Брачный вопрос ребром Елена Ивановна Логунова
        Журналистке Люсе Суворовой повезло - ее отправили в заграничный пресс-тур. Но когда Люсю едва не убили, а потом еще и обвинили в краже скифского золота, она поняла, что удача от нее отвернулась. Девушка решила, что лучше всего будет на время залечь на дно, и укрылась в старом домике прабабушки. Только спрятаться от всех не получилось - незваные гости один за другим пытаются пробраться на территорию родового именьица. Но сдаваться так просто Люся не намерена, ведь для обороны у нее есть все необходимое: стеклянная банка, авоська, пузырек зеленки и даже голливудская суперзвезда!
        Елена Логунова
        Брачный вопрос ребром
        Серия «Смешные детективы»
        
* * *
        У кого-то в начале было слово, а у меня - шляпа.
        Знала я ее недолго и ничего плохого сказать о ней не могу, да и не говорят плохое об ушедших из мира вещного в мир вечный.
        Мы встретились в магазине с претенциозным названием «Мир пальто», и я влюбилась в нее с первого взгляда. В царстве верхней одежды у головных уборов был свой маленький уголок, они теснились в нем и выглядели довольно жалко - как свободолюбивые индейцы в резервации. И только эта шляпа всем своим видом давала понять, что ее дух не сломлен, убеждения крепки, а внутренний мир непременно должен быть богат, что могла обеспечить далеко не каждая голова. Очевидно, именно поэтому прекрасную шляпу до сих пор не купили, хотя она продавалась уже с хорошей скидкой.
        Я поняла, что мы созданы друг для друга, и назвала ее Мой Гордый Чингачгук.
        Уже на следующий день мы с Чингачгуком вышли на тропу войны. В шляпе и подходящем к ней пальто вид у меня был сокрушительно элегантный, и Петрик, заботливо поправив мне шарфик, уверенно напророчил:
        - Сегодня в твою жизнь наконец войдет идеальный мужчина!
        - А ты тогда куда денешься?  - хмыкнула я, не спеша уверовать в предсказание.
        Во-первых, Петрик далеко не Нострадамус. Во-вторых, его представление об идеальном мужчине существенно отличается от моего. И слава богу, если честно, потому что в противном случае мы бы отбивали друг у друга кавалеров, а это не способствует крепкой дружбе.
        Мне бы не хотелось потерять Петрика. Он добрый, чуткий, понимающий и тоже не обрезает кутикулы и предпочитает вульгарной алой эмали бесцветный лак. А еще он готовит бесподобные запеканки, пьет только красное сухое, не курит и вовремя вносит свою половину платы за квартиру, которую мы снимаем на двоих. В общем, Петрик мне как младший брат, старшая сестра и лучшая подруга - три в одном.
        - Я никогда тебя не оставлю, моя бусинка!  - пообещал Петрик и чмокнул губами воздух, не имея возможности подарить мне братско-сестринский поцелуй в лоб, уже прикрытый гордой шляпой.
        Бодро цокая по ступенькам каблуками, я вышла во двор и скривилась.
        На календаре было двадцать первое апреля, на дворе - восьмидесятое февраля.
        Снег, правда, давно сошел, но ночью снова ударил мороз, и замерзшая земля под каблуками звенела, как колокольчики оленей Санта-Клауса. Желтые глазки цветочков, отважно пробившихся сквозь корку прошлогодних листьев, таращились в небо откровенно шокированно. Вместо ожидаемых пчел в воздухе мощно гудел вопрос: «Доколе?!» Лютикам, как и мне, страстно хотелось, чтобы весна уже отправила зиму по этапу на Колыму - или куда там уходят осужденные обществом метели и морозы.
        Я представила себе это в лицах:
        - Ты вообще в курсе, что уже двадцать первое апреля?  - сквозь зубы спрашивает Зиму Весна, наскоро сооружая высокий начес почкам на вербе.
        - Да иди ты!  - неуверенно отзывается Зима, стряхивая иней с ресниц и озираясь.  - А где же тогда все это - распахнутые окна, реклама кондиционеров и женщины, на бегу переобувающиеся из валенок в босоножки?
        - Ща все будет, ты только подвинься!  - И Весна щедро брызгает лаком на лютики.
        С другой стороны, в наших краях стоит только весне скомандовать столбику термометра «Подъем!», как он рвется ввысь, точно истребитель вертикального взлета. «Поднимается медленно в гору»  - это не про него, а мне не хотелось слишком скоро отправить прекрасную новую шляпу пережидать теплое время года на темной полке в шкафу.
        Эта шикарная шляпа была первой в моей жизни. До сих пор моя голова имела дело исключительно с функциональными уборами - младенческими чепчиками, трикотажными колпачками, панамками, вязаными изделиями с помпонами и без оных, бейсболками, резиновыми шапочками для бассейна, разнообразными банданами и одной меховой ушанкой, о которой я вспоминаю с сожалением и стыдом, потому что по моей вине ее съела моль.
        Шевелюра у меня не особо густая, и прежде я предпочитала ходить простоволосой в любую погоду, чтобы не портить прическу. Ныне же я поняла, что предыдущая жизнь не подготовила меня к ношению шляпы. Как только дунул ветер, стало ясно, что мы можем внезапно расстаться! Уж не знаю, о чем думали производители шляпы, не предусмотревшие ни завязок, ни резиночки под подбородком!
        - Мне как держать тебя? Ушами изнутри?!  - неласково гаркнула я на Чингачгука, орлом воспаряющего над моей макушкой.
        Реакция у меня хорошая. На короткой дистанции через двор непокорная шляпа трижды пыталась взлететь, но всякий раз я вовремя останавливала ее, бесцеремонно шлепая себя ладонью по голове. Должно быть, это сказалось на моих умственных способностях, иначе я сообразила бы, что за пределами двора-коробки ветер будет сильнее, и загодя ухватила бы Чингачгука за поля двумя руками.
        Сначала мне везло. Я вышла на улицу и под прикрытием сплошной стены голубых елочек благополучно добралась до светофора. Но когда я чинно-благородно на зеленый перешла на другую сторону улицы, мой Чингачгук решил, что все, зов прерий более игнорировать невозможно. И взмыл стремительно и неудержимо, презрев мой горестный вопль.
        И что бы там о себе ни думал мой блудный Чингачгук, определенно выяснилось, что летные характеристики фетровой шляпы гибридной модели «стетсон-канотье» не слишком впечатляющи. Стильная серая шляпа, похожая на радиоуправляемую модель летающей тарелки, взлетела на пару метров вверх, а потом стремительно понеслась наперерез дорожному движению, быстро теряя высоту.
        Я малодушно зажмурилась, но поспешно открыла глаза, услышав скрежет тормозов и характерный звук удара.
        Холеный «БМВ» въехал в потрепанную «Ладу Гранту». Любимое дитя немецкого автопрома вполне в духе соплеменного порно страстно «поцеловало» одну из скромных дочерей АвтоВАЗа в зад, и третьим лишним где-то под состыковавшимися металлическими телами полегла моя шляпа.
        - На ней не написано, что она твоя,  - быстро подсказал мне здравый смысл.  - Руки в ноги, двигай отсюда!
        Поздно. Ошеломленная потерей шляпы и приобретением моральной ответственности за ДТП, я сусликом застыла на тротуаре, и злой мужик, вывалившийся из поруганной «Лады», мгновенно осудил меня как основную виновницу случившегося.
        Ну да, кроме меня в эпицентре драмы находились только толстая бабка с авоськой, школьник с рюкзаком и молодая мамаша с коляской, до краев заполненной чем-то розовым, атласным, в бантах. Никому из этих персонажей, включая младенца, злосчастная шляпа не подходила по стилю, тогда как с моим пальто она сочеталась идеально. Я бы даже загордилась (какой у меня безупречный вкус, а?!), если бы мужик из «Лады» не попытался вызвать у меня совсем другое чувство.
        - Ты!  - пригвоздив меня взглядом к тротуару, проорал он и на выдохе добавил непечатное.  - Да я ж тебя!
        - Ты!  - с аналогичной интонацией взвыл, выскочив из «бэхи», второй участник ДТП.
        Водитель «Лады» отвернулся от меня, и мужики, зловеще цыкая зубами, пошли на сближение.
        Я медленно попятилась, задела плечом старуху, закаменевшую - вся внимание!  - на манер половецкой статуи, услышала в свой адрес классическое «Ходют тут всякие», машинально пробормотала извинение, повернулась и ускорилась.
        В десяти метрах впереди был продовольственный магазин, в котором, я точно знала, есть выход на другую сторону здания…
        - Одну минуточку, мадам,  - без тени кокетства произнес мужской голос, в других обстоятельствах бывший бы вполне приятным.
        Одновременно меня твердо взяли под локоток.
        - Между прочим, мадемуазель!  - пискнула я, стырив реплику у фрекен Бок из мультфильма про Карлсона.
        - Тем хуже,  - сказал мой пленитель.
        - В смысле?  - Я перестала вырываться.  - Это угроза или обещание?
        - В смысле?  - повторил мужик, тоже замирая.
        А ничего так мужик - высокий, спортивный, красивый. Не такой красивый, как Петрик - тон лица не идеальный, брови не по лекалу, некогда римский нос чуть свернут на сторону, как у легионера-ветерана, а в целом очень ничего. И стрижка хорошая, и костюм дорогой, и парфюм лишь едва ощутим…
        - А что это вы на меня так смотрите?  - «Легионер» чуть оробел и выпустил мою руку.
        - А что это вы на меня так напали?
        - Я на вас напал?! Это ваша шляпа на нас напала!
        - Во-первых, где на этой шляпе написано, что она моя?  - Я уперла руки в бока.
        В крепости занятой позиции можно было не сомневаться. Ярлычки с аккуратно выведенным именем бабуля вшивала в мои одежки только в детском саду.
        - Во-вторых, вы сами слышите, какую чушь несете? «На нас напала шляпа»! Кто же вам поверит, что шляпы столь агрессивны и притом поддаются дрессировке!
        - А вы наглая!  - восхитился мужик.
        - Ой, а это что?!  - Я демонстративно засмотрелась ему за спину.
        Ничего особенного там не происходило, водители выясняли отношения вяло, без мордобоя, но простодушный «легионер» купился и обернулся к дороге, отвернувшись от меня.
        Я мгновенно сорвалась с места и уже через пять секунд оказалась на параллельной улице, вихрем просквозив через знакомый магазинчик.
        Погибшую шляпу было жаль, но забирать ее останки я не собиралась, чтобы меня не сделали виноватой в случившемся. В конце концов, водители транспортных средств должны быть готовы к такого рода бытовым происшествиям. Подумаешь, шляпу им ветром принесло! А могла кошка выскочить, ветка упасть, метеорит рухнуть…
        - Короче, если что, ты чиста,  - сказал мой здравый смысл моей же совести.
        - О’кей, тогда спокойно сплю дальше,  - сговорчиво согласилась совесть и ушла из воображаемого чата.
        Увы, происшествие с шляпой не прошло бесследно: на работу я опоздала, потому что с параллельной улицы к трамваю пришлось бежать по кривой, и это меня задержало.
        В другой день незначительное опоздание могло бы остаться незамеченным, но сегодня был традиционно тяжелый понедельник, дополнительно осложненный утренней планеркой. По понедельникам планерка у нас Большая - с участием самого Левиафана.
        Левиафан - это Федор Левин, основатель и собственник нашего медиахолдинга. Так сказать, владелец заводов, газет, пароходов, в смысле, яхт, а также разветвленного бизнеса, который мы тайно и явно рекламируем в своих изданиях. В общем, Левин - могучая акула капитализма, гигант мысли и просто толстяк. Свое прозвище он не любит, считая его прямым намеком на физические данные, отчасти именно поэтому в кулуарах редакции его называют только так. Журналисты - ребята вредные, я знаю, сама такая.
        В коридорах редакции было пусто. На ходу снимая пальто, я рысью проскакала к залу для совещаний, в просторечье - парилке. Дежурящая в предбаннике секретарша Маша укоризненно поклацала акриловым ногтем по циферблату наручных часов. Я в ответ состроила выразительную, но малоинформативную гримасу, швырнула Маше свое пальто, одернула пиджачок и виртуозно просочилась в щелочку приоткрытой двери, надеясь, что явление меня народу останется незамеченным.
        Как же!
        Строго мордой к двери сидел Вадик - редактор журнала «Горящий тур» и мой бывший. Уверена, расположился он таким образом именно для того, чтобы своевременно засечь мое появление, привлечь к нему внимание общественности и подставить меня перед высоким и толстым начальством.
        - А вот и немцы пришли!  - Вадик дурашливо изобразил испуг и с понятным намеком прикрыл руками свою кофейную чашку.  - Сейчас начнется: млеко, курка, яйко!
        Шутка была не только неуместная, но и не смешная, но Вадик не отличается остроумием. Его сильные стороны - педантизм и занудство. Я сбежала от него после двух недель совместного проживания, потому что меня достали придирки и претензии по поводу плохо вымытой посуды и неаккуратно отглаженных сорочек. Хотя я нормально мою посуду, а на сорочках не могла отутюжить до фарфоровой гладкости только труднодоступные местечки между пуговками!
        Забавно, что именно благодаря последней проблеме я подружилась с Петриком, с которым и съехалась, уйдя от Вадика. У Петрика, который в нашем холдинге работает дизайнером на фрилансе, планки на рубашках всегда были ровные, как пластмассовые линейки. Однажды я не выдержала и спросила, в чем секрет? Оказалось, что Петрик доводит до кондиции труднодоступные участки между пуговицами с помощью утюжка для волос. «Ты гений!»  - сказала Петрику благодарная я. «Ты моя бусинка!»  - ответил мне польщенный он. Мы пошли пить кофе с пирожными, в процессе изучения меню обнаружили поразительное родство душ, быстро подружились и очень скоро решили жить вместе. А черствый тупица с завышенной самооценкой (это Вадик) решил, что корыстная стерва (это я) пренебрегла сожителем с «двушкой» в старой хрущевке только потому, что прельстилась новой квартирой в элитном микрорайоне «Бавария». И вот теперь он не упускает случая поязвить на эту тему.
        - Люся, опаздываешь.  - Наша директриса Марет Игоревна, она же Тигровна, строго блеснула в мою сторону очками.
        - Где же хваленая немецкая пунктуальность?  - вставил свой шиллинг вредный Вадик.
        - Айне майне кляйне шляпа через штрассе полетел,  - с самым серьезным видом ответила я, надеясь, что это сойдет за объяснение на немецком.
        А что? Между прочим, чистую правду сказала.
        Левиафан, величественно дремавший в начальственном кресле на манер дирижабля на приколе, чуть повернул голову, приоткрыл глаза, и наши взгляды встретились.
        - Гутен морген,  - вежливо пролепетала я, чудом не выпав из образа.
        - Кстати, о пиратах! Какая разбойничья морда утащила лишнюю пачку бумаги? Айтишникам не хватило, и они жалуются!  - пуще прежнего построжала Тигровна.
        Никто, разумеется, не признался. Бумага для принтеров у нас в офисе самый востребованный ресурс, и ни один из отделов, кроме разве что упомянутых айтишников, не в состоянии удержаться в рамках выделяемой квоты. Поэтому стырить у ближнего своего пачку-другую бумаги - не преступление, а жизненная необходимость.
        - Марет Игоревна, почему это кстати?  - поправив очки, несколько взвинченно поинтересовался Василий Михайлович - начальник отдела транспорта.  - Мы как раз обсуждали важнейший вопрос логистики наших изданий…
        - Потому что она сказала «Морган»!  - коротко объяснила Тигровна, совершив в мою сторону выпад шариковой ручкой.  - А Морган - это пират!
        Все снова затихли, переваривая начальственную мудрость.
        Я изобразила глубочайшее внимание, прикрыла глаза и зависла, как тот Левиафан, мысленно покидая парилку. Плавали, знаем эту стадию: все действительно важное участники высокого собрания уже обсудили и теперь будут маяться ерундой, вяло цапаясь и обсасывая несущественные детали, чтобы потянуть время и обеспечить Большой Планерке соответствующий хронометраж. А то, может, Левиафан настроился как следует выспаться в удобном кресле, а коллектив легкомысленных торопыг его подведет!
        Однако Биг Босс, как ни странно, не спал. Совершенно неожиданно он всколыхнулся, скрипнув креслом, и изрек:
        - Да, кстати!
        Тут все окаменели, как в знаменитой немой сцене гоголевского «Ревизора». Левиафан крайне редко подает голос на планерках, предпочитая глубокомысленно помалкивать и что-то там мотать на свой китовый ус, так что народ приготовился внимать божественному откровению.
        - Завтра в пресс-тур.
        Дзинь! Дзинь! Дзинь! Я явственно услышала, как на паркетный пол посыпались осколки сонного оцепенения. Народ воспрянул и обнадежился: пресс-тур - это лучший вариант рабочей командировки!
        Хотя Катю Мальцеву из «Налогового вестника» однажды отправили в пресс-тур по исправительным колониям, где сидят осужденные за экономические преступления, и ей не очень понравилось. О чем она явно не забыла, потому что бдительно спросила:
        - Куда?
        Левиафан не ответил, лишь покосился на Тигровну.
        - В Кишинев,  - неохотно ответила та, и мы поняли, что начальница собиралась решить вопрос с бесплатной поездкой в какую-никакую, но все-таки заграницу приватно, не будоража коллектив.  - «Эйр Молдова» открывает прямой рейс из нашего города, и рекламное агентство, которое обслуживает данную авиакомпанию, организует пресс-тур для продвижения этого начинания.
        - Это моя специализация!  - Вадик выкатил грудь и только что не постучал в нее кулаками, как Кинг-Конг.
        - Ну, не знаю, не знаю,  - не повелась на демонстрацию Тигровна.  - Тут нужен тот, кто не просто напишет о путешествии. Агентство, о котором идет речь, немецкое, очень крутое, и клиенты у него соответствующие. Мы должны действовать с дальним прицелом и делегировать в пресс-тур такого человека, который сможет произвести впечатление на организаторов.
        И начальница тоже с прямым намеком выкатила грудь, что в ее исполнении выглядело несравненно эффектнее, чем у Вадика, у которого на исходной позиции фасад откровенно впалый, тогда как у Тигровный полновесный четвертый размер.
        - Марет Игоревна, прекратите! Это уже какое-то порнокино,  - фыркнул Вадик.
        Покосился на меня и ехидно добавил:
        - Кино и немцы!
        И тут случилось неожиданное.
        Левиафан медленно и потому особенно внушительно поднял руку, неторопливо - в стиле киношного Вия - сориентировал в пространстве указующий перст и изрек:
        - Ее!
        - Меня?!  - не поверила я, добросовестно отследив вектор.
        - Люсю?!  - Тигровна тоже не поверила.  - Но почему ее?
        - Потому что немцы,  - ответил Левиафан, возвращая руку на живот и выключаясь.
        Вот это да! Переселившись в «Баварию», я, конечно, рассчитывала на некоторое повышение социального статуса, но такие дивиденды даже не планировала!
        Я посмотрела на Вадика, до глубины душонки обиженного и оскорбленного в лучших чувствах, тоже медленно подняла руку, сладко улыбнулась и показала посрамленному злопыхателю средний палец.
        Некультурно, да, зато какое зримое торжество справедливости!
        - Ах, так! Тогда я объявляю забастовку!  - визгливо выкрикнул Вадик.
        Его голос почти потерялся в скрипе отодвигаемых стульев, но чуткая Тигровна протест уловила и моментально на него отреагировала.
        - Всем спасибо, все свободны, а кто хочет поверещать, может делать это в коридоре,  - объявила она, и народ, грохоча стульями и топая, повалил к дверям.  - Минутку, Люся!
        - А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!  - мимоходом нашептал мне неугомонный Вадик.
        - Да, Марет Игоревна?  - покорно затормозила я.
        - Зайди ко мне через полчаса, поговорим о твоем задании.
        - Яволь,  - буркнула я, ретируясь.
        Знаете, каков главный закон жизни?
        Нет, это не закон подлости. Это закон равновесия.
        Все в нашей жизни сбалансированно. Внезапные пакости уравновешиваются приятными сюрпризами, за черной полоской тянется белая. Сегодняшний денек обещал быть образцово-показательным: сначала я потеряла шляпу, потом приобрела заграничную командировку.
        - По логике, теперь надо снова ждать подлянки,  - предупредил здравый смысл.
        Мне сразу же расхотелось идти на ковер к Тигровне, но уклониться от рандеву никакой возможности не было. Поэтому я подкрепилась кофе с булочкой из закромов нашего офис-менеджера Василисы Петровны и мужественно переступила с белой полосы на черную.
        Рубиконом, как и ожидалось, стал порог кабинета Тигровны.
        - Скажи мне, Люся, у тебя совесть есть?  - задушевно спросила Тигровна, сняв очки и помассировав веки.
        - Тс-с-с, она спит,  - ответила я шепотом, еще надеясь смягчить начальство незамысловатой шуткой.
        - И это очень плохо,  - не подобрела Тигровна.  - Потому что в нашем дружном коллективе есть сотрудники, которые гораздо больше, чем ты, Люся, заслуживают такой награды, как бесплатная поездка в одну из стран Европы.
        - Это вы про Молдавию-то?  - фыркнула я.  - Да она даже не полноправный член Евросоюза!
        - Отказываешься от поездки?  - быстро спросила Тигровна.
        - А вот нетушки!  - быстро ответила я.
        Тигровна вздохнула и побарабанила пальцами по столу.
        - Тогда перед отъездом тебе придется ударно поработать, потому что Антипов в знак протеста устроил забастовку.
        - С голодовкой, я надеюсь?  - оскалилась я, без труда осознав ситуацию.  - Или даже с самосожжением?
        Было совершенно ясно, что внезапная забастовка Вадика вызвана тем, что сладенький кусочек - заграничную командировку - отдали не ему.
        - Насчет голодовки хорошая мысль, Василиса Петровна как раз жалуется на перерасход средств на кейтеринг,  - задумалась Тигровна.
        - Ты что творишь, негодяйка?!  - резко очнулась моя совесть.  - Оставишь весь офис без чая-кофе с печеньками!
        - И сама без них останешься!  - припугнул меня здравый смысл.
        - Так что там нужно сделать вместо Вадика?  - торопливо сворачивая неудобную тему, спросила я по существу.
        - Записать по скайпу интервью с владельцем турагентства. Вот тебе его скайп-логин, интервью пойдет в следующий номер «Горящих туров», вопросы сама придумаешь.  - Тигровна протянула мне бумажку.
        Я потянулась, чтобы забрать ее, и удостоилась вопроса:
        - Что с рукой?
        - А что с ней? Ой!
        Я и не заметила, что до крови ссадила костяшки на правой руке. И когда это меня угораздило?
        - Когда драпала через продмаг,  - подсказал здравый смысл.  - Помнишь, тебя занесло, ты не вписалась в поворот на выходе, в отмашке задела дверь, а она там стальная.
        - Это я в фитнес-клубе на пробное занятие по кикбоксингу неудачно сходила,  - выдала я подходящую версию начальнице.
        - В следующий раз перчатки надевай, боксерша!  - хихикнула Тигровна.
        Перевалив на меня задачу Вадика, она повеселела, тогда как мое настроение ухудшилось - говорю же, равновесие.
        Вернувшись в редакторскую, я села рассматривать поврежденную руку, и это не осталось незамеченным.
        - Лю-у-у-усь! Ты, что ли, с Тигровной подралась?!  - шокировалась ведущая светской колонки Анжела.  - А по какому поводу?
        - Пыталась воспротивиться намерению начальства лишить нас кофе с печеньками,  - соврала я.
        По офису пронесся дружный стон, слегка размытый торопливым чавканьем. Грядущий дефицит печенек предсказуемо вызвал у коллег острый приступ аппетита. Только бастующий Антипов даже не шелохнулся, так и остался сидеть, скрестив руки на груди и глядя в потолок. Всем своим видом Вадик показывал, что бойкотирует трудовую деятельность во всех ее проявлениях, и я не стала сообщать ему о своей готовности заменить его на информационном поле боя. Пусть сидит и дуется, потом почувствует себя круглым дураком.
        Я добросовестно, пусть и без вдохновения, накатала вопросы для интервью и списалась со спикером, договорившись о времени беседы.
        Как следует сосредоточиться на работе мешали мысли об утреннем ЧП с ДТП. Немного повздыхав и потерзавшись, я подошла к редактору автомобильного журнала «Ключ на старт» Саше Веселкину и, потирая пораненные костяшки, поинтересовалась:
        - Сань, скажи мне как специалист, дорого стоит поправить разбитую морду нового «БМВ»?
        - Суворова! Ты че, собственноручно расквасила морду «бэхе»?  - излишне громко восхитился Саня.
        - Да как можно, что вы!  - тут же влез незваным скучающий безработный Вадик.  - Люся же у нас в «Баварии» живет и ни в коем случае не должна бить морды соплеменным автомобилям! Это ведь какая-то гражданская война получится!
        - Слушай, Антипов!  - психанула я.  - Или ты сам заткнешься - или принудительно замолчишь в белую тряпочку типа саван, потому что еще одна такая шуточка - и будет Вадик капут!
        Толстокожие и охочие до развлечений коллеги, предвидя зрелищный мордобой, оживленно загудели.
        - Ставлю на Суворову!  - объявил Веселкин.  - В нее сам Левиафан уверовал, чего уж нам-то сомневаться.
        - Это мы еще посмотрим, за кем будет победа!  - вспылил Антипов, ракетой взлетая со стула.
        - А наша Люся на кикбоксинг ходит!  - донесся от двери голос Тигровны.
        Боже, как стремительно распространяется ложная информация!
        - Да пошла она… на свой кикбоксинг!  - выругался Вадик и вымелся из редакторской, бесцеремонно потеснив в дверях начальницу.
        - Уволю грубияна!  - крикнула обиженная Тигровна ему вслед.
        - Вот так-то, Суворова, первый раунд остался за тобой,  - ободрил меня Саня.
        - Дурдом,  - вздохнула я и тоже повысила голос:  - Марет Игоревна, я скайп-интервью буду дома записывать, у нас тут слишком шумно!
        - Да пиши где хочешь, хоть в сортире, главное, чтобы завтра текст сдала!  - донеслось из коридора.
        - Хитрюга ты, Люся,  - обиженно скривилась Анжела.  - Я бы, может, тоже предпочла писать колонку, лежа в альфа-капсуле, а сижу тут, как приклеенная, с девяти до шести!
        - Пардон, мадам,  - неискренне извинилась я, спешно собирая вещички.
        Пользуясь милостивым разрешением руководства, драпать из офиса нужно было незамедлительно, пока не прилетела какая-нибудь новая задача.
        Наскоро попрощавшись с завистливыми коллегами, из коих ни один не пожелал мне ничего хорошего, я вымелась из редакции и поехала домой.
        В свое время по настоянию Петрика, у которого совершенно бескомпромиссное чувство прекрасного, мы сняли квартиру в закрытом новом квартале, созданном по образу и подобию уютных и благоустроенных европейских городков. И хотя аренда «трешки» влетает нам в копеечку, мы об этом не жалеем, потому что, помимо собственно квадратных метров, имеем роскошные виды и достойный сервис. Достаточно сказать, что за окнами у нас с одной стороны озеро с лебедями, а с другой - классическая ратушная площадь с кафешками и магазинчиками. Так что я буквально у подъезда купила бутылочку красного итальянского вина и чудесную свежеиспеченную пиццу - все что нужно, чтобы отметить удачный день.
        Про шляпу, павшую смертью храбрых, но глупых, я предпочла забыть. Тем более что уже к обеду распогодилось, потеплело, и стало ясно, что запоздавшая лентяйка весна у нас не задержится и удалится досрочно, с опережением графика уступив место лету.
        Претензий к весне по этому поводу у меня не было: сама ведь ушла с работы раньше времени.
        - О! У нас праздник?  - совершенно правильно трактовал мое неурочное возвращение Петрик.  - Ты наконец сбежала с рудников?
        Мой добрый друг искренне считает работу в офисе подлым рабским уделом и давно уже подбивает меня перейти на фриланс.
        - Нет, я просто взяла работу на дом,  - ответила я, передавая Петрику бутылку и коробку, чтобы избавиться от пальто.
        - Судя по тому, что кроме работы ты взяла на дом вино и пиццу, есть еще какой-то повод возрадоваться?  - предположил проницательный Петрик уже с кухни.
        - Чпок!  - покидая бутылку, оптимистично поддакнула пробка.
        - Да, повод есть! Мне совершенно случайно перепала заграничная командировка!  - сообщила я, завернув в ванную, чтобы вымыть руки.
        - Куда?
        К моему выходу из санузла Петрик уже безупречно сервировал стол.
        - В Кишинев.
        - А это где?
        Географию Петрик знает преимущественно в привязке к модным столицам, среди которых главный город Молдавии явно не числится.
        - Это столица Молдавии,  - объяснила я, присаживаясь к столу.  - Теперь она называется Молдова.
        - Молдова, Молдова,  - Петрик задумался.  - Это не оттуда ли Мария Биешу, признанная лучшей Чио-Чио-сан мира?
        Петрик - знаток и ценитель оперы. Я - нет, поэтому ответить пришлось уклончиво:
        - Вполне возможно.
        Петрик тут же с готовностью что-то такое мне напел, но я свернула этот спонтанный концерт, напомнив исполнителю старую добрую истину: «Когда я ем, я глух и нем». Так что пообедали мы в тишине и спокойствии.
        А вот потом я пережила стресс.
        А могла бы и не пережить!
        У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидела на экране ноута в скайпе лицо спикера, заявленного на интервью.
        Это был тот самый неправильный легионер, который схватил меня за руку на месте преступления, совершенного вообще-то не мной, а моей неразумной шляпой!
        Я узнала его мгновенно и реагировала без задержки, стремительно нырнув под стол и таким образом уведя свою физиономию из-под камеры.
        - Эй, девушка? Журналистка? Как вас там - Люся?  - удивленно воззвал мой удаленный собеседник, увидев вместо ожидаемого девичьего лица размытый инверсионный след, какой возникает в атмосфере за стремительно движущимися летательными аппаратами.
        На пути в подстольное пространство я запросто могла бы обогнать реактивный самолет.
        Петрик, находившийся вне зоны видимости камеры и вдумчиво втиравший в кисти рук питательный крем (обычный его ритуал после мытья посуды), аккуратно закрыл флакон, поддернул домашние брючки, чтобы они не вытянулись на коленках, присел на корточки и вопросительно поморгал мне, беззвучно интересуясь причиной моего интригующего поведения.
        Я лаконичными и выразительными жестами спецназовца объяснила ему, что мужик на экране не должен меня увидеть, но интервью у него нужно взять обязательно, а посему Петрику следует сей же миг занять мое место за компом и выступить в роли журналистки Люси.
        Петрик просиял улыбкой, кокетливо поправил прическу и опустился на стул, приняв наиболее выигрышную позу полубоком.
        Люся из него получилась так себе - субтильная и плоскогрудая. Очевидно, легионерское представление о Люсях от данного образа отличалось, потому что дяденька в скайпе неуверенно повторил:
        - Люся?
        - Да Люся, Люся,  - с апломбом заверил его Петрик.
        Это прозвучало в точности как в пятой серии мультика «Ну, погоди!», где Волк звонит, спрашивая: «Алло, это Заяц?», и получает нахальный ответ: «Да Заяц, Заяц!»
        Я нервно хихикнула и, большей частью оставаясь в своем окопе под столом, вытянутой вверх рукой нащупала сбоку от ноутбука бумажку с приготовленными для интервью вопросами. С намеком постучала по ней пальцем - Петрик все понял и озвучил первый вопрос:
        - Добрый день, извините, не расшифровала инициалы заранее, как ваше имя-отчество? Михаил Андреевич? Очень приятно! Давайте начнем наше интервью с небольшого экскурса в историю. Расскажите, пожалуйста, когда и почему вы решили сделать организацию путешествий своим бизнесом?
        - Михаил Андреевич, значит,  - повторил мой внутренний голос.  - Имя у легионера ничего так, нормальное. Не Дормидонтус какой-нибудь.
        - А много ли мы встречали Дормидонтусов?  - справедливости ради вступилась за этих самых Дормидонтусов моя чувствительная совесть.  - И видели ли от них хоть что-то плохое?
        Я согласно кивнула.
        До сих пор чемпионом по щедро явленному мне плохому был Сашка Карамазов, который неутомимо и разнообразно донимал меня с первого по третий класс. Второе место уверенно занимал Вадик Антипов, а на третье я поставила бы нашего редакционного вахтера дядю Борю, который уже раз десять не пускал меня в офис из-за того, что я забыла дома электронную карту-пропуск.
        Если вдуматься, мужчины меня не особенно обижали.
        - Это потому, что у них практически не было для этого возможностей,  - резонно рассудил мой здравый смысл.  - Трудно вредить кому-то на расстоянии, а ты ведь никого к себе не подпускаешь.
        - Как будто кто-то рвется,  - добавила моя справедливая и беспощадная совесть.
        - А ну, заткнулись оба!  - велела я.
        Не люблю, когда меня критикуют.
        Петрик, приняв мои неосторожные слова на свой счет, извинился перед не-Дормидонтусом, заглянул под стол и спросил:
        - Что-то не так?
        Я жестами показала: «Ой, прости, я идиотка, это было не тебе, продолжай, я не буду мешать!»
        - Это была идиотка,  - выпрямив спину, передал понятливый Петрик собеседнику.  - То есть кошка моя. Ее так зовут - Идиотка.
        - В честь кого назвали?  - поинтересовался не-Дормидонтус, вероятно заподозрив, что в роду у странной Люси было немало людей, достойных подобной чести.
        - В честь лучшей подруги,  - не задержался с ответом мой лучший друг, и я злобно зашипела.
        - Может, она там голодная, Идиотка ваша?  - проявил сердобольность не-Дормидонтус.
        - Да ничего подобного, она только что три куска пиццы сожрала!  - возмутился Петрик.
        Нелестное мнение не-Дормидонтуса об умственных способностях лже-Люси, которая кормит кошку пиццей, наверняка укрепилось.
        Я боднула болтуна в колено.
        - Но вернемся к нашим баранам!  - опомнился Петрик, смекнув, что надо продолжать интервью.
        - А у вас там не только кошка? У вас и бараны есть?  - заинтересовался не-Дормидонтус.
        - Бе-е-е!  - молвила я только для того, чтобы скрыть истеричный смешок.
        - А их как зовут?
        - Их не зовут, они сами приходят и приносят с собой пиццу, вино и проблемы!  - Петрик пихнул меня ногой, и я вынужденно вылезла из-под стола с другой стороны.  - Михаил Андреевич, у меня всего пара вопросов осталась…
        В слепой для камеры ноута зоне я с удовольствием распрямилась по весь рост и, послав Петрику воздушный поцелуй, на мягких кошачьих лапах удалилась в свою комнату.
        Минут через пятнадцать друг принес мне ноутбук, и остаток дня я честно занималась работой: расшифровывала интервью и писала текст.
        То есть вечер я провела с пользой, но безрадостно.
        Радости начались утром.
        Во-первых, бесценный Петрик приготовил на завтрак сырники с апельсиновым джемом.
        Во-вторых, столбик термометра разом подскочил до плюс пятнадцати и обещал не прекращать расти и дальше, на радость всем добрым теплолюбивым людям.
        В-третьих, я снова опоздала на работу (сырники доедала), но этого никто не заметил. Коллегам было решительно не до меня: приехал представитель пивоваренной компании, которой мы делали рекламу, и привез несколько ящиков бутилированной благодарности. Робкие возражения немногочисленных отщепенцев, не считающих пиво правильным утренним напитком, решительно отмел Саня Веселкин.
        - Это шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! Пиво же - демократичный напиток, а демократия - это свобода, а свобода - это право пить тогда, когда хочется!  - логично рассудил он и ловко сдернул крышечку с бутылки о край стола.
        Узрев надругательство над офисной мебелью, наш рачительный завхоз Путятин страдальчески взвыл, но кто-то из мудрых миротворцев сноровисто сунул ему в руку полуведерную керамическую кружку, спешно повышенную в статусе с бульонной до пивной, и густая пена погасила протест.
        - Люсюсь, пивка?  - заметив меня, вопросил Веселкин.
        Я поморщилась.
        Ненавижу, когда Саня меня так называет! Это его «Люсюсь» неприятно похоже на «лосось», особенно если говорить с полным ртом, как в данном случае.
        - Найн, найн! Люсюсь наше пиво не будет,  - тут же подал голос исполненный притворного сожаления вредный Антипов.  - Ей небось настоящее баварское подавай, с соленым кренделем.
        - Сам ты крендель, Вадик!  - вызверилась я.  - Не надоело еще? Хватит меня в немцы записывать, я потомственная казачка!
        - О! Люсюсь, а ты шашку возьми и вразуми вражину Вадика по-нашему, по-казачьи!  - встрепенулся Веселкин.
        - Вразумляют вожжами,  - проворчала я.  - Шашка к традиционным инструментам педагогики не относится, это во-первых. А во-вторых, у меня нет шашки.
        Кажется, убрать из голоса нотки сожаления не получилось.
        - Да как же нет, когда есть?!  - Свободной от пивной бутылки рукой Саня подцепил мой локоток и увлек меня в тихий угол, который мы называем «Приют спокойствия».
        Наша просторная редакторская организована в модном, но психологически дискомфортном стиле «опен спейс». Почти все помещение насквозь просматривается и невооруженным глазом, и камерами наблюдения, и только один закуток у окна хранит желанную приватность: это аппендикс, образованный здоровенным стальным шкафом сейфового типа. Мы ласково называем шкаф Чурбан Железный и любовно украшаем сувенирными магнитиками, привезенными из командировок.
        Помимо магнитиков, на сером боку Чурбана белеет наклейка с категорическим императивом: «В случае пожара выносить в первую очередь!», а на стене рядом висит бумажка, возлагающая ответственность за пожарную безопасность на Марет Игоревну. Поскольку Тигровна намного мельче и в разы легче Чурбана, я люблю повторять, что ни за что не пропущу такое зрелище, как пожар в нашем офисе. Может, даже сама как-нибудь подожгу родную редакцию. Очень уж хочется посмотреть, как ответственная руководительница потащит на себе стальной гроб для слоненка.
        - Вот, видишь? Шашка!  - Саня кивнул на распахнутый сейф, в недрах которого, помимо штатного неинтересного содержимого (деньги и документы надлежащим образом хранятся в бухгалтерии), сегодня интригующе блистало золото.
        - Это не шашка.  - Я осторожно взяла и повертела в руках колюще-режущее оружие с клинком сантиметров в тридцать.  - Шашка кривая, а это какой-то кинжал…
        - Варвары!  - В закуток третьим лишним с трудом втиснулся толстяк Ерофеев - наш спец по историческим материалам.  - Конечно же, это не шашка и даже не кинжал! Это знаменитый скифский меч-акинак! Видите? Форма сильно вытянутого треугольника, ромбическое сечение…
        - А, это то самое золото скифов!  - Я с интересом рассмотрела богатые ножны, передала акинак знатоку и ценителю и искательно заглянула в глубь сейфа.  - А где же знаменитое ожерелье?
        - А с ним девочки на балконе селфятся, там сейчас свет хороший,  - ответил Саня.
        - Так что же вы молчали?!  - Я растолкала бесчувственных мужиков, торопясь на террасу.
        У всех будет фото в легендарном ожерелье, а у меня - нет?! Это недопустимо!
        Левиафан, у которого всюду есть влиятельные друзья, выпросил скифские сокровища у музея, чтобы принарядить ведущих нашей утренней телепрограммы Дашу и Диму. Они со дня на день ожидали в эфире ученого гостя с рассказом о судьбе крымской коллекции скифского золота, и режиссер утренней программы решил, что ведущим неплохо было бы экипироваться в соответствии с темой. У меня лично были сомнения, что Димочка, который одного лазоревого поля ягодка с моим другом и соседом Петриком, будет органично смотреться с боевым скифским акинаком. Хотя, может, это на него наденут ожерелье, а не на Дашку. Вот Дашка у нас бой-баба и с мечом будет выглядеть совсем как Родина-мать, только размера XS…
        Мысленно примеряя ожерелье к разным персонажам, я выскочила на террасу и залюбовалась открывшейся мне картиной. Нет, не видом на речной берег в камышах, а коллегами женского пола, четко разбившимися на две группы. Одна имела вид организованной очереди, первой в которой была счастливица, красующаяся в скифском золотом убранстве под объективом камеры собственного мобильника. За ней нетерпеливо переминались еще три девы. Вторая группа расположилась на стульях в характерных позах: барышни уткнулись в мобильники, старательно фотошопя свои свеженькие «себяшечки». Соцсетям предстояло пережить наплыв однотипных фоточек.
        - Эй, девчонки, а вы уже придумали общий хэштег?  - спросила я, дисциплинированно занимая место в хвосте очереди.  - Что-нибудь типа «даскифымы», «даазиатымы» или «царицапростоцарица»?
        Девчонки оживились и включили креатив. Террасу огласили веселый гомон и заливистый смех, из офиса на свет божий потянулись наши мужики. Мне это оказалось на руку, так как с толпой любителей пива пришел и наш штатный фотограф Игнат. Камера и вдохновение были при нем, так что я в роскошном ожерелье была запечатлена профессионалом.
        - Люсенька, тебе очень к лицу эта пектораль!  - всплеснул пухлыми лапками умник Ерофеев.
        - Как породистой немецкой овчарке - ошейник с медалями!  - влез зараза Вадик.
        - Убью,  - пообещала я, пошарив глазами по толпе вновь прибывших в надежде, что кто-нибудь догадался захватить с собой скифский меч.
        Ничего, что он не шашка, пырнуть Антипова сгодится.
        - Не убивай меня, Люся, я сдаюсь! Хенде хох!  - Вадик вздернул руки и так и побежал от меня, метнувшейся к нему с рычанием, которое, каюсь, гармонировало с образом немецкой овчарки.
        - Пентакль отдай!  - заорал бдительный Саня, перехватывая меня в дверях.
        - Пектораль,  - поправил его Ерофеев.
        - Да какая разница!
        И пока знаток занудно объяснял тупице, что пентакль - это магический символ, а пектораль - нагрудное украшение, я пыталась настигнуть удирающего Вадика в коридорах редакции, но он коварно скрылся от меня за дверью мужского туалета.
        - Все равно я тебя убью!  - пообещала я громко, чтобы этот гад в сортире меня услышал.
        - Не о том думаешь, Люся! Тебе сегодня в ночь лететь за границу, чемодан пора собирать, а ты еще интервью не сдала!  - уела меня Тигровна, величественно выступившая из дамской уборной.
        - Сейчас сдам,  - пообещала я и зашагала в редакторскую.
        Пока расслабленные пивом мальчики и взбодренные фотосессией девочки зависали на террасе, я в гордом и отвратительном одиночестве ударно трудилась на рабочем месте и в итоге успешно отшлифовала корявенькое интервью до блеска.
        - Неплохо, местами даже свежо,  - неохотно похвалила меня Тигровна, ознакомившись с текстом.
        - Тогда - все? Я могу идти домой и собирать чемодан?  - обнадежилась я.
        - Конечно, только перед уходом сделай новость про молочников, они прислали пресс-релиз, но он деревянный, его еще пилить и пилить.
        - Пилите, Шура, они золотые,  - недовольно пробурчала я, не рискнув возроптать в полный голос.
        Тигровне перечить нельзя. Нужно безропотно соглашаться, а потом делать по-своему.
        Вяло помахивая распечаткой деревянного пресс-релиза молочников, я вернулась в редакторскую, обстановка в которой разительно изменилась. Работа кипела, дым стоял коромыслом…
        - Дым?  - мой здравый смысл первым почуял неладное.  - А откуда дым-то?
        Дым был самый настоящий - темный, вонючий и быстро уплотняющийся, как грозовое облако.
        - Пожар! Горим!  - закричала Анжела и смела в подставленную сумку все мелкое барахло со своего стола.
        Чувствовалось, что коллега до автоматизма отработала навык стремительной эвакуации. Хотя обычно это упражнение у нее включает еще и быстрое и бесшумное одевание - у Анжелы богатый женатый любовник, который очень не хочет, чтобы о его связи с красавицей журналисткой узнала законная супруга.
        Противно завыла пожарная сигнализация, мертвый голос женщины-робота зациклил оповещение:
        - Пожарная тревога! Пожарная тревога! Покиньте помещение! Не пользуйтесь лифтами! Следуйте к выходу согласно плану эвакуации! Пожарная тревога!
        Тот эвакуационный план, конечно же, никто не читал, так что вся толпа повалила в одни стеклянные двери, которые закономерно не выдержали натиска и пали, добавив к топоту и паническим выкрикам скрежет, звон и болезненные стоны.
        Я обмотала нижнюю половину лица шарфом и тоже двинулась на выход, держась в хвосте толпы и поближе к стене.
        Это оказалась правильная тактика - во всяком случае, меня не снес и не раздавил Железный Чурбан, по ширине почти совпадающий с коридором. Кто так отчаянно и целеустремленно пер стальной шкаф, я не рассмотрела - сознательные граждане, возложившие на себя весомый груз пожарной ответственности, тоже обмотали лица тряпками, но вряд ли среди них была Тигровна. Ее голос доносился снизу, от подножия лестницы.
        - Выходим и строимся на парковке!  - командовала начальница.  - Нужно произвести перекличку и убедиться, что никто не остался в помещении!
        Но какое там «строимся»! Автовладельцы первым делом кинулись уводить подальше от очага возгорания свои машины, а остальные разбежались по улице в поисках наилучшего ракурса для съемки горящего здания.
        Немного подумав, я размотала шарф и пошла на остановку, чтобы ехать домой. Сейчас мне было не до пожара в офисе.
        Вот вернусь из пресс-тура в Молдову - тогда и погуляю по родному пепелищу.
        - Ну, наконец-то!  - приветствовал меня Петрик, едва я переступила порог.  - Ты вообще думаешь чемодан собирать?
        Я открыла рот, чтобы ответить, но друг перебил меня новым вопросом:
        - Ты откуда такая ароматная?  - Он пошевелил носом.  - Не пойму, что за запах? Шашлыки, паленая резина, ритуальное окуривание, новый парфюм с нотами дыма и горящего дерева?
        - А бывает такой парфюм?  - я удивилась.
        - Ха! Да я не сходя с места могу назвать тебе дюжину модных духов со smoky-ароматами, но имей в виду, они все зимние, так что не вовремя ты затеяла смену парфюма…
        - Это не парфюм!  - Я сняла пальто и вдумчиво его понюхала, проехавшись носом от воротника до подола.  - Фу, зараза! Это же чистая шерсть, сколько ж ее теперь проветривать придется…
        - Не томи, рассказывай,  - поторопил меня Петрик.  - Ты присутствовала на аутодафе? Говори, кого жгли, хотя мне даже странно, что не тебя…
        - Ничего такого, просто в редакции приключился пожар.  - Я сбросила туфли и пошлепала в ванную, на ходу понюхав свой локон и скривившись.
        - Серьезно?! Она сгорела? Вся? И бухгалтерия тоже?  - Встревоженный Петрик замолотил кулачками в закрытую дверь.
        - Я не знаю! Я ушла сразу, как только сработала пожарная тревога!  - прокричала я и включила воду.
        Когда я вышла из ванной - в махровом халате и полотенце на свежевымытой голове, Петрик как раз положил телефонную трубку.
        - Я немного поболтал с Анжелкой,  - сказал он.
        - С полчаса всего,  - кивнула я.
        Петрик подколку пропустил:
        - Ты зря меня напугала, противная бусинка! Оказывается, никакого пожара не было! Была дымовая шашка в корзине для бумаг.
        - Я работаю с идиотами!  - вздохнула я.  - Что это за дурацкая шутка - дымовуха в мусорной корзинке? Кому такое в голову пришло?
        - Например, Антипову?  - предположил Петрик, который недолюбливает Вадика исключительно из солидарности со мной. Вообще-то он уверен, что Вадик продолжает по мне сохнуть, потому, мол, и язвит.  - Он запросто мог запалить дымовуху и устроить весь этот шухер только для того, чтобы после пафосно спеть, указывая на тебя: «Враги сожгли родную хату!»
        - Даже Вадик не такой дурак,  - усомнилась я.  - Хотя… С утра в офисе было море пива, а это очень способствует глупым шуткам.
        - Ладно, кому положено, те найдут шутника,  - свернул тему Петрик.  - Ты мне лучше вот что скажи: ты будешь брать с собой те классные цветные контактные линзы или поедешь в Молдову со своими натуральными глазами цвета недозрелого крыжовника?
        - Это вопрос или критика?
        - Вопрос, и важный.
        - И почему же он важный?
        - Потому что от твоего ответа зависит, брать ли нам маленький флакон с жидкостью для очистки линз или большой.
        - Нам?  - я немного подвисла.
        Оживляя меня, друг пощелкал пальцами перед моим носом, и я заметила, что он освежил маникюр.
        - Нам, нам! Хочу тебя обрадовать: я тоже еду в этот пресс-тур!  - объявил Петрик и первым забил в ладоши.  - Правда, здорово?
        - Правда,  - совершенно искренне согласилась я.  - Но как так вышло?
        - А ты не догадываешься?  - Петрик похлопал ресницами.  - Ну, подумай, подумай…
        - Ты связался с организаторами и сам напросился в поездку?
        - Почти угадала. Это ты с ними связалась и слезно упросила найти местечко для лучшего в мире фотографа!
        - И как же я это сделала, не имея контактов этих самых организаторов?
        - Ну ты тупица!  - друг почти расстроился.  - Или ты не читала программу, которую тебе сегодня утром прислали на электронную почту?
        - Не успела,  - повинилась я.  - А ты, значит, опять залез в мою почту! Снова делал от моего имени заказ на сайте магазина «Мисс Очарование»?
        - Когда ты увидишь, какие у них классные кружевные стринги, скажешь мне спасибо - я и для тебя заказал,  - отмахнулся от претензии Петрик.  - Так вот, насчет программы. Не знаю, с чего ты взяла, что организаторы - немцы…
        - Мне Тигровна сказала.
        - Ошиблась твоя Тигровна, нет там никаких немцев, одни молдаване, а региональный организатор - местное турагентство «Вольный ветер», директор которого - угадай, кто?
        - Дед Пихто,  - ответила я угрюмо, потому что мне уже надоел этот затянувшийся тест на сообразительность.
        - А вот и нет! Караваев Михаил Андреевич!
        - Не-Дормидонтус?!  - ахнула я.
        - Кто такой Дормидонтус?  - в тон ахнул Петрик, явно плененный звучанием гордого имени.  - Ты познакомилась с кем-то, кого я не знаю?
        - Это ты познакомился с тем, кого я не знаю и знать не хочу!  - вздохнула я.  - Дальше можешь не рассказывать, суду все ясно. И да, упреждая твой повторный вопрос, в мои ближайшие планы не входит кому-то строить глазки, так что в Молдову я полечу со своим родным недозрелым крыжовником, без кроющих линз.
        - Напрасно,  - Петрик неохотно зачеркнул строчку в списке.  - Но кто я, чтобы тебя чему-то учить…
        Сделав это заявление, он потом весь вечер настойчиво учил меня формировать капсульный гардероб для деловой поездки и укладывать вещи в чемодан таким образом, чтобы они не помялись.
        Остаток дня стремительно пролетел в сборах и хлопотах.
        Незадолго до полуночи мы наконец легли спать, а на рассвете героически встали по будильнику и поехали в аэропорт.
        Спать хотелось жутко.
        Я отчаянно зевала и жмурилась, пока на досмотре Петрик вдруг не схватил меня за руку, придушенно ахнув, как контрабандист-склеротик, внезапно вспомнивший, что позабыл заблаговременно переложить золотые слитки из карманов в багаж.
        Это привлекло не только мое внимание: люди в форме тоже уставились на Петрика выжидательно и с нехорошим интересом.
        Я поняла, что сейчас нам устроят тотальный шмон с колоноскопией, и поспешила громко заявить:
        - Да выключила я утюг, выключила! Не переживай!
        - Что?
        Петрик, которому я со значением наступила на ногу, огляделся, оценил выражения официальных лиц и принужденно улыбнулся:
        - Просто фобия у меня какая-то - этот утюг! Простите, а где ближайший туалет?
        - Он так волнуется, так волнуется!  - Я развела руками, заканчивая мизансцену.
        Аплодисментов не последовало, да мы их и не ждали. Главное, что уважаемая публика потеряла к нам интерес.
        Но Петрик не расслабился. Едва мы вышли за линию контроля, он настойчиво потянул меня к удобствам.
        - Тебе и впрямь приспичило?  - сочувственно удивилась я.
        - Так! Слушай меня внимательно, это важно!
        Друг затащил меня в тамбур перед туалетами и постучал своим указательным пальцем по моему лбу так настойчиво, словно хотел проковырять там третий глаз.
        - Он здесь! Он тоже летит с нами!
        - Кто? Самолет большой, с нами полетят еще минимум сто двадцать человек!  - Я шлепнула паникера по руке, сбивая бесцеремонный палец прочь.  - О ком вообще речь?
        - Речь не вообще, а четко в частности! Я про Караваева говорю!
        - Он тоже здесь?  - Я оглянулась, но дверь из тамбура в зал была закрыта.  - Ну и что?
        - А то, что для него я Люся!
        - И что?
        - А то, что Люся - ты!
        - И что?
        - Ах, боже мой! Проще сделать, чем объяснять!  - Петрик со скрежетом расстегнул молнию на своей сумке.  - Стой смирно!
        Я замерла.
        Бормоча «Ах, как удачно я вчера освежил свою прическу золотым мелком!» и «Как хорошо, что ты не подкрасила отросшие корни, с гладко зачесанными волосами в фас сойдешь за шатенку!», Петрик с ловкостью, достойной опытного гримера, стянул мои полудлинные волосы в хвост.
        Влажной салфеткой он стер с моих губ красную помаду, снял свои приметные очки в оранжевой оправе, надел их на меня, поморгал, присматриваясь, и неуверенно, но с ощутимой надеждой резюмировал:
        - Пожалуй, теперь на беглый взгляд нынешняя ты вполне сойдешь за вчерашнего меня.
        - Грудь себе забрать не хочешь?  - съязвила я.
        - Хочу, но это нереально, так что грудь втяни,  - велел супергример.  - Или нет, давай мы ее шарфом замаскируем. Вот так! Теперь можем выходить.
        - Петя, это плохо кончится,  - предупредила я, осторожно двигаясь в ту сторону, где предположительно находился выход в зал ожидания (уверенности в правильности направления у меня не было).  - Я в твоих очках слепа, как крот, а ты слеп, как крот, без них. Мы так далеко не уйдем!
        - Нам далеко и не надо,  - ответил Петрик.
        И неожиданно оказался прав.
        Буквально в дверях мы врезались в нужного человека.
        - Простите, девушка, но это мужской туалет!  - возмутился знакомый голос.
        Черт, и снова обстоятельства не те, чтобы я сочла его приятным…
        - А я как раз веду туда вот этого юношу!  - ответила я, сделав шаг вбок, чтобы не-Дормидонтус оказался лицом к лицу с Петриком.  - Помогите бедняжке, Михаил Андреевич, он почти слепой.
        - Ах, помогите, помогите же мне!  - жалобно заныл «слепой бедняжка», с ловкостью цирковой обезьянки перебираясь с меня на Караваева.
        - Мы знакомы?  - Благородный джентльмен не смог сопротивляться Петрику, настойчиво увлекающему его в мужской туалет.
        - Конечно, знакомы! Я же Люся!  - покричала я им вслед.
        Опровержения не последовало.
        Фу-у-ух…
        Я сняла очки и вытерла вспотевший лоб.
        Кажется, замена Люси на поле прошла успешно.
        Я покинула аппендикс с удобствами, дождалась выхода «слепого бедняжки» с поводырем и отцепила пальчики Петрика от чужого рукава. Дружище отцепляться не хотел, но я была настойчива.
        - Где-то я вас видел… Это с вами я разговаривал по скайпу?  - спросил Караваев, одолеваемый понятными сомнениями.
        - Конечно, со мной, и, кстати, спасибо за интервью, мне особенно запомнились ваши слова о том, что миссия турагентства - раздвигать горизонты!  - я дословно процитировала один из идиотских перлов, изреченных уважаемым спикером в ходе пресловутого интервью.  - Если найдете минуточку, разъясните, пожалуйста, почему вы говорите о горизонтах во множественном числе? Планируете туры на другие планеты?
        - Вот в этом вся Люся Суворова - такая язва!  - с доброй улыбкой посетовал Петрик.
