Под маской хеппи-энда Антон Леонтьев
        # Кэтрин и Том Форрест познакомились в университете и заключили шуточное пари: она через пять лет станет его женой, а он через двадцать - президентом Америки. Кто мог предполагать, что пройдет время и настанет миг, когда Кэтрин, которую давно перестала устраивать роль второго плана, пожелает смерти своему мужу, президенту США Тому Форресту... Авантюристка русского происхождения Таня Ларин пробралась в дом известного журналиста Филиппа Карлайла, собираясь облегчить его сейф от драгоценностей. Но ей перешли дорогу странные личности в черном, искавшие в особняке Карлайла какие-то бумаги. Тане еле удалось спастись, но она знала: рано или поздно те люди найдут ее и избавятся от свидетельницы. Поэтому она должна опередить их! И Таня хитростью заполучила секретные документы. Прочитав их, девушка поняла, что к ней в руки попала настоящая бомба: страшная правда о Кэтрин Форрест, первой женщине - президенте США...
        Антон Леонтьев
        Под маской хеппи-энда
        Я люблю его за то, что он всегда может заставить меня рассмеяться.

    Хиллари Родэм Клинтон о Билле Клинтоне
        Я люблю ее за то, что она никогда не смиряется с поражениями.

    Билл Клинтон о Хиллари Родэм Клинтон
        Большой выдумщице и креативной душе, дорогой тете Тане, чьи «страшные истории» стали прологом к моему литературному творчеству, с благодарностью и любовью посвящается

* * *
        - Мадам президент, до прямого эфира осталась минута! - сказал один из телевизионщиков.
        Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина-президент за всю историю США, сидевшая за столом в Овальном кабинете, посмотрела в камеру, что стояла напротив нее. Всего лишь шестьдесят секунд, и начнется прямой эфир из Белого дома. Прямой эфир, во время которого она объявит, что уходит в отставку. Часы показывали два сорок пять ночи.
        Около Кэтрин возникла дама-стилист, которая в последний раз поправила ей прическу, провела по лицу пуховкой, стряхнула невидимую пыль с темно-красного брючного костюма, в который была облачена президент Соединенных Штатов.
        - Благодарю вас, - сухо произнесла Кэтрин тоном, который давно стал ее фирменным знаком, и дама ретировалась.
        Кэтрин посмотрела на суетившихся телевизионщиков - за время ее президентства ей четыре раза приходилось выступать в прямом эфире, обращаясь к стране и миру. Однако не думала она, что настанет момент, когда ей придется глубокой ночью сообщать Америке о своей добровольной отставке.
        Еще бы, ведь если она не уйдет в отставку по собственной воле, то ей грозит процедура импичмента, так же, как и ее покойному мужу, президенту Тому Форресту. Его обвиняли в даче ложных показаний под присягой, сокрытии истины и принуждении к тому же сотрудников Белого дома. Том пытался спасти собственную репутацию и утаить от нее, тогдашней первой леди, страшную правду - он занимался сексом с практиканткой, причем не где-нибудь, а именно здесь, в Овальном кабинете (получившем после этого ироническое прозвище Оральный кабинет).
        - Мадам президент, двадцать секунд до эфира! - предупредили Кэтрин, и мадам президент взглянула на экран телесуфлера, установленный около камеры. Именно там и появится текст, который ей предстоит считать, - текст, ею же и одобренный. Последний текст, который она произнесет в роли президента США.
        А что будет дальше? Ведь ее обвиняют в ужасных преступлениях. Новый хозяин Белого дома, вице-президент Джеффри Гриффит, который через четверть часа будет приведен к присяге и станет первым чернокожим президентом США, не предоставит ей иммунитета по уголовным делам - значит, ее ждет судебное разбирательство...
        Кэтрин посмотрела на своих бывших соратников и помощников, толпившихся в дверях. Министр юстиции, министр национальной безопасности, лидер сенатского большинства, советник по национальной безопасности, госсекретарь, министр юстиции, вице-президент.
        - Пять, четыре, три, два, один... - считал вслух бородач в гавайской рубашке навыпуск, разгибая пальцы.
        Он кивнул, и мадам президент, увидев красную лампочку, загоревшуюся на камере, поняла, что прямой эфир начался. Несмотря на поздний час, наверняка десятки миллионов американцев смотрят ее выступление, ведь в последние дни все ждали одного - ее неминуемой отставки.
        Президент США Кэтрин Кросби Форрест произнесла:
        - Дорогие сограждане, неотложные обстоятельства вынудили меня обратиться к вам, чтобы внести ясность в сложившуюся нелегкую политическую ситуацию...
        Кэтрин заметила ухмылки на лицах некоторых из ее бывших приверженцев. Да, кое-кто с нетерпением ждет ее отставки, они знают, что другого выхода у нее не остается - ведь речь идет о престиже страны и интернациональной репутации.
        - В силу обстоятельств я приняла нелегкое решение - сложить с себя добровольно и досрочно полномочия президента Соединенных Штатов, - стальным голосом, глядя в камеру, продолжала Кэтрин. Она подняла несколько листов бумаги и сказала: - Вы видите декрет о моей отставке. Мне остается подписать его, и я перестану быть президентом.
        Кэтрин понимала, что не только десятки миллионов американцев прилипли сейчас к экранам, но и все, кто находится в Овальном кабинете, затаили дыхание. Кэтрин не торопясь взяла чернильную ручку с золотым пером, медленно открутила колпачок, еще раз пробежала глазами текст декрета, а затем, в прямом эфире, поставила под ним свою подпись...
        За неделю до этого
        Таня
        Темный особняк в Александрии, штат Вирджиния, походил на старинный испанский галеон на дне океана - такой же неприступный и вызывающий трепет. Сравнение с древним кораблем было подходящим: как и в затонувшем галеоне, в особняке находилась чертова уйма сокровищ, и, чтобы завладеть ими, я и пожаловала на Восточное побережье.
        Работать в столице и ее окрестностях мне уже доводилось, причем не раз, однако я не любила идти на дело в Вашингтоне: здесь обитают «шишки» или те, кто мнит себя таковыми, а это значило: у каждого из тех, к кому я наведывалась, имелись влиятельные друзья в полиции, Министерстве юстиции или ФБР, и всякий раз, когда хозяин или хозяйка обнаруживали пропажу своих любимых драгоценностей или раритетных картин, поднимался вселенский хай.
        Но, с другой стороны, игра стоила свеч: в Вашингтоне и округе всегда можно поживиться кое-чем стоящим. А если повезет, то и без большого скандала обойдется - некоторые из людишек, проживающих в особняках, походящих на затонувшие галеоны, преступают закон, чтобы набить свои сейфы, и после потери их содержимого далеко не всегда сообщают об этом в полицию. Главное в моей профессии - верно выбрать жертву!
        Я затормозила, спрыгнула с сиденья и прислонила свой спортивный велосипед к стволу мощного вяза. Я уже давно взяла за привычку прибывать на место преступления не на автомобиле, а именно на нем - привлекает меньше внимания, к тому же никто и представить себе не в состоянии, что в заплечном мешке велосипедистки может находиться многомиллионное сокровище.
        Июльская ночь выдалась на редкость прохладной - что ж вы хотите, все-таки Восточное побережье. Хотя всего неделю назад Вашингтон и окрестности походили на раскаленное пекло, столбик термометра зашкаливало, и все только и говорили о том, что аномальная жара - прямое следствие изменения климата. Еще год назад ни газеты, ни телевизионные программы не стали бы так громогласно заявлять об этом - еще бы, предыдущий президент (теперь безвылазно проживающий на своем техасском ранчо) открыто заявлял, что никакого изменения климата не существует, и высмеивал всех, кто пытался отстаивать другую точку зрения. Но времена изменились, его президентский срок закончился, и в Белый дом, впервые за всю историю Соединенных Штатов, въехала женщина - в роли полновластной хозяйки. Да, не скрою, я тоже голосовала за сенатора Кэтрин Кросби Форрест и льщу себя надеждой, что именно мой голос помог ей одержать нелегкую победу на первичных выборах над внутрипартийным конкурентом, чернокожим сенатором Джеффри Гриффитом, ставшим в итоге ее заместителем, а затем и над соперником-республиканцем и войти в историю США как первая
женщина-президент.
        Однако если я и думала о мадам президентше в тот беззвездный вечер (тучи закрыли звезды и луну, что было мне только на руку), то исключительно по той причине, что человек, в чей особняк я намеревалась наведаться, написал книгу о ее покойном супруге, тоже бывшем американским президентом.
        Вообще-то я всегда голосовала за демократов и вместе с другими недовольными политикой предыдущего президента, затворившегося теперь в Техасе, заявляла, что негоже нашей свободной стране дозволять появление политических династий: сын стал президентом, как и отец. Но в этом-то и заключалась невозможность критики: нынешняя президентша пошла по стопам своего мужа и, сотворив невозможное, въехала снова в Белый дом, только уже на правах не первой леди, а самой могущественной женщины в мире. Гораздо более могущественной, чем многие из могущественных мужчин. .
        Ах да, касательно президента Тома Форреста... Трагедия поистине шекспировского размаха! Кто бы мог подумать, что его президентство, в целом не столь уж и плохое, хоть и далеко не самое удачное, закончится таким вот образом - смертью от пули из пистолета сумасшедшего убийцы. Но гибель позволила ему в течение считаных часов из разряда лжецов и юбочников перейти в разряд героев - почти завидная судьба, если учесть, что президент Форрест все время подавал себя как нового Джона Кеннеди и любил упоминать о том, что в возрасте шестнадцати лет удостоился чести быть принятым в числе прочих в Белом доме, где Кеннеди пожал ему руку. Что же, Форреста и Кеннеди объединяло не только стремление к тому, чтобы произвести переворот в международной политике, и даже не то, что они оба, мягко говоря, не были верны своим супругам, но и, увы, то, что и один, и другой стали жертвами убийц.
        Вот именно об этом, об убийстве президента Тома Форреста, и написал книгу, ставшую международным бестселлером, тот человек, особняк которого я желала облегчить от излишнего количества драгоценностей и денег. Сей опус магнус под названием
«Падение Камелота» (даже в самом названии прослеживается намек на Кеннеди) имеется в моей домашней библиотеке, и я уже прочитала его не менее пяти раз. Да, по всей видимости, автор прав, так оно и было: президента Форреста, как и президента Кеннеди, убил вовсе не умалишенный одиночка, а оба они стали жертвами разветвленного заговора, корни которого уходят в спецслужбы и реакционные круги.
        Честно говоря, изучив книгу, я и обратила особое внимание на автора восьмисотстраничного труда. Впрочем, кто ж не знает Филиппа Карлайла! Он - самый известный журналист Америки и, что немаловажно для меня, без сомнения. самый богатый. О чем имелось упоминание на обложке - все свои миллионы он заработал честным путем, так что имел полное право громогласно заявлять об этом. Звезда Карлайла взошла еще во время Уотергейтского скандала, к обнародованию шокирующих подробностей которого он имел прямое отношение. И с те пор пошло-поехало: его специализацией стало разоблачение небывалых тайн и страшных секретов. Он был автором еженедельной колонки в «Нью-Йорк таймс», а кроме того, с завидной регулярностью выкидывал на рынок одну за другой новую книгу-разоблачение, которая тотчас возглавляла списки бестселлеров, увеличивая и без того колоссальное состояние Карлайла. Последнее его произведение было посвящено шахер-махерам бывшего президента, начавшего войну в Ираке, причем вовсе не для установления демократического режима в Багдаде, как доказал Карлайл, а для того, чтобы помочь своим дружкам из
неоконсервативных кругов прибрать к рукам контроль над тамошними нефтяными скважинами. Но лучшей книгой Карлайла я (как и почти все) считаю книгу
«Падение Камелота», суммарный тираж которой по всему миру перевалил за сорок миллионов экземпляров.
        Вот именно это - бешеные тиражи и, соответственно, наличие в особняке драгоценностей и денег - и привело меня к особняку мистера Филиппа Карлайла. Не стану скрывать: мне будет лестно совершить подобное ограбление - в конце концов, он один из тех людей, которыми я восхищаюсь. Я внимательно изучила информацию в Интернете касательно великого разоблачителя сильных мира сего, однако уделяла особое внимание не столько самому Карлайлу, сухопарому, жилистому старику с длинными седыми волосами, сколько его супруге, кажется, пятой по счету.
        Она - мексиканка по происхождению и, помимо всего прочего, на тридцать четыре года моложе своего благоверного. Карлайл без ума от своей жены и заваливает ее побрякушками: он, мультимиллионер, может себе это позволить. Прочесывая Интернет, я наткнулась на интервью с супругой Карлайла (кажется, ее зовут Джинджер), в котором она рассказывала о своей коллекции драгоценностей и скрупулезно перечисляла все подарки богатого муженька. Я не меньше двух дюжин раз перечитала этот список, каждое слово в котором вызывало сладостную истому в моей груди. Тогда я и решила, что не будет зазорным наведаться к Карлайлам и изъять упомянутые драгоценности. Ну, или хотя бы некоторую их часть.
        Совесть меня мучить не будет, я ведь занимаюсь воровским промыслом уже давно, да и урона знаменитому инвестигативному журналисту и его пятой жене я не нанесу - все побрякушки застрахованы, а престарелый супруг наверняка в течение полугода купит своей киске Джинджер новые цацки, еще краше прежних, - гонораров за его бестселлеры, думается, с лихвой хватит.
        Три недели назад я уже побывала в особняке мистера Карлайла, только тогда он был расцвечен огнями и открыт для гостей. Разумеется, только для избранных, к числу которых я, конечно же, не принадлежала. Облаченная в форму официантки, я усердно трудилась, таская тяжелые подносы, а заодно запоминая планировку дома и вынюхивая важные для предстоящего ограбления детали. Официантов было много, я изменила внешность, и, когда полиция приступит к расследованию ограбления, которое я намереваюсь совершить сегодня ночью, никто не сможет выйти на меня через фирму, порекомендовавшую Карлайлу мое ничтожество в качестве официантки. Ведь рекомендовали не меня, а особу, документы которой я украла еще лет пять назад, так что здесь все чисто, комар носу не подточит.
        Мистер Карлайл оказался игривым малым, даром что ему под семьдесят. Он похлопал меня по ягодицам, когда я проносила мимо него поднос, уставленный фужерами с шампанским, а потом, столкнувшись со мной в коридоре (я как раз внимательнейшим образом изучала систему сигнализации), приобнял меня и промурлыкал:
        - Ну что, красотка, тебе у меня нравится?
        Я понимала, чего он добивается, однако сексуальные утехи со знаменитым журналистом-писателем не входили в мои планы, поэтому дала старичку понять, что его внимание мне лестно, однако я не собираюсь становиться его любовницей. Карлайл оставил меня в покое, переключившись на другую официантку, и я смогла завершить инспекцию великолепного особняка.
        В тот вечер я узнала все, что мне требуется, даже побывала в кабинете хозяина, где смогла в течение нескольких минут изучить сейф. Правда, потом в кабинете возник сам Карлайл вместе с рыжеволосой официанткой, и мне пришлось ретироваться на карачках. Но могла бы, собственно, и не прятаться, они меня все равно бы не заметили, поскольку были увлечены друг другом до чрезвычайности.
        Оставалось только подождать, когда хозяева покинут особняк, и я знала, что рано или поздно этот момент наступит. Лето в Вашингтоне - пора затишья, политическая и финансовая элита уезжает на отдых куда-нибудь подальше. Филипп Карлайл сам сообщил в своей колонке (которую я каждый раз читаю с большим удовольствием), что уходит в отпуск на две недели и уезжает в Европу, где хочет собрать материал о госпоже президенте Кэтрин Кросби Форрест (та в свое время жила и училась во Франции и Германии).
        Я думала, что Джинджер отправится в Старый Свет вместе с супругом, но ошиблась: она осталась в Штатах, но тоже покинула Вашингтон, направившись в Лос-Анджелес, где у Карлайлов имеется вилла. Без особых усилий мне удалось узнать, что ближайшие полторы недели особняк в Александрии будет стоять пустым, а значит, я спокойно смогу привести в исполнение свой план.
        ...Итак, прислонив велосипед к могучему стволу вяза, я вытащила из заплечного мешка крошечный прибор, похожий на бинокль, но являющийся прибором ночного видения, и закрепила его на голове. Изучив обстановку, я пришла к выводу, что особняк в самом деле необитаем и никого поблизости нет. Полиция совершает объезд каждый час - я видела автомобиль из зарослей, в которых притаилась на подъезде к особняку Филиппа Карлайла. Наверняка бы полицейские очень удивились, заметив одинокую фигуру на велосипеде, ведь обитатели этого квартала разъезжают на европейских машинах ручной сборки, да и то по большей части возит их шофер.
        В моем распоряжении пятьдесят две минуты - когда полицейский автомобиль в следующий раз появится около ворот особняка мистера Карлайла, я буду уже далеко. Вместе с драгоценностями милой Джинджер.
        Я закрыла глаза, набрала в легкие воздуха и на мгновение представила, что нахожусь далеко отсюда, в поле, среди одуванчиков. Напряжение как рукой сняло, и я почувствовала, что готова отправиться на дело. Но какое-то странное предчувствие не давало мне покоя. Погруженный в темноту особняк выглядел не то чтобы зловеще, но как-то неприветливо. Можно, конечно, смеяться над подобными суевериями, но у меня имеются свои приметы. Кстати, говорят, регбисты или игроки в американский футбол тоже соблюдают массу примет, например, во время удачной серии игр надевают одни и те же носки или кладут под пятку серебряный доллар, чтобы не спугнуть удачу. Ну, носки я предпочитаю всегда чистые, и серебряный доллар в туфле только мешал бы ходьбе, однако у меня имеются собственные примочки. Сегодня на небе тучи, и я всегда считала пасмурную погоду благоприятным знаком, однако, с другой стороны, за завтраком я разбила тарелку, что, несомненно, плохо. Но самое важное - аура дома. А она казалась мне плохой. Даже очень плохой.
        Не стоит смеяться над моими ощущениями и называть их нелепицей и чушью. Когда-то я тоже так думала, но один мудрый человек, выходец с Востока, научил меня вслушиваться в душу дома, куда ты собираешься забраться. Ведь любой особняк или квартира обладают характером и аурой - у одних она хорошая, а у других - дурная. В последнем случае это значит, что дом может помешать твоим замыслам - ты заблудишься, случайно приведешь в действие сигнализацию, или, еще хуже, дверь комнаты-сейфа вдруг захлопнется, и ты окажешься в мышеловке.
        Что самое странное, когда я была первый раз в особняке, то не почувствовала этой враждебности, которой сейчас так и лучился похожий на затонувший испанский галеон дом журналиста Карлайла. Такая резкая перемена могла означать только одно - дом предупреждает меня: сегодня в нем что-то случится, и это что-то будет весьма неблагоприятным, а значит, я должна отказаться от своих планов.
        Пара минут ушла на принятие решения. Возможно, как сказал бы мой сенсей, то, что я принимаю за враждебную ауру дома, в действительности является отражением моих собственных страхов. Не исключено, что из дома исходит злая энергия, оставшаяся после ссоры хозяина с хозяйкой, или я ощутила сейчас реликтовое излучение прошлых десятилетий - особняк, как мне было известно, был построен в конце девятнадцатого века, сменил нескольких хозяев, а в сороковые годы здесь произошло кровавое убийство какой-то голливудской знаменитости, до сих пор так и не раскрытое. Любое зло можно перехитрить и нейтрализовать, и мне ли отказываться от подобной возможности!
        Да, так и есть, успокаивала я себя, просто я почувствовала голоса прошлого. Однако с настоящим это никак не связано, и я могу наконец-то приступить к тому, ради чего прибыла сюда, - к ограблению.
        Перебравшись через высоченный забор, я двинулась к особняку. Мистер Карлайл отличался некоторой самонадеянностью, поэтому камер слежения и датчиков перемещения у себя в особняке не установил, что было мне на руку - иначе бы пришлось потерять некоторое время на то, чтобы вывести их из строя.
        Я оказалась перед массивной дверью из мореного дуба, но проникать через нее я и не собиралась. Вытащив из заплечного мешка свой верный арбалет, хорошенько прицелилась и спустила курок. Раздался свист, сопровождаемый шуршанием, затем легкий чпок - и к моим ногам упал конец веревки. Я дернула ее, удостоверившись, что наконечник плотно вошел в камень (дом-то построен из песчаника), и принялась карабкаться вверх.
        Мистер Карлайл оберегал свое жилище, поэтому дверь, окна первого и второго этажей и три террасы находились под защитой сигнализации. Но никак он не предполагал, что я проникну в его жилище сверху!
        Подошвы спортивных туфель бесшумно касались потемневших стен. Я ухватилась рукой в перчатке за рельефный выступ крыши, потянулась - и вскрикнула, едва не выпустив веревку. Если бы это произошло, вернувшиеся через полторы недели хозяева обнаружили бы меня с разбитым черепом и переломанными костями у подножия своего жилища. Но реакция у меня отменная, поэтому я снова схватилась за выступ.
        На меня глазела страшная черная морда - зубастая, с высунутым языком и поднятыми в угрожающем жесте когтистыми лапами. Страх, сковавший мое сердце, улетучился, уступив место нервной дрожи. Ну конечно, особняк построен в неоготическом стиле, поэтому на крыше и присутствуют все эти гарпии, химеры и горгульи. Надо же, ведь на какое-то мгновение я приняла каменного монстра за настоящего!
        Оказавшись наверху, я потрепала чудище по загривку и снова ощутила странное беспокойство. Дом в очередной раз призывает меня уйти, и это был его знак! Но отступать было поздно, и я шагнула к овальному оконцу, что вело на чердак. Страх внезапно отступил, и я поняла: беспокоиться нет причин. Дому наверняка не нравится, что я вторглась на его территорию, притом с такими злодейскими планами, вот он и пытается изгнать меня. Ну что же, милый, придется потерпеть, я долго не задержусь. Только заберу драгоценности крошки Джинджер - и оставлю тебя в покое.
        Оконце старинной работы в последние годы, а то и десятилетия не открывали, так что пришлось повозиться, но все необходимые инструменты были у меня в заплечном мешке. Наконец рама поддалась, я потянула ее на себя, и раздался протяжный скрип, больше похожий на стон или плач. Так и есть, чертов дом не хочет впускать меня! Дома, как и люди, обладают разными характерами, один холерик, а другой флегматик, третий ленивый увалень или капризная дамочка. Этот особняк, похоже, истеричное андрогинное создание, но что поделать...
        Я скользнула в открытое оконце и, схватившись за балку, осторожно спустилась по ней с потолка. Пользоваться фонариком не стоило, его свет могут заметить снаружи, но мне свет и не требовался, ведь у меня имелся прибор ночного видения.
        Чердак был завален старыми, пропахшими пылью вещами. Я направилась к двери. Чтобы вскрыть ее, мне потребовалось меньше двадцати секунд. Стандартный замок, богатому журналисту и писателю иметь такие в своем особняке стыдно. Но, как я убедилась, многие из толстосумов, к которым я наведывалась, почему-то считают, что сам факт богатства делает их неприкосновенными. Что же, пора доказать мистеру Карлайлу обратное!
        Я ступила на лестницу, спустилась вниз и очутилась в коридоре. Мне требовалось свернуть направо. Я скользнула по темному коридору, еще дважды свернула, миновала нечто белое в нише, оказавшееся мраморной статуей, и остановилась около кабинета литературной знаменитости.
        Дверь, конечно же, не была заперта, это только облегчало мою задачу. Я взглянула на часы на левом запястье - у меня в запасе больше сорока пяти минут. Ну что же, начнем-с...
