Будь ближе к врагу своему, или Погоня за оборотнями
Валерий Любачевский


Черный детектив #0
        Все три романа, собранные в книге: «Будь ближе к врагу твоему», «Ещё раз о любви» и «Выродки» — написаны автором, много лет проработавшим старшим следователем по особо важным делам. Все события, описанные в произведениях, так жизненны и реалистичны, что читателю порой кажется, что он сам в команде опытных следователей распутывает нить преступления и идёт по следу преступника.


  Герои всех трёх романов — это одна команда профессионалов, которые не только возвращают веру в справедливость, но и заставляют читателя поверить в честность и порядочность людей, стоящих на страже закона и порядка. Переживая день за днём их будни — не только служебные, но и личные, — понимаешь, что в каждом из этих стойких людей живёт обычный человек, со своими радостями и жизненными трагедиями, способный не только честно исполнять свой долг, но и по-настоящему дружить, любить, сочувствовать и сострадать.




        Валерий Любачевский
        Будь ближе к врагу своему, или
        Погоня за оборотнями




        Будь ближе к врагу твоему…

        Этот небольшой, обдуваемый с трёх сторон пронзительными ветрами Балтийского моря город на северо-западе Латвии мог бы показаться приезжим и большинству местных жителей сонным и провинциально-спокойным. Тихие, мощённые булыжником улочки Старого города, средневековая крепость — резиденция курляндских герцогов, зелень парков и скверов — всё это настраивало приезжих и горожан на степенный, неспешный лад. Слегка запылённые (бризы, будь они неладны…) новые кварталы не портили общего впечатления, так как город застраивался широко и привольно.
        Благодатную картину дополнял широкий, очень чистый, песчаный морской пляж. Правда, после десяти вечера он закрывался и пограничники распахивали там контрольно-следовую полосу. Но это не очень мешало обывателям, давно привыкшим к укладу жизни приграничного городка.
        Город делился на две части широкой рекой, впадающей в Балтийское море, по берегам её раскинулись производственные районы одного из крупнейших на побережье Советской Балтики морских портов. Собственно, город и начинался восемьсот лет тому назад с построенного тевтонами порта. Ответвление Гольфстрима омывало побережье, заходя в устье реки, вследствие чего оно даже в самую суровую зиму не покрывалось льдом. И это был единственный никогда не замерзающий порт Советской Балтики, что делало патриархальный городок стратегическим пунктом на карте СССР.
        А где порт, — там, естественно, и все сопутствующие ему «прелести»: контрабанда, рэкет, махинации с валютой, проституция, сутенёрство. Вокруг этого «букета» роились бандиты и жулики всех мастей, как местные, так и залётные. Иностранные разведки тоже любопытствовали: на границе территориальных вод постоянно курсировало натовское разведывательное судно. Со своей стороны, Москва делала всё для максимального укрепления обороноспособности края. Город и район были нашпигованы воинскими частями и пограничниками.
        На этой небольшой территории пересекались и переплетались интересы могущественных мировых держав, набирающих силу мощных преступных кланов и рождённых перестройкой финансово-промышленных корпораций, выпестованных бывшими партийными и комсомольскими деятелями. Эти силы боролись между собой, время от времени заключая такие причудливые союзы, что порой совершенно невозможно было понять, чьи «уши» торчат из той или иной заморочки.
        За всем этим клубком пристально наблюдали вышедшие из подполья националистические группы, иногда пытаясь отщипнуть свой кусочек пирога и мечтая когда-либо разом ухватить весь пирог разом.
        А внешне — это был чинный, благопристойный, тихий и уютный городок. И лишь немногие знали, какой бурной жизнью он живёт. Эти немногие каждое своё утро начинали с изучения суточной сводки происшествий по городу.


        …Начало августа выдалось на удивление погожим. Обычно в это время уже начинались монотонные, изматывающие душу дожди, длившиеся порой неделями. Но сейчас природа, видимо, решила дать людям ещё немного насладиться недолгим в этих краях летом. Местные жители говорили: «У нас два месяца в году лето, остальное — осень». Но теперь ещё было лето…
        Командир танкового полка полковник Митрофанов неспешно подходил к КПП. В этот день он немного задержался на службе и покидал полк уже в сумерках.
        — Товарищ полковник, — выскочил из будки КПП дежурный, — разрешите доложить…
        — Вольно, — перебил полковник. — Продолжай службу, сынок.
        — Вы без машины? — удивился сержант. — Может, вызвать?
        — Да нет, сегодня я пешком. Вечер уж больно хорош. Иди, служи, сынок!
        Вовсе не из-за прекрасного вечера полковник не вызвал машину и отнюдь не домой он направлялся. Капитан Татаринцев со своей ротой находился на полигоне, а дома у него скучала молодая жена Ленка, с которой последние полгода полковник весьма тесно общался, из-за чего, собственно, капитан и пропадал большую часть времени на полигоне, крепя обороноспособность Родины.
        Митрофанов никогда не подъезжал на служебной автомашине к дому капитана. Максимум, что он мог себе позволить, — это остановить машину в нескольких кварталах от дома Елены. Дальше он всегда шёл пешком. Полковник соблюдал конспирацию. Любовные утехи — дело хорошее, но семья — святое! «Тем более что жена — это дочь высокопоставленного генерала Генштаба», — усмехнулся Митрофанов.
        Полковник оглядел себя в большом зеркале, установленном около выхода из КПП, и остался доволен увиденным. С зеркала на него смотрел статный моложавый офицер с холёным породистым лицом. Хорошо сшитый военторговским портным китель умело скрывал намечающийся животик. Два ряда орденских планок дополняли картину уверенного в себе блестящего военного, а дорогой кожаный кейс в левой руке придавал солидности. Правда, знающий человек отметил бы, что практически все награды — это юбилейные медали, но много ли их, знающих. А знаток регалий непременно отметил бы планку ордена Красной Звезды, полученного в Афганистане.
        Полковник вышел за КПП и вдохнул полной грудью — свежий воздух бодрил. Поднялся на невысокую насыпь подъездных путей, ведущих вдоль территории полка к порту, и, не торопясь, зашагал по шпалам к жилому массиву.
        Неспешная прогулка располагает к размышлениям, в данный момент — приятным. К своим тридцати четырём годам полковник Митрофанов сделал прекрасную карьеру (не без помощи тестя, разумеется). Много ли в его годы в армии полковников и командиров полков? А впереди уже маячила Москва, академия Генштаба и, чем чёрт не шутит, генеральские лампасы. Тесть поможет.
        Мысли полковника невольно перенеслись в прошлое. Петя Митрофанов родился и вырос в небольшом селе на Орловщине, но сельская жизнь не привлекала смышлёного, наделённого природной хитростью паренька. И тогда он поступил в высшее танковое училище. Удачно женившись на последнем курсе на дочке генштабовского чина, Петя, по мудрому совету тестя, не стал вклиниваться в плотные ряды «папиных сынов», желающих нести службу в «Арбатском военном округе», а уехал в забытый богом и людьми военный городок на Алтае. Молодой, перспективный и, главное, малопьющий офицер, к тому же имеющий связи в Москве, сразу же обратил на себя внимание начальства и стал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице, чему в немалой степени помогал тесть. Нет, генерал не давил напрямую на Петино начальство. Просто, зная, кому Петя приходится зятем, начальники старались, по возможности, быстрее повысить его в должности, а если повезёт — отправить с повышением к другому месту службы. Жена Митрофанова, не обладавшая выдающимися внешними данными, к всеобщему удивлению, вовсе не походила на генеральскую дочку. Она всецело посвятила
себя карьере мужа, безропотно переезжая с ним от одного места службы к другому, тем более что принимающее начальство старалось максимально комфортно устроить быт семьи молодого офицера. А регулярные денежные переводы из Москвы позволяли не ощущать тех материальных затруднений, которые испытывает большинство офицерских семей. После рождения дочери жена Петра полностью сосредоточилась на семейном благополучии, ревниво оберегая его от всякого возможного вторжения извне.
        С возрастом Пётр заматерел, приобрёл лоск, стараясь внешностью и манерами соответствовать облику успешного офицера. Ничего уже не напоминало в нём робкого деревенского паренька, который много лет назад переступил порог военного училища.
        От направления в Афганистан Митрофанов не уклонился — и не прогадал. После Афгана его карьерный рост пошёл ещё стремительнее: в тридцать три с небольшим он возглавил полк и стал полковником.
        Такую блестящую карьеру, конечно же, нужно было оберегать от всяких непредвиденных случайностей. Поэтому-то и конспирируется полковник при встречах с любовницей — никогда не ходит к ней на свидания с цветами. Городок-то небольшой, полковник Митрофанов — слишком заметная в нём фигура. А Ленка — умница! Никогда ничего лишнего не попросит и язык умеет держать за зубами. Зато её рохля Татаринцев недавно до срока стал капитаном и скоро будет выдвинут на должность замкомбата. Кстати, после переезда в Москву надо будет подумать, как перевести Татаринцева поближе к столице. А цветы — вещь необязательная. Зато в «дипломате» лежит бутылка «Хеннеси» и коробка конфет «Вишня в шоколаде», Ленка их обожает. Вот это — вещи нужные, и, главное, легко прячутся в кейсе. А цветы — ненужное и даже опасное баловство. Полковник погладил гладкую кожу кейса. Напоминает чем-то Ленкину кожу — нежную и бархатистую. А какая у неё роскошная фигура! И в постели — фурия… От этих мыслей у Митрофанова сладко защемило в груди, и он вдруг ощутил приятную истому в паху.
        Всецело поглощённый сладострастными мечтаниями, полковник и не заметил, как от опоры перекинутого через пути пешеходного перехода отделилась неясная тень и быстро, но без звука стала приближаться к нему. Человек-тень двигался стремительно, наступая только на шпалы, чтобы избежать шороха щебёнки. В его походке было что-то звериное. Ногу в момент соприкосновения со шпалой он привычно ставил на ребро стопы, и лишь затем стопа полностью опиралась на шпалу, не издавая при этом ни звука. Внешне походка выглядела слегка косолапой, но при этом была стремительной и абсолютно бесшумной…
        Полковник вдруг почувствовал, как кто-то легонько тронул его за плечо. Он обернулся, и глаза его округлились от ужаса. Рот ощерился в готовом вырваться из груди крике, но он не успел издать и звука. Блеснувший в свете железнодорожного фонаря клинок — последнее, что увидел в своей жизни Пётр Митрофанов.


        Олег Островецкий вышел из автобуса и направился по направлению к зданию отдела милиции. Рослый, атлетического телосложения тридцатипятилетний мужчина невольно притягивал к себе взгляды многих представительниц прекрасного пола. Бесформенная джинсовая куртка пошива рижских цеховиков не могла скрыть широких плеч, зато хорошо маскировала пистолет Макарова в наплечной кобуре. Широкие джинсы-«бананы» от тех же цеховиков не сковывали движений. Несколько затрапезный внешний вид совершенно не волновал Олега. Сменив одиннадцать лет назад гражданскую одежду на форменную, он вообще перестал обращать внимание на моду, ценя в вещах только удобство и функциональность. Дорогие, но очень прочные и лёгкие кроссовки «Пума» на ногах только подчёркивали эти пристрастия. Темноволосый, с правильными чертами лица и щегольскими усами, он вполне мог бы сойти за смазливого красавчика, если бы не жёсткий взгляд из-под густых бровей и резко очерченный подбородок, выдающий натуру волевую, упорную, на грани упрямства. Весь облик этого человека вкупе с лёгкой, слегка расслабленной походкой бывшего борца внушал уважение.


        Здание отдела внутренних дел располагалось в центре города на живописном бульваре. Двухэтажный особняк был построен в начале двадцатого века для дворянского собрания Курземского края. В 1940 году он был передан под отдел милиции, подвергся многочисленным перепланировкам; поэтому от былого великолепия остались только большой изразцовый камин и расписной потолок в «ленкомнате». К зданию примыкал деревянный одноэтажный флигель, в котором располагался следственный отдел.
        Вот туда-то и направлялся старший следователь по особо важным делам майор милиции Олег Семёнович Островецкий.


        Войдя в кабинет, Олег снял куртку, кинул её на вешалку. Кабинет был небольшой, оклеенный старыми обоями. На стене висел дежурный портрет «железного Феликса». Обшарпанный письменный стол с пишущей машинкой и двумя телефонами. Четыре разномастных стула вдоль стены — «многоцелевые», как любил шутить хозяин помещения. На них могли располагаться как вызванные на допрос люди, так и он сам во время ночных дежурств. Снималась висящая на вешалке в углу шинель, раскладывалась на стулья и — «ложе» готово. Второй полой укрылся — и можно спать. Правда, на шинели были капитанские погоны, которые нужно было перешить ещё три года назад, но здоровому, крепкому сну это нисколько не мешало. Как не мешала и жесткость конструкции. Испортить сон (и настроение) мог только чёрный телефон без циферблата, соединяющий напрямую с дежурной частью. Эта гадкая штуковина имела обыкновение взрываться глубокой ночью мерзким пронзительным треньканьем, после чего противный (всегда противный в это время суток) голос дежурного ехидно сообщал в трубку: «У нас происшествие. На выезд».
        Вообще-то дежурный следователь, по негласному уговору с руководством отдела, мог ночевать и дома. Только в случае усиленного варианта несения службы он должен был постоянно находиться в отделе. Но учитывая, что усиления назначались на время проведения советских государственных и иных праздников, памятных дат буржуазной Латвии, многочисленных рейдов и т. д., и т. п., ночевать в отделе во время дежурства приходилось через раз. Была в следственном отделе «переходящая» раскладушка, расквартированная в кабинете майора Макаркина, но притащить её к себе вовремя почему-то никогда не получалось. Поэтому четыре стула составляли важную и неотъемлемую часть обстановки кабинета.
        Дополняли антураж большой сейф, выкрашенный нудной коричневой масляной краской, и книжный шкафчик с томиками УК, УПК, учебниками по криминалистике. Некий уют привносила большая кафельная печь. Поэтому, учитывая относительно большие, по сравнению с остальными, размеры кабинета «важняка», здесь имели обыкновение собираться для «релаксации» «следаки» и опера, вследствие чего нижний, закрытый дверцами ярус книжного шкафа был постоянно забит разнокалиберными бутылками.
        Сейф был опечатан. Не то чтобы Олег никому не доверял и страдал излишней подозрительностью, но, придя много лет назад на службу, он решил следовать «правилу Жеглова» из нашумевшего в те годы телефильма «Место встречи изменить нельзя» — «Ни одной бумаги постороннему взгляду!» Правило убирать всё в сейф вошло в привычку.
        Нужно было открыть сейф, достать материалы уголовного дела по шайке квартирных воров и начать печатать обвинительное заключение, но Олег медлил. Он знал причину этой медлительности. Два месяца назад в автокатастрофе погибла его жена Алёнка. Они были знакомы с детства, учились в одном классе, на первом курсе института поженились. Чтобы его выучить, Алёнка оставила институт и поступила работать крановщицей на завод. Потом переезд по распределению в этот город, работа на железной дороге, затем в милиции, рождение Светланки. Алёнка всегда была ему крепким тылом. Так и не получив высшего образования, она сумела устроиться на работу в таможню, где, благодаря уму и природной смётке, очень скоро стала ведущим специалистом. Год назад её пригласили на должность заместителя директора одного из первых в республике совместных предприятий. Высокая зарплата, машина, положение. Олег, в свою очередь, заочно с отличием окончил Высшую школу милиции и получил приглашение продолжить учебу в адъюнктуре Академии МВД. Открывались широкие перспективы, но вдруг разом всё оборвалось. Нелепая авария — и всё пошло кувырком.
        Несколько дней после аварии Алёнка ещё была в сознании и последними её словами были: «Олежа, спаси меня!» Потом кома и смерть. Эти последние её слова постоянно, как молотком, били по голове. Как он — здоровый и сильный мужик, прошедший огонь и воду, — не смог уберечь самое дорогое в мире существо? По логике вещей, смерть должна была выбрать его. Топоры, ножи, кастеты, стволы — это милицейские будни. И в Афгане не раз мог лишиться головы.
        Его пронесло, а вот её, её-то за что? Олег заскрежетал зубами. Умом он понимал, что ни в чём не виноват, — проклятый случай, но сердце постоянно твердило: «Виновен! Не уберёг!» И отныне он вынужден жить с этим камнем на душе…
        Похороны и поминки он помнил смутно. Пытался напиться — не получилось, водка не брала. После похорон мать забрала внучку к себе в Белоруссию. Олег, чтобы вырваться из депрессии, пытался с головой окунуться в работу. Не помогло. Есть глупое расхожее мнение, что работа отвлекает от душевных мук и помогает залечить душевные раны. Чушь собачья! Ни от чего она не отвлекает и ничего не излечивает. Только время — может быть…
        Олег посмотрел на сейф. Составление обвинительного заключения требует собранности: всё должно быть чётко, логично, доказательно. Излагать нужно юридическим языком — не всегда гладким, но ясным и недвусмысленным. Чёрт, как же заставить себя приступить к работе? Может, сказаться больным и взять отгул? Сроки по делу ещё не истекли, другие дела подождут… «Ага, а потом ночами будешь навёрстывать упущенное!» — перебил себя Олег. Он рывком сорвал с сейфа пластилиновую пломбу и открыл дверцу. Вынул три пухлых тома, потом, подумав, отстегнул наплечную кобуру с пистолетом, положил в сейф. Кобура была самодельная, сшитая по образцу военторговским сапожником. Приказ о постоянном ношении оружия начсоставом и оперативно-следственными работниками вышел недавно, и снабдить всех табельной амуницией ещё не успели. Носить оружие на поясной кобуре в гражданской одежде не вполне эстетично, таскать за поясом, как в кинофильмах, глупо — запросто можно потерять. Поэтому и пошили всем нуждающимся самодельные наплечные кобуры для скрытого ношения оружия.
        Олег закрыл сейф и углубился в чтение материалов дела. Он прекрасно помнил все нюансы этого непростого расследования, но перед составлением «обвиниловки» всегда полезно освежить память. Тем более что это даст ему возможность собраться.
        Звонко и насмешливо затренькал прямой телефон.
        — Твою мать! Как всегда, вовремя, — зло прошипел Олег.
        Телефонов было два. К белому, общегородскому, с наклейкой «Враг подслушивает» на циферблате Олег относился спокойно. А вот этого чёрного урода, напрямую связывающего с дежуркой, не переносил на дух. Звонок по этому телефону, как правило, ничего хорошего не сулил.
        — Слушаю, — буркнул Олег в трубку.
        — Островецкий, — раздался в трубке спокойный голос дежурного, — зайди к начальнику отдела. Срочно!
        — С какой радости? Нас, если мне не изменяет память, отделили недавно от милиции. Так что твой начальник — мне больше не начальник.
        — А твои боссы тоже там. Так что топай, Олеженька, — ехидно проворковала трубка.
        — Вот и поработал, — чертыхнулся Олег. Он вынул кобуру, сложил дела на полку и запер дверцу на ключ. Машинально опечатал сейф, набросил на плечи куртку и вышел из кабинета.


        — Разрешите войти? — переступив порог кабинета начальника отдела милиции, Олег оглядел присутствующих.
        Начальник отдела внутренних дел полковник милиции Рожков сидел за огромным письменным столом.
        Вальяжный, крупный, лет сорока пяти, Михаил Михайлович Рожков уже давно возглавлял городскую милицию. Упорно докарабкавшись из простых оперов до начальника, не имеющий «мохнатой лапы» в министерстве, Михаил Михайлович проводил политику осторожного лавирования между интересами старых «партийно-советских» элит и нарождающихся новых — национально ориентированных. При этом своих подчинённых полковник, по возможности, в обиду старался не давать.
        Напротив полковника за приставным столиком сидел межрайонный прокурор Юрис Константинович Тетерис. Крепенький, слегка полноватый, лет сорока с небольшим — слыл честным и справедливым.
        В углу, утопая в мягком, изрядно потёртом кресле, сидел замначальника отдела по оперативной работе подполковник милиции Алексей Кочетов. Сорокалетний, с усталым выражением лица, немного сутулый, в видавшем виды тёмно-сером костюме, Алексей Иванович, прекрасный аналитик и неутомимый труженик, заслужил уважение даже у недоброжелателей. Однако излишняя прямолинейность и доходящая до догматизма принципиальность не давали ему близко сдружиться с кем-нибудь в отделе. За глаза его называли Бирюком.
        Рядом с ним устроился начальник уголовного розыска майор милиции Владимир Шестаков — тридцатичетырёхлетний весельчак с глазами, в которых порой плясали чёртики. Володю недавно назначили начальником, что никак не изменило его отношений с сослуживцами. Он не выказывал никакого показного рвения, зря никого не наказывал и мог запросто выпить и погулять с сотрудниками. Шестакова ценили за лёгкий, незлобивый характер и постоянную готовность прийти на помощь.
        На стуле у окна, расслабленно откинувшись на спинку, сидел бывший начальник уголовного розыска, а ныне — первый заместитель начальника отдела внутренних дел подполковник милиции Виктор Янович Тигерис. В свои тридцать восемь лет он успел окончить Академию МВД и считался преемником Рожкова на посту начальника отдела милиции. Среднего роста, с умными, слегка насмешливыми глазами, хорошо эрудированный, Виктор Тигерис, по прозвищу Тигр, отнюдь не походил на этого хищника. Он не рычал, не нападал, а поддерживал ровные, дружелюбные отношения с сослуживцами. Но в работе был жёстким и требовательным, хотя не перегибал палку и не унижал подчинённых. Собственно, это он, возглавляя местный уголовный розыск, подтянул его до уровня одного из лучших подразделений в республике.
        На старом диванчике у стены, обособленно от других, рядком примостились ещё двое: руководители следственного отдела — непосредственные начальники Олега. Следователей недавно вывели из прямого подчинения местным органам милиции. Теперь они непосредственно подчинялись следственному управлению МВД. Поэтому «следаки», и до того подчёркивавшие свою процессуальную независимость, не могли упустить случая лишний раз напомнить об этом.
        Начальник следственного отдела сорокавосьмилетний подполковник милиции Иван Федотович Баранников обладал вспыльчивым, взрывным характером. Невысокого роста, коренастый, с будёновскими усами, Федотыч был готов в любой момент грудью встать на защиту вверенного ему подразделения. Служба в Афганистане и предпенсионный возраст отнюдь не добавляли покладистости его характеру. Он в любой момент мог затеять перепалку с начальством или прокуратурой, если считал, что затрагиваются интересы отдела. Впрочем, нередко доставалось «на орехи» и подчинённым. К несомненным достоинствам Федотыча относились незлопамятность и отходчивость. Из-за этих особенностей своего характера Федотыч иногда становился объектом незлобивых розыгрышей. Правда, отважиться на такие деяния могли только его обожаемые «следаки». Им он прощал и мелкие нарушения дисциплины, и лёгкое раздолбайство, и шутки над собой.
        Федотыча удачно дополнял его заместитель — сорокалетний подполковник Лев Николаевич Скворцов. Спокойный, интеллигентный, уравновешенный, он умело сглаживал острые углы во взаимоотношениях шефа с окружающими. Прекрасное знание законов, аналитические способности, большой практический опыт — всё это создало Скворцову славу серьёзного профессионала. К его мнению с уважением относились не только в городе, но и в министерстве. Лев Николаевич редко повышал голос, излагал свои мысли чётко и спокойно, что, впрочем, было порой куда более эффективным, чем громогласные заявления и ругань Федотыча.
        Своё подразделение эти двое собирали долгие годы «по бусинке», лично изучая каждого кандидата в следователи. Тактично и неназойливо опекая своих питомцев, годами шлифуя их профессионализм, Баранников и Скворцов сумели создать лучшее следственное подразделение в республике. Его костяк составляли тридцати-тридцатипятилетние офицеры, прослужившие в органах по десять-пятнадцать лет, все с высшим юридическим образованием, все ещё достаточно молодые и полные сил, но уже опытные и закалённые службой. Всех этих ребят связывала между собой не только совместная служба, но и настоящая мужская дружба, постоянная готовность прийти друг другу на помощь. Собственно, на этом и держался следственный отдел в бурное постперестроечное время, когда размывались все понятия о чести и справедливости, когда шаталось и разваливалось некогда могучее государство, когда из всех щелей полезли жулики и бандиты всех мастей, когда общественное правосознание опустилось ниже уровня плинтуса, когда преступный промысел перестал быть занятием презренным и неуважаемым. Что же могло удержать на службе этих сильных, уверенных в себе
мужиков, которые легко могли бы найти себе применение в более сытных и тёплых местах? Только осознание того, что своим уходом каждый из них «подставит» остальных, взвалив на их плечи свою часть ноши, и так уже совершенно непосильной. Только дружба, ответственность друг перед другом и чувство взаимовыручки сплачивали этих парней во всё ещё боеспособный и крепкий коллектив, неформальным лидером которого был Олег Островецкий.


        Олег оглядел присутствующих и нахмурился. Состав собрания оптимизма не вызывал.
        — Вошёл уже, — улыбаясь, произнёс Рожков. — Присаживайся, Олег Семёнович.
        Дружески-фамильярный тон начальника милиции ещё больше насторожил Олега. Так начальство себя ведёт, когда собирается сообщить о чём-то неприятном. Олег присел за приставной столик напротив прокурора. Тот ободряюще улыбнулся. «Ну, и в какую хрень я влип?» — подумал Олег, но развить эту «оптимистичную» мысль не успел.
        — Олег, в городе ЧП! — голос полковника посуровел. — Ночью убит командир танкового полка полковник Митрофанов. Ты ведь с ним немного знаком?
        Вот оно что. Чутьё не подвело. На него хотят повесить расследование «мокрухи». «Ну нет, уважаемые, меня так просто на кривой козе не объедете».
        Олег поскрёб небритый подбородок и мрачно заявил:
        — А я-то здесь при чём? Существует прокуратура Прибалтийского военного округа — вот пусть вояки этим и занимаются.
        — Прошу заметить, что преступление совершено на территории города и по территориальности — это наша подследственность, — с лёгкой издёвкой заявил прокурор. — Прошу также обратить внимание на то, что ещё несколько месяцев назад, если товарищ майор запамятовал, Латвия заявила о своей независимости. И советская армия в данный момент на территории республики имеет статус воинского контингента иностранного государства. Между прочим, в Латвии и за её пределами найдётся немало сил, которые захотят представить это убийство как теракт против советского офицера со всеми вытекающими отсюда последствиями.
        — А если это действительно теракт? — Олег не собирался сдаваться.
        — Тогда тем более, — перебил его прокурор, — мы должны раньше военных раскрыть это преступление и доказать, что власти республики в состоянии контролировать ситуацию в стране.
        — Вот и раскрывайте, — Олег упрямо продолжал стоять на своём. — Убийство — это подследственность прокуратуры. Нет, конечно, если будет установлено, что убийство совершили малолетки, то мы, согласно УПК, заберём это дело к себе. А что, может быть, уже известно, что фигуранты — несовершеннолетние? Может, кто-то из них на трупе свой школьный дневник оставил? — Олег явно издевался.
        — Знаешь что? Ты тут не ёрничай! — с досадой хлопнул ладонью о стол полковник Рожков.
        Прокурор сделал успокаивающий жест в его сторону.
        — Это прекрасно, что майор Островецкий так хорошо знает уголовно-процессуальный кодекс, — в голосе прокурора зазвучали металлические нотки. — В таком случае он должен знать, что в отдельных, исключительных случаях, в целях успешного раскрытия и расследования преступления прокурор имеет право поручить расследование другим правоохранительным органам. В данном случае — следственным органам милиции.
        — В чём исключительность данного случая?
        — В данный момент в городской прокуратуре нет следователя, способного возглавить следственно-оперативную группу. Мара Гигуле в декретном отпуске, Валдис Лицис в командировке в Риге — в бригаде по расследованию преступлений рижского ОМОНа. Лёня Коношонок — недавний стажёр, ему с таким не справиться. Он и так сейчас фактически работает за троих. Так что остаётесь Вы, Олег Семёнович, — прокурор примирительно улыбнулся. — Я уже вынес постановление о назначении вас руководителем группы по расследованию данного преступления. Это согласовано с прокуратурой республики и следственным управлением МВД.
        «Вот ведь как по-русски чешет, без малейшего акцента! И выражения какие изысканные — даже не скажешь, что латыш», — некстати подумал Олег. Он уже понял, что ему не отвертеться, но по инерции продолжал возмущаться.
        — Нет, интересное дело. К то-то рожает, кто-то участвует в политических играх, а я должен за всех отдуваться!
        Прокурор побагровел, глаза Рожкова метали громы и молнии.
        — Успокойся, Олежа, — мягкий тон Баранникова разрядил наэлектризованную атмосферу в кабинете. — Дело решённое.
        — И ты, Федотыч? — голосом умирающего Цезаря простонал Олег.
        Впрочем, чего наезжать на старика? Несомненно, что он перед этим выдержал настоящий бой, пытаясь отмазаться от дела.
        — Ладно, проехали, — к Олегу вернулось его обычное хладнокровие. — Как собираетесь помогать, господа начальники?
        — Ну, первые несколько дней весь розыск будет работать на тебя, а затем, если не получится раскрыть по горячим следам, для оперативного сопровождения к тебе будет прикреплён капитан Долгоногов, — подал голос из своего кресла Кочетов.
        — Да на нём материалов висит, как на собаке блох! — возмутился Олег.
        — Все его материалы на время расследования разбросаем по остальным операм…
        — …Которые ни черта по ним не будут делать, а потом Долгоногов получит по штанам за волокиту, — перебил Олег.
        — Не получит, учитывая сложившиеся обстоятельства и пролетарское происхождение Ояра! — весело воскликнул Шестаков. — Даю слово!
        «Ну что же, — удовлетворённо подумал Олег, — Ояр Долгоногов, да ещё и свободный от других дел, это серьёзная подмога». Со старшим оперуполномоченным уголовного розыска капитаном милиции Долгоноговым его связывала давняя дружба. Между следствием и уголовным розыском испокон века существует скрытое соперничество и профессиональная ревность. И те и другие считают именно себя милицейской элитой, отдавая, впрочем, дань уважения соперникам. Следователи уверены, что операм лишь бы поскорее сбагрить материалы в следствие, а дальше — хоть трава не расти. Качество материалов их не волнует. Опера же, в свою очередь, нередко пеняют следователям на излишнюю дотошность в расследовании, вследствие чего ясные и простые, с их точки зрения, дела порой не доходят до суда из-за отсутствия улик. Основной показатель работы уголовного розыска — это пресловутый процент раскрываемости. Для следователя же раскрываемость — дело важное, но не главное. На первом месте качество расследования. По делу должны быть собраны такие доказательства, чтобы ни у самого следователя, ни у прокурора, ни у адвоката, ни у судьи не возникло и
тени сомнения в виновности обвиняемого. Эта разновекторность направления деятельности и порождает трения между двумя основными подразделениями милиции, что, однако, как правило, никак не сказывается на межличностных отношениях сотрудников. Опера и следователи обычно с большой долей симпатии относятся друг к другу, тем более что переход сотрудников из одной службы в другую — дело обыденное. Нередко эти симпатии перерастают в крепкую дружбу. Ну а подколки и шпильки в адрес коллег — это святое. Главное, чтобы соперничество не перерастало в глубокий, затяжной конфликт. — С операми ясно. А что с транспортом? Вот на чём я сегодня поеду к месту преступления? На «Положении о советской милиции»? — не отказал себе в удовольствии съязвить Олег[1 - В «Положении о советской милиции» было закреплено право сотрудников милиции бесплатно пользоваться общественным и попутным транспортом. Ссылаясь на него, милиционеры подтрунивали над неспособностью властей обеспечить правоохранительные органы служебным транспортом.].
        — Если ты намекаешь на мою «Волгу», то она на выезде. Как раз на убийстве с опергруппой, — Рожков довольно усмехнулся: что, не удалось, мол, подкузьмить? — Бери прикреплённую машину, — полковник нажал клавишу селектора. — Дежурный, какая машина у нас сегодня прикреплена к отделу?
        — Самосвал из АТП, — донёсся из селектора флегматичный голос дежурного.
        — Да вы что!? Следователь прибывает к месту происшествия на самосвале?? — Олег с трудом сдерживал себя.
        — А где я тебе возьму нормальный транспорт? — взорвался Рожков. — Половина машин в отделе на приколе, а то, что на ходу, ездит на честном слове — запчастей нет. Бензина двадцать литров в день на дежурную машину, десять — на остальные. Да что я тебе объясняю, как будто ты только на свет вылупился!? — полковник не мог успокоиться. — Это ещё счастье, что город помогает — присылают транспорт предприятий по разнарядке.
        — А мне всё равно. Я могу и пешком. Только много я вам пешком наработаю…
        — Ладно, — решил прекратить перепалку прокурор. — Сегодня возьмёшь мою машину, а дальше что-либо придумаете.
        — Я уже дал указание нашему водиле обслуживать в первую очередь тебя, — вступил в разговор Баранников. — Завтра машина выйдет из ремонта.
        — Нужно будет — возьмёшь нашу «копейку», — подал голос Шестаков. — Ладно, иди, работай.
        — Как это — «иди, работай»? Я ещё не закончил.
        — Вот нахал! Ну что ещё?
        — На мне четыре дела. По домушникам я сегодня собирался обвиниловку писать.
        — Сделаем так, — спокойно и рассудительно вступил в разговор Скворцов. — Передавать твои дела никому не будем — в них постороннему неделю разбираться. Продлевай все четыре дела. Думаю, прокурор нам в этой ситуации не откажет, — Лев Николаевич посмотрел на Тетериса.
        Прокурор молча кивнул.
        — Если возникнут неотложные следственные мероприятия, ребята прикроют, — продолжил Скворцов. — А там — либо раскроем, и ты вернёшься к текущим делам, либо «мокруха» зависнет, и ты опять-таки вернёшься к своим делам, либо вернутся прокурорские — передашь им дело и займёшься своими. Ферштейн?
        — Ну да, либо осёл сдохнет, либо эмир, либо я, — вздохнул Олег. — Разрешите идти?
        — Иди, — махнул рукой Рожков.
        Олег молча кивнул присутствующим и вышел из кабинета.
        — Сдал Островецкий, — Тетерис покачал головой. — Небрит, осунулся, вспыльчив сверх меры. И раньше-то бывал несдержанным, а теперь…
        — Ещё бы, такое пережить, — Скворцов встал с дивана и подошёл к окну. Затем, повернувшись ко всем, с некоторым вызовом добавил: — Но можете не беспокоиться. Олег профессионал, следователь от бога! Он в любом состоянии будет рыть до упора.
        — Добро, все свободны, — подытожил полковник Рожков.
        Олег поджидал Кочетова и Шестакова в коридоре около кабинета начальника уголовного розыска.
        — Ты ещё не уехал? — удивился Кочетов.
        — Нет, позвонил из дежурки, чтобы до моего приезда ничего не трогали. Уже не горит. Пошли в Володькин кабинет, перекинемся парой слов.
        Все трое зашли в кабинет Шестакова.
        — Сообщите, что на данный момент известно по делу и что уже сделано. А то от боссов шума много, а толку мало, — Олег уселся на край стола и приготовился слушать.
        Шестаков сел за стол в своё потёртое кресло, а Кочетов принялся неторопливо ходить взад-вперёд по кабинету, собираясь с мыслями.
        — Значит так, Митрофанов был убит ударом ножа где-то между двенадцатью и двумя часами ночи на подъездных путях к порту. Более подробно не знаю — опергруппа ещё работает, материалов пока не видел, — Кочетов формулировал чётко и лаконично. — Труп обнаружили докеры — шли в порт на внеплановую разгрузку судна. Это было примерно в 5.30 утра. Позвонили в дежурку с проходной порта в 5.35. Время зафиксировано. Дежурный сработал чётко: отправил на место опергруппу, быстро нашёл и доставил к месту прокурорского, криминалиста и судмедэксперта, а главное — перекрыл нарядами ГАИ лиепайскую и рижскую трассы и сориентировал «линейщиков»[2 - «Линейщики» — сотрудники линейных подразделений (милиц. сленг).].
        — А на что он их ориентировал? Ведь ещё ничего о преступнике не знаем.
        — Ориентировал грамотно. Гаишникам — сплошную проверку всех автомашин, выезжающих из города, и досмотр всех, кто там находится. Всех подозрительных или без документов доставлять в отдел. Весь «подшефный» криминальный элемент — в отдел. Остальных — переписывать. Списки привезут позднее. Кстати, приказ о сплошной проверке действует до сих пор.
        — Хорошо, пусть продолжают.
        — Транспортники тоже сработали чётко. Они успели проверить утренние пассажирские поезда. Не сплошняком, конечно, но у всех подозрительных проверяли документы. Списки нам передадут.
        — Автовокзал?
        — Помдеж с пэпээсниками проверяли всех отъезжающих. Наряд ППС и сейчас там.
        — К ого-нибудь доставляли в отдел?
        — Нет, у всех были документы. Никто из «подшефных» в наше поле зрения также не попадал.
        — Ладушки, — Олег задумался. — В общем, со значительной долей уверенности можно предположить, что он ещё в городе, если не ушёл до 6.00.
        — До 5.50, — уточнил Кочетов. — В это время гаишники перекрыли лиепайскую трассу.
        — А рижскую?
        — А там они стояли по плану.
        — Что по агентуре?
        — К вечеру постараемся активизировать всех, кого возможно.
        — Хорошо, — Олег повернулся к Шестакову. — Володя, организуй поквартирный обход близлежащих кварталов.
        — Зачем? — изумился Шестаков. — Жилая застройка достаточно далеко от места преступления. Да у меня и людей на это нет.
        — Володь, привыкай думать шире, согласно занимаемому креслу! Привлеки участковых, внештатников. И пусть всё фиксируют протоколами объяснений. Чует моё сердце: ещё наплачемся мы с этим делом. Если в ближайшее время не дадим результат — ждите проверок. И первые, кто получит по штанам, это вы, господа сыскные начальники. Так что лишняя макулатура в деле не повредит. Может, повезёт и кто-то видел что-либо подозрительное. Да, вот ещё что: около гостиницы «Волна» недавно открылся круглосуточный винно-водочный магазин. Надо опросить всех завсегдатаев, продавца ночной смены, охранника и установить, кто там был ночью. Опросить всех под протокол!
        — Ты думаешь, это что-то даст?
        — На девяносто девять процентов — нет, но отработать этот кусок нужно. И подключи к делу Сашку Сидоренко.
        — Точно! Он ведь сейчас замначальника ВОХРа порта.
        — Вот и напряги бывшего коллегу. Пусть пошустрит. Может, кто-то что-то видел? Или кто-нибудь из работяг бегал ночью за поддачей в винно-водочный. Сашка был толковым опером. Что-то да накопает.
        — Я попытаюсь поговорить с особистами. Может, они что-нибудь подскажут? — задумчиво произнёс Кочетов.
        — Добро, я — на место. В семь вечера соберите всех оперов, подобьём бабки и определимся с версиями, — Олег за руку попрощался с сыскарями и покинул кабинет.


        — Шикуешь, братка! На прокурорской «Волге» раскатываешь, — Ояр Долгоногов заключил друга в объятия.
        Рядом с могучим баскетбольного роста блондином отнюдь не маленький Олег казался подростком. Островецкий огляделся. Метрах в сорока от проезжей части дороги, где остановил машину водитель прокуратуры, на железнодорожных путях ничком лежал человек в военной форме. Вокруг него деловито сновали люди: кто-то что-то писал, кто-то фотографировал, кто-то что-то измерял…
        «Рутина, — подумал Олег. — Человек погиб, а все спокойны и деловиты, как будто не на месте убийства, а на каком-нибудь производстве. А с другой стороны, только так и можно добиться результата, относясь отстранённо, даже несколько цинично к происходящему. Эмоции в нашем деле не помощники».
        Рядом с синей прокурорской «Волгой», на которой приехал Олег, стояла белая «Волга» начальника милиции. Водитель — старшина Козуб — сладко спал, откинув сиденье.
        — Во кадр, — усмехнулся Олег. — Дрыхнет без задних ног.
        — А что ему? Опергруппу привёз, следака и экспертов привёз. Он своё дело сделал.
        — Мог бы помочь пэпээсникам в оцеплении. Те, бедняги, уже запарились, я гляжу, народ отгонять.
        — Счас! — Ояр саркастически усмехнулся. — Его благородие возит начальственное тело, к нему на лисапете не подкатишь. Я его попросил два часа назад за куревом смотаться, так он меня фигурально послал. Хотел ему по ушам съездить, так ведь побежит жаловаться шефу. Да и не будешь же его «воспитывать» при всех. Ты, кстати, не прихватил покурить? А, забыл, ты же бросил…
        — Кстати, прихватил. Заскочил в кабинет перед отъездом и взял пачку «зэковских».
        Так назывались дешёвые сигареты, которые всегда находятся в столе мало-мальски уважающего себя опера или следователя. Ими обычно угощают подследственных. Иногда дают с собой в камеру. Сигареты с фильтром в камеру в любом случае не пропускают.
        Были случаи, когда ушлые «зэки», расплавив на огне фильтр и заточив его, пытались вскрыть себе вены…
        — Кури, чтоб на тебе уже шерсть курилась! — пошутил Олег. Он, с тех пор как бросил курить, вёл непримиримую борьбу с друзьями, пытаясь отучить их от вредной привычки.
        Олег протянул Ояру пачку «Примы».
        — Ну, спасибо! — возликовал тот. — Я всегда знал, что ты настоящий друг! Остальные — просто товарищи. Пошли к месту?
        — Подожди, — Олег подошёл к машине начальника милиции, открыл дверцу и резко встряхнул за плечо спящего водителя.
        — Ну что такое?.. — недовольно прогундосил спросонья старшина. — А, товарищ майор… — Козуб потянулся. — Чего вы хотели?
        — Возьмёшь у меня деньги, поедешь в магазин, купишь капитану Долгоногову хороших сигарет: «Элиту» или «Ригу». Затем встанешь в оцепление помогать пэпээсникам, — прошипел Олег, едва сдерживаясь от злости.
        — Ещё чего… — договорить Козуб не успел. Мощная рука схватила его за шею, большой палец впился в ямку возле мочки уха. Второй рукой Олег, словно клещами, прихватил за запястье руку старшины. Козуб взвыл от боли.
        — Я надеюсь, приказ понятен? — ласково улыбнулся Олег.
        Козуб мотнул головой. Олег поймал на себе одобрительный взгляд стоявшего неподалёку сержанта ППС.
        — Тогда Рексом дуй в магазин! — Олег бросил на колени Козубу деньги и пошёл прочь от машины.
        «Волга» резко рванула с места.
        — Из тебя бы вышел отличный воспитатель, — расплылся в довольной улыбке Ояр.
        В сопровождении Долгоногова Олег подошёл к месту убийства. Поздоровавшись со всеми присутствующими за руку, Островецкий внимательно осмотрелся, пытаясь зафиксировать в памяти детали: мало ли что когда-нибудь всплывёт. Олег по опыту знал: чем дотошнее работаешь на месте преступления, тем легче потом работать на раскрытие и доказывание.
        Погибший лежал на боку между рельсами в луже крови. Левая рука находилась на рельсах. Ноги согнуты в коленях. На кителе, чуть ниже орденских планок, — пятно запекшейся крови.
        От места трагедии до автодороги, ведущей в порт, было чуть больше сорока метров. До жилого массива — около четырёхсот метров. Метрах в двадцати от трупа располагались опоры пешеходного перехода, ещё дальше — забор, огораживающий территорию порта. Примерно в ста метрах от места происшествия, за забором, находилась вышка портовской охраны.
        — Оттуда место преступления плохо видно, мостик мешает, — перехватил взгляд Олега Ояр. — Да и не дежурил там ночью никто. Я справлялся, у них людей в охране не хватает, — со вздохом сообщил он.
        — Ну, вот и будет нам место, когда попрут из ментовки, — мрачно пошутил Олег.
        Он взял из рук недавнего стажёра прокуратуры Коношонка протокол осмотра места происшествия и углубился в чтение. Лёня Коношонок, тоненький двадцатитрёхлетний парнишка, недавний выпускник юрфака, восторженно смотрел на майора. Близко они не были знакомы, но Лёня много слышал о ментовском «важняке» и невольно старался походить на него.
        — Ну что ж, толково, очень толково, — одобрил Олег, возвращая протокол Коношонку.
        Протокол действительно был составлен очень подробно и грамотно. «А со временем из пацана получится хороший следователь!» — подумал Олег.
        — Только вот заниматься теперь этим делом придётся мне, — сообщил он.
        — Я бы и сам справился! — обидчиво воскликнул Лёня.
        Все невольно улыбнулись.
        — Не сомневаюсь, — усмехнулся Олег. — Ещё бы убедить в этом твоего шефа.
        Лёня понуро потупился.
        — Да не расстраивайся ты, — Островецкий дружески потрепал парня за плечо. — На твой век этого дерьма ещё хватит — черпаком не перехлебаешь.
        Ояр подмигнул Лёне: внимай, мол, начальству.
        — Ну, что ещё скажете хренового? — обратился Олег к присутствующим. — Улдис, давай с тебя начнём.
        Ровесник Островецкого судмедэксперт Улдис Боярс задумчиво потеребил густую рыжеватую бороду.
        — Значит так, убийство было совершено между двенадцатью и двумя часами ночи, — Боярс говорил с тяжёлым латышским акцентом, но правильно, грамотно формулируя предложения. Сказывался многолетний опыт составления заключений судмедэкспертиз.
        — Удар был нанесён точно в сердце колющим предметом, предположительно ножом или кинжалом шириной около трёх сантиметров. Думаю, что смерть наступила мгновенно. Более конкретно — после вскрытия.
        — Что по ножу? Нашли?
        — Нет, — откликнулся Долгоногов. — Прошлись по спирали метров пятьдесят, но ничего не нашли.
        — Та-ак… Передашь Шестакову, чтобы попросил у танкистов взвод солдат и организовал сплошное прочёсывание прилегающей местности. Ответственным пусть назначит кого-либо из участковых.
        — Саныч, что у тебя? — Олег перевёл взгляд на криминалиста.
        Старший эксперт-криминалист подполковник милиции Юрий Александрович Косенков был одним из лучших в республике специалистов. Нередко его приглашали для проведения экспертиз и семинаров в другие районы, с его мнением считались даже в ЭКО МВД[3 - ЭКО МВД — экспертно-криминалистический отдел министерства внутренних дел.]. Собственно, и подполковника-то он, находясь на майорской должности, получил в виде исключения, как признание его служебных заслуг. Худощавый, сутуловатый сорокапятилетний Юрий Александрович невольно симпатизировал атлетам Ояру и Олегу, чем Островецкий частенько беспардонно пользовался, упрашивая Саныча сделать экспертизу по своим делам вне очереди.
        — Олежа, — Косенков смотрел на Островецкого снизу вверх, — во-первых, уже два раза прибегали из порта: им надо пропустить состав под погрузку — судно простаивает.
        — Перебьются, не каждый день на их путях людей убивают. А что — во-вторых?
        — Судя по порезу ткани на кителе, удар ножом был нанесён с доворотом.
        — А ты что — этого не видел? — Олег нехорошо посмотрел на Боярса.
        — А я неживую ткань не исследую, моё дело — живая ткань, — бесстрастно парировал Улдис.
        — Живая ли? — съехидничал Олег.
        — Я же сказал, что все подробности — после вскрытия. Островецкий, я поеду к себе. Здесь мне уже нечего делать, а в морге работа стоит…
        Все дружно прыснули. Улдис насупился, поняв, что сморозил чепуху и теперь его высказывание в анекдотическом виде будет гулять по отделу.
        — Ладно, — примирительно улыбнулся Олег. — Возьми Козуба — он тебя довезёт. И передай ему, чтобы возвращался сюда. Не приведи Господь, он поедет в отдел сменяться — я ему тогда ноги выдерну!
        — Олег, а почему ты не спрашиваешь про собачку?
        — Ояр, если бы собака что-то нашла, ты бы уже давно сказал, так? Значит, не нашла…
        — И да, и нет. Собакевич с собакой уже прибыли. Костя же живёт неподалёку…
        Олег улыбнулся невольному каламбуру. Инспектор-кинолог по странному стечению обстоятельств действительно носил фамилию Собакевич. Своих питомцев он любил самозабвенно. Семь раз с очередным «подопечным» выигрывал первенство МВД СССР по служебному собаководству. Передвигался на закреплённом служебном мотоцикле с коляской. В коляске всегда сидел огромный пёс. На первый взгляд, всё это выглядело довольно комично, но хулиганствующим подросткам, пьяницам и прочим нарушителям общественного порядка было не до смеха, когда Костя с «пассажиром» подруливал к ним.
        — Так вот, собака взяла след до жилого массива, там замешкалась, а вот по обратному следу привела…
        — …к опоре моста, — закончил фразу Олег.
        — Ну, с тобой неинтересно, — разочарованно произнёс Ояр.
        — Да просто это единственное место, где нападавший мог скрытно поджидать свою жертву. Не от КПП же он его вёл. Это ведь почти километр…
        Олег, Косенков и Ояр подошли к опоре моста. С противоположной путям стороны в грунте отпечатались следы обуви. Олег присел на корточки. Некоторые следы были довольно отчётливыми. Рядом валялись несколько окурков от папирос «Север».
        — Похоже на кроссовки, да, Саныч? — указал Олег рукой на следы.
        — Скорее всего. Я их уже сфотографировал, ждали тебя, чтобы ты посмотрел. Теперь сделаю парочку гипсовых слепков.
        — Возьми сначала пробу на одорологию[4 - Одорология — изучение и различение запахов.].
        — Зачем? Хочешь опять попасть в историю с Собакевичем? — хохотнул Косенков.


        Все улыбнулись, вспомнив события двухлетней давности. Тогда Олег расследовал дело о разбойном нападении на кооперативный магазин. Преступник в маске, угрожая топором, отобрал у продавщицы выручку и скрылся. Маску нашли неподалёку в урне с мусором. Олег тогда изъял маску и упаковал в герметическую стеклянную банку. Через три дня отморозка вычислили и задержали. На допросе он вёл себя дерзко и вызывающе, понимая, что у милиции на него ничего нет. И тогда Олег решил устроить одорологическую выборку. Доказательством она, конечно, не является (собачку ведь не привлечёшь за заведомо ложные показания). Но как психологический момент давления на подозреваемого — может прокатить. А если устроить несколько выборок с разным составом подставных и разными собаками, то отмахнуться от этого и суд вряд ли решится. Выборку решили проводить во дворе отдела. Поглазеть на любопытное зрелище собрались почти все свободные от несения службы сотрудники. В толпе уже заключали пари: опознает — не опознает. В присутствии понятых вывели шестерых одетых в штатское сотрудников, игравших роль подставных, и подозреваемого. Всех
семерых Олег выстроил в ряд, подозреваемого поставил в середину. Тот нагло и самодовольно ухмылялся. Но вмиг притих, когда увидел Собакевича с огромным псом по кличке Север на поводке. Гопник[5 - Гопник — разбойник, налётчик (жарг.)] судорожно сглотнул. Костя извлёк из запечатанной банки маску, дал её понюхать собаке, после чего они медленно пошли вдоль строя. Поравнявшись с подозреваемым, Север остановился, шумно втянул ноздрями воздух и, зарычав, встал на дыбы. Восьмидесятидвухкилограммовый чемпион Союза Север, стоя на задних лапах, был выше подозреваемого почти на полголовы. Передними лапами он пытался опереться на гопника, огромная, страшная пасть пса ощерилась в злобном, больше похожем на тигриный рык, лае. Костя с трудом удерживал собаку. Гопник в ужасе пытался отшатнуться от клацающих в нескольких сантиметрах от его головы страшных зубов, но крепкие руки оперативников удерживали его на месте.
        — Уберите собаку, я всё расскажу! — завизжал он. И тут все увидели, как из его штанины потекла струйка. Минутой ранее дерзкий налётчик, «крутой пацан» — просто описался.
        Когда гопника увели, Олег обнял Костю:
        — Ну, твой Север — молодец! Классно сработал!
        — Ага, тем более что перед этим козлом я его слегка поддёрнул на стойку, — довольно улыбнулся Костя.
        Присутствующие еле сдерживались от хохота. А Олегу было не до смеха: от чистоты эксперимента не осталось и следа.
        — Если бы не твой зверюган, я бы тебе рожу начистил! — Олег поднёс кулак к Костиному носу.
        «Зверюган» спокойно и мирно сидел на задних лапах, отвернув морду в сторону. Я, мол, тут ни при чём.
        Налётчик всего этого, естественно, не знал и на допросе «пел соловьём»[6 - «Петь соловьём» — признаваться в совершении преступления (жарг.).]. Подробно, в деталях рассказал о преступлении, выдал похищенные деньги и отправился на законные шесть лет на нары. Но воспоминания об этом казусе до сих пор вызывали смех и улыбки в отделе.
        — Саныч, бери пробу, — подтвердил свою просьбу Олег. — Дело гнилое, и надо собрать максимум материала по нему. Чует моё сердце: скоро нагрянут «помогающие-проверяющие», замаемся справки писать.
        — Как скажешь, — эксперт достал из чемоданчика стеклянную герметически закрывающуюся банку и, вынув оттуда кусочек фланелевой ткани, наложил его на наиболее четкий след. Затем развел в пластиковой посудине гипс и вылил немного в соседний след. Наломав найденных рядом тоненьких хворостин, Саныч крест-накрест положил их на подсыхающий слепок и долил оставшийся раствор. Ояр и Олег молча наблюдали за его манипуляциями.
        — Ну вот, а второй слепок сделаю минут через двадцать, когда фланелька пропитается запахом, — удовлетворённо произнёс Косенков.
        — Не забудь дать понятым подписать, когда запечатаешь банку, — напомнил Олег. — И окурочки обязательно собери. Кстати, сколько их?
        — Пять, и посмотри, какие интересные, — Саныч пинцетом подцепил один из окурков. — Видишь, какой прикус? Похоже, один зуб сколот.
        — Значит, у преступника сколот передний зуб, — задумчиво произнёс Ояр.
        — Не передний, тоже мне, курец, — поправил Олег. — Ты, когда куришь, сжимаешь сигарету передними зубами? Нет, клыками справа или слева.
        — Ну, обычно, если правша — справа, а, если левша — слева. Судя по удару, наш убивец — правша, следовательно, можно предположить, что правый клык у него сколот, — менторским тоном поправил Косенков.
        — Спасибо Вам за науку, господин профессор, — шутливо поклонился Олег. — Интересно, а почему папиросы? Несовременно как-то. Сейчас все курят сигареты. Слушай, Саныч, может, он туда «косяк» загонял?
        — Проверю, — отозвался Косенков. Обернувшись на звук приближающихся шагов, Олег увидел торопливо шагающего по шпалам белобрысого парня лет двадцати пяти в милицейской форме.
        — О-о, Женька Венский, участковый! Он со мной сегодня в опергруппе, — Ояр махнул рукой, подзывая лейтенанта к себе. — Я его в полк посылал, «перебазарить» на КПП с дежурным нарядом.
        — Товарищ майор, — запыхавшийся лейтенант попытался козырнуть.
        — Перестань, Жень, — остановил его Олег. — Отдышись и спокойно докладывай.
        Лейтенант нравился ему, напоминал самого Островецкого десять лет назад. Не внешностью, конечно, а вдумчивостью и рассудительностью, решимостью, если надо, полезть на рожон за правое дело. Участок Венского находился в пригородном посёлке, и Олег знал, что молодой лейтенант пользуется уважением у местных жителей, чему немало способствовало его отличное владение латышским языком. Вообще-то, Олег немного по-хорошему завидовал Ояру и Женьке. Наполовину латыши, оба прекрасно владели и латышским, и русским. Олег же, будучи приезжим, латышский знал не очень хорошо. По его инициативе в отделе были открыты вечерние курсы по изучению латышского языка, но посещать их Олегу доводилось редко. Следственная работа мало способствовала стабильной учёбе на курсах.
        «Охломоны, — мысленно выругался Олег в адрес начальства. — Хотят, чтобы люди знали латышский, но ничего для этого не делают». Он уже не раз на совещаниях различного уровня предлагал открыть в Риге при школе милиции централизованные курсы изучения латышского языка, где сотрудники со всей республики могли бы заниматься с отрывом от службы. Ведь процент хорошо владеющих латышским языком в Риге и крупных городах республики катастрофически низок. С ним соглашались. На одном из совещаний замминистра даже поручил своему помощнику проработать вопрос, но дело с места не двигалось. Собственный уровень владения латышским языком не устраивал Олега. Нет, он мог, конечно, общаться с людьми, разговаривать, но вести судопроизводство на латышском ему было не по силам. А самостоятельно изучать язык не было никакой физической возможности. Даже посещать вечерние курсы практически не удавалось.
        Венский достал из кожаной папки протоколы объяснений и протянул их Олегу.
        — Молодец, что всё записал! — похвалил Олег. — А теперь — главное, своими словами.
        — Опросил дежурного по КПП и его помощника. Оба утверждают, что полковник покинул расположение части в начале первого ночи. Был в прекрасном расположении духа. При нём был кожаный кейс. Ушёл пешком, машину не вызывал. Если коротко, то всё. И вот ещё что: может, это вас заинтересует… — лейтенант немного замялся. — В общем, когда я заканчивал принимать объяснения от помдежа, появился майор-особист. Он повёл себя как-то странно: запретил солдатам давать показания и сказал, что впредь общаться с кем-либо из военнослужащих части мы будем только в его присутствии.
        — Ты что-нибудь понимаешь? — Олег перевёл взгляд на Ояра. — Мы расследуем убийство его командира, а он, вместо помощи, собирается вставлять нам палки в колёса. В любом случае, ты вдвой не молодец, что записал их показания с подписями, — Олег похлопал Женьку по плечу.
        — Но кейса-то при покойнике не оказалось, как, впрочем, и бумажника. Часы и кольца тоже отсутствуют… — Ояр с высоты своего роста обвёл взглядом присутствующих. — Допустим, колец могло и не быть, он всё-таки офицер, а не балерун какой-нибудь. Но часы-то должны были быть, именно потому, что офицер.
        — Думаешь, ограбление? — спросил Олег.
        — Поживём — увидим.
        Олег отвёл Ояра в сторону.
        — Сделаем так: заканчивай здесь, полковника отправь в морг Улдису, а сам с Женькой дуй в адрес и опроси жену полковника…
        — Вдову, — мрачно поправил Ояр.
        — Вдову, — вздохнул Олег. — Ей, конечно, уже сообщили о смерти мужа, но посмотри всё же на её реакцию, обстановку в доме… Сам знаешь. Да, и возьми с собой «писателя», — Олег кивнул в сторону корпевшего над протоколом осмотра Коношонка. — Пусть он записывает, а ты слушай, смотри и запоминай. О полковнике и его семье надо узнать как можно больше.
        — А ты куда?
        — Наведаюсь к соседу, Ильичу. Он ведь служит… служил вместе с покойным. Очень мне интересно его мнение.
        — Так ведь особисты не дают ни с кем поговорить.
        — Ильич сейчас в отгуле. Он поехал к себе на дачу, я его утром встретил около дома. Постараемся управиться, в семь в кабинете Шестакова оперативка.
        Олег попрощался с Долгоноговым за руку и пошёл к машине.


        Сосед Островецкого по дому подполковник Ионов занимал должность командира танкового батальона. Это был опытный и честный боевой офицер. Ему недавно стукнуло сорок два года, и подполковник уже стал всерьёз подумывать о пенсии. Он приобрёл дачку, где проводил всё свободное от службы время. Двадцать пять лет службы: училище, дальние гарнизоны, Афганистан — не оставили в нём никаких иллюзий по поводу порядков в армии. Из Афгана Ильич вернулся с двумя орденами Красной Звезды. Казалось бы, дважды орденоносцу, имеющему колоссальный опыт боевому офицеру открыты все дороги для карьерного роста.
        Ан, нет… Его назначили на должность комбата, что не соответствовало его подполковничьему званию, и направили служить в этот маленький прибалтийский городок. Карьера этого честного, отважного офицера не задалась, а причиной этого во многом был характер Ильича. Он органически не выносил лжи, не умел, да и не хотел приспосабливаться к начальству.
        «Для лизания начальственного зада у меня язык слишком шершавый», — любил пошутить Ильич за рюмкой водки. К спиртному он относился трепетно, но без фанатизма, обожая сам процесс, но не его последствия. Со временем Ильич пристрастился и к другим, сопутствующим выпивке, занятиям: охоте и рыбалке. Служебные дела интересовали его всё меньше, но, несмотря на это, он пользовался непререкаемым авторитетом в полку. Молодые офицеры искали у него совета и защиты. Ильич и раньше конфликтовал с начальством, а теперь, выслужив положенный срок и имея возможность уйти на пенсию, вообще перестал обращать внимание на начальственный гнев, с удовольствием «доставая» командиров. Строптивого комбата недолюбливали в полку, в дивизии тоже не очень жаловали, но поделать с ним ничего не могли — вышибить из армии боевого, заслуженного офицера-орденоносца было непросто.
        Олега Островецкого Ильич любил, чувствуя в нём родственную душу. Олег платил ему тем же. А общее афганское прошлое лишь добавляло им взаимного уважения.
        — Ну, здорово! — невысокий, коренастый Ильич приобнял Олега. — Молодец, что приехал. Сейчас замариную шашлычок…
        — Не до шашлыков, Ильич. Надо поговорить.
        — Знать ничего не хочу! Ты посмотри на себя. Осунулся, рожа небритая, жрёшь что попало. Хочешь «орден сутулого» заработать? Плюнь ты на свои ментовские заморочки. Всё равно всех дел не переделаешь. Бери пример с меня. Я на службу давно «забил», взял отгул — и на дачку. Выйду на пенсию, хочу здесь обосноваться. Я ведь полстраны объехал, тринадцать гарнизонов за двадцать один год, не считая Афгана. А в Латвии нравится больше всего. За четыре года было время прикипеть, — своей словоохотливостью Ильич пытался погасить нарастающую тревогу.
        — Олежа, что-то случилось?
        — Случилось. Убили твоего командира!
        Лицо Ионова посуровело, на скулах заиграли желваки.
        — Проходи, садись за стол под яблоней. Я сейчас, — Ильич скрылся в дачном домике.
        Олег сел за стол и огляделся. Ильич купил этот участок в апреле. Тогда он был неухоженным, домик обшарпанный, забор покосился. А сейчас — домик свежевыкрашен, новый ровненький штакетник, всё благоухает.
        «Видимо, Ильич действительно большую часть времени проводит здесь, а не в полку. Да и то, он уже своё отслужил и отвоевал. Пусть теперь другие тянут эту лямку», — подумал Олег.
        Он вспомнил, как четыре месяца назад они перевозили Ильича на дачу, а потом устроили новоселье. Все прилично выпили, веселились, танцы под магнитофон, песни под гитару. Алёнка танцевала с его друзьями и показывала ему язык, а в «отместку» ей жёны друзей обнимали Олега и, шутя, грозились отбить её красавчика. Все смеялись, рассказывали анекдоты, гитара ходила по кругу. …Боже, это было всего четыре месяца назад, а кажется, что в прошлой жизни.
        Из домика вышел Ильич, неся в руках запотевшую бутылку водки, два стакана и большую миску, с крупно порезанными колбасой и солёными огурцами. Сверху лежали несколько перьев зелёного лука и буханка хлеба.
        — Давай, выпьем за полковника.
        — Ильич, мне ещё сегодня работать…
        — Ничего, не помешает. Зови водилу.
        — Нет, — твёрдо сказал Олег. — Ему ещё весь день возить моё драгоценное тело.
        — Тогда, пусть поест.
        — Я ему потом отнесу, когда буду уходить.
        Ильич понял, что Олег хочет поговорить с ним с глазу на глаз, и не стал возражать. Налил по полстакана водки. Молча, не чокаясь, выпили. Ильич отломил от буханки большой ломоть хлеба, положил на него увесистый кусок колбасы, перо лука и огурец.
        — Ешь, смотреть на тебя тошно… — он протянул бутерброд Олегу. Затем стал сооружать себе то же самое.
        Олег нехотя откусил от бутерброда. Аппетита не было…
        Ильич грозно нахмурился:
        — Жри и рассказывай!
        Тот коротко рассказал об убийстве Митрофанова.
        — От меня-то ты чего хочешь? — хмуро спросил Ильич.
        — Расскажи всё, что знаешь о полковнике и его семье.
        — Ну, о покойнике или хорошо, или…
        — Не тот случай, — перебил Олег. — Это убийство. Так что рассказывай всё: и хорошее, и плохое.
        — Понял… — Ильич ненадолго задумался, собираясь с мыслями. — Митрофанов, — начал он, — тогда ещё подполковник, был назначен к нам командиром полка год назад. Сразу же получил полковника. Вообще-то, когда увольнялся на пенсию прежний комполка, на эту должность прочили его зама, подполковника Яковлева. А твоего покорного слугу хотели назначить замом. И тут вдруг прислали Митрофанова, служившего замкомполка в Подмосковье. Всё, естественно, застопорилось. Мне-то, как ты понимаешь, вся эта возня уже давно по барабану, а Яковлев, помню, тогда обиделся жутко. Напился и кричал, как его заколебали эти «блатные».
        — И как Яковлев встретил Митрофанова?
        — Да нормально встретил. Они потом вроде бы сдружились. Вместе не охоту, на рыбалочку, все праздники сообща отмечали. Жёны их подружились. Так что внешне всё было тип-топ. А как на самом деле Яковлев относился к полковнику — кто ж его знает?
        — А мог Яковлев от обиды «замочить» Митрофанова?
        — Да ты что, Олежа! Если бы все обиженные, кого обошли по службе, стали бы «мочить» обидчиков, в армии бы офицеров не осталось. Половина в могиле, вторая половина — в тюрьме.
        — Не скажи, не скажи. К то-то, как ты, плюнет на это — мол, не за чины и награды служим. А кто-то очень желает выстроить свою карьеру, но его постоянно обходят чьи-то сыны, племянники, внуки, зятья и так далее. Накапливается обида, перерастает в ненависть, а там и до беды недалеко.
        — Ну, не знаю. Это ты у нас по таким делам спец. Так вот, Яковлев — мужик скрытный, дружбу ни с кем особо не водит. Он, знаешь, из породы тех, кто дружит только с начальством, а с подчинёнными всегда держит дистанцию. Митрофанов был такой же, только ещё и с барскими замашками. Ну откуда это в деревенском парне?! Не иначе, влияние тестя. Я его как-то подколол, типа: быстро ты забыл, как коров в деревне пас. Так он на меня потом месяц волком глядел, даже по службе пытался ущипнуть.
        — Но вы же оба «афганцы». Неужели не сошлись на этой почве?
        — Да я поначалу попытался с ним сдружиться. Зашёл к нему в кабинет с «пузырём». Нет, он выпил со мной, посидел, но, как бы это тебе объяснить: я чётко понял, что никакой дружбы, никакого «афганского братства» не будет. Гусь свинье не товарищ! — Ильич невесело усмехнулся. — Да и были мы там в разное время и в разных местах. Я закончил службу в Афгане в восемьдесят седьмом, а он — в восемьдесят восьмом. Я был комбатом под Кандагаром, а он — начштаба полка в Герате. Там мы с ним никак не пересекались.
        — Ясно, а орден у него за что?
        — Не знаю. Если бы за конкретное дело, думаю, он бы рассказал. Может, по совокупности служебных заслуг. Там иногда давали штабным на выход. Не знаю…
        — А семья?
        — Семья у него хорошая. Жена Татьяна — баба небалованная, добрая, и не скажешь, что генеральская дочка. Вот смотри, генерал дочку хорошо воспитал, а из зятя сноб прёт… пёр, хотя вроде бы должно было быть наоборот. Танька его очень любила, а вот Петька, похоже, женился на погонах тестя. Нет, — Ильич перехватил вопрошающий взгляд Олега, — внешне всё было благопристойно. Они никогда не ругались, во всяком случае, на людях. Но — я не знаю, как объяснить: чувствовалось, что он к ней равнодушен.
        — У него кто-то был на стороне?
        — Не знаю, мне ничего об этом не известно. Хотя… Ты знаешь, месяц назад я был у Димки Пашкевича на дне рождения дочери. Погуляли, выпили…
        — Ну? — нетерпеливо перебил Олег.
        — Так вот, стало быть, когда я уходил от Димки, уже ночь была. Я вышел из подъезда, а в соседний подъезд шмыгнул Митрофанов. Я ещё подумал: куда он прётся ночью?
        — И что?
        — А ничего. Просто в этом подъезде живёт мой ротный — капитан Татаринцев с женой. Я ещё тогда удивился: странно, Татаринцев на полигоне, а Митрофанов к нему в гости намылился.
        — А почему ты решил, что к Татаринцевым? В подъезде же пятнадцать-двадцать квартир?
        — Пятнадцать, вот только из наших там живёт только семья Татаринцева.
        — Ну и что, может, он к кому-либо другому пошёл?
        — Тогда я тоже так подумал. А вот теперь прикинул: смотри, Татаринцев недавно получил капитана до срока. За какие такие заслуги? Офицер он посредственный, звёзд с неба не хватает. Зато его рота чаще всех выходит на полигон. Митрофанов подшучивал: будем, мол, из твоего ротного делать образцового офицера.
        — Что, думаешь, дошутился? — Ильич взглянул на Олега уже довольно осоловевшими глазами. — Да нет, куда ему? Кишка тонка. Олежа, давай ещё по одной!
        — Нет, — Олег решительно накрыл ладонью свой стакан. — Мне ещё пахать.
        — Ага, мы пахали — я и трактор. Бросаешь, значит, старого друга на произвол судьбы? — нарочито слезливым тоном заныл Ильич.
        — Не на произвол судьбы, а в ласковые руки «пузыря». Вот погоди, заявится на дачу Ольга, она тебе вставит по самое некуда…
        — Что?! Да я держу жену вот где! — Ильич сжал кулак и затряс им.
        Олег встал, отрезал от истерзанной буханки аккуратный ломоть хлеба, выбрал из миски более или менее приличный кусок колбасы, тонко порезал огурчик и сложил бутерброд.
        — Водиле, — пояснил он недоуменно глазеющему на него Ильичу. — Ну, бывай, — Олег обнял друга и пошёл к машине.
        — Ешь, — сунул он бутерброд водителю. — В отдел. Водитель молча ответил благодарным кивком.


        Ояр Долгоногов сидел в просторном салоне квартиры Митрофановых в мягком кожаном кресле напротив хозяйки. Рядом на диване расположились Венский и Коношонок. Венский задавал вопросы, в Коношонок записывал всё в протокол допроса потерпевшего. Островецкий потом вынесет все нужные постановления, а пока можно допросить Митрофанову сразу под протокол. Если нужно будет, Олег её потом передопросит.
        Татьяна была одета в простенький домашний халатик, который постоянно натягивала на соблазнительные круглые коленки. На её миловидном лице с припухшими от слёз глазами застыло недоумение: как же это вдруг такое могло произойти со мной? Кто посмел вторгнуться в мой уютный, спокойный мир?
        О гибели мужа ей сообщили несколько часов назад замполит и начштаба полка. Поэтому первая волна истерики миновала Долгоногова с товарищами. Они пришли позже, когда Митрофанова уже немного успокоилась и могла более или менее внятно отвечать на вопросы. Коношонок уже дописывал четвёртую страницу, но интересного там было мало. Разве что, когда полковник уходил из дома, то при нём был дорогой кожаный кейс с какими-то бумагами, с которыми он накануне вечером работал в кабинете. Также при нём были бумажник и часы. Точную сумму денег в бумажнике она не знает, а вот часы — «командирские», да не те простые, которые можно купить в любом магазине «Военторга», а дорогие, именные — подарок её отца. Эти часы выпускались в очень ограниченном количестве как наградные для высшего командного состава. Коношонок тщательно записывал приметы вещей.
        Ояр встал из кресла и прошёлся по квартире. Он уже давно не испытывал никакого стеснения при осмотре жилья людей, попавших в круг его служебных интересов. Долгоногов спокойно заглядывал в шкафчики, в чулан, в туалет, переставлял с места на место предметы. Со стороны его поведение могло показаться немного хамским и беспардонным, но он не обращал на это никакого внимания. Так было нужно для дела. Четырёхкомнатная квартира улучшенной планировки была обставлена дорогой и красивой мебелью. В салоне стоял мягкий кожаный гарнитур: диван и два кресла. На полу дорогой афганский ковёр ручной работы. Такой же — на стене. Дефицитная гэдээровская стенка, забитая хрусталём. Обеденный стол с инкрустацией. Журнальный столик в тон обеденному. Югославский спальный гарнитур. Комната дочери обставлена изготовленной на заказ рижской мебелью. Всё дорого, солидно. Новейшая аппаратура, хрустальная люстра. Но больше всего Ояра поразил антикварный письменный стол в кабинете полковника. Резные дверцы бюро, инкрустированные разными сортами дерева тумбы стола, — такой мебели Долгоногову видеть ещё не доводилось. И личная
«Волга» в гараже около дома.
        «Да, нехило нынче живут полковники, — подумал Ояр. — Хотя, с другой стороны, командир полка, вернулся из Афгана, тесть — опять же… А у тестя откуда такие бабки? Генеральское жалованье, конечно, не маленькое, но… Ладно, не моё это дело», — мысленно оборвал себя Ояр.
        Настойчиво тренькнул дверной звонок.
        — Я открою, — бросил Ояр и пошёл к входной двери. Он посмотрел в дверной глазок. На площадке стоял молодой офицер в форме капитана-танкиста. Ояр открыл дверь.
        — С кем имею честь? — не пропуская капитана в квартиру, спросил он.
        — А вы кто такой? — капитан попытался протиснуться внутрь.
        Ояр неназойливо преградил ему путь. Поняв, что обойти препятствие не удастся, капитан сделал шаг назад.
        — Заместитель начальника особого отдела танкового полка капитан Лагутовский, — несколько церемонно представился он.
        — Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Долгоногов, — в тон ему ответил Ояр.
        — Что здесь происходит?
        — Здесь происходит допрос потерпевшей и осмотр её места жительства, с её любезного разрешения, разумеется, — учтиво сообщил Ояр.
        — Я запрещаю проводить допрос! Немедленно покиньте квартиру! Все контакты с женой полковника — только в нашем присутствии!
        Ояра Долгоногова очень тяжело было вывести из себя, но Лагутовскому это удалось. Взбешенный Ояр схватил капитана за отвороты кителя и прижал его к дверям соседней квартиры.
        — Слышь ты, мудак! — яростно прошипел Долгоногов в лицо капитану. — Запрещать будешь своей бабушке какать на подушку! Давай, катись отсюда, иначе никогда не бывать тебе майором.
        Ояр развернул капитана лицом к лестничному маршу, но толкать не стал. Он уже взял себя в руки, да и Лагутовский, напуганный вспышкой ярости этого громилы, не перечил.
        — Топай, юноша, топай, — почти ласково проворковал Ояр. «Юноша» был его ровесником.
        Долгоногов вернулся в квартиру.
        — Мужики, вы тут закругляйтесь, а я возьму Козуба и смотаюсь в одно местечко, мысль возникла: заскочить в винно-водочный магазин, поговорить с завсегдатаями. Этот магазин открыт недавно, работает круглосуточно, он — место встречи всех окрестных «страдальцев». Может, кто-то приходил ночью за «догоном» и видел что-нибудь необычное или кого-нибудь…
        — А мы как доберёмся до отдела? — спросил Венский.
        — Так на общественном транспорте — не баре, чай! — насмешливо ответил Ояр и тут же устыдился своих слов. Женька ведь вместе с ним уже вторые сутки пашет.
        — Ладно, — примирительно произнёс он, — я сейчас свяжусь по рации с дежуркой, чтобы прислали за вами машину.
        — Я и сам могу позвонить, — возразил Женька.
        — Одно дело ты, другое — я, понимать надо, юноша! — усмехнулся Ояр. «Да что ко мне это слово прилипло?» — подумал он.
        — Найдите, пожалуйста, того, кто Петеньку убил, — вдруг еле слышно прошептала Татьяна, обращаясь к Ояру. В этом огромном сильном парне она инстинктивно чувствовала защитника, способного помочь ей в горе.
        Ояру вдруг стало её безумно жаль. Бедняжка, она ведь ещё не до конца понимает, что стала вдовой. Она ведь ещё не видела покойника, не похоронила его. Боль уже затмила её разум, но ещё не дошла до сердца.
        — Мы постараемся его найти, — Ояр осторожно погладил её по плечу. — Мы очень постараемся… — он резко повернулся и направился к выходу.


        Новый винно-водочный магазин располагался около гостиницы «Волна». Ояр прибыл сюда в надежде разыскать кого-нибудь, кто заходил сюда ночью. Ведь эти люди находились неподалёку от места преступления и могли что-либо видеть. Ояр вошёл в магазин и направился к прилавку. Продавец был ему незнаком. «Моё упущение, — подумал Ояр, — на своей территории я не знаю продавца такой важной точки. Надо будет наладить с ним контакт — здесь можно получать ценную информацию».
        Ояр достал удостоверение и показал его продавцу. Тот молча кивнул.
        — Послушай, дружище, — Долгоногов постарался придать своему голосу максимум дружелюбия. — Кто работал сегодня ночью?
        — Мой сменщик.
        — И кто у нас сменщик?
        — Юрис Звирбулис.
        «И этот незнаком. Старею, — подумал Ояр, — точка работает уже месяц, а я не знаю ни владельца, ни продавцов. Стыдно, Ояр Петрович».
        — А адресок Юриса? — спросил он.
        В этот момент в магазин зашёл немного помятый молодой мужчина в спортивных штанах и джинсовой куртке.
        — Ояр, дружбан, сколько лет?! — и бросился обнимать Долгоногова.
        — Мишка, здорово! — Ояр хлопнул вошедшего по плечу.
        С Михаилом Семёновым он учился в одном классе. После школы Мишка окончил мореходку и с тех пор ходил в море механиком на сухогрузах.
        — Ояр, встречу надо обмыть! А я уже второй день гужбаню — вчера списался с судна. Четыре месяца болтались в Атлантике.
        — Подожди, Мишаня! Я здесь по делу. Ну, как насчёт адресочка? — Ояр повернулся к продавцу.
        — Так уже приходил кто-то из ваших, в форме. Я ему дал…
        «Уже опередил кто-то», — усмехнулся Ояр.
        — А что ещё хотел? — вслух спросил он.
        — Просил назвать завсегдатаев. Я назвал, кого знаю.
        — Ну, молодец, думаю, мы с тобой подружимся, — улыбнулся Долгоногов.
        — Ояр, а в чём дело-то? — встрял в разговор Мишка.
        — Да вот, ищу людей, кто приходил сюда ночью за спиртным.
        — Я приходил. У нас кончилась поддача, и я прибежал сюда затариться.
        — Так-так-так, — Ояр напрягся. — Когда это было?
        — Да где-то в районе часу ночи. Не помню точно — я уже был хорошо «датый».
        — В магазине ещё кто-нибудь был?
        — Кроме продавца, никого…
        — Ну, а по пути кого-нибудь встретил?
        — Когда шёл в магазин — нет. А вот когда выходил — на меня чуть не наехал какой-то козёл на велосипеде. Гад — мне бутылки едва не разбил…
        — И как он выглядел?
        — Да не помню я, темно было, пьяный был…
        — Ну, старый-молодой, высокий-низкий? Вспоминай, Мишаня!
        — Молодой — это точно. Он ещё, сука, обматерил меня. Крупный такой парень, одет был во что-то тёмное…
        — А лицо, лицо запомнил? Описать его сможешь?
        — Не знаю, вряд ли. Это мгновение было. Он чуть не сбил меня, обматерил и уехал.
        — А откуда он ехал?
        — Со стороны порта.
        — Ладно, Мишаня, — Ояр понял, что больше ничего не добьётся. — Бывай! Как буду посвободнее, заскочу, — хлопнув старого приятеля по плечу, Долгоногов вышел из магазина.
        Велосипед! Вот почему собака потеряла след. Конечно, если это был преступник. Но Ояр почему-то был уверен, что это именно он чуть не сбил Мишаню. А не прост этот парень, ой не прост! Правильно, велосипед меньше привлекает внимания, чем, допустим, автомобиль, а передвигается достаточно быстро, можно ехать дворами. Можно ехать там, где не пройдёт машина, — скверами или лесопосадками. И запомнить велосипедиста значительно сложнее, чем, допустим, пешехода. Что же, толково, толково…


        Заместитель начальника особого отдела Прибалтийского военного округа полковник Шульгин энергичным шагом вошёл в кабинет командира танкового полка. Находившиеся там офицеры встали. Шульгин прошёл к месту во главе стола, окинул взглядом присутствующих. Всех этих офицеров он знал по службе и многие были его подчинёнными.
        Совещание начальников особых отделов частей гарнизона решили проводить в кабинете командира полка по нескольким причинам: во-первых, кабинет был достаточно просторен, а во-вторых, там можно было соблюсти некоторую конфиденциальность. Кабинет был отделён от коридора помещением адъютанта, получившего приказание никого из посторонних не пропускать. Была ещё одна причина: к кабинету примыкала комната отдыха с дополнительным выходом непосредственно в коридор.
        Полковник, только что приехавший из Риги, немного устал с дороги, но от предложенного обеда отказался: не хотелось терять времени. Он лишь попросил принести ему чаю в кабинет.
        — Прошу садиться.
        Полковник подождал, пока все рассядутся, но совещания не начинал. Наконец в кабинет вошёл адъютант командира полка со стаканом крепкого чая в мельхиоровом подстаканнике на подносе. Он поставил стакан перед полковником и вытянулся в ожидании новых приказаний.
        «Хорошо вышколен», — подумал полковник, взмахом руки отпуская адъютанта. Тот чётко повернулся кругом и покинул кабинет.
        — Товарищи офицеры, — Шульгин обвёл взглядом присутствующих. — Мы здесь собрались по чрезвычайным обстоятельствам. Убит наш товарищ — командир танкового полка. Наш долг — найти убийц. Мотивы преступления неизвестны. Дело осложняется ещё и тем, что, по-видимому, были похищены очень важные документы, которые могли находиться в кейсе Митрофанова. Об обстоятельствах дела нам доложит майор Крамаренко. Прошу, Виктор Сергеевич.
        Начальник особого отдела танкового полка майор Крамаренко встал, привычно одёрнул китель и раскрыл лежавшую перед ним довольно объёмистую папку.
        — Можешь докладывать сидя, — Шульгин благоволил к майору.
        — Спасибо, товарищ полковник, мне удобнее стоя, — майор предпочитал соблюдать субординацию.
        Виктору Крамаренко недавно исполнилось тридцать два года. Высокий, худощавый, с волевым лицом, на котором очень сложно было прочесть какие-либо эмоции, майор пользовался авторитетом у офицеров полка. Его должность не очень способствовала выказыванию неприязни, но уважали его искренне. Перед начальством он не заискивал, подчинённых не унижал. Оперативником слыл толковым, и Шульгин уже подумывал о том, как перевести майора в округ.
        — Товарищи офицеры, — начал майор бесстрастным тоном, — прошу вас принять во внимание обстоятельства, в которых мы вынуждены проводить расследование. По известным причинам, мы фактически отстранены от официального расследования. Этим занимаются местные правоохранительные органы. Официально мы от них информацию вряд ли получим. От территориалов[7 - «Территориалы» — сотрудники местных органов КГБ] помощи ждать также не приходится. Они «доживают» последние дни. Вы же в курсе, что постановлением латвийских властей местные органы КГБ распущены, поэтому территориалы сейчас заняты своей судьбой. К то-то хлопочет о переводе из республики, кто-то ищет место на гражданке… Короче, они нам не помощники. Спасибо, что хоть информацией делятся. Наше положение в республике очень неопределённое. Поэтому никаких резких движений, в отличие от прежних времен, мы себе позволить не можем…
        — Извините, что перебиваю, но уже совсем скоро начнутся переговоры союзного и местного правительств о выводе войск округа из республики. По моему мнению, уже через два года нас здесь не будет…
        По кабинету прошёлся возмущённый ропот. Полковник успокаивающе поднял руку.
        — Мы не можем в данной ситуации раздражать местные власти. Но это не значит, — полковник чуть повысил голос, — что мы будем сидеть, сложа руки. Есть чёткий приказ командующего округом проводить собственное расследование. И мы этот приказ выполним. Естественно, работать мы должны осмотрительно. Продолжайте, Виктор Сергеевич.
        — Так, к делу, — майор зашелестел бумагами в папке. — Полковник Митрофанов был убит сегодня ночью неизвестными лицами. При нём был кейс. Он пропал, видимо, похищен. В кейсе, как мы предполагаем, были очень важные документы. В сейфе полковника их нет. По показаниям жены, накануне убийства Митрофанов работал дома с какими-то бумагами. Мы проверили его домашний кабинет — документов там нет. Видимо, полковник работал дома с документами, потом сложил их в кейс и отправился на службу. Либо он просто забыл переложить документы в служебный сейф, либо опять решил поработать дома. Дальнейшее вам известно: полковник Митрофанов убит, бумаги пропали.
        — Разрешите, товарищ полковник, — встал со своего места светловолосый офицер в морской форме. — Начальник особого отдела бригады морских пограничников капитан третьего ранга Ершов, — счёл необходимым представиться он. — Мы с майором Раевским, — моряк кивнул в сторону кряжистого пограничника, — откомандированы к вам для оказания содействия расследованию.
        Пограничники относились к особому отделу Прибалтийского пограничного округа, то есть, непосредственно не подчинялись Шульгину, и Ершов посчитал возможным тактично об этом напомнить.
        — Слушаю Вас, капитан, — еле заметно улыбнулся полковник.
        — Если кейс весь день находился в кабинете, возможно, документы были похищены ещё до убийства, а убили полковника с целью сокрытия следов, чтобы направить расследование по ложному следу.
        — Игорь, побойся бога! — налёт бесстрастности мигом слетел с Крамаренко. — По-твоему, выходит, что у меня в полку «крот»?
        — Стоп, стоп, стоп, — полковник успокаивающе постучал по столу. — Версии выдвигать будем позднее. Кстати, и эта имеет право на существование, — полковник бросил взгляд на Крамаренко. — Сейчас можно предположить всё что угодно, вплоть до теракта или диверсии иностранных спецслужб.
        — Да, да! — продолжил он, уловив недоуменные взгляды офицеров. — С пятидесятых годов подобных случаев здесь не было, но вполне возможно, что в нынешнем бардаке кто-то не смог удержаться от соблазна использовать старые методы. Ещё два-три года назад они бы и подумать об этом не смели!
        На скулах полковника заиграли желваки. Он взял короткую паузу, чтобы успокоиться.
        — Продолжай, Виктор Сергеевич. Кто со стороны местных правоохранителей будет непосредственно заниматься этим делом?
        — Вот они, их здесь все знают, — Крамаренко передал Шульгину две фотографии. — При составлении досье мы использовали как наши источники, так и информацию «территориалов» и непосредственно из милиции. Так что сейчас мы о них знаем даже то, что они сами о себе не знают.
        — Молодцы! Умеете, когда захотите. Докладывай!
        — Что именно?
        — Всё, вплоть до антропометрических данных, — недовольно поморщился полковник.
        — Слушаюсь! — невольно подобрался майор. — Возглавляет расследование старший следователь по особо важным делам майор милиции Островецкий Олег Семёнович, — Крамаренко указал пальцем на одну из фотографий. — Тридцать пять лет, еврей…
        — Еврей? — удивился полковник, всматриваясь в фотографию. — Совсем не похож. А как он попал в милицию? Было же указание ограничить доступ лицам этой национальности к службе в органах.
        — Хм, да… Его направили по разнарядке горкома комсомола. А милицейская кадровичка не удосужилась вовремя поднять на него документы. Сами видите, у него национальность на лице не написана. Короче, она провела с ним беседу, он согласился пойти на службу в милицию. А когда оформляли документы, ей чуть плохо не стало. Попыталась дать задний ход, но не тут-то было. В парня вцепились замполит и зампоопер[8 - Зампоопер — заместитель начальника по оперативной работе.] — нынешний начальник милиции. Ещё бы: спортсмен, с высшим образованием — такие кадры на дороге не валяются. О ни-то и протолкнули его кандидатуру. А кадровичка схлопотала выговор, её потом перевели с понижением в какой-то занюханный райотдел.
        — Интересно, продолжай!
        — Родился в Белоруссии. Там и сейчас проживают его родители. Окончил там транспортный институт, по распределению попал сюда. Работал на железной дороге начальником участка. Ему там прочили хорошую карьеру, по отзывам, он очень толковый инженер…
        — И как же он согласился из начальников в милиционеры?
        — Да там какая-то мутная история произошла. Прежнего начальника, который принимал его на работу и дал ему квартиру, как-то нехорошо «ушли», а с новым у него отношения не заладились. Тот из молодых, да ранний, с мохнатой лапой в Управлении дороги. Короче, Островецкий ему едва морду не набил. Ну, это в его характере: коли шлея под хвост попадёт, не разбирает ни чинов, ни званий.
        — Ничего себе еврей! Ну, продолжай!
        — В органах служит с 1980 года. Начинал с опера. С 1986 года — в следствии. Три месяца назад заочно с отличием окончил высшую школу милиции, получил направление в адъюнктуру в Москву, но отказался.
        — Почему!?
        — Два месяца назад в автокатастрофе погибла его жена. У него на руках осталась шестилетняя дочка. Она сейчас у бабушки, в Белоруссии. О какой уж там Москве в этой ситуации могла идти речь?
        — Катастрофа как-то связана с его служебной деятельностью?
        — Никак не связана. Он сам контролировал расследование. Несчастный случай в чистом виде.
        — Дальше!
        — В 1988 году служил в Афганистане…
        — В Царандое советником?[9 - Царандой — афганская милиция в 80-е годы.]
        — Нет, вернее, направлялся в Царандой, но в Ташкенте переиграли. Там в учебном центре он окончил ускоренный курс командиров РДГ[10 - РДГ — разведывательно-диверсионная группа.] и был направлен в мотострелковый полк. Так что честно все одиннадцать месяцев отлазил по горам. Награждён орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
        — Неплохо отлазил! А с чего это в Ташкенте всё переиграли?
        — Ну, это как раз понятно. Отличный спортсмен. Командир внештатной группы захвата в отделе, прошёл сборы командиров разведывательно-диверсионных групп…
        — Какие ещё сборы? — полковник вытаращил от удивления глаза.
        — Вы у нас в округе недавно, не в курсе. В 1983 году после истории с корейским «Боингом» ведь чуть дело до войны не дошло…
        — Как это не в курсе? Я, что, в это время, по-твоему, находился в безвоздушном пространстве? — сердито перебил полковник.
        — Вы меня не так поняли. Вы просто можете не знать, что здесь происходило, на местном уровне.
        — И что же здесь происходило?
        — В МВД республики был тогда мобилизационный отдел. Там сидели два строевых полковника, дослуживали до пенсии, составляя планы призыва в армию и разные бумажки. В общем, их никто не трогал и они никого не трогали. А после «Боинга», когда стали всерьёз готовиться к какой-то открытой конфронтации с Западом, эмвэдэшное начальство выдернуло их из «норы» и наделило полномочиями. Те и решили тряхнуть стариной. Обновили мобилизационные планы, заставили составлять схемы обороны милицейских объектов, писать кипы разных бумаг — в общем, развернулись вовсю. Мне когда-то начальник милиции жаловался: мол, у всех дел невпроворот, а тут надо ещё и этими бумагами заниматься. Мы, кстати, получали копии всех этих бумаг для координации деятельности.
        Полковник Шульгин с интересом слушал майора.
        — Короче, согласно новым планам, местный отдел милиции должен был в случае отступления армии уходить вместе с войсками, но две группы по десять человек оставались в тылу наступающих. Командовать этими группами назначили Островецкого и Долгоногова, то есть командира внештатной группы захвата и его заместителя. А в состав групп вошли наиболее подготовленные опера и бойцы группы захвата.
        — Разумно…
        — Да, но потом решили устроить сборы командиров РДГ и выдернули всех на базу учебного отряда пограничников в Добеле. Можете себе представить: дел выше крыши, а их неделю заставляют заниматься всякой ерундой. Пока были ОФП, рукопашный бой, стрельбы, минное дело — ещё ничего. Даже марш-бросок по болотам. Но когда начались тактические занятия, Островецкого прорвало. Он просто издевался над полковниками, постоянно высмеивая их. Чашу их терпения переполнило то, что, когда отрабатывали реальные места базирования групп и складов, Островецкий отказался подписать оперативную карту с нанесёнными на неё местами базирования. Он заявил, что уж если дойдёт дело до настоящей заварухи, то он туда ни за что не сунется.
        — Почему? — изумился полковник.
        — Дело в том, что оперативные планы были составлены на основе старых схронов «лесных братьев».
        И Островецкий заявил, что если, мол, такие карты есть у нас, то они наверняка есть и у натовцев.
        — Ну и правильно заявил.
        — А полковникам это не понравилось. Он же фактически обвинил их в полном служебном несоответствии. Может, ещё и национальный фактор сыграл роль, — не знаю, но был составлен разгромный рапорт с требованием уволить строптивого старлея (он тогда ещё старшим лейтенантом был) из органов. Вот копия рапорта, а вот копия рапорта Островецкого с его объяснениями, — майор передал полковнику несколько листов из папки.
        Шульгин их внимательно прочитал.
        — Ну и язва ваш Островецкий, — усмехнулся полковник. — Вроде всё грамотно, обстоятельно изложено, но с такой подъё… — Шульгин еле удержался от непечатного выражения. — Ну, и чем всё закончилось?
        — Да ничем! Военная истерия заглохла сама собой, полковникам посоветовали не мешать людям работать, старлея слегка пожурили, чтобы впредь был более снисходителен к чудачествам пожилых людей, — майору доставляло удовольствие пересказывать этот случай: видимо, он сам немало натерпелся от крупнозвёздных придурков. — А бумаги в личном деле остались, что впоследствии, по-видимому, и сыграло свою роль.
        — Да-а… интересный тип этот майор, — протянул полковник. Он ещё раз с симпатией взглянул на фотографию. — Что ещё по нему?
        — Отличный спортсмен — мастер спорта по самбо и дзюдо, двукратный чемпион МВД по дзюдо, очень сильный рукопашник — инструктор рукопашного боя в отделе. Хороший стрелок, кстати. Выступает за отдел практически по всем видам спорта. Рост 184 см, вес 86 кг.
        — А это ещё к чему?
        — Вы сами просили, — бесстрастно ответил Крамаренко.
        — Шутки перестал понимать? — покачал головой полковник. — А впрочем, и эта информация не повредит. Во всяком случае, ясно, что этот парень в одиночку может запросто заломать несколько человек.


        Присутствующие согласно закивали головами. Островецкого они знали — он не раз проводил семинары по рукопашному бою в частях гарнизона. Встречаться с ним один на один на узкой дорожке ни у кого желания не возникало.
        — Что ещё? Женщины, спиртное, может, ещё какие-нибудь слабые места, может, на руку нечист?
        — На руку-то как раз чист. Может быть, именно поэтому он может себе позволить такие взаимоотношения с начальством. Он ведь прежнего прокурора прилюдно послал…
        — Это который сейчас зампрокурора республики? Что, и это ему сошло с рук?
        — Ну, а что ему сделаешь? В начальство он не рвётся, взятки не берёт. Раскручивает такие дела, которые мало кому по зубам. Кстати, его вспомогательные шахматные таблицы по многоэпизодным делам сейчас в школе милиции курсанты изучают. А насчёт женщин и спиртного — так это в норме. Не монах, конечно, но постоянной любовницы нет, и не было, а отдельные приключения — не в счёт, сейчас на этом никого не прихватишь. Выпить может много, но не злоупотребляет. Предпочитает снимать стресс физическими нагрузками. До сих пор много тренируется. Так что прижать его, в случае чего, будет трудновато.
        — Ясно. Что по второму?
        — Оперативное сопровождение осуществляет старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Долгоногов Ояр Петрович. Он на второй фотографии. 29 лет, наполовину латыш, наполовину русский. Родился в Новосибирске…
        — Где? — удивлённо спросил полковник.
        — В Новосибирске. В 1948 году его мать с семьёй по пятьдесят восьмой статье[11 - Пятьдесят восьмая статья — в сталинском УК предусматривала наказание за антисоветскую деятельность.] была выслана в Новосибирскую область. Там она и познакомилась с отцом Ояра. В 1965 году они вернулись в Латвию.
        — Интересные дела здесь творятся. А вообще, сотрудники с чистой анкетой в этом отделе имеются?
        — Товарищ полковник, разрешите объяснить!
        — Ну, объясни.
        — Товарищ полковник, вы в республике человек новый и, может быть, ещё не совсем знакомы с местными реалиями.
        — А без предисловий?
        — Это Латвия. Я здесь с 1980 года. Попал сразу после училища. Тут у половины населения кто-то был выслан или осуждён по «пятьдесят восьмой». А с другой стороны, здесь в очереди на поступление в милицию не стоят. Это в южных регионах дают солидные взятки, чтобы приняли на работу в милицию. Здесь же, наоборот, сотрудникам выплачивают премии за каждого поставленного в строй новобранца. Комплектуются, в основном, за счёт увольняемых в запас военнослужащих из дислоцированных в регионе частей. Поэтому когда на службу приходят местные толковые ребята, то на «неправильную» национальность или «неправильных» родственников стараются глаза закрывать. Тем более что мать Долгоногова давно реабилитирована. Знаете, товарищ полковник, в милиции ходит такая поговорка: «Чем южнее — тем продажнее»! Так вот, местная милиция в этом отношении достаточно чистоплотна. Нет, бывает, конечно, всякое, но мздоимцев здесь больно бьют по рукам сами же менты. Кроме того, надо принять во внимание и весьма непростые взаимоотношения между республиканской милицией и прокуратурой. Милиция, в основном, укомплектована русскоязычными
кадрами, коренные латыши на эту работу не очень-то рвутся. Работа грязная, опасная, малооплачиваемая, в общем — непрестижная. Прокуратура же, наоборот, в основном укомплектована латышами. Поэтому в этих непростых взаимоотношениях присутствует ещё и некий национальный нюанс. Короче говоря, местная прокуратура сурово бдит за милицией и никогда не упустит случая «прищучить ментов». Ну, а те, в свою очередь, пытаются отплатить прокурорским той же монетой.
        — Хм… интересная информация. Продолжай!
        — Так вот, по Долгоногову. Фактически он местный, здесь окончил школу. С 1980 по 1982 годы служил срочную в Афганистане. Сержант, командир отделения разведроты парашютно-десантной бригады. Награждён медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». В милицию пришёл сразу же после армии, начинал помощником дежурного по отделу. Потом — заочная школа милиции. С 1984 года в уголовном розыске. Очень дружен с Островецким, собственно, тот и перетащил его в розыск.
        — Тоже спортсмен?
        — Да нет, спортом особо не увлекается, хотя очень приличный рукопашник, но это от службы в ВДВ. А, в общем-то, спорт ему не очень и нужен. Двухметровый амбал, у него кулак с мою голову. Нашего Лагутовского давеча чуть с лестницы не спустил.
        — Семья?
        — Женат, детей нет. С женой живёт плохо. Скандалы, ссоры, ну это-то понятно при его работе. Мужик дома почти не бывает, а когда выдаётся свободная минута, старается к подружкам заглянуть — благо у него их пруд пруди. Он этого особо и не скрывает. Естественно, жена бросается в бой, но чем больше она на него наезжает, тем больше он куролесит. Выпить может много, но контроля над собой не теряет.
        — Да-а, характерец под стать дружку, — полковник сложил обе фотографии вместе. — Этот-то хоть прокурора не посылал?
        — Прокурора нет, но начальнику милиции на стол своё удостоверение швырял, причём в присутствии всего личного состава. Рожков его на каком-то совещании начал распекать, а Долгоногов посчитал, что незаслуженно, ну и вспылил…
        — Да уж, порядки в здешней милиции. Капитаны швыряют удостоверения в полковников, — Шульгин покачал головой.
        — Долгоногов тогда был ещё старшим лейтенантом, а Рожков — подполковником…
        — И чем всё закончилось?
        — А практически ничем. Долгоногов получил устное замечание за несдержанность, остыл и вернулся к службе. Рожков же умный мужик. Он прекрасно понимает, что такими кадрами не разбрасываются. Долгоногов — прекрасный сыщик, его здесь каждая собака знает, и он знает каждую собаку. Можно, конечно, окружить себя послушными пай-мальчиками, а работать кто будет? Кто результат даст? Милицейская служба не для паинек!
        — Ну что ж, — Шульгин ещё раз взглянул на фотографии и вернул их майору. — Это серьёзные ребята, но, к сожалению, в этом деле мы по разные стороны баррикад. Для них главное — раскрыть преступление, а для нас — найти документы. Повторяю: ни при каких обстоятельствах они не должны попасть в чужие руки.
        Первое: работу следственной группы взять под плотный контроль. Действовать при этом очень осторожно, чтобы не выдать раньше времени нашего интереса. В нужный момент документы необходимо перехватить.
        Второе: проводить собственное расследование, для чего задействовать все оперативные силы гарнизона. При этом опять же стараться не привлекать к себе излишнего внимания местных органов.
        Третье: непосредственное руководство операцией возлагаю на майора Крамаренко. Все вы обязаны оказывать ему максимальное содействие! Майор, ежевечерне мне подробный отчет о ходе операции. В случае обострения ситуации докладывать мне немедленно в любое время дня и ночи.
        Вам всё ясно?
        — Так точно!
        — Завтра в 8.00 здесь же оперативное совещание. Обдумать все версии, даже самые маловероятные, и предоставить планы работы по ним с учётом всех наших возможностей. Вопросы?
        — Нет вопросов, товарищ полковник.
        — Тогда все свободны. Майору Крамаренко и капитану Лагутовскому остаться.
        Участники совещания встали и молча покинули кабинет, в котором остались Шульгин, Крамаренко и Лагутовский. Крамаренко подошёл к закрытой двери комнаты отдыха и тихонько постучал. Вышедший оттуда мужчина в штатском коротко кивнул присутствующим и, не дожидаясь разрешения Шульгина, присел на стоящий около двери стул.
        — Это наш коллега из милиции, — попытался сгладить неловкость Крамаренко.
        — Виктор Сергеевич, давай без ненужного чинодральства. Сейчас здесь все свои, — самые посвящённые. А вас я себе таким и представлял, наслышан, — полковник крепко пожал руку привставшему незнакомцу. — Извините, что не пригласили участвовать в общем совещании. Не хотелось бы, чтобы о вас знали посторонние. …А теперь прошу всех внимательно выслушать всё, что я вам сейчас скажу, — полковник прошёлся по кабинету и обернулся к присутствующим. Глаза его нахмурились, выражение лица стало жёстким.
        — Вы единственные в этом городе, кто знает, что в действительности содержится в этих документах. Митрофанов совершил грубейшее нарушение, вынеся эти бумаги с территории части. Но что сделано — то сделано. И вы понимаете, почему недопустимо, чтобы эти документы попали в чужие руки. Это не просто государственная тайна — это бомба. Поэтому необходимо сделать всё, чтобы вернуть документы. В крайнем случае, чтобы они не попали в руки посторонних. Короче, нельзя допустить, чтобы сотрудники милиции добрались до документов, тем более — в ближайшее время. Я не могу вам сейчас назвать конкретные сроки, но вы прекрасно понимаете, что по истечении этого времени документы потеряют свою ценность. Поэтому, если не удастся их вернуть, то необходимо всеми способами хотя бы притормозить ход расследования, чтобы сотрудники милиции раньше времени не обнаружили эти бумаги. Это приказ!
        …Островецкий и Шестаков сидели в кабинете начальника уголовного розыска и внимательно изучали разложенные на столе бумаги. Время от времени заходили сотрудники, коротко докладывали о проделанной работе, оставляли на столе новые бумаги и выходили в коридор. Протоколы объяснений, рапорта, справки, отчёты, служебные записки, — ворох бумаг принимал уже внушительные размеры.
        — Макулатуры вагон, а толку практически никакого, — вздохнул Олег.
        — Зато уже есть чем отчитываться перед начальством: работа кипит, все при деле, — невесело улыбнулся Шестаков.
        В коридоре раздался взрыв смеха.
        «Байки травят, паразиты», — усмехнулся Олег. А что ещё делать молодым, крепким парням, вынужденным коротать время перед совещанием?
        — Володька, утихомирь банду, — кивнул Олег на дверь.
        Шестаков встал, приоткрыл дверь, но сказать ничего не успел. Выскочивший секундой ранее из своего кабинета Кочетов грозно оглядывал расшалившихся офицеров.
        — Весело вам? Нечем заняться? Работы нет? — голос подполковника не предвещал ничего хорошего. — Так я напомню, что для кое-кого из вас рабочий день ещё не закончен, а некоторым предстоит ещё и рабочая ночь.
        Ответом был общий тяжёлый вздох.
        — Володька, зови ребят сюда, — усмехнулся Олег, — а то их Кочет совсем сожрёт. Участковых отпусти, а опера пусть заходят.
        — Участковые могут отправляться по своим делам. Всем быть на связи, чтобы в случае чего никого не пришлось бы искать. Остальные сюда! — Шестаков жестом пригласил оперов войти.
        Кабинет постепенно наполнялся людьми. Человек пятнадцать крепких молодых мужчин искали места, чтобы притулиться. Те, кому не достались стулья, уселись просто на подоконнике. К то-то уже пробовал закурить.
        — Отставить смолокурство! — Олег грозно глянул на собравшихся. — Иначе через полчаса нас отсюда вперёд ногами вынесут!
        — А Шестаков разрешает курить, — послышалась реплика.
        — А вот когда я уйду, можете тут хоть повеситься! — тоном, не терпящим возражений, парировал Олег.
        Последним в кабинет вошёл Кочетов. Шестаков плотно прикрыл за ним дверь, и они расселись за столом по обе стороны от Олега, образуя подобие президиума.
        — Заседание месткома начинается, — хихикнул кто-то из оперов.
        Кочетов нахмурился и погрозил аудитории кулаком.
        — Не помешаю? — в кабинет вошёл подполковник Тигерис. — Может, по старой памяти и помогу чем-нибудь?
        Сидевший около двери лейтенант Озолиньш вскочил, уступая место подполковнику. Тигерис улыбнулся, но от предложенного места не отказался. Субординация… Конечно, по большому счёту, и Островецкий должен был бы уступить место во главе стола Кочетову, как старшему по должности, на худой конец — хозяину кабинета Шестакову. Однако Олегу такие нюансы и в голову не приходили. Кочетов же, зная характер Островецкого, не стал напоминать ему о субординации, чтобы не нарваться на язвительную отповедь в присутствии подчинённых.
        — Конечно, не помешаешь. Думаю, и твоим службам работёнка найдётся, — улыбнулся Тигерису Олег.
        Первый замначальника отдела милиции подполковник Тигерис курировал все наружные службы отдела: ППС[12 - ППС — патрульно-постовая служба.], ГАИ, вневедомственную охрану, службу участковых инспекторов и так далее, то есть практически 90 % всего личного состава и техники. С учётом огромного опыта и оперативного чутья бывшего начальника уголовного розыска, он мог бы оказать серьёзное подспорье в расследовании. Отказаться от такой помощи было бы просто глупо.
        — Ну что же, начнём оперативное совещание, — Кочетов окинул взглядом собравшихся. — Майор Островецкий нам сейчас доложит ситуацию на текущий момент. Потом определимся с версиями и набросаем планы работы по ним.
        Шестаков жестом показал своему заместителю капитану Возняку: записывай. Тот молча кивнул и приготовился писать.
        — Остальным бы тоже не мешало достать служебные блокноты и делать заметки. Повторять ни для кого не будем, — Кочетов продолжал изображать из себя грозного начальника.
        Аудитория зашелестела бумагами.
        — Долгоногов, а тебя не касается?
        — Да я, собственно, и так в курсах, — флегматично пожал плечами Ояр.
        Он сидел в дальнем углу, вытянув длинные ноги в проход и скрестив руки на груди. Кочетов гневно уставился на него, подбирая в уме слова, способные осадить строптивца.
        — Всё, начнём, — Олег решил разрядить ситуацию. В кабинете установилась тишина. Олег взял небольшую паузу, собираясь с мыслями.
        — Доложу коротко фабулу происшествия. Командир танкового полка полковник Митрофанов покинул территорию части в начале первого ночи — есть показания дежурного наряда на КПП. Машину он не взял, отправился домой пешком. Впрочем, неизвестно, домой ли. Полковник шёл в сторону города по подъездной ветке и в районе пешеходного перехода подвергся нападению и был убит ударом в грудь острым колюще-режущим предметом.
        По заключению судмедэксперта, убийство произошло в период с полпервого до часу ночи, что подтверждается показаниями солдат. Если бы знать точное время выхода полковника с КПП, то можно было бы установить время смерти. От КПП до места преступления примерно километр, то есть 10–15 минут ходьбы. А так — придётся опираться на указанные экспертом временные рамки. Смерть наступила мгновенно. Удар сильный, хорошо поставленный, с доворотом. Нанесён точно в сердце снизу вверх под углом примерно 45 градусов. По характеру ранения можно предположить, что это клинок типа финки или охотничьего ножа с лезвием длиной не менее 17 сантиметров, шириной — примерно три. Обычный кухонный нож можно исключить, так как для удара такой силы ему просто не хватит жёсткости. Удар был нанесён с повреждением рёбер. Орудие убийства пока не найдено. На месте преступления были обнаружены пять окурков папирос «Север» с характерным прикусом от сколотого правого клыка, а также следы кроссовок «Адидас» сорок четвёртого размера. С большой долей вероятности можно предположить, что всё это оставил преступник. Кто ещё будет топтаться
два-три часа за опорой пешеходного моста.
        — А может, кто-то там бабу ждал?
        — Это кто у нас такой умный? — Шестаков раздражённо посмотрел на говорившего. — Вот ты и займёшься отработкой этой версии в своё личное время!
        — Да я ничего… — стушевался шутник.
        — Не думаю, что там топтался влюблённый Ромео — уж больно место неподходящее, — спокойно продолжил Олег, коротко взглянув на остряка.
        Лейтенант Озолиньш, как школьник, поднял руку, привлекая к себе внимание.
        — Говори!
        — А почему Вы уверены, что убийца не мог вести полковника от КПП? Тогда окурки и следы принадлежат другому человеку.
        — Не думаю. Там открытая местность, и вести жертву почти километр нереально. В таком случае и нападение могло произойти гораздо раньше. Также примем во внимание риск быть замеченным с КПП. Нет, я уверен, что окурки и следы принадлежат убийце. Если нам удастся установить человека, их оставившего, и доказать его связь с полковником, это будет очень веской уликой.
        — Самой веской уликой будет всё равно нож, — бросил из своего угла Ояр.
        — Верно, поэтому запиши, — Олег обратился к Возняку. — С утра взять в частях гарнизона дополнительные силы и провести расширенный поиск. Проверить все урны, мусорные баки, незакрытые шахты коллекторов в радиусе не менее километра от места преступления. Искать нож! Кстати, а как вояки отреагировали сегодня на просьбу дать людей?
        — С неудовольствием, — Кочетов недобро усмехнулся. — Дали понять, что мы дурью маемся. Ты, Олег, не бери в голову. Если надо будет, я попрошу людей у пограничников. Они не откажут.
        — Добро. Значит так, судя по силе удара и оставленным следам, предполагаемый убийца — крупный мужчина, ростом примерно 180–185 см, правша, физически очень сильный. Если принять во внимание показания механика Семёнова, то это молодой человек, думаю, в пределах от двадцати до тридцати лет.
        — А почему не до сорока или пятидесяти, учитывая состояние Семёнова на тот момент?
        — Не думаю. Даже сильно пьяный человек обычно соображает, с молодым или старым он имеет дело. Хорошо, давайте поступим так: в ориентировку дадим возраст от восемнадцати до тридцати пяти лет, — Олег снова кивнул Возняку.
        — Убийца покинул место преступления предположительно на велосипеде. Ну, что ещё? Похищены бумажник, наручные часы и кейс. Содержимое бумажника и кейса неизвестно.
        — Убийство с целью ограбления?
        — Как второстепенную, с большой натяжкой, могу принять эту версию, но, скорее всего, убийца пытается замаскировать действие под ограбление, причём не слишком старательно. А вот удар нанесён профессионально. Я не знаю — присутствующие могут меня поправить — никого из блатных, кто был бы способен на такое. На убийство способны, но так грамотно… Полагаю, это профессионал. Но зачем ему так подставляться? Ради каких-то бумажника, часов и кейса?
        И зачем нападать на военного? Здесь, по определению, поживиться особо нечем, зато можно нарваться на серьёзное сопротивление. Проще выбрать подвыпившего моряка или рыбака, у которых и взять можно побольше. И главное, зачем убивать? Ведь можно просто оглушить…
        — Может, наркоша или алкаш?
        — Нет, по той же причине — удар профессионала. Да и не станет наркоман или алкоголик несколько часов поджидать жертву. Кстати, Ояр, удар тебе ничего не напоминает?
        — Ещё бы не напоминал! Похоже, наш парень прилично владеет приёмами ножевого боя.
        — То есть?
        — То есть, спецназ или ВДВ[13 - ВДВ — воздушно-десантные войска.]. Бывший или действующий…
        — А может, спившийся спецназовец орудует? Или подсевший на наркотики?
        — У кого-то есть на примете кандидатура? — усмехнулся Олег и оглядел собравшихся. — Правильно, нет таких. У нас город небольшой, и мы о таком человеке обязательно бы знали.
        — А если залётный?
        — Специально приехал сюда «мочить» и грабить? Чушь! Это проще было бы делать в Риге или Москве. Залётный — да, но не грабитель. У него другие цели…
        — Кстати, почему ты думаешь, что преступник был один?
        — Исключать ничего нельзя, хотя анализ происшествия и осмотра места преступления указывают, что действовал преступник в одиночку. Если и были сообщники, то в качестве заказчика или наводчика.
        — А если это диверсанты? — лейтенант Озолиньш даже подался вперёд. — Ну, убили полковника, чтобы завладеть кейсом. Может, там было что-то важное…
        Последние слова Озолиньша потонули в дружном хохоте.
        — Начитался пацан детективов!
        — Да ты хоть одного живого диверсанта видел? Или только на картинке, в чёрных очках, с мешком тротила…
        — Ядерную бомбу полковник в кейсе носил!
        — Запретить ему видик смотреть!
        Олег успокаивающе поднял руку, стараясь погасить поток острот. Он пытался стереть с лица расползавшуюся улыбку, но это у него плохо получалось.
        — Хватит ржать, кони! Совсем парня за тучу загнали. Всё, успокоились! Мы здесь для того и собрались, чтобы выдвигать всякие, даже малоправдоподобные версии.
        Дождавшись, пока утихнут последние смешки, Олег серьёзно продолжил:
        — Зря смеялись! Такая версия вполне имеет право на существование, особенно с учётом месторасположения города и нынешнего бардака. И прекрасно вписывается в схему преступления. Хотя отрабатывать её придётся только вкупе с другими версиями. Разрабатывать её как самостоятельную у нас нет ни сил, ни возможностей.
        — Нужно связаться с особистами воинских частей гарнизона. Без их помощи нам эту версию не потянуть, — Тигерис что-то черкнул у себя в блокнотике.
        Олег согласно кивнул головой.
        — Короче, — продолжил он, — на данный момент наиболее вероятным я считаю личный мотив. Пока у нас на примете, по меньшей мере, два человека, имевших причины устранить Митрофанова. Это военнослужащие танкового полка Татаринцев и Яковлев. Есть предположение, что жена капитана Татаринцева была любовницей Митрофанова, и капитан узнал об этом. А подполковник Яковлев был незаслуженно, по его мнению, обойдён им по службе.
        Среди оперов возникло неясное брожение. Все принялись вполголоса обсуждать новость.
        — А что, я видел Ленку Татаринцеву. Знойная баба, я бы и сам не прочь!
        — Не про тебя тёлка, похоже, она только «полканов» уважает…
        — Неужели Яковлев мог бы «замочить» за должность? Что-то не верится…
        — За бабу ещё — куда ни шло, а за погоны…
        — Отставить комментарии! — Олег хлопнул ладонью по столу. — Я бы и сам отмёл обе версии, но лишь по причине того, что ни Яковлев, ни Татаринцев, по всей видимости, не владеют приёмами ножевого боя. Из пушки грохнуть или танком переехать — это возможно, а ножом… — Олег, отрицая, мотнул головой. — Но дело в том, что оба уже достаточно давно в армии, и найти исполнителя среди спецов для них не составляет труда. А, возможно, и сами посещали какие-либо закрытые секции или курсы. Мы ведь про них ещё почти ничего не знаем, а должны знать всё! Короче, пиши, — Олег кивнул в сторону Возняка. — Отработать обоих по полной программе! Алиби — в первую очередь! Связи, друзья, круг знакомств — в общем, всё, что положено по подозреваемым в убийстве.
        — А что, ревность или оскорблённое самолюбие — сильные мотивы, — Тигерис задумчиво потеребил ус. — Но и тут без помощи военных нам не обойтись. Только от них мы быстро сможем получить развёрнутую информацию по фигурантам…
        — А они что-то не горят желанием сотрудничать, — закончил фразу Олег. — Прошу прощения, господа начальники, взаимодействие с военными — за вами.
        Кочетов и Тигерис согласно кивнули.
        — Володя, не нужно забывать и о наших возможностях, — повернулся Олег к Шестакову. — Соседи, друзья, сослуживцы — особенно. Они же не окопались у себя полку. Все живут в городе. Вот и надо подкатить к ним как бы в частном порядке, используя личные связи. То же самое и по личности погибшего. Кстати, при осмотре квартиры его бумаги вдова полковника выдала нам. Там ещё предстоит покопаться, но уже ясно, что придётся отрабатывать всех, кто в этих бумагах всплывёт.
        — Кстати, почему никто не подумал о теракте? — вновь подал голос из своего угла Ояр. — Сейчас всякая шушера повылазила под знамёна националистов. Земессарги[14 - Земессарги — члены отрядов охраны края (националистических военизированных формирований, возникших в Латвии в начале 90-х годов по образцу довоенных полуфашистских организаций айзсаргов).] разные объявились. Там бывших уголовников — пруд пруди. Все нынче — пострадавшие в борьбе с Советской властью. И, между прочим, эти ребятки при оружии…
        — Я размышлял об этом, — Олег задумчиво поскрёб небритый подбородок. — Есть много «против»: во-первых, откуда среди них спецназовцы? Среди наших «националов» я таких не знаю. Это в пятидесятые годы ещё могли действовать те, кто обучался в абверовских спецшколах. Ну, допустим, что кто-то из них уцелел и принялся обучать молодых земессаргов. Очень сомнительно, что это прошло бы незамеченным для нас, военных или комитетчиков. А ведь даже намёка на такую информацию ни у кого нет! И другое: националистические силы никак не заинтересованы сейчас в насилии по отношению к военнослужащим советской армии. Обострение ситуации может ударить в первую очередь по ним.
        — А «эксцесс исполнителя»? Допустим, кто-либо из «националов» настолько ненавидит Советы, что пошёл на убийство первого же попавшегося офицера…
        — Теоретически возможно, но практически всё опять упирается в профессионализм исполнителя. Если другие версии не дадут результата, то, вполне возможно, вернёмся и к этой.
        — Слушайте, а может, это наши спецслужбы грохнули полковника, чтобы спровоцировать союзные власти и армию на действия против нынешних местных властей?
        Все дружно обернулись к говорившему. К то-то даже постучал себя кулаком по лбу — мол, как у тебя с «крышей»?
        — Стоп, хватит! — Олег снова хлопнул ладонью по столу. — Пора закругляться, а то наше совещание уже начинает походить на собрание пациентов дурдома. Впору спецмашину вызывать.
        — А жена? Почему никто не вспомнил о жене? — глас вопрошающего вернул всех к реалиям дела.
        — Ты бы ещё папу-генерала вспомнил, — нахмурился Олег. — Узнал папаша про похождения зятька и прислал из Москвы «Альфу» сластолюбца замочить. Да он скорее бы прислал кого-нибудь втихаря ему морду начистить и вернуть в лоно семьи, хотя, по имеющейся информации, Митрофанов и так превыше всего ставил благополучие семьи — конспирировался, как мог. А, впрочем, версию о причастности жены без проверки отбрасывать нельзя. В тихом омуте — черти водятся! Поди узнай, что у женщины на уме… Вполне вероятно, что, узнав об измене любимого человека, которому она посвятила всю свою жизнь, Татьяна Митрофанова воспылала ненавистью к мужу и заказала его… От любви до ненависти — один шаг…
        — Не верю! — громыхнул Ояр. — Я её глаза видел!
        — А мне прикажешь её глаза к делу пришить? В каком виде подашь: в баночке или в пакетик упакуешь? — взорвался Олег. — Всё, хватит! Все уже порядком устали. Будем заканчивать заседалово.
        На минуту в кабинете воцарилась тишина. Олег уже пожалел, что «оторвался» на Ояре. Усталость ещё не повод повышать голос на друга.
        — Володя, — уже спокойным тоном Олег обратился к Шестакову, — возьми у Возняка записи, проанализируй, сформулируй все версии в порядке их реализации и набросай план работы по каждой. Кроме того, запланируй мероприятия. Первое — проверить все точки сбыта краденого, всех барыг — возможно, всплывут вещи. Второе — проверить все точки, торгующие табачными изделиями. Папиросы «Север» курят не так много людей в наше время. Может, кто-то из продавцов запомнил человека, подходящего по приметам. Третье — по имеющимся у нас приметам дать циркуляр о розыске по всей республике. Четвёртое — повторно опросить всех работников автовокзала, железнодорожного вокзала, проводников, водителей автобусов и дальнобойщиков. Может, кто-то видел человека с указанными приметами. Не вздыхай, вон Виктор Янович сидит, — Олег кивнул на Тигериса. — Используй всех его людей: участковых, пэпээсников, гаишников… И, кстати, не забудь сориентировать весь личный состав отдела и «линейщиков».
        Но предупреди, чтобы без самодеятельности. Парень может быть реально очень опасен. При обнаружении — вызывать группу захвата. Пятое — велосипед. Проверить магазин спорттоваров, а также поднять все материалы по кражам велосипедов за последние две недели, лучше — за месяц. Ну, вроде бы пока всё. Копию планчика дашь мне в дело и Долгоногову в ДОР[15 - ДОР — дело оперативной разработки.]. Да, внештаников подключи. Ну, планы спецмероприятий вы без меня составите, а то ещё нарушу все ваши режимы секретности…
        Присутствующие дружно хмыкнули. Уж кто-кто, а они-то прекрасно понимали, что Островецкий, как бывший опер, все их секретные документы знает назубок.
        — Засим позвольте откланяться. Ояра я, с вашего позволения, забираю с собой, — несколько церемонно и с лёгкой иронией объявил Олег.
        — Постой, нам ты навалил с три короба работы, а сам-то что будешь делать? — занервничал Шестаков.
        — Ай, какой бестактный вопрос! — Олег пребывал в шутливом настроении. — Следователь обязан отчитываться в своих действиях только перед законом, усекли? Но, отдавая дань глубочайшего уважения высокочтимому собранию, поясняю: я еду в Москву!
        — Куда?! — чуть ли не хором гаркнули опера.
        — В Москву! — с ленинским указующим жестом повторил Олег. — Знаете, как у Чехова в «Трёх сёстрах»: «В Москву, в Москву!» Кстати, мои бумаги готовы? — спросил он у Тигериса.
        — Конечно, как только ты позвонил, я сразу же пошёл в секретариат — благо, все там ещё были на месте — и оформил тебе командировочное предписание и требование на билет. В Риге, в аэропорту зайдёшь к начальнику отдела милиции — он тебя посадит на ближайший рейс. Я с ним договорился, — Виктор протянул Олегу пакет с документами. — А вот аванс на командировочные расходы взять не успел, финчасть уже закрыта, — извиняющимся тоном добавил он.
        — Чёрт, а у меня, как назло, с «капустой» туговато. Сними с «девятки»[16 - «Девятка» — параграф № 9 «Инструкции об оперативно-розыскной деятельности», определяющий порядок выделения и расходования средств на оперативные нужды.], — попросил Шестакова Олег.
        — Нет на «девятке» ничего. Всё, что было на первое полугодие, уже израсходовали, а на второе — ещё не выделили.
        — Офигеть, ну такого бардака ещё не было. Уже второй месяц второго полугодия пошёл, а деньги на «девятку» ещё не дошли. Куда мы, блин, катимся? — возмутился Олег.
        — Сделаем так: пустим шапку по кругу — каждый даст, сколько может. Потом я из «девятки» компенсирую, — Шестаков взял с тумбочки милицейскую фуражку, бросил в неё несколько банкнот и передал Тигерису.
        — Ничего из «девятки» брать не нужно, — Виктор вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, достал из него деньги и аккуратно положил их в фуражку, — не стоит лишний раз нарушать финансовую дисциплину. Олег вернётся из Москвы, оформит, как положено, командировочные и отдаст долг, а если не хватит, — залезем в премиальный фонд начальника. Это я беру на себя.
        Тигерис пустил фуражку по кругу. Опера с прибаутками опускали в неё деньги и передавали дальше. Отовсюду раздавались шутливые напутствия:
        — Олежа, ты там не шибко шикуй на наши бабки…
        — И барышень московских бери с разбором, а то привезёшь ещё сюда «московскую» болезнь…
        — Лучше московскую колбасу…
        — А чего, Олежка наш — парень видный, пускай там москвичкам чуток дурную кровь поразбавит…
        Олег вдруг почувствовал, как начали увлажняться его глаза и к горлу подкатил ком. Ребята ведь отдавали сейчас ему отнюдь не лишние деньги. Почти у каждого семья, дети — каждая копейка на счету.
        — Ладно, расходились тут, хунвэйбины… — за внешней грубоватостью Олег пытался скрыть нахлынувшую на него волну признательности к этим парням.
        — Ну, этого хватит, — Шестаков вынул из фуражки деньги, пересчитал их и отдал Олегу. — Потом составим список: кто сколько дал. А всё же, зачем ты едешь в Москву?
        — Да всё элементарно. Мы же почти ничего не знаем ни о Митрофанове, ни о Татаринцеве, ни о Яковлеве. А здесь, как я понимаю, военные почему-то не хотят идти нам навстречу. Не думаю, что это местная инициатива — поэтому и на Ригу рассчитывать не приходится. Нет, конечно, все запросы и в Ригу, и в Москву Ояр завтра пошлёт от моего имени. Но не факт, что мы получим ответы. Да и неизвестно, как сейчас отправлять запросы: через министерство или напрямую, как раньше. Полный бардак. И, в любом случае, ответы, даже если они будут, мы получим не раньше, чем через две-три недели, а то и через месяц.
        — А у тебя есть, к кому обратиться в Москве?
        Потом, по прошествии времени, Олег так и не смог внятно ответить себе на вопрос: почему он тогда решил быть не до конца откровенным? То ли непонятная реакция военных на расследование, то ли ещё что-то, что подходит под расплывчатое понятие «интуиция», но ответ его прозвучал так:
        — Да нет, мужики. К кому мне там обращаться? Пойду обычным путём по инстанциям: наши архивы, архивы министерства обороны. Может, что и накопаю…
        Опера стали вспоминать знакомых москвичей, с кем в своё время вместе учились, служили или пересекались по каким-нибудь делам. Олег старательно записывал адреса, фамилии, телефоны, но он-то знал, к кому он едет!
        — Ну, всё, мужики, спасибо! Я пошёл, — Олег направился к выходу. — Ояр, за мной!
        Долгоногов встал, с хрустом потянулся во весь свой богатырский рост, развёл, словно извиняясь, руками (мол, ребята, я здесь ни при чём: сажусь на лисапет, кручу педали, начальство зовёт) и пошёл вслед за Олегом. Опера проводили их завистливыми взглядами. Им-то самим предстояло ещё обсудить планы задействования агентуры, получить задания и отправиться на их выполнение. Машина розыска набирала обороты.