        Он снова незряче потянулся к Караваеву, но я перехватила его ищущую руку и зафиксировала ее на собственном локте.
        - А я Петя Карамзин, арт-фотограф,  - представился мой друг.
        - Слепой фотограф?!  - определенно, у господина Караваева сегодня был день открытий.
        - Не умаляйте творческий потенциал инвалидов, это нынче крайне непопулярная позиция,  - строго сказала я.  - Гомер был слеп, Пулитцер тоже, а еще Галилей, Диана Гурцкая…
        - Стиви Уандер,  - подсказал Петрик.
        - Да!  - подтвердила я.  - К тому же Петя не совсем слепой, вставит линзы - прозреет и будет о-го-го!
        - Я всегда о-го-го!  - обиделся Петрик.
        - Рад за вас,  - пролепетал заметно обалдевший Караваев и по-английски потерялся за кормой.
        По инерции я протащила Петрика еще метров двадцать и затормозила только у автомата с кофе.
        - Надо выпить,  - убежденно сказала я и отдала «слепому гению» его очки.  - Надевай, Караваева мы уже обманули, кажется, он поверил, что Люся - это я. И что я - Люся очень странная…
        - Так какой же это обман? И то и другое чистая правда!  - хихикнул Петрик.
        Он надел очки и завертел головой, с интересом осматриваясь.
        - Не в курсе, кто еще из коллег летит в пресс-тур?  - спросила я.  - Хотелось бы знать, что за компания соберется.
        - С нами из Краснодара еще две тетеньки из муниципального турбюро, но сразу по прилете в Кишенев будет сформирована сводная группа,  - бодро доложил Петрик.  - Кроме нас в нее войдут журналисты из Москвы, Питера и Екатеринбурга.
        - То есть безудержное веселье начнется только в последний день, когда все как следует перезнакомятся, а сегодня можно не активничать,  - уверенно заключила я, вспомнив опыт подобных поездок.  - Отлично! Тогда в самолете я буду спать.
        - Валяй!
        И я завалилась.
        Место мне досталось у иллюминатора, рядом сидел один Петрик - в ряду на каждой стороне было всего по два кресла, авиадебоширов и пассажиров с вопящими детьми поблизости не оказалось, так что спать мне никто не мешал.
        За два часа полета я лишь однажды проснулась, чтобы съесть сэндвич с курицей и выпить стаканчик вина. И то и другое раздавали приветливые бортпроводницы.
        - Бесплатное вино в эконом-классе - это серьезная заявка на успех!  - оценила я сервис национального перевозчика Молдовы.
        - Ну, за успех!  - Петрик аккуратно приложился своим стаканом к моему и завертелся, вывинчиваясь в проход.
        Я было подумала, что ему стринги жмут, но увидела, что Петрик пошел в хвост самолета чокаться с Караваевым.
        Тот, судя по выражению лица, и рад был бы оказаться неузнанным, но слиться с креслом не сумел. Куда ему, от зоркого глаза Петрика не смог укрыться даже настоящий хамелеон, которого Петрик как-то снимал для буклета мини-зоопарка!
        Помнится, они с хамелеоном разошлись во мнениях относительно того, какое количество дублей может выдержать безропотная жертва фотографа-перфекциониста: Петрик уверенно ориентировался на бесконечность, а хамелеон сбежал уже через час, но был опознан как инородная заплатка на шторе и возвращен на лобное место под софитами.
        Хамелеона мне тогда было жалко.
        - А теперь, похоже, пора жалеть Караваева!  - подсказала мне интуиция, подающая голос редко, но метко.
        - Не виноватая я, он сам пришел,  - пробормотала моя совесть.
        - Ой, бросьте, они взрослые мужики, сами разберутся!  - припечатал здравый смысл.
        - Лишь бы без мордобоя!  - вздрогнула я.
        Однажды Петрик уже промахнулся с объектом пылкой страсти - по ошибке выбрал настоящего мужика и банально получил в глаз. Это не особо травмировало его морально, но пробило дыру в нашем бюджете, не предполагавшем покупку дорогого тонального крема оптом и брендовых солнцезащитных очков очень сложной конфигурации - чем попроще расплывшийся на пол-лица синяк прикрыть не получилось.
        Мне не хотелось начать визит в Кишинев с поиска магазинов, где можно прикупить ведро тоналки и маску сварщика: такой амбал, как Караваев, способен одним ударом кулака изменить рельеф фейса Петрика, как Тунгусский метеорит - лицо Земли.
        - А вот и я!  - Все еще нормально рельефный Петрик вернулся из забега в хвост авиалайнера целый, невредимый и довольный.  - Мишель передает тебе привет.
        - Уже Мишель?
        Петрик привстал, обернулся и игриво пошевелил пальчиками. Я тоже поднялась, оглянулась, нашла взглядом Караваева и фыркнула. Приветливый «Мишель» был мрачен, как распорядитель похорон.
        - Мишка, Мишка, где твоя улыбка?  - напела я, подтолкнув локтем Петрика.
        - Мишка еще просто не осознал своего счастья,  - самоуверенно ухмыльнулся мой друг.
        Хороший пресс-тур похож на пулеметную ленту, практически без пустот заполненную патронами, в роли которых выступают новые места, события, люди и впечатления.
        Такой пресс-тур, продолжая аналогию с оружием, непременно выстрелит - организаторы во множестве получат вожделенные публикации.
        Минус у насыщенного пресс-тура только один: для журналистов это сомнительный отдых в стиле «пикник на передовой». Вроде и кормят тебя, и поят, и развлекают, а ты все строчишь и строчишь, не отрываясь от гашетки, то есть планшетки…
        К вечеру первого дня в Кишиневе мой блокнот разбух от записей, а голова - от впечатлений.
        Несмотря на то что нас всюду, за исключением церквей и музеев, щедро поили бодрящим местным вином (а может, и поэтому тоже), не оставлявшее меня с утра желание зафиксироваться в пространстве на неподвижном объекте типа «кровать» только усиливалось. Когда уже в сумерках нас привезли в отель, мной владел лишь один порыв - тот самый, относительно которого были сомнения у мямли Гамлета: упасть, забыться, умереть, уснуть, без вариантов!
        И мне было практически все равно, где спать и с кем, так что я не примкнула к протесту столичных коллег, возмущенных проживанием в двухместных номерах.
        - Это просто неприлично!  - зудела тощая столичная дамочка, весь день с удивительной изобретательностью находившая поводы для недовольства буквально на ровном месте. Про себя я назвала ее Московской Хныксой.  - Жить с незнакомым человеком? Ходить перед ним в неглиже? Слушать его храп?!
        - Донимать его своим нытьем?!  - в тон подсказал ей жизнерадостный журналист-сибиряк - щекастый и вихрастый, как повзрослевший, но не изживший младенческую пухлость купидон.
        Я уже запомнила его имя - Денис. Это было нетрудно: на каждой из многочисленных дегустаций сегодняшнего дня парнишка подчеркивал, что является практически тезкой древнегреческого бога виноделия. Я оценила это простое и элегантное обосновывание неутолимого интереса к содержимому бутылок.
        - Донимать его своим нытьем!  - послушно повторила Хныкса, и все засмеялись.
        К жалобам Хныксы присоединились только изрядно потрепанный провинциальный плейбой - диктор какой-то небольшой околостоличной радиостанции - и пожилой фуд-блогер из породы «упитанных, но невоспитанных». Их резоны были ясны: мужики успели положить глаз на симпатичных игривых журналисток из братской Белоруссии и явно надеялись под покровом тьмы продолжить ощупывание уже не глазами.
        - А тут такой облом!  - без малейшего сочувствия к обманувшимся донжуанам хихикнул Петрик.
        У него-то все было в шоколаде: ориентируясь исключительно на паспортные данные о половой принадлежности гостей и ничего не зная об особенностях сексуальной ориентации конкретно Пети Карамзина, организаторы опрометчиво поселили моего друга в одном номере с нашим новым знакомым Мишелем. Петрика это вполне устроило, а Караваев еще был не в курсе постигшего его счастья в личной жизни, потому что неразумно задержался в ресторане, где все мы ужинали.
        Я не без сочувствия к несчастному «легионеру» представила, как он, расслабленный винцом, вваливается среди ночи в номер, где его встречает Петрик в коротком черном кимоно, идеально подчеркивающем длинные белые ноги…
        Ой, что будет!
        Мне, кстати, повезло даже больше, чем Петрику: незнакомая журналистка, с которой поселили меня, должна была прилететь поздно ночью. Так что я без помех выбрала в двухместном номере лучшую кровать, без спешки приняла душ и спокойно уснула.
        Дверь я заперла, резонно полагая, что моей соседке при заселении выдадут собственную карту-ключ, но среди ночи была безжалостно разбужена настойчивым стуком.
        - Иду!  - недовольно буркнула я, шагая к двери и на ходу завязывая пояс гостиничного халата, чтобы раньше времени не шокировать незнакомую даму знанием того, что я сплю голой.
        Но за дверью была совсем не дама.
        Вернее, не совсем дама.
        Там был Петрик, тоже облаченный в гостиничный халат. В дверь он стучал ногой, а руками прижимал к левой половине лица сложенное вчетверо махровое полотенце.
        - Мишель все-таки дал тебе в глаз?  - вздохнула я, пропуская друга в свой номер.
        - С чего ты взяла?  - Петрик рухнул в кресло.
        - Ну, ты врываешься ко мне среди ночи, прижимая к лицу гигантский тампон из полотенца…
        - Ты все неправильно поняла! Полотенце - это всего лишь шумоизоляция,  - объяснил Петрик.  - Под ним у меня мобильник, в котором Анжелка, а ты же знаешь, какой у нее пронзительный голос и как она орет в трубку, когда волнуется. Мне не хотелось разбудить Мишеля, он что-то неприветлив, должно быть, очень устал…
        Я посмотрела на часы, которые показывали, что карета уже с полчаса как превратилась в тыкву, и резонно поинтересовалась:
        - А что в такое время ночи у тебя в мобильнике делает Анжелка?
        - Бьется в истерике!  - с удовольствием объяснил Петрик и зажмурился, явно наслаждаясь аудиоспектаклем.
        - Ее бросил любовник?
        - Вовсе нет.
        - Она поправилась на полкило?
        - Холодно.
        - Сломала ноготь?
        - Все еще холодно.
        - Ее уволили?
        - Уже теплее!
        - А, то есть проблема имеет отношение к работе,  - смекнула я.  - У нас в офисе появилась новая красотка-сотрудница?
        - Даже не знаю, что сказать.
        Петрик уронил свое шумоизолирующее полотенце, ласково напел в трубку: «Курочка, я перезвоню!»  - спрятал замолчавший мобильник в карман халата и продолжил:
        - Ты почти угадала, только все наоборот. Не появилась новая сотрудница, а пропала старая.
        - Кто?
        - Ты!
        - Я?  - Я посмотрелась в зеркало над столом.  - Чего это я старая?! И я вроде как на месте!
        - Ошибаешься.  - Петрик показательно построжал и заговорил с узнаваемыми интонациями Тигровны:  - Ты, Люся, вовсе не на месте, потому что таким, как ты, Люся, самое место в местах лишения свободы!
        - Это еще почему?  - Я на всякий случай присела, пока не на нары - на кровать.  - Что я сделала?
        - Ты украла ожерелье скифского царя!  - уличил меня Петрик.
        Но тут же выпал из образа, чтобы посетовать:
        - Боженьки, какие восхитительные были времена: хоть весь увешайся золотыми украшениями - никто не скажет, что ты не мужик!
        - Минуточку!  - Я заволновалась.  - Ты не шутишь, мужик? Какая кража ожерелья? Вчера утром оно было в редакции, и только ленивый его там не примерил!
        - Вот именно! Ты тоже его надевала и, говорят, никак не хотела потом снимать.
        - Я просто ждала, пока меня с ожерельем запечатлит профессиональный фотограф!  - Я шумно выдохнула и попыталась успокоиться.  - Ты можешь толком объяснить, что случилось?
        - Толком? В пересказе Анжелки?  - Петрик скептически хмыкнул.  - Ладно, попробую. Как я понял, из сейфа в редакции бесследно пропали меч и ожерелье… Хотя нет, не так: сначала из редакции пропал сам сейф!
        - Сейф вынесли при пожаре, я видела,  - кивнула я.
        - А кто вынес?
        - Не знаю, какие-то люди с замотанными мордами.
        - Бедуины?!
        - Офигел?! Какие бедуины?!
        - Бедуины заматывают морды.
        - Грабители поездов на Диком Западе тоже заматывают морды!
        - Да, это явно более подходящий пример,  - охотно согласился Петрик.  - Короче, по всему выходит, что злая шутка с дымовой шашкой была лишь частью коварного плана. «Пожар» позволил злоумышленникам беспрепятственно вынести из многолюдной редакции сейф - его нашли на заднем дворе, за мусорными баками, уже вскрытым. А золотые побрякушки скифов пропали! И ожерелье, и меч.
        - Понятно, что пропали, они были просто прелесть,  - я кивнула.  - Непонятно, почему в этом обвиняют меня! Ясно же, что я никак не могла упереть тяжелый сейф!
        - Во-первых, у тебя могли быть здоровенные мускулистые помощники,  - Петрик поиграл собственными номинальными бицепсами.  - А во-вторых, ты вспомни, кто неоднократно во всеуслышание заявлял о своей готовности поджечь редакторскую, чтобы полюбоваться выносом этого самого сейфа?
        - Я заявляла, но это же была шутка!
        Я схватилась за голову.
        - Следователю теперь это будешь объяснять,  - развел руками Петрик.  - В редакции все уверены, что это ты коварно сперла золото скифов и сразу же вывезла его из страны, воспользовавшись удачно подвернувшимся заграничным пресс-туром.
        - Тогда не я одна, а мы вместе!  - Я попыталась перевести стрелки.  - Я и ты, мой мускулистый друг и помощник!
        - Э, нет, не пытайся по-братски разделить со мной свой тюремный срок,  - не сдрейфил Петрик.  - На пожаре меня вовсе не было, и о моем отъезде в Молдову никто не знает, я даже Анжелке об этом еще не сказал. Она думает, что я дома сижу.
        - Хитрый ты.
        - Не хитрый, а добрый: не хотел, чтобы бедная девушка умерла от зависти.
        - Так…
        Я энергично потерла лоб, пытаясь пробудить сонный разум, но тщетно.
        - И что мне со всем этим делать?
        - А ничего,  - пожал плечами мой друг.  - Ты же еще не подключила роуминг? Вот и не подключай, поживи чуток без телефона. Прямо сейчас ты вне зоны доступа и никакие разборки тебе не грозят. А к тому моменту, когда мы вернемся, специально обученные служивые люди, весьма вероятно, уже найдут настоящего похитителя побрякушек.
        - Неплохой план,  - согласилась я, поскольку ничего лучше не придумала, да и спать хотела, как ноябрьский медведь.  - Тогда давай, до свиданья! Увидимся утром за завтраком. Пламенный привет Мишелю.
        - Кстати, о Мишеле…
        Петрик явно был не прочь поговорить о новом знакомом, но беспощадная я грудью выдавила его из номера.
        С моей грудью это не так уж сложно.
        Закрыв дверь, я вернулась в постель, немного побила подушку, мстительно представляя на ее месте сплетницу Анжелку, и легла спать.
        - Кстати, сейф не обязательно было тащить со второго этажа по всем коридорам и лестницам,  - без тени сна в голосе задумчиво молвил мой здравый смысл.  - Он ведь стоял у французского окна, которое как раз выходит на задний двор. Вполне реально было вывалить Железного Чурбана за низкий подоконник. Пожалуй, с этим ты справилась бы даже без мускулистых помощников.
        - Глядишь, и вскрывать коробочку не пришлось бы, от удара о землю она сама распахнулась бы,  - против воли вовлекаясь в преступный сговор, поддакнула я.
        - Но получилось бы слишком шумно, все бы услышали,  - включилась в процесс планирования моя совесть. И спохватилась:  - То есть это причинило бы неудобство другим людям!
        - Конечно, только поэтому преступники вынесли сейф на руках!  - саркастически заметила я.  - Чтобы никого не обеспокоить лишним шумом! Такие добрые!
        - И умные,  - уважительно добавил здравый смысл.  - Как ловко тебя подставили!
        - Думаешь, это не случайность? То, что преступницей сочли меня?
        - Ой, чую, что не случайность…  - тихо прошептала моя интуиция.
        Однако никаких фактов в поддержку или опровержение высказанного мнения у нас пока не было, и мы коллегиально решили отложить решение этого вопроса «на потом».
        С чем и уснули.
        День начался хорошо - с основательного завтрака и легкой пакости.
        Шведско-молдавский стол в отеле порадовал большим выбором еды и напитков, среди которых после вчерашних дегустаций особенным спросом пользовались цитрусовый сок и крепкий кофе.
        В очереди к кофеварке я оказалась перед Караваевым, который зачем-то попытался сделать вид, будто мы незнакомы, чего я, разумеется, не стерпела. Будут еще тут всякие меня игнорировать!
        - Доброе утро, Михаил!  - сказала я громко.  - Как вам спалось? Активный Петрик не досаждал?
        Вообще-то я имела в виду ту активность, которую мой друг проявил, шастая глубоко за полночь из номера в номер, но Караваев расценил невинный вопрос как гнусный намек и окрысился:
        - Будь вы мужчиной, я вызвал бы вас на дуэль!
        - Стреляться из-за Петрика? Ну уж нет!  - Я пренебрежительно дернула плечиком.  - Поверьте, лично я на него не претендую.
        Караваев покраснел. В его лазоревых глазах я отчетливо, как на голубом телевизионном экране, увидела страстное желание меня придушить.
        - Вот это совсем другое дело!  - удовлетворенно молвил мой условно здравый смысл.  - Наконец-то сильное чувство! А то смотрел как на пустое место…
        Недрогнувшей рукой я налила себе кофе и, отчаливая к своему столику, наградила надутого Караваева светлой улыбкой и добрым пожеланием:
        - Приятного вам аппетита… Во всех смыслах!
        Эхом на мое задорное подмигивание у Караваева задергался левый глаз.
        - Бессовестная ты,  - с удовольствием констатировал здравый смысл.
        - А? Что? Где?  - встрепенулась моя совесть.
        - Спать!  - скомандовала я ей.
        Она привычно подчинилась.
        - Да, поспать еще было бы неплохо,  - согласилась моя соседка по номеру и столу.
        Она вселилась уже на рассвете, в восемь ноль-ноль безропотно встала по моему будильнику и, пока не заговорила, выглядела как типичный пассивный зомби. Кастинг на роль в фильме «День живых мертвецов» соседушка прошла бы с первого дубля.
        - Люся,  - представилась я, рассудив, что уже можно: в соседке проявились зачатки разума.  - Журналист из Краснодара.
        - Маша,  - зевнув, сказала соседка.  - То есть Катя. Блогер из Москвы.
        - Кофе, Катя?  - Я поставила перед сонной девушкой свою чашку, рассудив, что ей кофе нужнее.
        - О да!  - Зомби пугающе дернулся, сцапал чашку и присосался к ней с жадным бульканьем, более подходящим вампиру.
        Решив, что разговоры можно отложить, ибо негоже отвлекать полутруп от нелегкого процесса возвращения в мир живых, я молча уткнулась в свою тарелку, и мы позавтракали с той приятностью, которую мне никогда не дарит общество болтливого Петрика.
        Потом всю нашу группу загнали в автобус и повезли осматривать достопримечательности в окрестностях Кишинева.
        Экс-зомби Катя села рядом со мной, направила себе в лицо струю прохладного воздуха, низко надвинула капюшон толстовки и почти сразу уснула. Отгороженная ее телом, я оказалась в некоторой изоляции и с легкой досадой наблюдала, как в передней части автобуса формируется ядро компании.
        Оно рождалось, как планета: из пылегазового облака, притянутого молодой звездой. В роли звезды по собственной инициативе выступала игривая белорусская блогерша. Газом и пылью вокруг нее вились жаждущие женской ласки мужчины, на болтовню и смех подтягивались остальные - журналисты люди общительные.
        В пылегазовом облаке я с удивлением заметила Петрика. Он не обхаживал Караваева, уединившегося в хвосте автобуса, сменив тактику вместе с амплуа: сегодня мой друг играл рубаху-парня, который заливисто хохочет над чужими байками и мастерски травит свои. Наверное, предполагалось, что надутый сыч Караваев из своего темного угла следит за этим шоу, проникаясь восхищением в адрес нашего самого обаятельного и привлекательного.
        Я обернулась и посмотрела.
        Надутый сыч Караваев зыркнул на меня на редкость злобно и тут же отвернулся к окну.
        - М-да, непохоже, что эта черствая личность вообще способна проникнуться нежными чувствами,  - отметил мой здравый смысл.
        - Да ну его к черту! Ой, прости, Господи,  - я сконфуженно оборвала ругательный пассаж, потому что мы как раз подъехали к очередному монастырю.
        - Молдавский Гранд Каньон - так в шутку называют эту местность местные,  - сообщил гид.  - С древних времен здесь река точила известняк, и образовались стены семидесятиметровой высоты. В них множество пещер, действующая часовня и кельи скального монастыря.
        - Мужского или женского?  - тут же деловито поинтересовался кто-то из экскурсантов.
        - Ай, да какая разница!  - взмахнул ухоженной ручкой Петрик.
        - Тебе-то точно никакой,  - пробурчал угрюмый голос в хвосте автобуса.
        Я обернулась и укоризненно посмотрела на Караваева.
        - Что?  - спросил он с вызовом.  - Не нравлюсь?
        - Ой, да мне-то зачем, вы и так уже при поклоннике,  - съязвила я, обидевшись на грубость.
        Вот не собиралась же хамить, а как удержишься?
        - А мы пойдем в пещеры? Я очень люблю пещеры!  - закатила глаза белорусская блогерша.
        Ее свита тут же загомонила, что пещеры - это действительно круто и маршрут нашей экскурсии непременно должен быть проложен через них.
        Гид морщился и неубедительно лепетал про опасных коров, которых местные жители пасут на ближних подступах к пещерам. Мол, коровы дикие, дружелюбия чуждые, политесу не обученные, и приближаться к ним не рекомендуется, так что в пещеры мы ни ногой, чтобы не попасть на рога.
        На самом деле мегарадушные, в отличие от соплеменных коров, организаторы молдавского пресс-тура составили такую насыщенную программу экскурсий, что любое отклонение от намеченного маршрута могло сорвать весь график. Гиду же явно не хотелось нарушать расписание.
        Мрачный тип Караваев, впрочем, придумал другое объяснение.
        - Не удивлюсь, если в этих пещерах местные жители прячут какую-нибудь контрабанду или в промышленных масштабах тайно гонят самогон,  - сказал он, пересев со своей Камчатки на место позади меня.
        - Вы всегда думаете о людях плохо?  - поинтересовалась я, кротко посмотрев на ворчуна через щель между креслами.
        - О вас я думаю хорошо,  - заверил он меня (по-моему, недостаточно искренне).  - Я думаю, вы умная девушка, способная понять и принять выгодное предложение.
        - Петрика убивать не буду!  - предупредила умная и догадливая я.
        - Зачем же сразу убивать? Просто держите его как-нибудь подальше от меня, вот и все!
        - А что мне за это будет?  - я не забыла, что предложение рекламировалось как выгодное.
        - Ну, например, я не стану требовать, чтобы вы оплатили ремонт моего помятого BMW…
        Я тихо выругалась.
        - Вспомнили, где меня видели, значит…
        - Ну!  - Мрачный тип заметно повеселел.  - Вас выдала склонность к эффектным головным уборам!
        Тут я безмолвно прокляла кумачовую косынку с логотипом родного медиа-холдинга, которую по причине ветреной погоды лихо повязала на пиратский манер. Белый кружок логотипа пришелся аккурат на середину лба, и я досадливо постучала по нему кулачком:
        - У-у-у, я сглупила!
        - Не убивайтесь так, ведь так вы не убьетесь,  - своеобразно успокоил меня отвратительно наблюдательный Караваев.  - Ну, мы договорились? Спасите меня от этого вашего Петрика, и мы начнем знакомство с чистого листа.
        - Люся,  - вздохнув, я просунула в щель между креслами ладошку.
        - Миша,  - пожал мою лапку Караваев.  - Предлагаю выпить за знакомство.
        В амбразуре между сиденьями показался круглый бок бутылки. По запомнившейся этикетке я опознала продукцию местного винзавода. Ничего так продукция, надо признать…
        - Да не капризничай ты, все же к лучшему: за разбитую машину ты ничего не должна, одним обвинением меньше,  - подбодрил меня здравый смысл.
        - Осталось откреститься от поджога офиса и кражи ожерелья,  - добавила совесть.
        Уж лучше бы молчала! Настроение мое, едва поднявшись, снова упало.
        - А наливайте, дядя!  - неожиданно включилась в разговор моя соседка Катя.  - Что ж такое, я уже полдня в стране, которую ООН объявила столицей винного туризма, и до сих пор трезва как стеклышко!
        - Чего это я вам дядя, я еще не такой старый,  - заворчал Караваев, но бутылку послушно откупорил.
        Пластиковые стаканчики у него тоже нашлись, и, пока наш гид безуспешно отбивался от любителей побродить по пещерам, мы с Мишей и Катей распили бутылочку чего-то красного.
        Вот так и вышло, что в катакомбы я вошла слегка нетвердой поступью и с поплывшим взглядом. А в катакомбах этих царила вечная тьма, да и под ногами отнюдь не паркет был, так что пришлось мне хвататься то за стены, то за кого-то бредущего рядом.
        По причине отсутствия электрификации посмотреть в катакомбах было особо не на что. Только одна пещера, наиболее легкодоступная и, видимо, обязательная для посещения, была оснащена многочисленными церковными свечками. В неверном свете подрагивающих огоньков тускло поблескивали оклады икон и монетки в каменных ямках на стенах.
        Разнокалиберных монеток было много, местами они покрывали камень - как встопорщенные чешуйки драконий бок. Я подивилась тому, что дедуля монах, хозяйничающий в скальной часовне, не собирает денежный урожай, как это делают смотрители фонтанов в Риме, например. Все микроскопические ямки-кармашки метра на два от пола были заполнены монетками, в некоторых уже высились денежные столбики. Я с трудом нашла отверстие, в которое затолкала свой честный рубль - гид сказал, это приносит удачу.
        - Не думаю, что размер удачи зависит от номинала монеты, но исключать такую вероятность нельзя,  - подал голос мой здравый смысл.  - Поэтому не жлобься, у тебя в отделе для мелочи есть десятирублевки, давай-ка, раскошеливайся.
        - Удача тебе пригодится,  - поддакнула интуиция, и я послушно озаботилась тем, чтобы щедро нафаршировать скальный камень своими кровными.
        Для этого пришлось пройти подальше в глубь катакомб, куда еще не добрались туристы в массе своей.
        Стоило отойти от освещенной часовни шагов на десять, как стало совсем темно и очень неуютно, но я не сдрейфила, потому что знала, что не одна тут. Рядом, периодически толкаясь в узком пространстве локтями, экономно подсвечивая себе мобильниками и иногда приглушенно - из уважения к святому месту - чертыхаясь, возились мои коллеги.
        Очевидно, всем нужна была удача. И у всех было полно неликвидной мелочи.
        Старательно процарапывая ребром монеты кармашек в податливом сыром известняке, я упустила момент, когда осталась совсем одна и в полной темноте. Мой собственный мобильник лежал в сумке, я не использовала его как фонарик, экономя заряд: в этой поездке айфон мне нужен был главным образом для того, чтобы делать снимки.
        - Спокойствие, только спокойствие!  - голосом Карлсона призвал меня здравый смысл.  - Люди где-то рядом, тебе слышны их голоса. Не паникуй, иди на звук.
        Это был разумный совет, и я попыталась ему последовать, но уже на втором шаге вписалась лбом в камень. Стукнулась несильно, так что боли не почувствовала, но обиделась, поэтому сказала здравому смыслу:
        - Сам иди!  - и, не уточняя маршрут, вслепую пошарила в торбе в поисках светоносного мобильника.
        Успешно нашла его (что удивительно), включила - и сразу же увидела руку помощи.
        Она призывно тянулась ко мне из-за скального выступа.
        - О, спасибо!  - поблагодарила я неизвестного спасителя, вкладывая в его руку свою.
        Другой рукой я опустила в карман ветровки экономно выключенный мобильник.
        Сухие теплые пальцы крепко сжали мою холодную ладошку, и невидимка повел меня так неторопливо и уверенно, ровно, без рывков, словно мы с ним были не в пещере, а в бальном зале.
        Моя романтичная натура встрепенулась. Теперь меня терзало любопытство, а не страх.
        Воображение широкими мазками нарисовало картину «Тайный поклонник спасает прекрасную Люсю из мрачных катакомб».
        Здравый смысл попытался было раскритиковать это героико-романтическое полотно, но я велела ему заткнуться и дать прекрасной Люсе помечтать хотя бы пару минуточек.
        Как и здравый смысл, я понимала, что тайный поклонник вот-вот превратится в заурядного типа из числа моих коллег-журналистов, так что долго обманываться фантазиями на тему благородных принцев, спасающих прекрасных дам, у меня при всем желании не получится.
        Возможно, именно поэтому шла я, крепко зажмурившись.
        Так, кстати, было лучше слышно, так что я могла льстить себе мыслью, будто отчетливое сопение моего сопровождающего есть признак его великого волнения. Воображение даже набросало картину «В порыве чувств тайный поклонник дарит прекрасной Люсе страстный поцелуй», и я с удовольствием любовалась эскизом секунды три-четыре.
        Потом невидимка галантно пропустил меня вперед и мягко отнял руку, словно в финале танца.
        Я машинально изобразила подобие реверанса, сделала еще шаг вперед и…
        Полетела в пропасть!
        - Господи, благослови китайскую швейную промышленность!  - с искренним чувством провозгласил мой здравый смысл, когда стало ясно, что от падения в бездну меня спасла ветровка.
        Ее капюшон на редкость удачно за что-то зацепился и только покрякивал натужно, предположительно простым китайским языком докладывая дуре-хозяйке, что долго не выдержит.
        Дура-хозяйка тем временем задыхалась, поскольку завязки капюшона перетянули ей горло, заодно лишив возможности вопить от страха и звать на помощь.
        Ноги прекрасной дуры судорожно елозили по обрыву, осыпая вниз мелкие камни. Камни с шорохом катились по крутому откосу и барабанной дробью сигналили о своем прибытии вниз, куда чуть раньше с мягким стуком упала моя увесистая торба.
        Я не могла с уверенностью определить высоту обрыва, но здравый смысл истошно орал мне в уши: «Держись, дура!»  - и это был тот редкий случай, когда я и не думала с ним спорить.
        Держалась я за выступающий камень слева от себя и гладкий голый корень справа. Хотя, возможно, это был не корень, а древняя кость какого-нибудь первобытного обитателя этой проклятой пещеры. Да какая разница?! Я бы и за рога самого черта ухватилась! Воссоединяться с сумкой внизу решительно не хотелось.
        Господи, благослови, в самом деле, производителей спортивной одежды и обуви! Страшно подумать, как все обернулось бы, не облачись я с утра в ветровку из прочной синтетической ткани и крепкие ботинки на рифленой подошве.
        Энергично побив пятками стену, на которой я распласталась, как приговоренная к вивисекции лягушка на лабораторном столе, я уяснила, что это не скальный массив, а спресованная земля с вкраплениями корней и камней (возможно, еще костей и рогов). Под пятками стенобитных кроссовок в культурном слое образовались ямки, я постаралась расковырять их и получила кое-какую опору для ног.
        Заодно перестала задыхаться.
        - А теперь замри!  - велел мне здравый смысл, упредив мой истошный крик «Спасите, помогите!».  - Не ори, не шебурши и затаи дыханье!
        И снова я вынуждена была признать, что он прав.
        Падающая сумка и мини-лавина каменного крошева и земляных комьев произвели немало шума, но тайный поклонник не лежал на животе на краю пропасти, высматривая канувшую в бездну прекрасную Люсю и причитая: «О горе мне, горе!»
        Значит, это совсем не горе для него.
        Значит, он нарочно завел меня в такое опасное место.
        Значит, помощи от него я не дождусь, а вот спихнуть меня окончательно эта сволочь не затруднится.
        И я затаилась на срок, показавшийся мне самой бесконечным.
        Минут на пять, наверное!
        Все это время я с замиранием сердца ждала, что над головой моей прошелестят шаги и злорадный голос скажет мне в ухо: «Бу!»  - после чего я получу пинка и полечу-таки вниз.
        Но ничего такого не случилось.
        Минуты шли, тишина только уплотнялась.
        - Ладно, теперь согни в колене правую ногу и выбей ямку повыше,  - скомандовал здравый смысл.  - Потом повтори то же самое с левой ногой. Приподнимешься - пошарь вокруг себя руками, авось найдешь, за что еще ухватиться. И не спеши!
        Я не спешила, прекрасно понимая, что спешка в данном случае смертельно опасна, а мне решительно не хотелось умирать.
        Стиснув зубы, я поклялась себе, что постараюсь прожить как можно дольше, и, как никогда прежде, отчетливо осознала, что жизнь есть борьба. И просто борьба, и женская борьба в грязи, и кикбоксинг, и подтягивание с отжиманием, и даже спортивное ориентирование - все вместе!
        Никогда ранее, ни в одном великолепно оснащенном спортивном зале я не выкладывалась так, как в этой пещере!
        Приблизительно через миллион лет силовых тренировок мои руки нащупали край обрыва, и спустя еще век-другой моя попа воссела на горизонтальную поверхность. Руки у меня болели, ноги тряслись, расцарапанные пальцы с обломанными ногтями наверняка кровоточили, из передавленного завязками горла вырывались пугающие хрипы, но я чувствовала себя рожденной заново.
        Прекрасная дурочка Люся превратилась в какое-то новое существо. В нем было что-то от неуничтожимого Терминатора, что-то от мстительной фурии и что-то от Штирлица, который никогда еще не был так близок к провалу.
        Осознав, что последнее - буквально, я, не вставая, задним ходом отползла подальше от края и, привалившись к стене, устало обмякла.
        Мне нужно было отдохнуть и подумать, что делать дальше.
        Итак, число моих жизненных достижений пополнилось давно ожидаемым: я достала кого-то настолько, что меня захотели убить.
        - Не факт, что именно тебя,  - уточнил здравый смысл.  - Может, ты просто под руку подвернулась.
        - То есть преступник не планировал сбрасывать меня с обрыва?
        - Может, он вообще никого не планировал сбрасывать, но подвернулся такой удобный случай, что просто не вышло удержаться.
        - То есть это было такое спонтанное покушение? Как говорится, ничего личного?
        Тут я задумалась, пытаясь понять, успокаивает меня такая версия или обижает.
        Я, честно скажем, не подарок, так что желание убить меня время от времени возникает у самых разных людей. Но быть убитой за дело - это одно, а стать жертвой без всякой на то причины, просто потому, что я оказалась не в то время и не в том месте,  - это очень обидно.
        - Я этого так не оставлю,  - пообещала я.  - Теперь моя очередь уничтожать этого гада!
        - Сначала его нужно найти,  - напомнил здравый смысл.
        - Ты, кстати, уверена, что это был именно гад, а не гадина?  - подала голос совесть.
        - Не уверена,  - вздохнула я и попыталась вспомнить, как выглядела рука то ли гада, то ли гадины.
        Все, что я могла сказать с полной уверенностью - пальцев на той руке было пять и принадлежала она не негру. Точнее определить расовую принадлежность гада/гадины я не могла, так как наблюдала преступную руку недолго, всего пару секунд, и в свете мобильника. То есть это вполне могла быть длинная рука сицилийской мафии, японской якудзы, арабского терроризма или боливийского наркокартеля - оттенки цвета кожи в голубоватом сиянии айфона различить было сложно.
        - Я все же думаю, это был мужчина,  - поразмыслив, сказала я.  - На пальцах не было колец, а на ногтях - цветного лака.
        - Отлично, значит, можно исключить из числа возможных преступников всех, у кого есть яркий маникюр, то есть прекрасных дам и Петрика,  - обрадовался здравый смысл.  - Под подозрением остаются пять мужиков-журналистов, один гид и Караваев.
        - Караваев мне, если честно, особенно подозрителен,  - призналась я.  - Он мог лишь притвориться, будто простил мне поврежденный BMW. А еще именно он перед самым посещением пещеры напоил меня вином, которое нарушило мою координацию и притупило бдительность!
        - Мне как-то неловко это говорить, но я должна заметить, что вы забыли еще про дедушку-монаха,  - напомнила моя совесть.  - А ведь он лучше всех знает эти катакомбы и наверняка в курсе существования опасного обрыва.
        - Дедушке-то зачем кого-то убивать?  - шокировалась я.  - Он же монах, святой человек!
        - Да мало ли!  - здравый смысл был неподкупен.  - Служители культов - не ангелы. Может, дедуля только прикидывается добрым христианином, а сам тайно практикует языческие жертвоприношения. Может, там, под откосом, уже груда костей!
        Воображение не затруднилось нарисовать мне талантливую копию картины Верещагина «Апофеоз войны»  - со сложенным из черепов курганом, увенчанным моей сумкой.
        Это напомнило мне о необходимости произвести ревизию имущества и оценить понесенные потери.
        Во-первых, я потеряла собственно сумку, а она была дорогая, кожаная, ручной работы. Ладно, будет повод купить новую. Аминь.
        Во-вторых, вместе с сумкой меня покинул бумажник с наличкой и банковскими и скидочными картами. Тоже аминь, не трагическая потеря: наличных денег в бумажнике было мало - в пресс-туре я пребывала на всем готовом, так что успела поменять на молдавские леи всего-то двадцать евро.
        Монеты из отдела для мелочи я уже инвестировала в щелочки пещерных стен, скидочными картами готова была пожертвовать, а банковские легко можно восстановить по возвращении на Родину. При этом без средств к существованию я не осталась, потому что моя зарплатная карта привязана к мобильнику, и я всегда могу расплатиться за покупки в магазине и снять деньги в банкоматах, приложив к считывающему устройству свой телефон. А телефон я перед самым полетом в пропасть удачно переложила из сумки в карман ветровки!
        - Как чувствовала,  - попыталась напроситься на комплимент моя интуиция.
        Не дождалась - не пришло еще время для вручения наград. Ясно было, что моя молдавская спецоперация только-только началась.
        Кроме бумажника, в сумке лежал отличный «молескиновский» блокнот со свежими записями, и вот его-то мне было очень жаль. Также огорчила пропажа дорогих солнцезащитных очков. А вот ручкой, расческой, пудреницей, помадой, антибактериальными салфетками, жвачкой, леденцами и даже запасным свитером я готова была пожертвовать с легкостью.
        В общем, ничего безмерно ценного в сумке не было. Слава богу, загранпаспорт я оставила в ящике прикроватной тумбочки в номере отеля. Кстати, карта-ключ от номера тоже осталась при мне, так как поутру я сунула ее в задний карман джинсов.
        - Дуракам везет,  - подытожил мой здравый смысл.
        - Везенье, везенье… Помилуй бог, да надо же когда-то и уменье!  - парировала я знаменитой фразой победоносного полководца Кутузова.
        Мы устроили небольшой совет в Филях и коллегиально решили, что наиважнейшими из умений для нас сейчас являются кино и цирк, то есть конспирация и маскировка. Мало ли, вдруг покушение было все-таки адресное, именно на меня, и вдруг покушавшийся меня увидит, узнает и пожелает добить.
        Поэтому, отдохнув и успокоившись, насколько это было возможно, я не вылетела из пещеры с криком и писклявыми жалобами, как вспугнутая летучая мышь. Наоборот, я еще немного задержалась, дожидаясь появления следующей группы туристов и без помех и неизбежного народного неодобрения выковыривая из настенных дырочек монетки покрупнее. Насобирала восемь евро и почувствовала себя вполне состоятельной дамой: на автобус до Кишинева и на такси до ближайшего банкомата мне точно хватит!
        Ветровку свою, некогда желтую, а теперь цвета хаки, что, оказывается, вполне справедливо переводится с персидского как «грязь», я, морщась, вывернула наизнанку и надела белой подкладкой наверх. Ничего, что «нутрянка» ветровки дырчатая и швы торчат наружу, мода нынче демократичная, такой фасон никого не смутит, а меня будет намного труднее узнать.
        Приметную красную косынку я, кстати, где-то потеряла, а жаль. Относительно чистая тряпочка пригодилась бы, чтобы оттереть пятна на джинсах, потому что руками я только размазала грязь по штанам. Ничего, получился вполне убедительный камуфляж - очень модная расцветка, между прочим.
        Наконец явилась следующая группа экскурсантов. Вредина Вадик, находись он тут со мной, оборжался бы: то были немцы! Я грамотно затесалась в их ряды и вышла из пещеры в гомонящей толпе, для пущей мимикрии убежденно приговаривая: «Йа, йа! Дас ист фантастиш!»
        У подножия горы немцев ждал автобус. В приступе вдохновенной наглости я села в него вместе с настоящими арийцами и уже через сорок минут была в Кишиневе.
        Мелодичное пение телефонного аппарата в номере я услышала еще в коридоре. Сначала вообще не хотела подходить к телефону, потом решила все-таки снять трубку и молча послушать, кто звонит.
        Звонил Петрик.
        - Люська, это ты?  - спросил он строго.  - Люська, не молчи, я же знаю, что это ты! Ты сопишь, как ежик!
        - Это горничная,  - пропищала я.
        - Как же, горничная-дворничная!  - Петрик фыркнул.  - Как по-молдавски «доброе утро»? А «благодарю вас»? Молчишь? Не знаешь! Так какая же ты горничная?
        - Грубая и невоспитанная,  - ответила я своим обычным голосом.
        Петрик уел меня, по-молдавски я успела выучить только одну короткую фразу «Хай норок!»  - традиционный тост, частым пунктиром проходящий через любое здешнее застолье. Из уст вышколенной горничной это ничем не спровоцированное пожелание прозвучало бы странновато.
        - А еще ты жестокая и бессовестная,  - заклеймил меня друг.  - Сбежала без предупреждения и оставила меня одного! Ты куда запропастилась?
        - К счастью, все же не запропастилась,  - оценив, как точно Петрик угадал со словом, я нервно захихикала.
        - Ну чего ты ржешь? Ржет она. Социофобка!
        - Кто-о?!
        - Белорусская блогерша Сашенька диагностировала у тебя социофобию. Так и сказала: «Я в этом разбираюсь, у этой вашей Люси явно социофобия: она такая угрюмая и держится особняком»,  - Петрик очень похоже изобразил манерный голос нашей новой звезды.
        - А с чего вы вдруг стали обсуждать эту нашу Люсю?  - поинтересовалась я угрюмо.
        В социофобы они меня записали! А чего сразу не в психопаты?
        - А с того, что ты не отозвалась на перекличке в автобусе, и гид спохватился, что отряд потерял бойца,  - объяснил Петрик.
        - Вот! Чужой человек спохватился, а ты, Брут!  - я перехватила инициативу, и теперь уже Петрику пришлось оправдываться.
        - Я не заметил, как и куда ты пропала, я как раз открытку покупал! Я там такую редкую открытку нашел - с изображением святых мучеников Сергия и Бахуса, вступающих в братский союз. А ты же знаешь, наверное, мнение английского историка Босвелла, автора книги «Однополые союзы в Европе до Нового времени»?
        - Откуда мне? Я же не белорусская блогерша Сашенька, чтобы все знать,  - съязвила я.
        - Так знай, что Сергий и Бахус могут считаться покровителями однополых союзов!
        - То есть ты себе иконку прикупил, на счастье в личной жизни? Понимаю. А я…
        Я уж было собралась рассказать другу свою драматическую историю, но он перебил меня:
        - А ты уехала на попутке, уже знаю, тебя Караваев видел.
        - Внимание!  - насторожился мой здравый смысл.  - Похоже, не зря мы подозревали Караваева!
        - Что видел Караваев?  - напряженно уточнила я вслух.  - Что я уехала из скального монастыря на какой-то левой тачке?
        - Ага, он успел заметить в окошке отъезжающей машины твою красную косынку и сказал об этом гиду,  - подтвердил Петрик.  - После этого все и решили, что у тебя социофобия и низкий уровень гражданской сознательности. Ну, или шило в заднице, и, взбодренная им, ты помчалась осматривать достопримечательности по своей собственной программе. А я же волнуюсь! А у тебя же мобильник выключен! Я уже и тебе в номер звонил, и Караваеву тоже. Думал попросить его сходить и проверить, в отеле ты или нет.
        - То есть Караваев вас тоже покинул досрочно?  - смекнула я.
        - Да, мы его высадили по пути из скального монастыря на очередной винзавод. Бедняжка сказал, что еще после вчерашних дегустаций не оправился и нуждается в тихом отдыхе.
        - Сделал свое черное дело и пошел гулять смело!  - предположил мой здравый смысл.  - В смысле, спихнул тебя в пропасть и не видел интереса в продолжении экскурсионной программы. Конечно, такой экшн, как убийство, уже ничем не перебьешь! Тихий отдых ему после всплеска преступной активности понадобился!
        - А ты почему сбежала? Тоже головка бо-бо?  - спросил Петрик.
        - Да все у меня бо-бо, хочу под душ и отлежаться,  - призналась я, не покривив душой.
        О подробностях решила не распространяться.
        Незачем втягивать в эту сомнительную историю Петрика. Сама разберусь.
        Для полного понимания уточнила еще:
        - А ты откуда звонишь?
        - Так из ресторана же!  - ответил он.  - Нас привезли ужинать, ты приедешь? Я тебе место занял поближе к мясу, как ты любишь.
        - Нет, я уже поела, не волнуйся,  - соврала я.  - Вам всем приятного аппетита.
        - Ладно, моя бусинка, чмоки! Чао-какао!
        - Какао-макао!
        Успокоенный Петрик положил трубку.
        Я сделала то же самое и устало опустилась на кровать, но не смогла усидеть на месте - было ощущение, что нужно срочно и решительно действовать.
        Я бесцельно пробежалась по номеру, периодически замирая на месте, как в игре «Море волнуется раз».
        В отличие от морского, мое собственное волнение неуклонно нарастало и достигло пика, когда я в очередной раз застопорилась у самой входной двери.
        Так совпало: в этот момент в коридоре тихо щелкнул замок.
        Отель, где нас поселили, был небольшим, и в тупиковом ответвлении коридора, помимо моего номера, находился лишь еще один. Вчера я отметила это как явный плюс: в соседях у меня были только Петрик с Мишелем.
        - Петрик сейчас в ресторане, для визита горничной с дежурной уборкой поздновато, значит, объявился этот подозрительный тип - Караваев,  - рассудил мой здравый смысл.
        - Точно,  - согласилась я.
        И приложилась к двери ухом.
        Чуткий музыкальный слух не подвел, определив, что по коридору с приглушенным рокотом прокатился чемодан на колесиках. Звякнул прибывший лифт. С шипением открылись и снова закрылись двери подъемника.
        В наборе характерные звуки уверенно свидетельствовали о том, что сосед Петрика досрочно отправился на выход с вещами.
        Я метнулась к окну, выходящему на улицу, и примерно через минуту созерцала именно то, что и ожидала увидеть: Караваев вышел из отеля, загрузил чемодан в багажник такси, сел в машину рядом с водителем и отчалил в неизвестном направлении.
        Задолго до окончания пресс-тура!
        В высшей степени подозрительно!
        Если киллеры действуют не так, то я зря годами смотрела голливудские боевики!
        - Значит, так. Бегом в душ, потом одеться, собраться и тоже валить отсюда на всех парах,  - предложил мне план действий то ли здравый смысл, то ли нездоровый авантюризм - я не стала разбираться.
        Просто там еще интуиция в полный голос орала, что надо спешить.
        Получасом позже я вышла из номера и двинулась к лифту, волоча за собой чемодан и встряхивая непросохшими волосами, эти действия, наверное, придавали мне некоторое сходство с лошадью, впряженной в громыхающую бричку. К счастью, оценить театральную миниатюру «Гнедая Люся мчит по коридору» было некому - я никого не встретила.
        На стойку рецепции, расположенную в соседнем корпусе, я не поехала. Выйдя из лифта на первом этаже, сразу же выкатилась через боковую дверь во двор, а оттуда в проулок. Через полквартала поймала такси и уже минут через сорок была в аэропорту.
        - Это мы удачно зашли!  - прокомментировал здравый смысл объявление, звучащее под сводами аэровокзального комплекса: «Уважаемые пассажиры, у стойки номер двенадцать начинается регистрация на рейс двенадцать тридцать четыре авиакомпании «Эйр Молдова» в Краснодар».
        Я снова надела снятые было запасные солнечные очки, короткими перебежками наведалась к упомянутой стойке номер двенадцать, осторожно выглянула из-за опорной колонны и убедилась, что Караваев с чемоданом мирно стоит в очереди на регистрацию.
        Альтернативная версия о том, что мужик малодушно сбежал в другой кишиневский отель, дабы не подвергаться домогательствам Петрика, разбилась, как моя вера в людей.
        Такой приличный с виду мужчина - спортсмен, легионер, наконец, просто красавец! Культурный - не матерился даже на Петрика, щедрый - поил нас с соседкой винишком, внимательный - узнал во мне хозяйку преступной шляпы-автовредительницы! И нате вам: оказывается, он мстительный пещерный псих, безжалостно убивающий во мраке бедных Люсь!
        - Может, это все же не он,  - тихо предположила моя совесть.
        - Да как - не он?!  - возмутился здравый смысл.  - У него был повод - разбитая тачка, это раз. Он затаил обиду за подколки по поводу Петрика, это два. Он загодя одурманил потенциальную жертву вином, это три. Он сказал гиду, что видел, будто Люся уехала на случайной машине, это четыре. Наконец, он наплевал на пресс-тур и поторопился смыться с места преступления как можно скорее и куда подальше - в другую страну, это пять. Раз, два, три, четыре, пять - можно и арестовать!
        - Арестовывать - это не наше дело,  - возразила я, прикидывая, как бы мне улететь домой в Краснодар поскорее, но при этом не одним рейсом с Караваевым.
        Не хотелось, чтобы он так быстро узнал, что я жива.
        У покойников есть свои преимущества: от них никто не ждет активных действий. Ну, кроме некромантов и медиумов, к числу которых Караваев вроде не относится.
        - А следствие вести - это, значит, наше дело?  - правильно угадал мои намерения здравый смысл.
        Я только пожала плечами.
        Может, кто-то такой добрый, что все прощает, даже не интересуясь, за что его приговорили, но это точно не про меня. Я любопытна и злопамятна, так что в поисках правды и справедливости, как я их понимаю, дойду до края!
        - Ну, на краю ты уже недавно была,  - напомнил здравый смысл, чем только пуще разозлил меня-фурию.
        Я купила билет на перелет в Краснодар через Москву и, стоя в очереди на регистрацию, поклялась себе, что полновесно отомщу за свои страдания на краю пропасти тому, кто в них повинен. Предположительно - Караваеву, а там посмотрим, может, еще кому-то тумаков обломится, я не жадная.
        Петрику я уже перед самым вылетом отправила эсэмэску: «Обо мне не волнуйся, наслаждайся пресс-туром, дома все объясню».
        Дружище, конечно, все равно весь изведется, но не от тревоги, а от любопытства, а это, как правило, не смертельно.
        Дома я была в четвертом часу утра. И хорошо, что не раньше и не позже: можно было надеяться, что меня никто не видел.
        Необходимость уйти в глубокое подполье сделалась мне ясна, едва я вошла в квартиру, которая выглядела примерно как в старом мультике со словами «просто приходил Сережка, поиграли мы немножко».
        Сережка к нам приходил не иначе как с обыском и был отнюдь не деликатен. Дом, милый дом превратился в хлев, гнусный хлев!
        Вообще-то мне и раньше было известно, что даже самый талантливый интерьер-дизайнер не способен преобразить жилое помещение так разительно, как я в поисках запропастившегося предмета одежды. К примеру, если я в спешке не могу отыскать парные чулки, я просто вываливаю все содержимое бельевого ящика кучей на пол и уже там произвожу энергичные раскопки в стиле голодной собачки, сохранившей приятные, но смутные воспоминания о припрятанной косточке.
        Но я расшвыриваю только собственное барахло, не распространяя беспорядок на территории Петрика, а воображаемый Сережка был подобной деликатности чужд. Он пронесся по картире как торнадо. Как типичный тропический ураган с ласковым именем!
        Красоту и уют, любовно наведенные преимущественно Петриком, бесследно поглотил первобытный хаос.
        На полу высились кучи вываленной из шкафов одежды и обуви, из ящиков комода белыми флагами свешивалось бельишко, лишенные содержимого книжные полки походили на беззубые челюсти. В кухне как будто великанский ребенок креативно поиграл с цветным песком: и стол, и пол - все было засыпано крупами и специями.
        - Кто?!  - веско обронила я, подхватывая с итальянского велюрового дивана стилистически чуждую ему русскую чугунную сковороду.
        - Где?!  - точно в тон подсказал здравый смысл, побуждая меня пробежаться со сковородкой по разоренному жилищу, оглядываясь и угрожающе сопя.
        Увы, ни одного субъекта, достойного сковородочного хука справа, я не встретила.
        Единственное живое существо - золотая рыбка в аквариуме на подоконнике у Петрика - посмотрела на меня с кухонной утварью такими глазами, что я устыдилась и даже вслух сказала:
        - Извиняюсь.
        Золотая рыбка у нас малость нервная, но распсиховаться настолько, чтобы разгромить до разбитого корыта всю хату, явно не способна. То есть это сделала не она.
        А кто?
        - Дверь не взломали,  - напомнил здравый смысл.
        Я кивнула.
        До моего прихода дверь была заперта, и я, как обычно, воспользовалась ключом. Стало быть, погромщик или погромщики (тотальное свинство явно требовало множественного числа) сделали то же самое. Сама я никому ключ от квартиры не давала, однако за Петрика поручиться не могла. Кроме того, свои ключи имелись у хозяев квартиры, хотя вот их я бы заподозрила в погроме в самую последнюю очередь. Какой смысл заботливым собственникам портить свое ценное имущество? Правильно, никакого.
        - Предлагаю все обдумать на запасном аэродроме,  - с намеком молвил здравый смысл.
        - А тут все так и оставить?!  - простонала совесть.
        Я представила, как отреагирует на тотальный бардак в нашем уютном гнездышке аккуратист и хозяюшка Петрик, и испытала острое чувство вины. Причин тому было целых две: во-первых, я не сомневалась, что разгром в квартире - одной логической цепи звено с иными моими неприятностями последнего времени; во-вторых, я не собиралась делать даже символическую уборку.
        Да, Петрик будет в шоке, но лучше в шоке, чем в гробу, куда едва не угодила я!
        - И еще можешь, наверное, туда угодить, раз по отношению к тебе враждебно настроены такие суровые и решительные силы, как воображаемый ураган Сережка,  - резюмировал здравый смысл.
        Тихо радуясь тому, что все самое необходимое на несколько дней имеется у меня в чемодане, я вместе с ним опять шагнула за порог.
        В глухой предрассветный час я заботливо заперла дверь на ключ и, отряхнув со своих ног прах и пепел поруганного домашнего очага, с чемоданом в поводу пошла прочь, в ночь - туда, где никто не стал бы меня искать.
        На мое счастье, мне было куда отправиться.
        Благодарить за это нужно было прабабушку Зинаиду Евграфовну - совершенно восхитительную старушку, которую я планирую взять за образец лет через пятьдесят. Раньше просто нет смысла: меньше чем за полвека мне нипочем не накопить столько доброты и жизненной мудрости, сколько было у бабули. А еще Ба Зина, как я фамильярно называла ее по праву любимой правнучки, была «из старых питерских» и даже в глубоко преклонном возрасте демонстрировала безупречные манеры. Богатством королевы-матери она, правда, не обладала, но вкус и стиль у нее были поистине аристократические. Думаю, даже среди ночи никто не смог бы застать Ба Зину в байковом халате и бигуди.
        Впрочем, проверить это я уже не могла, потому что Зинаида Евграфовна скончалась в прошлом году, предоставив безутешным внукам и правнукам делить наследство по собственному усмотрению - за одним лишь исключением: крошечную дачку, которую Ба Зина любовно звала именьицем, она заранее отписала мне.
        Особой цены именьице не имело, поскольку представляло собой всего две сотки земли с дощатым домиком, в сравнении с которым избушка Бабы-Яги показалась бы роскошным теремом. При этом находился участок за городской чертой и в зоне, не подходящей для многоэтажной застройки - на высоком песчаном берегу, постепенно подмываемом рекой, так что и продавать его смысла не было.
