Полигон призрак Cергей Макаров
        В Москве убит немецкий шпион, успевший послать незадолго до гибели шифровку в Абвер о секретном полигоне, на котором русские испытывают сверхразрушительную бомбу. Эта операция — лишь часть хитроумной игры советской контрразведки СМЕРШ. Ловушка для Абвера подготовлена. Закрыть выход из нее должен майор СМЕРШа Владимир Коготь со своей спецгруппой, состоящей из боевых офицеров. Противостоять группе Когтя будут элитные разведывательно-диверсионные отряды Абвера. Того, кто ошибется первым, ждет неминуемая смерть.
        Сергей Макаров
        Полигон призрак
        Глава 1
        Майская ночь 1943 года укрыла Москву зыбкой бархатной пеленой. К одному из домов в тихом столичном переулке подъехала черная легковая машина ГАЗ М-1, знаменитая «Эмка». Из автомобиля вылез высокий, широкоплечий мужчина в военной форме с капитанскими знаками различия. Он что-то сказал водителю и, хлопнув дверцей, неторопливой походкой направился к подъезду, поглядывая по сторонам.
        Военный поднялся на второй этаж, достал из кармана галифе ключ и отпер дверь, обитую коричневым дерматином. «Наконец-то дома, можно расслабиться, выпить полстакана водки и поспать хотя бы два-три часа,  — подумал капитан и включил в прихожей свет.  — Удалось-таки добыть сверхважную информацию о полигоне и переслать ее по назначению. Но сколько на это ушло сил и нервов. Ходишь по краю ножевого лезвия. Один неверный шаг и… Не хочется даже и думать, что тогда случится. Лучше давай-ка я выпью и усну.
        Мужчина опустился на широкую деревянную табуретку, снял сапоги и размотал портянки. Он вздохнул, оперся спиной о стену и закрыл глаза. «Осточертело все. Война, этот город, бесконечное нервное напряжение… Когда же это закончится?» — размышлял капитан. Он поднялся и посмотрел в зеркало, висевшее на стене. Там отразилось усталое, осунувшееся лицо, под глазами — большие сероватые мешки от напряженной работы и бессонных ночей. «Этот чертов полигон отнял у меня десять лет жизни,  — горько улыбнулся мужчина.  — Хотя на войне у времени совсем другое измерение. Здесь каждая минута может быть последней. Вероятно, еще и поэтому так сильно хочется жить».
        Капитан снял фуражку, положил ее на стул и пригладил ладонью темные волосы. «Закончится война, если выживу, буду жить в свое удовольствие — поменьше работы, побольше женщин и сна. Я так устал. Выпью водки — и спать. Кажется, не спал уже вечность»,  — думал мужчина.
        Капитан направился к кухне, открыл дверь и включил свет, собираясь достать из шкафчика бутылку водки и стакан. Однако в следующее мгновение он замер, увидев сидящего за столом незнакомца в гражданском костюме серого цвета. Капитан хотел что-то сказать, но пуля опередила его, пробив череп. Мужчина дернулся, словно тряпичная кукла, и, не сумев схватиться рукой за дверь, рухнул на пол возле стола.
        Человек в гражданском костюме поднялся со стула и подошел к убитому. Широко открытые, потемневшие глаза смотрели куда-то в потолок. Мужчина вложил в правую ладонь убитого пистолет, и стиснул ее на рукояти. Потом выскользнул из подъезда в ночь, растворившись в тенях.
        Майор Владимир Коготь проснулся в половине шестого утра. Он потянулся на кровати и тихо встал, стараясь не разбудить жену. Однако когда он хотел уже выйти из спальни, супруга сонно сказала:
        — Подожди минутку, Володя. Я уже не сплю.
        Коготь вернулся и прилег рядом с женой. Он нежно погладил ее длинные русые волосы. Варе было двадцать семь лет. Она работала врачом в военном госпитале. Большие карие глаза с любовью смотрели на мужа. Коготь поцеловал женщину в родинку над верхней губой.
        — Почему не спишь, дорогая? Тебе же, кажется, только к восьми на работу, отдыхай, пользуйся моментом,  — обнял жену майор.
        — Да, сегодня мне к восьми. Это после двух суток подряд дежурства. Просто роскошь,  — тяжело вздохнула Варя.  — К нам в госпиталь на реабилитацию и тяжелые операции стало поступать очень много раненых в последнее время.
        — Что поделаешь, родная, идут тяжелые бои.
        — Да, очень тяжелые,  — глаза Вари погрустнели.  — Вчера я делала операцию одному молоденькому солдатику. Ему лет восемнадцать было, не больше. Он в бреду все шептал: «Мама, помоги мне». В общем, операция шла девять часов, но я его не спасла, как ни старалась. У него было тяжелое ранение в живот. Его мама еще не знает о смерти сына.
        — Я понимаю, Варя, не просто тебе. Ты уж так близко все к сердцу не бери. Ведь это война. К сожалению, еще много наших солдат погибнет,  — как мог, старался утешить жену Коготь.
        — Да, но этот паренек даже не узнал, что такое любовь, не понял, что в жизни к чему… И все вдруг оборвалось. Его небесно-синие глаза словно смотрят на меня сейчас. Смотрят с надеждой.  — Варя села на кровати и обхватила голову руками.  — Я никак не могу привыкнуть к гибели людей, хотя понимаю, что должна стараться как-то абстрагироваться и делать свою работу.
        — Ты и делаешь ее, родная. Подумай, скольких солдат и офицеров ты спасла и вернула в строй… Ты же прекрасный хирург, окончила медицинский институт с отличием. Не кори себя,  — майор привлек к себе жену и нежно поцеловал в шею.
        Некоторое время они сидели молча, прижавшись друг к другу. Первой заговорила Варя:
        — Володя, ты, наверное, очень поздно пришел? Я открыла глаза и увидела, как ты в коридоре раздеваешься. Я еще успела подумать, что ты опять совсем мало поспишь, и провалилась в сон.
        — Ничего страшного, Варенька, я привык к такому графику работы. Не жалуюсь, сейчас всей стране тяжело. Извини, если тебя разбудил.
        — Ну что ты, Володя, какие извинения? Мы видимся с тобой только урывками, так что это мне нужно было постараться не уснуть и поговорить с тобой.
        — Ничего, мы свое после войны наверстаем. Вот победим фрицев и заживем тогда. У нас будут дети, двое или даже трое. Стране нужны солдаты, поэтому рождение сына, а то и двух даже не обсуждается,  — улыбнулся Коготь,  — ну и дочка, конечно же, как без красавиц обойтись.
        — Интересный ты мужик, Володя. Часто бываешь суровым, прямо не подойти, а потом вдруг говоришь такие приятные, милые слова.
        — Это я так, для порядка, бываю суровым. Время нынче непростое. Любой волей-неволей станет суровым.
        — А твое пожелание,  — Варя посмотрела на мужа и улыбнулась,  — которое не обсуждается, мы после войны очень быстро обмозгуем и от слов перейдем к делу.  — Она задорно рассмеялась.
        — Обсуждать будем прямо в этой постели. Ты меня понимаешь,  — улыбнулся Коготь.
        — Договорились.
        — А теперь извини, Варя, мне пора на работу,  — майор встал с кровати,  — дел у меня невпроворот.
        — Я сейчас разогрею тебе картошку. Вчера вечером пожарила,  — спохватилась Варя и, быстро поднявшись, набросила на плечи зеленую кофту, надела юбку и выбежала из спальни.
        Склонившись над тарелкой и орудуя вилкой, Коготь произнес:
        — Действительно вкусная картошка.
        — Кушай на здоровье,  — улыбнулась Варя.
        — Ты сегодня вечером меня не жди. Работы по горло,  — показал рукой Коготь.  — Вернусь, скорее всего, ночью. Впрочем, как обычно в последнее время.
        — Ясно, а завтра я заступаю на дежурство,  — сказала Варя.
        — Ничего, как-нибудь встретимся на кровати,  — подмигнул майор жене.
        Коготь побрился, надел форму и, остановившись возле трюмо в спальне, принялся расчесывать густые черные волосы. Варя сидела на кровати и наблюдала за мужем. Майор в свои тридцать лет был мужчиной в самом расцвете сил. Достаточно высокий — метр восемьдесят, стройный, подтянутый. Взгляд прямой, твердый. Мощный, выдающийся чуть вперед подбородок и продолговатый нос с горбинкой придавали лицу Когтя суровый, мужественный вид. Глубокий шрам от ранения под правым глазом заканчивал образ офицера СМЕРШа, который привык, несмотря ни на какие преграды, добиваться поставленной перед собой цели.
        Варя поднялась с кровати, обняла мужа и, поцеловав его в щеку, сказала:
        — Иногда, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты вытесан из гранитной глыбы. Есть в тебе, Володя, что-то от античных героев.
        — Скажешь тоже,  — положив расческу на прикроватную тумбочку, усмехнулся Коготь.  — Я простой русский мужик.
        — Желаю тебе удачи,  — Варя поцеловала мужа в губы.
        — Тебе того же,  — Коготь подхватил со стола, стоявшего в углу комнаты, фуражку.  — Ну все, мне пора.  — Он крепко обнял жену и упругой походкой направился в коридор.
        Натянув сапоги, майор вышел из дома.
        Глава 2
        Полковник СМЕРШа Иван Антонович Костомаров стоял у окна в своем кабинете, глядя на подъезжавшие к зданию машины. Это был мужчина сорока пяти лет, среднего роста, полноватый, волосы с проседью, зачесанные назад.
        Полковник отошел от окна и зашагал по кабинету, напряженно размышляя. Затем он сел за стол и что-то записал карандашом на листе бумаги. Отложив карандаш, Иван Антонович откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. В дверь постучали.
        — Входите,  — громким, слегка охрипшим голосом приказал Костомаров.
        Дверь открылась. В кабинет вошел майор Коготь:
        — Разрешите, товарищ полковник?
        — Проходи, майор, присаживайся,  — кивнув на стоявший напротив стола стул, сказал полковник.
        Над головой Костомарова, на стене, висел большой портрет Сталина, глаза вождя внимательно смотрели на каждого входящего в кабинет.
        — Ты вчера, майор, прекрасно поработал, впрочем, как и всегда. Официальная версия случившегося, как мы и обговаривали с тобой,  — капитан Полищук покончил жизнь самоубийством. Мало ли, сдали нервы, к примеру.
        — Так точно, товарищ полковник,  — кивнул Коготь.
        — Немецкий шпион Полищук уничтожен,  — задумчиво произнес Костомаров.  — И он проглотил нашу наживку.
        — Да, товарищ полковник, Полищук передал в Абвер информацию о полигоне.
        — Которую ты ему умело подбросил, Коготь,  — полковник улыбнулся.  — Говорящая у тебя фамилия, майор. Уж если ты в кого-то вцепишься, то все — считай, каюк, живым враг не уйдет.
        — Стараемся по мере сил, Иван Антонович,  — пожал плечами Коготь.
        — Теперь надо встречать гостей. Что думаешь насчет этого, майор?
        — Безусловно, противник направит в район полигона разведывательно-диверсионную группу. Это как пить дать.
        — Вот и я о том же,  — подхватил Костомаров. Он снова поднялся из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. Наконец полковник остановился рядом с Когтем: — Я думаю, майор, в наших интересах, чтобы этих групп было побольше. Понимаешь?  — пристально посмотрел на майора полковник.
        — Конечно, Иван Антонович, я все прекрасно понимаю. Нам нужно, чтобы на полигон были оттянуты лучшие силы Абвера.
        — Правильно мыслишь, майор. Наша задача проста и понятна — заставить Абвер работать вхолостую, поглощая его лучшие силы. Дезинформация и уничтожение Полищука кладет начало крупномасштабной операции. Создание полигона было важным звеном ее подготовительного этапа. Теперь настало время собирать урожай. Все для этого готово.
        — Жду ваших распоряжений, товарищ полковник,  — распрямил плечи Коготь.
        — Долго ждать не придется,  — Костомаров усмехнулся, достал папиросу из пачки, лежавшей на столе, и закурил.  — Тебе не предлагаю, знаю, что ты завязал. Кстати, объясни, почему.
        — Вы же знаете, Иван Антонович, жена у меня врач-хирург, вот она и объяснила мне, что, простите, не очень это полезное дело,  — деликатно пояснил майор.
        — Возможно, она и права, только с нашими ежедневными нагрузочками надо ведь и каким-то образом взбадриваться.
        — Кроме того, Иван Антонович, как вы знаете, иногда мне приходится побегать, так что надо держать себя в форме.
        — Ну-ну, побегать тебе на полигоне и вокруг него придется немало. В общем, ты сам отбери нескольких опытных офицеров контрразведки. С ними тебе и придется вылететь на полигон. Наверху,  — полковник ткнул пальцем в потолок,  — от нас ждут результативной работы. Начальник СМЕРШа товарищ Абакумов лично будет следить за ходом операции на полигоне. А я отвечаю за нее головой, и если что, сам понимаешь… Короче, я рассчитываю на тебя и твою группу, майор.
        — Мы выполним боевую задачу,  — твердо сказал Коготь.
        — Другого ответа я и не ожидал от тебя, майор. И вот что еще,  — Костомаров помолчал и, глубоко затянувшись, выпустил струю сизого дыма в потолок,  — ты отлично знаешь, что начальник СМЕРШа напрямую подчиняется Верховному главнокомандующему товарищу Сталину, поэтому ставки весьма серьезные. Ты уж постарайся. Хочу, чтобы ты знал, Коготь: для выполнения операции на полигоне я лично рекомендовал тебя товарищу Абакумову. Он внимательно изучил твое досье и дал согласие. А в СМЕРШе собрано немало достойных офицеров, других мы и не держим. В общем, начальство в тебя верит.
        — Благодарю, Иван Антонович, за доверие,  — кивнул Коготь.
        — Даю тебе,  — полковник взглянул на настенные часы,  — с этого момента двое суток на подбор группы и проработку нюансов проведения операции.
        — Сколько человек должно войти в состав группы?  — спросил майор.
        — Думаю,  — Костомаров помолчал, прикидывая в уме,  — человек пять будет в самый раз. Ты, естественно, будешь шестым. На полигоне есть охрана, так что, если потребуется, ты всегда сможешь усилить группу. Короче, занимайся подбором людей, все взвесь, продумай каждую мелочь. Хотя в нашей работе мелочей не бывает, и ты это знаешь не хуже меня,  — поправил себя Иван Антонович.  — А через двое суток я жду тебя в своем кабинете. Назовешь состав группы, и в тот же день на бомбардировщике вылетите на полигон. Задача ясна, майор?  — взглянув на Когтя, спросил полковник.
        — Так точно.
        — Тогда иди, работай.
        Коготь поднялся со стула и вышел за дверь. Он прошел по широкому коридору почти в самый его конец, спустился по лестнице на первый этаж, козырнул проходившему мимо полковнику и, открыв ключом дверь своего кабинета, вошел внутрь.
        Майор связался по внутренней связи с капитаном Бородюком и попросил его принести «Личные дела» военнослужащих СМЕРШа. Впрочем, кандидатура одного из офицеров не вызывала у Когтя ни малейшего сомнения.
        Вскоре на стол майора легли «Личные дела» смершевцев. Коготь быстро отыскал среди них папку с фотографией своего друга. Он развязал ее и прочел: «Лейтенант Андрей Викторович Самойлов. Двадцать восемь лет. Не женат. Специализация: военная медицина, снайпер. Мастер спорта СССР по стрельбе из пистолета. Инициативный, быстро принимает решения, отважный. Награжден двумя орденами Красной Звезды и двумя медалями “За отвагу”».
        Коготь прикрыл глаза. Немецкая бронетехника наступала на Смоленск в 41-м. На одном из направлений на ее пути встал взвод тогда еще лейтенанта Когтя. Всего две пушки, три противотанковых ружья, гранаты и безграничная ненависть к лютому, вероломному врагу.
        Рядом с дорогой возвышался холм, на вершине которого и окопались бойцы Когтя. Первыми двумя пушечными снарядами они подбили два фашистских танка, шедших в авангарде колонны. Начался ожесточенный бой. Холм трясло от разрывов немецких снарядов так, словно разразилось мощнейшее землетрясение. Уже в первые минуты боя были убиты пятеро бойцов Когтя. Младший лейтенант Андрей Самойлов метался по траншее с медицинской сумкой, перевязывая раненых. Однако немцы тоже несли потери. Запылал еще один танк и два бронетранспортера. Самойлов, не расстававшийся со снайперской винтовкой, точными выстрелами уничтожил семь фашистов.
        Немцы через громкоговоритель предлагали бойцам Когтя сдаться. Но командир взвода подбил из противотанкового ружья еще один вражеский танк, едва немецкий агитатор закончил свою речь.
        На следующий день с утра холм атаковало звено «мессершмиттов». Но боевой пыл фашистов быстро остыл, когда Самойлов, а затем и Коготь сбили из противотанковых ружей каждый по фрицевскому самолету. Немцы осатанели от злобы и обрушили на высоту шквал огня. Но стоило фашистской колонне двинуться вперед, как огрызнулась единственная целая русская пушка. Коготь сам наводил орудие на цель, подбив еще три танка.
        Раненного осколком в голову и контуженного, Когтя вынесли с холма Самойлов и еще двое оставшихся в живых солдат. «Держись, лейтенант,  — подбадривал командира Самойлов.  — Я еще на свадьбе у тебя отплясывать буду». Впрочем, так и вышло. Когда в 42-м Коготь женился на Варе Аксеновой, Самойлов действительно плясал вприсядку у них на свадьбе.
        Майор улыбнулся и, закрыв личное дело Андрея Самойлова, подумал: «С Андрюхой мы многое прошли, чудом выжили тогда под Смоленском, значит, идти нам и дальше вместе».
        К вечеру Коготь отобрал нужных ему людей. Взяв «Личные дела», он направился к Костомарову.
        — Разрешите войти, товарищ полковник?  — раздался с порога кабинета громкий, раскатистый голос Когтя.
        Иван Антонович оторвался от документов, с которыми работал.
        — Проходи, майор, присаживайся. Оперативно ты…
        Коготь сел на стул напротив стола, за которым работал Костомаров, и положил перед полковником «Личные дела» людей, отобранных им для выполнения задания.
        — С этими офицерами я хотел бы отправиться на полигон,  — кивнул на папки Коготь.
        — Ты, я вижу, работаешь с опережением графика,  — улыбнулся полковник, закуривая папиросу,  — что ж, это хорошо. Есть время на доработку деталей операции. Итак, давай-ка глянем, кого ты выбрал.
        Костомаров взял папку сверху и, открыв ее, начал читать вслух:
        — Младший лейтенант Иван Константинович Егоров. Первоклассный радист, опытный шифровальщик, снайпер. Прошел Сталинград, награжден орденом Красного Знамени, медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу».  — Затем полковник открыл следующую папку.  — Младший лейтенант Рамиль Ильясович Абазов. Минер, в совершенстве владеет тремя языками, в том числе и немецким. Был ранен под Киевом. Награжден тремя медалями «За отвагу». Смельчак этот парень,  — оторвав глаза от папки, сказал Костомаров.  — Откровенно говоря, мне еще такие не попадались, чтобы сразу три медали «За отвагу». Ладно, посмотрим, кого еще ты выбрал. Лейтенант Самойлов,  — полковник пристально посмотрел на Когтя и улыбнулся.  — Жаль, майор, я с тобой не заключил пари на то, что ты непременно возьмешь на эту операцию своего фронтового друга.
        — Лейтенант Самойлов проверенный человек,  — пожал плечами Коготь и добавил: — Именно с такими, как Самойлов, и идут в разведку.
        — Согласен, майор,  — кивнул Костомаров.  — Так, остались еще двое.  — Полковник раскрыл папку и прочел вслух: — Лейтенант Павел Капитонович Анютин. Специалист по огнеметам, дымовым средствам, пулеметчик. Участвовал в обороне Москвы, награжден двумя орденами Красного Знамени. И последний у нас капитан Андронов Степан Иванович. Специалист по диверсионным операциям, отличный психолог. Воевал в Сталинграде. Кавалер двух орденов Славы.  — Закончив изучение «Личных дел», полковник затянулся сигаретой и подался чуть вперед: — Знаешь, майор, что бросается в глаза?
        — Что-то не так, Иван Антонович?  — напрягся Коготь.
        — Вольно, майор, дыши глубже, криминала нет. А бросается в глаза то, что ты выбрал для этого дела бывших фронтовиков, отобранных в СМЕРШ, а не бывалых оперативников.
        — Так дело ведь боевое, товарищ полковник. Думаю, пострелять придется вдоволь,  — пожал плечами Коготь.
        — Но учитывай тот факт, майор, что придется не только стрелять, но и головой думать.
        — Это я прекрасно понимаю, Иван Антонович. У отобранных мной офицеров с этим полный порядок.
        — Естественно, иначе не попали бы они служить в СМЕРШ,  — вскинул брови Костомаров. Немного помолчав, он добавил: — В общем, я одобряю твой выбор, майор, в конце концов, тебе разбираться с диверсионными группами Абвера на полигоне и играть с этой берлинской конторой в «кошки-мышки».
        — Что ж, сыграем, Иван Антонович, не в первый раз.
        — Только бросят они на полигон,  — полковник постучал указательным пальцем по столу,  — лучших своих людей. Ты уверен, что твои не подведут?  — последние слова Костомаров произнес с нажимом.
        — Если бы сомневался, Иван Антонович, то не выбрал бы их.
        — Это хорошо. Командир должен быть уверен в своих подчиненных,  — развел руками Костомаров.  — Иначе не переиграешь противника.
        — Понятно, товарищ полковник.
        — Вот еще что, Коготь,  — Костомаров потушил в пепельнице папиросу,  — перед вылетом на задание, а конкретно — послезавтра в восемь утра, соберитесь в моем кабинете. Хочу сказать несколько напутственных слов. Мы уже говорили с тобой, что эта операция очень важная.
        — Конечно, Иван Антонович.
        — Кстати, кодовое название этой операции — «Топь».
        — Хорошее название, Иван Антонович,  — улыбнулся майор.
        — Абвер должен увязнуть в болоте из дезинформации.
        — Значит, «Топь»,  — посмотрев на полковника, задумчиво повторил Коготь.
        — Вот и топи фашистов, майор.
        — Вас понял, товарищ полковник. Разрешите идти?
        — Разрешаю.
        Глава 3
        Полковник Эрвин Штольц, глава отдела «А-II» отвечавший в Абвере за диверсии в глубоком тылу врага, ранним утром приехал на своем «мерседесе» в штаб-квартиру немецкой военной контрразведки на улицу Тирпиц-Уфер в Берлине. Едва он вошел в свой кабинет и сел за стол, как дежурный офицер положил перед ним уже расшифрованную радиограмму из Москвы: «На сверхсекретном полигоне в тайге, в Коми, русские испытывают новое оружие, которое может повлиять на ход военных действий на Восточном фронте. Испытания проходят успешно. Примерные координаты полигона…»
        — Отличная работа,  — потирая ладони, произнес Штольц. Затем, взглянув на мрачное лицо офицера, спросил: — Кажется, вы что-то хотите мне сказать? Выкладывайте.
        — Наш агент в Москве вскоре после передачи этой радиограммы застрелился.
        — Что вы говорите?  — лицо Штольца вытянулось от удивления.  — Как застрелился? Может ли такое быть?
        — Может. Наш человек в Москве все проверил и перепроверил. Агент Плутон мертв. Как я уже сказал, он застрелился из своего пистолета.
        Такого поворота событий Штольц не ожидал. В течение нескольких лет была проведена огромная работа, чтобы внедрить в русскую контрразведку своего человека. И вот он мертв. «Хорошо, что Плутон успел передать важнейшие сведения. Но как бы сейчас он был нужен»,  — подумал Штольц. Полковник с силой ударил кулаком по столу и крикнул: «Вы свободны!» Дежурный офицер вскинул правую руку, рявкнул: «Хайль Гитлер!», щелкнул каблуками и, печатая шаг, вышел из кабинета.
        Оставшись в одиночестве, Штольц поднялся и прошел туда-сюда по кабинету, рассеянно поглядывая на настенные часы. С одной стороны, его радовало, что Абверу удалось заполучить столь важные сведения о секретном полигоне русских и примерные его координаты, но, с другой стороны, гибель такого ценного агента в столь важное время могла оказаться чреватой крупными неприятностями.
        Немного успокоившись, он подошел к столу и опустился в кресло. Откинувшись на спинку, Штольц задумался: «Что же могло толкнуть Плутона на самоубийство? Возможно, он чувствовал или даже знал, что его схватят и, конечно же, будут пытать? И поэтому он сам решил поставить последнюю точку в игре под названием «Жизнь». Не исключено, что, испытывая колоссальное нервное напряжение, агент просто не выдержал и вышел из игры таким вот брутальным способом».
        Штольц поморщился. Еще немного посидев, он поднял телефонную трубку и связался с адъютантом начальника Абвера. Канарис пока еще не приехал, но, по заверению адъютанта, должен прибыть с минуты на минуту.
        — Как только адмирал приедет, доложите ему, что у меня важное дело. Я буду ждать от вас звонка.
        — Я все понял, полковник,  — ответил адъютант и положил трубку.
        Не прошло и десяти минут, как Штольцу позвонил адъютант адмирала и сообщил, что Канарис ждет полковника прямо сейчас.
        Штольц вышел из своего кабинета, прошел по коридору и поднялся по лестнице наверх. Адъютант проводил его до кабинета Канариса. Войдя, Штольц выбросил правую руку вверх:
        — Хайль Гитлер!
        — Хайль…  — лениво ответил адмирал и спросил: — Что там такое у вас полковник, прямо с утра? Неймется вам. Садитесь.
        Канарис указал на несколько кожаных кресел, стоявших справа и напротив его массивного широкого деревянного стола. Портрет Гитлера, выступающего с речью на каком-то нацистском митинге, висел на стене над головой Канариса. Штольц сел в одно из кресел. Канарис подался вперед, готовый выслушать полковника. Фридриху Вильгельму Канарису было около пятидесяти шести лет. Седые волосы аккуратно подстрижены и зачесаны на бок. Продолговатое лицо разделял длинный прямой нос. Проницательные глаза пепельного цвета внимательно смотрели на полковника.
        Штольц поглубже вдохнул и начал:
        — Мы получили радиограмму из Москвы от нашего агента Плутона. Он давно внедрен в советскую контрразведку, и мы обычно получали от него особенно важные сведения. Так вот, господин адмирал, агент сообщил, что русские на одном из таежных полигонов успешно ведут испытания сверхсекретной бомбы, которая способна кардинально изменить ситуацию на Восточном фронте в пользу большевиков.
        — А вот это действительно интересно,  — Канарис откинулся в кресле и спросил: — Нам известно месторасположение этого полигона?
        — Да, примерные координаты у нас есть,  — кивнул Штольц.
        — Отлично, полковник!  — воскликнул Канарис.
        — Но есть одна проблема,  — кашлянул Штольц.
        — И какая же, полковник? Надеюсь, мы способны ее решить?
        — Боюсь, что нет, господин адмирал.
        — Это почему же?
        — Московский агент Плутон мертв. Он застрелился. Наши люди проверили эту информацию.
        — Покончил жизнь самоубийством?  — брезгливая гримаса исказила лицо адмирала.
        — Да, он застрелился,  — подтвердил Штольц.  — Нам потребовались годы и поистине титанические усилия, чтобы внедрить его в русскую контрразведку. А в результате…
        — Действительно, печальная новость,  — вздохнул адмирал.  — Понимаю, полковник, ваше разочарование. Такие агенты, как Плутон, ценятся на вес золота.
        Они немного помолчали, затем Канарис спросил:
        — Вы не установили, почему агент покончил жизнь самоубийством?
        Штольц пожал плечами:
        — Мы знаем только, что это было самоубийством. Все факты говорят об этом. А почему он свел счеты с жизнью, об этом остается только догадываться. Возможно, он почувствовал или узнал, что его схватят, и у него сдали нервы.
        — Полковник,  — внимательно посмотрел в глаза Штольца Канарис,  — а вы не исключаете какой-нибудь игры со стороны русских?
        — Я, конечно же, обдумывал и эту версию, господин адмирал. Но какая здесь может быть игра? Агент Плутон — многократно проверенный человек, и мы точно знаем, что он застрелился.
        — А перед этим передал информацию,  — подхватил Канарис.
        — Нет, здесь все чисто. И сведения, которые Плутон успел нам передать, без преувеличения — сверхважные.
        Канарис на несколько минут задумался, а затем произнес:
        — Пожалуй, я с вами соглашусь, полковник. Так что нужно браться за эту работу. Быстро, оперативно и четко, как вы умеете это делать. Подготовьте мне план операции — и вперед. Надо отправлять диверсионную группу на полигон, чтобы добыть необходимые нам сведения. Причем отобрать нужно самых лучших диверсантов. Как вы понимаете, действовать им придется в глубоком тылу. Тут необходим особый сорт людей, проверенных и высокообученных. Словом, мы должны послать на этот полигон нашу элиту. Если русские на самом деле испытывают сверхмощное оружие, мы должны многое о нем узнать: боевые характеристики, технологию изготовления… То есть все ценное, а главное, сделать это нужно в кратчайшие сроки.
        — Слушаюсь, господин адмирал,  — кивнул Штольц.
        — Я лично буду следить за ходом этой операции. Назовем ее «Гарпун»,  — задумчиво произнес Канарис.  — А вы непосредственно будете отвечать за успешность ее выполнения. Вам все ясно, полковник?  — с нажимом спросил адмирал.
        — Да, вопросов у меня нет, господин адмирал.
        — Вот и прекрасно. Тогда действуйте.
        — Есть один положительный момент, о котором я должен вас проинформировать, господин адмирал.
        — Какой?
        — В тех краях, в глухой таежной деревне, действует завербованный еще в 1938 году агент. Он периодически выходит с нами на связь.
        — Вы даже в тайге держите агентов?  — улыбнулся Канарис.
        — Дело в том, что русские строят в Коми несколько военных заводов. Танки, самолеты, стрелковое оружие… А по роду службы мы должны все знать.
        — Это похвально, Штольц,  — Канарис потянулся в кресле,  — но теперь надо бросить наших лучших оперативников и агентов на решение задач операции «Гарпун». Вопросы есть, полковник?
        — Мне все предельно ясно, господин адмирал.
        — Тогда действуйте, полковник. Тянуть нам нельзя, ситуация не позволяет. Ставлю задачу через неделю отправить нашу группу к полигону. Ровно через неделю, не позже,  — повторил Канарис.  — Докладывайте о ходе операции мне лично, а я в свою очередь буду докладывать фюреру. Вы уж постарайтесь, полковник, чтобы «Гарпун» попал в цель, и тогда я обещаю вам повышение в звании, боевые награды и новую, более высокую должность.
        Штольц вскочил и подобострастно крикнул:
        — Хайль Гитлер!
        Когда полковник вышел, Канарис встал и подошел к большому глобусу, стоявшему у шкафа. Он нашел автономную советскую республику Коми. «В недрах тайги прячется секретный советский военный полигон, на котором успешно испытывают сверхоружие. Удача сама идет к нам в руки. Гитлер в последнее время не очень-то доволен нашей работой, так что операция «Гарпун» при успешном ее выполнении снова поднимет Абвер в глазах фюрера. Поэтому ставки не просто высоки, они заоблачны,  — размышлял Канарис, стоя рядом с глобусом и покручивая его правой рукой.  — Эта операция слишком много значит для нас, подхалимов у Гитлера хватает, и они нашептывают ему о том, что Абвер стал неэффективным и, мол, пора его реорганизовывать и менять старика Канариса. Эту операцию послал нам Бог.
        Канарис сел за стол и, сняв с аппарата телефонную трубку, связался со Штольцем.
        — Полковник Штольц,  — послышалось в трубке.
        — Послушайте, Штольц, на операцию «Гарпун» не жалеть никаких сил и средств. Другого результата, кроме как полный успех, просто не может быть. Вы поняли, Штольц?
        — Да, господин адмирал.
        — Вот и великолепно. Активизируйте работу, подключайте к ней лучшие силы, лучшие умы контрразведки. Работайте днем и ночью, главное, чтобы это было результативно. Повторяю, обо всех этапах подготовки и проведения операции докладывайте лично мне. Если потребуется помощь, поддержка с моей стороны, звоните мне хоть ночью домой. Я верю в вас, Штольц,  — тихо, но твердо закончил Канарис.
        — Операция «Гарпун» пройдет успешно,  — заверил адмирала Штольц.
        — Другого ответа от вас, полковник, я и не ожидал. Действуйте,  — Канарис повесил трубку.
        Глава 4
        Накануне вылета группы Когтя на полигон в Коми полковник Костомаров отпустил майора домой в семь вечера. Когда Коготь около восьми часов вошел в свою квартиру, Варя после дежурства мылась в ванной. Он разделся, прошел на кухню, открыл банку свиной тушенки, нарезал сала, достал из кадки соленый огурец и водрузил на стол бутылку водки. Два граненых стакана были естественным приложением.
        Коготь сел за стол и стал ждать жену. Варя вышла из ванной обнаженной, на плече у нее висело белое полотенце. Повернув голову в сторону кухни, она взвизгнула, прикрывая голое тело полотенцем.
        — Господи, Володя, как ты меня напугал!  — воскликнула женщина.  — Я же подумала, что у нас в доме кто-то чужой, может, грабитель или еще кто. Ты же так рано никогда не возвращался.
        — А сегодня вот вернулся раньше. И сказать по правде — не зря. Было на что посмотреть.
        Майор встал, подошел к жене и, погладив ее мокрые волосы, крепко поцеловал в губы, обхватив двумя руками за талию. Потом он подхватил Варю на руки и отнес в спальню. Уложив женщину на кровать, он стал ее целовать, прижимая к себе.
        Быстро сняв одежду, Коготь прошептал Варе на ухо:
        — Я же говорил тебе, что мы встретимся в постели. Так оно и вышло. Я люблю тебя, Варя. Очень люблю,  — целуя жену в шею и грудь, тихо сказал Коготь.
        — Я тоже тебя очень люблю, Володя.
        Позже они пошли на кухню ужинать. Майор открыл ножом бутылку водки, плеснул немного Варе, а себе налил побольше.
        — В кои-то веки мы ужинаем вместе,  — покачала головой Варя и рассмеялась, а потом серьезно добавила: — Ты меня так испугал, Володя, если бы ты только знал…
        — Нужно было быть чуть собраннее и внимательнее, тогда ты заметила бы в прихожей мои сапоги и успела бы одеться,  — улыбнулся Коготь.  — Хотя это и не обязательное условие. В любом случае, ты не испугалась бы.
        — Я же, Володя, гражданский человек, а не военный. Пришла в шесть часов с дежурства, немного полежала на диване, отдохнула. Сегодня был тяжелый день, хотя и прошлые дни были нелегкими. Потом я нагрела в тазике воды и пошла в ванную мыться.
        — И тут в дом пробрался я,  — подтрунивая над женой, засмеялся Коготь,  — похитил красавицу и соблазнил ее в спальне.
        — Да ладно тебе в краску меня вгонять,  — нарочито серьезно сказала Варя.  — Лучше скажи, за что выпьем, коль нам в этот чудный майский вечер выпало огромное счастье быть вместе. Ведь сколько миллионов людей разлучено из-за войны… И они могут только мечтать о таком прекрасном вечере. Только ты и я, а больше ничего и никого не существует. Нет ни войны, ни страданий — ничего хотя бы на короткий миг.
        — Я тебе должен сказать, Варя,  — лицо Когтя стало привычно суровым,  — завтра я уеду из Москвы. Ничего не поделаешь, служба.
        — Теперь мне понятно, почему ты пришел сегодня пораньше домой,  — Варя подалась вперед, опершись локтями о стол и подперев голову ладонями.  — Мы живем вместе почти год. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что ты то и дело куда-нибудь уезжаешь. А в прошлый раз вернулся с плечевым ранением…
        — Не преувеличивай, подумаешь, зацепило немного,  — Коготь равнодушно махнул рукой.
        — Зацепило, говоришь… Пуля прошла навылет, чудом не пробив легкое,  — тяжело вздохнула Варя.
        — Значит, я везучий человек. Тебе радоваться надо, а ты вдруг загрустила. Улыбнись, дорогая, ну пожалуйста. У тебя такая очаровательная улыбка. Я не перестаю ею восхищаться. Эх, жаль не умею я слагать стихи. Улыбнись!
        — Володя, ты взрослый мужчина, поэтому пора бы тебе знать, что улыбки по заказу если и получаются, то лишь фальшивые.
        — Что ж, приму к сведению.
        — Скажи, Володя, ты едешь на фронт?
        Вместо ответа майор пристально посмотрел в глаза жене и укоризненно покачал головой.
        — Ах да, я совсем забыла, это военная тайна. Извини, а как надолго ты уезжаешь?
        — Точно сказать не могу, может, на месяц или на два. Там будет видно.
        — Давай выпьем, Володя, за то, чтобы ты выполнил задание и вернулся ко мне живым и здоровым. Помни, что я очень буду тебя ждать.
        Женщина не совладала с нервами, и из ее глаз потекли слезы.
        — Ну вот, снова… А по радио передавали, что сегодня будет сухая, теплая погода,  — Коготь поставил на стол граненый стакан с водкой и, придвинувшись к жене, крепко ее обнял и поцеловал в губы.  — Варюха, да все пойдет как по маслу, задание простое. Курорт, честное слово, а не задание. Так что выбрось все плохое из головы. Подумай лучше, как мы с тобой заживем после войны. Будем ходить в театры, само собой — на балет. Ты же любишь балет. Посмотрим «Лебединое озеро». Ты только представь!
        — Конечно,  — вытирая ладонями слезы, выдохнула женщина,  — я же серьезно занималась балетом, если бы не травма ноги, то могла бы стать известной балериной. Это было мечтой моего детства, но, увы, не сложилось.
        — Да, но тогда наша медицина лишилась бы прекрасного хирурга — Варвары Алексеевны Коготь. Непорядок был бы.
        Женщина улыбнулась.
        — Вот видишь, Варюша, можем улыбаться, когда хотим,  — бодро сказал Коготь. Затем он взял стакан с водкой и сказал: — Давай, дорогая, выпьем за нашу счастливую, радостную жизнь после войны.
        — Давай — за нее и за скорейшую победу.
        Супруги чокнулись и, выдохнув, почти одновременно залпом выпили водку.
        — Ух ты, горькая какая,  — поспешно закусив свиной тушенкой, сказала Варя.
        Коготь, орудуя вилкой, намазал на ломоть хлеба тушенку, подхватил вилкой огурец и, не торопясь, принялся жевать.
        Супруги легли спать около часа ночи. Варя со страстью, словно в последний раз, целовала и ласкала мужа, все крепче прижимаясь к нему. Коготь положил ее на спину и сделал свое мужское дело. Варя вскрикнула и затихла. Вскоре она уснула в объятиях мужа, а вот Когтю не спалось. Не привык он так рано ложиться спать. Обычно майор возвращался со службы в два-три часа ночи, выпивал залпом сто пятьдесят граммов водки и засыпал на три-четыре часа, затем вставал и, быстро позавтракав, ехал на службу. И так день за днем. А в эту ночь еще его разбередили мысли о матери. Варя какими-то еле уловимыми чертами лица, плавной неторопливой походкой была на нее похожа. Коготь постоянно подмечал это и любил супругу так же сильно, как и маму.
        Воспоминания захлестнули майора, заболели, засаднили где-то глубоко в душе, и он понял, что вряд ли ему суждено уснуть в эту ночь. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он отодвинулся от нее и, повернувшись, бесшумно встал с кровати и замер, прислушиваясь к глубокому, сонному дыханию Вари. «Слава Богу, спит»,  — подумал Коготь и, постояв еще немного, повернулся и на цыпочках вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
        Он включил на кухне свет, сел возле стола на табурет, взял со стола недопитую бутылку водки и, плеснув себе немного в стакан, выпил, закусив тонко нарезанными кусочками сала и хлеба. На душе не полегчало. Майор вздохнул. Ну да, он бросил курить, но папироса сейчас пришлась бы ой как кстати.
        Коготь подошел к окну, за которым стояла тихая майская ночь. На мгновение майору показалось, что на него смотрят из темноты чьи-то глаза. «Мама!  — тяжело выдохнул майор и, отойдя от окна, сел на табурет.  — И вот так вот всегда, когда предстоит тяжелое, опасное задание. Мама приходит во сне или на короткий миг, как сейчас является наяву, словно пытается предупредить и уберечь». Коготь обхватил голову руками, закрыв глаза.
        Он услышал легкую патефонную мелодию, доносившуюся откуда-то издали. Было воскресенье, а значит, они всей семьей ехали в Москву, чтобы погулять по городу, сходить в кино или зоопарк. Отец Когтя был военным летчиком. Семья жила в небольшом деревянном домике, как и все семьи военнослужащих, в военном городке в сорока километрах от Москвы. Отец Володи был очень высоким, под метр девяносто, молодым и стройным мужчиной. Кучерявые, черные как смоль волосы. Лихие усы, закруглявшиеся возле уголков рта. Выразительные карие глаза. Он был шутником, балагуром и, как понял, подрастая, Коготь, большим любителем женщин.
        Мать работала в аптеке фармацевтом. Она была худой и стройной, как тростиночка. Писала стихи и прекрасно играла на фортепиано. Всегда заботливая, внимательная, чуткая, она умела вызвать сына на откровенность, когда у него были какие-нибудь проблемы. Коготь боготворил свою мать, с ней он всегда был откровенным. Она помогала ему с математикой и русским языком. А отец дома бывал редко. Иногда спросит что-нибудь у сына, так, для порядка, пошутит и пойдет по своим делам.
        Когда семья уже старалась выйти из дома, чтобы отправиться к железной дороге, которая находилась за лесом, в трех километрах от военного городка, отцу кто-то позвонил. Он снял трубку, выслушал сказанное, что-то тихо ответил и вернул трубку на рычаг аппарата.
        — Кто это звонил, Николай?  — спросила Лида у мужа.
        — Да командиру части захотелось проверить боеготовность. Возможно, сегодня будут полеты. Езжайте без меня в столицу и повеселитесь там как следует. Лето, каникулы, пусть Вова отдохнет. Расскажете мне потом, сколько в Москве съели мороженого.
        — Жаль, у нас и на прошлой неделе не получилось всей семьей съездить в Москву,  — сказала Лидия.
        — Ничего страшного в этом не вижу, погуляешь по столице с сыном. Сама понимаешь — служба. Ничего не попишешь,  — Николай развел руки в стороны.
        — Ладно, удачных тебе полетов,  — пожелала Лида и повернулась к сыну: — Пойдем, Володя, а то опоздаем.
        Они вышли из дома и зашагали по лесной тропинке. Но не прошли они и километра, как Володя споткнулся о камень и сильно подвернул ногу. Он попытался идти, прихрамывая, однако нога стала болеть еще сильнее.
        — Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, сынок. Сядь на траву, сними ботинок и носок,  — сказала мать Володе.
        Мальчик, расстроенный тем, что поездка в Москву срывалась, тяжело вздохнул, морщась от боли, опустился на траву и снял обувь. Мать внимательно осмотрела поврежденный голеностоп, который уже сильно напух.
        — Никуда мы, Вова, сегодня не поедем,  — вынесла она свой вердикт.  — У тебя вывих. Ноге нужен покой и лед. Вставай, будешь опираться на меня, так и дойдем потихоньку до дома.
        — Вот невезуха!  — раздосадовано сказал мальчик.  — Все пошло наперекосяк. Сначала папу вызвали на аэродром, а потом этот чертов камень…
        — Молодой человек, прошу следить за речью. То, что ты, Вова, травмировался, не дает тебе никакого права употреблять не очень хорошие слова. Я же всегда тебя учу, что русский язык красивый, благозвучный. Вот и используй его возможности, а то так в следующий раз слово «чертов» ты заменишь на более низкое словцо. Ты понимаешь, о чем речь,  — назидательно сказала Лидия.
        Володя поднялся и, положив правую руку на плечо мамы, похромал по лесной дорожке. Обратный путь к дому показался им долгим. Они часто останавливались и отдыхали. Нога у Володи нестерпимо болела.
        — Ничего, потерпи, сынок, придем домой, ляжешь на кровать, приложим к ноге лед, и тебе станет легче,  — подбадривала мальчика Лидия.
        Подойдя к дому, они обратили внимание на то, что входная дверь чуть приоткрыта.
        — Может, Николая отпустили с аэродрома?  — пожав плечами, предположила Лида.
        Они с сыном вошли в прихожую, и тут справа, из спальни, послышались женские стоны и скрип кровати. Лида побледнела. Она посадила сына на потертый старый диван, тихо пошла к спальне, повернула ручку, ахнула и закричала:
        — Это ты, Зина?! Ты — моя лучшая подруга и спишь в моей кровати в моем доме и с моим мужем!
        Володе Когтю было около четырнадцати лет, и он все понял. Отца никто и никуда не вызывал. Он отправил жену и сына в столицу, чтобы разлечься с очередной любовницей.
        Из спальни выбежала полуголая Зина. Не обращая внимания на подростка, она поспешно оделась и украдкой выскочила из дома.
        Мать опустилась на корточки вдоль стены и зарыдала. Из спальни вышел отец. Он был в одних галифе.
        — Лида, все это, конечно, ужасно, но не расстраивайся уж так. Я все объясню,  — присев рядом с женой, сказал Николай.
        — Я терпела все эти россказни о твоих бравых похождениях направо и налево,  — повернув к мужу заплаканное лицо, как-то потерянно, не своим голосом сказала Лида,  — а сейчас сама увидела, как ты привел в нашу супружескую кровать мою подругу. Как мне жить после этого? Ты не просто плюнул мне в душу, ты растоптал ее.
        — Лида, не драматизируй события. Ну, иногда так бывает в жизни. Все успокоится, и мы будем жить долго и счастливо. Вот увидишь. Просто вышло недоразумение.
        — Вот до чего ты дошел, Николай, называешь предательство недоразумением. А жить, возможно, ты и будешь счастливо, но только не я.
        Володя с трудом сдержал порыв броситься к матери, обнять ее и успокоить. Отец что-то объяснял, размахивая руками, но она его не слушала. С того дня Лида стала замкнутой. Придя с работы, она подолгу лежала на кровати и смотрела в потолок.
        Через два месяца Володя, возвращаясь из школы, заметил возле своего дома много людей. Среди них были и офицеры. «Что-то случилось»,  — кольнуло в груди мальчика, и он побежал, чувствуя беду. Когда он подбежал поближе, то увидел, как два офицера в небольшой пристройке к дому, служившей кладовой, вынимают из петли его мать.
        «Мама!» — отчаянно закричал Володя, не веря в происходящее. Он растолкал сгрудившихся людей, пробираясь к пристройке. Мать вынесли и положили на траву. След от петли темным кровоподтеком врезался в хрупкую шею молодой женщины. Ее голова безвольно склонилась к левому плечу. Глаза потускнели и немного провалились.
        Кто-то прошептал за спиной Володи: «Она не выдержала измены мужа. Сломалась». Спазм рыданий заглушил все голоса вокруг. Подросток упал на колени рядом с матерью и, положив голову ей на грудь, сотрясаясь всем телом, словно в конвульсиях, заплакал.
        Позже Володя сидел возле ее гроба, не переставая гладить мамин лоб и волосы. Никого вокруг себя он не видел. Отец что-то говорил ему, но Володя не слышал его слов. А когда гроб с телом матери стали опускать в землю, мальчик потерял сознание. Он стал плохо спать, мало ел, но по-прежнему учился на «отлично», потому что так всегда хотела мама.
        Однажды вечером, когда отец возвратился усталый с полетов, Володя сидел за столом в своей комнате и делал уроки, склонившись над тетрадкой.
        — Как у тебя дела?  — спросил отец и, подойдя к сыну, потрепал его по волосам.
        И тут в душе подростка распрямилась невидимая пружина гнева. Он вскочил, сбросив руку отца.
        — Как у меня дела?!  — закричал он.  — Ты хочешь это знать?! Или ты просто пришел отметиться перед встречей с очередной любовницей?!
        — Замолчи!  — грозно рявкнул летчик.
        Но Володя проигнорировал предупреждение.
        — Ты убил мою маму! Убил прямо у меня на глазах! А сейчас спрашиваешь, как у меня дела? Ты знаешь, как я ее любил, как мы с ней часами разговаривали… А теперь я совершенно один во всем мире. Вот такие мои дела!  — закричал подросток.  — Будь ты проклят со всеми своими любовницами!
        Отец наотмашь ударил сына кулаком по лицу. Володя упал рядом с кроватью, ударившись затылком о железную ножку. Из носа брызнула кровь.
        — Если и я тебе мешаю развлекаться, тогда ты и меня убей!  — крикнул подросток.
        Он бросился на отца с кулаками, но, получив сильный удар ладонью в ухо, рухнул на пол, потеряв сознание.
        Через полгода, испытывая новый самолет, капитан Николай Коготь разбился, уведя горящий самолет в сторону от поселка. За этот подвиг он посмертно был награжден орденом Красного Знамени. Орден в память об отце был вручен Володе командиром части, в которой служил Николай Коготь, в школе на торжественной линейке.
        Из родственников у Володи остался только дед по маминой линии, с которым мать обменивалась время от времени письмами. Спустя две недели после гибели отца вечером в дом Володи кто-то постучал.
        — Кто там?  — настороженно спросил подросток.
        — Гость из Сибири. Открывай, внук, не ночевать же мне на улице.
        Дед был худой и высокий, как и его дочь, мать Володи. Однако внешность Петра Устиновича Трофимова была обманчивой. Он был жилист, физически силен, несмотря на свои шестьдесят два года, и очень умен.
        — Завтра, Володя, мы с тобой двинемся в обратный путь,  — присев на диван, сообщил дед.
        — А как же школа? Я же здесь учусь.
        — Школа есть и у нас в поселке. Там и будешь учиться. Вдвоем нам с тобой будет веселей, скучать тебе не придется.
        На следующий день Володя зашел с дедом на кладбище, положил цветы сначала на могилу матери, а в другом конце кладбища и на могилу отца.
        Володя собрал свой нехитрый скарб, и внук с дедом отправились в Москву на железнодорожный вокзал.
        Сибирский поселок Кузьмовка находился на берегу реки, по которой сплавляли лес. Дед Петр, как его называл Володя, был потомственным охотником и зарабатывал себе на жизнь, охотясь на норок и песцов.
        Тайга стала второй школой для Володи. Дед часто брал его с собой. Однажды он поставил на камень старую консервную банку и, сняв с плеча карабин, сказал:
        — Сейчас, друг мой, займемся стрельбой.
        — Я же ни разу не стрелял из настоящего оружия,  — неуверенно протянул подросток, взяв карабин в руки,  — я только в тире пробовал.
        — Сейчас мы это поправим. Ты же мужик и должен уметь стрелять, чтобы защитить свой дом, семью. Попробуй-ка хорошенько прицелиться и плавно нажать на курок.
        Володя повернулся к деду и случайно выстрелил. Петр Устинович едва успел присесть. Пробитую шапку словно ветром сорвало с головы.
        — Вот это да, родной внук чуть не лишил деда жизни. Тогда бы ты и вовсе круглым сиротой остался.
        — Это случайно вышло, я не хотел,  — испуганно оправдывался подросток.
        — Вот тебе первый урок. Нужно любить оружие, обращаться с ним бережно и осторожно,  — наставлял дед,  — а о прострелянной шапке никому не говори. Ерунда. Всякое бывает.
        Дед Петр научил Володю метко стрелять, выслеживать зверя, преследовать раненую добычу. Он обучал его премудростям охоты, тем знаниям, которые передавались только от отца к сыну по наследству. «Тайга — это открытая книга для того, кто умеет ее читать. Смотри и слушай, все необычное подмечай и делай выводы. Иногда сломанная ветка может рассказать опытному человеку очень многое»,  — наставлял внука Петр Устинович.
        Когда Володя выследил и застрелил лося, дед сказал, потрепав ладонью внука по взъерошенным волосам: «Вот теперь ты настоящий охотник». Это была высшая похвала из уст деда Петра.
        По вечерам дед и внук играли в шахматы. Петр Устинович был чемпионом района по этой древней игре и любил в свободное время сыграть несколько партий. Иногда к ним присоединялись друзья Петра Устиновича — местный фельдшер Карасев и охотник Михалыч, как называл его дед. И тогда шахматные сражения могли проходить до утра. Дед Петр гордился, что его внук Володя всех обыгрывает. «Способный у тебя внук»,  — проиграв партию Володе, качал головой Михалыч. «Так ведь было в кого пойти»,  — ударяя себя в грудь кулаком, смеялся Устинович.
        Окончив школу с отличием, Володя поехал в Москву поступать в военное артиллерийское училище. «Нелегкий ты хлеб себе выбрал, внук,  — перед расставанием сказал Петр Устинович.  — Чует мое сердце, что придется тебе повоевать. Но ты упорный, умеешь терпеть и ждать, а на войне это важно. Учись как следует и не забывай писать деду». У бывалого, закаленного охотника потекла по щеке слеза.
        Как сына погибшего при исполнении служебного долга офицера, награжденного орденом, Володю без проблем приняли в военное училище. Началась армейская жизнь.
        Воспоминания о матери и о своей судьбе не отпускали майора до утра. Когда начало светать, он вскипятил воду и побрился. Затем он сел завтракать, и тут на кухню вошла Варя. На ней было нарядное нежно-синее платье. Когда Коготь уезжал куда-нибудь, она всегда надевала его, чтобы проводить мужа. И он возвращался, несмотря на тысячи опасностей, подстерегающих его. «Он вернется. Обязательно вернется живым и здоровым»,  — как заклинание повторяла Варя про себя, присев за стол напротив мужа.
        — Ты сегодня не спал,  — едва взглянув на супруга, сказала она.
        — Откуда ты знаешь? Я, кажется, очень тихо встал. По-моему, я не разбудил тебя, Варя.
        — Нет, не разбудил. Просто ты забываешь, что я врач и знаю некоторые вещи о физиологии человека, которые мне могут немало подсказать.
        — Интересно, как-нибудь просветишь меня на досуге. Ты надела мое любимое платье. Оно так идет тебе.
        — Мне оно тоже нравится,  — улыбнулась Варя и подумала: «Потому что оно уже стало нашим талисманом, приносящим тебе удачу, мой любимый».
        — Присоединяйся,  — показав на стол с едой, сказал Коготь.
        — С удовольствием.  — Она налила себе чаю, потянулась за хлебом.  — По-моему, ты не скучал сегодня ночью. Бутылка водки куда-то исчезла.
        — Да, я допил ее,  — лицо майора погрустнело.
        Варя положила свою ладонь поверх руки мужа и участливо посмотрела в его глаза:
        — Ты вспоминал маму?
        — Да, но не будем об этом.
        Варя узнала о трагической судьбе матери ее мужа, когда они прожили вместе несколько месяцев. Как-то вечером обычно малоразговорчивый Володя разоткровенничался.
        Варя знала, что приступы тяжелых воспоминаний о матери, которую Коготь боготворил, случаются с ним не так уж и редко. Это была его неизменная боль, перед которой все медицинские познания Вари были бессильны.
        Женщина хотела как-то успокоить мужа, но в последний момент передумала, опасаясь ненароком задеть его «душевный нерв», как выражался один из старых профессоров.
        Они молча выпили по чашке чая.
        — Ну что же, мне пора,  — коротко сказал Коготь.
        — Я тебя провожу,  — поднялась Варя.
        Муж облачился в военную форму, натянул сапоги, расчесал свою густую, черную шевелюру и надел фуражку.
        — Теперь кажется все,  — сказал он.
        Варя бросилась ему на шею, крепко обняла и, не сдержавшись, зарыдала.
        — Пожалуйста, береги себя, Володя,  — прошептала она сквозь слезы.
        — Пойду я, Варя, не люблю долгих сентиментальных прощаний. По мне, так чем раньше уходишь, тем быстрее возвращаешься.
        — Возможно, ты и прав.
        Они крепко обнялись. Коготь взял со стула небольшой темно-коричневый чемодан с личными вещами, поцеловал Варю в щеку и вышел.
        Глава 5
        Ровно в восемь утра группа офицеров СМЕРШа во главе с майором Когтем вошла в кабинет полковника Костомарова и построилась в шеренгу.
        — Товарищ полковник, группа особого назначения прибыла по вашему приказанию,  — доложил майор Коготь.
        — Вольно,  — махнул рукой Костомаров. Он поднялся из-за стола, подошел к первому офицеру и оглядел его с головы до ног. Перед ним стоял широкоплечий плотный мужчина.
        — Капитан Андронов,  — представился офицер.
        Рядом с Андроновым стоял друг Когтя — высокий, худощавый, молодой мужчина с большими голубыми глазами.
        — Лейтенант Самойлов,  — произнес офицер.
        Полковник подошел к следующему офицеру небольшого роста, с неприметным белесым лицом. «Такого на улице увидишь и пройдешь мимо даже не заметив»,  — подумал полковник. Офицер представился:
        — Лейтенант Анютин.
        Стоявший рядом с Анютиным офицер, наоборот, был высоким, гибким, с тонкими выразительными чертами лица.
        — Младший лейтенант Абазов,  — громким, звонким голосом отчеканил он.
        Крайний в шеренге мужчина был чуть выше среднего роста, с веснушчатым лицом.
        — Младший лейтенант Егоров,  — громко произнес он.
        — Что ж, вот и познакомились. С теми, кого я не знал лично,  — поправил себя полковник.
        Костомаров сложил руки за спиной и неторопливо прошелся перед шеренгой. Коготь стоял чуть впереди, справа от своей группы и, как все, смотрел на полковника. Наконец Иван Антонович остановился и еще раз осмотрел офицеров СМЕРШа. Кашлянув, он сказал:
        — Думаю, ваш командир, майор Коготь, рассказал вам о сути операции «Топь», так что дублировать его я не стану. Ни к чему это, да и времени жалко. Я собрал вас здесь для того, чтобы лично посмотреть каждому из вас в глаза и сказать вот что. Это лето на фронте будет очень тяжелым и решающим одновременно. Если надавим на фрицев как следует, покатятся они обратно к своим границам. Борьба будет жесточайшей. По нашей линии мы должны сделать все возможное и невозможное, а если потребуется, то и пожертвовать во имя победы своими жизнями. Абвер мы обязаны переиграть. Операция «Топь» является одной из важнейших, так что командование контрразведки рассчитывает на каждого из вас. Майор Коготь, ваш командир, подобрал прекрасную группу. На вашей стороне большой боевой опыт, вы прекрасные разведчики, обладающие знаниями и опытом целой роты, а может, и больше. Впрочем, другие люди в СМЕРШ не попадают. Операция «Топь» будет сложной, многоуровневой. Некоторые вещи вы будете узнавать от вашего командира. Кстати, его заместителем назначается капитан Андронов. Как говорится, прошу любить и жаловать. Командование верит
в вас, поэтому вы уж постарайтесь выполнить поставленную задачу. Вопросы будут?  — Костомаров посмотрел на присутствующих.
        — У меня есть два вопроса, товарищ полковник,  — громко произнес Коготь.
        — Слушаю тебя, майор.
        — Когда мы вылетаем?
        Полковник Костомаров взглянул на настенные часы.
        — Вылет назначен на двенадцать дня. Вы полетите на бомбардировщике с одного из военных аэродромов.  — Иван Антонович глянул на Когтя: — Какой второй вопрос, майор?
        — Хочу поинтересоваться насчет оружия и амуниции.
        — Понял, Коготь. Что ж, все твои вопросы по существу. Маскхалаты, обувь, бинокли, рации и питание к ним вы берете с собой. Естественно, при вас должно быть личное оружие, речь о пистолетах. И снайперы берут свои винтовки, поскольку это очень тонкое, индивидуальное оружие. А остальное: автоматы, пулеметы, минометы, гранаты — найдете на полигоне. С этим проблем не будет. Вам все ясно, майор?
        — Так точно, товарищ полковник,  — четко ответил Коготь.
        — Это хорошо,  — задумчиво произнес Костомаров.  — И вот еще что, полковник Веригин Семен Петрович, начальник полигона, будет выполнять все ваши приказы и распоряжения, майор, касательно проводимой операции «Топь». Веригин нами об этом уже предупрежден. Так что, майор, вы наделяетесь большими полномочиями.
        — Вас понял, товарищ полковник.
        — Собственно это все, о чем я хотел сказать. В самое ближайшее время вас ждет серьезное, ответственное дело. Но мы же любим такую работу?  — повысив голос, бодро спросил Костомаров.
        — Так точно, товарищ полковник,  — в один голос зычно ответила группа офицеров вместе с командиром.
        — Желаю всем удачи. Все свободны, кроме Когтя.
        Когда офицеры вышли, полковник сел за стол и, кивнув на стул, произнес:
        — Садись, майор, в ногах правды нет, да и на дорожку полагается.
        Коготь сел напротив Костомарова.
        — Наши разведчики,  — сказал Иван Антонович,  — сообщили, что Абвер начал усиленную подготовку к проведению операции «Гарпун». Цель ее — узнать все о нашем полигоне и о секретной бомбе,  — полковник улыбнулся.  — Операцию будет курировать сам шеф Абвера адмирал Канарис.
        — Ничего себе, похоже, на нашу наживку клюнула очень большая рыба,  — покачал головой Коготь.
        — Пока все идет по плану, как мы и задумали. Действовать нужно так, чтобы не вспугнуть фашистов. Абвер должен стать одержимым нашим полигоном в Коми. Канарису и его подчиненным он должен сниться. Короче, как мы уже говорили с тобой, скоро на полигон пожалуют гости.
        — А мы, Иван Антонович, люди гостеприимные, поэтому встретим их как положено, с хлебом-солью,  — Коготь ухмыльнулся.
        — Смотри только, майор, не перестарайся. Чем больше важных гостей прибудет на полигон, тем лучше. А нюансы мы с тобой обговорили, кроме того, мы будем с тобой на связи и, если что, все согласуем и обговорим.
        Коготь, собрав в вещмешок все необходимое, сидел в своем кабинете и пил чай. В дверь кто-то постучал.
        — Войдите,  — крикнул майор.
        Вошел капитан Андронов:
        — Разрешите, товарищ майор?
        — Проходи, конечно, капитан, садись,  — Коготь рукой указал на стулья, стоявшие вдоль стены.
        — Группа готова к отправке, Владимир Николаевич.
        — Это хорошо,  — Коготь взглянул на наручные командирские часы.  — До отправления у нас чуть более получаса. Давай потолкуем с тобой, Степан Иванович. С тремя ребятами из нашей группы я работал на разных заданиях, а вот с тобой и с лейтенантом Анютиным сталкиваться не приходилось.
        — Что ж, потолковать можно,  — капитан скрестил ноги и осмотрел кабинет.
        — Работать придется плечом к плечу,  — продолжил Коготь.  — Кстати, чайку не хочешь?
        — Отчего же, можно,  — пожал плечами Андронов.
        Майор поднялся, положил в кружку, стоявшую на массивном металлическом сейфе, заварку, налил из чайника кипятка, бросил два кусочка сахара, тщательно перемешал его и подал кружку капитану, предупредив:
        — Осторожно, горячий.
        — Ничего, я не кот, не обожгусь,  — улыбнулся Андронов.  — Как говорится, такой чай душу согревает. По мне, чем горячее чай, тем лучше.
        — С этим все нормально. Чайник с кипятком принесли как раз перед твоим приходом. Люблю я, капитан, чаевничать. Бывает, и две, а то и три кружки выпью подряд. Поэтому мне приносят сразу целый чайник с кипятком, благо, туалет недалеко,  — Коготь рассмеялся и снова сел за стол.  — Я вот что хочу у тебя спросить, Степан Иванович. В личном деле я прочитал, что солдаты тебя в Сталинграде называли «заговоренным». Позволь поинтересоваться, почему?  — майор отхлебнул горячего чая.
        — Было дело,  — тяжело вздохнув, словно перевернув невидимый камень в душе, ответил Андронов.  — Я на фронте с 41-го года. Впервые вступил с немцами в бой под Минском. В общем, не знаю, как объяснить, но я стал замечать, что у меня повышенное чувство опасности.
        — Интересно,  — Коготь поставил кружку с чаем на стол и подался вперед.  — А в чем это выражалось? Приведи, Степан Иванович, какие-нибудь примеры, чтобы мне понятнее было.
        — Например, дело было в Сталинграде. Я и несколько моих бойцов, укрывшись за руинами, отражали атаку немцев. Неплохо, надо сказать, мы бились, остановили фрицев. Затем к нам прибыло подкрепление, и мы пошли в контратаку. Бойцы, которые служили в моей роте, держались поближе ко мне. Когда я слышал звук летящей немецкой мины или снаряда, то за несколько секунд до взрыва мог с точностью до метра сказать, где она или он ляжет, и мы уходили оттуда. Мои ребята, как приклеенные, следовали за мной и оставались живыми, в то время как другие погибали. Подкрепление в том бою почти все полегло, а мы выбили немцев из их позиций. Из моей роты только двоих солдат легко ранило, а ведь бой был очень тяжелым и кровопролитным.  — Капитан помолчал, мелкими глотками отпивая чай, затем сказал: — Может, это от отца, он точно предсказывал погоду на несколько дней вперед. Однажды, в самый последний момент, отец передумал плыть на пароходе по Волге. А пароход той же ночью затонул. Никто из пассажиров не спасся. Интуиция это или еще что, не знаю. Только проверено много раз. Если командование поручало мне какое-нибудь
задание в Сталинграде, солдаты сами просились пойти со мной, говорили про себя, что, мол, с «заговоренным» не страшно, он знает, как разминуться со смертью даже в аду. И мы выполняли такие задания, что самому сейчас страшно вспоминать, и все при этом возвращались живыми.
        — Тогда я, взяв тебя в свою группу, точно не ошибся,  — сказал Коготь.
        — Будем надеяться на Бога, а сами не плошать и соображать,  — произнес Андронов.
        — Кстати, по акценту чувствуется, что ты с Волги, капитан.
        — Да, я родом из деревни Тихомировка. Она и в самом деле раскинулась на берегу Волги, недалеко от Куйбышева. Живописные, красивые у нас там места, хоть пейзажи рисуй. Проснешься, бывало, летом, выйдешь на улицу, посмотришь на бескрайнюю водную гладь матушки Волги — и сразу хочется петь!  — капитан допил чай и поставил кружку на стол.  — Спасибо, майор.
        — Да пустяки, Степан Иванович. Вот и поговорили.
        — Что ж, пора собираться в путь-дорогу,  — поднялся Андронов.
        — Скажи, чтобы наши выходили на улицу, скоро подъедет грузовик.
        — Есть, товарищ майор,  — ответил капитан.
        Группа Когтя погрузилась в грузовик. Водитель завел двигатель, и машина медленно тронулась с места, постепенно набирая скорость. Почти всю дорогу ехали молча. Примерно через полтора часа пути грузовик остановился.
        На военном аэродроме их уже ждал бомбардировщик. Как только смершевцы расселись в самолете, загудел двигатель и, разогнавшись, бомбардировщик взлетел, чтобы затем плавно набрать высоту.
        Через несколько часов полета они приземлились на одном из военных аэродромов, самолет дозаправился и снова поднялся в воздух. Майор Коготь сидел возле иллюминатора и наблюдал за бескрайними просторами тайги. Он вспомнил своего деда Петра.
        Однажды в тайге Володя случайно натолкнулся на медведя, который поедал какую-то добычу. Дед Петр был чуть в стороне, примерно в ста метрах. Медведь поднялся на задние лапы и угрожающе зарычал. От страха Володя забыл, что на плече у него карабин. Парень инстинктивно отшатнулся и вдруг, зацепившись за поваленное сухое дерево, упал. И в этот момент медведь бросился на Володю. Казалось, еще две-три секунды, и зверь разорвет свою жертву.
        Володя закричал: «Дед, помоги!» Его крик заглушили два выстрела. Медведь пошатнулся и упал на поваленное дерево, за которым лежал Володя. Кровь сочилась из носа зверя. Володя поспешно вскочил, отбежал в сторону и увидел деда, стоявшего за сосной с ружьем в руках.
        — У тебя же было оружие. Почему ты им не воспользовался?  — строго спросил у внука Устинович.
        — Я не ожидал, что медведь бросится на меня,  — возбужденно ответил Володя.
        — А должен был ожидать. Зверь обедал, а ты ему помешал. Тут уж надо было действовать решительно и стрелять первым, а ты попятился назад, упал. Для медведя ты был жертвой. И если бы ты был в тайге один, то непременно погиб бы.
        — Я просто сильно испугался,  — опустив голову, честно признался юный охотник.
        — Запомни, в любой, даже самой отчаянной ситуации ты должен сохранять голову ясной, а душу спокойной, как во время шахматной партии. Ты зациклился на страхе, а он одолел тебя и едва не погубил. Не будь меня рядом, медведь разорвал бы тебя на части и с аппетитом съел бы. Тут уж кто кого. А тебе нужно было не погружаться в страх, а хладнокровно сосредоточиться на ситуации. Помня о том, что у тебя на плече висел заряженный карабин, тебе следовало мгновенно его сдернуть и прикончить косолапого. Понял суть на будущее?  — дед подошел к внуку и ладонью хлопнул его по лбу.  — Заруби себе на носу — страха нет, есть только ситуация, которую ты должен моментально оценить и принять единственно верное решение.
        — Угу,  — тяжело вздохнув, пробурчал подросток.
        Через месяц в похожей ситуации Володя застрелил медведя. Дед Петр похвалил тогда его.
        — Ты сделал правильные выводы из прошлого урока, это важно, и ты победил свой страх,  — Устинович улыбнулся и хлопнул внука по плечу.
        Вскоре самолет пошел на посадку. Тайга резко оборвалась, и взору майора предстал огромный полигон, простирающийся на много десятков километров. Полигон окружала стена из колючей проволоки. На искусственных высотах были построены железобетонные дзоты, простреливавшие все вокруг. По периметру полигона возвышался лес сторожевых вышек. По ходу движения самолета виднелся аэродром, на котором располагались несколько десятков истребителей и бомбардировщиков.
        Коготь также заметил многочисленные башни танков, укрытых за бетонными стенами. К полигону подходила ветка железной дороги, на которой стояли два состава с паровозами. Повсюду были разбросаны большие металлические ангары и кирпичные здания. Майор знал, что полигон большой, но чтобы настолько! «Здорово ребята поработали. Если и испытывать чудо-бомбу, то только на таком огромном, отлично защищенном полигоне»,  — с восхищением подумал Коготь.
        Сделав круг над аэродромом, бомбардировщик пошел на посадку и, приземлившись, подрулил к одному из двухэтажных кирпичных зданий.
        — Все, парни, приехали. Выгружаемся!  — скомандовал подчиненным Коготь.
        Офицеры поднялись со своих мест, забросили вещмешки на плечи. Два снайпера бережно подхватили свои винтовки. Когда Коготь выпрыгнул из самолета, к нему тут же подошел плотный военный среднего роста и представился:
        — Полковник Веригин Семен Петрович, начальник полигона.
        — Майор Коготь,  — хмуро ответил командир спецгруппы СМЕРШа.
        Военные обменялись крепким рукопожатием.
        — Дорога не близкая в наши края. Как долетели?  — поинтересовался Веригин.
        — Да, забрались вы далековато,  — глянув на своих товарищей, стоявших чуть в стороне, ответил Коготь.
        — Вы, конечно же, устали после полета. Я сейчас дам приказ истопить для вас баньку. Отдохнете сегодня с дороги, а завтра приметесь за дело,  — радушно предложил полковник.
        — Спасибо за гостеприимство, Семен Петрович, только время не терпит. К работе приступим прямо сегодня,  — сказал Коготь.
        — Как скажете, товарищ майор. Но поесть-то надо с дороги?
        — От этого никто не откажется — ни я, ни мои люди. А потом я хотел бы с вами поговорить.
        — Хорошо, поговорим, майор. Залезайте в «Виллисы»,  — Веригин указал рукой на пару стоявших справа от здания джипов с открытыми кузовами, поставлявшихся в Советский Союз по лендлизу.  — Расстояния у нас тут приличные, так что передвигаемся мы в основном на машинах.
        — Грузимся, ребята,  — скомандовал Коготь, кивнув в сторону «Виллисов».
        Полковник сел в первую машину, а майор со своими людьми расположился во второй. Двигатели обоих джипов взревели, и они покатили друг за другом в сторону видневшегося вдали огромного железобетонного ангара. Проехав его, «Виллисы» свернули направо и примерно через три километра остановились возле длинного двухэтажного здания из красного кирпича.
        — Приехали,  — сказал полковник, подойдя к машине, в которой сидел Коготь со своей группой.  — Здесь у нас штаб, так сказать, мозговой центр. Для вас мы тут приготовили и жилье. В этом же здании на первом этаже находится офицерская столовая,  — пояснил Веригин.
        — Отлично. Все компактно и удобно,  — выбираясь из машины, произнес Коготь.
        Вслед за командиром из «Виллиса» вышли и его люди.
        — Что ж, товарищи офицеры, пойдемте покажу ваши апартаменты,  — предложил начальник полигона.
        Все последовали за ним. Два часовых с автоматами, охранявшие вход в штаб, как положено по Уставу, отдали честь.
        — Вольно,  — проходя мимо солдат, сказал Веригин.
        Они поднялись на второй этаж по деревянной лестнице, повернули направо и прошли почти в конец коридора. Полковник открыл одну из дверей. В небольшой комнате вдоль стены стояла армейская железная кровать, а у окна возвышался деревянный стол с настольной лампой с зеленым абажуром.
        — Здесь расположитесь вы, товарищ майор,  — обращаясь к Когтю, приказал Веригин.
        — Отлично, меня все устраивает,  — улыбнулся майор.
        — А ваша группа расположится в комнате напротив.
        Полковник открыл дверь и переступил порог, группа Когтя последовала за ним. Комната была довольно большой. Вдоль стен стояли пять кроватей, рядом с каждой — деревянная тумбочка. Посреди комнаты — широкий деревянный стол и несколько стульев.
        — Да это же хоромы!  — воскликнул лейтенант Самойлов.
        — Я почему-то думал, что будет поскромнее, что-то более тесное с кроватями в два яруса,  — оглядев комнату, высказался капитан Андронов.
        — Туалет и умывальник находятся в самом конце коридора, справа,  — сообщил Веригин.
        — Спасибо, Семен Петрович, за столь хорошие условия проживания,  — тактично поблагодарил начальника полигона Коготь.
        — А теперь, товарищи офицеры, оставьте все ваши вещи здесь и пойдемте в столовую,  — сказал Веригин.
        — Надо бы закрыть на ключ наши комнаты,  — тихо произнес Коготь.
        — Конечно, хоть здание хорошо охраняется, но порядок я знаю. Вот ваш ключ, товарищ майор, а вот — ваш, товарищ капитан,  — с этими словами полковник протянул смершевцам ключи от комнат.  — Они в единственном экземпляре, так что попрошу не терять.
        Офицеры спустились вслед за полковником на первый этаж и, повернув налево, вошли в просторную столовую с большими окнами. В помещении пахло свежеприготовленной едой. Повсюду стояли столики на четверых, накрытые белыми скатертями.
        — Присаживайтесь, кому где удобно,  — поведя рукой, предложил полковник.  — Повар сейчас подаст еду.
        Начальник полигона, Коготь и Андронов сели за один стол, остальные смершевцы — за другой. Повар — худощавый, длинный парень, принес на подносе еду: щи на первое и перловая каша с куском рыбы на второе.
        — Как говорится, чем богаты,  — взяв ложку, произнес Веригин.
        — Для военного времени, полковник, еда просто шикарная, и столовая хорошая,  — заметил Коготь.
        — Старались, обустраивали. Почти год работали днем и ночью, чтобы создать этот полигон.
        — Да, я знаю,  — кивнул майор.
        Офицеры плотно поели с дороги. Полковник пригласил Когтя в свой кабинет на втором этаже. Остальные пошли отдыхать.
        Кабинет был едва ли не в четыре раза просторнее, чем комната, которую выделили майору. У стены тянулись шкафы, полки которых были заполнены документами, а также книгами о военном деле. Портрет Сталина был неизменным атрибутом кабинета любого военного начальника. Не являлся исключением и кабинет Веригина. Сталин стоял в пол-оборота, облаченный в военную форму, с трубкой в правой согнутой в локте руке.
        — Садитесь,  — полковник кивнул на небольшой потертый диван, находящийся справа от стола.  — Что вас интересует, майор?  — повернувшись к Когтю, спросил Веригин.
        — Да, собственно, не так уж и много на данный момент, Семен Петрович. Но обо всем по порядку.
        — Я слушаю вас, майор.
        — Мне нужна подробная карта полигона с учетом всех последних изменений. В том числе и карта минных полей с указанием проходов в них, если таковые, конечно, имеются. Описание системы охраны.
        — Все это я вам предоставлю, Владимир Николаевич, в полном объеме,  — Веригин поднялся, подошел к одному из шкафов, открыл стеклянную дверцу и снял с верхней полки большую толстую картонную папку. Вернувшись к столу, он протянул ее майору: — В этой папке содержатся ответы на все поставленные вами вопросы, майор.
        — Что ж, это хорошо, мне нравится ваша пунктуальность, Семен Петрович,  — сказал Коготь, кладя на диван папку рядом с собой,  — сегодня мне скучать не придется,  — улыбнулся он и добавил: — Насколько я понимаю, здесь должна быть указана и численность личного состава по родам войск.
        — Нет, эти сведения у меня хранятся в другой папке.
        — Давайте и ее, Семен Петрович.
        Полковник снова поднялся, отыскал в шкафу нужную папку и передал ее майору.
        — Здесь все детально расписано с учетом недавнего усиления охраны объекта,  — заверил Веригин.
        — Пусть краткий, но, я бы сказал, весьма содержательный разговор у нас получился, товарищ полковник. Документы я верну завтра утром. И еще, последнее,  — Коготь на минуту задумался,  — завтра к пяти утра у моих людей в комнате должны быть два крупнокалиберных пулемета, естественно, с патронами, и четыре автомата ППШ с магазинами плюс сухпаек на трое суток. Мы завтра уйдем, надо посмотреть все своими глазами, а потому прошу обеспечить меня картой местности.
