Танцующая с дьяволом Антон Валерьевич Леонтьев
        Успешная бизнес-леди Лариса Марыгина осматривала новый офис, который собиралась приобрести ее компания, и неожиданно наткнулась на странную комнату. Когда бронированную дверь вскрыли, в помещении обнаружились вещи, принадлежащие жертвам маньяка-убийцы. Лариса сразу поняла это, ведь много лет назад трагедия коснулась и ее семьи. Женщина до сих пор мучительно переживала, казня себя за то, что не смогла предотвратить ее… И вот теперь ей в руки попали неопровержимые доказательства, которые позволят покарать монстра! Но справится ли она с ним в одиночку? Лариса еще не знала, что вскоре у нее появится верный союзник, ведь помощь пришла оттуда, где она даже не подумала бы ее искать…
        Антон Леонтьев
        Танцующая с дьяволом
              
        Пролог
        — Мама, мамочка, у меня болит живот!  — произнес Тимка, хитро прищурив один глаз.  — Можно, я не пойду сегодня в музыкалку?
        Лариса, взглянув на сына в зеркало заднего вида, услышала писк мобильного и попыталась нащупать его, однако проклятый аппарат выскользнул из рук и улетел вниз, под педаль газа.
        И ведь наверняка это была Алла Георгиевна! Ну конечно, она самая, нетерпеливая, властная, ненавидящая возражения начальница…
        Начальница, которая более всего не любит, когда подчиненные не отвечают на ее звонки. А еще страшнее — «сбрасывают» их.
        А судя по тому, что мобильный замолк, звонок при падении оказался именно что «сброшенным».
        — Мама, мамочка, ну пожалуйста!  — продолжал нудеть Тимка, который, несмотря на свои семь лет, был великим стратегом и отличным тактиком и всегда получал то, к чему стремился. Ну, или почти всегда.
        Телефон запищал снова, Лариса, придерживая левой рукой руль, нагнулась, стараясь правой нащупать мерзкий кусок пластика, издающий столь неприятные звуки. То, что она не приняла,  — вернее, по версии Аллы Георгиевны, конечно же, «сбросила» ее звонок,  — это еще полбеды.
        Окончательной бедой было бы, если бы она не приняла или «сбросила» второй…
        — Ну мамочка! Ты же не можешь заставить меня, больного ребенка, переться в музыкалку!  — ныл Тимка. Лариса в сердцах прикрикнула на сына, чья антипатия к музыкальной школе была ей отлично известна, но она уже второй год подряд пыталась это игнорировать.
        — Замолчи, пожалуйста! Я ведь знаю, что ты врешь! Никакой живот у тебя не болит!
        Сын обиженно всхлипнул, а Лариса, воспользовавшись тем, что автомобиль как раз остановился на красном свете, быстро нагнулась и нащупала надрывающийся мобильник.
        — Да, Алла Георгиевна!  — произнесла она, сразу же приняв звонок и более всего опасаясь, что мегера-начальница уже потеряла терпение и положила трубку.
        Однако это была не Алла Георгиевна.
        — Лариса, нам нужно поговорить!  — донесся из аппарата командирский голос ее бывшего, Антона. Лариса про себя застонала — хотя, кажется, не про себя, а очень даже явно.
        — Нам не о чем говорить!  — заявила она, намереваясь завершить ненужный контакт с этим ненужным человеком. Человеком, которого она когда-то очень сильно любила. И который был отцом того, кто скрючился сейчас на заднем сиденье ее «Хонды» и делал вид, что терзается ужасными болями, желая получить разрешение не идти в этот вторник на занятия в музыкалку.
        — Есть о чем!  — прорычал ее бывший. Неужели это тот человек, который умел быть таким ласковым и нежным, таким… Таким чувственным в моменты страсти?
        А еще ужасно мелочным, необычайно истеричным, фантастически жадным и, что кошмарнее всего, в пух и прах изовравшимся.
        Да, он — многогранный. Именно так Антон любил характеризовать себя, отчего-то считая данный эпитет комплиментом.
        — И о чем же, многогранный вы наш?  — саркастически спросила Лариса, услышав нетерпеливое гудение и не поняв сначала, что за идиот стоит на перекрестке и не едет дальше, хотя красный сигнал светофора уже давно сменился на зеленый.
        Идиотом была она сама.
        Какой-то крутой лихач на крутой же тачке обогнал ее, нахально выехав на встречную полосу; за рулем находился распущенный мажор, а сидящая около него расфуфыренная девица в декадентских серебристых мехах, явно представительница платиново-иридиевой молодежи столицы, показала ей средний палец, увенчанный розовым когтем и украшенный перстнем с изумительно переливающимся камнем, на который не хватило бы всех заработков Ларисы за всю ее трудовую жизнь.
        Девица гаркнула какую-то гадость, причем даже матерную, а Лариса, раздосадованная всем, что навалилось на нее в этот вторник, в сердцах крикнула:
        — На себя посмотри, шлюха великосветская!
        И, конечно же, сразу пожалела об этом, потому что Тимка, только что изображавший из себя тяжелобольного и дожидавшийся материнского разрешения не ходить в ненавистную музыкалку, стал корчить несусветные рожи, грозить умчавшейся в асфальтную даль иномарке с мажором и девицей в мехах и с перстнем и на весь салон радостно вопить:
        — Шлюха великосветская! Великосветская шлюха!
        — Лариса!  — возмутился ей в ухо бывший.  — Чему ты учишь нашего сына? Ты думаешь, с учетом таких обстоятельств я разрешу ему остаться с тобой? Ты плохая мать!
        — А про тебя я даже не могу сказать, что ты плохой отец, Антоша!  — холодно ответила Лариса.  — Потому что ты ему отец вообще никакой! Оставь нас в покое!
        И завершила разговор. Разумеется, она тотчас пожалела об этих словах. И больше не из-за возможных душевных терзаний бывшего (весь процесс их расставания, а также предшествовавшие этому гадкий фарс и жалкая комедия, на которые у нее, без ее на то желания, был несдаваемый годовой абонемент, доказали, что души у Антоши нет по определению или что она, быть может, атрофировалась у него еще в эмбриональном состоянии), а из-за того, что эти слова мог слышать семилетний Тимка, отца, несмотря на всю семейную катавасию и его уход к новой женщине, успевшей от него даже родить, обожавший.
        Но Тимка продолжал выкрикивать похабности, услышанные не от кого иного, как от нее самой, поэтому ее последнее замечание осталось незамеченным.
        Лариса бросила взгляд на приборную доску — часы показывали без двадцати четыре. А ведь занятия в музыкалке начинаются в четыре! И, что хуже, полпятого ей нужно быть на планерке у Аллы Георгиевны — и это несмотря на то, что она упорно просила не назначать совещания на столь позднее время, в особенности во вторник, когда у Тимки музыкалка, и в четверг, когда у него бассейн.
        Но, конечно же, Алле Георгиевне доставляло особое, явно садистское удовольствие раз за разом назначать планерку или на вторую половину дня на вторник, или на четверг — или в оба этих дня.
        — Тима, перестань!  — крикнула Лариса, а сын, на секунду прекратив распевать на все лады «шлюха великосветская», спросил:
        — А если перестану, в музыкалку не поедем? Мамочка, ну давай сегодня пропустим!
        — Только не говори, что у тебя болит живот!  — отрезала Лариса.  — Больные с улыбкой до ушей не распевают всяческую чушь в присутствии родной матери!
        Тимка вздохнул, понимая, что попался. Потом его лицо помрачнело, и он сказал:
        — Мамочка, ну пожалуйста, давай сегодня я не пойду! Да, у меня ничего не болит, но… Но у меня плохое предчувствие…
        Лариса фыркнула — нет, какой, однако, в нем артист погибает! У меня плохое предчувствие… Хоть стой, хоть падай! Причем она даже знала, откуда он увел эту фразочку, звучащую из уст современного семилетнего мальчишки столь дико. Из воскресного фильма, который они (после отличной совместной прогулки в парке Горького), укутавшись в плед, смотрели вместе по телевизору. Этакий тоскливый триллер с элементами мистики, который семилетнему ребенку смотреть, конечно, не стоило, но ведь хитрец Тимка (вообще-то большой фанат «Формулы-1») добился-таки, чтобы она не переключила на другой канал. И вот там герой, обладавший экстрасенсорными способностями, кстати, тоже мальчик его возраста, причем даже чем-то похожий на Тимку, время от времени выдавал эту фразу — после чего кто-то из второстепенных персонажей погибал.
        Тут снова зазвонил телефон. Лариса схватила его и крикнула:
        — Антон, я говорю совершенно серьезно! Оставь нас в покое, иначе…
        — Лариса, вы где?  — донеслось до нее раскатистое контральто Аллы Георгиевны.  — Почему сбросили мой звонок?
        Лариса пробормотала извинения, но начальница их проигнорировала и продолжила:
        — У меня для вас поручение, причем крайне ответственное…
        Иных — неответственных — у Аллы Георгиевны не было по определению.
        …Они прибыли к зданию, в котором располагалась музыкальная школа, без трех минут четыре. Лариса вышла из салона и вынула из багажника ранец сына. Тимка, понурый и какой-то квелый, сидел на заднем сиденье и апатично смотрел в окно.
        А может, Антон прав — и она плохая мать? Думает только о своей карьере. О том, как угодить этой мегере Алле Георгиевне. Как добиться скорого повышения и увеличения зарплаты. Ведь ей, матери-одиночке, оно ой как нужно! Ибо на Антона рассчитывать не стоит — больше того, что положено по закону, не даст, да и положенное выделит с жутким скрипом и таким мученическим выражением лица, словно она снимает с него последнюю рубашку. Думает она и о том, что один из коллег стал за ней ухлестывать, и ей, кажется, это даже приятно. И что отпуск, который они планировали на Новый год всей семьей, теперь, после ухода Антона, накрылся медным тазом и что не будет тебе никакого теплого ласкового моря и белого песка, раскаленного золотым солнцем…
        Лариса присела перед сыном, поправила шнурки на навороченных, цветных, недавно купленных кроссовках, тыльной стороной ладони пощупала его лоб. Нет, температуры не было.
        — Тимыч, ну в чем дело?  — спросила она тихо.
        Сын посмотрел на нее и вздохнул, а потом произнес:
        — Мамочка, ты же знаешь…
        Да, она знала, что он не переваривает музыкалку. Что ему хочется вместо этого ходить на футбол. Но знала и то, что они с сыном договорились, что примут решение относительно этого после того, как он проходит в музыкалку три года, а миновали только полтора.
        — Тима, и ты знаешь!  — сказала она и попыталась привлечь его к себе, чтобы поцеловать в лоб. Но сын вывернулся и неожиданно громко ответил:
        — Да, я знаю! И не отказываюсь от своего слова, мамочка. Ты же меня знаешь!
        Да, она его знала. Тимка прилагал все усилия, чтобы увильнуть от тяготивших его обязанностей, но если ничего не выходило, с честью и стоическим терпением выполнял их, не жалуясь, не скуля и не обманывая.
        Лариса все же привлекла сына к себе, поцеловала, провела рукой по его вихрастой макушке и сказала:
        — Ну, Тимыч, тогда в чем же дело?
        — Мамочка, у меня плохое предчувствие!  — повторил он с видом страдальца.
        Лариса вздохнула, поднялась и протянула сыну ранец. Что ж, раньше он не врал, а сейчас, кажется, начинает меняться. Наверное, весь в папочку: что поделать, гены. Раньше делал то, к чему и душа не лежала, а теперь, взрослея, начинает изобретать фантастические отговорки.
        — Ты же знаешь, Тимыч, уговор дороже денег,  — напомнила Лариса.  — Мобильный включен? Если твое предчувствие оправдается, сразу звони!
        Хотя какое такое предчувствие? Никакого такого предчувствия у Тимки, естественно, не было. Просто запомнил хлесткую фразу из этого идиотского фильма, в котором все было притянуто за уши, в особенности развязка, и решил испробовать на мамочке.
        Да, растет сынок. Но что она может поделать?..
        Сын нехотя поднялся с сиденья и шагнул на покрытый ноябрьской слякотью тротуар. Лариса помогла ему закинуть на спину ранец и пригладила взлохмаченные кудри.
        — Смотри, Тимыч, ведь уже середина ноября. Всего четыре раза в музыкалку — а потом каникулы! И Новый год!
        Сын по-стариковски вздохнул:
        — Не всего, а целых четыре раза. И не четыре, а с сегодняшним — целых пять, мамочка! Пять раз этот ужасный ужас!
        Лариса рассмеялась, поправила лямку ранца, хотела было захлопнуть дверцу автомобиля, чтобы проводить сына в музыкальную школу, но заметила что-то яркое и блестящее на заднем сиденье.
        Ну конечно, Электоник. Именно так, без «р». Робот-трансформер, которого Антон подарил сыну в тот день, когда заявил, что уходит из семьи. Как будто ребенка можно купить такими подношениями.
        Оказалось, можно. Тимка был в восторге, висел на отце, бесился — и даже, кажется, не понял, что тот пытается так откупиться от собственного отпрыска.
        Робот был, конечно, классный, умел ходить, стрелять из фырчащего и переливающегося синим и красным бластера, и легким движением руки его можно было переделать в космический корабль или динозавра.
        Нет, плохим отцом Антон не был — он был отцом очень даже продуманным. Знал ведь, что приведет сына в восторг, и купил этого робота, хотя стоил он немало.
        Но, видимо, в такую сумму Антон оценил их семейное счастье и собственную совесть. Хотя, подобно душе, совесть у него также атрофировалась — причем наверняка не в эмбриональном состоянии, а еще в момент зачатия или даже до оного.
        — Ну а Электоник как же?  — спросила Лариса, беря робота с сиденья. Тимка не расставался с ним даже во сне, брал и в школу, пряча в своем вместительном ранце.
        — Не хочу,  — буркнул сын, и у Ларисы от удивления челюсть отвисла. Что значит — не хочу? Или Тимка вдруг понял, что это подарок отца, предавшего их ради другой женщины с другим ребенком, и решил отказаться от эксклюзивной игрушки?
        — Почему?  — спросила она, а мальчик произнес:
        — Он все время меняется. Прямо как папа…
        Значит, дело именно в этом. Нет, сын не такой идиот, каким его считает Антон, он все понял, может, и с опозданием, но осознал, что родной папаша пытался замолить свои грехи этим дорогущим роботом…
        Лариса взглянула на часы — пять минут пятого! Занятие в музыкалке уже началось, а они все еще на улице. Она заметила знакомую полную фигуру в красном пальто и черной шляпе, мать одной из учениц, а рядом и саму опрятную девочку в больших очках и беретке.
        — Ах, вы тоже опаздываете!  — с облегчением воскликнула Лариса, а маман в красном пальто и черной шляпе возразила:
        — Вы думаете, она будет там? Я имею в виду нашу золотую преподавательницу! Она ведь вечно приходит на десять, а то и на все пятнадцать минут позже. Так ведь, деточка?
        Дочка кивнула, а Лариса заметила, что Тимка при появлении девочки в очках и беретке встрепенулся и принял вид скучающего франта. Надо же, а ведь ребенок в самом деле растет! Только что он нашел в этой неприметной, даже уродливой девочке? Лариса подумала, что ее красавцу Тимычу нужна другая партия — и пусть даже в качестве первой подружки из музыкальной школы!
        — Поэтому мы намеренно сегодня пришли позднее, чтобы вывести эту особу на чистую воду!  — продолжала маман в красном пальто.  — Потому что я этого так не оставлю! Мы платим такие деньги, а она вечно опаздывает! Нет, я приму меры!
        Лариса тотчас поверила, что эта мать-тигрица в безразмерном красном пальто и старомодной черной шляпе примет меры. Учительница сольфеджио была молодой, с новаторским подходом, что, кажется, не угодило вкусам консервативных мамаш.
        Телефон Ларисы снова ожил, и, бросив взгляд на дисплей, она поняла, что это опять Алла Георгиевна. Быстро поцеловав сына, она сунула ему в руку робота Электоника и сказала:
        — Я заберу тебя как обычно. Если что, позвоню. Ну, или ты звони, Тимыч!
        Телефон продолжал разрываться. Алла Георгиевна была человеком нетерпеливым. А сегодня Лариса уже заставила ее ждать.
        — Какой у тебя крутой робот!  — воскликнула девочка в очках и беретке, широко улыбнулась, и Лариса увидела, что на кривеньких зубах у нее сидят уродливые брикеты. Но Тимычу, похоже, льстило внимание этой пигалицы. Нет, ведь есть девочки намного симпатичнее…
        — Его зовут Электоник, он умеет все!  — сообщил сын и, похоже, забыв, что только что не желал брать робота в руки, начал что-то увлеченно рассказывать девочке в очках и беретке.  — Без «р», потому что, смотри, «р» в надписи у него на груди быстро стерлась…
        Телефон все еще звонил. Лариса приняла звонок и, извинившись, попросила Аллу Георгиевну пару секунд подождать. Хотя прекрасно понимала, что такое всегда чревато…
        Поцеловав сына, который постарался извернуться, ибо не терпел все эти «телячьи нежности» на людях, Лариса поняла, что времени катастрофически не хватает. Планерка, а еще это поручение Аллы Георгиевны…
        Мамаша в красном пальто, похоже, поняла, в чем дело, и деловито сказала:
        — Мы вашего Тиму отведем, вы не беспокойтесь. Я сама, лично прослежу. Все равно ведь надо эту особу, так называемого педагога, на чистую воду вывести.
        Лариса прижала руку к груди — обычно она провожала Тимыча до класса на третьем этаже, но сегодня ей надо было выполнить поручение Аллы Георгиевны…
        — Да, Алла Георгиевна, слушаю! Извините, что заставила вас ждать, но я как раз сейчас заехала по вашему поручению на Ленинский проспект…  — соврала она. Начальница хмыкнула и соизволила даже заметить, что не ожидала такой прыти, ей, Ларисе, отнюдь не свойственной. Так и сформулировала — однако это был, как знала Лариса, большой комплимент. И тотчас стала сыпать словами, давая новое задание, ведь раз Лариса уже на Ленинском…
        Лариса проводила взором троицу, которая исчезла за металлической дверью музыкальной школы,  — сначала девочку в беретке, держащую в руках робота Электоника, потом ее массивную мамашу в красном пальто и, наконец, Тимку.
        Тимка на пороге обернулся и улыбнулся Ларисе, которая замерла около бордюра, внимая распоряжениям Аллы Георгиевны. Мать помахала ему рукой, а сын важно кивнул головой, потом пятерней пригладил торчащие вихры (его фирменный жест) и шагнул в освещенное фойе музыкальной школы.
        — А потом вам нужно все это привезти сюда и успеть до шести. Справитесь.
        Это был не вопрос, а безапелляционное утверждение. Лариса знала, что не справится, потому что времени не хватит, придется тогда и Тимыча забирать позже, но ничего, она ему пришлет СМС, он будет ее ждать в фойе музыкалки, они так уже поступали.
        — Конечно, справлюсь, Алла Георгиевна,  — сказала Лариса. А потом взглянула на освещенные окна третьего этажа, где находился класс, в котором сейчас был на занятии ее Тимыч.
        …Годы спустя Лариса Марыгина часто приезжала к этому зданию (музыкальная школа к тому времени прекратила существование, уступив место сначала туристическому бюро, а потом кабинету дантиста и стоматологической лаборатории), выходила из машины, останавливалась на тротуаре и смотрела, смотрела, СМОТРЕЛА на эти три окна, быстро переводя взгляд на дверь (так и оставшуюся железной, правда, поменявшую цвет с темно-зеленого на ярко-оранжевый).
        Потому что ей так хотелось, чтобы дверь открылась — и оттуда вышел Тимка, ее Тимыч, Тимофей Антонович Марыгин, семи с половиной лет, живой и невредимый.
        Но за все эти девять лет, за которые Лариса Марыгина побывала около этого кирпичного здания не десятки, а многие сотни раз, такого, естественно, не произошло. Да, дверь часто открывали, из здания выходили люди, и каждый раз Лариса ловила себя на том, что все еще надеется: вот-вот появится и ее Тимка со смешными вихрами и большим цветным ранцем.
        Надежда умирает последней. Нет, надежда не имела права умереть, потому что это бы означало, что и Тимка, ее Тимыч, Тимофей Антонович Марыгин, тоже…
        УМЕР.
        Ибо в тот день в середине ноября именно так, входящим в здание музыкальной школы, Лариса видела своего сына в последний раз.
        Девять лет спустя
        Лариса, заслышав мелодичный щелчок, поняла, что получила сообщение по вацапу. Наверняка от одного из подчиненных. Впрочем, может, и от шефа. Однако оно могло подождать. В конце концов, она уже давно вышла из того возраста, когда дрожала перед начальством. Потому что теперь сама уже являлась начальницей.
        Она стряхнула воспоминания девятилетней давности, хотя это плохо получалось. Такое всегда было в этот день в середине ноября — в день, когда исчез ее сын Тимофей.
        Первые три или даже четыре года она либо брала на этот день отпуск или отгул, либо, если не выходило, больничный лист. И приезжала туда, к этому проклятому зданию музыкальной школы, около которого видела Тимку в последний раз.
        Куда он вошел и, вне всякого сомнения, вышел. Только не с ней.
        Лариса плавно припарковала своего «немца» в подземном гараже и взяла в руки изящный, последней модели флагманский смартфон. Так и есть, один из сотрудников боязливо и подобострастно докладывает о выполнении заданий и о возникших трудностях.
        Они, сотрудники, как с удивлением узнала Лариса, ее боялись. И это несмотря на то, что она пыталась быть полной противоположностью той начальницы, с которой неразрывно связано исчезновение Тимки.
        Лариса никогда не кричала, никого прилюдно не отчитывала, не давила авторитетом. Однако, похоже, подчиненные трепетали перед ней еще больше, чем когда-то она перед той несносной Аллой… как ее там? Григорьевной? Нет, Георгиевной…
        Интересно, что когда в позапрошлом году она просматривала резюме, то вдруг увидела знакомое лицо. Конечно, постаревшее и несколько расплывшееся, еще бы, Алле Григорьевне… нет, Георгиевне, было теперь пятьдесят с большим гаком. Да ведь ей и самой сейчас почти сорок…
        А Тимке бы исполнилось в конце апреля шестнадцать. Господи, шестнадцать!
        Но для нее он навсегда остался тем вихрастым мальчишкой с роботом в руках…
        Да, тогда она выбрала Аллу из других претендентов и велела пригласить на собеседование. Она помнила изумленные взгляды типа из отдела кадров и юриста. Они бы Аллу Георгиевну никогда не пригласили на собеседование — харизма, что называется, не та.
        Вживую Алла Георгиевна оказалась еще старее и толще, чем на постановочном и отфотошопленном портрете в резюме. Но все еще оставалась узнаваемой — как призрачно узнаваем обугленный остов, некогда бывший монументальной церковью.
        А вот она Ларису не узнала. Ведь и фамилия у нее теперь другая… И, конечно же, Алла Георгиевна знала ее как замученную и взмыленную, вечно старавшуюся угодить ассистентку-референтку. А теперь перед ней сидела стильно одетая, моложавая, такая непреступная дама, правая рука шефа, а для многих, шефа в глаза не видевших, этого шефа и заменявшая.
        Снежная королева, вот как ее прозвали сотрудники. И пусть. Все лучше, чем «Наша Жаба», как они звали некогда за глаза Аллу Георгиевну.
        А ведь Лариса ее тогда винила в произошедшем. Не дай ей Алла Георгиевна это идиотское задание, не заставь мотаться на другой конец Москвы, а потом возвращаться к ней в офис…
        Она бы смогла вовремя оказаться в музыкальной школе и забрать Тимку. Тимку, который ушел с чужим человеком.
        Она винила во всем Аллу Георгиевну, хотя понимала, что виновата сама. Поэтому тогда, через несколько недель после исчезновения сына, и сорвалась, наговорила ей кучу дерзостей и мерзостей, но лучше от этого не стало, даже наоборот.
        Стало хуже.
        И отнюдь — и не только — в финансовом плане, потому что она была тотчас уволена. А потому что наконец поняла, что незачем винить всех и вся, если виновница случившегося — только она сама.
        Да, она сама.
        И хотя она много раз представляла, как отомстит Алле Георгиевне (как будто это вернет Тимку!), в тот раз, увидев ее, в плохо сидящем, подчеркивающем лишний вес деловом костюме, с чересчур напудренным лицом и кровавыми губами, Лариса поняла, что мстить ей не за что.
        И все желание, заставившее ее настоять на приглашении этой особы на собеседование с единственной целью — морально раздавить ее,  — моментально испарилось. Посему, перепоручив задавать вопросы типу из отдела кадров, Лариса встала и ушла, чем, кажется, ввергла расхваливающую себя Аллу Георгиевну в небывалую панику.
        Ее, конечно, не взяли — и дело не в возрасте, а в том, что эта особа многое из себя изображала, но ничем, по сути, не была. Судя по всему, ей предстояла беспокойная старость, раз Алла Георгиевна оказалась на шестом десятке в поисках работы без единого шанса ее получить.
        Но жаль ее Ларисе не было. Каждому свое. Ведь она сама отдала бы все, что имеет, весь свой карьерный успех, все свое социальное положение и деньги, которые у нее теперь водились, за то…
        Нет, не за то, чтобы Тимка вернулся. Это по прошествии девяти лет было иллюзорной мечтой, более того, с учетом всех обстоятельств,  — бредом сумасшедшего.
        А за то, чтобы узнать, где… Где убийца спрятал его тело? Тело своей жертвы — ее сына Тимофея…
        Лариса отослала сотруднику сухой ответ, вышла из автомобиля и направилась к лифту. В огромном подземном комплексе она была одна — и автомобиль тут был тоже один: ее.
        Конечно, ведь здание в Москва-Сити принадлежало разорившемуся кредитному институту находящегося под следствием банкира, некогда вершителя судеб и жонглера миллиардами, а теперь — фигуранта сразу нескольких уголовных дел, грозящих долгим, вернее даже, очень долгим пребыванием в местах не столь отдаленных.
        Заполучить лакомый кусочек хотели многие, но шеф — не без помощи Ларисы, конечно,  — наложил на здание свою лапу. Теперь оно принадлежало их холдингу. И шеф, кажется, на полном серьезе задумался о переезде в Москва-Сити, в это здание, и Лариса должна была провести экспертную оценку и доложить ему, стоит это затевать или нет.
        Лариса знала, что шеф без нее как без рук. Ну что ж, спустя годы она достигла того, о чем когда-то мечтала.
        Но все бы отдала, чтобы узнать, где убийца спрятал тело Тимки.
        Лариса, держа в руках элегантный портфель, направилась к лифту. Она уже достигла смежного коридора, в котором тот располагался, когда услышала шаги. Лариса обернулась — нет, страшно ей не было. Она опасалась, как бы сюда не проникли агенты конкурентов. Или, что еще хуже, журналисты.
        Однако никого в пустом бетонном пространстве за ее спиной не оказалось. Нахмурившись, Лариса подошла к лифту и нажала кнопку. Но кнопка так и осталась темной. Не хватало еще, чтобы лифт не работал — придется тогда подниматься пешком…
        Лариса подошла к другому лифту, нажала кнопку, и та загорелась. Женщина вздохнула и взглянула на экран смартфона. Так, здесь у нее имеются технические данные…
        Снова раздались шаги, причем Лариса была уверена, что кто-то находится у нее прямо за спиной. Она обернулась — но никого не увидела.
        Внезапно ей сделалось страшно. И в голову полезли мысли о том, что… О том, что и Тимке тогда тоже было страшно. Очень страшно. Но, в отличие от нее, он наверняка не мог оказать сопротивления тому, кто увел его из музыкальной школы…
        …Она тогда прислала ему на мобильный СМС, что задержится и пусть он ждет ее в фойе. Музыкалка закрывалась после восьми, когда заканчивались последние уроки, там имелись кожаные кресла и вахтерша, которая поила Тимку, а также прочих ребят, ждавших родителей, чаем.
        Ведь если бы это было в первый раз… Но в том-то и дело, что это было не в первый раз! Она уже так делала. Вернее, они уже так делали…
        И все было совершенно нормально. Причем если она раньше волновалась и переживала, то в этот раз ни о чем таком не думала и ничего не опасалась. Она тогда, после завершения занятий, будучи еще на идиотской планерке у Аллы Георгиевны, улучила момент и позвонила Тимычу. Он сказал, что все в порядке, что он будет ее ждать и что ему надо закругляться, поскольку его ждут…
        Его ждут… Она подумала, что он имеет в виду ту самую девочку в очках и беретке.
        Из-за склонности Аллы Георгиевны к пространным монологам Лариса прибыла в музыкальную школу без четверти восемь. Свет еще горел, конечно, ведь занятия еще шли.
        В фойе, расположившись в глубоких кожаных креслах и на диване, ждали несколько ребят. Лица были знакомые, но имен Лариса, к стыду своему, не знала или не помнила.
        Но Тимки с ними не было.
        Впрочем, Лариса не проявила беспокойства — решила, что сын отправился в туалет или на прогулку по зданию музыкальной школы. Она присела на диван, радуясь, что пару минут, до возвращения сына, сможет отдохнуть и перевести дух после сумасшедшего рабочего дня.
        Она попыталась найти глазами ранец Тимки и в особенности его робота Электроника, но ничего такого не обнаружила. Так и есть, играет где-то со своим чудищем. А еще сказал, что робот плохой. И вообще, эти слова о дурном предчувствии…
        Тут один из сидевших в соседнем кресле ребят поднял глаза и произнес:
        — А Тиму отец забрал.
        Но ведь даже тогда Лариса не испытала беспокойства, а ощутила всего лишь накатившую на нее ярость. Она узнала от ребят, а также от вахтерши, вернувшейся с полным заварки чайником, что Тиму забрал отец сразу после окончания занятий, то есть больше полутора часов назад.
        Она попыталась дозвониться Тимычу, но мобильник сына был выключен.
        Лариса выскочила на улицу, под начинавшийся дождь, дрожащими (нет, не от страха, а от яростного возбуждения) руками отыскала в мобильном номер Антона и позвонила. Едва услышав знакомый голос, она отчеканила:
        — Учти, Марыгин, тебе это так не пройдет! Я подам на тебя заявление в полицию, потому что ты похитил нашего… моего сына! Ты забрал его, не поставив меня в известность. И не ври, что звонил или присылал СМС, ничего такого не было и в помине!
        И вдруг обеспокоенно подумала, что, быть может, и прислал — ведь бывали случаи, когда СМС просто не доходили до адресата, она сама с таким сталкивалась!
        Но кто ему позволял вообще забирать Тимку? Лариса прекрасно понимала, почему Антон это сделал: еще бы, ведь она намекнула, что он Тимычу никудышный отец. И папаша, чувствуя себя ущемленным в своем мужском достоинстве, тотчас ринулся демонстрировать, что отец он расчудесный — забрал сына из музыкалки, имея отличное представление о том, где его найти вечером во вторник.
        Ларису тогда словно прорвало, она наговорила бывшему всяческих гадостей, в том числе припомнив ему все грешки и грехи, переходя не просто на личности, а на вещи сугубо интимного характера, зная, что одно их упоминание ранит бывшего глубоко в сердце — ну или какой-то там другой его орган. И все это под усиливающимся холодным дождем, около двери, через которую то и дело входили и выходили сопровождаемые чадами родители.
        Антон пытался что-то возразить, но она не давала ему ни слова вставить. И только когда минут через десять поток обвинений иссяк и Лариса перевела дух, бывший серьезным тоном произнес:
        — Лариса, ты что, пьяна? Почему ты решила, что я забрал Тимку? Вы ведь сейчас на музыке, так ведь? В чем, собственно, дело?
        — Как, ты разве не забрал Тиму?  — пролепетала она, чувствуя, что ноги вдруг делаются ватными. И еще до того, как Антон дал отрицательный ответ (чему она тотчас поверила, несмотря на то что бывший был виртуозным вралем), страх, жуткий, мглистый, когтистый страх, разгрыз ее сердце и навечно в нем поселился.
        — Здесь кто-то есть?  — спросила Лариса, поразившись тому, насколько испуганно звучал ее голос. А ведь она ничего не боялась, и уж точно ни пустых подземных гаражей и непонятных шагов. Ведь после исчезновения сына она побывала и не в таких местах…
        Побывала, пытаясь найти его. Живого — или мертвого.
        …И темноты она не боялась, спокойно спала без зажженного ночника и не опасалась ни монстров, ни сил тьмы — ибо прекрасно знала, что, явись они к ней, это доказало бы существование того мира, в котором теперь обитает ее сын. И это стало бы хоть крошечным, но все же утешением.
        И она бы непременно договорилась с теми, кто обитает в том мире, чтобы они вернули Тиму — или позволили ей самой присоединиться к нему, чтобы быть с ним там вечно. Потребуй повелитель тьмы ночной за это ее душу, Лариса бы, не колеблясь, подписала требуемый договор кровью.
        Но к ней никто не приходил. В религии она тоже не находила утешения и перестала туда заглядывать. Поучающие старушки (не такие уж и старушки, но выглядящие — или желающие выглядеть — таковыми), строгие лики святых, золото, золото, золото — и полное отсутствие ответа на вопрос, как ей узнать, что произошло с сыном,  — всё это ей не требовалось.
        Некоторое время она полагалась на так называемых ясновидящих, но они оказались или шарлатанами, или неумехами. Или, что вероятнее, шарлатанами-неумехами. Поддавшись на удивительную историю, выдуманную одной из них, Лариса даже отправилась в лесополосу в Подмосковье, рылась там три дня подряд, но никаких следов Тимы не нашла.
        С тех пор она ушла с головой в работу — и достигла больших успехов. Но это было бегство от себя самой и от того факта, что она никогда не узнает, что же стало с сыном.
        Хотя она знала: ее сына убили.
        Ей никто не ответил. Лариса хотела было шагнуть обратно в сторону подземного гаража, но что-то удержало ее от этого. Внезапно осипшим, дрожащим голосом она произнесла:
        — Тимыч, это ты?
        В этот момент с легким скрежетом распахнулись двери лифта, и Лариса чуть не упала в обморок от страха, вызванного этим звуком. Чувствуя, что сердце готово выскочить из груди, она вошла в ярко освещенную кабину и решительно нажала кнопку одного из верхних этажей.
        Двери закрылись, лифт пришел в движение. Лариса приказала себе успокоиться. Да, девятая годовщина, в следующем ноябре будет десятая. Десятая годовщина исчезновения Тимы — и его смерти.
        Точнее, его убийства.
        …Тогда она бросилась к автомобилю и поехала к Антону. Хотя и поверила, что Тиму он не забирал, Лариса решила, что сын все равно прячется в его квартире. Поэтому ворвалась туда, жутко напугав новую пассию бывшего, которую до этого никогда не видела, а также посмотрев на годовалую дочку, до смешного похожую на Антона, что только усилило ее гнев.
        Но Тимки там не было. И Антон клялся и божился, что после работы поехал домой (да, домой — и он имел в виду отнюдь не то, что раньше подразумевал под этим словом) и провел все время со своей новой и дочуркой. Новая была готова это подтвердить, как и ее маманя, очень кстати оказавшаяся в квартире, которую Антон снимал для своей нынешней семьи.
        Странно, ее родителей он терпеть не мог и не желал видеть у них в квартире, а мамашу своей новой пассии нежно называл «мамулечка», правда, на «вы», эта мелочь окончательно вывела Ларису из себя, и она разрыдалась.
        Кажется, ее положили на диван. Кажется, ей дали успокоительного. Кажется, вызвали «Скорую». А потом и полицию. Благо что Антон, несмотря на свою мерзкую натуру, умел действовать четко и целенаправленно, недаром он был менеджером среднего звена в крупной продуктовой компании…
        Двери лифта открылись, и Лариса шагнула в пустынный коридор. Из него она нырнула в один из офисов — там, в углу, возвышалось несколько столов, а около большого панорамного окна — мониторы.
        В этот момент в офис заглянули два типа в синих комбинезонах. Увидев элегантно одетую и неприступную даму, они, кажется, смутились и даже оробели. Поздоровавшись, один из них доложил, что они занимаются вывозом мебели и оборудования, оставшегося от прежних хозяев.
        — Это вы сейчас были в подземном гараже?  — спросила Лариса, поддавшись внезапному импульсу.
        Типы в комбинезонах переглянулись, пожали плечами и стали уверять, что нет, не они. Тут появился третий субъект, которому Лариса адресовала тот же вопрос, и он подтвердил — да, он был внизу, потому что старая мебель при помощи второго лифта свозится вниз, где стоит грузовик. Правда, лифт сейчас застрял и не работает, что задачу серьезно усложняет.
        Лариса едва сдержалась, чтобы шумно не вздохнуть. Ну что ж, все, даже самые странные явления имеют вполне обыденное объяснение. Она слышала шаги одного из рабочих, а приняла их…
        Появился молодой верткий тип в деловом костюме, сопровождаемый дамой средних лет. Они тотчас стали приносить извинения, что опоздали. Лариса промолчала, хотя терпеть не могла опозданий.
        Ведь если бы она не опоздала в тот раз в музыкальную школу, чтобы забрать сына…
        Это были представители архитектурного бюро, с которыми Ларисе требовалось обсудить кое-какие важные моменты. Ведь если шеф хочет, то головной офис их холдинга переедет в это здание, только, судя по всему, понадобятся многочисленные переделки и часть помещений подвергнется перепланировке.
        Они углубились в разговор, передвигаясь по пустым или полупустым помещениям, а Лариса, несмотря на то что принимала активное участие в обсуждении и отметала одну за другой нелепые и чересчур дорогостоящие идеи архитекторов, думала о том, что произошло девять лет назад.
        …Ведь если Тимка ушел с человеком, которого все считали его отцом, то этим человеком мог быть только Антон. Однако у него было неопровержимое алиби, да и Лариса верила своему бывшему — нет, он явно не ломал комедию, похитив сына и пытаясь убедить ее и полицию в своей к этому непричастности.
        Но если не Антон, то кто?
        Та ноябрьская ночь казалась ей бесконечной — и, похоже, была бесконечной на самом деле. Лариса находилась в забытьи в квартире Антона и его новой пассии. Ее оставили лежать на диване, укрытой пледом. Она то и дело просыпалась, каждый раз считая, что находится у себя дома. И абсолютно уверенная, что Тимыч в соседней комнате.
        Но это было не так.
        Какая-то странная слабость, видимо, вызванная большой дозой успокоительного, охватила ее тело, она не могла подняться с дивана, хотя видела горевший в коридоре свет и слышала доносившиеся откуда-то громкие мужские голоса.
        Отчего-то она пыталась убедить себя, что все это дурной сон. И стоит настать утру, стоит ей открыть глаза, как весь этот ужас закончится и Тимыч, ее Тимыч, разбудит ее, прыгнув со всего размаху к ней на диван и прижавшись к ней.
        Но ужас только начинался.
        Это она поняла внезапно, когда в очередной раз открыла глаза и четко осознала, что находится не у себя дома. И вспомнила, что произошло всего несколько часов назад. На этот раз у нее нашлись силы, чтобы подняться на ноги. Наверное, действие успокоительного притупилось. Завернувшись в плед, Лариса вышла в коридор и услышала чей-то гудящий бас. А потом дрожащий голос ее бывшего, задавший вопрос:
        — И вы думаете, что шансов найти его живым нет?
        Она ворвалась тогда на кухню, где сидел Антон вместе с каким-то толстым молодым мужчиной в форме. Лариса потребовала, чтобы они рассказали ей все, что известно. Кажется, даже кричала и не желала успокоиться, несмотря на то что Антон пытался ее увещевать, твердя, что его новая пассия с малюткой-дочкой спят.
        — Марыгин, твой сын пропал, похищен, а ты ведешь речь о своей любовнице и ее дочурке!  — выпалила Лариса.  — Какое же ты бесчувственное бревно!
        Это замечание, сделанное к тому же в присутствии чужого человека, явно задело бывшего, его узкое бледное лицо покрылось пурпурными пятнами. Заслышав пронзительный плач дочки, он вышел с кухни, так ничего и не сказав.
        А толстяк в форме крякнул, выпил залпом что-то из стоявшей перед ним чашки, схватил с тарелочки сразу два овсяных печенья, засунул их в рот и, жуя, произнес:
        — Зря вы с ним так. Антон Викторович переживает не меньше вашего.
        Лариса открыла рот, чтобы поставить толстяка на место, и вдруг поняла, что он, по сути, прав. Да, ее неверный бывший переживает — только по-своему. Но ведь пока она валялась в беспамятстве на диване, он действовал!
        Запихнув в рот еще одно овсяное печенье, тип в форме налил себе чая. А Лариса повторила вопрос, который адресовал ему Антон:
        — Вы думаете, что шансов найти Тиму живым нет?
        Тип в форме ничего ответить не успел, потому что запищала прикрепленная к его поясу рация…
        — …Что, конечно же, потребует значительных переделок,  — подытожил молодой верткий мужчина, замерев посреди огромного, абсолютно пустого помещения. Причем весь его вид говорил, что переделки будут явно не самыми дешевыми.
        Эстафету приняла его спутница, протянувшая Ларисе тяжеленную папку с первыми наработками. Лариса отмахнулась от нее, потому что важнее всего были не наработки архитектурного бюро, а то впечатление, которое производили эти пустые офисы. Именно за этим шеф прислал ее сюда.
        Она подошла к огромному окну, посмотрела вниз, на людей, снующих по асфальту. Мельком взглянув на панораму Москвы, она поняла, что чутье шефа не подвело. Впрочем, оно его мало когда подводило.
        Он был прав: переезд был важным этапом в новом позиционировании их холдинга в столичных бизнес-структурах. И только началом большой кампании, которую, как ей было известно, задумал шеф.
        …Тип в форме, жевавший одно за другим овсяные печенья, ответа так и не дал. Что, вероятно, было еще хуже, чем если бы они услышали его мнение, пусть даже неофициальное. После получения задания по рации ему пришлось в спешном порядке покинуть квартиру Антона.
        Лариса отправилась на поиски бывшего. Она замерла около полуоткрытой двери спальни, увидев, с какой нежностью он утешает плачущую дочурку. Лариса тогда подумала, что, когда родился Тимка, Антон долгое время даже не брал его на руки. Объяснял это тем, что боится уронить младенца или причинить ему какой-то вред, но она-то знала: ему было противно держать его на руках.
        А теперь Антон разительно переменился. Причем явно в лучшую сторону. Только она сама вместе с Тимкой осталась на другой, худшей, стороне.
        Вместе с Тимкой… Это напомнило ей о том, что, пока бывший милуется со своей дочуркой, начинавшей наконец успокаиваться, полиция ведет поиски их сына. Она тихо позвала Антона, но он сделал вид, что не слышит ее, и, укачивая на руках дочку, повернулся к Ларисе спиной.
        Вместо бывшего к ней вышла новая подруга Антона. Лариса попыталась вспомнить, как ее зовут. Ах, ну да, забавно, тоже Лариса. Антон, что ли, намеренно выбирал женщин с таким именем?
        Новая Лариса прикрыла дверь в спальню, где Антон разыгрывал из себя любящего отца, запахнула цветастый халат и прошептала:
        — Пройдемте на кухню!
        Причем это была не просьба, а приказание. Лариса последовала за ней. Когда эта особа закрыла и вторую дверь, она громко произнесла:
        — Знаете, я не хотела, чтобы вы у нас оставались. И мамочка тоже не хотела! Но мне пришлось смириться!
        Ах, ну да, имелась ведь еще и мамочка! Интересно, она дрыхла в одной из многочисленных комнат этой далеко не самой маленькой квартиры — или отправилась восвояси?
        — А я не хотела, чтобы Антон уходил к вам, но мне тоже пришлось смириться!  — парировала Лариса.
        Ее тезка, нервно теребя ворот халата, присела на табуретку и произнесла:
        — Давайте без скандалов. Потому что Ларисочка и так очень нежный ребенок, а вы своими криками ее разбудили…
        Ларисочка… Надо же, Антону не хватило того, чтобы завести любовницу с тем же именем, как у жены, он еще точно так же назвал незаконнорожденную дочурку! Ту самую, о существовании которой ни она сама, ни Тимыч ничего не подозревали!
        Тимыч…Странно, но, узнав, что у него имеется сестра, пусть и сводная, он счел это «крутой новостью» и хотел во что бы то ни стало посмотреть на малютку.
        — Возможно, вам надо ее чаще кормить, тогда Ларисочка не будет надрываться,  — заметила Лариса с издевкой. Отчего-то ей доставляло удовольствие шпынять эту особу, которая, возможно, была в общем и целом неплохой женщиной.
        Женщиной, ставшей новой подругой ее собственного мужа.
        Другая Лариса вздохнула и сказала:
        — Думаете, мне не тяжело? Я ведь не хотела, чтобы так вышло. Я все понимаю, но ведь Антоша вас не любит. И никогда не любил. А меня он любит…
        Лариса не желала слушать подобные исповеди, поэтому отчеканила:
        — Признательна, что приютили меня. Кстати, разрешите вопрос: вашу матушку тоже зовут Лариса?
        Другая Лариса, непонимающе взглянув на нее, удивленно ответила:
        — Да, а что? Лариса Ивановна…
        Отчего-то этот факт ужасно рассмешил Ларису. Она принялась хохотать и никак не могла остановиться, и скоро из глаз у нее потекли слезы и смех перешел в рыдания.
        Другая Лариса не знала, что и делать. Кажется, даже хотела обнять ее, но Лариса не позволила. Наконец на кухне появился Антон, который, прикрыв дверь, сообщил:
        — Ларисочка спит!
        Это вызвало у Ларисы новый приступ хохота, и она выдавила из себя:
        — Ларису… Ларису Ивановну хочу! Господи, Марыгин, у вас, как у Бурбонов с Габсбургами, теперь тоже фамильное имя появилось!
        Антон подошел к ней и дал ей звонкую оплеуху. Это подействовало, и Лариса, икнув, разом прекратила смеяться, но слезы из глаз все еще текли ручьем.
        Другая Лариса тактично удалилась с кухни, а бывший, сунув Ларисе в руки стакан воды, произнес:
        — Ситуация следующая. Нашего сына похитили. Причем если бы это было обычное, так сказать, похищение, связанное с выплатой выкупа, я бы, конечно, вас не бросил. Но к бизнесу это отношение не имеет. Да и не того полета я птица, чтобы похищать моего сына, никаких миллионов долларов я выплатить не могу, ты это знаешь…
        С хлюпаньем втянув в себя воду, Лариса услышала, как ее собственные зубы стучат о край стакана. Ее собственные зубы.
        — Но кто тогда?  — произнесла он подавленно.
        Антон подошел к окну, за которым клубился поздний ноябрьский рассвет, скрестил руки на груди и сообщил:
        — Мне удалось кое-что выяснить. У меня ведь бывший однокурсник теперь в полиции на ответственном посту работает. Какое-то время, уже достаточно давно, в Москве действует…
        Он запнулся, отвернулся и, уставившись в окно, выдавил из себя:
        — …Действует маньяк. Он специализируется на… на мальчиках. Примерно такого возраста, как Тимофей. Исчезло уже четыре или даже пять ребят, они сами толком не знают. Точнее, знают, но пока что общественности не сообщили, потому что боятся вакханалии в газетах и на телевидении.
        Маньяк… Какое мерзкое и жуткое слово. Однако столь далекое — до прошлого вечера. Маньяки водились в глупых романах, в фильмах, наподобие того, который они вместе с Тимычем смотрели вечером в воскресенье. Или где-то там, в других городах, на юге или севере, или были давно мертвы и стали притчей во языцех и персонажами городских страшилок наподобие Чикатило или дяди Крюка.
        Но какое отношение маньяк имеет к их Тимычу, их вихрастому, боевому, хитрющему Тимычу? Как оказалось, самое непосредственное…
        — Маньяк?  — повторила тогда Лариса дрогнувшим голосом.  — Но ведь о нем бы тогда было известно…
        Антон повернулся к ней, и Лариса заметила, что в глазах бывшего застыли слезы. Надо же, у него тоже имелись чувства! Кто бы мог подумать…
        — Лариса, ты слушаешь, что я тебе говорю, или нет? Информацию о маньяке пока что от СМИ скрывают. Потому что наши доблестные органы не хотят паники и не уверены, что исчезнувшие дети — жертвы серийного убийцы. Точнее, не до конца…
        — Он их убивает? Скажи мне, Марыгин! Он их убивает?!  — крикнула Лариса.  — Сразу? Или… Или не сразу…Что он делает с ними, с мальчиками, этот зверь? Марыгин, что он с ними делает?!!
        Антон снова отвернулся к окну, предпочтя не отвечать на ее вопрос. А Лариса снова заплакала…
        — С учетом известных обстоятельств это более чем выгодная сделка,  — пропела дама из архитектурного бюро, желая угодить Ларисе, которая к подобным примитивным комплиментам была абсолютно равнодушна. И к более изощренным, которыми сыпал верткий молодой человек, коллега дамы, тоже.
        Под «известными обстоятельствами» они подразумевали тот факт, что бывший владелец этого здания находился под следствием. Некогда король жизни, мнивший себя едва ли не императором всей Галактики, а может, и Вселенной, теперь потерял все свои активы и миллиарды, готовясь получить весомый срок и отправиться шить рукавицы в государственное исправительное учреждение. Ларисе не было жалко этого типа, которого она толком и не знала. В отличие от ее шефа, этот, находящийся теперь под следствием, любил бахвалиться, выставлять свое богатство (часто преувеличенное) напоказ и вошел в анналы истории своим высказыванием, что тот, у кого меньше миллиарда баксов, является «использованным презервативом судьбы».
        Пикантно было то, что теперь он обладал гораздо меньшим состоянием, то есть, следуя его собственной логике, имел честь быть причисленным к вышеупомянутой категории граждан. Впрочем, Лариса подозревала, что и на пике своего могущества этот тип миллиардером не был, хотя и страстно желал, то есть уже тогда входил в эту, столь занимавшую его нелицеприятную категорию.
        Представители архитектурного бюро продолжали сыпать комплиментами в адрес Ларисы и ее шефа, однако она не слушала их, а переходила из офиса в офис, пока наконец не остановилась в угловом, далеко не самом большом, но с волшебным видом на столицу.
        Это будет ее офис. Она приняла решение и стала прокручивать в голове планы переезда их холдинга в новое здание. Как правая рука шефа, она должна находиться в непосредственной от него близости, а шеф наверняка пожелает занять тот огромный офис на другой стороне.
        Но это будет значить, что не сидеть ей здесь. Следовательно, требовалось переубедить шефа и сделать так, чтобы он сделал выбор в пользу другого просторного кабинета, непосредственно примыкающего к этому, угловому, так ей понравившемуся.
        Ничего, она справится.
        Лариса повернулась к верткому типу, который продолжал превозносить деловые качества их собственного архитектурного бюро, и, прервав его на полуслове, сказала:
        — Досье!
        Его коллега быстро передала ей увесистую папку. Лариса пролистала ее и положила в портфель. Что ж, кажется, она убедилась в том, что переезд их холдингу пойдет на пользу. Значит, можно возвращаться в свой офис и доложить об этом шефу.
        — Я с вами свяжусь,  — сказала она, подходя к панорамному окну.  — А теперь мне хотелось бы остаться здесь одной. Желаю вам хорошего дня!
        Дама и верткий тип испарились, а Лариса, замерев возле окна, вспомнила, что тогда, девять лет назад, Антон, стоя у другого окна, изложил ей все, что ему было известно о деяниях маньяка, специализировавшегося на похищениях мальчиков.
        …Она отчетливо помнила, какой ужас вызвала у нее эта информация. Ведь если бы пришлось смириться с тем, что Тимыч умер (хотя она не желала смириться, она не хотела и думать об этом), то смерть должна была быть мгновенной и легкой.
        Антон же рассеял ее заблуждения. Монстр, похищавший мальчиков, долго истязал их, прежде чем лишить жизни. Услышав описания его деяний, Лариса зажала уши руками и закричала, что ничего не желает об этом знать.
        Пусть ее сына похитили, пусть за него потребуют выкуп. Но он вернется, обязательно вернется. Живым и невредимым. Как же иначе…
        Дети, похищенные этим нелюдем, возвращались — точнее, были в итоге найдены. Но отнюдь не невредимыми. И далеко не живыми.
        Кажется, у нее тогда снова случилась истерика, но уже в легкой форме. Поняв, что детали, причем столь шокирующие, ей знать не хочется, Антон сказал:
        — Понимаешь, в этот раз все иначе! Потому что этот тип не такой уж умный. Он заявился в музыкальную школу, представился твоим, Лариса, сослуживцем, сказал, что ты попала в больницу и что ему велено забрать Тимыча. Этого субъекта запомнили кое-кто из ребят и вахтерша…
        — Но почему Тимка пошел с ним?  — вскричала Лариса.  — Почему?
        Ведь она постоянно твердила сыну, чтобы он держался подальше от незнакомых людей, в особенности мужчин, чтобы был бдительным, чтобы бежал прочь, если кто-то предложит его подвезти или показать щенков…
        — Повторяю, наш сын думал, что ты в больнице. Ему все же всего семь лет. Этот мерзавец весьма изобретателен и держится с апломбом. Кажется, он тщательно выбирает свои жертвы, некоторое время следит за ними…
        Он следил за ними? А она, дура, не заметила этого…
        — В одном случае он представился в кружке дальним родственником, и мальчик сам пошел с ним. Как потом выяснилось, этого родственника он лично не знал, однако имя ему было известно. В другом случае он заявил, что работает на фирме отца, и назвал имя и отчество реального сослуживца, которое тоже было знакомо жертве. Наверняка и к Тимофею он применил нечто подобное…
        О, если бы она прибыла вовремя!.. Лариса вдруг подумала, что маньяк тогда бы не отступился, просто стал бы выжидать удобного случая. Но ведь тогда Тимка был бы еще с ней — в полном здравии!
        А теперь он похищен…
        — Но они его ищут, Лариса, они его ищут! Потому что этот тип совершил уж слишком много ошибок. Да и внешность его, хотя он и обмотал лицо шарфом, удалось по показаниям свидетелей реконструировать. Так что его ищут…
        — Они должны найти Тимку, слышишь, должны найти!  — крикнула Лариса.
        И подумала, что других ведь тоже нашли. Но Тимка должен быть живым! Конечно, живым!
        Антон подошел к ней, даже обнял за плечи (чего давненько не делал) и прошептал:
        — Они найдут. И шансы хорошие, что все обойдется. Потому что экспертиза останков предыдущих жертв…
        Он запнулся, потому что звучало ужасно — для них, как и для правоохранительных органов, это были всего лишь «останки предыдущих жертв», а для родных и близких — их любимые дети, их Тимки, Сашки, Максимки… Вихрастые или, наоборот, коротко стриженные, серьезные и смешливые, отличники и шалуны, книгочеи и любители компьютерных игр…
        Все это были чьи-то дети. Так же как Тимка был ее сыном…
        — Потому что экспертиза установила, что они достаточно долго жили в… неволе. Он убивает их далеко не сразу… И между похищениями обычно проходит по пять-шесть месяцев, а в одном случае почти год. Это и затруднило работу полиции, потому что каждый раз исходили из того, что это трагический одиночный случай, а не элемент серийного преступления…
        Он убивает их далеко не сразу… Лариса гнала от себя эту мысль. Потому что не хотела и думать о том, что этот зверь делает с жертвами до того, как лишит жизни, все эти долгие дни, недели, а то и месяцы, пока они находятся в его полной власти…
        Но Антон был прав — привычки маньяка, которого теперь усиленно искали, давали им повод для надежды.
        Надежды увидеть Тимку — все еще живым, но, вероятно, уже не невредимым…
        Лариса еще раз, теперь уже в одиночестве, прошлась по пустым помещениям, убеждаясь, что решение о покупке здания и переезде их холдинга было правильным. В одном из помещений она наткнулась на рабочих, которые выносили старую мебель.
        Делать здесь было больше нечего. Лариса взглянула на дисплей смартфона. Итак, она сумеет вернуться в офис, доложить шефу о результатах, а потом эта нудная телеконференция с Читой, а потом с Питером…
        Она вышла в коридор, направилась к лифту — и вдруг поняла, что движется не в том направлении. Странно, она же была уверена, что все так просто, а оказалось, что здесь можно и заблудиться…
        Лариса услышала голоса рабочих, орудующих в одном из помещений. Наверняка они потом будут потешаться над элегантной дамочкой, которая просит их указать, как пройти к лифту.
        Она зашла в помещение и увидела нескольких мужчин, столпившихся около массивного полированного стола, за которым на стене висел огромный парадный портрет длинноволосого человека в гавайской рубашке и шортах.
        Так и есть, это был кабинет бывшего владельца здания, бывшего банкира и бывшего миллиардера, перешедшего, согласно собственному определению, в разряд «отбросов жизни». Типом он был неуемным, любящим ломать стереотипы, со вкусом нувориша, хотя и не без претензии на эксцентричность. Поэтому и повесил себе в кабинет парадный портрет — куда же без него! Только, в отличие от многих, не в шикарном костюме от лондонского портного или, что гораздо хуже, в золоченом царском вицмундире, а в пестрой рубашке навыпуск, ядовито-желтых шортах, с кривоватыми волосатыми ногами и увенчанным бумажным зонтиком коктейлем в руках. Что называется, знай наших!
        Хотя таких «наших» Лариса предпочитала не знать.
        Завидев Ларису, один из рабочих сказал:
        — Вы же новая владелица? Вот, посмотрите…
        Он указал на портрет опального банкира, а Лариса, сухо усмехнувшись, заметила:
        — Делайте с ним, что пожелаете. Кажется, узнаю руку модного столичного художника. Бывший владелец этого здания заплатил ему не меньше ста тысяч долларов за эту мазню…
        Рабочие переглянулись, а Лариса продолжила:
        — Проблема только в том, что заплатить-то он заплатил, но никто другой не купит эту мазню и за сто долларов. Хотя за сто, быть может, и купит. Ибо подобные «шедевры» никому, кроме самих на них изображенных, не нужны. Так что можете попытаться предложить на аукционе, но вряд ли это вызовет ажиотаж.
        Другой рабочий, засунув за золоченую, в стиле барокко, раму палец, произнес:
        — Да нет, вы на это посмотрите! Здесь же за портретом сейф! Точнее, даже не сейф, а настоящая стальная дверь, ведущая в тайную комнату!
        Заинтригованная его словами, Лариса подошла и присмотрелась — в самом деле, рабочий был прав. Тут его коллега что-то нажал, и парадный портрет с тихим шелестом отъехал в сторону, обнажая массивную стальную дверь с цифровым замком.
        — Он что там, свои капиталы хранит?  — произнес третий рабочий, присвистнув.
        Вопрос был закономерный, но Лариса была уверена, что может дать ответ. Нет, не хранил. У банкира вообще не было никаких ликвидных капиталов, разве что на тайных зарубежных счетах, а так — исключительно огромные долги, которые и привели к краху его так называемой империи.
        Он ведь бежал на теплые моря, но там его поймали, арестовали, велели паспорт показать. И в итоге экстрадировали в Москву, где он и находится сейчас под следствием. Из России банкир тогда удрал на частном самолете и наверняка прихватил с собой остатки капиталов и произведения искусства, которые в былые времена любил коллекционировать — и еще больше любил давать об этом интервью желтой прессе.
        Свой парадный портрет, действительно влетевший ему в копеечку, он отчего-то к произведениям искусства не причислял и взять с собой отказался. Лариса была уверена: если раньше в комнате-сейфе и лежало нечто ценное, то банкир это давно оттуда изъял. Но даже если они найдут груды наличности и парочку картин Пикассо, то все равно придется отдать все это временному управляющему обанкротившейся финансовой империи, который занят тем, что пытается наскрести по сусекам денег, дабы расплатиться хотя бы с частью нетерпеливых заимодавцев.
        Но Лариса не сомневалась, что ни наличности, ни шедевров кубизма, ни ящиков с алмазами или сапфирами в тайной комнате нет. Иначе бы их уже давно изъяли серьезные люди, которые теперь мурыжат бывшего банкира.
        Однако отчего дверь закрыта? Ответ был очевиден — потому что тот, кто последним побывал в этом помещении, закрыл ее. Комната наверняка пуста — или, в лучшем случае, забита компрометирующими финансовыми документами. Но сокровищ опального банкира там нет и в помине.
        Или все же…
        — Вы сможете вскрыть это?  — спросила Лариса и взглянула на часы. Предоставить отчет шефу она могла и позже, а телеконференции пусть проведут другие.
        Здание пока не принадлежит их холдингу, однако она не сомневалась, что будет принадлежать. И она, на правах официального представителя будущего владельца, имеет право знать, что находится в секретной комнате — не покупать же кота в мешке.
        Рабочие снова переглянулись, почесали в затылке.
        — Сюда бы Данилыча надо, он по таким хитроумным штучкам спец… Но ведь он уже на пенсии…  — заметил кто-то.
        — Но он ведь не откажется против подработки в свободное время?  — спросила Лариса.  — Звоните ему. Каждый из вас получит особую премию, если вы в течение двух часов вскроете эту консервную банку. Сейчас я уйду пить кофе и работать с важными документами, вернусь через сто двадцать минут. Уже через сто девятнадцать. Но, ребята, предупреждаю вас, без меня туда не входить. Мы ведь поняли друг друга?
        Судя по энергичным кивкам, поняли.
        Ларису почтительно эскортировали к лифтам, и она покинула здание, направившись в расположенный неподалеку ресторан. Заказав черный кофе, она сделала несколько звонков и стала просматривать документы, которые ей всучили представители архитектурного бюро.
        Однако ее мысли были далеко. Да, тогда, девять лет назад, они все еще надеялись, что полиция схватит маньяка и спасет Тимку.
        …Самым удивительным было то, что этого монстра на самом деле поймали. Фоторобот, составленный по показаниям свидетелей, возымел свое действие: шила в мешке было уже не утаить, и бульварная пресса вовсю трубила о том, что в столице завелся серийный убийца, похищающий и жестоко убивающий детей.
        Фото было опубликовано на первой полосе, и не прошло и двадцати четырех часов, как объявилась встревоженная москвичка, уверенная, что фоторобот очень похож на человека, которому она сдала квартиру неподалеку от Савеловского вокзала.