        Понимая сомнительную ценность данного имущества, оспаривать мое право на владение им никто не стал, а я благородно не включилась в дележку остального бабулиного наследства - квартиры в городе и банковского счета. Помнится, мой здравый смысл меня за это осудил, но я решила, что должна уважать последнюю волю Ба Зины, потому что при ее жизни, случалось, здорово нервировала старушку. Бабуля одна воспитывала меня лет с двенадцати, а подростком я была трудноватым.
        С момента смерти Ба Зины в именьице я не была ни разу, за что меня периодически упрекала совесть - не сильно упрекала, так, символически. Совесть тоже понимала, что у одинокой девушки, вынужденной самостоятельно зарабатывать себе на капучино с маффином, нет времени на ностальгические экскурсии по руинам и погостам. Под руинами в данном случае подразумевался щелястый домик, под погостом - одинокий холмик, который Ба Зина пафосно именовала «могилы предков».
        Никто не знал, какие именно предки, когда, кем, в каком количестве и на каком основании там похоронены, и бабулин пафос в отрыве от конкретной семейной истории воспринимался как попытка придать именьицу хоть какую-то культурно-историческую ценность. Однако Ба очень настаивала, чтобы я обязательно и непременно собственноручно осуществляла уход за «могилами предков».
        - Ну, травку там подстрижешь,  - решил мой здравый смысл.
        - Тра-а-авку?  - протянула я, прибыв к именьицу на рассвете.
        Покосившийся белесый штакетник сверху густо оплетали зубчатые плети не то малины, не то вьющихся роз - на них пока не было ничего, кроме молодых листочков и старых колючек. Внизу сквозь щели активно пробивались побеги юной дерзкой крапивы и пышные лопухи, из коих каждый запросто мог заменить собой целый рулон трехслойной туалетной бумаги. Вот она, сила кубанской природы-матушки! Неделя настоящего весеннего тепла - и на месте зимней мерзлоты зеленеют пампасы!
        Подстричь такую травку без помощи мощной сенозаготовительной техники или хотя бы дюжего мужика с косой не представлялось возможным.
        Я откровенно тоскливо огляделась, прекрасно понимая, что в этой дикой местности никакой помощи не получу.
        Было прекрасное раннее утро, нежно-розовое и тихое. Доставившее меня такси с откровенно ругательным ворчанием удалялось прочь задним ходом, не имея возможности развернуться на узкой глинистой дороге с продавленной в ней колеей.
        - Гав?  - не без сочувствия вопросил в зарослях справа от границы моих крапивных джунглей незнакомый собачий бас.
        - Не то слово,  - ответила ему я, с сожалением вспоминая, что отказалась от мысли положить в чемодан перчатки, потому что Петрик посмотрел прогноз и уверил меня, что в Молдавии будет тепло.
        Тепло уже было и на родине, но перчатки здорово пригодились бы мне в борьбе с крапивой и колючками.
        Сняв ветровку, я набросила ее на плечо а-ля гусарский ментик и просунула одну руку в удлиннившийся рукав, который теперь свисал у меня ниже кисти, как у Пьеро. Используя излишек ткани как подобие варежки, я отважно погрузила руку в неопознанные колючки, нащупала с другой стороны щелястой калитки задвижку и открыла ее.
        Мучительный стон ржавых петель безжалостно вспорол утреннюю тишь и вызвал живой отклик у соседской псины, которая сказала свое веское гав-гав-гав таким тоном, что я поняла: меня только что обматерили по-собачьи.
        - Пардон муа,  - извинилась я почему-то по-французски.
        Должно быть, сработал рефлекс: Ба Зина регулярно говорила со мной на языке Бальзака и Гюго, хотя я сомневаюсь, что они оценили бы мой кубанский прононс. Ба Зина его тоже не ценила, кстати, но все же заставляла практиковаться.
        Сразу за калиткой мы с чемоданом произвели перестроение, и дальше он двинулся первым. Толкая его перед собой, как тачку, я проложила в травяных зарослях тропинку до самого крыльца.
        Собственно, нетронутая дикая природа вокруг домика свидетельствовала о том, что во двор давненько не ступала нога человека, но я все же вздохнула с облегчением, обнаружив, что в домике все в порядке. Зимой на заброшенных дачах нередко хозяйничают бомжи и воришки. К счастью, скромное именьице даже их не привлекло.
        Я открыла окно, чтобы проветрить затхлое помещение, стянула с кровати пыльное покрывало, достала из скрипучего комода чистое белье, организовала себе постель и завалилась спать, решив, что это лучшее (да и единственное), что я могу сейчас сделать.
        Проснулась я оттого, что кто-то старательно потер мое ухо мокрой махровой тряпкой. Следовало бы возмутиться, но подсознательно я ощущала вину и стыд за то, что легла спать неумытой, поэтому не разоралась, а жалобно протянула:
        - Ба-а-а, ну не надо!  - и попыталась спрятать лицо под подушкой.
        Секунд через десять до меня дошло, что Ба уже почти год проверяет чистоту ушей и ладошек у ангелочков на небесах. А Петрик, который тоже большой ревнитель гигиены, в данный момент находится почти столь же далеко от меня по горизонтали - в Молдове. И, стало быть, принудительно умывать меня, грязнулю, просто некому!
        Тут мне почему-то сделалось страшновато, и я опасливо поинтересовалась личностью неведомого мойдодыра:
        - Кто тут?
        - Хы, хы!  - ответил кто-то и бесцеремонно помял мой бок.
        Я выглянула из-под подушки, и мне в лицо тут же сунулся влажный черный нос. Шершавый язык предпринял новую попытку облизать мою удивленную физиономию, но я рявкнула:
        - Фу! К ноге!  - и псина послушно переставила лапы в изножие кровати.
        - Бонжур, мадам!  - сказала я крупной рыжей собаке.  - То есть, пардон, месье.
        Определить пол зверя, который послушно замер на задних лапах, опираясь передними на край моего ложа, труда не составило.
        - Ты как сюда попал?
        Улыбающийся пес наклонил голову к плечу, безмолвно вопрошая: «Интересно, а сама ты догадаешься?»  - и я не разочаровала его, хлопнув себя ладонью по лбу:
        - Вот я балда, даже дверь не заперла!
        - Гау!  - одобряя мою сообразительность, бухнул пес и ускакал за упомянутую дверь.
        - Точно помню, что у нас собаки не было,  - сказал мой здравый смысл.
        - Должно быть, приблудился бесхозный песик,  - растрогалась совесть.  - Хороший такой, улыбчивый зубастик!
        - Спасибо, голову мне не откусил,  - проворчала я, вставая с кровати.
        Утро началось необычно, и день тоже обещал быть интересным.
        Первым делом мне предстояло решить массу докучливых бытовых вопросов вроде посещения уборной, приема утренних водных процедур и организации завтрака, и я обоснованно предвидела, что ни один из этих процессов не будет легким и простым.
        Естественно, так и вышло.
        Узкая тропинка к скромному домику уборной заросла ландышами, которые в отсутствие хозяйского пригляда щедро выплеснулись за пределы отведенной им полянки.
        Ландыши уже отцветали, но все равно смотрелись красиво, потому что в зеленых фунтиках сочных листьев крупными алмазами блестели радужные росинки.
        Пришлось обуть бабулины резиновые сапоги.
        Они плохо гармонировали с комплектом кружевного белья, который по мере своих слабых сил заменил мне сегодня пижаму, но зато хорошо показали себя в качестве дорожных трамбовщиков.
        Сделав свое мокрое дело в уборной, я раз десять пробежалась туда-сюда по хрустящим росистым листьям, чтобы протоптать тропинку к удобствам. Наверное, проще было разок проехать по маршруту боевым чемоданом, но мое чувство прекрасного отчаянно взвыло при виде картины, которую намалевало мое же воображение. Лохматая девица в белье «Виктория Сикрет», резиновых сапогах «Баба Зина» и с чемоданом «Самсонайт» в пасторальных зеленях была бы похожа на опальную модель «Плейбоя», безжалостно сосланную на поселение в лесную глушь.
        - Ладно, будем считать, что начало благоустройству двора положено,  - одобрил мою дорожно-строительную деятельность здравый смысл.  - Переходим к водным процедурам.
        Древняя водоразборная колонка ответила на мою робкую попытку добыть из нее водицы тяжким утробным вздохом. Я упрямо сжала зубы, с усилием покачала ручку (здравый смысл сговорчиво засчитал это за утреннюю гимнастику), и из крана мне под ноги вывалился и разбился в пыль столбик вспененной воды. Тут мы со здравым смыслом самокритично осознали, что даже идиоты не ходят по воду без ведра. Бывает, если верить сказке про Емелю, что ведра ходят по воду без идиотов, но наоборот - нет, никак.
        Пришлось собственноножно прокладывать тропинку и к сараю, распугивать там пауков, греметь железом - искать ведро. Нашлась в итоге лейка. Мы со здравым смыслом решили, что это даже лучше, потому что грамотно приспособленная на дерево лейка легким движением руки превращается в импровизированный душ.
        Не таким уж легким, как выяснилось. Лейка дважды превратилась в удар жестянкой по тупой голове, и только на третий раз - в то, что надо.
        Чистая, мокрая и злая я отправилась добывать себе пропитание.
        И вот тут мне наконец повезло.
        Да, в шкафчиках кухонного закутка и скрипучем резном буфете обнаружился только разный непригодный в пищу мусор - остатки крупы с жучками, черствые хлебные корочки и непонятные засохшие кусочки. Холодильника в домике не имелось, а если бы и был - он не смог бы ничем меня порадовать, потому как давно стоял бы без подключения к электросети. Но я вспомнила, что холодильную камеру Ба Зине вполне успешно заменял погребок, любовно обустроенный под полом домика, и без труда отыскала люк под самовязаным лоскутным ковриком.
        В погребке было темно. Мужественно подавив приступ экспортированной из Молдавии новой фобии - боязни темных замкнутых пространств, я включила фонарик в мобильнике и по вполне удобной лесенке ушла в подполье.
        Места там было мало, зато припасов много: на полках стройными рядами стояли трехлитровые банки с мукой, сахаром, солью, рассыпным чаем, крупами, сухим молоком и яичным порошком.
        Герметично закупоренные жестяными крышками банки, по мнению Ба Зины, идеально подходили для хранения стратегических запасов, так как успешно противостояли повышенной влажности, экспансии насекомых и мышиным зубам. В банках, которые старушка дряхлая моя закрывала с помощью специальной машинки для домашнего консервирования, Ба Зина держала все необходимое для выживания в суровые времена - в диапазоне от эпохи тотального дефицита до атомной войны. Я нашла даже баллоны со спичками и лекарствами! На последнем имелась наклейка с изображением красного креста.
        Лечиться мне вроде еще рано было, поэтому эту банку я трогать не стала, а пяток других выволокла из подполья на свет божий и, включив старенькую электроплитку, приготовила себе роскошный завтрак. Его составили пышный омлет из яичного порошка, бездрожжевые блинчики и крепкий черный чай.
        Уже откровенно эстетствуя, я снова обула сапоги-травоходы, прогулялась по зарослям во дворе и нарвала к омлету свежего укропа. Заодно выяснила, что в перспективе мое меню пополнят клубника, смородина и малина.
        А жизнь-то налаживается!
        Отчаянно не хватало интернета, но я не рискнула включить свой мобильник.
        - Правильно, сейчас ты пропала со всех радаров,  - одобрил меня здравый смысл.  - Коллеги думают, что ты в пресс-туре, до окончания которого еще три дня, и это время - твоя фора. Используй ее правильно!
        Подумав, я решила, что правильно будет обзавестись другим телефонным номером, однако идти за покупкой новой сим-карты в салон сотовой связи мне не хотелось, ведь там попросят предъявить паспорт. А вдруг я в розыске?
        Спасла меня снова Ба Зина, царство ей небесное! Вытряхивая из шкафчиков и ящиков ненужный мелкий хлам, я обнаружила бережно завернутый в носовой платочек бабулин телефон. Он давно разрядился, но у меня в чемодане был power-bank с набором шнуров, так что я без труда оживила бабулин аппарат и с радостью выяснила, что он вполне исправен и там даже деньги на счету остались. Правда, мобильным интернетом Ба Зина не пользовалась - и не нужен он ей был, и аппарат устаревшей модели не пускал владельца во всемирную паутину. Зато теперь у меня был номер, не известный никому, кроме моих родственничков, а им и в голову не придет звонить покойной бабушке, они и при жизни ее вниманием не баловали. Так что вопрос с телефонной связью я решила.
        На запах омлета прибежал рыжий пес. В чертах собачьего лица я усмотрела явное сходство с голливудским красавчикам Брэдом Питтом в его лучшие годы, поэтому так и назвала зверюгу - Питт.
        Пес против нового имени не возражал.
        Возражения у него вызвал мой решительный отказ поделиться с ним омлетом, и мы уже начали рычать друг на друга, но тут я вспомнила о несъеденном в самолете сэндвиче с ветчиной. Чуток помятый, он был извлечен из кармана ветровки и выдан Брэду моему Питту как залог нашей дружбы и сотрудничества.
        В качестве наемного сотрудника, получающего оплату сэндвичами, пес был оставлен во дворе для охраны территории на период моего отсутствия. Я же собралась и отправилась в город - к источнику живительного интернета.
        Путь мой был не слишком долог и труден. Мне предстояло с полкилометра пылить по глинистой дороге, потом перейти по мосту реку, являющуюся естественной границей кубанской столицы, а дальше уже начиналась цивилизация с такими ее приятными проявлениями, как развитый общественный транспорт. Оделась я удобно - в джинсы, маечку и пиджачок, и моему поступательному движению к цели мешали только две вещи: цепкие вьюнки, которые затянули так называемую дорогу, коварно скрывая ямы, и авоська.
        Авоська была рукоделием Ба Зины, которая всегда отличалась похвальной бережливостью и находчиво дала вторую жизнь старым пионерским галстукам внуков. В новом своем воплощении галстуки, предварительно разрезанные на узкие лоскуты, стали уменьшенным подобием рыбацкой сети с ручками. Дырчатая авоська несколько походила на сиротский узелок из безжалостно простреленного и порубленного врагами знамени пролетариата, но в целом - благодаря алому цвету - имела жизнерадостный вид. Ее с удовольствием носил бы не чуждый модных изысков парижский клошар.
        Мне-то больше нравится спортивный стиль. В ином случае я оставила бы кумачовую авоську висеть на гвоздике в сарае, создавая яркий акцент в интерьере подсобного помещения, но нынче у меня не имелось другой ручной клади, а потребность в ней была.
        Накануне я натрясла из первого встречного кишиневского банкомата вдоволь налички. Повторять процесс в Краснодаре я не планировала, потому что для этого нужно было включить телефон, чего мне категорически не велела делать моя паранойя. За неимением бумажника, улетевшего в недра молдавской земли вместе с сумкой, вчера я рассовала купюры по карманам, сегодня же присвоила бисерный кошелечек Ба Зины. Бархатный, с потешно щелкающими металлическими «ушками», он выглядел винтажно и неплохо сочетался с авоськой в стиле хенд-мейд, но - увы!  - в любой момент мог покинуть ансамбль, вывалившись в ячейку кумачовой сетки. Поэтому я воспользовалась и бабулиным методом защиты, сложив свое подручное барахлишко - кошелек, расческу, мобильник, ручку, блокнот и ключ от домика - в стеклянную банку.
        И вот теперь авоська с трехлитровой банкой внутри на каждом шагу била меня по бедру, обещая к концу похода украсить ногу обширным синяком.
        - Ой, ладно, синяком больше, синяком меньше - какая разница!  - пресек мои мысленные жалобы здравый смысл.
        Действительно, мои руки-ноги и тыл от лопаток по ягодицы включительно украшали следы контакта с каменистым обрывом - я обнаружила это, рассмотрев себя в бабулином потускневшем трюмо. К счастью, синяки скрывала одежда, а руки в ссадинах я старалась прятать в карманах.
        Чтобы не раздражаться, я отвлекала себя мыслью о том, что размеренно поколачивающая меня банка в авоське - не только оригинальный, но и полезный аксессуар широкого фронта.
        Вот сейчас я в ней несу по жизни свой мелкий скарб, а в случае чего легким движением руки туго закручу стеклянный сосуд в алый шелк авоськи, которая есть прямой потомок и наследник славных пионерских галстуков, да и врежу этим оружием пролетариата по вражьей морде!
        Пользуясь отсутствием на проселке почтенной публики, я даже совершила несколько агрессивных пассов, отрабатывая быструю трансформацию мирной ручной клади в бой-банку. Мало ли, вдруг пригодится!
        В самом воинственном настроении я вышла к мосту, пересекла по нему порубежную реку и вступила в город, чувствуя себя одиноким лазутчиком на вражеской территории. Странное и неприятное чувство для человека, который прожил в этом городе всю свою жизнь…
        - Держись бодрее!  - скомандовал здравый смысл.  - Песню… запе… вай!
        - Нам нужны такие корабли на море, чтобы мы могли с любой волной поспорить!  - послушно затянула я единственную известную мне строевую песню.
        Но тут же замотала головой, вдохновенно меняя слова на более подходящие:
        - Нам нужны такие емкости в авоське, чтоб могли любому гаду дать по моське!
        Здравый смысл подавился восторженным возгласом, авантюрная жилка затрепетала в резонанс.
        Чуть вразвалку, напевая и почти пританцовывая, я характерной поступью американского морского котика на марше пробежалась до парка.
        Утром буднего дня людей там было мало, а если кто вдруг и увидел меня, всю такую странную, то вряд ли сильно удивился. Рядом с Городским садом расположена психиатрическая клиника, а тамошним пациентам тоже где-то нужно гулять.
        Просквозив по аллее с фонтанами, я влетела в интернет-кафе, где никакими психами никого было не удивить, и абонировала на часок один из компьютеров с подключением к всемирной паутине. Вообще-то главным достоинством этой машины была мощная видеокарта, позволяющая рубиться в компьютерные игры по сети, но я виртуальными стрелялками-убивалками никогда не увлекалась.
        - Ага, ты это сразу в реальности начнешь,  - своеобразно одобрил меня мой авантюризм.
        - Может, тогда в тир для начала?  - здравый смысл кстати напомнил о парковом аттракционе, которым я до сих пор пренебрегала.
        - А может, вы все заткнетесь?  - сквозь зубы пробурчала я.
        В кафе было тихо: немногочисленные геймеры сидели за компами в наушниках. Я тоже надела мягкие поролоновые «уши» и отрешилась от действительности, уйдя в свободный поиск.
        Мне было важно прояснить ситуацию с кражей скифских прибамбасов. Нашли их или нет? Что еще важнее, нашли ли похитителя?
        - А был ли мальчик?  - скептически вякнул здравый смысл, когда я не обнаружила в сети никаких упоминаний о похищении скифского золота.
        Новость, которая тянула на сенсацию, не разместило ни одно СМИ!
        Да как такое возможно?!
        Я сняла наушники (они мешали озадаченно чесать голову) и крепко задумалась.
        Вариант первый.
        Петрик меня разыграл, ничего такого Анжелка ему не говорила, это была всего лишь глупая шутка моего друга. Хотя зачем ему это могло понадобиться - непонятно.
        Вариант второй.
        Петрик просто передал, что услышал. Это была глупая шутка Анжелки. Она девка завистливая и недобрая, так что запросто могла насочинять ерунды просто из желания мне досадить. Но ведь кто-то разгромил мою квартиру? Значит, у меня что-то искали?
        Вариант третий.
        Скифское золотишко действительно пропало, но так быстро нашлось (полагаю, не у меня), что информация даже не успела просочиться в СМИ.
        - Нереально,  - забраковал последнюю версию здравый смысл.  - Моментальное попадание информации в СМИ гарантировало место действия - редакция медиахолдинга. Уж кто-нибудь из твоих коллег выдал бы новость в ленту!
        - Если только им всем не велели молчать,  - сказала я.  - То, что ценности пропали из редакции, здорово компрометирует медиахолдинг. Если Левиафан пригрозил, что вышвырнет болтуна вон из профессии, все будут помалкивать, политических самоубийц у нас нет.
        - А Анжелка? Она же сказала Петрику!
        - Петрику можно, он мой друг и не станет распространяться о том, что мне сильно не на пользу,  - рассудила я.  - Короче, надо выяснить, похищены ценности или не похищены…
        - Проверь эфиры утренней программы!  - дельно посоветовал здравый смысл.
        - Отличная мысль!
        Я снова полезла в интернет - прокладывать тропку на сайт нашей телекомпании.
        Изначально предполагалось, что скифское золотишко нам предоставят на короткий срок исключительно с целью эффектно принарядить в тему ведущих утренней программы. Но я внимательно просмотрела записи всех утренних эфиров за последние дни - ведущие «Добренького утречка» Даша и Дима так и не блеснули ювелиркой древних скифов, из чего однозначно следовало: ожерелье и акинак действительно пропали. Иначе Димончик ни за что не упустил бы возможность подчеркнуть свою редкую красоту и своеобразную мужественность аксессуаром высокой исторической ценности.
        Для проверки я нашла в инете сайт музея, позвонила на указанный там номер и восторженным голосом культурной барышни, с утра пораньше испытывающей непреодолимую тягу к прекрасному, спросила, можно ли увидеть в экспозиции знаменитое золото скифов - ожерелье вождя и его же меч?
        Трубку тихо положили, оставив воображемую культурозависимую барышню без дозы, а реальную меня - без ответа.
        - Пожалуй, это и был ответ,  - рассудил мой здравый смысл.  - Похоже, нет в музее пекторали с акинаком, а сотрудники не знают, что по этому поводу говорить.
        Я еще немного подумала, потом покинула интернет-кафе, купила в кондитерской тортик и поехала в местный ТЮЗ.
        Игнорировав и вход для публики, и дверь для персонала, я обошла здание и поскреблась в знакомое окошко, конспиративно прошептав:
        - Юстас, я Алекс.
        - Привет!  - неподдельно изумилась гримерша Маня Карякина.  - Ты откуда и зачем? Что, тебе снова нужно пробраться к Мюллеру под колпак?
        - Ага! Поможешь?
        - Как всегда!
        - Цены тебе нет, Карякина!  - искренне восхитилась я.  - Знал бы Джеймс Бонд, какое сокровище пропадает в нашей дикой глуши, уже выкрал бы тебя вместе с трюмо и чемоданчиком!
        - Давай руку,  - хихикнув, велела мечта Джеймса Бонда.
        Но я сначала вручила ей тортик и только потом позволила помочь мне забраться в окно.
        Тортики - это то, чем я расплачиваюсь с Маней за ее бесценные услуги. Денег с меня она брать не хочет, как я понимаю, из предусмотрительности: Маня сознает, что площадки для моих ролевых игр с переодеваниями расположены на пограничной полосе между похвальным трудовым энтузиазмом и предосудительным мошенничеством, и не хочет, если что, идти под суд в составе банды аферисток.
        Я ведь использую профессиональное мастерство Мани для того, чтобы в новых ярких образах проникать туда, куда журналистку Люсю Суворову не пускают. А в роли глухонемой побирушки, к примеру, я успешно собрала не только кучу денежной мелочи, но и эксклюзивную информацию для разгромного материала о нелегальной организации уличных попрошаек.
        - Ну, кем ты хочешь стать на этот раз?  - спросила Маня, с равным удовольствием принимающая вкусные тортики и новые вызовы.
        В разное время она делала из меня закрепощенную женщину Востока - посудомойку узбекской харчевни, элитную сотрудницу эскорт-агентства и гламурную помощницу модного и дорогого бизнес-тренера.
        - А преврати меня, добрая фея, в скромную доставщицу пиццы,  - попросила я мечтательно.  - И делай что хочешь, лишь бы меня в этом образе не узнали те, кто видит меня каждый день.
        - Коллеги?  - догадалась Маня.
        Она знает, что семьи у меня нет.
        - Они самые.
        - О’кей.  - Маня прищурилась и пошла вокруг меня плавной поступью заводилы хоровода.  - Будешь у нас длинноволосой рыжей девкой с бесчисленными конопушками и тремя жирными складками на животе…
        - Сразу с тремя?  - забеспокоилась я, побоявшись, что моя психика не выдержит такого превращения, я ведь слежу за фигурой.  - Может, плохого понемножку, начнем с одной складочки?
        - Одной складочкой не получится замаскировать твой запоминающийся бюст!  - ответила Маня, уплывая от меня в аппендикс костюмерки.  - А вот три жирные складки, расположенные одна под другой, визуально сгладят твой четвертый размер, изменив фигуру до неузнаваемости.
        - Изменяй.  - Я смирилась и подчинилась.
        Знаете ли вы, как преображает гибкую стройную фигурку велосипедная камера на талии? А три велосипедные камеры?!
        Кстати, если вам вдруг понадобится подобный опыт, имейте в виду: надевать велокамеры на себя нужно в сдутом виде, пока они неплохо тянутся, а накачивать воздухом с помощью насоса - уже на теле.
        - Отлично!  - довольно улыбнулась Маня, пощупав мои упругие «жировые складки» через ткань балахонистой белой майки с незатейливой надписью «ПИЦЦА», наскоро нанесенной гуашью по наборному трафарету.
        Майка пятьдесят какого-то размера запросто могла вместить профессионального баскетболиста или двух естественно-натуральных меня. С надувными кругами на талии я почти попадала в размер по объему, но не по длине: широкие рукава свисали почти до запястий, подол - до коленок.
        - И это прекрасно,  - заявила Маня, натягивая на меня четыре пары легинсов.  - Все, ты толстуха!
        - Какая-то я неправильная толстуха,  - отметила я, покрутившись перед зеркалом.  - У меня туловище, попа и ноги до щиколоток толстые, а шея, лицо и руки нормальные!
        - Ой, каких только уродин нет на свете!  - «успокоила» меня Маня.  - Но мы еще не закончили.
        Она заставила меня надеть грубые перчатки с обрезанными пальцами и щедро украсила мои руки от локтя до запястья кожаными браслетами, каучуковыми напульсниками и фенечками из бисера и разноцветных шнурков. Стройные щиколотки скрыли носки с отворотами и высокие кеды. Обувка, кстати, была на пару размеров больше, чем мне нужно, так что ноги при ходьбе я приволакивала.
        - Так и надо, у толстухи не должно быть легкой поступи,  - авторитетно сказала Маня.
        Лицо новоявленной толстухи она украсила богатейшей россыпью веснушек, которая скрыла мои черты не хуже густой вуали, аккуратные коричневые брови сделала густыми рыжими, а губы намазала какой-то жгучей мазью, и они сделались яркими, пухлыми и малоуправляемыми. Мне пришлось потрудиться, чтобы выговорить:
        - Ой, мамо!
        Украинский акцент объяснялся тем, что у меня, по ощущениям, были теперь не губы, а вареники.
        - Последний штрих!  - возвестила чрезвычайно довольная своей работой Маня и увенчала мою бедовую голову косматым оранжевым париком.
        Мне захотелось спросить, а как же тот клоун, который обычно его надевает, в чем же он сегодня выйдет на арену? Но говорить было трудно, поэтому я промолчала.
        Изобретательная Маня одним малороссийским акцентом не удовлетворилась и щедро наградила меня дефектами речи. Я переживала, как бы коллеги не узнали меня по голосу, а опытная фея-крестная легко решила проблему с помощью двух ватных шариков за щеками и одной зубной скобки.
        Ровно в полдень - часы на башенке, украшающей здание ТЮЗа, как раз бодро зазвенели - двери главного входа распахнулись, торжественно выпуская в мир рукотворное чудо - меня.
        Я бы предпочла тихо выйти через служебную дверь, но она оказалась узковатой для неповоротливой толстухи, не успевшей освоиться со своими габаритами. После того как я зацепила крутым боком икебану в напольной вазе и опрокинула столик вахтерши, Маня решительно развернула меня и в бесцеремонной манере деревенской пастушки погнала на выход через просторное фойе. Там я только банкомат задела, но ему ничего не сделалось - железный же.
        - Шпашыбо, до швыжанья, до новых вштрещ!  - признательно шепелявила я, адресуясь к Мане и вахтерше с уборщицей, которые увязались в сопровождение, явно желая досмотреть спонтанный мини-спектакль «Слон в посудной лавке» со мной в заглавной роли.
        - Шо с девкой? Больная она, шо ли?  - сочувственно поинтересовалась за моей широкой ныне спиной уборщица, явно попавшая под обаяние моей дефектной речи.
        - На всю голову!  - охотно подтвердила Маня.
        Мне захотелось показать ей кулак, но пальцы в митенках плоховато гнулись, и я лишь покачала растопыренной ладонью. Это сошло за прощальный жест.
        Еще сидя в кресле у гримерши - до того, как мою дикцию исказили привнесенные помехи,  - я по бабулиному телефону заказала пиццу «Четыре сыра», попросив доставить ее к памятнику Императрице Екатерине Второй. В нашем городе это популярное место встречи, там достаточно широкая площадь, на которой легко друг друга найти.
        Курьер - доставщик пиццы меня уже ждал, я легко опознала его по плоской квадратной коробке. Собственно, только коробка и выдавала в хорошо одетом парне придонный планктон сети общепита.
        - Джинсы Dolce & Gabbana, рубашка поло Lacoste, кроссовки из кожи питона от Кристиана Лабутена!  - мой здравый смысл мгновенно разобрал на части модный образ парня с коробкой, которой, по логике, не хватало логотипа «Луи Вьюиттон».  - Мы что-то упустили, доставка пиццы вышла в топ самых высокооплачиваемых занятий?!
        Подойдя поближе (мелкую детализацию змеиной кожи на кроссах иначе было не рассмотреть), я изумленно воззрилась на мажора с пиццей.
        Он ответил мне тем же.
        - Шо? Я опождала?  - слегка смутилась я.
        Когда радикально меняешь имидж, время летит незаметно…
        - Нет,  - ответил мажор, коротко взглянув на часы (Rolex, между прочим!).  - Но… Вы доставщица пиццы?!
        - Ну!  - кивнула я, заодно прицельно ткнув нижним подбородком в надпись, украшающую мою майку.  - И шоглашишь, я выгляжу в этом каществе убедительнее, щем ты!
        - Но…
        - Понятно, почему он работает курьером: у парня очень скудная речь,  - заметил мой здравый смысл.  - Возможно, он умственно отсталый.
        - Это давай, а это держи.  - Я деловито забрала у парня, скудного то ли речью, то ли умом, коробку с пиццей и сунула в нагрудный кармашек его поло деньги, не забыв добавить чаевые.
        - С такими щедрыми клиентами он всего за месяц заработает на новые фирменные шнурки,  - ехидно молвила моя совесть.
        - Шоглашишь, твои шнурки - не моя проблема!  - ответила я не совести, а напрямую парню, и он снова замер.
        Напряг, должно быть, свой скудный ум в поисках ответа на риторический вопрос.
        - Шпашибо, до швиданья, ушпехов тебе в труде,  - прошепелявила вежливая я, подавая убогому пример хорошего поведения.
        И зашагала знакомым путем к бизнес-центру, где размещается офис нашего медиахолдинга.
        Ярослав Писарчук, единственный наследник империи «Горпицца», проводил кошмарную рыжуху взглядом, полным такого острого интереса, какого давно не вызывали у него девицы модельной внешности.
        Славик не был извращенцем. Ему нравились красавицы, но лишь для короткого общения, преимущественно в горизонтальной плоскости. Вне базового курса геометрии Камасутры хорошенькие куколки не представляли интереса для юноши с пытливым умом.
        - В женщине должна быть изюминка,  - со знанием дела поучал сына папа, основатель и владелец широкой сети популярных пиццерий и кафетериев.  - А в этих что? Одни искусственные наполнители и ароматизаторы!
        Славик с папой не спорил. Старший Писарчук искренне желал сыну всего самого лучшего и уже дал ему превосходное образование. Правда, сокурсники по университету пять лет ехидно перевирали фамилию Славика, произнося ее как Пиццарчук, зато преподаватели были неизменно внимательны к студенту из состоятельной семьи. Умный Славик не наглел, добросовестно учился и обоснованно ожидал в ближайшем будущем получения красного диплома.
        - Вот и молодец,  - похвалил почти готового маркетолога заботливый папа, пристраивая его на преддипломную практику к семейному делу.  - Теперь изучай реальный бизнес.
        Признаться, Славик не ожидал, что начнет с такого низкого старта - с малооплачиваемой и неуважаемой должности курьера, но и это папино решение он принял безропотно. В том, чтобы лично пройти всю технологическую цепочку, были и смысл, и логика. Папа еще пожалел его, не поставив для начала на раскатку теста!
        - Ты маркетолог? Маркетолог. Давай, сам лезь в воронку продаж, щупай свою целевую аудиторию, рули конверсией в ручном режиме!  - напутствовал Славика папа, выдавая ему фирменную кепку и майку.  - Авось вблизи разглядишь прорухи менеджмента и новые возможности для роста продаж.
        Кепку и майку с логотипом «Горпиццы» Славик надевать не стал - сыновнее послушание тоже имело пределы, но на работу дисциплинированно вышел и вот теперь стоял в глубокой задумчивости в тени памятника, нервируя голубя, затрудняющегося с выбором одной неподвижной цели из двух имеющихся в наличии.
        Прочь от Славика по главной улице без оркестра, но с ритмичным топотом удалялась особа, относительно личности которой он никак не мог определиться, совсем как тот голубь.
        Кто она? Просто странная особа - или аферистка, прямо сейчас совершающая неведомую махинацию с прославленной пиццей благородного семейства Писарчуков?
        Славик, понимающий толк в одежде, был абсолютно уверен, что ни один нормальный человек просто так, из бескорыстного интереса, не станет наряжаться доставщиком пиццы. Никакого карнавала в городе не было. Может быть, кошмарная рыжуха паразитирует на раскрученном бренде, незаконно перепродавая изделия «Горпиццы»?
        Славик представил, какой ущерб наносит репутации компании страхолюдная самозванная курьерша, доставляющая клиентам уже остывшую пиццу с большим опозданием и по завышенной цене, и ему стало ясно, что мудрый папа был прав. Из кондиционированных помещений бэк-офиса тонкости живого дела не разглядеть, только в поле виден каждый колосок!
        Одернув модную рубашку, наследник пицца-царства двинулся вслед за подозрительной рыжухой.
        В двенадцать сорок пять я заняла исходную позицию за широким стволом платана в десяти метрах от нужного здания, ожидая начала обеденного перерыва и превозмогая желание с жадностью, подобающей моему новому образу толстухи, слопать кусок-другой ароматной пиццы из коробки, принесенной с собой.
        Пицца была куплена не для еды, но условный рефлекс - великая вещь: мой организм привык, что в тринадцать ноль-ноль его кормят каким-нибудь незатейливым фастфудом, и требовал соблюдать традицию.
        Сладострастно принюхиваясь, я уже сдвинула крышку с коробки, и тут вниз по ступенькам в знакомом задорном ритме зацокали каблучки Анжелки. Я выступила из-за дерева и улыбнулась ей во всю зубную скобку:
        - Ждраште!
        - Привет!  - Коллега недоуменно приподняла изящно очерченные брови и, не притормаживая, грациозно обошла массивное препятствие в виде толстой меня.
        Не узнала!
        Прекрасно.
        Я уверенно вошла в родное офисное здание и поднялась по лестнице на редакционный этаж. Вахтер наш, последовательно проводя в жизнь политику двойных стандартов, пропустил «доставщицу пиццы» без вопросов. Штатные сотрудники вынуждены постоянно доказывать свою личность этому церберу путем предъявления служебного удостоверения, а постороннему гражданину превратиться в человека-невидимку не так уж и сложно: для этого достаточно слиться с функцией и акцентировать ее атрибут.
        Я давно заметила, что люди в форменной одежде и с инструментом в руках не воспринимаются окружающими как личности. Вооруженная шваброй поломойка в халате, медсестра со шприцем наперевес и поигрывающий разводным ключом сантехник в комбинезоне врезаются в память только зрителям немецкого порно. В реальности на разносчика пиццы никто не обращает внимания - в лучшем случае внимание фокусируется на коробке с ароматным пирогом.
        Именно коробку, а не меня провожали заинтересованными взглядами мои коллеги, не убежавшие на обед. У нас в офисе это норма суровой жизни: редакционные дедлайны вечно рвут распорядок трудового дня в неровные клочья, так что даже в перерыв часть сотрудников остается на месте.
        Я неторопливо шествовала по коридору и заглядывала во все двери, забрасывая внутрь каждого помещения вопрос-гранату:
        - Пиццу заказывали?
        Из-за шепелявости, которой наградила меня гениальная гримерша Маня, получалось «Пишшу жакажывали?»  - данная формулировка требовала дополнительного времени на осмысление вопроса. Поэтому ответ я получала с задержкой, за время которой успевала осмотреть очередной кабинет и уловить пару-тройку фраз. С моим-то опытом жизни и выживания в этом коллективе даже по обрывкам случайных речей можно составить представление о текущей ситуации.
        Таким образом я узнала, что Катя из приемной увольняется по собственному желанию, Анна Васильевна из бухгалтерии лично готовит внука-девятиклассника к экзамену по математике и имеет ряд обоснованных претензий к Министерству образования, сисадмин Вася успешно вложил тринадцатую зарплату в биткоины, а у Верочки с радио и водителя Жоры служебный роман - последнее знание мне было явлено зримо: я застала парочку страстно целующейся в принтерной.
        А на вопрос про пиццу, кстати, в половине случаев ответ был положительный - ее хотели все, но я никому не отдала коробку, особо настойчивым зачитывая с бумажки имя воображаемого заказчика: Анжела Аракелова.
        Сглатывая голодную слюну, пиццелюбы отступали. Покуситься на Анжелкин заказ никто не рискнул - Аракелова не зря у нас носит гордое звание гламурной стервы. Съешь ее пиццу - она тебе мозг сожрет!
        Открыв дверь в родную редакцию, я гордо вопросила с порога:
        - Анжела?
        - А похож?  - умеренно удивился Саня Веселкин, отведя затуманенный взгляд от монитора.
        Руки от клавиатуры он не убрал, продолжая в диком темпе набивать какой-то экспрессивный текст - вряд ли статью, скорее пост в соцсети. Статьи свои Саня пишет обстоятельно, без спешки.
        - Не-не-не.  - Я помотала головой, отрицая сходство Сани с Анжелкой.
        Хотя какое-то - базовое - все-таки было: две руки, две ноги, одна отнюдь не светлая голова…
        - Мне Анжела нужна,  - сказала я, и Саня перестал стучать.
        Глубокая задумчивость из его взора не исчезла, но глаза несколько сузились, фокусируя взгляд на мне. Стажер Катюша с приклеенной к уху трубкой единственного в кабинете стационарного телефона тоже внимательно посмотрела на меня.
        - Идиотка, выбирай слова с шипящими, иначе тебя узнают по голосу!  - прикрикнул на меня здравый смысл.
        - Пишшу жакажывали?  - быстро исправилась я.
        - Пищу? Я бы не отказался от пищи!  - донеслось из угла.
        Услышав знакомый ненавистный голос, я вздрогнула, повернула голову и сквозь завесу чужих волос искоса посмотрела на Вадика:
        - Анжела?
        - Ты че, подруга?  - Вадик обиделся.  - Это же женское имя!
        - Ребята, отстаньте от девочки, не видите разве - она аутист,  - вступилась за меня пожилая редакторша финансовой газеты Любовь Сергеевна.  - Я слышала, городской центр занятости обязал предприятия предоставлять вакансии для таких людей, они чрезвычайно трудолюбивы и добросовестны…
        - Анжела!  - требовательно повторила я, поддерживая репутацию чрезвычайно добросовестного работника-аутиста.
        Благо совсем недавно наблюдала одного такого.
        - Анжела вышла! Будет после перерыва!  - Вадик зачем-то повысил голос, как будто предполагая, что так мне будет понятнее.  - Давай сюда пиццу, мы ей отдадим!
        - Не-не-не!  - Я убрала коробку за спину.  - Жакаж под рошпишь!
        - А еще они упертые, как бараны!  - несправедливо заклеймил всех трудящихся аутистов в моем лице гадкий Вадик.  - Господи, что за день такой неудачный! Телефон заблокирован, денег на пополнение счета нет, в долг никто не дает, и еще чокнутые в офис потянулись!
        - Не слушай его, детка, сядь вот сюда, на свободное место.  - Добрая Любовь Сергеевна указала на мой собственный рабочий стол.  - Подожди немного, придет Анжела - распишется в получении заказа. А тебе, Антипов, надо забыть про пиццу, пора худеть!
        - Кому худеть?! Мне худеть?! Зачем мне худеть?!  - с полоборота завелся Вадик, хватаясь за грудь, словно слова Любови Сергеевны поразили его в самое сердце.
        На самом деле, я думаю, он на ощупь оценил толщину слоя нагрудного сала.
        - Ну как зачем тебе худеть?  - охотно ковырнул чужую свежую рану Саня Веселкин.  - Чтобы девушки любили! Тебя же никто не любит, одна Люся такая дура была, да и та сплыла.
        - Чего это Люся дура? Люся не дура,  - вступилась за меня замечательная женщина Любовь Сергеевна, и я с трудом удержалась, чтобы не отвесить ей признательный поклон.
        - Особенно губа у нее не дура,  - съязвил Вадик.  - Свистнула ценности мирового значения и смылась по-английски!
        - Тогда уж по-молдавски,  - хмыкнул Саня.
        - А ну цыц!  - повысила голос Любовь Сергеевна.  - Сказано было - не болтать, вот и не болтайте!
        - Итак, информация о краже из редакции скифского золота подтвердилась, равно как и предположение о том, что начальство всем заткнуло рты,  - сделал правильный вывод из услышанного мой здравый смысл.  - Причем в содеянном действительно подозревают тебя.
        - Шволощ,  - с ненавистью прошептала я, глядя на Вадика.
        - Да, порочащую тебя информацию действительно распространяет Антипов,  - согласился здравый смысл.
        - А давайте мы его прямо сейчас убьем намертво?  - внес неожиданное, но, что скрывать, заманчивое предложение мой природный авантюризм.  - Очень удобный случай, грех его упускать: искать ведь будут рыжую толстуху с дефектами речи и мозга!
        - А у Люси как раз алиби - она в Молдавии,  - добавил здравый смысл, и я поняла, что он всерьез обдумывает поступившее предложение.  - Одна проблема - нечем нам гада убивать! Не пиццей же? Для этого она недостаточно зачерствела.
        Я пошарила глазами по столу и вздохнула.
        Дырокол, степлер, ручки, карандаши и перекидной календарь с юмористическими картинками - маловат у меня выбор смертельного оружия! Хотя… Добрый стальной дырокол, если им врезать с размаху, вполне способен заменить собой булаву богатырскую…
        Воображение услужливо нарисовало картину маслом «Замаскированная Люся убивает своего бывшего», нагло своровав идею у Репина с его бессмертным полотном «Иван Грозный убивает своего сына». Я помотала головой: в отличие от царя Ивана сжимать умирающего Вадика в объятиях я стала бы только в одном случае - если бы богатырского удара дыроколом ему оказалось мало и потребовалось додушить гада вручную.
        - Нет, нельзя его так просто убивать,  - решил здравый смысл.  - Надо сначала допросить! Подумаем, как это сделать…
        Но думать рядом с таким раздражителем, как Вадик, который затянул бесконечный монолог о том, какая Люся Суворова разнообразно подлая личность, у меня не получалось. Рука сама тянулась к дыроколу, мозг просчитывал траекторию, по которой тот полетит по типу баллистической ракеты «земля - Вадик»…
        - Уходим!  - решительно скомандовал здравый смысл.
        Я подхватила коробку с пиццей и пошла к двери.
        - Эй, куда?!  - прервал сеанс беспардонной клеветы мой бывший.
        Он явно рассчитывал, что перманентно худеющая Анжелка поделится с коллегами вредной, но вкусной пиццей.
        - В жад, вше - в жад!  - провозгласила я, пинком открывая дверь.
        - Деточка, как грубо!  - шокировалась добрая Любовь Сергеевна.
        Что грубо? Я вообще-то сказала: «В сад, все - в сад!»  - а она что подумала?
        А! Ой…
        Осознав, что мы с моим дефектом речи послали коллег, мягко говоря, в глубокий тыл, я покраснела и удалилась с ускорением.
        На пути к лифту меня опередил какой-то джентльмен в роскошной белой льняной рубашке. Разумеется, на нем было еще что-то, мужик не без порток явился в офис, но я заметила только рубашку - она была моей воплощенной мечтой.
        Общеизвестно, что все девочки любят мужские рубашки, и любящих своих девочек бойфрендов это только умиляет. Однако мне с бойфрендом крепко не повезло: Вадик - занудный скупердяй, у него снега зимой не выпросишь, не то что рубашку. А взять без спроса - нарваться на многочасовую воспитательную речь, которая стала бы идеальным методическим материалом для работников детской комнаты полиции, регулярно имеющих дело с юными воришками. Короче говоря, поживиться Вадиковыми рубашками мне не довелось, а Петрик хоть и щедр, но слишком строен, так что мне смысла нет покушаться на его гардероб.
        И вот теперь передо мной - буквально руку протяни!  - возникла Идеальная Мужская Рубашка.
        Причем укрывала она Идеальную Мужскую Спину.
        Не будь я в своем нынешнем образе умственно отсталой шепелявой толстухи бесконечно далека от воплощения Идеальной Женщины, непременно попыталась бы свести знакомство с обладателем всего такого мужского - шикарной рубашки и роскошной фигуры. А так - куда мне…
        Но у судьбы было свое собственное мнение на этот счет. Лифт задержался, и белорубашечник не уехал без меня.
        - Шпашибо,  - кокетливо прошепелявила я и, опустив глазки, приставным шагом вошла в кабину.
        - Пожалуйста,  - ответил шикарный белорубашечник, и я вздрогнула, узнав этот голос.
        Торопливо вскинула глаза - так и есть!
        Мою идеальную рубашку гордо нес по жизни на широких плечах Михаил свет Андреевич Караваев!
        - Мы знакомы?  - спросил он, встретив мой ошеломленный взгляд.
        - Упаси боже!  - брякнула я.
        - Только бы не узнал, только бы не узнал!  - забормотала моя паранойя.  - Не смотри ему в глаза!
        Взор мой послушно канул вниз, проехался по идеально отутюженной планке рубашки (интересно, Михаил Андреевич тоже пользуется утюжком для волос?), в районе поясного ремня стыдливо вильнул в сторону и зафиксировался на журнале в руке Караваева.
        Тут до меня дошло, зачем он явился в редакцию - забирал свежий номер журнала со своим интервью.
        А писала-то его я!
        Разумеется, мне тут же захотелось увидеть, как сверстан мой материал. Хорошо ли подобраны иллюстрации, отчетливо ли видно имя автора и много ли текста вырезал главный редактор, фанатично экономящий печатную площадь и одновременно бюджет на гонорары сотрудников, получающих деньги пропорционально объему текста?
        Конечно же, я остановила несвоевременный порыв отнять у Караваева его экземпляр журнала, но руки мои успели дернуться, и на пол посыпались какие-то бумаги.
        - Ты вместе с коробкой прихватила со стола конверты,  - запоздало проинформировал меня здравый смысл.
        Конвертов было два - один большой, явно с документами, второй обычный почтовый. Большой конверт почти совпал по ширине с коробкой, образовав что-то вроде двойного дна, а маленький лежал на нем, пока не спикировал на пол кабинки лифта прямо под ноги Караваеву. А тот, как настоящий джентльмен, нагнулся и подобрал оброненные дамой бумаги.
        - Сейчас прольется чья-то кровь!  - взвизгнула моя паранойя.
        Закон подлости явил себя во всей красе.
        На конвертах в графе «Кому» было разборчиво и крупно выведено: «Люсе Суворовой».
        - Ваше?
        Джентльмен Караваев переменился в лице и резко сменил тон, заговорив как убежденный люсененавистник.
        Я таких в своей жизни повидала, вот хотя бы Вадика взять в пример.
        - Нет! Да! Не ваше дело!
        Я вырвала из вражьих лап свои бумаги и нервно пнула двери лифта, побуждая их поскорее открыться.
        Как бы не так! Лифт у нас неторопливый, прогулочный.
        Караваев склонил голову к плечу, рассматривая меня с таким вниманием, словно я была загадочной картиной, а он - искусствоведом, определяющим, стоит ли пытаться реставрировать непонятное полотно или сразу пустить его на растопку.
        - Я курьер,  - сказала я, еще надеясь остаться неузнанной.
        - Доставка пиццы и почты, я понял,  - задумчиво кивнул Караваев.
        - Это сарказм?  - напряглась моя паранойя.
        - Дзинь!  - Лифт любезно сообщил, что мы прибыли на нижний этаж.
        Я вырвалась в разъезжающиеся двери, как призовая лошадь на старте скачек, и преодолела десять метров до выхода из фойе с подобающей скоростью. При этом мне изрядно мешали кеды не по размеру и пристальный взгляд, который ощутимо сверлил мою спину. Не знаю, как под его нажимом не лопнули мои надувные камеры!
        Воображение наскоро намалевало картину «Люся демонстрирует взрывной характер» (в центре композиции - компактный ядерный гриб, по холлу разлетаются клочья резины и белого льна), но мне было не до высокого искусства, я спешила скрыться с глаз Караваева.
        Кажется, это мне удалось. Оглянувшись на крыльце, я не увидела позади преследователя, но для пущей надежности пробежала по улице еще метров пятьдесят и только потом сменила рысь на шаг.
        Уффф… Заботливая Маня опасалась, не замерзну ли я в одной трикотажной майке поверх резинового уплотнителя. Куда там! Мне было жарко! Лицо вспотело, веснушки рисковали растаять и потечь.
        Чистый носовой платочек с искусно вышитыми по батисту буковками ФИО Ба Зины я перед уходом из дома положила в сумку, точнее в авоську. Еще точнее - в стеклянную банку, которую закрыла пластиковой крышкой. Теперь, чтобы добраться до платка, нужно было куда-то поставить коробку с пиццей, залезть в авоську, снять крышку, протиснуть руку в банку…
        - Целая эпопея!  - фыркнул мой здравый смысл.
        Я засопела. Рука в перчатке, браслетах и напульсниках с трудом пролезла в банку и там благополучно застряла.
        - Вот так в Африке местные жители ловят обезьян,  - невозмутимо просветил меня здравый смысл.  - Закапывают в землю кувшин с узким горлом, а в кувшин кладут орех. Обезьянка сует лапку в кувшин, хватает добычу и не может вытащить наружу кулачок, а бросить орех ей жадность не позволяет.
        Я поморщилась. С моими нынешними габаритами и мастью я походила не на обезьянку, а на разжиревшего орангутанга. А кому понравится быть толстым жадным орангутангом?
        Я поставила банку на лавочку, зажала ее между коленками и кое-как высвободила руку из стеклянной западни, заодно оставив внутри банки перчатку и браслеты. Осторожно, чтобы не размазать в стиле французских импрессионистов театральный грим на лице, промокнула пот на лице и шее, сунула уже несвежий платочек в карман, зачем-то огляделась и, зацепив взглядом свое отражение в недалекой зеркальной витрине, вновь ощутила легкое головокружение от успехов дружественной гримерши. Была я такая вся стройная симпатичная Люся, а стала рыжая волосатая гора - помесь Маши и Медведя!
        - Сядь на пенек, съешь пирожок!  - в тему посоветовал здравый смысл, сердобольно намекнув, что причина моего головокружения - не отвращение к своей новой внешности, а обычный голод.
        - И то дело,  - согласилась я, опускаясь на лавочку.
        Пицца в коробке уже остыла, но при этом не превратилась в подобие резиновой подошвы.
        Хорошая все-таки продукция у «Горпиццы», не зря ее хвалят!
        К слову, едала я хваленую пиццу в Риме, так там тесто то-о-оненькое, козий сыр кусочками с игральный кубик нарублен и тончайшие пластинки ветчинки общим весом пятьдесят граммов живописно распределены на трех квадратных метрах лепешки. Может, на Итальянщине так и надо, а у нас в отечестве хорошая пицца - это такая, кусок которой нужно держать двумя руками. Он тяжелый, и начинка, если бортики кусочка лодочкой не загнуть, падает на пол, образуя на нем изрядную горку.
        Я с аппетитом умяла три куска вкусного псевдоитальянского пирога, в процессе измазала руки и лицо, снова воспользовалась бабулиным платочком, повеселела и обозрела окрестности в заметно улучшившемся настроении. Ну и что, что я сейчас толстая, как копна, зато похудею в один момент, как не мечтают даже авторы модных диет!
        Тут я, кстати, оглядела популярную прессу, выставку которой являла собой витрина киоска Роспечати неподалеку, и ощутила желание приобрести экземпляр журнала со своей новой статьей.
        Ларек, сплошь увешанный периодикой, походил на кукольный домик, построенный для ребенка любящим папой - владельцем пункта сбора вторсырья из подручной макулатуры.
        Встав с лавочки, я подошла к киоску, заглянула в удивительно маленькое окошко и спросила удивительно большую (почти как я нынче) тетеньку внутри:
        - Свежий номер «Горящих туров» есть?  - Рвавшееся с языка «Кто, кто в теремочке живет?» я удержала.
        - Завтра будут «Горящие туры»,  - ответила прячущаяся в теремочке дюжая тетя.  - Возьмите пока «Курортный Олимп».
        - Лучше пирожок возьмите,  - посоветовала бабуля, притулившаяся с корзинкой в тени за углом ларька.
        Ее отношение к прессе выдавали и слово, и дело: бабуля заворачивала свою продукцию в обрывки нашей рекламной газеты.
        - А с чем пирожки?
        - С мясом.
        - А с каким мясом?
        Бабуля посмотрела на меня с укором:
        - Со свежим.
        - А кем оно было при жизни?
        - Не хочешь пирожка, так и скажи, зачем бедную бабушку обижаешь?
        Мне стало совестно. Стою тут такая, объем талии - как у неохватного африканского баобаба, и издеваюсь над щупленькой пенсионеркой! Нет чтобы молча поддержать рублем бизнес, малый ростом и оборотами, но отнюдь не годами!
        - Минуточку,  - сказала я бабушке и вновь продемонстрировала отработанный аттракцион - гвоздь сегодняшней программы: «Орангутанг Люся добывает орех из кувшина».
        То есть вынула из авоськи банку, сняла с нее крышку, извлекла из сосуда кошелек и достала из него деньги:
        - Дайте два!
        - Вот, сразу видно понимающего человека!  - засуетилась обрадованная старушка.  - И хамбургеры ей не нужны, и карточкой расплатиться не просит! Ест домашние пироги…
        - Хранит деньги в банке!  - с той же одобрительной интонацией закончил другой голос.
        Я обернулась, увидела рядом Караваева, взирающего на меня с доброй отеческой улыбкой, и ляпнула первое, что в голову пришло:
        - За мной не занимать!
        - Ты что? Сама все возьмешь?!  - восхитилась бабка.  - У меня еще три штуки осталось, бери, бери, ты ж моя хорошая!
        Бабуся на редкость сноровисто смотала вместительный фунтик, побросала в него свои пироги, вынула из моих похолодевших пальцев банкноты, всучила мне взамен газетный куль, вытерла ладошки о юбку и с легким ехидством объявила Караваеву:
        - А тебе, мил-человек, чего надобно? Али ты проверка какая? Так нет ничего у бабушки, гуляет бабушка, дышит свежим воздухом!
        Подхватив с земли опустевшую корзинку, она фланирующим шагом двинулась по аллее прочь от скульптурной группы «Приставала в Идеальной Рубашке и офигевшая Люся с пирожками».
        И пока Караваев, приподняв брови, с веселым удивлением созерцал бабкино дефиле в условный закат, я отмерла, быстро утрамбовала куль с пирогами в коробку с остатками пиццы и с ускорением двинулась в противоположном направлении.
        Ярослав Писарчук, наследник и ревнитель традиций пицца-империи, убежденно кивнул своим мыслям.
        Точно! Рыжая толстуха под видом продукции «Горпиццы» распространяет какие-то гнусные пироги, произведенные непонятно кем, неизвестно где и неведомо из чего!
        - Надо взять ее с поличным,  - решительно пробормотал Славик, зорко примечая на маршруте преступной толстухи кусты и деревья, позволяющие скрытно двигаться параллельным курсом.
        С поддержкой малого бизнеса я погорячилась. После незапланированной оптовой закупки бабушкиных пирогов у меня не осталось денег на трамвай!
        - О-о-о, пешим ходом с узелком на палочке по святым местам скитаться будем?  - мигом оценил перспективу мой здравый смысл.
