - шипел истязатель. - Куда оружие дел? Живым не выйдешь, будем бить, пока не поумнеешь. Ну, поехали, урод - три пятнадцать, мы тебя слушаем…
        - Я не убивал… - шептал Максимов, и с каждым разом шептать становилось труднее - открытие рта сопровождалось ввинчиванием кола в грудину.
        - Ах, ты не убивал? - фыркал мучитель. - А кто, если не ты? Ну, смотри, еще одна рекламная пауза.
        Удары сыпались как из рога изобилия.
        - Думай, гаденыш, думай, - не унимался мент, - на кой хрен тебе голова сдалась?
        Да уж думано-передумано. Что он мог добавить к вышесказанному?
        - Пять тысяч долларов, - шипел мерзавец. - Признавайся, тварь, за что ты их получил, как не за убийство?
        - Не пять, а десять. За работу.
        Естественная усушка, да, мужики?
        - Я не убивал… - твердил он. - Какой из меня убийца… Перестаньте бить, сволочи… Дайте позвонить по телефону…
        Иногда вклинивались посторонние звуки. Хлопала дверь, раздавались свежие голоса.
        - Ну и как он? Успешно?
        - Да никак, - выплевывал прыщавый. - Белка песенки поет. Скукотища.
        - Смотрите, не кончите его. К утру должен быть как огурчик.
        - Да не ссы, командир, будет. Не перестараемся. Опера там еще не приехали?
        Кто-то предлагал привести «гоблинов» - дескать, вы, ребята, конечно, резкие, но простые мусора, без затей - знай, лупи по почкам, а где же творческий подход? То ли дело «гоблины»: любой комплекс упражнений, по желанию заказчика. Хочешь
«ласточку» - получи, хочешь «слоника» - пожалуйста. А надо быстро и красиво - так это «распятие Христа», лишь бы кости не свернуло. Полчаса индивидуального подхода с элементами гимнастики, и клиент подписывает любые бумаги, поет, как менестрель. Ах, у вас самолюбие? Ну, долбитесь. Кто-то предлагал «опетушить» парня - подсунуть в «пресс-хату» к «контингенту», и нехай забавятся. «Какой симпа-атишный!» - хохотал некто истеричный, имитируя геев прононс. «Голубые, голубые, не бывает голубей…» - стучало по черепу барабанными палочками. Время свернулось, как газета, он уже не понимал, где находится и что от него хотят. Наступил момент, когда он просто провалился в какую-то выгребную яму, и ни побои, ни вода уже не могли выдернуть его на свет…
        Время упорно не желало возвращаться в традиционную систему координат. Прошло не меньше года. Он очнулся в тусклом боксе без удобств. Такое ощущение, что недавно поел. В животе гнетущая тяжесть (может, вправду поел?), в голове, правда, полное замутнение, и тело шевелится только по великой нужде, но ведь не мертвый же! И не псих - реагирует адекватно и настроение хреновое.
        Кто-то завозился рядом. Судя по кряхтению, старый знакомец. Соседние нары, а между нарами проход - сантиметров сорок.
        - Николай Витальевич, это вы? Живой?
        - А что мне сделается, Константин Андреевич, это рок-н-ролл мертв. А я еще нет… - сколько муки в голосе!
        - Как странно, Николай Витальевич, у вас, оказывается, есть чувство юмора. Сильно били?
        - Да в отличие от вас, похоже, не очень. Не поверите, Константин Андреевич, но я оказался стойким орешком - в убийствах не признался. А вы? Боже, какая дикость. - Кравцов с надрывом закашлялся - продуло бедолагу, видно. - Как они так могут? За это же наказывать надо!
        - Ага, ремешком по попе. Вы как с луны свалились, Николай Витальевич. Обычная порочная практика. Приезжают опера, а преступники уже на блюдечке, колются, как троцкисты. Впрочем, я не удивлюсь, если эта пьяная шелупонь и впрямь приняла нас за убийц. Шевелить мозгами они не станут ни при каких условиях по причине их отсутствия. Ладно, этих ублюдков я запомнил основательно, поквитаюсь при случае. Надеюсь, нас спасут.
        По коридору кого-то гнали, несчастный костерил родную милицию, не дающую по-человечески отметить праздник. Кравцов продолжал кряхтеть и охать.
        - И долго нас тут будут держать, Константин Андреевич, как вы думаете?
        - Не знаю, Николай Витальевич. Правосудие неотвратимо, поэтому спешить ему абсолютно некуда. Вам название Прокудино о чем-нибудь говорит?
        - Мм… А должно?
        - Понятия не имею.
        - Постойте, знакомое слово. Прокудино, Прокудино… Конечно! Это поселок, откуда родом Альбина. Томская область, Камышинский район. Знаете, она ведь у меня деревенская жительница. В деревне родилась, выросла. Приехала поступать в восемьдесят седьмом году. Окончила торговую академию и даже несколько лет работала администратором в универмаге. В восемьдесят девятом приехала поступать Вика…
        - Имя Даша вам о чем-нибудь говорит?
        - В каком смысле?
        - В любом.
        Кравцов задумался.
        - «Любой» - это то, что касается Вики и Альбины?
        - Видимо, да.
        - Понятия не имею. Серьезно, Константин Андреевич. Не было у Альбины знакомой по имени Даша, уж можете мне поверить. А про Вику не знаю, врать не буду. С кем водилась, с кем дружила. А кто такая Даша?
        - Перед смертью Вика успела сообщить, что в нее стреляла Даша.
        - О господи…
        Потрясенный клиент надолго провалился в оцепенение. Максимов закрыл глаза. Бороться с болью, разрывающей его на части, сподручнее было во сне.
        Затем включили свет, явился некто в кепке с кокардой и пошутил, что к расстрелу все готово. Мрачный коридор, мрачные менты, заступившие с утра на дежурство, ни одной знакомой физиономии. А в качестве апофеоза - лично капитан Завадский в штатском и с обширного бодуна.
        - Имеется привлекательная новость, Максимов, - объявил Завадский. - Ты ни в чем не виноват.
        - Это не новость, - пробормотал Максимов, расписываясь, где ткнули.
        - И твой клиент, как бишь его там… - Завадский щелкнул пальцами, намекая на
«праздничные» проблемы с памятью.

«А вот это мы еще посмотрим», - подумал сыщик.
        - Знаешь, Константин, ребята погорячились, но их же можно понять, согласись: застать двоих окровавленных людей на месте преступления. Ну и что, что вы сами их вызвали? А еще сопротивление оказывали. Нехорошая у тебя традиция, Максимов, лупить работников милиции. Парни, можно сказать, при исполнении. Нехорошо.
        Но надо отдать ему должное - все изъятое Максимову вернули в целости и сохранности, даже доллары, которые, честно говоря, узреть он уже не рассчитывал. Без оперативного вмешательства Завадского здесь не обошлось.
        Кравцов, постанывая и кляня российскую действительность, уволокся ловить такси. Ехать в личной «Тойоте» Завадского отказался наотрез. Имеет он право на покой для личной скорби?
        - Садись, Константин, - «врио» начальника уголовного розыска распахнул дверцу. - Доставлю тебя до дому. А заодно расскажешь мне о своих «глухарях». Сдается мне, что один из них случился на территории нашего района.
        Ему пришлось мобилизовать все свои ресурсы, чтобы в достойном виде предстать перед дочерью. Следов избиения на теле не было (знают менты свою работу), и это облегчило задачу. «Устал зверски, Мариша, да еще застудился где-то…» - объяснил он, вползая в квартиру, кашляя и держась за стеночку. Из зеркала на Максимова смотрел безобразный полуразложившийся труп. «Подари себе «Даниссимо», папа, - покачала головой Маринка. - И немедленно в мыльный раствор, покуда мы тебя не потеряли». Два часа он откисал в ванной, курил, балансировал между отвратительной реальностью и сном. Потом уничтожал запасы пищи, тяжелея и презирая себя за обжорство. Маринка порхала и щебетала, повествуя о том, как здорово она провела новогоднюю ночь, как было весело, как мальчишки по-взрослому наклюкались, а она почти не пила, зато каталась с горки с немыслимой высоты и за компанию тянула
«Шумел камыш» в четыре часа ночи, а когда одну половину мужского общества потянуло блевать, а другую - на интим, ей стало скучно, и она пришла домой - папу ждать. Но уснула, не дождалась.
        В общем, все закончилось благополучно, и никто почти не пострадал. «Буду жить», - думал Максимов, разбирая диван и проваливаясь в липкую паутину сна. Денег за прошедшую ночь заработано достаточно, осталось проспать ровно сутки и распутать тройное убийство…
        Он проспал четыре часа, очнулся от звонка в дверь, завернулся в плед и побрел открывать, расчесываясь растопыренной пятерней. На площадке стояли шестеро.
«Многовато», - подумал Максимов, протирая глаза и наводя резкость. Осталось трое. Меньше уже никак не делалось.
        - В очередь на раздачу пендюлей построены, - отрапортовал Вернер.
        - Благодарю за визит… - пробормотал Максимов.
        - Служим ее величеству Скуке, - Екатерина встала во фрунт и приложила руку к махровой шапочке. - Знаешь, Костик, мы когда узнали, что с тобой произошло, сразу отложили свои дела. Я даже юбку вверх ногами надела - так торопилась. Ты не против, если мы отдадим тебе весь жар наших сердец?
        - Вы не на машине? - Он подозрительно обвел глазами увешанную пакетами компанию.
        - Нет, - сказал Олежка Лохматов. - Кто ходит в гости за рулем, тот поступает глупо. Мы, конечно, не кладези премудрости… Словом, принимайте подарки, Константин Андреевич.
        - Так хотелось подарить тебе простынь-самобранку, но не нашли, - скромно потупила глазки Екатерина. - Расхватали перед праздниками.
        - Обойдусь, - подвинулся Максимов. Трое промаршировали в квартиру. - А зачем ты это сказала? - не понял он.
        - Но ты бы не отказался? - хитро подмигнула Екатерина.
        - Он бы не отказался, - подтвердила, высовываясь из своей комнаты, родная дочь.
        - Хреновая вырисовывается ситуация, коллеги, - заключил Максимов, разливая по третьей. - Теоретически мы свою работу сделали, но, откуда ни возьмись, появляются три трупа. И мы с Кравцовым в этом деле по самые уши.
        - И вовсе не факт, что милиция от тебя отстала, - мудро заметил Вернер. - Просто тебя Завадский вытащил. Как свидетели, вы пойдете при любом раскладе.
        - Это в лучшем случае - как свидетели. - Екатерина разломила сочный мандарин. Потянуло Новым годом. - Поэтому в интересах следствия, а еще пуще в наших интересах, вернее, в твоих, Костик, как можно быстрее всю эту хренотень разгрести и поставить милицию в известность.
        - Иначе говоря, перемещаться исключительно кувырками, - усмехнулся Вернер. - Чем ты и занимался всю ночь. Могу, кстати, подкинуть информацию. Палевая шатенка с потрясающим декольте и блуждающей похотью во взоре - Светлана Артамонова, секретарша Холодова, предоставленная последним для охмурения г-на Зейдлиха практически даром, то есть бесплатно. Имеется муж, очевидно, полный кретин, и полногабаритная квартира на Урицкого. Курносый пупс - Лариса Шклярова - трудится в бюро квартирных переездов «Бурлак».
        - Шкафы таскает?
        - Диспетчером сидит. Мужа нет. Но вроде был. Веселая, общительная, отвязная. В постели далеко не проста - проверено, прошу заметить, не мною, не электроникой, а лично г-ном Холодовым, который и предоставил данную информацию. Третья особа, которая постарше, Анастасия Водянская, так называемая «черная вдова», похоронила двух мужей, усиленно ищет третьего и, судя по активности, с которой это делает, скоро найдет. Возможно, этим несчастным станет Каварзин, которого мы все прекрасно помним.
        - Кроме меня, - пискнула Екатерина.
        - А ты вообще у нас статистка, - бросил Вернер. - Меньше всего пострадавшая, спокойно встретившая Новый год.
        - Мне было скучно, - возмутилась Екатерина. - Я всю ночь думала о вас и о работе!
        - …А оттого ни хрена не заработавшая, - невозмутимо закончил Вернер. - Так что думай, Константин Андреевич, кого из этих шлюшек пристегнуть к делу. Остальные особы прекрасного пола, участвовавшие в вечеринке, - домработница Саша, Альбина Дмитриевна, Виктория Дмитриевна. Последние две, к сожалению, мертвы. Если хочешь, поработай с домработницей, - Вернер широко улыбнулся.
        - Вот и поработайте, - угрюмо кивнул Максимов. - А мы зайдем с другого конца.
        - Это что? - сказал Олежка, вытягивая из-под складок в диване какую-то малогабаритную книжицу.
        - Это атлас нашей с вами орденоносной области, - обнаружила Екатерина. - И всех соседних. Ага, вот чем занимался наш холерик ясный до того как уснуть.
