Купидон с жареным луком Елена Ивановна Логунова
        Алиса Пеструхина купила дом в деревне, где живут ее родственники - тетя Вера и двоюродный брат Митяй, местный участковый. Однако и там она не нашла желанного покоя! Однажды утром к ней вломился неизвестный, но Алиса не растерялась и оглушила его шваброй. Ей на помощь пришел брат, и выяснилось, что это недавно освободившийся из колонии Андрей Соколов, осужденный за кражу иконы во время реставрации местной часовни. И это было только начало: у соседей Алисы пропало редкое старинное украшение, женский головной убор - кокошник из жемчуга. Подозрение вновь пало на Соколова, но что-то подсказывает девушке - все не так просто!
        Елена Логунова
        Купидон с жареным луком
        Тетка Вера оказалась права!
        - Не бросай ты, Ляська, швабру с ведерком у порожка, - говорила она, укоризненно тряся тугими барашковыми кудельками - голубенькими, по забытой уже в городе моде. - Убьется же хтось!
        - Хтось? - смеялась я, умиляясь неизменной теткиной заботливости. - Кот Шуруп? Я ж одна живу, тетя Вера!
        - А как явится хтось? - не унималась тетка.
        - Как явится? Откуда? - Тут я взмахивала руками, обводя мировые просторы, на которых до сих пор не нашелся тот «хтось», который явился бы ко мне в деревню Пеструхино.
        А «хтось» вдруг взял и явился! И ведь что примечательно: как нарочно, именно когда я закончила мыть полы. И - да, конечно же, по привычке оставила швабру с ведром у порожка. Ненадолго - не неряха же я какая - только на то время, пока буду любоваться сияющими мокрыми полами.
        Красно-коричневая краска на них, свежевымытых, будто загустела и сделалась глянцевой, как пасхальное яичко, крашенное в луковой шелухе. Заоконное солнце - ставни я уже распахнула - ударилось в мокрую поверхность, разбилось, запрыгало по неровностям слепящими зайчиками…
        Мне нравились мокрые деревенские полы - живые и веселые, не то что строгий и скучный городской ламинат. Не нравились бы - я б их не намывала каждое божье утро. Ну, и швабру с ведерком у порожка не бросала бы. А тут вот бросила, как всегда, и вышло неладно.
        Сначала на красно-коричневый глянец, разом прихлопнув с полдюжины резвых солнечных зайцев, упала просторная тень. Я не сразу сообразила, в чем дело, но тут появились чоботы - иначе эту обувь было не назвать. Помятые, заскорузлые, грязные! С намытыми полами они диссонировали, как самогон с «Тирамису», - я ахнула, отмерла и прервала свое благостное буддистское созерцание.
        И тут же услышала матерок - досадливый и грязный, как… как эти самые чоботы. Под ними на старательно намытом глянце уже расплывались комковатые желто-серые пятна - по характерному цвету, структуре и амбре я мигом признала самодельное удобрение, только вчера рассыпанное на грядках соседки бабы Дуси.
        Я вслух подумала:
        - Огородами шел! - И при виде грязюки машинально потянулась за шваброй.
        А этот, в чоботах, сказал:
        - Вот же с-с-с… - И назвал меня - а кого еще, я же одна живу, кот Шуруп не в счет! - собакой женского рода и женщиной легкого поведения.
        У меня как раз уже швабра в руке была, и я ее дернула на себя. А этот, в чоботах, слишком резко и внезапно подался ко мне, ну и встретились они - его подбородок и моя швабра.
        Эта их первая встреча была совершенно случайной! Могу поклясться, я не хотела. Мужик, понятно, тоже. О швабре и речи нет - той вообще все параллельно.
        Но Хтось схватился за челюсть, снова матерно замычал, а на поруганный красно-коричневый глянец со звоном брякнулось что-то железное, мигом воскресившее часть пришибленных было солнечных зайцев.
        Я пытливо моргнула, присматриваясь, - а это ножик! Косой, сапожный, в оплетке синей изоленты - дядя Петя таким из моих фасонистых городских ботильонов чувяки вырезал, когда кот Шуруп в приступе необъяснимого буйства в лоскуты подрал кожаные голенища.
        И вот на ножик в сочетании с невнятной матерной угрозой я, признаюсь, отреагировала уже сознательно - шарахнула этого, в чоботах, перекладиной швабры, как зловредное насекомое резиновой мухобойкой!
        Враг зашатался и присел. Я, развивая успех, бросила швабру, схватила ведро, прицельно выплеснула грязную воду, пустую емкость нахлобучила на чужую мокрую голову и уже по сверкающему оцинкованному железу, как по шлему рыцаря-захватчика, еще разок-другой влупила победоносной шваброй - своей дубиной народной войны.
        Ведерно-колокольный звон еще не растаял в воздухе, а я уже летела по деревне, как фурия: в одной руке швабра, в другой массивный, как кочерга, ключ от входной двери - ее я мигом заперла, пленив поверженного вражину в чоботах.
        - Ми-и-итя! Митяй! Мить, Мить, Мить! - тревожно высвистывала я на бегу, держа курс через три двора на четвертый - к Митяю, Дмитрию Палычу, здешнему участковому и моему двоюродному брату по совместительству.
        Даже не знаю, что для Митяя хлопотнее и утомительнее - служба или наше с ним родство. Хотя родни у Митяя и без меня немало. То ли наша с его матушкой фамилия дала название всему населенному пункту, то ли наоборот, но факт есть факт: мы с теткой Верой Пеструхины из деревни Пеструхино! Хотя тетка, выйдя замуж, фамилию сменила и стала Синеглазовой. А я в браке еще ни разу не состояла и потому до сих пор зовусь, как отчая деревня.
        Не то чтобы я видела в этом повод для гордости - мне бы больше понравилось быть тезкой городу Парижу, например… Алиса де Пари, а? Звучит ведь? Это, кстати, мой псевдоним в интернет-журнале «Тренды-бренды», у меня там авторская колонка про всякую-разную гламурятину…
        Только не подумайте, что я работаю в «Трендах-брендах» - нет, там я всего лишь подшабашиваю. Официально я трудоустроена в солидном СМИ - газете «ФинансистЪ», но там не очень хорошо платят. Хуже, чем в несерьезных модных «Трендах».
        И вот зачем я сейчас об этом, а? Побежала я, стало быть, по деревне к брату-участковому. А Митяй сидел под яблонькой во дворе и ел борщ. Он всегда по утрам ест борщ, глазунью с салом, пироги - основательно так трапезничает. Тетка Вера, маманя Митяя, как раз спускалась с крыльца с парящим чайником и при виде бегущей и вопящей меня - со шваброй! - уронила руки и едва не ошпарилась.
        - Митяйчик, ко мне там влез один, а я его бац, бац - и заперла! - лаконичненько доложила запыхавшаяся я и обессиленно упала на лавочку.
        - Ох ты ж господи! - Тетка Вера перекрестилась свободной от чайника рукой и поторопилась спуститься с крылечка. - А ну отдыхивай, отдыхивай! Щас тебе чаю налью, а мож самогоночки сразу?
        - А заперла-то чего? - утерев ладонью залоснившиеся от жирного борщеца губы, лениво поинтересовался Митяй-участковый. - Шоб не сбег? Ему ваше бац-бац не понравилось, а ты не прочь повторить?
        - А ну умолкни, охальник! - Тетка Вера сдернула полотенце, используемое вместо фартука, и привычно погрозила им сыну. - Вишь, не в себе девка! Пожалей, зря не выспрашивай.
        - Не, не, пусть спрашивает. - Я обмахнулась ладошкой. - Значит, так. Здоровый мужик, как медведь какой, в жутких чоботах…
        - Мог бы и их снять, - хохотнул неугомонный Митяй.
        - Цыц! - Тетка Вера хлестнула-таки его полотенчиком. - Не мешай слушать! Ляська, рассказывай!
        - Я только полы помыла, и тут он! Вломился в дом, обматерил меня, нож уронил, а я его шваброй, шваброй… Или нет, сначала я его шваброй - случайно, потом он меня обматерил, и тогда я его снова шваброй, а он выронил нож… Или опять нет: сначала он выронил нож, а уже потом я его снова шваброй? - Нервничая, я никак не могла восстановить последовательность событий и очень от этого огорчалась. Обычно у меня с изложением проблем не возникало, акула пера как-никак! - Ох, что же было раньше - курица или яйцо?
        - Слышь ты, курица, - построжал Митяй-участковый, откладывая ложку. - Соберись. Я пока не понял, ты кого-то убила, что ль? - И он покосился на швабру.
        А тетка Верка опять боязливо перекрестилась.
        - Надеюсь, что не убила, - ответила я и прислушалась к своим ощущениям. - Нет, точно не убила. Когда я убегала, он ворочался, ведром о стену бился… Что? - Я обвела обиженным взглядом вытянувшиеся лица непонятливых слушателей. - Да, вот представьте, он в ведре был!
        - И в жутких чоботах, - слабым голосом припомнила тетка Вера, тоже села, подперла голову ладошкой и с прискорбием воззрилась на меня.
        Я же при упоминании чоботов возмущенно вскинулась:
        - Он огородами шел! Грязюки мне натащил торфяной! С-с-собака… мужского рода…
        - Стоп, Ляся, Ляся! - Митяй вдруг приподнялся, сунул руку в карман домашних штанов-трикошек, выудил оттуда мобильник и полез смотреть сообщения.
        Он что-то нашел, взволновался, выругался, схлопотал от строгой мамки за сквернословие полотенчиком, подорвался и побежал в дом. Вернулся в брюках и при табельном оружии.
        - Свят, свят, свят! - Тетка Вера закрестилась размашисто и часто - рука аж расплывалась в воздухе, как разгоняющиеся лопасти вертолета.
        - Сидите здесь! Ни с места! - Митяй помчался к калитке по прямой, топча морковные грядки - цветочков во дворе практичная тетка Вера не признавала.
        С полдороги он вернулся, вырвал из моей закаменевшей руки ключ-кочергу, погрозил им:
        - Сидеть, не рыпаться! - И шустро выкатился на улицу.
        У него для этого очень подходящая конфигурация - почти шар. Утренний борщ с глазуньей и пирогами - та еще диета.
        Будоража деревенских собак, Митяй под задорный многоголосый лай покатился по улочке. Мы с теткой сидели ни живы ни мертвы, прислушивались - ждали свиста, криков, выстрелов. Но так и не дождались.
        - Шо це було-то таке? - через некоторое время спросила тетка Вера, из-за переживаний перейдя на «балачку».
        Дядя Саша, покойный отец Митяя, сорок лет назад закатился в Пеструхино из кубанской станицы. Тетка у супруга много чего переняла - и говорок, и рецепты.
        Я пожала плечами и наконец поставила швабру, осознав, что все это время продолжала держать ее в высоком замахе.
        Дилинь-дилинь! - в доме затрезвонил телефон. Тетка Вера подскочила и, торопливо ковыляя, убрела в дом. Через минуту она высунулась половинкой лица в окно кухни - короткий телефонный шнур не позволял явиться полнолико - и крикнула:
        - Ляська, Митяй говорит - все норм!
        - Ничего себе - норм, - пробормотала я. Такого бурного утра у меня не было давненько, может, даже никогда.
        - Митяй его взял! Это беглый был, из колонии, к счастью, недалеко ушел!
        - Беглый, - повторила я, ощущая легкое головокружение. - К счастью…
        Лично у меня о счастье совсем другое представление, но оно почему-то уже много лет остается умозрительным и никак не сбывается.
        В моем представлении о счастье прочно обосновались воображаемые муж и дети, двое: мальчик и девочка. Ее я бы назвала Настей или Дашей, а его - Егором или Денисом.
        Мужа пусть зовут как угодно, был бы только человек хороший: честный, добрый, непьющий и работящий. А трудиться он может в любой сфере, но лучше, конечно, в какой-нибудь творческо-интеллектуальной, как и я, чтобы нам было о чем поговорить и он не пропадал на работе с утра до вечера, а побольше времени проводил с Машей-Дашей, Егором-Денисом и со мной.
        Меня, кстати, зовут Алисой. Для деревенских это слишком изысканно, и они кличут меня Ляськой. Я откликаюсь, почему бы и нет - в «Ляське» мне чудится остроумная отсылка к известному выражению «точить лясы», а чем, как не этим самым, занимается нынешняя журналистика?
        - Шла бы ты, Ляська, вот хоть за Семена Бурякова, - часто говорит мне тетка Вера, неодобрительно цыкая на цифровую фоторамку, которую я привезла из города и пристроила на столике в красном углу, где у порядочных деревенских стоят вперемежку иконки и выцветшие фотки родни.
        У меня в фоторамке - набор меняющихся картинок из интернета: хорошенькие чистенькие детки, уютный дом, семейный отдых у моря, взрослая пара на фоне заката (он держит ее за руку, она положила голову ему на плечо), дети играют с котом и собакой…
        Очень красивые картинки - помогают мне визуализировать мечты.
        Пока, правда, у меня сбылся только кот - персидский, рыжий, толстый, сердитый. Я назвала его в честь шумерского города Шуруппака, который был расположен южнее Ниппура, на берегу Евфрата - в древней Персии. Кот же перс!
        А «Поучения Шуруппака» - знаменитая книга, один из важнейших примеров шумерской литературы мудрости, призванной обучать смирению, прививать добродетель и оберегать нравственность.
        Мне данных качеств, если честно, несколько не хватает - это мне все постоянно дают понять. Кроме кота Шуруппака, за что ему отдельное спасибо. Кот принимает меня такой, какова я есть. И пить. Пока я его своевременно, вкусно и сытно кормлю и пою, Шуруппак ко мне не в претензии.
        Для деревенских, правда, и имя кота моего избыточно изысканно, так что Шуруппака они называют Шурупом. Я же ласково кличу его Шурой, Шуриком - коту все равно, он вообще ни на какие имена не отзывается, реагирует на призывы выборочно и исключительно по собственному желанию.
        Кот у меня мудрое животное. Зрелая хвостатая личность. А тетка Вера убеждена, что компании самого зрелого кота относительно молодой женщине недостаточно, и постоянно навязывает мне то Семена Бурякова, то Василия Капустина, то еще кого из местных, сплошь неизысканных.
        - Замуж тебе, Ляська, надо срочно. Вот прям бегом! - говорит она, неприязненно косясь на фоторамку с идеальным виртуальным семейством. - Тридцать восемь годков, это ж надо! Да твоя бабка, моя мать, в эти годы уже четвертого рожала!
        Я киваю: мол, в курсе. Тем четвертым как раз был мой папа, царство ему небесное.
        - Эх, Ляська, Ляська, - тоже вспомнив покойного брата, вздыхает тетка Вера и на какое-то время отстает от меня с разговорами о замужестве.
        Она по-своему деликатна, но как-то своеобразно сочетает тактичность с прямолинейностью… Однако что ж я тут расселась да призадумалась? Если дома все норм, пора мне возвращаться.
        - Куды? - увидев, что я встала с лавочки, встрепенулась тетка Вера. - А ну, сядь! Сначала поешь, а потом пойдешь.
        - Да я дома позавтракаю.
        - Знаю я, как ты дома позавтракаешь! Одну печенюшку съешь, литром кофию зальешь - и все это, не отрываясь от своей чертовой машинки!
        «Чертовой машинкой» тетка Вера без почтения называет макбук. К дорогой компьютерной технике она относится с нескрываемым подозрением - что это, мол, за надкушенное яблоко на крышке намалякано? Приличную вещь огрызками и объедками не украшают.
        Но спорить с теткой Верой по таким основополагающим вопросам бытия, как меню завтрака, бесполезно: задавит живым весом. Митяй не зря такой колобок, в его мамане тоже добрый центнер, я против нее как шахматист против сумоиста - однозначно не выстою. Я даже пытаться не стала и снова села на лавочку.
        Чайник, доставленный к прерванному завтраку Митяя, еще не остыл, пироги горкой высились на столе, и заботливая тетка Вера быстро организовала мне основательный прием пищи.
        Еле-еле я отвертелась от борща и глазуньи с салом, кое-как сумев ограничить теткино гостеприимство пирогами с медом и сметаной. И все равно наелась, как удав, так что домой к себе поползла медленно, с трудом волоча ноги.
        И швабру, конечно, - не бросать же такой полезный инструмент. Швабра пылила за мной по улице, отродясь не знавшей асфальта, мягко подпрыгивая на кочках и жутко интригуя деревенских собак. Под их брехливый лай мы со шваброй добрались до нашего двора.
        Калитка, оставленная нараспашку, висела на одной петле. Неужто это мы со шваброй в неистовом порыве ее сломали? Вообще-то мы могли, конечно… Но вот цветочки в палисаднике безобразно помял точно кто-то другой, мы-то со шваброй летели прямо к цели в лице Митяя…
        Ах да! Митяй же проводил тут у нас задержание. Я встревожилась: а ну как и в доме у меня в результате успешно проведенной операции теперь беспорядок?
        - М-м-мо!
        На перила крыльца взлетел кот Шуруп, он же Шуруппак или Шура, распушился, раздулся, как глубоководная рыба, сузил глаза и хлестнул хвостом, сметая с деревянной поверхности лохмы старой краски: показал, что недоволен.
        - Шурик, солнышко, ты как тут?
        Рыжее солнышко безмолвно, но выразительно ответило на вопрос: повернувшись ко мне пушистым задом, взбрыкнуло, кануло вниз, вынырнуло у моих ног и ловким движением оплело их, едва меня не обрушив.
        - Бедный мой зайчик, напугался? Пришли чужие люди, шумели тут, котика пугали, цветочки мяли, - я заглянула в дом и выругалась, - блин, мебель роняли и полы все затоптали!
        Сама собой определилась новая программа на позднее утро: вместо того чтобы дописывать статью, мне придется снова взяться за уборку. Хорошо хоть свою верную швабру я в бегах не потеряла.
        - Ни шагу без швабры, - сказала я Шуре. - Прям хоть рисуй ее на своем личном гербе. Выйду на пенсию - напишу мемуары «С шваброй по жизни».
        Кот презрительно фыркнул и удалился. Он не любит, когда я начинаю разглагольствовать, а я неудержимо болтаю, когда нервничаю, это меня успокаивает.
        Я прошлась по дому и с облегчением выяснила, что беспорядок ограничивается кухней и сенями. Ну, с этим я быстро справлюсь, успею еще до обеда поработать над статьей…
        На сей раз, намывая полы, я закрыла наружную дверь на засов. Хватит с меня незваных гостей, приносящих грязь и беспокойство! Я даже возмущенного Шуруппака выставила на веранду, чтобы он по мокрому не топтался.
        Я навела в доме порядок, снова вымыла полы, хотела было привычно ими полюбоваться - а не вышло, поломался мой традиционный кайф! Это меня огорчило. Не так много у меня маленьких радостей, чтобы не ощущать болезненно утрату даже одной из них.
        А на дворе было лето. Пышное, позднее, перезрелое, одной босой ногой оно уже стояло в осенней луже, но еще не ощущало дискомфорта и сладко жмурилось на солнышке… Я ощутила, как сильно мое настроение не соответствует моменту, и поняла, что с этим нужно что-то делать.
        Скользнувшая по краешку сознания мысль о том, что у меня вообще-то статья недописана, а я обещала сдать ее до конца недели, отлетела за пределы видимости и слышимости, отброшенная воображаемым пинком. Садиться за работу решительно не хотелось и категорически не моглось.
        Ладно, допишу статью завтра, в субботу, а выходной устрою себе прямо сегодня. В конце концов от перемены мест слагаемых результат не меняется. В доме у меня уже было чисто, обед готовить не требовалось - после плотного завтрака у тетки Веры мне и до ужина не проголодаться - и я решила, что сейчас буду пошло барствовать.
        Налью себе бокал хорошего вина - да-да, прямо с утра, как настоящая аристократка-дегенератка! - сяду в плетеное кресло-качалку на веранде и буду любоваться цветами в соседском палисаднике, у бабы Дуси. Между нашими дворами невысокий забор из штакетника, а за ним богатейшая клумба - розы, астры, петунии, вьюнки, еще что-то - я в ботанике не разбираюсь.
        Баба Дуся тоже тот еще садовник, клумбу она создает по принципу «что вырастет, то вырастет»: по весне щедро посыпает ее разными семенами, без счету и всякой системы закапывает в землю ростки, луковицы и саженцы, а потом дает волю матушке-природе. Она даже не заходит в эти свои джунгли, только время от времени, если становится уж очень жарко, поливает их из шланга прямо с крыльца.
        Как ни странно, эта пофигистическая садоводческая тактика себя оправдывает: уже к середине лета на клумбе разливается буйное цветочное море. Хлипкая ограда сдержать его не может, и сквозь широкие щели оно выплескивается и на мой участок.
        Мне это только в радость: сама я копаться в земле не люблю, а вот смотреть на цветы обожаю. И нюхать их… Петунии, кстати, ближе к вечеру пахнут одуряюще, просто голова кругом!
        Предвкушая, как сейчас буду сибаритствовать, я дернула откидную дверцу старого серванта, заменяющего мне бар, и снова огорчилась, обнаружив, что мои винные погреба оскудели. Водка, виски и коньяк у меня еще были, а превосходный массандровский портвейн почти закончился.
        Э-эх… С сорокаградусных напитков не начинают день даже аристократы и дегенераты, это удел алкоголиков, причем уже не анонимных, а я ведь не такая.
        - Что ж, начну день с променада, - решила я и стала собираться для светского выхода - в магазин. День обещал быть солнечным, но ветреным - в окно я видела, что осинки за забором трясутся и флюгер в виде покривившегося жестяного петуха на крыше соседского дома скрипит и подергивается, не в силах определиться с направлением.
        Ветер я не люблю: он лохматит и приводит в безобразное состояние мою и без того не слишком аккуратную шевелюру. Развевающиеся волосы - это только в женских романах красиво, а в моем случае это означает появление на голове гибрида панковского ирокеза и гигантского одуванчика.
        Волосы у меня очень светлые, почти белые, и легкие, как пух. Сами по себе, без тонны парикмахерских средств, они не лежат как надо, а собрать их в крепкий хвост невозможно - короткие пряди все равно выбиваются, в ветреную погоду лезут в глаза и хлещут по лицу. Поэтому я дополнила свой скромный наряд - белая футболка, джинсы и кроссовки - очаровательной итальянской косынкой из почти прозрачной ткани.
        Конечно, этот стильный и элегантный аксессуар, который любили и Жаклин Кеннеди, и Одри Хепберн, и Брижит Бардо, и даже королева Елизавета Вторая, гораздо лучше смотрелся бы с женственным платьем. И у меня имелось несколько подходящих - шелковых, хлопковых и штапельных, белых, бежевых и в мелкий цветочек, но среди моих соседок, увы, не значатся ни мадам Кеннеди, ни Одри, ни Брижит, ни тем более королева Англии. Страшно далеки они от народа деревни Пеструхино…
        А отечественные деревенские дамы мелкий цветочек одобряют лишь как расцветку постельного белья, а все оттенки бежевого воспринимают как результат некачественной стирки. Что до собственного белого, то в нем и в полупрозрачной серебристой косыночке я вызвала бы слишком много предположений и вопросов.
        Проверено: я как-то выплыла на прогулку в белом хлопке с кружевами и той самой итальянской косыночке, так тетка Вера первая выскочила из-за забора, как Петрушка в кукольном театре, с радостным криком: «Ляська, да ты никак наконец к алтарю собралась?!» Будоражить общественность мне не хотелось.
        Хотелось быстро смотаться в магазин, купить бутылочку хорошего крымского вина, не уважаемого деревенскими за дороговизну и потому застаивающегося на полках мне на радость, а потом реализовать свой скромный план А с бокалом, качалкой и цветочками. Сунув в карман кошелек, я заперла дверь и отправилась в магазин.
        Наивная! Общественность я будоражить не хотела! Ха! Деревенская общественность уже была взбудоражена, я только не сразу поняла, чем именно.
        Просвещать меня никто не спешил - подругами среди местных дам я еще не обзавелась, при встречах на улице или в том же магазине ограничивалась вежливым приветствием.
        Обычно девки, тетки и бабки со мной тоже здоровались или хотя бы кивали, не удостаивая меня какого-то особого внимания и не отвлекаясь от своих текущих дел и забот - развешивания на просушку свежевыстиранного белья, прополки огородика, выпаса коз, кур или внуков, болтовни через забор с соседкой и так далее.
        Но не сегодня! На сей раз при моем появлении болтающие соседки замолкали и провожали меня долгими взглядами, а затем начинали куда более оживленно шептаться. Тетка с бельем, засмотревшись на меня, уронила в лопухи мокрый пододеяльник. А бабка, охаживавшая хворостиной козу, бросила инструмент воспитания, подобрала юбки и умелась в дом, покинув озадаченную этим скотину на произвол судьбы. Даже та самая коза уставилась на меня с откровенным недоумением. Неужто это моя итальянская косыночка такой сокрушительный эффект производит?
        Озираясь и пожимая плечами, я дошла до магазина: там недоразумение могло проясниться. Деревенский магазин - это же как почта, арсенал и телеграф в одном флаконе. Захватываешь его - и весь мир твой. Хотя для захвата обычно приходится постоять в очереди: в Пеструхине всего два магазина, и этот более популярный, хотя и менее удобный.
        Вторая торговая точка расположена у дороги на райцентр и представляет из себя мини-маркет со стеклянными стенами, а тут у нас классический купеческий лабаз в миниатюре: массивные стены, дверь с перекладиной на пудовом навесном замке и одно небольшое окно, то и дело наполовину закрытое фанеркой с рукописным текстом «Прием товара» или «Отошла на 5 минут». На каждой стороне фанерки по объявлению, очень удобно.
        Но вторая надпись - стопроцентный обман, за пять минут от магазина в режиме «туда и обратно» сходить просто некуда, он гордо высится на пустыре. Пустырь, судя по нарядной табличке на длинноногом столбике, важно называется «Ярмарочная площадь», но лично я там никаких торгово-увеселительных мероприятий никогда не наблюдала. Может, они случались прежде, до карантина, не знаю, я тогда в Пеструхине не жила, лишь изредка в гости к родственникам наезжала.
        Домик в деревне я купила вскоре после карантина, который с большим трудом и ущербом для нервной системы - и своей, и кота - кое-как пережила в городской «однушке» без балкона.
        Шура, бедный мой Шуруппак, был настолько сильно травмирован необходимостью постоянно и неотлучно пребывать в одном ограниченном пространстве со мной, любимой, что начал линять, как весенняя белка. Я замучилась собирать по дому клочья рыжей шерсти, смотреть в тоскливые зеленые глаза и выдумывать изыски, которыми можно разнообразить кошачье меню и взбодрить несчастное животное. Как только карантин закончился, мы с Шурой рванули в деревню к тетке Вере, а уж она надоумила нас купить домишко по соседству.
        - Не барские хоромы, конечно, - агитируя меня на переезд, с достоинством отмечала родственница, - но всяко попросторнее твоей городской конуры. И садик есть, и огородик, и мы с Митяем рядом будем, чем сможем - подсобим завсегда, чай, не чужие люди, а родная кровушка…
        Домишко продавался срочно, цену за него просили невеликую, моих сбережений как раз хватало. Я решила, что это знак, и стала домовладелицей. Правильное ли это было решение - не знаю, время покажет. Но Шуруппаку деревенская жизнь понравилась. Линять он перестал, наоборот, замеховел и потолстел.
        И то сказать, не потолстеть на деревенских харчах сложно… С этой тревожной мыслью я ущипнула себя за бочок - не отложились ли на нем уже утренние теткины пироги? - и решила, что ничего, кроме бутылочки вина, покупать не буду.
        Морщась от того, что слегка перестаралась со щипком, я вошла в магазин и встала в очередь. Три тетки, образующие ее, тут же оглянулись и через плечо уставились на меня. Они потаращились, вразнобой покивав на мое вежливое «доброе утро!», а потом скучковались, нарушив четкое линейное построение, и зашушукались. Да в чем дело-то? Что сегодня с бабами такое?
        На всякий случай я внимательно посмотрела на свое отражение в витрине с колбасными изделиями. Свет мой зеркальце из нее получилось так себе, мутное, но вроде бы выглядела я нормально. Не милее всех на свете, не белее и не румянее, но и не дурнее толстой бабы в калошах на босу ногу, мужской футболке и линялых велосипедках, вставшей в очередь за мной.
        При этом на бабу в калошах никто и внимания не обратил! А на меня продолжали посматривать, перемежая взгляды конспиративным шушуканьем.
        Терзаясь смутными сомнениями и испытывая нарастающий дискомфорт, я кое-как дождалась, пока все впереди стоящие и назад оглядывающиеся отоварятся. Увы, из магазина они не вышли, а рассредоточились по помещению, продолжая бросать на меня любопытные взгляды.
        - Ну, что?! - не выдержав, сердито выдохнула я в мясистое лицо продавщицы Любани, уставившейся на меня во все глаза.
        - Это я должна спросить - что? - густым голосом прогулочного теплохода пробасила Любаня - женщина большая и крепкая, в одном лице и продавец, и грузчик, и, если надо, вышибала.
        - В смысле?
        - Брать что будешь?
        - Вон тот портвейн. - Я указала на полку со спиртным в тылу Любани, целясь в бутылку, щедро усыпанную нарисованными медальками.
        Бабы, рассредоточившиеся было по магазину, сползлись в кучку, как примагниченные, завздыхали и заахали.
        - Пить будешь? - со стуком переставив затребованную бутылку на прилавок, прямо спросила Любаня.
        - Буду, - не стала запираться я.
        - С горя или с радости? - Любаня неожиданно мне подмигнула.
        Бабы придвинулись ближе.
        - В смысле?
        Продавщица неожиданно смутилась:
        - Ну, мож тебе понравилось…
        - Что? - Я ничего не понимала.
        - Ну это ваше… бац-бац, трах-бах…
        - Да что ж ты, Любка, такое городишь, а?! - возмутилась вдруг толстуха за моей спиной. - Какой же бабе понравится, когда ее сильничают?!
        - Чего?! - Я обернулась к непрошеной защитнице.
        - Ну, без согласия это самое… бац-бац, трах-тарарах, - сочувственно сказала толстуха. - Я тебя, девка, понимаю. У меня первый муж был такой, никогда и не спросит, сразу юбку задирать и на кровать валить. Уж как я рада была, когда он помер, кобель похотливый!
        Зрительницы-слушательницы разом перекрестились и укоризненно зацокали.
        - Знаю, нельзя так говорить, а только правда это: радовалась я смертушке евойной, сама бы гада прибила! - Толстуха не затруднилась выдать новое шокирующее откровение.
        - Так и она, говорят, его чуть не прибила! - кивнула на меня Любаня. - Дрыном по кумполу долбанула, как мама не горюй!
        - Шваброй, - машинально поправила я, уяснив наконец, какой-такой сюжет мы обсуждаем.
        - Что, правда?! - Любаня грудью страстно налегла на прилавок. Тот затрещал.
        - Про швабру - правда, - подтвердила я, доставая из кошелька купюры, чтобы расплатиться за вино: пластиковые карточки в магазине-лабазе не принимали. - А про бац-бац в смысле трах-тарарах - вранье, чья-то выдумка. Не было у нас с ним ничего такого!
        - Поня-а-а-атно. - Любаня неловко - не отрывая от меня восторженного взора - отсчитала сдачу и сунула прямо в руки бутылку. - Но ты выпей, выпей… Хуже не будет…
        - Спасибо, - поблагодарила я разом и за обслуживание, и за совет, и за трогательное внимание к моей личной жизни.
        Бабы расступились, я вышла из магазина и, вся кипя, пошла прочь, нервно размахивая бутылкой.
        Ай да Митяй! Ай да братец, по совместительству участковый! Это же он, не иначе, на радостях от успешного задержания сболтнул кому-то про бац-бац, и противную сплетню теперь уже не остановить - она будет ходить по деревне годами, обрастая подробностями и превращаясь в эпический сказ «Про бац-бац в Пеструхине, или Как Ляська охальника беглого дрыном по кумполу долбанула»!
        Все, я уже без пяти минут героиня местного фольклора. Надо же, а? Иные люди за всю жизнь ни одного упоминания в летописях не удостаиваются, а я в Пеструхине всего два месяца прожила - и нате вам!
        - Вот с-спас-с-сибо тебе, Митяй! - рассерженной змеей шипела я, на ходу репетируя грядущий разговор с народным сказителем-участковым. - Ш-ш-штоб я без тебя делала, а? Прозябала бы в неизвес-с-с-стности!
        Сердито бормоча себе под нос, я даже не заметила рычания автомобильного мотора за спиной, отреагировала только на сигнал клаксона.
        Я шустро отскочила, в прыжке обернулась и увидела синюю «девятку» участкового. О, на ловца и зверь!
        Митяй головой и одним локтем высунулся в окошко и, увидев, что я его наконец заметила, вздохнул с прискорбием:
        - Ляська, ты вроде еще не бабка, а уже глухая!
        Бутылка в моей руке сама собой перевернулась, укладываясь в ладонь горлышком вниз - очень удобно для ближнего боя.
        - Ты че, э, ты че? - заволновался Митяй, совершенно правильно оценив мои манипуляции с бутылкой.
        Он даже дернулся, включил заднюю скорость и отодвинулся от меня вместе со своей колымагой на безопасное расстояние.
        Я прищурилась и взвесила бутылку в руке, прикидывая, доброшу или не доброшу? В школе по физкультуре у нас был такой зачет - метание гранаты. Помнится, я его сдала, хоть и с третьей попытки. Мало я вина взяла. Надо было не одну бутылку, а три…
        - Тьфу ты, психическая! - выругался Митяй и откатился еще метров на двадцать.
        Я мягким тигриным шагом пошла к нему - с бутылкой в замахе и самым зверским выражением лица.
        - Алиса Юрьевна, вы в уме ли?! - Участковый (вот не брат он мне более, не брат!) вывалился в распахнутую дверцу, по продавленной колее отважно покатился мне навстречу на своих двоих, широко раскинув руки, чтобы прикрыть своего четырехколесного друга, и рокоча, точно шар в боулинге. - Вы на кого бутылку поднимаете? На представителя службы охраны правопорядка! На сотрудника полиции! При исполнении, между прочим!
        - Все, ты доисполнялся уже! - рявкнула я в макушку подкатившего представителя и сотрудника - Митяй ниже меня сантиметров на пятнадцать.
        Белые пушистые - фамильные! - волосики на голове не-брата-мне-более нервно взвихрились.
        - Лясь, ты че, а? - Участковый снизу вверх выкатил на меня голубые глаза.
        Я вздохнула.
        Строить жалобные глазки Митяй научился еще в детстве, когда был тощим белобрысым шпеньдиком, в которого плюнь - и зашибешь. Глазки у него дивные - лазоревые, лаковые, как садовые незабудки, девке бы такие, вот хотя бы мне, к примеру. Во взрослой жизни, я так понимаю, у Митяя мало поводов показать кому-то красоту своих глазок, а ведь это по-прежнему сокрушительное оружие.
        Я опустила бутылку.
        - Митя, ты в курсе, что вся деревня обсуждает утренний визит твоего беглого в мой мирный дом?
        - И че? - Участковый ловко вывернул из моей руки бутылку и одобрительно присвистнул, глянув на медальки. - Деревня все обсуждает. Манька Суслова вон белугой рыдает, у ней корова разродиться не может, а Палываныч, зоотехник, как раз в запой ушел. Вся деревня обсуждает их - и Маньку, и Палываныча, и даже корову. С кем она, дура, гуляла, что разродиться не может?
        - А какие варианты? - озадачилась я.
        - Ну, к нам в прошлом году передвижной цирк приезжал, там бегемот был и жираф.
        Тут до меня дошло, чем мы сейчас занимаемся: вносим посильный вклад в устное народное творчество - рожаем сказ «Как Манькина корова-дура с бегемотом гуляла». Или с жирафом, тоже интересная история получилась бы.
        - Болтаете вы тут много и все не по делу, - сказала я сердито.
        - А ты записывай, записывай, потом книжку сказок издашь, - посоветовал Митяй, залезая в свою машину.
        С моей бутылкой, между прочим! Я, разумеется, тоже полезла в салон - за Митяем и за бутылкой.
        - Ты домой? - миролюбиво спросил участковый, переключая передачу.
        - Угу. - Я повозилась, устраиваясь поудобнее.
        То ли сиденье в допотопной «девятке» продавленное, то ли у меня целлюлит уже такой выдающийся… А, нет! Это же я сунула в задний карман вещицу, найденную при повторном мытье полов.
        - Не твое? - Я показала находку Митяю.
        - А че это? - Он цапнул вещицу, продолжая рулить одной рукой.
        - Не знаю, какое-то деревянное зодчество. В углу валялось, я подобрала. Забирай, мне чужого не надо.
        - Думаешь, это мое? - Митяй повертел штуковинку перед глазами и насмешливо закряхтел. - Какое интересное у тебя, Ляська, представление о табельном снаряжении участкового! Хорош бы я был с этаким свистком!
        - А это свисток? - Я отобрала у него вещицу и рассмотрела внимательно.
        Деревянная, резная, гладкая и блестящая от слишком толстого слоя лака - то ли птичка, то ли какая-то другая живность, до неузнаваемости изувеченная буйной творческой фантазией автора. Посмотришь - и поверишь, что коровы могут спариваться с жирафами и рожать от них неведомых зверушек: гибридных корово-жирафов - корафов. Или жиров. А также бегеров и коромотов, но это уже как результат адюльтеров с бегемотами, которых также называют гиппопотамами, а значит, их с коровами дети могут быть и гиппоровами, и коротамами… Тьфу, опять я болтаю безудержно - значит, не успокоилась еще.
        - Свистулька это, - уверенно сказал Митяй.
        Он деревенский, всякого тут навидался и наслушался. Его даже гиппоровами с коромотами не удивишь.
        - Лясь, да ты дунь в нее.
        - С ума сошел? Она же на полу валялась.
        - В бардачке антисептик.
        Я покосилась на Митяя - надо же, антисептик у него! Я до сих пор не встречала в Пеструхине сторонников дезинфекции и масочного режима! - и открыла бардачок.
        Там в самом деле лежали полуведерный флакон геля, пачка антибактериальных салфеток и одинокая одноразовая маска - помятая, пыльная, заношенная и даже, кажется, застиранная. Может быть, и заштопанная, я не приглядывалась.
        Обрабатывать деревянную штучку едким гелем я не стала - она же лаковая, еще облезет, - но тщательно протерла то ли жирафью шейку, то ли коровью ножку - короче, что-то торчащее - влажной салфеткой.
        - Дуй, - велел Митяй, поглядывая на меня с детским интересом.
        Я дунула.
        - Больше не дуй, - попросил он, страдальчески морщась. - Ну и звук! Как ножом по стеклу и серпом по… хм… самому дорогому одним разом!
        - Не музыкальный инструмент, - согласилась я. - Говоришь, не твой?
        - Ясно дело, не мой. Это же детская игрушка.
        - Это?! - ужаснулась я.
        Боже, бедные те дети, у которых такие игрушки!
        Это же акустическое оружие, напрочь разрушающее нервную систему! Да под такие звуки просто невозможно вырасти нормальным человеком!
        - Старинная народная игрушка, - подтвердил Митяй.
        Я фыркнула. Теперь понятно, откуда у наших деревенских такие странные фантазии - то про коров с жирафами, то про бац-бац с трах-тарарахом. Мало что так искажает картину мира, как такая психотропная свистулька в качестве камертона. Да-а-а, кому это норма с детства, тот навеки потерян для прогрессивного человечества…
        - В твоем доме раньше мамка с малым жила, небось его игрушка, - сказал Митяй, ускоряясь, и уже через минуту затормозил у моей калитки.
        Он честно вернул мне бутылку:
        - Приехали. Топай, Ляська, к себе. Да смотри: напьешься - не буянь, у нас деревня мирная!
        - Тишь, гладь, божья благодать! - съязвила я, вылезла из машины и пошла к себе, вооруженная и очень опасная - в одной руке бутылка, в другой психотропная свистулька.
        Пополню ею свою оружейную, не одной же боевой швабре там храниться.
        В общем, устроиться на веранде с бокалом вина у меня получилось уже не утром, а в обеденный час. И именно этим, а вовсе не количеством выпитого, объясняется тот факт, что я крепко и сладко задремала в качалке.
        Тихий час - привычка, которую у меня выработали еще добросовестные воспитатели в детском саду. Потом долгие годы без возможности прикорнуть после обеда я если не страдала, то ощущала заметный дискомфорт. И вот фриланс с карантином - два в одном - вернули мне эту тихую радость. Не было, как говорится, счастья, да несчастье помогло.
        Сидя на веранде с подветренной стороны, я не мерзла, наоборот - меня согревало ласковое августовское солнышко. Золотые лучики крепко заплели мои ресницы, птичье пение сложилось в прелестную колыбельную песенку, на коленях у меня теплой меховой накидкой разлегся кот - спи - не хочу!
        Я и спала, пока меня не разбудил скрипучий голос:
        - Ля-а-ася! Ля-а-ася!
        - А? - Я проснулась, подскочила, дернулась куда-то бежать и, разумеется, споткнулась.
        Вот правильно говорит тетка Вера: нельзя бросать что попало где придется! А я то швабру на пороге оставлю, то пустой бокал под ногами. Ему не повезло - от моего пинка он усвистел аж в соседскую клумбу. Надеюсь, не разбился, характерного звука не послышалось, все же он на мягкое упал - в густую зелень и цветочки. Надо будет залезть в эти зеленя и поискать там, это же был мой любимый бокал, пузатенький, с золотой каемочкой…
        - Ля-а-ась!
        Я с сожалением отказалась от мысли отправиться с поисковой экспедицией в цветочные джунгли сейчас же: это следовало сделать втайне от бабы Дуси, которая никому, даже родному внуку Семену, не дает свою клумбу на поругание.
        А прямо сейчас она торчала в своем окошке, как тетя Валя из «Спокойной ночи, малыши!» на голубом экране - большое сходство с популярной когда-то телеведущей ей придавали пышная седая шевелюра, широкая добрая улыбка и песик Бусик - один-в-один клон поросенка Хрюши.
        Этот помесь чихуахуа и мопса, но от чистокровного свиненка неотличим ни на вид, ни на звук: он даже хрюкает! Такая у него странная одышка. А с тех пор, как заботливая хозяйка в борьбе в клещами искупала Бусика в растворе марганцовки, у него и цвет самый что ни на есть поросячий - нежно-розовый. В сочетании с широко развернутыми свинячьими ушками - вылитый Хрюша!
        - Ну Ля-а-ася!
        - Здрасте, баб Дуся! Бусик, привет! - Я помахала в «телевизор» за штакетником, но отделаться одним вежливым приветствием не получилось.
        Баба Дуся настойчиво звала меня не для того, чтобы получить одно только «здрасте», ей хотелось полноценной беседы. И то сказать - нет большей роскоши, чем человеческое общение. А с кем старушке общаться? Из человеческих особей рядом с ней только внук Семен, а он не слишком разговорчив.
        Это, кстати, одна из причин, почему я отказываюсь рассматривать Семена Бурякова как кандидата в мои женихи. Куда мне в мужья молчуна? Я же язык сотру, если придется болтать за двоих.
        Хотя Семен мне, если честно, вообще не нравится. Какой-то мрачный он, угрюмый. И бородатый! Молчит и зыркает исподлобья - ну, чисто Герасим, задумавший недоброе в отношении Му-Му. На месте Бусика я бы, к слову, беспокоилась…
        Я подошла поближе, оперлась на разделительный штакетник и приготовилась к долгому разговору. Баба Дуся глуховата, в беседе с ней реплики часто приходится повторять, и это затягивает диалог.
        - Ляся, что за шум у тебя был сегодня? - спросила старуха.
        Надо же! Тугоухая бабушка расслышала шум, это как же я грохотала своей боевой шваброй?!
        - Когда, утром? - Я попыталась затянуть с ответом, соображая, что говорить, а что не стоит.
        С одной стороны, как только баба Дуся пообщается с кем-то из деревенских, ее просветят относительно моих утренних приключений, причем изложат гадкую фантазийную версию с бац-бац и так далее. Пожалуй, лучше я сама расскажу, как было на самом деле.