        Великанские кеды оттягивали ноги чугунными ядрами, чужие волосы липли к потным щекам и лезли в глаза, банка в авоське делала «тук-тук-тук» по бедру в педантичной манере отвратительно назойливого почтальона Печкина. Понимая, что на долгий поход меня не хватит, я максимально сократила дальнейшую программу, решив шагать прямиком в места моей временной дислокации - в именьице.
        Пешим ходом путь был неблизкий, а в апреле темнеет рано. Солнце уже значительно скатилось по наклонной и больно било мне в глаза, когда я наконец подошла к своей калитке. Устало выдохнув, я неловко, левой рукой - на ней сохранилась перчатка - нащупала в колючих зеленях засов, отодвинула его и вошла во двор.
        За забором лежала полоса густой тени от домика. Попав в нее с залитой предзакатным солнцем улицы, я наполовину ослепла, но, к счастью, не оглохла. Шорох буйной растительности, потревоженной кем-то крупным, прекрасно расслышала!
        - Питт?
        Брехливый пес не отозвался, что было для него совершенно нехарактерно, и мой здравый смысл не задержался с выводом:
        - Это не Питт!
        - А кто?  - вякнула паника.
        - Потом разберемся!  - крикнул природный авантюризм.  - А ну-ка, расступитесь!
        Он вырвался на передовую, и за случившееся далее я, честное слово, не в ответе.
        Наверное, не надо было поутру практиковать китайские боевые искусства с ручной кладью…
        Рука сама осуществила широкий замах.
        Авоська с банкой взлетела по дуге, обрушилась на жасминовый куст, с треском ломая хрупкие веточки нежной зелени, и настигла цель в среднем ярусе растительности.
        Цель мучительно выдохнула:
        - Х-хы-ы-ы…  - и пала плашмя.
        Я подтянула к себе боевую авоську, оглядела ее со смесью страха и изумления (надо же, банка не разбилась!), отбросила в сторону (надо же, опять не разбилась!), осторожно подобралась к пораженной цели и с высоты своего роста на цыпочках опасливо взглянула на нее.
        - Ой, а кто это?  - с детским интересом вопросил мой природный авантюризм.
        - Мама!  - пискнула паника.
        - Нет, ну точно не мама! Может, олень? Они очень вкусные жареными,  - высказался обычно гораздо более здравый смысл.
        Ножкой с вытянутым носком я осторожно потрогала коричневую замшевую спину.
        - Нет, не олень, я вижу швы на замше,  - с неприкрытым сожалением заметил здравый смысл.  - Люся, не хочется тебя огорчать, но ты зашибла человеческую особь.
        Я присела, подрагивающими руками разгребла подорожник и лютики: да, особь. Да, человеческая. Две ноги, две руки, одна разбитая голова…
        - Да ладно, уж прям разбитая! Так, слегка коцнутая!  - попытался успокоить меня здравый смысл.  - Ну, кровит немного, но дырки же нет, мозги наружу не лезут!
        - Гау! Гау-гау-гау!
        Из-под забора, оглашая место трагедии диссонирующим ситуации мажорным лаем, вынырнул рыжий пес.
        С откровенным удовольствием поправ лапами поверженную особь, он дал понять, что не заткнется, пока не получит награду за верную службу. А какая же она, спрашивается, верная, если на территории посторонний обнаружился?!
        - Спасибо, что хотя бы не воешь над ним,  - угрюмо молвила я, доставая бабулькин кулек с пирогами.  - Все, тихо, цыц! Не привлекай к нам внимание мировой общественности.
        Честно скажу, я растерялась, не понимая, что делать.
        Звонить в полицию с сообщением, что в мое домовладение проник неизвестный? А вдруг это как раз местный участковый в штатском? Пришел познакомиться, узнать, как тут моя жизнь, и чуть со своей не расстался.
        Перевернуть жертву боевой авоськи я не решилась, а по одному густо заштрихованному травой профилю опознать вторженца не смогла.
        - Надо бы оказать пострадавшему, кем бы он ни был, первую помощь,  - рассудил здравый смысл.  - Я бы посоветовал вызвать «Скорую», но пока она сюда приедет, пациент скончается от старости. Вроде у бабули были где-то йод и зеленка?
        Я согласилась, что накапать на мозги потерпевшему зеленкой - мысль неплохая. Вреда от этого не будет, пользы для его здоровья, вероятно, тоже, зато обширное цветное пятно на голове раненого зримо продемонстрирует суду и следствию, что я в меру скромных сил и скудного ума пыталась о нем позаботиться. Можно надеяться, что это смягчит мою вину.
        Заботливо прикрыв голову потерпевшего свежим лопушком, я заторопилась в дом искать зеленку и по пути подобрала в траве победоносную авоську.
        Зря.
        В сказках, помнится, были сапоги-скороходы и скатерть-самобранка, а у меня оказалась авоська-самоубиванка.
        Когда через забор во двор именьица кулем перевалилась еще какая-то человеческая особь, авоська народной войны не сплоховала, сама оперативно взметнулась и метко опустилась на макушку второго незваного гостя!
        Поскольку после неумелого штурма забора он приземлился на четвереньки, окончательно пасть мордой лица в траву ему оказалось незатруднительно. Бряк - и расползлись ручки-ножки!
        - Гау?  - в образовавшуюся паузу почтительно и опасливо вопросил мой приемный пес Питт, сев на попу и вздернув уши.
        Мол, а не сдурела ли ты, добрая женщина?
        - Ну, ты, мать, даешь!  - восхитился мой здравый смысл.  - Прям амазонка садово-огородного товарищества! Афина-воительница! Взмахом царственного авосечного пурпура легко повергла к своим ногам и первого встречного, и второго тоже!
        Тут мне очень захотелось взвыть, как кровный родич Питта, но я удержалась. Потом повою, на тюремных нарах. Там у меня будет мно-о-ого времени на раскаяние и рефлексию, пожалуй, несколько лет мне дадут. За двойное-то убийство!
        - Какое убийство, они оба живы! Беги за зеленкой, зарабатывай себе уменьшение срока!  - не дал мне раскиснуть здравый смысл.
        Зеленку я нашла в буфете. Пузырь темно-коричневого стекла содержал, наверное, целый стакан раствора бриллиантовой зелени обыкновенной.
        - Отлично, тут на десятерых раненых хватит!  - обрадовался здравый смысл.
        Пришлось поплевать через левое плечо, чтобы не накликал.
        Я нашла карандаш, намотала на него клок ваты, соорудив слегка уменьшенную копию орудийного шомпола образца Отечественной войны 1812 года, загодя выдернула из бутылочки тугую пробку и мелкими шагами, чтобы не расплескать раствор бриллиантовой зелени необыкновенный, поспешила к месту упокоения… Ой, оговорилась! К месту залегания раненых.
        Я как раз мимо калитки семенила, когда над ней внезапно возникла голова, из уст которой совершенно неожиданно для меня прозвучало радостное:
        - Ага! Вот ты и попалась!
        Определенно, мне что-то надо делать с руками. Они такие непослушные! И прям криминальные какие-то, как будто вообще не мои. Как будто это руки мафии, пересаженные мне черными трансплантологами!
        Легкий взмах левой руки отправил фонтанчик ядреной зеленки на встречу с розовой (до того) физиономией нового персонажа. Следом стрелой суперметкого Вильгельма Теля полетел карандаш с ватным набалдашником. Угодил точно в глаз!
        - Ой! Ай! Твою мать, Люся!
        Услышав свое имя, я опустила полы длинной майки, уже подобранные для спасительного бега с препятствиями.
        Обернулась.
        Присмотрелась к перекошенной одноглазой зеленой харе над забором.
        На первый взгляд это был легендарный полководец Кутузов в роли Шрэка. Или наоборот.
        На второй я уловила сходство с…
        Потом одноглазый Шрэк с ревом проломил собой древний штакетник, и я уверенно опознала Идеальную Мужскую Рубашку.
        Как же все-таки замечательно, что густая назаборная зелень защитила ее непорочную белизну от зеленки! Морду она, правда, не защитила, но эту морду мне и не жалко было ничуть.
        - Караваев!  - завопила я, найдя наконец отдушину.  - Ты-то что здесь делаешь?!
        - Это ты что здесь делаешь, Суворова?!  - ответно завопил чей-то там (точно не мой) Идеальный Мужчина.  - На дворе трава, на траве тела - ты от разбоя на большой дороге к массовым убийствам перешла, ненормальная женщина?!
        - Да они живые!
        - А по виду и не скажешь!
        - А не надо судить по виду! Кхгм,  - я откашлялась и понизила голос до нормы.  - Вообще судить не надо. Хотелось бы как-то решить все в досудебном порядке…
        - Так, дай-ка я сам восстановлю картину событий.  - Караваев встал так, чтобы видеть оба тела в зеленях.
        Услышав из уст дилетанта слово «картина», мое воображение презрительно хмыкнуло.
        - Вы втроем пришли грабить хату, но не поделили добычу?  - выдал версию Караваев.
        Я хмыкнула под суфлера, в роли которого выступило воображение.
        - Эти двое напали на тебя, но не поделили добычу?
        - Что-то заклинило тебя на добыче. Сам-то зачем явился?  - я перешла в наступление.
        - Да за тобой же!
        - В смысле?
        - Шел я за тобой! Интересно мне было, почему у тебя вместо официального пресс-тура секретный марш-бросок в камуфляже!
        - И?
        - И мне по-прежнему это интересно!
        Караваев наконец проморгался и уставился на меня честными-пречестными лазоревыми глазками.
        Я нервно хихикнула.
        Голубенькие глазки весьма занятно сочетались с зеленой кожей.
        - Люся, как и зачем ты докатилась до жизни такой?  - прочувствованно вопросил Михаил Андреевич Караваев-Шрэк.
        - Так. Мне надо подумать!  - Я схватилась за голову. Пальцы запутались в искусственных волосяных спиральках, я сдернула парик и отшвырнула на траву.  - И переодеться!
        - О! Явление Люси народу!  - обрадовался Караваев.
        Я хмуро посмотрела на него (тоже мне, люсепоклонник!), строго велела:
        - Стой тут, с этого места ни шагу!  - и пошла в домик.
        - А что? Ты заминировала грядки?  - заволновался Караваев.
        - Р-р-р!  - бессильно прорычала я.
        - Р-р-р-гау!  - развил подсказку рыжий пес Питт.
        - Правильно,  - одобрила я.  - Смотри за ним!
        Сбросив на пороге тяжелые длинномерные кеды, от которых у меня уже болели голени, я пробежала в спальный закуток и торопливо избавилась от карнавальных тряпок и убедительного сходства с резиновым человеком - символом компании «Мишлен». Стащив с себя надувные камеры, я запулила их в угол и сладострастно потянулась перед зеркалом, отразившим нормальную Люсю.
        Боже, как здорово быть стройной и красивой!
        Что особенно приятно, в чемодане, собранном еще для Молдовы, не закончились чистые вещи, так что я проворно переоделась в джинсики и легкий свитерок.
        Снова полюбовалась в зеркале нормальной собой.
        Вот оно, счастье!
        Омраченное только двумя полутрупами и одним свидетелем…
        - Да какой он свидетель, что он там видел?  - ворохнулся мой здравый смысл.
        - О, что я вижу!  - донеслось из основной комнаты.
        Ба Зина ее с претензией именовала гостиной. Предполагалось, что гости туда приходят званые.
        Я выступила из своего закутка, загодя скрестив руки на груди. Сердито посмотрела на незваных гостей - Караваева и Питта. Второй, как я и велела, неотрывно смотрел на первого, но при этом что-то дожевывал и верноподданнически махал хвостом. Предатель! Я ли не кормила тебя пирожками с котятками!
        - Что вы тут делаете?
        - Любуемся.  - Караваев подвинулся, открывая мне вид на стену, увешанную фотографиями в рамочках.
        В центре композиции красовался любительский фотопортрет малолетней Люси. Загорелое, чумазое, со сбитыми коленками существо непонятного пола, одетое в застиранные до полной невнятности ситцевые трусы, горделиво восседало на допотопном мопеде.
        - Мопед не мой,  - зачем-то сказала я.
        - Я уже понял, ты не дружишь с техникой,  - кивнул Караваев.  - Все по старинке, все вручную… Кстати, что ты планируешь сделать с телами? Закопаем их в огороде?
        Мне понравилось, что он сказал не «закопаешь», а «закопаем», ясно дав понять, что тоже возьмется за лопату, но мне не понравилось слово «тела». Поэтому я возмутилась:
        - Они же еще живые!
        - Уверена?
        Караваев сделал озабоченное лицо и вышел во двор, пес ускакал за ним.
        Я снова напряглась, ожидая результатов инспекции.
        - Гав-гав!
        - Остался только один!  - бодро покричали мне со двора.
        В голосе Караваева никакой скорби не чувствовалось, наоборот, мне показалось, он доволен. Наверное, соскучился по землеройным работам, лопату не держал в руках со времен детсадовской песочницы, рад возможности прокачать навыки.
        А у меня чуть сердце не остановилось.
        Один зашибленный умер! У меня на руках труп! Я убийца! Накрылась моя молодая жизнь медным тазом!
        - Иди сюда, надо разобраться со вторым!  - позвал меня похвально неунывающий Караваев.
        Я аж подпрыгнула, стартуя во двор. Как он собирается разбираться со вторым? Хочет и его упокоить?!
        На подрагивающих ногах я выступила из домика, у порога машинально обувшись в достославные резиновые сапоги.
        Чай, на мокрое дело иду, надо подобающе экипироваться.
        Караваев и Питт, оба на четвереньках, внимательно изучали распростертое тело - то, второе.
        Первого не было видно.
        - Ну, закопать его с такой скоростью не смог бы и бульдозер,  - рассудил мой здравый смысл.
        Я искательно огляделась, отметила, что прореха в заборе расширилась, а обломанные штакетины торчат уже не внутрь, а наружу, и искренне обрадовалась. Значит, первое тело покинуло нас по наилучшему из возможных сценариев! Само воздвиглось и тихо, без прощания, обид и претензий, ушло не на тот свет, а просто со двора.
        - Надеюсь, у тебя еще осталась зеленка?  - обернувшись на легкий шум, производимый радостно приплясывающей мною, спросил Караваев.
        - Для тебя или для него?  - пошутила повеселевшая я.
        - Мне, спасибо, уже достаточно,  - едко молвил Караваев.  - А вот товарищу надо ссадину обработать, а потом мы его перевернем фасадом вверх и рассмотрим.
        - Тыл ты уже хорошо рассмотрел?  - снова пошутила веселая я и подмигнула задорно.
        - Вот не надо опять этих гнусных намеков!  - обиделся Караваев.  - У меня совершенно нормальная ориентация!
        - Эх, молодо-зелено!  - хохотнула я.
        - Не так уж я молод.
        - Зато уж как зелен!  - Я не выдержала и заржала.
        - Люся, тебе тоже надо к доктору, у тебя нервы ни к черту!
        - Что правда, то правда.
        Я прекратила нервный ржач, нашла в траве пузырь с остатками зеленки и сотворила новый мини-шомпол из обломанной веточки и клока ваты. Караваев вытянул из кармана бактерицидный пластырь.
        - Что?  - спросил он, встретив мой удивленный взгляд.  - Я туфли купил неудачно, они мне пятки натирают.
        - Такой большой мальчик - и сам покупаешь себе туфли? Жениться не пробовал?  - спросила я, склоняясь над павшим.
        Зеленка из бутылька не вся ушла на караваевскую морду, на дне осталось достаточно, чтобы закрасить ссадину на голове незнакомца.
        - Пробовал,  - ответил мне Караваев, красиво, крест-накрест, залепляя позеленевший фрагмент чужого скальпа своим пластырем.  - Даже дважды, но без толку.
        - Надо было волосы вокруг раны выбрить,  - с опозданием спохватилась я.  - Снимая пластырь, пациент немного полысеет.
        - Будет жив - волосы отрастут, а не будет жив - кто там увидит его лысину в позиции «лежа в гробу»,  - своеобразно проявил оптимизм Караваев.  - Так, ты придерживай голову и подложи под нее что-нибудь, а я его переверну.
        Я живенько соорудила импровизированную подушечку из лопушков. Дюжий Караваев без видимых усилий перевернул пациента, и мы с интересом уставились на полностью открывшуюся нам физиономию.
        - В первый раз его вижу,  - вдоволь насмотревшись, заявила я.
        - Я тоже.
        - Конечно, он же не к тебе во двор залез! Ясно, что это мог быть только мой знакомый, никак не твой!  - рассудила я.  - Но он незнакомый… Давай карманы обшарим, может, там документы есть?
        - Ага, верительные грамоты в ассортименте!  - съязвил Караваев.
        Разумеется, никаких документов в карманах стукнутого незнакомца мы не нашли. Там были только деньги без бумажника - несколько смятых купюр - и складной нож швейцарской фирмы.
        - Отличная вещица,  - так и сяк повертев добычу, заметил Караваев.  - Многофункциональная!
        - Конфискуем на время.  - Я забрала у него нож и сунула в свой карман.  - Не стоит вооружать непонятно кого. Неизвестно еще, что он хотел тут делать со своим ножом.
        - Морковки накопать?  - предположил Караваев.  - Кстати, раз уж зарывать на грядках никого не надо, давай решим, что будем делать дальше? Выбросим этого мутного типа прочь со двора, пребывание на котором ему никто не санкционировал?
        - Тебе тоже,  - напомнила я и задумалась.
        Никакого доверия к Караваеву я не испытывала, по молдавскому делу с попыткой моего убийства он у меня вообще главным подозреваемым проходит…
        - Гони его в шею!  - задергалась моя паранойя.  - Где наша банка? Выбей вражину со двора!
        - Ни в коем случае!  - возразил мой здравый смысл.  - Он может побежать в полицию, которая и без того уже ищет Люсю Суворову в связи с пропажей скифского золота, и нажаловаться, что ты тут массово наносишь людям телесные повреждения банкой…
        - Так что, выносим тело?  - перебил мои размышления Караваев.
        Я посмотрела на поверженного типа.
        А тип уже не выглядел жмуриком. Он ровно дышал и даже порозовел.
        - Не исключено, что он снова побледнеет и перестанет дышать, если останется без всякого медицинского наблюдения, так что не советую выбрасывать бессознательного пациента на дорогу, суду это не понравится,  - сообщил свое авторитетное мнение мой здравый смысл.
        Я вздохнула.
        - В сарайчике есть раскладушка,  - с этими словами я проследовала к упомянутому строению.
        Караваев, конечно же, увязался следом.
        - В сарайчике много чего есть!  - уважительно присвистнул он, заглянув в бабулино хранилище чего-только-можно через мое плечо.
        - Кроме свободного места, где можно было бы поставить раскладушку,  - уныло согласилась я.
        Укладывать подозрительного типа в домике мне не улыбалось, но не во дворе же ему ночевать?
        - Не беспокойся, я буду за ним присматривать всю ночь до самого утра,  - великодушно пообещал Караваев.
        - То есть? У нас в домике будут ночевать сразу ДВА подозрительных типа?  - живо смекнул, к чему дело идет, мой здравый смысл.
        - Ну, нет!  - возроптала я.  - Караваев, кто-кто, а ты точно не бездомный, так что иди восвояси!
        - Какие у меня могут быть свояси с таким лицом? Болотные кущи? Ты только посмотри на меня, Люся!
        Я посмотрела и не удержалась - хихикнула.
        - У меня морда зеленая, как у жабы!  - с несколько избыточным, по-моему, надрывом озвучил очевидное Караваев.  - Как я такой по городу пойду?
        - Ну, полведра тонального крема…
        - Не вариант!
        - Хиджаб?
        - Никогда! Я уже говорил про нормальную ориентацию!
        - Одноразовая медицинская маска и глубоко надвинутый капюшон? Я тебе чистую наволочку дам, из нее получится чудесный головной убор…
        - Дай тогда мне уже сразу и косу на плечо для полноты пугающего образа! Нет, Люся, с такой мордой я на люди не выйду, даже не надейся. Пока зеленка не смоется - я весь твой!
        - А ночью?
        - Ночью тем более твой!
        Я рассердилась:
        - Я говорю, а если ночью пойти? Кто твою морду в темноте разглядит?
        - Кто разглядит - тому каюк,  - вздохнул Караваев, изобразив смертельный взмах воображаемой косой.  - Только представь: ночь, тишина, из темноты к тебе выходит крупный такой зеленый человечек… У него, может, самые добрые намерения, а у тебя однозначно инфаркт. Нет, Люся, мы не будем рисковать здоровьем и жизнью посторонних людей, на твоей совести уже есть один незнакомец, балансирующий на грани жизни и смерти, не отягощай свою карму еще больше!
        - У меня тоже есть аргумент за то, чтобы оставить Караваева в именьице,  - неожиданно высказался мой здравый смысл.  - Есть такая мудрость: держи друзей близко, а врагов еще ближе. С учетом того, что статус Караваева в данном случае крайне смутен и непонятен, имеет смысл сковаться с ним одной цепью.
        - Убедил,  - вздохнула я.
        Просто устала спорить.
        Вообще ужасно устала!
        - Раскладушку в гостиную. Пациента на раскладушку. Ты спишь на кушетке рядом с ним. И чтоб я никого из вас ночью не слышала! Всем все ясно?  - Я обвела грозным взором присутствующих.
        - Так точно!  - щелкнул каблуками Караваев.
        - Гау,  - сказал Питт.
        Пациент отмолчался.
        Я повернулась и пошла в дом, мечтая рухнуть в кроватку и забыться сном, хотя бы чуть менее кошмарным, чем текущая действительность.
        С треском задернув занавесочку, символически отделяющую спальный закуток от комнаты-гостиной, ныне пониженной в статусе до ночлежки, я бухнулась на кровать и закрыла глаза.
        - Спи, моя радость, усни!  - заботливо напел мой здравый смысл.  - В доме погасли огни! Тело тихонько лежит! Мишка за телом следит!
        - Спать!  - сказала я, требуя прекратить концерт.
        Внутренний голос просьбу понял и заткнулся.
        Зато возник внешний голос.
        - А белье?  - громким шепотом спросил он.
        - Предпочитаю спать голой,  - пробормотала я уже в полусне.
        - Всецело одобряю,  - внешний голос стал громче, потому что его источник приблизился.  - Могу помочь раздеться.
        - Караваев!  - Я со стоном разлучила голову и подушку.  - Чего тебе нужно?
        - Во-первых, постельное белье…
        - В комоде под образами.
        - Во-вторых, мне нужен ужин.
        - Хорошо рифмуешь,  - машинально похвалила я.  - Где-то во дворе лежит коробка, а в ней половина пиццы, найди ее…
        - Поздно, пиццу уже нашел твой пес.
        - Тогда сделай себе омлет и чай. Яичный порошок, сухое молоко и чайная заварка в банках на столе у плиты, вода в колонке во дворе, удобства, кстати, там же…
        - Спартанка ты, Люся!  - Занавеска прошуршала, оповещая меня об уходе Караваева.
        - Амазонка,  - поправила я и тут же уснула.
        Разбудил меня волшебный запах кофе.
        - Зая, мне капучинку!  - попросила я, спросонья вообразив, будто лежу в своей постельке, а Петрик колдует на кухне у кофемашины.
        - Держи,  - с моей протянутой рукой состыковался картонный стакан.
        Я машинально взяла его, автоматически отхлебнула, оценила безупречный вкус заказанного напитка, открыла глаза и одобрительно посмотрела на украшающий стакан знакомый логотип кофейни.
        Через секунду до меня дошло:
        - Караваев! Откуда кофе?!
        - Я позвонил водителю, он привез,  - донеслось из гостиной.  - Есть еще свежие круассаны и большой сэндвич с салями, могу им с тобой поделиться…
        - Поделись со мной лучше информацией!  - Я встала с постели и свободной от стакана с кофе рукой отдернула занавеску так решительно, что оборвала пару колец.  - Расскажи, почему ты не уехал со своим водителем, а продолжаешь сидеть тут, у меня? Доставка на личном транспорте решила бы вопрос с зеленой мордой!
        - Ни в коем разе! Я не смог бы пройти к себе в квартиру мимо дежурной консьержки, это чувствительная пожилая женщина со слабым сердцем!  - Караваев решительно помотал головой, и с его мокрых волос во все стороны полетели сверкающие капельки воды.
        Похоже, Мишаня принял водные процедуры у колонки во дворе. Интенсивность цвета зеленой морды это, впрочим, ничуть не уменьшило.
        - К тому же я тоже хочу знать, кто этот подозрительный товарищ и что ему нужно было в твоем огороде.  - Караваев ловко перевел стрелки на ушибленного типа.
        - Как он?
        Я подошла поближе к раскладушке пациента-арестанта.
        - Спал как убитый, но еще живой,  - неизящно, но лаконично выразился добровольный надсмотрщик.  - По-моему, даже очнулся, но притворяется бессознательным. Видишь, ресницы дрожат.
        - Эй, там, на раскладушке!  - позвала я недобрым пиратским голосом.  - Тебе не уйти от ответа, так что прими свою суровую судьбу достойно, а не ерзая, как червяк!
        - Люся, по-моему, он хочет пи-пи,  - подсказал мне Караваев.
        - Пи-пинка хорошего?  - предположила я и несильно пнула раскладушку.
        Ой, как взвился с нее пациент! Как совсем здоровенький!
        Вскочил и заплясал в классической позе футбольного защитника.
        - Во двор и налево, там увидишь!  - поймав его искательный взгляд, сочувственно сказал Караваев.
        Больной, который уже явно здоровый, признательно кивнул и вымелся из домика.
        - То есть пыток не будет,  - понял мой здравый смысл.
        - Хоть проследи, чтобы он не утек,  - вздохнула я.
        - Весь не утечет!  - Караваев подхватил с пола незабвенную алую авоську-самоубиванку и, покачивая ею с прозрачным намеком, тоже вышел.
        Я цапнула со стола круассан и встала в дверном проеме, держа в поле зрения весь двор.
        Мишаня из деликатности занял позицию не под самой дверью уборной, а в паре метров от нее, но так, чтобы перекрыть пациенту-арестанту стратегическую тропинку к пролому в заборе.
        Я тоже бдила, не собираясь расставаться с незваным гостем раньше, чем он отрекомендуется и объяснится.
        Гость же, закончив свои дела в домике неизвестного архитектора, выступил из него со светлой улыбкой и вежливыми словами:
        - Доброе утро! Подскажите, а где это я?
        Мы с Караваевым переглянулись.
        - Начнем сначала,  - качнув авоськой, предложил Мишаня как более терпеливый.  - Ты кто такой?
        - Я… Эм-м-м…
        - Эммануил?  - подсказала я, хотя на Эммануила товарищ был не похож.
        - Правильный Эммануил должен идти по жизни в лаковых туфлях и смокинге,  - охотно согласился со мной здравый смысл.  - А на этом шмотье с китайского вещевого рынка.
        - Я не знаю,  - неправильный Эммануил развел руками.  - Не помню!
        - Не помнишь, кто ты?  - прищурился Караваев.  - То есть спрашивать, откуда ты и зачем, тем более бесполезно?
        - А вы меня не знаете?  - с надеждой спросил этот, который… Ладно, пусть пока будет Эммануил.  - Раз я тут, у вас, значит, родственник или хотя бы знакомый…
        - Парень, посмотри на меня. По-твоему, мы с тобой похожи?  - фыркнул Караваев.
        - Не знаю. У вас лицо зеленое. У меня тоже?  - Эммануил пощупал свою физиономию.
        Я вспомнила, что он не вымыл руки после уборной, и скомандовала:
        - Миша, полей ему, пусть руки помоет, нам тут только кишечных инфекций не хватало вдобавок к амнезии!
        Караваев послушно покачал рычаг колонки.
        Эммануил освежился.
        Оба уставились на меня, явно ожидая дальнейших распоряжений.
        - Что?  - Я сама не придумала, о чем бы распорядиться.  - Эммануил, иди в дом, на гвоздике за дверью висит полотенце. Миша, на минутку…
        Я придержала Караваева во дворе, чтобы разделить с ним ответственность:
        - Я говорила, надо было выбросить его еще вчера! А теперь что с ним делать?
        - Я могу вызвать водителя и отправить парня в больницу, но там непременно поинтересуются, как он получил свою травму. Тебе оно надо?
        - Ну…  - Я почесала в затылке и вспомнила, что еще не причесывалась и даже не умывалась.  - А он же не помнит, как получил свою травму, значит, не скажет, что это я его треснула?
        - Памяти свойственно возвращаться,  - пожал плечами Караваев.
        - Тогда надо еще подержать его тут, может, память не задержится с возвращением, и я получу ответы на свои вопросы,  - решила я.
        - Свежо предание!  - фыркнул мой здравый смысл.
        - Вот, кстати! Надо бы и мне освежиться!  - Я предпочла подумать о простом и понятном.  - Караваев! С тебя ведро воды! Накачай, занеси в дом и оставь в моей спальной нише.
        - Барыня мыться изволят,  - с укором молвила моя совесть, оценив типичные интонации помещицы-крепостницы.
        - Пожалуйста!  - громко добавила я.
        - Эммануил! Бери ведро, качай воду!  - Помещик Караваев тоже быстро нашел себе крепостного.
        Я дождалась, пока водица для моего омовения будет доставлена в спаленку, и удалилась туда же со словами:
        - А вы сидите тут и не подглядывайте!
        - Да зачем нам?!  - искренне возмутился Караваев.
        - Да, за чем нам там подглядывать?  - обидно высказался из-за его плеча осмелевший Эммануил.
        - То есть ты хочешь сказать, что наша Люся не в твоем вкусе?  - обернувшись, тут же уточнил у него Караваев.
        Я невольно отметила очередную удачную рифму.
        - То есть можно надеяться, что ты влез к ней во двор не для того, чтобы под покровом ночи в садово-огородном уединении бессовестно посягнуть на девичью честь?  - максимально развернул свой вопрос Мишаня.  - Люся, ты слышишь? Похоже, парень не насильник!
        - Уже хорошо,  - пробормотала я, яростно полощась в тазике.
        Использованную воду я вынесла и широким жестом выплеснула на грядки, после чего с грохотом водрузила ведро на деревянные козлы, просторную поверхность которых Ба Зина использовала для сушки слив и абрикосов, а на ведро поставила таз.
        В целом конструкция напоминала тупую башку в каске.
        Я не сдержалась и бухнула по ней кулаком.
        Над именьицем поплыл медный звон.
        - Умеешь ты, Люся, дать по кумполу!  - восхитился Караваев.
        - Это да,  - с готовностью согласился с ним Эммануил, осторожно потрогав свою голову.
        Я нахмурилась.
        - Ваша почта, мадам!  - Караваев сменил тон и подал мне два изрядно помятых и испачканных конверта.
        Я с недоумением посмотрела на надорванный край, явно хранящий отпечатки чьих-то зубов.
        - Это не я, это собака,  - поспешил откреститься от невысказанного обвинения Караваев.  - Она вчера нашла твою суму бродячей нищенки и проявила деятельный интерес к ее содержимому. Пиццу съела, конверты немножко пожевала.
        - Это не она.
        - А кто?!  - Караваев огляделся.
        - И не я!  - поторопился заявить Эммануил.
        - Собака не она, а он,  - объяснила я.  - В смысле, он - пес. Зовут Брэд Питт.
        - И откликается?  - заинтересовался Караваев.
        - Нет,  - вздохнула я.  - Никогда!
        - Да уж, звала ты Брэда Питта в свои девичьи сны, звала, а он хоть раз пожаловал бы!  - вздохнул мой здравый смысл.
        Я нахмурилась, заподозрив, что надо мной коллективно издеваются, и с тоской протянула:
        - Злые вы, уйду я от вас…
        И ушла в домик. Там заварила себе чаю в любимой с детства кружке с Чебурашкой, просторные уши которого в тылу сосуда смыкались, не оставляя на рисунке просвета, и принялась за просмотр корреспонденции.
        В большом конверте обнаружились закрывающие документы по коммерческой публикации, сделанной мной еще в прошлом месяце. Я отложила пластиковый файлик со скучными бумагами, чтобы с наступлением лучших времен - таких, когда я смогу не таясь посещать родной офис,  - передать его в бухгалтерию.
        Зато в маленьком конверте обнаружилось нечто совершенно неожиданное и интересное.
        Развернув письмо, я сразу же узнала знакомый почерк: нет сомнений, строки этого послания начертала рука Ба Зины! Только у нее я видела такое своеобразное написание твердого знака, которое навевало мысли о старославянском алфавите.
        Каллиграфическим почерком бабули на тетрадном листочке в линию было начертано: «Дорогая моя Люля!»
        Люлей меня называла одна лишь Ба Зина. Для остального человечества я в разные времена была Люськой, Люсенькой, Люсей, Людмилой, Холерой, Заразой и Язвой…
        Я промокнула мгновенно вскипевшую слезу, потерла глаза, наводя резкость, и стала читать дальше.
        «Вижу, ты по-прежнему не следуешь моим добрым советам и мудрым наставлениям».
        - Как это она видит?  - недоверчиво напрягся мой здравый смысл.
        Я оглядела комнату, втайне ожидая, что из какого-нибудь угла выплывет, грозя мне полупрозрачным пальчиком, бабулин призрак.
        Воображение тут же отпихнуло растерявшийся здравый смысл, протолкалось в первый ряд и художественно изобразило Призрак Бабы Зины - в элегантном платье в пол, в средневековом головном уборе в виде фунтика со свисающей с его острого конца вуалькой и с лоснящимся улыбчивым черепом в руке. Я расценила это как халтуру и плагиат: череп совершенно точно был свистнут у Шекспира.
        Воображение обиделось на критику и кануло во глубину души.
        - Как она это видит - непонятно, но сие святая правда: бабулиным наказам ты по-прежнему не следуешь,  - сказал свое веское слово мой здравый смысл.
        Я кивнула: все верно. Наиболее запомнившимися мне постулатами Ба Зины были категорические требования носить панамку летом и рейтузы с начесом зимой, а также запреты на растопыривание локтей за столом, громкий хохот повсюду, кроме цирка с клоунами, публичное употребление спиртных напитков, количеством и крепостью превышающих один бокал шампанского, и встречи тет-а-тет с кавалерами, не предъявившими заранее верительные грамоты непосредственно Ба Зине. Признаюсь, успешно отчитаться перед строгой бабушкой я могла бы разве что по пункту про локти. И то лишь потому, что за их выкат кренделем меня с полгода безжалостно шпынял Петрик, а он великий педагог, карающий отсутствие манер за столом беспощадным лишением сладкого.
        Я подобрала локти, чинно отхлебнула чаек, без вульгарного звяка вернула кружку на блюдце и продолжила интригующее чтение.
        «Итак, наказ мой чтить усопших предков ты не исполнила».
        - Ба, да когда мне?!  - возмутилась я.  - Какие могилы предков, тут самой бы в ящик не сыграть!
        «Моя дорогая девочка, я понимаю, как трудно тебе выживать в одиночестве».
        - Ой, тру-у-удно!  - всхлипнула я.
        «Но поверь: если бы ты послушалась меня, тебе стало бы легче».
        - Сомневаюсь,  - сказала я честно.
        «Сожалею, что переоценила твою сообразительность…»
        - А с ней-то что не так?!
        На сообразительность свою я лично никогда не жаловалась. Жаловались, помню, большие злые мальчишки в песочнице, с разбегу давившие мои куличики, пока я не слепила их с большими ржавыми гвоздями в середине.
        «…Но оставить тебя, глупышку, на произвол судьбы выше моих сил».
        - Ты уже оставила, Ба,  - сердито шмыгнула я носом.  - Может, ты как-то не в курсе, но ты умерла, и теперь я одна-одинешенька!
        «Навести мою лучшую подругу, она всегда тебе симпатизировала и теперь непременно поможет добрым словом».
        - Лучше бы рублем,  - пробормотала я.
        «Обнимаю тебя крепко, люблю, твоя Ба Зина».
        - И я тебя,  - сказала я задрожавшей в руках бумажке.
        - Кгхм, кгхм!  - нарочитым кашлем донеслось от входа.  - Я извиняюсь, но у меня вопрос…
        - Ну?  - Я подняла глаза на Караваева.
        - Ты, Люся, часом, не буйная? Нет ли у тебя какого-нибудь такого диагноза? А то весна - это, как известно, период обострения шизофрении, а от задушевных разговоров с самой собой один шаг до убийства ближнего своего… Ой!
        Мишаня ловко поймал летевшую в него кружку, несколько обалдело взглянул на Чебурашку, туго обнимающего емкость ушами, изрек «О господи!»  - и смылся прежде, чем я успела запустить в него блюдцем.
        Летающая тарелочка беспрепятственно усвистела в открытый проем и на просторах двора звучно встретилась с кем-то, безотлагательно сопроводившим пароль «Бац!» отзывом «Ой!».
        - Люся, ты что?! Будешь бить его по голове ежедневно?!  - возмутился невидимый Караваев.
        Я выглянула во двор и там обнаружила, что Эммануил встретил летающую тарелочку высоким челом, но при столкновении ничего не разбилось - ни голова, ни блюдце.
        - Крепкая штука!  - выудив из ландышей блюдце, похвалил то ли его, то ли голову Эммануила Караваев.
        А я вдруг поняла, что в самом деле спячу, если не уберусь из этого сумасшедшего дома, и моментально приняла решение:
        - Мне нужно в город по делам. Если хотите - оставайтесь тут, а не хотите - разбегайтесь.
        - Куда?  - скорбно вопросил беспамятный Эммануил, всплеснув руками.
        Широкий взмах соответствовал размеру большого мира, на просторах которого где-то наверняка было место и для Эммануила, вот только он эту благословенную локацию запамятовал.
        - Как?  - Зеленомордый Караваев одной рукой потыкал в свою нарядную физию, а другой - в солнце, уверенно приближающееся к зениту.
        Мол, белым днем да с зеленой-то мордой?!
        - А горазда ты дрыхнуть, матушка!  - спохватился мой здравый смысл, оценив не мимический этюд Караваева, а высоту дневного светила.
        - Некогда мне с вами рассусоливать, у меня забот полон рот!  - сообщила я своим незваным гостям и пошла собираться.
        - Зубов полон рот?  - с беспокойством вполголоса переспросил у Караваева Эммануил.  - Я не понял, это угроза или намек?
        Да у него не только с памятью проблемы, но и со слухом!
        - В намеках я не разбираюсь, одно могу сказать точно: опасная женщина наша Люся,  - с удовольствием резюмировал Караваев.
        Мне не очень понравилось, что меня приватизируют подозрительные типы, но я смолчала, чтобы не затеять новую пикировку.
        У меня действительно были другие заботы.
        Первым делом нужно было вернуть подружке-гримерше фрагменты образа рыжей толстухи и забрать у нее свои вещички, пока их не загребли в театральную костюмерную - в шкаф с нарядами для актрис-травести.
        Клоунский парик, велосипедные камеры, лосины в ассортименте, великанскую майку и набор браслетов за неимением другой ручной клади пришлось затолкать все в ту же красную авоську. Авоська распухла и покрылась буграми, отчего стала выглядеть даже более грозно, приобретя некоторое сходство с удавом, неторопливо переваривающим толпу проглоченных им зверушек. Хотя таких коротких удавов ярко-красного цвета в природе, разумеется, не бывает.
        - Я назову тебя Каа,  - милостиво сказала я авоське.
        За то, как она меня вчера защищала, ее можно было не только поименовать, но и в рыцари посвятить.
        - Господи, Люся, ты всегда с неодушевленными предметами беседуешь?!  - шокировался Караваев, которого нелегкая снова занесла в домик аккурат в момент торжественного наречения авоськи.
        - Сам-то с собеседником определись,  - огрызнулась я.  - Господь или Люся? Кто более нужен тебе, смертный?
        - Вот сейчас, когда ты это сказала, я впервые всерьез задумался о скоротечности бытия,  - проговорил молодой и зеленый, благоразумно попятившись.  - И кстати о внезапной смерти: ты снова собираешься выйти в люди с этой приметной алой торбой? С одной стороны, это разумно: мало ли, вдруг тебе снова приспичит огреть по темечку одного-другого-третьего гражданина, в таком случае проверенное оружие ближнего боя определенно пригодится…
        - Вот я сейчас кого-то ка-а-к огрею прямо здесь!  - пригрозила я, напоказ взвесив упомянутое оружие в руке.
        - С другой стороны, ты бы подумала о том, что одна во всем мире держишь на вооружении столь приметный предмет, так что найдут тебя быстро и опознают уверенно!  - отскочив подальше, закончил Караваев.
        Я задумалась, признавая, что в словах Мишани есть рациональное зерно.
        Нет, глушить народ авоськой в богатырском стиле «Направо махнула - улочка, налево - переулочек» я не планировала. Однако сейчас, когда мне нужно скрываться, привлекать к себе внимание неординарными и броскими аксессуарами действительно не стоило бы.
        - Но у меня больше ничего такого нет,  - пробормотала я растерянно.
        - В сарае есть деревянный ящик со столярным инструментом, он с ручкой - чем не ручная кладь?  - услужливо предложило неуемное воображение.  - Или вот можно тазик взять…
        Я нервно хихикнула, мысленно узрев себя шествующей важно, в спокойствии чинном, с медным тазом в обнимку. В тазу горкой сложено все нажитое непосильным трудом: трехлитровая банка с полезными мелочами, буйный скальп коверного клоуна, серые кишки велосипедной резины. Три пары трикотажных ног изящно свисают до земли, заметая следы моих уже совершенных преступлений. Испытав очередной всплеск криминальной гиперактивности, я одним движением вытряхиваю из таза пожитки и мощным ударом звонкой меди организую подвернувшемуся под руку неприятелю гроб с музыкой…
        - Таз для варенья или ящик для столярных инструментов?  - за неимением друга я обратилась за помощью в трудном выборе к Караваеву.
        - Для варки варенья еще не сезон, пока давай инструменты, я налажу Эмму чинить забор,  - моментально решил он, явно думая о своем.  - Заодно в ходе общественно полезной терапии мы постепенно выясним, к какой гильдии принадлежит твой таинственный гость. Пока я могу сказать только одно: он не водопроводчик. Полведра расплескал, пока нес.
        - Хорошая мысль.  - Я посмотрела на собеседника с невольным уважением.  - А почему Эмма? Это же женское имя.
        - Потому что другие уменьшительные варианты годятся еще меньше. Эмо - странного вида чудики, а Эму - вообще страус. Или ты можешь придумать, как еще сократить Эммануила?
        - Маня,  - брякнула я, не подумав.  - Ой, нет, ты прав, тогда уж лучше Эмма…
        - Я всегда прав!  - Караваев назидательно воздел перст.
        - И скромен,  - кивнула я.
        - И щедр,  - добавил он.  - В связи с чем предлагаю тебе вместо красной пролетарской авоськи-по-башке-давалке взять мою простую, элегантную и ничем пока не скомпрометированную сумку для ноутбука.
        - Ты уже и ноут свой сюда припер?!
        - Конечно, его мне еще утром водитель привез вместе с кофе и сменной одеждой.
        - Ну, ты жук колорадский!  - невольно восхитилась я.  - Это ж прямо какой-то рейдерский захват получается!
        - Классический,  - улыбнулся Караваев.
        Рассияться тихой гордостью ему помешал громкий шум во дворе.
        - А-а-а!  - заорал там наш Эмма, промчав мимо открытой двери со скоростью своего тезки-страуса.
        За ним размытой рыжей молнией проскочил пес Брэд Питт. Где-то вне моего поля зрения они встретились, и, судя по воплям и рычанию, встреча явно прошла не в теплой, дружественной атмосфере.
        - Не водопроводчик и не собачник,  - задумчиво рассудил Караваев.
        И встрепенулся:
        - Давай свои инструменты, продолжим тестирование.
        Я даровала ему высочайшее соизволение на раскопки в сарае и использование всего найденного в мирных целях. В именьице накопилось множество дел, требующих приложения умелых рук, а у Мишани, я уже поняла, фантазии и предприимчивости хоть отбавляй, так что Эмму явно ждал затяжной содержательный квест в стиле «Трудовой лагерь “Зорька”».
        Я оставила феерическую парочку «Караваев-Шрэк и Эмма-с-амнезией» на стадии подготовки к латанию дыры в штакетнике. Собственно, через нее я и вышла со двора: дыра была и ближе, и просторнее, чем злокозненно ощетинившаяся колючками калитка.
        Уже шагая по проселку, я услышала позади звук молодецкого удара и истошный поросячий визг, без паузы перешедший в мужественный человеческий мат. Ругались на два голоса. Караваев костерил косорукого Эмму, тот просторно крыл свою суровую судьбину.
        - И не столяр, и не плотник,  - понятливо сказала я, умеренно порадовавшись тому, что еще пару вариантов профпринадлежности Эммы решительно вычеркнул из списка один-единственный удар молотка по пальцам.
        До театра я добралась без происшествий, но Маню на рабочем месте не застала - у нее был выходной, чему я только порадовалась. Маня непременно стала бы выпытывать у меня подробности вчерашнего маскарада, а мне не хотелось смущать ее рассказом о моих сложных взаимоотношениях со следствием по делу о пропавшем скифском золоте.
        В присутствии Маниного сменщика Антона я выгрузила на подоконник гримерки казенное барахлишко, забрала свои собственные вещички и откланялась.
        Все, никаких других дел у меня не было.
        Хотя…
        - Ба Зина настаивала на твоей встрече с ее лучшей подругой,  - напомнил мой здравый смысл.
        - С которой?  - задумалась я.
        В последние годы лучшей подругой бабули была клюка из кизилового дерева с инкрустацией серебром. Этим великолепным дрыном Ба Зина пользовалась столь же изобретательно и виртуозно, как придворные дамы - веером. Не было такой тонкой эмоции, такой глубокой мысли или энергичного императива, какие бабуля не могла бы метко выразить и адресно передать по назначению с помощью своей клюки.
        Однако я сомневалась, что в письме Ба Зина говорила именно об этой подруге дней своих суровых. Тем более что на волшебную клюку еще при жизни бабули алчно зарился мой двоюродный дед Павел, сделавшийся после инсульта огорчительно косноязычным и страдавший от нарочитого и демонстративного непонимания его потребностей окружающими. Клюка в сочетании с небольшим мастер-классом от автора методики - Ба Зины - обещала решить его проблему вернее, чем самый дорогой логопед. Поверьте знающему человеку, мало что так быстро учит вежливости, как внезапная подсечка крепкой палкой, мгновенно повергающая обучаемого в глубокий книксен с переходом в земной поклон.
        - Пожалуй, Ба имела в виду Ираиду,  - высказался мой здравый смысл.
        Ираида Агафоновна Фунтикова много лет состояла при Ба Зине кем-то вроде наперсницы. То были какие-то странные, на мой взгляд, отношения, потому что стихи и проза, лед и пламень не столь разнились меж собой, как Ба Зина и Ираида.
        С Ба Зины в любой момент можно было писать парадный портрет вдовствующей королевы, тогда как Ираида без всякого грима и зубрежки текста была бы идеальна в роли типичной торговки с Привоза. «Зина, хто тебе делал эти парикмахерские кудри, он разве не знает, шо благородная седина давно не в моде, тогда как обыкновенная синька легко и недорого превращает пенсионерку в красавицу Мальвину?»  - бестрепетно спрашивала она нашу старую королеву, внутри монаршей семьи на веки вечные узурпировавшую статус иконы стиля. И дерзкие речи, за которые всем остальным моментельно прилетело бы по спине кизиловым скипетром, в случае Ираиды вызывали у Ба лишь добродушную улыбку.
        Лично я не поддерживала связи с лучшей подругой бабули, встречаясь с ней очень редко и всегда на территории Ба Зины. Но я же удачно присвоила мобильник родной старушки, а в нем имелся нужный контакт!
        Я позвонила по номеру, обозначенному как «Ираюша», и прослушала автоматическое сообщение: «Телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
        - Значит, звонком не обойтись, придется к ней ехать,  - посетовал мой здравый смысл.
        - Куда? Я же не знаю адреса,  - проворчала я.
        - Знала, но забыла,  - поправил меня здравый смысл.  - Помнишь, как-то Ба Зина попросила тебя отвезти Ираиде крыжовниковое варенье? Ты тогда поленилась ехать и отправила банку с таксистом, назвав ему нужный адрес.
        - Точно!  - я вспомнила.  - А адрес мне бабуля сказала по телефону, и я записала его… Вот черт!
        Ираидин адресок я под бабулину диктовку записала на специальной доске в квартире Вадика.
        Сию занятную традицию в незапамятные времена завел еще папа моего бывшего - я не была с ним знакома, но не сомневалась, что педантизм и въедливость Вадик унаследовал именно от него. Вадикова муттер была особой легкомысленной и имела обыкновение записывать важную информацию, полученную по телефону, не отходя от аппарата - прямо на обоях в коридоре. Вадиков фаттер цивилизовал этот процесс, повесив в прихожей рядом с телефоном специальную пробковую доску. С тех пор и, я уверена, по сей день на нее кнопками крепятся листы писчей бумаги, по мере заполнения переходящие в архив. Они нумеруются, дополняются указанием временного периода, на протяжении которого производился сбор информации, в хронологическом порядке помещаются в специальную папку и так хранятся на всякий пожарный случай, думаю, вечно.
        Зная, что эту пухлую папку Вадик держит дома в нижнем ящике компьютерного стола, я могла найти нужный мне адрес без проблем. Сложность была лишь одна и не материального, а морального плана: вправе ли я, упорно пребывая в статусе бывшей, появиться на территории Вадика в отсутствие хозяина? Потому что встречаться с ним я не собиралась ни при каких обстоятельствах.
        - Думай быстрее!  - подстегнул меня врожденный авантюризм.  - Не упусти подходящий момент: сейчас середина рабочего дня, Вадик наверняка в офисе, ближе к вечеру риск столкнуться с ним на пороге возрастает!
        Вместо ответа я огляделась, заметила подъезжающий к остановке троллейбус и побежала к нему, торопясь уехать в спальный микрорайон, где когда-то жила вместе с Вадиком.
        В те времена у меня, разумеется, были свои ключи от нашего гнездышка. Когда мы расстались, я вернула их Вадику, но сейчас полагала, что сумею проникнуть в квартиру, потому что точно знала: мой бывший такой параноик и перестраховщик, что из боязни потерять ключи и не попасть в свою берлогу всегда держит запасной ключ от основного замка вблизи квартиры, при этом не доверяя его соседям. Ключик тихо лежит в маленькой бетонной каверне, скрытой от взглядов металлической дверью электрораспределительного щита в подъезде. Найти его в этом тайнике может лишь тот, кто знает, где искать.
        При этом Вадик уверен, что ничем не рискует, потому что для того, чтобы попасть в квартиру, нужно открыть еще и второй замок, запасной ключ от которого прилеплен скотчем внутри запертого почтового ящика, а вот от ящика-то ключик имеется только у самого Вадика.
        Зато у меня есть проверенный лайфхак: язычок английского замка можно отжать гибкой металлической линейкой!
        - Или пластиковой банковской картой, она тоже сгодится,  - дельно заметил мой врожденный авантюризм.
        Не подумайте чего плохого, я никогда не практиковалась в воровском ремесле. Я просто журналист, а это означает умение внимательно слушать других людей и извлекать полезную информацию из самых разных источников.
        Однажды Саня Веселкин для своего автожурнала интервьюировал по скайпу в моем присутствии криминального спеца - мастера по автоугону, вот он-то и пел дифирамбы металлической линейке, открывающей при должном навыке почти все окна и двери. Я потом специально купила такую линейку и поставила пару секретных экспериментов на редакционных замках - мастер не наврал, школярский иструмент оказался полезен не по-детски!
        К дому Вадика я вышла секретной тропкой через дворы, к нужному подъезду приблизилась, искусно таясь за пододеяльниками, развешанными на просушку на бельевой площадке. У песочницы, на качелях и на лавочках, где обычно гнездятся стар и млад, никого не было: я очень грамотно выбрала для своего тайного визита обеденный час.
        С удовольствием отметив, что управдому так и не удалось заставить жильцов затрапезной хрущевки раскошелиться на кодовый замок и домофон, я без проблем вошла в подъезд, быстро поднялась на третий этаж и в два счета добыла из захоронки ключ, который мне даже не пригодился. Оказалось, что дверь закрыта на один английский замок - с ним я справилась, отжав язычок банковской картой.
        В квартире было тихо. Немного постояв на пороге, я бесшумно закрыла за собой дверь и разулась.
        Рефлексы - великая вещь! Педантично аккуратный Вадик так настойчиво приучал меня переобуваться, едва перешагнув порог, что я без раздумий сбросила уличную обувь и машинально нагнулась, нашаривая тапки под стеной. Очнулась после того, как вдумчиво ощупала с полметра плинтуса и убедилась, что никаких тапок на полу не имеется.
        - Ты еще курточку на вешалку угнезди, а сумку на трюмо, как учил великий Вадик!  - съязвил мой здравый смысл.  - А потом надень фартук и беги в кухню готовить ужин к приходу своего повелителя, женщина!
        Мне стало стыдно, что я, оказывается, такая раба уже неактуальной привычки. Естественно, куртку и сумку я оставила при себе.
        Бродить по квартире, ставшей мне чужой, я не собиралась: чай, не в музей наведалась. Интересовал меня исключительно рабочий стол Вадика, а он находился в подобии кабинета, организованного на застекленном и утепленном балконе.
        Я прошла туда через кухню, невольно отметив царящий в помещении безукоризненный порядок. Все поверхности радовали глаз чистотой и пустотой. Наверное, оставшись в одиночестве, Вадик вообще ничего не готовит. Не зря вчера так активно покушался на халявную пиццу.
        Солидная подборка информационных листов с доски в прихожей хранилась все там же - в нижнем ящике стола. Я быстро отыскала нужный мне лист и переписала адрес Ираиды в загодя припасенный блокнотик. Утаскивать ценную бумагу у Вадика я не собиралась - он бы с ума сошел, обнаружив ее необъяснимую пропажу.
        Вернув папку на место, я задвинула ящик, вернулась в прихожую и как раз обувалась, когда у меня над ухом истошно взвыл телефон.
        Проклятые рефлексы!
        Рука сама выпустила шнурок, привычно потянулась, сняла трубку и услужливо приклеила ее к уху.
        К счастью, рефлексивное «алло» я успела задушить.
        - Антипов!  - рявкнул мне прямо в мозг хорошо знакомый голос Тигровны.  - Где ты, черт тебя возьми?! Мобильный заблокирован, домашний не отвечает! Ты вообще помнишь, что у тебя сегодня дедлайн по сливу в печать еженедельника?!
        Я молча повесила трубку.
        Телефон опять заорал.
        Я спрятала руки за спину и закусила губу.
        Мучительно захотелось яростно почесать в затылке, но я уже опасалась давать волю шаловливым ручкам.
        - Тем более что они не в перчатках,  - озабоченно добавил мой здравый смысл.
        Ой, это он к чему?
        - К тому, идиотка, что дверь закрыта лишь на один замок, а в коридоре нет никаких домашних тапок, даже хозяйских!  - страшным шепотом пояснил мой внутренний собеседник.  - И что, по-твоему, это означает в совокупности?!
        - Что Вадик дома!  - тихо охнула я.
        - И еще спит,  - добавил здравый смысл.  - Иначе в плетушке у мойки уже сушились бы чашка и ложка, вымытые сразу после приема утреннего кофе. Так что живо драпай, не оставляя следов, а то с въедливого Вадика станется, обнаружив на полировке отпечатки пальцев, выяснить, чьи они!
        - А если он не спит?  - как обычно, некстати проснулась моя совесть.  - Если его разбил инсульт? Инфаркт? Паралич?! Нынче одинокие мужчины в возрасте за тридцать уже в группе риска!
        Тут я подумала, что нагло прогуливать работу Вадику действительно несвойственно. Он даже не опаздывает никогда! А уж если болеет, то первым делом предупреждает отдел кадров и непосредственного руководителя, а уже потом вызывает врача.
        Воображение живо закатало рукава и с удовольствием нарисовало картину «Вадик, вдребезги разбитый инсультом».
        На полотне красиво синел мой бывший, опутанный простынями, скучную белизну которых разбавляли бирюзово-ультрамариновые кожные покровы, доступные взгляду зрителя там, где их не прикрывала пижама в нежно-розовых слониках.
        - Я должна это видеть,  - решительно прошептала я и подкралась к двери в спальню.
        Вадик всегда вовремя смазывает петли, так что двери у него не скрипят. Эта тоже открылась без звука.
        Звук вырвался из меня!
        Он представлял собой густое мычание, которое было бы полноценным громким криком, не прояви шаловливые ручки на редкость своевременную инициативу: они крепко зажали мне рот.
        Жаль, что не глаза!