        Олег и Ояр вошли в кабинет Долгоногова, располагавшийся на том же этаже, что и кабинет Шестакова, но в другом крыле. Кабинет был маленьким, в нём впритык друг к другу стояли два обшарпанных письменных стола, две тумбочки с двумя маленькими сейфами на них и несколько стульев. В углу находилось протёртое до дыр матерчатое кресло, в котором Долгоногов обожал коротать время. Сейчас туда с удовольствием плюхнулся Олег. Ояр вздохнул, сел за свой стол, открыл сейф, достал оттуда бутылку водки и два стакана. Потом, покопавшись среди бумаг, выложил на стол две карамельки и немного виновато пожал плечами — мол, больше нет ничего.
        — Давай накатим, день был тяжёлый, я уже почти двое суток на ногах.
        — Да, чуток расслабиться не помешает…
        — Жаль, закусить нечем! Ты ведь целый день ничего не жрал?
        — Да нет, перехватил бутерброд у Ильича.
        — А я не успел ни хрена… Стоп! Дело поправимое! — Ояр расплылся в довольной улыбке. — Сегодня Фурсенко дежурит.
        Ояр вынул из тумбочки огромный нож с наборной рукояткой и постучал им по батарее. В ответ также раздался стук.
        — Порядок в танковых войсках, — ещё шире улыбнулся Ояр.
        Он вынул из тумбочки пластиковую бутылку с пробкой, положил её в целлофановый пакет с привязанной к ручкам верёвкой, просунул пакет в форточку и, потихоньку стравливая, стал опускать сооружение вниз. Олег с интересом наблюдал за его манипуляциями.
        — Внизу ИВС[17 - ИВС — изолятор временного содержания.], — счёл нужным пояснить Ояр.
        — Знаю.
        — Окно дежурного там как раз под моим окном. А сегодня там — Мишка Фурсенко, хороший парень, частенько выручает.
        Снизу дёрнули за верёвку, и Ояр стал подтягивать пакет к форточке.
        — Ну, что нам сегодня Бог послал?
        Бог, руками сержанта Фурсенко, сегодня щедро отпустил им буханку чёрного хлеба, увесистый шмат сала, два больших домашних помидора, крупную луковицу и солёный огурец. В маленьком пакете была квашеная капустка, а пластиковая бутылка доверху наполнена чаем.
        — Пошли, Боженька, сержанту Фурсенко здоровья и хорошую жену! — ликовал Ояр, ловко нарезая продукты.
        — Так он женат…
        — Тогда — хорошую любовницу!
        Долгоногов пребывал в прекрасном расположении духа. Благодаря богатырскому здоровью двое суток недосыпа практически никак не сказывались на нём.
        — Ояр, этим тесаком кого-то прирезали, а ты им продукты… — брезгливо поморщился Олег.
        В столе у каждого следователя или опера всегда валяется много подобного «добра», когда-то изъятого с мест происшествия или у преступников. Уголовные дела, где фигурировали эти предметы, уже давно завершены и юридически они давно не существуют — «уничтожены» по описи. Но кто же будет ломать хороший нож? Такая вещь всегда в хозяйстве пригодится. У Олега в столе тоже лежали австрийский штык-нож и добротная финка, но он никогда не нарезал ими продукты.
        — Обижаешь, начальник, — усмехнулся Ояр, — никого этим тесаком не резали! Подарок взводного на дембель. У него брат работал в колонии, ему «зэки» изготовили в подарок этот нож, а взводный, когда был в отпуске в Союзе, выпросил его, а потом подарил мне, — Долгоногов завершил манипуляции с ножом и налил по полстакана водки. Лицо его погрустнело, вдруг стало заметно, что он не так уж юн. Лоб его прорезали две крупные морщины, серые, обычно весёлые глаза потускнели, щёки запали, обтягивая скулы. Рыжеватая щетина только подчёркивала выражение усталости на его лице.
        Олегу вдруг стало безумно жаль друга. Окружающим Долгоногов казался двужильным и толстокожим. Создавалось впечатление, что он не знает усталости, что все жизненные передряги отскакивают от него, как мяч от стенки. «Его ничем не прошибёшь, с него всё, как с гуся вода», — таково было общее мнение. И лишь немногие близкие друзья знали, насколько может быть раним этот «громила». Просто он очень хорошо научился скрывать свои проблемы и не выказывать их на людях.
        — Ну, шо ж ты зажурывся, козачэньку? — Олег сделал попытку отвлечь друга от грустных мыслей.
        — Погиб взводный. Через месяц после моего дембеля подорвался на мине. Мне ребята писали, — тихо вздохнул Ояр. — Хороший был мужик…
        — Там много хороших мужиков осталось, — нахмурился Олег. — Давай за них!
        Не чокаясь, выпили. Олег взял крупно нарезанный ломоть хлеба и положил на него увесистый кусок сала. Только сейчас почувствовал, насколько он голоден. Ояр уже вовсю орудовал челюстями. От приступа хандры не осталось и следа. Два здоровых, голодных мужика вмиг смели со стола закуску.
        — Маловато будет, но жизнь уже стала веселей, — Ояр довольно откинулся на спинку стула. — Давай, ещё по-пус[18 - По-пус — по половине (латышск. жаргон).]!
        Он налил водку в стаканы.
        — За баб-с!
        Весело чокнулись, выпили. Ояр перелил чай из пластиковой бутылки в две большие эмалированные кружки.
        — Давай под чаёк — хорошо идёт!
        Олег отхлебнул чай. Он был невкусен. Чай предназначался «постояльцам» ИВС, и для них, видимо, пожалели заварки.
        — У тебя что — в кабинете и чайника нормального нет? — Олег принялся подтрунивать над другом. — Пьёшь черт-те что! Зашёл приятель на чаёк, а ты наливаешь какую-то отраву. Заведи чайник, хорошую заварку, кофе — тогда и приглашай гостей! А хочешь, я тебе чайник подарю? А то у тебя вечно руки не доходят и исключительно вследствие твоей раздолбайской натуры.
        — Ага, маленького всякий обидеть может, — Ояр уже пришёл в обычное весёлое расположение духа, и уязвить его в таком состоянии было делом безнадёжным. — Чайничек? Подари-подари! А пока воспользуемся этим, — он жестом фокусника вынул из тумбочки кипятильник. — И чаёк хороший имеется!
        Затем на свет появились: огромная алюминиевая кружка, пластиковая бутылка с водой, пачка чая и сахар-рафинад в жестяной коробке из-под печенья. Ояр откупорил бутылку, понюхал воду и, убедившись, что она не протухла, налил немного в кружку. Вскипятив воду, выплеснул её в мусорный бак, насыпал в кружку полпачки чая, залил его на две трети водой и вновь включил кипятильник. После чего разлил остатки водки по стаканам.
        — Давай по крайней. Чтобы тебе удачно съездилось! Тем временем вскипел чай. Ояр выплеснул в бачок зэковский напиток и разлил по стаканам свежий. Это уже был настоящий ароматный чай. Конечно, послабее чифиря, но гораздо крепче обычного чая. Олег с наслаждением отхлебнул.
        — Сахарку?
        — Издеваешься? Сахаром только вкус чая испортишь. Ты знаешь, что английские лорды пьют чай без сахара? Сладкий чай для них — моветон!
        — Во-во! Мы сейчас с тобой очень похожи на английских лордов, особенно после водочки под сало с луком.
        — Эх, нет в тебе аристократизма, Ояринь!
        — Нет во мне снобизма! Короче, ты как хочешь, а я не аглицкий лорд. Пускай мне будет хуже! — Ояр бросил себе в кружку пять или шесть кусочков рафинада. — Вот теперь другое дело, а то — моветон, моветон… — он блаженно растянулся на стуле, — Олежа, я закурю?
        — Да кури уж, что с тобой поделать?
        Ояр достал из кармана пачку «Примы». У Олега округлились глаза.
        — Я же утром купил тебе пачку «Элиты»! Ты что, уже всё скурил?!
        — Ну, ребят немного угостил, — глядя в наливающиеся гневом глаза Олега, извиняющимся тоном произнёс Ояр. — И жрать сильно хотелось — вот и перебивался куревом…
        — Да тебя легче убить, чем обеспечить сигаретами! Пачку — за полдня!
        — За день…
        — Не торгуйся — не на базаре! Практически за полдня! Что ты с собой делаешь? Думаешь, здоровье вечно?!
        — Олежа, не грузи! — Долгоногов вынул из кармана мундштук, вставил в него сигарету, прикурил и блаженно затянулся. — Кайф! Как, в сущности, человеку мало надо — выпил, закурил — и блаженство…
        Олег махнул рукой. Спорить с другом в данный момент было бесполезно.
        — Слушай, а что ты задумал? — Ояр внимательно смотрел на Олега. — Ты же едешь в Москву не просто отираться по инстанциям?
        — Конечно, нет! У меня всё из головы не выходит этот удар ножом. Ты помнишь, в каком положении находился труп? Такое впечатление, что Митрофанова перед ударом убийца развернул к себе, словно хотел посмотреть ему в глаза.
        — Или, чтобы полковник заглянул смерти в глаза…
        — Это ничего не меняет. Ведь проще было бы, подкравшись сзади, нанести удар в спину. И тогда покойник лежал бы либо на груди, либо на спине, но в противоположную ходу движения сторону.
        — Логично. Ну, а если полковник сам обернулся к убийце? Допустим, услышал шаги или почувствовал что-то?
        — Тогда он попытался бы как-то защититься, а на это ничего не указывает.
        — А если просто не успел?
        — Возможно, но, понимаешь, Ояринь, у меня такое чутьё, что это месть. Мне кажется, что убийца хотел, чтобы полковник в последний миг своей жизни понял, за что его убивают.
        — Значит Татаринцев или Яковлев?
        — Ну, только если они сами убивали. Если же наняли исполнителя, то — не катит. У наёмника нет никаких личных мотивов, ему проще заколоть сзади и слинять по-тихому. Нет, тут кто-то третий, кого мы совсем не знаем. Я чувствую, что разгадка — в прошлом полковника. Вот я и еду покопаться в этом прошлом. А обратиться в Москве мне есть к кому. Помнишь, я тебе рассказывал про Борьку Щербакова — моего афганского друга?
        — Это который вытащил тебя из-под огня, когда ты ногу подвернул?
        — Вот именно! Он меня тогда практически на себе два километра тащил до вертушки. Так вот, он сейчас полковник, начальник какого-то управления в ГУУРе[19 - ГУУР — Главное управление уголовного розыска.]. Вот он мне и поможет.
        — А почему ты на оперативке об этом не сказал? Постой… ты подозреваешь кого-то из наших в двойной игре? Ты что, охренел, Олежа? Да мы с этими мужиками уже столько лет дерьмо одной ложкой хлебаем! Как ты мог?
        — Остынь! — Островецкий повысил голос. — Успокойся и послушай внимательно. Три часа назад, когда я возвращался в отдел от Ильича, меня встретил Игорь Ершов…
        — Особист морских погранцов? — Ояр вытаращил глаза от удивления.
        — Да. Мы же приятельствуем. Так вот, он посоветовал мне не лезть глубоко в это дело, спустить его на тормозах… Мол, одним «тёмным»[20 - «Тёмное дело» («глухарь», «висяк») — нераскрытое преступление.] больше — невелика разница.
        — Вот это фортель!
        — Да, и мне очень не нравится реакция военных на это дело. Можешь себе представить, как рисковал Игорь, встречаясь со мной. Значит, у военных что-то закрутилось, и я совсем не представляю себе, во что мы вляпались! Ты вспомни, как встретили Женьку Венского в части, вспомни Лагутовского…
        — Да, какая-то нездоровая возня…
        — Вот поэтому о моих истинных планах знаешь только ты. И дело не в том, что я кому-то из наших не доверяю. Но, сам знаешь, бережёного Бог бережёт…
        Поэтому будешь делать то, что я скажу! — в голосе Олега появились металлические нотки.
        — Конечно. Но зря ты на оперативке не рассказал ребятам об основной версии. Будут теперь без толку пахать на второстепенных.
        — Нет, не без толку! Как ни крути, эти версии надо отработать. Так пусть каждый считает, что его направление — главное!
        — Стратег, блин…
        — Потому-то и организую расследование, а не бегаю по поручениям, — усмехнулся Олег. — Ладно, сможешь завтра отвезти меня в аэропорт?
        — Не вопрос! Возьму Машкину машину…
        — Так, опять сегодня у Машки ночуешь? Смотри, прознает Тома — глаза тебе выцарапает…
        — Попрошу не лезть к моему моральному облику нечистыми лапами, — попробовал отшутиться Ояр, но вздохнул. — Знаешь, я, наверное, буду разводиться, — ёрнический тон как-то мгновенно слетел с него. — Ничего у нас не получается: семья не заладилась, детей нет, взаимопонимания нет, одни скандалы. Боюсь, как-нибудь не сдержусь и дам ей по башке…
        — А я потом буду передачи на «кичу»[21 - «Кича» — нары (жарг.).] таскать?
        — Да я ж легонько…
        — Знаю я твоё «легонько». От него быки копыта отбрасывают! Вот что, братка, в этом деле я тебе плохой советчик. Знаю только одно: если совсем невмоготу — уходи, но руку на жену не поднимай. Последнее это дело…
        — Ладно, проехали. Значит, завтра утром я заеду за тобой и отвезу тебя в аэропорт.
        — А по пути заедем к Женьке Венскому в посёлок. Я сделаю один звоночек…
        — Олежа, а ты не слишком… того, перестраховываешься? На паранойю смахивает…
        — «Лучше перебздеть, чем недобздеть», — как любит повторять наш замполит. — Ладно, пошли в дежурку. Может, перехватим какую-нибудь тачку, чтобы по домам разбросала.


        — Слушаю!
        — Товарищ полковник, Островецкий утром вылетает в Москву.
        — С какой целью?
        — Хочет покопаться в архивах.
        — Шустрый парень. Дай телефонограмму в Москву, чтобы ему перекрыли доступ к архивам. И нашим, и эмвэдэшным.
        — А на каком основании? Это его насторожит…
        — Да ничего не надо запрещать, пусть просто проволынят. Мол, мы не знаем, как теперь к тебе относиться. Ты вроде бы наш, а вроде уже и не наш. Получи разрешение у того-то, потом у этого-то… Ну, они сами знают, как проволокитить. Всё ясно?
        — Так точно!
        — Действуй!
        — Есть!


        Дорога в аэропорт обошлась без приключений. В пять часов утра Ояр заехал за Олегом на новенькой зелёной Машкиной «шестёрке». Машкин муж ходил в море и по полгода не бывал дома. Зато дом был — полная чаша. Машка нигде не работала, разъезжая на подаренной мужем «шестёрке» по магазинам и салонам красоты. Мужа она любила, что, впрочем, не мешало ей утешаться с Ояром. Справедливости ради следует отметить, что и у него она не была единственной пассией. Такие отношения устраивали обоих.
        По пути заехали к Венскому. Лейтенант, несмотря на ранний час, уже не спал, ковыряясь около дома в мотоцикле. Обрадованный визитом, Женька напоил друзей крепким кофе с вкуснющими свежими булочками, после чего Олег отправил его и Ояра покурить, а сам о чём-то довольно долго говорил по телефону. Из дома он вышел с довольной улыбкой на лице.
        — Значит так, Женька. Мы к тебе заезжали, попили кофе и уехали. К телефону ни я, ни он, — Олег кивнул на Ояра, — не подходили. Если кто-нибудь спросит про звонок в Москву, скажешь, что звонил дальним родственникам. Хочешь, мол, съездить в отпуск в Москву и договаривался о встрече.
        — А кто-нибудь — это кто?
        — Это все, все без исключения.
        — Ребята, это что-то серьёзное? Связанное с убийством?
        — Женька, меньше знаешь — крепче спишь. Сделаешь, как я сказал!
        — Вы мне не доверяете? — в голосе Венского послышались нотки обиды.
        — Дурила, если бы не доверяли, вообще бы к тебе не заехали. Просто иногда нагружать товарища излишней информацией — это подставить его. Усёк? Ладно, мы поехали…
        Через два часа Олег вошёл в здание аэропорта, а ещё через час уже сидел в салоне самолёта.


        Москва встретила тёмными свинцовыми тучами и мелким заунывным дождём.
        «Чертовщина какая-то, — подумал Олег, — вроде должно было бы быть наоборот: в Прибалтике дождь, а в Москве — солнце. Ну, тебе-то к такой погоде не привыкать, чай, не сахарный — не расклеишься!» — мысленно осадил себя Олег. Он поднял воротник куртки и решительно шагнул под дождь. Зонтиков он не признавал принципиально, ещё с тех пор, как впервые надел форму. «Как вы себе представляете себе это чучело — в форме под зонтиком?», — шутил он. Был ещё момент, из-за чего Олег никогда не носил с собой зонта: зонт занимает руку и существенно сокращает обзор. А со временем Олег на собственном опыте убедился, что свободные руки и «широкий кругозор» весьма способствуют целости головы.
        Островецкий направился к стоянке такси. На плече у него висела небольшая дорожная сумка с вещами, в левой руке — пластиковый индийский кейс с кодовым замком и алюминиевой окантовкой — подарок Алёнки к окончанию учёбы в Высшей школе милиции. Кейс Олег брал с собой только в командировки. Как всегда, в нём находилось множество бумаг, рассортированных по пластиковым папкам: бланки протоколов и постановлений, справки, а также запасные ручки и карандаши. В общем, всё то, что может понадобиться следователю вдали от родного кабинета.
        На стоянке такси скопилась довольно приличная очередь. Олег обошёл толпу пассажиров и встал метрах в двадцати от неё по ходу движения транспорта — может, и найдётся место в какой-то из машин для одинокого пассажира. Первые два такси Олег пропустил — оба были битком набиты людьми. Третье такси шло полупустым: кроме водителя на переднем сиденье пассажира находился какой-то пожилой мужчина профессорского вида. Олег поднял руку голосуя. Автомобиль резко притормозил.
        — Куда? — приоткрыв дверцу, наполовину вылез из машины водитель — молодой разбитной бородач в модной жилетке из плащёвки.
        — В Москву, куда же ещё? — усмехнулся Олег.
        — Две бумаги.
        — Ты что, охренел? Я тебя что, прошу отвезти меня на Луну или в Тель-Авив?
        — А при чём здесь Тель-Авив? — удивился таксист (как будто на Луну попасть проще).
        — А при том, что это грабёж средь бела дня!
        «Профессор», поблескивая очками, рассеяно наблюдал за перепалкой.
        «Ну, чисто книжный червь, — усмехнулся про себя Олег, — шляпа, очки, бородка клинышком».
        — Так ты едешь? А то вон уже и желающие объявились, — водила, ухмыляясь, кивнул на отделившихся от толпы двух грозного вида тёток с огромными баулами, явно намеревающихся отбить такси у нахала, пролезшего без очереди.
        — Ладно, ГУВД Москвы, надеюсь, знаешь, где это, — объявил Олег, усаживаясь на заднее сиденье.
        — Не думай, что это будет стоить тебе дешевле! — ухмыльнулся таксист, вскочил за руль, и машина резко тронулась с места.
        Орущие и размахивающие руками тётки остались позади.


        — Ты бы своего водилу взаправду «бомбить» отправил. У него это классно получается, — усмехнулся Олег.
        С зеркала заднего обзора на него лукаво поглядывали озорные глаза «таксиста».
        — Здорово, Олежа! — в голосе «профессора» было столько теплоты, что Островецкий на мгновение смешался.
        — Здорово, командир! — нарочитой грубоватостью Олег попытался замаскировать проскальзывающие в голосе нотки нежности. — Видишь, как встречаемся? Даже обнять друга не могу. На своей земле приходится вести себя, как партизанам…
        — Не журысь, козачэньку! Успеем ещё и наобниматься, и водочки попить. Вот только дело сделаем…
        Тираду «профессора» перебил телефонный зуммер. Тот открыл крышку «бардачка» и вынул оттуда трубку радиотелефона. Поймав удивлённый взгляд Олега, он горделиво подмигнул: так-то, мол, это тебе Москва, а не какой-нибудь занюханный Мухосранск…
        — «Первый»! — коротко бросил в трубку «профессор». Выслушивая доклад, он всё больше мрачнел. — Олег, ты был прав. Моя «наружка» сообщает, — он кивнул на трубку, — тебя ведут от самого аэропорта. Весьма профессионально — двумя машинами: белой «восьмёркой» и зелёной «Волгой». Она сейчас как раз за нами. По всей видимости, это «смежники»[22 - «Смежники» — одно из названий сотрудников КГБ (милиц. сленг).].
        — Час от часу не легче… То вояки, то чекисты… Боря, ты можешь мне объяснить, что происходит? Я расследую обычное уголовное дело, а меня пасут, как американского резидента…
        — Ну, дело-то не совсем обычное. Не так уж часто в мирное время средь бела дня убивают полковников…
        — Средь тёмной ночи, — хмуро уточнил Олег.
        — Сути не меняет. Ты был прав, дело не в полковнике, а в том, что было при нём.
        — У меня же первая категория допуска. Ну, найду я похищенное у полковника, передам им по описи, и дело с концом. Нужны мне их долбаные секреты, как танцору яйца! Зачем весь этот сыр-бор?
        — Не знаю, разберёмся. А пока возьми папочку у себя на заднем сиденье, почитай, я там тебе кое-какие бумаги подготовил.
        Олег вынул из лежавшей на сиденье пластиковой папки несколько листов исписанной мелким, убористым почерком бумаги и углубился в чтение.
        «Профессор» бросил на него короткий, полный жалости взгляд. Перемены в друге поразили его. Он вспомнил, как год назад по пути в Сочи Олег с женой заехали к ним в Москву. Жёны — весёлые, общительные украиночки — быстро нашли общий язык. Вчетвером много гуляли по Москве, потом застолье не даче. Было много шуток, песен под гитару. Олег блистал красноречием, поблескивая своими иронично-весёлыми карими глазами. Нет, ирония во взгляде осталась, но теперь вместе с ней в уголках глаз поселилась жгучая тоска, и от этого Борису было не по себе. Он испытывал какое-то непонятное чувство вины перед другом. Поэтому, когда сегодня рано утром Олег позвонил ему со своей проблемой, он, не задумываясь, согласился помочь.


        Борис Щербаков, естественно, не был профессором. Вернее, он преподавал, конечно, в академии МВД оперативно-розыскную деятельность, но основным его занятием было руководство управлением по раскрытию особо тяжких преступлений ГУУРа.
        Полковник Щербаков по праву считался одним из лучших сыщиков страны. С Олегом Островецким он познакомился в Афганистане. Щербаков, тогда ещё подполковник, возглавлял разведотдел дивизии, а Островецкий был его подчинённым. Подполковник частенько лично участвовал в операциях, хотя по должности вовсе не обязан был этого делать. Наоборот, за это ему частенько перепадало от комдива, вполне резонно считавшего, что дело Щербакова — планирование операций, а не их практическая реализация. Планировать подполковник умел прекрасно, используя при этом весь свой богатый опыт разыскника. Поэтому потери среди его подчинённых были очень редки, за что разведчики буквально боготворили Щербакова. Но, несмотря на это, Борис не мог усидеть на хорошо укреплённой базе, посылая своих людей на рискованные задания. Поэтому он, невзирая на запреты, нередко сам принимал участие в операциях. Во время одной из них Борис вытащил из-под шквального огня «духов» подвернувшего ногу Олега, а затем почти два километра по горам буквально тащил его на себе до вертолёта. Время от времени они отгоняли огнём наседавших «духов». Олег просил
оставить его и идти за подмогой. Не начальственное, мол, это дело — таскать на себе подчинённых. На что Борис обещал засадить капитана на «губу» за идиотские шутки во время боя. Так, незлобливо переругиваясь, они сумели добраться до вертолётной площадки, где выручила подоспевшая десантура, сумевшая отбить душманов.
        Этот случай очень сблизил обоих. Борис частенько навещал капитана в полевом госпитале, являясь туда с непременной бутылкой коньяка. Застольные беседы, нередко заканчивающиеся жаркими спорами, постепенно выявили сходство характеров. Они всё больше доверяли друг другу, откровенно обсуждая порой очень острые проблемы.
        С возвращением Олега из госпиталя их дружба ещё более окрепла. На косые взгляды недоброжелателей оба не обращали никакого внимания, тем более что поблажек по службе Борис Олегу не давал и от опасных заданий не оберегал.
        Из Афганистана оба были отозваны практически одновременно. Олег вернулся к себе в Латвию, а Борис — в Москву. Боевой офицер, отмеченный в Афганистане орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, сразу же был назначен на одну из ведущих должностей в Главном управлении уголовного розыска страны. Вскоре получил звание полковника. Он неоднократно предлагал другу перебраться в Москву, но неизменно получал шутливый отказ: мол, быть майором на периферии — лучше, чем полковником в Москве. Борис не оставил своих попыток и, втайне от друга, пользуясь своими связями в академии МВД, организовал ему приглашение на учёбу в адъюнктуру. Олег уже было согласился, но гибель жены перечеркнула всё…


        — Извини, Олежа, что на Алёнкины похороны не приехал: дела, будь они неладны… Да и словосочетание это — «Алёнкины похороны» — в голове не укладывается. Алёнка и похороны… — грустно вздохнул Борис.
        — Можешь не извиняться. Что я — не понимаю? Поди не овощной базой командуешь, — усмехнулся Олег и внимательно посмотрел на друга. Борису недавно исполнился сорок один год. Высокого роста, худощавый, жилистый. Светло-русые волосы скрывали седину на висках.
        — Слушай, Борька, а маскарад у тебя классный: очки, бородёнка эта козлиная…
        — Ну, бородёнка-то накладная, а вот очки — мои.
        — Как твои? Ты же никогда не жаловался на зрение!
        — Ну, всегда что-то происходит впервые, — Борис снял очки. — Старею, наверное…
        Олег заметил морщинки усталости в уголках его глаз.
        — Трудно, Боря?
        — Трудно, Олег! Такой вал пошёл — захлёбываемся. Люди уходят, преступность растёт в геометрической прогрессии, причём наиболее тяжкие её виды. Да, о чём толковать — у вас, видимо, не лучше.
        — Куда уж! Кадровый состав пока ещё удаётся сохранить, а вот валом нас уже давно накрыло. Раньше, бывало, по разбою весь отдел «на ушах стоял», особенно розыск, а теперь — только регистрируем.
        — Ладно, вернёмся к нашим «баранам». Ты справку прочитал?
        — Хорошо, но маловато…
        — Вот нахалюга! Ты же только утром позвонил. У меня и было-то всего несколько часов подсобрать материал…
        — Ну, не кипятись.
        — Ладно, будем действовать. Ты обивай пороги со своими запросами, а я буду пробивать по своим каналам. Благо, связи за это время наработаны. Так что, всё, что можно узнать о твоих фигурантах, — мы узнаем. А вот знакомство наше пока афишировать не будем: и мне перекроют кислород. Поди знай, кто за всем этим стоит. Поэтому связь будем держать через лейтенанта Синицына, — Щербаков кивнул в сторону бородатого водителя.
        — Здравия желаю, товарищ майор! — в зеркале заднего обзора весело сверкнули глаза бородача.
        — И тебе не болеть…
        — Да ты не сомневайся, Алексей — один из лучших моих сотрудников. Правда, в следующий раз он будет без бороды, но думаю, ты его узнаешь без проблем. Учти, только он в курсе всех дел. Остальные выполняют конкретную задачу.
        — Что не доверяешь кому-то?
        — Доверять-то доверяю, но осторожность в таком деле излишней не бывает. В общем, так: если нужно будет — Алексей с тобой свяжется, если что-то чрезвычайное — позвоним прямо в гостиницу или где ты там остановишься. Тогда ноги в руки и мотай оттуда. Если мы понадобимся, свяжешься с Алексеем через его девушку. Она в курсе.
        — В курсе чего?
        — В курсе того, что если позвонит Олег, то надо перезвонить Алексею и сообщить ему об этом. Из гостиницы не звони, только из телефона-автомата или любого левого телефона, ну, не мне тебя учить. В самом крайнем случае звони мне напрямую, но это будет означать, что у тебя ЧП и надо выручать твою задницу. В папке у тебя контактный телефон Лёшкиной девчонки и, на крайний случай, адрес конспиративной квартиры. Запомни и уничтожь бумажку.
        — Твою мать… на своей земле приходится в шпионов играть! Сказал бы мне кто-нибудь об этом ещё два дня назад — посчитал бы за идиота.
        — Такие подлые времена настали, — вздохнул Борис.
        Олег вышел из такси у здания ГУВД. Предстояло ещё отметить в секретариате командировочное предписание, взять направление в ведомственную гостиницу, пройтись по некоторым начальственным кабинетам. В ведомственной гостинице, как водится, мест не оказалось. На просьбу помочь с жильем в ГУВД на него посмотрели, как на умалишённого: много, мол, тут вас, умных, по Москве ошивается… В конце концов, используя связи, полученные от товарищей перед отъездом, удалось пристроиться в гостевую комнату общежития кооперативного института. Правда, эта комната находилась в женском крыле общежития, что отнюдь не смутило Олега, а, наоборот, внесло некоторую пикантность в ситуацию. Очень обрадовало Олега и наличие телефона в комнате. С вахтёршей бабой Валей он сразу же наладил душевный контакт, поплакавшись о трудностях милицейских будней, и получил разрешение являться в общежитие в любое время дня и ночи. Служба-с… Довольный собою, Олег завалился спать.


        — Товарищ полковник, сообщение из Москвы.
        — Докладывай!
        — Островецкий прилетел в Москву, взял такси и направился в ГУВД…
        — Постой, какое такси?
        — Обычное такси, зарегистрированное в шестом таксопарке, мы проверили. С водителем, правда, пообщаться не удалось — он сейчас в отгуле.
        — Кто ещё был в такси?
        — Какой-то старикан-интеллигент.
        — Кто такой?
        — Установить не удалось. После того, как Островецкий вышел, наши люди потеряли такси. Москва же…
        — Дальше.
        — Два часа «важняк» пробыл в ГУВД, улаживая там свои дела. Сделал несколько звонков с просьбой помочь с жильём.
        — Кому?
        — В основном это работники милиции среднего звена. Думаю, из числа тех, чьи телефоны он получил от товарищей перед отъездом. Ни с кем из них он, по видимости, не знаком. Искал жильё.
        — А что, ему в ГУВД не могли помочь с гостиницей?
        — Да вы что, товарищ полковник! Это же Москва. Туда сотни таких командировочных за день прибывают. Вот если бы из Москвы кто-нибудь прибыл бы на периферию, да и не только из Москвы, то местные бы в лепёшку разбились, чтобы получше принять гостя.
        — Откуда такие сведения?
        — Из личного опыта, товарищ полковник.
        — Хм, ну и что Островецкий?
        — Через жену одного капитана нашёл себе место в общежитии кооперативного института.
        — Так там же одни девчонки! Вот паразит — не теряет времени даром. Передай в Москву: продолжать наблюдение! Что-то подозрительно тих наш майор.
        — Есть, товарищ полковник.


        Весь следующий день Олег провёл, «нарезая круги» по инстанциям: писал рапорта, получал резолюции по ним, снова писал рапорта и снова получал резолюции. Он безропотно ходил из кабинета в кабинет, высиживал порой длинные очереди к какому-нибудь начальственному лицу, которое посылало его к другому начальствующему лицу. И всё для того, чтобы его запросы в архивы министерства обороны по поводу Митрофанова, Татаринцева и Яковлева рассмотрели вне очереди. Получив очередную резолюцию, Олег вновь и вновь возвращался в архив, откуда его вновь и вновь отфутболивали за новыми резолюциями. Даже в родном МВД доступ к базе данных информационного центра был закрыт. Извини, дружище, но ты теперь вроде бы и не наш, и для допуска к базе данных надо получить резолюцию товарища такого-то, который готов поставить свою резолюцию, но только после товарища этакого…
        Часов в шесть вечера он решил, что на сегодня «хождение по мукам» можно прекратить, тем более что к этому времени практически все начальствующие лица уже покинули свои кабинеты.
        Довольный проделанной «работой», Островецкий погулял по Москве, заглянул в продовольственный магазин, где накупил нехитрой снеди на ужин, и часам к девяти вечера заявился в общагу. Пообедать он по «традиции» не успел (два пирожка с сомнительной начинкой — не в счёт), и рассчитывал плотно поужинать.
        Проходя по коридору общаги к своей комнате, Олег на своей шкуре почувствовал, что означает выражение «идти сквозь строй». Несмотря на разгар каникул, общежитие было многолюдно: кто-то остался в Москве, чтобы подзаработать на каникулах, а кому-то и вовсе не имело смысла уезжать домой — билеты в последнее время изрядно подорожали. Коридор общежития больше походил на Калининский проспект, с той лишь разницей, что наряды дефилирующих по коридору девиц были куда откровеннее. Девчонки как бы состязались, у кого халатик короче. Некоторые вообще обходились маечками, едва прикрывающими (или открывающими) трусики. При этом все, кто украдкой, а кто вызывающе, разглядывали Олега.
        Добравшись до своей комнаты, Островецкий перевёл дух. Такие походы по «цветнику» могут и до инфаркта довести! Олегу с трудом удавалось погасить разыгравшееся воображение. Он сбросил рубашку и принялся готовить ужин. Вилки и тарелки в комнате не было, но о проходе обратно через коридор за кухню не могло быть и речи. Второго такого похода он бы не выдержал.
        «Ладно, жарить-парить всё равно ничего не надо, а без тарелки и вилки как-нибудь обойдусь. С ножа поем», — подумал Олег, удобно расположившись в кресле и разложив перед собой на столике принесённую снедь. Он открыл банку рыбных консервов, разрезал пополам помидор и откупорил бутылку чешского пива. Такое пиво недавно появилось в коммерческих магазинах и стоило недёшево, но майор решил сегодня себе ни в чём не отказывать. Он уже собрался было подцепить ножом кусочек рыбы из банки, как вдруг в дверь настойчиво постучали.
        — Входите, не заперто! — крикнул Олег.
        В комнату вошла очаровательная девушка лет двадцати в коротком шёлковом халатике, едва прикрывающем её прелести. В руках её была небольшая сковородка, источающая умопомрачительный аромат жареной картошки. То ли от вида соблазнительной красотки, то ли от обалденного запаха, а, скорее всего, и от того, и от другого вместе, Олег непроизвольно сглотнул слюну. Он ошеломлённо уставился на девчонку, машинально отметив при этом, что и сам произвёл на неё впечатление. Её глаза широко распахнулись при виде обнажённого торса Олега. Несмотря на внушительную мускулатуру, он был очень пропорционально сложен и знал, что нравится женщинам.
        — А я Вам картошечки нажарила. Я так и знала, что Вы будете ужинать всухомятку, — защебетала красотка и поставила на стол сковородку. Протянув Олегу вилку, она, улыбаясь, посмотрела ему прямо в глаза.
        — А ты?
        — А у меня диета, фигуру надо соблюдать, — девушка обтянула халатик на и без того тонкой талии.
        — Ну как знаешь, — Олег взял из её рук вилку и, не особо задумываясь о приличиях, набросился на картошку.
        Девчонка присела на край кровати и с улыбкой смотрела на него.
        — Люблю наблюдать, как мужики едят. В них в это время просыпается зверь, — с некоторым вызовом сказала она.
        Не переставая двигать челюстями, Олег молча кивнул. Вмиг управившись с нехитрым ужином, он сделал большой глоток пива и удовлетворённо откинулся в кресле.
        — Тебя как звать, красавица? Меня — Олег.
        — Наташа.
        — Наталка-Полтавка…
        — Я из Харькова.
        — А это не важно, — Олег откровенно и нахально рассматривал девушку. Та, ничуть не смущаясь, вызывающе посмотрела ему в глаза и приняла, по её мнению, наиболее эффектную позу, закинув ногу на ногу (при этом халатик перестал прикрывать что-либо). Девчонка по-кошачьи грациозно выгнула спину. Халатик сполз с её плеча, практически обнажив небольшую упругую грудь.
        «Вот чертовка»! — Олег даже восхитился откровенностью девчонки.
        — Ликёру хочешь? — не дожидаясь ответа, Олег извлёк из дорожной сумки бутылку ликёра «Вана Таллинн». — «Старый Таллинн» — очень хороший эстонский ликёр, — Олег разлил напиток по стаканам.
        Девчонка взяла свой стакан и переместилась к нему на колени. От неё исходил аромат молодости и свежести. У Олега перехватило дух.
        — Только знай, никакого продолжения не будет, — он ещё сделал попытку справиться с собой.
        — Очень нужно! А вообще-то ты дурак! Другой бы на твоём месте клялся бы в вечной любви, обещал бы жениться, а ты… Но такой ты мне ещё больше нравишься! — она потянулась к нему, приоткрыв для поцелуя свои полные влажные губы. Больше Олег сопротивляться не мог. Два месяца воздержания сделали своё дело. Он накинулся на девчонку, как коршун на добычу…


        — Слушаю!
        — Товарищ полковник, Островецкий весь день провёл в хождениях по кабинетам МВД и Минобороны. Затем вернулся в общежитие и больше оттуда не выходил. Никаких посторонних контактов не зафиксировано. По телефону из общежития вообще ни разу не говорил.
        — Странно, очень странно. Его практически в открытую отфутболивают, а он, вопреки своему характеру, спокоен и ни разу не взорвался. Что-то здесь не так… Усильте наблюдение! Постарайтесь выяснить, что конкретно он делает в общежитии.
        — Слушаюсь!


        В дверь осторожно постучали. Олег чертыхнулся, с закрытыми глазами нащупал полотенце, обернулся им и, пошатываясь спросонья, побрёл к двери.
        — Кого там черти носят? — хриплым после сна голосом недовольно пробурчал Олег.
        — Это я, Олег Семёнович.
        — Алексей? Заходи! Что-то стряслось? — Олег отпер дверь и впустил Синицына в комнату.
        — Ну, товарищ майор, какие здесь по коридору фемины хо… — восторженно начал Алексей и осёкся, ошеломлённо уставившись на пару стройных женских ножек, едва прикрытых простынёй.
        Он перевёл удивлённо-восхищённый взгляд на Олега и, оттопырив большой палец, сделал одобрительный жест. В ответ Олег поднёс к его носу внушительный кулак.
        — А ты сегодня без бороды? Тебе так лучше! Ну, что случилось? Чего припёрся ни свет, ни заря?
        — Побойтесь бога, товарищ майор! Уже восемь утра. Товарищ полковник за вами прислал. Всё, конец конспирации! — Синицын сиял белозубой улыбкой. Без бороды он выглядел совсем молодо. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти.
        Сон мгновенно слетел с Олега. Он довольно потёр руки.
        — Обожди десять минут, я только приведу себя в порядок, — с этими словами Олег слегка потеребил пальчик ноги лежащей на кровати девушки. — Наталка-Полтавка, подъём!
        — У тебя совесть есть? Мы всю ночь прокувыркались. Я только заснула! — донёсся из-под простыни капризный голосок.
        — Нет у меня совести! Вставай, солнце моё! Мне пора. Меня ждут великие дела! — Олег пребывал в прекрасном расположении духа.
        Девушка откинула простыню, села на кровати и, нимало не смущаясь присутствием двух мужчин, грациозно потянулась. Оба ошеломлённо уставились на неё. У Алексея отвисла челюсть, а Олег на мгновение пожалел о присутствии лейтенанта в комнате. Девица не спеша встала с постели, набросила на голое тело халатик и, намеренно виляя бёдрами, пошла к двери.
        — Между прочим, я с девчонками поспорила, что ты на меня западёшь! Я выиграла! — обернувшись, с вызовом заявила она.
        — И я не проиграл! — в тон ей ответил Олег.
        Девчонка фыркнула.
        — Если понадоблюсь, я в комнате напротив. Пока, любимый! — насмешливо произнесла она и выпорхнула из комнаты.
        — Вот это да-а! — Алексей шумно перевёл дух.
        — У тебя, как я слышал, девушка есть? Поэтому закатай назад губу и дуй в машину! Я мигом!


        Через пятнадцать минут Олег с вещами вышел из общежития. Алексей ждал его около новенькой чёрной «Волги».
        — А где твоё задрипанное такси?
        — Так то ж оперативная машина. Сегодня нужды в ней нет. Товарищ полковник прислал за Вами свою «ласточку», — Алексей любовно погладил блестящий капот машины.
        Олег забросил вещи на заднее сиденье и посмотрел наверх. Ему показалось, что занавеска на одном из окон колыхнулась. Так и есть, в окне второго этажа он увидел Наташу. Она, не мигая, грустно смотрела не него. Олег подбадривающе подмигнул ей и сел в машину.
        «Извини, девочка! — подумал он. — Ничего серьёзного между нами быть не может — мы с разных планет!»
        Алексей резко тронул с места.
        — Ты всегда так ездишь?
        — Не извольте беспокоиться, товарищ майор! Их бин КМС по автогонкам…
        — Вот когда станешь мастером, тогда и гоняй! А пока езжай потише и не выкай мне больше. Тоже мне — старика нашёл! И по батюшке не обзывайся. Усёк?
        — Так точно! Видел я, какой вы… ты старик! — усмехнулся Алексей.


        Полковник Щербаков встретил Олега в своём кабинете. Форма стройнила его, идиотская бородка исчезла. Никто не смог бы признать сейчас в этом стройном моложавом офицере чудаковатого пожилого «профессора». Красивые очки в золочёной оправе лишь придавали солидности и официальности. Друзья обнялись.
        — Борька, я тебя впервые вижу в форме! Всё больше в гражданском или в камуфляже, — Олег отстранил от себя Бориса, разглядывая его. — Класс! Тебе идёт!
        — Да, я её редко надеваю, как-то в «гражданке» привычнее, — немного смущённо ответил Борис. — Присаживайся, — он кивнул в сторону двух кресел и столика, расположенных в углу кабинета.
        Олег окинул взглядом кабинет. Солидно, ничего не скажешь. Обшитые дубовыми панелями стены и тамбур, покрытый зелёным сукном письменный стол. Рядом рабочий столик с телефонами и аппаратом селекторной связи. Длинный приставной стол с ровными рядами недешёвых стульев. Уголок отдыха. Но больше всего его поразил стоявший на столе новенький персональный компьютер.
        Борис заметил, какое впечатление произвёл на друга интерьер его кабинета и остался доволен.
        — А что, у вас у всех такие штуки? — спросил Олег, указав на компьютер.
        — А то! Союзное министерство, между прочим!
        — А у нас три на весь отдел, — вздохнул Олег. — Один — в паспортном отделении, один — в ГАИ, а ещё один «уркам»[23 - «Урки» — шутливое прозвище работников уголовного розыска.] отдали.
        — А ты перебирайся ко мне — получишь такой же! Олег только махнул рукой.
        — И ты умеешь с ним обращаться?
        — Пока не очень, побаиваюсь я его, — вздохнул Борис. — Но не сомневайся, освою!
        — Кто бы спорил…
        — Присядь пока, — Борис вернулся к столу и нажал клавишу селектора: — Ирина, принеси нам два кофе и печенье. Небось, позавтракать, как всегда, не успел?
        — Успеешь тут, прислал с ранья архаровца на мою голову!
        — Ну, вообще-то, не так уж с ранья. В это время нормальные люди уже вовсю трудятся. Интересно, а что это ты ночью делал, что выспаться не успел?
        Олег проигнорировал вопрос. Его взгляд приковала к себе объёмистая папка, лежащая на журнальном столике. Борис перехватил этот взгляд.
        — Почитай, это для тебя. А я пока текущие бумаги распишу. Между прочим, знал бы ты, сколько народа по всему Союзу на ушах стояли эти двое суток, чтобы собрать сию информацию.
        Олег не отвечал. Он с нетерпением открыл папку: рапорта, справки, выписки, протоколы, отчёты… Да, солидно поработали ребята!
        — Слушай, как у тебя факс от перегрузки не взорвался? — уважительно произнёс он, потрясая пухлой папкой.
        — Ты за мой факс не переживай. Лучше читай повнимательнее! Между прочим, все оригиналы спецпочтой направлены в адрес твоего отдела.
        Олег благодарно кивнул и углубился в изучение документов. Время от времени он довольно покручивал ус: неизвестные помощники поработали на славу — собрали за такое короткое время столько информации… Несмотря на наступившие смутные времена, машина розыска всё ещё функционировала слаженно.


        — Молодцы! Классная работа! — Олег удовлетворённо откинулся на спинку кресла. — Нет, хорошо всё-таки иметь друга полковника, ну, на худой конец — самому быть генералом: щёлкнул пальчиком и, пожалуйста, — получай результат! Полстраны на тебя пашет! Мне бы одному за год столько не наворотить!
        — Ну, насчёт полстраны — это очень сильно преувеличено, а в остальном ты прав… Знаешь, какая между нами разница? Ты привык работать в одиночку, «одинокий волк», а я организую на поиск десятки, если не сотни людей. Поэтому и возможностей у меня в десятки, а то и в сотни раз больше. Я тебе уже давно предлагаю: идём работать со мной! Получишь такие возможности, о которых ты сейчас даже не подозреваешь! И потом, это же Москва, а не твой городишко, которого даже на нормальной карте нет.
        — А что я забыл в твоей Москве? Толчея, беготня, народ мечется, как в одно место ужаленный. Люди друг друга в упор не видят. Тут у вас загнёшься на улице, и никто внимания не обратит. Знаешь, Боря, я в последнее время даже красавицу Ригу в больших объёмах с трудом переношу. А у нас: уютно, спокойно, я там любой вопрос одним телефонным звонком решаю…
        — Только не забудь про разницу в масштабах вопроса! Здесь у тебя появятся такие возможности, что твои «вопросы» покажутся тебе детской вознёй в песочнице. Да и не вопросы решать я тебя приглашаю, а работать, причём на качественно несоизмеримо более высоком уровне.
        — Боря, давай закроем тему! На данный момент я вообще ничего не хочу!
        — Нет, давай не увиливай! Давай доведём разговор до конца. Я, конечно, понимаю: тебе комфортно работать в одиночку. Отвечаешь только за себя. Но пойми, какой бы ни был классный сыщик, пусть даже гениальный, — есть предел возможности для одиночки. Время гениальных одиночек давно прошло! Сейчас работает машина следствия! Я не говорю про мелочёвку, я имею в виду раскрытие серьёзных преступлений и борьбу с серьёзной преступностью. И то, с чем мы с тобой полжизни боремся, в последнее время тоже стало походить на машину, порой даже более мощную, более отлаженную и лучше смазанную, чем наша…
        — Лучше смазанную — это в точку… — усмехнулся Олег. — Боря, а ты романы писать не пробовал? У тебя бы здорово получилось.
        — Ты увести разговор в сторону не пытайся. Не выйдет! Мне обидно, что человек с твоими способностями предпочитает отсиживаться в своей Тьмутаракани, размениваясь на мелочёвку. За державу обидно!
        — Оставь державу в покое! — Олег начал заводиться. — Похоже, вообще у нас скоро будут разные державы. А в остальном, скажу тебе так: да мне нравится мой городок и вообще край, где я сейчас живу. Мне нравятся моя работа и мои сослуживцы. И если я сейчас уйду, то это очень будет похоже на бегство с поля боя. Короче, мы с ребятами решили так: или держимся все вместе до последнего, или все вместе уходим! И ещё: да я люблю работать в одиночку и отвечать только за себя, а не за кого-нибудь другого, да ещё перед людьми, которые настоящего бандюгу видели только по телевизору! Сейчас я имею дело с профессионалами, а если переберусь сюда, то придётся иметь дело с генералами, которые даже полковниками никогда не были, не говоря уже о лейтенантах! Я на этих надутых индюков с лампасами за эти два дня насмотрелся выше крыши…
        — Ну, положим, и здесь ты будешь иметь дело только с профессионалами. Индюков с лампасами, как ты говоришь, оставь кому-нибудь другому. И без тебя найдётся, кому с ними разбираться…
        — Кроме того, не забывай, что там у меня Алёнка похоронена…
        — Олежа, нельзя же жить прошлым! Где бы ты ни работал, Алёнку уже не вернёшь. Дочка должна в нормальных условиях расти, самому надо думать, как дальше жить! Ладно, сбавим обороты. Похоже, я не ко времени затеял этот разговор.
        — Да, Боря! Я хочу тебе сказать одно: нет у меня сейчас никаких ни карьерных, ни профессиональных устремлений. Ни-ка-ких!
        — Понимаю тебя. Отложим разговор. Но я к нему обязательно ещё вернусь: через полгода, через год, через два…
        — Вот тогда и поговорим! А теперь — о деле.
        — А о деле вот что: есть у меня один сюрпризик. Ты же наехал на меня и не дал даже рассказать!
        — Я наехал!?
        — Ну ладно, замнём… Так вот, сейчас мы поедем в Жуковское. Там живёт один майор-отставник, который многое может рассказать о Митрофанове.
        — Что за майор? — Олег подался вперёд.
        — Ага, боевой конь почуял запах дыма! Ты ещё копытом побей! Нет у него никаких устремлений… Ты это расскажи петуху на одесском рынке! Нет, брат, наш с тобой разговор ещё не окончен!
        — Боря, не тяни кота за …! Что за майор?
        — Майор-особист… Ты рожу-то не вороти, — Борис заметил, как Олег недовольно скривился. — И среди них очень много порядочных людей! Майор служил в Афгане в одной дивизии с Митрофановым, и, было дело, даже разбирался с ним.
        — Опаньки! Так поехали, чего мы сидим?
        — Поехали!


        Майор Семёнов жил бобылём в двухкомнатной квартире в обычном панельном доме. Три года назад, сразу же после Афганистана, он вышел на пенсию. Вернее, его попросили уйти на пенсию — видимо, честный, но излишне прямолинейный служака кому-то очень сильно мешал. С семьёй у него как-то не сложилось. Выйдя на «гражданку», Семёнов не пошел работать в какой-нибудь отдел кадров или «первый отдел»[24 - «Первый отдел» — подразделение, обеспечивающее соблюдение режима секретности на предприятии.], что было бы естественно для человека его профессии, а устроился сменным оператором котельной. Работа — сутки через трое — его вполне устраивала. Всё свободное время он посвящал рыбалке. Вот и сейчас, сменившись с дежурства, он собирался выехать на озеро с ночёвкой. Планы майора были нарушены звонком в дверь.
        Семёнов открыл дверь. На лестничной клетке стояла несколько странная парочка: моложавый полковник милиции в пошитой с иголочки форме и довольно расхристанного вида молодой мужчина в джинсах-бананах и чёрной футболке. Под мышкой у него была зажата коричневая кожаная папочка, а в руке — большой полиэтиленовый пакет.
        — Чем обязан? — не очень любезно спросил Семёнов и осёкся, бросив взгляд на орденские планки на кителе полковника. — Проходите, — уже мягче добавил он, пропуская в квартиру непрошеных гостей.
        — Полковник Щербаков, — представился Борис.
        — Майор Островецкий, — кивнул головой Олег и, поставив на стол в гостиной полиэтиленовый пакет, принялся выгружать оттуда бутылки пива. Затем на свет божий была извлечена огромная сушёная рыбина.
        — По какому поводу пируем? — несколько озадаченно спросил Семёнов.
        — Виктор Алексеевич, извините нас, что сорвали Вам рыбалку, но возникла необходимость побеседовать, а это, — Борис кивнул на пиво и рыбу, — некоторая компенсация за испорченный выходной.
        «Во дипломат!» — мысленно усмехнулся Олег. Идея с пивом была его. Вообще-то он настаивал на более крепких напитках, но Борис волевым решением понизил градус до пива.
        Олег по привычке, нисколько не смущаясь присутствием хозяина, стал осматривать квартиру.
        «Да, не нажил майор палат каменных», — подумал он, разглядывая скромное жилище Семёнова, который тем временем разливал пиво по стаканам. Молча выпили. Беседа не клеилась. Олег раздумывал, как разговорить угрюмого майора. Встретил он их, скажем прямо, без особого радушия.
        Семёнов вдруг встал и вышел на кухню. Вернулся оттуда с запотевшей бутылкой водки и банкой солёных огурцов.
        — Я же говорил, что надо было водки взять, — начал было Олег, но Семёнов перебил его:
        — Не надо, майор! Она была бы лишней, а это, — он кивнул на бутылку, — за встречу! Я сразу понял, что вы тоже служили «за речкой»[25 - «За речкой» — за Аму-Дарьёй, в Афганистане.].
        — А что, по нам это так заметно? — Щербаков удивлённо вскинул брови.
        — А ты на «иконостас» свой посмотри! Такое за протирание штанов в твоей конторе не дают. А у этого архаровца на роже всё написано…
        — И что же написано на моей роже? — насупился Олег.
        — Ну, не на роже, но… В общем, сдаётся мне, что ты тоже там бывал. Есть в тебе что-то такое, ну, не могу объяснить словами.
        — Ты прав, Виктор Алексеевич, — тоже перешёл на «ты» Борис. — Мы оба служили в Афганистане, причём даже в одно с тобой время.
        Семёнов разлил водку по стаканам. Молча, не чокаясь, выпили. Захрустели огурцами.
        — И что же вас привело ко мне? — спросил Семёнов. — Вижу, информацию обо мне вы подсобрали…
        — Нас интересует всё о полковнике Митрофанове.
        — А в связи с чем?
        Олег коротко рассказал об убийстве.
        Реакция Семёнова была неожиданной:
        — Достал всё-таки кто-то эту суку!
        Островецкий и Щербаков молча переглянулись. В принципе, изучив собранные данные, они ожидали негативной реакции Семёнова, но не такой резкой. Хоть и знали, что одной из причин скоропалительной отставки майора был конфликт с Митрофановым…
        — Расскажи-ка обо всём поподробнее, — Олег пристально взглянул на Семёнова.
        — Ну, во-первых, — усмехнулся тот, — если вы думаете, что это я, то напрасно. Во время совершения преступления я был на дежурстве. Это легко проверить. Да и не стал бы я марать руки об эту гниду.
        — Витя, давай без эмоций, спокойно и по порядку.
        Семёнов плеснул себе в стакан немного водки и залпом выпил. Видимо, воспоминания о недавнем прошлом давались ему нелегко.
        — Значит, так, — начал он, — служил я в особом отделе дивизии, и к нам поступила информация о том, что начальник штаба полка, прикрывавшего аэродром транспортной авиации, подполковник Митрофанов продаёт «духам» оружие в обмен на наркотики, которые потом вместе с транспортниками переправляет в Союз. Всё это было изложено в рапорте капитана Ярцева — командира группы спецназа, прикомандированной к полку Митрофанова. Я хорошо знал Сашу Ярцева, мы вместе провели несколько рискованных операций. Короче, разбираться по рапорту послали меня. Местному особисту не доверяли, справедливо полагая, что он тоже причастен к делишкам Митрофанова. Ну не могло такое твориться втайне от особиста! Не мог-ло! Короче, когда я прибыл в полк, то там уже было всё тип-топ… К то-то, видимо, слил информацию Митрофанову. По документам всё в ажуре, никто ничего не видел и не знает…
        — А Ярцев?
        — А группу Саши Ярцева я не застал. Она ушла на задание и с него не вернулась, — Семёнов скрежетнул зубами. — Понимаете, они попали в засаду на территории, которую контролировал полевой командир Амирхан, с которым у нас было негласное соглашение о нейтралитете. Когда подоспела подмога, спасать уже было некого… Как водится, разнесли в щепки кишлак, из которого пришли «духи». А затем опять замирились с Амирханом…
        — Как так? — чуть ли не хором воскликнули Олег и Борис.
        — Вот так! Амирхан долго извинялся, говорил, что произошла трагическая ошибка и виновные будут наказаны. И действительно, прислал затем голову одного из своих командиров, непосредственно командовавшего засадой.
        — Зуб даю, Митрофанов обделывал делишки именно с Амирханом!
        — Олег, оставь этот жаргон, некрасиво, — недовольно поморщился Щербаков.
        Островецкий насупился, но промолчал. Мало кому он мог спустить такого рода замечания, но Борису Олег не перечил.
        — Я тоже в этом был уверен, я и сейчас в этом уверен! Но я не думаю, что Митрофанов стоял во главе дела. Слишком мелкая сошка для такого рода предприятия. Несомненно, за его спиной стоял кто-то намного могущественнее. Но ясно и то, что Митрофанов не был простым винтиком в деле — он был одной из ключевых фигур.
        — И ты не пытался этого доказать?
        — Ещё как пытался! А мне сказали, что у меня нет доказательств, что мои логические построения к делу не пришьёшь, а ссориться с Амирханом без веских на то причин никто не будет. Амирхан, дескать, охраняет наш аэродром не хуже нас самих. И то правда! На территорию, которую контролировал Амирхан, без его ведома ни одна мышь не проскочила бы. Он очень толково наладил сбор информации, грамотно перекрыл свою территорию пикетами и подвижными группами. Ещё бы, мы же его сами и учили. Он же в своё время окончил рижскую среднюю специальную школу милиции и очень прилично говорил по-русски.
        — Землячок, едрёна вошь! — усмехнулся Олег. — А знаете, я ведь мог с ним встречаться. Я же в то время заочно учился в рижском филиале Минской высшей школы МВД, располагавшемся в одном кампусе со средней школой милиции. Помню, когда я приезжал на сессии, то частенько видел афганцев на территории школы. Мой знакомый командовал их курсом. Они учились три года вместо двух. Первый год — только русский язык, а последующие два — по полной программе. Мой приятель ещё тогда посмеивался: мы знаем, что половина из них уйдёт к душманам, но ведь половина-то останется…
        — Видимо, Амирхан из первой половины, — усмехнулся Семёнов. — Но он действительно очень хорошо прикрывал подходы к аэродрому. Но что он охранял: наши грузы или свою наркоту — большой вопрос! — лицо Семёнова исказилось гримасой ненависти. Он налил себе полстакана водки и залпом выпил.
        — А Саша Ярцев и его ребята для них не причина конфликтовать с бандитом Амирханом! — грохнул он стаканом об стол.
        — И чем всё закончилось?
        — А ничем, — Семёнов вылил себе в стакан остатки водки. Воспоминания разбередили ему душу, и он пытался загасить их спиртным.
        — Вы не думайте, мужики, я этим не злоупотребляю, — залпом опрокинув стакан, пробормотал Семёнов, — но как вспомню эту мерзость — напиться хочется! В общем, бегал я по начальству, рапорта писал, но ничего не выбегал. А потом как-то вошёл к Митрофанову в кабинет и врезал ему по роже.
        — Ну?! — в голосе Олега явно проскальзывали нотки одобрения.
        Борис лишь молча покачал головой, но как-то без осуждения.
        — Шуму было! — довольным тоном продолжил Семёнов. Язык его уже слегка заплетался. — Хотели под трибунал отдать, но через неделю меня ранило. Серьёзно зацепило — полгода в госпитале провалялся. А дело за это время спустили на тормозах. Выписался из госпиталя, и предложили по-тихому уволиться. Хорошо, хоть пенсию успел выслужить…
        — Знаешь, парень, — усмехнулся Олег, — тебе крупно повезло с ранением. Посуди сам, довести дело до трибунала — это предать всё огласке! Ты бы ведь там не молчал!? А оставить всё без последствий — значит, признать, что у Митрофанова действительно рыльце в пушку. Так что благодари Бога, что покинул Афган в санитарном самолёте, а не в цинковом гробу!
        — Да я и сам об этом думал.
        — Слушай, а у тебя есть афганские фотографии? Покажешь?
        — А как же! Есть немного, — Семёнов встал и нетвёрдой походкой направился к комоду. — Вот, в отдельном альбоме держу, — он положил на стол небольшой фотоальбом.
        Олег придвинулся поближе к Борису, и они стали рассматривать фотографии. Семёнов подсел сбоку и давал комментарии.
        — А вот здесь мы с Сашей Ярцевым и его группой перед выходом на задание. Это за месяц до его гибели, — указал он на одну из фотографий.
        Олег принялся внимательно рассматривать снимок. На нём были изображены семеро бойцов, облепивших БТР. Восьмой, в котором легко угадывался Семёнов, широко улыбаясь, стоял в обнимку с высоким блондином в «разгрузке»[26 - «Разгрузка» — специальный жилет с множеством карманов.].
        — Вот он, Саша, — указывая на него, грустно пояснил Виктор. — А вы знаете, в госпитале меня навещали сослуживцы. Так вот: кто-то мне сказал, что один из ребят был ещё жив и его отправили в госпиталь в Ташкент. Но он был уже не жилец — на нём живого места не было…
        Олега будто током ударило. Вот! Вот оно, чёрт возьми! Он почувствовал, как напрягся Борис.
        — Я ведь тел погибших ребят и не видел. Их сразу же в полевой госпиталь отправили, потом меня ранило, а отправляли их в Союз уже без меня, я — в госпитале, — продолжал Семёнов, не обращая внимания на собеседников. Речь его становилась всё менее связной, паузы между словами — всё длиннее. Видимо, он уже порядком захмелел.
        — А кто из них был ещё жив? О ком ты говорил? — нарочито бесстрастно спросил Борис.
        — Да вот, — Семёнов ткнул пальцем в одного из парней, изображённых на фотографии. — Это Сашин заместитель — Серёга Сирота, старлей. Он внезапно осёкся: — Мужики, вы это к чему?
        Он взглянул на Олега и Бориса совершенно трезвыми глазами и потянулся к альбому.
        — Стоп, майор, — Олег забрал альбом. — Это я изымаю…
        — По какому праву? — взвизгнул Семёнов. Усилие воли, которое он затратил, чтобы на мгновение протрезветь, произвело обратный эффект — он совершенно расклеился.
        — По праву того, что я следователь. Сейчас оформлю постановление о выемке, а потом и показания твои запишу под протокол, — жёстко ответил Олег.
        — Суки! — заревел Семёнов. — Развели, падлы, как последнего мудака! Да вы такие же твари, как ваш Митрофанов, как его начальнички!
        — Заткни пасть! — взорвался Олег.
        — Молчать! — Борис резко дёрнул его за плечо. — Извини, Витя, — Щербаков участливо положил руку на плечо Семёнова, — извини друг, но мы расследуем убийство, и так нужно для дела. Когда протрезвеешь, самому будет стыдно за свои слова. А мы… Мы разберёмся во всём!
        — Извини, старик! — уже миролюбиво сказал Олег, доставая из папочки бланки протоколов и постановлений. — Не люблю, понимаешь, когда меня обзывают плохими словами.
        Пока Олег оформлял бумаги, Борис внимательно рассматривал фотографии в альбоме. Семёнов молча смотрел на них осоловевшими глазами. Также молча подписал протоколы допроса и выемки.
        — Старик, как только закончу дело, я тебе обязательно верну альбом. Обещаю! Слово офицера!
        Семёнов отмахнулся рукой и побрёл к дивану.
        — Уходите, мужики. Видеть никого не хочу, — глухо произнёс он, отворачиваясь к стене.
        Олег и Борис молча покинули квартиру.
        — Ну? Как всё прошло? — изнемогающий от любопытства Синицын встретил их у машины. — А что это вы такие невесёлые?
        — Знаешь, Олежа, — игнорируя вопрос Алексея, обратился Борис к Островецкому, — я чувствую себя так, словно мы сделали что-то недостойное, некрасивое…
        — Да я тоже. Но мы с тобой ни в чём не виноваты. Работа у нас такая — приходится иногда и так, — Олег тоже чувствовал себя как не в своей тарелке.
        — Между прочим, один из лучших следователей Латвии, а столько процессуальных нарушений, — Борис решил немного отвлечь друга от невесёлых мыслей.
        — Это каких же?
        — Ну, во-первых, действительно, по какому праву ты выносишь постановление о выемке практически в чужой стране? Во-вторых, выемка не санкционирована прокурором, без понятых. А в-третьих, как это ты решился допрашивать, мягко говоря, не совсем трезвого человека? Олежа, с каких это пор ты стал так вольно обращаться с законом?
        — Отвечаю по пунктам. Во-первых, чужая или не чужая страна — ещё бабка надвое сказала. Новых законов или подзаконных актов ещё нет, поэтому я пользуюсь прежними. Во-вторых, мне Семёнов очень пьяным не показался. Или ты хочешь завтра ехать сюда и допрашивать его? А может, вызовешь его к себе повесткой? В-третьих, в неотложных случаях следователь сам может назначить выемку с последующим уведомлением прокурора. И ты это знаешь не хуже меня. А в-четвёртых, как ты себе представляешь выемку материалов у Семёнова в присутствии понятых — соседей или просто прохожих? Да завтра же поползут слухи, что бывший майор не в ладах с милицией. И кому ты потом докажешь, что Семёнов хороший мужик и чист перед законом?
        — Ну, всё, всё, уел, — примиряющее поднял руки Борис. — А теперь, едем ко мне. Ксюха уже заждалась. Она там таких разносолов наготовила — пальчики оближешь!
        — Только сначала заедем к тебе на службу. Надо отдать фото твоим криминалистам — пусть увеличат, как смогут. Потом разослать запросы, ориентировки. В общем, ещё куча работы…
        — А лейтенант на что? Вот Алексей всем этим и займётся. А мы поедем ко мне домой. Завтра весь день гуляем по Москве, а в Ригу я тебя отправлю вечерним рейсом — в 19.15. Так что, можешь звонить, чтобы прислали за тобой машину.
        — Зачем, я в таком случае преспокойненько доберусь последним автобусом. Он отходит от автовокзала в 23.20. А гонять просто так машину — у нас с бензином напряжёнка. Кстати, ты серьёзно собираешься разбираться с афганскими делишками Митрофанова?
        — Во всяком случае, постараюсь. Начнём потихоньку негласную проверочку.
        — Борь, может, не стоит? Тут можно в такое дерьмо влипнуть…
        — Кто бы говорил… Сам-то ты куда влип?
        — Так я же поневоле…
        — А я — по своей воле!
        Олег тихо вздохнул, понимая, что спорить с другом бесполезно.


        Всю дорогу до Москвы Олег и Борис давали указания Синицыну. Алексей вёл машину и лишь изредка кивал в ответ.
        — Ты бы хоть записывал что-нибудь! — посетовал Олег.
        — Да не переживай ты за него! У него уникальная память, — ответил за Алексея Борис.
        Высадив Олега и Бориса около дома Щербаковых, лейтенант уехал выполнять поручения.


        — Олежка! — Оксана с визгом бросилась к нему на шею. Потом отстранилась, посмотрела ему в глаза и заплакала навзрыд.
        — Ксюша, не плачь, не надо! — Олег и Борис гладили её по плечам, пытаясь успокоить.
        — Знаешь, когда ты позвонил и сообщил об Алёнке, она всю ночь проплакала. Я её валерьянкой отпаивал. Она хотела ехать на похороны, но я побоялся отпускать её в таком состоянии одну, — извиняющимся тоном произнёс Борис. — Видишь ты, знакомы они были всего ничего, а как сдружились! Ладно, пошли к столу…
        Стол ломился от всевозможных яств. Олег давно уже не видел такой роскоши. Борис выставил на стол бутылку дорогого коньяка. Олег вышел в прихожую, где оставил свою дорожную сумку, и принёс оттуда бутылку таллинского ликера.
        «Хорошо, что две бутылки захватил, — подумал он, — обе пригодились».
        Выпили. Глядя на уминающего закуски Олега, Оксана украдкой вытирала глаза платочком. Потом стали петь. Впервые за два месяца Олег взял в руки гитару. Затем перешли на народные песни. Олег сидел между Борисом и Оксаной, обнимая их за плечи, и впервые за эти месяцы почувствовал себя спокойно и умиротворённо.
        — Товарищ полковник, разрешите доложить?
        — Докладывай!
        — Островецкий в Москве встретился с неким полковником Щербаковым из главного управления уголовного розыска. Как оказалось, они дружат ещё с Афганистана. Затем вместе они посетили в Жуковском отставного майора Семёнова. О чём шла речь, выяснить не удалось. Полагаю, что о Митрофанове: Семёнов служил вместе с ним в Афганистане.
        — Всё доложил?
        — Так точно!
        — Ты отдаёшь себе отчёт в том, что произошло? Вас обвели вокруг пальца как сопливых пацанов. Пока Островецкий, изображая из себя паиньку, похаживал по кабинетам, его друг-полковник, по всей видимости, развил бурную деятельность. Ты хоть представляешь себе возможности полковника ГУУРа?
        — Так точно!
        — Ни хрена ты себе не представляешь! Что они за это время могли накопать? Тебе не кажется, что ситуация вышла у нас из-под контроля? И почему не удалось выяснить, о чём беседовали Островецкий и Щербаков с Семёновым?
        — Наши люди попытались поговорить с Семёновым. Тот был сильно пьян и послал их…
        — Майор, тебе не кажется, что ты провалил операцию?
        — Никак нет, товарищ полковник! В любом случае «важняк» сообщит в свой отдел о ходе расследования и даст указание на проведение очередных оперативно-розыскных мероприятий. Вот тогда-то мы и узнаем всё, что они в Москве успели нарыть.
        — Смотри, майор! Сам понимаешь, что стоит на кону. В случае чего, не поздоровится ни мне, ни тебе. Значит так, подготовь все мероприятия по переведению операции в активную фазу! И чтобы больше никаких проколов! Всё ясно?
        — Так точно, товарищ полковник!


        — Здорово, братка!
        — Олежа, привет! Как там Москва? Накопал чего-нибудь?
        — Не чего-нибудь, а, думаю, практически всё! Сейчас тебе по факсу перешлют ориентировку и фотографию. Размножь фото и немедленно организуй проверку!
        — Даже фото нарыл!? Ну, ты даёшь! А у нас тут тоже кое-что проклюнулось. Одна из продавщиц в табачном ларьке вспомнила интересного молодого человека, купившего два блока «Севера». Уже сделали фоторобот.
        — Вот и сравнишь его с фотографией. А наш «приятель» совершает ошибки. Ему бы по две-три пачки покупать в разных точках, а он сразу два блока — вот и привлёк внимание. Если, конечно, это он.
        — А может, он не захотел засвечиваться в нескольких местах? Понадеялся, что здесь его не запомнят? Ладно, разберёмся…
        — По моей фотографии немедленно начинайте отработку по полной программе: циркуляры, ориентировки — по всей республике, всем линейным отделам и таможенным постам — в обязательно порядке!
        — По твоей фотографии?
        — Долгоногов, ты у меня дошутишься! Ехидничаешь не ко времени! Естественно, по фотографии подозреваемого, которую я высылаю тебе. И снова: поквартирный обход, вокзал, автостанция, дальнобойщики, магазины и так далее!
        — Опять?! Олежа, мужики нас проклянут!
        — Не проклянут! У тебя есть другое предложение?
        — Нет.
        — Тогда не вякай! Теперь есть с чем ходить и что предъявлять людям.
        — А ты когда домой?
        — Вечером вылетаю.
        — Я тебя встречу в аэропорту.
        — Не надо. Занимайся делом. На последнем автобусе доеду. Остановка-то недалеко от моего дома. Всё, бывай, до встречи!
        — Пока, Олежа!


        Олег, Борис, Оксана и Алексей Синицын стояли в буфете аэропорта за высоким барным столиком, на котором сиротливо разместились четыре рюмки коньяка и блюдце с нарезанным лимоном. У ног Олега лежала его дорожная сумка, заметно прибавившая в объёме: Оксана под завязку утрамбовала её всяческой снедью. Рядом стоял пластиковый кейс, битком набитый бумагами.
        «Да, неплохо поработали, — подумал Олег. — Уезжал с тощей папочкой бланков, а сейчас кейс едва закрывается. И это не считая того, что идёт сейчас спецпочтой со всех концов страны».
        «Что бы я без тебя делал, старый дружище?» — Олег с благодарностью посмотрел на Бориса.
        За столом установилось обычное в таких случаях неловкое молчание: затевать серьёзный разговор в ожидании посадки — бессмысленно, а к пустопорожней болтовне никто не был расположен.
        — Всё, ребята! — Олег решил прервать тягостное ожидание. — Выпьем за успешный полёт и за удачу, и я пойду. Долгие проводы — лишние слёзы!
        Чокнулись, выпили. Олег забросил на плечо сумку, взял кейс.
        Неожиданно Оксана прильнула к его груди и, едва сдерживая слёзы, вымолвила:
        — Олежка! Переезжай к нам. Боря говорил, что может устроить тебе перевод. Переезжай! Что ты там будешь в такое неспокойное время один с ребёнком на руках? А здесь мы рядом, опять же за Светланкой присмотрим…
        — Спасибо, Ксюха! — еле сдерживая подкативший к горлу комок, Олег поцеловал её в щёку. — Но я там не один. Хотя… Знаешь, я подумаю, — впервые Олег не ответил прямым отказом.
        — Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! — Борис широко улыбнулся. — Надо было сразу Ксеню засылать!
        Олег и Борис на мгновение посмотрели друг другу в глаза, крепко обнялись, и Островецкий зашагал к служебному проходу, около которого Синицын уже о чём-то оживлённо беседовал с дежурными милиционерами.
        — Ну, бывай, Лёха! — Олег крепко пожал ему руку. — Может, ещё и свидимся!
        — Обязательно свидимся, товарищ майор! Земля-то — она круглая!
        Олег прошёл мимо козырнувших милиционеров и направился в зал ожидания. Оксана, уже не сдерживая слёз, перекрестила его вслед.


        Самолёт прибыл в Ригу по расписанию. Олег не сдавал вещи в багаж, поэтому сразу же после посадки через служебный выход покинул здание аэропорта. На рейсовом автобусе добрался до центрального автовокзала. До отправления его автобуса оставалось ещё сорок минут. Олег присел на скамейку и достал из кейса два снимка. На одной фотографии был изображён улыбающийся парень лет двадцати пяти, в бронежилете и с АКМ на груди. Это было увеличенное фото со снимка, изъятого у Семёнова. На другой — ксерокопии — был тот же парень, но на несколько лет моложе, в курсантской форме. Эту ксерокопию привёз ему Синицын прямо в аэропорт.
        «Так вот ты какой, Сергей Павлович Сирота, — Олег мысленно перебирал в памяти всю информацию о нём. — Детдомовец, отсюда и фамилия. О родных никаких сведений нет, военное училище, недолгая служба в Пскове, Афганистан… Да, негусто, негусто… Что ещё? Из ташкентского госпиталя в бессознательном состоянии был переведён в краснодарский госпиталь. Оттуда пока ответа не поступало. Ах да, очень важный момент: правый клык сколот — занимался боксом в училище, был даже кандидатом в мастера спорта. Хорошо, что один из сокурсников вспомнил эту мелочь. Хм, «мелочь». Из таких вот «мелочей» и состоит наша работа. Теперь осталось только найти подтверждение тому, что это именно он был в нашем городе, и всё, Сергей Павлович, — ваша песенка спета! Задержим — ещё много чего нароем…»
        Олег закрыл кейс и встал навстречу подъезжающему автобусу.


        Была непроглядная темень, когда Олег подходил к своему дому. Обитатели крупнопанельной «пятиэтажки», видимо, уже крепко спали — во всяком случае, ни в одном окне света не было.
        Олег открыл дверь в подъезд и замер на пороге… Скорее чутьём, чем разумом, он понял: что-то не так. В подъезде темно, не горит лампочка, хотя Янка Пуриньш с первого этажа внимательно за этим следит с тех пор, как по пьянке в темноте разбил себе голову. Машина у соседнего подъезда, военный «уазик» — в доме живёт много военных, но служебные машины на ночь не остаются, им положено в это время находиться в части…
        Олег постоял немного, чтобы глаза привыкли к темноте. Рука машинально потянулась к подмышке. Чёрт! Кобуру с пистолетом оставил в сейфе перед отъездом… Олег переложил кейс в правую руку и весь обратился в слух, напоминая сейчас готового к прыжку зверя. Он осторожно поставил на пол дорожную сумку, правую руку с кейсом подтянул к животу, как бы прикрывая его. Набитый бумагами пластиковый кейс может служить хорошей защитой не только от ножа, но и от пули. Левую, согнутую в локте руку, Олег поднял вверх, прикрывая голову, и бесшумно скользнул вперёд. Он скорее почувствовал, чем увидел кого-то перед собой. Тяжёлый пластиковый кейс с алюминиевыми окантовками в умелых руках может мгновенно превратиться из орудия защиты в грозное орудие нападения, наподобие кистеня. Олег резко выбросил руку с кейсом снизу вверх. Кейс, описав дугу, подобную апперкоту[27 - Апперкот — удар снизу вверх, в челюсть или солнечное сплетение (бокс).], с хрустом врезался углом в чьё-то тело. Раздался дикий вопль. «Челюсть «ушла» у кого-то!» — промелькнуло в мозгу. Не убавляя хода, Олег резко повернулся вокруг своей оси. При этом,
зажатый в руке кейс, превратившийся в мощное оружие, описав почти полный круг, вновь врезался во что-то мягкое. К то-то вскрикнул от боли. Олег в два прыжка преодолел лестничный марш и на площадке между этажами развернулся, прижавшись спиной к стене и защищая кейсом живот. Он вновь был готов к отражению атаки…
        — Это что тут такое происходит? — кто-то завозился в замке квартиры на первом этаже.
        Послышался топот ног — нападавшие бросились к выходу. Внезапно раздался звук падающего тела. Кто-то яростно заматерился…
        «Вот и баул нечаянно сработал», — подумал Олег и с облегчением перевёл дух. Послышался шум отъезжающей машины. Дверь квартиры, наконец, отворилась, и оттуда хлынул яркий свет, освещая тёмный подъезд.
        — Йохайды![28 - Йохайды — что-то вроде «чёрт побери!» /латышск./.] Опять свет не горит! — на пороге квартиры стоял полусонный Янка в длинных семейных трусах с всколоченными волосами. — Островецкий, это ты? — он наконец заметил Олега. — На тебя что, напали? Может, милицию вызвать?
        — Да я уже и так здесь! — отшутился Олег. Напряжение схватки медленно отпускало его. — Спи, Янка! Спасибо тебе!
        Олег устало побрёл наверх по лестнице. Он поднялся на пятый этаж, вошёл в свою квартиру и тяжело опустился на табуретку в прихожей.
        «Итак, что же это было? — Олег, размышляя, прикрыл глаза. — Покушение на убийство? Вряд ли, хотели бы убить — убили бы. Просто расстреляли бы на подходе к дому. А если не хотели поднимать шум? Если хотели заколоть по-тихому? Стрельба ведь могла бы навести на след военных, а «посадить на перо» — милое дело: мало ли врагов у «важняка» среди «блатных»?
        В том, что это были военные, Олег не сомневался.
        «Что же они всё-таки хотели? Убить или напугать? А может, просто отметелить и вывести на время из строя? Ладно, потом разберёмся. Но впредь надо быть поосторожнее». Размышляя таким образом, Олег принялся сооружать у двери некую нехитрую конструкцию. Он взял ведро и зацепил его дужкой за щётку швабры, которую прислонил к двери. Теперь, если кто-то попытается втихаря проникнуть в квартиру, это вызовет страшный шум. Олег проверил задвижки на окнах и отправился в гостиную на диван. Спать лёг, не раздеваясь, положив под подушку самодельный зэковский топорик — подарок знакомых офицеров из колонии. В который раз пожалел об отсутствии пистолета.
        «Надо будет какой-нибудь неучтённый ствол «заныкать», — засыпая, подумал Олег. Перелёты, автобусы, недавняя схватка дали о себе знать — он словно провалился в какую-то яму…


        — Слушаю!
        — Товарищ полковник, извините, что пришлось потревожить в столь позднее время…
        — Можешь не извиняться. Зря не разбудил бы! Ну, что ещё стряслось?
        — Нападение на Островецкого не удалось. Была поставлена задача вывести его из строя на одну-две недели, но он оказался расторопнее. В общем, у сержанта Кудрявцева сломана челюсть, а у капитана Лагутовского — сильный ушиб груди, подозрение на перелом ребра.
        — Неслабо Островецкий ваших людей отделал! Плохо их учите! Вчетвером одного не смогли одолеть. Ну что ж, выбора у нас не осталось. Ты знаешь, майор, что тебе надлежит сделать!
        — Товарищ полковник, но это как-то…
        — Отставить слюнтяйство! Ты на службе, майор! Выполнять приказ!
        — Есть!
        Олега разбудил трезвон телефона. Он спросонья поглядел на часы: девять утра. Чёрт подери! Сегодня же суббота, и он с дороги — могли бы дать ему выспаться…
        — Какого лешего? — раздражённо рявкнул Олег в трубку. — Жить без меня не можете?
        — Олег Семёнович, — услышал он вежливый незнакомый голос. — Выслушайте меня внимательно, не перебивайте и не бросайте трубку.
        — Кто это? Что вам нужно? — сон мгновенно улетучился.
        — Ваша дочка у нас. С ней ничего не случится, если Вы перестанете проявлять активность в деле Митрофанова. Скажитесь больным, напейтесь, я не знаю, что ещё, но сидите дома. И придержите Долгоногова…
        — Слушай ты, падла! — голос Олега клекотал от ярости. — Если с дочкой что-нибудь случится, я вас зубами грызть буду!
        — Я же просил не перебивать! — говоривший также повысил тон. — Если Вы выполните наши требования, то с девочкой ничего не случится, мы вернём Вам её в целости и сохранности, — в трубке послышались короткие гудки.
        Секунду помедлив, Олег срывающимися пальцами начал набирать номер телефона матери в Белоруссии. На том конце трубку не брали. Тогда он набрал номер телефона её соседки. К трубке долго не подходили.
        — Ну, ну же, — бормотал он, как будто это могло поторопить кого-то на том конце провода.
        Наконец кто-то снял трубку.
        — Тётя Валя!?
        — Ой, Олеженька, а у нас беда! Светочка пропала, твоя мама побежала заявлять в милицию…
        Олег в бешенстве швырнул трубку в стенку. Разлететься на кусочки ей помешал провод. Он смёл вазу со стола.
        — Суки! Твари! — взревел он. — Ребёнок-то здесь при чём?
        Он рывком открыл дверцу бара, выхватил оттуда початую бутылку виски, одним движением резко свернул пробку, сделал большой глоток и закашлялся…
        «Какая гадость!» — подумал он. Но «гадость» сделала своё дело — приступ ярости начал проходить. Олег сел на диван и обхватил голову руками. Так, надо прийти в себя и успокоиться. Бешенством здесь не поможешь. Они ведь только этого и хотят: сломать тебя, вывести из равновесия, чтобы ты сидел, жрал водку и выл от бессильной ярости. Олег уже полностью взял себя в руки. Внешне он был абсолютно спокоен, но если бы кому-то довелось сейчас заглянуть в его глаза, то он пришёл бы в ужас — это были глаза перешедшего грань добра и зла, готового на всё человека.
        «Прежде чем кого-то «грызть», его надо найти», — отстранённо подумал Олег. Он подошёл к окну, не отдёргивая гардины, стал осматриваться. И сразу же заметил припаркованный у дома напротив военный микроавтобус. Само по себе это не вызвало бы подозрений — в том доме проживало немало военных. Но такой машины там никогда не было. Олег внимательно продолжал осматривать дом напротив: окно за окном, подъезд за подъездом. Оп-па! В чердачной будочке, прикрывавшей выход на крышу, блеснула оптика.
        «Плотно обложили», — Олег отошёл от окна и поднял валявшуюся на полу трубку. Телефон, как ни странно, работал. Развинтив трубку, он там увидел то, что не стало для него неожиданностью. На микрофоне лежала малюсенькая чёрная таблеточка. «Твою мать! Я таких даже и не видел. Наши — раз в пять больше», — подумал Олег. Он завинтил обратно трубку и положил её на место.
        «Да, неплохо снабжаются «коллеги», — думал Островецкий, методично, шаг за шагом, обследуя квартиру. В итоге кропотливых поисков он нашёл ещё две закладки «прослушек». Олег взял стакан, плеснул в него виски, сел в кресло и задумался. Потягивая из стакана маленькими глоточками, он размышлял, сопоставлял, прикидывал по времени… Неприятная на вкус жидкость, как ни странно, помогала думать. Постепенно вырисовывался план действий…
        Олег одним глотком допил остаток виски, взял телефонную трубку и набрал номер.
        — Долгоногов у аппарата!
        — Ояринь, — нарочито заплетающимся языком начал Олег, — ты на работе?
        — Очень умный вопрос! А куда ты звонишь? Между прочим, по твоей милости весь розыск пашет, несмотря на субботу. Нет, мне это нравится: навалил нам заданий по самое не балуй, а сам с утра лыка не вяжет! Мы думали дать ему выспаться с дороги, а он…
        — Ояр, не бухти! — перебил Долгоногова Олег. — Возьми из моего сейфа бутылку водки и дуй ко мне!
        — Островецкий, ты что охренел!? — взревел Ояр. — Мы тут…
        — Делай, чё сказано!
        — А как я твой сейф открою?
        — Возьми у дежурного дубликат ключей. Сам разберёшься? Или мне ему позвонить?
        — Ещё чего не хватало? Чтобы ты с ним своим заплетающимся голосочком разговаривал, а назавтра весь отдел гундел, что майор Островецкий во время аврала нажрался, как свинья. Сиди уж… Сейчас приеду! — Ояр бросил трубку.


        Через двадцать минут длинно и противно затренькал дверной звонок. Олег посмотрел в глазок и открыл дверь. На пороге стоял Ояр, всем своим видом выражая возмущение. Пола его куртки подозрительно оттопырилась, ноздри гневно раздувались. Олег с интересом смотрел на него.
        — Ты что себе поз..!? — Ояр осёкся, увидев совершенно трезвые глаза Олега, и в полном недоумении уставился на него. Тот приложил палец к губам и кивком головы пригласил Долгоногова в квартиру.
        — Ояринь, пошли, выпьем! — продолжая изображать пьяного, Олег жестом позвал Ояра в ванную комнату. Тот, не переставая удивляться, последовал за ним.
        — Говори потише — хата на прослушке, — полушёпотом произнёс Олег, когда они расположились в ванной. — Принёс?
        — Ты это имел в виду? — Ояр достал из-под полы кобуру с пистолетом.
        — Молодец! Я был уверен, что ты врубишься!
        — Так в сейфе никакой водки и не было… Олежа, что произошло?
        — Светланку похитили.
        — Чего!?
        — Тише ты! Здесь-то чисто, а в кухне «жучок»…
        — Вот твари! Чего они хотят?
        — Чтобы мы спустили дело Митрофанова на тормозах. Тогда и Светланку вернут.
        — Ну и хрен с ним, с этим делом! Соглашайся с ними! Ничего не стоит того, чтобы рисковать малышкой!
        — Ояр, ты что, не врубился? Да мне начхать на всё! Гори эта служба синим пламенем! Если бы я был уверен, что её вернут в целости и сохранности, я бы пошёл на все их условия — сидел бы дома и пальцем бы не шевелил! Просто, есть большая доля вероятности того, что Светланку не вернут…
        — Как?! Они что — звери?
        — Посуди сам, похищена дочь офицера милиции. Местные органы уже на ушах стоят. Это дело на тормозах не спустишь. И эти твари понимают, что я этого так не оставлю. А малышке ведь не два-три года, ей шесть лет, и она может дать довольно чёткое описание похитителей и места, где её содержали. Теперь понял?
        — Чёрт! Что же делать?
        — Мне нужна машина. Достанешь?
        — Не вопрос. Олег, возьми меня с собой!
        — Нет. Ты мне нужен здесь. Будешь изображать дикий загул. Помнишь, мы отмечали твои капитанские погоны? А потом, когда все ушли, мы продолжали с тобой пить, а затем горланили песни под гитару. Ты ещё для хохмы записал всё это на кассету. Помнишь?
        — Да помню, конечно!
        — Так вот, эту кассету я зарядил в магнитофон. Используй и её тоже. В общем, братишка, тяни время. Играй так, чтобы тебе поверили даже потомки Станиславского! Помни, что от тебя теперь зависит моя голова, и не только моя. На телефонные звонки не отвечай! Будут звонить в дверь — посылай всех куда подальше! Всех абсолютно! Ломать дверь они не рискнут… Пошли, покажу тебе что-то…
        Они вышли из ванной комнаты и прошли на кухню. Из-за гардины Олег жестами показал Ояру микроавтобус и наблюдателя. Долгоногов молча кивнул.
        — Ояр, блин, ты чего принёс только одну бутылку? — капризным тоном пьяно загундосил Олег. — Дуй теперь в магазин и затарься, как положено!
        — Дуй… дуй… — Ояр тоже неплохо изображал нетрезвого. — Сам сказал: возьми бутылку, я и взял… одну, там только она и была. Теперь шляйся из-за тебя по магазинам. А если кто увидит? Все же пашут. Нас потом с дерьмом сожрут…
        — Не сожрут! Суббота… выходной… Имеем право отдохнуть. В гробу я их видал с их работой, — пьяно разглагольствовал Олег.
        Ояр вышел, нарочито громко хлопнув дверью. Олег прошёл в спальню и открыл дверцу шкафа. Это была секция жены, и с момента похорон он не открывал её. Олег молча перебирал вещи. Эту длинную клетчатую юбку Алёнка носила, когда ходила беременной; если распороть её сзади по шву — налезет. А вот этот огромный жакет ей связала тёща, чтобы живот оставался в тепле. Олег сложил вещи в небольшую холщовую сумочку. Сверху положил большой серый пуховый платок. Им он иногда обматывал поясницу, когда прихватывало. «А теперь употребим по назначению», — усмехнулся он.
        Ояр вернулся примерно через час, притащив с собой большую хозяйственную сумку.
        — О, молодец! Сейчас затарился нормально, — Олег выгружал из сумки бутылки, нарочито громко ставя их на стол. — И закуси набрал… Ну, живём!
        Ояр кивком головы пригласил Олега в ванную.
        — Вот ключи. Это от Машкиного «жигуля». В багажнике две полные канистры бензина. Машину я оставил за магазином. «Хвоста» не было, я проверялся. Кроме «кадра» на чердаке и «микрушки», за домом стоит ещё «уазик». Там три или четыре человека в камуфляжке с удочками — типа на рыбалку собрались. Они перекрывают трассу, а магазин с их места почти не виден.
        — Рыбачки, стало быть, — недобро усмехнулся Олег. — Ну, это резервная группа. В микроавтобусе, полагаю, слухачи, а на чердаке — наблюдатель. В общем, дислокация понятна.
        Олег взял маслёнку и принялся обильно смазывать дверные петли. Затем перекинул через плечо холщовую сумочку и, слегка приоткрыв дверь, проверил петли. Скрипа не было. Олег и Ояр коротко переглянулись и, движимые внезапным порывом, крепко обнялись. Несколько мгновений постояли молча, затем Ояр слегка отстранился от Олега и немного неловко дружески ткнул его кулаком в плечо — мол, давай, брат, ни пуха тебе… Олег подмигнул ему и бесшумно скользнул за дверь. Так же бесшумно дверь за ним закрылась.
        Оказавшись на лестничной клетке, Олег не стал спускаться вниз, а, наоборот, по железной приставной лестнице поднялся в чердачную будочку. Уф, память не подвела — дверца чердачной будочки была открыта (когда Олег последний раз лазил на крышу, он не закрыл её). Слава богу! А не то пришлось бы ломать стенку будки с противоположной стороны. Дело в том, что дверца была как раз со стороны наблюдателя, и её движение не осталось бы незамеченным.
        «Наблюдай-наблюдай, — злорадно подумал Олег. — Со своего места ты сможешь заметить только идущего по крыше человека, а вот ползущего — фигушки!»
        Прежде Олег готов был растерзать человека, спроектировавшего эту крышу, а теперь ему хотелось расцеловать его. Дело в том, что крыша была не водоскатной, а водосборной, образуя собой нечто вроде бассейна. Ливневый водослив частенько засорялся, из-за чего крыша в период дождей была полна воды, затапливая порой квартиры верхних этажей. Но теперь этот «шедевр» инженерной мысли был как никогда кстати. По крыше можно было незаметно для наблюдателя проползти от первого подъезда, где жил Олег, до третьего, где находился второй выход.
        «Вот это ваш первый прокол — не учли конструкцию крыши», — подумал он, выползая из будочки на крышу. Добравшись ползком до будки третьего подъезда, Олег немного передохнул в ней и стал переодеваться.
        Через несколько минут из дверей третьего подъезда вышла высокая сгорбленная старуха в длинной клетчатой юбке и бесформенном жакете. Голова её была повязана серым пуховым платком, закрывавшим лицо практически до глаз. Смешно переступая кривыми подагрическими ногами, старуха не без труда побрела в сторону магазина. В руках у неё болталась холщовая сумочка. Если бы стороннему наблюдателю довелось бы заглянуть в эту сумочку, он был бы несказанно удивлён — в сумочке лежала завёрнутая в джинсовую куртку кобура с пистолетом.
        «Старуха» добрела до стоянки автомашин около магазина и остановилась передохнуть возле зелёной «шестёрки». Оглядевшись вокруг, она вдруг быстро открыла дверцу и ловко впрыгнула на сиденье.
        «А это ваш второй прокол, — подумал Олег, сбрасывая с головы платок и заводя двигатель. — Надо было и со второй стороны дома поставить пост».
        Он бросил взгляд на сиденье пассажира. Там лежали: большой китайский термос, видимо, с кофе, пакет с бутербродами и маленький пакетик с леденцами. «Вот паразит — всё предусмотрел, — с теплотой подумал Олег о друге. — Даже леденцы положил». Он знал о привычке Ояра брать с собой в дальнюю дорогу леденцы, чтобы бороться со сном.
        «А вот это ваш третий прокол, — усмехнулся Олег. — Зря вы не «пасли» Ояра и дали ему свободу действий».
        Олег неспешно вырулил со стоянки, так же неспешно внутренними улочками выехал на шоссе и дал газу. Через полчаса он был уже около дома Женьки Венского. Внимательно оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, Олег постучал в дверь. Венский уже ждал его — Ояр успел и ему позвонить. Помня о том, что Олегу нужна конфиденциальность, Женька безропотно вышел наружу, когда Островецкий потянулся к телефонной трубке. Через пять минут Олег вышел из дома. Лицо его было хмурым: глаза сузились, на скулах ходуном ходили желваки. Он молча пожал Женьке руку. Тот также молча протянул Олегу пакет с булочками. Некоторое подобие улыбки немного смягчило жёсткое выражение лица Островецкого. Он сел в машину и резко тронул с места. Ему предстояло за десять — одиннадцать часов преодолеть почти тысячу километров.


        — Лагутовский?
        — Так точно, товарищ майор.
        — Докладывай, как там наш объект?
        — Да всё нормально. После Вашего звонка он начал бушевать, бить посуду, потом утихомирился и вызвал Долгоногова. Сейчас они квасят и песни орут. Он сгонял Долгоногова в магазин, и тот притащил столько, что им за неделю не выпить.
        — Откуда знаешь?
        — Да видно было, какую тяжёлую сумку он прёт.
        — За Долгоноговым проследили?
        — Нет, у меня же людей мало. Да и Вы же знаете Долгоногова: если бы он заметил слежку, то запросто мог бы и рожу набить — с него станется. А зачем нам лишний шум?
        — Хорошо, сколько он отсутствовал?
        — Около часа.
        — Как? Там же рядом есть магазин?!
        — Вот и видно, товарищ майор, что Вы непьющий. В этом магазине нет винно-водочного отдела, а ближайшая точка отсюда примерно в получасе ходьбы.
        — Вы что, уже успели затариться?
        — Как можно, товарищ майор…
        — Ну смотри мне… Если что — шкуру спущу! Не расслабляться!
        — Есть не расслабляться, товарищ майор!
        Капитан Лагутовский пальцами сделал «козу» трубке радиотелефона и положил её на тангенту.
        — Как же, эти сволочи там бухают, а мы тут будем сидеть «сухонькими», — Лагутовский достал из тумбочки, на которой стояла аппаратура, бутылку водки и тоном, не терпящим возражений, приказал оперативнику, сидящему на переднем сиденье микроавтобуса: — Доставай из бардачка стаканы, будем разговляться!
        Возражений, естественно, не последовало.


        Скорость, теперь только скорость. Олег гнал машину, выжимая из неё 120–130 километров в час. Повезло ещё, что была суббота, выходной день. Машин на трассе почти не было, чему явно способствовал дефицит бензина в стране. До Белоруссии Олег останавливался только дважды: на вновь открывшемся таможенном посту на латвийско-литовской границе, где пожилой латыш-таможенник, бывший участковый инспектор, пожелал ему счастливого пути, и на посту ГАИ около Вильнюса, где немолодой лейтенант лишь молча козырнул ему в ответ на протянутое удостоверение.
        Границу Литвы и Белоруссии Олег пролетел без остановки — таможенный пост здесь, слава богу, ещё не поставили. Ещё одну остановку пришлось сделать около Минска, чтобы дозаправить бак, и помчался дальше. Дороги в Белоруссии были похуже, чем в Прибалтике, но, к счастью, грузовиков на трассе практически не было, а те, что изредка попадались, Олег обходил с ходу на большой скорости.