        Подобных звонков была масса, и все вели в никуда. И, более того, требовалось время, чтобы проверить все эти факты. Но в итоге полиция нагрянула и к этому субъекту, некоему Геннадию Алексеевичу Диксону, преподавателю одного из технических вузов, как раз работавшему над своей докторской диссертацией.
        И надо же, в отличие от всех остальных наводок, эта привела к преступнику. Впрочем, докторант Диксон, обеспокоенный появлением своей физиономии в прессе, решил сматывать удочки и спешно избавлялся от улик.
        От вещей похищенных мальчиков, которыми была забита небольшая двухкомнатная квартирка.
        Он, заметив из окна квартиры подкатывавшие полицейские автомобили, попытался скрыться и забрался на крышу. Человеком он был тренированным, байдарочником-любителем, ловким, посещавшим спортивную секцию. Посему полицейским пришлось попотеть, пытаясь задержать его.
        И Диксон почти что ушел, подобно «человеку-пауку» перепрыгнув с крыши своего дома на крышу соседнего, а потом и на крышу третьего, откуда он по пожарной лестнице намеревался спуститься в небольшой сквер и дать деру.
        Его подвело аварийное состояние пожарной лестницы, которая под тяжестью тела докторанта вышла из расшатанных пазов и вместе с ним грохнулась на асфальт — с высоты седьмого этажа.
        Удивительно, но Диксон не умер на месте, оказавшись на редкость живучим. Однако заработал массу опасных для жизни травм и впал в кому. Его доставили в НИИ скорой помощи имени Склифосовского, в отдельную охраняемую палату, и врачи прилагали колоссальные усилия, чтобы спасти его никчемную жизнь.
        И не только потому, что когда-то дали клятву Гиппократа. А и по той простой причине, что в квартире Диксона обнаружили, помимо всего прочего, вещи Тимофея Марыгина, семи лет, в частности, его рюкзак со школьными принадлежностями, его курточку и даже его майку.
        Но самого Тимыча в квартире не было.
        И сказать, где же он спрятал мальчика, который, по единодушному мнению экспертов, был наверняка еще жив и, вероятно даже, невредим, мог только тот человек, который его похитил, то есть сам докторант Геннадий Алексеевич Диксон.
        Однако он, по причине множественных травм внутренних органов, а также перелома позвоночника и повреждения черепа, пребывал в коме и дать какие-либо показания был решительно не в состоянии.
        Лариса тогда отправилась в крошечную церквушку и на коленях молилась, желая одного: чтобы этот изверг пришел в себя и ответил наконец на вопрос, где он спрятал Тимку.
        Обыск у престарелой матери Диксона, которая отказывалась верить в то, что ее умничка Гена — педофил, серийный убийца и моральный монстр, ничего не дал. Кое-кто был уверен, что мать Диксона, бывшая учительница химии и некогда директор школы, была прекрасно осведомлена если не о кровавых деяниях сыночка, то, по крайней мере, о его ненормальной тяге к мальчикам. И, не исключено, мамаша могла дать ценную информацию относительно того, где ее сынок удерживал новую жертву, Тимофея Марыгина.
        Но мать оказалась крепким орешком, на допросах держалась боевито и даже нагло и не только полностью отрицала тот факт, что располагает какими бы то ни было сведениями о местонахождении похищенного мальчика, но и твердила, что ее любимого, гениального, но столь не приспособленного к жизни сыночка подставили, и улики ему подложили, и он ни в чем не виноват.
        Между тем никаких сомнений, что докторант Геннадий Диксон был похитителем Тимки и убийцей других ребят, не было. Однако не исключалось, что действовал он не один, а, возможно, на пару с кем-то, таким же извращенным и сумасшедшим. И что именно этот напарник и удерживал у себя Тимофея — в погребе на дачном участке, на чердаке или в яме в лесу.
        Конкретных улик, которые бы указывали на наличие напарника, не было. Однако многое не сходилось. Например, тот факт, что у Диксона не было водительских прав. А свидетели утверждали, что тот, кто похищал ребят, сажал их в темный неприметный автомобиль и увозил.
        Это могло означать, что Диксон не имел водительских прав, но тем не менее был в состоянии водить автомобиль. Или что у него в самом деле имелся напарник, который и находился за рулем этого автомобиля…
        Дачу матери Диксона в Подмосковье прошерстили, но ничего не нашли. Как не нашли и во всем садоводческом товариществе, членом которого бывшая директриса являлась уже четвертый десяток лет.
        В съемной квартире докторанта обнаружили ноутбук с кошмарными фотографиями мертвых детей, из анализа которых можно было сделать вывод, что их содержали в каком-то темном помещении с бетонным полом.
        Фотография Тимофея отсутствовала.
        Лариса страстно желала, чтобы маньяк пришел в себя, чтобы чудесная сила заставила его заговорить и вернула ей сына.
        На пятый день нахождения в коме действительно наступило улучшение, врачи делали осторожно-оптимистические прогнозы, а на седьмой день Геннадий Диксон скончался, так и не выйдя из комы.
        С тех пор Лариса больше не посещала церковь.
        Она все надеялась, что следствие вот-вот выйдет на след, что они найдут то укромное место, в котором маньяк спрятал ее сына. Ведь она чувствовала, что он жив! Она знала, что еще не поздно, что можно спасти его, что он где-то рядом — в Москве или Подмосковье, на расстоянии считаных километров от нее.
        Но она ничего не могла поделать. И это было ужаснее всего.
        Тимка являлся к ней в снах — худой, измазанный землей, с заплаканным лицом. Она тянула к нему руки, хотела прижать к себе, но он исчезал…
        А она просыпалась в холодном поту, боясь одного: снова заснуть и увидеть его таким.
        Это потом и привело к тому, что ей стало все труднее засыпать. Когда-то сны перестали преследовать ее, но это было намного позже.
        Намного позже.
        Ведь в те дни она надеялась. Но они проходили, а Тимку найти так и не могли. Ни живым, ни мертвым.
        Она устроила в кабинете начальника ГУВД столицы небывалый скандал, а он терпеливо внимал ей, обещал, клялся, увещевал.
        Но в итоге все так и закончилось со смертью Геннадия Диксона. Дети больше не исчезали, убийца был найден. Не была найдена последняя жертва, но что поделать… Никто не сомневался в том, что Тимофей Марыгин мертв. И даже если он не был мертв в момент попытки ареста, а затем и смерти Диксона, то умер позднее. Ведь мальчик наверняка находился в каком-то тайном месте, откуда не мог выбраться, и элементарно скончался от жажды, голода или еще намного раньше от нехватки воздуха.
        Все эти жуткие подробности мусолились в «Народном ток-шоу», куда приглашали и Ларису. Антон пошел, заявив, что это огромный шанс. И обратился на всю страну к людям, которые, быть может, знают, где находится Тима. И слезно молил их отпустить мальчика.
        Рейтинг у ток-шоу, и без того крайне популярного, в этот раз был поднебесный, едва ли не лучший за всю его многолетнюю историю. Поступила масса наводок и сигналов с мест, даже откуда-то из Владивостока и Чечни.
        Но Тимку так и не нашли.
        Не нашли ни в тот год, ни год спустя, ни через девять лет. Он просто исчез — последняя жертва маньяка Геннадия Диксона. И историю о том, что произошло с мальчиком, этот нелюдь унес с собой в могилу.
        Позже, став обеспеченной дамой, Лариса даже наняла частного детектива, но и он не смог внести в эту страшную историю ясность или раскопать какие-то новые факты. Тимка просто сгинул, как будто его и не существовало…
        Лариса допила давно остывший кофе, взглянула на дисплей смартфона и с удивлением поняла, что два часа, отведенные ей рабочим на вскрытие секретной комнаты, истекли.
        Расплатившись, она покинула ресторан и направилась обратно в новое здание холдинга. Оказавшись на нужном этаже, услышала громкие звуки дрели. Зайдя в кабинет опального банкира, увидела невысокого пожилого мужичка, лихо орудующего сразу несколькими инструментами.
        Завидев Ларису, он отложил их в сторону и с улыбкой на лице произнес:
        — Добрый день! Ну и задачку вы задали! Люблю такие. Замок вроде на первый взгляд простой, а когда начнешь в нем копаться, выясняется, что весьма хитроумный. Кто-то постарался, чтобы проникнуть в тайную комнату без кода было практически невозможно.
        Заметив, что стальная дверь все еще заперта, Лариса нетерпеливо спросила:
        — Ну и что, вам удалось ее вскрыть?
        Мужичок, видимо, тот самый Данилыч, улыбнулся еще шире:
        — Обижаете! Нет ни одного замка, который бы нельзя было вскрыть. Все дело, конечно, в подручных инструментах и времени, которое имеется в наличии для осуществления данной операции.
        Лариса поняла, что говорливый пенсионер с замком не справился. Что ж, зря она ждала в ресторане, потеряв два часа. Хотя, конечно, не зря. В годовщину исчезновения Тимыча, как и во все предыдущие годы, она все равно была не в состоянии нормально работать.
        — Хорошо, сколько вам понадобится времени?  — вздохнула она.  — Сегодня справитесь? Или только завтра?
        Данилыч крякнул:
        — Говорю же, обижаете! Вы же сказали два часа — значит, два часа. И это с учетом, что мне сюда еще ехать пришлось… Так что еще пять минут, не более, и замок будет вскрыт!
        Пять минут… Заслышав звуки дрели, Лариса отошла в другой конец большого кабинета. Да, пять минут. За пять минут с Тимычем она бы… Но какой смысл думать об этом?
        …Сколько изменилось за эти девять лет! С Антоном после произошедшего у них, что самое странное, отношения вдруг наладились. Кажется, он даже порывался уйти от своей новой Ларисы, однако она запретила ему это делать. Какой смысл имело возвращение Антона в семью — в семью, которой после исчезновения Тимыча больше не существовало?
        Дочке Антона и его Ларисы, теперь ставшей законной супругой, уже почти десять. Как летит время! Да, возможно, и летит, только для нее оно застыло. Когда-то она на полном серьезе думала завести второго ребенка, непременно мальчика, которого бы она обязательно назвала Тимофеем.
        Но это была бы попытка войти дважды в одну реку. В реку забвения, в реку отчаяния.
        Да, ей требовалось как-то забыть о том, что произошло. Хотя Лариса понимала, что никогда — просто никогда — ничего не забудет.
        И все равно ее лечащий врач (после истерики в кабинете начальника столичного ГУВД пришлось обратиться к медицине) советовал найти новое занятие, вернее, хобби, например, увлечься спортом, начать изучать иностранный язык, писать маслом, сочинять стихи или играть на музыкальном инструменте.
        Или даже завести собаку.
        Как будто пиликанье на скрипке или прогулка с доберманом позволит ей забыть, что она потеряла сына! Точнее, что он исчез и ей пришлось смириться с тем, что он никогда больше к ней не вернется…
        — Ну вот, не пять минут, а семь, за что приношу извинения! Однако замок нестандартный, швейцарская работа,  — раздался голос Данилыча, и Лариса встрепенулась.
        Нет, пора с этим завязывать. Уж слишком много она размышляет об этом… Знает же, что ничего не изменится, однако могла ли она что-то с собой поделать?
        Нет, не могла.
        Она посмотрела на стальную дверцу, которая, казалось, как и пять, нет, семь минут назад, плотно сидела в пазах.
        — И что удивительно, замок не связан с сигнализацией. Обычно в таких случаях его подключают к системе оповещения — локальной или даже внешней. Так, чтобы сразу, предположим, полиция или служба охраны прибыла и грабителей, которые пытаются вскрыть сейф, с поличным застукала,  — продолжал говорливый пенсионер.  — Но здесь ничего такого и в помине нет!
        Рассеянно посмотрев на парадный портрет опального банкира, снятый с петель и прислоненный к стене, Лариса заметила:
        — Наверное, отключили…
        Данилыч усмехнулся:
        — Да нет же, ее изначально не было. Как будто владелец не хотел, чтобы даже в случае ограбления возник большой переполох. Странно, очень странно. Или ему было что скрывать…
        Посмотрев на изображение недавнего безмятежного императора Галактики, перешедшего теперь в категорию «отбросов жизни», Лариса подумала, что ему наверняка было что скрывать.
        Только вот что?
        Неужели они действительно наткнутся в тайной комнате на его неприкосновенный запас — ящики с долларами, евро и фунтами стерлингов, золотые слитки или аккуратно упакованные картины известных мастеров?
        Или же тайная комната будет забита компрометирующими финансовыми документами, свидетельствующими о том, как банкир дурил своих кредиторов и клиентов?
        Или что там может быть еще?
        Ларису разобрало любопытство, и она подошла к двери. Данилыч произнес:
        — Вы же сказали, чтобы без вас туда никто не входил! Так что прошу!
        Лариса осторожно дотронулась до холодной серебристой поверхности, а затем взялась пальцами за кодовый замок и потянула дверь на себя. Та легко поддалась.
        Лариса открыла ее и почувствовала немного затхлый запах. Присмотревшись, она разглядела контуры небольшого помещения. Лариса шагнула в него и попыталась нащупать на стене выключатель или что-то подобное.
        Выключатель был, однако она напрасно щелкала им: свет в тайной комнате не загорелся.
        Интересно, для чего ее можно теперь использовать? Для хранения секретных документов холдинга? Такие, конечно же, есть, но хранятся в ином месте. Придется, наверное, при перепланировке это помещение просто ликвидировать…
        Лариса оказалась среди металлических полок, которые тянулись вдоль металлических же стен. На полках ничего не было.
        Она едва сдержала разочарованный вздох. Убедила себя, что в тайной комнате должно быть что-то интригующее — а теперь расстроена, что это не так. Конечно, перед своим бегством опальный банкир выгреб все ценности, а компрометирующие документы уничтожил.
        Ну, судя по тому, что он находится под следствием и ему грозит немалый тюремный срок, далеко не все. Но «император Галактики» всегда отличался завышенной самооценкой, поэтому наверняка не предполагал, что его финансовая империя просто-напросто развалится.
        Один из подоспевших рабочих протянул ей фонарик. Лариса поблагодарила, включила его, и по пустым полкам и матовым стенам запрыгал яркий лучик.
        Ни тебе ящиков с наличностью, ни слитков золота, ни парочки шедевров экспрессионистов или кубистов. Ни хотя бы ящика с документами, которые бы уличали банкира в разворовывании сбережений клиентов!
        Впрочем, в том, что он этим занимался, никто не сомневался, да и сам олигарх, кажется, не особо это отрицал (что было бы просто идиотично на фоне исчезновения почти всех миллиардных активов его банка), заявляя о своем праве вести «соответствующий» образ жизни и валя все на кризис и бездарных подчиненных.
        Нет, здесь не было ничего интересного — точнее, здесь вообще ничего не было!
        — Здесь ничего нет!  — громко произнесла Лариса, намереваясь тотчас покинуть пустое здание и отправиться наконец в свой офис.
        И в этот момент луч фонарика уперся в большую коробку, стоящую в самом низу, под металлической полкой, в углу тайной комнаты.
        Лариса подошла к ней, осторожно пнула ногой — кто знает, что там? Быть может, сюрприз весельчака-банкира, отличающегося специфическим чувством юмора, для тех, кто рано или поздно проникнет в его святая святых?
        Парочка дохлых тараканов — или взрывное устройство.
        — Здесь, кажется, что-то есть!  — произнесла Лариса.
        В дверном проеме появился один из рабочих. Лариса снова пнула коробку. Нет, не такой банкир идиот, чтобы подкладывать бомбу. Да и как долго коробка уже стоит здесь?
        Лариса наклонилась и осторожно извлекла ее из-под металлической полки. Коробка была не такая уж легкая.
        Рабочий тут же пришел на помощь и вынес находку из тайной комнаты в пустой кабинет опального банкира.
        Мужчины нервно столпились вокруг коробки, ожидая какого-нибудь подвоха.
        — Ну что ж, никто из вас не рискнет заглянуть внутрь?  — с улыбкой спросила Лариса.
        Коробка была обычная, картонная, с лейблом некогда известного магазина стройматериалов, уже разорившегося и прекратившего существование. Кажется, он тоже принадлежал финансовой империи «императора Галактики», чей портрет в шортах и гавайской рубашке находился здесь же. Бывший банкир с ленинским прищуром взирал на тех, кто пытался разузнать его последнюю тайну.
        Один из рабочих, переминаясь, неуклюже подошел к коробке, резко открыл ее и замер.
        Вздохнув, Лариса наклонилась и первой запустила в нее руку, слишком поздно подумав, что там может быть не взрывное устройство, а, например, капкан — на такое банкир был вполне способен.
        Но вместо стальных челюстей капкана ее рука нащупала что-то мягкое. Лариса извлекала на свет божий большую плюшевую зеленую лягушку.
        — Какая прелесть!  — фыркнула женщина и протянула игрушку тому самому рабочему, который не рискнул запустить в коробку руку.  — Не желаете ли в качестве утешительного приза?
        Два других рабочих наконец раскрыли коробку, и Лариса, мельком заглянувшая в нее, заметила еще парочку плюшевых игрушек, а также старую одежду.
        Прелестно, просто прелестно! Наверняка «император Галактики» в самом деле решил подшутить над теми, кто попадет в его тайную комнату,  — и оставил там коробку, забитую старьем.
        — Благодарю вас за ратный труд, джентльмены!  — проговорила Лариса, обращаясь к рабочим.  — Помнится, вам были обещаны премиальные за ваши подвиги? Вот, держите!
        Она вручила по пятитысячной банкноте каждому из них и две — Данилычу. Рабочие явно остались довольны, а Лариса вдруг подумала, что, в сущности, получила удовольствие от этого закончившегося пшиком приключения.
        Ведь ожидание праздника лучше самого праздника. Однако о каком празднике могла вообще идти речь в девятую годовщину исчезновения Тимки?
        — А что с вещами-то делать?
        Вопрос настиг Ларису, когда она уже находилась на другом конце кабинета. Обернувшись, она увидела рабочих, которые уже вытащили из коробки ворох старой одежды вперемежку с плюшевыми игрушками.
        — Оставляю на ваше усмотрение,  — ответила Лариса,  — ведь вряд ли бывший хозяин этого здания возжелает получить их обратно. Мы, конечно, можем послать их в СИЗО или позднее, после вынесения приговора, в одну из зон, но там они ему не понадобятся. Хотя вот зимняя одежда, не исключено, ему будет нужна…
        Кто-то из мужчин поднял и расправил одну из вещей, и Лариса поняла, что это комбинезон. Детский.
        Детей, насколько она помнила, у банкира не было и в помине — он являлся убежденным холостяком, менявшим подружек, как перчатки.
        — Гм, да тут все детское!  — сказал Данилыч.  — У них что, тут детский сад имелся?
        Никакого детского сада при банке, конечно же, не было. Отчего-то Лариса ощутила сухость во рту, а потом почувствовала, что сердце забилось быстро-быстро.
        — А вот игрушки, если постирать, можно и моим внучкам отдать,  — продолжал Данилыч.  — Правда, пыльное все какое-то. И грязное…
        Лариса отвернулась. Нет, нет, уж слишком все это напоминает ей о детях… О собственном ребенке. О Тимыче… Быстрее прочь отсюда, сесть в автомобиль и умчаться…
        В автомобиль, который стоит в подземном гараже — в том самом, в котором, как она отчего-то была убеждена пару мгновений сегодня утром, находился Тимыч.
        Тимыч, бесследно исчезнувший девять лет назад.
        Не прощаясь, Лариса вышла вон и заспешила к лифту. Она уже была на середине коридора, когда до нее донесся отдаленный возглас одного из рабочих:
        — Эй, осторожнее! Смотри, что тут на самом дне! Классный робот!
        — Ничего себе! Интересно, он еще работает?  — подхватил кто-то.  — Это моему Сережке понравится!
        — Почему твоему? У меня двое мальчишек, я им возьму! Они от этого Электроника в восторге будут…
        Так Лариса в своей жизни не бежала еще никогда. Хотя почему, бежала — когда спустя примерно четыре месяца после исчезновения Тимыча позвонили из полиции и сказали, что его нашли. Но оказалось, что это тело другого несчастного мальчишки.
        А вот с тех пор, вероятно, не бежала. Теперь же она бросилась сломя голову обратно в кабинет арестованного банкира.
        Кажется, рабочие перепугались, завидев Ларису, которая, подобно фурии, вдруг вынырнула среди них из ниоткуда. Наверняка ее глаза горели, а на лице застыла угрожающая гримаса. Один из рабочих даже попятился.
        Ее взгляд был прикован к той игрушке, которую он держал в руках.
        — Отдайте мне его!  — выдохнула она, не узнавая собственного голоса.
        Рабочий немедленно протянул то, что вынул со дна коробки.
        Лариса бережно взяла робота. Так и есть, это был Электроник, как гласила надпись на его груди. Вернее, конечно, Электоник.
        Тот самый робот, который был у Тимки в день исчезновения — и которого, в отличие от ранца и одежды, так и не нашли.
        Лариса осторожно осмотрела игрушку. Антон привез ее из одной из своих поездок куда-то в Сибирь, на конверсионный завод. Это был какой-то прототип или экспериментальный экземпляр. Причем вероятность, что у кого-то имелся второй такой же, была ничтожно мала: завод вскоре был продан, а производство перепрофилировано.
        Подойдя к окну, Лариса еще внимательнее рассмотрела робота. Быть может, это все-таки другой экземпляр? Ведь если нет, то это будет означать…
        — Нет, если вы хотите его для своего сына, то без проблем,  — сказал рабочий, желавший угодить важной даме и наверняка ничего не знавший о судьбе Тимки.
        Лариса не ответила, потому что не слышала его. Она продолжала рассматривать робота, трясясь от непонятного возбуждения.
        Или от страха.
        Она этого не помнила, но теперь воспоминание вернулось к ней, как будто взорвалось в голове разноцветным фейерверком.
        В слове «Электроник» буква «р» была почти стерта, поэтому Тимка и называл своего робота в шутку «Электоник». А на левой ноге имелась выщербина, которая возникла оттого, что Тимка уронил его с балкона, но робот, слава богу, приземлился на клумбе.
        Лариса глубоко вздохнула. И впервые за все эти девять лет ощутила, что тупая ржавая игла, засевшая в ее сердце в день, когда исчез Тимка, вдруг пропала.
        Хотя всего на пару мгновений, чтобы потом с утроенной силой снова пронзить ее сердце.
        Нет, это был не подобный робот. Тот Электроник, которого она держала в руках, и был роботом ее сына Тимофея, бесследно исчезнувшего девять лет назад, похищенного убийцей детей Геннадием Диксоном.
        Три дня спустя
        Лариса взглянула на франтоватого адвоката, господина Светлого, владельца одной из самых известных юридических контор столицы, и убедилась, что он в самом деле может говорить, не переводя дух, в течение часа — причем далеко не в переносном смысле.
        Весь тот час, что они находились в пути от конторы Светлого до столичного СИЗО, в котором содержался опальный банкир, законник сыпал на нее фактами, цифрами и наименованиями параграфов.
        Лариса во время этой поездки, казавшейся ей бесконечной, практически ничего не сказала. Впрочем, имея такого спутника, как господин Светлый, говорить что-либо и не нужно.
        — Вот мы и на месте!  — воскликнул адвокат и извлек свой изящный смартфон. Позвонив кому-то, он стал докладывать, что они прибыли и, согласно их договоренности…
        Заглушив мотор, Лариса уставилась вдаль, думая, что последние три дня прожила словно на автопилоте. Потому что, обнаружив в коробке, найденной в тайной комнате опального банкира Ильи Люблянского, игрушечного робота своего пропавшего сына Тимки, Лариса поняла, что это тот подарок судьбы и тот знак, которого она все эти годы ждала.
        …Первым ее порывом было немедленно обратиться в полицию и Следственный комитет, благо у нее имелось много высокопоставленных знакомых и там, и там. Однако, поразмыслив, она решила пока что с этим повременить. Наверстать упущенное можно будет в любой момент, но ведь прошло девять лет, и торопиться не следует.
        Тем более что правоохранительные органы не помогли ей ни тогда, при исчезновении Тимки, ни позднее, когда она раз за разом обращалась к ним, желая сначала получить информацию, а затем передать свою, собранную нанятым частным детективом.
        Каждый раз ее отфутболивали — вежливо, но бескомпромиссно. А в последний раз какой-то чин заявил, что они ей, конечно, благодарны, но стоит принять как данность, что ее сын давно умер и дело закрыто.
        Она так и поступила — попыталась смириться. И даже думала, что ей удастся начать новую жизнь.
        Но тут всплыл этот робот. А еще куча детской одежды и игрушек. В тот день Лариса забрала коробку с вещами, одарив рабочих всем содержимым своего портмоне — они остались не просто довольны, а едва ли не на руках отнесли ее к автомобилю, радуясь, что глупая дамочка всучила им столько бабок за ненужное тряпье, к тому же старое и чужое.
        Для них это и было старое тряпье, а для нее — нет. Потому что помимо робота Электроника, который, вне всяких сомнений, принадлежал Тимке, в коробке имелись плюшевые игрушки и одежда других жертв маньяка Диксона.
        Игрушки и одежда, которые исчезли вместе с ребятами больше десяти лет назад.
        В просторной квартире Ларисы, расположенной в одном из стеклянных небоскребов, имелся архив, который содержал эксклюзивную информацию, связанную с жуткими деяниями Геннадия Диксона.
        И с исчезновением Тимки. А также и других ребят.
        Официально Диксону приписывалось шесть похищений и убийств, причем последней жертвой, так и не найденной, был Тимыч.
        Ларисе — при помощи деятельного частного детектива — удалось установить, что жертв, вероятно, было больше, гораздо больше. Общее число составляло на данный момент тринадцать — чертова дюжина Геннадия Диксона.
        Это означало, что правоохранительные органы случайно или намеренно просмотрели как минимум семь похищений и убийств. И не пожелали принять во внимание информацию, которую им предоставила Лариса.
        Вещи она отправила на экспертизу в детективное агентство, и спустя день стало ясно: да, они принадлежали пропавшим детям. Причем только два мальчика числились в официальных жертвах. Остальные были жертвами неофициальными — и правоохранительными органами не признанными.
        Кроме того, среди найденных вещей имелись принадлежащие как минимум одной жертве, которая не значилась ни в официальном списке, ни в неофициальном.
        Следовательно, их было уже четырнадцать. Как минимум четырнадцать. А вероятнее всего, еще больше.
        Значит, она была на верном пути. Геннадий Диксон оказался еще более жутким и, что ужаснее всего, деятельным серийным убийцей, чем считалось ранее.
        Лариса помнила предположения одного следователя, который давно уже находился на пенсии и с которым у нее установились дружеские отношения. Он исходил из того, что Диксон действовал с кем-то на пару. С другим маньяком, помогавшим ему похищать, истязать, а затем и убивать несчастных мальчишек.
        Вероятно, в этом дьявольском тандеме главным был именно Диксон, а другой, безымянный убийца,  — его, так сказать, подмастерьем. Подмастерье сатаны, окрестила его Лариса. Диксон отправился в ад, а его дружок, растерявшись, не знал, что делать. И прекратил убивать, тем более что не владел всеми нужными навыками, так как не окончил курс обучения у своего преподавателя, Геннадия Диксона.
        Она ведь все эти годы ждала. Потому что если имелся напарник, то он наверняка после смерти Геннадия Диксона затаился и лег на дно. Еще бы, ведь он сам вышел сухим из воды: убийства повесили на главаря, который был мертв. И никакого второго маньяка, по официальной версии, и в помине не было.
        Но рано или поздно — в этом был уверен и следователь-пенсионер, и частный детектив, и сама Лариса,  — рано или поздно напарник должен был снова приняться за старое. Один — или с новым подельником.
        Только на этот раз «подмастерье сатаны» стал бы главным, умудренным опытом и испепеляемым жуткими, нестерпимо волнующими его извращенную душу воспоминаниями.
        Лариса ждала, однако исчезновений и убийств, подобных тем, которые практиковал Диксон, не фиксировалось. Во всяком случае, официально.
        Частный детектив отслеживал динамику преступлений и докладывал Ларисе обо всех аналогичных случаях. Но все свидетельствовало о том, что «подмастерье сатаны» не вышел на тропу войны — точнее, на тропу новых убийств.
        Это могло иметь разные причины. Предположим, «подмастерье сатаны» решил больше не убивать. В это не верилось. Он мог не убивать год, два, даже пять. Но целых девять лет…
        А если он все же не убивал, то для этого должно было существовать логичное объяснение.
        Например, он мог оказаться за решеткой, причем на долгие годы. Тяжело заболеть. Или переехать в другой регион. Или, в конце концов, умереть.
        Меньше всего Лариса хотела, чтобы он умер, хотя это было бы лучшим разрешением проблемы. Тогда «подмастерье сатаны» точно не сумел бы причинить никому вред и совершить новое убийство.
        Но ведь тогда исчез бы последний человек, который бы мог…
        Нет, не сказать, что случилось с Тимычем. Этого она знать не желала, хотя имела представление, как убивал Геннадий Диксон.
        Он мог бы привести ее на место, где находились останки ее сына. И она хотя бы смогла по-человечески захоронить их.
        Частный детектив отслеживал и сообщения из других регионов — «подмастерье сатаны» мог сменить место дислокации и ареал охоты.
        Да, жуткие убийства происходили и в других местах, но нигде не вырисовывались те же схемы, что в деяниях Геннадия Диксона.
        И это значило, что «подмастерье сатаны» мог изменить схему своих злодеяний и убийств. И если это в самом деле имело место, то могло оказаться, что он уже давно наносит новый удар за ударом, не исключено даже, что в Москве, пока они все считают, что он бездействует.
        Но психолог, сотрудник детективного агентства и специалист по серийным убийцам, был уверен, что если напарник Геннадия Диксона и внесет в свою схему изменения, то лишь незначительные. Он не станет вдруг убивать девочек, если раньше убивал мальчиков. И не решится потрошить их на улице, если прежде похищал и истязал. То есть характеристики серийных убийств должны остаться теми же, а варьироваться могут только малозначительные детали.
        Но в том-то и дело, что никаких новых похищений и убийств, соответствующих прежнему шаблону, не фиксировалось. Сначала Лариса была крайне этому рада — ведь это значило, что их предположения неверны, никакого «подмастерья сатаны» не было и нет и детям ни в Москве, ни где бы то ни было еще не грозит ужасная участь.
        По крайней мере, от рук этого мифического напарника Геннадия Диксона.
        Но с каждым годом беспокойство, сначала малоощутимое, возрастало. А что, если они что-то просмотрели? Что-то не учли? Пропустили какую-то важную деталь?
        И убийства продолжаются, только скрытые и общественностью не воспринимаемые?
        И дело вовсе не в том, что ей не было суждено узнать, где же покоятся косточки Тимыча.
        А в том, что погибают новые дети.
        И вот эта ужасная находка в девятую годовщину исчезновения Тимыча — нарочно не придумаешь. Находка в тайной комнате опального банкира Люблянского.
        Который, как она выяснила только сейчас, являлся выпускником того же самого технического вуза, в котором преподавал некогда Геннадий Диксон. Разница между банкиром и ныне мертвым убийцей детей составляла всего два года, так что они вполне могли знать друг друга.
        Странно, ведь вместе с частным детективом и следователем-пенсионером они предполагали, что «подручного сатаны» надо искать в ближайшем окружении Диксона. Или среди членов его семьи (однако, кроме пожилой матери, а также двух таких же пожилых теток и двоюродных сестер, которые были вне подозрений, в семействе никого не было, то есть вообще не было мужчин), или среди студентов и работников вуза, в котором преподавал Геннадий Диксон.
        Они, конечно, искали, но подозреваемых было слишком много, да и многие находились теперь не в Москве, а в других городах и даже за границей.
        Не исключено, что банкир Люблянский тогда тоже попал в их поле зрения, однако тогда он еще был не «императором Галактики», а начинающим бизнесменом.
        И не исключено, что помощником маньяка Геннадия Диксона.
        Дать ответ на этот вопрос мог только сам Люблянский, находящийся под следствием и содержащийся в СИЗО. Потому-то Лариса и обратилась к адвокату банкира, господину Светлому, наговорила какой-то ерунды, которую он тем не менее воспринял с энтузиазмом, уверила, что она желает помочь его подопечному, не сомневается в его невиновности и что ей крайне необходимо поговорить с банкиром с глазу на глаз.
        Ибо начать разговор с того, что она считает Люблянского причастным к серийным убийствам детей, было бы неразумно и уж точно нерезультативно.
        — У вас паспорт с собой?  — обеспокоенно спросил адвокат, вновь вырывая Ларису из воспоминаний.
        — Конечно,  — ответила она.  — А у вас?
        Адвокат задергался, заголосил, что в самом деле забыл паспорт, стал уже хвататься за смартфон, чтобы позвонить в офис и отдать распоряжение привезти ему документ к СИЗО. Но Лариса запустила руку в карман дорогущего кашемирового пальто законника и извлекла оттуда его паспорт, уголок которого заметила ранее.
        — Ах, милая моя, вы просто гений чистой красоты!  — воскликнул Светлый.  — Ну что ж, по поводу того, что можно брать и что нет, я вас уже проинструктировал. И кстати…
        Он кашлянул и взглянул на Ларису.
        — Почему вы хотите говорить с Ильей Андреевичем тет-а-тет? Понимаете, это было не так легко устроить, тем более что вы ему не родственница и не жена… Я понимаю ваше желание не иметь подле себя сотрудников СИЗО, но ведь я его адвокат! Это связано с тем, что ваш холдинг приобрел здание, принадлежавшее раньше моему клиенту?
        Лариса знала, что Светлый, несмотря на свою комичную внешность и повадки рассеянного добряка, на самом деле обладает хваткой тигровой акулы и весьма, весьма опасен. Иначе бы он не стал одним из лучших адвокатов по уголовным делам в столице.
        — Связано,  — ответила Лариса, не собираясь посвящать адвоката в то, что ей стало известно,  — причем настолько, что мы с шефом имели пространный разговор о судьбе вашего клиента. Я всегда считала, что он невиновен и что это преследование со стороны силовиков и намеренное обанкрочивание его финансовой империи кем-то инициировано. Теперь же мне стало известно имя высокопоставленного заказчика…
        Ухо адвоката Светлого, и без того немаленькое, казалось, прямо на глазах увеличилось в размерах, и законник пропел:
        — Скажите, прошу вас, скажите! Неужели это…
        Он назвал громкое имя.
        — Или даже…
        Он назвал другое.
        — Или, что было бы просто невероятно, сам…
        Имени он в этот раз не назвал вовсе, хотя и так было понятно, кого он имеет в виду. Лариса же, напустив на себя таинственности, произнесла:
        — Нет, сказать вам ничего не могу. Вы же понимаете, когда замешаны столь высокопоставленные люди, голословные обвинения чреваты. Вы ведь не хотите, чтобы у вас были неприятности?
        Адвокат Светлый явно не хотел, поэтому, пересилив природное любопытство, произнес:
        — Понимаю, вы хотите сначала обсудить это с Ильей Андреевичем с глазу на глаз. Однако помните, даже у стен имеются уши! Я сразу понял, что за всем этим стоят могущественные люди!
        Лариса сделала скорбное выражение лица, а потом открыла дверцу автомобиля.
        После всех необходимых процедур их подвели к массивной, зеленого цвета металлической двери, которая отчего-то напомнила Ларисе другую дверь — ту, за которой обнаружилась коробка с детскими вещами. И с роботом Электоником ее сына Тимки.
        Сотрудник СИЗО отпер ее и, пропуская их внутрь, произнес:
        — У вас есть ровно час!
        Лариса шагнула вслед за адвокатом и увидела сидящего за металлическим столом опального банкира Илью Люблянского.
        Он выглядел иначе, чем на своем парадном портрете, прикрывавшем ту самую дверь в тайную комнату. И иначе, чем некогда на страницах глянцевых журналов и бульварных газетенок.
        Длинные кудри, являвшиеся многие годы его фирменным знаком, исчезли: Люблянский был коротко острижен. Лариса поняла, что раньше этот тип красил волосы, потому сейчас он был абсолютно седой.
        Неужели по причине обрушившихся на него несчастий?
        Исчезла и стильная небритость, которая раньше придавала ему вид богемного художника. Люблянский отпустил короткую бороду, которая, в отличие от волос на голове, была черна, без единого седого волоска.
        Теперь он выглядел как опереточный Мефистофель.
        Нет, не как Мефистофель. Как Румпельштильцхен на анаболиках — злобный карлик-демон из одноименной сказки братьев Гримм, который хотел забрать у королевы ее ребенка. Эту сказку они слушали с Тимычем на кассете несчетное количество раз, и каждый раз Лариса вздрагивала, когда до нее доносилась ехидная, злорадная, торжествующая песенка пляшущего у костра в дремучем колдовском лесу монстра, который готовился лишить мать ребенка.
        И ей на ум пришли эти строки, только немного видоизмененные:
        Сегодня миллиардом верчу, завтра в СИЗО сижу.
        Послезавтра у Снежной королевы Ларисы дитя заберу.
        Как хорошо, что никто не знает,
        Что Ильей Люблянским меня величают!
        Да, это был уже не подмастерье сатаны, а сатана собственной персоной… Лариса наконец рассмотрела сидельца СИЗО.
        Экс-банкир заметно сбросил вес, что, однако, ему шло. От прежнего «императора Галактики» ничего не осталось, но Лариса заприметила точно пойманный модным столичным художником и запечатленный на парадном портрете волчий прищур и циничный взгляд выпуклых водянистых глаз.
        — Добрый день!  — произнес Люблянский, поднимаясь с металлического стула и приветствуя их жестом радушного хозяина — словно они находились не в СИЗО, а на одном из его некогда известных всей тусовке эксклюзивных вечеринок.
        Эксклюзивные закрытые вечеринки. На которых происходило черт знает что — и, вероятно, даже еще более того, с учетом вещей убитых детей, которые сей финансовый гений хранил в своей секретной комнате.
        Лариса молча кивнула, а Светлый тотчас принялся сообщать последние новости. Люблянский же, явно не слушая его, подошел к Ларисе и протянул руку.
        — Мы, кажется, с вами незнакомы? А вот вашего шефа я имею честь знать, хоть и шапочно. Ведь в некоторых сферах у нас были общие, хотя и разнонаправленные, интересы.
        Лариса припомнила, что шеф, кажется, увел у Люблянского из-под носа выгодного инвестора. Она посмотрела на банкира и произнесла:
        — Лариса Ма…
        Она запнулась. Надо же, после развода с Антоном, последовавшего вскоре после исчезновения Тимки, она взяла свою девичью фамилию. С чего бы это она вспомнила ту, прежнюю, которую уже много лет не использовала?
        — Лариса Иванова,  — сказала она, и банкир выкинул фортель — подражая мужчинам галантной эпохи, склонился и поцеловал ей руку.
        В камере для свиданий, окна которой были забраны решеткой, а мебель намертво привинчена к полу, это выглядело нелепо.
        Лариса внезапно ощутила, что ее рука мелко дрожит. Такого с ней никогда не случалось. Точнее, конечно, случалось, но давно, очень давно…
        Не в этой жизни — а в прошлой, когда и фамилия у нее была мужа, а не своя собственная.
        Поцелуй горел на коже, Лариса буквально выдернула свою ладонь из рук Люблянского и с большим трудом сдержалась, чтобы не вытереть ее о костюм.
        Нет, ей не был противен знак внимания никакого мужчины, пусть и незнакомого. Но ведь этот мужчина, возможно, причастен к исчезновению и смерти ее сына…
        — У вас интересная форма руки,  — произнес банкир, внимательно рассматривая стоящую перед ним женщину. А потом вдруг взял и легонько повернул ее кисть ладонью вверх.  — Точнее, очень необычная и редкая! Крайне редкая. Я ведь интересуюсь хиромантией, знаете ли…
        Интересно, заметил ли он, что рука у нее дрожит? Если и заметил, то не подал виду. Лариса приказала себе сконцентрироваться и ничего не ответила. Хотя банкир явно ждал, потому что был уверен, что, заинтригованная его словами, она задаст вопрос и пожелает узнать, чем же так интересна форма ее руки.
        И ее в самом деле подмывало это сделать, но Лариса сдержалась.
        Выждав и поняв, что вопроса не последует, Люблянский расхохотался.
        — Вот это выдержка, Лариса… Вы ведь разрешите мне называть вас так, без отчества, которого я и не знаю?
        Лариса могла поклясться, что он прекрасно знал, какое у нее отчество.
        — Понимаете, при важных деловых переговорах этот прием работает безотказно. Конечно, не с мужиками, хотя среди бизнесменов масса суеверных личностей, которые окружили себя персональными астрологами, составляющими им чудо-гороскопы, а также шаманами, потомственными ведьмами и прочими пройдохами эзотерического направления. Потому что все это, конечно, чушь. Ибо если что и правда — то это те знаки, которые мать-природа запечатлела на руке каждого из них. Мать-природа и судьба…
        Светлый принялся рассматривать свою морщинистую лапу, а Люблянский продолжал:
        — Поэтому с женами партнеров по переговорам этот прием действует безотказно. Женщины, как одна, верят в это. Ну, если не с женами, так с любовницами или секретаршами и помощницами, являющимися любовницами. А в одном случае, помнится, и с помощником, который оказывал своему боссу услуги не только в качестве референта…
        Расхохотавшись, Люблянский обвел рукой комнату для свиданий.
        — Что ж, прошу вас, присаживайтесь! Угостить вас, к сожалению, ничем не могу. А так бы приказал подать шампанского и икры.
        Он играл роль гостеприимного и хлебосольного богатея. Пытаясь одновременно показать, что хоть и сидит в СИЗО, но по-прежнему является хозяином положения.
        Лариса опустилась на металлический стул. Светлый, прекратив изучение своей ладони, произнес:
        — Итак, Лариса Игоревна, милочка, давайте перейдем к самому важному! Вы сказали, что у вас имеется для моего клиента крайне важная и сугубо конфиденциальная информация.
        Лариса кивнула.
        Возникла пауза, причем банкир, снова опустившийся на металлический стул, не спешил задавать вопросы. Адвокат же сначала ждал, что Лариса что-то скажет, а потом нетерпеливо произнес:
        — Ну так поведайте нам, кто «заказал» Илью Андреевича! Это ведь наверняка…
        Он не завершил фразы, а Лариса без тени улыбки произнесла:
        — Да, у меня имеется крайне важная и сугубо конфиденциальная информация для вашего клиента. Но именно для него, а не для вас!
        Люблянский оглушительно расхохотался:
        — Генрих, она ведь тебя уела, не так ли? Тебе вечно суждено быть облапошенным женщинами! А все дело вот в этой линии на твоей ладони. Давай покажу!
        Адвокат Светлый, надувшись, спросил:
        — Лариса Игоревна, как мне это понимать прикажете? Вы что, вынудили меня доставить вас к моему клиенту, организовать встречу без свидетелей, а называть имена не будете!
        Лариса, не глядя на него, изучала все еще веселящегося Люблянского.
        — Скажу. Но только вашему клиенту с глазу на глаз. Вы ведь не хотите быть втянутым в историю, которая может закончиться для вас плачевно?
        Законник явно не хотел, поэтому, постучав в дверь, дождался, пока появился человек в форме. Сообщив, что подождет снаружи, он величаво удалился.
        Лязгнула закрываемая дверь, и Лариса осталась один на один с Ильей Люблянским. Она продолжала изучать его, ничего не говоря. С лица банкира сползла улыбка, и Лариса увидела перед собой иного Люблянского — холодного, расчетливого, неприятного.
        — Вы ведь ничего не знаете, не так ли?  — произнес он.  — И явились сюда вовсе не для того, чтобы назвать мне имя того, кто возжелал наложить лапу на мои активы. Это имя, собственно, мне и без вас известно, однако в суде его лучше не произносить…
        Он ухмыльнулся, и Лариса вдруг ощутила, что душа у нее ушла в пятки. Вроде бы этот экзальтированный тип был ходячей карикатурой. Но только на первый взгляд.
        В действительности перед ней сидел чрезвычайно опасный и хитрый негодяй.
        — Отчего же, мне кое-что известно,  — возразила она,  — как и всем, кто общается с сильными мира сего. Однако, как вы сами заметили, имя того, кто организовал ваши неприятности, вам и так известно. Вы хотите знать, зачем я решила навестить вас в этом милом месте? Но вопрос не в этом!
        Она замолчала, а банкир снова ухмыльнулся, только на сей раз это была не улыбка балагура, а гримаса садиста.
        — А в чем же?  — спросил он вкрадчиво.
        Лариса посмотрела на зарешеченное окно и ответила, хотя и не сразу:
        — А в том, почему вы согласились на встречу со мной. Хотя и понимали, что ничего нового и эксклюзивного я сообщить вам не смогу. Выходит, нужны не вы мне, а я вам.
        Она снова сделала паузу, а Люблянский только хмыкнул, и от этого звука у Ларисы пробежали мурашки по коже.
        — Башковитая вы баба, Лариса. Я ведь за вами все эти годы наблюдал. Нет, не следил, а именно что наблюдал. Конечно, не постоянно, а так, время от времени давал задание разузнать о вас то одно, то другое.
        Лариса сжала кисти, скрытые от взора Люблянского металлическим столом, в кулаки. Ведь и тогда, когда исчез Тимка… Тогда ведь тоже оказалось, что некоторое время Диксон «вел» их, а она этого не замечала.
        Диксон и его подельник. Маньяк-сэнсэй и «подмастерье сатаны».
        Ведь все эти годы она думала, что ищет убийцу сына. Но не исключено, что и убийца не выпускал ее из поля зрения.
        А она снова ничего не заметила.
        Лариса ощутила, что ее начинает тошнить. Ей хотелось вскочить и убежать прочь. И никогда в жизни больше не видеть этого человека. Но она подумала об игрушечном роботе, который лежал на ее письменном столе в ее квартире. И о вещах других детей, которые, как и ее Тимка, стали жертвой безжалостного убийцы. Или убийц.
        — Приятно осознавать, что вы уже на протяжении многих лет являетесь моим поклонником. И что ваши мысли только мной и заняты,  — заметила Лариса, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более небрежно.
        Люблянский оскалил идеальные, сверкающие белые зубы:
        — Но не исключено, что и ваши — на протяжении многих лет — мной?
        Это был удар под дых. Или даже завуалированное признание? Ведь если Люблянский являлся убийцей ее сына, вернее, сообщником убийцы Диксона, то он, конечно же, был в курсе трагедии в жизни Ларисы Ивановой, некогда звавшейся Ларисой Марыгиной. Потому что утаить шила в мешке нельзя. И если в последние годы бульварные листки больше не упоминали историю с ее бесследно пропавшим сыном, последней жертвой кошмарного педофила Диксона, то на заре ее карьеры, когда у нее еще не было влиятельных друзей и благодарных клиентов среди вершителей судеб и медиаперсон, эти факты регулярно обсасывали в газетах и на телевидении.
        Так что убийца, узнав, что его желает видеть мать последней жертвы, наверняка понял, что это вряд ли случайность.
        Последней жертвы? Последней официальной жертвы, ведь наверняка за эти девять лет были и другие…
        Диксон сгинул, но ведь остался Люблянский… И «подмастерье сатаны» сам превратился в вальяжного, заматеревшего рогатого.
        И этот вальяжный заматеревший бес сидит сейчас перед ней, небрежно закинув ногу на ногу.
        — Что вы имеете в виду?  — сипло произнесла Лариса, вдруг осознав, что разговор принял вовсе не тот оборот, на который она рассчитывала.
        Ведь она была уверена, что прижмет отчаявшегося Люблянского к стенке. Пригрозит разоблачением, которое сулило бы ему пожизненное заключение, запугает неопровержимыми уликами, найденными в его офисе.
        И выйдет отсюда, зная, где покоятся кости ее сына Тимыча.
        Зря, конечно, она задала этот вопрос, но он вырвался у нее случайно. Люблянский рассмеялся, вновь превращаясь в весельчака и безалаберного прожигателя жизни.
        — Исключительно то, что мы с вами и с вашим шефом на протяжении многих лет царили в этом затхлом мирке под названием столичный бизнес! Поэтому, даже если я не имел с вами дела напрямую, то собирал о вас информацию, так, на всякий случай. Как, впрочем, и о других крупных бизнесменах и политиках!
        Лариса не поверила ни одному слову. Точнее, поверила, что Люблянский в самом деле собирал какую-то информацию, даже не компрометирующую, а находящуюся в свободном доступе. Но речь в данном случае шла об ином, совершенно ином.
        — Так, значит, вы хотите знать, почему я согласился на встречу с вами?  — спросил банкир.  — Все очень просто. Мне ведь скучно сидеть здесь сиднем день-деньской! Хотя, конечно, не сиднем, ведь у меня, человека солидного и, несмотря на все неурядицы, денежного, имеются кое-какие привилегии. Поэтому на жизнь тут не жалуюсь, хотя, конечно, здесь вам не шестизвездочный спа-отель, который удовлетворяет моим, надо сказать, не самым ординарным запросам. Но как отказать прелестной женщине, к тому же той, которой я тайно восхищаюсь, и не встретиться с ней? И пусть наше рандеву будет не при свечах и без коллекционного вина, но так даже занятнее. Ведь я знаю, что этой прелестной женщине что-то от меня нужно.
        Лариса молчала, собираясь с мыслями.
        — Женщине, которой я так восхищаюсь! Ведь вам, Лариса, пришлось многое в своей жизни перенести и со многим справиться. И о многом забыть. Но вы не обо всем можете забыть, не так ли, Лариса?
        Она подскочила, больно ударившись лодыжкой о привинченный к полу стул. Люблянский, плотоядно улыбаясь, взирал на нее своими выпуклыми, такими страшными глазами.
        Он ведь все прекрасно понял! Лариса не сомневалась, что так оно и есть. Еще бы, ведь от Светлого он узнал, что здание его бывшего банка купил ее шеф. И, разумеется, Люблянский помнил, что хранилось в секретной комнате его офиса. И понимал, что рано или поздно на эти вещи наткнутся.
        Лариса снова ощутила позыв бежать куда глаза глядят. Но если она так сделает, то никогда не узнает правды. И убийца сына в очередной раз восторжествует над ней.
        Да и сможет ли она после своего позорного бегства и краха всех начинаний вообще жить в прежнем качестве?
        Она посмотрела на Люблянского, который не скрывал своего триумфа. Еще бы, ведь, как сказал эксперт по серийным убийцам, наиболее отъявленные из этих маньяков получают особое удовольствие не от самого факта убийства, а от того, что потом снова и снова прокручивают кошмарные моменты в голове. И представляют себе мучения родных и близких тех, кого они отправили на тот свет.
        Нет, если уйдет, она потеряет то, что позволяло ей жить все эти годы,  — надежду. Она должна остаться и вступить в переговоры с убийцей сына.
        Ибо Лариса уже не сомневалась, что сидящий напротив нее банкир Илья Люблянский был помощником Диксона и тем самым предполагаемым «подмастерьем сатаны».
        — Вам нравится наблюдать за мучениями своих жертв,  — произнесла она тихо. Это был не вопрос, а утверждение.
        Люблянский, только что нагло таращившийся на нее, вздрогнул, и ухмылка сползла с его лица.
        — А также за мучениями тех, для кого жертва была сыном, братом, племянником, внуком…
        Банкир попытался усмехнуться, но вышло у него плохо. Лариса заметила, что в его светлых глазах вспыхнул страх.
        — Ведь никто не знает о том, что вам нравятся мальчики. Вы перед всеми корчили плейбоя, окружая себя грудастыми красотками с силиконовыми прелестями. Но сексуальное удовлетворение вы получаете только от истязания несчастных, беззащитных, находящихся в вашей полной власти…
        — Прекратите!  — завизжал Люблянский, попытался скинуть ногу, положенную на стол, однако сделал это как-то неудачно и полетел на пол.
        Раздался смачный хруст, но Лариса не двинулась с места. Несколько мгновений спустя из-под стола появилась физиономия Люблянского. Из рассеченной губы и носа текла кровь.
        — Мне нужна медицинская помощь!  — взвизгнул он ошеломленно, а Лариса произнесла:
        — Да, это так. Причем уже давно. Быть может, если бы в детстве ваши родители отдали вас опытному, вдумчивому психиатру, он бы сумел распознать ваши извращенные кровавые склонности. Он бы вас от них не избавил, однако сумел бы, вероятно, научить с ними жить, не воплощая ужасные фантазии в реальности. Но, думаю, вы бы все равно рано или поздно сорвались и сделали то, о чем так мечтали. И что делали уже множество раз. И чего оказались лишены здесь! И чего лишитесь навсегда, когда окажетесь в спецтюрьме для серийных убийц, где проведете остаток своей никчемной жизни, Илья Андреевич!
        Банкир слушал ее, запрокинув голову и зажав нос двумя пальцами. Лариса достала из кармана пачку бумажных салфеток и швырнула на стол.
        — Подотритесь. А не то еще скажете, что это я на вас напала и попыталась укокошить. Хотя я бы, как вы понимаете, сделала это с большим удовольствием.
        Люблянский явно колебался, а Лариса с тонкой улыбкой добавила:
        — Не бойтесь, салфетки не пропитаны кураре. Или цианидом. Или предпочитаете сидеть весь в крови? Впрочем, насколько я знаю ваши повадки, вас это сексуально возбуждает. Разрешите поинтересоваться, Илья Андреевич, у вас возникла эрекция?
        Люблянский быстро схватил пачку, вытащил из нее сначала один платок, который прижал к носу, затем другой, которым промокнул кровоточащую губу.
        — Думаете, Лариса, мое ридикюльное положение позволит вам достичь триумфа?  — спросил он злобно.  — Думаете, я не знаю, зачем вы сюда явились? И вам прекрасно известно, что это не вы мне нужны. Вы мне как раз ой как не нужны. А вот я вам!
        Он был прав. Но Лариса не подала виду, а продолжала стоять, наблюдая за манипуляциями Люблянского.
        А он, приведя в порядок свое лицо и дождавшись, когда кровотечение прекратится, скомкал запачканные салфетки, швырнул в угол и произнес:
        — Но вернемся к основному предмету нашего разговора, Лариса. К моей эрекции. Вы хотите деталей? Хотите узнать то, что не дает вам спокойно спать, более того, спокойно жить последние, дайте-ка мне подумать… последние девять лет?
        Лариса смотрела в измазанное засыхающей кровью, самодовольное лицо банкира. Еще немного, и он признается! А тогда…
        — Может, и хотите, но сказать мне вам нечего!  — произнес он вдруг весело.  — Потому что я понятия не имею, что вам сказать! И вообще, мне как мужчине льстит ваш интерес к моей эрекции, и клянусь, что удовлетворю его, как только выйду на свободу. Однако мне странно, что вы заявились сюда, дабы поведать мне какие-то бредовые истории, не имеющие ко мне ни малейшего отношения. Кажется, у вас не все дома, Лариса! И это не мне, а вам нужна помощь квалифицированного психиатра. Могу, кстати, посоветовать…
        Лариса поняла, что момент упущен. Если вообще этот момент был. Ведь Люблянский ждал ее, а значит, продумал стратегию общения с ней. И она не могла ошарашить его имеющейся у нее информацией и вынудить признаться в убийстве Тимы.
        И других ребят.
        Но, как всегда в жизни, он недооценил роль случайности. И силу земного тяготения. Ведь в планы Люблянского явно не входило шарахнуться носом и губой о ножку стула.
        Но у него был план — только вот какой?
        — Так что если вам больше мне нечего сказать, то, увы и ах, должен констатировать, что наше общение завершено,  — произнес он.  — Но вот если вам есть что мне предложить, то прошу вас сесть. Я ведь и сам сижу!
        Хохоча над своей сомнительной остротой, банкир галантно подал Ларисе упаковку с оставшимися салфетками.
        Лариса проигнорировала его жест и медленно опустилась на стул. Раз она пришла сюда, то не имеет права уходить, не узнав правды. Ведь она мечтала когда-то о пакте с дьяволом. И вот он — пусть и не сам, пусть только в обличье одного из своих подмастерьев — развалился напротив нее.
        Только хвоста и копыт не хватает. Лариса ощутила непреодолимое желание заглянуть под стол, чтобы убедиться — а нет ли у Люблянского в самом деле этих непременных атрибутов повелителя ночной тьмы?
        — Прекрасно, Лариса, ведь в ногах правды нет,  — заметил, обретая свою прежнюю уверенность, Люблянский.  — Как, впрочем, и в других частях тела…
        Он снова оглушительно расхохотался, а потом постучал себя по голове.
        — И не будьте пошлячкой, Лариса. Я ведь знаю, о чем вы сейчас подумали. Я же имел в виду исключительно мозг. Знаете, почему, несмотря на заказ одного крайне влиятельного противника, мне так и не смогли впаять «двушечку», «семерочку» или сразу «десяточку»? Потому что документов-то практически не существует! А те, что есть, ни в чем меня не уличают. Ибо все то, что представляет для меня опасность, у меня здесь!
        Он снова постучал себя по голове.
        — Да, да, все эти бесконечные вереницы цифр, дат, названий кредитных заведений и номеров счетов. Память у меня феноменальная. И, поверьте мне, не только на числа или даты…
        Лариса ему поверила. Люблянский усмехнулся и, вперив в нее взор, произнес:
        — Да, я многое помню. Очень многое. Практически каждый момент, каждый вздох, каждый крик…
        Лариса окаменела, понимая, что банкир ведет речь о криках истязаемых жертв.
        — Ну, я имею в виду все свои эротические приключения, причем, заметьте, с упомянутыми красотками с силиконовыми прелестями. С ними и только с ними — ваши мерзкие инсинуации вы можете оставить при себе. Вздох экстаза, крики страсти…
        Он явно издевался над ней — и оборачивал все в свою пользу на тот случай, если, вопреки всем заверениям, их беседа в комнате для свиданий все же прослушивалась и записывалась. Ибо это был обычный треп поверженного мачо о своих сексуальных подвигах.
        А отнюдь не исповедь серийного убийцы-педофила о том, как он наслаждался мучениями мальчиков.
        — Я бесконечно рада за вас,  — произнесла Лариса. И вдруг поняла, что допустила большую ошибку. Своим появлением она помогла Люблянскому вновь пережить все те ужасные воспоминания, которые отпечатались в его извращенном мозгу.
        Да, вероятно, он мог рассказать, где покоятся останки Тимки, но ведь тем самым он признал бы свое отношение к его убийству. А в то, что банкир пойдет на это, Лариса не верила ни секунды.
        Но ассистировать при сеансе мнемотической мастурбации, которой предавался сейчас сидевший напротив нее Люблянский, она явно не намеревалась.
        Лариса поднялась со стула, чем, кажется, напугала банкира. Она приняла решение — и вдруг почувствовала, что на душе стало легко, как никогда за последние девять лет.
        Да, Тимыч мертв, убит этой мразью. Она бы могла позаботиться о том, чтобы Люблянский не дожил до суда, а скончался в тюрьме. Но зачем марать руки об эту мерзоту. Ведь сына это все равно не вернет.
        Она позаботится о том, чтобы Люблянский больше не нанес вреда ни единому ребенку. И немедленно передаст в Следственный комитет обнаруженные улики. И приложит усилия, чтобы дело не спустили на тормозах и чтобы Люблянский дополнительно к сроку за финансовые махинации получил пожизненное заключение за причастность к серийным убийствам детей.
        И пусть она никогда не сможет похоронить сына, пусть его кости гниют и далее где-то в лесополосе, на дне вонючего канала или в подвале заброшенного дома.
        Тимка — это часть ее самой. И он вечно будет жить в ее сердце. Пока она сама жива.
        — Эй, Лариса, куда же вы?  — донесся до нее встревоженный голос банкира.  — Ведь самое интересное только начинается!
        Подойдя к двери, она, не оборачиваясь, процедила:
        — Да, для вас. Вы убили моего сына, как и множество других детей. По крайней мере, четырнадцать. Вместе с вашим гуру Геннадием Диксоном. А после его кончины наверняка еще множество других. Только вы стали умнее, действовали не так явно. Может, убивали за границей. Ваши деньги давали вам возможность не быть пойманным. Но теперь это закончилось. Причем навсегда, Илья Андреевич. Прямо отсюда я заеду домой, возьму те вещи, которые были обнаружены в вашей секретной комнате, что может подтвердить ряд свидетелей, а оттуда отправлюсь в Следственный комитет. Вы заживо сгниете в тюрьме. И это меня очень радует.
        Лариса забарабанила в дверь, закричала:
        — Откройте! Я хочу немедленно выйти отсюда!
        Раздалось лязганье замка. Появился человек в форме. Лариса, все еще не глядя на Люблянского, сказала, что свидание окончено. И заметила встревоженную физиономию адвоката Светлого.
        — Уходите по-английски, не прощаясь?  — долетел до нее насмешливый голос банкира.  — Нехорошо, ой как нехорошо, Лариса!
        И почему он не пытается переубедить ее, почему его тон такой… Такой наглый? Как будто… как будто Люблянский уверен, что она не осуществит того, чем ему пригрозила. Конечно, осуществит!
        Нет, она не будет оборачиваться. Потому что это бы означало, что она снова попалась на его уловку и в очередной раз начинает играть по его правилам. А время Ильи Люблянского истекло.
        — Прощайте!  — весело гаркнул банкир в спину уходящей в коридор Ларисе.  — Жаль, что вы не остались и не соизволили дослушать самое интересное.
        Она на мгновение замерла. А потом двинулась вперед. Все было сказано. И решение было принято.
        — Лариса, а сколько бы вы дали, чтобы увидеть сына? Живым. Что, если девять лет назад он вовсе и не умер?..
        День спустя
        Лариса вдруг поняла, что вопрос обращен к ней. А она его и не услышала. Точнее, она не слышала ничего из того, что обсуждалось в течение последнего получаса на важном заседании с подключением по особому, закрытому, каналу шефа, пребывавшего в данный момент за границей.
        — Так, какой квартальный прогноз по прибыли?  — произнес нетерпеливо шеф, смотрящий на нее и всех присутствующих с большого плазменного экрана, укрепленного на белоснежной стене.  — Лариса, я жду!
        Она заметила, что на нее устремлены взгляды всех присутствовавших на заседании. И, что самое ужасное, только она располагала последними данными.