        - В деревню собрался, - подхватил Вернер. - Втихушку. Как, бишь, там ее? Большие Кеды?
        - Прокудино, - подсказал Лохматов, открывая атлас на нужной странице и начиная перемещение пальцем. - Прокудино, Прокудино…
        - Не хотелось бы сегодня говорить неприятных слов, - наморщился Вернер, - но не совсем, мне кажется, блестящая идея.
        - Потеря времени, - пожала плечами Екатерина. - Хотя слова покойной Вики, безусловно, интересны. Даже не знаю, Константин Андреевич, что тебе сказать, - Екатерина замолчала и с любопытством уставилась на начальника. Остальные тоже приутихли.
        Максимов откашлялся и… ничего не сказал. Вытряхнул горелый табак из окурка и начал скатывать фильтр в шарик.
        - Волнуется, - подметила Екатерина.
        - Надеюсь, не сегодня едешь? - осведомился Вернер.
        - Сегодня, - вздохнул Максимов, вытягивая из пачки очередную сигарету.
        - М-да, плоховатый мальчик, - вздохнула Екатерина.
        - Ну отчего же, - встрепенулся Лохматов, отрываясь от атласа. - Если мальчик любит труд, тычет в книжку пальчик… Всего каких-то триста верст, коллеги. По прямой. А если учитывать кривизну трассы, заснеженность, обледенелость, похмельных гайцев…
        - То допустить такого мы не можем, - схватился за бутылку Вернер. - И будем пить с превышением скорости. Не поедешь ты никуда сегодня, командир, забудь. В своем ли ты уме?
        - Предлагаю выпить в конце концов за Новый год, - возмутилась Екатерина. - Сколько можно о работе? Лей, Шурочка, лей, а Максимову - до краев. Итак, господа, процесс сопровождается вставанием.
        Чувство собственной неважности процветало. Максимов понимал, что перегибает палку. До кровати бы добраться. Не за горами новый приступ головной боли. И вряд ли он сможет скрыть его от сотрудников. «Завтра, - думал Максимов, крупными глотками выхлебывая водку. - Только завтра. Падаю спать, просыпаюсь, как огурчик, и в дорогу…»
        Часть вторая
        Погодка в январе просто загляденье. Слабенькие «минусы», солнышко в расцвете. Триста верст дороги оставили в организме неприятный осадок, да и в сон изрядно тянуло. Кто сказал, что четырнадцать часов для сна - это достаточно?
        - Сынок, ты меня не тормоши, - иссеченный грязными морщинами дед в старой телогрейке поднял здоровой рукой изувеченную и положил на колено. - Не гони так шибко. Дед Антипий - он колготни не любит. Да и года уже не те - вона сколько воды утекло… Закурить-то дай.
        Максимов с готовностью выбил из пачки «мальборину». Старик с сомнением повертел сигарету.
        - Это с какого же конца пристраивать?
        - С желтого, дедуля, пристраивай.
        Поворчав на тему городских нравов, старик сунул сигарету в праотеческую бороду, прикурил от мятых спичек. Протянутой зажигалкой пренебрег.
        - Да ну ее к шутам гороховым, твою механизму, сынок. У нас своя, проверенная. - Всосав половину сигареты, старик подобрел. - Ты присаживайся, гулена, присаживайся, чего маячишь, как столбина дорожная.
        Предстояло набраться терпения. Максимов присел на завалинку. Двор «потомственного чалдона», вопреки уверениям опрошенных сельчан, не производил впечатления зажиточного. Снег нечищеный на кровлях, сараи просят ремонта (хотя бы подпорки). Единственное достижение местного «хай-тека» - движок с редуктором от комбайна, подведенный к цепи колодца, - обильно обрастало коррозией. Посреди двора на вершине горы из соломы и снега восседал кудлатый чертенок неясного пола, годков четырех от роду, закутанный в шарф, полушубок овчинный. Минуту назад Максимов дал ему батончик «Баунти». Дитя недоверчиво повертело подарок, а потом зашвырнуло его в кучу ржавого инвентаря. Наверное, сочло незнакомую вещицу опасной или переело. Потом, правда, передумало: слезло с горы, разрыло в груде металлолома яркую обертку, забралось обратно на вершину и в данный момент усердно заковыривало шоколадку в снег.
        - Хорошо у вас тут, - робко прогнулся Максимов. - Чистенько, воздух хороший. Как люди живете. Огородик опять же вместительный…
        Дедушка деловито затоптал окурок.
        - Живем как можем, чего и вам желаем. Ты дыши, мил-человек, дыши, когда еще надышишься. - А чего это тебя Косогрызовы интересуют? - Дед Антипий хлестко зевнул и почесал сваленную прядями бородищу. - Из них, почитай, никого не осталось в Прокудино. Кто где. Дмитрий помер, царствие ему небесное, Оксанка - с
«тараканами», в сумасшедшем доме в райцентре. Детишки в городе. Одна бабка Протасиха, но слепая, глухая, не шарит ни хрена, того и гляди, преставится. Ихнюю домину уж председатель наш Шабрин облюбовал - ждет не дождется. А ты не по дому приехал?
        - Нет, дедуля, не по дому. Мне про Косогрызовых нужно. Считай, я их биограф, - не давая деду среагировать на ругательное слово, Максимов запустил руку в сумку и извлек пол-литра «Каинского», предусмотрительно купленную и довезенную.
        - Вот это правильно, - одобрил феномен Антипий. - Вот это светский разговор. Чего ж ты сразу не сказал? Эй, Грушка?!
        Кривобокая хозяйка - особа лет на сорок помоложе Антипия, но тоже не красавица - вышла на крыльцо в распахнутой телогрейке вылить ведро с помоями. Бурая жижа хлынула под сарай.
        - Аюшки? Чаво вам надо, папа?
        Равнодушно скользнула глазами по гостю. Подзадержалась взглядом на бутылке и не выразила крупного одобрения. Антипий хлопнул здоровой рукой по коленке.
        - Чаво-чаво, мужества набирайся, вот чаво. Чугуний с картохой тарань, цыпленка помоложе. Распивать будем с гостем. Да ты не робей, сынок, проходи в хату. Никого там нет. Тимоха в ПМК за бесплатно молотит, Агафья у соседки. Одна Грушка с приплодом. Давай я тебе помогу, тяжела, поди, зараза. - Антипий отобрал у Максимова пол-литра, перехватил за шейку, - сам донесу.
        После первой дозы Антипий еще больше подобрел. Блажь накатывала айвазовскими волнами: то сжимала лицевой покров, то расслабляла, а вместе с кожей и морщины, которые тут же множились и превращали старика в кожаное решето, болезненно реагирующее на спиртное.
        - Ты не гляди на меня, сынок, это не морщины, это извилины прут, - бухтел дед, истомой растекаясь по столу. - Жизнь чертовски длинная была. Да не сиди, гостюшка, не сиди, активируй объект. Жахнем по второй, там и набалакаемся.
        Максимов нехотя ковырял картошку. Молчаливая Груша гремела за печкой ведрами и делала вид, будто держит ситуацию под контролем: хмуро посматривала и мотала на ус. Один дед радовался жизни. Да еще чертенок, которому надоело сидеть на вершине, а захотелось покривляться на пороге.
        - Мне бы про Косогрызовых, - осторожно напомнил Максимов после того, как деда неудержимо понесло в краснознаменную, ордена Ленина, юность.
        - Дойдем, - кивнул Антипий, - А на кой ляд тебе Косогрызовы, сынок? Они в город дернули. Как пошла эта чиканутая перестройка-перестрелка, так и дернули.
        - Позже, - мрачно буркнула из-за печки Груша.
        - Может, и позже, - согласился Антипий. - Кто их упомнит? У нас, сынок, как? - Он выложил на стол малосимпатичную культю, а правой, не дожидаясь милости гостя, потянулся к бутылке. - В тридцатых народ от колхозов бежал в город. Ловили, сажали, а он опять бежал. Когда Никита волю дал, по новой рванули. Потом вроде успокоились, а аккурат перед Мишкиным появлением - ну, этого мудака, который страну довел, - опять побежали. Эта, как ее, началась…
        - Третья волна эмиграции, - подсказал Максимов.
        - Точно, - кивнул Антипий, - третья. Ну, поплыли по волне. За жизнь веселую. Ты налегай, сынок, на травку, не стесняйся. В ней витамины. Огурчика вот отведай.
        Выпили по третьей. Дед карикатурно соловел. Собирал глаза в кучку, но они упрямо разбегались.
        - …А девахи Оксанкины только школу окончили - сразу и подрапали. Д-да и правильно, - дед неловко махнул рукой, сбрасывая на пол пустой стакан. Тот оказался крепче пола, не разбился. Подскочила Груша, подняла. - Нет им тут занятия, - продолжал дед, ничего не замечая. - В доярки идти? В скотницы? У старшей, у Альки, кажись, усердие к знаниям имелось, вторая, уж не помню, как ее звали, все стишки сочиняла да мамашке декла… декла… рассказывала…
        Не таким уж просвещенным по части Косогрызовых оказался дед Антипий. Старушки у сельпо сильно преувеличили. Хотя и уверяли, что дедуля самый знатный сплетник на селе, а сплетни, как известно, из ничего не рождаются, нужна причина, пусть и ложная. Как говорил кто-то из именитых, чтобы выдумать, надо знать.
        - Наследственность у них больно интеллигентная. Димка не в счет, он хоть и соображал, а свой был пенек, деревенский. А вот Оксанка - та не из народа, не-е… Слабенькая была, вежливенькая. Ейный папаня перед Советами кровно провинился - сослали его в Сибирь. Благо не на каторгу. Был да-ацент, стал училкой. - Дед покряхтел. - Истории разные детям рассказывал. Да чего там, - старик заржал. - Я и сам их слушал, эти историйки. Вражина, конечно, был порядочный, этот Юрик Евгеньич, да интересно болтал - заслушаешься. Сидишь, бывало, на первой парте, ухи нараспашку, слушаешь, слушаешь, а потом шарах - штаны полные, проглядел. - Дед засмеялся.
        Максимов терпел.
        - А Оксанку мы любили, - спотыкаясь через слово, тянул Антипий. - Верно заметил товарищ Сталин - дите за отца не ответчик. С-своя она была, не смотри, что инт-теллигентная. Не поймешь, п-правда, почему за Димку Косогрызова выскочила. Может, тогда, после смерти п-папаньки, у нее крыша и поехала?
        Замерцало что-то интересное. Когда речь заходит о наследственных болезнях, поневоле заинтересовываешься. Разве не было в поведении и характере сестер загадочных моментов?
        Болтовню деда нужно было усугубить. Тут и дал он промашку - щедро разлил по четвертой. Антипий с готовностью схватил стакан.
        - Хороша, подлюка. Слабовата, правда, наши домашние заготовки позабористее будут, но у нас сейчас эта, сынок… временные трудности. На две пенсии живем, д-дармоедов кормим, сам понимаешь, доход на душу населе…
        Это были последние слова. Без всякого предупреждения дедок закатил глаза и рухнул плашмя в остывшую картошку. Раздался густой храп.
        А в остальном - немая сцена.
        - Де-дя ба-бах! - восторженно закудахтал чертенок.
        - Надубасился, - грустно подытожила Груша.
        - И надолго? - расстроился Максимов.
        Груша пожала плечами.
        - До вечера - пока не проспится. Так и будет сидеть - покуда Тишка не придет да в постель не оттаранит.
        - Могу помочь.
        - Да ладно, - невестка раздраженно махнула рукой. - Леший с ним, пущай дрыхнет. - Она забрала со стола недопитую бутылку, остатки еды и потащила в свою норку за печку.
        Максимов поднялся.
        - Ладно, спасибочки за еду. Пойду я. Если чего натворил, извиняйте, не хотел.
        - Да ничего, не вы, так другой, - Груша показала из-за печки несимметричное лицо. - Если вам про Косогрызовых очень надо, то идите к Марии Федоровне - пятый дом от нашего. Скажете, Грушка послала. Она тоже учительницей работала. Сейчас, правда, на пенсии, уже пятнадцать лет дома сидит. Про всех знает. Но не забудьте еще одну бутылку - без сорокаградусной Мария Федоровна и слова не скажет, - и предвосхищая недоуменный кивок на храпящего «в мундире», добавила: - Не волнуйтесь, вам ее не перепить.
        - Благодарю покорно, - раскланялся Максимов.
        Мария Федоровна жила в опрятном домике - уютном, но очень маленьком. Над трубой красовался ручной работы дымник, в виде сказочного теремка (есть еще умельцы в русских селах), из будки для порядка погавкивала собачушка. Дорожки аккуратно очищены от снега.
        - Груша вас порекомендовала, - завершив традиционное приветствие, пояснил Максимов.
        - Какая еще Груша? - удивилась болезненно худая особа с плоским лицом и обесцвеченными волосами.
        Она много курила, дым клубился по дому и, похоже, являлся неизменной составляющей интерьера. Как и валенки на ногах, плохо гармонирующие с натопленным помещением.