        С другой стороны, надо ли нервировать старенькую бабушку сообщением про незваного гостя - какого-то беглого каторжника? Наверное, это ни к чему…
        Готовясь соврать, я отвела глаза от «голубого экрана» и увидела в соседнем окне Семена: он мотал головой, выразительно приложив палец к губам. Значит, тоже считает, что мне не стоит рассказывать его бабушке о событиях сегодняшнего бурного утра.
        - Это я полы мыла! И ведро со шваброй на пороге бросила так, что не запнуться не вышло! - громко сказала я, практически не соврав.
        Всего лишь умолчала, кто именно пал в итоге: не я, а гостюшка незваный, боевой шваброй щедро пристукнутый.
        - А приходил к тебе кто? - не удовольствовалась моим ответом любопытная бабуся.
        - Митяй Пеструхин, брат мой! - И снова правда, только правда.
        Дальше откровенно врать не пришлось, баба Дуся не стала спрашивать о цели визита ко мне Митяя, переключившись на другую интересную тему:
        - Он как, жениться еще не собрался?
        - Вроде нет…
        Я покосилась на Семена в соседнем окне. Тот скривился. Все правильно, Семен и Митяй почти ровесники и пацанами дружили, а теперь оба неприлично долго холостякуют. Для бабы Дуси это больная тема, она спит и видит, как бы женить Семена хоть на ком-то. Ее, если верить тетке Вере, даже моя кандидатура устроит - на безрыбье, как говорится… Вот, кстати, надо мне от бабы Дуси линять, пока она режим свахи не включила.
        - Да ты заходи к нам, Лясенька, чаю все вместе попьем, Семен мой запеканку сделал такую вкусную, пальчики оближешь! - тут же оправдала мои опасения соседка. - Золотые руки у парня, все может: и по хозяйству, и в доме, повезет его жене!
        Ну, вот, началось!
        - Я не могу сейчас, баб Дуся! У меня там…
        Я потыкала большим пальцем назад, за плечо, спешно соображая, что у меня там какой-такой важный процесс, требующий моего неотлучного присутствия?
        О, придумала:
        - …варенье варится, вот что! Надо следить и помешивать, помешивать!
        Для наглядности и убедительности широким круговым движением показывая, как именно надо помешивать варенье, я задним ходом шустро отступила от штакетника, только у своего крыльца развернулась и быстро шмыгнула в дом.
        Фу-у-ух…
        В сенях я шумно выдохнула и сказала Шуруппаку, выглянувшему из кухни:
        - Теперь придется имитировать варку варенья! Вот не было заботы…
        - А какое варенье, Лясь? - донеслось от соседей.
        Какое, какое… Воображаемое!
        Досадуя на приставучую бабушку, я прошла в кухню и наскоро провела ревизию своих припасов. Из даров природы у меня в достаточном количестве имелись только картошка, морковка, капуста и лук - все с огорода тетки Веры, экологически чистое, вкусное, но для изготовления варенья непригодное.
        У бабы Дуси слух плохой, а нюх замечательный, она же теперь вся в ожидании характерных ароматов, сидит и носом шевелит любознательно…
        Закипятить, что ли, остатки ликерного вина? Запах будет сильный и приятный, не фруктовый, конечно, но я могу сказать, что это такое экспериментальное варенье - виноградное.
        Хотя откуда у меня тут виноград? Скажу - из города привезла. Но бабка же захочет попробовать экспериментальное виноградное варенье… А я скажу - опытную партию варила, очень маленькую, сама все сразу и съела, так вкусно вышло!
        Я поболтала вино в бутылке, посмотрела через стекло на просвет: меньше половины выпила, еще на пару посиделок в качалке хватит… «Черный доктор», лучший крымский портвейн…
        Переводить роскошный напиток было жалко, но и откровенно обманывать старушку-соседку не хотелось. С этими непристойными деревенскими сказками у меня и без того теперь дурная репутация, к чему ее еще ухудшать…
        Пока я размышляла, в оконное стекло кто-то тихо побарабанил. Опять незваный гость?! Я поставила бутылку и поискала глазами швабру. Хоть ходи с ней постоянно, как профессиональный ратник с верным мечом! Соорудить, что ли, себе специальные ножны для этой швабры? С креплением на спине, как у Леголаса, он так свой верный эльфийский лук носит, и, видно, удобно ему…
        - Эй, соседка!
        Я узнала голос Семена Бурякова и выглянула в окошко, как была - невооруженной. В самом деле, Семен стоит, а в руках - большая эмалированная миска с яблоками.
        - На, держи! Это на варенье! - Сосед поднял свою ношу, передал ее мне через окно, подмигнул и ушел за угол.
        А он сообразительный, этот Семен Буряков! Вишь, смекнул, что к чему, и поддержал мою версию про варенье!
        Приятно удивленная - думала, что Семен угрюмый тупица, - я поставила миску с яблоками на стол и прошла по комнатам, через окна отслеживая уход соседа.
        Сообразительный Семен проложил маршрут таким образом, чтобы баба Дуся из окна своей комнаты не увидела его: и пришел, и ушел огородами. Наши участки - мой и Буряковых - в тылу смыкаются, и там между ними вообще никакой ограды, даже дырявого штакетника не имеется.
        Может, надо поставить по всему периметру нормальный забор? Оградить, так сказать, свою частную собственность от разного рода вторжений? Может, и надо, но неохота возиться, да и денег жалко. И потом, если я поставлю глухой забор, то лишусь роскошного вида на соседские цветочки.
        Размышляя таким образом, я помыла и порезала дары Семена, засыпала их сахаром и поставила вариться. Увлеклась и все-таки плеснула в кастрюлю с яблоками немного портвейна - пусть будет эксперимент!
        Яблоки с портвейном пахли восхитительно! Я пошире открыла окно и даже распахнула двери, чтобы дивный аромат, реабилитирующий меня как женщину честную хотя бы в глазах одной соседки, непременно дошел до бабы Дуси, и села в кухне читать книжку, периодически вставая, чтобы помешать душистое варево в кастрюле.
        Благодать!
        Телефон зазвонил уже в сумерках.
        - Митяй! - обрадовалась я. - Ты очень вовремя!
        Я как раз сообразила, что у меня нет никаких банок для варенья, и собиралась звонить брату, узнавать через него, не поделится ли со мной стеклотарой домовитая и запасливая тетка Вера. У нее своего мобильного нет, приходится в таких случаях коммуницировать через Митяя.
        - Я вовремя? Нам, полицейским, редко кто такое говорит! - порадовался он.
        - Мить, спроси у теть Веры, у нее есть лишние банки…
        - Да погоди ты с банками, заводами и пароходами, - даже не дослушав, отмахнулся от меня Митяй. - Я тебе по делу звоню, как официальное лицо. Ты заявление подавать собираешься?
        - Какое заявление? - Мне вспомнились матримониальные планы бабы Дуси и тетки Веры. - В ЗАГС?
        - Чур меня! - испугался Митяй. - Да и тебя тоже, что там хорошего, в том ЗАГСе… Я про нашу утреннюю историю. Будешь заявлять на того мужика?
        - А, на беглого?
        - Гм. - Митяй смущенно кашлянул. - Он, как оказалось, не беглый был, а только что освободившийся. Но теперь, похоже, назад за решетку отправится.
        - За что?
        - Ну, привет! Он к тебе в дом вломился, холодным оружием угрожал - я нож-то нашел, подобрал, все, как надо, оформил. Но без твоего заявления не обойтись, ты же понимаешь!
        - Э-э-э, видишь ли, Митя…
        Я задумалась.
        - Ну? Не вижу, не слышу, говори уже! - поторопил меня участковый.
        - Я, знаешь, не уверена уже, что он хотел на меня напасть, - призналась я.
        - Он с ножом к тебе влез!
        - Он вообще-то не влез, а просто вошел, дверь открыта была. Нож - да, держал… Но, может, он им розу срезал. Я, когда полы мыла, под стулом розу нашла, решила, что она из вазы выпала, а теперь думаю - нет, не было у меня в вазе никакой розы, я вчера хризантему на стол поставила, - зачастила я, волнуясь.
        - Стоп машина! - осадил меня участковый. - Я не понял, этот хмырь к тебе с цветами явился?! Знакомый, что ли, твой? Поклонник, может?
        - Вот тут не отвечу, знакомый или нет, я его, если честно, вообще не рассмотрела, - призналась я. - Запомнила только жуткие чоботы, их я точно в первый раз видела, дай бог, чтоб и в последний…
        - Чоботы не показатель, мужик только-только откинулся, ему там модное шмотье на выход никто не припас, - рассудил Митяй. - А рожу, значит, ты не разглядела? Фамилия Соколов тебе часом ничего не говорит?
        - Много чего говорит, у меня в телефонной книжке разных Соколовых человек пять, не меньше. Этого как зовут?
        - Андрей Петрович.
        - Точно Андрей, не Максим? Максим Соколов - директор выставочного центра «Плеяды».
        - Точно Андрей, не Максим, - Митяй посопел в трубку. - То есть, я так понимаю, заявление ты писать не будешь?
        - Не буду, - подтвердила я.
        - Ну и ладно, мне же меньше работы. - Он не стал меня уговаривать. - Так, а с банком что?
        - С каким банком?
        - Ты хотела у мамани что-то спросить…
        - Да не про банк! Про банки! Стеклянные такие, лучше всего литровые, штуки три. Мне для варенья надо.
        - А ты умеешь делать варенье? - обидно удивился братец и заорал: - Мать, Ляське банки для варенья нужны, у тебя есть? - И после паузы сказал мне уже нормальным голосом: - Она говорит - есть, прибегай, заодно поужинаешь с нами.
        - А что…
        - Котлеты с пюре.
        - Уже бегу!
        Я отключилась, сунула мобильник в карман и заметалась по кухне, соображая, какой взять гостинец, чтобы не идти на котлеты и за банками с пустыми руками. В холодильнике был французский сыр с плесенью и гусиный паштет с трюфелями, но эти изыски тетка Вера и Митяй не оценят.
        А, вспомнила, в баре есть коробка шоколадных конфет! С ней я и отправилась на званый ужин к родне.
        - А Митяй?
        Я заметила, что за столом нет главного едока, и заподозрила, что в его отсутствие тетка Вера попытается возложить миссию по истреблению наготовленного на меня. А на столе, как водится в этом семействе, пустого места не было.
        - Убег, - развела руками хлебосольная хозяйка. - Ему Семка Буряков позвонил. Что-то срочное, Митяй мне не сказал. Надеюсь, бабка Семкина не преставилась.
        - Баба Дуся-то? Живее всех живых, - успокоила я ее.
        - А псина ейная? Старуха же носится с ней, как с писаной торбой. Небось, если псина околеет, трагедия будет.
        - С Бусиком тоже все в порядке, я совсем недавно видела обеих… Все, хватит, куда мне, теть Вера, я столько не съем! - Я не позволила тетке похоронить свою тарелку под могучим курганом картофельного пюре.
        - Ешь! - Тетка ловко облицевала курган тремя котлетами - здоровыми, с ладонь. - Худая, как жираф, смотреть тошно.
        - А некоторым жирафы очень нравятся, - пробурчала я, имея в виду главным образом чью-то там легендарную корову.
        Сама-то я от этих африканских длинношеих не в восторге. Мне симпатичны приятные на вид и на ощупь упитанные меховые животные вроде моего кота - достаточно компактные, чтобы их удобно было тискать.
        - Ешь, ешь! - Тетка Вера подперла голову кулаком и уставилась на меня, часто моргая. - Котлеты по мамкиному рецепту, Юрка, папаня твой, их так люби-и-ил…
        - Вот только реветь не надо, ладно? - попросила я, добросовестно расправляясь с котлетой. - Я тоже по папе скучаю, но не реву же.
        - Так тебе-то уже муж нужен, а не папа, а я баба старая, вдовая, мне без родного братика, без плеча его крепкого, надежного, горе горькое, - запричитала тетка, смахнув невидимую слезинку.
        - Вы опять сериал какой-то душераздирающий по телику смотрели? - догадалась я.
        - Ну! А че? - тут же ощетинилась тетка. Она знает, что я телесериалы, особенно отечественные, не уважаю. - «Родную кровинку» смотрела, там как раз Вася бросил Тасю, а она вторым беременная, и что ей делать теперь - непонятно, одна надежда на Федю, но он же на севере!
        - А все остальные где? В Индии? - поинтересовалась я.
        Пусть лучше тетка Вера сериал мне пересказывает, чем растравляет нашу с ней общую грусть-тоску по моему папе, ее младшему брату.
        - Почему в Индии? В Среднем Новгороде, - опешила благодарная телезрительница.
        - Нет у нас в стране такого города. - Я принялась за вторую котлету. - Есть просто Новгород и Нижний, никакого Среднего.
        - В кино все может быть.
        - Вот! Вы сами сказали - в кино! - Я назидательно подняла вилку, и тетка тут же проворно нанизала на нее соленый огурчик. - Спасибо… Не надо путать сериальное с реальным и переживать по поводу того, что происходит в телевизоре.
        - Ну, как скажешь, - подозрительно легко согласилась тетка. - Тогда давай про то, что в реальности. Митяй сказал, тебе банки нужны, а из чего же ты варенье варила?
        Оп-па… Я едва не подавилась. Право, лучше бы мы сериальных Тасю с Васей и Федей обсуждали!
        Но от тетки Веры разве что утаишь? Лучше честно признаться:
        - Мне соседи яблок дали.
        - Кто, бабка? Или Семка? - Тетка Вера била в цель без промаху.
        - Семен, - неохотно призналась я.
        - О-о-о! - возликовала тетка. - Че-то слаживается у вас, да? Семка так просто баранкой гнутой не поделится, он с малолетства жадный, как Кощей. Или яблоки те червивые, гнилые, паданки?
        - Нет, отличные яблоки.
        - О-о-о! Тогда точно, Семка обхаживать тебя начал. - Тетка Вера прямо вся расцвела, разрумянилась, засветилась. - Ну, бог даст и сойдетесь, то-то радость всем будет…
        Кому - всем? Я как-то не испытывала радости при мысли о том, чтобы сойтись с Семеном.
        - Все, мне пора. - Я отодвинулась от стола. - Работы непочатый край, коромот не валялся…
        - Хтось?!
        - Нихтось! Ни коромот, ни бегераф - ни одна скотина, в общем. Мне надо было статью сегодня закончить, а я ни строчки не написала.
        - Для газеты? - Тон тетки Веры стал почтительным.
        Газеты она по старой памяти уважает. Они здесь, в деревне, по-прежнему нужны и важны - если не используются для чтения, то идут на растопку и подтирку. Вот, кстати, именно в деревне даже самая бестолковая газетная публикация имеет наивысшие шансы быть прочитанной! Правда, не обязательно целиком. На месте верстальщиков я бы учитывала этот нюанс и размещала материалы так, чтобы при разрезании страниц на удобные для использования в сортире бумажки текст сохранялся максимально полно…
        - Для нее, - подтвердила я, не вдаваясь в объяснения. - Спасибо большое за вкусный ужин, пошла я…
        - А котлетку, котлетку-то возьми! - опомнилась и засуетилась тетка. - Шурупику-то! Небось кормишь несчастного котика одной ерундой из пакетиков…
        - Эта его «ерунда» по цене как шашлык! - обиделась я.
        - Что ж ты сама не ешь ее вместо шашлыка, а? На, отнеси котику. - Тетка Вера вручила мне какую-то винтажную посудину - не то судочек, не то котелок с крышкой.
        Судя по весу, там не то что котику - тигрику хватило бы. В другую руку тетка сунула мне сетку с банками.
        Я сердечно, но коротко поблагодарила заботливую родственницу и пошла к себе, предвкушая, как мы с Шуруппаком сейчас устроимся на веранде - я в качалке, он у меня на коленях, в животе у него котлета, у меня в руке бокал…
        Бокал же, ё-моё! Надо срочно добыть его из цветочных джунглей, а то весь мой налаженный церемониал ломается напрочь.
        Решено: как только соседи лягут спать, возьму фонарик и обшарю их клумбу. Ждать недолго, деревенские ложатся с курами, чуть стемнеет - и на бочок. А сумерки уже основательно сгустились, я даже не сразу разглядела темную массу у своих ворот. Ой, кто это тут у нас такой большой?
        Внутренний голос с готовностью заблажил про коромотов с бегерафами, не к ночи будь помянуты, и я ощутила всплеск тоски по отсутствующей швабре. С ней как-то спокойнее гулять по сельской местности.
        Наверняка тот, кто придумал, что лучшие друзья девушек - бриллианты, имел в виду горожанок. Лучшая подруга селянки - крепкая дубинка!
        - Ляська, ты? Ну, наконец-то, - донеслось от чего-то большого и темного, при ближайшем рассмотрении оказавшегося знакомой мне «девяткой». - Чуть не уснул, тебя дожидаясь!
        Из машины, зевая, вылез Митяй-участковый.
        - А зачем дожидался? Шел бы домой, за стол, там котлеты…
        - Нет, нам лучше здесь… Открывай уже. - Митяй вкатился на крыльцо и подергал дверь.
        Я послушно открыла:
        - Ну, заходи, гостем будешь.
        - О, вкусно пахнет! - оживился Митяй.
        - Это варенье. - Я прошла в кухню, зажгла свет, поставила на стул банки, на стол - котелок и заглянула под крышку. - Котлеты будешь?
        - Мамкины? - Митяй потер ладони и сел за стол. - А давай!
        - Ма! - возмутился Шуруппак.
        - Тут на всех хватит, - успокоила я его и быстро сервировала ужин на две персоны.
        Митяй и Шура ели молча, одинаково урча от удовольствия. Вот это я понимаю, правильное поведение за столом! Хотя кот, конечно, трапезничал на полу, но это не принципиально. Важно, что никто не заводил разговоров, отвлекающих от еды и мешающих пищеварению. Про ЗАГС, например, и тому подобное.
        Только после чая со свежим, горячим еще вареньем Митяй откинулся на стуле, вытер руки полотенчиком, сложил их на животе и перешел к цели своего визита:
        - Теперь о деле. У тебя ничего не пропало?
        - Кроме веры в наше светлое будущее и победу коммунистического труда?
        - Ты не хохми мне, я сейчас при исполнении, - построжал участковый. - Серьезно спрашиваю, ничего не пропало? А то ходят тут всякие…
        Я вспомнила, что убегал Митяй по звонку Семена, у которого было к участковому что-то срочное, и сделала вывод:
        - У Буряковых что-то пропало?
        - Не что-то, - участковый вздохнул, - а очень редкая и ценная вещь. Шишак!
        - Что?! Я даже слова такого не знаю. Ты уверен, что ценность называется именно так?
        - А то, конечно, уверен! Семен в заявлении так и написал: шишак торопецкий.
        - Я не могу себе это представить, - призналась я.
        Вот хоть режьте меня, а «шишак торопецкий» звучало почти непристойно.
        - Стыдно, Ляся, стыдно, - с явным удовольствием укорил меня Митяй. - Культурная вроде женщина, в городе жила, в музеи ходила… А про торопецкий шишак не знаешь! Позор тебе, что я еще могу сказать.
        - Ты можешь сказать, что такое этот торопецкий шишак, - посоветовала я, начиная сердито сопеть и постукивать крышечкой по котелку.
        Хорошая крышечка, звучная, увесистая, и в руке так удобно лежит! Может, не возвращать ее тетке Вере, а отнести в свою личную оружейную? Швабра мне как меч, крышка щитом будет…
        - Ты этой штукой не лязгай, я не пугливый, - насупился участковый. - Гляди-ка, взяла моду утварью воевать, амазонка кухонная! Признай уже пробел в своем образовании, и я его заполню, так и быть.
        - Заполняй, - разрешила я и сделала жест добой воли - отодвинула котелок.
        Митяй поерзал, устраиваясь поудобнее, размял пальцы - приготовился жестикулировать - и начал напевно:
        - Шишак, Люся, это такой старинный головной убор. - Руки лектора взлетели крыльями, а пальцы зашевелились, рисуя в воздухе у лба множественные выступы.
        - Мужской? - уточнила я, резонно предположив, что Митяй показывает рога.
        - С ума сошла? Женский, конечно! Вот такой! - Он нарисовал пальцем крутую дугу. - Из целой кучи жемчуга.
        - А-а-а, кокошник! - сообразила я.
        - На кокушки, в смысле яйца, очень похоже, - согласился Митяй. - Или на шишки сосновые, только из жемчуга сделанные. Поэтому, собственно, и шишак.
        - А почему, собственно, торопецкий? В спешке сделан был, торопливо?
        - Ду-у-ра, - ласково протянул Митяй и потянулся постучать меня кулаком по лбу.
        - Но-но. - Я снова взяла крышку и пригрозила: - Не обзывайся, а то будут тебе сейчас шишаки в ассортименте!
        - Ляся, Торопец - это город такой! В Тверской области! Торопецкий шишак - это старинный головной убор тамошних девок. А Евдокия Бурякова, соседка твоя, как раз оттудова родом, и этот самый торопецкий шишак, из жемчугов сварганенный, еще ейной бабке принадлежал. Как только сохранился, ума не приложу…
        - Так не сохранился же, ты говоришь, пропал он?
        - Это только сейчас! Вот прям нынче, - вздохнул Митяй. - Семен говорит, вчера еще на месте был ларец, а сегодня уже нет его.
        - Еще и ларец?
        - Ларец - это такая большая шкатулка, размером с толстую книжку. - Митяй на пальцах показал габариты. - Шишак тот в ней и хранился. Ой, что будет, когда баба Дуся обнаружит пропажу… Не завидую я Семе.
        - А в чем Семен виноват? - не поняла я. - Ты же вроде думаешь, что ларец с шишаком украл мой утренний гость, разве нет?
        - Думаю, - согласился Митяй. - И Сема так думает, он и заявление уже написал… Давай пройдись-ка по дому, погляди внимательно, не стибрил ли что-нибудь этот ухарь и у тебя тоже!
        - Мить, да у меня тут всех ценностей - один ноутбук…
        Но я все же встала, обошла дом, проверила, все ли на месте, и из дальней комнаты покричала успокаивающе:
        - Ничего не пропало!
        - Ну и слава богу. - Митяй выбрался из-за стола и прихватил опустевший котелок. - Снесу мамане, чтобы и у нее недостачи не было. Пока, Ляська, спокойной ночи. Да дверь за мной запри и ставни уже закрой, почти ночь на дворе!
        - Все закрою, не волнуйся.
        Я проводила гостя на выход и уже с крыльца окликнула:
        - Мить, а почему Семену плохо будет, если баба Дуся ларца своего хватится?
        - Ты че орешь так?! - Митяй, грозно тараща глаза, подкатился назад, к ступенькам. - Тихо, а то услышит кто! - Но тут же смягчился и хитро прищурился: - Чего это ты о Семене беспокоишься, понравился, что ли?
        - И ты туда же! - Я тяжко вздохнула. - Небось смотришь вместе с мамкой программу «Давай поженимся»? Хочешь переквалифицироваться из участковых в свахи? Может, и мне включиться в этот процесс, начать подыскивать для тебя жену?
        - Ляся, ты че? Я же просто спросил, а ты сразу угрожать! - Митяй помотал головой. - Вот бабы, а… Отвечаю на твой вопрос: Семену будет плохо, потому что они с бабкой давно уже из-за шишака этого сварятся. Семен продать его хочет - ну, в самом деле, вещь в хозяйстве бесполезная, а денег стоит больших. Но бабка расставаться со своим шишаком ни в какую не хочет, бухтит: вот помру я, тогда и продашь, а до тех пор хранить его буду, наследие моих любимых предков, а то и жене твоей будущей передам, чтобы сберегала для потомков… Тьфу! Говорю же - бабы…
        Митяй сердито плюнул и ушел со двора. Я спустилась с крыльца, чтобы запереть за ним калитку, машинально помахала отъехавшей «девятке» и обошла дом, закрывая ставни. Перед моим внутренним взором что-то красиво сияло и мерцало - надо полагать, запавший мне в душу жемчужный девичий убор.
        Я разлила по банкам варенье, а потом не выдержала: все-таки полезла в Интернет, нашла картинки и посмотрела, какой он - шишак торопецкий. Оценила точность жестикуляции Митяя, вертевшего многочисленные рожки на лбу - короткие, толстые, установленные встык. На тех шишаках, которые я видела, таких округлых жемчужных выступов, похожих на крупные перламутровые яйца, было до полутора десятков. А увесистый он, наверное…
        Тут я подумала: а может, его никто и не крал? Баба Дуся, если так дорожит своим фамильным сокровищем, вполне могла сама его перепрятать. Тем более что на дорогой шишак положил глаз жадный Сема, хочет его продать…
        - А что, если бабка сама его перепрятала? От Семы? - спросила я брата-участкового, тут же ему позвонив.
        Митяй, что удивительно, сразу меня понял - видно, думал о том же. Но идею не поддержал:
        - Ляся, бабка в последнее время еле ползает, передвигается с палочкой, а ларец тяжелый, его только двумя руками держать можно.
        - А где он хранился? - Я с сожалением подумала, что никогда не бывала в гостях у соседей, а зря, сейчас хоть представляла бы себе место действия.
        - Ну где - в зале, в красном углу, под образами!
        - И что, он там открытый стоял, чтобы жемчуга прямо с порога видно было? - усомнилась я.
        - Слава богу, закрытый и под бархатной тряпочкой, иначе бабка уже спохватилась бы, - хмыкнул участковый. - Сема под ту тряпочку пока что Льва Толстого подсунул, «Войну и мир» - по размеру в самый раз. А ларец, Ляська, сам по себе красивущий был: черный, лаковый, на крышке картинка из блестящих кусочков ракушек, забыл, как называется…
        - Перламутр?
        - Он самый! Картинка затейливая: узкоглазый мужик с обвислыми усами и баба с шаром из волос на голове, оба в таких халатах, опять забыл название…
        - Кимоно?
        - Ага, оно! Сидят они, значит, под цветущим деревом и что-то пьют из маленьких чашечек.
        - Такая сложная инкрустация?
        - Ну! Я в детстве очень любил ее рассматривать, баба Дуся разрешала.
        - Слушай, а много ли народу знало про это фамильное сокровище Буряковых?
        - Тю-у-у… Да почитай, вся деревня! Баба Дуся из этого тайны не делала, наоборот, еще пару лет назад, пока нормально ходила, надевала свой убор и в клуб являлась по праздникам. Бабы ей завидовали - столько натурального жемчуга! А Епифанов прям пищал, скулил и хныкал, все упрашивал бабку отдать шишак в музей…
        - Епифанов - это завклубом ваш?
        - Наш, Ляся, наш! - Наверное, в этот момент участковый погрозил телефонной трубке пальцем. - Ты теперь тоже живешь в Пеструхине, не отделяй уже себя от нашего деревенского коллектива!
        - Ладно, не буду, - пообещала я и, пожелав Митяю спокойной ночи, закончила разговор.
        У меня еще было важное дело. Мне предстояло пробраться к соседям и порыться в их клумбе в поисках своего перелетного бокала.
        Бокал был папин. Ну, и мамин, но ее я с бокалом не помнила, а папу - да. Это было какое-то давнее, детское еще воспоминание, полустертое и выцветшее, как старое фото, но доброе и даже немного сказочное - будто присыпанное золотой пылью.
        Я, наверное, вертелась у стола, почти под ним - была еще маленькая. Стол казался мне похожим на снежный сугроб, крахмальная скатерть блестела и хрустела, я то пряталась под ней, то выбиралась наружу, в мир великанов-взрослых. А папа, помню, еще поднялся - разом вырос до небес! - и что-то басовито рокотал с высоты, смех взлетал волнами, и пузатые бокалы - красные с золотом, на прозрачных граненых ножках - сдвигались в один большой алый цветок, рассыпая хрустальный звон и разноцветные искры…
        В общем, бокал был мне дорог и лишиться его я не хотела, поэтому дождалась, когда деревня Пеструхино погрузилась в сонную тишь, и отправилась возвращать свое наследство. Не всем же так везет, как бабе Дусе Буряковой с ее жемчужным убором, у некоторых фамильные сокровища имеют скромный вид, но от этого не менее ценны…
        Экипировалась я для ночной вылазки просто и удобно: в темно-синий спортивный костюм и галоши. Ценители стиля могли бы раскритиковать мой выбор обуви, зато прагматики его явно одобрили бы.
        Галоши легко моются и не оставляют таких выразительных следов, как кроссовки. С учетом того, что галоши мне подарила тетка Вера, прикупившая себе абсолютно такие же на базаре, где одеваются-обуваются почти все деревенские, можно не сомневаться: если что - по следам меня не вычислят.
        Я, разумеется, понимала, что, тайно вторгаясь на участок соседей, совершаю противоправное действие, и вовсе не хотела, чтобы меня уличили в содеянном. Для пущей неузнаваемости я надела одноразовую медицинскую маску и резиновые перчатки, а приметные светлые волосы спрятала под капюшоном.
        Кот Шуруппак посмотрел на меня, так необычно наряженную, плюхнулся на попу и как-то странно заелозил передними лапами - будто хотел поднять одну и покрутить ею у виска, но не определился, правой ему это сделать или левой.
        - Тебя с собой не зову, - сказала я ему. - Вижу неодобрение, понимаю твою позицию, сама всецело за то, чтобы чтить Уголовный кодекс, но думаю, что не совершаю ничего уж очень противоправного.
        Кот фыркнул.
        Я с трудом удержалась, чтобы не продолжить оправдательную речь: прекрасно зная, что мой словесный понос - это нервное, усилием воли заставила себя замолчать.
        Я взяла мобильник, предусмотрительно заряженный на сто процентов, чтобы в энергоемком режиме фонарика аккумулятора хватило даже на продолжительные поиски, и вышла во двор.
        Штурмовать хлипкий штакетник не стала - еще поломается - и пошла длинным путем через огороды, как давеча Семен с его яблоками. На суверенной территории Буряковых я немного потоптала какие-то грядки и в обход сарая и поленницы под жестяным навесом подобралась к вожделенной клумбе.
        Какое счастье, что у соседей нет собаки! Свиновидного Бусика я таковой не считаю, по-моему, он и сам понимает, что не тянет на роль сторожевого пса, поэтому очень редко лает.
        С удовольствием убедившись, что соседи, как и я, на ночь закрыли окна ставнями и из дома меня никто не увидит, я включила фонарик и осторожно полезла в заросли.
        Два больших куста - жасминовый и сиреневый - я прошла без потерь, но потом все-таки попалась на крючок шток-розы, с трудом отцепилась от ее колючек, ткнулась носом (низко шла, видать, к дождю) в упругий помпон хризантемы, чуть не сломала гладиолус и по щиколотку влезла в молочную лужу петуний. Все это - в низком присяде, согнувшись, чтобы лучше видеть нижний ярус джунглей и не пропустить стеклянный блеск искомого бокала.
        Блеснуло! Я пригнулась еще ниже и пошла на бреющем, едва не задевая носом цветочный ковер. Осторожно запустив в него пятерню, я поворошила растительность.
        Опять блеснуло! Я точнее нацелила фонарик, и у стебля очередной колючей розы увидела сверкающую крупинку. Подняла ее - хм… Интересное кино…
        Бело-розовая, похожая на ноготок пластинка, легкая и гладкая. Перламутровая! А я, конечно же, не забыла, что перламутр совсем недавно упоминался в связи с пропажей ларца и содержавшегося в нем шишака.
        На круглой перламутровой пластинке, если присмотреться, видны были тонкие темные черточки: похоже, глаза, брови, рот и нос.
        - Кто-то голову потерял, - пробормотала я, имея в виду персонажей, в технике сложной инкрустации изображенных на ларце.
        Хотя обо мне можно было сказать то же самое: напав на след исчезнувшего сокровища, я потеряла голову! Мне это свойственно - увлекаться чем-то моментально и сразу в высшей степени.
        Версия выстроилась в моей голове моментально. Вор не унес ларец из дома Буряковых. Он просто выбросил его в открытое окно, прямо на клумбу!
        Я решила, что не уйду отсюда, пока не прочешу заросли вдоль и поперек. Но человек предполагает - и только. Я и половину клумбы не осмотрела, когда услышала очень подозрительные шорохи. Встречным курсом в зарослях полз кто-то крупный! Размером с небольшого коромота, я думаю.
        Я выключила фонарик и согнулась в три погибели, полностью схоронившись в цветочках. Малоприятный, кстати, опыт, не хотелось бы повторять его при жизни. Впереди, за плотными рядами декоративных подсолнухов, мелькнул луч света. Значит, это не хозяйская собачка.
        Я отогнала видение песика Буси, вышедшего на ночную прогулку в шахтерской каске с фонариком: не потому, что такого просто не могло быть, вообще-то у Буси немало оригинальных нарядов, любящая хозяйка его и обшивает, и обвязывает с большой фантазией, - просто Буся, я говорила уже, изрядно одышлив и на ходу похрюкивает, а этот, с фонариком, двигался беззвучно. Хруст и шорохи не в счет, это еще недавно девственные джунгли слабо протестовали против их повторного поругания.
        Я затихла, замерла, точно мышь под метлой. Впереди, за ненадежным ограждением из подсолнухов, еще потрещало, похрустело, пошуршало и стихло.
        Свет погас. Похоже, я осталась одна.
        Продолжать поиски мне расхотелось. Вот представьте картину: я лежу плашмя, ночь, луна, сыра земля, одуряюще пахнущие цветы и тишина-а-а-а… Только что мертвые с косами не стоят, а так вполне себе кладбищенская зарисовочка!
        Надо было мне, наверное, поторопиться вылезти - может, успела бы увидеть того, кто сделал это чуть раньше. Каюсь - я побоялась. Если бы со мной хотя бы верная швабра была, а так…
        Страдая от собственного малодушия, я двинулась в противоположную сторону - к штакетнику на границе двух домовладений.
        Найти в этой ненадежной конструкции деревяшку, готовую покинуть относительно стройные ряды вертикальных палок, труда не составило, тем более что в обращении с такими деревяшками я в последнее время изрядно поднаторела (правда, моя верная швабра?). Я убрала одну палку, а потом, когда вылезла в образовавшуюся дыру, поставила ее на место и для пущей конспирации примотала к вертикальной перекладине плетью вьюнка.
        Вот и все. Цветочки, которые я примяла и потоптала, за ночь благополучно распрямятся, и о моей вылазке в клумбу никто не догадается. Можно считать, что я ничего такого не делала. Тем более бокал свой так и не нашла.
        Интересно, та таинственная личность, которая паслась в цветочках одновременно со мной, оказалась более находчивой, в смысле, добычливой? Ведь не просто так она, личность эта, залезла ночью в клумбу, явно тоже что-то там искала.
        - Конечно, это мог быть кто-то из деревенских, - подумала я вслух. - Какой-нибудь романтичный, но экономный юноша. Он захотел преподнести свой подруге цветы, но не покупать же их, в самом-то деле, если можно надергать на чужой клумбе.
        Тут мне вспомнилась роза, которую я нашла в сенях после явления мне Хтося. Цветок был явно с клумбы бабы Дуси, я только что видела куст с такими же красными розами.
        То есть Хтось или как там его… А, Андрей Петрович Соколов! Он, значит, шел через огороды ко мне не кратчайшим путем, а по кривой, с заходом в многострадальную клумбу - ту самую, на которой я только что нашла перламутровый кусочек из мозаики, украшавшей крышку пропавшего ларца с шишаком!
        - Митяй, Митяй, я все поняла! - жарко заговорила я в трубку, беспардонно разбудив брата-участкового срочным звонком. - Дело было так…
        - Я, Ляся, тоже все понял, - беззлобно, с кроткой грустью, ответил Митяй сквозь зевок. - Ты послана мне в наказание. За грехи мои тяжкие…
        - Это какие же у тебя грехи? - невольно заинтересовалась я.
        - Тебе прямо сейчас исповедаться или ты сможешь подождать до утра?
        - Не смогу, - вздохнула я. - Хотя твоя исповедь тут совершенно ни при чем. Я, Митя, поняла про ларец: его спрятали в клумбе!
        - В какой еще клумбе? - спросил он.
        А «какой еще ларец?» не спросил, значит, понял, о чем я.
        - У Буряковых перед домом большая цветочная клумба, ты ее видел, это какой-то дикий лес, филиал амазонских джунглей.
        - Ну! И что?
        - А то - когда Соколов вломился в мой дом, ларца у него с собой не было. А роза была! И срезать ее он мог только на клумбе бабы Дуси, больше негде. То есть сначала он залез в клумбу, а уже потом в мой дом.
        - И?
        - Не спи! Смотри, все складывается: Соколов с огорода протопал во двор Буряковых, зашел в дом - дверь, разумеется, была открыта, тут это норма, а хозяева по какой-то причине отсутствовали…
        - Семен за хлебом ходил, а бабка в сортире сидела, это я уже выяснил, - наконец-то включился участковый.
        - Ну вот! Соколов вошел в дом - и прямиком в гостиную, цапнул под образами ларец с шишаком, тут же вышел, залез в ту клумбу и спрятал там ларец!
        - И пошел дальше по хатам? - усомнился Митяй. - Ладно, предположим, он знал про бабкин шишак и шел конкретно за ним. Информация-то была не секретная, про шишак этот вся округа в курсе. А к тебе-то он зачем попер? Я что-то не слышал, чтобы у тебя какие-то родовые сокровища хранились.
        - Резонный вопрос, - неохотно согласилась я.
        В самом деле, не за папиным же хрустальным бокалом охотился этот уголовник!
        - Может, он у меня спрятаться думал? Сколько дом стоял пустой, пока я его не купила, - полгода, год?
        - Да даже поболе, - припомнил Митяй.
        - Ну вот! Соколов мог не знать, что у этого дома появилась хозяйка!
        - Слабенькая, конечно, версия.
        - Сейчас я ее усилю, - пообещала я. - Слушай сюда: десять минут назад я нашла в буряковской клумбе перламутровую голову!
        - Что ты там нашла?!
        - Фрагмент инкрустации, украшающей крышку ларца!
        - Да? - Митяй немного помолчал. - Слушай, а что ты делала в этой клумбе? Ночью! У тебя же в доме есть свой теплый сортир…
        - Фу на тебя, Митяй! Как ты мог подумать! - обиделась я. - Вот с чего бы мне?
        - Ну, мало ли… Может, живот прихватило так, что до дома добежать не успела… Или, может, ты это из чувства прекрасного - чтобы на свежем воздухе, да под луной, в цветочках…
        Митяй захихикал, и я поняла, что надо мной откровенно издеваются.
        - Ах, тебе смешно? Ну, тогда я тебе еще вот что скажу: я не одна была там, в клумбе под луной!
        - Что, снова экстремальный бац-бац? - Митяй уже не хихикал, а ржал. - Как романтично!
        - Да тьфу на тебя! - Я психанула и отключила связь.
        И эти люди - я имею в виду сотрудников полиции - еще жалуются, что добропорядочные граждане им не помогают! Тут и захочешь помочь, даже попытаешься это сделать - с открытым сердцем, со всей душой, - а тебе в эту открытую душу цинично наплюют!
        - Ну и ищи его сам! - сказала я выключенному телефону, адресуясь к Митяю и имея в виду пропавший ларец, благополучно переждавший легкий шухер с его неактивными поисками на клумбе и, возможно, уже покинувший ее вместе с той неизвестной личностью, которая, сама того не зная, составляла мне компанию в цветочных джунглях…
        Утром я проснулась с твердым намерением безотлагательно взяться за работу и закончить уже статью. В конце концов, что за глупость, расхлябаность и безответственное увлечение деревенскими тайнами? Кормит-то меня древнейшая профессия - журналистика, а не устное народное творчество!
        Я умылась, покормила кота, сгрызла печенье и, прихватив большую кружку с крепким кофе, отправилась в свой кабинет - на чердак. Отличное место для добровольно-принудительной работы! Окошко маленькое и показывает только кусочек неба, так что засматриваться не на что, звуки с улицы практически не доносятся - ничто не отвлекает.
        Главное, не дать проскользнуть в чердачный кабинет Шуруппаку: он чересчур азартно возится в хламе, который я, нерадивая хозяюшка, просто сдвинула к стенам, а разбирать не стала. Ну, неохота мне его разбирать, этот чужой бардак! Копаться там, сортировать, по лестнице сносить… Было бы чердачное окошко побольше, я бы прямо в него все повыбрасывала да со двора на помойку отправила.
        Но освобожденный от барахла просторный квадрат пола я намыла до блеска! Поместила там стул, стол, лампу, ноутбук - организовала прекрасное рабочее место. Осталось разве что ножки стула к полу привинтить и приспособить к ним цепи с кандалами, чтобы приковывать себя к месту и работать, работь, работать, а не болтать и сачковать, как я это люблю и умею.
        В общем, я заставила себя отвлечься от деревенского детектива и погрузилась в не столь захватывающую, но по-своему драматическую историю региональных застройщиков. У них после карантина темпы роста продаж новостроек сильно просели, даже льготная ипотека не помогает…
        С бедами застройщиков я разбиралась часа три. Шура несколько раз приходил под дверь: сначала только скребся с намеком, потом начал подавать голос, и тон его становился все более скандальным. Я непоколебимо сидела и работала - умею, если надо, вкопаться крепко, как телеграфный столб.
        Но кот не сдался. Он ушел из-под двери, выбрался из дома, запрыгнул на козырек навеса над крыльцом и оттуда пополз по стене к чердачному окошку, как Том Круз в роли суперагента по отвесной скале. Я узнала об этом, когда решила выяснить, что за странное глухое бумканье доносится до меня с улицы.
        Бумкал кот, срывающийся с бревенчатой стены на покрытый толью навес. Это было завораживающее зрелище, и я наблюдала его, позабыв о своих трудах, минут пять. За это время упорный кот предпринял три неудачные попытки совершить восхождение по стене и столько же раз с нее свалился.
        В процессе подъема рыжий перс походил на здоровенную и поразительно целеустремленную мохнатую гусеницу, а при падении превращался в меховой мяч. Старая толевая крыша при этом постепенно превращалась в подобие корыта, обещая в скором времени вовсе провалиться.
        Я поняла, что рискую остаться без навеса над крыльцом.
        И без кота, если он не прекратит убиваться об него.
        Статья, на счастье Шуры (и наше с навесом), была уже практически готова. Я дошлифовала заголовок и лид, сохранила файл и отправила его рекламному менеджеру, принесшему этот заказ, для согласования с заказчиком.
        А поскольку этим менеджером была моя подруга Лизка, я сразу же позвонила ей и отрапортовала:
        - Лиза, статья про новостройки у тебя в почте!
        - Супер, я буду через пять минут! - так же на подъеме ответила мне подруга и отключилась.
        - Где она будет? - с подозрением спросила я отклеенный от уха мобильник.
        Меня терзали смутные сомнения…
        Я закрыла ноутбук, выключила лампу, покинула свой чердачный кабинет и вышла на крыльцо, поборов порыв приставить руку козырьком ко лбу и посмотреть в конец улицы - не пылит ли там зеленый «Матис» Лизки, нежно называемый хозяйкой «лягушонка-коробчонка».
        Я, конечно, не забыла, что приглашала подругу навестить меня в сельской местности, но при этом помнила, что дату встречи в пампасах мы с ней не согласовывали.
        С шумом и треском по маршруту «навес - подоконник - перила - крыльцо» проскакал Шуруппак, рыжей молнии подобный, встал передо мной, хлеща себя по бокам пушистым хвостом, и гневно выпучил круглые глаза. После этого он выдал целую скрипучую тираду - кажется, обматерил меня на кошачьем языке.
        - Я так больше не буду, - пообещала я, наклоняясь и подхватывая сердитого зверя на руки. - По крайней мере, в ближайшее время. У меня пока никаких заказов нет, поэтому новых трудовых подвигов не предвидится.
        - А вот и я! - донеслось с улицы. - Не ждали?
        Кот замер, глянул одним глазом поверх моего плеча и начал бешено вырываться. Я отпустила его, и он стремительно унесся в глубь дома, скрипя когтями на крутых поворотах.
        Кто-кто, а Шура Лизку точно не ждал. Он никогда ее не ждет и не радуется их внезапным встречам. Однажды Лизка бестактно пошутила, что из Шуры выйдет превосходный меховой воротник, и даже имела дерзость примерить моего кота к своему пальто. С того момента Шуруппак ей не доверяет.