        Начальник полигона достал из ящика стола сложенную вчетверо карту местности и отдал Когтю. Майор развернул карту и принялся внимательно ее изучать:
        — Я вижу, что в сорока километрах от полигона находится деревня Павловское.
        — Да, вы не ошиблись, Владимир Николаевич.
        — Сколько человек там проживает?  — спросил майор.
        — Примерно триста, в основном женщины, старики и дети, как, впрочем, и везде сейчас. Мужики воюют на фронтах, хотя в деревне Павловское есть и несколько мужчин, не годных по состоянию здоровья к военной службе.
        — Вы, надеюсь, каждого человека проверяли?  — глядя в упор на полковника, спросил Коготь.
        Веригин почувствовал, как от пристального, каменного взгляда майора у него предательски заурчало в животе, и холодок пробежал по спине. Дрогнувшим голосом он ответил:
        — Конечно. Да, мы по нескольку раз проверяли каждого жителя деревни. Подумайте сами, Владимир Николаевич, ну какой шпион может быть в этой глуши? Кругом тайга. Нет, с местным населением, по-моему, все в порядке.
        — Это хорошо,  — задумчиво протянул Коготь,  — но на всякий случай бдительности не теряйте, Семен Петрович, тем более что скоро в наших краях будет весело. Вы понимаете, о чем я.
        — Безусловно. Меня предупредили, что немецкие диверсанты могут появиться в районе полигона в любой момент.
        — Вот именно,  — кивнул Коготь.
        — Я отлично понимаю задачи полигона и бдительности не теряю, впрочем, как и мои подчиненные,  — заверил Веригин.
        — Вот и замечательно, а сейчас я пойду к себе в комнату и прилежно там поработаю. Не забудьте об оружии,  — Коготь, подхватив папки, поднялся с дивана.
        — Не беспокойтесь, Владимир Николаевич. Все, о чем вы попросили, завтра к пяти утра вам доставят.
        — И последнее…
        — Да, я слушаю, товарищ майор.
        — Это уже не в службу, а в дружбу. Будьте добры, Семен Петрович, распорядитесь, чтобы мне принесли две кружки горячего сладкого чая.
        — Сейчас же распоряжусь.
        — Спасибо. Завтра к пяти утра вы будете у себя? Я спрашиваю об этом к тому, чтобы знать, когда вернуть вам папки с документами.
        — В пять утра, Владимир Николаевич, я зайду к вам за папками, а заодно и провожу вашу группу.
        — Тогда спокойной ночи, товарищ полковник.
        — Вам также.
        Коготь вышел из кабинета Веригина и, пройдя по коридору вперед, зашел в комнату к своим людям. Самойлов и Андронов играли в шашки, сидя за столом и покуривая папиросы. Двое офицеров СМЕРШа, Анютин и Егоров, отрабатывали приемы боевого самбо, а также защиту против атаки ножом. В углу комнаты Абазов отжимался от пола. «Все заняты делом. Это хорошо»,  — отметил про себя Коготь.
        Когда командир вошел в комнату, офицеры прекратили свои занятия.
        — Вольно, отдыхайте,  — махнул свободной рукой Коготь.  — Завтра утром, в пять двадцать, выходим в разведку, примерно на три дня. В пять утра принесут автоматы и два пулемета. Советую всем сегодня хорошенько отдохнуть и выспаться,  — с этими последними словами Коготь вышел из комнаты.
        Ключ дважды щелкнул в замке комнаты. Майор еще не успел расположиться за столом, как к нему постучали:
        — Да, входите,  — развязывая папку, громко сказал Коготь.
        В комнату вошел молодой солдат-повар.
        — Разрешите, товарищ майор?
        — Конечно.
        В руках солдат держал поднос с двумя кружками, из которых шел пар. Рядом на алюминиевой тарелке лежали два куска белого хлеба, намазанных яблочным повидлом.
        — Ставь на стол и можешь быть свободен,  — распорядился майор.
        Выставив с подноса на стол кружки и тарелку, солдат сказал:
        — Товарищ майор, через час я зайду, заберу кружки.
        — Хорошо.
        Когда солдат ушел, Коготь погрузился в изучение документов, связанных со структурой охраны, количеством солдат, офицеров, охраняющих полигон. Отхлебывая горячий чай, майор делал пометки карандашом в своем блокноте.
        Через час пришел повар и забрал кружки и тарелку. Коготь отказался от еще одной кружки чая и продолжил работу. Спустя несколько часов, ближе к полуночи, он сделал последнюю запись в блокноте и, положив карандаш, откинулся на спинку стула, подперев голову скрещенными на затылке ладонями.
        Получалась интересная картина. Система охраны: дзоты, постовые, облет истребителями полигона и прилегающей к нему местности, минные поля — все было сделано, как говорится, по военной науке. Однако численность охраны и ее состав, мягко говоря, поразили майора.
        Коготь поднялся со стула, прошелся по комнате, потянулся и остановился возле окна. Ночь была глухой и темной, словно крыло ворона, и только вдали виднелись яркие пятна прожекторов, установленных на охранных вышках. По сути, огромную территорию полигона, окруженную со всех сторон тайгой, охранял батальон из трехсот пятидесяти человек. А неделей ранее бойцов было триста. Пополнение, которое прибыло, составило пятьдесят человек. Коготь обратил внимание на то, что на полигоне служили солдаты и офицеры, которые по тем или иным причинам не были на фронте, не нюхали пороха. Почти у всех были различные хронические заболевания. И лишь среди недавнего подкрепления было восемь солдат-фронтовиков, которых после излечения от тяжелых ранений направили служить сюда.
        Помимо солдат-охранников на полигоне служили летчики, танкисты, минеры, связисты, водители, повара. Был спецотдел из военных специалистов, имитировавших создание и испытания бомбы.
        Учитывая все это, майор сделал вывод: немецкая разведывательно-диверсионная группа вполне может проникнуть на полигон, воспользовавшись неопытностью охраны. Оставалось одно — работать на упреждение, а именно: выслеживать диверсантов врага и уничтожать их на подступах к полигону, не забывая при этом вести хитроумную контригру, чтобы неустанно подстегивать интерес Абвера к полигону.
        Коготь отошел от окна и, сняв сапоги, вытянулся на кровати, распрямляя позвоночник, уставший после долгого сидения за столом. «Но легко сказать — работать на упреждение,  — размышлял майор,  — когда у тебя под рукой только пять офицеров СМЕРШа, а кругом на сотни километров глухая тайга. Много сил угроблено на создание этого полигона. На фронтах идут яростные, ожесточенные бои. Третий год воюем с фрицами. Конечно, каждый солдат, каждый взвод, рота, батальон сейчас на счету. И кто будет посылать в такое время закаленные в боях подразделения, чтобы охранять «пустышку»? Командование можно понять, но кто поймет меня? Абвер отправит сюда элитных диверсантов, за плечами которых десятки успешных операций в тылу противника. Они не будут вытирать сопли необстрелянным, слабо подготовленным солдатам. Диверсанты действуют скрытно и наверняка. Делают свое дело и уходят, растворяясь словно призраки. Я знал, что задачка будет не из легких, но чтобы настолько все было туго…»
        Майор долго ворочался в кровати, пока не уснул. Разбудил его громкий голос Веригина, который выговаривал что-то провинившемуся солдату. «Пять суток ареста!» — грозно заключил полковник.
        Коготь встал с постели, которую не расстилал, и взглянул на часы. Стрелки показывали без четверти пять. Майор обулся в сапоги, причесался. И только он положил расческу в карман, в дверь постучали. Вошел начальник полигона.
        — Доброе утро, товарищ майор,  — бодро сказал полковник.  — Как спалось?
        — Более-менее нормально,  — буркнул Коготь. Он снял со стола папки и протянул их Веригину.
        — Судя по вашим покрасневшим глазам, Владимир Николаевич, вы, видимо, вчера долго работали?
        Майор кивнул и промолчал.
        — В соседней комнате ваши люди уже завтракают, там и ваша пайка, товарищ майор. Так что идите подкрепитесь. Все, что вы просили в плане оружия и так далее, мои солдаты принесли.
        — Хорошо, Семен Петрович. Спасибо,  — сдержанно поблагодарил Коготь.
        — Вы пойдете без рации?  — поинтересовался полковник.
        — Почему? Мы захватим свою, новой модели, испытанную.
        — Понятно, значит, связь будет. Ну, я пойду. Дела. А вам желаю удачи. Ждем вас обратно,  — Веригин развернулся и вышел.
        Плотно позавтракав хорошо разогретой перловой кашей, щедро заправленной свиной тушенкой, офицеры СМЕРШа облачились в маскхалаты, погрузили в вещмешки сухпайки, патроны, взяли оружие, рацию и, спустившись по лестнице вниз, вышли из здания штаба. У входа стояли вчерашние «Виллисы». Погрузившись в джипы, смершевцы поехали, огибая ангар, к видневшейся вдали вышке.
        Выгрузившись, офицеры группы Когтя поправили амуницию. Солдат спустился с вышки и открыл железные ворота, встроенные в ряд колючей проволоки. Смершевцы один за другим вышли с территории полигона и направились вглубь леса.
        — Какой план, товарищ майор?  — поравнявшись с Когтем, спросил Андронов.
        — В первую очередь обойдем полигон, постараемся посмотреть на него глазами врага,  — взглянул на капитана майор.
        — Что ж, разумное решение,  — произнес Андронов.
        — А потом нужно пройти к одному таежному озеру. Вчера перед сном, после того как я изучил документы и карту местности, мне пришла в голову одна мысль. Проверю все на месте, тогда и поговорим. Пока это только предположения. Вернемся к этому разговору позже, Степан Иванович.
        — И сколько до этого озера топать?  — спросил капитан.
        — Если верить карте, километров пятьдесят по тайге.
        — Не проспект, конечно, но зато здесь свежий воздух, а движение, как говорили древние,  — это жизнь,  — пошутил Андронов.
        — Выходит, что будем жить на полную катушку.
        Продвигаясь неподалеку от полигона и огибая при этом минные поля, обозначенные на карте, Коготь и его бойцы часто останавливались, рассматривая полигон. Майор то и дело доставал из кармана маскхалата блокнот, карандаш и делал пометки. В небольшой низине он остановился.
        — Надо бы залезть на одну из этих сосен,  — Коготь посмотрел на высокие, стройные деревья, окружавшие офицеров со всех сторон.  — Судя по карте, в этом месте небольшая плотность охранных вышек, хочу глянуть на все это сверху. Кто полезет со мной за компанию, для подстраховки?
        — Разрешите мне, товарищ майор?  — улыбнулся другу лейтенант Самойлов.
        — Разрешаю. Думаю, мне понадобится врачебная помощь на такой высоте.
        — Это вряд ли, и не на такие высоты забирались,  — намекнув на бой под Смоленском, сказал Самойлов.
        — Тогда вперед,  — Коготь отдал свой автомат Андронову, а Самойлов оставил снайперскую винтовку своему коллеге, снайперу и радисту Егорову.
        Возле сосны Самойлов наклонился. Майор с разбега вскочил на спину друга и, подпрыгнув, ухватился за одну из веток. Затем он подтянулся и принялся карабкаться вверх. Поднявшись примерно до середины сосны, Коготь посмотрел вниз. Самойлов карабкался вслед за ним, отставая на пару метров.
        Усевшись на ветке и смахнув пот, майор сказал:
        — Надо передохнуть.
        Подтянувшись на длинной ветке, лейтенант сел рядом и ответил:
        — Есть, товарищ майор.
        — Андрей, перестань. «Товарищ майор» я для тебя в строю и в бою, а сейчас я ничего такого не наблюдаю,  — Коготь перевел дыхание.
        — Это я так, по привычке, Володя.
        Коготь познакомился с Самойловым в Москве, еще до войны. Майор оканчивал в то время военное училище. Однажды, возвращаясь из увольнения ранней весной, он заметил в одном из переулков, как трое хулиганов избивают какого-то парня. Коготь бросился на выручку и мощным хуком справа сбил с ног самого дюжего из хулиганов. Это было неудивительно, потому что к тому времени Володя уже два года занимался боксом и успел занять третье место на боксерском чемпионате Москвы.
        Один из нападавших выхватил нож и бросился на курсанта. Коготь ушел с линии атаки и перехватил бьющую руку хулигана, но тот порезал Володе запястье. Несмотря на сильное кровотечение, курсант сбил врага с ног, нанеся два мощных удара в голову, и обезоружил его.
        Коготь поднял голову и увидел, как парень, которого избивали, пришел в себя и колотит, прижав к стене, согнувшегося в три погибели хулигана.
        — Все, ему хватит, уходим,  — сказал Коготь парню.
        Увидев, что у его спасителя из руки хлещет кровь, парень вызвался помочь, сообщив, что он учится на третьем курсе медицинского института. На скамейке в одном из старых московских двориков студент снял с себя куртку, а затем и рубашку, которую тут же разорвал и использовал в качестве бинта для перевязки руки курсанта, спасшего его от нападения хулиганов.
        — Надо бы продезинфицировать рану, иначе может быть заражение крови. Я живу здесь неподалеку, пойдем со мной, ведь ножевая рана — дело нешуточное,  — серьезно сказал студент.
        Андрей оказался сыном потомственных врачей. Его отец, Виктор Борисович, был профессором медицины, известным в стране хирургом. Мать, Александра Васильевна, работала гинекологом в одном из московских роддомов.
        Увидев раненого курсанта и сына с синяком под правым глазом, Александра Васильевна изменилась в лице и позвала мужа. Узнав, что курсант защитил Андрея от хулиганов, Виктор Борисович осмотрел рану, похвалив сына за хорошую перевязку. Тут же, дома, прославленный хирург продезинфицировал порез и зашил рану. Андрей наблюдал за операцией, сидя на стуле и приложив к синяку небольшой кусочек льда.
        Так молодые люди и познакомились. Они вместе ходили по выходным на футбольные матчи, в кино, а затем их пути разошлись на три года. Коготь поехал служить в Смоленск, а за несколько дней до начала войны в их часть прибыл молодой врач Андрей Самойлов, который на следующий день во время стрельб поразил бывалых офицеров меткостью стрельбы из пистолета. Коготь только улыбался, наблюдая за тем, как его друг поражает одну мишень за другой. Только он один на стрельбище знал, что Андрей — мастер спорта по стрельбе из пистолета.
        — Ты что замолчал, Володя?  — спросил Самойлов.
        Коготь посмотрел на друга и усмехнулся:
        — Вспомнил, как ты избивал хулигана возле стены, а затем лихо разорвал свою рубашку и остановил кровотечение из моей раны.
        — Да, были ведь дни золотые,  — с ностальгией протянул Андрей.  — Обещай мне, Володя, что когда закончится война, мы при первой же возможности сходим на футбол. И Варю прихватим с нами.
        — Обязательно, она любит спорт. Но мы пойдем не втроем…  — интригующе понизил голос Коготь.
        — А кого еще ты хочешь позвать, Володя?  — удивился Самойлов.
        — Твою будущую жену, кого же еще. Хватит, Андрей, тебе уже ходить в холостяках.
        — Значит, чтобы сходить с лучшим другом и его замечательной женой на футбол, я должен жениться?
        — Непременно. Это даже не обсуждается.
        — Ради этого я готов отправиться в ЗАГС в первый же послевоенный день.
        Друзья рассмеялись.
        — Ну что, до верхушки осталось не так уж и много,  — произнес Коготь.
        — Ровно половина,  — вздохнул Андрей.
        — Так чего же мы сидим? Вперед!
        Майор приподнялся, ухватился за ближайшую ветку и продолжил карабкаться по сосне. Добравшись до верхушки дерева, они огляделись. До полигона было не более четырехсот метров. Коготь пригляделся к близлежащему участку полигона. В этом месте примерно полуторакилометровый участок периметра прикрывала всего лишь одна вышка. «Вот здесь-то и кроется ахиллесова пята полигона, опытная группа немецких диверсантов запросто ночью может пробраться в этом месте. Если бы я вел эту группу, то направил бы ее только сюда, потому что другие участки полигона охраняются в разы лучше. Наши понадеялись на мины? Но диверсанты прекрасно обучены проходить минные поля»,  — подумал Коготь.
        — Как-то здесь не очень-то весело,  — словно уловив мысли друга, заметил Самойлов,  — всего одна вышка на таком расстоянии. Не маловато ли?
        — Вот и я о том же,  — майор достал блокнот, сделал запись карандашом и положил блокнот в карман.
        — Однако фрицам еще нужно найти это уязвимое место,  — заметил Самойлов.
        — Поверь, они хорошо обучены своей работе и за несколько дней вычислят его,  — заверил его Коготь.
        — Так чего голову ломать? Надо указать на просчет полковнику Веригину, чтобы он за два-три дня укрепил этот участок, поставил еще несколько охранных вышек.
        Майор задумался, а затем заявил:
        — Делать этого мы не будем.
        — Но почему, Володя? Я что-то не понимаю, объясни,  — удивился Самойлов.
        Коготь взглянул на друга:
        — Мы обратим нашу слабость в силу. Ведь с большой долей вероятности мы теперь знаем, куда устремится враг, если захочет прорваться на полигон. Есть у меня и еще одна задумка,  — майор чуть прищурил глаза и улыбнулся: — Но об этом говорить пока рано. Посмотрим, как будут разворачиваться события.
        — Понятно. Ты — командир, тебе виднее.
        — Ну что ж, спускаемся,  — предложил Коготь.  — Думаю, это займет у нас гораздо меньше времени, чем подъем.
        — А если спрыгнуть, то мы вообще вмиг окажемся внизу,  — пошутил Андрей.
        Друзья спустились с сосны, взяли у товарищей оружие, и группа Когтя продолжила свой путь. Им потребовалось полтора дня, чтобы обойти полигон с внешней стороны, причем идти они не прекращали даже ночью.
        К концу второго дня, когда стало темнеть, майор сказал:
        — Здесь остановимся на ночлег, который займет у нас четыре часа. Затем продолжим путь к озеру. Отсюда это километров сорок пять на восток. Сходим туда, осмотримся, а потом вернемся на полигон.
        — Понятно,  — закивали офицеры.
        — А теперь давайте соорудим навес от дождя из подручных средств. И не забудьте положить на землю побольше еловых веток, чтобы не простудиться и не заболеть,  — распорядился Коготь.  — И еще, первым на охрану заступает Егоров, через два часа его сменит лейтенант Анютин. Выполняйте!
        Когда нехитрое укрытие построили, смершевцы легли спать. Однако майору почему-то не спалось, он вспомнил историю знакомства с Варей. Но эту историю предваряла другая история, опасная как лезвие ножа, приставленного к горлу. «Если бы не та операция контрразведки, возможно, я бы никогда и не встретил Варю — эту удивительную женщину, улыбка которой заставляет забыть обо всех опасностях и тревогах. И эти еле уловимые черточки лица, напоминающие маму,  — думал Коготь, глядя на звездное небо.  — Вероятно, это то, что люди называют судьбой. А может, судьба — это просто счастливое стечение обстоятельств? Как знать…»
        Но каждый раз при воспоминании о знакомстве с Варей перед мысленным взором майора, словно на невидимом экране, мелькали кадры, эпизоды той контрразведывательной операции, которая была для Владимира Когтя, тогда еще капитана, одной из первых.
        Черный трофейный «Опель» с четырьмя офицерами контрразведки выехал в направлении Тулы. В пятидесяти километрах от Москвы, в лесу, на хуторе, по данным советской разведки должны были встретиться немецкий шпион и двое диверсантов Абвера, которые планировали взорвать стратегически важный железнодорожный узел в Подмосковье.
        Контрразведчики должны были захватить живым в плен немецкого шпиона и одного из диверсантов Абвера. Второго фрица можно было уничтожить, также как и хозяина хутора, который работал на Абвер.
        Операцию планировали провести быстро, чтобы не дать врагу опомниться. Полковник Костомаров лично отбирал группу контрразведчиков для этого ответственного задания. Иван Антонович был высокого мнения о молодом капитане Владимире Когте. Боевой офицер, нестандартно мыслящий, быстрый, решительный — он как нельзя лучше подходил для этой операции.
        Вместе с Когтем на это задание отправились капитан Вениамин Артемов, старший лейтенант Александр Бурый и командир группы майор Семен Рудников. Все они были опытными офицерами и к тому времени провели немало успешных операций. «Тебе, Коготь, будет полезно поработать с такими асами контрразведки, как Рудников, Бурый и Артемов,  — напутствовал перед заданием Когтя Костомаров.  — Наберешься опыта, это важно в любом деле, а в нашем особенно».
        Стояла ранняя весна, легкий морозец приятно бодрил, хотя накануне моросил весь день дождь. Поэтому дорога была скользкой, словно каток.
        — Будь внимателен, Бурый,  — предупредил старшего лейтенанта, сидевшего за рулем, командир группы Рудников.
        — Так точно, Семен Павлович,  — дорога на самом деле очень ужасная. Я даже не припомню, когда в последнее время ездил по такому гололеду,  — отозвался водитель.
        — Ладно, давайте пока уточним детали,  — предложил майор.  — Как стемнеет, проберемся к хутору. Фотографию шпиона вы все видели,  — Рудников по очереди оглядел контрразведчиков, сидевших в машине.  — Понятное дело, что враги вооружены, поэтому одного диверсанта ликвидируем сразу, не давая им опомниться. Коготь!  — окликнул подчиненного командир группы.
        — Да, товарищ майор.
        — Во дворе с автоматом наготове подстрахуешь нас на тот случай, если кому-то из сволочей каким-то чудом удастся вырваться.
        — Есть, товарищ майор,  — тихо ответил Коготь и подумал: «Не самая, мягко сказать, важная роль мне досталась в этой операции. Просто быть на подхвате. А главную работу сделают другие. Не привык я к такому, но что поделаешь, приказ есть приказ».
        — Еще раз напоминаю,  — произнес майор Рудников и сделал небольшую паузу,  — шпиона непременно нужно захватить живым. Это очень важно.
        Все кивнули. Дальше ехали молча. Каждый из офицеров думал о своей роли в предстоящей операции. Проехав населенный пункт, старший лейтенант Бурый прибавил газу, дорога сворачивала направо в лес. Вдруг «Опель» занесло и крутнуло на скользкой дороге несколько раз. Водитель пытался совладать с машиной, но гололед не оставил ему шансов. Машину подбросило и стремительно понесло на огромное дерево, перед столкновением с которым Коготь успел собраться и напрячь мускулы. Сокрушительный удар — и капитан провалился в темноту, словно в пропасть.
        Открыв глаза, Коготь увидел уткнувшегося головой в руль старшего лейтенанта Бурого. Майор Рудников запрокинул окровавленную голову, его глаза были широко открыты. Капитан Артемов, сидевший на заднем сиденье с Когтем, завалился всем телом направо. Осмотрев товарищей, капитан понял, что все они мертвы. Он вылез из покореженной машины, захватив с собой автомат. У него невыносимо болела голова. Кисть левой руки опухла до размеров боксерской перчатки, нетрудно было догадаться, что она сломана, и скорее всего, в нескольких местах. Однако ноги Когтя не пострадали в результате столкновения машины с деревом. И это было хорошо, потому что задание, поставленное полковником Костомаровым перед группой Рудникова, нужно было выполнить во что бы то ни стало. Слишком долго советские контрразведчики выслеживали немецкого шпиона, который, не исключено, мог передать важную информацию диверсантам, чтобы дать этим его связникам уйти за линию фронта.
        Сориентировавшись на местности, Коготь понял, что идти ему до хутора лесом не менее пятнадцати километров. Углубившись в чащу, он стал пробираться к цели. Кисть левой руки у него еще больше опухла. Чтобы хоть как-то приглушить боль, капитан часто останавливался, прикладывая к руке снег, которого в лесу было еще много.
        «А ведь четвертым мертвецом в машине мог бы быть и я, но сегодня, видимо, не моя очередь, чтобы погибнуть,  — автоматически передвигая ноги, размышлял Коготь.  — Хотя впереди меня ждет очень сложная задача. Придется в одиночку с поломанной рукой захватить в плен на хуторе, в глухом лесу, немецкого шпиона и одного диверсанта… Как тебе задачка, Володя?» Этот вопрос Коготь задал сам себе. Ему на ум пришло высказывание русского военачальника Суворова, который любил говорить себе накануне опасного дела: «Ну что, скелет, страшно? А ведь тебе будет еще страшнее, когда ты узнаешь, куда я тебя поведу».
        Это высказывание великого полководца подняло настроение капитану. «Ничего, справлюсь. Бывало и хуже, в конце концов, враги же не знают, что я иду по их души, а значит, определенное преимущество у меня есть. Ну, если не считать сломанную руку»,  — думал Коготь, пробираясь между деревьями.
        От сильной боли и усталости у него пересохло в горле. Следуя дальше, Коготь то и дело посматривал на снег. «Нет, снег — не лучший вариант для утоления жажды. От него еще больше захочется пить»,  — подумал капитан.
        Едва начало темнеть, как он увидел впереди, между деревьями, светящийся огонек. «Похоже, я-таки добрался до этого хутора»,  — решил Коготь. Подойдя ближе, он укрылся за деревом и как мог оборудовал место для наблюдения. Примерно через час дверь отворилась, и на пороге появился мужчина в коротком полушубке с двумя ведрами. «Наверное, это хозяин дома»,  — заключил капитан.
        Мужчина направился к колодцу, находящемуся рядом с домом, набрал два ведра воды и пошел обратно. И тут из кустов навстречу ему вышли двое высоких мужчин в гражданской одежде с автоматами. «А вот и диверсанты пожаловали. Четко сработали наши разведчики»,  — продолжая наблюдать, подумал Коготь.
        Мужчины о чем-то переговорили и втроем пошли к дому. Хозяин, поставив ведра на крыльце, открыл входную дверь, пропуская гостей в дом. Немного постояв и оглядевшись по сторонам, он подхватил с крыльца ведра и тоже вошел в дом.
        «Я вовремя подоспел»,  — подумал Коготь. И в этот момент дверь распахнулась, на пороге снова появился хозяин с большой лохматой собакой. «Иди прогуляйся, Пират»,  — приказал хозяин псу и скрылся за дверью.
        «Черт, этого еще только мне не хватало»,  — глядя на огромную собаку, подумал капитан.  — Псина вот-вот учует меня, и тогда поднимется шум-гам. Но не стрелять же в собаку! Тогда все эти гады мигом расползутся»,  — с досадой размышлял Коготь.
        Собака постояла на крыльце, навострив уши и принюхиваясь к запахам ночного леса. Затем Пират сбежал по ступенькам крыльца во двор, покрутился возле колодца и вдруг замер, повернув голову в сторону капитана, стоящего за деревом примерно в пятнадцати метрах от колодца. Собака принюхалась, а потом рявкнула и с лаем бросилась на Когтя. «Началось. Только тебя тут не хватало»,  — со злостью подумал капитан.
        Однако нужно было действовать. Он схватил автомат одной рукой за ствол, а другой — за приклад и выставил перед собой оружие, словно преграду, забыв о боли в левой руке. Собака прыгнула на автомат, пытаясь вцепиться в него зубами, и в это мгновение Коготь изо всей силы носком сапога саданул псу по самому уязвимому месту животного — по нижним ребрам. Собака взвизгнула и упала рядом с капитаном. Коготь выхватил нож и, навалившись сверху, зарезал животное.
        Забросив автомат на плечо, он, пригибаясь, побежал к дому. Едва капитан укрылся, присев за колодцем, как на пороге появился хозяин с ружьем в руках. «Пират!  — крикнул он, подзывая собаку.  — Ты где?» Хозяин закрыл входную дверь и спустился с крыльца во двор. «Пират, ко мне!» — снова крикнул он и повел стволом ружья из стороны в сторону.
        Коготь слышал тяжелое дыхание человека где-то рядом. Хозяин постоял немного, а затем сделал несколько шагов вперед и остановился около колодца. Капитан видел ствол ружья. И как только мужчина сделал шаг вперед, капитан, зажав нож в зубах, с силой дернул за ствол ружья так, что хуторянин потерял равновесие и упал на грудь, ударившись головой о землю. Коготь молниеносно прыгнул на него сверху и всадил нож под левую лопатку. Мужчина слабо захрипел и затих.
        «Готов»,  — хладнокровно подумал капитан и здоровой правой рукой оттащил труп хозяина хутора за колодец. Выдернув из-под левой лопатки убитого нож, Коготь нагнулся, вытер лезвие о снег и спрятал клинок за голенищем сапога, а затем, сняв с плеча автомат, побежал к дому.
        Подкравшись к одному из окон, он заглянул внутрь. Шпион — невзрачный сухощавый мужчина среднего роста лет тридцати пяти — стоял возле стола, на котором в стаканах горели две большие свечи, и что-то объяснял, указывая рукой на карту, лежавшую перед ним. Двое диверсантов, сидевших на деревянных стульях рядом, внимательно слушали, кивая головами.
        У капитана мгновенно возник план действий. Он пригнулся, обежал дом, поднялся по ступеням, держа автомат наготове. Задержавшись на секунду возле двери, он сделал глубокий вдох и, преодолевая боль, резко дернул левой рукой дверь на себя. Врываясь внутрь, что было силы проорал: «Вы окружены! Сдавайтесь!» Едва один из диверсантов попытался вскочить, как автоматная очередь скосила его, отбросив назад, и он с грохотом упал на пол.
        После такого «показательного расстрела» никто из врагов больше и не подумывал о сопротивлении. «Руки вверх! Стреляю без предупреждения!» — крикнул капитан и для пущей убедительности выпустил очередь над головами врагов. Это полностью их деморализовало. Вскинув руки вверх, они стояли перед капитаном. Придерживая левой рукой автомат, Коготь извлек из-за голенища нож и бросил его к ногам шпиона. Решив с перепугу, что в них летит граната, и шпион и диверсант с воплями попадали на пол. «Встать, гады, а то прикончу!» — приказал капитан. Лишь через несколько секунд враги поднялись. «Возьми нож, что на полу,  — кивнул капитан в сторону шпиона,  — и срежь пуговицу на штанах у себя и у твоего пособника!» Шпион крикнул по-русски: «Я все сделаю, только не стреляйте». Он выполнил приказание Когтя. «А теперь по одному выходите!» — скомандовал капитан.
        Враги двинулись с места, и их штаны поползли вниз. Коготь непроизвольно улыбнулся, но тут же, мрачно насупившись, крикнул: «Держите руками штаны, чтобы они не сваливались!  — а затем уже тише добавил: — Так-то вам будет топать веселее». А сам подумал: «Да и мне поспокойнее, руки у них теперь будут надежно заняты. Разбежаться в стороны будет сложно».
        К утру капитан вывел пленников к населенному пункту, где стоял советский пехотный батальон. Солдаты долго смеялись, услышав рассказ Когтя о том, как немецкие шпионы брели по ночному лесу, поддерживая руками штаны без пуговиц. Как только шпиона и диверсанта доставили в Москву, полковник Костомаров вызвал Когтя к себе в кабинет.
        — Разрешите войти, товарищ полковник?  — переступив порог кабинета, спросил капитан.
        — Входи, Коготь,  — Иван Антонович встал из-за стола и, подойдя к капитану, протянул ему свою широкую ладонь.
        Офицеры обменялись крепким рукопожатием.
        — Молодец, капитан, отлично поработал,  — не скрывая восхищения, произнес полковник.  — Тебя брали, так сказать, на подстраховку, чтобы ты набрался опыта, подучился. Но похоже, ты и сам можешь многих и многому поучить. В одиночку, когда твои товарищи погибли, ты не спасовал, продолжил выполнение операции и, что самое главное, выполнил ее в полном объеме. Приятно служить с такими людьми, как ты, Коготь! Будешь, капитан, представлен к боевой награде.
        — Служу Советскому Союзу!  — чеканя каждое слово, воскликнул Коготь.
        У капитана была перебинтована голова, сквозь повязку просачивалась кровь. Не ускользнуло от внимательного взгляда Костомарова и то, что левая рука подчиненного сильно опухла.
        — Это результат аварии?  — кивнув на забинтованную голову и покосившись на травмированную руку, спросил Иван Антонович.
        — Так точно, товарищ полковник. Я чудом выжил. Был страшный гололед.
        — Знаю, капитан, мне уже докладывали об этом происшествии,  — перебил Костомаров и тут же попросил: — Ну-ка покажи руку.
        Стесняясь, Коготь приподнял левую руку. Взглянув на желто-синюю искореженную кисть, полковник присвистнул:
        — Так ты что, выходит, с одной рукой шел на выполнение этого сложнейшего задания?
        — Не совсем так, Иван Антонович. Все-таки пальцы тогда я мог сжимать,  — пожал плечами Коготь.
        — А сейчас, капитан, ты можешь пошевелить пальцами, сжать ладонь?  — строго спросил полковник.
        Коготь не хотел говорить о своей травме, но пришлось.
        — В данный момент не могу, товарищ полковник.
        — Садись, капитан,  — спохватившись, сказал Костомаров.  — Что же это я раненного человека держу на ногах.
        — Да ничего страшного у меня нет, Иван Антонович. Побаливает немного рука, но это мелочь. Я готов продолжить службу.
        — Из железной породы людей ты, капитан,  — отодвинув от стола стул, сказал полковник и приказным тоном произнес: — Садись.
        Коготь опустился на стул. Полковник обошел стол и сел в свое кресло.
        — А голова как?  — не успел капитан ответить, как Костомаров махнул рукой: — Да ты все равно правды не скажешь.
        — Все в порядке, товарищ полковник,  — тихо ответил капитан.
        — Вот, что и требовалось доказать. Рука сломана, возможно, пережил сотрясение мозга и, не дай Бог, еще какие внутренние травмы, а говоришь, что все нормально,  — развел руками Костомаров. Иван Антонович замолчал на несколько минут, что-то обдумывая, а затем сказал: — Запомни, Коготь, ты служишь в контрразведке, а это значит, что ты относишься к особой касте людей — лучших из лучших бойцов. И даже среди них ты выделяешься мужеством, умением трезво мыслить в сложнейших ситуациях. Я должен, капитан, беречь таких людей, как ты. Беречь для выполнения особо сложных заданий, таких, с которыми никто иной не справится. А посему мы поступим следующим образом. Ты прямо сейчас отправишься в госпиталь.
        — Товарищ полковник, я боксер, занимался боксом до войны. Приложу лед к руке, и через день все пройдет,  — запротестовал Коготь.
        — Это приказ, капитан!  — жестко обрубил Костомаров и, взглянув на Когтя, добавил: — Я должен быть уверен в том, что мои подчиненные здоровы и готовы в любой момент действовать. А ты сейчас, мягко сказать, не в порядке. Поэтому тебе следует подлечить руку, тебя обследуют, проверят в госпитале. И только после этого вернешься на службу.
        Полковник снял трубку телефона внутренней связи и приказал кому-то:
        — Через пять минут подгоните машину к крыльцу. Доставьте капитана Когтя в госпиталь. Да, именно так. Потом доложите мне лично.  — Иван Антонович бросил трубку на рычаг и, повернувшись к капитану, произнес: — Лечись там как следует, Коготь. Я тебя знаю… В этом госпитале главврач — мой лучший друг, если что, он скажет мне, а я…  — полковник улыбнулся и шутя потряс кулаком.  — В общем, ты меня понял.
        — Так точно, товарищ полковник.
        — Ты слышал, капитан, внизу будет ждать машина. Лейтенант Сомов лично тебя доставит в кабинет главврача,  — Костомаров снова улыбнулся,  — чтобы ты, Коготь, ненароком не сбежал по дороге. Вопросы есть?
        — Никак нет, товарищ полковник.
        — Тогда выполняй, капитан.
        — Есть.
        Коготь собрался было выйти, но Костомаров остановил его:
        — Погоди, капитан, секунду. Геройский ты мужик, Коготь, вот что я еще хотел тебе сказать. Езжай в госпиталь и хорошенько подлечись,  — приказал Костомаров.
        В госпитале бродили острые эфирные запахи. Молоденькая медсестра невысокого роста, с веснушчатым детским лицом провела Когтя в кабинет профессора Олега Филипповича Никонорова — худого мужчины шестидесяти пяти лет, однако со звонким, крепким голосом.
        — Ложитесь, капитан, на кушетку, я вас осмотрю,  — распорядился профессор после того, как медсестра, улыбнувшись Когтю, закрыла за собой дверь,  — вас должен был осмотреть главврач, но его срочно вызвали к одному из членов правительства,  — понизив голос, сообщил Олег Филиппович, когда капитан лег на кушетку, стоявшую вдоль стены.
        — Никаких проблем. В общем-то, я и не считаю, что я больной. Это командир настоял на проверке моего здоровья,  — словно оправдываясь за то, что отнимает время у профессора, произнес Коготь.
        — Ладно, давайте посмотрим, что там у вас,  — профессор встал из-за стола и подошел к пациенту.
        После тщательнейшего осмотра Олег Филиппович сообщил:
        — У вас, господин хороший, сотрясение мозга, к счастью, не тяжелое. Еще у вас сломаны два ребра и указательный палец на левой руке. Будем лечить.
        Профессор сел за стол и, макнув перьевую ручку в чернильницу, принялся что-то записывать.
        — Скажите, профессор, долго ли мне придется здесь загорать?
        Олег Филиппович прекратил писать и глянул на капитана:
        — Если бы сейчас было мирное время, то не менее трех недель. Не волнуйтесь, больше десяти дней вас здесь никто держать не будет, очень много раненых поступает к нам в госпиталь каждый день.
        — А сократить срок моего пребывания в госпитале никак нельзя, профессор?
        — Нет, нельзя. Уж вы наберитесь терпения, друг мой. Еще навоюетесь.
        «Десять дней в госпитале,  — с ужасом подумал Коготь,  — да я здесь с ума сойду от безделья». И в этот момент в дверь кто-то постучал.
        — Да, пожалуйста, войдите,  — рассеянно произнес профессор, продолжая писать.
        Дверь отворилась, и вошла Она. Коготь сидел после осмотра профессора на кушетке. Повернув голову, он увидел высокую, стройную молодую девушку в белом халате. Его поразили ее большие, выразительные карие глаза, длинные русые волосы, заплетенные в косу. Она была удивительно красивой, неотразимо женственной. Бледная кожа, правильные черты лица. Легкие, грациозные движения. Казалось, что она вот-вот начнет плавно танцевать. Коготь не мог отвести от нее глаз. Он понял, что никогда до этого не видел такой удивительно светлой женской красоты.
        — Прошу прощения, Олег Филиппович, в операционной тяжело раненный, срочно нужна ваша консультация,  — сказала она.
        — Да, конечно, Варвара Алексеевна, сейчас иду. Вот я уже дописал.
        Профессор встал из-за стола с листком бумаги, исписанным размашистым, торопливым почерком, и подошел к девушке.
        — Познакомьтесь, Варвара Алексеевна, это капитан Владимир Коготь,  — кивнул в сторону капитана профессор.  — Высокое начальство хочет, чтобы мы поскорее вернули его в строй. Я пойду в операционную, а вы займитесь им. Я набросал примерную схему лечения, вот, держите,  — протянул Олег Филиппович девушке исписанный лист,  — словом, вы назначаетесь лечащим врачом капитана.
        Профессор вышел и оставил Когтя и Варвару Алексеевну наедине. Воцарилось неловкое молчание.
        — Меня Владимиром зовут, можно звать Володей,  — преодолевая смущение, выдавил Коготь.
        — Варя,  — тихо произнесла девушка.  — Я — врач-хирург.
        — Удивительное у вас имя,  — набравшись храбрости, сказал Коготь.
        — Посмотрим, что написал профессор,  — девушка внимательно прочитала и сказала: — Что ж, все ясно, начнем лечение,  — улыбнулась она.
        А Коготь был готов тут же признаться ей в любви. Однако этого момента пришлось ждать долгих десять дней.
        Варя каждое утро осматривала пациента, и Коготь замечал, что на ее щеках, когда она начинала говорить с ним, появлялся легкий румянец. Он и сам не был говоруном, поэтому они больше общались взглядами.
        Перед выпиской Коготь решился на отчаянный шаг, рассудив: «Сейчас или никогда». Он, прогуливаясь по коридору, заметил, как Варя зашла в ординаторскую. Сердце учащенно забилось в груди капитана, и он, подойдя к двери, решительно повернул ручку.
        Варя стояла к нему спиной, глядя на парк, который начинался сразу же за госпиталем.
        — Позвольте войти, Варвара Алексеевна?  — надтреснувшим вдруг голосом спросил Коготь.
        Она повернулась к нему и машинально поправила прическу рукой:
        — Да, входите. Вы что-то хотели спросить, товарищ капитан?
        Ему показалось, что в ее чудесных глазах блеснул какой-то еле уловимый свет.
        — Варя, выходите за меня замуж,  — выдохнул Коготь и, преодолевая смущение, пристально посмотрел на девушку.
        — Но мы же так мало знаем друг друга,  — тихо сказала Варя.
        — А мне кажется, что я знаю вас всю свою жизнь. Я вас люблю, Варя. Очень крепко люблю.
        — Вы мне тоже не безразличны,  — покраснела Варя,  — но ведь сейчас война, товарищ капитан.
        — Согласен, обстоятельства не самые лучшие, но вместе нам будет проще побеждать врага, каждому на своем месте.
        Коготь решительно подошел к девушке и, нежно обняв, поцеловал ее в губы.
        На следующий день, когда Варя пришла на работу, в ординаторской стоял букет цветов, который «организовал и доставил» в госпиталь Андрей Самойлов по просьбе капитана.
        После выписки Коготь первым делом отправился к Костомарову. Он с волнением думал: «Идет война. Я служу в контрразведке. Что скажет начальство насчет моей женитьбы?»
        С этими мыслями капитан постучал в кабинет Ивана Антоновича.
        — Здравия желаю, товарищ полковник,  — войдя, сказал Коготь.
        Костомаров оторвался от документов, с которыми работал все утро.
        — Тебе того же, капитан. Рассказывай, ну как, подлечился? Все у тебя нормально со здоровьем?
        Коготь присел на стул возле стола.
        — Готов к выполнению любой боевой задачи, товарищ полковник. Я полностью здоров.
        Костомаров взял со стола папиросы, спички и прикурил:
        — Это хорошо, что ты здоров. А заданий, капитан, будет немало. Тебе придется взяться за одно дело прямо с сегодняшнего дня.
        — Я готов, Иван Антонович, но у меня…  — Коготь замолчал, подыскивая слова, а затем произнес: — В общем, у меня к вам личный разговор.
        — Давай, выкладывай, Коготь. Что-то стряслось?
        Этот вопрос смутил капитана, и он запинаясь сказал:
        — Короче, мне понравилась одна девушка — она врач. Я хотел бы на ней жениться. Учитывая, что время военное, я посчитал, что должен сообщить об этом вам, товарищ полковник.
        Костомаров откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на Когтя. Его губы сжались, брови нахмурились.
        — Ты служишь в контрразведке,  — повысил голос Иван Антонович,  — весь наш народ ведет кровопролитную войну с коварным, жестоким врагом.
        Услышав эти слова начальника, Коготь почувствовал, что готов провалиться сквозь землю. Костомаров еще немного помолчал, а затем скороговоркой выпалил:
        — Но ежели твоя девушка красавица, да еще и врач, ты, капитан, просто обязан на ней жениться.
        Костомаров рассмеялся, довольный тем, как ему удалось разыграть своего подчиненного. Коготь облегченно вздохнул и улыбнулся.
        — Интересно выходит, капитан,  — задумчиво произнес Иван Антонович,  — я тебя послал на задание, выполняя которое ты чуть было не погиб, и я же выписал тебе, считай, счастливый билет в госпиталь, где ты нашел свою… Как зовут докторшу?
        — Варвара Алексеевна… Варя,  — поспешил ответить Коготь.
        — Прекрасное русское имя. Что ж, ты мой должник, капитан. Наливать будешь,  — усмехнулся Костомаров.
        — За этим дело не станет, товарищ полковник.
        — Еще бы, девушку-врача отхватил! Ну а если серьезно, то, что ты поставил меня в известность о своей личной жизни,  — это правильно. Однако, само собой разумеется, Варя не должна знать, где ты служишь,  — твердо сказал Костомаров.
        — Ясно, товарищ полковник.
        — Тебя еще проинструктируют на этот счет, капитан. Ну а если она вдруг спросит об этом сейчас, просто скажи, что это военная тайна. Ты служишь Родине — вот и все.
        — Вас понял, товарищ полковник.
        — Что ж, поздравляю тебя, Владимир Николаевич, желаю счастья и детишек само собой побольше.
        — Спасибо, Иван Антонович.
        — А когда собираешься жениться?  — поинтересовался полковник Костомаров.
        — Примерно через месяц.
        — Скажешь мне, капитан, точное число. Будет у тебя в тот день выходной от службы.
        Ровно через месяц после памятного разговора с полковником Костомаровым уже майор Коготь и Варя Аксенова поженились.
        Коготь улыбнулся, вспомнив знакомство с Варей, а также свадьбу, на которой были только самые близкие друзья молодоженов, включая и лейтенанта Андрея Самойлова.
        Отдохнув четыре часа, смершевцы подкрепились тушенкой, гречневой кашей, попили воды из фляг и продолжили путь. В густом таежном лесу в темноте непросто было идти, но когда рассвело, группа прибавила шаг и пошла быстрее.
        — По моим подсчетам, идти до озера осталось не более пятнадцати километров,  — оглянувшись на шедшего позади капитана Андронова, сказал Коготь.
        — Если ничего не помешает, то через три — четыре часа будем на месте,  — кивнул Степан Иванович.
        — Прибавить шаг!  — повысил голос майор.
        Когда смершевцы огибали подножие холма, их заметил мужчина, облаченный в поношенную военную форму, не имевшую знаков различия. Он залег за деревом и принялся рассматривать группу Когтя в бинокль. «Интересно, чего они тут лазят? Раньше солдаты здесь не появлялись,  — размышлял он.  — Видимо, направляются озеру. Но зачем?» Посмотрев вслед удаляющимся военнослужащим, мужчина повернулся и пошел своей дорогой.
        Коготь первым заметил искрящуюся водную гладь.
        — Кажется, впереди Нельское озеро!  — радостно сообщил майор, повернувшись вполоборота к подчиненным.
        Яркое солнце порождало миллионы красочных бликов на поверхности озера. Лес стал редеть, и вскоре смершевцы остановились возле берега.
        — Ничего себе озерцо!  — воскликнул лейтенант Анютин.
        — Озеро Нельское имеет более двадцати километров в длину и около четырех километров в ширину,  — сообщил Коготь.
        — Порыбачить бы здесь,  — мечтательно произнес Егоров.
        — Порыбачишь когда-нибудь,  — кивнул майор.  — На сегодня, однако, у нас другие задачи.
        Коготь извлек из планшета, висевшего у него на боку, карту и, присев на правое колено, всмотрелся в нее.
        Несколько уток, стремительно вспарывая воздух короткими крыльями, пронеслись у офицеров над головами и приводнились на озерной глади.
        — Примерно через полтора километра, если верить карте, западнее озера начнется болото. Но там должен быть небольшой проход. Надо в этом убедиться самим. Группа, вперед!  — приказал Коготь.
        Обогнув озеро слева, бойцы вскоре вышли к болотистой местности. Из-под ног майора неожиданно вспорхнула белая куропатка. Идти становилось все труднее и труднее. След от сапог сразу же заполнялся мутно-ржавой, застоявшейся водой.
        — Зачем нам это болото, товарищ майор?  — спросил капитан Андронов.
        — Я же говорил, что всему свое время, товарищ капитан. Пока оно еще не наступило. Идем ближе к озеру и держим ушки на макушке, чтобы не провалиться.
        Полукилометром дальше Коготь обнаружил узкий проход в болоте, поросший низким кустарником.
        — Карта не врет,  — радостно сказал майор.  — Надо обследовать и другой берег. Но не обходить же нам озеро! А самый короткий путь — по прямой.
        — То есть через озеро,  — осторожно сказал Андронов.
        — Правильно мыслишь, капитан.
        — Добраться туда мы можем вплавь, но с оружием это как-то несподручно.  — Офицеры переглянулись, а Коготь тем временем продолжил: — Можно использовать какое-нибудь подручное средство, например упавшее дерево, или соорудить плот.
        Не прошло и получаса, как группа нашла поваленное ветром небольшое дерево.
        — Вот оно и поможет нам доплыть до противоположного берега. Хватаем его, ребята, и тащим к воде,  — приказал Коготь.
        Сложив одежду и оружие на ствол дерева и прикрепив все это ремнями и веревками, предусмотрительно захваченными с собой, смершевцы, взявшись за ветки с двух сторон, отнесли дерево в воду и поплыли. Примерно через два часа они выбрались на противоположный берег озера и обнаружили там огромное болото, подступавшее к самому берегу.
        — Тот, кто составлял карту, знал что делал. Что ж, греться будем на другом берегу. Поплыли обратно!  — скомандовал Коготь.
        Смершевцы снова поплыли, держась с двух сторон за ветки. Андронов, плывший рядом с Когтем, спросил:
        — Товарищ майор, к чему все эти заплывы? Может, все-таки объясните своему заместителю?
        — Еще немного потерпи, капитан. В воде беседовать как-то не с руки. Доплывем до берега, обсохнем, тогда все и расскажу.
        Назад плыли несколько дольше, поскольку все уже изрядно устали и продрогли. Когда дерево вытащили на берег, офицеры поспешно переоделись в сухую одежду и пробежали пару десятков метров, приседая и поднимаясь на ходу и размахивая руками, чтобы согреться.
        Выйдя на тропу, проложенную в болоте, Коготь остановился.
        — Мы не зря пришли к Нельскому озеру и переплыли его туда и обратно,  — сказал он.  — Дело в том, что это озеро по сути является воротами к полигону. Оно имеет важнейшее стратегическое значение в нашей операции.
        — Что-то я не понимаю, товарищ майор,  — развел руками Андронов.
        — Мне нужно было убедиться в достоверности карты касательно озера Нельского и прилегающих к нему огромных болот, как бы подковой охватывающих полигон. Проще говоря, выйти к полигону можно слева от озера, а для противника получается, что справа,  — уточнил майор,  — по небольшому узкому проходу. Но об этом проходе, кроме нас, могут знать только местные жители. Значит, немцы, не зная прохода, вероятнее всего, поплывут по озеру. Для отборных диверсантов Абвера двадцать километров водной преграды — не больно-то серьезное препятствие. Мы все проверили и увидели своими глазами,  — Коготь обвел взглядом товарищей.  — Немцы, повторяю, пойдут где-то здесь, не сунутся они в болото.
        — Выходит, что озеро Нельское — ловушка для диверсантов Абвера,  — констатировал Самойлов.
        — Так все и задумывалось при строительстве полигона, но об этом не знает даже его начальник, полковник Веригин,  — улыбнулся майор.  — Набросок карты местности пару недель назад мы «подарили» одному из агентов Абвера. Так что Канарис и его контора прекрасно осведомлены о путях подхода к полигону.
        — Но, как вы сказали, товарищ майор, о проходе через болото фрицы не знают.
        — Не знают,  — подтвердил Коготь,  — если только кто-нибудь из местных жителей не работает на фашистов. Хотя полковник Веригин заверил меня, что каждого жителя деревни Павловское проверяли, и не один раз. Но кто его знает, всякое может быть,  — пожал плечами майор.  — По крайней мере, такой вероятности развития событий я бы не исключал полностью.
        — Но это же значительно облегчает нам выполнение задачи,  — воодушевился Андронов.  — Раз диверсанты пойдут где-то здесь, значит, мы можем их встретить и поступить с «гостями» по своему усмотрению, не так ли, майор?
        — Не все так просто,  — вздохнул Коготь.  — Да, с одной стороны, мы знаем примерно, где они могут пройти. Но озеро Нельское большое, а нас всего шесть человек. К тому же немцы все же могут пойти через болото. Такую вероятность исключить нельзя. Вот и попробуй их засечь, тем более что это будут не рядовые солдаты, а опытнейшие диверсанты, готовые пойти на смерть ради выполнения задачи. Но, с другой стороны,  — майор улыбнулся и оглядел свою группу,  — мы ведь тоже не лыком шиты. Так что придется помозговать, как немцев не пропустить к объекту, поскольку я хочу преподнести им один подарочек или сюрприз, это уж как кому угодно.
        — И что за подарок, товарищ майор, если не секрет?  — спросил младший лейтенант Абазов.
        — О подарках раньше времени не говорят, примета плохая.
        — Любите ты, Владимир Николаевич, тайны,  — усмехнулся Андронов.
        — Работа у нас такая, капитан. Ну что, возвращаемся на полигон, товарищи офицеры?  — бодро спросил Коготь.
        — Это же более пятидесяти километров по тайге еще топать,  — поправив на плече снайперскую винтовку, сказал Егоров.
        — Такие прогулки, товарищ младший лейтенант, если станут регулярными, укрепят твой дух и здоровье,  — съязвил Коготь и приказал: — Вперед, на базу!
        Пройдя десять километров по тайге, группа офицеров СМЕРШа остановилась на привал.
        — Полчаса отдыхаем,  — взглянул на командирские часы майор,  — а затем в путь-дорогу. По моим подсчетам, к утру мы должны добраться до полигона.
        Коготь сел на поваленную ветром сосну и, стащив сапоги, перемотал портянки. Он увидел метрах в тридцати от основной группы Анютина, который, присев возле дерева, курил. Майор поднялся и, не торопясь, пошел к нему.
        — Отдыхаем, Павел Капитонович?  — подойдя вплотную к лейтенанту, спросил Коготь.
        — Да, папиросой балуюсь, товарищ майор,  — поднялся лейтенант.
        — Сиди, отдыхай, у нас же привал,  — махнул рукой Коготь.
        Анютин сел, прижавшись спиной к стволу дерева, рядом с ним устроился майор.
        — Говоришь, балуешься папиросой,  — завязывая разговор, начал майор.
        — Да я почти не курю, Владимир Николаевич. Бывает, истреблю одну-две в день. Иногда просто за компанию, так, чтобы, как говорится, поддержать беседу с товарищами.
        — А я вот бросил. Жена у меня, понимаешь, военный врач, убедила одним словом. Ну, я подумал пару деньков, а потом одним махом решил проблему. Некоторые постепенно бросают, не по мне это. Если замахнулся для удара, то бей, а иначе нечего выпендриваться.
        — Да, вы правы, товарищ майор,  — согласился Анютин.
        Некоторое время они молчали. Первым заговорил Коготь:
        — Я прочитал в твоем личном деле, что ты специалист по дымовым средствам, огнеметам и пулеметчик первоклассный. Откуда такая тяга к дыму и огню? Если бы я был пожарным, то меня это наверняка бы насторожило.
        Анютин улыбнулся и, посмотрев на майора, пошутил:
        — Вы же знаете, что дыма без огня не бывает, как не крути. А если серьезно, я рос в детдоме под Тулой.
        — Прости за вопрос. Ты сирота?
        — Мать погибла, когда ночью возвращалась с работы. Она ехала на велосипеде, а из-за поворота выскочил грузовик,  — лейтенант замолчал, проглотив комок горечи, а затем продолжил: — Мне тогда было всего девять лет, маленького росточка, метр с кепкой про таких говорят. Отец и до этого здорово пил, а тут и вовсе запил беспросветно. Нашли его через месяц возле магазина, с колотой раной в груди. Повздорил он по пьяни с уголовником, а тот, недолго думая, выхватил нож и оборвал жизнь моего папаши-алкаша. Правда, добрый он был, хоть и непутевый. Посадит, бывало, меня на свое колено, обязательно угостит сахаром и скажет: «Я тебя, Пашка, на лошадях покатаю». Все время обещал, да так и помер, не покатав ни разу,  — тяжело вздохнул Анютин.  — А у меня мать сама из детдома была, никаких родственников. А от отца все его родные давно отвернулись. Так я остался совсем один, и путь у меня был один — в детдом.
        «А наши судьбы с тобой, Паша, чем-то похожи»,  — слушая лейтенанта, с грустью подумал Коготь.
        — Я не мог смириться со своей судьбой, убегал несколько раз, меня ловили и возвращали назад,  — продолжил свой рассказ Павел.  — Учительница у нас была одна, Марья Никоноровна, она все время твердила, что по мне тюрьма плачет и моя жизнь обязательно пройдет за решеткой. Несмотря на то что я был небольшого роста и щуплый, характер у меня был еще тот. Если кто меня обижал, я спуску не давал, до трех, как говорится, не считал, бил первым. После каждой драки Марья эта не унималась, трендела и трендела, что до тюрьмы мне осталось недолго. Разозлило меня все это. Захотел я стать человеком, пробиться в люди. Сидел над учебниками допоздна. Память у меня отличная, на лету все схватываю.
        — Я заметил, что ты наблюдательный,  — вставил Коготь.
        — Так вот, вскоре я всех догнал и перегнал по учебе в классе. Особенно мне нравились такие предметы, как математика, физика и химия. Любил я потом повторять всякие опыты после уроков. Мастерил что-то, взрывал в парке… Нравилось мне испытывать на практике то, о чем я узнавал на уроках в школе. В восемнадцать лет призвали меня в армию, а через полгода началась война. Неподалеку от Могилева, ночью, я один с минами, которые сам же и изготовил, пробрался на немецкие позиции, снял часового, установил мины и подорвал два танка и одно самоходное орудие. Вот так это и началось. Во время отхода нашей роты я из пороха и еще разных там штуковин смастерил нечто вроде дымовой бомбы. Когда немцы подошли ближе, я ее и рванул. Перепугал фрицев до чертиков: такое едкое дымище стояло там несколько часов. Так фашисты, вместо того чтобы преследовать нас, драпанули в прямом смысле этого слова. Они подумали, что мы применили химическое оружие,  — Анютин тихонько засмеялся.  — За это дело я получил свою первую медаль «За отвагу».
        — Тебе надо было еще вручить медаль «За смекалку»,  — сказал Коготь.
        Они рассмеялись.
        — Возможно,  — пожал плечами Анютин,  — только такой медалью пока не награждают.
        — А насчет дыма и бомбы — интересная мысль,  — задумчиво произнес майор.
        — Что вы имеете в виду?  — поинтересовался лейтенант.
        — Так, одна идея пришла в голову. По ходу дела разберемся,  — ушел от ответа майор. Оглянувшись на прочих подчиненных, он поднялся и скомандовал: — Привал окончен, продолжаем путь.  — Затем Коготь повернулся к Анютину: — Это здорово, что ты оказался настырным парнем, лейтенант.
        Группа продолжила путь к полигону, петляя среди деревьев. Коготь шел, внимательно наблюдая и вслушиваясь. «В тайге расслабляться нельзя»,  — вспомнил он поучения своего деда Петра. В данной ситуации это было особенно актуально.
        Как и рассчитывал Коготь, утром, когда рассвело, они подошли к полигону и связались по рации с полковником Веригиным. Группу Когтя впустил часовой через металлические ворота, встроенные в забор из колючей проволоки. Таких ворот Коготь во время обхода полигона насчитал пять.
        «Виллис» вскоре подкатил к вышке, где его уже поджидали. Погрузившись в джип, смершевцы поехали к штабу. Умывшись в умывальнике и плотно позавтракав в офицерской столовой, Коготь пошел к начальнику полигона, велев своим людям хорошенько отдохнуть и выспаться.
        — Рад тебя видеть, майор,  — поприветствовал Когтя полковник в своем кабинете.
        — Доброе утро, Семен Петрович.
        — Присаживайся, Владимир Николаевич, налазился небось до тошноты.
        Майор сел на диван, скрестив ноги:
        — Такого симптома за собой не наблюдал, но, по правде говоря, путь мы прошли немалый, Семен Петрович.
        — Что-нибудь интересное обнаружили?  — поинтересовался Веригин.
        — Ничего особенного. Скажем так, мы просто ознакомились с местностью.
        — Ой, хитришь ты, майор, наверняка подметил ты немало, впрочем, это не мое дело. Я отвечаю за полигон. Ну и чем смогу — помогу, это уж само собой.
        — Помощь действительно потребуется, Семен Петрович,  — задумчиво произнес Коготь.  — Но сначала нам нужно обсудить одно очень важное дело касательно взрыва на полигоне. Здесь нужны тщательная подготовка и почти математический расчет.  — Начальник полигона придвинулся к столу, а майор произнес: — Мы поступим следующим образом…
        Глава 6
        По центральной улице Калуги шла молодая, симпатичная женщина лет тридцати. На ней было летнее платье нежно-кремового цвета, белые босоножки. Под левой подмышкой она сжимала небольшую светлую дамскую сумочку. Женщина, поправив рукой длинные, каштановые волосы, перешла на другую сторону улицы и немного прибавила шаг. Мимо нее проехал грузовик, в кузове которого сидели солдаты. Увидев прекрасную незнакомку, они замахали ей руками.
        Женщина, как бы между прочим, оглянулась и заметила невзрачного мужчину в черном костюме, вышедшего из-за ближайшего поворота. Пройдя несколько метров, незнакомка как бы невзначай выронила сумочку и хотела наклониться, чтобы ее поднять, но поспешно подбежавший мужчина в черном костюме нагнулся первым. Он подобрал с тротуара дамскую сумочку и протянул ее, широко улыбаясь, незнакомке со словами: «“Гарпун” готов к действию. Запускайте механизм». Мужчина глянул по сторонам, снова улыбнулся и сказал что-то о погоде. Женщина рассмеялась. Мужчина, галантно поклонившись, зашагал дальше и вскоре повернул направо. Женщина взглянула на наручные часики, было около восьми утра.
        Она прибавила шаг и, взбежав по ступеням, вошла в трехэтажное большое здание.
        — Ты всегда приходишь вовремя, Олечка,  — восхищенно глядя на молодую телефонистку, сказала уборщица, подметавшая пол.  — И всегда прекрасно выглядишь. Мужика бы тебе хорошего.
        — Спасибо, Глафира Сергеевна, за добрые слова. А с мужиками нынче сложно. Почти все на войне, что поделаешь…
        — Это точно. Закончится война, мужики будут в особой цене, выбирать не придется. Каждая баба всякому будет рада.
        — Наверное, вы правы,  — уклончиво ответила Ольга Волошина и прошла на свое рабочее место.
        Еще до обеда она отправила телеграмму следующего содержания: «Мама заболела, но врачи говорят, что ничего страшного. У нас все хорошо. Я за ней присматриваю. Не волнуйся». Телеграмма предназначалась Федору Макарову, проживающему в республике Коми в деревне Павловское.
        Глава 7
        Лесник возвратился в деревню из леса, где он провел двое суток, помечая краской деревья для вырубки. Зайдя в свой покосившийся деревянный дом, он сел за стол и достал из шкафчика засоленную рыбу и завернутую в полотенце буханку хлеба. И тут в окно кто-то постучал. Лесник вышел на порог и увидел худенькую, веснушчатую почтальонку Зину с большой коричневой сумкой на правом плече.
        — Вам телеграмма,  — весело прощебетала Зинка и достала из сумки небольшой листок бумаги.  — Вы у нас Федор Макаров?
        — Ну, конечно, я. Чего ты болтаешь, Зинка?
        — Вот уж и пошутить с вами нельзя, Федор Аркадьевич,  — румянец заиграл на щеках молоденькой почтальонки.
        — Мне, Зин, не до шуток сейчас. Я два дня из леса не вылезал. Только пришел, промок весь насквозь и устал как собака.
        — Вот, Федор Аркадьевич,  — почтальонка протянула телеграмму.  — А еще вам нужно расписаться.  — Она вынула из сумки тетрадку и сунула леснику остро заточенный карандаш.  — Вот здесь,  — указала она пальцем.
        Лесник чиркнул карандашом, поблагодарил почтальонку и, закрыв за ней дверь, прочитал текст телеграммы: «Мама заболела, но врачи говорят, что ничего страшного. У нас все хорошо. Я за ней присматриваю. Не волнуйся».
        Федор взял карандаш, листок бумаги и сел за стол, положив перед собой телеграмму. Это было шифрованное послание. Значение имели только цифры — количество букв, образующих то или иное слово. Последнее слово обычно всегда означало место района. В данном случае — «не волнуйся». Лесник подсчитал буквы, выходило десять. Число десять означало один из районов около Нельского озера. Подсчитав буквы во всех словах, Макаров аккуратно записал результаты карандашом на листе бумаги и вскоре прочел шифровку. Лесник узнал, что десантная группа прибудет в ближайшие шесть дней. Ему предстояло встретить немецких диверсантов и вывести их к объекту.
        «Значит, встреча должна произойти в районе озера Нельское, с противоположной стороны. Ведь озеро им не обойти из-за болота, разве только переплыть, но при этом велик шанс засветиться,  — принялся рассуждать Макаров.  — Солдаты зачем-то ходили к озеру. Или они что-то пронюхали, или это был просто обход территории вокруг полигона. Кто ж их знает? Только ухо надо держать востро. Что-то все это мне не по душе»,  — вздохнул лесник.
        Федор встал, взял телеграмму и листок бумаги с цифрами, подошел к печке и сжег их. «Надо походить по деревне, чтобы меня побольше видело народа, а как стемнеет, тронусь в путь»,  — решил лесник. Поев, он прихватил инструмент и направился к своей соседке, бабушке Надежде Ивановне, чтобы починить ей крышу, так как давно уже обещал ей сделать это.
        Макаров латал крышу, а бабушка Надя стояла возле забора и разговаривала с дояркой Любой, моложавой, пышногрудой сорокапятилетней вдовой, муж которой погиб под Киевом.
        — До чего ж хороший мужик Федор Аркадьевич, на все руки мастер,  — хвалила соседа бабушка Надя.  — Доброй души человек, никому не отказывает в помощи: то забор починит, то крышу, то дрова порубит…
        — Да, Федор насчет этого молодец,  — вздохнула доярка.  — Одного не понимаю только, столько баб пооставалось в деревне вдовами, а он не больно-то охоч до этого дела. Изредка зайдет к кому-нибудь, а так, чтобы постоянно… А может, он просто не хочет, чтобы бабы разносили по деревне слухи о его любовных похождениях.
        — Надо тебе, Любка, прибирать его к рукам,  — перешла на шепот старушка, поглядывая на работу лесника.  — Мужик в самом расцвете сил, хозяин, на все руки мастер. Гляди, не упусти. Найдется другая и быстро его охомутает. Такой мужик, как Федор, нынче в особой цене.
        — Легко сказать «прибрать к рукам». Федор ведь нелюдимый, держится особняком, сам по себе. Молчаливый какой-то.
        — Это потому что работа у него такая. Ты бы сама в тайге одичала,  — не унималась Надежда Ивановна.  — А ты, Любка, прояви терпение, да с лаской подойди к нему и вниманием. Мужики это любят. В баньку пригласи, самогоночкой угости. Всему учить тебя надо, Любаша.
        — Да будет тебе, баба Надя. Кому я нужна с двумя пацанами? Вон Кольке, старшему, уже четырнадцать лет.
        — Не скажи, Любка, баба ты видная. Так что смотри, не упусти свое счастье,  — кивнула бабулька в сторону крыши, на которой прибивал доску лесник.
        Вечером того же дня Федор Макаров отправился в лес. Пройдя быстрым шагом по знакомой тропе, лесник через два с половиной часа добрался до сторожки. Немного отдохнув и сложив в рюкзак еду, Макаров переоделся, повесил на плечо охотничье ружье и, прикрыв дверь, растворился в темноте.
        Глава 8
        Ночью немецкий бомбардировщик на предельной высоте пересек линию фронта и, углубившись в воздушное пространство над советской территорией более чем на двести километров, выбросил десять диверсантов-парашютистов из полка специального назначения Абвера «Бранденбург-800».
        Немецкие диверсанты планировали использовать для продвижения советские железнодорожные составы в ночное время, чтобы побыстрее добраться в заданный район.
        Адмирал Канарис стоял у карты Советского Союза, висевшей у него на стене в кабинете, когда вошел адъютант и доложил, что за дверями ждет полковник Штольц. Канарис ответил не сразу, продолжая раздумывать. Он отошел от карты, сел за рабочий стол и только тогда ответил:
        — Позовите полковника.
        Адъютант стремительно вышел, и тут же вошел Штольц.
        — Хайль Гитлер!  — вскинув правую руку, рявкнул он.
        — Хайль Гитлер,  — тихо ответил адмирал, указывая Штольцу жестом руки, чтобы он присаживался поближе к столу.
        Полковник сел и доложил:
        — Сегодня в час ночи наш бомбардировщик выбросил в тылу русских десять лучших диверсантов, которых я отобрал лично в полку «Бранденбург-800». Таким образом, операция «Гарпун» началась.
        — Что ж, это хорошо,  — Канарис поднялся с кресла и прошелся по кабинету, заложив руки за спину.  — Похвально, Штольц, что вы так оперативно все организовали. Однако это только начало,  — задумчиво произнес он.  — Кажется, у русских есть пословица «Не хвались началом, а хвались концом».
        — Но основания для того, чтобы рассчитывать на успех операции, у нас есть, господин адмирал.  — Штольц на секунду замолчал, а затем продолжил: — Мы знаем примерное местонахождение советского полигона. Мы отправили на задание лучших диверсантов полка «Бранденбург-800», которые много раз выполняли, замечу, успешно, боевые операции в глубоком тылу русских. Они прекрасно знают ситуацию в тылу противника, в совершенстве владеют русским языком. Так что, я думаю, все должно пройти успешно. Кроме того, как я вам уже докладывал, в районе секретного полигона противника действует наш агент, он уже несколько лет работает лесником в русской деревне и прекрасно изучил тамошние места. Он-то и встретит нашу группу и покажет маршрут к полигону.
        — Продумано, полковник, все блестяще. Что ж, будем верить, что удача окажется на нашей стороне, «Гарпун» попадет в цель, и мы узнаем, что за бомбу испытывают русские на своем полигоне,  — заключил Канарис.
        Глава 9
        Рано утром Коготь зашел в кабинет Веригина. Полковник сидел за столом, отхлебывая из кружки горячий черный чай. Рядом лежали пачка папирос «Казбек» и коробок спичек. Обычно после чаепития Веригин любил выкурить одну или две папиросы. «Это освежает мысли и бодрит»,  — говорил о своем утреннем ритуале начальник полигона.
        — Хочешь, майор, чайку?  — вместо приветствия спросил полковник.
        — Большое спасибо, Семен Петрович, я недавно за завтраком пил чай.
        — Садись, майор, вижу, тебе с утра не спится что-то.
        Коготь прошелся по кабинету, обдумывая детали операции, а затем опустился на стул, стоявший напротив стола.
        — Ну как, товарищ полковник, все готово к началу операции?  — пристально посмотрев в глаза Веригину, спросил майор.
        — Целую ночь возились, к утру завершили. Так что не переживай, Владимир Николаевич, все будет нормально.
        — Работа у меня такая переживательная, Семен Петрович. Допивайте чай и давайте-ка еще раз проверим. Сбоя быть не должно,  — категорично произнес Коготь.
        — Хорошо, майор, я понял. Надо посмотреть, значит, посмотрим. Не вопрос.  — Веригин поднял трубку внутреннего телефона и распорядился: — Через пару минут машину к штабу.  — Положив трубку, он хлебнул горячего чая, да так, что обжегся: — Твою мать!  — скривившись от боли, выругался он.  — Потом допью, не люблю торопиться, пошли, Владимир Николаевич,  — махнул Веригин рукой.
        Коготь поднялся и вышел в коридор. Вслед за ним, прикуривая папиросу, вышел полковник.
        — Сейчас я, Семен Петрович, Анютина позову, он у меня спец по всем этим делам. Кстати, это он работал сегодняшней ночью с вашими людьми.
        Веригин молча кивнул.
        Коготь зашел в комнату, в которой отдыхала его группа. Анютин только что умылся и расчесывал свои короткие волосы, стоя возле небольшого зеркала, висевшего на стене.
        — Анютин!  — окликнул лейтенанта Коготь.
        — Я, товарищ майор,  — повернулся лейтенант вполоборота.
        — На выход! Даю одну минуту на сборы. Пойдем смотреть твою работу. Жду внизу.
        — Я мигом, товарищ майор,  — надевая гимнастерку, бодро ответил Анютин.
        Полковник устроился в «Виллисе» впереди, а Коготь с Анютиным сели сзади.
        — Поехали в квадрат «А»,  — приказал водителю полковник.
        Джип слегка дернулся и покатил. Полигон оживал. С аэродрома взлетела пара истребителей, направляясь на ежедневный облет полигона и прилегающих к нему районов. Танкисты возились возле танков, спрятанных за железобетонными стенами. Где-то вдали, горланя песню, промаршировал взвод солдат.
        До квадрата «А» добирались около сорока минут. Он находился почти в центре полигона и представлял собой большое, изрытое траками танков холмистое поле, поросшее редким кустарником.
        — Приехали, товарищ майор,  — сказал Веригин.
        Когда джип остановился, Семен Петрович по-молодецки лихо выпрыгнул из него. Коготь с Анютиным не последовали примеру полковника, а, открыв дверцы, спокойно вылезли из «Виллиса». Пройдя метров пятьдесят, они увидели за кустарниками башни танков.
        Подойдя поближе, майор насчитал пятнадцать танков Т-34, расположенных примерно в двадцати — двадцати пяти метрах друг от друга. А в двухстах метрах от танков поблескивали на солнце железнодорожные рельсы.
        — Что-то я не вижу паровоза, Семен Петрович,  — повернув голову в сторону начальника полигона, заметил Коготь.
        — Через пару часиков будет, Владимир Николаевич, я уточнял.
        — Как мы и условились, паровоз должен стоять напротив основной группы танков.
        — Все так и будет, Владимир Николаевич.
        Майор Коготь обошел каждый танк и заглянул под днище. Затем он спросил у Анютина:
        — Как думаешь, лейтенант, все сработает как надо?
        — Риск, товарищ майор, всегда есть, но, полагаю, проблем не должно возникнуть. Мы десятки раз с местными спецами все проверили и перепроверили. Мне кажется, поработали как надо. Рванет так, что мало не покажется, тем более что внутрь каждого танка мы положили по несколько снарядов.
        — С паровозом не затягивайте, Семен Петрович,  — повернулся к полковнику Коготь.  — Держите это на личном контроле. Не забывайте, что специалистам нужно еще все подготовить и проверить исправность системы.
        — Паровоз, считай, уже на месте, Владимир Николаевич,  — заверил Веригин.
        — Не кажется тебе, Анютин, что вся эта система с танками и паровозами слишком громоздкая?  — высказал свое опасение майор.  — Ведь мне нужно, чтобы бомба не просто взорвалась, а рванула так, чтобы аж листья в лесу осыпались.
        — Насчет листьев врать не буду, товарищ майор,  — улыбнулся Анютин,  — а вот то, что металл плавиться будет, это я вам почти гарантирую.
        Коготь нервно кашлянул:
        — Слово «почти» меня не устраивает, лейтенант Анютин, в твоем ответе.
        — Считайте, товарищ майор, что его уже нет. Все сработает как надо, я вам обещаю.
        — Смотри мне, головой отвечаешь, Анютин,  — повысил голос Коготь.
        Еще раз осмотрев каждый танк, они сели в «Виллис», водитель которого, сержант лет пятидесяти с седыми усами, поспешно завел двигатель. Джип сорвался с места и помчался в сторону штаба.
        Выйдя из джипа, Коготь отозвал Веригина чуть в сторону.
        — Разговор есть, Семен Петрович. Погодка сегодня, видимо, неплохая будет, вон какое ярко-красное солнце встает над тайгой,  — кивнул в сторону светила майор.  — Давайте немного пройдемся.
        — С удовольствием, Владимир Николаевич, у меня эта штабная работа вот уже где сидит,  — полковник пальцами уперся в подбородок.  — Я ведь боевой офицер. Воевал на фронте. Но после тяжелого ранения меня сослали на этот полигон. И сколько я ни писал рапортов, мол, прошу отправить на фронт, все без пользы,  — раздосадованно махнул рукой Веригин.  — Говорят, что это важное задание, и его надо выполнять. А у меня,  — голос начальника полигона дрогнул,  — два сына погибли, а я чуть ли не на курорте сижу.
        — Понимаю ваши чувства, Семен Петрович. Сам воевал. Потерпите, проведем успешно операцию, вернусь в Москву, похлопочу за вас,  — пообещал Коготь.
        Веригин приостановился и сказал:
        — Буду весьма признателен, Владимир Николаевич.
        — Но сначала давайте о деле.
        — Да, слушаю внимательно, майор.
        — Нам снова надо будет уйти на несколько дней.
        — Надо, значит, надо,  — развел руками полковник.
        — Мы уйдем после обеда, примерно в три часа. Нам нужны еще две радиостанции, помимо той, что у нас есть, а еще по пять-шесть банок тушенки на каждого бойца. Давайте для надежности по шесть.
        — Сделаем,  — кивнул Веригин.  — Все это вам доставят.  — Немного помолчав, начальник полигона сказал: — Значит, вы уходите на несколько дней.
        — Да, полковник. А вы усильте охрану полигона. И вот еще что,  — Коготь замолчал, а потом произнес: — Будьте все эти дни на связи. Как только мой радист передаст кодовую команду «Факел», сразу же пусть взлетает бомбардировщик. Все должно быть четко сработано.
        — Ясно, товарищ майор.
        — А ваши часовые обязаны знать: если поблизости от полигона начнется стрельба, они не должны открывать огонь, просто пусть сообщат о происшествии вам.
        — Я их проинструктирую лично, Владимир Николаевич.
        — Так будет лучше всего,  — согласился майор. Помолчав, он продолжил: — Посмотрим, как будут развиваться события. Возможно, что-то придется корректировать по ходу дела. Ну да ладно, там видно будет. Семен Петрович, у вас ко мне есть вопросы?  — спросил Коготь.
        — Пока все предельно ясно, товарищ майор.
        — Да, еще раз напомню, не забудьте про паровоз.
        — Все лично проверю,  — заверил начальник полигона.
        — Тогда больше обсуждать пока нечего. Я пойду к своим ребятам, нужно поговорить с ними.
        — Хорошо, а я еще немного пройдусь,  — сказал Веригин и добавил: — Будь осторожен, Владимир Николаевич, и удачи тебе.
        — Спасибо, полковник,  — тихо ответил Коготь и направился к штабу.
        Поднявшись по лестнице на второй этаж, он свернул направо и вошел в комнату своих подчиненных. Анютин и Самойлов играли в шахматы, склонившись над доской. Андронов чистил пистолет, сидя у окна на табуретке. Егоров дремал, повернувшись лицом к стене, а Абазов просто прохаживался по комнате.