        К городу своей юности он подъезжал уже поздно вечером. На въезде в город его остановил инспектор ДПС. Молоденький лейтенант долго изучал удостоверение, а затем, козырнув, предложил:
        — Товарищ майор, перейдите, пожалуйста, в нашу машину.
        У Олега сжалось сердце: неужели Ояр прокололся и его — майора Островецкого — ищут сейчас по всей стране. Рука медленно скользнула к лежащей рядом с сиденьем кобуре. Она была расстёгнута, ладонь привычно обхватила рифлёную рукоятку пистолета, что не ускользнуло от внимания лейтенанта.
        — Там вас Александр Николаевич ждёт, — еле заметно улыбнулся он.
        Олег шумно выдохнул. Он вышел из машины и направился к машине ДПС, откуда уже вылезал кряжистый мужчина в тёмном костюме. Они обнялись.
        Майор Александр Бобёр возглавлял в областном уголовном розыске оперативно-розыскной отдел. С Олегом они дружили с детства: вместе занимались самбо, вместе ездили на соревнования. После школы их пути разошлись: Олег поступил в Транспортный институт, а Александр — на факультет физического воспитания в Университет. Некоторое время они ещё вместе тренировались и выступали на соревнованиях, пока Александра не призвали после университета в армию. Отслужив положенный год, он, неожиданно для всех, пошёл работать в милицию. А Олег перебрался в Латвию.
        С Александром с тех пор он встречался изредка, приезжая на родину в отпуск.
        — Санька, ну ты даёшь! Я же чуть пальбу не поднял!
        — Извини, Олежка! Не подумал, что ты весь на нервах! Извини, брат! Я, как узнал, что твою дочурку похитили, так у меня чуть матка не опустилась, — изысканностью выражений Александр и раньше не отличался, не особенно, впрочем, рефлексируя по этому поводу. — Я же её видел года четыре назад. Она тогда ещё совсем маленькой была. А как Алёнка? Держится?
        — А Алёнка — никак. Погибла в автоаварии два месяца назад…
        — Б… дь! Да что же это творится! Ну ты как обухом по голове…
        — Ладно, Саня, давай по делу!
        — Значит так, Светланку похитили около восьми утра. Она гуляла во дворе. К ней подошла какая-то женщина, что-то ей сказала и увела к машине — белые «Жигули», номеров, естественно, никто не запомнил. Хорошо ещё, что это видел сосед, который выносил мусор. Я потом этого старого козла чуть не прибил — не мог, падла, вовремя шум поднять. Мне, говорит, всё равно, кто куда едет… Вот из-за таких сук равнодушных — все беды…
        — Саня, не отвлекайся!
        — Ну, так вот, твоя мать обнаружила пропажу малышки около девяти утра. Прикинь, блин, из-за этого хрыча почти час потеряли…
        — Саня!
        — Понял. Короче, мать позвонила в райотдел, а там дежурный ей: мол, сейчас ничего нельзя сделать — приходите через трое суток. Ну, с этим мудаком мы будем потом разбираться! Так вот, мать побежала в райотдел, и хорошо, что их заместитель по оперработе был в это время там. Тут всё и завертелось. Дежурного (это, скажу тебе, мудак редкий!) отстранили от несения службы, срочно сообщили к нам в управление: сам понимаешь, не каждый день пропадают дочери майоров милиции. Ну, врубили план «Перехват», поставили всех на уши… — бесполезно, никаких следов. Хорошо ещё, что во время поквартирного обхода этого старого хрыча удалось разговорить — хоть какую-то информацию получили.
        — Так что, «глухо, как в танке»? — потухшим голосом спросил Олег.
        — А кто тебе сказал, что «глухо»? — подмигнул ему Александр. — Мы тут тоже не пальцем деланые. Когда ты позвонил и рассказал, что к чему, стало ясно, куда бурить. Я тут прикинул хер к носу и вспомнил одно дельце. Полгода назад мы раскручивали похищение: у местного кооперативщика, а по совместительству активиста Белорусского народного фронта, похитили дочку. Сначала подумали на блатных — рэкет и так далее, но о выкупе никто и не заикался. А потом вдруг кооперативщик вообще слинял из города. Обнаружился у соседей — в Брянске, где ему кто-то уже вернул девочку. Тогда мы стали бурить в другую сторону, связав похищение с его общественной деятельностью, и нам тут же дали по рукам. Всё ж мы успели выяснить, что за всем этим стоит «комитет». А теперь прикинь: и тут, и там — тот же почерк, и тут, и там — баба. Правда, внешность не совпадает, но, сам понимаешь, изменить внешность — это как два пальца об асфальт… Уверен, мы имеем дело с одной и той же бабой. Машины, правда, в обоих случаях были тоже разные, но и это понятно — они же, блин, не идиоты: использовать одну и ту же тачку. Вот такой компот…
        — Ну, Саня, не тяни! — Олег схватил Александра за руку.
        — Отпусти, медведь, руку сломаешь! — поморщился тот. — Да, недостатком здоровья ты никогда не страдал. Помню, на ковре…
        — Саня!! — взревел Олег.
        — Ну, всё, всё… Короче, мы ещё тогда пошуровали у смежников и выяснили, что этими делами у них заправляет некто майор Сидоренко. В общем, эта информация до поры до времени хранилась вот здесь, — Александр постучал себя по лбу, — а теперь пришёл час её использовать.
        — Что ты выяснил по этому Сидоренко? Где живёт? С кем? Машина? Дача?
        — Значит так, он женат, сыну тринадцать лет, в городе у него трёхкомнатная квартира, есть дача, машина. Но ни дома, ни на даче его нет.
        — А где он?
        — Я тут после твоего звонка немного побил хвостом, — Александр заметил, что Олег нахмурился. — Да не бойся ты, я это делал втихаря, со своими ребятами. В общем, есть тут у них одна хитрая хата для конспиративных встреч…
        — Одна ли? — усмехнулся Олег.
        — Не одна, конечно. Но именно в этой хате он сейчас «конспиративно» встречается со своей пассией. Там его мои ребята пасут. Они его срисовали прямо у здания КГБ, и он их прямо в адрес вывел.
        — Едем! — решительно сказал Олег.
        — Подожди! Расскажи, что ты задумал!
        — Ты мне сейчас покажешь, где находится этот гад, а дальше — моя забота…
        — Да нет, брат, не только твоя… Как я понимаю, ты решил не идти официальным путём?
        — Правильно понимаешь! Если мы начнём действовать официально через твоё начальство, то они успеют либо перепрятать Светланку, либо… — Олег судорожно сглотнул. — Так что, спасибо тебе, Саня, за всё то, что ты уже сделал, но дальше я сам…
        — Сам!? Я тебя, Олег, сейчас извиняю только по причине твоего состояния. Не то дал бы в морду! Ты за кого меня держишь?
        — Саня, пойми, куда ты лезешь? Это не просто бандиты или рэкетиры. Это КГБ, армия и ещё чёрт знает кто…
        — А мы масочки наденем. Я тут уже приготовил…
        — Саня, тебя вычислят в две секунды!
        — А мне плевать! — глаза Александра наливались гневом. — Эти б…ди перешли грань! Сегодня похитили твою дочь, завтра — моего сына! Да не бзди ты! Нет у этих козлов сейчас былой силы. И в моей конторе меня, в случае чего, поддержат. Каждый ведь понимает, что следующим может оказаться он.
        Олег только махнул рукой.
        — Всё! — скомандовал Александр. — По коням! Олег, ты едешь со мной. Я тебе по дороге выложу всю информацию, а ты, — он повернулся к лейтенанту, — на машине майора едешь за нами.
        Конспиративная «хата» находилась в районе частных домов и действительно представляла собой обветшалую деревянную хату с неухоженным палисадником. Видимо, хозяева или умерли, или съехали, а наследников либо нет, либо у них нет средств привести дом в порядок. Ну, а комитет наложил на него лапу, благо, госреестр у них всегда под рукой.
        «Чёрт, отсюда до маминого дома полчаса ходу, а повидать её, видимо, не получится», — с тоской подумал Олег.
        — Всё, приехали, — Бобёр тем временем остановил машину в начале улицы. — Дальше пешочком.
        Рядом остановились «Жигули» с лейтенантом за рулём.
        — Сиди здесь. Будешь на подхвате, — бросил ему Александр.
        Он и Олег пошли вглубь улицы, стараясь держаться поближе к домам. Улица была тиха и пустынна. Хозяева домов в этот поздний час уже давно спали. Олег с Александром прошли метров сто, когда от одного из домов отделилась неясная тень и двинулась к ним. «Молодец, парень! Толково маскируется!» — одобрительно подумал Олег. Подошедший парень лет двадцати пяти с круглым добродушным лицом молча пожал им руки.
        — Ну? — шёпотом спросил Александр.
        — В хате они. Полчаса, как угомонились, — также шёпотом ответил парень, кивком указав на соседний дом.
        — Он вас не срисовал?
        — Обижаете, товарищ майор, сами же учили…
        С другой стороны улицы послышались тихие шаги. Когда человек подошёл поближе, Олег невольно потряс головой — тот был полной копией стоявшего рядом с ними парня.
        — Близнецы, — пояснил Александр, перехватив удивлённый взгляд Олега.
        «Двое из ларца — одинаковых с лица», — про себя усмехнулся Островецкий.
        — Действовать будем так: ты, — Александр ткнул пальцем в одного из близнецов, — располагаешься около палисадника и контролируешь окна. А ты, — он указал на второго близнеца, — идёшь с нами и держишь окна во дворе. Надеюсь, тыльная сторона дома глухая?
        — Так точно, проверили.
        — Тогда с Богом! Наденьте это, — Александр вынул из кармана несколько лыжных шапочек с прорезанными в них отверстиями для глаз и раздал близнецам. Одну протянул Олегу.
        — Мне-то зачем? — криво усмехнулся тот.
        — Да, действительно, не подумал, — Александр натянул шапочку себе на голову.
        «Цирк!» — Олег покачал головой и иронично усмехнулся: троица «лыжников» выглядела комично.
        Александр тем временем бесшумно отворил калитку и тихо скользнул во двор. Олег с одним из близнецов последовал за ним. Остановились во дворе, прислушались. В доме было тихо. Александр вынул из кармана баллончик со смазкой и прыснул содержимое на дверные петли и внутрь замка, затем достал связку отмычек и, стараясь не звенеть ими, принялся тихонько колдовать над замком. Наконец, в замке что-то негромко щёлкнуло. Александр бесшумно открыл дверь и широким жестом швейцара пригласил Олега войти внутрь.
        — Меняй профессию, из тебя выйдет классный домушник, — прошептал ему Островецкий, проходя мимо.
        Александр только отмахнулся. Он достал из наплечной кобуры пистолет и неспешно, стараясь производить как можно меньше шума, взвёл курок. Олег оценил это: молодец Сашка, заранее передёрнул затвор, дослав патрон в патронник. Теперь осталось только взвести курок. Это было сделано, конечно, в нарушение всех инструкций по обращению с оружием, но иногда именно такие действия помогают сохранить жизнь.
        Олег и Александр немного постояли в сенях, чтобы глаза привыкли к темноте, затем потихоньку, на ощупь, опасаясь случайно задеть расположенную в сенях домашнюю утварь, стали продвигаться к входной двери в жилое помещение. Немного постояли у двери, прислушались. Александр нащупал дверные петли и замок и спрыснул их из баллончика, после чего проверил замок. Тот, к счастью, не был закрыт на ключ, и Александр бесшумно отворил дверь.
        Белорусские хаты обычно построены сплошной анфиладой комнат, самая дальняя (и самая большая) из которых, как правило, служит гостиной. «Как в барских дворцах», — некстати подумал Олег, неслышно продвигаясь по коридору. Он машинально старался держаться поближе к стене, чтобы не скрипели половицы. Сзади Олег слышал сдерживаемое дыхание Александра.
        Гостиная была хорошо освещена лунным светом. В углу стоял большой круглый стол с недопитой бутылкой коньяка и остатками ужина. В другом углу — разложенный диван-кровать, на котором мирно посапывали двое: свернувшийся калачиком, укрытый покрывалом мужчина и лежащая за ним на спине голая девица с бесстыдно раскиданными ногами.
        «А ничего себе кадра!» — успел оценить Олег. Александр тем временем переместился вправо к стене, держа под прицелом лежащих на диване и выводя из сектора обстрела Островецкого. Заняв позицию, он коротко кивнул Олегу. Тот секунду помедлил и резким движением сдёрнул с мужчины покрывало.
        — Да ты! — вскочивший было мужчина не успел закончить фразу, сметённый на пол страшным ударом. Повторный удар отправил его в глубокий нокаут. Девица на кровати пронзительно завизжала. Олег немедленно отвесил ей звонкую оплеуху.
        — Заткни пасть, падла! — Олег не намерен был шутить. — Хочешь жить — помалкивай, тогда никто тебе ничего не сделает.
        Девица согласно закивала головой. Тихо всхлипывая, она забилась в угол, пытаясь прикрыть наготу простыней. Широко раскрытыми от ужаса глазами она смотрела на происходящее в комнате. Олег тем временем нашёл под подушкой пистолет и бросил его Александру. Тот на лету поймал его и теперь стоял с двумя пистолетами в руках.
        «Ну, чисто ковбой из вестерна, даже, по-моему, на каблуках покачивается», — усмехнулся про себя Олег.
        Он взял стул и уселся против приходящего в себя обнажённого мужчины. Тот с трудом принял вертикальное положение и сидел на полу, опираясь спиной о диван. Олег слегка наступил ему ногой на причинное место. Мужчина взвыл от боли и попытался встать, но Олег схватил его за плечо и резко осадил на место.
        — Кто вы такие и что вам нужно? — превозмогая боль, прохрипел мужчина.
        — Поговорить с тобой, Сидоренко, и найти понимание!
        — С чего вы взяли, что я Сидоренко?
        Олег вопрошающе посмотрел на Александра. Тот молча кивнул головой. Олег коротко, но сильно ткнул Сидоренко кулаком в челюсть.
        — Попробуешь играть со мной, майор, — я тя превращу в мешок с костями!
        — Если ты знаешь, кто я такой, то ты должен понимать, что с тобой будет, — Сидоренко решил сменить тактику и перейти к угрозам.
        В ответ Олег вновь ногой слегка прижал ему причинное место. Сидоренко взвизгнул от боли.
        — Что со мной будет, ещё бабка надвое гадала, а вот что будет с тобой — я тебе обрисую точно: ты уже никогда не встанешь на ноги, в лучшем случае будешь ездить в инвалидной коляске и срать под себя, — голос Олега звучал негромко и глухо, и от этого Сидоренко стало ещё страшнее. Мурашки ужаса побежали у него по спине. Он вдруг понял: этот не шутит!
        — Чего тебе надо? — срывающимся голосом спросил Сидоренко.
        — Где моя дочь?
        — Я не знаю никакой дочери!
        Страшный удар вновь поверг его на пол.
        Олег встал, осмотрел комнату и увидел в углу на тумбочке настольную лампу. Он зловеще ухмыльнулся, вырвал из неё провод и зубами стал зачищать концы. Сидоренко с ужасом смотрел на него.
        — Что ты собираешься делать?
        — Когда я подсоединю концы к твоим яйцам, а штепсель суну в розетку — ты узнаешь! — почти ласково пообещал Олег.
        — Ты не посмеешь! Ты не сделаешь этого?! — завизжал Сидоренко.
        — Ещё как сделаю! А будешь и дальше изображать из себя Зою Космодемьянскую, я сделаю ещё кое-что. Ну-ка, пой: адрес — улица Интернациональная 8, квартира 5 — тебе о чём-нибудь говорит?
        Сидоренко передёрнуло, лоб его покрылся испариной.
        — Вижу, начинаешь врубаться! Правильно, это адрес твоей квартиры. Там сейчас мирно спят твоя жена и сын. Так вот, придётся нарушить их покой. А потом будем меняться — я обменяю твою жену на мою дочь, а вот с твоим сыном мы уедем. Он будет со мной, пока мы с дочерью не окажемся в безопасности. Хотя я, например, не очень верю в то, что твои начальнички пойдут на такой вариант. Им проще и выгоднее «разменять» наших детей. Ты понимаешь, о чём я? И даже если они выпустят нас с твоим сыном, ещё не факт, что они не попытаются предпринять силовую акцию. А заложники в такой ситуации очень часто гибнут… Ну, гнида, включай соображалку!
        На лице Сидоренко отразилась паника. Он пытался собрать воедино разрозненные мысли. То, что этот отмороженный не шутит, и ежу понятно! И, в конце концов, почему он, Сидоренко, простой майор, должен за всех отдуваться?
        — Я всё скажу! — его прорвало. — Я был против этой операции! Одно дело — это… — он осёкся, — а другое дело — дочь мента! Но мне приказали. Ты же офицер, ты же должен это понимать, — Сидоренко заискивающе заглянул Олегу в глаза и отшатнулся, встретив полный ненависти взгляд.
        — Ещё раз произнесёшь слово «офицер», и я тебя грохну! — прохрипел Олег.
        — Я… я ничего… Они мне сказали, что у них всё под контролем… Как же, под контролем!
        — Короче, где дочь? — прошипел Олег.
        — На одной из наших квартир. Я покажу.
        — Адрес?
        — Улица Победы, 5, квартира 1.
        — Кто её охраняет?
        — Только Валентина.
        — Это которая её похитила?
        — Да.
        — Она твоя сотрудница?
        — Не совсем. Она мой агент. Работала бухгалтером, её прихватил ОБХСС за растрату, а я отмазал…
        — Спишь с ней?
        — Раньше спал…
        — Что же ты, сука, даже баб своих в дерьмо втягиваешь?
        — А ей, между прочим, это даже нравится. Ей бы надзирательницей в концлагере работать, а тут ещё и платят за это…
        — Какие-нибудь пароли, условные сигналы есть?
        — Да что мы — в шпионов играем? Просто она никому, кроме меня, не откроет дверь.
        — Ладно, одевайся. Едешь с нами. Но заруби себе на носу: если что пойдёт не так, сразу пущу в распыл! Мне терять нечего!
        Сидоренко угрюмо принялся натягивать штаны…
        — И ты одевайся! — Олег бросил девице её платье. Та уже немного пришла в себя.
        — Может, отвернётесь? — она даже пыталась кокетничать. — Мне неудобно…
        — Ага, щас! Перебьёшься!
        Та вздохнула и стала надевать платье прямо на голое тело.
        «Хороша, зараза», — вновь подумал Олег.
        Он вынул из кармана куртки припасенный заранее скотч и ловкими движениями скрутил сладкой парочке руки. Затем, немного подумав, залепил им рты и глаза. Немного отстраняясь, осмотрел свою «художественную работу» и остался доволен.
        Олег и Александр вывели из дома Сидоренко и девицу и рассадили их по подъехавшим машинам: девицу — к лейтенанту в машину ДПС, а Сидоренко — в зелёную «шестёрку» Олега. Затем отошли немного от машин, чтобы задержанные не могли ничего услышать, и вполголоса стали обсуждать план операции.
        — Значит, так, — Александр вновь взял инициативу не себя, — мы с Олегом и Сидоренко едем впереди. Ты, — обратился он к лейтенанту, — за нами. Близнецы… А, кстати, где ваша машина?
        — На другом конце улицы.
        — Тогда нагоните нас в дороге. И не высовываться! В дом пойдём мы с Олегом и Сидоренко. Вы — на подхвате. Блокируете окна и входящую дверь в подъезд. Всё! По коням!
        — Слушай, Олег, а не круто ты с девицей? — спросил Александр по пути к машине. — Она вроде не при делах…
        — В самый раз, — хмуро ответил Олег. — А ты хотел, чтобы она своим визгом всю округу перебудила?
        Александр лишь молча пожал плечами.
        К указанному адресу подъехали через пятнадцать минут. Осмотрелись. Не обнаружив ничего подозрительного, Олег и Александр вывели Сидоренко из машины. В подъезде Олег содрал с него скотч. Сидоренко вскрикнул от боли. И тут же ему в бок упёрся ствол пистолета.
        — Смотри, сука, если что не так — пристрелю!
        Сидоренко отшатнулся от его ненавидящих глаз.
        Сердце Олега бешено колотилось. За свою службу в милиции он провёл немало таких операций, но сейчас волновался, как никогда. Там ведь за дверью его дочурка, самое дорогое на свете существо. Олег попытался унять волнение. Александр тем временем занял позицию на лестничном марше, ведущем на второй этаж. Олег опустился на ступеньку ниже, чтобы его не было видно из дверного глазка, и нажал кнопку дверного звонка. Некоторое время к двери никто не подходил. Мгновения казались Олегу вечностью. Наконец, он услышал внутри квартиры шаркающие шаги. К то-то остановился за дверью, видимо, осматривая через дверной глазок лестничную клетку.
        — А, это ты? — послышался низкий грудной голос. — Чего припёрся в такое время?
        — Валька, открывай! — Сидоренко старательно изображал пьяного.
        «Хочет жить, сволочь»! — усмехнулся про себя Олег.
        — А зачем я тебе нужна?
        — Ну как, я соскучился…
        — Да ну… Что-то в последнее время ты меня не сильно жаловал, а теперь, нажрался — и Вальку ему подавай!
        — А ну-ка, лярва, прикуси язык и открывай! Мы что, с тобой ночью через дверь будем препираться?
        Послышался тяжёлый вдох и лязг ключа в замке. Не дожидаясь, пока двери откроются полностью, Олег плечом оттолкнул Сидоренко и мощным ударом ноги распахнул дверь. Не снижая темпа, он вскочил в квартиру, локтем сшиб с ног стоявшую в проходе женщину и, схватив за волосы, втащил её внутрь. Следом в квартиру влетел Сидоренко и растянулся на полу. За ним вошёл Александр и закрыл за собой дверь. Всё заняло несколько секунд, и в доме вновь воцарилась тишина.
        Квартира была однокомнатной. Олег с ходу влетел в зал, и в глазах у него потемнело: его дочурка, его кровинушка спала на подстилке, привязанная верёвкой за ногу к батарее. Около неё на полу стояла алюминиевая миска с засохшей пищей. Ни слова не говоря, Олег развернулся, влетел назад в прихожую и, как футболист по мячу, с ходу врезал по рёбрам поднимавшейся с пола женщине. Та, охнув, отлетела к двери. Олег направил пистолет ей в голову.
        — Олежка, не смей!
        Александр повис у него на руке. Сидоренко с ужасом вжался в стену.
        — Не надо, Олежа, не надо, — увещевал Александр, медленно опуская руку Олега вниз. — За эту б…дину как за человека дадут!
        Олег медленно приходил в себя. Вспышка ярости отступала. Никогда ранее он не поднимал руку на женщину, а сегодня сделал это дважды и не жалел об этом. Олег засунул пистолет в кобуру, вернулся к дочери и, достав из кармана нож-выкидушку, перерезал верёвку. Затем начал развязывать узел на её ножке. От этого Светланка проснулась и широко раскрыла удивлённые глаза.
        — Папка! — закричала она и бросилась к нему на шею. — Я знала, что ты меня найдёшь, а эта плохая тётка не верила! Я говорила ей, что ты её накажешь, а она била меня по лицу! — Светланка всем тельцем прижималась к нему, как бы опасаясь, что он вдруг опять исчезнет.
        На глаза Олега навернулись слёзы. Рука невольно снова потянулась к кобуре.
        — Олег, остынь! — заметив это, предостерегающе крикнул Александр, ловко заматывая скотчем руки женщины. Та ещё не пришла в сознание.
        — Слушай, по-моему, ты этой суке рёбра сломал, — Александр проверил пульс на руке у женщины. — Дышит… Такие твари живучи, как кошки!
        Он вновь заклеил Сидоренко скотчем глаза и рот, лёгким движением забросил женщину себе на плечо и, подгоняя пинками, погнал Сидоренко к выходу. Там его перехватили близнецы и потащили к своей машине. Олег взял дочку на руки и вышел из квартиры. Александр тем временем подтащил женщину к машине ДПС и, открыв багажник, свалил её внутрь.
        — У меня к этой дамочке будет ещё мно-ого вопросов, — пояснил он.
        Сняв маски, все сгрудились около машины Олега. Поддерживая одной рукой засыпающую дочурку, Олег другой рукой по очереди обнимал ребят.
        — Спасибо вам, мужики, я теперь по гроб жизни ваш должник!
        — Да что вы, товарищ майор, какие долги? Рады, что сумели помочь!
        — Чёрт подери! Олежа, мы что же, так и не посидим и не выпьем? Что за б…дская жизнь настала!
        — Не сегодня, Саня! Мне сейчас каждая минута дорога.
        — Понимаю. К матери не заедешь?
        — Нет. Сообщи ей сам сегодня вечером. Без подробностей, разумеется! А с этими что делать будешь?
        — Ну что? Сидоренко мы с младшим близнецом спрячем в одном укромном местечке. Даже если его хватятся до окончания выходных, то вряд ли найдут. Ты, — Александр ткнул пальцем в лейтенанта, — со старшим близнецом проводите майора до границы области. Поможешь заправиться. Отдашь ему все талоны на бензин! Затем припрячете майорову девицу, а эту тварь, что в багажнике, тащите на нашу «хату». Будем с ней беседовать! Вечером девку освободить. Вот ещё что, — он обвёл подчинённых суровым взглядом, — не вздумайте её употребить по назначению!
        — Да что Вы, товарищ майор! Как можно? Тем более, после этого борова…
        — Я предупредил! — грозно отрезал Александр.
        — Саня! Я-то после сегодняшнего сюда уже не ходок. Сам понимаешь! А ты, бери семью, ребят и давайте ко мне. Отдых устрою по высшему разряду!
        — Ладно, Олежка! Не последний день живём, — Александр обнял его, неловко боднул головой в плечо и, резко повернувшись, зашагал к своей машине. — Всё, орлы, по коням!
        Из города Олег выезжал, когда уже начало светать. И снова скорость. Белоруссию надо проскочить как можно быстрее. В Литве будет проще: КГБ там уже не действует, да и армейцам нет сейчас былого раздолья. Бессонные тревожные сутки уже давали о себе знать — Олег начал ощущать усталость. Пакетик с леденцами таял на глазах. За эти сутки, кроме леденцов, у него во рту не было и маковой росинки, но Олег намеренно не ел — еда обязательно расслабит и бросит в сон. Голод же, наоборот, поможет бороться с ним.
        «Твоя первая и главная на сей момент задача, Олег Семёнович, — не заснуть за рулем и не слететь с дороги», — эта мысль молоточком стучала в мозгу.
        Проскочив белорусско-литовскую границу, Олег на несколько минут остановился. Нужно было дозаправить бак, но первым делом он совершил небольшую пробежку вдоль трассы. Потом — «бой с тенью». Физические упражнения несколько освежили его. Олег реально почувствовал голод. «Нет, брат, потерпишь! Не время жрать»! — одёрнул он себя. Олег дозаправил бак и выпил холодный кофе. Затем повернулся к спящей на заднем сиденье дочери и поправил укрывавший её жакет. По-хорошему, нужно было бы покормить малышку, но в данный момент лучшее для неё — это сон. Олег завёл машину и задумался. Везти Светланку домой сейчас неразумно — эти сволочи могут попытаться повторить похищение. Значит, надо обеспечить ей охрану, а это может и не сработать. В любом случае её присутствие свяжет ему руки. Нет, дочку нужно спрятать, причём надёжно.
        Олег нажал на педаль газа. Он уже принял решение, куда направиться. После Вильнюса он не пошёл по рижской трассе, как сутками ранее, а свернул к морю, на Клайпеду, и оттуда по приморскому шоссе двинулся к себе, минуя Ригу. Такой путь был немного длинней, но, во-первых, это давало небольшой шанс сбить со следа возможных преследователей, а во-вторых, на этой дороге находился затерянный в курземских лесах маленький райцентр. Вот туда-то и направлялся Олег.
        — Ну, докладывайте, что у вас тут происходит! — майор Крамаренко влез в микроавтобус и поморщился. — Пили!? Я же приказал, ни грамма! Капитан Лагутовский, что — очень хочется поменять Прибалтику на солнечный Таджикистан?
        — Никак нет, товарищ майор! А зачем вы воскресенье себе портите. Ведь всё спокойно, всё под контролем, — Лагутовский попытался увести разговор в сторону от опасной темы.
        — А мне спокойнее самому всё проконтролировать. Докладывай, как объект?
        — Ну что, Островецкий и Долгоногов весь день пили, песни горланили. Потом пошли спать. А полчаса назад кто-то звонил из милиции, ругался: все, мол, пашут, а вы пьянствуете. Долгоногов его по матушке послал и бросил трубку…
        — Это я попросил проверить их. Так, дай журнал.
        Лагутовский протянул Крамаренко журнал:
        — Вот, всё отмечено, кто и когда выходил из дома, кто входил…
        Крамаренко машинально перелистывал журнал. Вдруг он напрягся и вернулся на страницу назад.
        — Это что такое?!
        — Где?
        — Вот записано, что в 11.45 из третьего подъезда вышла старуха?
        — Ну да, высокая такая старуха, еле кости передвигала…
        — А где запись, когда она вернулась?
        — Так она не возвращалась, — Лагутовский заметил, что глаза майора стали наливаться свинцом. — А может, она здесь в гостях была или, наоборот, ушла в гости и осталась там ночевать…
        — Мне плевать, что она там может или не может, — раздражённо перебил словесный понос Лагутовского майор. — Дай запись прослушки!
        Буквально вырвав из рук капитана несколько кассет, Крамаренко быстро рассортировал их по времени, всунул первую кассету в магнитофон и схватил наушники. Время от времени он включал быструю перемотку, прослушивал и перематывал дальше. Прослушав несколько кассет, майор отбросил наушники и поднял на капитана потемневшие от ярости глаза. Тот невольно отшатнулся.
        — Послушай, Лагутовский, ты идиот!? — тихий, вкрадчивый голос майора не предвещал ничего хорошего. — Я хочу знать, ты полный идиот или только наполовину!? — он влепил капитану смачную пощёчину.
        — Товарищ ма…
        — Молчать, придурок! Ты у меня не просто убудешь в Таджикистан, ты у меня отправишься туда как минимум без одной звёздочки! Сейчас прибудет смена, а ты катись под домашний арест — потом решу, что с тобой делать!
        — Да что случилось-то?
        — Что случилось!? Пока ты, скотина, тут пьянствовал, тебя провели, как последнего мудака! Островецкого там нет!
        — Как нет?
        — А так! Сам прослушай, бдительный ты наш! С тех пор, как ушла мнимая старуха, он не произнёс ни слова, только пел. Даже, когда он начал петь по второму кругу, ты, болван, ничего не заподозрил. Боже, с какими идиотами приходится работать! Вон отсюда, кошмар с ногами!
        На территории Литвы Олег так не гнал машину, как по Белоруссии — таяло чувство опасности за спиной. Зато усиливались усталость и ответственность за жизнь дочери. Та уже проснулась, умяла зачерствевший бутерброд и во что-то играла на заднем сиденье, используя вместо куклы пустую бутылку из-под лимонада. «Настоящий милицейский ребёнок — терпеливый, неприхотливый», — умилённо подумал Олег. Ему вдруг стало стыдно от мысли, что он преступно мало уделял ей времени, недостаточно баловал… «Ничего-ничего, моё солнышко! Отныне всё будет по-другому. На первом месте ты и только ты!»
        Въехав на территорию Латвии, Олег почувствовал настоящее облегчение — он вдруг реально ощутил, что означает выражение «дома и стены помогают». Он резко сбросил скорость и ехал уже совсем медленно, памятуя, что именно на этой дороге погибла его жена. «Не хватало ещё и нам со Светланкой повторить Алёнкину судьбу», — мысли уже ворочались с трудом. Он очень, очень сильно устал.
        Последние километры пути дались ему совсем тяжело — до крови кусал себе руку, чтобы болью заглушить неудержимое стремление спать. Но только въехав во двор Эдгара Туминьша, Олег позволил себе расслабиться…
        Майор милиции Эдгар Янович Туминьш был ровесником Олега. Они дружили ещё с лейтенантских времён, когда вместе начинали служить в уголовном розыске. Затем их дороги разошлись: Олег перешёл работать в следствие, потом Афганистан, а Эдгара назначили начальником уголовного розыска в соседний райцентр, откуда он, собственно, и был родом. Сейчас он занимал должность заместителя начальника отдела милиции по оперативной работе, совмещая её с должностью начальника милиции. Тот уже продолжительное время болел и практически не покидал госпиталя.
        С Олегом Эдгар связи не терял. Встречались они довольно часто, тем более что семья Туминьша оставалась на старом месте — жена категорически отказывалась куда-либо переводить детей из хорошей школы.
        Жил Эдгар в старом доме своей недавно умершей бабушки, который собственноручно отремонтировал. Правда, до подворья руки ещё не дошли, но он старался каждую свободную минуту посвятить работе во дворе, чтобы довести родовое гнездо до ума. Вот и сейчас, обнажённый по пояс, он колол дрова для камина. Высокий блондин, под два метра ростом, с фигурой бывшего атлета-десятиборца и лицом типичного прибалта (про таких говорят — «лицо вырублено топором»), Эдгар пользовался повышенным вниманием женского пола. Причем «пользовался» в прямом значении этого слова, за что ему частенько перепадало от жены. Но изменить свою натуру он не мог и не хотел. С подчинёнными бывал крут, иногда излишне резок, как, впрочем, и с начальством. В районе он ощущал себя полновластным хозяином, его откровенно побаивались — мог быть крут не только на словах.
        Поэтому Эдгар несказанно удивился, когда в его двор завернула зелёная «шестёрка». «Это кто ж так у нас оборзел, что заруливает без спроса во двор замначальника милиции»? — изумился Эдгар и, отбросив топор, направился к машине с целью проучить наглеца. Однако, увидев вылезающего из-за руля Олега, расцвёл в улыбке.
        — Олежка, дружище! Какими судьбами? — Эдгар по-медвежьи, до хруста в костях, обнял старого друга. Но тут же нахмурился: интуиция опытного сыщика подсказывала ему, что что-то не так — Олег измождённый, со смертельной усталостью в глазах, на незнакомой машине… На заднем сиденье Эдгар увидел Светланку. Но ведь малышка сейчас должна была быть в Белоруссии, у матери Олега. Мозг сыщика автоматически, помимо его воли, складывал обрывки информации, как мозаику, в целостную картину.
        — Олег, у тебя что-то случилось!? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Эдгар, беря на руки Светланку и приглашая Островецкого в дом. — Сейчас ты мне всё подробно расскажешь, чтобы я знал, как тебе помочь.
        В доме Светланка убежала в гостиную смотреть мультики по телевизору, а мужчины расположились на кухне.
        Эдгар налил по рюмке коньяка:
        — Выпей с дороги! Взбодрись! Потом будем ужинать.
        Выпили. Олег, с трудом преодолевая сонливость, пересказал Эдгару события последних дней. Слушая его, Туминьш ходил взад-вперёд по кухне, и лицо его всё больше мрачнело.
        — Да, — хмуро начал он, — я слышал краем уха, что ты расследуешь убийство полковника, читал ваши ориентировки, но не думал, что дело примет такой оборот. Вот сволочи, даже до ребёнка добрались!
        Эдгар остановился посреди кухни. На его лице промелькнула довольная улыбка человека, нашедшего выход из трудного положения.
        — А знаешь, Олежка, давай-ка я вас со Светкой спрячу. Нет, правда! У меня в районе «лесные братья» до середины пятидесятых бродили — не могли их выловить. Сам знаешь, какие у нас леса. А тогдашние энкавэдэшники — не чета нынешним кагэбэшникам! Да и КГБ нынче прикрыли.
        — Спасибо, Эдгаринь! Меня прятать не надо. Мне ещё «долги» возвращать предстоит. А вот Светулю спрячь. Мне легче будет, если буду знать, что она в безопасности.
        — Вот и хорошо! На том и порешим. Сейчас я сварганю ужин, а потом обсудим детали.
        Эдгар загремел посудой, а Олег перешёл в гостиную и уселся на диван. Минут через двадцать Эдгар вышел из кухни с огромной сковородкой в руках и грустно вздохнул — Олег спал мертвецким сном, свесив ноги на пол. Эдгар снял с него обувь, поднял ноги на диван и укрыл друга пледом.
        — Светка! — позвал он. — Оторвись от мультиков. Пошли, покушаем горячего.
        — Товарищ полковник, у нас ЧП!
        — В последнее время я от тебя не слышал ни одной доброй вести — одни нештатные ситуации. Что ещё случилось?
        — Островецкий ушёл из-под контроля, и где он теперь — неизвестно…
        — Ну, спасибо тебе, майор, за службу! Растяпы, чёрт бы вас подрал! Докладывай чётко, внятно и обстоятельно!
        — Островецкий исчез из поля зрения предположительно ещё вчера, около 12.00…
        — Что? Он больше суток вне нашего контроля? Майор, вы понимаете, что провалили операцию? Мы провалили операцию! Виктор, ты представляешь, что ждёт нас с тобой лично? Ладно, разбор полётов оставим на потом. Продолжай!
        — Я уже отстранил Лагутовского от несения службы и отправил его под домашний арест. Это его непосредственная вина в том, что мы профукали Островецкого. Хотя и с себя вины не снимаю. Не проконтролировал вовремя…
        — Хватит самобичеваний! В Белоруссию сообщили?
        — Так точно! Там тоже переполох. Исчез офицер, который непосредственно отвечал там за всё.
        — Как исчез? Ты что, думаешь, Островецкий мог пойти на крайние меры?
        — Насколько я его знаю — да!
        — Чёрт! Значит, можно предположить, что Островецкий, уйдя из-под контроля, добрался до Белоруссии, разыскал там этого офицера, пустил его в расход, отбил девочку и исчез? И всё за сутки? Бред! Он что — Рэмбо?
        — Ну, насчёт того, что пустил кого-то в расход, я думаю, преждевременно об этом говорить, а в остальном — я уверен, что кто-то ему помогал. Местные товарищи уже разбираются…
        — Хорошо, в конце концов, — это их проблемы. А что ты сделал для установления местонахождения Островецкого?
        — Предположительно он может передвигаться на машине, принадлежащей некоей Марии Захаровой. Мы уже подали машину в розыск по нашим каналам, но, к сожалению, результатов пока никаких… Нужно принять во внимание, что на территории Литвы и Латвии в настоящее время наши возможности весьма ограничены.
        — И что ты предлагаешь? Твой анализ ситуации на данный момент?
        — Полагаю, есть два наиболее вероятных варианта развития событий. Первый: Островецкий с дочерью лягут на дно, что, учитывая его связи и возможности, он может осуществить весьма успешно. Этот вариант наиболее удобен для нас: Островецкий самоустраняется от дела, оно переходит под наш негласный контроль. В этом случае всё произошедшее нам даже на руку. В любом случае, мы уже выиграли время…
        — Но ты ведь не уверен, что он поступит именно так?
        — Совершенно верно. Есть и другой вариант развития событий: Островецкий надёжно прячет девочку и возвращается. Тогда он становится очень опасен — разъярён и может решиться на всё. Если уже не решился — мы ведь не знаем, что именно произошло в Белоруссии. И ещё неизвестно, что он станет делать: с удвоенным упорством продолжать расследование или, наплевав на всё, искать виновных в похищении его дочери, то есть нас с Вами…
        — Полагаешь, это возможно??
        — Не исключаю. Поэтому на ближайшее время советую усилить меры предосторожности…
        — М-м… А найти девочку, чтобы опять взять его под контроль, полагаю, не удастся!?
        — Во всяком случае, — в ближайшее время. Скорее всего, он уже на территории Латвии, а здесь у него куча друзей, солидные связи. Нам же в последнее время с каждым днём становится всё труднее работать. Даже те, кто раньше с нами активно сотрудничал, сейчас стараются уклоняться от контактов.
        — Значит так, майор, поиски девочки прекратить! У нас и так мало людей. Если Островецкий исчез вместе с дочерью, то оставьте его в покое, пусть сидит себе в подполье. Нас это устраивает. Но, если он вернётся, то всё внимание ему! В этом случае, возможно, придётся пойти на радикальные меры.
        — Товарищ полковник…
        — Да я и сам не хочу. Но у нас просто не останется выбора. И верни на службу придурка Лагутовского — может оказаться полезным. Разбираться с ним будем после.
        — Вставай, соня! Ты уже пятнадцать часов дрыхнешь, — раздался раскатистый бас Эдгара. Одновременно кто-то сильно принялся дёргать Олега за ногу. Тот попытался отмахнуться, но не тут-то было…
        — Вставай, говорю! Мы уже со Светкой сходили, дежурных сменили. А сейчас будем завтракать. Я что, по твоей милости, не жравши должен ходить?
        Из кухни доносился умопомрачительный запах жареной картошки. Олег окончательно проснулся, сел на диване и с хрустом потянулся.
        — Иди во двор, рожу умой и вообще приведи себя в порядок!
        Олег вышел во двор и, раздевшись до пояса, занялся интенсивной зарядкой. Затем минут двадцать поколол дрова, облился ведром холодной воды и ощутил прилив бодрости. Вместе с нею пришло и дикое чувство голода.
        — Хватит уже, пошли жрать, остыло всё! — загремел с порога Эдгар.
        — А где Светланка?
        — Они с моей двоюродной сестрой, Байбой, ходят по магазинам. У них большой шопинг: надо же малышке прикупить одежонки, бельишка, игрушек.
        Эдгар поймал насупившийся взгляд Олега и усмехнулся:
        — Да не волнуйся ты, за ними мои ребята присматривают! Пока ты дрых, я тут кое-что предпринял: вызвал Байбу — она заберёт Светку к себе на хутор. Там её ни одна собака не найдёт. Сейчас они купят всё, что надо, потом зайдут попрощаться и поедут. Давай за стол!
        На столе уже дымилась огромная сковородка жареной картошки. Рядом — не менее объёмистое блюдо с салом, колбасой и десятком яиц, огромная миска с квашеной капустой, солёными огурцами и помидорами. Покушать Эдгар любил и умел.
        То ли от вида этого изобилия, то ли от аппетитных запахов, а скорее всего, и от того, и от другого, у Олега слегка закружилась голова. Он не ел уже более двух суток и теперь был готов смести всё со стола. Олег решительно уполовинил себе в тарелку содержимое сковородок и жадно принялся за еду. Эдгар принёс из холодильника бутылку водки и достал из буфета давешнюю бутылку коньяка.
        — У тебя же вроде бы рабочий день, — Олег вытаращил от удивления глаза.
        — А я сам себе начальник! Сегодня я объявил себе выходной — не каждый же день ко мне друг приезжает. Да не ёрзай ты, — Эдгар заметил вопросительный взгляд Олега. — Я звонил Долгоногову, рассказал ему обо всём…
        — Ты звонил Ояру на службу?
        — Ну, сперва я позвонил к тебе домой, но Ояра там не оказалось. Тогда я позвонил ему в кабинет. Короче, Ояр сказал, что наблюдение сняли ещё вчера вечером. Поэтому он и заявился на службу. На него там, конечно, наехали по полной программе, но он молчал, как партизан. Я ему сказал, что теперь он может всё говорить. Представляю, как сейчас твой отдел гудит, — Эдгар довольно усмехнулся. — И хватит уже жрать, давай выпьем!
        Он налил по рюмке водки. Выпили за удачу. Олег уже утолил первое чувство голода и ел медленнее, ощущая теперь вкус пищи.
        — Ояр сказал, что по делу пока никаких подвижек. Отовсюду приходят ответы на запросы и отдельные поручения, но где сейчас может находиться ваш Сирота никто и понятия не имеет. Так что, расслабься и отдыхай. Успеешь ещё в своё дерьмо погрузиться! Если что-то срочное, Ояр позвонит сюда.
        Олег уже насытился и откинулся на спинку стула.
        — Пошли к камину! — Эдгар взял с собой недопитую бутылку коньяка, два бокала и направился к камину.
        Олег последовал за ним. Удобно расположились в двух старых, ещё довоенной работы, креслах-качалках. Эдгар разлил коньяк по бокалам. Благородный напиток, уютное кресло, потрескивающие в камине дрова — всё это располагало к неспешному обстоятельному разговору…
        — Я так понимаю, что если ты звонил ко мне в отдел, то мои «друзья» уже знают, где я.
        — Ну и что! Сюда они не сунутся. Не те времена. Руки у них коротки. А ещё я предпринял кое-какие меры: у меня на границе района пост ГАИ, на въезде в город — пост ППС. Если кто-то подозрительный объявится, мне сразу сообщат. И в дежурке усиленный наряд. Так что отдыхай спокойно.
        Эдгар заёрзал в кресле. Было видно, что его что-то терзает. Резкие морщины прочертили его нахмуренный лоб.
        — Эдгаринь, что-то случилось? — спросил Олег, потягивая коньяк из бокала.
        — Олег, ты в последнее время ничего не замечаешь?
        — Ты о чём?
        — Понимаешь, общая обстановка какая-то тревожная. Ты знаешь, что в армии отменили отпуска? К чему бы это?
        — Ну, может, учения какие-то намечаются.
        — Об учениях нас всегда заранее предупреждают, чтобы оказывали содействие. Да и какие сейчас могут быть учения, когда в стране бардак? А недавнее нападение ОМОНа на здание МВД? А участившиеся нападения на таможенные посты? Вон, вчера взорвали пост на границе с Белоруссией. Есть жертвы. Между прочим, пришли с нашей стороны…
        — Чёрт! Я же там днём ранее проезжал…
        — Вот-вот, не нравится мне всё это. Очень не нравится! Идёт какая-то непонятная возня.
        — И что ты обо всём этом думаешь?
        — Думаю, армию готовят к военному перевороту. Давно такие слухи циркулируют, а теперь появляются и факты. Видимо, попытаются силой вернуть прибалтийские республики обратно в состав Союза.
        — Эдгар, ты что, охренел? Какой переворот? Мы что тут, какая-нибудь Гондурасия? Это же Советский Союз…
        — Вот именно поэтому я и не исключаю повторения событий сорокового года. Помнишь, полгода назад я был в командировке в Риге? Сидел на реабилитационных делах?
        — Помню, конечно! Я же тогда заскочил к тебе, даже помог составить заключение по двум делам. Вы ещё прозвали тогда эти дела — «делами о ДДП»…
        Олег мысленно перенёсся на полгода назад, когда, будучи по делам в Риге, он навестил Эдгара, прикомандированного к группе по пересмотру дел репрессированных в сороковые годы. Острые не язык сотрудники группы тогда по аналогии с делами о ДТП (дорожно-транспортные происшествия), мрачно прозвали эти дела «делами о ДДП» — донос, допрос, приговор… Олег тряхнул головой, отгоняя тягостные воспоминания.
        — Такое разве забудешь? Три бумаги в деле, а сроки: двадцать, двадцать пять лет! «Пятнашка» — за счастье! И за что? К то-то сказал, что немцы лучше за дорогами следили, кто-то кусок сала «лесным братьям» дал… Попробовал бы не дать — сразу бы на ближайшей сосне повис! — Олег тяжело вздохнул, вспоминая шок, который пережил, изучая эти дела.
        — А я боюсь, что всё может опять повториться, — хмуро заключил Эдгар.
        — Да ты что, сейчас не те времена!
        — Тогда, наверное, тоже так думали. А знаешь?.. — Эдгар заколебался: говорить — не говорить. Нет, перед Олегом он таиться не будет… — Короче, три дня назад я вывез почти всё оружие из отдела!
        — Какое оружие? — Олег вытаращил от удивления глаза.
        — Всё табельное автоматическое оружие: пулемёт, восемь автоматов, снайперскую винтовку и все боеприпасы к ним. Рассовал их по схронам. Остался только один автомат в дежурке…
        — На хрена?!
        — На хрена? — Эдгар стиснул зубы, на его скулах заиграли желваки. — Если всё же случится военный переворот — я со своими ребятами ухожу в лес…
        — Майор милиции Туминьш станет «лесным братом»?
        — А что, лучше отправлять людей в лагеря или отказаться и самому туда загреметь?
        — И что, будешь стрелять в солдат? Это же пацанва. Они же — люди подневольные… Им приказали — они пошли…
        — А у меня выбора не будет. Я буду защищаться и защищать свой народ! Ну, что скажешь?
        — А что ты от меня хочешь услышать?
        — Что ты будешь делать?
        — А ничего! Эдгаринь, я думаю, что ты стал излишне подозрителен. Видимо, на тебя так повлияли три месяца сидения на реабилитационных делах. Но, даже если ты окажешься прав и в республике действительно случится какая-либо заваруха, я воевать ни с кем не собираюсь. Хватит, навоевался уже! Воевать в своей стране со своими же солдатами или со своим народом — нет уж, увольте!
        — Остаться в стороне, Олег, не получится! Вот получишь приказ искать бывшего майора Туминьша и что — побежишь выполнять?
        — Вот! — Олег скрутил внушительную фигу. — Особенно после того, что они сделали с моей дочкой. Но и стрелять в солдат я не буду. Пацаны-то в чём виноваты?
        Их разговор прервала влетевшая в комнату Светуля.
        — Папка! — малышка повисла у отца на шее, осыпая его поцелуями. — Какой ты колючий…
        — Сейчас, доча! Ты уедешь с тётей Байбой, а я побреюсь. Ты ведь будешь слушаться тетю Байбу?
        — А как же! Она очень хорошая девочка! — высокая, дородная Байба стояла в дверях и ласково смотрела на малышку.
        Олег держал дочку на коленях и ласково гладил её по головке.
        — А на старые схроны «лесных братьев» ты, если что, не лезь! Они все на картах…
        — Не учи учёного!
        — Товарищ полковник, Островецкий объявился!
        — Где он?
        — В соседнем районе у своего друга майора Туминьша.
        — Я так полагаю, что если он дал о себе знать, то прятаться он не собирается.
        — Думаю, что так.
        — Ну, что же, действуем по второму варианту. И старайтесь всё-таки сами выйти на Сироту. Все же данные на него у нас есть.
        — Мы стараемся, Сергей Юрьевич.
        Олег сидел у себя в кабинете и в который раз перечитывал материалы дела. Бумаг уже набралось на четыре внушительных тома. Олег перелистывал их, время от времени перечитывая какой-нибудь документ. Что-то ускользало от него, и он не мог понять что…
        Олег отодвинул от себя том и сердито посмотрел на сидящего напротив Ояра.
        Тот удобно развалился на стульях, используя один из них как подставку для ног. В зубах у него была зажата сигарета, которой он пыхтел, не вынимая изо рта. Поймав сердитый взгляд Олега, Ояр принялся разгонять руками клубы дыма.
        — Олег, ну что ты маешься? Главное мы сделали: личность преступника установлена, а остальное — дело техники. Где-нибудь да проявится…
        — Во-первых, мы установили личность не преступника, а подозреваемого. Виновность его нам ещё предстоит доказать, а для этого его необходимо, как минимум, задержать. Во-вторых, при нынешнем бардаке мы его можем искать годами. А в-третьих, если захочешь ещё курить, то выйди в коридор и смоли там до посинения!
        Ояр обиженно вздохнул и затушил сигарету о подошву ботинка.
        — Слушай, — продолжил Олег, — давай коротко подведём итоги того, что у нас есть на данный момент.
        — Излагай, — без особого энтузиазма согласился Ояр.
        — Итак: версии о причастности Татаринцева и Яковлева отпали — у них стопроцентное алиби. Версия о том, что кто-то из них заказал Митрофанова, также отпала. Все их связи с возможными исполнителями отработаны — там у всех алиби.
        — Но ведь отработаны только те связи, которые мы смогли установить, а они могли сделать заказ не кому-либо из знакомых спецов, а какому-нибудь «левому» исполнителю. Например, из криминальной среды…
        — Принимаю. Поэтому и сказал: «Практически отпала». Хотя маловероятно, что заказ сделан наёмнику-профессионалу — для этого нужны большие деньги. А в общем, если версия с Сиротой не подтвердится, то придётся и дальше раскапывать Татаринцева и Яковлева. Далее, версии шпионов или националистов тоже не подтвердились…
        — Возражаю. Националистов мы действительно пробурили глубоко, и там действительно ни малейшей зацепки, а вот обо всём, что касается иностранных «друзей», мы знаем только из военных источников, вернее, только то, что мы сумели у них выцарапать.
        — Согласен. Но, боюсь, что в этом случае дело останется «тёмным». Нам самим его не раскрутить.
        — Так, что ещё? Местную блатную шатию мы прошерстили досконально — их можно списать со счетов… Похищенное также нигде не всплывало, нож не найден…
        — Короче, Ояр, опять у нас реально остаётся только Сирота. А он как в воду канул. Мы уже больше недели имеем достаточно информации о нём, но с тех пор не продвинулись ни на миллиметр. Ни в аэропорту, ни в поездах, ни в рейсовых автобусах его никто не видел. Сотни дальнобойщиков опрошены, и никаких результатов. Человек как растворился. Или никуда не уезжал.
        — Он что, по-твоему, идиот — оставаться в городе, где так наследил? У нас не Москва, и даже не Рига, где можно легко затеряться. Мы наш несчастный городок проверили вдоль и поперёк. Гостиницы, общежития, частный сектор… Чужаку здесь затеряться трудно. Нет его в городе. Работников транспорта мы действительно опросили сотни человек, но, возможно, ещё так и не вышли на того, кто его видел. Или вышли, а он его просто не запомнил. Нужно продолжать отрабатывать транспортников — только и всего. А в городе его нет, уверяю тебя!
        — А если не в городе?
        — То есть? — Ояр вскинул на Олега удивлённые глаза.
        — Ну, смотри: что мы знаем о нём? Вспомни его служебную характеристику: умён, напорист, решителен, способен принимать нестандартные решения…
        — А то ты не знаешь, как штампуются характеристики…
        — А не скажи… Штампуются: «морально устойчив» и «политически грамотен», а личностные определения ещё надо заслужить. Вот встань на его место. Он знает, что его будут искать по всем гостиницам, проверять транспорт, аэропорты, вокзалы. И что бы ты на его месте сделал?
        — У него была фора во времени, пока мы его вычислили. Сам говорил: умён, решителен, напорист. Я бы, используя эту фору, слинял из республики и залёг где-нибудь на дно. В нынешнем бардаке это не так уж сложно.
        — А риск оставить за собой следы? То, что мы сейчас с тобой делаем, это как раз поиск таких следов — как и куда он мог слинять…
        — Ну, а ты бы что сделал?
        — Ояр, ты забыл одну маленькую деталь его характеристики — «способен принимать нестандартные решения». Я на его месте подготовил бы лежбище и залёг бы здесь: ищите меня, уважаемые, на просторах великой родины, а я пока тут, у вас под боком полежу. Когда всё утихнет, спокойненько, без шума слиняю — через два-три месяца всем уже будет не до меня.
        — Олег, но его нет в городе.
        — А в районе? Я ведь спрятал свою Светку. Ты сам знаешь, у нас на хуторах можно чёрта лысого запрятать!
        — Но мы же ориентировали участковых, — неуверенно пробормотал Ояр.
        — А на что мы их ориентировали? Ребята, вот вам фото, вот установочные данные — не попадался ли такой на пути? Мы что, ставили перед ними задачу целенаправленно обследовать район: сельсовет за сельсоветом, дом за домом, хутор за хутором? А? Ничего же этого до сих пор не сделано.
        — Олежа, ты представляешь, сколько народа надо задействовать на этой операции? Да нам с тобой такой лисапет вставят! Нет, ты старший группы — ты и докладывай начальству этот план! Я — пас…
        — А мне проблемы начальников до одного места! Я на это дело не напрашивался! Они обещали всемерную помощь — пусть помогают. В конце концов, я не своего личного врага разыскиваю. Короче, подготовь план отработки района, расчёт сил и средств — в общем, всё как положено! А я уж, так и быть, пойду с этим планом к Рожкову.
        Олег встал и подошёл к окну. На улице около входа во флигель следственного отдела стояли Тигерис, Кочетов и Венский. Женька, отчаянно жестикулируя, что-то возбуждённо рассказывал подполковникам. Увидев в окне Олега, Венский махнул ему рукой, извинился перед Кочетовым и Тигерисом и ринулся внутрь. Через несколько секунд он ворвался в кабинет Островецкого.
        — Ты что, из психушки слинял? — Ояр ошарашенно уставился на Женьку.
        Тот, даже не пытаясь отдышаться, выпалил с порога:
        — Ребята, по-моему, я нашёл!
        Олег и Ояр переглянулись между собой и пожали плечами.
        — Так, отдышись и чётко и внятно объясни: что нашёл? Кого нашёл?
        — Ояр, помнишь, ты давал ориентировку на Сироту?
        — Ну!? — Олег весь подался вперёд. Ояр вскочил со стула.
        — Вы меня все пацаном считаете, а я…
        — Женька, ещё одно слово не по делу, и до старлея ты не доживёшь! — огромный кулак Ояра застыл в сантиметре от Женькиного носа.
        — В общем, так, — уже спокойней продолжил Венский, поняв, что насладиться триумфом в полной мере не удастся, — на моём участке есть отдалённый хутор Зарини. Он расположен на границе с соседним районом в лесном массиве. Дорога туда грунтовая, разбитая, кругом лес…
        — Ты короче можешь? — прорычал Ояр.
        — Короче, живёт там Велта Зариня, тридцати четырёх лет, незамужняя, работает дояркой на ферме…
        — Живёт одна?
        — Одна. Да ты бы видел её: здоровенная баба, с тебя, Олег, ростом, нелюдимая какая-то… Кто на такую Зариню позарится? А сейчас у неё кто-то появился.
        — Откуда ты знаешь?
        — На ферме с ней работает её подруга, вернее, не подруга — подруг у неё нет, а так — знакомая. Так вот, она рассказывала бабам у магазина, что у Велты завёлся дружок: мол, в последнее время приходит на ферму с накрашенными губами и аж вся светится. А однажды эта знакомая зашла к ней на хутор и увидела во дворе какого-то мужика. Тот её заметил и сразу ушёл в дом. Кто это был, она не разглядела — далеко было, а в дом Велта её не пустила. Вот она, эта знакомая, и сказала бабам: надо, мол, выяснить, кто из наших мужиков стал захаживать к Велте. Ну, а я вспомнил ориентировку на Сироту: если он не дурак, то никуда не слинял и лучшей «нычки» ему не найти.
        — Ай да Женька! Ай да сукин сын! — довольно воскликнул Олег. — Не дурак он, совсем не дурак, да и ты, слава Богу, тоже!
        — Вот ты сейчас вроде бы похвалил меня, а вроде бы обругал… — насупился Женька.
        — Это не обругал, юноша, это из Пушкина. Считай это вроде благодарности или почётной грамоты, — улыбнулся Ояр.
        — Так, — перебил их Олег, — Женька, ты на каких колёсах?
        — Да уж не на лисапете, как Ояр говорит, на своём мотоцикле…
        — Тогда — едем!
        — А группу захвата поднимать не будем? — спросил Ояр.
        — Зачем? Командир — здесь, зам — тоже. Кто тебе ещё нужен? Знаешь, я в последнее время не склонен без нужды поднимать излишний шум вокруг этого дела. Где можно справиться — нужно действовать самим. И, кроме того, а вдруг это просто Велтин хахаль? Нас же потом на смех поднимут! Всё, как любит говорить один мой друг: «По коням»!
        Отъезжая от здания отдела, Олег почувствовал на себе цепкий, внимательный взгляд Тигериса.
        — Ну вот, за этим лесочком Зарини, — Венский остановил мотоцикл на обочине просёлочной дороги и указал на появившийся впереди лесной массив. Олег вышел из коляски и огляделся. Да, места здесь глухие. Дорога — мало того, что грунтовка, петляющая по лесу, — так ещё и в страшных ухабах. А зимой сюда, наверное, только на тракторе можно добраться… И уже темнеть начинает. В лесу всегда темнеет быстрее.
        — Куда ты завёз нас, Сусанин? — Ояр кряхтя слез с заднего сидения мотоцикла. — Олег, запротоколируй: Венский хотел нас угробить! Мы ищем убийцу, а вот он — перед тобой на переднем сиденье…
        — Хорош ёрничать! Женька, оттащи мотоцикл на полянку, где стожок сена, а мы с Ояром прогуляемся до хутора.
        Венский вздохнул и, не заводя двигателя, покатил мотоцикл к стожку. Олег и Ояр по обочине, чтобы оставлять поменьше следов, направились к хутору. Недалеко от него углубились в лесок. Двигались медленно, стараясь не шуметь и не наступать на сухостой — треск сушняка очень далеко разносится по лесу. Наконец, добрались до опушки и из-за деревьев стали наблюдать за хутором.
        — Хорошо, что оставили мотоцикл далеко, — прошептал Ояр. — А то они бы запросто движок услышали. Тарахтит-то дай боже, в тутошней тишине спалились бы.
        — Лисапет лучше, — съязвил Женька. Ояр погрозил ему кулаком.
        В доме уже зажгли свет. Олег и Ояр терпеливо ждали. Минут через пятнадцать на крыльцо вышел молодой мужчина и закурил.
        Ояр непроизвольно сжал локоть Олега. Он мог бы этого и не делать — несмотря на сгущающиеся сумерки, Олег сразу же узнал Сироту — слишком долго он изучал его фотографии.
        Вслед за ним на крыльцо вышла хозяйка дома — высокая ширококостная женщина с грубыми чертами лица и на мгновение прильнула к нему. Тот затушил окурок, обнял её за талию, увлёк в дом.
        Олег подал Ояру знак: возвращаемся. Шли лесом, стараясь не шуметь. Мотоцикла на полянке не было — Женька, умница, спрятал его в стожок. Уже почти стемнело. Стало прохладно. Все трое сгрудились у стожка.
        — Надо сообщить в отдел. Рация на мотоцикле в порядке? — спросил Олег у Венского.
        — Рация-то в порядке, но отсюда она не достает: далеко, — извиняющимся тоном ответил Женька.
        — А ближайший телефон?
        — На ферме, километров шесть отсюда, постоянно неисправен…
        — Да к чему все эти сложности? — усмехнулся Ояр. — Возьмём парня и отвезём в отдел без всяких заморочек. А то ещё связь где-то искать…
        — Ладно, действуем так: сейчас мы на хутор не попрёмся — можем спугнуть, уйдёт в темноте лесом; поэтому ночуем здесь, в стожке, а брать будем рано утром. Дорога к хутору одна. Дождёмся, пока Велта уйдёт на ферму, чтобы не мешалась под ногами, и возьмём нашего Сироту тёпленьким. Думаю, что в это время он будет ещё дрыхнуть.
        — Ну что же, ночевать — так ночевать! — Женька принялся готовить себе ложе в стожке.
        Олег и Ояр с усмешкой переглянулись.
        — Юноша, а что это Вы такое делаете? — в участливом тоне Ояра таился явный подвох.
        — Так Олег же ж сказал здесь ночевать!
        — Так это он нам сказал ночевать. А вам, мой юный друг, надо наблюдать за дорогой.
        — Ояр прав, — усмехнулся Олег. — Ночи сейчас короткие, менять тебя не будем — нет смысла. Так что — бди! И не дай Бог тебе заснуть, не посмотрю, что голова светлая…
        Олег зарылся в стожок. Ояр последовал за ним.
        — И вот ещё что, — донёсся из стожка голос Островецкого. — Возьми ветку лапника и пройди по следу мотоцикла с полкилометра — замети следы.
        Венский в ответ только обиженно засопел.
        На рассвете Женька разбудил Олега и Ояра.
        — Велта только что прошла на ферму, — хмуро сообщил он, всем своим видом выказывая обиду.
        — Женька, на обиженных воду возят! — принялся подначивать его Ояр. — Что ты дуешься, как после дефлорации? Посуди сам, кому было караулить: тебе — молодому, полному сил юноше, или нам — пожилым и больным людям?
        Женька, не выдержав, прыснул.
        — Тише вы, жеребцы! — осадил их Олег. — Развеселились не ко времени! Ещё дело не сделали. Короче, идём по дороге к хутору. Не шуметь, не разговаривать! В дом входим мы с Ояром. Действуем там по обстановке. Ты, Женька, займёшь позицию так, чтобы одновременно контролировать фасадные окна и дверь. Если этот парень выйдет на тебя, постарайся стрелять по ногам. Но ни в коем случае не подпускай его к себе. Если что — вали на поражение. Это приказ! И без всякого идиотского геройства! Всё. Проверили оружие!
        Все трое молча достали пистолеты и передёрнули затворы. Венского вдруг пробил озноб. Ояр заметил это и подбадривающее потрепал его по плечу.
        — Женька, без нервов! Это твоё первое задержание?
        — Такое — да! Задерживал разную шушеру, но на такого волка впервые иду…
        — Ничего, Ватсон, все будет элементарно! — ободряюще подмигнул ему Олег. — А фуражку оставь: мешать будет!
        К хутору подобрались, когда уже совсем рассвело. Неяркое прибалтийское солнце медленно поднималось из-за сосен. Олег жестом указал позицию Женьке — за бетонным колодцем — и укрытие, и обзор хороший. Вместе с Ояром бесшумно поднялись на крыльцо и принялись осматривать дверь.
        «Чёрт! Прокол твой, Олег Семёнович, — ни маслёнки, ни спрея с собой не захватили. Обрадовался! Понёсся, как голый в баню, а захват не подготовил», — корил он себя. Олег виновато посмотрел на Ояра. Тот лишь развёл руками: ну что, мол, тут поделаешь…
        Островецкий ещё раз осмотрел дверь. Слава богу, врезного замка не было. Дверь, как это было принято много лет назад, запиралась только на навесной замок, а сейчас и его не было — видно, на этом затерянном в лесах хуторе не считали даже нужным запираться за замки. Олег выбрал щеколду и медленно стал открывать дверь. Она тихонько скрипнула.
        — Велточка, это ты? Что-то забыла? — донёсся изнутри сонный мужской голос.
        Всё! Теперь помоги нам Господь!
        Олег рывком распахнул дверь и ринулся внутрь на голос. Ояр, не медля ни секунды, — за ним…
        — Лежать! Лежать! Не двигаться! Одно движение — стреляю в башку! — орали они наперебой, врываясь в комнату и держа под прицелом слегка опешившего парня, успевшего, тем не менее, сунуть руку под подушку.
        — Всё, Сергей, игры закончились! Медленно вынимаешь руку из-под подушки и медленно поднимаешь лапы с растопыренными пальцами. И без шуток! Если мне что-нибудь не понравится — не обессудь — закатаю пулю в лоб! — Олег старался говорить спокойно и внушительно. В такой ситуации нельзя молчать — надо всё время что-то говорить.
        Услышав своё имя, парень обмяк. Он уже понял, что отсюда не вырваться. Один на один — ещё можно было бы попытаться, но против двоих таких волкодавов — шансов никаких. А ещё наверняка есть кто-то во дворе.
        — Всё, мужики, сдаюсь! — Сергей медленно вынул руку из-под подушки и, растопырив пальцы, поднял руки вверх.
        — А теперь медленно повернулся на животик и завёл ручки назад, — увещевая, как ребёнка, продолжал командовать Олег.
        Сергей медленно перевернулся на живот и соединил руки за спиной. В тот же миг в затылок ему упёрся ствол пистолета, а руки больно заломили вверх.
        — Извини, брат, но я тебя свяжу, — Ояр сноровисто вязал ему руки невесть откуда взявшейся верёвкой.
        — Мы, как два старых мудака, рванули на задержание без наручников, без маслёнки, без спрея. Стареем, брат, — сокрушался Олег.
        — Ну, наручников в отделе, если ты не забыл, всего четверо: одни в дежурке, пара в ИВС и одни — у начальника розыска. Так что, пока искали — потеряли бы время. Да и шум ненужный подняли бы. Ты же сам хотел по-тихому. А вот маслёнку зря не взяли — пришлось, как оглашенным, врываться в хату…
        Напряжение захвата постепенно отпускало Олега и Ояра, и они, успокаиваясь, переговаривались о разных незначительных вещах, не обращая внимания на задержанного.
        — Мужики, вы бы подняли меня, что ли… Неудобно так лежать-то, — донёсся с кровати спокойный голос Сироты.
        — Сейчас. Извини, брат, — Ояр помог ему подняться и усадил в старое кресло, стоящее возле кровати.
        Олег приподнял подушку. Под ней лежал большой самодельный охотничий нож с рукояткой из копытца косули. Аккуратно завернув нож в кусок найденной на столе газеты, сунул свёрток в карман и уселся на стуле напротив Сироты.
        С минуту молча смотрели друг на друга. Олег пытался разобраться в своих мыслях. Раньше в такой ситуации он испытывал удовлетворение, порой эйфорию — вот, мол, какого подонка удалось определить на нары… А сейчас: что же ты не рад, Олег? Ты же взял матёрого убийцу, раскрыл громкое преступление! А в душе — пустота… Может, ты сочувствуешь убийце? Ты, майор милиции Островецкий, сочувствуешь человеку, хладнокровно убившему другого человека? Боже, что же с нами со всеми стало?
        Островецкий перевёл взгляд на Долгоногова. Тот, видимо, испытывал нечто подобное, потому что старался не встречаться взглядом с Олегом, хмуро разглядывая что-то в окне.
        — Иди, позови малого. Нечего ему во дворе отсвечивать!
        Ояр вышел и через несколько секунд вернулся вместе с Венским. Оба молча уселись на диванчик. Женькины глаза горели от возбуждения, он порывался что-то сказать, но его останавливало непонятное угрюмое молчание старших.
        — Ну что, давай рассказывай, как и почему убил Митрофанова? — усилием воли Олег стряхнул с себя апатию.
        Сирота говорить не пожелал — молчал, хмуро уставившись в пол. Обычно в такой ситуации вступал в дело Ояр, изображая «злого» следователя, но сейчас тот отстранённо молчал. Олег еле заметно улыбнулся.
        — Сергей, — продолжил он, — если мы здесь, то наверняка уже очень многое знаем. Запираться нет смысла. У нас есть нож: доказать, что именно им был убит Митрофанов — пара пустяков. Доказать, что это твой нож, тоже элементарно — на нём масса твоих пальчиков. А на волосках копытца наверняка найдётся кровь Митрофанова. А ещё отправим на экспертизу твою одежду. Наши криминалисты поколдуют над ней и обязательно найдут массу интересного, ну кровь-то — непременно. Окурочки твои опять же. По прикусу и слюне точно определим, что они — твои. А если надо, то и анализ ДНК устроим. Дело, правда, новое, ответа придётся ждать долго, но куда тебе в камере спешить… Опять же кроссовочки твои найдём. Думаю, если не сбросил нож, то и кроссовки оставил. Кстати, а почему не сбросил нож?
        — Да расслабился я, — невпопад ответил Сирота. — Всё шло так гладко — вот и расслабился. Повязали, как сопливого пацана… А нож я не мог выбросить — это подарок…
        — Саши Ярцева? — догадался Олег.
        — Вы и это знаете? — Сергей вскинул глаза на милиционеров. — Ну, тогда вы должны знать, за что я убил этого гада! Хорошо, я всё расскажу. Только не подумайте, что я чего-то боюсь или пытаюсь заработать снисхождение. Плевать я хотел! Если бы вернуть всё назад, то я бы снова его грохнул. Просто хочу, чтобы вы поняли, за что я его…
        Он ненадолго умолк, пытаясь упорядочить свои мысли, чтобы как можно чётче и доходчивей донести их до этих парней. Как ни странно, он не испытывал к ним ненависти. Наоборот, ему хотелось как-то объясниться с ними, чтобы они его поняли. Он чувствовал свою духовную близость к ним — ведь в других обстоятельствах они могли бы оказаться в одном окопе… Но не судьба!
        Олег не торопил его. Он догадывался, какие мысли мечутся сейчас в голове Сергея. Парень хочет выговориться, и не надо ему в этом мешать.
        — Мы служили с Митрофановым в одном полку в Афганистане, — сухо и бесстрастно начал Сергей. — Митрофанов занимал должность начальника штаба. Мой друг и командир Саша Ярцев стал подозревать его в торговле оружием и наркотиками. Я не знаю, кто ещё из командования был замешан в этом, но особист — точно. Саша пошёл к нему со своими подозрениями, а тот сказал, чтобы не лез не в своё дело. Тогда Саша написал рапорт в штаб дивизии. И тут вдруг приказ выйти на задание. Ушли наспех, неподготовленные. Саша, видимо, почувствовал неладное и перед выходом всё рассказал мне. А потом мы напоролись на засаду, причём в том месте, где её, по определению, не должно было быть. На этой территории у нас с «духами» соблюдался нейтралитет. Место засады было выбрано очень удачно, словно им был известен наш маршрут. Мы попали под шквальный перекрёстный огонь. Троих ребят потеряли сразу, Саша был смертельно ранен. Я с сержантами Осовцом и Гоглидзе ещё попытался организовать круговую оборону, но нас сверху расстреливали, как в тире. Коля Осовец и Важа Гоглидзе были убиты, а я несколько раз ранен и потерял сознание. Очнулся в
краснодарском госпитале, говорят, чудом выжил в Ташкенте, где меня оперировали. Меня уже практически списали, но вдруг моё состояние стабилизировалось. Отправили в Краснодар — туда слали тех, кто не имел никакой надежды когда-нибудь встать. А я встал! Я знал: обязан встать, чтобы покарать этого гада! Потом долго учился заново ходить. Из армии меня уволили по состоянию здоровья. Ещё в госпитале я обратился к особисту и рассказал ему обо всём. Он мне посочувствовал, но посоветовал забыть обо всём — доказать ведь ничего невозможно, ни один суд не примет мои слова на веру. А всё, что он лично может сделать для меня, это забыть мои слова. И тогда я сам решил стать и судьёй, и палачом. Я долго выслеживал Митрофанова. Нашёл в Подмосковье. Но тут его переводят в Прибалтику. Пришлось начинать всё по новой.
        Я три раза приезжал сюда. Останавливался на частных квартирах и собирал информацию о Митрофанове: привычки, распорядок дня, маршруты передвижений. Даже о любовнице его узнал. Хотел сперва это использовать и завалить Митрофанова около дома Татаринцевых, а потом подумал, что не стоит подставлять мужика — он и так в какой-то мере пострадавший. Я про Татаринцева. Ну, а затем я уехал на три месяца, чтобы меня подзабыли. Вернулся сюда два месяца назад с чётким планом: осесть в тихом месте, выбрать удобный момент, завалить Митрофанова и лечь на дно. А потом, когда всё уляжется, спокойно покинуть Латвию. Велту я встретил на автовокзале. Специально высматривал такую — деревенского вида, и не ошибся — она действительно брала билет в отдалённый посёлок. Ну, помог ей донести вещи до автобуса, разговорились. Я посетовал, что ночевать мне негде, знакомых здесь нет, в гостиницах мест тоже нет. Ну, она и пригласила меня к себе…
        — А это тебе и было нужно, — перебил его Олег.
        — Совершенно верно. Баба просто истосковалась по мужику, по простой человеческой ласке…
        — А ты это использовал!?
        — Сперва использовал, а потом сам к ней привязался. Я её уговаривал уехать со мной, когда всё утихнет.
        — Она была в курсе твоих дел? — удивился Олег.
        — Поначалу нет, конечно. Ну, а когда я завалил Митрофанова, то рассказал ей кое-что. Всё равно она могла узнать, что меня ищут — небось, моими фотографиями уже все стенды обклеены. Да и надо ж было как-то объяснить ей, почему я стараюсь не показываться на людях. Сперва сказал, что выслеживаю человека, который у меня увёл жену, а потом, когда завалил Митрофанова, сказал, что нашёл его, не сдержался и убил — затмение, мол, на меня какое-то нашло. Она и поверила — женщины в такую муть всегда охотно верят. Попытался б объяснить ей всё, как есть, она бы этого не поняла. К акая-то вой на, какие-то подставы… Далека она от всего этого.
        — Сергей, а ведь она тебя не сдала! Ты хоть понимаешь, что это статья для неё?
        — А я тебе ничего такого под протокол и не скажу! Извини, не знаю, как к тебе обращаться…
        — Майор Островецкий.
        — Так вот, майор, для протокола: она ничего не знала. Иначе не подпишу!
        — Да ясен перец! Нет никакой охоты женщине жизнь ломать.
        — Вот и договорились.
        — Ладно, проехали, — вмешался Ояр. — Где лисапет-то взял?
        — Да, круто сработали, — в голосе Сироты проскользнули нотки уважения. — Даже про велосипед знаете. Ну, сперва хотел попросту украсть, а потом решил, что не стоит лишний раз светиться. Отремонтировал Велтин старый велик — на нём и приехал.
        — Так это ж почти пятьдесят километров! В оба конца сто! — вытаращил глаза Женька.
        — Сперва я съездил на нём на разведку, просчитал время, наметил пути отхода…
        — Папиросы купил… — усмехнулся Островецкий.
        — И это нарыли! Цепур ност![29 - Цепур ност (латышск.) — снимаю шляпу.]
        — Оп-па! А это откуда знаешь?
        — Так с латышкой же живу! Ну, вот, собственно, и всё.
        — Ясно. Послушай, Сергей, а вот ваш особист из Афгана? По моим сведениям, он как-то непонятно умер: здоровый мужик — лёг спать и не проснулся…
        — Нет, майор, не моё это. Я его пас. А он, гад, взял и сдох во сне. И не нужны ему больше ни домик в Анапе, ни «Волга»…
        — Хм, бывает…
        — Бывает.
        — Слушай, Сергей, когда ты понял, что Велта тебе небезразлична, — ну и остановился бы…
        — Не мог я! Не мог, не отомстив этим гадам, дальше жить! Э-э, да что говорить. Если бы ты был там, ты бы меня понял!
        — Я был там! И он был! — Олег ткнул пальцем в Ояра. — Ты человека убил! Ребёнка осиротил! Ни в чём не повинную женщину вдовой сделал!
        — А у Сани Ярцева дочь круглой сиротой осталась! Санина жена умерла от горя через полгода после его гибели. Не тебе меня судить, майор!
        — А я тебя и не сужу! Это ты взял себе право судить и карать! Лучше бы дочку друга взял на воспитание. А теперь — ты будешь сидеть в тюрьме, а она — скитаться по детдомам! И кому ты сделал лучше?
        — А-а, не поймёшь ты меня, майор! Не мог я спокойно жить, зная, что эта тварь по земле благополучно ходит, папаху полковничью носит, лампасы уже, небось, генеральские примеряет!
        — Да, парень, сожрала тебя твоя ненависть. Не смог ты её пережить! Ладно, а где вещи полковника?
        — Да в кейсе все. Там и часы его, и бумажник с его вонючими бабками — ни копейки оттуда не взял. Просто хотел под ограбление обставиться… Ещё бумаги какие-то, карты — все с грифом «Сов. секретно». Я собирался сперва этот кейс каким-то образом вернуть, но побоялся, что это может навести на мой след…
        — Лучше бы вернул. Избавил бы многих людей от неприятностей…
        Сергей непонимающе уставился на Олега.
        — Ладно, как-нибудь потом объясню. Где кейс-то?
        — В прихожей, на шкафу.
        — Ояринь, тащи-ка его сюда. Посмотрим, из-за чего весь сыр-бор!
        Долгоногов вышел в прихожую и через несколько секунд вернулся с запылённым кожаным кейсом в руках. Он положил его на стол, открыл и принялся перебирать бумаги. Венский присоединился к нему.
        — Женька, а у тебя допуск к совсекретным бумагам имеется? — пошутил Ояр.
        Тот насупился и отодвинулся от стола.
        — Вот, блин, шуток не понимает. Да смотри ты сколько влезет! Этим совсекретом только задницу подтирать, да и то плохо: бумага хреновая! — посмеивался Ояр, рассматривая карту. — Ничего не пойму: вроде бы карта города, какие-то военные игры, выдвижения частей… Не наигрались ещё, козлы! Всякую хрень засекретят, а потом устраивают из-за неё вселенский переполох…
        Олег подошёл к столу и тоже стал рассматривать карту. Внезапно у него пересохло во рту и на лбу выступила испарина.
        — Ояр, это не игрушки! Посмотри, видишь, где стрелка заканчивается, на которой написано: «1ТБ» — первый танковый батальон?
        — Твою ма-ать!.. Это же место дислокации нашего отдела! А вот здание горисполкома. Радиостанция… банк… вокзал… порт… автостанция… Олежа, что это?
        — А это план захвата города военными, — уже почти спокойно ответил Островецкий. — Причём план реальный…
        — Да ты что!? На кой хрен военным захватывать наш городок? Бессмыслица какая-то…
        — Как обособленный план — это действительно бессмыслица, а вот как часть общего плана — очень даже имеет смысл…
        — А при чём тут стадион? — вдруг спросил Венский.
        — А видишь тут пунктирные линии со всех объектов с кодовыми обозначениями отделений и взводов?
        — Вижу.
        — Так вот, стадион — это фильтрационный лагерь. А коды — это подразделения, которые будут конвоировать туда задержанных, в том числе и нас с тобой. Вот суки, творчески использовали чилийский опыт!
        — Да что они там — совсем охренели? — зарычал Ояр.
        — Нет, брат, не охренели. Значит, Эдгар был прав: в республике готовится военный переворот с целью недопущения её выхода из состава Союза.
        — Тогда это готовится по всей Прибалтике!
        — А если по стране? — подал голос Сергей.
        Все ошарашенно уставились на него. Мысль о том, что в Советском Союзе возможен военный переворот, им, рождённым «в СССР — самой справедливой стране в мире», казалась совершенно дикой и невозможной…
        — Так это ж гражданская вой на… — тихо вымолвил Ояр.
        Все подавленно молчали.
        — Хватит рассусоливать, коллеги! — Олег решил, что пора действовать. — На Женькином мотоцикле мы вчетвером всё равно не уедем. Поэтому, поступим так: я, Ояр и Сирота остаёмся здесь, а ты, Женька, едешь до ближайшего телефона, звонишь в отдел, докладываешь обо всём непосредственно Рожкову и вызываешь поддержку. Потом организуешь нам транспорт. Что быстрее будет — помощь из отдела или колёса, которые ты нам добудешь, тем и воспользуемся. И без церемоний: если кому-то что-то не нравится — потом будем разбираться, а пока — ствол в зубы и гони его сюда! Надо выбираться из этого хутора. Всё, дуй!
        — Погоди! — Ояр решительно придержал Женьку за плечо. — Мы ещё не решили, что делать с этим парнем, — он кивнул на Сергея.
        — Ты о чём? — удивлённо вскинул глаза Олег.
        — Я не желаю сдавать этого парня!
        — Ты что, совсем с ума спятил? Капитан Долгоногов, вы забыли, где служите?
        — Нет, не забыл. Но я также не забыл, что я — офицер! И сдавать его — это пойти против своей совести…
        — А чувство долга тебя, офицер, уже не волнует?
        — Ребята, вы чего? — испуганно спросил Венский.
        — Молчать! — рявкнули Олег и Ояр чуть ли не хором.
        Они стояли друг против друга, набычившись, — высокие, здоровенные мужики — и не мигая смотрели друг другу в глаза.
        — Парни, — подал голос Сергей, — по-моему, вы делаете это зря. Не стоит из-за меня так подставляться…
        — И ты заткнись! — отрубил Ояр. — Мы сами всё решим! Олег, — уже мягче продолжил он, — кому будет легче, если мы сдадим этого парня? Митрофанова уже не вернёшь, и, если честно, поделом ему. Ну сломаем мы этому парню жизнь, так потом же сами себя будем корить всю жизнь. Да, восторжествует закон! Закон страны, стоящей на пороге гражданской войны. А на деле восторжествуют Митрофановы и все те, кто за ними стоят! Они опять правы: им опять можно воровать, предавать, торговать страной, похищать детей, убивать, в конце концов!!
        — Ну, убили как раз Митрофанова! — Олег уже взял себя в руки.
        — Не передёргивай! Ты понимаешь, о чём я… Мы всегда были для них быдлом, пушечным мясом, винтиками в их игрищах. Нас можно посылать на бойню, манипулировать нами… И вот, в тот один из немногих случаев, когда у них произошла осечка, ты собираешься встать на их сторону, по сути, сдать одного из нас! Ты вспомни, чтобы не допустить тебя к этим паскудным бумагам, они похитили твою дочь! Им ведь всё можно! Олег, ну же! Ты же думаешь точно так же, как и я, только боишься себе в этом признаться…
        — Браво! — хмуро пробурчал Олег. В душе он уже согласился с Ояром. — Тебе бы ещё броневик!
        — Какой броневик? — опешил тот.
        — Как Ленину, речь толкать! Слушай, из тебя бы вышел хороший замполит. И когда ты только так п…деть выучился? Ладно, что ты конкретно предлагаешь?
        — Ребята, а меня вы не спрашиваете? — подал голос Венский.
        — Нет, не спрашиваем! Молод ещё и многого не понимаешь. Будешь делать так, как мы скажем!
        — Да нет, просто я хотел сказать, что я — как вы, — тихо промолвил Женька.
        Ояр и Олег улыбнулись. Атмосфера в комнате разрядилась. Ояр взял нож и разрезал связывавшую Сергея верёвку.
        — Одевайся!
        Сергей принялся натягивать брюки, прислушиваясь при этом к разговору милиционеров.
        — Ояр, излагай свой стратегический план, — усмехнулся Олег.
        — Не издевайся. План очень прост: мы отпускаем Сергея, и он лесочком дует отсюда. Парень ушлый и вполне способный обойти заслоны и добраться до России. А там, в нынешнем бардаке, легко затеряться. Да и здесь никто особенно не будет рвать задницу по розыску — оформят необходимые запросы и дело с концом. Сделаешь себе новую ксиву, — Ояр взглянул на Сергея, — и живи на здоровье. А со временем, когда всё утихнет, найдёшь способ перетащить к себе Велту.
        — Ну а мы? — спросил Олег.
        — А мы скажем, что опоздали. Прибыли на хутор, когда его уже и след простыл… Предъявим вещдоки и приостановим дело за розыском обвиняемого.
        — А если его всё же поймают?
        — Будет придерживаться нашей версии. Что-то мне подсказывает, что он нас не сдаст. Не сдашь ведь? — усмехнулся Ояр, обращаясь к Сергею.
        — Ребята, да я… да вы… — Сергей только махнул рукой. От нахлынувших чувств он не мог вымолвить и слова.
        — Ладно, всё! Хватит сопли жевать, — взял инициативу на себя Олег. — Ты, Серёга, дуй к лесу, а мы к мотоциклу. Пора сваливать!
        — Господа менты! — усиленный мегафоном голос разорвал пасторальную тишину округи. — С вами говорит капитан Лагутовский. Со мной взвод бойцов. Вы окружены.
        Ояр и Олег метнулись к окнам. То, что Островецкий увидел из своего окна, ему очень не понравилось. С десяток автоматчиков полукольцом заняли позиции в его секторе. Олег вопрошающе глянул на Ояра.
        — С моей стороны человек десять, — невесело сообщил тот.
        — У меня примерно столько же. А сколько с тыльной стороны — бог его ведает. Думаю, не меньше.
        Олег подошёл к окну и, прикрываясь межоконной стенкой, крикнул в форточку:
        — Лагутовский, чего тебе надо?
        — Мне надо, чтобы вы не вздумали геройствовать и выдали мне Сироту и кейс с документами.
        — А если не выдадим?
        — Тогда у меня есть приказ отбить их силой!
        — Лагутовский, нам надо подумать. Ты толкаешь нас на должностное преступление!
        — Думайте быстрее. Даю вам пятнадцать минут на размышление. И не пытайтесь тянуть время — в этот раз вам не удастся обвести меня вокруг пальца. Всё, время пошло!
        Полулёжа на полу, Олег жестом подозвал к себе остальных.
        — Лечь! На пол! — рявкнул он Венскому, видя, что тот собирается встать. — Передвигаться только ползком, прикрываясь стенами. Тебе это говорю — этим двоим объяснять не надо.
        Женька послушно закивал головой.
        — Ну, что будем делать? — спросил Олег, когда все собрались вместе.
        — А что тут думать? — невесело усмехнулся Сергей. — Я выхожу с кейсом и сдаюсь. Им же только я нужен. Ну, сяду в тюрьму…
        — Сядешь ли? — перебил его Олег.
        Все недоуменно уставились на него.
        — Боюсь, тебя даже до гауптвахты не довезут. При попытке к бегству — очень удобно…
        — Олег, что ты такое говоришь? Зачем? — изумился Ояр.
        — А ты думаешь, они его судить будут, чтобы он про Митрофанова и про готовящийся переворот начал говорить? Нам его, кстати, не вернут по тем же причинам, плюс ещё им надо будет объясняться, на каком основании его отбили.
        — Да, ты прав. Тогда я против его выдачи. Будем отбиваться, сколько сможем, — грозно нахмурился Ояр.
        — Ага, Аника-воин! Три пистолета против тридцати автоматов. Да мы тут и трёх минут не продержимся.
        — Ну, три-то, пожалуй, продержимся…
        — Ребята, какие споры? — решительно сказал Сергей. — Я выйду. Если всё будет, как ты сказал, майор, — значит такая моя судьба.
        — Да ты за кого нас держишь? — начал заводиться Ояр. — Думаешь, мы отдадим человека на смерть и потом сможем спокойно друг другу в глаза смотреть???
        — Стоп! Никуда ты, Сергей, не пойдёшь! И это не обсуждается. А вот тебе, Женька — уходить. Ты тут вообще не при делах. Тебя они не тронут. Да и ствола всего три. Так что — исчезни!
        — Нет! — в голосе Венского зазвенел металл. — Может, вы забыли, товарищ майор, но я тоже офицер! Делайте со мной что хотите, но я отсюда не уйду! Да и не выпустят они меня. Я ведь тоже знаю о перевороте.
        — Чёрт! — закусил губу Островецкий. — А ведь малый прав! Им действительно предпочтительнее иметь нас в виде трупов…
        — Ты что, братишка? — удивлённо воскликнул Долгоногов. — Три погибших сотрудника милиции и один штатский — это уж чересчур — они на это не пойдут. Шуму-то сколько!
        — Не пойдут, говоришь? А вспомни недавнее нападение рижского ОМОНа на здание МВД. Там четыре мента погибло: двое из них вообще прикомандированные к охране из районов. Не пойдут? Ещё как пойдут! Похоже, их план таков: выманить нас из дома и порешить. В крайнем случае — изолировать. Но лучше прикончить. Сами знаете, нет человека — нет проблемы. А нашим потом объяснят: накладка, мол, вышла, не разобрались в боевой обстановке. Наплетут чего-нибудь, может, даже накажут кого-либо, хотя бы того же болвана Лагутовского…
        — Эй, менты, ваше время вышло! — пророкотал мегафон снаружи. — Пусть выходит Сирота, а затем выходите вы.
        — Погоди, Лагутовский! — Ояр метнулся к окну. — Дай нам ещё пятнадцать минут уговорить Островецкого. Он не соглашается, говорит, что будет стрелять нам в спину.
        — Ладно, даю вам ещё десять минут, а уж затем — не обессудьте…
        — Молодец, Ояринь! — одобрительно усмехнулся Олег. — Здорово сообразил!
        — Ребята, — вступил в разговор Венский, — подождите, а как же Лагутовский собирается убивать нас при всём взводе? Это же солдаты, а не банда убийц.
        — А зачем ему при взводе? — усмехнулся Олег. — Он может отправить солдатиков вперёд, потом нас порешить, а причину можно на ходу придумать. Для этого ему хватит его автомата. Да и не сомневаюсь, что у него есть пара-тройка отморозков из числа «дедов». Кроме того, мы ведь не знаем, что там успели на уши навешать солдатам. Может, им сказали, что мы банда ублюдков, убивающих ни в чём не повинных военнослужащих Советской Армии.
        — Ну что же, придётся отбиваться, сколько сможем…
        — Погоди отбиваться, Ояр! Будем прорываться! Ояр, Женька и Сергей недоуменно уставились на Олега.
        — Эй, у тебя что — «крышу» снесло? — Ояр постучал себя кулаком по лбу. — Какой прорыв? Там до леса метров пятьдесят открытой местности. Прямо на автоматы. Да нас в фарш превратят!
        — А кто тебе сказал, что будем прорываться в эту сторону? Нет, будем уходить с тыльной стороны дома. Там до леса метров двадцать. Сейчас поднимемся на чердак и через слуховое окно осмотримся — попытаемся определить позиции бойцов. Тем временем готовим прореху в крыше. Если Лагутовский поднимет стрельбу — не беда. С той стороны дома пули нас не зацепят, и, наоборот, будет легче под шумок разбирать крышу. Затем, по моей команде, вы разом скатываетесь вниз и несётесь к лесу, а я прикрываю вас огнём. Сами на бегу тоже стреляйте, чтобы помешать прицельному огню. В лесу не останавливаться — разбегайтесь в разные стороны. Если кто-то будет ранен — остальные бегут дальше. Раненых добивать они не будут. Помните, пока хоть один из нас жив — они не посмеют порешить остальных. Кто сможет прорваться — пулей в город поднимать отдел.
        — А ты? Олег, давай я останусь прикрывать, — предложил Ояр.
        — Да нет уж, я останусь, — не согласился Сергей. — Вы по моей вине попали в эту «непонятку» — мне и расхлебывать! Оставьте один пистолет и уходите — я прикрою!
        — Отставить разговорчики! Будете делать так, как я сказал! Я тоже не собираюсь погибать здесь смертью храбрых! Когда вы дёрнете, начнётся суматоха и у меня появится шанс — может, и я улизну. Всё, пошли наверх. Да, и постарайтесь не стрелять в солдат на поражение — пацаны ведь…
        — Господа менты! — ехидно разнеслось по округе. — Ваше время вышло. А чтобы отбить у вас охоту шутить со мной, делаю вам небольшое предупреждение…
        Неожиданно вдруг прогремела очередь. Раздался звон разбитого стекла. Пули зацокали по штукатурке, парочка со звоном срикошетировала от рельсов, служащих в доме балками перекрытия.
        Милиционеры и Сергей вжались в пол, стараясь прикрыть голову руками. Тут и там падали осколки стекла и штукатурки.
        — Поверх голов стреляет, падла! — прокричал Ояр. — Пугает!
        — Слушай мою команду! — приказал Олег. — Все ползком в прихожую, а там, через люк — на чердак!
        — Капитан Лагутовский! — прогремело как гром среди ясного неба. — С Вами говорит подполковник милиции Тигерис! Приказываю прекратить стрельбу! Вы окружены внешним кольцом сотрудников милиции. Вы и Ваши солдаты находятся под прицелом. Всё происходящее здесь нами квалифицируется как нападение на сотрудников милиции с отягчающими обстоятельствами. Приказываю: вы все без оружия покидаете позиции и сосредоточиваетесь в районе вашего транспорта! Там мы вам вернём оружие, разумеется, без патронов. В случае неподчинения — открываем огонь на поражение! Времени на раздумье не даю! Выполнять приказ!
        Олег рывком вскочил с пола и осторожно выглянул в окно. Он увидел, что солдаты встают со своих позиций и, опасливо озираясь, покидают хутор. Из-за сосны вышел капитан Лагутовский, сардонически улыбаясь, демонстративно отставил автомат и издевательски растопырил руки — вот, мол, я чист…
        Из-за кустов и деревьев показались люди в милицейской форме, держа под прицелом солдат. Лагутовский, криво усмехаясь, сплюнул и побрёл вслед за своими бойцами.
        Олег облегчённо вздохнул и подмигнул наблюдавшему из другого окна Ояру: живём, брат!
        — Мужики, на этот раз пронесло! — Олег повернулся к Венскому и Сироте.
        На Женьку напал истерический смешок. Он сидел на полу с пистолетом в руке и тихонько хихикал. Сергей лежал на животе, прикрыв руками голову, возле которой медленно расползалась лужа крови. На выбритом затылке аккуратно чернела маленькая дырочка. Ояр подскочил к нему и рывком перевернул на спину. Выходное отверстие представляло собой ужасное зрелище: пол-лица было разворочено, единственный уцелевший глаз безжизненно глядел в потолок.
        — А-а-а, сука! — с диким рёвом Ояр выхватил пистолет, пытаясь поймать в прицел Лагутовского.
        Олег выбил из его рук оружие и взял Ояра в захват.
        — Ояр, Ояринь, — уговаривал Олег, — успокойся, остынь! Не время сейчас! Мы этого гада потом достанем. Нельзя сейчас!
        Ояр постепенно успокоился и обмяк в его руках. Олег медленно распустил захват.
        — Ребята, выходите! Всё чисто! — донёсся снаружи спокойный голос Тигериса.
        Олег, Ояр и Женька вышли из дома. Их окружили товарищи: кто-то что-то говорил, кто-то смеялся, кто-то хлопал по плечу… Олег заметил Федотыча со снайперской винтовкой в руках.
        — А тебя-то каким ветром сюда надуло? — удивился он. — Что, помоложе никого не нашлось?
        — Рано ещё меня списывать! Я с этой игрушкой, между прочим, ещё с Афгана хорошо знаком, — Федотыч ласково погладил цевьё винтовки. — И этого козла Лагутовского я всё время держал на мушке. Если что, влепил бы ему пулю промеж рог…
        — Да ты винтовку-то эту хоть когда-нибудь пристреливал? — усмехнулся Олег. — А то засадил бы Лагутовскому пулю не в башку, а в причинное место.
        Вокруг засмеялись.
        — Ребята, а где Сирота? — спросил вдруг Тигерис. — Он что, один в доме остался?
        — Погиб парень, — хмуро ответил Ояр. — Пуля рикошетом попала ему прямо в затылок. Вот так: мужик такую вой ну прошёл, можно сказать, с того света вернулся, а тут — из-за какой-то твари, — он скрипнул зубами и махнул рукой.
        Установилось неловкое молчание. К то-то стянул фуражку с головы…
        Олег вдруг обратил внимание, что все почему-то одеты по форме.
        — А что, у нас парад какой-то намечается? Чего это вы все по форме вырядились?
        — Да не парад, — начал было Тигерис.
        — Ладно, потом, — перебил его Олег. — Есть дела поважнее. Витя, мужики, готовится военный переворот!
        — Уже, — усмехнулся Тигерис.
        — Что уже?
        — Да вы же тут ещё ничего не знаете! В Москве военный переворот, путч. Нас всех подняли по тревоге. Отдел на казарменном положении — поэтому-то все в форме. Ладно, едем на базу. Я вам всё по пути расскажу.
        — Ребята, какие же вы молодцы! Такое дело распутали! — подполковник Кочетов встал из-за стола и, раскрыв для объятий руки, направился к Островецкому и Долгоногову. — Орлы! Будем готовить поощ… — он не успел договорить, сбитый с ног мощным ударом в челюсть.
        — Ну что, Лёша, за какие башли нас продал? — Олег присел перед Кочетовым на корточки, потирая ссадины на костяшках кулака.
        — Да как вы шмеете? — шамкая разбитым ртом, рявкнул подполковник. — Под шуд пойдёте!
        Ояр с колена вновь опрокинул его на пол.
        — Не помешаю? — в кабинет вошёл Тигерис и плотно прикрыл за собой дверь.
        Олег и Ояр рывком подняли Кочетова на ноги и швырнули в кресло.
        — Рассказывай, подполковник, как ты нас предал? — тихий голос Олега не предвещал ничего хорошего. — Может, объяснишь что-нибудь? Может, твоей семье угрожали? Или посулили такие бабки, что ты не смог устоять? Говори, Лёша, не молчи! Мы же тебе, гад, как себе верили!
        — Бабки, — криво усмехнулся Кочетов разбитыми губами. — Какие бабки? Дурачьё вы! Штрана рушится, к влашти рвутшя ражные подонки, а вы — бабки! Штрану шпашать надо! Навешти жележный порядок! Нам же потом люди шпашибо шкажут…
        — Ага, кто выживет! А нам прикажешь опять людей в Сибирь загонять? Или самим туда отправиться?
        — А ты что хотел? Шлыхал, может быть: «кто не ш нами — тот против наш»! Чиштоплюи! Ручки жамарать боитешь?
        — Да, драгоценнейший! Мы сюда служить пришли, ворьё на нары определять, а не с народом воевать. Много чего я тебе, Кочетов, сказать хотел, да, видно, не понять тебе! Говоришь, подонки к власти рвутся? А кто сейчас у власти? Люди уже устали от неё! От пустых магазинов, от очередей. Это уже давно не Советская власть — это власть коммунистической номенклатуры. От нас они хотят получать по способностям, а сами — жить по потребностям! Да что я тебе объясняю — ты и сам это не хуже меня знаешь. Ты-то чего за них как верный пёс стоишь? Каким боком ты к ним прилепился? Ты же всегда был честный мент, погоны свои горбом заслужил…
        — А ты, Оштровецкий, меня не учи! Штрана ражваливаетшя на кушки! Ничего, удержим штрану на краю пропашти, а потом ражберемшя ш теми, кто её довёл до такого шоштояния…
        — Или они с вами! Дураком всё-таки ты оказался! Продал своих товарищей за какие-то химеры, за никому не понятные высшие идеалы… Сволочь ты, Лёша!
        — Не шволочишь тут! А лучше, пока не пождно, поддержите наш! У ваш троих огромный авторитет в отделе. Жа вами люди пойдут…
        — Ну и сука же ты! — не выдержал Долгоногов. — Олежа, дай я ему ещё разок врежу! Так он ни фига и не понял!
        — Всё, хватит! — вмешался в разговор Тигерис. — Алексей Иванович, я полагаю, в дальнейшем нам будет трудно работать вместе. Доверия к вам больше нет! Думаю, Вам необходимо немедленно покинуть отдел. Будем считать вас в очередном отпуске. И подыщите себе за это время другое место службы, где-нибудь за пределами республики. Не смею вас дольше задерживать!
        Кочетов, вытирая рукавом разбитое лицо, молча покинул кабинет.
        — Ребята, — предложил Тигерис, — пошли ко мне! Его небольшой уютный кабинет располагался рядом с кабинетом Кочетова. Олег сразу же облюбовал себе там большое мягкое кресло. Ояр уселся рядом на диванчике. Тигерис достал из тумбочки стола бутылку коньяка, три стакана и принялся разливать напиток.
        — Слышь, Витька! А с чего это ты вдруг раскомандовался? Кочета из отдела выгнал? — спросил Олег, с интересом наблюдая за манипуляциями Тигериса.
        — А я исполняю обязанности начальника отдела. Михалыч с утра завалился в госпиталь и, подозреваю, на службу уже не вернётся. Видимо, будет готовиться на пенсию. Так что, — Виктор передал стаканы Ояру и Олегу, — прошу любить и жаловать: пока я новый начальник милиции!
        — Тогда за это и выпьем! — Олег чокнулся с Виктором и Ояром. Выпили. Олег крутил в руке пустой стакан, не зная, как начать разговор.
        — Виктор Яныч, — решился он, — вне зависимости от твоей новой должности — извини меня: плохо о тебе подумал…
        Тигерис только махнул рукой: ладно, мол, проехали…
        — Я давно чувствовал, — продолжил Олег, — что кто-то сливает информацию. Они ведь были в курсе всех наших дел, постоянно работали на опережение. Постепенно у меня остались только двое на подозрении: ты и Кочет. Только вы двое владели полной информацией по делу…
        — А Долгоногова ты не подозревал? — усмехнулся Виктор.
        — Его — нет! Если бы ещё и он оказался предателем, то мне бы только осталось уйти в дальний окоп и застрелиться!
        Ояр шутливо благодарным жестом снял невидимую шляпу с головы.
        — Сегодня, — продолжил Олег, — всё стало на свои места. Только ты и Кочетов знали, куда мы направились — лишь вам Женька об этом сказал. Ты примчался к нам на выручку. Остался Кочет. До сих пор не пойму: мы же столько лет друг друга знаем, столько дерьма вместе хлебали — как он мог?
        — Ребята, давайте я вам коньячка подолью, — Виктор вновь наполнил стаканы. — Хочу выпить за вас!
        Вновь выпили.
        — Знаете, парни, — вернулся к теме разговора Виктор, — есть такая категория людей, которые превыше всего ставят какие-то не совсем понятные идеалы…
        — Эти люди называются фанатиками, — невесело усмехнулся Олег.
        — Совершенно верно. И они становятся рабами этих идеалов, совершая ради них порой самые неслыханные подлости и преступления. Такие люди способны во имя этих химер переступить даже через своих друзей и близких! Вот Кочетов — из их числа.
        — Вот это и обидно. Был бы просто подонок, продажная шкура…
        — Да. А помнишь, Олег, — продолжил Виктор, — на занятиях по рукопашному бою ты учил, что надо быть в постоянном контакте с противником, быть как можно ближе к нему, чтобы вовремя предугадать его манёвр. Вот Лёша и был — ближе некуда… Я ведь тоже начал подозревать его. Ясно же было, что все ваши злоключения неспроста. А вчера, когда вы уехали, я постарался не упускать его из виду. Как бы невзначай зашёл в его кабинет — он говорил с кем-то по телефону, но, увидев меня, прервал разговор и положил трубку…
        Дальнейшее предугадать было несложно. Я с трудом дождался, пока он уйдёт домой — он же всегда покидает службу очень поздно, и потихоньку, не привлекая внимания, стал стягивать в отдел патрули, наряды ДПС и охраны. По цепочке вызвал оперов. Поднять весь отдел по тревоге я не мог — на каком основании? Да и полномочий на это у меня вчера ещё не было. Я понимал, что надо собрать большой кулак — ведь за вами маленькую группу не отправят. А лезть малыми силами — тоже не мог, чтобы не подставлять людей. Единственная надежда была на то, что вы ночью на хутор не пойдёте, и они — не дураки — тоже на вас ночью не попрут. Так и вышло. Ну а потом «не было бы счастья, да несчастье помогло»… Путч, всех подняли по тревоге. Расставил я посты на охрану особо важных объектов, собрал, кого мог — и к вам. А Кочету сказал, что веду группу на охрану горисполкома. Он ещё возмущался, ведь был приказ из министерства — соблюдать нейтралитет, а я фактически поддерживаю одну из сторон… Кстати, рано утром позвонили из горкома партии с требованием арестовать всех членов горисполкома. А я их послал подальше. Кочетов возмутился,
что я отказал горкому и взял под защиту горисполком. А возле горисполкома нас уже ждал автобус, Володька Шестаков расстарался — и мы рванули к вам. По пути разъяснил ребятам ситуацию и поставил задачу. Остальное — вам известно.
        — Вить! Я всё же не пойму, как ты решился с одним пулемётом и десятью автоматами полезть на тридцать стволов?
        — Хм, во-первых, я не знал, сколько у них автоматов — мог только догадываться. А во-вторых, и Лагутовский не знал, как мы вооружены.
        — Короче, взял его на понт…
        — Ну, вроде этого. А во-вторых, с Федотычем мы договорились, что он берёт Лагутовского на мушку и, если что, укладывает его наповал. Солдаты без командира вряд ли стали бы оказывать сопротивление.
        — А Кочету что, всё так с рук сойдёт? Ты ему спокойно дашь перевод?
        — А что ты ему предъявишь? Формально у нас ничего на него нет. Да и неизвестно ещё, как дело обернётся. Может, через несколько дней он с товарищами будет на коне, и тогда уже нам не поздоровится.
        — Я вот всё же не пойму: зачем Лагутовский начал операцию? Ведь с началом путча надобность в ней отпала?
        — Не знаю, может быть, у них произошёл сбой в связи, а может, хотели следы замести. Не знаю…
        — Ладно, доберёмся до этого гада — узнаем.
        Ояр взял бутылку и разлил остатки коньяка по стаканам.
        — Мужики, — предложил он, — давайте помянем старшего лейтенанта Сергея Сироту.
        — Ты предлагаешь выпить за убийцу? — удивился Тигерис.
        — Я предлагаю выпить за солдата! Вы как хотите, а я помяну! — Ояр залпом осушил стакан.
        — Я тоже, — Олег последовал за ним.
        Виктор, подумав несколько секунд, также выпил.
        В кабинете у Олега набилась куча народу: опера, следователи, начальники подразделений. Штаб отдела временно переместился сюда. В кабинете было не продохнуть от дыма — уже который час присутствующие резались в «козла» и обсуждали текущие события. В кабинет с трудом протиснулся Венский. Он был назначен командовать обороной отдела и был очень горд этим назначением.
        — Можно мне к вам? — робко спросил Женька. Он ещё ощущал скованность в присутствии сонма заслуженных ветеранов.
        — Тебе — можно! — разрешил Ояр, грохнув костяшкой домино об стол.
        — Докладывай, Женя! Всё в порядке? — спросил Тигерис, не отрываясь от своих костяшек.
        — Так точно! Автоматчики расставлены, сектора обстрела определены. Резервные группы наготове…
        — Во, Олежа! И твой гениальный планчик сгодился. Не зря ты корпел над ним несколько лет назад, — хохотнул Ояр, грохнув костяшкой об стол.
        — Не от тех только планировал обороняться, — усмехнулся Олег.
        — Архив розыска-то где? — спросил Володька Шестаков, аккуратно ставя свою костяшку на стол.
        — Где и было приказано. На чердаке, рядом с пулемётом. Там Собакевич с канистрой бензина дежурит: если что — подожжёт архив.
        — Здание спалим…
        — А нам тогда в нём уже всё равно не работать!
        — Порядок в танковых войсках! — Ояр вновь шарахнул доминошкой по столу. — А вообще, мужики, если что — я стрелять в солдат не буду. Предлагаю в случае заварухи спалить архив и рассредоточиться по городу. А потом прикинем, что к чему…
        — А если придётся защищаться — тоже не будешь стрелять?
        — Если что, у меня просто не будет выбора.
        — А хорошо бы узнать, что у военных на уме? — задумчиво произнёс Тигерис. — Олег, у тебя же в полку есть приятель. Позвони ему!
        — Да кто меня с ним соединит?
        — А звони через коммутатор. Может, соединят.
        Олег набрал коммутатор танкового полка.
        — Мне Ионова! — категоричным тоном бросил он в трубку.
        — Соединяю, — в трубке что-то щёлкнуло.
        — Исполняющий обязанности командира танкового полка подполковник Ионов у телефона, — раздался в трубке зычный голос Ильича. — С кем имею честь?
        — Ни фига себе карьера, Ильич! — расхохотался Олег. — Так ты скоро министром обороны станешь…
        — А, Олежа, — голос Ильича сразу подобрел. — Чего ты хотел?
        — Уже ничего. Как только ты представился мне в своей новой должности — у меня отпали все вопросы.
        — Да какая там должность. Просто всё командование полка срочно слегло в госпиталь, а меня как старшего по должности и званию назначили на полк. Закончится заваруха, все быстренько вылечатся, и я опять стану комбатом. А ты неспроста звонишь, так?
        — Так, Ильич.
        — Передай мужикам, танки в город не выйдут! Слово офицера! Мы тут с комбатами пообщались и решили: даже если будет приказ — совесть свою поганить не будем!
        — Спасибо тебе, Ильич! — растроганно произнёс Олег. — Передай там всем мужикам нашу благодарность!
        — Передам.
        — Слушай, Ильич, а к тебе там не подкатывал ваш особист с одним интересным планчиком?
        — Подкатывал. Ну, я и послал его… далеко. Ты же знаешь, как я умею послать! Олежа, а что вы там делаете?
        — В «козла» режемся.
        — Так и мы тоже. Ладно, бывай. До встречи! Когда вся эта хренотень закончится — поедем на рыбалку.
        — Замётано! — Олег положил трубку. — Полк из расположения части не выйдет, — сообщил он товарищам. — А без танкового полка никто не решится на активные действия.
        — Похоже, у наших путчистов проблемы, — подытожил Ояр. — Рыба!
        Олег сидел у себя в кабинете и систематизировал материалы дела. Он уже допросил всех, кого необходимо, назначил все положенные экспертизы, чтобы неопровержимо была доказана вина Сироты. Дело, естественно, будет прекращено — в связи со смертью подозреваемого, но нужно было, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в обоснованности подобного решения.
        Путч уже два дня как бесславно закончился. Олег хотел, чтобы Эдгар привёз Светланку, но тот позвонил и сказал, что Байба привязалась к девочке и хочет её ещё немного оставить у себя — откормить к школе. Пришлось, скрепя сердце, согласиться. Малышке там, на природе, под неусыпным патронажем Байбы будет действительно лучше.
        В кабинет зашёл Ояр.
        — Пошли! — коротко бросил он. — Я его нашёл!
        Олег побросал дела в сейф и запер его. Вышли из отдела. Накрапывал мелкий, противный дождик. Около дверей отдела стояла зелёная «шестёрка».
        — Послушай, Ояр, Машке уже пора памятник ставить. Мы эксплуатируем её тачку…
        — Как я Машку, — закончил за него Ояр. — Не волнуйся, я эту машину отрабатываю сполна!
        Майор Крамаренко в штатском обедал за отдельным столиком в ресторане «Волна». Неожиданно он почувствовал, что около столика кто-то остановился. Майор поднял глаза — перед ним стояли Островецкий и Долгоногов, хмуро, в упор глядя на него.
        — Присаживайтесь, господа офицеры, — не теряя самообладания, спокойно предложил Крамаренко. — Хотите морсу?
        Олег слегка придержал уже готового сорваться Ояра. Тот с трудом сдержался.
        — Спасибо, нас жажда не мучает, — Олег присел за стол. Ояр последовал его примеру.
        — Я догадываюсь, о чём вы со мной хотите говорить. Догадываюсь также, что бы вы хотели со мной сделать. Право, не стоит. Очень скоро я и мои сослуживцы покинем ваш гостеприимный город и вашу гостеприимную республику. Если вас это немного успокоит, то во всём произошедшем нет ничего личного — я профессионал и просто выполнял приказ.
        — А тебя совесть не мучает, «профессионал»? Сергей Сирота тебе не снится?
        — Я… просто… выполнял… приказ, — медленно и членораздельно повторил Крамаренко.
        — Где Лагутовский? — еле сдерживаясь от ярости, прохрипел Ояр.
        — Капитан Лагутовский отозван из округа и уже покинул пределы республики. Ещё во время путча.
        — Ушёл, сука! — грохнул Ояр кулаком по столу. — Успели спрятать, твари!
        На них стали оборачиваться люди.
        — Господин капитан, я бы вас попросил вести себя потише — скандал здесь никому не нужен, — Крамаренко бесстрастно отрезал ножом кусочек бифштекса.
        — Скажи-ка мне, Крамаренко, профессионал ты хренов, зачем нужно было отдавать Лагутовскому приказ приступить к операции, если мы были для вас уже не опасны? Путч-то уже начался! — Олег исподлобья посмотрел на майора.
        Тот выдержал взгляд.
        — А ему никто такого приказа и не отдавал. Наоборот, ему радировали прекратить операцию и возвращаться в полк. Но этот идиот решил под шумок продолжить операцию, — с Крамаренко слетел налёт бесстрастности. — Очень уж он был на вас зол. Он считал, что вы поломали ему карьеру. А так — он повязал бы вас и Сироту, забрал документы и «с триумфом» прибыл в полк. И тогда все бы оценили его «недюжинные» способности! Что делать, приходится иногда и с такими придурками работать…
        — А ваш придурок не понимал, что мы сдаваться не будем?
        — А как придурок может что-нибудь понимать?
        — А что самодеятельность этого гада стоила жизни хорошему парню — это как, так и сойдёт ему с рук?
        — Боюсь, что сойдёт, — Крамаренко впервые за время разговора отвёл глаза. — В таких подонках всегда есть нужда…
        — Ну, что же, господин профессионал, кушайте свой бифштекс и продолжайте служить разным негодяям! Зарабатывайте свои ордена и погоны! — Олег поднялся и направился к выходу. Ояр демонстративно сплюнул и пошёл за ним.
        — Мне действительно очень жаль, — сказал майор Крамаренко им вслед, — что обстоятельства развели нас по разные стороны…
        Олег и Ояр, не попрощавшись, ушли. Крамаренко хмуро отложил нож и вилку. Он больше не мог изображать бесстрастность.
        На пригорке поселкового кладбища у свежего могильного холмика стояли четверо: три офицера в милицейской форме и высокая костистая женщина в простеньком платье и жакете. Офицеры достали пистолеты и, по команде старшего, майора, трижды выстрелили в воздух.
        — Спасибо вам, Олег Семёнович, что помогли похоронить Серёжу на нашем кладбище, — старательно выговаривая русские слова, обратилась женщина к майору.
        — Да не за что, Велта.
        — Есть за что, — упрямо повторила женщина. — Я теперь смогу ухаживать за могилкой, а когда он подрастёт, я приведу его сюда и скажу: вот здесь похоронен твой отец!
        — Кто подрастёт? — Олег, Ояр и Женька ошарашенно уставились на Велту.
        — Он, — женщина осторожно погладила свой живот, и её некрасивое лицо озарилось печальной, но счастливой улыбкой.