        - Кисуля, ты куда? Я тебе рыбки привезла! - вскричала Лизка, потрясая высоко поднятой авоськой.
        Но кисули уже и след простыл.
        Я спустилась с крыльца и открыла подруге калитку:
        - Привет, заходи. Могла бы и предупредить, что приедешь.
        - Я же написала тебе в мессенджер, ты разве не видела? - Лизка вручила мне авоську, в дырки которой выпирали углы пакетов и бутылочные горлышки, отчего раздувшаяся сетка несколько напоминала шотландскую волынку. - Ты тут совсем забыла о благах цивилизации, да?
        Подружка поднялась на крыльцо и огляделась.
        - А что, очень миленько. Эти бревенчатые стены, резные ставни, все такое аутентичное… Я привезла тебе бри, тофу, грана падана, рукколу, кешью, сибаса, кавьяр и шираз!
        - Ни словечка не понял! - восхищенно произнес знакомый голос.
        Мы с Лизкой обернулись.
        - Это кто? - строго спросила она меня в четверть голоса.
        Даже, может, в одну восьмую: максимально конспиративно.
        - Это Дмитрий Палыч Синеглазов, здешний участковый, - торжественно представила я Митяя.
        И, поскольку Дмитрий Палыч без приглашения вошел в мой двор, как в свой собственный, я сочла нужным пояснить, чтобы Лизка не подумала - я не только домик в деревне, но и мужика аутентичного себе завела:
        - Мы, кстати, родственники, Дмитрий Палыч мой двоюродный брат.
        - О! Так вы местный шериф?! - Лизка оглядела Митяя сверху, сошла с крыльца и мягкой поступью индейца двинулась вокруг него. - Женат?
        - Не-не-не… Не надо! - Митяй уже явно жалел, что заскочил ко мне так некстати. Он было попятился: - Ладно, Ляся, я попозже загляну…
        - Не-не-не! - Скво Лизка ловко заарканила беднягу и потащила на крыльцо. - Нам тут как раз не хватает третьего, не пить же вдвоем, в нарушение классики жанра!
        - Не вырывайся, - посоветовала я родственнику.
        У Лизки не вырвешься - она рекламный менеджер с пятнадцатилетним стажем. Очень эффективный продажник, от нее еще ни один клиент без оплаты не уходил.
        - А что делать? - отворачиваясь от Лизки, тянущей его в дом, спросил Митяй.
        Я пожала плечами:
        - Лучшей тактикой было бы сразу упасть и прикинуться мертвым, но теперь уже поздно.
        - Точно? - Митяй попытался обмякнуть, но Лизка тут же притиснула его к дверному косяку, причем подперла собственным телом, а оно у нее фигуристое. - Ах-х-х…
        - Лиза, ты задавишь Митю. - Я протолкнула скульптурную группу в сени и там оттащила в сторону подругу-кариатиду.
        Я шепнула ей:
        - Полегче давай! Деревенские мужики к такому натиску непривычные.
        - А не откроете ли вы нам, любезный Дмитрий Палыч, бутылочку шираза? - Лизка тут же сменила пластинку. - Выпьем по рюмочке за встречу, за знакомство, я, кстати, Елизавета Николаевна, можете звать меня просто Лизаветой…
        Я тихо хмыкнула. Это свое «Елизавета Николаевна» Лизка без устали перекраивает сообразно ситуации: кому-то она Элис, кому-то Элиза, Лизхен или Бетти. Одному богатенькому дяденьке, фанату йоги и правоверному вегану, помнится, даже Веточкой представилась, чтобы больше понравиться.
        Мое имя подружка, впрочем, тоже видоизменяет разнообразно и порой до неузнаваемости. Я у нее и Алиска, и Лиса, и Аля, и даже иногда Али.
        - Я вообще-то не употребляю… - Митяй посмотрел на бутылки в авоське и честно договорил: - …незнакомые мне напитки. К тому же я сейчас за рулем и при исполнении. Алиса Юрьевна, разрешите вас на минуточку!
        Мы вышли во двор, и Митяй, опасливо поглядывая на окно, приоткрывшееся как бы само по себе, нашептал мне:
        - Ты поосторожнее давай. Двери-окна закрывай, проходной двор тут не устраивай.
        - Да Лиза - моя лучшая подруга, мы сто лет знакомы! - возмутилась я почудившимся мне намекам.
        - Да, вижу, что баба в возрасте и с опытом…
        За окном гневно ахнули.
        - …но я не про подругу твою, - договорил Митяй. - Тут Соколов пропал.
        - Что значит - пропал? - уточнила я, не став спрашивать, какой Соколов. Ясно же, что не директор музея из моей телефонной книжки. - Ты его разве не посадил еще?
        - Сажает суд! И еще бабки - петрушку с морковкой на грядках! Я его только задержал, потому как была ориентировка на беглого, а Соколов этот очень уж подходил, - досадливо объяснил участковый. - Плюс он проник в твое жилище, но ты же заявление не написала, пришлось его отпустить…
        - Так Буряков же написал! По поводу пропажи шишака! - напомнила я.
        - Так он когда написал? Соколова уже отпустили! Теперь вот кинулись искать - а нет его! По месту жительства не явился!
        - А где у него место жительства?
        - В райцентре. Улица Коммунаров, двадцать пять, квартира семь. Соседи говорят, давно его не видели. Конечно, давно: он же два года отсидел.
        - Так, подожди. Ты полагаешь, что Соколов по-прежнему где-то здесь и мне следует его опасаться? - Я вычленила главное.
        - Не исключаю такой вероятности.
        - А я исключаю. Вот ты меня вчера не дослушал, хохмить начал, а я хотела тебе сообщить, что ночью кто-то шарился в той клумбе с фонарем. - Я кивнула на цветочные заросли. - И, судя по тому, что шарился он там недолго, искомое нашел быстро. Думаю, твой Соколов уже тю-тю - смылся из нашей деревни вместе с украденным шишаком в цивилизованный мир.
        - Ну, я только за Пеструхино отвечаю. - Мое сообщение участкового не расстроило, а даже обрадовало. - В цивилизованном мире его другие ловить будут. Но я тебя предупредил: поосторожнее давай. - И он опять покосился на окно, видно, правильно оценив мою подругу, как женщину крайне опасную.
        Я пообещала, что буду осторожна, и Митяй укатился - сначала на своих двоих со двора, а потом в голубую даль на «девятке».
        - Почему ты раньше не говорила, что у тебя есть неженатый брат походящего возраста? - попеняла мне Лизка, когда я вернулась в дом.
        Подруга уже сама откупорила бутылку, нарезала сыр и красиво рассыпала по нему орехи.
        - Где у тебя бокалы?
        - Не сыпь мне соль на рану. - Я открыла кухонный шкафчик и достала два стакана. - Это вместо бокалов.
        - Граненые! Легенда совкового общепита! - восхитилась подруга. - Откуда?
        - От прежних владельцев дома. Они тут кучу разного барахла оставили, теперь все мое. - Я разлила прославленное австралийское вино по легендарным советским стаканам.
        - Я обожаю барахолки! - Лизка закатила глаза. - Однажды на блошке в Париже купила настоящую серебряную ложку всего за два евро, представляешь? А ты это наследие сельских сквайров разобрала уже или пока только стаканы оприходовала?
        - Как хорошо ты меня знаешь! - восхитилась я и подняла стакан. - Ну, за дружбу!
        - И за любовь! - добавила Лизка и, поставив стакан, с пристрастием поинтересовалась: - Кажется, твоему родственнику я не очень понравилась?
        - Что ты! Он ушел под сильным впечатлением, - успокоила я ее. - Не удивлюсь, если сегодня ночью он увидит тебя во сне.
        «Не удивлюсь также, если сон этот будет кошмарным», - добавила я про себя.
        Зачем расстраивать хорошего человека? Лизка умная, сильная, добрая и недурна собой, но ей не везет с мужиками. Впрочем, кому с ними везет…
        После второго завтрака с вином - Лизка предложила считать его ланчем, как заведено у сельских сквайров, правда, совсем в другой стране, - подруга потребовала вести ее на прогулку. Ей хотелось пасторальных видов, колоритных типажей и милых жанровых сценок.
        В принципе, эту программу можно было выполнить и перевыполнить одним походом в магазин-лабаз - там Лизавета не только насмотрелась бы, но и наслушалась много чего, - но мне не хотелось, чтобы глупые сплетни про бац-бац с моим участием ушли в большой мир. А Лизка как каждый хороший рекламщик-продажник гиперобщительна и в режиме «по секрету всему свету» в два счета разнесет деревенские сказочки максимально широко.
        Поэтому я предложила подруге переобуться в аутентичные калоши и повела ее гулять по огородам. Виды там имелись: за огородами тянулись коричневые и желтые поля, перемежающиеся зелеными рощицами, и затейливо петляла серо-голубая речка, подобраться к которой можно было по живописному глинистому оврагу.
        - Ну чем не Большой американский каньон? - восхищалась Лизка, размеренно шагая по упругой глинистой тропке меж красно-коричневых откосов в полтора человеческих роста.
        Мои запасные калоши оказались ей великоваты, и подруге приходилось следить, чтобы не расстаться с ними: упругая глина под ногами так и норовила Лизавету разуть. Дважды ей это даже удалось, и оба раза я заботливо возвращала подруге потерянную калошу. Лизка радостно хохотала и говорила, что она прям как Золушка, только деревенская, и спрашивала, где тут у нас тыквы растут, хотелось бы, мол, и их как-то адаптировать в нашу сказку.
        Для тыкв был еще не сезон, но угроза потери резиновой «туфельки» сохранялась, поэтому я, шагая вслед за Лизкой, внимательно смотрела под ноги.
        И вдруг встала как вкопанная, заметив знакомые следы. Это были отпечатки тех самых чоботов, с явления которых в мой милый деревенский дом все и началось! Я не могла ошибиться: насмотрелась на такие же грязные следы, пока отмывала их с пола. К тому же размерчик у обувки был редкий - сорок восьмой, наверное.
        Следы незабываемых чоботов тянулись не к деревне, а от нее, значит, мой брат-участковый напрасно за меня волновался - подозрительный гражданин Соколов Пеструхино уже покинул. И сделал он это совсем недавно! Я присела и пальчиком потрогала глину. Еще не сухая! Точно, след свежий. Утренний или ночной.
        - Аля, ты чего там? - Лизка, заметив, что на ее болтовню никто не реагирует, наконец оглянулась и побрела обратно ко мне. - Что тут у тебя?
        У меня было много чего - большой набор противоречивых чувств: облегчение от того, что опасный «хтось» убрался подальше, опасение, что ушел он не с пустыми руками, обида, досада и вишенкой на этом слоеном торте - жгучее любопытство.
        - Ого! - Лизка оценила размер наследивших чоботов. - В этой деревне живут великаны? Знаешь, мне всегда нравились мужчины баскетбольного роста!
        - Тебе нравятся мужчины любого роста, - напомнила я, разгибаясь и оглядываясь в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
        Что мне делать? Неужели оставить все, как есть - пусть Соколова и пропавший шишак ищут те, кому положено, как сказал Митяй?
        - Тут ты права, - согласилась Лизка и загрустила. - Габариты мужика не так важны, был бы человек хороший, да где ж его найти…
        Мы обе понимали, что именно эти затянувшиеся поиски, а вовсе не тоска по пасторальным видам и натуральным продуктам привели подругу ко мне в деревню. Однако и тут хорошие мужики не валялись ни на дороге, ни на обочине, как созревающие тыковки, дожидаясь Лизкиного внимания.
        - А хочешь, я свожу тебя в деревенский клуб? - предложила я.
        И прозвучало это как бы в развитие темы поиска хороших мужиков - клуб-то место приличное, хотя на самом деле я решила не оставлять на произвол судьбы фамильный шишак Буряковых. Ведь завклубом Епифанов, которого упоминал Митяй, знает об этом уборе больше других и сможет мне о нем рассказать.
        Нелепо же пускаться на поиски того, о чем имеешь смутное представление, правда? Хотя это в традициях устного народного творчества: ходил же там кто-то «туда, не знаю куда», чтобы добыть «то, не знаю что»…
        - В клу-у-уб? Какая прелесть! - Лизка забила в ладоши, звеня браслетами «Пандора» на запястьях. - А он какой - ночной?
        - Дневной, - осадила я ее. - И иногда вечерний. Но я давно там не бывала, так что не знаю программы мероприятий.
        - Ничего, разберемся на месте! - не стушевалась моя боевая подруга.
        Мы повернули назад, к дому, и по пути обсудили животрепещущий, по мнению Лизки, вопрос: как ей одеться в вечерне-дневной деревенский клуб. Этот оригинальный формат подруге был незнаком, у нее только опыт походов в городские ночные клубы имелся.
        - Я привезла одно вечернее платье, два коктейльных и три как бы кэжуал, но модненьких, в них можно в гости, - на ходу загибала пальцы Лизка. - Мы же сходим к кому-нибудь в гости?
        - Обязательно, - пообещала я. - К моей тетке Вере, например, матери Митяя, с которым ты уже знакома…
        - Ага! - Лизка грозно улыбнулась, и я мимолетно посочувствовала Митяю. - Туда я надену синее в ромашках, оно с виду скромное, но та-ак подчеркивает бюст… А в клуб что? Туда же ходят принаряженными?
        - Не то слово, - подтвердила я. - Одна бабушка ходила в этот клуб в жемчужном головном уборе, доставшемся ей от предков.
        Я решила, что какой-то минимум вводной информации подруге не повредит, иначе она потом будет встревать в мой разговор с Епифановым.
        - В кокошнике, что ли? - Лизка поставила ладони домиком, накрыла ими свою голову и вопросительно поморгала.
        - Типа того. - Я опустила ее рукотворный домик ниже - на лоб. - Вот тут такие шишки встык, как грибы на пеньке, а сверху платочек.
        - А жемчуг где?
        - Как раз в шишках, они из него и сделаны.
        - Супер! Я хочу это видеть!
        - Я тоже, - я не удержалась от вздоха. - К сожалению, эта роскошная вещь совсем недавно пропала, предположительно была украдена, но это большой секрет.
        - Блин! - Лизка расстроилась. - Надо было мне раньше приехать…
        Мы вернулись домой, пообедали и стали собираться в клуб.
        Субботним вечером в клубе были танцы. Вернее, не в самом клубе, а возле него.
        На асфальтированный пятачок у входа в одноэтажное здание, культурную миссию которого акцентировали две низенькие и толстенькие, как бочонки, псевдогреческие колонны по обе стороны двойных дверей, вынесли стол и стул. На столе помещался бумбокс с колонками, на стуле сидел длинноволосый юноша, управляющий работой аудиоцентра.
        Юноша откровенно скучал: ранним вечером на импровизированном танцполе толпились возрастные граждане, преимущественно старушки-веселушки, и музыка для них звучала соответствующая.
        «Ах, какая женщина, ка-а-кая женщина! Мне б такую!» - сладострастно, с придыханием, басовито ныл бумбокс. Пожилые дамы покачивались, поводя плечами в шалях и высомерно взирая поверх голов кучкующихся поодаль зрителей. Молодежь грызла семечки, шушукалась и ждала своей очереди.
        - Какая знойная дискотека, - без восторга заметила Лизка, просканировав толпу на предмет мужских особей и не увидев ни одного достойного внимания экземпляра. - Кто старый, кто малый… А где нормальные мужики?
        - Лиз, нормальные деревенские мужики на танцульки не ходят.
        - А неженатые?
        - Тем более! Если, конечно, не хотят, чтобы их тут захомутали. - Я пригляделась к группе, предательски позвякивающей бутылочным стеклом. - Но вон там, за деревянным столом под елкой, видишь? Бородатый дядька с пивом - это мой сосед Семен Буряков. Он как раз неженат.
        - И пусть таким остается, - искренне пожелала Лизка, посмотрев на Семена и скривившись. - Нет, я все понимаю: глубинка модными веяниями не облагорожена. Но такую бороду на Руси уже лет триста не носят - с тех пор, как царь Петр бояр побрил!
        - Считай, винтажная борода, - я подпустила шпильку, - а ты же у нас любишь все старинное, с барахолок…
        - А еще кто-нибудь есть? - прямо спросила Лизка.
        - Пойдем, я тебя с местным культуртрегером познакомлю. - Я потянула подружку ко входу в здание. - Товарищ Епифанов, не помню, как его имя-отчество, тут и завклубом, и директор библиотеки, и киномеханик в одном лице.
        - И за все эти труды ему платят? Он три зарплаты получает? - заинтересовалась Лизка.
        - Вот не знаю, может, он на общественных началах работает, как энтузиаст.
        Безымянный товарищ Епифанов в комнатке с громким названием «читальный зал» вдохновенно ваял стенгазету, посвященную 125-летию Сергея Есенина. Тройной лист ватмана украшало незаконченное изображение заоконной белой березы, принакрытой снегом, словно серебром.
        Березу товарищ Епифанов рисовал с натуры, только заменял зелень листвы искристым снегом. Позировал ему за неимением других деревьев фикус в горшке, вытащенный на середину комнаты. Снежок на нарисованных ветках имитировали посаженные на резко пахнущий клей клочья ваты.
        Мы застали творца в ответственный момент: он как раз посыпал художественно заляпанный клеем ПВА бумажный лист блестящей крошкой из размолотых елочных игрушек.
        - Очень красиво! - громко сказала Лизка - то ли художество оценила, то ли его автора.
        Товарищ Епифанов в процессе творческой работы был ориентирован к нам сухопарым тылом. Сразу видно было, что он (и тыл, и Епифанов в целом) не толстый и крепкий.
        - Особенно удалась фирёза, она же берёкус, - пробормотала я, подумав, что гибридные растения и животные - это, по-видимому, какая-то местная фишка.
        Епифанов вот фикус с березой вдохновенно скрестил.
        - Я Лизавета Николавна. - Лизка смело пошла на художника с протянутой для приветствия рукой. - Из газеты «Финансисть», должно быть, знаете такую?
        - А как же! А как же! - приятно взволновался Епифанов, роняя кисть и пузырек с блестящим крошевом, чтобы потрясти холеную Лизкину лапку сразу двумя руками. - Я Виктор Игнатьевич, заведую тут вот этим всем.
        Руки у него были заняты, и «вот это все» он обвел только взглядом, но горделивым, любовным. Лизка, видимо, умилилась, потому как разулыбалась. Или же ей понравилось честное и благородное лицо Епифанова - тонкое, породистое и чисто выбритое, без намека на замшелую допетровскую бороду.
        - А мы зашли взглянуть, чьими стараниями тут кипит культурная жизнь, - сказала Лизка и кивнула на окно, за которым не было есенинской березы, зато имелось скромное народное гулянье.
        Из динамиков как раз полилось бессмертное, пугачевское, про миллион алых роз.
        Я ассоциативно вспомнила клумбу бабу Дуси, ларец, шишак и прервала процесс приятного знакомства деловитым вопросом:
        - Виктор Игнатьевич, а правда, что в Пеструхине есть культурные ценности, достойные музея?
        - А как же! - Епифанов всплеснул руками. - Взять хотя бы саманный кирпич - единственный сохранившийся артефакт восемнадцатого века, когда переселенцы с юга России строили в нашей деревне первые жилища!
        - Кирпич? - повторила я в сильном сомнении.
        Меня-то интересовали камешки помельче. Или жемчуг - это вообще не камни?
        - А еще что? - не стушевалась Лизка, проглотившая информацию про кирпич не поморщившись.
        - Деревянная парта с откидной крышкой - творение местного столяра, свидетельница того, в каких спартанских условиях учились сельские дети сто лет назад, керосиновые лампы, чернильницы-непроливайки, перьевые ручки, литые утюги, - зачастил Епифанов.
        - Все это очень, очень интересно! - убедительно соврала Лизка. - Но нас интересует в первую очередь шишкарь… Нет, шишкун… Шишец… Блин, да как же его?!
        - Шишак, - подсказала я.
        - О! Торопецкий шишак Евдокии Буряковой? Это действительно реликвия, которой место в музее. Жаль, что его уважаемая владелица не желает этого понять, - вздохнул завклубом.
        - Он в самом деле такой замечательный, этот шишак?
        - Расскажете нам о нем?
        - Он прекрасен, - Епифанов ответил сначала Лизке, а потом мне. - С удовольствием и расскажу и покажу! У меня фотографии есть, пойдемте в мой кабинет.
        Виктор Игнатьевич проворно повернулся, вышел из библиотеки и повел нас за собой по коридору с дивно скрипучими полами.
        - Не женат, говоришь? - шепнула мне на ухо подружка, одобрительно оглядывая поджарый тыл легко шагающего Епифанова. - Алкаш небось, нет?
        - Был, но завязал, давно уже ни в чем таком не замечен.
        - Алиментщик?
        - Нет, дети уже взрослые, в городе живут.
        - Импотент, извращенец, сексуальный маньяк?
        - Вот уж этого не знаю, но ты как-то все в одну кучу…
        - Хм… - Лизка ускорилась, догнала легконогого Виктора Игнатьевича и поплыла с ним бок о бок, сметая пыль с подоконников полой модной шелковой разлетайки. - А вот скажите, уважаемый Виктор Игнатьевич, почему вы сами не участвуете в массовом мероприятии типа танцы?
        - Так я же стенгазету готовлю! Кто, если не я… Помощников нету… Все сам да сам… - долетело до меня.
        Я чуть отстала, не торопясь присоединяться к Лизке с ее потенциальной жертвой. Если моя подруга сделала стойку на Епифанова, быть большой охоте, и ни к чему мне ввязываться в этот эпический процесс, буду только путаться под ногами.
        Тем более лично мне Епифанов как мужчина не нравится. Я люблю высоких, статных, чтобы косая сажень в плечах, руки-лопаты и громовой смех…
        Плебейские у меня вкусы, видимо.
        - Алисушка, ну что же ты отстаешь? Виктор Игнатьевич интересуется, какой мы будем чай пить - черный со смородиной или зеленый с жасмином? - ласково спросила Лизка, когда я неспешно, нога за ногу, подошла к распахнутой двери кабинета, больше похожего на скромную келью.
        Подруга уже вовсю хозяйничала там, расставляя на столе чашки и блюдца. Товарищ Епифанов доставал из стратегической заначки в нижнем ящике шаткого стола пряники и печенье. На подоконнике закипал электрический чайник.
        Я поучаствовала в процессе, красиво разложив на щербатых тарелках каменной твердости пряники и печенье, которым можно было забивать гвозди. Победно затрубил закипевший чайник, и мы уселись за стол. За пряниками с печеньками я осмотрительно не тянулась, а вот фотографии, которые тоже были разложены на столе, рассмотрела с живым интересом.
        - Вот он, торопецкий шишак, украшенный зерновым жемчугом, - пояснил Епифанов, раскладывая фото веером. - Скажу вам, уникальная вещь! Ни у кого, кроме торопчанок - жительниц Торопецкого уезда Тверской губернии, - таких головных уборов не было. Даже августейшие особы восхищались торопецкими шишаками! Известно, что жена купца Поджарова однажды явилась во дворец в жемчужном шишаке стоимостью сорок тысяч рублей - это теми еще деньгами! - и сама императрица Екатерина Вторая ахала, восхищенно рассматривая ее убор.
        - Те сорок тысяч - это на нынешние деньги сколько будет? - предсказуемо заинтересовалась Лизка.
        - А вот для сравнения. - Епифанов поднял глаза к потолку и зачастил наизусть: - В провинциальной Твери в одна тысяча восемьсот тридцать восьмом году пресноводная рыба стоила от двадцати до шестидесяти копеек за килограмм, говядина - сорок копеек, десяток яиц - двадцать три, курица живая - семьдесят, гусь - рубль двадцать, коровье масло - рубль за кило, мед - двадцать рублей за пуд…
        - Пуд, - повторила Лизка, глядя на завклубом, как завороженная. - А вы, я вижу, основательно изучили вопрос.
        - А как же! Я очень долго Буряковых убеждал, что эта вещь должна быть народным достоянием.
        - Получается, шишак купчихи Поджаровой стоил как сорок тонн коровьего масла? - охнула я. - Сейчас килограмм нормального сливочного масла меньше чем за шестьсот рублей не найти, значит, сорок тысяч тогдашних рублей - это минимум двадцать четыре миллиона?!
        - Скока-скока?! - Лизка, хоть и не ела каменных пряников, подавилась и закашлялась.
        Виктор Игнатьевич заботливо похлопал ее по спине и попытался понизить градус народного волнения:
        - Ну, у Евдокии Буряковой не настолько дорогой убор, ее предки не из самых богатых были, крестьяне все же. Буряковский шишак эксперты оценили в три миллиона рублей.
        - Какие эксперты? - насторожилась я.
        Вот, значит, кто раструбил про жемчужный шишак - энтузиаст-культуртрегер!
        Епифанов, уловив в моем голосе неодобрение, слегка смутился.
        - Каюсь, я отправил фотографии в наш краевой музей… Надеялся, что там заинтересуются таким экспонатом и помогут уговорить Евдокию Никаноровну.
        - Неужто не заинтересовались? - не поверила Лизка.
        Сама-то она уже вся была воплощенный живой интерес: смотрела на фото и явно прикидывала, как выглядела бы в легендарном шишаке. Эффектнее, чем баба Дуся, без сомнения.
        - Заинтересовались, конечно! Но не смогли предложить владелице реликвии адекватную цену. - Виктор Игнатьевич вздохнул и развел руками. - В области у нас хороший музей, но все же не Третьяковка и не Эрмитаж, бюджеты не те…
        - А у Буряковой вашей такая ценность откуда? - наморщила лоб Лизка. - Вы же говорите, она не из богатых и знатных?
        - Так то и интересно, что до конца девятнадцатого века украшенный жемчугом кокошник-шишак бытовал не только в купеческой, но и в мещанской, и в крестьянской среде!
        - Но откуда дровишки? - Лизка постучала красным лаковым ноготком по жемчугам на фото. - В смысле, где крестьяне, а где жемчуга?
        - А! Во-первых, у местных был собственный жемчужный промысел, - охотно объяснил Епифанов. - Во-вторых, торопецкие по воле царя Петра с начала восемнадцатого века пользовались особыми льготами, так что были зажиточными.
        - Кстати, о петровских временах, - ехидно нашептала я на ухо подружке. - Тот бородач, которого ты заклеймила позором, как раз и был Семен Буряков, внук Евдокии Никаноровны, владелицы жемчужного шишака.
        - Так что ж ты сразу не сказала?! - Лизка обиженно поцокала, встала и одернула на себе модную разлетайку. - Огромное вам спасибо, Виктор Игнатьевич, за интереснейший экскурс в историю! Нам, к сожалению, уже пора, но мы еще обязательно встретимся, если вы, конечно, не возражаете…
        Разрумянившийся Епифанов не возражал.
        Сопровождаемые гостеприимным заведующим, мы с Лизкой вышли из клуба и двинулись прочь, в ночь, под тоскливое нечленораздельное мычание модного рэпера: старомодные танцы уже трансформировались в дискотеку, и асфальтированный пятачок окупировала деревенская молодежь.
        - Черт знает что такое, - бурчала Лизка, обходя половецкие пляски по периметру. - Деревня, глушь, а неженатых мужиков навалом, причем и культурные есть, и состоятельные, а я об этом знать не знаю! А моя лучшая подруженька сама, значит, в сельскую жизнь забурилась, а мне о здешних брачных перспективах ни гу-гу!
        - О брачных перспективах я думала меньше всего! - попыталась оправдаться я, но, разумеется, не преуспела.
        Переспорить матерого рекламного менеджера - задача не из легких.
        - Да-да, конечно! - Лизка скорбно скривила рот и потопала дальше, сокрушенно покачивая головой.
        - Ну, хочешь, я тебя с Семеном познакомлю? - предложила я, догнав ее и взяв под руку. - Это несложно, он же мой сосед…
        - Что?! Он еще и твой сосед? - Лизка закатила глаза. - Боже, с кем я дружу… Даже не знаю, Алиска, ты очень хитрая или совсем глупая?
        - Я жутко голодная, - честно сказала я. - Пойдем на ужин к тетке Вере или дома перекусим, чем городской супермаркет послал?
        - К той тетке, у которой неженатый сын-шериф? - уточнила подружка и, получив подтверждение, снова завела глаза: - Она еще спрашивает!
        По Лизкиному лицу было видно, что она не притворяется, а всерьез обижена.
        - Ты же не думаешь, что этот медвежий угол - заповедник завидных женихов? - уточнила я, надеясь рассмешить подружку и вернуть ей хорошее настроение. - Поверь мне, в этом плане тут совершенно нечего ловить… Ой!
        Заслышав мягкий шелест сзади, я отпрыгнула в сторону, пропуская неслышно подкравшуюся большую темную машину грозных очертаний, но брутальный «Хаммер» не проехал мимо нас и остановился. С тихим жужжанием опустилось стекло, и в окошко выглянул незнакомый мне джентльмен благородной наружности: виски серебряные, очки золотые.
        - Вечер добрый, девушки, вы местные? Как к источнику проехать, не подскажете?
        - Прямо до ближайшего перекрестка, потом направо, по улице почти до самого конца и за сгоревшим домом налево, - объяснила я, хоть и не девушка, но почти уже местная. - Мимо не проедете, там указатель будет: «К источнику».
        - Спасибо, девушка!
        «Хаммер» укатился по затянутой вьюном узкой улочке, как черный бильярдный шар по зеленому сукну. Лизка проводила его долгим пристальным взглядом.
        - Нечего ловить, да? - с прискорбием вопросила она, укоризненно посмотрев на меня, когда «Хаммер» скрылся за углом.
        Я молча развела руками.
        Лизка вздохнула:
        - Ладно, пошли уже к тетке твоей, интриганка.
        И вот за что она меня так, а?
        К тетке Вере мы пошли с бутылкой коньяка из моих запасов и баночкой икры из щедрых даров подружки.
        Лизка нарядилась в псевдокрестьянское платье с ромашками и была в нем чудо как хороша. Митяй, увидев ее, уронил челюсть, будто сломанный Щелкунчик, и покраснел, как Синьор Помидор. Проницательная тетка Вера эти метаморфозы моментально заметила, совершенно правильно поняла и принялась обхаживать Лизку, непринужденно и неназойливо - как ей казалось - рекламируя свой товар: великовозрастного сына, подзадержавшегося в холостяках.
        - Вот карасики в сметане, Митя сам наловил, - говорила она, переставляя с плиты на стол здоровенную сковороду.
        - Вы рыбачите, Митя? - восторженно ахала Лизка. - А у меня, не поверите, есть спиннинг, только я им не пользовалась никогда. Помнишь, Аля, с нами «Мир охоты и рыбалки» бартером расплатился? Мне на мои пятнадцать процентов агентских как раз немецкий спиннинг достался, а ты тогда что-то простенькое из одежды взяла, да?
        - Непромокаемую курточку, - кивала я, поддерживая светский разговор.
        - Тю! Курточку! - фыркал Митяй, польщенный проявленным к нему интересом. - На рыбалке нужны брезентовый плащ с капюшоном и сапоги-заброды!
        - Ой, а почему они так называются - заброды? Вы в них куда-то не туда забредаете? - игриво интересовалась Лизка.
        - Почему это не туда - куда надо: в лодку, - объяснял Митяй.
        - Ой, а у вас и лодка есть? А вы меня покатаете? - хлопала глазками Лизка.
        - А покажи-ка ты, Митя, Лизавете Николавне свои снасти, - форсировала процесс тетка Вера.
        - Ой, вот так сразу? - Лизка изобразила смущение, но послушно встала из-за стола и пошла смотреть, что покажут.
        - Не слишком ли быстро? - проводив их с Митяем взглядом, вслух задумалась я.
        - Да сколько ж можно тянуть, я уже почти отчаялась внуков дождаться. - Тетка Вера деловито набулькала в пузатенькие рюмки коньяк. - Давай выпьем за Митькино счастье в личной жизни. Ужо все равно с кем, лишь бы было оно…
        - Лиза хорошая, - сказала я, пригубив коньяк - тоже весьма неплохой.
        - Да вижу я - баба здоровая, добрая, хваткая, - не стала спорить тетка Вера. - Одна беда - городская.
        - И что? Я тоже городская!
        - Ты все же наша, Пеструхина! Хоть и в городе выросла, а хорошей деревенской породы. - Тетка Вера закусила хрусткой квашеной капустой и потрясла головой, прогоняя слезы - капустка у нее с хреном, ядреная. - А с городскими у наших мужиков не слаживается. Взять хотя бы Маньку твою…
        - Какую еще Маньку? - не поняла я.
        Никаких Манек у меня отродясь не бывало.
        - Ту, что раньше жила в доме, который теперь твой.
        - А что с ней?
        Тетка Вера взглянула на меня недоверчиво:
        - Ты не знаешь про Маньку? У-у-у, Ляська, это такая история! Как в телевизоре, прямо драма.
        Я приготовилась слушать.
        - Жила, значит, у нас в Пеструхине Людка Толбухина, - охотно завела былинный сказ тетка Вера. - Хорошая баба, ничего не скажу, разве что была у нее дурная привычка с крахмалом и синькой перебарщивать. Не поверишь, как вывесит белье на просушку, так простыни с пододеяльниками аж погромыхивают на ветру, точно фанерные! - Тетка сокрушенно покачала головой. - И говорили же ей: не крахмаль ты его так, Людка, ни к чему это! Макароны сварила, водичку слила - ее и добавь в корыто, когда полоскать станешь! И синьку в воду не сыпь, от нее твои простыни белее не будут. Белую бязь, чтоб ты знала, от желтизны лучше всего кипячением избавлять. Простирнула, в ведерко эмалированное закинула, мыльца хозяйственного туда настрогала - и на плиту или на печь. Прокипятила часок, выполоскала - и все дела. А она, эта Людка…
        - Вы же про Маньку хотели, - напомнила я.
        - А Маньке Людка теткой приходилась, как вот я тебе, - не сбилась рассказчица. - Когда Людка сильно болеть стала, ее сестра к себе в Саратов забрала, а Людкин дом достался дочке той сестры - как раз Маньке. У ней, у Маньки-то, в городе новая квартира имелась, но как бы не своя еще, а купленная на одолженные в банке деньги…
        - В ипотеку?
        - Во-во! В нее самую! - обрадовалась подсказке тетка Вера. - А по ей, по ипотеке той, нужно каждый месяц банку огроменные деньги отдавать, ты это знаешь?
        - Угу, - кивнула я.
        - Вот и никогда так не делай - ничего не покупай на чужие деньги. - Тетка погрозила мне вилкой с наколотой на него картофелиной. - Манька, дурочка, ту ипотеку взяла, да не сдюжила. Пришлось ей в новую квартиру жильцов за плату пустить, чтобы с банком рассчитываться, а самой сюда, в Пеструхино, перебраться.
        - А зарабатывать тут как? На фрилансе? - спросила я, против воли втягиваясь в «прямо драму».
        - Че? Я не знаю, чем та Манька зарабатывала, но она моталась в город раз-другой в неделю. Так вот… - Тетка Вера постучала по столу черенком вилки и посмотрела со значением, явно подойдя к сути «драмы». - Манька та была девка красивая. Тощая, правда, но глазюки, как фонарики зеленые, и волосы черные кудрявые, густые - как подколет, издали кажется, что на ей барашковая шапка.
        - Эффектная внешность, - вставила я - по тетке видно было, что она ожидает моей реакции.
        - А то! - Рассказчица торжествующе улыбнулась. - Мужики наши местные, кто холостой, да и некоторые женатики тоже, красотку Маньку, ясно дело, заприметили. И Митька мой, и Семка Буряков, и другие подкатывать к ней пытались, а она фыррр - чисто кошка! - и глядела поверх голов, будто не мужики тут, а бурьян, трава сорная. Ну, Митька-то мой быстро образумился, а Семка, бедняга, долго успокоиться не мог… И что ты думаешь?
        - Что? - послушно отозвалась я.
        - Эта Манька, гордячка неприступная, нагуляла себе ребеночка!
        - Да с кем же нагуляла, если она неприступная? - не поняла я.
        - А вот поди узнай теперь! - Тетка Вера пожала плечами. - Манька-то померла…
        - Как?! - Такого финала я не ожидала.
        - Ну, как все помирают? Заболела, слегла и того… Тетка Вера снова потянулась за коньяком. - Еще по рюмочке? За упокой души рабы Божьей Марии и за здравие мальца ее Тишки, Тихона то есть…
        - Погодите, а куда делся мальчик? - заволновалась я.
        Судьба этого ребенка меня беспокоила с тех пор, как я его психотропную свистульку увидела, то есть услышала.
        - А кто же его знает? Должно быть, Людкина сестра пацана забрала. Это же у нее ты дом купила. - Тетка Вера опрокинула рюмку и стукнула ею по столу.
        Она резюмировала:
        - Уфф… Вот я и говорю: с деревенскими-то оно проще, городские бабы и балованные, и мутные. Чисто тихий омут!
        - А вы все еще про рыбалку разговариваете, да? - солнечно улыбаясь, выплыла к нам Лизка.
        За ней, блестя глазами и пламенея щеками, вкатился Митяй.
        Тетка Вера присмотрелась к сыну и разулыбалась:
        - Митяйчик, Лизонька, еще по рюмочке? Или чайку? У меня и пирог с вишнями…
        - Надеюсь, ты не посрамила честь городских женщин? - улучив момент, строгим шепотом поинтересовалась я у Лизки. - Учти: это деревня, тебе тут все косточки перемоют, так что веди себя достойно.
        - Не учи меня жить, лучше помоги материально! - отмахнулась подружка.
        И я отстала от нее. В самом деле, Лизка взрослая женщина, должна понимать, что творит.
        Возвращались мы от тетки Веры, по деревенским меркам, поздно: уже и куры третий сон смотрели, и собаки спали, не тявкали. Было прохладно - не июль месяц, Лизка поеживалась, но вид имела довольный, даже мечтательный.
        - А завтра что будет? - спросила она, когда мы подошли к моему двору.
        - Воскресенье.
        - Да я не об этом! Какая у нас культурная программа на второй выходной? Имей в виду, я от тебя в город только вечером уеду.
        - Вот, кстати! Машину-то во двор загони! - спохватилась я и пошла открывать ворота, чтобы впустить сиротеющую под забором «лягушонку-коробчонку».
        Организовав безопасную ночевку щегольской машинке, я снова заперла ворота и калитку, закрыла ставни и входную дверь. Постелив подружке на диване в большой комнате, я наконец ответила на ее вопрос:
        - А завтра можем сходить к святому источнику, это главная местная достопримечательность.
        - Это тот источник, который желания исполняет? - оживилась Лизка и начала загибать пальцы, явно мысленно составляя список.
        - Только одно, самое заветное, - окоротила я ее. - Так что ты определись, пожалуйста, к утру.
        - К которому часу?
        - Часиков в восемь проснемся, позавтракаем и пойдем…
        - Постараюсь успеть.
        Я только хмыкнула. Видать, немало у моей подружки заветных желаний, если на их сортировку и ранжирование может понадобиться столько времени - вся ночь до утра!
        - Спокойной ночи. - Я дождалась, пока Лизка ляжет, выключила свет в большой комнате и пошла в маленькую.
        - И не забудь, что ты обещала познакомить меня с Семеном Буряковым, - донеслось мне вслед сквозь длинный зевок.
        Я только брови подняла. Еще и с Семеном? Да, до восьми утра Лизка может и не управиться…
        Утро у меня началось не в восемь часов, а раньше - с крика, хоть и не петушиного.
        - Ля-ась! Ля-аська! Лясь, Лясь, Лясь! - птичкой певчей разливался на улице Митяй, которого запертые по его же требованию замки и засовы лишили возможности, как обычно, запросто войти во двор.
        Торопясь угомонить крикуна, я босиком прошлепала на крыльцо и сердито поинтересовалась:
        - Чего ты орешь, нам спать не даешь?
        - Какое - спать? - искренне удивился Митяй. - Восьмой час уже! Маманя кашу с яблоками сварила, прислала вам на завтрак с маслом и медом.
        - Это меняет дело, - согласилась я и, сунув ноги в галоши, снизошла до незваного гостя.
        Митяй - лицо чисто выбрито, влажные волосы гладко причесаны, на устах неуверенная улыбка, в глазах шальной блеск - топтался у калитки с большим матерчатым свертком в охапку. Я оценила, как тетка Вера нагрузила его, и проявила проницательность:
        - Ты тоже будешь с нами завтракать?
        Митяй закивал.
        - Тише ты, прическа развалится, - остановила его я. - Ну, заходи, только не шуми, Лизка спит еще.
        - А где… - Митяй зарумянился.
        - Где спит? Ты еще спроси - с кем, - фыркнула я. - Так я тебя и посвятила в подробности интимной жизни подруги! На кухню проходи, кофе сварим - спящая красавица сама очнется.
        - Я уже не сплю и буду через минуточку! - кокетливо доложила красавица из большой комнаты. - Сейчас только перышки почищу…
        - Утренняя чистка перышек - от десяти минут до полутора часов, - просветила я Митяя, чтобы он не рассчитывал на скорую встречу.
        Мне доводилось вместе с Лизкой ездить в командировки и на отдых, так что ее регламент я знаю.
        - Надеюсь, сейчас будет лайт-версия. Ну, разворачивай свою торбу, что там у тебя?
        Просторное льняное полотенце, как оказалось, содержало в себе не только заявленные кашу, масло и мед в горшочках, но и приличный шмат сала, полдюжины крупных вареных яиц, краюху ноздреватого домашнего хлеба, огурцы - отдельно соленые и свежие, розовую луковицу и головку чеснока.
        - Странно, что борща нет, - пробормотала я, прикидывая, не отправила ли тетка Вера к нам Митяя на целый день.
        Уж больно много харчей он с собой прихватил. Может, не планирует ограничиваться завтраком? Не то чтобы я была против общества двоюродного брата… Меня просто несколько тревожило скоростное развитие их с подружкой романа. То есть за Лизку я особо не волновалась, она стрессоустойчивая. А вот Митяй и обжечься может, и я буду чувствовать себя виноватой…
        - А вот и я!
        Митяй вскочил и просиял. Лизка красиво выгнулась в дверном проеме - вписалась в него, как в раму картины. Жаль, померли Рубенс с Кустодиевым, такая натура пропадает!
        Лизка - пышная, розовая, румяная, с небрежной французской косой и манящей улыбкой. Красное платье, сверху открытое - мраморно белеют красивые плечи, а снизу подол растекается, огненными языками лижет пол… Эх, а полы-то я нынче не вымыла.
        - Здравствуйте, Лизавета Николавна!
        - Доброе утро и вам, Дмитрий Палыч!
        - Прошу всех к столу, господа и дамы, - тоже вполне светски пригласила я. - Сейчас позавтракаем, а потом, дорогая, тебе придется переодеться во что-то попроще. - Я объяснила для Митяя: - Мы собираемся в поход к святому источнику.
        - Прям поход? - забеспокоилась подружка. - Без рюкзаков, надеюсь?
        - Если нужно что-то нести, я готов, - вызвался Митяй.
        Блин, точно, он не собирается уходить после завтрака! Похоже, реально втрескался в Лизку.
        - Но вообще-то тут идти-то всего ничего, какой поход? - продолжил пылкий влюбленный, лаская взглядом предмет своей нежной страсти. - Вы, Лизавета Николавна, и в платьице можете… Только калошки бы обуть…
        - С платьем - калошки?! - Лизка ужаснулась и уставилась на меня. - А мы можем к этому источнику на машине подъехать? Как вчерашний мужик на «Хаммере»?
        - Да зачем на машине, когда тут пешком идти два-три шага? - Митяй не понял, что Лизка боится прогулки в калошках, которые испортят модный «лук».
        - Каких два шага, тому мужику на «Хаммере» Алька три минуты маршрут рассказывала!
        - А, это особенность местной географии, - вмешалась я. - На машине к источнику надо двигать в объезд, а на своих двоих с моего двора можно пройти по прямой. - И, не удержавшись, похвасталась: - У меня, вернее, у нас с Буряковыми, уникальная локация: с огорода прямой выход в овражек, на краю которого и помещается достопримечательность - часовня над источником.