        Вадик действительно лежал в постели и выглядел вовсе не живым, я даже с пижамой угадала - она была та самая, в слониках.
        К сожалению, версия об инсульте, равно как и об инфаркте с параличом, не подтвердилась.
        Однозначно выдавая причину смерти, из нагрудного кармана мирной слониковой пижамы зловеще торчала золотая рукоять древнего скифского меча.
        Шутки шутками, а в критической ситуации я всегда могу положиться на свой здравый смысл. Он у меня настоящий полковник.
        - Ша, все сникли, я рулю!  - мгновенно оценив ситуацию по сейсмошкале на пять с плюсом, уверенно приказал он, пока остальные судорожно размышляли.
        Совесть думала, не пощупать ли Вадиково запястье в поисках пульса, а авантюризм прикидывал шансы безнаказанно вытянуть и стянуть акинак, раз уж все и так думают, что он у меня.
        - Дверь в спальню закрой и марш на кухню,  - велел мне здравый смысл, использовав наше общее знание местности.
        Дальнейшие действия я совершила на автопилоте.
        Мягко прикрыла дверь в спальню, прошла на кухню, точными экономными движениями выдвинула нужный ящик, достала из него одноразовые резиновые перчатки и новую губку для мытья посуды.
        Натянула перчатки.
        С губкой в правой руке и снабженным распылителем флаконом чистящего средства в левой повторно прошла по маршруту кухня-балкон-прихожая, надежно стирая все следы, которые могла оставить.
        Флакон вернула на место.
        Губку спрятала в карман.
        Перебросила компьютерную сумку, выданную мне во временное пользование Караваевым, на спину, сдернула с вешалки в прихожей свой собственный - давно забытый - широкий шерстяной палантин благородного и неприметного черного цвета и укуталась им а-ля Гюльчатай.
        Согнула спину, дополнительно увеличив кривизну, полученную благодаря перемещенной на лопатки сумке, и, предварительно посмотрев в глазок, покинула квартиру в образе горбатой бабушки.
        Прощальным жестом провела по ручке двери влажной губкой.
        Тихо, быстро, по стеночке спустилась вниз, шмыгнула вон из подъезда и короткими перебежками утекла со двора.
        Кварталом дальше сняла маскировочный палантин и затолкала его в сумку, перевесив ее на плечо.
        Стянула и спрятала в карман перчатки. В чужом дворе выбросила их и губку в разные мусорные контейнеры.
        Расправила плечи, изобразила полуулыбку, которой никак не могло быть на лице женщины, только что обнаружившей своего бывшего в худшей из постельных диспозиций - пришпиленным к матрасу раритетным холодным оружием.
        - Вот, кстати, у меня появилась версия, объясняющая тайну улыбки Джоконды!  - светски молвил мой здравый смысл.  - Похоже, в первоначальной редакции картины она не просто так сидела, покойно сложив руки на коленях. Думаю, в руках у нее была отрезанная мужская голова…
        - А это, скажешь, не плагиат?  - с готовностью включилось в беседу мое воображение.  - Картина «Олоферн и Юдифь»!
        - Господи, что же я делаю?!  - Я остановилась.
        Совесть радостно заблажила про поиски пульса.
        - Ни шагу назад!  - рявкнул здравый смысл.  - Люся, ты безголовая, как тот Олоферн! Какой, к бесам, пульс? Вадика явно прикончили еще ночью. И угадай, кто будет первым кандидатом на роль убийцы, едва станет известно о твоем досрочном возвращении из пресс-тура?
        - Почему сразу я?!
        - Потому что орудие убийства - скифский меч, в пропаже которого винят тебя! И потому что именно ты перед отъездом в Молдову орала на всю редакцию: «Вадик, я убью тебя!»
        - Это была фигура речи!
        - Роскошная фигура, такая лет на десять потянуть может!
        Я засопела, понимая, что сама виновата.
        Не надо было разбрасываться словами! «Подожгу офис, чтобы посмотреть, как вынесут сейф!», «Убью Вадика!»  - какие еще опрометчивые обещания я озвучивала? Не помню. Но окружающие при случае все вспомнят, можно не сомневаться.
        - Ладно, выключаем самоедство, включаем логику,  - пожалел меня здравый смысл.  - Кто же, если не ты, убил Антипова?
        Я присела на лавочку в уютном скверике со скульптурным слоном и основательно призадумалась.
        Зануда Вадик, мягко говоря, не владел искусством привлекать симпатии и покорять сердца, так что близких друзей у него не было, но и таких врагов, чтобы спали и видели, как бы спровадить Вадима Антипова на тот свет, тоже не имелось. Или же я не знала об их существовании, а это странно, потому что в период нашей духовной и физической близости бывший поверял мне все свои тайны.
        Может, он обзавелся этим самым лютым врагом уже после того, как мы расстались?
        - Давай попытаемся восстановить картину преступления,  - предложил здравый смысл.
        Воображение стукнуло себя в грудь кулаком и сделало шаг вперед, но я задвинула его подальше, чтобы не отвлекаться на красочные фантазии.
        Опираясь на факты, можно было уверенно предположить, что Вадик не оказал убийце никакого сопротивления и был зарезан мирно спящим. Об этом говорили и постель, и пижама, и поза жертвы: мой бывший имел обыкновение дрыхнуть на спине, просторно раскинувшись звездочкой. Кроткая я вечно вынуждена была ютиться на краешке кровати с риском грохнуться на пол!
        Кстати, да, за это иногда ночной порой Вадюшу искренне хотелось убить…
        Воображение, ужиком обойдя кордоны здравого смысла, живо набросало комикс, в котором условная Кроткая Подруга, задвинутая Вадиком на край кровати, в сотый раз за ночь упала на пол, ушиблась, озверела и с криком: «Так усни же ты вечным сном!»  - отправила Антипова к праотцам…
        - Ударом акинака?  - усомнился здравый смысл.
        Да, акинак в эту картину как-то не вписывался.
        На месте воображаемой Кроткой Подруги я бы без затей придушила Вадика подушкой.
        - Но версия с женщиной в постели хотя бы объясняет, как убийца попал в квартиру и застал свою жертву врасплох,  - отметил здравый смысл.
        - Другие варианты: у убийцы был свой ключ…
        - Тогда это однозначно баба!
        - Или же убийца добыл ключ из почтового ящика.
        - Тогда это кто-то из собутыльников, потому что не-бабе Вадик мог разболтать свою тайну исключительно по пьяни!
        Я кивнула:
        - Про бабу, если она у него завелась, собутыльник узнал бы тоже… Вывод: надо расспросить Веселкина!
        В те времена, когда мы с Вадиком жили вместе, он стремился подчеркнуть, что совместное проживание с женщиной не равнозначно унизительному одомашниванию мужчины, а потому периодически оставлял меня ради посиделок (читай - попоек) в компании своих друзей-приятелей. Несколько раз после таких вечеринок его возвращал домой в состоянии нестояния наш общий коллега Саня Веселкин.
        - Но разговаривать с ним должен кто-то другой, не ты,  - напомнил здравый смысл.  - Загримироваться будет недостаточно: коллега с легкостью узнает тебя по голосу.
        - Э-это ярмарки краски! Р-разноцветные маски!  - взвыл совсем рядом Валерий Леонтьев, голос которого тоже очень легко было узнать.
        - Прошу прощения.  - Молодящаяся старушка на соседней лавочке поспешно приняла звонок и погрузилась в разговор по мобильному.
        - Краски,  - повторила я и ассоциативно нашла взглядом витрину магазина товаров для хобби.  - И маски… Кажется, я знаю, что делать!
        - Караваев! Ты должен мне помочь!  - объявила я, шлепнув на стол под яблоней набор для аквагрима.
        Стол вздрогнул, чай в чашке с Чебурашкой и Караваев на стуле - тоже.
        - Подрисовать тебе стрелки? Насурьмить брови? Накрасить уста? Слушай, я не по этой части, дождись лучше Петрика!  - Мишаня закрылся от моего пристального взгляда Чебурашкой.
        И вот что показательно: раньше улыбка мультяшного ушастика казалась мне трогательно-дебильной, а теперь - зловеще-загадочной, как у той Джоконды…
        - Я не могу ждать, это срочно!
        Я топнула ногой, совершенно случайно попав по караваевской задней лапе в мягких тапочках.
        Вот нахал, он уже и домашнюю обувь сюда притащил!
        - Уй-иии!  - взвизгнул Мишаня, живо подобрав конечности.  - Сдаюсь, уговорила, только по голове не бей! Я не могу себе позволить амнезию, у меня ценный жизненный опыт и два высших образования.
        - Серьезно? А какие?  - Я машинально поискала глазами уже имеющегося у нас персонажа с амнезией и невыясненным образованием.
        - Иняз и юридическое.
        - Да? Хм… А ты полезнее, чем я думала…
        - Но-но! Не смотри на меня, как скорняк на песца!
        - Да разве у тебя песец? Вот у меня песец, причем полный.  - Я тоже села за стол и, не имея возможности занять руки чашкой, поскольку накрыто было только на одну персону, подперла кулачком буйну голову.
        - Расскажешь?  - спросил Мишаня.
        - А чаю дашь?
        - Эммануил!  - воззвал мой визави.  - Будь любезен, друг мой, организуй Люсе чаю!
        - Тест на профпригодность по линии общепита?  - предположила я.
        - Уже состоялся и был позорно провален. Пригоревшую сковородку пришлось битый час оттирать с песком.
        - То есть он у нас и не посудомойка?
        - И не официант,  - вздохнул Караваев, с отвращением наблюдая, как Эмма семенит к нам с курящейся паром чашкой: взгляд сосредоточенный, как у гипнотизера, брови нахмурены соответственно архиважной задаче, вытянутая рука закостенела, как легендарная нога Бабы-Яги.
        - А можно, я наведу порядок в шкафу?  - поставив передо мной чашку, в которой сохранилось примерно пятьдесят процентов жидкости, спросил не-официант.
        - В каком шкафу?  - уточнил Караваев.  - Если в том, куда я сложил свои вещи, то нет, не надо, там уже все в порядке.
        - Какой порядок?  - тоже уточнила я.
        По ассоциации вспомнила большого знатока и любителя порядка - Вадика, ныне покойного,  - и помрачнела.
        - Ну… Такой! Тарелки стопками сложу, чашки расставлю по убыванию размера, как слоников на комоде.  - Эмма перешел на язык жестов и показал вереницу слоников - мал мала меньше.
        - По убыванию размера, говоришь?  - заинтересовался Караваев.  - А ну, быстро расскажи мне закон Архимеда!
        - Архимедовы штаны во все стороны равны?  - предположил Эмма и жестами показал квадратные штаны Архимеда так же выразительно, как линейных слоников.
        - Нет, и не математик тоже,  - разочарованно вздохнул Караваев.
        - С тарелок и чашек заодно пыль смой, пожалуйста,  - попросила я, давая разрешение на ранжирование посуды.
        Эмма радостно кивнул и удалился.
        - Пиццу будешь?  - Караваев вытянул из-под стола табурет, и я увидела на нем коробку с логотипом «Горпиццы».  - Твой Брэд, который Питт, вчера так вкусно чавкал, что мне ужасно захотелось этой пиццы.
        - Тоже водитель привез?  - догадалась я.  - Спасибо, не откажусь от кусочка. А почему поедание пиццы производится подпольно, то есть подстольно?
        - Да шастал тут какой-то подозрительный тип,  - объяснил Караваев, выдавая мне треугольник пиццы.  - Что-то вынюхивал, высматривал… Я и решил не компрометировать хозяйку, выставляя ее, то есть тебя, состоятельной дамой, заказывающей обеды с доставкой на дом. А то еще подумает, что тут есть чем поживиться, да и заберется в дом, чтобы его ограбить… Ой!
        - Ты сейчас тоже подумал про Эмму?  - шепотом спросила я.
        Мишаня кивнул.
        - А ведь он действительно может быть вором!  - Я максимально понизила голос.  - На предмет воровских навыков ты же его не проверял?
        - А что это за навыки?
        - Ну-у-у…
        Я немного подумала, вспомнила все то, что пригодилось мне сегодня во время несанкционированного визита к Вадику, упокой его Господи, и ответила:
        - Специфические знания, смекалка, смелость, бесшумность, ловкость рук, умение заметать следы и маскироваться на местности…
        Дзынь!
        - Ловкость рук - это точно не про Эмму,  - отметил Караваев, оглянувшись на домик.
        Я посмотрела туда же.
        Через полминуты на пороге возник наш амнезийный.
        В одной руке у него был веник, в другой - совок с блестящей горкой стеклянного крошева. Быстро глянув в нашу сторону - мы уткнулись носами в чашки,  - Эмма взмахнул совком, перебрасывая осколки через забор к соседям. Оттуда донесся негодующий мяв, и на забор взлетел полосатый кот с гневно выпученными глазами.
        - Брысь, киса, брысь!  - Эмма замахнулся на матроскина веником, и тот с треском рухнул в лопухи.
        - С заметанием следов и бесшумностью у него тоже не очень,  - констатировал Караваев.  - Вряд ли он вор. Еще пиццы?
        - Давай,  - я кивнула.  - Так что с тем типом, который что-то тут вынюхивал и высматривал? Ты с ним общался?
        - Не совсем. Увидев коробку с пиццей, он открыл рот, но ничего не сказал.
        - А ты?
        - А я тоже нищего не шкажал.  - Мишаня вкусно зачавкал пиццей.  - Во всяком случае, ему. Я просто натравил на него Брэда Питта, и они мгновенно умчались прочь, как два соревнующихся кенийских бегуна. Теперь я, кстати, склонен думать, что парня впечатлила не пицца, а мое лицо цвета ирландского флага. Несколько неожиданный колер вне привязки ко Дню святого Патрика, согласись…
        - Абшолютно шоглашна!  - Я торопливо дожевала пиццу и похлопала ладонью по набору для аквагрима.  - Именно поэтому нам понадобится вот это!
        - Мне интересно, но страшновато,  - признался Караваев.  - Скажи, кого и в какой цвет ты намереваешься перекрасить?
        - В темно-коричневый или черно-фиолетовый, иначе твою зелень скрыть не получится.
        - Я стану негром?!
        - Вроде того.
        - И на себе испытаю ужасы расизма?!
        - Надеюсь, ужасов не будет. В любом случае ты не почувствуешь себя трагически одиноким, потому что с тобой буду я, такая же темно-коричневая или темно-фиолетовая.
        - Десять негритят! Пошли купаться в море! Десять негритят! Резвились на просторе! Один из них утоп! Ему купили гроб! И вот результат - девять негритят!  - весело распевал Караваев, пока мы ехали в город на его сверкающей машине с хмурым водителем.
        От повреждений, полученных в ДТП с моей бедной шляпой, машинку уже избавили, однако я все же порадовалась тому, что узнать меня в образе скромной темнокожей гражданочки караваевский водитель не сможет.
        Меня бы даже родная прабабушка не узнала!
        Хотя на мне было ее же черное платье, глухое и длинное. Горловину его, правда, украшало изящное белое кружево, но оно было полностью спрятано под черным палантином, который я намотала на себя в том своеобразном стиле, который сама определила как «типа восточный». Покрывало полностью спрятало волосы и всю фигуру до пояса, оставив открытым только лицо, тщательно заштукатуренное черным - как у шахтеров.
        На антрацитовой морде ярко выделялись алые губы - это была продуманная деталь, призванная отвлекать внимание от моих светлых глаз. Купить цветные линзы или хотя бы темные очки я не догадалась.
        Караваев тоже был загримирован и теперь в процессе экспрессивного исполнения вокального номера имел большое сходство с темнокожим певцом. Одежда ему была оставлена своя: джинсы, белая рубашка и кожаная куртка выглядели вполне интернационально, пришлось только воротничок под горло застегнуть, чтобы спрятать границу между искусственным темным и природным светлым тоном кожи - в смысле, караваевской кожи, не курточной. Куртка была черной сама по себе.
        Раздевать Мишаню до трусов и гуталинить с головы до пят малярным валиком, как предлагал сделать Эмма (тут стало ясно: он и не визажист тоже), мы не стали. Главным образом потому, что в наборе было не так много черной и коричневой краски, чтобы ее хватило на добросовестную, минимум в два слоя, обработку целого Караваева, да и временем на обширные малярные работы мы не располагали.
        Зная Тигровну, я не сомневалась, что очень скоро она начнет искать пропавшего ответственного сотрудника с собаками, не постесняется подключить полицию с ее решительными, если надо, методами, и самое позднее завтра весь наш медиахолдинг будет знать шокирующую новость об убийстве Антипова. Мне же нужно было поговорить с Веселкиным до этого.
        Машина плавно скользила по улице, я размышляла, темнокожий Караваев самозабвенно распевал свою негритянскую народную и дошел уже до кульминационного момента «пара негритят пошла купаться в море», когда водитель лаконично сообщил:
        - Будем на месте через минуту. Мне вас высадить и отъехать или припарковаться и ждать?
        - Да негде там парковаться,  - оборвав свою лебединую (черного лебедя) песню, ответил Мишаня.
        Он, оказывается, хорошо знал тот бар, в котором я договорилась встретиться с Саней, назначив ему рандеву таинственным звонком из телефона-автомата. «Нам есть о чем поговорить, приходите через час в бар «Добрый бюргер», не пожалеете»,  - неопознаваемым шерстяным голосом сквозь закушенный палантин сказала я коллеге, безошибочно сделав ставку на его журналистское любопытство.
        - Парковаться там и негде, и незачем,  - дополнила я Мишанин ответ водителю.  - Не нужно, чтобы кто-то запомнил машину.
        - Если ты еще не понял, у нас тут реально темные делишки, Костя!  - объяснил водителю наслаждающийся всем происходящим Караваев, похлопав себя по лбу цвета эбенового дерева.
        - Шляпу не сбей,  - предупредила я.
        Мишанины светлые волосы мы спрятали под фетровой шляпой из бабулиного гардероба. Только букетик незабудок с нее спороли, пыль стряхнули и моль прогнали.
        В бабулиной фиолетовой шляпе, кожанке и черных очках Караваев выглядел импозантно, как представитель афроамериканской мафии. Можно было не сомневаться, что Веселкин не откажется поболтать с таким колоритным типом.
        Водитель же, напротив, своего темнокожего босса как-то дичился.
        - Может, он расист?  - предположил мой здравый смысл.  - Может, он чувствует себя униженным необходимостью подчиняться черному, будучи белым?
        - Я припаркуюсь на платной стоянке у парка, позвоните, когда буду нужен,  - хмуро сказал нетолерантный водила задорному Дяде Тому Караваеву.
        Тот великодушно отмахнулся черной дланью.
        Тут я подумала, что неправильно затонировала караваевские манипуляторы. Надо было ладони на пару тонов светлее сделать, как у настоящих негров, а то похоже, будто он руки в деготь опустил, такие они равномерно черные.
        - В чем дело?  - поймав мой взгляд, спросил Мишаня.
        - Руками не размахивай,  - попросила я.  - Они неправильно покрашены.
        - В смысле?! Руки негра не должны быть черными?! А какими?
        - Фиолетовыми в крапинку!  - рявкнула я.
        Водила закашлялся.
        - Не задавай дурацких вопросов, просто делай, как я говорю,  - сказала я.
        - Слюшаюсь и повинуюсь, моя прекрасная госпожа!  - Караваев заговорил слащавым голосом джинна из лампы.
        По джентльменской привычке он еще попытался помочь мне выбраться из машины, но я злобно цыкнула на него, не одобрив неуместную галантность.
        - Ступай за мной, жэншчина!  - сменил пластинку мой темный повелитель.
        Брыкаясь, я выкарабкалась из авто, поправила свое подобие паранджи и засеменила за господином к пивбару, запоздало подумав, что совершила еще одну ошибку, выбрав для встречи питейное заведение нарочито европейского типа. Уж слишком отличались мы с Караваевым от здешней публики.
        Какой-то ухоженный бородатый парнишка при виде нашей парочки мучительно подавился своим крафтовым пивом.
        - Не пей больше, э? Козленочком станешь,  - мимоходом душевно посоветовал ему Караваев.
        С ловкостью, выдающей завсегдатая, он просквозил, огибая массивные столы, в укромный дальний угол, отделенный от основного помещения подобием заборчика, и там удобно устроился на деревянной скамье с видом на дверь. Я чинно села рядом и опустила глазки, наблюдая за входом сквозь ресницы.
        Подоспевшая официантка - крашеная блондинка с могучим силиконовым бюстом, распирающим батист баварской блузочки,  - с изумлением воззрилась на меня, в неподвижности схожую с черным пирамидальным обелиском - я видела себя в блестящем медном боку какого-то здоровенного бака с трубочками.
        - Салям алейкум!  - бойко приветствовал девушку Караваев.  - Так, мне кружку нефильтрованного темного, а даме…
        - Черный чай,  - чирикнула я, пока он не заказал какой-нибудь алкоголь и мне тоже, компрометируя меня как добропорядочную восточную женщину.
        - Да! Ей чай и пахлаву,  - распорядился Караваев.
        - У нас нет пахлавы,  - пролепетала дева с бюстом.
        - Тогда с бубликом.
        - Бублика тоже нет… Есть брецель!
        - Вполне кошерно,  - кивнул мой спутник.  - Дайте два!
        - Слушай, ты, артист погорелого театра!  - прошипела я, нетерпеливо дождавшись, пока официантка удалится.  - Кого ты играешь? Какой национальности твой персонаж?
        - Да какая разница? Хоть сын турецкоподданного!  - отмахнулся Караваев.  - Ты не бурчи, ты лучше посмотри, это не наш ли парень переминается там, у двери, точно тургеневская барышня, застигнутая малой нуждой средь шумного бала?
        - Точно, это он!  - я узнала коллегу.  - Не знает, куда податься, и не хочет сам делать заказ, чтобы не платить за него из своего кармана. Помаши ему!
        - Ты же не велела махать руками.
        - Тогда просто позови! Он Александр.
        - Алессандро!  - вскричал предположительно сын турецкоподданного почему-то с испанским акцентом.
        - Может, ты гаитянец?  - закатив глаза, подумала я вслух.
        - Надо говорить - гаитянин. Почему бы и нет?  - Караваев приосанился и одарил приблизившегося к нам Веселкина ослепительной улыбкой.  - Салудо, кабальеро!
        Я потупилась.
        В начинающемся представлении у меня была скромная, но ответственная роль суфлера.
        - Здрасьте,  - неуверенно молвил Саня, подойдя к нам поближе.
        Караваев потянулся и энергично, как по тамтаму, похлопал по краю лавки напротив. Саня присел.
        - Милая фрекен, удвойте наш заказ!  - покричал Караваев официантке.
        - Господи!  - мой здравый смысл схватился за голову.  - Фрекен - это вообще из скандинавского! В Баварии - фройляйн!
        - Две кружки темного нефильтрованного, два чайника черного чая и четыре брецеля?  - уточнила фрекен-фройляйн, наконец-то демонстрируя хваленую нордическую невозмутимость.
        - Да! Нет! Чайник один, пива два, кренделя три!  - внес коррективы чернокожий викинг и тут же сменил собеседника.  - Итак, вы - Алессандро, приятно познакомиться.
        - А вы?
        - А я брат этой милой девушки,  - тут мой черный брат так толкнул меня локтем, что я со свистом проехалась по полированной лавке до самого края и не упала на пол лишь потому, что в последний миг братишка ловко удержал меня за подол.
        - А вас зовут…
        Веселкин еще не понял, что мы намерены остаться инкогнито, и явно пытался услышать наши имена (мне, кстати, тоже было бы интересно узнать имя русскоязычного чернокожего гаитянина - сына турецкоподданного), но Краваев не оставил ему ни шанса, зловеще объявив:
        - А нас не зовут, мы сами приходим!  - Он хищно усмехнулся и поправил на поясе воображаемый кинжал.  - Чтобы мстить по закону гор!
        - Горы-то откуда? Какие еще горы?!  - взвыл у меня в голове здравый смысл.
        - Какие горы?  - явно телепатически уловил этот вопль Саня Веселкин.
        - Какие надо,  - многозначительно ответил Караваев.  - Не надо спрашивать, Алессандро, надо отвечать!
        - За что?!
        - Пачэму сразу - за что, э?  - на этот раз с кавказским акцентом переспросил мой очень, очень странный брат.  - Пока что просто на вопросы! Вы же дружите с одним таким… Антипов его фамилия?
        - Вадим Антипов?  - в голосе Сани прорезался профессиональный интерес.
        Еще бы! Скандалы, слухи, сплетни, расследования - топливо, на котором работает наш медиахолдинг!
        - Спроси, давно ли он видел Вадика,  - нашептала я на ухо Караваеву.
        Тот повторил мой вопрос.
        - Вчера, а что?  - ответил Саня.
        - Спроси, говорил ли ему Вадик о своей новой подруге?
        Караваев спросил.
        - Ну, кое-что говорил, а что? Ой… Да ладно?!  - Глаза коллеги зажглись восторгом.
        Саня явно сопоставил наличие милой девы, явление ее чернокожего брата, его слова о мести и пришел к определенному выводу:
        - Вадик с этой… вашей сестрой?!
        - Мне не нравятся ваши интонации, Алессандро,  - холодно уведомил собеседника Караваев, начиная играть лощеного зимбабвийского принца крови.  - Надеюсь, вы не расист?
        - Нет, что вы! У меня у самого бабушка еврейка!  - Тут официантка ловко сгрузила на стол наш заказ, и Веселкин вцепился в глянцевый брецель, как в спасательный круг.  - Просто Вадик говорил, что его новая подруга - культурная девушка…
        Я сумела смолчать, но от возмущения подпрыгнула на лавке. Караваев чутко уловил вибрации и нахмурился:
        - Вы сомневаетесь в том, что у народов с цветом кожи, отличным от вашего, есть своя богатая культура?
        - Надеюсь, в подтверждение богатства культуры народов Африки самозваный брат твой не запоет сейчас про десять негритят?  - встревожился мой здравый смысл.
        - Нет, я не сомневаюсь, что вы, что вы!  - завилял Веселкин.  - Просто я так понял, что речь шла о девушке НАШЕЙ культуры!
        - А что еще Вадик о ней рассказывал?  - просуфлировала я Караваеву, и тот повторил.
        - Да толком ничего.  - Саня пожал плечами.  - Мол, красивая, умная, из мира искусства… Слушайте, я ведь ничего не знаю, вам бы с другим человеком поговорить. Есть у нас в редакции одна девушка, Люся Суворова…
        Я поперхнулась чаем.
        - Вадик обмолвился, что это она его познакомила с новой подругой,  - закончил Веселкин.
        Я прокашлялась, прикрываясь краем палантина, и посмотрела на Караваева.
        Караваев с интересом смотрел на меня.
        «Загадочная женщина эта наша Люся»,  - отчетливо читалось в его неравнодушном взгляде.
        - Уходим,  - хрипло сказала я.
        Караваев не стал спорить, вытащил мобильник и вызвал водителя. Саня проводил завистливым взглядом модный дорогой смартфон и явно подумал, что недооценивал богатства Черного континента, причем не только культурные.
        - Пойдем, сестра моя.  - Караваев сдернул меня с лавки.  - А вы, Алессандро, оставайтесь, пейте пиво, я оплачу заказ. И передайте своему другу, что он еще очень пожалеет о содеянном!
        - О чем конкретно?  - деловито уточнил мой коллега, придвигая к себе пивную кружку.
        Мой черный брат высокомерно отмолчался, а я с намеком выпятила животик. Думаю, Веселкин его разглядел.
        - А знаешь, неплохо вышло,  - подвел итоги встречи мой здравый смысл.  - Версия о том, что Вадик обзавелся новой подругой, подтвердилась, и теперь нам есть кого подозревать в его убийстве. А у официального следствия будут еще подозреваемые, потому что Саня точно не смолчит, расскажет всему миру, что Антипов обрюхатил сестру какого-то темпераментного негра, за что тот грозился обидчику отомстить.
        - Ну, куда теперь?  - бодро спросил Караваев, когда мы сели в машину.  - Я не понял, что и зачем мы проделали, но это было забавно, так что я не прочь продолжить.
        - Не узнаю я вас, Михаил Андреевич,  - укоризненно проворчал водитель.
        - Это-то и прекрасно,  - заметила я.
        - Что?  - Караваев снял темные очки и вопросительно поморгал голубенькими глазками.
        - Что ни тебя, ни меня никто не узнает!  - ответила я и откинулась на подушки.  - Домой, Костя! В мое именьице!
        - Нигерия, Заир, Берег Слоновой Кости?  - не торопясь жать на газ, перечислил возможные пункты назначения водитель.
        - А он у тебя вредный!  - пожаловалась я типа брату и защитнику.
        - Да нет же, он полезный!  - Караваев радостно хохотнул и подтвердил приказ:  - Трогай, Костя, возвращаемся на базу.
        - С каких это пор мое именьице - твоя база?  - сугубо для порядка возмутилась я.
        - С тех пор, как ты втянула меня в свои темные делишки буквально с головой!  - не задержался с ответом Караваев, указав на свою черную физиономию.
        Примечательно, что нотки сожаления в его голосе отсутствовали полностью.
        Пожарный инспектор прибыл к частному домовладению номер три по улице Заречной спустя полтора часа после получения сигнала о том, что по данному адресу замечен стойкий запах гари.
        Сигнал дал младший Писарчук. Начав свою практику не с кухни, он не представлял, какой густой и вонючий столб дыма может получить косорукий повар с помощью одной забытой на огне сковороды и неправильно составленной смеси из яичного порошка, сухого молока и колодезной воды. Зато младший Писарчук назубок знал все нужные телефоны.
        В санэпиднадзор он тоже позвонил, но тамошние сотрудники оказались менее расторопны, чем спецы по пожарной части. Представитель СЭС явился через полчаса после пожарного инспектора.
        К этому времени Эмма, которого первый ответственный товарищ застал врасплох, уже определился с тактикой и ушел в глухую оборону.
        Пропускать какую бы то ни было проверку на вверенный ему участок он не собирался. К сожалению, пожарный инспектор успел заметить, что на территории есть живые (пес Питт) и условно разумные (Эмма) существа, потому что эти двое, не зная о том, что за ними наблюдают, устроили шумный и скандальный дележ тушенки, обнаруженной в недрах буфета. Огласив окрестности лаем, рычанием и ругательными выкриками, делать вид, будто никого нет дома, не имело смысла. Однако Эмма нашел способ уйти от расспросов: он прикинулся глухим.
        - Эй, молодой человек! Будьте любезны, подойдите к калиточке!  - надрывался инспектор, сотрясая упомянутую калиточку, пока Эмма, стоя к нему спиной, невозмутимо поливал из лейки грядки, заросшие неопознанной сорной зеленью.
        Пес Питт заливисто лаял и пару раз даже прилег на штакетник грудью, как Александр Матросов на амбразуру, но настойчивый инспектор не отступил. Не сумев привлечь внимание молодого человека с лейкой криками, стуком и физкультурными упражнениями в виде прыжков на месте с одновременным размахиванием руками, он нарвал зеленой алычи и метко обстрелял спину Эммы тугими зелеными пулями растительного происхождения.
        Пришлось вступить в контакт.
        - Здравствуйте! Пожарная инспекция!  - отрекомендовался госслужащий, едва сердитый Эмма обернулся.  - Проверяем сигнал…
        - Не слышу!  - перебил его Эмма.
        - Говорю, проверяем пожарную безопасность!  - инспектор добавил громкости.
        - Я! Вас! Не слышу!  - тоже криком уведомил его Эмма, продублировав сказанное сурдопереводом в виде последовательных тычков пальцами в себя, в гостя и снова в себя, но уже не в грудь, а в уши, после чего было произведено отрицательное мотание головой.
        - Вот же пень глухой!  - досадливо выругался инспектор.  - А неглухой кто дома есть?
        Эмма с готовностью подпихнул ногой мохнатый зад Брэда Питта, с понятным псу намеком задавая ему направление движения в сторону калитки. Одновременно неслышным гостю шепотом было озвучено слово «Фас!».
        Брэд Питт, действительно и не глухой, и не тупой, команду понял, принял и выполнил.
        Инспектор СЭС на ближайшем к домовладению на Приречной, 3 перекрестке удачно разминулся с запыхавшимся бегуном, в максимально активном режиме выгуливающим собачку, и подошел к именьицу как раз вовремя, чтобы столкнуться с Эммой, заинтересованно выглядывающим на улицу, лицом к лицу. Это позволило ему избежать тех промежуточных стадий, которые в полном наборе прошел его предшественник, и сразу начать с главного:
        - Здравствуйте! Санэпидстанция! Есть информация, у вас тут пищевое производство.
        Эмма длинно свистнул, надеясь, что смышленый Брэд Питт услышит и поймет сигнал к возвращению, после чего печально уставился на инспектора.
        - Проверка СЭС!  - объявил тот.
        Глядя на инспектора с грустной улыбкой, Эмма неторопливо размял пальцы и повторил свою пантомиму «Я вас не слышу, я глухой!», дополнив и развив ее гримасой «И немой!»  - это позволило ему совершенно безнаказанно показать проверяющему язык.
        До инспектора дошло не сразу, миниатюру пришлось повторить трижды.
        - Да ты не слышишь, что ли?  - понял гость, когда Эмма настойчиво бисировал.  - И не говоришь? Совсем?
        - Му-му!  - ответил Эмма, показывая, что не совсем.
        Помня бессмертную повесть Тургенева, он полагал, что уж му-му-то вполне себе может позволить любой глухонемой. Особенно такой, у которого есть собачка. Тем более что собачка как раз прибежала и через лаз под забором метнулась во двор.
        - Му-му!  - любовно повторил Эмма, наклоняясь, чтобы погладить Брэда Питта, а заодно нежно шепнуть ему в шерстяное ухо:  - Фас!
        На подъезде к именьицу с моста открылся вид на реку, красиво позлащенную предзакатным солнцем.
        Надо же, как незаметно промчался день!
        - Еще бы! Столько всего, столько всего: и незаконное проникновение в чужую квартиру, и встреча с ее хозяином в виде трупа, и затирание следов, и бегство с места чужого преступления, потом изменение внешности, введение в заблуждение представителя СМИ, гнусная подстава в отношении темнокожих!  - здравый смысл оживленно и дотошно, словно в помощь прокурору, перечислил мои прегрешения.
        - А что у нас хорошего?  - поморщившись, спросила я.
        - Ну-у-у… Теперь у тебя есть адресок Ираиды,  - подумав, булькнул ложку меда в бочку дегтя мой здравый смысл.
        - У нас - это у кого именно?  - решив, что я продолжаю разговаривать с ним, уточнил Караваев.  - У меня, например, из хорошего есть предложение: давай на сей раз заранее позаботимся об ужине. На повороте будет японское кафе, ты как относишься к суши?
        - Без фанатизма, но иногда ем.
        - Ну да, да, на безрыбье и маринованный имбирь - лосось,  - хохотнул Караваев.
        Он велел водителю тормознуть на углу и послал его за суши, сказав, что нам лучше подождать в машине. Мол, сладкая черная парочка, скупающая суши мелким оптом (в расчете еще и на Эмму с Брэдом Питтом), порвет шаблон посетителям кафе и внушит ложную надежду на трансконтинентальное расширение потребительской аудитории владельцам заведения.
        Водитель безропотно сходил в кафе и принес что просили: суши для всех и осетинский пирог с сыром из ближайшего ларька вездесущей «Горпиццы» специально для меня.
        Вот так и вышло, что у калитки именьица мы выгрузились из машины с коробками, верхняя из которых была украшена приметным логотипом.
        - Ой, как хорошо, что вы вернулись!  - Эмма выскочил нам навстречу, простирая руки для объятий.
        Караваев тут же перегрузил ему коробки, велел нести их в дом и отпустил водителя словами:
        - Костя, пока свободен, я позвоню.
        Машина, пятясь, уползла за поворот.
        Караваев галантно придержал калитку, пропуская меня во двор, и я почувствовала себя героиней какого-то американского фильма. Параллель прослеживалась с легкостью: вот папа с мамой вернулись после работы и малого вечернего шопинга, вот старший сын (это Эмма) потащил в дом покупки, а младший (Брэд, который Питт) радостно крутится под ногами…
        Идиллию нарушил старшенький, дотащивший коробки до стола под деревом и сразу же доложивший:
        - Приходил пожарный инспектор!
        Я быстро огляделась, чадящего пепелища не увидела, но на всякий случай спросила:
        - У нас что-то горело?
        - Нет,  - ответил Эмма.
        - Но зажгли мы нынче неплохо!  - с намеком подпихнул меня локтем Караваев.
        - Ага, аж закоптились!  - съязвила я.  - Иди умойся, черный брат.
        - Так что инспектор?  - покричал Караваев уже от колонки.
        - Его прогнал Брэд Питт,  - ответил Эмма.
        - Полезное животное!  - восхитилась я.
        - Кого ты там хвалишь? Надеюсь, меня?  - фыркая, как морж, ревниво спросил Караваев.  - Кстати, не подаст ли мне кто-нибудь полотенце?
        - Эмма подаст, у меня руки черные.
        - Вот, кстати, насчет грязных рук!  - вспомнил Эмма.  - Еще приходил мужик из СЭС.
        - А этот-то с какой стати?!  - возмутилась я.
        В самом деле, шляется тут кто попало!
        - Может, с той, что ты, Люся, редкая зараза?  - весело предположил Караваев.
        Я только плечиком дернула. Неоригинальная версия! Заразой меня еще одноклассники в начальной школе кликали.
        - Он хотел проверить наше пищевое производство,  - сообщил Эмма.
        Все посмотрели на коробки с суши.
        - И?  - я не скрыла недоумения.
        - И его тоже прогнал Брэд Питт.
        - А откуда вообще это внезапное желание нас проверять?  - вслух задумался Караваев.
        Я почувствовала признательность ему за то, что он последовательно выступает единым фронтом со мной.
        - Может, у них там месячник всеобщих проверок,  - предположил Эмма и потянулся открыть коробку с суши.
        - Ты что-то знаешь об этом!  - Караваев шлепнул его по руке.
        Эмма пискнул и сунул ушибленный пальчик в рот.
        - Возможно, он работал в какой-то контролирующей организации и тоже явился с проверкой, но получил по башке и забыл свою миссию!  - Быстрым шепотом поделившись со мной своей догадкой, Караваев пытливо сузил глаза.  - Так, быстро, как выглядит газовый ключ?
        - Какой-то такой?  - Эмма неуверенно изобразил руками что-то облачно-воздушное.
        - Не Горгаз,  - решил Караваев.  - А какова среднегодовая норма потребления холодной воды на душу населения в городском квартале?
        - Э-э-э… Поллитра?
        - И не Водоканал,  - вздохнул Караваев.  - Откуда же тебя сюда занесло, человече, и, главное, зачем?!
        Вопрос был риторический. Даже не надеясь в ближайшее время дождаться ответа, я пошла к колонке умываться.
        Потом прибежал Брэд Питт, и мы все вместе сели ужинать.
        Лишь убедившись, что злая собака, специально натасканная на представителей контролирующих организаций, вернулась во двор, так что риск встретиться с ней на дороге снижен до минимума, юный Писарчук тихо вылез из кустов. Кто-то сказал бы, что это неподходящее место для наследника целой пицца-империи, но образованный юноша знал цену актуальной деловой информации из надежных источников. А что может быть надежнее собственных глаз и ушей?
        Антон самолично увидел, что бандой левых пекарей руководит негритянское семейство гнусного мафиозного вида. Нелегальная предпринимательская деятельность явно была осложнена незаконной миграцией!
        Споро топая по проселку, юный Писарчук решил, что завтра же позвонит в миграционную службу - это раз, а еще в трудовую инспекцию - это два. И на счет «три» этих деятелей прихлопнут!
        А ночью со мной случилась истерика. На счастье окружающих, она была тихой, почти беззвучной, но я все-таки разбудила всех - и Караваева с Эммой, похрапывавших в условной гостиной, и даже Брэда Питта, который на ночь остался за порогом, показательно приняв у двери позу сфинкса, хранящего покой фараонов в их гробницах.
        Тьфу! Ну почему я опять о покойниках?!
        Да потому, что приснился мне Вадик Антипов.
        В моем сне он дерганой походкой зомби ходил по саду, собирая росу с травы гигроскопичным хлопком пижамы со слониками, и пытался влезть ко мне в окно, но цеплялся за ставни торчащим из груди мечом. Выглядело это в равной степени нелепо и жутко.
        Во сне я пыталась от зомби Вадика убежать, наяву банально свалилась с кровати. И, уже стоя на четвереньках на полу и тряся головой, как блохастый пес, открыла глаза и увидела в приоткрытом проеме головы Караваева, Эммы и Питта. Расположенные одна под другой, они выглядывали из-за пограничной занавески, как персонажи кукольного театра из-за кулисы, и комично таращились на меня круглыми, точно пуговицы, глазами.
        Клокотавший у меня в горле истеричный хохот вырвался наружу в сопровождении гейзера слез и соплей. Смеясь и плача, я свернулась на половичке у кровати калачиком, и так, вместе с ковриком, Караваев и вынес меня во двор.
        - Ку-ку…  - заклекотала я, интересуясь, куда это меня так романтично транспортируют, как персидскую полонянку в ковре.
        - Ку-ку - это не твой диагноз, Люся,  - на ходу ворчливо просветил меня Караваев.  - Эту стадию легкого умственного расстройства ты проскочила без остановки в незапамятные времена. Нынешнее твое состояние, если продолжить выражаться короткими двусложными словами, это шиза, причем конкретная!
        Тут меня сгрузили на лавку, и я взвизгнула, потому что лавка оказалась мокрой и холодной, а коврик-переноска прикрывал меня только до пояса.
        - Михаил Андреевич, не убивайте Люсю, она хорошая!  - воззвал из темноты оставшийся в домике Эмма, и я сообразила, что с громкостью визга несколько переборщила.  - Подумаешь, разбудила нас среди ночи, чего сразу убивать-то?
        - А ты сердобольный парень,  - заметил Караваев, тоже уже из темноты.  - Может, у тебя медицинский профиль? Клизму ставить умеешь?
        - Какую клизму?! Кому клизму?!  - завопила я.  - За что?!
        - Спроси еще куда!  - подсказал Караваев, отчетливо фыркнув.
        Он вернулся с шоколадным батончиком, который сунул мне в руку таким жестом, каким в боевиках умирающему, остающемуся прикрывать отход товарищей, дают последнюю гранату:
        - Держи. Это был мой НЗ, но тебе явно нужнее.
        - Ты, крутой взрослый мужик, снимаешь стресс сладким?  - удивилась я, послушно разворачивая батончик.
        Прискакавший Брэд Питт выразительным клацаньем зубов дал понять, что лично он не претендует ни на какую крутизну - полностью согласен на шоколадку. Я отломила ему кусочек и посмотрела в сторону домика.
        В окне горел свет и показывали самодеятельный театр теней: две фигуры метались по комнате, собирая на поднос посуду и снедь. Я услышала свист закипающего чайника и поняла, что шоколадка была только неотложной помощью. Основной удар по моей болезни с поэтическим названием «шиза конкретная» только готовился.
        Доводилось ли вам когда-нибудь чаевничать глубокой ночью в саду под старой яблоней, листья которой таинственно шуршат, а ветви кряхтят и потрескивают? Не в знойном июле, когда жить и дышать только и можно, что под открытым небом, а на границе апреля и мая, когда от земли еще тянет холодком, но уже густо пахнет молодой зеленью, и воздух такой свежий, как мохито со льдом?
        Конечно, будь среди нас настоящий ценитель чайной церемонии, он сделал бы себе харакири консервным ножом, потому что никаких церемоний не было, а нож как раз был: его притащил Эмма вместе с банкой тушенки из бабулиных стратегических запасов. Кроме тушенки к чаю были элегантно поданы остатки суши, надкушенный кем-то треугольник пиццы, вишневое варенье непосредственно в трехлитровой банке и оригинальная авторская смесь под названием «ленивая сгущенка»  - в глубокой кружке с Чебурашкой. Ее Караваев поставил четко передо мной, позиционировав как натуральное лекарство:
        - Тут сахар, сухое молоко и капелька кипятка, никакой химии!
        - Смешать, но не взбалтывать,  - кротко согласилась я и попробовала.  - Хм… А недурно!
        - А ты думала! Доктор Караваев плохого не посоветует.  - Самозваный эскулап тоже сел на лавку и витиевато выругался:  - Тут же мокро!
        - А ты думал!  - хмыкнула я.
        - Эмма, неси клеенку! И острый нож! И молоток с гвоздями!  - покричал Караваев в сторону домика.
        - Это зачем же вам, Михаил Андреевич, такой подозрительный набор предметов?  - опасливо поинтересовался Эмма, выглянув в окно.
        - Мне вот тоже интересно,  - пробормотала я, на всякий случай отодвигаясь на край лавки.
        - В смысле?  - Караваев озадаченно почесал макушку.  - А, вы подумали, что я все-таки буду убивать нашу Люсю? Ой, но не так же! Кто вообще это сейчас делает ножом?
        - И правда - кто?  - пробормотала я, вновь впадая в уныние.
        - Хороший вопрос!  - в лучшем виде подал себя мой здравый смысл.  - Актуальнейший! Кто убил Антипова древним скифским акинаком?
        - А я знаю?!  - огрызнулась я вслух.
        - Вот и мы, Люся, ничего не знаем и очень этим огорчены,  - проникновенно сказал Караваев.  - А давай ты нам все-все расскажешь?
        - Все-все?  - повторила я, нервно хохотнув.  - Двум подозрительным малознакомым типам?!
        - Ладно, не нам.  - Караваев подхватил под пузо очень удивленного такой бесцеремонностью Брэда Питта и насильно усадил его на мокрую лавку. Заодно стер росу мохнатой собачьей попой.  - Расскажи все ему!
        - Брэду Питту?! Всегда мечтала!  - я уже откровенно ржала.
        - А почему нет? Он идеальный собеседник!  - настаивал Караваев.  - Никому ничего не передаст и в любых обстоятельствах будет хранить тебе собачью верность!
        - А мы?  - вякнул было Эмма.
        - А мы ушли, нас тут уже нет!  - Караваев проворно ретировался к домику, затолкал туда Эмму, вошел сам и демонстративно прикрыл за собой дверь.
        - Свет погаси!  - донесся до меня командный шепот.
        Через секунду окно с бугрящимися в нем двумя головами потемнело, и теперь присутствие публики на галерке выдавало только заинтересованное сопение.
        Я с сомнением посмотрела на пса.
        Пес посмотрел на меня внимательно.
        - Ладно, слушай,  - решилась я.
        И принялась рассказывать.
        Утро началось с высокой поэзии.
        - Пора, красавица, проснись!  - театрально воззвал Караваев, которого я не видела, потому что он деликатно остался за пограничной занавеской, зато прекрасно слышала, потому что тряпочная шторка - это вам не фэнтезийный полог тишины.
        - Открой сомкнуты…  - Эмма, тоже незримый, радостно подхватил цитату, запнулся, явно запамятовав редкое слово (значит, не филолог), и после короткой паузы продолжил по-своему:  - Чем-то взоры!
        - Жевательной резинкой?  - предположил мой здравый смысл, оценив мои же усилия по размыканию сомкнутого.
        Я разлепила ресницы вручную и недовольно поинтересовалась:
        - А что, собственно, за повод для раннего подъема? Только не говорите, что мороз и солнце, день чудесный!
        - Мороза нет,  - сговорчиво согласился Караваев.  - Но есть горячие бублики из пекарни, капучино из кофейни и мед с пасеки.
        - Пасека тоже была на маршруте водителя Кости?  - не поверила я.
        - Не вся пасека, а только ее филиал в магазине фермерских продуктов,  - уточнил Караваев.  - Короче, ты или давай уже вставай - или быстро решай, что тебе оставить: кофе, бублик или мед?
        - Что за ограничения? Как у бандитов на большой дороге: кошелек или жизнь?!  - Я проворно выбралась из постели, попутно выяснив, что спала, уютно завернувшись в прикроватный коврик.
        Ах да, я же использовала его как шаль, сидя ночью в импровизированной исповедальне под открытым небом!
        - И все там всем выложила,  - безжалостно напомнил здравый смысл.  - И про пропавшее скифское золото, и про незавершенное падение во глубину молдовских недр, и про труп Вадика…
        - И не жалею об этом!  - объявила я, поскольку чувствовала: после исповеди на душе у меня определенно полегчало.
        - О чем конкретно?  - поинтересовался Караваев, опять подумав, что это я с ним разговариваю.
        - А знаешь…  - Я картинно отдернула занавеску и выдержала театральную паузу.  - Да ни о чем!
        - А вот лично я жалею, что Михаил Андреевич тебя разбудил,  - торопливо чавкая, признался Эмма и приветственно помахал мне надкушенным бубликом.  - У тебя был шанс выспаться, у меня - наесться!
        - Он очень много ест,  - пожаловался Караваев.
        - Значит, не дегустатор,  - легко заключила я.  - Те клюют по крошечке… Ну, где тут мой кофе с бубликом и бублик с медом?
        - Я не понял, она хочет сразу ДВА бублика?!  - заволновался Эмма.  - Так нечестно, мы еще собаку не кормили!
        - У собаки есть собственный бублик в виде хвоста, им пусть и обойдется!  - Я живо подсела к столу и не скупясь оделила себя снедью.
        Скулеж, раздавшийся за дверью, перевел на человеческий тот же Эмма:
        - Подайте, Христа ради, бедному песику на пропитание!
        - Бедный песик стрескал миску собачьего корма!  - возмутился Караваев.
        Поймал мой взгляд и пояснил:
        - Да, он тоже много ест!
        Я не отвела пытливый взор, и со второй попытки Караваев угадал:
        - Да, корм тоже привез водитель!
        - А огласите, пожалуйста, весь список!
        - Весь не могу, там есть очень личные вещи.  - Караваев неожиданно смутился.
        - Портрет любимой женщины - метр на полтора, холст, масло, золоченая рама? Мазь от геморроя, лекарство от простатита? Теплый вязаный набрюшник? Ситцевые семейные трусы в аленький цветочек?  - наперебой загалдели мои внутренние голоса.
        - Какие личные вещи?  - вполне себе деликатно, без намеков, обобщила вопросы я.
        - Да что же мы все обо мне да обо мне!  - Караваев хлопнул себя по коленкам.  - Как будто больше поговорить не о чем! Предлагаю устроить военный совет и обсудить наши дальнейшие действия, направленные на скорейшую реабилитацию чести и достоинства Люси, не кравшей скифское золото и не убивавшей Вадика!
        - А в этом направлении предполагаются совместные действия?  - приятно удивилась я.  - Мне радостно это слышать, до сих пор я могла надеяться разве что на Петрика… Ой! Нет, Петрик меня убьет! Когда заканчивается этот проклятый пресс-тур?
        - Сегодня вечером,  - уверенно сообщил один из организаторов столь нелестно охарактеризованного мною мероприятия.
        - Точно убьет,  - вздохнула я.  - Зайдет в квартиру, увидит, какой там разгром,  - и взбесится. А вы бы видели взбешенного Петрика…
        - Спасибо, не надо нам вашего Петрика ни в каких видах и позах!  - перебил меня Караваев.  - Но с уборкой я могу помочь, у меня в клиентах прекрасная клининговая компания, я им организую корпоративный отдых, а они расплачиваются частично бартером. Так что давай адрес, куда направить уборщиков, и твой Петрик по приезде ослепнет от сияния чистоты.
        - Не надо слепить моего Петрика, но вообще предложение прекрасное, спасибо, принимается!  - не вставая, я изобразила благодарственный книксен.  - И что там со скорейшей реабилитацией меня как законопослушной гражданки, какие есть идеи?
        Первым неожиданно высказался Эмма:
        - Я считаю, надо просто найти настоящих преступников!
        - Просто?  - фыркнул Караваев.
        - Всех?!  - изумилась я.  - Да это же, похоже, толпа преступного народа, причем в разных странах!
        - То есть ты думаешь, что кража акинака и пекторали, покушение на твою жизнь в Молдове и убийство Вадика - это отдельные истории с разными персонажами?  - Караваев посмотрел на меня как на идиотку.
        - Э-э-э,  - не зная, что сказать, я украла фирменную реплику у Эммы.  - А ты так не думаешь?
        - Следи за мыслью! Где пропали сокровища? В редакции СМИ. Кто толкнул тебя в пропасть? Один из участников пресс-тура, то есть опять-таки представитель СМИ. Кем был убитый Антипов? Представителем СМИ, претендовавшим на место в пресс-туре, а еще - тем самым нехорошим человеком, который публично обвинял тебя в краже сокровищ. То есть связь между кражей скифского золота и убийством этого твоего Вадика можно считать доказанной, не так ли?
        - Ее убедительно обозначило орудие убийства,  - согласилась я.
        - А вот тут я не понял!  - влез в беседу Эмма, как просили, внимательно следивший за мыслью.  - Зачем убийца использовал в качестве орудия преступления драгоценный золотой меч? Какой в этом смысл - сначала успешно украсть его, а потом собственноручно вернуть полиции в трупе?
        - Парень выражается несколько коряво, но задает абсолютно правильный вопрос,  - признал Караваев и побарабанил пальцами по столу.  - Неужто в доме Антипова не нашлось какого-нибудь ножичка попроще?
        - На кухне стоит декоративный чурбачок с набором отменных кухонных ножей,  - припомнила я.  - Любым из них Вадика можно было не просто заколоть, а на тонкие ломтики построгать, как салями!
        - Я доем последний бублик, ага?  - При упоминании еды заслушавшийся было Эмма ожил.
        - Ага,  - дуэтом ответили мы с Караваевым и посмотрели друг на друга.
        - Вадика не просто так зарезали акинаком,  - озвучила я нашу общую мысль.  - Это похоже на ритуальное убийство или…
        - Казнь,  - договорил Караваев.  - В стиле мафии! «Коза ностра», например, казнила доносчиков, особым образом вырезая им язык, это называлось «колумбийский галстук». Логично предположить, что акинаком члены какого-то преступного сообщества зарезали того, кто как-то очень неправильно повел себя в истории с кражей скифского золота. Например, оставил добычу себе одному.
        - Тогда Антипова перед казнью разбудили бы, дабы проникся и осознал!  - возразила я.  - А он в момент убийства спокойно спал в своей постели, какая же это казнь? Никакого воспитательного момента!
        - И меч они не забрали,  - подал голос Эмма, как раз успевший справиться с бубликом.
        - Что?  - я посмотрела на него.
        - Меч, говорю, не забрали! А почему? Казненному уже в любом случае все равно было, зачем же оставлять в нем ценный меч?
        - Это было сделано в назидание кому-то другому!  - догадался Караваев.
        - Сообщнику Вадика!  - подхватила я.  - Но кому конкретно?
        - Вот об этом ты и подумай,  - посоветовал мне Караваев.  - Кто мог быть партнером Вадика по темным делишкам? Ты знала его, знала его окружение, тебе и тянуть за эту ниточку.
        - А что будешь тянуть ты?
        - Ну уж не кота за хвост, не сомневайся! Есть у меня одна идея, нужно ее проверить.  - Караваев подхватил с подоконника свой ноутбук и вышел во двор.  - Если кому понадоблюсь, я буду под яблоней!
        - Как Ньютон,  - пробормотал Эмма.
        - Это сходство внушает некоторую надежду,  - сказал мой здравый смысл, явно пытаясь меня подбодрить.
        Предоставив Эмме высокую честь убрать со стола и помыть посуду после завтрака (исключительно с целью выяснить, есть ли у него соответствующие навыки, конечно), я решила пойти прогуляться.
        Мне всегда лучше думается на ходу, Ба Зина за эту особенность называла меня перекати-полем. И еще неодобрительно рифмовала: «Тьфу ты, дурное семя - кочевое племя! Принесли мне в подоле перекати-поле! Совсем кроха на вид, а уже укатиться норовит!»
        Я, может, потому и рэп не люблю, что наслушалась жизненных виршей Ба Зины. Она ведь не просто так, «от фонаря» рифмовала, она слагала семейную сагу, в основу сюжета которой лег опрометчивый поступок моего папеньки.
        Будучи единственным внуком и наследником нашей вдовствующей королевы-матери, он неразумно презрел абсолютно все предлагавшиеся ему достойные династические союзы и выбрал в спутницы жизни младую красотку сомнительного происхождения - чуть ли не цыганских кровей.
        Шокированная Ба Зина отказала внуку от дома, но влюбленного папеньку это не остановило.