        - Да бог ее знает какая, - честно признался Максимов. - В пятом доме от вашего.
        - Впрочем, мне без разницы, - с философской мукой на лице изрекла старушка. - Вы водку принесли?
        - Каюсь, согрешил. - Максимов расстегнул «молнию» на сумке, обозначив контур сосуда в пакете.
        - Ноль-пять? Ноль-семь? - Старушечьи глазки впились в него, требуя правильного ответа.
        Он кивнул.
        - Последнее.
        Вот и смысл философии. Мария Федоровна радушно впустила гостя.
        - Вы по какой части работаете, молодой человек?
        - Мм… Я по правоохранительной, сударыня. Но это в прошлом. Нынче я тружусь в частном сыске и расследую весьма запутанную историю. Вы мне не поможете?
        - Помогу, - покосившись на сумку, сказала хозяйка. - А вот мой муж служил в геологии. Десять лет прожили в Усть-Мае, в вагончике. Он уезжал на профиль - я ждала. Через месяц возвращался, неделю отдыхал - и опять на месяц. Очень содержательная жизнь, правда? А в семьдесят третьем он погиб, медведь невоспитанный попался. Я похоронила и сюда перебралась.
        Мария Федоровна неплохо подавала информацию. Рассказывала негромко, «микшируя» интеллигентную речь народной, пила маленькими глоточками и неустанно курила. Продуктов в доме почти не водилось, видимо, вся пенсия уходила в дым. Благо Максимов пришел не с пустыми руками - предварительно выгреб все более-менее съедобное в здешнем продмаге.
        - Не любила я эту семейку, - заявила, подкрепившись, Мария Федоровна. - Считайте мое мнение субъективным, Константин Андреевич, но другого не держим. Для меня оно математически точно. А все из-за матери их - Оксанки. Не такая уж скромница была наша Оксанка. И попивала, и мужиков водила в Димкино отсутствие. Секс в деревне, вы понимаете? Уже тогда у нее нелады с головой начались. Откуда что берется? Отец вроде нормальный был, без вывихов. Люди рассказывают, что Димка несколько раз ловил ее на подлете к Дальнему лесу, насилу домой дотаскивал. Срывается с места и бежит, как на пожар. А это не ближний свет - версты четыре с гаком - на горбушке тащить, а она пинается, сквернословит. Вот и детишки… Оно и понятно, от рябинки не плодятся апельсинки, но иногда хочется, - Мария Федоровна сухо улыбнулась. Очевидно, что спиртное на нее не действовало - не менялись ни речь, ни глаза. - Я замечала в поведении девочек некоторую неадекватность. Вели они себя жестоко, издевались над сверстниками. Могу навскидку привести вам несколько примеров, когда поведение девочек явно выходило за рамки приличия. И это не
простая экстравагантность, поверьте. И не стремление к самовыражению. Я лично наблюдала, как Альбина в восьмом классе лупила лучшую подругу лишь за то, что та наступила ей на новую туфлю, оторвав с нее застежку. А Вика, учившаяся на два класса младше, видела эту мерзость и заливалась смехом. Через два часа наша Аленька с подружкой шли под руку, как ни в чем не бывало. Подружка льстиво смотрела ей в рот.
        - Это говорит прежде всего об ущербности подружки, - пробормотал Максимов. - Хотя, возможно, вы и правы. Отклонение налицо. Однако должен заметить, что годы благотворно повлияли на психику сестер. Они стали нормальными и кое-чего добились в жизни. Во всяком случае, Альбина.
        - Ничего удивительного, молодой человек. Для адаптации в данной среде они ВЫНУЖДЕНЫ вести нормальную жизнь. Согласна, сестры не производят впечатления полного аутизма. Тем более первобытной жестокости. Гены отца тоже влияют - Димка Косогрызов не имел никаких отклонений, кроме одного: какого черта он вообще на ней женился? Они приезжали сюда, года четыре тому назад, - Мария Федоровна загасила в битком набитой пепельнице окурок и снова закурила, - отца хоронить. Дмитрий Иванович скончался от инсульта, земля ему пухом. Я была на похоронах - ей-богу, Константин Андреевич, такое впечатление, что Аля с Викой записались в активистки тимуровского движения. А также в апологеты Гринписа, меценатства и дремучего православия. Душки, одним словом. Публика в слезах умиления. И никто уже не говорит о детских выкрутасах. Кто старое помянет… А стоило бы. Уже одно то, что они сотворили с Дашей. Но нет, никто не помнит, память у людей отшибло.
        - С какой Дашей? - нахмурился Максимов.
        - Как с «какой»? - удивилась учительница, - с сестрой.
        - У них имеется сестра? Двоюродная?
        - Отчего же. Родная.
        В горле пересохло. Максимов схватил зеленое яблоко и принялся остервенело грызть. Мария Федоровна взяла бутылку, он проглядел этот момент, иначе не позволил бы женщине выполнять мужскую работу.
        - Вы меня удивляете, Мария Федоровна.
        - А вы не знали? - Старушка опустила на нос очки и пристально посмотрела на собеседника.
        - Представьте себе, нет.
        - Но об этом знала вся деревня.
        - Я не живу в деревне. С ней все в порядке?
        - Отличный вопрос, - старуха выпила водку короткими глотками и, не меняясь в лице, потянулась к пепельнице, - вам нехорошо, молодой человек?
        Он не мог больше пить. Выпитая водка вытворяла чудеса. Всасывалась в кровь, но не давала опьянеть. Только похмелье с дергающей головной болью.
        - Не обращайте внимания, Мария Федоровна, задурнело слегка. Состояние такое: первый холодный отжим.
        - Я знаю, - кивнула старушка. - У меня есть телевизор. Могу порекомендовать неплохое средство для очищения: чувство юмора вперемежку с угольными таблетками. Лично мне помогает.
        - Вы не ответили.
        - Никто вам правильно не ответит. Некоторые убеждены, что Даша погибла, иные утверждают обратное. Это темная сторона луны, Константин Андреевич. Еще водочки?
        - Простите, Мария Федоровна, я тупею. Позвольте вам налить.
        Он налил, она выпила. Распечатала пачку «Космоса», начала рассказ.
        Звучало, конечно, ужасно. Альбина была первой, Виктория второй, а Дашенька третьей дочерью четы Косогрызовых, причем если с первыми двумя все относительно ясно (друг на дружку непохожие, но каждая по-своему копия отца), то с третьей ничего не ясно. Уж больно не такая вышла. Да и срок неподходящий. Если от дня рождения Дашеньки отнять девять месяцев, то получится аккурат тот период, когда Димка уезжал в соседнюю область на курсы механизаторов, где и жил два месяца. Грешили на заезжего работягу из Татарии Анвера Галимуллина, но доказать ничего не могли - Анвер еще за полгода до появления девочки свинтил на историческую родину, где и сгинул. Оксанка заламывала руки: «Твой это ребеночек, Дима, твой! За месяц до срока родился. А то, что смугленький, так я не виновата! Сам вспоминай, где в твою родню влез татарин». Словом, для ясности замяли. Не пойман, не трахаль. Стали жить да поживать. А по прошествии лет Аля с Викой люто возненавидели Дашу. Генами почувствовали чужую? У матери уже появлялись отклонения, особенно весной и в начале осени, когда межсезонье болезненно давит на мозжечок. Отец трудился,
уходил рано, приходил поздно, падал на кровать и воспитанием детей не занимался. Оксанку дважды увозили в районный стационар, дважды возвращали, делая вид, будто подлечили. Как называлась ее болезнь, никто не ведал. Знали лишь, что она видит видения и активно в них участвует. Но никого при этом не бьет, не буянит, на людей не бросается. Раз в три-четыре месяца впадает в меланхолию, пару дней бродит белым-бела, а потом срывается с места и убегает за тридевять земель. А между побегами совершенно нормальная любящая жена, всегда охотно привечающая мужа. Народные средства не помогали, даже кардинальные, типа «пролезть голой в подворотню и по-собачьи пролаяться на полную луну». Но Димка наловчился - когда наступал критический период, запирал супругу в подполе, уж больно накладно всякий раз таранить ее в больницу, отправлял девчонок ночевать в сарай, а сам до рассвета сидел на полу, слушая жуткие завывания из-под земли.
        По окончании «началки» сестрицы стали поколачивать Дашу. Частенько ее видели с синяками, царапинами. О полном «курсе» издевательств и унижений история умалчивает, если Даша, конечно, не вела дневник, но отрывочные наблюдения соседей и лично Марии Федоровны позволяли предположить - достается Даше по первое число. По каким причинам лупили - тоже неведомо. Фантазии у Викули хватало, а у Аленьки - решимости. Однажды, году так в восемьдесят третьем, ее избили особенно сильно. Отца поблизости не было, мать сидела в подвале, а соседка напротив отчетливо слышала душераздирающие крики боли и истошное: «Получай, гадюка! Сдохни, сдохни!» Результатом избиения стало сломанное ребро, синяки на руках, сотрясение мозга. Неделю Дашенька пролежала в больнице, шепча на вопросы участкового: «Не помню я… Оступилась, с лестницы упала…» Можно представить, какая бы кара ее поджидала, расскажи она всю правду. Видимо, и отец не сильно осуждал дочерей, раз они позволяли себе такое обращение. Или не замечал, уставал сильно. Произвол продолжался. Не успела Даша оклематься, ее опять начали бить. В один осенний день терпение
иссякло. Что такое покончить с собой, девочка не знала, это нынешние тринадцатилетние все знают, а тогда дети проще были. Она могла только бежать. Неважно куда. Подальше - от боли и унижений. Пропали метрика и кое-что из одежды. И больше ее не видели. Мать совершенно тронулась умом от горя. Спохватившийся отец организовал поиски. Запойный, а оттого совестливый участковый - старлей Охлопьев - подключил коллег из районки. Сработали дружно, но безрезультатно: наземным транспортом девочка не пользовалась, на дороги не выходила, попутку не брала. Облазили болота, а вокруг Прокудино одни топи, набрели на пастушка, конкретно показавшего: да, гнал надысь буренок, свою и соседскую, мимо этих хлябей на Оружейное, видел девчонку, бегущую к Большому болоту - и курточка та же, и лицом похожа. Он окликнул, да недосуг ей было. Даже не оглянулась. В том направлении и подалась команда, вооруженная кольями да шестами. Кликнули тузика, взяли след. Пару раз находили обрывки одежды - цеплялась девочка за ветки. Следы вели вдоль топи, слава богу, не пришлось мастерить гать и лезть в трясину. Болото кончилось, углубились в
лес, полный таинственных звучаний. Полдня тащились через чащу, нашли место, где она ночевала, настелила травы и укрылась еловыми лапами. К сумеркам вышли на опушку Выселок - впереди село, между ним и лесом поле с огурцами, тут-то и сделалось им страшно. Тузик забегал кругами, выдохся, сел и завыл на встающий полумесяц. Явно испугался, запсиховал. Мигом прочесали окрестности и напоролись на разбросанные по земле обрывки курточки, в которой безутешный отец Даши опознал одежду своего ребенка. Трудно не опознать - серо-желтая болоньевая курточка. Опросили жильцов на околице, и пришли в ужас. Долговязый отрок, правнук местной реликвии бабы Жени, заикаясь от испуга, поведал, что прошлым вечером на опушке хороводили… волки. Дрались, лаялись, словно крупно чего-то не поделили. Он по грибы ходил, возвращался поздно, долго выбирался из леса, а по дороге набрел на приличный пень с опятами, не проходить же мимо такого богатства. Словом, когда объявился на опушке, практически стемнело. Волки в здешних краях явление редкое, если и рыскают, то далеко от жилья. Лично он их вообще никогда не видел, легко представить
состояние подростка. Серые тени плясали на опушке, он, по счастью, шел стороной, а все равно помчался со всех ног, побросав посох, корзину с опятами. Перемахнул лужок, ограду, долго отсыхал в бабкиных объятиях.
        - Вот так и получается, мил-человек, - заключила Мария Федоровна, поджигая девятую по счету сигарету, - что на нашу Красную Шапочку напали волки. В двух шагах от человеческого жилья. Грустная сказочка, правда?
        - Да уж, не веселая, - согласился Максимов. - Это посильнее бразильского сериала. Аж мороз по коже. Поиски, разумеется, прекратили?
        - Разумеется. Какие поиски? След обрывался. По крайней мере, тузик отказался его брать.
        - А вы сами-то верите, что Даша погибла?
        - Молодой человек, - покачала головой старуха. - Вы хорошо себе представляете, что такое волк?
        - Лично не видел, но знаю, - попытался пошутить Максимов.
        - Ничего вы не знаете. Матерый волчище способен тащить ребенка волоком, придавив ему глотку, чтобы не орал. Такие случаи бывали и давно описаны. Волк умное животное, он может сдержать свой голод и приступить к трапезе, лишь достаточно удалясь от человеческого жилья. Зачем ему проблемы? А если остальные волки не согласны с мнением вожака, он на то и вожак, чтобы отстоять свое мнение. Отсюда и свара, описанная отроком.