        Сейф располагался за большим портретом, на котором был изображен хозяин (Филипп Карлайл сидел в роскошном кресле) вместе со своей пятой женой Джинджер (она в лимонно-желтом платье и с великолепными жемчугами вокруг тонкой шейки стояла подле супруга, держа его за морщинистую руку). Сейчас меня заинтересовали два вопроса: во-первых, заказывает ли Карлайл каждый раз, когда разводится с предыдущей женой и вновь сочетается браком, новый портрет, с очередной супругой, и, во-вторых, находятся ли жемчуга в данный момент в сейфе. С собой в Калифорнию она много не взяла, там у нее имелся еще один склад побрякушек, но самое ценное хранилось здесь, в Александрии.
        Портрет, как я успела выяснить, работая официанткой на приеме, отодвигается посредством нажатия потайной кнопки, вмонтированной в левый нижний угол рамы семейного портрета. Всего одно легкое нажатие - и изображение отошло в сторону, открыв моему взору дверцу из бронированной стали. Сейф больше походил на солидных размеров холодильник, что позволяло предположить: мне придется попотеть, прежде чем в моем заплечном мешке окажется его содержимое.
        Я принялась за работу. Конструкция сейфа была сложная, но тем не менее с ним можно будет справиться - все же я не какая-нибудь дилетантка! Первым делом отключив сигнализацию и разложив инструментарий на столе мистера Карлайла (на том самом столе, сидя за которым он создает свои бестселлеры), я начала трудиться. Хорошо, что хозяев нет дома, можно и пошуметь, не опасаясь, что это привлечет внимание.
        Я так увлеклась, что, услышав голоса, вначале даже не сообразила, что они доносятся из коридора. Затем я подумала, что, наверное, явилась парочка разгневанных привидений (честное слово, во время своих вылазок мне приходилось сталкиваться с призраками, а однажды - с весьма нелюбезным домовым), и только потом сообразила, что все гораздо хуже - в доме, кроме меня, кто-то есть! От неожиданности я выпустила из руки особую стамеску, изготовленную по моим чертежам одним гениальным пропойцей из штата Висконсин, но, слава богу, звук от ее падения заглушил толстый ковер.
        Я нырнула под стол и прислушалась, мельком подумав: не зря дом пытался предупредить меня, а я проигнорировала его знаки...
        У меня имелось с собой оружие, отличный «смит энд вессон» тридцать восьмого калибра, но за всю свою преступную карьеру я еще не использовала его, хотя меня неоднократно заставали на месте преступления - четыре раза хозяева, три раза любовницы хозяина, два раза любовники хозяйки и по одному разу любовник хозяина, старательная горничная и китайская болонка. Но тогда мне сказочно везло, и я улепетывала до того, как мне успевали продырявить череп или схватить, чтобы затем сдать на руки полиции. Так кто сказал, что сегодня все должно быть иначе? Только бы в кабинет не зашла наглая собаченция, иначе поднимет такой лай, что проблем не оберешься, с людьми все же как-то проще.
        Затаившись под столом, я попыталась разобрать, кто и о чем говорит. Два голоса, мужские. Неужели повторится то, что произошло со мной в доме одного сенатора, известного своими архиконсервативными взглядами, когда на меня наткнулся его любовник? Занятно, что о попытке ограбления сенатор в полицию не сообщил. Еще бы, иначе бы ему пришлось объяснять, что он делал в своем загородном доме с чертовски привлекательным и, кажется, несовершеннолетним брюнетом в то время, как пожилая супруга сенатора, родившая ему семерых или восьмерых детей, считала, что ее муж находится на благотворительном вечере.
        Хорош, оказывается, и мистер Филипп Карлайл! Даром что женат в пятый раз и пристает к официанткам во время приема в собственном особняке! Что ж, седина в бороду, бес в ребро...
        Однако, прислушавшись, я пришла к выводу, что ни один из голосов не принадлежит знаменитому журналисту. Неужели полиция, увидев открытое окно, решила проверить, все ли в порядке? Чушь, его с земли ночью не видно. Да и до появления полицейского патруля еще по крайней мере двадцать минут.
        Тогда кто? Вывод был малоутешительный - я столкнулась с коллегами по цеху. Проще говоря, с такими же, как и я сама, грабителями. О подобном мне приходилось только слышать. Ведь как велика вероятность того, что на один и тот же дом захотят совершить нападение в одну и ту же ночь не подозревающие друг о друге бандиты? Гм, если пораскинуть мозгами и учесть, что особняков, где можно отхватить большой куш, не так уж много, а число любителей легкой наживы в Америке растет не по дням, а по часам, то не такое это уж и невероятное явление - встреча с коллегами. Весь вопрос только в том, как мы разойдемся. Приличные люди, обнаружив, что явились вторыми, согласились бы уйти восвояси, малоприличные потребовали бы половину добычи, а вот те, что относятся к разряду «шибанутых», могут пристрелить на месте. Да уж, перспектива не из блестящих. Как бы узнать, с кем я имею дело?
        На всякий случай прижав к груди «смит энд вессон», я стала чутко вслушиваться, стараясь понять, что же происходит в коридоре. Странное дело, но в кабинет незваные гости пока заглядывать не собирались. Или они влезли в особняк наобум, не зная точно, где что хранится? В таком случае - плохи мои дела, ведь тогда высока вероятность того, что я и правда столкнулась с «шибанутыми» или, что еще хуже, с наркоманами. Такие могут и родную бабушку пришить, не моргнув глазом, не то что меня!
        Наконец дверь кабинета распахнулась, я вцепилась в рукоятку пистолета, как будто она была волшебной палочкой, а я - Гарри Поттером, оказавшимся один на один с лордом Вольдемортом. Ах, если бы все было так просто, как в фильме! Раз-два - выскочить из засады, три-четыре - пальнуть для острастки, пять-шесть - обратить наглецов в бегство, семь-восемь - забрать добычу, девять-десять - смотать удочки.
«Ан нет, не получится, родная моя! Как же мне тебя жаль, девочка!» - думала я о себе почему-то в третьем лице. Все, если выберусь из переделки живой и невредимой - уйду на пенсию. Хотя какая может быть пенсия в двадцать восемь лет? Ну ничего, на черный день у меня кое-что скоплено, и если жить скромно (даже и не очень скромно), то хватит на долгие-долгие годы... Нет, все же затея с пенсией - блажь: ведь я не по своей воле воровкой заделалась...
        Более всего меня волновали инструменты, разложенные на столе мистера Карлайла. Мои конкуренты свет не включали - вероятно, как и я, опасались привлечь внимание полиции. Однако это вовсе не значит, что они не заметят посторонних предметов на столешнице, отошедшего в сторону портрета, сейфа, почти уже вскрытого...
        Странное дело, но те, кто проник в особняк Филиппа Карлайла, всех перечисленных странностей так и не видели. Раздался приглушенный мужской голос:
        - Где это может быть? В сейфе?
        Я похолодела. Ну вот, моя песенка спета. Сейчас они подойдут к сейфу, обнаружат, что кто-то пытался его вскрыть, наткнутся на меня. Придется стрелять!
        - Нет, при чем тут сейф! - ответил второй уже даже не шепотом, а нормальным голосом.
        Отлично, они не подозревают, что я нахожусь в кабинете.
        - Он должен был получить его вчера или, самое позднее, сегодня. Ни Карлайла, ни его жены в доме нет, значит, никто еще ничего не видел. Только вот куда же запропастился-то?
        Меня раздирало любопытство: что же незнакомцы ищут? Я-то думала, самое ценное из того, что имеется в особняке, спрятано в сейфе, но, оказывается, ошибалась. Наверное, ребята пришли сюда не за побрякушками, а за картинами, ведь мистер Карлайл большой любитель французских экспрессионистов. Или за каким-нибудь комодом или гобеленом времен Луи Пятнадцатого. И работают они не на себя, а по заказу какого-нибудь коллекционера. Ну что же, значит, публика приличная, если что - договоримся. Парни возьмут свой комодик, я же - цацки. И разойдемся с миром.
        Я осторожно глянула в щель под столом - две пары ног в черных ботинках. В случае экстренной необходимости можно стрелять в лодыжку. И пусть их берет полиция, ребятки ни за что не докажут, что сейф пытались вскрыть не они.
        - Вот, вот она! - раздался возбужденный голос первого: он перешел с шепота на крик.
        Другой заметил с удовлетворением:
        - Я же тебе сказал, что прислуга относит почту ему в кабинет. Куда же еще!
        Шелест. Наконец снова голос:
        - Точно, его! Да, его обратный адрес.
        - Приведи все в порядок, и уходим. Больше нам здесь делать нечего.
        Я чуть было не вздохнула от облегчения, услышав последние слова. И вдруг кабинет залил призрачный свет, который быстро пропал, а вслед за тем раздался знакомый стук - хлопнула дверца автомобиля. А сияние, как я сообразила, было светом фар.
        - Кто это? - спросил внезапно осипшим голосом один из типов.
        Да, чтобы узнать ответ на тот же вопрос, я бы не пожалела и пяти сотен! Твердил ведь мне дом - нечего сегодня лезть, а я не послушалась, поперлась... И что теперь, кого еще нелегкая принесла?
        Судя по тому, что человек приехал на автомобиле, совершенно не таясь, ответ мог быть один - хозяин, мистер Филипп Карлайл. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, вспомнила я не совсем кстати еще одну поговорку с моей бывшей родины.
        Мои коллеги по проникновению в чужое жилище несколько раз выругались, затем ретировались в смежную комнату - там, если не ошибаюсь, находилась библиотека. Я, воспользовавшись суматохой, стянула со стола свои инструменты и толкнула портрет, который с тихим щелчком встал на место, закрыв сейф. Об этом деле будут слагать легенды! Только интересно, суждено ли мне их услышать, а то ведь может статься, что меня сейчас изрешетят пулями. Возможен и иной вариант: легенды будут, и я их даже услышу, но отбывая пожизненное заключение в федеральной тюрьме. М-да, тоже не самый заманчивый вариант...
        Через несколько минут, показавшихся мне дольше мезозойской эры, я услышала
«Strangers in the Night» божественного Фрэнка Синатры и расслабилась - тот, кто приехал в дом, в кабинет заходить не собирался. Что делать? Ждать или уносить ноги? Судя по всему, я вполне могу спуститься вниз и беспрепятственно покинуть особняк через главный вход.
        Дверь в кабинет вдруг приоткрылась, я увидела полоску желтого, как расплавленный янтарь, света. И услышала воркующий женский голосок:
        - Милый, это я. Ты уже в пути? Ах, на подъезде? Отлично, я так истосковалась по тебе, милый! Уже напускаю ванну - для нас двоих!
        Дама, которую я по голосу идентифицировала как Джинджер Карлайл, звонко рассмеялась. Поняла, пятая жена богача-писателя ожидает любовника.
        Ну что же, все становится более или менее ясно: молодая супруга, утомленная обществом пожилого мужа, тайно вернулась в Вашингтон, чтобы встретиться со своим дружком, пользуясь тем, что муж находится в Европе. Да, история, скажем прямо, не совсем аппетитная, однако меня в первую очередь должно занимать другое - как побыстрее унести ноги, да так, чтобы никто не заметил моего присутствия. Все бы ничего, но те странные ребята, затаившиеся в библиотеке... Они решительно не давали мне покоя!
        Ладно, подожду немного. В конце концов, когда появится любовник и Джинджер вместе с ним отправится в ванную, им обоим не будет дела до того, что происходит в кабинете, и тогда я сумею сделать ноги. Плохо только, что мне не удалось довести до завершения начатое, но ничего не поделаешь!
        Ноги от неудобной позы начали неметь, и я попробовала растереть их. Когда же заявится хахаль миссис Карлайл, черт побери! Ведь сообщил, что находится на подъезде, а за прошедшее время можно уже раз десять облететь земной шар!
        Наконец, к моей большой радости и неслыханному облегчению, вдалеке раздался знакомый шум - прибыл еще один автомобиль. Ну вот, еще несколько минут, и неверная жена вместе со своим бойфрендом, наверняка молодым и безмозглым красавцем, тренером по фитнесу или разносчиком пиццы, скроется в ванной комнате. И тогда мне удастся покинуть место невольного заточения. Причем сделать это следует как можно быстрее - сталкиваться с притаившимися в библиотеке конкурентами ой как не хотелось!
        Слава богу, что все завершилось таким образом. Ну, или практически завершилось. Еще одно, последнее, мгновение, и летопись окончена моя, как говорил какой-то великий (или не очень?) русский поэт...
        Мне стало жаль драгоценностей, оставшихся лежать в сейфе. Там ведь работы всего минут на пять или семь! Если бы не ребята в библиотеке, я бы непременно вскрыла жестянку, воспользовавшись тем, что Джинджер и ее дружок принимают водные процедуры - им бы точно было не до меня, да и ванная супруги мистера Карлайла находится в противоположном крыле дома. Но из-за тех двоих придется упустить такую знатную добычу. Впрочем, стоп! Они ведь тоже не рады тому, что их едва не застукали с поличным, посему попытаются ретироваться, как только представится подходящая возможность. Значит, я могу пропустить джентльменов вперед, а когда они скроются, быстренько вскрыть сейф, выгрести побрякушки и преспокойно удалиться через входную дверь. Кстати, напоследок можно сделать несколько фотографий Джинджер и ее любовника в ванной, а потом шантажировать неверную жену. Но я отмела эту мысль - в сейфе, по моим подсчетам, находилось драгоценностей не меньше чем на два миллиона, и, даже если учесть, что скупщики краденого дадут за них хотя бы пятую часть стоимости, я все равно не останусь внакладе. Руки у меня зачесались от
предвкушения колоссального куша. Успокоенная, я зевнула, почесала лодыжку...
        И в этот момент из коридора послышался подозрительный шум. Что, бойфренд уже прибыл и любовники затеяли сексуальную оргию прямо на ковре? Но почему у Джинджер такой пронзительный и к тому же явно оправдывающийся голосок?
        Еще до того, как я успела найти ответ на свой вопрос, дверь кабинета распахнулась. Вспыхнул яркий свет - мне пришлось зажмуриться и в течение нескольких секунд внимать странной перепалке с закрытыми глазами.
        - Фил, я тебя уверяю, ты ошибаешься! - тараторила Джинджер. - И вообще, что ты здесь делаешь? Ты же вроде бы уехал в Европу!
        - То же самое я могу спросить у тебя, дорогая, - послышался глухой мужской голос. - Ты ведь должна быть на Западном побережье! Еще полчаса назад, когда я звонил тебе, ты сообщила мне, что находишься в нашем калифорнийском особняке и принимаешь ванну. Получается, ты меня обманула - вряд ли в течение тридцати минут ты смогла перебраться из Лос-Анджелеса в Александрию. Для этого тебе пришлось бы усесться верхом на межконтинентальную ракету с термоядерной боеголовкой. Видимо, именно во время этого сумасшедшего полета ты и потеряла большую часть своей одежды, дорогая!
        Я поняла, что нагрянул ревнивый муж, причем в самое неподходящее время. Итак, плакали мои драгоценности! Вернее, драгоценности Джинджер, которые я уже почитала практически своими. Я открыла глаза и снова осторожно заглянула в щель под столом. Видны только ноги - мужские, в коричневых ботинках, и изящные, голые, женские - судя по всему, миссис Карлайл была нагишом или облаченной во что-то эфемерное. Так что возмущение ее супруга можно понять.
        - Фил, дурачок, я же готовила тебе сюрприз, - заявила хитрющая особа. - А ты что, следил за мной? Как ты мог, Фил?
        - Не лги, дорогая! - услышала я разъяренный голос известного журналиста, и вслед за тем последовала звонкая оплеуха.
        Интересно, кто кому закатил леща: обманутый муж неверной жене или неверная жена обманутому мужу? Ставлю десять против одного, что это Джинджер корчит из себя оскорбленную невинность и пытается спасти положение. А ведь ее любовник вот-вот появится в доме! И ей надо предупредить его. Но как?
        - Ты смеешь упрекать меня во лжи? - произнесла дрожащим голосом Джинджер. - Фил, какой же ты монстр! Мне холодно, я хочу одеться...
        - Никуда ты не пойдешь! - заявил журналист. - Ты что, принимаешь меня за идиота? Меня, самого известного журналиста Америки? Я вывел на чистую воду Никсона, Рейгана и Буша-младшего, неужели ты думаешь, что не справлюсь с тобой, дорогая? Да, я давно подозревал, что ты мне изменяешь, а теперь у меня имеется неопровержимое доказательство. Значит, дорогая, после развода ты не получишь от меня ни цента.
        - Фил, ты делаешь мне больно! - послышался испуганный голосок Джинджер.
        И чего она так сдрейфила? Скорее всего настроение ей испортила перспектива остаться без своей законной доли после расторжения брака. Бедняжка не подозревает, что имеюсь еще я, которая покушается на ее побрякушки. Вот уж что бы добило ее окончательно!
        - А обо мне ты подумала? - прошипел самый известный журналист США. Судя по всему, он совершал над своей женой какие-то садистские действия - то ли выкручивал ей руку, то ли щипал за бок. - Мне ведь тоже больно, я ведь тоже человек, Джинджер, хотя многие в это не верят! Я знаю, что он здесь. Черный джип с правительственными номерами припаркован справа от ворот, под вязом. Неплохо придумано, но я его заметил!
        Гм, я приехала на велосипеде, значит, черный джип принадлежит ребяткам, схоронившимся в библиотеке. Получается, что они вовсе не такие простые, какими кажутся? ФБР, ЦРУ, Министерство национальной безопасности? Проникли сюда, чтобы выкрасть какой-нибудь компрометирующий материал, оказавшийся в руках Филиппа Карлайла? Господи, и во что я только ввязалась! Пропади они пропадом, все цацки Джинджер, я хочу домой! Да вот еще и по-маленькому совсем некстати приспичило... От страха, что ли?
        - Фил, здесь никого нет! - ответила с большим облегчением Джинджер. - Можешь обыскать хоть весь дом от подвала до чердака - никого здесь нет! Но учти, я завтра же подам на развод и заберу у тебя все, что только можно забрать! Ну, давай, занимайся сыскной работой, которую ты обожаешь!
        - А ты останешься здесь, дорогая, - заявил безапелляционно Карлайл. - Или думаешь, пока я буду осматривать кабинет, ты успеешь предупредить своего любовника, спрятавшегося, скажем, в ванной или спальне, и он сможет уйти? Так вот, сообщу тебе пренеприятное известие - войдя в дом, я сразу же заблокировал входную дверь и поставил ее на сигнализацию. Так что ты и твой дружок, приехавший на черном джипе, в ловушке! Отвечай, кто он - какой-нибудь идиот из Министерства иностранных дел? Тот самый, с которым ты флиртовала на приеме в испанском посольстве? Или «шишка» из спецслужб? Клянусь, он потеряет свое теплое местечко, я уж о том позабочусь!
        Раздалась трель мобильного телефона. Завязалась короткая борьба, Карлайл воскликнул:
        - Черт, повесили трубку! Но у тебя на дисплее высветилось V. На эту букву начинается имя или фамилия болвана? Он хочет тебя спросить, что ему делать?
        Джинджер зарыдала. Я поняла, что Карлайл отобрал у жены мобильный телефон. Ну вот, против своей воли я угодила в эпицентр семейной драмы. Можно, конечно, предложить Карлайлу или его жене свои услуги в качестве непредвзятого свидетеля на бракоразводном процессе, но мне отчего-то не хотелось менять свой статус инкогнито на иной, свидетельский.
        - Я так и знал, что он неподалеку! Говори, дрянь, где именно, и тогда, может быть, я над тобой сжалюсь! - проревел журналист. - Думала, что спровадила меня в Европу и можешь трахаться со своим любовником в нашей постели? А я на самом деле никуда не улетал, а следил за тобой!
        Да, хорошо все-таки, что я свободна, как птица, хотя мне поступали предложения руки и сердца от трех мошенников, двух аферистов и по одному разу от маньяка-сатаниста, карточного шулера и мадам - владелицы подпольного публичного дома. Семейная жизнь, как я убедилась на примере своих родителей, до добра не доводит. И ситуация с Карлайлом и его женой тому только подтверждение.
        - Даю тебе пять секунд, чтобы принести чистосердечное признание, - заявил Карлайл.
        Самые разные мысли метались в моей голове. А писатель-то хоть и старше жены вдвое, но находится в отличной физической форме... Справиться с ним, даже если напасть со спины, будет сложно... Придется уходить через чердак, так как он закрыл входную дверь и включил сигнализацию...
        - Пять, четыре, три, два, один, ноль, - пробубнил обманутый муж. А затем снова повысил голос: - Ну все, мое терпение лопнуло, дорогая. Знаешь, что я сейчас сделаю? Отыщу этого ублюдка и пущу ему пулю в голову, а потом разделаюсь с тобой. Суд меня оправдает - скажу, что принял его за грабителя, а ты... Ладно, тебя, так и быть, убивать не буду, хватит и того, что ты останешься при разводе без цента и будешь влачить жалкое существование. Я уж постараюсь, чтобы от тебя все отвернулись! Не забывай, тебе тридцать пять, так что для содержанки ты уже старовата. Итак, хватит слов, и начнем методичный обыск! Где бы я на его месте спрятался? Ну, например, в библиотеке. Эй, трус, выходи с высоко поднятыми руками! У меня имеется пистолет!
        И с этими словами он подошел к двери и распахнул ее. Я пригнула голову как можно ниже, буквально сжалась в комочек. Щелкнул выключатель, послышался торжествующий голос Карлайла:
        - О, да их целых два! Ты, оказывается, не только шлюха, но и извращенка, дорогая Джиндж...
        И тут грянул выстрел. Приглушенный, страшный. Наверняка пистолет с глушителем. Потом воцарилась недолгая неестественная тишина, которую прервал дикий крик Джинджер:
        - Фил, Фил, что с тобой? Помогите!
        Раздался еще один выстрел. Крик внезапно оборвался. Послышался звук падающего тела. Джинджер приземлилась на ковер, и ее лицо было повернуто в мою сторону. Я увидела крошечную дырку посередине лба, из которой вытекала кровь. На лице неверной жены застыло изумленное выражение. Она раскинула руки, и до наманикюренных пальцев ее левой ладони, лежавших на ворсистом персидском ковре (на двух пальцах посверкивали крупные бриллианты), было от стола, под которым я притаилась, вряд ли больше метра. Чуть повернувшись и стараясь не производить шума, я заметила еще одно тело - Филиппа Карлайла. Без сомнения, он, как и жена, был мертв. Черт, черт, черт, я стала свидетельницей двойного убийства! Эти ребята - настоящие чудовища, они меня не пощадят, если обнаружат!
        - Что ты наделал, идиот? - раздался взволнованный голос. - Ты убил сначала старика, а потом бабу!
        - Ты же сам видел, что у него пистолет, и он грозился перестрелять всех, кого застукает в особняке, - ответил другой. - И он бы так сделал!
        - Но что теперь делать? - спросил первый. - Такой скандал разразится!
        - Никакого скандала не случится, - успокоил его напарник. - Баба ждала любовника, и он с минуты на минуту будет здесь. Если все по-умному обставить, для всех сложится следующая картина: Карлайл наткнулся на жену с любовником, пристрелил их, но и сам стал жертвой выстрела. Ну что, разве плохая версия? Главное, мы нашли то, ради чего были посланы сюда. Остальное - ерунда.
        Да, у них стальные нервы, поняла я, едва не клацая от страха зубами. Два трупа за две секунды, и хоть бы хны (еще одно выражение, употребляемое на моей бывшей родине). А может стать и три трупа, тогда им и любовника кокать не надо - все будут думать, что Карлайла и его жену убил застигнутый на месте преступления взломщик.