        ВЫРОДКИ

        Хмурым осенним вечером по пустырю, поросшему редким кустарником, брели трое молодых парней. Старшему из них — белобрысому крепышу — было на вид лет семнадцать. Лицо его можно было бы признать даже красивым, если бы не недоброе, змеиное выражение глубоко посаженных серых глаз. Старшим он был отнюдь не по возрасту, но во всех его повадках ощущалось превосходство над остальными членами маленькой компании. Он привык помыкать ими и не прощал ни малейшего ослушания.
        Второй парень — чуть повыше ростом, рыхлый, со слегка дебильным выражением лица — был ровесником первого, но подчинялся ему беспрекословно.
        Замыкал шествие невысокий худенький парнишка лет шестнадцати, смуглолицый, в бегающих глазках которого проскальзывали страх и затравленность. Он нёс на плече лопату и изредка бросал испуганный взгляд на старшего.
        Большой пустырь находился на берегу реки, примыкая к рыбному порту. От жилого массива его отделяла полузаброшенная тополиная аллея, заросшая неухоженным кустарником. На берегу ржавел старый рыболовецкий сейнер, который когда-то вытащили для отправки на металлолом. Прежде его нужно было порезать на куски автогеном, однако сил и средств на это, видимо, не нашлось. Так и валялась годами на берегу эта старая, ржавая махина, возле которой со временем стали ошиваться разные тёмные личности. Здесь, вдали от посторонних глаз, они устраивали попойки, которые нередко заканчивались кровавыми разборками. Милиции эта криминогенная точка была, конечно же, известна и даже входила в маршрут патрулирования. Летом пешие наряды довольно часто заглядывали на пустырь — но кто полезет сюда в осеннюю распутицу, чтобы измазаться в грязи или, ещё хуже, подвернуть себе ногу в какой-нибудь рытвине.
        Старшему всё это было хорошо известно, поэтому он вёл сюда свою компанию спокойно, не опасаясь кого-либо встретить. Около сейнера находилось кострище с остатками золы и непрогоревших поленьев. Вокруг кострища расставлены ящики, которые, по неписаному закону собиравшейся здесь шантрапы, нельзя было использовать в качестве топлива — слишком издалека приходилось их сюда таскать. Но «старшему» было откровенно наплевать на эти «законы». Он сломал один ящик на дрова и разжёг костёр, потом ловко и быстро, подсвечивая себе фонариком, осмотрел сейнер, чтобы убедиться в его «необитаемости».
        Все трое уселись вокруг костра.
        — Давай! — скомандовал Старший.
        Дебил достал из внутреннего кармана куртки бутылку водки и услужливо протянул её Старшему. Тот ловким движением свинтил пробку и сделал большой глоток из горлышка. Дебил протянул ему кусок колбасы и краюху хлеба. Старший закусил и, ещё раз глотнув из бутылки, передал её и остатки пищи Дебилу. Тот, одним глотком уполовинив водку, доел объедки и сунул бутылку, в которой ещё оставалось не менее трети, в руки Младшему.
        — А закусить нечем? — жалобно заныл тот.
        — Пей! Мужик ты или нет? — захохотал Старший. — Хочешь жрать — землёй закусывай!
        Дебил подобострастно хихикнул. Младший, морщась, допил водку.
        — Всё, хватит рассиживаться! Иди, копай, — Старший сунул ему в руки лопату.
        — А может, не надо? — испуганно прошептал Младший.
        — Копать, мудак! — рявкнул Старший, подкрепив свои слова зуботычиной.
        — Где копать? — захныкал Младший, утирая разбитые губы.
        — За бугром, баран, чтобы от костра не было видно! Младший, волоча за собой лопату, поплёлся к бугру, находившемуся метрах в двадцати от костра. Вскоре оттуда донеслось характерное «чавканье» лопаты, роющей влажный, ослизлый грунт.
        Старший и Дебил закурили. Минут через пятнадцать к костру подошёл Младший, весь измазанный грязью.
        — Я устал, я больше не могу, — жалобно захныкал он.
        — Иди, смени этого дохляка! — бросил Старший Дебилу.
        Тот послушно встал, направился к яме и принялся копать дальше. Работал он размеренно, словно не чувствуя усталости.
        — Молодец! — похвалил его Старший. — Только давай быстрее — осталось не больше часа времени.
        Старший посмотрел на Младшего. То ли от страха, то ли от выпитого (много ли надо этому тщедушному сопляку?), но тот трясся в ознобе.
        — Не бзди, задрота! — Старший сунул Младшему сигарету. — Не трясись. Сегодня я из тебя мужика буду делать!
        Младший в ответ лишь испуганно закивал головой. Минут через сорок к костру вернулся Дебил.
        — Всё, — буркнул он, протянув к огню озябшие руки, — там уже по грудь…
        Старший раздал всем по сигарете. Молча закурили. Минут через двадцать послышались шаги — кто-то шёл по направлению к костру. Младший затрясся ещё сильнее.
        — Глохни, сучок! — Старший влепил ему затрещину…
        …Старший следователь по особо важным делам майор милиции Островецкий сидел в своём кабинете и машинально перелистывал страницы уголовного дела по шайке квартирных воров. Нужно было приступать к составлению обвинительного заключения, но Олег медлил. Следствие по делу, собственно, было закончено ещё месяц назад, но тогда он не успел написать «обвиниловку» — на него повесили раскрытие убийства полковника Митрофанова[30 - См. 1-ю книгу трилогии — «Будь ближе к врагу своему».], потом произошёл августовский путч… В стремительном водовороте этих событий было как-то не до «квартирщиков».
        Теперь же, когда всё устаканилось, можно было бы спокойно завершить это дело, но что-то мешало, не давало покоя. Олег достал лист ватмана с шахматной таблицей по делу, в которой наглядно был обозначен весь расклад: эпизоды, состав участников по каждому из них, следственные мероприятия… Островецкий знал эту таблицу наизусть, но всё равно углубился в её изучение. Таблица имела почти законченный вид: двадцать два эпизода преступной деятельности, четыре фигуранта, в том или ином сочетании постоянно участвовавших в кражах. Однако был ещё и пятый — некто Карлис Крауклис, по кличке Художник, который напрочь выпадал из общей картины. Он участвовал лишь в последнем эпизоде — краже из дома Мары Крумини, совершённой на пару с лидером группы Гвидо Сескисом по кличке Хорёк.
        Сескис получил свою кличку не только потому, что его фамилия в переводе означала «хорёк». Он и был похож на хорька — хитрый, подлый, беспринципный. На следствии он вёл себя нагло, вызывающе, игнорируя очевидные факты и улики. Трое его подельников: Гулбис, Юркевиц и Рогис, молодые парни двадцати двух — двадцати трёх лет от роду, во всём сознались и сотрудничали со следствием, обоснованно рассчитывая заслужить снисхождение, но Хорёк, движимый глупой блатной романтикой, решил изображать из себя крутого уголовника. Однако, будучи ранее не судимым и не имея опыта «общения» со следственными органами, делал это неудачно. Опытный уголовник обычно отпирается до определённого предела, но под давлением улик либо признаётся, либо уходит в «несознанку» — вообще перестаёт давать показания. Естественно, если он признается, то только в том, что ему доказано, но нести околесицу опытный урка не станет — глупо и бессмысленно. Зачем понапрасну раздражать следователя?
        Хорёк же плёл разные небылицы, на которые, тем не менее, нужно было как-то реагировать, пока Олег не сказал ему:
        — У тебя есть право молчать — вот и молчи! Всё, что надо — я тебе и так докажу!
        После этого Хорёк немного утих, перестал нести чепуху, но и показаний не давал. Ему было двадцать четыре года, и в своей кодле он был самым «авторитетным» товарищем.
        Как и на какой почве Художник мог с ним сойтись, Олегу было неясно. Ранее они вроде бы не пересекались, Художнику вообще тридцать два года, он намного старше остальных участников группы. Ну пьяница, ну развёлся на этой почве с женой и потерял работу оформителя в комбинате бытового обслуживания — отсюда и кличка Художник — но ведь не вор! За свои тридцать два года он ни разу не попадал в поле зрения милиции. Нет, что-то здесь не то. Художника взял Ояр Долгоногов, притащил пьяного прямо от винно-водочного магазина. Когда Художник маленько протрезвел, ему устроили опознание — двое мальчишек видели, как он вместе с Хорьком тащил битком набитые чемоданы от дома Мары Крумини. На очной ставке мальчишки подтвердили, что именно он из-за забора, огораживающего участок Мары, подавал Хорьку чемоданы, а затем они вдвоём потащили эти чемоданы к автобусной остановке. При обыске в квартире Художника были обнаружены шесть серебряных чайных ложечек довоенной работы с черенками в виде животных и птиц, выполненных из бордового перламутра. На каждой были инициалы: «КК». Мара Круминя опознала эти ложечки как свои и
показала, что они достались ей от покойного отца — Кристапа Круминьша, который и изобразил на них свои инициалы.
        Таким образом, Художник был обложен уликами «по самое не могу», но, вопреки логике, не признавал себя виновным и лишь, мотая головой, тупо твердил:
        — Я ничего не крал.
        Положение ещё усугублялось тем, что Художник вообще не давал никаких пояснений по этому эпизоду, заявив, что не помнит ничего подобного. Олег отодвинул от себя «шахматку» и набрал на телефоне номер Ояра.
        — Внимательно… — раздалось в трубке вместо приветствия. Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Долгоногов был в своём репертуаре.
        — Уважаемый Ояр Петрович, — в тон ему начал Олег, — а не соблаговолите ли Вы заглянуть ко мне в кабинет?
        — Не соблаговолю, досточтимый Олег Семёнович, — Ояр продолжал ёрничать. — По высочайшему соизволению моего непосредственного начальника — Владимира Ивановича Шестакова — я разбираю ДОРы[31 - Дела оперативной разработки.], в коих, по его мнению, «конь не валялся».
        — И ты думаешь, что меня это очень возбудило? Твои ДОРы, вместе с конями, обождут! Дуй сюда! — Олег положил трубку и включил электрический чайник.
        Через пять минут дверь в кабинет отворилась, и на пороге, чуть пригибаясь, чтобы не задеть головой косяк, возник Ояр Долгоногов.
        — Что изволите, Ваше Высокоблагородие? — под шутливой маской Ояр весьма неумело пытался скрыть раздражение.
        Он уселся на стул, стоящий напротив стола Олега, и вытянул свои длиннющие ноги, перегородив ими проход. Руки при этом Ояр скрестил на животе. Вся его огромная фигура выражала крайнюю степень недовольства. Олег, нимало не смущённый этой демонстрацией, налил в большую эмалированную кружку крепкого чая, бросил туда семь или восемь кусочков рафинада и сунул кружку прямо в руки Ояру. Кружка была горячей, и тот сразу же перехватил её за ручку.
        — Хам! — поморщился Ояр.
        — И Вам не хворать! — спокойно парировал Олег. — Попей вот настоящего чайку, а не того пойла, которое ты привык хлебать.
        — Олег, я пришёл сюда не чаи распивать. У меня дел — во! — Ояр чиркнул себя ребром ладони по горлу. — Говори, чего звал?
        — Пей и слушай! Я сейчас заканчиваю дело «домушников». Надо писать «обвиниловку»…
        — Ну и что тебе там не ясно?
        — Ояр, а тебе при воспоминании о Карлисе Крауклисе не икается?
        — Мне, — Ояр сделал ударение на этом слове, — не икается! Я так и знал, что ты опять к чему-нибудь прицепишься. Ну, что тебя опять не устраивает?
        — Да не укладывается у меня Художник в схему этого преступления…
        — Ну, так уложи!
        — Шутки у тебя идиотские! Да, он пьяница, опустившийся человек, но ведь не вор же. За всю свою жизнь он ни разу не попадал в поле нашего зрения.
        — Всё когда-нибудь случается впервые. Ты же сам сказал: пьяница, опустившийся человек… Мало ли у тебя было случаев, когда пьющий человек, изначально вроде бы и неплохой, постепенно деградировал бы и, в конце концов, преступал бы грань и совершал преступления? Пруд пруди…
        — По-моему, не тот случай. А разница в возрасте? Да и по характеру, по воспитанию Художник совершенно выпадает из этой шоблы.
        — Не убедил. А хочешь, я тебе расскажу, как всё было? Хорьку нужна была помощь, чтобы «поставить хату»[32 - Обокрасть дом или квартиру (жарг.)]. Мысль возникла спонтанно, вот он и нашёл у винно-водочного первого же попавшегося алкаша — Художника — и предложил ему дело. А тот, будучи пьяным, согласился, чтобы было на что продолжить. Нет, может, по трезвяку он бы и не пошёл, а так… Ну, как тебе такой расклад?
        — А между прочим, пальчиков Художника ни в доме, ни на окне, через которое было совершено проникновение, нет. Хорька — сколько угодно, а Художника — нет!
        — Это ещё ничего не значит. Может, Художник стоял на стрёме и принимал вещи, а Хорёк шерудил в хате. Логично?
        — И всё-таки я не уверен в этом. Да и Художник, вопреки очевидным фактам, всё отрицает.
        — А Хорёк тебе всё рассказывает!?
        — Художник — не Хорёк! Я это чувствую…
        — Чувствуют, сам знаешь что и сам знаешь где…
        — Короче, — перебил его Олег. — Я решил ещё покопаться в этом деле.
        — Я — пас! На меня не рассчитывай! Если Володька Шестаков узнает, что я опять завис на «домушниках», он меня повесит за яйца на первом же фонаре возле отдела.
        — А вот это мы сейчас проверим, — усмехнулся Олег и принялся набирать номер телефона начальника угрозыска.
        — Шестаков, — донеслось из трубки.
        — Привет, Володька! — Олег решил сразу же брать быка за рога. — Я хочу ещё покопаться в деле Крауклиса…
        — Даже не думай! Никого не получишь! — перебил Шестаков. — У меня дел — выше крыши. Каждый человек на счету. Не дам!
        — Дашь! — ласково произнёс Олег. — Ещё как дашь! А не то, я тебя отдельными поручениями[33 - Отдельное поручение следователя органам дознания на выполнение тех или иных следственно-оперативных действий.] завалю по самое не балуй… Причём проверять твои ответы буду не формально, как всегда, а до последней буквы. Ты же меня знаешь…
        В ответ в трубке послышалось злое сопение.
        — Хорошо, — в конце концов отозвался Шестаков. — От тебя же не отвяжешься! Одно слово — Бультерьер, не зря тебя так прозвали. Ладно, дам тебе кого-нибудь на денёк…
        — Не кого-нибудь, а Ояра — он в деле, и не на денёк, а минимум на два!
        — На день!
        — На два! И не торгуйся — не на базаре! Управимся за день — верну тебе твоего Ояра.
        — Тьфу! — возмущённо сплюнул Шестаков и бросил трубку.
        — Вот видишь, а ты, дурочка, боялась! — усмехнулся Олег, обращаясь к Ояру. — Договорился я с твоим начальством…
        — А я ещё посмотрю, как ты со своим договариваться будешь, — ухмыльнулся Долгоногов. — О, а вот и оно — легко на помине, — Ояр довольно улыбался, глядя на вошедшего в кабинет подполковника Баранникова — начальника следственного отдела. Он уже предвкушал «бой быков» и не ошибся.
        — А что это тут происходит? — настороженно спросил Баранников. Обострённым нюхом старого «следака» он почувствовал, что Островецкий собирается выкинуть какой-то фортель.
        Долгоногов, широко улыбаясь, жестом ресторанного швейцара пригласил Олега к докладу: давай, мол, излагай, а я погляжу: Баранников — это тебе не Шестаков…
        — Видишь ли, Федотыч, — Олег дружески-фамильярно обратился к Баранникову по прозвищу, пытаясь ещё в зародыше как-то притушить неминуемую вспышку гнева. — Я понял, что надо ещё покопаться в деле Крауклиса.
        — Что!? — взревел тот (заводился он с полуоборота). — Я зашёл к тебе поторопить с «обвиниловкой», а ты мне заявляешь, что следствие ещё не закончено. Мы этапировали обвиняемых на «двести третью»[34 - Ст. 203 УПК Латвийской ССР «Ознакомление обвиняемого и его защитника с материалами уголовного действия».], а ты говоришь, что собираешься продолжать следствие. Островецкий, ты совсем совесть потерял?
        На крик в кабинет зашёл заместитель начальника следственного отдела подполковник Скворцов.
        — Что за шум, а драки нет? — Лев Николаевич с улыбкой смотрел на собравшихся.
        А посмотреть действительно было на что. Посреди кабинета друг напротив друга стояли, набычившись, Островецкий и Баранников. Первый — рослый атлет, хмуро насупившись, навис над Федотычем. Баранников же, невысокого роста крепыш, уперев руки в бока, гневно снизу вверх уставился на Олега, при этом будёновские его усы грозно топорщились.
        — Нет, ты видал паразита? — обратился он к Скворцову. — Мы вертимся, как ужи на сковородке, чтобы дать этому охломону спокойно разбираться по своим делам, а он заявляет, что будет продолжать работать по Крауклису! Да я тебя завалю делами по самые помидоры! — Федотыч вновь повернулся к Олегу. — Ты у меня света белого не увидишь!
        — Как завалишь — так и развалишь! — начал заводиться и Олег. — Я заброшу твои дела в сейф, и они будут там валяться, пока я не разберусь с Крауклисом. Я отвечаю за расследование, и я буду решать, когда мне заканчивать дело! Не нравится — забирай его на хрен и сам передавай в суд!
        — Стоп-стоп-стоп, — успокаивающе поднял руки Скворцов. — Ояр, выйди, пожалуйста, из кабинета, нам поговорить надо.
        Олег и Федотыч наконец-таки обратили внимание на Долгоногова, с довольной ухмылкой наблюдающего за скандалом в «семействе» коллег.
        — Да, Ояринь, подожди в коридоре, — попросил Олег.
        — Ничего-ничего, ребята, я вам не помешаю, — Ояр совершенно не собирался отказываться от бесплатного цирка.
        — Выдь за дверь! — рявкнул Федотыч.
        — Всё-всё, лисапет поехал, — Ояр быстро покинул комнату.
        — Так, всё, успокоились! — начал Скворцов, когда дверь за Долгоноговым закрылась. — Олег, объясни мне спокойно, в чём дело?
        — Я считаю, что рано передавать дело в суд. Ещё много неясностей с Крауклисом, и нужно с этим разобраться.
        — Да он у тебя уже больше месяца сидит под следствием, — вновь вступил в разговор Федотыч. — Ты же его сам арестовывал, причём на железных уликах! Прокурор, между прочим, санкционировал арест. И что, теперь ты предлагаешь идти к нему: извините, мол, уважаемый прокурор, — ошибочка вышла, не того посадили!? Да он с нас шкуру живьём спустит и правильно сделает, — вновь начал заводиться Баранников. — А уж урки[35 - Урки — в данном случае, на местном милицейском жаргоне, сотрудники уголовного розыска.] как взвоют в благородном гневе: следаки, мол, преступников выпускают!
        — Да, Олег, неприятностей не оберёмся. И всё же ты считаешь, что нужно продолжать разбираться с Крауклисом? — Скворцов в упор посмотрел на Островецкого.
        — Считаю! — Олег выдержал взгляд. — Либо мы будем стопроцентно уверены в виновности Крауклиса, либо докажем его невиновность и выпустим. И согласия прокурора мне в этом случае не требуется! — Олег зыркнул на Баранникова.
        — Нет, ты посмотри на него! — всплеснул руками Федотыч…
        — Подожди, Иван Федотович, не горячись, — прервал его Скворцов. — Полагаю, надо дать Островецкому возможность продолжить следствие по Крауклису.
        — А-а! — в отчаянии махнул рукой Баранников. — Делайте что хотите! Между прочим, Лёва, это ты виноват! Ты ему всегда и во всём потакаешь — вот он и садится нам на голову! А потом прибежите ко мне: Иван Федотович, выручай! А ну вас! — Федотыч вновь махнул рукой и выскочил из кабинета.
        — Олег, ты уж постарайся побыстрее управиться. Сам понимаешь, ситуация не из приятных! Если мы вернём людей на этап, не произведя никаких следственных действий, нам с тобой достанется по первое число…
        — Лёва, я всё понимаю. Я постараюсь управиться до этапа.
        — Ну, добро, — Скворцов вышел из кабинета.
        — Что, твоя взяла? — в кабинет вошёл Ояр. — Видел я, как Федотыч пулей выскочил отсюда. Командуй, начальник, что будем делать?
        — Значит так, ты плотненько отрабатываешь связи Хорька и Крауклиса — ищешь, где они могли пересечься. Попробуй найти свидетелей их разговора. А я займусь личностью Художника — поговорю с его бывшей женой, соседями, схожу в КБО, где он раньше работал.
        — Так у тебя же есть его характеристика с места работы?
        — Не тот случай, Ояр. Здесь формальной характеристикой не обойтись. Сам поговорю с людьми. Но сначала схожу в ИВС[36 - ИВС — изолятор временного содержания.] и допрошу всех по новой. Может, удастся что-нибудь из них вытянуть.
        — Ну, тогда, как говорит один твой друг: по коням!
        Олег зашёл в дежурную часть заполнить бланки требований на вывод арестованных в следственную камеру.
        — Привет, Олег, тебя там Крауклис с утра домогается, — сообщил дежурный, не отрываясь от телефонной трубки.
        — Чего хотел?
        — Очень ему нужно с тобой поговорить.
        — Ну, вот сейчас и поговорим…
        Олег вызвал на допрос Крауклиса, Рогиса, Гулбиса, Юркевица и Сескиса.
        Первым, конечно, стоило допросить Крауклиса. Когда дежурный по ИВС ввёл Художника в следственную камеру, Олегу стало немного жаль его: невысокого роста, худощавый от природы Крауклис ещё больше похудел и осунулся.
        — Присаживайся, — Олег кивнул на привинченный к полу табурет напротив стола следователя. — Что-то плохо выглядишь. Болеешь?
        — Тюрьма никого не красит, — невесело усмехнулся Крауклис. — Не болею я, просто тяжело отходил…
        — Это ж как надо бухать, чтобы получить такой «отходняк»? Ладно, говори, чего хотел.
        — Товарищ… гражданин следователь, не воровал я ничего!
        — Эту песенку я уже слышал. Ты бы мне чего нового спел.
        — Знаете, — Крауклис ненадолго замолк, пытаясь собраться с мыслями. Русским языком он владел недостаточно хорошо и сейчас подбирал слова, чтобы поточнее высказать свои мысли. Олег не торопил его.
        — Я вот что хотел сказать, — вновь начал Крауклис. — На этапе я встретил одного человека, и лицо его, это, мне показалось знакомым. Я же действительно художник, — как бы извиняясь, добавил он. — У меня хорошая память на лица…
        — Ну!? — Олег пристально посмотрел на него. — Вспоминай!
        — Я не помню где, но я его точно видел. А на этапе его все называли Хорьком. Он всегда пытался сесть подальше от меня и старался на меня не смотреть.
        Олег вышел из-за стола и уселся напротив Крауклиса.
        — Послушай, Карлис, может, мне закатать тебе в лоб, чтобы у тебя в башке образовался хоть какой-то порядок?
        Крауклис опасливо покосился на внушительный кулак Островецкого. Он принял всё за чистую монету.
        — Господи, — вздохнул Олег, — как же с вами, алкашами, тяжело! Хорошо, давай зайдём с другой стороны. Ты в последнее время перед арестом помогал кому-нибудь перетаскивать тяжести: чемоданы там, баулы?..
        Крауклиса как током ударило. Он аж подскочил на табуретке.
        — Ну, конечно же! Я вспомнил! Это же Хорёк и попросил меня помочь перенести ему вещи. Сказал, что даст на бутылку.
        — А ну-ка поподробнее!
        — Мы стояли с кем-то у винно-водочного…
        — С кем именно? — напрягся Олег. — Сколько вас хотя бы было? Ну, вспоминай же, чёрт тебя подери!
        — Да не помню я, — напрягая память, Крауклис даже скривился. — Не помню — очень пьяный был…
        — Ладно, дальше!
        — Тут подошёл этот Хорек. Сказал, что надо помочь ему донести вещи до остановки. За это он даст на бутылку.
        — Как мотивировал свою просьбу?
        Крауклис непонимающе уставился на Олега.
        — Ну, как он объяснил, почему ему нужна помощь?
        — А он сказал, что уходит из дома, ключа от калитки у него нет, а чемоданы тяжёлые, и попросил помочь передать их через забор…
        — И тебя не насторожило, что человек уходит из дома, а ключей у него нет?
        — Нет, он говорил, что жена хочет обобрать его… а он забирает только своё… а она заперла его и не отдает вещи…
        Олег слушал сбивчивую речь Крауклиса, и в нём нарастало глухое раздражение: попропивают, сволочи, последние мозги, а потом влипают в разные истории. Островецкий попытался погасить раздражение.
        — Хорошо, — спокойным тоном произнёс он, — что было дальше?
        — Он привёл меня к какому-то дому и, это, попросил передать ему чемоданы. Я перелез через забор, подал ему чемоданы, потом перелез назад на улицу и помог донести вещи до автобусной остановки…
        — Сколько было чемоданов?
        — Три… нет, четыре. Мы с трудом тащили их в обеих руках.
        — Тяжёлые?
        — Тяжёлые…
        — Ну, а на водку хоть получил?
        — Да, на остановке он со мной рассчитался.
        — Чем рассчитался?
        — Деньгами, конечно.
        — А на кой хрен ты ложки брал?
        — Какие ложки?
        — Серебряные, которые у тебя при обыске изъяли!
        — Не брал я никаких ложек, — Крауклис уставился в пол.
        — А как же они у тебя оказались? — Олег уже еле сдерживался.
        — Это… были у меня когда-то такие ложки. Я когда от жены уходил, только их и забрал. Это был подарок моей бабушки на свадьбу. Я думал, что пропил их…
        — Так чего же ты раньше молчал?
        — Так эта, потерпевшая, сказала, что это её ложки.
        — Тьфу! — Олег с досады сплюнул и поглядел в потолок, успокаиваясь. Допрашивать такого алкаша иногда тяжелее, чем матёрого рецидивиста — нужны порой железные нервы.
        — Вы мне не верите? — жалобно спросил Крауклис.
        — Я-то, как ни странно, тебе верю. А вот что прикажешь делать, чтобы другие тебе поверили?
        Крауклис тяжело вздохнул и виновато пожал плечами. Олег записал его показания, вызвал дежурного по ИВС и приказал увести подследственного.
        Затем по очереди допрашивал Гулбиса, Рогиса и Юркевица. Ничего толкового из них вытянуть не удалось: да, Хорёк говорил, что развёл какого-то лоха на кражу, а что и как — не объяснил. Был ли Художник соучастником или Хорёк использовал его втёмную — оставалось невыясненным.
        Особые надежды Олег возлагал на допрос Сескиса — только тот мог дать полный расклад по этому эпизод у. Но допрос пришлось отложить: обед в ИВС — дело святое. Ради него даже прерывают допросы — арестант должен вовремя принять пищу. Ладно, используем это время для обдумывания ситуации. Разговор с Хорьком предстоял нелёгкий.
        Олег попросил дежурного принести ему чаю. Сержант Фурсенко принёс ему эмалированную кружку чая и начатую пачку печенья.
        — Олег, может, чего-нибудь посущественнее? — спросил он.
        — Спасибо, Миша, не надо. Я потом в столовке пообедаю.
        Олег прихлёбывал чай и размышлял. Показания Художника прояснили обстоятельства дела, но никак не могли служить доказательством его невиновности — мало ли что может выдумать человек в своё оправдание. Опять же ложки. Ну, допустим, это ложки Крауклиса. А как это доказать? Мара Круминя опознала их как свои. Да, вся надежда на показания Сескиса. Если он скажет, что использовал Крауклиса втёмную, тогда и ложкам можно найти объяснение: в конце концов, Сескис мог расплатиться ими за услугу. Хм… опять нестыковочка: ничего себе расплатился — серебром на ползарплаты обычного работяги. Да и Художник утверждает, что Хорёк расплатился с ним деньгами, а никак не ложками. Зачем ему врать в мелочах, если он фактически признался в соучастии в краже?
        Размышления Олега прервал стук в дверь — сержант Фурсенко доставил подследственного Сескиса на допрос. Тот, развалясь, уселся на табурете и вызывающе посмотрел на Олега: ну, зачем дёргаешь, начальник? Всё равно ничего путного от меня не услышишь!
        Олег проигнорировал этот взгляд.
        — Гвидо, — начал он как можно мягче, — если хочешь изображать из себя крутого вора — это твоё дело. Давай договоримся: дашь расклад по краже у Крумини — и дело с концом. Всё равно там тебе всё доказано-передоказано: вещдоки, пальцы, свидетели. Ничего от твоей крутости не убудет, если ты прояснишь только этот эпизод. Пойми, может получиться так, что невиновный попадёт за решётку! Ну, Гвидо, расскажи просто про этот случай и про роль Крауклиса в нём, и всё!
        — Вот что, гражданин начальник, — Хорёк насмешливо ухмыльнулся, — ни в каких кражах я никакого участия не принимал и никого не знаю! А если этот придурок попадёт на зону — так туда ему и дорога. Дураков надо учить!
        Олег немного помолчал, чтобы унять вспыхнувший гнев.
        — А теперь послушай меня, Хорёк! — ровный, спокойный голос Островецкого резко контрастировал с его полными ярости глазами. — Сейчас ты меня очень сильно разозлил! Очень! Я полагаю, годика два лишних ты сейчас заработал, Я пущу тебя «паровозом»[37 - «Паровоз» — зачинщик, инициатор преступления (жарг.)] по всем эпизодам, плюс охарактеризую тебя в «обвиниловке» как отпетого преступника, так и не вставшего на путь исправления. И буду, кстати, недалёк от истины! А на зону, куда тебя отправят, по своим каналам пошлю сообщеньице — ребята из оперчасти «примут» тебя там, как «родного». Ну, а пока: никаких передач и ежедневный «шмон»[38 - Шмон — обыск (жарг.)] всей твоей камеры — я тебе гарантирую.
        Слушая негромкую речь Олега, Хорёк испуганно вжимался в табурет: кажется, доигрался — предупреждали же, что с «бультерьером» шутки плохи.
        Олег вызвал дежурного по ИВС:
        — Миша, убери эту мразь!
        Фурсенко молча увёл подследственного.
        — Витька, пошли в столовку, — Олег, приоткрыв дверь, просунул голову в кабинет Виктора Миллера. — Там «внизу»[39 - «Внизу» — в изоляторе временного содержания (милиц. сленг).] зэков кормили — такие запахи, у меня чуть голова не закружилась.
        Содержавшихся в ИВС лиц, кстати, кормили из соседнего ресторана.
        — Пошли, — Виктор ещё несколько раз тюкнул по клавишам древней «Москвы» и вытянул лист из машинки. — «Обвиниловку» закончил, — радостно сообщил он, вставая из-за стола.
        Ростом Виктор был с Олегом наравне, но выглядел более стройным. Со старшим следователем капитаном милиции Виктором Павловичем Миллером Олег близко дружил уже почти десять лет. Они были одногодки. До службы в милиции Виктор работал на стройке и заочно учился на юрфаке Латвийского университета. На службу он пришёл на год позже Олега. Тогда-то они и познакомились. Сдружились на почве футбола. Неистовый поклонник этой игры и сам неплохой футболист, Виктор приобщил к ней Олега. Позднее и Олег затянул Виктора в секцию рукопашного боя, со временем сделав из того неплохого борца.
        Как-то незаметно стали дружить семьями. Татьяна Миллер и Алёна Островецкая стали неразлучными подругами. После нелепой гибели Алёны в автокатастрофе Олег и Миллеры ещё больше сдружились. Олег невольно тянулся к их тёплой и дружной семье, те же, в свою очередь, старались ненавязчиво опекать Олега и помогать ему воспитывать дочь.
        Кое-кто в отделе за глаза иронизировал по поводу дружбы немца и еврея, но в глаза этого, естественно, не говорил, опасаясь схлопотать, притом не только на словах. Третьим в этой тёплой компании был Ояр Долгоногов — как любил подшучивать Виктор, «инородное тело уголовного розыска в дружном коллективе следователей».
        Характер у Виктора Миллера был отнюдь не нордический, а скорее наоборот: вспыхивал, как порох, и вечно лез на рожон. Может быть, потому что предки Виктора были всё-таки не из прибалтийских немцев, а из украинских колонистов. От них к Миллеру перешла любовь к украинским народным песням, которые он дурным голосом заводил после очередной дозы спиртного, к которому тоже вовсе не был равнодушен. После не очень сытного столовского обеда Олег и Виктор вышли на улицу и направились к отделу. По пути Миллер закурил. Олег недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал. Вообще-то он, бросив курить, нередко «наезжал» на друзей за вредную привычку, но сегодня спорить не хотелось.
        — Ну, рассказывай, что стряслось? — Витька сделал глубокую затяжку. — Я же сразу усёк — ты ко мне заскочил весь взъерошенный…
        Олег кратко пересказал разговор с Хорьком. Реакция Витьки была, скажем прямо, неожиданной.
        — Олежа, — улыбаясь, начал он, — неужели ты за столько лет службы ещё не привык к этому. Пусть себе врёт и изворачивается. В конце концов, это его единственное средство защиты. Твоё дело спокойно доказать его вину и отправить за решётку. И не стоит из-за этого так нервничать.
        — Пойми, Витинтяй, я не потому взбесился, что Хорёк внаглую врёт — меня это мало колышет. Я на него нарыл столько, что он у меня схлопочет срок на всю катушку! Но ведь эта гнида тянет за собой невинного человека, причём без всякой для себя выгоды, просто так — по подлой своей натуре!
        — Да… твой Хорёк — сволочь редкостная! Слушай, Олег, может, тебе помощь нужна? Скажи, что надо, — я сделаю.
        — Да нет, Витёк, спасибо! Сам управлюсь, я к этому делу ещё и Ояра припахал…
        — Догадываюсь, что о тебе сейчас Володька Шестаков думает. Ладно, короче, вечером ужинаем у нас. А то я после этой столовки уже опять жрать хочу. За Светланку не беспокойся — Таня её сама заберёт из садика. Да, и не забудь — скоро первое сентября. Надо будет отвести пацанку в школу, а потом устроим маленький сабантуй: первый раз в первый класс — это тебе не хухры-мухры…
        На перекрёстке друзья распрощались: Виктор направился в отдел, а Олег пошёл к жене Крауклиса — Мирдзе, благо она работала в мебельном магазине неподалёку. Ничего существенного Мирдза ему не сообщила, но после встречи с ней Олег ещё больше утвердился в невиновности Крауклиса. Мирдза испытывала к нему скорее жалость, чем вполне понятную в данном случае неприязнь. Да, много пил, из-за чего, собственно, и разошлись, но деньги на ребёнка приносит регулярно, часто дарит дочке игрушки. Хм, как-то не очень вписывается Художник в образ вора — подельника Хорька.
        В мастерских КБО[40 - КБО — комбинат бытового обслуживания.], где раньше работал Крауклис, Олег долго беседовал с его бывшими коллегами по работе. Все в один голос утверждали: Карлис — человек неплохой, но слабохарактерный. Зарабатывал хорошо, но постепенно стал спиваться, опускаться, занимать деньги на выпивку, правда, всегда отдавал.
        Старый мастер Имант Борткевич вызвался проводить Олега на склад: Островецкий захотел посмотреть на работы Крауклиса.
        — Знаешь, майор, ты не думай, — словоохотливый старик пытался хоть как-то растолковать Олегу, что его бывший подчинённый — не совсем конченый человек, — Карлис — неплохой парень. Вот смотри, он одолжил у меня приличную сумму денег, и всё до копеечки вернул.
        — Когда это было? — насторожился Олег.
        — Незадолго до его ареста.
        — А поточнее? — Олег напрягся: неужели ошибка, и Художник всё-таки причастен к краже.
        — Ну, — старик задумался, — он мне вернул деньги, а на следующий день я узнал, что его арестовали.
        — А откуда он взял такую сумму денег? — как бы невзначай спросил Олег. — Вы случайно не в курсе?
        — Как — не в курсе? Это же я ему нашёл эту работу. Он оформлял поселковый клуб в районе. Правда, там им были недовольны — он же чаще пил, чем работал, но, в конце концов, работу свою сделал хорошо, и ему заплатили сполна.
        У Олега отлегло на сердце. В сё-таки интуиция его и на этот раз не подвела. Конечно, всё это потребует ещё тщательной проверки, но Олег был уверен, что старик говорит правду. Всё, что сегодня Островецкий услышал о Крауклисе, говорило в его пользу: честен, порядочен, но прямых доказательств его невиновности пока так и не нашлось.
        Старик тем временем возился с замком склада.
        — Заходи, вот его работы, — старый мастер указал на сваленные в кучу холсты и транспаранты.
        Олег принялся перебирать и рассматривать работы. Он ещё сам не понимал, зачем ему это нужно. Внезапно у него ёкнуло сердце: вот, вот же оно! Олег с видом триумфатора посмотрел на старика и хлопнул его по плечу — все работы Крауклиса были подписаны инициалами «КК». Причём даже без всякой графологической экспертизы можно было утверждать, что именно так были выцарапаны инициалы «КК» на ложечках.
        Нет, экспертиза, конечно же, будет назначена — Олег привык доводить всё до логического конца. Естественно, придётся назначить ещё и металловедческую экспертизу с целью выяснения давности нанесения царапин на ложечки, ведь может возникнуть предположение, что Крауклис нанёс свои инициалы на них уже после кражи. Но Олег был уверен: экспертиза — просто формальность. Она лишь подтвердит его выводы, изложенные при осмотре ложечек: инициалы нанесены очень давно, металл в царапинах почернел от времени. Ну что же, ложечки отпали — Мара Круминя обозналась.
        — Ну что, дед, — довольным тоном произнёс Олег. — Холсты я у тебя изымаю, вернее, не сами холсты, а те кусочки, где написаны инициалы. Разрешишь порезать?
        — А это поможет Карлису?
        — Ещё как…
        — Режь! — старик принёс ножницы, и Олег вырезал кусочки с двух холстов — больше и не требуется. Островецкий оформил протокол добровольной выдачи образцов и тепло попрощался со стариком. Он был доволен — день прошёл не зря.
        Около восьми часов вечера Олег, не заходя домой, пришёл к Миллерам. Они жили в соседнем доме в небольшой двухкомнатной квартирке. Виктор встретил Олега в прихожей.
        — Будь, как дома, но не забывай, что ты в гостях! — Миллер был в своём репертуаре. Малознакомые с ним люди считали его грубоватым, даже несколько хамоватым человеком, лишь жена и немногие близкие друзья знали, что таким образом он пытается прикрыть свою излишнюю, как он считал, застенчивость и сентиментальность.
        — Помолчи уж, болтун, — из кухни вышла Татьяна Миллер — дородная, статная молодая женщина с добрым лицом. Руки у неё были заняты сковородками, источавшими аромат жареной картошки и мяса. Олег даже застонал в предвкушении великолепного ужина.
        — Мальчики, за стол! — Татьяна подставила Олегу щёку для поцелуя и заспешила в гостиную.
        Из детской комнаты выбежала дочка Олега, шестилетняя Светланка, и бросилась отцу не шею. За ней степенно вышла десятилетняя Нина — дочь Миллеров.
        — Дядя Олег, а мы в школу играем. Я Свету к первому сентября готовлю, — важно сообщила она.
        Олег поцеловал малышку в лоб, приобнял обеих девчонок — и почувствовал умиротворение: он любил этот дом, здесь он отдыхал и душой, и телом.
        Нина и Света убежали в детскую. Олег снял куртку и прошёл в гостиную. Журнальный столик был уставлен всевозможными кулинарными изысками, на которые Татьяна была великая мастерица. Олег занял своё привычное место в углу дивана.
        — Витька, спрячь куда подальше! — он снял с себя наплечную кобуру с пистолетом и передал Миллеру. Тот убрал всё это хозяйство в секретер и, загадочно улыбаясь, достал оттуда бутылку водки.
        Дождавшись, когда Татьяна уйдёт за очередной порцией закусок, Олег подмигнул Виктору:
        — У меня в куртке ещё одна.
        Он знал, что им с Витькой одной бутылкой не обойтись, и прихватил ещё одну, чтобы потом не бегать за «догоном».
        — А Длинный придёт? — спросил Олег, имея в виду Ояра Долгоногова.
        — Вряд ли, он звонил, что ещё «лисапет крутит» — ты же припахал его на всю катушку.
        Раздался звонок в дверь.
        — А ты говорил: не придёт, — усмехнулся Олег. — Ояр это дело спинным мозгом чувствует, — он щёлкнул себя по кадыку.
        Но Олег ошибся. В дверях стояла хорошенькая стройная девушка лет двадцати двух, в коротенькой юбочке, не столько закрывающей, сколько открывающей красивые ноги.
        — Ой, Лидуся, проходи, садись с нами за стол, — встретила её в дверях Татьяна.
        Девушка не стала ломаться и прошла в гостиную.
        — Это наша соседка, Лидочка, — представила её Татьяна. — Её мать ходит в море, а Лидуся к нам часто забегает.
        Лида протянула Олегу руку. Тот осторожно её пожал. Сели за стол. Витька наполнил рюмки водкой.
        — За присутствующих здесь дам! — провозгласил он свой любимый тост.
        Чокнулись. Лида лихо опрокинула рюмку в рот и весело подмигнула Олегу.
        «Во даёт, чертовка!» — восхищённо подумал он и последовал за ней. За сытным ужином незаметно опустошили обе бутылки водки. Все изрядно захмелели. Витька захотел песен и протянул Олегу гитару. Но долго попеть не удалось. Из детской вышла Нина и грозно потребовала не шуметь: она уложила Светланку спать. Пришлось подчиниться. Но Витька не сдавался и попытался полушёпотом затянуть украинскую песню. Вышло как-то не совсем удачно.
        — Ой, я с вашим угощением и забыла, зачем шла! — спохватилась Лида. — У меня кольцо закатилось под диван, не могу его достать, поможете?
        — Так это мы запросто, — Витька попытался встать, но, получив от жены чувствительный толчок локтем под ребро, плюхнулся назад в кресло и недоумевающее уставился на Татьяну.
        — А… так давай я тебе помогу? — наконец сообразил Олег, что от него требовалось.
        — Ну пошли, — Лида направилась к выходу.
        Олег потянулся за ней. Около двери он обернулся. Витька сидел в кресле и шёпотом пытался оправдываться, а Татьяна нависла над ним и что-то грозно, но так же шёпотом ему втолковывала.
        Спустились на этаж ниже, где жила Лида. Девушка была под хорошим хмельком, но держалась прекрасно. Она дала Олегу линейку, с помощью которой он должен был вытащить кольцо из-под дивана, и вышла из комнаты. Олег лёг на пол, пытаясь линейкой нащупать кольцо, но внезапно почувствовал, что кто-то стоит рядом. Он перевернулся на спину и увидел стоящую над ним Лиду. Снизу юбчонка не прикрывала вообще ничего! Девушка села на него верхом и, грациозно выгнув спину, сняла с себя футболку, обнажив небольшие, красивой формы груди. Затем, лукаво улыбаясь, она принялась медленно расстёгивать Олегу рубашку. Устоять перед таким напором он не мог, да и не хотел…
        Дребезжащий телефонный звонок прорвался сквозь утреннюю полудрёму.
        «Какой-то странный звук у него», — подумал Олег, спросонья нащупывая рукой телефонную трубку.
        — Слушаю, — позёвывая, буркнул он.
        — Островецкий, ты совсем нюх потерял? Ты на службу собираешься? — Виктор, как всегда, с утра был грозен и суров.
        — Чёрт! — Олег резко сел. — Надо же дочку в садик вести.
        — Ага! Вспомнила бабка, как девкой была! Татьяна с Нинкой уже давно отвели.
        — Но её же надо было выкупать, переодеть в чистое…
        — Островецкий, ты семейство Миллеров совсем за тупых держишь? Нина с утра сбегала к тебе домой за Светкиными вещами, а Танька её выкупала.
        — А ключи где взяли?
        — О… тяжёлый случай! Островецкий, ты с утра совсем плохой! У тебя в куртке, где же ещё? Всё, хватит фнякать, двадцать минут тебе на сборы!
        — Слушаюсь, товарищ капитан! — Олег положил трубку и бросил взгляд на лежавшую рядом Лиду.
        Девушка уже не спала и томно потягивалась, не открывая глаз. Лёгкий плед почти не прикрывал обнажённое гибкое тело.
        Несколько мгновений в душе Олега шла борьба между чувством долга и желанием. Чувство долга победило. Олег рывком вскочил с кровати и направился в ванную комнату. Холодный душ и интенсивное растирание не оставили и следа от бурной бессонной ночи. Олег был бодр, свеж и весьма доволен собой. Конечно, не мешало бы побриться, но и так сойдёт, тем более что в последнее время начальство перестало обращать внимание на внешний вид сотрудников — лишь бы службу несли исправно. «А раньше ты бы не позволил себе явиться на работу небритым», — кольнула неприятная мысль. Олег попытался прогнать её — не стоит с утра портить себе настроение. Надо жить!
        Лида уже ждала его на кухне. Она даже успела приготовить яичницу и сварить кофе. В лёгком халатике, соблазнительная, но такая домашняя — она совершенно не напоминала вчерашнюю разбитную девчонку.
        От яичницы Олег отказался, быстро выпил кофе и, чмокнув Лиду в щёку, направился к выходу.
        — Вечером придёшь? — Лида стояла, притулившись к дверному косяку, и грустно смотрела на него широко открытыми серыми глазами.
        — Приду, — коротко ответил Олег.
        Лицо девушки озарилось радостной улыбкой. Олег вышел из квартиры. На лестничной клетке его уже ждал Виктор.
        — Пять минут уже тебя жду, — заворчал он, протянув Олегу кобуру и куртку. — Тормоз пятилетки! Опоздаем на службу — нас с тобой Лёва с Федотычем живьём сожрут…
        — Витька, не бухти! Мог бы не ждать, а позвонить в дверь.
        — А если вы там решали интимные вопросы? Виктор Павлович Миллер, в отличие от некоторых, очень тактичный человек!
        Витька выпятил грудь и тут же получил лёгкий тычок в солнечное сплетение.
        — Пошли уж, «образец тактичности».
        Привычно подначивая друг друга, они направились к автобусной остановке.
        В кабинете Олег не стал даже заваривать обычный утренний чай — на сегодняшний день он запланировал много дел и не хотел терять времени.
        Сначала позвонил Шестакову:
        — Привет, Володька! Где Ояр? Я его со вчерашнего дня найти не могу!
        — А откуда я знаю? — старательно изобразил обиду Шестаков. — Я же в последнее время своими операми не распоряжаюсь, есть и без меня кому ими командовать!
        — Не ехидничай, это тебе не идёт! Лучше скажи, как его найти? Он же отзвонился тебе с утра?
        — Позвонил… Сказал, что поехал по Крауклису. Вроде бы нарыл что-то.
        — Хорошо, как объявится — пришли его ко мне!
        — Слушаю и повинуюсь, господин начальник!
        — Да что это вы с утра все такие язвительные? — Олег положил трубку.
        Телефон тут же зазвонил вновь. Олег глубоко вздохнул и поднял трубку.
        — Островецкий, — коротко представился он.
        — Олег Семёнович? — раздался в трубке ровный спокойный голос прокурора.
        Олег прикрыл глаза: начинается «прессуха»…
        — Слушаю Вас, Юрис Константинович, — также спокойно ответил он, решив про себя оставаться максимально сдержанным.
        — До меня дошли слухи, что Вы собираетесь освободить Крауклиса!?
        — Я собираюсь доказать его невиновность, и в этом случае освободить его из-под стражи.
        — Олег Семёнович, Вы понимаете, что у нас с Вами будут неприятности?
        — Понимаю, конечно. Но я также понимаю, что невиновный не должен сидеть в тюрьме, даже подследственной. В конце концов, что значат наши выговора по сравнению с тюремной камерой, где сейчас находится Крауклис?
        — Да я не об этом. Я просто надеюсь, Олег Семёнович, что на этот раз вы разберётесь в деле досконально и примете безошибочное решение. Пойми, Олег, — прокурор доверительно перешёл на «ты», — если мы его сейчас выпустим, а потом окажется, что его нужно будет вновь арестовывать… — я даже не знаю, что нас в этом случае ожидает. И так уже ползут слухи, что я и твои начальники к тебе слишком снисходительны.
        — Юрис Константинович, я всё прекрасно понимаю, осечки не будет.
        — Хорошо, действуй, как посчитаешь нужным. А от проверяющих как-нибудь отобьёмся!
        Олег недоуменно положил трубку. Вопреки ожиданиям, он, вместо нагоняя, получил от прокурора фактическую поддержку.
        Островецкий разложил на столе бумаги. Предстояло составить описание изъятых накануне образцов холста и назначить по ним экспертизы.
        Внезапно резко и противно затренькал телефон прямой связи с дежурной частью — несуразный чёрный уродец без наборного диска.
        «Всё, поработал»! — Олег зло посмотрел на него и снял трубку.
        — Кремль на проводе! — недовольно бросил он.
        — Вот, чувствуется трудовой энтузиазм и заряженность на подвиги! — насмешливо произнёс дежурный. — Островецкий, ты не забыл, кто сегодня дежурный следователь?
        — С вами забудешь, — вздохнул Олег. — Ну, что там опять стряслось?
        — Кража с проникновением из столовой второй средней школы…
        — Что похищено?
        — Продукты, возможно, некоторые личные вещи работников столовой. В общем, разберёшься на месте…
        — Ребята, вы что там, совсем охренели с этими новыми веяниями? Из крайности в крайность бросаетесь? То укрывали все «тёмные»[41 - «Тёмные» — нераскрытые, неочевидные преступления (милиц. сленг).], какие только возможно, а теперь на любую мелочёвку следаков гоняете. Вы бы ещё на кражу огурцов из подвала «важняка» посылали!
        — Олежек, ну не я же это всё придумал. Было указание МВД и прокуратуры республики регистрировать всё подряд, а на все кражи с проникновением вызывать следователя. Я только выполняю их предписания. Ну что, эксперта поднимать?
        — Ни в коем случае! Не хватало ещё Саныча на всякую мелочёвку дёргать. Сам управлюсь!
        Старший эксперт-криминалист подполковник милиции Юрий Александрович Косенков в единственном числе представлял эту уважаемую службу в городе и районе. Поэтому, по негласному уговору, следователи старались не дёргать его на незначительные происшествия, чтобы у Саныча оставалось время на проведение экспертиз.
        Это только в книгах и кинофильмах следственно-оперативная группа выезжает на место преступления в полном составе. Может быть, в столицах это и так, но на периферии, «на земле» — криминалист выезжает только на серьёзные происшествия. В остальных же случаях его работу более или менее успешно выполняют следователи. Для этого в дежурной части и в следственном отделе есть следственные чемоданчики — аналоги того, с чем выезжает на место происшествия сам эксперт.
        — Ну что, Олег? — прервал его размышления голос дежурного. — Я к тебе уже Саню Михайлова послал со следственным чемоданчиком…
        — Зачем? Я наш возьму…
        — Так Сашка уже взял из дежурки. Что, вы два потащите? Выходи, он, наверное, тебя уже ждёт на улице.
        — А на чём едем?
        — Олег, — в голосе дежурного послышались виноватые нотки, — нет машин. Наша ещё не вернулась из района, а прикреплённой пока ещё не было. По графику транспорт должен был предоставить рыбокомбинат, но его пока нет. Я сейчас позвоню и выясню. Олежа, тут же всего с километр пешком. А назад вас привезут. Обещаю! Я за вами машину вышлю… Олег, чего ты молчишь?
        — Подбираю слова, чтобы выразить своё «восхищение» работой руководства отдела милиции и его дежурной части. Пока цензурных выражений не нашёл, — Олег положил трубку, убрал всё со стола в сейф и вышел из кабинета.
        На улице его уже ждал оперуполномоченный уголовного розыска старший лейтенант милиции Александр Михайлов — светловолосый мужичок лет тридцати, немногословный и невозмутимый. Про таких говорят: «пахарь». Саша занимался несовершеннолетними правонарушителями, работал хорошо, но заслуг своих не выпячивал. Сейчас он стоял у входа в следственный отдел, слегка нахохлившись и подняв воротник куртки, чтобы хоть как-то укрыться от пронизывающего холодного ветра. Прибалтийская осень потихоньку вступала в свои права.
        — Ну что, змэрзла, маупа?[42 - Змэрзла маупа? (белорус., шуточн.) — замёрзла, мартышка?]— насмешливо обратился к нему Олег. — Чего ж ты машину в дежурке не выбил?
        — А ты чего не выбил? — флегматично парировал Михайлов.
        — Ну тогда бери чемодан — согреешься!
        Саша хотел было возразить, что чемоданчик, вообще-то, предназначен для Олега, но, поймав насмешливо-иронический взгляд Островецкого, перечить не решился. Он поднял с тротуара следственный чемоданчик и пошёл за Олегом, стараясь попасть в его широкий шаг.
        Через пятнадцать минут подошли к школе. Олег осмотрелся. Фасад здания школы выходил к скверу с памятником Ленину, около которого раньше обычно проходили все демонстрации и другие партийно-советские мероприятия. С тыльной стороны здания находилась спортплощадка, далее — пустырь, за которым располагался комплекс кооперативных гаражей.
        — Да… — протянул Олег, — поквартирный обход делать бессмысленно: до жилья далеко, и вряд ли кто-либо что-нибудь видел или слышал.
        — Но, может, видели что-нибудь подозрительное, например, кто-нибудь сумки тяжёлые тащил? — возразил Михайлов.
        — Вот и займёшься этим… потом, в своё личное время. Вряд ли Шестаков даст тебе людей на это — не убийство, чай…
        Михайлов только пожал плечами.
        На крыльце около входа их ждали трое.
        — Директор школы Янина Арвидовна Гроссман, — представилась высокая дородная женщина лет пятидесяти.
        — Илзе Лапиня, завстоловой, — миловидная толстушка лет сорока с улыбкой протянула Олегу руку. Ладошка у неё была пухленькой и мягкой.
        С третьим — Виктором Терентьевичем Пастуховым — Олег был немного знаком. Пастухов — высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с небольшим — служил когда-то в патрульно-постовой службе и уволился на пенсию вскоре после того, как Островецкий пришёл на службу.
        — Здорово, Терентьич! А ты как здесь? — Олег поздоровался с Пастуховым за руку.
        — Сторожем работаю.
        — А что, школа разве не на пульте в ОВО[43 - ОВО — отдел вневедомственной охраны.]? — удивлённо спросил Олег у директрисы.
        — В новых условиях у нас нет денег на договор с отделом охраны. Наняли сторожа, — спокойно пояснила Гроссман.
        — Ясно. Ну, рассказывайте, что у вас произошло?
        — Я, пожалуй, начну, — Терентьич взглянул на директрису. Та важно кивнула головой.
        — Примерно в семь часов утра я обходил здание школы по периметру. Привык, понимаешь, перед сдачей дежурства проверить, что на объекте порядок. Ну, и заметил, что окно в столовой разбито. Сразу же позвонил в дежурку и Янине Арвидовне…
        — Я позвонила Илзе и поехала в школу, — добавила Гроссман.
        — Внутрь столовой, надеюсь, не заходили?
        — Обижаешь, Олег, я же двадцать пять лет службе отдал!
        — Извини, Терентьич! А что было в столовой? — обратился Олег к Лапине.
        — Нам как раз завезли продукты к началу учебного года. Кроме мяса и молочных, считай, всё: макаронные изделия, консервы, повидло, сгущёнка, копчёная колбаса… Много было всего, я же не знаю, что украли. Мы внутрь не заходили…
        — Олег, я там, у окна следы обнаружил. Картоном их прикрыл на всякий случай.
        — Ладно, пошли, покажешь! А вы, дорогие дамы, подождите нас, пожалуйста, в кабинете директора.
        — Терентьич, — спросил по пути Олег, — как думаешь, дамы непричастны к краже? А что: получили продукты, растащили по домам, а потом сымитировали кражу?
        — Олег, я уверен, что они здесь ни при чём! Янина Арвидовна — кристальной честности человек! Может быть, излишне строгая, но на её должности — это даже хорошо. А Илзе — веселуха, хохотуха, но, чтобы украсть, — не думаю! Поверь чутью старого мента — они здесь не при делах!
        — Да не горячись ты так! Это же просто версия, причём из наиболее вероятных. Проверим. Сам-то где был? Почему ничего не слышал?
        — Да я же сижу у входа в школу. Это с противоположной стороны. Оттуда не только звона стёкол — грохота не услышишь! Хоть ломом, хоть кувалдой орудуй.
        — Последний обход когда делал?
        — Около двух ночи. Всё было нормально…
        — Терентьич, ты точно ходил? Нам-то ты можешь сказать — мы же не твоё начальство!
        — Обижаешь, Олег Семёнович, — насупился Пастухов. — Если бы не ходил, то так бы и сказал. Мне бояться некого. Я такой работы найду — пруд пруди…
        — Ну, извини, старик! Сам понимаешь, приходится иногда задавать неприятные вопросы.
        — Вот так, Саня, — повернулся Олег к Михайлову, — похоже, за нашим дедом следили. Дождались, когда он сделает последний обход, и «подломили»[44 - «Подломить» — взломать, обокрасть (жарг.)] столовку. Знали, что не будет сторож всю ночь круги нарезать…
        Тем временем подошли к разбитому окну. Столовая располагалась в цокольном этаже здания школы, поэтому окна были укреплены решётками. Разбитое окно вело в кухонное помещение. Часть осколков находилась снаружи, часть — внутри. Олег достал из чемоданчика фотоаппарат и сделал несколько обзорных снимков. Затем отбросил кусок картона, лежащего около окна, и увидел несколько довольно отчётливых следов, отпечатанных в грунте. Следы от кед были оставлены, как минимум, двумя людьми. Олег вынул из чемоданчика линейку, приложил её к следам и сделал несколько фотографий. Затем принялся изучать осколки.
        — Та-ак, пальцев — хоть отбавляй, — констатировал он, упаковывая осколки в целлофановые пакеты.
        Олег принялся искать в чемодане пакетик с гипсом, чтобы сделать слепки следов обуви. Гипса в чемоданчике не было.
        — … твою мать! — раздосадованно ругнулся он. — Надо было свой чемодан брать!
        — Когда в дежурке последний раз чемоданчик проверяли? — Олег вперился грозным взглядом в Михайлова. — Сейчас помчишься в отдел за гипсом…
        — А я-то здесь при чём? — обиженно пробурчал Саша. — Я также прикомандирован к опергруппе, как и ты…
        — Проверить надо было прежде, чем берёшь… — Олег встал и огляделся. Возле гаражей копошились какие-то строительные рабочие. Он ухмыльнулся: — Ладно, бежать никуда не надо. Я потом, конечно, выскажу дежурке своё «фэ», а пока сходи к работягам в гаражи и попроси цемента.
        — Чего попросить? — вытаращился от удивления Александр.
        — Цемента! Ты что оглох?
        Михайлов пошёл по направлению к гаражам, постоянно оглядываясь: не шутит ли Островецкий, известный приколист.
        — Узнаю родной отдел! — усмехнулся Терентьич.
        Олег в ответ только рукой махнул.
        Через несколько минут вернулся Михайлов, неся в руках большой целлофановый пакет, набитый цементом. Олег нашёл неподалёку лужу и на картонке приготовил жидкий цементный раствор. Часть его аккуратно вылил в наиболее чёткие следы, затем уложил туда хворостинки и долил раствор.
        — Ловко ты это делаешь, Олег, — одобрительно произнёс Терентьич.
        — Я б не сообразил заливать следы цементом, — пробормотал Михайлов.
        — Учись, пацан, пока я жив! — усмехнулся Олег. — Отливки, правда, тяжеловатыми получатся, но это уже проблема Саныча — ему с ними работать. И, между прочим, поделом — нужно вовремя содержимое следственного чемоданчика проверять! Ладно, пошли внутрь, а раствор пусть пока затвердевает…
        Олег, Михайлов и Терентьич обошли здание школы, через парадный вход вошли в фойе и спустились к столовой. Директриса и завстоловой уже ждали их около двери. Олег внимательно осмотрел её.
        — Повреждений нет, — констатировал он.
        Илзе открыла дверь в столовую и пропустила всех внутрь. Порядок в обеденном зале не был нарушен, то есть проникновения туда не было. Подошли к помещению кухни. Дверь в кухню повреждений тоже не имела. Илзе открыла её и ахнула: помещение кухни выглядело, как после серьёзного погрома — посуда разбросана по плите и полкам, на полу рассыпаны мука, макароны и печенье…
        — Та-а-ак, — произнёс Олег, — всем внутрь ни ногой, пока не позову!
        Он вошёл в помещение и вздохнул: варвары — ну, украли продукты, но зачем же всё так громить? Дверь в подсобку была взломана, на полу валялась «фомка»[45 - «Фомка» — небольшой ломик, приспособленный для взлома дверей (жарг.).]. Олег вошёл в подсобку. Там была та же картина погрома. Олег сфотографировал всё необходимое, после чего принялся обрабатывать спецпорошками дверь, стеллажи и перевёрнутую посуду на предмет выявления следов пальцев рук. Их было предостаточно. На рассыпанной по полу муке были обнаружены довольно чёткие следы кед. Олег сфотографировал и их, затем отобрал и упаковал осколки со следами пальцев. Делал он это автоматически, размышляя, сопоставляя и прикидывая факты. Вдруг на полу под разделочным столом обнаружилось что-то блестящее. Островецкий нагнулся и вытащил оттуда надорванную низку янтаря. Часть бусин закатилась далеко. Олег собрал их и соединил в единое целое.
        «На руку, — решил он, — для шейного ожерелья слишком короткая».
        Закончив необходимые действия, Олег взмахом руки пригласил всех войти в кухню.
        — Ты отрабатываешь так, как будто обокрали не школьную столовую, а, как минимум, квартиру мэра, — вполголоса подколол его Михайлов.
        — Саша, а мне начхать: столовая это или апартаменты мэра! Я делаю свою работу, — также вполголоса парировал Олег.
        Михайлов смущённо потупился.
        — Значит, так, — уже громко продолжил Олег, — Саша, вы вместе с Илзе составите ориентировочный список похищенного и определите приблизительную стоимость. Потом возьми объяснения у Янины Арвидовны, Илзе и Терентьича. И не забудьте составить список лиц, имеющих доступ в помещение.
        Илзе согласно кивала. Олег ей определённо нравился.
        — Илзочка, — он заметил это, — вы мне потом, после инвентаризации, занесёте официальную справочку о похищенном?
        — Конечно-конечно, — женщина расплылась в улыбке.
        Михайлов понимающе фыркнул. Олег незаметно показал ему кулак.
        — Илзочка, — как бы невзначай спросил он, — а вот эта вещица Вам незнакома? — он показал ей упакованную в пластиковый пакетик низку янтаря.
        — Нет, — женщина отрицательно покачала головой, — у меня такой не было, и ни у кого из наших девочек я такой не видела.
        — Ну, хорошо. Вашим работницам я её потом предъявлю.
        Олег оформил протокол осмотра места происшествия и ещё раз оглядел помещение: вроде ничего не упустил. Михайлов тем временем заканчивал принимать объяснения. Олег проверил протоколы и остался доволен — Саша работал грамотно.
        — Терентьич, — спросил Олег, — ты домой?
        — Чуть позже, — ответил Пастухов. — Помогу сначала женщинам прибраться.
        — Ну и отлично! Забери потом отливки из-под окон. Пусть они пока ещё подсохнут — не гипс всё же. А по пути домой забрось их в дежурку — ты же живёшь возле отдела.
        — Да не вопрос. Сделаю, Олежек, всё в лучшем виде!
        — Ну что, мы закончили? Машину вызывать? — спросил Михайлов.
        — Закончили, но машину не вызывать, — ответил Олег. — Пойдём пешком, а по пути зайдём в ИДН[46 - ИДН — инспекция по делам несовершеннолетних.]. Думаю, есть смысл там кое с кем перетолковать.
        — Ясно, — вздохнул Александр и скосил глаза на следственный чемоданчик. Олег перехватил этот взгляд и развёл руками — ну что поделать, не может же майор тащить чемоданчик, когда есть старлей?
        Прощаясь с работниками школы, Олег подмигнул Илзе. Женщина зарделась, что не укрылось от взгляда Александра, показавшего майору большой палец.
        Здание, в котором располагалась инспекция по делам несовершеннолетних, находилось на полпути к отделу. Всю дорогу Олег подтрунивал над Михайловым.
        — Понимаешь, Саша, — разглагольствовал он, — ты сам виноват! Зачем ты брал чемоданчик из дежурки? Если бы мне пришлось брать свой чемоданчик, я бы, конечно, нёс его сам — пройдохам из уголовного розыска я своё имущество не доверяю!
        Михайлов в ответ лишь кивал: давай-давай, говори, известно ж — ты начальник, я дурак…
        Войдя в помещение ИДН, Олег и Александр направились прямо в кабинет инспектора — старшего лейтенанта Валентины Фёдоровой.
        — Валюня, принимай гостей! — с порога объявил Олег и, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло, расположенное в углу кабинета. Александр расположился на стуле. Валентина выпорхнула из-за стола и принялась хлопотать над угощением. Олег окинул взглядом кабинет. Он выгодно отличался от кабинетов следователей или сотрудников уголовного розыска. Свежие обои, приличная мебель, домашние занавесочки на окнах — всё это создавало уют и тёплую атмосферу в помещении. …На столе тем временем появились красивые фаянсовые чашки, вазочки с вареньем, конфетами и печеньем, коробка импортного чая в пакетиках и банка растворимого кофе. В чайнике уже закипала вода.
        — Меня она, между прочим, никогда так не встречает, — прошептал Александр Олегу на ухо.
        — А это потому, что ты постоянно ошиваешься здесь по службе и надоел им, как горькая редька, а я появляюсь у них в инспекции, как красно солнышко…
        — Нет, это потому, что Валька к тебе неровно дышит!
        Олег в ответ лишь развёл руками…
        Тридцатилетняя Валентина год назад развелась с мужем. Тому не нравилась её служба: вечные отлучки, дежурства… Сама же Валентина обладала слишком независимым характером, чтобы ради мужа превратиться в домашнюю клушу. Миловидная женщина с аппетитными формами, она была постоянным объектом воздыханий всех ловеласов отдела, на которых, впрочем, не обращала никакого внимания. Олег ей, кстати, нравился давно, прежде она ни о каких, более тесных отношениях, даже не помышляла, но теперь, когда они оба одиноки — почему бы и нет?
        Накрывая на стол, Валя невольно принимала наиболее эффектные позы. Олег даже крякнул, когда её крутое бедро, обтянутое форменной юбкой, оказалось буквально в нескольких сантиметрах от его глаз. Несмотря на форму, а может, именно благодаря ей, Валентина выглядела чертовски соблазнительно. На мгновение он даже пожалел, что, кроме них, в кабинете находится ещё и улыбающийся во весь рот Сашка.
        «Что-то ты раздухарился в последнее время насчёт женского пола», — осёк себя Олег.
        Ему составило некоторого труда переключиться с пышных Валькиных форм на работу.
        — Значит так, братцы-кролики, — начал Олег, прихлёбывая ароматный чай, — подобьём бабки! То, что это малолетки — двух мнений практически быть не может. Версию о причастности работников столовой исключать пока не будем, но заниматься ею будем лишь вкупе с отработкой несовершеннолетних. Просто не исключён заказ со стороны работников столовой с целью сокрытия хищений. Значит, что мы имеем: следы кед, предположительно тридцать шестого и тридцать девятого размеров — это первое. Второе: расстояние между прутьями решётки узкое — взрослый человек не пролезет, только подросток, причём весьма субтильного телосложения…
        — И было их двое, — задумчиво произнёс Михайлов. — Ведь обнаружены следы двух человек…
        — Как минимум, — отозвался Олег. — Ещё один мог стоять «на стрёме» на углу здания — наблюдать, чтобы не вышел сторож. Но следов обнаружить не удалось — там газон. Так что, Саша, это твой контингент — малолетки. И, скорее всего, проживающие в округе. А это твоя зона, Валя. Не будет пацанва через весь город переться на дело. Они, как правило, гадят, где живут. Да и за сторожем надо было понаблюдать. Как пить дать полезли не наобум Лазаря, а выждав подходящий момент.
        — Не спорю. Было, видимо, так: тот, что побольше, проник в помещение кухни, взломал дверь в кладовую и передал похищенное тому, кто поменьше, находившемуся снаружи…
        — Совершенно верно. В кухне были обнаружены следы от кед только тридцать девятого размера.
        — Кстати, это могла быть и женщина. Ты же вспомни низку янтаря.
        — Не факт, янтарь мог принадлежать работницам столовой — я это выясню в ходе их допросов. А, кроме того, низка могла сорваться с руки принимавшего похищенное снаружи.
        — Покажите-ка мне свою находку, — вступила в разговор Валентина.
        Олег вынул из чемоданчика пакетик с бусинами.
        — А знаете, — задумчиво произнесла Валентина, внимательно разглядывая низку, — по-моему, я видела похожий янтарь на руке у Айны Захаревской. Её недавно привезли патрули — шаталась пьяная по парку. Ну провела с ней воспитательную работу: побеседовала в очередной раз, — Валя грустно усмехнулась. — А что я ещё могу? У меня эта семейка и так уже давно на учёте…
        — Захаревская… Захаревская… Что-то знакомая фамилия. Она, случайно, не имеет отношения к Петру Захаревскому?
        — Как это не имеет? Кровь от крови, родимая доченька! — хмыкнул Михайлов. — Слушай, это же ты брал папашу пять лет назад за хуторской разбой!?
        В памяти Олега всплыли события пятилетней давности. Он тогда работал ещё в уголовном розыске. Пётр Захаревский, четырежды судимый рецидивист по кличке Колун, ворвался на хутор к старикам Озолиньшам, связал их и, угрожая топором, стал требовать деньги и ценности. Собственно, погоняло «Колун» Захаревский и получил за пристрастие к топорам. Это был уже не первый его разбой, и всегда в качестве «аргумента» он использовал топор. Вот и в этот раз он отрубил старику Озолиньшу палец, а затем рубанул по колену. Потом прижёг ему рану тлеющим углём и принялся методично обыскивать дом. Но, обнаружив бутыль первача, напился и заснул. Старуха Озолиня как-то сумела развязаться и, добежав до сельсовета, вызвала милицию. Олег тогда дежурил в опергруппе. Получив сообщение, он на дежурной автомашине помчался на хутор, прихватив по пути Ояра Долгоногова и инспектора-кинолога, Костю, носившего «профессиональную» фамилию, Собакевич, со служебным псом.
        Колун к тому времени немного протрезвел и, завидев милиционеров, бросился бежать в лес. Подняли по тревоге пограничников и двинулись по следу. Пограничники отсекали бандита от огромного приморского лесного массива, а Олег, Ояр и Костя почти двадцать километров шли за ним по следу. Наконец, возле заболоченного озерца увидели Колуна, заскочившего в заброшенный сарайчик на берегу. Ояр и Костя, ведомые собакой, побежали к сарайчику вокруг озерца, а Олег бросился наперерез, короткой дорогой, пытаясь перекрыть один из возможных путей отхода бандита. Опасаясь, что Колун выскочит из сарайчика и снова скроется в лесу, Олег, не дожидаясь Ояра и Кости, ворвался в сарайчик. Каким-то чутьём он угадал Колуна, бросившегося на него из-за омета соломы, успел сблокировать руку бандита и бросил его через бедро. Жилистый, озверевший Колун отчаянно сопротивлялся, и, даже нанеся ему несколько мощных ударов, Олег не смог его оглушить. Подоспевшие Ояр и Костя помогли скрутить бандита. И лишь тогда Олег заметил, что его левое плечо в крови — топор бандита всё же достал его. Рана оказалась неглубокой — так, царапина, но от
неё остался небольшой шрам.
        Олег тряхнул головой, отгоняя от себя воспоминания.
        — Валюша, а ну-ка давай о Захаревских поподробнее, — попросил он. — Насколько я помню, они твои «подшефные»?
        — Они и сейчас там живут, — Валентина, немного покопавшись в сейфе, достала наблюдательное дело.
        — Итак, — она пролистала несколько страниц, — Захаревская Айна Петровна, четырнадцати лет. Неоднократно задерживалась за мелкие кражи, употребление спиртных напитков и появление в пьяном виде. Два года назад бросила школу-интернат, за что и была поставлена на учёт. Живёт бурной сексуальной жизнью — на девчонке уже пробы ставить негде…
        — Среди малолеток у неё кликуха Дырса[47 - «Дырса» — дырка, задница (латышск. жарг.)], — добавил Михайлов.
        — Не знала, — Фёдорова сделала какую-то пометку в деле. — Дальше, у неё есть старший брат — Захаревский Николай Петрович, шестнадцати лет. Тоже не учится и не работает. Злоупотребляет спиртными напитками. Замечен в мелких кражах…
        — Кличка Чмо, — кивнул Александр. — Давно эта семейка у нас в поле зрения. Пока ничего серьёзного, но, похоже, пойдут по стопам папаши. А, кстати, Николай довольно тщедушный пацан — вполне мог протиснуться через решётку. Да и Айна могла.
        — А какие они по характеру? — спросил Олег.
        — Очень разные. Айна — довольно эффектная деваха, такая яркая брюнетка, уже достаточно сформировавшаяся. Их папаша ведь наполовину цыган. Ершистая, неглупая, порой очень злобная, — Валя вспоминала все свои встречи с ней. — А вот её братец — забитое, заторможенное существо. Я бы сказала: вечный ведомый. Думаю, в этой паре хороводит Айна.
        — Это, кстати, объясняет, почему внутрь полез Николай, а не Айна, если, конечно, это были они. Продолжай, Валюша!
        — Мать — Захаревская Дайга Бруновна, 38 лет — несчастная спившаяся женщина. Два раза лечилась в ЛТП[48 - ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий, относящийся к системе МВД, для принудительного лечения лиц, страдающих алкоголизмом.]. Продолжает пить, водит к себе мужиков, детям, естественно, никакого внимания не уделяет. Неудивительно, что Айна повторяет путь матери.
        — Слушай, а почему Захаревских-старших не лишили родительских прав?
        — Лишили, ещё пять лет назад, когда Петра твоими заботами на двенадцать лет определили на нары…
        — Он сейчас отбывает срок на Северном Урале в зоне особого режима. Ты же ему сам «полосатый бушлат» скроил[49 - «Скроить полосатый бушлат» — признать особо опасным рецидивистом (жарг.). Полосатую униформу носят заключённые, признанные особо опасными и отбывающие наказание в колониях особого режима.], — усмехнулся Александр.
        — Ну, положим, не я, а Витька Миллер — он тогда это дело вёл. Я только взял Колуна. А как решили вопрос с детьми?
        — Айну и Николая определили в интернат. Хотели в детский дом, но их бабушка — мать Дайги — настояла на интернате, чтобы хоть по выходным видеть внуков.
        — А почему она их к себе не забрала?
        — Куда? Она старая, больная женщина. Как они проживут на её маленькую пенсию? — Валентина вздохнула. — Да что говорить: если бы это был единичный случай… У меня таких семей — вон, сейф битком набит! И это только по моей зоне. А у нас ведь в штате четыре инспектора, и у каждого примерно то же самое.
        — Да, — саркастически усмехнулся Олег, — у нас самое гуманное в мире государство. Всё лучшее — детям?
        — Ну вот, — продолжила Валентина, — а два года назад их бабушка умерла, и Айна с Николаем сбежали из интерната. Их пару раз пытались вернуть, но всё бесполезно…
        — А почему их не определили в специнтернат[50 - Специнтернат — учебное заведение закрытого типа, для детей, совершивших серьёзные или многократные правонарушения, но не достигших возраста привлечения к уголовной ответственности.]?
        — Ты что, издеваешься? — всплеснула руками Валентина. — Да в Артек легче путёвку достать, чем в специнтернат. Нам дают одно-два направления в год, а есть дети, совершившие намного более серьёзные правонарушения. И то не можем их отправить — нет мест. А там ситуация намного более серьёзная…
        — Поди узнай, у кого на данный момент ситуация серьёзнее? — вздохнул Олег.
        — И потом, специнтернат не перевоспитывает, а скорее, наоборот, — там нравы царят похуже, чем на зоне малолеток! Так что специнтернат — это лишь средство убрать проблемных детей из города.
        — Да, куда ни кинь — в дерьмо попадёшь! — зло подытожил Олег. — Вот смотрите, други мои: у нас самая «прогрессивная» в мире система советского уголовного судопроизводства. И вот какой-то «умный» ишак решил, что возраст привлечения к уголовной ответственности должен быть с четырнадцати лет и точка. Одна в этом возрасте ещё в куклы играет, а другая уже трахается напропалую… Но перед законом все равны, и, если тебе хоть одного дня не хватает до четырнадцати, ты можешь всё — вплоть до убийства… А вот у них — «за бугром» — «антисоветское» судопроизводство. И эти «придурковатые» янки определяют возраст привлечения к уголовной ответственности экспертным путём в каждом конкретном случае. У них и в девять лет преступник может огрести пожизненное или даже высшую меру — были прецеденты…
        — Откуда знаешь? — удивлённо спросил Александр.
        — Литературку почитывать надо, — назидательно произнёс Олег. — У нас подобного рода информация проходит под рубрикой «Их нравы» или «Критика зарубежных систем судопроизводства». Мол, вот до чего дошли «проклятые империалисты» — детей на электрический стул сажают. А может, это дитё — уже вовсе и не дитё? Может, оно уже смертельно опасно для окружающих!
        — Ха, для таких экспертиз нужны сильные психологи, психиатры, методики, условия… деньги, наконец! — невесело усмехнулся Александр. — А где всё это взять?
        — Вот-вот, — начал заводиться Олег, — а у нас, как всегда, всего не хватает! Психологов нет, методик нет, денег на это — тоже нет! Да что я об этом: бензина не хватает, транспорта не хватает, средств связи, компьютеров… — всего! Оружия, блин, не хватает — пистолетов в отделе только на половину личного состава! А остальных что, с дрекольем на улицу выгонять? Наручников — четыре штуки на весь отдел! Помяните моё слово: государство, которое не может изыскать средств на борьбу с преступностью, захлебнётся в ней! Потом придётся большой кровью и большими деньгами из этого выбираться!
        — Олежек, ну чего ты так завёлся? — Валентина томно закатила глаза. — Давай лучше поговорим о чём-нибудь приятном. Всё равно мы ничего не изменим…
        «Действительно, чего это я так раздухарился? — подумал Олег. — И в самом деле, уже ничего не изменить. Да и государства, как такового, уже фактически нет — распалось на полтора десятка стран, и теперь каждая будет выгребать, как может».
        — Ладно, — он решительно встал с кресла, — нам пора…
        — Ребята, может, ещё чайку? — Валентине хотелось, чтобы парни, особенно один из них, посидели у неё ещё немного.
        — Нет, Валюша, спасибо! Нам ещё надо успеть пообедать: дел сегодня — выше крыши… А пошли с нами в столовку?
        — О-о, нет, я на диете.
        — Чего? — протянул Олег. — Какая диета? Ты и так прекрасно выглядишь!
        — Потому и сижу на диете. Ну, пока, надеюсь на скорую встречу! — Валентина лукаво улыбнулась…
        — И почему к тебе так бабы липнут? — спросил Александр, когда они вышли из ИДН.
        — Саша, ты делаешь три системные ошибки, — важно изрёк Олег, широко шагая по направлению к столовой. Александр еле поспевал за ним, то и дело перекладывая из руки в руку громоздкий и не очень лёгкий следственный чемоданчик.
        — Какие? — тяжело дыша, спросил он.
        — Первая: о бабах ты можешь думать — говорить надо о женщинах! Вторая: женщины ко мне не липнут — они мною интересуются…
        — А третья? — спросил Александр, видя, что Олег не собирается продолжать.
        — А третья: ты ведь примерный семьянин. К чему эти разговоры?
        — Знаешь, Олег, — Александр остановился прикурить, — я всегда немного завидовал тебе и Ояру. Вы по жизни такие независимые — сам чёрт вам не брат! Опять же с женщинами у вас всё легко и непринуждённо.
        Олег стоял, засунув руки в карманы, и удивлённо разглядывая Александра: надо же, наш молчун разговорился.
        — Понимаешь, — Михайлову нужно было выговориться, — вот когда две недели назад мы отбивали вас с Ояром в лесу от вояк — там ещё парень погиб, которого вы задержали[51 - Эпизод описан в книге «Будь ближе к врагу своему».], — я подумал, что в следующий раз на вашем месте могу оказаться и я сам. И о чём мне будет вспомнить?
        — Ух ты, как загнул! — Олег покачал головой. — Ну, во-первых, Саша, ты с меня или Ояра в этом отношении пример не бери. Врагу не пожелал бы оказаться в моей ситуации…
        — Извини! Ляпнул, не подумавши…
        — Ояр — тоже не показатель, у него семья трещит по швам. И ещё неизвестно, от того ли, что он по подругам шляется, или, наоборот, он налево бегает потому, что в семье крах? Ты лучше с Витьки Миллера бери пример — он на свою Таньку не надышится. А, кстати, сколько ты женат?
        — Уже шесть лет.
        — А… Понятно, период кризиса брачных отношений.
        — Чего? — вытаращил глаза Александр.
        — Саня, нужно читать ещё что-нибудь, кроме уголовного кодекса! Социологи подсчитали, что через шесть-семь лет семейной жизни наступает напряжёнка в отношениях. А тут ещё наша развесёлая работёнка… Я вот что тебе, друг мой, скажу: никто тебе не даст правильного совета в этой ситуации — ты должен сам всё решить. Но кое-что тебе нужно принять во внимание: один сбегает втихаря налево, покувыркается — и назад к жене, лучше её всё равно никого нет. А другой уходит в разнос, и всё — семья летит вверх тормашками, дети растут безотцовщиной. Так что тебе решать, Саня. И пошли, наконец, жрать — у меня кишки уже барабанный бой играют!
        После обеда Олег, не заходя в дежурку, направился к себе, справедливо полагая, что в случае необходимости его и так разыщут, а своё отношение к работе дежурной части он может высказать и позднее.
        В коридоре возле дверей его кабинета ошивались две подозрительные личности, от которых исходил характерный запах давно не мытого тела вперемешку с перегаром.
        — Какого чёрта топчемся тут? — сердито спросил Олег, окидывая грозным взглядом «хануриков».
        — Простите, вы майор Островецкий? — осведомился тип постарше, с остатками интеллигентности на лице.
        — Я майор Островецкий…
        — Простите ещё раз, но нас Ояр Петрович сюда привёл и наказал с места не двигаться, пока не дождёмся вас.
        — И зачем же я вам нужен?
        — Мы должны сообщить вам нечто важное.
        — Ну заходите!
        — Ещё раз простите великодушно… — «интеллигентный» алкаш замялся, — но не могли бы вы отпустить нас на пять минут в туалет? Сил больше нет терпеть. Три часа уже здесь стоим.
        — А чего раньше-то не сходили?
        — Ояр Петрович сказал, что, если мы хоть на метр сдвинемся с места до вашего прихода, он из нас отбивную сделает. Вы же знаете Ояра Петровича…
        — Знаю, — усмехнулся Олег. — Дуйте мигом в туалет, и назад.
        — Покорнейше благодарим, — типы мгновенно улетучились.
        Олег зашёл в кабинет и набрал номер телефона Долгоногова.
        — Ояр, что это за орлов ты мне подсунул?
        — Просил найти свидетелей разговора Хорька с Художником — вот и получи!
        — Ах ты длинный охломон, — с чувством начал Олег, — можешь же, когда захочешь! С меня пузырь!
        — Два!
        — Почему два?
        — Я же тебе двух приволок! Между прочим, когда вы с Витькой вчера весьма приятно проводили время, я, по твоей милости, мотался по городу, устанавливая этих типов.
        — Так тебе же воздастся за твои благодеяния. Начальство тебя не забудет. Кстати, не хочешь ли поприсутствовать на допросе сих красавцев?
        — Не хочу. Я и так знаю, что они скажут, а у меня работы выше крыши…
        — Можно? — в кабинет просунулась лохматая голова «интеллигента».
        — Входите, присаживайтесь. О чём хотите поведать?
        «Ханурики» вошли в кабинет и расселись на стульях. Постепенно кабинет наполнялся тошнотворным амбре, но Олега это уже мало волновало.
        — Ну, господа, излагайте!
        — Мы уже рассказали обо всём Ояру Петровичу, а он приказал нам повторить всё это вам. В общем, дело было так… Я уже не помню день, но мы втроём: я, он, — «интеллигент» кивнул на молчащего собутыльника, — и Художник, простите, Карлис, стояли около винно-водочного магазина по улице Кулдигас. Мы уже были хорошо выпивши, но хотелось ещё, и мы соображали, где бы ещё «догнаться». Ну, вы же понимаете, как это бывает? И тут подошёл молодой человек и попросил помочь ему донести вещи до остановки. Он-де уходит из дома от жены и забрал кое-какие вещи. Ну, я отказался — у меня проблемы со спиной, этот, — «интеллигент» вновь кивнул на соседа, — тоже, а Карлис согласился. Он ушёл с этим молодым человеком, а через некоторое время вернулся с деньгами — как раз хватило на две бутылки водки.
        — А кроме денег, у него ничего не было? Например, серебряных ложечек?
        — В руках точно не было. Да и в карманах, наверное, тоже — он бы сказал, он человек бесхитростный.
        — Добро, ну, а того, молодого, опознать сможете?
        — Ну… — замялся «интеллигент»…
        — А ты не мнись! Эта сволочь, между прочим, вашего приятеля ни за что на нары тянет!
        «Интеллигент» бросил взгляд на сотоварища. Тот молча кивнул головой.
        — Мы постараемся, — пообещал «интеллигент».
        Организация опознаний с последующими очными ставками заняла ещё около двух часов. «Интеллигент» и его товарищ уверенно опознали Хорька и подтвердили свои показания на очных ставках.
        Олег вызвал Крауклиса к себе в кабинет. Того доставил из ИВС помощник дежурного по отделу. Художник недоуменно озирался, пытаясь понять, почему следователь вызвал его не в следственную камеру, а в свой кабинет.
        — Ну, догадываешься, почему я тебя сюда вызвал? — спросил Олег.
        Крауклис с надеждой посмотрел на него.
        — Совершенно верно. Невиновность твоя доказана, и я изменяю тебе меру пресечения с ареста на подписку о невыезде. Распишись, — Олег протянул ему бланк.
        Крауклис пытался поставить свою подпись, но рука у него дрожала. Он поднял на Олега полные слёз глаза.
        — Я сейчас… Я соберусь…
        — Соберись, соберись, — Олег отвернулся к окну. Он тоже был немного взволнован. Не каждый день следователю доводится выпускать подследственного, доказав его невиновность, и это, оказывается, приносит куда больше удовлетворения, чем отправка за решётку матёрого преступника.
        — Конечно, можно было бы выпустить тебя вчистую, без подписки, но такова процедура. А вдруг суд потом решит, что ты ужасный разбойник. Скажут потом: Островецкий бандюков выпускает, — за внешней грубоватостью Олег пытался скрыть некоторую неловкость, ведь по сути дела по его милости Художник больше месяца просидел в СИЗО. Хотя, как это там говорил Жеглов: «Вины без вины не бывает». Пить надо было меньше — вот и не попал бы в неприятную историю.
        Крауклис, наконец, подписал бланк подписки о невыезде и молча взглянул на Олега.
        — А знаешь, Карлис, — хмуро начал Олег, — я не собираюсь приносить тебе извинения. Во всех своих бедах виноват ты сам. Не пил бы — не лишился бы семьи, работы… В конце концов, не попал бы на нары. И вот тебе мой совет: бросай пьянствовать! Иначе в следующий раз влипнешь по-крупному, и ещё не факт, что кто-то потом будет с тобой возиться, как мы с Долгоноговым.
        — Товарищ майор, — Крауклис наконец справился с собой, но голос его ещё дрожал, — я не знаю, поверите Вы мне или нет, но я долго думал — было время. Я больше ни капли спиртного в рот не возьму. Из-за этой проклятой водки я и так уже лишился почти всего на свете: дочки, жены, друзей… Вы думаете, я не понимаю, что из-за меня у вас с Долгоноговым были неприятности? Я всё прекрасно понимаю. Просто, спасибо вам за то, что вы оказались людьми!
        — Ладно, иди к дежурному, получи свои вещи, — Олегу было почему-то неловко выслушивать эти слова признательности.
        Крауклис благодарно кивнул и направился к двери. У порога он обернулся и посмотрел на Олега. В глазах его читалось сомнение.
        — Карлис, что-то ещё? — удивлённо спросил Олег.
        — Простите, не знаю, товарищ майор, нужно вам это или нет, — наконец решился тот, — но вчера вечером к нам в камеру посадили одного малолетку. И тот сразу начал изображать из себя крутого, говорил, что ему ничего не стоит убить человека, что он уже порешил одного своего приятеля… Не знаю, может, просто болтал, чтобы цену себе набить: бывает, знаете, испугался в камере…
        — Ладно, Карлис, иди, я разберусь, — задумчиво пробормотал Олег.
        Крауклис, растерянно потоптавшись, покинул кабинет. Олег открыл пухлый том уголовного дела и стал продумывать план обвинительного заключения, но что-то мешало сосредоточиться. Он вышел из-за стола и, засунув руки в карманы, принялся молча ходить взад-вперёд по кабинету. Что-то в словах Крауклиса его насторожило. Олег подошёл к телефону и набрал номер начальника ИВС.
        — Старший лейтенант милиции Ивасюк слушает, — донеслось из трубки.
        — Скажи-ка мне, старший лейтенант милиции Ивасюк, а в какой камере у нас сидел Крауклис?
        — А, Олег! Сейчас посмотрю, — было слышно, как Ивасюк зашуршал бумагами. — Вот, в пятой…
        — А кто, кроме него, там ещё обитает?
        — Так: Кравцов — матрос с сухогруза «Козельск» — получил пятнадцать суток за пьяный дебош в интерклубе, Буров — ну, это известный «домашний боксёр» — опять жену поколотил. Тоже пятнадцать суток. И вчера вечером посадили малолетку — Прохорова Виталия — устроил драку возле ресторана, опять же оказал сопротивление пэпээсникам — получил пять суток. А что?
        — А скажи-ка мне, господин начальник ИВС, как это у тебя подследственный оказался в одной камере с административно арестованными? И как малолетка оказался в одной камере со взрослыми?
        — А куда я их дену? Все камеры переполнены, — начал заводиться Ивасюк. — Между прочим, Шестаков решает, кого куда сажать — он сейчас исполняет обязанности зама по оперативной работе. А я лишь исполняю его распоряжения. Среди уголовных Крауклис самый спокойный, вот Шестаков и приказал посадить всех административников к нему, а потом и малолетку этого… А то, блин, подельников в одну камеру не сади, уголовников с административниками — не сади, малолеток со взрослыми тоже нельзя, женщин — отдельно… Где я вам камер на всех напасусь? У меня ИВС не резиновый! Я того умника, что инструкции пишет, пригнал бы сюда и сказал: вот тебе камеры, вот тебе контингент — решай задачу со многими неизвестными, рассаживай!
        — Ладно, не бухти! Инструкция составлена толково, только под каждую такую бумагу нужны средства для реализации, а с этим у нас всегда была напряжёнка. Считается, что главное нарисовать правильную бумагу, а дальше всё само пойдёт, бумага тебе новые камеры построит… Кстати, женщин у тебя на постое сейчас нет — так что не прибедняйся, сирота. Лучше принеси-ка мне материалы на Прохорова.
        Спустя несколько минут в кабинет Олега вошёл взъерошенный Ивасюк.
        — Не ожидал, Олег, что на меня наезжать будешь. На вот, посмотри все бумаги — всё чин чинарём! Все меня валтузят: начальник отдела, Шестаков, прокурор — теперь вот и ты…
        — Угомонись! — прикрикнул на него Олег. — Мне на твою кухню — с высокой колокольни… И без меня найдётся, кому тебя отыметь! Скажи-ка лучше, ты его фотографировал?
        — Ты что, Олег! Он же административник.
        — И, естественно, не дактилоскопировал?
        — Конечно…
        — Вот что, сфотографируй его и откатай пальчики — типа так положено.
        — Ты что, Олег, я не могу без разрешения Шестакова. А зачем тебе?
        — Сам ещё не знаю. На всякий случай. А разрешение Шестакова ты, я думаю, получишь.
        Олег выписал все данные из протокола на Прохорова и вернул бумаги. Ивасюк недоуменно пожал плечами и удалился. Олег набрал номер телефона Шестакова.
        — Володька, мне нужно с тобой поговорить.
        — Олег, опять ты чего-то замутил? Конец рабочего дня — давай отложим всё на завтра.
        — Не откладывай на завтра то, что должен сделать сегодня! — отозвался Островецкий. — И позови Ояра, он сейчас корпит над бумагами, и Сашку Михайлова. Этот сегодня в опергруппе и должен быть в дежурке.
        — Олежа, когда ты мне звонишь с такими заявлениями, у меня начинает нехорошо биться сердце! Что там ещё стряслось?
        — Сейчас зайду и расскажу.
        Когда Олег вошёл в кабинет Шестакова, там уже находились, кроме хозяина, Ояр и Михайлов.
        — Олег, если что-то не срочное, то давай разбежимся — я своей обещал прийти сегодня пораньше, — Шестаков уже убирал бумаги в сейф.
        — А у меня писанины по горло, — недовольно пробубнил Ояр.
        Михайлов промолчал. Ему не хотелось встревать в перепалку старших. Да и всё равно, он сегодня до утра в опергруппе. Так что без разницы — торчать в дежурке или сидеть в кабинете начальника угрозыска.
        — Все высказались? — спокойно начал Олег. — А теперь послушайте меня: у нас в ИВС сидит сейчас Прохоров Виталий Сергеевич, семнадцати лет…
        — Ну да, — отозвался Шестаков, — получил пять суток за мелкое хулиганство и сопротивление… А в чём дело-то?
        — Понимаешь, с ним в одной камере сидел Художник. Я его сегодня выпустил под подписку. Так вот, перед уходом он сказал мне, что этот Прохоров, якобы, хвастался в камере, что «замочил»[52 - «Замочил» — убил (жарг.).] своего приятеля.
        — Ну, мало ли кто чего в камере наплетёт, особенно малолетка, — усмехнулся Ояр.
        — Олег, ты что, серьёзно думаешь, что Прохоров кого-то там «замочил»? — недоверчиво спросил Шестаков.
        — Не знаю, Володька. Может, просто цену себе набивал, а может… Послушай, у нас вроде бы «тёмных» «мокрух»[53 - «Мокруха» — убийство (жарг.).] нет?
        — Тьфу, тьфу, тьфу! — Шестаков трижды сплюнул через левое плечо и постучал себя кулаком по лбу.
        Все невольно заулыбались.
        — А пропавшие без вести? — спросил Олег. — Есть у нас такие, которые по возрасту подходят?
        Шестаков принялся набирать что-то на компьютере. Кроме него, компьютеры в отделе были только в ГАИ и паспортном отделении. Поэтому Олег, Ояр и Александр смотрели сейчас на Шестакова почти как камлающего шамана.
        — Ну вот, — сказал Владимир, закончив манипуляции, — машинка выдала четырёх: Рихард Пуре, 17 лет; Юрий Тищенко, 19 лет; Гунар Целмс, 18 лет и Валдис Латников, 22 года.
        Шестаков в раздумье машинально забарабанил пальцами по столу. Остальные молча смотрели на него, ожидая решения. Наконец ладони сложились лодочкой.
        — Ояр, — Владимир посмотрел на Долгоногова, — завтра займись проверочкой. Не пересекался ли кто-либо с Прохоровым?
        Ояр кивнул головой и принялся неспешно переписывать установочные данные с монитора компьютера в свой потрёпанный блокнотик.
        — Саня, — продолжил Шестаков, — ты всё равно сегодня в опергруппе. Подбери до утра все материалы по этим лицам — всё, что успеешь нарыть.
        — Ну, если ночь будет спокойная — то сделаю, а если весёлая — не обессудьте, — Михайлов развёл руками. — Кроме того, я завтра хочу с утра Захаревских к Олегу доставить.
        — Думаешь, они «бомбанули» школу? — спросил Шестаков Олега.
        — Думаю, да…
        — Так… — Шестаков продолжал выбивать пальцами барабанную дробь, — фамилии пропавших ребят у всех на слуху. Всеми ими занимались в своё время, а вот пересекались ли они — трудно сейчас сказать навскидку. Ладно, подождём до завтра…
        — Ояринь, я вот что подумал, — задумчиво произнёс Олег. — Там у Прохорова при задержании кое-какие вещички изъяли: часы, там, цепочку, ещё какое-то барахло — посмотри потом в протоколе задержания. Так вот, будешь отрабатывать пропавших ребят — прикинь там, между делом, по вещичкам. Может, что и проклюнется…
        — Ладно, давайте по домам! — хлопнул ладонью по столу Шестаков. — Да, Олежа, подкинул ты нам задачку. Я скоро от тебя прятаться буду.
        Олег лишь виновато развёл руками.
        Перед уходом домой Олег заскочил в дежурную часть.
        — Если понадоблюсь — звони сюда, — протянул он дежурному клочок бумаги с номером домашнего телефона Лиды.
        Тот в ответ только крякнул и широко заулыбался.
        — Ты мне не хрюкай! И постарайся, чтобы это не разнеслось по отделу, — усмехнулся Олег, набирая на пульте номер телефона Миллеров.
        Дежурный скрестил руки на груди: мол, ты что, Олег, за кого ты меня держишь?
        Трубку взяла Татьяна.
        — Тань… — жалобно заныл Олег.
        — Можешь не продолжать! Светку я забрала, покормила, сейчас буду купать. Так что до утра можешь не появляться.
        — Танюха, ты лучше всех! — воскликнул Олег.
        — Ага, скажи это моему Миллеру!
        Через полчаса Олег с бутылкой сухого вина, коробкой конфет и букетиком цветов стоял у двери Лидиной квартиры. Немного подумав, он решительно нажал кнопку дверного звонка. Дверь открыла Лида. Увидев Олега, она улыбнулась от радости, потом вскрикнула и прильнула к его груди…
        Утром у входа во флигель следственного отдела Островецкого уже ждал Михайлов.
        — Привет, Саня! — Олег поздоровался с ним за руку. — Как прошла ночь?
        — Относительно спокойно. Было пару «мелких» — помдеж с участковым выезжали. А так — всё тихо… Да ты и сам должен быть в курсе — тебя же не дёргали.
        «И слава Богу»! — усмехнулся про себя Олег. Хуже нет, когда тебя ночью выдёргивают из постели хорошенькой девушки и гонят, невесть куда, осматривать очередное место происшествия. А затем, невыспавшийся и усталый, ты должен ещё целый рабочий день пахать по своему плану — твою текучку ведь никто не отменял. Конечно, после дежурства в опергруппе положено было давать отгул, но об этом уже все давно забыли, и намекни он об этом руководству, его бы просто не поняли…
        Поэтому Олег всегда старался на день, что после дежурства, планировать поменьше, на худой конец — не вызывать на этот день людей, но не всегда получалось. А такая спокойная ночь, как сегодня, в последнее время, увы, выдавалась нечасто.
        — Чем ещё порадуешь? — спросил Олег.
        — Справку для Ояра и Шестакова по списку пропавших без вести я подготовил. Ояр по ней уже работает. Захаревских я с утра привёз тёпленьких. Сидят в «телевизоре»[54 - «Телевизор» — местный аналог российского «обезьянника», места временного содержания задержанных (милиц. сленг).]. Раскололись сразу, ещё дома! Привёз два рюкзака краденых продуктов.
        — Подожди, ты что же, произвёл несанкционированный обыск? Изъял всё без понятых? Как я теперь всё это к делу пришью?
        — Обижаешь, начальник! Всё зафиксировано добровольной выдачей. Плюс чистосердечное… Тебе осталось только всё оформить, как полагается — и в суд…
        — Ладно, тащи их ко мне вместе с вещдоками, а я пока педагога вызову.
        — Уже…
        — Что уже?
        — Я уже вызвал. Из первой средней школы ровно к девяти часам подойдёт учительница.
        — Хм, приятно иметь дело с толковыми операми, молодец ты, Сашок! — похвалил Олег.
        Александр, в общем, не обязан был этого делать. Несовершеннолетних по закону можно допрашивать только в присутствии родителей или педагога. С родителями частенько получались накладки: то их не было вовсе, то они были не в состоянии присутствовать на допросе. В этих случаях вызывали учителей из соседней школы. Но это было обязанностью следователя, и то, что Саша взял вызов педагога на себя, тронуло Олега.
        — А что, мамаша неподъёмная? — ухмыльнулся Олег.
        — Ты себе не представляешь, что там творится. Натуральный бомжатник. Мебели почти никакой. Стены оплёванные, закопчённые. Повсюду валяются пустые бутылки, объедки… Ужас…
        — Ну, почему же не представляю? — невесело усмехнулся Олег. — Ещё как представляю! До боли знакомая картина.
        Таких «блатхат»[55 - Блатхата — притон (жарг.).] Островецкому довелось повидать на своём милицейском веку немало. Поэтому ему не было нужды самому наведываться в квартиру Захаревских — он и так мог себе представить, что там творилось.
        — Ну, а с мамашей-то что? — переспросил Олег.
        — Валялась вдрызг пьяная в спальне на матрасе с каким-то алкашом. Ну, я дал ему пинка под зад, чтобы выметался, а любящую маменьку привести в чувство так и не сумел — в умат…
        — Подожди, а пацанва тоже?
        — Да нет, что ты… Так, запашок, остаточные. Можешь спокойно допрашивать…
        — Ладно, тащи их ко мне!
        Олег проследовал к своему кабинету. Там его ждал ещё один сюрприз — около двери прохаживалась заведующая школьной столовой Илзе Лапиня. Одета она была весьма откровенно: расстёгнутая дорогая кожаная куртка, под которой находилась «фирменная» футболка, практически не скрывающая её пышных прелестей. Короткая, не по возрасту и не по фигуре, джинсовая юбка.
        Олег усмехнулся про себя: «Так не одеваются, чтобы привлечь мужчину к серьёзным длительным отношениям, скорее, наоборот — чтобы спровоцировать на моментальный короткий секс где-нибудь на столе в кабинете. Но, извините, глубокоуважаемая Илзе Батьковна, сегодня не ваш день. С малознакомыми дамочками я такими вещами на рабочем месте не занимаюсь. И чего же тебя так, милая, разобрало? Неужели так сильно хочется? Вроде бы замужем — вон колечко на правой руке…»
        — Здравствуйте, Илзе, — Олег попытался изобразить на своём лице максимум доброжелательности.
        Сработало: красотка томно улыбнулась.
        — А я Вам справочку о похищенном принесла, вот, с печатью — всё, как положено, — весело защебетала она.
        — Большое Вам спасибо, дорогая Илзе! — проникновенно сказал Олег. — Я, правда, сегодня делами перегружен, но в ближайшие дни обязательно вызову Вас к себе. Я Вам позвоню по телефону, договорились?
        — Буду ждать, — многозначительно проворковала красотка и, крутнув бёдрами, удалилась.
        Островецкий сел за стол и принялся изучать справку.
        «Ого! — мысленно воскликнул он, прикинув объём и общий вес похищенного. — Либо Захаревские — чемпионы по тяжёлой атлетике, либо…».
        Его размышления прервал Михайлов, притащивший в кабинет два объёмистых, тяжёлых рюкзака, набитых продуктами.
        — Это всё? — спросил Олег.
        — Почти всё. Кое-что съели вчера. Немного дали Бублику…
        — Это ещё что за фрукт?
        — Ты был прав, в краже принимал ещё один пацан — Павел Бабаенко по прозвищу Бублик. Это сосед Захаревских. Пацану двенадцать лет. Я его вместе с родителями вызвал к тебе на завтра. Кстати, вполне приличная семья. Скорее всего, пацан влип в это дело под влиянием Захаревских. Между прочим, это он стоял на стрёме, именно там, где ты говорил.
        Олег выложил продукты из рюкзака на стол. Всё изъятое необходимо было описать, но даже мимолётного взгляда хватило ему, чтобы понять: список похищенного, переданный ему Лапиней, завышен раза в два. Даже с учётом испорченного, съеденного и переданного Бублику. Ай да веселушка-хохотушка! Не удержалась-таки, чтобы не прибрать кое-что к рукам. Олегу стал понятен её нехитрый план: подмахнуть следователю, глядишь — и не будет дотошно разбираться со списком. А даже если и разберётся, то не станет же он уличать женщину, с которой был в близких отношениях. Молодец, баба! Умеет сочетать приятное с полезным. Ладно, пусть с ней бэхаэсэсники разбираются. И без того работы хватает.
        Олег сгрёб все продукты обратно в рюкзаки. Осмотр изъятого можно будет сделать и позднее.
        В дверь негромко постучали.
        — Входите! — крикнул Олег.
        В кабинет вошла молодая светловолосая женщина, лет двадцати пяти, в строгом деловом костюме, длина юбки которого была, правда, несколько короче общепринятых норм.
        «Училка, — сразу определил Олег. — А что, снять бы с неё эти строгие очки, добавить чуток косметики — и была бы красотка хоть куда»!
        Девушка спокойно выдержала оценивающие взгляды Олега и Александра.
        — Вия Берзиня, — представилась она. — Я преподаю в первой средней школе латышский язык и литературу. Меня вызвали сегодня к девяти утра.
        — Виечка, Вы позволите себя так называть? — Олег был весь любезность. — Я сейчас буду допрашивать несовершеннолетних, и процедура требует присутствия педагога…
        — Я в курсе. Мне Ваш коллега объяснил.
        — Вот и прекрасно. Присаживайтесь на стульчик около окна — здесь Вам будет удобно. Саня, — обернулся он к Михайлову, — давай сюда Николая Захаревского.
        Олег решил начать допрос с него, справедливо полагая, что он будет пожиже сестрёнки характером. Михайлов ввёл в кабинет невысокого, худенького подростка. Тот производил жалкое впечатление: давно не стриженные, слипшиеся от грязи волосы, испуганные, бегающие глаза на прыщавом лице, заискивающая улыбка. От природы сутулый, он ещё больше съёжился, как бы в ожидании удара. На нём была замызганная кожаная куртка — явно с чужого плеча, грязные брюки и кеды.
        «Куртку тоже, наверное, где-то спёр, — подумал Олег. — Ну, об этом его можно и потом расспросить. Кеды придётся изъять на экспертизу. Надо послать Сашку на чердак, чтобы притащил оттуда этому щенку пару бесхозной обуви».
        На чердаке отдела милиции была свалка бесхозных вещей. При обысках и осмотрах мест происшествия всегда изымается масса не относящихся к делу предметов, установить принадлежность которых зачастую не представляется возможным. Так и пылится потом там.
        Олег начал задавать Захаревскому необходимые вопросы, уточняющие его анкетные данные, исподволь при этом анализируя поведение подследственного. Тот был явно очень напуган, и причины этого страха Олег понять не мог. Ну, не от того же, что попался на краже, он так трясётся? Это же не первый его привод в милицию. Мог, конечно, и Сашка припугнуть его, чтобы поменьше кочевряжился, но для такого страха нужны более глубинные причины.
        Олег выдерживал паузу и тяжёлым взглядом смотрел на Захаревского — ничего, пусть подёргается, понервничает — сговорчивее будет.
        — Так, — наконец сказал он, — а теперь подробно расскажи, как вы обчистили столовую. И не ври мне! Не люблю этого!
        — Я не буду врать, я всё честно… — сбивчиво начал Захаревский. — Мы с Айной кушать хотели. Дома нечего кушать. Ну, Айна и предложила забрать продукты из школы — мы видели, как туда их привозили. Первую ночь посмотрели, как сторож работает, а на вторую ночь пошли… Подождали, пока сторож пройдёт. Потом я разбил окно, залез в кухню. Ломик у меня был с собой. Сломал дверь в кладовку. Набрал продуктов и подавал их Айне, а она складывала их в рюкзаки…
        — А зачем погром в кухне устроил?
        — Что устроил? — недоуменно переспросил Захаревский.
        — Зачем посуду разбрасывал, муку, сахар рассыпал?
        Захаревский лишь виновато пожал плечами: не понимаю, мол, как так получилось. А что тут понимать? Тебя вечно унижают, издеваются над тобой. Вот и выплеснулась у тебя вся злоба на окружающий мир.
        Олег тяжело вздохнул. Ему было жаль это запуганное, замордованное жизнью существо.
        — Куртка откуда? — внезапно спросил он.
        — Какая куртка? — испуганно дёрнулся Захаревский.
        — Та, которая сейчас на тебе! Только не говори, что твоя. Она, как минимум, на три размера больше, да и дорогая — у тебя в жизни таких денег не было.
        — Я её на помойке нашёл. Она была старая, её кто-то выбросил, — глазки Захаревского испуганно забегали.
        «Врёт, паразит, — подумал Олег. — Но выяснить про куртку пока, видимо, не удастся. В розыске она не числилась, заяв не было. Но, к бабке не ходи, за курткой что-то стоит. Не зря он так задёргался. Может, снял с кого-то? Да нет, непохоже. Судя по размеру, куртка принадлежала крупному человеку. Вряд ли он отдал бы её этому шибздику. Дал бы разок по башке — и дело с концом. А если их было несколько? Стайка таких шакалят многое может натворить… Ладно, оставим пока куртку в покое».
        — Кто ещё с вами был в школе? — Олег вернулся к эпизоду кражи из столовой.
        — А, так этот… Бублик. Он живёт рядом. Постоянно с нами крутится. Не гнать же его. Он нам иногда поесть приносит…
        «Добрый мальчишка, — усмехнулся про себя Олег. — Ну, и устрою же я завтра его предкам, а не то профукают пацана, потом будут локти кусать…»
        Олег оформил протокол допроса и дал расписаться Захаревскому и Берзине.
        — Саня, — обратился он к Михайлову, — отведи его в дежурку, изыми кеды на экспертизу и подбери пацану на ноги что-нибудь на чердаке. Ключ у старшины отдела возьми. И это, не сажай его в «телевизор», пусть посидит возле дежурки. Заводи его сестрицу!
        Михайлов увёл Захаревского и впустил его сестру. В кабинет вошла юная, но уже вполне сформировавшаяся девушка. Выглядела она куда старше своих четырнадцати лет, чему немало способствовал неумеренный макияж на лице и прикид: коротенькая чёрная юбчонка и колготки в сеточку. Её лицо можно было бы назвать даже красивым, если бы не злые, порочные глаза. Она была похожа на брата, но, странным образом, то, что привлекало в её облике, отталкивало в её брате. Так порой на одной ветке соседствуют расцветающий бутон и чахлое больное соцветие.
        Девица уселась на стул и вызывающе забросила ногу на ногу, показывая всё, что можно. Олег усмехнулся: подобные штучки на него уже давно не действовали. Но девчонка непроста — поди подбери к ней ключик. На вопросы Айна отвечала спокойно. Да и чего бояться — реально ей всё равно ничего не будет, максимум — условно, и она это хорошо понимала.
        Олег уже заканчивал оформлять протокол допроса, когда вернулся Михайлов. Он лишь молча кивнул Островецкому: всё выполнил.
        Закончив писать, Олег решил сказать Захаревской несколько слов в назидание.
        — Знаешь, Айна, — начал он, — сейчас для тебя всё закончится лёгким испугом, но это последний звоночек. В следующий раз всё может обернуться колонией. Твоя нынешняя жизнь тебя до добра не доведёт. Перестань пить, вернись в школу, на худой конец — иди на работу. Познакомься с каким-нибудь хорошим парнем…
        Реакция Айны была неожиданной: глаза её налились злобой, лицо пошло пятнами.
        — С парнем? С каким парнем?? — яростно зашипела она. — Что вы вообще знаете про жизнь? Вы знаете, что такое не жрать несколько дней и собирать объедки?! Пять лет назад, — голос её зазвучал глуше, но глаза горели бешенством, — мне было девять лет, и меня оттрахал собственный пьяный папашка! Напоил водкой и оттрахал, а потом ещё пустил по кругу своих пьяных корешей! Я не помню, сколько их было: трое?.. четверо?.. Пьяная мамашка валялась рядом на диване — её тоже до того пустили по кругу! А Колька сидел в углу и плакал — просил, чтобы меня отпустили… И его били, чтобы заткнулся… Меня хоть накормили, а ему бросали объедки со стола… — вспышка ярости прошла, и голос Айны звучал уже еле слышно. Она съёжилась на стуле и тихо всхлипывала.
        Олег сидел, стиснув голову руками и прикрыв глаза: господи, есть ли предел человеческой мерзости? За одиннадцать лет службы он навидался всякого. Казалось бы, всё уже — вот дно человеческой грязи, дальше уже просто некуда! Однако каждый раз оказывалось, что и это ещё не предел — человеческая мерзость дна не имеет!
        Олег открыл глаза и перевёл взгляд на учительницу. Бедная Вия сидела, вжавшись в стул, глаза её были полны ужаса. Саша Михайлов с окаменевшим лицом уставился в угол.
        — Айна, — хрипло выдавил из себя Олег, — напиши заявление, и я тебе клянусь: сегодня же все эти подонки будут сидеть в камере! И папашке твоему срок за это накинем!
        — Ничего я писать не буду, — Айна перестала всхлипывать.
        Злоба ушла из её глаз вместе со вспышкой ярости. Теперь она просто походила на несчастного замордованного ребёнка.
        — Мне ещё здесь жить, — тихо добавила она. — А если я заявлю… — Айна махнула рукой. — Кольку только не трогайте, это я его подговорила…
        На некоторое время в кабинете возникла гнетущая тишина. Олег размышлял над сложившейся ситуацией. Наконец, он принял решение.
        — Айна, — как можно мягче обратился он к девушке, — выйди пока и обожди в коридоре.
        Девушка поднялась и покинула кабинет.
        — Олег, ты что-то решил? — спросил Михайлов.
        — Да, — твёрдо ответил Олег. — Я прекращаю дело и передаю материалы на комиссию по делам несовершеннолетних.
        — Но у них же куча приводов?
        — Я сажать за кусок колбасы не буду! — резко отрубил Олег.
        — А гражданский иск? Там же внушительная сумма!
        — А пусть управление торговли, которому принадлежит столовая, обращается в суд в порядке гражданского судопроизводства. Посмотрим, как гражданка Лапиня будет в суде обосновывать свои немыслимые суммы.
        — Обоснует как-нибудь, — хмыкнул Александр. — Но они же через суд по гражданскому иску ничего не получат! Что они могут взять с Захаревских?
        — А меня это не колышет! Это их проблемы. Олег принялся оформлять протокол допроса. Через несколько минут Александр пригласил Айну в кабинет. Олег дал ей подписать протокол и сообщил о своём решении. Девушка удивлённо посмотрела на него, тихо поблагодарила и вышла. Никаких нотаций Олег решил ей не читать — бессмысленно. В свои весьма юные годы эта девочка уже навидалась такого…
        — Всё равно они сядут, — задумчиво произнёс Александр. — Их уже не исправить…
        — Знаю, — сердито ответил Олег. — Только это будет в другой раз и за более серьёзные дела. Всё, иди, выпускай пацана!
        Александр ушёл. Вия подошла к Олегу и протянула ему руку.
        — Олег Семёнович, если Вам ещё понадобятся услуги педагога — звоните прямо мне. Телефоны у вас есть.
        — А если не педагога? — Олег задержал её руку в своей и нахмурился, сообразив, что сморозил пошлость.
        Девушка улыбнулась, но руки не выдернула.
        — Мне жаль, — продолжил Олег, — что Вам сегодня пришлось выслушать такое…
        — Ничего, — грустно улыбнулась девушка. — Нужно же когда-то познать жизнь и с этой стороны.
        Она вдруг чмокнула Олега в щёку и выбежала из кабинета.
        До вечера Олег корпел над бумагами. Около семи, когда он уже собирался домой, вдруг зазвонил телефон.
        — Олег, — раздался в трубке голос Шестакова, — зайди ко мне!
        В кабинете Шестакова уже находились Ояр Долгоногов и Саша Михайлов.
        — Ну, все в сборе, — начал Шестаков после короткого обмена приветствиями. — Ояр, крути свой лисапет, докладывай!
        — Значит так, — Долгоногов даже не заглядывал в свои записи, — в результате отработки пропавших без вести выяснилось, что Прохоров, у которого, кстати, есть погоняло Проша, был знаком только с Юрием Тищенко и Гунаром Целмсом. Причём с Тищенко было знакомство шапочное — они когда-то учились вместе в школе, пока тот с родителями не переехал в другой район города. А вот с Гунаром Целмсом Прохоров поддерживал отношения вплоть до момента исчезновения Целмса. Во всяком случае их иногда видели вместе на дискотеках. В общем, я вплотную занялся Целмсом, встретился с его родителями. Они тоже немного знакомы с Прохоровым, во всяком случае, несколько раз видели его у себя дома. Короче, я поднял разыскное дело на Целмса, — Ояр немного замялся. — Там есть описание вещей, в которых Гунар был на момент исчезновения. В частности, у него были при себе часы «Победа». В разыскном деле есть паспорт на них…
        — Слушай, не тяни кота за яйца! — нетерпеливо перебил Олег.
        — Короче, у Проши при задержании изъяли часы Гунара Целмса!
        — Твою мать! — тихо выругался Шестаков. — Значит, этот сучонок не блефовал! Так, Ояр, выкладывай всё, что нарыл по Целмсу!
        Долгоногов немного помолчал, мысленно анализируя всю добытую информацию.
        — Значит так, Целмс Гунар Иварович пропал без вести десять месяцев назад — в ноябре прошлого года. На момент исчезновения ему было восемнадцать лет. Кличка Чика. Немного приблатнённый, но, в общем-то, неплохой парень. С Прошей не то чтобы дружил — так, поддерживал отношения. Скорее, Проша к нему набивался в друзья. Ещё бы, у Чики водились деньжата — подфарцовывал маленько. Опять же: парень независимый — два года боксом занимался. Мог при случае вступиться за Прошу. С девчонками опять же проблем не было… В деле есть фотографии Целмса, сделанные незадолго до его исчезновения.
        Олег взял одну из фотографий. С неё смотрел улыбающийся светловолосый парень с насмешливыми глазами.
        — А во что Целмс был одет на момент исчезновения? — спросил Шестаков.
        — Он был в кожаной куртке-косухе чёрного цвета, свитере, джинсах, кроссовках. Из вещей, кроме часов, были: цепочка, перочинный нож, деньги… Сумма неизвестна, но, как утверждают родители, Чика всегда был при деньгах…
        — Подытожим, — задумчиво произнёс Шестаков. — С большой долей вероятности можно утверждать, что Целмс убит и убил его Прохоров. Но как к этому гадёнышу подступиться? Трупа нет, и где он — мы не знаем.
        — Да чего гадать? Надо поднимать Прошу из камеры и колоть! — взорвался Ояр. — Он, сучонок, такого парня завалил! И, кстати, при нём были часы Целмса.
        — А если не расколем? Судя по всему, этот Проша — сволочь редкостная — наглый, беспринципный. Его на понт не возьмёшь…
        — А часы? — не сдавался Ояр.
        — А что часы? Скажет, что незадолго до исчезновения Чика подарил их ему, и поди докажи обратное… А через три дня его выпускать надо. А ну, как подастся в бега?
        — Я тоже против прямолинейных действий, — поддержал Шестакова Олег. — Считаю, что в лоб Прохорова не расколоть. Нужно разыскать труп, а для этого нужно найти подходы к Проше. Ты не сможешь «пробить его понизу»[56 - «Пробить понизу» — провести внутрикамерную разработку (милиц. сленг).]? — обратился он к Владимиру.
        — Не успею подготовить подсадного, — ответил Шестаков.
        — Может, продлить ему сутки? Оформить, как очередное сопротивление… — предложил Ояр.
        — Не пойдёт! — возразил Олег. — Пацан неглупый — сразу же насторожится.
        — А если допросить его сокамерников? — спросил молчавший до того Михайлов. — Какие-никакие, а косвенные улики…
        — Допросим, но не сейчас, а когда перейдём к открытой фазе расследования. А сейчас они могут рассказать обо всём Проше. А без трупа и часы, и показания сокамерников — гроша ломаного не стоят. Короче, надо Прохорова спокойно выпускать, а за это время подготовить ему подводку. У вас есть кто-нибудь на примете, господа опера? — Олег обвёл взглядом сотрудников уголовного розыска.
        Те ненадолго замолчали, прикидывая свои оперативные возможности.
        — Есть у меня один парнишка, — наконец произнёс Ояр. — Снабжает иногда меня ценной информацией.
        — Из твоей агентуры? — мгновенно осведомился Шестаков.
        — Нет, я его никак не оформлял…
        — Ты что, издеваешься? — взревел майор. — У нас план по агентуре не выполнен, а ты информатора скрываешь?! Немедленно оформи его, как положено!
        — И не подумаю! — отрезал Ояр. — Мне этот парень нужен, как ценный информатор, а не для галочки в деле. И сейчас только я его знаю…
        — Ты что же, мне не доверяешь? — с обидой воскликнул Шестаков.
        — Тебе — доверяю! И всем вам доверяю! Но информация о нем пойдёт дальше, будет зафиксирована в учётных документах, в компьютере. И мне начхать, что там будет проставлен гриф «совсекретно». Нет ничего секретного, чтобы это когда-нибудь не рассекретилось. Не нужна мне такая головная боль! А если тебе нужна агентура для плана — я тебе мигом нарисую от фонаря…
        — Ага, каких-нибудь бомжей или алкашей…
        — Так, господа сыскари, — Олег решил прекратить перепалку, — со своей кухней вы разберётесь как-нибудь без меня. Давайте вернёмся к делу! Ояр, у тебя есть, кого подвести к Прохорову?
        — Пожалуй, да. Думаю, мой парень, хотя бы мимолётно, но с ним знаком.
        — Тогда готовь операцию. И вот ещё что: Чика, судя по всему, физически был значительно сильнее Прохорова, да ещё бывший боксёр…
        — Ты думаешь, у Проши были сообщники?
        — Уверен! Поэтому займитесь ближайшим окружением Прохорова. Нужно детально отработать все его связи. Если выйдем на сообщников и расколем, тогда с их помощью прижмём и Прошу. А знаете, мужики, что мне покоя не даёт? Я сегодня допрашивал Николая Захаревского. Так вот, на нём была похожая куртка-косуха, явно не его размера. И вёл он себя очень странно — был чем-то страшно напуган. Захаревский не первый раз имеет дело с милицией, и этот привод не мог его так напугать. У него был какой-то животный страх.
        — Да нет, Олег, — вступил в разговор Михайлов. — Этого не может быть. У Захаревского на такие дела кишка тонка! Где он, а где убийство? Может быть, он действительно где-то нашёл эту куртку? Или подарил кто? Да и, скорее всего, — это вообще другая куртка.
        — Подарил, говоришь? — усмехнулся Олег. — Кто? Когда? При каких обстоятельствах? Считаю, что всё это надо выяснить.
        — А ведь Захаревский есть в списке связей Прохорова, — задумчиво пробормотал Долгоногов.
        — Тем более имеет смысл им заняться. Ояр, крути педали: надо придумать комбинацию, чтобы показать эту куртку родителям Целмса.
        — Есть одна идея. Ты ведь прекращаешь дело в отношении Захаревского и отправляешь материалы на комиссию по малолеткам?
        — Да.
        — А официально ты ему об этом ещё не объявлял?
        — Нет, я ещё не все материалы подготовил.
        — Вот и прекрасно! Ты же всё равно должен объявить ему это под роспись. Вызывай его, а я обеспечу явку родителей Целмса.
        — Добро. Саня, за тобой Захаревский. Притащи его завтра после обеда. Ояр, а ты к этому времени пригласи родителей Целмса.
        — Не вопрос.
        — Тады разбежались!
        Кафе «Якорь» находилось у входа на морской пляж. Море, сосны, дюны — всё это весьма способствовало хорошему аппетиту отдыхающих здесь горожан и гостей города. Поэтому на отсутствие клиентов владелица кафе не жаловалась. Прежде заведение представляло собой летний павильон и, соответственно, функционировало только в летний сезон. Но три года назад бывшая шеф-повар Бригитта Зариня создала на базе «Якоря» кооперативное кафе, потом выкупила помещение у управления торговли. Утеплила стены, выложила камин, перестроила интерьер в стиле рыбацкой таверны, и «Якорь» стал работать круглый год, постепенно превратившись в излюбленное место отдыха горожан, чему весьма способствовала отменная кухня.
        Два года назад доморощенные рэкетиры решили подмять кафе под себя. Пара крепких молодых парней явилась к владелице и вежливо предложила выплачивать определённую сумму за «охрану» заведения. В противном случае не исключены пьяные дебоши, драки и даже пожары. Бригитта также вежливо пообещала подумать и в тот же вечер обратилась за помощью к сыну своей дальней родственницы Ояру Долгоногову. Тот, в свою очередь, поделился проблемой со своим другом Олегом Островецким, недавно вернувшимся из Афгана. Официальный ход делу давать не стали — бойцы-«афганцы» на тот момент взяли верх над офицерами милиции — и решили закрыть вопрос кардинально.
        Разбираться с «быками»[57 - «Быки — рядовые члены преступной группировки (жарг.).] было неэффективно — пустая трата времени, поэтому Ояр и Олег летним погожим вечером дождались в подъезде местного «авторитета» по кличке Насос, под которым ходили рэкетиры, втолкнули его в собственную квартиру и доходчиво объяснили ему всю неприглядность его поведения. Мол, дражайший Насос, хватит с вас доходов от проституции, самогонщиков и различных тёмных предприятий. И не стоит облагать данью честных трудяг, своим потом добывающих себе хлеб насущный, ибо это может закончиться в лучшем случае тюрьмой, а в худшем — сырой ямой где-нибудь в лесной глуши. Эта мысль была удачно аргументирована прижатым ко лбу «авторитета» пистолетом Макарова.
        Будучи неглупым и практичным человеком, Насос справедливо решил, что воевать с ментами — себе дороже, с тех пор Бригитту и других предпринимателей, честно ведущих свои дела, оставили в покое. Бригитта же в знак благодарности накрыла шикарный стол и с тех пор считала своей обязанностью иногда устраивать для ментов застолья. Если же они долго не появлялись, она сама звонила и настойчиво приглашала на шашлыки. Уютная крупная женщина, ровесница Олега, относилась к ментам скорее по-матерински, всегда стараясь их повкуснее накормить. Бригитта не была эффектной, но её красили добрая улыбка и аппетитная фигура, подчёркнутая в талии кокетливым фартуком. Пользовался ли Ояр её благосклонностью в интимных делах, оставалось неясным даже для Олега — Долгоногов не особо скрывал свои связи, но и не афишировал их. Но в одном он использовал Бригитту Зариню на полную катушку: её кафе было идеальным местом для встречи с нужными людьми. В пристройке около кладовой находился маленький кабинетик Бригитты, а рядом туалет, которым разрешали пользоваться и посетителям. Был и второй вход в пристройку, со двора. Поэтому Ояр
мог скрытно пробираться в кабинет Бригитты и встречаться там с нужными людьми, приходившими в кафе в качестве простых посетителей. Бригитта не знала, кто именно из них направляется в её кабинет, минуя туалет — она старалась не заходить в пристройку, когда там находился Ояр, так спокойней.
        Вот и этим утром Долгоногов сидел в кабинете владелицы «Якоря» и плотно завтракал бифштексом с картофельным пюре. Раздался негромкий условный стук в дверь. Ояр посмотрел в дверной глазок и впустил в кабинет молодого худощавого парня лет девятнадцати.
        — Присаживайся, Паша! Кушать хочешь? — осведомился Долгоногов.
        — Нет, Ояр Петрович, спасибо. Я сделал заказ. Зачем вызывали?
        — Ну, тогда я сварю кофе, — Ояр распоряжался в кабинете, как в своём.
        Через минуту в турке на маленькой электроплитке вскипел ароматный напиток. Ояр налил его в маленькие чашечки и протянул одну Паше.
        На Павла Лосева по кличке Лось Ояр вышел случайно два года назад, работая по раскрытию разбойного нападения на крупного фарцовщика: Лось приторговывал валютой, «король фарцы» был его клиентом. Ояр взял Пашу с поличным, но сдавать БХССникам не стал. В обмен на это Долгоногов потребовал от Лося снабжать его информацией. Павел недолго колебался. Для Ояра это была ценная находка: Лось был в авторитете у малолетней городской шпаны, да и блатные постарше не чурались с ним водиться — умный, толковый парнишка, всегда при деньгах… За последнее время Ояр при помощи информации, полученной от Павла, раскрыл несколько серьёзных преступлений. Воров, грабителей и «бакланов»[58 - «Баклан» — хулиган, шпана (жарг.).] Лось сдавал с видимым удовольствием — сам их терпеть не мог. Получить же от него информацию на «деловых» было посложнее, порой её приходилось вытаскивать из Паши чуть ли не клещами. Но, несмотря на это, Ояр берёг и, как мог, охранял своего информатора. Он даже не включил его в список своей агентуры, справедливо опасаясь «засветить» парня.
        — Вот что, Паша, — Ояр прихлёбывал кофе и внимательно наблюдал за собеседником. — Тебе знаком некто Прохоров Виталий по кличке Проша?
        — Ну, так, поверхностно. Типа, привет-пока. Он же быдло отмороженное!
        — Понимаешь, есть информация, что он убил Чику, — Гунара Целмса.
        — Гунчу!? — Павел ошарашенно уставился на Ояра. — Да этого не может быть! Я хорошо знаю Гунара — он бы Прошу по стене размазал…
        — Тем не менее, есть такое подозрение — Чика ведь пропал десять месяцев назад…
        — Ну да, его давно никто не видел. Поговаривали, что он влип в какую-то «непонятку» и свалил из города.
        — А я подозреваю, что он закопан где-то в городе! — жёстко произнёс Ояр.
        Павла передёрнуло. Мысль о том, что приятеля, возможно, уже нет в живых, поразила его.
        — А что же делать? Ну, возьмите этого козла, Прошу, и расколите его! Вышибите из него душу!
        — Может не сработать. У нас ведь на него практически ничего нет. Мы ничего точно не знаем. Где он убил Чику? Где тело? Кто ему помогал? А ведь сообщники были. Ты правильно заметил: в одиночку Прохоров бы с Целмсом не справился. Короче, Паша, нужна твоя помощь!
        — Но я же ничего об этом не знаю!
        — Совершенно верно. Поэтому задание тебе будет не совсем обычное. Раньше я тебя просил просто поделиться информацией, а теперь тебе надо втереться в доверие к Проше и выведать у него информацию об убийстве. Мне нужен весь расклад: когда, где, с кем? Где тело? Короче, максимум того, что из него удастся вытянуть…
        Павел задумался. С одной стороны, ему очень не хотелось заниматься этим делом. Раньше он просто делился с Ояром известной ему информацией, а теперь ему предстояло эту информацию добыть, для чего надо было войти в контакт с таким неприятным типом, как Прохоров. В конце концов, это может быть просто опасным. Если Проша действительно «завалил» Чику, то что ему стоит при случае убить и его, Павла? А с другой стороны, Гунара жалко, да и — Лосев взглянул в жёсткие глаза Ояра — от Долгоногова просто так не отвязаться. Тот найдёт способ заставить выполнить задание! С Ояром шутки плохи!
        — Я согласен, — Павел тяжело вздохнул. — Что я должен для этого сделать?
        — Прохоров сейчас сидит на сутках, выходит через два дня. Я тебе сообщу, когда он освободится. Твоя задача: войти с ним в контакт и выведать у него интересующую меня информацию. Как ты это сделаешь — тебе виднее. В выборе способа действий я тебя не ограничиваю.
        Ояр встал и выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, он пожал Павлу руку и выпустил того из кабинета. Спустя полчаса Ояр через запасной выход покинул кафе.
        Утро того же дня Олег Островецкий начал с допроса Павла Бабаенко. Розовощёкий упитанный пацан явился в сопровождении родителей. Пётр Бабаенко, отец Бублика, работал инженером в порту, мать, Ирина, заведовала магазином. Нормальная, хорошая семья, ещё и девочка год назад родилась… Как же они упустили сына?
        — Ну что, Павел Петрович Бабаенко, — глядя на щекастого мальчишку, Олег старательно хмурил брови, — рассказывай, как это ты вместе с Захаревскими умудрился обокрасть школьную столовую? И учти: Захаревские во всём признались.
        Бублик, насупившись, молчал, уставившись в пол. Ирина Бабаенко схватилась за сердце, Пётр показал сыну кулак.
        — Вот, — Ирина принялась выгружать из хозяйственной сумки банки со сгущённым молоком. — Притащил позапрошлой ночью. Он обычно до одиннадцати вечера гуляет, ну, максимум, летом, до двенадцати. А тут — два ночи, а его нет. Мы переполошились, хотели уже в милицию звонить, он в три является… Притащил эту сгущёнку, довольный такой — продукты в дом добыл. Мы: где взял? Отнеси туда, откуда принёс! Молчит, как партизан. А он это, значит, всё украл?
        — Ну, погоди, добытчик! Придём домой — я тебе всю задницу ремнём разрисую! — Пётр грозно смотрел на сына.
        — Сынок, как же это ты? У нас ведь дома всё есть, — причитала Ирина.
        Бублик упорно молчал.
        — Что же ты молчишь, партизан? — улыбнулся Олег. — Неужели так сгущёнки захотелось, что воровать пошёл?
        — Не хотел я воровать, — Пашка поднял на Олега полные слёз глаза. — И сгущёнка мне не нужна. Они голодные были! Я им из дома еду иногда носил, а им не хватало. Айна сказала, что всё равно этой еды мало и надо забрать из столовки — тогда им еды надолго хватит, и никому за это ничего не будет, новые товары привезут. Ну я и помог им. Постоял на углу школы, чтобы сторож нас не поймал, а Колька за это время набрал в столовой еды… Два рюкзака… А мне дали пять банок сгущёнки, — Пашка вновь уставился в пол.
        — А ты, выходит, пожалел Айну и Кольку? — усмехнулся Олег.
        Бублик понуро кивнул головой.
        — Значит, их ты пожалел, а у других детей украл? Деньги на новые продукты, конечно, дадут, но это времени требует, а пока будут без завтраков сидеть.
        Кстати, ты знаешь, что Колька не только вор? Он ещё и разбросал по полу — сахар, муку, макароны, печенье… Просто, чтобы другим не досталось!
        Мальчишка вскинул на Олега недоумевающие глаза и вновь потупился. Он никак не мог понять: как голодный человек может ни за что, ни про что уничтожать продукты?
        — Ладно, партизан. Выйди в коридор. Мне с твоими родителями побеседовать нужно.
        Пашка покорно встал и, ссутулившись, покинул кабинет.
        — А знаешь, Пётр, — сердито сказал Олег, когда за мальчишкой закрылась дверь, — ты себя выпори! Пацан-то хороший, добрый. Просто ему надо внимание уделять, быть в курсе его проблем, знать, с кем он дружит, с какой компанией связался. А у вас так: сыт, обут, одет — ну и слава богу! А потом: ой, как это парень по кривой дорожке пошёл? А просто — когда малец попал на распутье, некому ему было подсказать, никого рядом не оказалось, отец и мать своими делами занимались!
        — Ты прав, майор! Ты кругом прав, — мрачно согласился Пётр. — Знаешь ведь как: вкалываешь на работе, чтобы порядок был, чтобы быть на хорошем счету. Не дай Бог сейчас потерять работу! Да и хочется, чтобы голоду не знали, чтобы дом был — полная чаша! Вот и упустил сына. Но теперь всё будет по-другому. Я буду рядом, не дам пропасть мальчишке! А как ты планируешь с ним поступить? — с робкой надеждой спросил он.
        — А никак! Дело в отношении него я всё равно прекращаю — он не подлежит уголовной ответственности. В комиссию по делам несовершеннолетних тоже передавать не буду — нечего зря выставлять пацана на позорище. Для него всё случившееся и так послужит хорошим уроком. Но на учёт в ИДН[59 - ИДН — инспекция по делам несовершеннолетних.] поставлю — пусть инспекторша понаблюдает за парнем. Вместе вам это будет как-то сподручнее. Да вы не беспокойтесь — она тётка хорошая. Зря дёргать пацана не станет!
        Олег оформил протокол допроса и дал расписаться Петру и Ирине. Потом позвал Пашку в кабинет, дал расписаться и ему. Мальчишка долго выводил свою фамилию, а затем серьёзными глазами посмотрел на отца.
        — Ничего, сынок, прорвёмся! — Пётр погладил его по голове. — Всё у нас с тобой будет в порядке. Спасибо, тебе, майор! — он протянул Олегу руку.
        Островецкий ответил крепким рукопожатием.
        До обеда Олег готовил материалы для передачи в комиссию по делам несовершеннолетних. И хотя дело не уходит в суд, всё равно его нужно отработать полностью. Олег допросил Лапиню и её сотрудниц. Илзе ещё пыталась заигрывать, но, натолкнувшись на ироничный взгляд Олега, прекратила эти поползновения. Одну из сотрудниц столовой пришлось признать потерпевшей — из подсобки была похищена её вязаная кофта, материальной ценности не имеющая. Таковы выкрутасы советского уголовного процесса: вещь ценности не имеет, но её владелица считается потерпевшей, ибо ей причинён моральный вред.
        Закончив с бумагами, Олег отправился на обед, а по возвращении его около двери уже караулил Ояр.
        — Олег, у меня всё готово. Мать Целмса сидит в кабинете Витьки Миллера.
        — Хорошо, действуем по плану, — Олег прошёл к своему кабинету.
        У двери его уже ждали Михайлов и Николай Захаревский, который был всё в той же кожаной куртке.
        — Заходите, — пригласил их Олег.
        Захаревский замялся у двери, не зная, что ему делать дальше.
        — Присаживайся к столу, тебе ещё бумаги подписывать, — приказал ему Олег.
        Тот сел на стул около стола. Михайлов расположился рядом.
        — Слушай, сними ты свою куртку! От неё несёт, как от помойки, — поморщился Олег. — Повесь её на вешалку.
        Захаревский выполнил эту просьбу.
        Олег зачитал ему постановление о прекращении уголовного дела с передачей материалов на рассмотрение комиссии по делам несовершеннолетних и дал расписаться.
        — Всё, свободен! — сказал он, убирая дело в сейф. Затем, как бы вспомнив что-то, спросил у Михайлова: — Стоп, а его фотографировали? Дактилоскопировали?
        — Нет, — удручённо ответил Александр.
        — Как же так, товарищ старший лейтенант? — принялся выговаривать Олег. — Это ваше упущение! То, что дело прекращено, ещё не значит, что его фигурантов не нужно оформить по всем правилам. Таковы требования инструкции, а Вы их нарушаете. Немедленно отведите Захаревского в дежурную часть и сделайте там всё, что необходимо. Выполняйте!
        — Слушаюсь, товарищ майор! — отчеканил Михайлов. — Топай за мной! — зло бросил он Захаревскому, как будто тот был виноват в его служебных упущениях.
        Испуганный Захаревский поплёлся за ним.
        Спустя несколько минут в кабинет вошёл Ояр, ведя за собой миловидную хрупкую женщину с измождённым лицом.
        — Это Анна — мать Гунара Целмса, — представил он её.
        Олег взглядом указал на куртку. Глаза Анны расширились, она подошла к вешалке, стала ощупывать куртку, затем развернула её полы и вдруг молча стала оседать на пол. Ояр еле успел её подхватить и усадить на стул. Олег метнулся к графину с водой, налил стакан и поднёс его к губам женщины. Анна стала пить, стуча зубами о стакан…
        — Это… куртка Гунара, — прошептала она, немного придя в себя. — Я сама зашивала ему подкладку. Где? Где мой сын!? — Анна подняла полные слёз и ужаса глаза.
        Олег скривился, как от зубной боли, и отвернулся к окну.
        — Анна, успокойтесь, пожалуйста, — Ояр гладил несчастную женщину по плечу. — Мы ищем, мы его обязательно найдём.
        Долгоногов увёл всхлипывающую женщину. Олег хмуро смотрел в окно. Значит, этот «божий одуванчик» всё-таки причастен к гибели Целмса. Каким образом — ещё предстоит выяснить. Олегу захотелось притащить в кабинет Захаревского и немедля начать допрашивать. «Рано! — осёк он себя. — Информации ещё недостаточно. Захаревский со страху может начать плести разную ерунду, а проверить пока нечем. Ничего, подождём — время работает на нас! Самое главное, мы знаем, в каком направлении копать».
        Когда Захаревский вновь заглянул в кабинет, его встретили совершенно равнодушные глаза Олега.
        — Чего тебе? — недовольно спросил Островецкий.
        — Так это… я куртку у Вас забыл, — промямлил Захаревский.
        — А, — вроде бы вспомнил Олег, — забирай и проваливай! Работать мешаешь.
        Захаревский снял с вешалки свою куртку и, съёжившись, как побитая собака, покинул кабинет.
        Прохорова выпустили из ИВС после обеда. Вообще-то, до окончания отмеренного ему срока оставалось ещё несколько часов, но Шестаков распорядился оформить его пораньше, на что были свои причины.
        В дежурной части Прохорову выдали изъятые у него при задержании вещи, и он вышел на улицу. Стоял погожий денёк. Светило редкое в этих краях солнце. Воздух пьянил чистотой и свежестью. Особенно это ощущалось после тяжёлой, спёртой атмосферы камеры. Прохоров вдохнул полной грудью и двинулся прочь от здания милиции. Он был в прекрасном настроении. Любой человек, к примеру, больной, вынужденный некоторое время провести в замкнутом помещении, выйдя на свежий воздух, ощущает прилив сил и эйфорию. Что же говорить о том, кто только что покинул душную и тесную камеру?
        «Эх, выпить бы сейчас, отметить свободу»! — подумал Прохоров и принялся выгребать деньги из карманов. Хватало только на бутылку пива. Проша с досадой засунул мелочь в карман. Внезапно он увидел в толпе прохожих знакомое лицо.
        — Лось, здорово! — Прохоров бросился наперерез знакомому.
        — А, Проша. Привет! Что-то давно тебя не было видно. Где пропадал? — Павел Лосев старался изобразить на лице максимум доброжелательности.
        — На нарах чалился, — гордо сообщил Проша, изображая из себя крутого блатаря.
        — Ну-у? — изумился Павел. — А за что?
        — Разбил одному хмырю хавальник у ресторана, а потом ещё и ментам вломил! — хвастался Проша. — Пять суток, падлы, дали. Вот, откинулся. Отметить бы надо!? — Прохоров, прищурившись, взглянул на Павла. Несмотря на улыбку, глаза его оставались холодными. В них проскальзывало нечто змеиное.
        — Так в чём вопрос? У меня тоже есть, что отметить. Хорошее дельце провернул! — обрадованно воскликнул Павел.
        — Только вот «бабок» у меня сей момент нет, — усмехнулся Проша, сверля Павла своим змеиным взглядом.
        — У меня есть! Говорю же, хорошее дельце провернул. Это надо обмыть, а то в следующий раз не повезёт. Закон бизнеса! — тараторил Паша. Взгляд Проши ему очень не понравился. Он уже пожалел, что ввязался в это дело, но отступать было поздно.
        — Тогда так, — Прохоров окинул Павла насмешливым взглядом, — ты дуй в магазин, затарься, а я пока заскочу за одним корешком. Встретимся около «Детского мира».
        — А куда мы направимся?
        — Есть одно клёвое местечко. Не пожалеешь! — Прохоров чувствовал, что Павел его немного побаивается, но относил это на счёт своей недавней отсидки.
        «Тоже мне — деловой, — ухмыльнулся он про себя. — Встретил крутого мэна и забздел… Сам-то, небось, нар ещё не нюхал»?
        Спустя пятнадцать минут нагруженный объёмистыми пакетами Павел подошёл к магазину «Детский мир». Там его уже ждал Проша с каким-то парнем.
        — Знакомься, это Вол, — представил его Прохоров. Вол, рослый, рыхловатый парень, с печатью лёгкой дебильности на лице, молчаливым кивком поздоровался с Павлом.
        — А теперь топайте за мной! — скомандовал Прохоров.
        Павел и Вол двинулись за ним.
        — Возьми у него пакеты! — приказал Проша Волу. Тот беспрекословно подчинился.
        — Вот баран бестолковый, вечно ему надо обо всём напоминать. Своей тыквой думать не умет, — посетовал Проша Павлу, совершенно не заботясь о том, что его нелестные слова о себе слышит сам Вол. Тот молча тащил пакеты, совершенно не реагируя на обидные слова.
        Наконец Проша привёл Павла и Вола к одному из домов и стал спускаться в подвальное помещение. Вол без слов двинулся за ним — видимо, бывал здесь не впервые.
        — Мы что, в подвале будем пить? — ошарашенно спросил Павел.
        — Не бзди, Лось! Здесь клёвое местечко. Топай за мной! — издевательски ухмыльнулся Проша.
        Павел неохотно двинулся за ним. «Вот козёл, — подумал он, — только вылез из подвала, а его опять в подвал тянет. Такова, видимо, его крысиная порода — только в подвалах и подворотнях он себя комфортно и чувствует».
        Где-то впереди еле различимо пробивался через щели тусклый свет лампочки.
        — Там у нас что-то вроде штаба. Чмо с Дырсой его сварганили. Они здесь кантуются, когда их мамашка бухарей домой приводит, — счёл нужным пояснить Проша.
        Возле «штаба» было немного светлее. Прохоров забарабанил кулаком в дверь.
        — Кто это? — донёсся испуганный голос.
        — Ты что, задрота, своих не признаёшь!? — рявкнул Проша.
        Дверь отворилась. Худенький невысокий парнишка пропустил всех внутрь. «Штаб» представлял собой небольшое помещение, отгороженное от остального подвала дощатой стенкой. Посередине стояло несколько сдвинутых ящиков, заменяющих собой стол, вокруг которых были расставлены ящики для сидения. В углу находилось старое продранное кресло без ножек, у стены — разложенный диван-кровать, на котором сидела симпатичная девчонка, лет четырнадцати-пятнадцати, чем-то неуловимо похожая на открывшего дверь паренька.
        — А, и ты здесь? — вместо приветствия спросил Проша. — Это Айна, кликуха Дырса, — представил он девушку Павлу. — А это, — Проша кивнул на паренька, — её брательник Колян, кликуха Чмо. Вол, выгружай поддачу!
        Тот послушно принялся доставать из пакетов спиртное и продукты. На «столе» появились три бутылки водки, банка сока, банка маринованных огурцов, большой круг колбасы, две буханки хлеба, несколько коробок консервов.
        — Ну, Лось, ты даёшь! — уважительно произнёс Проша, глядя на это изобилие. — Гуляем, шпана!
        На одном из ящиков в углу стояли замызганные стаканы, лежал большой ржавый кухонный нож. Вол, видимо, знал свои обязанности: расставил на «столе» стаканы, крупно порезал колбасу и хлеб и принялся открывать банки с консервами.
        Проша плюхнулся в кресло, по-хозяйски оглядывая помещение. Павел присел напротив на одном из ящиков. Айна и Колян расположились на диване.
        — Ну, а кто на наливе? — недовольно спросил Проша.
        — Давай я буду банковать, — отозвался Павел.
        — Молодец, уважаешь честную компанию, — в голосе Проши прозвучала еле уловимая насмешка.
        Вовсе не из уважения Павел вызвался наливать. Просто так было проще контролировать процесс: себе наливать поменьше, остальным — побольше…
        — Кто не был — тот будет, кто был — не забудет! — провозгласил тост Проша, изображая из себя матёрого уголовника.
        Выпили. Все, кроме Павла, набросились на еду. Постепенно пьянка стала набирать обороты. Проша хвастал «подвигами», Айна коротко рассказала, как её и брата повязали за кражу из школьной столовой, но им удалось разжалобить следователя, и они отделались лёгким испугом. Колян всё время ел, и Павел удивился: как в это тщедушное тельце влазит столько пищи?
        Он, несмотря на то что наливал себе поменьше, чувствовал себя прилично захмелевшим, видимо, потому что почти не закусывал, не в силах побороть в себе брезгливость. Остальных же вообще очень развезло. Говорил в основном Проша, хвастаясь и расписывая свою крутость. Внезапно он замолчал и уперся тяжёлым взглядом в Айну. К акая-то мысль мелькнула в его голове. Он встал и, пошатываясь, двинулся к Айне. На пути его оказался Николай.
        — А ну-ка сдрысни отсюда! — упёрся в него пьяными мутными глазами Проша.
        — Не надо, — прошептал Николай.
        Проша схватил его за шиворот и швырнул в кресло. Айна постаралась отодвинуться, но Проша схватил её за волосы.
        — Ложись, сука! — рявкнул он.
        Айна попыталась сопротивляться, но, получив сильную затрещину, покорно обмякла.
        — Ишь, падла, человек с нар откинулся, а она тут кочевряжится! — рычал Проша, задирая ей юбку и рывком срывая колготки вместе с трусиками.
        Приспустив штаны, он взгромоздился на неё и, не обращая внимания на присутствующих, принялся совокупляться.
        — Вот видите, как я быстро! — с довольным видом произнёс Проша спустя несколько секунд, словно это являлось главным достоинством полового акта. Он сполз с Айны, подтянул брюки и налил себе водки.
        — Вол, теперь твоя очередь! — скомандовал он, одним махом опрокинув четверть стакана себе в глотку.
        Тот не заставил себя долго ждать и, возбуждённо гыгыкая, полез на девушку. Айна уже не сопротивлялась, просто лежала колодой, закрыв глаза. Вол кончил тоже быстро. Видимо, у этих ублюдков быстрота полового акта считалась несомненным достоинством.
        Николай сидел, съёжившись в кресле, и старался не смотреть, как измываются над его сестрой.
        Постепенно небольшое, закрытое помещение наполнилось удушливой смесью запахов пота, спермы и давно не мытых тел. Павел почувствовал лёгкую тошноту. Он ошалело наблюдал за происходящим. Не то чтобы он был невинным ягнёночком — наоборот, к своим девятнадцати годам он уже много чего повидал в жизни, но происходящее в подвале покоробило даже его.
        Проша поймал его взгляд.
        — Лось, давай, попользуйся, — с паршивенькой улыбочкой предложил он.
        — Спасибо, я как-нибудь в другой раз…
        — Брезгуешь моим угощением? — несмотря на ласковую улыбочку в глазах у Проши промелькнули искорки ярости. — Ты нам выставил шикарную поляну, я захотел тебя отблагодарить, ты брезгуешь!? Нехорошо, Лось, совсем нехорошо, — отморозок как бы невзначай взял в руки нож и стал поигрывать им. В его глазах было нечто такое, что Павел решил не искушать дальше судьбу.
        Если бы они были один на один, то Павел, естественно, вёл бы себя по-другому, даже несмотря на нож в руках у Проши, но эти два выродка — они же по первой команде бросятся на него, как шакалы. «Вот так, наверное, было и с Гунаром», — мелькнуло в мозгу.
        Павел подошёл к девушке. Она лежала, раскинув ноги, совершенно безучастная к происходящему. В другое время и в другой обстановке Павел, вероятно, был бы вовсе не прочь переспать с ней. Но сейчас она не вызывала у него никакого желания. С трудом Павел настроился на половой акт и с трудом закончил его…
        — Вот видишь, Лось — всё зашибись! Да ты не бзди — Дырса и не столько выдерживала!
        Павел налил себе в стакан немного водки и выпил, чтобы прийти в себя.
        — Ну, а теперь ты, Чмо! — издевательски осклабившись, приказал Проша.
        — Ты что, охренел? — вскочил Павел. — Она же его сестра!
        — Глохни, здесь я командую! — Прохоров приставил к горлу Паши нож. Затем подскочил к Николаю и, схватив его за шиворот, швырнул на Айну.
        — Чмо, мне повторить? — зловеще зашипел Проша. — Ты что, задрота, забыл, как я поступаю с теми, кто прёт против меня? Хочешь, чтобы я закопал тебя рядом с Чикой? Вол, напомни ему!
        — Ты это, Чмо… делай, что Проша говорит… — Вол был тоже не на шутку напуган.
        — Проша, пожалуйста, не надо! — скулил Николай… Айна молча смотрела на Прохорова ненавидящим взглядом. Тот, не обращая на неё никакого внимания, схватил Николая за волосы и приставил к его шее нож.
        — Если ты, сучок, её не оттрахаешь, я вас обоих прирежу, — свистящим шёпотом пообещал Проша.
        Николай, дрожа всем телом от ужаса, снял штаны и лёг рядом с сестрой. Он пытался что-то сделать, но у него ничего не получалось. Айна, не очень умело, принялась помогать ему.
        — Ну, мне долго ждать? — Прохоров стоял над ними с ножом и гаденько ухмылялся.
        Наконец, у Николая стало что-то получаться. Он задёргался на Айне. Та отвернулась к стене. Из её глаз катились слёзы…
        — Вот видишь, Чмо, — захохотал Проша, — я из тебя мужика всё-таки сделал! Чувака ты завалил, теперь вот и бабу поимел! Это ничего, что собственную сеструху. В следующий раз мы тебе другую тёлку подгоним… Лось, наливай! — язык Прохорова уже изрядно заплетался.
        Павел разлил по стаканам остатки водки. Себе плеснул на донышко. Изрядное количество спиртного вкупе с сексуальными «упражнениями» сделали своё дело — Проша, Вол, Чмо и Дырса постепенно забылись в тяжёлом, пьяном сне…
        Павел потихонечку выскользнул за дверь.
        — Ояр Петрович! — взъерошенный Павел Лосев ворвался в кабинет Долгоногова.
        Ояр недовольно посмотрел на него, вышел из-за стола и выглянул в коридор. Там никого не было. Долгоногов облегчённо вздохнул и вернулся за стол.
        — Во-первых, присядь и успокойся, — раздосадованно начал он. — Во-вторых, кто тебе позволил явиться в отдел? Ты что, хочешь засветиться? Это счастье, что в коридоре никого не было. А если кто-то всё же засёк, что ты заходил в милицию? Я же тебе запретил появляться в отделе! Что стряслось-то?
        Павел, сбиваясь от волнения, подробно рассказал о событиях вчерашнего дня. Он как бы заново переживал довольно жуткую ситуацию, в которую попал накануне. Закончив сообщение, Павел выжидающе уставился на Ояра. Тот молчал, обдумывая создавшееся положение.
        — Ояр Петрович, скажите же что-нибудь! — не выдержал Павел. — Этого ублюдка надо немедленно брать. Это же бешеный зверь! Он же не остановится! Хотите, я дам свидетельские показания?
        — Какие показания? — досадливо поморщился Ояр. — Что ты оттрахал малолетку, которой нет ещё и шестнадцати лет? А потом что прикажешь: отправить тебя в камеру? Свидетельские показания будешь давать из СИЗО? Да и что мы предъявим Прохорову — его пьяное хвастовство? Он скажет: знать ничего не знаю — «лепил горбатого»[60 - «Лепить горбатого» — лгать, обманывать (жарг.).], чтобы набить себе цену!
        — А что же делать? — подавленно спросил Павел.
        — А ничего. Дальше наша работа. А ты ни в каком подвале не был и ничего не знаешь! Следака я предупрежу, чтобы случайно чего-нибудь лишнего не написал. Если сейчас тебя кто-нибудь засечёт, скажешь, что приходил ко мне по повестке. Мол, я тебя пытался крутить по какому-нибудь делу. Короче, сам сообразишь! Больше сюда приходить не вздумай! Если что надо — как договаривались, звонишь по телефону и просишь о встрече.
        Ояр вышел из-за стола и вновь выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, он выпустил Павла. Затем набрал номер телефона Шестакова.
        Олег Островецкий сидел у себя в кабинете и разбирал материалы нового дела. Час назад к нему зашёл подполковник Баранников и, несколько натянуто улыбаясь, положил на стол тоненькую пачку скреплённых листочков.
        — Вот, Олег, принимай: материалы о разбойном нападении на валютную проститутку[61 - История раскрытия этого преступления будет рассказана в романе «Ещё раз о любви», в этом же сборнике.]. Разбой — сам понимаешь… — Федотыч развёл руками.
        Олег недовольно вздохнул, но перечить не стал. Разбой — тяжкое преступление, кому же, как не ему — «важняку» — с ним разбираться?
        Внезапно зазвонил телефон.
        — Олег, — Островецкий услышал в трубке голос Шестакова, — зайди ко мне!
        — Это срочно?
        — Срочно! По Прохорову…
        — Иду, — Олег убрал материалы в сейф и покинул кабинет.
        В маленьком кабинете начальника уголовного розыска, кроме хозяина, уже находились Долгоногов и Михайлов. Олег поздоровался с операми за руку и задержал взгляд на Ояре. Вопреки обыкновению тот был хмур и сосредоточен.
        — Я, пожалуй, начну? — Долгоногов вопросительно посмотрел на Шестакова.
        Тот молча кивнул.
        — Установлено, — без предисловий начал Ояр, — что в убийстве Целмса, кроме Прохорова, принимали участие Николай Захаревский и Валдис Бошс по кличке Вол. С Прохоровым и Захаревским мы уже хорошо знакомы, а по Бошсу — думаю, что лучше доложит Саня.
        — Бошс Валдис Янович, — Михайлов раскрыл свою потрёпанную записную книжку, — семнадцать лет, кличка Вол. Несколько раз задерживался за кражи велосипедов. Состоит на учёте у психиатра — олигофрения в третьей стадии дебильности.
        — Вот так, Олежа, — усмехнулся Шестаков, — придётся тебе по Бошсу психиатрическую экспертизу назначать.
        — И по остальным тоже. Они же не курицу прирезали! Убийство… Только для начала нам их ещё надо взять.
        — Возьмём! Куда они денутся? — улыбка Шестакова вышла довольно жёсткой.
        — Саша, — обратился Олег к Михайлову, — что ещё есть по этому дебилу?
        — По характеру спокоен, заторможен, не агрессивен. Семья — обычные работяги. Отец — слесарь в АТП, мать — там же уборщица. Этим, — Александр щёлкнул себя по кадыку, — не злоупотребляют. Я вообще не понимаю, как он мог пойти на убийство.
        — А что тут понимать? — вступил в разговор Ояр. — Там верховодит Прохоров. Все остальные его реально боятся. И Проша всячески культивирует в них этот страх. Я думаю, что и Целмса он убил, чтобы показать Захаревскому и Бошсу свою крутость. Во всяком случае, это один из мотивов. Среди других пацанов Проша особого авторитета не имеет, а здесь — он бог… Короче, считаю, что их нужно брать немедленно, пока они ещё чего-нибудь не натворили. Судя по всему, к этому идёт!
        — Согласен! — поддержал его Шестаков.
        — Ты выяснил, где труп? — спросил Ояра Олег.
        — Нет.
        — Так как же ты их собираешься брать?
        — Брать и колоть! Тогда и выясним, где труп.
        — А если не расколем? Не найдём труп — никуда не денешься, придётся выпускать.
        — Значит, надо расколоть до задницы[62 - Расколоть до задницы — заставить полностью признаться (милиц. жарг.)]! — повысил голос Ояр. — Пойми, Олег! Ты же меня знаешь — я не паникёр. Но сейчас — я уверен — медлить нельзя!
        — Хорошо, уговорили! — решился Олег. — Но действовать нужно с умом, не нахрапом. Брать — всех одновременно. Прохорова — в камеру, и полная изоляция! Пусть сидит и парится. А мы в это время двумя группами будем колоть Захаревского и Бошса. Я и Саня займёмся Захаревским, а Володька и Ояр — Бошсом. Значит так: Саня, за тобой Захаревский. Куртку у него не забудь изъять. Володька, ты берёшь Бошса. Если надо — прихвати с собой кого-нибудь. А мы с Ояром, два неслабых мальчика, возьмём Прохорова. Ну что, по коням?
        — Нет, — улыбнулся Шестаков.
        — Не понял… — обалдело вытаращился на него Олег.
        — Ну, во-первых, с какой это радости ты тут раскомандовался? Это оперативное мероприятие уголовного розыска, и мы как-нибудь сами разберёмся. А во-вторых, принимать участие в задержании ты не будешь!
        — Это с чего вдруг?
        — А потому что Прохоров может оказать сопротивление, и ты автоматически из следователя превратишься в потерпевшего. А нам ты нужен именно в качестве следователя…
        — Володька прав, — поддержал Шестакова Ояр.
        — Между прочим, если кто-то забыл, — я всё ещё командир группы захвата в отделе, — обидчиво пробурчал Олег.
        — Не тот случай, — усмехнулся Шестаков. — Прохоров, конечно же, убийца, но не матёрый бандит. И если даже вооружён — то, скорее всего, только ножом. Поэтому группе захвата там нечего делать. Это обычное штатное задержание. И, кстати, это вообще нонсенс! Вы же — следователи — теперь выведены из прямого подчинения местным органам милиции. Получается, что человек, формально не находящийся в штате отдела, возглавляет его группу захвата! Это всё равно, что поймать на улице какого-нибудь слесаря-гинеколога и заставить его идти на захват вооружённого преступника…
        — А в рожу? — беззлобно пригрозил Олег. — Это же надо: сравнить меня со слесарем-гинекологом! Ну, слесарь — ещё куда ни шло… А гинеколог? Да моя нежная натура этого бы не вынесла! Хотите навеки отбить у меня тягу к женскому полу? Не выйдет! — Олег скрутил две фиги и нарочито грозно потрясал ими перед хохочущими операми. — И кстати, зарплату мы получаем пока ещё в отделе, наши личные дела — тоже здесь…
        — А это временное упущение, — смеясь, произнёс Шестаков. — Просто в нынешнем бардаке не успели ещё привести в порядок штатное расписание. А вообще, Олег, план твой хорош, но реализовывать его будем без тебя! Тебя подключим позднее.
        Островецкий вынужден был согласиться с его словами.
        — А педагога вызывать? — спросил вдруг молчавший до того Михайлов. — Всё-таки малолетки…
        — Ты что, с дуба рухнул? — взвился Олег. — Как ты собираешься «колоть» при педагоге? Конечно, его надо будет иметь под рукой, но только когда перейдём к официальным допросам… Ладно, педагогу я сам позвоню.
        — Вие Карловне? — вроде бы невзначай спросил Михайлов.
        Олег в ответ погрозил ему кулаком.
        — Олежа, на пару слов, — отозвал его Ояр, когда они вышли из кабинета Шестакова.
        Долгоногов пересказал Олегу всё, что ему поведал Лосев.
        — Ты хочешь, чтобы фамилия твоего парня нигде не фигурировала? — прямо спросил Островецкий.
        — Ну, ты же сам был опером…
        — Без проблем. Я вообще весь эпизод вчерашней пьянки нигде не буду фиксировать, даже если он и всплывёт.
        — Спасибо, Олежа! С меня шашлычок у Бригитты.
        — Договорились.
        Задержания прошли спокойно, без эксцессов. Собственно, сопротивления можно было ожидать только от Прохорова, но и тот, когда ему на плечо легла мощная ручища Ояра, счёл за благо не дёргаться. Долгоногов взял Прошу в подъезде, дождавшись, когда тот выйдет из квартиры. Захаревского Михайлов нашёл в «штабе», благо Ояр детально разъяснил Саше его местонахождение. Бошса Шестаков задержал в сарае, где тот копался с велосипедом.
        Прохорова сразу водворили в «телевизор», причём, по просьбе Олега, сделали это на глазах Захаревского и Бошса. Их, в свою очередь, провели по коридору навстречу друг другу. Затем Шестаков и Долгоногов увели Бошса в кабинет начальника уголовного розыска, а Захаревского Михайлов доставил в кабинет Олега.
        — Товарищ майор, арестованный Захаревский доставлен, — чётко доложил Александр.
        При слове «арестованный» Захаревский дёрнулся, глазки его забегали. Олег сделал вид, что читает какие-то бумаги.
        — Товарищ майор, — не выдержал Захаревский, — вы же меня отпустили…
        — Я тебя отпустил за кражу из столовой, а в тюрьму ты пойдёшь за убийство! — последнее слово Олег произнёс нарочито жёстко.
        — Я никого не убивал! — взвизгнул Захаревский.
        — Врёшь, гадёныш! — повысил голос Олег. — На тебе куртка убитого Чики. И как ты её ни пытался отмыть, наши эксперты найдут там следы его крови. Так что — давай, рассказывай: как ты, Вол и Проша замочили Чику? И не ври! Это тебе не кража из столовки. Сейчас между тобой, Прошей и Волом идёт соцсоревнование: кто быстрее расколется! И можешь не сомневаться: они тебя сдадут с потрохами и скажут, что это ты заставил их убить Чику. Тогда ты получишь на полную катушку, а они отделаются лёгким испугом. Ну, колись, гадёныш! Проша ведь всё равно тебя сдаст и зачинщиком выставит в этой истории. Кто ты ему? Он же тебя за червя держит. Он при тебе твою же сестрёнку оттрахал, а потом и тебя заставил!
        — Вы и это знаете? — дрожа от страха, спросил Захаревский.
        — Мы всё знаем! — веско ответил Олег.
        — В общем, так, ублюдок, — вступил в разговор Михайлов, — или ты сейчас начинаешь всё рассказывать, или я веду тебя в камеру! А там уж над твоей задницей вволю поиздеваются! Врубаешься, о чём я?
        — Не надо в камеру, я всё расскажу, — испуганно захныкал Захаревский. — Я не хотел Чику убивать! Я его почти не знал. Это меня Проша заставил. Он сказал, что будет из меня мужчину делать…
        — Когда это было? — спросил Олег.
        — В прошлом году… в ноябре… точно день я не помню. Проша пришёл ко мне и сказал, чтобы я шёл с ним… Сказал, что мы будем убивать Чику. Тот не хочет возвращать магнитофон, и за это его надо убить!
        — За магнитофон? — ошарашенно переспросил Олег. Он никак не ожидал, что мотивом убийства может стать не возвращённый вовремя магнитофон.
        — Да, за магнитофон. Проша сказал: если это спустить Чике, то и другие на голову сядут. Потом мы пошли к Волу. Проша сказал ему взять лопату из сарая, и мы пошли на пустырь к сейнеру. Мне дали нести лопату, потом заставили копать яму…
        — Где? — буднично спросил Олег, стараясь ничем не выказать своего интереса.
        — Там же… около сейнера…
        Олег и Александр молча переглянулись. Михайлов облегчённо вздохнул: теперь найти могилу Целмса не составит труда!
        — Дальше! — потребовал Олег. — В котором часу это было?
        — Ну, мы пришли туда, когда уже темнело…
        — Около пяти вечера, — уточнил Михайлов.
        — Да, а потом выпили. Потом я копал… и Вол копал… А потом пришёл Чика. Проша сказал, что он плохо поступает… Чика начал смеяться. Тогда Проша пригласил его выпить и, когда Чика начал пить, ударил в горло заточкой, — Захаревский обхватил голову руками, вновь переживая ужасы того дня.
        — Где заточка? — Олегу было не до сантиментов.
        — Там же… в яме… с Чикой…
        — А ты что в это время делал?
        — Чика стал сопротивляться, и Проша заорал, чтобы мы помогали. Я лёг Чике на ноги, а Вол помогал Проше разводить Чике руки. А потом Проша ещё несколько раз ударил его заточкой в шею.
        — Дальше!
        Захаревский замялся…
        — Ну, что замолк? Что было дальше?
        — Потом Проша сказал тащить Чику к яме, а я заметил, что он ещё живой…
        — И… Что — из тебя каждое слово клещами вытягивать надо?
        — Проша заставил меня задушить Чику, — захныкал Захаревский. — Я не хотел, я боялся… а он сказал, что убьёт и меня, как Чику убил! Мы закопали Чику в яме, а Проша заставил меня взять куртку. Я не хотел, а он заставил…
        — Что ещё взяли у Чики?
        — Проша забрал себе его часы и цепочку. И ещё что-то… я не помню. Он сказал, чтобы мы молчали, а то он прикончит и нас.
        — Ладно, сейчас придет педагог, и ты повторишь при ней всё слово в слово под протокол. А потом покажешь место, где закопали Чику.
        — Нет, — замотал головой Захаревский, — я боюсь!
        — Я т-тебе дам „боюсь“! — рявкнул Олег. — Уроды! Убивать не страшно было, а показать место он боится! Выродки!
        Олег позвонил Вие Берзине и пригласил её зайти к нему. Предупреждённая заранее, Вия не заставила себя долго ждать и спустя несколько минут уже сидела в кабинете Олега.
        Захаревский вновь повторил свой рассказ. Олег подробно записал его, уточняя по ходу дела малейшие детали. На таких деталях во многом и основан процесс доказывания, сопоставления фактов и улик.
        Во время допроса Олег искоса наблюдал за Вией. По мере рассказа Захаревского, она всё сильнее бледнела, глаза её наполнялись ужасом, но девушка держалась стойко. Однако, когда она подписывала протокол, рука её дрожала.
        — Виечка, вам надо успокоиться, — Олег погладил девушку по руке. — Это только начало. Я бы с удовольствием оградил вас от всего этого ужаса, но, к сожалению, такова процедура. Ваше присутствие на допросах необходимо.
        — Олег, — Вия уже взяла себя в руки, — не беспокойтесь, я всё сделаю, как надо.
        Олег набрал номер телефона Шестакова.
        — Володька, как у вас дела? — спросил он.
        — Потихоньку. Вол кое в чём признался. Он слышал, якобы, что Проша кого-то убил. Ты же знаешь, как такого допрашивать? — вздохнул тот, намекая на заторможенность Бошса.
        — Сейчас я приду к тебе на подмогу. Захаревский раскололся — я знаю, где труп!
        — Ай молодцом, Олежа! Теперь всё остальное — дело техники.
        Олег послал Михайлова искать понятых для проверки показаний на месте, а сам в сопровождении Вии повёл Захаревского в кабинет Шестакова. Там стоял дым коромыслом. Володька и Ояр пыхтели сигаретами. Бошс безучастно сидел на стуле, уставившись в пол.
        — Валдис, ты зря отмалчиваешься, — как можно доброжелательнее начал Олег. — Мы и так всё знаем. Вы же с Николаем делали всё это из-за угроз Проши. Так ведь, Николай? — Олег грозно сверкнул глазами на Захаревского.
        — Вол, рассказывай им всё! Они и так в курсах, — зачастил тот, стараясь потрафить сотрудникам милиции, которых боялся сейчас уже больше, чем Прохорова.
        Бошс взглянул на него и отвернулся. Было видно, что в его мозгу происходит какая-то работа. Ояр уже было насупился, чтобы сказать что-то резкое, но Олег сделал ему знак: погоди, мол, ты же знаешь, как до таких ребят долго доходит!
        — Хорошо, — наконец выдавил из себя Вол, — я всё расскажу.
        Монотонным голосом, тяжело, словно ворочая языком жернова, Бошс принялся рассказывать об убийстве Целмса. Будничность, обыденность его изложения ещё больше подчеркивали весь ужас содеянного. Его показания почти полностью соответствовали показаниям Захаревского, разнясь в незначительных мелочах, что, впрочем, только усиливало доверие к ним. Эффект восприятия — разные люди несколько по-разному описывают одно и то же явление.
        Пока Олег оформлял протокол допроса, Шестаков по телефону вызвал эксперта-криминалиста и судмедэксперта. Затем позвонил в дежурку и попросил прислать двух сотрудников ППС[63 - ППС — патрульно-постовая служба.]. Спустя пару минут два сержанта уже были в кабинете начальника розыска. Олег тем временем закончил составлять протокол и дал его подписать Бошсу и Вие. Он с удовлетворением заметил, что рука учительницы больше не дрожит. Второй допрос уже не произвёл на неё такого шокирующего впечатления. Она была уже морально готова услышать жуткие подробности.
        — Вазик, Янка, — обратился Олег к сержантам Гаспаряну и Осису, — мы сейчас выйдем из кабинета, а вы посидите с этими типами, — он кивнул на Бошса и Захаревского. — Начнут дёргаться — дайте им пару раз по ушам, только аккуратненько.
        Слова эти, конечно, в большей степени были адресованы Бошсу и Захаревскому, чтобы отбить у них всяческие поползновения сбежать.
        Олег, Ояр, Шестаков и Вия вышли из кабинета. К ним подошёл Михайлов.
        — Понятые ждут около дежурки, — сообщил он.
        — Ты всё же решил делать проверку показаний сегодня? — спросил Ояр. — Скоро ведь стемнеет.
        — Ояринь, куём железо, пока горячо! Захаревский и Бошс поплыли, надо это использовать по максимуму. Будем работать до упора. Ведь неизвестно, как они поведут себя завтра, проведя ночь в камере. А ну как в несознанку пойдут? А у нас ничего не закреплено. Поэтому возьмём все фонари в дежурке, пожарных пригоним, чтобы освещали место прожектором. Главное, что до места Захаревский нас доведёт ещё засветло…
        — Ты решил начать с него? — уточнил Шестаков.
        — Да, он самое слабое звено. Его показания надо закрепить в первую очередь.
        — Добро, пожарных я беру на себя, — Владимир хлопнул Олега по плечу. — Командуй, Олежа! А машину с прожектором я потом подгоню к месту.
        — Виечка, — обратился Олег к девушке, — я думаю, что сегодня Вы нам уже не понадобитесь. Можете идти домой. В случае чего — я вам позвоню.
        — Олег, — Вия взглянула на него серьёзными голубыми глазами, — я хочу остаться. Возможно, опять потребуется моя помощь.
        — Вия, то, что нам сейчас предстоит, не каждый мужик выдержит…
        — Я выдержу, я не подведу.
        Олег ничего не ответил, лишь молча кивнул головой в знак согласия. Взяв девушку под локоток, повёл её к выходу. Около дежурной части их уже поджидали старший эксперт-криминалист подполковник Косенков и судмедэксперт Боярс.
        — Олег, что за дела? — недовольно заворчал Косенков. — У меня уйма работы, а мне звонит Шестаков: бросай всё и пулей лети в отдел! Что за пожар?
        — И при чём здесь я? — встрял в разговор Улдис Боярс. — Для чего ты нас здесь собрал? Очередная «мокруха»?
        — Есть работёнка, уважаемые коллеги: труп выкапывать будем. Без вас — никак невозможно, — усмехнулся Олег.
        — Ничего себе заявочки, — нахмурился Косенков. — Теперь всё понятно.
        Тем временем из дежурки вышли Ояр с двумя лопатами на плечах и Михайлов в сопровождении двух пожилых женщин. Олег жестом поманил Александра к себе.
        — Это понятые? — недовольно спросил он.
        — Да, — как ни в чём не бывало ответил Михайлов.
        — Ты что, охренел? Мы жмура[64 - Жмур, жмурик — покойник (жарг.).] выкапывать будем! — зашипел Олег. — Там здоровые мужики могут с катушек попадать!
        — А где я тебе возьму мужиков? — обиженно засопел Александр. — Ты что думаешь, у нас тут в понятые очередь стоит? Вот взял женщин с автостанции: одна — уборщица, вторая — билетёрша после смены…
        — Ну, смотри, сам их будешь потом нашатырём в чувство приводить!
        Шестаков вывел к дежурке Захаревского, пристёгнутого наручниками к сержанту Осису. Парочка представляла собой довольно комичное зрелище: долговязый нескладный Осис и невысокий щуплый Захаревский. Но сейчас всем было не до смеха. Все, кроме женщин-понятых, знали, что им предстоит.
        — Ну, Олег, банкуй! — объявил Шестаков, передавая дальнейшее руководство процессом следователю.
        Олег коротко изложил суть мероприятия. В присутствии понятых Захаревский должен будет отвести участников следственного действия к месту убийства и захоронения Целмса.
        — После чего мы выкопаем тело из могилы, — заключил Олег.
        Он заметил, что одна из женщин-понятых сильно побледнела. Олег перевёл негодующий взгляд на Михайлова. Саша безразлично отвернулся, будто это его не касалось.
        Предполагаемое место преступления находилось недалеко от здания отдела, поэтому Олег решил добираться туда пешком — так будет нагляднее и убедительнее для понятых. А свою машину для связи Шестаков уже направил к пустырю.
        — Ну, Захаревский, веди нас к месту преступления! — объявил Олег. — И комментируй каждое своё действие!
        Тот не заставил себя долго ждать и повёл всех в сторону пустыря. Процессия выглядела необычно: впереди щуплый невысокий Захаревский, скованный наручниками с долговязым сержантом милиции. Чуть позади — нестройной толпой: Олег с папочкой под мышкой, женщины-понятые и Вия, Ояр и Александр с лопатами на плечах, в арьергарде Боярс и Шестаков. Косенков, как заправский папарацци, бегая вокруг процессии, снимал всё на видеокамеру, не забывая при этом наиболее важные моменты дублировать на фотоплёнку. Видеокамеру только недавно прислали в отдел, и Саныч не выпускал её из рук, не доверяя никому своё сокровище. «Техника в руках дикаря — груда железа!» — любил повторять Косенков, подразумевая, видимо, под «дикарями» оперов и следователей. Исходя из этой нехитрой посылки, Саныч предпочитал самостоятельно управляться со своей аппаратурой. Давать ему указания было излишним и даже бестактным — Косенков обоснованно считался одним из лучших криминалистов республики.
        Тем временем Захаревский привёл всех к ржавеющему на берегу сейнеру.
        — Покажи место, где закопали Целмса? — потребовал Олег.
        — Здесь, — Захаревский указал на кучу хвороста. Его начало трясти крупной дрожью.
        «Эк тебя разобрало!» — усмехнулся про себя Олег. Жалости к этому слизняку он как-то не испытывал.
        — А теперь покажи, где и как вы его убили? Захаревский подвёл участников следственного действия к кострищу возле сейнера.
        — Вот тут, — он обвёл рукой кострище.
        — Не тут, а показывай и рассказывай, как всё было! Саша, сними с него наручники…
        Вообще-то, это было против правил, но Олег рассчитал всё верно. Он видел, что у Захаревского от страха подгибаются ноги, и в таком состоянии бегун из него никакой. Да и сбежать по открытой местности от него, Ояра, Шестакова и Михайлова этому дохляку было нереально, даже если бы он очень сильно захотел. А с другой стороны, показания не скованного наручниками и свободно оперирующего своими жестами преступника куда более наглядны и убедительны.
        — Вздумаешь бежать — пристрелю, как собаку! — прошептал Захаревскому Михайлов на ухо, снимая наручники и показав для верности пистолет в наплечной кобуре.
        Собственно, это уже было излишним — Захаревский, и до того трясшийся от ужаса, впал в ступор, боясь пошевелиться. Тем временем Лёшка, молодой парень лет двадцати двух — водитель уголовного розыска — принёс брезент, который расстелили у кострища.
        — Показывай на нём, как всё было! — Олег кивнул на Осиса.
        Захаревский не мог двинуться с места. Олег подошёл к нему и заглянул в глаза жёстким немигающим взглядом. Это привело Захаревского в чувство.
        — Я… я сейчас… я всё покажу!
        Используя сержанта в качестве манекена, он в деталях показал, как был убит Целмс. Косенков всё снимал на видео- и фотоплёнку. Затем Михайлов вновь пристегнул Захаревского к Осису.
        — Теперь пошли к месту захоронения, — объявил Олег.
        Уже совсем стемнело. К окраине пустыря подъехала пожарная машина и осветила место действия прожектором. Включили также три мощных аккумуляторных фонаря, привезённых Лёшкой из дежурной части.
        Олег, Шестаков и Лёшка притащили от кострища ящики, дали женщинам присесть. Ояр и Александр отбросили хворост и принялись копать. Долгоногов недовольно бурчал себе что-то под нос. Доносились обрывки фраз: «…твою мать…», «…я — офицер…», «…а не дохляков выкапывать…». Сашка копал молча. Вскоре их сменили Лёшка и Шестаков. Затем опять принялись копать Ояр и Сашка. От ямы уже ощутимо попахивало.
        Олег и Шестаков переглянулись.
        — Он там, — шепнул Шестаков.
        Олег молча кивнул.
        — Стоп, я наткнулся на что-то! — вдруг воскликнул Ояр.
        — Ребята, копайте осторожнее, старайтесь не повредить ткани, — попросил Улдис Боярс.
        Вонь от ямы стала уже невыносимой. Улдис вынул из своего чемоданчика три марлевые повязки и раздал их женщинам.
        — Больше нет, — виновато развёл он руками.
        — В следующий раз, мать вашу, обеспечьте хотя бы респираторами, начальнички хреновы! — уже в открытую ругался Ояр.
        Олег и Владимир дипломатично промолчали. В сущности, Долгоногов был абсолютно прав — решая глобальные задачи, они упустили некоторые мелочи, из-за чего работа теперь была осложнена. Тем не менее, Ояр и Саша копали очень осторожно, помогая себе кисточками, которыми их снабдил Косенков. Остальные сгрудились около ямы, подсвечивая фонариками. Косенков снимал на видео, щёлкал фотоаппаратом. Прожектор, фонари, отблески фотовспышки, люди, снующие около ямы, — всё это создавало сюрреалистическую картину…
        Обозначились контуры тела. Ояр и Александр осторожно выкапывали его из земли. Боярс говорил, как работать, чтобы не повредить останки. Ояр чертыхался, но прислушивался.
        То, что осталось от Гунара Целмса, выглядело ужасно: мягкие ткани лица практически сгнили, одежда превратилась в лохмотья. И вокруг — убийственный, удушающий трупный запах.
        — Понятые и Захаревский, подойдите к яме и посмотрите! — скомандовал Олег.
        Он с трудом заставлял себя смотреть на труп. Женщины и Захаревский с Осисом подошли к яме, заглянули внутрь и в ужасе отпрянули. Захаревский и Осис наперебой принялись блевать, одна из женщин потеряла сознание, вторая была близка к этому. Олег бросил сердитый взгляд на Михайлова: да, Саша, — нашёл понятых!
        Улдис с помощью нашатыря принялся приводить женщин в чувство. Закончив эту процедуру, он спустился в яму и принялся осматривать тело. Делал он это, как всегда, не спеша и дотошно. Затем протянул руку, и Олег вытащил его из ямы.
        — Значит так, — начал Улдис, стаскивая с ладоней резиновые перчатки. — Лицо, конечно, сильно повреждено процессами гниения, но по зубной карте я, видимо, смогу дать точный ответ: Целмс это или нет. Кроме того, отправим образцы в Ригу на экспертизу ДНК. Там недавно открылась лаборатория при бюро судмедэкспертиз. Снять дактокарту вряд ли получится…
        — Да она нам и ни к чему — всё равно сравнивать не с чем, — задумчиво произнёс Олег.
        — Причину смерти укажу после вскрытия. Одежду пришлю вам завтра. Ну что, Олег, я поехал? Организуй доставку тела в морг, — Улдис попрощался с присутствующими и отправился прочь от страшного места.
        Ояр, Александр, Володя и Лёшка тем временем завернули тело в брезент и вытащили его из ямы.
        — Ну что, вроде бы всё? — спросил Ояр.
        — Нет, не всё! Ищите заточку — она должна быть в могиле! — тоном, не терпящим возражений, приказал Олег.
        — А до завтра не потерпит? — зло спросил Ояр.
        — Не потерпит! — отрубил Олег.
        Ояр, не стесняясь женщин, громко выругался и полез в яму. Какое-то время оттуда доносилось его недовольное бормотание.
        — Нашёл! — вдруг закричал он и подал Олегу переделанную из напильника заточку.
        — А вот теперь — всё! — удовлетворённо произнёс Островецкий, упаковывая заточку в пластик. — Тащите тело к машине!
        Ояр, Шестаков, Михайлов и Лёшка на брезенте потащили тело к окраине пустыря, где их уже ожидал самосвал, вызванный Владимиром из АТП. Ояр и Александр увезли тело в морг, а остальные направились в отдел. Женщин Лёшка увёз на машине. Захаревский шёл, еле волоча ноги, и Осису приходилось всё время дёргать его, чтобы тот двигался быстрее.
        Пока Олег составлял протокол проверки показаний Захаревского на месте, дежурный отпаивал женщин-понятых чаем. После того как они подписали протокол, Островецкий долго и сердечно их благодарил, понимая, что пришлось пережить этим двум немолодым уже женщинам.
        — Олег, Вия Карловна, — в дежурку заглянул Лёшка, — начальник просит к себе.
        В кабинете Шестакова уже находились Косенков и вернувшиеся из морга Долгоногов и Михайлов.
        — Олег, уже девять вечера. Ты собираешься продолжать? — спросил Шестаков.
        Олег в раздумье посмотрел на него.
        — Олежа, побойся бога! — взвыл Ояр. — Мы и так сегодня горы своротили: «мокруху» раскрыли, выродков этих взяли, доказуху сварганили — что тебе ещё надо? Остальное доделаем завтра — ничего от нас теперь не убежит!
        — Я устал не меньше твоего, — хмуро проворчал Олег.
        Сашка Михайлов в ответ только фыркнул, не решаясь возражать в открытую. Зато на это всегда был готов Ояр.
        — Ты?! — выпучил он глаза. — Нет, вы посмотрите на него! Мы в вонючей яме с лопатами кочевряжились, а он барышне лисапет крутил! Оборзел ты, Олег Семёнович — дальше некуда!
        — Ояр, Ояр, — ухмыляясь, осадил его Шестаков, — ну нельзя же так с коллегой, тем более — старшим по званию!
        — А он у меня сейчас дофнякается! Вот возьмём ноги в руки и отправимся на проверку показаний Бошса. Или приступим к допросу Прохорова, — Олег слегка издевательски улыбался, ощущая свою власть над остальными. И ведь действительно: отдай он сейчас указание на проведение этих следственных мероприятий, им, скрепя сердце, придётся подчиниться. Будут материться, возмущаться, но пойдут продолжать работу…
        — Ну, тогда прости, дядя, засранца! — нарочито покаянно произнёс Ояр. — Ляпнул не подумамши, был неправ, вспылил. Больше такого не повторится! — под общий смех, воздев очи к небу и сложив руки на груди, произнёс он.
        Олег и не думал обижаться. Наоборот, на него нахлынула волна теплоты и благодарности к этим парням. Где ещё, в какой полиции мира, офицеры уголовного розыска, включая начальника, будут лично выкапывать полуразложившийся труп, не имея при этом даже респираторов?
        — Ладно, — улыбнулся он, — на сегодня всё! Прикинем план на завтра. Саня, — обратился Олег к Михайлову, — ты с утра организуй проверку показаний Бошса: ну, там понятые, конвой… Проведёт её Витька Миллер — я с ним договорюсь. Саныч, — он кивнул Косенкову, — подключится… А мы с Володькой и Ояром займёмся Прохоровым — теперь у нас уже есть о чём с ним потолковать! Виечка Карловна, — Олег шутливо поклонился девушке, — я, конечно, наглец невероятный, но, пожалуйста, придите к нам завтра к девяти сюда на допрос Прохорова.
        Вия в ответ согласно кивнула головой и улыбнулась. Улыбка получилась вымученной — сегодняшний день оказался нелёгким.
        — А что делать с Прохоровым? — сокрушённо спросил Ояр. — Не хотелось бы на ночь отправлять его в камеру нашего ИВС. Начнёт перекрикиваться с Бошсом и Захаревским, может как-то повлиять на них. Да и сам получит расклад: за что его взяли — исчезнет фактор неожиданности на завтрашнем допросе…
        — Что бы вы без меня делали? — усмехнулся Шестаков. — Я созвонился с погранцами. Эту ночь Прохоров проведёт у них на гауптвахте. Они уже выслали конвой.
        Надо пользоваться моментом, пока пограничников ещё не вывели с территории республики, — вздохнул он.
        Дело в том, что такая практика сложилась уже давно. Наиболее важных и опасных подозреваемых и обвиняемых с целью их полной изоляции помещали на гауптвахте погранотряда. Пограничники никогда не отказывали милиции в помощи, но, в связи с предстоящим выводом войск с территории Латвии, такой возможности, увы, уже скоро не будет.
        — Тогда по домам? — спросил Олег.
        — А куда это вы так торопитесь? — загадочно улыбнулся Шестаков. — Думаю, мы заслужили сегодня маленький праздник. И нервишки надо подлечить после такой работёнки, — с этими словами Владимир вынул из ящика стола три бутылки водки, аккуратно нарезанные и разложенные по тарелкам колбасу, сыр, хлеб, пупырчатые огурцы. Завершили сервировку две банки шпрот и большая плитка шоколада.
        — Вот это босс! — радостно всплеснул руками Ояр. — И когда только ты это успел?
        — Пока ты с Санькой в морге был, а Олежка с бумагами разбирался, я с Лёхой сгонял в ресторан, — улыбнулся Владимир.
        — Вия, куда же вы? — воскликнул Олег, заметив, что девушка собирается уходить.
        — Вия Карловна, оставайтесь, — попросил Александр. — После сегодняшнего дня — вы наш человек! Да не мешало бы и вам немного успокоительного принять…
        Вия остановилась в замешательстве. С одной стороны, ей очень хотелось побыть ещё в компании этих сильных надёжных парней, а с другой — она опасалась, что это будет неправильно воспринято ими. Но, взглянув в открытые, бесхитростные лица, она махнула рукой: остаюсь!
        — Вот, Островецкий, как в розыске начальство заботится о личном составе, — балагурил Ояр, наливая водку в стаканы, — не то что у вас в следствии!
        — В следующий раз, — спокойно парировал Олег, — когда следственное начальство будет заботиться о своих подчинённых, Вам, Ояр Петрович, достанется шиш с маслом!
        Все рассмеялись, памятуя о дружбе Ояра со следователями.
        — Разрешите мне как старшему по званию произнести тост, — встал Косенков.
        Остальные тоже поднялись, уважая ветерана.
        — Я хочу выпить за вас — оперов и следаков! — невысокий щупловатый Саныч, стоя между рослым Олегом и двухметровым Ояром, по-отечески тепло поглядывал на них. — Я бы уже давно ушёл на пенсию. По нынешним временам, может, так оно и надо было бы. Но пока вы в строю — я с вами!
        Чокнулись, выпили. Три бутылки водки исчезли быстро, закуски — ещё быстрее. Все немного захмелели и не прочь были продолжить. Ояр бросил вопрошающий взгляд на Олега. Тот находился в раздумье…
        — Даже не думайте! — Шестаков перехватил эти переглядывания. — Завтра дел невпроворот…
        — Вот, всё же начальственное кресло портит человека, — вздохнул Ояр. — Раньше бы ты так не сказал…
        — Раньше было раньше! — отрезал Шестаков. — Олег, скажи ему — он тебя послушает.
        — Да, Ояринь, Володька прав! Завтра будет сложный день.
        — Нерадостные вы люди! — посетовал Ояр. — На самом интересном месте… — с досадой махнул он рукой.
        Олег вызвался проводить Вию. Он видел, что ей этого хочется, но она не может об этом попросить. Девушка с радостью согласилась. Неспешно, рука об руку, они шли к её дому. Сперва, оставшись наедине, оба испытывали некоторую неловкость, обычную в случаях, когда мужчина и женщина симпатизируют друг другу, но не знают, как это выразить. Олег ещё не столько выпил, чтобы вести себя раскованно, Вия же вообще практически не пила.
        — А знаете, Олег, — девушка первая нарушила молчание, — до встречи с вами и вашими друзьями я не очень хорошо думала о работниках милиции. Вы извините, но большинство людей считают, что вы — чёрствые, бессердечные люди, для которых главное — выслужиться и как можно больше народу посадить за решётку, а на простых людей вам наплевать… — Вия замялась, не зная, как продолжить.
        — А ещё мы взятки берём, — невесело усмехнулся Олег.
        — Я не хотела вас обидеть, — потупилась девушка. — Я уже так не думаю.
        — Но ведь раньше думали? — улыбнулся Олег. — Да не оправдывайтесь Вы. Это ведь расхожее мнение. И оно, как ни прискорбно, имеет под собой почву. К сожалению, и среди работников милиции встречаются люди с гнильцой. Не так много, как думают обыватели, но не так уж и мало. Мы от таких сами избавляемся. Чаще всего просто увольняем втихаря, но иногда за серьёзные прегрешения — отдаём под суд. Хорошо бы, конечно, просто не допускать таких к службе, но как это сделать? Ведь приходит парень: анкета чистая — не состоял… не привлекался… не участвовал… медкомиссию прошёл. А что у него в душе, никто не знает! Может, он рассчитывает, что, прикрываясь милицейской «корочкой», сможет какие-то делишки обстряпывать? Или какие-то льготы получать? А некоторых просто категорически нельзя допускать до власти. Они от неё шалеют! Люди для них превращаются в мусор. Такие всегда стараются выпячивать свою принадлежность к власти: лезут без очереди, размахивая удостоверением, людям хамят… И это ещё не самое страшное. Весь ужас в том, что они ломают людям судьбы — просто так, чтобы в очередной раз почувствовать упоение своей
властью! Такие — самые опасные! Ведь, пока выявишь их гнилую суть, они успевают много дров наломать. И даже выявили — что с ними делать? Взяток они чаще всего не берут, примерно ведут себя на службе и в быту. И придраться не к чему. Но, по «закону подлости», именно они чаще всего контактируют с людьми, и именно по ним судят обо всех нас! — горько заключил Олег.
        Вия смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она и не подозревала, что за внешностью уверенного в себе супермена скрывается полная грусти душа.
        — А мы уже пришли, — грустно сообщила она, остановившись около одного из домов. Ей очень не хотелось, чтобы Олег уходил, но воспитание не позволяло даже намекнуть об этом.
        Олег почувствовал смятение девушки. Он снял с неё очки. Без них Вия выглядела одновременно трогательно-беззащитно и очень привлекательно. Это сочетание наивности и эротичности безумно возбуждало. Олег приподнял девушку на руках. Её глаза оказались напротив его глаз, удивительно тёплых и нежных. Это сочетание мощи и нежности поразило её. Она больше не могла, да и не хотела сопротивляться нахлынувшей страсти. Вия обвила его шею руками и потянулась к губам…
        Олег проснулся в замечательном расположении духа. Он открыл глаза. На его плече покоилась изящная головка Вии. Она проснулась раньше, но лежала, не шевелясь, и с улыбкой смотрела на Олега. Нахлынули воспоминания минувшей ночи: девушка была не слишком опытна, но компенсировала это страстностью. Олег вновь почувствовал желание. Осторожно, чтобы не причинить ненароком девушке боль, он перевернул её на спину. Вия прильнула к нему и закрыла глаза в предвкушении блаженства…
        — Олежка, вставай, мы уже опоздали! — испуганный голосок Вии нарушил приятную полудрёму.
        — Чёрт! — Олег взглянул на часы и вскочил с кровати.
        — Твои ребята нас слопают! — улыбнулась девушка.
        — Меня — да, тебя — не посмеют! — засмеялся Олег. — Солнце моё, у нас на всё про всё двадцать минут.
        Спустя полчаса Олег и Вия подходили к зданию отдела милиции. Около входа было небольшое столпотворение — Виктор Миллер с помощью Ояра и Саши Михайлова готовил проверку показаний Бошса на месте. В принципе, Витька мог уже давно начинать — всё было готово: понятые, Бошс, пристёгнутый наручниками к одному из сержантов, Косенков, увешанный аппаратурой… Но Миллер тянул. Он хотел дождаться Олега и сказать ему пару «ласковых» слов, однако, увидев Островецкого в сопровождении хорошенькой девушки, сдержался. Ояр встретил Олега и Вию широкой добродушной улыбкой, Саша с откровенной завистью вздохнул.
        — Милая девушка, разрешите, я заберу у вас этого молодого человека буквально на пару минут? — Витька не собирался спускать Олегу его прегрешений.
        — Знакомься, Виечка — это мой друг Виктор, — улыбаясь, представил Миллера Олег, которому сегодня не так-то просто было испортить настроение. — Вот он-то и будет меня сейчас лопать без соли!
        — Очень приятно! — Виктор от души пожал руку девушке. — То, что я сейчас скажу этому юноше, к вам лично не имеет никакого отношения.
        Миллер увлёк Олега в сторону.
        — Островецкий, негодяй, — начал Витька, когда они отошли на несколько шагов, — ты совсем совесть потерял?
        — Вить, ну извини! Я, конечно, сукин сын — припахал Таню присматривать за Светкой…
        — Островецкий, ты идиот или прикидываешься? При чём здесь это? Танька в «мелкой» души не чает! Ты, гад, мог бы ребёнку хотя бы позвонить? Светка уснуть не могла. Если бы ты мне попался вчера, я бы тебе настучал ногами по печени!
        — Витька, ну прости! Ты же знаешь, какой вчера был суматошный день…
        — И тем не менее, это тебя совершенно не оправдывает. Тяжело было телефонную трубку поднять? И почему, о том, что мне предстоит проверка показаний Бошса, я узнаю только сегодня утром от Ояра? Лидка, опять же, вчера все телефоны оборвала! Эта девочка — Вия — конечно, классная, но нельзя же так голову терять…
        — Да не терял я голову! Просто так получилось. Бывает. Ну, хочешь, отведи меня во двор отдела и пристрели, как врага народа!
        — Витька, кончай его воспитывать! — подошедший Ояр попытался выручить Олега. — Если бы я снял такую девочку, я бы вообще на работу не пришёл. Гори они синим пламенем — все эти Прохоровы, Бошсы, Захаревские…
        — А… — Миллер махнул рукой, — одного поля ягоды! Да я разве об этом? Пусть себе кувыркается с этой девочкой, сколько душа пожелает, но позвонить-то дочери должен?
        — Всё, Витёк, больше такого не повторится, клянусь копытами козла! — под общий смех пообещал Олег.
        Вообще-то, эту «страшную клятву» изобрёл Миллер, и ему принадлежала прерогатива её использования, но в данном случае плагиат сработал. Витька беззлобно сплюнул и отправился к группе ожидающих его участников следственного действия. Долго сердиться на Островецкого он не мог.
        Олег, Ояр и Вия направились в кабинет начальника уголовного розыска.
        — Запаздываете, ребята, — встретил их добродушным упрёком Шестаков. — Погранцы только что звонили. Они уже отправили конвой с Прохоровым в отдел.
        Олег тем временем готовился к допросу. Он доставал из пакетов и раскладывал на приставном столике вещи: куртку, изъятую у Захаревского, заточку, полуистлевшие одежду и обувь, извлечённые из могилы, часы и цепочку, обнаруженные у Прохорова при задержании. От одежды и обуви исходил специфический трупный запах. Олег накрыл вещи газетой и взглянул на Вию. Бедная девушка побледнела и старалась пореже дышать. Олег погладил её по руке, открыл форточку и пересадил Вию под окно.
        Наконец, кто-то постучал в дверь кабинета.
        — Войдите! — разрешил Шестаков.
        В кабинет вошёл молодцеватый сержант-пограничник и замешкался на пороге. Он не знал, кому докладывать. Его предупредили, что это будут офицеры высокого ранга, но, поскольку они все были в гражданском, сержант не знал к кому обратиться.
        — Товарищи офицеры, — сказал он, — арестованный доставлен!
        Вслед за этим пограничник втолкнул в кабинет белобрысого крепыша лет восемнадцати. На его лице застыла кривая ухмылочка, он пытался выказать безразличие к происходящему. И лишь бегающие злые глазки выдавали его беспокойство и даже страх. В глубине души Прохоров был очень напуган: он не понимал, что происходит. Вчера днём, прямо в подъезде его задержал этот огромный мент, не церемонясь, как щенка швырнул в машину, потом его посадили в «телевизор», где никто не реагировал ни на его просьбы, ни на его требования. Его вообще не замечали, как будто он был пустым местом. Затем его куда-то увезли пограничники, и это напугало Прошу больше всего. Бессонная ночь в одиночной камере. И вот теперь его привели в этот кабинет. К акая-то девушка, сидящая, потупившись, у окна, и три пары жёстких, сверлящих взглядом глаз. Вначале Прохоров увидел глаза и лишь потом различил тех, кому они принадлежат. И это ему очень не понравилось. Городок-то небольшой, все менты на виду, а эти трое были одними из самых крутых. В мозгу Прохорова метались обрывки панических мыслей: почему? где я прокололся? неужели?
        Олег уловил смятение в его глазах. Он встал и сдёрнул газету с разложенных на столике вещей. Прохоров непроизвольно отпрянул назад — он всё понял!
        — Правильно понял, Проша! — жёстко усмехнулся Олег, от которого не укрылась паника, охватившая Прохорова. — Вот это, — он ткнул пальцем в куртку, — кожанка Целмса. Её мы изъяли у Захаревского, которого ты заставил взять эту куртку. А вот часы Целмса. Их мы изъяли у тебя при задержании. Там есть номер, совпадающий с тем, что записан в техпаспорте, принесённом матерью Целмса. Цепочка, полагаю, тоже его. Так?
        Прохоров потупил глаза. Мент попал в точку.
        — А вот это, — Олег указал на остатки одежды и обуви, — вещи, в которых был Целмс на момент убийства. И, наконец, заточка, которой ты его убил! Догадываешься, откуда?
        — Чего вы хотите? — подавленно спросил Прохоров.
        — Мы!? Ничего, нам и так всё известно. Подельники твои «раскололись до задницы». Так что это в твоих интересах рассказать всё, как было. И не ври! И не пытайся свалить всё на них. Не выйдет! Любой судья, увидев вас троих вместе, сразу поймёт: кто из вас хороводит! Поэтому говори правду! Глядишь, и скостят маленько со срока. За чистосердечное раскаяние и помощь следствию, — саркастически усмехнулся Олег. — Хотя я в твоё раскаяние не верю!
        — А я и не раскаиваюсь! — криво ухмыльнулся Прохоров. Он уже немного пришёл в себя. — Чика оборзел, он всегда выставлял себя круче меня. Да ещё при моих пацанах. А этих ублюдков надо в страхе держать — иначе слушаться не будут! Вот я и решил «замочить» Чику. Да и интересно было…
        — Что интересно? — ошарашенно спросил Олег.
        — Ну… как человек подыхает! Кошек и собак я и раньше «кончал», но это не то…
        Олег почувствовал непреодолимое желание придушить этого змеёныша. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. В руках у Ояра хрустнул карандаш. Владимир отвернулся к окну. Каждый по-своему пытался взять себя в руки.
        — В общем, так, — голос Олега звучал бесстрастно, — сейчас ты нам подробно всё расскажешь, а затем покажешь на месте.
        Прохоров обстоятельно, даже с некоторой долей бравады, принялся рассказывать об убийстве. Олег записывал, задавая порой уточняющие вопросы. Со стороны это могло бы показаться спокойной беседой, вроде обсуждения производственных вопросов, но, если бы стороннему человеку довелось услышать, о чём идёт речь — у него волосы бы встали дыбом от ужаса — спокойно и подробно обговаривались подробности зверского убийства… Впрочем, ничего нового Проша не сообщил, кроме несущественных личностных моментов.
        Закончив допрос, Олег приказал водворить Прохорова в «телевизор». Затем позвонил Миллеру.
        — Чего тебе? — раздался в трубке недовольный Витькин голос. — Я протокол проверки показаний Бошса заканчиваю…
        — Вить, понятые и Саныч ещё с тобой?
        — Пока здесь.
        — Витюха, огромная просьба: проведи проверку показаний Прохорова! А то боюсь, что сорвусь и закопаю его в этой яме!
        — Ладно, Олежа, не беспокойся! Сделаю в лучшем виде. У меня вся группа в полном составе, искать никого не надо.
        — Добро, заберёшь Прохорова в «телевизоре». Ожидает там своей очереди.
        На некоторое время в кабинете установилось тягостное молчание.
        — Что ему дадут? — тихо спросила Вия. За весь допрос она не проронила ни слова.
        — Лет девять, — вздохнул Олег. — У него статья начинается с десяти лет, а как малолетке и заканчивается «десяткой». Ну, годик скостят — во всём признался и сотрудничал со следствием… А подельникам его дадут и того меньше — лет восемь… Вот и получается, через восемь-девять лет эти выродки выйдут на свободу, а хорошего парня нет на свете. Гуманизм, чёрт…
        — Кощунственно так говорить, — мрачно вступил в разговор Ояр, — но мне иногда хочется, чтобы тот, кто пишет эти законы, когда-нибудь испытал их действие на себе. Чтобы он похоронил своего замордованного ребёнка, а через неполных десять лет увидел его убийц — живых и невредимых…
        — И на вид почти здоровых, — криво усмехнулся Владимир.
        — У меня в голове не укладывается, — глаза Вии всё ещё были полны ужаса, — убить за магнитофон! Как такое возможно?
        — За магнитофон… За то, чтобы сохранить авторитет среди своих ублюдков… Чтобы посмотреть, как умирает человек… Виечка, нормальным людям этого не понять! — на скулах Олега играли желваки.
        — Господи, откуда же берутся такие звери? Что же у него за семья?
        — Рос с матерью, отца не помнит, тот ушёл из семьи, когда мать ходила ещё беременной. Особого достатка в семье нет, но и не бедствовали. Можно, конечно, всё списать на безотцовщину, но таких семей тысячи, а убийцами становятся единицы. Знать бы, как и откуда появляются такие звери у нормальных людей, можно было бы хоть что-то пытаться предпринять! А так… — Олег махнул рукой.
        — Но ведь через восемь-девять лет они вернутся. Будут ходить по одним с нами улицам… Где гарантия, что они снова кого-нибудь не убьют? — Вия была близка к истерике. Впервые за последние несколько дней у неё сдали нервы.
        Олег успокаивающе гладил девушку по голове и молчал. Ему нечего было ответить…
        Прошёл месяц. Олег сидел в своём кабинете и заканчивал печатать обвинительное заключение по делу об убийстве Гунара Целмса. Были уже проведены все следственные действия, получены все заключения экспертиз… Олег рассчитывал сегодня закончить «обвиниловку» и передать дело в суд.
        Раздался негромкий стук в дверь. В кабинет вошла миловидная хрупкая женщина с затаённой болью в глазах. Олег сразу же узнал в ней Анну — мать Гунара Целмса. Он вышел из-за стола и усадил женщину на стул.
        — Чаю! Может, кофе сварить? — участливо спросил Олег.
        Ему было несколько неловко перед этой женщиной, словно какая-то доля ответственности за гибель её сына лежала и на нём. Олег прекрасно понимал, что это не так, но поделать с собой ничего не мог.
        — Спасибо, не надо, — печально, только краешками губ, улыбнулась Анна. — Я просто хотела узнать: когда мне можно забрать вещи сына?
        — После суда. Все вещи приобщены к делу в качестве вещественных доказательств. Извините, Анна, такова процедура.
        — Да нет, я ничего, просто память… — глаза женщины наполнились слезами.
        Олег налил ей стакан воды. Анна выпила и немного успокоилась.
        — Я пойду, — женщина встала и пошла к двери. Там она повернулась и посмотрела на Олега благодарными глазами. — Олег Семёнович, — Анна прижала руки к груди, — большое спасибо, что нашли нашего сына! Теперь у него настоящая могилка, есть хоть куда прийти поклониться. Весь последний год такая тяжесть на душе была, теперь немного полегчало. Ещё раз — спасибо! — женщина неловко поклонилась и вышла.
        Олег вздохнул и подошёл к окну. Накрапывал серый мелкий дождь.
        «Да, товарищ майор, — невесело усмехнулся Островецкий, — за найденных покойников тебя ещё не благодарили».
        В кабинет вошёл Виктор Миллер.
        — Был в секретариате. Тебе пакет из СИЗО, — он протянул Островецкому серый казённый конверт.
        Олег вскрыл его. Крупными неровными буквами на листе бумаги было написано:
        Дарагой следватель Олек Семенавич! Выпустить миня с тюрмы, коли можите. Сдесь очен плоха. Злые все, миня в ж…у и…ут. Атпустите, христом-богам молюс, я всё понил и никаво в Жызни больше не буду убевать!
        Никлай Захоревски.
        Олег усмехнулся и протянул письмо Миллеру.
        — Тебе его не жалко? — спросил Виктор, пробежав глазами послание.
        — Нет, — отрезал Олег, — теперь мне его не жалко!
        — А что будешь делать с этим письмом?
        — Подошью к делу — лишняя улика никогда не помешает…