        - Но вы не уверены на сто процентов, - заметил Максимов. - И это правильно. Поскольку ситуация полный сюр. Описать Дашеньку Косогрызову вы, конечно, не сможете?
        Старушка долго рассматривала потолок. Потом закрыла глаза, мучительно извлекая из памяти образ двадцатилетней давности.
        Потом открыла глаза.
        - Бесполезно, молодой человек. Маленький, добрый ребенок. Пухлый ротик, глазки… не помню какого цвета. Ничем не могу вам помочь. В этой девочке присутствовали восточные мотивы, но очень и очень ненавязчиво. В двенадцать лет она была совсем не смуглая. Вот и все. А какая она сейчас, не хочется даже загадывать.
        - Я понимаю, - вздохнул Максимов. - Уйма времени прошла, не шутка. Целое поколение выросло. Ну что ж, спасибочки вам огромное, Мария Федоровна. Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством.
        - Водочки выпейте, - хитро посмотрела на него старушка. - На донышке еще есть. Самое вкусное.
        - Ни за что, - решительно отверг Максимов. - Отнимать у слабого последнее? Еще один вопросец, если позволите.
        - Валяйте, - старушка благосклонно махнула сухой ручонкой.
        - Изменилось ли поведение сестер после исчезновения Даши? Без подробностей.
        Старушка ответила, не раздумывая:
        - Определенно, молодой человек. Но не в ту сторону, о которой вы подумали. В обратную. Есть прекрасная русская пословица, как нельзя лучше отражающая наше явление.
        Максимов быстро сообразил.
        - Про горбатого и могилу?
        - Можно так. А можно про черного кобеля. Или про черную суку, если позволите.

«Ну, допустим, - продолжал он мысленно беседу с Марией Федоровной, - по каким-то причинам волчья стая не стала употреблять ее в пищу. По каким причинам? Волк сытым не бывает, да и курточку на девочке он порвал не просто так, из озорства. Кто-то спас? Убежала? Хорошо, допустим, убежала от волка. От стаи. Смешно, но пусть. И каково ее состояние? Слово «испугалась» не очень к нему подходит, верно? Это какой же вывих в мозгах? Отягощенные побоями, они переживают новое потрясение. А в нежном возрасте это, без преувеличения, на всю жизнь. Любой психиатр подтвердит и даже денег не возьмет - на 80% отклонение в той или иной мере обеспечено. А если добавить сюда лютую ненависть к сестрам? Тогда, похоже, все понятно. Не попахивает ли маниакальностью?»
        Лучше бы он не пил. Не трезвый, не пьяный, с больной головой, перегруженный информацией, он с трудом отдавал себе отчет, что станет лакомой добычей любого гаишника и потеряет права как минимум на полгода. Однако работал врожденный инстинкт - свыше семидесяти Максимов не разгонялся, обгонял по правилам и уснул за рулем лишь однажды, удачно разойдясь с отчаянно сигналящим рейсовым автобусом. Темнеет рано - отворот на село Раздольное он промахнул в шесть вечера, когда давно наступило темное царство и зажглись редкие фонари. Сыпал густой снежок, плотный, мелкий, приходилось каждый километр включать «дворники» и разгребать сырую муть. На стационарном посту ГАИ шла активная разборка: снулые работнички обшаривали длинномер, невесть как оказавшийся на трассе в Новый год. Обрадованный этим фактом, Максимов проскочил опасную зону и расслабился. Он не заметил, как стоящая в стороне от развилки белая «Лада» плавно тронулась с места, пристроилась в
«хвост», болталась там, то отставая, то разгоняясь. Потянулись низкоэтажный пригород, замороженные стройки, котлованы, овраги, куда в дневное время суток самосвалы свозят снег со всего города. Пробежала закрытая барахолка, растянутая на пару верст, затем еще одна - ликвидированная «волевым» решением властей. Станции ТО, автосервисы, шиномонтажные, отворот от главной трассы, пустая дорога, обрамленная скоплениями стареньких гаражей. Белая «Лада» решительно пошла на обгон. Он глянул в зеркало заднего вида и зажмурился от света, машинально вывернул руль. «Лада» проревела в нескольких сантиметрах, вырвалась вперед и также сместилась вправо. Избегая столкновения, Максимов выскочил на обочину, а далее получилось как-то виртуозно, он сам не ожидал циркачества: снежок, который сгребли на обочины, не успел, видать, спрессоваться, последовал несильный удар, жалобно взвизгнул мотор, крякнул бампер, и весь ветровик окатило снегом. Машину затрясло. Он вцепился в баранку, поддал газу. Завозились «дворники», очищая ветровик. Машину жутко колбасило, несло на противоположную обочину. Он пробился между «Ладой» и
снежным валом! Рывок руля, манипуляции педалями - и каким-то чудом «Меган» схватился за дорогу. Не зря возился целый день, меняя шины. Трясло со страшной силой, но движение выравнивалось. Он поднял голову - опять слепящий свет! Ни секунды покоя! На этот раз преследователи сменили тактику. Не жалея машину, да и себя подвергая нешуточному риску, сместились к левой обочине, опять пошли на обгон. Стекла поравнялись. Он машинально покосился в сторону, сколько их там? Не видно ни хрена, лучше не отвлекаться. Кажется, стекло поехало. Вспышка! Испарина хлынула со лба. Но что-то подсказало: раз боишься - значит, жив. Неужели промазали? Ну и ну… Он автоматически утопил педаль газа, уходя в отрыв. Снова вспышка, но Максимов уже скорчился под рулем, поручив машине самостоятельно разбираться с дорогой. Попали между стеклами - загудела хромированная сталь. Третий выстрел - в корпус. «Не профи», - поступила в мозг утешительная мысль. Настоящие знатоки своего дела давно бы сделали работу. Но приятного все равно мало. Стреляли, видимо, с глушителем или из чего-то бесшумного. Машины продолжали нестись крыло в крыло.
«Да их же там двое! - сообразил Максимов, - неважный стрелок и вполне приличный водитель».
        Четвертый выстрел разнес вдребезги боковое стекло. Не слепой, однако, стрелок. Ливень осколков брызнул по салону. Он накрыл собой коробку передач, машинально отпустил руль, надавил на какую-то педаль. Оказалось, что на обе! Потрясающий эффект. Заорал движок в расстроенных чувствах. Заорал Максимов. Заорали те, кто ехал рядом. Он почувствовал удар, а затем приличная французская машина начала превращаться в развеселую карусель. «Будет все отлично, - колотилось в голове, - сугробы не дадут довести до летального исхода»…
        Насчет «отлично» он немного перегнул. «Меган» разнес сугроб, как промышленный снегодув, съехал куда-то с дороги. Дальше работал безошибочный инстинкт. Он отбросил дверцу, выкатился на улицу. Как назло, место неосвещенное. Слева - гаражи, справа - что-то недостроенное, вернее, начатое и далеко не грандиозное. Избушка на курьих сваях. Звук отжатой дверцы, и краем глаза, прежде чем начать паническое бегство, он увидел, как из вставшей поперек дороги «Лады» выметнулись две фигуры. Одна повыше, другая пониже. А не Дарья ли Дмитриевна собственной персоной?.. Увязая по шею в снегу, он выбрался из канавы и бросился к темнеющему долгострою. Что-то свистнуло над головой. Попутная пуля? А сколько их там в обойме?.. Он непроизвольно обернулся, выбросив в бок правую ногу. Пустота под снегом. Ноги как-то внезапно переплелись, он почувствовал, что падает. В двух шагах от укрытия! Яма, невидимая в темноте. Ловушка на бизона? Какое же множество в этой стране непредсказуемых, досадных ям! Он пронзил податливую рыхлую массу, словно ныряльщик водную гладь, да так и остался лежать на дне сугроба замороженным
несчастьем. Ошибочка вышла, гражданин сыщик… А ведь прибьют сейчас, и до апреля никто на тебя не наткнется! Не самая лучшая мысль. Хотя и верная. Апрель еще не скоро. Он начал шевелиться, пока совсем не заледенел, а наверху уже скрипел снег, тяжело дышали. Максимов замер. Двое проскрипели в направлении недостроенной избушки.
        - Ты его видишь?
        - Да там он, не провалился же он… - провалился, друзья мои, провалился…
        Мужчина и женщина. Голоса сиплые, сдавленные, поди опознай. Эх, рискнул бы сейчас единственным черепом, не имейся у них на вооружении огнестрельное оружие.
        Повезло незадачливому сыщику, что эти двое были не профи. И отрезок до туманного строительства находился на склоне, снежок раздуло по низинкам, голые кусты, камни, легко допустить, что минуту назад здесь пробежал человек.
        Когда он выбрался, словно медведь из берлоги, на белый свет, две фигуры в серой пелене копошились под сваями. Он рванул обратно, проваливаясь по колено. Фора незначительная - полминуты, а то и меньше - хлесткий крик разочарования. И снова пущенный нетвердой рукой комочек свинца свистнул над головой. Он выкатился к родному «Мегану», мгновенно оценив ущерб и диспозицию. Машина продырявила снежный вал, но в кювет не ушла: зависла под углом и заглохла. Белая «Лада» поперек дороги, но слабо ей перекрыть все пространство - не лимузин. Двое поняли, что их провели, и уже спешили обратно. Он втиснулся в салон, запустил двигатель и, понимая, что лихо выпрыгнуть из засады не удастся, а нужно запастись терпением, начал медленно вытягивать машину из завала. С фырканьем, хныканьем, бурчаньем, дюйм за дюймом. Злодеи вырастали из метелистой мглы, как демоны. Последний рывок - задний бампер вырвался на свободу. Лихорадочное вращение баранкой, перевод передачи… Проезжая мимо «Лады», он решил притормозить, вдруг удастся списать номер, и опять чуть не поплатился: пуля влетела в разбитое окно, продырявив обшивку.
Дьявол! Он вцепился в баранку, до упора выжал газ, обрулил «Ладу»…
        За гаражами Максимов выехал на неосвещенную дорогу, тут же повернул в неприметный переулок, перескочил трамвайную линию и завилял по дворам однообразных трехэтажек. Плутайте, демоны…
        Он ехал по кратчайшей дороге, стараясь не посещать людные места. Гаишников никто не отменял (отменишь их, пожалуй), да и дырку в заднем стекле, собственно, тоже. Через мост пролетел за какие-то пару минут, а на кольце за дамбой сбросил скорость до минимума и протащился мимо ребят с палочками, подставив неповрежденный бок. Загнал машину на стоянку перед домом в самый дальний уголок, чтобы меньше позориться, побежал к подъезду.
        На скамейке отдыхали целых два Деда Мороза. Пили водку из желтой баночки (Маринка в этих баночках корм для рыбок покупает). Один сместил на затылок расписную шапку, рассупонился, другой снял окладистую бороду, вытирал ею крошки со рта. Под ногами обретались посохи и пустые мешки.
        - Привет, древляне, - поздоровался Максимов, падая на соседнюю скамью. Сил бы набраться перед последним рывком. - Чего это вы тут рассупонились, отцы, водку пьете как нормальные люди? А вдруг детишки засекут?
        - Привет, человек прохожий. Да спят уже детишки, - гоготнул Дед Мороз, булькая в баночку. - Кончился рабочий день. Неделю еще отмолотить, и на родину - в Торжок.
        - В Великий Устюг, - поправил второй.
        - Да хоть в Лапландию… Фу-у, зараза… Чувствую себя, как картошка без мундира.
        Второй отбросил бороду за спину и тоже густо захохотал.
        - Давай, человек, тяпни, - протянул даритель баночку. - Не каждый день, поди, удается тяпнуть с Дедом Морозом?
        - Не каждый, - улыбнулся Максимов. - Давай, дедуля, охотно тяпну. - Ледяная жидкость сдавила горло, глаза полезли из орбит, он сделал нешуточное усилие, чтобы не закашляться. - Ух, и вкуснятина же у вас водочка, отцы… Снегурок-то своих куда подевали?
        - А хрен их знает, - отмахнулся «дедушка». - Бегают где-то. Держи мандаринку, зажуй. А ты чего такой умученный-то, гражданин? Поколотил тебя кто?
        - С работы возвращаюсь… - затрясся в истеричном смехе Максимов. - Ну, бывайте, отцы, удачи вам. Спасибо за угощение. Подарки-то все свои раздали?
        - Не-е, - протянул добродушно Дед Мороз. - Для тебя один оставили. На, держи, - он запустил руку в пустой мешок и извлек со дна какую-то миниатюрную детскую игрушку. - Пользуйся, человек.
        - А чего это такое? - не понял Максимов.
        - Машинка, - пояснил второй, - На колесиках. «Мазератти» называется. Фирма такая. Ты же разбил сегодня свою машинку? Вот эта тебе взамен.
        - А откуда вы знаете, что я ее разбил? - Максимов аж присел от удивления.
        Деды захохотали - дружно, в унисон.