        - Ну, часовня уже не совсем на краю, - поправил меня Митяй, сноровисто нарезая сало. - Ты давно там не бывала, что ли? Ее перенесли, когда икону украли.
        - Какую икону украли? Чудотворную? - нахмурилась я.
        Не знала, что в Пеструхине такая криминогенная обстановка! И икону тут украли, и ларец с шишаком…
        - Ту самую, но не волнуйся, ее почти сразу нашли и вернули на место. - Участковый выпятил грудь, как бы давая понять, чья это великая заслуга.
        - Ах, расскажите! - томно вздохнула Лизка и задорно хрустнула четвертушкой луковицы.
        - С удовольствием! - Митяй придвинул к ней тарелку с салом, полюбовался чинно трапезничающей красавицей и начал рассказывать: - Часовня старая была, еще девятнадцатого века, и к нашим дням оказалась почти на краю обрыва. Овражек-то там, конечно, не великий…
        - Я видела, - кивнула Лизка.
        - …но все равно были планы со временем историческое строение перенести. Ну, не сегодня-завтра, и поважнее дела есть, но в обозримом будущем. - Митяй нарисовал ложкой в воздухе загогулину, подозрительно похожую на математический знак бесконечности. - Короче, часовня стояла себе, и никто особо не беспокоился, пока из нее не похитили икону.
        - Икона старинная, считается чудотворной, - добавила я, чтобы Лизке было понятнее. - Собственно, это она достопримечательность, к которой едут туристы. Источник, иначе говоря, родник, давно уже почти иссяк, вода там еле-еле сочится…
        - И как ее украли, ту икону? - Лизка, вся внимание, подалась к Митяю, заодно предоставив ему роскошный вид на свое декольте.
        - Изобретательно. - Он сглотнул. - Ограду не порушили, дверь не взломали, а прорыли с обрыва подземный ход вроде звериной норы - и прямо в часовню. Там полы земляные были, часовня-то древняя…
        - И что же, никто не увидел, как роют подкоп? - удивилась Лизка. - Это же популярный объект турпоказа, туда из города автобусами туристов возят!
        - Туристов привозят с другой стороны, - напомнила я. - Из овражка к часовне редко кто поднимается, там почти никто и не ходит, ты сама видела - это не караванная тропа.
        Митяй кивнул:
        - Все верно. Никому и в голову не приходило, что возможна такая дерзкая кража.
        - Никому, кроме вора, - уточнила я. - Кстати, кто им оказался?
        - Не поверите - приличный вроде человек, художник. Он до того в реставрации иконостаса участвовал, видно, тогда и придумал свой хитрый план.
        - Ишь, умник, - оценила Лизка.
        - Не, дурак, - не согласился Митяй. - Украсть украл, а спрятать не смог - у него в мастерской среди разных картин ту икону и нашли. И все уладилось: ценность вернули, вора посадили, часовню от греха подальше отодвинули от обрыва метров на сто и еще пол на всякий случай забетонировали.
        - Хеппи-энд, - резюмировала Лизка и потянулась за медом. - Давайте уже завтракать, а потом пойдем в поход. Так и быть, я влезу в калоши.
        В калоши влезли все, даже Митяй - он специально сбегал к Буряковым и одолжил у своего друга Семена подходящую по размеру резиновую обувь.
        Лизке хватило ума сменить роскошный наряд на обычные джинсы с майкой, я оделась аналогично, и в походе мы не выглядели труппой бродячих артистов. А вот с подругой в красном платье точно смотрелись бы как бременские музыканты - она от полноты чувств на марше пританцовывала и напевала. Пленяла так Митяя, думаю, демонстрируя ему свои разнообразные таланты.
        Я демонстрации не мешала - плелась позади, предоставив участковому почетное право прокладывать путь и заботливо поддерживать нашу гостью на крутых поворотах.
        Поначалу, когда мы только выступили, Митяй деликатно вел Лизку под локоток, но вскоре надежно зафиксировал руку помощи на ее талии. Тогда подружка наконец перестала приплясывать и вместо бессмысленных «ля-ля-ля» начала озвучивать вопросы по существу: где тот подземный ход, он еще цел, можно ли им воспользоваться или нам придется взбираться по откосу?
        - А вы посмотрите направо, вон здоровая дырка в земле, видите? - показывал снизу Митяй-экскурсовод. - Все, что осталось от подкопа к часовне. Сверху-то ход засыпали и землю утрамбовали, а снизу собаки его постоянно подрывают, нравится им чем-то нора эта…
        - Хорошая нора, - одобрила Лизка собачий выбор. - Аккуратная, и плети вьющихся растений так живописно над ней нависают. Как занавес! Что-то мне это напоминает…
        - Пословицу «С милым рай и в шалаше»? - пошутила я.
        - Я так не думаю, - нахмурилась подружка.
        Непростая жизнь одинокой женщины, вынужденной самостоятельно зарабатывать и лично решать все житейские вопросы, давно избавила ее от избыточной романтичности.
        Меня, впрочем, тоже. Поэтому я согласно кивнула:
        - Нам это не подходит.
        - Нам подошло бы, если бы этот ход не засыпали, а расширили, благоустроили и оснастили ступеньками для удобного подъема, - добавила Лизка, оценив крутизну обрыва.
        - Ага, и еще метро там пустили бы, - фыркнул Митяй. - Не переживайте, будет вам удобный подъем. Он чуть подальше, пройдемте…
        - «Пройдемте» - это звучит несколько пугающе, вы еще попросите меня документики предъявить и арестуйте на пятнадцать суток, - закокетничала Лизка, и участковый что-то забурчал ей на ушко, вызвав игривый смех.
        Я снова отстала, чтобы не быть третьей лишней, и потеряла сладкую парочку из виду, потому что овражек в очередной раз круто вильнул.
        Когда я вышла за поворот, Лизка уже взбиралась по откосу. Подъем был относительно удобный: из наклонной стены подобием ступенек выпирали старые кирпичи. Их, должно быть, затолкали туда после дождя, когда глинистая земля была еще мокрой и мягкой.
        Лизка карабкалась по кирпичным ступенькам с ловкостью цирковой обезьянки. Митяй стоял внизу, подставив руки и подняв глаза, как истово верующий в ожидании скорого и щедрого дара небес: страховал Лизавету.
        Мне-то было совершенно ясно, что в случае падения Лизки Митяй ее не удержит - почти семьдесят кило да на ускорение свободного падения… Но мой деревенский братец в школе явно мимо физики проходил.
        - Теперь ты давай, - сказал он, когда Лизка оказалась наверху импровизированной лесницы, а я как раз подошла к ней снизу. - Не бойся, если что, я тебя поймаю.
        - Митя, мы с тобой в детстве по деревьям вместе лазали, думаешь, я разучилась? - хмыкнула я и вспорхнула по откосу, как лесной эльф.
        Леголас бы залюбовался!
        - Мы с тобой тогда яблоки в чужих садах тырили, - напомнил братец, тоже начиная подъем. - Надеюсь, это ты делать все-таки разучилась…
        - Не была, не имела, не привлекалась, - успокоила я строгого участкового и протянула руку, помогая ему выбраться.
        - Ну, вот! - Одернув на себе рубашку, Митяй тут же вернулся в роль гида. - Перед вами старинная часовня, которая была построена над истоком ручья, ныне пересохшего, на месте явления деревенской девушке святого заступника. Она спасалась от приставаний одного мужика - спасалась, спасалась, да все никак не могла спастись, потому что мужик тот, видать, был ну очень настойчивый и крепко озабоченный в этом плане…
        - Ах, какие мужчины в этой деревне! - вставила Лизка, улыбаясь рассказчику одобрительно и даже поощрительно.
        Если бы это она была героиней той стародавней истории, святому заступнику пришлось бы помогать мужику - в одиночку от Лизки он нипочем не отбился бы.
        - И там, где, прогоняя сексуального маньяка, гневно топнул ногой святой заступник, забил родник с целебной водой, - договорил Митяй. - Правда, он уже очень слабенький стал, еле булькает.
        - С чего бы это? - пробормотала я. - Не иначе, из-за отсутствия похвального целомудрия у нынешних дев…
        - Ну и ладно, в деревне давно водопровод есть, - отмахнулся Митяй, явно не тяготящийся отсутствием у деревенских девиц целомудрия. - В часовню пойдем?
        - В брюках и с непокрытыми головами? - усомнилась я.
        - Там на входе можно фартуки длинные взять и платочки. - Митяй потянул Лизку к часовне - невысокому и неказистому сооружению из темных бревен.
        Я не сразу пошла за ними и прогадала: Митяй и Лизка успели войти в часовню, а меня опередила группа туристов, десантировавшихся из подкатившего автобуса. На поклон к святыне сразу образовалась большая очередь, и я не встала в нее, решив, что схожу в часовню как-нибудь в другой раз, а не в выходной, когда автобусы с туристами подъезжают один за другим.
        Я высмотрела уединенную лавочку под деревом - расположенная на максимальном отдалении от часовни и сувенирного ларька, она пустовала. Я заняла ее и стала ждать возвращения брата и подруги. Рыжая молния, зигзагом просквозившая к моим ногам, напомнила мне об оставленном дома Шуруппаке. Но это был не кот, а белка.
        - Привет, - сказала я ей, осторожно вытягивая из кармана твердокаменное печенье имени Виктора Игнатьевича Епифанова, спрятанное после неудачной попытки съесть это лакомство.
        Разумеется, я его прикарманила не от жадности, а из деликатности: чтобы завклубом не смутила явная несъедобность его угощения.
        Белка преуспела больше, чем я. Деревянное печенье она грызла радостно и шумно, напоминая в процессе миниатюрный токарный станок. Я с удовольствием наблюдала за зверьком, устроившимся с добычей прямо у моих ног, пока внимание не переключилось с белочки на зайчика - солнечного, очень маленького, но яркого.
        Я наклонилась, рассматривая его, и испуганная моим движением белка метнулась в сторону, не забыв недоеденное печенье. Я протянула руку и подняла с земли сверкающее белое зерно. Это была жемчужина.
        - А орешки непростые, их скорлупки золотые, ядра чистый изумруд, - пробормотала я, ассоциативно поискав глазами белочку.
        Она уже сидела на дереве, дотачивала печеньку и косилась неодобрительно. Но, кроме белочки, на меня, кажется, никто не смотрел. Я опустилась на корточки и пару раз обошла лавочку в низком присяде, внимательно рассматривая землю, покрытую редкой бурой травой и первыми опавшими листьями. Я даже поворошила их и заглянула под лавку, но нашла только пару окурков.
        - А что это ты тут делаешь? - с интересом спросил знакомый голос.
        Я подняла голову и увидела Лизку с Митяем.
        - Смотри, что я нашла! - Не ответив подруге, я встала и показала брату жемчужину.
        - Так.
        Митяй сразу сделался серьезен. Он не дурак и хорошо соображает.
        - Где?
        - Тут. - Я показала, где лежала моя находка.
        - А следы ты уже все затоптала, конечно, - вздохнул Митяй и, поддернув брюки, опустился на корточки, совсем как я минутой ранее.
        - Отойдем. - Я потянула в сторону Лизку, удивленно наблюдающую за физкультурными упражнениями своего кавалера.
        Митяй покачался на корточках, вертя туда-сюда головой, немного постоял в традиционной позе йогов «собака мордой вниз», поднялся, отошел, опять присел, снова встал и, согнувшись, пошел в сторону часовни…
        Нет, мимо нее…
        Мимо ларька с сувенирами и будки с кофе и пирожками…
        К автобусу! Он скрылся за ним, некоторое время отсутствовал, потом опять появился и уже нормально, не загибаясь кренделем и не виляя, пошел к нам по прямой.
        Мы с Лизкой так и стояли, не решаясь сесть на лавочку.
        - Ну, что? - спросила я, когда участковый приблизился.
        - Ну, все. - Митяй развел руками. - На стоянке следы теряются, там с утра уже восемь автобусов и пятнадцать автомобилей было.
        - Откуда знаешь? Ты это понял по следам?! - Деревенский участковый разом вырос в моих глазах.
        - Ты в уме? - Митяй покрутил у виска пальцем и снова сделался обычного невпечатляющего размера. - Мне Лариска-буфетчица сказала, она считает трафик и в тетрадочку все записывает, у нее выручка от количества туристов зависит, и маркетолог ей велел…
        - Но ты сказал, что там следы теряются. Значит, здесь они есть?
        - Отпечатки обуви. - Митяй присел и ткнул пальцем в землю. - Видишь? Судя по размеру - мужские…
        - Судя по фасону - тоже, - подключилась Лизка. - Размер сорок три - сорок четыре, небольшой скошенный каблук, узкий, немного приподнятый нос… И вот тут за каблуком, когда он в землю вмялся, как бы скобочка отпечаталась, видите?
        - Ну?
        - По-моему, это шпора.
        Мы с Митяем переглянулись. Участковый снова потянулся пальцем к виску, но вовремя остановился и кашлянул:
        - Гхм… Фантазируете, Лизавета Николавна? У нас тут шпоры уже лет двести никто не носит. С войны с Наполеоном, я думаю.
        - У вас-то да, но что вы в этом понимаете? Монки, мокасины, топ-сайдеры, лоферы, дерби, оксфорды, броги, бланчеры - вам хоть что-то эти слова говорят? - с полоборота завелась Лизка.
        - Все это виды модной мужской обуви, - ответила я за Митяя.
        Он же не ведет колонок в модных журналах и не читает их, думаю, даже не подозревает об их существовании. А вот я эти колонки пишу, а Лизка мне рекламу подгоняет, неформатную для серьезного делового издания. Обувной салон «Мачо» - постоянный клиент «Трендов-брендов».
        - Ну, ты-то понимаешь? - Подружка переключилась на меня. - Мужская обувь с заклепками, цепями, шпорами - ну? Что это?
        - Это казаки, - уверенно сказала я.
        - Красные или белые? - съязвил обиженный участковый.
        - Думаю, черные, скорее всего, из натуральной кожи, - ответила Лизка строго по существу. - Интересненько… Нетипичная обувь для деревни. Казаки носят рокеры, байкеры и импозантные мужчины, которые не боятся привлекать к себе повышенное внимание…
        - Но не факт, что между казаками и жемчужиной есть какая-то связь, - напомнила я.
        - Не факт, - согласилась Лизка.
        - Не факт, что она есть даже между этой жемчужиной и пропавшим шишаком, - добавил Митяй и жарко подышал на перламутровое зерно, а потом потер его о свою фланелевую рубашку. - Но я все-таки отдам ее на экспертизу.
        - И обязательно расскажешь мне о ее результатах, - поспешила условиться я, потому что мне не хотелось просто так отдавать свою находку участковому. - Все-таки это я ее обнаружила.
        - Нам обеим расскажете, не одной Альке! - Лизка тоже не собиралась устраняться от расследования и подчеркнула это, собственнически подхватив участкового под руку.
        Митяй перестал хмуриться, и они с Лизкой снова мило заворковали.
        Возвращались мы кружным путем - спуститься под откос по кирпичикам было сложнее, чем подняться. Чтобы не компрометировать Лизку перед деревенскими, Митяй ее прилюдно за талию не обнимал, за ручку не держал, даже отступил на несколько шагов и шел за нами замыкающим.
        Лизка, пользуясь тем, что кавалер ее не слышит, нашептывала мне свой план на остаток дня:
        - Сейчас пообедаем, а потом я пошарюсь в хламье на твоем чердаке - уверена, там можно найти много классных винтажных штуковин. И с соседом же еще надо меня познакомить, ты обещала, помнишь?
        - Угу. - Я упорно думала о другом.
        Лизка поняла это и надулась:
        - В чем дело, ты не слушаешь? А ну, посмотри на меня! О чем ты думаешь, а?
        - Ты мужика того запомнила? - Я посмотрела на подружку, как она просила.
        - Какого мужика? - тут же перестала хмуриться Лизка.
        Про мужиков ей всегда интересно.
        - Того, на «Хаммере».
        - Симпатичный! И солидный такой, сразу видно, что не голодранец. Очочки в золотой оправе, часы дорогущие…
        Я кивнула: тоже разглядела только лицо дядьки и кисть его левой руки на руле.
        - Вот-вот, я как раз про его часы и думаю. Это же был кварцевый хронограф «Тиссо» в стальном корпусе, я не ошиблась?
        - Водонепроницаемые мотоциклетные часы на каучуковом ремешке, лимитированная серия, - авторитетно подтвердила подружка.
        Обзор крутых и модных байкерских хронометров для салона часов «Время неместное» я готовила в прошлом месяце как раз с ее подачи.
        - Угу. - Я потерла подбородок. - А мотоциклетные часы хорошо подходят к казакам, не находишь?
        - Идеальный аксессуар, - согласилась Лизка, и только потом до нее дошло: - Что? Да ладно! Там, у лавочки, наследил наш тип на «Хаммере»?!
        - Он же как раз направлялся к часовне, - напомнила я. - Дорогу к источнику спрашивал…
        - Точно!
        Пораженная сделанным открытием, Лизка резко остановилась, и не успевший вовремя притормозить Митяй едва не сбил ее с ног, как кеглю:
        - Ой, простите, Лизавета Николавна!
        - Простит, - пообещала я за подружку, пока она не сказала чего-нибудь ненужного. - Она тебя непременно простит, если ты нам кое в чем поможешь.
        Лизка закрыла рот и посмотрела на меня вопросительно.
        - Митяй, ты можешь найти нам машину?
        - Если нужно куда-то съездить, я могу сам вас отвезти!
        - Нет, - помотала я головой. - Нужно найти владельца одного автомобиля… Лиза, ты случайно номер не запомнила?
        - Весь номер - нет, только код региона, - с сожалением ответила подружка. - Машина наша, местная.
        - Не думаю, что в наших широтах много «Хаммеров», это автомобиль редкий и дорогой. - Я снова повернулась к Митяю: - Найди нам местный «Хаммер», а? Черный или темно-зеленый. Вернее, его владельца.
        - Вы же сотрудник полиции, дорогой Дмитрий Палыч, и наверняка это можете, - ласково зажурчала Лизка.
        - А зачем тебе? - Митяй взглянул на меня с подозрением.
        - Это не мне, а ей, - я перевела стрелки на Лизку, надеясь, что подруге участковый поможет охотнее.
        Не рассчитала немного - у Митяя появились опасения:
        - А вас, Лизавета Николавна, очень интересуют богатые автовладельцы?
        Вот еще ревнивец, Отелло деревенский! Но Лизка ловко выкрутилась.
        - Меня, Дмитрий Палыч, интересует справедливость, - печально и строго сказала она. - Вчера, когда мы с Алисой возвращались после чудесного ужина в вашем гостеприимном доме, черный или темно-зеленый «Хаммер» с местным номером едва не сбил нас на деревенской улице!
        Я ахнула, восхищаясь подружкиной находчивостью, и тут же выдохнула с нарочитым прискорбием, показывая участковому, что запоздало переживаю ту вчерашнюю неприятность.
        - Он зацепил меня, вернее, мое любимое платье! - с надрывом продолжала Лизка. - То, синее, в ромашках, помните? - Двумя пальчиками она начертала на своем фасаде глубокое декольте, и Митяй моментально покраснел - не забыл он то синее платье, ох, не забыл!
        - На подоле оборка оторвалась, - подхватила я вдохновенное вранье подружки. - А у Лизы на бедре синяк, она тебе его потом покажет, если захочешь.
        Митяй взволнованно засопел.
        - Короче, мы хотим найти того типа на «Хаммере» и наказать его! - закончила я.
        - Убивать не будете? - уточнил участковый.
        - Нет, только предадим остракизму.
        - Чего?!
        - Опозорим через газету.
        - А-а-а… Это можно. - Митяй успокоился и пообещал навести справки.
        Не без труда отделавшись от Дмитрия нашего Палыча у моей калитки под предлогом необходимости отдохнуть после прогулки, мы с Лизкой наскоро пообедали яичницей с салом и помидорами. Потом подружка, как намеревалась, отправилась с исследовательской миссией на чердак, а мы с котом растянулись на кровати. Шуруппак просто дрых, я же лежала и вяло думала.
        В дремотном мозгу лениво ворочались даже не мысли - смутные образы. Розовые, довольно похрюкивающие… Подобием телевизионных титров под нечеткой картинкой проплыла библейская фраза: «Не бросайте жемчуг перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими…»
        Тут кто-то всхрюкнул особенно громко - как оказалось, я сама, успевшая задремать. Кот, разбуженный моим храпом, выбрался из-под бока, бесцеремонно толкаясь, и я тоже проснулась. Проводив мутным взглядом удаляющегося Шуруппака, я потерла лицо ладонями и опять призадумалась: а свиньи-то мне с чего привиделись?
        Деревня Пеструхино - не мировая столица свиноводства, тут мало кто держит хрюшек, народ все больше птицу разводит. Я уже и не помню, когда в последний раз хавронью видела, разве что Бусик, соседский песик, брат-близнец телевизионного поросенка Хрюши, то и дело на глаза попадается… А кстати, между Бусиком и жемчугом связь прямая: у них одна хозяйка - баба Дуся!
        Отыскав некую логику в своих видениях, я повеселела, слезла с дивана, прошла на кухню и поставила чайник. Прислушавшись к шуму, доносящемуся с чердака, я опасливо поглядела на облачка известковой пыли, слетающие с потолка в такт редким, но сильным ударам, и громко позвала:
        - Лиза, иди чай пить!
        Бум.
        - Или кофе!
        Бум.
        - С медом!
        Бум.
        - Или с коньяком!
        Бумканье на чердаке прекратилось, послышался скрип, затем громкий чих и кошачье шипение. Мимо открытой двери рысью пронесся Шуруппак, рыжий скакун персидской породы. Я поняла это как верный знак, что сейчас покажется Лизка, встреч с которой мой кот упорно избегает, и поставила на стол две кружки.
        - Коньяк с медом - это что-то новенькое?
        Подружка ввалилась в кухню - один-в-один ведьма, собравшаяся с вещами на выход. На шабаш, наверное, на Лысую и, следовательно, твердую гору, которую неплохо бы застелить мягким ковриком. Его Лизка уже держала в руке, и он пылил, как дымовая шашка. Вот что бумкало, поняла я: дружественная мне ведьма ковровое изделие выбивала.
        В другой руке у Лизки была причудливой формы клетка - не иначе, для полагающегося каждой уважающей себя ведьме фамильяра, которым, видимо, наотрез отказался стать мой Шуруппак. Хотя он рыжий, а ведьме больше черный кот подойдет…
        Ведьме также не помешало бы умыться, переодеться или хотя бы снять с себя клочья паутины.
        - Ну? Чего молчишь? - Лизка уронила на пол коврик, поставила на него клетку и боком отпихнула меня от кухонной раковины, чтобы умыть лицо и руки.
        - А что я должна сказать? - Я подала ей вафельное полотенце.
        - Коньяк с медом - какой-то местный рецепт? - Она вытерла руки и села за стол.
        - Нет, все по классике, я просто предложила тебе на выбор чай с медом или кофе с коньяком, - объяснила я.
        - Давай просто коньяк, - решила подружка. - Выпьем за успех моей экспедиции на чердак. Я нашла там кучу классных штуковин! Коврик с медведями Шишкина, а? Это же раритетная вещь!
        - Медведи с шишками? - не расслышала я.
        От шишек я опять мысленно вернулась к шишаку и зависла.
        - Да не шишки, а Шишкин! - Лизка требовательно постучала ложечкой о кружку, возвращая меня к реальности. - Картина «Утро в сосновом лесу», помнишь? С медведями. Ну, где коньяк-то? Ты обещала, что мы выпьем.
        - Но не из кружек же! - шокировалась я, отмерла и полезла в буфет за стопками и «Кутузовским».
        - А еще я нашла офигенную лампу, - продолжала хвастаться Лизка, пока я набулькивала нам коньяк. - Зацени, какая конструкция!
        - Где? - оглянулась я.
        Подружка ложечкой указала на то, что я приняла за клетку:
        - Это каркас абажура!
        - А где он сам? - немного встревожилась я.
        Может, Шуруппак сбежал, чтобы не дать Лизавете спроворить офигенной лампе оригинальный меховой абажур?
        - От него одни клочья остались, я их ободрала, - объяснила подружка, откладывая ложечку, чтобы взять стопку.
        Я отогнала бредовое видение ободранного кота и клочьев рыжего меха - Лизка явно говорила не о Шуре, а об абажуре. Тьфу ты, они даже рифмуются!
        - Да что с тобой, ты как пыльным мешком по голове ударенная! - нахмурилась подружка.
        - Я дремала и еще не совсем проснулась. Снилась чушь какая-то…
        - Ну, за явь, которая лучше, чем сон! - Лизка подняла, опрокинула стопку, жарко выдохнула и обмахнула открытый рот ладошкой. - Ух! Ты же отдашь мне эту лампу и коврик? Вряд ли они тебе нужны, раз валялись в пыльном углу.
        - Конечно, забирай.
        Я пригубила коньяк, поморщилась - крепкий! - и полезла в холодильник за сыром, чтобы не пить без закуски.
        - Надо будет потом еще в том углу пошариться, - поделилась планами Лизка. - Там где-то должны быть висюльки, у лампы на каркасе есть петельки-крючочки, видишь? На них наверняка болталось что-то блестящее, хрусталики или бусины…
        - Вот, кстати! Я все думаю: откуда под лавочкой взялась жемчужина? - перебила я подружку. - Может, у какой-нибудь туристки бусы порвались?
        - Как вариант, - согласилась Лизка, с аппетитом лопая сыр. - Или она могла отвалиться с одежды. Ты же знаешь, что вышивка жемчугом - модный тренд? У Шанель недавно были вышитые жемчугом кокетки, а у Гуччи - роскошные платья в стиле мадонн Боттичелли с ручной вышивкой жемчугом. - Она сладострастно зажмурилась: то ли при мысли о дивных платьях, то ли потому, что очень любит сыр с плесенью.
        - Не думаю, что в деревне Пеструхино кто-то одевается от Гуччи, - заметила я.
        - Вообще-то сюда туристы и из столицы приезжают, - напомнила Лизка. - Но ты права, нелепо было бы так наряжаться для посещения часовни, там совсем другой дресс-код.
        - Значит, можно предположить, что найденная нами жемчужина оторвалась от пропавшего шишака. Тогда я вижу картину так: похититель принес шишак к часовне, намереваясь показать или отдать его покупателю - достаточно богатому, чтобы приобрести музейную ценность…
        - И достаточно экстравагантному, чтобы потратить миллионы на вещь красивую, редкую, но непрактичную и ненужную! - подхватила Лизка.
        - И кое-кто экстравагантный у часовни вчера действительно был, мы сами показали ему дорогу, - добавила я.
        - А! Так вот почему ты попросила нашего дорогого участкового найти темный «Хаммер!»
        - Конечно, а ты что подумала?
        - Тебе понравился тот мужик, что же еще?
        Некоторое время мы таращились друг на друга, равно удивленные: я - тем, что Лизка не сразу оценила мою блестящую дедукцию, а она - что я мужиками на «Хаммерах» пренебрегаю.
        Я уж подумала, не выпить ли нам за взаимопонимание, но тут сигнально проскрипела калитка, и со двора донеслось:
        - Ляська, гостья твоя еще не уехала?
        - Явился твой Ромео, - прокомментировала я. - Можно подумать, он не видит машину во дворе! Ясно же, что ты еще тут.
        - Я ту-ут, - кокетливо подтвердила подружка, выглянув в окошко.
        На пути к нему она успела взбить кудри и втянуть живот, так что в проем опять вписалась, точно в раму парадного портрета.
        - А я вам, Лизавет Николавна, огурчиков принес и помидорчиков с грядки! - доложился Митяй, и во дворе дважды весомо грохнуло: не иначе, огурчиков и помидорчиков деревенский Ромео припер по ящику.
        - Ой, спасибо вам огромное, Дмитрий Палыч, но не стоило так беспокоиться!
        - Ах, да разве это беспокойство…
        Я оставила Лизку торчать в окне и вышла во двор, чтобы самолично оценить степень беспокойства Митяя.
        А неслабо он так озаботился, я вам скажу! Кроме ящиков с огурцами и помидорами, к ногам прекрасной Лизавет Николавны были сложены вязанка репчатого лука, букет моркови и кудрявая, как поэт Есенин, капустная голова. Оставленную открытой калитку подпирала трехлитровая банка то ли с топленым маслом, то ли с медом.
        Я впечатлилась и присвистнула, но внимания Ромео и Джульетты этим не привлекла. Лизка и Митяй продолжали любезничать, разговаривая забавными мурлычащими голосами. Привлеченный странными звуками Шуруппак вылез из-под крыльца и тоже озадаченно муркнул. Я не стала мешать светской беседе, а открыла багажник подружкиной «лягушонки-коробчонки» и загрузила туда щедрые дары Митяя.
        Потом мы все (за минусом кота) попили чаю, и Лизка уехала, пообещав вернуться, как только сможет выкроить свободный денек.
        Мы с Митяем долго махали вслед удаляющейся «лягушонке-коробчонке», стоя бок о бок у калитки. Потом мой брат-участковый вздохнул, стряхнул с себя штатскую лиричную расслабленность и деловито произнес:
        - Тебе я тоже кое-что принес. На вот. - Мне была выдана бумажка с каракулями.
        Я сразу поняла, что это не записочка с признанием в любви - сегодня явно был не мой день - но все же спросила:
        - И что это?
        - То, что ты просила. - Митяй погладил вскочившего на забор Шуруппака, который с отбытием Лизки перестал дичиться и прятаться по углам. - «Хаммер» и вправду редкий транспорт в наших широтах, на всю область таких всего два, и оба в городе.
        Я развернула бумажку.
        - «Золото инков» - это что за цвет?
        - По техпаспорту - золотистый темно-зеленый.
        - Ага! А «Космос»?
        - Просто черный.
        - Тоже ага! В смысле, подходит. - Я почесала в затылке. - И какой же «Хаммер» наш?
        - Вот уж этого я не знаю, сама разбирайся. - Митяй махнул рукой и пошел по улице.
        Он даже не попрощался. Видать, истратил на галантное воркование с Лизкой все свои скудные запасы хороших манер.
        - Разберусь, - пообещала я и тоже удалилась назад, к себе во двор, по-английски - не прощаясь.
        Накормив кота, к которому с отъездом Лизки вернулись добрый нрав и хороший аппетит, я устроилась в кровати с макбуком, надеясь отыскать в сети фотографии владельцев «Хаммеров». Таковыми в бумажке-информашке от брата-участкового значились Виктор Сергеевич Орлов и Авдей Игнатович Коромыслов.
        На Авдея Игнатовича у меня было больше надежды: редкое имя обещало минимум «клонов» в соцсетях. Так и вышло - Авдея Игнатовича я нашла довольно скоро, но столь же быстро разочаровалась.
        Господин Коромыслов, начальник службы безопасности «Монолит-банка», оказался вовсе не похож на того респектабельного джентльмена в золотых очочках и с серебряными височками, которого я углядела в окошке мимолетного «Хаммера». Лицо у Авдея Игнатовича Коромыслова было точь-в-точь как у идола с острова Пасхи: темное, длинное, каменное, с тяжелыми веками и кривоватым носом. В одном контексте с жемчужным головным убором торопецких красавиц это лицо никак не воспринималось. Авдею Игнатовичу по стилю гораздо больше подошли бы кольцо в ухо и пиратская бандана.
        Пришлось мне заняться поисками владельца второго «Хаммера» - Виктора Сергеевича Орлова, - но и тут я не преуспела. Викторов Сергеевичей Орловых в соцсетях оказалось как грязи, один только Фейсбук любезно выкатил мне двадцать семь вариантов, причем фотографии на аватаре имелись только в пятнадцати случаях. Двенадцать Викторов Сергеевичей коварно прятались за изображениями котиков, песиков и разной прочей живности (был даже один удав), а также фотографиями голливудских актеров и иных знаменитостей. И к семи из этих двенадцати таинственных Орловых я даже не смогла заглянуть - их аккаунты были открыты только для друзей, в число которых я не входила!
        Тогда я стала щедро заполнять строку поиска в Яндексе потоком сознания типа «Виктор Сергеевич Орлов брутальный мужик на „Хаммере“», и это оказалось правильным ходом! Поисковик выдал мне ссылку на публикацию в одной из местных газет - репортаж об открытии стрелкового клуба «Орел», владельцем которого и оказался искомый Виктор Сергеевич. Автором материала была какая-то впечатлительная барышня, и она не преминула включить в текст свои восторженные оценки крутого имиджа хозяина стрелкового клуба.
        Я тут же позвонила Лизке и объявила в трубку:
        - Твой Ромео, он же мой брат Митяй, нашел нам «Хаммеры»!
        - «Хаммеры»? - заинтересовалась подруга.
        - Да, оказалось, что в нашей области целых два таких автомобиля.
        - Супер! Хватит нам обеим! - обрадовалась Лизка.
        Похоже, она подзабыла, зачем мы искали этот автомобиль.
        - Можешь взять себе сразу оба, мне не надо, - расщедрилась я. - Ты, главное, найди выход на владельца стрелкового клуба Виктора Сергеевича Орлова. В Интернете нет его фоток, а нам бы как-то посмотреть на него - тот или не тот.
        - Момент, - деловито молвила Лизка и отключилась, чтобы перезвонить мне всего через полчаса.
        Говорю же, она очень опытный рекламный менеджер. Победоносный и сокрушительный!
        - Все, я договорилась, - сказала подруга. - Этот Орлов ждет нас завтра в своем стрелковом клубе. Ты сделаешь с ним небольшое интервью в «ФинансистЪ», в спецвыпуск «Экономика региона».
        - Бесплатно?
        - Ты с ума сошла? - В трубке ощутимо проскрежетало - не иначе, победоносная и сокрушительная рекламщица энергично посверлила свою височную кость акриловым ногтем указательного пальца. - Конечно же, за деньги! Я уговорила их пиарщицу на платную публикацию, это было несложно, девица совсем сырая, мягкая…
        - Ты молодец, - похвалила я победоносную рекламщицу. - А где тот клуб и в котором часу будет интервью? Мне же еще в город вернуться надо…
        - Не надо, тебе везет: клуб «Орел» тоже загородный и находится всего в двадцати километрах от твоей деревни, - успокоила меня подруга. - Встреча с директором назначена на десять, в девять тридцать я за тобой заеду, так что будь готова.
        - Всегда готова! - отсалютовала я, и на этом мы закончили разговор.
        Наутро «лягушонка-коробчонка» подкатила к моим воротам с опережением графика - в девять двадцать. Я уже полностью собралась на выход, как следует накормила Шуруппака и закрыла двери-окна, оставив только форточку для перемещений вольнолюбивого кота.
        При виде Лизкиной зеленой машинки взобравшийся на забор любопытный Шуруппак моментально развернулся и канул во двор.
        - Остаешься на хозяйстве! - крикнула я ему вслед и вышла за калитку.
        - Живее давай! - подстегнул меня голос подружки.
        Я заглянула в машину, увидела, что пассажирское место рядом с водителем уже занято, и неохотно полезла назад. В Лизкином транспорте сзади удобно ездить только маленьким детям, карликам и безногим инвалидам, а я ни то, ни другое, ни третье - у меня коленки больно упираются в спинку переднего сиденья.
        - Всем доброе утро, - мрачновато поздоровалась я. - Если оно, конечно, доброе, в чем я лично сомневаюсь…
        - А напрасно! - С переднего пассажирского сиденья ко мне обернулся, сияя улыбкой, Леня Якутов по прозвищу Ятут.
        Ятут, а не Якут, как следовало бы, исходя из фамилии, потому что у Лени есть занятная привычка чуть ли не каждую фразу открывать зачином «Я тут». «Я тут подумал», «я тут видел-слышал», «я тут недавно купил»…
        - Я тут слушал по радио гороскоп, так вот астрологи сегодня обещали большинству знаков отличный день, особенно Овнам, - радостно сообщил мне Леня Ятут. - Ты, Алиса, разве не Овен?
        - Сам ты баран, - обиделась я, - мой знак - Лев!
        - И чего ты рычишь, Лев? - добродушно поинтересовалась Лизка, трогая машинку с места. - Встала не с той лапы?
        - Да нет, все нормально. - Я усовестилась и спохватилась: - Мы не в ту сторону едем, выезд из деревни в обратном направлении!
        - А то я не знаю! - Лизка фыркнула и снова затормозила, миновав всего три двора. - Сидите, я быстро.
        Перегнувшись через спинку кресла, она подхватила с заднего сиденья объемистый пакет с логотипом дорогого супермаркета и вышла из машины. Я влипла носом в стекло: мы подъехали к дому Митяя, для чего бы это, а?
        - Теть Вер, а теть Вер! - в безупречном деревенском стиле поорала Лизка под забором.
        - Ой, Лизонька! Милая! Приехала, радость-то какая! - ответно донеслось со двора.
        - Можно подумать, год не виделись, - хмыкнула я, продолжая с интересом наблюдать.
        Калитка распахнулась, тетка Вера раскинула руки для объятий, а Лизка позволила себя расцеловать и потискать. Причем тетка, я видела, пытливо пощупала подружкины бока, явно проверяя, не похудела ли милая Лизонька с их последней встречи. Знакомое движение, меня тетка Вера тоже так щупает постоянно. Это ее вечный страх - как бы кто не отощал да не помер с голоду…
        - А у меня как раз пирожки… - с воодушевлением начала гостеприимная хозяйка, но Лизка не позволила утащить себя к столу.
        - Я на секундочку, мимо ехала, заскочила пакетик отдать. - Подружка тактически грамотно отступила, оставив в руках тетки Веры «пакетик» весом в четверть пуда, не меньше. - Все, убегаю, на работу опаздываю!
        Лизка вернулась за руль и сразу же рванула с места. Правильно, иначе с тетки Веры станется взять машинку на абордаж. В гостеприимстве моя дорогая родственница практикует жесткий агрессивный стиль.
        - А что было в пакете? - спросила я, вернув себе вертикальное положение, утраченное было после шумахерского рывка машинки.
        - Фирменный кондитерский набор, - ответила Лизка. - Формочки всякие, специи, посыпки, инструменты для работы с тестом…
        - Скалка тоже? - хихикнула я. - За нее Митяй тебе спасибо не скажет. Чтоб ты знала, у наших деревенских баб деревянная скалка - традиционное оружие ближнего боя. Если мужик серьезно провинился - быть ему битым!
        - Дмитрия Палыча-то за что скалкой? Солидный мужчина, весь такой положительный.
        - Что, понравился?
        У нас с подругой еще не было случая обсудить их с моим братом-участковым ярко выраженный взаимный интерес, и мы бы непременно скоротали время в пути за увлекательной беседой, но мешало присутствие третьего лишнего.
        - Я тут читал в газете, что в нашей русской глубинке бабы в семейных боях чаще всего используют чугунную сковородку, - некстати встрял Ятут.
        - Лиза, зачем тут Леня? - игнорируя эту ценную информацию, обратилась я к подруге.
        - Я тут, чтобы фотки сделать, зачем же еще, - обиделся Ятут и в подтверждение сказанного приподнял со своей груди придавливающий ее профессиональный фотоаппарат.
        - Фотосъемка оплачивается дополнительно, - чуть виновато пояснила мне Лизка.
        Ясно, победоносная рекламщица не удержалась и накрутила в заказ побольше платных услуг, ведь ей с каждой из них причитаются пятнадцать процентов агентских. Я вздохнула: придется терпеть Ятута, в присутствие которого не поболтаешь ни о своем девичьем, ни о нашем сыщицком.
        К счастью, ехать было недалеко, и тишина в салоне не успела стать угнетающей. Без пяти десять Лизка уже завела «лягушонку-коробчонку» на стоянку стрелкового клуба «Орел». Дорогих машин там было много, но темно-зеленого или черного «Хаммера» не имелось.
        - Виктор Сергеич не подъехал еще, - томно растягивая гласные, сообщила нам пиарщица Арина, о которой Лизка вчера сказала, что она сырая и мягкая.
        Я бы добавила - вялая. Эта Арина поразительно походила на недоваренную макаронину: высокая, медлительная, напрочь лишенная экспрессии. У нее все было вытянутое и бледное - лицо, руки-ноги, волосы.
        - Вы осмотритесь пока, погуляйте, - сказала она нам, плавно поведя рукой-макарониной, и убрела куда-то, с видимым трудом переставляя ноги-спагеттины.
        - Ботинки-тракторы - совершенно не ее стиль, - заметила Лизка, проводив анемичную пиарщицу взглядом, в котором весьма затейливо смешались два главных бабских чувства - жалость и превосходство. - Нет бы балеточки обуть, ведь еле ножки волочит!
        - Я тут пока поснимаю репортажненько, - уведомил нас Ятут и быстро испарился.
        Мы с подругой прогулялись по зеленым лужайкам, поглядывая на группы вооруженных мужчин, самозабвенно пуляющих по разным мишеням и тарелочкам. Быстро стало ясно, что нас они не замечают, ибо всецело поглощены процессом, и Лизку это огорчило. Чтобы утешиться, она устроилась за столиком вблизи холодильника с бесплатными напитками и организовала для нас двоих эксклюзивную дегустацию баночных энергетиков. Обычно мы такую гадость не пьем, но как удержишься, когда это безлимитная халява?
        Денек выдался славный - ясный, теплый, солнечный. Сидеть на пригреве было приятно, только раздражал постоянный грохот выстрелов, очень диссонирующий с расслабленным и дремотным поздним летом, плавно перетекающим в раннюю осень.
        - А что же вы тут? - неэмоционально упрекнула нас вновь явившаяся пиарщица. - Виктор Сергеич уже там.
        - Где? - Лизка встала и воинственно оправила декольте псевдоделового платья.
        Оно у нее типа «футляр», но с глубоким вырезом и из тонкой ткани, не скрывающей соблазнительных изгибов.
        Лизка большая мастерица по части подбора таких гибридных нарядов - приличных и провокационных одновременно. Будь она монашкой, носила бы рясу на голое тело, предварительно организовав пару-тройку прорех в наиболее интересных местах.
        - Виктор Сергеич вон там, в оранжевой куртке. - Рука-макаронина указала, куда смотреть.
        Означенный предмет одежды был обращен к нам спиной, и лица его владельца мы не видели. На расстоянии мужчина в надутой ветром куртке казался круглым, как апельсин, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что он весьма субтилен.
        - Аля, это не он, - нашептала мне Лизка, пока мы шли к оранжевой куртке. - Не тот мужик из «Хаммера». Тот был мордастенький и с крупными руками, а этот какой-то клоп на тонких ножках, метр с кепкой в прыжке. Против того мордастика он как мартышка против орангутанга!
        - Орангутанги тебе вспомнились потому, что оранжевые? - хихикнула я. - Но посмотри, этот клоп тоже любит экстравагантные наряды. Куртка цвета «пылающий апельсин» - стильный двусторонний бомбер, брюки карго с лампасами явно дизайнерские, шикарные кеды из чешуйчатой кожи с лаковыми носочками…
        - Итальянские, - подсказала подружка, кивая в такт моим словам. Она регулярно читает мою колонку в «Тренда-брендах». - Да, принарядиться клопик любит. Не удивлюсь, если в обувнице и казаки имеются, но ты посмотри, какая у него миниатюрная ножка. Сороковой, если не тридцать девятый размер! Он небось в «Детском мире» обувается! А у часовни потоптались казаки как минимум сорок третьего номера.
        Тут в серии выстрелов образовалась пауза, господин Орлов услышал наши шаги и обернулся.
        - Точно - не тот, - вздохнула я, увидев его лицо.
        Разочарование, впрочем, пришлось замаскировать показной радостью от долгожданной встречи и приятного знакомства. Как сыщики мы с Лизкой потерпели фиаско, но дискредитировать себя как представителей серьезного СМИ не могли, потому отбросили грусть-печаль и занялись делом.
        Я записала обстоятельное интервью с владельцем стрелкового клуба, Лизка тем временем еще немного поохмуряла его макаронную пиарщицу. Фотограф наш работал самостоятельно и появился как раз вовремя, когда я закончила пытать Орлова, со своим коронным:
        - Я тут!
        Убывая восвояси, мы отыскали на стоянке «Хаммер» Виктора Сергеевича и убедились, что это не та машина, на которой не тот мужик приезжал в Пеструхино.