        ЕЩЁ РАЗ О ЛЮБВИ

        Хмурым августовским утром за стойкой грязноватой пивной, затерянной где-то в районе Павелецкого вокзала, стояли двое мужчин в полувоенной одежде. Один — коренастый, лет сорока, с выцветшими глазами на жёстком лице, был одет в штормовку и камуфляжные брюки. Его поредевшие русые волосы были обильно тронуты сединой. Второй, высокий худощавый шатен, был лет на десять моложе. Щегольские усики несколько диссонировали с жёстким взглядом карих глаз и нахмуренным лбом. Свою камуфляжную куртку он снял и положил на стойку, оставшись в клетчатой рубашке, заправленной в джинсы. Было нечто неуловимое, объединяющее этих столь разных по возрасту и внешнему виду людей: выправка и скупые, расчётливые движения выдавали в них бывших военных, а краешки тельняшек, выглядывающие из расстёгнутых воротов штормовок, недвусмысленно указывали на принадлежность к десантному братству.
        Наплыв страждущих «поправить здоровье» был уже весьма внушителен, но, несмотря на нехватку места, к стойке десантников никто не подходил. Нет, они никого не прогоняли и никого не ругали, но почему-то ни у кого не находилось желания попросить разрешение занять место рядом с ними.
        Мужчины потягивали пиво и вели неспешную беседу, словно прощупывая друг друга, изредка обмениваясь пристальными, испытующими взглядами. Они встретились здесь случайно, но за час общения уже многое узнали друг о друге. Коренастый, представившись как Старшой, рассказал, что прослужил в ВДВ двадцать лет, из которых два пришлись на Афганистан. Последние три года он оттрубил в Таджикистане, а полгода назад в звании капитана был внезапно уволен на пенсию, после чего, не имея ни кола ни двора, поселился у случайного знакомого в небольшом латвийском городке на берегу Балтийского моря.
        — Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз! — с недоброй ухмылкой закончил он своё повествование.
        Младший скупо рассказал о себе: что он коренной москвич, старший лейтенант, отслужил десять лет, включая год в Афгане, затем комфортная, с прицелом на будущее, служба в Германии. Но после поспешного, больше похожего на бегство, вывода войск из Восточной Европы, оказался не у дел, и вот уже год кантуется в Москве без работы, прозябая на нищенскую пенсию матери.
        — Слушай, Москвич, — Старшой достал из кармана штормовки початую бутылку водки и плеснул себе в кружку, — может, всё же и тебе покрепить?
        — Не стоит, — Москвич накрыл свою кружку ладонью, — я вообще практически не пью. Так, немного пивка, иногда…
        — Ну, как знаешь, — усмехнулся Старшой, — ты как будто и не был «за речкой»[65 - «За речкой» — в Афганистане.].
        — И тем не менее не надо, — жёстко, лишь краешками губ, улыбнулся Москвич. — А всё же, что ты делаешь в Москве? — он коротко, но пристально взглянул на Старшого.
        Тот не стал спешить с ответом. Сделав большой глоток из кружки, он раздумывал: говорить или нет?
        «А впрочем, чем я рискую? — подумал он. — Если парень не подпишется[66 - Не подпишется — откажется (жарг.).], то разбежимся, как в море корабли — Москва большая, а если согласится, то такой кореш в деле — большая удача! Парень, видно, хлебнул лиха, и ручек замарать не побоится. Тем более — местный, москвич».
        — Спрашиваешь, что я делаю в Москве? — с недоброй усмешкой переспросил Старшой. — Видишь ли, я живу в Прибалтике, а сюда приезжаю подзаработать.
        — Ну, и где же ты здесь подзарабатываешь? Подсказал бы местечко! — усмехнулся Москвич, глядя прямо в глаза Старшому. Он уже всё понял.
        — Видишь ли, — Старшой выдержал взгляд, — у вас в Москве очень много довольно состоятельных людей — вот я и прошу некоторых из них поделиться.
        — А если кто-то не хочет?
        — Предъявляю аргументы, — застывшая на губах Старшого улыбочка резко контрастировала с ледяным выражением глаз.
        — Глупо!
        — ??? — сквозь лёд в глазах Старшого сквозило недоумение.
        — Видишь ли, — Москвич с еле уловимой издёвкой принял тон собеседника, — надо наоборот. В Москве надо жить, разворачивать дела — очень скоро здесь будет настоящий Клондайк. Но, чтобы раскручиваться, нужны деньги, первоначальный капитал.
        — Ну а я что делаю?
        — Не там делаешь. Ты не боишься, что те, кого ты просишь поделиться, могут в свою очередь начать охоту на тебя? Как я понимаю, возможности для этого у них имеются…
        — Но я же не идиот — я с такими не связываюсь.
        — Ну, во-первых, ты и сам можешь поначалу не понять, с кем связался, а во-вторых, в противном случае за тобой будет охотиться милиция. Люди, которые честно заработали свои деньги, просто обратятся в правоохранительные органы. Кстати, даже те, кто заработал свои деньги не совсем честно или совсем нечестно, тоже вполне могут по нынешним временам обратиться в милицию. Теперь ведь никто у потерпевшего не спросит: откуда деньжата? Так что вполне вероятно, что тебя уже ищут: или бандиты, или менты, а скорее всего, и те, и другие вместе.
        — И что же делать?
        — Поменять тактику, капитан! Вот ты живёшь в Прибалтике, а «подрабатываешь» в Москве, так? А надо делать наоборот. Вот ты думаешь: сделал «дело» в Москве — и на лёжку в провинцию. Ну, приехал ты туда с «бабками», растратил, затем опять на «дело» сюда. И так, пока не накроют, а накроют, как пить дать — не менты, так бандиты. А там пустить «бабки» в дело ты не сможешь — там ты чужой! Газеты читаешь?
        — А на хрена они мне?
        — Вот, коли б читал, знал бы, что скоро войска из Прибалтики выведут. И ты там даже свою вшивую пенсию получать не сможешь. А армия уйдёт, и такие, как ты, окажутся на виду, даже отлежаться не удастся. Не то место ты выбрал для лежбища, не то!
        — И что ты предлагаешь?
        — Ты сказал, что живёшь в городке на побережье Балтики…
        — Да.
        — И там, наверное, есть порт?
        — Ещё какой! Один из крупнейших в Союзе.
        — Ну!
        — Что ну?
        — Майн гот! Это же портовый город, порт! Это же валютчики, «деловые», проститутки, наконец, но не те шалавы, что у нас по вокзалам отираются, а холёные интердевочки… Смекаешь? Там же бешеные бабки крутятся!
        — Врубился! — Старшой с уважением глянул на собеседника. — Да, идиоты наши кадровики, что тебя из армии турнули! Небось, какого-нибудь безмозглого папиного сына оставили, а тебя вышибли…
        — Теперь это их проблемы! — глаза Москвича недобро прищурились. — Давай о деле. Возвращайся к себе и подыщи подходящий объект. Не торопись, чтобы не вытянуть пустышку. Как найдёшь — звони! Телефон я тебе записал, — он протянул Старшому салфетку с нацарапанным на ней номером. — Запомни его, а бумажку уничтожь! Зря не звони — только по делу! И ни в коем случае не из дома! Лучше всего с переговорного пункта, только постарайся быть там не очень приметным.
        Москвич пожал собеседнику руку, взял со стойки куртку и, не допив пиво, вышел из пивнушки. Старшой оценивающе глянул ему вслед. Сам того не замечая, он из ведущего в этом тандеме превратился в ведомого.
        …Конец августа выдался, как обычно, ненастным. С моря дул холодный пронизывающий ветер. В такую погоду люди стараются без нужды из дома не выходить. Поэтому и без того тихая улочка на окраине города была совершенно пустынна. Редкие прохожие шли, подняв воротники, и не обращали внимания на припаркованный к обочине старенький «жигулёнок», в котором сидели трое мужчин в пятнистых военных куртках. И это тоже не выглядело чем-то необычным — в последнее время «камуфляжка» стала весьма популярна в народе, и предприимчивые прапорщики с вещевых складов, не покладая рук, удовлетворяли всё возрастающие потребности населения в этой одежде.
        — Тыква, ты точно знаешь, что до девяти она не уйдёт? — повернул голову к водителю крепкий мужчина средних лет.
        Водитель — рослый парень со странной формой головы, из-за чего, видимо, и получил свою кличку — шумно вздохнул и потянулся за сигаретой, лежащей на панели управления.
        — Старшой, — закурив, ответил он, — я тебе уже сто раз объяснял: интерклуб открывается в девять, а ходьбы ей отсюда — ровно пятнадцать минут. Значит, она уйдёт из дома не раньше, чем в восемь сорок пять. Не будет же она в такую погоду мёрзнуть у входа, — парень говорил по-русски с лёгким латышским акцентом.
        — Смотри, Тыква! Упустим — придётся ждать возвращения, а она, скорее всего, припрётся не одна, и тогда всё дело сорвётся.
        — Пойдём в восемь тридцать, — послышался спокойный голос с заднего сиденья. — К этому времени на улице никого не будет. В этом-то и прелесть всех западных городков — к восьми-девяти часам вечера их спальные районы словно вымирают. А пока суд да дело, то, когда выйдем из дома, и вовсе стемнеет.
        — Ты, Москвич, как будто выход в «зелёнку»[67 - «Зелёнка» — поросшие лесом горные массивы, убежище боевиков (арм. сленг).] просчитываешь, — криво усмехнулся Старшой. Ему не нравилось, что приезжий берёт в свои руки бразды правления их маленькой группой, но не согласиться с его резонами он не мог. Всё, что предлагал Москвич, было чётко, обстоятельно и по делу.
        — Тыква, ты уверен, что машины не хватятся? — Москвич, казалось, не обращал внимания на недоброжелательность Старшого.
        — Уверен, это тачка соседа, а он сейчас в море и вернётся не раньше, чем через месяц.
        — Если только гаишники или пэпээсники нас в ней не прихватят, — недовольно пробурчал Старшой. — Не нравится мне в угнанной тачке сидеть.
        — Ну, это вряд ли, — усмехнулся Москвич. — Как я успел заметить, менты здесь без повода к людям не пристают, к мирно сидящим в машине мужикам цепляться не будут. А ехать нам в ней после «дела» всего пару кварталов. Потом бросим. Так что шанс попасться на ней — минимальный.
        — Ну-ну, — Старшой отвернулся к окну.
        Несколько минут сидели молча.
        — Пора, — негромко скомандовал Москвич. — Действуем, как договаривались. Напоминаю, в доме никаких имён или кличек. И вообще, старайтесь поменьше говорить.
        Все трое вышли из машины и направились к небольшому двухэтажному домику в глубине улицы. Возле невысокой калитки огляделись. Вокруг было тихо и безлюдно. Мужчины быстро вошли во двор и направились к входной двери. Там ещё раз огляделись. Не заметив ничего подозрительного, достали из карманов маски, переделанные из лыжных шапочек, и напялили их на себя…
        Хозяйка дома сидела в своём любимом кресле в спальне на втором этаже и смотрела по видику американский боевик. У неё была внушительная видеотека этих «стрелялок», а также «ужастиков» и музыкальных программ. А вот любовные мелодрамы Лиза на дух не переносила, что, впрочем, при её «профессии» было неудивительно: Елизавета Николишина была одной из самых дорогих элитных проституток города. В некоторых «нешироких» кругах общественности её знали, как Лиз. Впрочем, все девушки её круга имели броские прозвища: Кармен, Кэтти, Дайана, Линда… Оперативники, время от времени работающие с картотекой проституток, иногда спорили: кличка «Лиз» — это сокращённое имя или отражение незаурядного мастерства девицы на поприще орального секса? Все сходились на том, что истина, как всегда, находится где-то посередине.
        Сегодня Лиз решила взять себе выходной. Не то чтобы она так уж сильно замаялась на своём нелёгком «трудовом посту» — просто у неё начались периодические женские проблемы, в таком состоянии «работать» не рекомендуется — запросто можно растерять клиентуру. Поэтому Лиз, скрепя сердце, решилась на вынужденный простой. Скрепя сердце потому, что в порт зашёл филиппинский танкер. Филиппинцы, конечно, великие трудяги и за ночь измочалят так, что и пяти голландцам не снилось, но платят хорошо и дают щедрые чаевые.
        Лиза вздохнула, сожалея об утраченном заработке. Ей было двадцать восемь, и она уже начинала подумывать о завершении «карьеры». Одиннадцать лет в таком «бизнесе» — это, вообще-то, срок. Хотелось бы, конечно, отойти от дел достойно, как подруга Ритка, которая вышла замуж за капитана голландского сухогруза и переехала на жительство в славный город Амстердам. Но, как девушка практичная, Лиза прекрасно понимала, что такой шанс выпадает один на тысячу, поэтому в своих планах на будущее она так далеко не заглядывала. Кое-какой капиталец Лиза уже сколотила. В отличие от своих «коллег по цеху», заработанное она не транжирила, а бережно, цент к центу, накапливала до лучших времён. Лиз планировала ударно «потрудиться» ещё пару лет, нарастить капитал и вложить его в какое-нибудь дело, к примеру — ресторан или магазин модной одежды. Вот потому-то она и сокрушалась так об упущенной возможности подзаработать, проклиная своё женское естество, заставляющее её каждый месяц на три-четыре дня брать «отгул».
        Лизе не исполнилось ещё и семнадцати, когда в результате несчастного случая погиб её отец — бригадир на железной дороге. От него и остался домик на тихой окраинной улочке, в котором она теперь жила вместе с матерью и одиннадцатилетним братишкой, родившимся уже после смерти отца.
        Потеряв кормильца, мать с трудом тянула семью, поэтому свой выбор Лиза сделала осознанно. Едва окончив школу, она, надев коротенькую юбчонку и раскрасившись, насколько хватило умения, направилась в ресторан «Планета» — вотчину местного авторитета Каспарса, курировавшего помимо прочих «направлений» и местных «жриц любви». Нисколько не смущаясь, предстала пред грозны очи авторитета и заявила ему, что хотела бы «поработать» под его «чутким руководством». Каспарсу понравилась нахальная симпатичная пацанка, посмевшая обратиться к нему напрямую через голову сутенёров, а узнав, что она девственница, отказался от мысли «оприходовать» её самолично. Как всякий уважающий себя «бизнесмен», ставящий во главу угла только выгоду, он вскоре подложил девчонку под заезжего партийного босса, лично доставив её, наряженную в школьную форму, в охотничий домик. Получилось естественно и непринуждённо, как будто девочку только что забрали с урока. Довольны остались все: «партайгеноссе», отведавший свеженького нетронутого «мясца», местное партийное руководство, укрепившее свои позиции у вышестоящего начальства, Каспарс,
укрепивший свои позиции у местного партийного руководства, и при этом неплохо подзаработавший, и Лиза, получившая за визит двухмесячную зарплату своей матери — авторитет скупостью не страдал.
        Несколько месяцев Лиза жила с Каспарсом, обучаясь всем тонкостям будущей «профессии», после чего тот отпустил её на «вольные хлеба», предоставив право заниматься «индивидуальной трудовой деятельностью». Местные сутенёры, конечно, не раз алчно поглядывали в её сторону, прикидывая, как бы поставить в «строй» перспективную «работницу», но ссориться с всесильным авторитетом никто желания не имел.
        С первых же заработков Лиза перестроила отчий дом: новая лестница теперь вела к ней на второй этаж прямо из прихожей, и с тех пор она могла спокойно принимать клиентов, не стесняя домочадцев. Её мать, рано состарившаяся женщина, недавно вышла на пенсию и обитала с сыном на первом этаже. Братишку Лиза очень любила, учитывая разницу в возрасте, — можно сказать, материнской любовью, старалась ни в чём ему не отказывать.
        Сквозь грохот «стрелялки» Лиза с трудом разобрала тяжёлый стук в дверь.
        «Кого это там чёрт несёт»? — подумала она, спускаясь по лестнице в прихожую.
        Из гостиной доносились дикие вопли на испанском языке — мать смотрела очередной латиноамериканский сериал.
        — Кто там? — крикнула Лиза через дверь, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в дверной глазок. Однако ничего не было видно — видимо, снаружи кто-то прикрыл окуляр.
        — Открывай, милиция! — услышала она.
        — Я милицию не вызывала! — Лиза безо всякого пиетета относилась к сотрудникам правоохранительных органов. Её нередко задерживали, но после непродолжительной нравоучительной беседы и копеечного штрафа, как правило, отпускали. Иногда, когда ментам попадала шлея под хвост, её направляли на обследование в кожно-венерологический диспансер. Процедура занимала несколько дней, и это была самая большая неприятность, которую ей могла доставить родная милиция, отлучая на некоторое время от работы. Выйдя из КВД[68 - КВД — кожно-венерический диспансер.], она исправно подавала жалобу в прокуратуру, после чего перед ней исправно извинялись. Инцидент исчерпывался — до следующего раза, когда, разъярённые очередной вздрючкой от начальства, менты в очередной раз имитировали борьбу с проституцией.
        К взаимоотношениям с милицией Лиза относилась спокойно, как к издержкам профессии. Каждый раз, когда её задерживали, она полушутя предлагала в начале каждой «рабочей ночи» приходить в отдел и платить причитающийся ей штраф, но только чтобы после этого её больше не беспокоили. Однако домой к ней милиция ещё ни разу не наведывалась.
        — Короче, мотайте отсюда! Если я вам понадобилась — вызывайте повесткой! — вновь крикнула она.
        — Лиз, открывай немедленно, а не то — вынесем дверь! — грохот снаружи усилился.
        «Вот козлы, а ведь и впрямь сломают — мать с малым напугают. Ну, ничего, завтра пойду в прокуратуру — они у меня месяц отписываться будут»! — думала она, ковыряясь ключом в дверном замке.
        — Какого хе..? — начала она, открыв, наконец, дверь, но договорить не успела.
        Трое в камуфляжных костюмах и масках ввалились в прихожую. К то-то схватил её за волосы, приставил к горлу нож и, смрадно дыша прямо в лицо смесью водочного перегара и дешёвых сигарет, прорычал:
        — Глохни, сука! Ещё слово — прирежу!
        Лизу втолкнули в гостиную. Мать и братишка, сидя на диване, смотрели телевизор. Увидев дочь в руках незнакомца в маске, мать схватилась за сердце. Мальчик впал в ступор, нервно моргая широко раскрытыми от ужаса глазами. Незнакомец толкнул Лизу на диван.
        — Всем сидеть и молчать! — заорал он. — Кто вякнет хоть слово — перережу глотку!
        Вслед за ним в комнату вошли ещё двое: один — высокий и худощавый, второй — среднего роста коренастый крепыш.
        — У вас есть ордер на обыск? — несмело спросила Лиза.
        — Падла, тебе кто говорить разрешил? — парень с ножом подошёл к ней. — Ты что, дура, и впрямь решила, что мы из ментовки? — он довольно захохотал.
        Лиза сидела на диване и затравленно смотрела на налётчиков. В своём стареньком застиранном халатике и вязаных шерстяных носках она никак не походила на ту эффектную красотку, какой её привыкли видеть в интерклубе.
        Высокий вопрошающе посмотрел на парня с ножом.
        — Да она это, она! Просто в нерабочем состоянии! — заржал тот.
        — Что вам от нас надо? — тихо спросила Лиза.
        — Отдай все бабки и цацки, и мы уйдём с миром! — хохотнул налётчик с ножом.
        — Там, наверху, в секретере, — Лиза попыталась придать своему голосу уверенности. — Забирайте и проваливайте!
        Коренастый вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Какое-то время оттуда слышался звон разбитой посуды, грохот переворачиваемой мебели и приглушённый мат.
        Наконец всё стихло, и послышались шаги Коренастого, спускающегося по лестнице.
        — Вот, — он вошёл в гостиную и бросил на журнальный столик небольшую шкатулку с драгоценностями, три стодолларовые банкноты и тощую пачку советских руб лей. — Эта стерва нас за идиотов держит!
        — У меня больше ничего нет! — Лиза попыталась встать, но, получив звонкую оплеуху, рухнула на диван. Мать вновь схватилась за сердце, дыхание её стало прерывистым.
        — У неё больное сердце, ей нужен валидол! — заплакала Лиза.
        Парень с ножом вопрошающе уставился на Высокого. Тот отрицательно качнул головой.
        — Отдашь бабло — и можешь пичкать старуху валидолом, — налётчик присел рядом с Лизой, поигрывая ножом. Острием клинка он задирал ей халатик, утробно урча от удовольствия.
        Коренастый тем временем обыскивал комнату. Он выбрасывал ящики из стенки, рылся в шкафу, срывая вниз одежду.
        Высокий, засунув руки в карманы куртки, стоял посреди комнаты, покачиваясь на широко расставленных ногах.
        — Вот, ещё нашёл! — Коренастый отошёл от шкафа, держа в руках небольшую пачку руб лей.
        — Это мамина пенсия, и её сбережения на чёрный день! Больше у нас ничего нет! — всхлипнула Лиза.
        — Искать! У неё есть деньги! — негромко произнёс высокий.
        От этой короткой фразы, произнесённой спокойным бесстрастным тоном, Лизу бросило в дрожь. Она вдруг ясно ощутила, что этот просто так без добычи не уйдёт. Он изрежет их всех на куски, но своё получит…
        — Это наши последние деньги! — Лиза ещё пыталась противиться липкому страху, постепенно вползающему в её душу.
        — Послушай, Старшой, а может, употребим тёлку по назначению? Говорят, хорошо заглатывает… — хихикнул урод с ножом.
        Коренастый молча подошёл к нему и коротко ударил кулаком в челюсть. Парень обмяк на диване. Нож выпал из его руки. Старшой поднял нож и приставил к щеке Лизы.
        — Послушай, стерва! — хрипло начал он, невольно подражая интонациям Высокого. — Сейчас мы оттрахаем тебя, твою мамашу и твоего сопляка! Тебе-то ничего, но подумай: каково будет им? А если не поможет — я отрежу твоему щенку ухо!
        Лиза отшатнулась от него и вжалась в спинку дивана.
        — Нет, пожалуй, я сначала отрежу ему ухо, а уж потом займусь тобой!
        Старшой чётким расчётливым движением схватил ребёнка, прижал его голову к своей груди и коротким движением сделал надрез за ухом. Брызнула кровь, мальчик дико закричал, мать захрипела и сползла с дивана…
        — Отпусти его, я всё отдам! — взвизгнула Лиза.
        — Где? — прорычал Старшой.
        — В прихожей, в старом валенке…
        Старшой ринулся в прихожую и, спустя несколько секунд, вернулся с валенком в руках.
        — Тяжёлый! — довольно хрюкнул он, вываливая содержимое на журнальный столик.
        Высокий принялся рассматривать добычу. В целлофановый пакет были завёрнуты три толстые пачки стодолларовых купюр, небольшая стопка английских фунтов, ещё какая-то валюта. В другом пакете были драгоценности, с которых даже не сняли бирок.
        Старшой шумно сглотнул слюну.
        Лиза сидела на диване, полностью опустошённая, по-мужицки расставив ноги и бессильно свесив руки с колен. Одиннадцать лет жизни, и все надежды на будущее рухнули в одночасье.
        — Можете нас убить, но больше ничего нет, — устало вымолвила она.
        — Верю, — спокойно произнёс высокий, складывая деньги и ценности обратно в пакет. — Свяжи девку с мальчишкой, — бросил он приходящему в себя парню на диване. — Только сперва найди в коробке с лекарствами валидол и сунь старухе под язык — жмуры[69 - Жмур, жмурик — покойник (жарг.).] нам здесь ни к чему.
        Спустя несколько минут, налётчики покинули дом.
        — Засоня, вставай! — Олег почувствовал лёгкое прикосновение нежных губ к своей щеке, однако старался не подавать никаких признаков жизни, притворяясь спящим.
        Вия присела на краешек кровати и погладила его по плечу.
        — Ну же, любимый! — в мелодичном голоске девушки проскальзывал еле уловимый латышский акцент, придававший ему ещё больше шарма. Она наклонилась, чтобы поцеловать Олега в губы, и в то же мгновение очутилась в его крепких руках. Ловко, но осторожно он перебросил девушку через себя, и она оказалась рядом с ним на кровати.
        — Сдавайся на милость победителя! — довольно прорычал Олег, склонившись над ней.
        — Я уже давно сдалась, — лукаво улыбнулась Вия. Она лежала в его объятиях, всеми клеточками своего тела ощущая их мощь и нежность. Это всегда её безумно возбуждало. Она прикрыла глаза и замерла в ожидании поцелуя…
        Олег с улыбкой смотрел на девушку. Во время шутливой борьбы полы её лёгкого шёлкового халатика приоткрылись, обнажив небольшую упругую грудь с призывно торчащим возбуждённым соском. Олег почувствовал желание и нежно, только кончиком языка, прикоснулся к нему. Девушка дёрнулась и выгнулась всем телом навстречу…
        — Так ты, хитрец, уже не спал, когда я тебя будила? — смеющимися счастливыми глазами встретила Вия Олега, выходящего из ванной. Ей нравилось смотреть на эти широкие плечи борца, литую грудь, узкую, обёрнутую полотенцем талию. Почему-то особенно возбуждал её большой шрам на левом плече. Она прильнула к Олегу и поцеловала шрам.
        — Вия Карловна, а может, ну её, работу? — он нежно прижал девушку к себе. Вия преподавала в школе, и Олегу нравилось называть её по имени и отчеству. Может быть, так в нём реализовывались пробудившиеся вдруг, полузабытые и неясные юношеские устремления, адресованные когда-то молоденьким (и не очень) учительницам.
        — Олежка, даже и не думай! Тебе пора на службу, — Вия, нехотя, отстранилась от него.
        Олег вздохнул, быстро оделся и прошёл на кухню. Там его уже ждала большая чашка ароматного кофе. Олег уселся за стол, посадил девушку на колено и принялся неспешно потягивать кофе. Вия, улыбаясь, смотрела на него. Лёгкий халатик едва прикрывал красивую грудь и стройные ножки. Олегу совершенно расхотелось уходить на службу.
        — Островецкий, не заводись! — засмеялась девушка, поймав его откровенный взгляд.
        — А между прочим, ещё неизвестно, кто из нас хитрее? — ухмыльнулся Олег. — Ты ведь специально разбудила меня на час раньше!
        — Конечно, а то ты бы опять опоздал на работу!
        — Кстати, а почему ты не в школе?
        — А у меня нет сегодня первого урока.
        — Так, может, и у меня не будет?
        — Островецкий!? — девушка, смеясь, погрозила ему кулачком.
        — Эх, жизнь моя — жестянка! — шутливо пригорюнился Олег. — Вместо того чтобы лежать с хорошенькой девушкой под тёплым одеялом, я должен выходить под тоскливый серый дождь и ловить каких-то жуликов. Где справедливость?
        — Я твоя справедливость! — Вия крепко прижалась к нему.
        Олег поднял её на руки и отнёс в прихожую, где они слились в долгом поцелуе. Наконец, он опустил её на пол, чмокнул в носик и направился к двери.
        — Олежка, приходи сегодня пораньше! — Вия смотрела на него грустными глазами.
        Олег только молча пожал плечами. Конечно же, он постарается вернуться пораньше, а как сложится день — одному богу известно. За одиннадцать с лишним лет службы в милиции он давно уже перестал загадывать такие вещи…
        Насчёт тоскливого серого дождя Олег не ошибся. На дворе стояла обычная для Прибалтики начала октября слякотная хмурая погода. Небо было затянуто непроглядными тучами, моросил мелкий заунывный дождь. Олег несколько секунд постоял под козырьком подъезда, затем поднял воротник куртки и решительно шагнул в непогоду. Зонтиков он не признавал принципиально, предпочитая им свободные руки и хороший обзор. Поэтому промок он быстро и, в конце концов, вообще перестал обращать внимание на дождь. Засунув руки в карманы куртки и слегка приподняв плечи, он широко шагал по направлению к отделу милиции, размышляя на ходу.
        Месяц назад из Белоруссии неожиданно нагрянула его мать — посмотреть, как Олег один справляется с воспитанием дочери. Светланка пошла в первый класс, и бабушка решила не пускать такое важное дело на самотёк. Двух дней хватило ей, чтобы оценить ситуацию и принять решение. Она безапелляционно заявила Олегу, что забирает внучку к себе, так как при его работе он не в состоянии обеспечить девочке надлежащий уход и воспитание. Олег так же решительно ответил отказом.
        Дело в том, что четыре месяца назад, после трагической гибели жены в автокатастрофе, мать уже забирала внучку к себе, где в преддверии путча[70 - Имеется в виду августовский путч 1991 года.] девочку похитили, чтобы воспрепятствовать Олегу в расследовании убийства полковника Митрофанова. Тогда с помощью своего друга детства — майора милиции Александра Бобра — Олегу удалось отбить дочку[71 - Об этом рассказано в романе «Будь ближе к врагу своему».], но с тех пор он панически боялся отпускать её надолго от себя.
        На мать — энергичную, властную женщину — его аргументы не произвели никакого впечатления. Она заявила, что советовалась с майором Бобром, и тот заверил её, что теперь безопасности Светланки ничего не угрожает. Олег перезвонил Александру, который в своей обычной манере сначала послал его за дурацкие вопросы, а затем пояснил, что после путча у «коллег»[72 - «Коллеги» — ироничное прозвище сотрудников КГБ (милиц. сленг).] произошли очень серьёзные изменения. Майор Сидоренко, непосредственно ответственный за похищение Светланки, из органов уволен и теперь, завидев его — Александра — старается переходить на другую сторону улицы. Вообще же «контора»[73 - «Контора» — КГБ (милиц. сленг).] в настоящее время предпочитает вести себя тише воды, ниже травы, поэтому мать Олега может спокойно привозить внучку. Её безопасность он, майор Бобёр, гарантирует. Скрепя сердце, Олег был вынужден согласиться. В глубине души он понимал правоту матери, но всё равно очень скучал по малышке.
        Понимал Олег и глубинные мотивы такого решения. Мать — умная, практичная женщина — решила развязать ему руки в обустройстве личной жизни. Нельзя же зацикливаться на своём горе, нужно продолжать жить. Вот он и продолжает…
        С Вией его свёл случай — полтора месяца назад в расследовании уголовного дела было необходимо участие педагога. С тех пор они вместе. Олегу нравилась её неопытность, сочетающаяся со страстностью. Ему нравилось ненавязчиво обучать девушку премудростям взаимоотношений мужчины и женщины, его устраивала её тихая преданная любовь.
        «Так почему же ты, Олег Семёнович, заглядываешься на других хорошеньких женщин? — в который уже раз он задавал себе этот вопрос. — Почему ты никогда не отказываешься от разнузданного секса с Лидкой Ковалёвой — весёлой, разбитной девчонкой, живущей по соседству? Да потому что продолжает жить твоё тело, а сердце сковано бронежилетом, и неизвестно, когда оно его скинет! Ты отогреваешься теплом любви своих девчонок, а сам не можешь дать им своего тепла — сердце твоё не греет! Ну, и что же теперь со всем этим делать? А ничего, жить! Просто жить! А жизнь — она подскажет…»
        Олег тряхнул головой: «Хватит этих рефлексий! Ведёшь себя, как институтка»! Он с удивлением отметил, что уже несколько минут стоит под дождём у входа во флигель следственного отдела. «Доиграешься ты со своей интеллигентщиной! Будь проще — и люди к тебе потянутся»! — одёрнул он себя, вспомнив любимое изречение своего друга Ояра Долгоногова.
        Олег вошёл в свой кабинет. Первым делом он, раздевшись по пояс, повесил сушиться промокшую куртку, свитер и футболку. После чего облачился в форменную рубашку из висевшего на вешалке «дежурного» комплекта. Но согреться не удавалось. Тогда он набросил на плечи шинель и растопил печку. В кабинете стало тепло и уютно. Олег поставил стул поближе к печке и уселся на него. Хотелось ни о чём не думать — просто смотреть на огонь, наслаждаясь его теплом.
        — Привет, есаул! — в кабинет вихрем влетела Ленка Симоненко, за свой маленький рост прозванная в отделе «карманным следователем».
        Старшему следователю, капитану милиции Елене Анатольевне Симоненко исполнился тридцать один год. Дюймовочка с точёной фигуркой и детски-миловидным личиком, стремительная и непосредственная — она была любимицей следственного отдела и очень серьёзным профессионалом. Лена была замужем, растила дочь, но, как и у большинства служащих в милиции женщин, семейная жизнь у неё не задалась, брак трещал по всем швам. Свои проблемы Ленка скрывала, как могла, и на людях всегда была весёлой и улыбчивой. Многие её подследственные, обманутые «неподходящей», по их мнению, для следователя внешностью, отнеслись к ней без должной серьёзности и поплатились за это — следователь Симоненко своё дело знала туго. Совсем недавно её стараниями упекли на долгий срок матёрого рецидивиста по кличке Кость. Ленка панически его боялась — Кость запугивал её. Поэтому, в нарушение инструкции, дверь следственной камеры во время допросов всегда была приоткрыта, и около неё на всякий случай находились дежурный по ИВС и кто-нибудь из следователей. Олегу тоже не раз приходилось сопровождать её на допросы, поэтому он и решил, что Ленка
опять хочет попросить его сходить с ней в ИВС.
        — Привет, стрекоза! — улыбнулся он. — Сейчас маленько обсохну, и пойдём…
        — Куда? — от изумления у Ленки округлились глаза.
        — Как куда? В ИВС, конечно. Ты же за этим пришла — опять, небось, подстраховка нужна?
        — Нет, это нормально? Островецкий, ты совсем зарапортовался! К тебе приходит молодая, привлекательная, надеюсь, женщина, а ты зовёшь её в тюрьму, в грязную, вонючую камеру.
        — А куда мне её звать? — ошалело спросил Олег.
        — Ну, в кафе, в ресторан, — в весёлых, озорных глазах Ленки прыгали бесенята.
        — Знаешь, малая, — Олег позволял себе иногда её так называть, — ресторан и кафе могут предсказуемо закончиться постелью. М не-то так-сяк, а тебя уж прополощут по полной программе. Наши отделовские дамы такого «счастья» не упустят…
        — Да, уж тут ты прав, — Ленка решила немного сбавить обороты. Дружеская, с элементами лёгкого флирта, пикировка, грозила перейти грань, за которой предстояло уже что-то решать. События вполне могли развиться в сторону «служебного романа» со всеми его непредсказуемыми осложнениями.
        — Ладно, я побегу, — она резко повернулась на каблучках, собираясь выйти из кабинета.
        — Погоди, чего приходила-то? — задержал её Олег.
        — Господи! — Ленка всплеснула руками. — Совсем из головы вылетело, умеешь же ты запудрить мозги женщине!
        — Я!? — вытаращился Олег.
        — Замнём, — улыбнулась она. — Короче, звонили из госпиталя: Лёвка там, просил тебя срочно прийти…
        — Что случилось-то? — всполошился Олег. — Лёвка нарвался?
        — Да нет, — перебила Ленка, — просто забрали вчера вечером с аппендицитом.
        — Ф-фу! — выдохнул Олег. — Симоненко, ты всё-таки, хотя и толковая, но баба! Нет, чтобы спокойно сказать: «У начальника аппендицит, и его забрали в госпиталь». И всё ясно и понятно. А ты: «Шеф в госпитале»! Иди, знай, что там: может, подрезали или по башке тюкнули? Так и инфаркт получить недолго…
        — Господи, нежный какой! — усмехнулась Ленка.
        — Нет, вы, женщины, всё же народ особенный! — не мог успокоиться Олег. — У вас слово поперед мысли вылетает!
        — О-хо-хо! — она потянулась. — Зато вы у нас тут все сплошь мыслители: Сенеки да Гегели!
        — Ладно, — Олег махнул рукой, понимая, что острую на язычок Ленку не переспорить, — сейчас немного обсохну и поеду.
        — Я с тобой, а вещи тащи ко мне в кабинет — утюжком просушу.
        — У тебя есть утюг? — удивился Олег.
        — Заходил бы почаще к коллеге — знал бы, что у неё есть в кабинете!
        — Но утюг-то зачем?
        — Господи, нужно же иногда после работы куда-то идти, в школу к ребёнку, например, — она лукаво улыбнулась, — вот и подглаживаюсь…
        — Зачем?
        — Ну до чего же вы, мыслители, иногда бестолковыми бываете! Ну, посмотри, разве можно куда-нибудь вот так пойти? — она одёрнула на бёдрах не слишком длинную юбочку.
        — А в чём проблема-то? Нормальная юбка! Желательно, правда, чтобы покороче…
        — Островецкий!? — Ленка погрозила ему маленьким кулачком. — Я не об этом. Юбка-то мятая, а рабочий день только начался. Представляешь, как она будет выглядеть к концу дня?
        Олег только пожал плечами. Ему и в голову никогда приходило задумываться о таких вещах.
        — Ладно, майор Островецкий, с вещами на выход! — шутливо скомандовала она.
        — Слухаюсь, гражданка начальница! — улыбаясь, вытянулся Олег по стойке «смирно».
        Он снял с вешалки свои промокшие вещи и направился с ними вслед за Ленкой.
        Маленький кабинет Елены Симоненко отличался от остальных каким-то неповторимым уютом, который может привнести только женская рука. Первым делом Ленка соорудила Олегу большую чашку горячего чая, затем, разложив на столе старое байковое одеяло, принялась быстро и ловко высушивать утюгом его одежду. Островецкий с удовольствием наблюдал за ней. Постепенно в голову стали закрадываться взбудораживающие мысли, невольно возникающие у каждого нормального мужчины при виде хорошенькой женщины.
        — Ленка, — Олег счёл за благо отвлечься от «опасной» темы, — а почему из госпиталя позвонили именно тебе?
        — Позвонили полчаса назад через дежурку, а кто, кроме меня, в это время может находиться в отделе?
        — Это потому, что ты живёшь ближе всех.
        — По-моему, кто-то сегодня тоже ночевал неподалёку! — Ленка «стрельнула» в Олега лукавым взглядом.
        «Блин, — чертыхнулся он про себя, — уже все всё знают»!
        — Слушай, — Олег постарался перевести разговор на другую тему, — а почему ты меня давеча есаулом обозвала?
        — А ты клип Газманова «Есаул» смотрел? — она как-то тепло, с долей некоторого восхищения посмотрела на него. — Так вот, ты в этой наброшенной на плечи шинели с поднятым воротником очень похож на несчастного белогвардейца, покидающего родину. Это так трогательно — я даже влюбиться могу…
        — Ну, так влюбись!
        — Островецкий!? — нарочито возмущённо воскликнула Ленка. — Ты у меня доиграешься! Переодевайся! — она бросила Олегу на руки высушенные вещи.
        Замначальника следственного отдела подполковник милиции Лев Николаевич Скворцов занимал в гарнизонном госпитале отдельную палату, куда его поместили после удаления аппендикса. Дежурная по этажу провела Олега и Лену до палаты.
        — У вас пятнадцать минут! — грозно предупредила она перед тем, как пропустить внутрь.
        Скворцов лежал на койке, до пояса укрытый одеялом. Казённая пижама придавала ему несколько беспомощный вид. Глаза были прикрыты.
        — Ленка, пошли отсюда, — прошептал Олег. — Лёвка спит, придём попозже.
        — Я не сплю, — отозвался Скворцов, не открывая глаз. — Проходите, присаживайтесь…
        Олег смущённо крякнул. Лёвкой подполковника, вообще-то, называли за глаза.
        — А мы тут тебе соки принесли, яблочки, грушки, — суетился Олег, пытаясь сгладить неловкость.
        — Клади на тумбочку, потом разберусь, — Скворцов открыл глаза. Еле заметная улыбка тронула его губы.
        Островецкий и Лена послушно присели на стоящие около койки стулья.
        — В общем, положение такое, — Лев Николаевич, улыбаясь, оглядывал своих подчинённых, — я попал сюда, как минимум, на неделю. Федотыч в отпуске, так что, Олег, принимай отдел!
        — А почему я? Я не хочу! У меня куча дел. Пусть кто-нибудь другой командует — вот хотя бы Ленка!
        — Олег, — поморщился Скворцов, — что за детский сад? Хочу, не хочу! Ты старший следователь по особо важным делам — на данный момент выше всех по должности в отделе. Тебе и принимать его, и это не обсуждается! Или мне Федотыча из отпуска отозвать? — хитро прищурился он.
        — Нет, не надо его отзывать! Пусть себе отдыхает, — немедленно отозвался Олег.
        Начальник следственного отдела подполковник милиции Иван Федотович Баранников, иначе Федотыч, находился в данный момент в очередном отпуске за пределами республики. Олег невольно поёжился, представив себе, какие громы и молнии обрушатся на его голову, если Федотыч будет отозван из отпуска. Ветеран Афганистана Иван Федотович покладистым нравом никогда не отличался и мог пуститься в разнос, невзирая на должности и лица. Предпенсионный возраст только добавлял перца его характеру. В прокуратуре и руководстве местной милицией его даже немного побаивались — ершистый ветеран заводился с полуоборота, отстаивая интересы своей службы. Впрочем, так же легко могло достаться на орехи и подчинённым. Несомненным достоинством Федотыча было то, что отходил он так же быстро, как и заводился. Олег имел такой же неуступчивый характер, поэтому отзыв Ивана Федотовича из отпуска мог вылиться в грандиозный «бой быков».
        — Нет уж, — тряхнул Олег головой, — пусть Федотыч отдыхает! Неделю я как-нибудь отмучаюсь.
        — И то верно, — с ехидцей усмехнулся Скворцов. — Тем более что «старик», видимо, собрался на пенсию.
        — Как? — Олег подскочил на стуле. — Ему же только сорок восемь. Служить и служить!
        — Да так, — невесело улыбнулся Скворцов. — Говорит: устал. И в республике сейчас творится что-то непонятное. Неизвестно ещё, как новые власти будут относиться к старым кадрам. Вот Ваня и решил на пенсию уйти. Тем более что должности зама у нас с нового года в штатном расписании уже не будет, вместо неё введут ещё одну вакансию старшего следователя, чтобы хоть немного снизить нагрузку на остальных. Итак, блин, уже задыхаемся в криминале! Так что я с нового года ваш новый начальник, а ты, Олег, выходит, станешь вторым лицом в отделе.
        — Покорнейше благодарю! — в голосе Островецкого сквозило раздражение. Он уже сообразил, что новый статус грозит ему лишними проблемами. Теперь ему постоянно придётся замещать Лёву, и не на неделю, а по месяцу и больше. — Интересно, а кем начальство собирается заполнить вакансию? Следователя подыскать — это не пацана с улицы притащить! Вы с Федотычем нас по бусинке подбирали, годами шлифовали…
        — Вот, Олег, ты уже начинаешь думать, как начальник. Молодец! А насчёт вакансии — так Федотыч пока останется вольнонаёмным следователем.
        — Это ещё что за хрень? Как это? — у Островецкого округлились глаза.
        — А так: в связи с резким ухудшением оперативной обстановки и острой нехваткой опытных следственных работников отныне разрешается привлекать на службу в качестве вольнонаёмных следователей пенсионеров МВД. Будут получать оклад по должности с сохранением пенсии. За «погоны»[74 - «За погоны» — доплата за воинское звание, часть денежного содержания работников милиции.] им, естественно, доплачивать не будут.
        — Цирк!
        — Ну, цирк — не цирк, а для нас это лучший выход. Будем потихоньку подыскивать Федотычу замену, а он пока при пенсии и любимой работе останется.
        — А кто ж нас теперь будет защищать? — подала голос Ленка.
        — Да, кстати, Лёва, отныне тебе придётся оборонять нас от «супостатов». Теперь и розыск, и прокуратура навалятся — только держись! Обязательно попробуют дёрнуть одеяло в свою сторону! — поддержал её Олег.
        — Как навалятся — так и отвалятся! — усмехнулся Скворцов. — Для этого совсем не обязательно драть глотку, как Федотыч. Достаточно просто спокойно, но твёрдо сказать «нет»!
        В палату заглянула дежурная по этажу.
        — Как вам не стыдно, — грозно начала она, обращаясь почему-то только к Олегу, — я разрешила вам зайти на пятнадцать минут, а вы сидите уже полчаса!
        — Красавица, — Олег проникновенно уставился на неё, — мы каемся, извиняемся и покидаем ваше богоугодное заведение.
        «Красавица», которой уже было за сорок, зарделась и вышла из палаты. Островецкий проводил её сладчайшей улыбкой.
        — Ладно, Лёва, мы пошли, — Олег попрощался со Скворцовым за руку. — Поправляйся, отлёживайся, пока есть возможность! Скоро ведь армию выведут отсюда, госпиталь тоже закроют — где тогда лечиться будем?
        Олег и Лена ушли. Скворцов проводил их задумчивым взглядом. Поразмышлять было над чем: всё, что выстраивалось и шлифовалось годами, в одночасье рушилось, и он не знал, как это сохранить…
        Утро снова началось с истязания пишущей машинки, но ненадолго. В кабинет без стука ворвался Витька Миллер. Не нужно было быть великим физиономистом, чтобы сообразить: случилось нечто экстраординарное.
        — Олежа, мне нужна твоя помощь! — заявил Витька с порога.
        — Излагай! — буркнул Олег, не отрываясь от машинки.
        — Нужно ехать!
        — Поедем…
        — Но это может быть опасно!
        Олег оторвался от клавиатуры и посмотрел на Виктора. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что Миллер не шутит.
        — Подожди, сейчас добью фразу, — Олег допечатал до абзаца, встал из-за стола и надел куртку. — Пошли!
        — Но ты даже не знаешь, в чём дело!
        — По дороге расскажешь.
        Олег и Виктор торопливо шагали к автобусной остановке. Миллер на ходу закурил и принялся вводить Островецкого в курс дела.
        — Понимаешь, утром позвонила Анита Каменева — жена моего школьного товарища Игоря Каменева. Ты же их знаешь. Так вот, Камень дома не ночевал…
        — Ха! Вот новость! Наверное, у бабы какой-то завис…
        — Не перебивай! Не тот случай. Анита сказала, что вчера вечером Камень пришёл домой сам не свой. Он встретил в городе свою одноклассницу — Ирку Суркову. У них в школе большая любовь была. Потом Игорёк ушёл в армию, а Ирка вышла замуж, сына родила, но уже лет десять, как разошлась…
        — Подожди, Анита в курсе насчёт Камня и Сурковой?
        — Конечно, это же до неё было. Короче, Игорь встретил Ирку, а та ему рассказала, что последние полгода живёт с одним уродом. Мало того, что этот тип поселился в её квартире, так ещё и кореша приволок. Оба не работают, бухают. Малого пришлось к матери отправить. Но и это ещё полбеды. Этот урод живёт за её счет и её же избивает по-чёрному. А самое мерзкое — заставляет её спать со своим корешем, сопротивляется — они её метелят и форменным образом насилуют. Представляешь, каково было Игорю это слышать? Вчера вечером Камень поехал к Ирке, чтобы выгнать этих отморозков, и с тех пор ни слуху ни духу.
        — Твою мать! Это мне не нравится…
        — И мне. Камень — не пацан с рогаткой, мужик серьёзный, в десантуре служил…
        — А Анита что, не могла вчера вечером позвонить? На крайняк, ночью?
        — Да что ты от бабы хочешь? Мозгов у неё, как у курицы…
        — Ладно, на месте разберёмся…
        От автобусной остановки до дома Ирины Сурковой Олег и Виктор почти бежали. Ирина проживала в крупнопанельной пятиэтажке, построенной ещё в шестидесятые годы. Виктору когда-то доводилось бывать у неё дома вместе с Камнем, поэтому он уверенно вёл Олега за собой. В подъезде с заплёванными обшарпанными стенами немного перевели дух. Поднялись на третий этаж.
        — Здесь, — прошептал Виктор, указав на дверь справа.
        — Уверен?
        — Уверен!
        Островецкий приложил ухо к двери. В квартире явно кто-то находился — были слышны приглушённые голоса.
        — Люди внутри есть, — прошептал Олег, — а вот сколько их — хрен его знает! У тебя пушка с собой? — покосился он на Витьку.
        — Конечно, но зачем? — вытаращился Миллер.
        — Будешь меня прикрывать — иди знай, сколько их там.
        — А чего ты свою не достанешь?
        — Одной хватит, в конце концов, там же не банда со стволами засела! А мне нужны свободные руки. И так творим, хрен знает что! По сути, мы сейчас будем совершать незаконное проникновение в жилище, и, если Камня там нет — то нам звездец! Век будем отписываться.
        — Так что же делать?
        — Проникать! — недобро усмехнулся Олег. Как всегда в минуту опасности, он был собран и напоминал готового к прыжку хищника. — Вить, я позвоню, а ты уйди с линии возможного огня — мало ли что! Прикройся стеной. В хату влетаем вместе, а там — по обстоятельствам. Стрелять только в самом крайнем случае. Ну, с Богом! — он, прислонившись к стене, нажал кнопку звонка.
        К двери долго никто не подходил. Олег звонил не переставая. Наконец, в прихожей послышались шаги.
        — Кто там? — голос человека за дверью показался Островецкому знакомым: какой-то гнусавый и надтреснутый.
        — Открывай, милиция! — рявкнул Олег.
        — Я милицию не вызывал! — донеслось из квартиры.
        — А мы без приглашения! — Островецкий забарабанил кулаком в дверь, стараясь не высовываться в дверной проём.
        — Я не знаю: мент ты или нет, но, в любом случае, — вали отсюда подобру-поздорову, пока кости целы!
        — Ну, мудак, — прохрипел Олег, — ты сам напросился! Витёк, прикрывай! — он выскочил на лестничную площадку и с трёх шагов в прыжке саданул ногой в дверь, целя пяткой в район дверного замка. Хлипкая филёнка не выдержала, и дверь с треском распахнулась. Одним прыжком Олег преодолел прихожую и ворвался в гостиную, столкнувшись в дверном проёме с невысоким лохматым брюнетом. Не снижая темпа, Островецкий от души врезал ему локтем в челюсть и бросился ко второму мужику, поднимающемуся с дивана в глубине комнаты. Краем глаза он заметил, что «чернявый» от его удара рухнул в кресло, попытался встать, но… Витька не зря считался лучшим футболистом в отделе: сложившись в стиле своего любимого Юргена Клинсмана, Миллер с подъёма, как по мячу, приложился к голове «чернявого». Тот дёрнулся и затих. Коренастый тем временем прыгнул к Олегу, явно пытаясь срубить его хуком справа.
        Островецкий сблокировал руку, полушагом влево ушёл от противника, по инерции проскакивающего мимо, и, развернувшись на девяносто градусов, слегка подпрыгнул, выбрасывая колено вверх. При этом руки его оказались на затылке «коренастого». Увлекаемый массой своего грузного тела, получившего дополнительное ускорение от рук Олега, мужик буквально врезался физиономией в колено Островецкого. Удар был такой силы, что Коренастый на мгновение потерял ориентацию и стоял, пошатываясь, пока зубодробительный прямой в челюсть не распростёр его на диване.
        И только сейчас Олег заметил Игоря, сидевшего привязанным к креслу в другом углу комнаты. Островецкий облегчённо вздохнул: они нашли-таки Камня — живого и почти невредимого. Да и их с Витькой действия теперь можно считать вполне оправданными. А, не дай бог, Игоря бы здесь не оказалось? Получилось бы, что два вооружённых мента ворвались в квартиру добропорядочных граждан, устроили погром и отметелили хозяев. Олега даже передёрнуло от захватывающей «перспективы». Тут, пожалуй, никакие прежние заслуги не помогли бы…
        Приглядевшись к Игорю, Островецкий стал закипать гневом: Камень сидел привязанный к креслу, рот его был заклеен скотчем, лицо — сплошные синяки и ссадины. Олег отодрал скотч. Игорь вскрикнул от боли — губы его были разбиты.
        — Извини, брат, — смущённо сказал Олег, развязывая Камня. — Как ты? Кости целы?
        — Да вроде целы, — облизывая разбитые губы и морщась от боли, ответил Игорь. — Я пришёл сюда вчера вечером, потребовал, чтобы эти козлы оставили Ирку в покое и убирались отсюда. Ну, а они набросились на меня… Да, если бы поодиночке, я бы из каждого отбивную сделал, а с двумя — не справился, — Камень смущённо вздохнул…
        — А чего один попёрся? У тебя что, друзей нет? Позвонить тяжело было? — раздражённо спросил Олег.
        — Да я думал, что управлюсь, — потупился Игорь, — не хотел вас дёргать…
        — Индюк тоже думал, — мрачно усмехнулся Олег. Гнев при виде избитого приятеля только усиливался, постепенно превращаясь в холодную ярость.
        — А правильно тебе, Камень, по рёбрам настучали! — хмуро встрял в разговор Виктор. — Наука будет! Может, в следующий раз сначала башкой своей дурной подумаешь… Друзей ему, видишь ли, тревожить неудобно… Идиот!
        — Ладно, Витёк, — повернулся к нему Олег, — потом этого охламона воспитывать будем. Давай, Аника-воин, — Островецкий перевёл взгляд на Каменева, — рассказывай дальше!
        — Ну, а что дальше? — вздохнул Игорь. — Свалили они меня, ногами побуцкали. Потом привязали к креслу и метелили всю ночь. Выпьют, закусят — побьют, выпьют, закусят — побьют. «Бугай» почти не бил, так — пару раз махнул и всё. А вот Альбертик, с-сука, — Камень кивнул на «чернявого», — вовсю изгалялся. Удары, падла, на мне отрабатывал — каратист хренов!
        Ярость наконец нашла адресата. Олег молча повернулся и с прищуром посмотрел на «чернявого», съёжившегося в кресле и с трудом приходившего в себя.
        «Да это же Альберт Аваньян собственной персоной! Как я его сразу не признал»? — усмехнулся Островецкий, вспоминая свое «знакомство» с ним.
        …Тогда, десять лет назад, они с Алёнкой пошли в ресторан отметить годовщину свадьбы. За столик к ним подсел этот «джигит». Олегу он сразу не понравился: развязанной манерой поведения, кривой ухмылкой, искривлённым, видимо, от удара носом, гнусавым надтреснутым голосом, даже походкой. Тот ходил, как-то скособочившись, приподняв правое плечо. Немного выпив, Альберт — так представился «джигит» — повёл себя вызывающе: принялся громко восхищаться Алёнкиными ногами, затем, пригласив на танец, попробовал прижиматься, за что сразу же огрёб пощёчину.
        Олег не стал его бить в зале — зачем портить людям вечер? Для разговора он пригласил Альберта в туалет. Тот горделиво проследовал за ним, всем своим видом показывая: сейчас вы посмотрите, как я уделаю этого красавчика. В туалете «джигит» встал в позицию каратиста, явно подражая Брюсу Ли, и принялся выделывать пасы руками, шипя и завывая при этом. В конце концов, Олегу надоел этот цирк, и он с носка зарядил «мастеру восточных единоборств» промеж ног. «Каратист» хрюкнул и, хватая ртом воздух, опустился на колени. Олег посоветовал ему попрыгать на пяточках — помогает — но прекращать «воспитательную работу» не стал. Он за шиворот затащил почти не сопротивляющегося и воющего от боли Альбертика в туалетную кабинку, засунул его голову в унитаз и спустил воду. Затем долго объяснял «джигиту» всю неприглядность его поведения.
        Но на этом «воспитательный момент» не закончился. Олег притащил мокрого и слегка пованивающего Альбертика в зал и заставил извиниться перед Алёнкой и перед публикой, после чего вытолкал из ресторана взашей, посоветовав больше не попадаться на глаза. «Джигит» внял — урок оказался весьма впечатляющим. А узнав окольными путями, что Островецкий служит в уголовном розыске, вовсе перетрухнул. Во всяком случае, Алёнка рассказывала, что, случайно завидев её, Альбертик предпочитает переходить на другую сторону улицы. Олег же тогда, на всякий случай, «пробил» незадачливого «каратиста» по своим каналам, справедливо рассудив, что этот подонок когда-нибудь себя ещё проявит.
        — Так это ты, мудила! — вид Островецкого не предвещал Аваньяну ничего хорошего. — Я ведь говорил тебе: не попадайся на моём пути!
        Олег двинулся к нему. Альбертик испуганно вжался в кресло.
        — Командир! — завизжал он, обращаясь к коренастому бугаю, — убей их! Ты же афганец, десантура. Мочи их!
        Сам он почему-то «мочить» никого не собирался, только вытянул перед собой руки, словно пытаясь защититься от надвигающегося Олега. Островецкий прихватил его запястье, слегка вывернул и с силой надавил подушечками пальцев на ногти. Аваньян взвыл от боли.
        — Они и вправду менты? — хрипло спросил Коренастый, затравленно озираясь на диване.
        — Ну и что? — простонал Альбертик, извиваясь в кресле. — Они не имели права врываться в дом! Мочи, — договорить он не успел. Олег коротким хуком отправил его в глубокий нокаут.
        Коренастый зашевелился. Витька с издевательской улыбочкой покачал у него перед носом пистолетом — не стоит, мол.
        — Да я ничего, — угрюмо пробормотал тот. — Я же не идиот.
        — Игорёк, а где Ирина? — за перипетиями событий Олег не сразу заметил отсутствие хозяйки.
        — Она в спальне, — хмуро ответил Каменев. — Этот козёл, — он кивнул на Альбертика, — запретил ей выходить.
        — Понятно. Я пойду и поговорю с ней, а вы присмотрите за этими орлами. Витька, если бугай начнёт дёргаться — прострели ему колено. Слышь, Командир, — Олег заглянул «коренастому» в выцветшие злые глаза, — тебя касается!
        Тот поспешил отвести взгляд. Он уже понял, что этих ментов лучше не раздражать. Особенно усатого здоровяка с пылающими холодной яростью глазами.
        — Ну, с этим у нас консенсус, — подражая интонациями Горбачёву, усмехнулся Олег. — А Альбертику, когда очухается, можете сделать физическое замечание. Я думаю, ты, Игорёк, не откажешь себе в этом удовольствии. Только не по рылу! Оно у него и так уже на задницу похоже…
        Войдя в спальню, Олег увидел сидящую на кровати Ирину. Они не были знакомы лично, но Островецкий не раз видел в городе эту эффектную шатенку. Правда, в последнее время она уже не выглядела так привлекательно, как прежде, а сейчас на неё и вовсе было жалко смотреть. Ирина сидела, поджав ноги к коленям, безуспешно пытаясь прикрыть разорванным байковым халатиком одновременно колени и грудь. Лицо, руки и ноги женщины были в сплошных кровоподтёках и ссадинах. Особенно тщательно она пыталась прикрыть грудь. Олег развёл ей руки и увидел огромный синяк чуть выше соска.
        «По груди, паскуда, бьёт», — он скрипнул зубами. Захотелось выйти и отметелить «джигита» до полусмерти. Островецкий с трудом сдержал себя.
        — Меня зовут Олег, — представился он, стараясь говорить спокойно.
        — Я знаю, — тихо сказала женщина. — Я вас в городе видела…
        — Ира, — перебил он, — давай на «ты». Я друг Витьки и Игорька. Расскажи, что вчера произошло?
        — Это я во всём виновата, — женщина с трудом подавляла рыдания. — Встретила вчера случайно Игоря и расплакалась ему. А он вечером пришёл и стал требовать, чтобы Альберт и Командир убирались вон. Те набросились на него, а меня прогнали в спальню. Я слышала, как они его били и били. А потом Альберт, уже сильно пьяный, пришёл и избил меня. Он потребовал, чтобы я с ним переспала. Я не хотела. Он снова избил меня и заставил. Я пыталась перенести это молча, а он стал меня душить и потребовал, чтобы я громко стонала и изображала удовольствие. Это он специально, чтобы Игорьку было больнее. Даже дверь в спальню не закрыл, — Ирина заплакала.
        Олег присел рядом с ней на кровати и неловко погладил её худенькое плечо.
        — Ирочка, ты успокойся, — приговаривал он, — не плачь. Давай поступим так: ты пишешь заявление, и мы тотчас задерживаем обоих. А потом освидетельствуем тебя в травмпункте, и я тебе гарантирую: упакую Аваньяна в камеру. Если не изнасилование, то уж нанесение побоев я ему точно пришью.
        — Нет, Олег, — женщина уже справилась со слезами, — спасибо, конечно, за участие, но ничего не надо. Я ведь когда-то пыталась напугать его милицией, а он заржал мне в лицо и сказал, что менты ничего ему не сделают. Максимум посадят на пятнадцать суток или дадут несколько месяцев условно. А он, когда выйдет, расправится с моим сыном и матерью. Я боюсь его — он страшный человек, зверь! — она прижалась к груди Олега, словно стараясь найти защиту, и вновь разрыдалась.
        Островецкий гладил её по спине и не знал, как утешить. Ему было безумно жаль эту забитую, затравленную женщину, но он не знал, как ей реально помочь. Если она не напишет заявление, то все их усилия окажутся тщетными — этот подонок будет продолжать как ни в чём не бывало измываться над ней.
        — Ира, — Олег попытался зайти с другого конца, — а зачем ты вообще с ним сошлась? Неужели не видела, какой это выродок?
        — Сначала он не был таким. Цветы дарил, ухаживал красиво. Я даже подумала, что, наконец, и мне улыбнулось женское счастье. Даже показалось, что я влюбилась. Но это продолжалось недолго. Сначала он потребовал, чтобы я отправила сына к маме — Сашка ему, видите ли, мешал. Потом стал выпытывать про моих мужиков. Ну, я ему честно про всех рассказала — не так-то много их у меня и было. Тогда-то он меня первый раз избил. Кричал, что я потаскуха. Потом просил прощения. Потом снова избил. А через некоторое время привёл этого… Командира. Бросил работу. Они вместе пили — у Командира иногда водились деньги, а когда они заканчивались — забирали у меня. Однажды они напились, и Альберт стал орать, что для друга ему ничего не жалко — даже меня. В общем, он заставил меня переспать с Командиром, а потом избил. Орал, что я шкура последняя, что он видел, как я тому с удовольствием «подмахиваю».
        Со временем это стало происходить чаще — они напивались, залазили ко мне в постель и вытворяли всё, что им заблагорассудится. А потом Командир уходил, а Альберт принимался избивать меня, говорил, что я — развратная шлюха, которой нравится, что её имеют во все дыры, — Ирина вновь заплакала.
        — Так чего же ты его не выгнала вместе с дружком?
        — Уже не могла, он стал угрожать расправой над Сашкой и мамой.
        — Ирочка, этот урод блефует! Он чувствует, что ты его боишься — вот и издевается. Такие всегда измываются над слабыми, а когда получают отпор — прячутся в кусты. Ира, я тебя умоляю: напиши заявление! Позволь помочь тебе! Увидишь, никого он не тронет. Мы его так прессанем, что он забудет мать родную.
        — Нет, Олеженька, спасибо, только я писать ничего не буду. Вы ведь не можете гарантировать, что его непременно посадят надолго, и охрану моим близким дать тоже не можете. За себя я не боюсь — мне всё равно, а вот за сына с мамой… Ты даже не представляешь себе, на что способен этот зверь.
        — Ира, Ирочка, услышь меня! — Олег вскочил и заметался по комнате. — Это добром не кончится. Он просто так не отстанет. Напиши заявление, иначе мы не сумеем тебе помочь!
        — Нет, — твёрдо ответила она. — Я не могу рисковать близкими. Спасибо тебе, Олег, спасибо ребятам. Вот выговорилась — и на душе легче стало! А теперь уходите. Пожалуйста!
        Олег в отчаянии махнул рукой и вышел из спальни. Альбертик сидел, скукожившись в кресле, прикрывая живот руками — Игорёк от души «потрудился» над его внутренними органами.
        — Мы уходим, — мрачно заявил Олег. — Она не хочет писать заявление.
        — Как? — вытаращился Игорь. — Я попробую поговорить с ней!
        — Попробуй, попытка — не пытка…
        Каменев зашёл в спальню и прикрыл за собой дверь. Чем дольше он там находился, тем увереннее чувствовал себя Аваньян. Он уже понимал, что Ирина не будет писать заявление, и считал себя неуязвимым.
        — Короче, менты, — заявил он, ухмыляясь разбитыми губами, — валите отсюда подобру-поздорову. Я вот завтра сниму побои и накатаю заяву в прокуратуру — вы у меня ещё попляшете!
        Зря он это сказал. Олег, и так с трудом сдерживающийся, на мгновение потерял контроль над собой. Одним прыжком он подскочил к Аваньяну и во всю мощь ударил его ногой в живот. Не помогли даже руки Альбертика, прикрывающие солнечное сплетение. «Джигит» икнул и впал в прострацию. Олег подошёл к «коренастому».
        — А ты, чмырь, вроде бы бывший офицер? — хрипло рявкнул Островецкий.
        — Бывших офицеров не бывает, — высокопарно заявил Командир, на всякий случай, отстранившись от пылающих яростью глаз Олега.
        — Ах, так ты у нас настоящий? Как же ты, твоё благородие, спишь с женщиной, а потом позволяешь избивать её? Гнида ты, а не офицер! Сколько же вас, поганцев таких, звёздочки на себя нацепили? Офицерами себя называют? Быдло в погонах!
        Из спальни вышел Камень и отрицательно покачал головой.
        — Уходим, — жёстко сказал Олег.
        — Я остаюсь! — заявил Игорь.
        — Каменев, на выход! — прикрикнул Островецкий.
        — Олег прав, — Виктор положил Игорю руку на плечо. — Сейчас надо уйти, — он стал тихонько подталкивать Каменева к выходу.
        Островецкий схватил немного пришедшего в себя Аваньяна за кадык и подтянул к себе.
        — Слушай, горны арол, и запоминай каждое моё слово, — Олег говорил негромко, но голос его звенел от ярости. — Если с Ириной что-нибудь случится — я тебя из-под земли достану! Проклянёшь тот день, когда на свет вылупился! — он отшвырнул Аваньяна и демонстративно брезгливо вытер руки о джинсы.
        Олег и Виктор вышли из квартиры, уводя с собой упирающегося Игоря.
        На улице Виктор и Игорь закурили. Олег пожевал мундштук, но курить не стал и вернул сигарету Миллеру.
        — Ребята, что же делать? — спросил Каменев, сделав глубокую затяжку. — Нельзя так её оставить.
        — А что мы можем сделать без заявы? — вздохнул Витька. — И так нам с Олежкой придётся отписываться от прокуратуры — этот урод свои права знает. Да и у второго харя разбита…
        — А я скажу, что это моя работа, и вы здесь ни при чём, — заявил Игорь.
        — Давай мы уж как-нибудь без тебя разберёмся, — хмуро буркнул Олег. — А ты, Миллер, спрячь, наконец, пушку — народ от тебя шарахается!
        Только сейчас Витька обратил внимание, что продолжает сжимать в руке пистолет. Он торопливо спрятал его в наплечную кобуру.
        — Меня не это сейчас волнует, — продолжил Олег. — С прокуратурой мы худо-бедно разберёмся.
        А вот Ире и её семье как помочь? Ну перетрём с участковым, чтобы почаще проверял адрес, да толку от этого? Он же не может здесь дневать и ночевать.
        — Дежурных сориентируем, чтобы направил сюда наряд ППС. Пусть крутятся в районе, — предложил Витька.
        — И что это даст? — усмехнулся Олег. — Они же не могут постоянно торчать под её окнами. Нет, надо решать что-то кардинально. Камень, может, твоя жена её уговорит? Женщины друг друга быстрее поймут.
        — Я поговорю с Анитой, — неуверенно ответил Игорь.
        — И скажи ей, что сейчас не время для глупой бабской ревности, — хмуро сказал Олег. — Дело слишком серьёзное. Что-то у меня на душе неспокойно, — он в сердцах пнул ногой штакетник палисадника. — Твою мать! Омерзительно знать, что творится беспредел, и не иметь возможности вмешаться.
        — А я вот читал, что на Западе в таких случаях сначала изолируют буяна, а уж потом разбираются, кто прав, а кто нет, — вздохнул Миллер. — И никакой заявы для этого не требуется.
        — Так то на Западе, — усмехнулся Олег. — Они вообще там загнивают и пахнут. Ладно, пошли, мужики, нечего здесь торчать, как три тополя на Плющихе. Вить, съезди с Камнем в травмопункт, сделайте освидетельствование — вдруг пригодится…
        Прошло несколько дней. Несмотря на рутину следственных будней Олег не забывал минимум раз в день созваниваться с участковым Виктором Степановичем Копейко. Старшему лейтенанту было тридцать четыре года, но все обращались к нему по имени-отчеству, чему немало способствовали степенность и рассудительность участкового и его гражданская профессия школьного учителя.
        К просьбе следаков взять под особый контроль всё происходящее в квартире Ирины Сурковой Виктор Степанович отнёсся со всей серьёзностью. Жил он недалеко, можно сказать, по соседству, поэтому со свойственной ему методичностью каждое утро по пути на службу и каждый вечер по пути домой посещал проблемную квартиру. Ирины по утрам не было — она начинала работу рано. Аваньян встречал Виктора Степановича неизменной улыбкой и поил чаем. По вечерам Суркова и Альбертик обычно находились дома, и внешне у них было всё благополучно. Командира участковый не застал ни разу. Скорей всего, зная приблизительно время посещения Степанычем квартиры, тот старался вовремя слинять, чтобы избежать расспросов дотошного мента.
        Это утро Олег по привычке начал со звонка участковому.
        — Привет, Степаныч! — бодро начал он. — Как там наши подопечные?
        — Здорово, Олег! Если честно, вы меня уже заколебали, — раздался в трубке недовольный голос Копейко. — Не успел Миллеру доложиться, теперь ты звонишь. Вы что, меня теперь всем следственным отделом проверять будете?
        — Витька, не скули! Сам понимаешь, не из любопытства…
        — Уж и побрюзжать нельзя?
        — Ладно, рассказывай!
        — Да всё, как всегда: чинно и пристойно. У Ирины синяков и ссадин почти не видно — всё заживает потихоньку, да и макияжем она успешно пользуется…
        — Но?
        — Олег, я не верю в эту тишину, и елейным улыбочкам Аваньяна не верю. Там страх просто физически ощущается. В любой момент может всё взорваться.
        — Ты говорил с ней?
        — Говорил. Встретил один раз, когда она на работу шла, проводил до остановки… Не будет Ирина ничего писать. Она так запугана — словами не передать. Я такого ещё не видел.
        — Витёк, но надо же что-то делать!
        — А что я могу? В старые добрые времена попробовал бы за тунеядство привлечь, а сейчас эту статью отменили. Я, конечно, собираю на Аваньяна материал, предостережения ему выписываю за проживание не по месту прописки. Но, сам понимаешь, всё это — как слону дробина. В любом случае, не один месяц пройдёт, прежде чем удастся накопать что-то реальное.
        — А пока?
        — А пока будем держать его на особом контроле. Может, и не станет дёргаться, зная, что он под постоянным надзором.
        — Твои слова бы — да богу в уши! Ладно, что по второму?
        — Да не застал я его ни разу. Этот Командир старательно избегает встречи со мной.
        — Так, может, слинял уже?
        — Да там он — я с бабульками около подъезда побеседовал.
        — Чёрт! Как же я лоханулся? Надо было ещё тогда его личность пробить…
        — Да брось, Олежа, упрекать себя. Как я понимаю, тогда не до этого было? А Командира я всё равно пробью. Он же привык, что я посещаю их в один и то же час, а я нагряну в совершенно другой…
        — Только, Витёк, будь осторожен! Этот урод намного опаснее Аваньяна. Тот больше языком болтает… Короче, притворись вещмешком: если он скажет, что документов нет — не настаивай. Скажи: мол, завтра приду, и уходи — вызывай ППС, а лучше позвони мне. А если хочешь его сразу накрыть — обязательно прихвати патрулей.
        — Да ладно, не учи — не первый день замужем! Вот ещё что, Олег: на следующей неделе я уезжаю в Ригу на усиление. Дней на десять…
        — Ну, ты же старший участковый. Поручи своим архаровцам…
        — Не перебивай! — в Викторе Степановиче проснулся строгий школьный учитель. — Я им, конечно, дам инструкции, но ты же понимаешь: у них свои участки, свои дела, да и они не знают всех нюансов. Так что, пожалуйста, вместе с Миллером проконтролируйте их. А я их предупрежу, чтобы не ерепенились.
        — Думаешь, кто-то попробует?
        — Против тебя? Ну, таких самоубийц нет, но на всякий случай проинструктирую… Ладно, всего тебе!
        — И ты не болей!
        И снова Олег достал из сейфа дело по разбойному нападению на валютную проститутку Николишину. Оно было совершено в последних числах августа, дело возбудили первым сентября — обычная практика, чтобы не портить месячную отчётность. Но тогда Олег, по горло занятый расследованием убийства Целмса[75 - Об этом рассказано в романе «Выродки»], лишь просмотрел материалы и, сразу прикинув, что зацепок практически никаких, забросил их в сейф: одним «тёмным»[76 - «Тёмное дело» — нераскрытое преступление, аналог российского «висяка» (милиц. сленг).] больше — не велика разница. Но до первого ноября, когда нужно будет приостанавливать предварительное расследование, осталось только три недели, а в деле — конь не валялся. Нужно было хотя бы подробно допросить потерпевших и немногочисленных свидетелей, иначе, при очередной прокурорской проверке нераскрытых, можно смело сразу надевать штаны задом наперёд — когда стегают по гульфику, то заднице не так больно. Не мешало бы ещё составить совместный план оперативно-следственных мероприятий по делу, но это уже извращение. Все понимали, что эта бумажка — простая
формальность. Никто и никогда по таким планам не работал, но ведь у нас плановое, чёрт бы его подрал, хозяйство, а значит — сей документ в материалах дела должен быть! Для облегчения бумаготворчества следователей был даже изобретён специальный бланк совместного плана, и Олег до поры до времени его исправно заполнял. Но, когда вал преступности, а, естественно, и количество уголовных дел на одну следственную душу перехлестнули все допустимые пределы, взбрыкнул, заявив, что не желает тратить своё драгоценное время на макулатуру. Осадить строптивца в новых условиях никто не решился. За Олегом и другие «следаки» потихоньку перестали стряпать эту «фикцию». Однако до сих пор наличие такого планчика в деле являлось признаком хорошего следовательского тона.
        Олег внимательно перечитывал материалы дела, по ходу прикидывая план необходимых следственных мероприятий по нему. Раздался стук в дверь, и в кабинет вошёл начальник ОБХСС майор милиции Владимир Стороженко.
        — Привет, Олег! — Стороженко, не дожидаясь приглашения, присел за стол.
        — Здорово! — удивлённо вскинул брови Островецкий. — Ты ко мне? Но у меня на данный момент ничего по твоей службе нет. А что, Славик не на месте?
        В основном делами по линии БХСС занимался старший следователь майор милиции Вячеслав Арсентьев. Олег же только иногда расследовал такие преступления, если они выявлялись как эпизоды в деятельности криминальных групп.
        — Да нет, — усмехнулся Стороженко, — я к тебе. Ты же в вашей конторе сейчас за главного. Вот, принёс материалы на возбуждение дел…
        Олег мысленно чертыхнулся: поработал, называется! Вот они — первые «плоды» начальственного статуса — не замедлили сказаться. Хорошо быть начальником, когда не надо заниматься конкретным расследованием, а как совмещать?
        — Ладно, — вздохнул Олег, — давай свои бумаги!
        — Вот, двадцать шесть материалов по спекуляции, — Стороженко достал из кейса увесистую пачку…
        — Ого! — вытаращился Олег. — У нас что, весь город занялся спекуляцией?
        — Читай!
        Островецкий взял из кипы несколько скреплённых листов. По мере прочтения лоб его всё больше хмурился, на скулах заиграли желваки. Фабула дела была проста: некто Вера Симанович, пятидесяти двух лет, в числе ветеранов труда перевалочной нефтебазы по льготной цене приобрела на предприятии прибывший по бартеру финский холодильник, который тут же по рыночной цене перепродала своей соседке, положив, таким образом, немалую разницу себе в карман.
        — Остальные материалы такие же? — бесстрастный тон Олега резко контрастировал с пылающими яростью глазами. Следователь Островецкий уже давно послал бы господина Стороженко по известному адресу, не выбирая выражений, но исполняющий обязанности начальника следственного отдела Островецкий позволить себе такого не мог.
        — Естественно, — круглое лицо начальника ОБХСС расплылось в улыбке.
        — Значит так, забирай свои бумаги и сходи с ними в сортир! Для возбуждения уголовных дел я не вижу оснований.
        — А я вижу! — ухмыльнулся Стороженко. — Приобретение с целью перепродажи было? Было! Факт перепродажи установлен? Установлен. Получение значительной материальной выгоды доказано? Доказано! Налицо все формальные основания для возбуждения уголовного дела.
        — Правильно, формальные! Это буква закона, а есть ещё и дух. И с этой точки зрения твои бумаги — сплошной абсурд! Да на таких основаниях можно возбудить уголовное преследование против половины населения города. Извини, я в эти игры не играю!
        — Нет, это ты меня извини! Все материалы зарегистрированы в секретариате и официально передаются тебе для возбуждения уголовных дел!
        — Ах, даже так! Ладно, оставляй свою макулатуру. Чтобы вынести «отказняки»[77 - Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела (милиц. сленг).] по всем твоим материалам, так и быть, потрачу пару-тройку часиков своего драгоценного времени!
        — Ну, нет, так дело не пойдёт! — Стороженко стал судорожно запихивать бумаги в свой кейс. — Ты не последняя инстанция в этом городе!
        — Отказняки, — бормотал он себе под нос, направляясь к выходу, — месяц работы моего отделения коту под хвост. Не выйдет! — крикнул он уже от двери, потрясая кейсом. — Я с этими материалами к прокурору пойду!
        — Иди, иди! Скатертью дорога! Флаг в руки взять не забудь!
        Олег вновь раскрыл уголовное дело по нападению на Николишину и углубился в его изучение. Постепенно стычка с начальником ОБХСС отходила на второй план…
        Олег заварил чай в своей «сиротской» литровой эмалированной кружке и задумался. В памяти всплыли события двухлетней давности, когда он имел «удовольствие» познакомиться с гражданкой Николишиной лично. Произошло это при весьма курьёзных обстоятельствах.
        В то время отдел внутренних дел сотрясали бесконечные проверки, одной из самых популярных тем которых была борьба с проституцией. Перипетии баталий со «жрицами любви» интересовали многих: от непосредственного начальства до партийно-советских деятелей из Москвы. Логика проверяющих была проста: раз в городе имеется большой порт, значит, есть валютные проститутки, с которыми милиция должна денно и нощно бороться. Доводы, что вообще-то само понятие «проституция» не очень чётко прописано в законах, с ходу отметались. Ещё больший гнев сановных лиц вызывали попытки объяснить, что для привлечения проституток и даже сутенёров к символической ответственности (с точки зрения меры наказания), нужно провести объём работы, равноценный серьёзному уголовному расследованию.
        «Страна платит вам жалованье не для того, чтобы вы искали оправдания своей инертности, — заявил как-то на совещании один такой «деятель». — В Советском Союзе не было, нет и не будет такого опасного для общества социального явления как проституция. Поэтому вы обязаны всемерно бороться с ним и победить»!
        Как бороться с тем, чего не было и нет, а тем более победить это — «деятель» не счёл нужным объяснить.
        Почему-то больше всего свирепствовали в борьбе со «страшным злом» товарищи, проявляющие, по некоторым источникам, гипертрофированный интерес к женскому полу, а также те, у кого, в силу возраста, этот интерес был уже чисто теоретическим. Эти, видимо, действовали по принципу: «Сам не гам…»
        Между тем, работники милиции, серьёзно занимающиеся этой проблемой, знали, что опасна не проституция сама по себе, а та криминальная обстановка, которая создана вокруг неё. В «бизнесе» крутятся огромные деньги, а значит, пока он тёмный, в наличии весь криминальный «букет»: от наркотиков до похищения людей, разбоя, даже убийств. И задача — не искоренить проституцию как социальное явление (это невозможно и не удавалось ещё никому и никогда), а отсечь от неё криминал. То есть самый простой и эффективный способ — это легализовать проституцию и взять «ночных бабочек» под защиту закона.
        Но как объяснить это старым догматикам и молодящимся партийцам с двойным дном — никто и понятия не имел.
        В конце концов, после очередной жестокой нахлобучки, полученной от очередных «борцов за нравственность», начальник отдела милиции полковник Рожков собрал закрытое совещание начальников подразделений и оперативно-следственных работников. В Ленинской комнате собрался весь цвет отдела. Сама повестка дня совещания под сенью портрета Ильича и партийных лозунгов вызывала смешки и подколки со стороны острых на язычок ментов.
        — Товарищи офицеры! — начал Рожков без предисловий. — Последнее время нам приходится работать в совершенно ненормальной обстановке. Отдел лихорадит: идёт проверка за проверкой, и всем подавай результаты борьбы с проституцией. Вместо того чтобы работать на раскрытие действительно серьёзных преступлений, мы вынуждены проводить идиотские рейды по отлову девок, которых сразу же отпускаем. Максимум, что можем против них предпринять, это закрыть на пару дней в КВД[78 - КВД — кожно-венерический диспансер.]. Стыдно сказать, на борьбу со «злом» мы вынуждены задействовать даже агентуру и спецсредства…
        Последние слова полковника потонули во взрыве дикого хохота сотрудников, вспомнивших перипетии недавнего оперативного мероприятия. Тогда доведённое до истерики очередным «борцом» руководство отдела выбило у прокурора разрешение на прослушку квартиры одной из элитных путан. Привлечь её решили не за проституцию, как таковую, а за валюту, которую девица получала в качестве вознаграждения за труды. Процесс собирались устроить показательным, чтобы другим неповадно было, и девице грозил солидный срок.
        К операции подключили даже местное КГБ, которое должно было выяснить время захода в порт голландского сухогруза, капитан которого был в амурных отношениях с объектом.
        Динамики прослушки вывели на пульт в дежурной части — только там можно было собрать без помех всех задействованных в деле сотрудников. Реально же в дежурке набилось вдвое больше народу — практически весь личный состав уголовного розыска, ОБХСС и следствия — упускать бесплатный цирк никто не собирался. Начальник уголовного розыска тщетно пытался удалить из дежурки посторонних в целях соблюдения «режима секретности» — его просто никто не слушал. В конце концов, он махнул на всё рукой — и сам-то был не в восторге от этой затеи.
        Когда голландец с девицей добрались до «главного номера программы», веселью не стало удержу. Каждый «ох» и «вздох» комментировался под взрыв хохота. Случайно забредшая начальница паспортного отдела выскочила из дежурки, как ошпаренная.
        Наконец, дело дошло до передачи денег. Оперативно-следственной группе, возглавляемой лично начальником милиции и прокурором, была передана команда на захват. Сотрудники милиции ворвались в квартиру. Голландец и девица вели себя на удивление спокойно. На предложение выдать добровольно всю имеющуюся у неё валюту, «жрица любви» отреагировала безмятежно и выложила на стол несколько пачек СКВ. Прокурор принялся объяснять понятым, что сейчас в их присутствии состоится перепись банкнот, но голландец вежливо перебил его и на довольно сносном русском языке сообщил, что вся валюта в доме принадлежит ему, девушка — его невеста, а деньги приготовлены для свадьбы. В довершении всего он предъявил справку из ЗАГСа о подаче заявления…
        Такого хохота Олег не слышал никогда в жизни и вряд ли уже когда-нибудь услышит. Тридцать лужёных глоток извергали всё: от писка до рычания. Здоровенные мужики, согнувшись пополам, буквально рыдали. Двое помещённых в «телевизор» выпивох испуганно вжимались в стены — им показалось, что ментов накрыл приступ коллективного безумия.
        Самым занятным в этой истории было то, что спустя полгода девица вышла-таки замуж за голландца и отбыла за кордон. Но на момент проведения совещания этого ещё не случилось…
        Сотрудники, упражняясь в остроумии, весело обсуждали произошедший недавно курьёз.
        — Смешно вам! — дородное лицо полковника побагровело от гнева. — Руководство отдела систематически мордуют, а вам хиханьки?! Я вот что подумал: а почему это мы должны за всех отдуваться?
        — Такова ваша планида! — невинным голоском подал реплику Олег. Удержаться от подколок он был не в силах.
        — Планида, говоришь? — голос Рожкова источал елей. — Так мы изменим эту планиду: отныне всякий раз, когда я буду получать по этому месту, — Михаил Михайлович постучал себя по загривку, — я буду автоматически переадресовывать это вам. С каждого из вас будет персональный спрос за конкретные результаты, а меры воздействия у меня имеются: выговорешники, перенос отпусков на зиму, отсрочка очередных званий… Ой, а что это вам нерадостно стало? — Рожков уловил недовольное брожение в зале. — Нет, как наблюдать со стороны изнасилование старших товарищей — это весело, а когда пришла пора подставлять собственную задницу — то все почему-то погрустнели! — полковник обвёл подчинённых ехидным взглядом.
        Ряды возмущённо загудели. Участие в идиотских рейдах по отлову проституток и так вызывало глухое недовольство. Перспектива же взвалить на себя дополнительный объём бесполезной деятельности просто удручала — кампания только набирала ход, и пока она сойдёт на нет, можно успеть огрести кучу неприятностей.
        — О, я вижу, начинает доходить! — усмехнулся Рожков. — Поэтому предлагаю совместно подумать над тем, как будем выкручиваться из данной ситуации. Вот тут майор Островецкий больше всех упражнялся в остроумии. Предлагаю послушать: какие у него есть соображения на этот счёт! — широчайшая улыбка полковника не оставляла сомнений в том, что он решил устроить образцово-показательный разнос одному из самых строптивых сотрудников.
        «Ах, Михалыч, Михалыч, — подумал Олег, — зря ты решил меня выдернуть, ой, зря! Никто за язык тянул»! Островецкого и так подмывало высказаться по поводу вакханалии абсурда, в которой погрязла эта самая «борьба с проституцией», но он решил не высовываться, чтобы не провоцировать очередную стычку с начальством. Однако Рожков не оставил ему выбора.
        Можно было, конечно, высказаться и с места, но эффект не тот. Поэтому он направился на место докладчика. Подойдя к столу, за которым восседали начальник милиции и его заместители, Олег чинно поклонился им, затем так же раскланялся с залом. Ряды притихли в ожидании очередного «прикола», на которые Островецкий был большой мастак. В том, что его выступление выльется в хлёсткую критику, никто не сомневался — язвительный, независимый характер майора был всем хорошо известен.
        — Уважаемые коллеги, — важно произнёс Олег, — у меня есть два предложения: тривиальное и радикальное. Начнём с тривиального. Что мы всегда делаем, переживая очередную кампанейщину — ну там, по борьбе с пьянством или по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних? Правильно: закрепляем алкашей, проблемных малолеток и их семьи за сотрудниками, которые осуществляют персональный надзор за своими подопечными. Так? Вот я и предлагаю: закрепить за каждым офицером милиции персональную проститутку…
        Конец фразы потонул в стоне зала, пытающегося справиться с приступом хохота. Олег поднял руку, успокаивая слушателей.
        — Товарищ полковник, — повернулся он к Рожкову, — распределение предлагаю начать с Вас, как старшего по должности и званию. Кого предпочитаете: Линду, Лиз или Дайану?
        Зал взревел. Президиум из последних сил держался. Замполит, прикрыв глаза, жевал губы… Лицо Михал Михалыча приобрело цвет обожаемого им украинского борща.
        — Ну, судя по реакции, — Олег развёл руки и кивнул на зал, — низы в восторге, а верхи, — Островецкий послал обворожительную улыбку президиуму, — не очень! Поэтому перейдём ко второму предложению, — Олег поднял вверх указательный палец, привлекая к себе внимание.
        Зал с трудом успокаивался. Полковник Рожков сидел чернее тучи. Он был уже не рад, что дал Олегу слово, но прервать его, пока не было высказано второе предложение, тоже не мог — это повредило бы его имиджу демократичного начальника. Про себя он решил дослушать Островецкого до конца, а уж потом воздать строптивому майору за всё.
        — Перейдём к радикальному предложению, — продолжил Олег, почувствовав, что вновь завладел вниманием зала. — Чему нас учат Ленин, партия, комсомол? А они, — Олег ткнул пальцем куда-то вверх, — нас учат: если нельзя искоренить что-то, то это нужно возглавить! Поэтому предлагаю открыть в нашем городе публичный дом.
        Стёкла в окнах ленкомнаты дрогнули от взрыва хохота. Теперь смеялся и президиум, один Рожков сидел отрешённо, что-то прикидывая в уме.
        Зал аж изнывал от комментариев и реакции на них:
        — Я, я буду директором!..
        — Фиг тебе, это место забронировано за шефом!..
        — Согласен на место главного инженера!..
        — А я не гордый, могу и вышибалой поработать!..
        — Должность кадровика — как раз по мне!.. Предметом особого спора было название будущей фирмы. К сожалению, ничего цензурного на ум не приходило, даже внешне нейтральное «Красная звезда» вызвало приступ смеха: «Да там эти, в натуре, звездой на жизнь зарабатывают…».
        Олег поднял вверх обе руки, призывая зал к тишине.
        — Уважаемые коллеги, при распределении вакансий прошу учесть, что я как идейный вдохновитель нашего предприятия резервирую за собой должность начальника ОТК.
        Зал вновь грохнул хохотом. Теперь смеялись все, даже Рожков, хихикая, утирал слёзы с глаз.
        — Ну, всё, всё, — замахал он руками. — Хватит ржать, кони! — отсмеявшись, полковник попытался утихомирить аудиторию.
        Зал не сразу, но притих. Олег смиренно стоял возле стола президиума, вперив очи в потолок и ожидая разноса.
        — Вот молодец Островецкий, — вдруг улыбнулся Рожков, — умеешь же соображать, когда нужно! — изворотливым умом выбившегося в начальники оперативника полковник сразу же уловил рациональное зерно в предложении майора.
        Неожиданная похвала вместо вполне предсказуемого аутодафе прозвучала как гром среди ясного неба. Сотрудники недоуменно уставились на своего начальника. У Олега от удивления вытянулось лицо.
        — Михалыч, ты чо, серьёзно? — ошарашенно спросил он, на мгновенье забыв, что они не наедине.
        — Абсолютно! — улыбнулся Рожков. — Товарищи офицеры, у нас ведь на дворе перестройка, демократизация, гласность! Предложение майора Островецкого вполне в русле нового мышления, к которому нас призывают партия и правительство! Реализовав его, мы убьём одним ударом сразу трёх зайцев: во-первых, возьмём под свою защиту девок и отсечём от них криминал, во-вторых, задушим неорганизованных «индивидуалок» экономически — конкурировать с нашим заведением они не смогут, а в-третьих, ощутимо пополним городской бюджет. Между прочим, часть доходов можно будет направить на приобретение нового транспорта, горючего, оргтехники…
        — Выходит, что теперь проблемы государства должны грудью прикрывать «весёлые девочки»? — усмехнулся Олег.
        — Не язви, пожалуйста, — полковник Рожков уже принял решение, и остановить его было нереально. — Спасибо за идею! Завтра же обмозгуем её в горисполкоме и горздравотделе — участие врачей в деле считаю необходимым. Совещание закрыто, все свободны! — начальник отдела собрал свои бумаги и покинул ленкомнату, оставив подчинённых в недоумении…
        События тем временем принимали неожиданный оборот. То, что Олегом было подано как язвительная шутка, принимало реальные очертания. В горисполкоме и горздравотделе Рожкова, как ни странно, поддержали — видимо, тоже немало натерпелись уже от проверяющих бонз. Горком партии занял выжидательную позицию: возглавить инициативу или разгромить её — никогда не поздно. Но сначала надо выяснить мнение вышестоящих… Была создана комиссия по реализации проекта создания публичного дома под эгидой горисполкома. Прокуратуре поручалась проработка правовых аспектов проблемы, горздравотдел готовил свои соображения по организации медицинского контроля за персоналом и клиентами заведения, на долю милиции досталось решение вопросов функционирования и безопасности предприятия. Олегу, как застрельщику, было поручено провести социологическое исследование среди девиц на предмет присоединения к проекту в качестве квалифицированной рабочей силы. Работа закипела…
        По повесткам никто, естественно, не явился, и тогда Олег решил закрыть вопрос кардинально: в один из вечеров он подогнал к интерклубу автозак[79 - Автозак — автомобиль для перевозки заключенных.], плотненько утрамбовал его девицами и доставил всех в отдел, где поместил красоток в «телевизор» и «предбанник» дежурки под охрану пэпээсников. Там они и коротали время в ожидании вызова на «собеседование», на чём свет стоит понося «отмороженного» майора. Тем временем к отделу стали подтягиваться и девицы, избежавшие «путешествия» в автозаке — выводить из себя Островецкого они посчитали чересчур рискованным. С него станется — запросто может и с клиента снять…
        Первой, кого Олег «пригласил» на беседу, была Елизавета Николишина — одна из самых «уважаемых» в «цеху» «тружениц». Тогда-то он с ней и познакомился.
        Нет, конечно, ему и раньше доводилось видеть в городе белокурую длинноногую красотку, в коротенькой, больше похожей на лоскут ткани на бёдрах, юбочке и неизменных сапогах-ботфортах. Но тет-а-тет он с ней общался впервые.
        Николишина вошла в кабинет, уселась на стул и картинно закинула ногу за ногу, демонстрируя майору свои «прелести». Олег неторопливо принялся заполнять шапку бланка объяснений, которые он намеревался использовать в качестве опросных листов.
        Видя, что её «демонстрация» осталась без внимания, Николишина вынула из сумочки длинную тоненькую сигарету, прикурила её от дорогой зажигалки и пустила в сторону Олега клуб дыма. Островецкий поморщился и недовольно взглянул на девицу. Почувствовав, что ей удалось наконец завладеть его вниманием, красотка, вызывающе глядя Олегу в глаза, кончиком языка принялась медленно обводить свои губы.
        — Лиз, а я разве разрешил тебе курить? — усмехнулся Островецкий. Такие приёмчики на него уже давно не действовали.
        — Майор, не будь такой занудой, — рассмеялась девица. — А хочешь, я обслужу тебя? Бесплатно! — Лиз и не собиралась менять тактику граничащего с наглостью эпатажа, которую всегда довольно успешно применяла во взаимоотношениях с сотрудниками правоохранительных органов.
        — Ага, раз обслужишь, а потом сто раз будешь бегать ко мне со своими проблемами!
        — Ну зачем же, я без меркантильных соображений. Просто из удовольствия переспать с таким красавчиком! — Лиз возобновила свои манипуляции кончиком язычка. — Может, мне приятно удовлетворить твою всё возрастающую потребность…
        «Опаньки, — усмехнулся про себя Олег, — какие мы словечки знаем! Ой, непростая ты девушка, Елизавета Николишина!»
        — Нет, не пойдёт, — добродушно улыбаясь, вслух сказал он, — ты не в моём вкусе!
        Попытка осадить зарвавшуюся девицу возымела успех: Лиз обиженно поджала губки, в глазах её промелькнуло недоумение — такого ей ещё никто не говорил.
        — И чем же я тебя не устраиваю?
        — А мне не нравятся многоопытные профессионалки, — в голосе Олега сквозила лёгкая ирония. — Вот слезу с тебя и начну ломать себе голову: что это было? Моё незаурядное исполнительское мастерство или твоя талантливая игра актрисы больших и малых театров? — Островецкий даже и не пытался завуалировать насмешку. — Поэтому ответь, пожалуйста, на пару моих вопросов и иди с богом!
        — А если я не захочу?
        — Твои проблемы! — усмехнулся Олег. — Видишь на столе пачечку бумажек? Это направления в КВД. Сейчас заполню один из них твоими анкетными данными и вызову конвой. А доктора Евтушенко попрошу подержать тебя там подольше — не думаю, что он откажет приятелю.
        — Хорошо, что надо-то?
        — Вот это другое дело! Ответь мне, пожалуйста, Лиз: если в городе будет открыт публичный дом, пойдёшь в него работать?
        Вопрос поверг девицу в шок — она ожидала всего, чего угодно, но только не этого. Её удивлению не было предела.
        — У вас, ментов, что — совсем крышу снесло? — ошарашенно уставилась она на Олега. — Какой к чертям публичный дом?
        — А чего это ты так раздухарилась? Я спрашиваю чисто гипотетически…
        — А я отвечу тебе практически! Я своей п…дой зарабатывать валюту этому долбаному государству не собираюсь!..
        — Но мы же дадим вам защиту…
        — Ты — конкретно — дашь, а твоя грёбаная система выдавит последние соки и отправит доживать на копеечную пенсию. Спасибо, я пас! Можешь отправлять меня в КВД…
        — С чего вдруг? Это тебе спасибо за откровенность! Свободна, позови там следующую…
        Лиза в недоумении покинула кабинет. Налёт воинствующего эпатажа слетел с неё, и она уже больше напоминала растерянную девчонку, чем самоуверенную «львицу полусвета».
        Опрос остальных «жриц любви» принёс практически те же результаты. Олег был вынужден констатировать в отчёте, что местные путаны трудиться в заведении не будут. Таким образом, неожиданно на повестку дня встал кадровый вопрос. Но не было бы счастья — да несчастье помогло! Каким-то образом, узнав об интересной инициативе с мест, в город нагрянула съёмочная группа популярной программы «Взгляд» и провела развёрнутое интервью с полковником Рожковым.
        После выхода программы в эфир на адрес отдела мешками стали приходить письма со всех концов необъятной Родины. Корреспонденция шла отовсюду: от Калининграда до Находки. Послания были весьма откровенными, прилагаемые фотографии — ещё откровеннее. Начальница паспортного отделения, на долю которой выпала разборка почтовых завалов, в слезах прибежала к Рожкову с требованием оградить её от этих издевательств и направить поток корреспонденции непосредственно Островецкому, инициатору всей затеи…
        Таким образом, кадровый кризис был успешно преодолён. Количество кандидатур на одно койко-место уже превысило конкурс в МГИМО[80 - МГИМО — Московский гос. институт международных отношений.] или творческие вузы Москвы. Олег собрался устроить предварительный отбор конкурсанток силами своего ближайшего окружения, но, к сожалению, телевизор смотрят и люди заинтересованные… В отдел пришла грозная бумага из МВД Союза, в которой говорилось, что перестройка, гласность и новое мышление — это очень хорошо, однако хулиганить людям в погонах недопустимо…
        Роскошную затею пришлось свернуть, но ещё в течение многих месяцев в отдел приходили письма от девиц с предложениями своих услуг в деле удовлетворения потребностей разноцветных и разноязычных граждан, обладающих СКВ.
        Воспоминания о событиях двухлетней давности были прерваны ворвавшимся в кабинет майором Арсентьевым.
        Старший следователь Вячеслав Арсентьев за годы работы в милиции сменил несколько служб: уголовный розыск, ОБХСС, некоторое время был даже кадровиком отдела. В конце концов, нашёл «тихую заводь» в следственном отделе. «Тихую» не в смысле спокойную — работа следователя спокойствия не предполагает, просто ему были по душе взаимоотношения сотрудников в этой службе. Отсутствие какого бы то ни было чинодральства или подковёрной возни, взаимовыручка, тёплые, уважительные отношения, постоянная готовность следственных руководителей встать на защиту своих питомцев — всё это предопределило его выбор. Не могла не импонировать ему и некая кастовость, элитарность «следаков», которые не очень охотно допускали посторонних в свой круг, но если уж кого и принимали, то впоследствии всегда стояли за него горой.
        Вячеславу было сорок три года, выглядел он лет на пять моложе. Спортивный, обаятельный одинокий брюнет, бесспорно, привлекал внимание женского пола, а вот пользовался ли им — для всех оставалось загадкой — майор Арсентьев о своей личной жизни предпочитал не распространяться.
        Уравновешенный и рассудительный, Вячеслав редко выходил из себя, поэтому с первых секунд его появления в кабинете Олег понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
        — Нет, ты это видел? — Арсентьев зло хлопнул на стол увесистую пачку бумаг, в которых Олег сразу признал давешние материалы майора Стороженко.
        — Видел, — спокойно ответил Олег. — Он был у меня, и я его послал по известному адресу…
        — А он нашёл этот адрес у прокурора, — Вячеслав, засунув руки в карманы, метался по кабинету. — Да, да, — поймал он недоуменный взгляд Олега, — прокурор, не мудрствуя лукаво, возбудил все двадцать шесть уголовных дел и направил их нам для проведения предварительного расследования.
        — Твою ма-ать! — зло прошипел Олег. Только сейчас он заметил, что к каждому материалу прикреплено постановление о возбуждении уголовного дела за подписью прокурора. Олег потянулся к телефонному аппарату.
        — Нет, хотя бы материалы были стоящими, — не мог успокоиться Арсентьев, ходя взад-вперёд по кабинету. — А то ведь — сплошная туфта, пустышка!.. А ты что это собираешься делать? — остановился он посреди кабинета, заметив движение Островецкого.
        — Хочу поговорить с Юрисом Константиновичем Тетерисом, нашим многоуважаемым прокурором, — Олег остервенело накручивал диск телефона.
        — Не стоит, Олежа, — к Вячеславу постепенно возвращались его осторожность и рассудительность. — Всё равно уже ничего не изменить!
        Островецкий хмуро взглянул на него, но трубку не положил.
        — Межрайонный прокурор Юрис Тетерис, — услышал Олег спокойный голос на другом конце провода. — Чем могу помочь?
        — Здравия желаю, уважаемый Юрис Константинович! — Островецкий и не пытался скрыть раздражение в своём приветствии.
        — Здравствуйте, Олег Семёнович. Я ждал Вашего звонка, — несколько неожиданное заявление и спокойный, доброжелательный тон прокурора немного остудили майора. — Вам что-то неясно в материалах Стороженко?
        — Хотелось бы узнать, на каком основании Вы возбудили уголовные дела по этим материалам?
        — Вообще-то, Олег Семёнович, я не обязан отвечать Вам на подобные вопросы. Однако, учитывая моё к Вам расположение, попытаюсь объяснить: в материалах Стороженко есть все формальные основания для возбуждения уголовных дел…
        — Вот именно — формальные…
        — Олег, — как всегда, когда нужно было притушить агрессию Островецкого, прокурор перешёл на доверительный тон, — ты думаешь, я не вижу, что все эти дела выеденного яйца не стоят? Но, в отличие от тебя, я не могу послать Стороженко — моя должность этого не позволяет. Наоборот, она обязывает меня соблюдать и дух, и букву закона! Букву, Олег! Поэтому я и возбудил эти дела, а твой отдел обязан их тщательно расследовать и принять по ним объективное решение.
        — Костантиныч, я их все, на фиг, попрекращаю!
        — Не сомневаюсь, но сперва расследуешь!
        — Мы по реальным делам в завале, а теперь придётся Славика минимум на месяц занять переработкой этой «макулатуры».
        — Сочувствую, но ничем не могу помочь. Всего хорошего, Олег Семёнович!
        — И Вам того же! — вздохнул Олег и положил трубку.
        Вячеслав стоял посреди кабинета, иронично поглядывая на Островецкого.
        — Славик, только давай без комментариев! — насупился Олег.
        — Ну что, выпустил пар? — улыбнулся Арсентьев. К нему уже вернулись обычное спокойствие и уравновешенность. — А всё-таки Володька Стороженко — большой козёл! — уже беззлобно продолжил он. — У меня и так дел невпроворот, а теперь ради его долбаных «палок»[81 - «Палки» — раскрытые уголовные преступления, учитываемые в отчётности (ми-лиц. сленг).] месяц придётся пахать впустую.
        Олег тяжко вздохнул. Подноготная инцидента была ясна им обоим. Дело было не в излишней кровожадности майора Стороженко — наоборот, тот вовсе не стремился непременно довести эти дела до суда. Для него было главным — возбудить их. Ведь именно тогда он сможет занести «палки» на лицевой счёт своего отделения и, таким образом, улучшить отчётность. В отличие от уголовного розыска, работающего на раскрытие уже совершённых преступлений и розыск причастных к ним лиц, ОБХСС был нацелен на выявление правонарушений в сфере экономики со стороны конкретных субъектов, поэтому основным критерием эффективности его работы было количество возбуждённых уголовных дел. Уголовный же розыск мог записать раскрытие себе в актив только после завершения предварительного следствия и вынесения обвинительного заключения. Такова специфика деятельности этих служб: опер уголовного розыска «пляшет» от преступления, а БХСС — от преступника.
        Не являлось секретом и внезапное усиление активности ОБХСС. Их контора переживала период реорганизации. Какое место займёт вновь создаваемый департамент экономической безопасности в системе правоохранительных органов независимой Латвии — ещё никто не знал. Поэтому руководство службы давило на своих подчинённых, выжимая из них максимальный результат, чтобы доказать жизнеспособность и целесообразность своей структуры. О простых людях, которые могут попасть «под раздачу» в ходе этих странных игр, как водится, никто не думал.
        — Ну, шеф, что будем делать? — вздохнув, спросил Арсеньев.
        — А что тут поделаешь? — Олег задумчиво барабанил пальцами по столу, — придётся отрабатывать дела по полной программе. То, что они все пойдут на прекращение, — вообще не обсуждается, но попахать придётся хорошенько! Следствие нужно провести в полном объёме, чтобы потом какому-нибудь чёрту не пришло в голову обвинить нас в саботаже. Так что давай, друг мой, вызывай людей, допрашивай, но аккуратненько, чтобы иметь основания для прекращения.
        Да, и не пиши в повестках, что их вызывают в качестве подозреваемых, приглашай как свидетелей.
        — Но это же юридически неграмотно. Дела же возбуждены в отношении конкретных лиц…
        — Славик, оставь юридические нюансы в покое. Мне начхать: грамотно или нет! Ты представь: твою пожилую мать вызывают в милицию. Она в жизни никаких соприкосновений с органами не имела, а тут допрос, да ещё в качестве подозреваемой. Так и до инфаркта недалеко. И, кстати, допрашивай всех тоже как свидетелей, не вздумай избирать им меру пресечения даже в виде подписки о невыезде!
        — Можем схлопотать по башке за неграмотное ведение следствия.
        — Перебьёмся как-нибудь, да и кто будет докапываться до этих мелких процессуальных нарушений — дела-то всё равно пойдут на прекращение… Нет, всё же какой гад этот Стороженко! — вновь стал заводиться Островецкий.
        — Олежище, остынь! — рассудительно произнёс Вячеслав. — Не стоит он того, чтобы из-за него нервы портить. Собственно, и его понять можно — не от хорошей жизни он хернёй мается.
        Рабочий день уже давно закончился, но Олег ещё сидел у себя за столом, выписывая повестки и планируя мероприятия по делу Николишиной на ближайшие дни.
        Внезапно раздался стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, на пороге возникли двое нехилого вида мужчин.
        — Нас не ждали, а мы припёрлись! — радостно пробасил один из них, удобно располагая своё огромное двухметровое тело на стоящих вдоль стены стульях.
        Старшему оперуполномоченному уголовного розыска капитану милиции Ояру Долгоногову недавно «стукнуло» двадцать девять. Он был младше Олега на шесть лет, но, несмотря на это, их связывала крепкая дружба, зародившаяся ещё во время совместной, в прошлом, работы в уголовном розыске, а также война в Афганистане. Оба — правда, в разное время — прошли через неё, поэтому между ними возникла некая общность, характерная для людей, участвовавших в этих событиях.
        — Ну, и какого лешего господа офицеры здесь забыли? — усмехнулся Олег. — Я, между прочим, ещё работаю.
        — Миллер, по-моему, нас здесь не любят! — обратился Ояр ко второму вошедшему.
        — А ты думаешь, меня это сильно колышет? — усмехнулся тот.
        Старший следователь капитан милиции Виктор Миллер был одногодком Олега, они дружили уже десять лет. Сдружились и их жёны. После нелепой гибели в автокатастрофе Алёны Островецкой Олег ещё больше сблизился с Миллерами. В их тёплой и дружной семье он отогревался душой.
        — Господин майор, по-моему, сильно не в духе, — продолжал ёрничать Ояр.
        — Он же у нас эту неделю за босса, — в том же духе поддержал Виктор. — К нему теперь на кривой козе не подъедешь.
        Олег, улыбаясь, посмотрел на друзей.
        — У Каверина есть роман «Два капитана», — невинным тоном начал он, — но это не про вас. Про вас было бы «Два мудака», — и ухмыльнулся.
        — Нет, Витька, ты понял? — воскликнул Ояр. — Мы зашли к другу, чтобы поздравить его с новым, пусть временным, назначением, обмыть его, а он тут нас последними словами…
        — Так давай ему ногами по печени настучим, чтобы не зазнавался, — с серьёзной миной на лице предложил Миллер. — Подумаешь, майор…
        — Короче, — перебил Олег, — чего вам надобно, старцы?
        — Да вот, интересно: ты вообще домой нынче собираешься? — неожиданно спросил Виктор. Вопрос был с подтекстом. Дело в том, что по соседству с Миллерами жила Лидочка Ковалёва, с которой у Олега совсем недавно был бурный роман, и интерес, видимо, исходил от неё.
        — Ещё не решил, — честно ответил Островецкий.
        — К училке пойдёшь? — в голосе Виктора просквозили нотки недовольства.
        — Миллер, чего ты до него докопался? — вступился Ояр за друга. — Олежа, не заморачивайся! Иди, к кому захочешь, — подмигнул он Островецкому.
        — Нет уж, — от Витьки было не так-то легко отделаться. — Ты, мон шер, определись, наконец, со своими бабами. Выбери, кто тебе больше нравится, и того…
        — А если мне обе нравятся? А то, бывает, ещё и кто-то третья…
        — Ну ты и разложенец, — разочарованно протянул Виктор, — я уже и не знаю, как с тобой говорить.
        — А ты и не говори! — снова вступился за Олега Ояр. — Тоже мне — замполит нашёлся! Олежа, нравятся обе — слава богу! Понравится кто-то ещё — на здоровье!
        — У тебя своя девушка, кстати, под присмотром, Ира Суркова, — занудно добавил Олег. — Видишь, друг горит на работе, позвони, узнай, всё ли там тихо…
        — Знаете что, — не выдержал их пикировки Ояр, — давайте закругляться! Олег, мы, собственно, пришли тебя позвать в «Планету» поужинать — жрать очень хочется! И новое назначение опять же обмыва требует! Вперёд на лисапете, мужики!
        — Я — за! — без раздумий откликнулся Олег. — А там и решу, куда податься…
        — Куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться! — пропел Ояр. — Миллер, ты с нами?
        На лице у Витьки отразилась вся гамма чувств. С одной стороны, ему не хотелось покидать друзей, а с другой — жена Татьяна могла устроить ему потом Варфоломеевскую ночь.
        — Чёрт, если зависну в кабаке — мне капут…
        — Тогда, дуй домой…
        — Домой, не хочу. Мужики, решайте вы: как скажете — так и будет! — Витька попытался увильнуть от ответственности.
        — Нет уж, — засмеялся Олег, — решай сам. Я не хочу, чтобы Танька потом и из меня форшмак сделала.
        — А она и так сделает, — Миллер ходил по кабинету, пытаясь принять решение. Олег и Ояр с улыбкой наблюдали за ним.
        — Ну? — в конце концов, не выдержал Ояр.
        Витька остановился, лицо его сморщилось, как от проглоченного лимона.
        — А-а! — он в отчаянии махнул рукой. — Я с вами!
        — Кто бы сомневался, — усмехнулся Ояр.
        Друзья покинули кабинет и подошли к входу в здание отдела. Олег отправился в дежурку, чтобы отдать повестки, которые впоследствии пэпээсники должны будут развезти по адресам. Долгоногов и Миллер остались снаружи.
        — Витька, перестань наезжать на него! — Ояр решил поговорить с Миллером об Олеге. — Пусть делает, что хочет. В конце концов, от его девчонок не убудет!
        — А я не о них, я о нём пекусь! — не собирался уступать Виктор. — Я не хочу, чтобы он, как ты, прыгал из постели в постель! Я хочу, чтобы у него была семья…
        — Какая семья? Окстись, Витька! — Ояр постучал себя кулаком по лбу. — Ты же посмотри на него. Он же, как зомби! Ходит с нами, говорит, смеётся, а глаза мёртвые! Знаешь, пусть он встречается хоть с двумя, хоть с тремя, хоть с десятью сразу — мне по барабану! Может, скорее оттает…
        — В семье он скорее оттает!
        — Витька, не гони лошадей! Какая семья после Алёнки? Время должно пройти — много времени. Тогда он быстрее отойдёт, а уж потом сам решит: с кем дальше идти по жизни!
        — Может, ты и прав, — натянуто согласился Виктор. Видно было, что червь сомнения продолжает глодать его.
        Ресторан «Планета» находился примерно в двадцати минутах ходьбы от отдела милиции. Остановка автотранспорта около входа была запрещена, но, когда Олег, Ояр и Виктор уже поднимались по ступеням, к бордюру лихо припарковалась белая «шестёрка».
        — Адамыч! — улыбнулся Ояр, признав машину. Действительно, мало кто останавливал в этом месте автомобиль без риска нарваться на разборку с гаишниками, периодически проверяющими «хлебное» место. Старший оперуполномоченный угрозыска капитан милиции Николай Адамов мог себе это позволить. Ещё недавно обладавший завидной мускулатурой, Коля немного располнел, как любой резко прекративший тренировки бывший спортсмен, что, впрочем, не лишало его женского внимания. Машину ему подарил тесть — заведующий фермой пригородного колхоза-миллионера, за что «безлошадные» коллеги в шутку называли Адамова куркулём, хотя это прозвище как-то не очень вязалось с постоянной готовностью Николая прийти на помощь друзьям.
        — Святая троица в полном составе, — засмеялся Николай, пожимая руки Олегу, Ояру и Витьке.
        — Тебя каким ветром сюда? — спросил Долгоногов.
        — Жена за шампанским послала — тесть с тёщей в гости приезжают.
        — А чего в круглосуточный не поехал?
        — Так это же на другом конце города, а ночные цены там примерно такие же. А вы зачем сюда?
        — Поужинать, пропустить по соточке. Ты как?
        — Как всегда — готов к труду и обороне! Только недолго.
        Друзья прошли в фойе. В гардеробе их быстро обслужили — этих парней здесь хорошо знали. Все четверо прошли в зал и заняли свободный столик в углу у эстрады. Мигом подлетела знакомая официантка и приняла заказ. Меню заведения им было хорошо известно, поэтому терять времени на его обсуждение не стали. Официантка, выслушав дежурные комплименты по поводу своей внешности, упорхнула на кухню.
        Олег огляделся. Нельзя было сказать, что ресторан переполнен, но свободных столиков практически не было. Посетители — в основном парочки и небольшие семейные компании — наслаждались уютом, хорошей кухней и негромкой музыкой.
        Олег улыбнулся Серёге, руководителю оркестра, с которым был немного знаком. Тот кивнул в ответ и что-то сказал своим музыкантам, и они заиграли «Отель «Калифорния» — любимую композицию Островецкого. Олег благодарно прижал ладонь к груди. Друзья расслабленно сидели в ожидании заказа. Ояр, по своей привычке, прикрыв глаза, полулежал в кресле, так что за столиком торчала только его голова.
        Внезапно внимание Олега привлекла лихая компания, сидевшая в противоположном углу. Человек десять быковатого вида молодых парней вели себя весьма вызывающе, пренебрежительно поглядывая на остальных посетителей. Троих из них — местного авторитета по кличке Насос и двух его приближённых «быков» — Олег знал, остальные были ему незнакомы. Облепившие «крутизну» девицы были «исследованы» Островецким во время кампании по борьбе с проституцией.
        Неожиданно от шумной компании отделился «бычок» с большой круглой головой и вихляющей походкой двинулся к эстраде. Он сунул Сергею в руки деньги и что-то с ухмылкой прошептал на ухо. Руководитель оркестра вздохнул и потянулся к микрофону.
        — Для наших дорогих гостей из стольного города Риги уже в который раз сегодня звучит эта песня, — объявил он.
        «Бычок» не уловил лёгкой насмешки в голосе Сергея. Наклонив свою круглую голову, он исподлобья издевательски разглядывал посетителей.
        — Танцуют все! — громогласно объявил он. Его дружки довольно заржали.
        Оркестр заиграл: «По тундре, по стальной магистрали…».
        Посетители потянулись к эстраде. Никому не хотелось конфликтовать с «отморозками». Лишь четверо мужчин за столиком в углу, казалось, не обращали никакого внимания на происходящее. «Бычок» похилял[82 - Похилял — пошёл блатной, развинченной походкой.] к ним.
        Если бы он не был так пьян, то обратил бы внимание на жёсткие насмешливые взгляды из-под прищуренных век; может, даже заметил бы размер выглядывающих из-под скатерти, покоящихся на груди ладоней одного из них. Но «бычок» был глуп и опьянён даже не столько водкой, сколько кажущейся вседозволенностью и мнимой силой своей «бригады».
        — Я сказал: танцуют все! — мерзко ухмыляясь, повторил он.
        Ояр приоткрыл глаза…
        По мере того как тело гиганта медленно появлялось из-под стола, ухмылка сползала с физиономии «бычка», глаза стали округляться от ужаса. Он отшатнулся, но не тут-то было — длиннющая рука Ояра схватила его за плечо.
        — Танцевать — так танцевать! — сардонически ухмыльнулся Долгоногов и рывком притянул «бычка» к себе. Левой рукой Ояр мгновенно заблокировал правую руку «партнёра», зафиксировав захват на лацкане его куртки, правой схватил беднягу сзади за подол, и рванул на себя, натягивая таким образом куртку. «Бычок» оказался как в смирительной рубашке, не имея возможности даже пошевелиться.
        Ояр, стараясь попадать в такт, стал водить по площадке ошалевшего «партнёра». Посетители расступились, восхищённо-одобрительно поглядывая на Долгоногова. Оркестр заиграл громче…
        Олег уловил какое-то брожение в углу «отморозков» и направился туда. Витька и Коля последовали за ним.
        Подходя к столику, Островецкий успел обратить внимание, что Насос что-то сказал своим дружкам.
        Олег остановился в полушаге от незнакомого крепыша в кожаной куртке, сидевшего вполуоборот к залу, сразу смекнув, что тот в авторитете у компании. Крепыш был старше остальных по возрасту, и все, кроме Насоса, смотрели на него с явным подобострастием.
        — Я бы не советовал вам вставать или делать резкие движения, — спокойно, даже несколько бесстрастно предупредил их Олег.
        Крепыш гадливо осклабился и попытался подняться. Олег резко осадил его назад и схватил за кадык. Крепыш захрипел. В руках Николая появился пистолет, упреждая нежелательные движения «отморозков». Витька тоже, как бы нехотя, вытащил из-под свитера свой ствол, передёрнул затвор. Музыканты перестали играть, в зале установилась тишина.
        — Ну вот, испортили людям танец. Я же просил: не дёргаться. Почему ты такой бестолковый! — Олег отпустил кадык крепыша и, прихватив его за волосы, приложил мордой об стол.
        — Кто это? — прохрипел крепыш, обращаясь к Насосу.
        — Я же тебе говорил: наши местные менты. Я же предупреждал, что здесь вам не Рига! Но вы же такие «крутые»…
        Тем временем Ояр притащил за шиворот к столику упирающегося «бычка» и швырнул его, как кутёнка, на руки дружкам. Раздался звон битой посуды.
        — Насос, — засмеялся Ояр, — придётся тебе оплатить ущерб заведению. Твои гости бьют посуду!
        Насос в ответ только криво усмехнулся.
        — Значит так, уроды, — скомандовал Олег, — сидеть тихо, лапы на стол, — он отошёл на два шага, достал пистолет и передёрнул затвор. — Сейчас дядя Ояр вас шмонать[83 - Шмонать — обыскивать (жарг.).] будет. Если кто вздумает дёрнуться — не обессудьте. Я человек нервный, стреляю раньше, чем думаю!
        — Да, братишки, — счёл нужным сказать своё слово Насос, — советую в точности выполнять всё, что он скажет…
        — Молодец! — похвалил Олег. — Уважаю понятливых людей. Ояр, — кивнул он, — начинай! Кольча, принимай их в фойе и выстраивай по ранжиру! Витька, будешь конвоировать этих к Адамычу! Сразу же всех предупреждаю: Николай Иванович и Виктор Павлович так же утомлены нелёгкой службой, как и я, поэтому дёргаться не советую. И ещё одно: если у кого-нибудь, не дай Бог, обнаружится ствол или перо — домой в столицу он вернётся годика, этак, через три, не раньше. Свидетелей — целый кабак!
        Ояр быстро и профессионально по одному обыскивал «быков», после чего швырял к Витьке, который под стволом выводил их в фойе. Вся процедура заняла не более пяти минут. Пистолетов и ножей, к счастью для «быков», обнаружено не было. Последним Ояр и Олег вывели из зала коренастого. Оркестр завёл новую мелодию со строки: «И в дальний путь на долгие года!» — чувство юмора у дирижёра было отменное!
        Адамыч тоже отсутствием чувства юмора не страдал. «Быков» он выстроил по ранжиру. Стоя, опираясь на стену поднятыми вверх руками с растопыренными пальцами, они представляли собой жалкое зрелище. Посетители и персонал ресторана с удовольствием рассматривали их, выглядывая из зала.
        Внезапно раздался вой милицейских сирен. Судя по всему, к ресторану неслись несколько милицейских машин.
        — А кто это успел вызвать наших? — удивился Олег.
        — Не знаю, может, кто-то из персонала позвонил, — пожал плечами Ояр.
        Олег выглянул на улицу. Со всех сторон к ресторану подъезжали дежурные наряды. Первым подскочил «жигулёнок» гаишников, тут же, визжа тормозами, остановился «москвичок» отдела вневедомственной охраны. Спустя несколько секунд подъехал «бобик» ППС. Последним подкатил, кряхтя и стеная, «газик» медвытрезвителя.
        «Да, — усмехнулся Олег, — ни на каких учениях они не сработали бы также чётко, как сейчас, в реальной обстановке, когда надо выручать своих!»
        Из машин выпрыгивали милиционеры и бежали к ресторану…
        — Ты-то какого чёрта припёрся? — встретил Ояр упрёком старшину Козлова, водителя медвытрезвителя. — У тебя же даже оружия нет!
        — По рации передали: помощь нужна, — флегматично ответил тот и пожал плечами. — А у меня транспорт, на четыре посадочных места, не лисапет какой-нибудь.
        — Ладно, — улыбнулся тот, — и твоя «пьяновозка» пригодится!
        Милиционеры тем временем забегали в фойе ресторана, охватывая полукругом изрядно перетрухнувших «быков». Островецкий вошёл последним.
        — Вазген, — подозвал он старшего наряда ППС сержанта Гаспаряна, — будешь на время старшим по команде. Задача: доставить этих, м-м-м, граждан в отдел и поместить в «телевизор». Гаишники и охрана тебе помогут. Передай дежурному: всех сфотографировать, откатать пальчики и проверить по базе данных. Если кто-то из них без документов — задерживать до выяснения. Всё понял?
        — Так точно!
        — Тогда грузи их в будку к Козлову.
        — И Насоса?
        — Его-то зачем? Насоса с его «быками» мы как облупленных знаем. Опять же — внести маленький разлад в эту тёплую компанию не помешает. Думаю, приезжие будут недовольны тем обстоятельством, что принимающая сторона не разделяет с ними тёплой камеры.
        — А девок? Вон, жмутся там в углу…
        — Пусть валят отсюда! Может, успеют ещё сегодня кого-нибудь снять. И вот ещё что, — Олег понизил голос, — у этих уродов могут быть при себе разные цацки — ну, там: цепи, перстни, браслеты. Пусть дежурный всё сфотографирует и постарается пробить по базе — вдруг да всплывёт что-нибудь.
        — Всё сделаю, товарищ майор!
        — Добро, действуй!
        Под командой энергичного Гаспаряна милиционеры по одному, быстро и толково, вывели «быков» из ресторана и погрузили в машину.
        Фойе опустело. Насос с дружками, затравленно озираясь, остались стоять у стены.
        — Поговорить надо, — Олег кивком подозвал к себе авторитета.
        Вместе с Насосом подошли и двое его «быков». Островецкий окинул их тяжёлым взглядом. «Быки» попятились.
        — Скажи-ка мне, Александр, — Олег доверительно обратился к авторитету, — где ты таких гостей откопал?
        — Да приятели из Риги приехали…
        — А почему ты не объяснил своим «коллегам», что в нашем городе ведут себя прилично, не нарушая правил социалистического общежития?
        — Я объяснял, но они же считают себя круче фонарного столба, — в голосе Насоса сквозило раздражение за то, что приезжие втравили его в разборку с местной милицией.
        — Значит, плохо объяснял! Через три-четыре часа их начнут выпускать, так что проведи среди них воспитательную работу, а не то этим придётся заняться мне и моим ребятам!
        — Как же тебе откажешь… — Насос невольно поёжился, вспомнив, как два года назад Островецкий и Долгоногов проводили «воспитательную работу» с ним. Тогда его «быки» попытались обложить данью нескольких кооператоров. Одна из них, дальняя родственница Долгоногова, обратилась к Ояру за помощью. Менты выследили авторитета в его же доме, втолкнули в квартиру и долго «объясняли» «правила социалистического общежития». Насос до сих пор ощущал определённый дискомфорт, вспоминая холодок прижатого ко лбу ствола.
        — Ну вот и порядок, — усмехнулся Олег, от которого не укрылось лёгкое смятение авторитета.
        — Тогда я пойду? — спросил Насос. — А то вон Долгоногов уже косится.
        Ояр курил в фойе вместе с Витькой и Николаем и недовольно поглядывал на Олега и авторитета.
        — Погоди, Александр! Есть ещё одна тема.
        — Какая?
        — Скажи мне, товарищ Насос, как это ты допустил «наезд» на Елизавету Николишину? Девки ведь в этом городе под тобой ходят? Отстёгивают тебе?
        — Промашка вышла, майор. Лиз как раз-таки подо мной не ходит. Она индивидуалка, работает только на себя…
        — Для меня это новость…
        — Видишь, майор, и тебе не всё известно в этом городе.
        — Насос, — прищурился Олег, — а ведь у тебя появляется мотив. Случаем, не твоя работа? А что: твои «быки» «обставляют»[84 - «Обставляют» — грабят, обворовывают (жарг.)] Николишину, а она бросается под твоё крылышко. Тебе двойная выгода: ставишь в строй такого ценного работника, как Лиз, и, заодно даёшь предметный урок остальным девкам, чтобы и не помышляли отрываться от коллектива…
        — Опять твоя промашка, начальник. Лиз получила «вольную» от самого Каспарса. Думаешь, в противном случае она долго бы в одиночку проработала?
        — Но Каспарс-то сейчас в Риге — осваивает новые просторы…
        — Ну и что? Я ж не идиот — переть против него! Олег Семёнович, ты, конечно, волен проверять меня и моих людей на причастность к этому делу, но только даром потратишь время. Наоборот, тут наши интересы совпадают. Я недавно встречался с Каспарсом — он вне себя от бешенства и потребовал найти и наказать виновных. Так что в деле Лиз мы с тобой союзники…
        — И ты будешь мне сливать информацию? — саркастически усмехнулся Олег.
        — Скажем так, если я не управлюсь своими силами — то обращусь к тебе.
        — Спасибо и на этом. Скажи: а что, Каспарс действительно так привязан к девке?
        — Ну, дело не в этом, вернее, не столько в этом. Тут дело принципа, авторитета, если хочешь. Каспарс дал Лиз свою защиту, а кто-то попёр против него. Теперь ему ничего не остаётся, как найти виновных и разобраться, иначе…
        — …иначе конкуренты почувствуют слабину и постараются оттяпать кусок его владений, — закончил фразу Олег. — Да, тяжела у вас, бандюков, жизнь! — засмеялся он.
        — Ну, зачем же сразу «бандюков»? — старательно обиделся Насос. — Такие заявления, как я понимаю, нужно обоснованно доказать…
        — А я не в суде, чтобы что-то доказывать! — перебил его Олег. — Я это тебе прямо в глаза говорю. И вот ещё что: по делу Николишиной лучше не предпринимать лишних телодвижений, а то они могут войти в противоречие с законом, и тогда самая лучшая камера в ИВС твоя. Так что, Александр, для тебя же будет спокойнее просто делиться со мной информацией! Ферштейн?
        Насос согласно кивнул головой, хотя по глазам было видно, что поступать он будет с точностью до наоборот.
        Терпение Долгоногова, наконец, лопнуло, и он решительно направился к Олегу.
        — Островецкий, — раздражённо начал Ояр, — мы сегодня жрать, в конце концов, будем? Я понимаю, что у тебя свои дела с товарищем авторитетом, но мы-то с Витькой здесь при чём?
        — Действительно, господин майор оборзели до крайности! — рядом с Ояром возник Миллер. — Видимо, давно воспитаблей не получали!
        — О, налетели, менты поганые! — засмеялся Олег. — Только Адамыча не хватает…
        — А Колян уже домой свалил, пока Вы изволили чирикать с господином Насосом, — Витька ёрнически отвесил поклон авторитету.
        — А шампанское? — удивился Олег.
        — Ему буфетчица давно уже принесла. Ты был так занят беседой, что даже не заметил этого, — усмехнулся Ояр. — Всё, Витька, — обратился он к Миллеру, — давай крутить майору руки и тащить его в зал!
        — Не надо, я сам пойду, — улыбнулся Олег. — А ты, — повернулся он к Насосу, — подумай над моими словами! Я тебя предупредил, а дальше — как знаешь!
        По законам Голливуда проход Олега, Ояра и Витьки в зал должен был бы сопровождаться бурными продолжительными аплодисментами. Ничего этого, конечно, не было, но несколько восхищённых взглядов, особенно представительниц прекрасного пола, ребята на себе ощутили.
        Столик уже был полностью сервирован, кроме заказанного, там были ещё бутерброды с икрой и коронное блюдо ресторана — рыбное ассорти, а вместо графинчика с водкой стояли две бутылки коньяка.
        Олег недоуменно посмотрел на метрдотеля.
        — Ребята, всё за счёт заведения! — благодарно улыбнулся тот. — И, пожалуйста, не обижайте отказом!
        В зале зазвучал «Отель «Калифорния»…
        Ресторан покидали уже далеко за полночь, изрядно навеселе.
        — Блин, как же завтра на работу не опоздать? — сокрушался Олег. — Лёвка же из нас отбивную сделает!
        — Во даёт! — заржал Витька. — Допился… Забыл: ты же теперь за начальника!
        — Твою мать! Совсем зарапортовался! Тем хуже для меня — завтра утром нужно будет идти в дежурку смотреть материалы. Блин, просил же Лёвку не назначать меня начальником…
        — Ладно, Олежа, ты куда? — перебил Ояр. — К училке?
        — Нет, — Островецкий мотнул головой, — такой датый я к Вие не пойду, я к Лидке поеду…
        Миллер только сокрушённо махнул рукой.
        Утро Олег начал с огромной кружки горячего чая. На предложенный Лидой омлет посмотрел с отвращением. Чай немного оттянул похмелье, но самочувствие было паршивое. Голова гудела, время от времени пробивал озноб.
        Лида в коротеньком прозрачном пеньюаре провожала его у двери, но вид соблазнительной хорошенькой девушки, вопреки обыкновению, желания не вызывал.
        «Допился, гад! — Олег погрузился в пучину самоуничижения. — Даже такая красотка, как Лида, тебя уже не волнует»!
        — Олеженька, постарайся, сегодня больше не пить! — прижалась к нему девушка.
        Ну, об этом можно было бы и не напоминать. К счастью, организм Олега устроен так, что на спиртное он теперь несколько дней смотреть не сможет.
        — А что, вчера был совсем плохой?
        — Ну, смотря о чём речь? — лукаво улыбнулась Лида. — Как мужчина ты был очень даже на высоте, но потом быстро вырубился, а под утро стонал…
        «Ну да, — кисло усмехнулся Олег, — когда «пох» достиг апогея»!
        — Ладно, Лидуся, пойду я, — он поцеловал девушку в губы и взялся за ручку двери.
        — Олешек, а ты вечером придёшь? — жалобно спросила Лида.
        — Постараюсь, — буркнул он, не глядя ей в глаза, и вышел из квартиры.
        «Ну, что, гад, доигрался! — накал самобичевания, усиленный похмельем, достиг максимума. — Врёшь, изворачиваешься. Девчонки твои уже страдают из-за тебя! Лидка определённо что-то чувствует. И Вие не позвонил — она тоже, небось, извелась вся».
        Наконец, этажом выше послышался скрип открываемой двери.
        — Не вздумай сегодня явиться, как вчера! — донёсся строгий голос Татьяны Миллер. — И хватит Олега спаивать!
        — Да кто ж его спаивает? — начал оправдываться Виктор.
        — Та-ак… Ты, бессовестный, ещё спорить со мной будешь? — Олег представил, как, изображая грозную супругу, Таня упёрла руки в бока.
        — Нет, что ты, что ты, — испуганно пробормотал Витька.
        — Ну, смотри мне!
        Дверь наверху захлопнулась, и на лестнице послышались шаги Миллера.
        — Островецкий, давно ждёшь? — спросил Витька, увидав Олега.
        — Да пару минут, — усмехнулся тот. — Что, досталось?
        — Могло быть и хуже, но спал на раскладушке в прихожей. Послушай, ты себя в зеркале видел?
        — А чего мне туда смотреть? Вполне достаточно на твою рожу взглянуть.
        — Опохмелиться бы… — мечтательно произнёс Витька…
        — Ты что, с дуба рухнул? Тебя Танька прибьёт!
        — Не прибьёт. До вечера ещё далеко — выветрится. Олежа, — заканючил Витька, — давай заскочим на базар, хоть пивка хлебнём. Башка трещит…
        — А кто тебе виноват? Кто вчера в кабаке орал, что буржуйское пойло тебя не берёт? Кто на коньяк ещё и водку заказал? — начал заводиться Олег. — Фиг тебе, а не пивко! Знаю я твою опохмелку, плавно переходящую в пьянку. Пошли, паразит, доберёмся до отдела — буду тебя чаем отпаивать.
        — Змий ты, Островецкий, чистый аспид! Не успел стать начальником, а уже измываешься по полной. Друг страдает, а ты ему даже поправить здоровье не позволяешь! Аллах тебе этого не простит.
        — Ну, с ним я как-нибудь договорюсь, а ты давай, топай, шевели булками, — Олег легонько подталкивал Витьку к выходу из подъезда.
        Городской телефон затренькал сразу.
        — Слушаю, — бросил Олег в трубку, одновременно пытаясь снять куртку.
        — Ну, рассказывай, что это вы вчера за корриду устроили? — раздался на другом конце провода ехидный голос Льва Николаевича Скворцова. — Мне что уже, и поболеть нельзя?
        — Лёва, — озадаченно спросил Олег, — ты уже встал? А откуда узнал?
        — С вами полежишь, — перебил Скворцов. — Про ваши художества мне с утра дежурный доложил, а потом медсестричка добавила — она вчера тоже в кабаке была. Всё красочно описала, вы же теперь герои дня, весь город гудит…
        — Во, блин, городишко — не успеешь пукнуть на одном конце, а на другом уже вонь стоит! Лёва, мы не виноваты, мы просто покушать зашли, а они «быковать» начали. Пришлось поставить их на место.
        — А спокойно решить вопрос нельзя было?
        — Лёва, ты же сам прекрасно знаешь, что есть категория людей, которые понимают только такое обхождение.
        — Ладно. Тяжко?
        — Не то слово…
        — Значит так, возьми у дежурного ключ от моего кабинета. Где дубликат от сейфа — ты знаешь. В сейфе бутылка коньяка. Разрешаю по пятьдесят, не больше — я потом проверю.
        — Вот спасибо, Лёвушка! Я-то, пожалуй, не буду — смотреть на него не могу, а Миллера полечу, совсем он плох…
        — Ну, погодите! Вернусь на работу — вы мне за всё ответите, — в трубке раздались короткие гудки.