        Коготь сел на стул, рядом с задумавшимся над очередным ходом Самойловым. Оценив ситуацию на доске, майор атаковал конем и сказал коротко, словно выстрелил:
        — Мат!
        — Ничего себе, товарищ майор,  — покачал головой Анютин.  — А я и не знал, что вы настолько хорошо играете в шахматы.
        Самойлов улыбнулся, уж он-то хорошо знал о прекрасной квалификации друга, который не раз обыгрывал его отца, профессора медицины, чемпиона Москвы по шахматам.
        — Егоров, вставай!  — повысил голос Коготь.  — Давайте все поближе к столу.
        Егоров повернулся и, неторопливо поднявшись, подошел к столу. Придвинулся и капитан.
        — Короче, наш агент сообщил, что немцы выбросили глубоко в тылу диверсионную группу Абвера, которая направляется на полигон,  — сообщил вполголоса майор.
        — Значит, настало время встречать «гостей»,  — улыбнулся Андронов.
        — Так за нами дело не станет,  — сказал Самойлов, оглядев офицеров.  — Мы люди гостеприимные, и не таких встречали.
        — Сегодня, в три часа дня, мы уходим в сторону озера Нельское. Уходим на несколько дней и работаем по плану, если, конечно, жизнь не внесет свои коррективы,  — задумчиво произнес Коготь.  — Действовать будем по двое. У каждой команды будет рация, так мы будем держать связь. Без моего приказа никто и ничего не предпринимает,  — строго сказал Коготь и посмотрел на офицеров. Присутствующие согласно кивнули.  — Итак, я и Самойлов будем контролировать тропу на болоте. Егоров и капитан Андронов займут позицию на холме, неподалеку от озера. В двух километрах от них, левее, вдоль озера, укроются Абазов и Анютин. Таким образом мы не должны пропустить незамеченными фрицев. Затем мы проводим их и сработаем по ситуации. Повторяю, без моего приказа ничего не предпринимайте. Вопросы есть?  — спросил майор. Тишина была ответом.  — Что ж, тогда готовимся к выходу, чистим оружие, отдыхаем.
        Майор поднялся, вышел в коридор, остановился у двери своей комнаты, достал из кармана галифе ключ, вставил его в замочную скважину, повернул два раза и вошел внутрь.
        Путь предстоял неблизкий, и поэтому майор решил хорошенько отдохнуть. Сняв сапоги, он лег на кровать и вытянулся, глядя в потолок. «При такой расстановке наблюдательных постов мы не должны пропустить немцев,  — размышлял Коготь.  — Однако и при самом лучшем планировании на войне невозможно всего предусмотреть. А что, если фашистские диверсанты пройдут по какому-нибудь другому маршруту? Полностью исключать этого сценария нельзя. Но если следовать логике, немцы не полезут в болото. Это возможно, если только у них есть проводник из местных. Но, в конце концов, я же не могу оцепить весь полигон. А что, если они пройдут незамеченными? О, это будет очень и очень хреново. Опытные диверсанты могут раскусить, что все это просто-напросто театр. Как ни крути, а без удачи не обойтись. И все-таки озеро — это самый быстрый и безопасный, в отличие от топких болот, путь к полигону».
        Майор глубоко вдохнул и медленно выдохнул, пытаясь изгнать из головы беспокойные мысли. Он прикрыл глаза, и перед его мысленным взором появилась жена. Варя стояла в коридоре, в своем безумно красивом летнем платье. Легкая, как тростиночка, с большими, бирюзовыми выразительными глазами. «Как трудно расставаться с любимым человеком!» — тяжело вздохнув, тихо произнес майор. Затем Варя куда-то исчезла, и он увидел маму.
        Коготь тяжело болел в детстве. Пневмония следовала одна за другой. Он стоял на больничной койке возле окна и смотрел на яркое весеннее солнце. Снег таял, и сотни ручейков растекались по мостовой, весело подмигивая мальчику отражавшимися в них лучах. Затем Вова спрыгнул с кровати и тихо открыл дверь. Чуть поодаль в полутемном коридоре он увидел маму, беседовавшую с врачом.
        — Но хоть какая-то надежда есть, доктор?  — с отчаянием спросила молодая женщина.
        Врач тяжело вздохнул.
        — У мальчика крайне ослаблены легкие. Еще одно воспаление, и, боюсь, что мы больше ничем не сможем помочь,  — беспомощно развел он руками.
        — И что же мне сейчас делать?  — слезы потекли из глаз женщины.
        — Просто надейтесь, что все будет хорошо. Поверьте, мы предпринимаем все, что только можем.
        Врач ушел, его гулкие шаги наполнили коридор, а затем вдруг оборвались. Лидия села на стул и, обхватив голову руками, зарыдала. Шестилетний Вова не знал, как ему поступить. Растерявшись, он вернулся в палату и тихо прикрыл за собой дверь.
        Когда мама немного успокоилась и, подняв лицо, стала вытирать слезы, Вова подошел к ней, заглянул в потемневшие влажные глаза и спросил:
        — Мама, а я буду жить?
        Вопрос был по-детски простым и вместе с тем таким важным. Лидия обняла сына, крепко прижала его к себе, гладя по ершистым, жестким волосам, а потом посмотрела ему в глаза и твердо сказала:
        — Ты будешь жить, сынок, я тебе обещаю.
        В тот же день молодая женщина забрала сына из больницы и взяла отпуск. Она заботилась о нем как могла: поила разными травами, молоком с медом, делала компрессы, натирала. Лидия окружила сына такой заботой и вниманием, что он, вопреки пессимистичным прогнозам врачей, вскоре поправился.
        «Ты будешь жить, сынок. Я тебе обещаю»,  — словно эхо прозвучали в голове майора далекие слова матери.
        Пообедав, группа Когтя взяла оружие, провиант, рации, которые принесли по приказу полковника Веригина солдаты, и, покинув полигон, углубилась в тайгу.
        Солнечные лучи огромным веером расходились среди берез и осин. Птицы то там, то здесь издавали красивые трели, порхая с ветки на ветку. Лес жил особой, только ему понятной жизнью. Но Когтю и его людям было не до летних красот природы. Их ждало серьезнейшее испытание.
        Группа Когтя пришла к озеру Нельскому поздно ночью. Майор еще раз проинструктировал своих людей, а затем, как и было условлено, они разделились. Коготь с Самойловым обогнули озеро слева и пошли в сторону болота. Начинало светать, когда они укрылись на краю оврага, поросшего густым кустарником, неподалеку от того места, где через болото тянулась узкая полоса суши.
        — Как думаешь, Володя, сколько дней придется ждать фрицев?  — спросил у друга лейтенант, положив рядом с собой рацию.
        — Сколько бы не пришлось, Андрюха, а куковать будем до последнего,  — глядя в бинокль, тихо ответил Коготь. Немного помолчав, он сказал: — Наше с тобой направление, Андрей, очень ответственное, и тропу видно, и озеро. Все неплохо просматривается.
        — Да, только комары уж больно жгучие,  — прихлопнув одного из кровопийц на щеке, произнес Самойлов.
        — Вдвоем нам не обязательно наблюдать, давай по очереди, сначала я,  — предложил другу майор,  — а потом ты. Так что отдыхай пока. Можешь поспать, а потом сменишь меня.
        — Неплохая мысль, тем более что этой ночью я плохо спал. Чего-то родители снились. Не знаю, может, заболели? Не молодые уже они у меня,  — с тревогой сказал лейтенант.
        — Да ладно тебе раньше времени страхи нагнетать. Один умный человек сказал, что в сны верят только легковеры. Ты, кажется, Андрей, на такого не похож.
        — И все-таки беспокоят меня родители. У отца сердце больное, он инфаркт перенес, а все равно продолжает работать в клинике. А у матери постоянно высокое давление.
        — Не грусти, Андрюха, вот вернемся, я тебе парочку выходных организую, хотя больше не обещаю,  — подбодрил друга Коготь.
        — Так это же роскошь по нынешним временам.
        — Ты лучше действительно отдохни, покемарь немного, кто знает, сколько дней и ночей нам с тобой здесь сидеть,  — прошептал Коготь.  — Но ничего не поделаешь, главное в нашей работе — уметь ждать и терпеть.
        — Ладно, Володя, я попробую уснуть. Если захраплю, толкни в бок,  — сказал Самойлов.
        — В этом можешь не сомневаться.
        Лесник обошел озеро по узкой тропе среди болота и, соорудив себе нехитрое укрытие из еловых веток, притаился в ожидании. «Согласно телеграмме именно в этот район, квадрат десять, должны выйти наши парни в ближайшие дни. Но кто их знает, когда они появятся,  — рассуждал Макаров.  — Не исключена возможность, что их перехватят русские, или ребята просто нарвутся случайно на засаду. На войне как на войне».
        Стемнело. Огромные звезды высыпали над тайгой, подобно крупным бриллиантам, разбросанным на черном бархате ночи. Лесник подложил под голову руки и принялся наблюдать за ночным небом. Красота была неописуемая. Еще мальчишкой он любил вечером забраться на крышу дома в старом районе Риги и лежать там, подолгу всматриваясь в непостижимую тайну мироздания, которая и влекла и пугала одновременно так, что иногда начинала кружиться голова.
        Кто бы мог подумать, что судьба забросит его в глухую таежную деревню. Лесник повернулся на бок, достал из небольшой кожаной сумки несколько кусков вяленого мяса, хлеб и принялся медленно жевать.
        В 1937 году он, талантливый молодой скрипач, поехал на конкурс в Германию. Там его и завербовал Абвер. Полугодичная агентурная школа в сорока километрах от Дрездена — и он готов был выполнить любое задание, поскольку искренне проникся идеями нацистов, да и платили они неплохо.
        В деревне Павловское в республике Коми жила одинокая женщина. Она говорила односельчанам, что к ней из Рязани должен приехать брат, с которым она часто переписывается. Все ее письма, приходившие в Рязань, тайно читал агент Абвера. В результате была проведена хитроумная операция. Настоящего брата этой женщины в лесу под Рязанью застрелил агент Абвера и надежно спрятал труп. А сестра в деревне Павловское мирно почила во сне, выпив, как всегда перед сном, молоко, в которое приехавший под видом художника из Ленинграда агент Абвера плеснул смертельную дозу яда. В Павловское на похороны сестры, под видом брата, прибыл агент по кличке Лесник, да так там и остался. А в Калуге жила его «сводная сестра», работавшая на почте телефонисткой. Звали ее Ольга Волошина.
        Эйнар Рейнакс стал Федором Аркадьевичем Макаровым. Благо, Рейнакс был полиглотом и прекрасно говорил на семи языках, в том числе и на русском. Он был очень хитер, изворотлив и хладнокровен.
        В двадцати километрах от деревни Павловское, к северу, располагался секретный советский танковый завод. Он-то и был главной целью Рейнакса в поставке информации для Абвера. Но в последнее время берлинское начальство Эйнара Рейнакса стало бредить каким-то полигоном, да так сильно, что выслало в этот забытый Богом уголок, затерявшийся на бескрайних просторах тайги, диверсионную группу.
        Два последующих дня шел довольно сильный дождь. Сидя под навесом из еловых веток, промокший и замерзший лесник проклинал тайгу, полигон и все, что только можно было проклясть.
        На четвертые сутки он услышал приближающиеся шаги группы людей. Эйнар напрягся, высунувшись из своего укрытия и напряженно всматриваясь в темноту. В сумраке ночи он различил десять осторожно продвигавшихся теней. Рейнакс сложил ладони перед губами и пять раз ухнул совой. «Сова» тут же продублировала уханье. Лесник встал и вышел навстречу немцам. «Червь»,  — назвал он по-немецки пароль.
        К нему подошел немецкий офицер.
        — Гельмут Хольт,  — представился он.  — Возглавляю группу.
        Немец был крупным, широкоплечим, со скуластым, волевым лицом мужчиной. «Такой прикончит и не задумается»,  — пронеслось в голове у Эйнара.
        — Зовите меня просто лесник,  — сказал он офицеру и добавил: — Здесь в кустах,  — Эйнар повернулся и кивнул в сторону густого кустарника,  — у меня небольшой лагерь. Предлагаю немного отдохнуть, подкрепиться и продолжить путь.
        — Что ж, по-моему, это разумно,  — жестом руки, принятым в группе, немец показал, что сейчас будет привал.
        Фашистские диверсанты вслед за лесником пробрались в кустарник и сели на еловые ветки.
        — Отдыхаем и едим,  — коротко приказал немецкий офицер своим подчиненным.
        Он достал из ранца плитку горького шоколада и протянул ее леснику.
        — Отведайте эту пищу богов,  — улыбнулся немец,  — и у вас значительно прибавится сил.
        — Спасибо, господин офицер,  — поблагодарил Эйнар, взяв шоколад.
        В свою очередь он угостил немцев вяленым мясом лося.
        Фашисты открыли банки с тушенкой и, тщательно пережевывая, принялись опустошать их, орудуя ножами вместо вилок. Лесник разорвал обертку и, откусив кусочек шоколада, медленно рассосал его во рту, наслаждаясь великолепным вкусом. «Сколько лет я уже не ел шоколада?  — задумался Эйнар.  — Пожалуй, это было накануне вылета в Советский Союз. Здесь же, в глубине тайги, в сельском магазине шоколад не продают».
        Подкрепившись, немецкий офицер вытер о траву нож и спросил:
        — Сколько нам еще идти до цели?
        — Впереди будет озеро, в длину оно почти двадцать километров плюс от озера еще километров пятьдесят по тайге. Итого получается семьдесят километров.
        Немец задумался и через несколько минут произнес:
        — Нас предупреждали, что кругом болота, подступающие к озеру. Поэтому у нас с собой есть две легкие резиновые лодки.
        — Это хорошо,  — взглянув немцу в глаза, произнес лесник.
        — А может, вы знаете какой-нибудь проход по болоту?
        — Знаю, но он очень узкий, как тропа, и его легко контролировать. Один пулеметчик может уничтожить всю группу. Дело в том, что несколько дней назад в лесу я наткнулся случайно на отряд советских солдат. Судя по тому, как они шли, жестами рук общаясь друг с другом,  — это не простые солдаты.
        — Вот как,  — насторожился немецкий офицер.  — А где вы их встретили?
        — В тайге, но двигались они в сторону озера. Возможно, они потом свернули куда-нибудь. Я не знаю, какие у них были цели и задачи,  — пожал плечами лесник.
        — Так вы не советуете идти через болото по тропе?
        — Нет, не советую. Я пояснил вам, в чем причина. А озеро в темноте на лодках легко пересечь, хотя оно широкое, аж четыре километра или даже больше,  — заметил лесник.
        Немец снова задумался, глядя на лезвие своего ножа, который он держал перед собой, затем решительным движением отправил его в ножны.
        — Я согласен с вами, лесник,  — тихо, но твердо сказал он.
        — Это хорошо, только один нюанс…
        — Какой?
        — Я переплыву озеро с вами, потом пройду километров десять в сторону полигона, а затем уйду. Я много времени провел в тайге, ожидая вас. Нужно быть осторожным. Мало ли кто и чего может заподозрить. Быть шпионом в тылу врага не просто, не мне вам говорить об этом.
        — Я вас понимаю, но, надеюсь, вы подготовили все необходимое?  — глянув в упор на лесника, словно перед выстрелом, спросил немец.
        — Конечно,  — лесник извлек из куртки лист бумаги и протянул его немецкому офицеру.  — Здесь указаны точные координаты полигона. Он хорошо охраняется. На прошлой неделе я его облазил вдоль и поперек и составил карту охраны полигона. Буква «S» в круге означает слабые места в обороне противника. По большому счету лишь в одном месте охраны полигона они дали слабину. Эта извечная русская халатность, как они говорят, авось пронесет,  — улыбнулся лесник.  — Так вот, на этом участке слабая концентрация охранных вышек и вообще охранных сооружений. Что немаловажно, лес подступает там вплотную к полигону,  — пояснил Эйнар.
        Немец внимательно рассмотрел карту, составленную лесником. Затем он сложил ее, сунул во внутренний карман куртки и произнес:
        — Вы проделали большую, просто великолепную работу. По возвращении я доложу об этом командованию.
        — Благодарю, господин офицер,  — скромно сказал Рейнакс.
        — Что ж, пора выдвигаться. За ночь мы должны пересечь это озеро и углубиться в тайгу. Кстати, до озера далеко еще?  — поинтересовался немец.
        — Не более трехсот метров.
        — Отдых окончен. Вперед!
        Немецкие диверсанты встали и продолжили путь. Лесник шел впереди группы, вслушиваясь в ночные шорохи и звуки. Вскоре послышался слабый плеск воды. Волны тихонько накатывали друг за другом на песчаный берег.
        — Подготовить лодки!  — приказал немецкий офицер.
        Два диверсанта достали из рюкзаков сложенные резиновые лодки и с помощью специального насоса за считанные минуты накачали их. Немецкие диверсанты разделились на две группы. Эйнар поплыл в первой лодке вместе с офицером. Солдаты плавно и тихо гребли короткими деревянными веслами.
        — Нужно держаться от правого берега подальше,  — предупредил лесник.  — Там проходит тропа по болоту.
        — Думаете, нас может кто-то поджидать?  — стараясь не выдать тревоги, спросил немецкий офицер.
        — У русских есть хорошая пословица — «Береженого бог бережет». Нужно быть готовым ко всему,  — заметил Рейнакс.
        Офицер приказал своим солдатам держаться как можно дальше от правого берега. Было около часа ночи, когда две резиновые лодки с немецкими диверсантами достигли середины озера.
        — Пока вроде бы все тихо,  — оглянувшись по сторонам, настороженно произнес Эйнар.
        — Да, пока все идет по плану,  — кивнул офицер и спросил: — А вы, когда обходили полигон, не заметили чего-нибудь необычного?
        — Самолеты низко летают. Иногда кажется, что они вот-вот заденут верхушки деревьев.
        — Вы имеете в виду истребители?  — уточнил немецкий офицер.
        — Да, истребители.
        — Как думаете, с какой целью они летают на столь низких высотах?
        Лесник пожал плечами:
        — Трудно сказать. Не исключено, что они через определенные промежутки времени просто совершают облет полигона и прилегающей к нему местности. Думаю, что русским есть что скрывать. Это огромный полигон с дзотами и танками за железобетонными стенами. Однозначно, что-то они там испытывают. Вам, конечно, лучше знать, господин офицер,  — взглянул на немца Эйнар.
        — Посмотрим,  — нейтрально ответил немец, давая понять леснику, что это не его дело.
        Рейнакс замолчал. Их окружала густая темнота, в которой тихие всплески воды от весел казались нездешними, почти мифическими звуками.
        Глава 10
        — Не спишь, Егоров?  — выглядывая из-за возвышавшейся на холме сосны, спросил капитан Андронов.  — Все ворочаешься и ворочаешься.
        — Не спится почему-то, товарищ капитан,  — Егоров перевернулся и лег за деревом возле Андронова.  — Как думаете, здесь пойдут фрицы или, может, у них есть свой маршрут, о котором мы не знаем? Ведь мы уже не первые сутки здесь сидим, темноту стережем.
        — Ты, Егоров, вместо того, чтобы разглагольствовать, смотри в оба и вслушивайся.
        — Да все равно ни хрена не видно, товарищ капитан.
        — Ты тоже, насколько я знаю, в Сталинграде был?  — сменил тему капитан.
        — С первых дней боев. Если меня ненароком пристрелят и я попаду в ад, то, думаю, что буду сильно разочарован.
        — Это почему же?  — взглянул на Егорова Андронов.
        — Не думаю, что Бог может придумать что-нибудь страшнее Сталинграда, этих бесконечных бомбежек, кровопролитных боев на каждом шагу…
        — Ты там тоже снайпером был?
        — Да, немало фашистов прямиком на тот свет отправил, без остановки они у меня шли. Как-то легко мне там стрелялось. Они, сволочи, рыскали там повсюду, только успевай менять позицию. Меня ведь там похоронили, товарищ капитан,  — вдруг сказал Егоров.
        — Как это — похоронили?  — недоверчиво спросил Андронов.
        — В начале ноября это было, бои шли ожесточеннейшие, не мне вам рассказывать. Так вот, пошли мы вечером в разведку, я и еще пять человек. Хотели немцев ночью ротой атаковать. И тут начался страшный обстрел из минометов и пушек. Я менял позицию и пробегал возле какого-то разрушенного здания, хотя какое там здание. Так, одна стена осталась, шатающаяся на ветру. Мои ребята проскочили, а я поймал в прицел одного фрица, присел на колено, быстро прицелился, а тут как шандарахнет… Снаряд попал в стену, и меня накрыло сверху битым кирпичом. А я до этого стрелял из большой воронки. Очнулся, вижу сквозь камни звезду, огромную такую, и она как бы мерцает, словно пытается мне что-то сказать.
        — И что потом было?
        — Зажало меня со всех сторон, однако каким-то чудом я дышать все же мог. Хотел крикнуть, да кто ж его знает, может, фрицы рядом. Бросят гранату — и поминай как звали. А мои ребята, с которыми я шел в разведку, пришли и сказали, что видели, как меня убило. Короче, пошла похоронка матери. А я неделю лежал погребенный среди обломков. На восьмые сутки услышал рядом русскую речь. Заорал сдуру на всю округу от радости. Раскопали меня наши. Два ребра сломал всего лишь. В госпиталь отказался ехать, перевязали меня, дали новую снайперскую винтовку, моя так и осталась где-то под завалом. А у матери моей нас пятеро сыновей было. Она одна нас растила. Отец на финской войне в 1939-м погиб. Из пяти братьев на фронте полегло четверо, остался я один, а тут похоронка снова. Я ей потом сразу написал, а когда получил письмо от нее, то вижу: чернила на листе все расплылись, чуть прочитал, что там было написано. Видно плакала она, когда писала. И через предложение было написано «сыночек, родненький». Словом, не боюсь я смерти, товарищ капитан. После Сталинграда не боюсь. Но только не могу подвести свою матушку, надо
мне обязательно к ней вернуться, понимаете, надо.
        — Вернешься, Иван,  — твердо сказал Андронов.  — Уж если один раз похоронили, значит, точно вернешься. А в СМЕРШ ты как попал?
        — Одно задание выполнял в Сталинграде. Пробрался в тыл к немцам, перехитрил охрану и пристрелил полковника, прилетевшего из Берлина. Я ему билет выписал в другом направлении, откуда не возвращаются. Потом наша разведка подтвердила гибель фашиста. Меня вызвали в контрразведку дивизии и сказали, что я буду служить у них. Затем меня направили в Москву,  — закончил свой рассказ Егоров.
        — Недаром на тебя внимание обратили, смышленый ты, Иван, я это сразу подметил.
        — Спасибо на добром слове, товарищ капитан.
        Они замолчали, вглядываясь в темноту. Примерно через полчаса Егоров сказал:
        — Слышали, товарищ капитан, внизу на озере какой-то странный всплеск? Кто-то веслами работает.
        — Ничего не слышу,  — покачал головой Андронов.
        — Прислушайтесь, кто-то подплывает к берегу.
        — Да, что-то и я услышал,  — согласился капитан.
        Немцы подплыли к берегу, как могли тихо высадились, выпустили воздух из лодок, упаковали их в рюкзаки и, пригибаясь, двинулись в путь. Лесник шел первым.
        — Вот они, красавцы,  — выглядывая из-за дерева, тихо сказал Егоров.  — Видите?
        — Да, вижу. Дождались. Давай считать, сколько фрицев,  — сказал Андронов.
        Тени одна за другой исчезали среди деревьев, словно призраки.
        — Я насчитал одиннадцать,  — прошептал Егоров.
        — У меня столько же,  — отозвался капитан и, помолчав, произнес: — Сообщи нашим, что мы засекли отряд немецких диверсантов численностью одиннадцать человек. Ждем приказаний майора.
        Коготь спал на еловых ветках, прислонившись к березе, когда его растолкал Самойлов.
        — Володя, проснись. Андронов и Егоров обнаружили немецкую диверсионную группу.
        Услышав эту новость, Коготь поспешил сесть.
        — Сколько фашистов?  — протирая ладонями заспанные глаза, спросил он.
        — Одиннадцать человек. Андронов ждет от тебя приказа.
        — Немедленно сообщи капитану, чтобы он и Егоров следили за фашистами, только аккуратно. Пусть близко не подходят. А мы снимаемся и следуем за нашими. Анютин и Абазов пусть тоже подтягиваются к нам.
        — Есть,  — коротко сказал Самойлов и передал Андронову распоряжение майора.
        Получив приказ, Андронов и Егоров ползком пробрались к подступавшему к холму лесу и осторожно, укрываясь за деревьями, последовали за фашистами. Перед рассветом группа Когтя объединилась, продолжив наблюдение за немецкими диверсантами.
        Когда рассвело, Коготь, лежа за пихтой, пристально рассмотрел пробиравшихся среди деревьев фашистов, облаченных в маскировочные халаты. «Словно лешие»,  — отметил про себя майор. Немцы были вооружены автоматическими винтовками MR-44 с оптическим снайперским прицелом. «Что ж, удобное и эффективное оружие для действий в глубоком тылу»,  — заключил Коготь и пересчитал немцев.
        Он повернул голову к лежавшему рядом капитану:
        — Степан Иванович, ты же говорил, что их одиннадцать,  — прошептал Коготь.
        — Так и есть, а в чем дело?
        — А дело в том, что немцев десять.
        — Не может быть!  — удивился Андронов.
        — На, убедись сам,  — майор протянул капитану свой бинокль.
        Андронов прижал оптику к глазам.
        — Ни хрена не понимаю,  — пересчитав диверсантов, сказал он.  — Их же было одиннадцать. И я, и Егоров их считали. Мы же не могли вдвоем ошибиться.
        — Вот вам и задачка… Куда девался еще один фриц?
        Андронов пожал плечами:
        — Ответа на этот вопрос у меня нет. По крайней мере, пока.
        — Ладно, разберемся по ходу дела, а пока следуем за ними,  — приказал Коготь.
        Примерно в двадцати километрах от полигона немцы устроили привал, сев возле деревьев. Крупный фриц, с крепкой бычьей шеей, принялся что-то объяснять остальным после того, как они поели и сгрудились возле него.
        — Этот широкоплечий детина у них главный,  — не отрываясь от бинокля, прошептал Коготь Андронову.  — Он развернул какой-то лист, видимо, это карта, и что-то им толкует. Жалко, что мы не можем этого слышать,  — сокрушенно покачал головой майор.
        Отдохнув около получаса, немецкие диверсанты продолжили путь. Преследуя их, майор думал: «Все бойцы в фашистской группе рослые, мощные, как на подбор. Бросили они сюда лучшие силы. Надо быть осторожными и предельно внимательными. Такие ошибок не прощают».
        Дойдя до полигона, фашисты, укрывшись за деревьями, принялись наблюдать за ним в бинокли. Командир группы часто доставал из куртки белый лист и, глядя то на него, то на полигон, что-то сверял. Затем немцы прошли несколько километров, держась поблизости от полигона. Когда стало темнеть, командир диверсантов отдал приказ, и фашисты отошли от полигона вглубь тайги. Оборудовав из подручных средств укрытия для ночлега, немцы поели и, выставив двух часовых, легли спать.
        — Сейчас взять бы их всех тепленькими. Обожаю это дело: тихонько снимаешь часовых и вырезаешь, как свиней, всю группу,  — тихо произнес Егоров.
        Группа Когтя укрылась примерно в трехстах метрах от немецкого лагеря.
        — Погоди, Егоров, прикончить их всех сейчас — дело нехитрое,  — отозвался майор.  — Нам нужно другое. Если бы просто стояла задача уничтожения разведывательно-диверсионной группы противника, то мы бы это уже десять раз сделали.
        — Так что, Иван, как говорят в народе, не лезь раньше батьки в пекло,  — усмехнулся лейтенант Анютин.
        — Хватит болтать. Все отдыхают. Дежурит Абазов. Егоров,  — обратился к младшему лейтенанту Коготь,  — потом его сменишь.
        — Есть, товарищ майор,  — тихо произнес Егоров.
        Дни ожидания в засаде были изматывающими, поэтому Коготь, едва лег возле огромного кедра, сразу же провалился в тяжелый, беспокойный сон. На рассвете его разбудил Егоров:
        — Товарищ майор, фрицы зашевелились. Похоже, они собрались уходить.
        Коготь сел на ветках, послуживших ему этой ночью постелью:
        — Я понял, Егоров.
        Майор встал за дерево и посмотрел в сторону немецкого лагеря. Командир фрицев что-то объяснял диверсантам, проводя по земле длинной палкой. Затем он решительно стер сапогом свои «художества», что-то отрывисто сказал, и диверсанты пошли друг за другом в сторону полигона.
        «Что-то мне подсказывает, что сегодня скучать не придется»,  — подумал Коготь, а вслух сказал:
        — Всем быть предельно осторожными, мы имеем дело с отлично подготовленной, опытной диверсионной группой врага. Все делать строго по моей команде, никаких отклонений не допускать, всем собраться. Выдвигаемся.
        «Мы стали тенью фашистских диверсантов, идем за ними почти след в след. Впрочем, так и было задумано»,  — пробираясь между деревьями, размышлял Коготь.
        Немецкие диверсанты около двух суток лазили вокруг полигона, высматривая и что-то помечая на своей карте. Группа Когтя неотрывно следовала за ними. Немцы неизменно уходили ночевать в тайгу.
        Когда стемнело, Андронов отозвал Когтя в сторону:
        — Сегодня мы доели последние припасы,  — сообщил капитан.
        — Знаю, Степан Иванович,  — сдержанно сказал Коготь.
        — Сколько планируете, если не секрет, ходить за ними, Владимир Николаевич?
        — Думаю, что уже недолго. Но пока еще не было главного, так что подождем.
        — Понятно, товарищ майор. Я просто так спросил. На фронте как-то проще, чем в контрразведке. Обнаружил диверсионную группу врага — и уничтожай ее, используя фактор внезапности, а здесь все иначе, нужно продумать различные ходы наперед, причем правильные ходы, которые приведут к успеху. Почти все как в шахматах, с одной лишь оговоркой — проигравшего убивают,  — глубокомысленно отметил капитан.
        — Согласен целиком и полностью с тобой, Степан Иванович, и как человек, неплохо разбирающийся в шахматах, замечу, что нужно не только уметь просчитывать ходы наперед, но и уметь выждать, чтобы в нужный момент ошеломить противника и победить.
        — Интересный у нас разговор вышел, Владимир Николаевич,  — шахматный.
        — Бывает всякое. Мне вот, по правде говоря, не дает покоя вопрос: куда же делся одиннадцатый немец?
        — Я тоже об этом думаю.
        — И какие мысли в голову приходят?  — взглянув на капитана, спросил Коготь.
        — Кто его знает? Всякое может быть. Возможно, он заболел, к примеру, и его просто свои же тихонько отправили на тот свет как ненужный балласт. Операция ведь для них сверхсерьезная. А может, он отстал специально, чтобы проследить, не преследует ли основную группу кто-нибудь.
        — Я об этом тоже думал, но этот вариант отметается. Я позавчера тихонько Самойлову приказал проверить эту мысль, он опытен в таких делах. Не вдаваясь в подробности, скажу, что он проверил… В общем, никто за нами не следит. Да и, заметь, фрицы ведут себя спокойно, делают свою работу основательно. Если бы что, они сразу засуетились бы.
        Капитан на короткое время задумался, а затем произнес:
        — Я с вами согласен, Владимир Николаевич.
        — Тут у меня мыслишка одна шальная появилась. В СМЕРШе учат думать нестандартно. Так вот, не исключено, что это вовсе и не немец.
        — А кто же по-вашему?  — лицо капитана вытянулось от удивления.
        — Ну, к примеру, шпион, который прекрасно знает эту местность. Возможно, это местный житель и, сделав свою работу, то есть проведя немцев и дав им точные координаты, он просто ушел. Это, конечно, пока всего лишь версия вероятных событий, ее нужно будет проверить. Но сейчас у нас на это нет ни времени, ни сил,  — заключил Коготь.
        — Все возможно,  — кивнул капитан,  — ничего исключать нельзя.
        — Хотя в случае с так называемым одиннадцатым немцем может быть и какой-то другой вариант. Но поломаем голову над этим потом. Отдохни хорошенько, Степан Иванович. Думаю, что завтра нас ждет интересный денек,  — сказал майор.
        — И правда, пойду, пожалуй, вздремну,  — произнес капитан и пошел к небольшому укрытию, которое заканчивали сооружать смершевцы.
        А Коготь остался стоять один, прислонившись к большой ели. Где-то над головой ухнула ночная птица и, сорвавшись с ветки, крыльями рассекла упругий ночной воздух и полетела в только ей известном направлении.
        «Как там Варя?  — вспомнив жену, подумал Коготь.  — Возможно, пришла с дежурства, усталая и вымотанная, чем-нибудь перекусила и, укрывшись одеялом, просто лежит без сил». Майор мысленно обнял жену и поцеловал ее в губы. Но мысли его вернулись в настоящее. В трехстах-четырехстах метрах отсюда ночевали немецкие диверсанты. И в ближайшие два дня ситуация, возможно, не изменится.
        Майор проснулся с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь густые кроны таежных деревьев. Он снова проинструктировал свою группу насчет осторожности и бдительности.
        Когда немцы ушли к полигону, их «сопровождающие», так в шутку прозвал свою группу Коготь, были неподалеку. Немцы прошли около пяти километров и остановились. Их командир в который раз извлек из кармана маскировочной куртки карту-листок, внимательно посмотрел на нее, а потом взглянул в сторону полигона и что-то сказал своим подчиненным. С командиром к полигону отправился один из диверсантов. Остальные рассредоточились за деревьями и затаились в ожидании.
        Майор, укрывшись в зарослях кустарника вместе со своей группой, внимательно наблюдал за всеми перемещениями немцев. Примерно через час немецкий командир и диверсант, сопровождавший его, вернулись. Фашисты о чем-то поговорили, и командир показал на верхушки деревьев.
        — Похоже, капитан,  — сказал Коготь лежавшему рядом Андронову,  — фрицы хотят повторить наш маневр и залезть на деревья. Как раз в этом районе уязвимое место полигона, как я говорил, и, видимо, немцы его вычислили.
        — Вот так, Владимир Николаевич, твоя интуиция тебя не подвела.
        Тем временем четверо немцев, включая командира, по двое полезли на верхушки росших рядом елей. Когда немецкие диверсанты почти подобрались к верхушкам деревьев, прячась в их кронах, Коготь приказал младшему лейтенанту:
        — Давай, Егоров, связывайся по рации с полковником Веригиным. Скажи, что пора начинать «представление».
        — Есть, товарищ майор,  — тихо ответил Егоров и связался по рации с начальником полигона.
        Немецкий офицер, командир группы, удобно устроился на широком суку, на всякий случай привязавшись к стволу специальным страховочным ремнем. Густая крона, как считал немец, надежно прикрыла его от посторонних глаз. Дерево почти вплотную подступало к забору из колючей проволоки, за которым начинался полигон. «Отличная видимость»,  — посмотрев в бинокль, подумал немецкий офицер.
        Полигон простирался перед ним на многие десятки километров и был поистине огромным. Немец сразу же отметил высокоорганизованную, продуманную систему его обороны. Искусственные холмы, на которых возвышались дзоты и башни танков, видневшиеся из укрытий, образовывали поистине угрожающее укрепление, а наличие собственного аэродрома с истребителями и бомбардировщиками довершало хорошо продуманную систему охраны.
        «Попробуй сюда сунься. Если русские обнаружат нас, то направят на проникших на полигон непрошеных гостей всю огневую мощь и с земли, и с воздуха»,  — размышлял командир немецкой группы. Однако перед ним стояла четкая задача — узнать, какое оружие испытывают русские на полигоне, и по возможности добыть информацию о боевых характеристиках этого оружия. «Но как это сделать?» — ответа на этот вопрос у немецкого офицера не было. Он достал блокнот и карандаш из кармана куртки и, поглядывая в бинокль, стал делать какие-то пометки.
        Коготь не сводил глаз с фашиста. «Ну, Веригин, чего медлишь? Пора начинать»,  — произнес майор, мысленно обращаясь к начальнику полигона.
        Немецкий офицер заметил в бинокль, как с аэродрома, находившегося слева в нескольких километрах от его «наблюдательного пункта», стартовал огромный бомбардировщик. «Для чего он взлетел?  — подумал немец.  — Плановый облет территории или что-то другое?»
        Самолет тем временем сделал полукруг над полигоном и направился к его центру, огромному полю, поросшему редким кустарником. Немец прижался к биноклю и заметил несколько танков, а в стороне от них, метрах в двухстах, а может и больше, паровоз. Немецкий офицер насчитал пятнадцать башен танков.
        Бомбардировщик набрал высоту, и фашист заметил, как от самолета отделилось что-то темное и понеслось к земле. «Бомба!» — учащенно забилось сердце фрица. Он и подумать не мог, что ему представится такая возможность — своими глазами увидеть испытание секретного советского оружия.
        Бомба стремительно неслась к земле. Немецкий офицер почувствовал, как у него во рту пересохло от нервного напряжения. Он не отрывался от бинокля. И тут мощнейший взрыв, какого фашисту еще никогда не доводилось слышать, сотряс всю округу. Деревья, на которых сидели немецкие диверсанты, заходили ходуном, словно началось землетрясение. Взрывом оторвало башни у танков, и они разлетелись на сотни метров. А затем место взрыва заволокло густым иссиня-черным дымом, цвета вороньего крыла.
        «О, мой Бог!» — эти слова сами вырвались из уст немецкого офицера. «Вот это да, ничего подобного не видел»,  — тихо произнес диверсант, сидевший рядом с командиром.
        Когда через несколько минут дым рассеялся, немцы увидели покореженные танки с оторванными башнями. Лишь у двух танков башни были неестественно приподняты так, что пушки упирались в землю. Паровоз превратился в груду покореженного металла и валялся на боку в нескольких десятках метрах от выгнутого взрывом железнодорожного полотна. «Если русские применят на фронте такую сверхразрушительную бомбу, то с территории России нас выбьют очень быстро»,  — подумал немецкий офицер.
        Тем временем бомбардировщик возвратился на аэродром. Командир немецкой диверсионной группы записал что-то в своем блокноте, затем спрятал его в карман куртки, сказал что-то своему напарнику, и они стали медленно спускаться вниз. За ними последовала и вторая пара наблюдателей.
        — Может, прикончим их всех прямо сейчас, товарищ майор?  — глядя в прицел снайперской винтовки, спросил Егоров.
        — Еще не время, младший лейтенант, да и всех убивать мы не станем. Надо же, чтобы кто-то доложил в Абвер об увиденном. Глядишь, и новых «гостей» придется встречать. А нам-то что, всех встретим как положено.
        — Хитро задумано,  — покачал головой Егоров.
        Когда немецкие наблюдатели спустились на землю, офицер жестом показал укрывшимся за деревьями диверсантам, что все отходят в тайгу. Немцы, пригнувшись, один за другим скользнули в чащу.
        Коготь со своей группой, естественно, последовал за фрицами. Отойдя на пару километров от полигона, немцы устроились на привал. Они расселись в круг под деревьями. Офицер что-то оживленно рассказывал, жестикулируя руками. Коготь, наблюдавший за «подопечными» в бинокль, сказал, улыбаясь:
        — Похоже, на фашистов увиденное произвело огромное впечатление, чего мы, собственно, и добивались.
        Отдохнув и перекусив, немцы поднялись и тронулись в путь.
        — Как думаешь, Владимир Николаевич, куда это они?  — спросил капитан.
        — Уходят, в этом нет сомнения. Фашистская группа узнала точные координаты полигона, систему охраны, да еще своими глазами увидела «испытание секретной русской бомбы». Они явно не рассчитывали на такой успех и уже наверняка думают о наградах, повышении в звании и отпуске где-нибудь в Альпах с какими-нибудь красотками. Да их ноги сами сейчас понесут назад в Германию, только вот не всем суждено возвратиться,  — ухмыльнулся Коготь.  — Но они пока еще об этом не знают. Ладно, начинаем осторожно их преследовать.
        Майор движением подбородка показал направление, и смершевцы один за другим отправились вслед за немецкими диверсантами.
        Примерно после пяти часов пути немцы снова остановились на привал. Коготь подозвал к себе своих людей и тихо сказал:
        — А сейчас, товарищи офицеры, начинается самое интересное. Пока немцы будут отдыхать и подкрепляться, мы обойдем их и где-нибудь впереди, в удобном для нас месте, устроим засаду. Только засада эта будет необычная.
        — В каком смысле необычная, товарищ майор?  — спросил Абазов.
        — Засада подразумевает уничтожение всех врагов,  — начал майор.  — А нам нужно, чтобы три-четыре человека вырвались. Дадим им такую возможность. Егоров!  — окликнул Коготь младшего лейтенанта.
        — Да, товарищ майор.
        — Ставлю перед тобой задачу по уничтожению командира группы. Интересно, что он там понаписал в своем блокноте, да и на карту его нужно взглянуть. Понятно?
        — Будет исполнено, товарищ майор,  — тихо сказал Егоров.
        — Итак, как я сказал, три-четыре фрица пусть уходят. Там среди них есть самый длинный, он с командиром группы лазил на дерево. Так вот, он должен уйти обязательно. Он видел взрыв на полигоне и расскажет все своему начальству в лучшем виде. Всем ясно?  — майор посмотрел на каждого бойца из своей группы.
        Смершевцы молча кивнули в ответ.
        — Все пули должны лететь мимо этого долговязого фрица, ну и парочку друзей для него оставим, чтобы не так скучно ему было на таежных просторах. Затем организуем видимость преследования, постреляем немного у них над головами, а потом дадим возможность оторваться от нас. Будет кое-что и еще, но об этом позже. У немцев выставлены часовые, так что обходим фрицев аккуратно. Ну все, пошли.
        Обойдя немцев, группа устроила засаду, рассредоточившись за деревьями по трое, таким образом, чтобы фашисты попали под перекрестный огонь. Условились, что выстрел Егорова из снайперской винтовки послужит сигналом к началу боя.
        Потянулись тягостные минуты ожидания. Фашистов долго не было. Коготь уже начал думать, а не собрались ли они переночевать на месте устроенного лагеря? Однако через пару часов зашелестел кустарник, и первый диверсант появился перед бойцами Когтя, следом за ним вышел командир группы, а за ним и остальные. Майор обратил внимание, что долговязый фриц, который должен был выжить после засады, шел последним.
        Удары сердца прижавшегося к земле за деревом майора отсчитывали последние секунды. Краем глаза Коготь заметил, как лежавший за соседним деревом Егоров прильнул правым глазом к оптическому прицелу снайперской винтовки и положил указательный палец на курок. Казалось, наступила бесконечная тишина, и время остановилось.
        Иван Егоров плавно нажал на спусковой крючок — и все пришло в движение. Снайперский выстрел был полной неожиданностью для немецких диверсантов. Командир фрицев дернулся, пуля пробила его череп. Фашист захрипел и повалился на землю. И тут же шквал огня обрушился на немцев. Коготь очередью из ППШ скосил первого фрица. За ним упали еще несколько. Оставшиеся в живых врассыпную бросились за деревья. Началась ожесточенная перестрелка.
        Немцев осталось не более четырех, поэтому бойцы Когтя стреляли без особого энтузиазма, помня наказ командира. Они дали диверсантам возможность прорваться слева. Имитируя преследование, смершевцы еще почти два километра гнались за фашистами, а затем постепенно отстали.
        — Отличная работа, ребята,  — переводя дыхание, сказал Коготь, забрасывая автомат на плечо.
        Немного отдышавшись, он приказал Егорову связаться с полковником Веригиным и попросить его, чтобы в районе озера до вечера полетали наши истребители, а затем продолжили облет территории утром. И если летчики вдруг заметят кого-то, огонь ни в коем случае не открывать. Младший лейтенант Егоров связался по рации с начальником полигона и передал ему слова Когтя.
        Через двадцать минут над лесом на низкой высоте пронеслась «двойка» советских истребителей.
        — А сейчас поворачиваем оглобли, надо обыскать убитых фрицев и возвращаться на базу. Лично я очень хочу есть, и, думаю, не только я один. Вон у Абазова как от голода глаза блестят,  — пошутил Коготь, и все офицеры рассмеялись.
        Вернувшись на место засады, майор нагнулся над убитым немецким офицером. Пуля угодила фашисту под левый глаз. Фриц лежал на спине, подогнув под себя правую ногу и безжизненно глядя уцелевшим глазом на верхушки деревьев. Кровь стекала по его щеке, густея на земле.
        — А ты, Егоров, чуть фрицу в левый глаз не попал,  — повернувшись к стоявшему неподалеку младшему лейтенанту, сказал Коготь.
        — А я перед выстрелом подумал, да что мне, пусть чуток еще посмотрит,  — пошутил Егоров.
        Бойцы и майор расхохотались. После нескольких напряженных дней всем хотелось немного расслабиться и отдохнуть, тем более что на данном этапе задача была выполнена, и Коготь, отлично разбиравшийся в психологии, прекрасно это понимал.
        Обыскав убитого немецкого офицера, майор забрал у него карту расположения полигона и его внешней охраны, а также блокнот. Больше ничего ценного Коготь не нашел. Тщательно были обысканы и остальные убитые диверсанты.
        — Забрать оружие у фрицев!  — скомандовал своим людям Коготь.  — А завтра надо, чтобы солдаты с полигона закопали фашистов, нечего им здесь валяться. А сейчас уходим.
        Офицеры прихватили трофейное оружие и пошли вслед за Когтем в сторону полигона.
        Начинало смеркаться, когда группа майора добралась до штаба. На пороге их с нескрываемой радостью встретил полковник Веригин.
        — Рад видеть тебя, майор, и твоих бойцов,  — пожимая Когтю руку, сказал полковник.  — Знаю, что вы голодные, в столовой все уже накрыто. Так что прошу к столу.
        — Да, мы не ели около двух дней,  — кивнул Коготь,  — поэтому сейчас и слона бы, наверное, съели и не заметили.
        — Слона, к сожалению, у нас нет,  — развел руками полковник,  — а вот пару курочек для вас потушили.
        — Это же целое пиршество!  — воскликнул капитан Андронов.
        — Всем переодеться, умыться, а через десять минут встречаемся в столовой,  — распорядился Коготь.
        Когда офицеры СМЕРШа вошли в штаб, полковник Веригин предложил:
        — Давайте после ужина потолкуем, товарищ майор.
        — С удовольствием, Семен Петрович. Как говорится, обговорим детали.
        — Тогда жду вас в своем кабинете, Владимир Николаевич.
        — Как только поем, сразу же приду.
        Коготь поднялся наверх в свою комнату, по пояс вымылся в умывальнике, почистил зубы зубным порошком, переоделся и спустился в столовую. Сдвинув два стола вместе, офицеры СМЕРШа сидели и о чем-то шутили. Увидев майора, они поспешили подняться, как положено по уставу.
        — Сидите, сидите,  — махнул рукой Коготь и сел на свободный стул.
        В центре стола на большой тарелке красовалась аккуратно разложенная тушеная курятина. Рядом стояла сковорода с жареной картошкой, а около каждой тарелки — стограммовик, до краев наполненный водкой.
        — Молодец, полковник,  — покачал головой Коготь,  — на славу постарался и о ста граммах не забыл. Пунктуальный человек, ничего не скажешь.
        — Мы это уже отметили, Владимир Николаевич,  — с улыбкой произнес капитан Андронов.
        — Ну что, товарищи офицеры, предлагаю выпить за успешное начало операции «Топь»,  — поднял стограммовик майор.
        — И за то, что все вернулись живыми и здоровыми,  — добавил Андронов.
        — Правильно сказал, Степан Иванович,  — это очень важное дополнение.
        Стограммовики зазвенели, и офицеры, долго не церемонясь, залпом выпили водку и принялись накладывать в тарелки еду.
        Плотно поев, Андронов спросил:
        — Какие, товарищ майор, будут приказы на завтра?
        Коготь выдержал паузу, внимательно посмотрев в глаза каждому офицеру своей группы, и сказал:
        — Приказ только один. И выполнить его нужно беспрекословно.
        Головы смершевцев повернулись в сторону командира.
        — Итак, завтра всем отдыхать, никаких дел. В шахматы играть разрешаю. Мозг у офицеров СМЕРШа всегда должен быть в тонусе.
        Офицеры заулыбались.
        — А я переговорю сегодня с Веригиным, чтобы он нам завтра организовал баньку.
        — Баня — это здорово!  — воскликнул Самойлов.  — Вот что по-настоящему восстанавливает человека.
        — Вот это я понимаю — отдых,  — поддержал его Анютин.
        После ужина офицеры СМЕРШа пошли в свою комнату отдыхать, а майор направился в кабинет Веригина.
        — Входи, Владимир Николаевич,  — сидя за столом и покуривая папиросу, произнес полковник и тут же спросил: — Ну как, понравился ужин?
        Коготь сел на диван, откинувшись на спинку, и скрестил ноги:
        — Великолепная еда, Семен Петрович. Вы на славу постарались. Спасибо вам от всей моей группы, а за сто грамм водки особая благодарность.
        — Не стоит, майор, благодарностей, я же прекрасно понимаю, что вы вдоволь налазились по тайге, а дело это, мягко скажем, нелегкое.
        Они немного помолчали, а потом Коготь спросил:
        — Вы не были, Семен Петрович, на месте взрыва?
        — Как же не был? Не скрою, любопытно было посмотреть, как там все произойдет.
        — Ну и?  — Коготь вопросительно посмотрел на полковника.
        — Шандарахнуло так, что мама дорогая! Я еще такого взрыва в своей жизни не видел. Представляешь, майор, у тринадцати танков оторваны башни и разбросаны на десятки, а некоторые и на сотни метров. У двух башни полностью не оторвало каким-то чудом, но и они уткнулись пушками в землю.
        — А что с паровозом?
        — Паровоз от взрыва повалило на бок и сплющило, как консервную банку, а рельсы вздыбились, словно волны. Я скажу, Владимир Николаевич, что зрелище еще то. Если хочешь, завтра можем подъехать туда, и ты все увидишь своими глазами. Поверь, тебе будет интересно взглянуть на все это.
        — Что ж, не откажусь совершить прогулку,  — улыбнулся майор.
        — А как там твои фрицы?  — поинтересовался Веригин.
        — Встретили их, проводили к полигону. Я ведь слышал только взрыв, а вот ребята из Абвера наблюдали за происходящим, сидя на верхушках деревьев. И, судя по их лицам, были весьма впечатлены. Выслушав ваш рассказ, Семен Петрович, я их прекрасно понимаю. Кстати, завтра прикажите солдатам зарыть шестерых убитых немецких диверсантов,  — Коготь назвал квадрат, в котором была устроена засада на вражеских диверсантов.
        — Это мы с радостью сделаем,  — воодушевился полковник.
        — Только, Семен Петрович, скажите, чтобы парни аккуратно все сделали, где-нибудь в зарослях кустарника похоронили. Словом, чтобы было незаметно.
        — Так и сделаем, Владимир Николаевич. Утречком отправлю туда несколько солдат с опытным офицером.
        — Вот и хорошо. Да, и, как я говорил, пускай еще над озером и чуть дальше утром полетают истребители.
        — Надо значит надо. Лишних вопросов я не задаю,  — произнес начальник полигона.
        — А в СМЕРШе вам на них и не ответят, Семен Петрович,  — улыбнулся Коготь.
        Полковник глубоко затянулся и медленно пустил сизую струйку в потолок.
        — Хорошую идею подкинул твой лейтенант Анютин нашим спецам. Я имею в виду систему мин, установленных под каждым танком и паровозом, соединенными между собой специальным кабелем со взрывателями. «Хитрая бомба» взрывается и приводит в действие всю систему, а выглядит это как один взрыв. Плюс еще в танки наложили снарядов… Жуть, да и только,  — покачал головой полковник.  — Если бы нам на самом деле такую бомбу, а, майор? Погнали бы фашиста до самого Берлина и не спросили бы.
        — Да, неплохо было бы,  — согласился Коготь.  — А с дымом Анютин и вправду прекрасно придумал. А что, товарищ полковник, может, возьмем моих ребят и съездим на экскурсию, посмотрим, как там рвануло? Думаю, всем будет интересно, а не только мне.
        — Пусть ребята твои поспят, майор, а часиков в десять утра непременно съездим. Устраивает такой вариант?
        — Безусловно, после этого выхода им нужно отдохнуть, да и мне, честно говоря, тоже.
        Веригин встал, достал из сейфа небольшой графинчик из темного стекла и две рюмочки.
        — Давай выпьем, Владимир Николаевич,  — поставив графин и рюмки на стол, сказал полковник,  — тем более есть повод. Кажется, мы неплохо все провернули.
        — Да, повод веский, что и говорить,  — улыбнулся Коготь и спросил: — Это водка?
        — Бери выше, майор.
        — Думаю, не ошибусь, если скажу, что это спирт.
        — Да, не ошибешься, майор. В самую точку попал,  — рассмеялся Веригин.  — Стопроцентный, медицинский.
        Он достал из сейфа тарелку, на которой тонкими кусочками лежало нарезанное сало с мясными прожилками и два куска черного хлеба. Закрыв сейф, полковник поставил тарелку на стол, а сам опустился на стул.
        — Садись, майор, ближе к столу, так удобнее будет.
        Коготь встал с дивана и, отодвинув стул, устало сел.
        — А вы, я вижу, Семен Петрович, основательно подготовились.
        — Так ведь не каждый день устраиваем такие фейерверки. Давай, майор, выпьем за скорейшую победу и за удачу, без нее ведь не в бою и не в любви… Сам понимаешь.
        Полковник взял графин, наполнил рюмки и пододвинул одну из них к майору.
        — За нашу победу!  — подняв рюмку, сказал Коготь.
        Они чокнулись и залпом выпили.
        — Ух ты, хорош,  — протянул майор.  — Аж дух захватывает, словно вынырнул из глубины.
        — Медицинский, так сказать, для убийства всех паразитов и микробов внутри.
        — Для них это помощнее нашей бомбы будет,  — пошутил Коготь и, положив на хлеб несколько кусочков сала, стал медленно жевать.
        — По правде сказать, помучился я с танками, майор. Ты мне задал сложную и необычную задачу. Новые танки ведь не поставишь для уничтожения. Кто ж тебе даст аж пятнадцать штук, когда на фронте такие ожесточенные бои идут. Хорошо, что к нам железная дорога проведена и в пятистах километрах от нас находится ремонтно-танковый завод. Короче, это были мои трудности, но удалось мне договориться с директором завода плюс звонки в Москву — и дали-таки мне пятнадцать самых безнадежных Т-34, которые ремонту не подлежали. Так что, как говорится, со спокойной совестью рванули. Я бы сказал, на славу фейерверк вышел.
        — Ну, а паровоз вы где достали, Семен Петрович?  — придвинувшись к столу, спросил Коготь, слегка захмелевший.
        — С паровозом было проще. Когда подвели железную дорогу и начали строить полигон, паровоз этот пару раз притащил к нам кирпич, а потом сломался. Оказывается, его десять лет назад списали, затем, когда началась война, отремонтировали. Побегал он еще пару годиков, да и нашел свой последний приют на полигоне. В общем, все способствовало осуществлению этого взрыва, даже сломанная техника,  — улыбнулся Веригин и тут же предложил выпить еще по рюмке спирта.
        Предложение было тут же принято. Так Коготь с Веригиным просидели до часа ночи, рассуждая о жизни и о войне. Потом Коготь вернулся в свою комнату, разделся, лег на кровать и сразу же крепко заснул.
        После завтрака группа Когтя в сопровождении полковника Веригина отправилась на полигон на двух дежурных «Виллисах». Подъезжая к месту взрыва, майор заметил лежавшую возле кустарника пробитую сбоку башню танка Т-34.
        — Неслабо рвануло здесь,  — покачал головой Анютин,  — вон башня танка аж куда отлетела.
        — Да, такого я еще не видел,  — вылезая из машины и глядя на покореженные танки с оторванными башнями, произнес капитан Андронов.
        — Представляю, какой шок испытали немцы, увидев такое. И как они еще не попадали с деревьев?  — покачал головой Самойлов, дотронувшись ладонью до одного из обгоревших танков.
        — Вы представляете, товарищ майор, что бы мы сделали с фрицами, будь у нас на самом деле такое оружие,  — оглядевшись, задумчиво произнес Анютин.
        — Да, горела бы земля под фашистами,  — сказал Коготь, впечатленный увиденным.
        Майор прошелся вдоль покореженных танков, остановился возле одного из них. Его мысли вернулись к вчерашнему бою и имитации погони. «Фрицы, небось, не понимают, каким чудом им удалось выйти живыми из засады,  — размышлял он.  — Через несколько дней они доберутся до своих. Наверняка ночью их подберет где-нибудь в нашем тылу немецкий бомбардировщик. И они расскажут о том, что видели чудо-бомбу. Не сомневаюсь, что их рассказ будет настолько убедительным, что ждать следующую группу долго не придется. Думаю, нам удалось вбросить дезинформацию о якобы сверхмощной бомбе,  — Коготь обернулся и посмотрел на почерневшие покореженные танки.  — Причем немцы видели все своими глазами. Сейчас у Абвера разыграется зверский аппетит, вторая группа учтет ошибки первой и, конечно же, в нее включат не просто лучших, а лучших из лучших людей. Так что задачку придется решать посложнее».
        — О чем задумался, товарищ майор?  — подойдя к Когтю, спросил полковник.
        — Красиво получилось, Семен Петрович,  — выдавил улыбку майор.
        — Да, хоть картину маслом рисуй. Как думаешь, очередных гостей долго ждать придется?  — словно прочитав мысли Когтя, спросил Веригин.
        — Кто ж не захочет увидеть такую красоту?  — обвел жестом ладони место взрыва майор.
        — Понятно,  — протянул начальник полигона.  — Значит, без работенки не останешься, Владимир Николаевич, а заодно и меня нагрузишь по полной программе,  — улыбнулся Веригин.
        — За этим дело не станет, товарищ полковник,  — задумчиво произнес Коготь и добавил: — Гости пожалуют очень серьезные.
        Побродив еще немного среди покореженных взрывом танков, смершевцы погрузились в джипы и покатили к штабу.
        Глава 11
        Лето в тайге республики Коми короткое и не очень теплое. Лесник Федор Макаров пробирался по тайге, вслушиваясь в каждый звук. Впереди на поляне он увидел ярко-рыжий хвост лисицы, искавшей что-то в земле. Макаров вскинул было ружье, чтобы выстрелить, но лисица, словно почувствовав опасность, сиганула за деревья. Лесник промышлял охотой и потому вылазки в тайгу были для него обычным делом.
        Вдруг впереди за деревьями Федор заметил каких-то людей. Подкравшись ближе, он рассмотрел четверых солдат и офицера. Солдаты подхватили за руки и ноги труп в пестром маскхалате и потащили его в сторону, в заросли кустарника. Затем они вернулись за вторым трупом, третьим… Лесник насчитал шестерых убитых. Последним потащили труп широкоплечего здоровяка с бычьей шеей. Окровавленное безжизненное лицо мертвеца мелькнуло перед глазами Макарова. «Ну дела,  — тяжело вздохнув, подумал лесник.  — С этими все понятно, а вот где остальные? Удалось ли им вырваться?»
        Солдаты шутили и смеялись, орудуя лопатами в кустарнике. «Там их всех и похоронят»,  — заключил Макаров и скользнул назад, вглубь тайги.
        Федор возвращался к своей сторожке подавленным. «А что, если остальных захватили в плен и пытают? Они могут расколоться и сказать, что их встречал местный. Тогда у меня возникнут проблемы»,  — размышлял он.
        Но проблемы у лесника возникли раньше, чем он мог себе представить. Подойдя к своей сторожке, маленькой бревенчатой избушке, он увидел четырнадцатилетнего Кольку, сына доярки Любы, которая была неравнодушна к леснику и даже пару раз приглашала его к себе. Федор переспал с Любой, но больше не стал к ней ходить. Баб в деревне хватало, многие, как и Люба, к 1943 году были вдовами. Сын доярки Колька почему-то невзлюбил Макарова: то дверь подопрет ему камнем, то в колодец набросает травы, то еще что придумает.
        Федор остановился за деревом. Колька только что вышел из сторожки и вытащил из кармана немецкий нож со свастикой, который леснику подарил убитый офицер из немецкой диверсионной группы. Макаров думал, что спрятал нож в надежном месте, под вынимающейся доской в полу сторожки. Но Колька был смышленым пацаном и быстро обнаружил тайник.
        Лесник поморщился, словно от острой зубной боли. Если Колька покажет нож со свастикой в деревне, начнется та еще свистопляска. «Очень трудно будет внятно объяснить советским контрразведчикам, откуда у лесничего в таежной глуши взялся фашистский нож со свастикой. Можно, конечно, наплести, что случайно нашел его в тайге, когда охотился. Но не поверят они. Точно не поверят, начнут копать, а может, и пытать»,  — покачал головой Макаров. Этого ему еще только не хватало. Нужно было решать возникшую проблему как можно быстрее.
        Он осторожно пробрался к сторожке, прижимаясь к бревенчатой стене, подкрался к пацану, который продолжал рассматривать боевой нож немецких диверсантов. Выйдя из укрытия, лесник схватил подростка за руку, в которой тот держал оружие. От неожиданности Колька вскрикнул.
        — Здорово, Федор Аркадьевич,  — с испугу пролепетал подросток.
        — Привет, Коля. Что ты тут делаешь?  — пристально глядя в глаза подростку, спросил Макаров.
        — Да я это… так… мимо проходил, по делам.
        — Вот как! Интересно, а какие у тебя могут быть дела в тайге? Кто тебя одного сюда отпустил? Мамка, небось, волнуется уже, думая, куда ты пропал,  — ледяным голосом произнес лесник так, что Колька почувствовал, как его грудь сдавил, словно цепями, смертельный страх.  — И, кажется,  — продолжил Федор,  — я тебя не звал к себе в гости.
        — Я случайно зашел,  — пролепетал Колька, повернув к леснику бледное, веснушчатое лицо с узкими карими глазами.
        — Славно это у тебя получается, случайно зашел и взял чужую вещь. И раньше было: то в колодец мне ядовитой травы набросаешь, то еще чего устроишь. А тебя ведь учили в школе, что за все плохое надо отвечать.
        — Я больше не буду, дядя Федор,  — всхлипнул Колька и внезапно дернулся вперед с такой силой, что лесник не удержал его.
        Подросток стремглав бросился бежать. Но упускать Кольку, да еще с такой уликой, не входило в планы Макарова. Он рванул следом, петляя среди деревьев. Когда-то в Риге он серьезно занимался легкой атлетикой, бегом на средние дистанции. А потому, как ни старался убежать Колька, это у него не вышло. Лесник настиг его в небольшой лощине, сбил с ног и, прижав к земле, выкрутил из руки нож. Подросток отчаянно сопротивлялся и кричал, поэтому Федор решил не искушать судьбу. Он схватил Кольку за длинный черный чуб, рванул голову пацана вверх и назад и ножом перерезал ему горло. Колька захрипел, захлебываясь собственной кровью, и вскоре затих.
        Лесник спрятал труп мальчика за сторожкой. Затем дождался ночи, отнес тело подальше в тайгу и закопал его под сосной. «Отбегал свое, Колька»,  — зло сплюнул лесник и пошел к сторожке.
        Через день Макаров вернулся в деревню. Едва он вошел в дом, как к нему забежала взволнованная доярка Люба, мать Кольки.
        — Федор Аркадьевич, помоги, ради Бога!  — взволнованно проговорила она.
        — Да сядь ты, успокойся! Чего суетишься, словно ошпаренная? Объясни сначала, в чем дело,  — пододвинув женщине стул, попросил лесник.
        — Пропал мой Колька, полтора дня уже нет. Ушел — и нет его. Бабка Агафья говорит, что видела, как шел Колька в сторону тайги. Но он это был или нет, она не уверена.
        — Конечно, Агафья спутает кого хочешь. Ей же почти сто лет,  — буркнул Федор.  — Она уже дальше своего носа не видит.
        — Мы с бабами вчера искали Кольку допоздна, кричали, звали… Все без толку. Тайга-то огромная. Может, он заблудился и ходит где-то сейчас, а кругом зверья разного полно, медведи,  — брызнули слезы из глаз Любы.
        — Да ладно тебе, не убивайся раньше времени и сырость в моем доме не разводи. Может, найдется еще твой Колька, а ты только попусту слезы льешь. Перестань. На вот лучше воды попей.
        Лесник зачерпнул большой алюминиевой кружкой воды из ведра и подал ее доярке. Люба сделала несколько глотков и поставила кружку на стол.
        — Федор Аркадьевич, умоляю тебя, поищи ты его. Ведь ты же лесник, все тропы в округе знаешь. Глядишь — и найдешь его.
        Макаров тяжело вздохнул:
        — Ладно, Люба, я сейчас же отправлюсь в тайгу. Если повезет, то найду твоего пацана.
        — Спасибо огромное тебе, Федор Аркадьевич.
        — Да погоди благодарить раньше времени, надо найти его для начала.
        — Ой, не знаю, тяжело у меня на сердце что-то. Может, его уже и в живых нет. Тайга и взрослого запросто убьет, а тут желторотый подросток.
        — Это точно, с тайгой шутки плохи,  — угрюмо ответил лесник и добавил: — Ладно, ступай, мне надо собираться, скоро стемнеет.
        Федор взял с собой еду и отправился в тайгу якобы на поиски Кольки. Два дня он провел в сторожке, а затем вернулся в деревню и направился к дому Любы. Доярка как раз набирала из колодца воду.
        — Ну что, Федор Аркадьевич?  — с надеждой спросила женщина.
        — Обыскал все в округе, кричал, звал — все попусту. Словно в воду канул.
        Люба поставила ведра с водой на землю, обхватила голову руками и зарыдала, приговаривая:
        — Коленька, сынок… Миленький, вернись домой… Где же ты?..
        Глава 12
        Около пяти часов вечера адмирал Канарис любил взбодриться и выпить чашку хорошего крепкого кофе без сахара. Адмирал сидел за столом, потягивая густой напиток и размышляя над хитроумной операцией Абвера в Англии. В этот момент в кабинет вошел адъютант и доложил, что с адмиралом хочет встретиться полковник Штольц и боец из полка специального назначения «Бранденбург-800».
        — Они здесь?  — решительно отставив чашку с кофе, спросил Канарис.
        — Да, господин адмирал, ждут за дверью.
        — Пригласите их немедленно,  — возбужденно повысил голос Канарис, обычно отличавшийся спокойствием и выдержкой.
        Адъютант приоткрыл дверь и сказал:
        — Входите, вас ждут.
        Полковник Штольц вошел в сопровождении высокого худого фельдфебеля.
        — Хайль Гитлер!  — вскинули руки вошедшие.
        — Давайте без церемоний, ближе к делу,  — нетерпеливо сказал Канарис.
        — Фельдфебель Гюнтер Куртц,  — Штольц указал на долговязого военного,  — два часа назад прибыл на нашем самолете в Берлин. Он и еще трое диверсантов полка «Бранденбург-800» вернулись с полигона русских в Коми,  — понизил голос Штольц.
        Адмирал поднялся из-за стола и подошел к фельдфебелю. Куртц вытянулся по стойке смирно.
        — Значит, вы возвратились с полигона?  — спросил Канарис.
        — Так точно, господин адмирал,  — выдохнул фельдфебель.
        — А где же ваш командир?
        — Командир группы погиб, как и пятеро солдат. Мне и еще троим удалось выбраться.
        — Что же произошло, фельдфебель?
        — Возвращаясь с задания, мы нарвались на засаду русских. Командира убил снайпер, сразу же. Нам чудом удалось прорваться и уйти.
        — Понятно, фельдфебель. Присаживайтесь, поговорим,  — указав на мягкие кресла возле стола, сказал Канарис и, сев на свое место, допил остывший кофе.
        Штольц и Куртц устроились в креслах.
        — Господин адмирал,  — начал Штольц,  — я привел к вам фельдфебеля Куртца для того, чтобы он лично вам рассказал, что они видели на русском полигоне. Поговорив с Куртцем, я понял, что рассказ очевидца будет для вас гораздо интереснее, чем мой сухой доклад.
        — Хорошо. И что же такого необычного, фельдфебель, вы увидели на русском полигоне? Чем можете нас удивить?
        Куртц нервно кашлянул, до сих пор ему не приходилось лично беседовать с офицером столь высокого ранга, поэтому он очень волновался. Однако, собравшись с мыслями, он произнес:
        — Это было нечто невероятное, господин адмирал. Такого взрыва я никогда не видел.
        Почувствовав волнение Куртца, Канарис спокойно сказал:
        — Расскажите все обстоятельно, не торопясь и не упуская деталей.
        Фельдфебель кивнул и продолжил:
        — Мы обошли полигон русских за двое суток, отмечая систему охраны объекта. После этого мы поняли, что русские допустили промашку в охране полигона. Там мало охранных вышек, и поэтому вполне возможно, например, ночью пробраться на полигон.
        — Для нас это очень хорошо,  — заметил Канарис.
        — Чтобы удостовериться в этих выводах, командир группы приказал нам взобраться на высокие сосны. Я полез с ним, а двое других солдат взобрались на соседнюю сосну. Сверху открывался поразительный вид на полигон.
        — Что же такого в нем поразительного?  — задал уточняющий вопрос адмирал Канарис.
        — Полигон просто огромный — иного слова не подобрать. На нем расположен аэродром с истребителями и бомбардировщиками. Очень хитроумная система дзотов, каждый из которых находится на искусственном холме, повсюду видны башни танков, укрытых за железобетонными стенами. Понятно, что их можно использовать как хорошо защищенные пушки. А при необходимости танки могут выехать из своих укрытий и атаковать.
        Канарис и Штольц переглянулись. Адмирал покачал головой и сказал:
        — Такого укрепленного полигона у русских никогда не было. По крайней мере, я такого не припоминаю. И это несмотря на то, что он скрыт в дебрях тайги, и добраться туда, мягко скажем, не просто.
        — Господин адмирал, им есть что скрывать,  — произнес Штольц,  — послушайте дальше фельдфебеля.
        — Мы наблюдали за полигоном, командир делал пометки в своем блокноте,  — продолжил Куртц.  — Было довольно теплое, солнечное утро. Вот тут все и началось. Мы увидели, как с расположенного на полигоне аэродрома взлетел большой бомбардировщик. Покружив над полигоном, он приблизился примерно к центру и набрал высоту. Заметив в бинокли расположенные внизу танки Т-34, их было пятнадцать, мы поняли, что сейчас должно нечто произойти, и мы станем свидетелями этого. И еще одна важная деталь…
        — Какая?  — с нетерпением поинтересовался Канарис.
        — В нескольких сотнях метров от танков на железной дороге стоял старый паровоз. Думаю, что метрах в трехстах, хотя, возможно, и чуть ближе.
        — Скажите, Куртц, танки располагались рядом друг с другом? Скученно?  — спросил адмирал.
        — Я бы так не сказал,  — покачал головой фельдфебель,  — они словно шли в боевом наступательном порядке, на некоторой дистанции друг от друга, где-то в двадцати-тридцати метрах, может чуть больше,  — уточнил Куртц.
        — Понятно, продолжайте,  — откинувшись в кресле, сказал Канарис.
        — Когда самолет поднялся достаточно высоко, мы заметили, как от него что-то отделилось. Послышался свист, и мы поняли, что к земле понеслась бомба. Взрыв был такой силы, что мы едва не слетели с деревьев. Если бы не страховочные тросы, то это бы и произошло. Мне в какой-то момент показалось, что началось сильнейшее землетрясение. Усилием воли я заставил себя посмотреть в бинокль. Башни танков, словно игрушечные, разбросало на сотни метров в разные стороны. Затем облако черного, как смерть, дыма заволокло место взрыва. Когда дым рассеялся, мы увидели обгорелые куски железа с оторванными башнями. Вот что представляли собой после взрыва некогда грозные боевые машины. Паровоз был деформирован до неузнаваемости и лежал на боку. Покореженные рельсы изгибались, словно гигантские змеи. Господин адмирал, мы были потрясены увиденным. У русских страшная бомба, поистине смертоносная,  — заключил фельдфебель.
        — А вы не допускаете того, что вместо танков русские использовали, к примеру, муляжи какие-нибудь?  — спросил Канарис, отличавшийся сверхразвитой подозрительностью.
        — Нет, господин адмирал, это были настоящие танки. Я их отчетливо видел в бинокль и видел то, как отрывало тяжелые башни.
        — Русские преследовали вас?  — снова задал вопрос Канарис.
        — Преследовали, господин адмирал,  — тяжело вздохнув, ответил Куртц.  — Как я уже говорил, мне и еще трем бойцам удалось прорваться, обойти засаду. Русские что-то кричали и стреляли нам вслед. Затем через какое-то время появилась двойка русских истребителей. Они летели так низко, что нам казалось, что они своими крыльями задевают верхушки деревьев. Безусловно, они выискивали нас. И на следующий день русские истребители летали над тайгой. Нам повезло, и мы каким-то чудом выбрались.
        — Вы добыли важную разведывательную информацию, фельдфебель,  — подбодрил Куртца адмирал,  — проявили героизм и, несмотря ни на что, вернулись на базу. Вы и ваши товарищи будут представлены к боевым наградам и, конечно же, вас ждет повышение в звании и небольшой отпуск. Не забудем мы и о погибших героях,  — думая о чем-то своем, произнес Канарис.  — На этом все, фельдфебель, вы можете быть свободны.
        Куртц вскочил и выкрикнул:
        — Хай ль Гитлер!
        — Хайль!  — встав из-за стола и выбросив правую руку вверх, сказал Канарис.
        Когда фельдфебель вышел, адмирал прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Остановившись перед полковником, Канарис сказал:
        — Пусть с Куртцем поработают наши взрывники, психологи и другие специалисты. Мне нужен отчет об этой работе не позднее чем…  — адмирал задумался на мгновение, а затем продолжил: — Я даю вам, Штольц, на подготовку этого отчета двадцать четыре часа и ни минуты более. Нынче время в особой цене, и мы не можем позволить себе быть расточительными.
        — Будет исполнено, господин адмирал,  — бодро отозвался Штольц.
        Немного помолчав, начальник Абвера спросил:
        — А что вы думаете, полковник, насчет рассказа фельдфебеля об испытаниях бомбы? Вы не находите его несколько странным?
        — Я беседовал со всеми четырьмя вернувшимися диверсантами. Один из них сидел на соседнем дереве и тоже видел взрыв. Он описал его так же, как и Куртц. Так что лично у меня нет ни малейшего сомнения в том, что русские успешно испытали на своем секретном полигоне новое оружие. Обычная бомба не уничтожает сразу пятнадцать танков и паровоз в придачу, к тому же находящийся на удалении.
        — Пожалуй, вы правы,  — кивнул Канарис.  — Похоже, русские действительно создали некое мощное оружие.
        — Наши люди видели этот взрыв и его последствия. Я считаю, что это большая удача. Теперь мы точно знаем, что эта бомба есть. И не исключено, что русские на этом полигоне работают над чем-нибудь еще более разрушительным. Если нам удастся добыть технологию изготовления русской сверхбомбы, это будет огромная победа Абвера. Но если мы запоздаем и русские начнут массово сбрасывать эти свои разрушительные бомбы на головы наших солдат, то это уже будет катастрофа,  — заключил полковник.
        — Но прежде чем идти докладывать фюреру о том, что мы обнаружили тайный полигон русских и узнали о сверхбомбе, я все-таки хотел бы получить отчет наших экспертов. Пусть они хорошенько поработают с фельдфебелем и другим диверсантом, видевшим взрыв. Я буду с нетерпением ждать этот отчет,  — заключил Канарис.  — Так что не медлите, полковник.
        Ровно через двадцать четыре часа Штольц снова вошел в кабинет адмирала и положил перед ним коричневую папку с отчетом специалистов Абвера. Вердикт был единогласный: русским удалось раньше немцев создать сверхмощное оружие. Канарис был доволен: ведь это Абвер первым узнал о секретном полигоне и бомбе. Это успех, который немецкие контрразведчики непременно разовьют. Именно так он все представит Гитлеру.
        — Присядьте, Штольц,  — кивнул на кресло Канарис.
        Полковник устало опустился в кресло, машинально растирая виски. Вот уже который день Штольц страдал от сильных головных болей, переданных ему по наследству отцом, отставным генералом. Правда, кроме этих болей, полковник перенял от отца также способность к серьезной аналитической работе.
        — Я слушаю вас, господин адмирал,  — взглянув на Канариса, произнес Штольц.
        — Завтра я доложу фюреру о достигнутом нами успехе, но мы-то с вами, Штольц, уже сегодня должны начать планировать вторую фазу операции «Гарпун».
        — Совершенно верно, господин адмирал,  — Штольц подался чуть вперед, словно пытался освободиться от надоедливой головной боли.
        — Так вот, я уже говорил вам о том, что время нынче в особой цене, считайте, что с этой минуты оно подорожало во сто крат для Абвера. Мы должны проникнуть на полигон, захватить какого-нибудь важного инженера, специалиста, выкрасть документы с технологией изготовления русского сверхоружия, главное, чтобы мы узнали, из чего и как изготавливается русская сверхбомба. Это важнейшая задача для Абвера на сегодняшний день. Если решим ее, вы понимаете, как фюрер будет относиться к нам, а, не дай Бог, провалим… Нет, лучше об этом даже не думать. Только вперед и только победа!  — словно выступая на каком-то нацистском митинге, с патетикой произнес шеф Абвера.  — Вы слышите, Штольц, эта операция должна быть непременно успешной.
        — Я отлично все понимаю, господин адмирал.
        — Вот и прекрасно, Штольц. Даю вам три дня на то, чтобы отправить в тыл к русским новую группу.
        — Три дня?  — удивился полковник. Обычно для таких операций отводилось гораздо больше времени на планирование и подготовку.
        — Вы не ослышались, Штольц. Ровно три дня. Времени на раскачку у нас нет.
        — Я бы попросил хотя бы неделю, господин адмирал.
        — Нет, и еще раз нет, Штольц,  — жестко, словно стеганув невидимым кнутом собеседника, произнес Канарис.