        - У этой тачки на морде какая-то металлическая фиговина вроде скобки для зубов, - отметила я.
        - Кенгурятник называется, он же защитный обвес на бампер, - подсказала Лизка.
        Как автовладелица, она лучше разбирается в этом вопросе. Я-то только дамские аксессуары знаю.
        - А у того «Хаммера» такого кенгурушника не было…
        - Кенгурятника, - уныло поправила Лизка.
        - Оборвалась еще одна ниточка, - вздохнула я.
        Напрасно я думала, что «лягушонка-коробчонка» забросит меня в родные пенаты и умчится в город. Лизка прозрачно намекнула, что время уже обеденное, и я не смогла посрамить фамилию и нарушить законы гостеприимства - пригласила их с Ятутом к столу.
        Его, правда, еще надо было чем-то накрыть, поэтому я сообщила гостям, что обед будет примерно через полчасика, а пока у них есть время на отдых.
        Лизка тут же умелась гулять по символической пограничной полосе между моим участком и соседским: не иначе, надеялась на случайную встречу с Семеном Буряковым.
        - Тебе же вроде наш Митяй понравился, - ревниво напомнила я легкомысленной подружке, провожая ее неодобрительным взглядом с крыльца.
        - Запас карман не тянет! - отмахнулась ветреница.
        Наш фотограф с аппаратом наперевес тоже отправился на прогулку, предварительно испросив моего разрешения поснимать колоритную деревенскую натуру в пределах моего двора. Далеко уходить он не собирался, поскольку не желал пропустить обещанный обед.
        Я фотосъемку санкционировала - мне не жалко. Потом, если ушлый Леня пристроит снимки моего прекрасного сарая или роскошного огорода куда-нибудь в National Geographic, поговорим о вознаграждении.
        Пока гости гуляли, я почистила и сварила картошку, сделала овощной салат, порезала сало и хлеб. К картошке подала топленое масло и сметану, к салу - нарубленную четвертушками луковицу. Получился простой и сытный деревенский обед.
        Для пущей аутентичности я отыскала в закромах деревянные ложки и картошку переложила из кастрюли в чугунок, накрыв его сверху вышитым полотенчиком. В граненые стаканы налила вишневый компот из баллона - тетка Вера щедро оделила меня своими закрутками.
        Лизка, знатная любительница заморских деликатесов, слегка покривилась, но выражать недовольство не стала - то ли действительно проголодалась, то ли здраво рассудила, что надо привыкать к простой деревенской еде, если есть интерес к обычным сельским мужикам.
        Зато Ятут пришел в восторг от аутентичной трапезы и задержал ее начало еще на четверть часа, прыгая вокруг стола с фотоаппаратом и щелкая затвором, как голодная птичка клювом. Я мысленно сделала себе пометочку: проследить, не появятся ли фотки моего чугунка и сала с луком на каком-нибудь модном сайте. Хорошее сало - оно какой угодно ресурс украсит, хоть туристический, хоть гастрономический, хоть социально-политический!
        Пообедали мы быстро, интересных застольных разговоров не вели, и сразу после компота Лизка с Ятутом укатили в город. Тут же на кухне материализовалася Шуруппак, откровенно недовольный тем, что ему, такому прекрасному, приходится обедать во вторую очередь. Я насыпала коту корма и в качестве лакомства выдала кусочек сала. Потом убрала со стола и как раз домывала посуду, когда явился Митяй.
        - А где? - спросил он, возникнув на пороге без всякого там «здрасте», и завертел головой, приглядываясь к углам, как будто Лизка могла там прятаться.
        - В Караганде! - ответила я просто потому, что это было в рифму. - То есть в городе уже. Пообедала и уехала, а что?
        - А то, что у меня к тебе, Алиса Юрьевна, пара вопросов, - недобрым официальным тоном сказал мой брат-участковый и, со скрежетом отодвинув от стола стул, оседлал его, как лошадку.
        Я не сдержалась и хихикнула.
        У меня в старом альбоме с семейными фотографиями сохранился похожий снимок братца на настоящей деревянной лошадке. Митяю там года два, но брови хмурит и щеки дует он точно так же, как сейчас. И волосики беленькие у него с того времени нисколечко не изменились.
        - Че ты лыбишься? - Не угадав причину моего веселья, участковый рассердился. - А ну, сядь и отвечай мне: что за хмырь с Лизаветой приезжал?
        - Ну надо же! - Я всплеснула руками, забрызгав Митяя водицей с мокрой тарелки. - А тетка Вера еще жалуется на плохое зрение! Да она Лизкину машину две секунды видела - и успела разглядеть мужика в салоне?
        - Его не только мамка видела. - Митяй бесцеремонно сцапал вышитое полотенчико и утерся. - Еще Нюрка из углового дома, почтальонша Валя, младший пацан Бобровых - Сенька, он на велике гонял, и Семен Буряков.
        - С ума сойти, какая у вас агентурная сеть, товарищ участковый! - восхитилась я. - Непонятно, как при такой похвальной бдительности народонаселения в Пеструхино вообще возможны какие-то криминальные истории.
        Митяй крякнул.
        - Или ты свою агентуру используешь только в личных целях? - добила его я.
        - Ладно, ладно! - Участковый поднял руки, сдаваясь. - Что ты на меня набросилась? Скажи просто, с кем это Лизавета каталась. Кто он ей, этот небритый рыжий хмырь?
        - И что рыжий разглядели, и что небритый! - Я помотала головой. - Ну, зоркие пеструхинские соколы… Расслабься, Митя, Леня Якутов - наш редакционный фотограф, его и меня Лизавета сегодня на работу возила. Меня, кстати, твои агенты в машине не углядели, что ли?
        - На тебя-то чего глядеть, мы тебя и так каждый день видим. - Митяй заметно приободрился. - Фотограф, говоришь? То есть просто коллега по работе, да? Холостой, нет?
        - Счастливо женат, трое детей. Успокойся. - Я тоже выдвинула стул и села. - Давай второй вопрос.
        - Какой второй?
        - А я почем знаю? Ты сказал, у тебя ко мне пара вопросов. Первый был про рыжего хмыря в машине Лизки, я на него ответила. Давай теперь второй.
        - А! Вторым делом у меня к тебе не вопрос, а наоборот.
        - Ответ? - Я подняла брови.
        - Он самый. Ты же хотела узнать про ту жемчужину…
        - Да-да-да! - Я взволнованно заерзала, всем своим видом демонстрируя жгучий - аж под хвостом печет! - интерес.
        Шуруппак оторвался от миски и обеспокоенно мявкнул.
        - Все нормально, ты ешь давай, - я кивнула коту, потом Митяю. - А ты говори!
        - Я и говорю: жемчужину проверили, она не та.
        - Что значит «не та»?
        - Не оттуда. Не с бабусиного шишака.
        - Почему это?
        - Потому что это мульти… пульти… да как же его? - Участковый зашарил по карманам, вытянул мобильник, потыкал в дисплей и прочитал с него: - «Культивированный жемчуг - образовавшийся в результате искусственного внесения человеком ядра-затравки». Поняла? На шишаке жемчужины старые, натуральные, речные. По цвету и форме разницы нет, но ненастоящий жемчуг…
        - Культивированный жемчуг - тоже настоящий, в смысле, натуральный, - машинально возразила я.
        - Ага, только тут натура дура, - сострил Митяй. - В серединке махонький железный шарик, а оттого бусина тяжелее природной.
        - И гораздо дешевле, - задумчиво добавила я.
        - Вот именно. - Участковый встал и вернул на место стул, пристукнув его ножками. - Так что найденная вами, гражданка Пеструхина, жемчужина фрагментом исторического головного убора и, соответственно, уликой в деле о пропаже шишака не является! О чем я вас официально уведомляю и с чем оставляю до новых встреч. - Тут он сменил официальный тон на нормальный и добавил: - Мамка теста намесила и вареники лепит, как робот, приходи на ужин, а то я сам все не съем - лопну.
        - Приду, - пообещала я, чуточку утешенная.
        Жалко было, что версия с жемчужиной разлетелась в пыль, но теткины самолепные вареники - это всегда хорошо. Даже в минуты сомнений и тягостных раздумий.
        До вечера я честно работала. Расшифровала аудиозапись, сделанную в стрелковом клубе, написала интервью, вычитала, отредактировала и отправила готовый текст Лизке - пусть согласует с заказчиком. В ответ получила в мессенджере лаконичный одобрямс - рисуночек: кисть руки с поднятым вверх большим пальцем.
        Рассудив, что подружка чем-то занята, раз отделалась от меня одной картинкой-эмодзи, я не стала сообщать ей про жемчужину. Потом расскажу огорчительную новость.
        На ужин я сходила к родичам и битый час объясняла тетке Вере, кто такой Леня Якутов, чем он занимается в редакции и за ее пределами и каковы его отношения с Лизаветой нашей Николавной. От тетки Веры парой фраз не отбояришься, она не Митяй, ей никакая информация не лишняя и слишком много слов не бывает. Мне пришлось проявить артистичность и убедительно подавиться вареником, чтобы тетка наконец отстала с расспросами, включив другой важный режим - потчевания. В результате я оценила суровую правоту Митяя, который всерьез опасался, что лопнет, если за столом не будет других едоков. Даже вдвоем с братом мы серьезно рисковали.
        Домой я брела вперевалку, а могла бы, наверное, катиться, как шар - набитый живот это вполне позволял. И, видно, правду говорят, что собакам очень не нравится все, что катится - на подходе к своему дому я была облаяна Бусиком. Свиновидный песик надрывался, припадочно дергаясь и рискуя свалиться с подоконника.
        - Буся, кто там? - поинтересовалась баба Дуся из глубины комнаты.
        Видно, лаял впечатленный моей странной поступью Бусик нетипично.
        - Это я, баба Дуся! Алиса! - отозвалась я, понимая, что Бусик не представит меня нормально и уж точно хорошо не отрекомендует.
        Раз он так растявкался, значит, очень я ему сегодня не нравлюсь.
        - Ляся! - В комнате стукнуло, брякнуло, и через пару минут - я терпеливо ждала - рядом с Бусиком в окне появилась старушка-соседка.
        Песик завертелся, уткнулся хозяйке в подмышку и наконец притих, только хвостиком крутил.
        - Хорошая у тебя подруга-то, видная и справная, даже машина у ей имеется, - сказала баба Дуся, тяжело опираясь руками о подоконник. - Еще такие есть?
        - Машины? - не поняла я.
        - Подруги!
        Я поняла, к чему вопрос, и пожалела, что не прошмыгнула мимо гавкучего Бусика на повышенной скорости.
        Разговаривать на темы семьи и брака совершенно не хотелось, но не убегать же от старухи, которая едва стоит на ногах. Она из последних сил прибрела ко мне обсудить животрепещущее!
        Похоже, деревенские уже начали слагать «Сказ о Митяе и справной городской бабе Лизавете» и очень интересуются вариантами дальнейшего развития сюжета.
        - А то не дело это: Митька женится, а Семка мой так и будет один болтаться, как не пришей кобыле хвост! - не дождавшись моей реплики, продолжила соседка.
        Я пожала плечами. Что тут скажешь? Много нас таких болтается, и мужиков, и баб, ни к кому не пришитых…
        - Охохонюшки, а они ить с самого горшка друзья - не разлей вода, Митька и Семка. - Баба Дуся выдала серию тоскливых вздохов. - И в школе вместе были, и на сценах драматических…
        - На чем? - удивилась я.
        Всякие-разные драматические сцены в талантливом исполнении Митяя я наблюдала не раз, одно незабываемое таращенье голубеньких глазок на «Оскара» потянуло бы, но Семен-то тут при чем? Солидный вроде дяденька, даже суровый.
        - На сценах они играли, в драмкружке, ты не знала? - Баба Дуся поцокала языком, сокрушаясь о моей дремучей отсталости. - У нас в клубе, студия назывался, по молодости Семка с Митькой там прям звездами были. Особенно Семка. Он даже Толстого играл, самого Льва Николаича! С от такенной бородой!
        Бабка одной рукой нарисовала себе воображаемую бороду, столь окладистую и пышную, что позавидовали бы и Карабас-Барабас с волшебником Черномором.
        - Да, борода у Семена знатная, - вежливо поддакнула я.
        - Теперь-то своя, а тогда клеить пришлось. Сурьезная роль была.
        Соседка опять вздохнула и посмотрела на меня искоса - прониклась я или нет? Я не прониклась, и это, наверное, было заметно, потому что баба Дуся закрыла бесперспективную тему театральных выступлений и вернулась к своим матримониальным планам.
        - Короче, друзья они, Семка и Митька, вот бы им обоим по доброй бабе найти, и хорошо бы, те тоже подругами были, чтобы всем совет да любовь и дружно две свадебки, а не как в прошлый раз.
        - А как в прошлый раз? - машинально уточнила я.
        Ни Митяй, ни Семен вроде еще не были женаты.
        Бабка открыла рот, готовясь поведать мне очередную замшелую историю, но тут до меня дошло, на что она, интригантка старая, намекает: на нас с Лизкой! Это же мы те добрые подруги, которых хорошо бы синхронно выдать замуж за старых друзей!
        - О нет, - пробормотала я и попятилась.
        - Лясь, ты куда? - Баба Дуся потянулась в окно, как цветок подсолнуха за уходящим с небосклона дневным светилом.
        Светило в моем лице предпочло поскорее закатиться - пусть не за горизонт, так хотя бы к себе во двор. От кого-нибудь более шустрого это меня не спасло бы, - одно из окон дома Буряковых смотрит точно на мое крыльцо - но баба Дуся по скорости перемещения на почетном втором месте между черепахой и улиткой, и она за мной не поспела.
        Некультурно оборвав разговор на полуслове, я рванула к себе, в мой дом - мою крепость, и уже там, преодолев порыв забаррикадировать дверь, пожаловалась Шуруппаку:
        - Они меня сватают за Семена, как тебе это, а?
        Шура, друг мой верный, высказался в смысле, что это никуда не годится, на фиг нам нужен Семен и вообще какой-то муж, с которым еще не дай боже харчами делиться придется.
        Я вознаградила четвероногого друга за верность и понимание деликатесным сибасом из Лизкиных гостинцев, сама выпила чаю с ромашкой (очень полезно для пищеварения) и думала, что на этом насыщенная программа дня завершилась. Но поздно вечером, когда я уже спать ложилась, позвонила Лизка.
        - Ты молодец, - похвалила она. - Интервью Орлова заказчик согласовал без правок, завтра уже опубликуем.
        - Рада стараться. - Я зевнула. - А у меня тоже новость…
        - Хорошая или плохая?
        - Как посмотреть… Короче, «Хаммер» искать не надо. Та жемчужина из-под лавочки к шишаку отношения не имеет, она не старинная, а вполне современная, культивированная - с металлическим ядром.
        - Ну во-о-от, - подруга расстроилась, - не увижу я легендарный шишак!
        - Не горюй, я что-нибудь придумаю, - пообещала я. - И, кстати, о хорошем: тетка Вера налепила кучу вареников с картошкой, велела тебе сказать, чтобы ты обязательно приехала и забрала себе немножко. Она беспокоится, что ты в городе плохо питаешься.
        - Немножко - это сколько? - спросила Лизка с вполне оправданным подозрением.
        - С полведра, пожалуй. - Я хихикнула. - Ну, и к вареникам, ты же понимаешь, будут сметанка, маслице, лучок с морковочкой для зажарки, помидорчики-огурчики для салата, компотик, чтобы было чем запить, пирогов корзина-другая… Так что приезжай с пустым багажником.
        Лизка пообещала приехать в ближайшее время, и на этом мы с ней распрощались.
        Не помню, что мне снилось, но пробуждение было кошмарным - под приглушенный стук и вой.
        Звуки эти не ассоциировались ни с чем конкретным, вроде простого и понятного топота копыт или собачьего лая, и их происхождение казалось совершенно необъяснимым. Что или кто может так странно шуметь в тихом деревенском доме, где всех жильцов - только я да кот?
        Стряхнув с себя сон и вспомнив про Шуруппака, я сердито подумала, что он определенно приложил к этому лапу. Непонятный шум доносился из кухни, а это любимое место пребывания моего кота. У него там и миски с едой и водой, и форточка в окошке всегда наготове, постоянно открытая, чтобы Шура мог ходить туда-сюда, не беспокоя хозяйку. А нынче, стало быть, побеспокоил…
        Нашарив ногами тапки, я встала, завернулась в халат и побрела на кухню, на ходу старательно продирая глаза. И все равно им не хватило резкости: я с полминуты тупо таращилась на пресловутое окно, пытаясь разобраться, что же это происходит?
        В доме было темно: все окна, кроме одного кухонного, я перед сном закрыла ставнями. А то, которое по обыкновению осталось открытым, потому что его форточка - Шурин персональный коридор, было ненамного светлее остальных: тускло-серый квадрат. Рассвет едва занялся…
        Кому не спится в такое время? Кому-то о-о-очень странному! Похоже было, будто в форточку лезет лапа гигантского насекомого - суставчатая, тонкая, гибкая и с буйными лохмами на конце. Она тряслась и гнулась в дугу, но не ломалась и лезла все глубже в кухню, обещая вот-вот наступить на обеденный стол. Проникновение сопровождалось низким утробным звуком, похожим на рычание или ворчание.
        - Сгинь, нечисть поганая! - выкрикнула я и размашисто перекрестила чудище, а когда это не помогло, хлопнула по выключателю. Зажегся свет, и все сразу стало на свои места. Без Шуруппака действительно не обошлось, но, кажется, ругать его было не за что. Мой кот повел себя как герой, напав на бамбуковую палку, которая проникла на нашу суверенную территорию через его персональную форточку.
        - Шура, фу! - скомандовала я коту, как сторожевой собаке, роль которой он и исполнил.
        Шуруппак мягко плюхнулся на стол, недовольно мявкнул, спрыгнул на табуретку и замер, как пирамидка, гордо глядя в сторону с видом: «Я сделал все, что мог, дальше разбирайся сама».
        Я и разобралась - возвысила голос:
        - Это что за хрень вообще?! - И приставным боковым шагом двинулась к окну с торчащей из него… удочкой?!
        - Ну, наконец-то! - донеслось со двора, и одновременно бамбуковая палка быстро стала укорачиваться, вытягиваясь наружу. - От ты, Ляська, дрыхнешь! Как дембель!
        Я подошла к окну и, встав на цыпочки, сердито поинтересовалась в форточку:
        - Митяй, ты спятил? Что за блажь - ловить кота?
        - Какого кота?
        - Ма! - подал голос Шуруппак.
        - Так это кот был? - В голосе участкового послышалось облегчение. - А я-то думаю - что такое, домовой, что ли, у меня удочку перетягивает!
        - Домовых не бывает. - Я потянулась и открыла створку, чтобы можно было разговаривать нормально.
        Митяй стоял под окном, шустро сматывая удочку. Калитка во двор была приоткрыта, за ней тускло блестел синий бок «девятки».
        - Я в дверь стучал, потом в ставни, но ты не слышала, - сказал братец. - Увидел открытую форточку - дай, думаю, постучу прямо там, внутри, у меня ж тут как раз и удочка… А черт твой рыжий ее хвать - и повис, как навозный жук на травинке…
        - М-ма! - возмутился Шура.
        - И, главное, мягкий такой - никакого стука с ним не получается! - договорил братец и коронно вытаращил лазоревые глазки.
        Мол, невиноватый я, тут сплошные стечения обстоятельств!
        - А могу ли я поинтересоваться, какого фига вообще ты меня будил? - со всей доступной мне в этот момент вежливостью спросила я, подхватывая с подоконника увесистый горшочек с геранью.
        Бахнуть им Митяю по голове - отличный стук получится!
        - Че-то у тебя с нервами плохо, Ляся. - Участковый попятился. - То спишь как убитая, то агрессию проявляешь, когда не надо. Неадекватная ты какая-то! Я тебя в город свозить хотел, а ты хоть бы спасибо сказала!
        - Зачем мне в город? - не поняла я.
        - А я почем знаю? Может, у тебя дела там какие важные, а ты тут сидишь, без своего личного транспорта из деревни выбраться не можешь.
        - Поставлю вопрос по-другому: а тебе зачем в город?
        - Зачем, зачем! - Митяй рассердился и пристукнул собранной удочкой, как Дед Мороз посохом. - Затем, что подруга твоя дорогая вчера мамане целый мешок подарков приперла, а от нас ничего не взяла! А у нас, Пеструхиных, так не заведено, чтобы взять и ничего не отдать! Положено достойно отдариться!
        - И что конкретно положено? - Я кивнула на машину в просвете калитки. - Обещанные вареники, сметана, масло и половина содержимого погреба?
        - Ну уж и половина…
        - То есть тебе, Митяй, не помешает помощь при разгрузке даров, я правильно понимаю? Я тебе для этого нужна?
        - Ну, и дорогу покажешь, и вообще… Там небось код на подъездной двери…
        - Ага.
        Я представила, как поведет себя Лизка, разбуженная лезущей в ее форточку удочкой… Кстати, номер с удочкой мог и получиться - квартира моей подруги на первом этаже, и кота у нее нет.
        - А Лизку ты о своем приезде предупредил?
        Митяй потупился, а потом независимо шмыгнул носом:
        - А она вчера маманю предупредила? Нет! Нагрянула неожиданно: сюрпри-и-и-из!
        Я вздохнула. Что с ними поделаешь, с этими влюбленными? Как дети малые, право слово. Придется сгонять с Митяем в город. Почему бы, собственно, и нет? Никаких важных дел я на сегодня не планировала.
        - Ладно, жди меня в машине. - Я закрыла окно и пошла собираться.
        Умывшись, одевшись и задав корма коню, пардон, коту, я вбила ноги в кроссовки, забросила на плечо сумку, заперла дом и двор и села в синюю «девятку». Митяй, коротавший время в ожидании моего выхода за разговором с Семеном, отлепился от соседского забора и сел за руль.
        Мы поехали - Семен Буряков приветственно покивал мне из-за забора, и что-то в его облике показалось мне неправильным.
        - Твой дружок сбрил бороду? - спросила я Митяя. - Не узнать его, помолодел.
        - Я сам его не узнаю! - Братец весело захрюкал. - На субботних танцульках какая-та баба раскритиковала его бороду - мол, старорежимная она, времен Петра Первого. И Семку это так задело, что он тут же побрился! Ты представляешь? Чтоб Семку Бурякова заботило мнение какой-то бабы? Невиданное дело!
        Я пробурчала что-то невнятное, чувствуя себя очень неловко. Мне казалось, мы с Лизкой негромко разговаривали, а получается, обидели своими комментариями человека. И сильно задели, видимо, если Семен моментально избавился от бороды!
        Мы выехали из деревни, и по пути я улучила момент, когда Митяй был сильно занят дорожной обстановкой, чтобы послать подружке эсэм-эску. Сюрприз - это, конечно, хорошо, но Лизка не скажет мне спасибо, если кавалер застанет ее без макияжа и в бигуди.
        В итоге «случайная» встреча влюбленных прошла на высшем уровне. Когда мы приехали, у Лизки все сияло чистотой и вкусно пахло кофе и пирогами. Сама хозяюшка была чудо как хороша в миленьком домашнем платье и том сложном полупрофессиональном макияже, о котором наивные мужчины думают, что именно так выглядит красивая от природы женщина без косметики.
        - Дмитрий Палыч, Алиса, какая приятная неожиданность! - Лизка очень убедительно изобразила бурную радость, хотя уж я-то знала, что ей пришлось проснуться на час раньше обычного, а она очень не любит ранние подъемы. - А я как чувствовала - как раз ватрушек напекла!
        - Ватрушки - это хорошо, - довольно загудел Митяй, сноровисто разгружая доставленные сумари. - А к ним у нас тут и маслице, и сметанка, и вареньице, и медок, и сальце…
        - Сало - к ватрушкам? - Лизка засмеялась, залилась колокольчиком.
        - Ватрушку салом не испортишь. - Митяй добавил ей веселья нехитрой шуткой. - И вот еще варенички маманя вам положила, вы их пока в морозильничек определите, в случае чего можно будет достать и быстро сварить…
        - Обязательно достанем и непременно сварим! - согласно ответила Лизка тоном до непристойного многозначительным: мол, вместе достанем, сварим и съедим, будут у нас с вами подходящие случаи.
        Я почувствовала себя третьей лишней и осторожно поинтересовалась:
        - Митяй, а ты когда обратно собираешься?
        - Да как сказать… - Братец замялся и стрельнул глазами в Лизку.
        - Ну уж точно не прежде, чем позавтракает! - строго подсказала та.
        - Да, надо бы покушать, - кивнул Митяй.
        - И отдохнуть с дороги, - снова подсказала Лизка.
        Я покосилась на бесшумно работающую стиральную машину. За ее стеклянным иллюминатором крутилось что-то объемное, светлое в горошек - любимая подружкина расцветка постельного белья. Значит, Лизка и кровать свою принарядила, сменила бельишко на свежее…
        - Так, может, я успею отлучиться по своим делам? - спросила я, и подруга энергично закивала. - Отлично! Тогда простите великодушно, я вас оставлю, мне срочно нужно…
        Я не сразу придумала, какое у меня такое срочное дело.
        - Проверить почтовый ящик? - предположила Лизка.
        - Точно! - Я признательно кивнула и сцапала со стола ватрушку, чтобы слопать ее на ходу. - Сгоняю к себе, проверю ящик и вообще… Цветы полью, пыль вытру, то да се…
        Я торопливо ретировалась, и никто меня не удерживал.
        - Позвоните, когда пора будет ехать обратно! - крикнула я, уже уходя.
        - Не скоро! - уверенно ответила Лизка и торопливо заперла за мной дверь на все замки.
        Похоже, у подруги имелись наполеоновские планы.
        - Надеюсь, Митяй не посрамит фамилию, - пробормотала я и укусила ватрушку.
        Энергично жуя, я вышла из подъезда и постояла на крылечке, жмурясь на солнышке. Все обещало прекрасный день, и я вовсе не собиралась проводить его за обеспыливанием поверхностей в своей городской «однушке». Итак, чем я сегодня займусь?
        Первым делом я села на лавочку у подъезда и неспешно доела вкусную ватрушку. К ней отчетливо не хватало бодрящего горячего напитка, и это определило следующий пункт моей программы: зайду в кофейню и побалую себя большой порцией латте. Это сугубо городское удовольствие - в деревне у меня нет кофемашины.
        Так, значит, латте. И круассан с семгой. А потом… Тут, видимо, в связи с семгой, которая рыба, мне вспомнились раковины-жемчужницы, тоже обитающие в водной среде. И появилась дерзкая мысль: а не наведаться ли по адресу, который любезно сообщил мне брат-участковый - на улицу Коммунаров, двадцать пять, квартира семь по месту жительства Андрея Петровича Соколова, подозреваемого в краже старинного жемчужного шишака?
        Митяй, правда, говорил, что полиция туда уже наведывалась, но безрезультатно, соседи давно не видели этого Соколова. Но, может, мне повезет больше? Я определилась с третьим пунктом своей программы и приступила к ее выполнению.
        - Не пойму я, ты чего тут? - глядя на меня с превеликим подозрением, как на классово чуждый элемент, спросила бабуля в берете с птичьим пером.
        Выглядела возрастная гражданочка странновато, так что это у нее хотелось поинтересоваться, как и зачем она оказалась во дворе простецкой «хрущобы» в заурядном спальном районе.
        Помимо замшевого берета, украшенного павлиньим пером с синим «глазом», на бабке красовались вельветовая юбка с тройной кружевной оборкой и шелковая сорочка с рукавами-буфами. Поверх сорочки - красный бархатный жилет с галунами, на шее - желтый газовый шарфик с брошкой, на ногах - кроссовки. Я бы, право, предположила, что бабуля сбежала из психушки - и прямиком в театральную костюмерную, где и подобрала себе наряд по вкусу, вот только взгляд у нее был острый и цепкий, отнюдь не как у слабоумной. Казалось - не ответишь ей, как надо, и бабка выудит из складок юбки саблю или кремневый пистоль, чтобы навести порядок по своему разумению.
        Я проявила храбрость и безрассудство, спросив в ответ:
        - А вы-то сами тут чего?
        И бабка неожиданно вздохнула, утратив всю свою воинственность:
        - А ничего я…
        Разговор получался на диво бессмысленный, как будто из психушки сбежали мы обе.
        - Что мне тут делать действительно, ни внуков, ни собачки, с кем гулять? - Бабуля понурилась и с кряхтением встала с лавочки, на которую только что подсела ко мне с вопросом и прищуром.
        - Куда же вы? - Мне стало жалко старуху. - Не обязательно гулять с детьми или собаками, можно и в одиночестве, как я, например! Садитесь! - Я похлопала ладонью по скамейке. - Посидим, поболтаем.
        - А у тебя тоже никого? - Бабуся обрадовалась, села и придвинулась ко мне. - Сейчас такое время - никто просто так не сидит. Бегут все! Торопятся! Друг друга не замечают.
        - Ну, вы же меня заметили.
        - Так то я! - Бабка горделиво выкатила цыплячью грудь. - Всю жизнь до пенсии в ВОХРе, потом еще пять лет консьержкой! Все замечаю, все вижу, только на фиг теперь мои наблюдения никому не нужны. - Она опять погрустнела.
        - Консьержкой? - Я удивилась и оглядела дома вокруг. - Где, в этих хрущобах?!
        - Конечно же, не в этих. Бери выше! - Бабка задрала нос. - На бульваре сталинский дом «книжкой» знаешь? Его когда-то для райкома построили, и с тех пор там только очень приличные люди живут. Сначала партийная элита, потом богатые торгаши, сейчас даже банкиры есть и эти, как их? Предприниматели!
        - Интересное у вас представление о приличных людях, - не сдержалась я.
        - А кто, по-твоему, приличный? Мои соседи по этим хоромам? - Бабка обвела выразительным взглядом окрестные пятиэтажки. - Так я тебе прямо скажу: тут кто не алкаш, тот просто голодранец, в лучшем случае - нищая интеллигенция: врачи, учителя…
        - Художники, - в тон подсказала я, побуждая разговорчивую бабку свернуть на нужную мне тему.
        - Нет, художников нету, - сказала она и потрясла пером на берете.
        - Ну как же, а Андрей Соколов?
        - Соколов, которого в тюрьму посадили? Какой же он теперь художник, он заключенный, - рассудила бабка. - Уж точно не приличный человек.
        - Так его освободили уже, - сказала я.
        - Да ладно? Давно ли?
        - На прошлой неделе.
        - И где же он? Чтой-то я тут его еще не видала! - Бабка слегка привстала и оглядела двор из-под ладони, приставленной ко лбу козырьком.
        - Вы же не можете видеть всех…
        - Кто - я? Я могу! Особливо тех, кто со мной в одном подъезде дверь в дверь живет, как этот твой Соколов!
        - Он не мой, - отказалась я от сомнительной чести присвоить себе экс-заключенного Соколова.
        - А чего ж тогда выспрашиваешь про него?
        Я досадливо крякнула. Бабуля дребезжаще засмеялась:
        - Ну, ну, от меня ничего не скроешь! Ты кто ему, Соколову-то? Родня или полюбовница?
        - Ни то, ни другое! Просто знакомая его знакомых, - соврала я. - Должна ему кое-что передать, да встретиться не смогла, нет его дома.
        - И не было еще, - кивнула бабка. - Как забрали его пару лет назад, так пока и не возвращался.
        - Где же он может быть, если освободился еще на прошлой неделе? - вслух задумалась я.
        - А вот это не тебе одной интересно. - Бабка многозначительно усмехнулась и замолчала, явно ожидая, что я стану выспрашивать.
        Я и стала:
        - А кому, кроме меня? Кто еще искал Соколова?
        Бабка не заставила себя упрашивать и охотно ответила:
        - Ну, во-первых, милиция! То есть теперь уже полиция, конечно, но название не важно, суть-то одна… Приходили как раз на прошлой неделе, интересовались Андрюшкой - мол, не появлялся ли, не видал ли кто его…
        - А во-вторых?
        - Нынче утром мужик приходил!
        - Какой мужик?
        - А никакой. Среднего роста, обычного телосложения, в неприметной одежде. - Бабка любовно оправила на плече собственную яркую блузку. - Из особых примет - одна борода лопатой.
        - И он спрашивал Соколова?
        - Он его не спрашивал, он к нему стучал и звонил. Минут пять под дверью топтался, даже в замочную скважину заглядывал. А я в глазок смотрела, правда, недолго - у меня каша на плите пригорать стала, пришлось на кухню бежать. Вернулась - а мужика уже и нет, ушел он. - Бабка вздохнула. - Жаль. Подождал бы еще чуть - я бы вышла, поговорили бы по-человечески, вот как с тобой сейчас.
        Мне почему-то не понравилось, что меня поставили в один ряд с каким-то подозрительным бородатым мужиком, и я решила закончить разговор с хорошо осведомленной старушкой.
        - Ну, ладно, зайду как-нибудь в другой раз. - Я встала и, прощально кивнув собеседнице, зашагала дворами на бульвар, делая вид, будто не замечаю, что бдительная бабка потянулась следом за мной.
        Игнорируя слежку, я села в первый попавшийся трамвайчик, проехала одну остановку, вышла и вернулась по другой стороне улицы, высматривая яркое красно-желтое пятно - ту самую бабку. Пятно нашлось на веранде кафе-пекарни: колоритная старушка сидела за столиком, накрытым для чаепития на одну персону: чашка, чайничек, три блюдца с выпечкой. Я решила, что бабуля надолго нейтрализована, и незаметно просквозила в недавно покинутый нами двор.
        Сражаться с кодовым замком, который остановил меня на ближних подступах к квартире Соколова как раз перед встречей с бабулей в берете, не пришлось, на этот раз повезло: металлическая дверь подъезда была широко распахнута и даже подперта кирпичом. У крыльца стоял мебельный фургон, а из подъезда доносились умноженные эхом возгласы: «Заноси влево… Так, так… И пошел, пошел, да не так быстро, ядрить твою, я же выроню…»
        Я вошла в подъезд, на втором этаже пропустила мимо себя матерящихся грузчиков с горделиво плывущим диваном и на третьем без помех отыскала нужную мне квартиру номер семь.
        Я оглянулась на дверь с цифрой «8» - ее глазок смотрел на вход в квартиру Соколова в упор, хорошо, что бабуся-хозяйка сейчас отсутствовала, - и придавила кнопку звонка.
        В седьмой квартире задребезжало: голос у звонка был надтреснутый, какой-то унылый, усталый и безнадежный. Тут же вспомнились утренние бредни Митяя про домового и привиделся этот самый персонаж: истощенный, косматый, уже два года кое-как перебивающийся без хозяина.
        Мелькнула дурацкая мысль: «А я без гостинца!», и ноги сами дернулись бежать в ближайший продмаг за молочком для бедняжки домового, но я вовремя вспомнила, что у меня в сумке есть шоколадка. Всегда ношу с собой такой НЗ, порой это здорово выручает. Жизнь журналиста полна неожиданностей и лишена гарантированного трехразового питания по расписанию.
        Я позвонила и прислушалась - в квартире было тихо. Я снова позвонила, потом постучала - сначала деликатно, костяшками пальцев, потом решительно - кулаком. В ответ ни звука.
        Осознав, что я в точности повторяю действия бородатого мужика, по словам бабуси, приходившего к Соколову нынче утром, я так же, как он, заглянула в замочную скважину. Зачем? Сама не знаю. Просто это было логично: позвонить, постучать, заглянуть.
        Но разглядеть что-либо через маленькое сквозное отверстие не представлялось возможным - виделось что-то мутно-белое, как свет в конце туннеля, да и только.
        Тем не менее я так старательно всматривалась, что совершенно забыла о необходимости прислушиваться и была до крайности смущена и пристыжена, когда меня вдруг похлопали по согнутой спине и спросили:
        - И что там интересного?
        Я распрямилась, отшатнулась, потерла заслезившийся от напряжения глаз и узрела перед собой весьма симпатичного мужчину лет сорока. Мой внутренний голос тут же обозвал меня идиоткой, способной испортить любое перспективное знакомство. Я обиделась: а где ты был, когда я только наклонялась к этой замочной скважине, внутренний умник?!
        - Там… это… я… - забормотала я, потому что симпатичный мужик стоял, склонив голову к плечу, и ждал моего ответа на свой вопрос, но так и не дождался.
        Внутренний голос злорадно обозвал меня косноязычной дурой.
        - Вы кто? - спросил мужик.
        - Я Алиса.
        - Следовали за белым кроликом? - Он качнул головой и снова выжидательно замер.
        - А разве там кролик? - Я продолжала тупить. - Я думала - домовой…
        - Вы, часом, не родственница Зои Тимофеевны? - Мужик кивнул на дверь восьмой квартиры. - Она у нас с прибабахом, возможно, это семейное…
        - Нет! - поспешила я откреститься и от родства с колоритной бабусей, и от диагноза. - Я вообще не местная, я из Пеструхина!
        - Пеструхино? - Насмешливый взгляд моего собеседника сделался колючим и ощутимой холодной волной прокатился по мне сверху вниз и обратно. - Интересно…
        - Вам? Почему? Вы кто вообще? - насторожилась я и тоже оглядела собеседника с головы до ног.
        В самом деле, симпатичный мужик: высокий, стройный, лицо открытое, с правильными чертами, чисто выбритое. Свежая модная стрижка, новая одежда - не брендовая, масс-маркет, но качественная и в тренде. Хорошие дорогие кроссовки… огромного размера!
        - Сорок восьмой, не меньше, - пробормотала я, глядя на чужую обувь, и вскинула глаза на ее владельца. - Хтось пришел! Это вы, что ли, тот Соколов?!
        - А мне знаком этот бешеный взгляд. - Мужик прищурился. - Девушка, вы меня преследуете? - Он попытался заглянуть мне за спину. - И палка снова с вами?
        - То была не палка, а швабра! - сообщила я с вызовом. - И - нет, сейчас я не вооружена. Разве что этим…
        Я полезла в сумку и предъявила психотропную свистульку, которую взяла с собой лишь потому, что у меня полностью выдохся перцовый баллончик, а я не люблю чувствовать себя совершенно безоружной. В жизни журналиста бывают разные неловкие ситуации… Вот как сейчас, например.
        - Угу. - Соколов потянулся было к свистульке, но отдернул руку, сунул ее в карман и достал ключи. Он плечом отодвинул меня от двери и открыл ее. - Ну, заходите. Поговорим не на лестнице, пред очами бабы Зои.
        Дверь открывалась рывками, с мучительным скрипом. Внутри было сумрачно, затхло, пыльно. Я сразу же чихнула - у меня аллергия на пыль.
        - Прошу прощения за беспорядок, не делал уборку уже пару лет. - Соколов пропихнул меня в квартиру, вошел сам и запер за нами дверь. - Зато вы можете не бояться симметричного ответа - я уже не помню, где у меня тут швабра. Да вы не стесняйтесь, проходите на кухню, присаживайтесь.
        - Я не хотела бить вас шваброй, - сказала я и снова чихнула. - Видите, правду говорю! Вы просто напугали меня, вломившись в дом так неожиданно.
        - А я не хотел вас пугать. - Соколов вздохнул, ногой придвинул мне табуретку и принялся разгружать принесенную с собой сумку, выставляя на стол нехитрые магазинные продукты: хлеб, молоко, сосиски, сыр, макароны, сливочное масло, овощи, зелень, чай, кофе, конфеты «батончики».
        Я обратила внимание на отсутствие спиртного и приободрилась. Похоже, бывший зэк Андрей Петрович все-таки приличный человек, что бы там ни говорила бабка Зоя.
        - Чай, кофе?
        - Можно чай.
        - Берите конфеты.
        - Спасибо.
        - Может, бутерброд?
        - Нет, благодарю.
        - А я, пожалуй, сделаю себе.
        Это было странное чаепитие. Может, не такое странное, как у той, другой Алисы - с безумным Шляпником, но тоже очень необычное. Два практически незнакомых человека, при первой встрече едва друг друга не убивших, прихлебывали горячий чай в уютной тишине и молчали, шурша конфетными фантиками. Хозяин квартиры соорудил себе внушительных размеров бутерброд и съел его поразительно быстро и притом аккуратно, не роняя ни крошечки.
        Сначала я все ждала, когда же он наконец спросит, зачем я к нему явилась и что высматривала в замочной скважине, но Соколов как будто забыл это пикантное обстоятельство нашей второй встречи и вернулся к обсуждению первой:
        - До вас в том доме жила другая девушка.
        Я молча порадовалась, что меня еще называют девушкой. Тетка Вера мне все уши прожужжала своим «Ляська, тебе тридцать восемь, в твои годы моя мать уже четвертого рожала», так что я почти готова откликаться не на «девушка», а на «бабушка». Тем более что у пары моих одноклассниц действительно уже есть внуки.
        - Манька, то есть Мария, племянница Людки Толбухиной, - кивнула я, вспомнив, что мне рассказывала о бывшей хозяйке дома все та же тетка Вера.
        - Вы ее знали? Видели? - Соколов резко вскинул голову.
        - Нет, только слышала о ней.
        - А-а-а. - Андрей Петрович снова сгорбился над кружкой. - Значит, куда делся ребенок, вы тоже не знаете.
        - Ребенок? - повторила я, вспоминая, что говорила на этот счет всезнающая тетка Вера. - Мальчик Тишка, Тихон. Кажется, его забрала сестра Людмилы.
        - Ищи ее теперь, ту сестру, - вздохнул Соколов. - Я ж ее знать не знаю, в глаза не видел…
        - Зато я видела, - оживилась я. Мне почему-то очень захотелось помочь этому грустному мужику. - Я же у нее дом покупала! И в договоре купли-продажи есть ее паспортные данные.
        - Где договор?! - Андрей Петрович вскочил.
        Я развела руками:
        - Я его с собой не ношу, разумеется! Где-то дома, в Пеструхине. Или в городской квартире, я точно не помню. Но поищу, обещаю вам.
        - Поищите, пожалуйста. - Соколов снова сел.
        Глядя в сторону, мимо меня, он побарабанил пальцами по столу. Я обратила внимание, что пальцы у него длинные, нервные. Ну да, он же художник!
        - А что вы рисуете, то есть пишете? - Я решила сменить тему, потому что разговор о Маньке, Тишке, Людке и ее сестре, имени которой я не помнила, моего собеседника явно расстраивал. А мне нравилось, как он улыбается - тонко, иронично, чуть прищуривая красивые серые глаза.
        - Что пишу? - Соколов как будто удивился. - Нет, я по дереву режу. В последнее время все больше утилитарные вещи - мебель, шахматные фигуры, игрушки в народном стиле…
        Я догадалась, что впечатлившую меня психотропную свистульку смастерил мой собеседник, снова вытащила этот микрошедевр деревянного зодчества из сумки и положила на стол:
        - Вот… Возьмите, это же ваше.
        - Да на что она мне? - досадливо отмахнулся Андрей Петрович. - Я ж мальцу ее нес, другого-то ничего не было, а хотелось хоть с каким-то подарком… Теперь-то я ему что угодно куплю - велосипед там, мячики, кубики, это… как его… Лего! Во что там нынче пацанята играют?
        - Не знаю, у меня детей нет, - зачем-то призналась я.
        - Я тоже так думал, - хмыкнул Соколов.
        - То есть?
        Шарики-ролики в моей голове забегали, закрутились. Я сообразила:
        - Манькин ребенок - ваш сын?!
        Андрей Петрович пожал плечами:
        - Она так сказала, вернее, написала мне. Мы же больше не виделись… Я даже не знал, что она умерла.
        - Соболезную, - неловко сказала я.
        Соколов так же неловко кивнул. Мы опять помолчали, теперь уже над пустыми кружками.
        Потом я встала:
        - Извините меня за вторжение, не буду отнимать у вас время…
        Получилось очень чопорно и глупо. Я осознала это, покраснела и заторопилась:
        - Пойду уже, мне пора, до свиданья, приятно было познакомиться…
        Это уж вышло вовсе по-идиотски, и Андрей Петрович иронично улыбнулся. Таким он мне нравился.
        - Я обязательно найду и сообщу вам паспортные данные родственницы Людмилы, - пообещала я, ретируясь в прихожую. - Дадите мне свой телефон?