        Ребята, о чем-то тихо переговариваясь, вышли из кабинета. Я выждала от силы минуту, все думая о том, что около меня лежат два покойника. Затем выползла из своего убежища и некоторое время, усевшись на ковер, растирала онемевшие ноги. Итак, сейчас самое важное - действовать быстро и четко. Бегом на чердак, оттуда по стене вниз и со всех ног к ограде... Если мне повезет, убийцы даже не заметят, что я была в доме. А если нет...
        Но на последнем я предпочла сейчас не зацикливаться. Подошла к двери кабинета, выглянула в коридор и услышала голоса со стороны лестницы. Чуть приоткрыв дверь, протиснулась в щелку и, тихо ступая, двинулась в направлении чердака. Ну еще немного, еще... Они меня не заметили! Я перевела дух, завернув за угол. Мне сказочно повезло!
        Я взлетела по лестнице, отворила дверь, прошмыгнула на чердак. Пока те парни возятся с сигнализацией, у меня будет масса времени, дабы спуститься вниз и дать деру. Я оказалась на крыше.
        Голоса, доносившиеся снизу, меня насторожили. Осторожно глянув вниз, я увидела двух типов, разглядывавших веревку, по которой я вскарабкалась наверх. Ну да, конечно, им же наверняка известен код, поэтому они так быстро и вышли из дома.
        - Черт, что это? - произнес один и задрал голову.
        Надо же такому случиться, что мы встретились с ним взглядами. Рослый тип с квадратной физиономией отреагировал мгновенно - вскинул пистолет и дважды выстрелил. Я отпрянула, уворачиваясь от пуль, которые отбили нос химере и повредили лапу грифону.
        - Там, наверху! - выкрикнул убийца. - Еще один свидетель!
        Я ринулась к оконцу и через пару мгновений уже скатывалась кубарем по лестнице, что вела от чердака в северное крыло особняка. До меня донесся топот. Так и есть, один остался караулить меня внизу, другой ринулся в особняк. Но ребятки не знают, что у меня тоже имеется оружие!

«Смит энд вессон» уже был у меня в руке. Я проскользнула в небольшую комнатку недалеко от лестницы и радостно потерла руки. Там располагался электрический щит. Ну что ж, поиграем в прятки!
        Секунду спустя особняк погрузился в темноту. Имея на голове прибор ночного видения, я ощутила себя «Хищником» из одноименного фильма. Пусть убийц и двое, но со мной им ни за что не справиться. Интересно, что же они такое похитили из особняка, ради чего им не жалко было убивать двух человек? Впрочем, какая мне разница!
        Я выскользнула из комнатки и притаилась. Вот он, голубчик с пистолетом наперевес, поджидает меня у лестницы. Я схватила вазу, возвышавшуюся на постаменте, и швырнула ее в противоположную часть коридора. Заслышав шум, убийца дернулся и, следуя своим инстинктам, ринулся от лестницы вправо. Я же, двигаясь по-кошачьи, вынырнула слева и прыгнула вниз, прямо на один из пролетов лестницы. Киллер слишком поздно понял, что стал жертвой обманного маневра, но я была уже внизу.
        Входная дверь открыта настежь. Недолго думая, я выстрелила в небольшой белый ящичек, в котором располагалась система управления сигнализацией, и тотчас, как по команде, раздался громогласный вой сирен. Так-то оно лучше! Полиция, совершающая объезд, услышит завывания и тотчас направится к особняку, так что у ребяток не будет времени для того, чтобы продолжить охоту на меня.
        На пороге я натолкнулась на второго убийцу и ударила его по лицу своим увесистым заплечным мешком. Он повалился навзничь, при этом на щебенку из его рук вылетел большой пакет из картона. Судя по всему, именно за ним парни и охотились. Я подхватила мешок и пакет, бросилась прочь. Драгоценности мне не достались, так хотя бы смогу поживиться чем-то другим. То, из-за чего погибли два человека, должно быть чрезвычайно ценным!
        Предстояла самая сложная часть пути - по газону к ограде. Я была прекрасной мишенью для двух стрелков, но уповала на то, что они будут более озабочены своей судьбой, нежели преследованием: ведь вдалеке уже слышались трели полицейских автомобилей.
        Но не тут-то было! Киллеры стреляли мне в спину, и только то, что я петляла, как заяц, спасло мне жизнь. Наконец я оказалась около забора, перекинула в мгновение ока свой мешок и пакет, оказавшийся весьма тяжелым, на другую сторону, вскарабкалась... И ощутила резкую боль в правом предплечье. Меня ранило!
        Свалившись с забора около мешка, я попыталась подняться - мой взгляд автоматически упал на пакет, лежавший на земле, - и увидела, что передо мной находится кто-то. Неужели один из киллеров так быстро оказался за пределами поместья Карлайлов? Нет, это полностью исключено!
        Недолго думая, я схватила мешок и повторила незамысловатый фокус-покус - швырнула его в лицо ненужному свидетелю. Предплечье нестерпимо жгло, и я, превозмогая боль, все старалась сообразить, в какой стороне оставила свой велосипед, как вдруг увидела машину - дверца распахнута, мотор мерно работает. Я прыгнула за руль, захлопнула дверцу, увидев, как субъект, которого я угостила ударом мешка, пытается подняться. Черт побери, я забыла взять мешок с моим инструментарием и, хуже всего, с поддельными документами! Но ничего не поделаешь, вернуться я уже не могла - из ворот вылетел один из киллеров, а ведь у них имеется джип! Да и полицейские машины, что неслись с противоположного конца улицы, были недалеко. Я надавила на педаль газа - и только потом поняла, что забыла не только свои вещи, но и тот дурацкий пакет, из-за которого разгорелся весь сыр-бор (еще одно прелестное выражение, распространенное на родине моих предков). Вот голова садовая! Еще бы оставила визитную карточку с настоящим именем и адресом, а также с отпечатками пальцев и образцом ДНК. Впрочем, мое ДНК осталось на месте преступления -
кровь из раны в предплечье. Авось полиция не заметит нескольких капель...
        Промедление было смерти подобно, и, размышляя над тем, что все сложилось совсем не так, как мне представлялось, я отбыла восвояси. Думала, убийцы станут преследовать меня, но они исчезли в неизвестном направлении: наверняка затаились на одной из соседних улиц, боясь, что их погоня за мной привлечет внимание полиции.

* * *
        Я добралась до респектабельного Джорджтауна, где находилась моя берлога. Перед тем как бросить автомобиль, я обшарила его, отыскала двадцать семь долларов мелкими купюрами в бардачке, мятные леденцы, очки, таблетки от запора, томик Шекспира («Антоний и Клеопатра» и «Ричард III») и связку ключей. На заднем сиденье обнаружилась элегантная плетеная корзинка с джентльменским набором: две бутылки французского шампанского, бутылка отличного красного вина, два багета, баночки с утиным паштетом и белужьей икрой, а также лосось и севрюга вкупе с горьким шоколадом, белым виноградом и персиками. От вида этого великолепия у меня заурчало в животе и даже боль в предплечье немного отступила.
        Автомобиль был не самой последней модели, однако марка («Порше») свидетельствовала о том, что ее хозяин - человек не из отчаянно нуждающихся. Скорее всего, я столкнулась с пресловутым любовником Джинджер, опоздавшим на свидание, что и спасло ему жизнь. Получается, все, чем я завладела, это корзинка с провиантом, пусть и стоимостью в тысячу с лишним долларов? Ну что ж, лучше, чем ничего. Я подарила любовнику Джинджер свои инструменты, сделанные на заказ и обошедшиеся мне во много раз дороже, а он мне - продукты, которыми собирался потчевать подружку, лежащую сейчас с дыркой в черепе на ковре в кабинете супруга, также покойного.

«Порше» я предусмотрительно оставила в пяти кварталах от своей квартиры. Никто и не подумает, что угонщик живет в столь дорогом районе. Полиция решит, будто злоумышленник специально оставил автомобиль в Джорджтауне, желая сбить следствие с толку.
        Попав домой, я первым делом спустила на всех окнах жалюзи и задернула шторы. Только потом, включив свет, внимательно изучила рану в предплечье. Хоть она болела зверски, но оказалась пустяковой царапиной. Пуля задела по касательной: много крови, но опасность минимальная. Обращаться в больницу нельзя - сразу сообщат полиции, поэтому я обработала рану перекисью водорода и спиртом в собственной ванной. Жгло немилосердно, но вскоре боль отступила. Я наскоро приняла душ, стараясь не замочить рану, а затем, изучив свой пустой холодильник, пришла к выводу, что стоит закусить запасами любовника Джинджер.
        Наполнив желудок, я почувствовала, что меня тянет в сон. Еще бы, ведь я пережила такой стресс! Часы показывали половину четвертого. Впрочем, я «сова», так что всегда ложусь под утро. Этим отчасти и объясняется, что я выбрала профессию взломщицы и бандитки (хотя на самом деле все гораздо сложнее).
        Я повалилась на постель и то ли от пережитого, то ли от французского шампанского и половины бутылки бордо почти мгновенно провалилась в сон. А когда продрала глаза, часы показывали без семи шесть вечера. Надо бы подниматься.
        Я позвонила родителям (они живут в Нью-Йорке), сообщила, что у меня все в порядке, не упоминая, конечно, о том, что произошло сегодня ночью, и включила телевизор.
        Исходила я из того, что кончина, причем насильственная, самого известного журналиста Америки и его жены станет темой номер один. И не ошиблась - почти по всем каналам талдычили об одном и том же: о происшествии в особняке Филиппа Карлайла. Я, доедая остатки лосося и черной икры вместе с виноградом, вполуха слушала стаккато диктора и вдруг, поперхнувшись, повернулась к телевизору лицом, потому что до меня донеслось следующее:
        - Нет никаких сомнений в том, что в особняке разыгралась подлинная драма: знаменитый журналист и писатель Филипп Карлайл, известный разоблачительными книгами и репортажами, застрелил свою молодую супругу Джинджер, после чего покончил жизнь самоубийством.
        Я переключила на другой канал, но и там вели речь... о причинах, которые могли сподвигнуть Карлайла на убийство жены и на самоубийство. Выдвигались версии, что все дело в ревности, и напоминалось: Карлайл был вдвое старше своей пятой супруги и отличался, по свидетельству множества друзей и знакомых, пожелавших остаться неназванными, болезненной ревностью.
        Ну и ну! Карлайл покончил с собой, выстрелив себе в лоб из пистолета, оставшегося у одного из молодчиков, что прикатили на черном джипе? Нет, полиция никоим образом не могла прийти к выводу, что Джинджер убил ее супруг, а потом спокойно застрелился. Обо мне - неизвестном грабителе, пытавшемся вскрыть сейф в кабинете, - не было сказано ни слова. А ведь полиция должна была обнаружить следы неудавшегося взлома!
        Спрашивается тогда: почему народу преподносят столь сказочную версию? Ответ очевиден: кто-то, причем весьма высокопоставленный, не хочет, чтобы правда о смерти Карлайла и его жены стала известна широкой общественности, по крайней мере, в ближайшее время. Это меня обеспокоило больше всего: расследование поручат спецслужбам, а с учетом того, что на месте преступления остался мой заплечный мешок, полный инструментов, на которых имеются отпечатки моих пальцев, все может закончиться для меня трагически.
        Пора, наверное, собираться в дорогу. Я давно думала о том, что в случае чего можно отсидеться в Мексике. Или, не утруждая себя далеким путешествием, перебраться в Канаду, до которой рукой подать. Там можно переждать тяжелые времена, а может, и снова приняться за посещение чужих домов во время отсутствия хозяев.
        И все же меня грызло любопытство. Почему не сообщили правду о произошедшем на вилле Карлайла? Ведь он был убит, причем убили его типы, приехавшие на джипе с правительственными номерами. Может, в том-то все и дело? Не хотят выносить сор из избы (еще одна милая пословица!) или... или по моему следу идут теперь спецслужбы? Причем их задача - не сдать меня на руки прокуратуре, а сделать из меня... макароны по-флотски. Ну, или биточки со сметаной, не все ли равно.

«Думай, детка, думай, Танюша!» - дала я сама себе наставление. Ясно одно - в случившемся замешаны властные структуры, а если это так, то мне крышка. У нас в Америке хоть и демократия, но в случае необходимости и в Гуантанамо сошлют без суда и следствия, и дырку в черепушке сделают во имя торжества справедливости и федерализма.
        Но шила в мешке не утаишь - рано или поздно общественности все же станет известно, что произошло на вилле Карлайла в действительности. Кто-нибудь из многочисленных полицейских или судмедэкспертов проболтается, и тогда правда выйдет наружу. Или нет? Или к тому времени я буду мертва, а мой хладный труп покажут по телевизору и объявят на весь мир, что я и есть убийца Филиппа Карлайла и его жены? Вслед за этим у папочки случится инфаркт миокарда, а у мамочки геморрагический инсульт...
        Брр, думать о подобном не хотелось, но в сложившейся ситуации ничего иного не оставалось. Итак, что мы имеем. Во-первых, чтобы замять столь шумное дело, даже на время, требуется необычайно большая власть и распоряжение с самого верха. Во-вторых: киллеры полезли в дом, в отличие от меня, не за побрякушками мадам Джинджер, а за пакетом, который я имела неосторожность оставить на земле около ограды. И третье: если бы я взяла послание с собой, то могла бы узнать, в чем же дело, но тогда, не исключено, момент моей кончины приблизился бы с неимоверной скоростью.
        Имелись и прочие моменты, о которых мне не хотелось думать. Но почему я полагаю, что в убийцы захотят записать именно меня? Пусть сделают козлом отпущения того типа, что приехал к Джинджер с французским шампанским и персиками! Или... он уже мертв? Господи, гора трупов из-за какого-то пакета, в котором, судя по весу и форме, находились только документы. А что там, в тех документах, находится, я и знать не хочу! Пусть даже правда о зеленых человечках или тайных сексуальных пристрастиях нынешней президентши! Не хочу, и все!
        Хотя, с другой стороны, обладание документами, ради которых были убиты два, а то и три человека, могло бы стать залогом моей безопасности. Я бы позвонила в ФБР или Белый дом и, накрыв трубку скомканным платком, сказала: «Если не хотите, чтобы я передала все компрометирующие материалы «Плейбою», оставьте меня в покое и заплатите десять миллионов!» Впрочем, с меня хватило бы и одного миллиона.
        Конверт с бумагами, конверт с бумагами... И как только я упустила его из виду!
        Какое-то смутное воспоминание шевельнулось у меня в голове. Да, я спикировала с забора, а там стоял субъект, оказавшийся впоследствии любовником Джинджер...
        По телевизору уже демонстрировали выступление президентши Кэтрин Кросби Форрест с Южной лужайки Белого дома. Облаченная, как всегда, в отлично сшитый (и умело скрывающий недостатки ее фигуры) брючный костюм черного цвета, президентша со скорбной миной вещала о том, какую небывалую утрату понесла Америка и весь цивилизованный мир.

«Что же, если учесть, что Карлайл собирался писать разоблачительную книгу о тебе, то вряд ли твоя скорбь, Кэтти, безгранична, - с усмешкой подумала я. - А вот новая прическа тебе идет, да и придворный парикмахер выбрал отличный золотистый оттенок, чтобы закрасить седину: хоть тебе и под шестьдесят, ты больше похожа на симпатичную блондиночку лет сорока пяти. Скажу честно, под старость ты стала выглядеть намного лучше, чем в молодости. Уж не твои ли фотографии с грязными патлами, страшными очками в роговой оправе и выпирающими вперед кроличьими зубами находились в пакете? Хотя какая это тайна? Давным-давно опубликованы фото - ты, очень молодая и еще более страшная, вместе со своим красавцем-мужем, Томом Форрестом, который был в семидесятые и восьмидесятые годы губернатором штата Луизиана».
        В моем мозгу опять мелькнула картинка: я прыгаю с забора, передо мной любовник Джинджер, а между нами конверт, и я смотрю на белую наклейку с именем отправителя. . Что же там было написано? Кажется, в адресе значилась Флорида... Но имя, мне важно имя!
        Тем временем президентша Кэтрин Кросби Форрест, завершив свое выступление, отвечала на вопросы журналистов. Камера пошла в сторону, показали типа, который задал глупый вопрос. И...
        Он стоял в стороне, слева от прозрачной изящной трибуны, за которой находилась мадам президент. Я еще подумала, что он сейчас вытащит пистолет и откроет огонь. И как только охрана Кэтти не видит, что на территорию Белого дома проник террорист-убийца! И только мгновением позже поняла, что субъект, чье лицо я видела с крыши особняка журналиста Филиппа Карлайла, им самим и убитого, сам является телохранителем. Не чьим-нибудь, а телохранителем самой президентши США!
        Это был он, никаких сомнений: та же квадратная физиономия, та же легкая ухмылка, тот же безжалостный взгляд. Мадам президент поблагодарила всех и развернулась - телохранитель отрезал путь журналистам к «объекту», то есть к Кэтрин Кросби Форрест.
        Свят-свят, ну и дела в датском королевстве! Убийца - телохранитель президентши! И спрашивается, не сама ли милая Кэтти отдала ему приказ добыть из дома Карлайла какие-то компрометирующие документы, которые он, вероятно, собирал для своего нового бестселлера, главной героиней которого должна была стать она, первая женщина-президент в истории США?
        Прямая трансляция из Белого дома прекратилась, пошли новости о семнадцатилетнем болване из штата Миннесота, который в «живом журнале» в Интернете объявил, что намеревается вскоре перестрелять всех своих одноклассников и учителей, - великовозрастного увальня, чей вес зашкаливал за сотню килограммов (еще одна жертва фастфуда!), в наручниках выводили из родительского дома. Вот ведь идиот!
        И тут имя всплыло само собой - прямо так загорелось алыми буквами в моем мозгу! - Тимоти С. Шмидт. Вот кто был отправителем странного письма. Тимоти С. Шмидт из Майами...
        И если мне дорога собственная жизнь, то надо как можно быстрее разыскать его и узнать, что же такое суперсекретное он отправил журналисту Карлайлу, которого прикончил телохранитель мадам президентши.
        Бэзил
        - Мистер Бэскакоу, это все, что вы можете сообщить нам?
        Мы находились в типичной комнатке для допросов - металлический стол, металлические стулья, большое зеркало на стене, за которым наверняка скрывались любопытные. Напротив меня сидели пять человек - два представителя Министерства юстиции, агент ФБР, Министерства национальной безопасности и лощеный тип из Белого дома. Он-то и задал вопрос, исковеркав на американский лад мою русскую фамилию.
        Я с полнейшим безразличием взглянул на него и промолчал. Субъект, помявшись, повторил вопрос, и мой адвокат почтительно произнес мне на ухо вполголоса:
        - Бэзил, если вам что-то еще известно, то лучше сказать здесь и сейчас...
        Мой адвокат, которого я знал больше двадцати лет, плохого посоветовать не мог. Еще бы, он, конечно, прав: мне следовало сказать все, что мне известно, в том числе и про тот злосчастный мешок. Но я промолчал. Сделал вид, что мучительно размышляю, хотя размышлять было не над чем. Потом качнул головой и произнес:
        - Нет, джентльмены, неприятно разочаровывать вас, но добавить к моему рассказу мне нечего.
        Субъекты переглянулись, а я, поджав губы, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Голову пронзала нестерпимая головная боль, как будто в черепную коробку кто-то вдалбливал один за другим раскаленные гвозди. Нет, это не было следствием волнения, переживаний или страха. Больше всего в тот момент мне хотелось одного - чтобы меня оставили в покое и позволили наконец-то умереть. Ведь на белом свете мне больше было нечего делать - Джи мертва...
        - Мистер Бэскакоу, предупреждаю вас, что дача ложных показаний, под которую подпадает и утаивание релевантных для следствия сведений, карается по закону, - прервал поток моих мыслей голос одного из агентов ФБР.
        Я лениво взглянул на него и с тонкой усмешкой заметил (а что мне еще оставалось, как не изображать хорошую мину при плохой игре):
        - Но ведь следствие уже пришло к выводу, что мой старинный приятель Филипп Карлайл застрелил...
        Тут я запнулся, хватая воздух губами. Пауза. Мгновение, полное отчаяния. И снова мой голос:
        - Застрелил свою супругу, после чего покончил с собой. А если так, то у следствия не могут иметься ко мне претензии, не правда ли?
        Представитель Министерства юстиции пододвинул ко мне прозрачную папку, в которой находился лист бумаги. Его схватил мой адвокат, внимательно прочитал и промолвил:
        - Тем самым вы склоняете моего клиента к распространению фальшивой информации...
        - Тем самым мы спасаем вашего клиента от пожизненного заключения, - жестко ответил тип из Министерства национальной безопасности. - Пусть он подпишет - и может быть свободен. А мы продолжим поиск подлинных убийц.
        Адвокат протянул мне папку, мой взгляд выхватил некоторые слова: «Обязуется хранить молчание... В случае разглашения сведений будет нести уголовное наказание. . Поддерживать официальную версию о событиях, имевших место в ночь с...»
        Текст знакомый, я уже один раз, в начале сентября 1975 года, давал подобную расписку, хранящуюся сейчас где-нибудь в недрах архива НКВД-КГБ-ФСБ на Лубянской площади в Москве. То, что американцы, как и тогда Советы, приняли решение замолчать правду, по крайней мере на какое-то время, я понял практически сразу. Что же, я живу в Америке больше тридцати лет и давно понял, что слова о торжестве демократии и независимости правосудия - не более чем пропагандистский лозунг. В случае необходимости (а данный случай, по всей видимости, подпадает под эту категорию) исполнительная власть или одна из многочисленных спецслужб вмешивается в ход расследования. Но не мне жаловаться - ведь мое имя не будет упомянуто вовсе, и никто не узнает о том, какую роль сыграл я в произошедшей истории.
        А, собственно, какую именно? Богатого старого болвана, оказавшегося в неурочном месте в неурочное время. О, если бы я приехал всего на несколько минут раньше.. Впрочем, если бы приехал, одним трупом оказалось бы больше и к двум жертвам прибавилась бы еще одна - моя собственная персона. Размышляя, я пытался прогнать дурные мысли, но в том-то и заключалась трагедия: в голове у меня царила полнейшая пустота, как будто кто-то всемогущий нажал на костяную клавишу выключателя - и все мои мысли исчезли.
        Не вчитываясь (а на что мне адвокат, который, несмотря на старинную дружбу, дерет неимоверный гонорар), я подмахнул бумажку, которая тотчас оказалась в лапах вертлявого представителя Министерства юстиции.
        - На сем вы можете быть свободны, мистер Бэскакоу, - произнес один из типов, чьих имен я не запомнил (собственно, и не собирался запоминать).
        Конечно, мне было не до их имен: хотелось одного - налить чернил и плакать. Хотя чего я, кажется, эта фраза уже запатентована. Да, все смешалось в доме Облонских..
        то есть в моей голове смешалось. Мне оставалось лишь надеяться: вот сейчас я разомкну веки и увижу, что нахожусь в постели, и мне привиделся дурной сон, и Джи, моя милая малышка Джи, находится тут же, под боком, живая и невредимая...