        — Будет исполнено, господин адмирал,  — четко ответил полковник, почувствовав еще больший приступ головной боли.
        — Ситуация не такая уж сложная,  — начал вслух рассуждать Канарис.  — Мы точно знаем, где находится секретный полигон русских. Дело упрощает еще и тот факт, что в тех краях побывали наши диверсанты, те, которым удалось уйти от русских. Они обошли этот полигон, изучили местность, знают брешь в охране. Наконец, они видели взрыв этой бомбы. Кроме того, в тех местах действует наш агент. Как говорится, в наших руках немало козырей. Приказываю всю четверку выживших диверсантов включить в новую группу! Я поговорю завтра с фюрером о том, чтобы их перед заброской на вражескую территорию наградили и повысили в званиях. Думаю, что с этим проблем не будет. Далее — продумайте, сколько человек должно войти в группу. К слову, обязательно нужно включить двух специалистов по взрывным устройствам. Кроме того, задействуйте нашего агента. Словом, не мне вас учить, Штольц. Через три дня бомбардировщик должен выбросить новую диверсионную группу глубоко в тылу врага. Конечно, есть проблемы,  — Канарис раздраженно постучал костяшками пальцев по столу.  — Мы вспугнули русских, теперь они будут особенно бдительными и
осторожными. В этом плане новой диверсионной группе будет гораздо сложнее действовать, чем предыдущей. Поэтому выбирайте лучших из лучших, тех, кто не просто вынослив и хорошо стреляет, но еще и прекрасно соображает в жестких условиях противодействия подразделениям противника. За плечами каждого бойца группы должна быть не одна сложнейшая операция в тылу противника.
        — Вас понял, господин адмирал,  — без энтузиазма ответил полковник.
        — Подумайте хорошенько о командире группы и его заместителе. Это должно быть одно мощнейшее звено управления группой. Словом, готовьтесь, Штольц. Думаю, что домой в эти дни вы не попадете. Но такова наша служба,  — заключил Канарис.
        Глава 13
        Коготь шагами мерил комнату, напряженно думая. Иногда он подходил к столу, на котором лежала карта-листок полигона, изъятая у убитого немецкого офицера. На листке были сделаны пометки. Майор, проанализировав ситуацию, пришел к однозначному выводу. В этот момент в комнату вошел капитан Андронов.
        — Здравия желаю, товарищ майор,  — с порога сказал он.  — Что-то вас сегодня весь день не видно. Думаю, надо зайти спросить, часом не заболели ли? Мало ли что.
        — Здравствуй, Степан Иванович, спасибо за беспокойство. Да ты садись, в ногах правды нет,  — кивнул Коготь на деревянный табурет, стоявший возле стены напротив кровати.
        Капитан сел, скрестив ноги:
        — Вы чем-то, вижу, обеспокоены, товарищ майор?
        — Вот хожу и думаю,  — Коготь указал на листок, лежавший на столе,  — об этой карте и об исчезнувшем одиннадцатом фашисте. Помнишь, говорили с тобой об этом?
        — Было дело,  — подтвердил Андронов.
        — Так вот, я считаю, что это был не фашист, а кто-то из местных жителей.
        — Шпион?
        — Именно,  — Коготь решительно подошел к столу и ткнул указательным пальцем в самодельную карту полигона.  — Чтобы составить такую подробную карту, нужно прекрасно знать местность. Многочисленные письменные пометки только подтверждают это предположение.
        — Значит, Владимир Николаевич, вы уверены, что шпион встречал фашистских диверсантов?  — взглянув в упор на майора, спросил Андронов.
        — Совершенно верно. Он их встретил где-то за озером, что еще раз говорит о том, что он прекрасно знает местность, а следовательно, часто ходит по всем этим,  — Коготь запнулся, подбирая нужное слово,  — тропам. Так вот, он встретил фашистов, провел их поближе к полигону, вручил эту карту,  — майор махнул рукой в сторону стола,  — и под покровом ночи растворился, исчез. Так мы потеряли одиннадцатого «немца». Он был, но только это не диверсант. Он просто навел их на цель и каким-то образом знал о том, что группу нужно встречать. Вывод однозначен: у него есть какой-то канал связи.
        — Что ж, все весьма логично. Серьезно вы сегодня поработали, Владимир Николаевич,  — задумчиво произнес Андронов.
        — Да, мне этот одиннадцатый немец не дает покоя с тех пор, как я о нем узнал.
        — Если следовать вашим выводам,  — начал размышлять капитан,  — этот шпион вскоре будет встречать вторую группу фрицев.
        — Именно так, Степан Иванович, а это означает, что нам нужно его как можно быстрее вычислить. Но есть и кое-какие подвижки,  — слабо улыбнулся Коготь.  — Я изучил карту местности. Короче, деревня Павловское — самая близкая к полигону, находится примерно в сорока километрах, а если напрямую, то и того меньше. Есть, правда, еще один хутор, в пятидесяти километрах, но я проверил, там живет женщина-инвалид, у нее одна нога короче другой. С ней проживают две несовершеннолетние дочки, одной восемь лет, а другой — двенадцать. Эти отпадают сразу,  — рубанув воздух рукой, сказал Коготь.
        — Значит, вывод однозначен: шпион живет в деревне.
        — Именно так, Степан Иванович. Причем не просто живет, а пакостит прямо у нас под носом. Вычислив его, мы устраним серьезного противника и, думаю, многое узнаем. Не исключаю вариант, что он поработает и на нас. Но для начала нужно поймать эту гадину.
        — И как вы, Владимир Николаевич, собираетесь действовать?
        — Откровенно говоря, плана у меня никакого пока нет. Ясно одно — в эту деревню нужно попасть под каким-то предлогом, но так, чтобы не спугнуть шпиона, а то ведь он может уйти, попробуй найди его тогда на необъятных просторах тайги. Это ведь все равно, что иголку искать в стоге сена. Бесполезная затея и трата времени. Короче, вот такая головная боль у меня, Степан Иванович. Но, как известно, две головы всегда лучше,  — вздохнул Коготь.  — Может, есть какие-нибудь мысли, капитан?
        — Что и говорить, задачка непростая,  — покачал головой Андронов,  — да и времени у нас в обрез.
        — Да уж, в том, что немцы уже готовят вторую группу диверсантов, и она скоро объявится в наших краях, я не сомневаюсь.
        — Определенно, фрицы уже готовятся,  — согласился Андронов,  — слишком жирную наживку мы им бросили. Небось, в Абвере сейчас только и говорят, что о нашей супербомбе. Всех своих спецов подключили к решению этой задачи. Боятся, наверное, что мы их забросаем этими бомбами.
        — Да, а аппетит, как известно, приходит во время еды. Собственно, полигон и был задуман, чтобы поглощать силы Абвера, отвлекая от других участков, на которых они могли бы нам напакостить,  — заключил майор.
        Они замолчали, погрузившись в размышления. И в этот момент дверь раскрылась, и вошел полковник Веригин.
        — Всем здравия желаю,  — поприветствовал он офицеров СМЕРШа.
        — Вам того же, Семен Петрович,  — отозвался Коготь.
        — Здравия желаю,  — официально поприветствовал начальника полигона капитан Андронов.
        — Что-то вы, товарищи офицеры, хмурые, а ведь такое дело провернули, радоваться надо,  — бодро произнес полковник.
        — Это еще только начало, Семен Петрович,  — задумчиво протянул Коготь.
        — Но, замечу, хорошее начало,  — сказал Веригин.
        — Не спорю, однако впереди еще очень много дел.
        — Да, кстати, сегодня утром мой офицер с полигона и двое солдат ездили в Павловское.
        — И по какой причине, позвольте полюбопытствовать, товарищ полковник?  — спросил Коготь.
        — Причина не хитрая, раз в неделю мы ездим в Павловское за продуктами: молоко, яйца… Хлебопекарня у них там есть, хлеб берем. Одним словом, снабжают они нас,  — заключил Веригин.
        — Но вы же, естественно, не говорите им, что приехали с полигона?  — заглянув в глаза полковнику, спросил майор.
        — Обижаешь, Владимир Николаевич, мы не идиоты. Мы в Павловском выступаем как представители резервной части, которая стоит в тылу. Кстати, все это по инструкции из Москвы, я тут ничего лишнего не придумываю.
        — Да ладно, я просто так поинтересовался,  — спокойно сказал Коготь.  — Вы стреляный воробей, Семен Петрович, не мне вас учить.
        — Да уж, обстреляли по полной,  — пошутил полковник.  — Так вот, я не закончил. Председатель Павловского сельсовета Мишин рассказал нашему офицеру, что в деревне несколько дней назад в тайгу ушел четырнадцатилетний подросток, сын доярки, и до сих пор не вернулся. Бабы местные его искали и лесничий тоже. Не нашли. Исчез малый. Скорее всего, заблудился и помер без еды и воды. А может, зверь дикий его убил, кто знает… Медведей у нас здесь хватает. Я бывал в этой деревне несколько раз, лично знаю Мишина и видел этого мальчонку. У него отец в 41-м под Киевом геройски погиб, уничтожив из противотанкового ружья три фашистских танка. Бился насмерть один.
        Все замолчали. Коготь сел за стол и задумался.
        — Ладно, не буду вам мешать,  — произнес Веригин и, повернувшись, собрался уходить.
        — Погодите, Семен Петрович, тут у меня дело одно есть, потолковать надо. Садитесь ближе к столу,  — предложил Коготь.
        Веригин сел на свободный табурет.
        — И какое у тебя ко мне дело, майор?  — спросил он.
        — Надо мне и одному из моих офицеров попасть в Павловское.
        — Так это не проблема, машину я дам.
        — Это понятно. Вопрос в другом: попасть туда мы должны под видом не военных, а, скажем, каких-то должностных лиц. Например, ты позвонишь Мишину и сообщишь, что об исчезновении мальчика в тайге стало известно компетентным органам, так и скажи, ничего не объясняй. И по этому факту, мол, положено провести проверку. Сообщишь ему, что приедут два следователя. Вот и все.
        — Не вопрос. Это я быстро организую, без проблем.
        — Нам понадобится гражданская одежда, не хочу светиться в форме.
        — Понятно, майор, это твоя игра, она меня не касается. А из одежды мы что-нибудь подберем для тебя и для твоего напарника.
        — Короче, звони Мишину, чтобы сегодня ждал гостей. Через пару часов мы выезжаем.
        — Все будет сделано, майор,  — Веригин встал и пошел в свой кабинет звонить председателю Павловского сельсовета.
        Через два часа из штаба вышел Коготь, одетый в черный костюм, в руках для солидности он сжимал папку. Лейтенант Самойлов был облачен в светлую рубаху и коричневые брюки. Вышедший их провожать капитан Андронов сказал:
        — Выглядите нормально, тем более и звонок был от полковника, так что все правдоподобно.
        — На это и рассчитываю,  — поглядев по сторонам, сказал Коготь.
        — Случай представился подходящий, я в том смысле, что ваш приезд ни у кого не должен вызвать подозрений. А пацана, конечно, жалко. Хотя бывало, что люди и через месяц из леса выходили. Может, еще живой,  — произнес с надеждой Андронов.
        — Дай Бог,  — тихо сказал Самойлов.
        Вскоре к штабу подрулил «Виллис». За рулем сидел сержант — средних лет мужчина с большими поседевшими усами. Коготь подошел к капитану Андронову:
        — Степан Иванович, остаешься за главного. Через пару дней прогуляйся с ребятами к озеру, так, для профилактики.
        — Хорошо, Владимир Николаевич, сделаем. А вам желаю удачи,  — Андронов пожал руку майору.
        Проехав несколько километров по полигону, джип свернул налево, миновал пост, вырулил на проселочную дорогу и, прыгая на кочках, углубился в тайгу. Начинало темнеть, когда, проехав по деревне, машина остановилась возле добротного деревянного дома, на котором развевалось красное знамя.
        «Следователи» вошли в сельсовет. Появившаяся в коридоре полная женщина в платье, на которое был наброшен поношенный серый пиджак, указала на дверь кабинета председателя. Коготь поблагодарил женщину и вошел в кабинет, за ним последовал Самойлов. Кабинет председателя был довольно просторным. У окна стояли два сдвинутых стола, образуя букву «Т». На одной стене висел портрет Сталина, на другой — Ленина.
        Председатель, худощавый мужчина небольшого роста, лет шестидесяти, сидел над столом, просматривая какие-то бумаги.
        — Здравствуйте, Леонид Валерьевич,  — сказал Коготь.
        Председатель оторвал взгляд от бумаг и внимательно посмотрел на вошедших.
        — Добрый вечер. Вы, должно быть, следователи?  — поинтересовался Мишин, выходя из-за стола, и пожал каждому руку.
        — Совершенно верно, вы не ошиблись. Меня зовут Серегин Антон Андреевич,  — представился Коготь.
        — Владимиров Павел Дмитриевич,  — учтиво склонил голову Самойлов.
        — Вам звонил полковник Веригин?  — для порядка осведомился Коготь.
        — Да, Семен Петрович мне сегодня звонил и говорил о вашем приезде. Присаживайтесь, товарищи,  — указав на стоявшие вдоль стены стулья, произнес председатель.
        — Благодарим вас, Леонид Валерьевич,  — за обоих ответил Самойлов.
        — Такого у нас давно не случалось,  — тяжело вздохнул Мишин.  — Еще до войны в 1939 году, если мне не изменяет память, две женщины пошли в ягоды и заблудились. Сколько их ни искали, следа даже не нашли. Так и не вернулись они, погибли где-то. Вот и сейчас случилось нечто подобное. Жалко пацана. Отец у него погиб еще в 41-м. Колька — парнишка смышленый, хорошо учился — и на тебе…  — сокрушенно покачал головой председатель.  — Любил марки собирать. Бывало, наклеит какую-нибудь из них на руку и ходит, всем показывает, хвастает, что вот, мол, у него новая марка.
        — Ясно. Речь идет о подростке. Конечно, мы обязаны проверять каждый случай исчезновения людей. Но здесь, согласитесь, дело особое. Нужно все обстоятельно изучить, проверить, поговорить с людьми. В общем, сделать все как положено,  — тихо, но веско произнес Коготь.  — И вы, Леонид Валерьевич, должны нам помочь в этом и всячески способствовать следственным действиям.
        — Безусловно, Антон Андреевич, я всячески буду вам помогать.
        — Вот и отлично. Сначала мы хотели бы поговорить с вами, Леонид Валерьевич,  — обратился к председателю Коготь.
        — Я слушаю вас, товарищи,  — подавшись вперед, сказал Мишин.
        — Сколько дней прошло с момента исчезновения парня?
        — Ровно четыре дня.
        — А почему вы не сообщали об исчезновении Коли компетентным органам?  — спросил Самойлов.
        Этот вопрос смутил председателя. Поборов волнение, он ответил:
        — Я собирался это сделать завтра. Прошло не так много дней. Думал, что Колька отыщется. Вот сегодня сказал офицеру, который приезжал за продуктами,  — Мишин пожал плечами.  — Мы надеялись, что сами его найдем, так сказать, своими силами. Но, видите ли, все оказалось гораздо серьезнее, чем я думал вначале.
        — А что вы думали?  — поглядев в упор на председателя, спросил Коготь.
        — Я считал, что мальчик просто потерялся в тайге. Но сейчас ведь лето, не замерзнешь. Да и поесть можно найти — ягоду какую или еще что. Колька-то сам местный, он прекрасно знает, что съедобное, а что нет. Нет, скорее всего, пацан не потерялся, ведь он прекрасно ориентируется в тайге, у него отец был охотником. Что-то, наверное, случилось,  — Мишин положил правую ладонь на лоб и тяжело вздохнул.
        — А сегодня искали мальчика?  — спросил Самойлов.
        — Да, я направил в тайгу группу женщин. Только толку никакого, они кричали, звали Кольку, но в ответ — тишина. Молчит тайга, не хочет выдавать свои тайны,  — задумчиво произнес председатель.
        — Завтра нам нужно будет поговорить с матерью парня. Организуйте нам, Леонид Валерьевич, эту встречу в восемь утра в вашем кабинете,  — попросил Коготь.  — Вы уж простите нас за беспокойство, но таковы обстоятельства.
        — Никаких проблем, я все понимаю, товарищи,  — кивнул председатель сельсовета.
        — В общем, на сегодня все, уже смеркается,  — глянул в окно майор.
        — Если вопросов у вас больше нет, то я пойду позову свою заместительницу, она живет рядом в большом доме, так вы у нее переночуете.
        — С нами еще водитель из воинской части,  — заметил Самойлов.
        — Устроим и его,  — махнул рукой Мишин.
        Коготь, у которого разболелась от раны и затекла нога, поднялся со стула и немного прошелся по кабинету председателя. Майор остановился возле стола, на котором лежало несколько открытых папок с бумагами. Он глянул и, схватив листок, исписанный мелким почерком, стал внимательно его рассматривать.
        — В чем дело, Володя?  — настороженно спросил лейтенант.
        — Неужели нам так крупно повезло?  — выдохнул Коготь.
        — Что случилось? Ты можешь объяснить?
        — Докладная записка о заготовке леса с подписью: «Лесничий Макаров А. Ф.» и карта, найденная у немецкого офицера, хоть там надписи на немецком… Короче, и докладная, и карта — дело рук одного человека, а именно лесника Макарова. У меня даже дыхание перехватило, редкостная удача,  — словно подняв тяжелый груз, выдохнул Коготь.
        — А ты уверен в этом?  — поднявшись и подойдя к майору, спросил Самойлов.
        — На сто процентов, Андрей. В разведшколе нас учили с одного взгляда узнавать попадавшийся ранее на глаза почерк.
        — Вот это да,  — развел руками Самойлов.
        В этот момент в кабинет вошел Мишин:
        — Надежда Петровна вас ждет на крыльце, товарищи.
        — Закрой дверь, председатель. Ночевка откладывается.
        Мишин посмотрел удивленно на «следователей» и закрыл за собой дверь.
        — Что произошло?  — недоумевая, с тревогой спросил он.
        — Где сейчас находится лесник Макаров?  — подойдя к председателю, спросил Коготь.
        — Насколько мне известно, ушел в свою сторожку. Послезавтра должна начаться вырубка леса. Он точит там пилы, топоры — словом, готовит инвентарь. А в чем дело?
        Коготь, будто не услышав вопроса председателя, спросил:
        — Где расположена сторожка Макарова? Его дом в деревне?
        — Сторожка — в тайге примерно в двенадцати километрах отсюда. Да я сейчас покажу,  — Мишин достал из ящика стола карту деревни Павловское и прилегающего к ней района и показал местонахождение сторожки и дома лесника.
        — Значит так, Леонид Валерьевич, скажите своему заму, что ночевать мы у нее не будем, мол, у нас появилось много неотложной работы. Вам понятно?  — жестко спросил майор.
        — Конечно, Антон Андреевич,  — поспешил заверить Мишин.
        — И вообще, о нас никому не распространяйтесь и зама своего предупредите. Если кто спросит, говорите, что приехала проверка. Уяснили, Леонид Валерьевич?
        — Никаких вопросов, все понятно,  — закивал председатель.
        — И еще,  — сверкнул глазами Коготь,  — сегодня ночуйте в своем кабинете, не исключено, что нам может понадобиться телефон. Кстати, он у вас исправен?  — кивнув на аппарат, стоявший на столе, поинтересовался майор.
        — Да, он работает,  — заверил председатель.  — Я сегодня несколько раз звонил и мне были звонки.
        — Еще один вопрос. Макаров… Как его имя и отчество?
        — Федор Аркадьевич,  — подсказал председатель сельсовета.
        — Он здешний уроженец?
        — Нет,  — покачал головой председатель,  — Макаров приехал к нам… Я уже и запамятовал, то ли это было в 38-м, то ли в 39-м году, но не позже. Из Рязани он приехал, а в Калуге у него сестра живет. Здесь тоже жила родная сестра, он поселился у нас в деревне после ее похорон.
        — После похорон, говоришь,  — задумчиво произнес Коготь.
        — Именно так,  — подтвердил Мишин.  — Остался у нас, как-то прижился. Человек он спокойный, незлобливый, прекрасный работник. В деревне пользуется уважением, никому не отказывает в помощи. Правда, держится особняком, как бы сам по себе. Но, наверное, все лесники такие.
        — Ладно, мы поехали. О разговоре про Макарова не говорите никому ни слова, Леонид Валерьевич. Если что, спрошу строго,  — припугнул председателя Коготь.
        — Что вы, Антон Андреевич, я и не думал никому рассказывать. Я все понял — ни слова,  — испуганно закивал председатель.
        Коготь с Самойловым стремительно вышли из кабинета. На крыльце стояла заместительница Мишина. Увидев «следователей», она хотела что-то сказать, но майор опередил ее:
        — Вас ждет Леонид Валерьевич. Ночевка пока откладывается.
        — Понятно,  — тихо ответила женщина и скрылась в дверном проеме.
        — Поезжай, сержант, вперед, я скажу, где остановиться,  — запрыгнув в машину, приказал водителю Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — отозвался водитель.
        Уже совсем стемнело, когда «Виллис» притормозил возле покосившегося бревенчатого дома с резными ставнями. В окнах было темно.
        — Давай, Андрей, посмотрим, что там внутри,  — предложил Коготь.
        Друзья вышли из джипа и перемахнули через забор.
        — Андрей, ты побудь на улице, под окнами. Вдруг лесник в доме и попытается дать деру.
        Самойлов кивнул в ответ.
        Коготь, пригнувшись, обогнул дом и подошел к крыльцу. Большой навесной замок на двери преграждал майору путь. Однако это была не та преграда, которая могла остановить Когтя. Из кармана брюк он достал трофейный перочинный нож с лезвиями золингеновской стали. Не прошло и двадцати секунд, как майор уже вошел в сени и вытащил из кармана пиджака четырнадцатизарядный браунинг.
        Тихонько приоткрыв дверь, он вошел в большую комнату. Огромная луна заглядывала в дом сквозь незадернутые шторы. Майор внимательно осмотрел комнату, но ничего подозрительного не обнаружил. Он вошел в боковую, гораздо меньшую, комнату. Дверей в ней не было, и только длинная штора служила своеобразным заграждением. Худосочный, бледный свет луны проникал и в это помещение.
        В углу стоял стол, на котором лежала книга, под которой виднелась бумага. Это было незаконченное письмо Ольге Волошиной, проживающей в Калуге, что следовало из лежащего под листком подписанного конверта. Подойдя ближе к окну, Коготь напряг зрение и вчитался в написанное. Вскоре он уловил определенную систему в построении текста. Сомнений не было — это кодированное послание. «Вот чем занимается здесь в таежной глуши лесничий Федор Аркадьевич Макаров»,  — подумал майор, сунул письмо во внутренний карман пиджака и тенью выскользнул из дома, не забыв вернуть на место и замкнуть навесной замок.
        Обогнув дом, он махнул рукой Андрею, чтобы тот шел к машине.
        — Как дела? Не нашел лесника?  — тихо спросил Самойлов.
        — Лесника не нашел, зато обнаружил кое-что важное.
        — Что именно?
        — Шифрованное письмо Макарова «сестренке» в Калугу. Как тебе это?
        — Вот так дела,  — покачал головой Андрей.
        Друзья перепрыгнули через забор и забрались в «Виллис». Майор приказал водителю:
        — Сейчас гони в самый конец деревни, а там, насколько сможешь, прямиком в тайгу.
        — Есть, товарищ майор,  — кивнул водитель, и машина, сорвавшись с места, понеслась по ухабистой деревенской дороге.
        Водитель проехал по тайге около километра, петляя между деревьями. Затем чаща сгустилась, и двигаться дальше стало просто невозможно. «Виллис» остановился.
        — Дальше машина не проедет,  — сообщил сержант.
        — Это я уже понял,  — выпрыгивая из джипа, сказал Коготь.
        Самойлов последовал примеру друга.
        — Слушай, сержант, сейчас вернись на полигон, а завтра с рассветом привези сюда двух вооруженных солдат и офицера. Доложишь об этом полковнику Веригину. Скажешь, что майор Коготь приказал.
        Майор объяснил сержанту, где примерно находится сторожка лесника.
        — Все, езжай,  — стукнув ладонью по капоту, приказал Коготь.
        Машина попятилась, развернулась и, снова петляя среди деревьев, покатила в обратном направлении.
        — А мы с тобой, Андрей, сейчас устроим марш-бросок,  — ухмыльнулся майор, глянув на друга.
        — Надо, так надо, побегаем, Володя, не впервой нам.
        — Тогда вперед!  — Коготь стрелой устремился вперед, ловко перепрыгивая через сушняк и камни, встречавшиеся ему на пути.
        Самойлов еле успевал за ним, однако не жаловался, а, стиснув зубы, бежал вслед.
        Луна освещала безмолвную тайгу мертвенно-бледным светом. Было что-то ужасное, но вместе с тем и притягивающее в этой зловещей, будто прислушивающейся к самой себе, таежной ночной тишине.
        Коготь развил приличную скорость, как в лучшие годы, когда он в военном училище бегал кроссы по пересеченной местности с парнями-легкоатлетами. Вообще-то он серьезно занимался боксом, и такого рода тренировка нужна была ему для развития выносливости, необходимой на ринге. Коготь мог вести бой от первой секунды до последней в ураганном темпе, осыпая противника градом точных ударов. В конце схватки измотанный соперник уже не понимал, откуда у этого худого, жилистого парня со странной фамилией Коготь столько сил. Кроме того, всех боксеров потрясало его феноменальное умение держать самые сокрушительные удары. Иногда соперники кричали молодому, отчаянному бойцу: «Ну, падай же ты! Падай! Я же тебя убью!» Но Володя не только не падал, но еще умудрялся бить в ответ. Он провел пятьдесят восемь боев на ринге, участвовал в чемпионате Советского Союза, где завоевал третье место, проиграв лишь по очкам. За стойкость и безудержную волю к победе ему дали кличку Железный Коготь. Если бы не война, то он достиг бы огромных успехов в боксе, это сулили ему маститые тренеры. Быть может, даже выиграл бы Олимпийские
игры. Но война поменяла не только его планы.
        Майор стремительно мчался, не забывая, однако, при этом внимательно смотреть по сторонам. Андрей, уже задыхаясь, судорожно хватал ртом воздух, готовый рухнуть без сил, когда бежавший впереди Коготь вдруг остановился и присел за огромным деревом.
        — Что такое, Володя?  — с трудом переводя дыхание, присел рядом Самойлов.
        — Видишь?  — кивнул майор.
        На небольшой поляне, прижавшись к ели, стоял бревенчатый домик.
        — Мы у цели, это и есть сторожка лесника,  — констатировал Коготь.
        — Мрачноватая избушка,  — выдохнул Андрей и тут же спросил: — Как собираешься действовать?
        — Пока не знаю, но крайне осторожно. Лесник вооружен, наверняка хорошо стреляет. Так что, если обнаружит нас первым…
        — Ход твоих мыслей мне понятен,  — успокоив наконец дыхание, тихо сказал лейтенант.
        — В сторожке нет света. Это означает: либо лесник спит, что не исключено, учитывая позднее время суток, либо он где-нибудь шастает, и его нет в сторожке, может, охотится где-нибудь.
        — Да,  — согласился с другом Андрей,  — оба варианта не исключены.
        Коготь некоторое время наблюдал за сторожкой лесника, соображая, как поступить лучше.
        — Послушай, Андрей,  — вскоре сказал он,  — мы сделаем так: подползем ближе к сторожке, ты останешься снаружи, на подстраховке, а я проникну внутрь. Если через пять минут я не выйду, это будет означать, что лесника в сторожке нет. Тогда ты закроешь дверь снаружи, чтобы у хозяина не возникло никаких подозрений.
        — Хорошо.
        — Я буду ждать его внутри, а ты снаружи. Все ясно?
        — У матросов, как говорится, нет вопросов.
        — Тогда вперед!  — скомандовал Коготь и короткими перебежками от дерева к дереву устремился к поляне.
        Самойлов последовал за ним. На краю поляны Коготь повернулся к Андрею и жестом руки показал, чтобы тот оставался на месте. Лейтенант кивнул в ответ.
        Несколько минут майор, присев на корточки, внимательно наблюдал за сторожкой. Не заметив ничего подозрительного, он вскочил и метнулся к двери домика. Она была закрыта таким же навесным замком, как и дом лесника в деревне. «Что ж, это значительно облегчает задачу»,  — доставая перочинный нож из кармана, подумал Коготь. Он осторожно открыл дверь и, держа пистолет наготове, скользнул внутрь, где остановился и осмотрелся. Сквозь небольшое окно справа в стене в жилище проникал лунный свет.
        Привыкнув к полутьме, майор различил низкую самодельную деревянную кровать слева у стены. На ней лежали тулуп и небольшая подушка. Огромная деревянная колода у окна, видимо, служила леснику столом. Возле колоды стоял небольшой, тоже самодельный табурет. Неподалеку от кровати возвышалась железная печка. Вот и все нехитрое убранство сторожки. Хозяина не было. «Видимо, где-то бродит. Но ничего, мы умеем ждать»,  — подумал Коготь.
        Он сел на табурет возле окна и услышал лязганье снаружи. «Андрей закрыл замок»,  — отметил про себя майор. Затем воцарилась тишина. Майор глянул под ноги и заметил возле ножки табурета что-то белое, похожее на оторванный клочок бумаги. Он нагнулся и увидел почтовую марку. Майор поднял ее и сразу же вспомнил слова председателя Мишина: «Коля любил марки. Бывало, наклеит марку на руку и ходит, всем показывает и хвастает, что вот, мол, у него новая марка».
        «Похоже, Коля был в сторожке у лесника. А что, если предположить, что он что-нибудь увидел, чего ему видеть не следовало? Тогда нетрудно предположить, что лесник его убил. А спрятать тело в тайге — это сущий пустяк. Очень даже может быть»,  — подумал Коготь и сунул марку с изображением легендарного летчика Валерия Чкалова в карман пиджака. «Интересная находка. Улика, да еще какая. Ну, лесник, теперь берегись»,  — подумал майор.
        Час шел за часом, а хозяина сторожки все не было. Но когда начало светать, Коготь заметил среди деревьев силуэт высокого человека в дождевом сером плаще, на правом плече у него висело ружье.
        «А вот и хозяин пожаловал собственной персоной»,  — подумал Коготь, поднимаясь и становясь за дверью. Вскоре он услышал приближающиеся тяжелые шаги. Послышался скрежет ключа в замке. Едва лесник переступил порог, как хук справа бросил его, словно щепку, на стену. Коготь подскочил к нему и резким движением сорвал с плеча ружье. Хозяин сторожки застонал и осел на пол возле стены. «На ринге рефери открыл бы счет»,  — мелькнуло в голове у майора.
        Немного посидев возле стены, Макаров приоткрыл глаза и потряс головой. Придя в себя, лесник увидел зияющее отверстие пистолетного ствола, за которым маячила фигура крепкого мужчины в черном костюме. Чуть скосив глаза, лесник увидел также другого мужчину в штатском и тоже с пистолетом в руке.
        — Что вам нужно и кто вы такие?  — вытирая кровь с разбитой нижней губы, спросил он.
        — По твою душу пришли, гнида,  — не церемонясь, сказал Коготь.
        — Я ни в чем не виноват, вы меня с кем-то перепутали,  — процедил лесник, потирая ладонями лицо.
        — Пристрелить бы тебя, гадину, прямо здесь же, в твоей норе,  — зло сплюнул Коготь.
        — Это какое-то недоразумение. Я лесничий из деревни Павловское, мирный житель.
        — Слушай внимательно, мирный житель,  — перебил Макарова майор,  — реши-ка одну задачку. Недавно возле озера было замечено одиннадцать немецких диверсантов, направлявшихся к полигону. Один из них, не дойдя до полигона, исчез. Вопрос: кто же это был?  — с издевкой спросил Коготь.
        — Я не понимаю, о чем вы говорите? Это полный бред. Я занимаюсь заготовкой леса, охочусь на дикого зверя. Вы меня с кем-то путаете.
        Лесник попытался встать, но Самойлов крикнул:
        — Сидеть, сволочь! Тебе никто не разрешал вставать!
        Лесник вздохнул, не решаясь на вторую попытку.
        — Итак, продолжим. У убитого офицера, который руководил немецкими диверсантами, была найдена карта полигона с пометками на немецком языке,  — сказал Коготь.  — И, что интересно, почерк на карте совпадает с почерком в докладной записке лесника у председателя сельсовета Мишина. Как все это объяснить, Макаров? Ты влип по самое не могу.
        — Я ничего не знаю,  — упирался лесник.
        — А известна тебе гражданка Ольга Волошина из Калуги?  — спросил майор.
        — Конечно известна, это же моя сестра.
        — Которой ты пишешь шифрованные письма,  — с этими словами Коготь извлек из кармана пиджака недописанное письмо, найденное в деревне.  — Интересно выходит, Федор Макаров. Ты говоришь, что тут не при чем, а факты говорят об обратном.
        Внезапно Коготь шагнул к леснику, ударил его кулаком в лицо так, что из носа брызнула кровь, и приставил к его виску пистолет.
        — А зачем мне с тобой мучиться, гнида? Пристрелю-ка я тебя сейчас и зарою где-нибудь, как ты убил и спрятал тело подростка Коли Свиридова.
        — Я никого не убивал,  — сломленным, дрогнувшим голосом простонал лесник.
        — Опять, сволочь, врешь! Колька любил марки, собирал их. И было у него одно детское увлечение: он наклеивал одну из марок себе на руку и ходил с ней, показывая односельчанам. Одну из таких марок я нашел у тебя в сторожке. Был он здесь, а потом исчез.
        — Убивай, собаку! Что с ним говорить!  — махнул рукой Самойлов.
        — И то верно,  — Коготь с силой прижал пистолет к виску лесника.  — Смерть шпионам!
        — Не стреляйте!  — вдруг выкрикнул Макаров, и слезы полились из его глаз.
        Коготь с Самойловым, чуть улыбнувшись, переглянулись.
        — А что со мной будет, если я буду с вами сотрудничать?  — вытирая слезы тыльными сторонами ладоней, спросил лесник.
        — Все зависит от того, насколько хорошо ты будешь сотрудничать,  — майор отступил на шаг назад.
        — Я буду хорошо сотрудничать,  — заверил лесник.
        — Тогда ты еще поживешь в каком-нибудь глухом сибирском селении с более-менее нормальным питанием, бабу заведешь себе. Какая ни есть, а жизнь. Согласись, это лучше, чем лежать в могиле. Но одно твое неверное движение, и ты — покойник.
        — Да, я понял,  — обреченно кивнул Макаров.
        Коготь взял табурет и присел напротив лесника.
        — Ну что, Федор Макаров, начнем признаваться. Давай, облегчи свою душу. Все против тебя. Выбирать не приходится: либо ты нам помогаешь, либо мы тебя пристрелим,  — пригрозил Коготь.  — Рассказывай, как тебя завербовали и как ты попал сюда. Говори все начистоту. Как ты понимаешь, нам не трудно все проверить.
        — Я родился в Риге в интеллигентной семье,  — начал лесник свой рассказ,  — настоящее мое имя Эйнар Рейнакс.
        — Продолжай, Эйнар, вот мы с тобой по-настоящему и познакомились. Давай, я слушаю,  — сказал майор.
        Эйнар рассказал о поездке до войны в Германию на музыкальный конкурс, о разведшколе Абвера, в которой он проходил подготовку, о внедрении его на территорию СССР…
        — Что ж, картина ясна,  — выдохнул Коготь.  — Короче, одиннадцатым в той группе диверсантов был ты, и карта, как я и говорил, твоя.
        — Да, все так,  — подавленно ответил Эйнар.  — Я встретил немцев, объяснил что да как и ушел.
        — Тебе повезло, что вовремя смылся,  — хмыкнул стоявший в дверях Самойлов.
        — Связь с Абвером ты, конечно же, поддерживаешь через свою «сестренку»?
        — Ее я никогда не видел, но связь с Абвером действительно осуществляется через нее,  — признался Эйнар.  — Она, как вы знаете, живет в Калуге и работает на почте.
        Эйнар рассказал о шифрованных телеграммах.
        — Понятно,  — кивнул Коготь,  — это на экстренный случай, а письма — как дополнение.
        — Совершенно верно,  — подтвердил Эйнар.
        — Ну и когда пойдет вторая группа диверсантов?  — спросил Самойлов.
        — Пока я не получал телеграммы, но, думаю, они скоро дадут о себе знать.
        — Правильно думаешь, Эйнар,  — улыбнулся Коготь.
        — Но ты и сам немало полазил вокруг полигона,  — сказал Самойлов.
        — Да, я получил от «сестры» телеграмму, из которой следовало, что я должен составить тщательную карту полигона и постараться отыскать слабые места в его охране.
        — Что ты с блеском и проделал. Тому свидетельство — карта, которую ты передал немецкому офицеру. Надо сказать, составлена она весьма профессионально.
        — Меня неплохо обучали в разведшколе Абвера,  — пожал плечами Эйнар.
        — Скажи, Рейнакс, почему ты не повел немцев через болото, по тропе, которую ты, конечно же, хорошо знаешь?  — спросил Самойлов.
        Эйнар повернул голову в сторону лейтенанта:
        — Я рассудил, что пробираться по озеру будет наиболее безопасно. Ведь на узкой тропе, проходящей через болото, легко уничтожить всю группу.
        «А он прекрасно соображает»,  — мысленно отметил майор, а вслух сказал:
        — Разумное решение. Нам с тобой нужно будет поработать. Ты понимаешь, о чем я?  — Коготь посмотрел в глаза собеседнику.
        — Вы предлагаете мне стать двойным агентом?
        — А разве у тебя есть еще какой-нибудь иной вариант?  — вопросом на вопрос ответил майор.
        Эйнар вздохнул:
        — Похоже, что иных вариантов нет.
        Однако майор, прекрасно разбиравшийся в психологии, моментально уловил еле заметные изменения настроения у собеседника. «Он, конечно же, не исключает обнаружения выхода из создавшейся ситуации. Причем такого, который будет выгоден только ему,  — отметил про себя Коготь.  — Нужно создать такие условия, чтобы он чувствовал себя, как загнанный в капкан зверь. Ни малейшей лазейки».
        Немного помолчав, майор сказал:
        — Ладно, поговорим об этом потом. Работа нас ждет долгая и, надеюсь, успешная. Впрочем, все зависит только от тебя.
        Самойлов, услышав приближающиеся шаги, глянул в окно.
        — Вот и подкрепление прибыло,  — улыбнулся он.
        В сторожку вошли лейтенант и двое солдат с автоматами.
        — Лейтенант Малютин прибыл по вашему приказанию, товарищ майор,  — четко доложил вошедший офицер.
        — Прекрасно, Малютин.
        — Водитель ждет вас на окраине леса, неподалеку от деревни,  — сообщил лейтенант.
        — Пускай подождет, у нас тут кое-какие дела есть еще. А вы, лейтенант, со своими бойцами побудьте на улице, а я потом все вам объясню в наилучшем виде,  — сказал Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — с этими словами Малютин и два солдата вышли из сторожки и уселись неподалеку на камнях, благо день был погожий и теплый.
        — За что ты, Эйнар, убил Колю?  — словно нажав на курок, внезапно спросил Коготь.
        Этот вопрос застал шпиона врасплох. Он смутился и ответил не сразу.
        — Я пару раз переспал с его матерью, и, не знаю почему, пацан меня невзлюбил, стал зачем-то следить за мной. А в тот день я застал его возле сторожки. В руках он сжимал немецкий кинжал со свастикой. И я понял, что Колька расскажет о нем в деревне, а толковых объяснений, где я взял этот кинжал, у меня не будет. Кругом тайга… В общем, у меня не оставалось выхода, мне пришлось убить его, хотя я не планировал это делать.
        — Ты убил его этим же клинком?  — сузив глаза, спросил Коготь.
        — Да, этим же кинжалом,  — подтвердил шпион.
        — А потом ты отнес тело поглубже в тайгу и зарыл?  — спросил Самойлов.
        — Другого выхода у меня не было,  — сокрушенно, без вызова, ответил Макаров.
        — Ну что ж, бери какую-нибудь простыню или одеяло, что тут у тебя есть, да про лопату не забудь. Пойдем, покажешь нам, где ты похоронил Колю,  — с железными нотками в голосе сказал майор.
        Лесник поднялся, прошел мимо Когтя и снял с кровати шерстяное одеяло.
        — Выходи, Рейнакс,  — подтолкнув лесника в спину, приказал Коготь.
        Они вышли из сторожки.
        — Малютин,  — окликнул лейтенанта майор,  — оставь кого-нибудь на всякий случай охранять сторожку, пусть никого в избушку не впускает и не отвечает ни на какие вопросы. А ты и второй твой боец пойдете с нами.
        Эйнар, опустив голову и сжимая перед собой в руках одеяло и лопату, шел по тайге только ему одному известными тропами. Пройдя около трех километров, он остановился возле огромной сосны, рядом с деревом лежал большой камень.
        — Вот здесь я его и похоронил,  — тихо сказал он.
        — Что ж, начинай копать,  — распорядился Коготь.
        Лесник бросил одеяло на землю и, перехватив лопату поудобнее, принялся копать. Спустя полчаса окровавленный труп мальчика извлекли из могилы и положили на одеяло. Майор побелел от ярости. Он чуть было не выхватил пистолет и не пристрелил на месте подлого преступника. И только натренированная железная сила воли удержала его от этого. Пока лесник нужен был ему живым.
        — Несем труп Коли к сторожке,  — распорядился Коготь.
        Взявшись за края одеяла, мужчины понесли труп подростка. Майор шел чуть позади.
        Добравшись до сторожки, скорбную ношу положили недалеко от крыльца.
        — Я скоро вернусь,  — обращаясь к Эйнару, сказал Коготь. Немного помолчав, он произнес так громко, чтобы слышали все остальные: — Запомните, лесник не убивал Колю. Это сделал один из бродяг, которые иногда встречаются в тайге. Все меня поняли?
        — Так точно, товарищ майор,  — послышалось со всех сторон.
        — Вот и отлично.
        — Лейтенант,  — окликнул Малютина Коготь,  — вы со своими бойцами до особого распоряжения будете охранять лесника в сторожке. Вам ясно?
        — Так точно, товарищ майор,  — вытянувшись по стойке смирно, ответил Малютин.
        — Леснику свяжите руки и ноги, пусть валяется в углу где-нибудь, как пес, и радуется, что его не пристрелили. Ружьишко его я забираю с собой,  — Коготь вошел в сторожку и вернулся с ружьем, висевшим у него на правом плече.
        — Один из солдат пусть идет с нами, поможет донести до машины труп Коли, там мы его отпустим.
        Малютин откомандировал для этой цели рядового Анисина.
        — Мы пойдем, лейтенант, охраняйте лесника. Помните, что это вражеский шпион,  — слегка повысил голос Коготь.
        — Так точно, товарищ майор.  — Слово «шпион» произвело на Малютина сильное впечатление.
        Взявшись за края одеяла, Коготь, Самойлов и солдат понесли тело парня к машине. Путь по тайге был не близким, и потому скорбная процессия нередко останавливалась и отдыхала. На одном из таких привалов Андрей сказал, кивнув на труп:
        — Мать ждет, надеется на его возвращение живым, а мы уже все знаем. Надежды нет, осталось только изуродованное тело ее сына.
        — Да, это ужасно,  — согласился Коготь.  — У этой женщины муж погиб на фронте в 41-м, а сейчас и сын, неподалеку от дома.
        — У меня руки чесались, так хотелось пристрелить этого гада, растоптать гниду,  — сжав кулаки, гневно произнес Самойлов.
        — Те же чувства были и у меня, Андрей, но, сам понимаешь, пока нельзя.  — Майор посмотрел на солдата и сказал: — Ладно, понесли. Осталось уже немного.
        Вскоре за поредевшими деревьями они увидели «Виллис», возле которого прохаживался водитель, покуривая папиросу. Погрузив труп подростка в машину, Коготь и Самойлов сели рядом.
        — Все, рядовой, возвращайся к сторожке!  — приказал Коготь.
        — Есть, товарищ майор.
        Солдат уже собирался уходить, но Коготь окликнул его:
        — Погоди, Анисин. У лесника в сторожке есть вяленое мясо, копченая рыба, так что голодными не останетесь. Не пропадете, одним словом. За домом найдете колодец.
        — Понял, товарищ майор.
        — Тогда ступай, а ты,  — Коготь обратился к водителю,  — заводи мотор.
        Джип вздрогнул, завелся и, развернувшись, покатил по дороге. Когда «Виллис» въехал в деревню, Коготь приказал водителю затормозить около Павловского сельсовета.
        Одеяло с убитым вынули из машины и положили на землю. Вскоре прибежала мать Коли — доярка Люба. Рыдая, женщина бросилась к убитому сыну. Ее обступили односельчане.
        — Отвезешь труп в дом матери Коли,  — шепнул водителю майор,  — а затем сразу же возвращайся.
        Увидев на крыльце сельсовета председателя Мишина, Коготь жестом руки показал, что им нужно пройти в здание и поговорить. Председатель кивнул. Майор обошел толпу и взбежал на ступеньки, вслед за ним отправился и Самойлов. Председатель проводил их в свой кабинет.
        — Какое горе… Не передать словами. Люба не переживет этого,  — запричитал председатель.  — Да вы присаживайтесь.
        Коготь и Самойлов сели на стулья напротив стола Мишина.
        — Кто убийца? И как вы нашли мальчика? Что произошло?  — засыпал вопросами «следователей» председатель сельсовета.
        — Вы немного успокойтесь, Леонид Валерьевич, выпейте воды,  — посоветовал Самойлов.
        — Да, мне нужно успокоиться, вы правы,  — засуетился Мишин.
        Он подошел к стоявшему на столе графину с водой и плеснул немного жидкости в стакан, после чего выпил ее медленными глотками. Немного успокоившись, он сел за стол.
        — Мы провели серию следственных мероприятий, распространяться о которых я не имею права,  — пустил словесный дым Коготь.
        — Я вас понимаю,  — нервно кашлянул председатель и заерзал на стуле.
        — Так вот, нам удалось,  — продолжил майор,  — найти труп подростка. Мы с коллегой,  — Коготь взглянул на Самойлова,  — сделали вывод, что парень заблудился в тайге и нарвался на одного из беглых зэков, которых, как вы знаете, немало в тайге встречается.
        — Да,  — вздохнул Мишин,  — к сожалению, в тайге хватает этого сброда.
        — Ну а где же им больше укрыться?  — хмыкнул майор.  — Короче, он и зарезал Кольку. Только зачем он это сделал? На этот вопрос у меня нет ответа.
        — Я понимаю вас, Антон Андреевич, зверь он и есть зверь,  — повысил голос председатель.
        — Вот именно,  — задумчиво протянул майор.
        — А что с лесником? Кажется, вы хотели его найти?  — осторожно спросил Мишин.
        — Да, хотели, в ходе оперативной разработки. Но, скажу сразу, он не виноват.
        — Слава Богу,  — облегченно выдохнул председатель.  — Он хороший мужик. Я его знаю. Да и как нам без лесника? Начальство доводит большие планы по заготовке леса. Нет, я, конечно, не жалуюсь,  — поспешил заверить Мишин,  — но работают-то в основном одни бабы. Сами понимаете, война…
        — Я вас прекрасно понимаю, Леонид Валерьевич. Но пока лесника работой не загружайте. Пусть сидит в сторожке под охраной. Возможно, нам повезет, и мы схватим убийцу Коли. Советская власть не прощает подобного рода злодеяния.
        — Да, таким преступлениям просто нет оправдания,  — несколько театрально сказал Мишин.
        — Вот именно, и я о том же. В общем, к сторожке не ходить. Это опасно. Кто знает, возможно, преступник объявится снова. Так что извольте строго-настрого предупредить об этом жителей деревни Павловское,  — настращал Мишина майор.  — Словом, мы на вас рассчитываем, Леонид Валерьевич.
        — Конечно, я всех предупрежу, можете не сомневаться, товарищи,  — поспешил заверить «следователей» председатель сельсовета.
        — Вот и хорошо,  — произнес Коготь,  — а сейчас нам нужно ехать. Если что, мы с вами непременно свяжемся, Леонид Валерьевич.
        — Чем смогу, тем помогу.
        — Спасибо за содействие следствию,  — Коготь поднялся и протянул руку председателю.  — Что ж, за сим мы откланиваемся. Всего доброго.
        — Удачи вам, Леонид Валерьевич,  — вторил другу Самойлов.
        — Приятно было с вами поработать,  — проводив «следователей» в коридор, произнес Мишин.
        Когда офицеры СМЕРШа вышли на крыльцо, толпа уже разбрелась. Труп мальчика водитель, как и велел ему Коготь, отвез в его дом. Толпа односельчан переместилась туда. До слуха майора донесся надрывный плач. Сев в машину вместе с Самойловым, Коготь тихо сказал водителю:
        — Едем на полигон.
        — Слушаюсь, товарищ майор,  — ответил водитель и завел двигатель.
        Примерно через два часа «Виллис» подъехал к штабу. Самойлов пошел в комнату к смершевцам, а Коготь направился в кабинет начальника полигона.
        Когда майор вошел, Веригин, стоя возле стола и опершись об него двумя руками, рассматривал карту полигона.
        — Рад тебя видеть, товарищ майор,  — оторвавшись от карты, сказал полковник.
        — Взаимно, Семен Петрович.
        — Кстати, хорошо выглядишь в этом черном костюме.
        — Вот подумываю, может, мне его приобрести у вас?  — пошутил Коготь.
        — Присаживайся, майор. Рассказывай, как там у тебя дела. Разыскал убийцу?  — поинтересовался Веригин.
        Коготь сел на диван и рассказал о том, что произошло в деревне Павловское и в сторожке лесника. Правда, некоторую информацию, касающуюся Федора Макарова, он подал Веригину весьма дозировано и предупредил:
        — Председатель сельсовета не должен знать о том, кто настоящий убийца, это важно для успеха предстоящей операции.
        — Понимаю, товарищ майор,  — кивнул начальник полигона.
        Они помолчали. Затем полковник спросил:
        — Ты, наверное, проголодался, Владимир Николаевич. Давай спустимся в столовую, чего-нибудь перекусим.
        — Попозже, Семен Петрович. Сейчас разрешите воспользоваться вашим прямым телефоном с Москвой, мне надо переговорить с моим начальством.
        — Без проблем, звони. Связь сверхсекретная, а номер кода тебе, майор, хорошо известен. Я подожду тебя, Владимир Николаевич, в столовой,  — поднимаясь из кресла, сказал полковник.
        Он вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.
        Коготь сел на его место, снял с черного аппарата трубку и поднес ее к уху. Послышались протяжные гудки. Майор набрал секретный код штаба СМЕРШа. Дежурный офицер спросил имя, фамилию и звание звонившего и осведомился, с кем его связать.
        — С полковником Костомаровым,  — сказал Коготь.
        — Одну минуту,  — ответил дежурный офицер.
        Вскоре Коготь услышал в трубке четкий голос полковника:
        — Я слушаю, майор.
        — Здравия желаю, Иван Антонович.
        — Тебе того же. Как там операция «Топь»?  — спросил полковник.
        Коготь проинформировал начальника.
        — Хорошо, пока все идет по плану. У нас есть данные, что немцы в спешном порядке собирают вторую группу диверсантов. Так что ты действуешь в правильном направлении, майор,  — сказал Костомаров.
        — Иван Антонович, я тут раскусил одного шпиона. Хочу, чтобы он поработал на нас. Он встречает группы Абвера, прибывающие на полигон,  — сообщил майор.
        — А вот это уже интересно.
        — Иван Антонович, я бы хотел, чтобы вы навели справки об этом человеке.
        — Так, я взял ручку. Как говорится, наводи на цель.
        — Настоящее его имя Эйнар Рейнакс, он латыш, родился в Риге. На конкурсе скрипачей в Германии был завербован Абвером. Учился у них в диверсионной школе. Затем в 38-м году был внедрен к нам под именем Федора Аркадьевича Макарова. Он работает лесничим в деревне Павловское. Мне нужны сведения о его родителях, братьях, сестрах. Желательно знать как можно больше, чтобы я мог надавить на него как следует.
        — Понял, майор. Завтра вечерком будь на месте. Я продиктую тебе нужные сведения.
        — И еще…
        — Что такое?  — настороженно спросил Костомаров.
        — В Калуге действует немецкая шпионка под именем Ольги Волошиной. Она якобы родная сестра лесника, работает на почте. Девушка непосредственно связана с Абвером и через систему кодированных телеграмм сообщает леснику, к примеру, в каком квадрате и когда нужно встречать диверсионную группу. В присылаемых ею телеграммах количество букв в словах обозначает цифру кода. Пока, естественно, Волошину трогать не надо, просто следует понаблюдать за ней.
        — Верно мыслишь, Коготь. Зачем раньше времени пугать врага? Нам дело нужно делать,  — удовлетворенно хмыкнул полковник.  — А ты, Коготь, как я вижу, неплохо там поработал.
        — Все еще впереди, Иван Антонович.
        — Не скромничай, Владимир Николаевич, успехи, как говорится налицо. Но давай ближе к делу. Завтра в восемь вечера по московскому времени я тебе позвоню.
        — Вас понял, Иван Антонович. До связи,  — бодро сказал Коготь.
        — Удачи, майор.
        Положив трубку, Коготь откинулся на спинку стула и задремал. Он открыл глаза, когда в кабинет вошел Веригин.
        — Все в порядке, майор? Поговорил с Москвой?  — поинтересовался он.
        — Да, все в полном порядке,  — потянулся в кресле Коготь и встал, уступая полковнику его законное место.  — Завтра в восемь вечера по Москве мне позвонят.
        — Я буду в кабинете, приходи. Как начнете говорить, выйду.
        — Спасибо, Семен Петрович. И вот еще что нужно сделать. Свяжитесь с Мишиным прямо сейчас и потребуйте, чтобы он немедленно сообщил вам, как только на имя Федора Макарова, это их лесник, придет телеграмма от его сестры Ольги Волошиной из Калуги. Ну а вы, соответственно, скажете об этом мне. Это очень важно. Слегка припугните Мишина, самую малость. Видно, что он мнительный и боязливый человек, а посему это будет не лишним.
        — Ладно, майор, сейчас сделаем,  — кивнул Веригин снимая телефонную трубку.
        Он переговорил с Мишиным, не преминув намекнуть, что от точности выполнения данных ему указаний зависит, останется ли председатель сельсовета на своем посту или нет. Леонид Валерьевич клятвенно пообещал, как только придет телеграмма Макарову от Волошиной из Калуги, он тут же позвонит по телефону, который ему продиктовал Веригин.
        Полковник повесил трубку.
        — А ты точно подметил, майор, что Мишин трусоват, вон как залебезил. Короче, с ним проблем не будет. Если надо, он сам принесет телеграмму из Калуги,  — Веригин рассмеялся так заразительно, что Коготь не смог сдержать улыбки.
        — А сейчас, майор, присоединяйтесь к своим людям. Наверняка у тебя найдется о чем с ними поговорить. Я распорядился приготовить нехитрый ужин на всех: жареная картошка, рыба…
        — Спасибо, Семен Петрович,  — поблагодарил Коготь начальника полигона и вышел из кабинета.
        Смершевцы сидели в офицерской столовой, уткнувшись в тарелки с едой. Коготь переоделся в военную форму, в которой чувствовал себя гораздо лучше, чем в гражданской одежде, от которой за годы войны успел отвыкнуть, зашел в столовую и придвинул к себе тарелку, принесенную поваром.
        — Как дела, Степан Иванович?  — ловко орудуя вилкой, спросил он у своего заместителя.
        — В общем, неплохо. Вчера прогулялись к озеру, посмотрели на местные красоты, вот только жаль, рыбы не половили,  — пошутил Андронов,  — словом, посидели несколько часов для порядка и сегодня после обеда вернулись. Пока все тихо, как в танке перед боем,  — резюмировал капитан.
        Коготь, понизив голос, поведал о своих с Самойловым приключениях в деревне Павловское. Услышав историю о шпионе и об убитом им подростке, Егоров зло, сквозь зубы, процедил:
        — Вот поэтому я и пошел служить в СМЕРШ, чтобы давить таких тварей.
        — Спокойнее, Егоров, прежде чем давить, следует хорошенько подумать, всю ли полезную информацию мы от него получили. Помни об этом, поскольку эмоции, как говорил мой командир, перекрывают кислород работающему мозгу.
        — Верно сказано,  — кивнул Анютин.
        После ужина офицеры СМЕРШа поднялись к себе на второй этаж и уселись за шахматы. Коготь переигрывал своих парней одного за другим и при этом успевал думать об операции «Топь», которая, судя по словам полковника СМЕРШа Костомарова, набирает обороты.
        — Командир, как вы умудряетесь думать о чем-то своем и при этом двигать фигурами на шахматной доске, мастерски вздувая нас?  — покачал головой капитан Андронов.
        — Видно, что мы вам не соперники, товарищ майор,  — развел руками Абазов после того, как Коготь буквально в течение пяти минут разбил его в пух и прах.
        — Я, конечно, ребята, могу и поддаться,  — оглядев подчиненных, сказал майор,  — и тогда вы начнете у меня выигрывать, но это будет не честно по отношению к вам. Короче, я вас уважаю, поэтому не могу поступить так низко,  — усмехнулся Коготь.
        Только Самойлов смог оказать другу достойное сопротивление, однако в конце концов и он вынужден был признать свое поражение.
        Около двенадцати часов ночи Коготь пошел в свою комнату. Едва он лег в кровать и прикрыл глаза, как сразу же уснул.
        Возле изголовья кровати стояла мама. Она гладила сына по волосам мягкой, теплой ладонью и смотрела на него с любовью и грустью. «Мама, ты опять приснилась мне»,  — едва открыв глаза, подумал Коготь и тут же услышал за окном какой-то стук.
        Он осторожно встал с кровати и подошел к окну. На заднем дворе штаба располагалась небольшая хозяйственная постройка, по плоской крыше которой, по самому ее краю, как заправский эквилибрист, шел Абазов: обнаженный по пояс, в одних галифе, босиком. Внезапно Абазов повернулся спиной к дощатому забору, на котором Коготь увидел нарисованную мелом человеческую фигуру в полный рост. И в эту же секунду «эквилибрист» сорвался с края крыши и крутнул двойное сальто в воздухе, метнув при этом два ножа, которые со звоном впились в грудь нарисованного человека.
        «Ни хрена себе фокусы»,  — выдохнул Коготь. Тем временем Абазов вытащил из забора ножи, отошел на десять-пятнадцать метров и, как на разминке, сделал сальто вперед, а затем назад. И когда ноги его снова оторвались от земли, Рамиль выполнил какой-то немыслимый кульбит в сторону, на триста шестьдесят градусов, метнув ножи точно в голову мишени.
        Коготь ахнул от увиденного и протер глаза, сомневаясь, проснулся ли он? Тем временем Абазов снова извлек ножи из мишени и, отойдя на десяток метров, приготовился к очередному трюку. Майор отошел от окна, стремительно, словно по тревоге, оделся и, спустившись по лестнице, обогнул штаб и подкрался к строению, за которым упражнялся младший лейтенант.
        Прижимаясь спиной к зданию, Коготь подкрался к Абазову как раз в тот момент, когда тот собирался метнуть ножи. Выбрав момент, майор стремительно бросился вперед и схватил Рамиля руками за запястья в тот самый момент, когда «эквилибрист» собирался послать в очередной раз клинки в цель. От неожиданности Абазов вздрогнул и покраснел, словно мальчишка, которого поймали за воровством соседских яблок.
        — Это я просто так, товарищ майор, для разминки, вместо зарядки,  — пробормотал младший лейтенант.
        — Вместо зарядки, говоришь,  — нарочито сурово сказал Коготь.  — Это хорошо, но только ты людям спать не даешь.
        — Да я это…
        — Молодец, младший лейтенант, уважаю,  — кивнул майор отпуская запястья Абазова.  — Я вот думаю, может, мне поучиться у тебя? А что, учиться ведь никогда, как известно, не поздно. А в нашем деле учиться надо каждый день. Да расслабься ты, Рамиль Ильясович,  — улыбнулся Абазову Коготь,  — ты уж извини, если я помешал твоей тренировке. Поразила она меня. Все эти сложные сальто, метание ножей… Я только в книгах читал о таком, но никогда не видел. Однако есть одно замечание.
        — И какое же? Что-то в технике не так?  — все еще волнуясь, спросил Абазов.
        — Нет, в технике все замечательно, я бы даже сказал безукоризненно. Однако, увлекшись уничтожением одного врага, ты упустил мой рывок, позволив атаковать тебя сзади. А если бы у меня в руках был нож, то вся твоя великая техника тебе бы больше никогда не пригодилась. Усекаешь момент?
        — Так точно, товарищ майор,  — выпалил Абазов.
        — Да ты потише, я прекрасно знаю, что я товарищ майор. Народ разбудишь. В СМЕРШе надо учиться каждый день выдержке, терпению и спокойствию, а еще умению анализировать и предвидеть шаги противника. Без этого ничего не получится, и себя погубишь, и товарищей.
        — Понял, товарищ майор,  — уже тихо произнес младший лейтенант.
        Майор взял Абазова за плечо и отвел его за постройку.
        — Рамиль, коль мы оба проснулись на заре по разным причинам, будь добр, расскажи, где ты всему этому научился? Я, признаться, до сих пор не могу поверить, что увидел такие чудеса. Из нашей группы кто-нибудь еще видел такое? Ты кому-нибудь показывал свое необычное умение?  — оперевшись спиной о кирпичную стену, спросил майор.
        Абазов покачал головой:
        — Нет, я никому этого не показывал.
        — И не показывай,  — посоветовал Коготь.  — И все же, где ты всему этому научился, если не секрет, конечно?
        — Да какой тут секрет, товарищ майор. Я из цирковой династии Абазовых, вот и весь мой секрет.
        — Объяснение вроде простое. Если ты не против, Рамиль, давай присядем,  — Коготь указал на низенькую деревянную лавочку, стоявшую возле стены,  — и потолкуем.
        Они сели. Младший лейтенант достал из кармана галифе пачку папирос и спички. Прикурив, он посмотрел по сторонам:
        — Извините, товарищ майор, вам даже не предлагаю, потому что все в группе прекрасно знают, что вы не курите.
        Коготь улыбнулся:
        — Однако же вы много знаете о своем командире. Так откуда у тебя такие навыки и умения, как у японских шпионов средневековья — ниндзя?
        — Надеюсь, вы меня не считаете японским шпионом?  — улыбнулся Абазов.
        — Лицом ты не вышел на японца,  — пошутил Коготь.
        Немного помолчав, глубоко затянувшись и выпустив в сторону сизый дым, младший лейтенант начал рассказывать:
        — Я родом из Казани. Мой дед еще при царе был известным цирковым артистом. Он-то и начал меня понемногу учить с четырех лет, заметив мою, так сказать, заинтересованность. Сначала занимались растяжкой, тут трудиться деду особо не пришлось, поскольку я от природы наделен гибкостью. Затем он научил меня простейшим акробатическим элементам. Дальше — больше: сальто вперед, назад, сальто с высоты… Много всяких элементов интересных мы с дедом опробовали. Да я и сам любил экспериментировать. Понимаете, есть у меня такая черта — все попробовать, испытать самому.
        — Много сложных элементов в твоем исполнении мне сегодня удалось увидеть воочию, Абазов, причем совершенно бесплатно.
        Младший лейтенант улыбнулся и продолжил:
        — Но больше всего мне нравилось метать ножи. Знаете, есть такой номер, когда к деревянному кругу ставят красивую, стройную ассистентку. Ее глаза завязывают черной лентой, ноги привязывают к кругу, руки разводят в стороны и также привязывают. И вот, дед отходит от нее шагов на десять-двенадцать. В руках он держит целый веер из острейших ножей. Случалось, что присутствующие на цирковом представлении дамы еще до начала номера только от всех этих приготовлений падали в обморок. И вот уже гремит тревожная музыка. Дед подходит к привязанной на круге ассистентке, наводит ужас на зрителей, проводя раз-другой по ее лицу одним из кинжалов, а затем начинается самое главное и интересное,  — младший лейтенант на секунду смолк и посмотрел на Когтя.
        — Представляю,  — покачал головой майор.
        — Дед берет первый нож, быстро прицеливается, и стальной клинок, пролетев молнией, втыкается рядом с лицом девушки. Отовсюду слышатся вздохи, ахи, визги. Только, как известно, страх притягивает людей. Этот дедов номер пользовался бешеной популярностью у публики. Потом он поворачивается к ассистентке спиной и мечет ножи с разворота. В конце номера ее голову, туловище, руки и ноги окружали ножи, а публика вздыхала облегченно и раздавались громоподобные овации.
        — А случались когда-нибудь неудачи, несчастные случаи? Ну, ты понимаешь, о чем я говорю,  — полюбопытствовал Коготь.
        — Дед выступал с этим номером более тридцати лет, и однажды, он сам мне признался позже, во время броска у него неожиданно закружилась голова. И дед пробил ладонь ассистентке. Ее увезли в больницу, наложили несколько швов. Дед жутко переживал тогда. В итоге он завязал с этим номером. Но мне было уже почти семнадцать, и я все приставал: «Дед, научи меня, я сплю и вижу, как метаю ножи».
        — Кстати, я был пару раз на выступлениях твоего деда. Он еще гирями жонглировал. Мощный такой мужик, гренадер, с роскошными усами.
        — Точно, товарищ майор. Это был он,  — подтвердил Абазов.  — Любил дед побаловаться с железом. Он и борцом в царские времена был превосходным. Все хвастался ничьей со знаменитым Георгом Гаккеншмидтом.
        — Силен дед!  — восхищенно покачал головой майор.
        — Так вот, о ножах,  — продолжил Рамиль,  — где-то месяц я ходил за дедом, все упрашивал, а он ни в какую, мол, слишком ты молод еще. А у меня вся семья в цирке работала, отец и мать были акробатами. В общем, в конце концов дед согласился посмотреть, что из этого получится. Ну, дал он мне ножи, объяснил нюансы техники, сказал, чтобы я тренировался, похлопал по плечу и ушел. Я два месяца по двенадцать-четырнадцать часов метал ножи. Руки себе все изрезал, кучу швов наложили,  — Абазов показал свои запястья и предплечья, на которых было множество шрамов.  — А затем как-то рано утром, было около шести, я пришел раньше всех в цирк и, как всегда, метал ножи. Откровенно говоря, к тому времени моя вера в то, что я смогу выступать так же, как дед, почти равнялась нулю. Просто у меня врожденное упорство: несмотря ни на что, идти до конца. Другой бы давно рукой махнул. И тут в затемненной глубине манежа я увидел тень какого-то человека. Я остановился. Гляжу — это мой дед. Вместо приветствия он встал в круг, расставил руки и ноги и говорит: «Бросай, и если что, не переживай. Я тебя этому учил, я за тебя и
отвечаю. Если убьешь, что ж, так тому и быть». Я поначалу опешил, подумал, что дед шутит. А он мне: «Какие могут быть шутки, когда в руках у тебя клинки?» Я жутко волновался, но смог собраться и четко «обстрелял» деда ножами, ни разу не задев его. «Ну как?» — довольный собой, спрашиваю я у него. А он поморщился и говорит, что можно было и получше. А через месяц я уже вышел на арену с ассистенткой и прекрасно исполнил номер с метанием ножей. После представления за кулисами дед, не отличавшийся сентиментальностью, смахнул слезу, крепко обнял меня и сказал: «Ты молодец, Рамиль! Так держать! Передал я тебе эстафету, ты уж не подкачай». В общем, стал я выступать с этим номером. Но вскоре просто метать ножи мне стало скучно. И я придумал трюк с метанием ножей в прыжке. Изготовили реквизит. Неаполитанский старинный домик, я прогуливаюсь по краю крыши, делаю сальто назад и в полете метаю нож. Собственно это и есть то, что вы видели, товарищ майор, только возле забора должен стоять живой человек.
        — Намекаешь, чтобы я встал?  — рассмеялся Коготь.
        — Да нет, просто так сказал,  — смутился Абазов.
        — А что, слабо в командира метнуть?  — майор в упор посмотрел на подчиненного.
        — Вы же шутите, товарищ майор?
        Коготь сделал продолжительную паузу и, улыбнувшись, произнес:
        — Нам еще не раз с тобой предстоит рисковать своими жизнями, Абазов, так что лишнего риска нам не надо. Ты оттачивай в свободное время свое мастерство, глядишь, после войны я со своей женой приду в цирк и буду всем хвастать, что это мой знакомый.
        — Буду рад вас видеть в первых рядах, товарищ майор. После войны я бы хотел продолжить выступать в цирке,  — признался младший лейтенант.
        — Все у тебя еще впереди, Абазов, ты ведь очень молод.  — Помолчав, Коготь спросил: — А почему, говоря о родителях, ты употребил слово «были»? Если не считаешь нужным, то не отвечай, я все пойму.
        — Когда я уже стал метателем ножей, в цирке произошла трагедия,  — тяжело вздохнул Рамиль.
        — И что же случилось?
        — Мой отец был прекрасным акробатом, любил работать под куполом цирка вместе с моей матерью. В тот вечер я уже выступил со своим номером и стоял за кулисами, наблюдая за работой родителей. Все шло как обычно. Папа с мамой выполняли сложнейшие акробатические элементы. Я видел, как папа сделал сальто назад на канате и вдруг, пошатнувшись, полетел вниз. Я не верил своим глазам, все происходило как в замедленной съемке. Отец летел вниз в объятия смерти, и в тишине я слышал истошный крик мамы.
        — А как же страховочный трос?
        — Как выяснилось позже, он был специально сильно деформирован плоскогубцами, чтобы не выдержал вес человеческого тела. Я бросился из-за кулис наперехват, но отец упал в паре метров от меня. От боли он выгнулся, изо рта и ушей у него хлестала кровь. Послышались истошные крики. Мама поспешно спустилась и, нагнувшись над папой, стоя на коленях, что-то ему шептала, подбадривала. На арену выскочили представители администрации цирка, артисты. Вызвали врачей. Но все без толку. У отца в нескольких местах был сломан позвоночник и сильно ушиблен мозг,  — Абазов снова тяжело вздохнул.  — В общем, через два дня отец скончался в больнице. Он видел, все понимал, но не мог говорить. Только слезы иногда текли по его щекам,  — закончил свой рассказ младший лейтенант.
        — Печальная история. А кто же, если не секрет, испортил страховочный трос?
        — Был у нас в цирке такой Виктор Неедов, завистливый и подлый тип. Он был жонглером. Влюбился в мою маму, домогался ее. Она, естественно, рассказала об этом отцу. Родители очень любили друг друга. Короче, как-то вечером после очередного представления отец подкараулил возле цирка этого Неедова, поговорил с ним по-мужски, а проще говоря, «намылил» ему физиономию. Неедов затаил обиду и накануне представления испортил страховочный трос отца. Он быстро признался в содеянном. Его арестовали и посадили в тюрьму. А мама ушла из цирка после гибели отца, не смогла работать одна. Затем она уехала в Брест, к своей матери. Я писал родственникам в разные уголки России, думал, что она смогла выехать из Бреста в начале войны. Но до родственников она не добралась. Уж не знаю, жива она или нет.  — младший лейтенант опустил голову и тяжело вздохнул.
        Коготь хлопнул его по плечу:
        — Надейся, Рамиль, до последнего. Быть может, ты еще отыщешь свою матушку. На войне ведь по-всякому бывает, не мне тебе объяснять.
        На несколько минут они замолчали, а потом, чтобы хоть как-то разрядить затянувшееся молчание, майор спросил:
        — В твоем личном деле написано, что ты в совершенстве владеешь иностранными языками…
        — Да,  — кивнул Абазов,  — в том числе немецким, французским и английским.
        — И где же ты столько языков умудрился выучить?
        — Это все мой дед. Раньше, при царе, они надолго выезжали на гастроли за границу. Вот он и знал языки. И с самого детства начал обучать меня. А я, как говорится, все схватывал на лету. В общем, способным оказался к этому делу.
        — Понятно. Ну а навыки свои с ножичком на фронте приходилось применять?  — поинтересовался Коготь.
        — И не один раз,  — взглянув на майора, ответил Абазов.
        Он прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания.
        — Хоть я и спец по минированию,  — сказал младший лейтенант,  — но очень люблю ходить в разведку. Чувствую, как зверь, где нужно идти, чтобы не нарваться на врага. В общем, это было где-то в районе Белгорода. Туда приехал важный немецкий генерал, охрана с ним и все такое. Выкрасть его, конечно, не было ни малейшего шанса, а вот прибить фрица… Короче, напросился я у своего командира дерзнуть и провернуть это дело в одиночку, мол, ничего не теряем, если меня убьют, то убьют одного, а если повезет… Штаб этого генерала разместился на окраине какого-то районного городка, название его я уже и не припомню. Дело было осенью, стояла промозглая погода, в которую, как говорят, хороший хозяин не выгонит и собаку из дома. Минуя посты, вечерком, как стемнело, я выследил, где находится штаб фрицев и, так сказать, главная шишка. Заскочил я на крышу дома и, как говорится, слился с темнотой. Полежал пару часиков, послушал. Немцы выпили, привезли каких-то девок. Словом, вечерок у них намечался не скучный, чего не скажешь обо мне. Я-то лежу на крыше, дрожу от холода, да еще нудный дождь не умолкает. В общем, не
Черноморское побережье Кавказа. И пришла мне в голову вполне здравая мысль о том, что хватит «загорать», пора что-то предпринимать. Но что? Чтобы быть налегке, у меня при себе были только нож и пистолет. В общем, замерз я до чертиков, а что делать, не могу представить. Конечно, можно было уйти, но очень уж хотелось знатного фрица завалить. Совесть не позволяла уйти, хотя мне бы никто и ничего не сказал. Тем временем фрицы разогрелись шнапсом, и к тому же у них там печка вовсю работала. Видно, жарко им стало в разгар веселья. Слышу, кто-то открыл форточку в ближайшем ко мне окне. Я подполз, глянул вниз и приятно удивился. Вполоборота ко мне сидел немецкий генерал в окружении двух офицеров и потягивал что-то из рюмки, выпуская кольца дыма в потолок. Я подумал: «Сейчас или никогда». Только собрался с мыслями, как двое часовых с автоматами прошествовали мимо окна и скрылись за углом. «А ведь скоро, гады, возвратятся, да и форточку могут закрыть. Была не была,  — решил я,  — погибать, так с музыкой». Я достал нож и, зацепившись ногами за выступ крыши, повис чуть сбоку от открытой форточки, словно летучая
мышь. Я прицелился и метнул нож, не ожидая зрительских оваций. Нож вошел в шею генерала сбоку. Он выронил рюмку, которую собирался опрокинуть в свою фашистскую глотку, схватился руками за ближайшего к нему офицера и рухнул на бок. В ту же секунду я исчез, поскольку по стеклу стали палить все, кто был в доме. Но это уже было не важно. Я сообразил, что сейчас настает прекрасный момент, чтобы наконец-то согреться. Глянув вниз, я выхватил из-за пазухи пистолет, крутнул сальто назад и оказался лицом к лицу с двумя фрицами с автоматами. Часовые бежали на крики, доносившиеся из дома, и никак не ожидали того, что им на голову может кто-то свалиться. Они опешили, чем я, естественно, воспользовался, расстреляв обоих. Схватив автомат одного из убитых мной немцев, я бросился к видневшемуся впереди лесу, по пути пристрелив еще несколько врагов. Короче, драпал я оттуда просто на загляденье, как в лучшие годы. В мою сторону начали палить, но так даже веселее было бежать. Проскочил я поле, как испуганный заяц, который «украл» на нем морковку. А для меня такой морковкой было уничтожение немецкого генерала. Добравшись
до леса живым и здоровым, я присел под деревом, чтобы перевести дыхание. Мне было так радостно, что если бы не такое понятие, как элементарное чувство безопасности, я бы точно запел. Это же надо, фриц прилетел из Германии, полный сил и наступательного задора, а тут раз — и Рамиль Абазов отправил фрица по назначению — на тот свет.
        — Оказывается, юморной ты парень, Абазов,  — улыбнулся майор.  — Не зря тебя дед учил премудростям метания ножей.
        — Были и другие случаи, но этот, так сказать, самый сочный, запоминающийся.
        — Еще бы, так лихо ликвидировать генерала…
        — Кстати, мои командиры, когда я вернулся и доложил им, не поверили мне. Но назавтра разведгруппа нашего полка побывала в том городке и видела, благодаря оптике, как «тушку» генерала выносили из дома и клали в машину. Так все сомнения отпали, и меня наградили боевым орденом. Вот такая история.
        — Беру с тебя слово, Абазов, что на досуге ты непременно поучишь меня своему искусству. Глядишь, и я какого-нибудь немецкого генерала прихлопну.
        Мужчины рассмеялись.
        — Не вопрос, товарищ майор, подходите, при случае научу. Только это не простая наука, очень много сложностей в ней и времени занимает немало.
        — Так ведь чем сложнее, тем и интереснее, Абазов,  — Коготь поднялся.  — Ты можешь еще потренироваться, а у меня есть кое-какие дела.
        Глава 14
        Вечером, без двадцати восемь по московскому времени, майор Коготь вошел в кабинет начальника полигона.
        — Добрый вечер, майор. Решил прийти заранее?  — сказал Веригин.
        — Вам тоже добрый вечер, Семен Петрович. Да, пришел заранее, чтобы с мыслями собраться.
        — Садись,  — кивнул на стул полковник.
        Коготь сел и по привычке скрестил ноги.
        — Мишин из деревни Павловское насчет телеграммы часом не звонил?  — поинтересовался майор.
        — Я его проинструктировал, но пока все тихо. Значит, телеграмма не пришла. Леонид Валерьевич сразу бы позвонил. Он человек педантичный и исполнительный,  — ответил Веригин.
        — Это хорошо,  — задумчиво протянул Коготь.  — Как только Мишин позвонит, сразу сообщите мне, Семен Петрович.
        — Я понял, майор,  — кивнул полковник.
        — Приготовьте, пожалуйста, Семен Петрович, несколько чистых листов бумаги, перьевую ручку и чернила. Пусть все это будет на столе возле телефонного аппарата.
        Полковник улыбнулся:
        — Я приготовил все это заранее, предвидя твою просьбу, Владимир Николаевич.