        - У меня его пока нет, не успел купить. Оставьте вы мне свой номер. - Соколов погремел в кухне выдвижными ящиками и явился в прихожую с карандашом и блокнотом. - Диктуйте, я записываю.
        Я продиктовала ему свой телефонный номер и стала обуваться. Некстати обнаружив, что один шнурок развязался, я присела и слегка подрагивающими руками стала затягивать кривой бантик.
        Невольно отметив, что пол безобразно грязный, я ляпнула, не подумав:
        - Может, помочь вам с уборкой? Если дадите мне швабру…
        - Вам? Швабру?! - Андрей Петрович уже не улыбался, а откровенно ржал. Он всплеснул руками в комическом ужасе: - Второй раз я этого не переживу!
        - Извините, - пробормотала я и потупилась.
        Лицо мое при этом оказалось очень близко к полу, и я отчетливо увидела на плотном бархате пыли под скамейкой-обувницей прерывистую ниточку следов: как будто там какое-то насекомое проползло. Я вздрогнула от отвращения и увидела, что след заканчивается чем-то вроде крупного рисового зерна. Что это, куколка насекомого? Или яйцо особо крупного таракана?
        Я заглянула глубже под лавочку и увидела в девственной пыли второй тонкий след и еще одно «тараканье яйцо». Машинально потрогав его, я беззвучно ахнула и спрятала в кулаке. В пыли под лавочкой в прихожей приличного человека Андрея Петровича Соколова лежали жемчужины.
        Во дворе пятиэтажной «хрущобы» я села на ту же лавочку, где разговаривала с нарядной бабкой Зоей Тимофеевной. Меня потряхивало и сердце колотилось, как будто я только что сунула столовую вилку в розетку - был у меня в детстве такой незабываемый опыт. Как я тогда не померла, не знаю, но от вилки только часть костяной ручки осталась, да еще черное пятно на паркете…
        Нервно вздрагивая, я втянула голову в плечи, сунула руки в карманы и сидела, незряче глядя перед собой. Со стороны, наверное, я выглядела как замерзающий голубь - весь взъерошенный, с остановившимся взглядом.
        Но перламутровое зерно жгло мне ладонь. Я вытянула руку из кармана, разжала кулак и рассмотрела жемчужину. Явно натуральная, округлая, светло-розовая, с дырочками.
        Я положила ее в кошелек, в хронически пустующее отделение для мелочи - она у меня редко бывает, я обычно карточкой расплачиваюсь, - и достала из другого кармана мобильник.
        Я набрала номер Митяя - он не ответил. Позвонила на мобильный Лизке - аппарат вызываемого абонента находился вне сети, поэтому я звякнула на домашний телефон подруги.
        - Да! Что?! - после долгой серии гудков рявкнула мне в ухо рассерженная Лизка.
        - Вы там закончили? - рыкнула я в ответ.
        - Что за бестактный вопрос, Алиса?!
        - Прости, некогда политес разводить, дай мне быстро Митяя!
        - Ми-и-и-ить! Ми-и-и-ить! - отвернувшись от трубки, птичкой-синичкой нежно засвистела подруга.
        Ну, хотя бы у этой парочки все хорошо…
        - Кто? Что? - после паузы в трубке возник усталый, но довольный мужской голос.
        - Митя, слушай внимательно, - веско сказала я. - Соколов вернулся в свою квартиру, сейчас он там, и у него в прихожей валяются жемчужины.
        - Откуда знаешь? - Участковый моментально собрался.
        - В гости заглянула. А когда уходила, присела завязать шнурки и увидела на полу под скамейкой-обувницей закатившиеся туда жемчужины.
        - Может, они там уже сто лет лежат.
        - Нет, они совсем недавно туда попали, по толстому слою пыли катились, следы остались. И еще…
        Я замялась, не решаясь «сдать» симпатичного мужика по полной программе, но все же сказала:
        - У него деньги завелись. Одежда новая, продукты из магазина…
        И еще Андрей Петрович теперь в состоянии купить мальчику Тишке любые игрушки, даже дорогой набор «Лего», подумала я, но произносить это вслух не стала. История с мальчиком Тишкой, который потерял мать и, похоже, так и не обретет отца, участкового не касалась.
        Я подумала, что обязательно найду Тишку и помогу ему, чем смогу, раз уж это из-за меня его отец сейчас снова сядет в тюрьму.
        - При деньгах он, значит? Стало быть, продал уже буряковский шишак… Эх… Ну, ничего, сейчас мы всю цепочку раскрутим. Сигнал принял, все понял, - сказал участковый в трубке. - Сама-то где?
        - Сижу на лавочке во дворе.
        - У его дома? Встала, пошла и поехала к Лизавете! - скомандовал Митяй. - Не надо тебе там быть, когда за ним приедут.
        - А когда?
        - Скоро. Все, Ляська, двигай оттуда, мне позвонить надо. - Участковый отключился.
        Он был прав, сидеть на лавочке во дворе дома Андрея Петровича Соколова мне было ни к чему. Все же я не встала и не пошла на трамвайчик, чтобы поехать к Лизавете и поплакаться ей в жилетку - а слезы, я это чувствовала, уже закипали в глазах.
        С чего бы? Этот Андрей Петрович совершенно посторонний мне человек. Не друг, не брат, не сват - вообще никто. Жулик и махинатор, похититель культурной ценности. Он беспринципно ограбил беспомощную старую бабушку, а я его жалею?
        Я жалела. Ну, дура потому что. И говорят же, что хорошим домашним девочкам всегда нравятся хулиганы. Я хоть и перестала быть девочкой уже довольно давно, а от хрестоматийной тяги к негодяям, как видно, не избавилась. И я сидела на лавке рядом со скрипучими качелями и грохочущей, словно танковое железо, горкой, как приклеенная, не меньше получаса.
        Потом во двор неторопливо, но как-то грозно, вкрадчиво и многообещающе вкатилась служебная машина, из которой разом выступили четверо подтянутых парней. Все они были коротко стрижены и удобно одеты в спортивном стиле, имели непроницаемые физиономии и зыркали глазами окрест быстро и прицельно, словно стреляли. В меня тоже попали, но я не дрогнула. У меня как раз начиналась фаза малодушного сожаления о содеянном, и я была сфокусирована на своем чувстве вины.
        Зачем я, дура такая, позвонила Митяю? Кто меня за язык тянул? Мое ли это дело - ловить каких-то преступников?
        Четверка стриженых ожидаемо ушла в первый подъезд. Минут двадцать спустя из него вышли уже пятеро - все те же плюс Соколов. И вот что удивительно: как я не должна была дожидаться появления Андрея Петровича, так и ему ни к чему было выворачивать голову, чтобы посмотреть на меня, крепко сросшуюся с лавочкой. А он обернулся, безошибочно нашел меня взглядом, пару секунд посмотрел, и лицо его при этом ничего не выражало. Бесстрастная маска, а не лицо!
        Потом Андрей Петрович от меня отвернулся и, подчиняясь настойчивым сопровождающим, сел в машину. Служебный автомобиль аккуратнейшим образом развернулся и укатил со двора.
        Мое лицо пылало, словно мне надавали оплеух, и будто плавилось: растягивалось, как резиновое, в беззвучном реве. Я скорректировала черты вручную - поправила искривившиеся губы, вернула на место поползшие и заузлившиеся брови. Промокнула рукавом дурацкие горючие слезы и встала наконец с лавочки, на которой почему-то чувствовала себя как преступник на скамье подсудимых.
        Да я-то в чем виновата?! Я села в трамвай, но поехала не к Лизке, а на пригородный вокзал. Там купила билет до Пеструхине, дождалась пыхтящего дребезжащего автобуса и на нем отправилась восвояси.
        В дороге меня настигло послание от Ятута. Он прислал мне в почту - мобильник пискнул, сообщая о поступлении нового письма, - ссылку на Облако с целой кучей фотографий, сделанных в моем дворе.
        Я вежливо ответила «Спасибо большое!», но просматривать все фотки не стала. Во-первых, на небольшом дисплее это делать неудобно, во-вторых, чего я там не видела? Скользнула по длинному ряду картинок безразличным взглядом, отметила краем сознания какую-то необычность, но списала ее на особенности творческой манеры фотографа и конкретизировать не стала. Будет время и желание - посмотрю снимки на ноутбуке.
        Домой я добралась уже после обеда, который, впрочем, пропустила. Шуруппак, в мое отсутствие вынужденный трапезничать сухим кормом, выразил неудовольствие безответственным отношением хозяйки к принципам правильного питания. Чтобы успокоить кота, я дала ему сливок, а себе сварила овсянку, из воспитательных соображений и в наказание самой себе - на воде и без сахара. Мерзость, но полезная.
        Не поощрять же себя чем-то вкусненьким, когда сделала гадость. У меня почему-то было четкое ощущение, что, сдав похитителя шишака Соколова кому надо, я поступила очень нехорошо.
        Затолкав в себя серую склизкую кашу, я решила, что на сем с самобичеванием надо заканчивать, и собралась подняться в свой чердачный кабинет, чтобы немного поработать.
        Есть у меня такое правило: в любой непонятной ситуации - садись и пиши. Это и успокаивает, и мысли в порядок приводит, и рано или поздно приносит финансовую прибыль.
        При мысли о финансах рука сама потянулась за мобильником - проверить в личном кабинете банковский счет, а потом за кошельком, чтобы вытряхнуть и пересчитать наличность. Из отделения для мелочи на стол выпало светло-розовое зерно.
        Я ловко прихлопнула покатившуюся жемчужину ладонью, не давая ей убежать от меня, вспомнила сказочное «мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось». Это навело меня на интересную мысль.
        Я сбегала в сарайчик на заднем дворе и попыталась найти там ящик с инструментами. Безрезультатно! До наслоений разнообразного хлама у меня руки еще не дошли, я пока лишь изредка пользовалась только теми вещами, которые стояли на виду, вблизи порога, - лейкой, например, и граблями.
        - Чего ищешь? - спросил сосед Семен, привлеченный шумом.
        У нас сарайчики одинаковые, как близнецы, и стоят бок о бок, но у Буряковых в этом полезном подсобном помещении царит идеальный порядок. Я как-то заглядывала в соседский сарай, не специально, конечно, а мимоходом, хотя туда и нарочно имело смысл сходить, как в музей на экскурсию.
        Сарайчик - царство Семена, и у него там все разложено по полочкам, как в хирургической операционной. Тяпки, грабли, лопаты стоят рядком в специальной подставке с дырочками, ветошь сложена в большую плетеную корзину, на стеллажах аккуратно разложены столярные и слесарные инструменты, на старом трюмо - какие-то баночки-скляночки, стену подпирают одинаковые картонные коробки с крупно выведенными на боках номерами. Подозреваю, что Семен ведет учет всему своему барахлу, и на одной из полок у него лежит специальный каталог, с помощью которого можно быстро найти что угодно.
        Например, молоток. Я произнесла это вслух, что прозвучало как ответ на вопрос соседа.
        - Какой молоток? - уточнил Семен, ничуть не удивившись. А ведь, казалось бы, совсем не дамский мне понадобился аксессуар! - Столярный, слесарный, киянка, кувалда? Молоток кровельщика, плотника, каменщика? Молоток-топорик, кузнечный молот, гвоздодер, с резиновыми головками, с когтем, с бойком?
        - А у тебя все это есть? - Я восхитилась и чуточку испугалась.
        Каким поразительным занудой должен быть мужик, дотошно классифицирующий сто видов молотков!
        Нет, не пойду я замуж за Семена, даже не просите. Мы слишком разные. Стихи и проза, лед и пламень.
        - Мне бы просто молоток, - сказала я. - Чтобы гвозди забивать и орехи колоть.
        - Так это же совершенно разные дела, тебе что именно - забивать или колоть?
        Ужасный зануда, подумала я. Король зануд. Но сказала другое:
        - Ладно, забудь. Обойдусь половинкой кирпича.
        Его-то я знала, где взять: кирпичным боем у меня в огороде грядка с петрушкой обложена.
        - Каким кирпичом, ты с ума сошла! - Сосед взволновался так, словно я сказала, что буду мешать кашу саперной лопаткой или ловить рыбу капроновым чулком. - Иди сюда, выбирай, что надо!
        Семен затащил меня в свой идеальный сарай и подвел к нужной полке.
        - Этот, - я взяла первый попавшийся молоток и поспешила удалиться. - Спасибо большое, я чуток попользуюсь и верну.
        Мне не хотелось уединяться с соседом, даже если повод для встречи тет-а-тет такой невинный, как необходимость выбрать правильный молоток. Это же деревня, тут только кажется, что все по хаткам сидят и друг на друга не глядят. Еще как глядят! И тут же эпос слагают. В акынском стиле - что вижу, о том пою.
        Не хватало еще, чтобы пеструхинские бабы начали передавать из уст в уста «Сказ о том, как Ляська с Семеном в сарае сидели, а может, и лежали». Бабы - они сразу худшее предположат, можно не сомневаться. А Семен даже ни разу женат не был, вот как скомпрометирую я беднягу - и придется делать его честным мужчиной.
        Ну уж нет! Не хочу. Мне нравятся улыбчивые мужчины с серыми глазами…
        Агрессивно помахивая молотком (как бы заранее отбиваясь от домыслов деревенских баб), я вернулась к себе. Секунду подумав, заперла дверь - вдруг припрется услужливый Семен с полным лотком молотков на выбор, как ярмарочный коробейник. Я сбегала на чердак, принесла оттуда лампу, установила ее на кухонном столе, расстелила белую льняную салфетку, положила в центр жемчужину и стукнула по ней молотком!
        «Предчувствия тебя не обманули», - через секунду уважительно молвил мой внутренний голос.
        - А жаль, - досадливо ответила я.
        Было бы лучше, если бы перламутровое зерно разлетелось в пыль. Но нет, - в центре светлой жемчужины обнаружилось темное вкрапление. Маленький металлический шарик!
        - Уоу? - взлетев на стол, недовольно спросил встревоженный шумом Шуруппак.
        «И что это значит?» - в тон ему озадачился мой внутренний голос.
        - Это значит, что я идиотка, - сказала я.
        - Уа, - согласился кот, продолжая сердито таращиться. Мол, это факт известный, ты давай по существу объясни, каким образом в очередной раз пришла к такому правильному выводу.
        - Я идиотка, потому что совершенно напрасно сдала полиции симпатягу Соколова, - послушно объяснила я. - Эта жемчужина - не из бабкиного шишака.
        - Уо? - Шура будто задумался.
        - Не знаю, откуда. Но это культивированный жемчуг с металлическим ядрышком внутри.
        - Уа!
        - А ведь верно! - Я признательно посмотрела на Шуруппака. Как полезно бывает поговорить с умным человеком, даже если он просто кот! - Такая же точно жемчужина валялась под лавочкой у источника, а это значит, тут есть какая-то связь. Мне надо подумать…
        Шура фыркнул и спрыгнул со стола - мол, думай, не смею мешать.
        Я зачем-то завернула остатки жемчужины в салфетку и спрятала получившийся узелок в буфет. Отложила на подоконник молоток - при случае верну Семену, - сварила себе кофе и села думать. Думать не выходило. Мысли разбегались, как тараканы от метлы. Я терла лоб, чесала в затылке, подпирала щеки кулаками, шевелила бровями и сосредоточенно пыхтела - имитировала бурную умственную деятельность.
        Где-то я читала, что в случае плохого настроения нужно изобразить счастливую улыбку, некоторое время старательно удерживать ее, и тогда она закрепится на лице, импульсы пойдут от нервов обратно в мозг, и там образуются эндорфины - гормоны счастья. Бред, наверное. Во всяком случае, стимулировать таким образом умственную деятельность у меня не получилось - только симулировать.
        Единственным результатом моей пантомимы стало шоковое состояние кота. Шуруппак сначала хмуро наблюдал за мной из коридора, потом запрыгнул на табурет, оттуда на стол, сел прямо передо мной и некоторое время озадаченно таращился. Глаза у него при этом делались все больше, как у четвероногих в сказке «Огниво», усы топорщились, а уши подергивались.
        - Дрожание твоего левого уха есть дурной знак, - наконец сказала я, чуть переиначив знаменитое высказывание Наполеона.
        - Уо-ухххх, - шумно выдохнул кот и сразу сдулся, прищурился и ткнулся лобастой башкой в мою щеку. Отлегло, мол! Хозяйка в норме, разве что чуточку сумасшедшая, впрочем, как всегда.
        В качестве утешительного приза переволновавшемуся животному была выдана куриная грудка. Себе я сделала бутерброд - вредный, но вкусный, с копченым мясом, сыром, майонезом и солеными огурчиками. И только собралась откусить от него, как зазвонил телефон.
        - Ляся, ты где вообще? - спросила трубка голосом моего брата-участкового. - Мы тебя тут ждем, ждем, все глаза уже проглядели…
        - Могли бы раньше позвонить.
        Митяй смущенно крякнул.
        - Понятно, раньше не могли, - угадала я. - Хорошо, что я не стала вам мешать и поехала домой на автобусе.
        - Так ты в Пеструхине уже, что ли? Ну, шустрая!
        - Ты даже не представляешь, насколько. - Я отложила бутерброд: начиналась неприятная часть разговора. - Я тут уже успела выяснить, что тот жемчуг, который валялся в прихожей Соколова, не из пропавшего шишака. Он не старинный и не природный, а культивированный, с железным ядрышком внутри.
        - Та-а-ак… - Участковый помолчал, посопел. - То есть я правильно понимаю, что ты сперла вещдок?
        - Какой вещдок? - Удивление мое было не более натуральным, чем тот жемчуг. - Нет никакого вещдока.
        - Конечно, нет, ты ж его расколотила уже, иначе как бы узнала про ядрышко!
        - Считай, что я раскаиваюсь, - сказала я тоном, который прямо говорил об обратном. - И давай не будем крохоборничать и пересчитывать жемчужины, замалчивая главное: Соколова арестовали ни за что! Не крал он шишак.
        - Во-первых, не арестовали, а только задержали. Во-вторых, почем ты знаешь, крал он шишак или нет? Жемчужины на полу в его доме - это неспроста, нормальные люди так не мусорят.
        - Ага, не мечите бисер перед свиньями! - язвительно припомнила я.
        - Чего? - Библейские тексты в школе милиции Митяй не читал. - Какие свиньи, ты о чем? Ох, заморочила ты мне, Ляська, голову. Все, скоро увидимся, бывай. - И участковый отключился.
        Я съела свой бутерброд, снова сбегала на чердак и притащила оттуда макбук. Та жемчужина, которая нашлась у источника, и те, что валялись в прихожей у Андрея Петровича, были как-то связаны.
        «Не как-то, а ниткой», - подсказал внутренний голос.
        - Логично, но не то, я ищу причинно-следственную связь. - Я открыла и включила макбук. - Что мы имеем? Соколов был в Пеструхине - и там нашлась одна жемчужина. А в городской квартире Андрея Петровича обнаружилась еще пара таких. Казалось бы, очевидно, что связующее звено - Соколов. Но!
        «Но ты не хочешь, чтобы это был он», - догадался мой внутренний умник.
        - Не хочу, - согласилась я. Уж самой-то себе можно признаться… - Поэтому считаю необходимым обратить особое внимание на мужика на «Хаммере». Вот хоть режьте меня, а на смиренного паломника по святым местам он не походил, да и на туриста тоже. Туристы не едут на осмотр достопримечательностей в потемках!
        «Темное время суток - любимое время преступников», - услужливо подсказал внутренний голос.
        - Вот! Вижу, ты меня понимаешь. - Я вошла в Интернет. - Тип на «Хаммере» мне до крайности подозрителен и на роль преступника подходит гораздо лучше, чем симпатяга Соколов.
        «Авдей Игнатович Коромыслов», - припомнил ФИО подозрительного владельца «Хаммера» внутренний голос.
        - Не он. - Я покачала головой: Коромыслова я уже видела на фото в его фейсбучном аккаунте. - Какой-то другой мужик, но, полагаю, из окружения Коромыслова. Я думаю, Авдей Игнатович дал ему покататься на своей машинке.
        Я снова открыла страничку Коромыслова, пересмотрела немногочисленные размещенные там фотографии и посты. Авдей Игнатович не затруднял себя регулярным ведением аккаунта, появлялся в соцсети редко и был немногословен. Никого, похожего на мордастого мужика из «Хаммера», я на страничке Коромыслова не нашла.
        Тогда я зашла на официальный сайт банка «Монолит», и тут мне повезло. Благообразный мордастик с серебряными височками и в золотых очочках сразу же нашелся на страничке «Руководство»!
        - Управляющий областным филиалом Роман Игоревич Бойченко! Ты-то мне и нужен! - Я потерла ладошки, размяла пальцы и пробежалась по клавиатуре, забивая имя в поисковую строку.
        Через четверть часа у меня уже было небольшое досье на Романа Игоревича. Ничего противозаконного: я собрала информацию из открытых источников, и самым ценным из них оказался мой родной «ФинансистЪ». Именно там было опубликовано большое интервью, в котором нашлось место и вопросу о хобби уважаемого управляющего. А увлечение у Бойченко оказалось достойное банкира, солидное и затратное: Роман Игоревич коллекционировал культурные ценности - предметы старины.
        - Ага! - вскричала я так громко, что в глубине дома раздался мягкий стук: не иначе, упал с подоконника впечатлительный Шура.
        Культурные ценности, они же предметы старины! В собрание таких предметов шишак Буряковых вписался бы идеально! Буквально стал бы жемчужиной коллекции!
        - Пам, пам! - донеслось из-за забора.
        И тут же в другой тональности:
        - Пам, пам!
        Я вышла на крыльцо и увидела на улице некое подобие свадебного поезда: две машины, одна за другой. Первой шла, вернее, в данный момент стояла, синяя «девятка» Митяя, второй - Лизкина зелененькая «лягушонка-коробчонка».
        - А что это вы так скромно, всего на двух машинах и даже без эскорта мотоциклистов? - покричала я с крыльца.
        - Ты ехидничать будешь или с нами поедешь? - вопросом на вопрос ответил брат-участковый. - Не нравится - иди пешком!
        - Куда? - Я вроде никуда не собиралась.
        - Ну, здрасте! Маманя нас на ужин ждет, с утра тесто поставила и утку зарубила!
        - Утка с яблоками? - Я облизнулась и передумала сидеть дома.
        - И с черносливом. - Митяй любезно открыл мне сначала калитку, а потом и дверь машины.
        Лизка, сияя, как красно солнышко, помахала мне из-за руля «Лягушонки».
        - Айн момент. - Я метнулась в хату, переобулась, сдернула с гвоздика в сенях палантин - вечером будет прохладно - и, наказав перманентно недовольному моими отлучками коту не скучать, заперла дверь и села в машину к Митяю.
        Хотя ехать-то было недалеко - всего за три двора.
        Но Митяю, оказывается, надо было со мной уединиться, чтобы решить деликатный вопрос:
        - Ты, это… нынче с мамкой переночуешь?
        - А что такое? Тетя Вера себя плохо чувствует? - заволновалась я.
        - Да при чем тут ее чувства! Речь о наших с Лизочком. - Митяй оглянулся, сквозь два автомобильных стекла подарил страстный взгляд моей подруге и добавил в довесок мажорный «пам, пам» - краткий вариант любовной серенады на клаксоне. - Давай, ты сегодня переночуешь у мамки, а мы - у тебя?
        - А что мне за это будет? - спросила корыстная я.
        - А что ты хочешь? - слегка напрягся братик.
        - Расслабься, в лес за подснежниками тебя не пошлю, - хмыкнула я. - И на колхозное поле за клубникой тоже… И к тетке Дусе за подсолнухами… И к деду Захару за котятками, в ведре притопленными… И на сосну - дупло с припасами белки искать…
        У нас с Митяем было веселое детство, есть что вспомнить.
        - Будет кое-что похуже? - Брат, умудренный опытом, поежился.
        - Да пустяки. Поможешь мне освободить задержанного Соколова.
        - Ты хочешь штурмом взять КПЗ?! - Митяй вытаращил глаза.
        При этом лазоревые очи сверкнули восторгом, и я торжествующе усмехнулась: гляди-ка, у меня по-прежнему получается подбить младшего братика на авантюру!
        - Зачем же так радикально… Не будем мы штурмовать КПЗ, просто произведем замену на поле, в смысле, на нарах: найдем настоящего похитителя шишака и сдадим его полиции вместо Соколова.
        - Мы - это кто? - уточнил Митяй и опять оглянулся на Лизку.
        А не дурак у меня братец, ой, не дурак…
        - Мы - это ты, я и наша общая подруга, - подтвердила я. - Три товарища. Три мушкетера…
        - Три поросенка, - проворчал Митяй и потянулся, открывая мою дверь. - Вылезай, приехали!
        Тут только до меня дошло, что мы уже подъехали к его дому, ворота распахнуты, а в них стоит, раскинув руки для объятий, радостная тетка Вера в парадном фартуке с вышитыми петухами.
        - Ах, вы, поросята такие! - весело запричитала тетка, качая головой.
        Я умиленно улыбнулась. «Поросята» - это было любимое ругательство моего папы. Более грозных и грязных слов мы, дети - я и Митька, - от него никогда не слышали.
        - Так мы договорились? - Прежде чем выбраться из «девятки», я повернулась к Митяю. - Насчет вашей бурной ночи у меня и нашей общей детективной операции «Три поросенка»?
        - Надеюсь, Соколов не окажется Серым Волком, - пробормотал участковый, и я поняла, что ради ночи с Лизкой он на все согласен.
        Влюбленный мужчина - как мягкая глина. Лепи из него хоть горшок, хоть подсвечник…
        У тетки Веры уже все было готово к приему дорогих гостей: дом сверкал чистотой, ножки щедро накрытого стола гнулись под тяжестью праздничных блюд. Только в центре столешницы еще зияла проплешина, которую должна была занять утка с яблоками и черносливом. Но она уже готова была эффектно явить себя миру - чувствовалось по запаху.
        - Митюша, ты утку доставай и разрезай, это дело не женское. - Тетка Вера быстро пристроила сына в горячую точку у печи. - А вы, деточки, в погребочек слазьте. - Нам с Лизкой тоже было дано ответственное задание.
        - Зачем, теть Вер?
        - За пастилой и орехами! - И тетка тут же отконвоировала нас с подружкой в сени, к люку в погреб.
        Она сдвинула коврик, подняла крышку, щелкнула выключателем и синхронно повела ручками - мол, вэлкам, добро пожаловать в наше стратегическое хранилище продовольствия!
        Мы с Лизкой спустились в погреб. Подружка огляделась, присвистнула и подняла вверх большие пальцы:
        - Вот это, я понимаю, погребочек!
        - Ага, - я хихикнула.
        В семейном погребочке тетки Веры и ее сына было не так просторно, как на станции Московского метрополитена, но не менее красиво. Вокруг, куда ни посмотри, высились деревянные стеллажи с разноцветными банками, стеклянные бока которых в свете электрической лампочки сияли огнями, как новогодняя елка. С толстых балок под потолком свисали связки лука, чеснока, перца, сушеных томатов, грибов и вяленой рыбки. У специального дырчатого окошка, приятно дышашего легким сквознячком, проветривались окорока - эффективное импортозамещение буржуинского хамона. По углам стояли бочонки и кадушки, вдоль стен стройными рядами тянулись бугристые мешки и дощатые ящики, отдельно, в специальной нише, помещались бутылки разной степени запылености.
        Даже не знаю, есть ли еще в Пеструхине погреб, который может поспорить с теткиным за звание образцового? Тут мне подумалось, что у занудного Семена Бурякова, наверное, банки с вареньями и соленьями расставлены по оттенкам, как в дизайнерской «Библии цвета». Зато в теткином погребе я превосходно ориентируюсь с детских лет, когда мы с Митяем и отрабатывали навыки спортивного ориентирования на местности, богатой вкусным съестным.
        - Вон там, - в приступе ностальгии я указала на картонный короб, - сухофрукты: сушеные сливы, яблоки и абрикосы. А на той полке под бумагой - домашняя пастила. Яблочная! Вкусная, как райская амброзия! Ты не представляешь, чего только мы с Митяем не придумывали, чтобы забраться в этот погреб! Такие сложные операции разрабатывали - Суворов со своим переходом через Альпы отдыхает!
        - А теперь тебя просят принести пастилы, а ты кочевряжешься, - упрекнула меня Лизка.
        - Да никому там не нужна пастила, - отмахнулась я. - Думаешь, зачем тетка Вера нас сюда отправила? Чтобы показать тебе товар лицом, впечатлить фамильной хозяйственностью и обильными припасами. Ты же как бы товар, а Митяй - купец, вот, видишь, богатенький…
        - И что в этом плохого? - Подружка неожиданно рассердилась. - Чего ты ерничаешь? Хозяйственность на шесть баллов из пяти, припасов внукам и правнукам хватит, твоей тете есть чем гордиться! А что до моего товара, так слава богу, что появился шанс его удачно пристроить.
        - Лиз, ты чего? - От неожиданности я с размаху села на мешок с орехами, и он ворчливо затрещал. - Ты всерьез, что ли, думаешь об отношениях с Митяем?
        - А почему нет? - Лизка тоже опустилась на тугой мешок, судя по нежному хрусту - с сушеным шиповником. - Или ты думаешь, что я для твоего брата недостаточно хороша?
        - Да ты что! - Я замахала руками и едва не сдернула гирлянду сушеных грибов. - Ты красотка, умница, обеспеченная и состоятельная дама, это Митяй тебе в подметки не годится.
        - Не обижай моего будущего мужа! - Подружка погрозила мне пальцем. - Митюша - золотой человек, правда-правда. И хозяйственный, и заботливый, и душевный, и в постели, чтоб ты знала, очень даже орел. А какие у него глаза! Как незабудки! - Лизка завела к потолку собственные очи - обычные, серые. - Вот представь, будет у нас с ним девочка с такими голубыми глазами…
        Я поперхнулась - успела уже вытащить из-под себя и раздавить в ладонях тонкокорый грецкий орех.
        - Или мальчик, - мечтательно продолжила Лизка. - С волосиками беленькими, легкими, головушка-одуванчик…
        - М-да. - Я откашлялась и встала. - Теперь мне ясно, что все очень серьезно. Что ж, если тебя интересует мое мнение, то я не против. Женитесь и размножайтесь! Из меня такая классная тетка, как из теть Веры, вряд ли получится, но обещаю, что буду стараться.
        - Из теть Веры получится суперская бабушка. - Мечтательности в голосе подружки не убавилось. - Классическая деревенская бабуля с натуральными продуктами и носками домашней вязки…
        - А какая из нее выйдет свекровь! - поддакнула я.
        - М-м-м? - насторожилась Лизка.
        - Митяй у нее под правым каблуком, а ты под левым будешь, - напророчила я.
        - Не-а, мы купим землю у твоих соседей, Буряковы как раз половину участка продают, и построим себе домик рядом с твоим! - огорошила меня Лизка.
        - Митяй скопил деньжат? - удивилась я.
        - Я скопила, - горделиво вздернула нос подружка. - Хотела дачку купить, но так даже лучше получится. Мою городскую квартиру мы сдадим, будем здесь жить - у Мити служба, а мне до города по трассе на машине всего сорок минут ехать, это пустяки. Потом уже, когда детки вырастут и их учить надо будет, в город переберемся…
        - Это ж на сколько лет вперед вы с Митяем стратегические планы составили? - восхитилась я. - На двадцать?! За каких-то полдня? И еще сексом заняться успели?
        - Да, мы такие! - Лизка кокетливо похлопала ресничками, потупила глазки и ковырнула утрамбованный земляной пол носочком.
        - Де-э-эвочки, утка ждет-скучает! - свесившись в люк, игриво позвал нас Митяй.
        - Уже летим! - Подружка подхватилась, вспорхнула с мешка и с дробным топотом умчалась вверх по лестнице.
        Я набрала в решето орехов, сверху положила пластину пастилы и, покачивая головой, покинула волшебный чертог своего детства. Правда, как все меняется… Меня уже не соблазняют домашние сухофрукты, а Лизка не ждет принца на белом коне, ей, оказывается, вполне достаточно участкового на синей «девятке»…
        К утке тетка Вера подала смородиновую наливку, и потом Митяй не позволил Лизке сесть за руль «лягушонки», которую подруга непременно желала определить на ночевку ко мне во двор, к себе под окошко. Брат сам повел зеленую машинку, мы же с Лизкой были в ней пассажирами.
        Я бы предпочла после сытного ужина никуда не кататься, а улечься на гостевой диванчик тетки Веры и отключиться до утра, но долг хозяйки требовал заботливо определить гостей на постой - хотя бы чистое постельное белье и полотенца им выдать. А еще - подкупить сладким кусочком теткиной утки кота, чтобы он не слишком возмущался несанкционированной заменой на поле.
        Обнаружив в моей кровати - Шуруппак, кстати говоря, считает ее нашей общей - Лизку с Митяем, мой ласковый и нежный зверь мог повести себя очень некультурно. Однажды он уже написал Лизке в туфли, и мне не хотелось повторно переживать этот драматический момент.
        Накормив кота, я объяснила ему ситуацию и увела зверя подальше от спальни, в порядке исключения открыв ему дверь в мой чердачный кабинет. Это помещение для любознательного Шуруппака магнетически притягательно, почти как теткин погребок для нас с братом в годы детства. Можно было надеяться, что на манящих просторах чердака Шура потеряется на всю ночь и не станет третьим лишним в постельных игрищах Лизки и Митяя. Потом я выдала гостям комплект белья и полотенца, предложила им чувствовать себя как дома и отправилась ночевать к тетке.
        Но ушла я недалеко. Ночь была темная, теплая, тихая и мягкая - бархатная. Крупные звезды на небе подрагивали, сияли и искрились, как знаменитые алмазные подвески Анны Австрийской. Цветочки в амазонских джунглях бабы Дуси пахли так, что голова шла кругом - а может, это я слегка перебрала смородиновой наливки.
        Так или иначе, в столь дивную ночь хотелось совершать романтические глупости и подвиги во славу любви. С любовью у меня как-то не складывалось, но за глупостями дело не стало. Я почему-то решила, что настал идеальный момент для успешного поиска безвременно покинувшего меня любимого бокала, и ничтоже сумняшеся полезла в пахучие дебри соседской клумбы.
        В близком контакте аромат настурций усилился настолько, что это уже было похоже на газовую атаку. Я хоть и не отключилась, но через некоторое время поймала себя на том, что сижу в цветочных кущах с закрытыми глазами и улыбаюсь, как дурочка. Хотя бокал-то не нашла!
        Потом где-то близко что-то громыхнуло, и досадливый голос Семена Бурякова распорядился:
        - Давай живо, туда и обратно!
        Цокая когтями и шумно сопя, в паре метров от меня в заросли врубилось небольшое плотное тело. По характерному похрюкиванию я опознала свиновидного песика Бусика, по всей видимости, выпущенного на короткий вечерний променад.
        - Шевели своей толстой задницей, сукин сын! - подтверждая мою догадку, грубо поторопил собачку Семен.
        И тут же до меня донесся недовольный голос бабы Дуси:
        - Не обижай моего зайчика! Одна-единственная у меня родная душенька…
        - А я тебе чужой, да? - закономерно обиделся Семен. - Типа, не думаю о бабке, не забочусь?
        - Да как ты заботишься, так лучше не надо!
        Я совсем притихла, понимая, что стала свидетелем семейной сцены, и не желая, чтобы это обнаружилось. Буряковы, как на грех, выясняли отношения, стоя в сенях у двери, приоткрытой в ожидании возвращения Бусика.
        - Конечно, лучше сдохнуть, чем лечиться!
        - А ты меня спросил, хочу я лечиться за такие деньги? Триста тыщ, боже ж ты мой!
        - Я нашел тебе деньги! Чего еще?!
        - А меня ты спросил?! - Похоже, бабка пошла на второй круг. - Я б тебе, дурню, объяснила, что почем!
        Значит, Семен самолично, не посоветовавшись со старухой, решил продать Лизке с Митяем часть их с бабкой земельного участка, сообразила я. А баба Дуся его самодеятельность не одобряет… Считает слишком низкой назначенную цену… Или не хочет тратить триста тысяч на свое лечение?
        Не поняла я, признаться, чем конкретно недовольна соседка. По ступенькам опять зацокало-захрюкало - Бусик, сделав свои дела, поспешил домой, и дверь закрылась, не дав мне дослушать чужой разговор. Ну, не больно-то мне это было нужно. Убедившись, что в подлунном деревенском мире вновь установилась сонная тишь, я выбралась из клумбы и пошла к тетке - спать.
        А тетка встретила меня неласково, с боевым полотенцем в высоком замахе:
        - Явилась, не запылилась! Где ты шастала, гулена? Митяй уже звонил, тебя спрашивал!
        - Чего это он меня спрашивал? - удивилась я. - Мы расстались четверть часа назад!
        Можно подумать, ему там заняться нечем!
        - А того он тебя, Ляся, спрашивал, что беспокоится! Волнуется, как добралась!
        - У нас от дома до дома метров двести, не больше!
        - Вот именно! - Тетка Вера подбоченилась. - И возникает вопрос: что ж ты, девка, так долго добиралась? Не ползла же эти двести метров на пузе улиточкой?
        Я посмотрела на полотенце в нервно подрагивающей руке родственницы. Искусством воспитательного бития полотенцем тетка Вера в совершенстве владела еще лет тридцать назад, и не думаю, что сейчас потеряла навык. А полотенце-то у нее сегодня льняное, туго накрахмаленное - твердое. От его встречи с мягким местом ощущения яркие, запоминающиеся, я их за тридцать лет не забыла…
        Так почему бы не признаться?
        - Я в клумбу лазила, бокал там искала.
        Тетка Вера моргнула, села на табуретку, опустила руку с полотенцем на колени и призналась:
        - Что-то я не поняла… Ты это… спрятаться и выпить хотела? - Рука с полотенцем самопроизвольно начала подниматься, точно шлагбаум. - Ты не сдурела, девка? Пить в одиночку да тайком - распоследнее дело, это, Ляся, женский алкоголизм, а он не лечится!
        - Да я не пить! - Я чуток отодвинулась. - То есть пить, но потом.
        - В клумбе?
        - Нет, зачем? У себя на террасе. - Я поняла, что с объяснением надо поспешить, иначе ностальгической встречи пятой точки с полотенцем не избежать. - Я там как-то сидела, пустой бокал на пол поставила, потом сама же его ногой задела, и он в соседскую клумбу улетел, а бокал-то любимый, из него еще папа с мамой пили, он у меня один такой остался - круглый, красненький, хрустальный, на граненой ножке…
        - С золотой каемочкой по ободку, - договорила за меня тетка и вздохнула. Она встала и перебросила полотенце через плечо. - Все понятно, спать ложись. Я там на тумбочке тебе молоко в стакане поставила, выпей-ка на ночь…
        Утро у меня началось с мажорного грохота кухонной утвари и мощных ароматов готовящегося борща. Кому это? Неужто мне? Мигом вспомнив, что брата, которого любящая маменька с утра пораньше кормит, как на убой, нынче дома нет, я заволновалась: а ну как тетка Вера заставит есть на завтрак борщ с салом и чесноком меня?
        Я уже присматривалась к окошку, прикидывая, не удрать ли мне через него по-английски, когда, к счастью, явился Митяй и по доброй воле принял пытку утренним борщом. Меня же нагрузили свертками и судочками со свежей едой, наказав позавтракать самой и накормить Лизоньку. Судя по довольному виду Митяя, подружке действительно не мешало подкрепиться.
        Я прибежала домой, воображая себе обессиленную Лизку, распластавшуюся на смятых простынях дохлой камбалой. Как же! Лизавета - живее всех живых - шумно возилась на чердаке. С сотрясаемого потолка на Шуруппака, который сидел посреди кухни меховой пирамидкой, сыпалась известковая пыль. Припорошенный ею мохнатый кот забавно походил на новогоднюю елочку - зеленые глаза сверкали, как лампочки.
        При моем появлении он не двинулся с места, только незначительно изменил позу, положив одну лапу на край стоящей перед ним пустой миски. Загодя вытолкал ее, стало быть, на середину кухни, чтобы хозяйка с порога увидела душераздирающую сцену «Несчастный покинутый котик, умирающий от голода»!
        - Не верю! - твердо сказала я, позаимствовав фразу у Станиславского.
        - Уы, - в сценическом режиме «реплика в сторону» вякнул кот, отворачивая от меня свою наглую толстую морду.
        - Митяй сказал, что перед уходом насыпал тебе сухого корма.
        - Э-уэ?
        - Нормальная это еда, в самый раз для котов.
        - Уа!
        - Нет, сама я такое есть не буду, у меня имеются человеческие корма. - Я поставила на стол пакет и стала выгружать из него мешочки-судочки.
        - Уо-о! - Умирающий котик мгновенно ожил и птицей взлетел на стол.
        - Брысь! - Я спихнула нахала на пол, но все же положила ему в миску кусок ветчины и утиное крылышко.
        Посмотрев на потолок, я позвала:
        - Лиза! Завтракать иди!
        На чердаке бухнуло, грохнуло, по лестнице застучали каблуки, и вскоре в вихре пыли и обрывках паутины появилась моя подруга. В руках у нее была коробка, судя по Лизкиной поступи - тяжелая.
        - Мародерствуем? - добродушно поинтересовалась я.
        - Ой, да брось! Лучше бы спасибо мне сказала. Я же знаю, что ты сама никогда не разберешь эти завалы, а там полно любопытного барахла. - Лизка водрузила короб на табурет и принялась извлекать из него всякий хлам. - Смотри, какая шаль! Ее немножко моль поела, но можно заштопать.
        Жестом фокусника она выдернула из коробки пыльную тряпку, встряхнула, развернула, накинула себе на плечи и покрутилась, красуясь. Я чихнула. Кот фыркнул и лапой наподдал по своей миске, ловко, как профессиональный хоккеист, загоняя ее в дальний угол за холодильником.
        - Не нравится? - правильно оценила реакцию публики фокусница. - А это?
        Из коробки была извлечена металлическая конструкция в виде довольно широкого кольца на затейливой полукруглой ножке. Отвесив кольцу щелбан, Лизка заставила его крутиться и горделиво улыбнулась:
        - По-моему, это называется мобиль! Такая штуковина, которая долго и бессмысленно двигается, привлекая внимание и гипнотизируя.
        - А по-моему, это просто фоторамка. - Я протянула руку и остановила кувыркание «мобиля». - Вот сюда, в кольцо, вставляется круглый снимок, и вся конструкция устанавливается на столе или тумбочке под нужным углом.
        - Так это еще круче! - пуще прежнего обрадовалась фокусница-кладоискательница. - И, кстати, о фотках! Смотри сюда! Але-оп!
        - О боже. - Я вздрогнула. - Что за байки из склепа?
        Увесистый талмуд, который подруга достала из коробки, отлично вписался бы в интерьер похоронной конторы. Красный бархат, черная и золотая тесьма, металлические углы, по корешку - широкая планка из лакированного дерева. Правда, бархат сильно запылился, золотые углы потемнели, лак местами облез, а галуны оборвались и размочалились.
        - Ты что? Это шикарный старинный фотоальбом! - Лизка открыла талмуд и бережно переложила справа налево лист папиросной бумаги.
        Под ним был плотный тисненый картон, серо-коричневый с золотым обрезом, весь в тончайших завитушках и выпуклых загогулинах, с большим окошком, в котором помещалась фотография - когда-то черно-белая, а теперь коричнево-рыжая.
        - Смотри, снимки не наклеены, для них аккуратно прорублены специальные скобочки, так что фотку легко можно вынуть, перевернуть, - Лизка все это проделала, - и прочитать: «Аграфена Егоровна и Мефодий Иванович»!
        Она победно посмотрела на меня. Я пожала плечами:
        - Понятия не имею, кто такие.
        - Вот и прекрасно! - не обескуражилась подруга. - Я так и подумала, что к тебе этот фотоальбом никакого отношения не имеет, значит, ты легко отдашь его мне.
        - А тебе он зачем? Такой жутенький…
        - Я отдам его в переплетную мастерскую и обтяну новой тканью. - Лизка мечтательно улыбнулась. - Голубенькой парчой, под цвет глаз Митяя и наших будущих деток… Деревяшку залакируют, уголочки начистят, тесьму нашьют новую - будет шикарнейший семейный фотоальбом! Можно сказать, фамильное сокровище!