        - Послушай, парень, мы волшебники или просто так тут сидим, водку жрем? Думаешь, вырядились, и все дела? Хрен-то там. Бери подарок, говорю, бери, сослужит он тебе добрую службу, вот увидишь. А теперь топай… Продолжаем, Петро, на чем мы тут с тобой остановились?

«Я понимаю лишь одно, - лениво думал Максимов. - Это конец моему сентиментальному путешествию». До утра из дома - ни ногой. И надавил кнопку звонка.
        - А со мной все в порядке, - объявила Маринка, открывая дверь. - Чего нельзя сказать о тебе. Затурканный ты нынче, папа. Гостинцев хоть привез?
        - Держи, - он сунул ей машинку.
        - Ой, спасибо, - обрадовалась Маринка, - а я уж и не мечтала. Я ее по прихожей погоняю, можно, папа? Скажи, а как ты до такого додумался?
        Он не стал ей объяснять, что машинка не просто так, а взамен угробленной. Вдруг расстроится? Обнял ребенка-дылдочку и поволокся на кухню инспектировать холодильник. Маринка щебетала, накрывая на стол, о том, что на нее навалилась повышенная селедочная недостаточность, пришлось в отсутствие папы смолотить всю селедку, а попутно обе баночки черной и красной икры, завалившиеся за банку с майонезом; что ей тут было скучно, а по телевизору одно и то же; что приходил какой-то Дед Мороз, изрядно пьяный, но ошибся номером, хотел в 35-ю квартиру, но некий шутник переставил там цифры, получилась 53-я, а на нашей двери вообще никаких номеров нет, он и подумал, что у него совсем крыша съехала…

«И у меня съехала», - думал Максимов, волоком направляясь в спальню. Хватит на сегодня. Скажем всем спокойной ночи. Заработал кучу денег, проглядел три трупа, и ощущение, что из кучи заработанных денег львиная часть уйдет на лекарства. Ценных мыслей в голове не было, лишь отрывки из обрывков. Он нашел на ощупь подушку, провалился в вязкую болотистую жижу…
        И подпрыгнул от неясной тревоги в 10:30 утра. Какой сегодня день? Куда бежать? Побрел смывать кошмарный сон, столкнувшись в коридоре с Маринкой. Ничего себе дылдочка, скоро сверху вниз смотреть будет.
        - Привет, папахен. Тебе глазунью или, как всегда, ничего?
        - Угу, - ответил он и пропал в ванной.
        Пустил воду, начал ждать, пока стечет холодная. Каждый день одно и то же. Белый бычок, вздыхая и матерясь, брел по бесконечной досточке. Ежеутренне, разглядывая отнюдь не хорошеющее отражение, он думал о том, что надо в жизни что-то менять, и не мог придумать что. Прошлое не меняется, будущее во мгле, а настоящее - это данная опухшая физиономия, у которой изо рта вытекает зубная паста. Не менять же зубную пасту?
        Резкая трель в прихожей отвлекла от сложной философии. Максимов вздрогнул. Простучали тапочки по коридору.
        - Пап, ты Деда Мороза не заказывал? - крикнула Маринка.
        - Нет! - крикнул он с набитым ртом. И вдруг дошло: - Маринка, не открывай!!!
        Запоздало он прозрел. Услышал, вылетая из ванной, как Маринка беззаботно отомкнула стальную щеколду.
        - Здравствуй, де… - а дальше стартовал безумный блокбастер.
        Маринку просто отшвырнули с порога. Она проделала, вереща, долгий путь до своей комнаты, шмякнулась в дверь. Натуральный Дед Мороз - в отороченной белым мехом шубе, с кудлатой бородой во всю рожу, одни глаза видать (кого раздел, скотина?), с пистолетом вместо посоха - шагнул в прихожую! Максимов рухнул. Падая, цапнул за ножки телефонную тумбочку. Пуля изувечила косяк над головой. Препятствие-то плевое - убийца просто отшвырнул его с дороги. Шагнул, намереваясь произвести второй выстрел. И успешно наступил на машинку «Мазератти», подаренную «настоящим» Дедом Морозом. Маринка перед сном гоняла, дите недоразвитое… Противно завизжав, машинка выскользнула из-под ноги, убийца с грохотом обрушился на пол. А ведь и впрямь истинный был дедушка («бери подарок, человек, сослужит он тебе добрую службу…»). Оттолкнувшись от плинтуса, он мощно врезался в киллера, который, сидя на пятой точке, норовил поднять пистолет. Неужели не разбил себе задницу? От толчка пистолет улетел за дверь, убийца треснулся затылком, но силушку имел былинную - играючи сбросил сыщика. Снова сшиблись, обменявшись ударами. Тому удалось
подняться на ноги, метнулся к двери. Подсечка - и убийца, взметнув полами кумача, нашитого на какое-то дерьмо, вылетел на площадку. Успел схватить пистолет, да поздно разворачиваться - тяжелый тумак по отбитой точке, и - кубарем со ступеней. Не догнать поганца… Униженно помалкивая, убивец долетел до площадки между этажами, покатился дальше. Максимова охватила растерянность. Он стоял и слушал, как гремят бутсы по ступеням. Хлопнула подъездная дверь, выведя из ступора. Максимов бросился в квартиру.
        - Ты в порядке? - подлетел к Маринке.
        Та вращала очумело глазищами.
        - Ни хрена себе, папахен… А чего это было, а? Норма-альный утренник. Он ушел?
        - Ты не ответила! - рявкнул он. - С тобой все в порядке?
        - Ну, я же разговариваю с тобой… - она подтянула ногу, чтобы подняться.
        - Черт… - он сорвал с вешалки куртку, как был, в тапочках, бросился вон.
        Про риск уже не думалось. Не страдает убийца хладнокровием, не будет ждать его на улице… Он вылетел во двор и заметался. Людей и так немного возле дома, и тех убийца заставил трепетать. Пугливая девушка с коляской, закрывая грудью кровное чадо, поведала, что к подъезду подъехала белая «шестерка», вышел «самый настоящий» Дед Мороз, сунул за пояс пустой мешок (или полупустой, она не разобрала) и скрылся в подъезде. Затем быстро вышел, сел, уехал. Сам рулил, конечно, стекла-то тонированные, но спереди видать… А с какого перепуга она должна запоминать номер? Какой нормальный человек будет запоминать номер машины, пускай и с Дедом Морозом за рулем…
        Примерно то же самое поведала пенсионерка из второго подъезда, выгуливающая мопса Чушку. «И вас совсем не удивило, что Дед Мороз сидит за рулем?» - осерчав, спросил Максимов. «Эх, молодой человек, - снисходительно улыбнулась пенсионерка. - В наше время разве можно чему-то удивляться? Посудите сами - разве я удивляюсь тому, что вы в тапочках? И рот у вас в зубной пасте».
        Злой на весь мир, он вернулся в квартиру. Маринка как-то судорожно наводила порядок.
        - Из дома ни ногой! - бухнул Максимов. - Если хочешь, посылай мне эсэмэски протеста!
        - Просить будешь - не выйду, - проворчала Маринка. - Кстати, папахен, почему бы тебе тоже не посидеть дома? Обнимемся, чайку попьем, телевизор посмотрим… Эй, не ковыряй косяк, что ты делаешь? - там пуля, я уже посмотрела. Для экспертизы придется вырезать весь косяк, а нам ставить новый, кстати, давно пора…
        Десять минут спустя вся боеспособная часть агентства «Профиль» была поставлена на ноги. Лохматов изучил подходы к агентству и сделал осторожное предположение, что все чисто. Вернер страховал начальника, собравшегося на работу. Подтянулась Екатерина, полагая, что за внеурочный труд получит больше. Никогда еще с такими нервотрепками он не добирался до работы. Шарахаться от любой светлой «Лады» - это чересчур. А от Дедов Морозов, коими в новогодние дни забиты все улицы, - полная шизофрения. Краткая вступительная речь - все слушали, разинув рты, и никто не смел роптать. Раздача обязанностей - Олежка, Екатерина: сбор ЛЮБОЙ доступной информации, способной послужить пищей для озарения. Вернер: отслеживание всех, проявляющих любопытство к угрюмой фигуре некоего Максимова, сопровождение в деловых и «развлекательных» поездках. Словом, одним - штопать паруса, а другим - затыкать пробоины (телами).
        - Засада, в общем, полная, - почесал голову Лохматов. - Кстати, Константин Андреевич, а как насчет обещанных… мм, ну, как бы помягче выразиться…
        - Денег, - подсказал Вернер.
        - Ну да, - покраснел Олежка.
        Екатерина облизнулась, соорудив гримасу преданной дворняжки.
        - А я еще не выдал? - поморщился Максимов. Что-то с памятью его стало.
        Коллеги недоуменно переглянулись.
        - Знаешь, Константин Андреевич, - несмело сказал Вернер, - деньги - это такая интересная штука: то их нет, то их совсем нет. Вот, скажем, пример из простейших, у Екатерины денег нет, а у меня их совсем нет…
        - И у меня, - перебил Лохматов.
        - Черт, - сказала Екатерина. - Я, кажется, догадываюсь, кто из нас троих тупая блондинка.
        - Хорошо, будут вам завтра деньги, - твердо пообещал Максимов. - Гонорар, увы, дома, не могу же я таскать с собой в текущих непростых условиях…
        - То есть завтра нам опять надлежит прийти на работу, - зловеще стиснул брови Вернер.
        - Наш начальник предсказуем, как новости Первого канала, - хихикнула Екатерина.
        - Не пойдет, - отверг предложенный вариант Олежка. - Сами придем к Константину Андреевичу и будем стоять под дверью, пока он не вспомнит, что такое совесть.
        На том и порешили. Не выходя из агентства, Максимов позвонил Кравцову. К трубке никто не подходил, тогда он перезвонил на мобильный. Снял хозяин аппарата - пьяный и раскисший.
        - Противно слушать, Николай Витальевич, - брезгливо заметил Максимов. - Сидите там, сопли по дивану размазываете… Тьфу.
        - У м-меня жена у-умерла, - обосновал Кравцов.
        - Полагаете, к пьяному она вернется? Вы вообще дома?
        - П-по-моему, да, - засомневался клиент.
        - А почему трубку городского телефона не снимали?
        - К ч-черту т-трубку… Эт-то так д-далеко, К-Константин Андреевич, н-неужели нельзя п-позвонить на сотовый?.. Н-не осуждайте меня р-ради бога, я уже т-третий день пью и, к-как вы в-верно подметили, с-сопли по дивану… Н-ни грамма врагу не оставлю… Альбины нет, В-вика с Вадимом не придут, в м-милицию снова вызывают, домработница вчера у-уволилась, п-пришла вся в слезах, с-сказала, что больше тут работать н-не может… А недавно, представляете, Константин Андреевич, - Кравцов заметно оживился и перестал спотыкаться через слово, - звонила моя Наташа… Говорит, ей очень жалко, что все так произошло… Предлагала встретиться, говорила, что ей одиноко…
        - Назначила место и время встречи? - насторожился Максимов.
        - Нет, - вздохнул Кравцов, - сказала, что перезвонит.
        - Номер в памяти остался?
        - Нету номера, Константин Андреевич… - в трубке многозначительно забулькало, - я уже проверил… С автомата, наверное, звонила…
        - Сидите дома, Николай Витальевич. Никому не открывайте и на провокации не поддавайтесь. Будет время - забегу.
        - М-милости просим, - обрадовался Кравцов. - Вливайтесь. Закажу вам водки…
        - И блондинку, - Максимов в сердцах швырнул трубку.
        По нервам беспрестанно что-то дергало. Словно гитарист пощипывал струны легким перебором: дрень, дрень… От внезапной мысли что-то захолодело в позвоночнике. Оленька звонила в новогоднюю ночь (он как раз приближался к мертвым супругам). Если с сотового, то номер остался в телефоне. Информация о вызовах… Он лихорадочно прощелкал клавиши. Обнаружив искомое, похолодел еще больше. Отрешенно смотрел на ряд цифр, означающих мобильный номер. Робко сделал вызов. «Абонент отключил телефон», - отреагировала девочка-робот.

«Тойота», на которой прибыл в этот день Вернер, пришлась очень кстати. В нее и загрузились. Пока петляли по городу, проверялись раз двадцать: не было погони. А может, и была, да стряхнули. В трущобах улицы Вертковской за три дня практически ничего не изменилось. Народу прибыло - то здесь, то там бесцельно слонялись снулые личности. Подсунуло правительство шикарную провокацию - десять дней безделья… В загадочный дом, числящийся за 29-м ЖЭУ, Максимов снова входил с неприятным чувством. Облезлый аварийный барак, продавленный пол, дерьмо под ногами, лестница для экстремалов… Он стоял на площадке второго этажа, здорово напоминающей тамбур в преисподнюю, угрюмо зыркал по сторонам. Бросил в рот пластинку зимней свежести и принялся ожидать рождения мысли.
        - Не выходит? - посочувствовал Вернер.