        — Спасибо за предусмотрительность,  — поблагодарил Коготь.
        Вскоре раздался телефонный звонок.
        — Вы тут беседуйте, а я подойду через полчасика,  — Веригин стремительно поднялся и вышел из кабинета.
        Коготь поспешно перекочевал на его место за столом, поднял трубку и, макнув в чернильницу перьевую ручку, приготовился записывать.
        — Здорово, майор,  — в своей манере недовольно буркнул Костомаров.
        — Добрый вечер, Иван Антонович, рад вас слышать.
        — Взаимно. Наши специалисты отлично поработали и немало выяснили. Короче, записывай.
        — Я готов, Иван Антонович,  — пододвинув локтем левой руки ближе к себе лист бумаги, сказал Коготь.
        — Итак, Эйнару Рейнаксу тридцать лет от роду. Родился в Риге, на улице Набережной, 26. Мальчик с детства увлекался музыкой, игрой на скрипке и стрельбой из пистолета и винтовки. Посещал различные военизированные клубы.
        — Любопытная сфера интересов,  — заметил Коготь.
        — Вот и я о том же. У Рейнакса в Риге проживают мать, отец и двадцатилетняя сестра. Отец — пианист, до войны играл в ресторанах. Мать — воспитательница в детском саду. А вот с сестрой проблема.
        — В каком смысле проблема?  — переспросил майор.
        — Несмотря на разницу в возрасте, Рейнакс был очень с нею близок. Ирма, его сестра, очень красивая, умная девушка, но безответная любовь к одному рижскому инженеру-строителю сломала ее. Она была беременна, он обещал жениться, а потом бросил ее. Она очень страдала, и у нее случился выкидыш. Душевно девушка была надломлена. Короче, Ирма в конце скатилась на дно и стала проституткой. Учитывая ее природную красоту, недостатка в клиентах у нее не было, да и сейчас нет. Вот все, что нам удалось узнать за это короткое время. Что касается остального, то Рейнакс рассказал тебе правду. Мечтая прославиться и помочь семье деньгами, Эйнар Рейнакс в 38-м году поехал на престижный немецкий музыкальный конкурс имени Вагнера. Он превосходно выступил на нем, занял второе место. Однако ребята из Абвера сочли, что ему не следует заниматься музыкой. Природный ум, сообразительность, хладнокровие, желание любой ценой прославиться — все это делало Рейнакса привлекательным кандидатом на поступление в одну из школ Абвера. Обучив в Германии в шпионской элитной школе, его внедрили к нам. Скажу, Коготь, что тебе нужно держать
ухо востро с этим Рейнаксом. Будь начеку, чтобы он не смог тебя перехитрить,  — предупредил Костомаров.
        — Спасибо за предупреждение, Иван Антонович. Никому не доверять и все время быть начеку — это главная заповедь офицеров СМЕРШа.
        — А еще предугадывать шаги противника и опережать его в тот момент, когда он этого не ожидает,  — продолжил полковник.  — Впрочем, это ты и без меня прекрасно знаешь. Но, повторяю, будь предельно осторожен и бдителен с Рейнаксом.
        — Понял, товарищ полковник.
        — Что касается Ольги Волошиной из Калуги, якобы родной сестры лесника Федора Макарова в лице Рейнакса, то она родилась в Петрограде, в семье известного хирурга. В 1937 году она была завербована Абвером. Пока мы в интересах дела ее не трогаем, просто осуществляем контроль и ненавязчивое наблюдение,  — Костомаров сдержанно засмеялся в трубку.
        — Вас понял, Иван Антонович,  — произнес майор.
        — Надеюсь, информация, которую я тебе передал, будет полезной. Учить не буду, сам знаешь, что делать. Но всегда помни, что Рейнакс умен и изворотлив,  — подчеркнул полковник.
        — Ясно, Иван Антонович, буду держать ухо востро.
        — Да, кстати, началом операции главный доволен. Я говорю о начальнике СМЕРШа Абакумове. Значит, не зря мы все это затеяли и вбухали немало сил и средств. Но ты же понимаешь, что это только начало?  — назидательным тоном спросил полковник.
        — Конечно, Иван Антонович, я все прекрасно понимаю.
        — Тогда действуй, майор, если что, я на связи. И последнее, что хочу спросить: как ты там ладишь с Веригиным? Проблем нет?
        — Все хорошо, никаких трений не возникает.
        — Тогда удачи,  — пожелал Костомаров и положил трубку.
        Коготь еще раз прочитал то, что надиктовал ему полковник и погрузился в размышления.
        — Ну что, майор, закончил разговор с Москвой?  — вывел майора из оцепенения вошедший в кабинет Веригин.
        — Да, закончил,  — кивнул Коготь и, сложив вчетверо исписанный лист бумаги, сунул его в карман галифе.
        Уступив место за столом начальнику полигона, майор пересел на диван.
        — Завтра с утра нам будет нужен «Виллис», поедем проведать лесника,  — сказал Коготь.
        — Это не проблема,  — полковник снял телефонную трубку и четким голосом приказал кому-то в семь утра подогнать машину к штабу.
        — Оперативно, Семен Петрович,  — одобрительно кивнул Коготь.
        — Характер такой быстрый — от отца достался. Немного горячий, уж если что делать, то четко, быстро и по возможности сразу. Иногда это помогает, а иногда мешает,  — усмехнулся Веригин и тут же спросил: — А как насчет моих бойцов, которые стерегут лесника? Менять их не будем?
        Майор на минуту задумался, а затем, подумав о Рейнаксе, ответил:
        — Нет, менять не будем, я просмотрел их личные дела. Офицер толковый, солдаты понюхали пороха — как раз то, что надо. Единственное, раз мы едем туда, надо ребятам завезти тушенки, хлеба, папирос… В общем, подумайте об этом, товарищ полковник, надо, чтобы ваши подчиненные были обеспечены всем необходимым на дней шесть-семь, не меньше.
        — Понял, майор, сделаем. Я тоже как раз подумал об их снабжении.
        — Ну вот и хорошо. Ладно, я пойду к себе,  — встав с дивана, сказал Коготь.
        — Спокойной ночи, Владимир Николаевич,  — пожелал полковник.
        — И вам того же, Семен Петрович.
        Прежде чем пойти в свою комнату, Коготь заглянул к своим подчиненным. Офицеры оживленно разговаривали, сидя за столом.
        — Степан Иванович,  — окликнул майор своего заместителя,  — завтра остаешься за старшего. И чтобы быть в форме, приказываю снова совершить марш-бросок к озеру Нельское и на ночь устроить там наблюдательные пункты.
        — Есть, товарищ майор,  — встав из-за стола, отозвался Андронов.
        — Не знаю, на сколько еду,  — опережая вопрос капитана, произнес Коготь,  — будет видно. Кстати, лейтенант Самойлов, как и в прошлый раз, поедет со мной.  — И, повернувшись к другу, попросил: — Зайди ко мне.
        Самойлов вошел в комнату командира вслед за хозяином. Они сели на деревянные табуретки возле стола.
        — Завтра в семь утра выезжаем, Андрей. Так что к этому времени будь готов.
        — Я, как пионер,  — улыбнулся Самойлов и спросил: — Повидаться с лесником решил?
        — Да, надо навестить старого знакомого,  — ухмыльнулся Коготь.
        — В деревню заезжать не будем?  — поинтересовался Андрей.
        — Пока это ни к чему. Я посмотрел по карте, деревню мы можем объехать. Пять-шесть лишних километров — не велика беда.
        — Форма одежды?  — поинтересовался лейтенант.
        — Военная,  — кивнул майор. Немного помолчав, он сообщил: — Я тут недавно разговаривал по телефону с полковником Костомаровым, и он мне рассказал кое-что интересное о жизни Рейнакса до войны. Мы даже знаем, где он жил. И наши люди начали следить за его родственниками.
        — Попал он в чан с дерьмом по самые уши,  — засмеялся Самойлов.
        — Но Эйнар Рейнакс — противник серьезный. Это еще вопрос, захочет ли он до конца играть по нашим правилам.
        Коготь вкратце рассказал Самойлову о родителях и сестре Рейнакса.
        — Сестра — проститутка, а брат — шпион… Вот это семейка! Хотя по мне, это одно и то же,  — поморщился лейтенант.  — Да никуда он теперь от нас не денется. Мы загнали крысу в угол.
        — Но ты, Андрей, не забывай, что загнанная в угол крыса очень опасна и бросается на врага,  — задумчиво произнес Коготь.
        — Даже не сомневайся, Володя, кровные родственники — дело серьезное. Этому Рейнаксу есть что терять. К тому же он убил подростка и пойман, так сказать, с поличным, как вражеский шпион. Он в западне. И выхода у него нет ни малейшего,  — с нажимом на последнем слове произнес Самойлов.
        — Ладно, посмотрим. Короче, завтра в семь будь возле штаба, как говорится, при боевой раскраске. А сейчас извини, мне нужно немного поработать.
        — Понятно. Тогда до завтра,  — встав со стула, сказал Самойлов.
        — Спокойной ночи.
        Коготь, сидя за столом до полуночи, обдумывал и анализировал информацию, которую ему предоставил Костомаров. Надо было определиться со стратегией, как надавить на Рейнакса, чтобы, с одной стороны, он четко уяснил, что ни малейшего шанса для какой-либо контригры у него нет, а с другой, чтобы не перекрутить гайки, когда он может на все махнуть рукой. Изучению психологии уделяли много внимания в подготовке офицеров СМЕРШа, которые должны были уметь оценивать психологическое состояние любого человека с одного взгляда.
        На следующее утро ровно в семь «Виллис» с бравым водителем-сержантом подкатил к штабу полигона. Коготь и Самойлов уже ждали машину. Лейтенант докуривал папиросу.
        — Карета подана,  — подходя к «Виллису», весело сказал Самойлов.
        Майор и лейтенант сели на заднее сиденье. Под ногами у них стояла коробка с тушенкой и другими припасами.
        Выехав за полигон, Коготь рассказал водителю, как объехать деревню Павловское.
        — Сделаем, товарищ майор,  — кивнул сержант.
        Свежий утренний ветер приятно бодрил. На востоке солнце пробивалось сквозь огромные тучи. Лучи небесного светила, попадая в своеобразный разлом, веером падали на землю. У Самойлова было прекрасное настроение, и он то и дело шутил. Коготь же, хоть и улыбался, но думал о своем.
        Они обогнули деревню по изрытой проселочной дороге. «Виллис» кувыркался с горки на горку, словно черт в табакерке, однако его мощный двигатель справлялся со всеми препятствиями. И вскоре машина подъехала к окраине леса.
        — Давай проедем еще немного, здесь ведь редколесье,  — предложил Коготь.
        — Да, помню, товарищ майор,  — отозвался сержант,  — на километр можно еще продвинуться вперед.
        — Как там говорят? Лучше плохо ехать, чем хорошо идти,  — засмеялся Самойлов.  — К тому же нам еще нужно провизию тащить.
        Проехав несколько дальше, сержант остановил «Виллис» и заглушил двигатель.
        — Все, товарищ майор, дальше никак, очень густой лес,  — произнес водитель.
        — Вижу, сержант,  — выпрыгнув из джипа, сказал Коготь.
        Следом за другом, прихватив ящик с провизией, вылез Самойлов.
        — Значит так, сержант,  — взглянув в глаза водителю, произнес Коготь,  — ждешь нас здесь. Когда вернемся, мы не знаем.
        — Вас понял, товарищ майор,  — тихо ответил сержант.
        — И вот еще что, будь настороже, в тайге как-никак находишься. Мало ли что,  — предупредил Коготь.
        — Так у меня это… автомат всегда в машине.
        — Если оружие находится не в твоих руках, считай, что ты безоружен. Понял мою мысль, сержант?  — повысил голос Коготь.
        — Так точно, товарищ майор, понял.
        — Вот и хорошо. Смотри в оба, сержант, а мы пошли.
        Самойлов взвалил себе на плечо ящик с провизией и побрел вслед за другом. Птицы порхали с ветки на ветку, словно сопровождая офицеров.
        — Красивая летом тайга,  — глядя по сторонам, восхищенно произнес Самойлов.  — Есть в ней что-то первобытное, манящее, словно пляски вокруг шаманского костра.
        — Не знаю, как зимой, а летом тут красиво,  — согласился Коготь.
        — Послушай, Володя, мне тут одна мысль в голову пришла.
        — Надеюсь, что хорошая, выкладывай,  — повернув голову к шедшему позади другу, сказал майор.
        — Давай после войны махнем в эти края летом. Ты с Варей, я, надеюсь, тоже к тому времени буду окольцован.
        — Интересная мысль,  — засмеялся Коготь.
        — А что, поставим палатки возле озера Нельское, поохотимся, порыбачим. Ушица с водочкой, представляешь?
        — Представляю,  — улыбнулся майор,  — у меня даже голова закружилась от представления, и, заметь, я пока ни грамма не выпил,  — пошутил Коготь.
        — Обещаешь, что приедем сюда после войны? Здесь ведь великолепные места для охоты. Думаю, что и нашим дамам тут понравится.
        — А куда же они денутся без нас?  — бодро отозвался майор.
        — Короче, договорились. Только я это серьезно. Мне здесь очень понравилось.
        Коготь приостановился и, повернувшись, сказал другу:
        — Мы обязательно с тобой приедем сюда, Андрей. Обещаю. Здесь на самом деле очень красиво. Скорее бы эта проклятая война закончилась. Третий год уже бьемся с фрицами. На фронте сейчас идут тяжелейшие бои, небось, Варя моя не вылезает из операционной,  — вспомнив супругу, сказал майор.
        — Да, много еще погибнет наших солдат и офицеров, прежде чем мы раздавим немецкую гадину.
        За разговорами они не заметили, как прошагали около девяти километров, по очереди неся ящик с продуктами. Впереди между деревьями показалась сторожка. Один из солдат, раздевшись догола, окатывал себя студеной колодезной водой.
        — Водными процедурами занимаются,  — улыбнулся Самойлов.
        Солдат быстро оделся, повесил на плечо автомат. На крыльце появился лейтенант Малютин и что-то сказал солдату, который, увидев вышедшего на поляну перед домом майора, громко крикнул «Смирно!» и вытянулся по струнке.
        — Вольно,  — махнул рукой Коготь.  — Голосина у тебя такая, что всех зверей в тайге распугает.
        — Вот вам провизия: тушенка, хлеб, папиросы,  — поставив ящик перед лейтенантом, сказал Самойлов.
        — Это хорошо, а то с едой здесь у нас уже туговато стало, почти все съели,  — добродушно сказал Малютин.
        — Как там наш лесник?  — поинтересовался Коготь.
        — Все в порядке, товарищ майор, сидит в сторожке связанный. Солдат там наш его охраняет, да и мы снаружи.
        — Понятно,  — протянул Коготь,  — вы тут перекусите,  — кивнул он на стоявший на земле ящик с продовольствием,  — а мы потолкуем с лесником.
        Войдя в сторожку, майор увидел сидевшего на кровати со связанными за спиной руками Рейнакса. Его редкие волосы были всклокочены, нижняя губа сильно опухла. «Неплохо я его вздрючил»,  — отметил про себя Коготь.
        Напротив лесника на низкой лавке сидел солдат с автоматом.
        — Вольно,  — опередив рядового, сказал Коготь, а затем добавил: — Ты иди и поешь с товарищами, а мы тут потолкуем.
        — Есть, товарищ майор,  — солдат поднялся и собрался уходить.
        — Погоди,  — остановил его Коготь.  — Развяжи-ка его,  — кивнув на лесника, сказал майор.
        Солдат забросил автомат за спину и, подойдя к леснику, развязал ему руки. Когда рядовой вышел, Коготь посмотрел на Рейнакса и спросил:
        — Как тебе нравится новое окружение?
        — Могло быть и лучше,  — еле скрывая злобу, ответил лесник.
        — Есть разговор.
        Майор сел на лавку, на которой до него сидел солдат. Самойлов остался стоять в дверях, опершись плечами о стену.
        — О чем хочешь говорить, майор?  — недоверчиво спросил лесник.
        — Да, собственно, о том-другом,  — пожал плечами Коготь,  — и больше всего о твоей семье.
        — Моей семье?  — Эйнар явно не ожидал такого поворота и подался вперед.
        — Сидеть!  — словно псу, громко приказал майор.  — Я ведь и с левой бью хорошо, так что советую не дергаться, а внимательно меня слушать,  — Коготь сделал небольшую паузу.  — Ты неглупый человек, Рейнакс, и быстро смекнешь что к чему.
        Лесник тяжело вздохнул и, потирая ладонями затекшие кисти, сказал:
        — Я слушаю, майор.
        — Это хорошо. Так вот, тебе говорит о чем-нибудь адрес: Рига, улица Набережная, 26?
        Эйнар попытался сохранить хладнокровие, но при последних словах майора его лицевые мышцы едва заметно дернулись.
        — Мне этот адрес ни о чем не говорит,  — покачал головой лесник.
        — Совсем ни о чем?  — вскинул брови Коготь.
        — Да мало ли улиц в Риге, я ничего не знаю об этом доме,  — уперся Эйнар.
        — Ничего страшного, Рейнакс, я сейчас помогу тебе о нем вспомнить,  — тихо, но твердо произнес Коготь. После короткой паузы он продолжил: — По этому адресу в Риге родился один талантливый мальчик, который с детства любил музыку и прекрасно играл на скрипке. Но что интересно, этот мальчик обожал не только скрипку, ему нравились также пистолеты и ружья. Он посещал различные военизированные клубы и прекрасно стрелял. Своеобразное сочетание — утонченная скрипичная музыка и жесткая лаконичность выстрела. Видимо, музыкальный слух этого мальчика нуждался в определенной встряске. Быть может, для того, чтобы еще лучше чувствовать гармонию музыки.
        — Я говорил вам, что участвовал в Германии в музыкальном конкурсе, но я не скрипач,  — по-прежнему упирался Рейнакс.
        — Еще какой скрипач. Второе место на конкурсе имени Вагнера в Берлине о многом говорит. Но Абвер это мало интересовало. Там работают не сентиментальные ребята. Им нужен был умный, хладнокровный разведчик, который к тому же и стрелял хорошо, и ненавидел Советский Союз.
        Рейнакс кашлянул, прочищая пересохшее горло.
        — Впрочем, совсем не удивительно, что мальчик с малолетства приобщился к музыке, ведь его отец был известным в Риге пианистом, он, кстати, и сейчас проживает по улице Набережной, 26. Все, как говорится, сходится, Рейнакс. А еще с ним проживает жена, которая до войны работала в детском саду воспитателем. Круг почти замкнулся. Ты думал, что действуешь сам по себе и при первой же возможности уйдешь, если так можно выразиться, в сторону. Ты ведь уже поступал так. Ты мог бы проводить немецких диверсантов до самого полигона, однако почувствовал опасность. У тебя это чувство сильно развито, вот ты и ушел. Но это был твой временный успех, Рейнакс. Отложенная смерть, можно сказать.
        — Вы исчадие ада,  — прошипел Эйнар.
        — Я не перерезал горло подростку и не врал его матери о безрезультатности поисков сына. Так что ты что-то напутал с определением, Рейнакс.
        Эйнар тяжело вздохнул.
        — Я тебя понимаю, ты хотел сыграть свою игру, а тут точный адрес родителей, наши агенты, которые не спускают с них глаз. Но к этому мы еще вернемся,  — хладнокровно отметил Коготь,  — а теперь поговорим вот о чем. Пожалуй, в любой семье бывают неприятные моменты. Скажи, имя Ирма тебе ни о чем не говорит?
        — Не припоминаю никакой Ирмы,  — автоматически ответил Рейнакс, из последних сил стараясь держать себя в руках.
        — Да, с памятью твоей действительно творится что-то неладное. Ну да ладно, продолжим,  — Коготь прошелся взад-вперед перед лесником и снова сел на низкую лавку, скрестив ноги.  — А я вот, например, хорошо знаю, что Ирме Рейнакс двадцать лет от роду. Это твоя родная сестра. Жизнь, что и говорить, жестоко с ней поступила. Неразделенная любовь, выкидыш… И твоя сестра, так уж вышло, обладая незаурядной красотой и умом, стала проституткой. Дорогой рижской проституткой.
        — Ради бога, не трогайте мою сестру,  — простонал Эйнар.
        — Да, я знаю, ты ее очень любишь, Рейнакс. Младшая сестренка, по-человечески это понятно.
        — Ничего вы не понимаете,  — приглушенным, не своим голосом процедил лесник.
        — Ладно, сейчас речь не об этом,  — махнул рукой Коготь.  — Мы подошли к самому важному во всей этой истории.
        — Что еще?  — тяжело вздохнул Рейнакс.
        — Соберись, Эйнар, успокойся и внимательно слушай,  — майор помолчал, нагнетая напряженность.  — Я уже сказал, что наши агенты днем и ночью следят за твоими близкими — отцом, матерью, сестрой. Теперь тебе не удастся сыграть в одиночку, рассчитывая на удачу. Помни, что за твоей спиной твои ближайшие родственники, те люди, которых ты любишь, которыми дорожишь.
        — Вы угрожаете мне?!  — сверкнул глазами лесник.
        — Скажем мягче, я предупреждаю, Рейнакс. И повторяю, сейчас ты не сам по себе. Если ты, не дай Бог, решишь сыграть по своим правилам, то с твоими близкими людьми случится какое-нибудь несчастье. Ведь жизнь жестока, и от трагедий никто не застрахован. Ты понимаешь, о чем я говорю.
        — Если что, вы их убьете,  — потерянным голосом произнес Эйнар.
        — Это крайний случай, мы прекрасно понимаем, что эти люди ни в чем не виноваты. Но ты уже совершил немало преступлений и, не дай Бог, сделаешь еще что-то не так… Отвечать придется всей твоей семье. Хотя я лично этого не хочу и рассчитываю на твое благоразумие. И тогда, как я сказал во время нашего первого разговора, ты проведешь остаток дней где-нибудь в Сибири. И не исключено, если ты очень постараешься, мы позволим тебе переписываться со своей семьей. Как видишь, Рейнакс, все зависит только от тебя. У тебя есть шанс переиграть неудачный «этюд», вернее, хоть чуть-чуть его исправить, позаботиться о своих близких. По-другому, скажу честно, я не могу на тебя воздействовать. Поэтому помни, если что, то, как говорили французы, на войне как на войне… С твоими родными случится непоправимое, и виноват в этом будешь только ты. К немцам тебе путь закрыт, так как мы тебя сразу засветим. Так куда тебе идти, Эйнар Рейнакс?  — Коготь помолчал и безжалостно продолжил: — Ответ совершенно очевиден — идти тебе некуда.
        — То есть, как у вас говорят, я должен танцевать под вашу дудку,  — выдохнул лесник.
        — И не просто танцевать, но еще и приплясывать. Иначе говоря, ты должен делать все, что я тебе скажу. Подчеркиваю слово «все». Сейчас я выйду на десять минут, а когда вернусь, ты мне дашь окончательный ответ. Я должен четко знать, будешь ты работать на нас или нет. Взвесь все хорошенько, Рейнакс. Я был с тобой откровенен. Итак, встречаемся через десять минут.
        На выходе Коготь шепнул Самойлову: «Внимательно наблюдай за ним».
        Майор вышел из сторожки. Лейтенант Малютин с двумя подчиненными устроились чуть сбоку от дома на поваленном дереве и уплетали тушенку. Ярко светило солнце, и птицы издавали чудные трели, от которых оживала душа.
        Коготь глянул на наручные часы, отметив про себя время, когда он должен вернуться в сторожку. В то, что Рейнакс будет работать на советскую разведку, Коготь не сомневался.
        — Товарищ майор!  — крикнул Малютин.  — Угощайтесь тушеночкой.
        — Спасибо, я сыт, да и дела еще у меня.
        — Ну, как знаете, а то смотрите, славная тушенка!  — весело крикнул лейтенант.
        Выждав десять минут, Коготь вернулся в сторожку. Эйнар сидел на кровати, обхватив голову руками. Его лицо исказила гримаса, словно он испытывал сильную зубную боль.
        — Что, Рейнакс, неважно себя чувствуешь?  — сочувственно спросил майор и сел на лавку.
        — Голова болит. Это наследственное. Отец всю жизнь страдает головными болями.
        — Так что ты мне скажешь?  — спросил Коготь.
        Рейнакс ответил не сразу. Наконец, вздохнув, он сказал:
        — Считайте, что вы меня перевербовали. Вы же умный человек, майор, и прекрасно понимаете, что у меня нет пути назад.
        — Это ты правильно решил, Рейнакс,  — Коготь снял фуражку и ладонью поправил волосы.
        Этот жест у Когтя был как бы автоматическим и всегда означал одно — он доволен результатом проделанной работы.
        — Только у меня есть одно условие,  — встряхнул головой лесник.
        — Я слушаю, Рейнакс.
        — Ваши люди не тронут моих родителей и сестру и, конечно же, мои родные не должны знать, что за ними следят.
        — В нашем профессионализме можешь не сомневаться, никто и ничего не заметит. Что же касается твоих родителей и сестры,  — Коготь помолчал, играя на нервах лесника,  — я повторяю, что здесь все будет зависеть исключительно от тебя. Сыграешь по нашим правилам — и себе жизнь сохранишь, и своим близким. А если тебе, не дай Бог, в голову придет шальная мыслишка, что можно попытаться меня перехитрить, то в этом случае, Рейнакс, у тебя будут, мягко говоря, неприятности,  — подчеркнул майор.
        — Да-да, я все понимаю,  — закивал лесник.
        — Да ты так не нервничай. Все пойдет как по маслу, потому что ты сам прекрасно понимаешь, что по-другому и быть не может,  — еще раз надавил Коготь.
        — Что я должен делать?  — вздохнув и уронив голову себе на грудь, как на плаху, спросил лесник.
        — Ты в мельчайших подробностях расскажешь мне о системе шифра, который ты используешь в переписке со своей калужской «родственницей»,  — слегка улыбнулся майор.  — Ну а затем просто подождем телеграмму. Мы же оба прекрасно понимаем, что скоро она придет.
        — Да, придет,  — выдавил из себя Эйнар.
        — Вот тогда-то и будем думать, как нам действовать в этой игре. Замечу, Рейнакс, что твоя партия, судя по всему, будет очень важной. Так что надо тебя подкормить как следует, чтобы были силенки лазить по тайге, а то ты совсем что-то приуныл. Лейтенант, принеси-ка сюда банку тушенки и хлеба,  — попросил Коготь Самойлова,  — а мы продолжим душевную беседу.
        Черпая ложкой куски тушенки из банки, лесник приободрился и рассказал Когтю о системе шифра, применяемого в контактах с Ольгой Волошиной. Майор, открыв блокнот, тщательно записал услышанное. Иногда он задавал уточняющие вопросы. Рейнакс подробно на них отвечал. «Прижали гада к земле и наступили на голову сапогом»,  — записывая и поглядывая на лесника, думал Коготь.
        Покончив с шифром, майор спросил:
        — Волошина в Калуге действует одна?
        — Я не знаю,  — покачал головой Эйнар,  — правда, не знаю.
        — Ладно, посмотрим,  — кивнул Коготь, поднимаясь на ноги,  — все можно проверить.
        — Я бы хотел попросить вас, майор, еще вот о чем…
        — Да, я слушаю,  — приостановившись в дверях, произнес Коготь.
        — Нельзя ли выводить меня на прогулку, а то я целыми днями сижу связанный в сторожке, как в клетке? Иначе, даже если меня будут кормить, я не смогу долго идти по тайге. Ослаб я сильно.
        — Что ж, сейчас, Рейнакс, когда я вижу, что ты готов работать с нами, мы можем пойти на определенные уступки. Ты будешь два раза в день совершать прогулки,  — растягивая слова, ответил Коготь,  — только, естественно, под конвоем.
        — Благодарю, майор,  — сухо сказал Эйнар.
        — Тогда до встречи. Будем ждать телеграмму из Калуги,  — сказал Коготь и вышел.
        Он подозвал к себе лейтенанта Малютина и дал указания, чтобы Рейнакса кормили получше и два раза в день по часу выводили на прогулку. Выслушав инструкции, Малютин вытянулся по стойке смирно и сказал:
        — Будет исполнено, товарищ майор!
        — Смотрите за ним в оба, он обучен разным трюкам и очень хитер,  — предупредил Коготь.
        Ближе к вечеру майор и его друг вернулись на полигон.
        Глава 15
        В московском госпитале в июньские дни 1943 года было жарко как в прямом, так и в переносном смысле. На фронте возобновились ожесточенные бои, а это означало только одно — работы у военных медиков многократно прибавилось.
        Варвара Коготь сидела в ординаторской, закрыв глаза и стараясь отдохнуть после очередной напряженной операции, длившейся пять часов. Немецкий осколок застрял в нескольких миллиметрах от сердца молодого лейтенанта. Кроме того, во время транспортировки в госпиталь он потерял много крови. Шансов на то, что лейтенант выживет, было совсем немного. Операция была сложной, изматывающей, но Варя все-таки смогла спасти жизнь раненому. От усталости и напряжения у нее дрожало все тело, но она была счастлива, что смогла сохранить юноше жизнь.
        Вдруг открылась дверь, и в ординаторскую вошла молоденькая операционная медсестра Катя Агафонова.
        — Что случилось, Катюша?  — взглянув на встревоженное лицо медсестры, спросила Варя, хотя ответ уже знала.
        — В операционную привезли какого-то легендарного партизана, вывезенного самолетом из белорусских лесов. У него прострелен правый бок. Но держится он бодро, несмотря на свои годы, даже шутить начинает, когда приходит в сознание.
        — Отправляйся к нему, Катя. Я сейчас подойду.
        Когда дверь закрылась, Варя устало вздохнула, поднялась, подошла к умывальнику, плеснула несколько раз на лицо холодной воды и вытерлась полотенцем. Предстояла очередная операция — уже пятая за сегодняшние сутки. «Так, соберись-ка, дорогая, нечего раскисать. Иди и хорошо сделай свою работу»,  — мысленно приказала она себе.
        Выйдя из ординаторской, Варя пошла по коридору, заставленному кроватями с ранеными. В палатах уже давно не хватало мест. Летом бои шли особенно жестокие и кровопролитные.
        Молоденький солдатик с перевязанной окровавленной головой кричал в бреду: «Стреляй! Скорее стреляй!» Пахло медикаментами и кровью. От этого запаха иногда начинало подташнивать. Но Варя давно привыкла к обстановке в военном госпитале. Сейчас ей было не до сентиментальности, нужно выполнять свою работу. Она повернула направо и вошла в просторную операционную. На операционном столе лежал полураздетый сухощавый старик, довольно высокого роста, крепкий. Густая седая борода придавала его загорелому лицу некую таинственность.
        Катя и еще одна медсестра суетились возле больного. Варя склонилась над партизаном и осмотрела его рану. Ранение было серьезным, учитывая к тому же возраст партизана.
        — Нужно срочно оперировать,  — закончив осмотр, вынесла свой вердикт Варя.
        — Инструменты уже подготовлены, Варвара Алексеевна,  — сообщила Катя.
        — Значит, сейчас приступим.
        Варя выпрямилась, надевая резиновые перчатки. В этот момент партизан пришел в себя и открыл глаза. Женщина взглянула на него и удивилась: «Какие чистые, небесно-синие глаза, словно это и не глаза вовсе, а две частички неба».
        — Дочка, надеюсь, что я уже в раю. Столько красивых девушек,  — дед посмотрел по сторонам,  — я никогда в своей жизни не видел. Как-то все больше на деревья приходилось смотреть,  — попытался пошутить раненый.
        — Старайтесь не говорить,  — предупредила Варя,  — вам нужно экономить силы.
        — Петр Устинович Трофимов. В отряде меня зовут дед Трофим,  — представился партизан.
        — Варя,  — кивнула головой хирург.  — Очень приятно, Петр Устинович. Начинаем операцию,  — бросила она своим ассистенткам.
        Девушки заняли свои места, четко выполняя то, что от них требовалось.
        — Вот так всегда: не успеешь познакомиться с красивыми девушками, а тебе от ворот — поворот,  — снова пошутил партизан.
        Оперируя легендарного партизана, Варя отметила крепость его закаленного тела. «А дедок-то что кремень,  — отметила про себя Варя, извлекая осколок гранаты,  — еще поживет».
        На следующий день утром Катя сообщила Варе, что белорусский партизан, которого уже поместили в палату на освободившееся место, хочет видеть девушку-хирурга, которая спасла ему жизнь для того, чтобы он и дальше мог бить фрицев.
        — Прямо так и сказал,  — улыбнулась Катя.
        — В какую палату его положили?  — спросила Варя.
        — В пятнадцатую, Варвара Алексеевна.
        — Придется навестить нашего шутника и Дон Жуана,  — рассмеялась Варя.  — Надо же, после операции, а все равно шутит, да еще и с девушками знакомится. Интересный человек,  — покачала женщина головой.
        Пока очередного раненного готовили к операции, она зашла в пятнадцатую палату. Партизан лежал возле окна, накрытый белой простыней.
        — Доброе утро, Петр Устинович,  — подойдя к кровати, поприветствовала партизана Варя.
        — А, моя спасительница,  — небесно-синие глаза деда Трофима заискрились радостью.  — Варей тебя величают, если я не запамятовал?  — улыбнулся он.
        — Нет, с памятью у вас все в полном порядке,  — улыбнулась в ответ Варя и тут же озабоченно спросила: — Как чувствуете себя после операции, Петр Устинович? Что-нибудь беспокоит?
        — Да что меня, старого лешего, может беспокоить, когда рядом со мной такие красавицы, что глаз не отвести? Да я чувствую себя как новорожденный.
        Бойцы, лежавшие в палате, рассмеялись. «Во дает!» — сказал кто-то из них, и Варя смутилась, ее щеки покраснели.
        — Вы прямо-таки не можете без шуток,  — покачала головой Варя.
        — А как без них жить, дочка? Я-то и фрицу, когда целюсь, выговариваю мысленно: «Ты на нашу землю больше никогда не возвратишься, поздравляю». И дырявлю фашистскую гадину. Вот жаль — ранили. Наверняка еще бы с десяток за это время подстрелил. Они награду объявили за мою голову. И я так возгордился, что стал их вообще подстреливать как куропаток,  — рассмеялся дед, за ним рассмеялась и вся палата.
        — Давайте, Петр Устинович, я вас осмотрю,  — Варя присела на кровать рядом с партизаном, взяла его за правое запястье и, глядя на наручные часы, подсчитала пульс.  — Голова не кружится?  — спросила она.
        — А чего ей кружиться? Я же не пьяный,  — снова пошутил партизан.
        — Все у вас будет хорошо, Петр Устинович. Думаю, что с таким превосходным настроением вы быстро поправитесь,  — сообщила Варя, встав с кровати.
        — Скорее бы. Я хоть сейчас вернулся бы в свой отряд. Тяжело им без снайпера,  — вздохнул дед Трофим и тут же спросил: — Через сколько дней меня выпишут, дочка?
        — Это самый популярный в госпитале вопрос,  — уклончиво ответила Варя.
        — Ну а если отбросить шутки в сторону?  — сузив глаза, в упор посмотрел на Варю партизан.
        — Трудно сказать. Учитывая ваш возраст, выздоровление может затянуться.
        — Да у меня с каждым прожитым годом все только лучше заживает, как на собаке.
        — Посмотрим. Возможно, дней через восемь-десять вам снимут швы.
        — А ускорить этот процесс нельзя, дочка?  — спросил дед Трофим.
        — Да вы и так, Петр Устинович, ускоряете его своим прекрасным настроением. Поверьте, такой настрой — это лучшее лекарство. Ничего эффективнее медицина пока не придумала, да и вряд ли придумает. Нужно набраться терпения. Еще настреляетесь. Ну все, мне нужно идти, скоро начнутся операции. Выздоравливайте, Петр Устинович,  — пожелала Варя партизану и уже собиралась уходить, как дед Трофим остановил ее.
        — Погоди секунду, дочка,  — сказал он.  — Ты должна мне кое-что пообещать.
        — И что я должна вам пообещать?
        — Да, в общем, прошу я немного. Заходи к деду Трофиму хоть изредка,  — в глазах легендарного партизана была видна грусть, его небесно-синие глаза потускнели.
        — Непременно зайду, Петр Устинович, как же не зайти. К тому же я вас оперировала, поэтому кому, как не мне, следить за вашим выздоровлением. Обязательно зайду, не сомневайтесь.
        — Значит, договорились,  — снова оживился дед Трофим.
        — Договорились,  — улыбнулась Варя и вышла из палаты.
        Два следующих дня она не вылезала из операционной, так много поступало тяжелораненых. Наконец, на третий день у нее появилось немного свободного времени, и она, вспомнив деда Трофима и свое обещание навещать его, отправилась в палату к партизану.
        Дед Трофим сидел на кровати и смотрел на какую-то фотографию, которая лежала в открытом сером блокноте. Увидев Варю, он улыбнулся и положил блокнот на тумбочку.
        — Рад, что не забыла старика, дочка.
        — Здравствуйте, Петр Устинович, я вижу, что ваши дела идут на поправку. Вы уже сидите.
        — Я уже, только это между нами, гулял по палате,  — понизив голос, подмигнул Варе партизан.
        — Так вы скоро и бегать начнете, не обделил вас Бог здоровьем. Точно, скоро поправитесь.
        — А куда же я денусь? У меня еще много работы на войне. Да ты садись,  — хлопнув ладонью по кровати рядом с собой, сказал дед Трофим.
        — Я на несколько минут всего, работы очень много.
        — Вот и посидишь немного, отдохнешь, а то все на ногах, да на ногах.
        — Такая у меня работа,  — вздохнула Варя и села рядом с партизаном.
        — Что-то тебя, дочка, не было видно вчера и позавчера. Я уж грешным делом думал, что ты совсем про меня забыла.
        — Как же можно забыть о вас, Петр Устинович? К тому же я обещала вам. Дело здесь в другом, очень много раненых поступило. Пришлось много оперировать.
        Дед Трофим по-отечески взглянул на Варю:
        — Нелегко тебе, дочка.
        — А кому в войну легко, дед Трофим?
        — Да,  — задумчиво произнес партизан.  — Я вот сидел и думал про своего внука. Он офицер, где-то воюет. А где, я и не знаю. Он один у меня, понимаешь? Жалею я его очень,  — глаза деда Трофима подернулись пеленой.  — Да и судьба его не баловала. Отец был военным летчиком — красавец, ловелас. А моя дочка — скромная, спокойная. В общем, поймала она мужа со своей лучшей подругой в постели. Не вынесла ее душа такого предательства. Повесилась она, а отец внука разбился на самолете через несколько месяцев. Жили они тогда под Москвой. Короче, приехал я и забрал пацана к себе, в Сибирь.
        К горлу Вари подступил тяжелый комок. Ей стало трудно дышать.
        — Что-то ты побледнела, дочка? Может, неважно себя чувствуешь?  — с тревогой спросил дед Трофим.
        — Нет, все нормально, Петр Устинович,  — собрав волю в кулак, произнесла Варя и тут же спросила: — А как звали-то вашего внука?
        — Я сейчас фотографию тебе покажу, я ее всегда с собой ношу.
        Партизан взял с тумбочки серый блокнот, извлек из него фотографию и подал ее Варе. Она стала рассматривать снимок. Возле покосившейся деревянной избы стоял подросток лет шестнадцати-семнадцати, в коротком тулупе, без шапки. Волевой подбородок, глаза — все родное и знакомое. На плече у подростка висел охотничий карабин.
        — Кажется, я знаю, как зовут вашего внука.
        Дед Трофим удивленно посмотрел на Варю.
        — Коготь Владимир Николаевич,  — выдохнула женщина.
        — Но откуда ты его знаешь, дочка?  — взглянув на Варю, удивился партизан.  — Ты что, делала ему операцию?
        — Это мой муж, Петр Устинович,  — ответила Варя.
        — Володька твой муж? Я не ослышался?
        — Нет, не ослышались. Ваш внук — мой муж.
        — Вот так дела,  — волнение охватило бывалого охотника, а ныне партизанского снайпера.
        — Но когда?..
        — Война нас свела,  — ответила Варя.  — Вот уже скоро год, как мы женаты. Мы писали вам, но ответа так и не получили.
        — Видимо, я уже воевал в белорусских лесах. Но где Володька сейчас воюет?
        — Этого, Петр Устинович, я не могу вам сказать,  — понизила голос Варя,  — потому что и сама не знаю. Мне известно одно — он выполняет важное государственное задание.
        — Вон оно что,  — задумчиво произнес партизан.  — Володька всегда был смышленым и смелым.
        — Он воевал с 1941 года, участвовал в обороне Москвы.
        — Вот тогда я и получил от него последнее письмо,  — вставил Петр Устинович.
        — Володя несколько раз был ранен, награжден боевыми орденами и медалями,  — с гордостью за мужа сообщила Варя.  — По званию он сейчас майор. Это, поверьте, все, что я могу вам сказать.
        — Этого достаточно,  — выдохнул партизан.  — Главное, что мой внук жив, а еще у него такая прекрасная жена,  — дед Трофим взглянул на Варю и спросил: — Ребеночком еще не обзавелись?
        Варя, засмущавшись, опустила глаза:
        — Пока еще нет.
        — Я бы любил своего правнука или правнучку,  — улыбнулся дед Трофим.
        — Петр Устинович, лучше расскажите, как вы попали в партизанский отряд, да еще и в Белоруссию?
        — Когда началась война, не сиделось мне на месте, чувствовал, что, несмотря на годы, могу еще принести пользу. Я же с малолетства стреляю, у меня и отец был охотником, и дед. Короче, в военкомате мне дали от ворот поворот, мол, старый ты уже, сиди дома и суши сухари. Только я же настырный, приходил много раз. Все равно не брали. А потом пришел с карабином и говорю военкому: «Хочешь, фокус покажу?» Он спрашивает: «Какой еще фокус?» Я — ему: «А давай-ка выйдем во двор!» Там у них большой двор, закрытый железными воротами. Вышли мы во двор. Военком говорит: «Ну, старый, для чего вывел меня из кабинета?» А мы встали так: военком на крыльце, а я чуть ниже, спиной к железному забору. И тут я сдергиваю карабин с плеча, разворачиваюсь — и бах, первым же выстрелом сбиваю жестяную банку, которую сам же и установил на ворота. Второй выстрел — и вторая банка зазвенела. Я спрашиваю: «А ты так можешь?» Покачал головой военком: «Силен ты, Петр Устинович. Приходи через три дня, что-нибудь придумаем». Пришел я, как мне было велено. Тогда шел 1942 год. Меня направили на месяц в подмосковные леса, там школа была по
подготовке различных военных специалистов для заброски в партизанские отряды. Выдали мне снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Там я в первый же день выполнил все нормативы. В общем, через недельку на самолете меня перебросили за линию фронта в партизанский отряд. А что, к лесу я привык с малых лет, стрелять тоже люблю, особенно в лютого зверя под названием фашист. Исправно это у меня получается,  — рассмеялся Петр Устинович.  — Из первой же засады я трех фрицев на тот свет отправил. Понравилось мне это дело. Вот только в последнем бою… Очень уж много поперло на нас фашистов. Немало я их перестрелял, но за всеми не усмотрел, какой-то фриц, подобравшись ко мне поближе, метнул гранату. Рвануло красиво, я в горячке боя и его, скотину, лишил жизни, а потом потерял сознание. Очнулся только в самолете, какой-то мужчина-врач хлопотал надо мной,  — закончил свой рассказ дед Трофим.
        — Так вы, Петр Устинович, геройский у нас человек,  — восхищенно взглянув на партизана, сказала Варя.
        — Да я просто хорошо стреляю, никакой я не геройский. Вот у нас в отряде ребята есть, так они такое вытворяют, что фашисты воем воют. Бьем мы гитлеровскую нечисть и днем, и ночью.
        Варя поговорила еще немного с дедом Трофимом, а затем, попрощавшись, вышла из палаты. Она шла по коридору и удивленно крутила головой: «Я оперировала деда своего мужа, о котором Володя немало и с теплотой рассказывал. Какие чудные моменты преподносит судьба, просто диву даешься…»
        С того дня Варя ежедневно хоть на пару минут заходила в палату к деду Трофиму, и они разговаривали о Володе, о том, как все будет замечательно после победы.
        Дед Трофим креп день ото дня. Он уже сам выходил во двор госпиталя и подолгу прогуливался среди его разбросанных на большой территории корпусов. Близилось время выписки знаменитого партизана. Петр Устинович уже рвался в бой, рассказывая различные случаи из партизанских будней.
        В один из пасмурных июньских дней, когда дождевые тучи заволокли небо и дождь выбирал момент, чтобы обрушиться шквалом ливня на землю, к одному из корпусов московского военного госпиталя подъехал черный трофейный «мерседес». Из машины вышли два офицера: коренастый майор среднего роста и довольно высокий, стройный капитан. Они поднялись на третий этаж в ординаторскую. Варя сидела за столом и в перерыве между очередной операцией пила чай со своей помощницей — медсестрой Катей.
        — Добрый день,  — закрыв за собой дверь, сказал майор.
        Капитан стал чуть левее от двери.
        — Мы из контрразведки и хотели бы поговорить с Петром Устиновичем Трофимовым,  — пояснил майор.
        Варя и Катя переглянулись.
        — Катя, позови деда Трофима,  — попросила Варя.
        Девушка стремительно поднялась и вышла из кабинета.
        — А вы, я так понимаю, врач?  — осмотрев ординаторскую, спросил майор.
        — Хирург,  — поправила его Варя.  — Варвара Алексеевна Коготь.
        — Ваш муж Владимир Коготь, не так ли?  — продолжал допытываться майор.
        — Да, а собственно, в чем дело?  — насторожилась Варя.  — Петр Устинович Трофимов — дед моего мужа,  — сообщила она.
        — Мы об этом знаем,  — кивнул майор и добавил: — Да вы не волнуйтесь, все нормально. Просто, учитывая возраст Петра Устиновича, ему не стоит больше воевать,  — хитровато прищурив глаза, сказал майор.
        — Но он так рвется снова в бой, только об этом и говорит.
        — Мы понимаем его чувства,  — серьезно произнес капитан.
        — У нас будет другое предложение, но это, так сказать, в частной беседе с ним, Варвара Алексеевна,  — четко сказал майор.
        — Да, конечно.
        Когда Трофимов вошел в ординаторскую, Варя сказала:
        — Петр Устинович, товарищи офицеры хотят с вами поговорить, а я пойду, у меня дела.
        — Всего вам доброго, Варвара Алексеевна,  — галантно произнес майор.  — Рады были с вами познакомиться.
        — Я тоже. До свидания.
        Когда Варя вышла из ординаторской, майор протянул свою крепкую ладонь партизану и представился:
        — Александр Викторович Никитин, майор контрразведки, а это,  — он кивнул в сторону капитана,  — мой сослуживец, капитан Вениамин Львович Корнеев.
        — Ну а мне, наверное, представляться нет нужды,  — взглянув на офицеров контрразведки, сказал дед Трофим.
        — Не буду скрывать, мы знаем все о вас, Петр Устинович,  — улыбнулся майор и, словно спохватившись, добавил: — Давайте присядем, вы же после ранения, да и вообще, негоже беседовать стоя.
        — Присесть можно, а что касается ранения, меня хоть сейчас посылай в бой — не подведу. Окреп я уже.
        Офицеры рассмеялись. Петр Устинович сел возле окна на стуле, а офицеры — напротив него.
        — Петр Устинович, вы больше не вернетесь в свой партизанский отряд, да и вообще — воевать вам больше не придется,  — напрямую сказал майор.
        — Как это не придется, господа хорошие? Меня ждут в отряде. Я там нужен. Дайте мне винтовку, я прямо во дворе госпиталя готов вам показать свои навыки. Я же хорошо воевал, награжден.
        — Мы все это знаем, Петр Устинович. Вы, пожалуйста, не горячитесь. Мы вам все объясним,  — произнес капитан.  — Если бы не ваше ранение, мы все равно забрали бы вас из партизанского отряда. А в данном случае просто вышло стечение обстоятельств,  — пожал плечами майор,  — иногда так бывает.
        — Ничего не понимаю, я же вроде хорошо воевал, не меньше полусотни фрицев, а то и больше пристрелил.
        — Вы прекрасно воевали, и это мы ценим, дело в другом,  — взглянув на майора, сказал капитан.
        — Ив чем же это дело?
        — Ваш внук, майор Владимир Коготь,  — понизил голос Александр Викторович,  — выполняет важное государственное задание. Секретное. Естественно, говорить об этом никому не следует. Вы, как человек служивый, думаю, прекрасно все понимаете.
        — Это мне ясно как дважды два, а я вот другого не пойму,  — Трофимов замолчал и посмотрел сначала на майора, а потом на капитана.
        — И что же вам не ясно, Петр Устинович?  — спросил майор.
        — Володька выполняет, как вы сказали, секретное правительственное задание, только я здесь причем? Я партизанский снайпер, и мы никак не мешаем друг другу.
        — Ваши чувства нам понятны, Петр Устинович,  — начал майор,  — только не все так просто. В партизанском отряде вы находитесь на вражеской территории. Случиться может всякое: окружение, ранение, как сейчас, и все такое. Вы можете и в плен попасть. Там работают умные люди, я имею в виду немецкую контрразведку, и мы не можем исключать того факта, что у них есть досье на вашего внука. А тут вы… Вот и представьте, какую игру могут завертеть немцы. Например, заставят вас написать что-нибудь нужное им вашему внуку. Контрразведка — это очень тонкая, хитроумная игра, сродни шахматам, в которые вы, кстати, прекрасно играете и научили своего внука.
        — Вы думаете, что я сказал бы что-нибудь немцам?  — повысил голос партизан.
        — Нет, мы так не думаем, однако в нашей работе мы должны исключить малейший риск.
        — И что же мне сейчас делать? Возвращаться в Сибирь, в свой поселок, и пока идет война и весь народ бьется с фашистской гадиной не на жизнь, а на смерть, наслаждаться лесной тишиной и выслеживать зверюшек? Нет уж, лучше пристрелите меня в этом чистеньком кабинете,  — с горячностью сказал Трофимов.
        — У нас есть для вас более интересное предложение, а главное — нужное для борьбы с фашистами,  — сказал капитан.
        — И что это за предложение?  — немного успокоившись, спросил дед Трофим.
        — Вы обучались в 1942-м в одной из школ в Подмосковье, где готовят специалистов для партизанских отрядов?  — спросил майор.
        — Да, за неделю я сдал там все нормативы и экзамены,  — не без гордости заметил дед Трофим.
        — Это замечательно, Петр Устинович,  — подхватил капитан.  — Так вот, мы предлагаем вам стать инструктором-снайпером в этой школе.
        — Будете учить молодежь, передавать свой немалый боевой опыт,  — вступил в разговор майор.  — Да и следопыт вы прекрасный. Ваши знания и умения нужны Родине.
        — Можно мне подумать над вашим предложением?  — взглянув на офицеров контрразведки, спросил партизан.
        — Буду с вами предельно откровенным, Петр Устинович, времени нет. Мы приехали объяснить ситуацию и забрать вас в секретную партизанскую школу в Подмосковье.
        — А что скажут обо мне ребята в партизанском отряде? Командир Косоворотов?  — с досадой в голосе спросил Трофимов.
        — Об этом не волнуйтесь, Петр Устинович. Учитывая ваш солидный возраст и ранение, они все поймут.
        — Ну, хоть передайте им, что я жив,  — попросил Трофимов.
        — Это мы сделаем,  — кивнул майор.
        — И на том спасибо. Так мне прямо сейчас собираться?  — спросил партизан.
        — Думаю, двадцать минут вам хватит, Петр Устинович?  — поинтересовался майор.
        — Конечно, пожитки у меня небогатые, так что долго собираться мне не придется.
        — Вот и хорошо,  — улыбнулся майор.  — Мы будем ждать вас в черной машине на входе.
        — Понятно, только вот у меня один вопрос. Я могу поговорить с женой моего внука?
        Офицеры переглянулись.
        — Конечно, можете,  — пожал плечами майор.  — Скажите ей, что после ранения вас решили поберечь и направили служить инструктором в школу партизанских снайперов. О Подмосковье ничего не говорите,  — предупредил офицер.
        — Понятно. Ну, а письмо ей потом можно будет написать из этой школы? Ведь мой внук и его жена — это вся семья, что у меня осталась. Жена моя давно умерла, вскоре после родов дочери.
        — Безусловно, будете ей писать, Петр Устинович, никаких возражений,  — улыбнулся капитан.
        Трофимов встал со стула:
        — Тогда я пошел собираться.
        — Хорошо, мы, как и сказали, будем ждать вас внизу,  — напомнил майор.
        Быстро переодевшись в чистую солдатскую форму, которую Трофимову принесла медсестра, и попрощавшись с ребятами из палаты, Петр Устинович вышел в коридор и пошел искать Варю. Нашел он ее в одной из палат. Отозвав женщину в сторону, Трофимов сказал:
        — Офицеры, которые говорили со мной, сказали, что после ранения я не должен возвращаться в партизанский отряд, мол, годы и все такое,  — махнул он рукой.
        — Так куда же вы сейчас? Вы ведь еще очень слабы,  — волнуясь, произнесла Варя.
        — Они хотят, чтобы я обучал в тылу молодых снайперов для партизанских отрядов.
        — Так это же прекрасно!  — воскликнула Варя.  — Уверена, вам есть что передать молодежи.
        — Конечно, я бы повоевал, но раз начальство считает по-другому, значит, так тому и быть. Я вот чего тебе хочу сказать, Варя,  — дед Трофим сконфузился, быть может, впервые в жизни.
        — Говорите, Петр Устинович, я слушаю.
        — В общем, если ты не против, напишу я тебе письмо сюда в госпиталь, ты мне адрес черкни.
        — Я вам дам наш домашний адрес, мы же с Володей живем в Москве. Пишите обязательно, я буду только рада.
        Варя на листке написала карандашом свой домашний адрес и дала деду Трофиму.
        — Берегите себя, Петр Устинович.
        — Куда я денусь? У меня здоровья на десятерых хватит. Давай обнимемся, что ли, дочка!
        Они обнялись, и слезы потекли по щекам Вари. «Где сейчас Володя? Жив ли?» — мелькнуло в голове у женщины.
        Глава 16
        Адъютант доложил адмиралу Канарису, что Штольц ждет за дверью.
        — Пусть немедленно входит,  — нетерпеливо сказал адмирал.
        Адъютант щелкнул каблуками и, развернувшись, вышел из кабинета. Тут же с коричневой кожаной папкой в руках вошел Штольц.
        — Хайль Гитлер!  — как всегда, оглушительно громко крикнул полковник.
        — Хайль Гитлер,  — сидя за столом, тихо отозвался Канарис и указал рукой Штольцу на мягкий стул напротив стола.
        Полковник, удобно устроившись, подался вперед и произнес:
        — Господин адмирал, у меня все готово,  — он кивнул на коричневую кожаную папку, которую положил на стол перед собой.  — Здесь собраны досье на каждого кандидата во вторую группу под кодовым названием «Z» для отправки на советский полигон в автономную республику Коми.
        — Отлично, дайте-ка я взгляну, кого вы там отобрали, Штольц,  — произнес адмирал.
        Полковник достал из папки бумаги и, привстав со стула, подал их Канарису.
        — Как мы и говорили с вами, господин адмирал, в группу войдет фельдфебель плюс трое вернувшихся с ним солдат полка «Бранденбург-800», ну а остальные — все офицеры, являющиеся специалистами по диверсионным операциям в тылу врага. Возглавит группу майор Вальтер Раубех, это один из лучших офицеров Абвера.
        — Вы, я вижу, неплохо поработали, Штольц,  — заметил Канарис, бегло пролистав пачку бумаг.
        Адмирал погрузился в изучение личных дел диверсантов. Такова уж была у него привычка: сначала просматривать материалы, а затем детально их изучать. Зная об этом, Штольц набрался терпения и застыл в ожидании. Примерно через час Канарис оторвался от работы и заметил:
        — Вальтер Раубех в 41-м воевал на Восточном фронте, награжден боевыми наградами за личную храбрость, затем попал к нам, провел двенадцать успешных операций в глубоком тылу врага.
        — У вас, господин адмирал, есть какие-то сомнения касательно майора Раубеха?  — едва скрывая удивление, спросил Штольц.
        — Как раз по Раубеху у меня вопросов нет, полковник.
        — А в чем дело?  — насторожился Штольц.
        — В досье сказано, что брат Раубеха Дитрих геройски погиб в Сталинграде, и все, больше ни слова. Я даю вам, Штольц, ровно час на то, чтобы вы узнали, как именно погиб брат майора Раубеха. Лишь после этого я приму решение относительно назначения Раубеха командиром группы «Z». Вам все понятно?
        — Да, господин адмирал.
        — Выполняйте! Я буду вас ждать,  — небрежно обронил Канарис.
        Штольц поднялся и поспешно покинул кабинет адмирала. Идя по коридору, полковник недоумевал: «Зачем шефу Абвера знать, как погиб в Сталинграде брат майора Раубеха? Какое это может иметь отношение к делу? Если в досье офицера Абвера написано, что его брат геройски погиб в Сталинграде, значит, так оно и есть. Ведь каждая буква, каждый малозначительный факт, занесенный в личное дело офицера контрразведки, проверяется и перепроверяется не один раз. Зачем тратить время на такой пустяк?  — удивлялся Штольц.  — У начальства свои причуды. Видимо, у адмирала много свободного времени». Однако ничего не поделаешь, задача поставлена, и он, как человек военный, должен выполнить ее точно и в срок.
        Штольц зашел в свой кабинет, вызвал по внутренней связи двух подчиненных и поставил им задачу. Ровно через час полковник снова вошел в кабинет адмирала Канариса с серой папкой в руках, в которой лежал один лист.
        — Садитесь, Штольц. Перейдем сразу к делу. Что вы там нарыли?  — поинтересовался Канарис, поправив правой ладонью волосы.
        Полковник раскрыл папку и прочитал вслух:
        — Двадцатилетний солдат Дитрих Раубех геройски погиб семнадцатого октября 1942 года в Сталинграде,  — Штольц поднял голову и посмотрел на Канариса.  — Геройски погиб — это, как вы понимаете, господин адмирал, формулировка для родственников. А дело обстояло так,  — полковник снова погрузился в чтение: — Дитрих Раубех с группой разведчиков попал под сильнейший минометный обстрел русских. Трое разведчиков видели, как мина разорвалась рядом с Дитрихом Раубехом, а затем его засыпало осколками рухнувшей кирпичной стены. Все трое абсолютно уверены в том, что Дитрих погиб,  — заключил Штольц.
        Канарис на минуту задумался, а потом изрек:
        — Значит, погиб. Хорошо, я утверждаю майора Вальтера Раубеха командиром группы. С этим мы разобрались.
        Канарис встал с кресла и прошелся по кабинету. Он напряженно о чем-то думал. «Ну что еще не устраивает шефа?» — стараясь выглядеть абсолютно спокойным, подумал Штольц.
        Адмирал походил несколько минут по кабинету, а затем остановился перед полковником и сказал:
        — Фельдфебеля и еще троих, что были вместе с ним, не посылать на задание на русский полигон! Не вижу в этом никакого смысла. Они набросали по памяти карту местности, где расположен полигон, обозначили слабоохраняемое место, с них достаточно. К тому же у нас в тех краях действует хорошо обученный агент, прекрасно знающий местность. Свяжитесь с ним, пусть он сопровождает повсюду группу. А вместо четверки, так сказать, выбывших, усильте группу четырьмя лучшими офицерами. Группа должна представлять собой единый монолит и выполнить поставленную задачу любой ценой. Вы слышите, Штольц, любой!
        — Я понимаю вас, господин адмирал,  — вставил полковник, но лучше бы он промолчал.
        — Ничего вы не понимаете!  — рявкнул Канарис.  — После моего доклада фюрер взял это дело под свой личный контроль. Половина Абвера занята этим чертовым русским полигоном, который отнимает у наших специалистов массу драгоценного времени и сил. Нам необходимо узнать технологию изготовления русской сверхбомбы, иначе,  — Канарис прервался и нервно кашлянул,  — если, Штольц, меня снимут с должности, можете не сомневаться, что я приложу все силы, чтобы ваша карьера завершилась! И знаете что, Штольц,  — адмирал перешел почти на шепот,  — в Германии много хороших стрелков… Вы меня поняли?  — угрожающе прошипел Канарис.
        — Понял, господин адмирал.
        — Тогда действуйте, как я сказал. Усильте группу и завтра ночью начинайте операцию,  — адмирал успокоился, возвратился за стол и сел в кресло.  — Каждый в группе «Z» должен знать, что это самое важное и самое ответственное задание в его жизни. Так и передайте каждому, а еще скажите, что фюрер рассчитывает на их опыт, знания и профессионализм. Все должны четко понимать, ради чего весь Абвер работает на пределе своих возможностей в этом деле.
        — Я доведу, господин адмирал, ваши слова до каждого офицера группы «Z»,  — вскочив со стула, выпрямился в струнку Штольц.
        — Прекрасно, полковник. Добудьте любыми судьбами то, что мне нужно. Гитлер и Германия ждут от нас подвига. Не мне вам говорить, что вскоре на Восточном фронте развернется одна из крупнейших в этой войне наступательная операция. И не дай Бог русские применят свою чудо-бомбу! Настало время решительных действий, а не болтовни,  — повторил адмирал одну из фраз Гитлера.
        Следующей ночью пятнадцать парашютистов спрыгнули с борта немецкого бомбардировщика в глубоком советском тылу.
        Глава 17
        Коготь сидел за шахматной доской. В который раз он по кругу обыграл всех офицеров своей группы. Но вот последняя партия с Самойловым непривычно затянулась.
        — Вы, наверное, просто устали, товарищ майор,  — сказал Абазов.
        — Нет, дело в том, что лейтенант Самойлов неплохо изучил мою манеру игры. И пока ему удается держаться,  — переставляя фигуру, ответил майор.
        Андрей улыбнулся:
        — Надо же кому-то хоть раз оказать достойное сопротивление командиру.
        — Раньше времени не лыбься,  — сказал Коготь и провел блестящую комбинацию в два хода.  — Мат,  — спокойно сказал он.
        — Я же выигрывал,  — недоуменно пожал плечами Самойлов.
        Стоявшие рядом офицеры рассмеялись.
        — Это тебе только казалось, лейтенант, на самом деле ты сам себя ход за ходом загонял в угол. Так бывает в шахматах,  — сказал Коготь.
        Дверь открылась, и на пороге появился начальник полигона Веригин.
        — Я вижу, у вас тут шахматный турнир в самом разгаре,  — сказал он.
        — Да нет, товарищ полковник, командир уделал всех нас по полной программе. Никому ни единого шанса не оставил, а ведь мы старались,  — вздохнул Егоров.
        — Владимир Николаевич,  — окликнул полковник Когтя,  — у меня для тебя важное известие. Давай поговорим в моем кабинете.
        — Так, играйте пока без меня,  — поднявшись со стула, произнес майор.
        Он вышел вслед за Веригиным. Как только они вошли в кабинет, полковник повернулся к Когтю:
        — Владимир Николаевич, несколько минут назад мне позвонил председатель Павловского сельсовета Мишин. Короче, на имя Федора Макарова пришла телеграмма из Калуги от Ольги Волошиной. Как ты и просил, я сразу же тебе сообщаю об этом.
        — Спасибо, Семен Петрович,  — Коготь отвел глаза в сторону и тихо сказал: — Вот оно, начинается…
        — Я могу позвонить Мишину и сказать, что приедет наш боец и заберет эту телеграмму,  — предложил полковник.
        — Нет-нет, ни в коем случае, за телеграммой я поеду сам с одним из своих парней, а получать ее будет тот, кому и положено. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы «Виллис» был возле штаба через десять минут. И надо бы нам снова переодеться в штатское. Только со мной поедет кто-нибудь другой.
        Через десять минут, облачившись в штатский светлый костюм, Егоров выбежал из штаба на крыльцо, где нашел Когтя — в сером костюме, с коричневой кепкой, надетой набекрень, закрывая половину его лица.
        Проскочив деревню, «Виллис» остановился у леса на поляне.
        — Сержант здесь нас подождет, а мы с тобой, Егоров, давай-ка устроим себе тренировку: бег по пересеченной местности в лесу,  — сказал Коготь.
        — Можно, товарищ майор,  — пожал плечами младший лейтенант.
        — До цели более десяти километров. Идти долго и нудно, а вот пробежать будет в самый раз. Вперед!  — скомандовал майор, и смершевцы побежали.
        Ловко лавируя между деревьями, они быстро продвигались вперед. Примерно через час интенсивного марш-броска они увидели впереди сторожку. Коготь подал знак рукой, и они остановились.
        — Молодец, Егоров, прекрасно держишь темп,  — похвалил подчиненного майор.
        — Я вообще-то с детства хорошо бегаю, меня то и дело на всякие соревнования по бегу посылали от школы,  — ответил Егоров.
        — Это хорошо,  — кивнул Коготь,  — а теперь слушай внимательно. Мы сопроводим одного типа до машины, он немецкий шпион. Дальше ты пойдешь с ним, держась чуть поодаль. Он зайдет на почту, чтобы получить телеграмму. В этот момент ты должен быть там, не выпуская его из поля зрения ни на секунду,  — инструктировал подчиненного Коготь.  — Нужно проследить, чтобы он, к примеру, не уничтожил телеграмму и не подложил вместо нее что-нибудь свое. Понял?
        — Так точно, товарищ майор.
        — Но на почте веди себя непринужденно, спроси что-нибудь несущественное, пошути с работницами. После того как «клиент» получит телеграмму, сопроводи его назад к «Виллису». Пусть он идет впереди, а ты как бы сам по себе.
        — А если он побежит?  — спросил Егоров.
        — Ну, это для тебя не проблема, поскольку бегаешь ты превосходно. Поймаешь, если что, и свяжешь.
        — То есть стрелять нельзя?  — уточнил младший лейтенант.
        — Зачем дворовых собак пугать и шум поднимать?
        — Все ясно, товарищ майор,  — кивнул Егоров.
        Они подошли к сторожке, из-за которой в сопровождении двух солдат вышел Рейнакс.
        — У тебя есть здесь бритвенные принадлежности?  — не здороваясь с лесником, спросил Коготь.
        — Конечно есть,  — кивнул Эйнар.  — А в чем дело?
        — Даю тебе пятнадцать минут на то, чтобы ты побрился и привел себя в порядок,  — распорядился майор.
        Из сторожки вышел лейтенант Малютин.
        — Здравия желаю, товарищ майор,  — поприветствовал он Когтя.
        — Тебе того же, лейтенант. Иди сюда, потолкуем.
        Они отошли в сторону и сели на поваленное дерево.
        Было прохладно, несмотря на то что светило солнце, и небо, казалось, любовалось своей чистотой.
        — Дело такое, Малютин,  — начал Коготь.  — Мы доведем Рейнакса до деревни Павловское, там у нас есть дела. А ты прикрой сторожку и примерно через полчасика, раньше не надо, выдвигайся вслед за нами. На окраине леса, на поляне, увидишь «Виллис» и вашего сержанта, водителя. Возьмете у него ящик с провизией. Когда мой боец приведет Рейнакса из деревни, свяжешь леснику руки и вернешься с ним в сторожку. То, что со шпионом нужно быть предельно осторожным и бдительным, я тебе уже не раз говорил, но напомнить — не лишнее. Задача ясна, лейтенант?  — спросил Коготь.
        — Так точно, товарищ майор,  — громко произнес Малютин.
        — Ладно ты, тише, не на плацу,  — спокойно сказал Коготь.
        Эйнар побрился, оставив только усы, которые он носил постоянно, причесал расческой влажные русые волосы. Коготь оглядел его:
        — Нормально. А сейчас шагай в сторону деревни умеренно быстрым темпом,  — приказал майор.
        — Хорошо,  — кивнул лесник и зашагал в сторону лесной чащи.
        Коготь и Егоров последовали за ним. Когда они отошли примерно на километр от сторожки, Эйнар спросил, не оборачиваясь:
        — А зачем, майор, мы идем в деревню?
        — Твоя «сестренка» из Калуги прислала тебе телеграмму. Чтобы не вызывать лишних сомнений у односельчан, ты ее получишь лично. До почты и обратно к машине, которая ждет нас возле леса, тебя будет сопровождать мой человек, отменный стрелок. Хоть я и не сомневаюсь в твоем благоразумии, Рейнакс, однако вынужден предупредить: дернешься — и о твоей бренной жизни напомнит только дырка в черепе, в которой будет гулять ветер!
        — Да не собираюсь я дергаться, мы же обо всем договорились, майор,  — пробурчал лесник.
        — Это чтобы ты не забывал и не расслаблялся. И еще, когда получишь телеграмму, положишь ее в правый карман своих штанов. Не забудь, в правый!
        — Мне все ясно, майор.
        — Пока это все. Вернешься с почты, мы с тобой потолкуем возле машины.
        Когда они дошли до «Виллиса», Коготь обыскал лесника.
        — Все, иди на почту. Мой человек отправится за тобой. Получишь телеграмму, вернешься обратно. В деревне не знают, что ты убил Колю, так что веди себя спокойно и естественно. Если спросят, почему давно не появлялся в деревне, скажи, что в сторожке дел по горло. А теперь иди, Рейнакс!  — скомандовал Коготь.
        Когда лесник отошел метров на сто пятьдесят, за ним двинулся Егоров. На почте все прошло гладко. Рейнакс пошутил с молоденькой девушкой, расписался в получении телеграммы и положил ее в правый карман черных брюк. Младший лейтенант Егоров, болтавший с другой работницей, рыжеволосой и полной женщиной лет тридцати, обратил внимание на то, что Рейнакс точно выполнил приказ Когтя.
        Как только Эйнар покинул почту, вслед за ним вышел и Егоров. По пути Рейнакс встретил вышедшую из-за поворота в черном траурном платке доярку Любу, мать погибшего Кольки. Егорову пришлось сделать вид, что он кого-то ждет у забора.
        — Здравствуй, Федор Аркадьевич,  — с надломом в голосе произнесла женщина.
        — Здравствуй, Люба,  — покосившись на Егорова, сказал лесник.
        — Давно тебя не видно было.
        — Дел в сторожке сейчас невпроворот, только и поспевай крутиться.
        — А моего Коленьку нашли убитым в лесу. Какой-то изверг перерезал ему горло,  — слезы брызнули из глаз женщины.  — Мой мальчик… Он так переживал гибель отца на фронте, как мог старался мне во всем помогать… Добрый был…
        — Соболезную тебе, Люба,  — выдавил лесник.  — В тайге немало бродит плохих людей.
        — Не жилец на этом свете убийца,  — всхлипнув, вдруг сказала женщина.
        — Почему?  — само собой вырвалось у Рейнакса.
        — Я прокляла убийцу, прокляла материнским проклятием. Он сдохнет, я это точно знаю. Скоро сдохнет, как последняя собака,  — брызнув слюной, со злобой произнесла Люба.
        — Я тебя понимаю. Твое горе безутешно,  — лесник вскользь глянул на стоявшего неподалеку Егорова.  — Ладно, пойду я, Люба, дел много.
        — Ступай, Федор Аркадьевич, ступай,  — сказала доярка и, поправив черный платок, с заплаканными глазами побрела дальше.
        Постояв несколько секунд, словно тяжелые слова Колькиной матери легли на дороге невидимым препятствием, Эйнар пошел дальше. Егоров, постояв чуть-чуть, глянул беззаботно по сторонам и последовал за ним.
        Они прошли деревню, впереди виднелся густой лес.
        — Прибавь шагу,  — подойдя ближе к леснику, жестко сказал младший лейтенант.
        — Хорошо,  — кивнул Рейнакс и пошел быстрее.
        Неподалеку от «Виллиса» перекусывали тушенкой с хлебом лейтенант, солдаты и водитель. Коготь стоял, опершись правым локтем о бампер.
        — Ну что, получил телеграмму?  — просверлил он своими глазами лесника.
        — Получил,  — кивнул Рейнакс.
        — Доставай,  — майор обратил внимание, что лесник вынул телеграмму из правого кармана штанов, как и было ему велено.
        Коготь пробежал глазами текст. Там говорилось о том, что здоровье матери значительно улучшилось, поэтому волноваться не стоит.
        — Иди сюда!  — майор отвел Рейнакса за ближайшее дерево и, отдав ему телеграмму, приказал: — Расшифруй, а наши специалисты потом проверят.
        Эйнар попросил у Когтя карандаш, который майор предусмотрительно прихватил с собой. Считая буквы, Рейнакс записывал их количество над словами. Вскоре Эйнар озвучил то, о чем «говорила» получившаяся комбинация цифр:
        — В ближайшие три-четыре дня в квадрате семь нужно встретить группу и проводить ее до полигона. Это все,  — заключил лесник.
        Коготь забрал у него телеграмму и, сложив пополам, сунул ее во внутренний карман пиджака. На несколько минут майор задумался, а затем спросил:
        — Квадрат семь расположен в семидесяти километрах с обратной стороны озера, если идти от полигона, возле огромных валунов.
        — Совершенно верно. Там я должен их встретить. Я жду дальнейших указаний,  — взглянув на Когтя, подобострастно произнес лесник.
        — Указания будут, не торопись, Рейнакс.
        Майор снова задумался, а потом сказал:
        — Завтра, часа в три-четыре утра, ты отправишься в квадрат семь на встречу с фашистскими диверсантами. В телеграмме сказано, что ты должен встретить группу и проводить до полигона.
        — Именно так,  — нахмурив брови, подтвердил Эйнар.
        — Короче, ты встретишь фрицев и убедишь их в том, что самый лучший и безопасный проход — через болото, по узкой дороге сквозь трясину. Скажешь, что ты случайно обнаружил эту тропу, а русские о ней не знают.
        — Хорошо, майор, думаю, они мне поверят.
        — Должны поверить, Рейнакс,  — взглянув на шпиона, с угрозой сказал Коготь.
        — Я все понял, майор.
        — Вот и прекрасно, не забывай, что твои родственники у нас на крючке. Вытащим как мелкую рыбешку и, не задумываясь, поджарим.
        — Я все отлично понимаю.
        — Ладно, слушай дальше. Ты как проводник, естественно, будешь идти первым. Как только ты пройдешь, мы откроем по немцам огонь. Ты падай и лежи, будто тебя убили.
        — Но меня ведь не убьют?  — с тревогой спросил Эйнар.
        — Конечно, нет. А кто будет встречать другие группы?
        — Ясно, упасть и просто лежать,  — повторил лесник.
        — Да, все просто. Пользуясь внезапностью, мы их в два счета положим из пулеметов. Вот и все. Дело, в общем-то, пустяковое,  — сплюнул себе под ноги Коготь.  — Тебе просто нужно вывести их на тропу, остальное — это наше дело.
        — Вы скажете, чтобы охранники отпустили меня?  — спросил Рейнакс.
        — Завтра вечером я сам лично приду к сторожке и еще раз проинструктирую тебя. Все должно пройти по четко продуманному плану.
        — Думаю, проблем не будет. Я смогу убедить немцев пойти за мной,  — улыбнулся Эйнар.
        — Хорошо, тогда до встречи. Подкрепись как следует, выспись. Еду в дорогу ты тоже получишь, так что все будет нормально. Все, ребята, забирайте его,  — махнул рукой Малютину и его бойцам Коготь.
        Леснику связали руки и, толкнув прикладом автомата в спину, повели обратно в сторожку. Уходя, лесник обернулся и посмотрел на майора. Их взгляды на долю секунды встретились и разошлись.
        — Ну что, Егоров, погулял в гражданской одежде?  — улыбнулся Коготь.
        — Отвык я от нее уже, товарищ майор, непривычно как-то. Хотя девушки в деревне поглядывали на меня.
        — Так это ж, Егоров, положительный момент.
        — Одно только в нем отрицательное — я не мог к ним подойти из-за этого супостата,  — ухмыльнулся младший лейтенант.
        — Ничего, после войны ты все наверстаешь, Егоров, какие твои годы… А сейчас поехали. Серьезная работенка у нас начнется завтра.
        — Другой и не занимаемся, товарищ майор,  — улыбнулся Егоров.
        Они сели в «Виллис» и поехали через деревню. Свернув на лесную дорогу, внедорожник покатил в сторону полигона.
        Около десяти вечера на следующий день Коготь подошел к сторожке. Малютин прогуливался вдоль дома.
        — Здорово, лейтенант,  — бесшумно приблизившись к командиру охраны, сказал Коготь.
        От неожиданности лейтенант вздрогнул.
        — Простите, напугали, товарищ майор. И как это вы так незаметно подкрались?
        — Отрабатываю свои навыки, но учти, Малютин, что и враг умеет так подкрадываться. Глазом не успеешь моргнуть — отрежут башку, а потом где-нибудь на полянке вместо мяча с ней в футбол играть будут. Так что наблюдай, слушай, а не расслабляйся, как на курорте.
        — Понял, товарищ майор,  — выдохнул Малютин.
        — Вот и хорошо, что понял. Где твои бойцы?
        — В сторожке, охраняют лесника.
        — Ясно,  — Коготь открыл дверь и вошел внутрь дома.
        Лесник, как обычно, сидел на кровати со связанными руками.
        — Развяжите его,  — кивнув на Рейнакса, сказал Коготь,  — а сами выйдите, подышите воздухом.
        — Есть, товарищ майор,  — дружно ответили солдаты и, выполнив приказ, вышли из сторожки.
        — Ну как, Рейнакс, готов к выполнению задания?  — спросил Коготь.
        — Полностью готов, исполню все в лучшем виде.
        — А я и не сомневаюсь, другого выбора у тебя нет,  — заметил майор.
        — Да, выбора у меня нет,  — процедил сквозь сжатые зубы лесник.
        — Однако перейдем к делу. Ты облачишься, как обычно, в свой водонепроницаемый плащ и возьмешь карабин. Так моим парням будет легче отличать тебя, когда ты выведешь фашистов на тропу. И помни, бояться тебе нечего, ни одна пуля не полетит в твою сторону. Как я и говорил тебе, услышав первые выстрелы, падай и лежи, жди окончания боя. Можешь в это время подумать о своей семье, о том, что своими правильными действиями, я имею в виду сотрудничество с нами, ты спасаешь им жизнь.