        Увы, Ба Зина опять оказалась права: гармоничную пару мои родители не составили, и всего через год после свадьбы внук и наследник смиренно постучался в ворота родового замка, моля принять его обратно в лоно семьи. И не одного его: в скоропостижном браке папенька успел обзавестись гастритом, тяжелой формой женоненавистничества и прямым потомком - к несчастью, слабого пола, что в сочетании с женоненавистничеством не сулило ребенку купаний в родительской любви.
        Родительской любви и не было. Маменьку свою я вообще не знала, а папеньку в детстве видела только по большим семейным праздникам на другом конце стола, а потом его угораздило погибнуть в автомобильной аварии, и у меня не осталось никого, кроме Ба Зины.
        - Не прибедняйся, не так уж ты одинока,  - одернул меня здравый смысл.  - Смотри, какая у тебя инициативная группа поддержки образовалась!
        Я послушно посмотрела и обнаружила, что вся эта прекрасная группа таращится на меня: Караваев, приспустив очки и удерживая растопыренные пальцы над клавиатурой ноутбука, из-за стола под яблоней; Эмма - с влажной блестящей тарелкой в одной руке и вафельным полотенчиком в другой - от колонки; а Брэд Питт - прямо из-под моих ног, под которыми он вертелся, пока я в глубоких раздумьях топтала траву.
        И протоптала, оказывается, отчетливую тропинку в виде эллипса! Он аккуратно вписался в пространство между домиком и уличным сортиром. И данная топография, видимо, и встревожила моих новых товарищей.
        - Михаил Андреевич, от бубликов с медом разве бывает расстройство желудка?  - продолжая озабоченно взирать на меня, спросил Эмма Караваева.
        - А это смотря сколько меда съесть, я думаю,  - предположил тот.  - Говорят, если много - кое-что слипнется!
        - А, так вот почему она это самое,  - Эмма несколько раз быстро провел по круговой орбите тарелку.  - Бежит, бежит, да все не забегает…
        - Что вы опять придумали?!  - возмутилась я.  - Это у вас мозги слиплись! Жалко, что не рты… А я просто размышляю на ходу, мне так лучше думается!
        - Да?  - Эмма что-то прикинул и просиял.  - А давай ты будешь так думать за калиткой, на пустыре? Нам бы не помешал короткий путь со двора к речке! Сейчас там крапива и репейники, но если ты с полчаса как следует подумаешь, у нас будет свой выход к водной артерии!
        - Масштабно мыслишь!  - оценил Караваев.  - Ты, часом, не депутат?
        - Не знаю, но от кресла на пляже не отказался бы.
        - Пляж - ерунда, надо к омуту пробиваться, там рыбалка о-го-го будет!
        - А зато с мостков нырять классно!
        - Убила бы вас,  - пробормотала я, бессильно слушая закипевший спор.
        - Но?  - обернулся ко мне чуткий Караваев.
        - Но нельзя мне сейчас, я еще от убийства Антипова не отмазалась.
        - Тогда поговорим об этом позже,  - любезно согласилась моя будущая жертва, и они с Эммой вернулись к земельному планированию, рисуя в воздухе схематические дорожные карты.
        - Вообще-то это хорошая идея - подумать где-то в другом месте,  - с намеком высказался мой здравый смысл.
        И я с ним согласилась, а потому пошла в дом, переоделась, собралась и, не тревожа мировую общественность в лице Караваева с Эммой и морде Брэда Питта, вылезла в глухое окно.
        Глухим его называла Ба Зина, которая сама и завесила этот проем ковром в персидских огурцах. Изнутри домика окно за ковром не просматривалось, а снаружи его закрывал дивно пышный жасминовый куст.
        Ну, то есть он был дивно пышным, пока я не проломилась сквозь него в бестрепетной манере поезда в фильме братьев Люмьер.
        Прорвавшись сквозь заградительный жасмин, я аккуратно обобрала с себя зеленые листики и, пользуясь случаем и удачно - в виде лесенки - развалившейся поленницей, перелезла через забор.
        Злорадно хихикая при мысли о том, как Караваев с Эммой в поисках по-английски исчезнувшей меня будут бегать по двору, во множестве протаптывая столь милые их сердцам тропинки, я зашагала в сторону города.
        Какой-то конкретной цели у меня не было, хотелось просто поразмыслить о том о сем в наиболее комфортном для меня и результативном режиме - на ходу и без помех.
        Но без помех не получилось.
        Помеха в виде молодого человека, одетого слишком дорого для нашего захолустья, возникла на моем пути так неожиданно, что я едва не врезалась в него. Кажется, парень выскочил на дорогу из-за дерева.
        На мой взгляд, единственной причиной, по которой кому-то вдруг захотелось бы прятаться за придорожным деревом, мог быть острый приступ большой нужды, но молодой человек не выглядел измученным диареей, и одежда его пребывала в полном порядке.
        - Кстати, об одежде!  - встрепенулся мой здравый смысл.  - Ничего не напоминает?
        На молодом человеке была куртка из натуральной замши. В сочетании с его эффектным выходом из засады это напомнило мне о тех староанглийских криминальных традициях, коими одно время славился Шервудский лес, и я остановилась, чтобы вдоволь поглазеть на продолжателя дела Робин Гуда. Я даже реплику ему подсказала:
        - Что, кошелек или жизнь?
        - Какой кошелек?  - Парень ассоциативно похлопал себя по карману, явно проверяя наличие упомянутого аксессуара.
        - Мой?  - предположила я.
        - Что мне мыть?
        Робин оказался не Гуд. Очень плох оказался этот Робин!
        - Раму?  - предложила я, как завещал великий букварь.
        - У меня нет велосипеда,  - сообщил Робин Плох и огляделся, высматривая сквозь черные очки-консервы на пол-лица то ли велосипед, то ли дорожный указатель «Психбольница - 1 км».
        - В самом деле, это все больше похоже на разговор двух идиотов,  - уведомил меня мой здравый смысл.
        - Ехали медведи на велосипеде,  - упрямо пробормотала я в развитие темы.
        - Девушка, вы местная?  - даже не попытавшись копнуть такую богатую жилу, как косолапые и их двухколесный транспорт, резко сменил тему мой собеседник.
        Я показательно осмотрелась, задерживая взгляд на таких характерных деталях пейзажа, как одинокое дерево на пустоши справа от меня, сплошная стена глухих заборов слева и пустая глинистая дорога между ними. Мое воображение моментально нарисовало подходящую к ландшафту «местную»  - простоволосую бабу в сарафане и лаптях, с коромыслом на крутых борцовских плечах.
        - Отродясь отсель ни шагу!  - заверила я Плохого Робина.  - А че?
        - Откуда это неаутентичное «че»?  - возмутился мой здравый смысл.  - В этой местности «шокают»!
        - Ну шо?  - поторопила я Робина.
        - Знаете, кто живет в маленьком белом домике с зелеными ставнями?
        - Не,  - ответила я прежде, чем осознала, что под описание подходит лишь один домик - мой собственный.
        - Негры?!  - по своему услышал мой собеседник.
        Тут до меня и дошло: а казачок-то засланный!
        С новым интересом осмотрела я юношу и убедилась, что его замшевая куртка мне знакома. Галопировал ведь кто-то резвый в такой вот замшевой куртке по моему именьицу, пока авоськой по маковке не схлопотал!
        - Так вот какой ты, северный олень!  - протянул мой здравый смысл.
        - Голова не болит?  - участливо спросила я Гадкого Робина.
        - Нет… Не очень. А что?
        - А то! Не совался бы ты, парень, к белому домику с зелеными ставнями. Там не…
        - Негры?!
        - Нечистая сила!  - толерантно подобрала я практически синоним.  - Не лезь туда, понял? Там люди пропадают!
        Я сделала страшные глаза и, вполне довольная произведенным эффектом - Робин окаменел, пошла себе дальше.
        - Люди пропадают?  - проводив округлившимися глазами разговорчивую местную дурочку, повторил младший Писарчук.  - Люди?!
        Сомнительность начинки «левой» выпечки вплотную приблизилась к криминальному пределу.
        Но и на этот случай умный юноша знал нужный телефон.
        - Отличная мысль была - прогуляться на свежем воздухе!  - сам себя похвалил мой здравый смысл.  - Смотри, ты только вышла - а уже выяснила, кем был тот, второй, тип, оглушенный авоськой: безобидным дурачком! Можно хотя бы по этому поводу не переживать.
        Вообще-то я и не переживала. Я, если честно, про второго типа, пришибленного фаршированной баллоном авоськой, забыла сразу же, как только он сбежал.
        - Не зря же говорится: с глаз долой - из сердца вон,  - поддакнул мой здравый смысл.
        Эта его реплика вернула меня к мыслям о Вадике, которого я торжественно вынесла из сердца вон вперед ногами сразу после нашего расставания, за что теперь меня грызла мазохистка-совесть. По ее мнению, это я подвергла Вадика смертельной опасности, дезертировав с любовного фронта, так как на освободившееся место проверенной боевой подруги внедрилась какая-то гнусная дрянь с мечом наперевес.
        - Не зря же говорится: мы в ответе за тех, кого приручили!  - солидаризировался с совестью (редкий случай!) мой здравый смысл.
        - А еще совсем не зря и очень даже часто говорится: идите лесом!  - сердито сказала я им с совестью.  - Я не могу нести пожизненную ответственность за каждого брошенного мною мужика! За меня такую ответственность никто не несет!
        - Так тебя никто и не бросал!  - напомнили эти двое.
        - Да? А мать родная?!
        Тут этим крыть было нечем, и они умолкли, так что хотя бы часть пути я проделала в благословенной тишине.
        Уже на мосту до меня дошло, что я не знаю, куда, собственно, решительно направляюсь.
        - Как - куда? Только вперед!  - бодро провозгласил мой природный авантюризм, и я испытала мимолетную благодарность к нему за то, что вариант «головой вниз с моста в реку» даже в сложившейся непростой ситуации не рассматривается.
        Однако сразу за мостом мой здравый смысл попросил уточнить направление «вперед» с учетом множества возможностей, предоставляемых общественным транспортом.
        Авантюризм на это требование конкретики высокомерно ответил песенной строчкой «Мой адрес не дом и не улица!».
        Кто бы спорил! Я давно знала, в каком конкретно месте организма прописан мой авантюризм, но, как воспитанная девушка, не озвучивала это неприличное слово лишний раз.
        - Давайте хотя бы на этот раз не туда?  - робко попросила совесть.
        И тут я очень вовремя вспомнила, что у меня ведь есть и другой точный адрес: улица Советская, дом тридцать, квартира восемь - место жительства Ираиды Агафоновны Фунтиковой.
        Мне было как-то все равно, куда двигаться, лишь бы на месте не стоять. Здравый смысл, авантюризм и совесть с предложенным маршрутом на редкость дружно согласились, и я резво потопала к Ираиде, по пути заскочив в магазин за гостинцем.
        Лучшая бабулина подруга была сладкоежкой и пуще всех деликатесов любила ириски. Такой скромный дар я вполне могла себе позволить, так что явилась в гости не с пустыми руками. В сумку, выданную мне во временное пользование Караваевым, поместилось два килограмма конфет - я решила быть щедрой.
        Тридцатый номер по улице Советской оказался двухэтажным зданием в помпезном сталинском стиле. С учетом расположения в старом центре, когда-то это было весьма респектабельное жилье, однако ныне лепнина на карнизах местами осыпалась, водосточные трубы ревматически искривились, а кованый заборчик на кирпичном основании опасно накренился, грозя прихлопнуть дремлющих под ним врастяжку кошек, что их ничуть не волновало. На стене под слоем побелки угадывалась доисторическая табличка «Дом образцового содержания». Взглянув на сей печальный анахронизм, я хмыкнула. На мой взгляд, в данный момент состояние здания идеально описывало выражение «остатки былой роскоши».
        Впрочем, в одном из окон ярким праздничным пятном алел баннер с надписью «Продам!!!». Три восклицательных знака ясно давали понять потенциальным покупателям, что торг будет не только уместен, но и наверняка результативен.
        Перешагнув через полосатую кошку, невозмутимо возлежащую у порога меховым ковриком, я вошла в единственный подъезд и по вытертым ступеням каменной лестницы поднялась на второй этаж, пытливо рассматривая двери на предмет обнаружения восьмого номера.
        На лестнице было темновато. Отдельные лучи, проникающие сквозь вековой немытости подъездное окно, на манер театральных софитов акцентировали красиво - балетными толпами - плящущие в воздухе пылинки и увлекали случайного зрителя в моем лице в дивный мир искусства вместо того, чтобы честно освещать реальность, данную мне в ощущениях.
        А ведь ощущение, которое испытываешь, лоб в лоб столкнувшись с выплывающим из мрака шкафом, заурядным не назовешь!
        Массив резного дерева надвинулся на меня, как бригантина на утлый челн.
        - Стоп машина! Полный назад!  - в подходящих морских терминах рявкнул мне в душу здравый смысл.
        - Ледяной горою айсберг! Из тумана выплывает!  - художественно вывел мой природный авантюризм.
        Под аккомпанемент его пения я отпрянула, задним ходом сдала на межэтажную площадку и втиснулась в ее дальний угол, прикидывая, не уступить ли приближающемуся шкафу весь фарватер.
        Не хотелось испортить антикварную мебель несуразной аппликацией моего раздавленного тельца.
        Шкаф был красивый - темный, лаковый, резной, весь в затейливых деревянных финтифлюшках. На повороте он тускло блеснул стеклом и бронзой, после чего волшебство закончилось, развеянное матерным заклинанием:
        - Твою-мою, куда прешь, дура баба!  - грянул голос свыше.
        К счастью, я не сразу поняла, что дура баба - это я. Меня отвлек таинственный скрип, с которым из недр благородного шкафа медленно и величаво, но с явным намерением пошло грохнуться на ступеньки, выехал длинный ящичек. Я вовремя подскочила, подхватила ящичек уже на лету и была вознаграждена за это повышением оценки:
        - Молодца девка!  - одобрительно провозгласил голос свыше.
        После чего отнюдь не комплиментами был щедро одарен какой-то Васька, у которого вовсе нет мозгов, а руки растут из того самого места, где у меня, например, прячется шило.
        Развернутыми пассажами в строгий укор безмозглому Ваське были поставлены медлительность, невнимательность, несоблюдение техники безопасности и неумение правильно использовать липкую ленту. Я с интересом прослушала этот гневный монолог, почерпнув из него сведения, которые мне обязательно пригодятся, если я надумаю писать статью о тонкостях непростого ремесла мебельного грузчика.
        Потом предположительно Васька, невидимый за громоздким шкафом, сделал пару смелых рацпредложений по нетипичному использованию ранее упомянутой липкой ленты, настойчиво порекомендовав предыдущему оратору намотать ее себе на и засунуть ее себе же в.
        После этого мы с моей совестью решили, что наша Люся еще недостаточно взрослая для таких эротических откровений, и с ящиком в обнимку я ретировалась во двор, ловко перепрыгнув через невозмутимую ковровидную кошку, относительно которой у меня возникло мимолетное подозрение - а не дохлая ли она?
        Полминуты спустя это подозрение бесследно исчезло - вместе со стаей голубей, которые умчались ввысь с первыми звуками дикого кошачьего вопля, и самой кошкой. Она вылетела со двора с гневным мявом, который я трактовала как непереводимый кошачий фольклор.
        Потом во двор, качаясь, выплыл шкаф, влекомый двумя злыми потными мужиками.
        - А ну, вертай ящик взад!  - грубо рявкнул мне один из них.
        - В чей?  - ехидно спросила я, и над моей головой колокольчиком зазвенел заливистый смех.
        Я подняла голову и под красным баннером с сообщением о продаже увидела сияющую детскую мордаху в обрамлении шевелюры цвета медной обмотки аккумулятора.
        Я вспомнила, что такой же яркий колер имели кудри Ираиды Агафоновны, и проницательно спросила:
        - Эй, ребенок, ты, случайно, не из восьмой квартиры?
        - А зачем вам восьмая квартира?  - вмиг перестав смеяться, с подозрением спросил ребенок.
        По одной голове в буйных рыжих кудрях я никак не могла определить его пол.
        - Вообще-то мне не квартира нужна, а ее хозяйка,  - объяснила я.  - Ираида Агафоновна Фунтикова. Я к ней пришла.
        - Ма-а-а!  - продолжая глазеть на меня, воззвал совершенно точно не ко мне чей-то рыжий ребенок.
        - Ну, что еще?!  - донесся из глубины квартиры крайне взвинченный женский голос.
        Судя по тону, его обладательница выдержала уже с полдюжины раундов передачи «Что? Где? Когда?», в одиночку расщелкав мешок заковыристых вопросов.
        Рыжая детская голова исчезла, словно ее выдернули из окна, как морковку с грядки, и через несколько минут возникла снова уже в женском варианте.
        - Бабушка Рая умерла,  - уведомила меня сердитая родительница рыжего чада.  - А вы чего хотели-то? Если она у вас деньги занимала, то не повезло вам, мы за ее долги не отвечаем. Мало ли каких дел полоумная старуха натворить могла, мы абсолютно не в курсе и совершенно ни при чем.
        - Нет, совсем наоборот!  - Я моментально определилась с тактикой.  - Это я у Ираиды Агафоновны как-то деньги занимала, вот, хотела отдать, но раз уже некому…
        - Ну как же - некому, а семья? Я вот ее внучка родная, например, Таня меня зовут,  - женщина сменила тон и взбила рыжие локоны, как будто это должно было усилить фамильное сходство.  - Да вы не стойте там, поднимайтесь в квартиру!
        - Да тут же люди работают, неловко мешать,  - замялась я, покосившись на грузчиков.
        Те курили, стоя под сенью шкафа с таким недобрым видом, словно окурки предполагалось не затоптать, а прицельно метнуть в предмет мебели, полив их сверху бензинчиком. На лицах курильщиков большими удобочитаемыми буквами, легко складывающимися в короткие емкие слова, читалось все, что они думают о крупногабаритном антиквариате.
        - Ничего, люди пока передохнут, им еще пианино выносить,  - отнюдь не подбодрила удрученных перспективами грузчиков рыжеволосая хозяйка.
        Я пожала плечами и вошла в подъезд. На полпути к восьмой квартире сообразила, что так и иду, баюкая на локте, как младенца, самоотделившийся от шкафа выдвижной ящичек, и аккуратно прислонила его к стене в углу лестничной площадки.
        Ящик встал на временный прикол с нетипичным шорохом.
        Я заглянула за него и увидела прилипшую к дну снаружи макулатурину. Потянула, дернула - и стала обладательницей помятой половинки школьной тетрадки. Когда-то ее разрезали поперек и использовали для записей, разобрать которые в полумраке не представлялось возможным.
        - Видимо, тетрадка лежала в этом ящичке, а потом как-то из него вывалилась,  - предположил мой здравый смысл.
        - И прилипла.  - Осторожно ковырнув и подозрительно понюхав окаменевшую темную массу на обложке, я поняла, что смычку ящика и тетрадки обеспечила конфета-ириска.
        Тут руки мои снова проявили своеволие и зачем-то затолкали тетрадку в сумку. Я не стала выяснять - зачем, потому что сверху меня уже своеобразно аукало дитя:
        - Эй, тетенька, которая пришла к мертвой бабушке, ты там еще живая?
        Подавив порыв перекреститься, я ускорилась и поднялась в квартиру усопшей подруги моей покойной бабули.
        Ираидина внучка ждала меня в дверях. Я сразу же протянула ей пару купюр:
        - Вот, извиняюсь, что не успела…
        - Лучше поздно, чем никогда.  - Женщина проворно спрятала деньги в карман фартука.
        - Я Люся, моя прабабушка Зинаида Евграфовна дружила с вашей бабушкой…
        - А, помню, высокомерная такая старуха.  - Таня демонстративно задрала нос, явно изображая мою Ба Зину.  - Жива еще?
        - Нет, увы, еще в прошлом году умерла.
        - А наша только на прошлой неделе, вот, разгребаем завалы в ее норе.
        - Она болела, наверное?  - предположила я.  - Чувствовала, что уходит, дела в порядок приводила?
        - Да как бы не так! С чего вы взяли? Просто уснула и не проснулась, даже завещание оставить не позаботилась!
        - Дело в том, что я от нее вчера письмо получила,  - объяснила я.  - Странное такое письмо…
        - Письмо?  - Рыжая нашла взглядом свое дитя и нахмурилась.  - Женька! Тебе куда было велено бумажки нести? Я же сказала - все в мусорку!
        - Мам, ну как - все в мусорку?!  - всплеснуло лапками дитя с неясным в смысле половой принадлежности именем Женька.  - Там же и письма были! Самые настоящие старинные письма, бумажные, в конвертах, с марками!
        - Какая прелесть,  - умиленно пробормотал мой здравый смысл.  - Поколение, выросшее в интернете, очаровывается бумажными письмами!
        - Я с тобой потом поговорю,  - пообещала детенышу мать и снова повернулась ко мне.  - А вам скажу: не знаю я, что там за письма! Бабуля у нас была странноватая, под конец совсем с головой не дружила, так что мы из ее бумажных развалов только документы выбрали, а все остальное выкинули без разбора.
        - Понятно.  - Я уяснила, что пора откланиваться.  - Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей бабушки и извините за беспокойство. Всего вам доброго!
        - И вам того же,  - Таня выглянула из двери, провожая меня взглядом.
        Крикнула вслед:
        - Вы заходите, если вдруг что!
        - Если вдруг вспомните, что еще нам деньжат задолжали,  - цинично хмыкнул мой здравый смысл.
        А я ничего не сказала. Спустилась во двор, обнаружила, что единственный выход из него в данный момент перегорожен шкафом, вполне успешно сопротивляющимся попыткам увлечь его прочь с исторической родины, и присела на лавочку в ожидании завершения погрузочных работ.
        Передо мной была символическая клумба с цветущими одуванчиками и прошлогодним сухостоем, в зарослях которого деловито шуршала давешняя кошка. За моей спиной сплошной стеной тянулись сараюшки, в советское время по умолчанию прилагавшиеся к квартирам в таких домах, как этот - некогда явно элитный. На облезлых дощатых дверях краснели крупно, в экспрессивном стиле, начертанные номера. Восьмая дверь была открыта, и за ней частично просматривалось помещение, заставленное и заваленное разнообразным барахлом. Очевидно, не все имущество покойной Ираиды Агафоновны отправилось на вывоз и на помойку, часть условного добра переместилась в сарайчик. Хотя, если судить по тому, в какие неопрятные кучи свалены вещи, они тут просто дожидаются приезда мусорной машины. Устроить такой некрасивый хламовник во дворе не позволил бы ни один дворник.
        - Это еще что такое? Препятствуем работе полиции?  - донеслось до меня с улицы произнесенное с ленивой укоризной.
        Я привстала на лавочке и разглядела за забором патрульный автомобиль характерной раскраски - судя по урчанию мотора, он только что подъехал.
        - Да мы ж это… Мать-перемать… Такой-сякой шкаф, чтоб его так и разэтак!  - нестройно ответили на претензию грузчики.
        - Пошевеливаемся, не загораживаем, освобождаем проход!  - Мотор замолчал, решительно хлопнула автомобильная дверца.
        - Что?! Полиция?! Почему, зачем, за кем? За Люсей?!  - в один момент степным пожаром заполыхала моя паника.
        Здравый смысл ни слова сказать не успел, ноги сами унесли меня в открытый сарайчик - прятаться.
        - Дверь закрой!  - взвизгнула паника.
        Я попыталась это сделать, но не смогла. Рассохшаяся дверь не вписывалась в косяк, упорно распахиваясь настежь, а никакого засова изнутри на ней не было, что и неудивительно: кому это нужно - уединяться в кладовке?
        - Я знаю, что делать!  - радостно выскочил вперед мой врожденный авантюризм, самовольно принимая на себя управление руками, которые тут же вытащили из сумки пакет с конфетами.
        Надо признать, это оказалось неплохим инженерным решением. Полдюжины свежих ирисок, пунктирно прилепленных к косяку по вертикали, надежно зафиксировали норовистую дверь.
        - Я живу с идиотами,  - страдальчески пробормотал мой здравый смысл, но был всеми нами проигнорирован.
        Паника моя в этот момент сосредоточенно сопела, самоусмиряясь дыхательными упражнениями, а мы с авантюризмом рассматривали окошко в задней стене каморки, прикидывая, пролезут ли в него мои верхние девяносто шесть. За нижние девяносто мы не волновались, они из каких угодно передряг выбирались без существенных повреждений, им в окошко просквозить - пустяковое дело.
        - Таня, я дома!  - крикнул меж тем во дворе напугавший меня полицейский.  - Грей борщ!
        - Ну? Понятно? Человек просто приехал домой пообедать,  - устало молвил мой здравый смысл.  - А вы сразу: ой, караул, бежать-спасаться! Нет, Люся, от собственной дурости не убежишь…
        - Это точно,  - согласилась я, ничуть не обидевшись.
        Мне, наоборот, даже весело стало.
        - Теперь сиди тут, пока полицейский и грузчики не уедут, чтобы вопросов не возникло, зачем ты влезла в чужой сарай,  - разумно рассудил здравый смысл.  - Суду не понравится, что ты делаешь своей привычкой незаконное проникновение на чужую территорию.
        - А давайте пока тут осмотримся,  - предложил нимало не сконфуженный авантюризм.  - Гляньте, сколько вокруг всего такого интересного!
        - Как тут осматриваться, темно же,  - проворчала я.
        А руки уже вытащили из кармана мобильник и включили его как фонарик.
        Я присела на корточки перед неаккуратным курганом самых разных вещей.
        В основании корявой пирамиды угадывалось сломанное кресло, накрытое гобеленовой скатертью с бомбошками, как тело павшего героя - знаменем Родины. Скатерть была завалена расслоившимися фанерками и разноцветными томами в потрепанных переплетах, а из щелей между книгами торчали ребра щербатых тарелок. Еще там было какое-то тряпье, помятый абажур настольной лампы, деревянные ложки в тусклой росписи, треснувшая стеклянная ваза, подвески от люстры, вязальные спицы, клубки пряжи, фигурные бутылки, прозрачная пластиковая коробка с впечатляющей коллекцией пуговиц и фотоальбом.
        Он венчал всю конструкцию. Но не так венчал, как вишенка на торте, а так, как веник, прихлопнувший мышь. В том, как небрежно его бросили на кучу хлама - развернутым, так что страницы загнулись и смялись,  - никакого почтения не чувствовалось.
        Я осторожно, чтобы не потревожить и не обрушить себе на ноги всю кучу, перевернула и подняла фотоальбом.
        Это был старый альбом, каких сейчас уже не делают и не покупают. У него был кожаный переплет с тиснением и плотные страницы из картона с прорубленными в нем дырочками-скобками для карточек. Листы с закрепленными на них фотографиями разделяла папиросная бумага, теперь сохранившаяся лишь кое-где, да и то преимущественно обрывками.
        Фотографии в альбоме, насколько я могла видеть в полумраке при свете мобильника, были такими же старыми и ветхими, как он сам, и я подумала, что на этих страницах вполне может найтись снимок-другой моей Ба Зины. А мне бы очень хотелось увидеть фотографии бабули в молодости или хотя бы в ранне-бальзаковском возрасте: в именьице таких снимков не было, Ба Зина почему-то не любила фотографироваться и на стену, которую сама же насмешливо называла иконостасом, крепила только портреты младших родственников.
        Короче говоря, я стащила этот фотоальбом, презрев добросовестно упомянутые здравым смыслом заветы Уголовного кодекса.
        В любом случае кража из кладовки старого фотоальбома бесследно терялась на фоне других преступлений, приписываемых нынче мне.
        Я уже собралась покинуть кладовку, даже руку протянула, чтобы толкнуть дверь, когда услышала голоса под дверью.
        - Почему здесь полиция? Что происходит?  - нервно спросила женщина.
        Я посмотрела в щелочку рассохшегося дверного полотна, но увидела только украшенный скромным бантиком тыл белой полотняной панамы. Панама нервно вертелась - ее владелица крутила головой.
        - Расслабься, у внучки муж патрульный, это его служебная машина,  - ответил женщине мужчина.
        Его я вовсе не видела. Мало, мало щелей образовалось на дощатой двери!
        - Слишком хорошо работали плотники прошлого,  - досадливо пробормотал мой природный авантюризм.  - Может, попробуешь расковырять щелку гвоздиком? Там, на полу, был такой, подходящий…
        - Не стоит,  - оборвал его здравый смысл.
        - Не стоило нам сюда приходить,  - в унисон сказала женщина за дверью.  - Это была плохая идея.
        - Если бы твой идиот сделал все по уму, мы бы сейчас не цеплялись за плохие идеи!  - ответил мужчина.
        - Ну уж нет, в квартиру полицейского мы не полезем!  - решительно объявила женщина.  - Полицейский - это не журналисточка, нам это с рук не сойдет.
        - Я передумал, делай глазок!  - мой здравый смысл переменил решение прежде, чем до меня дошел смысл услышанного.  - Только потихоньку, не долби, как дятел, а просто попытайся раздвинуть доски.
        Я без споров и уточнений метнулась в глубь сарая, подобрала с пола большой ржавый гвоздь фасона «Мечта корабела», вернулась с ним к двери и присмотрелась к ней, прикидывая, где лучше сделать глазок.
        И в этот момент потревоженная куча хлама за моей спиной перешла из состояния относительной упорядоченности в состояние первобытного хаоса, шумно, с многоступенчатым грохотом и звоном, обрушившись на пол. Там, внутри кучи, еще, оказывается, то ли гитара была, то ли арфа, так вот она исполнила целую скорбную песню в два куплета.
        В общем, когда в сараюшке наконец воцарилась тишина, совершенствовать дверь, делая в ней глазок, уже не имело смысла. Те двое, что переговаривались за порогом, испарились.
        - Пожалуй, не стоит тебе выходить через дверь,  - сказал мой здравый смысл.  - Говоришь, ты пролезешь в окошко?
        Вместо ответа я молча подтащила к упомянутому отверстию колченогое кресло, на его ручки положила фанерную дверцу и с этого ненадежного постамента ушла в окошко. Удачно свалилась в упругий самшитовый куст, при ближайшем рассмотрении оказавшийся частью зеленой изгороди, отделяющей двор дома номер тридцать от соседнего, и проломилась на сопредельную территорию, напугав женщину, караулящую резвящегося на детской площадке ребенка.
        Я не придумала, как объяснить мой эффектный выход из кустов, поэтому просто сказала:
        - Пардон, мадам!  - и через двор удалилась на улицу.
        Надеясь, что те двое, чей разговор я подслушала, сидя в сарайчике, еще не ушли далеко, я снова направилась к тридцатому номеру, но по пути встретила только мебельный фургон. Он удалялся от дома рыжей Тани, веско погромыхивая содержимым кузова. Боюсь, что шкаф в борьбе за свободу и независимость потерял свою целостность…
        - А теперь давай где-нибудь присядем и переварим полученную информацию,  - потребовал здравый смысл.
        Я присела за столик первого попавшегося уличного кафе и для лучшего переваривания взяла к информации кофе.
        Итак, что я узнала?
        Оказывается, бабулина лучшая подруга почти год хранила у себя письмо, написанное Ба Зиной и предназначавшееся мне. Судя по тексту этого письма, оно должно было попасть ко мне в случае, если я не выполню какие-то наказы бабули. Она отвела на их исполнение определенное время и установила контрольный срок, который, возможно, еще не истек, потому что письмо отправила не Ираида, а ее потомок Женька, спасибо этому доброму мальчику или доброй девочке.
        - Хотя Ираида могла просто забыть это сделать вовремя, ведь ее внучка сказала, что бабка была не в себе,  - напомнил здравый смысл.  - И вообще ты не о том сейчас думаешь. Давай-ка об этой паре под дверью!
        - Пара под дверью - женщина и мужчина,  - я послушно сменила тему.  - Судя по голосам - люди немолодые, судя по тексту - незаконопослушные. Есть предположение, что они имели намерение проникнуть в квартиру Ираиды…
        - И что они уже проникали в твою квартиру!  - перебил меня внутренний голос.  - Ведь ты же поняла, я надеюсь, о какой журналисточке они говорили?
        - Поняла.  - Я кивнула, как будто разговаривала с реальным собеседником.  - А ты понял, что это означает?
        - Они что-то ищут,  - уверенно ответил здравый смысл.  - Что-то такое, что ты могла спрятать не только в вашем с Петриком жилище, но и в каком-то другом надежном месте.
        - А какие надежные места могут быть у девушки, живущей на съемной квартире?  - подхватила я.  - Только квартиры родственников, друзей и друзей родственников! Родни у меня, считай, нет, с двоюродным дедом Павлом и его потомками я не контактирую. Друзей тоже нет, одни коллеги по работе и так себе приятели. А вот Ираида Агафоновна вполне попадала под определение «друзья родных»!
        - Значит, можно предположить, что эти двое - загадочные мужчина и женщина - охотятся за скифским золотом, которое ты якобы украла,  - продолжил здравый смысл.
        - Трое!  - поправила я.  - Упоминался ведь еще некий «твой идиот»  - вероятно, муж или сын женщины в панаме. Он что-то сделал не так, и это все осложнило.
        - Из того, что было сделано «не так», первым в голову приходит неудача покушавшегося на тебя в пещере,  - подсказал здравый смысл.  - И это укрепляет предположение, что покушавшимся на тебя был один из мужчин, участвовавших в пресс-туре, ведь про женщину было бы сказано «твоя идиотка», а не «твой идиот».
        - Логично, но ничего нам не дает,  - вздохнула я.
        К мужикам, участвовавшим в пресс-туре, я в Молдове особо не приглядывалась, а теперь и не могла приглядеться, потому что была далеко и даже контактами их не располагала. В непосредственном доступе у меня был только Караваев, а мне почему-то очень не хотелось думать, что неизвестная подозрительная женщина имеет на него какое-то право собственности.
        Не потому, что Караваев ведет себя по-рыцарски и не бросает на произвол судьбы девушку, оказавшуюся в трудной жизненной ситуации. Просто не может ведь мужчина с таким хорошим вкусом (любящий правильный кофе, носящий идеальные рубашки и симпатизирующий Люсе) приходиться кем-то близким противной тетке в старомодной панаме!
        - Железный аргумент, Петрик с ним точно согласился бы,  - хмыкнул здравый смысл.
        - Ой, Петрик же!
        Я вспомнила, что к приезду моего друга наша квартира должна сиять чистотой, и тут же позвонила обещавшему это организовать Караваеву.
        Благо ночью он собственноручно вбил в допотопный мобильник Ба Зины свой телефонный номер.
        - «Буревестник» слушает,  - ответил мне незнакомый девичий голос.
        Это меня почему-то мгновенно взбесило.
        - А почему не реет?  - спросила я злобно.
        - Как?  - не поняла дева.
        - Гордо!  - ответила я.  - А если вы спросите «Где?», то между тучами и морем, над седой равниной моря. А вот какого - не знаю, это уже на ваше усмотрение.
        - А, вы хотите к морю! Так у нас есть отличные предложения и по пляжному отдыху, и по круизам!  - обрадовалась дева.
        Я молча оборвала звонок. Очевидно, Караваев дал мне свой рабочий номер, вот идиот!
        - Чей-то идиот,  - с намеком шепнул здравый смысл.
        И я решила, что напрасно доверилась этому коварному типу.
        Определенно, к Караваеву надо присмотреться с усиленным подозрением.
        Сделав себе соответствующую зарубку на память, я достала из сумки половинку тетрадки из шкафа Ираиды и рассмотрела данный манускрипт, оказавшийся адресной книжкой. На страничке с буквой «С» я даже увидела кое-что знакомое - адрес Ба Зины и мой собственный. Причем сначала под именем «Суворова Люся» был записан адрес той квартиры, в которой я жила с Вадиком, а позже - той, в которой я живу с Петриком. На ту же букву была еще какая-то Суворова Вероника, но я ею не заинтересовалась, зная, что родственниц с таким именем у меня нет.
        Потом я допила свой кофе, поставила чашку на стол и развернулась на стуле, чтобы вытянуть из-за спины сумку.
        Я не растяпа какая-нибудь. Однажды в Риме воришка на мотороллере сдернул планшетку с моего плеча, с тех пор я ношу сумку на ремне через грудь, а сняв ее за столом (сумку, а не грудь - грудь у меня своя, не съемная), пристраиваю поклажу на стул таким образом, чтобы защищать ее и спиной, и той же грудью.
        Увы, на сей раз меня это не спасло!
        Я даже понять не успела, что происходит, как вместе со стулом упала на бок, больно ударившись головой о камень террасы. Не отключилась, но потратила бездну времени на то, чтобы распутать ножки - свои и стула, на четвереньках выбраться из-под стола и распрямить заклинившую спину.
        Подоспевшая официантка помогла мне отряхнуться и в лучших традициях голливудского кинематографа улыбчиво спросила:
        - Вы в порядке?
        - Посмотрите на меня,  - нелюбезно предложила я, сдув с лица прядь, скособочившуюся а-ля челка Гитлера.  - По-вашему, похоже, что я в порядке?
        - Э-э-э… А вы заметили, что он у вас сумку украл?
        - Что? Кто?! Как - украл?!  - Я взвилась, как индийская кобра, но было слишком поздно - похитителя уже и след простыл.  - Так. Вы его видели? Опишите, словесный портрет понадобится полиции.
        - Ну-у-у… Это был мужчина,  - неуверенно начала официантка.  - Довольно высокий, худощавый, в джинсах и серой куртке или кофте. Лица его я не разглядела.
        - Значит, об особых приметах говорить не приходится,  - огорчилась я.
        - Если только за особую примету не сойдет панама,  - добавила девушка.  - Ведь белая панама в это время года, согласитесь, довольно редкий головной убор.
        - Не самый редкий, одну такую я уже сегодня видела, правда, на женщине…
        Я осеклась.
        - Так-так-так!  - зачастил мой здравый смысл.  - Панама! Точно! Эти двое следили за тобой!
        - Зачем?
        - Я тоже не понимаю, зачем носить такое уродство,  - согласилась официантка.
        - Чтобы спрятать лицо,  - объяснила я ей.  - Панама - она ведь как ведро, закрывает всю голову!
        - Похоже, негодяи решили проверить, не носишь ли ты скифское золото при себе,  - объяснил очевидное мой здравый смысл.  - Приятно, что они будут разочарованы.
        - Вам чем-нибудь помочь?  - спросила любезная официантка.
        Она ничуть не волновалась: я оплатила свой кофе, когда делала заказ.
        - Нет, спасибо,  - я покачала головой, краем глаза зацепив бабулин мобильник, после неудачного звонка Караваеву оставшийся лежать на столе в компании бабулиного же кошелька и фотоальбома, который я несла в руках, потому что он не прошел в ручную кладь по габаритам. А вот тетрадку Ираиды я успела положить в сумку.
        - Что ж, не так все плохо: телефон и деньги при тебе, пропала только чужая сумка и разные мелочи в ней,  - подбодрил меня здравый смысл.
        Провожаемая сочувственным взглядом официантки, я спустилась с террасы на улицу и побрела туда, не знаю куда.
        Направление оказалось правильным: через пару минут мне на глаза попалась клумба, украшенная редкими цветочками и кучкой хорошо знакомого мне барахлишка. Грабитель явно не проявил похвального терпения, поспешил открыть украденную сумку за первым же углом и произвел скоростной осмотр содержимого, бесцеремонно вытряхнув его на газон.
        - О, помадка! Расчесочка, ключики, платочек - все, нажитое непосильным трудом!  - обрадовался мой внутренний голос.  - Ираидиной тетрадки только нет, но она и не нужна тебе.
        Я молча распихала свои вещички по карманам, соображая, что скажу Караваеву.
        По всему выходило, что грабили меня, а утрату понес он, ведь компьютерная сумка, которую унес грабитель, была мне лишь одолжена на время.
        - Ты погоди сочувствовать этому подозрительному типу,  - предостерег меня здравый смысл.  - Мы ведь еще не знаем, не входит ли и сам Караваев в преступную шайку!
        Ох. Я совсем запуталась!
        В именьице громыхала музыка - Алла Борисовна пела про миллион алых роз. Поскольку розы еще не расцвели, а на поклонников Примадонны российской эстрады оставшиеся на хозяйстве Караваев, Эмма и Брэд Питт походили мало, я удивленно приподняла брови и приблизилась к пролому в штакетнике на цыпочках. Хотя за мощным голосом Пугачевой никто не услышал бы не только моих шагов, но и топота мамонта, например.
        Не знаю, почему я подумала о мамонте.
        - Потому что чувствуешь себя вымирающей?  - участливо предположил здравый смысл.
        У меня действительно раскалывалась голова. Не в прямом смысле - такого серьезного ущерба ей удар о каменный пол не нанес, но шишка на лбу образовалась внушительная.
        Дыры в заборе, успевшей зарекомендовать себя удобнейшим из имеющихся у нас входом-выходом, уже не было. На ее месте относительно стройным рядом высились круглые длинные палки. Присмотревшись, я опознала две тяпки, грабли и лопату. Установленные железом вверх, инструменты были обращены рабочими частями наружу, что смотрелось одновременно живописно, зловеще и в древнерусских традициях.
        Для полноты картины не хватало Бабы-Яги с помелом.
        Мое воображение дернулось было изобразить в этой роли меня, но я дала ему пинка, чтобы знало свое место и не обижало хозяйку.
        Взяли, понимаешь, моду - обижать нашу Люсю почем зря!
        Вызывающе скрипнув калиткой, я вошла во двор и оглядела открывшуюся мне идиллическую картину.
        В импровизированном гамаке из домотканой ковровой дорожки в просвете между яблоней и вишней уютно загнулся кренделем Караваев. Похоже, он сладко спал, не обращая внимания на рвущиеся из ноутбука рулады Примадонны. А чуть поодаль Эмма в нелепом самодельном фартуке из клеенки, которая еще вчера была отличной скатертью, энергично возил кистью по двери уличного сортира.
        Кистей у него было несколько - по одной на каждую банку, а банок в общей сложности три - с красной, желтой и синей краской. Вдохновенно сочетая их, Эмма на практике постигал основы цветообразования и уже нарисовал красивую радугу.
        - Петрику понравится!  - сказала я громко.
        И вот удивительно: пугачевский голос Караваеву спать не мешал, а мой разбудил не хуже, чем полковая труба!
        - Что?! Петрик?! Где?!  - Он забился рыбкой и вывалился из гамака.
        - Давно к моим ногам никто так не бросался,  - с удовольствием отметила я.
        - Люся! Ты привела сюда Петрика?!  - спрошено это было таким тоном, каким Цезарь, я думаю, произнес свое знаменитое «И ты, Брут?».
        Караваев сел, при этом наверняка случайно оказавшись в укрытии под столом, и уже оттуда огляделся, нервно моргая.
        - Пока нет, но ему точно понравится наш сортир, раскрашенный в цветах флага секс-меньшинств,  - ответила я.
        - Секс-кого?!
        Караваев проворно выбрался из-под стола, оценил творчество Эммы и завопил:
        - Эммануил, ты что творишь?! А ну, замазал это безобразие, живо!
        - Если я все размажу, получится бурый,  - резонно заметил начинающий художник.
        - Отличный цвет для сортира,  - одобрила я и обернулась к главному затейнику.  - Что вообще тут у вас происходит?
        - Проверяем парнишку на принадлежность к представителям творческих профессий,  - ответил Караваев.
        - К живописцам и вокалистам одновременно?
        - Нет, только к живописцам. Музыка - это ему для вдохновения. Я специально составил плей-лист из популярных песен о художниках,  - похвастался Караваев.
        В этот момент Пугачеву на воображаемой сцене сменил Леонтьев, агрессивно завопивший: «Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую, сидя у окна!»  - и Эмма приветливо покричал мне:
        - Люся, хочешь, я тебя нарисую?
        - Бурым цветом на двери сортира?  - испугалась я.  - Спасибо, не надо!
        - Может, зря ты отказываешься,  - сказал Караваев.  - Парнишка не лишен таланта.
        И мы оба засмотрелись на Эмму, размашисто, в необыкновенно экспрессивном стиле возюкающего красным по всему остальному. В итоге действительно получался бурый, но не однотонно бурый, а пятнистый, как наредкость неряшливая корова. Такая, знаете, вся в кляксах от травы и отходов собственной жизнедеятельности.
        - Киса, я давно хотел вас спросить как художник - художника: вы рисовать умеете?  - пробормотала я.
        Караваев хихикнул - узнал цитату - и одобрительно посмотрел на меня, после чего смешинки в его глазах превратились в маленькие вопросительные знаки:
        - Люся, что опять с тобой случилось?
        - Это так заметно?
        - Конечно! С этой новой шишкой на лбу ты похожа на бодливую корову, лишившуюся одного рога!
        Я ассоциативно покосилась на высокохудожественную дверь сортира. Если снять ее с петель и вставить в раму, можно выдать за авангардистское полотно «Бодливая корова». Надо Маню-гримершу спросить, кто у нас в городе покупает произведения современного искусства…
        - Я спрашиваю, откуда шишка на лбу?
        - Караваев, у меня для тебя плохая новость,  - вздохнула я.  - Сегодня на меня напал грабитель, и я лишилась твоей сумки. Прости. Когда я разбогатею, обязательно куплю тебе новую.
        - Серьезно? Грабитель унес мою сумку?  - Караваев весело удивился.
        - Ты так радуешься, словно даже хотел от нее избавиться,  - с подозрением заметила я.  - Признавайся, что не так было с этой сумкой? Может, твои экскурсоводы годами водили с ней группы сталкеров в Чернобыль?
        - Неужели я дал бы девушке радиоактивную сумку?!
        - Ну… Если бы хотел эту девушку уморить…
        - Эх, Люся, Люся!  - Караваев сокрушенно покачал головой и пошел в дом, неумело изобразив уныние.
        - Я даже не знаю, что сказать по этому поводу,  - признался мой здравый смысл.
        - Тогда помолчи,  - попросила я, тупо глядя в удаляющуюся идеальную мужскую спину.
        Оскорбленный - или старающийся выглядеть таковым - Караваев понуро убрел в дом, но, не дождавшись моего крика «О, прости! Прости меня, глупую Люсю!», через минуту кукушечкой высунулся в окошко и как ни в чем не бывало спросил:
        - Кто-нибудь хочет пиццу?
        Бывало ли, чтобы кто-то не хотел?
        Эмма бросил кисти, Брэд Питт материализовался из тени под жасмином, но я опередила их обоих и выхватила самый большой кусок пиццы буквально из-под ножа.
        - Осторожнее!  - вздрогнул Караваев.  - Тебе к синякам и шишкам еще пореза не хватает!
        - Критикуешь мою внешность?
        - Скорее уж твой образ жизни!
        - А что не так с твоим образом жизни, Люсь?  - спросил меня подоспевший Эмма.  - По-моему, это не жизнь, а просто мечта! Живешь себе одна в таком милом домике, вокруг природа, красота, тишина, и никто тобой не командует, не поучает, не заставляет делать то, что тебе вовсе не нравится. У тебя даже собака есть!
        - Это похоже на откровение,  - с интересом глядя на Эмму, вполголоса сказал мне Караваев.  - Сдается мне, наш беспамятный мальчик жил в стесненных условиях экологически грязного города с авторитарной родней, не позволявшей ему завести домашнее животное…
        - Как Малыш до встречи с Карлсоном,  - кивнула я, и Караваев оглядел себя сверху вниз и тревожно задумался, а кто при таком раскладе тут, собственно, Карлсон?
        - Ты что-то вспомнил?  - спросила я Эмму, но тот уже набил рот пиццей и только и мог, что помотать головой.
        - Жаль.
        Я уже как-то привыкла к присутствию в именьице этого милого бестолкового парнишки и все же испытывала горячее желание сплавить его до дому, до хаты всякий раз, когда видела, с каким аппетитом и скоростью он поглощает провиант.
        - Однако тему художеств, я думаю, надо продолжать прорабатывать,  - сказала я Караваеву.  - Похоже, истина где-то там.
        - В сортире?  - заинтересовался Эмма.
        - Да ты, батенька, философ!  - разулыбался Караваев.  - Надо тебе попробовать мандалу сложить.
        - Вот зачем вы, Михаил Андреевич, при даме такие слова говорите?  - упрекнул его наш юный друг.
        Тут я взоржала, потеряла бдительность, и Брэд Питт стянул у меня из-под руки кусок пиццы.
        Я оглядела опустевшую коробку и вздохнула.
        Эмма и пес совершенно одинаково повернулись ко мне боком, плечом прикрывая все свое недоеденное и опасливо косясь в мою сторону.
        - Если ты, Люся, закончила трапезу, то я тоже хочу сообщить тебе пару новостей,  - светски молвил Караваев, интригующе поманив меня пальцем на простор двора.
        - Хорошую и плохую?  - уточнила я, послушно перебираясь за тот стол под яблоней, который совершил стремительный карьерный взлет с обеденного до компьютерного.
        Караваев пожал плечами:
        - Суди сама. Новость первая: убийство журналиста Вадима Антипова - тема номер один в местной прессе.
        - Это было предсказуемо и ожидаемо,  - сказала я.  - Убийство - не кража, которую можно было замолчать, спасая честь мундира. Да даже если бы Левиафан самолично лег на пороге, препятствуя коллегам разнести шокирующую новость по всему свету, это не помогло бы: уверена, информация была мгновенно выплеснута в соцсети.
        - Согласен.  - Караваев кивнул.  - И рад, что ты не проявляешь по этому поводу лишней нервозности. Теперь слушай вторую новость: скифский меч, которым убили Антипова, оказался ненастоящим.
        - В смысле - ненастоящим?  - не поняла я.  - Да я Вадика с этим мечом в груди видела вот так же близко, как сейчас тебя, и могу уверенно утверждать, что меч был вовсе не бутафорский!
        - Он не был бутафорским,  - согласился Караваев.  - Но не был и скифским. В смысле, его не скифы сделали. Это была довольно точная копия музейного сокровища, созданная в настоящее время и из современных материалов.
        - Не из золота?!
        - Из сплава, очень похожего на золото.
        - Стоп!  - я подняла руку.  - Помолчи немного, мне нужно подумать.
        Оставив Караваева под яблоней, я вышла за калитку и принялась расхаживать перед ней туда-обратно, стимулируя физкультурой умственную деятельность.
        - Если это был не настоящий скифский акинак, понятно, почему убийца оставил его в трупе,  - первым высказался мой авантюризм.  - Кому нужна подделка?
        - Кто-то же ее сделал,  - напомнила я.  - Значит, кому-то она была нужна.
        - Музейщикам свойственно делать копии ценных экспонатов,  - напомнил мой здравый смысл.
        - Используя дешевый сплав вместо золота?  - не поверила я.  - Хотя это объясняет, почему музей вообще согласился временно передать артефакты в телекомпанию: раз то были не артефакты, рисковать ими было не страшно. Хотя это не объясняет, почему их заботливо положили в сейф. И почему потом украли из сейфа.
        - В общем, понятно, что ничего не понятно,  - подытожил мой здравый смысл.  - Одно могу сказать точно: за кражу подделок тебе дадут на пару лет меньше, так что это, пожалуй, хорошая новость.
        На том и порешили.
        Я вернулась во двор. Потянув носом, поморщилась: свежеокрашенная дверь сортира своим мощным амбре полностью перебила тонкий запах цветочков.
        - Ну, чего ты хмуришься, Люся?  - окликнул меня из-за обеденно-компьютерного стола Караваев.  - Ни в одной из множества публикаций об убийстве Антипова нет ни слова о тебе, это же хорошо?
        - Неплохо,  - согласилась я.  - Однако это вовсе не значит, что я вне подозрений. Следствие же не в прямом эфире идет, и не вся информация попадает к журналистам.
        - Надо подумать, у кого можно узнать тайны следствия.  - Караваев кивнул и что-то деловито записал в блокнотик, пристроенный рядом с ноутбуком.
        - Но как?!
        - Ну, Люся!  - Он посмотрел на меня укоризненно.  - Сотрудники следственных органов - тоже люди! У них есть подруги, жены, дети, и все они любят ездить в отпуск в хорошие отели и интересные туры, а кто им в этом активно помогает?
        - Я поняла, твое турагентство,  - кивнула я.  - Хотя по-прежнему не понимаю, как это поможет нам разжиться закрытой служебной информацией.
        - Ах, знала бы ты, сколько такого закрытого служебного мужья выбалтывают своим женам, которым отчаянно не хватает общения, отчего они откровенничают с парикмахершами, маникюршами и агентами, подбирающими для них лучший тур!  - Караваев сначала закатил глаза, потом махнул на меня рукой.  - Короче, не бери в голову. У меня есть свои профессиональные секреты, и я не намерен ими делиться.
        - Ага, ты же не жена сотрудника следственных органов,  - съязвила я.
        - Люся! Я же просил никогда больше не ставить под сомнение мою сексуальную ориентацию!  - возмутился Караваев.
        Я не успела ему ответить.
        - Ой, что я слышу и что я вижу!  - донеслось от калитки.  - Какие люди, какие интересные темы! Ну, здравствуйте, здравствуйте, мои бусинки!
        Караваев поперхнулся невысказанным и пригнулся, спрятавшись за ноутбуком.
        Я обернулась и увидела за оградой Петрика.
        Не рискуя оцарапать руки, он ждал, пока увитую колючей зеленью калитку откроет ему кто-нибудь другой, и солнечно улыбался.
        - Петя!  - Я кинулась навстречу другу, и мы сумели аккуратно обняться поверх калитки.  - Заходи, заходи, мы тебя ждали!
        - Правда?  - Петрик поправил кудряшку и кокетливо стрельнул глазом в Караваева, но попал в яблочко на серебристой крышке.
        Я посмотрела ниже и по длинной волне в кустах догадалась, что Караваев в низком приседе удирает за хату, в качестве укрытия явно более надежную, чем ноутбук. Судя по тому, как цепко прищурился и хищно улыбнулся Петрик, он тоже это понял и не планировал оставить без внимания, но тут Караваеву повезло: из домика выступил Эмма.
        - Ой, здрасьте!  - сказал он, воззрившись на Петрика с детским любопытством.
        Оно того стоило. В Молдове мой друг разжился полотняной рубахой с богатой вышивкой в этническом стиле, и она очень интересно смотрелась в сочетании с дырявыми джинсами и розовой замшевой курткой-косухой. Вместо ремня в петельки на поясе джинсов было продето длинное ожерелье-монисто.
        - У вас там настоящее серебро?  - заинтересовался Эмма, для пущей понятности вопроса потыкав пальчиком в нужном направлении.
        - Милый, у меня там настоящее золото!  - игриво двинул бедрами Петрик.
        - Петя, он спрашивает про ожерелье,  - хихикнула я.
        - Ожерелье серебряное,  - подтвердил мой друг.  - А это кто у нас тут такой хорошенький?
        - Меня зовут Эммануил,  - представился хорошенький.  - Можно просто Эмма.
        - Да ла-а-адно! Какое дивное имя!  - Петрик расцвел, как вьюнок под солнцем.
        - Не обольщайся, оно ненастоящее,  - осадила я его, чтобы не раскатывал губу.  - Эммануил у нас невинная жертва амнезии…
        - Авоськи,  - излишне дотошно уточнила жертва.
        - Неважно, короче, он забыл свое настоящее имя, и мы назвали его по-своему.
        - Мы?  - Петрик выразительно огляделся, давая понять, что ничто не забыто и никто не забыт.
        - Караваев, выходи уже,  - досадливо потребовала я.  - Не бойся, никто тебя тут не тронет, не топчи понапрасну грядки, там у нас щавель, укроп и петрушка для борща!
        - Вы уже ведете общее хозяйство?  - нахмурился Петрик.
        - Именно так!  - Выступивший из-за угла Караваев поймал подсказку на лету и с ходу ухватил меня за талию с цепкостью изголодавшегося осьминога.  - Мы с Люсенькой уже укроп растим, быт налаживаем.
        - А я сортир крашу!  - похвастался Эмма.
        - Хороший мальчик!  - Караваев отечески погладил парня по голове.  - Не зря усыновили.
        - Все так серьезно?!  - Петрик недоверчиво уставился на меня.
        Я развела руками.
        - Куда уж серьезнее?  - ответил за меня Караваев.  - Рядом спим, вместе пиццу едим. Вот, даже собаку завели!
        Прискакавший Брэд Питт радостно запрыгал вокруг нас с Караваевым, показывая, что - да, он чертовски заводная собака.
        - Шустра ты, мать,  - сказал мне Петрик, вроде не слишком расстроенный.  - Ну, ладно. Эмма! А не покажешь ли ты мне то, что красил?
        - Ой, прости, я плохая хозяйка!  - Я вспомнила, как Ба Зина учила: встречаешь гостя - первым делом прими у него верхнюю одежду, шляпу и зонт, а вторым покажи, где туалет.  - Удобства у нас там, иди по дорожке на запах, не ошибешься.