        И шеф ждал.
        — Прогноз отличный, Лев Юрьевич,  — произнесла она, пытаясь прокрутить в голове все, что ей было известно по поводу четырех сделок, о которых шла речь на заседании. Раньше бы такого с ней не произошло…
        Раньше, в другой жизни.
        До того как Люблянский задал ей этот ужасный вопрос.
        …Вопрос, заставивший ее изменить казавшееся незыблемым только что принятое решение и вернуться в комнату для свиданий — благо у них оставалось еще десять минут.
        Десять минут, в течение которых Люблянский излагал свои требования.
        — Лариса, не кричите! Мы не на одесском Привозе. И не на рынке в Лужниках. Вы требуете доказательств и гарантий. Увы, это как в настоящем, мужском, бизнесе — от риска краха вашей стратегии у вас стопроцентной страховки нет. Но вам, женщине, этого, возможно, не понять.
        Он не скрывал своего торжества. Лариса снова сидела на стуле, сгорбившись и ловя каждое его слово.
        Она уверяла себя, что это всего лишь отчаянная попытка трусливого ничтожества спасти свою шкуру — и сделать так, чтобы она не обращалась в Следственный комитет с обнаруженными уликами..
        И, конечно, новый раунд того, что она окрестила для себя мнемотической мастурбацией. «Помощник сатаны» получал удовлетворение — вполне возможно, не только моральное, но и в самом деле сексуальное,  — вновь и вновь смакуя детали убийства ее сына Тимки и заставляя ее надеяться на чудо.
        — Почему я должна вам верить?  — спросила она, подняв глаза на Люблянского и выдержав взгляд его выпуклых глаз.
        — Потому что вы мать,  — усмехнулся он.  — Потому что человеку свойственно жить надеждой. И, несмотря на весь свой напускной прагматизм, верить в чудо. В воскрешение распятого сына Бога, рожденного девственницей от Святого Духа. Или в то, что любимый ребенок, считающийся жертвой преступления, на самом деле жив. Пока жив, надеюсь, уж простите за банальность, Лариса!
        Лариса попыталась рассуждать логически. Нет, этому человеку, точнее, даже не человеку, а исчадию ада, верить нельзя. Он — сын ехидны и король лжи. «Подмастерье сатаны».
        Тимка не мог выжить, просто не мог! Ведь все предыдущие жертвы были убиты. Но ведь Тимка был последней из жертв Диксона. А потом сам Диксон умер, и на смену ему пришел Люблянский, который, вероятно, имел другие представления о том, что должно происходить с жертвами.
        И не стоит сбрасывать со счетов то, что Тимку искали. Шерстили институт, в котором преподавал Диксон. И Люблянский, опасаясь, что так могут выйти и на него, или немедленно ликвидировал Тимку, который удерживался где-то в тайном месте, или отпустил его…
        Невероятно, невероятно, невероятно… Если бы Тимка оказался на свободе, он бы — смышленый мальчик,  — несмотря на весь стресс и шок, обратился в полицию, к прохожим, к кому угодно…
        К кому угодно… А ведь он мог, доверившись непонятным людям, оказаться в плену других садистов.
        Или… И при этой мысли Лариса едва не расплакалась прямо в присутствии Люблянского — или тот отдал ее сына кому-то из своих «единомышленников». Ведь если у Диксона был один подмастерье, то почему бы не быть второму — или даже целому сонму приспешников?
        При мысли, что Тимка оказался в руках подобных личностей, Лариса вдруг подумала, что, возможно, было бы все же лучше, чтобы сын умер.
        Нет, таких мыслей она не могла допускать. Не имела права. Какая же она после этого мать?
        Но если так, то что же пришлось ее кровиночке пережить за девять лет мучений? Нет, если уж исходить из концепции чуда, не пришлось ему ничего переживать! Он не обязательно попал к монстрам, ведь есть и добрые или — в отличие от монстров — хотя бы нормальные люди!
        Которым он стал любимым сыном. Или внуком. Или, или, или…
        Только почему Тимка тогда не объявился? Впрочем, он мог потерять память… И до сих пор не вспомнить, кем был раньше, и жить новой, счастливой жизнью, в которой нет места ей, его матери, но и моменту похищения и истязаниям со стороны Диксона и Люблянского.
        Это был бы идеальный вариант.
        Или он мог стать инвалидом… Например, его сбила машина, когда он убежал из расположенного в лесу бункера, где убийцы содержали похищенных детей. И оказался прикованным к инвалидной коляске или даже к медицинским приборам…
        Это была бы далеко не идеальная, но все равно чудная — от «чудо» — вероятность развития событий.
        Наконец, он мог оказаться в другой стране — или в глухом уголке России, там, откуда он не мог подать весточку.
        Это была бы трагическая перспектива, но все же бесконечно более желанная, чем гибель Тимки девять лет назад.
        Или… Или… Или…
        — И не говорите мне, что вы не надеетесь!  — усмехнулся Люблянский.  — Вы мне не доверяете, что правильно, вы думаете, я пытаюсь вас надуть, что ошибочно. Но мне нет необходимости лгать вам. А если даже есть, то какая вам разница? Ведь это так заманчиво — обрести сына. Причем не мертвого, а живого!
        Он походил на змия-искусителя и был одновременно омерзителен и притягателен.
        — Тогда скажите, как мне его найти!  — выпалила Лариса.
        Люблянский пожал плечами:
        — Вы думаете о себе, но кто же подумает обо мне, Лариса? Да, мне есть что рассказать вам, но вы ведь сами виноваты, что наше время почти истекло. Осталась пара минут, а их не хватит, чтобы рассказать все, что вас интересует.
        Он был прав — час пролетел незаметно и свидание должно было вот-вот завершиться.
        — Я приду к вам завтра…  — начала Лариса, но банкир перебил ее:
        — Да, не сомневаюсь, что вы в состоянии пробить второе свидание. Но отчего вы решили, что мне нравится вести с вами беседу здесь?
        — А где же еще?  — спросила Лариса, не понимая, к чему он клонит.
        Люблянский опять усмехнулся:
        — Ну, например, в некогда принадлежавшем мне ресторане «Луи-Филипп».
        Конечно, ведь эксцентричный банкир мнил себя великим ресторатором! И в самом деле имел заведение в самом центре столицы. Правда, закрывшееся после его ареста.
        — Вы же знаете, что ресторан закрыт. И что его скоро пустят с молотка в уплату ваших миллиардных долгов. И вообще, вы находитесь под следствием! О каком визите в ресторан может идти речь!
        Послышалось лязганье открываемого замка. Время закончилось.
        Люблянский поднялся и произнес:
        — Не путайте одно с другим, Лариса. То, что ресторан закрыт, не мешает посетить его и насладиться эксклюзивным ужином — при свечах, суши и шампанском. И в компании прелестной дамы. Такой, как вы. Если вы не в курсе, у меня второго декабря день рождения. Как-никак сорок пять. Повод весомый. Так что организуйте мне незабываемый ужин в «Луи-Филиппе». Скажем, в десять вечера.
        Появились люди в форме. Лариса ошеломленно смотрела, как они надевают на банкира наручники. Один из них, увидев пятна крови, поинтересовался, что произошло.
        — Дамочка жуть какая пылкая,  — усмехнулся Люблянский,  — и такая страстная!
        Лариса вышла из комнаты, наблюдая за тем, как его уводят. А он громко произнес:
        — Вот такой я хочу себе подарок на день рождения! Выполните — и я вам тоже сделаю подарок, такой, что закачаетесь. И помните о Тимыче, Лариса…
        Он даже был в курсе, какое у сына было прозвище. Банкир Люблянский в самом деле обладал феноменальной памятью. И был кладезем невероятной информации.
        Например, о том, что ее сын Тимыч все еще жив…
        — Лариса, ты что, заснула?  — привел ее в чувство голос шефа, который — с модной бородой, лысиной и очками в замысловатой оправе — взирал на нее с плазменного экрана.
        Лариса налила себе воды, стараясь выиграть время и надеясь, что соберется с мыслями и вспомнит хоть какие-то прогнозы относительно четырех сделок, о которых шла речь на совещании.
        Но не вспомнила.
        Внезапно раздался низкий голос, начавший бойко сыпать цифрами и перечислять плюсы и минусы всех четырех сделок.
        Лариса увидела молодого темноволосого смазливого типа, аналитика, который работал в головном офисе холдинга от силы три месяца. Она даже не помнила, как его зовут. Виталик? Или, может быть, Валерик?
        В голову лезли только глупые фразочки, которыми обменивались молодые сотрудницы в туалете, сплетничая о том, какой этот самый Виталик (или Валерик) очаровашка и наверняка в постели о-го-го. Впрочем, заметив появившуюся грозную начальницу, они тушевались и немедленно замолкали, но с тех пор Лариса отчего-то невзлюбила этого слащавого типа, решив, что зря девицы по нему сохнут: судя по его утянутому костюмчику и узенькому клетчатому дизайнерскому галстучку, он отдает предпочтение таким же, как он сам, самоуверенным и напомаженным недомужчинкам из разряда офисного планктона.
        Лариса собиралась было прервать наглеца, который явно хотел выслужиться перед начальством, однако, прислушавшись, поняла, что этот самый Виталик (или Валерик) говорит по делу. Постепенно, с каждым его словом, в памяти Ларисы всплывали факты, которые желал узнать от нее шеф.
        Шеф, внимательно слушавший бойко стрекочущего Виталика (или Валерика).
        Собравшись с мыслями, Лариса воспользовалась короткой паузой, которую сделал этот тип, чтобы свериться с документами, и произнесла:
        — Благодарю вас…
        Она тоже сделала паузу, весьма неловкую, потому что так и не вспомнила, как на самом деле зовут этого офисного щеголя-всезнайку.
        Давая ему понять, что перенимает эстафету, Лариса принялась за анализ, который было сделать весьма просто на основе перечисленных Виталиком (или Валериком) фактов.
        Однако шеф, не дав сказать ей и пары фраз, нетерпеливо заявил:
        — Лариса, я хочу, чтобы продолжил Валерий.
        Все-таки Валерик… До этого шеф никогда не затыкал ей рот, причем столь демонстративно, во время заседания, на виду у подчиненных. Чувствуя, что ее неприязнь к Валерику стократно усилилась, Лариса с каменным лицом произнесла, обращаясь к молодому человеку, который все еще копошился в бумагах.
        — Вы же слышали, Валерий! Продолжайте!
        Вроде бы сказано было тихо и любезным тоном, однако Лариса ощутила, как прочие подчиненные испуганно дернулись. Потому что в этой фразе содержался, вне всякого сомнения, вызов.
        Валерик все еще перебирал бумаги, и тогда Лариса, обведя взором прочих собравшихся, поинтересовалась:
        — Быть может, кто-то хочет также выступить с отдельным словом? Перечислить цифры, порадовать нас емким анализом?
        Все уткнулись в полированную поверхность стола, а Лариса не без торжества посмотрела на Валерика, который, никак не реагируя на ее слова, судорожно перекладывал лист за листом.
        И что она так взъелась на него? Он что, угрожает ее позициям в холдинге? Ничуть! Таких Валериков пруд пруди, а она одна. И шеф об этом знает.
        А даже если бы и угрожал… Разве об этом ей сейчас надо думать, разве этим забивать голову? Ведь не исключено, что Тимыч жив!
        Наверное, поэтому она так чутко реагировала на происходящее. Ведь в мыслях она все равно была далеко, и более всего ей хотелось подняться и уйти с этого совещания. Пусть у шефа будет новый любимец, этот манерный офисный хомячок в модном в прошлом сезоне костюмчике за триста двадцать долларов, купленном со скидкой на распродаже в бутике.
        Ей все равно!
        Пожалуй, она бы даже была признательна Валерику, если бы он сейчас взял на себя хлопоты с этими идиотскими сделками. Конечно, с точки зрения шефа, никакие они не идиотские. А способные принести миллионную прибыль. Или грозить многомиллионными убытками.
        И пусть Валерик этим занимается. Ибо для нее существует теперь только одно — вероятность, что Тимыч, ее Тимыч, которого она оплакивала девять лет, жив.
        — Вы заснули?  — произнесла Лариса любезным тоном, от которого, как она знала, у подчиненных мурашки бегут по коже.  — Не подать ли вам кофе?
        — Ага, нашел!  — воскликнул Валерик и, положив перед собой нужную бумажку, начал перечислять требуемые шефу данные. А потом, словно спохватившись, виновато посмотрел в сторону Ларисы и произнес, лихо изогнув тонкую, явно выщипанную, бровь:  — Извините, Лариса Игоревна, кофе я не пью. Только зеленый чай. Полезно для активизации мозга. Но так как у нас на заседаниях его не подают, ограничусь водой. Пожалуйста, без газа.
        Он что, в самом деле думает, что она бросится наливать ему воды в бокал? Раньше бы Лариса стерла в порошок офисного хомячка, возомнившего себя леопардом. Но теперь только хмыкнула и, заметив ехидные взгляды, которые подчиненные исподтишка бросали на нее, поднялась, взяла бутылку минеральной воды, энергично откупорила ее, наполнила бокал и поставила рядом с Виталиком.
        — Увы, с газом. Полезно для активизации кишечника,  — заметила она, чем вызвала подобострастные смешки подчиненных.
        Виталик, прервавшись, взял бокал, отпил и произнес:
        — Благодарю вас, Лариса Игоревна. Мне продолжать?
        Вопрос был обращен явно не к ней, а к шефу. А шеф, то ли не замечая, то ли не желая замечать комичности ситуации, вдруг произнес:
        — А ведь это мысль, Лариса!
        — Вы считаете, что следует согласиться на их условия?  — с сомнением произнесла она. Именно это советовал шефу Виталик. Нет, Валерик.
        — Да нет же, я о зеленом чае на совещаниях!  — ответил шеф.  — Прав ты, Валерий, прав! Я ведь был в Осло, встречался там с далай-ламой, так вот он только зеленый чай и пьет! И какая продуктивность и выносливость в его возрасте!
        Лариса взглянула на Валерика, который старательно избегал смотреть в ее сторону. Вот ведь кукушонок! Едва очутился в их холдинге, как решил спихнуть ее с трона!
        И она подумала о том, что тогда, девять лет назад, когда ей было примерно столько же лет, сколько сейчас Валерику (хотя он наверняка еще моложе), она так же — без сантиментов — ушла с головой в работу и продвигалась по служебной лестнице. По мнению многих, очень уж быстро и явно не без протекции со стороны начальства, с которым она, по всеобщему мнению, состояла в интимных отношениях.
        В интимных отношениях с шефом, человеком семейным и многодетным, Валерик явно не состоял. Хотя, быть может, приглянулся манерному начальнику юридического отдела. Кто их там разберет.
        Но она-то делала карьеру, чтобы заглушить боль и забыть, что ее сын стал жертвой маньяка. А у Валерика детей не было и явно не предвиделось, и карьеру он делал, чтобы удовлетворить свое непомерное тщеславие и завышенные амбиции.
        Поэтому после того, как совещание закончилось и шеф отключился, Лариса, наблюдая за тем, как сотрудники один за другим собирают свои папки и выходят из зала, произнесла сакраментальное:
        — А вас, Валерий, я попрошу остаться.
        Несмотря на то что молодой карьерист старался делать вид, будто ему все равно, и вежливо ей улыбался, Лариса видела, как покраснели у него уши и как бьется на шее тонкая жилка.
        Конечно, боится. Поскольку понял, что прилюдно объявил Снежной Королеве войну. Но о последствиях надо было думать раньше.
        — Вы молодец, Валерий,  — произнесла Лариса, и тип расплылся в смущенной улыбке.  — Ваши предложения, как видите, пришлись нашему шефу по душе. У вас ведь планов громадье?
        Валерик отделался общими фразами, а она подумала, что глупо ожидать от него признания, что он желает занять ее место. Нет уж, мальчик, твое место не на троне, а максимум в постели начальника юридического отдела.
        Но вещи он говорил дельные. Даже очень дельные. Что уж там, котелок у этого честолюбца варил отлично.
        Это, конечно, будет означать отход от их стратегии и войдет в противоречие с ее планами, которые были одобрены шефом еще до его поездки.
        Но почему бы не попробовать сменить эту самую стратегию?
        — Так оформите все это в виде меморандума!  — произнесла Лариса, и Валерик буквально расцвел. Задыхаясь, он произнес:
        — Что, на имя Льва Юрьевича?
        — Да, прямо на имя Льва Юрьевича,  — кивнула Лариса.  — Только вы же знакомы с иерархией. Прежде чем подать наверх, дайте мне на одобрение.
        Валерик, воодушевленный ее словами, принялся вдруг извиняться за свое поведение во время заседания. Так и есть, он намеренно решил ее подразнить. А теперь, размякнув и расслабившись, решил, что подаст шефу умный меморандум — и тотчас взлетит под небеса.
        Икар так тоже думал и даже взлетел. Похоже, Валерику надо было посмотреть в «Википедии», чем этот полет к солнцу для молодого честолюбца в итоге закончился.
        В том, что он настрочит умный меморандум, Лариса не сомневалась. И что шеф заинтересуется новой стратегией — тоже. Но вот предложение поступит не от Валерика, от нее самой.
        Потому что именно она презентует шефу идеи из меморандума этого выскочки.
        Се ля ви, Виталик. С волками жить — по-волчьи выть. Не надо было переходить ей дорогу, да еще столь демонстративно. Тут даже начальник юридического отдела не поможет.
        Интриги Лариса не любила, но была готова к их осуществлению. Потому что не первый и явно не последний раз кто-то пытался на ее горбе въехать в рай. И каждый раз убеждался, что выбрал неправильное транспортное средство.
        Виталика ей было даже отчасти жаль. Он ведь был чей-то сын, возможно, брат, наверняка любовник. И против него она ничего не имела. Но бизнес есть бизнес. Ничего личного — только деньги и карьера.
        Внезапно Лариса подумала, что готова отказаться и от того, и от другого, если… Если то, что сообщил ей Люблянский, окажется правдой. Ведь если Тимыч жив…
        Она задохнулась от этой мысли, и Валерик встревоженно произнес:
        — Лариса Игоревна, вам плохо?
        Нет, ей было хорошо, очень хорошо. Ведь если Тимыч действительно жив… И не важно, что ему пришлось пережить, она наймет лучших врачей, самых дорогих специалистов. Они его вылечат, поставят на ноги, заставят забыть все, что с ним произошло.
        Но обретет ли она тем самым сына, которого потеряла девять лет назад?
        — Думаю, что на следующей неделе…  — донесся до нее голос Валерика, но Лариса перебила его:
        — Меморандум нужен к четвергу. Справитесь?
        Разговор имел место под вечер вторника. Валерик сглотнул, а потом принял вызов:
        — Да, конечно. В каком формате — как презентацию?
        — Ограничьтесь тестовым файлом. И не больше пяти страниц, шеф все равно ничего длиннее не читает. Не больше трех диаграмм. Я в вас верю!
        Валерик поклялся ей, что все будет в полном порядке, и удалился. Лариса и не сомневалась, что этот юный карьерист сделает все как надо.
        Только вот плодами воспользоваться не сможет.
        Нет, она не была стервой, крадущей чужие идеи. Но юный хищник, который со временем станет хищником матерым, их холдингу не нужен. Он просто опасен, очень опасен.
        Пытаясь обойти ее, он в итоге совершил предательство. Не беда. Ей тоже доводилось обходить начальство. Однако не таким примитивным образом. Ведь, предав единожды, Валерик предаст и снова. И, заняв место поближе к шефу, нанесет в итоге урон их холдингу.
        Ведь, кто знает, Валерик может оказаться шпионом конкурентов.
        Значит, пока не поздно, хищнику надо выдернуть клыки и обрезать когти. А лучше всего посадить его на цепь.
        Но не Валерик занимал мысли Ларисы. Подойдя к большому окну и глядя на стремительно темнеющий мегаполис, она стала перебирать в голове, к кому могла обратиться, чтобы устроить то, чего так желал банкир Люблянский.
        Он ведь хотел отпраздновать день рождения в своем бывшем ресторане «Луи-Филипп». Лариса побывала возле импозантного здания на Цветном бульваре. Некогда жизнь там била ключом, работал известный за рубежом шеф-повар, получавший сумасшедшую даже для российской столицы зарплату. Лариса сама посещала несколько раз это заведение, хотя оно ей не особо нравилось — меню было безупречным и даже более того, но уже тогда она испытывала непонятную антипатию к владельцу ресторана Илье Люблянскому.
        Теперь же заведение было закрыто, и она уже говорила с временным управляющим имуществом финансовой империи Люблянского. Тот надеялся выручить за ресторан круглую сумму, ожидая аукциона в конце декабря. Услышав, чего она от него хочет, управляющий тотчас отказался.
        Но затем перезвонил и поинтересовался, во сколько она оценивает возможность устроить эксклюзивный ужин в «Луи-Филиппе».
        Сумма, которую назвала Лариса, была и без того велика, но управляющий запросил в два раза больше. Сошлись в итоге на середине.
        Конечно, она не сообщила ему, что отужинать в ресторане намеревался его бывший владелец, сидящий в СИЗО. Потому что Лариса представить себе не могла, как Люблянского оттуда извлечь, хотя бы на короткое время.
        Поэтому она задействовала все имеющиеся у нее связи в силовых структурах. Завибрировал смартфон, и Лариса увидела, что звонит один из силовиков.
        — Увы, ничем помочь не могу,  — произнес он,  — и советую вам забыть об этой идее как о страшном сне. Зачем вам это?
        Действительно, зачем? Лариса не намеревалась посвящать его в истинную подоплеку намечавшегося ужина.
        — Предположим, я его невеста. Удовлетворены?  — холодно ответила она.
        Собеседник кашлянул и заметил, что как-то с трудом в это верится. А потом снова отказал.
        — Но я знаю, кто может вам помочь… Конечно, я не гарантирую, но если попытаться… Причем советую вам не звонить, а обратиться к посреднику, свату этого человека. Но его лучше по пустякам телефонными звонками не беспокоить. У него, кажется, даже мобильного нет. Однако он большой любитель оперы. Точнее, Верди. Раньше все по заграницам мотался, но теперь из-за санкций невыездным стал. Но сейчас, насколько мне известно, в Мариинке дают нового «Риголетто». Премьера, кажется. При этом до официальной премьеры пройдет закрытая только для очень важных лиц. Ну, вы сами понимаете, очень важных. И он непременно будет там. Так что, если можете, просочитесь туда, на закрытую премьеру, и изложите свою просьбу. Только лучше не в антракте, он ужасно не любит, когда его переполненную эмоциями душу травмируют всякими пустяками, а после оперы. Правда, он потом наверняка сразу на аэродром, а оттуда в Москву, но вам надо исхитриться и переброситься с ним парой слов…
        — Так когда закрытая премьера?  — произнесла Лариса и получила ответ:
        — Двадцать второго… Ну, то есть послезавтра!
        — Двадцать второе — это завтра!  — возразила она.  — Вы в дате не ошиблись?
        — Нет, нет, двадцать второго! Ах, в самом деле, уже завтра! Правда, на закрытую премьеру попасть постороннему невозможно… Билеты-то на нее в кассе не продаются. И официально никакой закрытой премьеры вообще не проводится. Так что желаю удачи!
        Он был прав — на закрытую премьеру постороннему было попасть невозможно. Точнее, почти. Но недаром у Ларисы имелась разветвленная сеть друзей, знакомых и приятелей.
        В итоге утром, в половину шестого, после бессонной ночи, в течение которой она пыталась организовать себе приглашение в Мариинку, завибрировал смартфон. На связи оказался один из ее знакомых, как всегда, бодрый, как всегда, уже вставший, пробежавший пять километров и проплывший десять бассейнов.
        — Да, Лорочка, было непросто, очень непросто! Но ты же обещала поделиться инсайдерской информацией касательно той самой сделки с Китаем. Так что баш на баш. Ты внесена в списки!
        — А приглашение?  — спросила она, на что жизнерадостный, встававший в четыре утра знакомый произнес:
        — Лорочка, какие такие приглашения? Это же не вечеринка в ночном клубе или фуршет у денежного мешка! Туда приглашают лично. Все имена и лица известны заранее. А если нет, то охрана их пробивает вплоть до отпечатков пальцев и анализа ДНК. Так что езжай, расслабься, получи удовольствие!
        Легко сказать — получи удовольствие. Ларисе пришлось удовлетвориться заверениями, что она внесена в таинственный список. А что, если нет? Или кто-то что-то напутал? Выход был один — отправиться в Питер и попытать счастья.
        Она собрала крайне скудную информацию об этом крайне важном человеке, свате еще гораздо более влиятельного, и сентиментальном любителе опер Верди. То, о чем она просила, стоило денег — или секретной информации. Ну, или услуг особого рода.
        Но денег у этого важного человека, свата еще гораздо более важного человека, было столько, сколько она и вообразить себе не могла. Секретной информацией, интересной этому типу, она не обладала — он сам обладал секретной информацией о ком хочешь.
        Ну а услуги особого рода… Лариса знала, что в свои тридцать девять была в отличной физической форме и выглядела молодо, о чем ей то и дело сообщали деловые партнеры и знакомые. Однако не могла же она на полном серьезе тягаться с молодыми красавицами, которых у этого важного человека, согласно очень осторожным слухам, имелся целый гарем!
        Не могла. И, конечно, не хотела. Но ради Тимыча пошла бы, разумеется, и не на такое. Однако даже если бы ей удалось проникнуть в ложу, в которой расположится в Мариинке важный гость, или в его бронированное авто, или в его скоростной самолет, сбросить перед ним все одежды и предложить себя, то вряд ли он был бы в восторге и с диким урчанием на нее бросился.
        Так как же она могла заставить выполнить свою просьбу? Скромную просьбу, заключающуюся в том, чтобы находящийся под следствием банкир Люблянский в день своего сорок пятого дня рождения получил возможность покинуть СИЗО и — под охраной, конечно же,  — посетить ресторан «Луи-Филипп»?
        Несмотря на то что шеф был все еще за границей, Лариса сказалась на работе больной. Ей требовалось время — а его катастрофически не хватало.
        И наживка для очень важного человека.
        Поэтому опять пришлось позвонить массе людей, а также отдать своим подчиненным срочное задание найти в Интернете все, что имело отношение к Верди.
        Закрытая премьера «Риголетто» была намечена на восемь вечера. А часы показывали уже половину второго. Лариса начинала нервничать. Похоже, требовалось найти какую-то иную возможность. Устроить Люблянскому, что ли, побег? Она стала серьезно размышлять над этой возможностью.
        Вдруг раздался телефонный звонок. На связи был Валерик, которого она, конечно же, не узнала — она о нем и не думала со времени их последнего разговора.
        — Лариса Игоревна, два момента. Во-первых, меморандум, как вы и хотели, готов. Я послал вам его на электронную почту…
        Окажись этот офисный сибарит перед ней, Лариса надавала бы ему по ушам — причем отнюдь не в переносном смысле.
        — Отлично!  — холодно сказала она, намереваясь отключиться, но Валерик произнес:
        — А, во-вторых, ваше задание по Верди… Я краем уха услышал и решил вам помочь…
        Ей помочь! Вот ведь наглец! Это она ему поможет — завершить карьеру в их холдинге до конца месяца!
        — Вас, как я понимаю, интересует какой-то артефакт? Причем имеющий коллекционное значение и связанный с Верди?
        — Ну?  — спросила нетерпеливо Лариса, и собеседник томно выдохнул ей в ухо:
        — Думается, я нашел, что вам нужно. Вдова академика Сверчкова… Вы ведь в курсе, что он был без ума от Верди, а его то ли дядя, то ли дед лично знал композитора и провел много лет в Италии, чтобы быть ближе к своему кумиру, с которым был на короткой ноге?
        Академик Сверчков? Лариса наморщила лоб.
        — Это тот, который был генетиком? Или другой?
        — Да, он,  — с готовностью подтвердил Валерик.
        — Но ведь его еще при Сталине расстреляли!  — вздохнула Лариса.  — И если у него осталась вдова… То сколько же ей лет? Сто пять, что ли?
        Валерик любезно возразил:
        — Не расстреляли, а всего лишь сгноили в тюрьме. Что для советской генетики, конечно же, в любом случае было ужасно. Это относительно вашего первого вопроса. А что касается второго… Жена академика, третья по счету, была лет на сорок моложе его. Но вы правы, сейчас она уже далеко не молода. Ей, правда, не сто пять, а всего лишь девяносто шесть, но она в полном здравии и нуждается в деньгах на содержание любимых попугаев, доставшихся от мужа, арестованного в 1949 году.
        — Попугаев?  — пробормотала совершенно сбитая с толку Лариса.  — Каких таких попугаев?
        — Разных. Например, южноамериканских ара. Или индонезийские лори. Или гвинейские жако. У вдовы их около двух десятков. И ей требуется новый вольер, а лучше всего отдельный домик, который можно было бы переделать под рай для попугаев.
        Лариса только и сумела выдавить:
        — Вы-то откуда знаете?
        Валерик тихо рассмеялся:
        — Я с Марианной Иосифовной уже говорил. Дело в том, что она была хорошей знакомой моей покойной бабушки, царство ей небесное. Точнее, бабушка у нее когда-то служила прислугой, а потом стала подругой и наперсницей. Так вот, услышав о том, что вам нужно что-то, связанное с Верди, я тотчас подумал о Марианне Иосифовне.
        Ай да офисный планктон! Похоже, она его недооценила. Лариса нетерпеливо произнесла:
        — И когда я смогу к ней подъехать?
        — Дело в том, что Марианна Иосифовна, как бы это сказать, в добром здравии, но не совсем трезво оценивает действительность. Нет, она не впала в детство и не свихнулась, однако еще тогда, после ареста мужа, решила существовать в своей собственной реальности. Она никого не принимает, только нескольких человек, которых знает уже давно. И скромно скажу, что я являюсь одним из них. Поэтому позволю себе предложить вам поехать к Марианне Иосифовне вдвоем. Она живет под Москвой…
        Старушка в самом деле оказалась с приветом, да еще с каким! Кажется, она все еще была уверена, что ей двадцать четыре и что ее обожаемый Люсик — академик Люсьен Сверчков — уехал в Москву на заседание президиума Академии наук. И, конечно, стоит год эдак 1947-й.
        Но попугаи были волшебные. На несколько минут Лариса, оказавшись в ветхой пристройке, где обитали разноцветные пернатые, забыла обо всех проблемах. А потом, посмотрев на часы, ужаснулась, что уже почти пять.
        А премьера начиналась в восемь! Причем не в Москве, а в Питере!
        Валерик был выше всех похвал. Наконец старушенция милостиво согласилась принять Ларису, а когда узнала, что та готова спонсировать ей строительство нового вольера для попугаев, прослезилась.
        И в благодарность вытащила на свет божий шкатулку, в которой лежали «драгоценности», которые она желала подарить своей спасительнице, точнее, спасительнице любимых птичек.
        Но от драгоценностей остались только оправы, камни давно исчезли — надо же было вдове на что-то жить последние без малого семьдесят лет! Валерик, мило улыбнувшись, сказал:
        — Тетечка Марианночка, Лорочка не посмеет лишить вас презентов уважаемого Люсьена Станиславовича. Эти драгоценности ваши и только ваши!
        Похоже, старушка на полном серьезе полагала, что шкатулка забита сказочными сокровищами, как и было когда-то, эдак полвека тому назад.
        — Но, быть может, вы позволите Лорочке выбрать один презент из коллекции у вас на чердаке?
        Лорочка… Похоже, Валерик считал, что ему все позволено, но не одергивать же его в присутствии полоумной старушенции!
        Марианна Иосифовна закивала, дала им позеленевший металлический ключ и позволила подняться по шаткой скрипучей лестнице на второй этаж дома, а оттуда — на чердак.
        Десять минут спустя Лариса, прижимая к груди завернутый в старые газеты (кажется, еще с портретом если не товарища Сталина, так уж точно Хрущева) подарок вдовы, опустилась на сиденье автомобиля.
        Валерик, выруливая на московскую трассу, самодовольно произнес:
        — Но уговор дороже денег. Ты спонсируешь тетечке Марианночке вольер для попугаев. Иначе…
        Он выразительно посмотрел на Ларису, а она холодно произнесла:
        — Не помню, чтобы мы переходили на «ты». Премного благодарна вам, Валерий, за вашу смекалку и неоценимую помощь. И, естественно, я не обману ожидания чудаковатой пожилой дамы, и уже на следующей неделе к ней подъедут из строительной фирмы по поводу нового вольера. Оплачу все работы, конечно, я.
        Валерик пытался поддержать беседу, но Лариса не поддавалась на его провокации. Да, он ей помог, но это не значило, что она переменила к нему свое отношение. Валерик пожелал отвезти ее домой, но Лариса не желала, чтобы он знал, где она живет.
        Как хорошо, что она прихватила с собой сумку со всем необходимым!
        — Нет, мне на Ленинградский вокзал. Потому что «Сапсан» уходит через двадцать минут. Успеете?
        Успел. Помогая ей добежать до поезда, который через минуту тронулся в путь до Северной столицы, Валерик случайно дотронулся до руки Ларисы и, кажется, даже смутился.
        Ну да, только не надо разыгрывать дешевый номер из разряда «Моя начальница стерва, но я все равно с ней трахаюсь». Вот чего-чего, а только романа с этим юным карьеристом ей еще не хватало. Похоже, он не только все моральные принципы, но и собственные сексуальные преференции был готов задвинуть куда подальше, если того требовало продвижение по служебной лестнице.
        На премьеру она, конечно, не успела. Зато смогла привести себя в туалете «Сапсана» в порядок и облачиться в вечернее платье.
        Когда она на такси прибыла к Мариинскому театру, шел третий акт. Лариса боялась, что ее не пропустят или что ее имени не обнаружится в списках, но ее пропустили. Подвергнув, конечно, предварительно проверке, однако то, что она прихватила у вдовы академика Сверчкова, нареканий не вызвало, хотя и привело к ненужным вопросам.
        — Это что такое?  — спросил подошедший тип, явно бывший у охранников за главного.
        — Подарок для Петра Павловича,  — ответила Лариса, и тип поперхнулся.
        Подарок общупали металлоискателями и пропустили через мобильный рентгеновский аппарат. Потом охранники стали совещаться, ведь это все равно можно использовать как оружие…
        — Все можно,  — согласилась Лариса.  — Но на вашем месте я бы не обращалась с этой вещью столь небрежно. Если вы ее разобьете, Петр Павлович вам открутит не только головы, но и кое-что другое!
        В итоге ее пропустили. Но Ларисе не повезло — в зал ей войти не разрешили. И не столько из-за вопросов безопасности, сколько по причине того, что Петр Павлович терпеть не мог, когда кто-то шмыгал туда-сюда и мешал ему наслаждаться шедевром гениального композитора.
        Пришлось ошиваться около декорированных блестящим до рези в глазах серебром столов с закуской и эксклюзивными винами, близ которых она заметила массу известных и знакомых лиц. Видимо, в отличие от Петра Павловича, они, оказавшись на закрытой премьере, более всего ценили не музыку и инсценировку, а то, что подавали вышколенные и бесшумно движущиеся официанты с выправкой и физиономиями курсантов военного училища.
        Наконец раздались громовые аплодисменты, и Лариса стала ждать, когда по лестнице из зала потечет именитая публика. Но вместо этого на лестнице выстроились люди в черном, а откуда-то сверху, видимо, из царской ложи, вышел раскрасневшийся от эмоций и лоснящийся от пролитых слез любитель Верди, тот самый очень влиятельный человек, звавшийся Петром Павловичем.
        Лариса попыталась приблизиться к нему, но ее решительно отсекли люди в черном. Она лишь издали видела главного гостя, которого сопровождал седой дирижер.
        — Ты, братец, гениально исполнил, просто гениально! Особенно когда Джильду кокнули, я аж расплакался…
        Петр Павлович прошествовал мимо нее, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто столпился около столов с яствами и глазел на него. Вот и все — джип, самолет, Москва. И она упустит человека, способного одним звонком выполнить то, что было так для нее важно. Возможно даже, одним щелчком пальцев…
        — Петр Павлович!  — воскликнула она, и прочие гости в испуге шарахнулись в стороны. Охрана же немедленно взяла ее в кольцо, оттесняя как можно дальше от сиятельного москвича, бывшего, впрочем, уроженцем Питера.
        Но гость, увлеченный беседой с седым дирижером, ее попросту не заметил. Наверняка его не так часто звали из толпы.
        — Петр Павлович!  — крикнула она что было мочи, и носитель этого имени встрепенулся и даже завертел головой. К сиятельному уху склонился один из сотрудников охраны и почтительно указал на лестницу, подле которой ждала кавалькада черных джипов.
        Ларису теснили куда-то вбок, люди в черном мрачной толпой надвигались на нее.
        — Петр Павлович!  — закричала она снова.  — У меня восковая посмертная маска великого Верди! А ваши орлы сейчас устроят мне допрос с пристрастием и наверняка сломают ее, полагая, что в ней спрятано взрывное наноустройство!
        И надо же, это возымело действие! Раздались поспешные шаги, кажется, послышалась пара бранных слов, адресованных в адрес начальника охраны, не исключено, что до Ларисы донеслись даже хлопки сановной ручки по упитанным личикам нерадивых и, что ужаснее, непонятливых холопов.
        Перед ней возник Петр Павлович — точно такой, как она знала его из телевизора, ибо раньше ей с ним сталкиваться не приходилось. Ведь они вращались в совершенно разных — нет, даже не кругах, планетарных системах.
        — Где, где?!  — воскликнул он, протягивая к Ларисе руки.  — Милая моя, покажите!
        Лариса показала то, что взяла с чердака вдовы академика Сверчкова.
        Петр Павлович ахнул, затем попытался достать из внутреннего кармана смокинга очки, уронил их на ковер, сразу три охранника бросились их подымать, сшиблись лбами, чуть не повалили на ковер самого обладателя очков и вызвали его праведный гнев, новую тираду бранных слов и очередные зуботычины.
        Водрузив на римский нос очки, Петр Павлович виновато улыбнулся:
        — Видите, милочка, с каким материалом мне приходится иметь дело! А вы говорите, сакральность и империя. Ах, ах, ах…
        Он минут пять, не меньше, рассматривал посмертную маску из некогда белого, а теперь отливающего янтарной желтизной воска, причем на протяжении этих минут в фойе, несмотря на присутствие нескольких десятков человек, царило гробовое молчание.
        Наконец Петр Павлович дрожащим голосом произнес:
        — Невероятно, просто невероятно! Помню, в Цюрихе лет шесть назад гипсовую маску выставляли на продажу, так нет, мало того, что у меня ее перехватил какой-то прыткий интернет-миллиардерчик, конечно же, заокеанский, так она потом еще и подделкой оказалась! А это…
        — Это подлинник,  — спокойно произнесла Лариса.  — Причем заметьте несколько волосков, прилипших к воску с внутренней стороны. Если провести сопоставительную генетическую экспертизу с привлечением потомков великого синьора Верди, то подлинность подтвердится стопроцентно!
        Петр Павлович, благоговейно держа в руке маску, произнес:
        — Господи, ведь недаром я в прошлом году на Афон ездил! Чудо, просто чудо! Она подлинная, я это просто чувствую!
        — Подлинная, подлинная,  — закачал сединами маэстро,  — я это тоже чувствую, дорогой…
        Кажется, головами закачали и охранники, а вместе с ними гости, выражая свое полное согласие с точкой зрения Петра Павловича.
        А тот весело посмотрел на Ларису:
        — Ах, и вы хотите… Продать мне ее?
        — Подарить. В знак моего преклонения перед великим Верди. Он бы наверняка пожелал, чтобы его посмертная маска оказалась в коллекции человека, который лучше, чем кто бы то ни было, понимает гениальность его музыки.
        Уточнять, кто же является этим человеком, Лариса не стала — все присутствующие и так поняли.
        Петр Павлович, еще более повеселев, сказал:
        — Ах, милая моя, мы ведь, кажется, незнакомы? Кстати, мне в Москву — вам случаем не по пути?
        — По пути,  — кивнула Лариса.  — И я не откажусь от скромного ужина…
        Петр Павлович расхохотался, потрепал ее по руке и сказал:
        — Ну, тогда вперед! Нас ждут сани и ковер-самолет. Точнее, всего лишь эти идиотские джипы и самолет с коврами. Кстати, меня зовут Петр Павлович, но для хороших друзей я Пьер. А как ваше имя, прелестная почитательница таланта великого Джузеппе?
        Они вместе спустились по лестнице к ожидавшим сановника джипам, а когда один из охранников, желая угодить, протянул руки, дабы подержать маску и Петр Павлович мог без проблем забраться в салон автомобиля, тот, прижав реликвию к себе, как военный трофей, забормотал:
        — Бог подаст! Вот, Лорочка, смотрите, и такие остолопы меня окружают! Мучение, да и только! Если бы не музыка маэстро Верди, я бы давно уже выпил чашу с цикутой…
        Ужин на борту самолета, вмиг домчавшего их до столицы, был короток, но фантастичен. Петр Павлович оказался галантным, как джентльмен старой закалки, и не совершал даже поползновений приставать к Ларисе, ведь она стала его музой. Под конец он дал ей свой телефон, известный лишь избранным, а когда речь зашла о том, чем он мог бы компенсировать необычайную душевную щедрость своей музы, она коротко и ясно сообщила ему свое желание.
        Петр Павлович посуровел, поставил на стол бокал с рубиновым фалернским и отчеканил:
        — Люблянский нарушил все писаные и неписаные правила. Обманул очень уважаемых людей. Подвел сына одного из них и выставил зятя другого в крайне дурацком свете. Дело даже не в деньгах, а в понятиях!
        Но, взглянув на лежащую на бархатной подушке посмертную маску, смягчился:
        — Впрочем, к нему на самом верху уже давно потеряли интерес. Ведь этот Люблянский — паяц, не более…
        Паяц и убийца детей…
        — Но все равно негоже его ублажать… Скажи, чем он тебе так дорог?
        Лариса честно призналась:
        — Всем, Пьер!
        Тот вздохнул, задумался, видно, о своем, и ответил:
        — Понимаю. Втюрилась в плохиша и страдаешь. Ты прямо как героиня оперы Верди! Как Тоска! Готова пожертвовать собой ради любимого подлеца.
        Петр Павлович явно полагал, что она является пассией Люблянского и думает о том, какой бы сюрприз устроить возлюбленному к дню рождения. А что бы сказал Пьер, узнай он истинную подноготную этого дела?
        — Ладно, Лорочка, ничего обещать не могу. Мне надо тут со своим сватом перетереть эту проблемку, в бане на госдаче. Вот он добро даст, тогда можно. А без этого… Если бы не Люблянский, а простая шушера, то проблемы вообще не было бы, но за этим типом нужен глаз да глаз! Кое-кто на него еще зуб имеет!
        Лариса шумно вздохнула, а Пьер сказал:
        — Ну, не переживай. Повторяю, обещать не могу, но шансы неплохие. Этот кое-кто не такая уж большая шишка. Скажу по секрету, он все равно скоро в заслуженную отставку уйдет. Только сам об этом пока не знает. Кстати, у меня твой телефончик есть? Нет? Так дай! Как только все выяснится, тебе перезвонят! А теперь давай выпьем за помин души великого маэстро Джузеппе!
        Они, конечно, выпили, а после приземления Петр Павлович, теперь известный Ларисе как Пьер, галантно предложил подвезти ее домой. Представив, что ее доставит кавалькада черных джипов, она тактично отказалась. Впрочем, Пьер и не настаивал, так как желал во что бы то ни стало отправиться в свою резиденцию, чтобы положить под стекло в собственном частном музее восковую посмертную маску итальянского композитора.
        Лариса чувствовала себя одновременно опустошенной и счастливой. Все вышло еще лучше, чем она задумывала. И Пьер — в этом она была уверена — умел быть благодарным людям, которых относил к категории важных.
        Ее он теперь к этой категории тоже относил.
        Подъехав к своему дому, Лариса вдруг заметила, что стоящая на обочине иномарка мигнула ей. Сердце убыстрило темп.
        Неужели…
        Однако вместо посланца Пьера она обнаружила Валерика, о котором в суматохе бесконечного дня успела позабыть. Ларисе даже стало неловко — не такой он уж и плохой. И чего она, собственно, взъелась на парня? Ведь если бы не его покойная бабка и ее дружба с вдовой академика Сверчкова, то…
        Думать об этом не хотелось.
        Только вот как он узнал, где она живет? И вообще, как долго он ее здесь караулит? Лариса посмотрела на часы. Господи, да ведь уже середина ночи — или для некоторых раннее утро.
        — Лариса Игоревна!  — произнес он, помахав ей рукой.  — Добрый вечер. Точнее, скорее доброе утречко! Как поездочка в Питер, как долгожданная премьера «Риголетто» для столпов общества?
        Тон у Валерика был хоть и ироничный, но не развязный. Такой, какой и следовало использовать в общении с начальницей в четыре утра (или еще ночи?) около ее дома.
        — Валерик, что вы тут делаете?  — спросила Лариса и поняла, что назвала молодого человека так, как именовала его исключительно в своих мыслях.
        Отреагировал ли он на это обращение, она видеть не могла: Валерик припарковал автомобиль за фонарем.
        — И вообще, как вы узнали, где я живу?  — продолжала она.
        — Нет ничего тайного, которое бы не стало рано или поздно явным,  — ответил он, подходя к ней.  — Это касается и вашего адреса, Лариса Игоревна. Уж извините великодушно, что устроил тут на вас засаду, однако ваш мобильный до сих пор выключен. А мне, конечно, хочется узнать, увенчалась ли успехом ваша вылазка в Северную Пальмиру.
        Звучало вроде бы складно. Но неужели он прождал ее несколько часов напролет, желая осведомиться о результате поездки?
        — Благодарю вас, все прошло отлично,  — сказала она.  — Восковая посмертная маска произвела необычайный фурор. Я ваша вечная должница, Валер…ий…
        Она произнесла его имя по слогам, боясь снова назвать собеседника не так, как требовали приличия.
        — Валерик мне тоже нравится,  — улыбнулся он,  — меня так еще никто не называл. Вы, Лариса Игоревна, первая. Кстати, разрешите заметить, что на вас лица нет от усталости, но вид в целом очень довольный.
        Лариса зевнула и подумала, что закон гостеприимства требовал бы пригласить Валерика домой на чашку чая или кофе. Но ведь не в четыре часа утра! Хотя почему бы и нет?
        — Ну, тогда желаю вам спокойной ночи… Точнее, доброго утра…  — произнес он, видимо, чего-то ожидая, но, так и не дождавшись, уселся обратно за руль своего автомобиля.
        Лариса подавила порыв догнать его и пригласить к себе. Да, он ей помог. Да, у парня светлая голова. Но она должна была думать о другом…
        О дне рождения банкира Люблянского — до него оставалось ровно десять дней.
        До Ларисы донеслись надрывные звуки мотора, который никак не хотел заводиться. Она поежилась — наверняка от долгого ожидания у Валерика элементарно разрядился аккумулятор! Разумеется, у молодого карьериста были деньги, чтобы вызвать такси, но…
        Подойдя к автомобилю молодого человека, Лариса постучала в окно, и когда Валерик открыл дверцу, сказала:
        — Ну, давайте пить кофе. Или зеленый чай. Или что вы там пьете по утрам?
        — Минералку с газом!  — живо откликнулся Валерик и, одарив начальницу голливудской улыбкой, последовал за ней к шлагбауму.
        Молодой человек был явно впечатлен площадью Ларисиной квартиры, расположенной на последнем этаже элитного небоскреба, и открывающейся из гостиной панорамой все еще ночной, но постепенно просыпающейся Москвы.
        — Вау!  — воскликнул он.  — Вау, вау, вау! Ну вы даете, Лариса Игоревна! Я тоже так хочу!
        Лариса усмехнулась и, подумав, что на этот счет у нее как раз нет ни малейших сомнений, отправилась на кухню ставить чайник.
        Чуть позднее к ней присоединился Валерик, предложил свою помощь. Точнее, безапелляционным тоном заявил, что она должна пойти прилечь, проводил ее в гостиную, усадил на софу и накрыл пледом, а сам принялся кашеварить на кухне.
        Чувствуя легкое покалывание шотландского пледа, Лариса немедленно погрузилась в полусон. Она слышала, как Валерик громыхал тарелками и ложками, и подумала, что была несправедлива к юному честолюбцу. И по сути, еще никак не отблагодарила его за неоценимую поддержку.
        Потом она провалилась в сон, а когда открыла глаза, увидела Валерика, сидящего напротив нее в кресле и попивающего ароматный кофе. Лариса встрепенулась, вскочила и поняла, что отлежала ногу.
        Она скривилась от боли, а Валерик, отставив чашку, тотчас пришел на помощь и принялся осторожно растирать ее онемевшую конечность. Лариса следила за его движениями и внезапно почувствовала небывалое сексуальное возбуждение. За работой она забыла о личной жизни — после развода с Антоном у нее было несколько кратковременных связей, но она все прервала. Когда-то заводила ни к чему не обязывающие интрижки на разного рода светских мероприятиях, однако уже давно их не посещала.
        Изящные, цепкие пальцы Валерика скользили по ее ноге. Лариса наблюдала за своим гостем, вдруг подумав, что ведь она исключительно со злости записала его в разряд «голубых». Ее влекло к Валерику, но ведь она была его начальницей!
        — Хватит!  — произнесла она резко и дернула ногой, и молодой человек, испуганно на нее посмотрев, спросил:
        — Я сделал вам больно?
        — Нет, мне было хорошо, очень хорошо…  — ответила Лариса, не греша против истины. Руки Валерика снова обхватили ее ногу, потом стали подниматься выше, он, явно зная, что делает, приблизил свое лицо к лицу Ларисы, она не сопротивлялась, вдруг решив, что будь как будет…
        И в этот момент с кухни донеслось приглушенное попискивание. Валерик, нависнув над Ларисой, прошептал:
        — Не обращайте внимания, Лариса Игоревна, это всего лишь таймер… Я сырники жарю…
        Но колдовское очарование момента внезапно сгинуло. Изогнувшись, Лариса выскользнула из-под Валерика, который явно намеревался ее поцеловать, а затем заняться с начальницей любовью прямо на диване, и, потягиваясь и хрустя косточками, произнесла:
        — Вы не перестаете удивлять меня, Валерик. Как вы, однако, многогранны! Скажу честно, от сырников с чашкой сладкого черного кофе я не откажусь. А пока вынуждена покинуть вас…
        Она сломя голову устремилась в ванную, закрыла дверь изнутри, чего никогда не делала, пустила на всю мощность воду в раковине и, уставившись на себя в зеркало, звонко рассмеялась.
        А ведь если бы таймер не запищал, она бы оказалась с Валериком в постели. Вернее, на диване. Какой все же прыткий молодой человек! И какой облом для начальника юридического отдела!
        Приведя себя в порядок и выждав несколько минут, Лариса вышла из ванной и направилась на кухню. Подчиненный как ни в чем не бывало сновал вдоль барной стойки, превратившейся в настоящий шведский стол. У Ларисы даже челюсть отвисла — вся эта вкуснотища была у нее в холодильнике? Она даже и понятия не имела!
        — Прошу угоститься, чем бог послал, барыня!  — разыгрывая из себя дореволюционного «человека» в трактире, с кухонным полотенцем наперевес, шутливо произнес Валерик и с поклонами проводил Ларису на ее место.
        — И когда же бог умудрился послать все это?  — изумилась Лариса, а Валерик ответил:
        — Пока вы дремали, Лариса Игоревна. Служба доставки деликатесов работает круглосуточно и бесперебойно. Как удачно, что гипермаркет от вас в двух шагах; они тотчас приехали!
        Лариса ощутила небывалый голод и набросилась на подрумяненные горячие сырники. Готовить Валерик, надо отдать ему должное, умел отменно. Жуя, Лариса подумала, что кулинарное искусство для нее — книга за семью печатями. Впрочем, разве у нее было для кого готовить?
        Ни мужа, ни детей…
        Точнее, бывший муж и пропавший без вести девять лет назад сын, которого она давно считала умершим — и который, возможно, был все еще жив.
        Однако сейчас Лариса не хотела думать о том, что обрушилось на нее в последние дни. Она просто наслаждалась ранним завтраком (обычно она вставала на час с лишним позже) и болтовней с Валериком.
        Мало того что сырники оказались пальчики оближешь, но и кофе был такой вкуснющий, что Лариса тотчас пожелала узнать секрет его приготовления. Валерик заявил, что это секрет фирмы. Впрочем, вкуснющим были все вещи, которые находились на барной стойке и о которых Лариса не подозревала, что их можно так комбинировать друг с другом и приготовить из них такое.
        — Вам бы в шеф-повара податься в элитный ресторан!  — заметила она, а Валерик, попивающий только кофе и меланхолично жующий одну синюю виноградину за другой, ответил:
        — Помнится, мне однажды знакомый на полном серьезе предлагал, когда искал замену для шеф-повара, который вдруг раскапризничался и укатил к себе в Прованс. Но от возможности стать фельдмаршалом на кухне «Луи-Филиппа» я отказался!
        Лариса опустила глаза, чувствуя, что хорошее настроение разом улетучилось. Получается, что Валерик был знакомым банкира Люблянского. А что, если не только знакомым, но и… Но и пособником?
        Нет, глупости! Когда исчез Тема, Валерику было лет пятнадцать-шестнадцать… Хотя кто сказал, что здоровый подросток в таком возрасте не может… не может убивать? Тем более что если Люблянский занял место Геннадия Диксона и стал маньяком-сэнсэем, то ему требовался маньяк-подручный…
        — Что-то не так?  — встревожился Валерик, моментально уловивший перемену в ее настроении. Лариса, все еще медленно жуя, произнесла:
        — Язык прикусила… Но это пройдет, пройдет…
        А потом задала вопрос напрямую:
        — Вы что, знакомы с… с Люблянским?
        Валерик наморщил джеймсбондовский лоб и произнес:
        — С Люблянским?.. Каким таким… А, вы имеете в виду того самого великого комбинатора, который сейчас в тюрьме? Нет, что вы! Кто он — и кто я! У меня ведь не было миллиарда баксов и вряд ли когда-то будет…
        Он намекал на известную фразу финансиста. Потом, хлопнув себя по коленке, Валерик воскликнул:
        — А, вы считали, что я с владельцем «Луи-Филиппа» на короткой ноге? Так и есть, но не с Люблянским. Ведь он перекупил бизнес у Филиппа Троекурова, ну, резидента «Комеди-Клаба». А с Филей я в самом деле знаком, мы в одном классе учились… Вот он мне в шутку и предлагал стать у него шеф-поваром!
        Все это звучало очень и очень достоверно. Лариса подумала, что глупо подозревать всех и вся. В особенности этого мальчишку, который по-хорошему годился ей если не в сыновья, так в племянники и младшие братья.
        Но у нее уже был сын, и другой не требовался.
        — И с Филей у меня тогда вышла презабавная история. Мне ведь пришлось-таки разыгрывать из себя шеф-повара, эксцентричного француза, того самого, который, психанув, укатил в Прованс к своему «милому другу». Не мне такие роли играть, но что делать, пришлось Фильку выручать. Потому что он на каком-то сабантуе заключил пари с другим Филей, ну, вы понимаете, с каким. Тот вместе со всей свитой приперся в ресторан, чтобы попробовать какое-то старинное провансальское блюдо, а повара, умевшего его готовить, в Москве уже не было. Поэтому сначала гример прилепил мне дурацкие, а-ля Дали, усики, а потом…
        История была крайне занимательная, хоть и совершенно неправдоподобная. Лариса не знала, верить ей или нет. Однако, хохоча над неожиданными поворотами сюжета, она вдруг почувствовала, что ей хорошо, как давно не было.
        И связано это с присутствием рядом юного хвата. Да, общение с ним явно шло ей на пользу. Хотя спать с ним она не намеревалась.
        За первой историей последовала вторая, еще смешнее, а потом они как-то перешли на бизнес, и Валерик изложил основные положения меморандума, посланного Ларисе, который она еще, конечно, не прочитала.
        План Валерика был хорош, хотя и крайне рискован. И, доедая последний сырник, Лариса подумала, что не будет, конечно, присваивать себе авторство этой новой концепции. Пусть Валерик сам изложит ее шефу и пожнет заслуженные лавры, если уж на то пошло… Ну, или получит нагоняй.
        Молодой человек раскланялся, когда часы показывали начало девятого. Объявил, что едет в офис, и строго-настрого наказал Ларисе хорошенько выспаться и отдохнуть.
        Что она и сделала. Кажется, перед уходом Валерик старался подвести ситуацию к повторению того момента, который они пережили на диване, но Лариса решительно выпроводила его восвояси.
        Да, неплохой наверняка не только на кухне, но и постели. Но не для нее. Ей не нужен молодой любовник, который младше более чем на десять лет.
        Ей нужен сын Тимыч.
        Приняв контрастный душ, Лариса решила поработать с документами за домашним компьютером, но быстро ощутила усталость. Поэтому прилегла на диван и укрылась пледом.
        Звонок смартфона вырвал ее из паутины какого-то тревожного и непонятного сна. Лариса подскочила, схватила аппарат, но он выскользнул у нее из рук. Она кинулась его поднимать, ударилась плечом о край стола и сшибла вазу, а стараясь не наступить босыми ногами на осколки, задела висевший на стене офорт, который съехал в сторону.
        Наконец она приняла звонок — и услышала голос Пьера.
        — Дорогая Лорочка, это я! Должен сообщить, что твой презент занял почетное место в моей коллекции! Ты должна приехать и увидеть все своими собственными глазами. Впрочем, повременим с этим, а то моя супруга, гм, не очень приветствует визиты в наше семейное гнездышко прелестных незнакомых дам. Совершенно не понимаю, почему!
        — А спросить ты ее не пытался, Пьер?  — произнесла Лариса, и тот залился смехом:
        — Ах, я смотрю, ты шалунья, Лорочка! Но я звоню, чтобы сказать, что поговорил сегодня с утра с одним чрезвычайно важным человеком. Я ведь не забыл, что тебе обещал. А этого чрезвычайно важного человека только утром и выцепишь, потому что он очень занятой. Он, конечно, был сначала настроен скептически, но мне удалось его убедить. Так что может иметь место следственный эксперимент в ресторане «Луи-Филипп». Соответствующие распоряжения я уже отдал. Тебе сегодня-завтра позвонят по этому поводу. Только учти, Лорочка, если что-то случится, то выгородить тебя не смогу.
        — Ничего не случится, Пьер,  — произнесла Лариса,  — это я тебе гарантирую. Благодарю за оперативность! И думаю, надо учитывать пожелания твоей супруги. Ведь мир в доме превыше всего!
        Лариса завершила разговор, чувствуя, что готова расцеловать Пьера. И если честно, и Валерика, который активно способствовал такому развитию событий.
        От радости забывшись, Лариса наступила ногой на осколки вазы и почувствовала болезненный укол в стопу. Так и есть, порезалась. Она оперлась о стенку, попала плечом в тот самый, криво висевший офорт, и он ударился об пол.
        Допрыгав до ванной, она уселась на край купели и долго рассматривала ранку, стараясь понять, остался в ней осколок или нет. Похоже, что нет. Приложив к ранке тампон, пропитанный перекисью водорода, Лариса задумалась.
        Что ж, если это ее плата за благую весть, то она согласна босиком бегать по осколкам всех ваз мира. Люблянский получит то, что желает. И она вытрясет из него все, что ему известно.
        Если, конечно, ему что-то известно… Но Лариса не сомневалась, что это так.
        Через полчаса она, надев домашние тапочки и осторожно ступая на залепленную лейкопластырем стопу, принялась убирать последствия телефонного погрома в гостиной.
        Наконец очередь дошла и до лежащего на полу офорта. Она подняла его и увидела, что он треснул. Ничего, он все равно ей не нравился, и зачем она тогда слушала советы дизайнера?
        Лариса хотела было отложить офорт в сторону — но вдруг увидела с его обратной стороны какую-то странную нашлепку. Лариса поскребла ее пальцем, и нашлепка отвалилась.
        Вещица была необычная, похожая на…
        И тут ее бросило сначала в жар, а потом в холод.
        …Похоже на миниатюрное подслушивающее устройство!
        Лариса сжала нашлепку в руке, собираясь броситься в ванную, швырнуть эту штуковину в унитаз и спустить воду.
        Но потом передумала. Она осторожно положила ее на стол, а потом громко произнесла:
        — Кажется, уборку завершила! Пойду-ка еще вздремну!
        Но вместо этого Лариса быстро оделась и, стараясь двигаться как можно тише, вышла из квартиры. Причем до этого она внимательно изучила содержимое своего портфеля — теперь, зная, что искать, она смогла, хоть и не без труда, обнаружить похожую нашлепку, невесть каким образом попавшую за внутреннюю прокладку одного из отделений.
        Вот это да! За ней что, любопытные супостаты из-за океана, любящие прослушивать всех и вся, следят?
        Такой вариант не исключался, но был крайне маловероятен. Скорее всего, за ней, правой рукой шефа, следили конкуренты.
        Только вопрос в том, как долго это подслушивающее устройство находится в прокладке ее портфеля. И кто его туда подложил.
        Лариса быстро вышла из дома и, кутаясь в пальто и прикрывая лицо шарфом, заспешила к станции метро. Автомобилем она решила не пользоваться — кто знает, чем он нашпигован.
        С портфелем все понятно. Его могли уснастить даже на работе — например, один из сотрудников или кто-то из службы охраны.
        Но как быть с квартирой? Туда тоже мог кто-то проникнуть, например, домушник, которому хорошо заплатили, или даже сотрудник службы домашней охраны… Или, к примеру, уборщицы. Хотя они тоже все из надежной фирмы.
        Могли. Ведь больше, собственно, некому. Гостей она не принимает, ключей от ее жилища ни у кого больше нет, любовников она к себе не водит, образ жизни ведет затворнический и практически монашеский…
        Валерик… Именно он был первым гостем за многие месяцы, если не за пару лет, который побывал в ее квартире!
        Гостем, который сам напросился, поджидая ее у шлагбаума. И который мог свободно перемещаться по квартире, пока она дремала. Гостем, к которому она с самого начала испытывала странную неприязнь.