        — Хорошо, майор,  — кивнул Эйнар.  — Меня никто не будет сопровождать из ваших?  — вдруг спросил он, посмотрев на Когтя.
        — Сопровождать тебя? Зачем? Я знаю, что немцы будут в квадрате семь, они пойдут к полигону. Ты работаешь на нас. Я уверен, что здоровье твоих родственников для тебя много значит. Я не ошибся?  — нахмурился майор.
        — Я так, на всякий случай спросил.
        — Иди, делай свое дело и не забивай голову ерундой. Сделаешь все как надо — даже несмотря на твои преступления, мы подумаем, как получше к тебе отнестись. Возможно, когда-нибудь ты увидишь своих родителей и сестру.
        Глаза Эйнара метнулись в разные стороны, будто он что-то искал. Эта деталь не ускользнула от внимания Когтя. Они уточнили некоторые нюансы предстоящей операции.
        Ровно в три часа ночи Рейнакс забросил на правое плечо ружье, прихватил рюкзак и скрылся в тайге. Солдаты охраны, пока лесник не отошел от сторожки, на всякий случай держали его на прицеле.
        — Все, он ушел,  — сказал один из солдат.
        — А что нам сейчас делать, товарищ майор?
        Коготь на секунду задумался, глубоко вздохнул и ответил:
        — До утра отдохните в сторожке, а с первыми лучами солнца выдвигайтесь на поляну, поближе к деревне. Там вас заберет машина с полигона.
        — Ясно, товарищ майор,  — кивнул лейтенант Малютин.
        — Ладно, всего доброго, ребята, мне пора,  — сказал Коготь и, прежде чем лейтенант и солдаты успели ответить, скрылся в зарослях тайги.
        Отойдя в сторону метров на триста, он остановился.
        — Мы здесь, товарищ майор,  — услышал Коготь знакомый голос Абазова.
        Группа СМЕРШа в полном составе сидела в небольшом, но длинном овраге. Майор спустился в овраг, взял свой вещмешок и принялся переодеваться в полевую форму.
        — Ушел лесник, Владимир Николаевич?  — спросил командира капитан Андронов.
        — Совсем недавно,  — надевая маскхалат, ответил Коготь.  — Подождем часок и отправимся в путь. До квадрата семь нам топать и топать, даже если идти по прямой.
        — По кустам и буеракам,  — усмехнулся капитан.
        — Правильно мыслишь, Степан Иванович,  — парировал майор.  — Так вот, топать нам не менее девяноста километров.
        — И сколько времени у нас на дорогу?  — спросил капитан.
        — Не более двух суток с момента выхода из этого оврага,  — ответил майор.
        — Так это же прогулка для пенсионеров в санатории,  — улыбнулся Егоров.
        — Ага, особенно если каждый пенсионер несет на себе по тридцать пять-сорок килограммов оружия и боеприпасов,  — покачал головой лейтенант Анютин.
        — Так или иначе, но через двое суток мы обязаны там быть,  — твердо заключил Коготь. Немного помолчав, он продолжил: — В телеграмме-шифровке, отправленной на имя лесника, говорилось, что немецкие диверсанты подойдут через три-четыре дня. День отбрасываем. Так что топать придется быстро, но только так, чтобы не обогнать лесника. Это на всякий случай, вдруг он что-нибудь скрыл, и встреча с немцами произойдет где-нибудь в другом месте. Нам нужно его нагнать, я о леснике,  — уточнил майор,  — и держать его, так сказать, в зоне видимости и, соответственно, досягаемости. Все понятно?  — чуть приподнявшись, спросил своих подначальных Коготь.
        — Понятно,  — послышалось со всех сторон.
        — А сейчас советую всем хорошенько расслабиться, чтобы дать отдых каждой мышце, каждому нерву. Путь будет непростым, впрочем, как и само задание.
        Офицеры закрыли глаза и, глубоко дыша, принялись расслаблять каждую мышцу своего тела — как учили их когда-то инструкторы в школах контрразведки.
        Примерно через час Коготь поднялся, надел на плечи рюкзак и взял в руки автомат.
        — Я иду первым. Замыкает группу младший лейтенант Егоров. Дистанция примерно десять метров. Вперед!  — скомандовал майор.
        Пока было темно, шли не спеша, подолгу останавливаясь и вслушиваясь в ночное многоголосье полусонного леса. С рассветом группа Когтя прибавила шаг. Майор читал тайгу, как открытую книгу. Сказались многочисленные выходы в лес с дедом Петром. Там сломана маленькая ветка, там примята трава, птица, сорвавшись с ветки, рассекая крыльями воздух, понеслась куда-то вдаль…  — все это было четким знаком того, что здесь совсем недавно прошел человек.
        Коготь махнул рукой, показывая, что нужно присесть и затаиться. Смершевцы повиновались. Коготь посмотрел в бинокль — кругом видны были только деревья. И тут среди стволов мелькнула спина лесника, который то и дело с опаской оглядывался по сторонам. До него было приблизительно метров двести.
        — Лесник неподалеку,  — не отрываясь от бинокля, тихо сказал Коготь.  — Судя по всему, он не сбился с курса и направляется в квадрат семь. Мы полчаса отдыхаем, а затем продолжим преследование,  — отдал приказ своим подчиненным Коготь.
        Офицеры достали из рюкзаков тушенку и хлеб, вскрыли банки ножами и занялись едой, расположившись под деревьями. Немного перекусив, майор вытянулся на траве, чувствуя, как отдыхают мышцы после длительного перехода. Полежав, он поднялся, отошел чуть в сторону и посмотрел в бинокль туда, где скрылся лесник. Тайга поглотила Рейнакса. Коготь спрятал бинокль в чехол и вернулся к своим людям:
        — Володя, я бы хотел с тобой поговорить,  — тихо сказал Самойлов.
        — Есть какие-то соображения?  — взглянув на друга, спросил Коготь.
        Самойлов пожал плечами:
        — Я, честно говоря, не понимаю твоего маневра. Ты завербовал лесника, блестяще расставив капканы в разговоре с ним так, что у Рейнакса не осталось иного шанса, как согласиться работать на нас.
        — Все так,  — вставил майор.
        — Ты приказал Рейнаксу, чтобы он отправился в квадрат семь, встретил там немецких диверсантов и привел их в засаду на болоте. Ты сам говорил мне об этом. Мы же вдвоем ездили в сторожку вербовать лесника. И вдруг ты меняешь свой план и вместо засады на болоте начинаешь преследовать лесника. Выходит, что ты ему не доверяешь,  — еще более понизив голос, заключил Андрей.
        — Именно так. Я завербовал Рейнакса и подыграл ему, показывая, раз семья его у нас под наблюдением, то мне и волноваться не о чем, мол, он будет выполнять все мои приказы, иначе мы их ликвидируем. Но,  — Коготь поднял указательный палец вверх,  — еще во время первого нашего разговора с лесником я понял, что он испугался только одного, а именно того, чтобы я его не пристрелил за убийство Коли, которое он совершил. Вот этого Рейнакс по-настоящему боялся. А затем, когда он понял, что его хотят перевербовать, то стал вести свою еле уловимую игру. Понимаешь, Андрей, я его сразу раскусил — по-настоящему он боится только за свою шкуру.
        — А как же его отец, мать, сестра? Неужели ему все равно? Наши люди ведь установили за ними наблюдение.
        — Никакого наблюдения мы за ними не устанавливали. Я просто блефовал. Мы лишь только узнали, где они живут и всякие детали, чтобы немного надавить на лесника. Да, сначала он был ошарашен, услышав от меня адрес дома в Риге, где он родился, об отце, матери, сложной судьбе его сестры. Но потом он оправился, я это четко понял по его жестам, ответам. Он подумал примерно так: «Ну что ж, если их убьют красные, такова уж их судьба. В мои планы не входит провести всю жизнь где-нибудь на лесоповале в Сибири». Я ему намекнул, что если он хорошо справится с заданием, то, возможно, когда-нибудь увидит свою семью. Я просто прощупывал его уязвимые места, но он на это не повелся, справедливо рассудив, что шпионаж и убийство подростка мы ему никогда не простим.
        — Ты прекрасно сыграл свою роль, я многому поверил,  — восхищенно сказал Андрей.
        Коготь пожал плечами:
        — Просто меня этому хорошо научили мои отцы-командиры. Я сделал свою работу качественно.
        — А что насчет шифра, всех этих писем и телеграмм от «сестры»?  — поинтересовался Самойлов.
        — В этом случае все сработало четко и по моему плану. На тот момент, повторюсь, Рейнакс боялся, что я его пристрелю как последнего пса, и он понимал, что должен нам что-то отдать, чем-то пожертвовать — по-другому невозможно. Наши специалисты все проверили. Ольга Волошина, его «сестра» из Калуги,  — немецкая шпионка. Она тоже действует не одна. А система шифра в их переписке полностью совпадает с разъяснениями Рейнакса. Каждое третье слово в каждом пятом предложении шифровалось по тому же принципу, что и в телеграмме.
        — Неплохо придумали — брат переписывается с сестрой плюс редкие телеграммы о здоровье матери. Трудно хоть что-нибудь заподозрить,  — покачал головой Самойлов.
        — Да,  — согласился Коготь,  — мы имеем дело с коварным, прекрасно обученным врагом. Лично я не забываю об этом ни на одну минуту.
        — Значит, ты раскусил лесника, Володя, и направился за ним. А вдруг он просто-напросто сбежит, растает в необъятных просторах тайги,  — предположил Самойлов.
        Коготь покачал головой:
        — Это вряд ли, хотя полностью исключить такого варианта нельзя.
        — Ты думаешь, Рейнакс встретит немцев?  — понизил голос лейтенант.
        — Встретит,  — уверенно ответил Коготь.  — А вот как пройдет встреча, это мы посмотрим. Ладно, хватит об этом, Андрей, надо собираться и идти дальше.
        — Да, пора в путь. Но я тобой восхищаюсь. Одно дело, что ты в тайге чувствуешь себя как дома, так еще к тому же и прекрасно разбираешься в психологии, просчитываешь каждый ход, как в хорошей шахматной партии.
        — Выдам тебе один секрет, Андрей,  — посмотрел на друга Коготь.
        — Интересно, какой?
        — Никто не в силах просчитать каждый шаг, особенно если речь идет о таком серьезном противнике, как Абвер. Мы просто должны стремиться каждый раз опережать их. Похоже, у СМЕРШа это получается неплохо. Но, как говорится, постучим по дереву. Пошли.
        Повернувшись к остальным, майор скомандовал:
        — Группа, подъем! Продолжаем преследование.
        Смершевцы встали, поправляя амуницию, и один за другим пошли вслед за майором.
        На следующий день к обеду они вышли к квадрату семь. Коготь приказал всем укрыться за деревьями и ждать, а сам вместе с капитаном Андроновым пополз вперед. Примерно через полчаса они обнаружили за скоплением огромных черных валунов, покрытых мхом, смотревшего куда-то вдаль Рейнакса. «Значит, я не ошибся в своих расчетах,  — размышлял Коготь.  — Рейнакс встретит немецких диверсантов, но вот что будет потом? Это вопрос. Ладно, чего голову попусту ломать. Лесник на месте, никуда не сбежал, ждет немцев, поверив мне, что я устрою им засаду на болоте возле озера. А мы сами пришли встречать «дорогих гостей»,  — с иронией подумал Коготь.
        Из задумчивого состояния майора вывел его заместитель.
        — Здесь хреново будет их валить,  — глядя на огромные камни, произнес Андронов.  — Камни — отличное прикрытие, притом они здесь так интересно расположены, будто кто-то намеренно собирался в этом месте держать круговую оборону.
        — Это точно, здесь их ни за что не возьмешь, не обойти ни слева, ни справа,  — согласился Коготь и, помолчав, добавил: — Собственно, никто фрицев здесь атаковать и не собирается.
        — Я понимаю,  — кивнул Андронов,  — просто мысли вслух, беглый анализ, так сказать.
        — Мы просто выждем удобный момент для себя,  — взглянув на капитана, улыбнулся Коготь.
        — Ив этом наше большое преимущество.
        На следующий день, утром, Коготь, лежа за деревом вместе с Самойловым, наблюдал в бинокль за лесником, который все чаще и чаще выглядывал из-за камня.
        — Ждет гад своих,  — процедил сквозь зубы Самойлов.
        — Не один он ждет, мы тоже в нетерпении,  — улыбнулся Коготь.
        Они замолчали. Примерно через час майор заметил, как огромная сова, ухнув, сорвалась с ветки.
        — Ее кто-то потревожил,  — вглядываясь в бинокль, сказал Коготь.
        Думаю, да.
        — На сто процентов уверен, что там кто-то идет,  — продолжая смотреть в бинокль, произнес майор.
        Лесник тоже выглянул из-за камня. Вскоре между деревьями появились силуэты нагруженных оружием и различным снаряжением немецких диверсантов.
        — А вот и гости дорогие пожаловали,  — выдохнул Коготь.
        — Принесла их нечистая сила,  — зло сказал Самойлов.
        — Давай, Андрей, считай, сколько фашистов пришло.
        — Понял, Володя.
        Фрицы тем временем медленно шли среди деревьев, примерно в двухстах метрах справа от наблюдательного пункта СМЕРШа.
        — Я насчитал пятнадцать диверсантов,  — сообщил Самойлов.
        — У меня такой же результат,  — отозвался Коготь,  — значит, пятнадцать фрицев. А в прошлый раз их было десять. Выходит, усилили они свою диверсионную группу,  — заключил майор.
        Тем временем лесник выкрикнул из-за камней пароль «Бранденбург!». Диверсанты растворились среди камней и деревьев, словно их и не было. Лесник повторил пароль. Из-за дерева появился высокий, крепкий немец с автоматом в руках, видимо, старший группы, офицер, и отозвался на пароль. Рейнакс вышел из-за валуна и о чем-то поговорил с офицером. Затем офицер взмахнул правой рукой, и немцы стали по одному выходить из укрытий. Офицер что-то сказал им, и диверсанты расположились за камнями на привал.
        — Отдыхать гады задумали, жрут чего-то,  — кивнув в сторону врага, сказал Самойлов.
        — Давай, Андрей, очень осторожно, ползком, дуй за нашими.
        — Понял, командир,  — тихо произнес лейтенант и, развернувшись, пополз между деревьями.
        Через десять минут возле Когтя за деревьями рассредоточилась вся группа офицеров СМЕРШа. Капитан Андронов подполз к майору:
        — Как тут у нас обстановка, Владимир Николаевич?
        — Прибыло пятнадцать фрицев, лесник их встретил. Похоже, у них сейчас передышка. Немцы все как на подбор, рослые, спортивного телосложения. Видимо, тщательно их отбирали,  — предположил Коготь.
        — Как мы сейчас будем действовать?  — осведомился капитан.
        — Да, собственно, никак,  — не отрываясь от бинокля, сказал майор.  — Они отдыхают, и мы отдыхаем. Только вот в отличие от фрицев мы за ними приглядываем. Будем действовать по обстановке, Степан Иванович, а там посмотрим.
        Шло время, смершевцы потихоньку обустроились и затаились, лишь Коготь время от времени посматривал в сторону валунов. Некоторые немцы, вытянувшись во весь рост, спали, отдыхая после долгого перехода по тайге. Другие продолжали что-то жевать.
        — Похоже, до темноты они никуда не уйдут,  — обращаясь к Андронову, сказал майор.
        — Наверное, здорово утомила их наша тайга, в себя не могут прийти,  — усмехнулся Андронов.  — Надоело уже лежать за деревьями, скорее бы делом заняться.
        — Придется потерпеть,  — снова взглянув в сторону врага, ответил майор.
        Примерно через час Коготь заметил, как из-за валунов вышли здоровенный немец, который отвечал на пароль, и Рейнакс.
        — Глянь-ка, Степан Иванович, лесник решил о чем-то поговорить с немецким командиром.
        Андронов высунулся с другой стороны огромного кедра и посмотрел в свой бинокль.
        — Вижу, майор.
        — Похоже, я догадываюсь, о чем Рейнакс будет говорить немцу,  — сказал Коготь.
        — Ты у нас, Владимир Николаевич, ясновидящий. Так о чем они будут говорить?
        — Не будем торопить события, а просто понаблюдаем,  — уклончиво ответил майор.
        Рейнакс и в самом деле предложил командиру группы майору Вальтеру Раубеху поговорить где-нибудь в сторонке об одном важном аспекте дела. Они отошли и сели на небольшой камень.
        — Есть один момент, о котором вы, господин майор, обязаны знать,  — начал Эйнар.
        — И что же это?  — взглянув на проводника, спросил Раубех.
        — Дело очень серьезное. В общем, русские вычислили меня. Я убил подростка, который следил за мной. Он бы меня выдал в деревне. По-другому я не мог поступить. На полигоне, вернее, вокруг него, действует группа СМЕРШа, которую возглавляет майор, крепкий такой, с волевым подбородком. Он настоящий специалист.
        — То есть ты хочешь сказать, что тебя завербовали. А ты случайно не привел с собой русских?  — повысил голос Раубех.
        — Что вы, господин майор, я русским никогда служить не буду. А если бы, допустим, я их привел сюда, ваша группа уже была бы уничтожена.
        — Так какая у тебя миссия, лесник?  — Раубех повернул голову и в упор посмотрел на Рейнакса.  — Только не вздумай со мной шутить!  — грозно предупредил майор.
        — Русские думают, что завербовали меня. Они послали меня, чтобы я вас встретил и вывел на них по узкой тропе, пересекающей болото в стороне от озера. Там легко устроить засаду и мигом всех уничтожить. Я пришел, чтобы предупредить вас о грозящей опасности. Этот полигон очень хорошо охраняется. Давайте уйдем отсюда! Уйдем в Германию!
        — Уйдем, не выполнив задание?  — прошипел Раубех.
        — Я могу провести вас к полигону, но в том случае, если вы пообещаете не предпринимать ничего, а просто понаблюдаете и уйдете вместе со мной. Поверьте, господин майор, без меня вам здесь не выжить, потому что я знаю в округе каждую кочку, не раз бывал возле полигона. Там самолеты — истребители и бомбардировщики,  — танки, повсюду дзоты на высотах. А самое главное, похоже, у советского майора из контрразведки глаза повсюду,  — Рейнакс суеверно сплюнул.
        Раубех задумался, а затем сказал:
        — Что ж, возможно, ты и прав, проводник. Что-то у меня ноги сильно затекли.
        Майор поднялся с камня, Эйнар тоже хотел встать.
        — Нет, ты сиди, отдыхай,  — положив леснику ладонь на плечо, произнес немецкий диверсант,  — надо все хорошенько обдумать. Сам понимаешь, чего-чего, а такого я не ожидал от тебя услышать.
        — Я желаю вашей группе и вам лично, господин майор, только добра, чтобы вы ушли отсюда и вернулись в Германию живыми. Если бы я работал на русских, то просто вывел бы вашу группу к месту их засады, а сам бы при этом уцелел. Это они мне гарантировали.
        — Скажи, а они знают, в каком квадрате ты нас встретил?  — взглянув на Рейнакса, спросил майор.
        — Нет, этого они не знают, я их перехитрил,  — соврал лесник.  — Они не поняли до конца систему шифра. Я предупредил вас, господин майор, об опасности. Не забудьте об этом, когда мы вернемся в Германию. Если вы хотите, я проведу вас к полигону.
        — Да, конечно, я не сомневаюсь в твоей преданности,  — кивнул офицер и, шагнув за спину лесника, стремительно выхватил армейский кинжал и вогнал его по рукоятку под левую лопатку лесника.
        Рейнакс конвульсивно дернулся и, широко раскрыв рот, будто собираясь что-то крикнуть, повалился с камня, головой вперед.
        — Ни хрена себе поворот,  — покачал головой наблюдавший за разговором лесника и немецкого диверсанта капитан Андронов.  — Фриц зарезал нашего лесника, как кабана, точным, выверенным движением.
        — Не убедил его Рейнакс в своей преданности,  — заключил Коготь, также наблюдавший развязку.
        Командир группы немецких диверсантов подошел к валунам и что-то быстро объяснил своим подчиненным. Двое из них мигом вскочили и побежали к убитому леснику. Остальные тоже зашевелились. Было ясно, что немцы собираются побыстрее покинуть это место. Рейнакса за ноги оттащили на несколько метров в сторону, вырыли небольшую могилу саперными лопатами, бросили в нее труп лесника, закопали и покрыли могилу дерном. Затем немцы разобрали поклажу и оружие и осторожно, один за другим, вышли из-за валунов и устремились вглубь леса по направлению к озеру.
        Когда фашисты ушли, Коготь вкратце рассказал бойцам своей группы о том, что они с капитаном Андроновым видели.
        — Значит, Рейнакса фриц убил,  — вырвалось у Самойлова.
        — Да, лейтенант,  — кивнул майор.
        — Это ж надо,  — произнес Егоров.  — Когда лесник шел с почты, я его сопровождал. В общем, он встретил мать убитого Коли. Она, словно чувствуя, кто убил ее сына, сказала леснику, что прокляла злодея, и добавила, что убийце ее сына жить осталось недолго на этом свете. Так все и вышло.
        — Короче, ставлю задачу,  — со стальными нотками в голосе произнес Коготь,  — мы преследуем немецкую диверсионную группу, ищем удобный момент и уничтожаем врага. Но одного из них, командира группы, он высокий, крепкий, со светлыми волосами, зачесанными на левую сторону, во что бы то ни стало нужно взять живым. Всем понятно?  — осмотрев своих бойцов, спросил майор.
        — Понятно,  — послышалось со всех сторон.
        — Подождем еще немного, а потом последуем за фрицами,  — тихо произнес Коготь. Через несколько минут он сказал: — Ладно, пора. Раз немцы так поспешно рванули отсюда, значит, чего-то опасаются, а потому будут предельно осмотрительными. Вперед!  — скомандовал Коготь, и смершевцы по одному, пригнувшись, двинулись в путь.
        Примерно через час группа Когтя увидела вдалеке между деревьями фашистов. Диверсанты, судя по всему, были начеку. Пару раз по приказу, который условным жестом руки отдавал командир группы, немцы опускались на одно колено, вслушиваясь в звуки леса и водя стволами автоматов из стороны в сторону.
        — Видно, что эти особенно вышколены, стремительно и слаженно движутся. Первая группа, которую мы почти всю уничтожили, была послабее,  — тихо прошептал майору капитан Андронов, который шел рядом с командиром группы СМЕРШа.
        — Правильно заметил, Степан Иванович,  — повернув голову, тихо сказал Коготь.  — У этих выучка в разы лучше.
        — Я не удивлюсь, если фашистская группа состоит только из офицеров.
        — Противник серьезный и прекрасно подготовленный. Они наизнанку вывернутся, но достигнут своей цели. А цель у них, понятно, одна — полигон. А у нас сейчас другая цель — противоположная,  — Коготь зло сплюнул,  — не должны фашисты дойти до полигона. Посмотрим, что они станут делать,  — сказал майор.
        — Выбор у них не велик,  — заметил Андронов.
        — Увидим,  — задумчиво произнес Коготь.  — Где-нибудь мы их подловим.
        — Скорее бы, а то, по правде говоря, у меня уже руки чешутся, так хочется перестрелять всю эту нечисть.
        Немцы некоторое время петляли по лесу, убеждаясь в том, что их никто не преследует. Коготь умело маневрировал в тайге, держа свою группу на безопасном расстоянии, позволявшем и немцев не потерять из виду, и не быть обнаруженными самим.
        Неподалеку от озера в лесу немецкие диверсанты остановились. Их командир, белобрысый верзила, подозвал двух подчиненных и что-то им сказал. Немцы закивали головами и, перебегая от дерева к дереву, направились к озеру.
        — Видать, фашисты пошли на разведку,  — глядя в бинокль, сказал майор.
        — Напугал их чем-то покойный лесник, действуют крайне осторожно,  — отметил Андронов.
        Тем временем белобрысый фриц развернул карту и принялся тщательно ее изучать. Он подозвал к себе еще одного из своих, и они вдвоем углубились в обсуждение. Через какое-то время вернулись двое разведчиков, которые были посланы к озеру, и доложили белобрысому о результатах своей вылазки.
        Немец внимательно выслушал подчиненных и кивнул головой, затем посмотрел на наручные часы и отдал какой-то приказ. Фашисты достали тушенку, хлеб и стали есть.
        — А может, их сейчас атаковать, Владимир Николаевич?  — обращаясь к Когтю, спросил Андронов.
        Майор покачал головой:
        — Рано еще, Степан Иванович. Ну, убьем нескольких, а остальные рассредоточатся за деревьями. Увязнем надолго, да и не забывай, что нам противостоят одни из лучших спецов Абвера. Выучка у них будь здоров. Постреляем здесь до ночи, а потом они смоются. Да и у нас могут быть потери. Так что ждем, не пришло еще время. Ты лучше, Степан Иванович, сделай одно доброе дело.
        — Какое?  — взглянул на Когтя капитан.
        — Покажи каждому из наших белобрысого немецкого командира. Пусть, как говорится, знают врага в лицо,  — усмехнулся майор,  — и помнят, что этого гада обязательно нужно взять в плен.
        — Сделаем, Владимир Николаевич,  — отползая от майора, тихо произнес Андронов.
        Немцы, насытившись, улеглись за деревьями отдыхать.
        «Озеро Нельское приблизительно в пятистах метрах отсюда,  — размышлял Коготь,  — наверняка фрицы ждут темноты. Но в темноте, не зная местности, они же увязнут в болоте… Нет, на самоубийц они не похожи. Значит, снова будут переправляться через озеро,  — заключил майор.  — Другого варианта у них просто нет».
        К майору подполз Самойлов:
        — Что, Володя, любуешься, как дрыхнут фрицы?  — пошутил лейтенант.
        — Да, веселое это занятие, до колик в животе,  — усмехнулся Коготь.
        — А на кой черт он тебе белобрысый нужен живым, если не секрет?  — посмотрев по сторонам, спросил Андрей.
        — Он командир, поэтому, естественно, много знает. Возможно, удастся провести какую-нибудь комбинацию и еще больше запутать Абвер.
        — Что ж, тебе виднее,  — кивнул Самойлов. Помолчав, он спросил: — Как думаешь, почему прикончили лесника?
        — Возможно, немец избавился от Рейнакса потому, что тот сказал нечто такое, что насторожило фашиста. Не исключено, что Рейнакс мог рассказать и о нашей якобы засаде на болоте. Как бы то ни было, лесник сыграл самую провальную игру в своей жизни.
        — Да, потому что он сыграл в ящик, или в землю, собственно, какая разница,  — съязвил Самойлов. Полежав немного рядом с майором, лейтенант спросил: — Как думаешь, Володя, фашисты пойдут озером?
        — Думаю, что да. Какой дурак без проводника ночью сунется на еле заметную тропу среди болота? Это же верная гибель. Так что фашисты наверняка сделают ставку на озеро.
        — Понятно,  — улыбнулся Самойлов,  — ты уже все варианты прокрутил.
        — А чем тут еще заниматься? Лежи себе и просчитывай варианты,  — взглянув на друга, сказал Коготь.
        — Тоже своего рода шахматная игра,  — заметил Андрей.
        — С одной оговоркой — проигравшего зароют навечно в землю.
        — Да, игры у нас веселые…
        Когда солнце начало садиться за лесом, командир немцев отдал короткий приказ, и вся группа пришла в движение. Фашисты встали, что-то проверили в своих ранцах и по одному пошли в сторону озера.
        Коготь подполз к своим бойцам, укрывавшимся за деревьями, и вполголоса сказал:
        — Идем на сближение с фашистами. Всем быть предельно внимательными и собранными. Помните, что все просто — либо мы их, либо они нас. Но главное — не упустить командира фашистских диверсантов. Мне он нужен живым,  — напомнил Коготь.
        — Ясно, товарищ майор,  — закивали бойцы СМЕРШа.
        — По одному ползком вперед!  — дал команду Коготь.
        От окраины леса до берега озера было не более ста метров. Немцы, не выходя из леса, принялись что-то доставать из ранцев, и вскоре майор понял, что это акваланги. «Хотят максимально скрытно добраться до противоположного берега»,  — кивнул своим мыслям майор.
        Смершевцы лежали за деревьями, совсем рядом с ничего не подозревавшими фашистскими диверсантами. Белобрысый дал команду, и немцы стали облачаться в плавательные костюмы. Чуть в стороне от основной группы диверсантов стояло трое фашистов, помогая друг другу. Коготь поднял голову и кивнул. Младший лейтенант Абазов, укрывшийся высоко на дереве за спиной троицы, прошелся по толстой ветке и стремительно оттолкнулся. Пролетая над головами немцев, он послал в живые мишени три ножа.
        Немцы один за другим полетели на землю. Один из диверсантов, находившийся вблизи от убитых, повернулся, и клинок, брошенный с близкого расстояния Абазовым, впился ему в шею. Немец захрипел. «Что случилось?!» — крикнул белобрысый.
        Два снайперских выстрела Егорова и Самойлова прервали процесс экипировки еще двум фашистам. «Здесь русские!» — закричал один из диверсантов, и тут же снайперская пуля пробила ему грудь.
        Немцы с аквалангами попадали на землю за деревьями и попытались дать огневой отпор. Тем временем Абазов, стремительно двигаясь по веткам деревьев, пробрался в тыл к лежавшим внизу немцам. Прицелившись, он метнул нож и пришпилил шею одного из фашистов к земле.
        Диверсант, лежавший рядом, приподнял голову, и нож вонзился ему в левую глазницу. Однако Абазова заметил еще один из фашистов и выпустил в его сторону очередь. Младший лейтенант моментально крутнул сальто назад.
        Фашисты осыпали пулями верхушки деревьев, такую уж панику навел Абазов на опытных фашистских диверсантов.
        — Они хотят побыстрее добраться до озера!  — перезаряжая оружие, крикнул Коготь.  — Не дадим им возможности уйти.
        Шестеро оставшихся в живых немцев, огрызаясь автоматными очередями отступали к озеру. Правда, воевать в акваланге и с ластами в одной из рук дело было, мягко сказать, бесперспективное, особенно учитывая тот факт, кто противостоял немецким диверсантам. Однако у фашистов не было другого выхода и потому они отчаянно рвались к воде.
        Выскочив на открытое пространство, немцы рассредоточились. Из леса в них летел град пуль. Троим фашистам, в том числе и командиру, удалось укрыться за камнями, а трое остальных были убиты в течение нескольких секунд.
        Егоров, подбираясь ближе к немцам, поймал вражескую пулю и упал рядом с деревом.
        — Лейтенант Самойлов, вытащить Егорова и оказать помощь!  — приказал Коготь.  — Всем прикрывать Самойлова!
        Трое немцев, спрятавшихся за камнями, не могли поднять голов, настолько плотный огонь велся в их сторону, пока лейтенант Самойлов, забросив за плечи снайперскую винтовку, в несколько прыжков не добрался до раненого и не оттянул его вглубь, за деревья.
        — Командира фрицев взять живым!  — напомнил Коготь.
        Немцы, понимая, что долго на открытом пространстве не смогут продержаться, да и патронов у них становилось все меньше, пошли на решительный шаг. Двое фашистов, усилив огонь, прикрыли отход своего командира к воде.
        — Уйдет, сволочь!  — глядя на приближающегося к озеру и стрелявшего время от времени немецкого командира, крикнул Анютин.
        Нужно было что-то предпринимать, причем очень быстро. Мозг Когтя моментально прокрутил множество комбинаций возможных дальнейших действий, выбрав один вариант.
        — Абазов!  — крикнул майор.
        — Я,  — отозвался младший лейтенант.
        — Берешь гранаты, подползаешь и глушишь немца слева, а я беру на себя фрица справа и затем командира. Анютин и Андронов нас прикрывают!  — приказал Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — отозвался Абазов.
        Сжав в левой руке две гранаты и положив рядом с деревом автомат, Коготь проверил наличие ножа в ножнах и пополз вперед. Почти одновременно с ним пополз и младший лейтенант Абазов, но только левее. Анютин и Андронов осыпали пулями залегших фашистов, не забывая посылать очереди над головой у рвущегося к воде немецкого командира диверсионной группы.
        Коготь выполз из-за деревьев и оказался на открытом пространстве. Теперь он был очень уязвим, впрочем, как и Абазов. «Нужно уничтожить огневые точки врага одну за другой,  — лихорадочно работал мозг майора.  — Если выйдет какая-нибудь заминка, немцы просто перестреляют нас, как зайцев».
        Расстояние до камня, к которому устремился майор, сокращалось. Оставалось проползти еще чуть-чуть, чтобы наверняка метнуть гранаты, и в этот момент немецкий диверсант, высунувшись из-за камня, послал в майора очередь. Коготь машинально закрыл голову руками. Запрыгали фонтанчики песка. «Второй очередью, блин, накроет»,  — подумал майор. Он поспешно откатился в сторону. Песок брызнул рядом, казалось, что вражеские пули обожгли лицо.
        Выдернув чеку гранаты, Коготь бросил ее за камень. Немец вскрикнул, и почти сразу же за этим раздался мощный взрыв. Майор, выждав несколько секунд, швырнул вдогонку и вторую гранату. Снова раздался мощный взрыв. Камень сорвало с места, он покосился и майор увидел окровавленное тело немецкого диверсанта. Правая кисть у него была оторвана. Фриц лежал, уткнувшись лицом в песок.
        И тут же Коготь услышал взрыв слева. «Жив фриц слева или нет — неизвестно, но надо рискнуть, иначе белобрысый уйдет». Командир немецкой диверсионной группы уже был в нескольких метрах от воды. Майор вскочил и побежал к озеру. Слева никто не стрелял. «Значит, Абазов одной гранатой уничтожил фрица»,  — промелькнуло в голове у Когтя.
        Немец перед самой водой повернулся и выстрелил. Майор метнулся в сторону, упал наземь и перекатился. К счастью, фашист даже не задел его. У ног белобрысого взметнулся ввысь песок. Он отшвырнул автомат, в котором, видимо, закончились патроны, и влетел в воду.
        Коготь вскочил и побежал. Сердце билось так сильно, что, казалось, еще немного, и оно разорвется. Так быстро майор бегал только в свое лучшие спортивные годы. Едва немец нырнул, как Коготь, прыгнув за ним в озеро следом, повис у него на плечах и, выхватив из ножен кинжал, ловким движением перерезал трубку, ведущую к кислородным баллонам.
        Белобрысый верзила дернулся и, сбросив майора, крутнулся, нанося одновременно удар ножом. Но Коготь, предвидя такой маневр, увернулся и шарахнул кинжальным лезвием по кисти фашиста, ударив его вслед предплечьем левой руки по раненному запястью. Белобрысый выронил нож, который мелькнул черной молнией, падая на дно. Захлебываясь, фашист всплыл на поверхность озера. Но едва он успел вдохнуть, как получил мощный удар в челюсть снизу головой от всплывающего следом за ним советского майора. Голова немца завалилась на бок, было видно, что он в глубоком нокауте.
        — Помогите вытащить этот мешок дерьма!  — переводя дыхание, крикнул Коготь.
        Впрочем, Абазов, устремившийся на помощь Когтю, уже подбегал к озеру.
        — Сейчас вытащим этого проклятого фрица, товарищ майор,  — вбегая в воду, громко сказал Абазов.
        Вдвоем они выволокли немецкого командира на берег, и тут подбежали Анютин и Андронов.
        — Как вы, Владимир Николаевич? Не ранены?  — с тревогой спросил капитан.
        — Да вроде целый. Вот этого гуся немецкого немного подрезал,  — Коготь пнул сапогом в окровавленное правое запястье фрица,  — бил с разворота в меня ножом.
        — Дешевый прием наших уголовников,  — сплюнул Анютин.
        — Как там Егоров?  — с тревогой спросил майор.
        — Пока еще не знаю,  — покачал головой Андронов,  — жарко тут было на берегу.
        — Да, было не скучно,  — тяжело дыша, ответил Коготь.
        Фашист застонал, пошевелился и открыл глаза. Было видно, что соображает он с трудом. Однако, увидев нависшие над ним сердитые лица, он тяжело вздохнул и выругался по-немецки.
        — Ты находишься в культурном обществе, собака, так что подбирай выражения, а то я мигом пущу тебя на фарш,  — грозно сказал Андронов.
        — Короче, тащите фрица к лесу, нечего здесь маячить, а там разберемся. Пойду спрошу у Самойлова, как там Егоров,  — сказала Коготь и направился в сторону леса.
        — Тащить этого гада на себе я не собираюсь, сам пусть топает, на своих двоих,  — услышал за спиной Коготь голос капитана, и десяток слов отборного русского мата наложили печать на сказанное.
        Андронов ударил фашиста сапогом по ребрам:
        — Поднимайся, гад, быстрее!
        Немец, тяжело дыша, повернулся, встал на одно колено, но, получив под всеобщий хохот мощный пинок под зад от Анютина, поспешил подняться.
        — Вот так-то лучше,  — рассмеялся капитан и ткнул фрица стволом автомата в спину.
        Тем временем Коготь нашел под одним из деревьев бледного Егорова. Он лежал на траве, а Самойлов, склонившись над ним, перевязывал ему раненое плечо.
        — Как дела, Егоров?  — спросил Коготь.
        — Могли бы быть и лучше, товарищ майор. Угораздило вот, не знаю даже как. Тюкнула шальная немецкая пуля, черт бы ее побрал.
        — Да не переживай, Иван,  — продолжая его перевязывать, произнес Самойлов,  — радуйся, что жив. Это главное. К тому же и ранение у тебя не страшное, не то что к свадьбе, а через неделю заживет.
        — Поясни подробнее свою мысль,  — попросил Коготь друга.
        — Дело в том, что пуля попала в плечо и прошла навылет, не зацепив ни одной кости. И это великая удача и счастье. Больно, конечно, и, безусловно, неприятно, однако по большому счету — мелочь. Вернемся на полигон, я наложу тебе несколько швов, и будешь бегать, как новенький,  — сказал Самойлов Егорову,  — еще лучше прежнего.
        — Лейтенант, ты серьезно так быстро вернешь раненого в строй?  — спросил Коготь, взглянув на Самойлова.
        — Ну, может с неделькой я и поторопился, а вот через десять дней запросто можно будет брать Егорова на задание. Представляю, с какой злобой будет человек стрелять по фашистам,  — покачал головой Самойлов.  — А как дела с диверсантами?  — спросил он у Когтя.  — Взяли главного, товарищ майор?
        — Да, взяли мокреньким, мать его,  — сплюнул Коготь.
        — В смысле?  — повернул голову Самойлов.
        — Он уже вплавь бросился, сволочь, когда я вцепился ему в спину. Короче, ведут его наши. Тебе, лейтенант, предстоит еще одна работенка.
        — Какая?
        — Фриц меня хотел ножом в воде пырнуть, но я опередил его, подрезал ему кисть руки. Надо будет перевязку немцу сделать.
        — Я бы его перевязал, будь моя воля, автоматными очередями крест на крест.
        — Нам он еще пригодится,  — сев рядом с Егоровым возле дерева, сказал Коготь.
        — Только это его и спасает,  — произнес Самойлов.
        Вскоре привели пришедшего в себя после «дуэли» с майором немецкого командира. Он был босиком. Нижняя губа сильно распухла и выдавалась вперед, что было результатом мощнейшего удара Когтя — немец зубами ее прокусил. Из раны на запястье правой руки капала кровь.
        — По-русски говоришь?  — взглянув снизу вверх на фрица, спросил Коготь.
        Немец кивнул головой и ответил по-русски:
        — Да, понимаю и очень хорошо говорю.
        — Что ж, неплохо,  — произнес майор.  — У нас есть, конечно, переводчик, но беседовать на русском будет гораздо лучше и удобнее.
        — Расстреляйте меня,  — вдруг сказал немец, обращаясь к Когтю.
        — С этим ты не торопись. Это же быстро делается. Успеется,  — оборвал его майор.
        — Зачем вы взяли меня в плен? Лучше бы застрелили, как всех моих людей.
        — Не горячись,  — сухо ответил Коготь. Помолчав, он спросил: — Ты командир группы?
        — Да, я.
        — По званию кто будешь?
        — Майор.
        Коготь и Андронов переглянулись. Они поймали крупную птицу.
        — Я буду с Самойловым здесь, он перевяжет немца. Остальные идут закапывать убитых фашистов, нечего им валяться и людей пугать. Капитан,  — окликнул Коготь Андронова,  — каждого немца обыщите и заодно подберите сапоги майору,  — кивнув на пленного, сказал Коготь.  — Не пойдет же он босиком.
        — Сделаем, товарищ майор,  — ответил Андронов и, развернувшись, ушел.
        За ним последовали Анютин и Абазов.
        Закончив перевязывать Егорова, Самойлов осмотрел рану фашистского диверсанта.
        — Здорово тебя полоснули, еще немного — и ты лишился бы нескольких пальцев,  — заключил Самойлов.
        Немец был в подавленном настроении и ничего не ответил. Еще бы, совсем недавно он командовал элитной группой Абвера, состоящей из офицеров, которых в данный момент русские контрразведчики закапывают как ненужный хлам. Раубех клялся Штольцу, своему непосредственному шефу, что обязательно выполнит поставленную перед ним сверхважную задачу. А что сейчас? Раубеха едва не придушил русский майор в воде, причем лишь потому этого не сделал, что захотел взять его в плен. И сейчас русский военный врач осматривает порезанную руку немца. От бессилия и отчаяния Раубех готов был взвыть.
        «А может, броситься на русского офицера? Тогда он точно пристрелит меня. И, как последнее животное, меня зароют в землю в этой забытой богом тайге. И никто никогда не узнает, где похоронен майор Вальтер Раубех. Чертов инстинкт самосохранения»,  — размышлял немецкий диверсант, пока Самойлов спиртом смазывал пораненную руку фашиста, а затем перевязывал ее. Потом немецкому командиру связали веревками руки и ноги и бросили, как беспомощного младенца, под дерево.
        Самойлов дал Егорову выпить немного спирта, наломал еловых веток, сделав на земле настил. Егоров лег и почти сразу же крепко уснул. Раубех лежал неподалеку, время от времени скрежеща зубами от злобы.
        Стемнело, когда возвратились Андронов, Анютин и Абазов.
        — Все сделали, как надо, Владимир Николаевич, в лучшем виде,  — доложил капитан.  — Фрицев, будь они тысячи раз прокляты, закопали.
        — И тех, что на берегу убили?  — уточнил майор.
        — Да, все лежат в одной могиле. Я каждого обыскал, ничего интересного. Этому прихватил,  — Андронов кивнул на связанного немецкого командира,  — сапоги его убитого товарища. Не знаю, подойдут они фрицу или нет? Хотя подойдут, куда он, падла, денется,  — Андронов, словно кость собаке, пренебрежительно бросил пару сапог немецкому диверсанту.
        — Отлично. Сегодня переночуем здесь, а завтра на рассвете отправимся в обратный путь. Но прежде чем ложиться спать, хочу отметить геройские действия младшего лейтенанта Рамиля Абазова, все понимают о чем речь.
        — Я такого в жизни никогда не видел,  — восхищенно сказал Анютин.  — Смерть летела на немцев сверху, с деревьев. Ножи мелькали как молнии.
        — Да и потом, на берегу озера Абазов тоже действовал мужественно и умело,  — заключил Коготь и тут же, словно спохватившись, добавил: — Я буду ходатайствовать перед начальством о награждении младшего лейтенанта Абазова боевой наградой.
        — Служу Советскому Союзу,  — тихо сказал Рамиль.
        — Ну а теперь можно укладываться спать,  — произнес Коготь.
        — Товарищ майор,  — окликнул его Абазов.
        — В чем дело?
        — Рядом озеро, позвольте искупаться. Когда еще такая возможность представится? Люблю я поплавать.
        — Разрешаю, Абазов.
        — А мне можно?  — спросил Самойлов.
        — А давайте и я пойду с вами, хоть сегодня уже и купался с этим фрицем,  — майор кивнул на связанного Раубеха,  — правда, особой радости это мне не доставило. А я, признаться, люблю реки и озера, тем более сейчас лето. Значит, капитан укладывается спать, а Анютин берет на себя охрану. Затем Анютина сменит Абазов.
        — Есть, товарищ майор,  — отозвался из темноты Абазов.
        Коготь, Самойлов и Абазов отправились к озеру. Зрелище перед ними открылось поистине фантастическое. Над противоположным берегом висел огромный шар луны, серебристо-темными бликами отражаясь в Нельском озере.
        — Красотища какая,  — выдохнул Самойлов.  — Даже не верится, что недавно здесь шел ожесточенный бой.
        — Да, красиво,  — вторил ему Коготь.  — Луна такая огромная и близкая, словно в театре. Даже можно подумать, что бутафорская, не настоящая.
        Волны с убаюкивающей ритмичностью накатывали на берег. Офицеры подошли ближе, и тут майор увидел возле воды черный немецкий ранец.
        «Так близко к озеру подобрался только Раубех»,  — подумал Коготь. Подойдя к ранцу, взял его в руки и сказал:
        — Похоже, фриц оставил на берегу свои пожитки.
        — Он же так бежал, товарищ майор, что ему было уже не до них, лишь бы ноги унести,  — улыбнулся Абазов.  — Драпал, как будто за ним черти гнались.
        — Если тебя преследует майор Коготь, то и мертвый побежит,  — взглянув на друга, произнес Самойлов.
        — Фриц думал нырнуть и скрыться в озере, затем где-нибудь вынырнул бы — и ищи-свищи его тогда в темноте. Так что вовремя вы, товарищ майор, подбежали к озеру, еще немного, и фашист уплыл бы,  — заключил Абазов.
        — Надо бы обыскать этот ранец,  — с этими словами Коготь опустился на левое колено и, положив ранец на правое, открыл его.
        В ранце помимо сапог и формы, сложенной в непромокаемый мешок, майор обнаружил два небольших портативных фотоаппарата. Один из них, который при желании можно было спрятать и в пуговице, предназначался для перефотографирования секретных документов, а второй был побольше, видимо, его должны были использовать немецкие диверсанты для фотосъемки чего-то другого. Фотоаппараты были упакованы в герметичную черную коробку.
        — Похоже, фрицы основательно готовились,  — показав подчиненным фотоаппараты, произнес Коготь.
        — Но на такой трагичный финал они точно не рассчитывали,  — усмехнулся Самойлов.
        Майор знал, что в Абвере буквально помешены на разных шпионских приспособлениях, поэтому находка его особо не удивила.
        — Надо, чтобы наши спецы посмотрели эти фотоаппараты,  — сказал Коготь и вернул все вынутое в ранец.
        — Да, для них это наверняка будет интересно,  — заметил Самойлов.
        — А теперь идем купаться!  — воскликнул Коготь, быстро снимая с себя одежду и складывая ее на берегу.
        Подчиненные последовали его примеру. Первым в воду с разбега вбежал Самойлов. Окунувшись, он громко посетовал:
        — А водичка-то холодная, аж дух захватывает.
        Вынырнув возле друга, Коготь произнес:
        — А вообще, Коми можно без преувеличения назвать озерным краем. Здесь насчитывается около семидесяти восьми тысяч озер.
        — Ничего себе,  — отозвался проплывавший рядом Абазов.  — Семьдесят восемь тысяч… Летом можно покупаться вдоволь, рыбу половить, да и природа здесь красивая.
        — Да,  — умывая лицо ладонями, согласился майор.  — Природа здесь на самом деле великолепная. Много красивых, живописных мест. Вот только лето короткое,  — отметил Коготь,  — поэтому вода в озерах толком не успевает прогреваться.
        — Зато бодрит по высшему разряду,  — весело сказал Самойлов.  — Кажется, луна так близко, что можно дотянуться до нее рукой.
        — А ты попробуй, Андрей, не стесняйся, глядишь, и получится,  — рассмеялся майор.
        Холодная вода великолепно тонизировала, снимая усталость после долгого, тяжелого дня, наполненного смертельными опасностями.
        — Теперь понимаю, почему я в медицинском институте писал стихи и даже печатался в нескольких городских газетах,  — похвастался Самойлов.
        — И почему же ты писал?  — перевернувшись на спину, спросил Коготь.
        — Неравнодушен я к красоте, товарищ майор. Я и сейчас нет-нет, да и сочиню что-нибудь. А что, может после войны я издам свой поэтический сборник, вступлю в Союз писателей СССР,  — мечтательно произнес Самойлов,  — и ну ее к черту эту медицину. На войне насмотрелся на столько человеческих страданий, что не знаю, как все это разместить в душе.
        Коготь тяжело вздохнул:
        — Под Смоленском я был уверен, что погибну. Страх смешался с ненавистью к фашистам, что топчут родную землю. Поразительный коктейль, я бы сказал, убойный. И стрелять тогда начинаешь точнее, и соображать быстрее.
        — Точно подмечено. Примерно то же самое чувствовал и я, но почему-то я не думал, что погибну. Наверное, горячка неравного боя, много раненых. По крайней мере, другого объяснения я не нахожу.
        — Ты тогда, Андрей, успевал и стрелять, и перевязывать раненых. И как мы только ускользнули под самым носом у немцев?.. Вы же меня выносили раненого, я-то ничего не помню.
        — Наверное, немцы были уверены, что перебили всех на высотке, и поэтому стреляли, когда стемнело, словно по инерции, не так плотно. Мы проползли буквально в нескольких метрах от их танка,  — Самойлов покачал головой.  — Я даже видел лицо высунувшегося из башни немецкого танкиста. Если бы он нас заметил тогда, то просто-напросто передавил бы всех под хохот и улюлюканье своих товарищей.
        Офицеры замолчали. Первым заговорил Коготь:
        — Мы-то и тогда, в 41-м, уже начинали их бить, а теперь, после Сталинграда, и подавно. Ладно, хватит, вода больно холодная, вылезаем, чтобы не простыть ненароком.
        Майор быстро поплыл к берегу, вслед за ним поплыли Самойлов и Абазов. Выскочив на берег, они замахали руками, пытаясь согреться.
        — Сто отжиманий!  — скомандовал Коготь.  — Так оно надежнее будет для согрева.
        Выполнив отжимания, Самойлов начал одеваться и сказал:
        — А теперь мне кажется, что я из бани вылез.
        Одевшись, Коготь забросил на плечо немецкий ранец, и они пошли обратно. Абазов догнал их недалеко от леса, застегиваясь на ходу.
        Анютин сидел, прижавшись спиной к стволу ели, рядом со связанным фашистом. Чуть в стороне, на еловых ветках, на спине спал Андронов, а рядом с ним постанывал от боли раненый Егоров.
        Увидев Когтя, Анютин встал:
        — Все в порядке, товарищ майор,  — доложил Анютин.  — Пленный, кажется, спит.
        — Придется разбудить его, пусть переоденется, а то он босой, заболеет еще. А он нам здоровым нужен. Раубех, проснись,  — толкнув пленного сапогом в плечо, окликнул Коготь.
        Немец что-то пробурчал во сне и открыл глаза. Он попытался сесть, но со связанными руками и ногами это было не так просто сделать.
        — Развяжи его, Абазов,  — приказал майор.
        Младший лейтенант быстро исполнил приказ. Немец, растирая затекшие руки, спросил:
        — Что вам от меня нужно?
        — Чтобы ты переоделся. Похоже, это твое,  — Коготь бросил немецкому диверсанту сапоги и форму.
        — Спасибо,  — со злостью выдавил из себя фриц.
        После того как он переоделся, его снова связали.
        — В твоем ранце мы обнаружили еще кое-что, но поговорим об этом позже. А сейчас все будем спать.
        Луч солнца пробился сквозь кроны деревьев и осветил лицо майора. Коготь прищурился, а затем медленно открыл глаза и сел. Все еще спали, и только Абазов, сменивший Анютина, сидел с автоматом напротив связанного немца, лежавшего возле дерева.
        — Как прошла ночь, Абазов?  — вставая, бодро спросил Коготь.
        — Немец, зараза, бормотал на немецком во сне о полигоне, что он туда обязан добраться, и все такое.
        — Обязательно доберется,  — усмехнулся майор,  — мы его туда приведем.
        — Точно,  — улыбнулся Абазов.
        Майор сходил к озеру, умылся, а когда вернулся, все уже проснулись.
        — Степан Иванович, можно тебя?  — позвал Коготь своего заместителя в сторону.
        Открыв ранец Раубеха, он показал капитану фотоаппараты.
        — Скажи, капитан, вчера, когда ты обыскивал убитых немцев, видел у них в ранцах что-нибудь подобное?
        Капитан внимательно посмотрел на миниатюрные фотоаппараты и отрицательно покачал головой.
        — Нет, у них в ранцах была только одежда, еда и патроны. Ничего подобного я не видел. Такое я бы точно не пропустил, Владимир Николаевич,  — взглянув на майора, ответил Андронов и тут же спросил: — А в чем дело?
        — Да ни в чем, просто хотел удостовериться, видел или нет. Ну, раз не видел, значит, мне попались интересные экземпляры.
        — А где, Владимир Николаевич, ты отыскал этот ранец? Я вроде все проверил.
        — Вчера вечером нашел, на берегу, когда с ребятами ходил купаться,  — ответил Коготь.
        — Понятно, значит, это их командира ранец. Он от тебя драпал, как ошпаренный,  — произнес капитан.
        — Будем выдвигаться, путь не близкий. Озеро двадцать километров плюс до полигона пятьдесят. А у нас раненый и пленный, особо не разгонишься, как ни старайся,  — заметил Коготь.
        — Это точно, Владимир Николаевич.
        Быстро перекусив, группа Когтя с пленным выдвинулась в путь. Егорова пошатывало, но он мужественно шел, стиснув зубы. Проход в болоте (узкая твердая тропинка) теперь был справа от озера. Коготь, видя, как непросто идти Егорову, хоть товарищи и забрали у него оружие и вещмешок, часто устраивал группе отдых.
        На одном из привалов майор подозвал к себе Самойлова и сказал:
        — Тяжело Егорову, а он отказывается, чтобы кто-то его поддерживал и вел.
        — Да,  — кивнул Самойлов,  — характер у парня — кремень. Нам идти еще более пятидесяти километров, боюсь, что он совсем обессилит. Он потерял много крови.
        — Твое предложение?  — глядя в упор на друга, спросил Коготь.
        — Сделать из подручного материала, благо его тут хватает, что-то вроде носилок и приказом уложить на них Егорова. По-другому он не послушает. Это единственный выход.
        — До леса осталось пройти два-три километра, скоро мы обойдем озеро. Ты поддержишь Егорова, а потом мы сделаем что-то вроде носилок, как ты сказал. Тем более один здоровенный носильщик у нас уж есть,  — кивнув на присевшего возле небольшого куста Раубеха, сказал Коготь.
        — Отличная идея, Володя,  — улыбнулся лейтенант.
        Самойлов убедил слабеющего Егорова, что группа пойдет быстрее, если он ему поможет. Раненый Егоров оперся правой рукой о плечо Самойлова, и вся группа двинулась вперед.
        Обойдя озеро, смершевцы остановились в тайге на привал. Бойцы изготовили носилки, и Коготь приказал Егорову лечь на них. Раубех с большой неохотой нес раненого русского, но выбора у него не было.
        Утром группа Когтя, наконец, добралась до полигона. Немцу надели на голову пустой вещмешок, чтобы он ничего не видел. В будке часового был установлен телефон внутренней связи. По ней майор связался с начальником полигона Веригиным и попросил прислать, как всегда, два «Виллиса».
        Устроившись около вышки, бойцы Когтя застыли в ожидании. Минут через двадцать вдали, поднимая пыль, показались два внедорожника.
        — Кажется, это за нами,  — поднимаясь, радостно сказал Абазов.
        Когда машины подъехали и остановились, раненого Егорова, временами терявшего сознание, не снимая с самодельных носилок, погрузили в один из «Виллисов». Майор и лейтенант Самойлов ехали вместе с раненым. Все остальные, включая немецкого пленного, погрузились во второй джип.
        — Вперед, к штабу,  — толкнув водителя в плечо, скомандовал Коготь.
        Машины взревели мощными двигателями и покатили по пыльной дороге. Веригин с двумя офицерами из штаба встречал майора Когтя и его группу.
        — Здорово, майор, рад видеть тебя целым и невредимым,  — подавая руку выпрыгнувшему из «Виллиса» с автоматом и немецким ранцем майору, произнес полковник.
        — Взаимно, Семен Петрович. У нас раненый, надо бы его сразу в санчасть определить.
        — Конечно, Владимир Николаевич. Водитель быстро домчит по назначению.
        — Наш врач поедет с раненым,  — сказал Коготь.
        — Давай мигом в санчасть, Константинов,  — приказал водителю полковник.
        — Есть,  — коротко ответил сержант.
        «Виллис» набрал скорость и свернул направо.
        — А это что за чудо?  — кивнув на сидевшего в машине с вещмешком на голове и связанными за спиной руками немца, спросил Веригин.
        — Командир немецкой диверсионной группы,  — тихо ответил Коготь.
        — Значит, майор, снова ты раздолбал немецких диверсантов,  — засмеялся начальник полигона.  — Лихо у тебя это получается.
        — Не любоваться же на них, Семен Петрович,  — в тон полковнику ответил Коготь, а затем, помолчав, произнес уже серьезно: — Надо фрица определить в какое-нибудь надежное помещение, притом, по возможности, как можно быстрее, Семен Петрович.
        Веригин задумался на минуту, а затем сказал:
        — Есть на примете у меня одно подходящее место. Можем туда прямо сейчас и направиться.
        — Отлично,  — произнес Коготь.
        — Тем более, что это здание находится недалеко отсюда, где-то метрах в пятистах,  — заметил начальник полигона.  — Вмиг машина домчит.
        — Давайте посмотрим, Семен Петрович,  — предложил Коготь и, повернувшись к своим людям, приказал: — Андронов и Абазов — отдыхайте, а Анютин поедет со мной.
        Все трое сели в «Виллис».
        — Едем к бывшей санчасти,  — приказал водителю Веригин, и машина, не успев толком разогнаться, вскоре остановилась у небольшого одноэтажного здания из красного кирпича.
        — Вот здесь фрица можно держать,  — указав на пустующее здание, сказал начальник полигона.
        — Мне нужно что-нибудь без окон, с железной дверью. Очень важный фашист попался,  — нагнувшись к сидевшему рядом Веригину, прошептал Коготь.
        — А почему ты, майор, шепчешь?  — поинтересовался полковник.
        — Дело в том, что немец хорошо знает русский язык.
        — Понятно,  — протянул Веригин и добавил: — Насколько я помню, Владимир Николаевич, как раз здесь в подвале и есть подходящее помещение. Ключи, правда, остались в штабе. Сгоняй-ка, Капитонов, в штаб,  — повернулся к сержанту-водителю Веригин,  — найдешь там капитана Савчукова и скажешь ему, чтобы дал связку ключей от старой санчасти. Только быстрей давай.
        — Есть, товарищ полковник,  — ответил Капитонов.
        Когда все вылезли из машины, «Виллис» понесся к штабу. Через десять минут он вернулся, и водитель передал связку ключей Веригину.
        Они спустились вниз, в подвал, и остановились возле темно-зеленой железной двери.
        — Здесь хранились спирт и медикаменты,  — пояснил Веригин и открыл дверь.
        Они вошли в небольшую комнату без окон, где в углу стоял какой-то старый металлический шкаф.
        — Отлично,  — осмотрев комнату, сказал майор.  — Распорядитесь, Семен Петрович, доставить сюда кровать и какое-нибудь ведро, куда можно справить нужду.
        С головы Раубеха сняли вещмешок, развязали ему руки и втолкнули его в темное бетонное помещение.
        — Да это же гроб,  — оглядевшись, поморщился немецкий диверсант.
        — Тебе выбирать не приходится,  — жестко оборвал фашиста Коготь.  — Радуйся, что живой. Закрывайте дверь.
        Веригин захлопнул металлическую дверь, запер ее на замок и передал ключи Анютину:
        — Я так понимаю, лейтенант, что вы сами будете охранять фрица.
        — Вы не ошиблись, Семен Петрович. Еще нужно продумать, чтобы у часового обязательно был стул и чтобы помещение освещалось. Непременно добавьте двух своих часовых,  — попросил майор Веригина.  — А наверху, в одной из комнат, поставьте стол и два-три стула.
        — Для допросов?  — спросил полковник.
        — Вы все правильно поняли, Семен Петрович.
        — Все, что вы запросили, Владимир Николаевич, мы сегодня же сделаем.
        — Хорошо. Тогда пойдемте, полковник,  — сказал Коготь и, приостановившись, кивнул Анютину.  — Еду и питье тебе принесут, лейтенант. Через несколько часов сменят. Смотри в оба, сам понимаешь, кого охраняешь.
        — Все будет в порядке, товарищ майор,  — ответил Анютин.
        Коготь и полковник поднялись наверх.
        — Не понравилось фрицу наше жилье,  — хмыкнул Веригин.
        — Ничего, пусть справляет новоселье и радуется, что пока дышит.
        Начальник полигона рассмеялся:
        — А ты, майор, любишь иногда пошутить.
        — Один умный человек сказал, что если быть всегда серьезным — сойдешь с ума. А этого мне совсем не хочется.
        — Что ж, верно сказано,  — согласился полковник.
        Когда они сели в машину, Веригин произнес:
        — Кстати, вчера, майор, тебе звонили из Москвы, приказали, как вернешься, сразу же связаться.
        — Ясно. Значит, сейчас направляемся в твой кабинет, Семен Петрович.
        — Да, больше до Москвы здесь ниоткуда не дозвонишься,  — улыбнулся начальник полигона.
        Войдя в штаб, Коготь на ходу бросил Веригину:
        — Я сейчас, только положу оружие, вещмешок, ранец, кое-что скажу ребятам и сразу же приду.
        — Понял, майор. Буду ждать у себя.
        Коготь зашел в комнату к своим людям. Андронов и Абазов переодевались.
        — Абазов, через шесть часов сменишь Анютина. За тобой зайдут. Здесь неподалеку находится здание, в котором мы упрятали фрица,  — пояснил Коготь.  — Потом разберемся, пока же сменять друг друга будете каждые шесть часов. Позже, думаю, к вам и Самойлов присоединится.
        — Есть, товарищ майор,  — коротко ответил Абазов.
        — Отдыхайте,  — приказал Коготь и вышел.
        Как только майор набрал нужную комбинацию цифр, полковник Веригин покинул свой кабинет. Дела контрразведчиков его не касались.
        — Здравия желаю, Иван Антонович,  — услышав в трубке голос своего непосредственного начальника полковника Костомарова, сказал Коготь.
        — С возвращением, майор. Как все прошло?
        — Докладываю, товарищ полковник. Элитная группа немецких диверсантов, состоящая из пятнадцати человек, уничтожена, за исключением одного.
        — И кто же этот счастливец?  — спросил Костомаров.
        — Мы захватили в плен командира вражеской диверсионной группы майора Вальтера Раубеха,  — отчеканил Коготь.
        — Командира группы?  — переспросил Костомаров.
        — Так точно, товарищ полковник.
        В трубке послышался легкий смешок Костомарова.
        — Хорошо сработано,  — похвалил полковник Когтя.  — Что дальше собираешься делать, майор?
        — Надо хорошенько подумать, Иван Антонович. Мы совсем недавно возвратились.
        — Думай, Коготь, для того тебя и послали на полигон,  — веско произнес Костомаров и спросил: — Что-нибудь еще скажешь об операции?
        — У нас один человек ранен.
        — Кто?
        — Младший лейтенант Егоров.
        — Ранение тяжелое?  — с тревогой спросил полковник.
        — Наш врач говорит, что не тяжелое. Пуля попала в плечо, но кость не задета.
        — Может, Егорова на бомбардировщике перебросить в Москву, в госпиталь? Как думаешь?
        — Опять ссылаюсь на мнение врача группы лейтенанта Самойлова, который обещает через семь-десять дней поставить Егорова на ноги.
        — Что ж, это хорошо,  — протянул полковник.
        — Есть еще один момент, товарищ полковник.
        — Какой?  — настороженно спросил Костомаров.
        Коготь вкратце рассказал ему о гибели лесника.
        — Так как об этом никто не знает, кроме захваченного в плен фашиста, считаю, что «сестру» лесника из Калуги трогать пока не надо. С шифром я разобрался, так что пусть шлет послания,  — сказал майор.
        Повисла тягостная тишина. Полковник напряженно размышлял над словами Когтя, а затем сказал:
        — Согласен с тобой, майор, мы ее просто будем контролировать. Этого на данный момент пока достаточно.
        — Это все, Иван Антонович, за исключением одного. В бою отличился младший лейтенант Абазов. Как командир группы, считаю, что его нужно наградить.
        — Выполните задание, вернетесь — обязательно наградим. За этим дело не станет. Думаю, что среди награжденных будет не только Абазов.
        — Вас понял, товарищ полковник.
        — Короче, разбирайся с немецким офицером и, конечно, держи меня в курсе событий.
        — Есть, товарищ полковник.
        — И еще,  — вздохнул Костомаров,  — тут у меня для тебя, Коготь, информация имеется личного характера. Слыхал о Петре Устиновиче Трофимове?
        Майор почувствовал, как сердце учащенно забилось в его груди.
        — Так точно, слыхал, товарищ полковник,  — не своим голосом ответил Коготь. Тяжелый комок подступил к его горлу. «Что стряслось с дедом?» — промелькнуло у Когтя в голове. Поборов внезапное волнение, майор добавил: — Это мой дед.
        — Геройский у тебя дед, Коготь. Теперь я знаю, в кого ты такой уродился.
        Костомаров рассказал про легендарного белорусского партизана деда Трофима, о том, что он был ранен, о его лечении в госпитале, в котором работала Варя, и о его новой работе инструктором-снайпером в одной из подмосковных школ для подготовки специалистов в партизанские отряды.
        — Петру Устиновичу мы сказали, что ты жив, и передали большой привет от внука, выполняющего секретное государственное задание.
        — Спасибо, Иван Антонович,  — сдержанно сказал Коготь.
        — Ну все, майор, до связи,  — закончил разговор Костомаров.
        Весь вечер Коготь мерил свою комнату шагами, обдумывая стратегию разговора с немецким диверсантом: «Крепкий орешек этот Вальтер Раубех, непросто будет взломать его защитную скорлупу. Но если это удастся, то откроется большой выбор для различных комбинаций игры с Абвером».
        Время от времени майор садился за стол и набрасывал в блокноте варианты развития разговора. «Иногда вести психологический поединок на допросе сложнее, чем кровопролитный бой»,  — отложив карандаш в сторону, подумал Коготь. Он откинулся на спинку стула и усилием воли поменял ход мыслей. Ему приятно было услышать сегодня новость из Москвы об Петре Устиновиче. «Это же надо, дед стал знаменитым партизаном-снайпером,  — думал майор,  — был ранен в бою и чудом попал именно в тот госпиталь, где работает Варя. Быть может, она и оперировала его, не подозревая, что это мой дед».
        Коготь с любовью вспомнил деда Петра, его строгие, но такие важные и нужные наставления на охоте. Благодаря урокам деда майор сейчас свободно ориентируется в тайге, подмечает каждую мелочь, легко разгадывая ее значение. А то, почему деда не вернули в партизанский отряд, майору было понятно как дважды два. Это обычная практика в СМЕРШе — подстраховываться во время важных операций. «Слава богу, что дед жив и здоров. Если они еще не знакомы с Варей, обязательно надо их познакомить. Теперь это моя семья — Варя и дед Устинович. Это самые близкие мои люди. Дед Петр непременно понравится Варе»,  — мечтательно размышлял Коготь.
        Затем он снова мысленно вернулся к предстоящему разговору с Раубехом. Однако долгий переход по тайге и напряжение последних дней дали о себе знать и около полуночи Коготь, сам того не заметив, заснул, уронив голову на стол.
        Утром он побрился, умылся и плотно позавтракал.
        — Если кто-то будет меня спрашивать, я ушел допрашивать командира немецких диверсантов,  — открыв дверь в комнату своих подчиненных, сказал он Андронову, который чистил пистолет, сидя за столом.
        — Понял, Владимир Николаевич,  — не отрываясь от работы, кивнул капитан.
        Коготь взял с собой немецкий ранец, сбежал по лестнице со второго этажа и вышел из здания. Летнее солнце уже набирало силу, поднимаясь огромным ярко-красным диском над тайгой. Утренний воздух был свеж и еще прохладен. Где-то недалеко заводила трели какая-то голосистая птица. На душе у майора было радостно. Да и денек обещал быть хорошим и теплым. Если бы не предстоящий допрос, то сегодня он бы хорошенько отдохнул.
        Свернув за штаб, майор быстрым шагом пошел в сторону бывшей санчасти. Издали он увидел часового, который прохаживался под окнами одноэтажного здания. «Молодец, Веригин,  — мысленно отметил про себя Коготь,  — все делает, как я говорю, причем точно и быстро. Нравится мне такая порода ответственных людей».
        Заметив подошедшего майора, рядовой вытянулся в струнку, словно на параде.
        — Здравия желаю, товарищ майор,  — громко впечатал он в утреннюю тишину каждое слово.
        — Вольно,  — скомандовал Коготь и тут же сказал: — Проведи-ка меня в комнату для допроса. Полковник говорил вам что-нибудь об этом?
        — Так точно, товарищ майор. Комната для допросов подготовлена еще вчера,  — доложил рядовой.
        Он провел Когтя в небольшую угловую комнату в конце узкого коридора и открыл массивным железным ключом дверь. Майор вошел внутрь. Белый с подтеками от воды потолок. Зеленая краска стен. Посередине железный стол и два широких деревянных стула. «Что ж, обстановка располагает к теплой задушевной беседе»,  — с иронией подумал Коготь и едва заметно улыбнулся. Он щелкнул выключатель, над столом загорелась одинокая лампочка. «Кажется, все готово к началу разговора, даже свет есть на тот случай, если беседа затянется»,  — подумал Коготь и сел за стол лицом к входу. Ранец он положил на пол, рядом с собой.
        — Рядовой, скажите моему человеку, чтобы привел немца,  — сказал Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — громко ответил солдат и, развернувшись, вышел.
        Вскоре в коридоре послышались шаги и голоса. Дверь открылась. Сначала вошел Раубех, а за ним Анютин с автоматом.
        — По вашему приказанию, товарищ майор, пленный доставлен,  — тихо сказал Анютин.
        — Ожидай в коридоре, лейтенант. Если что, я позову, но, думаю, что до этого дело не дойдет.
        — Так точно, товарищ майор,  — ответил Анютин и вышел.
        Раубех остался стоять перед столом, за которым сидел Коготь. За эту, похоже, бессонную ночь немец заметно постарел. Небритый, с темными мешками под глазами, ссутулившийся, он не походил на бравого командира элитного отряда Абвера.
        — Тебя кормили, Раубех?  — осведомился Коготь.
        — Да, тушенкой с хлебом и чем-то наподобие чая,  — устало вздохнул фриц.
        — Что ж, тогда ты готов к беседе, присаживайся,  — указывая на стул, сказал Коготь.
        Раубех молча отодвинул стул и сел, опустив глаза вниз.
        — Итак, ты командир диверсионной группы Абвера,  — начал Коготь,  — твое воинское звание — майор. Я не ошибся?
        — Все так,  — подтвердил Раубех.
        — Какая цель была у группы?
        Фашист медленно поднял глаза и взглянул на Когтя:
        — По-моему, ответ для вас очевиден,  — не без дерзости в голосе ответил Раубех.
        — И все-таки потрудись ответить на этот вопрос,  — бесстрастно произнес Коготь.
        — Как мне к вам обращаться?  — вдруг спросил немецкий диверсант.
        — Зови меня майором. Так будет проще.
        — Хорошо. Так вот, вам же ясно, майор, что мы пришли не полюбоваться красотами тайги и не для того, чтобы кормить здешних назойливых комаров.
        «В результате твоя группа кормит червей»,  — мелькнуло в голове Когтя.
        — Вы уничтожили мою группу в относительной близости от вашего секретного полигона. Здесь все просто. Зачем усложнять дело, майор?  — выговаривая слова с небольшим акцентом, спросил Раубех.
        Коготь проигнорировал выпад немца и сказал:
        — Но у вас ведь была конкретная цель.
        — Узнать систему охраны полигона и слабые места в обороне,  — пожал плечами немец.
        — Неплохая версия, правдоподобная, но полностью фальшивая. До этого здесь уже был один из отрядов Абвера, четыре человека выжили случайно. Так вот, они занимались тем, о чем ты говоришь: очень пристально все высматривали, записывали, облазили все вокруг полигона. И тут высылается еще одна группа, чтобы проверить работу своих товарищей. В Абвере, наверное, нечем заняться больше, кроме как проверять друг друга.  — Коготь положил на стол ранец Раубеха и достал из него черную коробку. Открыв ее, майор продолжил: — К тому же у тебя был супермаленький фотоаппарат для съемки документации. Из-за колючей проволоки, Раубех, документы не сфотографируешь. Второй фотоаппарат побольше, вероятно, предназначен для съемки издалека. Но это лишь часть «коллекции», не правда ли, Раубех?  — подавшись вперед, просверлил своим острым взглядом немецкого диверсанта Коготь.
        — Чего вы от меня хотите?  — повысил голос немец.
        — Чтобы ты, вляпавшись, извини, в говно по самые уши, говорил внятно. Мы же с тобой не барышни, Раубех. Все, сказанное тобой, будет проверяться и перепроверяться,  — продолжал давить Коготь.  — И ты это прекрасно понимаешь.
        — Ас чего вы решили, что я вам буду что-то говорить о нашем задании?  — вскинул брови фашист.
        Майор сделал умышленно длинную паузу, а затем сказал:
        — Потому что у тебя нет выбора.
        — Ошибаетесь, майор, выбор всегда есть. Когда поймете, что я для вас бесполезен, то просто расстреляете меня. Для офицера это не самая худшая смерть.
        — Не все так просто, Раубех. Задай себе простой вопрос.
        — Какой?  — небрежно спросил немецкий диверсант.
        — Хорошо, я тебе помогу. Вся группа, которой ты руководил, погибла. Все до одного полегли в бою, и только почему-то один командир остался жив. Ты не находишь это странным и труднообъяснимым?
        — К чему вы клоните, майор?  — настороженно спросил Раубех.
        — А к тому, что советской разведке будет проще простого представить дело так, что Раубех окажется советским шпионом. Да-да, именно по этой причине погибла элитная группа Абвера, а тебя мы не расстреляем. Это слишком просто. Ты, Раубех, будешь медленно умирать где-нибудь на просторах Сибири, выполняя за день две нормы по заготовке леса. Вот такой бесславный конец, а не банальный расстрел. Может, у вас в Абвере так примитивно работают, но просто расстрелять — это же, право, так скучно, Раубех.
        — Как бы вы меня ни пугали, я ни за что не соглашусь на сотрудничество с вами, майор. Я служу фюреру и великой германской армии!
        — Ты бы не был майором Абвера, если бы безоговорочно верил во всю эту нацистскую чушь. Раубех, ты — не глупец и не фанатик, ты — разумный человек. И нечего повторять, как попугай, геббельсовскую чепуху и дешевую пропаганду. Гитлер — полубезумный фанатик, который ведет Германию к катастрофе. Немецкая армия потерпела сокрушительное поражение в Сталинграде. Вы убиваете миллионы мирных людей во всей Европе. И ты, Раубех, участвуешь в этой преступной авантюре в качестве «винтика». Вот твой удел. А бравада твоя мне ни к чему. Я предлагаю тебе стать действительно игроком, который понимает всю преступность нынешнего германского руководителя.
        — Я не поддаюсь, майор, на такие дешевые психологические трюки.
        — Хорошо, попробуем говорить более конкретно,  — не меняя бесстрастного выражения лица, произнес Коготь.  — Кто твой непосредственный начальник в Абвере?
        — Я не буду больше ни о чем говорить,  — потупив взгляд куда-то в сторону, произнес Раубех и добавил: — Не мучьтесь зря, майор, выведите меня во двор и просто расстреляйте. Так будет лучше для нас обоих: вы не будете тратить время впустую, да и мне не нужно будет терпеть все эти ужасы плена,  — голос Раубеха слегка дрогнул, и Коготь сразу же уловил это.
        «Наверное, для первого раза достаточно, не надо сильно давить на фрица. Пусть посидит, все обдумает. Да и мне нужно придумать, как заставить Раубеха играть в нашу игру»,  — размышлял Коготь. Он поймал себя на мысли, что в течение разговора внимательно наблюдал за чертами лица Раубеха: высокий лоб с залысинами, прямой и довольно большой нос, подбородок с ямочкой. «Где-то я видел похожие черты лица, притом не очень давно,  — думал майор.  — Только вот где?» Как Коготь ни старался, он не мог вспомнить этого.
        Майор поднялся и прошелся по комнате, выдерживая долгую паузу и размышляя. Иногда он останавливался и смотрел в упор на Раубеха. Затем снова начинал ходить. Такая манера поведения Когтя стала нервировать немецкого диверсанта, но он изо всех сил пытался скрыть это от советского майора.
        После длительного молчания Коготь присел за стол и сказал:
        — У тебя будет много дней и ночей, Раубех, подумать обо всем. Участь твоя и в самом деле незавидная, но я тебе сделал свое предложение.
        — А я вам ответил,  — мгновенно парировал фашист.
        — Знаешь, Раубех, у нас в России есть хорошая пословица — «Поспешишь — людей насмешишь». Так что взвесь все хорошо, Раубех, дабы не превратиться в шута. Анютин!  — неожиданно крикнул Коготь.
        Дверь в комнату открылась, и вошел лейтенант Анютин.
        — Уведи его,  — кивнув на Раубеха, скомандовал майор.
        — Есть, товарищ майор,  — тихо ответил лейтенант и, обращаясь к немцу, жестко произнес: — Встать! Руки за спину! Вперед пошел!
        Когда Анютин увел немецкого диверсанта, Коготь еще пару минут сидел за столом, тщательно обдумывая все перипетии допроса. Хотя, по сути, это был и не допрос, а просто игра с целью прощупать психологическое состояние пленного немца и нащупать его слабые места.
        Пока Раубех показался Когтю монолитной глыбой, но майор уже видел небольшие трещинки в системе обороны офицера Абвера. Однако Когтя поджимало время. Такой возможности, чтобы ежедневно, кропотливо расширять эти трещинки, пока система обороны Раубеха не обвалится, у него не было. Нужно было что-то придумать. Но что?