        Но пробуждения, конечно же, не наступило, и моя молитва к богу, в которого я никогда не верил, осталась без ответа. Ну ты, Великий и Ужасный, Повелитель Небес и Сотрясатель Земель, Главный по Жизни и Смерти, что тебе стоит выполнить одно-единственное мое желание! Многого не прошу: сделай так, чтобы Джи оказалась жива, и забери меня к себе. Ну, можешь даже не к себе, а отправь к своему пропахшему серой кузену в преисподнюю, там, по крайней мере, подберется отличное литературное общество, так что будет о чем побеседовать с умными людьми вплоть до второго пришествия. Ау, где же ты, Господь Саваоф, Иегова, Будда, Всеединая Троица, или как к тебе обращаться? Почему же ты не отвечаешь? Я ведь предлагаю отличную сделку - душу нобелевского лауреата в обмен на душу Джи. Тебе мало? Так и быть, тогда прихвати моего адвоката и этих пятерых типов, что обманывают американскую общественность, причем, конечно же, не по своей воле, а по приказу свыше - наверняка без Белого дома здесь не обошлось. Не удивлюсь, если сама Кэтрин Кросби Форрест дала негласный приказ сообщить прессе неправду. И президентшу можешь
забрать, и вообще всех людей Земли, только оживи Джи! Тебе же ничего не стоит! Ты и Лазаря воскресил, и сына своего Иисуса вернул к жизни после смерти на кресте. Ну ответь же, о Боже, дай мне знак! Дай немедленно знак! Знак!
        Бокал, полетев со стола, упал на пол с кошмарным треском, как будто разорвалась вакуумная бомба. Один из агентов ФБР, смахнувший его локтем, покраснел и тотчас извинился. Мой запал, достигший за секунду до этого апогея, прошел. Да, обмельчали божественные силы за последние века - раньше на небе возникали огненные буквы «Сим победиши» или из неопалимой купины вылетала голубица, вещавшая громовым голосом... Это, я понимаю, были знаки. А что получил я - разбитый вдребезги стакан и сконфуженного агента ФБР? Так то знак был или просто случайность? Или никого там наверху и в помине нет, и я, старый глупец, распинаюсь напрасно?
        Я поднялся вслед за своим адвокатом и, механически попрощавшись с допрашивавшими меня личностями, двинулся к выходу. Адвокат что-то говорил, уверяя: все закончилось самым благополучным образом. Мне захотелось схватить болтливого типа за горло и трясти его до тех пор, пока господь не выполнит моей просьбы. Может, в самом деле выхватить пистолет у одного из полицейских и взять всех в заложники, требуя от Высшего Разума оживления Джи?
        Но в том-то и суть, что ничего не получится. Нет, конечно, устроить захват заложников по полной программе я могу (представляю себе заголовки новостей -
«Нобелевский лауреат по литературе устраивает бойню и оказывается застреленным агентами ФБР»), но какой толк... Джи мертва, и ее уже никто не вернет. Ни бог, ни черт, ни даже я, находящийся где-то посередине между этими двумя антиподами. Интересно, шевельнулась у меня еретическая мысль, а если в самом деле перестрелять всех тут, Нобелевскую премию у меня потом посмертно отберут? Или все же оставят? Гм, так как еще ни один нобелевский лауреат убийства не совершал (вернее, не был до сих пор пойман с поличным), то ответить на сей вопрос вразумительно не сможет никто.
        - Что? - услышал я изумленное восклицание своего адвоката. Его седые брови поползли вверх. Кажется, я задал ему свой вопрос вслух. - Бэзил, что ты хочешь знать?
        - Ничего, - буркнул я, убыстряя шаг.
        Мне хотелось одного: остаться в одиночестве. Адвокат любезно предоставил свой автомобиль к моим услугам, предложил даже, чтобы я переночевал у него, но я отверг его щедрый жест, предпочтя остановиться в отеле. Да и ночь, собственно, уже закончилась: было шесть тридцать утра. Настал день, которого Джи никогда более не увидит. Если бы меня накануне спросили, кто из нас умрет раньше, я бы без колебаний указал на собственную персону. Еще бы, ведь Джи была младше меня на тридцать три года, не страдала, в отличие от меня, сердечной недостаточностью и не перенесла три года назад мини-инсульт.
        Адвокат доставил меня к отелю «Уотергейт». Что за насмешка судьбы - именно здесь мы провели нашу первую ночь с Джи почти полтора года назад. Но адвокат не мог знать об этом. Судьба-с!
        Дав обещание, что пожалую к нему и его нудной супруге на ужин (наверняка вставит потом часы, проведенные в их обществе, в счет как «консультацию»), я шагнул к лифту. Оказавшись в номере, запер дверь и повалился на кровать. Наконец-то впервые за долгие часы можно было дать волю чувствам, но, странное дело, слезы, которые постоянно наворачивались мне на глаза, вдруг пересохли. Я зарычал, швырнул подушку в стену, плюнул - и слюна, взметнувшись, упала мне на лицо. Да, именно этим и завершается бунт человека против бога - полным поражением.
        Я обтер плевок рукавом пиджака и, кряхтя, поднялся. Давала о себе знать усталость, и, кроме того, меня мучил голод. Ведь я планировал перекусить с Джи еще прошлой ночью, а затем предаться любовным утехам. Но ничего не получилось: Джи мертва, а мою машину вместе с корзинкой, набитой провиантом, похитил невесть кто. Вернее, какая-то странная особа, которая перелезла через ограду особняка моего старинного друга Филиппа Карлайла.
        Того самого Филиппа Карлайла, который восхищался моим творчеством и моим литературным гением и которому я в итоге наставил рога. С некоторых пор он стал подозревать, что Джи ему неверна, и даже говорил со мной об этом, спрашивая моего мнения, причем он и не подозревал, что разговаривает с соперником. Вначале я думал, что ему все известно и он ведет хитрую игру, но потом понял: Филипп уверен, что жена изменяет ему с молодым типом, и такую развалину, как и я (мы с ним были одногодками), он всерьез не принимал. Я уверял его, как мог, в том, что подозрения в отношении Джи беспочвенны, а он называл меня «святым человеком» и «наивным писателем». А потом произошло то, чему давно следовало произойти: Филипп решил выследить неверную жену и застукать ее вместе с любовником с поличным. А в результате Филиппа и Джи убили.
        Я встал под горячий душ, прокручивая события прошлой ночи в мозгу.
        Та особа, что швырнула мне в лицо тяжеленный мешок с железяками и украла мой
«Порше», вряд ли была убийцей. Потому что я помню - были еще два типа, лиц которых я не разглядел. Они выбежали из ворот и пытались поймать особу, так ловко ускользнувшую у них из-под носа. Я же, поверженный на землю ударом мешка в лицо, притворился мертвым - у типов были пистолеты в руках! Помню только, как один подошел ко мне и выдернул что-то лежавшее под моими ногами, кажется, большой конверт. И сквозь приоткрытые веки я видел, как он навел на меня пистолет, но мне повезло: сирены полицейских автомобилей были слишком близко, поэтому убийцы решили позаботиться о спасении собственной шкуры. Помню только, как другой мужчина сказал тому, что держал меня на мушке:
        - Ладно, этот тип без сознания, а если нам повезет, и вообще концы отдал. Он все равно ничего не видел, так что уходим. Заказ мы выполнили - письмецо Тимоти у нас.
        И убийцы скрылись. Я, приподнявшись, убедился в том, что полиция вот-вот окажется около особняка, поэтому принял мудрое решение - бежать. Меня беспокоило то, что произошло в особняке, но в тот момент ни о чем плохом я и не думал. Да и с Джи у нас был уговор: избегать опасных свидетелей, а полиция, безусловно, относилась к таковым.
        Я спихнул с груди черный мешок, затем заглянул в него и обнаружил там стальные штучки, больше похожие на слесарные инструменты. Имелись также и документы, поэтому я решил прихватить мешок с собой - так, быть может, я смогу отыскать ту особу, что украла мой автомобиль и испортила рандеву с Джи. На то, что это была женщина, недвусмысленно указывала фотография на удостоверении личности - их было два, причем на разные имена. Физиономии у дам были разные, но я решил, что разберусь с этим позднее: завывания полицейских сирен не давали покоя и мне.
        Будь у меня под рукой «Порше», я бы, не задумываясь, дал газу, но ведь меня лишили средства передвижения! Поэтому я, нацепив мешок на спину, нырнул под сень большого вяза - и наткнулся на ничейный спортивный велосипед, прислоненный к стволу. Не задаваясь вопросом, кому он принадлежит и можно ли его взять, я уселся на него и, тряхнув стариной, отправился в путь. Но, как говорится: «Будь попрочнее старый таз, длиннее был бы мой рассказ». Физическая форма у меня плохая, даже несмотря на то, что по настоянию Джи и врачей я уже около года посещаю тренажерный зал, в котором, впрочем, больше предаюсь ничегонеделанию и трепу со знакомыми, чем упражнениям. Да и скрыться на велосипеде от полиции трудно. Поэтому меня все же остановили и задержали, так как я вызвал подозрения. Но прежде мне удалось снять мешок и швырнуть его в ближайшие кусты: я сообразил, что лучше избавиться от непонятных инструментов и странных документов.
        Так я, Бэзил Бэскакоу (а по-русски - Василий Баскаков), лауреат Нобелевской премии по литературе за 1983 год, впервые за долгие годы своей жизни и литературного творчества оказался арестованным. За те тридцать лет, что я живу на чужбине, в Америке, мне всего пару раз доводилось иметь дело с полицией - меня останавливали и штрафовали за превышение скорости, да еще как-то мне довелось стать свидетелем ограбления в супермаркете и после давать показания в суде. На том мое знакомство с американскими блюстителями порядка исчерпывалось.
        Сейчас же я был подозреваемым - еще бы, странный пожилой тип, задержан неподалеку от места преступления на велосипеде при попытке покинуть Александрию и направиться в Вашингтон. Моя фамилия не произвела на полицейских ни малейшего впечатления, и я понял, что они в самом деле не имеют понятия, кто я такой. Ну что же, по всей видимости, их нельзя зачислить в стан поклонников магического реализма - жанра, в котором я творю уже без малого пятьдесят лет.
        Гражданство у меня американское, но акцент - русский. А когда я упомянул о том, что являюсь лауреатом Нобелевской премии, дородная дама-полицейская, вытаращившись на меня, заявила своему напарнику, что я только что сделал чистосердечное признание и сообщил о том, что состою членом террористической организации. Видимо, имя Нобеля звучало для нее подозрительно, примерно так же, как имя Бен Ладена.
        Меня доставили в полицейский участок, откуда я имел возможность позвонить своему адвокату, на счастье проживающему в Вашингтоне, и попросил его немедленно прибыть ко мне. Надо отдать ему должное, свой гонорар он отрабатывать умеет - примчался через сорок минут.
        Потом мне предстояло узнать сногсшибательную, причем в прямом смысле этого слова, весть - Джи мертва. А также мертв и Филипп. И меня на полном серьезе подозревали в причастности к их убийству. Поэтому, следуя совету адвоката, я выложил все (вернее, почти все): как сделал своего старого друга, самого известного журналиста Америки, рогоносцем, как тайно встречался с его молодой женой и занимался с ней сексом, как мы собирались ночью встретиться в особняке, используя то обстоятельство, что Филипп находился в Европе. Поведал я и о том, что немного задержался (на полпути вспомнил, что забыл купить персики, которые так любила Джи, поэтому пришлось развернуться и съездить за ними), а также о том, как мне под ноги свалился некто с забора. О мешке я в тот момент, потрясенный новостью о смерти Джи, забыл, а когда вспомнил, решил, что данную деталь стоит утаить. Потому что я уже принял решение и не хотел, чтобы мне помешали воплотить его в жизнь.
        Более всего допрашивавших меня полицейских заинтересовало упоминание субъектов с пистолетами, изъявших письмо от некоего Тимоти, но они не смогли ничего уточнить, потому что заявились представители одного из самых могущественных штатовских ведомств. Полицейским пришлось ретироваться, и меня перевезли в Вашингтон, в штаб-квартиру ФБР, где все началось заново: допрос, показания, терзания души.
        Я постоянно переспрашивал, желая уточнить, не произошло ли ошибки - может быть, Джи удалось спасти? Но ошибки не было - мне презентовали фотографии, сделанные на месте преступления: Филипп с аккуратной дыркой в голове и Джи с точно таким же отверстием во лбу, который я многократно покрывал поцелуями.
        Она была убита, она была мертва, и надежды не оставалось. Что происходило дальше, я помню не очень хорошо: вопросы, вопросы, вопросы. Я заново повторял одно и то же и желал единственного - скончаться тут же, на месте, и присоединиться к Джи. Плохо только, что на том свете меня поджидает и Филипп, который наверняка захочет намылить мне шею за то, что я соблазнил его жену.
        Впрочем, соблазнила меня она: я бы никогда не позволил себе переспать с женой своего старинного друга. Ведь именно он в середине семидесятых помог мне, диссиденту из СССР, прибывшему в Штаты (причем не по собственной воле, а выдворенному из Союза в спешном порядке и по специальному постановлению Президиума Верховного Совета СССР лишенному советского гражданства), найти издателя для моего нового романа и войти в богемное общество Восточного побережья.
        Да, Филу я был обязан очень многим, в том числе и самой большой любовью своей жизни.
        В Союзе у меня была жена, но, когда разразилась вся катавасия, она предпочла немедленно подать на развод и заклеймить меня. Интересно, что много позже, уже после развала СССР, когда я впервые снова приехал в Москву, мы встретились с Ниной: к тому времени я был всемирно известным, уважаемым и, что самое главное, чрезвычайно богатым писателем. Нина клялась мне, что ее заставили так поступить, что она до сих пор любит меня. Но я не мог простить ей того, что она не позволила мне перед тем, как меня отконвоировали в аэропорт, где запихнули в самолет на Нью-Йорк, повидаться с сыном. Долгие годы я мечтал снова встретиться с Павликом, который остался в моей памяти стеснительным мальчиком пяти лет с волосиками цвета льна. Но я упустил из виду, что прошло больше пятнадцати лет, и передо мной оказался высоченный молодой человек, студент четвертого курса одного из столичных вузов. Он был польщен встречей со мной, но называл исключительно на «вы» и по имени-отчеству, Василием Петровичем, а когда я попытался обнять его и прижать к себе, отстранился и заговорил о том, что собирается скоро жениться. Павел
пригласил меня на свадьбу, но там я был чужим человеком, посторонним, свадебным генералом, реликтом (или реликвией?) и привлекал всеобщее внимание - так бы, наверное, люди глазели на лох-несское чудовище, если бы его удалось изловить, или на живого марсианина, извлеченного из-под обломков потерпевшей крушение «летающей тарелочки».
        С Павликом я поддерживаю связь до сих пор, по моему приглашению он два раза был вместе со своей семьей у меня в гостях, но на этом, собственно, и все. Получилось, что, заставив уехать из страны, у меня не только отобрали право быть его отцом, но и право стать дедом для двух его дочурок. Я для них странный субъект, пресловутый богатый американский дядюшка, эксцентричный чудак, терпеть общество которого можно лишь в обмен на щедрые подношения с моей стороны.
        Мне было наплевать, что после так называемого поворота к демократии (когда власть, выпавшую из рук дряхлых партократов, подхватили зубастые олигархи, а чуть позднее - нахрапистые силовики) мои книги снова печатают в России, что меня провозгласили
«голосом нации» и «ведущим русскоязычным писателем», что мне вручили премию
«Триумф» за мой роман «Радужная оболочка» и Букера за сборник рассказов
«Гелитополь». Я бы отдал все на свете, вкупе с Нобелевской премией и прилагающимся к ней чеком на миллион долларов, лишь бы Павлик стал мне родным. Но тщетным мечтаниям не суждено было исполниться...
        Поэтому-то я, хоть и наезжал раза три-четыре в год в Москву, подолгу там не задерживался: переговоры с тамошними издателями вел мой литературный агент, в тусовках и книжных ярмарках я принимал участие только в исключительных случаях, а если что и требовало моего присутствия, так это экранизация моей некогда запрещенной в Союзе трилогии «Любовь в Москве и смерть в Париже» о судьбах русской интеллигенции с дореволюционных времен до сегодняшнего дня или получение очередной правительственной награды из рук президента в Кремле. Странно, раньше меня называли ренегатом и поливали грязью, сейчас же титуловали гением пера и обласкивали. И то и другое было в одинаковой степени неприятно и мерзко.
        Зато на торжественном кремлевском банкете можно было встретить старых знакомых, к примеру, Сергея Константиновича Долинина, генерала ФСБ в отставке. Тридцать с лишним лет назад он, в ту пору еще майор Пятого Главного управления КГБ, умело допрашивал меня, писателя-бунтаря, и склонял к написанию идеологически правильных произведений, стращая в случае неповиновения заключением в психушку или осуждением по статье «тунеядство» и «растление малолетних».
        Теперь же Долинин был полномочным и чрезвычайным представителем президента в Северо-Западном федеральном округе, следил за выполнением норм Конституции и буквы закона. Под водочку мы с ним разговорились, вспомнили былые времена, посетовали на падение нравов в современной российской литературе, покритиковали империалистические тенденции во внешней политике белодомовской администрации и сошлись во мнении, что раньше, во времена цензуры и подавления свободы слова, истинному творцу жилось лучше: не было вареной колбасы и возможности пропихнуть в издательство свои опусы, но было неисчерпаемое вдохновение и стремление творить. Так я, сам того не желая, оказался внесенным в списки Общественной палаты при президенте, призванной решать морально-социальные вопросы и выдавать общее направление в культуре. Правда, я появился всего на одном заседании, живо напомнившем мне бюрократические бдения эпохи переразвитого брежневизма, после чего перестал посещать этот цирк шапито и в новый состав Общественной палаты, к счастью, включен не был - наверху не понравилось мое несерьезное отношение к серьезному вообще-то
делу.
        Так я и колесил по миру: бывал в Москве и Петербурге, заглядывая изредка в российскую глубинку, посещая страны ближнего зарубежья, запирался на своей вилле в Биаррице, где писалось лучше всего (панорамное окно во всю стену на втором этаже выходит на скалы, под которыми бушуют волны Бискайского залива), путешествовал по Южной Америке или Океании, собирая впечатления и обдумывая сюжеты новых книг и возвращаясь постоянно на свою новую родину - в Америку. Особым решением того же Президиума Верховного Совета, который когда-то отобрал у меня право именоваться советским человеком, мне вернули гражданство России, так что я курсировал между двумя мирами, вернее, между двумя империями, римско-атлантической и византийско-сибирской, и, с каждым разом находя все больше отличий, убеждался в том, что они очень похожи.
        О причинах, приведших к моему выдворению из Союза, можно прочитать в номере
«Правды» за 8 сентября 1975 года или (если кто не доверяет советской прессе) в многочисленных европейских и американских газетах, вышедших осенью того же года. Как сказал мне на том кремлевском банкете уже малость захмелевший генерал в отставке Долинин: «Ты, Василий Петрович, писал не то, что надо. Вернее, может, и то, что надо, но не тогда, когда надо. Впрочем, напиши ты сейчас то, что писал раньше, это окажется никому не нужным. Так что, выходит, ты писал и то, что надо, и тогда, когда надо, просто читали не те, кому надо. Ну, сам понимаешь, времена были другие...»

«Неужели?» - только и спросил я тогда, но решил не вступать с генералом в отставке в идеологический спор. Собственно, мне ли жаловаться на жизнь? Из, в общем-то, малоизвестного писателя, но не без таланта, по причине выдворения из СССР и лишения гражданства в течение всего нескольких часов стал «маститым литератором» и
«гениальным прозаиком». В СССР я был игрушкой коммунистических бонз, на Западе - капиталистических кланов. Из меня старательно делали второго Солженицына, хотя куда мне, Ваське Баскакову с Арбата, до небожителя Александра Исаевича. Но ведь получилось: и книги мои стали выходить по всему миру, и называли меня «русским Гарсиа Маркесом» и «московским Умберто Эко», а в 1983 году даже премию дали, и не какую-нибудь, а Нобелевскую. Я сначала думал отказаться, следуя примеру Сартра. Но потом вспомнил вопрос, который французский экзистенциалист адресовал Нобелевскому комитету («Можно ли отказаться от премии, а миллион долларов все же получить?»), и полученный им ответ («Нет!»), поэтому отбил в Стокгольм благодарственную телеграмму и стал готовить фрак подходящего размера.
        Премия была мне вручена за роман-антиутопию «Саргассово море», который, как решили шведские академики, «насквозь пронизан стремлением автора подчеркнуть необходимость стремления человека к вековечному добру и свободе, не подвластной диктатурам и тоталитарным режимам». Я хотел было заявить в своей нобелевской речи об истинных причинах, заставивших Кремль выбросить меня из страны в двадцать четыре часа, но потом передумал: к чему ворошить прошлое? К тому же мне ведь теперь следовало корчить из себя великого литератора. Да уж, что за судьбина!
        А причина была обыкновенная. Более того - банальная, если не сказать - тривиальная. Афоризм «шерше ля фам» все еще в ходу, а в моем случае он полностью отражает действительность. Кстати, не такой уж я был борец с режимом, чтобы меня высылать из страны, имелось в то время много людей гораздо более отчаянных и идейных. Да и столичный андеграунд был для меня всего лишь сценой для самовыражения, я вовсе не думал своими романами низвергать общественный строй или призывать к сексуально-буржуазной революции, как потом шептались, - политика меня тогда не очень-то занимала. А вот дочь одного политика...
        Что уж тут таить: Галина Леонидовна, с которой я познакомился на одной развеселой вечеринке, положила на меня глаз. Ну разве я мог отказать дочери Генерального секретаря ЦК КПСС? А она потом заявила мне, что-де влюбилась, и пожелала развестись со своим тогдашним супругом и сделать таковым (то есть новым супругом) меня, Васечку Баскакова. Я уже подумал о том, как мне повезло и что родители мои из коммуналки наконец переселятся в отдельную квартиру на Кутузовском, но не тут-то было. Наш weekend в Гаграх закончился бесславно: в гостиничный номер ввалились дюжие гэбэшники и почтительно увели плачущую Галю. Не знаю, что уж там себе вообразил ее всесильный папаша или люди из его окружения, но, опасаясь, что скандал может всколыхнуть общественность, они решили выбросить меня вон из Союза, обвинив черт знает в чем. А жену с ребенком оставили. Намекнули: если буду болтать о своей связи с Галиной Леонидовной, то Нине и Павлику не поздоровится. Расчет был верный, и я, оказавшись на Западе, не проговорился о том, что мне было известно, хотя там ко мне так и ластились агенты разнообразных спецслужб, желая
узнать правду «о романе с дочерью Генсека».
        Получается, что Советская власть сыграла решающую роль в моем становлении как писателя: останься я в Союзе, путного ничего бы больше не написал, спился бы годам к сорока пяти и умер еще в конце восьмидесятых в страшной нищете и полном забвении от цирроза печени или белой горячки. А так я стал новым Львом Толстым, помноженным на Франца Кафку, мои книги читают даже в Америке, хотя в первую очередь высоколобые интеллектуалы (Мейлер, Рот, Апдайк), и очень даже хвалят. Слава
«великого кормчего магического реализма» мне давно опостылела, и я заявил как-то своему американскому литагенту, что хочу написать что-то «эдакое», например, триллер или детектив: чтоб и до широких масс дошло, и первое место в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» было обеспечено, и гонорар многомиллионный получить, и права Голливуду продать. Тот только схватился за голову и стал меня уверять, что тем самым я разрушу свою репутацию «писателя для избранных», вычеркну себя из чрезвычайно короткого списка гениальных оригиналов и уничтожу свое реноме творца искусства ради искусства (с моей точки зрения, весьма сомнительное).
        Джинджер, которую я называл исключительно Джи, стала лучом света в темном царстве. Джинджер, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Джин-дже-ррр: кончик языка совершает путь в три шажка по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Джин. Джер. Рррр. Она была Джи, просто Джи, ростом в пять с половиной футов (без двух вершков и в одних носках). Она была Джинни в длинных штанах. Она была Джи-красотка для своего старого любовника. Джинджер в заголовках светских новостей. Но в моих объятиях она всегда была: Джи!