        Сменившуюся, правда, позднее сексуальным желанием, что, впрочем, было спровоцировано самим Валериком.
        Однако делать поспешные выводы было глупо. Лариса отправилась домой к своему шефу, взяв для этого такси. Она то и дело оборачивалась, стараясь понять, не «ведут» ли их. Таксист, не выдержав, поинтересовался, в чем дело.
        — А за нами не следят?  — спросила она, и он уверил ее, что не следят. Лариса ему не поверила.
        — А что, должны?  — спросил мужчина несколько нервно, и Лариса на ходу придумала историю о том, что ушла от ревнивого мужа и тот, возможно, ее преследует. Кажется, она слишком сгустила краски, потому что таксист мог ее и высадить, отказавшись везти дальше. Но все обошлось, и он доставил ее к элитному поселку неподалеку от столицы.
        Супруга шефа, когда-то участница дамского голопопого песенного коллектива, а теперь располневшая и необычайно похорошевшая мать шести отпрысков, встретила ее чрезвычайно радушно. Дома у шефа Лариса бывала всего пару раз и знала, что могла приехать к нему, если ситуация окажется критической.
        А она оказалась критической.
        Обитал шеф в просторном замысловатом особняке с большим садом. Жена шефа ничуть не удивилась, увидев Ларису, и для начала предложила ей позавтракать. Два старших были в школе, три младших с няней, а сама жена шефа нянчилась с последним ребенком, которому не было и года и который мирно почивал в своей кроватке.
        От завтрака Лариса отказалась и сказала, что ей необходимо связаться с шефом. Она бы и сама могла позвонить ему на мобильный, но не факт, что шеф сразу бы ответил. Да и Лариса боялась, что ее телефон прослушивается.
        Хотя телефон жены, может быть, тоже.
        Супруга, не задавая вопросов, немедленно набрала номер другого мобильного, который сотрудникам, даже Ларисе, известен не был, и, сказав мужу, что дело не терпит отлагательств, передала трубку Ларисе.
        Она быстро изложила суть дела, и шеф, пребывавший за границей, сказал, что сократит свою поездку и вернется через два дня. И добавил, что с ней свяжется начальник охраны холдинга.
        — А мы можем ему доверять?  — осторожно спросила Лариса, на что шеф хмыкнул:
        — Вопрос правильный. Можем, но должны ли? Ты права. Подъедет другой человек, которому я доверяю, как самому себе. Он этим займется.
        Пока они с супругой шефа пили чай с абрикосовым пирогом и та разглагольствовала об особенностях воспитания шестерых детишек, Лариса все больше убеждалась, что за всем происходящим стоит Валерик.
        Конечно, он только шестеренка в большом механизме, точнее, если уж на то пошло, шестерка в плане крупного стратега.
        Ему приказали — он выполнил. Повелели установить у правой руки шефа «жучки», он и установил. Пожелали, чтобы он стал ее любовником, он начал ее соблазнять. Лариса со злостью подумала, что она, дура, чуть не повелась на эту самую дешевую в мире разводку. И хуже всего будет, если в итоге вскроется, что Валерик все же любит свой пол, но ради большого гонорара и выполнения задания был мужественно готов заняться с ней сексом на диване. Хотя нет, хуже всего было, что она в тот момент страстно желала этого…
        Хорошо, что бог миловал…
        Появился низкорослый хмурый человек с оттопыренными ушами и глубокими морщинами на лбу. Выслушав Ларису, он протянул руку:
        — Ключи от квартиры дайте! И позвоните охране, чтобы нас пропустили. Скажите, что мы из мебельного салона по поводу нового интерьера.
        Вот на кого-кого, но на работника мебельного салона этот тип уже точно не походил. Однако Лариса без обсуждений выполнила его приказания, а сама подъехала к дому, как и было велено, через три часа.
        Она застала мужчину с оттопыренными ушами в абсолютной тишине дирижирующим прочими людьми в наушниках и с приборами, похожими на металлоискатели, которыми они обшаривали стены, потолки, полы и мебель.
        Лариса осторожно опустилась на диван, но «дирижер» велел ей встать и жестом приказал выпрямить руки. Один из его подручных провел прибором вдоль тела Ларисы, а потом поднял палец вверх — видимо, в наушниках запищало.
        Испуганная тем, что «жучок» где-то на ней, Лариса готовилась уже к нательному осмотру, но мужчина осторожно поднял шотландский плед, лежащий на диване, и передал его «дирижеру».
        Именно этим шотландским пледом ее укрывал заботливый Валерик.
        Наконец со второго этажа спустился еще один человек, кивнул головой, и тогда мужик с оттопыренными ушами произнес:
        — Теперь все чисто. Мы обнаружили в вашей квартире шесть подслушивающих устройств. Вместе с тем, которое вы случайно нашли сами, семь. Кроме того, кто-то установил на вашем ноутбуке особую программу, копирующую все данные и посылающую их сразу нескольким адресатам. Кому, мои ребята еще выяснят. А теперь мы едем в особняк к Льву Юрьевичу, хотя предположу, что там мы ничего не найдем. Гнездо инфекции было здесь! Причем учтите — если все «жучки» сразу откажут, это спугнет клиента. Поэтому два мы вам оставили — в вашем кабинете и на кухне. Однако мои ребята их так обработали, что качество передаваемой прослушки будет отвратительное. Но вы все равно в кабинете и на кухне секретных разговоров не ведите. Клиент наверняка все спишет на мерзкое качество «жучков». Китайские все-таки. И попытается их заменить. То есть следите за теми, кто будет напрашиваться к вам в гости.
        — Но кто это сделал?  — спросила Лариса, и мужчина в первый раз за все время улыбнулся, вернее, осклабился.
        — Это мы установим. Тем более что тот, кто монтировал «жучки», удосужился оставить несколько отличных отпечатков пальцев. Да и на вашем ноутбуке он работал явно без перчаток. Вот, держите ваши ключи! И в следующий раз не пускайте домой абы кого!
        Он со своими людьми удалился, а Лариса опустилась на диван. Поняв, что сидит на шотландском пледе, скомкала его и отбросила в сторону.
        Итак, Валерик. Сомнений быть не могло. Кто же еще!
        Только как ей теперь поступить? Без промедления швырнуть ему в лицо обвинения — или лучше выждать?
        Позвонил шеф, который был осведомлен о результатах проверки в ее квартире. Судя по тону, он был вне себя, однако упреков в свой адрес Лариса не услышала.
        — Это все сделки с Китаем!  — горячился он.  — Как пить дать! Пока я здесь торчу, кто-то пытается свести все усилия на нет. И подложить нам большую-пребольшую свинью!
        Тут все стало на свои места. Лариса медленно произнесла:
        — Один небесталанный молодой сотрудник составил на ваше имя меморандум, желая убедить нас в ошибочности стратегии с китайцами. Вроде бы все даже складно, но теперь я понимаю, что нас пытаются заманить в ловушку. Желают, чтобы мы отказались от сделок с Китаем и одновременно вляпались в сомнительные, но кажущиеся такими выгодными делишки с Вьетнамом.
        — И кто составил этот меморандум? Почему я ничего не знаю?
        Лариса ответила:
        — Я еще не переслала его вам, потому что сама пока не прочитала. Но прочитаю. И вы тоже. Автор сего опуса — Валерий… Как его фамилия? Ну, ваш новый любимец…
        Шеф сказал:
        — Ага, Валерий Рянько. Этот новый, такой динамичный, по нему еще сотрудницы сохнут…
        Лариса покраснела. Значит, этого Рянько (если это вообще его подлинная фамилия) внедрили к ним в холдинг, чтобы он вскружил голову девицам (и, не исключено, не только им — тут следует проверить начальника юридического отдела), собрал информацию, подбросил опасные идеи, заставил отказаться от старых концепций. И заодно трахнул бы Снежную Королеву, нашпиговав ее квартирку «жучками» и скачав с ее ноутбука массу инсайдерской информации.
        И ведь ему все удалось — за исключением того, чтобы трахнуть Снежную Королеву. То есть ее саму…
        — А как он у тебя дома-то оказался?  — спросил шеф, и Лариса, решив, что посвящать его во все происходящее, в том числе связанное с Тимычем, не имеет смысла, ограничилась краткой версией.
        — Ага, значит, мальчик тебя вокруг пальца обвел и уже у тебя дома побывал,  — хмыкнул шеф.  — Ну и как, осталась довольна? Не подкачал? Ожидания оправдал?
        — Мальчик,  — парировала ледяным тоном Лариса,  — умеет замечательно готовить, это факт. Далее этого мое знакомство с его талантами не продвинулось. Кстати, он сам, кажется, неравнодушен к мальчикам, так что советую потрясти как следует Подгорных…
        Начальника юридического отдела Лариса невзлюбила давно, и отнюдь не из-за его пристрастий, и теперь настал момент сменить его на другого.
        — Потрясут, не беспокойся. Вот пришло сообщение от жены… Ага, в особняке ничего не нашли. Уф, прямо от сердца отлегло! Хорошо, Лариса, мне еще нужно два дня для завершения китайского проекта. Потом рвану в Москву. А ты пока что дома посиди, поболей. И если мальчик объявится, ты его домой, конечно, не пускай, но приголубь. В кафе с ним сходи или в ресторан. Пусть поворкует, авось проболтается…
        Мальчик, конечно, объявлялся, и не раз. Встревожился, узнав, что Лариса Игоревна загрипповала, предлагал подъехать, продукты привезти, сырники сделать…
        А заодно воткнуть в паре-тройке мест новые надежные подслушивающие устройства. Нет уж, спасибо.
        Ответив, что очень ему признательна, но не хочет его заразить, так как серьезно больна, Лариса решила игнорировать послания Валерика, который никак не желал угомониться. Еще бы, ведь ему поступил приказ заменить негодные «жучки» на работающие. Вот он и рвался к ней в гости под любым благовидным предлогом.
        Желанный звонок от важного лица в Министерстве юстиции застиг ее в тот момент, когда она сидела за ноутбуком и пыталась забыться. Оторвавшись от экрана, Лариса приняла вызов. Вальяжный голос пожелал ей доброго вечера и, сославшись на Петра Павловича, перешел к делу:
        — Это будет следственный эксперимент, который требует выезда с подозреваемым в заведение общепита «Луи-Филипп». У вас будет три часа — с девяти ноль-ноль до двадцати четырех ноль-ноль. Потом подозреваемого доставят обратно в СИЗО. Вас устроит?
        Вопрос был в том, устроит ли это Люблянского. Но Лариса понимала, что если начать с ним торговлю, то он немедленно повысит ставки. Итак, он получит то, чего от нее требовал. И расскажет ей правду о судьбе Тимыча.
        А если выяснится, что банкир над ней издевался и сказать ему нечего, то прямо на следующий день она подключит Следственный комитет. Но Люблянский, вне всякого сомнения, беспринципный тип и с большой долей вероятности серийный убийца. Какой ему смысл водить ее за нос?
        Да, он получит сиюминутное удовольствие от того, что разобьет ее надежды, им же самим подпитываемые. Энергетический вампир, он насытится ее энергией. Но на этом его пиршество закончится — навсегда. Ибо последующие годы или даже десятилетия своей никчемной жизни он проведет в спецтюрьме для серийных убийц без права на помилование.
        А будучи финансистом, хоть и весьма посредственным, Люблянский должен сопоставить плюсы и минусы их сделки. И понять, что если ему нечего предложить в обмен на празднование своего дня рождения в некогда принадлежавшем ему ресторане, то за этим немедленно последует жестокая расплата, сводящая на нет все его возможные экстазы и оргазмы от вида ее слез или даже истерики.
        И он не может этого не понимать. Ведь такое поведение — способ добровольно обречь себя на новый процесс, уже в качестве обвиняемого в многочисленных серийных убийствах детей, что банкиру явно не нужно. И, следовательно, ему есть что сообщить Ларисе о судьбе ее сына в обмен на ужин в «Луи-Филиппе».
        О судьбе ее оставшегося в живых сына.
        Когда шеф вернулся из командировки в Китай, до дня рождения Люблянского оставалась ровно неделя. Лариса уже договорилась с одним из ресторанов о доставке еды, предпочитаемой Люблянским, в «Луи-Филипп» вечером второго декабря.
        Банкир был без ума от суши и прочей японской экзотики. Лариса, не разделявшая его кулинарных предпочтений, не понимала, отчего тогда он являлся владельцем французского ресторана. Но душа Люблянского была соткана из целого вороха загадок.
        Как и душа Валерика Рянько. Встретившись с шефом у него дома сразу после его возвращения в Москву, Лариса обсудила стратегию их действий. Она отметила, что начальник службы безопасности на совещании не присутствовал, зато имелся тот самый тип с оттопыренными ушами, кажется, глава какого-то детективного агентства и старинный приятель шефа.
        — Лариса, Рянько прилагает все усилия, чтобы окрутить тебя, так как исходит из того, что ты — «самое слабое звено»,  — сказал шеф, и Лариса еле заметно скривилась.  — Но нам это только на руку. Да не морщься ты так! Разводи он шуры-муры с нашим достопочтенным Подгорных, мы бы никогда на Рянько не вышли!
        — А он разводил?  — быстро спросила Лариса, и шеф вздохнул:
        — Разводил — не разводил, сейчас уже не важно. Подгорных уйдет. Но Рянько нацелился на тебя. Не исключено, потому что ты ему понравилась. Что ж, во вкусе ему не откажешь…
        Лариса снова скривилась, на этот раз более чем явственно.
        — Ну, тебе, Лариса, не угодишь, честное слово! Благодаря тебе мы раскрыли их план еще до того, как он начал осуществляться…
        — Их?  — переспросила Лариса.  — Чей, Лев Юрьевич?
        Шеф назвал два имени. Лариса кивнула. Так и есть. Два брата-акробата. Один держал банковский и промышленный бизнес, другой подвизался на политическом поприще.
        — Кто ж еще, Лариса,  — вздохнул шеф.  — Мы им своим китайским проектом все планы перечеркнули. Потому что китайцы вдруг с нами захотели заключить договоры, а не с ними. Откуда и эта незамысловатая интрига. Узнать, что именно мы замышляем, желательно раздобыть текст планируемых к подписанию договоренностей, а затем элегантным движением руки торпедировать их перед самым подписанием.
        Лариса кивнула — она была согласна с выводами шефа.
        — И тут нам надо быть крайне осторожными. Не спугнуть их раньше положенного. Иначе они запаникуют, превратятся в слона в посудной лавке и наворотят дел. Решат, что терять все равно нечего, и устроят бойню. Ну, я это в переносном смысле. Хотя кто знает этих братцев…
        Он выразительно посмотрел на мужчину с оттопыренными ушами, и тот произнес:
        — Такого развития событий исключить нельзя. Но чтобы этого не произошло, их надо держать в уверенности, что «все хорошо, прекрасная маркиза».
        — И прекрасной маркизой будешь ты, Лариса,  — констатировал шеф.  — Да не смотри на меня так! Извини, понимаю, понизил тебя в аристократическом рейтинге — из Снежной Королевы перевел в разряд каких-то «прекрасных маркиз».
        Лариса поморщилась — шуточки шефа по поводу ее прозвища в холдинге были не смешны. Если бы он знал, как зовут его! Папа Карло. Во-первых, какой-то остряк решил, что похож. Во-вторых, «папа»  — как «шеф». В-третьих, настругал сразу шесть буратин со своей бывшей — то ли «сияющей», то ли «блистательной».
        — Ладно, императрица!  — провозгласил он, и Лариса подумала о Люблянском, который считал себя «императором Галактики».
        — Королева меня устраивает, ведь императрицы всегда как-то плохо кончали: то с напильником в животе, то в подвале Ипатьевского дома,  — заметила она.
        — Ну, королевам ведь тоже головы рубили, причем не одной. Ладно, шутки в сторону, Лариса. Чтобы не спугнуть мальчика и его нанимателей, ты должна по-прежнему проявлять к нему интерес. Да не смотри ты на меня так! А самое важное — у себя в кабинете и на кухне, там, где имеются «жучки», которые чудесным образом перестанут барахлить, станешь делиться секретной информацией, предназначенной для наших врагов. Информация, конечно, будет фейковая, которая повредит не нам, а исключительно им. Ну, каково?
        Лариса была вынуждена признать, что план не такой уж провальный.
        — Гениальный!  — заявил без ложной скромности шеф и толкнул в бок типа с оттопыренными ушами.  — Это его идея. Он ведь станет нашим новым шефом службы безопасности. Старый или никуда не годен, так как проворонил Рянько, или заодно с ним. Разберемся еще.
        Они действительно разобрались. Хотя мысли Ларисы были заняты совершенно другим — до второго декабря и званого ужина при свечах тет-а-тет с банкиром Люблянским оставались считаные дни,  — ей пришлось волей-неволей подключиться к осуществлению плана, разработанного шефом и его новым доверенным лицом, типом с оттопыренными ушами и подходящей фамилией Солдатов.
        Она сделала все так, как от нее и требовали. Играя роль тяжело больной, она позволила Валерику навестить ее. Похоже, молодой карьерист и по совместительству шпион был обеспокоен не на шутку, лез с советами относительно того, как лучше справиться с простудой, и все порывался приготовить для нее чудодейственный отвар, рецепт которого передала ему покойная бабка.
        Уж слишком все было наигранно! Если тогда, в первое его посещение, присутствие Валерика подействовало на нее успокаивающе, то теперь она испытывала одно лишь желание — чтобы он поскорее ушел.
        Она внимательно следила за каждым движением незваного гостя — не хватало еще, чтобы он понаставил новых «жучков»! А он и «понаставил»  — правда, всего один, больше не успел. Ведь Солдатов разбросал по всей квартире миниатюрные скрытые камеры, при помощи которых Лариса могла из любой точки своего жилища видеть, что происходит в любой комнате — все это отображалось на ее смартфоне.
        Она ушла в ванную, сказав, что ей надо прополоскать горло, и оставила Валерика одного. Он сказал, что приготовит ей тот самый чудодейственный отвар. Едва оказавшись в ванной, она взглянула на дисплей смартфона.
        Для достоверности пришлось набрать в рот воды и громко — так, чтобы было хорошо слышно за пределами ванной,  — прополоскать горло.
        Так и есть, молодой человек, заслышав эти звуки, быстро вынул из кармана какую-то темную коробочку, оглянулся и шагнул к тому самому офорту, снова висевшему на стене. По требованию Солдатова пришлось водрузить его на старое место. И даже прикрепить на обратную сторону подслушивающее устройство, которое, однако, людьми Солдатова было выведено из строя.
        Валерик, действуя на редкость быстро и точно, отодрал с обратной стороны офорта «жучок», а на его место прицепил другой. Все манипуляции заняли меньше полутора минут.
        Когда Лариса вернулась на кухню, он уже готовил чудодейственный отвар, терпкий аромат которого разносился по всей квартире.
        — Попробуйте, Лариса Игоревна, все как рукой сразу снимет!  — предложил он. Лариса ответила, что обязательно попробует, но позже. И что ей сейчас необходимо лечь поспать. Это был явный намек на то, что Валерику пора уходить.
        Более всего Лариса опасалась, как бы Валерик не понял, что ее натужный кашель на самом деле часть представления, в котором он являлся главным героем. Замотав шею и пол-лица шарфом, она держала молодого человека на расстоянии, а тот не преминул заметить, что выглядит она не ахти. И что он готов на все, лишь бы ей помочь.
        Ну надо же какой заботливый! От него ведь требовалось окрутить ее и использовать в качестве ключика для проникновения в святая святых холдинга. Что ж, расчет был правильный — высокопоставленная одинокая дамочка средних лет, без мужа и постоянного любовника. И без детей.
        Потом, когда от Валерика все же удалось избавиться, Ларисе пришлось вести на кухне громкий «телефонный разговор» с самой собой, делая вид, что она звонит шефу и обсуждает важные моменты предстоящей сделки с китайцами. А потом она осторожно вылила в раковину чудодейственный отвар по бабушкиному рецепту.
        И, запершись в ванной, посоветовалась с Солдатовым насчет того, что же делать с новым «жучком». Тот сказал, что если вывести его из строя, это вызовет подозрения. И попросил Ларису пока ничего самостоятельно не предпринимать. И в зале не говорить ничего, что могло бы выдать их план.
        Больше всего Ларисе хотелось схватить ненавистный офорт со стены и выбросить с балкона вниз. Отчего-то на душе было отвратительно. И почему только? Она ведь с самого начала невзлюбила Валерика, и его манипуляции только подтвердили тот факт, что он шпион конкурентов. И все равно…
        В зале Лариса не задерживалась дольше нескольких секунд и перебралась в спальню на втором этаже, где ощущала себя в относительной безопасности. Ей хотелось, чтобы все как можно быстрее закончилось.
        На следующий день она снова вела «важный телефонный разговор», но только на этот раз из кабинета. И, наконец, под вечер того же дня еще один — из зала.
        Что ж, наживка была заброшена, оставалось только ждать, пока ни о чем не подозревающая жертва заглотит ее.
        Ноябрь стремительно заканчивался, и Лариса хотела одного: чтобы эта муторная история завершилась до ужина в «Луи-Филиппе». Потому что она намеревалась взять кратковременный отпуск — наверняка шеф позволит ей отдохнуть после удачного разоблачения врагов холдинга.
        Только враги должны быть разоблачены именно что до дня рождения Люблянского. Лариса чувствовала, что ее силы на исходе. Она маялась от безделья, сидя дома и играя роль больной. И все время думала о том, что же сообщит ей банкир.
        И еще о том, сможет ли стать хорошей матерью сыну, который исчез девять лет назад и которого она все это время считала жертвой серийного убийцы.
        Наконец в предпоследний день ноября ей позвонил шеф и попросил приехать в холдинг, чтобы обсудить «финальную версию договора с китайцами». Это означало, что акция разоблачения вступила в решающую стадию.
        Собравшись, Лариса отправилась в офис, на совещание в кабинете шефа. Войдя, она увидела Валерика, который приветливо кивнул ей, а также Солдатова, который вошел сразу же после нее и встал в дверях, блокируя их.
        — Дамы и господа!  — произнес шеф, зловеще поблескивая стеклами очков.  — Я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие. Среди вас находится предатель, работающий на наших конкурентов!
        Лариса внимательно следила за Валериком. Его смазливое лицо чуть напряглось, а глаза сузились, однако своего волнения он не выдал. Зато прочие коллеги загалдели и зашумели.
        — Есть желающие сделать явку с повинной?  — продолжил шеф, заложив руки за спину и шагая вдоль стола, за которым сидели его подчиненные.  — Я делаю предателю неслыханное предложение: десять секунд, в течение которых он поднимается и уходит с господином Солдатовым. Обещаю, больно не будет. Мы мило побеседуем, только и всего. Холдинг предатель покинет живым и невредимым. Но это если он или она сдадутся в течение десяти секунд. Итак, время пошло!
        Застыв у окна, он демонстративно посмотрел на свои навороченные часы. Лариса продолжала следить за Валериком. Тот, склонив голову, явно о чем-то размышлял.
        — Три, два, один, ноль! Что ж, время пошло. Жаль, что никто из вас…
        Шеф запнулся, так как одна из работниц пиар-отдела неловко поднялась и пробормотала:
        — Только прошу вас, не делайте мне больно! Поверьте, Лев Юрьевич, я не хотела, не хотела…
        Лариса окаменела. Да у них в холдинге не один, а целых два предателя!
        Особа проковыляла к Солдатову, который взял ее под локоток и вывел прочь. Валерик поднял лицо — на его тонких губах играла торжествующая улыбка, которая, впрочем, очень быстро исчезла, уступив место индифферентному выражению.
        Все снова зашумели, шеф поднял руку и произнес:
        — Что ж, именно этого человека мы и «вели» с самого начала. С ней поговорят по душам. Она у нас, конечно, больше работать не будет. Думаю, она нигде больше работать не будет. Никогда. А теперь перейдем к нашим планам по заключению сделок с китайскими партнерами…
        Лариса наблюдала за Валериком, который, почувствовав ее взгляд, посмотрел в ее сторону. Ларисе было жаль его, но что поделать… Кажется, она поняла, что затеяли шеф с Солдатовым…
        — Валера,  — произнес шеф,  — ты составил толковый меморандум, который передала мне Лариса Игоревна. Может, мы через год или два реализуем твои предложения, в измененном виде, конечно, но сейчас все концентрируемся на китайском проекте. С учетом твоего интереса к этой тематике поручаю тебе проанализировать новые предложения из Пекина. Они строго конфиденциальны и станут неотъемлемой частью наших соглашений. Успеешь до завтра?
        Он вручил молодому человеку черную папку, и тот пообещал успеть.
        Посмотрев на Ларису, шеф сказал:
        — А вот на этой флешке — последний вариант договора и предложения китайцев вместе с нашими предложениями. Храни как зеницу ока! Из офиса не выноси, работай только здесь! Мне нужна твоя экспертная оценка — тоже к завтрашнему дню.
        Когда Валерик беспрепятственно покинул кабинет шефа, Лариса тихо произнесла, обращаясь к Солдатову:
        — Ловля на живца?
        Тот лишь усмехнулся:
        — Я большой фанат рыбалки…
        Домой Лариса, которая все еще боролась с последствиями тяжелого гриппа, ехать не собиралась, о чем заявила во всеуслышание. Она закрылась у себя в кабинете и, усевшись перед компьютером, загрузила на него текст подложного договора. Как и ожидалось, заглянул Валерик, осведомился, как у нее дела. А потом, вздохнув, сказал, что она все еще выглядит не очень хорошо.
        — Да, это так, но не могу же я поехать домой, когда шеф такое задание дал…  — произнесла Лариса, а Валерик ответил, что, конечно, понимает ее и что готов помочь.
        — Вам же о себе надо думать, Лариса Игоревна,  — проворковал он.  — Договор договором, но вам бы прилечь, отдохнуть. Хотите, я приготовлю вам чудодейственный бабушкин отвар?
        Она отказалась, а молодой человек продолжил наступление:
        — Ну, тогда разрешите мне вам помочь. Я все равно тут до утра зависну. Так что езжайте к себе, а текст договора я проработаю. Никто и не узнает!
        Лариса, для приличия поломавшись, позволила себя уговорить и передала Валерику флешку. Тот, выглянув в коридор, сообщил, что в офисе никого, за исключением одного или двух второстепенных сотрудников, нет и что шеф давно уже отбыл восвояси.
        — Вы настоящее сокровище, Валерик!  — воскликнула на прощание Лариса и проследовала к лифту. Молодой человек галантно проводил ее и пожелал доброй ночи. Заверив при этом, что завтра утром на ее столе будет полный анализ договора и предложения обеих сторон.
        Лариса спустилась в подземный гараж, откуда пешком, по лестнице, поднялась на третий. Она остановилась около серой, сливавшейся со стеной двери и нажала неприметную кнопку звонка. Два раза, снова два, потом один и, наконец, три.
        Через несколько секунд дверь открылась, и один из людей Солдатова впустил ее. Она прошла в помещение с большим плазменным экраном на стене — сам Солдатов и шеф были тут же.
        — Ага, поспела к самому интересному!  — завидев ее, саркастически усмехнулся шеф.  — Смотри, что вытворяет наш Валерик!
        На экране было видно, как Валерик, проникнув в кабинет Ларисы, потрошит ее папки, а потом, собрав кучу документов, тащит их к себе и пихает в большую сумку, в которой уже находятся бумаги, врученные ему шефом.
        — Делает ноги,  — скупо прокомментировал Солдатов.  — Но прежде пытается забрать все, что может представлять интерес для его заказчиков. Вон флешку у вас выманил.
        — Явно считает, что обвел дуру-начальницу вокруг пальца,  — ухмыльнулся шеф, наблюдая за действиями Валерика через скрытые камеры, которые установлены по всему офису.  — Кстати, Лариса, как тебе трюк с подставой? Татьяна за то, чтобы получить квалификацию в работе на конкурентов и пойти на повышение. Ведь она никакая, конечно, не шпионка. А наш дружок был готов, судя по всему, драпануть уже днем, но «разоблачение» ренегатки усыпило его бдительность, а желание завладеть секретными документами вынудило задержаться.
        — Брать его при всем честном народе было бы проблематично,  — заметил Солдатов.  — А сейчас, когда в офисе почти никого нет, а здание пусто,  — в самый раз.
        Лариса заметила, как Валерик, перекинув через плечо сумку, быстро вышел из своего кабинета, не забыв при этом погасить свет.
        — Наш воробушек вот-вот упорхнет. Он наверняка доволен собой. Что ж, самое время моим ребятам приступить к перехвату…
        Того, как Валерика скрутили, когда он пытался сесть в лифт, Лариса не видела, однако слышала, как его, брыкающегося и матерящегося, притащили в помещение на третьем этаже, где находилась она сама.
        — Что с ним будет?  — спросила Лариса. Шеф, сняв очки и усталым жестом растерев переносицу, произнес:
        — Ну, резать на куски его никто не намерен, не волнуйся. И топить в Истринском водохранилище с ногами, воткнутыми в тазик с бетоном, тоже. Даже бить не будем, а так, проведем воспитательную беседу по-джентльменски. Криминал мне не нужен.
        Солдатов, который уже ретировался, не произвел на Ларису впечатления джентльмена, о чем она и сообщила шефу.
        Тот усмехнулся, водрузил на нос очки и произнес, внимательно посмотрев на нее:
        — А ведь этот наглец запал тебе в душу, а?
        Лариса с жаром отвергла такую глупость и добавила:
        — Важно, чтобы это не привело к срыву сделки с китайцами. Вы же сами сказали, что криминал нам не нужен.
        В помещение заглянул Солдатов, но только кивнул и снова скрылся, и шеф, подойдя к двери, бросил:
        — Вот именно, не нужен! Скажет все, что нам надо знать, отпустим на все четыре стороны.
        — А если не скажет?  — уточнила Лариса, и шеф, не оборачиваясь, произнес, то ли в шутку, то ли всерьез:
        — Ну, у моего нового начальника службы безопасности такого не бывает, чтобы не говорили. Да и Истринского водохранилища никто в итоге не отменял…
        Он вышел прочь, а Лариса бросилась за ним. Нет, ей не было жалко предателя Валерика. Ну, разве что чуть-чуть.
        Но, во-первых, криминал им не нужен. Во-вторых, Солдатов явно втягивал шефа в какие-то свои собственные, весьма сомнительные игры. И, в-третьих, даже такой пройдоха, как Валерик,  — чей-то сын. И кто-то его ждет, любит и считает лучшим ребенком на свете. И если он вдруг исчезнет…
        — Лев Юрьевич!  — позвала Лариса, догоняя шефа, который шагнул в одну из соседних комнат. Сквозь открытую дверь она увидела Валерика, который сидел на стуле, удерживаемый сзади за руки двумя прихвостнями Солдатова. И самого Солдатова, который как раз в этот момент смачно, со всей силы, ударил молодого человека по лицу.
        Раздался чавкающий звук, голова Валерика мотнулась из стороны в сторону, а из рассеченной губы хлынула кровь. Лариса вскрикнула.
        Валерик чуть повернул голову — и она увидела перепачканное кровью лицо и на глазах вспухающую до ужасающих размеров губу. А правый глаз молодого человека был уже подбит и не открывался.
        Вот что значит для Солдатова поговорить по-джентльменски!
        Валерик широко ей улыбнулся, и Лариса увидела, что его рот полон крови.
        — Лев Юрьевич!  — крикнула она.  — Велите им немедленно прекратить! Вы же обещали! Никакого криминала!
        Лариса увидела, как Солдатов снова размахнулся, а шеф, повернувшись, быстро вышел обратно в коридор. Дверь комнаты закрылась.
        — Лариса, не дури,  — жестко произнес шеф.  — Ты понимаешь, что срыв заключения договора с Пекином обернулся бы для нас финансовой катастрофой? А этот урод пытался подвести именно к этому!
        — Вы же обещали!  — повторила она и подбежала к двери, рванула ручку — и убедилась, что дверь закрыта изнутри.
        — Лариса, не дури!  — повысил голос шеф, подходя к ней и хватая за локоть. Пребольно хватая.  — Мальчишку надо проучить. Ничего, до свадьбы заживет. Может быть. Ты думаешь, мне самому проблемы нужны? Но мы его взяли не для того, чтобы с ним чаи распивать. Припугнем и сэкономим время. А то пришлось бы вести душещипательные беседы, а так все расскажет через пять минут легкого силового воздействия.
        Вот как называлось жестокое избиение несколькими профессионалами беззащитного и не способного сопротивляться человека — легкое силовое воздействие!
        — И что ты вообще за него так волнуешься?  — спросил шеф, продолжая держать Ларису за локоть и оттаскивать от двери, из-за которой доносились приглушенные звуки, как будто кто-то тренировался в спортзале, вымещая свою дурную энергию на боксерской груше.
        Только боксерской грушей служил предатель Валерик…
        — Лев Юрьевич, вы делаете мне больно,  — сказала она, но шеф, казалось, не слышал. Толкнув ее к стене, он произнес:
        — Он хотел разрушить все, что я строил все эти годы. И ты, кстати, тоже.
        — Лев Юрьевич, вы делаете мне больно!  — крикнула Лариса, и шеф наконец отпустил ее локоть.
        — Извини. Но ты должна понять, Лариса, что иногда приходится прибегать к особым мерам. Иногда. Потому что иначе не достичь того, чего тебе хочется!
        — Пустите меня к нему…  — попросила Лариса, но шеф легонько подтолкнул ее к выходу.
        — Лариса, я тебе обещаю, что с ним ничего такого не случится. Он знал, на что идет, и работал отнюдь не безвозмездно. Твой Рянько — продажная шкура. Так же как меня продал, продаст своих нанимателей. Даю слово, что мы отпустим его живым и… и немного помятым. Но ребер ломать не будем и прижигать пенис сигаретами тоже. Хотя ему, может быть, и понравилось бы…
        Он коротко рассмеялся, но Ларисе было не до смеха, тем более что шеф не сказал абсолютно ничего смешного. Абсолютно ничего.
        — Вы обещаете?  — спросила она, и шеф, подняв над лысой головой руку в пионерском салюте, произнес:
        — Честное комсомольское, Лорочка! Тебе лучше поехать домой, ведь Валерик прав, выглядишь ты плоховато. Уж не заболела ли на самом деле? Хотя понимаю, ноябрь…
        Да, ноябрь она ненавидела — и шеф это знал. Он ведь был в курсе ее семейной трагедии.
        — Так что езжай домой. За проявленную доблесть в разоблачении вредителя получаешь неделю дополнительного оплачиваемого отпуска. Советую уехать куда-нибудь подальше из Москвы, в тепло, на острова. Отдохни, выкинь все из головы, подзаправься энергией и возвращайся прежней Ларисой. Эта, новая, мне не очень нравится.
        Прежняя Лариса — какая она? Наверное, все та же Снежная Королева, которая заботится только о процветании холдинга и своей карьере. Да, она заботилась, но не потому, что была холодной, расчетливой и аморальной стервой, а потому что работа позволяла ей забыться и забыть — о том, что произошло с Тимычем…
        Но, может, время прежней Ларисы прошло? Однако шефу требовалась не новая, а именно что старая…
        Он беспокойно взглянул на дверь, из-за которой продолжали доноситься чавкающие звуки, и сказал:
        — Ну ты же не хочешь, чтобы Солдатов и его ребятки нанесли твоему дружку больше увечий, чем положено? Тогда мне надо присоединиться к ним и контролировать процесс. Так что отдыхай — и встретимся через неделю!
        Ларису выпроводили на лестницу, и она медленно спустилась по ней в подземный гараж. Перед глазами стояла одна и та же картинка: Валерик с залитым кровью лицом и подбитым глазом, одаривающий ее своей чудной улыбкой.
        Она могла помочь ему, но не сделала это. Хотя могла ли?
        Усевшись за руль автомобиля, Лариса ощутила, что у нее дрожат руки. Нет, не могла. Она подавила желание снова подняться на третий этаж и попытаться проникнуть в камеру пыток. Все равно ведь ей никто не откроет, а если откроет, то не пустит…
        Да и что, она должна была броситься грудью защищать его и отбивать у стаи разгоряченных желанием мести мужиков? Смешно да и только…
        Валерик получил по заслугам. И шеф прав — он знал, на что шел. И работал не за просто так, а за большие деньги. Да и шеф не дурак, криминал, как он сам сказал, ему не нужен. И уж точно не нужен труп.
        Информацию от Валерика он и так получит, парень ведь не будет молчать до последнего, понимая, что умнее все рассказать и убраться подобру-поздорову. Ну, не совсем уже поздорову…
        Лариса повернула ключ зажигания, и автомобиль, тихо урча, завелся. Она вывернула со стоянки и поехала к себе домой. Все вроде бы сделано правильно. Или нет? Это мужские игры, вмешиваться в которые себе дороже. И ради кого — какого-то шпиона, который без зазрения совести использовал ее в качестве источника информации и даже пытался переспать с ней, чтобы получить доступ к инсайдерской информации!
        Шпиона, который помог ей раздобыть посмертную восковую маску, приведшую в восторг ее нового знакомца Пьера и позволившую устроить «следственный эксперимент» в «Луи-Филиппе»…
        Снова подавив желание, пока она стояла на светофоре, развернуться и поехать обратно, Лариса вцепилась в руль и покатила дальше. Все, проехали — в буквальном смысле. Валерику будет наука, отлежится неделю-другую, возможно, заработает пару шрамов на своем смазливом личике, наберется опыта — и навсегда исчезнет из ее жизни.
        Навсегда.
        Она знала, что не должна зацикливаться на судьбе этого смазливого предателя. Ибо наступал последний день ноября, и всего семьдесят два часа спустя, даже теперь уже меньше, предстояло узнать правду.
        Всю правду о том, что произошло тогда с Тимычем. И, что намного важнее, что же с ним происходит сейчас…
        Со стороны шефа было широким жестом дать ей дополнительную неделю отпуска, тем более что она в любом случае взяла бы отгул. Обычно шеф нагружал ее работой даже в ненавистном ей ноябре, но сейчас, наверняка находясь в эйфории по поводу разоблачения шпиона, сделал несвойственный ему дорогой подарок.
        И это ей только на руку.
        В ту ночь Лариса, осуществив то, о чем давно мечтала — сорвав со стены офорт и выбросив с балкона куда-то вниз, в сторону парка,  — удалила и прочие «жучки», а потом, приняв горячий душ и закутавшись в атласный халат, долго сидела на кухне, пила кофе и размышляла.
        Она поймала себя на мысли, что готовит кофе по рецепту, который сообщил Валерик. Лариса поморщилась и приказала себе забыть этого типа, с которым — в этом не было ни малейшего сомнения — ей уже никогда не суждено было увидеться.
        Ей предстояли гораздо более важные заботы. Например, подготовка званого ужина второго декабря.
        Впрочем, все уже было готово. Она не особо надеялась узнать что-то новое. Хотя нет, зачем же врать самой себе — очень даже надеялась.
        Ведь если Тимыч жив… О, если он жив! Лариса, понимая, что это не только глупо, но и почти преступно, стала усиленно думать, как попытается наверстать с сыном потерянные девять лет.
        Так она просидела почти всю ночь и отправилась в постель только под утро. Сразу же заснула как убитая и продрыхла весь день, поднявшись только тогда, когда на улице уже начали сгущаться ранние ноябрьские сумерки.
        На смартфоне Лариса обнаружила краткое послание от шефа:
        «Твой дружок отпущен на волю. Сказал все, что нужно. Побежал, поди, к мамочке зализывать раны. Приятного отдыха!»
        Лариса удалила сообщение, вздохнула и снова принялась думать о том, какова будет ее жизнь с Тимычем.
        Но ведь все это похоже на сказку! Точнее, на страшную, очень страшную сказку. Тимыч не мог быть жив — хотя она, мать, надеялась на это всеми фибрами своей души.
        Просто не мог.
        Но разве все эти девять лет в ней не теплилась надежда? Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки уликам, вопреки всему…
        Она знала, что верить в это нельзя — и все равно верила. Ибо какая же мать не хотела бы поверить в лучшую участь для своего ребенка?
        Лариса последовала совету шефа и попыталась отдохнуть. Она отправилась в спа-салон, где ее подвергли многочасовым регенерирующим процедурам. Раньше она бы наслаждалась ими и пребывала в золотисто-сладкой неге, а теперь…
        А теперь непрерывно думала о встрече, до которой осталось около сорока восьми часов.
        Первый день зимы выдался на редкость холодным, с тусклого сизого неба на грязный асфальт пикировали крошечные ледяные крупинки. Большую часть времени Лариса разъезжала по Москве, посетила и то место, где провела столько времени,  — бывшую музыкальную школу.
        С ужасом слушала она прогноз погоды на второе декабря и заверения синоптиков, что на столицу идет циклон со снегопадами. Ведь это может означать, что «следственный эксперимент» не состоится…
        Ночью в квартире она то и дело подходила к окну, чтобы убедиться, что наступил ледяной апокалипсис и что все планы пошли прахом.
        Но синоптики, как оказалось, немного ошиблись. Циклон замедлил свое движение, и снегопады были теперь обещаны на третье число.
        Лариса внутренне возликовала — главное, что не второго! Выходило, что она трепетно ждет дня рождения Люблянского. Человека, причастного к похищению ее сына.
        И к похищению и убийству множества чьих-то чужих сыновей.
        Хотя нет, не человека… Ибо ни он, ни покойный Диксон, ни новый возможный подручный банкира людьми не были. Даже их внешний облик не мог ее обмануть.
        Наконец наступило второе декабря. Утром, ровно в девять, как и было оговорено, она позвонила заместителю начальника СИЗО, который подтвердил их предыдущие договоренности. До этого Лариса убедилась, что погода ухудшилась, со свинцового неба сыпалась уже не кристаллическая крупа, а хлопья хрустального снега.
        Погода в преддверии большого снегопада была, несмотря на хмурую атмосферу, чудесная, прямо как на новогодней открытке.
        Лариса отправилась на прогулку в парк Горького. Там она провела последние выходные с Тимычем… Правда, тогда погода была слякотная и теплая.
        Затем она заехала в свое любимое кафе, на скорую руку перекусила. Не позволяя себе одного — то и дело смотреть на дисплей смартфона, чтобы узнать, который час.
        И сколько часов, минут и секунд осталось до ужина с сатаной.
        Оттуда же она позвонила в ресторан, который должен был доставить заказ в «Луи-Филипп». Еще раз согласовала все детали, а потом объявился и помощник временного управляющего имуществом Люблянского — он должен был передать Ларисе ключ.
        Он подъехал в кафе, был мил и любезен, вручил ей конверт из плотной бумаги, в котором находился генеральный ключ от ресторана. В «Луи-Филипп» Лариса не заехала, так как была там накануне, после спа-салона, прошлась около темного фасада здания и дотронулась до холодной ручки запертой двери.
        И только когда начало смеркаться, Лариса уточнила, который час, и, узнав, что уже начало пятого, отправилась обратно домой. Предстояло самое важное.
        Она отметила, что чем меньше времени остается до рандеву с сатаной, тем спокойнее делается на душе. Прежняя нервозность куда-то исчезла, и навязчивые мысли о Тимыче перестали посещать ее.
        Ибо если даже вдруг вскроется, что банкир, а по совместительству серийный убийца, нагло врал и использовал ее для того, чтобы последний раз в жизни отобедать в ресторане, то она не впадет в прострацию.
        Хотя, может, и впадет… Но сначала сдаст Люблянского с потрохами Следственному комитету. Ибо у нее имеются улики, свидетельствующие о его причастности к похищению и убийству детей.
        Лариса поднялась на второй этаж, прошла в кабинет и нажала на кнопку, располагающуюся чуть выше выключателя.
        Часть полок с фолиантами в кожаных переплетах, с золотым тиснением, отъехала в сторону, открывая металлическую дверь. Как и у Люблянского, у нее имелась своя секретная комната. Вообще-то по проекту там полагалось быть гардеробной или, к примеру, дополнительной ванной комнате, но при покупке квартиры она настояла на том, чтобы ее переделали под помещение-сейф.
        Нет, там не располагался архив, который она собирала все эти годы. Архив был небольшой, она хранила его в нескольких коробках в кладовой. Здесь же она прятала от посторонних глаз комнату Тимыча…
        Она перевезла сюда все вещи из его детской в их тогдашней квартире. Воссоздала обстановку вплоть до малейших деталей. На стенах имелись даже фальшивые окна, искусственно подсвеченные лампочками и создающие полную иллюзию настоящих.
        Ну, почти настоящих…
        Стены были обклеены теми же смешными обоями с гусятами и щенками. Тимыч когда-то сам выбирал их и усердно помогал при ремонте. Правда, через пару лет уже стыдился этих обоев, заявляя, что они «детские» и что их необходимо заменить на «взрослые», с гоночными автомобилями и супер-пупер-роботами.
        Да, робот… Его робот Электоник. Он был тут же, Лариса поставила его на тумбочку около кровати сына, белье на которой меняла раз в две недели.
        Лариса знала, что это уже на грани патологии, но это ведь был ее персональный рай — и ничей более.
        Или ее персональный ад? Ад, созданный собственными руками?
        Лариса дотронулась до кровати, поправила бахрому истертого ковра, лежащего на застеленном зеленоватым линолеумом полу, и вдруг ощутила смутное беспокойство.
        Чего-то не хватало.
        Она осмотрелась, беззвучно шевеля губами. Вроде бы все на месте, все так, как и последние годы, так же благостно, покойно и трагично.
        Комната ребенка без самого ребенка. Ибо ребенок был жестоко убит. Или все-таки нет?
        Лариса обернулась, поставила одну из книжек на полке чуть ровнее, включила глобус с лампочкой внутри, и земной шар стал медленно вращаться вокруг своей оси.
        Нет, все на месте, все так, как и было в тот день, когда Тимыч… Когда он больше не пришел домой.
        Лариса облегченно вздохнула — и вдруг поняла, чего не хватает. Робот Электоник, которого она водрузила (как это всегда делал сын) на тумбочку, исчез.
        Она бросилась к тумбочке, уверенная, что робот просто свалился на ковер из-за того, что она посадила его как-то не так.
        Но на ковре робота тоже не было.
        Лариса внимательно осмотрела всю комнату, но робота нигде не было.
        Вот именно — нигде.
        Она ринулась в кладовую, туда, где оставила ящик с детскими вещами, найденными в секретной комнате Люблянского.
        Ящик, как и другие, в которых находился ее архив, тоже бесследно пропал.
        Лариса ощутила, что тупая ржавая игла, выскочившая из ее сердца некоторое время назад, снова со всей силы в него вонзилась. От резкой загрудинной боли она опустилась на паркет.
        Она что, сошла с ума? Робота она оставила в комнате Тимыча, доступ к которой имела только сама. Комната закрывалась на цифровой замок, но код был не такой уж сложный — день, месяц и год рождения сына, только в обратном порядке. Коробки с архивом и, что гораздо важнее, с детской одеждой находились в кладовке ее квартиры.
        Квартиры, которую в последние дни навещали многие. К примеру, люди Солдатова — но зачем им что-то похищать? Да и она была здесь во время их визита и увидела бы, что они выносят коробки или робота.
        Но она этого не видела.
        Конечно, они могли наведаться тогда, когда ее не было, предварительно сделав запасные ключи. И изъять все, что угодно.
        У них была возможность, но не было мотива. Но возможность была и у Валерика — пока она дремала, он мог вынести из ее квартиры хоть всю обстановку. Или, опять же, сделать слепки ключей и наведаться сюда позднее. Чтобы похитить робота и детскую одежду.
        Но непонятно, зачем ему это.
        Впрочем, не исключено, что она неверно ставит вопрос. Валерику также незачем было внедряться к ним в холдинг и пытаться добыть инсайдерскую информацию о сделке с Пекином. Но он это сделал, ибо ему заплатили. Так же как могли заплатить за изъятие робота и детской одежды из ее квартиры.
        А что, если внедрение в качестве шпиона в холдинг имело целью вовсе не похищение сведений о готовящейся сделке с китайцами, а проникновение к ней в квартиру и изъятие вещей, найденных в секретной комнате банкира Люблянского?
        Или Валерик мог получить задание и на то, и на другое.
        Но от кого, почему?
        От кого, было, кажется, ясно. От двух братов-акробатов, их главных конкурентов.
        Или нет?
        Но если все же да, то это не объясняло, почему.
        Хотя, если вдуматься, объяснение возникало очень даже простое. Если предположить, что оба брата-акробата (у которых даже фамилия была цирковая — Никулины), точнее, конечно же, брата — представителя столичного олигархата (а по некоторым сведениям — и криминального паханата), имели прямое отношение к деяниям Диксона, а после его бесславной кончины — Люблянского.
        Прямое отношение — это значит, что они, как и прочие монстры, истязали и убивали детей.
        Или она выдумала черт знает что и возводит поклеп на, быть может, далеко не самых честных, явно ушлых, но к жутким убийствам отношения не имеющих бизнесменов.
        Или не выдумала?
        Лариса окончательно запуталась. Она еще раз осмотрела дверь в секретную комнату и в особенности кодовый замок. И заметила еле различимые царапины под каждым гнездом с числовым барабаном.
        Кто-то, используя особый воровской инструмент, вычислил нужную комбинацию и открыл замок. Интересно, сколько на такое потребуется профессионалу. Пять минут? Десять? Пятнадцать?
        Или вообще две-три?
        Лариса не имела об этом ни малейшего понятия. Но она точно знала, что такими навыками наверняка обладает Валерик Рянько, который теперь зализывает раны, как выразился шеф, «у мамочки». Ну, или у папика…
        Осуществить такое могли, причем запросто, и люди Солдатова. Но в то, что Солдатов тоже причастен к убийствам, Лариса верила с трудом. Конечно, он с самого начала ей не понравился, и она сказала шефу, что с этим типом надо быть осторожнее. Но шеф, далеко не во всем такой проницательный, как считают его конкуренты, конечно же, упирал на свои желания и слышать ничего не хотел. А Солдатов был явно опасен.
        Наконец, имелись еще и два брата-акробата Никулины, Борис и Глеб Михайловичи. Но если к похищению улик и ее архива причастны именно они…
        Или же имеется еще кто-то, о ком она ничего не знает, но который хорошо знает ее?
        Только вот кто?
        Лариса взглянула на висящие на стене часы и окаменела. Через десять минут в «Луи-Филипп» должны были подъехать люди из ресторана с яствами для праздничного ужина.
        Позвонив в ресторан и сказав, что немного задержится, она сломя голову бросилась из квартиры. Уже сидя в машине, задумалась о том, закрыла дверь или нет. Однако возвращаться, конечно же, не стала, и вовсе не потому, что плохая примета.
        В приметы Лариса уже давно не верила. Ибо в день исчезновения Тимыча ничто не предвещало такого ужасного конца.
        Нет, ведь если кто-то уже проник в ее квартиру, и не только в квартиру, но и в тайную комнату, то запирай дверь или оставляй ее настежь открытой — все равно.
        Тот, кто побывал там один раз, может побывать и второй.
        Стремительно темнело, и с чернеющего неба, неба страха, валил и валил снег. Лариса подъехала к «Луи-Филиппу» одновременно с «Газелью» ресторатора. Она вдруг испугалась, что забыла взять с собой ключ, однако тот был у нее в сумке, в плотном конверте, как и вручил временный управляющий имуществом.
        Она открыла дверь и прошла внутрь. В темноте были еле различимы контуры столов и детали интерьера. Лариса нажала на выключатель, и вспыхнул приглушенный свет.
        Ресторан походил на намарафеченный труп — вроде бы что-то есть от живого, но на самом деле все давно мертво.
        Лариса взяла инициативу в свои руки и стала раздавать указания. Через четверть часа ресторан было не узнать. Она помнила письмо, которое передал ей через своего адвоката Светлого Илья Люблянский. Там он упомянул не только то, какие кулинарные изыски желает видеть во время ужина, но и то, какой должна быть обстановка и даже цвет посуды и салфеток.
        Лариса решила идти до конца. Люблянский получит то, что ему нужно. Но и она тоже.
        Несколько столов сдвинули в сторону, освобождая пространство в ВИП-зоне. Там был установлен стол, покрытый темно-красной скатертью. Или бордовой? Или цвета свернувшей крови?
        Лариса внимательно следила за тем, чтобы все пожелания Люблянского были исполнены. Около стола поставили другой, поменьше, на котором горели ароматизированные свечи. Один из работников принес изящные хрустальные бокалы.
        Вино — небывало дорогое «Шато д’Икем» урожая 1975 года, заказанное банкиром в количестве аж трех бутылок,  — охлаждалось. Лариса пробежала глазами список.
        Вроде бы все…
        Поблагодарив услужливых работников и передав им конверт с солидной премией за сноровку и быстрое выполнение заказа, она закрыла за ними дверь и осталась одна в пустом ресторане.
        Внезапно ей сделалось страшно — как тогда, в подземном гараже купленного шефом здания, принадлежавшего раньше Люблянскому. Она тогда еще думала, что там, в темноте, притаился Тимыч.
        Но выходило, что Тимыч в самом деле был где-то там, за пределами этого ужасного ресторана, где ей предстояло разделить трапезу с убийцей детей.
        Лариса еще раз убедилась в том, что все в порядке, что камера, которая должна снимать происходящее, а также три «жучка» хорошо замаскированы.
        Если следили за ней, то и она может следить за кем угодно. Она была уверена, что разомлевший от праздничной атмосферы, любимой еды и большого количества вина банкир поведает много интересного, полагая, что она все равно ничего не сможет доказать.
        Много интересного — и ужасного.
        И теперь, после исчезновения улик, обнаруженных в секретной комнате, его откровения были единственным, чем она могла позднее припугнуть Люблянского.
        Лариса вышла из ресторана и, зябко поеживаясь на холодном ветру, всмотрелась в темноту.
        Там, где-то далеко (или, кто знает, близко), был Тимыч. Живой или мертвый.
        Нет, конечно, живой! Она все время знала, что это так — и теперь желала узнать, как и где ей найти сына.
        Лариса вынула из автомобиля сумку с вечерним туалетом. Она ни в какую не хотела облачаться в праздничное платье для Люблянского, но это было одно из его требований. Причем он даже указал, какого фасона и цвета должно быть на ней платье.
        Лариса отправилась в дамскую уборную, быстро переоделась. Решила, что, если Люблянский начнет распускать руки, она заедет ему канделябром по роже.
        Но он не станет, ведь он специализируется на беззащитных детях…
        Полицейский автомобиль подъехал с небольшим опозданием. Из кабины вышел вальяжный толстый молодой мужчина в форме.
        — Гражданин Люблянский прибыл на следственный эксперимент!  — отрапортовал он с хитрой улыбкой.  — Ну, чем порадуете?
        Лариса провела его в ресторан. Мужчина, сопровождаемый подъехавшими в автомобиле со спецномерами военными, проследовал за ней в зал, потом на кухню. Увидев праздничный стол и зажженные свечи, вошедшие зацокали языками.
        — И зачем он вам?  — спросил толстяк, поднимая ящик гораздо более дешевого, чем заказанное Люблянским, но все равно дорогого вина.  — Он же псих, к тому же крайне опасный!
        — Я знаю,  — ответила Лариса,  — но именно поэтому он мне и нужен.
        Втянув носом ароматы японской кухни, толстяк поморщился, сказал, что домашние голубцы намного лучше, и, прихватив ящик вина, направился к выходу. Сопровождавшие его лица осмотрели ресторан, уделив особое внимание дверям и окнам, тихо обменялись парой слов, а затем, прихватив отвергнутые толстяком яства, тоже зашагали к выходу.
        Лариса заметила, что к черному ходу направились двое в форме, а еще двое, покуривая, остались около центрального входа.
        К ней подошел толстяк, уже успевший избавиться от ящика вина.
        — Ну, как и договорились! Ресторан мы проверили, следственный эксперимент может иметь место.
        Он вещал с широкой улыбкой, которая свидетельствовала, что он всего лишь выполняет то, что ему приказано, не задумываясь об истинной подоплеке — или не желая ее знать.
        — У вас ровно три часа. Потом мы его забираем и транспортируем обратно. Ну, время пошло!
        Он дал отмашку, и дверь фургона открыли. Оттуда появился и молодцевато выпрыгнул на снег банкир Илья Люблянский. Лариса не удивилась, заметив, что он не в тренировочном костюме или какой-нибудь тюремной хламиде, а в элегантном черном смокинге.
        Забавно, что при этом руки банкира были скованы за спиной наручниками. Он приветливо кивнул Ларисе, которая вдруг почувствовала, что ее пронизывает холод — и не только из-за того, что она в легком платье стоит на пронизывающем декабрьском ветру.
        Вид у Люблянского был какой-то… торжествующий. Только с чего бы?
        Поприветствовав толстяка, как старого знакомого, Люблянский повернулся к нему спиной и зашевелил руками.
        Толстяк качнул головой, и один из конвоиров снял с запястий финансиста наручники. Тот вздохнул, растер кисти и, поправив белоснежные манжеты, подошел к Ларисе. Он явно желал снова поцеловать ей запястье, как при первой их встрече, но она элементарно не подала ему руку. Банкир, заметив это, сверкнул глазами и только усмехнулся.
        — Бордовый вам к лицу,  — произнес он.  — Кстати, это мой любимый цвет…
        — Я в этом ничуть не сомневаюсь,  — произнесла она медленно.
        Люблянский запрокинул голову и, раскинув руки (из-за чего стал похож на статую Христа в Рио-де-Жанейро), с большим удовольствием посмотрел в черное небо, позволяя хлопьям снега оседать у себя на лице.
        — Красота-то какая!  — воскликнул он радостно.  — Раньше я свой день рождения старался проводить в теплых краях. А если вынужден был из-за дел остаться в Москве, то все равно перемещался исключительно в лимузинах, и ни неба, ни снега не видел…
        Он смахнул снежинки с лица, а потом слизнул с ладони длинным малиновым языком. Ларисе сделалось тошно, и она отвернулась.
        — Кстати, не хотите ли что-нибудь пожелать мне, Лариса?  — спросил банкир, явно намекая на свой день рождения.
        Не дождешься! Лариса, зябко поведя плечами, ответила:
        — Холодно. Пройдемте в ресторан. Время идет. Рассказывать сегодня будете вы.
        И направилась внутрь. Около порога банкир Люблянский задержался и, насмешливо посмотрев на перекуривающих конвоиров, сказал:
        — Да, ребятки, кому-то вершки, а кому-то корешки! Я сейчас буду с этой красавицей ужинать, а вам придется нести службу здесь, на морозе.
        Один из конвоиров бросил окурок на снег и растер сапогом.
        — Ну а потом мы запихаем тебя в наш «членовоз» и отвезем обратно в СИЗО.
        Банкир снова хмыкнул:
        — Да, круговорот судьбы. Сегодня король, завтра нищий. А послезавтра, кто знает, снова король! Каждому свое! Вы ведь знаете, над входом в какое заведение висел сей славный лозунг?
        И с этими словами он последовал за Ларисой в ресторан.
        Она подошла к столу, на котором стоял золоченый, в стиле барокко, канделябр, и включила заказанный Люблянским патефон. Опустила головку с иголкой на крутящуюся черную пластинку, и, как того и желал финансист, по ресторану разнеслись приглушенные ритмы давно забытых зарубежных шлягеров пятидесятых годов.
        — Лепота-то какая!  — произнес банкир, явно довольный обстановкой.  — Все еще лучше, чем в моих мечтах! Вам знакомо чувство, когда реальность превосходит ожидания? Нет, не знакомо. А мне знакомо!
        Лариса без тени улыбки сказала:
        — Прошу вас! Если это так, то пришло время выложить все, что вам известно…
        Банкир расхохотался:
        — Нет, сначала я хочу отужинать с вами, Лариса! И вам придется изображать из себя радушную хозяйку. Что ж, начнем с закусок…
        Ларисе пришлось обслуживать развалившегося на стуле банкира. Он хвалил еду, жадно ее поглощая и рекомендуя Ларисе то один японский деликатес, то другой. Но она, сидя с прямой спиной на стуле, не притронулась ни к чему.
        Поскольку пришла сюда не за этим.
        Удивительно ловко работая палочками и отправляя в рот очередную порцию чего-то экзотического, Люблянский вдруг сказал:
        — Почему вы сидите с постным лицом, как на похоронах? Это все-таки как-никак мой день рождения. Не хочу, чтобы вы мне его испортили! Кстати, где же вино? Мой любимый «Икем» 75-го годика! Вы же его раздобыли? Если нет, то жутко осерчаю!
        Лариса принесла бутылку, и Люблянский, откупорив ее и разливая драгоценную жидкость по бокалам, воскликнул:
        — Как давно я мечтал об этом вечере… Ну что ж, Лариса, раз вы не хотите меня поздравить, я поздравлю себя сам! Илюша, мой дорогой, с сорокапятилетием тебя! Расти большой, не будь лапшой! И пусть все твои желания исполняются. Как и раньше…
        Он осушил бокал, а Лариса и не подумала пригубить коллекционного вина. Люблянский нахмурился:
        — Так не годится! Я именинник и требую, чтобы вы выпили за мое здоровье. И за исполнение всех моих желаний! Всех!
        Лариса резко поставила бокал на стол и произнесла:
        — Вам известен афоризм: «Когда боги желают наказать, они исполняют все желания»? Кстати, раз уж на то пошло, разве вашим желанием было оказаться в СИЗО? И фигурантом скандального процесса, грозящего вам многими годами тюрьмы и полной потерей всех ваших денег?
        Банкир хмыкнул:
        — А вы, как я вижу, любите философствовать. Я тоже. Да, в жизни бывает черная полоса, но она всегда сменяется белой. И вы, Лариса, моя белая полоса! Так выпьем же за вас!
        Лариса снова проигнорировала тост. Но Люблянский сделал вид, что не замечает ее поведения, и продолжал балагурить, опустошая бутылку и поглощая деликатесы японской кухни.
        Наконец, насытившись, он произнес:
        — Ах, хорошо бы сейчас сигару! Гаванскую. Ведь это было в перечне моих пожеланий, не так ли? Вы приготовили?
        Лариса поднялась, принесла с кухни ящичек с сигарами, с грохотом поставила его перед Люблянским и вернулась на свой стул.