        Коготь обхватил голову руками и тяжело вздохнул. Снова он видел высокий лоб с залысинами, прямой нос… «Вспоминай, где ты видел похожее лицо»,  — приказал себе майор. Но мозг пока упрямо отказывался выполнять приказ своего хозяина.
        Майор решительно поднялся со стула, надел фуражку, положил в ранец коробку с фотоаппаратами и стремительно вышел из комнаты. Рядовой, который встречал его на входе, стоял возле двери и, как только Коготь вышел в коридор, тут же закрыл ее ключом.
        Майор покинул здание и поспешил к штабу полигона.
        — Товарищ майор, куда направляетесь?  — услышал Коготь позади себя знакомый голос друга, ехавшего на «Виллисе» с водителем-сержантом.
        — Давайте подвезем вас, товарищ майор,  — предложил сержант.
        — Да тут идти-то осталось не более двухсот метров. Давай лучше выпрыгивай, лейтенант, поговорим,  — предложил майор.
        — Есть поговорить,  — весело произнес Самойлов.
        Когда машина притормозила рядом с Когтем, лейтенант выпрыгнул из нее и, ударив ладонью по дверце, сказал: — Езжай с Богом.
        — Что-то ты, Андрей, веселый сегодня прямо с утра?  — взглянув на друга, спросил Коготь.  — Кстати, как там Егоров?
        — Вот потому и радуюсь, что с Иваном все в порядке. Зашил я ему рану. Видно, что ему гораздо лучше. Теперь в санчасти только будут делать перевязки. Неделя — и Егоров живой и здоровый сбежит оттуда. И правильно сделает. Медсестры некрасивые, врачи суровые. В общем, никакой развлекательной программы,  — улыбнулся Самойлов.
        — Ну, хоть отоспится толком,  — заметил Коготь.
        — И это единственный плюс от пребывания младшего лейтенанта Егорова в санчасти полигона. Ну а у тебя, Володя, как дела с этим недобитым фашистом?
        — Пока нечем сильно хвастать,  — махнул рукой майор.  — Допрашивал только что его. Держится сволочь, поэтому надо хорошо поломать голову, как его заставить работать на нас. По всей видимости, не просто это будет сделать.
        — Пристрелить его было бы значительно проще, это даже не обсуждается,  — развел руками Самойлов.  — Любишь ты трудности, Володя. Зачем тебе нужен был этот геморрой?
        — Пуля — дура. Так говорил один умный человек,  — прищурив правый глаз, взглянул на друга майор.  — Пристрелить фашиста всегда успеем. Попробую, вдруг что-нибудь толковое из этой затеи получится,  — вздохнул Коготь.
        — Как там наши?  — спросил Самойлов.
        — Нескучно живут,  — улыбнулся майор,  — даже могут в немецком языке попрактиковаться.
        — Что, фрица охраняют?  — нахмурился лейтенант.
        — К сожалению, друг мой, не минет эта чаша и тебя, прямо с сегодняшнего дня. Потому что Анютин и Абазов его по очереди сторожат, плюс еще, конечно, пара полигонных солдатиков. Ребята они хоть и неплохие, но охрану майора Абвера я могу доверить только своим.
        — Вот хрень какая, надо было мне Егорова основательнее полечить. Возможность такая была. Чего, спрашивается, поперся назад.
        Друзья переглянулись и рассмеялись.
        — Ты только фрица там морально не убей,  — сказал Коготь, когда они подходили к штабу,  — а то я тебя знаю, достанешь фашиста всякими вопросами.
        — Так ведь и ему, и мне скучно не будет,  — улыбнулся Андрей и добавил: — Не беспокойся, Володя, не о чем мне с ним говорить. Пошел он…
        — Хорошо, успокоил, а то я уже за фашиста переживать начал.
        После обеда Коготь закрылся у себя в кабинете, сел за стол и начал по памяти рисовать на листе бумаги карандашом портрет Раубеха. «Может, хоть это поможет вспомнить, где я видел похожее лицо. Что-то мне подсказывает, что это очень важно. Но кто мог быть похож на Раубеха и почему?» — размышлял Коготь.
        Майор неплохо рисовал, как и его погибший отец. По рисованию у Володи всегда были пятерки в школе. Коготь легкими штрихами набрасывал контуры лица, стараясь не пропустить ни одной значимой детали в образе Раубеха. Все это время мозг напряженно работал, просчитывая всевозможные варианты. И когда, спустя четыре часа напряженнейшей работы, портрет почти был готов, Коготь вспомнил и едва не вскочил из-за стола от радости. «Есть! Все-таки чудно устроен мозг, ничего не пропускает,  — весело потирая ладони, думал майор.  — Необходимо только суметь вытащить из него нужную информацию».
        Коготь взял рисунок в правую руку и поднес его к глазам. «Сомнений нет»,  — сказал он сам себе. Несколько месяцев назад майор просматривал личные дела солдат и офицеров, попавших в плен в Сталинграде и содержавшихся в одном из лагерей в Сибири. Коготь хотел провернуть одну тайную операцию, и для этих целей ему нужно было завербовать немецкого солдата. На каждом личном деле немецких военнопленных в правом верхнем углу была наклеена фотография военнослужащего. В ту ночь майор просмотрел не одну сотню личных дел немцев. И один из солдат поразительным образом был похож на Раубеха. В памяти Когтя всплыла и координата, по которой он мог отыскать нужного ему солдата: 124-й отдельный пехотный полк. Майор взглянул еще раз на нарисованный портрет, затем решительно встал, закрыл дверь и направился в кабинет начальника полигона.
        Но кабинет Веригина был закрыт.
        — Капитан,  — увидев одного из заместителей начальника полигона, подозвал к себе Коготь.
        — Слушаю, товарищ майор.
        — Капитан, дело государственной важности, мне срочно нужен Веригин. Найди его где хочешь. Меня не волнует, как ты это сделаешь, хоть из-под земли достань, и чем быстрее, тем лучше. Скажешь полковнику, что у майора Когтя срочный разговор с Москвой, понял?
        — Так точно, товарищ майор,  — почувствовав важность задачи, выпалил капитан.
        — Действуй! Я буду ждать возле кабинета полковника.
        Примерно через полчаса Коготь услышал внизу на первом этаже голос Веригина.
        Связавшись с Москвой, майор объяснил ситуацию Костомарову. Выслушав внимательно, полковник пообещал, что через два часа перезвонит.
        Коготь сидел на диване в кабинете Веригина и ждал. «Жив ли этот солдат? Мало ли, болезнь или еще что-нибудь? И откуда это удивительное сходство с Вальтером Раубехом? Совпадение?» — размышлял Коготь.
        Веригин ушел по своим делам, оставив майору ключ от кабинета. Коготь старался сохранять внешнее спокойствие, и это ему удавалось, однако внутри себя он чувствовал сильное напряжение.
        Когда раздался звонок, Коготь стремительно поднялся с дивана и снял трубку.
        — Проверил я твою информацию, майор, вернее, мои люди проверили,  — уточнил Костомаров.
        — И каков результат?  — поспешил спросить Коготь.
        — Результат очень даже интересный. Солдат из 124-го пехотного полка с внешностью, которую ты мне подробно описал, не кто иной, как родной брат Вальтера Раубеха. Его зовут Дитрих Раубех. Вот такие дела. Ну, Коготь, память у тебя, конечно, феноменальная, ничего не скажешь.
        — Интересно, как могли утвердить Вальтера Раубеха командиром диверсионной группы на такое важное задание, если родной его брат Дитрих находится у нас в плену?
        — Хороший вопрос, майор. Я его уже себе задавал,  — растягивая слова, произнес Костомаров.  — И ответ на него только один — Абвер не знает, что Дитрих у нас в плену.
        — Иван Антонович, очень нужна ваша помощь.
        — Я все понял, майор. Завтра Дитриха Раубеха на самолете доставят к тебе на полигон.
        — Вы прямо читаете мои мысли, Иван Антонович.
        — Работа у меня такая,  — усмехнулся Костомаров в трубку.  — Так что встречай еще одного фрица. Ну а дальнейший ход событий зависит только от тебя, Коготь. Поэтому дерзай.
        — Товарищ полковник, есть еще один момент, о котором я обязан вам сообщить.
        Коготь рассказал Костомарову о найденных у захваченного в плен командира диверсионной немецкой группы фотоаппаратах.
        — Абвер любит всякие такие штучки. Я пришлю пару своих специалистов, поскольку, если тебе удастся заарканить Вальтера Раубеха, аппаратура может пригодиться. Ты понимаешь, о чем я говорю.
        — Так точно, товарищ полковник, все понял.
        — Удачи, майор,  — пожелал Костомаров и положил трубку.
        «Отличная новость. Надо же, у Вальтера Раубеха есть родной брат, и он у нас в плену»,  — подумал Коготь, закрывая дверь кабинета полковника Веригина.
        Было около девяти вечера. Майор играл со своим другом Самойловым в шахматы, сидя за столом в своей комнате. Вдруг в дверь кто-то постучал.
        — Войдите,  — не отрывая взгляда от конфигурации фигур на шахматной доске, громко сказал Коготь.
        Дверь открылась, и в комнату вошел лейтенант Малютин, охранявший лесника в сторожке.
        — Разрешите, товарищ майор?
        Коготь взглянул на вошедшего:
        — В чем дело, лейтенант?
        — Товарищ майор, только что на аэродроме полигона приземлился самолет, на борту которого находится немец.
        — Какой немец?  — взглянув на друга, удивился Самойлов.
        — Потом все расскажу,  — встав из-за стола, произнес Коготь.  — Этого немца, Малютин, необходимо немедленно доставить сюда. Выполняйте, лейтенант!  — бодрым, звонким голосом распорядился Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — Малютин повернулся и поспешно вышел из комнаты.
        — Так что это за немец, Володя, если не секрет?  — поинтересовался Самойлов.
        — Для тебя, Андрей, не секрет, как и для всей нашей группы. Из сибирского лагеря для военнопленных привезли родного брата Вальтера Раубеха.
        — Не понял? Родного брата фашиста, что мы держим в подвале?  — удивился лейтенант.
        — Именно так.
        — Но как тебе удалось вычислить его брата?  — спросил Самойлов.
        — Извини, Андрей, подробности расскажу потом. А ты лучше иди и смени сейчас Абазова, мне потребуется переводчик, а Рамиль прекрасно владеет немецким языком. Вряд ли брат Раубеха может изъясняться на русском.
        — Понял, Володя. Младший лейтенант Абазов скоро будет здесь, а партию доиграем потом,  — с этими словами Самойлов встал и вышел из комнаты.
        «Итак, закрутилось, завертелось. Полковник Костомаров оперативно организовал доставку немца. Открываются интересные перспективы. Посмотрим, что из этого выйдет»,  — размышлял Коготь.
        Вскоре примчался Абазов.
        — Вызывали, товарищ майор?  — едва забежав в комнату, спросил он.
        — Вызывал, младший лейтенант. Сейчас я буду допрашивать родного брата Вальтера Раубеха. Брат, оказывается, у нас в плену,  — пояснил майор.
        — Ничего себе дела!  — удивленно воскликнул Абазов.
        — И я о том же. Короче, будешь переводчиком.
        — Задача ясна, товарищ майор,  — кивнул младший лейтенант.
        В дверь постучали, и в комнату ввели брата командира немецкой диверсионной группы.
        — Снимите с него наручники,  — распорядился Коготь.
        Лейтенант Малютин, который привел Дитриха Раубеха, быстро исполнил приказ.
        — Вы свободны, лейтенант, ждите за дверью,  — сказал Коготь.
        — Есть, товарищ майор.
        Малютин вышел и тихо закрыл за собой дверь.
        Дитрих Раубех был пониже ростом, чем брат, однако такой же крепкий и широкоплечий. Братья были очень похожи, хотя из личного дела майор знал, что Дитрих на год младше Вальтера. Дитрих был одет в немецкую солдатскую форму, аккуратно заштопанную в нескольких местах.
        — Садись,  — кивнув на стул напротив стола, сказал Коготь.
        Абазов, устроившийся на табурете возле окна, перевел. Впрочем, было видно, что немец и так все понял. Он сел, разминая затекшие от наручников запястья. Дитрих не понимал, почему его одного перебросили куда-то далеко из сибирского лагеря для немецких военнопленных на советском бомбардировщике. Еще он не понимал, для чего этот советский майор собирается его допрашивать?
        — Итак, начнем наш разговор. Тебя зовут Дитрих Раубех?  — уточнил Коготь.
        — Именно так,  — кивнул немец.
        — Ты попал в плен в Сталинграде?
        — Да, вы не ошиблись.
        — Расскажи, Дитрих, как это произошло?
        — Это было в октябре. Меня и еще трех солдат отправили в разведку,  — Дитрих кашлянул, было видно, что воспоминания о Сталинграде даются ему тяжело.
        — Значит, вы отправились в разведку. И что с вами произошло?  — подавшись вперед, спросил Коготь.
        — Мы пересекли какую-то разрушенную улицу. Там были только руины,  — уточнил немец,  — ни одного целого здания. Залегли за развалинами и огляделись. Русских солдат мы не обнаружили, и нам показалось, что можно еще немного продвинуться вперед. Едва мы выбрались из своего укрытия, как попали под мощный минометный обстрел русских. Мои товарищи метнулись прочь, а я на несколько секунд впал в какое-то оцепенение. Затем меня подбросило. Мина разорвалась слишком близко. Все кругом грохотало. Это был настоящий ад,  — тяжело вздохнул Дитрих.  — Потом я потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел, что лежу за какой-то полуразваленной стеной. Из пробитой осколком ноги хлестала кровь. Я попытался встать. С большим трудом мне удалось это сделать. Я увидел сквозь дыру в стене, как мои товарищи, пригнувшись, убегают. Я что-то крикнул в отчаянии, и в этот момент ко мне подбежало двое русских солдат. Я бросил автомат и поднял руки вверх.
        — Выходит, что тебя бросили свои?  — уточнил Коготь.
        — Наверное, это так,  — согласился Дитрих,  — по крайней мере, они не попытались меня вытащить,  — немец тяжело вздохнул и уронил голову на грудь.
        — Я задам последний на сегодня вопрос, Дитрих. У тебя есть родные и близкие?
        Немец медленно поднял голову. При прежних допросах такого вопроса ему еще никто не задавал.
        — Да, есть, мать в Берлине и брат.
        — А как зовут твоего брата?  — спросил майор.
        — Вальтер.
        Майор и Абазов переглянулись.
        — Брат старший или младший?
        — Вальтер на год старше меня.
        — На сегодня это все,  — кивнул Коготь и, повернувшись к Абазову, приказал: — Позови лейтенанта.
        Малютин с солдатом ждали возле двери.
        — Лейтенант, хорошо накормите пленного. На ночлег разместите его где-нибудь поблизости от другого пленного. Пока видеть они друг друга не должны,  — произнес майор.
        — Мы поместим его,  — Малютин кивнул на фашиста,  — в одной из комнат бывшей санчасти.
        — Это меня устраивает,  — ответил Коготь.
        Дитриху надели наручники и увели.
        — Младший Раубех очень похож на старшего,  — произнес Абазов.  — Их даже перепутать можно.
        — Да, я это заметил,  — кивнул майор и сказал: — Завтра, Рамиль, ты мне с утра понадобишься.
        — Понял, товарищ майор.
        — А пока иди и отдыхай.
        Оставшись один, Коготь встал из-за стола и прошелся по комнате. «Скорее всего, товарищи Раубеха сказали своему начальству в Сталинграде, что Дитриха разорвало миной или еще что-нибудь произошло. Это не важно. Так он попал в список погибших. А что с погибшего возьмешь? Нет его и нет. Вот Вальтер и смог возглавить группу диверсантов. Да, недаром фронтовики говорят, что на войне бывает всякое»,  — размышлял майор.
        Утром Коготь вошел в кабинет бывшей санчасти, оборудованный для проведения допросов. С минуты на минуты должны были привести старшего Раубеха. Майор, стоя у окна, смотрел на капли дождя, стекавшие по стеклу. Впрочем, вдали, между облаками, образовался большой просвет, что сулило улучшение погоды.
        Услышав в коридоре шаги, Коготь подошел к столу и сел на стул. Открылась дверь, и в кабинет ввели пленного. Опухшая губа у немца почти зажила и, после того как его побрили по приказу майора, он выглядел вполне неплохо.
        — Садись,  — указывая на стул, коротко бросил Коготь.
        Старший Раубех сел.
        — Развяжи его, Анютин,  — приказал майор.
        Лейтенант развязал хитроумный узел.
        — Жди за дверью,  — приказал Анютину Коготь.
        — Есть, товарищ майор,  — лейтенант кивнул и вышел.
        Несколько минут Коготь молчал, пристально глядя в глаза Вальтеру, затем спросил:
        — Ну что ты решил? Будешь работать на нас, Раубех?
        — Никогда от меня, майора Абвера, вы этого не дождетесь.
        — То есть, как я понимаю, ответ отрицательный.
        — А вы разве ждали другой ответ. Я вам, майор, уже говорил в прошлый раз, что меня проще расстрелять. Вы попусту теряете время.
        — Как знать…  — пожал плечами Коготь.  — Иногда ситуация при определенных обстоятельствах кардинально меняется как в жизни, так и на войне. Поэтому не стоит торопить события. Посмотрим.
        — Не знаю, что вы там задумали, майор,  — с раздражением произнес Раубех,  — только знайте, вас ждет полный провал.
        — Ну, такой провал как у тебя, Вальтер, представить трудно,  — уколол майор Раубеха.
        Немец от бессилия и злобы заскрежетал зубами. Коготь выждал несколько минут, давая возможность фрицу успокоиться.
        — Что ж, а сейчас, Вальтер, тебя ждет сюрприз.
        — Вы меня наконец-то убьете?  — хмуро улыбнулся командир немецкой диверсионной группы.
        Коготь обошел стол, боковым зрением не выпуская из виду немецкого диверсанта, открыл дверь и приказал: — Пусть Абазов приведет его.
        Закрыв дверь, майор вернулся к столу и сел. Через пару минут дверь открылась, и вошел Дитрих, а за ним следом — младший лейтенант Абазов. Вальтер повернул голову и оторопел:
        — Дитрих? Ты? Не верю своим глазам,  — воскликнул он по-немецки.  — Ты же погиб в Сталинграде. Мне сказали, что ты погиб под минометным обстрелом русских. Тебя засыпала обрушившаяся стена.
        Абазов, встав рядом с майором Когтем, нагнулся, тихо нашептывая ему перевод разговора братьев Раубехов на ухо.
        — Я проверял,  — продолжал Вальтер.  — Трое твоих товарищей сказали, что ты погиб.
        — Я жив, Вальтер, как видишь. Да, я попал под минометный обстрел, меня ранило, но ничем не засыпало. А мои товарищи просто бросили меня раненого. Они не стали искать меня, а я лежал рядом, за стеной. Меня отбросило взрывной волной. Они убежали. Позорно убежали, спасая свои жизни, а меня взяли в плен.
        — Как, впрочем, и меня,  — тяжело вздохнул Вальтер и спросил: — Твоя рана зажила?
        — Да, я в порядке. Все нормально. Неожиданная встреча…
        — Все, на этом разговор окончен,  — поднялся со стула Коготь и вывел Дитриха в коридор.  — Отведи его обратно,  — приказал он одному из солдат.
        Майор снова сел напротив Вальтера, ошарашенного неожиданной встречей с родным братом в таких обстоятельствах.
        — Пока можешь быть свободен, Абазов,  — сказал Коготь.
        Младший лейтенант кивнул и вышел.
        — Ну что, Вальтер Раубех, продолжим наш разговор?  — предложил Коготь.
        — Где вы держите моего брата?  — взглянув на майора, спросил Раубех.
        — Пожалуй, я могу тебе это сказать,  — растягивая слова, произнес Коготь.  — Он содержится в лагере для немецких военнопленных в Сибири.
        — Как вы его отыскали?
        — Я оставлю этот вопрос без ответа,  — холодно произнес Коготь.
        На некоторое время воцарилось молчание. Потом майор, глядя в упор на Раубеха, сказал:
        — Если ты откажешься на нас работать, мы расстреляем твоего брата.
        — Я знал, что вы это скажете, майор. Это не трудно было предугадать,  — тяжело вздохнул Раубех.
        — На войне как на войне. Хотя по-человечески мне немного жаль Дитриха. Он — солдат, который попал в мясорубку Сталинграда, его ранили, свои бросили и сбежали… Если еще и родной брат откажется от него из-за слепой веры в Гитлера и во всякий бред… Дитрих в прямом и переносном смысле — заложник ситуации,  — продолжая давить, говорил Коготь.  — Ему можно немного посочувствовать, это не ты, Раубех. Ты — матерый нацист, который перешагнет через труп родного брата, выслуживаясь перед убийцей Гитлером, лишь бы получить очередное повышение или награду.
        Раубех обхватил голову руками, было видно, что в его душе идет титаническая борьба.
        — Я пойду на это только ради моего родного брата Дитриха,  — неожиданно сказал Раубех.
        — Ради брата — это уже очень много, Раубех,  — подавшись вперед, сказал майор и добавил: — Думаю, мы можем начать серьезный разговор.
        — Да, можем,  — кивнул немец,  — но прежде я хочу спросить: какие гарантии вы дадите моему брату, если я буду на вас работать?
        — Впервые, Вальтер, я слышу от тебя здравые в данной ситуации слова. Самое главное, что мы гарантируем — солдат Дитрих Раубех будет жить. Его будут хорошо кормить, оказывать квалифицированную медицинскую помощь. Мы переведем его из Сибири в более умеренный климат. И наконец, после окончания войны мы отпустим его. И Дитрих, если захочет, вернется в уже другую Германию, без нацистов, или поселится где-нибудь в спокойном местечке в Европе. Что скажешь, Раубех?
        — То, о чем вы сейчас говорите, меня устраивает.
        — Я не сомневался в этом, Раубех, но это в том случае, если ты будешь работать на нас. Дашь слабину — и нам придется расстрелять Дитриха, а по сути, его расстреляешь ты. Подумай об этом. Ведь игра предстоит очень серьезная. Игра на пределе сил и нервов. Однако, я полагаю, что ты умный человек и расстреливать твоего брата нам не придется.
        — Давайте, майор, сейчас поговорим конкретно о том, чего вы хотите от меня,  — предложил немец.
        — Мы хотим, Вальтер, чтобы ты вернулся в Германию.
        — В Германию?  — удивленно переспросил немец.
        — Да, именно в Германию, ты не ослышался. Кстати, кто твой непосредственный командир в Абвере?  — как бы между прочим спросил Коготь.
        — Полковник Штольц.
        — Штольц — известный нам человек,  — усмехнулся майор.  — Исходя из того, что Штольц — твой начальник, не трудно предположить, что адмирал Канарис лично курирует операцию с полигоном.
        — И докладывает о ее ходе Гитлеру,  — подхватил Раубех.
        Коготь улыбнулся про себя: «Фашистов не на шутку всколыхнул наш полигон. Русская секретная бомба нацистским лидерам, наверное, снится в кошмарах каждую ночь».
        — Это Штольц разрабатывает операции по засылке диверсантов на полигон?  — спросил майор.
        — Да, он отвечает за это головой.
        «Тогда ему не сносить ее»,  — подумал Коготь.
        — Короче, расстановка сил предельно ясная,  — задумчиво произнес майор.  — Так вот, тебе, Раубех, как я уже сказал, нужно будет вернуться в Германию и убедить твое руководство послать на полигон лучшую разведгруппу Абвера, естественно, вместе с тобой, ибо только ты знаешь, как следует действовать, чтобы проникнуть на полигон и узнать секрет русской супербомбы.
        — Но вы же понимаете, что убедить руководство это сделать будет крайне сложно.
        — Сложно, но можно,  — твердо сказал майор.
        — Возникнет много вопросов, а самый главный из них: почему выжил один только я?
        — Мы все продумаем, Раубех, до мельчайших деталей. Обязательно изготовим необходимые для доказательства твоей правоты снимки полигона. Мы все сделаем для того, чтобы тебе поверили и ты вернулся с новой, еще более сильной группой диверсантов и специалистов Абвера.
        — Кстати, а как быть со связным — лесником? Вы, наверное, знаете о нем?  — спросил немец.
        — Знаю, и очень даже хорошо,  — ответил Коготь.  — Я видел в бинокль, как ты его прикончил.
        — Он отговаривал меня идти к полигону.
        — Ладно, это все дела прошлые. Если тебя спросят о леснике, скажешь, что он человек надежный, все показал, довел до полигона. Мы что-нибудь придумаем о ночной засаде, мол, проводника даже ранило легко. Но смысл, как я уже сказал,  — он человек надежный и ему можно доверять.
        — Но с ним поддерживается связь посредством писем и телеграмм. Что, если он не ответит?  — спросил Раубех.
        Майор отметил про себя правдивость информации, о которой упомянул Вальтер: «Значит, он всерьез будет работать на нас ради блага его родного брата».
        — Об этом не беспокойся. Мы разгадали шифр. Телеграммы, которые придут на имя лесника, не останутся без ответа. Проблем с этим точно не будет.
        — В телеграмме леснику обычно сообщалось, в каком квадрате нужно встречать группу,  — заметил Раубех.
        — Я знаю,  — улыбнулся Коготь.  — Не беспокойся, Вальтер, мы все продумаем. С сегодняшнего дня тебя будут усиленно кормить и выводить по ночам на прогулки. Завтра ты еще раз встретишься с братом, а потом мы его перебросим в иное место. Об этом можешь не думать. Даю слово офицера, что с ним все будет хорошо. Ты должен сосредоточиться на выполнении своей задачи.
        Когда Раубеха увели, Коготь встал и подошел к окну. Дождь перестал идти, и яркое летнее солнце, поднимаясь над тайгой, освещало горизонт. «Это успех. Только что мне удалось завербовать майора Абвера,  — подумал Коготь.  — Раубех будет работать на советскую контрразведку. У него мощнейшая личная мотивация — благополучие родного брата. В отличие от лесника, Раубех боевой офицер, готовый, если надо, пойти и на смерть».
        В тот же день прилетели специалисты советской контрразведки и внимательно осмотрели немецкие фотоаппараты, найденные в ранце Раубеха. Они разобрали фотоаппараты до мельчайших деталей, которые тщательно изучили. Спецам из контрразведки предстояло сделать необходимые качественные фотографии для Раубеха. Что нужно снять, объяснил им Коготь.
        Костомаров, узнав о вербовке офицера Абвера, остался доволен работой Когтя и его группы. Теперь нужно было осуществить задуманное. Майор несколько дней напряженно работал с Раубехом. Настало время действовать.
        Вскоре с советского бомбардировщика недалеко от линии фронта выпрыгнул парашютист. Этим парашютистом был майор Абвера Вальтер Раубех. Советские контрразведчики обеспечили ему беспрепятственный переход через линию фронта к своим.
        Операция «Топь» набрала максимальные обороты. Через десять дней после ранения возвратился в группу младший лейтенант Егоров. По этому случаю был организован небольшой праздник. Коготь принес взятые у Веригина две бутылки водки. Было нарезано сало, хлеб, открыты банки с тушенкой. Майор предложил тост: «Я желаю каждому увидеть салют нашей победы и рассказать о нем своим внукам». Все дружно выпили.
        Глава 18
        Адмирал Канарис, полковник Штольц и майор Вальтер Раубех сидели в затемненной комнате. Перед ними висел большой белый экран, а позади суетился специалист Абвера, настраивая проектор.
        — Сейчас, господин адмирал, вы все увидите сами,  — повернув голову к Канарису, сидевшему за длинным столом, сказал Раубех.
        — Что ж, посмотрим, что там вам удалось сфотографировать на советском полигоне, майор. Надеюсь, это заслуживает моего внимания.
        — Снимки потрясающие, я их уже несколько раз внимательно просмотрел,  — вступил в разговор Штольц и, повернув голову в сторону экрана, громко сказал: — Ну же, Пауль, сколько вы еще будете возиться?
        — Всего минуту, господин полковник,  — ответил специалист Абвера.
        — Ни секунды больше,  — подчеркнуто строго произнес полковник.
        Вскоре Пауль сказал:
        — Все готово к просмотру.
        — Так чего же мы ждем? Начинайте,  — приказал Канарис и слегка подался вперед.
        Послышался щелчок, и полоса дымного яркого света устремилась на экран, отобразив на нем первую фотографию. На ней были изображены колючая проволока и несколько охранных вышек, выстроенных в ряд через равноотстоящие промежутки.
        — Комментируйте, майор,  — приказал Раубеху Канарис.
        — На этой фотографии можно видеть стандартную охранную систему полигона. Высокое заграждение из колючей проволоки и довольно плотное расположение вышек с охраной,  — поспешно, но четко произнес Раубех.  — Подходы к полигону заминированы, как вы уже знаете.
        Канарис повернул голову и глянул на майора:
        — Значит, вы утверждаете, Раубех, что после нескольких дней, проведенных возле полигона, один из членов вашей группы случайно наступил на мину.
        — Да, господин адмирал,  — тяжело вздохнул Раубех.  — С этого момента и начались все наши проблемы. Четыре человека были убиты на месте, трое получили тяжелые ранения. Мне пришлось принять непростое решение — облегчить их страдания. Мы застрелили раненных. Затем поднялась шумиха, стрельба, взлетели советские истребители и стали обстреливать сектор взрыва. После этого нам на хвост села группа СМЕРШа, нескольких человек из которой мы убили, но и сами потеряли четверых. За озером мы немного оторвались от погони. Над нашими головами неустанно летали советские истребители, но тайга давала надежное укрытие. Однако вскоре преследователи нас настигли. Я приказал трем своим людям задержать их любой ценой, ведь у меня были ценные снимки. Они вступили в бой с превосходящими силами русских, а мне удалось уйти.
        — Как вы считаете, майор, кто-нибудь остался в живых из вашей группы?
        Раубех покачал головой.
        — Как командир, я этого очень хотел бы, но если отбросить эмоции в сторону, то вряд ли. Они настоящие герои и сделали все, что могли и даже больше,  — тут голос Раубеха дрогнул.
        — Держитесь, майор,  — по-отечески мягко сказал Канарис.  — Давайте продолжим просмотр.
        На экране появилась фотография железобетонного дзота на холме.
        — Подобных укреплений там больше сотни. Их бойницы смотрят в разные стороны, так что огонь они могут вести вкруговую. Надо отдать должное русским,  — заметил Раубех,  — эта система дзотов весьма хитроумна.
        — Что вы имеете в виду?  — спросил Канарис.
        — Дзоты расположены на искусственных высотах таким образом, чтобы при обнаружении противника уничтожить все живое, что проникло на территорию полигона. Причем уничтожить и днем, и ночью. На каждом дзоте установлено несколько прожекторов. Вон они сверху, обратите внимание,  — майор Раубех указал рукой на снимок.
        — Да, я вижу,  — задумчиво протянул Канарис.
        — На следующем снимке оказалось запечатленным жерло ствола танка, башня которого виднелась из-за железобетонной стены.
        — Подобные укрепления там почти на каждом шагу,  — отметил Раубех.
        — Да,  — сказал адмирал Канарис,  — видно очень серьезное оружие испытывают русские, раз полигон так мощно охраняется.  — Глаза его погрустнели.  — Как бы эта сверхбомба не обрушилась на головы наших солдат.
        — Похоже, что это может случиться в ближайшее время, тем более в районе Курска вскоре начнется наше наступление,  — произнес полковник Штольц.
        — Сейчас начинают разворачиваться такие события на Восточном фронте, что нам нужно действовать как можно быстрее и намного результативнее!  — рубанул Канарис ребром ладони воздух перед собой.
        Тем временем на экране появился аэродром. Десять истребителей, несколько бомбардировщиков.
        — Ну а эту фотографию, я думаю, нет смысла долго комментировать. На полигоне прекрасный аэродром и самые современные русские истребители и бомбардировщики,  — сообщил Раубех.
        — Эх, жаль,  — вздохнул Канарис,  — ни один самолет люфтваффе не в состоянии долететь до этого проклятого русского полигона, чтобы сравнять там все с землей.
        На экране появился следующий снимок.
        — Господин адмирал, прошу обратить особое внимание на эту фотографию.
        Канарис вгляделся в экранное изображение. Несколько покореженных танков с оторванными башнями, поодаль, справа, восемь разбитых вдребезги грузовиков. А еще правее — руины железобетонного здания.
        — Я видел этот ужасный, прямо-таки адский взрыв на четвертый день наблюдения за полигоном.
        — Это что, результат одного взрыва?  — Канарис привстал со стула от удивления.
        — Да, господин адмирал, всего лишь одного взрыва. Я своими глазами видел, как в небо с аэродрома поднялся бомбардировщик и сбросил одну бомбу. В лесу от взрывной волны попадало множество деревьев. Я уверен, что будь в эпицентре взрыва хоть сто танков, они бы все были уничтожены,  — пояснил Раубех.
        — Вот это мощь,  — пораженный услышанным, произнес полковник Штольц.
        Майор Коготь снова организовал на полигоне мощный взрыв, на этот раз для того, чтобы прибывшие из Москвы специалисты могли сделать нужные снимки Раубеху. Как и в прошлый раз, под каждый танк, каждую машину и каждое здание была подведена система кабелей и установлены мины, детонирующие одновременно от взрыва обычной авиационной бомбы. Синхронный «фейерверк» был устроен для того, чтобы последствия взрыва убедительно смотрелись всего на одном снимке. Зрелище и в самом деле было впечатляющим. Но, естественно, о реальном взрыве, устроенном по приказу Когтя, ни Канарис, ни Штольц, ни даже Раубех и не подозревали.
        Проектор выключился, и в смотровом зале включили свет. Канарис, как и Штольц, был потрясен увиденным. С одной стороны, его радовало то, что Абвер добыл столь важные фотографии, которые адмирал сегодня же покажет Гитлеру, но с другой стороны, задача по-прежнему остается невыполненной: Абвер так и не узнал, что придает такую разрушительную мощь советской сверхбомбе, какие компоненты, вещества используются русскими для ее изготовления. В том, что Гитлер задаст эти вопросы, не было никаких сомнений, а у Канариса ответов на них не было. Адмирал вздохнул, предчувствуя тяжелый, нелицеприятный разговор с фюрером.
        — Штольц,  — окликнул подчиненного адмирал,  — прекрасно, что у нас есть эти замечательные фотографии. Нам много чего известно о советском полигоне, но до сих пор мы не знаем главного: из чего сделана эта проклятая бомба и что придает ей столь разрушительную силу? Задача не выполнена, полковник. Если бы не эти фотографии, сделанные майором Раубехом, операцию можно было бы считать проваленной,  — жестко заключил Канарис.
        — Но сейчас мы многое знаем о полигоне, в том числе досконально знаем систему охраны русского секретного объекта,  — заметил Штольц.  — Поэтому мы вполне можем рассчитывать на успех третьей операции.
        — Собственно, нам и не остается ничего другого, как любыми судьбами добыть интересующие нас сведения о русской супербомбе, иначе нас всех расстреляют, Штольц, всех до одного,  — заключил Канарис. Немного помолчав, он распорядился: — Готовьте третью группу, полковник. Более многочисленную, чем две предыдущие. Количество офицеров, которые примут участие в этой операции, согласуем. Отправить на полигон нужно воистину лучших из лучших. Дела обстоят предельно просто: или мы сделаем то, что должны сделать, или сделают нас. Вы понимаете, о чем я толкую, Штольц?
        — Да, господин адмирал.
        — А командира группы я выберу лично сам, из числа опытных офицеров Абвера.
        — Господин адмирал, позвольте обратиться,  — вступил в разговор Раубех.
        — Что вы хотели, майор?
        — Я бы хотел попросить, господин адмирал, чтобы меня включили в эту группу, поскольку я достаточно хорошо знаю полигон. Кроме того, в одном месте, в дальнем углу полигона, нет заградительной проволоки. Этот отрезок составляет примерно сто пятьдесят метров. Охраняется этот закуток отделением стрелков. Умелые диверсанты могут бесшумно перебить их всех ночью, проникнуть на территорию полигона и выполнить задачу. Предвижу ваш вопрос: почему я не сделал этого, когда был там? Я уже планировал эту операцию и довел бы дело до конца, если бы не случайный подрыв на мине одного из моих людей. К тому же у меня есть предложение.
        — И какое же?
        — Для успешного выполнения задания в группу следует включить несколько высококлассных специалистов по разминированию.
        — А ты дело говоришь, Раубех. Отметь себе это, Штольц,  — повернулся к полковнику Канарис. Немного подумав, адмирал изрек: — Считайте, Раубех, что вы включены в состав группы. Ваш опыт и знания нам, безусловно, помогут.
        — Благодарю за доверие, господин адмирал.
        — На подготовку операции даю вам, Штольц, четыре дня и, естественно, четыре ночи,  — распорядился адмирал Канарис.  — Каждую деталь операции согласовывайте со мной. Я повторяю, каждую. Про сон можете забыть, Штольц. Вам понятно?
        — Да, господин адмирал.
        Штольц и Раубех вскочили на ноги.
        — Вы хорошо поработали, майор,  — Канарис сделал паузу, глядя прямо в глаза Раубеху.
        «Неужели он что-то заподозрил?» — промелькнуло в голове у Вальтера, и его сердце бешено забилось в груди, но внешне он выглядел абсолютно спокойным.
        — Да, вы не выполнили задачу,  — продолжил адмирал,  — но эти ценные фотографии полигона плюс ваш опыт — все это очень важно. Безусловно, вы проявили мужество и действовали на пределе сил в создавшейся ситуации.
        — Благодарю, господин адмирал,  — произнес Раубех.
        — Надеюсь, что наши жертвы были не напрасными. Понимаю, что вам, как командиру,  — продолжил Канарис,  — особенно тяжело пережить гибель группы. И только выполнение задачи — это лучшая дань памяти нашим погибшим офицерам.
        — Я понимаю, господин адмирал.
        — Все, вы оба свободны,  — произнес Канарис.
        Когда Штольц и Раубех вышли из смотрового зала, полковник сказал:
        — Зайдите в мой кабинет, Раубех. У меня к вам есть буквально один вопрос.
        Майор кивнул в знак согласия. Они расположились в кабинете Штольца. Полковник спросил:
        — Что вы думаете, майор, насчет нашего агента-лесника?
        — Лично у меня он не вызывает никаких подозрений,  — покачал головой Раубех,  — говорит спокойно, четко. Он провел нас до полигона, объяснил некоторые нюансы, в частности, он видел, как минировали одно из направлений рядом с полигоном и предупредил нас об опасности. Мы проверили и действительно нашли искусно установленные советские мины.
        — То есть вы считаете, что ему можно доверять?  — вперив взгляд в Раубеха, спросил Штольц.
        — Абсолютно, господин полковник. Лесник — наш человек,  — четко ответил Раубех.
        — Именно это я и хотел услышать от вас, майор. Значит, мы продолжим сотрудничество с ним.
        — Позвольте заметить, господин полковник, помощь лесника крайне важна. Ведь вокруг Нельского озера полно болот, а он прекрасно изучил местность, знает, где можно спокойно пройти. Без этого крайне трудно действовать и маневрировать в глубоком тылу русских, да еще и в тайге.
        — Я полностью согласен с вами, майор. Ваше мнение для меня крайне ценное. Что ж, проведайте свою старушку-мать, отдохните, выспитесь, тем более что вам снова придется лезть в логово русских. Если у меня возникнут какие-либо вопросы, я свяжусь с вами.
        — Благодарю, господин полковник,  — вставая со стула, сказал Раубех.
        Он отправился к матери, чтобы повидаться с ней и отдохнуть. Они пили кофе с шоколадом, много разговаривали, вспоминали «погибшего» Дитриха.
        А Штольц напряженно работал, понимая, что в случае провала его карьеру в Абвере можно считать завершенной. Он тщательно подбирал кандидатов для участия в операции, которой дали кодовое название «Кобра». На согласование кандидатур Штольц ходил к Канарису. Некоторых кандидатов адмирал утверждал сразу, а для некоторых требовал подыскать замену, не объясняя причин.
        Наконец, после трех бессонных ночей, проведенных полковником в стенах главной резиденции Абвера, новая группа была одобрена Канарисом.
        — Эти люди выполнят задачу,  — уверенно произнес адмирал и добавил: — Никогда еще мы не посылали куда бы то ни было такой мощной группы. Это без преувеличения лучшие наши силы. Фюрер требует, чтобы мы все разузнали о русской сверхбомбе в ближайшее время. На карту поставлена репутация Абвера. Когда мы исправно делаем свою работу — этого никто не замечает, но стоит оступиться — и множество недоброжелателей нашептывают фюреру о нашей якобы некомпетентности,  — посетовал Канарис.
        — Недостатки других всегда виднее,  — кивнул Штольц.
        — Вот именно,  — Канарис откинулся на спинку кресла и сомкнул веки. Чуть позже он продолжил разговор: — Я даже не хочу думать, что будет, если мы потеряем людей, которых завтра отправим на выполнение операции «Кобра». Такая потеря будет просто невосполнимой для Абвера. На подготовку специалистов такого класса требуются годы напряженных тренировок. Опыт этих людей огромен, да и знания тоже. Нет, они выполнят задание,  — Канарис встряхнул головой, словно отбросил в сторону все сомнения.
        — Состав группы утвержден вами, господин адмирал, но я до сих пор не знаю, кто будет ее командиром,  — пожал плечами Штольц.
        Канарис усмехнулся:
        — По правде говоря, я уже решил это в тот момент, когда мы смотрели фотографии, добытые майором Раубехом. Под этого человека и подбиралась группа. Вот почему я отсеял так много офицеров. Итак, командиром группы я назначил полковника Карла Майне.
        — Карла Майне?  — не веря своим ушам, переспросил Штольц.
        Майне был любимчиком Канариса, поэтому Штольц и удивился. Карлу Майне было всего тридцать пять лет, но до войны он был альпинистом с мировым именем, успевшим покорить несколько восьмитысячных вершин в Гималаях. Полковника называли Удачливым Карлом. Он обладал незаурядным аналитическим умом, напрашивался на самые тяжелые операции Абвера и всегда выходил победителем из самых трудных операций. Это был резерв Канариса, его ударная сила.
        «Если такого человека, как Майне, бросают на выполнение опаснейшего задания в глубоком тылу противника, значит, Канарис, словно самурай перед поединком, отбрасывает ножны обнаженной катаны в сторону, что означает одно — поединок будет вестись до гибели одного из противников,  — рассуждал Штольц.  — Кроме того, и Гитлер высоко ценит этого офицера». Штольц не сомневался, что Канарис обсудил кандидатуру Майне лично с фюрером.
        Майне не мог похвастать ростом, он насчитывал всего метр семьдесят, но обладал нечеловеческой выносливостью и силой. Он был одним из лучших, если не лучшим, стрелком в Абвере. А его нервы, казалось, были выкованы из железа. К тому же он отлично чувствовал ситуацию и всегда находил единственно верное решение, приводившее неизменно к победе, поэтому его и прозвали Удачливым Карлом.
        — Да, Штольц, вы не ослышались. Я посылаю лучшего своего человека. Лучше Карла Майне у меня просто нет людей. Я верю в него. Все операции, выполнение которых он возглавлял, неизменно были успешными.
        — Отличный командир для отличной группы,  — улыбнулся Штольц.
        — Лучшей группы у нас не было и наверняка не будет,  — согласился Канарис.
        До глубокой ночи Штольц согласовывал детали предстоящей операции «Кобра» с адмиралом Канарисом. Майора Вальтера Раубеха было решено назначить заместителем командира диверсионной группы.
        Глубокой ночью немецкий бомбардировщик на предельной высоте пересек линию фронта. Максимально углубившись на вражескую территорию, он сбросил группу немецких десантников-диверсантов и повернул обратно.
        Глава 19
        Егорова сразу же после выздоровления отправили надзирать за почтовым отделением связи деревни Павловское. Он должен был проконтролировать получение телеграммы для лесника Федора Макарова, а проще говоря, забрать телеграмму и доставить ее на полигон майору Когтю.
        В трех километрах от деревни на заброшенном хуторе, в старом полуразрушенном доме Егорова поджидал сержант Брянцев, приехавший на «Виллисе».
        Через несколько дней Егоров «конфисковал» полученную телеграмму, вышел из здания с почты и больше в деревне его уже не видели. Хотя у младшего лейтенанта и намечалась любовная интрижка с почтальоншей Катей, но чего не бывает по молодости. Катя долго потом вздыхала по неизвестно откуда взявшемуся «куратору» почты в темно-синем костюме, который растворился, словно призрак, среди таежных просторов.
        Преодолев быстрым шагом около трех километров, Егоров разбудил спавшего в одной из уцелевших комнат Брянцева. Получасом позже «Виллис» уже пылил по дороге в сторону полигона.
        Коготь благодушествовал вместе со своими людьми после обеда на крыльце штаба, когда подъехал «Виллис» с Егоровым. Младший лейтенант на ходу выпрыгнул из джипа. Подбежав к Когтю, он доложил:
        — Товарищ майор, леснику пришла телеграмма от «сестры» из Калуги.
        Егоров передал майору сложенный вчетверо листок бумаги.
        — Хорошо, младший лейтенант, ступай в столовую, пообедай,  — распорядился Коготь и, развернувшись, быстрым шагом вошел в штаб, взбежал по лестнице и, уединившись в своей комнате, сел за стол и положил перед собой телеграмму.
        Майор взял со стола карандаш и погрузился в расшифровку. Закончив с этим, он прочитал вслух: «Не позднее восемнадцатого июня встречайте в квадрате девять». Получалось, что немцы будут в заданном районе через три дня.
        Коготь извлек из планшета, лежащего в ящике стола, карту местности. Получалось, что до нужного квадрата топать почти сто километров. «Похоже, фрицы заторопились,  — с усмешкой подумал Коготь.  — Вальтер Раубех не подвел. Отлично».
        Майор закрыл на замок свое жилище и зашел в комнату, где после обеда отдыхала его группа. Почти все дремали, и только капитан Андронов сидел перед шахматной доской с расставленными фигурами и решал какую-то шахматную задачу.
        — Прошу всех офицеров подойти к столу,  — громко сказал Коготь.
        Он сел рядом с Андроновым и, глянув на шахматную доску, нашел решение задачи, над которой вот уже более часа бился капитан.
        Когда все офицеры СМЕРШа расселись за столом, майор объявил:
        — Нами получена телеграмма на имя Федора Макарова. Так вот, не позднее восемнадцатого июня он должен встретить в квадрате девять немецкую диверсионную группу.
        — Снова завертелось,  — подняв голову от шахматной доски, выдохнул капитан.
        — Да, завертелось, Степан Иванович. Для того мы сюда и приехали, чтобы Абвер не забывал к нам дорогу.
        — Выходит, что мы должны их встретить через три дня,  — задумчиво произнес Самойлов.
        — Правильно мыслишь, лейтенант.
        — А сколько, товарищ майор, нам топать до девятого квадрата?  — спросил Егоров.
        — Около сотни километров: пятьдесят до озера и столько же от него. Там должно быть какое-то старинное кладбище, судя по карте,  — сообщил Коготь.
        — Сто километров?  — присвистнул Абазов.  — В полной боевой, по тайге… Прилично.
        — Выдвинемся сегодня, часиков в восемь вечера,  — сказал майор.
        — Что-нибудь известно о численности врага?  — спросил Андронов.
        Коготь покачал головой:
        — К сожалению, ничего. Об этом мы узнаем только тогда, когда прибудем на место. Но обычно, как показывает практика, в диверсионную группу входит максимум двадцать человек. Да и то это уже предел. Это аксиома — большому отряду гораздо труднее перемещаться в глубоком тылу противника, чем меньшему по численности. Увеличивается риск быть обнаруженными. Но чего гадать? Придем на место, и все увидим,  — усмехнулся Коготь и добавил: — Готовьтесь к выходу основательно.
        — Как всегда, товарищ майор,  — улыбнулся Егоров.
        Майор вышел из комнаты и направился в кабинет начальника полигона, где изложил полковнику Веригину свои требования: запас еды на неделю, пулеметы, рации и многое другое.
        Внимательно выслушав и сделав пометки в своем блокноте, начальник полигона кивнул:
        — Сделаем, Владимир Николаевич.
        Коготь встал:
        — Пойду я немного отдохну, путь предстоит неблизкий.
        — Понимаю, майор.
        Коготь вернулся к себе и лег на кровать. Он повернулся на бок и незаметно для себя уснул. Разбудил его стук в дверь. Майор сел на кровати, растирая ладонями глаза.
        — Войдите,  — придя, наконец, в себя, произнес Коготь.
        Дверь открылась, и на пороге появился Андронов.
        — Похоже, я разбудил вас, товарищ майор?  — взглянув на Когтя, сказал он.
        — Все нормально, Степан Иванович, я и не собирался спать, так, немного вздремнул.
        Андронов подошел к столу и сел на табурет.
        — Поговорить мне надо с вами, Владимир Николаевич,  — замялся капитан,  — причем дело личного характера, но очень важное для меня.
        — Бывает,  — Коготь обулся, встал, прошел к своему «хозяйскому» месту за столом и сел.  — Что у тебя случилось, Степан Иванович?
        — Да пока, собственно, ничего. Понимаете, товарищ майор, что-то смутное и необъяснимое меня тревожит.
        — А поконкретнее можешь сказать?  — Коготь подался немного вперед, облокотившись руками о стол.
        — Поконкретнее… Вы знаете, у меня ведь очень развита интуиция. Мы уже говорили с вами об этом. Чувствую я, что дело предстоит очень непростое. Те два раза было на душе намного спокойнее, а сейчас прямо какая-то буря поднялась.
        — Попробуй отвлечься чем-нибудь, например пой песни какие-нибудь любимые, вспоминай что-нибудь хорошее, радостное,  — посоветовал Коготь.
        — Да вы, товарищ майор, наверное подумали, что я струхнул,  — прямо сказал капитан.
        — Да что ты, Степан Иванович, даже мысли такой у меня не было.
        — Я в Сталинграде много раз должен был погибнуть,  — крутнул головой Андронов.  — Снайпер немецкий в меня стрелял, пуля задела голову, но только кожу содрала с черепа. Снаряд рядом разорвался, мне хоть бы что. Нет, сказать, что я не боюсь смерти,  — это бравада. Так говорят только болтуны, которые никогда не бывали в серьезных переделках. Страх есть, но он настолько притупился, что я его почти и не чувствую,  — разоткровенничался Андронов.  — Речь о другом.
        — О чем же, Степан Иванович?  — спросил Коготь.
        — Как я уже сказал, чувствует моя душа, что еще та будет передряга. Ну а на войне, не вам мне объяснять, может случиться всякое. Пуле ведь все равно. Так вот, Владимир Николаевич, если меня убьют, я хочу попросить вас об одной услуге, как говорится, не в службу, а в дружбу.
        — Брось, Степан Иванович, чушь пороть,  — оборвал капитана Коготь,  — и раньше времени себя хоронить. Надеюсь, в группе ты ничего подобного никому не говорил?
        — Обижаете, товарищ майор, я еще не выжил из ума, чтобы парней зазря пугать. Просто вы самый опытный, умный среди них, к тому же женатый. Вы поймете. Есть у меня одна история личная, вы уж наберитесь терпения, товарищ майор, послушайте.
        — Давай, толкуй, Степан Иванович, время у нас еще есть,  — взглянув на наручные часы, произнес Коготь.
        Взгляд капитана ушел куда-то в сторону, словно там он снова увидел свое прошлое и стал его рассматривать. Он тяжело вздохнул и сказал:
        — До войны я женился на одной симпатичной, доброй девушке. Она была учительницей математики. Черные длинные волосы, глаза большие и темные, словно угли. Я вроде тоже ничего, молодой офицер. Повстречались мы немного, и понял я, что не могу без нее жить. Предложил ей, как водится в таких случаях, руку и сердце. Она согласилась. Зажили мы с ней душа в душу.
        — Как ее звали?  — осторожно спросил Коготь.
        — Аркадия… Глаза закрою и вижу ее. Пошли у нас ребятишки. Сначала сын Иван родился, а через два года дочка Светлана, вся в мать. Казалось, чего еще надо мужику для счастья? Обаятельная, добрая жена, замечательные детишки… Живи и радуйся. Я уже воспринимал свое счастье как нечто само собой разумеющееся. И расслабился я, захотелось мне чего-то нового, приключений на свою глупую башку. Короче, стал я встречаться с одной женщиной, она у нас в городском клубе хором руководила, хорошо пела, играла на пианино. Высокая, с прекрасной фигурой. Вьющиеся светлые волосы и бездонные зеленые глаза. Красивая, одним словом. В любовных утехах была ой как изысканна. Ты, как мужик, поймешь меня, майор.
        — Отчего же не понять.
        — Вскружила она мне голову, и ушел я из семьи. Жена, не выдержав такого позора, взяла детей и уехала с ними к сестре в Пермь. А через полгода моя певичка охомутала директора станкостроительного завода, которого я, дурак, из ревности чуть не пристрелил в подъезде, когда они возвращались из театра. В последний момент я передумал, спрятался под лестницей, держа в руках пистолет. А она в это время громко смеялась и что-то ему рассказывала. В общем, прыгала моя певичка от одного мужика к другому, да мне, собственно говоря, уже было все равно. Я осознал, какую страшную ошибку совершил в своей жизни — потерял прекрасную, умную женщину, мать моих детей. Я тогда здорово запил, взял все близко к сердцу. Меня чуть было из армии не выгнали, но тут началась война. И я мигом протрезвел, с остервенением бросился в бой, просил командиров посылать меня на самые опасные задания. Но чем больше желаешь смерти, тем упорнее она от тебя отворачивается. В общем, постепенно я успокоился, а после Сталинграда вообще стал другим человеком. Насмотрелся всего: и как мирное население страдало от фашистских бомбардировок и
обстрелов, и как геройски погибали молодые солдаты… А ведь все они хотели жить. Ну а уже после Сталинграда, как вы знаете, Владимир Николаевич, меня направили служить в контрразведку.
        Воцарилась тишина. Первым прервал молчание Коготь:
        — Ну, раз ты мне рассказал эту историю, Степан Иванович, я, наверное, вправе спросить: а ты не пробовал как-то связаться с женой?
        — До Сталинграда было не до этого. Ведь сплошные бои шли. Хотя я, конечно, во время коротких передышек думал о ней и о детях. Если бы все можно было вернуть назад, товарищ майор,  — глаза Андронова погрустнели,  — я бы, безусловно, не вляпался бы в такую грязь, от которой временами так муторно становится, что хоть волком вой. Не могу я жить без своей Аркадии и детей. Когда я перевелся служить в Москву в СМЕРШ, у меня, конечно, появилось немало возможностей, и я узнал адрес, где живет в Перми Аркадия с детьми.
        — Она одна? В смысле, не нашла себе кого-нибудь?
        — Слава Богу, не нашла, хоть это меня успокаивает. Она работает на военном заводе.
        — Так почему же все-таки ты не написал ей?  — глядя в упор на Андронова, спросил Коготь.
        — Не так все это просто, майор. Я же понимаю, что причинил ей сильнейшую боль. А каково детям было? Напакостил я сильно, а тут вдруг спустя годы напишу — каюсь.
        — Уж извини, Степан Иванович, но другого пути у тебя просто нет,  — развел руками Коготь.  — Ты же в атаку людей подымал в Сталинграде, награжден тремя орденами Славы. Чего тебе тушеваться?
        — Говорю вам, товарищ майор,  — сдавленным голосом произнес Андронов,  — не все так просто и легко. Да мне в атаку легче подняться, чем после всего, что я натворил, объясняться с Аркадией. Как-то раз я уже собрался было с духом, неделю ходил и думал, что напишу ей, каждое слово взвешивал десятки раз, чтобы случайно еще раз не обидеть ее, не ранить.
        — Ну, собрался — и что?
        — Не успел написать. Как вам известно, отправили нас на полигон, а отсюда письма слать нельзя. Но письмо это я все же за два последних дня написал, вот оно,  — Андронов вынул из кармана гимнастерки исписанные мелким почерком два листка бумаги.  — Итак, возвращаюсь к тому, с чего начал,  — продолжил капитан.  — Если меня убьют, Владимир Николаевич, отправьте, пожалуйста, это письмо. Адрес написан сверху. И если вас не затруднит, напишите еще один листок от своего имени. Вы умный мужик. Расскажите, что говорил я с вами об этом, переживал до боли в сердце.
        — Не затруднит,  — спокойно сказал Коготь,  — давай письмо.  — Он взял листки бумаги у капитана, открыл ящик стола и положил в него письмо.  — Только знай, Степан Иванович…
        Андронов вытянулся на табуретке.
        — Будем считать, что письмо это ты отдал мне просто на сохранение. А сачковать ты не будешь,  — майор взглянул в лицо Андронову.
        — В смысле?  — удивился капитан.
        — В самом прямом смысле. Вернемся с задания, прилетим в Москву, и ты сам, своими руками, отправишь письмо. Понял меня?
        — Да я же с радостью, Владимир Николаевич. А пришел я к вам потому, что больше мне здесь некому доверить такое деликатное дело.
        — Я понял, но учти, отсылать будешь сам. И все у тебя путем пойдет. Я уверен, жена тебя простит и примет.
        — Вы так думаете, товарищ майор?  — с надеждой взглянул Андронов.
        — Если бы не думал так, то и не говорил бы. Ты же отец ее детей. И ты сказал, что она умная.
        — Да, очень умная женщина,  — горячо подтвердил капитан.
        — Тем более она тебя простит и все поймет. Ты геройский мужик, Андронов, все осознал и поумнел. Женщины чувствуют такое.
        — Спасибо вам, Владимир Николаевич, за то, что выслушали,  — приободрился Андронов и встал, собираясь уходить: — Однако обещайте мне, товарищ майор, если что, вы отправите письмо по назначению. Просто так у меня спокойнее на душе будет.
        — Отправлю, будь уверен,  — понизил голос Коготь.
        — Ну и, конечно, о нашем разговоре попрошу никому не говорить.
        — Это само собой разумеется, капитан.
        Группу, как всегда, подвезли, правда, на этот раз на грузовой машине, к забору из колючей проволоки, в котором была металлическая дверь. Часовой открыл ключом замок, и группа Когтя вышла за пределы полигона. Смершевцы углубились в тайгу. Майор, как обычно, шел первым, всматриваясь и вслушиваясь.
        На следующий день неподалеку от озера, видневшегося впереди сквозь стволы деревьев, Коготь объявил привал.
        — Два часа отдыхаем, отъедаемся и набираемся сил. Следующие пятьдесят километров пойдем без остановок,  — сказал он.
        Смершевцы расположились возле деревьев, сбрасывая оружие и вещмешки: нужно было дать телу полный отдых. Майор отошел чуть в сторону и сел под высоченной елью. Положив рядом автомат, он достал из вещмешка банку свиной тушенки и хлеб. Коготь открыл ножом банку и принялся жевать нехитрую солдатскую еду. «Если черт ногу не подставит, то семнадцатого выйдем в заданный квадрат. В телеграмме сказано «не позднее восемнадцатого»,  — размышлял майор.  — Это хорошо, что мы придем на место заранее, поскольку лесник, понятное дело, не сможет явиться на встречу и быть проводником у немцев».
        — О чем задумались, Владимир Николаевич?  — спросил подошедший Андронов и присел рядом.
        — Да так, о разном,  — тихо ответил майор.  — Конечно, два часа отдыха после пройденных без остановок в полной боевой пятидесяти километров — маловато. Но мы должны прийти раньше немцев, чтобы осмотреться на местности, занять хорошую позицию для наблюдения. Есть и еще одна причина.
        — Лесник, который не встретит уже фашистских диверсантов?  — вставил Андронов.
        — Точно, Степан Иванович, ты, словно провидец, мои мысли читаешь.
        — Ничего, полпути протопали, протопаем и оставшееся.
        — Вроде стало прохладнее,  — посмотрев по сторонам, задумчиво произнес Коготь.
        — Но с другой стороны, это может и неплохо?  — пожал плечами Андронов.  — В жару гораздо труднее идти.
        — Это точно,  — согласился майор.
        Два часа пролетели, будто две минуты.
        — Подъем!  — вставая, скомандовал Коготь.
        Смершевцы встали, взяли оружие, вещмешки и двинулись друг за другом. Они обходили озеро Нельское по известной им тропе, тянувшейся через болото. С озера дул пронизывающий холодный ветер, заставлявший идти быстрее, чтобы согреться. Тяжелые свинцовые тучи, казалось, давили на землю.
        Когда они обошли озеро, майор объявил десятиминутный перерыв на еду. Подкрепившись тушенкой, смершевцы продолжили путь.
        Майор шел и думал: «Удалось ли Раубеху убедить свое командование снова включить его в группу немецких диверсантов? От этого будет многое зависеть».
        Ближе к обеду семнадцатого июня группа Когтя добралась до нужного квадрата девять и залегла в небольшом овраге, на краю которого росло несколько больших сосен.
        — Неплохое укрытие,  — осмотревшись, сказал майор и добавил: — Всем быть начеку! Фрицы могут появиться в любой момент.
        Коготь и Андронов обустроились возле одной из сосен и принялись изучать местность в бинокли. Примерно в двухстах метрах от оврага виднелась поляна, на которой стояли покосившиеся деревянные кресты и лежали несколько каменных надгробий.
        — Вот и старое кладбище, чуть левее,  — указал рукой направление Коготь.
        — Вижу, майор,  — отозвался Андронов.
        — Где-то здесь и появятся фашисты,  — тихо произнес майор.
        — Только бы они случайно не вышли прямо на нас,  — заметил капитан.
        — Будем держать ухо востро. Если что, тихонько отойдем,  — сказал Коготь.
        Всю ночь и весь следующий день, восемнадцатого июня, смершевцы попеременно несли дежурство, поджидая врага.
        — Что-то, Владимир Николаевич, не хотят фрицы навещать нас,  — вздохнул капитан.
        — Может, заблудились?  — прошептал Самойлов.
        — Вряд ли такие заблудятся,  — хмыкнул майор.
        — Но тогда где же они?  — задал вопрос Андронов.
        — Кто же их знает,  — вздохнул Коготь, а сам подумал: «Не мог же я ошибиться в расшифровке телеграммы. Я ведь десятки раз перепроверял. Нет, тут дело в другом. Либо у фрицев что-то пошло не так, либо они изменили по каким-то причинам свои планы. Вот только этого мне еще не хватало. Попробуй отыщи их в тайге».
        Рано утром, когда только стало светать, спящего Когтя разбудил дежуривший лейтенант Анютин.
        — Товарищ майор,  — дергая командира за плечо, прошептал лейтенант,  — немцы пожаловали.
        Эта новость моментально разбудила Когтя. Он сел и приказал Анютину:
        — Тихонько разбуди всю группу.
        — Слушаюсь, товарищ майор.
        Коготь подполз к дереву и, укрывшись за ним, приложил к глазам бинокль. Он увидел за кладбищем среди деревьев несколько вооруженных людей в маскировочных халатах.
        «Вот они, припозднились чуток. А я уже начал волноваться и прикидывать, куда это они запропастились»,  — размышлял майор. Вскоре к нему подполз Андронов.
        — Появились, касатики,  — прикладывая бинокль к глазам, произнес капитан.
        — За кладбищем среди деревьев несколько человек,  — подсказал Коготь.
        — Вижу, пришли на рассвете. Что-то их выбило из графика, товарищ майор. Вот только что?
        Тем временем среди деревьев промелькнуло еще несколько теней. Некоторое время немцы наблюдали за кладбищем, а затем отошли немного вглубь и сели возле деревьев.
        — Похоже, у них привал,  — произнес капитан.
        — Да,  — тихо ответил Коготь,  — судя по всему, здесь они собираются отдохнуть и подождать, когда объявится лесник. А может, у них какие-нибудь другие планы?
        Прошло около получаса. Немецкие диверсанты по-прежнему отдыхали за кладбищем в тени деревьев. Майор оторвался от бинокля и, повернув голову в сторону Андронова, шепотом сказал:
        — Вы оставайтесь здесь и внимательно наблюдайте за немцами, а я обойду кладбище и подкрадусь к ним поближе.
        — Но, Владимир Николаевич, это рискованно. Мы же толком не знаем, сколько диверсантов входит в состав вражеской группы, как расставлено боевое охранение,  — попытался отговорить майора Андронов.
        — Согласен с тобой, капитан, но лишь в одном,  — отметил Коготь,  — мы действительно многого не знаем. Вот я и хочу устранить пробел в наших знаниях. А кроме того, Степан Иванович, мне нужно установить, есть ли в группе Вальтер Раубех, а также вычислить командира. Короче, будьте настороже и ждите меня. Никаких действий не предпринимайте, пока я не вернусь.
        — Понятно, товарищ майор,  — кивнул Андронов и добавил: — Соблюдайте осторожность, Владимир Николаевич.
        — Постараюсь, капитан.
        Коготь отдал свой автомат Андронову, проверил застежку кобуры пистолета и скатился в овраг. Он вылез, осмотрелся и, держась левее, короткими перебежками стал огибать кладбище. Он не выпускал из виду немцев, перекусывавших в лесу и о чем-то тихо говоривших. Сколько их было, трудно сказать. Многих фрицев прятали деревья.
        Обойдя кладбище, Коготь увидел диверсанта, который лежал под кряжистой елью, изредка поглядывая по сторонам. Ствол ручного пулемета угрожающе торчал из травы. «Черт, хорошо, что он пошевелился, а так я бы мог его и не заметить. Неплохую позицию занял фриц»,  — отметил про себя Коготь и отполз подальше.
        Обходя по кругу немецкого наблюдателя, майор приблизился к немецким диверсантам на бросок гранаты, укрывшись в густом кустарнике, который отлично скрывал его от посторонних глаз. Он и без бинокля различал черты лиц многих фрицев, но Раубеха пока не заметил.
        Некоторые фашисты сидели или лежали к майору спиной, и на этот раз их было больше полутора десятка. Коготь насчитал двадцать восемь человек, включая часового, укрывшегося с пулеметом за елью. Но это могла быть еще и не вся группа. Кто-то, к примеру, мог выдвинуться чуть вперед. «Ни хрена себе, сколько народа они сюда притащили»,  — мысленно выругался майор. Он, конечно, был готов к тому, что немцев будет больше, чем в предыдущих двух группах, но чтобы настолько… «Они бы еще роту, а то и полк сюда притащили! Хреновые дела. Нас всего шестеро, а их — под тридцатку, а может, и больше. Понятно, что это отборные диверсанты-разведчики Абвера, которые попадут белке в глаз с расстояния в сто метров. Весело, ничего не скажешь. Крути мозгами, брат Володя, и соображай, каким образом перехитрить отборных немецких диверсантов»,  — с тревогой размышлял майор.
        Коготь отметил тот факт, что среди немцев много снайперов и пулеметчиков. «Учли опыт предыдущих групп. Считают, что таким образом усилят огневое воздействие на противника»,  — подумал он.
        Вдруг откуда-то из-за деревьев вышли еще двое немцев, и среди них был майор Вальтер Раубех. Коготь облегченно вздохнул: «Значит, Раубеху полностью поверили, раз включили в группу, а то расклад сил меня сильно настораживал. Так, вот уже тридцать отборных диверсантов. Понятно, что этот вооруженный до зубов отряд опытнейших бойцов стоит целого батальона».
        Немцы сгрудились вокруг какого-то человека, сидевшего к майору спиной на камне и что-то объяснявшего, скупо жестикулируя руками. Все внимательно его слушали, не перебивая. «Похоже, это их командир,  — решил Коготь.  — Надо получше его рассмотреть».
        Командир немецкой группы повернул голову, и майор впился глазами в сухощавое лицо с высоким лбом. У фрица были темные, коротко подстриженные волосы. Когда он закончил говорить, фашисты закивали головами и разошлись. «Пожалуй, сейчас самое время»,  — подумал Коготь и, сложив ладони, как учил дед, издал два коротких и не очень громких посвистывания кулика. Раубех едва заметно повернул голову в сторону кустарника, где прятался майор.
        Посидев несколько минут возле дерева, Вальтер поднялся, подошел к командиру и что-то сказал. Тот кивнул, и Раубех не спеша пошел в сторону кустарника. Сердце учащенно забилось в груди у майора. «А вдруг Раубех передумал и, невзирая на брата, как и лесник начнет вести свою игру»,  — мелькнуло в голове Когтя.
        Раубех вошел в кустарник, оглянулся, убеждаясь, что его никто не видит снаружи, и присел.
        — Здравствуй, Вальтер,  — услышал немец голос Когтя.
        Раубех повернул голову вправо и только теперь заметил советского майора, опустившегося на правое колено.
        — Здравствуй, майор,  — тихо произнес Раубех,  — времени немного, я вроде как по естественной надобности отлучился, поэтому слушай внимательно. Канарис и Штольц были восхищены фотографиями, но огорчены гибелью группы и тем, что до сих пор не удалось узнать секрет русской бомбы. Однако мне они поверили, иначе, сам понимаешь, я не был бы включен в третью группу.
        — Ясно, Раубех, ты сделал все, как мы и договаривались. Сколько людей в группе?  — спросил Коготь.
        — Тридцать, включая и меня,  — грустно усмехнулся Вальтер.
        — Значит, руководство Абвера решило увеличить численность группы, учитывая негативный опыт двух предыдущих операций,  — сказал майор.
        — Да, это очевидно.
        — Кто возглавляет группу?
        — Карл Майне, полковник Абвера, любимчик адмирала Канариса. Его в Абвере называют Удачливым Карлом. За ним тянется целый шлейф успешных операций. Что еще? Он альпинист с мировым именем, прекрасный стрелок. Дерзкий, умный и непредсказуемый человек. Он поклялся лично Гитлеру, что либо выполнит задание, либо погибнет. Об этом мне сказал полковник Штольц, мой начальник. Такой, как Майне, пойдет до конца. Кстати, у него где-то в одежде вшита ампула с ядом, и если запахнет жареным, он ее просто прокусит зубами и не даст пленить себя.
        «Ни хрена себе «гость»… Полковник Абвера, любимчик Канариса. Да только ради того, чтобы захватить в плен Майне, нужно было строить полигон»,  — пронеслось в голове у Когтя.
        — Я видел, как Майне что-то там объяснял. О чем он говорил? Каковы планы группы?
        — Ну, во-первых, он считает, что обойдется без «видимо, недождавшегося нас» лесника. Проводник ему не нужен. Карл принял решение выходить к полигону тремя группами. Одна из них состоит из пятнадцати человек,  — это, так сказать, ударный отряд. Эту группу преданных людей отобрал лично Майне,  — понизил голос Раубех.
        «Черт, этого еще только не хватало»,  — подумал Коготь, а вслух спросил:
        — И как же он собирается действовать?
        — Шесть человек будут пробираться к полигону на резиновой лодке, по озеру. Я, Майне только в этом вопросе со мной согласился, поведу часть группы в составе девяти человек, включая меня, справа от озера, по тропе, что идет через болото. Я, как мы и договаривались, попытался убедить Майне пройти всей группой справа, но он отклонил это предложение, указав на слишком высокую уязвимость группы в случае нападения.
        — Хитрый лис,  — вырвалось у Когтя.  — А третий отряд, «ударный», где пойдет?  — спросил он.
        — Слева, по болоту,  — ответил Раубех.
        — По болоту?  — удивленно переспросил Коготь.
        — Да, именно так он и сказал. Майне привык рисковать, и я почему-то не сомневаюсь, скажу откровенно, что он пройдет по болоту и выйдет к полигону. У каждой группы есть рация. Так что Майне поставил задачу пробираться к полигону тремя отрядами, а затем, как он сказал, на месте он примет окончательное решение, как действовать дальше. Считаю, что Майне уже что-то неординарное задумал.
        — Говоришь, тремя группами?  — задумчиво произнес Коготь.
        — Да,  — подтвердил Раубех.
        — Сколько времени вы еще будете отдыхать?  — поинтересовался майор.
        — Еще час, вернее, уже меньше, а затем разделимся, как я и сказал, на три группы,  — ответил Вальтер.
        Коготь помолчал, а затем сказал:
        — Когда поведешь группу по тропе и начнется стрельба, тут же падай и отползай в сторону. Мои люди тебя знают, Раубех.
        — Конечно, они же меня охраняли на вашем полигоне,  — кивнул Вальтер.
        — В общем, в тебя стрелять не будут, жди завершения перестрелки, потом бросай оружие и выходи с поднятыми руками. Через несколько дней встретишься с братом.
        — Кстати, как он?  — с волнением спросил Вальтер.
        — Дитрих написал тебе записку,  — Коготь достал из кармана свернутый листок и протянул его Раубеху.  — Кстати, его, как я и обещал, перевели из Сибири в место получше.
        Вальтер взял записку, которую самолетом переправили на полигон, и жадно вчитался в написанное. Коготь содержание записки знал наизусть. Дитрих писал о том, что новое место гораздо лучше прежнего. К нему относятся гуманно, стали лучше кормить.
        Дочитав записку, Вальтер отдал ее майору.
        — С твоим братом все в порядке, не волнуйся. Его неплохо кормят. Обманывать не буду, идет война, поэтому с продуктами туговато, но он действительно не голодает.
        Раубех кивнул и, взглянув на Когтя, сказал:
        — Пообещайте мне, майор, что Дитрих будет содержаться в нормальных, человеческих условиях, что бы со мной ни случилось. Со своей стороны я шел на огромный риск, и то, о чем мы договаривались, сделал и еще сделаю. Часть группы пойдет справа по тропинке,  — Раубех тяжело вздохнул,  — и вы понимаете, что я поведу их на верную гибель.
        — С твоим братом все будет хорошо, это я обещаю,  — коротко ответил Коготь.
        — Ладно, майор, все, что я знал на данный момент, я тебе сказал. Надо идти.
        Немец поднялся, повернулся и, не торопясь, вышел из зарослей кустарника.
        Понаблюдав за фашистскими диверсантами еще несколько минут, Коготь выполз из кустов и, обогнув кладбище, пробрался к своим.
        — Ну как там обстановка, Владимир Николаевич?  — спросил Андронов, когда майор запрыгнул в овраг.
        — Хреновые дела, ребята, очень хреновые,  — обвел глазами группу Коготь.  — Егоров, присмотри за фрицами, а все остальные — в овраг,  — приказал майор.
        Бойцы скатились из их укрытий под деревьями вниз, и лишь Егоров, с биноклем в руках, остался наблюдать за диверсантами.
        — Значит так,  — начал Коготь,  — немцев притопало сюда аж тридцать человек.
        — Вот это да!  — покачал головой Самойлов.
        — Возглавляет их любимчик Канариса полковник Карл Майне. До войны он был известным альпинистом. Низенький такой, худощавый, с короткой стрижкой темных волос. Противник очень серьезный. Немцы прозвали его Удачливым Карлом. У него за плечами много операций, все успешные. Мне удалось переговорить с Раубехом. Так вот, Майне разделил группу на три команды. Одна, в количестве девяти человек во главе с Раубехом, пойдет по тропе, то есть если смотреть отсюда, то это справа по болоту,  — жестом ладони показал Коготь.  — Вторая группа из шести человек, самая малочисленная, на резиновой лодке переправится через озеро.
        — А этот Майне куда денется? Гор поблизости не наблюдается, он что, по деревьям будет пробираться?  — усмехнулся капитан Андронов.
        — Нет, Степан Иванович, не угадал. Майне пойдет слева по болоту со своей ударной группой из пятнадцати человек. По словам Раубеха, Майне сам их отбирал, и они готовы за ним полезть хоть в огонь, хоть в воду.
        — Совсем охренел фашист. Вот сукин сын,  — выругался Анютин.
        — Майор, по-моему, этот гитлеровский фанатик сошел с ума. Там же непроходимое болото. Ну, если только этот Майне не собирается нам помочь и погубить свою группу,  — заметил капитан.
        — Похоже, Степан Иванович, мы имеем дело не с фанатиком, а с расчетливым профессионалом, который привык рисковать и тщательно выверять свои шаги. Вот такой расклад получается,  — выдохнул Коготь.
        — Но если немцы разделятся на три группы, то наша задача, мягко сказать, усложняется. Как нам действовать?  — взглянув на друга, спросил Самойлов.
        Коготь немного подумал и произнес:
        — Хороший вопрос. Чтобы его обсудить, я и собрал здесь всю группу. Пока я добирался сюда обратно, у меня возникли кое-какие мысли,  — Коготь оглядел своих бойцов и продолжил: — Итак, если верить Раубеху, а не верить ему у меня нет никаких оснований, фашисты еще немного передохнут и разобьются на три группы. Естественно, мы не сможем уничтожить все три группы сразу. Это попросту невозможно. Кроме того, ставлю задачу захватить полковника Майне в плен. Он очень много знает об Абвере, поэтому нужен нам позарез. То, что он пришел сюда, дает СМЕРШу уникальную возможность пленить его. Есть одна важная деталь — в одежду у него вшита ампула с ядом. Если что, он попытается покончить с собой.
        — Вот так фрукт нам попался!  — покачал головой Андронов.  — Попробуй его взять в плен на болоте, да еще и с ядом, вшитым в одежду.
        — На то мы и служим в СМЕРШе, чтобы решать невыполнимые на первый взгляд задачи,  — напомнил майор. Помолчав и собравшись с мыслями, он продолжил: — Ситуация и в самом деле непростая. Но выход, как известно, есть всегда, поэтому будем действовать таким образом: нам придется разделиться, тем более у нас три рации, одна наша и две выданные полковником Веригиным. Андронов, Егоров и Самойлов возьмут пулеметы и устроят засаду немцам на тропе через болото, справа от озера. Ясно, Степан Иванович?  — обратился к заместителю Коготь.
        — Все ясно, товарищ майор, сделаем,  — хмуро ответил капитан.  — Завалить фрицев там — одно удовольствие.
        — Только здесь есть один момент. Я договорился с Раубехом вот о чем. Как только начнется стрельба, он упадет, словно мертвый, и будет ждать окончания боя. Затем он встанет, поднимет руки вверх, и вы возьмете его в плен. Итак, по нему не стрелять! Он будет идти первым, и вы все хорошо его знаете. Раубех еще нам пригодится, тем более что он пошел с нами на сотрудничество.
        — Ага, ради спасения шкуры своего братца,  — язвительно заметил Андронов.