        Кто-то вошел в подъезд. Резко забилась дверь. Сердце бросилось в пятки, быстро по стеночкам. Голоса на первом этаже - сварливый женский, отрывистый мужской…
        - Тьфу на тебя, командир, - устыдился Вернер, отклеиваясь от стеночки. - С тобой тут точно заикой станешь.
        Осмотр квартиры опять ничего не дал. Хоть тресни, необитаемая квартира! Старые женские вещи, которые съехавшая жиличка по банальной ненужности оставила в доме. Все предельно понятно. Но Максимов упрямо ходил по комнатам, поджидая озарения, искал тайники. Поковырялся в замке с внешней стороны, посветил фонариком в замочную скважину. Запер дверь и медленно, походкой крадущейся пантеры подошел к двери 15-й квартиры, заколоченной досками. Кому понадобилось ее заколачивать?
        - На меня не смотри, - сразу предупредил Вернер. - За ценными идеями - это не сюда.
        Опять он бился головой в заколоченную дверь. Справляться в ЖЭУ - пустой номер; до десятого числа ничего вразумительного не скажут. Да и нет там никого. Усатая бабушка из четырнадцатой квартиры вылезла на стук и, разумеется, Максимова не узнала. У Вернера в кармане нашлись фальшивые корки ФСБ, еще там было липовое милицейское удостоверение, документ, подтверждающий членство в Обществе спасения на водах и студенческий билет строительного института, но даже этот устрашающий документ не принес пользы. Не общается бабушка с соседями. «Идите спрашивать в другом месте». Другое место находилось в шестнадцатой квартире. Замкнутый круг. Алкоголичка вспомнила «старого знакомого», однако не сразу. Синяк на серой физиономии отчасти поблек, разухабистый тельник сменила футболка с драным воротом. Заходить в квартиру не хотелось совершенно, но пришлось. Дама была в гордом одиночестве, бутылка водки в процессе осваивания. Работы нет, слезы на глазах, деньги кончаются, ухарь уволокся первого числа и до сих пор ни слуху ни духу. Другую, видимо, нашел. Как насчет пятидесяти рублей, уважаемые… «как вас там»? Увы,
взамен ей предоставить нечего, разве что отдаться самозабвенно и страстно (не хотите? - ну, как хотите…). На памяти этой жилички в пятнадцатой квартире никто не появлялся, истинный крест (большой и православный). Но однажды пробовала она поддеть доску, взяла и потянула («не подумайте чего, просто так, из чистого хулиганства…), а та возьми и поддайся. На ногу свалилась. Интересно, да? Жутко интересно. Не дожидаясь разрешения начальства, Вернер также поддел доску, и она действительно вылезла. Трухлявое все. И вторая доска охотно вылезла, и третья. А за досками обнаружилась дверь, которая ни в какую не желала поддаваться. Поскольку заперта. И все это живенько попахивало статьей «Проникновение в чужое жилище», да еще при свидетелях. А беспокойство продолжало пощипывать.
        - Знаешь, командир, - задумчиво изрек Вернер, отпирая «Тойоту», - если угрожающе растет напряжение, значит, надо где-то заземлить. Поехали в рюмочную?
        Посидели полчаса в квартале от агентства - тихо, сытно, цены не драконовские. На душе, правда, сытно не стало. И машину пришлось загнать на стоянку. Короткими перебежками преодолели квартал и со всеми мерами посетили родные стены.
        А в агентстве было весело. Путем большого скандала Олежка с Екатериной изымали показания у трех девиц, присутствовавших на вечеринке у Кравцова. Монотонно и, в общем-то, логично Лохматов вдалбливал собравшимся, что повторной радостной встречи с милицией им не избежать. У ментов случился праздник, и пока им некогда, но праздники отшумят, и те будут злые. Не проще ли поведать все сейчас, избавив свое будущее от крупных неприятностей? На законный вопрос, какая связь между частным агентством и государственной милицией, Лохматов гнал пургу, но слушать было приятно.
        - Хорошо, - чистосердечно признавалась палевая шатенка Светлана Артамонова, - у меня есть муж и сорок любовников. Кому от этого легче? Мужу? Ни хрена подобного. Муж скончается от горя, если все узнает. Я вообще от этого говнюка Зейдлиха ни на шаг не отходила, даже в туалет. Приказ такой от Холодова имелся - служить и угождать. Ни шагу в сторону…
        - Извини, дорогая, - возмущалась кукла со вздернутым клювиком по имени Лариса Шклярова. - А в туалет ты, вот же досада, отлучалась. Как пробили куранты, помнишь? - фужерчик на стол поставила и хвостиком вильнула. Запамятовала, подруга?
        - А у кого-то память тоже не феномен… - цедила сквозь зубы бальзаковская красотка Анастасия Водянская. - Куда это ты, Лариска, отбегала, выскользнув из объятий фрица? Я видела, как ты в соседней гостиной по телефончику бегло так чирикала.
        - А ты… - взорвалась кукла, - а ты, старуха крашеная.
        - Тоже отлучалась, - дерзко стреляла глазками Светлана. - Я помню, как этот тупица Каварзин бродил из комнаты в комнату - где тут, дескать, моя курочка третьей категории…
        Слушать все эти бабские полосканья было противно и глупо. «Отделяйте жемчуг от дерьма», - шепнул Максимов коллегам и покинул безопасные стены. Телефон привлекательной особы по имени Оля благополучно помалкивал. Белые «Лады» продолжали нервировать, однако от услуг Вернера пришлось отказаться. Двое пеших одному пешему не товарищи. Он быстро пересек двор и погрузился в гаражи. Дальше проще. Четыре выхода наружу, и все - в разные стороны света. Через двадцать минут он вошел в подъезд элитного дома по улице Державина и взбежал на нужный этаж. Еще минуты три прошло, пока Кравцов открыл, навел окуляры и пробормотал: «Здрасте».
        Обстановка в «индийской» гостиной была ничем не лучше обстановки в квартире алкашки. Ковры смяты, грязь, объедки, пустая тара. Чувствовалось, что последние три дня «большой юрист» прожил не напрасно. На столе поверх облизанных крышечек из-под йогуртов - старые семейные фотоальбомы.
        Он болтался, точно маятник, и порывался что-то сказать. Рассматривал Максимова с интересом, который испытывает человек при обнаружении чужой вещи в своем доме. Потом припомнил обстоятельства - махнул рукой. Упал на стул и свесил голову над столом.
        - Не хочу вас ущемлять, Николай Витальевич, - помялся Максимов. - Но выпили вы, мне думается, годовую норму.
        - К черту… - выдохнул Кравцов, изобразив непослушными пальцами что-то скрюченное. - Я свободный человек, Константин Андреевич, и делаю то, что мне взбредет в голову…
        Язык клиента почти не спотыкался, но фразы растекались по древу, как размякший пластилин. Вкушал Кравцов отнюдь не паленую водку, но выглядел хуже упомянутой пьянчужки.
        - Предвосхищаю ваше любопытство, - взгромоздил он на Максимова осоловевшие глаза. - Опять звонила Наташа. Да-да, собственной персоной. Просила больше не пить. А я ответил, что не пью, а только разминаюсь… Мне кажется, она обиделась.
        - Из автомата звонила?
        - Наверное. Но точно с улицы. Опять обещала перезвонить. Издевается, видимо…
        - Послушайте, Николай Витальевич, - злость за чужую дурь обуяла сыщика, - вы хоть раз отдавали себе отчет, за что вы любите эту женщину?
        Кравцов невесело рассмеялся.
        - А кто вам сказал, Константин Андреевич, что мы любим «за что-то»? Опомнитесь. Мы любим не «за что-то», а «несмотря на что-то». Это похоже на взрыв, после которого меняется все.
        Ностальгия задавила человека. Он снова взялся перелистывать старый альбом. Максимов подобрался ближе. Карточки дрожали, вываливались из рук Кравцова. Он вкладывал их между страниц, листал дальше.
        - Взгляните, Константин Андреевич. Это Альбина восемь лет назад. Совсем не изменилась, правда? А вот Вика сильно, а какая хорошенькая была, сравните?.. А вот и Влад в тренажерном зале, он стройнее был, не находите? Ага, моя тамбовская родня, брат с женой - они тогда еще не развелись, и работа у Алешки, помню, была приличная. Это сестренка - несчастное создание, умерла в восемь лет от тяжелой опухоли в голове. Мама до сегодняшнего дня не оправилась, а вот и мама, посмотрите, вся седая… А это что за стопка? - Кравцов попеременно бросал на стол фотографии. - Коллеги по работе, Холодов со своей серой мышкой, секретарша жарит курицу на корпоративной гулянке…
        - Минуточку… - что-то сердце у Максимова екнуло. Он выбрал из стопки промелькнувшую фотографию и всмотрелся в нечеткий абрис лица, показавшегося ему знакомым. Что это было? Пустышка? Прозрение? Дьявол кроется в деталях? Кравцов продолжал бухтеть, а Максимов отошел в сторону, сел и принялся гипнотизировать фотографию. Есть такой участок мозга в веретенообразной извилине, сообщающий, знакомое лицо или нет…
        Участок мозга сообщал, что лицо знакомое. Не больше. Голова категорично отказывалась работать.
        В момент, когда он полностью и безоглядно погрузился в мусорную свалку под названием память, по спине что-то царапнуло. Возможно, не было слежки - подумаешь, царапнуло, у Максимова все полезное из головы в момент улетучилось, остался страх. Темнота на улице, он нырнул в ближайшую подворотню, а вынырнул на параллельной магистрали, средь безумия огней и новогодней свистопляски. Когда же кончится этот новогодний беспредел? Пьяные компашки, работники сетевого маразма, невесть откуда вылезшие на центральные улицы и впаривающие втридорога прохожим ненужные, неработающие, непрактичные вещи. Проститутки у витрин, менты на углах, зевающие и цепко высматривающие нарушителей общественного спокойствия…
        Сработал телефон. Он свернул в какой-то дворик и схватил трубку.
        - Костя? - осторожно осведомилась женщина.
        - Оленька?.. - он почувствовал возбуждающий холодок ниже затылка. - Как это кстати… А я звонил вам.
        - Я знаю… - Голосок собеседницы звучал подозрительно приглушенно, словно рядом с ней кто-то спал.
        - Вы где? - он машинально перешел на свистящий шепот.
        - Если честно, то дома, - судя по всему, она перебралась в другую комнату.
        - Мы встретимся, Оленька?
        - Если пожелаете… - что-то дрогнуло в ее голосе.
        Он не понял.
        - Это как понимать?
        - Муж пришел ужасно пьяный, Костя.
        Интересное начало.
        - До кровати не дошел, свалился. Пока доволокла, прокляла все на свете. Накрыла пледом, позвонила вам…
        Среагировать адекватно Максимов не успел. Вернее, среагировал. Интересный образ в голове послужил толчком. Пьяный мужчина под пледом - заводная рукоятка для мозгов. Разлаженный движок со всхлипом заработал, тронулась машина, расставляющая все по местам. «Неужели я решил задачку?» - растерянно подумал Максимов. Холодок побежал по спине.
        - Уже неинтересно, Костя? - грустно спросила Оленька.
        - Что?.. - он спохватился. - Нет, постойте, Оленька, не бросайте трубку. Дело не в вашем муже. Вернее, не совсем в вашем муже. Муж - понятие неприятное. Пьяный муж - неприятное вдвойне. Но с этим можно бороться, уверяю вас. Знаете, Оленька, кажется, благодаря вашему мужу я распутал одну хитроумную загадку. Я попозже вам перезвоню, ничего?
        Не отключая телефона, он набрал другой номер.
        - Коля, очень здорово, что ты никуда не смылся. Признайся честно, тебе расклад по тройному убийству нужен? Преступления объединяет личность автора, одно из убийств произошло в твоем районе.
        - А личность автора к теме прилагается? - осторожно осведомился капитан Завадский.
        - В полный рост, Коля. В общем, выделяй людей, если хочешь, сам прогуляйся, и дай приказ архаровцам поменьше проявлять инициативу. Наказуема она сегодня, понимаешь?
        Незадолго до полуночи загадочный дом в Третьем переулке Трикотажников был блокирован. Внешние условия не располагали к продолжительной осаде: ночи в Сибири по-прежнему холодные, и никакие глобальные потепления тому не указ. Двое под окнами, двое в полном распоряжении «зарвавшегося» частного сыщика. Плюс активно любопытствующий Завадский, решивший придержаться роли статиста. Сделав знак дружине не греметь доспехами, Максимов первым вошел в подъезд, здорово напоминающий врата в преисподнюю. Поразительно, как в этом средоточии вони и разрухи может обитать городской человек…
        Он медленно поднялся на второй этаж, освещая фонарем ободранные стены. Предпоследнюю ступень, издающую при нажатии заунывный скрип, старательно перешагнул. Идущий сзади в голову не брал, почему ведомый это сделал. Он наступил
«куда надо» - затрещало на весь подъезд. Идущий чертыхнулся, наверху тоже кто-то среагировал. Тренированное ухо уловило шорох. Максимов на цыпочках метнулся вперед. Выставив фонарь, одолел поворот, свернул еще раз за разбитый простенок и выстрелил пучком света в мужскую спину, испачканную известкой. Человек попытался дать деру, но куда тут убежишь? Он застыл, пронзенный страхом, медленно повернулся. Трясущееся бледное лицо, мешки под глазами, на щеке царапина со сгустком бурой крови - брился впопыхах, порезался. Глаза щурились, не вынося яркого света.