        Банкир, отрезав столовым ножом кончик сигары, прикурил от одной из свечей в канделябре, затянулся, издал млеющий звук и, пустив кольцо дыма в потолок, произнес:
        — Хорошо-то как! Прямо как в старые добрые времена!
        Ларису, которая долго крепилась, прорвало:
        — В те времена, когда вы убивали детей? Когда вы вместе с Диксоном похищали их, истязали, подвергали сексуальному насилию, держали взаперти, наслаждались их болью, страхом и отчаянием? Эти времена для вас добрые?
        Снова затянувшись, банкир перевел взгляд с потолка на Ларису, и она ужаснулась тому, как Люблянский изменился. На нее смотрел жестокий, пересыщенный, готовый на любое преступление сумасшедший.
        — Лариса, милая моя, у вас что-то с головой. Да, не у меня, а однозначно у вас. Вы припомнили Диксона. Как я понимаю, речь идет об этом жутком убийце детей?
        — О вашем учителе!  — крикнула Лариса. Ей было необходимо признание Люблянского.
        — Учителе?  — удивился тот, пуская в ее сторону клубы дыма.  — Ах, вы имеете в виду, что он преподавал в том же вузе, где учился я. Ну, с любым маньяком или убийцей всегда кто-нибудь рядом живет, работает или учится. Подумайте, каково было после войны венским знакомым Гитлера! Хотя не думаю, что они эту войну пережили…
        Люблянский расхохотался, и из его рта вырвались клубы дыма, делая его похожим на огнедышащего дракона.
        — Вы знаете, что я имею в виду. Отлично знаете,  — возразила Лариса.  — Я свою часть договоренности выполнила. Выполняйте и вы свою!
        Банкир вздохнул, подлил себе в бокал еще вина, отпил его и произнес:
        — Но в нашу договоренность не входило, что вы будете тайно снимать наш вечер. Или украшать мой ресторан «жучками»…
        Лариса похолодела, но постаралась не выдать своего волнения.
        — Только не говорите, что не сделали этого. Все равно не поверю! Я бы непременно сделал! Непременно!
        Люблянский снова налил себе в бокал вина, а потом, швырнув в угол пустую бутылку, произнес:
        — Принесите еще вина! И поживее, Лариса, ведь из отведенных трех часов полтора уже прошло!
        Когда она вернулась, то вдруг поняла, что Люблянский за столом не сидит. Зато патефон надрывался изо всех сил — банкир увеличил звук до максимума. Он вообще исчез из ВИП-ложи. Лариса испуганно оглянулась и вдруг ощутила, как кто-то прижал ее к себе.
        Она закричала, стала отбиваться, а Люблянский (это был он) сатанински захохотал и оттолкнул ее.
        — Лариса, не дурите! Мне не нужны ваши сомнительные сорокалетние прелести. Хотя вам, кажется, тридцать девять? Ну, это не намного лучше!
        Он вырвал у нее из рук бутылку, подошел к столу, откупорил ее и разлил вино по бокалам. Взяв один, он протянул его Ларисе и сказал:
        — Я сдерживаю свои обещания, даже если другие нарушают свои или выполняют не до конца. Как вы, Лариса. Вы вытащили меня на три часа из СИЗО, устроили этот, признаюсь, недурственный вечер, полностью следуя моим пожеланиям, но одновременно попытались меня надуть. Впрочем, я не злопамятен. Хотя не люблю, когда мной пренебрегают. Сегодня мой день, и пусть он закончится через час с небольшим. Я хочу, чтобы вы выпили со мной за мой день рождения! И тогда я вам все расскажу!
        Он подал Ларисе наполненный практически до краев бокал. Она взяла его и взглянула на банкира, который снова был мил, галантен и безобиден.
        — Ну, на брудершафт пить мы не будем, не бойтесь. И домогаться вас я тоже не намерен. Что, не верите мне? Или вы не хотите узнать, что случилось с вашим Тимычем?
        Последние слова он произнес так тихо, что Лариса их еле разобрала. Но он точно произнес эту фразу. Которая, конечно же, из-за громыхающей музыки не была записана «жучками».
        Лариса поднесла бокал к губам и, закрыв глаза и приказав себе пить, в три приема проглотила наполнявшую его жидкость. Вино было очень приятное, но Ларисе казалось, что она пьет из кубка с кровью.
        — Молодец, милая моя!  — произнес банкир и подал ей руку.  — А перед тем как перейти к десерту, потанцуем!
        Это не была просьба, это было приказание. Меньше всего Лариса хотела танцевать под забытые шлягеры с похитителем сына и убийцей детей, но отказываться она не имела права.
        Поэтому она вложила свою ладонь в руку Люблянского, и банкир подхватил ее и уверенно заскользил по пустому танцполу.
        Надо отдать ему должное — танцевать он умел. Ларисе же хотелось оттолкнуть этого ужасного человека, вырвать свою руку из его горячей и липкой ладони и бежать, бежать, бежать прочь…
        В темноту, туда, где под небом страха ждал ее Тимыч.
        Она ощутила, как рука Люблянского заскользила по ее спине. Он приблизил свое лицо к ее и прошептал:
        — Ты хочешь знать правду, Лариса? Я тебе охотно расскажу. Облапав тебя, я убедился, что никакого устройства, записывающего эту нашу беседу во время танца, на тебе нет. Так что могу говорить откровенно. Только учти: если посмеешь прервать наш танец или каким-то неподобающим образом дать волю своим материнским эмоциям, наше рандеву тотчас закончится. И я ничего тебе больше не скажу, а ты всю оставшуюся свою жизнь будешь жить с чувством, что у тебя был великолепный шанс, но ты его просрала. И все, что тебе останется, это повеситься, наглотаться таблеток или кинуться под поезд. Так согласна слушать все до конца?
        Лариса, чувствуя, что ее колотит, хотя в ресторане было тепло, всхлипнула и кивнула. Давно забытый певец выводил рулады прелестной, душераздирающей песни о несчастной любви.
        Люблянский крепче прижал женщину к себе и продолжил:
        — Умничка. И еще одно условие: молчи. Ни вопросов, не комментариев. Молчи и слушай. Знала бы ты, какое это счастье — излить кому-то душу! Кому-то, кто человек, а не псих, как все эти уроды, с которыми мне приходится работать… Ну, я имею в виду похищать, насиловать, истязать, а под конец разнообразными способами убивать несчастненьких детишек.
        Лариса вцепилась в плечо банкира, чувствуя, что от его откровений у нее закружилась голова. Она хотела обмануть его, но маньяк оказался хитрее и переиграл ее. Его признание не будет зафиксировано, и никто ей не поверит, а Люблянский будет все отрицать…
        Но ради Тимыча она должна была внимать этому кошмарному монологу.
        Люблянский же продолжал шептать ей на ухо, обдавая ароматом изысканного вина и дорогущих сигар:
        — Они ведь психи, все эти уроды. Я, наверное, тоже псих, но куда ж без этого? Таким уж меня создал бог или дьявол. Не все ли равно! Ибо убивать — так классно!
        Он был омерзителен. Ларисе так хотелось отшвырнуть его в сторону, ударить острым каблуком в пах, выцарапать глаза, стегать, бить, кусать…
        Но она не имела права.
        — Да, Ларисочка, убивать классно! И я рад, что могу сказать это мамаше одной из жертв. Да не трепыхайся ты так! В такт двигайся, жопой верти, а не манекен из себя корчи. Ибо все наши, конечно, и так понимают, что убивать классно, из-за чего беседовать с ними на эту тему глупо. Вот я и выбрал для своих откровений тебя…
        — Почему…  — прошептала Лариса, а банкир вдруг с силой сжал ее бока, и Лариса поняла, что у этого субъекта предостаточно сил, чтобы тут, на месте, голыми руками убить ее.
        Но она этого не боялась — страшнее было то, что ей предстояло услышать.
        — Сказал же, ни вопросов, ни комментариев. Мы тебе не в «Народном ток-шоу». Прощаю, но в первый и последний раз. Еще одно слово, и все будет кончено. И зажимать уши руками и рыдать запрещается. Итак, на чем я остановился? А, ну да, говорить-то хочется! Я ведь упоминал, что проводил зимы в теплых местах. В Юго-Восточной Азии, на Филиппинах, в Латинской Америке, где человеческая жизнь, в особенности жизнь ребенка, котируется невысоко. Так вот, у меня существовал ритуал — на свой день рождения я выбирал себе мальчонку. Не младше шести, но не старше десяти…
        То, что он поведал Ларисе, было не просто ужасно и чудовищно, не просто бесчеловечно и кошмарно. Вцепившись в Люблянского, словно сросшись с ним, Лариса слушала сатанинскую исповедь, которая лилась из его уст. Она приказывала себе не слушать, не понимать. Но слышала и понимала.
        Слезы лились беспрерывно, Ларису душили рыдания. Но она боялась издать хоть звук, помня о том, что сказал Люблянский.
        — …а потом от тела избавлялись. Один раз скормили крокодилам на ферме в Таиланде. Другой раз бросили в джунглях, там его дикие звери обглодали.
        Одна песня сменялась другой, Лариса уже не чувствовала ног, голова кружилась все сильнее и сильнее, в горле першило. Слез уже не было, а Люблянский продолжал вещать.
        — Но это так, к слову. Былое и думы, так сказать, цитируя классика. Тебя ведь занимает твой сыночек, твой Тимыч…
        Лариса ощутила, что ноги начинают подкашиваться. Но она не имеет права падать в обморок, она должна продержаться…
        — Ты ведь поняла, что нас много? Что дурак Диксон и я были только вершиной айсберга? Точнее, в то время мы работали одни, но Диксон уже тогда помышлял о большой, разветвленной подпольной сети любителей детишек. После его бесславной кончины счастливый случай вывел меня на людей, которые разделяют наши интересы. Люди эти состоятельные, влиятельные, серьезные. И я воплотил в жизнь задумку моего, как ты выражаешься, учителя. Кстати, я ведь в курсе, что ты нашла мою тайную комнату. Удивительно, что ее обнаружили только сейчас. Там ведь был робот, принадлежавший твоему Тимычу?
        Лариса была не в состоянии кивнуть. Голос Люблянского доносился до нее как из бочки.
        — Нашла, нашла! Я ведь, хотя и прошло порядочно времени, прекрасно помню, что там в коробке было! Каждую одежонку помню и каждую жертву, которой она принадлежала. Не все мои, а только часть. Еще одежда жертв этих самых влиятельных людей. И эти вещи — гарантия того, что со мной ничего не случится. Потому что на этих вещах, помимо крови жертвы, имеется, как бы это сказать, разнообразный генетический материал некоторых влиятельных людей. Причем не только волосы, слюна или пот…
        Он расхохотался, и Лариса подумала, что точно так же смеются бесы в преисподней. И она в самом деле танцует с сатаной. Для этого вовсе не потребовалось спускаться в геенну огненную. Некоторые, считающиеся людьми, устроили ад прямо на Земле.
        — Но я снова отвлекся. Так вот, твой сынок… Это мы там, за рубежом, от материала избавлялись. Но ведь глупо его использовать и уничтожить. Куда лучше передавать от ценителя к ценителю! И в редких, крайне редких случаях материал выдерживал все те эксперименты, которые на нем ставили, и делался для одного из обладателей чем-то вроде… Ну, не домашнего животного, а даже члена семьи. И ему дозволялось жить — с учетом, конечно, что он не будет болтать. Однако рано или поздно детишки вырастали, от них приходилось избавляться… Но не убивать же несчастных!
        Пальцы Ларисы вот-вот грозили разжаться. Ноги не слушались ее, но она твердила себе, что должна, должна, ДОЛЖНА дотанцевать с сатаной до конца.
        — И твой сынок… Он ведь был особый мальчик, это надо признать… Так вот, у некоторых из наших жертв развился так называемый «стокгольмский синдром». Сначала они сами были жертвами, а потом постепенно перешли в разряд помощников для нас, ценителей. И уже помогали нам собирать новый материал и даже хотели сами провести с ним кое-какие познавательные эксперименты…
        Несчастные, бедные, морально изуродованные дети, которые, выдержав долгие месяцы и годы истязаний и сексуальных пыток, сами превращались в монстров. Но не потому что, как их истязатели, перешли на сторону зла, а потому что только так, служа ему, могли хотя бы на время забыть о том, что с ними произошло.
        Дети, ставшие подростками или даже молодыми мужчинами, делались прислужниками сатаны и помогали ему похищать и истязать других детей…
        Они завладели не только их телами, но и их душами.
        — И некоторые, Лариса, служат нам, ценителям, с необыкновенной отдачей. И сами с большой радостью приручают и усмиряют новеньких. Наши прежние жертвы стали одними из нас, и нас, учителей, не может не радовать, что у нас появились сыновья, идущие нам на смену.
        Лариса поняла, что больше не может стоять. Она стала медленно оседать, а Люблянский, ничуть этому не удивившийся, положил ее на пол и произнес с ужасной ухмылкой:
        — И твой Тимыч — один из самых лучших наших учеников, Лариса!
        Нет, нет, НЕТ! Ее Тимыч, ее кровиночка, ее маленький хрупкий мальчик, не мог стать одним из этих монстров. Одним из этих демонов. Одним из этих жрецов похоти и тьмы ночной.
        Кто угодно, но только не Тимыч!
        Лариса пыталась прорычать это в лицо Люблянскому, но он только спросил:
        — Ты что-то шепчешь, Лариса? Что-что? Хотя не важно что! Ты нарушила наш договор, и Шахерезада прекращает дозволенные речи.
        Лариса попыталась приподняться, но тело отказалось ей подчиняться. Ее мозг разрывала мысль о том, что…
        Что если сказанное банкиром правда, то лучше бы ее Тимыч умер девять лет назад.
        Но если он все еще жив? Если он… Если он пособник серийных убийц, помнящий о своей матери, но не делающий попыток вернуться к ней, потому что ему нравится то, чем он сейчас промышляет…
        Ее кровь и плоть, ставшая вдруг сатанинским отродьем.
        — Неееет…  — сорвалось с губ Ларисы, а Люблянский, выпрямляясь, стал стаскивать с себя смокинг.
        — Не нет, Лариса, а да. Я сказал тебе чистую правду. Мамаше Гитлера, не сдохни она задолго до прихода сыночка к вершинам власти и переживи она своего бесноватого отпрыска, тоже небось не хотелось бы после безоговорочной капитуляции Третьего рейха верить в то, что ее кровиночка уничтожил миллионы людей и что ее детка — чудовище и мразь, равных которой в мировой истории нет и не было. Но факт остается фактом — усатый дядя Альдик был именно чудовищем и мразью. Как и твой сыночек, Ларис, как и твой Тимыч. Способный ученик оказался, очень даже способный. И знаешь, я даже могу тебя с ним свести. Ты ведь хочешь его повидать?
        Хочет ли она увидеть Тимыча? Того Тимыча, девятилетнего, проказливого и не расстававшегося со своим Электоником?
        Или… другого Тимыча. Шестнадцати с лишним лет, перешедшего на сторону зла и помогающего группке аморальных богачей растлевать и убивать детей?
        Но Тимыч был только один, тот, девятилетний, настоящий.
        Или нет? Или настоящим был этот, нынешний, ее персональный сатана?
        — Не-е-е-ет…  — Лариса поняла, что теряет сознание. Но почему? И вдруг поняла — Люблянский ей что-то подсыпал в вино. Но ведь он открывал бутылку при ней, сам тоже в ее присутствии пил из нее…
        Ну конечно, не бутылка, а бокал, в который он налил вина и подал ей. И настоял, чтобы она его осушила. Стенки бокала были чем-то смазаны, а при свечах это не бросилось в глаза…
        Кто-то из обслуживающего персонала подсунул заранее смазанные наркотиком бокалы…
        Он хочет ее убить? Или изнасиловать? Зачем он раздевается?
        — Ты сказала нет, Лариса?  — Голоса Люблянского, который скинул смокинг, под которым оказался прилегающий к телу черный маскировочный костюм, она почти не слышала.  — Ну, на нет и суда нет. Не хочешь со своим сыном встречаться, так тому и быть. Он с тобой, кстати, тоже не горит желанием снова пересечься. У тебя свои интересы — его оплакивать и карьеру делать. А у Тимыча свои — нам новый материал поставлять и вместе с нами с ним экспериментировать. Мы ведь так его и зовем — Тимыч. Молодец, что имя это придумала. Каждому, как говорится, свое. Знаешь, лозунгом какого заведения это было?..
        Она не хотела увидеть… сына? Такого — нет. А что, если бы другого у нее не было и никогда уже не будет?
        Сумеет ли она полюбить монстра? Простить? Принять?..
        — Ты еще не отключилась! Крепкая ты баба, Лариса! Не бойся, я с тобой делать ничего не буду. Зачем, собственно? Ты свою роль полезной идиотки сыграла блестяще. Меня из СИЗО вытащила. Мои друзья тоже бы могли, но им подставляться и светиться опасно. А так с тебя спрос. Поэтому ты здесь полежи, отдохни, о сыне своем помечтай. А я сейчас исчезну. И продолжу делать то, что мне так нравится! Ну, ты знаешь, что я имею в виду. То же самое, от чего без ума твой сынок Тимыч. Кстати, мне при встрече передать от тебя горячий материнский привет?
        Лариса попыталась что-то сказать, но не смогла. Она потеряла сознание.
        В себя она пришла оттого, что ее кто-то грубо тормошил. Лариса, не понимая, сон это или реальность, уставилась на толстяка, того самого, который привез Люблянского и стащил — вернее, взял в качестве компенсации за ожидание на холоде — ящик дорогущего вина. В глаза ей ударил яркий свет.
        — Где он, где он?  — твердил толстяк, и его четыре подбородка смешно тряслись.  — Куда ты его дела?
        Лариса попыталась сесть, ей это удалось с трудом. Она отползла к колонне и прислонилась к ней. Все тело болело, как будто через нее пропустили электричество. Когда глаза привыкли к режущему свету, она поняла, что в ресторане включили освещение и по пустому залу туда-сюда мечутся охранники.
        — Где он, стерва?!  — завопил тоненьким бабским голоском толстяк и, размахнувшись, ударил Ларису по лицу. Впрочем, даже это он сделать по-мужски не мог, так как Лариса уклонилась и ее щеку только задели кончики пальцев толстяка, увенчанные неровными ногтями с траурной каемкой.
        Толстяк завопил, потому что попал костяшками пальцев по колонне. Прыгая и пятиэтажно матерясь, он вдруг заткнулся, как будто кто-то отключил магнитофонную запись с его придурковатым визгом.
        Толстяк тонко сопел, а в это время начал заливаться телефон. Один из охранников тихо произнес:
        — Вячеслав Николаевич, это ведь ваш…
        — Заткнись, недоносок!  — прохрипел толстяк, извлек дрожащими пальцами телефон и произнес сюсюкающим голосом:  — Да, Олег Егорович…
        Лариса поняла, что это звонит тот самый заместитель начальника СИЗО, с которым она говорила сегодня утром. Хотя, судя по часам, которые показывали девять минут первого ночи, это было уже вчера утром.
        — Понимаете, тут возникла небольшая проблемка… Да, понимаю… Конечно, как договаривались… Но дело в том… Дело в том, Олег Егорович, что Люблянский исчез!
        Лариса осторожно поднялась и сделала пару шагов. Похоже, она до сих пор находилась под воздействием наркотика, которым были смазаны стенки бокала.
        Она, полезная идиотка, позволившая банкиру и по совместительству убийце детей Люблянскому бежать из СИЗО!
        — Вам нельзя туда!  — кинулся к Ларисе один из охранников, но она, держась за стенку, устало произнесла:
        — Мне справить нужду в вашем присутствии, прямо здесь?
        Тот, решив с ней не пререкаться, велел своему коллеге сопровождать Ларису в дамскую комнату, где она долго промывала лицо холодной водой, а потом разрыдалась.
        И черт с ним, с Люблянским! Хотя, конечно, не черт — за организацию его побега придется отвечать ей. И, что хуже всего, он снова на свободе и обещал вернуться к тому, чем промышлял все эти годы.
        Но главное — что он сказал о Тимыче, о ее Тимыче. Или уже не о ее?
        И тут снаружи донеслись истошные завывания полицейской сирены.
        Четыре месяца спустя
        Лариса вышла из ворот СИЗО и подняла голову. Как же давно она не видела над собой чистого синего неба! Ведь сколько времени прошло с тех пор, как ее тогда арестовали?
        Она поразмыслила и, оглянувшись, двинулась в сторону остановки маршруток. Ее никто не встречал, но, собственно, она на это и не рассчитывала.
        — Лариса!  — услышала она смутно знакомый голос и вздрогнула. Обернулась — и увидела мужскую фигуру, которая застыла около припаркованной неподалеку серебристой иномарки.  — Лариса, я здесь!
        Он был здесь… Лариса не сразу узнала бывшего мужа, Антона, человека, которого она уж точно не ожидала увидеть здесь, около здания СИЗО.
        Она замерла, а Антон подошел к ней и на мгновение застыл, не зная, что делать. Но потом прижал ее к себе и даже поцеловал в щеку. Она же ничего не сказала и не противилась, позволяя производить с собой все эти манипуляции.
        С Антоном она общалась редко. Последние годы, кажется, они практически и не виделись, хотя он упорно приглашал ее на свой день рождения, день рождения новой супруги и даже день рождения дочки.
        Антон постарел, облысел, располнел. Однако он как был, так и оставался отцом Тимыча…
        — Ну ты, мать, даешь!  — произнес он, беря сумку, которую Лариса держала в руках.  — Ладно, по пути поговорим. Есть хочешь?
        Они подошли к его автомобилю. Антону, насколько Лариса знала, жилось вовсе не плохо. Он достиг того, о чем мечтал, и перешел из разряда среднего менеджмента в руководящий.
        Лариса опустилась на сиденье рядом с Антоном. Странно, она не ощущала ничего — абсолютно ничего.
        Когда они наконец тронулись, бывший муж произнес:
        — Выглядишь не ахти. Хотя понимаю, ты ведь не на курорте была. Но, Лариса, разве так можно! Ты ведь понимаешь, что могла оказаться в тюрьме на долгие годы?
        Глядя на весенний пейзаж за окном авто, она кивнула:
        — Понимаю!
        Да, она в самом деле понимала это. Не только оказавшись в СИЗО по обвинению в организации побега банкира Люблянского, но и раньше, когда этот побег, собственно, и планировала.
        По крайней мере, в глазах следствия.
        Это теперь все было ясно как божий день. Люблянский использовал ее в своих низменных целях. Она, надеясь на то, что он приведет ее к Тимычу, организовала этот идиотский ужин в «Луи-Филиппе»…
        А Люблянский, заранее все просчитав и подготовив при помощи своих покровителей и подельников, хорошо отужинал, сообщил ей ужасные вещи и был таков.
        Она же оказалась под следствием, а банкира, которого объявили в международный розыск, и след простыл. Он прекрасно знал, что именно ей придется отдуваться за его исчезновение. И что никто не поверит тому, что она не была осведомлена о его планах и не помогала ему бежать.
        — Лариса, ты понимаешь, как мы все переживали?  — бубнил бывший муж, и она перевела на него взгляд.
        Человек, по сути, слабый и не вызывающий доверия, но не такой уж и плохой. Наверное, они друг другу не подходили, потому что со своей Ларисой он живет душа в душу. Хотя кто знает, может, и она ему надоест и он заведет себе третью Ларису, лет эдак двадцати, и уйдет от нынешней семьи.
        Они все переживали… Странно, но, находясь под следствием, она имела возможность о многом поразмыслить.
        И прийти к определенным выводам.
        Антон продолжал свой монолог, и это было Ларисе на руку. Она только изредка вставляла односложные фразы, а муж все вещал и вещал.
        Нет, конечно, не муж, а бывший муж. Отец Тимыча.
        Того Тимыча, который, если верить Люблянскому, сам стал исчадием ада и помогал похищать и истязать невинных детей.
        Ее сын — монстр, а она и Антон — родители монстра?
        …Если бы не адвокат Светлый, она бы наверняка получила срок. Но законник, который вообще-то представлял интересы Люблянского, сам оказался в глупом положении, потому что его тоже заподозрили в причастности к организации побега своего клиента.
        А Светлый, Лариса в этом теперь не сомневалась, к этому причастен не был. Человеком адвокат являлся опасным и далеко не самым щепетильным, однако сам был в шоке от того, что Люблянский исчез, «кинув» в том числе и его самого. И, разумеется, не заплатив за все те юридические услуги, которые Светлый ему оказывал.
        Поэтому, стараясь обелить свое имя, Светлый пришел на помощь и Ларисе. Конечно, небескорыстно. Однако она была признательна этому франтоватому типу с бородкой и галстуком-бабочкой.
        Потому что у него была масса влиятельных друзей. У нее, собственно, тоже. Однако она узнала им цену, оказавшись под следствием. Никто, кроме ее близких родственников, не посещал ее. Ну, и Антона с его нынешней Ларисой, которые также считали ее частью своего семейства.
        Забавно, а когда-то она ненавидела Антона и его пассию…
        Светлый развил небывало бурную деятельность, потому что сам был ужасно зол на Люблянского, и вовсе не потому, что тот задолжал ему многомиллионную сумму за юридические услуги.
        Оказывается, для адвоката было важно реабилитировать себя в глазах общественности — и самому не оказаться на скамье подсудимых. А этого можно было достичь, если доказать, что и Лариса Иванова также не причастна к произошедшему.
        Точнее, конечно, причастна, ибо было глупо отрицать тот факт, что она, пользуясь влиянием важных людей, устроила, чтобы второго декабря прошлого года Илью Люблянского привезли на следственный эксперимент, таковым не являвшийся, в ресторан «Луи-Филипп», где для него был устроен роскошный ужин, закончившийся бегством банкира.
        Ее ошибкой оказалось и то, что в самом начале она вскользь упомянула имя своего друга Пьера, того самого любителя опер Верди, который для нее все устроил.
        Это имя, как пояснил ей позднее Светлый, упоминать было запрещено под страхом смертной казни. Это все и усугубило, потому что о причастности Пьера, вернее, Петра Павловича к произошедшему не то что говорить — думать было запрещено.
        Вот почему ей пришлось провести с начала декабря до конца марта под следствием. Причем все выглядело так, что будет иметь место грандиозный процесс и что ее признают виновной и, впаяв годков семь-восемь, отправят в колонию строгого режима.
        Не дали и не отправили.
        Поскольку признание ее виновной грозило многими проблемами и Светлому, которого подозревали в том, что он помог своему клиенту скрыться. И Светлый развил бешеную деятельность, дабы не только обелиться самому, но и вытащить из передряги Ларису.
        Конечно, она не отрицала, что организовала проклятый ужин. Но ведь не она дала команду привезти на так называемый следственный эксперимент Люблянского — это сделал заместитель начальника СИЗО.
        Теперь, впрочем, уже бывший.
        Лариса помнила последний свой разговор со Светлым, который имел место накануне.
        — Так вот, Лариса Игоревна, все, что вы мне столько раз излагали, забудьте. В первую очередь об этой разветвленной подпольной организации педофилов и убийц детей, в которой якобы состоит Люблянский и которая помогла ему бежать. Ведь именно в этой информации заключается основная проблема, а не в том, что вы отужинали с этим мерзавцем в «Луи-Филиппе», организовав его доставку из СИЗО при помощи влиятельных знакомых.
        Лариса пришла к такому же выводу, однако не только к нему.
        — Организация ведь существует?  — спросила она Светлого, и тот судорожно сглотнул и замахал руками.
        — Забудьте, говорю вам, если вам дорога не только собственная свобода, но и жизнь! Забудьте…
        Она не собиралась забывать ни слова из того, что поведал ей Люблянский. Она помнила абсолютно все. И приняла решение. Однако Светлому вовсе не обязательно знать об этом.
        — Да, она существует,  — продолжила Лариса спокойным тоном.  — И вы правы, эти личности опасны, очень опасны. Я намеренно не сказала — люди. Ибо это не люди. И не звери, потому как звери не насилуют и не убивают детенышей других зверей. Это прислужники сатаны. И с одним из них, если не с самим сатаной, я и танцевала в «Луи-Филиппе»…
        Даже по прошествии стольких недель Лариса все еще ощущала крепкие объятия Люблянского, в которых он сжимал ее, скользя по танцполу и шепча ей на ухо ужасные вещи.
        Адвокат вздрогнул и прошептал:
        — Умоляю вас, забудьте об этом! Говорю вам это в последний раз! Есть они или нет — какая разница! Живите своей жизнью.
        А они — эти прислужники сатаны — станут жить своей? То есть продолжать похищать и убивать детей? И делать из некоторых из них новых монстров?
        Как из ее сына Тимыча…
        Лариса усмехнулась:
        — Ладно, буду жить. Но ведь именно угроза разоблачения этой организации способствовала тому, что до суда в моем случае не дойдет, ведь так? Потому что я рассказала все, что шептал мне Люблянский, во время процесса…
        Светлый внимательно посмотрел на нее и произнес:
        — Вы ведь далеко не дура, Лариса Игоревна. Люблянский использовал в своих целях и вас, и меня. Если предположить, я подчеркиваю, если предположить, что где-то в недрах столицы существует такая ужасная и насквозь криминальная организация, как…
        Он запнулся и наконец произнес:
        — Как тайный клуб педофилов… и серийных убийц детей… Если он существует, что никто не доказал и никогда, думаю, доказать не сможет, и если его членами являются в том числе и те, кого принято называть столпами общества, то…
        Он снова запнулся и завершил свою мысль:
        — То вступать с ним в конфронтацию очень и очень опасно! Если они убивают людей, точнее, детей, то убьют и любого взрослого, ставшего у них на пути.
        Лариса опять усмехнулась и сказала:
        — Поэтому я и удивляюсь тому, что до сих пор жива. Но, видимо, им не с руки, по крайней мере сейчас, уничтожать меня. Ведь я ничего, собственно, не знаю, а улики, которые были в моем распоряжении, давно у меня изъяты. Если я вдруг окочурюсь в СИЗО, это вызовет только ненужный шум. Как и процесс надо мной, ведь так?
        Светлый снова взглянул на нее и повторил:
        — Я же сказал уже, Лариса Игоревна, что вы умная женщина. Но какая разница, кто принял решение выпустить вас и не доводить дело до суда? Потому что вы, как и я сам, являетесь жертвой подлого Люблянского. Да, в особенности вы были слепым оружием в его руках, способствовали его побегу, сами того не ведая, но вы уже понесли наказание, очутившись в этом милом месте и проведя тут столько недель!
        Странно, но в СИЗО Лариса ощущала себя в большей безопасности, чем на свободе. Да к тому же, сойдясь с несколькими женщинами, также дожидавшимися суда, она узнала кое-что интересное.
        Очень интересное.
        — Не исключено, что вы правы и вам безопаснее здесь, чем снова на свободе. Однако вы же не хотите сидеть тут до скончания века?
        Лариса не хотела.
        — Только пообещайте мне, что выкинете из головы всю эту фантастическую историю. В особенности с клубом педофилов и убийц. Она для вас закончилась благополучно, крайне благополучно. Могли ведь и загреметь, причем надолго, в места не столь отдаленные. Или даже очень отдаленные. А могли и вообще…
        Лариса продолжила за него:
        — Могла и вообще покинуть СИЗО вперед ногами, скончавшись от сердечного приступа, анафилактического шока или просто будучи придушенной сумасшедшей сокамерницей.
        Да, могла. И опасность была все еще реальна. Как и те слова Люблянского, которые до сих пор стояли в ее ушах.
        — Вот и отлично, что вы меня понимаете, Лариса Игоревна. Значит, выйдете на свободу, вернетесь к прежней жизни и забудете обо всем. Договорились?
        Она, естественно, тогда кивнула. Хотя и не собиралась возвращаться к прежней жизни. И в особенности забывать то, что пережила, и то, что стало ей известно…
        Антон, который повез ее для начала в ресторан (конечно, не в «Луи-Филипп», проданный с торгов и принадлежащий теперь новому владельцу), твердил о том же.
        — Лариса, ты должна похоронить своих мертвецов или как это там называется,  — внушал он.  — Ты ешь, ешь…
        Есть вовсе не хотелось. Лариса взглянула на бывшего мужа, отметила, что седая бородка ему совершенно не к лицу, что набрякшие под глазами мешки — результат неправильного образа жизни и постоянного стресса на работе.
        — Эти мертвецы, Антоша, не только мои, но и твои. Речь ведь идет о нашем с тобой сыне… И если хоронить, то не мне одной, но и тебе, его отцу!
        Бывший муж резко отставил в сторону бокал с соком:
        — Лариса, угомонись! Наш сын исчез без малого десять лет тому назад. Думаешь, я не переживал? Думаешь, я такое бревно?
        Нет, не думает. Конечно, переживал, конечно, не бесчувственное бревно. Но он — отец, а она — мать.
        А может, Антон прав? Как и прав Светлый? И все надо забыть, оставить в прошлом, жить только настоящим…
        Но ведь тень Люблянского и его подельников падала и на настоящее, и на будущее. Ведь они убивали — и будут убивать. Сможет ли она жить с осознанием того, что где-то в этот момент похищают очередного ребенка?..
        Нет, не сможет.
        — А не думал ли ты, что хоронить мертвых можно лишь в том случае, если они на самом деле мертвы?  — произнесла она медленно.  — Да, наш сын исчез, однако… Однако его тела не нашли. Только вещи… А что, если у меня имеется информация, что Тимыча… Что он до сих пор жив?
        Тимыч жив, но ведь она постоянно думала, что, возможно, было бы гораздо лучше, если бы он умер.
        Хотя имеет ли она право вообще думать такое?
        Антон так ударил по столу, что испугал официантку, которая в этот момент принесла им заказ. Неловко расставив тарелки, она поспешно ретировалась.
        — Лариса, это превратилось у тебя в манию, причем давно! Думаешь, я не в курсе, что ты прихватила с собой всю обстановку Тимкиной комнаты? Да, ты страдаешь, ты мать. Может, я как отец был меньше привязан к сыну? И да, я был ему плохим отцом. Думаешь, я не казню себя за это каждый божий день? Запомни, не одна ты страдаешь, но и другие, кто любил Тимку, тоже. Мои родители, твоя мать…
        Лариса знала, что он прав. Они все страдали. Но как бы они почувствовали себя, оказавшись танцующими с сатаной?
        С сатаной, который нашептывал ей на ухо то, чего быть не могло. Но то, что, не исключено, и было правдой.
        — Поэтому, умоляю тебя, забудь обо всем! Тимка мертв, это надо принять как данность. Этот банкир тебя использовал в своих целях. Понятно, что он наговорил тебе с три короба, лишь бы ты вытащила его из СИЗО.
        Антон был прав. Не скажи ей тогда Люблянский, что ее сын, быть может, жив, она бы просто ушла после визита к нему — и передала все обнаруженные в секретной комнате его офиса улики Следственному комитету.
        Но дело в том, что Люблянскому не имело смысла откровенничать с ней позднее, в «Луи-Филиппе». Он мог просто опоить ее вином с наркотиками, дождаться, когда она потеряет сознание, и улепетнуть.
        Зачем же он поведал ей все это? Конечно, существует вероятность, что он получал садистское удовольствие, убеждая ее в том, что ее сын стал подручным маньяков.
        Но это могло быть выдумкой.
        И все же… Все же что-то подсказывало Ларисе, что Люблянский говорил правду. Ему не было нужды врать. И это значило, что Тимыч все еще жив. Правда, это уже другой, не ее Тимыч…
        Тимыч, которого она тем не менее обязана найти — и остановить.
        — А ты повелась на его слова!  — продолжал Антон. Он даже как будто случайно накрыл своей ладонью ладонь Ларисы.  — Лора, похорони своих мертвых…
        Лариса скинула его ладонь и сказала, поднимаясь:
        — Если у тебя есть, ты и хорони. Наш сын жив, я это точно знаю. Если он для тебя покойник, то это твои проблемы, Антоша. Спасибо тебе и Ларисе за помощь, я ее очень ценю. Но сейчас я поеду домой — одна. Хорошего тебе дня!
        И, оставив бывшего мужа в ресторане, она быстрым шагом вышла на улицу. Антон не бросился за ней, не стал догонять, убеждать, предлагать все же довезти до дома. Лариса спустилась в метро, благо что были они уже в самом центре, и поехала к себе.
        Антону было удобно думать, что Тимыч умер. Ну и пусть так считает. Экс-муж все равно ей не помощник. У него другая семья, взрослеющая дочка, работа, ипотека…
        Пусть живет как знает. И она тоже будет жить как знает.
        Она найдет Тимыча, как бы сложно это ни было. А потом…
        Что будет потом, она не знала. Но она и не обязана знать. Если правда то, в чем старался убедить ее Люблянский…
        Она — мать, и только она имеет право уничтожить то, что породила. Потому что она не может допустить, чтобы ее сын был монстром, приспешником сатаны, и сеял боль и смерть.
        Не может!
        Лариса задумалась, ибо не знала ответа на этот вопрос. Да и кто из людей знает?
        Или все же может?..
        Когда наконец Лариса оказалась около дома, в котором располагалась ее квартира, она ощутила легкую тревогу. Как будто возвращение домой означало для нее что-то… что-то опасное.
        В фойе ее радостно приветствовал человек, выполняющий функции консьержа. Он жадно проводил ее глазами, наверняка у него была масса вопросов, ведь весь дом знал, что ее арестовали и она последние недели провела в СИЗО.
        Лариса перекинулась с ним парой слов, но не стала удовлетворять его любопытство. Поднявшись на последний этаж, она приблизилась к двери.
        Интересно, у нее уже побывали незваные гости? Ведь в тот последний день, еще в прошлом году, когда она уходила из квартиры, считая, что вернется через несколько часов, обладая важной информацией, она установила, что кто-то посетил ее жилище и изъял улики против банкира Люблянского и архив, который она собирала много лет.
        Оказавшись в квартире, Лариса ощутила слегка затхлый запах. Пройдясь по первому этажу, она убедилась в том, что растения, которые никто все это время не поливал, засохли. В остальном вроде бы все было в порядке.
        Она медленно поднялась на второй этаж и заглянула в кабинет. Так и есть, книжная полка, скрывающая вход в секретную комнату, была не на своем месте. Кто-то, пользуясь долгим отсутствием хозяйки, проник в квартиру и потревожил тайник.
        Секретная комната была поставлена с ног на голову. Все вещи, которые она заботливо хранила на своих местах, были раскиданы, кровать Тимыча перевернута, книжные полки сорваны со стен.
        Лариса ощутила, что на глаза наворачиваются слезы. Что ж, она ожидала чего-то подобного. Она взяла в руки раздавленный — не случайно, она в этом уверена, а абсолютно намеренно — будильник, тот самый, со смешной рожицей на циферблате. Который она когда-то купила для Тимыча…
        Когда-то в прошлой жизни.
        Для Тимыча, который теперь превратился в убийцу.
        Те, кто побывал у нее в квартире, и не скрывали, что проникли туда. В их планы входило предупредить ее — и показать, что они в любой момент могут оказаться рядом и нанести удар.
        Некоторое время Лариса провела в секретной комнате, перебирая вещи сына. Она прощалась с ним. С тем, прежним Тимычем, который навсегда ушел от нее.
        Тут Антон прав. Надо похоронить своих мертвецов. И прежний Тимыч, тот, семилетний, сгинул безвозвратно. Даже если она найдет Тимыча, это будет молодой человек, совершенно ей чужой и непонятный…
        И Лариса занялась «похоронами». Она принесла с кухни рулон пластиковых мешков и стала методично складывать в них все то, что находилось в секретной комнате. Все то, что напоминало ей о Тимыче. Все то, что она берегла как зеницу ока без малого десять лет.
        Завязав последний мешок, она обвела взглядом абсолютно пустую комнату. В ней больше ничего не осталось. Даже мебель Лариса разломала на куски и запихала в мешки. Она тяжело дышала, чувствовала себя измотанной, однако знала, что поступила правильно.
        Или все же нет?
        Оставив мешки, забитые воспоминаниями, стоять в секретной комнате, Лариса вышла из нее, прикрыла стальную дверь, поставила книжную полку на место и отправилась отмокать в ванную.
        Позднее, завернувшись в халат, она спустилась на кухню — продукты в холодильнике, конечно, давно испортились. Поэтому она сделала себе кофе и разыскала засохшие шоколадные пряники.
        Сидя за пустой барной стойкой, Лариса листала «Контакты» в смартфоне.
        Внезапно телефон ожил, она увидела на дисплее, что звонит шеф, глава холдинга, в котором она работала, Лев Юрьевич.
        — Лариса, дорогая, ты уже дома?  — услышала она его голос.  — Значит, мы лопухнулись. Потому что, по моим сведениям, тебя должны были выпустить только завтра! И я бы, конечно, прислал от холдинга авто.
        Лариса была рада слышать шефа. На протяжении всех недель, которые она находилась в СИЗО, он посылал ей весточки, одну за другой. Что ж, мог ведь сразу уволить…
        — Слава богу, что все позади!  — продолжал он.  — А у нас, как сама понимаешь, дел невпроворот. Потому что сделки с Пекином оказались еще более прибыльными, чем мы считали. Готовим новые.
        Ларисе было приятно это узнать. Она понимала, что должна вернуться к прежней жизни. Хотя бы потому, что ей требовались деньги.
        В том числе чтобы продолжить собственное расследование. И усыпить бдительность тех, кто за ней пристально следит — в этом она не сомневалась.
        — Мне подъехать в офис?  — спросила Лариса, и шеф после короткой паузы ответил:
        — Ну конечно! Только мы ведь две недели назад переехали. Теперь находимся в здании, которое раньше принадлежало…
        Он замялся, видимо, вспомнив, кому принадлежало это здание раньше.
        — Значит, я завтра приеду!  — сказала Лариса, и шеф возразил:
        — Но завтра же пятница… Давай уж в понедельник, отдохни на выходных, приди в себя. Тебе о чем-то другом наверняка надо позаботиться…
        Надо. Но это она сделает позднее.
        — Я приеду завтра. Вы пропуск на мое имя закажите. Я ведь… Я ведь все еще работаю в холдинге?
        Шеф заверил ее, что, конечно же, работает. Однако что-то в его тоне было фальшивым. Лариса вздохнула и принялась разгрызать очередной окаменевший пряник.
        На следующий день, ровно в половине девятого, она прошла через центральный вход высотки, принадлежащей теперь холдингу шефа.
        Она ведь когда-то была здесь, в тот самый день, когда в секретной комнате обнаружились вещи несчастных детей. И среди прочего — робот Электоник Тимыча.
        Тогда здесь все было иначе, пустое, необжитое. Теперь же все разительно переменилось. Лариса заметила незнакомого молодого человека на ресепшен.
        Тот вежливо поприветствовал ее, попросил подождать — и через минуту из боковой двери к ней вышел Солдатов.
        Он изменился, носил теперь дорогой костюм с еще более дорогими часами на запястье. Однако Лариса по-прежнему испытывала к нему недоверие.
        Кажется, и сам Солдатов не был рад ее видеть, однако умело это скрывал.
        — С возвращением!  — произнес он не без скрытого сарказма.  — Разрешу себе не задавать вам вопрос, как прошли предыдущие недели. Похудели, и вам это идет. Хорошо выглядите!
        Лариса ответила:
        — Вы тоже, новый костюм, новые часы вам к лицу. Вы ведь теперь начальник службы безопасности холдинга?
        Солдатов, жестом приглашая ее пройти к одному из лифтов, кивнул.
        — Да. Прежний оказался никуда не годным. И работал, как я выяснил, на наших конкурентов.
        — На братьев Никулиных?  — спросила Лариса, и Солдатов указал на распахнувшуюся дверь лифта. Когда они оказались в кабине и он нажал на кнопку, последовал ответ:
        — Да, на них. Они же пытались сорвать нам сделки с китайцами! Не вышло.
        Как же давно это было… Лариса вспомнила смазливого Валерика и решительно выбросила его из головы. Вот о ком о ком, а об этом типе она думать точно не хотела.
        Лифт взмыл вверх, и они оказались на этаже, где располагался кабинет шефа. Секретарша, все та же, что и раньше, встретила ее со слишком уж широкой улыбкой и преувеличенными комплиментами.
        Лариса отметила, что, слава богу, шеф выбрал для себя не тот кабинет, в котором раньше резидировал Люблянский. И в котором имелась секретная комната.
        Она прошла в святая святых — и увидела поднимающегося из-за огромного стола шефа. Он не изменился, все та же лысина, та же легкая небритость, те же очки в замысловатой оправе.
        — Лариса, дорогая моя! Разреши мне тебя обнять! Ну, рад тебя видеть! Отлично выглядишь!
        Интересно, если одни говорят, что она выглядит не очень-то, а другие выражают дикий восторг, как будто она провела последние месяцы не в СИЗО, а у теплых морей, кому верить?
        Лариса заметила, что Солдатов и не думает уходить из кабинета шефа. Она подошла к окну, посмотрела из него на соседние небоскребы. Обвела взором обстановку кабинета. Все, как всегда, стильно и функционально — как и сам шеф.
        — Мы без тебя как без рук!  — произнес он.  — Кстати, хочешь увидеть свой кабинет? Он тут, рядом!
        Он провел ее в соседнее помещение. Лариса открыла дверь — и вдруг увидела массу цветных воздушных шаров, с потолка посыпалось конфетти. И в глаза бросился транспарант с надписью: «Добро пожаловать домой, Лариса Игоревна!»
        Тут уже собрались сотрудники ее отдела, которые презентовали ей огромный торт и сунули в руку бокал с пенящимся шампанским.
        — Безалкогольное!  — пояснил шеф, сам беря бокал.  — Уважаемая Лариса Игоревна, дорогая Лариса! Мы все рады приветствовать вас в нашем родном коллективе! Мы все знали, что это смешное дело закончится пшиком и вы вернетесь к нам, в наш холдинг! Так выпьем же за это!
        Лариса была благодарна, но не тронута. Странно, но все уж слишком походило на театральную декорацию — точнее, на прощальный презент.
        Ибо, на месте шефа, она бы избавилась от такой сотрудницы, пусть и являвшейся раньше его правой рукой. Потому что шлейф истории с Люблянским будет тянуться за ней до конца жизни, а для многих клиентов это как красная тряпка для быка.
        Потребуй шеф от нее честного мнения в этом вопросе, она бы посоветовала выплатить подобной сотруднице солидную компенсацию — и договориться с ней о взаимовыгодном завершении сотрудничества.
        Но шеф, похоже, не собирается от нее избавляться, и Лариса вдруг поняла, что несправедлива к коллегам. Они ведь в самом деле рады видеть ее в своих рядах, а она стоит с бокалом шампанского с грустной миной и не принимает участия во всеобщем празднестве, устроенном, между прочим, в ее честь.
        Переняв инициативу, Лариса произнесла короткую благодарственную речь и тотчас получила первый кусок торта. Тот оказался божественным — Лариса и вспомнить не могла, когда ела что-нибудь подобное.
        Уж точно не в СИЗО, в котором провела и Новый год, и свой день рождения, приходившийся на Крещение.
        Она постепенно втянулась в разговор с сотрудниками, которые искренне были рады видеть ее. Зря она подумала, что все это похоже на театральную декорацию. Ларисе даже стало стыдно за свои мысли.
        Наконец шеф посмотрел на часы, что означало — потехе, конечно, час, но и делу время. Даже в пятницу.
        Кто-то пытался всучить Ларисе еще один кусок торта, но она отказалась. Похоже, праздник завершился, начинались трудовые будни.
        Она, еще раз поблагодарив собравшихся, последовала за шефом в его кабинет. Солдатов неотступно ходил за ними, как будто был тенью Льва Юрьевича.
        — Ну вот, Лариса, сюрприз ведь удался?  — спросил шеф, довольно улыбаясь.  — Хотели в понедельник, но ты ведь изъявила желание приехать в пятницу! Рвешься в бой?
        Лариса посмотрела на него и сказала:
        — Скорее хотела просить вас о возможности уйти на полставки…
        Ей требовалось свободное время — много свободного времени для того, чтобы приняться за собственное расследование.
        Шеф качнул лысой головой:
        — Неужели не отдохнула еще в СИЗО? Ладно, извини, глупая шутка. Понимаю, тебе необходимо прийти в себя, возможно, куда-то на курорт смотаться. Но ты войди и в наше положение: тебя загребли, а у нас сделки с китайцами! Все горит, а главного аналитика нет! Хорошо, что Танюша подсобила…
        Танюша… Лариса вспомнила — это была та самая девица, которая давно желала получить повышение. И которая тогда, при разоблачении Валерика, согласилась играть роль «подсадной утки» и изобразить признавшуюся от страха шпионку конкурентов.
        — Танюша, ты уж не обессудь, пока что делает то, чем занималась ты. Время же не стояло на месте, пока ты «сидела». Ой, извини, опять с языка сорвалось…
        Она-то считала, что на ее место метит Валерик, а вместо этого в ее кресло тихой сапой пробралась исполнительная и хитрющая Танюша.
        — Конечно, не стоит,  — сказала Лариса.  — Пусть себя проявит, она человек небесталанный. Но раз так, то я в самом деле смогу уйти на полставки?
        Шеф поднял палец и произнес:
        — Лариса, ты неверно все истолковала! Никто тебя заменять не собирается, потому что заменить тебя невозможно. Танюша будет в центральном московском офисе, а тебе предстоит гораздо более сложная, но и почетная работа. Мы ведь, в свете сделок с китайцами, открываем новый офис. В Шанхае! Там все нужно с нуля поднимать. Ну, и за нашими восточными партнерами, которые большие хитрюги, внимательно наблюдать. Так что работы невпроворот. Сама понимаешь, что такое я могу доверить только тому, кому полностью доверяю — и кто в состоянии справиться с этим заданием. Не Танюшу же в Поднебесную посылать! Так что с сегодняшнего дня ты, Лариса, глава нашего шанхайского филиала. Даю тебе еще три, ну, так и быть, четыре дня на сборы, а потом полетишь туда. С визой уже почти все утрясли. Непросто было, тем более с учетом твоих недавних подвигов, ой как непросто! Но ничего, наши восточные партнеры помогли преодолеть препоны китайской бюрократии…
        Лариса уставилась на шефа. Глава шанхайского филиала… Вне всяких сомнений, это означало карьерный взлет, да еще какой. И наверняка солидную прибавку к зарплате. И невероятный престиж, а также новый статус.
        Удивителен факт, что шеф выбрал ее, женщину. Впрочем, Лариса без ложной скромности понимала, что подходит на эту должность. Но только…
        Но только это шло вразрез с ее планами. Ибо, постоянно находясь в Шанхае и занимаясь организацией с нуля тамошнего филиала холдинга, она никак не сможет вести свое расследование.
        И отыскать Тимыча, который точно не в Китае, а где-то рядом, в России, не исключено даже, что здесь, в Москве.
        — Вот и отлично!  — воскликнул шеф, неверно интерпретируя ее молчание и принимая его за знак согласия.  — Поэтому прямо сейчас и обсудим нашу китайскую стратегию. Там ведь масса подводных камней! Итак…
        Лариса подняла руку, прерывая его:
        — Я не могу.
        Шеф удивленно посмотрел на нее.
        — Что не можешь, лететь уже на следующей неделе? Ладно, получишь на сборы неделю. Но не больше. Кстати, о зарплате — будешь получать на пятьдесят процентов больше. И еще пятьдесят процентов в качестве надбавки за дороговизну в Шанхае. Итого в два раза больше, Лариса. Думаю, тебя устроит. Потому что мы не имеем права больше затягивать. За нашими китайскими партнерами нужен глаз да глаз. Да и конкуренты не дремлют. Два брата-акробата все еще лелеют мечту о сокрушительном реванше. Ну, об этом позабочусь я в Москве, а ты будешь в Шанхае налаживать мосты и делать бизнес…
        Лариса снова подняла руку и сказала:
        — Лев Юрьевич, я не могу. Ваше предложение, без сомнения, более чем лестно. Кроме того, это огромная для меня честь. В былые времена я бы переехала в Шанхай не на будущей неделе, а на этой. Но не сейчас. Так что вынуждена отклонить ваше щедрое предложение. Я останусь в Москве. И уйду на полставки.
        Шеф в полной прострации уставился на нее, а потом произнес:
        — Лариса, ушам своим поверить не могу… Ты отказываешься от такого невероятного шанса, который выпадает раз в жизни! Ты понимаешь, что делаешь?
        Он был прав — она отказывалась от уникального шанса. Однако Ларису это не волновало. Она приняла решение и не собиралась его менять. Чего бы это ей ни стоило…
        — Да, понимаю, Лев Юрьевич,  — ответила она совершенно спокойно,  — и очень об этом сожалею. Однако после долгих недель, проведенных в СИЗО, мне требуется отдых. Прошу отнестись к этому с пониманием…
        Но с пониманием относиться к ее решению шеф явно не намеревался. Пройдясь по кабинету, он сказал:
        — Лариса, ты, верно, не поняла. Речь идет не о моей просьбе, а о суровой необходимости. Поэтому ты обязана собрать вещи и поехать на следующей неделе в Шанхай. Потому что кого я туда еще пошлю?
        Лариса понимала, что Лев Юрьевич прав. И в былые времена тотчас приняла бы его предложение. Но эти былые времена давно и безвозвратно закончились…
        — Лев Юрьевич, я готова обсудить с вами несколько кандидатур. Потому что незаменимых, как говаривал товарищ Сталин, конечно же, нет. Думаю, что Смешенко сможет неплохо справиться с этим ответственным заданием. Или, к примеру, Лагрянин… А если вам нужна во главе шанхайского филиала женщина, то настоятельно советую подумать о Юлии или даже Оксане…
        Шеф резко остановился, замерев в нескольких сантиметрах от нее, и буквально прошипел:
        — Благодарю за чрезвычайно ценные советы, Лариса! Но, думаешь, я не задавался вопросом, кого направить в Китай? И не перебирал кандидатуры, чтобы остановиться на твоей? Мне нужна в Шанхае именно ты, а не Смешенко с Лагряниным или Юлия с Оксаной! Ты, Лариса, только ты! Мне и холдингу!
        Холдинг… Ее работа, которая заменила ей в последние годы личную жизнь… И не только личную, а вообще всю ее жизнь. Но с этим было теперь покончено, это осталось теперь в прошлом. В далеком прошлом…
        — Лев Юрьевич, мне в самом деле очень жаль. И я готова, конечно же, в любой момент консультировать того, кого вы направите в Шанхай,  — по телефону, скайпу и так далее. Могу туда даже слетать на несколько дней или даже недель, однако не сейчас, не в ближайшие… Не в ближайшие месяцы… Мне важно процветание нашего холдинга, поэтому я вынуждена отказаться от вашего предложения. Потому что в данный момент я просто не в состоянии заняться организацией нашего филиала в Шанхае…
        Да, она была не в состоянии. Точнее, не хотела, не могла уехать из Москвы. Ибо здесь, и только здесь, она была в состоянии напасть на след Тимыча. И найти его.
        Лев Юрьевич снял очки, долго тер переносицу, а затем странным голосом осведомился:
        — Лариса, это твое последнее слово? Даже если я лично попрошу тебя поехать в Шанхай?
        Она кивнула и подтвердила сей факт. Сказала, что понимает его, но ничего поделать не может. Шеф снова водрузил очки на переносицу, подошел к столу и сказал:
        — Ну что же, Лариса, силком запихнуть тебя в самолет и отправить в Шанхай я, конечно, не могу. Что ж, если ты не в состоянии заниматься делами, то возьми отпуск. Длительный отпуск! Отдыхай, если тебе это так нужно! Я тебе позвоню, когда ты понадобишься холдингу! Ах, и что касается твоей зарплаты… Извини, но ты сама завела об этом речь… У нас на дворе кризис, санкции, падение внутреннего спроса… Поэтому придется тебе, как и всем нам, пойти на кое-какие лишения. Юристы с тобой свяжутся. Так что пока что отдыхай! Всего тебе хорошего! А теперь извини, у меня масса работы!
        Таким Лариса шефа еще никогда не видела — он был не просто разочарован, он был в ярости и даже не скрывал это. Значит, это было увольнение, может, не моментальное, но увольнение. Она вышла из кабинета и быстро, ни с кем из сотрудников не прощаясь, направилась к лифту. Когда она заходила в кабину, туда же влетел и Солдатов.
        Только его компании ей еще не хватало!
        Лариса уставилась в зеркало на противоположной стене, не желая встречаться глазами с новым начальником службы безопасности холдинга. Тем временем он произнес:
        — Зря вы так. Советую вам принять предложение и отправиться в Шанхай. Настоятельно советую. Это в ваших же интересах…
        Лариса перевела на него взгляд и подумала, что оттопыренные уши этого неприятного человека делают его еще более омерзительным.
        — Вас Лев Юрьевич подослал?  — спросила она, и Солдатов медленно произнес:
        — Меня никто не подсылал. Это мой дружеский совет, не более того. Примите его предложение и улетайте как можно скорее в Китай! Там вам будет намного лучше, чем в Москве. Намного.
        Двери лифта снова открылись, и Лариса, выходя в фойе, ответила:
        — Дружеские советы, исходя из названия, могут давать только друзья друзьям, но мы с вами таковыми не являемся и никогда, уверяю вас, не будем.
        Она быстро зашагала к выходу, чувствуя, что Солдатов буравит ей взглядом спину. Усевшись в автомобиль, Лариса заметила, что ее руки мелко дрожат. Куда там, дружеский совет! Это был не совет, к тому же дружеский, а ничем не прикрытая угроза.
        Она задумалась. Одно дело шеф — понятно, что он хотел направить в Китай свою лучшую сотрудницу, а таковой, без ложной скромности, была именно она. Но Солдатов-то тут при чем? Вот именно, ни при чем! Потому что бизнес-стратегия холдинга — не его головная боль. Чего он-то лезет во все это и дружески советует ей отправиться в Китай? Точнее, конечно же, приказывает…
        Нет, даже не приказывает. А прямым текстом сообщает, что ей лучше подобру-поздорову улететь в Шанхай, а не то…
        В этом-то и дело: к проблемам холдинга так называемый дружеский совет Солдатова отношения не имел, в этом Лариса ничуть не сомневалась. Он желал избавиться от нее, но только почему?
        Поездка по Москве успокоила Ларису. Она принялась рассуждать. Ну конечно, все просто, даже очень просто.
        Солдатов ей с самого начала не понравился, а своим чувствам Лариса привыкла доверять. Но дело не в чувствах, а в том, что он желает, чтобы она оказалась, причем как можно быстрее, за многие тысячи километров от Москвы. И дело вовсе не в ее карьерном росте.
        А в том, что она элементарно не будет путаться под ногами и не сможет мешать… Но кому? Ему, Солдатову? Она что, ему когда-нибудь мешала или встревала в работу прежнего начальника службы безопасности?
        Вот именно, что нет. Ее уделом был бизнес, а за безопасность холдинга отвечали другие люди, настоящие профессионалы, и Лариса им полностью доверяла.
        Солдатову же она абсолютно не доверяет.
        Оказавшись в Шанхае, она элементарно не будет заниматься расследованием, в которое оказалась впутана против своей воли и которое решила продолжить во что бы то ни стало. Что ж, теперь она в опале. И зарплату они ей существенно урежут, и всех привилегий лишат… Собственно, в холдинге она больше никогда ничего не добьется…
        Но дело даже не в этом. Теперь у нее есть возможность заняться расследованием. Отыскать Тимыча. И не только его. Она желает вывести на чистую воду этих упырей, являющихся членами тайного клуба садистов и убийц, о котором поведал ей Люблянский.
        Ну и, конечно, найти самого Люблянского. Только так она сможет восстановить свое доброе имя. И только так сможет покарать человека, который убил…
        Да, убил ее сына. Потому что прежний Тимыч умер девять лет назад. Скоро уже десять. А если он еще жив, то это был другой Тимыч, являющийся подмастерьем дьявола.
        Вот почему Солдатов дал ей этот дружеский совет. Ну что ж, все сходится. Теперь она знает, кто проник в секретную комнату и сначала выкрал улики и архив, а потом устроил там показательный бардак.
        Солдатов — один из них. Или же если он сам не является одним из убийц, то работает на них и выполняет их заказы.
        Это хорошо. Вернее, конечно, ужасно. Потому что такой человек обосновался теперь в их офисе и завоевал доверие ни о чем не подозревающего шефа. Лариса подумала, что вполне вероятен такой расклад, при котором Солдатов намеренно подставил прежнего начальника службы безопасности и объявил пособником братьев Никулиных, их конкурентов, чтобы самому занять его место.
        И это означает, что над их холдингом и, вполне вероятно, шефом нависла угроза. Лариса решила, что говорить на эту тему с шефом сейчас глупо. Он все равно не пожелает ее слушать, а если и выслушает, то элементарно не поверит. Он, похоже, находится в полной зависимости от своего нового шефа службы безопасности.
        Чувствуя, что настроение резко улучшилось, Лариса заехала в первый попавшийся ресторан, расположилась в глубине зала, заказала себе первое попавшееся блюдо и продолжила сортировать факты.
        Итак, Солдатов. Он и в самом деле солдат — солдат армии дьявола. Вряд ли он не имеет представления о том, на кого работает. Только вот на кого он действительно работает? Конечно, как она уже поняла, на них.
        Они — это те, кто виноват в гибели ее сына. Да, в гибели. Потому что существует только два варианта. Или Тимыч в самом деле был убит тогда, девять лет назад, или после истязаний, немного позже…
        Она не хотела думать об этом, не хотела, не хотела, не ХОТЕЛА!
        Но ей все же пришлось.
        Или же… Или же они, как сказал Люблянский, сделали из него своего бравого помощника, подручного тьмы ночной, который с азартом и по собственному желанию помогает им похищать, истязать и убивать новых ребятишек.
        И в том, и в другом случае Тимыч мертв. Даже если он еще очень даже жив. Да, она обязана найти его, но не для того, чтобы, как наивно считала раньше, начать с ним новую жизнь. Потому что как она могла начать новую жизнь с сыном, на совести которого десятки, если не сотни, невинных жертв?