        — Это отдельный разговор, Степан Иванович. Идем дальше. Ты, Анютин, обойдешь озеро и дождешься немцев, которые переправятся на лодке. Твоя цель — незаметно преследовать их, держать в поле зрения.
        — Понял, товарищ майор,  — ответил лейтенант.
        — Абазов, ты самый выносливый человек в группе. Прямо сейчас выходишь и направляешься к полигону за подмогой. Возьмешь тех восьмерых фронтовиков, которые недавно появились на полигоне. Все они имеют боевые награды, побывали в серьезных боях. Возьмешь на полигоне еще одну рацию. Затем двинешься в сторону Анютина, у которого, как ты понимаешь, тоже будет рация. С ее помощью он наведет тебя на цель — на шестерку немцев. Уничтожишь их.
        — Так точно, товарищ майор,  — отчеканил младший лейтенант Абазов.
        — Капитан, после уничтожения группы Раубеха, свяжетесь с Анютиным. По ходу дела решите, как следует действовать, если Абазов еще не подоспеет. Свяжете и оставите где-нибудь Раубеха, главное, не забыть про него потом, и вчетвером уничтожите фашистов, переправившихся по озеру. Все, Абазов, ступай,  — распорядился Коготь.  — Удачи тебе, младший лейтенант, проинструктируй бойцов с полигона, с которыми предстоит тебе идти в бой с элитой Абвера. После уничтожения двух групп возвращайтесь к полигону, а там я с вами свяжусь по рации. Иди, Абазов, удачи.
        — Вам тоже, товарищ майор,  — кивнул Абазов и скользнул за деревья.
        — Это все, безусловно, хорошо. При таком раскладе нам по силам уничтожить две группы немцев,  — заметил капитан.  — А что делать с немецким командиром, которому сдуру стукнуло в голову лезть по болоту?  — взглянув на майора, спросил Андронов.
        — Поскольку дело сверхрискованное, невероятно опасное — за группой Майне пойду я,  — сказал Коготь тоном, не терпящим возражений.
        — Да ты что, Владимир Николаевич, это же верная гибель,  — развел руками заместитель майора.
        — Раз немцы лезут, значит, можно как-то пробраться. Мы что, хуже их? А если откровенно, разве у нас есть другой выбор? Если Майне не преследовать, попробуй тогда узнай, где он выйдет? Полигон большой. И что замыслил этот фриц, трудно сказать. Что и говорить, противник более чем серьезный, дерзкий, действует нестандартно. Кто же мог подумать, что немцы попрутся на глухое таежное болото. Раубеху мы хоть показали тропу — ас этим как быть? Я возьму рацию и буду периодически выходить на связь. У кого есть вопросы?  — посмотрев на каждого из офицеров, спросил Коготь.  — У всех на лицах запечатлелась тревога.  — Когда я был подростком, мой дед, потомственный охотник, учил меня, как выбираться из болот. Думаю, что сейчас эти занятия мне пригодятся. Что ж, всем желаю удачи. Надеюсь всех встретить живыми где-нибудь возле полигона. А там будем действовать по обстановке,  — закончил Коготь.
        — Товарищ майор,  — негромко сказал сверху Егоров,  — кажется, фрицы куда-то засобирались.
        — Спускайся сюда, Егоров,  — приказал Коготь,  — пойдешь с капитаном, он все тебе расскажет по ходу дела.
        Коготь взвалил вещмешок на плечи и произнес:
        — Ненавижу прощания, словом, увидимся,  — он взглянул на своих товарищей и, развернувшись, вылез из оврага.
        Немцы и в самом деле, разделившись на три группы, последовали своими маршрутами. Коготь направился за группой полковника Карла Майне, которая, обходя озеро слева, направлялась к болотам.
        Глава 20
        Знание местности давало тройке лейтенанта Андронова преимущество перед немецкими диверсантами в перемещении по тайге. Огибая озеро справа по тропе, идущей через болото, смершевцы шли, подыскивая место для засады. Анютин ушел далеко вперед, чтобы наблюдать за немецкими диверсантами, собиравшимися переправиться через озеро на резиновой лодке.
        С озера дул холодный ветер, накрапывал дождь.
        — Интересно, как там дела у нашего майора?  — спросил Самойлов.
        — Рисковый мужик Владимир Николаевич. Иногда мне кажется, что он вообще ничего не боится,  — тихо отозвался Андронов, шедший рядом.
        — А он такой и есть, я его еще до войны знал,  — сказал Самойлов.
        — До войны?  — удивленно взглянул на лейтенанта Андронов.
        Самойлов рассказал историю их знакомства.
        — Молодец, майор,  — выслушав, произнес капитан,  — не раздумывая, вступился за незнакомого парня.  — Немного помолчав, Андронов сказал: — Мы хоть втроем здесь, да и задача наша предельно ясная — укокошить из засады из пулеметов восемь фрицев, а девятый дернется, так и его прикончим. А вот майору одному на болоте тяжко. Недаром наши предки говорили, что на миру и смерть не страшна. Это точно. Одно дело воевать, когда рядом товарищи и ты знаешь, что в случае чего тебе придут на помощь, и совсем другое — действовать одному. Тут иного рода отвага нужна,  — философски заметил Андронов.
        — Да,  — задумчиво протянул Самойлов,  — волнуюсь я за майора. Ты же знаешь, капитан, что я с ним с 41-го вместе воюю.
        — Знаю,  — кивнул Андронов.
        — Мало того, что болото само по себе коварно, только зазевайся — и вмиг лишит жизни, так еще и враг опытный и осмотрительный. Вдруг немцы заметят майора? В одиночку с автоматом против пятнадцати до зубов вооруженных диверсантов долго не продержишься. Тем более у них снайперы,  — покачал головой Самойлов.  — Наша задача по сравнению с задачей майора кажется пустяковой детской прогулкой. Ладно, дай Бог, повезет ему,  — заключил лейтенант.
        — Скоро у нас на пути должен быть кустарник, там еще пару валунов лежало, и дорога расширялась,  — глядя вперед, сказал Андронов.
        — Помню. Валуны находятся как бы в стороне от тропинки,  — кивнул Егоров.
        — По-моему, неплохое место для засады. Как думаешь, капитан?  — спросил Самойлов.
        Андронов огляделся.
        — Думаю, что здесь самое лучшее место для засады. Валуны надежно защитят от вражеских пуль, а кустарник издали прикрывает камни. Фактор внезапности будет на нашей стороне,  — заключил капитан.
        Вскоре они добрались до валунов и залегли, прислушиваясь к каждому шороху.
        — Фрицев мы как минимум на час опередили,  — лежа рядом с Андроновым, прошептал Самойлов.
        — Остается только ждать,  — сказал лежавший за камнем Егоров.
        — Как чувствуешь себя, Иван? Рана не болит?  — поинтересовался Самойлов.
        — Побаливает на смену погоды. Ничего, жить можно,  — ответил Егоров.
        — Постепенно и это пройдет. Ты молодой. Все у тебя будет нормально.
        Первым фашистов заметил Андронов.
        — Появились гады,  — тихо сказал он.
        Начинало темнеть, когда Раубех, шедший впереди, оглянулся и скомандовал по-немецки: «Быстрее!» Как опытный диверсант, Раубех понимал, что лучшее место для засады — эти вот лежащие чуть в стороне от тропинки два валуна. Когда он согласился работать на русских, советский майор и еще двое его людей провели Вальтера по этой тропинке, чтобы он потом по ней мог провести к засаде группу немецких диверсантов. Еще тогда Раубех обратил внимание на эти валуны.
        — Всем приготовиться,  — прошептал капитан,  — пропускаем Раубеха и открываем огонь.
        Егоров и Самойлов кивнули. Немцы шли один за другим, держа оружие наготове и посматривая по сторонам. Они ничего не подозревали, а в них уже целились три пулемета смершевцев. «Ну, давайте, ублюдки, быстрее! Не терпится вас поскорее отправить на тот свет»,  — чувствуя удары своего сердца, думал Андронов, который после Сталинграда не брал в плен ни одного фашиста.
        Раубех ускорил шаг, поравнявшись с камнями, и в этот момент три пулемета ударили почти в упор по фашистским диверсантам. Раубех прыгнул вперед и, падая, почувствовал, как пуля вонзилась ему в живот. Это был случайный рикошет. Вальтер застонал от боли, инстинктивно схватившись руками за рану, из которой толчками выливалась кровь. Первые диверсанты были сразу же уничтожены. Но двое, шедших последними, упали на землю и открыли огонь в ответ. Завязалась перестрелка. Немцы искусно стреляли, не давая возможности смершевцам вести прицельный огонь. Одна пуля угодила в валун рядом с головой Андронова. Острые каменные осколки до крови посекли капитану лицо.
        Раубех задыхался от боли, кровотечение из живота было очень сильным. Егоров взглянул на стонавшего неподалеку на земле Раубеха и понял, что тот серьезно ранен. «Странно,  — подумал младший лейтенант,  — мы же в него не стреляли». Вальтер понял, что жить ему осталось немного. Он не хотел мучиться от боли. И немецкий майор, Егоров это видел, достал из кобуры пистолет, приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок. «Вот так дела. Коготь будет недоволен»,  — подумал Егоров и выпустил очередь в стрелявших фашистов.
        Стоило Егорову высунуться, как пули прошли совсем рядом, заставив младшего лейтенанта укрыться за камнем.
        — Уперлись черти!  — зло сплюнув, сказал Андронов.  — Можем здесь застрять до утра.
        Немцы, прикрывая друг друга, пытались отходить, но на неширокой тропе это было плохой затеей. Как только один из фашистов привстал, Егоров выпустил в него очередь. Фриц дернулся и повалился на бок. Но оставшийся в живых фашист продолжал отстреливаться из пулемета. Смершевцы отвечали огнем.
        — Никуда, сволочь, ты от нас не денешься, прибьем, как блоху,  — выпустив очередь, сказал Андронов.
        Немец, огрызнувшись короткой очередью, прыгнул вперед и бросил гранату. Она упала между Егоровым и Самойловым. Лейтенант среагировал мгновенно и, привстав, упал грудью на гранату. Взрыв подбросил Самойлова вверх, в его тело впились сотни смертоносных осколков. Ценой своей жизни он спас товарищей, которые обрушили на фашиста всю свою ярость и ненависть. Очереди Егорова и Андронова пересеклись, насквозь дырявя фрица, который лежал возле своего пулемета, разбросав руки и ноги в стороны.
        Егоров осторожно перевернул окровавленное, изрешеченное осколками тело лейтенанта. Андронов обхватил голову руками и тихо сказал:
        — Если бы не Самойлов, тебя, Егоров, точно не было бы в живых, да и меня, скорее всего, тоже.
        — Подготовлены они, сволочи, что надо, вон как умело отстреливались, а этот, второй, как ловко метнул гранату. Суки!  — Егоров схватил пулемет и, подлетев к убитому фашисту, уткнул в голову немца дуло пулемета и нажал на гашетку.
        — Егоров, прекрати!  — крикнул Андронов.  — Побереги патроны.
        Тело убитого Самойлова положили на плащ-палатку и понесли вдоль озера в сторону полигона.
        Тем временем Анютин залез на сосну, росшую неподалеку от озера, и достал бинокль. Место для наблюдения было выбрано отличное, озеро открывалось как на ладони. Вскоре он заметил большую резиновую лодку и шестеро фрицев, по три с каждой стороны, усердно работавших короткими деревянными веслами. «Вот они — плывут, сволочи»,  — отметил про себя лейтенант.
        Внезапно с правой стороны, там, где по болоту шла тропинка, послышалась ожесточенная стрельба. «Началось. Это наши «утюжат» фрицев»,  — осторожно спускаясь с дерева, подумал Анютин. Немцы на лодке тоже услышали стрельбу и еще усерднее заработали веслами.
        Анютин спрятался за выступ на берегу, наблюдая за приближавшейся немецкой лодкой. Когда выстрелы затихли, он связался по рации с Егоровым и узнал о гибели Самойлова. И согласовал с ним сложившийся в уме план.
        Анютин внимательно следил за приближающейся лодкой, набитой немецкими диверсантами. До берега оставалось не более сотни метров, когда Анютин, пододвинув пулемет, направил его дуло в сторону фашистов. «Сейчас вы, гады, ответите за гибель Самойлова. Будет вам и полигон, и кукиш с маслом»,  — положив указательный палец на спусковой курок и прицеливаясь, подумал лейтенант.
        Едва лодка причалила к берегу и несколько фрицев выпрыгнуло из нее, как Анютин открыл огонь. Трое фашистов были убиты сразу. Лодка оказалась пробитой в нескольких местах, так что уцелевшие в первые секунды обстрела немцы не могли отплыть обратно. Они выползли на берег, рассредоточились и пустили автоматы в ход. Но огневая точка лейтенанта находилась выше. Его скрывали выступ и деревья, в то время как немцы находились на открытом пространстве, и до леса было не менее ста пятидесяти метров. Проскочить их под огнем опытного пулеметчика было попросту невозможно. Фашисты лишь отстреливались, соображая по ходу боя, что можно предпринять. Они пытались, прикрывая друг друга, продвигаться вперед, но град пуль заставлял их тут же падать и прижиматься к земле. Перестрелка то затихала, то возобновлялась снова. Так длилось до рассвета. Немцам за ночь удалось продвинуться лишь на несколько десятков метров, настолько умело вел бой Анютин. Однако патронный его запас подходил к концу. И вдруг с левого фланга по диверсантам ударили два пулемета, уничтожив одного из фашистов.
        «Вовремя подоспели, ребята»,  — стреляя по немцам, едва не крикнул Анютин. Вскоре перекрестным огнем смершевцы накрыли еще одного фрица. У Анютина закончились патроны к пулемету. Он достал пистолет. Третий фашист, выкрикивая по-немецки «Не стреляйте!», отбросил пулемет и стал подниматься, вскинув руки вверх, но Егоров скосил его очередью. Немец на секунду замер, словно не понимая, что произошло, а затем повалился наземь.
        Вторая группа фашистов была уничтожена. Анютин поднялся и вышел из-за укрытия, махая рукой соратникам. Он спустился по склону и, подойдя к Андронову и Егорову, спросил:
        — Где Андрей?
        — За тем кустарником на плащ-палатке,  — дрогнувшим голосом сказал Егоров.
        Анютин прошел дальше, Андронов и Егоров последовали за ним. Увидев окровавленное тело товарища, Анютин, едва сдерживаясь, смахнул ладонью слезы. Он опустился перед убитым на правое колено и склонил голову.
        — Майор еще не знает,  — тяжело вздохнул Андронов.  — Они же были друзьями, еще до войны, мне Самойлов рассказывал об этом незадолго до гибели.
        Егоров рассказал Анютину, как погиб Самойлов, а в завершение добавил:
        — Благодаря ему мы сейчас здесь стоим.
        — Геройская смерть,  — произнес Андронов.
        Они сели возле убитого Самойлова и молча закурили.
        Абазов бежал без остановки и с рассветом добрался до полигона. Мысль о товарищах придавала ему сил. Он доложил начальнику полигона полковнику Веригину о большой группе немецких диверсантов и о приказах, отданных майором Когтем.
        Веригин связался с кем-то по телефону и назвал фамилии солдат, которые немедленно должны явиться к штабу. По рации, которую принес один из офицеров штаба, Абазов связался с Анютиным.
        — Убит лейтенант Самойлов,  — сообщил Абазов начальнику полигона.
        Немного отдохнув, он помимо восьмерки фронтовиков взял с собой четырех бойцов, чтобы те принесли на полигон тело Самойлова, и отправился навстречу своим товарищам.
        Коготь пробирался лесом, держась на удалении от группы Майне. К вечеру немцы дошли до болота, но идти ночью по трясине не решились. Они разбили лагерь, выставили двух часовых и легли отдыхать. Коготь посмотрел в бинокль: чуть дальше немецкого лагеря в вечернем сумраке виднелось огромное болото, покрытое редким кустарником.
        Майор отполз за дерево. «Перейти болото — дело тяжелое,  — вспомнил он слова своего деда.  — Для этого нужны знания и умения, иначе несдобровать. Болото не прощает халатного, легкомысленного отношения, потому что каждый шаг может стать последним».
        Коготь встал, отошел подальше и вырезал себе из крепкого сука поваленного ветром дерева надежный шест. «Без шеста на болото не суйся. Он — и опора, и спасение, единственный верный друг, если ты идешь один по болоту»,  — словно услышал Коготь давние слова деда Петра.
        Нужно было сделать еще болотоступы из подручного материала. Майор вырезал березовый прут около метра длиной и связал его концы, сделав каркас в форме заостренного эллипса. Использовав более тонкие прутья, Коготь оплел ими каркас и закрепил оплетку петлями из стеблей травы. По такой же нехитрой технологии он изготовил и другой болотоступ. Взглянув на свои изделия, Коготь остался доволен проделанной работой. «Завтра утром, перед тем как ступить на болото, нужно будет надежно прикрепить болотоступы к сапогам, чтобы они не ерзали»,  — заключил майор.
        Взяв шест и болотоступы, он прошел чуть вперед, настелил несколько еловых веток на траву, лег и уснул.
        На рассвете фашисты засобирались в путь. Карл Майне вполголоса давал последние указания. Разобрав заготовленные накануне шесты, немцы по одному, держа дистанцию в четыре-пять метров, пошли по болоту. Первым двигался Майне. Его худощавая фигура контрастировала с силуэтами высоких и мощных подчиненных. «Что ж, подожду, пусть углубятся на километр, а то и больше, а затем двинусь в путь»,  — решил Коготь.
        Он вышел на связь с Егоровым, который сообщил ему о ликвидации двух фашистских групп и о гибели Самойлова. Майор, оглушенный вестью о гибели друга, превозмогая себя, сообщил о том, что немцы пошли-таки по болоту.
        Отключив рацию, Коготь обхватил лицо ладонями. «Ох, парень,  — подумал он.  — Ну как же так, дружище, как же так?». Однако в следующее мгновение майор взял себя в руки и тихо сказал вслед удаляющимся немцам: «Вы все ответите за смерть Андрея! Все и сполна!»
        Выждав, пока диверсанты отошли на значительное расстояние, Коготь привязал к сапогам болотоступы и подошел к болоту.
        Зачерпнув ладонью торфа, Коготь внимательно рассмотрел его. Торф был очень рыхлым и сильно увлажненным. Майор с силой сжал его в кулаке. Вода струйкой потекла по руке, торфяная масса продавилась сквозь пальцы. «Еще то болото,  — сделал вывод Коготь,  — но человек может здесь пройти. Только с одной поправкой — опытный человек».
        Опираясь на шест, майор пошел по болоту и вскоре заметил, что немцы метят путь, привязывая к стволам кустарника матерчатые лоскутки. «Так Майне обеспечивает себе отход на тот случай, если движение по болоту окажется чрезвычайно опасным. Хитер, расчетлив и осторожен, а при этом еще и дерзок и уверен в своих силах»,  — заключил майор.
        Продвинувшись примерно на километр, Коготь стал замечать то тут, то там зарастающие водоемы, поверхность которых была покрыта ярко-зеленой травой. «Это самые опасные участки на болоте. Топь практически непроходима,  — снова вспомнил слова Петра Устиновича майор.
        Коготь внимательно смотрел себе под ноги и старательно обходил опасные участки. Он шел там, где болото было покрыто сплошной порослью мха, держась ближе к грядам, поросшим невысокими кустами. Несколько раз Коготь форсировал с дедом болота, охотясь на дичь. И эти уроки оказались поистине бесценными.
        Через несколько часов пути Коготь вышел на связь и сообщил свои координаты. Затем он, укрываясь за сосной, посмотрел в бинокль.
        Немцы шли гуськом на некотором расстоянии друг от друга. Вдруг один из них провалился в трясину, второй бросился ему на помощь и тоже увяз. Майне что-то кричал им, но вскоре головы провалившихся фашистов скрылись под водой.
        «Это несколько упрощает задачу,  — хладнокровно подумал Коготь, наблюдая в бинокль за происходящим.  — В живых осталось тринадцать фрицев. Если дела пойдут так и дальше…  — усмехнулся Коготь.  — Впрочем, Майне по любому придется мне спасать, слишком много он знает об Абвере»,  — с иронией подумал майор.
        Тем временем Майне, сдержанно жестикулируя, объяснял что-то своим подчиненным. «Видимо, полковник проводит инструктаж по мерам безопасности, принятым по ходьбе по болотам. Недаром у нас говорят: “Не зная брода, не суйся в воду”»,  — усмехнулся Коготь.
        Передохнув, немцы двинулись дальше. «А настроение у фашистов явно упало,  — идя за врагами, думал Коготь.  — Ни за что ни про что двоих потеряли».
        Когда начало темнеть, майор вышел на гряду, поросшую низким кустарником, и решил, что лучшего места для ночлега ему не найти. Немцы были примерно в километре от него. «Скоро они тоже остановятся, чтобы переждать ночь,  — рассматривая в бинокль вражеских диверсантов, подумал Коготь,  — потому что ночью идти по такому болоту — это самоубийство. Лучше уж сразу застрелиться. Майне на сумасшедшего не похож. Он точно скоро остановит группу. Не думаю, что он захочет потерять еще людей. А если бы бравый полковник знал о гибели еще половины своей группы, возможно, у него поубавилось бы прыти, а настроение стало бы совсем паршивым, под стать этому болоту»,  — со злорадством подумал Коготь.
        Немцы вскоре остановились возле нескольких маленьких сосенок. «Там они и залягут»,  — решил майор. Он достал из рюкзака рацию, карту и компас. Определив свое местонахождение, Коготь сообщил координаты своим людям. Затем он достал банку тушенки, открыл ее ножом и занялся едой, жадно поглощая жирные куски мяса. Переход по болоту отнял у него много сил. Закончив с трапезой, Коготь попил воды из фляги, потом выбрал сухое место, наломал веток и постелил их себе. Он лег, положив под голову рюкзак, и практически сразу же заснул.
        И тут же увидел двух женщин, идущих по болоту. Казалось, для них не существовало преград, они грациозно скользили над топями и мочажинами. Он же лежал на высокой кочке и тяжело дышал. Сердце билось о ребра с такой силой, что, казалось, еще немного, и оно выломает их. Женщины встали над ним. Коготь узнал мать и жену. На них были длинные белые платья, а на головах — венки из полевых цветов. Глаза женщин смотрели на него с любовью и нежностью. Однако постепенно их глаза стали увлажняться, темнеть и вот уже слезы потекли по щекам женщин, падая, словно дождь, на лицо майора. Он хотел что-то сказать, но не смог, будто кто-то невидимый лишил его сил. Постепенно слезы, лившиеся из глаз женщин, покраснели, а затем и вовсе превратились в кровь. Майор чувствовал ее солоноватый привкус у себя во рту. Он вздрогнул и проснулся, протер глаза и сел. Слабая полоска света пробивалась сквозь темное небо. «Ну и сон… Чего только не померещится!» — подумал Коготь.
        Начинало светать. Он приложил бинокль к глазам и посмотрел в сторону фашистов. Немецкие диверсанты, стоя возле полковника Майне, что-то обсуждали. Через несколько минут они двинулись в путь. «Что ж, пора и мне выдвигаться. И все же странный сон,  — вспомнив ночное сновидение, подумал Коготь.  — Обычно мама предупреждает меня об опасности, а куда уж опаснее — здесь, на болоте, опасность подстерегает на каждом шагу, к тому же впереди коварный враг».
        Майор вспомнил своего погибшего друга и едва не застонал от ощущения невозвратимости потери. «Если выживу, что я скажу родителям Андрея? Как посмотрю им в глаза?»
        Поднявшись, он забросил на плечи рюкзак, повесил на грудь автомат, подхватил с земли шест и пошел за врагом. «Я, словно тень, неотступно преследую фрицев, и никуда им от меня не уйти»,  — подумал он. Воспоминания о погибшем друге придали сил майору. Он шел, глядя себе под ноги, ступая мягко, без рывков, как учил его дед Петр Устинович.
        Коготь обошел травянистый покров, который, как рассказывал дед, очень коварен и опасен. «Ты можешь идти по нему, ничего не подозревая, а затем провалиться в трясину, которую этот травянистый покров скрывает,  — учил Петр Устинович,  — а если провалишься туда, то все — ты покойник». Именно так погибли два фашистских диверсанта. Поэтому майор был предельно собран и сконцентрирован.
        Густые утренние тучи разогнал ветер, и летнее солнце, поднимаясь все выше и выше, набирало жару. К обеду стало нестерпимо жарко. Большая влажность, духота, комары — все это выматывало до предела. Во фляге осталось совсем немного воды, а идти еще, судя по всему, предстояло долго. «Кругом влага, но пить болотную воду, кишащую микробами, крайне опасно, подхватишь диарею и сдохнешь в одиночку посреди этой болотной пустыни от обезвоживания»,  — размышлял Коготь, периодически останавливаясь и наблюдая за двигавшимися далеко впереди фашистами.
        Майор заметил, что один из диверсантов кашляет, иногда его сильно рвало. Этот немец плелся позади основной группы, то и дело падая и вставая. Было видно, что силы его на исходе, и долго он не продержится. «Интересная ситуация. Любопытно, какое решение примет полковник Майне?» — поглядывая в бинокль, подумал Коготь.
        Вдруг Майне остановился и посмотрел назад. Майор Коготь присел за низким кустарником, неотрывно глядя в бинокль. К Майне подошел здоровенный фашист. Полковник был едва ли не в два раза ниже его. Бугай склонился и что-то прошептал своему командиру. Майне кивнул, что-то приказал подчиненному и, опираясь на шест, двинулся дальше. Бугай пропустил основную группу, что-то сказал заболевшему и пошел за ним следом.
        Коготь заметил, как в руке бугая-фашиста блеснул нож. Резким движением сбоку он схватил больного фрица за чуб, дернул голову вверх, а вторым движением перерезал ему горло. Больной упал на колени, выронил автомат и схватился за горло. Через несколько секунд он упал, бугай схватил его за руку, подтащил к водяному «окну» и ногами столкнул труп туда. Убитый фашист, увязая в трясине, меньше чем через две минуты ушел под воду.
        Никто из диверсантов, шедших впереди, даже не обернулся. Бугай, схватив свой шест и подобрав автомат убитого, пристроился в арьергарде группы, вместо больного, и продолжил путь как ни в чем не бывало. «Вот какое решение принял Майне,  — подумал Коготь,  — он просто отдал приказ убить заболевшего диверсанта. Наверное, решил, зачем ему обуза. К тому же, видимо, побоялся, что заболевший может заразить всю группу».
        К вечеру вода во фляге Когтя закончилась, несмотря на то что он экономил ее и пил очень редко. Огненно-яркое солнце садилось над болотом. Нужно было подумать о ночлеге. Пройдя около трехсот метров вперед, майор заметил немного правее от себя небольшую одинокую сосну. Поглядев по сторонам, он не обнаружил кустарников. «Что ж, переночую возле сосны, по крайней мере, я буду уверен, что сплю на твердой почве»,  — подумал Коготь.
        Он наломал сосновых лапок и сел под дерево, положив рядом с собой поклажу и оружие. У него нестерпимо сильно болели ноги и спина. От недостатка жидкости сжимало виски и кружилась голова. Усилием воли майор отвлекся от физических ощущений, сосредоточившись на выполнении боевой задачи.
        Поглядев в бинокль, Коготь увидел, что группа Майне рассаживается возле кустарников. «Они тоже, сволочи, выдохлись. До утра можно забыть о фашистах и болоте, черт бы его побрал. Только вот черт его как раз никуда и не заберет, останется здесь, поджидая меня»,  — грустно улыбнулся майор.
        Как и прежде, он достал из рюкзака рацию, карту и компас, определил свое местонахождение и связался со смершевцами. Он передал свои координаты и информацию о том, что немецких диверсантов на трех человек стало меньше. То есть в группе Майне осталось двенадцать человек.
        Некоторое время майор сидел, прислонившись к сосне, вспоминая друга. Смерть Самойлова оставила в душе майора глубокую рану. Коготь в который раз с содроганием думал, как он поднимется по лестнице, позвонит в дверь и увидит потерянные, осунувшиеся лица родителей Андрея. Что он им скажет? Какие слова подберет? И вообще, можно ли сказать что-то такое, что хоть немного могло бы утешить родителей, потерявших единственного сына. Но если Коготь вернется в Москву, то сразу же направится к родителям Андрея. Это майор знал точно. Тогда, под Смоленском, Андрей оказал майору необходимую помощь и вынес его с поля боя на своих плечах. У Когтя сжались кулаки. Он готов был один броситься в атаку на фашистов. Но силой разума Коготь гасил огненные волны гнева, мгновенно вздымавшиеся в его душе, как только он вспоминал друга.
        Майор не мог лечь, так как кругом была вода. Лишь крошечный островок возле дерева оставался сухим, так что Коготь мог только сидеть, опершись о небольшой ствол молодого дерева. Майор то проваливался в забытье короткого, тревожного сна, то снова просыпался.
        Над болотом стелился туман, было холодно и сыро, поэтому Коготь, чтобы согреться, несколько раз вставал и приседал возле дерева. Ему очень хотелось пить и, чтобы хоть как-то унять жажду, майор срывал влажные сосновые иголки и подолгу их жевал.
        Под утро майора разбудили протяжные крики какой-то птицы, обитавшей на болоте. Этот крик наполнил душу тревогой и неизвестностью. Судя по карте, идти предстояло еще немало, а у майора закончилась вода — самое главное для выживания. Подумав об этом, Коготь снова принялся жевать сосновые иглы.
        Когда утреннее солнце рассеяло туман, фашистские диверсанты зашевелились. Майне в очередной раз втолковал что-то своим бойцам перед тем, как двинуться в путь. Коготь наблюдал за немцами в бинокль, укрывшись за сосной.
        Майне казался лилипутом по сравнению со своими людьми, хотя он был, как прикинул Коготь, среднего роста или, возможно, лишь самую чуточку ниже. «Увидел бы такого где-нибудь в штатском, ни за что бы не подумал, что это альпинист с мировым именем, полковник Абвера. Невзрачная внешность человека, как правило, всегда обманчива»,  — вспомнил Коготь слова полковника Костомарова.
        Когда фашисты, выстроившись в походном порядке, двинулись с места, вслед за ними пошел и майор. Болото казалось бесконечным. Повсюду виднелись водяные «окна», сверху которых плавала трава, и Коготь, надолго останавливаясь, высматривал варианты дальнейшего продвижения вперед. Он поймал себя на мысли о том, что в такой ситуации ему приходится думать гораздо больше, чем над самой напряженной шахматной партией. Это было и неудивительно — ведь один неверный шаг мог закончиться его гибелью и поставить всю операцию под угрозу провала. «Если Майне доберется до полигона, то все поймет. Такого противника сложно обмануть»,  — размышлял Коготь.
        Немного постояв, майор принялся обходить очередное «окно» по кочкам справа. Он в который раз вспомнил наставления своего деда, когда они однажды осенью пробирались через обширное болото. «Если идешь по кочкам,  — говорил дед,  — ногу всегда ставь на середину. И что важно, всю ступню. Вес тела переноси плавно, без рывков. Обязательно сохраняй равновесие, а для этого опирайся на шест. Многие из-за беспечности и неопытности пытаются перепрыгивать с кочки на кочку. Ни в коем случае так не делай, Володя,  — предупреждал Петр Устинович.  — Ведь при прыжке легко потерять равновесие, споткнуться и упасть. А это может стоить на болоте жизни. В лучшем случае сломаешь ногу, а в худшем — рухнешь в трясину и погибнешь».
        Коготь присел возле небольшого кустика, которые теперь попадались все реже и реже, и посмотрел в бинокль. Фашисты тоже остановились, правда, вскоре они снова продолжили движение. Но теперь они шли гораздо медленнее.
        Тем временем поднявшееся летнее солнце буквально изнуряло, лишая остатков сил. Майор со злобой наблюдал в бинокль за тем, как немцы остановились, достали из ранцев фляги с водой и стали пить. А Когтю хоть как-то преодолеть сильную жажду помогали иголки сосны, которые он подолгу жевал. Однако от обезвоживания у него начались мучительные головные боли и, что самое опасное в данной ситуации, у майора периодически очень сильно кружилась голова, и он вынужден был останавливаться и подолгу стоять, опершись на шест. Но Коготь каждый раз собирал тренированную волю в кулак и продолжал преследовать фашистских диверсантов несмотря ни на что.
        Наблюдая за немцами в бинокль, майор заметил, как один из фашистов оступился и полетел в «окно». Майне пришел ему на помощь. Он подобрался ползком к «окну» и протянул свой шест упавшему фрицу. Тот судорожно схватился за конец шеста и подал тело вперед. Майне без особого труда вытащил на сушу рослого, крепкого немца. «Этот полковник обладает недюжинной силой,  — наблюдая в бинокль за происходящим, подумал Коготь и покачал головой,  — недаром же он опытнейший альпинист. Видимо, больше терять своих людей полковник не хочет, ведь некому будет выполнять задачу». Майор выругался.
        Он устремился дальше. Каждый шаг давался ему с большим трудом, а ведь было еще только четыре часа вечера. «Скоро начнет темнеть, тогда жара спадет, можно будет отдохнуть немного и набраться сил,  — подбадривал себя майор.  — Осталось потерпеть несколько часов». Но голова у него от обезвоживания кружилась все сильнее и сильнее, перед глазами плыли разноцветные круги. «Думай об убитом фашистами друге, это в данной ситуации для тебя лучшее лекарство»,  — сказал себе Коготь и, опершись на шест, постоял немного, переводя дыхание, а затем продолжил путь. Но не прошло и часа, как, переходя с кочки на кочку, он почувствовал, как его будто что-то повело в сторону, и он упал в трясину.
        У Когтя было одно прекрасное качество: в минуты крайней опасности он умел собраться и сосредоточиться. «Если начну сейчас дергаться и метаться — сыграю в трубу»,  — пронеслось в голове у майора. Он моментально сбросил с плеч рюкзак с рацией и продуктами. Автомат в процессе падения майор уже выронил, и тот скрылся где-то в трясине. К счастью, рядом лежал шест. Коготь, плавно подавшись вперед, подтянул его к себе и вспомнил важнейшие наставления деда.
        Собрав все силы, майор лег на шест, с большим трудом выдернул правую ногу и, немного переведя дыхание,  — левую. Все так же опираясь грудью на шест, он дотянулся до кромки мочажины руками и, вцепившись в нее, буквально выскребся по сантиметру из смертельной ловушки.
        Лежа на мокром мху, Коготь тяжело дышал. Он чуть было не погиб в этом Богом забытом месте. Плохо было то, что он лишился рации и теперь не мог связаться со своими товарищами. Но главное — он был жив и мог продолжить преследование врага. Лежать на мокром мху под палящим солнцем было приятно, особенно когда не было сил подняться.
        Коготь позволил себе передохнуть еще несколько минут, а затем, нащупав шест, лежавший рядом, поднялся на одно колено. Он опустил голову и увидел измазанный тиной бинокль, висевший у него на груди. «Это хорошо, что я его не потерял, по крайней мере, смогу наблюдать издалека за немцами»,  — подумал он.
        Майор зачерпнул из лужицы воды и отмыл бинокль, вытерев его мхом, затем посмотрел вслед удалявшимся немцам. «Здесь не шоссе, и далеко они не ушли»,  — усмехнулся Коготь. Из оружия у него остался нож и пистолет в кобуре. «Что ж, могло быть и хуже»,  — подумал он и, опираясь на шест, побрел вслед за фашистами.
        Теперь, когда подступало головокружение, он останавливался, опираясь на шест, и пережидал очередной приступ. «Второго шанса выжить может и не быть. Нужно помнить об этом и быть предельно собранным»,  — размышлял майор.
        На солнце к вечеру его одежда высохла, и это было хорошо, поскольку ночь на болоте в мокрой одежде может убить любого, даже самого крепкого человека.
        Перед закатом Коготь нашел небольшой островок, поросший соснами. Это означало, что в этом месте земля твердая, и он может, постелив сосновые лапки, лечь, вытянуться и хорошенько отдохнуть. В данной ситуации отдых для майора был просто необходим. Во-первых, его организм был обезвожен, а во-вторых, отчаянная борьба с болотом за свою жизнь отняла у него много физических и душевных сил.
        К счастью, среди молодых сосен было сухо. Коготь изготовил для себя шикарную постель из сосновых лапок, но прежде чем лечь спать, почистил пистолет, ибо это было единственное огнестрельное оружие, которое у него осталось. Затем Коготь лег и вытянулся на импровизированной постели. Каждая мышца его тела наслаждалась отдыхом. Срывая руками сосновые иголки, он тщательно их жевал, а затем проглатывал. «Все-таки в сосновых иголках немало витаминов,  — здраво рассудил Коготь,  — а силенки мне еще пригодятся».
        Продолжая срывать иголки, майор вспомнил сон, когда ему явились мать и жена. «Мама всегда предупреждает меня об опасности. А это была смертельная опасность. Я выжил, чтобы сполна отомстить фашистам за Андрея»,  — засыпая, подумал майор.
        Проснувшись на заре, Коготь снова подкрепился влажными сосновыми иголками. Хорошо выспавшись и немного поев, он чувствовал себя гораздо лучше.
        Вскоре враги, как обычно, немного посовещавшись, двинулись в путь. «Теперь они — мой единственный компас»,  — зло усмехнулся Коготь и пошел за группой Майне, держась, однако, от фашистов на приличном расстоянии.
        Приблизительно через два часа пути небо заволокли громады темных туч. «Только бы ветер не разогнал их, только бы не разогнал»,  — пересохшими губами, посматривая на небо, шептал майор. И вскоре к огромной радости майора пошел плотный, теплый, летний дождь.
        Коготь наполнил дождевой водой флягу и выпил воду из нее до дна. Никогда еще вода не казалась ему столь вкусной, как здесь на болоте. Затем он набрал еще одну флягу. Вода придала майору новые силы.
        К обеду дождь прекратился, и снова выглянуло чистое, летнее солнце. На болоте опять стало влажно и душно.
        Вечером, устроившись под одиноким кустом, майор попил воды и крепко заснул.
        Глава 21
        Андронов мерил шагами комнату. На столе стояла рация, а вокруг стола сидели хмурые Анютин, Егоров и Абазов. Было около полуночи. В комнату к смершевцам вошел полковник Веригин.
        — Выходил на связь, майор?  — взглянув на Андронова, спросил начальник полигона.
        — Нет, Семен Петрович, сегодня не выходил,  — покачал головой капитан.
        — Я буду у себя в кабинете, сообщи мне, Степан Иванович, когда Коготь даст о себе знать.
        — С большой радостью сообщу, Семен Петрович,  — остановившись посреди комнаты, произнес Андронов.
        — Ладно, я пойду,  — сказал Веригин и, посмотрев на хмурых смершевцев, вышел из комнаты.
        Несколько минут все молчали, и только шаги Андронова методично нарушали тишину. Первым заговорил Егоров:
        — Может, это со старенькой радиостанцией проблемы? Это же болото, сырость кругом, да и споткнуться можно. Скорее всего, дело в том, что рация вышла из строя,  — младший лейтенант с надеждой посмотрел на своих товарищей, словно искал у них поддержки.
        — Ты у нас радист-профессионал, тебе виднее,  — пожал плечами Анютин.
        — Хорошо бы братцы, коли так. Но мы же на войне…  — остановившись напротив стола и сложив руки на груди, произнес Андронов.  — Не дай Бог, конечно, но вдруг фашисты обнаружили майора? Хоть он и сообщал, что их уже осталось двенадцать, но все равно в одиночку с двенадцатью диверсантами не навоюешь много.
        — Могло и другое произойти,  — задумчиво произнес Абазов.  — Болото — это опасное место. В одиночку там запросто можно погибнуть.
        — Ладно, не будем каркать раньше времени,  — нервно махнул рукой, словно шашкой, Андронов.  — Мы просто предполагаем. Будем считать, раз майор не вышел на связь, значит, у него что-то с рацией не в порядке.  — Капитан сел к столу и разложил перед собой карту.  — Последний раз командир выходил на связь вчера вечером. Вот на карте я отметил координаты его местонахождения,  — ткнул капитан пальцем в обведенный красным карандашом кружок.  — Если проследить маршрут выходов на связь майора, а также учесть расположение полигона и то, что у фашистов есть его карта, можно с большой долей вероятности предположить, что фрицы выйдут в этом районе,  — Андронов указал место на карте.
        — Скорее всего, так и будет,  — внимательно посмотрев на карту, согласился Анютин.  — Ведь для немецких диверсантов это кратчайший путь до полигона, всего шесть-семь километров. Если идти другими маршрутами, то это займет еще как минимум день ходьбы по болотам. Целый день, а они ведь и так уже выбились из сил. К тому же фрицы, будем надеяться, не знают, что их преследуют.
        — Я тоже согласен с тем, что фашисты выйдут в районе Черного ручья,  — сказал Егоров.
        — И я так считаю,  — кивнул Абазов.
        Андронов внимательно рассматривал карту, напряженно размышляя. Наконец, после затянувшейся паузы, он сказал:
        — Думаю, что завтра к вечеру фашистская диверсионная группа выйдет к Черному ручью.
        — На данный момент нас на полигоне четверо. Фашистов, если по каким-то причинам их не стало меньше — двенадцать,  — начал размышлять вслух Анютин.
        — Ты это говоришь к тому, лейтенант, чтобы решить, брать ли нам с собой фронтовиков с полигона?  — взглянув на Анютина, спросил Андронов.
        — Да, надо определиться,  — пожал плечами лейтенант.
        — Как заместитель группы, считаю, что мы обойдемся своими силами,  — твердо сказал капитан.  — Немцев, конечно, в три раза больше, но если им устроить хорошо продуманную засаду, то силы как минимум уравняются.
        — Майор Коготь ставил задачу взять командира диверсантов Карла Майне в плен,  — напомнил Егоров.
        — Да, я этого не забыл, и все же считаю, что на первый план выходит уничтожение немецкой разведгруппы,  — парировал капитан,  — ну, конечно, если получится, то Майне мы захватим, как-никак важная птица залетела в наши края. Так что подрезать крылья ей не помешает. Поэтому попробуем захватить Майне, но, повторяю, главная наша задача — уничтожить фашистов,  — заключил Андронов. Немного помолчав, он кивнул в сторону рации и сказал Егорову: — Попробуем сами выйти с майором на связь.
        — С удовольствием,  — подсаживаясь ближе к рации, сказал младший лейтенант.
        Но все попытки связаться с Когтем оказались безрезультатными.
        Под утро Андронов приказал:
        — Отдыхаем три часа, затем собираемся и выдвигаемся в район Черного ручья.
        Глава 22
        На следующее утро светило яркое солнце. День обещал быть жарким. Идти по болоту стало гораздо проще, потому что, куда ни глянь, везде виднелась сосновая поросль. Небольшие «окна» воды попадались все реже и реже. Немцы ускорили шаг. Полковник Майне то и дело оборачивался и что-то говорил, видимо, подгоняя своих подчиненных.
        В обед фашисты устроили привал и вытащили из ранцев мясные консервы. Коготь, еда которого осталась в рюкзаке, спрятался за сосной и изредка поглядывал на жующих немцев. «Набираются сил перед решающим броском,  — подумал майор.  — Судя по всему, болото скоро закончится».
        Подкрепившись, фашисты отдохнули около получаса, а затем, по команде полковника, поднялись и двинулись дальше. Это означало, что и у Когтя закончился отдых. Отхлебнув из фляги воды, он поднялся и, опираясь на шест, пошел за фрицами.
        Через пару часов быстрой ходьбы Коготь увидел справа стену леса. Немцы повернули туда. «Наконец-то это проклятое болото заканчивается, остается каких-нибудь пару километров, а потом начнется тайга»,  — радостно подумал майор.
        Когда немцы вошли в лес, Коготь опустился на землю и пополз от куста к кусту, чтобы его случайно не заметили. Благо, на краю болота в это время года было довольно сухо, и повсюду рос кустарник и небольшие сосны.
        Майор прополз чуть дальше того места, где в тайгу вошли немцы. Оказавшись в лесу, он заметил в бинокль примерно в двухстах метрах от себя рассевшихся возле деревьев фашистских диверсантов. Они пили из фляг воду и о чем-то тихо переговаривались.
        «Полигон должен быть где-то недалеко,  — лежа за деревом и наблюдая за фашистами, размышлял Коготь.  — Они наверняка дождутся, пока стемнеет, а затем, под покровом ночи, начнут действовать. Майне прекрасно осведомлен о системе охраны полигона и днем, конечно же, туда не сунется, а вот когда стемнеет, тогда-то он, скорее всего, и рискнет пробраться со своей группой на полигон. Но до наступления темноты еще несколько часов. Что же делать мне?  — размышлял Коготь.  — Сторожить фрицев было бы резонно, если бы у меня была рация. Тогда бы задача становилась предельно ясной. А так, нужно побыстрее добраться до полигона и привести свою группу поближе к фашистам, а уж затем решать задачу. Да, это оптимальный вариант в данной ситуации»,  — решил Коготь.
        Он отполз в сторону от ничего не подозревавших, спокойно отдыхавших немецких диверсантов, поднялся и, пригнувшись, метнулся к стоявшему поодаль дереву. И вдруг Коготь услышал позади себя:
        — Товарищ майор,  — из-за кустов выглянула голова Анютина.  — Слава богу, вы живы,  — выдохнул лейтенант.
        — Здорово, Анютин, ты не представляешь, как я рад тебя видеть. А где наши?
        — Пройдите метров сто вперед, они там, за небольшим холмом, который огибает ручей.
        — Значит, я вышел к Черному ручью, а отсюда километров шесть до полигона?
        — Так точно, товарищ майор.
        — Ладно, наблюдай, Анютин. Немцев двенадцать, как я и сообщал. Сейчас они отдыхают. Видимо, ждут сумерек,  — заметил Коготь.
        — Жаль, что их не стало еще меньше,  — тихо произнес Анютин и скрылся в кустах.
        Коготь добрался до холма, возле которого, извиваясь в густой траве, струился ручей. Дно его было покрыто темным песком. «Отсюда, видимо, и произошло название — Черный ручей»,  — заключил майор.
        Обогнув холм, Коготь едва не налетел на стоявшего возле дерева с пулеметом в руках Егорова.
        — Здравствуйте, товарищ майор,  — сказал Егоров, радостно улыбаясь.
        К командиру подбежали и Андронов с Абазовым. Капитан, не скрывая радости, сильно пожал руку майору.
        — Слава богу, Владимир Николаевич, ты вернулся. Мы уже, по правде говоря, не знали, что и думать. Ты же не вышел на связь.
        — Так получилось, провалился я в трясину, еле выбрался. Так что рацией пришлось пожертвовать, зато фрицев привел,  — широко улыбнулся Коготь,  — правда, не в целости и сохранности. Двое утонули в трясине, а одного, больного, свои же прирезали. А вы как тут оказались?
        — Мы сопоставили все факты, учли твои, майор, координаты, которые ты передавал по рации, и смекнули, что немцы выйдут где-то неподалеку от Черного ручья,  — ответил Андронов и добавил: — Мы с утра тут. Курортное местечко, прохладный ручеек журчит, птички поют…
        — И фрицы идут прямо к нам в руки,  — вставил Егоров, и все тихо засмеялись.
        — Мы знаем, что ребятки Майне уже здесь,  — взглянув на майора, сказал Андронов.
        — Да, я их буквально полчаса назад видел своими глазами. Отдыхают,  — сказал Коготь.
        — Владимир Николаевич, так ты же совсем голодный,  — спохватился капитан.  — Еда и рация ведь в рюкзаке были. Садись, у нас с собой есть сало и хлеб,  — предложил Андронов.
        Они устроились за холмом в тени деревьев. Андронов достал из рюкзака завернутые в газету сало и хлеб и положил их перед майором.
        — Налегай, Владимир Николаевич, крепче будешь, а заодно и поговорим, что нам делать с этим фашистским выводком,  — усмехнулся капитан.
        Коготь, увидев еду, чуть не набросился на нее. Однако, совладав с собой, он положил на ломоть хлеба шмат сала и, откусив кусочек, стал медленно жевать.
        — Одно мы знаем точно,  — взглянув на своих бойцов, произнес Коготь и хитровато улыбнулся. Вся группа с нетерпением ждала ответа.  — Мы должны их всех уничтожить, кроме Майне.
        — Это понятно,  — развел руками Андронов и тут же сказал: — А может, Владимир Николаевич, пропустим их на полигон, а там и будем отстреливать фрицев по одному.
        — Я думал об этом варианте. Не пойдет, Степан Иванович,  — произнес майор.
        — Это почему?  — спросил Андронов.
        — Во-первых, немцы могут убить часовых. Они же диверсанты и умеют делать это быстро и с ужасающей эффективностью. Мы не можем рисковать жизнями наших людей на полигоне. Ну, и во-вторых,  — Коготь посмотрел на Андронова,  — стоит там прогреметь выстрелу, поднимется шум, начнут лупить пулеметчики из дзотов, танки стрелять… Такое поднимется… А оно нам надо? В неразберихе и хаосе свои могут перестрелять своих же.
        Андронов задумался.
        — Конечно, можно было бы договорится по рации о том-другом с начальником полигона, но больно уж велик фактор случайности. Ты прав, Владимир Николаевич,  — выдохнул он.  — Валить фашистов надо здесь.
        — Однозначно,  — кивнул головой майор и добавил: — Майне выставляет часовых, и, я думаю, этим шансом нам обязательно нужно воспользоваться. Действовать будем так…
        Коготь рассказал в деталях о своей задумке.
        — Хорошо придумано, товарищ майор,  — кивнул Анютин.
        — Согласен,  — усмехнулся Андронов.  — Ты, наверное, Владимир Николаевич, вынашивал этот план на болоте.
        — Лишившись рации и автомата, я и правда стал придумывать всякие пакости для фашистов. А чем мне было больше заняться?  — смершевцы заулыбались, поняв шутку командира.  — А если говорить серьезно,  — продолжил Коготь,  — то этот план пришел мне в голову недавно. Вот поем, и примемся за дело, пока фашисты наслаждаются отдыхом после долгого перехода по болоту.
        Лес был наполнен щебетанием и пением птиц, однако немецкому часовому из группы Майне, залегшему с пулеметом за деревом в пятидесяти метрах от основной группы, было не до красот природы. Он знал, что русские уничтожили две предыдущие группы Абвера. Спастись удалось немногим, а потому он был предельно собран и внимателен.
        Вдруг где-то над собой, вверху, немец услышал какой-то странный шум. «Может, это медведь карабкается по дереву?» — подумал фашист и поднял голову вверх. Едва он отвлекся, как подкравшийся Анютин вырвал пулемет из рук немца и коротким ударом приклада в лицо вырубил фашиста. Лейтенант нагнулся над врагом и, выхватив нож, вонзил его под левую лопатку фрица. Анютин поднял голову вверх и махнул рукой спрятавшемуся среди сосновых веток Абазову. Затем лейтенант снял с убитого фашиста одежду и облачился в нее. Форма будто специально была сшита для Анютина. Надвинув каску пониже на глаза, лейтенант взял пулемет и пошел к лагерю фашистов.
        Некоторые немецкие диверсанты дремали, лежа возле деревьев. Другие просто сидели, прислонившись спинами к могучим стволам, и отдыхали. Полковник Карл Майне, скрестив ноги по-турецки, склонился над лежавшей перед ним на ранце карте и что-то обдумывал.
        Внезапно Майне услышал шорох и, подняв голову, увидел часового, подходившего к лагерю. «Кто ему позволил самовольно покинуть свой пост?  — возмущенно подумал полковник.  — Это же возмутительно! А если враг рядом?  — Майне поднялся, поджидая, пока подойдет часовой, чтобы устроить ему взбучку.  — Надо же, опытные диверсанты, а ведут себя как дети»,  — негодовал он.
        Вдруг часовой приподнял опущенную голову, вскинул пулемет и открыл огонь. Майне молниеносно прыгнул за дерево. Некоторые пули с хрустом теребили кору деревьев, но большая их часть попадала в отдыхавших фашистов.
        Выпустив несколько очередей и уничтожив семь диверсантов, Анютин скользнул в сторону, за дерево. Это было сделано вовремя, поскольку один из выживших фрицев уже стрелял из автомата в сторону Анютина.
        Наступила гнетущая тишина, которая могла взорваться ожесточенной стрельбой в любую секунду. Майне, перекатившись по земле и спрятавшись за убитым диверсантом, схватил его пулемет, а потом прыжком рванулся к дереву. Вереница пуль тут же впилась в ствол, за которым только что укрылся полковник. Сколько было убито его людей, он точно не знал, но когда брал пулемет, по крайней мере, видел четыре трупа. Майне посмотрел по сторонам. «Черт бы побрал этих русских! Откуда они взялись? Вот почему две группы не выходили на связь. Они просто-напросто уничтожены. Где свои? Где враги? Нападения можно ждать откуда угодно. За каждым деревом таится смертельная опасность,  — пульсировало в голове у немецкого полковника.  — Но живым я им не дамся»,  — Майне вспомнил о капсуле с ядом, вшитой в одежду, и ему стало спокойнее. Где-то рядом он услышал шорох и едва не пристрелил своего человека, в последний момент узнав офицера из своей группы.
        — Где русские? Что происходит?  — спросил полковник у подчиненного.
        — Несколько наших убито, может, пять человек, а может, и восемь,  — тяжело дыша, ответил немецкий офицер.
        Чуть в стороне разгорелся ожесточенный бой. Фашисты, выжившие после внезапной атаки, отстреливались от Анютина, Андронова и Егорова. Прислушиваясь к стрельбе, Майне сказал:
        — Как минимум еще двое наших живы.
        Абазов, устроившись высоко на дереве, поймал в прицел одного из фашистов и, когда перестрелка возобновилась, выстрелил. Пуля пробила фрицу каску и вошла в мозг. «Есть!» — увидев, как немец уткнулся в землю, подумал Абазов и тут же поймал в прицел второго немца. Выстрел — и еще один диверсант из группы Майне был ликвидирован. Снова наступила тягостная тишина.
        — Вернемся в болото,  — сказал Майне.  — Наши, видимо, все погибли. По крайней мере, у нас есть шанс уйти.
        Они развернулись и стали отползать. Когда фашистский диверсант привстал на колено, оглядываясь и прикрывая отход полковника, Абазов поймал его в перекрестье оптического прицела и, задержав дыхание, плавно нажал на спусковую скобу. Немец дернулся и повалился на землю, раскинув руки.
        Майне оглянулся: «Проклятье! Здесь повсюду русские. Похоже, я остался один». Полковник вскочил и дал очередь из пулемета. Но никто не стрелял ему в ответ. Майне, пробежав несколько метров, упал за дерево. И снова никто не стрелял в него. Немецкий полковник, как загнанный в угол зверь, водил налившимися кровью глазами из стороны в сторону. «Они хотят взять меня в плен,  — совершенно четко понял задумку противника Майне.  — Что ж, попробуйте. Пока у меня есть патроны, я повоюю, а потом…» — полковник зло усмехнулся.
        Тишину разорвала пулеметная очередь. Фонтаны земли запрыгали возле полковника. Он выстрелил в ответ и перекатился на бок, меняя позицию. Снова пули прошли где-то рядом над головой Майне. Он дал очередь в ответ и вскочил, собираясь сменить позицию для стрельбы. На какую-то долю секунды немецкий командир оказался возле огромной ели. И этого времени хватило Абазову, который уже подкрадывался к фашисту, чтобы метнуть нож.
        Майне вскрикнул от резкой, внезапной боли. Острый кинжал пробил ему правое плечо, пригвоздив к ели. От неожиданности и резкой боли командир немецких диверсантов выпустил пулемет, который упал возле его ног. Сквозь нестерпимую боль Майне вспомнил о единственном своем выходе. Он глубоко вдохнул и только наклонил голову, чтобы прокусить капсулу с ядом, как Коготь в прыжке ударил фашиста кулаком в челюсть снизу. Голова Майне дернулась вверх, и майор нанес свой фирменный боковой слева. Голова полковника ударилась о дерево и безвольно упала на грудь.
        Коготь нащупал в воротнике одежды Майне капсулу. К майору подбежал Абазов.
        — Пока фашист без сознания, вынь у него из плеча нож,  — приказал майор младшему лейтенанту и добавил: — Неплохой аттракцион ты сегодня устроил, Рамиль.
        — Я всегда много тренировался,  — ответил Абазов и резким рывком вытащил из плеча Майне нож.
        Немецкого полковника положили на землю. Из-за деревьев появились Андронов, Егоров и Анютин.
        — Прикончили фрица?  — взглянув на окровавленное плечо Майне, спросил Андронов.
        — Нет, он только ранен. Помогите его перевязать, но прежде я его раздену по пояс, пусть закаляется,  — улыбнулся Коготь.
        — Не успел он, значит, раздавить капсулу с ядом,  — произнес Анютин.
        — Пытался, только мы не позволили ему это сделать,  — ответил майор.
        Коготь раздел Майне по пояс, после чего на плечо немецкого полковника была наложена бинтовая повязка. Майне открыл глаза и застонал.
        — С возвращением на русскую землю,  — со злорадством сказал фашисту Абазов по-немецки.
        Через полчаса пришли четверо солдат, вызванных заранее с полигона. С ними прибыл и военный врач, стройный, высокий капитан с густыми черными усами. Майне положили на носилки, которые принесли с собой солдаты, и накрыли его шерстяным одеялом. Глаза немца бегали из стороны в сторону. Майне никак не мог понять, как он очутился в русском плену и почему не успел прокусить капсулу с быстродействующим ядом.
        Военный доктор осмотрел фашиста, достал из сумки шприц и пару пузырьков с лекарствами, сделал в левую руку полковника укол.
        — Как он?  — спросил Коготь.
        — Жить будет. Повязку наложили грамотно. Вот только кто-то ему,  — капитан кивнул на стонавшего от боли фрица,  — неплохо врезал по физиономии. У него челюсть сломана в двух местах.
        — Ну вы, товарищ майор, на совесть постарались,  — усмехнулся Абазов,  — мгновенно вырубили фрица. У него башка так и мотнулась из стороны в сторону.
        — Слишком уж легкий, гад. Хорошо, что голова вообще в кусты не улетела,  — хмыкнул майор.
        Солдаты взялись за рукояти носилок и понесли Майне. Абазов, по распоряжению Когтя, неотступно следовал за ними, на всякий случай. Оружие убитых диверсантов собрали, трупы стащили в одно место, решив, что их позже закопают солдаты с полигона.
        — Ваш план выполнен, товарищ майор,  — сказал Анютин, когда они медленно шли к полигону.
        — Выполнен, лейтенант, потому что исполнители у меня подобрались высококлассные, а Абазов — вообще виртуоз.
        Все рассмеялись. Коготь был рад удачному завершению операции и тому факту, что ему удалось захватить в плен высокопоставленного офицера Абвера, который многое знает. Но рана от потери друга все никак не заживала. «Видимо, сколько я буду жить, столько она и будет саднить в моей душе»,  — тяжело вздохнул Коготь.
        Неподалеку от полигона майор придержал за локоть капитана Андронова:
        — Я рад, Степан Иванович, что твоя система дурных предчувствий дала сбой. Так что ты сам отправишь письмо своей жене.
        Лицо Андронова помрачнело:
        — Если бы не лейтенант Самойлов, царствие ему небесное, сбылись бы мои предчувствия. Он накрыл собой вражескую гранату и тем самым спас и мою жизнь.
        Глава 23
        Ольга Волошина закончила работать около шести вечера. Выйдя из здания почты, она решила пройтись пешком до дома, тем более что по пути девушка собиралась зайти к знакомой портнихе, которая сшила ей из куска темной ткани юбку.
        Вечер располагал к неспешной прогулке. Теплый воздух, нагретый за день, и легкий освежающий ветерок как бы приглашали прогуляться по улицам Калуги. Пройдя метров пятьсот, Ольга свернула в тихий уютный переулок. Вскоре она остановилась возле кирпичного двухэтажного здания и вошла в подъезд. Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, она постучала в дверь. Ей открыла высокая худощавая женщина с черными, аккуратно уложенными волосами. Ее звали Зина, и она иногда шила что-нибудь или перешивала для Ольги.
        — Входи,  — сказала Зина,  — пропуская знакомую в коридор.  — Юбка уже готова, можешь примерить,  — сообщила портниха.
        — У тебя, Зина, золотые руки. Ты все делаешь быстро и качественно.
        — Да ладно меня нахваливать, ты примерь, Ольга, прежде чем говорить.
        Они зашли в небольшую комнатку, Волошина примерила юбку и, посмотрев на себя в зеркало, сказала:
        — Жаль, что сейчас война и почти все мужики на фронте. А так эта юбка многим бы из них вскружила головы.
        — Погоди, Ольга, все еще будет,  — подмигнула девушке портниха.
        В качестве оплаты за труд Ольга принесла три банки говяжьей тушенки, которые были у нее припасены. Сама Волошина редко употребляла мясо. Посидев немного на кухне за чашкой чая и поболтав о разных пустяках, Ольга пожелал хозяйке спокойной ночи, еще раз поблагодарила за работу и вышла.
        Спускаясь по лестнице, девушка заметила внизу высокого, плотного мужчину в сером костюме и белой рубашке. Ей показалось, что незнакомец кого-то ждал.
        — Девушка, можно вас на минутку?  — обратился он к Ольге, когда она уже собиралась выйти из подъезда.
        — Что вы хотели?  — приостановилась Волошина.
        — Я в вашем городе впервые, ищу дом своего друга,  — пожал плечами незнакомец.  — Может, вы мне подскажете?
        — А что именно?  — шагнув к мужчине, спросила Ольга.
        Незнакомец встал между выходом из подъезда и девушкой. И эта деталь сразу же насторожила Волошину.
        — Так что вы хотите узнать?  — как можно беззаботнее спросила она.
        — Если я не ошибаюсь, вас зовут Ольга Волошина?  — вдруг спросил мужчина, а затем неожиданно схватил молодую женщину за правое запястье и прошептал: — Пройдемте со мной, гражданка Волошина.
        Ольга мгновенно освободилась от захвата и сильно ударила незнакомца коленом в пах. Мужчина скрючился. Девушка локтем ударила его по затылку сверху вниз и толкнула двумя руками от себя на стену. Здоровенный мужчина упал как подкошенный.
        Волошина выбежала из подъезда и увидела слева, чуть поодаль, черную легковую машину, в которой сидели двое мужчин. И тут Ольга заметила, как на противоположной стороне дороги в легковую «эмку» за руль садится невысокий лысоватый мужчина. Как только лысый завел мотор, она рывком распахнула дверцу и плюхнулась рядом с водителем на переднее сиденье.
        — Извините, девушка, я занят, у меня срочные дела. А вам, собственно, куда надо?  — повернув голову, спросил лысый водитель и увидел направленный на него пистолет.
        — Убирайся из машины или я тебя пристрелю!  — пригрозила ему незнакомка и повела стволом пистолета.
        — Я не могу… Мне срочно…  — промямлил ошарашенный мужчина, и в этот момент Волошина два раза выстрелила ему в грудь.
        Водитель вздрогнул так, словно через его тело пропустили электрический заряд огромной мощности. Ольга быстро наклонилась, открыла дверцу со стороны водителя и ногами вытолкнула безжизненное тело на тротуар.
        В этот момент она увидела, как из дома выскочил пришедший в себя мужчина в сером костюме. В правой руке он сжимал пистолет. Волошина выстрелила в него. Мужчина упал, схватившись за бедро.
        Машина, перегораживавшая выезд на центральную улицу города, сорвалась с места. «Эмка» уже двигалась и, набрав скорость, понеслась по переулку.
        В черной легковой машине, преследовавшей Волошину, сидели сотрудники СМЕРШа капитан Егор Дмитриевич Матушев и лейтенант Александр Максимович Рамулов. Они притормозили возле подъезда, где с земли поднимался лейтенант Шадрин.
        — Как ты себя чувствуешь?  — спросил Рамулов.
        — Преследуйте ее, у меня легкое ранение,  — махнув рукой вслед удалявшейся «Эмке», крикнул лейтенант.
        Рамулов хлопнул дверцей и прибавил газу.
        Предполагалось, что лейтенант Шадрин задержит немецкую шпионку, выведет ее на улицу и посадит в машину, которая стояла примерно в ста пятидесяти метрах от дома у поворота, но должна была вовремя подъехать. Однако хрупкая молодая женщина спутала все карты. То, что она вырвется из захвата здоровяка Шадрина и нанесет ему несколько ударов, а затем еще и застрелит одного из служащих военного завода и завладеет его машиной — такого развития ситуации не мог никто и предположить. Однако же это произошло, и смершевцы теперь гнались за немецкой шпионкой, за которой они наблюдали уже много дней.
        — Давай, Рамулов, быстрее! Уйдет ведь!  — подгоняя лейтенанта, сказал Матушев.
        — Я и так выжимаю из машины все что можно, Егор Дмитриевич.
        — Мы должны ее взять, иначе нам не поздоровится.
        Волошина петляла по улицам Калуги, стараясь уйти от преследователей. В те моменты, когда уже казалось, что это ей удалось, в зеркале заднего вида снова появлялась черная легковая машина, преследовавшая ее.
        Ольга знала, кто ее преследует, и поэтому всеми силами пыталась уйти. «Оторваться, уехать подальше, а потом уйти в лес и пробраться к немцам»,  — стучало у нее в голове. Иначе, как считала она, ее ждали унизительные пытки и расстрел. «Нет, только не это,  — решила Волошина.  — Однако и умирать в молодые годы совсем не хочется».
        Вскоре черная машина смершевцев стала постепенно настигать «эмку» с немецкой шпионкой. Капитан Матушев, высунувшись из окна автомобиля, дважды выстрелил, целясь по колесам «эмки». Но капитан промахнулся, поскольку Волошина умело маневрировала.
        — И где эта сука так здорово научилась ездить?  — взревел капитан.
        Он снова высунулся из машины и выстрелил в «эмку». Пуля прошла навылет, разбив лобовое стекло. Теперь ветер хлестал в лицо девушке, мешая ей управлять автомобилем.
        Она свернула направо, проехала по небольшому мосту и резко повернула налево в ближайший переулок. Впереди Ольга снова увидела мост, на этот раз побольше. К мосту как раз подъезжал ЗИС, груженый какими-то мешками. Волошина прибавила газу, собираясь проскочить мост первой. Но и водитель ЗИСа, видимо, куда-то очень спешил. Выбора у немецкой шпионки не оставалось: позади — смершевцы, впереди — невесть откуда взявшийся грузовик.
        Волошина решительно въехала на мост, одновременно с ее машиной там оказался и грузовик.
        — Сейчас они врежутся друг в друга,  — подавшись вперед, сказал капитан Матушев.
        — Как пить дать — врежутся,  — отозвался Рамулов.
        У водителя ЗИСа нервы оказались слабее. На узком мосту могла проехать только одна машина. Он отчаянно засигналил, чтобы легковушка остановилась. Но «эмка» неслась вперед, еще больше увеличив скорость.
        Водитель ЗИСа, пытаясь уйти от столкновения, резко повернул руль вправо, и грузовик, сбив перила моста, полетел вниз в речку. Машина ударилась о край берега и загорелась. Водитель, открыв дверцу, выпрыгнул из горящего грузовика.
        — Так, водитель ЗИСа жив,  — констатировал Рамулов, проезжая по мосту и глядя на стоящего на берегу возле горящей машины бедолагу-водителя.
        Выскочив на одну из центральных улиц Калуги, Волошина понеслась к выезду из города.
        — Надо любыми судьбами ее догнать,  — громко сказал Матушев.  — Иначе за городом уйдет в лес и ищи-свищи тогда ее там, тем более, между прочим, скоро стемнеет. Так что жми, Рамулов!
        — Стараюсь, товарищ капитан.
        Волошина увидела впереди перекресток и решила свернуть налево. Но преследователи будто разгадали ее намерения и, когда она повернула, выполнили такой же маневр. Но в последний момент Ольга не рассчитала траекторию, ее выбросило на тротуар, она пыталась затормозить, но машину неумолимо несло на массивное здание из красного кирпича.
        «Эмка» врезалась в угол здания. Удар был настолько сильным, что машину отбросило на десяток метров в сторону на тротуар, мотор заглох. Смершевцы резко затормозили и выскочили с пистолетами в руках, прячась за свой автомобиль. Волошина тоже выскочила из «эмки». Матушев заметил, что у шпионки разбит лоб и по лицу струйкой стекает кровь.
        — Сдавайся, Волошина! Сопротивление бесполезно!  — крикнул Матушев, но в ответ шпионка выругалась и выстрелила. В черной машине зазвенело разбитое стекло.
        — Вот сука недобитая!  — зло произнес Рамулов.
        — Подожди, лейтенант, скоро у нее кончатся патроны.
        Но перестрелка продолжалась.
        — Видимо, у нее с собой имеется запас патронов. Уже темнеет, надо ее брать,  — сказал капитан.  — Я побегу к «эмке», а ты меня прикрой, Рамулов. Понял?
        — Так точно, товарищ капитан.
        — Ну, тогда начинаем действовать,  — скомандовал Матушев.
        Рамулов высунулся и принялся посылать пулю за пулей в сторону укрывшейся за «эмкой» шпионки. Две машины разделяло каких-нибудь пятнадцать-двадцать метров. Капитан стремительным броском, пока Рамулов стрелял, преодолел открытое пространство и присел возле «эмки». Нагнувшись, он заглянул под машину и заметил белые туфли и белые носочки Волошиной. Он мгновенно упал на тротуар и два раза выстрелил по ногам шпионки. Девушка упала, крича от боли, и выронила пистолет, который ударился о тротуар и отлетел в сторону.
        Матушев обогнул «эмку». Волошина лежала на спине, тяжело дыша. Из правой ноги, ближе к колену, сочилась кровь. Капитан подошел к ней вплотную, держа ее на мушке.
        — Ну что, доездилась, Ольга Волошина?
        В ответ шпионка тяжело застонала.
        — Придется все рассказать и за все ответить,  — жестко произнес Матушев и добавил: — Ответить по законам военного времени.
        Подбежал Рамулов. Раненую шпионку они усадили на заднее сиденье. Рядом сел Матушев.
        — Куда ее везти, товарищ капитан?  — повернув голову, спросил лейтенант.
        — Для начала в больницу, чтобы не загнулась раньше времени от потери крови, а потом ее ждет очень «приятная» беседа.
        Глава 24
        Коготь после того, как смершевцы добрались до полигона, отправился в кабинет полковника Веригина. Полковник беспокойно ходил по комнате. Увидев вошедшего майора, он просиял и радостно сказал:
        — Ну наконец-то, Владимир Николаевич. Слава Богу, живой, а то я тут стрельбу в лесу слышал.
        — Все нормально, Семен Петрович,  — устало ответил Коготь.  — С немецкими диверсантами покончено.
        — Значит, раздолбали их снова?
        — Раздолбали по полной программе,  — улыбнулся майор и, погрустнев, спросил: — Отправили тело лейтенанта Самойлова?
        — Да, два дня назад как раз в Москву летел бомбардировщик, мне позвонили и наказали в срочном порядке изготовить гроб. Короче, веселого мало,  — махнул рукой полковник.
        — Это точно,  — тяжело вздохнул Коготь.
        — Исхудал ты здорово, Владимир Николаевич,  — взглянув на майора, сказал Веригин.  — Тяжко тебе, видно, далось это задание.
        — Были бы кости, а мясо нарастет, полковник. Это не беда. Вот когда боевых друзей теряем — это уже никак не поправить.
        — Эх, война, война…  — выдохнул начальник полигона и спросил: — Ты, наверное, пришел связаться со своим командованием?
        — Угадал, Семен Петрович.
        — Звони, майор, телефон, как говорится, в твоем распоряжении. Я буду неподалеку, позовешь потом.
        Коготь кивнул. Когда Веригин вышел, он подошел к столу, снял трубку и набрал нужный кодированный номер.
        — Полковник Костомаров,  — услышал Коготь на противоположном конце провода.
        — Здравия желаю, Иван Антонович.
        — Здорово, майор.
        — Докладываю, товарищ полковник, что в рамках операции «Топь» уничтожена элитная группа диверсантов Абвера в составе тридцати человек. Командир группы, полковник Карл Майне, сегодня захвачен в плен и находится на полигоне.
        — Тебе удалось захватить любимчика адмирала Канариса живым?  — не веря услышанному, переспросил Костомаров.
        — Так точно, товарищ полковник. Правда, во время захвата мой боец ранил Майне ножом в плечо. Но врач уже осмотрел — рана несерьезная. Фашист хоть сейчас может давать показания, правда, у него челюсть сломана, но это небольшая проблема.
        — Великолепно сработано, Коготь. Это же огромная удача — захватить в плен такого фрица. Молодец, майор. Делаем так. Сегодня отдыхайте, а завтра грузись со своей группой в самолет. Естественно, прихвати с собой Майне. Ждем вас в Москве. На аэродроме вас встретят наши люди. Думаю, что немцы долго не будут соваться на полигон, а посему операцию «Топь» считаю успешной и завершенной,  — резюмировал Костомаров.  — Итак, вылетайте завтра прямо с утра.
        — Есть, товарищ полковник,  — четко ответил Коготь.
        — И еще, лейтенанта Самойлова мы похоронили со всеми воинскими почестями. Герой твой Самойлов, как и вся группа.
        Полковник, как всегда, резко прервал разговор.
        На следующий день группа Когтя на рассвете погрузилась в бомбардировщик. Перевязанного немецкого полковника посадили в хвосте самолета на деревянный ящик. Самолет взлетел над полигоном, и майор посмотрел вниз. За полтора месяца он со своими бойцами уничтожил три элитные диверсионные группы Абвера и захватил в плен полковника Карла Майне. Здесь погиб его лучший друг Андрей Самойлов.
        Внизу промелькнули ряды построек, дзотов, аэродром… Бомбардировщик, набрав высоту, взял курс на Москву.

* * *
        Советская разведка дезинформировала Абвер, подкинув фрицам информацию о том, что полковник Майне принял яд, когда его группу окружили русские. А в это время Карл Майне раскрывал многие важные секреты работы Абвера: систему шифров, планируемые операции, имена агентов, действующих на территории СССР, места их проживания и многое другое.
        Полковника Штольца сняли с должности. Абвер потерял лучших своих диверсантов, пытаясь узнать секрет русской сверхбомбы. Гитлер поручил Канарису раскрыть в ближайшее время «секрет советской бомбы» другими путями, не посылая диверсионных групп на полигон.
        Глава 25
        Когда Варя вечером пришла на смену, ее вызвал в свой кабинет главврач госпиталя полковник медицинской службы профессор Павел Иванович Вайков.
        «Что могло случиться?» — идя по коридору к главврачу, недоумевала женщина. Перед кабинетом она остановилась, поправила прическу и постучала в дверь.
        — Входите,  — услышала Варя хриплый, усталый голос Байкова.
        Женщина вошла. За столом в белом халате сидел пожилой мужчина с седой, непослушной шевелюрой. Он поправил на носу очки и посмотрел на Варю.
        — Присядьте, Варвара Алексеевна,  — указав жестом на ряд стульев вдоль стены, сказал главврач.  — Хочу сообщить, что сегодня у вас выходной.
        Глаза женщины округлились. Чего-чего, но такого она не ожидала. Ведь раненых каждый день поступало много.
        — Выходной?  — удивленно переспросила она, пожимая плечами.  — Но у меня много работы. И вообще, с какой стати выходной, Павел Иванович? Объясните, пожалуйста.
        — Сегодня, Варвара Алексеевна, мне позвонили и распорядились дать вам выходной.
        — Кто позвонил?
        — Об этом я не могу вам сообщить, но, как люди военные, мы должны исполнять приказы. Так что идите домой и хорошенько сегодня отдохните. А завтра я вас жду, так сказать, с новыми силами.
        — Ясно, Павел Иванович. Я могу идти?
        — Да, конечно.
        Ничего не понимая, Варя встала и вышла из кабинета главврача. До дома она решила пройтись пешком. Хоть и было пасмурно, однако вечер был теплым.
        Примерно через час Варя открыла дверь своей квартиры и увидела перед собой в коридоре… Володю. Она поспешно захлопнула за собой дверь и, вскрикнув от радости, бросилась ему на шею, неистово целуя его лицо.
        — Живой, родной, милый Володенька!  — шептала она.  — Как же это тяжело ждать в неведении, когда ты наконец возвратишься.
        — Все нормально, Варя,  — крепко обняв жену, сказал Коготь и добавил: — Наконец-то я дома.
        — Ой, ты, наверное, голоден?  — спохватилась Варя, всплеснув руками.  — Сейчас что-нибудь придумаем.
        — Отставить,  — улыбнулся майор и нежно поцеловал жену в губы,  — ничего придумывать не надо.  — Я принес две банки тушенки, хлеб, бутылку водки. Сядем, посидим спокойно. Я по тебе ужасно соскучился.
        — Я по тебе тоже, Володенька. Давай-ка я быстро переоденусь, и мы поужинаем вместе.
        — Отлично. А я пока пойду открою тушенку и порежу хлеб.
        Через несколько минут они сидели напротив друг друга, и Коготь наполнил водкой два стограммовика.
        — Давай выпьем за годовщину нашей свадьбы, послезавтра будет,  — предложила Варя.
        Коготь тяжело вздохнул:
        — За это мы послезавтра и выпьем, а сегодня я хотел бы выпить по другому поводу.
        — Что-то случилось, Володя?
        — Да, к сожалению, случилось, и этого уже не исправить,  — проглотив комок горечи, произнес майор.  — Смертью храбрых в бою погиб мой друг Андрей Самойлов.
        — Андрей погиб?  — Варя поставила на стол стограммовик и, обхватив лицо руками, заплакала.  — Не могу поверить, что этого веселого, доброго человека больше нет,  — сквозь слезы сказала она.
        — Я тоже до сих пор не могу поверить, но это так, мы вместе с ним были на задании. Это все, что я могу сказать. Сегодня, перед тем как ехать домой, я был у его родителей. Андрея похоронили совсем недавно. Тяжело смотреть в глаза родителям, которые потеряли своего единственного сына. Давай выпьем за светлую память Андрея. Пусть земля будет ему пухом.  — Они молча выпили. Переведя дыхание, Коготь сказал: — Мы выполнили свою задачу.  — Немного помолчав, он добавил: — Если у нас родится сын, мы обязательно назовем его Андреем.