        - Краеугольный камень семейной летописи. - Я хмыкнула и потянулась, чтобы забрать у подруги будущий первый том их с Митяем фотоархива. - Бери, мне не жалко, давай только фотографии вынем. Я сохраню их, возможно, получится отыскать потомков Аграфены Егоровны и Мефодия Ивановича.
        Я, разумеется, не забыла про мальчика Тишку, которого хотела найти. Мы с подружкой перелистали альбом, аккуратно вынимая из окошек фотографии, заботливо переложенные похрустывающей полупрозрачной бумагой вроде кальки.
        Очень старые - потемневшие и нечеткие - снимки были только вначале, ближе к середине пошли уже цветные, преимущественно любительские.
        - О, а это твой дом! - вдруг обрадовалась Лизка. - Смотри, ступеньки, крылечко… А это мой Митюша! - Она тут же нахмурилась. - И что за баба рядом с ним?
        Я послушно посмотрела и поправила:
        - Не баба, а симпатичная молодая женщина. Наверное, та самая Маня, которая жила тут до меня - тетка Вера говорила, что она была черноволосая и большеглазая.
        - У Митюши глаза красивее, - заспорила Лизка. - Смотри, как голубые огонечки! Ни у кого больше таких нет!
        - Разве что у Газпрома, - согласилась я, рассматривая людей на фото.
        Похоже, они что-то праздновали - все принаряженные, Митяй даже в парадном пиджаке, который он бережет на выход. У черноволосой красотки в руках был растрепанный букет, у бородатого мужика рядом с ней - бутылка.
        - А это, кажется, Семен Буряков, - узнала я соседа.
        - По-прежнему в немодной бороде! - скривилась Лизка.
        - Он уже сбрил ее, - машинально возразила я. - После субботних танцулек, на которых ты заклеймила позором его немодную допотопную бороду. Теперь красивый - не узнать… Да ладно! Неужели?
        - Что? - насторожилась подруга.
        - Ты знаешь, кто это? - Я потыкала в снимок, указывая на мужчину с гитарой.
        Митяй, Семен и предположительно Маня втроем сидели на верхней ступеньке крыльца, а позади них, боком привалившись к перилам, картинно высился улыбающийся гитарист.
        - Это Андрей Петрович Соколов!
        - Ты его знаешь? Кто это? - не поняла моего волнения подруга.
        - Конечно, знаю! Это же его задержали по подозрению в краже жемчужного шишака бабы Дуси!
        - А ты тут каким боком?
        - Митяй тебе не рассказал? - Я поняла, что Лизка упустила часть сюжета. - Это же я сообщила твоему любимому, а он - своим коллегам, что у Соколова в прихожей рассыпаны жемчуга!
        - Да ну?!
        - Ну да! - Тут я сбавила обороты, вспомнив: - Правда, оказалось, что те жемчужины были не из шишака. Не природные, а культивированные, с железным шариком внутри.
        - Как та жемчужина, что из-под лавки у источника? - Лизка показала, что ничего не упускает.
        Хороший рекламный агент - он и психолог, и разведчик, и стратег. Он памятлив, как летописец Нестор, и по части дедукции вполне способен потягаться с Шерлоком Холмсом.
        - Вот именно. - Я отложила фото на крылечке в сторону и с повышенным вниманием рассмотрела оставшиеся снимки.
        На других фотографиях Соколова не было, и Митяй с Семеном там больше не появлялись. Зато имелись снимки младенца - их я тоже отложила.
        - Альбом могу забрать? - спросила подруга.
        Я кивнула, и она быстро упаковала облезлый талмуд в пустой пакет, из которого я вынула теткины харчи. Это вернуло меня к действительности, данной нам в ощущениях, из которых все более отчетливым становилось голодное урчание в животах.
        - Давай-ка завтракать!
        - Ма! - донеслось из угла, и из-за белого бока холодильника высунулась пушистая морда Шуруппака, одобряющего поступившее предложение о завтраке и готового присоединиться.
        - Ты уже ел, - напомнила я нахалу. - Если верить Митяю, то даже дважды!
        - Бог любит троицу, - сказала Лизка и засюсюкала: - Иди сюда, Шурочка, иди сюда, маленький, тетя Лиза даст хорошему котику… что она ему даст? - Подруга обернулась ко мне.
        - Борщ со сметаной и чесноком, пампушки, сырники, сало, вишневый кисель, - озвучила я теткино меню.
        - Сметану и сало, да, Шурочка? - Лизка сформировала эксклюзивное предложение для маленького котика весом в десять кило.
        - Ему нельзя много жирного, - вздохнула я.
        - Уо!
        - Да ладно!
        Кот и подруга дружно возмутились, проявляя редкую солидарность.
        Я не стала с ними спорить и пошла мыть руки с мылом - старый фотоальбом показался мне сильно септическим.
        После завтрака Лизка пошла готовиться к отъезду, наряжаться и краситься, потому что времени, чтобы заняться этим в городе, у нее уже не оставалось. Подруга совмещала бурную личную жизнь с активной трудовой деятельностью и заехать к себе домой не успевала: ей надо было мчаться на назначенные встречи, чтобы окучить пару перспективных клиентов.
        - Любовь не отменяет морковь, - сказала по этому поводу сама Лизка. - В смысле, надо же заботиться о пропитании.
        - Пропитанием тебя моя родня снабдила на месяц вперед, - справедливости ради напомнила я.
        - Не понимай все так буквально, - ответила подруга. - Я говорю о довлеющей над нами, одинокими женщинами, печальной необходимости самостоятельно себя обеспечивать.
        Следовало признать, что в сказанном Лизкой была сермяжная правда. Поэтому, когда подруга умелась наносить боевой раскрас, я хотела сесть поработать, но опасливо заглянула на чердак и поняла, что мой уютный кабинет захлестнули волны хаоса. Лизка не деликатничала, копаясь в барахле, которое я когда-то аккуратно разгребла по углам, да и Шуруппак энергично порылся в хламе.
        Чтобы вы понимали, раньше моя рабочая зона выглядела как боксерский ринг в огромном зале на двадцать тысяч мест: в середине под мощными лампами выгороженный канатами небольшой, почти пустой прямоугольник, а вокруг него - море беснующихся зрителей. Теперь границы стерлись, и, чтобы восстановить их, надо было изрядно попотеть.
        Я решила, что сделаю это как-нибудь в другой раз. Мой основной рабочий инструмент - макбук - уже был внизу, но я не ушла с чердака с пустыми руками, а нашла и прихватила с собой пустую обувную коробку, в которую сложила снимки из фотоальбома, который забрала себе Лизка.
        Я опять засмотрелась на фото веселой группы на моем крылечке. Интересно, что они праздновали? И вдруг я подумала: а ведь на снимке не все участники праздника. Был еще кто-то, не попавший в кадр по той простой причине, что это он делал фото!
        «Или она, - подсказал мой внутренний голос. - Иначе получается нездоровый перебор: одна дама и четыре джентльмена. А если снимала женщина, то соотношение „два к трем“ это уже близко к норме».
        - Типа, две пары и один свободный мужик?
        Это было логично.
        Но как узнать, кто кому приходился парой?
        «Спросить Митяя», - посоветовал внутренний голос.
        Я разместила групповое фото в круге света под лампой, скопировала его камерой своего смартфона и отправила снимок брату на мобильный. Выждала пару минут, чтобы Митяй успел увидеть присланное фото, и позвонила ему.
        - Это что такое и зачем оно мне? - с подозрением поинтересовался участковый.
        - У матросов есть вопросы. Хочу спросить тебя по поводу данного фото, - сказала я и упредила вероятный отказ напоминанием: - Это в рамках нашей совместной операции «Три поросенка», ты обещал помогать!
        - Ну?
        - На снимке четыре человека, вспоминай, кто был пятым?
        - Любка Горохова, ты ее знаешь, она продавщица в нашем магазине. А что?
        - А то, что по фото непонятно, кто чей кавалер. В кадре одна Маня Толбухина и три мужика… Горохова чья подружка была?
        - А ничья. - Митяй фыркнул. - Ее вообще никто не звал, она сама нам в компанию навязалась, когда мы с мужиками в магаз за вином и конфетами ходили. Прилипла, как банный лист: «Я с вами, можно, да, ну пожалуйста?» Ну, мы и взяли ее - она с Маней знакома была, а праздновали-то как раз Манин день рождения.
        - Она звала гостей?
        - Кто, Маня? - Митяй как будто удивился. - Нет, конечно! Маня не очень-то с деревенскими сходилась, держалась так, будто мы тут все свинопасы, а она одна принцесса. Но Сема все пытался за ней ухлестывать, вот и подбил меня пойти поздравить соседку. Один-то он идти к ней боялся, робел, как пацан, вот и собрал целую группу товарищей.
        - Андрея тоже он привел?
        - Андрюху-то? Ну да, они же тогда как раз вместе на реставрации часовни работали. Андрюха резьбой по дереву занимался, а Сема был по столярной да плотницкой части, он это умеет. Погоди! - Митяй спохватился. - А ты откуда Андрюху этого знаешь? Он же не наш, не местный…
        - Ну здрасте! - Теперь уже удивилась я. - Ты разве не узнал его? Это же тот самый Соколов!
        - Какой - тот самый?
        - Которого задержали по обвинению в краже буряковского шишака!
        - По подозрению, - машинально поправил участковый. - Че, правда?! Тот Андрюха - этот Соколов? Я не знал его фамилию.
        - А ты что, не узнал его, когда проводил задержание в моем доме?
        - Да как бы я его узнал? Во-первых, я его видел всего пару раз, и было это три года назад. А во-вторых, ты, Ляся, не представляешь, как меняет человека отбытый срок. Помнишь старое кино «Берегись автомобиля»?
        - Это где Смоктуновский Юрия Деточкина играет?
        - Во-во! Помнишь, какой этот Деточкин в начале фильма и какой - в конце, после тюряги?
        - Беззубый, тощий и с жуткой стрижкой, - припомнила я.
        - А вначале красавец, интеллигент!
        - Я поняла: ты хочешь сказать, Соколов так изменился, что ты не мог его узнать.
        - Вот именно. Еще вопросы есть? Нет? Отлично, сгинь и не мешай мне работать, - с этими неласковыми словами брат-участковый невежливо обрубил связь.
        - Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, - язвительно пробормотала я, но перезванивать не стала.
        У матросов пока не было новых вопросов. Во всяком случае, таких, на которые можно было получить моментальный ответ у Митяя.
        Но у матросов, они же поросята, была одна ниточка. Можно сказать, жемчужная нить! Та самая, с которой осыпались перламутровые бусины с металлическими ядрышками. Что, если они все-таки отвалились с бабкиного шишака?
        Лизкин утренний набег на мой чердак навел меня на мысль: все вещи со временем портятся и их приходится чинить. Где-то можно обойтись обычной штопкой, скрыв урон, нанесенный молью, а что-то нужно нести в мастерскую специалистам. Я, конечно, не спец по жемчужным головным уборам, но ведь бусины в нем нанизаны на нить, так? Со временем - шишак же старинный! - нить могла истончиться и порваться, а жемчужины - осыпаться и даже потеряться. И что тогда сделала бы владелица убора?
        Зная бабу Дусю как мастерицу-рукодельницу, могу уверенно предположить: она нашла похожие новые бусины и нашила их вместо старых. На вид-то культивированный жемчуг от природного не отличается!
        - Ну, все, я поехала. - В кухню, где я устроилась за столом с макбуком, заглянула нарядная накрашенная Лизка.
        - Стой! - Я вскочила и заметалась по кухне. - Подожди пять минут, мне срочно нужно в город, я поеду с тобой!
        Против ожидания, подруга не спросила зачем, только попросила поторопиться, и уже через четверть часа мы катили по шоссе.
        Лизка, обычно шумная и бойкая, была нетипично задумчива и тиха.
        - А вот скажи, Алиса, ты веришь в любовь с первого взгляда? - вдруг спросила она.
        - С первого? - Мне почему-то припомнился Хтось, побитый шваброй. - Не-а, с первого - вряд ли. Может, со второго…
        - Может, и со второго, - согласилась подруга. - Но только не взгляда.
        - А с чего же? - заинтересовалась я.
        - С поступка, наверное, - серьезно ответила Лизка. - Что взгляды? Ими сыт не будешь. А вот когда мужик заботится о том, чтобы тебя накормить… Может, конечно, я слишком приземленная и прагматичная…
        - Ну нет, ты не такая! - запротестовала я.
        - Но и не романтическая дурочка, правда?
        - Даже не знаю… По мне, так натуральная Джульетта, - захихикала я.
        Лизка тоже хохотнула и добавила:
        - Я вдвое старше той Джульетты.
        - В два с половиной раза, - поправила я.
        - Фу, Алиса, к чему такая точность!
        - Прости, прости!
        Некоторое время мы ехали молча. Лизка покачивала головой, сокрушаясь то ли о своем возрасте, то ли о моей бестактности, и поглядывала на себя в зеркало заднего вида. Видимо, собственное отражение ей нравилось - она перестала дуться и снова заговорила, теперь уже мечтательно:
        - А какая красивая фамилия - Синеглазова!
        - Ты это про тетку Веру?
        - Алиса! Я про себя! Елизавета Синеглазова - а? Как звучит!
        - Хорошо звучит, - согласилась я и невпопад добавила: - Хотя мне больше нравятся серые глаза.
        - Чьи? - моментально отреагировала Лизка.
        На мое счастье, ей позвонил один из тех клиентов, кому сегодня предстояло быть беспощадно окученным, и подруга отвлеклась, а потом и забыла о моей интересной оговорке. И только высадив меня в центре города, она спохватилась и спросила:
        - Ты не сказала, что у тебя за дела?
        - Потом расскажу, - пообещала я и захлопнула дверцу «лягушонки-коробчонки».
        Зеленая машинка отъехала, оставив меня у старинного купеческого особнячка, где нынче помещалась частная художественная галерея «Плеяды».
        Я взошла на крутое беломраморное крыльцо, придерживаясь за кованые перила, толкнула тяжелую резную дверь и оказалась в просторной светлой комнате с высокими потолками, обрамленными затейливой лепниной. Это было что-то вроде прихожей: направо - гардероб, налево дверь с табличкой «Администрация», прямо - стеклянная стена с проходом на выставку с корявыми конструкциями из дерева и металла и цветными пятнами картин. Я поморщилась: обширные лужи флюоресцентной краски на стенах слепили глаза даже сквозь стекло.
        В прошлом году, еще до карантина, я была в этом зале на выставке так называемого Товарищества Провинциальных Художников «Искусство XXI века». Тогда у меня сложилось впечатление, что у наших провинциальных художников какое-то свое летоисчисление: их двадцать первый век был такой пасторальный, буколический… Подавляющее большинство работ составляли натюрморты и пейзажи, причем особенно охотно авторы писали тучные нивы и фруктовые сады. Видно было, что товарищи художники простодушно радуются наступившему в двадцать первом веке продовольственному изобилию и искренне восхищаются осязаемой красотой типичных региональных продуктов: яблок, тыквы, кукурузы, болгарского перца и подсолнухов.
        Помнится, тогда я остроумно высмеяла выставку в гламурных «Трендах-брендах», а зря, пожалуй. Тыквы и подсолнухи смотрелись куда приятнее люминесцентных абстракций.
        На этот раз ближние подступы к современному искусству охраняла не типичная музейная смотрительница - бабуля в бархатной жилетке и темном платье с кружевным воротником, - а молодая красавица в дизайнерских джинсах и хлопковой блузе с принтом. Расцветкой «Вырви глаз» принт на рубашке красотки удивительно гармонировал с картинами в зале.
        - Посещение экспозиции - триста рублей, - проинформировала меня барышня.
        - И ведь недорого совсем, - добродушно откликнулась я, мысленно добавив: «в сравнении с тем, что придется потом потратить на лечение глаз и нервной системы». - Но я не на выставку, мне нужно увидеть Максима. Он здесь?
        - Максим Петрович у себя. - Девушка выскользнула из-за конторки, переместилась влево и прикрыла собой дверь с табличкой «Администрация». - А вы по какому вопросу?
        Я достала из кармана заранее приготовленную визитку с узнаваемым вензелем солидного издания:
        - Алиса Пеструхина, газета «ФинансистЪ», редактор спецпроектов. Максим у нас эксперт по вопросам искусства…
        - Я доложу Максиму Петровичу, - акцентировав отчество своего шефа, красавица забрала у меня визитку и скрылась за дверью.
        - Петрович так Петрович, - пробормотала я, безразлично пожав плечами.
        В современной практике мало кто использует отчество. И бизнесмены, и политики, и деятели искусств - все демократично обходятся только именем и фамилией, как это заведено на Западе.
        И тут до меня дошло: Максим Петрович! Как Андрей Петрович, тоже Соколов! Ба, да не родственники ли они? Похоже, родные братья! А что, вполне возможно, даже сферы деятельности у них похожие: Андрей Соколов - художник, Максим Соколов - владелец галереи…
        - …сказал же - никаких журналистов! - донеслось до меня из-за неплотно закрытой двери.
        Говорил - и пресердито - мужчина.
        - Но это не какая-нибудь желтая пресса, а «ФинансистЪ», и вас хотят как эксперта, - оправдываясь, заговорила девушка.
        - Кто? - коротко спросил мужчина и после паузы, во время которой он наверняка получил и изучил мою визитку, разрешил: - Ну, ладно, зови ее.
        Я мысленно отметила: Максим Петрович не желает общаться с желтой прессой, с чего бы это? В том, что директор галереи не откажется встретиться с редактором газеты «ФинансистЪ», я нисколько не сомневалась.
        За возможность мелькнуть на страницах солидного делового издания умные люди немалые деньги платят, на чем моя Лизка и зарабатывает. А очень умные предлагают себя в качестве экспертов и спикеров - нам, журналистам, постоянно нужны комментарии профильных специалистов, и за это никто никому не платит. Получается обоюдовыгодный взаимозачет: вы нам необходимую информацию - мы вам упоминание в материале.
        Собственно, потому-то Максим Соколов и присутствовал у меня в телефонном списке контактов: он уже комментировал для газеты какие-то события в мире искусства. Какие - убей, не помню, видимо, не такие яркие, как живописные полотна на новой выставке.
        - Прошу. - Дверь открылась, девица жестом пригласила меня войти, сама же рыбкой выскользнула наружу и проследовала на свой сторожевой пост за конторкой.
        Я вошла в кабинет и приветливо улыбнулась:
        - Здравствуйте, Максим Петрович! Уделите мне пару минут?
        - Смотря о чем вы хотите поговорить, - настороженно отозвался мужчина за столом.
        Мне показалось, что он похож на моего Соколова, то есть на Андрея Петровича - тоже крупный, явно высокий, голубоглазый. Но у того Соколова улыбка изумительная, а этот хмурый такой…
        - Я готовлю материал о коллекционировании предметов искусства, и мне снова понадобилось узнать ваше экспертное мнение, но это не телефонный разговор. - Я приблизилась к столу и взялась за спинку стула, давая понять, что надо бы пригласить меня присесть.
        - Коллекционирование? - Максим Петрович приподнял брови, но, кажется, счел тему разговора вполне невинной и, успокоившись, вспомнил о правилах хорошего тона: - Да вы присаживайтесь.
        - Благодарю. - Я заняла мягкий стульчик.
        - Чай, кофе?
        - Спасибо, не надо. Если позволите, я сразу к делу. - Я достала и включила диктофон. - Максим Петрович, как вы считаете, что следует знать начинающим коллекционерам, каких ошибок нужно избегать, как сделать первые шаги в этом направлении и к чему необходимо быть готовыми?
        - Обширный список вопросов. - Галерейщик заметно расслабился и откинулся на спинку своего высокого кожаного кресла. - Ну… Во-первых, у начинающего коллекционера должно быть понимание, что такое коллекция вообще и каким он хочет видеть свое собственное собрание. Он также должен осознавать, что коллекционирование - это не просто покупка и хранение произведений искусства…
        Я внимательно слушала, кивала, и Максим Петрович совершенно успокоился, заговорил живенько, даже с жестикуляцией. Чувствовалось, что предмет разговора ему интересен.
        - Губительная стратегия - коллекционирование по принципу коммерческой ценности. Как правило, ее придерживаются арт-дилеры, зарабатывающие этим себе на жизнь, и нувориши, которые хотят добавить респектабельности и вой-ти в определенный круг…
        - Некоторые банкиры, например? - быстро вставила я.
        Максим Петрович прищурился:
        - Намекаете на кого-то конкретного?
        Я кивнула и заговорщицки улыбнулась:
        - Знаете Романа Игоревича Бойченко, управляющего областным филиалом банка «Монолит»?
        - Ах, вот почему это не телефонный разговор. - Галерейщик наконец улыбнулся. - Конечно, я знаю кое-что о Бойченко, но попрошу вас не цитировать мои слова. Не для печати, просто для вашего сведения: Роман Игоревич - так себе коллекционер.
        - Он не разбирается в искусстве?
        - Он просто неразборчив. Понимаете, арт-рынок стабильно растет, но у него есть масса рискованных аспектов. Иногда лучше честно приобрести шедевр за его полную стоимость, чем искать варианты подешевле, нарушая закон.
        - А Бойченко его нарушает?
        Максим Петрович пожал плечами:
        - Не знаю, но он всегда стремится минимизировать свои затраты. Банкирская привычка, наверное.
        - Вложить рубль, получить два?
        - Не совсем так: я не слышал, чтобы Бойченко что-то из своей коллекции продавал, он только приобретает… Но - да, смысл в том, что хороший коллекционер - всегда одержимый, однако не жаждой наживы и не желанием создать о себе лучшее впечатление, представиться человеком, которым он не является…
        - Например, будучи банкиром, не одевается как рокер и не ездит на «Хаммере», - пробормотала я.
        - Вижу, вы тоже знакомы с Романом Игоревичем. - Галерейщик засмеялся. - Ну да, да… Он такой, как бы это выразиться… Позер? Актер? Все время играет роли - банкира, коллекционера, рокера, еще кого-нибудь, я не знаю… Но переигрывает, понимаете?
        - Максим Петрович, как вы думаете, коллекционеры такого типа, как Бойченко, приобретают краденые предметы искусства? - спросила я.
        Галерейщик снова помрачнел, покосился на включенный диктофон и молча кивнул.
        - А смысл? - не поняла я. - Ведь краденое произведение нельзя выставить, им не похвастаешь, его не продашь?
        - Выставить нельзя, - согласился Максим Петрович, - но коллекционеру бывает достаточно знать, что он обладает сокровищем, и ему всегда очень сложно расставаться с тем, что он купил. Коллекционер вообще редко думает: «Сейчас куплю шедевр, а потом продам его». Это психология дилера.
        - Так мы же говорим о банкире, - напомнила я. - Может, для него искусство - просто финансовый инструмент, только с высокой степенью риска?
        - Может, - согласился галерейщик. - Но если есть цель собрать хорошую инвестиционную коллекцию, то нужно понимать, что возврат вложенных средств не будет быстрым. Инвестиции в предметы искусства можно рассматривать как своего рода «пенсионный фонд» или наследие потомкам…
        - То есть коллекционер-инвестор скорее всего законными и не очень способами набьет закрома предметами искусства и будет чахнуть над ними, как Кощей?
        - Какой яркий образ! - Максим Петрович совсем развеселился. - Да, примерно так. - Он снова посмотрел на диктофон. - Но я вам ничего этого не говорил.
        Я потянулась, выключила диктофон, убрала его в сумку и встала:
        - Большое спасибо. Я пришлю готовый текст вашего комментария на согласование.
        - Да, пожалуйста. - Галерейщик тоже встал и даже вышел из-за стола, провожая меня к двери.
        Действительно высокий. И ноги у него - я посмотрела вниз - большого размера, как и у другого Соколова…
        И я решилась:
        - Скажите, а Андрей Петрович Соколов вам не родственник?
        Улыбка с лица моего собеседника моментально испарилась.
        - Без комментариев! - заявил он и чуть ли не вытолкал меня из кабинета.
        - И вам всего хорошего, - озадаченно пробормотала я в шумно захлопнувшуюся дверь.
        Красавица из-за конторки поглядела на меня испуганно.
        - Мы очень хорошо побеседовали, - успокоила я ее. - Спасибо вам за помощь.
        - Да я-то что…
        Не слушая лепета красавицы, я сказала:
        - Всего доброго, до свидания! - и покинула галерею.
        «Зуб даю, они родственники, и этот Петрович боится прессы потому, что не хочет говорить про того!» - несколько путано высказался мой внутренний голос, когда я оказалась на улице.
        Я только кивнула. Максим Петрович Соколов явно не случайно даже слышать не хотел про своего однофамильца по имени Андрей Петрович.
        «Куда теперь?» - спросил внутренний голос.
        Я огляделась. Погода портилась, накрапывал мелкий дождик, а у меня во дворе осталось развешенное на просушку белье, и Шуруппак наверняка уже проголодался и кроет блудную хозяйку трехэтажным кошачьим матом…
        - На автобус - и в Пеструхино, - решила я.
        Пока я ехала в деревню, думала о банкире Бойченко и пришла к выводу, что пропавший шишак почти наверняка уже у него.
        Ничем, кроме желания срочно пополнить коллекцию роскошным экземпляром, который похищен у законной владелицы и совершенно точно не будет продаваться открыто, а это значит, по полной стоимости или даже выше ее, если проводить аукцион, нельзя было объяснить вечернюю поездку банкира в деревенскую глухомань.
        Мне это виделось так: Бойченко приехал на встречу с похитителем шишака к источнику - там всегда полно народу, и никто ни на кого не обращает внимания. Они сели на уединенную лавочку, похититель показал коллекционеру товар лицом, и оба не заметили, что одна из жемчужин оторвалась. Банкир расплатился и увез шишак в город.
        В эту версию плохо вписывались жемчужины, которые лежали в прихожей квартиры Андрея Петровича. Как они там оказались и, главное, когда? У меня сложилось впечатление, подкрепленное, кстати, словами бабки-соседки, что Соколов впервые после долгого отсутствия вошел в свое жилище вместе со мной. В картире было жутко пыльно и холодильник не работал, хозяин включил его в сеть при мне!
        Но, предположим, я ошиблась, и художник уже появлялся в своей квартире вскоре после того, как украл буряковский шишак. Тогда понятно, как в прихожей оказались жемчужины: они осыпались, когда Андрей Петрович принес домой свою добычу. Однако в этом случае возникает вопрос: с какой стати встреча вора и покупателя украденной ценности проходила в Пеструхино? И Соколов, и Бойченко живут в городе, им было бы проще встретиться там же.
        Не придумав, как объяснить это несоответствие, я стала размышлять о другом. Что, если похититель шишака - вовсе не Андрей Петрович? Но кто же? На ум, если честно, приходило только одно имя: Семен Буряков. Почему? По двум причинам.
        Первая - кто, как не Семен, знал, где находится шишак, сколько он стоит и как его можно умыкнуть, не привлекая внимания? В доме живут только двое - баба Дуся и Семен, песик Бусик не в счет. А, между прочим, когда в семье случается убийство, первым делом проверяют самых близких: мужа, если убита жена, и жену, если муж. Следуя этой логике, в случае ограбления бабы Дуси первым подозреваемым должен быть ее внук.
        Во-вторых, при расследовании преступлений сыщики всегда устанавливают того, кому это выгодно. Семен давно уговаривал бабку продать шишак. Недавно ему понадобились деньги, чтобы отправить старуху на дорогостоящее лечение, и он эти деньги где-то взял - я не забыла о случайно подслушанном разговоре соседей!
        Я, правда, подумала, что речь шла о деньгах, которые Буряковы выручат за продажу Лизке и Митяю части своего участка…
        Я позвонила подруге и спросила:
        - Лиза, сколько просит за землю Семен Буряков?
        - Да копейки! - обрадовалась подруга. - Не поверишь, за три сотки - двести тысяч!
        - Всего?
        - Ну, Семен же с Митяем лучшие друзья, потому и такая гуманитарная цена. А ты почему спрашиваешь?
        - Потом расскажу, я сейчас в автобусе, мне неудобно говорить. - Я положила трубку.
        Цифры не сходились: если за землю Буряковым причитается только двести тысяч, откуда триста на лечение бабушки? Вряд ли Семен мог добавить из своих накоплений, на селе сто тысяч - огромные деньги…
        «А вот если он втихаря загнал коллекционеру шишак, - подсказал мой внутренний голос, - тогда все сходится».
        - Шишак стоит гораздо дороже, чем триста тысяч, - машинально возразила я.
        «Угу, потому и не жалко три сотни „косых“ на лечение единственной родственницы потратить», - поддакнул внутренний умник.
        Вернувшись домой, я первым делом накормила кота, а потом пошла снимать белье с веревок на заднем дворе. В городе дождь шел уже давно, а до деревни только добрался и был еще редким, но вполне мог превратиться в серьезный ливень.
        Я снимала просохшие вещи с веревок и складывала их в сухой таз, а прищепки цепляла на шнурок, висящий у меня на шее - постепенно получалось оригинальное разноцветное ожерелье. Вид оно мне придавало гавайский, веселенький, но настроение мое аксессуару не соответствовало.
        Мрачно, с откровенным подозрением и сомнением, я взирала на расположенный прямо по курсу сарай, в котором с противным скрипом и скрежетом возился хозяйственный Семен Буряков. Смотрела я на этот частный музей сельского быта и размышляла: что, если я ошибаюсь и банкир еще не пополнил свою коллекцию шишаком бабы Дуси? Может, он похитителю пока только задаток успел вручить - например, триста тысяч? Но где же тогда шишак?
        Определенно не в доме у соседей, думала я, шагая с полным тазом к своему собственному жилищу. Баба Дуся практически не покидает родные стены, так что захоронку в доме она могла бы найти, а вот где-то во дворе…
        Я оглянулась и опять уперлась взглядом в сарай. И еще не успела додумать мысль, как услышала пронзительный крик.
        - Буся, Бусенька! - вопила соседка в своем доме. - Ой, боженьки, беда… Сема! Сема-а-а!!!
        В сарае что-то брякнуло, дверь распахнулась и снова захлопнулась, выпустив Семена Бурякова с напильником в руке. Он побежал прямиком к дому, на призывные вопли бабки, с хрустом топча свекольную ботву на грядках. А незапертая дверь сарая под моим пристальным взглядом с вкрадчивым скрипом приоткрылась - гостеприимно так, будто недвусмысленно приглашая…
        Поставив на землю таз, я ногой задвинула его поглубже под калиновый куст, чтобы редкий дождик не намочил сухое белье, и резвой рысью припустила к чужому сараю.
        На пороге я оглянулась - Семен уже скрылся в доме, откуда теперь доносились не только причитания бабки, но и матерная ругань ее внука. Не знаю, что там случилось с Бусиком, но было похоже, что проблема не решится одномоментно и сама по себе. Понадеявшись, что Семен вернется не очень скоро, я вошла в соседский сарай и плотно прикрыла за собой дверь.
        Отсутствие в помещении окон позволяло включить электрическое освещение без риска выдать свое присутствие на чужой территории. Я щелкнула выключателем, моментально нашедшимся на стене справа от двери, и загорелась лампа под потолком. Если не считать валяющихся на столе железяк, в помещении царил идеальный порядок. Очевидно, крик бабы Дуси отвлек Семена от каких-то слесарных работ.
        Ничего не трогая - может, зануда-сосед запомнил положение каждой вещи и заметит малейший сдвиг, - я подошла к стеллажу у стены и поискала взглядом какой-нибудь бумажный носитель информации. Мне представлялось, что у такого фаната порядка, как Семен Буряков, непременно должен быть архив, каталог - короче, тетрадка, в которой расписано, что где искать.
        И она нашлась! Толстая тетрадь в клеенчатом переплете - в школьные годы мы называли такие «общими» - лежала на третьей снизу полке, точно на уровне глаз, только подойди к стеллажу и сразу ее заметишь.
        Я открыла тетрадь и увидела, что листы внутри не только пронумерованы - на них еще и буквы выписаны. Каллиграфически, красной шариковой ручкой.
        - Поиск по алфавиту, идеально, - пробормотала я с невольным уважением и на секунду призадумалась - какая же буква мне нужна?
        «Ша», «ша», как «шишак»! - настойчиво зашуршал мой внутренний голос.
        - Есть такая буква. - Я открыла тетрадку на нужной странице.
        На букву «ша» в тетрадке были «шайбы жел.», «шайбы рез.», «шаблоны разн.», «шампуры», «шарниры», «шестеренки», «шило сап.», «шланг полив.», «шнур тел.», «шпагат», «шпеньки дер.», «шпон», «шпульки», «шурупы» - и накакого шишака.
        «Тогда „жэ“, „жэ“, как жемчуг!» - азартно зажужжал мой внутренний голос.
        На «жэ» нашлись «жаровня», «жбан дуб.», «жестянки», «жерди» и - йессс! Эврика: «жемчуг. ст.»!
        «Точно, это оно! - обрадовался мой внутренний голос. - „Ст.“ - это старый, как раз про шишак!»
        Я провела пальцем по линованной бумаге - от «жемчуг. ст.» до «А-8». Все было понятно: шишак следовало искать в хранилище с соответствующими буквой-цифрой.
        По закону подлости, коробки с литерой «А» стояли в нижнем ярусе. Чтобы не разбирать всю стену, я взяла большую металлическую линейку, засунула ее под коробки ряда «Б» на манер мостика и вытянула один кубик А-8 на себя, как ящик.
        Я подумала, что оптимизация - это заразительно: в идеальном сарае перфекциониста я всего пять минут, а уже нашла, как упростить процесс поиска! Потом открыла коробку и в недоумении уставилась на ее содержимое. Сверху лежала накладная борода, под ней аккуратно сложенная полотняная блуза-косоворотка и портки из плотной синей ткани. И никаких жемчугов!
        Я быстро переворошила тряпье, убедилась, что ни целого шишака, ни отдельных бусин в коробке нет, и затолкала картонный куб на прежнее место в нижнем ряду. Вернув на место линейку и тетрадку, я отступила к порогу и внимательно осмотрелась, проверяя, все ли так, как было на момент моего вторжения.
        Решив, что ничем не нарушила заведенный Семеном порядок, я выключила свет, приоткрыла дверь, выглянула в щелочку и, никого поблизости не увидев, выскользнула из сарая. Я быстро переместилась на свою территорию - за угол собственной сараюшки, отдышалась и уже спокойным шагом, без спешки, пошла к дому. А про таз с бельем совсем забыла, пришлось за ним возвращаться уже с крыльца. Нет, все же идеальный порядок - это не моё.
        Лизка приехала, когда мы с Шурой собирались полдничать домашним творогом со сметаной. Первым делом подруга бесцеремонно отняла у меня миску, попробовала несладкий творог и потребовала меду или варенья. Я предложила ей своего фирменного - яблочного с портвейном и осталась довольна произведенным впечатлением.
        - А тебе идет на пользу деревенская жизнь, - приятно удивилась подруга. - Хозяюшкой становишься! Еще чуть-чуть домовитости - и можно будет тебя замуж отдавать.
        - Замужество меня слабо волнует, - отговорилась я.
        - А что тебя волнует сильно? - спросила проницательная Лизка. - Я же вижу, ты чем-то здорово озабочена. В чем дело, признавайся?
        - В пропавшем шишаке, - призналась я. - Все думаю, думаю…
        - И что надумала? - Подруга облизала ложку и взмахнула ею, как жезлом, повелевая мне говорить.
        Я поделилась с ней своими соображениями, рассказала о встрече с галерейщиком и вылазке в чужой сарай.
        - По-моему, кое-что не сходится, - внимательно выслушав меня, заявила Лизка. - Ты говоришь, что Буряков фанат порядка, у него все по полочкам. Тогда почему же запись в тетрадке есть, а жемчуга в коробке нет?
        - Потому что Семен совсем недолго держал шишак в сарае? - предположила я. - Думаю, он уже отдал его покупателю.
        - Тогда он должен был вычеркнуть строчку про старый жемчуг, когда забрал шишак из коробки. Иначе какой же это порядок? Запись есть, а вещи нет, - рассудила подруга. - А что там было-то, напомни, в той коробке?
        - Накладная борода, портки и блуза.
        - Что за блузка? - Портки и борода любительницу винтажных нарядов не заинтересовали.
        - Не блузка, а блуза, - поправила я. - Просторная такая, мужская, кажется, сатиновая. С косым воротом и вереницей пуговок по нему.
        - А пуговки не перламутровые? - уточнила Лизка. - Если перламутровые, то «старый жемчуг» - это могло относиться к ним.
        Я напрягла память:
        - Кажется, нет… Точно, не перламутровые - костяные, плоские, с двумя дырочками.
        - Простенько, скромненько, - оценила подруга.
        Эти ее слова царапнули мой мозг. Что-то в нем шевельнулось…
        - А обуви там никакой, в коробке, не было? Только одежда и борода? - не отставала Лизка. - Очень странно, какой-то старорежимный наряд для босоногого старца… Кстати, о нарядах, - я купила новое платье! Надену его сегодня вечером, а сейчас пойду ванну приму, если позволишь…
        - Конечно. - Я не вникала в болтовню подружки, прислушиваясь к скрипу в своей черепной коробке.
        Шарики и ролики в ней крутились, с натугой вытягивая на свет божий какую-то значительную мысль. Простота и скромность, босые ноги, борода, порты и подпоясанная блуза, которые когда-то называли толстовками… Ой, е-мое!
        Я охлопала свои карманы, торопясь найти мобильник. Сообразила, что не знаю номера, по которому хочу позвонить, и покричала подружке, успевшей ретироваться из кухни:
        - Лиза, у тебя есть телефон Епифанова?!
        - Киномеханика и завклубом, два в одном? Возьми у меня в сумке мобильник и посмотри в списке контактов! - ответила подружка под шум ударившей в ванну водяной струи.
        Через пару секунд она заглянула ко мне в кухню - не справилась с любопытством:
        - А зачем тебе Епифанов?
        Я, уже набирая номер, сделала ей знак замолчать.
        - Виктор Игнатьевич, здравствуйте, это Алиса Юрьевна Пеструхина. Мы к вам с моей подругой Лизаветой Николавной недавно в гости заходили…
        - Здравствуйте, здравствуйте, дорогая Алиса Юрьевна, рад вас слышать, очень рад! - бодро отозвался Епифанов под размеренное шуршание, не позволяющее догадаться, чем он сейчас занимается. Возможно, творит очередную стенгазету? Теперь уже к дню рождения Льва Николаевича…
        - Виктор Игнатьевич, у меня к вам один вопросик, я коротенько: мне сказали, при клубе театральная студия есть?
        - Была, - завклубом вздохнул. - Была у нас студия. Прекрасная театральная студия имени Прасковьи Жемчуговой…
        - Теперь мне все ясно! - сказала я, боюсь, нисколько не прояснив ситуацию для товарища Епифанова. - И в этой студии Семен Буряков играл Льва Толстого, да?
        - Было, было такое…
        - Спасибо, Виктор Игнатьевич, вы мне очень помогли! - Я положила трубку и посмотрела на полуголую Лизку, переминающуюся на пороге кухни. - Ну, что ты здесь топчешься? Иди уже в ванну. Слышала - бабкин жемчужный шишак вообще ни при чем. «Жемчуг. ст.» - это «студия имени Жемчуговой», театральный кружок, где Семен Буряков когда-то играл Льва Толстого. Эх, такая версия рухнула…
        - Ну, не расстраивайся, бывает, - утешила меня Лизка. - Ты еще что-нибудь придумаешь, я в тебя верю. А пока, если тебе делать нечего, посмотри фотографии, которые прислал Ятут, и выбери из них те, где я красивая.
        И уже из ванной она закричала:
        - Я знаю, он тебе скинул ссылку на все Облако, потому что поленился разбирать архив!
        - Я тоже ленюсь, - пробормотала я, но все же открыла макбук и прошла по ссылке, присланной мне фотографом.
        Лизка же все равно не отстанет, добьется своего не мытьем, так катаньем.
        Фоток в папке с поэтичным названием «Вот моя деревня» было штук двести, не меньше. Ятут, похоже, не особо прицеливался и построением кадра не заморачивался, просто щелкал все вокруг в репортажном режиме. Действительно хороших снимков оказалось мало, всего пара десятков, и это премущественно были те фото, которые Ятут сделал уже в доме, коршуном кружа у накрытого стола. Мои аппетитные блюда явно добавили ему вдохновения.
        К сожалению, на этих фотографиях Лизка была представлена исключительно фрагментарно - то рукой с вилкой, то краем приоткрытого рта с зависшим вблизи него пупырчатым огурчиком. Пришлось мне внимательно пересмотреть хаотичные снимки со двора. Зато там я нашла не только подругу, но и соседа.
        Семен Буряков явно попал в кадр случайно, Ятут на нем не фиксировался, тем не менее снимки с соседом на заднем плане меня заинтересовали. На одной фотографии Семен шагал к своему сараю, на другой двигался уже от него, но не к дому, а в сторону нашего глинистого каньона, по которому вообще-то некуда идти, разве что к источнику, если на финише воспользоваться лесенкой из кирпичей.
        Интриговало, впрочем, не выбранное соседом направление. Я зацепилась взглядом за эти снимки потому, что за короткое время между запечатленными на них моментами Семен заметно преобразился. На одной фотографии он был симпатичным мужчиной с открытым гладко выбритым лицом, на другой - неприятным бородачом в надвинутой на лоб бейсболке. Яркую зеленую ветровку с первого снимка он сменил на неприметный серый плащ - если бы я писала колонку для «Трендов-брендов», непременно отметила бы, что модный лук у соседа не сложился.
        Однако и это - в тренде ли Семен Буряков - меня заботило мало. Удивлял и настораживал главным образом документально подтвержденный факт: фото соседа с выбритым лицом было сделано раньше, чем с бородой!
        Наоборот было бы логично: зашел бородатый Семен в сарай, там побрился, переоделся и принаряженным отправился в город коротким путем - через источник, к которому то и дело подкатывают автобусы.
        Но я проверила нумерацию цифровых фотоснимков и точное время, когда Ятут их сделал - гладкомордое фото было снято на четверть часа с секундами раньше, чем бородатое. То есть чисто выбритый сосед в нарядной ветровке после посещения сарая превратился в невнятое бородатое чучело и отправился куда-то уже в этом непривлекательном виде!
        Некоторое время я сидела, тасуя мысли и факты, и наконец пазл сложился: я все поняла. Оставалось только проверить свои соображения и как-то их доказать.
        Митяя долго уговаривать не пришлось. Идея нагрянуть в гости к Буряковым показалась ему превосходной. И то сказать, я ее прекрасно аргументировала: мол, надо уже познакомить Семена с невестой лучшего друга, а бабу Дусю - с будущей соседкой. Митяй, правда, хотел и маменьку свою позвать, но я убедила его этого не делать.
        - Если пойдет и теть Вера, это будет уже не малый прием, а большой, - внушала я брату. - Мы-то по-свойски, по-соседски можем заглянуть к Буряковым на чай, а вот присутствие твоей матушки обяжет бабу Дусю накрывать стол и принимать нас, как положено, с жареным-пареным и вареным-печеным. Ну, ты же знаешь законы деревенского гостеприимства…
        Участковый знал и законы, и свою родительницу. Ему не надо было объяснять, что тетка Вера, сама гостеприимная и хлебосольная настолько, что посещать ее можно только строго натощак и с полными карманами аптечных средств для улучшения пищеварения, будет пристально следить за церемониалом и отметит все нарушения и недостатки. А потом станет рассказывать другим деревенским бабам, что Буряковы не умеют должным образом принимать гостей.
        Собственно говоря, именно болтливость тетки Веры, неспособной держать язык за зубами, и являлась той причиной, по которой я была против ее участия в нашем вечернем мероприятии.
        Лизка наблюдала за тем, как я быстро и эффективно обрабатываю двоюродного брата, молча и с неподдельным интересом. И то сказать, у меня ведь почти тридцатилетний опыт управления Митяем - есть чем поделиться с его будущей супругой!
        Деревенский политес отпределенно требовал не являться в гости незваными-неждаными с хорошим аппетитом, поэтому мы втроем сначала плотно поужинали, а уже потом пошли к Буряковым. Лизка надела новое платье, Митяй взял бутылку коньяка, я достала из закромов коробку шоколадных конфет.