        Олег заскочил в дежурку, взял со стенда запасной ключ от кабинета Скворцова и, не отвечая на расспросы, помчался к себе в отдел. Миллера он в кабинете не застал, но найти его не составило большого труда — Витька сидел в соседнем кабинете у Ленки Симоненко с чашкой горячего чая в руках. Лицо его выражало всю глубину тевтонской скорби по павшему воину.
        — Иди за мной, синюха! — рявкнул Олег с порога.
        Витька послушно поплёлся за ним, прижимая к груди кружку с чаем. Ленка, движимая неодолимым женским любопытством, засеменила вслед.
        — Малая, у тебя что, работы нет? — на сантименты сил не оставалось.
        — Островецкий, ты чего? — смутить Ленку было нелегко. — На Витьку ни за что наезжаешь — тоже мне друг! Не видишь, как ему тяжело…
        — А мне легко? — взвился Олег. — Кто вчера требовал ещё водки? Говорил же: Витька, хватит, поехали домой. Нет: «Я требую продолжения банкета»! Паразит такой!
        — Олежа, — смирению Виктора мог бы позавидовать любой послушник монастыря, — ты же меня куда-то вёл…
        Олег тем временем открыл кабинет Скворцова и впустил туда Миллера и Ленку. На полочке вешалки лежала Лёвкина форменная фуражка. Олег снял её, нашёл за подкладкой ключ, открыл сейф. Витька и Ленка с нескрываемым любопытством наблюдали за его манипуляциями. Олег достал из сейфа початую бутылку коньяка «Арарат», стакан и плеснул на донышко, но, заглянув в скорбные Витькины глаза, долил до половины.
        — Пей, проглот! — он сунул в руки Миллера стакан.
        — А ты? Давай поделюсь. Понюхай, как чудесно пахнет, — Витька, блаженно закрыв глаза, вдохнул аромат коньяка, и протянул стакан Олегу.
        От запаха спиртного Островецкого передёрнуло.
        — Ты будешь, наконец, пить? — возмущённо спросил он.
        — Конечно, ваше здоровье! — Витька залпом осушил стакан и занюхал прядью Ленкиных волос. Лицо его приобретало выражение некоего просветления и небесного восторга.
        — Запей чаем!
        — Миллер не запивает, мог бы за эти годы уже усвоить! — гордо выпятил тот грудь.
        — Нет, вы посмотрите! — засмеялся Островецкий. — Минуту назад он копыта отбрасывал, а теперь пытается этим копытом бить! Иди, работай, драгоценнейший, у тебя, насколько я помню, люди вызваны!
        — Люди подождут! Олежа, а может, ещё по чуть-чуть? — в исполнении большого и указательного Витькиных пальцев это «чуть-чуть» было аккурат в полстакана.
        Под гневным взглядом Островецкого расстояние между пальцами постепенно уменьшалось, пока вовсе не сошло на нет. Олег запер бутылку в сейф.
        — Понял, не дурак, — к Миллеру вернулось хорошее расположение духа. — Спасибо вам, Олег Семёнович, — Витька отвесил земной поклон, — не дали помереть лютой смертью!
        — Клоун! — усмехнулся Олег. — Погоди, Лев Николаич вернётся — такую тебе «Вой ну и мир» устроит! Он уже звонил по поводу вчерашнего.
        — Да, мальчики, — засмеялась Ленка, — вчера вы оторвались по полной — весь город гудит!
        — А ты откуда знаешь? — удивился Олег.
        — Моя подружка была в ресторане. Она мне ещё вчера вечером позвонила — в таких восторженных тонах всё расписывала. Мальчики, я вами горжусь! — Ленка чмокнула Олега и Витьку в щёчки и упорхнула.
        — Во, блин, город, — заржал Виктор, — все всё знают! Ничего не скрыть! Слава Богу, что мы вчера тёлок не стали клеить — иначе сегодня ты бы выносил меня из дома вперёд ногами…
        — Миллер, между прочим, не вздумай никуда уходить из кабинета! — предупредил Островецкий, запирая кабинет Скворцова. — На обед я тебя лично выведу.
        — Слушаюсь, товарищ майор! — весело рявкнул Витька. — Что, и пописать нельзя будет выйти?
        — А у тебя в кабинете кадка с фикусом — вот туда и сходишь! — засмеялся Олег.
        — Есть, товарищ майор! Хороший сагиб у Сами и добрый…[85 - Из стихотворения Н. Тихонова «Сами» про угнетённого индийского мальчика.]
        — Ой, замолчи, и без тебя башка трещит…
        — А я предлагал опохмелиться… Так нет же — у господина майора тонкая душевная организация. Он не может опохмеляться!
        — У господина майора тонкая желудочная организация. И вообще: сгинь с моих глаз, чтобы я тебя до обеда не видел! Делами займись! О Сурковой справься! Нюхом чую, никакого позитива там не предвидится. Давай-давай, вперёд, с бодрой песней, мой капитан!
        Около двери своего кабинета Олег встретил вызванную на допрос Елизавету Николишину. В дорогих фирменных джинсах, кожаной курточке, с минимумом макияжа на лице, она выгодно отличалась от той девицы в «боевой» раскраске, которую Островецкий «исследовал» два года назад.
        — Проходи, Лиза, присаживайся, — пригласил Олег.
        Николишина вошла в кабинет и расположилась на стуле около стола. Держалась она скромно, но с достоинством. От эпатажа девицы лёгкого поведения не осталось и следа. Олег уселся на своё место.
        — Знаешь, Лизавета, — сказал он, — а тебе так намного лучше.
        — Спасибо, — с достоинством ответила девушка, — но я думаю, что вы меня вызвали не для комплиментов.
        — Совершенно верно. Расскажи мне подробно о нападении.
        — А стоит ли? — невесело усмехнулась она. — Я ведь уже всё рассказывала вашему сотруднику. Не думаю, что вспомню что-то новое. Да и вряд ли вы что-нибудь найдёте. Скорее всего, даже искать не будете. Кто я для вас? Обычная проститутка. Стоит ли упираться ради такой?
        — А вот это позволь уж мне решать: ради кого стоит упираться! Твоя профессия меня не колышет. Искать я буду. Найду ли — другой вопрос. Шансов маловато — слишком много было упущено вначале. Вместо следователя тогда к тебе прислали простого опера, осмотр места происшествия был проведён формально. Те, кто это допустил, уже наказаны. Но от этого не легче. Теперь, даже если я и найду кого, — доказывать, считай, нечем. Но это не означает, что я буду сидеть сложа руки. Всё, что от меня зависит, отработаю по полной программе! А рассказал я всё это тебе, чтобы ты не испытывала напрасных иллюзий. Так что давай — подробненько и не спеша…
        Лиза принялась рассказывать. Олег записывал за ней, стараясь максимально детализировать показания. В процессе допроса открывались некоторые ранее не выявленные обстоятельства.
        Перешли к подсчёту материального ущерба. Олег с удивлением отметил, что заявленное количество и сумма похищенного практически не отличаются от указанного в справке полтора месяца назад — Лиза удержалась от соблазна увеличить сумму гражданского иска. Это не могло не вызвать уважения.
        Но… Олег вдруг принялся подсчитывать что-то на листе бумажки.
        — Послушай, — он удивлённо вскинул глаза, — я немного знаю ваши расценки. Получается, что ты обслужила не менее тысячи клиентов. Это ж целый полк!
        — Я их специально не подсчитывала, — усмехнулась Лиз, — но думаю, что их было гораздо больше. Что ты хочешь, майор, я в этом бизнесе уже одиннадцать лет! — глаза девушки вдруг наполнились слезами, но она справилась с собой. — Пойми, Олег, — она впервые обратилась к нему по имени, — мне не денег жалко и не побрякушек. У меня отобрали одиннадцать лет жизни! — Лиза отвернулась, не в силах сдержать рыданий.
        Олег вдруг почувствовал жалость к девчонке. Её профессия… Так она же не виновата, что за год «работы» на панели заимела больше, чем её мать за всю трудовую жизнь. Пусть это останется на совести тех, кто создал систему, при которой торговать своим телом выгоднее и даже престижнее, чем строить карьеру и чего-то добиваться в других сферах деятельности. Да и чем, в сущности, эта девчонка отличается от многих партийно-комсомольских дам? В силу служебной осведомлённости Олегу было хорошо известно, каким «местом» выстраивались многие блестящие карьеры. Он прекрасно знал, как партайгеноссен разных уровней «пользуют» комсомольских и партийных активисток в укромных охотничьих домиках и на закрытых дачах. Так чем же эти дамы отличаются от Лизы Николишиной? Да ничем. Разве что Лиз почестнее будет. Она прямо заявляет: я продаю своё тело, это обойдётся в определённую сумму в твёрдой валюте.
        Партийно-комсомольские подруги тоже продают себя, только в льготно-карьерном эквиваленте.
        — Ладно, Лизавета, — Олег попытался отвлечься от невесёлых размышлений, — иди пока. Я постараюсь сделать всё, чтобы найти этих сволочей. Там, в коридоре, должны быть твоя мать и брат — я вызывал их. Пригласи их сюда, пожалуйста.
        Допрос матери и брата Николишиной ничего нового не дал. Бедная женщина и ребёнок были так напуганы нападением, что с трудом вспоминали детали произошедшего.
        Олег отпустил их и набрал номер Долгоногова.
        — Внимательно! — раздалось в трубке вместо приветствия.
        — Слушай, Длинный, — Олег тоже не собирался отдавать дань дежурным приличиям, — по Николишиной ты работаешь?
        — Олег, давай не будем! Я занят…
        — Ты думаешь, меня это сильно волнует? Через пять минут жду у себя! Кстати, ты ещё не огрёб за вчерашнее…
        — А с чего это я должен огрести?
        — А кто позволил Миллеру заказать водку на коньяк? Я был против, а ты поддержал его. Двое на одного, и мне пришлось сдаться…
        — И кто тебя заставлял пить?
        — Ну ты и нахалюга! Я что, должен спокойно смотреть со стороны, как мои друзья травятся?
        — Тогда кто тебе виноват?
        — Вы оба, конечно. Я вас предупреждал о последствиях, но моё благоразумие в очередной раз разбилось о ваше суммарное раздолбайство!
        — Слушай, красиво сказано! Подожди, я запишу…
        — Потом запишешь, а сейчас — дуй ко мне! На лисапете!
        Ояр без стука вошёл в кабинет и уселся на стул, по привычке вытянув свои длинные ноги в проход. Олег протянул ему кружку свежезаваренного чая.
        — Благодарствуйте, барин! — Долгоногов и не пытался скрыть своего раздражения. — Олег, что у тебя за дурная привычка выдёргивать к себе немедленно? Типа, только у тебя дела, а у остальных — делишки.
        — Всё сказал?
        — Нет…
        — Ну тогда к делу…
        — А-а, — махнул рукой Долгоногов, — горбатого могила исправит! Чего хотел-то?
        — Давай прикинем всё, что у нас есть по Николишиной.
        — Ну что… — Ояр задумался, освежая в памяти все нюансы этого непростого дела, — зацепок там с гулькин нос. На место выезжал Айвар Буленс — пацан ещё, и года не работает. Какой с него спрос?
        — Да я ещё полтора месяца назад вздрючил дежурного этой смены. На какую-то вшивую кражу из школьной столовой посылают важняка, а на разбой — зелёного опера! Идиотизм! Даже эксперта не удосужились поднять…
        — Саныча тогда не было в городе…
        — Значит, надо было настоять, чтобы дежурный следак выехал. В добрые и не такие уж старые времена, если помнишь, по разбою весь отдел на ушах стоял, а сейчас — без году неделя опера посылают.
        — Ну, вспомнила бабка, как девкой была! Раньше разбой — это было ЧП, а теперь только и успеваем регистрировать. А Айвар — пацан толковый, из него хороший опер со временем получится.
        — Ключевое слово здесь «пацан». Нельзя было одного его посылать. Да ладно, что теперь об этом. А ты что сделал, когда материалы получил?
        — Ну, съездил повторно с Санычем на место. Да без толку всё. Там уже уборку сделали. Милиция вроде как всё уже осмотрела… Следы, микрочастицы, даже если и были — уже не найти. Пальчики искать и вовсе бесполезно — в перчатках работали…
        — А машина?
        — «Жигулёнок», что ли? Ну, изъяли там ворсинки от «камуфляжи», и что? Во-первых, ещё не факт, что именно на этой тачке налётчики прикатили на дело. Может, просто совпадение — обычный угон. А во-вторых, не с чем сравнивать ворсинки…
        — Пальчиков, как я понимаю, там тоже не было?
        — Правильно понимаешь. Нет, хозяйских — хоть отбавляй, ещё какие-то были, но по нашей базе не проходят. Отправили запрос в Москву, но сомневаюсь, что получим ответ. Независимость, ядрёна вошь! А самое главное — поверх пальчиков обнаружены мазаные следы…
        — Да, ты говорил, что они в перчатках. А теперь прикинь: много ли ты знаешь случаев, чтобы угонщики (заметь: не воры — угонщики!) работали в перчатках. И машина обнаружена недалеко от места преступления.
        — Да я и сам прекрасно понимаю, что это та машина. Только привязать её к налёту пока нечем.
        — Да, ясно, что дело тёмное. Агентура?
        — Работает…
        — Цацки в розыск подал? Барыги? Скупки?
        — Что ты дурные вопросы задаёшь? Я что тебе — зелёный?
        — Значит, пока глухо, как в танке… Ладно, давай пробежимся по версиям.
        — А что тут бегать? Ясно, как божий день, что это «залётные». Кто из местных попёр бы против Насоса?
        — Лизка не была под Насосом.
        — Как?
        — А вот так. Ей ещё Каспарс вольную дал.
        — Иди ты!? Не знал…
        — Сам только вчера узнал.
        — Тем более — «залётные». Причём, как-то мне кажется, что это бывшие вояки или менты.
        — Или настоящие…
        — Да хрен его знает! Сейчас уже ничего не поймёшь.
        — А насчёт «залётных», думаю, ты прав, но обязательно был наводчик из местных. А возможно — и один из налётчиков. Лизка мне сказала, что один из них изъяснялся с лёгким латышским акцентом.
        — А мне она этого не говорила…
        — А ты спрашивал?
        — Спрашивал, но на произношении внимания не акцентировал. Расспрашивал про особые приметы, что-то необычное…
        — Ага, необычное — латышский акцент в Латвии! Длинный, признайся лучше, что делал всё впопыхах…
        Долгоногов счёл за благо промолчать.
        — Меня, Ояр, всё время напрягает одна мысль: а не имеют ли здесь место происки Насоса против Каспарса? Ну, допустим, Насосу надоело ходить под Каспарсом, и он устраивает налёт на его креатуру. Мол, смотрите, люди добрые, хозяин уже не может поддерживать порядок в доме! «Акела промахнулся!»
        Да и подмять под себя такой лакомый кусочек, как Лиз, — тоже неплохо.
        — Гм, — Ояр поскрёб подбородок, — я, конечно, сориентирую своих людишек на это направление, но, думаю, это пустая трата времени. Смотри сам: во-первых, у Насоса элементарно нет сил на переворот, основа его «быков» — наследство Каспарса. Во-вторых, они сейчас активно осваивают Ригу, и затевать в это время междоусобицу — просто глупо. Можно запросто потерять бизнес вместе с головой. В-третьих, Насос, насколько мне известно, предан Каспарсу, который вывел его в люди. Не думаю, что он попрёт на своего благодетеля, во всяком случае, сейчас. И последнее: такую подлянку не скрыть, и Насос это прекрасно понимает. Если Каспарс заподозрит его в двурушничестве, то пышные похороны ему обеспечены.
        — Убедил: отрабатываем залётных. Они же где-то жили, с кем-то общались. В гостиницах вряд ли селились. Значит, прошерстить частный сектор. Опять же взять распечатку всех междугородних телефонных переговоров за, допустим, месяц, предшествовавший нападению. Они ж как-то связывались с наводчиком. А может, они и сейчас в городе? Надо организовать силами участковых проверку всего частного сектора города на предмет выявления незарегистрированных приезжих…
        — Олежа, а это ты с кем сейчас разговариваешь? — усмехнувшись, перебил его Ояр.
        — С тобой, родимым.
        — А-а, а я думал со всем управлением уголовного розыска республики. Ты представляешь себе объём работы по этим направлениям? Кто тебе людей даст? Не убийство, слава богу, раскрываем…
        — Так что, будем сидеть сложа руки?
        — Нет, но заниматься будем реальными вещами. Выше головы не прыгнешь. Олежа, можешь меня расстрелять во дворе отдела, но ничего из того, что ты мне сейчас наговорил, я делать не буду! А реально: задействована агентура, и я очень надеюсь, что всплывут цацки. Тогда можно будет протянуть ниточку к конкретным лицам. И вот тут-то уже можно будет поработать на доказуху и по частному сектору, и по телефонной станции, и так далее… Но только по конкретным лицам! Ты же сам бывший опер, что я тебе прописные истины разжёвываю?
        — Да ладно, — вздохнул Олег, — что я — не понимаю? Будем надеяться на цацки.
        — Тогда я пошёл. У меня дел на сегодня — выше крыши…
        — Будь здоров, не кашляй!
        Не успела за Ояром закрыться дверь, как в кабинет влетел Витька Миллер.
        — К то-то обещал отконвоировать меня на обед, — с порога заявил он. — Островецкий, бросай всё на фиг, пошли в столовку.
        Олег тоже почувствовал сильный голод. Похмелье проходило, и прорезался зверский аппетит.
        Обед прошёл в тёплой дружеской обстановке. Умяв по двойной порции, друзья почувствовали себя почти счастливыми, во всяком случае, вполне довольными жизнью.
        — Олежа, можно нескромный вопрос? — потягивая жидкий столовский чай, спросил Виктор. — Ты где сегодня ночуешь?
        — Как ты можешь пить эту бурду? — Островецкий попытался переменить тему. — После обеда зайдём ко мне — заварю тебе настоящий чай…
        — А ты не увиливай! — за Миллером не зря закрепилась кличка Репейник. — Отвечай прямо на поставленный вопрос!
        — К Вийке пойду. Она, наверное, на меня обиделась. Возьму цветы, вино и конфеты и буду просить пардона.
        — Постой, ты что, до сих пор ей не позвонил?
        — А как ты себе представляешь извинения по телефону?
        — Ну, ты уникум! Так себя даже с жёнами не ведут…
        — Вот именно, она мне пока ещё не жена, и я не обязан отчитываться перед ней за каждый шаг. Я даже Алёнке не отчитывался!
        — Островецкий, чтобы тебя вытерпеть, надо иметь Алёнкин ум и характер. А это не каждой женщине дано.
        — Ты это к чему клонишь?
        — А к тому, что твоя Вия Карловна таким характером не обладает. Ума у неё предостаточно, а вот характера на тебя не хватит. Ей нужен человек спокойный, домашний.
        — Да? А кому же я нужен?
        — Лидке, например. Только она сможет вытерпеть твои выкрутасы и нрав…
        — Знаешь что, давай я как-нибудь со своими женщинами сам разберусь!
        — Угу, ты разберёшься! Дров только наломаешь…
        — Всё! Закрыли тему! Пошли ко мне пить чай!
        В кабинете Олег быстро заварил в своей литровой кружке крепкий ароматный чай и отлил половину в чашку Витьке.
        — Можно я закурю? — попросил Миллер.
        Островецкий только махнул рукой. В дверь постучали.
        — Не заперто! — крикнул Олег.
        Вошёл майор Арсентьев, как всегда, подтянутый и со вкусом одетый.
        — Славик, — удивился Олег, — с чего вдруг такие церемонии?
        — Я думал, вам что-то нужно обсудить наедине. Не хотелось мешать…
        — Деликатный ты наш, — усмехнулся Миллер. — Чаю хочешь? Отолью…
        — Нет, спасибо, ребята. Я только что выпил кофе. Парни, мне ваша помощь нужна.
        — Излагай!
        — Я вызвал на допрос спекулянтов — подстрахуйте, мужики.
        — Не понял!? — вытаращился Олег.
        — Ну, не могу же я во время допроса подсказывать им, что говорить…
        — А-а, — догадался Витька, — ты хочешь использовать нас в качестве адвокатов?
        — Так это мы всегда! А что, Олежа, давай потренируемся. Выпрут из следствия — пойдём в защитники!
        Кабинет Арсентьева находился напротив кабинета Олега. Во время допроса Славик нарушил все мыслимые рекомендации по проведению этого следственного действия. Мало того что он оставил двери обоих кабинетов настежь открытыми, чтобы Островецкий и Миллер могли всё хорошо видеть и слышать, он ещё и приглашал на допрос подозреваемых вместе со свидетелями по их делу.
        Первыми Арсентьев вызвал Веру Симанович и Анну Демидову. С этим делом Олег был немного знаком — он прочитал его, когда начальник ОБХСС приносил ему материалы на возбуждение. Это та, которая приобрела по льготной цене прибывший по бартеру финский холодильник и тут же продала по рыночной цене своей соседке Анне Демидовой.
        В ходе допроса стало выясняться, что договорённость между женщинами о перепродаже холодильника возникла задолго до его приобретения. Дело стало принимать нежелательный оборот. Славик грустно вздохнул и выразительно посмотрел на Олега. Тот молча кивнул в ответ.
        — А знаете, дорогие наши женщины, — фальшиво-бодрым тоном обратился к Вере и Анне Арсентьев, — вы посидите немного, а я выйду перекурить.
        — Что вы, что вы! — замахала руками Вера. — Курите здесь, нам это нисколько не помешает. У меня и муж курит…
        Славик тяжело вздохнул и жалобно взглянул на Олега. Островецкий понял, что пора брать инициативу на себя.
        — Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — решительно вошёл он в кабинет Арсентьева, — но это я, как начальник данного подразделения, запретил своим подчинённым курить на допросах в присутствии женщин. Подобное поведение является нарушением служебной этики офицера советской милиции.
        Вячеслав зажмурил глаза и прикусил губу. Рассмеяться в такой ситуации он не мог. Витька в кабинете Олега широко раскрыл рот в беззвучном хохоте.
        — Разрешите выйти, товарищ начальник? — за напускной серьёзностью в голосе Арсентьева прозвучала неприкрытая ирония.
        — Разрешаю!
        Славик пулей выскочил из кабинета.
        — Милые дамы, — Олег решил не терять даром времени, — я тут краем уха слышал вашу беседу со следователем и должен сказать, что вы не совсем правильно излагаете суть дела. Вот Вы, Вера Васильевна, заявляете, что договорились продать Анне Николаевне холодильник, как только узнали в профкоме о его выделении Вам. Так?
        — Да, сынок. Мой старый холодильник ещё очень хороший, зачем мне второй. А у Аннушки холодильник уже на ладан дышит. Вот я и договорилась продать ей новый. А мне как раз не хватало на дачу. Ты не думай, сынок, я не спекулянтка какая-нибудь. Я с неё ни копеечки лишней не взяла. Вот сколько такой стоит в магазине, столько она мне и заплатила.
        — Да, да, — закивала головой Анна.
        — Но ведь это неправильно, — грустно вздохнул Олег. — Вы же купили его по льготной цене, а продали по рыночной, положив немаленькую разницу себе в карман. Тем более что изначально Вы его приобрели с целью перепродажи соседке.
        — Ну, правильно…
        — Нет, неправильно. Таким образом, Вы совершили уголовное преступление — спекуляцию…
        — Как!? — расширенные от ужаса глаза Симанович стали наливаться слезами.
        — А так! С точки зрения буквы закона, это так! Но Вы же не спекулянтка. Вы честная, законопослушная гражданка, труженица. Наверняка всё было немного не так, как Вы излагаете. Вы первый раз в милиции по таким вопросам, переволновались — вот и не совсем точно всё преподносите. Я уверен, что Вы не собирались перепродавать Анне Николаевне этот холодильник. Наоборот, Вы хотели приобрести его для себя — в каждой нормальной семье должно быть по два холодильника. Тем более что Вы хотите купить дачу. Вот Вы и решили: старый — на дачу, а новый в дом.
        А тут — Анна Николаевна. Холодильник у неё действительно совсем плохой. Вот она и уговорила Вас продать этого красавца. Правильно, Анна Николаевна?
        — Да, да, да, — закивала головой Демидова, — всё точно так и было. Я как увидела это чудо, так и пристала: продай да продай!
        — Вот, а Вера Васильевна, наверное, ещё долго упиралась — мол, самой нужен. Но как же не порадеть соседке — ведь почти родные люди. Вот и поддалась, в конце концов, на уговоры. И цену Вы ей, Анна Николаевна, наверняка сами предложили — по аналогии с магазинными. Так?
        — Точно так, — заулыбалась Демидова.
        — Ну, вот видите, как всё замечательно получается! В кабинет вошёл Арсентьев.
        — Товарищ начальник, разрешите продолжить допрос?
        — Вы уже покурили?
        — Так точно!
        — Тогда продолжайте!
        — Душевно Вас благодарю! — Славик всё-таки не смог удержаться от порции ехидцы.
        Олег вышел из его кабинета и занял место в своём.
        — Строгий у вас начальник, — услышал он голос Демидовой.
        — Ещё какой! Мы его все боимся, — Славик постарался придать своему голосу максимум серьёзности. — Ну что, милые дамы, продолжим?
        Далее допрос проходил в духе взаимопонимания. Женщины говорили то, что Вячеслав хотел услышать, а тот их показания с удовольствием записывал.
        — Ну вот, — удовлетворённо потёр руки Арсентьев, закончив оформление протоколов. — Расследование движется к логическому концу. Вера Васильевна, уголовное дело в отношении Вас я прекращаю ввиду отсутствия в Ваших действиях состава преступления. Копию соответствующего постановления я вышлю Вам по почте.
        Вера Симанович, до этого стойко державшаяся на допросе, вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками. Славик налил из графина в стакан воды и бросился к ней.
        — Вот, выпейте. Не надо так волноваться, — бормотал он, немного растерявшись от такой реакции на свои слова.
        Женщина пригубила из стакана и немного успокоилась.
        — Спасибо тебе, сынок! — в её взгляде сквозила благодарность. — Ты думаешь, я, старая дура, ничего не понимаю?
        Вера Васильевна и Анна Николаевна поднялись, собираясь уходить. Славик проводил их до двери. Уже в коридоре Симанович подошла к открытой двери в кабинет Олега.
        — И тебе, сынок, спасибо! — чувствовалось, что женщина вот-вот разрыдается вновь. — Дай Бог вам всем здоровья! — Вера Васильевна тяжело повернулась и, поддерживаемая под руку Анной Николаевной, побрела к выходу.
        — Нет, какой всё-таки Стороженко пидор! — Славик стоял в коридоре, набычившись и засунув руки в карманы. — Его бы мать выдернуть на допрос и помурыжить, как эту несчастную женщину. Может, хоть тогда бы у него остатки совести проснулись?
        — А кто вчера уверял меня, что Стороженко несчастный человек и ему надо посочувствовать? — ехидно спросил Олег.
        — А что, пидор не может быть несчастным человеком? — вопросом на вопрос ответил Славик.
        — Наверное, может, — усмехнулся Олег.
        — А ты, между прочим, если начинаешь прикалываться — то хотя бы предупреди как-то. Я чуть не заржал в самый неподходящий момент.
        — Ладно, — покладисто согласился Олег, — в следующий раз я скажу: Славик, я начинаю вые…ться!
        Витька и Арсентьев прыснули со смеху.
        — Блин, — покачал головой, отсмеявшись, Славик, — осталось ещё двадцать пять дел. А если так с каждым придётся возиться?
        — Дальше, думаю, будет легче, — ответил Олег. — Твои «спекулянты» ведь наверняка знакомы друг с другом. Так что, полагаю, они теперь будут знать, как вести себя на допросе. Ну, а если какая-то заминка — выходи «покурить», а в это время кто-нибудь из ребят проведёт «инструктаж» с твоими «злодеями».
        — Нет, — никак не мог успокоиться Славик, — когда я начинаю думать, какой объём бесполезной работы впереди, я готов придушить Стороженко собственными руками.
        — Раньше надо было д ушить, — усмехнулся Олег, — до того, как он эту кашу заварил. Ладно, мужики, я сегодня слиняю пораньше — у меня дела…
        — Ага, — ухмыльнулся Виктор, — Карловне привет!
        Через полчаса Олег с букетом цветов, бутылкой сухого вина и коробкой конфет стоял около дверей Вииной квартиры, не решаясь нажать кнопку дверного звонка.
        Он чувствовал свою вину перед девушкой, но объясняться не хотелось. А избежать этого, видимо, не удастся. Олег решительно позвонил. Дверь открылась почти тут же, словно Вия ждала его в прихожей. Глаза девушки стали наполняться слезами, она бросилась ему на шею, осыпая поцелуями. Олег подхватил её на руки и понёс в спальню…
        Такой страстной Вия ещё никогда не была. В ней под пеленой условностей словно проснулся дух её далёких предков, веками живших на этом побережье Балтики. Женщины её племени — свободные и гордые обитательницы прибрежных лесов — не знали удержу ни в чём: ни в любви, ни в работе, ни в бою. Наравне с мужчинами они выходили на утлых лодчонках в море, добывая пропитание нелёгким рыбацким трудом, а, если нужно было, брали в руки меч, наравне с мужьями и братьями, защищая свой очаг и своих детей. Такими же неистовыми они были и в любви — свободные дочери свободного племени.
        Олег лежал на спине, прикрыв веки. Вия уютно устроилась у него на плече, водя пальчиком по литой груди и квадратикам брюшного пресса. Внезапно она отстранилась от него и села в кровати, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.
        — Олеженька, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — тихо произнесла она.
        — О чём? — он открыл глаза и посмотрел на девушку. Поза, в которой она сидела, поражала какой-то адской смесью беззащитности и безумной эротичности. Олег потянулся к ней. Вия мягко отстранилась.
        — Подожди, любимый, я должна тебе это сказать! Олеженька, я последнее время живу, как на вулкане. Я всё время чего-то боюсь. Ты приходишь, и у нас всё прекрасно, а потом ты вдруг на какое-то время исчезаешь, и я не знаю, где ты, что с тобой? Я не нахожу себе места, я боюсь за тебя — мне всё время кажется, что с тобой что-то случилось. Я боюсь тебя: а вдруг ты нашёл другую — я же знаю, как на тебя смотрят женщины! Я себя боюсь! Я боюсь прикипеть к тебе настолько, что потом придётся отрывать с кровью! Олеженька, что мне делать? Я так больше не могу. Я устала!
        — И что ты предлагаешь? — грустно улыбнулся Олег. Объяснений всё-таки избежать не удалось.
        — Любимый, выслушай меня до конца, не перебивая, ладно? Я не прошу чего-то невыполнимого. Просто я хочу, чтобы ты каждый день возвращался ко мне домой, и не издёрганный, как обычно, а спокойный и уравновешенный. Хочу, чтобы тебе не снились больше кошмары, чтобы ты не вскакивал по ночам и не бредил во сне. Я ведь даже не прошу тебя взять меня замуж. Я понимаю, что это несвоевременно, да и мне с тобой и так хорошо! Лишь бы ты всё время был рядом со мной. Неужели я многого хочу?
        — Виечка, солнышко моё, ты хочешь другого человека. А как мне им стать? Моя служба, к сожалению, другой жизни не предполагает.
        — А ты брось эту службу! Ты уже своё отвоевал и бандитов наловил столько, что некоторым твоим коллегам на всю их жизнь хватит. Пускай теперь другие этим занимаются!
        — А я что буду делать? Как инженер я уже давно дисквалифицировался — столько лет вне профессии. Всё, что я умею хорошо делать, — это ловить жуликов.
        — Олеженька, но ты же прекрасный юрист. Я разговаривала с заведующим нашей юридической консультацией Голдбергсом — он в любой момент готов взять тебя к себе. Он говорит, что как адвокату тебе с твоим опытом оперативно-следственной работы цены не будет.
        — А откуда ты знакома с Володей? — прищурился Олег. — Ты что, ходила к нему просить за меня?
        — Дурак! Никуда я не ходила. Владимир Соломонович — старый друг моего отца. Просто встретились недавно на улице, разговорились. Он тебя очень уважает.
        Олег встал и молча стал одеваться. Вия, съёжившись, жалобно смотрела на него. Казалось, она вот-вот заплачет. Островецкий сел рядом с ней на кровать, взял её руки в свои и поцеловал влажные, солёные от слёз любимые глаза.
        — Девочка моя, — он погладил Вию по голове, — давай договоримся раз и навсегда: свои проблемы я буду решать сам! А работу свою я люблю, и друзей своих люблю. И если я сейчас уйду — то просто предам их. Я ничего не хочу менять в своей жизни. Да и мне самому уже поздно меняться — я такой, какой есть, и другим уже не буду. Да и не хочу! Я сейчас уйду, а тебе нужно подумать, как жить дальше. Я приму любое твоё решение. Но, если ты захочешь остаться со мной, — тебе придётся принять меня таким как есть. Ты же умненькая девочка, обдумай всё хорошенько! И, если ты поймёшь, что не сможешь выдержать всего этого, — лучше рви сразу, сейчас, пока ещё не так больно, — Олег поцеловал девушку в губы и пошёл к двери.
        Вия упала на подушку и разрыдалась.
        Олег медленно шёл по улице, подняв воротник куртки и засунув руки в карманы. В общем-то, конечно, всё правильно. Когда-нибудь такой разговор должен был состояться. И хорошо, что сейчас. Позже было бы значительно тяжелей — и, в первую очередь, для неё. Надо быть честным перед собой: да, эта девчонка тебе нравится, очень нравится, но не настолько, что ради неё ты готов круто поменять свою жизнь.
        С Алёнкой всё было не так, совсем не так! А этой девушке нужен другой человек — спокойный, домашний, а главное — чтобы любил её без памяти. А ничего этого ты ей — Олег Островецкий — дать не можешь. Ниче-го! Так что — получается: всё правильно, всё путём. Почему только так муторно на душе?
        Олег остановился, с удивлением обнаружив, что ноги сами принесли его к отделу милиции.
        «Родная хата», — усмехнулся он и направился к себе в кабинет. Домой решил уже не ехать — поздно, автобусы не ходят, а просить дежурную машину не было желания.
        Олег зашёл в кабинет, снял с вешалки шинель, постелил её одной полой на стоящие в ряд около стены четыре стула, лёг и укрылся второй полой.
        «Не в первый раз, — невесело подумал он, — и, скорее всего, не в последний».
        Сон не шёл.
        «Старею, что ли? — удивился Олег. — Раньше только бы голову было куда положить, а сейчас кручусь, как вьюн на сковородке. Всё, спать! — приказал он себе. — Завтра тяжёлый день…»
        Утром Олег встал пораньше, умылся, заварил себе кружку чая и сел за пишущую машинку. Предстоял день «бесполезного перевода бумаги». Островецкий, как и другие работники милиции, терпеть не мог это бумаготворчество, но, к сожалению, процентов пятьдесят, если не больше, рабочего времени следователя тратится именно на него. Чтобы передать дело в суд, нужно «обрубить хвосты», то есть из него должны быть выведены не установленные следствием лица, ненайденные похищенные вещи и многое другое, не относящееся к данному конкретному преступлению.
        Вот и рождается в муках на свет божий отдельное поручение следователя органу дознания с грозным напоминанием уголовному розыску непременно в десятидневный срок установить лицо, которому обвиняемый А продал магнитофон, похищенный у гражданина Б, а также принять меры к обнаружению и изъятию этого чуда техники. При этом никого не волнует, что чуду техники уже лет двадцать, и ценность оно имеет разве что историческую. Раз этот хлам фигурирует в деле — он должен быть найден, о чём и напоминает следователь оперу в отдельном поручении. И тут же пишет ответ на него от имени начальника уголовного розыска, что «предпринятыми мерами розыска установить данное лицо и обнаружить похищенный магнитофон не представилось возможным». Нет, конечно, не у каждого следователя есть в столе стопка чистых листов бумаги, подписанных начальником уголовного розыска, но у майора Островецкого она имеется. А затем выносится постановление о прекращении уголовного дела в части розыска похищенного магнитофона и неуловимого приобретателя. Причём неустановленное лицо, которое купило похищенную вещь, априори считается невиновным, так
как, якобы, не знало о криминальном происхождении товара. То, каким образом следствию стали известны тайные помыслы неустановленного приобретателя, остаётся за скобками, но дело в отношении него прекращается ввиду отсутствия состава преступления. И, не дай Бог, следователь, заподозрив криминал в его действиях, выделит дело в отдельное производство в целях установления приобретателя и привлечения его к уголовной ответственности. Такому горе-следователю придётся долго скрываться от коллег из уголовного розыска, но всё равно он будет пойман и справедливо бит.
        А «неустановленное лицо», кстати, живёт на соседней улице. Просто к моменту, когда к нему пришли с обыском, оно уже успело сбагрить злополучный магнитофон. Нет, можно, конечно, провести массу оперативно-следственных мероприятий, отдать «барыгу» под суд, где ему будет вынесено «суровое» наказание в виде штрафа или, что ещё хуже, года условно, но так бывает только в плохом кино, когда менты от скуки целым отделением раскрывают кражу маринованных огурцов.
        Хотя всё-таки бывают случаи, когда злополучный магнитофон ищут до упора, но, в таком случае, за ним должно стоять, как минимум, убийство. А так — зачем сворачивать горы, чтобы попугать несчастного «барыгу». Гораздо эффективнее выдавливать из него при случае ценную информацию о действительно серьёзных преступлениях.
        «Вор должен сидеть в тюрьме!» — говорил капитан Жеглов, — а вот его сообщники — совсем не обязательно, — добавили советские законодатели.
        Вот почему Олег терпеть не мог этой бумажной каторги. Но и без неё нельзя. Требования УПК надо выполнять в полном объёме. Если хоть одной бумаженции не окажется в деле — можно запросто получить «доследняк»[86 - Доследняк — возвращение дела для проведения дополнительного расследования (милиц. сленг).].
        Олег однажды выиграл у коллег бутылку коньяка, поспорив с ними, что в суде эти бумаги никто даже не пролистывает и не читает. В одном из направляемых в суд дел он заклеил подряд листов сорок этой макулатуры, а после процесса запросил его обратно и предъявил коллегам. Судья, влепивший, кстати, подсудимому серьёзный срок, не удосужился даже разорвать склеенные листы.
        Олег вздохнул, глянув на пачку недооформленных дел, и остервенело застучал по клавиатуре пишущей машинки. Но долго поработать не удалось. На треск аппарата в кабинет влетела неутомимая Симоненко.
        — Горим на работе? — удивлённо защебетала она, но, взглянув на брошенную на стулья шинель, всё поняла. — Поругался с Вией и собираешься ночевать в кабинете, так?
        — Ни с кем я не ругался, — невесело усмехнулся Олег. — Просто девочка поняла, что нам дальше не по пути. И, кстати, она права — я ей приношу одни неприятности.
        — Эх ты, горе луковое! — Ленка порылась в сумочке и вытащила пакет с бутербродами. — На, поужинаешь, у меня остались.
        — Не хочу я есть, я чаю попил.
        — А тебя не спрашивают. Поступила команда — выполняй! — она вдруг как-то по-матерински погладила Олега по голове.
        — Малая, ты чего? — вытаращился он.
        — Как всё-таки с вами, пацанами, тяжело? Не можете жить без неприятностей, — Ленка потёрлась носом о его щеку и выбежала из кабинета.
        В кабинет вошёл Ояр Долгоногов и с загадочным видом стал прохаживаться взад-вперёд. Олег бесстрастно наблюдал за его передвижениями. Наконец, ему это надоело.
        — Длинный, кончай тут лисапет крутить! Есть что — выкладывай, нет — вали и не мешай работать.
        — Безрадостный Вы, Олег Семёнович, человек, — Ояр явно решил поиграть на нервах. — Нет, чтобы порадоваться успехам друга и коллеги в служебной деятельности…
        — Пока что ни о каких успехах я не слышал. Я только вижу, что передо мной маячит какой-то дылда и ждёт, когда я запущу в него чем-то тяжёлым. Говори, чего припёрся!
        — Ладно, так и быть. Это касается твоей проститутки…
        — Ояр, я не хожу к проституткам…
        — Извини, был неправ, каюсь! Короче, по делу Николишиной проклюнулись цацки.
        — Сволочь ты длинная! А без выпендросов нельзя было? Давай поподробнее.
        — В общем, к одной моей, скажем так, приятельнице обратился некто Тыква, предложив купить кольцо с брюликом. Ну, а она, зная мой повышенный интерес к такого рода делам, сообщила мне. Кольцо, похоже, из списка Николишиной.
        — Отлично! Кто такой этот Тыква?
        — Путниньш Валдис Арвидович, двадцать два года, работает экспедитором на гормолзаводе. Кличка Тыква. Никаких особых грешков за ним не числилось. Та к — немного приблатнённый. В настоящий момент сидит у нас в «телевизоре».
        — Ты его повязал? Зачем?
        — А что ты предлагаешь? Установить за ним наблюдение? Кто это будет делать? У нас своей «семёрки»[87 - «Семёрка» — 7-й отдел (управление) МВД, занимающийся наружным наблюдением и проведением спецопераций (милиц. сленг).] нет, и из Риги никого не пришлют — прости, но это рядовое преступление.
        — Мог бы и сам со своими ребятами понаблюдать…
        — Олег, я что — с воспитателем детского сада разговариваю? Как будто ты сам никогда не работал в розыске и не знаешь наших реалий! И сколько дел на мне висит, не догадываешься!
        — Ладно, проехали. Что сделано — то сделано! Давай определимся по очерёдности мероприятий.
        — А что тут определяться? Сначала допрос — постараемся расколоть его. Затем обыск, а дальше — по обстоятельствам…
        — Чёрт! Где он ещё может хранить похищенное? Дача? Работа? Друзья? Подружка? Не люблю я работать впотьмах!
        — Олег, я займусь этим, а пока будем опираться на то, что есть.
        — А где кольцо?
        — Вот, — Ояр достал из кармана полиэтиленовый пакетик и протянул его Островецкому.
        Олег пинцетом вынул оттуда кольцо и при помощи лупы принялся осматривать. Ничего утешительного он там не увидел. Да, на дужке кольца были фрагменты папиллярных узоров, но о том, чтобы идентифицировать их, не могло быть и речи — слишком тоненькая была эта полоска золота.
        — Ну? — вопрошающе взглянул на него Ояр.
        — Нет, — покачал головой Олег, — даже экспертизу назначать не буду, чтобы Саныча не смешить.
        — Ну, на нет и суда нет, — вздохнул Ояр. — Будем допрашивать?
        — Ладно, кати сюда Тыкву!
        Через несколько минут Ояр ввёл в кабинет рослого парня, в камуфляжном военном костюме с треугольником десантной тельняшки. Одного взгляда на форму его головы хватило Олегу, чтобы понять происхождение странной клички Тыква. Островецкий жестом пригласил задержанного присесть на приставленный к его столу стул. Ояр расположился у стены.
        — В ВДВ служил? — спросил Олег, стараясь завязать непринуждённую беседу.
        — Так точно! — улыбаясь, ответил парень. — В Таджикистане.
        — Ладно, давай знакомиться.
        Олег принялся уточнять анкетные данные, исподволь наблюдая за реакцией Тыквы. Парень вёл себя спокойно, на вопросы отвечал обстоятельно. По-русски говорил хорошо, с лёгким латышским акцентом.
        «Да, неплохо парень держится, — подумал Олег, — непросто будет его расколоть».
        — Валдис, — Островецкий решил перейти непосредственно к сути дела, — ты не догадываешься, за что мы тебя задержали?
        — Понятия не имею.
        — Объясняю: мы провели обыск у некой гражданки Цере, которая любит скупать по дешёвке различные вещи непонятного происхождения. Так вот, у неё нашли вот это колечко, — Олег жестом фокусника бросил на стол пакетик. — Что ты на это скажешь?
        — Ах, это, — Тыква посмотрел на Островецкого абсолютно честными глазами. — А я уж думал, что от меня родной милиции надо? Кольцо я нашёл…
        — Нашёл? Может, покажешь место, где разбрасываются золотыми кольцами?
        — Возле дома нашёл, могу показать где. А потом продал его этой бабе, как её?
        — Цере. Это фамилия такая.
        — Ну, да…
        — А чего же матери не подарил? Ты же с матерью живёшь?
        — Деньги нужны были. А что, с этим кольцом что-то не так?
        — А скажи-ка мне, разлюбезный Валдис, что ты делал двадцать восьмого августа?
        — Ой, я не помню. Времени-то сколько прошло. Надо посчитать, если это был рабочий день — то на работе, а вечером дома телевизор смотрел, или в кафе с приятелями. Правда, не помню.
        — А знаешь, Валдис, — дружелюбно улыбнулся Островецкий. — Мы ведь у тебя обыск сделаем.
        — Конечно-конечно, я разве против. Мама, наверное, недовольна будет, но если надо…
        — А ещё, «камуфляжечку» твою на экспертизу изымем.
        — Без проблем. Я же понимаю — это ваша работа.
        — Валдис, а ты знаком с Лизой Николишиной?
        — С Лиз? Так кто же её не знает. Но лично не знаком. Она для меня слишком дорогая.
        — И дома у неё не бывал?
        — Ну, что вы — таких, как я, она к себе домой не приглашает, — усмехнулся Тыква. Впервые за время допроса в его глазах промелькнула искорка злобы. Промелькнула и пропала. Перед Олегом вновь сидел добродушный, немного глуповатый увалень.
        — Валдис, а если на колечке обнаружатся следы пальцев Николишиной?
        — Ну, а я здесь при чём? — пожал плечами Тыква. — Я-то это кольцо нашёл.
        — Ах, да, извини, запамятовал.
        Все три часа допрос продолжался в том же духе. Тыква изображал из себя простачка, и ничего путного от него добиться не удалось. В конце концов, Ояр водворил его назад в «телевизор».
        — Ну что, подобьём невесёлые бабки… Что мы имеем? Он, бесспорно, причастен к налёту на дом Николишиной, но доказухи — ноль. Держится он прекрасно. Линию поведения избрал беспроигрышную. Сказал бы, что это кольцо матери или подруги, мы бы его в конечном итоге запутали, или их. А так: нашёл — и взятки гладки. Даже понт с экспертизой кольца не покатил…
        — Олег, оставь феню в покое, — довольно улыбнулся Ояр.
        — Молодец, подкузьмил, — покосился на него Олег. — Хватит отвлекаться!
        Ояр демонстративно вздохнул и изобразил несчастную физиономию — мол, с начальством не поспоришь.
        — Да, кольцо к делу не пришьёшь, — продолжил Олег. — Даже если бы мы проявили чудеса криминалистической мысли и смогли бы доказать, что это кольцо Николишиной, то ничего бы из этого не вышло. Тыква утверждает, что нашёл его, и обратное не доказать. Эх, если бы при нём была хотя бы ещё одна её цацка.
        — Будем надеяться на обыск.
        — Проведём, конечно, но не думаю, что он хранит похищенное дома. Да и на экспертизу его «камуфляжки» надежды мало. Скорее всего — это другой костюм, а тот, в котором он был на деле, уже давно уничтожен. Видал, как он спокойно держится?
        — Да, держится хорошо. Не работай я столько лет в розыске — подумал бы, что парень не при делах.
        — Слишком хорошо, Ояринь, слишком! И в этом его прокол. Обычный человек на его месте хоть немного бы, да волновался. А этот спокоен, как танк. Я бы сказал: издевательски спокоен. Чувствует свою неуязвимость.
        — А может, прессануть его, как следует?
        — Ояр, — усмехнулся Олег, — я всегда говорил, и ещё раз повторю: если голова плохо работает — кулаки не помогут! Так что собирайся — и поехали на обыск.
        Никаких результатов, как и предполагалось, обыск не дал, хотя искали не только в квартире, но и на лестничной клетке, и даже на чердаке дома. Правда, там долго поработать не удалось — начинало темнеть, а поиск с фонарями — мартышкин труд. Поздно вечером усталые, голодные и раздражённые вернулись в отдел. Тыкву уже в который раз поместили в «телевизор», сотрудников и понятых, участвовавших в следственных мероприятиях, распустили по домам, а сами пошли в кабинет Ояра подводить неутешительные итоги дня.
        Олег опустился в старое продавленное кресло, стоявшее в углу маленького кабинетика Долгоногова, и с удовольствием вытянул ноги. Ояр расположился за своим обшарпанным столом и включил в сеть электрочайник.
        — Опаньки! — усмехнулся Олег. — А у нас чайничек появился. Что-то в лесу сдохло.
        Дело в том, что прежде Долгоногов использовал для нагревания воды самодельный кипятильник.
        — А у меня и чай хороший есть, — похвастался Ояр. — А, кстати, кто-то не так давно обещал подарить мне чайник…
        — Ну, извини — совсем из головы вылетело. Вот, пришлось тебе самому раскошелиться.
        — Да ладно, не парься ты! Это мне Машка подарила. Зашла как-то на чаёк, увидела мой кипятильник и на следующий день притащила чайник.
        — Машка говоришь? На чаёк? — ухмыльнулся Олег, оглядывая кабинетик Ояра. — И где же здесь чайком баловаться?
        — А где угодно, — засмеялся Долгоногов, раскусив намёк. — На столе, в кресле, где ты расселся, даже стоя неплохо идёт…
        Чай получился на удивление приличным.
        — Олежа, дежурный спрашивает, что с Тыквой делать? Выпускать? — спросил Ояр.
        — Нет.
        — Как нет? У нас же ноль доказухи!
        — Я его по «стодвадцатке»[88 - «Стодвадцатка» — статья 120 УПК Латвии, определяющая порядок задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления.] закрою.
        — Олег, у нас на него ничего нет, и вряд ли что-то будет. Придётся его выпускать — тогда получишь по штанам за незаконное задержание.
        — Ну, не в первый раз, и, к сожалению, не в последний.
        — Ты что-то задумал?
        — Да, хочу провернуть одно мероприятие — может, прокатит. Притащи мне завтра с утра Николишину, её мать и братишку.
        — Зачем?
        — Попробую провести опознание по голосу.
        — Как это?
        — Знаешь Ояр, нам в «вышке» преподавал ОРД[89 - «Вышка» — Высшая школа милиции, ОРД — оперативно-розыскная деятельность.] генерал Рудзитис. Он рассказывал, что лет десять назад на одного знаменитого композитора наехали, причём угрожали по телефону. Вымогателя взяли при передаче денег, а он не колется. Знать ничего не знаю — какой-то мужик попросил подобрать свёрток в парке.
        Что делать? Выпускать? И тогда Андрис Карлович придумал вот что: в закрытую комнату с телефоном посадил маэстро с понятыми, а из другой комнаты, также в присутствии понятых, вымогатель в разных комбинациях с подставными произносил по телефону установленную фразу. Эффект был потрясающим: во всех комбинациях Маэстро чётко определял голос вымогателя. Суд был скор, суров, но справедлив. Кстати, это первое опознание голоса по телефону в Союзе, которое прошло в суде.
        — И ты хочешь, чтобы Лиз опознала Тыкву по голосу?
        — А что мы теряем? Получится — хорошо, нет — так нет. Тем более что перед Николишиной задача стоит попроще: ей надо будет опознавать живой голос, а не телефонную модуляцию.
        — Ну, давай попробуем.
        — Тогда пригласи завтра подставными двух парней лет двадцати-тридцати, обязательно говорящих с латышским акцентом, ну и чтобы по комплекции подходили.
        — Чего ещё изволите, Ваше благородие?
        — А ещё изволю, — Олег проигнорировал издёвку в голосе Ояра, — чтобы ты купил три лыжные шапочки. И не смотри на меня, как солдат на вошь! Бабки возьмёшь у твоего непосредственного начальника Владимира Ивановича Шестакова. Слыхал про такого? Пусть снимет с «девятки»[90 - «Девятка» — параграф 9 «Закона об оперативно-розыскной деятельности», в котором определён порядок выделения и расходования средств на оперативные нужды (милиц. сленг).] или из своего кармана выложит — это меня уже не касается. Вопросы есть?
        — Вопросов нет, — пробурчал Ояр. — Есть констатация факта.
        — Какого же?
        — Гад ты, твоё благородие! Отольются тебе ещё мои слёзы! Когда я всё это успею?
        — Я думаю, к обеду управишься. И не таращись на меня, как рыба на сковородку — я и так знаю, что ты меня любишь. Всё, пошли жрать! Там, наверное, уже картошечка остыла.
        К двенадцати часам всё было готово для проведения опознания. В кабинете Олега сидели понятые — две пожилые работницы с автостанции, и подставные — два молодых рослых парня. В кабинете Миллера в это время уже находились, ожидая своего часа, Лиза Николишина с матерью и братишкой. Ояр ввёл в кабинет подозреваемого Тыкву, усадил его между подставными лицами, и раздал всем троим одинаковые лыжные шапочки с прорезями для глаз.
        — Господа, — объявил Олег, — сейчас мы приступим к проведению процедуры опознания гражданина Путниньша по голосу. Для этого гражданин Путниньш и подставные наденут шапочки, закрыв лицо, и в присутствии опознающих произнесут установленную фразу: «Отдай свои бабки и цацки — и мы уйдём с миром». Запомнили? Вопросы есть?
        — Вопросов нет, — ответил за всех Тыква. — Есть просьба: прошу поменять мне куртку.
        — Опаньки! Валдис, дружочек, а ведь тебе никто не говорил, что налетчики были в «камуфляже», — усмехнулся Олег. — Прошу понятых обратить внимание на это обстоятельство.
        — Я не знаю, в чём там были какие-то налётчики, — спокойно ответил Тыква. — Просто прошу поменять мне куртку. По-моему, это законная просьба.
        — Безусловно, — усмехнулся Островецкий, — но придётся тебе надеть мою куртку — других здесь нет.
        Тыква снял свою «камуфляжу», повесил на вешалку и надел куртку Олега.
        — Не жмёт? — издевательски участливо спросил Островецкий, оглядывая Путниньша. — Вроде в порядке, — ответил он сам себе, — в плечах даже великовата. Ну что, мы можем продолжать?
        — Пожалуйста, — Тыква продолжал изображать простодушного увальня.
        — Спасибо! — язвительно усмехнулся Олег. — Господа, прошу вас встать и надеть шапочки.
        Опознаваемый и подставные выполнили приказание. Бабульки-понятые захихикали. В ярких лыжных шапочках с прорезями для глаз Тыква и сотоварищи выглядели действительно комично. Особо нелепо смотрелись огромные ярко-красные помпоны.
        «Ояр, паразит, специально такие купил, — усмехнулся про себя Олег, — ну, погоди, дорогой — тебе ещё воздастся»! — он перевёл сердитый взгляд на Долгоногова. Тот сделал вид, что не понимает причины возмущения Островецкого.
        — Прошу ввести опознающую, — объявил Олег.
        Ояр открыл дверь и впустил в кабинет Лизу Николишину, которую Миллер привёл сюда после того, как доставили Тыкву. Увидев троицу в масках, Лиза как-то сжалась и затравленно посмотрела на Олега.
        — Елизавета Павловна, успокойтесь, — бесстрастно начал Островецкий, засунув руки в карманы и отвернувшись от Тыквы с подставными. — Сейчас эти господа произнесут установленную фразу, а вы должны постараться определить голос человека, о котором давали показания на допросе в качестве потерпевшей.
        Нуте-с, уважаемые, смелее! Начинайте, по очереди, справа налево.
        «Уважаемые» монотонным голосом произнесли то, что им было приказано. Олег внимательно следил за реакцией Лизы. Выслушав всё, она лишь недоуменно пожала плечами.
        — Господа, — заявил Островецкий, — так не пойдёт. Станиславский бы сказал: «Не верю»! Вот и я, и потерпевшая, извините, не верим. А вы должны рявкнуть так, чтобы даже я поверил, что совершается налёт. Прошу вас всех постараться и произнести ваши слова с чувством и выражением! Пожалуйста, опять справа налево.
        На этот раз «господа» действительно постарались. Тыква тоже — ему не хотелось выделяться. Олег взглянул на Лизу. Та отрицательно покачала головой. Островецкий поморщился с досады — последняя надежда прижать преступника практически рухнула. На то, что мать или брат Николишиной смогут опознать налётчика, Олег и не надеялся. Однако он добросовестно выполнил с ними всю процедуру. Чуда не произошло. Женщина и ребёнок были так напуганы, что, казалось, даже и не пытались опознать кого-то. Долгоногов увёл Тыкву. Олег распустил остальных участников следственного действия и остался в кабинете один.
        «Ну, что же, — хмуро думал он, глядя в окно, — приходится признать, что первый раунд мы проиграли. Расколоть Тыкву с наскока не удалось. Придётся заняться планомерной осадой: запросы, проверки…»
        — Можно? — размышления Олега прервала Лиза, приоткрывшая дверь в кабинет.
        — Заходи, — пригласил он. — Ты хочешь что-то спросить?
        — Да нет, просто хочу узнать: можем ли мы уходить домой?
        — Конечно. Послушай, — заглянул Олег ей в глаза, — ты и вправду никого не узнала?
        — Нет, — она покачала головой. — В какой-то момент показалось, что у среднего голос чем-то похож, а потом нет, не могу ничего утверждать наверняка. Извини, и спасибо тебе!
        — За что спасибо-то?
        — За то, что не отфутболил меня, отнесясь по-человечески, пытаешься что-то сделать.
        — Это моя работа.
        — Значит спасибо тебе за работу!
        — Пока не за что. Результатов нет.
        — Наверное, уже и не будет. Знаешь, думаю, не стоит тебе дальше напрягаться. Ты и так сделал всё, что мог.
        — А вот тут позволь мне самому решать! Я же не учу тебя твоей профессии, вот и ты, будь добра, не учи меня моей, — Лиза дёрнулась от этих слов.
        — Извини! — смущённо добавил он. — Несу разную чушь. Ляпнул, не подумавши. Просто зло меня берёт, что совершенно мне нечем прижать этого урода. Ладно, иди домой. Понадобишься — вызову!
        Лиза молча кивнула и вышла из кабинета, столкнувшись в дверях с Ояром.
        — Не помешал? — ухмыльнулся Долгоногов, когда они остались наедине. — Тут вроде какой-то интим намечался?
        — Сдурел? — уставился на него Олег.
        — А что, Лизка — тёлка клёвая! С тебя она оплаты не потребует!
        — Совсем плохой! Мозги у тебя, Длинный, уже вообще не функционируют. Нет у меня с ней ничего и быть не может. Просто жаль мне её.
        — Ага, пожалел волк кобылу…
        — Да нет, правда. Лиза, когда сидела тут у меня — вся раздавленная… — она же не по деньгам убивалась. «Одиннадцать лет жизни, — говорит, — у меня украли». Я вот подумал: а мы же в одно время начинали — я в милиции, а она…
        — …в постели у богатеньких «буратин» и забугорных мариманов[91 - Мариман — моряк.]. Олег, к чему эти сантименты? Стареешь, что ли? Я тебе одно скажу: это её выбор, никто ей насильно ноги не раздвигал…
        — Да я просто представил себя на её месте. Если бы я сейчас пришёл к выводу, что одиннадцать лет ушли коту под хвост…
        — Стоп! — Ояр пристально взглянул Олегу в глаза. — Ты что, жалеешь, что пошёл на службу в милицию?
        — Тьфу, дурак! При чём здесь это? Я, наоборот, считаю эти годы самыми счастливыми в жизни. Я делал то, что мне нравилось, приобрёл верных друзей, себя, наконец, обрёл. Да-да, именно в эти годы окончательно сформировалась моя личность, и мне эта личность нравится. Мне с ней комфортно.
        — Мне, кстати, эта личность тоже нравится. Но когда боевого офицера растрогала драма проститутки со стажем?… Не нашёл более подходящего объекта для сострадания?
        — Да какая разница: проститутка — не проститутка? Мне её жалко просто, как человека, причём не самого плохого. Ладно, закрыли тему. Чего припёрся-то?
        — Вот, наконец-то узнаю майора Островецкого. А то: «птичку жалко…». Короче, что будем делать с Тыквой?
        — Как что? Выпускать.
        — Сейчас?
        — А ты что хотел?
        — Ну, я думал, что подержим его ещё пару дней в камере. Я бы его за это время «по низу пробил»[92 - Подсадил в камеру своего человека, который может разговорить преступника.].
        — Бессмысленно и даже вредно. Квалифицированных «разработчиков»[93 - Разработчик — агент, которого подсаживают в камеру к подозреваемому для сбора информации (милиц. сленг)] у нас сейчас нет, и никто нам их на это дело не пришлёт. А ту шушеру, что ты можешь к нему подсадить, Тыква раскусит в два счёта. Парень хорошо проинструктирован — очень грамотно держится. Ну, что ж, будем заходить издалека.
        — Конкретнее?
        — Во-первых, соберём максимум информации о нём: друзья, подруги, родственники, одноклассники, сослуживцы… Запросы я возьму на себя, а всё, что касается оперативной информации, — за тобой. А главное, постарайся подвести к нему кого-либо из своих людей. Только осторожно, чтобы не вспугнули.
        — А жаль, что Лиз его не опознала.
        — Ну, к сожалению, она не маэстро. Нет у неё музыкального слуха. Если бы был — может, она бы другим делом занималась.
        — Или да, или нет. Одно другому — не помеха…
        — Тоже верно. Ну, что, возьмём Тыкву в разработку?
        — А ты, я гляжу, всерьёз им занялся?
        — Да не люблю, понимаешь, когда такой урод пытается оставить меня в дураках. Тыква, небось, уже балдеет — как ловко он ментов обул. Вот я и хочу показать ему, что он неправ. Ладно, в конце дня выпустишь — постановление я сейчас напечатаю.
        — Извиняться будешь?
        — Ехидничаешь? И не подумаю. А если у него хватит дури потребовать извинений, разрешаю втихаря поучить его правилам хорошего тона, но только аккуратно.
        — Понял, не дурак!
        — А сейчас, возьми участкового и хорошенько на свету осмотрите чердак дома Тыквы.
        — Олег!?
        — Да, знаю: у тебя куча работы, осмотр, скорее всего, ничего не даст, но это надо сделать до того, как ты его выпустишь. Хотя бы чердак исключить. Всё, капитан Долгоногов, выполнять!
        — Совести у тебя нет, товарищ майор! Лучше бы ты продолжал стенать по своей проститутке…
        — Всё сказал?
        — Всё!
        — Ну, тогда не смею дольше задерживать. Вперёд! Тебя ждут великие дела!
        …Прошло ещё несколько дней. Вернулся из отпуска Федотыч, выписался из госпиталя Скворцов. Олег вернулся к привычным делам. Рабочий день уже заканчивался, когда в кабинет Олега ворвался злой, как оса, Миллер.
        — Тебе чего? — недоуменно спросил Островецкий?
        — Он ещё спрашивает, — взвился в воздух Витька. — Стас, иди погляди на этого охломона!
        Укоризненно покачивая головой, перед столом встал Станислав Якимович, начальник отделения боевой и физической подготовки, он же старший тренер всех команд отдела — от настольного тенниса и футбола до рукопашного боя. Подчинённых у него не было вовсе, всё отделение состояло из него одного и нескольких внештатных инструкторов по разным видам спорта и рукопашному бою, но он прекрасно справлялся со своей работой и сам был мастером спорта по самбо и дзюдо. Его скуластое лицо было украшено искривлённым носом, по бокам располагались «пожёванные» уши — куда ж борцу без этого.
        — Сдаётся мне, Витюша, — со вздохом сказал он, обращаясь не к тому, на кого глядел, — у нас тут кое-кто склерозцем страдает… Ну что, будем напоминать нашему Яшину-Дасаеву[94 - Лев Яшин, Ринат Дасаев — прославленные советские вратари.], какой сегодня день недели, или пусть сам на календарь глянет?
        — О чёрт, сегодня же среда! Игра с портовиками… — спохватился Олег. — А я форму забыл, что делать теперь?
        — Чаще дома ночевать надо, тогда и календарь рядом, и форма спортивная на месте, — назидательно произнёс Миллер.
        А Стас пробурчал:
        — Ладно, многостаночник, закрывай бумаги, поехали. Успеешь форму взять и не опоздать на построение, — почти миролюбиво проворчал Стас.
        С разгону впрыгнули в «жигулёнок» Стаса, смотались к Олегу домой — и оказались на стадионе за три минуты до начала матча.
        На построение команды вышли в полных составах. Даже Ояр махнул рукой на дела и вышел на принципиальную игру. С техникой у него было слабовато, но умение быстро передвигаться по полю и атлетичность были немалыми плюсами. К тому же защитником Долгоногов был невероятно цепким: кажется, вот, финтом обошёл его, ан нет, откуда ни возьмись сзади возникает здоровенная ножища и, как кочергой, загребает мяч обратно. На поле Ояр стопроцентно оправдывал свою фамилию, нападающим оставалось только топать ногами и ругаться с досады.
        Портовики ещё и одеты были парадно: новенькие жёлтые футболки и чёрные трусы марки «Адидас». Руководство порта, расщедрившись, приодело свою команду — лидера первенства.
        А команда «Динамо» выглядела отнюдь не так роскошно: внешне они напоминали ватагу разномастных анархистов, их и прозвали за глаза «махновцами». Поначалу Олег, Стас, Ояр и Витька просто собирались на футбольном поле, погонять мяч. А там к ним стали подтягиваться местные дембеля, которые до службы занимались футболом в ДЮСШ[95 - ДЮСШ — детско-юношеская спортивная школа.]. Так и сложилась команда сплав опыта («менты») и молодого задора («дембеля», они же «хулиганы»). Денег в бюджете милиции не было, даже на взнос пришлось собирать в складчину, а одевались — каждый в своё. Футболки на всех были белые, но буква «Д» на груди — только у Витьки, Стаса, Ояра и Олега, трусы же и гетры — всех цветов.
        Сегодняшний матч считался «гостевым», принимающей стороной были портовики. И, поскольку у них футболки были светло-жёлтые, динамовцам пришлось переодеться в красное. Не у всех запасные футболки были, поэтому кое-кто поверх белых надел красные майки-«алкоголички». Что называется — с понтом, в лаптях, но под зонтом.
        Хозяева матча регулярно собирались, у них был официальный, на ставке, тренер, игроки получали стипендии и премии. А у «махновцев» тренера не было — всё решали ветераны: кто выйдет на матч, какова тактика игры. Собственно, больших тактических новинок в их распоряжении не было: упереться рогом, не давать спуску никому — и всё тут. Поэтому «махновцев» соперники побаивались: играли те жёстко, неуступчиво, до последней секунды. Могли иногда проиграть аутсайдеру, но порой от них доставалось и лидерам.
        Тренер портовиков, давая указания своей команде, громко, вслух, пытался подавить боевой дух соперника, призывал разнести «этот сброд». Но его слова, «а также явный диссонанс в экипировке» возымели обратное действие: обозлённые «махновцы» ринулись в атаку и достаточно быстро забили первый гол «своему человеку». На воротах у портовиков стоял бывший динамовский вратарь, недавно соблазнившийся новой формой и стипендией, его и проучить было не зазорно.
        Нового вратаря в команде ещё не было, и на ворота встал Олег. Ему это было не впервой: за свою футбольную карьеру он отыграл практически на всех позициях, закрывая постоянно возникающие в составе бреши. Много бегать ему без серьёзной разминки было не с руки, а вратарское чутьё у него было приличное.
        Здоровенные Витька и Ояр цементировали оборону. Стас играл опорного полузащитника, неутомимым челноком снуя по всему полю. А полные нерастраченной энергии «хулиганы» то и дело вырывались вперёд, дырявя защиту соперника.
        Портовикам и так приходилось не сахарно, а тут ещё трибуны, видя, как расхристанная братия давит пижонистых лидеров, стали неистово поддерживать динамовцев. Только к концу тайма игра выровнялась, и портовики отквитали гол.
        На перерыв команды расположились у кромки поля. Тренер портовиков осипшим голосом поносил своих подопечных. Нормативной лексики с каждой фразой становилось всё меньше. Наконец, Ояр не выдержал и подошёл к судье:
        — Будьте добры, объясните этому юноше, — он кивнул в сторону тренера, — что на трибунах есть женщины и дети, а также просто приличные люди. Если он не сбавит тон, то ближайшие пятнадцать суток будет у меня улицы мести.
        «Юноша», которому уже явно перевалило за полтинник, как-то сразу съёжился и притих. Теперь в своих упрёках он, мучительно подбирая, использовал слова цензурные: «Как можно проигрывать этому сброду инвалидов?» Впрочем, футболисты слушали его краем уха, завистливо поглядывая на команду соперника. А там — о-о-о: Миллер достал из баула бутылки «Жигулёвского» и раздал ребятам: «Пивка для рывка!» Вообще-то это было серьёзным нарушением регламента первенства (к слову, и Кодекса об административных правонарушениях), но никто не пожелал делать динамовцам замечаний, а сами себе они этот грех отпустили.
        Иди знай, что соперник обидится на пиво… Во втором тайме портовики решили дожать «махновцев», которым пиво как-то сил не прибавило, вопреки присловью. Атака за атакой — но отбились: пару раз Олег вытаскивал игру, доставая «мёртвые» мячи, Витька вынес мяч практически с линии ворот, мощный Ояр не давал нападающим пройти вперёд, раз за разом обыгрывая их и посылая мяч чуть ли не к одиннадцатиметровой отметке, а там его порой подхватывали «хулиганы» и простреливали вдоль ворот, надеясь на удачу товарища по команде. Тренер портовиков окончательно потерял голос, разнося своих подопечных, но бесполезно: матч закончился боевой ничьёй.
        — Ну вот: они лидеров одели, а мы их «обули»! — жизнерадостно подытожил игру Стас. «Хулиганам» выдали ещё по бутылке пива и велели им ограничиться, те бодро побежали переодеваться, а «менты» остались для «разбора полётов».
        — Ну что, в баньку? — у Стаса всегда имелась договорённость с отменной сауной.
        Все дружно закивали.
        — А девчонок?
        — Ты что, смерти моей хочешь? — возопил Миллер. — Танька узнает — кастрирует!
        — А я б не против… — мечтательно протянул Ояр. Решающее слово, получается, оставалось за Олегом.
        Тот поскрёб подбородок: «С Вией у меня полные непонятки… А измену Лидке и изменой-то считать нельзя. Но, с другой стороны, зачем мне ещё одна подружка, с этими бы разобраться!»
        — Не, мужики, — усмехнулся Островецкий, — сегодня без баб. Спокойно посидеть надо, игру обсудить, только мешать будут!
        Возражений не последовало.
        Якимович зашёл в дирекцию стадиона и быстренько созвонился с другом, работавшим в поселковой школе, где при спортзале оборудовали отличную сауну.
        Усевшись в видавшую виды «Ладушку» Стаса, отбыли «продолжать банкет».
        В обычной повседневной рутине прошло ещё несколько дней. Наступивший вслед за ними «чёрный» вторник Олегу, видимо, уже не забыть до конца своих дней.
        Утром в его кабинет ворвался Миллер и плюхнулся на стул, обхватив голову руками. Таким Островецкий его ещё никогда не видел.
        — Витька, что случилось? — в голову Олега стали закрадываться нехорошие предчувствия.
        Миллер перевёл на него беспомощно-тоскливый взгляд.
        — Беда у нас, — произнёс Витька срывающимся голосом. — Я только что из дежурки… Ирка Суркова убита!
        — Что!? — Олег вскочил со своего места. — Как это произошло?
        — Ирка с утра не вышла на работу, оттуда позвонили её матери. Старуха пошла проведать дочку — никто не открывает. Ну, у неё был ключ от Иркиной квартиры, она открыла, а там… Короче, опергруппа уже работает, Лёня Коношонок от прокуратуры…
        — Едем! — Олег схватил куртку и выбежал из кабинета, увлекая за собой Виктора.
        На дежурной машине мигом домчались до адреса. В квартире Ирины Сурковой был полнейший разгром: перевёрнутые стулья, разбросанные вещи, сорванные с окна гардины. Журнальный столик уставлен пустыми бутылками из-под водки и шампанского вперемешку с остатками снеди. На диване в полной прострации сидела пожилая женщина — мать Ирины, возле которой хлопотал Ояр. Эксперт-криминалист Косенков что-то фотографировал. Судмедэксперт Улдис Боярс и следователь прокуратуры Леонид Коношонок, примостившись около журнального столика, писали какие-то бумаги. Обычная картина работы следственно-оперативной группы на месте преступления. Рядовое событие, только для Олега и Виктора оно таковым не являлось. Не покидало чувство вины за смерть молодой женщины. Что-то упустили, где-то недосмотрели. Да, формально никто не вправе обвинить их в том, что не смогли предотвратить преступление, они сделали всё, что могли. Впрочем, никто и не подумает предъявлять какие бы то ни было претензии, но ведь от себя-то не уйдёшь. Смерть этой несчастной отныне камнем будет висеть на твоей душе…
        — Товарищ майор? — удивлённо вскинул глаза Коношонок, увидев Островецкого. — А вы зачем здесь? Тут дело простое, сами справимся.
        Леонид только недавно был переведён из стажёров в следователи, и, хотя он относился к Островецкому с огромным уважением, скорее даже с восторженным почтением, но посягательств на свой «суверенитет» терпеть не собирался. Уже хотел было тактично напомнить милицейскому «важняку», что данное преступление находится в компетенции прокуратуры, но, взглянув в жёсткие, полные затаённой боли глаза Олега, промолчал.
        — Лёня, где она? — хмуро спросил Островецкий. Коношонок кивком указал на спальню. От того, что Олег увидел там, у него потемнело в глазах: распростёртое на кровати обнажённое тело несчастной женщины сплошь было покрыто ссадинами и кровоподтёками. Неестественно вывернуты руки и ноги. На обезображенном лице — маска ужаса и страданий.
        Олег вернулся в гостиную. Виктор, хлопотавший вместе с Ояром над матерью Ирины, вопрошающе взглянул на Островецкого. Тот отрицательно покачал головой: мол, не стоит тебе смотреть на это. Виктор всё же прошёл в спальню — и зарычал от ярости. Он вышел оттуда бледный, как мел.
        — Олег, я убью эту тварь!
        — Для начала его нужно найти! Поэтому возьми себя в руки — нам ещё работать.
        Островецкий внешне был уже совершено спокоен. Мрачно спокоен.
        — Улдис, — обратился он к судмедэксперту, — что у тебя?
        Как-то само собой получилось, что Олег, не имея на то никаких полномочий, взял бразды правления следственно-оперативной группой на себя, но никто, даже самолюбивый Лёня, не решился противиться этому. Даже со стороны было заметно, что и Островецкий, и Миллер на редкость болезненно восприняли убийство молодой женщины.
        — Ну, что я на данную минуту могу сказать? — Улдис потеребил свою рыжеватую бородку. — Сметь наступила примерно шесть-семь часов назад. Точную причину сейчас назвать трудно: там и черепно-мозговые, и повреждения внутренних органов. После вскрытия определимся. Одно могу сказать наверняка: её истязали несколько часов подряд — били, насиловали, прижигали тело сигаретами. Олег, я такого зверства ещё не видел за двенадцать лет на этой работе!
        — Ты сказал — насиловали?
        — Именно, причём жестоко. Все признаки: ссадины и разрывы влагалища и анального отверстия. Причём и там, и там обнаружено вот это, — Улдис передал Олегу целлофановый пакетик, внутри которого находились обрывки чего-то блестящего.
        — Что это? — удивлённо спросил Островецкий.
        — Кусочки фольги. Видимо, её насиловали также бутылкой от шампанского. Юрий Александрович изъял её. Горлышко всё в крови и сперме. Я возьму бутылку на исследование, а потом передам Санычу на трасологию. Под ногтями у потерпевшей я обнаружил частички эпителия — видимо, она пыталась сопротивляться. И вот ещё что: сперма обнаружена и во влагалище, и в анальном отверстии, и в ротовой полости — то есть её насиловали неоднократно и извращённо.
        — И, думаю, как минимум двое.
        — Ну, по анализу спермы я определю, сколько их было и кто где отметился, — Улдис глянул на Островецкого.
        — Олег, ты что-то знаешь? — вступил в разговор Коношонок.
        — Погоди, Лёня, я тебе всё потом расскажу. Саныч, — Олег вопрошающе взглянул на Косенкова, — что у тебя?
        — Пальчиков — вагон, в том числе и на бутылке. Микрочастиц — тоже. Так что есть с чем работать и чем доказывать, — усмехнулся криминалист.
        — Кстати, — хмуро заметил Олег, — в квартире могут быть и мои пальцы, и Витькины, и Игоря Каменева…
        — Как?! — ошарашенно воскликнул Коношонок. Улдис, Саныч и Ояр недоуменно уставились на Олега.
        — Сейчас объясню, — начал было Олег, но тут в квартиру вошёл молодой парень в форме лейтенанта милиции.
        Участковый инспектор Женя Венский не так давно сильно помог Олегу в расследовании одного запутанного преступления[96 - См. роман «Будь ближе к врагу своему».] и вообще выделялся из числа молодых сотрудников сообразительностью, хваткой, неплохой юридической подготовкой. Несмотря на молодость, лейтенант, как пишут в характеристиках, пользовался заслуженным уважением у коллег и у жителей своего участка. В последнее время Олег виделся с ним нечасто — Женька курировал район, в котором жил, и появлялся в отделе только для дежурства в опергруппе или на общие мероприятия. А поскольку жалоб и заявлений с его участка не поступало, то и начальство предпочитало поменьше дёргать лейтенанта — лишь бы на территории было спокойно.
        — Олег, Ояр — обрадовался Женька, — здорово, что и вы тут! А я поквартирный обход делал, с соседями беседовал.
        — Ну, и что выходил?
        — Потерпевшая жила с одним кавказцем по имени Альберт. Приметы я записал. А несколько месяцев назад в её квартире поселился ещё один мужик: русский — приметы тоже есть. А вчера примерно до трёх ночи у них громко играла музыка, но никто из соседей разбираться не приходил — побаивались они этого Альберта с дружком. По этой же причине никто не стал звонить в милицию.
        — И это всё, что ты нарыл? — усмехнулся Долгоногов. — Так для этого не нужно было по соседям шастать, мне всё это её мать рассказала, — Ояр кивнул на всхлипывающую на диване женщину.
        Женька обиженно насупился.
        — Ладно, не парься! — Долгоногов потрепал его по плечу. — Определить этого орла — дело техники.
        — Значит так, Ояр, — жёстко сказал Олег, — пиши: по подозрению в убийстве разыскивается Аваньян Альберт Рубенович, 34 года, работал грузчиком в порту, прописан в ведомственном общежитии. Рост — чуть ниже среднего, примерно 166–168 сантиметров, худощавого телосложения. Ходит, немного скособочившись, правое плечо чуть выше левого. Нос искривлён, как от удара. В паспортном отделе должна быть его фотография.
        Поднимай, Ояр, всю свою команду. Необходимо сделать обыск по месту прописки: ищите свежие фотографии, записные книжки, адреса и телефоны знакомых — в общем, обычный набор. Немедленно его в розыск и ориентировки по всем органам внутренних дел. Особенно «линейщикам»[97 - Линейщики — сотрудники линейных органов внутренних дел на транспорте (ми-лиц. сленг).], — Олег взглянул на часы. — Рижский и лиепайский поезда, к сожалению, уже прибыли на конечные станции, но нужно немедленно разыскать в депо работников поездных бригад и опросить их. Ну, а далее по плану: АТП, автовокзал, дальнобойщики…
        — Думаешь, свалил?
        — На лисапете, б…! Он же знает, что его вычислят мгновенно, как только обнаружат труп. Но, конечно, придётся отработать и местные связи. Круг знакомств определить как можно обширнее. Не пренебрегать даже самыми незначительными версиями.
        — Олег, ты наконец расскажешь, в чём дело? — воскликнул Коношонок.
        — Погоди, Лёня, — отмахнулся Островецкий. — Теперь по второму… — он прикрыл глаза, стараясь как можно точнее восстановить в памяти облик Командира. — Пиши, Ояр: примерно 38–40 лет, рост около 176–178 сантиметров, плотного телосложения, пожалуй, даже грузный. Волосы русые, редкие, с обильной сединой. Глаза серые, блёклые какие-то. По неподтверждённым данным, бывший офицер-десантник, возможно, служил в Афганистане. Аваньян называл его «Командир», хотя это ничего не значит — может, у них между собой такая кликуха сложилась. Саныч, — Олег повернулся к Косенкову, — мы потом с Витькой к тебе поедем — составим фоторобот.
        — Ояр, допиши, — вступил в разговор Венский — что, скорее всего, он одет в камуфляжные брюки военного покроя. Во всяком случае, соседи видели его только в таких штанах.
        — Нет, что деется? — усмехнулся Долгоногов. — Уже пацанва мною командует. Скоро дядьке Ояру вообще некуда будет деться от начальников.
        Женька смущённо покраснел. Как ни странно, ёрничество Долгоногова немного разрядило обстановку. Олег чуть-чуть улыбнулся и обнял Венского за плечи.
        — Ты, Длинный, мне парня в краску не вгоняй, — попенял он Ояру. — Наоборот, спасибо бы сказал, что такой приметливый.
        — Спасибо! — Долгоногов изобразил издевательский поклон.
        — А-а, — махнул рукой Олег, — горбатого могила исправит. Спустись вниз в машину и передай по рации Шестакову всё, что я тебе сказал. Пусть поднимет вашу контору и начинает работу по розыску. А я пока введу ребят в курс дела. А то вон Лёньке уже неймётся.
        Олег коротко рассказал всем о недавних событиях.
        — Ну тогда всё понятно, — резюмировал Коношонок. — Теперь дело за малым — взять этих уродов.
        — Вот именно, — усмехнулся Олег, — только их найти надо. Поэтому, Лёня, обратись к прокурору с предложением создать следственно-оперативную группу и потребуй, чтобы в неё включили меня и Миллера.
        — Зачем? — вытаращился Коношонок. — Дело ведь проще пареной репы. Да и как я это объясню прокурору? Он ведь знает, что ты всегда руками и ногами отбиваешься от лишних дел. А тут вдруг майор Островецкий сам напрашивается на расследование. Не поверит.
        — А ты скажи ему, что мы с Витькой единственные, кто знает этих… в лицо. Короче, пусть включает нас в группу как следователей, а работать мы будем как опера. Действуй, дружище!
        Тем временем вернулся Ояр.
        — Ну, машина завертелась, — доложил он. — В восемь вечера — оперативка у Шестакова. Будем подбивать бабки, определимся в направлениях поиска.
        — Добро, — подытожил Олег. — Не будем терять времени. Лёня, выписывай постановление на обыск по месту прописки Аваньяна в общаге, мы с Витькой пойдём туда — благо недалеко. Женьку возьмём с собой — пробежится по соседям, поспрошает про этого «джигита». Сам, когда закончишь, присоединяйся к нам. Ояр, а ты дуй в порт, поговори с его товарищами по работе. Самое главное, ребята, его связи. И чем больше — тем лучше.
        Коношонок выписал постановление на обыск и вместе с бланком протокола протянул Островецкому.
        — Олег, — понизив голос, спросил он, — как думаешь, на вечерней оперативке мне надо присутствовать?
        — Лёнчик, — усмехнулся Островецкий, — а ты это куда намылился? Кубыть, подружку завёл?
        — Никого я не завёл, — нахмурился Коношонок. — Просто собирался сегодня с женой в ресторан сходить…
        — Ну, тогда порядок. Ты, Лёнька, в этом плане с ментов пример не бери, они тебя ничему хорошему не научат! А насчёт совещания мыслю я так: по большому счёту, тебе оно ни к чему. Твоя работа начнётся позже, когда мы этих уродов возьмём. А вообще, знаешь, созвонись-ка с Володькой Шестаковым и спроси у него.
        — Так и сделаю. Олег… — Леонид немного замялся, — вы их поймаете?
        — Пойма-аем! — в глазах Островецкого сверкнули молнии. — Мы этих тварей из-под земли достанем.
        Олег, Виктор и Женька распрощались с экспертами, Коношонком, с Ояром, которому ещё предстояло решить вопросы с отправкой тела в морг, и покинули квартиру. Некоторое время шли молча. Наконец, Женька не выдержал.
        — Олег, а почему Ояр так себя ведёт? — задал он мучавший его вопрос.
        — Как? — слегка опешил Островецкий.
        — Ну, так: там женщина растерзанная, а он шутит, посмеивается. Неужели он уже настолько ко всему привык, что ему по барабану весь этот ужас?
        — Да нет, Женька, — невесело усмехнулся Олег, — ему вовсе не по барабану. Это он нас Витькой пытался в норму привести — видел, что мы не в себе. А у самого, небось, тоже кошки на душе скребут. К такому, брат, нормальный человек никогда не привыкнет…
        Комендант общежития порта провёл милиционеров к комнате, где был прописан Аваньян. Венский сразу же отправился опрашивать соседей, а Олег и Виктор приступили к обыску. Очень быстро были обнаружены альбом с фотографиями, коробка из-под обуви с письмами, старый потрёпанный блокнот с адресами и телефонами. Миллер принялся составлять протокол и опись изымаемого, а Олег решил побеседовать с соседом Аваньяна по комнате — Андреем Скибой, тридцатилетним здоровяком, работающим докером в порту. Он и комендант общежития Петрович были задействованы на обыске в качестве понятых.
        — А расскажи-ка, мне, мой друг, о своём товарище — Аваньяне, — обратился Островецкий к Скибе.
        — Бис з пэкла йому товарищ. Мы просто живём вместе у комнате, — в басе Андрея проскальзывал густой украинский акцент. — Проще казаты, чаще живу я один. Аваньян больше у якись баб боки греет. Що воны в ём находят? Склизкий он тип, ненадёжный. Два-три месяца поживёт у какой-нибудь подруги, потом та його виженыт[98 - Виженыт — прогонит (укр.).] — и знов в общагу. Месяц-два здесь перекантуется — и до другой бабы. А мне що, мне даже лучше — живу у комнате один, чистота у мене тут, вони никакой нема, а за турком этим я не дюже тоскую…
        — Смотрю, ты его не слишком жалуешь? — усмехнулся Олег. — Были какие-то недоразумения?
        — Та не, так особо ничего не было. Просто мутный какой-то он. Морок, а не человек.
        — Продолжай!
        — Больше трёх месяцев ни у одной бабы не задерживался. Мабуть, за это время они понималы, с кем имеют дело, та й давалы ему пинка под зад. Тильки у последний раз он надолго сгинул — вже полгода як его нет.
        — Ты его за это время видел?
        — Очень редко. Заскочить на пару минут, визьметь, що надо, и знов пропадеть.
        — С ним кто-нибудь в это время был?
        — Не, засегда один приходил.
        — Слушай, Петрович, — обратился Олег к коменданту, — а почему Аваньян до сих пор не выписан из общежития? Он уже несколько месяцев не работает в порту…
        — Да, сперва была эпопея с увольнением, сам знаешь, какая волокита выгнать по статье. А теперь надо его найти и вручить уведомление о выселении, а он, как назло, уже который месяц не появляется. Ты, что ль, поможешь его найти?
        — Помогу, Петрович, — криво усмехнулся Олег. — Только общаться он с тобой будет из тюремной камеры.
        — А что он сделал? За что ты его ищешь?
        — Женщину свою забил насмерть.
        — Боже ж мой, вражина какой! — громыхнул Скиба. — Ты, майор, не сомневайся, коли я его встречу — зараз приволоку х тебе.
        — А вот этого не надо, — покачал головой Олег. — Ненужное геройство нам ни к чему. Тем более что он может быть не один. Если увидите его — сообщите нам, и всё.
        — Можешь быть спокоен, Семёныч, — пообещал комендант, — сообщим. И ребят наших, кто его знает, предупредим.
        — Спасибо, мужики! — Олег тепло попрощался с портовиками, Виктор молча пожал им руки. Вообще он, неунывающий балагур, с утра практически не проронил ни слова.
        Островецкий и Миллер вышли на улицу, где их ждал Венский.
        — Кое-что нарыл, — бодро сказал он. — Адреса, телефоны…
        — Погоди, Женя, — перебил его Олег. — Отойди немного покурить.
        — Я не курю, — нахмурился Венский.
        — Тогда просто отойди. Не обижайся, мне с капитаном тет-а-тет поговорить надо.
        Женька вздохнул и отошёл несколько шагов. Олег повернулся к Миллеру и пристально посмотрел ему в глаза.
        — Витька, — жёстко произнёс он, — мне не нравится твоё состояние…
        — Плохо мне, Олежа. Я же её ещё по школе знал. Даже влюблён был немного. Так, по-детски. Какая девчонка была! А эта тварь, — Виктор закрыл глаза и скрипнул зубами. — Олег, — тихо продолжил он, — а ведь и мы виноваты в ее смерти. Мы обязаны были её спасти. Ты и сам это чувствуешь!
        — Послушай, Миллер, — Островецкий схватил его за лацканы куртки и сильно встряхнул. — Либо ты берёшь себя в руки, либо я потребую, чтобы тебя к чёртовой матери отстранили от розыска! В таком состоянии ты мне не нужен. Или нарвёшься на что-нибудь, или в горячке завалишь эту тварь, а потом сядешь за это. Так что — кончай нюни распускать. И запомни: нет на нас её крови! Мы сделали всё, что могли!
        На них уже стали недоуменно оборачиваться прохожие: два рослых, крепких парня явно говорили друг другу что-то нелицеприятное, а стоящий неподалёку милиционер старательно от них отворачивался.
        — Ладно, Витёк, — подобревшим голосом произнёс Олег, легонько ткнув друга кулаком в плечо. — Поехали на базу.
        Фоторобот Командира составили довольно быстро. Саныч отправился размножить его, а Олег и Виктор вернулись в кабинет Островецкого попить чаю и перевести дух. Неожиданно вошёл Лёня Коношошок и устало плюхнулся на стул. Олег молча налил чай и ему.
        — Спасибо! — поблагодарил Лёня, с удовольствием вдыхая аромат напитка. — Ребята, вы меня извините, что не приехал помочь с обыском: шеф вызвал.
        — Ты уже был у прокурора?
        — Да, доложил ему о ходе расследования, в том числе и о твоём предложении по созданию группы. Он немного удивился, но дал согласие. Так что, всё в порядке. Вот только не пойму, зачем такие сложности? Можно ведь было просто договориться между собой начальникам милиции и следствия…
        — Лёня, — усмехнулся Виктор, — ты ещё только начинаешь в нашей системе, поэтому ещё не в курсе, как она работает. Вот скажи: у кого сейчас больше всего болит голова о раскрытии ночного убийства?
        — Ну, у всех. Совершено зверское преступление, и долг всех правоохранителей города найти убийц и предать суду.
        — Это в теории. А на практике — это сейчас самая тяжёлая головная боль уголовного розыска, читай — милиции. Даже не твоя и твоего шефа, хоть это и ваша подследственность. Твой геморрой начнётся позднее, когда тебе преступников приволокут. А сейчас фаза розыска, и первый, кого нагнут в случае чего, это Володька Шестаков — начальник уголовного розыска, ну а за ним начальника милиции.
        — А вы?
        — А наша хата здесь вообще с краю, тем более что мы уже выведены из состава местной милиции. Для нас в данный момент самыми важными являются совершенно другие дела. У Олега вон — три разбоя и банда автомобильных воров, а у меня — десяток краж и грабежей, — это, не считая полутора десятков «тёмных». Вот это — головная боль наших начальников. И если мы пойдём сейчас к Федотычу с просьбой о подключении к розыску убийц, мы выслушаем о себе много интересного. Ничего, конечно, нового, но вполне нецензурного. Вернее, я даже и ходить к нему не стал бы. На такой подвиг у нас только Олежка способен. А закончилось бы всё очередным «боем быков»…
        — И даже если бы мы пошли с этим к Лёве, — подхватил Островецкий, — то он спокойно бы нас выслушал и посоветовал бы заниматься своими обязанностями, а не отбивать хлеб у уголовного розыска…
        — …и был бы совершенно прав, — закончил фразу Миллер. — Потому что его головная боль — это дела, которые находятся у нас в производстве.
        — Я скажу тебе, Лёнчик, прямо, — усмехнулся Олег, — если бы дело Ирины Сурковой не касалось нас с Витькой лично, мы не стали бы принимать участия в его расследовании.
        — Ну, спасибо, — улыбнулся Коношонок, — просветили. Так что мне теперь, пребывать в роли пассивного наблюдателя? Ждать, пока опера притащат Аваньяна и Командира?
        — Зачем же? — засмеялся Олег. — У тебя куча своей работы: осмотр изъятого, назначение экспертиз, допросы матери потерпевшей и свидетелей, сбор данных на Аваньяна, и ещё много всего, что всплывёт в процессе расследования. Поэтому послушай совета старого волка: начинай всё, не откладывая в долгий ящик, чтобы потом не париться. Кстати, ты сегодня когда в ресторан идёшь?
        — К восьми. А что? Я переговорил с Шестаковым — он считает моё участие в оперативке необязательным.
        — Да я не об этом. Просто, если у тебя свободна пара-тройка часов, помоги Витьке. Он сейчас начнёт обработку изъятых материалов: адреса, телефоны. Опять же опера сейчас начнут подходить со своими данными. Нужно всё систематизировать, состыковочку сделать, по РАБу[99 - РАБ — республиканское адресное бюро.] и паспортному пробить. Работы вагон. Желательно, чтобы к началу совещания на руках уже были более или менее чёткие списки отрабатываемых связей.
        — Да не вопрос! Конечно, помогу. Тем более что со многими из них мне ещё предстоит, как я понимаю, личная встреча.
        — Правильно понимаешь. Ну а я с Вазгенчиком переговорю. Может, у него узнаю что-нибудь полезное.
        Виктор и Лёня ушли работать в кабинет Миллера, а Олег направился в дежурную часть, где начинался развод вечернего наряда, на котором должен был присутствовать сержант ППС Вазген Гаспарян.
        Развод нарядов проходил в помещении дежурной части, где в две шеренги выстроились наряды ППС, ДПС и охраны. Дежурный по отделу довёл сводку происшествий по городу и району на этот час, циркулярную информацию о происшествиях по республике, имеющих возможное касательство к данному региону, и распределил наряды по постам.
        Затем с короткой информацией о совершённом особо опасном преступлении — убийстве Ирины Сурковой — выступил начальник уголовного розыска майор Шестаков. Он раздал нарядам размноженные фотографии Аваньяна и копии фоторобота Командира. В общем, всё, как всегда…
        Инструктаж закончился, и милиционеры высыпали на улицу — переброситься парой слов, выкурить по сигарете перед выходом на патрулирование. Олег подошёл к «бобику» ППС, куда уже усаживался дежурный наряд — сержант Гаспарян и двое его коллег.
        — Парни, — улыбнулся Островецкий, — а вам не составит большого труда покататься пока вдвоём? Я хочу у вас Вазгена забрать.
        — Ну, что вы, товарищ майор, — ответил один из сержантов, — конечно, мы управимся. Мы же понимаем, что нужно.
        — Спасибо, ребята! Спокойного вам дежурства! — Олег попрощался с ними за руку и в сопровождении Гаспаряна направился в свой кабинет.
        Первым делом Островецкий вновь заварил чай. По правде говоря, он на него уже смотреть не мог, но разговаривать с сержантом на щекотливую тему всухую считал неправильным.
        — Вазгенчик, — начал он, разливая напиток, — бери сахар! Ты ведь в курсе того, что произошло в городе? Что скажешь?
        — А что говорить? — хмуро спросил сержант. Тема разговора была ему явно неприятна.
        — Ну, ты, наверное, обсуждал это со своими?..
        — Скажи, Олег, — Гаспарян взглянул Островецкому прямо в глаза, — ты считаешь нас всех такими?
        — Какими?
        — Такими, как Аваньян…
        — Ты что, сбрендил? — Олег не на шутку рассердился. — Я тебе хоть раз дал повод подумать обо мне такое?
        — Нет, — стушевался Вазген. — Но знаешь, у нас в городе слухи мгновенно распространяются. Я уже поймал на себе несколько косых взглядов.
        — Ну и что? К сожалению, придурков намного больше, чем мы об этом думаем. А обвинять целый народ за то, что среди них оказался один оборотень, могут только недалёкие и ущербные люди. И хватит об этом! Я тебя позвал для конкретного разговора, а мы тут тратим время на разную хреновину.
        — Ну, хорошо, закрыли тему! Что ты хочешь знать?
        — Как думаешь, где может скрываться Аваньян?
        — Знаешь, Олег, — нахмурился Вазген, — я его плохо знал, но наши в городе его не любили. Скользкий он какой-то, мутный, будто и не армянин вовсе.
        Если ты думаешь, что он прячется у кого-то из наших, то зря — никто ему здесь не поможет. Мы думаем, он в Риге отсиживается.
        — Я тоже так думаю, но, тем не менее, мне нужны адреса и телефоны армян, с которыми он может контактировать: и здесь, и в Риге. Сделаешь?
        — Сделаю, но это бесполезно.
        — Почему?
        — Наши его не сдадут, но и помогать не будут. Просто прогонят. И он это знает.
        — Скажи, и ты бы не сдал? — Олег посмотрел Вазгену прямо в глаза.
        — Я — другое дело. Я в милиции служу. Если бы я его нашёл, то притащил бы прямо в отдел. Если бы дотащил…
        — Это ты о чём?
        — А о том, что эта тварь всех нас подставила!
        — Вазген! — Островецкий с досадой прихлопнул по столу. — Прекрати сейчас же!
        — Извини, сорвался. Список я, конечно, составлю, но никто с вами разговаривать не будет. Я имею в виду — серьёзно…
        — А с тобой?
        — Со мной будут, но я говорил же: напрасный труд!
        — Вазгенчик, — усмехнулся Олег, — ты сколько лет в милиции?
        — Четыре. А что?
        — А я одиннадцать! И все одиннадцать — в розыске и следствии. Поэтому запомни на будущее: напрасного труда в нашем деле не бывает! Этот кусок надо отработать. Хотя бы для того, чтобы быть уверенными, что там чисто. Да и как знать, а вдруг и там что-то выплывет? Мы же не можем быть уверенными абсолютно во всех. Вдруг есть какой-нибудь сват-брат, который почему-то не сможет ему отказать? Короче, — Олег задумчиво поскрёб подбородок, — я думаю, что надо включить тебя в группу по розыску. Тем более что ты его знаешь в лицо.
        — А я и второго знаю, — спокойно сказал Гаспарян.
        — Ну, ты и тормоз! — воскликнул Олег. — А чего молчал?
        — А никто и не спрашивал. Я, когда Шестаков показал фоторобот, сразу его узнал. Видел один раз с Альбертиком в городе.
        — Ладно, значит так: сейчас вызываешь по рации своих ребят и ездишь с ними по всем своим армянам, собираешь максимум информации. Думаю, что ничего страшного, если сегодня ваш наряд поработает в свободном режиме. С дежурным я договорюсь. Как закончишь — домой спать. Завтра в семь — в отдел. Возьми всё, что нужно на пару дней командировки — едешь с нами в Ригу. Всё, дуй, — Олег тепло пожал Вазгену руку.
        Перед тем, как идти на оперативку, Олег сделал звонок в столицу республики. Он правильно рассчитал: его однокашник по высшей школе милиции старший участковый инспектор капитан милиции Сурен Казарян в этот момент находился у себя в опорном пункте.
        — Привет, Казарянчик! — улыбнулся Олег, представив круглую добродушную рыжую физиономию Сурена.
        — Олег-джан! — раздался в трубке радостный голос. — Хорошо, что позвонил! Когда тебя ждать в гости? Велта хаш приготовит.
        Казарян был женат на латышке и имел трёх очаровательных дочек. Его жена действительно очень хорошо готовила хаш. «Лучше любой армянки!» — утверждал Сурен, правда, только после бутылки водки.
        — Суренчик, я завтра буду в Риге, но хаш отменяется. Слыхал уже, наверное, что у нас приключилось?
        — Да, читал ориентировку. Вот урод! А ты что, работаешь по этому делу?
        — Я в группе по розыску. Суренчик, нужна твоя помощь.
        — Для тебя, Олег-джан, все, что угодно!
        — Короче, завтра с нами приедет один парнишка — Вазген Гаспарян, сержант ППС. Он знает в лицо обоих преступников. Вам вместе с ним нужно отработать связи Аваньяна в армянской диаспоре Риги.
        — Конечно, брат! Какие вопросы?
        — Суренчик, если нужно согласование с твоим начальством…
        — Олежек, со своим начальством я сам разберусь.
        — Ну, спасибо тебе!
        — До завтра!
        Оперативное совещание проходило в кабинете начальника уголовного розыска майора Шестакова. В небольшое помещение набилось человек пятнадцать оперов плюс Островецкий и Миллер.
        Олег сразу же предупредил всех, что курить здесь запрещается. Народ для блезиру постенал, но всерьёз никто протестовать не собирался. Потихоньку все устроились: кто на стульях, кто на подоконниках, и Шестаков призвал подчинённых к спокойствию.
        — Об убийстве Ирины Сурковой каждый из вас в той или иной степени осведомлён, — без предисловий начал он, — поэтому не будем терять времени на изложение сути дела. Сейчас майор Островецкий доведёт до вас всё, что имеется на данный момент, потом прикинем направления розыска. Прошу всех работать оперативно и чётко, чтобы не затягивать совещание — завтра всем предстоит попахать. Давай, Олег! — Шестаков жестом пригласил Островецкого к докладу.
        — У всех, наверное, крутится в башках вопрос: почему мы с капитаном Миллером работаем по этому делу? — усмехнулся Олег, оглядывая присутствующих. — Отвечаю: по той простой причине, что мы знаем в лицо обоих подозреваемых. А теперь по существу. Доказухи у нас — хоть отбавляй. Тут и пальчики, и кровь, и ещё очень многое. Поэтому задача номер один — найти Аваньяна, а через него выйти на Командира.
        — А почему ты думаешь, что они не вместе? — спросил один из оперов.
        — Ну, если они не последние идиоты, то разделятся. И больше всего в этом заинтересован Командир. Он же понимает, что Аваньяна вычислят мгновенно. Кроме того, пришла телефонограмма из Риги. Ребята из убойного отдела нашли и опросили бригаду рижского поезда. Проводница опознала Аваньяна. А вот второго в поезде не было.
        — Выходит, «джигит» на поезде свалил?
        — Да, и, если бы мать Сурковой обнаружила Ирину хоть на полчаса раньше, его бы приняли прямо из поезда.
        — А если Аваньян не сдаст Командира?
        — Сдаст, как миленький, — жёстко усмехнулся Олег. — Он трус и подлец, в первую очередь будет спасать свою шкуру. Кроме того, он глуп, как пробка. Свалить из города на поезде — надо быть полным дебилом! Это чистая случайность, что мы его ещё днём не повязали.
        — А он не улизнёт из республики?
        — Ну, это вряд ли. Аэропорт и вокзал перекрыты транспортниками. Все таможенные посты предупреждены. Деваться ему некуда. Но это не даёт нам право расслабляться. Взять его надо как можно скорее. Меня сейчас больше всего волнует Командир. Он намного опаснее Аваньяна, а информации о нём очень мало. Нет, возможно, нам повезёт, и мы возьмём его вне связи с «джигитом», но надеяться на авось не будем. У меня всё. Вопросы есть?
        Опера молчали. И так всё было предельно ясно.
        — Ну, что же, — продолжил совещание Шестаков, — капитан Миллер занимался переработкой информации по связям Аваньяна. Ему слово.
        — Я разбил информацию на три блока, — Виктор был немногословен и собран. — Первые два — рижские связи. Я сгруппировал их по географическому признаку — порайонно. Едут две группы, чтобы меньше катались зря. Третий блок — самый обширный — его местные связи. То, что имеем на данную минуту. Завтра у своего начальника получите дополнительные сведения — сержант Гаспарян обещал к утру управиться.
        — Значит, так, — подытожил Шестаков, — завтра утром в Ригу едут две группы на двух машинах: нашей и следствия. Первая группа: майор Островецкий и капитан Долгоногов, вторая: капитаны Миллер и Адамов…
        — Подожди, Володя, — перебил его Олег, — имеет смысл переиграть. Адамов пусть остаётся здесь — тут тоже работы будет выше крыши, и такой опер, как Колька, вам совсем не помешает. С Витькой поедет Ояр…
        — Почему? — вскинулся Миллер.
        — Потому! — отрезал Олег. — Мне так будет спокойнее. А со мной поработает Женька Венский — я его завтра по дороге в Ригу захвачу. И ещё: с нами должен поехать Гаспарян — он тоже знает обоих в лицо.
        — Подожди, — удивлённо вскинул брови Шестаков, — а в какую группу ты планируешь включить Гаспаряна?
        — Ни в какую. В Риге нас встретит мой товарищ по школе милиции — и они вдвоём с Вазгеном будут отрабатывать армянскую диаспору. Извини, Володь, я только сейчас переговорил с рижанином и не успел тебе ещё ничего рассказать.
        — Да ладно, — усмехнулся Шестаков, — так даже лучше. Вместо двух имеем три группы. Олег, общее руководство всей операцией в Риге на тебе. Всё, совещание закончено. Господа офицеры, завтра встречаемся в семь утра, получите на руки адреса и вперёд. На сегодня все свободны.
        Оперативники, вздыхая, покинули кабинет начальника. Опять завтра вставать ни свет ни заря и вкалывать до упора. Впрочем, чего вздыхать? Таковы будни уголовного розыска. Сами выбрали эту службу!
        Шестаков остался в кабинете, чтобы поработать с бумагами. Нужно было сформировать поисковые группы, чётко расписать адреса по ним, чтобы утром не терять на это время. Да, завтра всем предстоит нелёгкий день…
        С раннего утра в отделе было непривычно оживлённо для этого времени суток. Опера получали адреса и уходили на задания. Шестаков раздавал последние наставления, куда-то звонил, что-то уточнял. Дежурный по отделу находился в крайней степени раздражения. Он рассчитывал спокойно подготовиться к сдаче смены, а тут такой балаган. Немного в стороне от этого столпотворения стояли две автомашины. Поведение находившихся там людей явно диссонировало с царившей вокруг атмосферой аврала.
        На заднем сиденье принадлежащего угрозыску «жигулёнка-копейки» дремал, свесив наружу длинные ноги, Ояр Долгоногов. В «москвиче» следственного отдела травили анекдоты сержанты Берзиньш, Пивоваров и Гаспарян. Ждали Островецкого и Миллера.
        А вот и они. Олег с утра был не в духе — он плохо выспался ночью. Вчера ему очень захотелось навестить Лиду Ковалёву — видимо, накопившееся за день нечеловеческое напряжение требовало разрядки. Олег даже не соблазнился предложенными Витькой ста граммами и ужином. Он сразу пошёл к Лиде и та, как всегда, с тихой радостью, ни о чём не расспрашивая, приняла его. Всю ночь они занимались любовью, изредка забываясь в короткой полудрёме. Олегу было тревожно за девушку. Он с ужасом почему-то представил, что она могла бы оказаться на месте Ирины Сурковой. Рассудительная Вия — нет, никогда, а бесшабашная, увлекающаяся Лидка — вполне могла бы очароваться смазливым уродом вроде Аваньяна. Короткий сон не приносил успокоения — раз за разом в разгорячённом мозгу всплывал образ растерзанной Ирины, и Олег вскакивал в холодном поту, вновь и вновь принимаясь ласкать Лиду, словно пытаясь, тем самым, уберечь её от страшной участи. Естественно, утро он встретил разбитым и раздражённым. Девушка, конечно, ничего не заметила — с ней Олег постарался быть ласковым и приветливым, но желчь требовала выхода.
        Витька, наоборот, был, как всегда, бодр и весел. От вчерашней тяжёлой депрессии не осталось и следа. Умница Татьяна встретила его отменным ужином и бутылкой водки, после чего терпеливо выслушала все жалобы на тяжёлую жизнь и сволочную службу. Затем уложила в постель и отдалась, не требуя ничего взамен. Лишь бы её Витенька поскорее успокоился и избавился от жуткой хандры.
        Олег подошёл к «москвичу» и тут же унюхал запах никотина.
        — Кто курил в машине! — грозно спросил он.
        Сержанты, предчувствуя бурю, поспешили покинуть салон.
        — Так это, Олег, мы пока ждали, — начал оправдываться Валерка Берзиньш — водитель следственного отдела, к которому был приписан «москвич».
        — Ты как разговариваешь со старшим по званию? — рявкнул Островецкий.
        — Извините, товарищ майор, — залепетал сержант. Он понимал, что туча скоро пройдёт, а эти неприятные мгновения надо перетерпеть.
        — Ты получил новенькую машину, — занялся нравоучениями Олег, — сорок первой модели. Там муха покакать не имеет права, а ты что творишь?
        Лёшка Пивоваров — водитель «жигулёнка» уголовного розыска — хихикнул. Зря! Гнев и раздражение Островецкого нашли новый объект.
        — А ты чего ржёшь? — Олег грозно навис над сержантом. — Вон твоя консервная банка, — он ткнул пальцем в «копейку», — там и кури. Эта лоханка — как раз пепельница для окурков!
        — Почему это моя машина — пепельница для окурков? — обиделся Лёшка.
        — Молчать! — взревел Островецкий. — Тебе кто позволил старших перебивать? Марш, за руль!
        Вокруг, привлечённые шумом, стали собираться уходящие на задания. Олег сердито повернулся к ним.
        — А вы что здесь столпились? — хмуро спросил он. — Это что — цирк бесплатный? Нечем заняться? Так я вам сейчас быстро работу организую…
        — У-у, — протянул кто-то из оперов, — мужики, валим отсюда! Островецкий сегодня грозен и суров, как бы под раздачу не попасть.
        Оперативники, посмеиваясь, удалились. Разбуженный шумом, из «жигулёнка» высунул взлохмаченную голову Ояр.
        — Чего разоряетесь? — недовольно пробурчал он. — Хотел немного подремать, так с вами разве поспишь?
        — А ты чего здесь разлёгся? — набросился на него Островецкий. — Дома надо было спать!
        По большому счёту, раздражение Олега уже прошло, и он продолжал возмущаться скорее по инерции. Да и для профилактики не вредно было слегка закрутить гайки, чтобы подчинённые не расслаблялись. Впрочем, на Долгоногова это не произвело ни малейшего впечатления.
        — А я, между прочим, собирался поспать до Риги, — вальяжно произнёс он. — Отдохнуть перед трудовыми подвигами…
        — Перебьёшься! — издевательски одёрнул его Олег. — В вашей консервной банке поедут ещё Витька с Вазгеном.
        — Как? — возмущённо воскликнул Ояр. — Мы вчетвером, а вы вдвоём? Это несправедливо!
        — Во-первых, мы по пути берём ещё Женьку Венского, — начал Олег…
        — Всё равно несправедливо, — сердито перебил его Ояр. — У вас салон больше и комфортабельнее.
        — А во-вторых, — проигнорировал его слова Олег, — я сам собираюсь поспать до Риги.
        Ехидно улыбаясь, он вынул два байковых одеяла из багажника «москвича» и бросил их на заднее сиденье. Полгода назад одеяла прибыли в отдел с гуманитарной помощью из Германии. Напуганные широко расписанным предстоящим коллапсом в СССР, сердобольные бюргеры собрали, что могли, и отправили «страждущему» советскому народу, избрав почему-то адресатом этот небольшой латвийский портовый город. Видимо, кто-то в организации, занимающейся сбором и распределением гуманитарной помощи, посчитал, что без их одеял люди здесь совсем пропадут. Часть прибывшего груза досталась отделу милиции. Здесь немного посмеялись и решили раздать одеяла водителям служебных машин, чтобы было на чём ползать по земле в случае поломки. Олег тогда прихватил сразу два одеяла и бросил их в багажник «москвича», строго-настрого запретив Берзиньшу использовать данные постельные принадлежности в качестве подстилки. И сейчас он намеревался с комфортом поспать на пути в Ригу.
        — Нет, вы только поглядите на него! — возмущённо возопил Долгоногов. — Он ещё и одеяльцем укрыться собрался! По какому это праву ты здесь раскомандовался?
        — А потому, что я старше всех по должности, званию и возрасту, — усмехнулся Олег. — Старость надо уважать! Вас этому в школе не учили, Ояр Петрович? — съехидничал он.
        — А, между прочим, я старше тебя на полгода, — флегматично заметил Виктор.
        — Хорошо, тогда считайте, что я злоупотребляю служебным положением! — засмеялся Олег, укладываясь на заднем сиденье. — Всё, прения считаю закрытыми. Вперёд!
        — Ну, погоди, старикашка! — Ояр сел в «жигулёнок», высунул длиннющую руку в окошко и погрозил Олегу пальцем. — Отольются тебе ещё наши слёзы! Когда у тебя все зубы выпадут, я тебе жевать не буду! — под хохот Витьки, Лёшки и Вазгена машина уголовного розыска резко сорвалась с места и умчалась.
        — Вот охломон! — усмехнулся Островецкий, имея в виду Пивоварова. — Кто ему только руль доверил? А ты смотри мне, — он нарочито грозно покосился на Берзиньша, — вздумаешь устроить с ним гонки на трассе — высажу из машины! Будешь домой на попутке добираться.
        «Москвич» плавно тронулся с места…
        Олег проспал до самой Риги. Он не слышал, как в машину подсел Венский, который разбудил его на въезде в Задвинье — западное предместье города. Подъехали к зданию городского управления внутренних дел, где была назначена встреча. Туда же должен был подъехать капитан Казарян. Лёшкин «жигулёнок» уже стоял на парковке служебного транспорта.
        — Ну, вы и тормоза! — встретил их упрёком Пивоваров. — Полчаса жду.
        Берзиньш недовольно покосился на Олега.
        — До встречи с Казаряном ещё пятнадцать минут, — усмехнулся тот, поглядев на часы. — Позволь полюбопытствовать: на какой пожар ты так мчался? И где остальные? — Олег обратил внимание, что Ояра, Витьки и Вазгена нет в машине.
        — Кофе пошли пить, — ответил Лёшка, проигнорировав первый вопрос.
        — А ты чего не с ними?
        — Вас ждал, — пожал плечами Пивоваров. Типа, задаёшь, майор, глупые вопросы.
        — А-а, ну, молодец! — похвалил Олег.
        Из здания управления вышел расхристанного вида лейтенант и, не вынимая рук из карманов брюк, направился к ним.
        — Эй, — крикнул он, подойдя поближе. — Ослепли? Здесь же чёрным по белому написано: для служебного транспорта!
        — Э т-то ещё что за хрен с горы? — удивился Олег. — Ты кто такой? — развязный летеха ему сразу не понравился.
        — Я помощник дежурного по управлению, — вызывающе ответил тот, не сочтя нужным назвать своё звание и фамилию.
        — Так вот, помощник, — начал закипать Олег, — разуй глаза и посмотри на номера машин…
        — Я вижу, что номера милицейские, но вы не из нашего управления. Так что валите отсюда!
        Это переполнило чашу терпения Островецкого. Одним движением намотав галстук лейтенанта вместе с воротом рубашки на кулак, он резко дёрнул наглеца на себя.
        — Ты как, урод, разговариваешь со старшим по званию? — яростно зашипел Олег, сунув свободной рукой своё удостоверение под нос незадачливому летехе. — Видишь, сопля, чёрным по умному написано: майор милиции…
        Вряд ли лейтенант, задыхаясь от нехватки кислорода, мог уже что-то увидеть. Из последних сил он даже попытался оттолкнуть Олега, но его руку перехватил Женька.
        — Дитятко, — ласково прошептал он, невольно подражая интонациями Островецкому, — хочешь полечиться в больнице?
        «Ого, — весело подумал Олег, удивлённо косясь на Венского, — птенцы оперяются!»
        Лейтенант уже хватал ртом воздух. Островецкий отпустил его, демонстративно брезгливо вытерев руки о лацканы летехиного кителя. Тот потихоньку стал приходить в себя.
        — Смирно! — скомандовал ему Олег. — Привести себя в порядок и доложить по форме!
        Лейтенант принялся торопливо застегиваться и поправлять галстук. Перечить этому амбалу с побелевшими от бешенства глазами ему уже расхотелось.
        Из здания выскочил невысокий круглый майор и, смешно семеня коротенькими ножками, подбежал к ним.
        — Что здесь происходит? — задыхаясь, спросил он. Видимо, даже такая небольшая пробежка утомила его.
        — Для начала, с кем имею честь? — окинул майора мрачным взглядом Олег.
        Толстячок не решился переть на рожон. Что-то во взгляде этого рослого крепыша остановило его.
        — Дежурный помощник начальника управления внутренних дел майор милиции Шевчук, — представился он по всей форме.
        — Старший следователь по особо важным делам майор милиции Островецкий, — в тон ему ответил Олег.
        — Ну, а теперь, майор, вы можете мне объяснить: что здесь происходит?
        — Теперь могу, — мрачно усмехнулся Островецкий. — Здесь и сейчас я воспитываю вашего подчинённого, поскольку вы этого сделать не в состоянии. Представляю, как он обращается с гражданскими лицами, если позволяет себе хамить офицерам милиции.
        — В любом случае, майор, вы не имеете права заниматься рукоприкладством. О вашем поведении я доложу, кому следует. Между прочим, это я послал лейтенанта очистить стоянку. Моё руководство не любит, когда её занимают посторонние.
        Прежде чем ответить, Олег глубоко вдохнул, чтобы немного унять гнев. Снобизм некоторых столичных начальников всегда приводил его в бешенство.
        — А теперь послушайте меня, господин майор, — голос Островецкого звучал бесстрастно, явно диссонируя с играющими на скулах желваками. — Отвечать буду в порядке поступивших претензий. Во-первых, если бы я действительно приложил руку к вашему лейтенанту, то вы бы уже носили ему передачи в госпиталь. Во-вторых, мне глубоко начхать на то, что любит или не любит ваше руководство. Я со своими людьми буду находиться здесь столько, сколько мне нужно. В-третьих, о моём поведении вы можете докладывать кому угодно: хоть папе Римскому, а хоть самому Господу Богу. Ну, а в-четвёртых, — Олег поманил толстяка пальцем и довольно громко шепнул ему на ухо: — …рассказать тебе, где я видел тебя вместе с твоими начальниками?
        Женька, Лёшка и Валера громко прыснули. Майор побелел.
        — Вы ответите за это! — запыхтел он.
        — Отвечу-отвечу, — улыбнулся Олег. — А пока забирайте своего подчинённого, — он кивнул на лейтенанта, — и идите к себе в дежурную часть. А то ещё ненароком простудитесь.
        Толстячок-майор, бормоча угрозы, поплёлся восвояси, лейтенант потрусил за ним.
        Через несколько минут практически одновременно подошли Ояр, Витька и Вазген, подъехал Сурен Казарян на своей старенькой «Ниве». Рядом с ним в машине находился крупный молодой парень в милицейской форме с погонами младшего лейтенанта.
        Олег и Сурен обнялись. Затем Островецкий познакомил Казаряна со своими ребятами.
        — А я тоже с собой на всякий случай своего участкового прихватил. Марис Вилкс, — представил Сурен младшего лейтенанта. Тот не спеша вылез из машины и обменялся рукопожатиями с приезжими.
        Женька принялся с воодушевлением рассказывать о стычке с дежурным по УВД и его помощником. Казарян помрачнел.
        — Олег, зачем ты с ними связываешься? — спросил он. — У нас их никто не любит. Это же все «блатные». Думаешь, без протекции на такое сладкое место возможно устроиться?
        — Суренчик, — усмехнулся Олег. — Мне уже давным-давно наплевать на них на всех. А хамов надо учить! И если кому-то что-то не нравится, то у них всегда есть возможность поцеловать меня в одно место. На этом закрыли тему. Пора заняться делом. Витька, банкуй! — обратился он к Миллеру.
        Тот вынул из папки несколько листов бумаги. Часть из них передал Казаряну.
        — Здесь всё, что мы смогли нарыть по связям Аваньяна в диаспоре, — пояснил Виктор. — В процессе поиска, я думаю, будет всплывать что-то новое. Ну, по ходу сам разберёшься.
        Остальные листы были разделены на две части примерно поровну.
        — Бросим жребий? — спросил Миллер.
        — Тебе делать больше нечего? — засмеялся Олег. — Какая разница? — он взял из Витькиных рук верхнюю половину. — Связь будем держать по рации. Теоретически наши автомобильные радиостанции должны покрывать весь город. Но, если вдруг какой-то сбой, тогда по телефону через опорный пункт Сурена.
        — У меня там сейчас сидит женщина-сержант, — пояснил Казарян. — Она в курсе. А вечером будет кто-то из участковых.
        — А как с тобой связаться, если что? — спросил Олег. — У тебя же рации в машине нет.
        — Буду периодически звонить к себе на базу. Вы тоже иногда телефонируйте.
        — Ну что, мужики, по коням! — скомандовал Островецкий.
        Три машины покинули негостеприимную стоянку.
        Проверки адресов проходили по накатанному сценарию. Олег и Женька заходили в квартиру, говорили с жильцами, убеждались, что Аваньяна там нет, и уходили.
        Иногда никого не было дома — тогда приходилось заезжать ещё раз. Иногда удавалось выяснить ещё какое-то место возможного появления преступника. Тогда проверяли и его. В беседах с людьми, проходившими как связи Аваньяна, Олег не скрывал причины, по которой того разыскивают. Ведь в большинстве своём это были нормальные добропорядочные обыватели, так или иначе повстречавшие этого подонка на жизненном пути. Островецкий доводил до них суть дела, ненавязчиво предупреждая, что любая помощь преступнику будет отныне считаться соучастием, а нежелание сообщить органам о возможных контактах с ним может быть расценено, как уголовно наказуемое недоносительство. Всё это Олег намеренно сообщал знакомым Аваньяна, обкладывая тем самым преступника со всех сторон. Он был уверен, что появись тот теперь у этих людей — они выдадут его. К то-то — выполняя свой гражданский долг и испытывая вполне понятные негативные эмоции к убийце и насильнику. К то-то — не желая рисковать ради него своим благополучием. Даже те, кто предпочитает жить по принципу «моя хата с краю», отныне не смогут увильнуть от сообщения органам о
контактах с преступником, если они вдруг произойдут — Олег чётко предупредил всех об ответственности за недонесение. На этот шаг могли бы решиться только очень близкие Аваньяну люди, но таковых среди его рижских связей не было.
        По такой же схеме действовали Ояр с Виктором и Сурен с Вазгеном. Круг поиска постепенно сужался.
        Было уже около двенадцати часов ночи. Позади примерно двадцать проверенных адресов, впереди — ещё десяток плюс три вновь выявленных. Шофёр Берзиньш уже давно ныл, что голоден — последний раз они ели примерно в двенадцать дня, прикупив сомнительного вида беляши в уличном лотке. Женьке тоже нестерпимо хотелось есть, но он скорее бы погиб голодной смертью, чем признался в этом Олегу. Впрочем, Островецкий сам заметил, как лейтенант несколько раз судорожно сглотнул слюну. Пора было закруглиться и подумать об ужине и ночлеге. Ещё днём договорились, что если придётся задержаться на следующие сутки, то спать будут всей командой в опорном пункте Казаряна. Сурен, конечно, стал настойчиво приглашать коллег к себе домой, но этот вариант отмели сразу. Казарян жил с женой и тремя дочками в малогабаритной двухкомнатной квартире, потому вторжение туда сочли неприемлемым. Как истинный кавказец, Сурен сперва бурно обиделся, но, в конце концов, был вынужден признать правоту товарищей.
        Ояр посоветовал Олегу одному отправиться к Казаряну на ночлег и тут же удостоился суровой отповеди, суть которой сводилась к тому, что ни один нормальный человек не сможет спокойно почивать в мягкой постели, зная, что его товарищи в это время обивают себе бока на раскладушках и стульях. Вот это-то Сурен понял сразу и даже не настаивал на таком варианте. Вилкс помочь в разрешении проблемы крова над головой тоже не мог, поскольку сам жил с женой и сыном в милицейском общежитии. Просить же руководство горуправлением обеспечить его команду ночлегом Олег не считал нужным. Не хотелось унижаться перед чиновниками в погонах, тратя на это драгоценное время. В глубине души Островецкий всё же надеялся управиться в один день, но, видно, не судьба…
        — Ладно, — решил Олег, — ещё один адресок, и на покой.
        Он увидел на карте города, что один из вновь выявленных адресов находится совсем недалеко и как раз на пути к опорному пункту Казаряна. Три часа назад в беседе с Олегом один из шапочных знакомых Аваньяна случайно вспомнил, что как-то раз он привёл «джигита» к своему двоюродному брату, где они тогда прилично выпили. Восторженно-хвастливый рассказ о крутой пьянке Олег слушать не стал, но адресок на всякий случай записал. Нет, он совершенно не рассчитывал найти там преступника, но многолетняя привычка доводить всё до логического конца взяла своё. Адрес нужно было проверить хотя бы для того, чтобы исключить его из списка связей Аваньяна.
        Дом нашли быстро. Когда-то здесь было рабочее предместье Риги, а теперь вокруг этого района выросли современные жилые кварталы. Однако внутри всё оставалось, как пятьдесят-шестьдесят лет назад: кривые, мощённые булыжником улочки, старые дома с закопчёнными трубами. Всё это мало напоминало ухоженные центральные районы города с неповторимым очарованием Старой Риги — любимого места паломничества туристов всего Советского Союза. Сюда же гости города забредали редко, делать им тут было нечего. Зато милиции этот неспокойный район был хорошо известен.
        Вход в дом был в глубине двора, отгороженного от улицы невысокой аркой. Олег и Женька оставили машину с шофёром на проезжей части, а сами пошли внутрь. Осмотрелись. Искомая квартира находилась в полуподвальном помещении. В окнах, расположенных чуть выше уровня земли, горел свет. Судя по хохоту и звукам музыки, доносившимся из квартиры, веселье там было в полном разгаре. Олег заглянул в окно, пытаясь определить, что творится внутри, но из-за штор ничего разглядеть не удалось.
        — Ты тут, — негромко сказал он Венскому, — контролируй окна, а я к двери. Действуем по обстановке.
        Олег вошёл в тёмный подъезд, спустился несколько ступеней вниз и оказался около входа в квартиру. Звонка, естественно, не было. Островецкий прислушался, пытаясь определить, сколько в квартире народу, но в общем гаме разобрать что-либо было невозможно. Олег вздохнул и громко забарабанил кулаком в дверь. Шум в квартире немного стих. Было слышно, как кто-то нетвёрдыми шагами идёт к двери.
        — Кто там? — донёсся изнутри пьяный мужской голос с сильным латышским акцентом.
        — Мне нужен хозяин квартиры, — крикнул Олег.
        — Я хозяин. Чего тебе надо? — неприветливо из-за двери спросил мужчина.
        — Я от твоего брата, — сказал Олег. Он хотел было назвать имя, но оно вылетело у него из головы. Но и этого оказалось достаточно. Послышался скрежет ключа в замке, и дверь распахнулась. На пороге стоял высокий грузный мужик лет сорока и осоловелыми глазами смотрел на Олега.
        — Что, так и будем разговаривать на пороге? — усмехнулся Островецкий.
        Хозяин кивком пригласил его войти. Олег шагнул в квартиру и оказался в длинном коридоре, в конце которого увидел открытую дверь в комнату. Оттуда доносился шум попойки. Островецкий направился туда. Сзади грузно топал хозяин…
        Аваньяна Олег увидел сразу. Тот сидел на диване около журнального столика, заставленного бутылками и нехитрой закуской, в компании трёх мужиков и двух женщин неопределённого возраста. Все были изрядно навеселе.
        «Джигит» тоже сразу увидел майора и в испуге отшатнулся. Лицо его в момент приобрело пепельный оттенок, глаза выкатились от ужаса.
        — Это он! — истошно заорал Аваньян. — Он пришёл за мной! Убейте его!
        Мужики стали приподниматься со своих мест. Пистолет майора был в кобуре, патрон в патроннике, чтобы не передёргивать затвор и сохранить драгоценные мгновения, которые иногда могут стоить жизни. Но Островецкий почувствовал, что у него и этих мгновений нет, он уже не успевал достать пистолет. Прыгнул вперёд и врезал ногой в грудь ближайшему к нему мужику. Тот рухнул через стол. Раздался звон битой посуды, женщины завизжали. Островецкий, не медля, сделал шаг назад, как раз под двинувшегося на него хозяина, намеревавшегося сверху обхватить майора руками. Олег чуть присел и, используя инерцию нападавшего, бросил его через плечо. Хозяин всей своей тушей грохнулся на пол, задев ногами журнальный столик. Островецкий отпрыгнул назад, прижался спиной к стене и выхватил пистолет, намереваясь сделать предупредительный выстрел в пол, но не успел. Раздался звон разбитого оконного стекла, вслед за ним вылетела хлипкая рама — и в комнату через окно вломился Женька.
        — Все на пол! — заорал он и выстрелил вверх. Комната наполнилась едким удушливым дымом.
        Олег побледнел и взглянул на потолок. К счастью, он не был бетонным, а имел балочную конструкцию, снизу покрытую деревянной обрешёткой и штукатуркой. Там-то и застряла пуля. Рикошета не было. Отлегло…
        «Твою мать! Вольный стрелок Вильгельм Телль! — с досадой выругался про себя Островецкий. — Ну, погоди! Я тебе устрою стрельбу в помещении! Ты у меня забудешь, как пистолет выглядит!!»
        «А что ты ему устроишь? — тут же промелькнула другая мысль. — Он же тебе, дураку, на помощь бросился! А в том, что он действовал неграмотно, целиком твоя вина, господин майор. Когда ты, Олег Семёнович, последний раз проводил занятия по тактике задержания в закрытых помещениях. Не помнишь? И он этого не помнит. Ты, господин майор, объяснил ему, что нельзя стрелять в потолок? Что в помещениях нужно стрелять в пол, если он деревянный, а лучше всего вверх в окно? Так что ты хочешь от пацана, который, не раздумывая, бросился тебе на выручку? Если бы, не дай Бог, что-нибудь случилось — это было бы на твоей совести…».
        Перепуганные мужчины тем временем безропотно улеглись на пол.
        — Женька, — скомандовал Олег, — сходи на кухню, поищи какую-нибудь верёвку. В таких квартирах они всегда там развешиваются.
        Венский вышел из комнаты.
        — Всем лежать! Мордой в пол! — в выбитое окно протиснулся Валерка Берзиньш с пистолетом в руке.
        «Господи, хоть бы этот палить не начал», — успел подумать Олег.
        Валерка уже поднял было руку с пистолетом, но вовремя успел оценить ситуацию. Он понял, что Островецкий и Венский прекрасно управились и без него. Берзиньш опустил пистолет и смущённо покраснел.
        В комнату из кухни вбежал Женька с обрезками верёвки в руках.
        — О, а ты чего здесь? — засмеялся он, увидев Валерку. — Думал, без тебя нам капут?
        Тот обиженно засопел.
        — Мы потом полюбопытствуем, что сержант здесь делает, — усмехнулся Олег. — А пока давай-ка, Венский, вяжи этих бугаёв. Негостеприимные они какие-то. Начни с хозяина — он среди них самый упитанный. Потом — «джигита». А затем остальных. Женщин не нужно.
        Женька с усердием принялся выполнять приказание. Олег следил за качеством исполнения. Венский впервые связывал в обстановке реального задержания, поэтому допустил характерную ошибку — слишком слабо подтянул вверх руку противника. Островецкий заметил это.
        — Лейтенант, — в голосе Олега зазвучали менторские интонации, — ты ведь не на учебных занятиях и не своего товарища вяжешь. Так что, будь добр, натяни руку так, чтобы противник взвыл от боли.
        Женька выполнил указание. Хозяин закряхтел.
        — Вот примерно так, — удовлетворённо констатировал Островецкий. — Теперь фиксируй.
        Венский закончил связывание и проверил узлы.
        — Молодец! — похвалил его Олег. — Теперь — «горный орёл»…
        Женька уселся сверху на Аваньна и завёл ему руки за спину.
        — Не надо! — взвизгнул тот. — Я не буду сопротивляться…
        — Молчи, гнида! — Венский заткнул ему рот короткой зуботычиной и начал старательно вязать паршивцу руки. Напоминать ему уже ничего не нужно было. Наоборот, он так натянул руку Аваньяна, что тот заверещал от боли.
        — Если ты не заткнёшься, — нарочито спокойным голосом, в духе Островецкого, пообещал Венский, — я тебе, урод, все твои ручонки на хрен переломаю! И буду прав!
        Аваньян притих, только непроизвольно нервно дёргал головой и дико вращал вытаращенными от ужаса глазами. Ему казалось, что менты прикончат его прямо сейчас, на месте.
        — Ну, что же, — довольно произнёс Олег, — пока лейтенант занят делом, разберёмся с вами, товарищ сержант, — он повернулся к Берзиньшу.
        Валерка стоял у окна, потупившись в пол, всем своим видом напоминая проштрафившегося школьника, хотя пистолет в руке как-то не очень с этим вязался.
        — Итак, Валерий Янович, — Олег еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, — позвольте полюбопытствовать: вас каким ветром сюда занесло?
        — Так это, стреляли ж… — Берзиньш хмуро уставился в пол.
        «Классика жанра», — мысленно хохотнул Островецкий. Сдерживаться от смеха становилось всё труднее. Олег закусил губу и сделал глубокий вдох, пытаясь хотя бы внешне сохранять серьёзность.
        — Значит, стреляли, — ухмыльнулся Олег. — А хотелось бы узнать: какие вам были даны указания?
        — Товарищ майор, — пробубнил Валерка, на которого уже без слёз невозможно было смотреть.
        Но Островецкий довёл воспитательный момент до конца.
        — Перестань сопли жевать! — стараясь казаться сердитым, прикрикнул Олег. — Докладывай, как положено!
        — Мне было приказано, — тяжело вздохнув, пробурчал Валерка, — в случае осложнения обстановки немедленно вызвать подкрепление и наблюдать за развитием событий, чтобы сориентировать прибывающие на помощь наряды.
        — Правильно, а ты что сделал? Помощь вызвал?
        — Нет, — голос сержанта звучал уже еле слышно. — Я, как услышал выстрел, сразу сюда побежал.
        — Короче, сделал всё наоборот, — покачал головой Олег. — А если бы дело действительно было серьёзным? Вот представь себе ситуацию: не дай Бог, мы с Женькой лежим здесь, мягко говоря, обездвиженные. Тут влетаешь ты, получаешь свою порцию, и укладываешься рядом. А наши ничего не знают — и будут потом с трудом разбираться: кто, как и чего. Ну, усёк?
        Валерка горестно кивнул головой. Олегу стало жаль его.
        — Ладно, — уже мягче добавил Островецкий. — Дуй в машину, сообщи обо всём нашим, пусть едут сюда.
        Берзиньш кивнул головой и полез назад в окно.
        — Стой! — рассмеялся Олег. — Есть же дверь.
        — Так быстрее, — крикнул Валерка уже с улицы.
        — Логично, — усмехнулся Островецкий.
        Хозяин квартиры вдруг завозился на полу, с трудом повернув голову в сторону Олега.
        — Сержант, лейтенант, майор, вы что — менты? — хрипло спросил он.
        — А ты ангелов хотел увидеть или ещё кого? — удивился Олег.
        — Ну, этот, Альберт, сказал, что на него наехали бандиты, требуют денег, поэтому он у нас скрывается. А мне что, мужик пришёл с поддачей, закусью — не гнать же его. Так вы, значит, никакие не бандиты?
        — Да что ты заладил: бандиты, бандиты? Что, так похожи?
        — Пацаны твои — не очень. А ты, — хозяин замялся, — майор, ну… Давно на себя в зеркало глядел?
        — А что? — усмехнулся Олег.
        — А то! Рожа небритая, накачанный, куртка, джинсы — типичный бандит.
        Женька хихикнул. Он уже закончил вязать последнего мужика и уселся на стул в углу комнаты. Олег недовольно покосился на него.
        — Ну, ты, дядя, полегче! — сердито буркнул Островецкий. Сравнение с бандитом не понравилось ему. Хотя, с точки зрения оперативной работы, это даже плюс.
        — Послушай, майор, — вновь зашевелился хозяин, — а за что вы его разыскиваете?
        — Альбертика? — переспросил Олег.
        — Ну, да?
        — А он что, вам не рассказал?
        — Ну, наплёл что-то про бандитов. Как я сейчас понимаю, брехал. Да?
        — Да, — жёстко усмехнулся Олег. — Твой приятель Альбертик женщину свою зверски убил и не менее зверски изнасиловал. Или наоборот — сейчас уже значения не имеет.
        — Это правда? — переспросил хозяин.
        — Правда! — хмуро ответил за Олега Женька и, перейдя на латышский, коротко рассказал о преступлении «джигита».
        — Ах ты, тварь! Ах, поганец! — хозяин, лёжа на полу, попытался ногой достать Аваньяна. Женщины, находившиеся рядом с «джигитом», испуганно отстранились от него. Мужики зашевелились.
        — Слышь, майор, развяжи нас, а? — попросил один из них.
        — Да, — добавил другой, — мы же не знали. Этот горный козёл надул нас.
        — Не, мужики, — усмехнулся Олег, — не развяжу. Мне так спокойнее.
        Послышался отдалённый вой милицейской сирены. Женька обратился в слух.
        — Вроде наши едут, — сказал он.
        Звук сирены становился всё отчётливее. Через некоторое время он прекратился, послышался скрежет тормозов.
        — Лёшкину манеру вождения можно определить по звуку, — засмеялся Женька.
        В квартиру ввалились Ояр, Витька и Валерка.