        Она должна остановить Тимыча. Тимыча, который сделался одним из них. Вывести на сына ее мог, к примеру, Люблянский, который, конечно же, скрылся в неизвестном направлении. Пытаться найти беглого банкира — занятие глупое. Он или притаился где-то на просторах России, или… Или скрылся при помощи своих могущественных покровителей за границей. И отправился в те страны, где и раньше беспрепятственно бесчинствовал и удовлетворял свою похоть.
        Так что тратить силы на его поиски не следует. Лариса поняла, что проглотила салат, даже не распробовав его вкус, а тут подали запеченную рыбу.
        Солдатов может вывести ее на них. Только, конечно, глупо пытаться следить за профессионалом и бывшим владельцем детективного агентства. Ну что ж, она что-нибудь придумает. Ведь они уверены в своей безнаказанности и всесилии. Еще бы, ведь их организация, как представляла себе Лариса, разветвлена. Наверняка они действуют не только в Москве, но и в других городах. Не исключено, что это как своего рода сетевой маркетинг. Сетевой маркетинг тьмы. На местах, наверное, даже не только в России, но и за границей, ведь Люблянский открыто говорил об этом, имеются свои, более или менее автономные ячейки, которые тем не менее связаны невидимыми нитями совместных преступлений с главарями в столице.
        Лариса почувствовала, что ей страшно. Нет, не потому, что они уничтожат ее в ту же секунду, как поймут, что она пытается разоблачить их. Смерти она уже давно не боится. Ей сделалось страшно, потому что она поняла — победить эту стоглавую гидру малореально.
        Точнее, абсолютно нереально. Причем в одиночку средних лет женщине, матери одной из жертв, у которой теперь, по сути, нет работы, имеются некоторые накопления, которые быстро закончатся, и ни малейшего опыта в детективной работе.
        Но ведь Геракл в итоге справился с Лернейской гидрой! Он, отрубив одну голову, тотчас прижег кровоточащее место, чтобы не выросли новые.
        Мысль Ларисы заработала, и она заметила, что и запеченную рыбу она тоже не распробовала. После чего заказала большую чашку кофе с молоком и снова пустилась в размышления.
        Итак, бороться с ними на местах глупо и иллюзорно. Это сотни, возможно, даже и тысячи людей, членов эксклюзивного клуба боли и смерти, и с ними не смогло справиться и государство, куда уж ей.
        Важно разоблачить тех, кто управляет этой машиной ужаса. Вся организация, конечно, от этого в одночасье не рассыплется, но они потеряют покровителей и наставников. И тогда, если к делу наконец подключатся профессионалы, можно будет выявлять и уничтожать ячейку за ячейкой на местах.
        И ужас когда-то закончится…
        Или нет?
        Во всяком случае, Лариса знала (попивая кофе, которым решила наслаждаться — он и в самом деле был хорош), что это должно стать ее целью. И пусть она не справится с этой задачей, пусть потерпит поражение. По крайней мере, она попытается сделать это.
        И, если повезет, остановит не всех этих монстров, не их главарей, а хотя бы одного «подмастерья сатаны», которого она, разумеется, по-прежнему любит. Своего сына.
        Итак, Солдатов. Лариса подумала, что многое замыкается на нем. Но не только на нем. Как поступить с ним, она еще придумает. А пока она стала анализировать информацию, которая попала в ее распоряжение в СИЗО.
        …То, что она провела там столько времени, позволило ей сблизиться с другими женщинами, дожидавшимися своих судебных процессов. Одна из них особенно заинтересовала Ларису. Бывшую техничку в школе, теперь горькую пьяницу, обвиняли в убийстве ее собственного младшего сына девяти лет. Только женщина клялась и божилась, что к этому не причастна и что ее сына похитили.
        Она даже рассказала Ларисе какую-то уж совершенно фантастическую — с точки зрения полиции — историю о том, что ее сына увезли неизвестные люди в черном фургоне «с клоуном на хвосте», как она странно выразилась. И эти же люди подсунули ей неопровержимые улики — разорванную окровавленную одежду сына, а также нож, которым, как считало следствие, женщина-пьянчуга элементарно зарезала собственного ребенка.
        Все бы ничего, но тело сына так и не было найдено. Считалось, что мать-убийца выбросила его в реку, которую обшарили, но нашли только зацепившийся за корягу ранец мальчика.
        Возможно, кем-то туда подложенный именно для того, чтобы ранец был обнаружен. Потому что эта находка развеяла последние сомнения в виновности несчастной и в том, что тело ребенка было сброшено в реку, а потом унесено течением.
        Казалось бы, совершенно обыденная маленькая трагедия, имевшая место на окраине столицы.
        Мать-пьянчуга всем твердила о таинственных похитителях, в существование которых никто ни из полиции, ни из Следственного комитета, ни даже из ее товарок по несчастью, тоже находившихся в СИЗО, не верил. Все считали это неуклюжей попыткой обелиться и переложить вину на темные силы.
        Все — кроме Ларисы. Она помнила, как с бьющимся сердцем слушала в первый раз эту безыскусную историю. Потому что, несмотря на то что детали сильно различались, суть произошедшего была так похожа на исчезновение Тимыча.
        Черные фургоны — или джипы… Именно в таких разъезжал в свое время Люблянский… Могло статься, что это именно он похитил сына пьянчужки, прежде чем сам оказался в бегах, а потом в СИЗО.
        А если не он, то кто-то из них, его единомышленников. Женщина-пьянчуга, заметив интерес Ларисы к ее истории, добавляла все новые детали. Как поняла Лариса, она в самом деле постоянно что-то выдумывала, однако не потому, что была причастна к смерти сына, а потому, что изнемогала от горя и к тому же страдала хроническим алкоголизмом и ей требовалась помощь нарколога и психиатра.
        — Это они, они!  — твердила она Ларисе.  — Понимаешь, они ведь не только моего сыночка похитили… Тут слухи ходят, что они этим давно промышляют! Только сама подумай, если дети будут постоянно исчезать, хоть в Москве, хоть в области, хоть черт знает где, это вызовет переполох. Они и мальчиков крадут, и девочек. Вот ведь ироды! Поэтому они и валят вину на таких несчастных и бесправных, как я! Ну, как будто я сама убила свою кровиночку и его в речку спихнула! Соответственно, дело закрыто, мне впаяют пятнадцать лет, и дело с концом. И никакого похищения ребенка, никакого маньяка! Только это даже не один маньяк, а множество! Наверняка организация какая-то тайная! Деньги за этим стоят, деньги и власть. Им детишки нужны, и я даже представить боюсь, для каких целей. Кошмар, да и только. Ты ведь мне веришь, скажи, ты ведь мне веришь?
        Ее хриплый, прокуренный, вечно сбивающийся, то и дело матерящийся голос постоянно звучал в ушах Ларисы.
        Лариса верила. Потому что несчастная мамаша была права. Исчезновение детей, причем с такой регулярностью, да еще в таких количествах, рано или поздно вызвало бы интерес со стороны правоохранительных органов. Или бульварных средств массовой информации. Или каких-нибудь особенно ушлых интернет-блогеров.
        Поэтому они поступали иначе. Наверняка похищение детей у родителей было по-прежнему одним из источников новых жертв. Одним, но не главным. Имелись еще беспризорные дети. Дети в детских домах. В конце концов, бессовестные и вконец спившиеся родители, которые за бутылку или очередную дозу продавали богатым подонкам в черных джипах своих ребятишек.
        И, наконец, имелись бытовые преступления с летальным исходом. Мать-алкоголичка зарезала сына и сбросила его тело в реку, и тела не нашли. Отчим, сидевший некогда в психиатрической больнице и ненавидевший отпрыска своей новой сожительницы, забил его до смерти и спрятал где-то в лесополосе, а где, и сам уже сказать не может. Как и сказать, был ли он вообще причастен к его исчезновению. Целая семья, вдруг исчезнувшая во время отпуска дикарем где-то в труднодоступных местах: тела родителей, растерзанных дикими животными, нашли много месяцев спустя, а тела их трех детей нет. Но что поделать, никто не сомневался, что ребятишки, наверное, были тоже где-то в лесу и стали жертвой зверья.
        Стали. Но только зверья в человеческом обличье. Вариантов было великое множество. Вариантов, при которых исчезновением детей, которых все считали мертвыми, никто не занимался. Потому что преступники были схвачены, улики имелись, ну а то, что тела не было… На это никто не обращал внимания.
        Или помогал не обращать. Потому что они — Лариса уже не сомневалась — позаботились о том, чтобы ни у кого не возникало подозрений. Чтобы все было шито-крыто. Чтобы несчастную мамашу-алкоголичку или отчима-психа признали виновными и отправили или на зону, или на пожизненное принудительное лечение. Ведь имелись заключения следователей. Экспертизы врачей. В конце концов, негласный приказ начальства больше на этом деле не задерживаться, ведь и так все ясно, и заняться следующим.
        Они делали так, чтобы никто ничего не замечал. Потому что они были богаты, влиятельны и многочисленны. И во многих случаях обладали полномочиями прикрыть дело — или находили продажных личностей, облеченных этими самыми полномочиями, и платили им за то, чтобы следствие или экспертиза пришли к нужному результату.
        И, наконец, имелись еще дети, которые якобы убежали из дома — и никогда не были найдены. Многие из них оказались жертвами Люблянского и его дружков…
        Несмотря на то что в ресторане было тепло, Лариса ощутила, что ее бьет дрожь. Да, поистине речь идет не об одном маньяке и даже не о корпорации серийных убийц. Потому что и киллера-одиночку, и всю гоп-компанию можно рано или поздно, даже ценой больших усилий, вывести на чистую воду и остановить. Например, физически уничтожив.
        Но как быть с целым легионом убийц и насильников? Да, имя им легион, так ведь, кажется, в Библии охарактеризовано воинство сатаны. Они везде — и несть им числа. Они методично ищут новых единомышленников, поклонников боли и смерти, готовых продать душу тьме ради возможности истязать детей.
        И их ряды постоянно пополняются. Они помогают друг другу, вызволяя каждого из своих членов, попавшего в передрягу. Один за всех и все за одного… Этот романтический девиз они извратили до невозможности, сделав кредо своего кровавого клуба. Они вербуют новых сторонников. Нет, адептов своей секты. Любой состоятельный и влиятельный человек может оказаться одним из них. В правоохранительных органах, в эшелонах власти, в любой фирме, холдинге или концерне.
        Любой человек на улице и даже в этом ресторане!
        Лариса, расплатившись, поднялась. Ее продолжала бить дрожь, хотелось выйти на свежий воздух. Но сначала она направилась в дамскую комнату, обернулась — и вдруг заметила его.
        Солдатова. Он только что вошел в ресторан и смотрел куда-то вдаль, хорошо, что не в ее сторону, явно ища кого-то взглядом.
        Лариса быстро присела за столик, около которого находилась (хорошо, что он был свободен), схватила меню и, прикрывая им лицо, стала внимательно следить за последующими действиями начальника службы безопасности холдинга.
        На ловца и зверь бежит. Да, именно что зверь. Точнее, даже целый упитанный демон, разве что без рогов, копыт и хвоста. Впрочем, времена изменились, теперь демоны и солдаты армии сатаны носят дорогущие костюмы и украшают запястья эксклюзивными часами.
        Но их мерзкая, пропахшая серой суть от этого отнюдь не меняется.
        Солдатов явно заехал сюда не перекусить после завершения рабочей недели. Точнее, не исключено, конечно, что и перекусить, но не только. Потому что он кого-то высматривал и желал с кем-то встретиться.
        И, завидев нужного человека, махнул рукой и быстрым шагом к нему направился. Лариса продолжала наблюдать поверх меню. Ей повезло — Солдатов и тот человек, с которым он встречался, сидели в противоположном углу ресторана, причем оба спиной к ней — и видеть ее не могли.
        Солдатов поручкался с молодым упитанным мужчиной с тщательно зализанными рыжеватыми волосами и рыжеватой же, несколько идиотской эспаньолкой, зато в шикарном черном костюме с ярко-желтым галстуком. На руке мужчины сверкнул массивный перстень, запястье было украшено дорогими часами.
        Они приветствовали друг друга, как старые знакомые. Интересно, какие такие старые знакомые имелись у Солдатова? Лариса продолжила слежку.
        Занятно было и то, что Солдатов не подозревал, что его ведут. Наверняка он, владелец детективного бюро, тотчас бы заметил, если бы кто-то следовал за ним на автомобиле или пешком по улице.
        Но в том-то и суть: их встреча не планировалась и была абсолютно случайной. Лариса похвалила себя за верный выбор ресторана. Действительно, ресторан далеко не в центре, так что вероятность, что здесь окажется кто-нибудь из холдинга, ничтожно мала. Вдобавок Солдатов уселся так, чтобы входящий в зал не мог увидеть его в лицо.
        И при этом сам он смотрит в большое зеркало, висящее на стене прямо перед ним.
        То есть в анфас его никто не видит, только со спины, зато он может обозревать большую часть зала. Вот именно, большую часть, но не весь зал. Лариса прикинула и поняла, что выбрала место дислокации идеально: она видела Солдатова и его визави, а вот они ее, даже при помощи большого зеркала на стене, нет.
        Лариса не заметила, как около нее возникла официантка — та же самая, которая только что получила от нее щедрые чаевые. Девица несколько удивленно посмотрела на Ларису, но та, делая вид, что копошится в меню, произнесла:
        — Кофе у вас божественный. Решила немного задержаться. Так что мне еще один с молоком. И кусочек торта по вашему усмотрению!
        Официантка, приторно улыбнувшись, сказала:
        — Очень рада, что вам у нас понравилось. Я сейчас принесу ваш заказ, но могу ли я попросить вас пересесть? Потому что этот столик заказан. И гости придут с минуты на минуту!
        Только сейчас Лариса увидела табличку, стоящую на столе и золотыми буковками гласившую, что «зарезервировано».
        Официантка указала куда-то в сторону, на столик в самом углу, откуда она не могла бы увидеть ни Солдатова, ни рыжеватого мужчину в костюме. Лариса спросила, не может ли официантка предложить ей другое место, и та ткнула еще в один столик, который стоял прямо около объектов слежки.
        — Мне так хочется остаться именно тут, быть может, вы сможете предложить гостям другой столик?  — спросила Лариса, но официантка была непреклонна, ведь речь шла о какой-то важной и явно денежной компании, к тому же завсегдатаях ресторана.
        Скрепя сердце Лариса пересела за столик, из-за которого ничего не могла видеть. Но все лучше, чем находиться в метре от Солдатова и его рыжеватого дружка!
        Официантка, как и обещала, почти сразу же принесла ей кофе и кусок шоколадного торта, но Лариса сконцентрировала свое внимание на том, как бы узнать, о чем беседуют два этих типа.
        Она несколько раз смоталась в дамскую комнату, ведь по пути ей открывался вид на столик, за которым сидели Солдатов и Рыжая Борода, как она окрестила его собеседника. Они поглощали что-то мясное и, склонившись друг к другу, беседовали.
        Только вот о чем?
        Постоянно курсировать между своим столиком и дамской комнатой Лариса, конечно же, не могла, тем более что величественная дама, восседавшая вместе с семейством совсем рядом, то и дело косилась на нее, и когда Лариса поднялась в очередной раз, пробасила:
        — Вы каждый раз задеваете мой стул, когда ходите туда-сюда! Могу вам посоветовать хорошее гомеопатическое средство, если у вас нарушена функция мочевого пузыря!
        Лариса лишь мило улыбнулась, хотя на языке вертелась колкая фраза о том, что гомеопатических средств от глупости пока что, увы, не изобрели. Однако дама была права — видеть, как Солдатов и Рыжая Борода беседуют, но не знать, о чем речь, было подлинной китайской пыткой.
        С учетом ее отказа отправиться в Шанхай сравнение получилось более чем подходящее.
        Лариса снова расплатилась, оставила официантке щедрые чаевые, а величественной даме пожелала отличных выходных и успехов в гомеопатическом лечении, из-за чего та приобрела свекольный колор, и снова отправилась в дамскую комнату.
        Лариса помнила, что, когда была там последний раз, видела приоткрытую дверь напротив. Лишь бы она все еще оставалась приоткрытой… Потому что это была комната для персонала. Точнее, для официантов.
        Дверь оказалась по-прежнему приоткрытой. Лариса смело, словно так и надо, зашла в эту комнату и схватила с вешалки то, что увидела еще из коридора. Это был фирменный передник, который носят официанты ресторана.
        Быстро посмотревшись в зеркало, Лариса подобрала волосы и завязала в узел, схватила чьи-то очки, неосторожно оставленные около зеркала, нацепила их и поняла, что перед глазами все расплывается. Однако очки кардинально изменили ее внешность, что и требовалось.
        Лариса выскользнула из комнаты и чуть не налетела на официантку, ту самую, которая только что два раза ее обслужила. Но та не обратила на нее ни малейшего внимания и, таща тяжелый поднос с напитками для той самой важной и щедрой компании постоянных гостей, направилась к их столику.
        Быстро зайдя на кухню, Лариса схватила первый попавшийся поднос. Никто из чрезвычайно занятых поваров не обратил на нее внимания, а молодой официант, который вошел на кухню, когда она выходила, только удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал.
        Лариса приблизилась к столику Солдатова и Рыжей Бороды. Она намеренно шла очень медленно, держа поднос около лица, чтобы, во-первых, у нее было время уловить нить их разговора, а во-вторых, чтобы не быть узнанной.
        — …что весьма опасно, как ты понимаешь,  — донесся до нее голос Рыжей Бороды.  — Однако мы должны это сделать, должны! Босс требует!
        Босс требует… Ну конечно, как в любой секте, у них есть кто-то главный. Хотя кто этот босс для мелких и средних демонов?
        — Я понимаю,  — отрывисто произнес Солдатов,  — но обещать ничего не могу. Надо быть предельно осторожными. Потому что нельзя допустить ни тени подозрения…
        Лариса подобралась еще ближе, делая вид, что держит путь к столику, находящемуся в углу. А сама старалась уловить каждое слово.
        — Если дело в деньгах, то об этом не беспокойся. Но вся операция изъятия должна пройти по плану и без срыва…  — сказал Рыжая Борода.
        Операция изъятия! По плану! Лариса окаменела, понимая, что они ведут речь о похищении нового ребенка. Она просто обязана узнать, когда и где оно состоится. Потому что тогда она сможет активизировать свои контакты среди правоохранительных органов и сделать так, чтобы похитителя, возможно, самого Солдатова или кого-то из его людей, взяли с поличным.
        А взяв одного, можно выйти на других. В особенности если предложить похитителю сделку. Тогда он живо сдаст с потрохами своих боссов. А те — своих…
        Но главное даже не это, а то, что они собираются похитить ребенка. И допустить этого Лариса не имела права. Просто не имела, и все тут.
        Она понимала, что не может долго стоять с подносом, нагруженным невесть чьим заказом, около Солдатова и Рыжей Бороды, поэтому продвинулась в сторону, делая вид, что размышляет, к какому же столику подойти.
        Она непроизвольно посмотрела в большое зеркало, заметила серьезную физиономию Солдатова и наморщенный лоб Рыжей Бороды. И в этот момент Солдатов поднял глаза — и их взгляды встретились.
        Солдатов оборвал фразу на полуслове, а Лариса резко обернулась и метнулась прочь. Солдатов, как пить дать, понял, что она подслушивает его разговор с Рыжей Бородой. Но вопрос в другом: узнал ли он ее в этом маскарадном одеянии?
        Выяснять это не было ни времени, ни желания. Что ж, она пыталась шпионить за шпионом, и результат получился плачевным.
        — Примите заказ!  — услышала она обращенное к ней распоряжение Солдатова.  — Эй, девушка, немедленно примите заказ!
        Но Лариса и не подумала этого делать. Она вспомнила о пальто, которое оставила в комнате для персонала. Забрать его уже не получится, но что поделать… Важного там ничего нет, документы и ключи у нее с собой.
        — Девушка! Куда же вы?!  — Лариса боялась, что Солдатов бросится следом и схватит ее. И что тогда?
        Она брякнула поднос на столик, за которым сидела в первый раз, и веселая, уже под хмельком, компания — похоже, мелких уголовников — приветствовала ее радостными возгласами. Заметив быкообразного типа, явно жертву стероидов, Лариса выпалила:
        — Там два типа ко мне пристают. Не можете мне помочь?
        — Да ради тебя, красотка, мы на все готовы! Особенно в нашем любимом ресторане. Что за хмыри тут бучу устраивают?  — откликнулся тот, и его дружки тотчас высказали желание прийти ей на помощь.
        И в самом деле ринулись к Солдатову, который почти настиг Ларису.
        — Мужик, ты что, не по понятиям живешь? Ты что, не знаешь, что это наша территория? Ты кто, блин, такой?
        Заметив краем глаза, что Солдатов против своей воли ввязался в перепалку и был взят в кольцо пятью или шестью разгоряченными амбалами, Лариса торопливо зашагала к комнате персонала, желая все же забрать свое пальто.
        Но дверь оказалась заперта, и проникнуть внутрь без ключа было невозможно. Лариса быстро сняла фартук, скомкала и кинула в угол. Очки же она держала в руках, не зная, куда их деть.
        — Воровка!  — услышала она громовой голос и, подняв глаза, заметила выходившую из дамской комнаты величественную даму, поклонницу гомеопатии. Та явно узнала ее и вопила на весь ресторан:
        — Воровка! Я ее сразу заприметила, она туда-сюда шлялась, высматривала! Задержите ее! Полицию вызывайте!
        Лариса заметила, что со стороны зала к ней спешат та самая официантка, а также официант, который уже удивлялся, что она побывала на кухне.
        На кухне…
        — И не только воровка, но и наемная убийца,  — сказала Лариса, протягивая величественной даме чужие очки. Ей не хотелось, чтобы владелец или владелица их обыскались.  — Работаю на Антигомеопатическую Межгалактическую Лигу и ликвидирую всех, кто верит в подобную чушь. Поражу электричеством и вас, если не возьмете эти очки и не найдете их владельца.
        Дама побледнела, перестала вопить и, явно струхнув, безропотно взяла очки.
        — Так и быть, пощажу вас в этот раз!  — сказала Лариса и устремилась на кухню. Там она, лавируя среди поваров и игнорируя их окрики, ринулась вглубь, в подсобные помещения.
        Выход всегда где-то есть. Его не может не быть…
        Но, кажется, это только в фильмах герои пробегают ресторан насквозь и улепетывают от преследователей, оставляя их с носом. Лариса попала сначала в морозильную камеру, забитую съестным, а потом в винный погреб.
        — Она туда ушла, туда!  — донеслись до нее крики. Лариса уже представила себе позорную сцену — ее под белы рученьки выводят из ресторана через центральный вход, запихивают в полицейский «воронок», около которого стоят, злобно улыбаясь, Солдатов и Рыжая Борода. А величественная дама, холерично размахивая очками, вопит ей вслед:
        — Она наемная убийца, она мне сама сказала! И хотела вот этими шпионскими очками меня электричеством убить!
        Лариса толкнула первую попавшуюся дверь — и в лицо ударил холодный вечерний воздух. Она оказалась на свободе.
        На свободе-то на свободе, но надолго ли? Она ускорила шаг, а потом бегом бросилась вперед, прекрасно понимая, что через несколько секунд на улицу вылетят ее преследователи.
        И что тогда делать?
        Времени на размышления не оставалось. Лариса вдруг поняла, что надо предпринять. Она быстро подошла к своему автомобилю, открыла его и нырнула на заднее сиденье. Еще до того, как распластаться на нем, прикрывшись старенькой меховой накидкой, она увидела, как из дверей черного хода вылетели преследователи.
        Лариса стала ждать, понимая, что они, конечно же, попытаются настигнуть беглянку и, не исключено, будут заглядывать в каждый припаркованный около ресторана автомобиль.
        Минут через семь она осторожно подняла голову и увидела типа в фирменном переднике официанта ресторана, который стоял посреди улицы и чесал в затылке. А потом заметила выходящего из ресторана Солдатова.
        Лариса поняла, что надо действовать. Солдатов ушел, а вот Рыжая Борода остался. Десерт, что ли, дожевывает? Она усмехнулась, потому что была уверена — эти двое покидали ресторан, служивший местом их конфиденциальной встречи, по отдельности, чтобы их не увидели вместе.
        Следить за Солдатовым не имело смысла, поэтому она решила сконцентрировать внимание на Рыжей Бороде. Ведь только случайная встреча с Солдатовым привела ее к этому подозрительному типу. Типу, который мог вывести ее на главарей организации по похищению детей — и на Тимыча.
        С облегчением увидев, что работник ресторана, несолоно хлебавши, двинулся обратно в здание, Лариса осторожно перебралась на переднее сиденье и, скрючившись, притаилась за рулем.
        Солдатов быстро уселся в свой джип и отправился восвояси. Лариса, заведя мотор, затаилась. Минут через пятнадцать — надо же, как долго выжидал!  — появился Рыжая Борода. Он уселся в красную «Ауди», номер которой Лариса запомнила, и также порулил прочь.
        Лариса, выждав несколько секунд, которые показались ей целой вечностью, поехала вслед за ним. О нюансах слежки она не имела ни малейшего понятия, однако исходила из того, что и Рыжая Борода тоже.
        На ее счастье, в столице образовались вечерние пятничные пробки. Примостившись через один автомобиль от красной «Ауди», Лариса размышляла, куда может отправиться Рыжая Борода. И какое такое похищение они обсуждали с Солдатовым?
        Поездка растянулась на два с лишним часа, однако Лариса знала, что потратила время не зря. Она поняла это в тот момент, когда красная «Ауди» въехала в подземный гараж стеклянного высотного здания.
        Это была штаб-квартира концерна младшего из братьев Никулиных. Итак, все сходится. Рыжая Борода работает на братьев-акробатов. И не только работает, но, и в этом Лариса уже не сомневалась, причастен к их кошмарным деяниям.
        Часы показывали шестой час вечера — какой нормальный человек в пятницу приезжает в это время на работу? Но она и не исходила из того, что Рыжая Борода нормален.
        Припарковавшись чуть поодаль, Лариса решила подождать, пока Рыжая Борода не покинет здание штаб-квартиры. Потому что не ночевать же он там намеревался!
        Она следила за автомобилями, которые один за другим выползали из подземного гаража. Красной «Ауди» среди них не было. Конечно, существовала вероятность, что Рыжая Борода пересел на другой автомобиль, но зачем ему это? Лариса была уверена, что слежки за собой он не заметил.
        А если все же заметил?
        Тогда, конечно, она никого не дождется. И если так случится, это будет сигналом, что мисс Марпл из нее никудышная.
        Убивая время, Лариса вышла со смартфона в Интернет и стала изучать список сотрудников концерна младшего Никулина. И почти сразу наткнулась на Рыжую Бороду. Субъект, сладко улыбавшийся с дисплея, звался Геннадием Алексеевичем Вылюкиным и являлся начальником отдела стратегического и системного планирования.
        Ларису неприятно поразило, что Рыжую Бороду звали точно так же, как маньяка Диксона — Геннадием Алексеевичем. Это ничего, конечно, не доказывало, сочетание имени и отчества было банальным и широко распространенным, однако…
        Однако этот факт лишний раз укрепил Ларису в том, что этот самый Вылюкин причастен к ужасным преступлениям.
        Время шло, а красная «Ауди» не появлялась. Лариса начала склоняться к мысли, что Рыжая Борода, человек явно искушенный в противоправных действиях, ее раскусил и увидел, что за ним ведется слежка. Но тогда бы он элементарно натравил на нее людей из службы безопасности концерна, а она уже ждала около двух часов, но ничего не происходило.
        Или начальник отдела стратегического и системного планирования решил, вместо того чтобы ехать к жене и детишкам, вернуться на работу и по-стахановски заняться какой-нибудь стратегией или системой?
        Такой вариант полностью не исключался, в конце концов, любой из этих монстров мог оказаться любящим сыном, отцом, примерным работником и хорошим начальником. Но все это было маской, за которой скрывалась безумная морда клыкастого, ощетинившегося чудовища.
        И вот наконец показалась красная «Ауди». Лариса завела мотор. Однако в свете фонарей заметила, что номера не те, да и за рулем сидит вовсе не Рыжая Борода, а какая-то расфуфыренная блондинка.
        Лариса вздохнула, откинулась на сиденье и заглушила мотор. Неужели ей придется ждать до полуночи? Хотя подождет, конечно, если требуется…
        Тут из подземного гаража вырулил фургон. Лариса, заметив его краем глаза, снова было уткнулась в смартфон — ведь это явно не красная «Ауди»…
        И вдруг ее как током ударило, она вздрогнула и выронила смартфон под сиденье. Прямо как тогда, в тот день, когда она везла Тимыча в музыкалку…
        Фургон был самый заурядный, темный, ничем не выдающийся… Кроме разве что проушины для буксировочного троса, в которую была вставлена верхняя часть забавного пластикового клоуна. У Ларисы так тряслись руки, что она не сразу завела автомобиль. Проушина со вставленной в нее фигуркой пластикового клоуна! Именно об этом говорила та несчастная пьянчужка, которую обвиняли в убийстве собственного сына! Вот что значило — «с клоуном на хвосте»!
        Сын, как она утверждала, был похищен типами в черном фургоне с «клоуном на хвосте». Лариса — хоть и верила в правдивость ее истории — думала отчего-то, что эта деталь была вставлена ради красного словца. Или просто женщина что-то перепутала.
        Но нет, темный фургон с «клоуном на хвосте» имелся на самом деле. И он, на мгновение притормозив, покидая подземный гараж, развернулся и проехал мимо Ларисы. Она попыталась увидеть, кто находился за рулем, однако в салоне было темно.
        Отчего-то она не сомневалась, что это был Рыжая Борода, который после напряженной рабочей недели решил развеяться и направился за очередной жертвой.
        Или, кто знает, за баранкой мог находиться сам глава концерна, младший Никулин.
        Решение принимать не пришлось, потому что оно давно созрело. Лариса осторожно последовала за темным фургоном. И почувствовала, что вспотели ладони. Потому что она понимала, что если ее слежку в этот раз обнаружат, то живой ей не остаться.
        Лариса пропустила несколько автомобилей, и теперь они катили между фургоном и ней. Главное — не привлекать внимания, и она была уверена, что у нее это получается.
        Внезапно зазвонил смартфон. Лариса, как раз стоявшая на светофоре, попыталась нашарить его рукой, но не смогла. Все как тогда…
        Нет, как тогда, в этот раз ничего не будет! Телефон продолжал звонить, но она, нащупав его ногой, осторожно отодвинула в сторону и нажала педаль газа. Тот, кто звонит, может и подождать. А вот она, ведущая преследование Рыжей Бороды или другого педофила и убийцу, ждать не в состоянии.
        Смартфон наконец смолк, и Лариса поехала дальше. Тот, кто находился за рулем фургона, намеревался покинуть Москву. Лариса неотступно следовала за ним, размышляя, следует ли оповестить правоохранительные органы.
        Но что она может сообщить? Что ведет предполагаемого похитителя детей и убийцу, но улик у нее нет?
        Не стоит забывать и о том, что у этих монстров везде свои люди. Так что она никому не может доверять — никому, кроме себя!
        Наконец поток автомобилей поредел, Ларисе пришлось увеличить промежуток между собственным автомобилем и фургоном. Напряжение нарастало.
        Внезапно она увидела, что фургон включил поворотник. Лариса заметила съезд на сельскую дорогу и сбросила скорость. Надеясь, что водитель фургона не заметит, что она следует за ним, Лариса также съехала с трассы.
        Одно дело было вести фургон, прячась за другие автомобили, и совсем другое — следуя по пустынной дороге и зная, что тот, кто находится за рулем преследуемого объекта, в любой момент может понять, что за ним едут.
        Лариса полностью выключила огни — и вдруг поняла, что тот, за кем она следовала, поступил точно так же. Она осторожно ползла вперед, ничего не видя впереди, кроме сгущавшейся тьмы.
        Внезапно метрах в пятидесяти сверкнули тревожные красные огни, похожие на глаза проснувшегося чудища. Лариса поняла, что это водитель фургона снова зажег фары.
        Съехав с дороги куда-то в канаву, она вышла из автомобиля и, вдохнув холодный воздух, решила идти пешком. Передвигаться на колесах становилось опасно.
        Лариса услышала гул мотора, а потом заметила, как фургон, повернув, ползет куда-то по направлению к лесному массиву, находящемуся метрах в трехстах сбоку. Затем водитель снова погасил фары.
        Она двинулась вперед, ориентируясь на шелест шин и звук двигателя. Глаза быстро привыкли к темноте, и она уже различала и темную громаду леса, которая постепенно сгущалась, и фургон, который неторопливо катил неизвестно куда.
        Они уже оказались в лесу, и Лариса чувствовала, что запыхалась. Хорошо, что фургон ехал небыстро и она могла, хоть и бегом, следовать за ним! Еще один поворот в гущу леса, и асфальтовая дорога сменилась грунтовой. Лариса ускорила темп.
        Наконец фургон снова ожил и вспыхнул огнями. Лариса поняла, что он остановился, а потом послышался звук открывающейся двери, и кто-то выпрыгнул на дорогу. Лариса, замершая метрах в тридцати, попыталась прикинуть, Рыжая ли это Борода или нет. Тот, кто вышел из фургона и двинулся куда-то вперед, был облачен в просторный военный бушлат. Может, и Рыжая Борода. А может, кто-то иной…
        Лариса заметила, что человек подошел к воротам. Так и есть, фургон замер около массивных ворот, а в свете фар просматривалась даже и колючая проволока.
        Неужели это филиал концерна одного из братьев Никулиных?
        Лариса не видела, чем именно был занят тип в бушлате, однако, судя по всему, он производил какие-то манипуляции с замком. Затем он вернулся в фургон, сел за руль, и Лариса увидела, как металлическая дверь начала медленно отъезжать в сторону.
        Фургон проехал на территорию какого-то закрытого объекта, расположенного в самой гуще лесного массива. Закрытого в прямом смысле — отгороженного от внешнего мира высоченным забором с колючей проволокой и стальными воротами.
        Эти самые стальные ворота, через которые фургон попал на территорию непонятного объекта, стали медленно закрываться. Лариса приняла решение и со всех ног бросилась следом за транспортным средством с «клоуном на хвосте».
        Она успела просочиться на территорию, огороженную забором, и увидела, как ворота с мягким щелчком захлопнулись. Путь назад был отрезан.
        Однако Лариса не задавалась вопросом, как будет выбираться отсюда. Раз она проникла на этот объект, то должна узнать, что он собой представляет.
        Фургон покатил дальше, к приземистому бетонному зданию. Лариса, скрытая темнотой, прошла чуть вперед и остановилась.
        Вот снова появился водитель, и Лариса надеялась, что на этот раз сможет рассмотреть его лицо. Однако оно было скрыто капюшоном. Водитель куда-то исчез, явно направившись в бетонное здание.
        Времени на размышление не было. Лариса проскользнула вперед и подошла к фургону. Она должна узнать, что же он привез — или что должен был забрать.
        Она разглядела стальную дверь, оснащенную кодовым замком, которая вела в бетонное здание. Заглянула через незакрытую водительскую дверь в салон фургона… Тип в бушлате явно не опасался, что кто-то угонит его «железного коня», и даже оставил торчащими в замке зажигания ключи.
        Вроде бы на первый взгляд все чинно-благородно. Но Лариса вдруг заметила под сиденьем большую черную сумку. Быстро вытащила ее, раскрыла и отшатнулась.
        Сумка оказалась под завязку забитой детскими игрушками. Это было ужаснее, чем если бы она увидела пыточные инструменты со свежими пятнами крови или отчекрыженные человеческие конечности.
        Лариса глубоко вздохнула, осознавая, что игрушки принадлежали несчастным детям, которые стали жертвами этих нелюдей. И что при помощи игрушек они, вероятно, завлекали и похищали новых детей.
        Внезапно она вздрогнула, услышав звук, напоминающий поскребывание, где-то рядом с собой. Она быстро засунула сумку под сиденье и нырнула в спасительную тьму.
        И только потом поняла, что звук доносился из фургона.
        Лариса быстро приблизилась к нему со стороны, обращенной к воротам, и тихо спросила:
        — Ты там? Тебе нужна помощь?
        Ответом было все то же легкое поскребывание.
        Лариса ощутила, что у нее перехватило дыхание. Она-то считала, что тип поехал на охоту, на похищение очередного ребенка. А на самом деле ребенок все это время находился в фургоне! В фургоне, который до этого стоял в подземном гараже никулинского концерна!
        Неужели эти монстры истязали ребенка прямо там, на рабочем месте, потому что считали себя «право имеющими» и «императорами Галактики»?
        Только как этого никто не заметил, ведь в штаб-квартире концерна работает несколько сот человек! И никто из них…
        Ларисе стало плохо. Нет, все сотрудники не могли быть членами этого ужасного клуба. Но не исключено, что некоторые могущественные личности, определявшие политику предприятия, являлись таковыми…
        Лариса обогнула фургон и попыталась открыть дверцу. Но та не поддавалась. Лариса разглядела массивный врезной замок.
        Вспомнила, что видела в замке зажигания ключи. Вот именно, ключи!
        Она быстро нырнула в салон, вытащила ключи и снова подошла к двери. Попыталась вставить в замок фургона те, другие, которые болтались рядом с автомобильным.
        Но ни один из ключей не подошел.
        Лариса не могла с этим смириться. Она должна спасти того, кто находился в фургоне, просто должна! Но как это сделать?
        Она вернулась в салон и попыталась отыскать другие ключи. Но никаких иных ключей в салоне не было — наверняка мужик в бушлате взял их с собой. А что, если дождаться его возвращения, а потом напасть и попытаться вырвать у него ключи?
        Понимая полную иллюзорность подобных планов, Лариса осмотрелась — и вдруг заметила за водительским сиденьем небольшое сдвижное окошко. Она быстро сдвинула его в сторону и увидела частую металлическую сетку, через которую можно было наблюдать за тем, кто находился в фургоне.
        — Ты здесь?  — громко произнесла она.  — С тобой все хорошо? Я тебе помогу!
        Идиотский вопрос, адресованный жертве похищения… Лариса попыталась рассмотреть того, кто находился в фургоне, и вдруг заметила движение. А потом ее глазам предстал ребенок, то ли мальчик, то ли девочка, который обратил к ней свое призрачное, заплаканное личико.
        — Ты мне поможешь?  — спросил он сиплым голосом.  — Ты ведь фея, которая спасет меня от чудовища?
        Лариса прошептала:
        — Да, спасу! Обещаю тебе! Ты только делай то, что я тебе скажу. Сейчас я освобожу тебя!
        Она стала изо всех сил бить кулаком по сетке. Та погнулась и, будучи привинченной к краям оконца болтами, в двух местах даже отошла. Ухватив сетку, Лариса остервенело продолжила выдирать ее.
        Еще немного, еще чуть-чуть… А потом она вытащит ребенка через оконце, они с ним убегут прочь, она посадит его в свой автомобиль и…
        В этот момент до нее донеслись отдаленные голоса, а потом послышался чпокающий звук отмыкаемой двери.
        Лариса, успев сориентироваться, быстро проскользнула через вторую дверцу наружу и затаилась около фургона.
        — Все будет хорошо!  — произнесла она, успокаивая ребенка и надеясь, что он услышал ее.
        Осторожно наблюдая через две приоткрытые дверцы за происходящим, Лариса увидела типа в бушлате (который оказался не Рыжей Бородой), он появился в компании с несколькими неприятного вида мужиками.
        Они выносили какие-то массивные свертки.
        — …и тогда, как договорились,  — сказал один из мужчин,  — новый материал нам, старый забираешь и везешь на утилизацию. Как обычно, в крематорий…
        Лариса зажала рот руками. Ибо увидела через мешковину свертков очертания согнутой детской ноги. Ей хотелось закричать от ужаса, поскольку она поняла, что то, что эти монстры выносили из бетонного здания, было телами. Телами истерзанных и убитых детей.
        И, судя по всему, тому ребенку, который находился в фургоне, была уготована та же участь.
        — Сделаю,  — ответил тип в бушлате, мужчина лет сорока с небольшим, в общем-то довольно симпатичный и интеллигентного вида.
        И этот симпатичный, интеллигентного вида мужчина занимался тем, что где-то в лесу забирал детские трупы, дабы сжечь их в крематории, и доставлял туда же новых детей.
        — А теперь давайте новый материал!  — послышался мелодичный голос, и Лариса увидела полную женщину, появившуюся из бетонного здания.  — Хватит языками молоть, работайте, мои дорогие!
        Лариса ощутила, что вот-вот упадет в обморок. Потому что эта дама с рыжими волосами и кровавым ртом была ей знакома.
        Это была ее бывшая начальница Алла Георгиевна!
        Все смешалось в голове Ларисы. Значит, выходило, что монстрами бывают не только мужчины? Но и женщины?
        И не исключено, что именно Алла Георгиевна сдала тогда монстрам-мужчинам Тимыча, ведь она знала ее сына, даже однажды вызвалась присмотреть за ним, пока Лариса выполняла ее срочное поручение. Лариса тогда еще удивилась, отчего Алла Георгиевна так подобрела и предложила свою помощь.
        Видимо, для того чтобы расположить к себе Тимыча и оценить его — как возможный будущий материал.
        И еще тогда, в день исчезновения Тимыча, Алла Георгиевна завалила Ларису поручениями, которые вынудили ее приехать в музыкалку позднее обычного и позволили маньяку забрать сына. Значит, это не было ужасной случайностью!
        Это была намеренная, заранее спланированная акция.
        — Ну, открывайте двери, балбесы! И ты что тут с трупом болтаешься? Хочешь материал испортить? Ну, отойди в сторону!
        Лариса слышала, как открыли дверцу фургона, и до нее донесся сюсюкающий, липкий, как прокисший кисель, голосок Аллы Георгиевны:
        — Деточка, не бойся, не бойся! Я тетя Алла, я тебе помогу! Посмотри, я ведь добрый доктор. Сейчас сделаем парочку укольчиков, и все будет хорошо…
        До Ларисы донесся детский плач, а потом резкий голос Аллы Георгиевны:
        — Мерзавцы, почему намордник не надели! Эта тварь меня укусила! Ну, я тебе покажу… Сдам тебя самому изобретательному из наших членов, и он такое тебе устроит…
        Слышать подобное было выше Ларисиных сил. Она попыталась сообразить, что же предпринять. На улице сейчас находится пять человек: тип в бушлате, три мужика из бетонного здания и Алла Георгиевна. Вооружены они или нет, неизвестно, но не исключено, что да. А кидаться на пятерых, с учетом того, что в бетонном здании могут находиться другие, было подобно самоубийству.
        Она и себя погубит, и ребенка не спасет.
        Хлопнула дверь фургона, Алла Георгиевна сварливо сказала:
        — Честное слово, идиоты! Не в первый же раз делаете, и вечно одно и то же! Эта маленькая мразь меня цапнула за палец, кровь так и хлыщет! Ну, ты, безмозглый, принеси мне йод и бинт!
        Лариса поняла, что пока что Алла была занята своим укушенным пальцем, и попросила все силы Вселенной, чтобы от укуса у той началась гангрена и она сдохла в самых страшных мучениях.
        — Вот ведь идиоты! Говорила же вам десятки раз — намордник и успокоительное! Так нет, везете этих зверенышей ко мне, я должна с ними одна управляться! Да и клиентам не нравится, что они такие дикие и пуганые. Им же нужны детишки ласковые и приветливые…
        Лариса пожелала Алле, чтобы та тоже вела себя ласково и приветливо, когда ей в темной подворотне повстречается Джек Потрошитель или Андрей Романыч Чикатило.
        Только такой, Лариса это точно знала, не повстречается. Ибо она сама была Джеком Потрошителем и Чикатило в одном флаконе.
        Голоса удалились, Лариса осторожно выглянула из-за фургона. Мужчины и Алла Георгиевна удалились, снова проследовав в бетонное здание. Три мешка лежали около фургона, и Лариса старалась не смотреть на них, так как прекрасно понимала, что там находится отработанный материал.
        Мертвые дети.
        Она снова влезла в салон и, слыша приглушенные детские рыдания, сказала:
        — Я же фея, поэтому все с тобой будет хорошо. Старую ведьму я превратила в жабу, а разбойники разбежались. Сейчас мы едем домой!
        Она обещала ребенку спасти его — она его и спасет. Чего бы это ей ни стоило.
        Лариса резко повернула ключ в замке зажигания и добавила:
        — Будет трясти, так что забейся в угол. Но мы едем домой, обещаю!
        — А разбойники точно разбежались?  — донесся до нее детский голосок, и она произнесла:
        — А те, которые остались, пусть пеняют на себя!
        И с этими словами они тронулись с места. Лариса знала, что единственный шанс — это протаранить ворота и выбраться наружу. Но ворота были металлические, массивные.
        Значит, не ворота, а забор! Она остановилась, давя одновременно на газ и на тормоза. Колеса, дико вращаясь, визжали, этот спектакль в ночи, конечно же, привлек внимание Аллы и прочих субъектов.
        Алла, высоко держа забинтованный палец, что-то орала, в самом деле походя на сказочную ведьму. Хотя она ею и была — только в реальной жизни.
        Один из мужчин бросился к фургону, но Лариса дала задний ход, чем напугала его, поскользнувшегося, упавшего, а затем изо всех сил полезшего прочь, видимо, в страхе угодить под колеса фургона.
        Вдруг появился еще кто-то, держащий в руках ружье, раздался выстрел. И Лариса повела фургон на таран.
        Она даже не думала о том, что у нее ничего не получится. Она обязана, просто обязана, спасти несчастного ребенка. А потом сдать всех этих монстров в руки Следственному комитету. Какие бы у них могущественные покровители ни были, замять такое никто не сможет…
        Фургон вышиб часть забора, стальная конструкция со скрежетом отлетела в сторону, открывая путь. Лариса увидела, как вдребезги разлетелось зеркало заднего вида. Они стреляют в нее, однако пусть стреляют, догнать фургон им все равно не удастся…
        — Мы ушли от них, мы ушли!  — закричала Лариса во все горло и захохотала. И пусть она потеряла своего сына. Она спасла чьего-то чужого!
        Лариса вырулила из леса, удачно вписалась в поворот, покатила к трассе, раздумывая, что же теперь предпринять. Наверняка фургон задержат на въезде в Москву. И не исключено, что это будут дружки монстров, которые сейчас наверняка сообщают своим боссам об имевшем место ЧП.
        Положиться на удачу? Если бы речь шла о ее жизни! Но ведь надо позаботиться о жизни ребенка…
        Но что тогда делать, что делать? К кому она может обратиться, где найти убежище? Ведь она отправилась вслед за фургоном с «клоуном на хвосте», не имея совершенно никакого понятия, куда это ее приведет. И не располагая планом действий.
        И этот план срочно требовалось разработать. Ведь она разворошила осиное гнездо. Точнее, конечно, никакое не осиное, а гнездо птеродактилей. И эти птеродактили летят сейчас за ней…
        Лариса заметила автомобиль, перегородивший ей дорогу, и человека перед ним и еле успела нажать на тормоза. Фургон резко занесло, он съехал задними колесами в канаву и жалобно, буквально по-человечески, застонал.
        Опасаясь, что она переехала человека, Лариса выскочила из фургона — и поняла, что это ее автомобиль! Но она же оставила его там, на поле…
        Лариса похолодела, понимая, что этот человек вполне может быть одним из монстров или их подручных. И в этот момент услышала смутно знакомый голос:
        — Лариса Игоревна, времени для размышлений нет! Живее в автомобиль! Я его из канавы отбуксировал. Надо уносить ноги!
        Голос принадлежал человеку, который вышел из-за светящихся фар, и Лариса вздрогнула, потому что думала и надеялась, что никогда в жизни этого человека больше не увидит.
        Это был Валерик Рянько собственной персоной.
        Видимо, Лариса сделала какое-то угрожающее движение, потому что молодой человек сказал:
        — Без всяких штучек-дрючек, Лариса Игоревна. Оружие у вас есть?
        Она ничего не ответила, а Валерик вынул из кармана короткого плаща пистолет:
        — Ничего, у меня есть. Ну, чего вы ждете! Хотите, чтобы ваши новые знакомые вас поймали, а потом сожгли в крематории? Причем заживо.
        То, что монстры могли сжечь кого угодно в крематории заживо и при этом глазом не моргнуть, Лариса понимала отлично. Как и то, что Валерик применит к ней оружие, чтобы заставить сесть в автомобиль.
        Потому что не сомневалась, что он один из них. Иначе как он оказался бы здесь, в месте их тайного логова, словно… словно преследуя ее?
        Хотя почему словно?..
        Она ведь настолько уверилась в своих детективных способностях, занимаясь слежкой сначала за Рыжей Бородой, а потом за фургоном с «клоуном на хвосте», что элементарно упустила из виду, что и за ней тоже могли следить.
        Причем так, что она ничего не заметила.
        Лариса осторожно осмотрелась в поисках подходящего оружия. В салоне ничего, увы, не нашлось, разве что сумка, забитая детскими игрушками.
        Валерик вздохнул и, засовывая пистолет в карман плаща, сказал:
        — Понимаю, считаете меня одним из них. Но я не один из них. Как бы мне вам это доказать? Если бы я был одним из них, то давно бы уже вас пристрелил или, по крайней мере, вывел из строя!
        Лариса, считая, что аргумент слабый, произнесла, тревожно посматривая в сторону леса, где уже мелькали желтые и красные огоньки, фары автомобилей их преследователей:
        — Вы за мной следили? Вели меня от концерна Никулина?
        Валерик спокойно произнес:
        — Да, следил. Но не только от концерна. Вообще-то еще с того дня, как вас выпустили из СИЗО.
        Лариса усмехнулась — нахал был весьма откровенен, и ей это импонировало.
        — Ну что, так и будем ждать, пока нас перестреляют?  — сказал Валерик.  — Повторяю в последний раз: садитесь в автомобиль!
        — Это мой, а где ваш?  — спросила Лариса, и молодой человек ответил:
        — Надежно спрятан. Я его потом заберу. Ну, живее!
        Он протянул ей руку, но Лариса сказала:
        — Пока не освободим ребенка, никуда не поедем. Вы, впрочем, езжайте, если вам страшно.
        Она ринулась в салон и стала выкручивать сетку. Валерик, отстранив ее, крикнул:
        — Дайте я попробую!
        Он в два счета сорвал сетку, хотел было протянуть руки ребенку, находящемуся в фургоне, но Лариса его остановила:
        — Только объятий молодого мужика ему не хватало! Подвиньтесь!
        Она всунула руки в оконце и сказала:
        — Это фея. Мы должны сейчас улететь домой. С тобой. Давай я помогу тебе выбраться. Ты сможешь потянуться?
        Она дотронулась до кончиков пальцев ребенка, но схватить их не смогла. Валерик, побывавший на дороге и снова заглянувший в салон, произнес:
        — Времени нет, они на подъезде. Давайте я сделаю, у вас руки коротки, Лариса Игоревна, уж извините за невольный каламбур!
        Пододвинувшись к оконцу, он произнес:
        — А вот и главный волшебник! Ну, давай сейчас тебя из темницы освободим. Раз, два, три…
        И в самом деле, подхваченный Валериком ребенок — измученный, белобрысый, худенький мальчик — вылез из оконца и сказал:
        — Спасибо, дядя волшебник, спасибо, тетя фея! А теперь полетели?
        — Полетели!  — кивнул Валерик и, подхватив малыша, быстро двинулся к Ларисиному автомобилю. Положив мальчика на заднее сиденье и укрыв меховой накидкой, он велел Ларисе сесть за руль и произнес:
        — Заводите мотор и будьте готовы в любой момент взять с места. Мне надо предотвратить дальнейшее преследование…
        Лариса сделала так, как сказал Валерик. Странно, но вся ее подозрительность по отношению к нему прошла в тот момент, когда она увидела, как четко и с какой нежностью он вызволяет ребенка из фургона.
        А ведь когда-то она бросила его, окровавленного и в ссадинах, когда Солдатов и шеф допрашивали его…
        Похоже, она ошибалась в отношении этого человека.
        Однако это не давало ему права так долго копаться! Лариса видела в зеркало заднего вида приближающиеся автомобили преследователей. Как долго его ждать? Быть может, уехать без него, ведь ребенок спасен?
        Или, рискуя всем, продолжать ждать?
        Раздался выстрел. Потом еще один — и вдруг прозвучал взрыв.
        Фургон взлетел на воздух и, охваченный оранжевым пламенем, покатился в сторону преследователей, благо дорога шла под гору.
        Валерик прыгнул на сиденье, и Лариса тотчас взяла с места.
        — Вот это класс, дядя волшебник!  — послышался робкий, но восхищенный голосок их юного попутчика с заднего сиденья.  — Как это вам удалось?
        — При помощи древних заклинаний,  — с улыбкой подмигнул ему Валерик.  — Гарри Поттер отдыхает! Кстати, вы справитесь?
        Вопрос был адресован Ларисе, и она, бросив на молодого человека мимолетный взгляд, ответила:
        — Автомобиль-то мой. Или вы, как геронтократы в Саудовской Аравии, придерживаетесь мнения, что женщине за рулем делать нечего?
        Валерик вздохнул:
        — Так с вами всегда, Лариса Игоревна. Я спас вам жизнь, а вы снова в претензии.
        — Вы и мою спасли, дядя волшебник!  — воскликнул мальчишка с заднего сиденья.  — Только вы не везите меня домой, там плохо. Мамка от рака год как померла, отчим пьет и бьет, бабушка только лежит, охает и под себя ходит, а сеструха у меня проститутка.
        Заковыристое слово он выговорил без единой запинки. Лариса и Валерик переглянулись, и молодой человек спросил:
        — А куда мы вообще едем, Лариса Игоревна?
        Тем временем они скатились с проселочной дороги на трассу.
        — Туда, где можно перекусить, принять душ и спокойно, без них, провести остаток вечера и ночь. Или у вас имеются иные предложения?
        Валерик уточнил:
        — К вам домой? Вас там уже будут встречать. Ну или самое позднее сегодня ночью заявятся. К вашему бывшему мужу Антону в Марьино? То же самое. К вашей престарелой маме в Рязань тоже не рекомендую…
        Лариса холодно заметила:
        — Вы прекрасно осведомлены о том, где живут мой бывший и моя мама. Вы за ними тоже следили?
        Валерик снова вздохнул и продолжил:
        — Ко мне тоже лучше не ехать… Ага, знаю, куда мы направимся. Только вы должны уступить мне место за рулем.
        Лариса притормозила, они быстро поменялись местами, и когда снова тронулись в путь, заметила:
        — Значит, все же как геронтократ в Саудовской Аравии…
        Валерик, не глядя на нее, ответил:
        — А вы, значит, не как добрая фея, а как злая ведьма…
        Произнес он это будничным, отнюдь не издевательским тоном, так что обижаться на это замечание было решительно невозможно.
        Злая ведьма… Она только что столкнулась с ней — со своей бывшей начальницей Аллой Георгиевной. Выходит, эта грымза уже тогда была причастна к бизнесу по похищению детей. Или приобщилась к нему позднее, после того как Лариса не взяла ее на работу в их холдинг. А если бы взяла, то спасла бы этим жизнь многим невинным детям.
        Или все же нет?
        — Так куда мы едем?  — спросила Лариса, и Валерик ответил:
        — Туда, где будет безопасно. По крайней мере, на сегодняшнюю ночь.
        Лариса осторожно посмотрела на заднее сиденье. Удивительно, но спасенный ими мальчишка, несмотря на все ужасы, выпавшие на его долю, мирно спал, подсунув грязный кулачок под подбородок.
        Что же ему пришлось перенести!.. Слава богу, по сравнению с другими жертвами этих монстров практически ничего — они ведь только доставили его в логово… Хотя, судя по всему, это не логово, а некоторое подобие перевалочного или даже распределительного пункта.
        Лариса осторожно поправила накидку, а мальчик во сне зашевелился, на мгновение приоткрыл глаза и тихо произнес:
        — Мама, мамочка…
        Впрочем, потом сразу же заснул снова. Лариса почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ведь когда-то наверняка и ее Тимыч тоже звал свою мамочку, но она не пришла ему на помощь.
        Но, похоже, у нее появился уникальный шанс наверстать это сейчас. Только вопрос в том, стоит воспользоваться им или нет.
        Лариса, глядя на темную, расстилавшуюся перед ними трассу, ощутила внезапную усталость. Она закрыла глаза, убаюканная мерным гулом мотора, а потом вдруг с бьющимся сердцем распахнула их.
        Искоса взглянув на Валерика, невозмутимо управлявшего авто, Лариса подумала, что таких совпадений не бывает. Он точно не мог оказаться на пустынной дороге невесть где случайно.
        Он и не скрывал, что следил за ней. Только вот зачем он это делал? Якобы потому, что был их противником. Или потому что они таким образом решили внедрить Валерика в ее окружение, как уже однажды было…
        Лариса продолжала исподтишка рассматривать Рянько, а он, не отрываясь от дороги и даже не покосившись в ее сторону, вдруг произнес:
        — О чем вы думаете, столь пристально изучая мою физиономию?
        Сон как рукой сняло. Лариса попыталась определить, куда он ее завез. Нет, не ее, а их — они ведь были вдвоем, спасенный ею мальчик и она сама.
        А потом сказала, решив, что терять уже нечего:
        — Размышляю, не работаете ли вы на них…
        Все еще глядя на трассу, Валерик произнес:
        — И к какому же выводу вы пришли?
        Лариса продолжила:
        — Пока не определилась. Что ж, изложите свою версию. Ведь у вас наверняка имеется версия. Так ведь? А я потом решу, стоит вам доверять или нет.
        Валерик улыбнулся и бросил на нее насмешливый взгляд.
        — Не забывайте, Лариса Игоревна, что вы больше не моя начальница. Хотя я поражаюсь вашему самообладанию. Кстати, не забывайте, что вы обязаны мне жизнью. Как-то нелепо называть вас на «вы» и по имени-отчеству. Перейдем на «ты»?
        — Предпочту ничего пока не менять,  — сухо ответила Лариса.  — Итак, чем вы можете меня порадовать?
        Валерик захохотал:
        — Настоящая Снежная Королева! Что ж, как я уже говорил, я следил за вами. Но попасть на территорию закрытого объекта в лесу не смог, поэтому дожидался вас на дороге. Предполагал, что вы, стремясь выбраться оттуда, прибегнете к каким-то нестандартным мерам, и поэтому позволил себе завладеть вашим автомобилем… Кстати, с вашей стороны было большой глупостью оставлять свое пальто в ресторане!
        Лариса вздрогнула, густо покраснела (благо что в темноте этого видно не было) и произнесла:
        — Вы и там за мной следили?
        Валерик улыбнулся:
        — Ну, это уже не важно. Во всяком случае, пальто, обнаруженное в комнате для персонала, я узнал сразу. Лариса Игоревна, вы понимаете, во что ввязались?
        Она дерзко посмотрела на него и ответила:
        — Я-то понимаю. А вы? Вы ведь работаете на убийц и педофилов, вам это понятно? Вы в курсе пристрастий своих главных боссов, братьев Никулиных? Или, к примеру, господина с рыжей бородой, начальника отдела по стратегическому и системному планированию?.. Вы везете меня куда-то на их новую базу?
        Валерик вздохнул и, куда-то сворачивая, ответил:
        — Я же сказал, что, желай я избавиться от вас, то сделал бы это прямо там, на месте. И если бы я хотел сдать вас в руки преследователей, то не помогал бы вам бежать, а, наоборот, скрутил бы и вручил этой банде. Ведь логично?
        Логично… Даже чересчур. Лариса понимала, что Валерик прав. Но кто знает, какие истинные цели он преследовал. Что, если в их планы входило пока что не убивать ее и не похищать, а, к примеру, внедрить к ней своего человека, который бы выведал, что ей известно…
        Хотя они могли бы выяснить это в два счета, привезя ее к себе в лес и подвергнув пыткам. В том, что они знали, как пытать людей, Лариса ни секунды не сомневалась.
        Значит, Валерику можно доверять? Или все же нет?
        — Не верите,  — вздохнул он.  — Ваше право. Причем, скажу откровенно, правильно, что не верите. Я тоже на вашем месте мне бы не поверил. По крайней мере, не во всем. Однако я с вами честен. Расскажу, что мне известно, и вы поймете, что многое видели в неверном свете.
        Лариса ничего не ответила и заметила, что Валерик сбросил скорость. Значит, они куда-то подъезжают.
        — Кстати, как вам тогда удалось бежать?  — спросила она, имея в виду разоблачение молодого человека в ноябре прошлого года.
        Свет фар вырвал из тьмы железные ворота. Валерик приглушил мотор и произнес:
        — Я же обещал, что расскажу, что мне известно. Но мы приехали. Что будем делать с нашим юным спутником? Кстати, отоприте дверь!
        Он вручил ей электронную карточку, которую Лариса, выйдя на свежий воздух, приложила к аппарату, встроенному в каменную кладку. Ворота медленно открылись.
        Лариса подумала, что точно так же открывались ворота и другого логова, в котором она только что побывала. Так может ли она доверять Валерику или нет?
        А он тем временем загнал машину во двор, а затем осторожно поднял с заднего сиденья сонного мальчика. Лариса видела, как заботливо Валерик укрыл его одеялом, и отчего-то испытала тревогу.
        Почему он так заботится о чужом ребенке?
        — У меня был младший двоюродный брат,  — произнес Валерик странным голосом,  — и я с ним много возился. Он стал их жертвой. Точнее, конечно, я не знаю, их или кого-то другого. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Не обязательно те же подонки, с которыми мы только что имели сомнительное счастье общаться. Возможно, совершенно иные, к их секте отношения не имеющие. Но истово поклоняющиеся тем же демонам похоти и боли. Они его похитили, истязали и под конец убили. Нам туда, в дом!
        Он указал на освещенный особняк, расположенный на внушительном участке, поросшем соснами.
        Лариса устыдилась своих подозрений. Хотя правду ли говорит Валерик? Ей снова стало стыдно за свои ужасные мысли.
        Они подошли к особняку, и Валерик попросил Ларису достать у него из кармана джинсов ключи — сам он не мог, так как держал в руках спящего мальчишку. Пришлось запустить руку в карман джинсов и, покопавшись, извлечь связку ключей.
        — Вот этот, золотистый,  — указал Валерик.  — Вы ведь откроете нам дверь?