        - На запад?
        - На запах!
        - Не лучшая рекомендация для удобств…
        Ворча, мой друг удалился модельным шагом от бедра. Впечатлительный Эмма семенил на полшага впереди него, заботливо отводя с пути блистательного Петрика ветки кустов и деревьев.
        - А не накрыть ли нам праздничный стол?  - засуетился Караваев.
        - А какой у нас праздник?
        - Мм… Что-то типа помолвки?
        - Хочешь закрепить впечатление, произведенное на Петрика, чтобы надежно отогнать его подальше от своего белого комиссарского тела?  - догадалась я.  - Ладно, я притворюсь, будто ты не наврал. Но мы же только что обедали.
        - Люся, ты действительно плохая хозяйка!
        - Ах да, после показа туалета гостя нужно пригласить за стол,  - неохотно вспомнила я заветы родной старушки.  - Тогда чаю попьем, чаю у нас еще килограма два, не меньше.
        - А у меня в заначке лечебно-профилактические шоколадные батончики.
        - А у меня в сумке бутылочка сладенького молдавского вина, к батончикам самое то,  - сообщил вернувшийся с познавательной экскурсии Петрик.  - Друзья мои, я никого не хочу критиковать, но что за жуткий цвет выбран вами для отделки такого важного помещения, как ватерклозет?
        - Тебе не понравился наш благородный бурый? Какая жалость,  - без тени огорчения и даже с радостью сказал Караваев.
        - Я нарисовал радугу, но меня заставили ее замалевать,  - нажаловался Петрику Эмма, и они оживленно заговорили на высокохудожественную тему «Влияние расцветки двери сортира на настроение пользователя и, как следствие, эффективность процессов».
        Мы с Караваевым споро и дружно, как будто и вправду давно сложились в одну ячейку общества, накрыли стол.
        Потом пили чай, и Петрик щедро делился с нами впечатлениями от поездки, а я сидела и хмурилась, пытаясь понять, что меня беспокоит, пока внутренний голос не сжалился и не подсказал:
        - А ведь ты никогда не рассказывала Петрику про именьице…
        - Точно!  - Я подпрыгнула на скамейке.
        - Серьезно, ты тоже считаешь, что брют - это элегантно, но невкусно?  - обрадовался неожиданной поддержке Петрик, как раз добравшийся в своем повествовании до дегустации на заводе шампанских вин.
        - К черту брют!  - Я привстала, перегнулась через стол и аккуратно взяла рассказчика за воротник косухи.  - А ну, колись, дружище, как ты узнал, что меня нужно искать именно здесь? Я тебе об этом месте никогда не говорила!
        - Не говорила, но написала, не мни мою курточку, противная.  - Петрик шлепнул меня по рукам.
        - Сам противный!
        - Спасибо.  - Дружище изящно поклонился.  - Кстати, о комплиментах: должен сказать, что я и не подозревал, какая ты хорошая хозяйка. Такую чистоту в нашем гнездышке навела, такой порядок! Я был приятно удивлен. Хотя теперь понимаю, что ты сделала это напоследок, перед тем как отправилась вить новое гнездышко с другой птичкой…
        Петрик трагически вздохнул.
        - Как птичка птичке скажу тебе, что чистоту и порядок наводила вовсе не я, это сделали ребята из службы клининга…
        - Ребята?  - Петрик снова взбодрился.  - Неужели? Мужчины - и с таким хорошим вкусом?! Знаешь, они поменяли местами шторы, переставили с полки на столик ту круглую красную вазу, коровью шкуру со стены положили на пол и по-другому разместили книги на стеллаже, и все это очень освежило интерьер.
        - Петя, «ребята»  - это было условное обозначение сотрудников разного пола,  - оборвала я восторги Петрика.  - На самом деле я не знаю, мужчины то были или женщины. По правде говоря, мне вообще плевать, кем они были, хоть роботами! Меня другое интересует: что ты имел в виду, когда сказал, что я написала тебе, где меня искать?
        - Вот это, конечно.
        Петрик выложил на стол мятый листок бумаги.
        - Та-ак, посмотрим!
        Я завладела бумажкой и поднесла ее поближе к глазам, потому что уже начинало смеркаться.
        Караваев тут же притиснулся к моему боку и заглянул в бумажку поверх моего правого плеча. Эмма, секунду помедлив, обежал стол и пристроился за моим левым плечом.
        - Это просто сказка!  - хихикнул Петрик.  - Вы трое сейчас похожи на Змея Горыныча!
        - Огнедышащего,  - предупредила я.  - Не мешай, я читаю. Тут список из трех пунктов без заголовка, первой идет запись «Микрорайон «Бавария», дом девять, квартира двадцать семь»… Так это же наш с тобой, Петя, адрес!
        - Совершенно верно,  - кивнул дружище.  - Признаться, я не понял, зачем тебе вздумалось его записывать. Для возрастного склероза, мне кажется, ты еще слишком молода.
        - Спасибо, мой хороший,  - машинально поблагодарила я.  - А вторым пунктом тут значится адрес именьица.
        - А третьим - «Улица Советская, дом тридцать, квартира восемь»,  - прочитал с листа Караваев.
        - Это же адрес Ираиды!
        - Не знаю, кто такая Ираида, но я наведался бы по этому третьему адресу, если бы не нашел тебя по второму,  - сказал Петрик.  - Я думал, ты написала эту записочку для меня и специально оставила ее на видном месте.
        - Наверное, уборщики не смогли определиться - мусор это или что-то важное, поэтому сохранили бумажку и предоставили решать ее судьбу хозяевам,  - разумно рассудил Караваев.
        Я гневно потрясла листочком:
        - Петрик! Это же не мой почерк!
        - Откуда мне знать, какой у тебя почерк?  - пожал плечами дружище.  - Ты пишешь исключительно на компьютере или в планшете! Но… Минуточку! Если это написала не ты, то кто?
        - Отличный вопрос!
        - И как записка, написанная не тобой, попала в закрытую квартиру, где живем только ты и я?!  - Петрик наконец-то разволновался.
        - Сядь,  - попросила я.  - Все сядьте! Эмма, налей Петрику чаю, Караваев, налей чаю мне. Или нет, не надо чаю, налей лучше вина. Давайте все выпьем и успокоимся.
        Караваев с проворством, выдающим немалый опыт, набулькал всем сладкого молдавского. Я выпила его, как микстуру, залпом и побарабанила пальцами по столу.
        - Люся, если мы все хотим успокоиться, не стоит выстукивать «Реквием»,  - мягко укорил меня Караваев.  - Есть все же разница между «успокоиться» и «упокоиться». Судя по постановке пальцев на доске, тебя учили играть на фортепиано, значит, тебе знакомы и другие классические произведения, так что я попросил бы исполнить «Лунную сонату». Это самая успокаивающая музыка, которую я знаю.
        - А как же «Спя-а-ат усталые игрушки, книжки спят, ля-ля-ля-ля-ля»?  - заспорил с ним Эмма.
        - Он точно не певец,  - поморщившись, сказал Караваев мне и тут же поменял собеседника.  - Эммануил, какие игрушки? Мы тут взрослые люди с серьезными проблемами!
        - Вот уж о чем я знать не знал!  - язвительно молвил Петрик.
        - Что мы взрослые?  - Караваев, слишком уж уверовавший в свою безопасность, отважно ему подмигнул.
        - Что у нас серьезные проблемы!  - Петрик требовательно посмотрел на меня.  - Бусинка, я думаю, тебе многое мне нужно рассказать!
        - Ой, многое, Петя…
        Я снова побарабанила по столу (Караваев и Эмма одинаково поморщились, не узнав в исполняемом произведении свои заказы) и объявила:
        - Это те двое - мужик и баба в панаме!
        Эмма поперхнулся винишком.
        - Что?  - Я вперила в него инквизиторский взгляд.
        - Панама - это же страна в Латинской Америке?  - пролепетал впечатлительный юноша.  - У этой криминальной истории настолько широкая география?!
        - Боже, Люся, криминальная история с Латинской Америкой - это уже отчетливо пахнет наркомафией!  - встревожился Караваев.
        - Слушайте, вы, двое! Не сводите меня с ума!  - попросила я, взявшись за виски.  - И не сбивайте с мысли! Я всего лишь хотела сказать, что, по моему мнению, эту бумажку с тремя адресами потеряла в нашей с Петриком квартире та подозрительная парочка, которая хотела проникнуть в квартиру Ираиды!
        - Я требую подробностей!  - объявил Караваев, и я быстро рассказала присутствующим о своих сегодняшних приключениях.
        - Ага, я понял,  - выслушав меня, заключил Караваев.  - Ты думаешь, что именно эти двое - дама в панаме плюс мужик - разгромили твою квартиру в баварском микрорайоне…
        - Нашу квартиру!  - тут же влез с уточнением Петрик.  - Люся там живет со мной!
        - Сочувствую ей, не перебивай,  - отмахнулся Караваев.  - Итак, они разгромили ВАШУ квартиру в поисках чего-то, чего там не нашли, результат их не должен был удивить, раз они заранее запаслись сразу тремя адресами… Я понятно излагаю?
        - Нет!  - ответил Эмма.
        - Да,  - ответила я.  - Продолжай.
        - Твоя версия опирается на подслушанный разговор, из которого следует, что дама в панаме и этот ее мужик намеревались проникнуть в квартиру Ираиды, но передумали, испугавшись хозяина-полицейского. Так?
        - Так. Продолжай дальше.
        - А ты не усматриваешь нарушение логики в том, что они не попытались влезть сюда, в именьице, хотя в их списке этот адрес стоял вторым номером, а Ираидин - только третьим?
        - Может, они и пытались?
        - Мы с Эммой были здесь и никого подозрительного не видели. Да, Эмма?
        - Э-э-эмммм…
        - Эмма, не мямли!  - рассердилась я.  - Вспоминай, не ошивались ли вокруг именьица какие-нибудь бабы?
        - Вот бабы к нам совершенно точно не приходили!  - наконец ответил наш приемыш.  - Мужики были, я же рассказывал…
        - И мне расскажите про мужиков,  - мурлыкнул Петрик.
        - А баб не было!
        - Алло, хозяева, добрый день, есть кто дома?  - громко позвал с улицы женский голос.
        На минуточку образовалась немая сцена, по завершении которой Эмма, тараща глаза, со значением прошептал:
        - Баба!
        - Хозяева! Покажитесь, будьте любезны!  - потребовал мужской голос.
        - И мужик!  - в тон Эмме нашептал Караваев.  - Что будем делать? Выйдем и побеседуем? Или притворимся, будто никого нет дома, и проверим, полезут ли они во двор?
        - Отличный план!  - одобрил мой природный авантюризм.  - Эмма, Петрик, вы прячетесь под столом! Караваев, ты в засаду за дерево, оно достаточно толстое, чтобы ты за ним поместился…
        - Но я не толстый!  - тихо, но гневно возроптал засадный полк.
        - Да не толстый ты, у тебя плечи широкие! За дерево, я сказала!
        - Ладно, не шипи, я за дерево. А ты?
        - А я…
        Я искательно огляделась.
        - Кто знает, где моя авоська?
        - Какая еще авоська?  - недовольно поинтересовался Петрик из-под стола.
        Еще бы, он так долго учил меня придирчиво подходить к подбору аксессуаров…
        - О, это страшная вещь!  - ответил ему Эмма, тоже забираясь под стол.  - Люся лупит ею врагов, бац по маковке - и голова совсем пустая…
        - Без мозгов?!
        - Без памяти!
        - Разговорчики под столом!  - тихо рыкнула я.  - Нашли время трепаться! Я спрашиваю, где моя авоська? Ну, та, красная?
        - От крови?!
        - Петрик, я тебя убью, молчи уже!
        - Люся, сама уже молчи, все давно на позициях, одна ты стоишь посреди поля, как сторожевой суслик!  - высунулся из-за дерева Караваев.
        - Сам суслик! Спрячься уже! Высовываешься постоянно, я то и дело тебя вижу то в профиль, то в фас!
        - Р-р-р-гау!  - Из окопчика под жасмином вылетела рыжая ракета типа «земля - забор».
        Мы забыли про Брэда Питта!
        - Зря ты, Люсенька, сказала это слово,  - высунув из-под стола ухо, дополнительно оттопыренное ладонью, меланхолично сообщил мне Эмма.
        - Какое?
        - Фас!
        Хруст сминаемой зелени и треск ломаемого штакетника сменился разноголосыми воплями. Орали на три голоса - один женский, один мужской и один собачий. Поначалу громкие, голоса делались все тише, как будто кто-то методично прикручивал верньер приемника.
        - Все, отбой воздушной тревоги,  - покидая укрытие за деревом, скомандовал Караваев.  - Спецоперация провалилась, подозреваемые скрылись с места возможного преступления. Хреновый, Люся, из тебя Кутузов.
        Я подошла к дереву, покинутому Караваевым, и несколько раз аккуратно стукнулась лбом о ствол.
        - Это она так раскаивается или ищет замену авоське, разбивающей головы?  - спросил Эмма.
        Тихо спросил, но я услышала и горько засмеялась:
        - Давайте, шутите, издевайтесь, клеймите позором бедную девушку, волей суровой судьбы оказавшуюся в трудных обстоятельствах!
        - У-у-у, Люся идет вразнос!  - протянул Петрик и хлопнул в ладоши.  - Так, мужчины, быстро оставили нас, нам с подруженькой нужно выплакаться и поговорить о своем, о женском, так что пошли вон и, чур, не подслушивать!
        - А они бу-у-удут подслу-у-ушивать!  - уже подвывая, нажаловалась я.
        - А кто будет подслушивать, к тому я ночью приду и-и-и…
        Вжух! Сразу две живые ракеты со свистом унеслись прочь, в наступающую ночь.
        - …и намажу лицо зубной пастой!  - зловеще договорил Петрик, повышая голос.  - А вы что подумали? Кстати, Караваев, у тебя макияж вокруг глаза размазался, ты в курсе?!
        - Э-это у него не макияж.  - Я уже хихикала.  - Это я ему в глаз зеленкой плеснула, а она старая, бабушкина, хорошо настоявшаяся, фиг отмоешь.
        - Это ты хорошо придумала, подруга.  - Петрик усадил меня на лавочку, сел рядом и обнял меня за плечи.  - Начать отношения с того, чтобы дать мужику в глаз,  - это смело, свежо и оригинально!
        Вот за что я люблю Петрика, так это за то, что он лучший в мире женский психотерапевт.
        Уже через пару минут мы с ним рыдали исключительно от смеха.
        В полукилометре от именьица, тревожно оглядываясь на оставшиеся позади дачные участки, брели по проселку безвинно пострадавшие женщина из трудовой инспекции и мужчина из миграционной службы. Потирая разные места и прихрамывая, они клялись друг другу и безразличному звездному небу, что уйдут с этой работы к чертовой бабушке.
        Поздним вечером того же дня хлебобулочный император Писарчук-старший гонял ремнем по дому великовозрастного сына, матерно ссылаясь на соответствующее поручение, поступившее из целого ряда серьезных служб и ведомств.
        Ловко уворачиваясь и быстро улепетывая, наследник империи сокрушенно думал о том, что старик-то уже совсем плох - медлителен, близорук и недальновиден, но ничего, молодая поросль не согнется и однажды покажет себя в полный рост.
        - А ведь ты мне так и не объяснила, почему сбежала из Молдовы,  - напомнил мне Петрик, когда мы с ним прорыдались, отсмеялись и мирно дожевывали шоколадные батончики.
        - А, это потому, что меня там пытались убить,  - легко ответила я.
        - Когда? Как? А я где был?!  - заволновался Петрик.
        - А ты приценивался к иконке своих покровителей.
        - Не понял! Тебя пытались убить прямо в скальном монастыре?!  - Петрик хлопнул по коленкам.  - Вот люди, а? Ничего святого!
        - То есть если бы меня убивали в другом месте, это было бы менее возмутительно?  - съязвила я.
        - Это было бы более понятно,  - вывернулся дружище.  - Не думаю, что ты нервировала и доставала кого-то в монастыре, тогда как в обычной жизни…
        - Петя! Ты, мой лучший друг, хочешь сказать, что я заслуживаю того, чтобы меня убили?! Взяли за руку в кромешном мраке, коварно увлекли в пропасть и демонически хохотали, слушая доносящийся из бездны затихающий вопль?!  - в воспитательных целях я несколько драматизировала.  - По-твоему, я именно этого заслуживаю?
        - О боже, конечно, нет!  - Петрик замахал руками, заодно разогнав комаров.  - Ты заслуживаешь, чтобы тебя носили на руках!
        Я не отвела тяжелый взгляд, и мой друг счел нужным уточнить:
        - Не к пропасти! И заваливали тебя цветами еще при жизни!
        - То-то же,  - смилостивилась я.
        - А он действительно демонически хохотал?  - спросил Петрик.  - Вот прям так: «Ха-а-а! Ха-а-а! Ха-а-а-а-а!»?
        Демонический хохот в исполнении Петрика отозвался в отдалении горестным собачьим воем.
        - Нет.  - Я поежилась.  - Не хохотал он, помалкивал. И я вообще не уверена, что это был он, а не она.
        - Вот, кстати, в эту версию я верю больше,  - кивнул Петрик.  - Женщины чрезвычайно коварны, изворотливы и в то же время нерешительны. Мужик просто треснул бы тебя башкой о камень и сбросил в пропасть уже труп.
        - Ты хочешь сказать, что стиль неудавшегося убийства скорее женский, чем мужской?  - Я задумалась.  - Хм… Но на руке, которую я видела, не было маникюра…
        - Не было маникюра - или не было цветного лака на ногтях?  - уточнил Петрик.  - Сколько раз тебе объяснять, что это совершенно разные вещи!
        - Не было лака,  - призналась я.
        - Тогда можешь радоваться, похоже, мы вычислили убийцу!  - Петрик и сам обрадовался.  - Цветного лака на ногтях не было у двух женщин из нашей группы, и одна из них - ты!
        - А вторая?
        - Твоя соседка по комнате.
        Я крепко задумалась. Не доверять свидетельским показаниям Петрика оснований не было, он всегда чрезвычайно внимателен к таким важным вещам, как манеры и внешний вид, неважно, свои или чужие. Можно было не сомневаться, что мой друг в мельчайших подробностях рассмотрел и наряды, и прически, и маникюр всех участников пресс-мероприятия.
        И я спросила:
        - А ты хорошо рассмотрел эту мою соседку? Можешь описать ее внешность?
        - Да какая там внешность!  - Петрик фыркнул.  - Средний рост, ничем не примечательная фигура, заурядное лицо. Вообще-то, если бы ей правильно оформить брови, подчеркнуть глаза, выделить скулы и акцентировать губы, получилась бы очень интересная мордашка, а так… Девушка явно не умеет пользоваться косметикой, в таком случае пудреницу даже открывать не надо - достаточно потереться лицом о свежую побелку.
        - Ага, она была бледна, я решила, что это от недосыпа.
        - Нет, от недосыпа глаза бывают красные, а у нее… Ой! Я только что понял: у нее были линзы!  - Петрик хлопнул себя по лбу.  - Точно! Я еще подумал, что при таком невнятном серо-синем цвете радужки нужно умело работать с тенями, а потом на что-то отвлекся. Короче, вот сейчас я уверен, что глаза у нее не серые и не синие, они точно карие, даже шоколадного цвета, его очень трудно перекрыть линзами!
        - Может, на ней еще и парик был?
        - Нет, парика не было. Волосы у нее были свои, причем нелепого зеленовато-серого цвета, как у утопленницы.  - Петрик сокрушенно развел руками.  - Некоторые девушки абсолютно не умеют использовать богатейший арсенал оттеночных средств для волос! Тупо намазаться красящей пенкой - разве это достойно мыслящего существа? Есть же оттеночные тоники, шампуни и бальзамы, есть красящая тушь, есть, в конце концов, проверенные народные рецепты на основе трав!
        - Тихо, тихо!  - я остановила разгорячившегося знатока.  - Из того, что ты сказал, я поняла следующее: как только эта девица вымоет голову, ее волосы станут другого цвета, так?
        - Разумеется! Вот поэтому…
        - Вот поэтому можно предположить, что девица нехитрыми средствами замаскировала свою обычную внешность, а это, согласись, подозрительно. Кстати, я вспомнила: при первом знакомстве она сначала назвалась одним именем, а потом другим! Я тогда подумала, что у бедняжки мысли путаются спросонья, еще кофе свой ей отдала!
        - Как там ее? Смирнова Катя, блогер из Москвы,  - вспомнил Петрик.  - Секундочку, я сейчас посмотрю в телефоне. На прощальном ужине в ресторане все участники пресс-тура записывали на листе бумаги свои контакты, а я этот лист сфотографировал… А, нет, не все: как раз контактов Смирновой в списке нет. Я вспомнил, она тоже умотала из пресс-тура досрочно.
        - Все страньше и страньше!
        - Все подозрительнее и подозрительнее,  - согласился Петрик.  - Но ведь в пресс-тур случайные люди не попадают, так что можно узнать у организаторов, что за птичка эта Катя Смирнова.
        - Точно!  - Я щелкнула пальцами.  - Спросим у организаторов!
        - Утром позвоним,  - кивнул Петрик.
        - Зачем же откладывать и звонить? Есть способ получше!
        Я встала ногами на лавку, вытянулась в струночку и, запрокинув лицо к звездному небу, заорала прямо в морду Большой Медведице:
        - Карава-а-аев!
        И опять в отдалении завыла собака, и снова послышался топот, только на этот раз он быстро приближался.
        Страдальчески затрещал погибающий штакетник.
        - Что случилось? Люся? Живая?!  - Вихрем налетев из темноты, успешно призванный Караваев сдернул меня с лавки и стиснул в объятиях.
        - Мертвая она была бы потише,  - проворчал Петрик, мизинчиком выковыривая из уха отголоски моей рулады.
        - Хотелось бы, чтобы все были потише!  - требовательно сказала я, потому что Караваев, Эмма и Брэд Питт горланили, кто во что горазд.
        Когда все (кроме Питта - тот продолжал скакать и лаять) с удивлением и укором уставились на меня, я откашлялась и продолжила:
        - У меня важный вопрос по делу. В смысле, он имеет отношение к нашей детективной истории. Караваев, а скажи мне как организатор пресс-тура - его участнику, каким образом формировался список журналистов и блогеров для поездки?
        - Редакции профильных изданий и ресурсов в ответ на приглашение к участию рекомендовали своих кандидатов,  - без заминки ответил организатор и покосился на Петрика.  - За одним исключением…
        Петрик встал с лавочки и раскланялся. Я повелительным жестом вернула его на место:
        - Исключения только подчеркивают правила. Скажи, а как попала в пресс-тур некая Катя Смирнова из Москвы?
        - Думаю, как все, но могу уточнить.  - Караваев полез в свой ноутбук.
        Все терпеливо ждали. Я зависла у Караваева за спиной, наблюдая, как он шерстит свою почту.
        Письмо от Кати Смирновой нашлось в спаме.
        - Слушайте, а никак она не попала в пресс-тур!  - удивленно оповестил аудиторию Караваев.  - Катю Смирнову аккредитовали, но она потеряла загранпаспорт и не смогла улететь в Кишинев, о чем сообщила мне письмом, которого я, к сожалению, не получил, потому что оно упало в спам.
        - Что и требовалось доказать!  - Мы с Петриком стукнулись ладошками.  - Вместо настоящей Кати Смирновой по ее паспорту, наверняка не потерянному, а украденному, в Молдову летала какая-то другая девица.
        - И целью ее было явно не участие в пресс-туре, потому что она исчезла, как и ты, уже на второй день,  - добавил Петрик.
        - Думаете, ее целью было по-тихому прикончить Люсю?  - задумался Караваев.  - Но зачем?
        - А разве у тебя еще не возникало такого желания?  - Петрик демонстративно удивился, но увидел у своего аккуратного носа мой грубый кулак и пошел на попятную.  - Шучу, шучу!
        - Внимательно следите за моей мыслью!  - велела я и сделала несколько гипнотических пассов.  - Вадим Антипов был причастен к краже скифских сокровищ. Вадим Антипов активно клеветал на меня, утверждая, что это я украла акинак и пектораль. Вадим Антипов способствовал тому, чтобы именно меня отправили в пресс-тур.
        - Как он этому способствовал?  - влез с вопросом Петрик.
        - Из-за его бесконечных шуточек Левиафан решил, что к немцам нужно отправить именно меня.
        - К каким немцам? К молдаванам же!  - теперь влез Эмма, наш знаток географии.
        - А наше руководство кто-то убедил, что соорганизатор - какая-то солидная немецкая компания.
        - И кто бы это мог быть?  - Караваев снова закопался в почту, а я снова следила за ним, как зоркий сокол.  - Ха! Ну, конечно! Смотри, с кем мы коммуницировали по поводу участия в пресс-туре представителя вашего холдинга!
        Я посмотрела и узнала знакомый адрес:
        - С Антиповым! То есть руководство получало информацию от него!
        - Из чего следует, если я правильно отследил твою неоднократно прерываемую и так и не законченную мысль, что это Вадику было выгодно тихо прикопать тебя где-то в Молдове, чтобы все думали, что ты бесследно скрылась с похищенными сокровищами?  - безупречно сформулировал Петрик.
        - Вот!  - Я поаплодировала другу.  - Образец смышлености и чистой логики, берите пример!
        - Это вызов?  - Караваев расправил плечи.  - Тогда я дерзну оспорить лавры Великого Умника и зайду в своих предположениях еще дальше. Помнится, уже высказывалась версия, будто Антипова прикончила какая-то гражданка, возможно, новая дама сердца… Что, если она и фальшивая Катя Смирнова - одно и то же лицо?
        - Караваев, ты гений!  - потрясенно признала я.  - Люди, да мы все тут гении!
        - Гав!  - требовательно сказал Брэд Питт.
        - Ты не относишься к людям, но ты тоже очень незаурядная личность,  - потрепав пса по загривку, похвалил его Караваев.
        - Но мы же так и не знаем, кто такая эта Катя Смирнова,  - напомнил Эмма.
        Из вредности, наверное, напомнил. Просто потому, что его персонально не похвалили.
        - Мне кажется, для одной бурной ночи довольно шокирующих открытий,  - Петрик ответил за всех и потянулся.  - Бусинки мои, а где я сегодня сплю?
        Ответить на этот вопрос оказалось сложнее, чем сочинить стройную версию преступления.
        Петрик мог бы возлечь на достаточно широкой кровати рядом со мной, но этому воспротивился Караваев. Он также возражал против того, чтобы Петрик спал на раскладушке, а Эмма - в гамаке, потому что опасался тет-а-тета в гостиной с моим лучшим другом.
        В итоге именно капризуле Караваеву досталось самое неудобное спальное место в саду, и я со смесью сочувствия и злорадства слушала, как скрипят нагруженные гамаком с беспокойным телом деревья, пока не провалилась в глубокий сон.
        Утро наступило необычно. Само! Без побудки!
        Я открыла глаза и поняла, что прекрасно выспалась. Прислушалась - и не уловила ни единого звука, выдающего присутствие в именьице других живых существ (не считая птичек - те всяко-разно чирикали). С учетом вскрывшегося вчера дефицита спальных мест это было неожиданно.
        Выйдя из своего спального закутка, я обнаружила, что в гостиной пусто, постели аккуратно заправлены, коврики лежат ровно, а в кухонном углу не громоздится грязная посуда.
        - Чувствуется благотворное влияние Петрика,  - довольным голосом произнес мой здравый смысл.
        - Да, но где же он сам? И где все остальные?
        Я выглянула в окно и увидела лишь пейзаж.
        Тогда я вышла из домика и увидела… натюрморт!
        - Это что? Покойник?! Откуда?!  - хором завопили мои внутренние голоса.
        На просторном деревянном столе под яблоней лежало неподвижное тело, с головы до пят накрытое белой простыней. У ног его подобием компактной мраморной плиты белел караваевский ноутбук, в головах стояла стеклянная банка с тюльпанами. Цветы широко развернулись и красиво роняли на снежно-белое покрывало кроваво-красные лепестки.
        Я медленно и неохотно приблизилась, чтобы рассмотреть всю композицию вблизи.
        Под простыней совершенно точно помещалось тело, судя по габаритам - мужское.
        - Ничего не понимаю!  - честно признался мой здравый смысл.  - Они тут кого-то убили? Без тебя?!
        - Эй! Под простыней!  - опасливо позвала я, демонстрируя чудеса логики.  - Ты вообще кто?
        Как и следовало ожидать, ответа я не получила, поэтому осторожно потянула за край простынки.
        - Ай!
        Высунувшаяся из-под ткани рука сцапала меня за запястье.
        Это было чертовски неожиданно и столь же пугающе, но я узнала дорогие часы и со смесью облегчения и негодования рявкнула:
        - Караваев!
        - Люся!  - отзывом на пароль донеслось из-под простыни.
        - Караваев, ты меня напугал!
        - Не поверишь - ты меня тоже!
        Тело под простыней наполовину воздвиглось - село, не сняв покрова, и превратилось в подобие Маленького Привидения из мультика про Карлсона.
        - Ты почему тут так лежишь?!
        Простыня сдвинулась, открыв один голубой глаз, взирающий на меня откровенно недовольно.
        - Потому что я всю ночь спал в этом дурацком гамаке, свернувшись в бараний рог, и теперь у меня ужасно болит спина! А когда болит спина, нужно полежать на ровной твердой поверхности. И этот стол - единственное, что подходит!
        - А простыней ты зачем накрылся?
        - От комаров, разумеется!
        - А цветы зачем?  - Я наклонилась и понюхала осыпающиеся тюльпаны.
        - Зачем, зачем… Тебе нарвал.  - Ворча и кряхтя, Караваев слез со стола, продолжая кутаться в простыню, как Гюльчатай.  - Вот, так и стой!
        - В полупоклоне с мордой в банке? Зачем?!
        - Морду из банки можешь вынуть, главное, оставайся на месте, за мной не ходи.  - Караваев-Гюльчатай гигантской белой бабочкой упорхнул в сарай.  - Я должен привести себя в порядок!
        - Что ж там за беспорядок у него?  - заинтересовался мой авантюризм.  - Неприличная татушка на груди? Волосы на ногах разлохматились? Резинка в трусах лопнула?
        Жутко захотелось подкрасться к сарайчику и подсмотреть в щелочку, но я благородно удержалась.
        Покричала с места:
        - А где все? Петрик, Эмма, Брэд Питт?
        - Эмма с водителем поехали в город за продуктами, Петрик попросил подбросить его домой, он хочет сегодня сходить на разведку в офис, а пес удалился по-английски, не изволив уведомить меня о своих планах,  - ответил голос из сарая.
        Через минуту Караваев вышел оттуда в импровизированном килте из все той же простыни, и я узнала, что никаких татушек на видимых частях организма у него нет, а ноги не нуждаются в расческе, потому что не очень-то они и волосатые.
        - Осталось выяснить про резинку в трусах,  - попытался подначить меня кто-то из внутренних сущностей, но я не повелась на провокацию.
        - Постой еще тут, пожалуйста, я оденусь,  - попросил Караваев, проходя мимо меня в домик.
        В белой простыне на голое тело и с зеленым пятном вокруг глаза он выглядел как восставшая жертва пейнтбольного сражения, ограбленная мародерами.
        Пятно, кстати, до сих пор не сошло, только размазалось, округлившись,  - поначалу это была довольно четкая разлапистая клякса.
        - Мне очень жаль, что зеленка никак не отмоется,  - сказала я закрывшейся двери домика.  - Кто же знал, что раствор бриллиантовой зелени двадцатилетней выдержки - такая мощная штука!
        - Посильнее «Фауста» Гете,  - поддакнул Караваев в хате.
        Потом он загремел там посудой, и я рассудила, что начало приготовлений к завтраку означает окончание интимных процессов вроде переодевания, поэтому тоже пошла в дом.
        - Ты будешь есть омлет из порошка? Или подождешь капучино с круассанами?  - проинспектировав буфет, спросил меня Караваев.
        - Что за вопрос! Подожду капучино, конечно!  - Я опустилась на кушетку.
        - Я тоже.  - Караваев сел рядом со мной.
        Мы с минуту посидели, как детсадовцы на стульчиках - чинно сложив руки на коленях и притворяясь, будто не чувствуем себя при этом идиотами. Потом я вспомнила наставления Ба Зины («Пока готовится праздничный стол - предложи гостю посмотреть альбом семейных фотографий») и вспорхнула с кушетки, радуясь, что мне есть что предложить Караваеву в этом смысле.
        - Не хочешь посмотреть фотографии?  - Я плюхнула гостю на колени пыльный фотоальбом из кладовки Ираиды.
        - А среди них есть твои?  - чихнув, спросил гость.
        - Возможно. Давай открывай!  - Мне и самой захотелось посмотреть эти снимки.
        Альбом был действительно старый. На большинстве фотографий Ираида, узнаваемая благодаря неизменному монументальному начесу в виде башни, была еще не дряхлой ссохшейся бабкой, а энергичной мясистой теткой, какой я запомнила ее в детстве. Выцветшие черно-белые снимки запечатлели бабулину подругу в самых разных видах, позах и компаниях, среди которых нашлась одна, заинтересовавшая нас с Караваевым.
        Я удержала его руку, перелистывающую страницы альбома, чтобы внимательно рассмотреть групповое фото с участием Ба Зины. На нем Ираида в цветастом пышном платье громоздилась с левого края, а моя любимая бабуля высилась в центре кадра, как корабельная сосна рядом с плодоносящей яблоней: прямая, стройная, с расправленными плечами и гордо поднятой головой.
        - Это моя Ба Зина,  - сказала я Караваеву.  - Она всегда держалась как королева!
        - А это не ты?  - Караваев указал на девушку с правого края.
        Между ней и Ба Зиной помещался горделивый молодой пижон, в котором я не без труда узнала родного папеньку. Таким счастливым я его, признаться, и не знала. Мне запомнилось, что родитель мой был вечно чем-то недоволен и хмур, а тут он светился как солнышко!
        - Зато Ба Зина улыбается одними губами, а взгляд у нее сердитый,  - подсказал мне здравый смысл.
        - Что ты, как это могла бы быть я?  - Я вынула карточку из альбома, перевернула ее и показала Караваеву дату на обороте.  - Видишь, снято до моего рождения! Думаю, это дама сердца моего папеньки, вот он, рядом с Ба Зиной стоит. Папуля был влюбчив, а бабуле всегда не нравились его подруги.
        - Хотя она красивая,  - отметил Караваев.
        - Петрик сказал бы - интересная брюнетка. Брови очень небычные - вразлет, как крылья чайки, а в целом - ничего особенного… Пожалуй, эту фотографию я оставлю на виду,  - я поместила фото между стеклами буфета.
        На улице посигналили. Караваев отложил в сторону альбом, выглянул в окно и сообщил:
        - Приехал наш завтрак.
        И мы сосредоточились на кофе насущном, а также на насущных круассанах и сэндвичах, которые доставил Эмма.
        Потом Караваев со словами «Мне надо поработать» удалился за стол под яблоней, а Эмма испросил моего высочайшего соизволения и полез в погреб - расставлять по размеру и цвету банки на полках.
        Чувствовалось, что это занятие доставляет ему какое-то детское удовольствие: звеня стеклом, труженик напевал малышовые песенки с элементами систематизации. С затухающим интересом я прослушала «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять», «Раз дощечка, два дощечка - будет лесенка», «Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши девчонки» и «К десяти прибавить два, по слогам читать слова учат в школе, учат в школе, учат в школе», после чего мой здравый смысл сурово спросил:
        - Может, хватит наслаждаться концертом? Все работают, а ты?
        - А я не знаю, чем заняться,  - призналась я.  - В смысле, не могу придумать, что сделать полезного.
        Выбор бесполезных занятий в отсутствие интернета у меня тоже был небольшой: погулять по садочку, позагорать на травке, подонимать чем-нибудь Караваева…
        - Провести экспресс-сеанс психоанализа!  - предложил здравый смысл.  - Вопрос: не слишком ли много ты думаешь о Караваеве?
        - Это что за намек?  - напряглась я.
        - Ладно, я прямо спрошу: он тебе нравится?
        - Мне… э-э-э… Мне нравятся его рубашки!  - вывернулась я.
        - И идеальная спина под рубашками.  - Здравый смысл был безжалостен.  - А сегодня ты проявила интерес к судьбе резинки в его трусах.
        - Так, все! Я не хочу об этом говорить!
        На мое счастье, затрезвонил мобильник.
        Звонил Петрик, которому я еще вечером успела сообщить свой новый номер, он же бабулин старый.
        Петрик был очень взволнован.
        - Ты не представляешь, что я выяснил!  - начал он сразу, опустив такую малость, как вежливое приветствие.  - Люся! Ты знаешь, где я?
        - В состоянии аффекта?
        - В нем тоже, но главное - я в офисе нашего холдинга, только что вышел из бухгалтерии…
        - Получил гонорар?
        - Да, но это тоже неважно! Вера Степановна спросила меня, не знаю ли я, где ты…
        - И ты?
        - Сказал, что не знаю, но она не перестала брюзжать, что ты не отчиталась за командировку и что это уже становится системой, мол, наши журналисты такие неорганизованные и безответственные, взять хотя бы Антипова, это же надо было такое учудить…
        - Учудить? Да его же убили!
        - Вера Степановна в курсе, но считает, что ответственный сотрудник не должен позволять себя убить до сдачи отчетной документации в бухгалтерию. А Вадик, оказывается, не закрыл свою последнюю командировку в Турцию.
        - Да, он же летал на какой-то слет трэвел-блогеров и журналистов в Анталью с пересадкой в Москве,  - вспомнила я.  - И на обратном пути самовольно задержался в столице на два дня по каким-то своим личным делам.
        - А когда вернулся, отвечал на вопросы коллег интригующим подмигиванием и песенной строчкой «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую»! Смекаешь, что к чему?
        - На слете Вадик познакомился с какой-то московской журналисткой?
        - Или блогершей!
        Тут до меня дошло:
        - Думаешь, у него были шашни с Катей Смирновой?
        - Думаю?! Милочка, я в этом абсолютно убежден! И ты тоже убедишься, если пробьешь в сети публикации по хэштегам этого трэвел-блогерского слета! Ладно, не дергайся, я уже сделал это минуту назад, уединившись в туалетной кабинке - у нас там отличный вай-фай.
        - Петя, не томи!
        - Не буду. В общем, Катя Смирнова тоже была на этом слете вместе с нашим Антиповым. И «вместе» в данном случае явно не пустое слово - на всех групповых фотографиях они стоят бок о бок и держатся за руки!
        - Петрик, это бесценная информация, а ты лучший в мире друг!  - сказала я искренне.  - Вот, значит, когда эта раззява Катя «потеряла» свой загранпаспорт - в те два дня, когда принимала в столице Вадика!
        - Я всегда рад помочь тебе, моя бусинка. Кстати, о потерях, наша команда потеряла еще одного бойца - куда-то запропастился Саня Веселкин, Тигровна рвет и мечет.  - Петрик наконец успокоился.  - Все, я на маникюр, потом подрежу кончики, а потом куплю чего-нибудь вкусненького и приеду к вам в вашу дичь и глушь, пусть никто не занимает мою раскладушку. Чао-какао!
        - Какао-макао!
        Закончив разговор, я вышла в садочек и некоторое время сновала между домиком и уборной. Наконец Караваев, очень важный в дорогих очках с золотыми дужками, снял свои окуляры, обратил пытливый взор на меня и спросил:
        - Люся, у тебя снова проблемы с кишечником?
        - Что? С чего ты взял?
        Караваев на манер ножек выпустил из сжатого кулака два пальца и побегал ими по столу туда-сюда, явно изображая меня.
        - Нет у меня никакого расстройства, кроме душевного,  - ответила я и тоже подсела к столу под яблоней, чтобы поделиться с Караваевым свежей оперативной информацией от Петрика.
        - Пересядь, пожалуйста,  - выслушав меня, Караваев похлопал ладонью по лавочке рядом с собой.  - Нужно, чтобы ты видела экран.
        Я пересела. Караваев быстро нашел на «Фейсбуке» профиль трэвел-блогерши Кати Смирновой, и минут десять мы его вдумчиво изучали, добросовестно читая посты и внимательно рассматривая фотографии.
        Катя Смирнова явно была из числа тех людей, кто родился с интересным анатомическим дефектом, который я бы деликатно назвала «шило в мякоти». Ей решительно не сиделось на месте, она грезила путешествиями, взахлеб пила ветер странствий и радостно глотала пыль дорог.
        - Складывается впечатление, что, кроме походов и поездок, эту Катю ничего не интересует,  - заключила я.
        - Это-то и странно,  - заметил Караваев.  - Ведь твой коллега Алессандро рассказывал нам, что новая подруга Вадика имела отношение к миру культуры, а это явно не про эту Катю.
        - Потому что новой подругой Вадика была совсем другая женщина!  - догадалась я.  - А романчик с этой Катей он закрутил для того, чтобы свистнуть ее загранпаспорт! Очень вовремя эта Катя ему подвернулась - буквально за несколько дней до кражи скифского золота, когда у Вадика наверняка уже сложился коварный план. Он же зануда был неимоверный, все рассчитывал и детально планировал, так что никак не мог вляпаться в эту криминальную историю с бухты-барахты.
        - Надо найти ту его настоящую подругу, которая из мира искусства,  - сказал Караваев.
        - Найти - и?
        Мне было интересно, насколько похоже мы мыслим.
        - И выяснить, где она была в первые дни нашего молдавского пресс-тура.
        Я удовлетворенно кивнула: полное совпадение!
        Мне тоже представлялось весьма возможным, что культурная подруга Вадика и та сволочь, которая толкнула меня в пропасть, одно и то же гадкое лицо.
        Обедали мы горячими лепешками, на которые щедро положили тушенки и солений из бабулиных запасов - получилось вкусно. Лепешки пекла я, чувствуя себя неуютно и даже глупо под восхищенным взглядом Караваева, который почему-то решил, что эти лепешки - настоящий деликатес и сложнейшее блюдо высокой авторской кухни.
        - Жениться ему надо,  - сказал по этому поводу мой здравый смысл.
        Я не стала дискутировать на эту тему.
        Потом долго пили чай, потому что Эмма очень удачно обнаружил в подполе трехлитровую банку с медом.
        Потом Караваев пригласил меня прогуляться к реке, чтобы сменить обстановку и отвлечься от тяжких дум. Я согласилась, и мы очень нескучно провели пару часов, выбираясь из болота, в которое влезли, приняв его за зеленую лужайку. От дум действительно отвлеклись, что правда, то правда.
        Потом отмывались сами и отмывали Брэда Питта, который извозюкался буквально по уши, пытаясь то ли вытащить нас из трясины, то ли утопить в ней - я не поняла.
        Потом сидели, завернувшись в одеяла, у костерка, разведенного в дальнем углу сада - чтобы не увидел пожарный инспектор, если вдруг рискнет нагрянуть к нам с повторным визитом.
        Потом на такси с шиком приехал Петрик, привез шампанское, дорогой коньяк и огромный мельхиоровый поднос, тесно уставленный малюсенькими канапе, которые составили наш ужин. Очень удобно, оказывается, поедать микроскопические канапешки, лежа на одеяле в травяных зарослях, под треск догорающих поленьев и болтовню друзей.
        До меня вдруг дошло, что я уже считаю Эмму и Караваева такими же добрыми друзьями, как Петрик, и это сначала меня встревожило, а потом показалось прекрасным. Нельзя же всю жизнь прожить в колючей раковине, как какой-то глубоководный моллюск? Если меня до сих пор постоянно бросали и предавали, это не обязательно должно продолжаться всю мою жизнь.
        Пикник на траве получился чудесный.
        Караваев травил смешные байки про туристов и нелегальные перевозки того-сего через границу. Эмма простодушно верил всему и ухахатывался, катаясь на одеяле с боку на бок. Петрик лирично грыз травинку, предварительно тщательно вымытую и продезинфицированную коньяком, и крутил в пальцах старинный хрустальный фужер с искрящимся шампанским. А я лежала, гладя завалившегося мне под бок Брэда Питта, и ответно подмигивала звездам.
        А потом Караваев вдруг все испортил, сказав:
        - Все-таки странно, что не было попытки проникнуть сюда, в именьице.
        - Это тебе навеяли рассказы о контрабандистах и нарушителях границ?  - с досадой спросила я.  - Так к нам сюда так просто не проникнешь, в последнее время в именьице все время кто-то есть…
        - А кто уже пытался проникнуть, тех либо по голове били, либо за ноги кусали,  - подсказал Эмма.
        - Хотя я вполне допускаю, что кто-нибудь нехороший наблюдает за именьицем и ждет не дождется, пока у нас тут станет тихо, темно и безлюдно,  - договорила я.
        - То есть примерно так, как сейчас?
        Я села на одеяле и посмотрела на сказавшего это Петрика:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Что для наблюдателя, засевшего в ближайшей рощице - а больше здесь просто негде устраивать наблюдательный пункт,  - твое именьице, бусинка, уже часа два как выглядит безлюдным,  - объяснил Петрик.  - Окна не светятся, дверь не хлопает, люди по двору не ходят, голосов не слышно…
        - А костер?  - напомнил Эмма.
        - А его за кустами не видно, к тому же он уже догорел.
        - Мне следовало об этом подумать,  - пробормотал Караваев, проворно перебираясь за стол.
        Он открыл ноутбук, пробежался пальцами по клавиатуре, и после короткой паузы комп издал негромкий короткий гудок:
        - Бип.
        И секунд через десять снова:
        - Бип.
        И еще через пять:
        - Бип.
        И через три:
        - Бип.
        - Все по местам!  - даже не выключив ноут, Караваев быстро опустил крышку, и тревожные бипы прекратились.  - Как вчера планировали: я за дерево, мальчики под стол, Люся в сарай!
        - Зачем?  - спросила я, не успевая сообразить, что происходит.
        - За авоськой, конечно!  - ответил мне Эмма, причем уже из-под стола.
        - Они идут сюда, Люся!  - объяснил Караваев.  - Они или он - тот, кто украл у тебя мою сумку.
        - Да откуда ты знаешь?
        - В сумке «жучок», в компе программа слежения!
        - Что?! Ты за мной следил?!
        Я не взвилась как ракета лишь потому, что Петрик изящным балетным па сделал мне подсечку, а здравый смысл голосом диктора Левитана пророкотал:
        - Отложим междоусобицу на потом. Враг все ближе, страна в опасности! Где твоя боевая авоська, родина-Люся?!
        Я метнулась в сарай и сдернула с гвоздика свое оружие пролетариата, но пустая - без баллона внутри - сетка была даже более бесполезна, чем винтовка без патронов. Винтовку можно было бы использовать как дубинку.
        Я затолкала в авоську первое, что попалось под руку,  - небольшое полено, и встала на пороге под прикрытием приоткрытой двери, устремив напряженный взор в просторную щель у косяка.
        Некоторое время мне казалось, что ничего не происходит. Засадный полк в полном составе лежал тихо-тихо, даже Брэд Питт, не получивший обычной команды «фас», никак себя не проявлял.
        Звонком к первому действию стал хруст штакетника.
        - Да что же это все лезут напролом, как будто в заборе калитки нет!  - посетовал мой здравый смысл.  - У нас никаких лопат не хватит, чтобы латать проломы!
        - Точно, лопаты очень не хватает!  - охотно согласился со сказанным мой авантюризм.  - Люсь, брось авоську, возьми лопату, она как оружие ближнего боя куда эффективнее!
        - Поздно,  - прошептала я, закручивая тряпичные ручки авоськи вокруг запястья.  - Они уже идут!
        Нагло вторгшиеся на мою территорию враги явно не удосужились заранее как следует познакомиться с местностью и теперь не знали, где тут у меня проторенные тропы, невидимые в темноте. Они топали по прямой к домику по хрустким листьям ландышей и тюльпанов, так что я достаточно точно могла определять местоположение противника по звуку. Когда треск попираемой ногами зелени сменился треском гравия, стало ясно, что вторженцы вышли на площадку у крыльца.
        - Если сейчас ты совершишь мощный бросок полена низом, оно прилетит им в ноги,  - подсказал авантюризм.
        - Но если ты промахнешься, их ноги останутся целы, и они унесут их отсюда быстрее, чем принесли, а мы так и не узнаем причины визита,  - предостерег здравый смысл.
        Я решила еще подождать.
        Тем временем вторженцы замерли, явно обескураженные тем, что дверь домика оказалась открытой.
        - Это прокол: нормальные люди не уходят из дома, оставив дверь нараспашку,  - вздохнул мой здравый смысл.  - Сейчас они поймут, что хозяева где-то рядом.
        - Или что эти хозяева ненормальные,  - беспечно добавил мой авантюризм.  - А кто знает Люсю, тот уверенно выберет второй вариант, так что спокойствие, только спокойствие!
        Я возмущенно зашипела.
        - Василий, там змея?!  - испуганно спросил женский голос.
        - Может, кошка?  - предположил мужчина, и кромешный мрак прорезал луч довольно мощного фонарика.
        Он зашарил по кустам и деревьям, как пограничный прожектор, и я вздохнула: все, секретность побоку, сейчас прячущиеся под столом будут обнаружены.
        Но прячущиеся под столом проявили смекалку, загодя выставив перед собой здоровенный, как щит Ильи Муромца, мельхиоровый поднос. До блеска отполированный серебристый металл отразил свет фонаря не хуже, чем зеркало, и пара вторженцев у крыльца оказалась как на ладони!
        - А вот теперь - лети без промаха, полено!  - азартно скомандовал мой природный авантюризм.
        Я выскочила из сарая, как гранатометчик из окопа, и одновременно Эмма из-под стола закричал:
        - Люся, только не маму!
        А Караваев, наоборот, заорал:
        - Мать их так!
        И мое полено в авоське стремительно полетело к крыльцу - низко-низко, словно ласточка к дождю.
        - А зря ты в боулинг не ходишь, есть ведь потенциал,  - оценив результат броска, сказал мой здравый смысл.
        Одна из двух фигур упала, как сбитая кегля, вторая оказалась более устойчивой и только отлетела на несколько шагов, но там ее, оказывается, уже ждали: Караваев и Петрик успели подобраться к врагу с тыла, держа за края растянутый, как баннер, домотканый коврик, еще недавно служивший гамаком. Относительно устойчивый враг очень удачно влетел в середину этой конструкции и в считаные секунды превратился в тряпичный кокон, после чего окончательно потерял устойчивость и был обрушен на траву.
        - Фу, Брэд! Фу!  - Эмма удерживал Брэда нашего Питта, рвущегося поближе познакомиться с незваными гостями.
        - В самом деле, бред какой-то!  - сердито согласилась упавшая у крыльца женщина, ввиду перспективы близкого знакомства с зубастым псом медленно отползающая подальше от него и поближе к ругающемуся мужику в коконе.
        - Люся, свет!  - крикнул мне Караваев.
        Мое воображение мгновенно воспряло и продолжило фразу до чрезвычайно приятного «Люся, свет моих очей!», но увяло, потому что Караваев развернул предложение по-своему:
        - Люся, свет в доме включи!
        - Сама бы я, конечно же, не догадалась,  - пробурчала я, заныривая в прихожую и нащупывая выключатель на стене.
        Из распахнутой двери и незашторенных окон в садочек выпали плотные блоки желтого, как костромской сыр, электрического света.
        - А теперь будем знакомиться,  - светски молвил Караваев, ногой придвинув кокон с мужиком поближе к его даме.  - Кто вы такие, неуважаемые?
        Внятного ответа не последовало: мужчина выругался, женщина вызывающе захохотала.
        - Картина маслом «Партизаны на допросе в гестапо»,  - прокомментировал происходящее Караваев, демонстративно доставая из кармана телефон.  - Думаю, нам стоит вызвать полицию.
        - Не надо!  - воскликнула женщина.
        - Это именно то, что я тебе говорил: не надо, мама! Не надо!  - Эмма стукнул кулаком по ближайшему дереву, оказавшемуся сосной, которую Ба Зина в зимние праздники украшала как рождественскую ель.
        Сосна-ель отзывчиво уронила на него большую шишку.
        - Мама?  - Я посмотрела на Эмму, потом на женщину.
        - Мама, мама,  - ворчливо ответила она и убрала с лица рассыпавшиеся волосы.  - Что, не похожа?
        - На кого?  - Я подошла поближе и присмотрелась.
        Караваев тоже приблизился, даже наклонился, приглядываясь к незваной гостье. Присвистнул, сказал:
        - Как интересно-то!  - и скрылся в домике.
        - Что интересно?  - я обернулась к нему.
        - Вот это,  - Караваев уже вернулся, держа в руке фотографию, которую мы с ним недавно рассматривали.  - Смотри на брови, это особая примета!
        Я посмотрела на брови девушки на фото. Потом на женские брови в натуре. Потом на Эмму, отмечая сходство его бровей и с натуральными, и с фотографическими - тоже в форме летящей чайки, только гораздо более упитанной и взъерошенной.
        И наконец до меня дошло:
        - Ты ее сын?!
        - Увы,  - Эмма и его маменька произнесли это одновременно и одинаково недовольно.
        - Так скажите же нам, как его зовут на самом деле, потому что имя Эмма слишком прекрасно, чтобы быть настоящим!  - изящно ввинтился в разговор Петрик.
        - Вообще-то я Витя,  - представился мамин сын.
        - О! Прошла амнезия?  - прищурилась я.
        - У меня не было амнезии, я притворялся, чтобы ты меня не выгнала.
        - Какое коварство!  - Петрик всплеснул руками, красиво сверкнув ногтями со стразами.
        Оценил получившийся эффект и еще раз всплеснул:
        - Обманул доверчивую девушку!
        - А почему ты не хотел, чтобы Люся тебя выгнала?  - недобрым голосом спросил Караваев.  - Подкатить к ней хотел, да?
        - Да вы что, Михаил Андреевич?  - шокировался Эмма, который Витя.  - Я? Подкатить к ней?!
        - Эй, что за тон?  - обиделась я.
        - Она не поняла, да?  - злорадно хохотнула женщина.  - Вся в папу, тот еще был простофиля и нюня!
        И тут Эмма-Витя выдал:
        - Люся, я твой брат!
        А женщина нарочито драматично простерла руки и сказала:
        - А я твоя мать!
        - Ну прям в индийское кино не ходи!  - восторженно протянул Петрик.  - Давайте-ка обнимитесь и спляшите танец воссоединения семьи!
        - Так вот кто такая Вероника Суворова!  - прозрел мой здравый смысл.
        - Люся? Люся!  - встревоженно позвал Караваев.
        Секунд десять я молчала, потом откашлялась и безадресно попросила:
        - А дайте мне что-нибудь тяжелое.
        - Только не авоську! Только не красную авоську!  - завибрировал догадливый Эмма-Витя.
        Я огляделась, нашла авоську с поленом внутри, подняла ее с земли и тихо, вежливо, почти ласково сказала:
        - Пошли вон отсюда.
        - Я б пошел, да меня спутали в клубок!  - с претензией сообщил молчавший дотоле мужик в обмотке из коврика.
        - Тогда катись!  - рявкнула я и замахнулась авоськой.
        - Караваев, в укрытие!  - крикнул Петрик, ретируясь за сарай.  - Все, это не остановить, термоядерная реакция началась!
        - Вон!  - Я поддала поленом по кокону с мужиком, и он покатился, разматываясь.
        Правильно покатился - к пролому в штакетнике.
        - Все вон!  - Я замахнулась авоськой на братца, и он запрыгал, как зайчик, в том же направлении, по пути умудрившись подхватить с земли маменьку.
        - Убирайтесь ко всем чертям, это они вам родня, а не я!  - В одну минуту я выдворила новоявленных родичей со двора и придала отступающим ускорение, послав им вдогонку собаку.  - Питт, фас!
        - Но, Люся, мы же так и не выяснили…
        Караваев, знающий меня не так хорошо, как Петрик, высунулся из-за сарая и едва успел увернуться от летящего в него полена в праздничном первомайском убранстве.
        - А я что такого сделал?!  - донеслось до меня уже вместе с треском ломаемых при отступлении кустов.
        - Да никто ничего такого не сделал! Вообще ничего нового не случилось! Все как обычно!  - орала я, одной рукой размазывая слезы по лицу, а другой - с авоськой в ней - хаотично молотя по деревьям, кустам, столу, лавкам, стенам сарая и соседскому забору, отзывающемуся на удары раскатистым металлическим грохотом.  - Это же нормально, что меня всю мою жизнь бросают и предают!
        - А я…
        - А ты за мной следил! Сумку с «жучком» подсунул! Использовал втемную!