        - У вас вся спина белая, - сухо произнес Максимов.
        - Не могу поверить… - пробормотал жалкий полупьяный человечек, - Константин Андреевич? Почему вы здесь?
        - В штаны едва не наложили, Николай Витальевич? Поражаюсь вашей живучести, уважаемый вы мой клиент, - не берет вас гражданка с косой, хоть ты тресни. Какими судьбами в этом доме, не поделитесь? Не люблю, знаете ли, внезапностей.
        - Наташа позвонила… - нетрезво захныкал Кравцов. - Ласковая была, предлагала встретиться, но не сегодня. Я ее просил, умолял… А она трубку бросила. Я сюда и побежал - вдруг, думаю? Но в квартире никого нет, я стучу, стучу. А ключ, вот досада, потерял где-то…
        - И быть там никого не может, - поморщился Максимов, - в этой квартире, если вы еще не поняли, никто не живет.
        - Будем брать? - нетерпеливо дыхнул в спину милиционер.
        - Берите, - разрешил Максимов. - Но использовать бережно и держать на коротком поводке. Он свидетель.
        - Всего лишь? - Боец разочарованно фыркнул. Ахнул Кравцов, взятый за шиворот железной рукой.
        Максимов на цыпочках приблизился к двери в мистическую квартиру, приложил ухо, прислушался, задумчиво рисуя фонарем на полу кружок света.
        - Классическая, в общем, ситуация, - пожал он плечами. - Переставляем местами слагаемые и имеем отличный результат… Ладно, будем биться лбом в соседские двери. Сержант, в четырнадцатой квартире бабка проживает, давай ее сюда в качестве понятой. И из шестнадцатой… - он размашистым шагом перешел площадку и позвонил. Прошла минута. Открыла сонная алкашка в рваной хлопковой ночнушке. Всклокоченная, грязная, синяк под глазом. Глаза холодные, злые.
        - Опять этот тип… - процедила сквозь зубы.
        - Здравствуйте, - жизнерадостно сказал Максимов. - Обратная связь с населением. В консультации киллера не нуждаетесь?
        - Ты что, больной? - разозлилась жиличка.
        - Извините ради бога, - опомнился Максимов. - Не в фазе мы сегодня маленько… Еще раз извините. Мы проводим по соседству следственные мероприятия. Позволите войти?
        - Ох, тебе, пожалуй, не позволишь, всю квартиру уже истоптал… - она отвернулась и побрела прочь, вздымая пальцами колтун на голове.
        Он неслышно вошел в прихожую, щелкнул выключателем. Узкое чрево коридора озарилось экономной «шестидесяткой».
        - Минуточку, - сказал Максимов. Женщина остановилась. Он взял ее за плечо, повернул к себе. Она молчала.
        - А в прошлый раз он был пониже, - рука прикоснулась к синяку. Особа вздрогнула. На пальце осталась краска. На коже выше века - светлая полоса. Он взял ее за руку - твердо, не вырваться.
        - Не каждому дано, Дарья Дмитриевна, - Максимов помолчал. - В совершенстве владеть искусством перевоплощения. Вы не учились в театральном, вы артистка от природы.
        Женщина молчала. Но в холодных глазах уже что-то блестело - то ли ненависть, то ли слезинка. Ему показалось, что она немного обмякла. А странно, обязана была напрячься.
        Парик, изображающий немытую паклю, без проблем снимался. Под паклей обнаружились стянутые в узелок приличные волосы. Сценический набор - убогое рванье, бесцветное мочало, грим вокруг глаза - сооружался за минуту. Привычными движениями. А вот морщинки не фальшивые, отметил Максимов. Весьма натуральные и мелко прорисованные. Жизнь не гладила эту женщину. Их не замечал Кравцов, он общался со своей любимой исключительно в полумраке…
        - Даша Косогрызова, - со вздохом произнес Максимов. - Прекрасная незнакомка Наташа, влюбившая в себя недотепу Кравцова, падшая женщина из шестнадцатой квартиры, домработница Саша… Театральный мир потерял в вашем лице гениальную актрису. Алексей! - крикнул Максимов в затхлое пространство, - я знаю, что у вас пистолет! Вы не станете стрелять? Спасибо. Дом оцеплен. Учтите, на вас крови нет, и статья вам светит не зловещая, не надо отягощать!

«А то, что сволочь ты порядочная, за это статьи не выдумали умные люди…»
        Со звоном распахнулось окно. Возня, кряхтение, дестабилизирующий противный вой. Женщина на пару мгновений прикрыла глаза. А когда открыла, на нее можно было вешать табличку «Она убивала немецких солдат».
        - Сбежал ваш братец, Николай Витальевич, - бросил Максимов через плечо, - не вынесла душа тамбовского товарища… Но это ничего, его внизу уже прибрали.
        - Мой братец… - скрипом ржавого робота прокомментировал Кравцов. - Какая, право, чушь… А при чем здесь домработница Саша? По-вашему, я никогда ее не видел?.. А кто такая Даша Косогрызова?.. А Наташа? Какой бред… Вы вроде не пьяны, Константин Андреевич…
        - Просто дурак законченный, - охотно согласился Максимов, - за компанию с вами, Николай Витальевич, не возражаете? Я видел мельком вашего братца - ровно 31 декабря. Лежал тут на кровати, изображая из себя в три ряда пьяного, и норовил укрыться пледом. А вот кого здесь видели вы в свой первый приход - остается загадкой. Либо другого мужчину, либо… Не признали родную душу, Николай Витальевич?
        - Он же из туалета не выходил… Господи, какая дичь… - Кравцов вырвался из жесткого захвата и схватился за голову. Сержант проявил великодушие, устоял от соблазна врезать по кумполу.
        - Ваш родственник уже в «вороне», можете полюбоваться. Не сейчас, попозже. Подойдите сюда, Николай Витальевич, - эта женщина вас не укусит. Посмотрите на нее внимательно.
        Убийца отступила в комнату, затравленно смотрела по сторонам. Но двое уже просочились, закрыли доступ к разбитому окну. Она схватила из-под подушки плюшевого медведя, прижала к груди, отступила к стене. Жест глубинный, неосознанный. Детский сад с вагончиками…
        Вошел Кравцов, внимательно посмотрел, качнулся.
        - Мне не сразу пришло в голову, - сказал Максимов, - что занимались вы любовью в одной квартире, а очнулись в другой. В тринадцатой квартире нет плюшевого медведя. А, исходя из вашего рассказа, должен быть, ваша возлюбленная очень пылко его обнимала, свет просачивался из коридора. Зачем было уносить с собой?
        - Но вы же здесь были… - прошептал Кравцов.
        - Я не видел никаких игрушек, - пожал плечами сыщик. - Медвежонка недолго спрятать. Наша Даша не глупа.
        - Какая-то серенькая она, - недоверчиво пробормотал капитан Завадский, - невзрачненькая.
        - Что поделаешь, Коляша, мал золотник, да дорог. А для вашего брата Алексея, Николай Витальевич, наиболее подходящий выход. Лучше тюрьма, чем кладбище. Ни разу не удивлюсь, если выяснится, что Даша собиралась убить подельника. Молчите, Даша? Братцу выгодна смерть Кравцова - две трети состояния получают он и мать. Старенькую маму мы рассматривать не будем, хорошо? А вам не выгодна смерть Кравцова. Уж лучше замуж за Кравцова. Прибить сестрицу и занять ее место. Двух зайцев одним махом. Мне кажется, в ваших преступных рядах назревал производственный конфликт, нет?
        Двое угрюмых милиционеров взяли Дашу под локотки - доставим, дескать, в отделение, а там болтайте сколько влезет. Но Максимова распирало, он не мог молчать:
        - Я не знаю, Даша, каким вы образом увильнули от волков, но факт свершившийся. И жизненную цель поставили конкретную. Возмездие. Доходчивая целевая программа. Умненькая девочка выросла, умеет информацию собирать. От «койки» до эффектных силовых воздействий - все идет в работу. Вербовка тамбовского товарища, вследствие нищеты не отягощенного суровыми моральными установками. Мы успели навести справки. Алексей Кравцов был уволен из охранной фирмы с «волчьим билетом» - затащил на пост девчонку и пытался ее изнасиловать. Судебное дело замяли, поскольку судья оказался бывшим однокашником, но перспективы на процветание стремительно поехали к нулю. Вы недолго его обрабатывали, да? Переезд в другой город, машина, оружие, аренда квартиры в неблагополучном районе. Не удивлюсь, если обнаружим у вас два паспорта. Перемена внешности, разговор с Альбиной Дмитриевной в очереди в супермаркете с намеком, что вы окончили «институт домработниц», работали в благородных семействах… и, наконец, работа у ненавистной сестры. Какова актриса! Вставные щечки, очки, нелепая одежда, вата под колготками, высокий тембр и манера
изъясняться. Отличные кулинарные способности. Интересно, где вы их взяли… Впрочем, риск вполне оправданный - двадцать лет почти прошло, кто же вас упомнит? Но позвольте восхититься еще раз, даже сам Кравцов в своей запоздалой любви (являвшейся, отдадим ей должное, в полумраке) не признал сутулую, очкастую, противную особу, периодически бродящую по его дому…
        Кравцов смотрел на женщину, не моргая. В его глазах появлялось что-то осмысленное. Разумеется, он никогда не всматривался в домработницу Сашу. Кто из нас, извечно занятых, замученных, с трудом доползающих до дивана, всматривается в лица техничек, сантехников, почтальонов, неинтересных домработниц?
        - Минуточку, - повысил голос Максимов, когда Завадский вознамерился что-то сказать. - Я должен высказать свою версию, пока не забыл. Убить сестер - не самое главное. Она хотела жить нормально. Заслужила. Не сразу явилось к Даше откровение. Быстрая месть - плохая месть. Отложить расправу до Нового года - сделать себе дорогой подарок, а пока увести у Альбины мужа. Эта гадина пуще Вики над ней глумилась… Увела. Муж в руках, и становится чертовски скучно. Хотя и забавно, приходя на работу, видеть, как он мечется по дому и методично гробит свою семейную жизнь. Все идет к разводу. И тут коварная разлучница получает информацию, что в случае развода по инициативе мужа ее «возлюбленный» становится на порядок беднее. А убить Альбину можно и не успеть (это же не таракана убить). Непорядок. Надо консервировать этого влюбленного олуха. А теперь мои предположения. Был звонок на сотовый, Даша? Кравцов лежал у вас в постели, а сообщник Алексей в каком-нибудь вечернем кафе вытягивал у симпатичной работницы нотариальной конторы брачные тайны ваших врагов. Похоже на истину? Он ведь видный мужчина? Водитель отличный,
в автосервисе трудился… В доме нашлись шампанское и снотворное, почему нет? Кравцов уснул мертвым сном, прибыл Алексей, и вы перенесли не слишком упитанного сновидца в 13-ю квартиру, с замка которой давно сделаны слепки и ключики. Морковкой, воском, чем угодно. Замок-то убогий. Пусть гадает сновидец. А сами с этого дня успешно взялись косить под опустившуюся публику. Это несложно, сложнее прикинуться респектабельным. Уверен, в этом доме никто не интересуется соседями. Обстановка в
13-й квартире точно такая же, то есть никакая: криворукий тополь за окном чудесно виден в любую погоду. А где квартира, слева от лестницы или справа, не мог достоверно утверждать одержимый человек… Вы гипнозом не увлекались, Даша? Мне кажется, вы обладаете интересными способностями…
        Убийца смотрела на него угрюмо, не мигая. Но меньше всего он боялся упасть и уснуть (или наоборот). С удовольствием бы уснул.
        - Не будем плутать в трех сестрах. Надоело. Кравцов чувствовал злую энергетику в доме. Тонкий человек, не всем дано. Интерпретировал, правда, по-своему - недобрые письма с намеком на скорую расправу, измывательства незнакомки, влюбившей его в себя, пьянство… А Даша преспокойно расправляется с сестрой, поскольку частным сыщикам они обе неинтересны. Никому они неинтересны. Пьяны все. Шмыгнула в ванную за Альбиной, толкнула пьяную женщину на шпильках. Убедилась в результате - и назад. А народ уже к столу тянется - тяпнуть рюмочку перед гуляньем… И далее все по нотам: сообщник в машине, пистолет. Потрясенные Вика с Владом возвращаются домой. Недолго успевают погоревать. Приходит Даша - уже не в образе домработницы, правда? Разрешите войти? Спасибо. И Вика перед смертью успевает постичь, что умирает она не просто так, а за дело. Детство аукнулось. Ошибочка вышла, Дарья Дмитриевна, - ваша сестра умерла не сразу. Успела шепнуть и про некую Дашу, и про село Прокудино. Вы об этом не знали, разумеется. Но держали по привычке меня под наблюдением: куда еще понесет? А понесло меня ни много ни мало на
Восточное шоссе. Заправился, три литра минералки приобрел в киоске. А куда еще я мог намылиться по Восточному шоссе в связи с вашим делом, как не в Прокудино? Не понравилась вам эта поездка…
        - Идите вы к черту, - прошептала убийца.