        Она открыла и пропустила их в холл. И при этом оценила изящество и стоимость обстановки. Тот, кто обитал здесь, в деньгах явно не нуждался.
        — А теперь отключите сигнализацию. Да, вот в этом ящике. Код 7-3-2-0-0-9. И подтвердите его…
        Лариса сделала так, как требовалось, и тревожное мигание красной лампочки прекратилось.
        Валерик продолжил:
        — Я отнесу его наверх, в спальню… Вы ведь хотите есть? Я в любом случае хочу. Может, приготовите что-нибудь на скорую руку? Хотя забыл, вы же готовить не умеете. Тогда поставьте чайник, я сейчас сам что-нибудь сварганю…
        Он поднялся по широкой деревянной лестнице наверх, а Лариса отправилась на кухню. Дом был оформлен в деревенском стиле, но вот кухня оказалась навороченная. Лариса заглянула в холодильник и увидела, что он забит снедью. Включила чайник и открыла навесной ящик, изучая всевозможные сорта чая. Какой бы попробовать?
        Чайник давно вскипел, а Валерик все не возвращался. Обеспокоенная его долгим отсутствием (и все еще не до конца уверенная, что он не один из них), Лариса осторожно поднялась по лестнице на второй этаж.
        — …и тут рыцарь отрубил чудищу голову и освободил принцессу,  — услышала она голос Валерика и, заглянув в одну из комнат, увидела его сидящим около большой кровати, на которой лежал спасенный мальчик.
        Спасенный ими мальчик.
        — И они поженились?  — спросил тот с закрытыми глазами.  — И жили долго и счастливо?
        Валерик обернулся и, заметив Ларису, произнес:
        — Конечно, поженились. И жили долго и счастливо. Они и сейчас живут, если еще не умерли…
        — Умирать нельзя. Это плохо. Очень плохо,  — произнес мальчик.  — Кстати, меня Тимофеем зовут. А можно просто Тимой… А расскажите другую сказку…
        Лариса почувствовала, что сердце у нее заныло. Этого мальчика тоже зовут Тимофеем, как ее сына. Что же это такое…
        Валерик вздохнул и сказал:
        — В некотором царстве, в некотором государстве жила-была…
        Его взгляд упал на Ларису, стоявшую в дверях.
        — Жила-была Снежная королева. Неприступная, красивая и глубоко несчастная…
        Лариса почувствовала, что снова непроизвольно краснеет, а мальчик пробормотал, явно уже засыпая:
        — Королевы не бывают несчастными…
        — А эта была. Потому что это была не простая королева, а Снежная. У нее имелся огромный холдинг… Я хотел сказать, огромный дворец изо льда, и там она жила одна. А несчастной она была, потому что когда-то давно потеряла своего любимого сына…
        Лариса отвернулась, чувствуя, что в глазах защипало.
        Валерик замолчал, и нового вопроса от мальчика не последовало — он крепко спал. Поднявшись, Рянько потянулся к ночнику и щелкнул выключателем, но тотчас раздался голос мальчика:
        — Не выключай свет, не выключай!..
        Пришлось вернуться и продолжить сказку. Лариса быстро спустилась по лестнице и расположилась на кухне. Похоже, она в самом деле ошибалась в Валерике. Когда тот наконец появился на кухне и доложил, что их юный гость заснул, Лариса сказала:
        — Из вас получился бы отличный отец… Кстати, думаю, надо перейти на «ты».
        Валерик посмотрел на нее и ответил:
        — Теперь мне только остается возразить, что не пришло время, однако делать этого не буду. Спасибо за комплимент. Ты сделала чай или кофе?
        Ларисе пришлось признаться, что нет. Валерик принялся колдовать, и через несколько минут перед ней стояли бокал ароматного чая и тарелка с аппетитными бутербродами.
        — На что-то существенное времени, увы, не хватило,  — произнес Валерик.  — Однако нам ведь тоже надо когда-то отдохнуть…
        Отхлебнув чаю, Лариса напомнила:
        — Итак, вы хотели мне кое-что рассказать… Точнее, ты хотел…
        Валерик взглянул на свой смартфон, который выложил до этого на барную стойку, и пообещал:
        — Расскажу. Но, может быть, это сделает кое-кто другой. Он сейчас к нам присоединится. Ага, вот и он…
        Лариса услышала звук открывающейся двери и чьи-то шаги. Сердце у нее сжалось. На кухне появился начальник службы безопасности их холдинга Солдатов.
        Лариса, расплескав чай, вскочила. Так и есть, Валерик оказался подлым предателем. Заманил ее в ловушку и сдаст теперь в руки Солдатову. Причем не только ее одну, но и мальчика Тимофея.
        Она метнулась к кухонному столу, рывком вытащила ящик и схватила нож для разделки птицы.
        Солдатов остолбенело уставился на нее, а Валерик, меланхолически попивая чай и поглощая бутерброд, сказал:
        — Извини, я не успел еще рассказать всего. Поэтому наша гостья так неадекватно себя ведет…
        Лариса, зажав нож обеими руками и держа его перед собой, прошипела:
        — Вас двое, и наверняка у вас имеется огнестрельное оружие. Но я буду сопротивляться! Не убью, так покалечу!
        Солдатов сделал шаг по направлению к ней, но Лариса повысила голос:
        — Я не шучу!
        Валерик повернулся к ней и произнес:
        — Лариса, садись допивать чай. Тебе тоже необходимо подкрепиться. Ела ты в последний раз в ресторане, да и то немного, потому что следила за ним и за Вылюкиным.
        Но она и не подумала следовать указаниям Валерика.
        — Ну, как знаешь,  — пожал плечами тот.  — Тогда ты, Олег, садись.
        Олегом, как припомнила Лариса, звали Солдатова. Интересно, про себя она всегда называла его по фамилии.
        Похоже, мужчины не думали на нее бросаться и выкручивать руки, а в самом деле начали пить чай и поедать бутерброды. У Ларисы заныло под ложечкой.
        — Ситуация следующая,  — сказал Солдатов, запихивая в рот сразу два бутерброда и энергично жуя.  — Валера был заслан к вам в холдинг шпионом. Но я тоже работаю на Никулиных…
        Лариса фыркнула — вот тоже новость!
        — Поэтому мне тогда и удалось «бежать»,  — пояснил Валерик.  — А для изображения правдоподобных мучений Олег мне сам поставил пару фингалов и рассек губу. Крови много, эффект ошеломляющий, а урона почти никакого. Надо же было для вашего шефа постараться…
        — Да, мы работаем на конкурентов вашего холдинга, братьев Никулиных,  — продолжил Солдатов, беря еще один бутерброд.  — Однако, уверяю вас, к этой мерзости с похищениями и убийствами детей мы отношения не имеем. Мы охотились и охотимся за финансовыми и экономическими секретами и совершенно случайно, сами того не желая, вышли на педофилов и убийц в вашем холдинге!
        Лариса не поверила его словам. Он сам работает на педофилов и убийц — на братьев Никулиных. А старается представить все так, как будто педофилы и убийцы обосновались в ее холдинге.
        Теперь, впрочем, после отказа ехать в Шанхай, уже и не ее.
        — Ужасные фотографии, на которых были запечатлены не поддающиеся описанию сцены истязания и даже убийства детей, находились на компьютере Подгорных, начальника юридического отдела,  — продолжил Солдатов.  — Мы надеялись обнаружить там что-нибудь, имеющее отношение к вашим сделкам с китайцами, а наткнулись на такое…
        Лариса перевела взор на Валерика, и он, наливая себе чаю, налил его и в кружку Ларисы и протянул ей.
        — Так и будете изображать из себя выпускницу школы шаолиньских монахов? Давайте все же пить чай. Или вам показать то, что мы обнаружили в защищенной тройным паролем папке на компьютере начальника юридического отдела?..
        Лариса замотала головой, отложила нож в сторону и не без опаски вернулась к стулу, на котором сидела до появления на кухне Солдатова.
        — Вот видите, никто на вас не кидается, никто вас на части не рвет,  — заметил не без сарказма Валерик.  — И хотя нас это не касалось, мы доложили обо всем нашим нанимателям, братьям Никулиным. Видите, как мы с вами откровенны? Были бы мы такими, если бы все это являлось подставой?
        Вот именно, что были бы. Можно рассказать обо всем, не таясь, а потом элементарно ликвидировать ее, не опасаясь огласки.
        — Значит, Подгорных — педофил и убийца?  — спросила Лариса, решив не говорить Валерику, что в своих фантазиях она записала его в любовники начальника юридического отдела, оказавшегося одним из них.
        Оба мужчины кивнули, а Лариса продолжила:
        — А Рыжая Борода тоже?
        Солдатов закашлял, подавившись бутербродом, а Валерик, энергично похлопав его по спине, ответил:
        — Вот видите, какие печальные последствия могут иметь необоснованные подозрения! Под Рыжей Бородой вы подразумеваете, полагаю, Геннадия Алексеевича Вылюкина? А кроме конспиративной встречи с Олегом в ресторане имеются ли у вас хоть какие-нибудь доказательства его причастности к этому подпольному обществу педофилов и убийц?
        Лариса не стала говорить, что у Рыжей Бороды имя и отчество неподходящие, прямо как у маньяка Диксона, потому что аргумент — и это было понятно и ей самой — не выдерживал никакой критики.
        — Так вот, в ресторане, где вы устроили дебош и оставили свое пальто, вы стали свидетельницей встречи Юстаса с Алексом,  — сообщил Валерик.  — Вылюкин — правая рука братьев Никулиных, он же разработал операцию по моему внедрению в ваш холдинг. И по внедрению Олега, который был призван найти и изобличить незадачливого шпиона и тем самым завоевать расположение вашего Льва Юрьевича. Это полностью удалось. Мной пришлось пожертвовать, зато Олег, отныне правая рука, стал источником ценнейшей информации. Поэтому естественно, что он время от времени встречается с Вылюкиным и докладывает ему о том, что намечается. Или тот дает распоряжения, что надо разузнать. Ведь логично?
        Лариса посмотрела на Солдатова:
        — Но вы говорили что-то об исчезновении…
        — Но не детей же!  — воскликнул тот, явно глубоко шокированный.  — А всего лишь важных документов.
        Логично-то оно логично, но Лариса все еще не была до конца убеждена.
        — Красная «Ауди»,  — сказала она.  — Точнее, конечно, темный фургон с «клоуном на хвосте». Он ведь вашему концерну принадлежит? И в этом фургоне в подземном гараже вашего концерна находился мальчик Тимофей!
        Мужчины переглянулись, и Солдатов вздохнул:
        — Этого мы, конечно, не знали и знать не могли. Но ведь за рулем фургона был не Вылюкин, не так ли? Потому что он никакого отношения к этим монстрам не имеет!
        Он был прав, за рулем был не Вылюкин. Но это вовсе не означало, что Вылюкин не имел отношения к похищению Тимофея и прочим злодеяниям.
        Не означало.
        — Все еще не верите?  — весело осведомился Валерик.  — Извини, так привык тебя называть Ларисой Игоревной, что снова ошибся: не веришь? Ты же видела лицо человека, который выехал из подземного гаража? Олег, у тебя ведь с собой имеется программа…
        Солдатов кивнул, извлек планшет, положил его перед Ларисой, открыл одну из программ и сказал:
        — Здесь собраны фотографии всех сотрудников московской штаб-квартиры концерна братьев Никулиных. Итак, это был мужчина?
        Лариса кивнула, и Солдатов стал задавать параметры поиска.
        — Примерно скольких лет? От тридцати пяти до сорока пяти? Темноволосый, но с лысиной? Так, хорошо…
        Через несколько секунд она просматривала галерею из семнадцати мужчин, которые подходили под означенные параметры. Вроде бы похож, но не он. И этот тоже не он.
        — Вот он!  — вскричала Лариса и указала на фотографию того самого мужчины в бушлате, который находился за рулем фургона с «клоуном на хвосте».  — Это он!
        Она узнала его, несмотря на совершенно иное облачение (серый костюм и сиреневый галстук) и приторную улыбку яппи средних лет. Но глаза, эти жестокие пронзительные глаза…
        Солдатов крякнул:
        — Лаврентьев Артем Михайлович, заместитель начальника юридического департамента…
        — Что это они и в холдинге, и в концерне на юридической ниве подвизаются?  — удивился Валерик.  — Может, и начальника тряхануть?
        — Тряханем,  — кивнул Солдатов,  — но для этого нам требуется отмашка с самого верха.
        Он имел в виду братьев Никулиных. Лариса допила остывший чай и сказала:
        — Вы так защищаете этих братьев-акробатов, что становится как-то не по себе. Кто вам сказал, что они не причастны к этим ужасам?
        Солдатов и Валерик молчали, а Лариса, взяв с блюда последний бутерброд, заметила:
        — Вот именно, никто не сказал. Потому что они притаились везде. И не исключено, что вы тоже работаете на них, сами того не подозревая!
        Солдатов попытался что-то возразить, но Валерик поднял руку и произнес:
        — Утро вечера мудренее. Да, не исключено, что в этом замешаны и другие влиятельные лица из нашего концерна. Как, впрочем, и из твоего, Лариса, холдинга. И из других концернов и холдингов.
        Солдатов крякнул, а потом произнес:
        — Отмашки, как я сказал, сверху не было. Перед нами поставили совершенно иную задачу, и платят нам за выполнение заданий в иной сфере…
        — В сфере экономического и промышленного шпионажа,  — ввернула Лариса.  — Вот ведь Лев Юрьевич обрадуется, узнав об этом! Не дергайтесь, джентльмены, не узнает, во всяком случае, от меня. Потому что я на холдинг больше не работаю, так ведь?
        Солдатов кашлянул и произнес:
        — Когда Валера предложил привезти вас с этим ребенком в этот дом, принадлежащий вообще-то мне, я был настроен крайне скептически. Потому что понимал, что придется вас посвящать в те дела, которые вас не касаются…
        Он запнулся, а Рянько продолжил:
        — Но ты хочешь сказать — ты понял, что ошибался и что я предложил правильный вариант. Так ведь, Олег?
        Солдатов хмуро взглянул на Ларису и возразил:
        — Нет, не так. Лариса Игоревна — огромный фактор риска. Однако этот риск подконтрольный. Потому что вы ведь моя гостья…
        Лариса вздохнула — хрен редьки не слаще. Увернулась от лап педофилов и попала к шпионам. Но здесь, по крайней мере, не собирались разобрать на органы и угощали вкусным чаем с не менее вкусными бутербродами.
        — И я прекрасно понимаю, что движет вами, когда вы пытаетесь выйти на этих людей. Точнее, нелюдей. И почему Валера так рьяно взялся за расследование… Но ведь у нас другое задание! И мы не можем отвлекаться еще и на подобные вещи. Детей похищали и убивали до нас и будут похищать и убивать после нас. Звучит, понимаю, ужасно цинично, но от этого не менее правдиво…
        Лариса ничего не ответила, а Рянько тихо спросил:
        — А если бы это был твой сын, Олег?
        Солдатов вздохнул:
        — Ну, у меня не сын, а три лапочки-дочки, но этот вопрос я себе, конечно, тоже задавал. Да, мы совершенно случайно наткнулись на то, что нас вроде не касается. Можно пройти мимо и забыть — ведь в мире столько горя и боли, и каждую секунду кого-то похищают, насилуют, убивают. Всех не спасешь. Но тут речь идет не об абстрактных преступлениях, а о вполне конкретных…
        Валерик прервал его:
        — Не тяни. Я ведь сразу понял, что ты этим делом заинтересовался, хотя утверждал обратное. А раз заинтересовался, то уже кое-что узнал. Так ведь?
        — Узнал,  — подтвердил Солдатов.  — Но пока что не очень много. Итак, о том, что в столице имеется особая организация, точнее, своего рода подпольный клуб по интересам, очень специфическим интересам, в определенных кругах известно достаточно хорошо…
        Лариса не стала уточнять, что это за специфические интересы и в каких таких определенных кругах о них хорошо известно.
        — А все те, кто об этом понятия не имеет, причисляют подобные истории к разряду городских легенд. Ну, как крокодила в канализации или старушку, торгующую на рынке пирожками, начиненными человеческим мясом. Жутко, но невероятно. И то, с чем мы столкнулись, тоже жутко и невероятно. Но вполне реально.
        Он сделал паузу, посмотрел куда-то и продолжил:
        — Они именуют себя «Клубом любителей-цветоводов». Вроде банально и даже идиотично. Но ведь дети — это цветы жизни… И они их очень любят.
        Ларису передернуло от отвращения к тому извращенному уму, который выдумал это ужасное название.
        — Существуют они уже давно, по слухам, не менее десяти лет. Опять же, по слухам, маньяк, повинный в смерти вашего сына, Лариса Игоревна, этот самый Диксон, долго вынашивал идею такого клуба для богатых и влиятельных. И после его кончины эта идея была реализована его напарником, ведь действовал Диксон не один…
        — Ильей Люблянским,  — прошептала Лариса, и Солдатов заметил:
        — Учтите, это вы назвали это имя, а не я. Люблянский — человек харизматичный и предприимчивый. Он сумел воплотить в жизнь то, что задумал его покойный дружок.
        Скорее воплотить в смерть… Лариса снова ощутила слезы, капающие из глаз, и отвернулась.
        — Но это только вершина айсберга. Люблянский сумел вовлечь в деятельность своего сатанинского клуба многих влиятельных и богатых и даже очень влиятельных и очень богатых людей — в Москве, Питере и других городах. Он организовал региональные филиалы, которые подчиняются центру и платят своего рода дань за… За то, что они именуют материалом…
        Бизнес, детка, и ничего личного. Лариса совладала со слезами, но все еще делала вид, что внезапно заинтересовалась подвесным шкафчиком.
        — Это и объясняет, отчего Люблянский, который в настоящем бизнесе наворотил множество афер, так долго оставался на плаву. Его защищали и всячески выгораживали высокопоставленные покровители — члены «Клуба любителей-цветоводов». А когда его все же депортировали в Россию, был разработан план по извлечению Люблянского из СИЗО. Причем так, чтобы никто из покровителей не попал под удар.
        Он замолк, а Валерик завершил:
        — Потому что извлекли его твоими руками, Лариса. Сделав все так, чтобы это выглядело как поступок полоумной, свихнувшейся от горя, но действовавшей исключительно по собственной инициативе мамочки…
        Лариса обратила к нему свое лицо и произнесла:
        — Это вы похитили из моей квартиры те вещи, которые я обнаружила в секретной комнате Люблянского, а также мой архив?
        Судя по реакции обоих, ни Солдатов, ни Валерик не имели к этому отношения. Или они были готовы к такому вопросу и ломали перед ней комедию?
        Все то, что раскопал Солдатов, наверняка было правдой. Но кто сказал, что он сам не имеет отношения к «Клубу любителей-цветоводов»? Или его покровители, братья Никулины?
        Или Валерик Рянько?
        — Вы же, Лариса Игоревна, теперь разворошили осиное гнездо,  — не без упрека заметил Солдатов.  — И дали им понять, что кто-то вышел на их след. А за ними стоят могущественные люди. Очень могущественные. И проблема не в том, что они теперь попытаются всех нас ликвидировать, это само собой. Теперь, когда вы устроили бучу на их перевалочной базе в Подмосковье, они будут вести себя намного осторожнее…
        Он был прав. Но означало ли это, что он сам ни при чем?
        — Им ведь кто-то еще помогает?  — спросила Лариса. Ее сердце учащенно забилось.  — Я имею в виду не их высокопоставленных и влиятельных покровителей. У них имеются помощники на местах… Возможно даже, бывшие жертвы похищения и насилия, которые… Которые перешли на их сторону. Вы что-нибудь об этом слышали?
        Солдатов заверил ее, что никогда об этом не слышал, но тон был какой-то малоубедительный. Валерик явно хотел что-то сказать, но потом передумал. Лариса не стала задавать вопрос повторно — возможно, он не хотел делиться имевшейся у него информацией в присутствии Солдатова.
        — И что теперь прикажете делать?  — спросила вместо этого Лариса, и в тот же момент до нее донесся тонкий голосок:
        — Ой, а я кушать хочу…
        На пороге кухни стоял, зевая и потягиваясь, мальчик Тимофей. Заметив Солдатова, он побледнел и отшатнулся. Лариса подошла к ребенку, взяла его за руку и увела в гостиную.
        — Ты видел этого дядю раньше?  — спросила она тихо, ожидая, пока Валерик на кухне быстро сварганит новые бутерброды.
        — Видел,  — ответил мальчик, кладя ей голову на плечо.  — Он же нас сюда и привез, тетя фея…
        Он имел в виду Валерика.
        — Нет, другого, постарше. Ты его уже видел?  — спросила Лариса, и тут появился Рянько со стаканом молока и тарелкой бутербродов.
        Тимофей, тотчас забыв о ее вопросе, набросился на еду, Валерик стал сыпать шутками, а Лариса не без удовольствия наблюдала за этой поистине домашней сценой.
        И подумала, что не все, но многие члены этого мерзкого «Клуба любителей-цветоводов» также были людьми семейными, и они возвращались каждый вечер после трудного рабочего дня домой, мило улыбались женам, трепали по головам детишек, играли с собакой или кошкой, занимались спортом, ходили в гости, выбирались в театр или на вернисаж…
        А в перерывах между работой и домом истязали и убивали чьих-то чужих детишек.
        Оставив Валерика с Тимофеем (нет, Рянько к преступлениям причастен не был, она в этом уже не сомневалась), Лариса пошла на кухню. Солдатов — это совсем другое дело…
        Она застала его уже возле входной двери.
        — Вы нас покидаете?  — спросила Лариса.  — Но ведь полтретьего ночи! Куда вы поедете в такой час! Тем более это ваш дом…
        Солдатов ответил, что у него неотложные дела, сказал, что они могут оставаться здесь сколь угодно долго, а он заедет завтра под вечер — и ретировался.
        Проверив, закрыл ли он за собой дверь, и задвинув массивный засов, Лариса ощутила тревогу. Но не могла сказать, чем эта тревога вызвана.
        Хотя, наверное, все же могла: ведь она узнала о существовании подпольного клуба педофилов и убийц, которые теперь охотятся за ними.
        А также то, что ее сын мог быть одним из членов, более того, из рьяных помощников главарей этого «Клуба любителей-цветоводов». А в остальном, прекрасная маркиза…
        Лариса вернулась в гостиную — Тимофей все еще бесился с Валериком, молотя его подушкой по хребту, однако уже отчаянно зевал.
        Да, отец из Рянько вышел бы отличный…
        — Прекратите!  — произнесла она, делая страшные глаза. Оба пацана — и маленький, и взрослый — в изумлении воззрились на нее. Лариса же молниеносным движением схватила с дивана подушку и кинула в Валерика.  — Ура, попала!
        Последующие минут пятнадцать они скакали по гостиной, швыряясь друг в друга подушками, хохоча, визжа и бесясь. Наконец Тимофей начал зевать практически беспрерывно, завернулся в давно сорванную с дивана накидку и, сказав, что ему надо немного отдохнуть, улегся прямо на ковер.
        Через десять секунд он уже мирно спал.
        Лариса погладила его по щеке, а потом нежно поцеловала в лоб. И пусть это не ее ребенок, но ведь это чей-то ребенок, заслуживающий любви, ласки и счастья. И познавший пока что только нужду, побои и попытку похищения педофилами-убийцами.
        И вдруг она поняла, что инфантильная потасовка с подушками была лучшими пятнадцатью минутами ее жизни за последние без малого десять лет.
        Не исключено, что и за всю ее жизнь…
        Валерик хотел было отнести Тимофея на второй этаж, в спальню, но Лариса попросила положить мальчика на диван и притащила сверху одеяло и подушку. Сон мальчика был настолько крепок, что он не пробудился, даже когда Лариса подложила ему под голову подушку и накрыла вместо накидки одеялом.
        Она поймала себя на том, что стоит и любуется ребенком. И почувствовала, что в который раз за вечер на глаза у нее навернулись слезы.
        Валерик подошел к ней и тихо произнес:
        — Ты ведь хотела меня о чем-то спросить? Точнее, спросила, но не получила ответ… Там, на кухне… Я не знал, надо ли делиться с тобой тем, что мне стало известно…
        Лариса сжала его руку и, продолжая смотреть на спящего Тимофея, подумала о другом, своем Тимофее.
        — Надо!  — сказала она.
        Валерик явно колебался. Они прошли на кухню. Лариса села за барную стойку и произнесла, глядя на стушевавшегося молодого человека:
        — Это ведь касается их помощников, добровольных помощников, ведь так?
        Валерик кивнул и, не глядя на нее, сказал:
        — Дело в том, что Подгорных, ну, этот начальник юридического отдела вашего холдинга… Я ведь после того, как мы у него обнаружили эти кошмарные фотографии, принялся за ним следить. Олег ничего не знал, потому что для него важнее всего осуществление нашего плана по экономическому шпионажу.
        Он запнулся, посмотрел наконец на Ларису и продолжил:
        — Подгорных несколько раз звонил тем, кто может иметь отношение к «Клубу любителей-цветоводов». Поэтому пришлось намекнуть, что у нас общие интересы, и сблизиться с ним. Исключительно для получения информации. Понятное дело, что они не говорят о том, что надо сделать, напрямую, используют свой особый код, для посторонних совершенно невинный. Однако он пару раз звонил какому-то…
        Валерик помолчал и произнес:
        — Какому-то Тимофею… Причем называл его исключительно Тимыч…
        Лариса ощутила на себе, что образное выражение «обратиться в соляной столп» не такая уж метафора. Она на самом деле застыла и не могла двинуться.
        — Да, какому-то Тимофею, точнее, Тимычу,  — выдавил из себя молодой человек.  — Они говорили о поставках «нового материальца». И о том, что нужно следить, чтобы «материалец» был хороший, отборный, а не с гнильцой. Потом Подгорных отдал Тимычу распоряжение привезти этого самого «нового материальца». А потом спохватился и сказал, что это чертовски плохо, что у Тимыча пока нет прав, ведь ему еще восемнадцать не исполнилось. И что надо поговорить с кем-то из ГИБДД, чтобы ему сделали левые права, ведь водить Тимыч умеет не хуже гонщика «Формулы-1»…
        Ему не исполнилось еще восемнадцать… Так же как ее Тимычу! Тимычу, который так любил смотреть по кабельному гонки «Формулы-1»!
        — У тебя номер этого… этого Тимыча имеется?  — спросила она, и Валерик развел руками, ответив, что он есть у Подгорных.
        Господи, эта тварь из юридического отдела работала с ней все эти годы, знала, что она скорбит по убитому сыну,  — и общалась с этим самым сыном, отнюдь не убитым, а превратившимся в помощника монстров!
        В добровольного помощника монстров.
        — Извини, не стоило рассказывать тебе, это может быть другой Тимыч, имя же сейчас распространенное…  — начал Валерик, но Лариса, которую вдруг прорвало, затряслась в рыданиях. Точнее, это были даже не рыдания, а истерические конвульсии.
        Она сползла на пол, попыталась подняться, но не смогла. Только ощутила, как Валерик подхватил ее на руки, прижал к себе и, нежно перебирая руками ее волосы, понес наверх.
        Он положил ее на кровать в одной из спален, укрыл одеялом и двинулся было к выходу, но Лариса сквозь слезы произнесла:
        — Не уходи, прошу тебя, не уходи! Останься со мной!
        Он присел на кровать, и она, продолжая рыдать, спросила:
        — Почему Снежная королева в твоей сказке потеряла сына?
        Подумав, Валерик сказал:
        — Потому что его похитил злой волшебник Чернобров.
        — Чернобров?  — переспросила Лариса сквозь слезы.  — Может, Черномор?
        Валерик ответил:
        — Нет, именно Чернобров. Ну, такой злой волшебник, внешне напоминающий Леонида Ильича, с кустистыми бровями и раскатистым басом. Но в то же время абсолютно лысый, как предшественник Леонида Ильича, Никита Сергеевич. Он его похитил, потому что… Потому что у него когда-то был пылкий роман со Снежной королевой, от которого она не растаяла, а родила этого самого сына…
        Смех душил Ларису, она повернула к Валерику заплаканное лицо и выдавила из себя:
        — С бровями, как у Брежнева, и с лысиной, как у Хрущева? И это злой волшебник Чернобров! А усов, как у Сталина, у него случайно не было?
        — Дай-ка подумать,  — проговорил Валерик.  — Нет, не было. Была когда-то бородка, как у Калинина, но он под нажимом Снежной королевы сбрил ее… Впрочем, после их расставания снова отрастил…
        Лариса продолжала смеяться, чувствуя одновременно, что слезы продолжают бежать по щекам.
        — А сына… Она вернула сына?  — спросила она наконец, и Валерик, внимательно взглянув на нее, сказал:
        — Да, вернула. После невероятных приключений, которые я еще не выдумал. Но ради тебя могу выдумать. И все с сыном было в порядке, потому что отец-волшебник в нем души не чаял, и они у него в замке на скале с привидениями играли в кегли — головами скелетов… И Чернобров со Снежной королевой помирились, хотя больше не сошлись, и ради сына если не стали друзьями, то начали вести себя как цивилизованные люди… Точнее, как цивилизованные представители волшебного мира…
        Все еще чувствуя, что слезы бегут из глаз, Лариса подумала о том, что это сказка. Конечно, сказка. В реальной жизни так не бывает.
        И если она и найдет блудного сына, то все будет иначе…
        Совершенно иначе.
        Заметив, что она успокоилась, Валерик поднялся с кровати и произнес:
        — Думаю, тебе надо отдохнуть. Мне тоже…
        Он собрался уходить, но Лариса взяла его за руку и попросила:
        — Останься, пожалуйста…
        Валерик вздрогнул и посмотрел на нее в недоумении:
        — На то, чтобы рассказать о приключениях Снежной королевы, пока она искала сына, меня сейчас не хватит.
        Лариса сказала чуть с нажимом:
        — Останься… Прошу тебя, останься…
        Валерик замер, потом приблизился к кровати и странным тоном произнес:
        — Ты действительно хочешь, чтобы…
        Лариса вдруг ощутила, как на нее накатило небывалое желание. Она потянула Валерика на кровать и сказала:
        — Лучше расскажи, как волшебник Чернобров и Снежная королева вели себя, когда оставались наедине. Или лучше покажи…
        Валерик улыбнулся, навис над Ларисой и нежно ее поцеловал.
        Она знала, что не время. Что она должна позаботиться о чужом Тимофее. И о своем. Что она в бегах. Что…
        Имелась тысяча причин не делать этого, и только одна — заняться этим. Валерик подхватил ее крепкими руками и произнес:
        — Ну что ж, Снежная королева, твой Чернобров ждет не дождется…
        Лариса потеряла счет времени. Да и было ли оно, время?
        А когда она наконец снова вернулась в настоящее, то поняла, что Валерик уже спит. Она осторожно дотронулась до него. Он был здесь, рядом с ней, и посапывал, погрузившись в сон.
        Конечно, после всего того, что они сейчас вытворяли, он устал. Она же, напротив, чувствовала прилив энергии. Стояла глубокая ночь или уже раннее утро? Она понятия не имела. Да и какая, собственно, разница…
        Да, мужчина, с которым у нее только что приключился самый сногсшибательный секс за всю жизнь, лежал здесь, рядом, и мирно почивал.
        Как же давно она ждала его — того, кто сможет ее защитить, полюбить, спасти!
        Странно появился этот Валерик Рянько, которого она сразу невзлюбила, который оказался потом шпионом и предателем…
        И который помог ей тогда с вдовой академика, и в этот раз тоже помог, вытащив ее из передряги, которая наверняка стоила бы ей жизни…
        Разве это тот, кого она все время искала и уже отчаялась найти? Он так разительно отличался от идеала, который прочно обосновался в ее фантазиях. Ведь Валерик Рянько — если его вообще так зовут — человек непредсказуемый и опасный, доверять ему нельзя, он фальшив, как пена морская. И к тому же, по крайней мере, на десять лет младше ее. Если не на все пятнадцать…
        Лариса продолжала им любоваться. Нет, все это глупости. Они расстанутся — не сейчас, так позднее. Потому что абсолютно друг другу не подходят. У него своя жизнь, у нее — своя…
        Хотя есть ли у нее эта самая своя жизнь?
        И почему бы их жизням не слиться воедино?
        В голову лезли тысячи вопросов, и Лариса откинулась на подушки. А потом осторожно поднялась, стараясь не разбудить Валерика, и отправилась в ванную. Она встала под теплый душ и снова задумалась.
        Нет, что ни говори, а секс был потрясный. Куда уж ее бывшему супругу! Или всем тем случайным или даже неслучайным знакомым, которые добивались ее благосклонности.
        Секс сексом, но так можно сойтись, а вот прожить вместе долгие годы, возможно, всю жизнь? Может ли она представить себе Валерика в роли друга, партнера, наконец, мужа?
        Лариса вышла из душа и потянулась за большим банным полотенцем, но остановилась. Вместо того чтобы завернуться в него, она принялась рассматривать себя в большом зеркале. Что и говорить, ей скоро сорок, а ему двадцать с хвостиком. Разве у них может быть общее будущее?
        Только в том случае, если она богатая влиятельная дама, а он молодой пронырливый альфонс.
        Валерик подпадает под это определение, а вот она? Когда-то она была влиятельна, вполне обеспечена, даже по столичным меркам, но все же не богата. А теперь даже и не влиятельна, так как свои позиции в холдинге она потеряла, по всей видимости, безвозвратно.
        Так зачем она Валерику? Или он старается наверстать то, что ему однажды не удалось, когда он пытался соблазнить ее в ее же квартире?
        Лариса в который раз приказала себе перестать думать о Валерике, но не смогла. Значит, все ограничится самым крутым сексом в ее жизни. И это даже неплохо. Будет что вспомнить на пенсии.
        Если она до этой пенсии, с учетом сложившихся обстоятельств, еще доживет…
        Лариса вздохнула, завернулась в банное полотенце, так как не желала видеть проблемных мест своей фигуры, подумала, что неплохо было бы возобновить занятия с персональным тренером, а затем устыдилась подобных сибаритских мыслей.
        Не об этом же думать, находясь в бегах!
        Она открыла дверь, шагнула в комнату — и увидела, что кровать пуста, Валерика там уже нет. Она еле сдержала вздох. Так и есть, убрался восвояси. А она уже невесть что нафантазировала, накручивая ситуацию…
        Лариса подошла к кровати — и вдруг увидела полностью обнаженного Валерика, стоящего в стойке около окна с пистолетом в руках.
        Он повернул голову в сторону Ларисы, приложил к губам палец и указал на одежду. Лариса, ойкнув, скинула полотенце и принялась судорожно одеваться.
        Валерик рассматривал что-то во дворе, а потом отошел от окна и произнес:
        — Показалось. Думал, что кто-то пытается сюда проникнуть. Но померещилось…
        Он подошел к Ларисе, привлек ее к себе и поцеловал — на этот раз как собственник. Лариса снова ощутила желание. Он, судя по всему, тоже. Валерик осторожно опустил ее на кровать, его руки заскользили по ее телу, Лариса застонала…
        И в этот момент погас свет, а затем послышались треск, звон разбитого стекла и череда выстрелов.
        Валерик, отпрянув от Ларисы, произнес:
        — Оставаться здесь и никуда не выходить! Спрячься под кровать!
        Натянув на голое тело джинсы, он выскользнул в коридор. Лариса быстро оделась и выполнила его распоряжение. На героиню боевика она явно не тянула.
        Под кроватью было душно и пыльно. Лариса вдруг увидела, как дверь спальни распахнулась, она уже была готова вылезти из-под кровати, потому что не сомневалась, что это вернулся Валерик.
        Но это был не он.
        Со стороны двери ударил мощный свет фонаря, но скользил он по стенам. Лариса смогла разглядеть в призрачных бликах тяжелые армейские сапоги.
        Она почувствовала, что ей неудержимо хочется чихнуть. Но зажала обеими руками рот и сосредоточилась на том, чтобы не допустить этого.
        Некто в армейских сапогах прошелся по комнате, заглянул в ванную, а потом произнес грубым прокуренным голосом:
        — Здесь никого нет. Как у вас с зачисткой первого этажа?
        На первом этаже спал Тимофей! Лариса еле слышно застонала, но тот, кто был в сапогах, этого не услышал. Он развернулся, и источник света исчез, как и сам субъект, который обыскивал комнату.
        Расслабившись, Лариса чихнула три раза подряд. Четвертый чих она смогла подавить, и в этот момент дверь снова открылась. Снова ударил яркий луч фонаря, но на этот раз он светил прямо в нее. Кто-то приподнял покрывало, и Лариса увидела перед собой смутный силуэт.
        — Бабу я нашел,  — доложил этот тип по рации.  — Ее кончать или живой взять?
        Он вцепился в Ларису железной хваткой, пытаясь извлечь из-под кровати. Она заизвивалась, а потом, недолго думая, впилась зубами в его руку.
        Мужик взвыл, отдернул руку, а потом произнес:
        — Даю тебе пять секунд. Или выйдешь живой, или я тебя там, под кроватью, расстреляю. Один, два, три…
        Лариса поняла, что выбора не осталось. Но что приключилось с Тимофеем? И с Валериком?
        Она стала вылезать из-под кровати и увидела человека в камуфляже, который победоносно на нее смотрел. Он схватил ее за мокрые волосы, выволок на ковер и произнес:
        — Так, стерва, сейчас ты за все ответишь! Из-за твоих проделок там, около нашей базы в лесу, мой братан погиб. Расплата за это будет долгой и ужасно болезненной. Я тебя…
        Внезапно раздался чавкающий звук, и мужик стал наваливаться на Ларису. Она завизжала, полагая, что он решил ее изнасиловать, но тело ушло куда-то вбок.
        Подняв глаза, Лариса увидела Валерика. И своего истязателя, из затылка которого торчал кухонный топорик.
        Валерик протянул ей руку и произнес:
        — Вторжение. Нам надо уходить. С теми, что внизу, я справился, но наверняка сейчас пожалует подмога.
        Он выволок ее в коридор, и Лариса прошептала:
        — А Тимыч? Тимофей, я хотела сказать…
        Валерик улыбнулся:
        — Хитрый малый. Как только увидел мелькающие огоньки на улице и услышал, что кто-то вламывается в дом, спрятался за кадками с раскидистыми растениями. Помог мне даже одного обезвредить. Из парня выйдет толк… Он уже снаружи, нас ждет…
        Они сбежали по лестнице, и в разгромленной гостиной, той самой, где они всего пару часов назад безмятежно дурачились и колошматили друг друга подушками, ее взгляд упал на два трупа. Еще один она заметила на пороге кухни.
        Выйдя на морозный воздух, Лариса поежилась и посмотрела в сторону своего автомобиля.
        — Поедем на их джипе,  — распорядился Валерик.  — Он припаркован за воротами. Только одного не понимаю, у них должен быть водитель, но он куда-то исчез…
        Тут откуда-то со стороны раздалась череда беспорядочных выстрелов, и Валерик, заслоняя собой Ларису, открыл огонь на поражение.
        Раздался приглушенный стон, и Валерик сказал:
        — Вот и водитель. Что ж, теперь можем уносить ноги. Жаль, что они раскрыли это место, но было понятно, что нас ищут.
        Они выбежали за ворота, и Лариса заметила неподалеку черный джип. За рулем сидел Тимофей — живой и невредимый. Правда, в майке и босиком.
        И только потом Лариса поняла, что сама выглядит не лучше: в нижнем белье и тоже без обуви. И ощутила мартовское месиво под ногами.
        — Нам нужна одежда, а не то простудимся. Или подхватим воспаление легких!  — сказала она, а Валерик, потрепав Тимофея по волосам и похвалив, произнес:
        — Лучше воспаление легких, чем пуля в затылок. Тимыч, на заднее сиденье, живо!
        — Прямо как в настоящем кино!  — восторженно отозвался тот, ужасно довольный произошедшим и, кажется, еще не до конца понимающий, что это не кино, а реальная жизнь.
        Лариса тоже открыла дверцу заднего сиденья, и в этот момент опять раздался выстрел. И еще один.
        Валерик отреагировал моментально, развернувшись и выстрелив из пистолета. Лариса заметила выползшего со двора преследователя, который теперь лежал лицом в грязи и не шевелился.
        — Водитель,  — пояснил Валерик,  — которого я в первый раз задел, но не вывел из строя. Он решил нам отомстить, не получилось. Ну, готовы?
        Лариса подумала, что Валерик только что убил четырех, нет, пятерых человек. Но ведь если бы не убил, то они бы убили их.
        Этот ласковый в постели зверь умел быть жестоким на поле боя. Интересно, какие сюрпризы преподнесет он ей в будущем?
        И будет ли у них это будущее?
        Лариса нырнула на заднее сиденье, чувствуя, что ее ноги окоченели. И заметила, что Тимофея нет. Мальчишка куда-то делся, не хватало еще, чтобы решил вернуться в дом или задумал что-то отчубучить по собственной инициативе.
        Она выглянула с другой стороны джипа — и увидела Тимофея, который пытался поднять что-то с земли.
        — Мы едем! Оставь это!  — прикрикнула она на ребенка, тот повернул к ней лицо, и Лариса увидела, что оно мучнисто-белое. И ничего он не пытался поднять с земли, а опирался на нее, потому что был не в состоянии держаться на ногах.
        Метнувшись к нему, Лариса поняла, что вся грудь мальчика в крови. Господи, но как такое могло произойти! Ведь он только что был цел и невредим, а сейчас…
        Валерик, оказавшись рядом с ними, прошептал:
        — Водитель его задел. Так, Тимыч, придется терпеть…
        Мальчик, прерывисто дыша, произнес:
        — Я большой, я потерплю. И не больно ничуть. Ну, разве совсем капельку…
        Лариса бросилась в дом, пытаясь найти медицинские принадлежности. Ничего не нашла, однако схватила одеяло и подушку, валявшиеся в зале, и понеслась с ними обратно к джипу.
        Валерик тем временем уложил мальчика на заднее сиденье. Он разорвал пододеяльник на лоскуты и наложил жгут. Материя, пропитавшись кровью, тотчас окрасилась в багровый цвет.
        — Я… я выдержу…  — шептал мальчик.  — Вы из-за меня не переживайте… Я большой уже…
        Валерик приказал Ларисе сесть на заднее сиденье, что она и исполнила, положив голову Тимыча себе на колени, поверх которых пристроила подушку.
        Джип сорвался с места, и Валерик на ходу кому-то звонил и докладывал о произошедшем.
        На трассе он вдруг резко свернул и, потушив фары и застыв в предрассветной тьме, они увидели, как по асфальту мимо них прошелестело пять черных джипов.
        — Это им на подмогу,  — пояснил молодой человек.  — Со всеми нам не справиться…
        А потом, обратившись к Тимофею, сказал:
        — Все будет хорошо, я обещаю. Я же волшебник, а Лариса — фея. Запомни, все будет хорошо!
        Они снова тронулись в путь. Лариса потрогала лоб мальчика — тот был ледяной.
        — Расскажи мне сказку,  — произнес Тимофей.  — Пожалуйста. А то я умру и не узнаю, чем все тогда закончилось…
        Чувствуя, что слезы снова закапали у нее из глаз, и приказывая себе собраться, Лариса подумала, что не имеет права потерять второго Тимыча.
        Нет, не чужого, а тоже ее!
        — В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил да был портной, у которого был смышленый и ловкий сынок по имени… по имени Тим…
        — Это как Тимофей, только сокращенно?  — спросил мальчик, и Лариса подтвердила:
        — Да, именно что Тимофей. Портной был человек неплохой, но уж очень любил пить. И вот надумал он снова жениться, и подвернулась ему богатая вдова с двумя дочурками. Уж такая хорошая, такая прелестная! Только не знал портной, что на самом деле это мерзкая старая ведьма обернулась вдовой, а ее дочки на самом деле были жабой и крысой.
        — А зачем это?  — еле слышно прошептал мальчик.  — Зачем это она…
        Лариса продолжила:
        — Потому что ведьма была могущественной, однако не самой могущественной. И ей грозило превратиться в старую колоду, и предотвратить это можно было, только женив на себе человека и высосав из него жизнь! Вот ведьма и заприметила портного, однако…
        Лариса осторожно пощупала майку мальчика. Она была вся в крови, кровотечение продолжалось.
        — Однако…  — повторила она и склонилась над Тимычем.  — Ты меня слышишь, родной?
        И поняла, что мальчик потерял сознание.
        Лариса внезапно проснулась и увидела проходящую мимо медицинскую сестру. Она бросилась к ней, но та сказала, что операция еще продолжается и что она ничего не знает о состоянии пациента.
        Лариса запахнула на себе халат, который ей вручили, когда они оказались в одной из центральных столичных больниц. Тимофея доставили туда на вертолете, который сумел организовать по телефону Валерик.
        Он сам находился тут же, и вид у него был далеко не самый лучший. Он только что закончил беседовать с представителями власти, чего Лариса опасалась больше всего.
        В больницу они прибыли под утро, а сейчас уже был полдень, но операция все еще не завершилась.
        Валерик подошел к Ларисе и тихо произнес:
        — Олег сумел задействовать свои связи. Нас пока что оставят в покое. Однако ни происшествия с Тимычем, ни тем более пять трупов в Подмосковье не утаишь.
        — Тебе грозит опасность?  — спросила Лариса. Валерик отмахнулся:
        — Вам грозит опасность. Тебе и Тимычу. Потому что они наверняка в курсе, где сейчас мальчик. А через него могут выйти на тебя. Олег предоставит своих людей для охраны, но никаких гарантий нет. Мы пока что работаем над планом…
        — Тебе надо отдохнуть,  — сказала Лариса, и в этот момент в коридоре появился усталый пожилой профессор. Лариса и Валерик ринулись к нему, и он, стаскивая маску, произнес:
        — Ранение было серьезное. Даже очень. И вообще чудо, что вы доставили его сюда живым. Он на операционном столе два раза переживал клиническую смерть. Пока что нам удалось его стабилизировать, однако полная картина будет ясна через день или два. А вообще он парень на удивление крепкий и желающий жить дальше.
        Повидать Тимыча им не разрешили, они смогли увидеть его — белого, беззащитного и еще под наркозом — только через стекло.
        Пожилого профессора, которого Лариса так и не успела толком поблагодарить, сменил вальяжный средних лет врач, который стал сыпать медицинскими терминами. У Ларисы голова пошла кругом.
        — Вы ведь его родители?  — спросил вальяжный врач.  — Заполните вот эти формуляры! И нам требуется номер его медицинского полиса. Кстати, где вы прописаны?
        — Дмитрий Иннокентьевич!  — раздался женский голос.  — Вас просят пройти в операционную!
        Вальяжный врач удалился в закрытый коридор, а Лариса опустилась на стул. Никакие формуляры она заполнять не собиралась. Хотела проконсультироваться на этот счет с Валериком, но он, как назло, снова куда-то вышел — то ли опять разбираться с полицейскими, то ли вести конфиденциальные телефонные разговоры.
        Лариса снова заметила фигуру вальяжного медика где-то в глубине коридора и сделала вид, что усердно что-то пишет. Она закрыла глаза и впервые за многие годы попыталась сформулировать то, что называется молитвой.
        Да, она молилась — не за своего Тимыча, а за другого. Хотя нет, он уже успел стать ее. Потому что — Лариса уже твердо это решила — она мальчика не бросит.
        В том, что он выкарабкается, она не сомневалась. Но ему нужна настоящая семья, а не отец-алкаш и злобная мачеха. Правдами и неправдами она добьется права опеки. Тимыч, ее Тимыч, будет жить вместе с ней!
        О том, будет ли рядом Валерик, Лариса старалась не думать. Если нет, ничего страшного. Она не первая и не последняя мать-одиночка. И пусть безработная, но найти новое место она сможет.
        А как же иной Тимыч? Тот, который всегда был ее?
        И ведь существовали еще и они. И они наверняка не примирятся с поражением и с тем, что жертвы ускользнули у них из-под носа. Они попробуют нанести новый удар. Что тогда?
        Лариса вдруг распахнула глаза. С того самого момента, как она увидела вальяжного медика, звавшегося Дмитрием Иннокентьевичем, она не могла отделаться от ощущения, что уже где-то его видела.
        По телевизору? На улице? На каком-то светском приеме?
        И его имя, достаточно редкое сочетание… Оно было ей знакомо, но откуда? Теперь Лариса знала, откуда. Дмитрий Иннокентьевич Перепелкин — так звали заместителя главного врача того отделения, в котором много лет назад оказался Геннадий Диксон.
        И в этом же отделении Диксон, не приходя в сознание, умер.
        А ведь его состояние стабилизировалось. Врачи были уверены, что он выкарабкается…
        Так же сейчас с Тимычем. Вроде бы и операцию он выдержал, но…
        Но что будет, если он умрет? Точнее, если кто-то поможет ему умереть? Как, не исключено, тогда и маньяку?
        Лариса подскочила и ринулась к двери в отделение, но она открывалась только изнутри. Лариса стала барабанить в нее, и появилась все та же нелюбезная сестра, которая, схватив ее за локоть, заявила, что, если Лариса не успокоится, она сдаст ее на руки охране.
        — О том, чтобы вы увидели своего сына, не может быть и речи!  — авторитетно заявила эта высокомерная особа.  — Он приходит в себя после операции. Тем более у него сейчас лечащий врач…
        — Профессор?  — спросила Лариса, но сестра, раскрасневшись, возразила:
        — Доктор Перепелкин! Он отличный врач, мы все на него просто молимся…
        Было понятно, что в особенности на доктора Перепелкина молилась сама медицинская сестра. И этот тип сейчас был у Тимыча.
        Что не предвещало ничего хорошего.
        — Я требуют допустить меня к ребенку!  — воскликнула Лариса.  — Слышите, требую!
        Медсестра подозрительно уставилась на нее:
        — А кто вы такая, чтобы требовать? Вы его мать? Где ваши документы? И вообще, то, что вы заявились сюда в одном исподнем и мы вам халат выделили, между прочим, казенный, все очень подозрительно! Ведь в мальчика стреляли!
        Она явно не собиралась пускать Ларису в отделение. Зато в руках у нее была электронная карточка, позволяющая открыть массивную дверь. Лариса обернулась — и увидела одного из охранников, приставленных к ней Солдатовым.
        — Задержите ее!  — крикнула она ему, и тот немедленно выполнил эту просьбу. Он схватил ахнувшую медсестру и заключил в стальные объятия. А Лариса, вырвав у нее электронную карточку, подошла к стеклянной двери и поднесла карточку к сканеру. Дверь распахнулась.
        — Помогите! Меня силой удерж…  — заверещала медсестра, но ее вопли сменились мычанием, так как человек Солдатова закрыл ей ладонью рот.
        Лариса бросилась по коридору. Она безуспешно пыталась вспомнить, в какую дверь заходила. Заглянула в одну палату — там лежал пожилой мужчина. В соседней находилась молодая девица. Наконец толкнула дверь третьей — и оттуда вышел доктор Перепелкин.
        — Кто вас сюда пропустил?  — произнес он гневно — и одновременно испуганно. Не собираясь посвящать его во все тонкости проникновения в отделение, Лариса бросилась в палату. И увидела мирно спящего в кровати на колесиках Тимыча. Мальчик был подключен к приборам, на которых высвечивались его жизненные функции.
        Лариса подошла к Тимычу и поправила спавшие на лоб светлые волосы.
        — Вы что, глухая?!  — рявкнул доктор Перепелкин.  — Кто вас сюда пропустил?
        Лариса подняла на него глаза:
        — Это ведь вы тогда убили Геннадия Диксона?
        Доктор, ожидавший всего, чего угодно, только не этого вопроса, дернулся, как будто его огрели по спине кочергой, и его лицо трансформировалось — правда, всего на мгновение — в маску ужаса. Потом он совладал с эмоциями, но Лариса поняла: ее предположение верно.
        Дмитрий Иннокентьевич держал одну руку в кармане халата, словно пряча там что-то. Возможно, пистолет? Или скальпель? С ним надо быть поосторожнее…
        Доктор Перепелкин был одним из них, причем как сейчас, так и уже тогда. И именно он позаботился о том, чтобы Геннадий Диксон скончался в больнице, ибо, если бы он выжил и оказался на скамье подсудимых, он мог сгоряча рассказать много интересного.
        Например, что у него есть ученик, Илья Люблянский, и что они задумали основать «Клуб любителей-цветоводов». То есть тайное общество педофилов и убийц.
        — Вы что, сбрендили?!  — произнес истерическим тоном доктор.  — Немедленно покиньте палату! А не то…
        Лариса, никуда не собираясь уходить, спросила:
        — А не то что, Дмитрий Иннокентьевич? А не то вы натравите на меня своих дружков? Ну, вы знаете, о ком я говорю. Так я их не боюсь — они и так охотятся за нами. Но за смерть Диксона отвечать придется вам одному. Кстати, ведь это раньше всяких маньяков хоронили невесть где. Наши времена более гуманные. Вы ведь в курсе, что мамочка Диксона погребла его на одном из столичных кладбищ? Мамочка же скончалась около четырех лет назад от рака, туда старой ведьме и дорога. Но что важнее всего — останки ее сыночка-маньяка можно в любой момент эксгумировать и провести экспертизу. И установить, что скончался он, к примеру, от смертельной дозы какого-нибудь сердечного гликозида или чего-то подобного. А ведь лечащим врачом Диксона были вы, и именно вы подписали заключение о его смерти от якобы естественных причин. Еще бы, подписали, ведь вы его и убили…
        Раздался отчаянный писк, и Лариса вдруг увидела, что приборы, к которым был подключен Тимыч, словно с ума сошли. Разноцветные линии изогнулись дугой, а потом неожиданно превратились в прямые. А цифры, подскочив, замерли на нуле.
        — Сынок!  — закричала Лариса и только потом осознала, что на кровати лежит не ее Тимыч, а другой. Нет, конечно, ее, и только ее! И ничей другой.
        — Сделайте же что-нибудь!  — бросилась она к доктору Перепелкину, который стоял в дверях и все еще сжимал что-то в кармане.
        Дверь распахнулась, в палату ворвался молодой врач, сопровождаемый пожилой сестрой.
        — Асистолия… Интубация, живее, живее! Гидрохлорид атропина и атропин… Готовить дефибриллятор. Немедленно!
        Лариса не понимала все эти медицинские термины. Но отчетливо осознала одно — Тимыч умирает. Или, возможно, уже умер. Но может ли она доверять тем, кто пытается спасти его?
        Ее оттеснили от ребенка, и ее взгляд упал на его руку. Лариса заметила крошечную багровую точку.
        След от недавней инъекции. Конечно, он был в операционной, он два раза пережил клиническую смерть, его наверняка накачали медикаментами…
        Или это кто-то сделал только что, спровоцировав остановку сердца. Так же как когда-то у Диксона.
        И это снова был доктор Перепелкин.
        Сам доктор, пользуясь неразберихой, исчез. Лариса посмотрела на молодого врача, к которому присоединилась и средних лет женщина. Они внушали доверие, они не имитировали спасение Тимыча, они в самом деле пытались спасти его.
        А если эти двое тоже были из них, то поделать она все равно ничего не могла.
        Нет, могла.
        Лариса быстро вышла из палаты и огляделась в поисках доктора Перепелкина. Теперь она знала, что он прятал в кармане. То, при помощи чего только что сделал Тимычу смертельную инъекцию.
        И шприц доктор, конечно, взял с собой, потому что не мог оставить его в палате, а предполагал уничтожить, не оставив следов.
        Лариса метнулась к кому-то в белом халате и спросила, где сейчас доктор Перепелкин.
        — Кажется, видел его в ординаторской,  — последовал ответ.  — А вы, собственно, кто такая?
        — Где ординаторская?  — закричала Лариса и, видимо, была так убедительна, что врач, отшатнувшись, ткнул пальцем в глубь коридора:
        — Там, там…
        Лариса побежала в указанном направлении, влетела в ординаторскую — и увидела, что за исключением какого-то низенького бородатого врача, без задних ног дрыхнувшего на продавленном диване, там никого нет.
        Выбежав обратно в коридор, она в отчаянии замерла. Чтобы избавиться от шприца, уличавшего его в попытке убийства Тимыча, доктору понадобится совсем немного времени.
        А она даже не знает, где его искать.
        Но она должна найти его, причем немедленно! Будь она на месте оборотня в белом халате, куда бы она направилась, чтобы уничтожить улику?
        В этот момент Лариса услышала хлопок двери и увидела медсестру, выходящую из двери, на которой красовалась буква «Ж». Лариса повернула голову, ожидая увидеть аналогичную дверь с буквой «М», но не нашла ее.
        — А где у вас мужской туалет?  — спросила она, подлетая к медсестре. Та изумленно уставилась на нее.
        — Мужской? Вы уверены, что вам нужен именно мужской? Дайте подумать… А, ну конечно, он вон там, за углом!
        Она указала в ответвление коридора, которого Лариса впопыхах не рассмотрела. И тут издалека донесся трубный глас:
        — Анечка, задержи ее! Это опасная сумасшедшая!
        На всех парах к ним неслась та самая неровно дышавшая к доктору Перепелкину медсестра, которая сумела-таки избавиться от взявшего ее в тиски человека Солдатова.
        Анечка в ужасе посмотрела на Ларису, а та с милой улыбкой произнесла:
        — Да, опасная. Да, сумасшедшая. Сбежала ночью из Кащенко. Если попытаетесь меня задержать, прокушу яремную вену и выпью всю кровь. Уууу!
        Медсестра Анечка отвалилась куда-то вбок и не думала препятствовать Ларисе, а та кинулась за угол и дернула ручку мужского туалета.
        Только бы доктор Перепелкин его не запер…
        Не запер. Лариса проскочила вдоль ряда кабинок — все они были свободны. Кроме последней, у окна.
        Лариса дернула дверцу, и она жалобно затрещала, но не поддалась. Лариса забежала в соседнюю кабинку, встав на унитаз, подтянулась, вскарабкалась вверх — и увидела доктора Перепелкина, который дрожащими руками вытирал туалетной бумагой шприц.
        Подняв голову и заметив Ларису, он затрясся пуще прежнего, а она, ощущая небывалый прилив энергии, перебралась поверху из одной кабинки в другую и спрыгнула вниз, прямо на доктора Перепелкина.
        Врач захрипел, попытался подняться, явно намереваясь швырнуть шприц в унитаз. Но Лариса ловко выбила шприц из рук Перепелкина, и он вылетел из-под двери кабинки наружу. Благо шприц был пластиковый и разбиться при падении не мог.
        — Пойман с поличным,  — констатировала она.  — Думаете, они вас будут выгораживать? Наверняка повесят на вас все, что можно повесить, а потом в СИЗО или колонии избавятся, так что предлагаю сделку. Вы рассказываете следствию все, что вам известно, называете все имена и становитесь главным свидетелем обвинения. А за это вас берут в программу защиты свидетелей, и вы не несете ответственности за гибель Диксона. Но вот если Тимыч умрет, я вас лично на куски разрежу и смою в канализацию. Ну так по рукам?
        Доктор, потея, смотрел на нее, и вдруг раздался топот и грохот. Лариса вылетела наружу и заметила ту самую медсестру, которая, тыча в нее пальцем, победоносно провозгласила:
        — Это она! Все она! Опасная сумасшедшая…
        Лариса же заметила шприц, лежащий у стенки, оторвала от рулона кусок туалетной бумаги и осторожно подняла его.
        В туалет ввалились охранники больницы. Они ринулись к Ларисе, но тут появилась и ее собственная охрана, которая преградила им путь.
        И в этот момент из кабинки на четвереньках выполз доктор Перепелкин, который взглянул на Ларису и проблеял:
        — Я подумал… Да, я согласен… Но обеспечьте мне неприкосновенность и программу по защите свидетелей. И тогда я все скажу, а знаю я много…
        Два месяца спустя
        Лариса оторвалась от ноутбука и прислушалась. Затем быстро встала из-за стола и вышла из кабинета. Взглянув вниз, на первый этаж своей квартиры, она увидела, что Тимыч, несмотря на то, что она ему запрещала, тренируется с баскетбольным мячом прямо в комнате.
        — Тимофей!  — строго произнесла Лариса.
        Мальчик, быстро прекратив манипуляции с мячом, хитро взглянул на нее и — сама невинность!  — произнес:
        — Мамочка, извини! Точно в последний раз! А ты от работы не отрывайся. Кстати, уроки я уже сделал. Можно я сейчас в приставку поиграю?
        Лариса вздохнула — как же этот Тимыч похож на того Тимыча. И при этом, конечно же, очень от него отличается.
        Мамочка… Да, теперь он называл ее именно так. Но ведь она теперь и была его мамочкой!
        Стояли жаркие майские дни, в конце недели должен был прозвучать «последний звонок» в школе, где теперь учился Тимыч.
        Ее Тимыч.
        Прошло больше двух месяцев с того дня, как доктор Перепелкин пытался убить его, однако благодаря тому, что доктор сам же рассказал, что именно ввел юному пациенту, удалось купировать действие токсина и реанимировать пережившего третью клиническую смерть мальчика.
        Лариса помнила, с каким суеверным ужасом и нечеловеческим отвращением смотрела влюбленная в доктора медсестра, как он на кафельном полу мужского туалета каялся в попытке убийства Тимыча. Да, одну поклонницу Дмитрий Иннокентьевич явно потерял.
        Впрочем, за это время доктор Перепелкин потерял не только ее, но и свою работу, а также свободу. А поскольку в скандальном деле были замешаны высокопоставленные сотрудники холдинга Льва Юрьевича и концерна братьев Никулиных, и та, и другая организация подключилась к расследованию.
        Так за решеткой оказались и начальник юридического отдела холдинга Подгорных, и начальник юридического департамента концерна Лаврентьев — боссы сдали их без малейших колебаний и не предприняли ни единой попытки вызволить из СИЗО.
        Впрочем, улики, найденные у обоих, говорили сами за себя. Помимо множества фотографий исчезнувших, подвергнутых сексуальному насилию, а затем убитых детей, у них обнаружились и прочие вещественные доказательства преступной деятельности, в том числе часть архива, вывезенного из квартиры Ларисы.
        К тому времени Лариса уже оформила опеку над Тимофеем (отчима мальчика лишили родительских прав, да и было за что)  — помогли братья Никулины. Предлагал свое посредничество и шеф, но Лариса, подумав, решила отказаться от услуг Льва Юрьевича.