        Гм, впрочем, и это, кажется, уже у кого-то было... В том-то моя беда: память стала никудышной, да и таланта как такового нет, а что имеется, так только цветистый слог в придачу к Нобелевской премии, что для многих и является главным. Но ведь Джи мертва, и все другое не имеет ни малейшего значения.

* * *
        Я вышел из душа, уселся в кресло и почувствовал непреодолимое желание затянуться сигаретой, хотя я завязал с курением лет пятнадцать назад. Мысль о никотине, терзавшая меня, в какой-то мере отвлекала от воспоминаний о Джи. Я и не думал, что все закончится таким страшным образом. Хотя, конечно, представлял себе, что может случиться, если Филипп узнает о моей непозволительной связи с его женой. Как-то, помнится, я сказал Джи, чтобы она развелась с ним и вышла за меня, но она с хохотом отвергла мое предложение...
        Встрепенувшись, я поднялся и закружил по комнате. Да, по всей видимости, я - старый, трухлявый пень, который захлебывается от жалости к себе! Удивительно, и что такого привлекательного находила во мне Джи? Ведь у нее была возможность завести интрижку с каким-нибудь молодым человеком, но нет, она выбрала именно меня! Не исключаю, правда, что ее привлекала моя слава и то обстоятельство, что я являюсь нобелевским лауреатом. О, и как я смею думать подобным образом о моей девочке! Но ведь в минуту откровенности она призналась мне, что вышла за Филиппа только из-за того, что он, во-первых, очень богат, во-вторых, чрезвычайно знаменит и, в-третьих, не особо молод, что позволяет ей надеяться стать в обозримом будущем веселой вдовой и единственной наследницей.
        С силой ударив себя по коленке кулаком, я заплакал - но не от боли, а из-за того, что мне так не хватало Джи. Я больше никогда не увижу ее, никогда... Мне даже не разрешили навестить ее в морге, а это значит, что мы расстались с ней навсегда! И что же мне теперь делать?
        Хм, что делать? Конечно же, не сидеть сложа руки! Я-то знаю, что произошло на самом деле (вернее, думаю, что знаю): на Филиппа и Джи было совершено злодейское нападение. Вполне допустимо, например, такое предположение: кто-то позарился на содержимое их особняка и проник туда, думая, что хозяева находятся в отъезде. Ведь никто не мог знать о нашей с Джи запланированной встрече. Никто, кроме Филиппа, который, оказывается, давно подозревал о наличии у жены любовника и который решил вывести ее и его (то есть меня!) на чистую воду. Да, да, Карлайл заводил со мной речь о Джи и спросил тогда, якобы в шутку, может ли она изменять ему. Я здорово, помню, перепугался и стал уверять, мол, Джи его любит, а Фил в ответ воскликнул:
«Но это не мешает ей трахаться с другим!»
        О том, что любовник жены находится перед ним, он и подумать не мог. Филипп меня уважал, восхищался моим литературным талантом, но если бы кто-то заявил ему, что я и есть любовник Джи, он бы только пожал плечами. Мол, идиотская ошибка, и все.
        Мы с Джи приняли решение соблюдать конспирацию и более не встречаться в то время, когда Филипп находится в Вашингтоне. Нам было на руку то обстоятельство, что ее муж часто находился в разъездах и оставлял жену одну. И как-то Карлайл даже попросил меня присмотреть за ней, когда отправлялся в очередной вояж по Америке или Европе, дабы собрать материала для своей очередной книги. Я и присматривал...
        Мне было очень стыдно, я чувствовал себя виноватым перед Филиппом, но более всего мне не хватало Джи. Вернуть ее к жизни я не смогу, хотя отдал бы за это все на свете. Так что мне остается? Похоже, только влачить жалкое существование и надеяться, что загробный мир существует - хотя бы там я смогу встретиться с Джи.
        Но если Джи вернуть нельзя, то я должен хотя бы знать, что ее убийцы понесут заслуженное наказание. А чтобы они смогли предстать перед судом, их надо поймать. Однако по официальной версии Джи убита Филиппом, и все поверят ей (вот ведь чушь! . О том, что Джи неверна мужу, подозревали многие, а о холерическом темпераменте Карлайла слагали легенды. Вполне очевидно: он вернулся в особняк, застал жену с любовником и застрелил ее. Но вся соль в том, что меня там не было! Филиппу не было причин впадать в бешенство!
        Я никак не понимал, какая власть имущим польза от распространения фальшивой версии. Нет, она выдвинута отнюдь не для того, чтобы сохранить репутацию покойного Карлайла. Представляю, каким лакомым кусочком был бы для журналистов желтой прессы факт убийства знаменитого журналиста и его супруги на собственной вилле!
        Итак, власть кого-то выгораживает. Но кого? Если к делу подключились ФБР и Министерство национальной безопасности, значит, выполняется приказ кого-то очень влиятельного. Возможно, главы ФБР. Или министра юстиции. Или... президента. Вернее, президентши, Кэтрин Кросби Форрест.
        Филипп написал книгу об убийстве ее супруга, Тома Форреста, в бытность его президентом и многократно заявлял о том, что намеревается написать очередной бестселлер о восхождении к власти самой Кэтрин. Но ведь из-за этого не убивают!
        Стоп. А почему я так уверен? Ведь Карлайл уже собирал материл, он даже побывал в Европе, где общался с людьми, знавшими Кэтрин еще в семидесятые. Президентша - милая дама, хотя и безжалостная, готовая на своем пути к абсолютной власти смести с лица земли любого. Говорят, решение въехать в Белый дом она приняла давно, когда и подумать нельзя было о том, что главный пост в стране может занять женщина. Но в течение многих десятилетий она упорно работала над осуществлением своего плана, настойчиво шла к цели. Вначале президентом стал ее муж, потом разразился тот мерзкий скандал (выяснилось, что Том Форрест развлекался с практиканткой, да не где-нибудь, а прямо в Овальном кабинете, причем он вначале под присягой заявил:
«Секса с мисс Малиновски у меня никогда не было!» - что являлось ложью). Конгресс затеял процедуру импичмента, но потерпел поражение, а потом президент Форрест был злодейски убит. Но даже это трагическое обстоятельство Кэтрин использовала себе на пользу - всего через неделю после гибели мужа она объявила, что выставляет свою кандидатуру на выборы в сенат от штата Нью-Йорк, и все были в восторге от ее самообладания. Если президента Форреста при жизни ненавидели или над ним смеялись, то после смерти он тотчас перешел в разряд святых. Неудивительно, что Кэтрин победила на выборах и заняла сенаторское кресло, а восемь лет спустя стала первой женщиной-президентом...
        Мысль у меня заработала, я натянул банный халат, уселся в кресло и потер руки - так у меня всегда бывает, когда рождается перспективный сюжет. Какой же я, право, жалкий и дурной - плачу о своей участи, в то время как Джи лежит на столе прозектора! Да и Филиппа тоже чрезвычайно жаль, при всех своих недостатках он был хорошим другом.
        Предположим - только предположим на секунду, - Карлайл наткнулся на некую тайну из прошлого или настоящего мадам президента (а в том, что у Кэтрин Кросби Форрест полно скелетов в шкафах, я не сомневался), и обнародование тайны способно разрушить ее политическую карьеру, более того - вынудить уйти в отставку. Одно было бы дело, если б некие обвинения выдвинул какой-нибудь малоизвестный журналист или начинающий писатель, совсем другое дело - появление бестселлера, созданного самим Филиппом Карлайлом. Кэтрин не поздоровилось бы! Поэтому было принято единственно верное в данной ситуации решение - убить Филиппа и похитить материалы. Поэтому-то в дом и проникли некие личности, не подозревая, что там находятся Джи и Филипп. Или наоборот - посланцы подозревали об их присутствии и задумали решить все проблемы в одну ночь - и изъять компромат, и убрать со сцены знающего опасную тайну великого журналиста...
        Боже, я готов обвинить в смерти Джи и Филиппа президента США!
        Но не сам ли Филипп наглядно продемонстрировал, что каждый президент замешан в скандале, иногда даже сразу в нескольких, и наипервейшее желание любого хозяина Белого дома - замять, замолчать, запретить! Нет причин предполагать, что Кэтрин Кросби Форрест стала бы действовать иначе. В ней, несмотря на ее широкую улыбку и обходительные манеры, чувствуется что-то жесткое и нечеловеческое. Даже смерть мужа она использовала в своих целях, как трамплин для вступления в большую политику.
        Кстати, я в выборах участия не принимаю, но в прошлом году, когда Кэтрин боролась за пост президента, все же сделал исключение и проголосовал - за ее противника - республиканца. Не то чтобы я против политики, проводимой мадам президентом, но от Кэтрин веет холодом и голым расчетом. А такие люди мне не нравятся.
        Если мои предположения верны, значит, приказ проникнуть в особняк Филиппа поступил с самого верха. Этим и объясняется то, с какой легкостью было замято дело, - Кэтрин лично отдала приказ. Еще бы, она умеет ссылаться на государственную необходимость! В таком случае Филиппа могли убить, потому что он слишком много знал, а Джи - по причине того, что она находилась рядом с ним.
        Боже, моя девочка стала случайной жертвой! Если бы киллеры лишили жизни только одного Карлайла! Господи, о чем я только думаю...

* * *
        Я включил телевизор - показывали выступление президентши в прямом эфире. Она выражала соболезнования родным и близким Филиппа Карлайла и его жены, а я, сжав кулаки, наблюдал за ее бесстрастным лицом. Так и есть! Кэтрин известна правда, но она, защищая собственную власть, обманывает американский народ, а вместе с ним - и весь мир. Ну, даром ей это не пройдет...
        Разумнее всего было бы последовать совету моего адвоката и успокоиться, но я для себя решил: необходимо отыскать убийцу Джи и отправить его на скамью подсудимых. Причем не только его, но и того человека, который приказал убить Джи и Филиппа. От госпожи президента ожидать правды не приходится - она врет как дышит. Но что я могу в такой ситуации предпринять?
        Обратиться к прессе и рассказать о том, чему стал свидетелем в ту роковую ночь? Но ведь я дал подписку о неразглашении! Заговорю - и мне грозит солидный тюремный срок. Хотя, с другой стороны, как можно запихнуть человека в тюрьму за то, что он говорит правду? Гм, похоже, методы работы американских спецслужб сейчас, в начале двадцать первого века, мало чем отличаются от методов работы советских спецслужб семидесятых-восьмидесятых годов века двадцатого.
        Нет, публичное выступление ничего не даст: наверняка будет организована кампания против меня, и из свидетеля я быстро перейду в разряд потенциального убийцы. Придется рассказать и о том, что я наставлял рога Филиппу, и тогда все репортеры будут копошиться в грязном белье семейства Карлайл. Такого допустить нельзя! Жизнь Джи не должна стать предметом пересудов!
        Значит, необходимо предпринять нечто иное. Скажем, нанять частного детектива, пусть займется расследованием. Но - стоп. Смогу ли я ему доверять, не сообщит ли он о моем заказе властям? Что ж, остается один-единственный вариант - самому стать частным детективом.
        Как же я не подумал об этом раньше! Я ведь стал свидетелем того, как убийцы скрылись из особняка Филиппа, поэтому мне ничего не стоит самому пойти по их следу! В моей известности и в моем богатстве есть не только много минусов, но и, безусловно, несколько плюсов. Например, я могу делать то, что пожелаю, и мне не приходится постоянно задумываться о хлебе насущном.
        В течение нескольких минут я в эйфории размышлял о том, как разгадаю загадку смерти Джи и Филиппа, отыщу их убийц и заказчиков преступления и передам их в руки правосудия. Представляю, какой скандалище разразится, если станет известно, что убийство Карлайла санкционировано Белым домом! Кэтрин не только уйдет в отставку, но и попадет на скамью подсудимых. Если, конечно, она виновата, но в этом я уже нимало не сомневался. Она и мужа-то заставила стать президентом с одной целью - чтобы потом самой забраться в президентское кресло! Такая честолюбивая и властная особа, как Кэтрин, никогда бы не удовлетворилась ролью первой леди: много шума, но практически никакого влияния на политические события. Ей хотелось большего - самой стать президентом. И ей, черт побери, удалось! Ну а если она стала первой женщиной-президентом, то почему бы ей не стать первой женщиной-президентом, ушедшей в отставку?
        Но постепенно радость от занимательной мысли сменилась унынием. Хоть я и люблю детективы и сам тайно мечтаю написать один, но понятия не имею, как надо вести расследование. В книгах обычно в руках главного героя (я не сомневался, что являюсь главным героем, мне ли, лауреату Нобелевской премии, играть вторые роли!) находится некая потрясающая улика. Или свидетель преступления перед тем, как умереть, сообщает ему тайну. Или у него есть шифр сейфа, где хранятся компрометирующие документы...
        Похоже, Шерлока Холмса из меня не получится. Как, впрочем, и Эркюля Пуаро вкупе с мисс Марпл. Я элементарно не знаю, что делать дальше! Свидетелей, кроме меня, на месте преступления не было, как вести расследование, мне совершенно непонятно.
        Позвольте, как не было свидетелей! А та девица, что украла мой автомобиль и шибанула меня по голове мешком с железяками? Она ведь тоже имеет отношение к произошедшему. Вряд ли она является убийцей, иначе бы не удирала от тех двоих на черном джипе. Вот бы найти эту особу и побеседовать с ней! Но как я ее найду?
        Мои размышления прервал телефонный звонок: объявился мой адвокат, сообщивший, что полиция обнаружила в Джорджтауне мой похищенный автомобиль. Но он был тотчас конфискован представителями ФБР. Когда я получу обратно «Порше», адвокат сказать не мог, хотя и обещал сделать все возможное.
        Таким образом, не выходя из комнаты, я, подобно Ниро Вулфу, продвинулся в своем расследовании. Теперь я понял суть выражения «пораскинуть мозгами»! Особа, чей велосипед я позаимствовал, забрала мой автомобиль и прибыла в Вашингтон. Но она могла бросить «Порше» в Джорджтауне для отвода глаз. Или ее сообщник отвез туда мое авто, в то время как сама девица уселась в самолет, взявший курс на Аргентину. Я бы на ее месте точно покинул страну - если за человеком гонятся убийцы, являющиеся, скорее всего, представителями одной из могущественных спецслужб, то лучше перебраться на другой край планеты.
        И все же, и все же... Мне необходимо отыскать эту особу и допросить ее с пристрастием. Не терплю насилия, тем более в отношении женщин, но тому, кто убил мою Джи, вырву руки и ноги и сверну шею! Только как напасть на след мерзавки, долбанувшей меня мешком с железяками?
        Ответ пришел сам собой - ну конечно, при помощи все тех же злосчастных железяк. Они, в отличие от моего автомобиля (в котором, не исключено, остались отпечатки пальцев девицы и образцы ее ДНК) и ее велосипеда, в руки полиции и ФБР не попали - я же бросил мешок в кусты, когда, накручивая педали, пытался удрать от полицейских. И если мне повезет, мешок все еще лежит в том месте, куда я его катапультировал. Но вот только как то место найти?
        Усталость как рукой сняло, я был полон энергии и желания во что бы то ни стало приняться за собственное расследование. Для начала оделся (пришлось облачиться в тот же костюм, что был на мне накануне, просто не было времени заботиться о таких мелочах, как одежда), спустился в ресторан отеля, где плотно перекусил. Прислушиваясь к разговорам за соседними столиками, я понял: весь Вашингтон только и говорит о смерти Филиппа. Для людей главной потерей был именно он, журналист, разоблачавший козни президентов, но для меня жертвой номер один являлась Джи. Судя по всему, спецслужбы работали чисто - во всяком случае, никто не выражал сомнения в том, что Карлайл застрелил жену, а затем сам пустил себе пулю в голову.
        К моему несчастью, в зале находился мой знакомый издатель, который в компании с известной телевизионной сплетницей вкушал бранч. Он сидел ко мне спиной, и я бы бочком-бочком улизнул из ресторана, но у телевизионной дамы зрение оказалось отличное, и она зычным голосом, который заставляет дрожать всех и вся, окликнула меня.
        Изобразив приличествующую ситуации радостную мину, я приблизился к их столику. Последовали стандартные фразы, рукопожатия, поцелуйчики. Разумеется, и издатель, и сплетница вели речь о самой важной новости дня - о смерти четы Карлайл.
        - Я знаю, что произошло на самом деле! - заявила вдруг моя настырная собеседница.
        Я настороженно воззрился на нее. Неужто безмозглая курица хоть раз в жизни докопалась до правды?
        - Карлайл застукал распутную кошечку Джинджер в объятиях другого и устроил там бойню почище резни в Литтлтоне и Вирджинии, - провозгласила дамочка.
        Тут я почувствовал непреодолимое желание схватить со стола салфетку и запихнуть ее в бездонный рот сплетницы. Как она смеет называть Джи «распутной кошечкой»!
        - Ни для кого не секрет, особенно в нашей большой деревне под названием Вашингтон, что Джинджер трахалась на стороне, - заявила мымра, кривя в мерзкой ухмылке карминно-красные губы. - Филипп, я знаю по личному опыту, был хорош в постели, но - лет тридцать назад. А Джинджер хотелось чего-то погорячее!
        Может, помимо салфетки, запихнуть ей в пасть еще и ложку с вилкой и полить сверху уксусом?
        - Не так давно мы с Джинджер сплетничали, - зашептала гадина, причем, разумеется, так громко, чтобы все находившиеся за соседними столиками имели возможность внимать ее словам. - Она сказала, что старики ей надоели. И у нее имелся любовник. Я даже знаю, кто именно!
        Она выразительно посмотрела на меня, и я подумал, что если она сейчас же не замолчит, то тресну ее по лбу тарелкой, и будь что будет!
        - Майкл-младший, сын банкира Томпсона, - заявила она с вызовом. - Он, правда, моложе ее на семь лет, но ведь милочка Джинджер никогда не выглядела на свои тридцать пять. О, у них был такой упоительный роман! Она рассказывала мне во всех подробностях! В прошлом месяце они отдыхали неделю у него на яхте.
        В прошлом месяце Джи на неделю ездила в Японию. Во всяком случае, так она сказала мне. Мне и Филиппу. Господи, неужели в действительности Джи провела семь дней и, главное, семь ночей в объятиях великосветского бездельника и тупицы с телом Аполлона и интеллектом пылесоса, который занимается исключительно тем, что тратит папины миллионы?
        Телевизионная клуша принялась живописать то, как проводили время Джинджер и Майкл-младший на яхте, но я грохнул рукой по столу.
        - Не может быть! - вырвалось у меня. Я еле сдерживался, чтобы не зареветь от боли. - Нет, не может быть!
        - О, Бэзил! - Своей рукой, унизанной перстнями, дура похлопала меня по плечу и вздохнула: - Ты ведь такой наивный! Понимаю, Филипп был твоим лучшим другом, и тебе тяжело слышать это, но Джинджер была распутной тварью. За старика она вышла только из-за денег и собиралась, по слухам, скоро его покинуть, чтобы выйти за какого-то другого, наверняка за одного из стариков-миллиардеров. Но и то исключительно с целью обобрать до нитки! У нее же всегда была целая вереница молодых любовников!
        Я уже поднялся, чтобы нанести гадкой сплетнице мощный хук в челюсть, но ноги у меня вдруг стали ватными, и я бухнулся обратно на стул. Джи хотела развестись с Филиппом и выйти за меня? И только для того, чтобы, как сказала сплетница, обобрать до нитки? Господи, похоже, мне многое неизвестно о Джинджер!
        Тут я отметил, что впервые за долгое время назвал ее не Джи, а Джинджер. Но разве можно верить словам мерзкой тетки!
        - У меня сведения, как всегда, из проверенных источников, - продолжала между тем мерзавка. - Не исключаю, что либо Майкл-младший, либо один из новых или старых любовников Джинджер был в особняке, когда на них наткнулся дурачок Филипп. Может, он всех президентов и видел насквозь, но в собственном доме был слеп, как крот. А когда прозрел, вышел из равновесия, вот и открыл стрельбу. Любовнику удалось удрать, а Джинджер не повезло. И затем, терзаемый содеянным, Филипп решил последовать за женой в царство теней!
        Дамочка сделала драматическую паузу, и я понял, что самое позднее сегодня вечером вся чушь, которую она сейчас выдает, пойдет в прямой эфир в программе сплетницы.
        - Скорее всего, Филипп застукал их в ванне, ведь Джинджер страсть как любила нежиться со своими дружками в теплой воде, покрытой пеной! - сыпала подробностями мымра. Я окончательно сник. Сколько раз Джинджер, подобно наяде, уволакивала меня в мраморное корыто. А теперь оказывается, что она делала то же самое не только со мной?
        Сославшись на то, что меня ждут неотложные дела, я распрощался. Телевизионная балаболка одарила меня пламенным взглядом (я давно понял, что она не прочь заполучить меня в свои мужья) и грудным голосом попросила не убиваться так из-за смерти старинного друга Филиппа.
        Я вышел из отеля и несколько секунд стоял, чувствуя, что мир вокруг меня замер. Услужливый шофер осведомился, требуется ли мне такси, и я кивнул. Оказавшись на заднем сиденье желтого автомобиля, попросил доставить меня к ближайшему автопрокату. Там я выбрал неброский серый «Форд», расплатился и, усевшись за руль, отправился в Александрию.
        Не думал я, что давно знакомый путь будет таким для меня тяжелым. Нет, пробок не было (часы показывали двенадцать дня), просто то и дело слезы застилали мне глаза. И зачем я все это делаю? Джинджер мне изменяла, хотела выйти за меня замуж только из-за денег, а я, рискуя собственной жизнью, намереваюсь отыскать ее убийц. Может быть, оставить все, как есть?
        Но изменили ли слова телевизионной сплетницы что-то в моих чувствах к Джинджер? Я ведь по-прежнему люблю ее! Поэтому должен осуществить то, что задумал!
        Подъезд к вилле Карлайлов был перегорожен, там до сих пор находилось несколько полицейских машин. Но мне требовалась не вилла. Я пытался вспомнить свои недавние действия. Взгромоздившись на велосипед, отправился вон в ту сторону... Затем выехал на автотрассу, что, конечно, было полным идиотизмом: мне повезло, движение в столь ранний час не было интенсивным и меня не сбили. А дальше... Дальше я крутил педали, думая, что еще немного, и мне удастся уйти от преследования. Вот здесь я почувствовал, что силы мои на исходе, я швырнул мешок в кусты, а еще метров через триста сверзился с велосипеда, и меня арестовали.
        Я съехал на обочину и заглушил мотор. Если не ошибаюсь, мешок я выкинул где-то здесь. А что, если его уже кто-то нашел? Значит, тогда мне остается вернуться обратно в Вашингтон, сдать автомобиль и забыть обо всем, как о страшном сне. Обо всем, в том числе и о Джинджер!
        Под моей ногой что-то звякнуло, и я, нагнувшись, увидел черную непромокаемую ткань - мешок, походивший на большую кучу нечистот, лежал прямо под моей правой ногой. Я поднял его, заглянул внутрь: так и есть, похоже, все на месте - железяки и документы. Теперь у меня есть две возможности: вручить мешок полиции или ФБР, или. . или не отдавать. Если отдам улику, то она, скорее всего, исчезнет навсегда: кто-то позаботится, чтобы правда не была раскрыта. Значит, надо оставить мешок у себя.
        Я положил его на сиденье рядом с собой, завел мотор и отправился обратно в Вашингтон. Запершись в номере отеля, вывалил содержимое мешка на кровать, уселся рядом и стал внимательно рассматривать лежавшие передо мной предметы. Первым делом изучил водительские права - первый документ был выдан в штате Калифорния на имя Джессики Уорнер, двадцати восьми лет. Сама Джессика Уорнер - костлявая особа с рыжими волосами и массой веснушек. Другие принадлежали Марго Джонсон, выданы в штате Миссури. Их владелица на фотографии выглядела постарше, лет на тридцать семь, и намного симпатичнее, чем Джессика: длинные вьющиеся черные волосы, соблазнительная линия рта, пухлые губки.