        Что в этом мире перевернуто?
        - Вам нечего было бояться. Про Дашу никаких сведений нет. С чего бы меня убивать? Но вам нужен Кравцов, а единственная преграда между вами и Николаем Витальевичем - сыщик Максимов. Не знаю уж, как вы мотивировали это дело Алексею, подозреваю, просто задурили ему голову. Иначе не поехал бы он с вами меня убивать, не наряжался бы в костюм Деда Мороза….
        - Идите вы к черту… - повторила убийца.
        - Последний вопрос, Дарья Дмитриевна. Вы устали, - он взглянул на ее руку, с огорчением отметив, как много в ней фиолетовых прожилок. Странно, он не ощутил отрицательных вибраций. - Расскажите в конце концов, чем закончилась ваша встреча с волками?
        Вопрос по самому темечку. От него не укрылось невольное движение - женщина втянула голову в плечи. И искренний ужас - шизофрения длиною в двадцать лет - перекосил лицо.
        - Стоп, - опомнился он, делая предостерегающий жест, - не говорите, я попробую сам. Эта стая околачивалась в районе Выселок. Только сильный голод мог пригнать их к человеческому жилью. Естественно, волки набросились на одинокую девочку…
        - Им помешал самый большой и страшный… - убийца обняла себя за плечи и уткнулась взглядом в пол. - Он подошел ко мне и стал смотреть… А потом рычал на других, когда им стало невтерпеж, гонял их по поляне… Господи, вы не представляете, что это такое, когда на вас смотрит волк… Эти страшные глаза, горящие в полумгле…
        - Но вы остались живы, - напомнил Максимов.
        - Это дядя Леня… - она сжалась в комочек и подняла мутные глаза. - Рядом была дорога, у него на «газике» заглох мотор. Дядя Леня в Варгалы ездил к брату. Я кричала, как помешанная, он услышал, прибежал с карабином. Что-то прыгнуло на меня, рвануло куртку, помню выстрелы, а потом уже ничего не помню… Когда очнулась, мы сидели в машине. Он никогда больше не рассказывал про ту ночь…
        - Вы хорошо к нему относились?
        - Очень, - она как бы даже воспряла. - Единственный человек, которого я по-настоящему любила. Он был мне и за отца, и за мать. Когда его унесло половодьем, я неделю плакала, не могла поверить… Через месяц уехала в Томск - поступать. Хотела забыть этот кошмар.
        - Я понял вас, - сказал Максимов. - Сейчас вас отвезут в тюрьму.
        - Постойте, - попросила Дарья Дмитриевна, глядя на него жалобно. - Мне нельзя в тюрьму…
        В тюрьму она в итоге не попадет, печально подумал Максимов, экспертиза областного центра социальной и судебной психиатрии, скорее всего, сочтет ее невменяемой. А вот «лечиться» долго и… безрезультатно будет.
        - Нам пора, - сказал он. Неужели не понятно?
        Ее губы задрожали.
        - Вас никогда не подвергали унижениям, чертова ищейка?.. Постоянно, изо дня в день, из вечера в вечер?.. Вы не знаете, что такое побои и издевательства? Когда родная сестра вас истязает, а вторая ей ассистирует и добивает морально?
        - Не надо об этом, - поморщился Максимов, невольно оглядываясь на Завадского. Тот пожал плечами - сам напросился.
        - …И некому пожаловаться - ведь в противном случае вас клятвенно обещают убить. Сегодня вам крутят карандаш между пальцами, с ума можно сойти. Завтра вас душат. Отпускают бинтовую скрутку, дают глотнуть воздуха и снова душат… Послезавтра колотят по макушке покрышкой от мотоцикла. Тщательно колотят, методично. На другой день вас бьют по спине мокрым полотенцем - «Так тебе, приблудная! Так тебе!» Следов не остается… А вторая шипит: «А папка вчера сказал - на хер она мне нужна! Двух дочерей хватит!» А когда ты плачешь, размазывая кровь, идущую из носа, подносят к глазам зеркало: смотри, уродка, смотри, мразь, на кого ты похожа!.. А едва перестаешь плакать, глядишь на них с надеждой, может, хватит на сегодня? - прилетает оплеуха. И всё сызнова… Тебя бьют по пяткам палкой с гвоздями, выворачивают ногти, руки, ноги… Запускают пальцы под ключицу и давят с силой, давят…Терзают нервы в локтевых и коленных сгибах. Привязывают к кровати и оставляют на всю ночь. И ты не можешь позвать на помощь, если закричишь, ворвутся, у Аленьки очень чуткий сон, и будут бить по голове чулком, набитым песком… А промолчишь -
забудешься, уснешь, а наутро тебя ударят ладонями по ушам - вставай, засранка, в школу пора…
        - Я понял вас, - Максимов отвернулся. Милиция пришла в движение.
        Много позже люди расскажут, как осенью 82-го лесник Ленька Ерофеев привез из леса девчонку. Дело происходило в Боровом, крошечном селении на реке Свияжке, а это, между прочим, 150 верст на север от Прокудино! Заморыш был, не ребенок. Кожа да кости, глаза дикие. У Леньки Ерофеева своих детей отродясь не бывало, он и прикипел к ребенку. А ребенок к нему прикипел. «Не поеду домой! - кричала. - Все равно сбегу!» Три дня поил лесник самогоном участкового, чтобы не дал огласку. Порешили. Уж чего наобещал Ерофеев разложившемуся донельзя милиционеру, неизвестно. Оба уже умерли. Словом, метрику переписали (леснику есть чем дать на лапу), Даша Косогрызова стала Александрой Нежинской - сентиментальный лесничий записал ее на фамилию своей супруги, умершей от рака мозга. Поселил в доме, нарек приемной дочерью. В школу послал. До десятого класса девочка при нем была, но потом следы теряются. Ерофеев тонет в бурном весеннем водовороте, девочка уезжает в город. Поступает в Томский государственный университет… Закончила факультет экономики. Сменила несколько мест работы: трудилась бухгалтером на заводе
стекловолокна, нормировщицей в цехе, кладовщицей, табельщицей. По ниспадающей. Высшее образование не пригодилось. Легко догадаться, почему. Зато с желанием поквитаться и с обостренным депрессивным психозом - полный порядок. В девяносто восьмом году молодая женщина попадает в Белореченскую психиатрическую клинику; сдала подруга - обширнейшая и глухая депрессия. Одна из врачей по имени Ольховская Генриетта Артуровна до сих пор помнит эту девушку - с печальными проникновенными глазами и потрясающим даром к сценической импровизации…
        В эту ночь, разбитый морально и физически, Максимов доехал до ГУМа, приобрел в круглосуточной забегаловке бутылку коньяка и тихо побрел домой. У подъезда завалился на скамейку, отвинтил пробку. Сделал такой глоток, что самому страшно стало. Извлек телефон, добыл из памяти нужный номер и долго рассматривал его, прежде чем надавить «YES». Пошлют не пошлют - вопрос вполне гамлетовский…
        - А знаете, я рада вас слышать, Костя, - не без энтузиазма сообщила Оленька. - Распутали ваше преступление?
        - Благодаря вашему мужу, - ухмыльнулся Максимов.
        - Это я уже слышала. Вы знаете моего мужа?
        - И знать не желаю, - засмеялся Максимов. - Как он, кстати?
        - Храпит, - потускнела Оленька. - До полудня точно не проснется.
        - А вы не спите?
        - А вы не поняли?
        Оба засмеялись.
        - Сижу на кухне, - вздохнула женщина. - Вспоминаю свою безумно интересную и такую разнообразную жизнь.
        - Диктуйте адрес, - решительно сказал Максимов. - Я подъеду. Увезу вас куда-нибудь.
        - Только не в тундру, - испугалась женщина. - Не люблю тундру. Я вообще дальше города никуда стараюсь не выезжать.
        - Хорошо, останемся в городе, - пообещал Максимов. - Есть прекрасная гостиница с видом на великую сибирскую реку. Итак, Оленька?..
        Имелась в принципе неплохая возможность достойно провести новогодние каникулы. Он бросился бежать - здесь недалеко. Улицы пустые, фонари, вихристая поземка, пушистый снег, превращающий одежду в безыскусное подобие маскировочного халата. У помпезной галереи «Фестиваль», отгроханной впритык к недоломанной (и недостроенной), печально знаменитой гостинице, стоял милицейский «уазик». Двое милицейских разбирались с двумя гражданскими. Последние, судя по всему, были крепко поддаты, хотя и не сказать, что полностью неадекватны. Максимов предпочел не выходить на голое пространство. Но и тащиться в обход гостиницы не хотелось. Темные места, хулиганы свирепствуют… Отступив за угол в темноту, он продолжал наблюдать. Ситуация предельно мирная. Двое в штатском свои в доску. Хохотали все четверо, матерились, непринужденно общались. Наконец двое гражданских сели в машину, покатили в направлении Коммунального моста, а Максимов покинул укрытие. Ладно уж, для полного счастья сойдет и одно несчастье. Парни в цивильных пропитках пьяненько похихикивали, когда он подошел и бодренько поздоровался:
        - С наступившим вас, ребята! Не при исполнении сегодня? Сла-авненько… А где же третьего забыли?
        - А это че за самоубийца, в натуре? - прищурился первый.
        - Постой, Никитос, - оскалился второй. - А я этого потроха, кажется, знаю…
        Его-то и поддел Максимов резкой подсечкой. А пока тот падал, мельтеша
«кавалерийскими» конечностями, а потом неуклюже и вопя поднимался, саданул в торец первого. Мощно саданул, точно по прыщам. Можно было бы и погуманнее. Парень рухнул на заметенную дорожку. Отличная работа. Второй поднялся, активно применяя великий и могучий русский мат. Ноги разъезжались. Куда бежать или биться насмерть за поруганный мундир или же спасаться бегством, он пока не решил. Максимов взял его за шиворот и потащил к сугробу. Снова сбил с ног, сунул головой в снег. Вдавил по самые плечи. Взял доску, очень классно подвернувшуюся под ногами, и самозабвенно отходил по откляченной заднице. «Подсудимый» дрыгал ногами и прилежно задыхался у себя в сугробе. Удовлетворив «буйство плоти», он выдернул его за ноги, оставил лежать - сил набираться. Подошел к отправленному в нокаут, присел на корточки. Кривоногий хрипел, давясь выбитыми зубами. Пытался приподняться.
        - Чего тебе надо, падла?.. Ты покойник, понял, да?..
        Максимов покачал головой:
        - Нет, приятель, покойник - это ты. А вокруг тебя заминированное правовое поле, соображаешь? А что касается первого твоего вопроса… Мне очень надо, чтобы такая мразь, как ты, не работала в милиции. Это можно устроить, как ты думаешь?
        Он нанес второй удар - четко в переносицу. Испытывая чувство глубокого злорадства, обозрел плоды своей необузданности, месяц госпиталя - самый оптимистичный прогноз, воровато посмотрел по сторонам и припустил по назначению. Очевидцев не было…
        Он подбежал к указанному дому, встал у нужного подъезда и позвонил по телефону.
        - Выходите, Оленька. Кучер прибыл, кареты пока нет.
        - Хорошо, - сказала Оленька. - Сейчас я посмотрю, как там дети у себя в комнате…

«Гм, - подумал сыщик. - Ладно, подождем.
        - С детьми порядок, - прошептала женщина, - вот только муж… Вы знаете, боюсь, у него проблемы с первым законом Ньютона. Да, собственно, и со вторым.
        - Я знаю, - согласился Максимов. - На тело, погруженное в сорокаградусную жидкость, не действуют никакие законы. Вы по-прежнему его любите?
        - Окончен школьный роман, Костя, - она тяжело вздохнула. - Был человек, а стало ничто…
        - Дурацкая причина. Вы знаете, Оленька, один печальный человек мне сегодня сказал, что любим мы не «за что-то», а «несмотря на что-то». Я вынужден с ним согласиться.
        - Вы верите в любовь до гроба?
        - Верю. Как же не верить? К сожалению, она всегда проходит. Но верю в то, что можно любить. До самых кончиков.
        - Хорошо вы сказали… Подниметесь в квартиру, Костя? Так страшно одной спускаться по лестнице.
        - Уже бегу, - он выбросил окурок, утрамбовал поплотнее бутылку с коньяком и рванул в глухую чернь подъезда…