        А затем приняла предложение младшего брата Никулина работать в его концерне.
        С Валериком все как будто продолжалось — и одновременно как будто заглохло. Нет, они снова занимались сумасшедшим, феерическим сексом, и против этого Лариса ничего не имела.
        Но чем все это грозило закончиться? Банальным сообщением по вацапу, что «больше не имеет смысла»? Или еще более банальными тремя дюжинами алых роз с запиской, гласящей, что «…мне очень жаль, но…».
        Так или иначе, Лариса приняла решение наслаждаться моментом — и попыталась воплотить это в жизнь. У нее был сын, Тимыч. Ее Тимыч. У нее был молодой любовник, к которому она испытывала, как она вдруг с ужасом осознала, отнюдь не только эротическое влечение. У нее имелась отличная, желанная и более чем достойно оплачиваемая работа.
        Так чего же ей не хватало?
        Быть может, другого Тимыча? Но Лариса уже смирилась с тем, что никогда его не увидит. Да и к чему: что она могла сказать сыну — пособнику насильников и убийц детей? «Мой мальчик, я так по тебе соскучилась? Давай забудем о том, что произошло, и начнем все с чистого листа…»?
        Лариса знала, почему не могла вести беззаботное существование, хотя все предпосылки для этого имелись.
        Потому что «Клуб любителей-цветоводов» еще существовал, и она не сомневалась, что преступники всего лишь затаились, пытаясь минимизировать потери.
        А потери у них уже были существенные. Накрыли перевалочную базу в подмосковном лесу, ту самую, на которой побывала Лариса. Они, конечно, пытались замести следы и, возможно, сделали бы это, но не успели — правоохранительные структуры, на которые оказали давление братья Никулины, а также ее бывший шеф работали на удивление слаженно и, что еще важнее, оперативно. Лариса более всего боялась, что их агенты среди высокопоставленных чинов полиции и Следственного комитета спустят все на тормозах или уничтожат улики, но этого не произошло.
        Во всяком случае, вначале.
        На перевалочной базе нескольких преступников взяли с поличным, в том числе ее бывшую начальницу Аллу Георгиевну. Лариса все надеялась — и в то же время ужасно боялась,  — что вместе с прочими прислужниками демонов загребут и Тимыча. Ее Тимыча.
        В самом деле, были задержаны два подростка, в которых идентифицировали ребят, пропавших более семи лет назад. Так что Люблянский не врал — имелись прежние жертвы, прошедшие огонь, воду и медные трубы и переметнувшиеся на сторону «Клуба».
        Ларисе было бесконечно жаль несчастных молодых людей. Но это не отменяло того, что они замарали себя многочисленными преступлениями, которые спокойно тянули на пожизненное заключение.
        Помимо этого, на перевалочной базе обнаружили нескольких пленников и пленниц — мальчиков и девочек, похищенных по всей стране и ожидавших распределения среди членов «Клуба».
        И, наконец, несколько детских тел.
        Лариса не принимала участия в медийной истерии, которая разразилась после появления информации, что была накрыта шайка педофилов и убийц. Причем бравые оперативники подавали все так, словно банда была разгромлена и вся верхушка задержана.
        Общественности презентовали трясущихся от страха Подгорных и Лаврентьева, а также Аллу Георгиевну, с легкой руки одного из бульварных борзописцев ставшую «ведьмой с рыжими волосами».
        С такой характеристикой сущности Аллы Георгиевны Лариса была полностью согласна.
        Она даже посетила ее в СИЗО — и поразилась тому, как нахально и уверенно держится ее прежняя начальница.
        — Лорочка, хочешь задать мне множество вопросов?  — пропела она, тряся лоснящимся тройным подбородкам.  — О своем милом Тимыче? А я тебе ничего не скажу!
        В том, что она все знала и была причастна к похищению Тимыча, Лариса не сомневалась. Не сказав за время этого короткого свидания ни слова, Лариса повернулась и ушла. А на пороге ее настигли слова Аллы:
        — Недолго мне тут сидеть, так и знай! Недолго!
        Она оказалась права. Потому что через неделю стало известно, что Алла Георгиевна скончалась в госпитале СИЗО, так как ей, страдающей диабетом, не дали вовремя необходимые медикаменты.
        Лариса настояла на том, чтобы увидеть тело Аллы — ведь могло статься, что могущественные покровители таким образом пытаются спасти ее от суда и неминуемого пожизненного заключения.
        Да, Алла была мертва, и да, по всей видимости, умерла от последствий диабетической комы. Но как-то уж очень кстати оставшимся на свободе членам «Клуба» пришлась эта смерть.
        А потом последовали кончины Подгорного и Лаврентьева. Первый повесился в камере, а второго пырнул заточкой содержавшийся в том же СИЗО отвязный рецидивист. Вроде бы тоже логично, и никто по поводу их смерти не скорбел.
        Но они не успели дать показаний и не сообщили ничего важного. И ниточки, которые могли привести к главарям, вдруг оборвались.
        Вся надежда теперь возлагалась на доктора Перепелкина, который, понимая свою крайнюю важность для следствия, вытребовал себе участие в программе свидетелей, а также полную амнистию за все совершенные преступления.
        Лариса услышала звонок и сбежала по лестнице. Открыла дверь — и увидела стоящего на пороге Валерика. Он поцеловал ее, и Лариса услышала вопль Тимофея, который повис на молодом человеке, как обезьяна на лиане.
        — Валерка пришел! Давай в приставку вместе играть, мама разрешила!
        Если ее он называл мамой, то Рянько (это, кстати, была его подлинная фамилия)  — исключительно Валеркой и вел себя с ним как со старшим братом.
        Валерик выразительно посмотрел на Ларису, и она махнула рукой. Минуту спустя оба оболтуса с упоением играли в какую-то невероятно громкую компьютерную игру.
        Лариса готовила на кухне кофе (по рецепту Валерика) и одновременно проверяла со смартфона рабочий почтовый ящик. Она сразу втянулась в работу в концерне конкурентов — теперь их конкурентом был, наоборот, Лев Юрьевич…
        Наконец на кухне появился Валерик, который, прикрыв дверь, произнес:
        — Пока мы делаем перерыв, скажу тебе следующее. Перепелкин пропал.
        Лариса поставила кружку с недопитым кофе на стол и заметила:
        — Меня это ничуть не удивляет. Потому что они систематически уничтожают свидетелей. И что случилось? Ушел и не вернулся?
        Валерик приблизился к ней и, наливая себе кофе, ответил:
        — Что-то вроде того. Исчез с концами. Его ищут, но не думаю, что найдут…
        Лариса усмехнулась:
        — Отчего же, найдут, но с отрезанной головой или без рук и ног. Мафия ведь раньше так примерно поступала? В назидание и устрашение, так сказать. Перепелкин мог многое сказать, но, опять же, не успел. У них везде свои люди!
        Валерик подошел к ней, встал позади Ларисы и принялся массировать ей плечи.
        — Ну, не надо преувеличивать. А то они у тебя выходят еще более могущественными, чем масоны…
        Его пальцы делали ей приятно, и Лариса закрыла глаза.
        — Да, они могущественнее любого существующего или выдуманного писателем вроде Дэна Брауна тайного ордена. Потому что их объединяет общая извращенная страсть. И они никогда не оступятся, никогда не успокоятся…
        — А ты?  — произнес вдруг Валерик, и Лариса резко обернулась.
        — Что значит — «а ты»? Ты что, ставишь меня на одну доску с этими мерзавцами? Конечно, я никогда не успокоюсь, пока не выведу их всех на чистую воду. Да, я знаю, что это опасно, но не надо преувеличивать. Именно поэтому я и отказалась от людей Солдатова…
        — Глупо, очень глупо,  — вздохнул Валерик.  — Я тебе это тысячу раз говорил…
        Да, говорил. Но Лариса ведь их не боялась. Все было ровно наоборот: это они боялись ее.
        — Не глупо. Пусть только попробуют что-то предпринять! Они же трусы. И сравнивать их с пауками или крысами — значит преднамеренно унижать этих милых животных. Они забились в щели, но по-прежнему многочисленны. Да, они сдали позиции и были вынуждены выдать нам нескольких своих, вероятно, не таких уж второстепенных членов. Но ведь в их понимании те сами себя разоблачили, значит, нечего их спасать. Ведь они все еще имеются, и их «Клуб любителей-цветоводов» тоже все еще имеется…
        Валерик смотрел на нее, не выказывая ни малейших эмоций. А Лариса, вспыхнув, добавила:
        — Да и Люблянский, их идейный вдохновитель, организатор этого пакостного «Клуба» и ученик Диксона, все еще в бегах…
        Что правда, то правда: Люблянский исчез, словно сквозь землю провалился. Прямиком к своему хозяину — в ад.
        — Может, от него свои же избавились, как и от Перепелкина?  — произнес Валерик.
        Лариса качнула головой:
        — Вот не верю. Да, Люблянский для них балласт, но он наподобие священной коровы. Они его ни при каких обстоятельствах не тронут. И у меня такое ощущение, что он где-то рядом…
        Валерик вдруг взял ее за плечи, тряхнул и сказал:
        — Я не хочу, чтобы они отняли тебя у меня, Лариса. А они засасывают тебя, как черная дыра. Я не хочу делить тебя с ними, я не хочу, чтобы, занимаясь с тобой любовью, я все время думал, что в мыслях ты на самом деле не со мной, а с ними.
        — Мне больно!  — сообщила Лариса, и он отпустил ее, хотя и не сразу.
        — Извини,  — произнес он сдавленно,  — я не хотел. Но ты должна понять, что ты не можешь жить только желанием найти и изобличить всех их…
        Лариса, беря со стола смартфон, возразила:
        — Конечно, могу!
        Валерик вдруг тихо произнес:
        — Да, можешь. Но как же тогда быть нам с Тимычем? Если ты все время с ними, то когда будешь с нами, Лариса?
        Вопрос застал ее врасплох. Стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более беспечно, Лариса ответила:
        — Не городи чушь. Конечно, и Тимыч, и ты мне очень важны. Не истери и не устраивай на пустом месте ненужный скандал. Мне надо в концерн. Присмотришь за Тимычем? Вернусь не раньше восьми…
        Валерик, ничего не ответив, вышел с кухни, а когда Лариса несколькими минутами позже уходила, то увидела, что он снова играет с Тимычем в приставку.
        К счастью, все возникшие проблемы она разрулила очень быстро и оказалась дома в половине седьмого. При этом все время думала о словах Валерика и поняла, что он прав.
        По крайней мере, отчасти.
        Нет, она не живет прошлым, да и не надо ей им жить, потому что у нее великолепное настоящее и еще более лучезарное будущее.
        Однако она не может просто так забыть о Тимыче, том, первом Тимыче, и о том, что Люблянский тогда шептал ей во время ужина в «Луи-Филиппе».
        Не могла — и не хотела.
        Лариса купила вкусных пирожных, которые так любил Тимыч, и блаженно вспомнила о том, что позавчерашний секс с Валериком превзошел все ожидания. Хорошо, что они были у него на квартире и она могла дать волю чувствам. А не то у себя Тимыча бы разбудила…
        Чувствуя себя виноватой, Лариса вошла в квартиру — и увидела сына (да, это теперь был ее сын), лежащего на диване с джойстиком в руках. Он спал. Лариса подошла к нему, выключила телевизор, на экране которого застыл какой-то монстр, и поцеловала мальчика.
        А затем проследовала на кухню — и остановилась на пороге, услышав голос Валерика. Он говорил с кем-то по телефону.
        — Да, ясно… Но проблем после исчезновения доктора больше не будет. Следствие зашло в тупик. Это то, что нам нужно…
        Лариса окаменела, чувствуя, что коробка с пирожными норовит выскользнуть у нее из рук. Подойдя на одеревенелых ногах к дивану и прислонившись к нему, она попыталась проанализировать то, что услышала.
        Нет сомнений, Валерик говорил с кем-то об исчезновении Перепелкина. И о том, что следствие, зашедшее в тупик,  — это то, что «нам нужно».
        Кому нам? Конечно же, им! Лариса все же не усмотрела, и коробка шмякнулась на паркет.
        Итак, все предельно ясно: Валерик — один из них. Он начал как шпион и предатель — и все время им оставался.
        Он ловко разыгрывал их защитника. Даже уложил пару-тройку своих подельников. Им ведь человека убить — раз плюнуть. И Валерику, как она сама видела, тоже…
        И все ради того, чтобы втереться к ней в доверие и в итоге узнать, что она предпринимает. Она и все те, что борются с этой заразой.
        Теперь же он ее любовник, вхож к ней в дом, получает все самые конфиденциальные данные из первых рук — и передает им.
        Поэтому-то они развернули такую бурную деятельность и устранили трех важных свидетелей. Нет, с учетом доктора Перепелкина, которого наверняка уже не было в живых, четырех.
        И ее не удивит, если к этому причастен Валерик. Который не только классный любовник (этого она отрицать не может), но, как она имела возможность убедиться лично, первостатейный киллер.
        Лариса тупо уставилась на ароматную мешанину, возникшую на паркете,  — остатки пирожных.
        Так и есть, их активность связана с тем, что их кто-то постоянно снабжает информацией. И этим кем-то является, конечно же, Валерик. Точнее, она сама, полезная идиотка, которая выбалтывает ему все, что ей известно из неофициальных источников о ходе следствия.
        Валерик использует ее так же цинично, как когда-то Люблянский.
        Лариса услышала шаги и увидела Валерика, который вышел с кухни. Увидев ее, он на мгновение остолбенел, а потом, прелестно улыбнувшись, как умел только он, осведомился:
        — Так рано? Я думал, ты только к восьми вернешься…
        Конечно, он беспокоится, не слышала ли она его телефонный разговор…
        Всплеснув руками, Лариса запричитала:
        — Ах, да вот только вошла! И на ровном месте поскользнулась и пирожные, которые для вас купила, уронила!
        Валерик, явно успокоившись, тотчас бросился ей помогать. Лариса наблюдала за его четкими действиями и думала, что она была готова не только жить с этим негодяем, но и стать его женой. И сделать его отцом Тимыча…
        — Гм, отличные пирожные!  — произнес Валерик, поднимая одно, не пострадавшее, демонстративно сдувая с него пыль и отправляя в рот.  — Хочешь?
        Ей сделалось тошно, причем не в переносном смысле, а в самом прямом. Опрометью бросившись в ванную, Лариса долго стояла над умывальником, чувствуя спазмы в животе.
        — Лариса, все в порядке?  — донесся до нее обеспокоенный голос Валерика.
        — Да, сейчас выйду!  — ответила она.  — Просто переработала и давно не ела…
        На самом деле это была реакция на него — на Валерика. На него, бывшего частью их. Лариса посмотрела на себя в зеркало и приказала себе больше не давать волю эмоциям. Потому что если Валерик один из них, то он выведет ее к главарям, оставшимся в тени. И к их идейному вдохновителю и отцу-основателю Люблянскому.
        Поэтому от нее требовалось играть прежнюю роль и вести себя так, как будто ничего не произошло.
        Когда она вышла, Валерик и Тимыч уплетали пережившие падение на паркет пирожные. Они радостно пододвинули ей тарелку, но Лариса отвернулась, так как на нее снова накатила тошнота.
        Она осторожно взглянула на Валерика. А потом на сына. Она оставляла Тимыча с ним… Ей сделалось жутко.
        Потом, после пирожных, Валерик стал к ней приставать. Но его прикосновения, прежде такие желанные, теперь жгли кожу.
        — Лариса, помнишь, как позавчера классно было?  — спросил он, кусая ей мочку уха. Тимыч поднялся к себе в комнату, и они были на первом этаже одни.  — Давай повторим — прямо здесь, прямо сейчас. Тимыч ничего не услышит…
        Вывернувшись из его объятий, Лариса сказала:
        — Извини, не могу… У меня что-то с желудком… Мне лучше поспать. Я таблетку приму от изжоги…
        Валерик засуетился, намереваясь принести необходимую таблетку, но Лариса ничего не хотела брать из его рук. Он желал остаться на ночь, но она выпроводила его, сославшись на то, что боится его заразить, если у нее какая-то кишечная инфекция, и на то, что у Тимыча вообще вот-вот «последний звонок».
        Всю ночь Лариса не спала, ворочаясь с боку на бок. Она даже плакала, хотя убеждала себя, что Валерик того не стоит.
        К ней даже пришел Тимыч, который спал в соседней комнате и услышал ее приглушенные рыдания. Он обнял Ларису, прижался к ней жарким тельцем и прошептал:
        — Мамочка, все будет хорошо, вот увидишь! Мне тоже плохие сны снятся, но я просыпаюсь и понимаю, что это все фантазии. И что надо только открыть глаза — и все пройдет.
        Лариса еле сдержала всхлип. Если бы все было так просто! Похоже, она в самом деле влюбилась в этого мерзавца Рянько. Но ведь не могла же она любить одного из их соглядатаев?
        Разбудил ее Тимыч, который в последний день перед каникулами воскликнул, поднеся ей к носу бокал с ароматным кофе:
        — Мамочка, подъем, нас ждут великие дела!
        Лариса подскочила, убедилась, что не слышала сигнала будильника на смартфоне, хотя тот наверняка пищал как ненормальный, а Тимыч, уже одетый, при галстуке и в жилетке, щегольски нагеленный и тщательно причесанный, сказал:
        — Мамочка, начни день с кофе! И все сразу станет лучше!
        Лариса улыбнулась, взяла горячую кружку и отхлебнула божественный напиток. Сын впервые сделал ей кофе и подал в постель! Недаром же она мучилась и рожала его…
        И только потом вспомнила, что мучилась и рожала она того, другого, Тимыча.
        — И где ты только научился?  — спросила Лариса в восхищении.  — Тебе только баристой в элитном ресторане работать!
        Тимыч важно ответил:
        — Валера научил!
        Лариса едва не подавилась кофе, и Тимыч долго стукал ее ладошкой по спине, всерьез опасаясь, что его мамочка на месте отдаст концы.
        Чтобы не расстраивать ребенка, Лариса быстро допила кофе, совершенно не чувствуя его вкуса, похвалила Тимыча, отчего тот расцвел, взглянула на часы и отправилась в душ.
        Их в самом деле ждали великие дела.
        Линейка и «последний звонок» были организованы отлично, и Лариса, специально взявшая в этот день отгул (и пусть на работе все горит и рушится, сын важнее!), была страшно горда за своего Тимыча, когда тот вместе с девочкой из параллельного класса пробежался по площадке, трезвоня в большой бронзовый колокольчик.
        А потом, после официального начала каникул, были подарки. Лариса заехала с Тимычем в то самое венское кафе, в котором продавались столь любимые им пирожные. Когда Тимыч слопал целых три в один присест, Лариса осторожно вытащила из сумки, которую все время таскала с собой, объемистый пакет, перевязанный темно-синим бантом.
        Тимыч разорвал оберточную бумагу — и завизжал на все кафе:
        — Мамочка, неужели это та самая приставка последней наикрутейшей модели?! Этого не может быть! Ты же сказала, что она такая дорогая, что ты не будешь мне покупать…
        Он повис у нее на шее, а Лариса ощутила, что на глаза навернулись слезы. Ведь и другой Тимыч мог бы точно так же обнять ее и радоваться компьютерной приставке…
        Но никакого другого Тимыча не было — был только этот, ее единственный сын.
        Заказав четвертое пирожное, Тимыч ускакал в туалет. Лариса, убрав обрывки подарочной бумаги, заметила, что на мобильный пришло сообщение.
        Так и есть, от Валерика. Он хотел узнать, когда сможет с ней увидеться. И как у нее дела. И когда он может приехать, чтобы сделать Тимычу подарок.
        Лариса ничего не ответила, просто стерла все сообщения от Рянько. А затем внесла его в «черный список».
        Официант поставил перед Ларисой огромную чашку, покрытую горой молочной пены. Лариса рассеянно произнесла:
        — Нет, мы это не заказывали…
        — За счет заведения,  — услышала она тихий голос и подняла глаза.
        Он изменился, похудел, был гладко выбрит. Волосы теперь были длинные, высвеченные перекисью и забранные в хвост. Наверняка парик.
        Но это был он — Илья Люблянский собственной персоной.
        — Лариса Игоревна, вы же любите такой кофе, не так ли?  — произнес он и уселся около нее на свободный стул.
        Лариса быстро схватила смартфон и дрожащими пальцами стала набирать номер полиции. Только какой он, номер полиции?
        — Не рекомендую вам это делать,  — расплылся в улыбке объявленный в международный розыск беглый банкир, который имел наглость вальяжно сидеть в венском кафе в центре столицы.  — Вы ведь еще не задались вопросом, отчего ваш сынок так долго торчит в здешнем сортире.
        Лариса неловко поднялась, толкнув столик и расплескав принесенный Люблянским кофе. Банкир скривился и произнес:
        — Сядьте! Сказал вам, сядьте! Что, решили его искать в мужском туалете? Вы, насколько я знаю, любите его в последнее время посещать. Вашего Тимыча там уже нет. Он в руках моих людей.
        Лариса ощутила, что сердце ухнуло куда-то в тартарары. Невидящими глазами она уставилась на веселых, снующих по кафе людей, в том числе с детьми. Никто из них не подозревает, что в паре метров от них сидит основатель секты педофилов и убийц и ведет с ней непринужденную беседу.
        И который только что похитил ее сына, как и десять лет назад…
        — Вот и хорошо,  — произнес банкир.  — Не дергайтесь. Потому что, если станете вопить или совершать неадекватные действия, мне придется вас ликвидировать прямо на месте. Ну а вашему сыночку уготована иная участь. Вы, думаю, понимаете, какая…
        Они следили за ней. Так и есть, следили… Вели все время, а она, дура, считала, что они не посмеют на нее напасть. И даже отказалась от сопровождения горилл Солдатова.
        И наверняка им помог предатель Валерик, сообщив, в какое кафе она постоянно ходит с Тимычем. А его послание — всего лишь попытка узнать, началась ли операция его босса, Люблянского, или еще нет…
        — Мы следили за вами,  — подтвердил ее мысли Люблянский.  — Ведь вы нанесли нашему «Клубу любителей-цветоводов» серьезный удар. Серьезный, но не смертельный. Однако вы продолжали копать в том же направлении, и я понял, что вы не успокоитесь. Поэтому пришлось принять меры и устранить наших соучастников. Но вы все равно продолжали копать. Так что настало время устранить вас.
        Лариса взглянула на торжествующего Люблянского и спросила:
        — А ребенок вам зачем? Хотите меня убивать — черт с вами, убивайте.
        Банкир вздохнул:
        — Да, есть женщины в русских селеньях! Точнее, в русских концернах и холдингах, учитывая профиль вашей работы, Лариса Игоревна. Ну, вы ведь сами знаете, зачем нам ребенок.
        Ларису словно током ударило.
        — И к тому же какой эстетический параллелизм! Одного вашего сына Тимыча мы у вас забрали, заберем и второго! Такого у меня еще никогда не было!
        Взглянув на Ларису, он добавил:
        — Кстати, вашего второго Тимыча сейчас забрал первый. Ну, с братом, хоть и неродным, он плохо не поступит. Хотя как знать?..
        — Что вы хотите?  — еле слышно сказала Лариса.  — Чтобы я забыла о расследовании и о том, что где-то имеется ваш мерзкий «Клуб»? Даю вам слово, что забуду! Только не делайте ничего Тимычу…
        Банкир пододвинул к ней чашку кофе и сказал:
        — Это вы сейчас так говорите, но вспомните ли о своем обещании, если я вас, предположим, отпущу? Но вы хотите торговаться… Тогда выпейте этот кофе!
        Лариса поднесла кофе к губам и сделала глоток. Потом еще один и еще. Банкир с удовлетворением следил за ней.
        — Отлично, до дна! Извините, что не шампанское, как в последний раз. А теперь нам пора, потому что это средство действует гораздо быстрее, чем то, которым я вас вывел из строя в «Луи-Филиппе». А любопытные личности, старающиеся помочь потерявшей сознание дамочке, мне тут не нужны!
        Они поднялись, банкир швырнул на стол тысячную банкноту и подхватил коробку с приставкой.
        — Как вы любите сына, на все ради него готовы! Но ведь это ваш неродной сын. А родной, быть может, ревнует. Вы какого из них больше любите — родного или неродного?
        Лариса ничего не отвечала, так как не знала, что и сказать. Кого она больше любит?..
        Люблянский поддерживал ее под локоть. Они вышли из кафе и направились к припаркованному неподалеку черному фургону. Банкир распахнул дверцу и приказал:
        — Залезайте.
        Лариса исполнила это, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Люблянский застегнул ей на запястьях наручники, проверил их и распорядился:
        — Ложитесь на пол. Сейчас отправимся в небольшое путешествие.
        Он захлопнул дверцу, и Лариса сделала так, как он приказал, и улеглась на грязный пол фургона. Заурчал мотор, автомобиль пришел в движение, и она почувствовала, что головокружение нарастает, а потом отключилась.
        Когда она пришла в себя, то увидела, что сидит, хитроумно привязанная к металлическому стулу, который прикреплен к бетонному полу. Судя по обшарпанным стенам и высоким потолкам, дело происходило на территории какого-то заброшенного завода.
        Лариса попыталась приподняться, но не смогла — тот, кто привязал ее к стулу, явно знал свое дело. Это ведь только в романах и фильмах героиня исхитряется вытащить руку из петли, а затем одолеть главного злодея.
        На этот раз все было иначе: главный злодей одолел ее саму.
        Лариса поняла, что голову ее сжимает какой-то странный обруч, неприятно давивший за ушами. Но, что хуже всего, обруч был частью механизма, похожего на очки, который впился ей в веки и препятствовал тому, чтобы она закрыла глаза.
        Зачем все это?
        Шея ужасно затекла, Лариса попробовала пошевелить ею, но поняла, что голова, вероятно, при помощи все того же обруча зафиксирована так, что повернуть ее она была не в состоянии.
        Что он задумал?
        Послышались шаги, словно кто-то перемещался по усыпанному битым кирпичом полу, и перед ней предстал банкир Илья Люблянский — на этот раз без парика, демонстрируя свою наголо выбритую голову.
        — Очнулись, Лариса Игоревна?  — произнес он насмешливо.  — Что ж, можем приступать…
        Оттуда-то сбоку донесся детский крик — и Лариса похолодела, узнав голос Тимыча. Ее нынешнего Тимыча. Ее единственного Тимыча.
        Другого ведь и не было. Или все-таки был?
        — Не думал, что вы такая клиническая идиотка,  — вздохнул банкир, подходя к ней и проверяя узлы на веревке.  — Точнее, конечно, предполагал. Ведь вы один раз уже помогли мне, подсобите и в другой… Хотя я ведь не шутил — заори вы тогда в кафе, я бы вас на месте кокнул. А пока шум да гам, удрал бы. А ваш Тимыч был к тому времени у нас в руках…
        Лариса посмотрела ему в водянистые глаза и спросила:
        — Что вы хотите? Резать меня на кусочки? Вырывать калеными щипцами язык? Тыкать в глаза ржавым гвоздем?
        — Фу, какого вы о нас плохого и, главное, предвзятого мнения!  — фыркнул с гримасой превосходства Люблянский.  — Мы ведь не клуб садистов или каких-то там джеков потрошителей. Хотя и такой, кажется, существует. Никто вас пытать не будет. Просто я хочу, чтобы вы стали свидетельницей того, как вашему сыну придется помучиться. Прямо у вас на глазах. Причем мучить его буду не только я, но и ваш первый сын. Здорово я придумал? А потом по ситуации я решу, убивать вас или нет. Склоняюсь к тому, чтобы оставить вас в живых. Чтобы до конца вашей никчемной, Лариса Игоревна, жизни у вас в ушах стояли крики сыночка, а перед глазами — ужасные картинки истязаний…
        Лариса дернулась, но не двинулась ни на миллиметр. А Люблянский усмехнулся:
        — Можете орать, визжать, пускать слюни. Вас все равно никто не увидит. Эта территория принадлежит одному из моих друзей и последователей, тут мы в полной безопасности. Кстати, и закрыть глаза, как вы уже поняли, вы не в состоянии, и повернуть голову тоже. Так что представление, единственным зрителем которого станете вы, начинается! Я ведь тогда, в СИЗО, на руке у вас увидел четкую линию — вам придется страдать. И потерять второго сына!
        Он скинул кожаную куртку, обнажая литой накачанный торс.
        — Зачем все это?  — произнесла еле слышно Лариса.  — Почему вам недостаточно… Недостаточно просто причинить боль… Просто издеваться… Просто убить…
        Люблянский, подойдя к ней, наотмашь ударил ее по лицу и прошипел:
        — И ты еще спрашиваешь, дрянь? Потому что мне это нравится. Потому что это нам нравится! Потому что меня заводит, если я причиню боль и невыразимые страдания твоему сыночку прямо у тебя на глазах. Тебя, так и быть, не трону, ты мне неинтересна. Хотя когда-то проявляла повышенный интерес к моей эрекции. Очень скоро я буду купаться в твоей боли и в твоих слезах. Потому что я — повелитель Вселенной! Потому что я всемогущий!
        Он снова ударил ее, а потом неожиданно успокоился. И Лариса поняла, что имеет дело с умалишенным. Но крайне хитрым, логически мыслящим, способным на любую мерзость умалишенным.
        — А вообще я хочу проучить тебя за то, что ты причинила нам столько проблем. Потому что теперь наш «Клуб любителей-цветоводов» уже не тот. И никогда не станет прежним. Ничего, уеду за рубеж, организую там новый. Но ты должна заплатить! Эй, Тимыч, веди другого Тимыча!
        Лариса с бьющимся сердцем, которое, казалось, было готово лопнуть и разлететься на кусочки, увидела, как кто-то втащил в помещение ее Тимыча. Мальчик, лицо которого было покрыто кровоподтеками, держался на редкость мужественно и не плакал. Только увидев Ларису, всхлипнул.
        — Все будет хорошо, родной!  — крикнула Лариса, а Люблянский закатил ей оплеуху и прошипел:
        — Ничего уже, Лариса Игоревна, не будет хорошо. Во всяком случае, у вас…
        А взгляд Ларисы был прикован к тому, кто держал ее Тимыча. Ибо он тоже был ее Тимычем. Это оказался накачанный молодой человек, облаченный в кожу и, что ужаснее всего, с красной резиновой маской демона на лице.
        «Подмастерье сатаны», так и есть… Раньше им был Люблянский, теперь им стал ее Тимыч.
        — Тимыч, это твоя мамочка! Лариса Игоревна, это ваш Тимыч!  — захохотал Люблянский.  — Кстати, Тимыч, ты видишь, это твоя мамочка променяла тебя на этого паршивца. Как ты думаешь, нам стоит наказать за это и ее, и его?
        Маска демона качнулась из стороны в сторону, и Лариса произнесла:
        — Тема… Тимофей… Сынок… Я прошу тебя… Я ни на кого тебя не променяла. Я люблю тебя, как и раньше. Но люблю и другого Тиму. Он — твой брат! Не слушай этого страшного человека. Нет, уже не человека… Отпусти своего братика…
        — Отпустишь братика?  — осведомился Люблянский, и маска снова качнулась из стороны в сторону.
        — Молодец, мой Тимыч!  — воскликнул банкир.  — Ладно, хватит болтать, пора приступать к делу!
        Из глаз Ларисы хлынули слезы, и она была несказанно этому рада, потому что видела только размытую картинку того, что происходит. Люблянский подошел к юному демону, который удерживал Тимыча. Потом раздался протяжный крик ребенка…
        Лариса завизжала, да так, как не визжала еще никогда в своей жизни. Это был не голос человека, не голос боящейся за своего ребенка матери, не рык львицы, защищающей отпрыска, и не рев самки динозавра, отпугивающей хищников от своей кладки.
        На мгновение Лариса сама ощутила себя то ли ангелом, то ли демоном. Она кричала, и ее крик заполнял весь зал. Она видела, как молодой человек — ее сын — отпустил Тимыча, а Люблянский, схватившись за голову и зажимая уши, ринулся к ней.
        — Прекрати!  — заорал он, но Лариса, набрав полную грудь воздуха, принялась кричать еще громче.
        Приблизившись к ней, банкир со всей дури ударил Ларису в грудную клетку. Чувствуя неимоверную боль и хватая воздух губами, Лариса тем не менее пыталась продолжить кричать. Но из горла вырывались только прерывистые урчащие звуки.
        Она должна кричать. Она должна…
        До тех пор, пока у этих нелюдей не лопнут барабанные перепонки, пока не спадут путы, пока их не услышит Тот, Кто Слышит Все.
        Люблянский снова ударил Ларису, и женщина окончательно смолкла. Поковыряв в ухе мизинцем, банкир произнес:
        — Ну и луженая у тебя глотка, стерва! Оглохнуть можно. Что, заткнулась? Тимыч, давай, приступай. И я к тебе чуть позднее присоединюсь…
        Лариса открыла рот, но поняла, что не в состоянии издать ни звука. Тимыч, ее Тимыч, громко плакал. Лариса все надеялась на чудо, но чуда не произошло. Потому что чудес не бывает…
        Но когда Люблянский вальяжной походкой приблизился к мускулистому Тимычу в маске демона, крепко держащему своего тезку, вдруг откуда-то со стороны донесся непонятный звук.
        Банкир дернулся и спросил:
        — Это что было?
        Вместо ответа вдруг раздался сильный взрыв где-то вдалеке, а потом помещение стали заполнять клубы сизого дыма.
        Чувствуя, что снова теряет сознание, Лариса подумала, что, быть может, это и есть долгожданное чудо…
        Она пришла в себя от того, что кто-то осторожно гладил ее по лицу. Открыла глаза — и поняла, что больше не привязана к стулу и с ее головы исчез ужасный обруч.
        Приподнялась — и увидела Валерика. Отпрянув от него, Лариса прошипела:
        — Ты, предатель, мразь, пособник убийц…
        Она была готова выцарапать ему глаза, но в этот момент к ней кинулся Тимыч, ее Тимыч — живой и невредимый. Лариса, чувствуя, что слез у нее больше нет, прижалась к сыну, да так сильно, что ребенок прохрипел:
        — Мамочка, ты что, удушить меня хочешь? И не наезжай на Валеру, это ведь он нас спас!
        И только тут Лариса увидела, что помещение, в котором они находятся, заполнено людьми в камуфляже. Среди них она узрела и Солдатова, который подошел к ней и произнес:
        — Очнулись? Вас сейчас осмотрит врач…
        По-прежнему прижимая к себе Тимыча, Лариса сказала:
        — Не меня, не меня. Его!
        Сын улыбнулся:
        — Мамочка, меня он уже осмотрел! Да со мной ничего не случилось. Они не успели…
        Они не успели…
        Лариса, поцеловав сына, произнесла, подозрительно глядя на Валерика:
        — Ты нас спас? Но я думала…
        Она смолкла, а он с усмешкой завершил:
        — Думала, что я один из них? Нет, я не один из них, Лариса.
        — Но как ты сюда попал? И почему вел речь о том, что хорошо, что следствие развалилось и доктор Перепелкин мертв. Ты же убил его? И не говори после этого, что ты не один из них!
        Валерик вздохнул и объяснил:
        — Сюда я попал, потому что за тобой следили люди Олега. Ты же не хотела, чтобы они тебя сопровождали, но я не мог допустить, чтобы ты ходила по улицам без охраны. Поэтому к тебе была приставлена негласная охрана…
        Лариса задохнулась от гнева, который, однако, моментально улетучился. Если бы не Валерик и люди Солдатова, то…
        Вот именно, то!
        Валерик подошел к ней, и Лариса вдруг поняла, что она дура. Клиническая идиотка. Хотя нет, всего лишь любящая мать…
        — Что до доктора Перепелкина… Значит, ты тогда услышала мой разговор с Олегом. Но сделала совершенно неправильные выводы. Да, я помог доктору бежать из-под стражи. И следствие опять застопорилось. Но ведь доктор жив! Потому что у нас были серьезные подозрения в отношении того, что его попытаются убить. И что люди, ведущие следствие, работают на них. Посему требовалось забрать у них доктора и отвезти туда, где он будет в полной безопасности. Мы так и сделали. Доктор жив и здоров и готов давать разоблачительные показания против «Клуба любителей-цветоводов».
        Он привлек Ларису к себе, и она не оттолкнула его. А, прижавшись к Валерику, наконец зарыдала.
        — Извини. Я не имела права… Как я могла думать… Это ужасно!
        Он поцеловал ее в лоб и ответил:
        — Тебе не за что извиняться. Ты все сделала правильно. Это я должен извиниться перед тобой и Тимычем, что вас отчасти использовали в качестве приманки для Люблянского. Мы с Олегом так и знали, что он попытается выйти на тебя… И мы еле-еле успели!
        Лариса подняла голову, и Валерик ее поцеловал. А Тимыч закричал:
        — Фу! Оставьте эти телячьи нежности! Да еще на людях…
        Под «людьми» имелись в виду мужчины в камуфляже.
        Беспокойно оглянувшись, Лариса спросила:
        — А где… Где они?
        Валерик произнес:
        — Люблянский при штурме пытался бежать, что ему почти удалось. Пришлось открыть огонь на поражение. Он мертв. Хочешь увидеть его тело?
        Лариса замотала головой. Банкир-сатана ее не интересовал — ни живой, ни тем более мертвый.
        Ее занимал кое-кто другой.
        — А мальчик… Я хотела сказать, а… Тимыч?..
        Она выдавила из себя это имя с большим трудом. Потому что Тимыч, единственный Тимыч, был рядом с ней.
        — Он тоже… погиб?
        Что ж, это был бы лучший для Тимыча, того Тимыча, выход из сложившегося положения…
        Валерик кашлянул и произнес:
        — Юный помощник Люблянского жив, хоть и ранен. Однако угрозы для жизни нет. Но не думаю, что тебе…
        Лариса твердо произнесла:
        — Я хочу его видеть! Прямо сейчас!
        Валерик, оценив выражение ее лица, все понял и возражать не стал. Он позвал Солдатова, и тот провел Ларису в небольшую комнату, где со скованными за спиной руками на стуле сидел Тимыч.
        Ее пропавший десять лет назад сын.
        Дверь в комнату осталась открытой, около нее стояли двое мужчин в камуфляже, готовые в любой момент прийти Ларисе на помощь.
        На подростке все еще была жуткая резиновая маска краснорожего демона. Лариса приблизилась к нему и замерла.
        Она столько раз представляла себе, что Тимыч, живой Тимыч, вдруг окажется рядом. И вот ее мечты сбылись.
        Но она не знала, что делать.
        Выходило, что у нее теперь два Тимыча.
        И один собирался истязать и убить другого.
        Но они оба — ее сыновья!
        Наконец, собравшись с духом, Лариса положила руку на покатое плечо подростка. Тот, ссутулившись, замер в неудобной позе.
        — Сынок… Я… Я не знаю, что…
        Маска «подмастерья сатаны» не давала ей сосредоточиться. Лариса протянула руку и стащила ее с головы молодого человека.
        — Сынок, ты должен знать, что я, несмотря на все, люблю тебя, как и раньше, и что…
        — Не нужна мне твоя любовь, тварь!  — раздался срывающийся басок Тимыча.  — Пошла прочь, проститутка! Ты и твои дружки убили моего наставника! Тварь, как бы я хотел вырвать тебе и твоему щенку сердце!
        Он обратил к Ларисе лицо, и она отшатнулась, едва не полетев на пол.
        Это был не Тимыч.
        Во всяком случае, не ее.
        На нее смотрело искаженное гримасой демонического гнева, покрытое прыщами лицо подростка. Лицо совершенно чужого, даже отдаленно не похожего на Тимыча подростка. Волосы у него были иссиня-черные, нос — совершенно другой формы. И темные глаза… Эти глаза были подобны колодцам, ведущим прямиком в ад.
        — Ты не Тимыч…  — выдохнула Лариса, а подросток завизжал:
        — Я Тимыч! Но не твой, стерва! Твой Тимыч давно сдох и сгнил! Потому что Илюха мне все рассказал в деталях. Он изнасиловал и придушил твоего бастардика еще тогда, десять лет назад! И твой сынок ужасно мучился перед смертью! Ужасно! Знаешь, что ему пришлось пережить? Илюха сначала…
        Лариса выбежала прочь и, оказавшись около Валерика, который схватил ее, вдруг поняла, что держит в руке маску демона. Она отшвырнула ее в сторону, словно это была одежда прокаженного.
        Итак, ее сын умер. Еще тогда, почти десять лет назад. И Люблянский все время нагло и цинично врал, создавая впечатление, что он жив,  — и манипулируя ею, безутешной матерью.
        Да, Тимыч умер — окончательно и бесповоротно.
        Подросток продолжал исторгать из себя дьявольские крики, и Валерик, прижав к себе Ларису, закрыл ей уши руками. А Лариса плакала, плакала и плакала, а потом снова потеряла сознание…
        Два месяца спустя
        — Ты уверена, что хочешь присутствовать при этом?  — спросил Валерик, поворачиваясь к Ларисе.
        Та решительно кивнула:
        — Да, хочу. Понимаешь, только так я смогу… Смогу поставить точку в этой истории. Нет, это неверное выражение. Ибо это означает, что я забуду Тимыча. Но я никогда его не забуду. Никогда. Но…
        Она положила руку на живот и произнесла:
        — Но надо жить настоящим. И отчасти будущим. Ведь нас скоро станет четверо!
        …С момента кульминации на подмосковном заводе, где был пристрелен Люблянский, прошло почти два месяца. Стояла середина июля, и за два дня до этого они отпраздновали восьмой день рождения Тимыча.
        А еще раньше, в больнице, куда Ларису доставили по настоянию Валерика, установили, что ее здоровью ничего страшного не угрожает — и что она беременна. Этим и объяснялись приступы тошноты по утрам. Что ж, феерический секс с Валериком явился первопричиной.
        Лариса была рада, хотя и шокирована. Ведь ей почти сорок! А Валерик, узнав, что станет отцом, с ума сошел от радости и тут же, в больнице, сделал Ларисе предложение. Которое она приняла, но заявила, что пожениться они могут и позднее, после появления на свет их малыша.
        Рождение и смерть… Лариса думала об этом, следуя за Валериком в сопровождении людей Солдатова. Они находились где-то в подмосковной лесополосе.
        — Вот он!  — сказал Валерик, указывая на могучий искривленный дуб, выглядящий исполином среди чахлых деревьев.  — Он вел речь о дубе…
        Он — это был Тимофей. Нет, не ее Тимофей, а чей-то другой. Тот самый подросток, любимый ученик Люблянского и его сообщник. Имя-то было модное, ничего удивительного, что этого молодого человека звали точно так же, как ее сына.
        Тимофей был помещен в специализированную клинику, с ним работали корифеи в области детского сексуального насилия. Лариса — хотя Валерик был категорически против — посетила парня.
        Да, он был монстром, «подмастерьем сатаны», ассистентом во множестве похищений, изнасилований и убийств. Но в то же время несчастным ребенком, жертвой похотливых взрослых.
        Лариса помнила тот бешеный взор и ужасные слова, что лились из уст Тимофея. Однако в больнице она увидела страдающего, жаждущего любви — и лишенного ее — мальчишку. Ведь ему было неполных семнадцать!
        Родители Тимофея, считавшие своего сына умершим, узнав о том, во что он превратился, отказались посещать его, а родной отец в эфире «Народного ток-шоу» на всю страну заявил, что лучшее, что его сын может теперь сделать, так это пойти и утопиться в нужнике.
        Тимофей знал многое — то, что сообщил ему в свое время Люблянский, бахвалясь своими «подвигами» и намереваясь сделать из мальчика своего идейного наследника. В том числе и подробности смерти сына Ларисы.
        А также то, где банкир закопал его бренные останки.
        Именно туда они и собрались в этот жаркий и душный июльский день.
        Думала Лариса и о том, что доктор Перепелкин начал давать показания. Последовала череда арестов, и вдруг выяснилось, что одним из главарей «Клуба любителей-цветоводов» был родной сын младшего из братьев Никулиных, кронпринц и плейбой.
        А вслед за этим разразилась жуткая драма: еще до того, как мужчину арестовали, его родной отец, владелец концерна, на который работала Лариса, пристрелил его из именного пистолета Стечкина в рублевском дворце. А потом сам встретил прибывших полицейских и с улыбкой предложил им выпить по рюмке водки за упокой души его грешного сына.
        Судьба олигарха не особо занимала Ларису, она была уверена, что адвокат Светлый, тотчас возглавивший команду законников по защите Никулина, сделает все возможное и невозможное, чтобы его клиент вышел сухим из воды. Тем более что олигарх стал своего рода национальным героем — еще бы, не стал покрывать своего сына-преступника, а собственноручно порешил его! В Интернете курсировала петиция о награждении его орденом «За заслуги перед Отечеством», и сразу несколько одиозных партий сделали его своим почетным членом.
        Лариса тогда сразу уволилась из концерна. И, надо же, прямо по дороге домой ей позвонил бывший шеф, Лев Юрьевич, и предложил ей забыть прошлые размолвки и вернуться на прежний пост в холдинге.
        Лариса согласилась.
        — Он сказал, с северной стороны, поросшей мхом,  — произнес Валерик, обходя дуб.  — Значит, вот здесь!
        Сопровождавшие их люди Солдатова принялись копать. Валерик обнял Ларису и нежно поцеловал в висок.
        — И все же ты уверена, что тебе надо это видеть?  — прошептал он.  — Ты можешь подождать в машине…
        Лариса ответила, наблюдая за тем, как яма становится все глубже:
        — Мне нужна правда. Я не хочу терзаться сомнениями. И жить прошлым…
        Один из людей Солдатова подал голос, и Валерик первым приблизился к краю ямы. А затем обратил к Ларисе напряженное, бледное лицо.
        — Все же, думаю, для беременной это не лучшее зрелище. Мы сделаем фото, и ты сможешь…
        Лариса подошла к нему и взглянула на дно ямы. Она увидела то, что осталось от ее Тимыча,  — опутанный корешками растений скелет, ступни которого были заключены в прогнившие, но все еще узнаваемые яркие кроссовки.
        Те самые, которые они купили ему за пару недель до исчезновения.
        — Я хочу остаться с ним наедине,  — произнесла Лариса и посмотрела на Валерика.
        Он помог ей спуститься в яму, а затем, как и люди Солдатова, удалился к шоссе. Лариса опустилась на колени перед скелетом сына. Она нежно дотронулась кончиками пальцев до белого черепа, а затем нагнулась и поцеловала его.
        — Тимыч, мой мальчик… Как же я люблю тебя… И как же мне тебя не хватает…
        И снова дотронулась до черепа, а потом зажмурилась — и вспомнила, как первый раз держала в руках в роддоме этот розовый сопящий комочек.
        Тот самый, чьи останки сейчас лежали на дне ямы.
        Валерик испуганно дернулся, завидев приближавшуюся к нему Ларису. Ее лицо было такое… одухотворенное. И строгое. И… и какое-то неземное. Прямо как у мадонны на картине старинного мастера.
        Он думал, что она будет прощаться с сыном долго. А прошло не более десяти минут.
        — Думаю, нам здесь больше делать нечего,  — сказала она.  — Вызывайте полицию.
        Три недели спустя
        Лариса вошла в кабинет шефа, и Лев Юрьевич поднялся из-за стола. Она вручила ему толстенную папку и произнесла:
        — Вот то, что вы хотели.
        Шеф пробежал глазами первые страницы, улыбнулся и сказал:
        — Лариса, ты гений! Впрочем, я это давно знал. Ты и представить не можешь, как все без тебя было проблематично! Ведь Татьяна оказалась полным ничтожеством! Ты незаменима!
        Лариса усмехнулась:
        — Ваше решение отправить ее в Шанхай чревато осложнениями с китайцами. Хотя, как мне кажется, она найдет с ними общий язык… Девушка она видная…
        Шеф хмыкнул, положил папки на стол и проговорил:
        — Я тоже так считаю. Кстати, у меня для тебя сюрприз! Точнее, конечно, не сюрприз, потому что ты сама изъявила такое желание, честно говоря, для меня несколько странное… В общем, твой новый кабинет готов!
        — Но вы же сказали, что ремонт продлится еще не меньше месяца…  — удивилась Лариса, а шеф рассмеялся:
        — Сюрприз! Ну что, хочешь увидеть свои новые апартаменты?
        Конечно, она хотела.
        Из кабинета шефа они вышли в коридор и проследовали в новый офис Ларисы. Это был бывший кабинет Люблянского.
        Кабинет изменился до неузнаваемости, однако в стене по-прежнему была видна стальная дверь.
        Лариса осмотрелась и, хлопая в ладоши, воскликнула:
        — Это превзошло все мои ожидания!
        Она приблизилась к стальной двери. Шеф, кашлянув, к ней присоединился.
        — Гм, до сих пор понять не могу, как это ты хочешь сидеть в том же кабинете, пусть и полностью переделанном, что и… и этот субъект. Он же здесь замышлял свои… деяния…
        — Не только здесь, но и в ресторанах, на улицах Москвы, в заграничных отелях…
        Где угодно.
        Лариса дотронулась до металлической двери, а шеф сообщил ей новый код. Дверь бесшумно открылась. Они оказались в пустой бронированной комнате-сейфе.
        — Пусть так, Лариса, но ведь… но ведь вся эта обстановка постоянно будет напоминать тебе о твоем сыне…  — сказал Лев Юрьевич.  — И эта дверь… Почему бы ее не заделать и не заштукатурить? Она же как бельмо на глазу! И твой стол напротив нее. Ты будешь сто раз на дню утыкаться в нее глазами!
        — О моем первом сыне,  — поправила его Лариса.  — Потому что у меня есть второй. И скоро будет третий… Кстати, я ведь еще не ставила вас в известность, но я как минимум на год полностью отхожу от дел.
        Шеф вздохнул, покинул комнату-сейф и нервно прошелся по ковру.
        — Понимаю, ты теперь мать почтенного семейства. Понимаю, что ты хочешь посвятить себя сыновьям и своему… другу. Но с документами ты хоть дома работать будешь?
        Лариса улыбнулась:
        — Конечно, буду. Но никаких звонков раньше девяти утра и позже восьми вечера. Я очень вам признательна, Лев Юрьевич!
        Шеф зарделся, пробормотал, что без нее как без рук, и вздохнул:
        — А похороны были невероятно трогательные. Спасибо, что пригласила нас с женой. Ведь мы сами родители, но и представить не можем, что значит потерять ребенка!
        — И не нужно этого представлять,  — пробормотала Лариса.  — Что до того, что я буду сидеть и постоянно смотреть на дверь. На дверь комнаты, в которой Люблянский хранил вещи моего сына и других жертв… Да, это будет служить мне напоминанием. Напоминанием того, что все могло быть иначе. И никогда уже не будет. И что со своими другими сыновьями я такой ошибки уже больше не допущу.
        Шеф снова вздохнул:
        — И к чему это самобичевание? Извини, не так выразился… А как дела у этого… этого мальчика-убийцы? Ты что, на полном серьезе хочешь оформить над ним опекунство? Он же псих и прирожденный киллер! Он был готов истязать и убить твоего второго сына! У тебя на глазах!
        Голос шефа звенел от негодования и ужаса, а Лариса проговорила:
        — Да, он киллер. Но не прирожденный. Ибо киллерами, как и монстрами, как и «пособниками сатаны», становятся, но не рождаются. Родители Тимофея отказались от него. Я их не осуждаю. Но ведь он не только преступник, но и жертва. Помочь ему можно, хотя в очень узких рамках. Конечно, он никогда уже не выйдет из клиники. Никогда не сможет вести нормальную жизнь. Никогда не заведет семью. Но ему нужна любовь — или хотя бы сострадание. И это сделает его чуточку лучше.
        Шеф качал головой, будучи с Ларисой совершенно не согласным. Те же аргументы приводил и Валерик. А вот Тимыч сразу сказал, что понимает Ларису. И что не держит зла на Тимофея, который намеревался его тогда убить.
        — Только, мамочка, ты его к нам домой не приводи и ко мне в комнату не сели,  — попросил ребенок.  — А то мне все-таки страшно…
        Лариса пообещала, что не приведет и не поселит и что Тимофей останется до конца своих дней под наблюдением врачей в специальной клинике. И что она будет его навещать несколько раз в месяц. И Тимыч, подумав, добавил, что, может быть, как-нибудь поедет вместе с ней навестить нового родственника.
        — И все же можно говорить о большом везении, что этот юный киллер был в курсе, что Люблянский похоронил вашего сына там, под дубом, на сорок девятом километре,  — заметил шеф.  — Иначе бы вы никогда не нашли останков сына. Генетическая экспертиза ведь подтвердила, что это ваш сын?
        Лариса долго не отвечала, а потом сказала глухим голосом:
        — Да, подтвердила. Я не хотела проводить, но Валера настоял. Это останки Тимыча, сомнений быть не может…
        Она снова надолго о чем-то задумалась, а потом оживилась:
        — Кстати, я сейчас вам открою большую тайну. Об этом еще никто не знает. Это мне сообщил Тимофей во время моего последнего посещения…
        Глаза у шефа вспыхнули, он пробормотал:
        — Мальчишка тебе что-то сообщил? То, что никому не говорил? О, ведь Люблянский ему много чего наговорил…
        Лариса прошла в комнату-сейф и поманила за собой шефа:
        — Да, вы правы. Потому что доктор Перепелкин, конечно, кое-что знает, но далеко не все. Ибо сынок Никулина — только один из боссов этого мерзкого клуба. Имеются и другие, сейчас затаившиеся. И Люблянский, который, конечно, всех их знал, оставил полный перечень известных ему членов клуба — начиная с мелкой сошки и постоянных клиентов и кончая боссами.
        — Оставил перечень?  — взвизгнул шеф.  — Но где? У него же ничего не нашли!
        Лариса усмехнулась:
        — В том-то и суть! Он его тоже спрятал в комнате-сейфе, которую поверхностно обыскали и пришли к выводу, что в ней ничего больше нет. Но Тимофей в курсе, что там, в полу, имеется тайное отделение, где хранится компромат на всех членов «Клуба любителей-цветоводов».
        Шеф уставился на нее:
        — И ты знаешь, как открыть этот тайник?
        Лариса улыбнулась:
        — Да, но не хочу делать это одна, чтобы меня потом не обвинили, что я сама эти документы туда подложила. Поэтому прошу вас засвидетельствовать их выемку из тайника.
        — Где он, где тайник?  — заверещал шеф, а Лариса указала ему в один из углов. Лев Юрьевич бросился туда, встал на четвереньки, принялся внимательно осматривать пол.
        Наконец он повернулся к Ларисе:
        — Ничего не вижу! Ни малейшего зазора. Мальчишка сказал, как открыть тайник? Или, может, он наврал или ты не так что-то поняла?
        Стоящая в дверях Лариса произнесла:
        — Лев Юрьевич, скажите, а почему вы решили купить именно это здание для нового головного офиса нашего холдинга?
        Шеф пожал плечами:
        — Ну, Люблянский был под арестом, здание можно было купить по дешевке…
        — Насколько я в курсе, его хотели заполучить и другие. И итоговая цена была не такой уж выгодной. Точнее, совсем невыгодной. Но вы любой ценой хотели заполучить его…
        Шеф медленно поднялся, посмотрел на нее и спросил:
        — Что ты хочешь этим сказать? И вообще, к чему это все? Где тайник?
        Лариса усмехнулась:
        — Вынуждена вас разочаровать: тайник — это моя выдумка. Может, Люблянский где-то и спрятал список членов своего гадкого клуба, но явно не здесь. И еще один вопрос: откуда вы, шеф, в курсе, что останки Тимыча нашли на сорок девятом километре? О дубе, да, сообщали в СМИ. Но точное место обнаружения в прессу не просочилось…
        Лев Юрьевич, кривовато улыбаясь, двинулся к Ларисе.
        — Конечно, я могу сказать, что у меня свои каналы информации, но ты ведь не поверишь… Что ты мне хочешь предъявить, Лорочка?
        — То, что вы тоже являетесь одним из членов «Клуба любителей-цветоводов». Вы, отец шестерых детей, насиловали и убивали чьих-то чужих отпрысков. И здание вы купили, так как знали, что если его купит кто-то другой и обнаружит улики в секретной комнате, то Люблянскому не поздоровится. А вы сделали так, чтобы их нашла я — и тем самым вовлекли меня в операцию по вызволению Люблянского из СИЗО. Ловко придумано!
        Улыбка шефа стала еще шире, и он, замерев на полпути к Ларисе, заметил:
        — Конечно, мне надо все отрицать, но ведь тебя это все равно не убедит. И ты, Лорочка, продолжишь копать. Я же так настойчиво пытался спровадить тебя в Шанхай, был готов платить в два раза больше, главное, чтобы ты не вела своего расследования. Но ты не пожелала! Значит, придется тебя ликвидировать. Да, я тогда сопровождал Люблянского. Так вышло, что я помог ему захоронить тело твоего сыночка. Нет, истязал и насиловал его только он. А потом, что за ирония судьбы, ты стала моей лучшей сотрудницей! Я упивался этим все эти годы и смеялся над тобой, ведь ты была мне так предана, не зная, что я причастен…
        Лариса быстро вышла и захлопнула дверь секретной комнаты. И заблокировала механизм, при помощи которого замок можно было отпереть изнутри. Мгновение спустя она услышала приглушенный стук и еле слышный голос шефа:
        — Лариса, открой! Немедленно открой! Ты все равно ничего не сможешь доказать!
        Включив переговорное устройство, Лариса произнесла, обращаясь к пленнику:
        — Сумею. Наверняка вы у себя на вилле, где обитаете с вашей любящей женушкой и шестью отпрысками, тоже храните кое-какие улики. Вы получите пожизненное, Лев Юрьевич. И сдохнете в тюрьме спецназначения в Сибири. А ваши дети вырастут, проклиная вас и наверняка взяв фамилию матери. Мне их жаль, а вас ничуть.
        — Лариса, давай договоримся! Я перепишу на тебя половину холдинга! Прямо сейчас! Это же многие десятки миллионов долла…
        Лариса отключила переговорное устройство. А затем, вынув смартфон, позвонила Солдатову:
        — Олег, подойди, пожалуйста, в кабинет Льва Юрьевича. Он хочет что-то сказать, но я его, увы, плохо слышу. И захвати четверых своих самых сильных и ловких парней. Я жду.
        Подойдя к окну и наблюдая за величественной панорамой летней вечерней Москвы, Лариса стала ждать, игнорируя приглушенные вопли шефа из секретной комнаты.
        Ждать пришлось недолго.
        Эпилог
        — А как мы его назовем?  — спросил Тимыч, прижимаясь к большому животу Ларисы, возлежащей на больничной койке. В родильную клинику ее доставили среди ночи, когда начались схватки, оказавшиеся, впрочем, ложными.
        Врачи приняли решение, что, с учетом возраста роженицы, ей лучше всего провести оставшиеся до появления на свет малыша дни в клинике.
        — Тимофей?  — произнес все еще не отошедший от ночного шока Валерик.
        Лариса потрепала сына по голове и взглянула на мужа.
        Они поженились утром — прямо в палате. А чего, собственно, тянуть? С ускоренной процедурой помог один из знакомых Солдатова, выступивший — наряду с одной из медсестер — свидетелем на церемонии бракосочетания.
        — Только не Тимофей!  — сказала Лариса.  — У нас уже был один. И есть второй.
        Она подумала и о третьем, сидящем в специализированной клинике.
        Лариса знала, что Валерик изводит врачей вопросами, беспокоясь, чтобы с его сыном все было в порядке. Ларисе же он признался, что опасается, что, с учетом возраста роженицы, ребенок может оказаться…
        — С синдромом Дауна?  — завершила за него фразу Лариса.  — Да, чем выше возраст роженицы, тем выше вероятность. Но я отказалась проводить соответствующее исследование в начале беременности, не намерена его делать и сейчас. Скажи, Валера, если наш сын будет с синдромом Дауна или, предположим, с пороком сердца, с заячьей губой или без всех конечностей, или будет страдать от аутизма, астмы или аллергии, или от всего сразу — ты что, будешь меньше любить его?
        Муж побледнел, а она, смягчившись, сама взяла его за руку и произнесла:
        — Этот ребенок — наш ребенок, Валера. Я верю, что все будет хорошо. И молюсь за это. Но если Тот, Кто Может Все, примет иное решение, то наш малыш все равно будет любимым и желанным. Будет непросто, возможно, даже очень непросто, но мы справимся. Или ты так не считаешь?
        Она сжала руку Валерика и вдруг заметила, что тот, похоже, пытается скрыть от нее свои слезы. Вот это да! Плачущим она его еще ни разу не видела.
        — Не считаешь?  — произнесла она с улыбкой.  — Но ты сам знал, сколько мне лет. Может, тебе лучше найти юную, совершенно здоровую…
        — Мне нужна только ты!  — закричал Валерик, уже не скрывая своего волнения.  — Ты и только ты! И Тимыч, наш сын. И даже этот… псих… которого ты посещаешь и над которым оформила опеку. Я его посещать не буду, но и мешать тебе не стану. И, конечно, наш сынуля!
        Опустившись на колени, он прижался к ее животу и, обхватив его руками, прошептал:
        — Как же я люблю тебя и его! И всегда, всегда, запомни, ВСЕГДА буду любить… Вне зависимости оттого, что нас ожидает…
        Лариса рассмеялась, запустила пальцы в шелковистые волосы мужа — и вдруг закричала.
        Валерик встрепенулся, из коридора прибежал Тимыч.
        — Господи, тебе плохо?  — в один голос спросили оба мужчины.
        — Нет, очень даже хорошо! Вот сами рожать будете, поймете!  — передразнила их Лариса.  — У меня воды отходят. Ну, чего встали! В этот раз все серьезно. Вызывайте живо подмогу…
        Когда минуту спустя кровать, на которой лежала Лариса, покатили в родильный зал, она, глядя на двух самых любимых мужчин на свете, которые, прижавшись друг к другу, в суеверном ужасе взирали на нее, подумала о том, что вот оно, счастье.
        А меньше чем через час любимых мужчин в жизни Ларисы Ивановой (по мужу Рянько) было уже трое.