        Джессика не походила на Марго, а Марго на Джессику, но я не сомневался, что та особа, которая огрела меня мешком с железяками, умела перевоплощаться и в одну, и в другую. Водительские удостоверения выглядели настоящими, хотя кто их знает, может, просто высококлассная подделка.
        Затем я принялся за изучение металлических предметов странной конфигурации. Забавные штучки... Для чего они? Вряд ли Джессика-Марго пробралась в особняк Филиппа, чтобы под покровом ночи устранить неполадки в системе отопления или водоснабжения! Вывод напрашивался сам собой - железяки являются отмычками и прочим воровским инструментарием. А дама, укравшая мой «Порше», - элементарная домушница.
        Тогда становится понятно, отчего за ней гнались ребята в черных костюмах: она стала свидетельницей того, чего видеть никак не должна была. Такой вывод лишний раз подтверждает необходимость отыскать Джессику-Марго как можно скорее.
        Я сосчитал железяки - их было тринадцать. Чертова дюжина... Но эти штуки мне вряд ли помогут, а вот документы... Наверняка они поддельные и девица зовется на самом деле вовсе не Джессикой и не Марго.
        О жизни и привычках домушников я знал чрезвычайно мало, но зато был знаком с человеком, который мог сообщить о них много полезного. Коротышка Хорхе, как я сразу о нем не подумал! Несколько лет назад я работал над романом, одним из героев которого был мошенник (этакий современный Феликс Круль или Жиль Блаз[Герои плутовских романов.] ), и, чтобы достоверно описать его похождения, обратился к профессионалам. Через знакомого полицейского вышел на Коротышку Хорхе, отсидевшего за свою долгую жизнь не меньше двадцати пяти лет в различных тюрьмах. Он-то и снабдил меня нужной информацией, и даже устроил рандеву с подлинным мошенником - мне пришлось задавать ему вопросы с повязкой на глазах, но зато книга получилась великолепной.
        Коротышка Хорхе обитал в Нью-Йорке, и я, позвонив своему адвокату, узнал, что могу покинуть Вашингтон: в число подозреваемых я не входил, а значит, мог свободно передвигаться. Да и какие, собственно, подозреваемые? Ведь Филиппа и Джинджер, по официальной версии, никто не убивал!
        Я заказал билет на ближайший рейс и под вечер был в Нью-Йорке. Вернувшись домой, первым делом бросился на поиски старых записных книжек, в одной из которых и должны находиться телефон и адрес Коротышки Хорхе. Обращаться к помощи знакомого полицейского я не рискнул - к чему ему знать о том, что я снова хочу выведать кое-что у представителей криминального мира?
        Нужная книжка обнаружилась на дне ящика, набитого ненужными бумагами, и я тотчас набрал нью-йоркский номер. Трубку сняла супруга Коротышки и сообщила мне, что ее супруг находится в больнице - ему позавчера удалили желчный пузырь. Переполошившись (у Коротышки Хорхе обнаружили рак, а значит, мне лучше поторопиться!), я отправился в госпиталь «Гора Синай», где, однако, узнал, что навестить мистера Гарсиа сегодня уже нельзя - нужно дождаться следующего дня.
        Ночью я не сомкнул глаз. Ворочался в постели и думал о том, что Джинджер мертва. То и дело плакал, вспоминая слова телевизионной сплетницы. Сердце мое разрывалось от любви и ненависти к бедной девочке. Так же, наверное, любил ее и Филипп. И точно так же ненавидел.
        Еле дождавшись утра, я снова отправился в госпиталь. Коротышка Хорхе, насколько я помнил, был чрезвычайно алчным субъектом, и теперь, с учетом его серьезного заболевания, у него без проблем можно будет купить информацию.
        Коротышка заметно изменился - казалось, еще больше съежился, заметно похудел, облысел. Он был удивлен, увидев меня, и я, не ходя долго вокруг да около, объявил ему, что мне требуется его помощь.
        Пришлось выслушать долгий слезливый монолог больного о его несчастной судьбе, о том, что ни молитвы Деве Марии, ни походы к колдуньям не принесли избавления от недуга, а также заявление о том, что на лечение уходят все его капиталы, скопленные в течение многих лет непосильным трудом. Если учесть, что Коротышка Хорхе всю жизнь промышлял кражами и обманом, то его дефиниция насчет «непосильного труда» представлялась весьма забавной.
        Наконец, сунув ему под нос водительские удостоверения, найденные в мешке, я заявил, что готов щедро оплатить его услуги, если он сообщит мне, кто изготовил их.
        - Я вот прочитал, что в Швейцарии сейчас предлагают совершенно оригинальный метод лечения... - протянул Коротышка, намекая на то, что я мог бы оплатить ему пребывание в тамошней клинике. Но, быстро сообразив, что этого от меня не добьешься, тяжело вздохнул и объявил: - Десять тысяч, сеньор писатель.
        Я был готов к такому повороту дела и вытащил чековую книжку. Ради Джинджер я был готов на все.
        - Вообще-то не доверяю я чекам... Но так и быть, вас я знаю... - сказал Коротышка, засовывая чек под подушку. - Правда, помочь я вам ничем не могу, водительские удостоверения - не моя специализация.
        Взбешенный, я приготовился стряхнуть Коротышку с кровати, чтобы забрать свой чек, но тут он поспешно добавил:
        - Зато я знаком с человеком, который вам поможет! Причем вам не придется ничего дополнительно платить, он - мой большой должник. И вы сможете поговорить с ним прямо сегодня!
        Коротышка не обманул - он куда-то позвонил, произнес несколько фраз по-испански, а затем повернулся ко мне:
        - Сегодня в восемь вечера в мексиканском ресторане на Мэдисон-стрит.
        - Как я узнаю того типа? - спросил я, на что Коротышка ответил:
        - Не извольте беспокоиться, сеньор писатель, он к вам сам подойдет!
        Я появился в указанном ресторане почти на полчаса раньше и, заняв столик в глубине зала, принялся изучать публику. Заведение далеко не самое изысканное, но и не слишком грязное. Людей не очень много, но это к лучшему. Может, мне нужен вон тот носатый субъект с бегающим взглядом? Или толстяк, похожий на героя фильмов Тарантино?
        Часы показывали три минуты девятого, когда ко мне подошел парнишка в безразмерных штанах и прогнусавил с сильным нью-йоркским акцентом:
        - Интересуешься водительскими правами? Тогда за мной, дядя!
        Бросив на стол десятку, я поспешил за странным подростком. А тот, не обращая на меня внимания, бодро вышагивал по улице, забитой людьми, и я даже запыхался, стараясь не потерять его из виду. Внезапно он свернул в проулок, я шмыгнул за ним - и увидел, что там никого нет. Куда же он делся, растворился в воздухе, что ли?
        Внезапно раздался свист, и я увидел руку, высовывавшуюся как будто из стены. Так и есть, здесь дверь, которую я не заметил. Я сделал несколько шагов и оказался в узком коридоре. Подросток шарахнулся куда-то в сторону, я прошел за ним - небольшая комната без окон, освещенная одинокой лампочкой, свисавшей с потолка. В комнатке круглый стол и два стула. На одном из них сидел ухоженный седой мексиканец лет пятидесяти, который, завидев меня, поднялся и сердечно приветствовал.
        - Сеньор, простите за предосторожность, но, сами понимаете, соблюдение некоторых правил в нашей профессии не повредит, - пояснил он. - Коротышка сказал мне, что я должен помочь вам, и я сделаю все, что в моих силах. Вам нужны водительские права? На какое имя?
        Я объяснил, что права мне не требуются, а нужно узнать, если это, конечно, возможно, кто изготовил некие документы. И протянул ему те, которые обнаружил в мешке. Мексиканец внимательно изучил их, затем рассмотрел в крошечную лупу, которую вставил в глаз, почесал подбородок и сказал:
        - Нет, работа не моя, но, думаю, я знаю, кто их сварганил. Мастера высокого класса сразу видно.
        Я оживился и поинтересовался, могу ли побеседовать с этим человеком, на что получил отрицательный ответ:
        - Он не любит незваных гостей.
        - Мне нужно узнать, когда и для кого он сделал данные документы, - настаивал я. - Разумеется, за сведения я заплачу столько, сколько потребуется. Деньги для меня не проблема!
        - Советую вам, сеньор, больше не произносить последнюю фразу, - укоризненно покачал головой мексиканец. - Что же касается имен... Думаете, мы спрашиваем их у наших клиентов? Да и тот, кто сделал эти права, никогда не распространяется о своих делах. И ваша щедрость ничего не изменит: репутация дороже всего!
        Уныние охватило меня. Вы только посмотрите - оказывается, у воров, мошенников и убийц тоже имеются этические нормы! Я повторил, что готов хорошо заплатить, полагая, что передо мной ломают комедию, цель которой - выжать как можно больше денег. Но, к моему удивлению, мексиканец ответил:
        - Увы, сеньор, помочь я вам не могу. Мне очень жаль огорчать друга Коротышки Хорхе, но...
        Значит, единственная ниточка, связывавшая меня с таинственной девицей, оборвалась. Расследование, едва успев начаться, закончилось. Я, понимая, что делать здесь мне больше нечего, поднялся со стула.
        Внезапно мексиканец спросил:
        - А водительские права - единственное, что у вас имеется?
        - Да, - вздохнул я. И вдруг вспомнил про странные железяки.
        Узнав, что у меня имеются инструменты, предназначающиеся, скорее всего, для взлома, мексиканец изменился в лице и заявил:
        - Так что же вы раньше не сказали!
        - Но как железяки-то могут нам помочь? - спросил я в раздражении. - Наверняка таких навалом!
        - Не скажите... - протянул мексиканец. - Вы их внимательно рассматривали? Подобные штуки всегда делаются на заказ - ведь в супермаркете их не купишь. Они у вас с собой?
        Мне оставалось лишь признаться, что инструменты остались в квартире, и пришлось покинуть бандитское логово. Но мне велели ждать телефонного звонка, который последовал утром следующего дня.
        Горя от нетерпения, я сразу ринулся в знакомый мексиканский ресторан. На сей раз мексиканец встретил меня самолично, и мы прошли на кухню, где сновали повара и официанты, не обращавшие на нас ни малейшего внимания. Я протянул мексиканцу мешок с железяками: дома я как следует осмотрел их, однако не обнаружил ничего интересного: металл как металл.
        Мой собеседник запустил руку в мешок, извлек две штуковины и принялся их внимательно рассматривать. Издав странный звук, он заявил:
        - Ага, так я и думал! Хороший мастер всегда оставляет свое клеймо!
        - Какое клеймо? - спросил я. - Ничего подобного я на инструментах не нашел!
        - Значит, плохо смотрели, - заявил мексиканец и сунул мне под нос изогнутую штуковину. Его желтый ноготь упирался в рукоятку, на обратной стороне которой действительно виднелось крошечное изображение. - Сразу видно - работа подлинного профессионала, который не боится, что инструменты попадут в полицию и там станет известно, кто их сделал. Да, качество отменное.
        Я разглядел два перекрещенных якоря. Сердце мое забилось учащенно. Не ахти какой след, но все же лучше, чем вообще ничего.
        - И вы знаете мастера? - спросил я.
        Мексиканец задумчиво почесал голову.
        - Предположим, да, сеньор, однако вряд ли вам это поможет. Во-первых, живет он в другом штате, во-вторых, человек не особенно разговорчивый, а в-третьих, насколько я знаю, в последние годы отошел от дел...
        Я вытащил пухлый кошелек, зашелестел купюрами, и мексиканец сдался. Получив от меня пятьсот баксов, сказал:
        - Это клеймо старого Джимми Китса из Милуоки. Но учтите, сеньор, если что, я вам ничего не говорил!
        Что ж, мне следовало отправляться в путь - в Милуоки, административном центре штата Висконсин, расположенном на севере страны, у самой канадской границы, мне бывать еще не доводилось. Самое время нанести визит вежливости старому Джимми Китсу!

* * *
        Около полудня я покинул Нью-Йорк, вырулив в северном направлении. В пути обдумывал дальнейшие действия. Пришлось согласиться с тем, что лучше подкупа ничего нет. Раз этот Джимми отошел от дел, значит, ему требуются деньги (кому они, собственно, не требуются), следовательно, имеется база для переговоров. Старика я уж как-нибудь уломаю, самое главное, чтобы он вспомнил клиента, для которого изготовил инструменты, лежавшие сейчас у меня в багажнике. Не исключено, что Джессика-Марго их купила через посредника, придется в таком случае еще попутешествовать, но я чувствовал азарт, охвативший меня, шестое чувство подсказывало: нахожусь на верном пути.
        Милуоки оказался провинциальным гнездышком, расположенным на западном берегу озера Мичиган, недалеко от мегаполиса Чикаго. Еще до того, как отправиться сюда, я воспользовался Интернетом и установил, что в Милуоки проживает шесть человек по имени Джеймс Китс. Который из них мне требовался, я не знал. Интересно, мне следует позвонить в дом каждого и спросить: «Здесь делают воровские отмычки?»
        Все оказалось намного проще - мне было известно, что старику Джимми далеко за семьдесят, что облегчало поиск. Два первых Джеймса Китса оказались слишком молодыми, третий - не так давно скончался (но ему было всего сорок семь - трагический несчастный случай), а вот четвертый...
        Обитал он на окраине, и, оказавшись около небольшого дома, выкрашенного в ярко-красный цвет, я понял, что нашел того, кто мне нужен, - на фасаде белой краской были нарисованы два перекрещивающихся якоря. Вряд ли это случайное совпадение, искомый Джимми Китс живет именно здесь!
        Я подошел к двери и позвонил. Пришлось достаточно долго ждать, наконец на пороге появилась женщина лет тридцати с небольшим, наверное, дочка старика. Выглядела она изможденной.
        - Добрый день, - приветливо сказал я. - Я старый знакомый мистера Джеймса Китса и хотел бы увидеться с ним...
        Женщина со всего размаху захлопнула дверь, и я замер на полуслове. По всей видимости, старых знакомых здесь не особенно уважали. Я не знал, что делать дальше. Снова звонить? А если женщина оповестит полицию, что тогда?
        Но дверь внезапно отворилась, и та же самая особа подозрительно спросила:
        - Отец давно на пенсии, заказы больше не выполняет. К сожалению...
        В ее словах сквозила непередаваемая горечь. Ее можно понять - скорее всего, раньше Джимми Китс обеспечивал всю семью деньгами, а теперь благосостояние осталось в прошлом.
        - Если хотите увидеть его, то платите, - продолжила особа. - Двадцать баксов, и идите в сад!
        Я охотно расстался с купюрой, и мне было дозволено вступить в дом. Там пахло пылью и нуждой. Пройдя через дом, я вышел с противоположной стороны в сад. Впрочем, там не было ни единого дерева, только пожухшая желтая трава, надувной бассейн, где плескались трое мальчишек, большой грязный гриль и кресло-качалка, в котором сидел укутанный одеялами и пледами старик. Вот он, Джимми Китс! Последние сомнения отпали - голову старика венчала морская фуражка с золоченым изображением все тех же скрещенных якорей.
        Старик, казалось, клевал носом. Я приблизился к нему и поздоровался, но ответа не последовало. Подошедшая вслед за мной женщина грубо схватила Джимми за плечо, толкнула старика и крикнула:
        - Эй, папа, к тебе пришли! - Затем, повернувшись ко мне, пояснила: - Вы что, не в курсе, что мой отец страдает Альцгеймером? На сиделку, а тем более на частную клинику у нас денег, конечно, нет, поэтому приходится мучиться с ним дома. Господи, и когда наконец это все прекратится! Эй, папа, твой приятель заявился!
        Старик открыл глаза и уставился на меня - в его взгляде не было ничего человеческого. Он распахнул беззубый рот и пустил слюни. Женщина вытерла их грязной тряпкой (видимо, кухонным полотенцем) и сказала:
        - Ну, полюбуйтесь! А всего три года назад был совсем другим! Заказы ему поступали даже из-за границы, платили отличные деньги. И что теперь? У него ведь даже медицинской страховки нет!
        Она прикрикнула на разыгравшихся в надувном бассейне детей и удалилась, оставив меня тет-а-тет с Джимми. Я пытался добиться от него вразумительного ответа, но не получилось: болезнь, скорее всего, прогрессировала. Я открыл мешок, вытащил из него инструменты, сунул их под нос старику и спросил:
        - Скажите, для кого вы сделали это? Я дам вам тысячу долларов! Наличными! Мне очень надо найти владельца!
        Старик улыбнулся, мне на руки капнула прозрачная слюна, и я с ужасом подумал, что, может быть, и меня ожидает подобная участь. Нет, все, что угодно, но только не слабоумие! Как только замечу первые признаки, сразу положу конец своему земному существованию!
        Минут пятнадцать я пытался воззвать к совести и алчности Джимми Китса, но все было без толку: старик издавал мычание, затем завыл, а под конец внезапно провалился в сон. И здесь я потерпел неудачу! Меня охватила злость, но разве я мог что-то поделать? А ведь я был всего в полушаге от разгадки тайны!
        Запихнув инструменты в мешок, я отправился в дом, где наткнулся на дочку Джимми, надраивавшую все тем же полотенцем, коим она вытирала отцу подбородок, весьма запыленный подоконник. Завидев меня, она прикрыла дверь в так называемый сад и сказала:
        - Мистер, я поневоле слышала то, о чем вы толковали с моим папашкой...
        Ну конечно, поневоле! Наверняка намеренно заняла стратегическую позицию, чтобы не пропустить ни слова!
        - Вы что, согласны заплатить тысячу баксов, чтобы узнать, кто купил эти чертовы инструменты? - спросила дочь Джимми Китса, и в ее глазах загорелся алчный огонь.
        Я ответил утвердительно.
        - Знаете, папаша всегда вел записи, - протянула она, - и его журналы до сих пор сохранились. Но только посвященный вроде меня может их расшифровать!
        Похоже, дамочка хотела вытянуть из меня несколько монет. Но разве я мог быть уверенным в том, что она меня не надует?
        - Где ваши железки? - спросила она, понимая, что я ей не доверяю.
        Я достал одну из металлических штуковин, женщина схватила ее, провела пальцем по матовой поверхности и сказала:
        - Да, папкина работа, сразу видно. Ну, следуйте за мной! Только предупреждаю: информация обойдется вам в три тысячи!
        После нескольких минут торговли мы сошлись на тысяче восьмистах. Восемьсот особа получила тут же, тысячу я обещал вручить после того, как она сообщит мне имя. Мы спустились в подвал, где, как оказалось, была оборудована отличная мастерская. На стенах висели разнообразные инструменты, в углу стояло несколько странных станков.
        Женщина включила три мощные лампы и с гордостью заявила:
        - Здесь папашка и работал. Как же нам тогда хорошо жилось! Деньги рекой текли, отец купил мне отличный дом в Чикаго, у меня были крутая машина, шмотки, драгоценности. А потом все покатилось к чертям собачьим - сначала у папаши обнаружился этот самый Альцгеймер, затем меня муженек бросил ради молодой, потом выяснилось, что у отца денег не так уж много - он ведь завзятый картежник, большую часть спускал, ничего не откладывал на черный день.
        - Так вы говорите, что можете определить, кто сделал этот заказ? - прервал я говорливую особу: слушать ее излияния у меня не было ни малейшего желания. - Но как?
        Я все боялся, что ради лишней тысячи она обдурит меня, назвав первое попавшееся имя. Но дочка Джимми Китса, взяв с полки лупу, сказала:
        - Вот, посмотрите, мистер, на эту штуковину. Видите изображение двух скрещенных якорей, фирменный знак папани? Он сам его изобрел, потому что вырос в Новой Англии, на берегу океана, и все хотел стать капитаном большого корабля, но жизнь по-иному распорядилась. У него все так в жизни - вкривь и вкось. Мечтал о сыне, а на свет появилась я. Он приучал меня к своему ремеслу, думал, что я продолжу династию, но ничего не получилось. Теперь я, конечно, жалею, локти кусаю - могла бы развернуться на полную катушку, а теперь, по всей видимости, придется скоро дом продавать...
        Я увидел увеличенное изображение двух якорей, под ними - крошечный венок из лавровых листьев, а внутри его - номер, XJ79.
        - Ну, что я вам говорила! - воскликнула дочурка. - Папашка где-то вычитал, что в древности большие мастера всегда на свои изделия клеймо шлепали, поэтому решил следовать их примеру. А кроме того, он и номерок ставил, так, на всякий случай. Клиент его все равно невооруженным глазом не видит. А папаша вел свою картотеку, дабы, если его полиция прижмет, иметь возможность выторговать себе условия получше.
        - И она у вас сохранилась? - произнес я в волнении.
        - Ну а как же! - ответила дочка. - Я же думала, может, указанных там людей немного пощекотать, попросить о небольшой финансовой помощи, но ведь боюсь! Среди них много всякой швали, если узнают, что я их шантажирую, дом спалят вместе с нами! И кстати, мистер, если что, вы молчок, информацию я вам не давала. Понятно?
        Конечно же, я пообещал, что никому ничего не скажу. Женщина потянула потайной рычаг, и часть стены, оказавшаяся панелью, отошла в сторону, обнажив полки с папками. Я было ринулся к ним, но хозяйка прикрикнула:
        - Сидите тихо, мистер, и не рыпайтесь! Так, покажите прочие инструменты. Ага, понятно, набор для взлома. Не стандартный, такие папаша делал по чертежам, предоставленным клиентом. Значит, человек имел понятие о том, что ему требуется.
        Она покопалась в папках, выудила одну, открыла ее, зашелестела страницами. И вдруг заявила:
        - Полторы штуки гоните, мистер, и поживее! Вот требующиеся вам документы!
        - Я должен вам всего тысячу, - возразил я, но переубедить жадную особу было невозможно. Оставалось только радоваться тому, что я захватил с собой из Нью-Йорка приличную сумму наличными.
        Трижды пересчитав врученные ей банкноты, дочка мастера пододвинула ко мне папку с чертежами:
        - Вот копии того, что оставил заказчик.
        Бросив взгляд на какие-то непонятные мне рисунки, я возмутился:
        - Мы договаривались об имени! А вы подсовываете мне эти схемы. На что они мне? Учтите, если имени не будет, деньги придется вернуть!
        - Мистер, глаза-то разуйте! - язвительно заметила дочурка и ткнула в нижнюю часть листа. - Вот и имя!
        Я убедился в том, что номер, указанный на чертежах, совпадает с номером, обнаруженным на инструментах, и прочитал: «Onegin». Гм, что за чушь? В английском языке такого слова нет! Может, что-то из тюремного жаргона, которым я не владею? Хотя постойте, постойте, что-то знакомое... Ну конечно, ведь написано-то «Онегин». Но при чем тут главный герой одноименной поэмы гениального Александра Сергеевича?
        - И чего вы на меня уставились, мистер? - спросила дамочка. - Я вам что, поисковая система? Неужели думали, папашка для вас тут оставит настоящее имя и еще адрес в придачу, чтобы копы, если бы заявились к нам с обыском, чего, слава богу, еще ни разу не было, сразу его с поличным взяли? Конечно, он использовал свой шифр. Только не спрашивайте какой, не знаю! Что это странное словечко значит, не могу сказать, так как не имею ни малейшего представления!
        Прекрасно, я совершил путешествие, дал алчной особе две с лишним тысячи долларов, и все ради того, чтобы узнать - клиента зовут «Онегин».