        - О! Какие люди! - обрадовался нам Семен.
        - Мы к вам на чай. - Митяй сразу сунул другу коньяк, а я подгрузила сверху коробку конфет. - Без церемоний, запросто, по-соседски…
        - Сема, кто там? - донесся из глубины дома голос бабы Дуси.
        - Митька с сестрой и невестой! - закричал в ответ внук и повел нас на кухню. - Присаживайтесь, сейчас мы чайку и по рюмочке…
        В коридоре застучало, и вскоре явилась хозяйка дома. Она кривобоко опиралась на палку, держа на сгибе левой руки матерчатый сверток, похожий на спеленутого младенца. Из него выглядывала хмурая морда с нервно подергивающимся пятачком.
        - Ой, а что случилось с Бусиком? - спросила я, когда баба Дуся положила кокон с песиком на свободный стул.
        - Это кто? - шепнула мне Лизка, глядя на питомца старухи с некоторым испугом.
        И то сказать, раньше-то она Бусика не видела, а он и прежде весьма впечатляюще выглядел, когда был просто розовым. Теперь же кожу цвета фуксии (бабка явно снова выкупала собачку в марганцовке) украшали зеленые полосы.
        Мне тут же вспомнились мифические гибридные животные, якобы обитающие на просторах Пеструхина. Бусик мог пополнить их компанию в качестве зебросенка или порозебры: яркого полосатого свина. Психоделического, я бы сказала, окраса. Что интересно, на песика Бусик уже совсем не походил, так что Лизкино опасливое любопытство было вполне понятно.
        - Что случилось с собачкой? - снова спросила я бабу Дусю, специально для подруги акцентировав последнее слово.
        - Этот дурень залез в водосток и застрял там, - опередив старуху, ответил Семен. - Измазался, как свинья, исцарапался, а визжал-то, визжал!
        Бусик, явно уловив, что о нем говорят без должного почтения и всякого сочувствия, энергично выпростался из тряпичных обмоток, плюхнулся на пол и потопал прочь, вызывающе виляя тостым складчатым задом.
        - Выпьем, - предложил Семен, успевший выставить рюмки и наполнить их коньяком. - Ну, наше здоровье!
        - И Бусика, - добавила баба Дуся, жалостливо посмотрев вслед питомцу.
        - Так мы чего пришли-то? - Митяй, взяв рюмку, встал, свободной рукой дернул Лизку, и она тоже поднялась, а глазки опустила - скромница! - Знакомьтесь: Лизавета Николавна, моя невеста!
        Последовали охи, вздохи и расшаркивания. Потом баба Дуся объявила:
        - Ну, теперь будем Семиной женитьбы ждать! - И, кто бы сомневался, проникновенно посмотрела на меня.
        Я кашлянула и поспешила радикально сменить тему:
        - Бабушка Евдокия, а покажите нам, пожалуйста, свой знаменитый шишак!
        Теперь уже закашлялись Митяй и Семен. Даже Лизка вытаращилась на меня в испуге и с укором - мол, ты с ума сошла, Алиса?! Бабуся же не в курсе исчезновения шишака, узнает - ее инфаркт хватит!
        Под возмущенными и шокированными взглядами трех пар глаз я старательно хранила невозмутимость и удерживала на лице выражение невинного любопытства.
        - Конечно же, покажу! - Баба Дуся налегла на палку и приготовилась встать.
        - Сиди уже! Я сам! - остановил ее внук и отшвырнул прихватку, которой снял с плиты закипевший чайник. - Ляся, иди за мной!
        - Не так быстро. - Я не двинулась. - Или мы с тобой пешком до города побежим? Прямо до дома Бойченко?
        - Какого еще Бойченко? - Остановившись на пороге кухни, сосед обернулся, и я отчетливо увидела - в его глазах плеснула паника.
        - Романа Игоревича Бойченко, банкира и коллекционера, которому ты продал жемчужный шишак твоей бабки. - Я с удовольствием наблюдала, как меняется лицо Семена.
        Громко звякнула упавшая на блюдце чайная ложечка. Я мельком глянула на Лизку и Митяя, уронивших кто ложку, а кто и челюсть, а потом внимательно посмотрела на старуху. Она вроде крепкая бабка, не хватит же ее, в самом деле, удар?
        - Сема… Ты продал шишак? - Она уставилась на внука и вдруг начала мелко-мелко трястись. - И почем же?
        - Дайте ей воды! - Лизка вскочила, едва не опрокинув зашатавшийся стул, и кинулась к раковине.
        Бабка решительным жестом остановила протянутый ей стакан с водой и требовательно повторила:
        - Сема, за сколько?
        - За два миллиона. - Он отвел глаза.
        - За два миллиона, - повторила бабка и снова затряслась. - За два миллиона! Ох, я сейчас умру…
        - Бабуль, но тебе же срочно нужны деньги на лечение!
        - Сема, ты идиот! - объявила старуха и, перестав сотрясаться, царственно выпрямилась на своем стуле, как на троне. - Ты! - Она клюкой указала на меня. - Расскажи-ка все по-порядку, с толком, с расстановкой!
        - С удовольствием. - Я скупо улыбнулась железной деревенской леди и жестом указала на стул ее внуку. - Семен, ты присядь, это же долгая история. И не стесняйся поправлять меня, если я в чем-то ошибусь.
        - Все началось три или четыре года назад, когда в нашу деревню переехала из города Мария Толбухина, - начала я, глядя на Семена. Тот отвернулся. - Пеструхинские кавалеры красотку заметили и стали за ней увиваться. Особенно усердствовал Семен, но Маня не спешила отвечать ему взаимностью. Ей не нравились деревенские, зато приглянулся заезжий городской - художник Андрей Соколов. Он занимался реставрацией резного иконостаса часовни у источника…
        - Сема тоже там работал, - вставила бабка, привычно набивая цену своему мастеровитому внучку.
        - Вот именно. - Я кивнула. - Как раз Семен и познакомил Андрея с Маней. Обидно, да? - Я снова посмотрела на соседа, но он как будто закаменел и не отреагировал. - Маня закрутила с художником, а Семен отчаянно ревновал и решил избавиться от соперника. Он отлично придумал: украл икону из часовни, подбросил ее Соколову, и того посадили за кражу.
        - Что? - ожил Митяй. - Сема, правда, что ли?
        Буряков безмолвствовал.
        - Правда, правда, - ответила я за него. - Художнику дали два года, и Маня осталась одна, но Семена к себе не приблизила. А вскоре выяснилось, что она беременна, и тут Семен и сам раздумал на ней жениться.
        - На что мне баба с чужим ребенком? - буркнул сосед.
        Лизка укоризненно поцокала, Митяй и бабка промолчали. Я продолжила:
        - Родился мальчик, и Маня сообщила об этом его отцу - я думаю, они с Андреем переписывались. А потом Маня заболела, умерла, ее тетка продала дом и увезла ребенка, но обо всем этом Соколов уже не знал. Писем-то больше не было…
        Лизка ахнула:
        - Как в кино!
        - Даже интереснее, - сказала я. - И вот Соколов отсидел свои два года, вышел на волю и первым делом рванул сюда, в Пеструхино. К любимой женщине и своему сыну!
        - А вместо них его встретила наша Ляся со своей шваброй! - узнал знакомый сюжет Митяй.
        - Ах, если бы только Ляся! - вздохнула я. - Андрея заметил Семен, узнал, и… тут я только примерно представляю, как все было… увидев, как соперник, его заклятый враг нагло топает по огороду, Семен, обуреваемый ревностью, ненавистью, злостью - не знаю, чем еще, - решил его добить, а заодно решить наконец вопрос с шишаком, который ему уже очень давно хотелось продать, да бабушка не позволяла.
        - То есть это ты свистнул бабкин шишак, а свалил на Андрюху? - Митяй посмотрел на друга и сокрушенно покачал головой. - Ну, Сема… Не ожидал я от тебя…
        - Я и сам не ожидал, - глухо сказал сосед. - Как увидел его, Андрюху этого, будто потемнело у меня в голове. Вроде только что у окна стоял, вглядывался, что за хмырь по огороду чешет, как по бульвару, и вот уже несу короб с шишаком под курткой, как вор… Вор и есть, ваша правда.
        - Вообще-то вам ничто не мешало, осознав содеянное, вернуть шишак на место! - назидательно сказала Лизка. - Бабушка ваша этого даже не заметила бы, она ведь и не знала, что шишак пропал. А полиции можно было сказать, что старушка беспамятная сама коробку с убором в другое место переложила, а вы ее искали-искали и нашли.
        - А деньги? - возразила я подруге. - Семену деньги нужны были. На благое, кстати, дело - лечение бабушки. Ну, и на разные другие надобности - двух миллионов-то много на что хватит…
        - А Епифанов нам говорил, что шишак Евдокии Буряковой стоит три миллиона, - припомнила Лизка.
        Она дружит с цифрами, ее не проведешь.
        - Так три миллиона - это если шишак не ворованный, - объяснил ей Митяй.
        - Эх, Сема, Сема, - начала старуха.
        - Погодите, это еще не все, - остановила ее я. - Семен еще кое-что гадкое сделал. Он съездил в город и подбросил Соколову пару бусин с жемчужного шишака. Вы их в замочную скважину пропихнули, я правильно понимаю? - обратилась я к соседу.
        Он не ответил. Я решила, что молчание - знак согласия, и продолжила:
        - Семена, кстати, под дверью квартиры Андрея старушка-соседка увидела, запомнила и описала как неприметного бородатого мужика. А я-то знала, что Семен уже побрился - он еще до визита под дверь к Соколову успел показаться безбородым и мне, и Митяю. Я только сегодня поняла, что он использовал фальшивую бороду - ту, накладную, в которой когда-то Толстого играл…
        - Но я, прошу заметить, жемчуг Андрюхе подбросил, а ментам его сдавать не стал! - перебил меня сосед.
        - Не ментам, а полицейским, - поправил Митяй.
        - А чего ж не стали? Передумали? - полюбопытствовала Лизка.
        - Ну, типа опомнился, - буркнул Семен. - Подумал - зачем это я? Мани нет, ее не вернешь, Андрюхе я и так уже отомстил, он два года отсидел, чего еще? Хватит, пожалуй.
        - Или вы так захлопотались с нелегальной продажей шишака, что просто позабыли настучать на Андрея, - предположила я.
        И тут же была наказана за злословие и язвительность - Митяй ехидно заметил:
        - Но нашелся тот, кто сдал беднягу Соколова и без Семена, да, Лясь? Вернее, не тот, а та.
        Я осеклась и покраснела. Вот правильно говорят: не судите - и не судимы будете!
        Лизка, верная подруга, поглядев на меня с жалостью, открыла и снова закрыла рот. Хотела, видимо, что-то сказать, чтобы отвлечь от меня внимание, но не нашлась… А, нет, нашлась!
        - Слушайте, я вот не поняла, как так вышло, что все найденные жемчужины оказались не природными, а культивированными, с ядрышками?
        - Чего? - удивился Семен и непонимающе захлопал глазами.
        - Откуда они были, те неправильные жемчужины, если не из шишака? - уточнила свой вопрос подруга и тоже взвихрила воздух ресницами.
        Тут вдруг снова затряслась, как отбойный молоток, притихшая было баба Дуся. Ей опять предложили водички, и она снова отказалась и поманила узловатым пальцем внука, а когда он подался к ней, спросила:
        - А помнишь, Сема, Ольку, мою двоюродную внучку, младшенькую Ирки, сестры моей?
        - Ту бирючку, что у нас почти два месяца гостила и из светелки своей почти не выходила никуда - ни в кино, ни на танцы? - Семен гримасой показал, что воспоминанием о нелюдимой Ольке не дорожит.
        - Олька в Торопце живет, - объяснила старуха. - На комбинате работает, где народные промыслы восстанавливают. Специальное училище закончила, колледж по-нонешнему. И как раз у нас, в светелке сидючи, она свою дипломную работу делала.
        - Из жемчуга?! - догадалась я.
        - А ты смышленая, - похвалила меня бабка. - Может, если за дурня моего выйдешь, хотя бы правнуки у меня не безмозглые будут.
        - Бабуля! - возмутился Семен.
        - Что бабуля? Я уже сколько лет бабуля! - Старуха завозилась было, опять попыталась подняться, но махнула рукой. - Ну-ка, Сема, принеси мой сундук.
        - Зачем?
        - За надом! Тащи, я сказала! - Бабка пристукнула в пол клюкой.
        Семен поднялся, вышел из кухни и вскоре вернулся с деревянным ящиком размером со средний чемодан.
        - Тут у меня все для рукоделия. - Старуха ласково погладила выгнутую крышку поставленного у ее ног сундука и откинула ее.
        Мы с Лизкой - любопытные Варвары! - чуть не треснулись лбами, разом сунувшись посмотреть, что в ящике. Там было много всего. Коробочки бумажные и жестяные, пакетики, мешочки и узелки - все ужасно интересное, шуршащее и гремящее, снабженное, что характерно, старательно выписанными номерами - наверняка присутствующими и в просторной бумаге, приклеенной изнутри к сундучной крышке. Я подумала, что знаю теперь, от кого Семен Буряков унаследовал тягу к аккуратному складированию и систематизации барахлишка.
        - Вынимай, вынимай, - поторопила баба Дуся Лизку.
        Та успела достать из сундука пару старинных жестянок и теперь трясла ими, как погремушками, по звуку пытаясь угадать содержимое. По-моему, в банке из-под монпасье были иголки, а в коробке от чая - пуговицы. Я потеснила подругу у сундука с сокровищами, и в четыре руки мы перегрузили его содержимое на половичок.
        - Доставайте уже, - разрешила старуха, когда на дне осталась только картонная коробка с логотипом всемирно известной фирмы - производителя спортивной обуви.
        - Адидас, адидас, и чего ты нам припас? - пробормотала я.
        У меня, как я уже говорила, от волнения всегда недержание словес начинается.
        Лизка подняла коробку:
        - Тяжелая!
        Она хотела тряхнуть ее, но бабка не дала и забрала у нее с укоризненными словами:
        - Тише, тише, аккуратнее…
        Легла на стол картонная крышечка, рядом встала сама коробка.
        - Э-э-э… - придушенно вякнул Семен.
        - Это что? - чуть более развернуто спросила я.
        А руки мои уже тянулись к содержимому обув-ной коробки, скользили по множественным гладким выпуклостям, бело-розовым и шишковатым…
        - Ну? Хотели смотреть - так смотрите! - хмыкнула довольная произведенным впечатлением бабка.
        - Так, я не понял! - Митяй, забыв, что он не в форме, зашарил по горловине футболки, пытаясь расстегнуть отсутствующие пуговки. Когда это не удалось, он обмахнулся ладошкой, с трудом оторвал взгляд от жемчугов в коробке и уставился на друга: - А что ж ты, Сема, продал, я не понял?
        - Шишак, - сказал Семен и посмотрел на свою бабку, как доверчивый ребенок на ловкого фокусника. - Шишак же?
        - Шишак, шишак. - Баба Дуся погладила взрослого внука по голове. - Только не тот. Ты, Сема, продал Олькину дипломную работу. Как ее? Копию.
        - Реплику, - подсказала я, вспомнив, как это называют мои кормильцы «Тренды-бренды».
        - И хоть бы подумал, дурья твоя башка, - старуха перестала гладить внука и оттягала его за вихры, - неужто бабка у тебя такая тупая и темная, что стала бы дорогущую вещь держать на виду, в доступном месте, где ее стибрить проще простого? Мне наш завклубом, умный мужик, Епифанов, знаете его?
        Мы с Лизкой энергично закивали, показывая, что умного мужика Епифанова знаем прекрасно. Митяй, ревнивец, насупился.
        - Он мне давно объяснил: мол, это вещь значительной ценности, материальной и культурной, нельзя такую утратить. Вот я и позаботилась…
        - Какая вы, бабушка Евдокия, умная! - жарко восхитилась Лизка.
        - Так, получается, это что? Старинный ценный шишак все это время находился в доме? - додумался наш участковый и аж просветлел. - Никто, стало быть, ничего не крал! - И он радостно подпихнул локтем Семена.
        - Выгораживаешь друга? - съязвила я.
        - Нет, ну правда же! - ликовал Митяй, чуть в ладоши не хлопая. - Не преступление, а недоразумение, можно дело закрывать, всем спасибо, все свободны! - Он покосился на меня: - И Соколова твоего тоже отпустят с миром!
        - Я извиняюсь, а не подскажете, сколько стоит та реплика, которую банкир купил у Семена за два миллиона? - простодушно поинтересовалась Лизка.
        - Да кто считал? - пожала плечами баба Дуся. - Работа сложная, тонкая, а материал-то Олька по себестоимости на комбинате покупала, на вес, почти два кило взяла и еще кое-что осталось, у меня тут в мешочке бусины про запас - вдруг оторвется где, чинить придется…
        - Пусть теперь Бойченко чинит. - Я ухмыльнулась, но посмотрела на Лизку и перестала хихикать. - Что?
        - Деньги-то, наверное, банкиру придется вернуть, - грустно сказала подруга.
        Она сама ужасно не любит возвращать какие-либо деньги и очень сочувствует тем, кому приходится это делать.
        - Да с чего бы? - неожиданно возразил наш штатный ревнитель законности - участковый. - Скупка краденого уголовно наказуема. Будем считать, что гражданин Бойченко сам наказал себя рублем.
        - Какая удобная позиция, - опять съязвила я. - Ты снова защищаешь интересы своего друга…
        - И это нормально, Алиса, - вступилась за Митяя Лизка, для пущей убедительности незаметно наступив мне на ногу. - Друзей защищают, им помогают, на том мир стоит… Ну, кто за то, чтобы принять поступившее предложение - считать банкира справедливо наказанным за непорядочность и жадность? - И она первой подняла руку.
        Митяй, Семен и даже бабка сделали то же самое, после чего все дружно посмотрели на меня.
        - Принимается единогласно, - сдалась я. - Но при одном условии! Из банкирских миллионов Семен выделит средства на создание новой реплики легендарного шишака и лично уговорит мастерицу Ольку еще раз выполнить эту работу.
        - Но только один раз! - добавил Митяй. - А то знаю я тебя, Сема, с тебя станется поставить дело на поток и торговать шишаками.
        - Глаза б мои на этот жемчуг не смотрели, - буркнул Семен.
        - Ниче, ниче, еще посмотришь, не ослепнешь, - затряслась смешливая бабка. - А Ольку из Торопца сам сюда привезешь и больше не будешь звать ее бирючкой! Ты-то ей понравился. Хорошая она девка, работящая, рукодельная, скромная…
        - Кстати, четвероюродные братья-сестры могут жениться! - не очень-то кстати, а совсем не в тему заявила Лизка и подтолкнула меня локтем, как совсем недавно Митяй Семена.
        - Ой, а и правда же! - встрепенулась баба Дуся.
        Я посмотрела на Лизку и по лицу ее безошибочно прочитала: «Видишь, Аля, вот для чего нужны друзья. Я спасаю тебя от брака с Семеном!»
        Я прижала руку к сердцу и склонила голову: спасибо, подруга! Что бы я без тебя делала! Вообще-то у меня уже появились собственные идеи на тему планирования семьи и брака…
        Первым делом я отыскала договор, где были указаны паспортные данные родственницы Мани Толбухиной, которая продала мне ее дом.
        Я крайне смутно помнила ту женщину - обширную и громогласную, с раздражающими командирскими замашками, и в моей памяти ее ФИО не отложилось. Однако мы с ней созванивались, когда назначали встречу у нотариуса, и в моих контактах эта самая Зинаида Белоглазова присутствовала, просто я в свое время внесла ее в список как З. Громовержицу, а надо было не насмешничать и записать просто «Зина Дом».
        Я позвонила этой самой Зине, вернее, попыталась это сделать, но не преуспела - телефон вызываемого абонента был выключен или находился вне действия сети.
        Я задействовала Митяя, и участковый, ворча, что наша детективная операция-кооперация «Три поросенка» вообще-то уже закончилась, пробил паспорт Белоглазовой по полицейским базам. Оказалось, что интересующая меня гражданка чуть больше месяца назад умерла - ей было почти шестьдесят, она страдала диабетом и на беду заразилась коронавирусом…
        - Соболезную, - сказал Митяй, сообщив мне сию печальную новость.
        - Ты не соболезнуй, а помогай давай! - прикрикнула на него Лизка, удивительно быстро научившаяся вить из жениха веревки и плести из них макраме любой сложности. - Алисе эта тетка посторонняя, умерла - и царство ей небесное, а вот ребенок - другое дело. Его надо найти!
        Ребенка мы нашли через областной департамент соцзащиты, куда меня за ручку привел пресс-секретарь губернатора. Да, пришлось задействовать тяжелую артиллерию и помахать служебным удостоверением солидной деловой газеты.
        Тетеньки-соцзащитницы - мужиков в департаменте почему-то вовсе не было - подергали за нужные ниточки и восстановили цепочку событий. Оказалось, что Зинаида Белоглазова сынишку Мани Толбухиной забрала, но ни усыновить его, ни оформить опеку не успела, и мальчика поместили в дом ребенка. Недалеко - в соседнем районе.
        Мне дали адрес этого богоугодного заведения, снабдили наилучшими рекомендациями, и мы с Лизкой покатили в райцентр, купив мешок игрушек для детей и большую пачку бумажных носовых платочков для себя. Подруга была уверена, что дом ребенка - это юдоль скорби, и мы там непременно обрыдаемся.
        А дом ребенка оказался новым и красивым - двухэтажное здание совсем недавно построили, и в его помещениях еще витали слабые запахи ремонта. Во дворе сверкали свежей краской новенькие качели, карусели и горки, и на первый взгляд территории не хватало только тени и зелени - недавно посаженные деревца были еще совсем маленькими.
        - О, да это отличное место! - оглядевшись, сказала Лизка и засмотрелась на горку - достаточно высокую и широкую, чтобы по ней могла скатиться девочка тридцати с лишним лет.
        - Ты погуляй тут, я сама поговорю с директрисой, - предложила я.
        Красивая картинка могла оказаться потемкинской деревней - я допускала вероятность того, что сразу за порогом детдома в наши подолы вцепятся чумазые сопливые малыши, и тогда Лизка не просто разрыдается, а еще и откажется уходить отсюда без пары младенцев в охапке.
        Но ни в коридоре, ни тем более в кабинете директрисы никаких малышей я не увидела. Хотя где-то рядом дети были: мимоходом я приложилась ухом к одной из закрытых дверей и услышала за ней веселый гомон и бодрый стук ложек.
        - Здравствуйте, я Алиса Пеструхина, редактор спецпроектов, газета «ФинансистЪ», - чинно представилась я симпатичной женщине, единолично присутствующей в кабинете с табличкой «Директор Анна Ильинична Воронцова».
        У директора были красивые глаза, растрепанные рыжие кудряшки и карандаш за ухом. При моем появлении Анна Ильинична моментально скрутила свои несерьезные кудряшки в узел, заколола его карандашом, вскочила и надела пиджак, висевший на спинке стула. Потом она внимательно посмотрела на меня, улыбнулась, сняла пиджак и вернула его на место.
        - Здравствуйте, здравствуйте, мне звонили из департамента, но я ожидала кого-то более…
        - Официального? - подсказала я и развела руками. - Простите, это, конечно, не деловой стиль, но я одевалась так, чтобы наверняка понравиться маленькому мальчику.
        - Огромные ромашки - это круто, - с самым серьезным видом кивнула директриса.
        Я мысленно поблагодарила Лизку, которая заставила меня надеть ее парадное платье.
        - Присаживайтесь. Чай, кофе, кисель, отвар из груши дички?
        - Киселем меня еще не угощали, - улыбнулась я.
        Кажется, все шло хорошо, было почти не страшно.
        - А у нас очень вкусные кисели, сегодня клюквенный. - Анна Ильинична прошла мимо меня, высунулась в коридор и крикнула кому-то: - Леночка, дай-ка два киселя и булочки!
        Невидимая Леночка примчала пластмассовый поднос с двумя стаканами и тарелкой, Анна Ильинична поставила угощение передо мной и, передвинув свой стул, села рядом:
        - Пейте, ешьте, рассказывайте.
        Кисель был вкусным - в меру сладким, с легкой горчинкой, булочка - воздушной, с прячущимися в дырочках изюминами и ароматом ванили. Я тут же вымазалась сахарной пудрой, но, поскольку директриса тоже ею испачкалась, не стала волноваться по этому поводу.
        - Когда ешь свежую сладкую сдобу, обязательно надо перемазаться пудрой или повидлом, - авторитетно заявила милейшая Анна Ильинична, поступая в строгом соответствии со сказанным. - Иначе будет не так вкусно.
        - Еще чавкать нужно, - внесла я рацпредложение. - Чавканье ласкает слух, и удовольствие становится полнее.
        - Это очень разумно, - секунду подумав, согласилась директриса и потянулась за карандашом в волосах, наверное, чтобы записать мой мудрый совет.
        Я захихикала. Анна Ильинична посмотрела на меня и тоже засмеялась.
        - А вы хороший психолог, - сказала я.
        - Дипломированный! - Директриса подняла испачканный пудрой палец. - Кисель-то пейте, это волшебное средство. Положительное действие клюквенного киселя на нервную систему трагически недооценено.
        Мы съели булки, выпили кисель, переставили поднос с пустой посудой на тумбочку в углу, вытерлись влажными салфетками и приступили к делу.
        - У вас живет мальчик, Тихон Андреевич Толбухин, - сказала я. - А у него есть родной отец.
        - Андрей Петрович Соколов. - Анна Ильинична кивнула и побарабанила пальцами по столу. - Я знаю, что написано в Тишином свидетельстве о рождении. Где тот родной отец был почти два года? Ах да, сидел в тюрьме. Ребенок с ним незнаком, они ни разу не виделись, отец никак не давал о себе знать.
        - Он думал, что мальчик с матерью. Не знал, что она умерла.
        - Печальная история. Поверьте, я сочувствую всем ее участникам…
        - Но? - догадалась я.
        - Но невозможно отдать ребенка такому отцу - бессемейному и безработному художнику с судимостью.
        - Судимость можно снять, недавно выяснилось, что Соколов не совершал никаких преступлений! - горячо заговорила я. - Работу Андрей найдет, он прекрасный мастер. Он даже женится, если нужно!
        - Ну вот тогда и вернемся к этому разговору.
        - А мальчик все это время будет в детдоме?
        - А где же еще?
        Теперь уже я побарабанила по столешнице, кашлянула и осторожно начала:
        - А вот, предположим, найдется женщина - молодая, здоровая, с прекрасной репутацией, с хорошей работой, материально обеспеченная, но незамужняя и бездетная. И она захочет усыновить Тишку, то есть Тихона Андреевича Толбухина. Соберет какие угодно справки, рекомендации - что хотите, а если ей откажут - подключит СМИ…
        - Ого! - Директриса откинулась на спинку стула. Глаза ее искрились смехом, хотя я говорила вполне серьезно. - А эта прекрасная женщина случайно не может в перспективе стать супругой Андрея Петровича Соколова?
        - Что, тогда и поговорим? - мрачно предположила я.
        - А давайте пройдемся? - Анна Ильинична встала. - Зря, что ли, вы платье с ромашками надели…
        - Что, опять?!
        Девушка-красавица, стоящая на страже музейных ценностей, увидев меня, вовсе не обрадовалась.
        - Добрый день, я к Петровичу! - На этот раз я акцентировала отчетсво, опустив имя.
        - Я не знаю…
        - Я знаю! - Отодвинув красавицу, я сама потянула дверь с табличкой «Администрация».
        Максим Петрович Соколов был на месте и тоже не обрадовался моему появлению.
        - Что вам…
        - Нам, Максим Петрович, нам! - перебила я. - Я к вам по важному делу, личному, семейному.
        - Я говорил уже - без комментариев! - Галерейщик поднялся и навис над столом.
        Я отважно села на стул в его грозной тени:
        - Не нужны мне ваши комментарии.
        - А что же вам нужно? - Помедлив, галерейщик тоже сел.
        Должно быть, понял, что просто так от меня не отделается.
        - Для начала выслушайте меня, - попросила я, доставая из кармана мобильный. Потискала сенсорные кнопки, вывела на дисплей фото сероглазого мальчика и толкнула аппарат к Соколову. - У вас есть брат, а у него - сын…
        - Что-о-о?!
        - Кто. Смотрите на фото. Сын. Тихон Андреевич Соколов, ему год и семь, прекрасный возраст для перемен.
        - Каких еще перемен? - Галерейщик взял мой мобильный и засмотрелся на фото.
        - Об этом чуть позже, для начала вот, посмотрите, чтобы вы не сомневались. - Я достала из сумки бумагу в пластиковом файле и тоже отправила собеседнику. - Это копия свидетельства о рождении Тиши.
        - Так. И? - Внимательно изучив документ, Максим Петрович поднял голову.
        - Вам же небезразлична судьба брата?
        - После того, что он сделал, опозорил нас…
        - Ой, да бросьте, вы же не верили, что Андрей украл ту икону. Он и не крал ее, сейчас это стало известно полиции, так что доброе имя вашего брата будет восстановлено. Судимость снимут, но разве это так уж важно? - Я пытливо посмотрела на галерейщика. - Это же к вам Андрей направился после освобождения, а вы ему помогли, дали денег на одежду и продукты…
        - Самое меньшее, что я мог сделать для брата, - пробормотал Максим Петрович.
        - Так сделайте что-то большее! - Я кивнула на мобильный, на дисплее которого все еще светилось цветное фото улыбающегося малыша. - Андрей мечтает вернуть себе сына, но сейчас ему мальчика не отдадут, потому что ваш брат - цитирую: «безработный и бессемейный художник с судимостью».
        - Судимость же снимут?
        - Но это не быстро! Месяцы, если не годы, и все это время Тишка будет оставаться в детдоме!
        - Нет, так нельзя.
        - Согласна! Ребенка нужно вернуть в семью, пока он еще маленький, тогда он потом и не вспомнит, что когда-то жил в доме ребенка.
        - Но как его вернуть?
        - Есть вариант. - Я придвинулась ближе к столу. - Максим Петрович, вы родной дядя Тишки. Отличный семьянин, уважаемый член общества, материально обеспеченный, что немаловажно. Вы можете оформить опеку над племянником, это делается быстро, я узнавала и помогу, чем смогу. Вы заберете мальчика из дома ребенка, а потом, когда мы спасем репутацию вашего брата, он вернет себе и родительские права.
        - Минутку, стоп! А вам это зачем?
        Я покраснела и нахмурилась:
        - Если я скажу, что занимаюсь этим из чистого человеколюбия и чувства справедливости, вы поверите?
        - Не-е-ет. - Максим Петрович впервые за время нашего разговора улыбнулся. - Но про чувства хотелось бы поподробнее… И напомните, как вас зовут?
        - Алиса Юрьевна Пеструхина.
        - Я так понимаю, можно просто Алиса, без отчества и на «ты»? - Улыбка на лице галерейщика расплылась от уха до уха. - Запросто, по-семейному…
        - Ну и шустрые вы! - с опасливым восхищением приговаривал Митяй, поглядывая на нас с Лизкой в зеркало заднего вида.
        Мы с подружкой устроились на заднем сиденье, потому что переднее единолично занимал здоровенный плюшевый медведь - белый, как свежий снег, с такой же радужной искринкой и льдистым блеском. Смотреть на него с заднего сиденья было очень забавно: над креслом возвышалась только пушистая белая макушка - точно такая же, как у Митяя. Лизка первая заметила это сходство и всю дорогу проказливо хихикала.
        - Это же надо, как быстро вы все провернули! - не успокаивался Митяй.
        - Ага, мы же не полиция.
        С того исторического дня, точнее, вечера, когда баба Дуся показала нам настоящий шишак, прошла всего неделя, а мы уже и нашли Тишку, и устроили его судьбу. Точнее, начали устраивать, следуя плану, который успели выработать сообща, с привлечением администрации дома ребенка и Максима Соколова.
        Галерейщик согласился стать опекуном племянника, начал оформлять бумаги и уже сейчас получил возможность видеться с Тишкой и даже брать его к себе в гости.
        За машиной, в которой ехал «гостевать» к дяде Тишка, мы и следовали на непрезентабельной, зато обладающей полицейским иммунитетом «девятке» участкового. Когда нас остановили за небольшое превышение скорости, Митяй без труда отбился от штрафа.
        А ехали мы все на улицу Коммунаров, к дому двадцать пять - по адресу Андрея Петровича Соколова, который еще не знал, какой ему приготовлен сюрприз.
        Тут надо сказать, что и Максим, и Митяй были против нашего сюрпризного появления. Кажется, они считали, что ребенок, внезапно сваливающийся на родителя с криком «Здравствуй, папочка!» - это стопроцентная гарантия обширного инфаркта.
        Но Лизка напомнила всем, что поиски пропавшего шишака увенчались успехом исключительно благодаря мне, из чего, по логике подруги, следовало, что я вправе придумать такой финал этой истории, какой мне хочется.
        А мне хотелось подать Андрею Петровичу его потерю - сына Тишку - на блюдечке с голубой каемочкой. И сделать это так, чтобы воссоединение семьи захватило и тех, кто к ней до сих пор не принадлежал. Собственно - меня.
        Чего уж тут, скажу прямо: я намеревалась подарить Андрею Петровичу не только сына, но и жену. А потом, со временем, еще пару деток - сына Егора (или Дениса) и дочку Машу (или Дашу). И кота, не будем забывать про Шуруппака, который тоже непременно должен был стать членом нового счастливого семейства.
        - И все же это слишком быстро, - опять заговорил Митяй. - Только познакомились, причем при драматических обстоятельствах, и уже давай жениться! Раз, раз - и в дамки!
        - Драматическими обстоятельствами ты называешь встречу со шваброй? - уточнила я, хорохорясь.
        Меня и саму беспокоила та скорость, которую мне удалось развить на пути к счастью в личной жизни, но я глушила пораженческие настроения.
        - Встреча со шваброй только добавляет этой истории пикантности, - вступилась за меня Лизка. - Представь, как они потом будут рассказывать об этом детям и внукам!
        - Им об этом наши деревенские прекрасно расскажут, - хохотнул Митяй.
        - Может, коромоты с бегерафами вытеснят нас со шваброй из памяти народной, - слабо понадеялась я.
        - Коро… кто? - Митяй оглянулся.
        - Смотри на дорогу!
        - Да мы уже приехали почти.
        - Почти не считается!
        - Да брось, Лизок, я хороший водитель.
        - Ага, а штраф за превышение скорости едва не получил.
        - Одно удовольствие слушать, как вы препираетесь, - громко сказала я. - Будто семейная пара со стажем.
        Зря я влезла - Митяй опять переключился на меня:
        - А из-за кого я скорость превысил, кто хотел быстрее-быстрее?
        - Это ты сейчас о дорожном движении или опять о моих планах на будущее? - уточнила я.
        - О планах, конечно! - От переизбытка чувств Митяй слегка подпрыгнул на сиденье. - Мужик ведь знать не знает, что уже одной ногой стоит…
        - Че-го?!
        - …на пороге ЗАГСа! - договорил он. - Да разве можно столько потрясений разом? На тебе, Андрюха, и сына, и жену!
        - И кота, - подсказала я язвительно.
        - Кот классный, - чуть спокойнее признал Митяй.
        - Мне кажется - или он невысоко оценивает лично меня? - обратилась я к Лизке.
        - Не обращай внимания, это типичная мужская солидарность, - ответила подруга, проявляя солидарность типично женскую, и повысила голос, обращаясь к Митяю: - И кто бы говорил про скоростные отношения! Сам-то сделал мне предложение на третий день знакомства!
        - Так-то тебе! Я же тебя знал уже! Причем во всех смыслах и позах…
        Лизка шлепнула жениха по макушке. Тот ойкнул, втянул голову и пожаловался медведю на соседнем сиденье:
        - Бабы…
        - Поговори мне еще, - грозно сказала Лизка и, подавшись вперед, чмокнула белобрысую макушку Митяя: - Знаток ты мой…
        - Будьте любезны, сделайте паузу в любовных играх, мы уже приехали, - попросила я.
        - Выгружаемся! - скомандовала Лизка и первой вылезла из машины, чтобы успеть наложить лапы на медведя.
        - Ну, ты это… Не шибко нервничай, - вполголоса сказал Митяй, поймав мой смятенный взгляд в зеркале. - Я буду рядом и не дам тебя в обиду.
        - Угу, - кивнула я.
        - И это… там маманя подарок тебе…
        Мне сейчас было не до подарков. Хотя…
        - Это? - Какой-то сверток всю дорогу неуютно давил мне в бок. - А что это?
        Я развернула газету с функциями оберточной бумаги (родной «ФинансистЪ», презентованный тетке на хозяйственные нужды в объеме годовой подписки!) и едва не прослезилась. В газетке, тщательно закутанные в пять слоев, лежали бокалы - красненькие, круглые, хрустальные, на граненых ножках, с золотым ободком. Два!
        - Откуда?!
        Митяй перегнулся через спинку кресла, с удовольствием отследил смену выражений моего лица и пояснил:
        - Так это же еще бабкины фужеры. Бабки и деда. Когда они померли, мамка и брат ее, батька твой, по-честному их поделили и взяли себе на память: три бокала дядь Юре, три - мамке. Но один я кокнул еще мальцом, случайно…
        - Митя, я говорила тебе, как люблю вас с тетей Верой?
        - Да что-то не припомню. - Митяй засмеялся и покраснел.
        Я звонко чмокнула его в помидорную щеку и вылезла из машины. Любящая семья - это прекрасно. Пора было расширять семейный круг.
        У Соколова уже был мобильный, брат-галерейщик дал мне его номер. Стоя у подъезда и глядя на окна квартиры Андрея Петровича, я позвонила ему и попросила спуститься во двор.
        - А вы без швабры? - с притворной опаской уточнил Соколов.
        - Без швабры, но все равно вооружена и опасна, - не без кокетства ответила я.
        - Не сомневаюсь, - весело фыркнул мой собеседник. - Подождите немного, я надену доспехи и выйду.
        Я приободрилась: нормально прошел разговор, в позитивном ключе.
        Митяй, устроившийся на скамейке за жасминовым кустом, высунулся из-за него, чтобы вопросительно поморгать мне белесыми ресничками. Я успокоила его глубоким кивком, отошла от подъезда и села на лавочку у детской площадки.
        - Ну, привет! - На меня упала просторная тень.
        Я посмотрела на кроссовки минимум сорок восьмого размера, подняла голову и похлопала по лавке:
        - Привет, садитесь.
        - Да насиделся уже. - Андрей Петрович опустился на лавку. - Два года отмотал…
        - Плохая шутка, - поморщилась я. - Давайте вы не будете бравировать вашим печальным прошлым, тем более мы оба знаем - отсидели вы ни за что, теперь судимость можно и нужно снять…
        - Кстати, спасибо, что размотали всю эту мутную историю.
        - А вы откуда… - удивилась я.
        - Да приходила ко мне пара старых знакомых, один из них представился вашим братом и деревенским участковым. Сказал, если бы не Ляська…
        - Алиса Юрьевна Пеструхина. - Я протянула руку для пожатия.
        Соколов осторожно ее потряс:
        - Очень приятно, Андрей Петрович Соколов.
        - Я знаю.
        - А я не знаю, как вас благодарить, Алиса Юрьевна…
        - О, я вам подскажу, - я сказала это бодро, но на скамейке заерзала, нервничая. - Но сначала о другом. Помнится, я обещала вам данные той дамы, у которой купила дом…
        - А вы нашли? - Теперь и Соколов занервничал.
        - Нашла, но оказалось, что эта женщина умерла.
        - А мальчик? Должен быть мальчик!
        - И был, и есть, не волнуйтесь, с ребенком все в порядке, - кивнула я. - Он в доме ребенка…
        - Ничего себе - все в порядке!
        Андрей Петрович вскочил и всплеснул руками. Бдительный Митяй выглянул из-за куста, вздернув брови. Я покачала головой - мол, отбой воздушной тревоги - и настойчиво подергала Соколова за полу ветровки, возвращая его на лавочку.
        - Ребенку нужна семья. - Андрей Петрович схватился за голову.
        - Как хорошо, что вы сами об этом заговорили! - обрадовалась я. - Смотрите: я все узнала, вам Тишку не отдадут.
        - А кому отдадут?
        - Ну, например, хорошей женщине, у которой есть приличная работа, квартира, дом, кот и наилучшие рекомендации.
        - И вы знаете такую женщину?
        - И вы тоже знаете! - Я выпятила грудь.
        - Не понял?
        Тупица!
        - Андрей Петрович, вам надо жениться! - сказала я прямо. - Снять судимость, устроиться на работу, наладить отношения с братом и его семьей. Тем более что она в ближайшее время увеличится, потому что Максим Петрович возьмет под опеку маленького племянника…
        - Какого еще племянника?
        Дважды тупица!
        - Вашего сына, идиот! - взвизгнула я. - Вон он, на карусельке катается и хохочет! Мальчик в синем комбинезоне, видите? Сидеть!!!
        Я опять не позволила собеседнику покинуть лавочку, правда, на этот раз пришлось навалиться на него всем телом.
        - Это Тишка? - Соколов замер, глядя поверх моего плеча.
        - Это Тихон Андреевич Соколов. - Я убедилась, что нервный мужик не стартует со скамейки, как баллистическая ракета, и слегка отодвинулась. - Хороший мальчик, очень умненький и веселый. Прекрасно ладит с другими малышами, в доме ребенка его все любят…
        - Господи, Алиса Юрьевна, как мне вас благодарить…
        - Да что вы заладили, Андрей Петрович, как да как! - рассердилась я. - Просто сделайте то, что я сказала: женитесь, найдите работу…
        - Простите! - перебил он. - Извините. А вы замужем?
        Во-о-о-от! Наконец-то!
        - Пока нет, - я сначала опустила глазки, а потом крепко зажмурилась и отважно продолжила: - Но если вы предложите…
        - Заметано! - Андрей Петрович хлопнул меня по плечу и вскочил.
        - Стоп, не бегите! Не напугайте ребенка! - крикнула я уже ему в спину. - С ним дядя Макс и тетя Лиза…
        - И папа, и мама! - донеслось до меня откровенно ликующее.
        - Я-то перед Лизонькой на коленку вставал, - ворчливо сообщил мне выступивший из-за куста Митяй. - А у вас - топ, хлоп, все согласны жениться, реально вы скоростные…
        - Слушайте, а ведь мы можем сыграть две свадьбы одновременно! - радостно возвестила примчавшаяся к нам Лизка.
        В глазах у нее еще поблескивали слезинки умиления, но пальцы уже загибались, подсчитывая выгоду.
        - Во-первых, мы сэкономим на пошиве свадебных нарядов, потому что два платья и два костюма - это уже, считай, опт. Во-вторых, арендуем один на всех ресторан…
        - Никаких ресторанов! - решительно возразил Митяй. - Ты видела наш погребок? Мамка к чьей-нибудь свадьбе лет сорок готовилась, а тут и я и Ляська разом - да она никогда не простит нам, если мы пойдем в ресторан!
        - Ладно, гуляем в Пеструхине, в этом будет свой шарм, - согласилась подруга. - Кольца возьмем по бартеру в «Шкатулке», я договорюсь, букеты - в «Белой розе», обувь - в «Черевичках», все на четверых…
        - Что, новая совместная операция? Теперь «Четыре поросенка»? - пошутил Митяй.
        - Тогда уж «Четыре кольца», - поправила я.
        - Четыре кольца - это «Ауди», - заспорил брат.
        - О! Точно! «Ауди» - это в тему, нам же понадобятся свадебные автомобили! - подхватила Лизка.
        - А чем плохи наши? - заворчал Митяй. - Мы их бантиками, ленточками, цветочками…
        - Какими бантиками, деревня? Бантики давно не в тренде!
        Я отвернулась от подруги и брата, препирающихся беззлобно и даже весело, как супружеская пара с многолетним стажем, и посмотрела на детскую площадку.
        Высокий мужчина с изумительной улыбкой и сероглазый мальчик в синем комбинезоне синхронно помахали мне руками.
        И я пошла к ним.