        — Что у вас тут произошло? — встревоженно спросил Долгоногов. — Малой говорил: стрельба была?
        — Да пульнули разок для профилактики, — Олег, не вдаваясь в подробности, показал на потолок.
        Ояр вопрошающе скосил глаза на Женьку. Островецкий развёл руками: что, мол, поделаешь, так получилось…
        — Хорошо всё, что хорошо кончается! — бодро резюмировал Долгоногов.
        Олег перевёл взгляд на Миллера. Тот уже стоял над Аваньяном, пожирая его глазами. Правой рукой Витька пытался нащупать в кобуре пистолет. Желваки ходуном ходили на его скулах. Аваньян в страхе прижался к дивану и подтянул под себя ноги, словно ожидая удара.
        — Виктор! — строго окликнул его Олег.
        Тот, казалось, ничего не слышал.
        — Капитан Миллер! — Островецкий подскочил к нему.
        Виктор взглянул на него невидящим взглядом.
        — Всё, успокойся, — Олег полуобнял друга. — Не сейчас!
        Аваньян всхлипнул, и вдруг под ним стала образовываться мерзкая, вонючая лужа.
        — Обделался, сучонок! — возмущённо вскрикнул Долгоногов. — Ну и как его теперь везти? Он же нам всю машину обгадит!
        — Значит так, — Олег решил, что пора закругляться, — Ояр, отведи «джигита» и пристегни к вашей машине. Наручники, насколько я помню, у тебя. Лёшка пусть его караулит. Сам возьми в бардачке нашего «Москвича» бланки протоколов допроса свидетелей и тащи сюда.
        — Зачем? — удивился Долгоногов.
        — Допросим хозяина и его гостей сразу под протокол.
        — Вот что значит следак! — усмехнулся Ояр. — Опер бы принял коротенькое объяснение, и дело с концом.
        — А следователь потом бы ехал специально в Ригу, чтобы допросить их. Или направил бы местным ментам отдельное поручение. Эх, Ояр Петрович, — засмеялся Олег, — не любишь ты нашего брата, не уважаешь…
        — А вот и неправда! — воскликнул Долгоногов. — Некоторых, отдельно взятых следователей — только не будем указывать пальцем — очень даже люблю и уважаю.
        Он вынул из кармана плаща наручники, подошёл к Аваньяну.
        — Смотри, какие браслетики! — потряс он ими перед носом «джигита». — Мне их начальник уголовного розыска специально для тебя дал.
        Ояр попытался развязать Аваньяна, но верёвка никак не поддавалась.
        — Олежа, узнаю твою работу! — одобрительно засмеялся Долгоногов.
        — А это не я, — усмехнулся Островецкий. — Это Женька.
        — Иди ты!? — восхитился Ояр. — Молодец, студент! — похвалил он. — Видна школа!
        Венский даже зарделся от удовольствия. Заслужить похвалу капитана Долгоногова было непросто.
        Ояр тем временем вынул из кармана свой перочинный ножик, с которым не расставался никогда, разрезал верёвку на Аваньяне и надел на него наручники. Потом за шиворот резко, как котёнка, поднял того на ноги. «Джигит» зашатался, и, если бы Долгоногов не поддерживал его, он бы, наверное, упал.
        — Слышишь, орёл, — Ояр резко встряхнул Аваньяна. — Я тебя тащить не буду. Ты у меня сам пойдёшь или поползёшь.
        — Я сам, сам пойду, — испуганно пробормотал тот. Долгоногов за шиворот потащил семенящего подгибающимися ногами «джигита» к выходу.
        Олег, Витька и Женька принялись развязывать хозяина и его гостей.
        — Слышь, майор, — пробасил хозяин, потирая затёкшие руки, — ты не сердись на нас. Мы же не знали ничего про этого козла.
        — Ладно, мужики, — улыбнулся Олег, — и вы зла не держите. Сами понимаете, в тот момент у нас не было другого выхода. Сейчас мы снимем с вас показания. Думаю, что в общих интересах не упоминать о возникшем между нами небольшом недоразумении.
        — Я тоже так думаю, — хозяин протянул Олегу руку.
        — Вот и договорились, — Островецкий ответил на рукопожатие. — Слушай, а Аваньян к тебе налегке пришёл или у него были с собой какие-то вещи?
        — Конечно, были. Да вон же его сумка в коридоре стоит.
        — Принеси!
        — Без проблем, — хозяин вышел в коридор и вернулся оттуда с объёмистой дорожной сумкой. Олег принял её и поставил на диван.
        Вернулся Ояр с бланками протоколов.
        — Это сумка Аваньяна, — сообщил ему Островецкий. — Будем проводить осмотр содержимого. Мужчин используем в качестве понятых. Приступай!
        Долгоногов не спеша стал выкладывать из сумки вещи: рубашки, бельё, свитера. Наконец сумка опустела.
        — Всё? — спросил Олег.
        — Есть ещё что-то, — Ояр открыл замок-молнию внутреннего кармана сумки. — Ни фига себе! — ошарашенно произнёс он, кончиками пальцев за уголок вытаскивая на свет божий целлофановый пакетик, набитый драгоценностями.
        Все обалдело уставились на них.
        — Откуда столько? — удивился Женька.
        — У Ирины Сурковой было немного золота, — задумчиво произнёс Ояр. — Мне её мать говорила…
        — Но не столько же, — перебил его Олег.
        — Конечно, — подтвердил Долгоногов.
        — Значит так, парни: работаем быстро и чётко, — Островецкий принялся раздавать указания. — Ояр, Женька и Валерка допрашивают в качестве свидетелей гостей нашего хозяина…
        — Я тоже? — удивлённо вытаращился Берзиньш.
        — А я что, неясно выразился? — усмехнулся Олег.
        — Я не умею, — потупился Валерка.
        — Что, писать не умеешь? — подколол его Островецкий.
        — Не-е, допрашивать, — вздохнул Берзиньш.
        — Ну, это не страшно, — засмеялся Олег. — Надо же когда-нибудь начинать. Для начала будешь допрашивать женщин. Уверяю тебя, твою писанину, кроме меня и, возможно, Коношонка, никто читать не будет. Главное, не пиши про тот небольшой инцидент со стрельбой по потолкам. Кстати, это касается всех! — подчеркнул он.
        — А про что писать? — грустно спросил Валерка. Заниматься незнакомым делом ему явно не хотелось…
        — Про птичек! — Островецкий начал заводиться, но вовремя постарался погасить раздражение. — Пиши, — уже спокойным тоном продолжил он, — как и при каких обстоятельствах женщины познакомились с Аваньяном, как тот себя вёл, что говорил? Обязательно укажи, что он пришёл с сумкой, и дай её описание. Закончишь такой фразой: «А потом пришли работники милиции и задержали Аваньяна». И всё! Понятно?
        — Так точно!
        — Трудись! Да, и вот ещё что: женщины — латышки, поэтому можешь допрашивать их на латышском.
        — Я это… — смутился Валерка, — плохо пишу по-латышски…
        — Чего? — удивился Олег. — У тебя же отец — латыш!
        — Я в русскую школу ходил, — хмуро пояснил Берзиньш.
        — И что ты там делал на уроках родного языка? — усмехнулся Островецкий. — Впрочем, можешь не отвечать. Зная тебя, можно смело предположить: или ворон в окне считал, или вовсе прогуливал, так?
        Валерка понуро молчал.
        — Ладно, — махнул рукой Олег. — Допрашивай, на каком хочешь языке. Хоть на этом, острова Пасхи. Главное, чтобы в конце протокола была записана фраза: «С моих слов записано верно. Мною прочитано на понятном мне полинезийском языке» и подпись.
        — А можно на китайском допросить? — невинным тоном спросил Берзиньш.
        — Что? — ошалело уставился на него Островецкий. На мгновение он воспринял вопрос буквально, но заметил искорки в глазах Валерки. — Нет, вы посмотрите на этого паразита, — нарочито возмутился Олег. — Ничего толком не умеет, а уже туда же — подкалывать старшего! Марш работать, двоечник!
        Берзиньш на всякий случай поспешил исчезнуть из поля зрения майора.
        — Витька, — повернулся Островецкий к Миллеру, с улыбкой наблюдающему за воспитательным моментом, — тебе особое задание: допросишь хозяина и в протоколе зафиксируешь факт добровольной выдачи сумки Аваньяна и перечень содержимого. Старайся не оставлять свои пальчики на пакетике, а особенно на цацках и на бирках к ним…
        — Олег, — усмехнулся Виктор, — ты что, продолжаешь с Берзиньшем разговаривать?
        — Извини, — засмеялся Островецкий. — Мелкий охломон совсем задурил мозги…
        — Прощаю! — хохотнул Миллер и повернулся к хозяину. — Уважаемый, не принесёте ли Вы мне две чистые вилочки?
        Тот недоуменно пожал плечами, но просьбу выполнил. Виктор, ловко орудуя вилками, вскрыл пакетик и выложил драгоценности на журнальный столик. Затем быстро допросил хозяина по существу дела и, тихо бормоча себе под нос, принялся описывать в протоколе изымаемые вещи. Когда пришёл черёд драгоценностей, Олег насторожился — перечень показался ему знакомым. Островецкий быстро взглянул на Долгоногова, который к тому времени закончил свой допрос, и внимательно прислушался к Миллеру.
        — Чёрт подери! — воскликнул Ояр, изумлённо уставившись на Олега. — Это же из похищенного у Николишиной!
        — Точно! — хлопнул себя по лбу Островецкий. — А я всё гадаю, почему мне этот перечень так знаком? Ну, вот тебе, Ояринь, и наводчик. Судя по описанию Лиз, на налётчика этот шибздик Аваньян не тянет — там были крупные парни. А искомый наводчик — вот он!
        — Мужики, вы о чём? — недоуменно спросил Виктор.
        — Миллер, — довольно улыбнулся в ответ Олег, — мы по ходу разбойное нападение на гражданку Николишину раскрыли! Осталось только дожать Аваньяна…
        — Дожмём! — недобро усмехнулся Ояр. — Назад мы его сами повезём, — он бросил короткий взгляд на Олега. Тот понимающе кивнул.
        Тем временем Валерка и Женька тоже закончили порученные им допросы. Витька уже аккуратно при помощи вилки складывал драгоценности обратно в пакетик. Островецкий взял у Берзиньша протоколы. Они были всё-таки написаны по-латышски.
        — Женька, проверь, что наш грамотей здесь нарисовал, — усмехнулся Олег.
        Венский пробежал глазами протоколы и исправил несколько грамматических ошибок.
        — Могло быть и хуже, — сказал он, возвращая Олегу бумаги.
        — Всё, братцы, по коням! — скомандовал Островецкий.
        Сотрудники милиции покинули квартиру.
        Обе автомашины: «Жигули» и «Москвич» стояли впритык друг к другу. Рядом прогуливался продрогший Лёшка Пивоваров, время от времени бросая косые взгляды на Аваньяна, пристёгнутого наручниками к дверце «копейки». На физиономии «джигита» красовалась свежая ссадина.
        — Не понял? — Олег вперил взгляд в Пивоварова. — Чего у него рожа разбита?
        — Да этот козёл начал упрашивать, чтобы я его отпустил, — хмуро ответил Алексей. — Бабки предлагал. Пришлось треснуть разок, чтобы заткнулся.
        — А, — протянул Островецкий. — Тогда мало дал. Слушай, Казарян на связь не выходил?
        — Нет.
        — Ладно, созвонимся с ним по дороге. Едем домой, — скомандовал Олег. — Порядок движения следующий: я, Миллер и Долгоногов везём в «жигулёнке» сего благоухающего джигита. За рулём Ояр…
        — А я? — удивился Лёшка.
        — А ты, — нахмурился Островецкий, — если ещё раз перебьёшь старшего, будешь дежурить на День милиции.
        Пивоваров насупился.
        — Поедешь на нашем «Москвиче» вместе с Венским и Берзиньшем, — продолжил Олег. — По пути заберёте Гаспаряна. Венский старший. А тебя, друг мой, предупреждаю, — Островецкий ткнул Валерку пальцем в грудь, — если узнаю, что ты передал руль этому асу, — он кивнул на Лёшку, — наказание будет ужасным. Я ещё не придумал, какое, но ты меня знаешь. Всё, по машинам!
        Ояр вдруг открыл сумку Аваньяна, вытащил оттуда какой-то свитер и бросил на заднее сидение «Жигулей».
        — Ты чего делаешь? — удивился Олег.
        — А как этого засранца прикажешь везти? — пробурчал Долгоногов. — И так всю машину нам провоняет. Небось, свою тачку пожалел, а мы что — «урки» — чёрная кость…
        — Чё распыхтелся, как самовар? — вступился за Островецкого Миллер. — Правильно он скомандовал. У нас новая машина, а ваша консервная банка и не такое видывала… Лисапет с собой надо было прихватить, если нежный такой!
        Раздосадованный подковырками Ояр отстегнул Аваньяна от дверцы, надёжно сковал ему руки за спиной, обернул целлофаном, как дорогой подарок, и швырнул на заднее сиденье «жигулёнка».
        Две милицейские машины двинулись на выезд из города.
        По пути с проходной какого-то завода Олег позвонил в опорный пункт Казаряна. Сурен уже был там. Олег коротко сообщил ему о задержании преступника и о том, что они уезжают домой. Договорились встретиться на посту ГАИ на выезде из города.
        «Ниву» Казаряна увидели издалека. Она стояла, припаркованная к зданию поста с открытой задней дверью. Сурен копошился внутри. Вазген помогал ему. Увидев Аваньяна в подъехавших «Жигулях», Гаспарян стиснул зубы. Он подошёл к машине и долго, с прищуром, смотрел на преступника. Потом сказал ему что-то резкое по-армянски. Аваньян дёрнулся и отвернулся.
        Казарян тем временем закончил колдовать в багажнике.
        — Пока не покушаете, никуда не поедете, — безапелляционно заявил он.
        На газете, застилающей пол багажного отделения «Нивы», были аккуратно разложены два батона докторской колбасы, ветчина, полголовки сыра, банка солёных помидоров, копчёный лосось. Венчала это изобилие горка лаваша. Отдельно, даже несколько сиротливо, стояли три бутылки коньяка и нарезанный лимончик.
        — Вах! — радостно заорал Витька. — Сурен, ты гений!
        — Хотел вам на опорном посту ужин устроить, а вы домой засобирались, — довольный похвалой улыбнулся Казарян. — Так что придётся здесь покушать в походных условиях.
        Миллер потянулся к бутылке коньяка.
        — Товарищ капитан, — ехидно осведомился Островецкий, — а была команда пить?
        Витька застыл с протянутой рукой и открытым ртом. Таких слов он от Олега не ожидал. Долгоногов тоже.
        — Ты что, офигел? — удивлению Ояра не было предела.
        — Да!? — только и смог вымолвить возмущённый Миллер.
        — А ты, Длинный, вообще бы замолчал. Ты за рулём! — усмехнулся Олег.
        — А это ещё не повод, чтобы отказаться от соточки коньяка. Тем более после такого дня, — парировал Долгоногов.
        — Да! — подтвердил Витька. Ошарашенный наглостью друга, он был способен произнести только это.
        — Правда, Олег-джан! — поддержал Долгоногова и Миллера Сурен. — Три бутылки коньяка на такую команду — это только силы подкрепить.
        Младшее поколение дипломатично молчало, не встревая в разборки старших.
        Олег задумался. С одной стороны, не хотелось обижать Казаряна отказом, да и его ребята заслужили сегодня не три бутылки — ящик коньяка! Но с другой стороны, впереди почти двести километров пути.
        — А, — махнул он рукой, — давай! Кроме водил…
        — Счас! — перебил его Ояр. — Малому, — он кивнул на Берзиньша, — конечно, не нальём, а мне в дорожку не помешает.
        Игнорируя сердитый взгляд Олега, Долгоногов налил себе полстакана коньяка.
        — Извините, братцы, — засмеялся он, — я первую и заключительную! За вас, господа менты! — провозгласил Ояр, одним глотком опрокинул коньяк в рот и закусил долькой лимона прямо с кожурой.
        — Варвар! — простонал Олег. — Кто ж так пьёт коньяк?
        — Сорри! — промычал Долгоногов с полной блаженства улыбкой на устах.
        Спонтанный ночной ужин пролетел незаметно. Пришла пора прощаться.
        — Ребята, будете в Риге — не забывайте Сурена, — расчувствовался Казарян, тепло пожимая руки новым друзьям. — А ты, — он обнял Олега, — просто обязан приехать в гости. Велта не простит, что ты к нам не зашёл.
        — Суренчик, я обязательно приеду, — клятвенно пообещал Островецкий. — Сегодня, сам видишь, какая запарка.
        Казарян сел в свою «Ниву» и укатил.
        — Ну что, и мы домой, — вздохнул Олег. — Женька, — обратился он к Венскому, — если мы где-то задержимся — вы нас не ждите. И присматривай за Берзиньшем, чтобы не гнал, или, не дай Бог, не заснул за рулём.
        Вазген сел в «Москвич» к Женьке, Лёшке и Валерке. Машина плавно тронулась. Олег, Витька и Ояр пошли к «Жигулям». Островецкий придержал Миллера за рукав.
        — Слушай, — сказал он, глядя ему прямо в глаза, — если по дороге случится что-то необычное — ничему не удивляйся.
        — А что…
        — Потом, Витёк, — жёстко усмехнулся Олег.
        Сели в машину. Аваньян забился в угол. Островецкий посмотрел на него долгим немигающим взглядом, от которого у «джигита» побежали мурашки по коже.
        — Едем по приморской трассе, — бросил Олег Ояру. Тот понимающе усмехнулся.
        Виктор удивился, что Островецкий избрал более длинный путь, но решил не выказывать этого, памятуя о странной фразе, сказанной Олегом минутой ранее.
        После Юрмалы Ояр сразу свернул на приморскую дорогу. Она шла по побережью, практически на всём своём протяжении петляя по лесу. Изредка попадались отдельные хутора и небольшие посёлки. Даже днём здесь не слишком часто проезжали машины. Глухой же ночью встретить кого-либо на этой трассе было нереально.
        Аваньян тоже заметил, что поехали не обычным маршрутом. С каждой секундой его напряжение возрастало. Он судорожно задёргал головой, пытаясь определить местонахождение. Дыхание «джигита» стало тяжёлым и прерывистым.
        — Куда, куда вы меня везёте? — взвизгнул он. — Почему мы здесь едем?
        Ответом ему было презрительное молчание, менты как будто не замечали его, он был для них пустым местом. И это ещё больше напугало Аваньяна. Если бы они поносили его, кричали, даже били, ему не было бы так страшно. Альбертик тихо, по-собачьи, заскулил…
        Отъехали уже примерно километров двадцать от Юрмалы. Ояр бросил на Олега вопрошающий взгляд, тот ответил утвердительным кивком. Это не укрылось от Аваньяна.
        — Что вы собираетесь делать? — заверещал он, бешено вращая вытаращенными от ужаса глазами. Ровно с таким же успехом «джигит» мог обращаться и к стенке. Отвечать ему никто не собирался.
        Ояр припарковал автомобиль к обочине, и вместе с Олегом вышел из машины.
        Дорогу окружал тёмный вековой лес, шурша кронами могучих сосен, нависающих над трассой. Неяркая луна освещала пейзаж, привнося в него элементы сюрреализма. Воздух был упоительно свеж, сочетая в себе запахи леса и моря. Олег вдохнул полной грудью и зябко передёрнул плечами: конец октября в Прибалтике — не самое лучшее время для ночного моциона. Что ж, пора заняться делом.
        Островецкий подошёл к машине и резко распахнул дверцу со стороны Аваньяна.
        — Всё, «джигит», приехали, — хмуро произнёс он. — Выходи!
        — Нет! — завизжал тот, прижимаясь к сидевшему рядом Миллеру. Виктор брезгливо оттолкнул его. Олег схватил Аваньяна за шиворот и рывком выдернул его из машины. «Джигит» скатился в неглубокий кювет и заелозил ногами, пытаясь выбраться из него. Это было нелегко, принимая во внимание скованные сзади наручниками руки. Островецкий вынул из кобуры пистолет и передёрнул затвор.
        — Беги, сука! — прохрипел он.
        Аваньян вжался спиной в откос кювета и дико завыл. Рядом с Олегом вырос Ояр с пистолетом в руке.
        — Беги, тварь! — рявкнул Долгоногов. — Или я вышибу тебе мозги прямо здесь!
        — Нет! — взвизгнул Аваньян. — Вы не можете так! Вы не имеете права!
        — О правах вспомнил! — взревел Олег. Он прыгнул в кювет, схватил «джигита» за волосы и, раздирая кожу, буквально пригвоздил пистолет к его виску. — А когда ты, гнида, забил до смерти молодую женщину, ты о правах помнил? Помнил, сука? — Островецкий хрипел ему прямо в искажённое ужасом лицо. — Кто такой Командир? Как его фамилия? Где его искать? Ну? — Олег схватил Аваньяна за горло.
        Внезапное изменение конкретики вопросов, вкупе с прижатым к виску пистолетом и железными пальцами, перекрывшими доступ кислорода, совершенно дезориентировали преступника. Аваньян полностью потерял способность соображать. Всё его естество заполнил липкий, выметающий остатки воли, страх смерти. Он был готов рассказать всё что угодно, лишь бы не видеть больше этих пылающих ненавистью глаз Островецкого, не ощущать на своей шее его, больше похожую на клещи, руку. Предел желаний «джигита» сузился до глотка свежего воздуха.
        — Я… я всё расскажу, — еле слышно прохрипел он. Олег немного ослабил хватку.
        — Командир… это… Проханов… Александр… Николаевич, — Аваньян судорожно хватал ртом воздух. — Ему тридцать восемь лет, — чуть отдышавшись, он заговорил торопливо, непроизвольно избегая пауз, которые, по его мнению, могли привести к новой экзекуции. — Я видел его паспорт. Он отставной капитан-десантник. Служил в Афганистане. Семьи у него нет…
        — Как ты с ним познакомился? — перебил Олег.
        — Полгода назад через общего приятеля — Тыкву. Его зовут Валдис, фамилии не знаю. Они служили вместе. Александр, собственно, к нему и приехал… Тыква иногда называл его Старшой, а я стал называть его Командир.
        Олег обменялся коротким взглядом с Ояром.
        — …а потом я пригласил Александра пожить у нас. Я его очень уважал…
        — Так, что подложил под него свою женщину? — криво усмехнулся Островецкий.
        Аваньян сжался и судорожно сглотнул, не зная, как ответить на вопрос.
        — Я… я не хотел её убивать, — заскулил он.
        — Ладно, об этом потом, — Олег пристально посмотрел «джигиту» в глаза. — А сейчас дай-ка мне ответ на такой вопрос, — Островецкий сделал паузу: — Кто участвовал в налёте на проститутку? — рявкнул он.
        Аваньян отшатнулся. Глазки его забегали.
        — Я не знаю никакой проститутки! — завопил он. Олег отшвырнул «джигита» от себя.
        — Ояр, кончай его! — крикнул он. — Не о чем с ним больше толковать.
        Долгоногов передёрнул затвор. Аваньян бросился к ногам Островецкого, пытаясь там найти спасение.
        — Олег, оттолкни его, — почти спокойным тоном произнёс Ояр, — не то он запачкает тебя своими мозгами.
        — Ребята, а можно мне? — рядом с Долгоноговым внезапно вырос Миллер и передёрнул затвор своего пистолета.
        Олег с непритворным недоумением уставился на Виктора. Аваньян завыл и ещё теснее прижался к ногам Островецкого. Олег оттолкнул его.
        — Не надо! — заверещал «джигит», теряя разум от страха. — Не стреляйте! Я всё вам расскажу!
        Короткий удар ногой по печени привёл его в чувство.
        — Это Командир, — зачастил Аваньян. — Он попросил меня найти человека побогаче. Ну, я и подумал про Лиз. Я же знал, что она самая крутая проститутка в городе. И возни с ней меньше — баба всё-таки. Я когда-то давно даже провожал её из интерклуба до дома. Иностранцев тогда в порту не было, и девки разошлись, не солоно хлебавши. Я дошёл с ней до её дома, а там она отшила меня. Сказала, сука, что у меня денег не хватит даже на то, чтобы потрогать её сиську. В общем, я показал Тыкве её дом, а дальше он уже сам за ней проследил. Я ничего больше не делал. Я её не грабил! Я только сказал им про Лиз и показал её дом.
        — Короче, навёл, — презрительно усмехнулся Олег. — В налёте участвовало три человека. Кто третий? — рявкнул он.
        — Я его не знаю. Никогда не видел. Они называли его Москвичом. Клянусь мамой! — заскулил Аваньян.
        Олег наградил его короткой зуботычиной.
        — Ещё раз твой поганый рот произнесёт слово «мама» — и я закрою его навсегда, — пообещал он. — Откуда у тебя Лизины цацки? Где остальное?
        — Я не знаю. Правда, не знаю. Я же не участвовал в дележе. Мне мою долю принёс Командир. Слышал, как они говорили с Тыквой, что было ещё много валюты, но её вроде бы забрал Москвич.
        — Ладно, на сегодня закончили! — подытожил Олег. — Завтра повторишь всё прокурорскому следователю под протокол. Вздумаешь хвостом вилять — я тебя и в камере достану. Знаешь, бывают случаи, что зэки под тяжестью грехов вешаются в тюряге или вены режут. Ты всё уяснил?
        — Всё, — пролепетал Аваньян.
        — Вот и славненько, — зловеще засмеялся Островецкий. — Ояр, пакуй его! — бросил он Долгоногову.
        Тот за шиворот вытащил «джигита» из кювета и швырнул на заднее сидение «жигулёнка». Витька ждал Олега около машины.
        — Здорово ты у него по роже «пушкой» елозил, прямо цирк был! — усмехнулся Миллер. — А не боялся невзначай выстрелить в эту мразь?
        — Нет, — улыбнулся Олег и показал Виктору пистолет без обоймы. — А вот когда ты встрял — перетрухнул малость. Показалось, что ты принял всё за чистую монету, и сейчас будешь кончать «джигита»…
        — Хорошего же вы мнения о моих умственных способностях, товарищ майор, — засмеялся Миллер. — Я обо всём догадался, ещё когда мы на приморскую дорогу свернули. Сам я, правда, в такого рода операциях до сих пор не участвовал, но наслышан был, наслышан…
        Друзья уселись в машину. «Жигулёнок» рванул с места…
        В город приехали под утро. Сдали Аваньяна дежурному, машину оставили около отдела и на прикреплённом автотранспорте разъехались по домам. У Олега ещё хватило сил принять душ, после чего он отключил телефон, завалился в постель и провалился в сон…
        В шесть вечера его разбудило острого чувства голода. Он протопал на кухню и по-быстрому приготовил себе яичницу с колбасой. Захватил нехитрый ужин в гостиную и устроился перед телевизором.
        Шла музыкальная передача. Молодая певичка из числа расплодившихся в последнее время звездюлек, топая по сцене огромными, похожими на ортопедические, ботинками, голосила про какую-то ворону. Олег вздохнул и выключил телевизор. От такой музыки запросто можно получить несварение желудка. Подумав, Островецкий решил включить на всякий случай телефон.
        После чего взял книгу и попробовал почитать. Это оказался американский детектив…
        «Инспектор Мертон вскочил в свой «Шевроле»… Олег усмехнулся и отложил книгу.
        «Интересно, а настанет ли такое время, когда инспектор Иванов сможет вскочить хотя бы в свой «Запорожец»? — с ехидцей подумал он.
        Затренькал телефон. Олег вздохнул и взял трубку.
        — Привет! Битый час пытаюсь к тебе дозвониться, — раздался весёлый голос Лёни Коношонка.
        — Чего хотел? — буркнул Островецкий.
        — Во-первых, хочу сказать тебе спасибо за Аваньяна. Поёт, как соловей. Один раз, правда, попытался увильнуть от ответа — так я ему сказал, что завтра его будет допрашивать майор Островецкий. Видел бы ты, как он позеленел от страха. Чем это ты его так напугал?
        — Сказку страшную на ночь рассказал, — усмехнулся Олег. — А что во-вторых?
        — А во-вторых, похоже, я у тебя, Олежа, заберу дело Николишиной. Ничего не попишешь, придётся объединять его с делом Сурковой. Ты извини меня — я как бы присваиваю себе твои лавры…
        — Лёня, — перебил его Островецкий, — мне давно уже начхать на всё это. Забираешь — и слава Богу! Мне работы меньше.
        — Олег, я просто прошу отработать это дело до момента предъявления обвинения. Мне же в нём неделю разбираться, а ты его до нюансов знаешь…
        — Нет, какой ты змей! — рассердился Островецкий. — Сначала обрадовал, что снимаешь дело с моей шеи, а затем просишь, чтобы я фактически завершил его…
        — Олег, ну, помоги, пожалуйста. Я боюсь, что запорю что-нибудь в горячке. Там всё пока на живую нитку скроено…
        — Ладно, чёрт с тобой. Заходи завтра, потолкуем.
        — Спасибо тебе!
        — Этим не отделаешься.
        — Не вопрос! До завтра! — Коношонок положил трубку.
        Островецкий в раздумье улёгся на диван. В кои-то веки выдался свободный вечер, а он не знает, чем его занять. Может, сходить к Лиде? Олег поймал себя на мысли, что ему не хочется вставать с дивана и куда-то идти.
        «Вот это новости, — ошеломлённо подумал он, — в квартале отсюда тебя ждёт хорошенькая девушка, а тебе лень поднять задницу»!
        Островецкий ещё удобнее устроился на диване. Раздалась трель дверного звонка. Олег, чертыхаясь, поднялся и поплёлся открывать дверь. На пороге, улыбаясь, стояла Лида.
        — Мне Витька сказал, что ты дома, а твой телефон не отвечает, — защебетала она. — Вот я и пришла сама. Не прогонишь? — кокетливо улыбнулась девушка.
        — Нет, конечно, — засмеялся Олег. Хандру, как рукой сняло. — Кофе хочешь? — спросил он.
        — Нет.
        — А чай?
        — Тоже нет.
        — А что ты хочешь?
        — Я хочу, чтобы ты отнёс меня в постель! — Лида прижалась к нему, открывая губы для поцелуя.
        «Только законченный идиот откажет в такой просьбе!» — подумал Олег, подхватывая девушку на руки.
        Утро следующего дня Олег начал с повторного допроса Путниньша, которого Долгоногов задержал прямо на проходной гормолзавода.
        — Ну что, Валдис, — усмехнулся Островецкий, когда Ояр завёл Тыкву в кабинет, — вот мы и опять встретились. Присаживайся.
        Путниньш недовольно опустился на стул, всем своим видом изображая оскорблённую добродетель.
        — Я, пожалуй, пойду, не буду мешать, — не обращая внимания на демарш задержанного, сказал Ояр и покинул кабинет.
        — Гражданин майор, я вынужден буду жаловаться на действия капитана Долгоногова, — на сей раз Тыква решил избрать наступательную тактику.
        — Да ты что? — притворно удивился Олег. — И чем же он тебе так насолил?
        — Он арестовал меня на глазах товарищей по работе, сорвал мне рабочий день…
        — Ну, во-первых, не арестовал, а задержал, а во-вторых, он выполнял мой приказ — так что жалуйся на меня.
        Что-то в интонациях Олега насторожило Тыкву, поэтому он решил не обострять ситуацию.
        — Ну, что вы, гражданин майор, я не собираюсь на вас жаловаться, но можно же было вызвать меня повесткой. Я бы пришёл. А по какому поводу вы меня вызвали? — сквозь внешне благодушные интонации в голосе Тыквы промелькнули еле уловимые нотки испуга. Он уже понял, что у ментов есть на него что-то новое…
        — Ладно, Валдис, не буду темнить, — усмехнулся Олег, — просто хочу дать тебе возможность сделать чистосердечное признание. Расскажи-ка мне, как ты участвовал в разбойном нападении на гражданку Николишину.
        — Гражданин майор, опять Вы об этом. Ну, сколько раз мне повторять, что я не имею к этому делу никакого касательства.
        — Да, а вот некто Аваньян утверждает, что прямое, — Олег внимательно следил за реакцией Путниньша и заметил, как при этих словах дёрнулось его левое веко. — Или ты скажешь, что не знаешь Аваньяна?
        — Почему же, немного знаю, — Тыква уже совладал с нервами и сидел с невинной улыбкой на устах.
        — Правильно, хорошо держишься, молодцом, — усмехнулся Олег. — Ведь если бы ты стал клятвеннно утверждать, что не знаком с Аваньяном, я бы нашёл кучу свидетелей обратного. Но всё же, может, объяснишь: почему Альбертик утверждает, что ты непосредственно участвовал в налёте? А до этого выпасал Николишину?
        — Ну откуда же мне знать, почему этот ара так заявляет. Может, его кто-то запугал? Может, даже кто-нибудь из ваших сотрудников? Упаси боже, я ни на кого не намекаю, — в голосе Тыквы прозвучала тщательно скрываемая насмешка.
        — А если Аваньян подтвердит всё это на очной ставке? — Олег был внешне абсолютно спокоен, и это немного сбивало Путниньша с толку.
        — Гражданин майор, — он доверительно понизил голос, — я не сомневаюсь, что он это сделает, тем более учитывая его непростое положение. Альбертик, насколько я знаю, арестован за убийство женщины. Он теперь будет говорить всё что угодно, понимаете? Он говорит, что я участвовал в налёте, а я это отрицаю. Получается: показания убийцы против показаний честного гражданина…
        — Это ты-то честный? — засмеялся Олег.
        — Ну, вы же, насколько мне известно, не доказали обратного, — скромно потупился Тыква.
        — А ещё есть некто Александр Проханов, по кличке Командир, твой бывший сослуживец? — усмехнулся Островецкий. — Кстати, насколько я понимаю, он в прошлом действительно твой командир?
        — Ну, и что? Проханов и впрямь приезжал ко мне, но потом он сошёлся с Аваньяном, и я не знаю, кого они там ограбили.
        — Стоп, Валдис, а я ведь не говорил тебе, что Командир участвовал в налёте.
        — Гражданин майор, не надо ловить меня на слове. Это же и ежу понятно. Раз Проханов водился с Аваньяном, то, видимо, тоже причастен к ограблению. Но я-то здесь при чём? А что, Александр Николаевич тоже показывает на меня?
        — Не буду врать, не в моих правилах: мы его пока ещё не поймали. Надеялись с твоей помощью это сделать, — насмешливая улыбка майора нервировала Тыкву, держала его в постоянном напряжении.
        — Но чем же я могу вам помочь? — Путниньш картинно всплеснул руками. — Я не знаю ни где он, ни с кем он. Мы с ним давно не виделись, а даже если иногда встречались — только обменивались приветствиями. Честное слово, я не знаю, чем могу быть вам полезен…
        — Кто бы сомневался! — Олег и не скрывал иронии.
        — Гражданин майор, — усмехнулся Тыква, — я, наверное, пойду. У вас же всё равно на меня ничего нет. Ну, зачем нам даром терять время. Вы же человек занятой…
        — Да, Валдис, ты прав, — улыбка Островецкого стала ещё шире. — Иди, ты свободен. Только выгляни сначала в окошко. Кого ты там видишь?
        Тыква посмотрел в окно и отшатнулся. Насмешливая ухмылка стала сползать с его лица, постепенно превращаясь в жалкую гримасу.
        — Это же Насос! — выдавил он из себя, даже не пытаясь скрыть испуг. — Зачем он здесь?
        На автомобильной стоянке, прямо напротив окна кабинета Островецкого, действительно о чём-то оживлённо беседовали Ояр Долгоногов и авторитет. Неподалёку, около красной «девятки», хмуро насупившись, стояли три «быка» из команды Насоса. Время от времени Ояр и авторитет, жестикулируя, указывали руками на окно. Олег приветственно помахал им рукой. Тыква сидел бледный, как мел.
        — Ой, Валдис, дружище, а чего это тебе вдруг так поплохело? — Островецкий всем своим видом источал елей. — Господи, ну увидел ты там Александра Евгеньевича Куваева, в миру — Насос, и что? Неужели он такой страшный?
        — Что ему нужно? — судорожно сглотнув слюну, хрипло спросил Тыква.
        — Охотно объясню, — ласково улыбнулся Олег. — Дело в том, что Лиза Николишина находилась, да и сейчас находится, под патронажем самого Каспарса. Слыхал про такого? — он жёстко взглянул на совсем раскисшего Путниньша. — Конечно, слыхал. В нашем городе только маленькие дети про него ничего не знают. Так вот, Каспарс был взбешён налётом на свою подопечную. Сам понимаешь, это расценивается, как пощёчина ему лично. Вот он и приказал своей правой руке, Насосу, найти обидчиков со всеми вытекающими отсюда последствиями. Уяснил? — доброжелательный тон Островецкого как-то не вязался с недобрым прищуром глаз. — Так что, с этим «хапком»[100 - Хапок — налёт, грабёж (жарг.)] вы крупно попали! — насмешливо заключил он.
        — Но у вас же нет доказательств! — нервно вскрикнул Тыква.
        — Валдис, дружок, — продолжал улыбаться Олег, — ты спутал Насоса с народным судьёй. Господину Куваеву не нужны никакие особые доказательства. Того, что уже имеется, с лихвой хватит, чтобы начать рыть тебе яму в каком-нибудь лесу.
        — Вы не имеете права! — голос Тыквы сорвался на фальцет.
        — Совершенно с тобой согласен, — засмеялся Олег. — Я не имею права тебя задерживать — у меня нет на это никаких оснований. Так что иди, ты свободен.
        — Я никуда не пойду! — взвизгнул Тыква.
        — Пойдёшь, как миленький. Я тебя сейчас просто вышвырну из кабинета, — усмехнулся Островецкий. — Повторяю, для особо бестолковых: у меня нет оснований для твоего задержания!
        На физиономии Тыквы отражалась вся гамма чувств: страх, злоба, ненависть, жалость к самому себе…
        «Вот такой ты мне больше нравишься, — удовлетворённо подумал Олег. — А то возомнил себя крутым мэном». Он не стал дальше давить не Путниньша. Будучи опытным следователем, Островецкий понимал, что того вот-вот прорвёт, и тогда он «запоёт» — не остановишь.
        — Я… я всё расскажу, — решился, наконец, Тыква.
        — Конечно, и расскажешь, и покажешь, — усмехнулся Олег. — Только для начала поведаешь, куда спрятал цацки.
        — Я… — задёргался Путниньш, — я их уже сбыл, давно сбыл. У меня ничего нет.
        — Знаешь что, Тыква, — Островецкий решил, что пора прекращать изображать из себя доброго следователя, — ты мне здорово надоел. Пошёл вон!
        — Как, я же всё признал? — заскулил Путниньш.
        — Послушай, урод, — жёстко промолвил Олег, — я очень не люблю, когда всякая мелкая шушера, вроде тебя, пытается компостировать мне мозги! Усёк? Вали отсюда и не мешай работать!
        — Нет! Вы должны отправить меня в камеру! — заверещал Тыква.
        — Я тебе, щенок, ничего не должен! — сквозь зубы процедил Олег. — Камеру ещё надо заслужить! Где цацки? — рявкнул он.
        — На работе, — промямлил Путниньш, он уже не мог больше сопротивляться. — Я спрятал их в слесарной мастерской…
        — Как? — настал черёд удивляться Олегу. — А если бы кто-нибудь их нашёл?
        — Нет, — вздохнул Тыква, — я их спрятал в своём верстаке, в ящике для инструментов, под замком.
        — Подожди, ты же экспедитор?
        — Это сейчас, а раньше работал слесарем. Да и сейчас — на полставки…
        «Ну, Ояр, — сердито подумал Олег, — я с тобой ещё разберусь! Всё бегом, всё на ходу, а в результате упустил такую важную деталь. Песни про перегруженность потом споёшь своему начальнику», — Островецкий злился на Долгоногова, в глубине души осознавая, что тоже отчасти повинен в этом проколе. Ведь никто не мешал ему самому вовремя отработать личность подозреваемого.
        — Ладно, — уже спокойно сказал Олег, — давай подробно и по порядку. Сейчас мы всё запишем, а потом поедем на проверку твоих показаний на месте. Заодно и драгоценности изымем.
        — Гражданин майор, — Тыква несмело взглянул на Островецкого, — а может, оформим мои показания как явку с повинной?
        — Нет, явки не получится, — усмехнулся Олег, — твоё задержание ползавода видело, а вот чистосердечное признание я тебе, пожалуй, оформлю, плюс добровольную выдачу похищенного.
        — Спасибо, — искренне поблагодарил Тыква.
        — На здоровьичко! — засмеялся Олег.
        «Дальше мы на тебя, родной, пока давить не будем, — весело подумал он. — Наоборот, отнесёмся к тебе почти нежно. Ты не должен чувствовать себя обиженным. Напротив, ты будешь испытывать ко мне нечто вроде благодарности за чуткое к себе отношение и сполна, а главное добровольно, станешь содействовать правосудию».
        В кабинет заглянул Ояр.
        — Вот Насос, зараза, пристал, как репей! — он вопросительно взглянул на Островецкого. Тот в ответ лишь улыбнулся.
        — Майор, я к себе пошёл — работы уйма, — довольным тоном произнёс Долгоногов и закрыл за собой дверь. Тыква, погружённый в свои невесёлые размышления, даже не обратил внимания на несколько странное поведение ментов.
        — Ну что, Валдис, — усмехнулся Олег, выводя Путниньша из состояния задумчивости, — начнём исповедоваться? Рассказывай всё обстоятельно — торопиться нам некуда.
        — Да-да, — встряхнулся Тыква. — В общем, с Александром Николаевичем я познакомился, когда служил срочную в армии. Капитан был у нас ротным, а я замкомвзвода — сержант. Кстати, кликуха у него была Старшой. Командиром его почему-то Аваньян прозвал. Ара же в армии не служил, и так ему вроде как солиднее казалось. Типа, чтобы другие думали, что и он какое-то касательство к службе имел. Короче, мы сблизились с капитаном. Я с корешами ему всю роту держал…
        — Дедовал!?
        — Не без этого. А что? Мы все в своё время через это прошли. Ну, проставлялись ему, бабла отстёгивали…
        — Небось, молодых данью обкладывали?
        — Мы тоже были салагами, и тоже платили, — Тыква покосился на Олега. — Короче, когда я ушёл на дембель, то оставил Старшому свой адрес — так, на всякий случай. Я и не думал, что он приедет. А где-то в феврале он вдруг объявился. Его из армии турнули. Ну, пожил он у меня пару месяцев. А мне что?
        Мне не жалко. Мы ведь с матерью вдвоём живём в двухкомнатной квартире. Тем более что Старшой при бабках был. Ну, кабаки там, застолья. А примерно полгода назад он познакомился с Аваньяном. Вернее, я их познакомил — встретились случайно на улице. Потом он с арой сходил в ресторан, и тот пригласил его пожить у себя. Альбертик же на Старшого, как на Бога, смотрел, чуть ли не в рот ему заглядывал. Как же — офицер-десантник, афганец, мог при случае впрячься за него. Тем более, у того ещё бабки оставались. А Старшому тоже прикольно, новый друг так уважал и боялся, что даже под него свою бабу подложил. Я сперва не поверил: как такое может быть? Так Старшой при мне и в присутствии Аваньяна стал его бабу за задницу мацать. А мне её жалко было: забитая какая-то, улыбается вроде, а в глазах тоска и страх. Вот, а где-то в августе они встретили меня после работы и предложили дело. Ну, Лизку ограбить… Ара показал мне её дом, я должен был проследить за ней: когда уходит, когда приходит. А в конце августа решили идти на дело. Приехал кореш Старшого…
        — А вот здесь поподробнее! — потребовал Олег.
        — Да особо и рассказывать нечего. Я его видел только раз — в день ограбления. Разговаривали мы мало — только по делу. Старшой сам ему где-то комнату снимал.
        Он называл кореша Москвичом и ни разу — по имени. Я думаю, что этот парень, наверное, родился или жил в Москве. А ещё — по-видимому, он тоже бывший военный.
        — Почему ты так думаешь?
        — Ну-у, трудно объяснить: повадки, манера говорить в приказном тоне, выправка…
        — А как он выглядел?
        — Видный мужик: возраст около тридцати лет, высокий, ростом примерно с меня — значит где-то 185–187 сантиметров. Худощавый, но такой… жилистый. По нему видно, что крепкий. Знаешь, — Тыква увлёкся и не заметил, что перешёл в беседе с Олегом на «ты», — он чем-то на тебя похож. Тоже, с первого взгляда понятно, что поперёк лучше не переть. Усики опять же…
        — А лицо? Может, имелись какие-то особые приметы: шрамы там, увечья?
        — Да лицо как лицо, бабы таких любят. А шрамов не было.
        — Волосы?
        — Короткая стрижка. Цвет: и не блондин, и не брюнет — что-то среднее.
        — Шатен?
        — Во, точно!
        — Ладно, — задумчиво пробормотал Олег, — потом сделаем фоторобот. И где он сейчас?
        — Москвич-то? Думаю, слинял сразу после дела.
        — Скажи, Аваньян его видел?
        — Не знаю. При мне — точно нет. Мы дело сделали, поделили бабки да цацки — и разбежались.
        — Где делили?
        — У меня дома. Мать была в ночной смене. Москвич взял свою долю и сразу ушёл, даже не стал с нами пить, ну а мы с капитаном отметили…
        — А не помнишь, что именно кому досталось в результате дележа?
        — Конечно, помню. Москвич и Старшой взяли себе всю валюту, а мне и Аваньяну достались драгоценности. Поделили так: треть аре и две трети мне. Да ему и трети много было! Только дал наводку и хату Лизки показал.
        — А почему его не взяли на дело?
        — Так он же слишком приметный со своей этой идиотской походочкой. Его даже в маске несложно было бы опознать. Старшой сразу сказал, что этот на дело не пойдёт. Поэтому и обратился ко мне.
        — Угу… Послушай, но валюты же при любом раскладе было в несколько раз больше, чем «рыжья»[101 - Рыжьё — золото (жарг.)]? Получается, тебя накололи при дележе?
        — А что было делать? — кисло усмехнулся Тыква. — В милицию жаловаться? — он нашёл в себе силы даже пошутить. — Москвич сказал, что моя доля в цацках стоит примерно столько же, как и их доли в валюте. Конечно же, это не так, но спорить с ним мне почему-то не хотелось. А ещё он сказал, что берёт свою долю валютой, потому что её легче провезти, чем драгоценности. Значит, точно уехал.
        — Выходит, так…
        — Ой, товарищ майор! — Тыква вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Чёрт, как же я это упустил? Москвич же забрал с собой практически всю долю Старшого! Он оставил капитану только руб ли, а всю валюту увёз с собой. Сказал, что рассчитается с ним в Москве. Типа, это самый лучший выход: во-первых, у Старшого не будет возможности спустить свою долю, а во-вторых, здесь он может засветиться при обмене валюты. Мол, менты обязательно попытаются выйти на нас через валютчиков и барыг. Поэтому он и меня предупредил, чтобы какое-то время не сбывал цацки, и наказал Старшому, чтобы тот проконтролировал Ару по этому вопросу.
        — Да, — покачал головой Олег, — в грамотейке вашему вожаку не откажешь.
        — Вожаку? — немного удивился Тыква. — А, пожалуй, это так. Знаете, Старшой был вечно недоволен, что Москвич, якобы, старается командовать нами. Тот этого явно никак не показывал, но всё равно получалось так, что мы, в конце концов, выполняли его указания. Капитан злился, но возразить ничего не мог: всё, что говорил Москвич, было чётко и толково. Кстати, это именно он научил меня, как вести себя на следствии.
        — Понятно, — засмеялся Олег, — устроил правовой ликбез для начинающих налётчиков.
        Тыква потупился.
        — Ладно, — усмехнулся Островецкий, — пошли дальше! Только не изображай из себя оскорблённую невинность — тебе не идёт! Давай подробненько по самому разбою. Начиная с угона машины соседа. И не делай круглые глаза! Это же элементарно: в двух кварталах от дома Николишиной находят автомашину, угнанную у соседа человека, подозреваемого в налёте. Так что, Валдис, излагай!
        Тыква вздохнул и принялся рассказывать об обстоятельствах совершённого преступления. Олег записывал за ним, сопоставляя его показания с уже имеющейся информацией. Нужно было признать, что Путниньш излагает всё подробно и правдиво, справедливо полагая, что дальше отпираться и увиливать не имеет смысла.
        Закончив составление протокола допроса, Островецкий позвонил Долгоногову.
        — Ну, что, Ояр Петрович, — вместо приветствия сказал Олег, когда тот поднял трубку, — забирай гражданина Путниньша в «телевизор», а после обеда поедем на проверку его показаний на месте.
        — Кто бы сомневался! — засмеялся Долгоногов. — Всё готово!
        — Что готово? — удивился Островецкий.
        — Всё: машина, конвой, осталось только понятых пригласить. Ближе к теме возьму наших «дежурных» бабулек с автостанции.
        — Ну ты даёшь! — восхитился Олег. — Прямо-таки чудеса оперативности.
        — С кем поведёшься, — хохотнул Ояр. — Когда ты начал колоть Тыкву, я понял, что придётся сегодня делать проверку его показаний. Ты бы всё равно заставил. Это же твой девиз: «Куй железо, пока горячо»! Слушай, надо его на дверях твоего кабинета написать!
        — Очень смешно! — насупился Олег.
        — Короче, я уже всё подготовил, товарищ начальник!
        — Молодец! — засмеялся Островецкий. — Объявляю тебе благодарность! Иди, купи себе пирожок! Только сначала уведи задержанного.
        Через некоторое время появился Долгоногов с помощником дежурного, который принял Путниньша и отконвоировал его в камеру временного содержания. Ояр с интересом принялся изучать протокол допроса.
        — Классная работа! — похвалил он, закончив чтение.
        — Ну, в этом немалая доля и твоей заслуги, — улыбнулся Олег. — Как это тебе удалось выдернуть сюда Насоса?
        Ещё накануне, предчувствуя, что Тыква будет вести себя вызывающе и вряд ли станет признаваться, Островецкий и Долгоногов решили устроить маленький спектакль, подключив в качестве статиста преступного авторитета. Тот использовался, естественно, втёмную, но Тыква принял всё за чистую монету и «поплыл».
        А теперь Олег и Ояр с удовольствием обсуждали нюансы «показательного выступления».
        — Я ещё вчера позвонил Насосу и сказал ему, что у меня есть к нему несколько неприятных вопросов, которые в его же интересах разрешить побыстрее, — усмехнулся Ояр. — И назначил ему встречу на стоянке напротив окон твоего кабинета. Всё остальное ты видел сам.
        — А если бы он не повёлся?
        — Счас! — засмеялся Долгоногов. — Куда бы он делся? Я ему сказал, что если он не прибудет в указанное время в указанное место, то мы — я и ты — вынуждены будем навестить его по месту жительства. А у него, видимо, ещё от прошлого посещения остались неприятные воспоминания. Что поделать, товарищ майор, никто нас не любит…
        — А что ты ему предъявил? Вы там так усердно размахивали руками, что Тыква чуть в штаны не наложил, — посмеиваясь, спросил Олег.
        — А я ему сказал, что вчера было разбито стекло в окне твоего кабинета, и есть информация, указывающая на его «быков». Ты бы видел, как он обиделся. Стал бить себя ногами в грудь, что он на такую дешёвку не разменивается. В общем, примерно полчаса он меня уговаривал, что его команда к этому делу не имеет никакого отношения. И знаешь, уговорил! Я ему поверил!
        Олег прыснул от смеха.
        — Ну вот, — как ни в чём не бывало продолжил Ояр, — потом ещё с полчасика поговорили за жизнь. Короче, Насос отвалил, довольный собой, что так ловко договорился с ментами. Ну что, обед мы с тобой сегодня заслужили?
        — А то…
        Пообедали быстро. Уходя из столовой, Олег накупил в буфете бутербродов и отнёс их Тыкве.
        — Перекуси, — сказал он. — Сегодня пообедать не удастся.
        Путниньш благодарно кивнул и откусил сразу пол-сэндвича.
        Долгоногов тем временем привёз на дежурном «Рафике» двух женщин-понятых.
        — У меня всё готово, — сообщил он. — Давай, Тыква, мечи быстрее.
        Островецкий подождал, пока Путниньш закончит есть, после чего пристегнул его наручниками к конвойному. Все четверо проследовали в машину.
        — Ну, ты, брат, даёшь! — сказал Ояр Олегу, усаживаясь поудобнее в салоне «Рафика».
        — Ты о чём? — не понял тот.
        — Сентиментальничаешь, майор, налётчиков бутербродами кормишь…
        — Ну и что тут такого?
        — Да кому рассказать — не поверят. Майор Островецкий, гроза криминалитета, подкармливает преступника.
        — Знаешь, Ояринь, — вздохнул Олег, — мне просто не нравится, когда люди голодные — пусть даже преступники.
        — Да я не в укор, — Долгоногов обнял друга за плечи, — просто непривычно как-то.
        «Рафик» тронулся с места. Олег коротко рассказал понятым суть предстоящего следственного действия, после чего обратился к Тыкве с предложением выдать похищенное и воспроизвести на месте обстоятельства налёта на дом Николишиной. Путниньш попросил водителя ехать к гормолзаводу. Там он провёл участников мероприятия в слесарную мастерскую, открыл своим ключом ящик верстака и, покопавшись внутри, вынул оттуда увесистый пакет, набитый золотыми украшениями. У женщин-понятых вытянулись лица. Такого количества драгоценных изделий им никогда не приходилось видеть. Ояр, фотографировавший весь процесс, не преминул запечатлеть их потрясение — такие, казалось бы, несущественные моменты оказывают своё эмоциональное влияние на суд.
        Возвращаясь к машине, Олег поблагодарил Долгоногова.
        — За что? — удивился тот.
        — За то, что не забыл фотоаппарат. Я как-то упустил из вида, — смущённо пояснил Островецкий.
        — Я же сразу сказал тебе, что у меня всё готово, — пожал плечами Ояр.
        Сели в машину. Тыква показывал водителю, куда ехать. Прибыли к дому Николишиной. Первым делом Путниньш показал место, где стояли угнанные «Жигули», в которых он, Москвич и Старшой наблюдали за домом перед налётом. Потом зашли во двор. Олег постучал в дверь. Долгое время никто не открывал. Видимо, за дверью пытались рассмотреть визитёров. Островецкий постучал ещё раз.
        — Кто это? — донёсся из-за двери тревожный голос Лизы Николишиной.
        — Елизавета, не волнуйся, это мы: майор Островецкий и капитан Долгоногов, — крикнул Олег и встал прямо перед дверным глазком так, чтобы Николишина смогла его лучше рассмотреть.
        Лиза открыла дверь. С одного взгляда ей стала понятна суть происходящего.
        — Ты всё-таки нашёл их? — удивлённо воскликнула она.
        — Ну, не всех и не всё, — усмехнулся Олег. — Я тебе потом всё объясню. А пока мы проведём проверку показаний этого гражданина, — он кивнул на Тыкву, — на месте.
        Лиза нахмурилась и взглянула на Путниньша. Тот отвёл глаза.
        — Ну что, Валдис, рассказывай и показывай, — приказал Олег. — Ты ведь не впервые здесь.
        Тыква, стараясь не встречаться с Николишиной взглядом, стал подробно рассказывать о совершённом преступлении, о том, как вёл себя каждый из соучастников. Слушая его, Лиза как-то внутренне вся сжалась, словно заново переживая перипетии налёта.
        — Хорошо, что мамы с братиком нет дома, — шепнула она Олегу, — до сих пор ещё не могут прийти в себя.
        Островецкий согласно кивнул головой. Путниньш тем временем закончил свой рассказ и теперь понуро стоял, уставившись глазами в пол. Олег оформил протокол и дал его подписать понятым и Тыкве.
        — Послушай, Валдис, у меня сложилось впечатление, что в этом деле у тебя имелся и какой-то личный мотив. Это так? — спросил Олег, внимательно заглядывая в глаза Путниньшу, когда тот выводил свою подпись в протоколе.
        Тыква отвернулся и замялся с ответом.
        — Да не тушуйся ты, — усмехнулся Олег. — Я же не буду это фиксировать. Просто интересно…
        — Четыре года назад, перед армией, — хмуро начал Путниньш, — я с друзьями пошёл в ресторан, отметить окончание школы. И захотел пригласить её на танец. Я же не знал, кто она, — давняя обида вновь захлестнула его. — Я тогда вообще первый раз в ресторане был. А она отшила меня при моих корешах. Сказала, что мне месяц надо вкалывать, чтобы разок перепихнуться с ней. А я ничего, только потанцевать хотел…
        Олег взглянул на Лизу. Та пожала плечами.
        — Я не помню такого, — сказала она. — Хотя вполне возможно, что это было. Знаешь, сколько «ухажёров» мне приходится отшивать? Но, в любом случае: извини меня, парень! — обратилась Лиза к Тыкве. — Не думала, что тебя это так сильно заденет.
        — «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся», — процитировал Олег классика. — Кто бы мог подумать, что сказанная когда-то невзначай фраза станет одним из мотивов участия человека в преступлении, — покачал он головой.
        — Охо-хо, в жизни ещё и не такое случается. Тебе ли не знать, — усмехнулся Ояр. — Давай, наверное, закругляться.
        — Да, пора, — согласился Островецкий. — Веди Путниньша к машине! — приказал он конвой ному.
        Тот молча кивнул и повёл преступника к выходу. Около двери Тыква обернулся.
        — Ты это, Лиз, прости меня! — выдавил он из себя. Хотел сказать ещё что-то, но только вздохнул и, ведомый конвойным, вышел.
        — Как трогательно! — мрачно пошутил Ояр. — Преступник и жертва простили друг друга. Прямо индийское кино какое-то.
        — Ладно, киновед, пошли, — засмеялся Островецкий.
        — Подожди! — вдруг воскликнула Лиза. — Майор, ты же обещал ввести меня в курс дела.
        Ояр удивлённо вскинул на неё глаза, потом с некоторой долей иронии посмотрел на Олега.
        — Извини, но я сейчас не могу, — слегка смутился Островецкий, — меня люди ждут.
        — А зачем им ждать? — парировала Лиза. — Пусть едут. Надеюсь, они и без тебя теперь управятся, — она насмешливо стрельнула взглядом в Долгоногова.
        — А, правда, Олег, оставайся. Надеюсь, и ты без нас справишься, — не остался в долгу Ояр.
        — Ладно, — Островецкий недобро зыркнул глазами на острослова, — я задержусь на несколько минут, а вы езжайте. Тыкву оформляй от моего имени по «сто двадцатой»[102 - Сто двадцатая — статья УПК Латвии, определяющая порядок задержания подозреваемых.] в камеру, а машину отправь за мной.
        — Не-е, — засмеялся Долгоногов, — сначала ты закончи здесь свои дела (он двусмысленно сделал акцент на слове «закончи»), а потом я пришлю за тобой машину. А ты, красавица, — Ояр, ёрничая, поклонился Лизе, — не обижай нашего майора.
        Он шутливо послал ей воздушный поцелуй и вышел.
        Олег остался наедине с хозяйкой. Он чувствовал себя несколько скованно, понимая, что неспроста Лиза попросила его остаться. Не нужно было быть великим провидцем, чтобы предположить, что она попытается его соблазнить. И эта ситуация немного напрягала Олега. Если бы было наоборот, то он бы чувствовал себя как рыба в воде. А так… Конечно, он не был обделён женским вниманием и нередко ловил на себе откровенные взгляды, но так открыто ему предлагали себя нечасто. И всегда Олег немного тушевался, осознавая себя дичью вместо привычного охотника.
        — Кофе? — спросила его Лиза.
        — Не откажусь, — улыбнулся Олег.
        Елизавета ушла на кухню. Спустя некоторое время она вернулась с подносом в руках, на котором стояли две чашечки и дымящаяся турка, источающая дивный аромат свежеприготовленного кофе.
        — Идём ко мне наверх, — предложила Лиза. — А то скоро вернутся мать с братишкой — могут помешать разговору, — кокетливо улыбнулась она.
        Олег молча проследовал за ней на второй этаж. Мансардное помещение, где обитала Елизавета, состояло из двух комнат и санузла. Комната побольше была оборудована под гостиную, а поменьше — служила спальней.
        — Да у тебя тут полная автономия, — оглядевшись, усмехнулся Островецкий.
        — Работа диктует, — в тон ему ответила Лиза. Она достала из бара бутылку коньяка и, не спрашивая Олега, налила его в два пузатых бокала.
        — Вообще-то я на службе, — заметил Олег.
        — Вообще-то твоя служба на сегодня уже закончилась, — парировала она. — Или ты против?
        — Да нет, — пожал плечами он. — За что будем пить?
        — Я — за тебя! — Лиза серьёзно посмотрела ему в глаза. — И не перебивай, пожалуйста. Честно говоря, я не верила, что ты станешь заниматься моим делом. Кто я? Обычная проститутка…
        — Мы ведь с тобой уже говорили на эту тему, — с досадой перебил её Олег.
        — Говорить одно, а делать другое. А ты сделал! Поэтому — за тебя! — Лиза чокнулась об его фужер и лихо выпила. Островецкий последовал её примеру. Коньяк оказался превосходным. Лиза вновь потянулась к бутылке.
        — Погоди, — остановил её Олег. — Ты же просила ввести тебя в курс дела. Вот, — он вынул из кармана куртки опечатанный пакет с драгоценностями, выданный Тыквой. — Только руками не трогай. Просто скажи навскидку: твоё?
        — Можешь не сомневаться, — радостно улыбнулась она. — Правда, было больше, но и за это спасибо.
        — Это только часть. Остальное изъяли у Аваньяна. Думаю, цацки мы вернули всё. Они ещё не успели ничего сбыть.
        — А кто такой этот Аваньян?
        — Да есть один урод. Такой невысокого роста джигит. Альбертиком зовут. Работал в порту стивидором…
        — Я, кажется, его знаю. Он ещё ходит так смешно — одно плечо вверх. Но его точно не было среди налётчиков. Его бы я сразу узнала.
        — Он только навёл. Говорит, что когда-то даже провожал тебя из интерклуба. Отсюда и знает твой адрес.
        — Может быть. Не помню. Знаешь, сколько таких провожатых было? — усмехнулась Лиза и с интересом посмотрела на пакетик с драгоценностями. — Слушай, а что ты с ними делать будешь? — спросила она.
        — Ну, завтра я их опишу, потом передам на экспертизу — пальчики там, то-се… А дня через три приходи, устроим официальное опознание, и я верну тебе цацки. Только под расписку, что обязуешься хранить их как вещдоки до суда. Так что носить или, не приведи Господь, продать это рыжьё ты пока не сможешь.
        — Так оставь их у себя.
        — Не могу. Ценности и золото я обязан либо вернуть потерпевшей, либо сдать на хранение в банк.
        — Ой, делай, как тебе удобнее, — Лиза вновь наполнила фужеры коньяком. — Олег, — она посмотрела ему в глаза, — я действительно очень благодарна тебе за то, что ты поступил со мной по-человечески. Понимаешь, ко мне так никто не относился. Остальные просто покупают меня. А ты, — её глаза наполнились слезами, — из всех, кого знаю, — единственный настоящий мужчина. Ну, может, ещё… Каспарс. Спасибо тебе!
        — Да не за что! — буркнул Островецкий. — Тем более что мы не всё нашли. Валюта, я думаю, ушла с концами. Как и тот тип, что её увёз. Конечно, мы попробуем что-то предпринять, но шансов практически никаких…
        — Господи! — всплеснула она руками. — Да разве я об этом! Я просто хочу… хочу выпить за настоящих мужиков, которые редкость в наше время. За тебя, майор! За моего настоящего мужчину! — она схватила свой фужер и залпом выпила его содержимое.
        — Лиза, прости… я не твой мужчина, — усмехнулся Островецкий.
        — А что тебе мешает им стать? — она обвила его шею руками и прильнула к губам.
        Близость горячей женщины опьянила Олега. С неимоверным трудом он удержался от соблазна ответить на её ласки.
        — Подож ди, Лиза, — он мягко отстранил её от себя. — Ответь мне на такой вопрос: зачем тебе это нужно?
        — Я, может, хочу отблагодарить тебя! — коньяк уже ударил ей в голову. — Денег ты, я знаю, не берёшь, так что — бери меня!
        Поведение красотки становилось несколько вульгарным.
        — Да ладно, барышня, — Олег уже взял себя в руки, чему немало способствовали последние слова женщины, — не надо мне такой благодарности. Я делаю свою работу и получаю за неё зарплату…
        — Какую зарплату? — воскликнула она. — Я не понимаю, как за эти копейки можно подставлять свою голову. Объясни?
        — Голову, Лиза, подставляют не за копейки, и не за руб ли, и даже не за миллионы руб лей, а за нечто другое. Боюсь, тебе этого не понять. Так что благодарить меня не надо. Тем более, таким экстравагантным способом!
        — Дурак ты, майор! Какой же ты дурак! — она вскинула на него полные слёз глаза. — Неужели ты не понимаешь, что я просто хочу лечь с тобой в постель, не ублажая и не отрабатывая свой гонорар. А просто как обычная баба с понравившимся ей мужиком! Неужели я не имею права просто заниматься любовью, не ощущая своё тело при этом спермоприёмником купившего его похотливого самца. Скажи, неужели я многого прошу? — последние слова Лиза уже практически прокричала.
        Олег не знал, что ей ответить. Говорить банальности, вроде: «Ты ещё встретишь своего человека», — при её профессии глупо и не совсем порядочно. За версту несёт ложью и неискренностью. Все прекрасно понимают, что в реальной жизни такое случается очень редко. Сюжет бульварных романов, увы, плохо вписывается в обыденную повседневность. А в адрес такой умной женщины, как Лиза, эти слова вообще могут прозвучать насмешкой…
        — Извини меня, — Олег решительно встал. — Я, пожалуй, пойду. А на твой вопрос у меня нет ответа. Пардон! — он спустился вниз по лестнице и вышел из дома.
        Лиза налила себе полный фужер коньяка и залпом осушила его. По ее щекам покатились, оставляя чёрные следы, крупные слёзы…
        Через три дня ровно в назначенное время Елизавета Николишина прибыла на опознание своих вещей. Для проведения этого мероприятия Олег разложил на столе все изъятые у Аваньяна и Путниньша драгоценности, разбавив их, насколько возможно, украшениями, снятыми с Ленки Симоненко и других отделовских дам. Опознающая ведь должна иметь возможность выбирать из чего-то.
        Лиза вошла в кабинет скромно, но со вкусом одетая, с минимумом макияжа на лице. Глядя на эту красивую, стильную женщину, непосвящённый человек мог бы представить её деловой леди или, на худой конец, женой преуспевающего бизнесмена. Разгадать в ней представительницу древнейшей профессии было невозможно.
        На опознании в присутствии понятых Лиза вела себя подчёркнуто корректно. Быстро и безошибочно отобрала свои вещи, не соблазнившись возможностью прихватить чужое.
        Отпустив понятых, Олег отдал Николишиной под роспись похищенные у неё драгоценности. Лиза небрежно смела их в сумочку.
        — Ну, я пойду? — спокойно спросила она.
        — Может, дать провожатого? — спросил Островецкий.
        — Не стоит, я на такси доеду. Спасибо вам, товарищ майор, за службу, — никто, кроме Олега, не смог бы разгадать еле уловимую издёвку в её словах.
        Островецкий не нашёлся, что ей ответить. Лиза встала и пошла к двери, но там повернулась и внимательно посмотрела Олегу в глаза.
        — Знаешь что, — налёт бесстрастности слетел с неё, — если тебе когда-нибудь будет плохо, так плохо, что захочется выть и лезть на стены — приходи. Мой дом для тебя всегда открыт, — Лиза вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.
        Олег тяжело вздохнул. Вот и пойми женщин. Невозможно! Остаётся их принять такими, какие он есть.
        В кабинет вбежала Ленка.
        — Майор, закончил опознание? — защебетала она. — Тогда отдавай, грабитель, наше золото! — она быстро и ловко отобрала свои украшения и стала надевать их на себя. Олег с удовольствием наблюдал за ней.
        — Ленчик, сделай доброе дело, — заканючил он, — раздай нашим дамам их цацки, которые я взял у них на опознание. Вот списочек…
        — Не надо, я и так знаю, где чьё! — засмеялась Симоненко.
        — Чёрт, и как вы в этом разбираетесь? — удивился Олег.
        — Тебе не понять, — улыбнулась Ленка. — Для этого нужно быть женщиной.
        Она быстро собрала драгоценности милицейских дам. На столе остались ещё несколько вещиц.
        — А это чьё? — удивилась Ленка.
        — Изъято у Аваньяна. Думаю, это Ирины Сурковой. Надеюсь, что её мать их опознает. Она же их описала.
        — Да, бедная женщина, — вздохнула Симоненко. — Надо же ей было такого кошмарного урода повстречать на своём пути. Молодцы вы, что его повязали! — Ленка чмокнула Олега в щёку и упорхнула.
        После обеда в кабинет зашёл Миллер. Олег оформлял материалы по разбою для передачи дела в прокуратуру Коношонку.
        — Привет! Чаю хочешь? — спросил Островецкий, не отрываясь от бумаг.
        — Хочу, — ответил Витька.
        — Я тоже хочу, — усмехнулся Олег. — Поэтому подними тыльну часть и завари чаёк нам обоим.
        — Хам и наглец! — констатировал Миллер, принимаясь готовить напиток.
        — Слышал уже, — спокойно парировал Островецкий.
        В кабинет вошёл Лёня Коношонок.
        — Привет! — воскликнул Олег. — Какими судьбами? Чай будешь? Миллер готовит, не ля-ля!
        Витька покосился на Островецкого, но промолчал.
        — Не откажусь, — улыбнулся Леонид. — А это к чаю, — он достал из кейса бутылку коньяка и коробку конфет.
        — Что это? — вытаращился Миллер.
        — Взятка, не иначе, — засмеявшись, пояснил Олег, — только не пойму — за что.
        — Ну как же, — развёл руками Коношонок, — за подготовку материалов по разбою. Я же обещал.
        — Так я ж ещё не закончил, — удивился Олег. — Остались ещё кое-какие хвосты: заключения экспертиз получить, устроить опознание драгоценностей матерью Сурковой. Хоть это и по убийству, но мне сподручнее — видишь, как тут всё переплелось? Так что проставляться будешь денька через два.
        — Авансом! — усмехнулся Лёнька. — А что касается экспертиз, то вот они, — он вынул из кейса объёмистую пачку заключений с фототаблицами. — Я только что от Саныча, — пояснил он.
        — И что там? — спросил Олег.
        — Ну, если в двух словах, то на пакетиках, бирках и украшениях масса пальчиков Николишиной, Аваньяна, Путниньша и ещё одного товарища, пальцы которого обнаружены в квартире Сурковой.
        — Проханова, он же Командир, он же Старшой, — резюмировал Олег.
        — Совершенно верно, — подтвердил Коношонок, — но считать этот факт доказанным можно будет, когда сумеем взять этого выродка или когда придёт ответ на запрос из Министерства обороны России.
        — Ты послал туда запрос? — вступил в разговор Миллер.
        — Да.
        — И надеешься получить ответ?
        — А что мне остаётся делать? — вздохнул Леонид.
        — Да всё правильно, — поддержал его Олег. — Только, думаю, мы раньше возьмём этого Командира, чем тебе придёт ответ.
        — Ты думаешь, он ещё в городе?
        — По нашим сведениям, да. Опера отработали вокзал, автостанцию, поезда, автобусы, дальнобойщиков. Получается, что из города он не уезжал. Скорее всего, затихарился где-то.
        — Ну, тогда рано или поздно мы его возьмём, — подытожил Леонид, разливая коньяк.
        — Не сомневайся! — заверил его Олег. — Слушай, а Саныч больше ничьих пальчиков не обнаружил.
        — Ты имеешь в виду Москвича? — спросил Коношонок.
        — Ну да, — подтвердил Островецкий.
        — Нет на цацках ничего, — вздохнул Лёня. — Он их, по-видимому, совсем не касался. Чисто работает, сволочь! Я, конечно, отправлю запрос в Москву, но, сам понимаешь…
        — Получается, кроме сомнительного фоторобота, составленного Тыквой, у нас на него ничего нет?
        — Выходит, так, — согласился Коношонок. — Эх, если бы найти квартиру, где он проживал в городе.
        — Я дал указание участковым отработать с фотороботом Москвича частный сектор, — пояснил Олег. — Но сколько это займёт времени — одному Богу известно. Ладно, мужики, давайте выпьем! — предложил он. Возражений, естественно, не последовало.
        Через час слегка захмелевший Коношонок отбыл по своим делам. За окном уже стемнело. Олег растопил печку, приготовил свежий чай и вместе с Витькой уселся у открытой топки. Говорить ни о чём не хотелось. Они молча глядели на огонь, потягивая чай из кружек.
        — Олег, ну откуда, откуда берутся такие, как Аваньян? — первым нарушил молчание Виктор.
        — О, брат, тяжёлый вопрос, — покачал головой Островецкий. — Вот представь себе: растёт такой Альбертик — слабый, трусливый и подлый. Все об него ноги вытирают, колотят его — кто-то же ему шнобель свернул? И с женщинами, наверное, не всё в порядке было. А он хочет, чтобы его уважали, боялись. Ведёт себя вызывающе, за что постоянно получает по роже. Постепенно он начинает ластиться к сильным и измываться над слабыми. Но таких, кто слабее его, ещё поискать надо. И тут он встречает Командира. Офицер-десантник, афганец. Это уже само собой поднимает его, Аваньяна, статус. Тем более что, используя силу Командира, он уже как бы становится выше тех, кто его гнобил и унижал ранее. Он уже может вернуть им должок. Сбывается «мечта идиота»: его начинают побаиваться окружающие. И всё благодаря Командиру. Поэтому тот становится для Альбертика кумиром, почти божеством. А для бога, да ещё по пьяни, ничего не жалко, даже своей женщины, лишь бы всемогущий не покидал его. А затем наступает отрезвление, а с ним начинает душить жаба: как это кто-то поимел мою собственность, да ещё у меня на глазах, да ещё совсем не
по-божески?
        Выместить злобу на Командире он не может — кишка тонка. Остаётся Ирина. Вот он и лупит её за двоих. А потом, в порыве обожания, снова подкладывает её под своего кумира. И всё повторяется сначала. Да и, наверное, у него не всё в порядке было в сексуальном плане. Думаю, он получал какое-то извращённое удовольствие, наблюдая, как кто-то совокупляется с его женщиной. А когда Ирина всё-таки нашла в себе силы выгнать его, у него сорвало крышу. Как это — его рабыня, грязь земная, посмела подать голос? Это с одной стороны. А с другой: где теперь жить? Причём и ему, и Командиру? Он уже не мог расстаться с ним. Это значило опуститься вообще ниже плинтуса. Вот его и прорвало. Эх, если бы Ирина тогда написала заявление! Мы бы этого урода вместе с его покровителем живо к ногтю прижали, — вздохнул Олег.
        — А знаешь, — хмуро заметил Виктор, — меня не покидает ощущение, что это мы с тобой спровоцировали этот взрыв. Мы отделали Аваньяна и его кумира прямо на глазах их женщины, показав им, чего они стоят на самом деле. Вот джигит и не выдержал — как же: куда и делся миф об их исключительной крутости. Да и Ирка… я думаю, через какое-то время после нашего посещения до неё дошло, что Альбертик с приятелем вовсе не ужасные и страшные супермены, а так — среднего уровня шушера. Она перестала их бояться и попыталась прогнать…
        — И в этом была её ошибка, — подхватил Олег. — Она подумала, что может решить вопрос сама, и не учла того обстоятельства, что побитая собака вдвой не опасна, если вымещает свою злобу на более слабом существе.
        Помолчали. Витька кочергой принялся ворошить дрова в топке. На его тевтонских скулах заиграли оранжевые блики пламени. Олег долил ему чая.
        — Я вот чего понять не могу, — Миллер отложил кочергу, — как можно подкладывать свою женщину под кого-то другого? И при этом ещё испытывать какое-то удовольствие? Нет, я, конечно, читал про забугорных свингеров, ну, которые жёнами меняются, но понять ни их, ни Аваньяна не могу. У меня это в голове не укладывается.
        — Ну ты и намешал всё в одну кучу, — засмеялся Олег. — Я отберу у тебя эти новомодные журналы, оставлю только книги по криминалистике.
        — Конечно, — усмехнулся Виктор, — легче отобрать, чем ответить по существу…
        — А по существу, — улыбнулся Олег, — нам с тобой это тяжело понять. Мы по-другому воспитаны. Причём от страны проживания это мало зависит. Уверяю тебя, свингеры есть не только за бугром. Их немало и в нашей элите, особенно в богеме.
        — То есть с жиру бесятся?
        — О, если бы это было так просто. Понимаешь, и у нас, и на Западе, свингерство распространено, в основном, в высших слоях общества, но не только потому, что они материально обеспечены и им не нужно задумываться о куске хлеба — это базис. А главное в том, что эти люди сумели подняться над доминантной моралью общества, как нашего, так и западного. Ведь, по сути, наши моральные ценности практически идентичны, если только отбросить идейную шелуху. И христианская и коммунистическая мораль исходят своими корнями из библейских десяти заповедей. Только христианская ближе к первоисточнику. Но и там, и там семья является основой общественного устройства. А знаешь почему? Так легче управлять. Кстати, а тебе известно, что после революции у нас были попытки отменить традиционную семью, заменив её коммуной? Когда в старых фильмах разные вражины запугивали народ, что скоро все бабы будут общими — это имело под собой кое-какую основу. Одна коммунистическая дама даже писала, что семья — это пережиток, и её надо заменить свободным сожительством свободных граждан. Причём среди свободных есть более свободные.
Например, если твоему партийному начальнику понравится твоя женщина — ты должен уступить её, потому что партайгеноссе более ценен для дела революции, а искать себе сексуальную партнёршу ему просто недосуг.
        — А дети?
        — Что дети?
        — Ну, в результате этого свободного сожительства вполне ожидаемо появляются дети?
        — А заботу о таких детях и их воспитание должно было взять на себя пролетарское государство.
        — Но это же ужас!
        — Ужас. Но не в том, что в результате этих экспериментов появится несчастное зомбированное поколение — это-то как раз коммунистическим вождям было на руку. Для новых правящих элит ужас был в том, что такое общество неуправляемо. И пока вырастет поколение зомби — можно запросто потерять власть. Вот это они очень быстро поняли. А на Западе об этом и не забывали. Вот поэтому и у нас, и у них определяющие элиты так ратуют за крепкую семью. Причём сами они вовсе не стремятся слепо следовать навязанным ими же моральным ценностям. И так было всегда.
        — То есть: богу — богово, кесарю — кесарево! Ну, а почему бы тогда и всем остальным, по примеру элиты, не забить на господствующую мораль?
        — А вот это будет самое страшное. Аморальность элиты общество ещё как-нибудь переживёт, а вот собственную — вряд ли. Это хаос и распад. Если же вернуться конкретно к семье, то любое общество поддерживает традиционную семью как одно из условий своего выживания. Те же свингеры вовсе не отрицают семью, как таковую, просто они изменили сексуальную составляющую её существования.
        — А как же в таком случае прокатившаяся на Западе сексуальная революция, движение хиппи?
        — Начнём с того, что она, в принципе, уже сошла на нет.
        — У них. На нас она ещё только накатывает.
        — Это отголоски. Сильной бури у нас не будет. Кроме того, правящая элита изначально приняла её в штыки. И заметь, среди хиппи рабочих и крестьян почти не было. Это опять-таки были студенты, богема. Скажем так, выходцы из более высоких слоёв общества. А если рассмотреть вопрос поглубже, то к видоизменению семьи это не имеет никакого отношения. Это, скорее всего, нигилистическое отношение к семейным ценностям. Просто беспорядочная смена половых партнёров — не более того. Этакая детская болезнь, которая, кстати, довольно быстро прошла. Свингерство же — это попытка видоизменить семью. Возможно, это новый виток в развитии института семьи, а, возможно, тупиковая ветвь. Не знаю.
        — Насчёт нового витка что-то не очень понял?
        — Ты диалектику в университете изучал?
        — Был такой ужас.
        — Ну, а про теорию спирального развития слышал?
        — Ещё бы, с нас философ по три шкуры за неё спустил.
        — Ну вот, касательно семьи, человечество уже проходило этот этап — полигамная семья. Может, современное свингерство — это попытка вернуться к полигамной семье на более высокой стадии развития общества? То есть спираль сделала свой виток. Согласен?
        — Нет.
        — Объясни!
        — Пожалуйста. Древняя полигамная семья, кроме сексуальной составляющей, имела и чёткую экономическую составляющую: общее хозяйство. Свингерское же сообщество экономической составляющей не имеет вообще. Они обмениваются супругами, но не хозяйством. Поэтому говорить о них как о новой форме полигамной семьи совершенно необоснованно. Это та же традиционная экономически замкнутая ячейка, только с видоизменённой сексуальной составляющей.
        — Миллер!? — вытаращился Олег. — Какого хрена?
        — Что? — удивился Виктор.
        — Ты чего здесь вещмешком прикидывался? Понять он ничего не может!
        — А в противном случае ты бы со мной на эту тему и разговаривать бы не стал. Сказал бы: нефига переливать из пустого в порожнее! Скажи, что не так!
        — Ладно, проехали, — засмеялся Олег. — И где ты всего этого нахватался?
        — А в тех журнальчиках, что ты у меня отобрать грозился.
        — Информация, конечно, интересная, но бессистемная. Если ты всерьёз заинтересовался этим вопросом, то лучше Энгельса почитай, «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Занятная книжонка, кстати, до сих пор никем не опровергнутая. Вот тогда информация, почерпнутая из журнальчиков, ляжет на прочную системную основу.
        — Да, Олежа, — улыбнулся Виктор, — зря ты от адъюнктуры отказался. Тебе бы профессором быть, а не Аваньянов с Командирами ловить!
        — Всё сказал?
        — Ну, не обижайся — я же от души! А всё же: вот с одной стороны — Аваньян, а с другой — какая-нибудь семья свингеров. И тот, и эти совершают примерно одно и то же, но свингеры же не бросаются впоследствии мочить друг друга.
        — Да, Витёк, намешал ты всё в кучу… Это же вообще истории из разных опер. Аваньян — просто моральный урод с сексуальными отклонениями. И его поведение нам, в общем-то, понятно на основе имеющегося опыта борьбы с криминалом. Свингеры же сумели так перестроить своё мировосприятие, что они испытывают нечто вроде кайфа от того, что их партнёр получает дополнительное сексуальное удовлетворение извне. Я читал об этом, даже «Эммануэль» ради этого посмотрел.
        — Ну и как?
        — Фильм так себе, музыка хорошая…
        — Я не об этом.
        — Теоретически я этих ребят понял, а вот применить это на себя, видимо, не смог бы. Да и ты тоже. Не то воспитание. Но это уже психология. Ладно, давай по домам. Тебе пора укреплять ячейку советского общества.
        — А тебе?
        — А мне просто надо выспаться.
        Всё утро следующего дня Олег готовил материалы по разбойному нападению на Елизавету Николишину для передачи в прокуратуру Лёне Коношонку. В принципе, доказательная база была собрана. Осталось систематизировать материал.
        Само же следствие пока застопорилось — Командир и Москвич всё ещё находились в бегах, причём личность последнего до сих пор так и не была установлена.
        В связи с этим Островецкий возлагал большие надежды на задержание Командира, рассчитывая с его помощью выйти на Москвича.
        Увлекшись работой, Олег не обратил внимания, что дверь его кабинета тихонько приоткрылась. На пороге стояла Вия. Прижавшись к косяку, она с грустной улыбкой смотрела на любимого. Потом тихонечко постучала, привлекая к себе внимание.
        Олег поднял голову и вскочил.
        — Вия!? — радостно воскликнул он, выходя из-за стола.
        Заглянув в печальные глаза девушки, он ощутил, что её безумно жаль. Он погладил её по голове, и она прильнула к нему всем телом. Так, прижавшись, друг к другу, они молча стояли, стараясь ничем, даже неосторожным вздохом, не потревожить это мгновение нежности. В коридор заходили люди, бросая изумлённые взгляды на застывшую в объятьях пару. Вия почувствовала это и, мягко отстраняясь, увлекла Олега в кабинет.
        — Вот, — улыбнулась она, — шла из школы, решила зайти к тебе.
        — Ну, и умница, — его усталое лицо осветилось улыбкой. — Сейчас пойдём куда-нибудь пообедаем, я тебя приглашаю.
        — Нет, — еле слышно прошептала она, — мы пойдём обедать домой. Олеженька, — Вия обняла его за шею и прижалась к груди, словно боясь, что он исчезнет, — мне плохо без тебя! Давай попробуем всё сначала. Я постараюсь принять твою работу и твой образ жизни. Пожалуйста, не отдаляйся, не уходи от меня!
        Олег нашёл её нежные губы, и они слились в долгом сладком поцелуе…
        Олег и Вия шли тихими улочками старого города, взявшись, как дети, за руки. Рослый широкоплечий мужчина и стройная, хрупкая девушка. Редким прохожим их поведение могло показаться немного странным, но им ни до кого не было дела. Они боялись нарушить это очарование нежданной встречи после долгой разлуки. По булыжной мостовой шуршали пожухлые осенние листья, неяркое солнце ненадолго разогнало свинцовые тучи, словно давая им возможность в полной мере насладиться своей тихой радостью.
        — Олежка, ты похож на большого доброго медведя, — счастливо засмеялась Вия.
        — Медведи добрыми не бывают! — улыбнулся он.
        — Ну, тогда на сенбернара, есть такой большой добрый пёс.
        — Во-во, не успели снова встретиться, а ты меня уже собакой называешь, — весело усмехнулся Олег.
        — Но я же любя! — девушка положила ему руки на плечи и закрыла глаза в ожидании поцелуя.
        Однако так и не дождалась его. Она вдруг почувствовала, что Олег напрягся, и открыла глаза. Девушку поразила и испугала мгновенная перемена в его облике. Вместо доброго пушистого спаниеля она увидела перед собой ощерившегося волкодава. Прищуренные жёсткие глаза, обтянутые скулы, резко выдвинутый вперёд подбородок. Даже фигурой он, мгновением ранее расслабленный, теперь напоминал готового к прыжку зверя.
        Вия посмотрела по направлению его взгляда и увидела в конце улицы спешно удаляющегося грузного мужчину.
        — Солнце моё, — Олег взял её лицо в свои руки и заглянул ей в глаза, — сейчас ты побежишь к ближайшему телефону и позвонишь по 02. Скажешь, что майор Островецкий преследует опасного преступника по кличке Командир. Тот уходит в район старого рыбного порта. Нужна помощь, — он поцеловал её в лоб и, повернувшись, быстрым шагом направился вслед за мужчиной.
        Проханова Олег узнал сразу. Он уже собирался поцеловать девушку, когда увидел, как тот выходит из подворотни. Командир тоже узнал майора и испугался. Он ускорил шаг в надежде, что Островецкий его не заметил. В конце улицы он обернулся и увидел, что майор идёт за ним. Проханов зашагал ещё быстрее, он уже почти бежал. Оглядываясь, он видел, что Островецкий легко сохраняет дистанцию. На лице майора играла жёсткая насмешливая улыбка.
        «Беги, беги, — усмехнулся про себя Олег, — ты, парень, жирком оброс, скоро выдохнешься, и брать тебя будет легче. И города ты не знаешь. Что, капитан, плохо воевать на чужой земле? Ты сейчас бежишь к набережной по направлению к старому рыбному порту, а не знаешь, что там тупик. Давным-давно там установили КПП базы морских пограничников».
        Наконец, это заметил и Проханов. Он заметался в поисках выхода и нырнул в ближайшую подворотню.
        «Ну вот, ты и приплыл, — довольно усмехнулся Олег. — Этот дворик глухой. Нет оттуда другого выхода. Теперь мы будем тебя вязать», — он потянулся за пистолетом и похолодел — кобура была пуста!
        «Идиот! — мысленно выругал себя Олег. — Ты же сам утром убрал ствол в сейф, а, уходя провожать Вию, от радости забыл достать его. И теперь, в тот редкий момент, когда тебе действительно позарез нужна «пушка», её нет с тобой. Вот так, задурманил любовными переживаниями свою глупую башку, а расплачиваться, похоже, придётся другим частям тела! — раздражённо подумал он. — Ладно, подождём и не будем пороть горячку, — успокаиваясь, Олег прислонился к стене у входа в подворотню, — с минуты на минуту прибудет подмога. В конце концов, этому уроду некуда деваться». Но, видимо, то же осознал и Проханов. Держа руки в карманах куртки, набычившись, он появился в другом конце подворотни. Глаза его пылали злобой.
        — Майор, — прохрипел он, — дай мне уйти! Мне не нужна твоя жизнь.
        — Есть другое предложение, — усмехнулся Олег. — Ты вынимаешь руки из карманов, ложишься на землю, я тебя аккуратно связываю, и мы ждём наряд. После чего ты, целым и, главное, невредимым, отправляешься в камеру.
        — Я в камеру не пойду! — зарычал Проханов.
        — А куда ж ты денешься? — почти весело заключил Олег. — Весь район сейчас будет оцеплен нашими ребятами, и, даже если ты каким-то чудом вырвешься из этой подворотни, тебе далеко не уйти…
        — Ну, это мы ещё посмотрим, — злобно прошипел Командир. — Уйди с дороги, майор, не заставляй брать грех на душу! — он выдернул из кармана руку, в которой лязгнул, открываясь, выкидной нож.
        — Брось «перо», болван! — рявкнул Олег. — Тебе что, лишняя статья нужна?
        — А мне уже всё равно! — крикнул Проханов. — Дай уйти!
        — Перебьёшься! — презрительно усмехнулся Островецкий.
        — Ну, смотри, герой, — яростно процедил сквозь зубы Командир, — ты сам выбрал свою судьбу!
        Перебрасывая нож из руки в руку, с перекошенным кривой ухмылкой лицом, он медленно стал приближаться к Олегу. Тот, как бы нехотя отвалился от стены и встал на пути бандита, чуть согнув ноги в коленях и слегка выставив расслабленные руки перед собой. Со стороны могло бы показаться, что мужчина просто неловко переминается с ноги на ногу, но знающий человек сразу определил бы в нём опытного бойца — в движении проще атаковать и реагировать на выпады противника.
        Проханов тоже понял это. Майор, даже безоружный, оставался серьёзным врагом. Командир на мгновение остановился, раскачиваясь на ногах и выбирая момент для нападения.
        «Похоже, ребята не успели, — вздохнул Олег. — Придётся работать самому. Ну что ж, гад, вот ты и выбрал свою судьбу! — прищурившись, он внимательно наблюдал за каждым движением бандита. — В глаза, смотреть только в глаза!» — твердил он себе. Как опытный боец, Олег понимал, что нельзя сосредоточиваться на ноже. Только глядя в глаза противнику, можно предугадать момент атаки. «Играйся, играйся «пёрышком», — думал он, не реагируя на ложные выпады и перебрасывания ножа. — Всё равно непроизвольно бить будешь правой. Ты же у нас правша — на Иркиной хате справа меня срубить пытался».
        Вдруг Олег заметил, что глаза Командира чуть сузились. Всё! Теперь только вперёд! Он шагнул под удар, с подворотом резко и жёстко выбрасывая согнутую в локте левую руку. Сблокировав удар, от души врезал Проханову по надкостнице опорной ноги и, прихватив его правой рукой за локоть, резко дёрнул на себя, мгновенно заломив руку с ножом за спину. Командир взвыл от боли. Олег правой рукой схватил ворот его куртки и рывком натянул тушу бандита на себя. На этом, согласно «Наставлению по рукопашному бою», можно было бы и закончить, но реальная схватка в корне отличается от поединков на ковре. Ставка здесь не медаль, а жизнь! Да и Командир не горел желанием выпускать из руки нож. Рыча от боли, он пытался во что бы то ни стало высвободиться. К счастью, у Олега это было далеко не первое задержание вооружённого преступника, и он вовсе не стремился слепо следовать «Наставлению». Не давая бандиту опомниться, он, используя инерцию его тела и свои недюжинные физические данные, буквально впечатал Командира физиономией в стену. Голова у парня, поистине, была чугунной, поэтому опыт пришлось повторить. Проханов
хрюкнул и осел на колени. Нож вяло вывалился у него из руки. Олег ногой отбросил его подальше и врезал Командиру кулаком в висок. Тот растянулся на земле. Майор сел верхом на обмякшую тушу, выдернул брючный ремень и быстро связал бандита. Только теперь он почувствовал, сколько сил отняла у него эта схватка. Островецкий с трудом поднялся на ноги, подошёл к отлетевшему к противоположной стенке ножу и в изнеможении опустился на корточки.
        Послышались завывания милицейских сирен. Конечно, не мешало бы выйти из подворотни и встретить ребят, но у Олега не было на это ни сил, ни желания. Да и оставлять без присмотра Командира не хотелось. Ремень всё-таки не так надежен при связывании, как верёвка.
        «А-а, — отрешённо подумал он, — всё равно сейчас начнут обыскивать все дворы и подворотни. Найдут».
        Невдалеке послышался скрип тормозов нескольких машин, из которых стали выпрыгивать люди.
        — Обыскать всю прилегающую территорию! — донеслась зычная команда начальника уголовного розыска майора Шестакова. — Во дворы и подворотни входить только по двое, прикрывая друг друга.
        «Ай да молодец Володька, грамотно распоряжается», — усмехнулся Олег.
        — Ребята, здесь они! — раздался крик лейтенанта Венского. — Олег, ты в порядке?
        Раздался топот ног бегущих людей. В подворотню один за другим влетели Ояр, Витька, Шестаков, ещё кто-то из оперов.
        — Ты как? — Долгоногов помог Олегу подняться на ноги и принялся ощупывать его.
        — Да хватит меня лапать, я тебе не лисапет! — засмеялся Островецкий. — Всё нормально.
        Двое оперов тем временем пытались поставить Командира на ноги, но это им удавалось с трудом. Колени бандита подгибались, голова болталась, как ватная, окровавленное лицо представляло собой сплошную ссадину — глаза заплыли, нос распух, губы больше были похожи на рваные лопухи.
        — Чем это ты его так! — удивлённо спросил Шестаков.
        — А-а, — махнул рукой Олег. — Пущай ваще не нарываетси!
        Хохот лужёных глоток потряс подворотню. Напряжение спадало, и менты от души смеялись удачной шутке. Миллер, вынув из кармана носовой платок, аккуратно упаковал в него нож. Опера уже собирались уводить Проханова, но Олег жестом остановил их.
        — Ну, что, оборотень хренов, — насмешливо сказал он, глядя Командиру прямо в глаза, — сказали ж тебе: брось перо, а ты решил из себя крутого изображать. Вот теперь в больничке поваляешься. Не бойся, эскулапы у нас хорошие, зашивают больно, но быстро — так что до суда заживёт.
        Проханов не нашёлся, что ответить и отвернулся. Опера увели его. Олег тоже вышел из подворотни.
        Вию он заметил сразу. Она сидела на заднем сидении милицейского «бобика», наблюдая за происходящим широко открытыми испуганными глазами. Увидев Олега, она выскочила из машины, бросилась ему на шею и громко, никого не стесняясь, зарыдала. Островецкий неловко гладил её по худеньким плечам, тщетно пытаясь успокоить.
        — Ребята, — обратился к ним подошедший Шестаков, — давайте я отвезу вас домой.
        Всхлипывающая девушка только кивнула головой. Они сели в «жигулёнок» уголовного розыска, и Володька повёз их к Вииному дому. В принципе, идти было недалеко, но и Островецкий, и Шестаков понимали, что после пережитого потрясения лучше довезти девушку на машине.
        — Смотри, солнце моё, — попытался пошутить Олег, — сам начальник угрозыска у нас сегодня за водилу.
        Вия только слабо улыбнулась. Островецкий решил прекратить бесплодные попытки её развеселить. Тем более ему в голову пришла мысль, которой он решил поделиться с Шестаковым.
        — Послушай, Володька, — начал он, — я увидел Проханова возле дома № 4 по улице Межу. Значит, залёг где-то рядом. Не станет человек, который знает, что его ищут, совершать дальние прогулки. Поручи своим ребятам совместно с участковыми отработать весь жилой сектор в этом районе. Наверняка, найдём его берлогу.
        — Я тоже подумал об этом, — согласился Шестаков.
        — А потом покажем хозяевам фоторобот Москвича…
        — Чёрт, а это мысль! — подхватил идею Владимир. — Ну да, Командир после убийства в спешке покидает квартиру Сурковой, идти ему некуда, а на поиск нового жилья просто нет времени. И он идёт в знакомый адрес, который снимал для Москвича! Логично. Ай, да Олежа, — восхитился Шестаков, — у тебя даже в такой момент голова на раскрытие работает!
        Островецкий скромно потупился. Они уже подъехали к дому Вии. Олег подал ей руку и повёл к подъезду. Девушку начало колотить мелкой дрожью — последствие пережитого ею стресса. Островецкий завёл Вию в квартиру, раздел её и отвёл под горячий душ. Затем насухо, до красноты, растёр её махровым полотенцем и на руках, как ребёнка, отнёс в постель. Девушка схватила его ладонь и прижалась к ней щекой, словно боясь отпустить его от себя. Так она спустя некоторое время и заснула — наступила долгожданная релаксация.
        Олег осторожно высвободил руку и тоже пошёл в душ.
        «Ну что, — усмехнулся он под струями горячей воды, — признай, майор, что тебе опять повезло. Сначала лажанулся, потом героически это исправил. Господь пока играет в твоей команде, но так не может продолжаться бесконечно. И тогда тебя будут обмывать в другом месте, — Олега аж передёрнуло от чёрной шутки в свой адрес. — Тьфу, тьфу, тьфу, — суеверно сплюнул он, — ещё накаркаешь на свою дурную голову».
        Утром, уже на подходе к отделу Островецкий стал замечать нечто не совсем обычное: коллеги подчёркнуто уважительно здоровались с ним за руку, молодые сержанты около входа вытянулись, отдавая честь. Стоящие чуть поодаль и что-то оживлённо обсуждающие капитан Долгоногов и подполковник Скворцов широко заулыбались, увидев Олега.
        — А что случилось? — недоуменно спросил Островецкий, подходя к ним.
        — Весь отдел гудит, обсуждая твои вчерашние подвиги, — улыбнулся Скворцов, с чувством пожимая Олегу руку. — Видел я этого Командира. Отделал ты его, как бог черепаху. Ты что, его кувалдой бил?
        — Кувалдометром! — хохотнул Ояр, кивая на кулаки Олега.
        — Да, есть чем! — засмеялся Лёва. — Однако, как твой непосредственный начальник и просто старший товарищ, не могу немного не попенять тебе.
        — Разбор полётов будешь устраивать? — вздохнул Олег.
        — Буду! — усмехнулся Скворцов.
        — За пистолет?
        — И за него тоже, но это не главное. Какого чёрта ты вообще пошёл на задержание? Это что, твоя работа? Ты забыл, что уже давно не опер? Да и оперу, безоружному, лезть на вооружённого преступника глупо. Глупо и непрофессионально.
        — А что мне было делать? Дать этому уроду уйти? — возмутился Олег. В глубине души он понимал, что Скворцов в чём-то прав, но соглашаться с этим не желал.
        — Я тебе что, должен прописные истины излагать? — Лёва продолжал гнуть свою линию. — Так ты их лучше меня знаешь. Нужно было, как положено, сообщить в отдел и дождаться подкрепления. Его взяли бы те, кому это положено, — он покосился на Долгоногова.
        — А если бы он ушёл?
        — Ну, это вряд ли. А даже если бы и так. Ничего страшного, взяли бы в другой раз.
        — Лёва, не ругай ты его так! — вступился за друга Ояр. — Просто у Олега сработал охотничий инстинкт…
        — А тебе кто слово давал? — насупился Скворцов. — Тоже мне — защитничек выискался! Всё, что я говорю Островецкому, между прочим, и тебя касается. Два сапога — пара!
        — А я-то здесь при чём? — возмущённо воскликнул Ояр.
        — А при том, что на его месте я легко могу представить тебя. Остальных — с трудом, а вот тебя — легко.
        Олег незаметно дёрнул Долгоногова за руку: остынь, мол, дай Лёвке выговориться! Но остановить рассерженного Ояра было не так-то просто.
        — Нет, ты скажи, — подступил он к Скворцову, — что Олежка такого плохого сделал? Он бандита повязал! На него весь отдел с уважением смотрит. А для молодых он вообще кумир!
        — Вот! — воскликнул Лёва. — Теперь в точку. Правильно, для молодых он пример для подражания! Вон, смотри, как они на него уставились? — он кивнул на сержантов. — Прямо, как на икону в церкви. А теперь представьте себе, что кто-то из них, окажется в аналогичной ситуации. И он поведёт себя так, как его кумир? Только вот у него нет за плечами двух десятков лет упорных тренировок, выигранных чемпионатов, спецподготовки, афганского опыта, наконец! И что тогда? Госпиталь или, не дай бог, похороны с воинскими почестями? Олег, ты же сам учишь молодых не проявлять ненужного геройства. Получается, что ты нарушаешь свои же наставления. Я не прав?
        — Не прав! — нахмурился Островецкий. — Бывают исключения из правил. Это был как раз такой случай. Командир — опасный преступник, и я не мог позволить ему ходить по моему городу, по тем улицам, по которым ходит моя девушка. Так что извини, Лёва, я остаюсь при своём мнении. С пистолетом я лопухнулся — признаю, но на задержание пошёл правильно. И, кстати, хорошо, что он на меня вышел, а не на неопытного пацана.
        — Да, а если бы у него был ствол, а не нож? Что тогда?
        Этим вопросом Скворцов сразил Олега наповал. Крыть было нечем.
        — Ну, тогда ты бы меня сегодня не распекал, — попытался отшутиться Островецкий.
        — Не смешно! — нахмурился Лёва. — Знаешь, говорят: «не буди лихо — покуда тихо»! Поэтому оставь свой чёрный юмор! И, кстати, я вас с Долгоноговым не распекаю, а воспитываю, и — заметь — наедине, чтобы невзначай не подорвать ваш авторитет у сотрудников отдела.
        — Спасибо тебе, отец родной! — ёрничая, поклонился Олег. — Можешь продолжать воспитабли проводить. Впитаю, аки росу утреннюю, мудрые мысли!
        — За пистолет тебе отдельный втык полагается, — как ни в чём не бывало продолжил Скворцов, — но, учитывая обстоятельства, при которых ты его забыл в сейфе, ограничимся констатацией факта. Ну, а в общем ты, Олежек, молодец! — вдруг улыбнулся он. — В старые добрые времена тебя бы за это полагалось к медали представить, но где теперь та страна, которая эти медали раздавала? — невесело пошутил Лёва. — Но премия в размере оклада тебе обеспечена. Я только что созванивался с управлением. Там все по потолку от восторга ходят. Как же: следователь, кабинетный червь, в одиночку повязал вооружённого преступника…
        — А ничего червячок — жилистый! — заржал Ояр, ощупывая бицепс Олега.
        Тот наморщил лоб, что-то прикидывая в уме.
        — Ты о чём это задумался? — спросил Скворцов.
        — Да вот, прикидываю: если бы я хотя бы раз в неделю вязал по Командиру, то был бы в полном шоколаде.
        Ояр прыснул. Лёва покачал головой, сдерживаясь от смеха.
        — Господи, — краешком губ улыбнулся он, — вроде взрослые уже мужики и в звании немаленьком, а ведёте себя, как бестолковые пацаны. Как говорится, «горбатых могила исправит»! Добро, Олег, передавай все материалы по разбою Коношонку в том виде, в котором они есть — в этом деле ты больше не следователь. Кстати, Лёня хочет допросить тебя в качестве потерпевшего.
        — Только через пузырь! — засмеялся Олег.
        — Это с чего вдруг? — раздался за спиной голос Коношонка. — Я тут подхожу и слышу, что с меня вроде проставу требуют, — улыбнулся он и тепло пожал руки милиционерам. — Так за что пузырь-то?
        — Пузырь, Лёнечка, — охотно пояснил Островецкий, — за то что, во-первых, ты получаешь практически готовое дело, а во-вторых, вместе с Командиром, на блюдечке. Кстати, мне бы переговорить с ним?
        — Олег, — замялся Коношонок, — ну, это не совсем правильно. Ты ведь теперь по этому делу проходишь в качестве потерпевшего, поэтому встречаться вам не следует.
        — А я в твоём присутствии.
        — Ну, если так… Тебе разве откажешь? При условии, что врачи разрешат.
        — В каком смысле врачи? — вытаращился Олег.
        — Здрасте! — ухмыльнулся Коношонок. — А кто его на больничную койку определил? — Он уловил недоуменный взгляд Островецкого. — Постой, ты что, ещё ничего не знаешь?
        — А что я должен знать? — удивился Олег. — Я хотел вместе с тобой сходить в ИВС и допросить Проханова…
        — А он в больнице, — засмеялся Лёня. — Твоими стараниями, между прочим! А вы что, ему не сказали? — спросил он у Скворцова и Долгоногова.
        — Не успели, — усмехнулся Ояр. — Товарищу майору товарищ подполковник с утра нотации читать изволили…
        — Да погоди ты! — осадил его Олег. — Лёня, — обратился он к Коношонку, — а что врачи диагностировали у этого урода?
        — Сотрясение мозга, перелом носа, три выбитых зуба, вывих челюсти. И это, не считая гематом и ссадин. Ты что его, через мясорубку пропустил? — уважение в голосе прокурорского следователя граничило с восхищением.
        — Блин, — несколько смущённо протянул Олег, — говорил же выродку: «Бросай нож»! Не послушал… А ты, Лёнчик, только не вздумай мне превышение пришить! — он вперился взглядом в Коношонка. — Учти, все манипуляции с тушкой Командира я производил, только пока у него в руке был нож.
        Ояр и Лёва засмеялись. Коношонок, напротив, обиделся.
        — Олег! — воскликнул он. — Как ты мог такое подумать? Даже прокурор просил передать тебе его личную благодарность! А ты!.. — от возмущения Лёня не находил слов.
        — Ну, извини! — усмехнулся Островецкий. — Мне сегодня что-то шутки не удаются. Ладно, поехали в больницу…
        В коридоре городской больницы Островецкий и Коношонок встретили заведующего травматологическим отделением доктора Краснова.
        — Давненько ты нам пациентов не поставлял! — засмеялся Игорь Сергеевич, пожимая руки Олегу и Леониду. — Ребята, у вас двадцать минут, — предупредил он, подводя следователей к палате, где находился Проханов.
        Тот лежал в отдельном боксе под охраной двух милиционеров ППС. Олег попросил их выйти и подсел к койке Командира. Тот имел весьма плачевный вид: голова почти полностью забинтована, открытыми были только глаза и губы.
        — Доктор разрешил нам с тобой поговорить, — начал Островецкий. — Твоё дело будет вести следователь Коношонок, — он кивнул на Лёню, — а у меня к тебе только один вопрос: кто такой Москвич и как его найти?
        Проханов из-под бинтов устремил на него ненавидящий взгляд.
        — Ты на меня не зыркай! — усмехнулся Олег. — Я таких гнид, как ты, всю жизнь давил и давить буду! Отвечай лучше на поставленный вопрос.
        — Даже… если бы знал… — тяжело ворочая языком, хрипло прошептал Командир, — я бы тебе, майор… ни хрена не сказал, — он отвернулся от Олега.
        — А ты рожу не вороти! — жёстко произнёс Олег. — Ты, типа, такой порядочный урка[103 - Урка — здесь: закоренелый уголовный преступник (жарг.)] — корешей своих не сдаёшь…Что же ты — порядочный — женщину насмерть забил?
        — Не бил я её, — дёрнулся Командир, — трахал — не отрицаю, но не бил… Это… армян её… метелил. Имел право! Это его… баба, а бабу… нужно учить! Мой отец… мою мамашу… тоже учил, и дед бабку…
        — Да, разговаривать с тобой на эту тему бесполезно, — вздохнул Олег. — Только не пытайся меня уверить, что ты при своих взглядах на взаимоотношения полов ни разу не ударил Ирину.
        — Ну, один раз стукнул… несильно. Леща дал. Она… сопротивляться начала, когда я… хотел её, ну это… Короче, пришлось разок… врезать, чтобы не кочевряжилась…
        — Ах ты, сука! — взревел Олег.
        У него потемнело в глазах. Рука сама взлетела на замах.
        — Олег! — на плече майора повис Коношонок. — Нельзя!!
        Усилием воли Островецкий сдержался. Действительно: бить этот малоподвижный кусок мяса — себя не уважать…
        — Ладно, Лёня! — почти спокойно сказал Олег, он уже взял себя в руки. — Пошли отсюда. Нечего нам тут больше делать.
        Островецкий встал и пристально посмотрел на Проханова.
        — Запомни, тварь, — ледяным тоном произнёс он, — если ты хоть раз попадёшься у меня на пути — эта палата покажется тебе райскими кущами!
        Олег вышел из кабинета. Коношонок последовал за ним. Островецкий уже инструктировал сержантов.
        — Ребята, этот подонок очень опасен, — майор говорил резкими, рублеными фразами. — Поэтому не расслабляться! Он может прикинуться немощным, чтобы усыпить вашу бдительность, и внезапно напасть. Если что — не церемоньтесь! Отделайте его так, чтобы у него отпала всяческая охота дёргаться.
        — Не волнуйтесь, товарищ майор! — добродушно усмехнулся сержант Осис, постукивая дубинкой по своей ладони. — Мы своё дело тоже хорошо знаем.
        — Не сомневаюсь! — улыбнулся Олег, похлопывая его по плечу. — Ладно, удачи вам!
        Островецкий и Коношонок покинули больницу.
        — Интересно ты инструктируешь подчинённых, — с ехидцей заметил Лёня уже в машине. — Вместо того чтобы напомнить им о соблюдении законности и прав гражданина, ты фактически приказал сделать из Проханова отбивную котлету. Да ещё в присутствии прокурорского работника.
        — Ну, во-первых, если бы вместо тебя был твой шеф, я бы, вероятно, пел песни насчёт законности и прочей лабуды, — парировал Олег. — Но, пока ты ещё наш брат-следак, не считаю нужным втирать тебе очки. Нахаваешься ещё этого, когда станешь прокурором. А, во-вторых, Проханов действительно очень опасен, недооценивать этого нельзя. Поэтому я и сказал ребятам, чтобы, в случае чего, сразу рубили его по полной. А то пока они начнут соображать, как соизмерить силу, он вполне может положить их обоих. Кстати, я на твоём месте надавил бы на доктора Краснова, чтобы он поскорее разрешил перевести Проханова в ИВС. Так всем будет спокойнее.
        — Согласен, — кивнул головой Коношонок. — Плохо, что Командир не хочет сдавать Москвича. Тебе он точно ничего не скажет. Он тебя боится и ненавидит. Попробую в процессе следствия наладить с ним личный контакт. Может, что-нибудь и получится.
        — Попробуй, конечно, но могу дать тебе голову на отсечение, что и тебе он Москвича не сдаст. И не потому, что он такой верный друг, а потому, что с Москвичом ушла его доля и Командир имеет виды получить её. Да и судя по тому, как шифровался московский гость, Проханов тоже мало что о нём знает. Хотя, обладая даже этой скудной информацией, мы бы его вычислили. Так что мой тебе совет: готовь материалы по Москвичу для выделения в отдельное производство, а остальных уродов отправляй в суд. Жалко, конечно, что этот тип, похоже, сумеет вывернуться. Остаётся только надеяться, что когда-нибудь мы до него доберёмся, — хмуро подытожил Островецкий.
        — Олег, я не думаю, что кто-нибудь имеет право нас в чём-то упрекнуть. Мы сделали всё, что было в наших силах. В конце концов, пусть и Москва немного попарится — преступник-то по их земле ходит. Всю информацию на него мы им отправили — пускай чуток почешутся!
        — Э, Лёнька, никто там чесаться не будет, — невесело усмехнулся Олег. — В нынешнем бардаке им не до нас. У них даже уголовного дела на него нет, только розыскное. Раскрытие их не давит. А то, что налётчик у них по Москве шастает, так одним больше, одним меньше — невелика разница. Их там сотни шляются, если не тысячи. А дальше только больше будет.
        Тем временем подъехали к отделу. У входа их ждал майор Шестаков.
        — Привет, мужики! — он поздоровался с Островецким и Коношонком за руку. — Есть новости! Нашли хату, где обитал Проханов перед задержанием. Олег был прав: Москвич жил там — хозяйка опознала его по фотороботу. Я прямо оттуда…
        — Ну!? — радостно воскликнул Островецкий.
        — Да ничего обнадёживающего. Документов она у него, естественно, не спросила. Пальчиков нет. Вернее, прохановских — сколько хочешь, а каких-то других нет. Саныч утверждает, что Москвич всё за собой тщательно подчистил. Так что, похоже, полный облом. Он там, правда, ещё копается, но не думаю, что найдёт что-то.
        — А знаешь, — спокойно сказал Олег, — я в глубине души что-то подобное предполагал — у этого парня каждый шаг был тщательно продуман. Ну, ничего не попишешь — видимо, этот Москвич так и зависнет у нас по розыску…
        Елена Симоненко сидела в уютном кафе с чашечкой чёрного кофе. Лена любила здесь отдохнуть. Обеденный перерыв только начался, и можно было спокойно посидеть в уединении и немного расслабиться.
        — Извините, Вас, кажется, Леной зовут? — раздался рядом мелодичный женский голос с лёгким латышским акцентом.
        — Здравствуйте, Вия! — улыбнулась Симоненко, сразу признав в девушке подругу Олега Островецкого.
        — Вы разрешите присесть? — спросила Вия.
        — Конечно, — ответила Лена. Вообще-то, ей хотелось побыть одной, но ответить отказом было бы невежливо.
        Вия присела за столик и заказала себе кофе. Лена исподволь оглядела её.
        «Островецкому во вкусе не откажешь», — подумала она.
        Девушка действительно выглядела привлекательно. Правда, впечатление немного портили тёмные круги под глазами.
        — Вам нездоровится? — участливо спросила Лена.
        — Нет, просто не выспалась, — ответила Вия.
        «Ну да, с Островецким поспишь!» — усмехнулась про себя Симоненко.
        Девушка отрешённо помешивала ложечкой принесённый кофе, но было видно, что мысли её далеко. Она явно порывалась что-то сказать, но не знала, как приступить к разговору.
        — Вия, Вы хотели со мной о чём-то поговорить? — помогла ей Лена.
        — Да, — встрепенулась девушка. — Понимаете, мне не с кем этим поделиться. А вы же хорошо знаете Олега — столько лет вместе с ним работаете.
        — А что случилось? — забеспокоилась Симоненко.
        — Да, в общем-то, ничего такого, — вымученно улыбнулась Вия. — Понимаете, Лена, я очень люблю Олега, но мне с ним тяжело. Он, как бы это сказать, — совершенно неуправляемый. Он поступает только так, как считает нужным. Недавно мы из-за этого расстались, но я поняла, что не могу без него. Я уже готова была принять и его службу, и его характер, и его образ жизни, но…
        — Между вами что-то произошло?
        — Нет, просто вчера я увидела совершенно другого Олега. И я очень испугалась. Так страшно мне ещё не было никогда в жизни. Я испугалась за него, когда он пошёл за этим ужасным мужиком, но перед этим я ещё больше испугалась его самого. Понимаете, его глаза — такие добрые и нежные, буквально мгновением позже стали холодными, жёсткими, просто убийственными. Он смотрел как-то через меня. Он не видел меня. А потом этот мужчина… Когда его вывели из подворотни — на него было страшно смотреть. Я услышала, как кто-то из милиционеров пошутил, что лучше попасть под асфальтный каток, чем под кулаки Островецкого.
        Я поняла, что совсем не знаю своего Олега. Он всегда был со мною предупредительным и нежным, а теперь мне кажется, что внутри него живёт другой человек — жестокий и беспощадный.
        — Вы подозреваете, что он — человек с двойным дном? — усмехнулась Лена. — Совершенно напрасно. Олег — открытый и прямой человек. Да, характер у него очень непростой, но наши ребята все такие. Иначе на этой работе просто не выдержать. Нам чуть ли не ежедневно приходится сталкиваться с такой грязью и мерзостью, что обычному человеку это даже представить себе трудно. Мне ещё полегче — ребята стараются, по возможности, как-то оградить меня от самого ужасного, но сами-то они хлебают по полной. И что самое удивительное: они не ожесточились, в них осталось что-то мальчишеское. И Олег такой. Нет в нём жестокости. Он боец, защитник. И никогда не обидит слабого, но к таким, как Командир, он беспощаден. Просто вам довелось увидеть Островецкого-бойца, а это зрелище не для слабонервных. И, кстати, этот мужик — Командир, которого вы пожалели, был вооружён ножом, а Олег пошёл на него с голыми руками. Он от радости, что вы пришли, забыл пистолет в сейфе. Ну, а за что взяли этого Командира — вам желательно не знать. По мне, так если бы Олежка вообще прибил его в этой подворотне, то было бы лучше. На Земле бы чище
стало.
        — Знаете, Лена, — вздохнула Вия. — Мне как-то сложно всё это понять. Вам, наверное, проще — у вас характер не очень женский, что ли…
        «Эх, девочка, — грустно подумала Симоненко, — девять лет в следствии женственности не добавляют».
        — Простите, — спохватилась Вия, — я, по-моему, сморозила бестактность…
        — Да нет, вы всё правильно подметили. Но дело не во мне. Вы должны в себе разобраться. Если сможете принять Олега таким, какой он есть, то вам будет с ним очень хорошо, а если нет, то и сами будете мучиться, и его мучить. А ему и так уже в этой жизни досталось…
        — А ведь он вам нравится!? — вскинула глаза Вия. Чисто женской интуицией она почувствовала что-то в интонациях Лены.
        — Девочка, — в спокойном голосе Симоненко проскользнули металлические нотки, — вот это к делу совершенно не относится. В любом случае, я не собираюсь быть вашей соперницей.
        — Простите, Лена, — грустно улыбнулась Вия. — Я в последнее время сама не своя. Совершенно разучилась сдерживаться. Извините, я пойду. Всего вам доброго!
        Вия встала.
        — До свидания! Удачи вам! — Лена постаралась произнести эти слова тепло.
        Девушка кивнула головой и пошла к выходу.
        «Ну что же, может, тебе, девочка, и повезёт, — вздохнула Елена, глядя ей вслед. — Хотя что-то подсказывает, что у тебя с Олегом ничего не выйдет. Не по твоим зубкам этот парень».
        Вечером того же дня Олег Островецкий ужинал в ресторане «Планета». К Вие он решил сегодня не ходить. Утром, когда он уходил от неё на службу, девушка, как всегда, нежно поцеловала его на прощание. Но Олег даже не понял, а скорее, почувствовал, что она как-то напряжена. Он поймал на себе её взгляд, в глубине которого на мгновение промелькнул страх. Или это ему почудилось? Олег не знал, с чем соотнести такое настроение девушки, но, в любом случае, он решил дать ей возможность побыть одной и разобраться в своих чувствах.
        Задумавшись, Олег не обратил внимания, что кто-то стоит у его столика.
        — Разрешите присесть, товарищ майор? — раздался приятный баритон.
        Островецкий вскинул глаза на говорившего.
        — Опаньки, Каспарс Аузиньш собственной персоной, — усмехнулся Олег. — Ну, присаживайся, — он пожал протянутую руку.
        Каспарс занял место за столом. Это был высокого роста сорокалетний мужчина, с атлетической фигурой и мужественным, располагающим лицом. Он вовсе не походил на криминального авторитета — скорее, на тренера сборной. Но в авторитете он был реальном, настолько реальном, что не имел даже клички. В некоторых узких кругах незаконопослушной общественности его называли Каспарсом, хотя немногие знали, что это его настоящее имя. Аузиньш не пил и не курил, постоянно тренировался, не прекращая этого занятия даже во время кратковременных отсидок, куда с большим трудом городским правоохранителям пару раз всё же удалось его определить. Очень редко позволял себе выпить немного вина, притом только с человеком, которого уважал и ставил вровень с собой.
        Каспарс жестом подозвал официантку.
        — Ниночка, принеси нам, пожалуйста, бутылочку шампанского и коробку конфет, — улыбнулся он. — Ну что, майор, — повернулся Каспарс к Островецкому, — выпьешь со мной?
        — Отчего же нет? — усмехнулся Олег.
        — А не боишься, что кто-нибудь увидит, как ты выпиваешь с криминальным авторитетом? — засмеялся Каспарс.
        — Ага, вот только это мне ещё осталось — испугаться, — фыркнул Олег.
        Официантка тем временем принесла заказ. Каспарс наполнил фужеры.
        — Знаешь, за что я хочу выпить? — серьёзно спросил он. — За честных ментов!
        — Издеваешься? — хмуро взглянул на него Олег. — Я думал, ты захочешь выпить за продажных ментов.
        — За продажных не стоит пить, — усмехнулся Каспарс. — А вот если не будет честных, тогда всем каюк. Это уже будет игра без правил. Прав будет тот, кто больше заплатил, а на него всегда найдётся тот, кто заплатит ещё больше…
        Он чокнулся с Олегом и пригубил из своего фужера.
        — Я хотел поблагодарить тебя, — продолжил Каспарс, — что помог разобраться с делом Лизы…
        — Во-первых, я просто выполнял свою работу, — пожал плечами Олег. — А, во-вторых, считаю: не за что благодарить! Некто Москвич ушёл, и, пожалуй, с концами. А с ним вся Лизкина валюта. А это во много раз больше того, что удалось вернуть.
        — Я не думаю, что кто-то может упрекнуть тебя. Ты и так сделал всё, что мог.
        — Да просто девку жалко. У неё были какие-то надежды на будущее, а что теперь?
        — Я ей помогу, — ответил Каспарс. — Открываю в Риге ночной клуб. Вот и поставлю Лизку управляющей. Деваха толковая и, главное, не подлая. Заработки, конечно, не те, что в постели с иностранцами, зато стабильные и вполне приличные.
        — Ну, и правильно, — сказал Олег. — Во всяком случае, будешь уверен, что она крысятничать не станет.
        — Слушай, майор, — Каспарс вновь пригубил из фужера, — а теперь о серьёзном. Если у вас не вышло с этим Москвичом — может, мне попробовать? Подгони информацию. Если, конечно, тебе за это не влетит. Постараюсь подключить московские связи.
        — Ну, и что ты сделаешь, если найдёшь его?
        — Тебе сдать? — улыбнулся авторитет.
        — Да ну, неужели сдашь? — усмехнулся Олег.
        — В данном случае — нет, — засмеялся Каспарс. — Но одно тебе могу сказать точно: мочить его я не буду. Проучу, конечно, — не без этого. Сам понимаешь: я не могу позволить, чтобы тех, кто подо мной ходит, грабили! Бабки заставлю вернуть, на счётчик поставлю. Но мокрухи не будет. Вот этому ты можешь верить.
        Олег задумался. С одной стороны, найти Москвича своими силами нереально, да и искать его в России никто не будет. Но с другой стороны — помогать бандитам?..
        — А знаешь, — сказал он, — подходи завтра ко мне на службу или пришли кого-нибудь — хоть того же Насоса. Дам ему фоторобот и всю информацию по Москвичу. Преступник должен быть наказан, правильно? И кто его накажет в данном конкретном случае — мне по барабану. Если у правосудия не хватает сил его покарать — сделайте это сами, тем более что мотивация у тебя наличествует. Методами не интересуюсь.
        Каспарс одобрительно покачал головой.
        — И не надо. Есть у меня выход на того, кто над ним стоит. Своих рук об него пачкать не стану. Кстати, — улыбнулся он, — мне рассказали, как ты со своими ребятами погонял тут моих отморозков вместе с рижской братвой…
        — А ты что, в обиде? — насмешливо усмехнулся Олег.
        — Как раз наоборот. Спасибо, что привёл их в чувство!
        — На здоровье! — хмыкнул Островецкий и осушил свой фужер.
        Каспарс вновь наполнил его.
        — Олег, — серьёзно сказал он, — это ещё не всё. Есть ещё один, так сказать, разговор.
        — Слушаю тебя, — Островецкий взглянул ему прямо в глаза.
        — Знаешь, — Каспарс крутил в руке свой фужер, — мне рассказали про твои вчерашние подвиги. Я всегда знал, что ты отчаянный мужик, но зачем?
        — Что зачем? — удивился Олег.
        — Зачем подставлять свою голову за эти копейки?
        — А что делать, — отшутился Островецкий, — если моё родное государство так оценивает мою голову?
        — Перейти туда, где её оценят по-настоящему! — Каспарс пристально посмотрел на майора.
        — Бесполезный разговор, — усмехнулся Олег. — Ты же знаешь, что я не продаюсь.
        — Господи, — воскликнул авторитет, — да я разве об этом? Продаваться — это значит носить погоны, а работать налево. И бабки получать оттуда. И, кстати, не всегда это криминалитет. Хотя, чем лучше мент, который, используя должность, работает на какого-нибудь денежного туза? Мне же не нужны твои погоны. Мне нужен ты. Я предлагаю тебе работать со мной. Увольняйся к чертям из «конторы» и будешь моей правой рукой.
        — Ну, ты даёшь! — вытаращился от удивления Островецкий. — Каспарс, как тебе пришло в голову вербовать меня в бандиты?
        — Почему — в бандиты??? — почти простонал авторитет. — Олег, выслушай меня и не перебивай. Сейчас наступают другие времена. Надо заниматься легальным крупным бизнесом. Подминать под себя предприятия, банки, скупать недвижимость. Если хочешь — создавать собственную империю. Свой кусок надо рвануть сразу, пока бардак и развал. Кто это успеет сделать — тот потом будет на коне. Видишь, я говорю с тобой прямо, без всяких экивоков. Мне нужен такой человек, как ты. Насос — парень надёжный, но примитивный, его место здесь. А с тобой мы подомнём под себя всю Ригу. И если ты придёшь ко мне, то за тобой потянутся и твои ребята. Ты представляешь себе, какая это будет сила: мои бабки и твои бойцы?
        — У тебя что, мало бойцов?
        — «Быков» хватает, а вот настоящих профи, да ещё знающих республику, да ещё со связями в «конторе» — где ж таких взять? Майор, подумай, у тебя будут такие бабки и такая власть, что тебе и не снилось.
        — Заманчиво, — усмехнулся Олег. — Но не про меня. Послушай теперь ты, Каспарс. Перестройка кончилась — начинается перестрелка. Грядёт криминальная вой на. А на вой не — как на вой не. Или ты — или тебя. Ты собираешься подмять под себя Ригу? А кто тебе сдаст её без боя? Значит, вой на. А я не готов проливать кровь за бабки. Ни свою, ни чужую. И ребят своих не готов под пули подставлять!
        — Можно подумать, что на тебе нет крови? — Каспарс уже почти кричал. На них стали оборачиваться люди. Зал притих. Обоих здесь хорошо знали. Разговор на повышенных тонах авторитета и крутого мента ничего хорошего не сулил.
        — Охолони! — осадил Каспарса Олег. — Сбавь обороты! А насчёт крови на мне — так то вой на была. И я там приказ своего государства выполнял. Хороший или плохой — другой вопрос. Но государства. А ты хочешь, чтобы я за бабло воевал.
        — Майор, но ты же сам сказал, что грядёт криминальная вой на. И ты как мент всё равно окажешься в неё втянутым. Так хотя бы получай за это деньги!
        — Каспарс, не передёргивай. Одно дело — проливать кровь, защищая себя или кого-нибудь, а совсем другое — убивать за деньги. Или ломать кому-либо кости, вышибая бабло. Извини, но мы с тобой не договоримся. И, если хочешь моего совета: не лезь в Ригу! Постарайся сохранить свой кусок здесь. На вой ну в Риге у тебя не хватит сил.
        — Не могу, — вздохнул Каспарс. — У меня нет выбора. Либо я, как танк, пру вперёд, имея хоть какие-то шансы на победу, либо пытаюсь защитить нажитое, и тогда меня точно сожрут. Третьего не дано. Ладно, я пойду, — он встал и протянул Островецкому руку. — Олег, — прощаясь, Каспарс заглянул майору в глаза, — моё предложение остаётся открытым.
        Островецкий отрицательно покачал головой. Каспарс вздохнул и собрался уходить.
        — Послушай, — обратился Олег к авторитету, — а теперь ты ответь мне на один вопрос, можно?
        — Пожалуйста, — пожал плечами Каспарс.
        — Одиннадцать лет назад я только начинал в милиции. Первый месяц стажировался в патруле — даже формы ещё не было. И мы с ребятами зашли в «Планету» погреться и кофе попить. А ты принёс нам две бутылки шампанского. Зачем? Чем тебе могли, в случае чего, помочь простые пэпээсники?
        — Ты прав, ничем, — усмехнулся авторитет. — Знаешь, я мог бы сейчас соврать и сказать, что разглядел тогда в крепком парне с насмешливыми глазами будущего крутого «важняка», но это неправда. Просто тогда мне стало жалко вас, вынужденных за копейки утюжить морозные улицы. Да и не только вашему наряду я приносил шампанское.
        — Каспарс, — вздохнул Олег, — прислушайся к моему совету. Эта вой на не твоя. Здесь, как в дешёвом ковбойском боевике, выживет тот, кто выстрелит первым. А ты не сможешь выстрелить первым, это против твоего естества. Ты обязательно начнёшь думать, стоит ли проливать кровь. И в этом твоя слабость. Сейчас приходит время тех, для кого человеческая жизнь дешевле копейки. А ты не такой, и стать таким никогда не сможешь. Ты проиграешь! Послушай меня: у тебя же много денег. Бросай всё и исчезни. Начни где-нибудь тихую спокойную жизнь, заведи семью…
        — Не могу, Олег, — невесело усмехнулся Каспарс. — Если я попробую сейчас соскочить, то меня достанут мои же нынешние соратники. Ладно, прощай, важняк! — улыбнулся он. — Надеюсь, удача от тебя не отвернётся!
        — Тебе она больше понадобится! — в тон ему ответил Олег.
        Каспарс ушёл. Островецкий с сожалением посмотрел ему вслед. Олегу показалось, что авторитет немного ссутулился и даже стал как бы ниже ростом. Или это мнимые изменения?
        Владлен Александрович Бурляев стоял у большого зеркального окна в шикарном кабинете своего офиса и с улыбкой смотрел на предпраздничную Москву. Столица с размахом, ставшим в последние годы нормой жизни мегаполиса, готовилась к встрече третьего тысячелетия. Кругом развешивали транспаранты, монтировали праздничную иллюминацию.
        Владлен Александрович с удовлетворением подумал о том, чего он смог достичь за это время. Получалось неплохо. Восемь лет назад он с небольшой суммой денег на правах младшего партнёра вошёл в состав соучредителей создаваемого «Стройинвестбанка». За это время банк окреп и теперь прочно занимал позиции в первой двадцатке финансовых учреждений в России, а Бурляев стал его президентом. Это было непросто. Путь наверх занял довольно много времени. Приходилось довольно плотно «работать» с некоторыми несознательными акционерами, «убеждая» их по сходной цене уступить свою долю. Один, наиболее неуступчивый, просто исчез. Ходили смутные слухи о причастности к этому самого Владлена Александровича, но он тогда отдыхал с семьёй на Кипре. Слухи со временем сошли на нет, а Бурляев возглавил банк, создал на его основе мощный холдинг, в который вошли инвестиционный фонд, крупные строительные организации, фирма по оптовой торговле лесом. А недавно за гроши был выкуплен упавший во время дефолта крупный деревообрабатывающий комбинат. Владлен Александрович долго подбирался к нему, логично рассудив, что гнать за бугор
обработанную древесину значительно выгоднее, чем кругляк. И карьера задалась. Бурляев стал очень богатым человеком. До крупной акулы, определяющей судьбу страны, не дорос, но средней руки олигархом мог себя считать. Две шикарные квартиры в Москве, виллы на Рублёвке и в Сочи, ещё одна на Кипре, о существовании которой знал очень ограниченный круг людей. Парк дорогих автомобилей, яхта, самолёт — небольшой, но свой. Эти атрибуты успеха грели душу.
        В личной жизни тоже полный порядок. Четыре года назад, налаживая дела своего лесоторгового предприятия, он попутно спонсировал конкурс красавиц в маленьком сибирском городке. Победительницу Бурляев увёз в Москву, предварительно досконально проверив её родословную, и женился на ней. «От такой девушки должно получиться прекрасное потомство», — справедливо рассудил он и не ошибся. Жена родила ему двух очаровательных дочек и была вновь в положении — Владлен Александрович очень хотел сына. Во время перманентной беременности супруги Бурляев прекрасно обходился любовницей — молоденькой актрисой, внешние достоинства которой были обратно пропорциональны её таланту. Правда, используя деньги и связи, ему всё-таки удалось пристроить её в пару сериалов, но сделал это он скорее для себя, чем для неё — иметь в любовницах узнаваемую актрису всё же лучше, чем безвестную. Владлен Александрович купил своей пассии спортивную машину и уютную квартирку в центре Москвы, где и проводил значительную часть свободного времени. Жена знала о существовании любовницы, но была умна и знала своё место. Бурляев был доволен таким
положением. Для экспресс-услуг существовала личная секретарша Оксана. Её Владлен Александрович использовал в офисе — на столе или в маленькой комнатке отдыха, пристроенной к кабинету, а также в деловых поездках. Оксана была девушкой безотказной, понимая, что с её чахлым аттестатом зрелости зарабатывать больше академика она сможет только на панели. А здесь — один клиент, правда, довольно ненасытный и требующий разнообразия, но так даже прикольнее.
        «В общем, жизнь удалась»! — подумал Владлен Александрович, оглядывая себя в зеркале. Оттуда на него смотрел моложавый плечистый шатен с едва тронутыми сединой усиками, придававшими ещё больше респектабельности его мужественному лицу. Немного портил впечатление намечающийся животик.
        «Надо чаще бывать с Оксаной на корте», — укоризненно подумал он. Одним из достоинств секретарши была её неплохая теннисная подготовка, поэтому Бурляеву не приходилось тратить своё время в поисках спарринг-партнёра.
        При воспоминании о девушке Владлен Александрович ощутил неясное желание.
        — Кофе принеси! — передал он по селектору. Спустя некоторое время в кабинет вошла Оксана, изящная стройная блондинка лет двадцати в мини-юбке. Хорошенькая мордашка вполне компенсировала отсутствие интеллекта во взгляде. На маленьком подносике она несла чашечку кофе без сахара — девушка знала вкусы своего шефа.
        Бурляев левой рукой взял с подноса чашечку и, смакуя каждый глоток, начал пить. Правую руку он запустил под юбку Оксане и принялся массировать её упругую ягодицу. На работу девица носила чулки вместо колготок — Владлен Александрович был предусмотрителен во всём. Секретарша стала расстёгивать свою блузку…
        Внезапно зазвонил телефон, предусмотрительно переключённый Оксаной на кабинет шефа. Девушка вопросительно взглянула на Бурляева.
        — Ответь! — приказал тот.
        Секретарша взяла трубку и бархатным голоском проворковала:
        — Алло?
        Выслушав ответ, она, прикрыв рукой микрофон, сообщила:
        — Это ваш старый друг. Он говорит, что вы будете очень рады поговорить с ним.
        Владлен Александрович взял из её рук трубку и вальяжно произнёс:
        — Слушаю.
        — Здорово, Москвич! — этот хриплый голос Бурляев узнал сразу. Глаза его сузились, на скулах заиграли желваки. Правой рукой он непроизвольно стиснул ягодицу Оксаны. Девица вскрикнула от боли. Бурляев жестом приказал ей удалиться.
        — Я вас слушаю, — бесстрастным голосом произнёс он, когда девушка покинула кабинет. Владлен Александрович уже полностью владел собой.
        — Что-то ты не рад моему звонку, — захохотал абонент на том конце провода.
        — Я с вами незнаком, представьтесь, пожалуйста, — вежливо попросил Бурляев.
        — Ах, вот как? — в голосе собеседника прорвались нотки раздражения. — Когда-то ты называл меня Старшой. Можешь звать меня так и сейчас.
        — И что же вам угодно?
        — Мне угодно, чтобы ты, Москвич, вспомнил, каким местом, девушка Лиза заработала первоначальный капитал на твои банки и заводы. А ещё я хочу напомнить тебе, что половина этого стартового капитала принадлежит мне и что только благодаря мне восемь лет назад менты не пришли за тобой.
        — Я думаю, вы ошибаетесь, — усмехнулся Владлен Александрович.
        — Да нет, Москвич, не ошибаюсь. Два месяца назад, перед тем как откинулся с зоны, увидал один журнальчик. А там твоя фотография со всеми домочадцами и подпись: «Известный предприниматель Бурляев с семьёй на отдыхе».
        Владлен Александрович стиснул зубы: «Чёрт, это прокол службы безопасности. Приказывал же предупреждать любое появление в прессе моих фотографий!»
        — И всё же я не совсем понимаю, чего вы хотите? — Бурляев был сама предупредительность.
        — Я хочу, чтобы ты вернул мою долю с процентами за восемь лет, разумеется! — раздался в трубке хриплый смешок. — А не то мне придётся обнародовать некоторые пикантные подробности твоей жизни.
        — Вот теперь мне всё предельно ясно, — в голосе Владлена Александровича зазвенел металл. — Значит так, господин Старшой: никаких денег вы, естественно, не получите. Я вас знать не знаю, но, тем не менее, принимая во внимание, ваши утверждения о нашем возможном знакомстве в прошлом, даю вам возможность исчезнуть. Однако предупреждаю: если вы как-то проявите себя в дальнейшем, я вынужден буду принять очень неприятные для вас меры. Честь имею! — Бурляев положил трубку и в раздумье забарабанил пальцами по столу.
        Приняв решение, он нажал кнопку селектора:
        — Оксана, вызови ко мне, пожалуйста, начальника службы безопасности.
        Спустя некоторое время в кабинет вошёл невысокий лысоватый мужчина лет пятидесяти. Отставной полковник КГБ Пётр Алексеевич Михеев возглавлял службу безопасности холдинга. Но никто, кроме особо посвящённых, не знал, что он курирует также небольшую группу профессионалов, выполняющих особо деликатные поручения своего шефа. Войдя в кабинет, Михеев застыл у двери, ожидая приказаний.
        — Александр Николаевич Проханов. Кличка Старшой. Я не хочу впредь ничего слышать об этом человеке, — жёстко произнёс Владлен Александрович.
        Михеев молча кивнул и вышел из кабинета…