        - А ты…
        - А я вас всех ненавижу! Мерзавцы, предатели, подлые вруны!  - Крякнув, как метатель молота, я запулила авоську в темноту, погрозила враждебному миру кулаками и заорала в небо:  - А-а-а-а-а!
        После чего выдохнула, одернула на себе кофту и твердым шагом ушла со двора, держа курс на низко висящую луну. Каким-то чудесным образом в потемках миновала топь, в которой мы с Караваевым и Питтом барахтались при свете дня, вышла на мостки и села на краю шершавого деревянного языка, свесив ноги над речной водой.
        - Давай уже,  - разрешил мне внутренний голос.
        И я разрыдалась.
        На рассвете вода была бело-розовой, как натуральный клубничный йогурт. Наверное, так и родились сказки про молочные реки с кисельными берегами - их придумали бездомные бродяги, которым больше нечем было скрасить свою нелегкую жизнь.
        - Может, хватит уже?  - поморщился мой здравый смысл.
        - В самом деле, это уже перебор,  - поддержала его совесть.
        - У нас есть регламент, когда страдать, а когда уже не страдать?  - ехидно спросила я, и мой голос разбудил собаку, согревавшую меня со спины.  - Тихо, тихо, песик! Вот скажи кому, что я провела ночь с Брэдом Питтом, ведь не поверят!
        - Все, Люся в норме, она уже острит,  - с облегчением оповестил мир мой здравый смысл.
        Этим утром я проснулась на мостке над рекой в компании собаки. Не буду врать, это была не худшая из ночных компаний: в отличие от Вадика, например, Брэд Питт не толкался и не стягивал с меня одеяло.
        - Кстати, откуда одеяло?  - я рассмотрела упомянутый предмет и не узнала его.
        В именьице никогда не было такого красивого пледа из натуральной овечьей шерсти.
        - Дары троянцев?  - предположил здравый смысл.
        Дорогой плед логично сочетался с роскошной машиной. Я нахмурилась и даже хотела пинком сбросить троянский плед в реку, но потом решила, что одеялко-то ни в чем не виновато, оно меня не обижало, даже наоборот - согревало прохладной майской ночью. Поэтому я аккуратно свернула его, как шинель-скатку, повесила получившееся подобие мягкой трубы на плечи а-ля коромысло и пошла в именьице, на ходу просчитывая варианты дальнейшего развития событий.
        Всего эффектнее было бы яростно нахлестать Караваева по щекам и с криком «Снимите погоны, вы больше не офицер!» метнуть ему в лицо перчатку. Желательно боксерскую. Желательно вместе с рукой боксера. Желательно в тот глаз, который еще не был подбит, чтобы потом и его щедро залить бабулиной зеленкой столетней выдержки.
        - И держать Караваева при себе, не отпуская, еще неделю, не меньше!  - язвительным голосом Кролика из мульта про Винни-Пуха сказал мой здравый смысл.
        Тьфу!
        - Да на фиг он мне нужен, такой предатель и врун!
        - Не заводись опять,  - здравый смысл не потерял хладнокровия.
        Я не стала заводиться. Я просто размяла пальцы и потренировалась складывать их в кулак, как учили меня когда-то в детстве дворовые мальчишки.
        Но кулак не пригодился.
        В именьице было тихо и пусто.
        Я обошла весь участок, искательно заглядывая под кусты, но ни одной живой души не обнаружила. Все меня бросили, чего и следовало ожидать!
        Меня же всегда все бросали.
        - Не заводись,  - повторил здравый смысл.
        - Не буду,  - пообещала я.
        Вытащив из-под стола забытый там мельхиоровый щит, я кое-как прикрыла им новую дырку в заборе, закрыла на засов калитку и пошла в домик досыпать, не забыв запереть дверь на ключ.
        Брэд мой Питт сунулся было в мою келью, но я мягко вытолкала его наружу, наказав стеречь меня, спящую, как дракон - принцессу.
        Второе мое пробуждение состоялось уже после полудня - я выяснила, который час, найдя унаследованный за бабулей мобильник. Вообще-то меня интересовало, не звонил ли мне ночью кто-нибудь, но слабая надежда на человеческую порядочность окончательно развеялась. Этот гад мне даже СМС не прислал!
        - Гад - это Караваев?  - с намеком уточнил мой здравый смысл.
        Я отмолчалась и первым делом перетащила стол, стоявший под яблоней, под грушу.
        - Перемен! Требуют наши сердца!  - ехидно напевал мой здравый смысл, пока я упрямо волокла тяжелый стол, вспахивая его ножками землю-матушку.
        Потом я осуществила утренние санитарно-гигиенические процедуры, приготовила себе завтрак и села за принудительно перемещенный стол ковырять порошковый омлет и прихлебывать горький чай. Сахар в него я сознательно не положила. Страдать так страдать!
        Однако даже невкусный завтрак способен благотворно повлиять на настроение бедной девушки. Допив свой несладкий чай, я машинально потянулась к грядке за щавелевым листочком, и его свежая кислинка перебила горечь.
        - Ну а теперь поговорим спокойно,  - предложил мой здравый смысл.  - Итак, чего ты добилась этой демонстрацией своего взрывного характера и последующей истерикой? Во-первых, окончательно разбила свою же детскую мечту о крепкой семье и любящей мамочке.
        - Вряд ли можно назвать любящей такую мамочку, которая за двадцать с лишним лет не только не навестила доченьку, но даже не дала ей знать о своем существовании!  - напомнила я.
        - Тут не спорю,  - согласился здравый смысл.  - Но к никуда не годной маменьке прилагался брат, а он успел произвести впечатление приятного молодого человека.
        - С неприятной привычкой врать!
        - И тут не спорю. Но ты же понимаешь, что юноша много лет находился под дурным влиянием родительницы, а ты могла бы попробовать его перевоспитать! И у тебя был бы самый настоящий близкий человек - родной брат!
        - Брат он мне только по маменьке, отцы у нас явно разные, мой-то умер еще до его рождения.
        - Ну да, да, это делает брата недостаточно качественным и ценным, чтобы за него бороться!
        - Не язви и не беси меня,  - попросила я хмуро.  - Мы же хотели спокойно поговорить.
        - О’кей, тогда давай спокойно констатируем, что в результате твоей психической атаки маменька, братик и примкнувший к ним мужик, личность которого мы прояснить не успели, сбежали, не оставив своих координат и не признавшись, за каким бесом они упорно лезли в твои жилища!
        - И еще в квартиру Ираиды залезть хотели,  - напомнила я, проникаясь чувством вины.  - Действительно, глупо вышло. Но, может, они еще раз полезут, и тогда я все узнаю?
        - Ага, как будто ты справишься с ними тремя одна, без поддержки друзей и товарищей!
        - Ну, Петрик-то наверняка меня не бросит,  - пробормотала я жалобно.
        - Вот и живи теперь с Петриком до конца жизни!
        Поговорили, называется. Я снова расстроилась, однако на этот раз не позволила себе безобразно расклеиться. Наоборот, решила заняться делом.
        Правда, подходящих для меня дел в именьице было мало: Эмма, оказавшийся Витей, под чутким руководством Караваева переделал их все.
        - Сортир, что ли, докрасить?  - подумала я вслух.  - Или попробовать починить забор?
        Здравый смысл издевательски заржал, и от идеи собственноручно восстановить целостность штакетника я отказалась, поэтому пошла в сарай за красками.
        Краски в ассортименте лежали на верстаке, аккуратно застеленном обрезком клеенки. Кисти Эмма вымыл, жестянки расставил в ряд, коробку с гуашью и набор для аквагрима поместил чуть в стороне, положив рядом пачку бумажных салфеток, полиэтиленовую «колбаску» с ватными кружочками и ручное зеркальце.
        - А гуашь откуда?  - Я точно помнила, что покупала только набор для аквагрима.  - Не из бабулиных заначек, упаковка явно новая.
        Я повертела коробочку в руках, нашла дату выпуска - точно, свежие краски! Машинально открыла картонный клапан, заглянула внутрь и увидела, что и баночки с краской совсем новенькие - их еще даже не открывали.
        За исключением одной, уже изрядно опустевшей.
        С зеленой краской.
        - Это то, о чем я думаю?  - недоверчиво пробормотал мой здравый смысл.
        Я поставила на место коробку с гуашью и открыла набор для аквагрима.
        В нем полностью закончились три краски: черная, коричневая и зеленая.
        Черную и корчневую мы потратили, когда превращали меня и Караваева в африканцев…
        - А зеленую Караваев извел сам на себя!  - радостно завопил мой природный авантюризм, первым осознав и оценив изящество жульничества.  - Вот почему он поутру прятал морду под простыней и «приводил себя в порядок» в сарае!
        - Он заново рисовал себе зеленое пятно вокруг глаза!  - дошло до меня.  - Боже, какой изобретательный врун!
        - Изобретательный врун - и только?  - не удовлетворился сказанным мой здравый смысл.
        - Это все, что ты можешь сказать о мужчине, который каждый день уродовал себя, чтобы иметь предлог оставаться рядом с тобой?!  - неожиданно агрессивно набросилась на меня совесть.
        Я попыталась отбиться:
        - Мы не знаем, с какой целью он так настойчиво оставался рядом со мной!
        - Мы живем с идиоткой!  - слаженным хором проскандировали мои внутренние голоса и дружно удалились.
        Я обессиленно опустилась на колченогий детский стульчик. Всякое желание рисовать на сортире у меня прошло, краски вообще видеть не хотелось. Да я теперь даже глаза не смогу накрасить спокойно, а зеленые тени буду вынуждена на веки вечные исключить из своей палитры!
        Тут я дернулась, и хромоногий стульчик накренился, мягко уронив меня на большой полиэтиленовый мешок с чем-то разноцветным и странным на ощупь. Я поднялась с него, потерла бок, рассмотрела наклейку на мешке: «Люлины игрушки», тоскливо вздохнула:
        - Никто меня не любил, как Ба Зина!
        Я и не знала, что бабуля столько лет заботливо хранила какие-то мои игрушки.
        Кстати, какие?
        Я развязала мешок, и первым, что мне попалось на глаза, оказалось металлическое ведерко с нарисованной на нем яркой бабочкой, а в нем совочек, грабельки и две формочки для лепки фигурок из песка - черепашка и ананас.
        - Или она нас - или мы ее!  - подал голос мой здравый смысл.  - Дави свою тоску, Люся, потому что так жить нельзя, так и умереть можно. Вот, кстати, о жизни и смерти - есть для тебя прекрасное занятие: приведи-ка ты наконец в порядок могилу предков, уважь просьбу покойной прабабушки!
        - Хорошая идея,  - уныло согласилась я и вышла из сарая, прихватив с собой ведерко, лопатку, грабельки и резиновые перчатки.
        Малозаметный холмик с покосившимся деревянным крестом - тоже малозаметным, потому что его густо опутали вьюнки,  - помещался в тупиковом закоулке двора за сараем. С двух сторон его огораживали заборы, с третьей - глухая стена сарая, сверху нависали ветви старой ивы. На садово-огородном участке она была неуместна, но с заброшенной могилкой сочеталась очень гармонично. Думаю, именно поэтому Ба Зина ее не срубила.
        В шатре под ивушкой было темновато. Подумав, я сбегала в сарай за прищепками и с их помощью изобразила из ветвей подобие раздвинутого занавеса. Стало светлее и веселее.
        Я для проверки потыкала в землю совочком и удовлетворенно кивнула: детский набор для песочницы обещал стать прекрасным землеройным снаряжением широкого профиля: и ведерко, и совочек были сделаны в девяностые годы прошлого века в рамках конверсии из танкового железа. Но начала я с того, что надела перчатки до локтей и принялась выдергивать траву и цветочки, настолько одичавшие, что цивилизовать их не представлялось возможным.
        Я решила, что вырву всю зелень, подровняю холмик, взрыхлю его и посею газонную травку, семена которой имелись в сарае.
        Может, конечно, Ба Зина, будучи женщиной многоопытной, представляла себе уход за могилами как более обширный комплекс мероприятий, но я просто не знала, что еще могу сделать. Разве что покрасить крест?
        - Из стойких красок у тебя есть желтая, синяя и красная,  - напомнил здравый смысл.  - И какой из этих радостных цветов кажется тебе подходящим для могильного креста?
        - Красный точно не годится.  - Я невольно задумалась.  - Красный крест - это известный бренд, нельзя использовать чужую айдентику, это наказуемо. Синий крест в полумраке под деревом будет казаться черным, а это мрачно. Может, желтый? Он будет как бы золотой?
        Против желто-золотого креста здравый смысл не возражал. Представляя, как величественно это будет выглядеть, я не разгибаясь рвала траву и не сразу заметила, что прополка ведется уже не в две руки, а в четыре: ко мне робко присоединился Эмма-Витя.
        Я молча подвинулась, выпуская молодого энергичного труженика на оперативный простор. Обрадованный братец прошелся по холмику на высокой скорости, фонтанируя во все стороны травяными кустиками, и только после этого присел рядом со мной под ивушкой. Мы немного помолчали, а потом Эмма-Витя почтительно спросил:
        - А там у нас кто?
        - В могилке-то?  - Я пожала плечами.  - Понятия не имею!
        Братец не поленился сбегать к кресту и ободрать с него все вьюнки, после чего вернулся и сообщил мне то, что я и без него давно знала:
        - Там нет никакой надписи. Ни букв, ни цифр.
        - Не исключаю, что Ба Зина зарыла там какого-нибудь ночного грабителя,  - сказала я.
        - Предварительно дав ему по башке?  - понятливо уточнил братец.
        Я хмыкнула:
        - Ба Зина - она могла и по башке, за ней бы не заржавело! Ты вообще слышал о Ба Зине, тебе мамочка хоть что-нибудь рассказывала?
        - Про старуху рассказывала, только называли ее не по имени, а старой ведьмой, никак иначе. А про тебя - нет, не рассказывала. Я совсем недавно узнал, что у меня, оказывается, есть сестра!
        - Перед тем, как забрался в именьице, или уже после этого?  - язвительно спросила я.
        - Перед.
        Братец понурился, но тут же вскинул голову и заговорил с жаром:
        - Да ты пойми, мне же как сказали! Старая ведьма гнобила маму, выгнала ее из дома беременной, потом ребенка забрала себе и растила сама, а маму и близко не подпускала!
        - Вранье!  - сказала я уверенно.  - Вот кто-кто, а Ба Зина была благородной и справедливой.
        - Наверное, вранье,  - легко согласился братец.  - Я теперь вижу, вранья в этой истории было много. Папа твой моей маме наврал, что бабушка хранит фамильные сокровища, чуть ли не спит на матрасе с бриллиантами. Думаю, мама потому и вышла за него замуж, так-то он ей не нравился, она о нем нелестно отзывалась…
        - Вот это как раз справедливо,  - заметила я, потому что и сама была не в восторге от своего папеньки.
        - И вот, когда недавно мама узнала, что старая ведьма умерла…
        - Во-первых, давай договоримся, что ты не будешь называть мою прабабушку старой ведьмой!  - потребовала я.  - А во-вторых, что значит - недавно узнала? Ба Зина умерла еще в прошлом году!
        - А письмо от нее пришло только на прошлой неделе.
        - Письмо?  - Я с пониманием вспомнила шустрое дитя по имени Женя.  - И что в нем было?
        - Да бред какой-то, что-то вроде: «Вероника, я наблюдаю за тобой с того света, побойся Бога и пойди к девочке, она добрая, она тебя простит».
        - Не прощу!  - заявила я.  - Ба Зина ошиблась, я не добрая. Это она была добрая! Так беспокоилась обо мне, так заботилась… Хотя и многое скрывала. Зато она заранее написала письма и отдала их лучшей подруге, чтобы та разослала их после ее смерти. Я тоже получила такое письмо, только не про маму, а про могилы предков, за которыми надо ухаживать… Так, стоп, а какая связь между письмом, которое получила твоя мама, и моей разгромленной квартирой?
        - Это все Василий!  - Братец поморщился.  - Мамин нынешний сожитель, очень неприятный тип. Он подбил маму искать бриллианты старой ве… Гм. Понимаешь, по всему было видно, что ее наследники не разбогатели, значит, либо фамильные сокровища им не достались, либо они так и оставили их храниться в матрасе, в смысле, где-то в тайнике. В любом случае мама сочла, что ей положена доля.
        - А в бабулиной городской квартире вы тоже устраивали шмон?
        - Нет, ту квартиру наследники продали, и новые жильцы сделали там такой ремонт, при котором ни один тайник не уцелел бы. Стены, пол, потолок - все ободрали до кирпичной кладки. А еще мама сказала, что ста… старушка дряхлая твоя нипочем не отдала бы сокровища кому-нибудь другому, кроме своей любимицы.
        - И тогда Василий разгромил наше с Петриком съемное жилье, а ты пробрался сюда и, притворяясь беспамятным тружеником, под предлогом наведения порядка в именьице обшарил тут каждый уголок,  - закончила я.
        И сбилась с мысли:
        - Так кто же ты по профессии?
        - Студент театрального училища, подрабатываю в кукольном театре.
        - Вот, значит, откуда артистичность и выразительные жесты. А мы уже устали гадать…
        - Кстати, а где Михаил Андреевич?  - Эмма-Витя огляделся.
        - Слушай, если ты хочешь продолжать со мной общаться, никогда не поминай всуе имя Караваева,  - попросила я.  - И - да, насчет имени, мне как-то странно звать тебя Витей, потому что я привыкла, что ты Эмма. Может, ты у меня будешь Виктор Эммануил? Был такой король Сардинии…
        - Король - это хорошо,  - легко согласился братец.  - Можешь звать меня как хочешь, тебе можно, ты же старшая сестра.
        - Какой хороший мальчик!  - растрогался мой здравый смысл.
        - Тогда Эмма - это будет твое домашнее прозвище, только для близких,  - решила я, усилием воли удержавшись и не разнюнившись.  - Ну, что сидим, кого ждем? Нам еще могилку моего неведомого предка подровнять надо!
        Эмма послушно взял совочек и на корточках двинулся с ним по периметру условной могилки, периодически вставая в полный рост, чтобы посмотреть на получающуюся геометрическую фигуру сверху.
        Я некоторое время наблюдала за ним, как бы наверстывая упущенное в детские годы, когда могла бы пасти младшего братика в песочнице, а потом сходила к калитке, выдернула из забора грабли и основательно прочесала ими облагораживаемый холмик.
        Внезапно грабли застряли, едва не вырвавшись у меня из рук.
        - Не дергай, ты что-то зацепила!  - Капитан Очевидность, он же Эмма, он же Витя, полез освобождать из захвата мой инструмент.
        - Ну, что там?  - спросила я нетерпеливо.
        Хотелось уже покончить с ландшафтным дизайном и перейти к приготовлению семейного обеда.
        - Очень странно! Иди посмотри!
        Я отпихнула в сторону воображение, быстрыми штрихами рисующее костлявую руку скелета, тянущуюся из земли, чтобы вцепиться в грабли, и присела рядом с братцем.
        Грабли увязли зубьями в звеньях ржавой железной цепи.
        - Если выяснится, что на другом конце этой цепи дохлый песик, я буду думать, что у твоей прабабушки было странное чувство юмора,  - предупредил меня Эмма.  - Могила предков, ха! Даже Дарвин не считал, что люди произошли от собак! Кстати, почему «могилы» во множественном числе? Песик там не один?
        - С обезьяной, чтобы уж точно по Дарвину,  - съехидничала я и потянула за цепь.  - Черт, а она глубоко уходит!
        Эмма молча схватился за совочек и быстро вырыл в холмике небольшой кратер с утекающей в его центр цепью.
        Мы снова подергали за нее, теперь уже вдвоем, и в недрах земли что-то зашевелилось.
        Вялым кротом на поверхность неохотно вылез небольшой ящичек.
        - Он слишком маленький, там точно не предки!  - обрадовался Эмма.
        - А вот и нет, ты ошибся!  - Я открыла металлический ящичек, бесцеремонно сбив с него маленький навесной замок танковым совочком.  - Предки!
        Сверху в ящичке лежала небольшая металлическая пластинка, запаянная в толстый целофан. Он помутнел, но сквозь него все равно был виден поясной фотопортрет красивой женщины в старомодном наряде. Уши, шея и затейливая прическа дамы были щедро декорированы ювелирными украшениями.
        - На тебя похожа,  - заметил Эмма.
        - Тогда я, кажется, знаю, кто это,  - сказала я.  - В последние годы, когда я уже стала взрослой, Ба Зина иногда говорила, что я «вылитая матушка», я еще удивлялась, что она произносит это с нежностью. А она говорила не о моей матери, а о своей!
        - Так это твоя прапрабабка?  - Эмма вытащил из ящика пластинку с портретом, и стало видно, что под ним лежит резиновая грелка.
        Я взяла и потрясла ее:
        - Шуршит!
        - Надеюсь, это не мощи прапрабабушки…
        Я открыла грелку, перевернула и снова потрясла.
        Из горлышка резинового сосуда высунулся бумажный кончик. Я потянула за него и вытащила узкий длинный сверток. Осторожно развернула вощеную бумагу - и нашим жадным взглядам открылся изрядно оплешивевший бархатный футляр.
        - Не может быть!  - севшим голосом просипел Эмма.
        Я молча открыла футляр и зажмурилась от радужного блеска прозрачных камней.
        На обед были макароны с тушенкой. Эмма уплетал за обе щеки и без устали нахваливал, мне даже стало неловко. Блюдо походной кухни не заслуживало избыточных комплиментов, но братец явно задался целью щедро нести в мою жизнь свет и радость во всех их проявлениях.
        - Надо же, действительно хороший парень,  - признал мой здравый смысл.  - А ведь был момент, когда у меня возникло опасение, что он вернет тебе удар по голове с процентами, тиснет брюлики и вернется в лоно своего криминального семейства.
        На самом деле в критический момент явления народу сокровищ братец повел себя очень достойно. Едва к нам обоим вернулся дар речи, а это случилось минуты через две после того, как я открыла футляр, он решительно заявил:
        - Маме об этом знать не нужно, обойдется! Это твое наследство, твои фамильные бриллианты, и, судя по портрету твоей прапра, тебе они тоже будут очень к лицу.
        - Ты же не думаешь, что я буду их носить?  - фыркнула я.
        А сама побежала в домик - к зеркалу: цеплять на себя сверкающие каменья.
        Они довольно странно смотрелись на всклокоченной девице, щедро измазанной свежей зеленью и землей, но Эмма все равно сказал:
        - Обалдеть как красиво!
        И я подумала, что брат - это, пожалуй, недурное приобретение.
        Не бриллиант, конечно, но тоже очень ничего.
        Потом я красиво разложила украшения на дощатом столе в кружевной тени дерева и сделала несколько фотоснимков.
        Потом мы обсудили серьезный вопрос: где и как хранить мои фамильные драгоценности? В суровом мире, наводненном активным жульем всех возможных мастей и калибров, именьице не представлялось жилищем, подходящим под определение «мой дом - моя крепость».
        - Абонирую ячейку в банке,  - решила я.  - Пока на один месяц, а там видно будет.
        И сразу после обеда я отправилась в банк, оставив Эмму приводить в порядок разворошенную «могилу предков». А то после извлечения из нее клада могила стала похожа на гигантскую кротовью нору и, на взгляд человека с фантазией и большим опытом просмотра фильмов про зомби, выглядела откровенно пугающе.
        Перед уходом пришлось еще решить вопрос с ручной кладью. Просто вечный какой-то для меня вопрос!
        Я бы взяла верную кумачовую авоську, традиционно дополнив ее трехлитровой банкой, но мой здравый смысл сказал, что нести брилланты в банк в банке - это здорово смахивает на идиотизм. Пришлось взять компьютерную сумку, унаследованную за безвременно покинувшим меня Караваевым и забытую вчера ее похитителями. Я, конечно, помнила, что где-то в этой сумке спрятан «жучок», позволяющий отслеживать мои перемещения в пространстве, но у меня не было возражений против того, чтобы Караваев узнал, что я нахожусь в солидном банке. А не в глубочайшем унынии, как некоторые могли бы подумать.
        Бесценный Эмма приволок мне из сарая винтажную стеклянную бутылку из-под молока или кефира - ее содержимое, естественно, не сохранилось, да это не имело значения. Длинный, явно предназначавшийся всего лишь для браслета, футляр, в котором в тесноте, да не в обиде поместились ожерелье, серьги и кольцо, без серьезного сопротивления протиснулся в горлышко бутылки и прекрасно поместился внутри.
        - Теперь, если какой-нибудь ушлый воришка заинтересуется содержимым моей сумки, он нащупает всего лишь малоценную стеклотару,  - объяснила я свои резоны братцу.
        - Но теперь, чтобы вытащить футляр, тебе придется разбить бутылку,  - отметил мое упущение Эмма.  - А в банке это может сойти за дебош.
        Я попыталась вытряхнуть футляр из сосуда, но братец оказался прав.
        - Я положу бриллианты в ячейку вместе с бутылкой,  - решила я.  - Я видела в кино, в депозитарии клиенты находятся в одиночестве, так что никто не подумает, будто я сумасшедшая.
        - Что ты, разумеется, нет! Ты очень разумная и предусмотрительная девушка,  - без тени сарказма сказал мой уже почти любимый брат.
        И, польщенная неслыханным комплиментом, я перед выходом еще сделала звоночек, чтобы разжиться контактами какого-нибудь надежного специалиста по ювелирному антиквариату.
        Я не собиралась продавать свои фамильные драгоценности, но оценить их было бы и предусмотрительно, и разумно.
        Позвонила я все той же дружественной гримерше Мане, зная, что у нее полно самых разных знакомых в театральной и музейной среде. Маня же не только физиономии разрисовывает, в свободное от работы время она вдохновенно марает холсты, создавая портреты в стиле Модильяни. Такие, знаете, с пустыми глазами, перекошенными чертами, лошадиными лицами и жирафьими шеями. Вадик, которого я однажды затащила на открытие Маниной персональной выставки обещанием бесплатной выпивки и фуршета, ехидно заметил, что манера художницы ясно дает понять, что гримерша страстно ненавидит свою работу и своих клиентов. Гримерша, мол, вынуждена делать всех красивыми, поэтому художница рисует исключительно монстров, такой у нее способ сохранять душевное равновесие.
        - А что именно тебе нужно оценить?  - взяв трубку на пятом или шестом гудке, хриплым спросонья голосом спросила меня разнообразно талантливая мастерица кисти.
        - Старинное ожерелье,  - ответила я коротко, решив не вдаваться в подробности.
        - Минутку,  - сказала Маня и пропала минуты на две, не меньше.
        Я поняла, что она ищет нужный мне контакт.
        - Я знаю, кто тебе нужен,  - услышала я наконец.  - Валаамов Модест Игоревич, телефончик я тебе сейчас пришлю эсэмэской. Позвонишь ему - скажи, что от меня, иначе он не станет с тобой разговаривать. Капризный дед, но специалист отменный.
        Манина эсэмэска с телефонным номером капризного старичка-ювелира настигла меня уже на проселке. К этому времени я успела вспомнить, что слышала о Валаамове и от Петрика, и от Анжелки - больших ценителей изумрудов, рубинов, бриллиантов и прочих лучших друзей девушки. И тот и другая называли Модеста Игоревича исключительно Валаамов Осел, каковое прозвище, очевидно, было общеупотребительным в среде знакомых и клиентов капризного мастера. При этом он заслуженно слыл непревзойденным специалистом, с этой оценкой никто не спорил.
        Немного робея, я на ходу набрала номер Валаамова, проворковала в рубку нежное:
        - Алле-уо?
        И услышала в ответ:
        - Говорите быстро, кто вы и что вам нужно?
        Голос у старого мастера оказался неожиданно молодой, но про нрав его молва не лгала.
        - Что значит - старинное? Век, год - конкретнее!  - спросил он, нетерпеливо выслушав мою нижайшую просьбу взглянуть на старинное ожерелье.  - И что значит - взглянуть? Оценить состояние, определить мастера, продать, починить, переделать, заменить камни?
        - Нет, нет, ничего такого сложного, просто посмотреть и назвать примерную стоимость,  - промямлила я.
        - Делать мне больше нечего!  - пробурчал Валаамов Осел.  - Ладно! В пятнадцать часов я хожу обедать в ресторан «Белый буйвол», подходите точно к этому времени, я уделю вам десять минут или четверть часа, пока будет готовиться мой заказ.
        И вредный дед положил трубку.
        - Фу-ты ну-ты, ревматические ножки гнуты!  - Я гневно плюнула, но место и время постаралась запомнить: ресторан «Белый буйвол», ровно пятнадцать ноль-ноль.
        - Что-то поздно обедает дедушка,  - заметил мой здравый смысл, однако возражений против назначенной встречи не высказал.
        Его другое волновало:
        - Ты же не будешь в ресторане бриллиантами сверкать? У Валаамова Осла, может, и хорошая репутация, но там вокруг будут и другие люди, не стоило бы напрашиваться на неприятности.
        - Ты принимаешь меня за идиотку?
        - Нет, что ты!  - искренности в этом возгласе не было ни капельки.  - Как сказал наш брат Виктор Эммануил, ты, Люся, образец предусмотрительности и рассудительности!
        - Разумности,  - поправила я, потому что хорошо запомнила лестные слова братца.
        Просто вот за эти качества меня никогда еще никто не хвалил.
        - По дороге в «Белый буйвол» я зайду в банк, арендую ячейку, оставлю в ней брюлики, а Валаамову Ослу покажу фото в мобильнике,  - озвучила я свой план.  - Если он такой замечательный специалист, то и по фотографиям как-то сориентируется.
        - Очень приблизительно.
        - А мне сейчас и не нужна оценка с точностью до пенни.
        - Тогда действуй, как решила.
        И к ресторану я подошла уже налегке - без бутылки, в которой лежал футляр, в котором лежали бриллианты. В которых я была необыкновенно хороша… Пардон, отвлеклась.
        В «Белый буйвол» я вошла в 15.03, решив дать Валаамову Ослу пару минут на то, чтобы устроиться в стойле. И еще минуту у меня занял подъем по выложенным терракотовой плиткой ступеням лестницы - пирамидальное здание ресторана напоминало о величественных сооружениях ацтеков и инков с положенными им по стилю архитектурными излишествами.
        - Я к Валаамову,  - сообщила я метрдотелю, в последний момент проглотив слово «ослу».  - К Модесту Игоревичу.
        Метр смерил меня надменным взглядом и, явно неправильно оценив мой румянец и тяжелое дыхание, красиво вздымающее грудь, усмехнулся с пониманием и презрением одновременно:
        - Вторая кабинка, для лучшей звукоизоляции, пожалуйста, задерните шторку на двери изнутри.
        - Он принял тебя за продажную женщину,  - информировал меня мой здравый смысл.
        - Какая прелесть!  - восхитился мой авантюризм.  - Может, вернемся и плюнем ему в морду?
        - Нет, Люся сама виновата,  - вздохнула совесть.  - Говорила нам прабабушка не ходить по ресторанам с мужчинами…
        - Всем молчать, мой выход!  - скомандовала я и постучалась в дверь с мозаичным Кецалькоатлем, затейливо изогнувшимся в форме цифры «два».  - Можно? Добрый день!
        - Заходи и закрой дверь.
        Я вошла в маленькую комнатку, щедро декорированную пестрыми ковриками, деревянными масками, затейливой резьбой и сусальным золотом, отметив, что человек за столиком с интерьером не гармонирует. И с моим представлением о старичках тоже: на глаз я ему дала бы лет сорок, не больше.
        - Ну, знаешь, если рано начать половую жизнь, то стать дедом можно и в тридцать,  - ворчливым голосом с интонациями Ба Зины заметил мой здравый смысл.
        - Садись,  - велел сорокалетний дед в двубортном костюме, сидящем на нем без изящества: дедуля оказался крупноват.  - Пей!
        - Спасибо, не надо…
        - Я сказал - пей! За пустым столом не разговаривают! Пей, это не алкоголь, а мексиканский напиток из риса, называется хорчата. Звучит странно, но на вкус ничего так. Давай-давай, схарчи хорчату!  - Валаамов басовито засмеялся.
        Я пригубила нечто, с виду похожее на разведенное молоко. А и правда ничего так, освежающий сладковатый вкус!
        - Пей до дна, пей до дна!  - захлопал в ладоши придурковатый дед.
        - Да вылакай ты уже эту бурду, а то он не отстанет!  - рассердился мой здравый смысл.
        Я послушно выпила рисовое молочко, поставила стакан на стол и потянулась за салфеткой, чтобы стереть предположительно образовавшиеся белые усы, но отчего-то промахнулась мимо салфетницы да еще и покачнулась на стуле.
        - Все, берем ее,  - поднимаясь из-за стола, скомандовал Валаамов.
        Из-за домотканых ковриков на стенах выступили две фигуры… Или одна?
        - У меня в глазах двоится,  - пожаловалась я, не помогая, но и не мешая неопределенному количеству лиц транспортировать меня к темной нише, оказавшейся входом в маленькую спальню с большой кроватью и одной сплошь зеркальной стеной.
        - А прабабушка ведь предупреждала!  - тоненьким голосом на задворках сознания бессильно взвыл мой здравый смысл, но я не успела как следует испугаться.
        Одна из зеркальных панелей сдвинулась, открывая еще одну потайную комнатку. Из мебели в ней были только мягкие кресла, расставленные вдоль прозрачного стекла, как перед театральной сценой.
        - Это для тех, кто любит смотреть,  - пояснил мой неубиваемый авантюризм.
        А меня уже вели дальше - в узкий коридор, к заднему выходу, в укромный дворик, к ожидающей там машине.
        - То есть не всем приходится карабкаться по лестнице? Некоторые просто подъезжают к специальному входу на машине?  - возмутился вскрывшимся социальным неравенством мой здравый смысл.
        - Ты лучше скажи, что мне делать,  - попросила я его, с трудом ворочая языком.
        - Молчать и не рыпаться,  - со смешком посоветовал кто-то мне в ухо.
        Рыпаться-то хотелось, но никак не моглось.
        Глаза сами закрылись, сознание прощально посигналило и мягко отъехало.
        - Комод, ты сколько порошка в пойло вбухал? На себя готовил, что ли?
        Дзынь. Я включилась.
        - Пойло - напиток, вбухал - положил, порошок - какое-то снадобье, Комод - явно кличка,  - тихо затарахтел рассудительный голос у меня в голове.  - Люся, это какие-то уголовники.
        - Просыпаемся, просыпаемся!  - Меня похлопали по щекам, и я дернулась, отстранясь от неласковых рук.  - Доброе утро, красавица!
        - Что, правда утро?  - невольно удивилась я.
        - А не все ли тебе равно?
        Мне это очень не понравилось. Даже больше, чем люмпенская речь и бодрящие пощечины.
        - Кому все равно? Покойникам,  - охотно развил тему мой здравый смысл.  - Люся, есть основания подозревать, что тебя планируют прикончить.
        - Опять?  - Я решила, что снова буду сопротивляться, и для начала оценила свое физическое состояние и положение в пространстве.
        Итак, я сижу на довольно жестком стуле с подлокотниками. У меня ничего не болит, руки-ноги шевелятся, но ограниченно, поскольку привязаны к этому самому стулу.
        Сижу, значит, я и гляжу на нагло лыбящуюся физиономию.
        - Что - опять?  - переспросила физиономия, совершив типичную ошибку, то есть решив, что это я с ней разговариваю.
        - Опять я ошиблась в мужчине,  - ответила я.  - Вы не Валаамов.
        - Не-а.
        - А кто? И что вам от меня нужно?
        - Борян, отойди!  - властно распорядился новый голос.
        Мой шкафообразный собеседник сдвинулся в сторону, и я увидела благообразного седовласого джентльмена в идеальном домашнем наряде голливудского миллионера: светлые брюки, белая рубашка, голубой кашемировый джемпер, мокасины из нежной кремовой замши.
        Мокасины я особенно хорошо рассмотрела, потому что джентльмен сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и одной задней лапкой игриво покачивал.
        Кресло у него, кстати, было куда удобнее моего - мягкое, кожаное.
        - Валаамов?  - предположила я.  - Модест Игоревич?
        - Не угадала.  - Джентльмен улыбнулся, показав красивые дорогие зубы.
        - Так как мне к вам обращаться?
        - Никак. Это я к тебе буду обращаться,  - Безымянный Джентльмен подался вперед,  - с одним вопросом: где этот идиот с ожерельем?
        - С ожерельем?
        - С ожерельем!
        - Хм…
        - Скажи им, дура!  - хрипло выкрикнул женский голос откуда-то сбоку.
        Я повернула голову, шкаф Борян еще подвинулся, и мне открылся вид на такой же, как у меня, стул.
        На таком же стуле, аналогичным образом привязанная, сидела растрепанная женщина с отчетливыми следами побоев на лице и теле, скудно прикрытом то ли легким сарафанчиком, то ли ночной сорочкой.
        - Вы кто?  - спросила я женщину.
        - Опять не узнала?! А ведь сегодня я без грима.  - Женщина захохотала, но ее смех очень быстро сменился сиплыми всхлипами.
        - По голосу не узнать, она охрипла, наверное, много кричала,  - сказал мой здравый смысл.  - Присмотрись к лицу.
        - Вы не могли бы отойти подальше?  - вежливо попросила я Боряна, маячащего между мной и неопознанной женщиной.
        - Она меня послала куда подальше?  - неприятно удивился Борян.
        - Встань в стороне, идиот, не мешай наслаждаться, это же кульминация сцены!  - прикрикнул на него Безымянный Джентльмен.
        - Да не сцены, а всей пьесы!  - возразил мой здравый смысл.  - Люся, ты узнала?!
        - Узнала,  - призналась я.  - Я узнала, что я полная дура!
        - Ха, вот новость-то!  - засмеялась-закашлялась гримерша Маня.
        - Я должна была догадаться, что это ты!  - сказала я ей.  - Это ты культурная девушка из мира искусств, и это тебя я когда-то познакомила с Вадиком, затащив его на твою дурацкую выставку!
        - Позвольте не согласиться, выставка была недурна, я сам ее спонсировал,  - влез Безымянный Джентльмен.
        - А, тогда я знаю, кто вы: известный меценат и коллекционер Малороднов, это было в пресс-релизе! Но сейчас не вмешивайтесь, пожалуйста, мы разговариваем.
        - Люся, узнав гражданина мецената, ты уменьшила свои шансы выйти из этого подвала живой практически до нуля,  - сокрушенно отметил мой здравый смысл.
        - Отстань, не мешай разбираться!  - сказала я им обоим сразу и снова повернулась к гримерше.  - Так, Маня, я сейчас быстренько восстановлю картину преступления, а ты молча кивай и поправляй меня, если я ошибусь.
        - Какая нахалка!  - восхитился гражданин меценат.
        - Когда я ушла от Антипова, ты заняла вакантное место в его жизни и постели,  - не отвлекаясь на помехи, начала я.  - Узнав от Вадика о том, что в наш офис привезут на пару дней музейные сокровища, ты уговорила его эти ценности свистнуть и нашла на них покупателя…
        - К вашим услугам!  - издевательски поклонился Малороднов.
        - Не знаю, вместе ли вы придумали хитрый план по переводу стрелок на кого-нибудь другого, но понимаю, почему выбрали именно меня: мелочный Вадик с его оскорбленным самолюбием никак не мог угомониться. Плюс ему очень удачно подвернулась отдаленно похожая на тебя раззява-блогерша, а тебе с твоим профессиональным мастерством никакого особого сходства и не нужно было, подогнать себя под фото Кати в паспорте ты смогла без труда, так почему было не сплавить меня на тот свет - так сказать, концы в пропасть.
        Маня молчала, из чего следовало, что мои рассуждения верны.
        - Вот, наверное, ты удивилась, когда я явилась к тебе на следующий день после того, как ты спихнула меня с обрыва?  - поинтересовалась я, забыв, что сама же попросила Маню молчать до тех пор, пока я не ошибусь в своих предположениях.  - Небось принялась названивать Вадику, чтобы предупредить его о моем неожиданном появлении? А у Вадика мобильный телефон был заблокирован, а на стационарном плотно висела Катюшка!
        Маня молчала.
        - А потом выяснилось, что благополучно украденные Вадиком скифские сокровища - не оригиналы, а копии,  - продолжила я.  - И гражданин меценат рассердился…
        - Очень!  - охотно поддакнул Малороднов.
        - Настолько, что однажды Вадик уснул с подругой Маней, а утро встретил с поддельным акинаком в груди. Кстати, объясните мне кто-нибудь, зачем надо было убивать Вадика?
        - А зачем надо было брать аванс в сумме, многократно превышающей стоимость полученных мной фальшивок?  - с какой-то детской обидой ответил вопросом на вопрос коллекционер.
        - А просто вернуть деньги нельзя было?  - это я уже у Мани спросила.
        - Долю Вадика я вернула, но он, как оказалось, не в одиночку сокровища тиснул.
        - Конечно, не в одиночку! Чтобы вынести железный шкаф, нужны были минимум два крепких мужика!
        - Ну, вот второй крепкий мужик со своей долей и сбежал.
        Я недолго думала:
        - Этим вторым был Саня Веселкин?
        - Как выяснилось, да.
        - Вам, кстати, не известно ли местонахождение этого Сани?  - опять влез в девичью беседу Малороднов.
        - О, дайте мне еще секунду подумать… Поняла!  - Я победно щелкнула пальцами - даже путы на запястье не помешали.  - Вадик и Саня поделили трофеи, да? Вадик взял акинак, а Саня - пектораль. А я, когда звонила сегодня Мане, как раз упомянула ожерелье, и вы решили, что речь о том самом, скифском, да?
        Молчание.
        - Так я вас разочарую, речь шла об ожерелье моей прародительницы, не настолько древней, как скифы, а о Сане с пекторалью я узнала только сейчас.
        - Люсенька, ты правда думаешь, что теперь тебя отпустят подобру-поздорову?  - с ласковой жалостью, как к убогой, обратился ко мне мой здравый смысл.
        - Покажи ожерелье прародительницы,  - немного помолчав, потребовал меценат и коллекционер.
        - Легко! У меня в сумке мобильник, в мобильнике фотографии, откройте и посмотрите.
        - Где ее сумка, Борян?
        - Наверху осталась, сейчас принесу!  - Шкафообразный дядя с мальчишеской резвостью умчался прочь, чтобы вернуться буквально через минуту.  - Вот!
        Брезгливо морщась, Малороднов покопался в моей сумке, извлек мобильник и, пробормотав: «Боже мой, «Сколько пропущенных звонков!», с интересом рассмотрел фотографии моих бриллиантов.
        - Однако… О! Прекрасно!
        - Что-то мне подсказывает, что эти прекрасные бриллианты станут ценой твоей жизни,  - с тоской молвил мой здравый смысл.  - Это в лучшем случае. В худшем злой дядя-коллекционер заставит тебя отдать ему прабабушкины цацки, а потом тихо прикопает тебя где-нибудь в лесополосе.
        - Не хочу в лесополосе!  - возмутилась я вслух, и Маня так вздрогнула, что ножки ее стула застучали в пол, как живые.
        Или это дом затрясся?
        С низкого потолка снежком посыпалась побелка.
        - Неужто землетрясение?!  - с надеждой поднял голову мой природный авантюризм.
        А над нашими головами уже хлопало, топало и гремело. Шумно рухнула и корабликом с крутой волны скатилась по лестнице дверь, загрохотали по ступеням крепкие ноги в армейских ботинках.
        В силу излишне тесной близости со стулом мобильность у меня была минимальная, обзор соответствующий, да еще народ вокруг заметался, как ураганом подхваченный, так что я предпочла не нервировать себя сборкой пазла из обрывочных картинок и просто закрыла глаза, втянув голову в плечи и от души надеясь, что в суматохе в меня не прилетит что-нибудь тяжелое.
        - Хотя в этом была бы некая кармическая справедливость и сюжетная завершенность, ведь сама ты уже не раз била людей по головам,  - начал мой здравый смысл, но его грубо перебили:
        - Люся!
        Я осторожно открыла один глаз, удивилась и широко распахнула оба:
        - Ты ли это, Караваев?!
        Идеальная льняная рубашка была позабыта-позаброшена. Ныне чей-то идеальный мужчина щеголял костюмом в стиле милитари, включающим даже бронежилет и шлем.
        Я опустила взгляд, чтобы проверить, не сжимают ли его руки какой-нибудь подходящий огнестрельный аксессуар, но нет, лапы Караваева были свободны, и он устремил их к моим плечам, дабы потрясти меня вместе со стулом. И еще со словами:
        - Какая же ты, Люся, дура!
        - Да, это точно ты, Караваев!  - признала я обиженно.
        А наверху уже орали истошно и жалобно, прямо-таки с подвыванием:
        - Лю-у-уся! Лю-у-у-у-уся!
        - Это Эмма, Петрик и Брэд, который Питт, их не пускали за оцепление, потому что у них нет бронежилетов, спецподготовки и хороших знакомых в ОМОНе,  - скороговоркой объяснил мне Караваев, пиля мои путы страшноватого вида ножом.
        - Зато у тебя есть все, кроме такта.  - Едва моя правая рука освободилась, я ткнула пальцем в бронированную грудь Караваева.  - Ты еще не извинился за прошлые грехи и уже успел назвать меня дурой!
        - Ой, ду-у-ура!  - хором простонали мои внутренние голоса.
        - Люся!  - по голосу я не поняла, смеется мой собеседник или плачет.  - Если я прямо сейчас начну каяться во всех своих грехах, мы умрем от старости в этом подвале! Ты хочешь этого?
        - Э, нет, я не хочу умирать,  - спохватилась я.
        - Отлично.  - Покончив с путами, Караваев подхватил меня на руки и понес сквозь дым и гарь поля брани, в которое превратился дом. Впрочем, в ином состоянии я этот дом толком и не увидела.
        - Но до смерти хочу знать, какова твоя роль во всей этой истории!  - добавила я к сказанному ранее уже на пороге.
        А потом на меня налетели три вопящие фурии, и я даже не заметила, как оказалась в салоне знакомой «бэхи» в тесном окружении набившихся туда же друзей (это Петрик), родных (это Эмма), домашних любимцев (это Брэд Питт) и добрых знакомых, к числу которых скрепя сердце отнесла водителя Костю, потому что на сей раз он мне улыбался.
        К какой категории персон мужского пола отнести Караваева, я все еще не знала.
        - Потому что идиотка!  - ласково припечатал мой здравый смысл.
        Криминальные личности ввели меня в заблуждение - историческая встреча в подвале происходила не утром, а поздно вечером. За ним последовала поистине бурная ночь.
        Сначала меня отвезли в больницу, откуда я через час вырвалась с боем, потом в круглосуточное кафе «Горпиццы», где я на нервной почве сожрала тонну выпечки, а потом еще в казенный дом, где я долго рассказывала свою историю суровым, чисто выбритым мужчинам с короткими стрижками. Все это время Караваев, Эмма, Петрик и пес меня сопровождали, отчего наши перемещения в пространстве живо напоминали мне переезды бродячего цирка с клоунами и дрессированными животными.
        Наконец на рассвете, бережно поддерживаемая под локотки Караваевым с одной стороны и братцем с другой (Петрик а-ля верный паж шествовал сзади, за неимением шлейфа неся мою сумку, а Брэд Питт замыкал процессию), я вышла на крыльцо казенного дома. Уважительно поцокала, ознакомившись со строгой вывеской на фасаде гранитного дома с колоннами, потом зевнула и изъявила монаршью волю:
        - А теперь - все в постель!
        - Все?!  - шокировался Караваев.  - Ну нет, я так не согласен!
        - Тогда тебя вычеркиваем,  - согласилась я.  - Народ, серьезно, я умираю как спать хочу, доставьте меня уже к какой-нибудь кроватке, пожалуйста!
        А в процессе доставки я уснула. Как говорят монтажеры видео - ушла в черное.
        Так что красивого и законченного финала у кино не получилось.
        Проснулась я в своей кроватке. Одна. Не только в кроватке одна, но и вообще в квартире, иначе милосердный Петрик прервал бы мучения вопящего телефона в прихожей.
        Я выползла к аппарату, сняла трубку и даже не удивилась, услышав голос Тигровны:
        - Люся, твою мать, ты куда пропала?!
        - Доброе время суток вам, Марет Игоревна,  - пробормотала я, кося не полностью открывшимся глазом в сторону кухни, где вроде как светлело окно.
        Что у нас сейчас - утро? День? Другой день?
        - Тамбовский волк тебе, Люся, добрый!  - заявила главредша.  - А я злая! Я очень злая, потому что это же просто безобразие какое-то, права Вера Степановна, наши журналисты разболтались и потеряли всякое представление о трудовой и финансовой дисциплине!
        - Я отчитаюсь за молдавскую командировку,  - пообещала я.
        - Во-первых - да, уж будь добра, отчитайся, наконец, за Кишинев!  - подхватила тему Тигровна.  - Во-вторых, явись на работу, у тебя тут куча дел!
        - Откуда куча-то?  - удивилась я.
        - От верблюда!  - рявкнула начальница и тут же перед кем-то извинилась:  - Пардон, это не про вас.
        - А про кого?  - заинтересовалась я.
        - «От верблюда», Люся, это всего лишь фигура речи!  - охотно вернулась ко мне Тигровна.  - У тебя есть срочное редакционное задание написать увлекательный материал об исчезновении из нашего сейфа скифского золота.
        - Точнее, об исчезновении сейфа со скифским золотом,  - поправила я, машинально втягиваясь в работу.
        - Пиши как знаешь, я хочу видеть массу подробностей, это должен быть эксклюзивный материал.
        - Написание эксклюзивного материала требует особых условий,  - я начала торг.  - Причем я говорю не только об оплате…
        - По высшей ставке!
        - Согласна, но вы же понимаете, что настоящее творчество и переполненный шумный офис - вещи несовместные?
        - Вот поэтому, Люся, именно ты летишь завтра в роскошный турецкий отель!  - в голосе Тигровны отчетливно прозвенела хрустальная слеза.  - Цени, Люся, мою доброту! Три дня в отеле категории «Пять звезд» на всем готовом! Бассейны, теннисные корты, роскошный ландшафтный парк, все включено!
        - Вы с листа читаете или вам подсказывает кто-то?  - догадалась я.
        - Гхм, неважно,  - Тигровна заговорила деловито, без надрыва.  - Короче, ты летишь в пресс-тур, который организует сеть турецких отелей с шекспировским названием типа «Бей иль не бей»… А, вот, мне тут подсказывают - «Али Бей»! И делать тебе, Люся, в этом пресс-туре ничего не надо.
        - Так не бывает,  - не поверила я.
        - Ой, ну накропаешь статейку, когда вернешься, делов-то! Главное - за три дня в Турции ты должна написать материал о скифском золоте, уяснила?
        - Ну. А когда лететь-то?
        - Сегодня вечером! Билеты уже у тебя в почте, а командировочных, уж извини, не будет, у тебя все включено.
        - Спасибо родному холдингу за нашу нескучную жизнь,  - пробормотала я уже в гудящую трубку и пошла искать часы, чтобы выяснить, много ли у меня времени до вечера.
        Его оказалось мало, так что я успела только собрать сумку с вещами (чемодан, увы, остался в именьице), домашними средствами и способами привести себя в божеский вид и написать записку Петрику. Я бы ему, конечно, позвонила, да не нашла свой мобильник. Боюсь, он остался в том подвале, где гражданин коллекционер рассматривал цифровые фото моих фамильных бриллиантов.
        Вечером того же дня я поднялась на борт самолета турецкой авиакомпании и уже через три часа в гордом и прекрасном одиночестве катила в присланном за мной авто с водителем по шоссе в Анталье.
        Отель с шекспировским названием оказался роскошным, персонал - предупредительным, к природе и погоде тоже ни малейших претензий не могло быть, я только удивилась, что не вижу никаких других участников пресс-тура.
        - Видимо, в данном случае понятие «полноценный отдых» подразумевает и отсутствие необходимости контактировать с коллегами,  - рассудил мой здравый смысл.  - Очевидно, в отеле… Как его? «Али Бей»!.. К каждому гостю персональный подход.
        На исходе дня я, почти такая же красивая, как закат над морем, явилась, как было предписано в выданной мне программе пресс-тура, на торжественный ужин в рыбный ресторанчик на берегу моря.
        Единственный накрытый стол, сервированный почему-то на двоих, пустовал. Зато у самого ограждения террасы, поставив кресло так, чтобы видеть море, сидел мужчина с идеальной спиной.
        Не таясь и изрядно шумя, я волоком подтащила туда же еще одно кресло, деловито сориентировала его так, чтобы смотреть на закат, села и только после этого сказала:
        - Привет, Караваев! Ну, можешь начинать.
        - Целоваться или рассказывать?  - уточнил этот невыносимый тип.
        - Рассказывать, конечно!
        - Хорошо, но я быстро, не возражаешь? А то креветки в фундуке остынут и будут невкусными.
        - Быстро - это хорошо,  - согласилась я.
        - Не всегда.
        - Караваев!
        - Ладно, рассказываю.
        - И без вранья!
        - Да когда я тебе врал?!
        - Караваев!
        - Ладно, да, немножко врал. Но ведь самую малость!
        - То есть?!
        - Ах, дорогая Люся,  - сказитель начал было и сразу осекся.  - Дорогая не в том смысле, что ты мне дорого обходишься, я отмечаю это сразу, пока ты не придумала какой-нибудь ерунды. Эту поездку для тебя действительно организовал я, никакого пресс-тура нет, но мне это почти ничего не стоило, ты же помнишь - я владелец турагентства.
        - А не какой-нибудь агент под прикрытием?  - Я сделала вид, будто разочарована.  - Эх, а ведь тебе так идет бронежилет!
        - Дай же уже рассказать,  - поморщился не-спецагент.  - Да, я действительно оказал некоторую помощь следствию, когда узнал о похищении музейных экспонатов, но это было сделано, скажем так, на добровольных началах. То есть никто меня не отправлял за тобой следить. В Молдавии я вообще еще ничего не знал о твоей предполагаемой причастности к краже скифского барахла.
        - «Барахла»?!
        - Люся, да я же знал, что это подделки, потому и пошел к кому надо в органах!  - Караваев вздохнул и взъерошил волосы так, что мне захотелось их пригладить - едва удержалась.  - Видишь ли, лет пятнадцать назад один из моих многочисленных знакомых - коллекционер, которому я иногда помогал с ввозом-вывозом редких вещиц, похвастался, что стал обладателем пары уникальных предметов.
        - Дай догадаюсь - меча и ожерелья древних скифов?
        - Ага.
        - То есть настоящие скифские сокровища заменили подделками еще тогда? В музее?! И его руководство сохранило это в тайне?!
        - К руководству музея у специально обученных людей сейчас масса вопросов, и это лишь один из них,  - пожал плечами Караваев.  - Короче, я знал, у кого настоящие акинак и пектораль, к слову сказать, они уже давно в другой стране, и поделился этой информацией со следствием.
        - Стоп!  - Я уловила несоответствие.  - А как ты вообще узнал о похищении? В СМИ этой информации не было.
        - Но она была у следствия, а у меня, как я уже говорил, очень много самых разных знакомых, делящихся со мной самой разной информацией.
        - Какая-нибудь полицейская женушка нашептала?  - съязвила я.
        - Это уже совершенно неважно! Важно, что я узнал о подозрениях в отношении тебя, заинтересовался твоей персоной, подобрался к тебе поближе и понял, что хочу еще ближе.
        - В смысле?  - моргнула я.
        - Люся, ты идиотка!  - взвыл мой здравый смысл.
        - Погоди, я не поняла… Ты зачем всучил мне ту сумку с «жучком»?
        - Чтобы в любой момент знать, где ты находишься, и обеспечивать твою безопасность, конечно! И, кстати, это сработало - когда ты вдруг пропала, мы нашли тебя в подвале у Малороднова именно благодаря «жучку»!
        - За то, что вытащили меня из того подвала, большое спасибо,  - сказала я, вспомнив, что так и не поблагодарила никого из участников спасательной операции.
        - Всего лишь спасибо?!
        - А что еще… Мм?
        - Ура! Наконец-то! Слава богу!  - наперебой завопили мои внутренние голоса, но я беспощадно распинала их по углам, чтобы не шумели и не мешали нам целоваться.
        - Так чей же Караваев идеальный мужчина?  - утекая, провокационно вопросил мой здравый смысл.
        И сам же ответил:
        - Люсин, чей же еще! Все, ушел, не отвлекаю!
        И остались только мы двое, море, красивый закат и…
        - Креветки в фундуке,  - озабоченно напомнил, вернувшись, мой здравый смысл.  - Люсь, остынут же, а пиццу тут заказывать негде!