        - Если кто и может раскрыть тайну, так только папашка, - рассмеялась женщина. - Но вы сами его видели, он только мычит да слюни пускает!
        Пришлось уйти несолоно хлебавши. Дочка Джимми Китса сделать копии чертежей, конечно же, не дозволила, поэтому я переписал все, что показалось мне важным. Я переночевал в отеле, а ранним утром отправился обратно в Нью-Йорк.
        Но почему я решил, что мое расследование пошло насмарку? Конечно, старик использовал свой код, но, по-моему, пресловутый «Онегин» сильно смахивает на кличку. Среди уголовников, понятное дело, в первую очередь друг друга называют именно так - не по именам, а по кличкам. Значит, мне требуется человек, который досконально знает криминальную братию.

* * *
        Все же хорошо быть известным писателем, к тому же нобелевским лауреатом, - твое имя открывает практически любые двери. Американцы так падки на регалии, титулы и звания! Через моего алчного адвоката я вышел на частного детектива в отставке, некоего Барни О’Коннела, который, как заверили меня, лучше кого бы то ни было ориентируется в преступном мире североамериканского континента. Барни, на мое счастье, обитал недалеко, в Ньюарке, и, когда я позвонил ему, он тотчас пригласил к себе в гости.
        О’Коннел оказался добродушным, краснолицым, полным субъектом лет семидесяти с небольшим - он так и лучился энергией и через каждые пять слов взрывался хохотом. Но не так-то прост был этот потомок ирландских переселенцев, каким подавал себя, - взгляд его светло-голубых глаз пробирал до костей, и он так ловко задавал наводящие вопросы, что двадцать минут спустя, сам того не желая, я поведал ему обо всем (ну, или практически обо всем), хотя изначально у меня была припасена совершенно правдоподобная история о великом писателе, работающем над новой книгой.
        - Гм, мистер Бэскакоу, разрешите дать вам бесплатный совет: не суйтесь в это дело! - сказал он, наливая мне и себе виски с содовой. - Это ведь даже не осиное гнездо и не яма с гадюками, а черная дыра, которая засосет вас навечно - выхода оттуда уже не будет!
        Он вручил мне бокал, а я, поставив его на полированную поверхность журнального столика, заявил без околичностей:
        - Я высоко ценю ваше мнение, мистер О’Коннел, однако ответьте: вы можете мне чем-нибудь помочь? Если нет, то буду вынужден покинуть вас...
        Барни вздохнул и отхлебнул виски.
        - Мое дело посоветовать, а как поступать, уже ваше личное решение. Я проработал частным детективом больше сорока лет, так что повидал на своем веку очень много, меня ничем не удивишь, но еще раз предупреждаю: если в деле замешана политика, причем большая политика, тем более Белый дом, то ваше расследование может закончиться плачевно. Вообще-то мне не стоит помогать вам, мистер Бэскакоу, лучше было бы сказать, что мне ничего не известно, но не такой я человек, чтобы врать... Однако услуга за услугу - я не хочу, чтобы мое имя трепали на каждом перекрестке и чтобы затем меня навестили ребята из ФБР или Секретной службы...
        Я дал слово чести, что никто ничего не узнает, и Барни, сделав еще один глоток, заявил:
        - Как, говорите, зовут того типа, чьи инструменты к вам попали?
        - Онегин, - повторил я, не совсем уверенный, что правильно выговариваю по-английски это слово. - Вообще-то таково имя героя произведения одного чрезвычайно известного русского поэта, Александра Пушкина, поэтому не понимаю, почему старик Джимми использовал именно его...
        - Я знаю, кто такой Юджин Онегин, - сообщил вдруг Барни. А затем, к моему большому изумлению, продекламировал по-русски, правда, с кошмарным американским акцентом: -
«Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы!» Отлично сказано, мистер Бэскакоу, ваш Пушкин был мужик с головой!
        - Да, можно и так сказать, - пробормотал я, стараясь подавить улыбку.
        О’Коннел осушил бокал, поставил его на столик и произнес:
        - Ну что же, дело упрощается. И Онегин, вне всяких сомнений, имеет прямое к нему отношение. Как только вы сказали, что мешком по голове вас огрела девица, я сразу понял, что, скорее всего, речь идет о ней. Ну да, теперь понятно, отчего Джимми Китс, человек весьма и весьма начитанный, избрал для заказчицы такой псевдоним. Во-первых, сделал из клиента-женщины клиента-мужчину, что могло бы запутать полицию, а во-вторых... Скажите, мистер Бэскакоу, как зовут главную героиню этой самой поэмы Алекса Пушкина?
        Вопрос оказался таким неожиданным, что я на секунду растерялся. Какое отношение к происходящему имеет ее имя? Затем быстро дал ответ, испугавшись, что Барни подумает - нобелевский лауреат, выходец из России, не знает, как зовут главную героиню «Евгения Онегина».
        - Татьяна. Татьяна Ларина.
        - Вот, собственно, и имя той, кого вы ищете, - захохотал Барни. - Да, в самом деле, ее так и зовут. Хотя, думаю, в документах у красотки значится «Таня Ларин». Вы ведь здесь, в Штатах, тоже зоветесь Бэзил Бэскакоу, не так, как в России. Обамериканились, можно сказать. Ну что, понятна вам ассоциативная цепочка, весьма, замечу, незамысловатая?
        - И кто она такая, эта Татьяна, то есть Таня Ларин? - спросил я в волнении. - Как и где ее найти?
        Барни налил себе еще виски (похоже, экс-детектив на пенсии увлекся спиртным, что при его тучности и склонности к апоплексии весьма опасно), отхлебнул и охотно пояснил:
        - О, ей всего лет двадцать восемь - двадцать девять, но она настоящий профи. Ее родители - выходцы из бывшего СССР. Кажется, приехали сюда по еврейской линии лет двадцать с лишним назад, когда Таня была еще совсем ребенком. Девчонка оказалась очень способной, без проблем освоила язык. Причем у нее явные актерские способности, может копировать любой акцент. В возрасте двенадцати лет стала чемпионом по шахматам среди юниоров штата Нью-Йорк. Потрясающие аналитические способности, которые она, увы, использовала в криминальных целях. Окончила хай-скул одной из лучших, получила стипендию в Колумбийском университете, где начала изучать медицину, но потом неожиданно бросила учебу. Кажется, там была какая-то трагическая любовная история. Связалась с уголовным миром и в течение короткого времени стала специалистом по ограблениям особняков миллионеров. Причем всегда подходит к этому занятию с размахом и изобретательностью. Ее не меньше дюжины раз задерживали, но каждый раз прокуратура не смогла предъявить обвинение. Что же касается вашего вопроса, где она сейчас... Понятия не имею! Она колесит по Америке,
совершая то там, то здесь очередное ограбление.
        Я почувствовал звон в ушах. Да, тезка запоздалой любви денди Онегина и есть мой искомый объект. Наверняка проникла в особняк Филиппа Карлайла, чтобы стырить драгоценности Джинджер, коих у моей возлюбленной было хоть пруд пруди.
        - А вот ее родители, если мне не изменяет память, обитают в Нью-Йорке, на Брайтон-Бич, где у них небольшая лавка, - завершил рассказ Барни, и я, услышав последнее сообщение, едва не бросился ему на шею.
        То, что в Америке весьма большое количество выходцев из бывшего СССР, является избитой истиной, и я сам - тоже тому подтверждение. Но так уж получилось, что за все тридцать с лишним лет своего обитания в Штатах я практически не встречался с прежними соотечественниками. Меня никогда не тянуло в ресторан, где подают к обеду борщ, винегрет и салат «оливье», я не стремился к общению с говорящими с одесским акцентом кумушками, не посещал русские магазины и супермаркеты. Если и доводилось сталкиваться с русскими, то только с теми, которые, подобно мне, принадлежали к так называемой богеме, - с писателями, музыкантами, художниками, балеринами, певцами или потомками белых эмигрантов и аристократов, бежавших на Запад после революции.
        Теперь я пожалел о том, что был таким снобом. Ведь не могу же я, так сказать, с улицы, без чьей-то рекомендации, заявиться к Тамаре и Александру Лариным с расспросами. Да и что говорить? «Скажите, где скрывается сейчас ваша дочь-воровка», так, что ли? Барни уверил меня, что родители Тани понятия не имеют о том, чем промышляет их дочурка. Или, вернее, не желают иметь представления, подозревая, впрочем, что ее занятия не вполне легальны. И это лишний раз свидетельствует о том, что место, где она живет или прячется, они ни за что не выдадут, тем более мне, незнакомому человеку.
        Я отправился на Брайтон-Бич, потерся около магазинчика, принадлежащего Лариным, даже зашел в него и купил пачку сигарет и мятные леденцы. Мать Тани оказалась приятной женщиной лет шестидесяти, подтянутой и бодрой, отец, старше супруги на несколько лет, выглядел не очень хорошо: мешки под глазами, зеленоватая кожа. Меня они приняли за американца - сказывался мой важный вид и очень даже неплохой английский, а сами говорили с типичным русским акцентом, даже не утруждая себя более-менее правильным произношением слов.
        Я заметил на стене фотографию - девица лет шестнадцати и молодой человек чуть постарше. Ага, брат и сестра. Таня и Саша. О последнем О’Коннел мне тоже рассказывал - у него какая-то тяжелая болезнь, и на лечение уходит уйма денег. Уж не потому ли Татьяна и решила заняться грабежом?
        Получив сдачу, я по-русски поблагодарил Тамару и, представившись корреспондентом Первого канала, стал всячески превозносить их трудолюбие и рассыпаться в комплиментах. Соврав, что мы, журналисты, готовим репортаж о жизни русских эмигрантов в Америке, сказал, что был бы очень рад, если они согласились бы ответить на несколько моих вопросов.
        Ларины, конечно, согласились, а Тамара даже сказала, что мое лицо ей знакомо, - только потом я увидел, что у них имеются в продаже и три моих романа, на обложках которых были мои фотографии. Но, судя по всему, магическим реализмом Ларины не увлекались, отдавая предпочтение ироническим детективам (она) и ура-патриотическим боевикам (он). Мы договорились, что после восьми вечера я навещу их в квартире, располагавшейся прямо над магазинчиком. Пришел я со стандартным джентльменским набором - конфетами, тортом и большим количеством спиртного, которое, как я надеялся, развяжет язык родителям Тани.
        Квартира была обставлена в ностальгических тонах: и где они только сумели раздобыть этот страшный диван и венгерскую «стенку», очень похожую на ту, что была модной в семидесятые годы в Союзе? На стене я увидел фотографии Татьяны, Саши и рядом, друг подле друга, фото русского президента и американской президентши. Ну надо же, что за странное соседство! А над комодом висел плакат ЛДПР с ликом бессменного дуче партии г-на В.В. Жириновского. Да-с, о вкусах, конечно, не спорят, однако, однако...
        Отец Тани все тянулся к бутылкам, хотя его жена потчевала нас чаем. Александр Самойлович (так звали Ларина) даже прикрикнул на супругу, Татьяну Альбертовну, и заявил, что она не должна позориться «перед продюсером Первого канала». Польщенный тем, что из меня, представившегося простым журналистом, сделали уже продюсера, я приступил к делу.
        Вначале беседа не клеилась, потом Ларины ударились в воспоминания, но я подталкивал их к одной, интересовавшей меня более всего, теме - об их дочке. Однако о Тане родители говорили неохотно, упомянули мимоходом, что она живет в Калифорнии, «где занимается бизнесом». Ну да, я бы тоже не очень охотно рассказывал журналистам, что моя дочь воровка и дюжину раз арестовывалась. Зато муж с женой в подробностях поведали мне о своей тяжелой судьбе: у их старшего сына обнаружили саркому Юинга (онкозаболевание скелета), он находился в частной клинике, пребывание в которой стоит бешеных денег. Так и есть, Таня пытается спасти старшего брата или хотя бы продлить его жизнь, но благородная цель не оправдывает ее криминальных занятий. Да и если брат умрет, разве она бросит свое незаконное занятие? Наверняка нет! Так что это все отговорки - мол, ворую, чтобы помочь бедным родственникам. Причем отговорки неправдоподобные.
        Я узнал подробно все тонкости диагноза, а также о многочисленных способах лечения саркомы Юинга, но о дочери больше не было сказано ни слова. Когда же я напрямую спросил, как часто Таня посещает родителей, Тамара тотчас предложила мне очередную чашку чая, а Александр, налив себе еще винца, дождался, пока жена уйдет на кухню, и сказал:
        - Слушай, корреспондент, ты о дочке лучше не спрашивай, давай о чем-нибудь другом поговорим!
        Так, похоже, Таня для них - персона нон-грата. Но, с другой стороны, родители явно не чурались принимать от блудной дщери деньги на лечение любимого старшего сына. Как я ни старался заговорить о Тане, ничего не получалось - любые мои попытки терпели крах. Просидев больше трех часов в гостях у Лариных и ничего не добившись, я решил откланяться. Александр Самойлович уже изрядно наклюкался и еле держался на ногах, и Тамара повела его спать, объяснив, что у мужа был тяжелый день.
        Воспользовавшись неожиданной возможностью, я обшарил ящики комода, надеясь наткнуться на телефон или адрес Тани, но тщетно. Заслышав стук закрываемой двери и шаги, я быстро вернулся к столу. Настало время прощания. Заявив, что мои коллеги свяжутся с Лариными через недельку-другую, дабы заснять их интервью на пленку, направился к двери. И в тот момент, когда Тамара уже провожала меня к выходу, раздался телефонный звонок. Извинившись, женщина вернулась в гостиную, и я услышал фразы, от которых радостно забилось сердце:
        - Танюша, ты! Как я рада тебя услышать, дочка! Прошу, подожди, мне надо закрыть дверь.
        Тамара вновь вошла в прихожую, но я и не думал уходить. Смущенно переминаясь с ноги на ногу, я заявил:
        - Могу ли я воспользоваться вашей уборной?
        Разумеется, в этой просьбе хозяйка мне не отказала. Я резво прошмыгнул в ванную комнату и, осторожно приоткрыв дверь, стал внимательно вслушиваться в разговор матери и дочери. Состояние здоровья брата... здоровье отца... фраза о том, что опять нужны деньги... И наконец...
        - Ты во Флориде, в Майами? А когда к нам заедешь? Понятно...
        С трубкой радиотелефона в руке Тамара вышла из гостиной и увидела меня, высунувшего голову из ванной. Пришлось, улыбаясь, поблагодарить ее и направиться к двери. Женщина быстро завершила разговор с дочерью.
        - Ваша Таня? - спросил я. - Как у нее дела?
        - Все хорошо, - сухо ответила Тамара, - как всегда, занимается бизнесом.
        Ну еще бы, какой отличный бизнес - залезать в чужие виллы да особняки и потрошить сейфы! Я распрощался с Тамарой, поцеловал ей руку и заверил, что мы обязательно включим эпизод о ее семье в фильм.
        Итак, прошедший вечер дал интересные результаты: мне стало известно, что Таня снабжает родителей деньгами, которые идут на лечение тяжело больного старшего брата. Но важнее всего - я узнал о местонахождении Тани. Наверное, тоже испугалась шумихи после смерти Филиппа и Джинджер и перебралась подальше от места происшествия. Хорошо хоть, что не в Мексику!
        У такой особы, как Таня, наверняка имеется логово (причем, скорее всего, не одно), где она пережидает облавы, зализывает раны, а также разрабатывает новые преступления. Не исключено, что в Майами у воровки имеется квартира или даже особняк. Но как же мне ее найти в таком большом городе? Фланировать по улицам и надеяться, что случайно столкнусь с ней нос к носу?
        Но существует и иная возможность: Таня, занимающаяся бизнесом, как твердят ее родители, остановилась в отеле. Интересно, у нее имеются дополнительные поддельные документы или нет? Она ведь оставила в мешке водительские права...
        Чтобы внести в этот вопрос ясность, я сел на телефон и принялся методично обзванивать все отели Майами, задавая один и тот же вопрос - не остановилась ли у них Таня Ларин? Ведь зачастую для преступника лучше назваться на отдыхе подлинным именем, чем фальшивым. А Таня сейчас не на деле (вряд ли она в состоянии провернуть одно за другим ограбление с интервалом в два дня!), значит, ничто не мешает ей хотя бы для разнообразия использовать настоящие документы.
        Шанс невелик, но все же, все же... Я звонил в отели полночи, и, когда уже убедил себя в том, что Тани нет ни в одном из них, вежливый женский голос администратора в очередном прощебетал:
        - Да, мисс Таня Ларин въехала к нам позавчера и все еще занимает один из номеров. Могу ли я передать ей что-либо, сэр?
        Вскочив с кресла, я заверил, что ничего передавать не надо, поставил жирный крест в телефонной книге напротив отеля «Фонтенбло Хилтон» и тотчас заказал билет на первый утренний рейс до Майами. Ну что же, Танюша, я тебя нашел, и теперь тебе от меня не уйти!

* * *
        Флорида встретила меня палящим солнцем и адской жарой. Слава богу, что я был экипирован соответствующим образом: легкие белые штаны, цветастая рубашка навыпуск с короткими рукавами, большая панама и черные дизайнерские очки, закрывающие пол-лица. С собой у меня был только небольшой походный чемоданчик с самым необходимым - задерживаться долго в Майами я не собирался. Безусловно, с девчонкой надо быть осторожным, ее голыми руками не возьмешь, все же преступница как-никак, однако я все рассчитал: выслежу ее, затем пригрожу полицией или ФБР, и она как миленькая выложит мне все, что знает. А в том, что Таня Ларин что-то знает, я ни секунды не сомневался. Вопрос в другом - что именно?
        Поймав такси, я велел отвезти себя к отелю «Фонтенбло Хилтон», где предварительно заказал президентский люкс. Там первым делом поинтересовался у администратора, проживает ли по-прежнему у них Таня Ларин. Та, посмотрев в компьютере, заверила меня, что Таня Ларин еще не съехала, и сообщила мне даже номер комнаты, в которой обитала искомая особа.
        Разместив вещи в своем номере, я отправился на два этажа ниже, чтобы полюбоваться на Таню. Следует ли мне начать операцию или немного подождать? Кто знает, на что способна преступница, вдруг у нее при себе оружие? Тогда я ни за что не должен оказываться с ней наедине, лучше всего вести беседу в людном месте, например, в ресторане. В номер я к ней не пойду - она ведь может оглушить и даже убить!
        Мне повезло - едва я появился в коридоре, как дверь номера, который занимала Таня, открылась, и на пороге появилась молодая привлекательная особа с длинными рыжими волосами. Хм, я видел фото Татьяны в доме ее родителей - там волосы у нее черные, а прическа короткая. Ну конечно, она напялила парик, чтобы изменить внешность!
        Фигурка у воровки была ладной, и я невольно подумал, что у нее наверняка имеется целая вереница любовников. Но тут же вспомнил, ради чего оказался во Флориде (мне надо выяснить имена тех, кто убил Джинджер и Филиппа, и не исключено, Таня Ларин может мне помочь), и выкинул из головы привольные мысли.
        Особа продефилировала мимо, даже не одарив меня взглядом. Еще бы, такой старый хрыч, как я, наверняка не заслуживал, с ее точки зрения, внимания. А мне это было только на руку - всегда хорошо, когда противник недооценивает тебя!
        Я сделал вид, что копошусь около одной из дверей, а когда Таня села в лифт, быстро побежал по коридору. Нельзя упустить ее! Кто знает, может, она покинет отель и больше никогда здесь не появится. Пришлось воспользоваться лестницей - ох, давненько я так не бегал... Когда я появился в холле, дыхание у меня было затруднено, а на глазах выступили слезы. Таня уже приближалась к крутящейся двери на выходе из отеля. Я, натянув панаму на лицо, двинулся за ней.
        Чертовка уселась в такси и была такова. Я отчаянно замахал рукой, пытаясь остановить свободное такси, но, как назло, ни одного не было. Наконец мне повезло, я плюхнулся на заднее сиденье машины и, указав на автомобиль, в котором находилась преступница, скомандовал:
        - Следуйте за ним!
        - Эй, мистер, я в такое не играю, - ответил водитель, молодой негр в красной бейсболке, надетой козырьком назад. - Не надо мне никакого криминала...
        Я помахал купюрой в сто долларов и назидательно заявил:
        - Я что, похож на мафиози? Да и те разъезжают на лимузинах, а не на такси! Там, впереди, моя молодая жена, я подозреваю, что у нее любовник, поэтому хочу выяснить правду.
        Однако водителя мои слова нисколько не успокоили:
        - А когда узнаете, что она вам рога наставляет, застрелите? Нет, мистер, я честный малый...
        Еще одна купюра в сто долларов развеяла сомнения водителя. Он покорился судьбе, замолчал и принялся крутить баранку. Я всматривался в поток машин, идущих впереди. Важнее всего не потерять автомобиль, в котором находилась Таня, из виду и не перепутать его с другим! Но зрительная память у меня всегда была хорошей, хоть в последние годы и стала немного подводить - что поделать, возраст!
        В топографии Майами я совершенно не разбирался, однако понял, что мы выехали из центра и движемся куда-то ближе к окраинам. Автомобиль Тани определенно направлялся не в сторону аэропорта, что меня несколько успокоило. Значит, пташка пока не улетит. Но куда она едет? Не исключено, на воровскую сходку, или как там это у них называется.
        Мы были в пути не меньше сорока минут, когда такси Тани затормозило. Моя машина находилась на порядочном расстоянии, поэтому я не боялся, что она обратит на нас внимание. Красотка выпорхнула из салона на улицу, и негр-водитель, присвистнув, сказал:
        - Да, мистер, теперь я понимаю ваши опасения! Ну что, мне вас дальше везти или вы здесь останетесь?
        Я, уплатив обещанный гонорар, поспешно вышел и осмотрелся. Мы находились в жилом квартале, не самом богатом, но и далеко не бедном. Таня метрах в тридцати впереди меня, бросая взгляды по сторонам, шла, цокая высокими каблуками. Похоже, она и сама здесь в первый раз. Я двинулся за ней, сохраняя расстояние. Воровка ни разу не обернулась, и меня обуяла гордость за свои детективные способности - она и не подозревает, что я иду по ее следу!
        Внезапно Таня свернула, и мне пришлось ускорить шаг. Когда я достиг нужной улицы, то, к своему удивлению, не увидел на ней знакомой фигуры. Меня взяла досада - я потерял ее из виду всего секунд на двадцать, а она уже успела зайти в один из домов! И что мне делать? Остается только ждать, пока она снова появится на улице.
        Внезапно я почувствовал прикосновение холодного металла к своей спине и услышал спокойный женский голос:
        - Мистер, еще одно движение, и я стреляю...
        В жизни мне приходилось всего пару раз сталкиваться со смертью, причем самым непосредственным образом.
        Как-то, в начале восьмидесятых, меня занесло в Рио-де-Жанейро. В день отъезда я засиделся с тамошними литераторами, дегустируя коктейли, и в итоге опоздал на свой рейс. Самолет, едва взлетев, упал в океан, все пассажиры и члены экипажа погибли. Если бы я взошел на борт, то тоже бы сгинул в пучине и так бы и не получил Нобелевской премии.