        ОБ АВТОРЕ




        Валерий Любачевский родился в 1956 году в городе Гомель, Беларусь. В 1979 году, после окончания института, переехал в Латвию. С 1982 по 1992 годы служил в органах внутренних дел. Последняя должность — старший следователь по особо важным делам МВД Латвии.
        В 1993 году после распада СССР переехал на ПМЖ в Израиль.




notes


        Примечания




        1

        В «Положении о советской милиции» было закреплено право сотрудников милиции бесплатно пользоваться общественным и попутным транспортом. Ссылаясь на него, милиционеры подтрунивали над неспособностью властей обеспечить правоохранительные органы служебным транспортом.



        2

        «Линейщики» — сотрудники линейных подразделений (милиц. сленг).



        3

        ЭКО МВД — экспертно-криминалистический отдел министерства внутренних дел.



        4

        Одорология — изучение и различение запахов.



        5

        Гопник — разбойник, налётчик (жарг.)



        6

        «Петь соловьём» — признаваться в совершении преступления (жарг.).



        7

        «Территориалы» — сотрудники местных органов КГБ



        8

        Зампоопер — заместитель начальника по оперативной работе.



        9

        Царандой — афганская милиция в 80-е годы.



        10

        РДГ — разведывательно-диверсионная группа.



        11

        Пятьдесят восьмая статья — в сталинском УК предусматривала наказание за антисоветскую деятельность.



        12

        ППС — патрульно-постовая служба.



        13

        ВДВ — воздушно-десантные войска.



        14

        Земессарги — члены отрядов охраны края (националистических военизированных формирований, возникших в Латвии в начале 90-х годов по образцу довоенных полуфашистских организаций айзсаргов).



        15

        ДОР — дело оперативной разработки.



        16

        «Девятка» — параграф № 9 «Инструкции об оперативно-розыскной деятельности», определяющий порядок выделения и расходования средств на оперативные нужды.



        17

        ИВС — изолятор временного содержания.



        18

        По-пус — по половине (латышск. жаргон).



        19

        ГУУР — Главное управление уголовного розыска.



        20

        «Тёмное дело» («глухарь», «висяк») — нераскрытое преступление.



        21

        «Кича» — нары (жарг.).



        22

        «Смежники» — одно из названий сотрудников КГБ (милиц. сленг).



        23

        «Урки» — шутливое прозвище работников уголовного розыска.



        24

        «Первый отдел» — подразделение, обеспечивающее соблюдение режима секретности на предприятии.



        25

        «За речкой» — за Аму-Дарьёй, в Афганистане.



        26

        «Разгрузка» — специальный жилет с множеством карманов.



        27

        Апперкот — удар снизу вверх, в челюсть или солнечное сплетение (бокс).



        28

        Йохайды — что-то вроде «чёрт побери!» /латышск./.



        29

        Цепур ност (латышск.) — снимаю шляпу.



        30

        См. 1-ю книгу трилогии — «Будь ближе к врагу своему».



        31

        Дела оперативной разработки.



        32

        Обокрасть дом или квартиру (жарг.)



        33

        Отдельное поручение следователя органам дознания на выполнение тех или иных следственно-оперативных действий.



        34

        Ст. 203 УПК Латвийской ССР «Ознакомление обвиняемого и его защитника с материалами уголовного действия».



        35

        Урки — в данном случае, на местном милицейском жаргоне, сотрудники уголовного розыска.



        36

        ИВС — изолятор временного содержания.



        37

        «Паровоз» — зачинщик, инициатор преступления (жарг.)



        38

        Шмон — обыск (жарг.)



        39

        «Внизу» — в изоляторе временного содержания (милиц. сленг).



        40

        КБО — комбинат бытового обслуживания.



        41

        «Тёмные» — нераскрытые, неочевидные преступления (милиц. сленг).



        42

        Змэрзла маупа? (белорус., шуточн.) — замёрзла, мартышка?



        43

        ОВО — отдел вневедомственной охраны.



        44

        «Подломить» — взломать, обокрасть (жарг.)



        45

        «Фомка» — небольшой ломик, приспособленный для взлома дверей (жарг.).



        46

        ИДН — инспекция по делам несовершеннолетних.



        47

        «Дырса» — дырка, задница (латышск. жарг.)



        48

        ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий, относящийся к системе МВД, для принудительного лечения лиц, страдающих алкоголизмом.



        49

        «Скроить полосатый бушлат» — признать особо опасным рецидивистом (жарг.). Полосатую униформу носят заключённые, признанные особо опасными и отбывающие наказание в колониях особого режима.



        50

        Специнтернат — учебное заведение закрытого типа, для детей, совершивших серьёзные или многократные правонарушения, но не достигших возраста привлечения к уголовной ответственности.



        51

        Эпизод описан в книге «Будь ближе к врагу своему».



        52

        «Замочил» — убил (жарг.).



        53

        «Мокруха» — убийство (жарг.).



        54

        «Телевизор» — местный аналог российского «обезьянника», места временного содержания задержанных (милиц. сленг).



        55

        Блатхата — притон (жарг.).



        56

        «Пробить понизу» — провести внутрикамерную разработку (милиц. сленг).



        57

        «Быки — рядовые члены преступной группировки (жарг.).



        58

        «Баклан» — хулиган, шпана (жарг.).



        59

        ИДН — инспекция по делам несовершеннолетних.



        60

        «Лепить горбатого» — лгать, обманывать (жарг.).



        61

        История раскрытия этого преступления будет рассказана в романе «Ещё раз о любви», в этом же сборнике.



        62

        Расколоть до задницы — заставить полностью признаться (милиц. жарг.)



        63

        ППС — патрульно-постовая служба.



        64

        Жмур, жмурик — покойник (жарг.).



        65

        «За речкой» — в Афганистане.



        66

        Не подпишется — откажется (жарг.).



        67

        «Зелёнка» — поросшие лесом горные массивы, убежище боевиков (арм. сленг).



        68

        КВД — кожно-венерический диспансер.



        69

        Жмур, жмурик — покойник (жарг.).



        70

        Имеется в виду августовский путч 1991 года.



        71

        Об этом рассказано в романе «Будь ближе к врагу своему».



        72

        «Коллеги» — ироничное прозвище сотрудников КГБ (милиц. сленг).



        73

        «Контора» — КГБ (милиц. сленг).



        74

        «За погоны» — доплата за воинское звание, часть денежного содержания работников милиции.



        75

        Об этом рассказано в романе «Выродки»



        76

        «Тёмное дело» — нераскрытое преступление, аналог российского «висяка» (милиц. сленг).



        77

        Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела (милиц. сленг).



        78

        КВД — кожно-венерический диспансер.



        79

        Автозак — автомобиль для перевозки заключенных.



        80

        МГИМО — Московский гос. институт международных отношений.



        81

        «Палки» — раскрытые уголовные преступления, учитываемые в отчётности (ми-лиц. сленг).



        82

        Похилял — пошёл блатной, развинченной походкой.



        83

        Шмонать — обыскивать (жарг.).



        84

        «Обставляют» — грабят, обворовывают (жарг.)



        85

        Из стихотворения Н. Тихонова «Сами» про угнетённого индийского мальчика.



        86

        Доследняк — возвращение дела для проведения дополнительного расследования (милиц. сленг).



        87

        «Семёрка» — 7-й отдел (управление) МВД, занимающийся наружным наблюдением и проведением спецопераций (милиц. сленг).



        88

        «Стодвадцатка» — статья 120 УПК Латвии, определяющая порядок задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления.



        89

        «Вышка» — Высшая школа милиции, ОРД — оперативно-розыскная деятельность.



        90

        «Девятка» — параграф 9 «Закона об оперативно-розыскной деятельности», в котором определён порядок выделения и расходования средств на оперативные нужды (милиц. сленг).



        91

        Мариман — моряк.



        92

        Подсадил в камеру своего человека, который может разговорить преступника.



        93

        Разработчик — агент, которого подсаживают в камеру к подозреваемому для сбора информации (милиц. сленг)



        94

        Лев Яшин, Ринат Дасаев — прославленные советские вратари.



        95

        ДЮСШ — детско-юношеская спортивная школа.



        96

        См. роман «Будь ближе к врагу своему».



        97

        Линейщики — сотрудники линейных органов внутренних дел на транспорте (ми-лиц. сленг).



        98

        Виженыт — прогонит (укр.).



        99

        РАБ — республиканское адресное бюро.



        100

        Хапок — налёт, грабёж (жарг.)



        101

        Рыжьё — золото (жарг.)



        102

        Сто двадцатая — статья УПК Латвии, определяющая порядок задержания подозреваемых.



        103

        Урка — здесь: закоренелый уголовный преступник (жарг.)