        В другой раз я договорился со своим финансовым консультантом встретиться и обсудить планы по увеличению моего (и его собственного) благосостояния. Но сначала я проспал (что со мной практически никогда не случается), так как будильник, как выяснилось, не был заведен, хотя я отлично помню, что ставил его, потом мой автомобиль заглох на полдороге, а когда наконец завелся, меня угораздило едва не задавить бездомную, переходившую дорогу в неположенном месте с детской коляской, заполненной всяческим хламом. Прибыла полиция, и я проваландался еще не меньше двадцати минут. Финансист, которому я позвонил по мобильному, успокоил меня, сказав, что будет ждать столько, сколько надо. Но встретиться с ним мне так и не довелось. Забыл упомянуть: офис моего финансиста располагался на девяносто шестом этаже северной башни Всемирного торгового центра на Манхеттене, а на календаре была дата 11 сентября 2001 года. Я был уже неподалеку, когда стал свидетелем того, как управляемый террористами самолет врезался в небоскреб между девяносто четвертым и девяносто восьмым этажом: мой финансист погиб в огненном инферно
тотчас, не испытав ни малейших страданий. А ведь я мог бы оказаться в его бюро, и тогда бы список жертв теракта 11 сентября увеличился еще на одну фамилию - мою собственную.
        Ни в Южной Америке, ни на Манхэттене я не испытывал особого страха, ведь роковые события прошли как бы мимо меня, и только позднее я осознал, как мне повезло. В Майами же все было по-другому: во влажную от пота и покрывшуюся мурашками от страха спину, к которой прилипла рубашка, упиралось дуло пистолета. И человек, который держал меня на мушке, отнюдь не шутил.
        Я замер, чувствуя, что мои коленки предательски дрожат. Не хватало еще хлопнуться в обморок. Хотя это далеко не самый плохой вариант. Ну да, столько лет живу в США, стране, которая, по статистике, является одной из тех, где происходит самое большое количество убийств на душу населения, и до сих пор меня еще ни разу не ограбили. Видимо, настало время!
        Я беспомощно обернулся по сторонам, но помощи ждать было не от кого - улица оказалась проулком-тупиком, не видно ни единой живой души, кроме меня и того, кто наставил на меня пистолет. И, не исключено, мне в скором будущем суждено из разряда живой души перейти в разряд мертвых душ...
        - Я вам все отдам, - прошептал я, - разрешите мне достать портмоне...
        Так как возражений от грабителя не поступило, я дрожащими пальцами выудил из кармана кошелек, который у меня тотчас вырвали. Хорошо бы, чтобы этим все и ограничилось! Жаль только, что у меня в портмоне все кредитные карточки, придется сразу же блокировать их.
        - Мистер Бэзил Бэскакоу, - произнес голос, видимо, изучивший мое удостоверение личности. - Черт, да вы что, русский?
        Последняя фраза была произнесена по-русски, вернее, на американском русском - со смешным картавым прононсом и неверной интонацией. Так говорят некоторые из эмигрантов, которые, пробыв в Штатах пару лет, корчат из себя коренных американцев (хотя кто попадает под определение таковых - индейцы?) и намеренно уродуют родной язык, дабы возвыситься в первую очередь в собственных глазах. Или так говорят дети и внуки этих самых «коренных американцев», которые лопочут по-английски без проблем, зато имеют большие проблемы с тем, чтобы нормально изъясняться на языке своих родителей.
        - Ну, как сказать... - протянул я, тоже переходя на русский и чувствуя, что долго так стоять не смогу. - У меня двойное гражданство - американское и российское. Обычно подобное не допускается, но - последнее мне вернули еще в 90-м, особым постановлением Президиума Верховного Совета... Если хотите денег, то берите все, однако не трогайте старого и больного человека, который ничего плохого вам не сделал и лица вашего даже не видел, мисс...
        Господи, какую чушь я несу! Осталось только во всеуслышание заявить, что я - нобелевский лауреат, и тогда меня похитят и потребуют выкуп!
        - Тогда зачем вы меня выслеживаете? - спросил голос и прибавил пару непечатных американских ругательств.
        Внезапно до моего разумения дошло: на меня вовсе не бандиты совершили нападение - за спиной стоит красавица Таня Ларин! Каким же я был наивным - она специально свернула в проулок, чтобы иметь возможность взять меня на мушку!
        - Таня, если позволите, я вам немедленно все объясню, - произнес я и тотчас пожалел об этом: бандитка дала мне подзатыльник, да такой, что я застонал от боли.
        - Откуда тебе знать мое имя? - спросила она на том же ужасном русском.
        Не в состоянии выносить, как она уродует наш великий и могучий, я уже по-английски ответил:
        - Произошла какая-то ошибка, вы обознались, мисс...
        - Ври, ври, да не завирайся! - заявила по-русски Таня, видимо, как и некоторые представители волны эмигрантов, обожавшая русские фразеологизмы, вставляя их где следует и, по большей части, где не следует. - Ты знаешь, как меня зовут, следил за мной от отеля... Я что, по-твоему, слепая? Ты преследуешь меня!
        А я-то думал, что мне удалось остаться незамеченным! Да, когда дело имеешь с матерыми преступниками, лучше не зазнаваться. Получается, что все это время жертвой был я, а не Таня!
        - На полицейского или агента ФБР ты не похож, - тем временем рассуждала вслух она, - да и слишком старый, тебе за семьдесят. Бэзил Бэскакоу, Бэзил Бэскакоу... Какое-то знакомое имя. Ты политик, что ли? В русском конгрессе сидишь?
        - Слава богу, нет, - с достоинством ответил я, - но предложения от двух партий были. Таня, разрешите все вам объяснить. Но только пообещайте, что не будете стрелять в меня, пожилого человека, к тому же лауреата Нобелевской премии. Ведь за убийство здесь, во Флориде, могут отправить в камеру смертников.
        Мои слова о Нобелевской премии и камере смертников возымели нужный эффект, и давление стали на мой позвоночник исчезло. Однако мне пришлось, так и не поворачиваясь лицом к Тане, рассказать обо всем, что произошло в прошедшие дни. Упомянул я и о том, что мы с ней уже встречались, и живописал, как она огрела меня мешком с отмычками и похитила мой автомобиль.
        Наконец мой рассказ был завершен, но ответа от Тани не последовало. Очень осторожно, опасаясь выстрела, я обернулся; мне все казалось, что никакой Тани за моей спиной сейчас не окажется, ведь она могла давно сбежать. Однако нет, девица была все еще там.
        - Если бы я сама не столкнулась с тобой, то, конечно, не поверила бы ни слову, - изрекла она. - Сними панаму и очки, нобелевский лауреат!
        Я повиновался, покоробленный тем, что девчонка, которая была младше меня в два с половиной раза, нахально тыкает. Вот она, современная молодежь, никакого почтения к заслуженным сединам и лысинам!
        - Ну да, точняк ты, - заявила Таня и вручила мне портмоне. - А теперь, мистер Бэскакоу, бери руки в ноги и дуй отсюда по Малой Спасской колбасой...
        - Катись, а не дуй, - поправил я Таню. - И вообще правильнее будет сказать «бери ноги в руки» и «катись колбаской по Малой Спасской». Не следует нарушать фразеологический узус!
        Что такое фразеологический узус, она понятия не имела, а только сказала:
        - Хватит разговоров. По-хорошему тебя надо бы кокнуть, но я не кровожадная. Да и ты сам замешан в этом деле, в полицию или в ФБР стучать не будешь. Так что отправляйся обратно в аэропорт и лети назад в Нью-Йорк.
        Пряча портмоне в карман, я упрямо заявил:
        - Но прежде я хочу узнать, кто убил Джинджер и Филиппа! Вы ведь что-то видели и что-то знаете?
        Девица ничего не ответила, а я, осененный внезапной догадкой, воскликнул:
        - Ну конечно, вы были там! Вы - единственный свидетель! Вы должны мне помочь...
        - Ничего и никому я не должна, - резко ответила Таня. - Ну, мне что, дважды повторять? Бери такси и дуй в аэропорт. Или мне придется применить силу!
        Я посмотрел на небольшую сумочку, висевшую у нее на плече (там она и прятала оружие), и храбро ответил:
        - Вы не убили меня тогда, около особняка Филиппа. Не убили и сейчас. Вы же понимаете, что я вреда вам не принесу. Я только хочу знать правду! И, собственно..
        Шальная мысль возникла в меня в мозгу - наверное, на мою мозговую активность благоприятно действовало жаркое флоридское солнце.
        - Что вы сами-то здесь делаете, Таня? - продолжил я. - Только не говорите, что прячетесь от полиции! Ведь по официальной версии Филипп застрелил Джинджер, а потом сам покончил с собой. Следовательно, никто не может предъявить вам обвинение. Вы же сами что-то ищете! Да, точно, вы что-то знаете и прибыли в Майами, дабы провести самостоятельное расследование. Так же, как и я!
        Девица прошипела по-английски:
        - Мистер, вам же русским языком было сказано - убирайтесь прочь подобру-поздорову! Я умею быть очень жестокой.
        - Нет, сомневаюсь, Таня. Вы прелестная молодая женщина, которая... - начал я и так и замер с раскрытым ртом, потому что почувствовал страшной силы удар, обрушившийся мне в солнечное сплетение. В глазах потемнело, я не мог вздохнуть и выдохнуть. Мерзавка ударила меня, безоружного и беззащитного пожилого человека, знаменитого писателя, лауреата Нобелевской премии!
        Я мешком осел на асфальт, а Таня, склонившись надо мной, прошептала:
        - Ну что, мистер, убедился в том, что я могу применить силу? Значит, так, повторяю в последний раз для нобелевских лауреатов, не особо отягощенных интеллектом: берешь такси, едешь в аэропорт, улетаешь в Нью-Йорк и сидишь там тихо, аки мышь. О том, что меня видел, забываешь тут же, на месте.
        И, развернувшись, моя обидчица прошла прочь. Я же несколько секунд пытался подняться на ноги. Наконец мне это удалось. Сгорбившись, делая крошечные шажки и ловя ртом горячий воздух, я поплелся за Таней. Та, обернувшись, заметила меня, показала кулак, но я упорно двигался вслед за ней. Я имею точно такое же, как и она сама, право узнать, кто стоит за убийством Филиппа и Джинджер! И Тане что-то известно, даже, как мне кажется, очень многое, и я должен выяснить, что именно.
        Нахалка приблизилась ко мне и, вытащив из сумочки пистолет, приставила к моему лбу.
        - Итак, дядя Вася, - заговорила она снова по-русски, и я невольно поморщился - не столько от пульсирующей боли в груди, сколько от издевательства над русским языком - от ее чудовищного акцента. Ее родители плохо говорят по-английски, зато сама Таня плохо говорит по-русски, а вот ее дети уже совсем забудут язык Пушкина и Толстого. Хотя нет, наверняка в семье из поколения в поколение будут передаваться несколько матерных слов и песня «В лесу родилась елочка». - Не верится в то, что ты писатель, к тому же лауреат Нобелевской премии, - продолжила Таня. - Ведь ты ужасно тупой! Мне что, прострелить тебе руку, чтобы ты понял - мотай обратно? Я ведь так и сделаю!
        И сделала бы, если бы очередная гениальная мысль не пришла мне в голову.
        - Профессор Джон Шапиро мой хороший друг, а его жена является большой поклонницей моего творчества, - заявил я. И, судя по тому, как дрогнул в ее руках пистолет, Таня прекрасно знала, кто такой профессор Джон Шапиро. - Я не только сведу вас с ним, но сделаю так, чтобы ваш брат, страдающий саркомой Юинга, стал одним из его пациентов. Даже более того - обещаю, что полностью оплачу лечение...
        Профессор Шапиро был одним из лучших, если не лучшим, онкологом Америки, у него в Нью-Йорке имелся собственный исследовательский центр, попасть в его клинику могли далеко не все богатые и знаменитые. Зря я, наверное, ляпнул, что оплачу лечение брата Тани, хватило бы и консультации профессора. Но слово - не воробей, вылетит - не поймаешь. Во сколько обойдется курс? Профессор дерет будь здоров, мне мое поспешное обещание запросто может обойтись и в четверть миллиона. Хотя чего я так расстраиваюсь, разве я не готов заплатить четверть миллиона ради того, чтобы узнать, кто убил Джинджер?
        - Ты не врешь, дядя Вася? - спросила девушка странным тоном. - Ты точно знаешь профессора Шапиро? Я пыталась записать Сашку к нему, но у профессора на ближайший год нет времени. А через год может быть уже поздно...
        - Клянусь своей Нобелевской премией! - весомо ответил я. А про себя подумал:
«Джон, конечно, мой друг, а его жена - поклонница моего таланта, но драть будут, как со всех, и скидки не сделают. А то еще и набросят немного».
        Девица спрятала пистолет в сумочку и подала мне руку.
        - Извини, что я тебя так отделала, - сказала она, - но ты сам виноват, дядя Вася. Как бы ты поступил на моем месте? Кстати, когда ты поговоришь с профессором?
        - Как только узнаю от вас, милая моя Танюша, все, что вам известно, - заявил я. - Вы хотите спасти брата, а я хочу узнать, кто убил Джинджер и моего старинного друга Филиппа...
        - Которого вы с Джинджер обманывали, - вздохнула несносная особа. - Это ты для нее накупил всего? Шампанское, черную икру, персики...
        Она сожрала содержимое моей корзинки! Собственно, о чем я: Таня украла мой
«Порше»!
        - Только не думайте меня обманывать! - разозлился я. - Я ложь сразу чувствую! Давайте, Танюша, колитесь! Расследование мы будем вести вместе!
        И, вздохнув, воровка принялась за повествование. Она слишком зацикливалась на ненужных деталях, поэтому я все подгонял ее. Меня чрезвычайно взволновал тот факт, что убийцу Джинджер и Филиппа она узнала в одном из телохранителей мадам президента. Так и есть, Кэтрин Кросби Форрест имеет ко всему непосредственное отношение. Кто, как не она сама, могла поручить своему телохранителю «оказать стране небольшую услугу»!
        Таня прибыла в Майами, чтобы нанести визит вежливости некоему Тимоти С. Шмидту, чье письмо было похищено из особняка Филиппа. Имя мне было смутно знакомо, но я не мог вспомнить, откуда именно.
        - И когда я заметила, что ты, дядя Вася, сел мне на хвост, я решила изменить маршрут поездки, - сказала Таня. - Так ты будешь звонить своему другу профессору Шапиро?
        И она сунула мне мобильный. Не оставалось ничего иного, как связаться с супругой профессора, которая уверила меня в том, что ее муж найдет возможность ознакомиться с историей болезни нового пациента, брата Тани, и осмотреть его в ближайшие два или три дня. Судя по тому, с каким восхищением смотрела на меня воровка, моя репутация достигла заоблачных высот.
        - Спасибо тебе, дядя Вася, - сказала она, и, как мне показалось, в ее глазах сверкнули слезы. - Я знаю, что и профессор Шапиро помогает не всем, но все же у Сашки тогда появится еще один шанс...
        Внезапно мне стало жаль девчонку, которая пошла по кривой дорожке в том числе из-за того, что надо помочь больному брату. Но не стоило упускать из виду и мои интересы.
        - Так где живет этот Тимоти С. Шмидт? - спросил я, на что Таня ответила:
        - Вообще-то не здесь, а совсем в другом месте. Туда мы сейчас и отправимся. Память у меня фотографическая, и я запомнила адрес, указанный на пакете...
        Понадобилось около сорока пяти минут, чтобы добраться до Коллинз-авеню, тянувшейся вдоль океана. Судя по всему, означенный Тимоти не нуждался в деньгах. Шофер высадил нас перед искомым особняком, я расплатился и вышел вслед за Таней. Я хотел было направиться к двери, но девица потащила меня по дорожке к соседнему дому.
        - Дядя Вася, ты что? - зашептала она. - Разве не видишь, что здесь побывала полиция?
        И в самом деле, присмотревшись, я увидел, что веранда особняка Тимоти С. Шмидта обвита желтыми лентами, которыми полиция обычно огораживает место преступления.
        - Похоже, Тимоти тоже не повезло, - заключил я. - Но что здесь произошло?
        Узнать это было легко. Я предложил использовать все тот же трюк, который задействовал, когда был в гостях у родителей Тани. Позвонив в соседний особняк, мы наткнулись на пожилую даму, оказавшуюся весьма разговорчивой. Мы представились репортерами, и она тотчас предложила нам выпить кофе. Наслаждаясь вкусным напитком и поглощая кексы, мы узнали о том, как позавчера скончался мистер Тимоти С. Шмидт.
        Миссис Харпер, снабжавшая нас кексами и информацией, была местной сплетницей. С первым мужем она развелась, второй ее бросил, третий скончался от инсульта шесть лет назад, дети выросли и разъехались по стране, внуки же вообще работали за границей, вот миссис Харпер и не оставалось ничего другого, как скрашивать свой досуг слежкой за соседями, сбором компромата и обнародованием грязных историй. Миссис Харпер знала все и обо всех. Она поведала к нам, к примеру, что у миссис Токье имеется любовник, который приезжает к ней во вторник, среду и четверг, как только муж отбывает на работу, что почтальон Гиббс читает чужие письма и ворует корреспонденцию, а сын четы Лоуз курит марихуану. Так могло бы продолжаться до бесконечности, но мы-то с Таней хотели знать подробности смерти Тимоти С. Шмидта, поэтому сконцентрировали внимание болтливой дамы на его персоне.
        Вначале мы узнали, что человеком он был неприятным (впрочем, по мнению миссис Харпер, приятных людей среди ее соседей не имелось и в помине), работал когда-то журналистом, однако ему пришлось покинуть газету по причине какого-то скандала: кажется, он опубликовал интервью с Вупи Голдберг, хотя на самом деле никогда с актрисой не беседовал. Но увольнение не сказалось негативно на благосостоянии Тимоти - он сделался автором разоблачительных книжек.
        Теперь я вспомнил, где слышал это имя, - помнится, как-то Филипп жаловался мне, что некий полусумасшедший репортер из Флориды заваливает его всякими сенсационными фактами, утверждая, что ему известны подробности крушения корабля пришельцев в Нью-Мексико в 1947-м или у него имеются железные доказательства того, что высадки на Луне в 1969 году не было, а все действо было срежиссировано и снято в Голливуде. Филипп получал кучу подобной корреспонденции, но Тимоти превзошел всех и вся. Мой друг даже подумывал о том, чтобы через суд запретить новоявленному инвестигатору, явно завидовавшему таланту Филиппа, заваливать его письмами и предложениями о совместном написании новой книги.
        Тимоти в самом деле что-то кропал. Сляпанная им мура быстро распродавалась (всегда найдутся простаки, верящие в любую теорию заговора) и приносила ему кое-какой доход, конечно, далеко не сопоставимый с многомиллионными гонорарами Карлайла.
        Больше всего миссис Харпер возмущало то, что Шмидт никогда с ней не здоровался, а также разговорчивая дама по секрету сообщила нам, что как-то рано утром, сидя с биноклем морского пехотинца у себя в мезонине и обозревая окрестности, она видела, как Тимоти, выезжая, случайно задавил кота семейства Пальмер, а затем просто завернул несчастное животное в грязную тряпку и выбросил в мусорный бак. Пальмеры потом больше месяца искали своего любимого кота, расклеивали объявления по всему кварталу, предлагали вознаграждение, а Шмидту было наплевать на страдания несчастных хозяев еще более несчастного кота. Поэтому, как считала миссис Харпер, Шмидта постигла заслуженная кара: он был убит.
        Сама она - увы, увы! - не видела, как сие случилось, потому что произошло убийство не в доме Тимоти, а около расположенного в двух кварталах отсюда торгового центра. Зато миссис Харпер видела, как в его доме копошились убийцы! Сначала она приняла двух людей, прибывших на черном джипе, за полицейских или агентов ФБР (кто знает, чего можно было ожидать от убийцы кота - он ведь мог быть и торговцем кокаином, и растлителем малолетних). Они, не таясь, прошли в дом, провели там около получаса и скрылись, прихватив компьютер Тимоти и два ящика с бумагами. Только потом стало ясно, что жилище убитого посетили самозванцы, а никакие не полицейские и санкции на обыск у них не было. Но вскрылось это много позже, когда прибыла настоящая полиция, чтобы осмотреть дом Тимоти, которого кто-то сбил на автомобиле, когда бывший журналист выходил из торгового центра. Свидетели утверждали, что наезд совершил черный джип с тонированными стеклами, который, сбив Тимоти, дал задний ход и затем еще раз проехался по нему, видимо, чтобы наверняка убить Шмидта. Два человека, пораженные подобной беспардонностью, запомнили
номера, но их информация ни к чему не привела - как стало известно, номера были украдены несколько лет назад в штате Айова.
        - И мистер Шмидт умер так же, как и бедный котик, под колесами автомобиля, - заявила злорадная старуха. - Мистеру Шмидту повезло, что его еще не выбросили в мусорный бак. Все же есть в мире высшая справедливость!
        Насчет последнего я с кровожадной соседкой погибшего спорить не стал. Мы с Таней переглянулись - вновь черный джип. Конечно, не исключено, что совпадение, не исключено, что здесь использовался совершенно другой джип, но кто знает! Номера того, на котором приехали убийцы Филиппа и Джинджер, были правительственные, а у джипа, который переехал Тимоти С. Шмидта, - похищенные у какого-то фермера в Айове. Но это может только означать, что убийцы блюли конспирацию - навещая ночью пустой, как они полагали, особняк Филиппа, не стали менять номера, а давя посреди бела дня и в присутствии множества свидетелей Тимоти в Майами, привинтили украденные загодя.
        Миссис Харпер все подкладывала нам кексы и интересовалась тем, покажут ли ее по телевизору, и я заверил, что непременно, и даже намекнул, мол, ее пригласят в прямой эфир, отчего старушка расцвела, как водосбор. Затем она притащила большую папку, в которой покоилась гора вырезок - миссис Харпер собирала свое досье на каждого из соседей. Показала она и статьи, посвященные гибели Тимоти. Мы с Таней их внимательно изучили, поблагодарили миссис Харпер и, заверив, что в ближайшие дни ей перезвонят по поводу прямого эфира, удалились.
        - Дядя Вася, тебе ведь тоже бросилось в глаза то, что и мне? - спросила Таня. - Почтовая вывеска среди прочих на фронтоне торгового центра?
        - Да, - кивнул я. - Не удивлюсь, если Тимоти отправил именно оттуда письмо-пакет, позднее похищенный, Филиппу Карлайлу. Но почему он не переправил документы по Интернету? Ведь намного же проще и быстрее.
        - Думаю, потому что обычная почта надежнее, - заметила Таня. - Письмо по Интернету могут перехватить или выудить из ящика электронной почты любопытные. С обычной почтой намного сложнее - как отыскать нужное письмо среди десятков миллионов ему подобных?
        - Да, если мне надо переслать что-то важное, я всегда пользуюсь услугами обычной почты, - согласился я. - Ведь человек, получив несколько огромных файлов-приложений по Интернету, может полениться открыть и прочитать их все, и совсем другое дело, если по обычной почте приходит пакет с фотографиями, которые можно рассмотреть и подержать в руках! Вопрос в том, откуда они узнали, что Тимоти послал пакет именно Филиппу.
        - Секретная служба изъяла его компьютер и бумаги, а там наверняка имелся черновик письма к мистеру Карлайлу. А после агенты решили наведаться на виллу к знаменитому журналисту, - сказала Таня.
        И я подумал: а девчонка-то с головой - недаром была чемпионкой по шахматам среди юниоров!
        - Интересно знать, что же они искали... - протянул я.
        Мы снова переглянулись. И Таня наморщила носик:
        - Дядя Вася, я на это не пойду. Дом опечатан полицией...
        - Тогда мне придется идти туда одному, и я наверняка попадусь, - заметил я жестоко. - В таком случае не могу обещать, что смогу оплатить лечение твоего брата, - мне придется здорово потратиться на адвоката!
        Таня тяжело вздохнула:
        - Но что нам делать в доме Тимоти? Ведь сначала там побывали убийцы, затем полиция, все ценное давно нашли и вынесли...
        - Ну, насчет последнего я вовсе не уверен, - возразил я. - Так что осмотреть особняк покойного журналиста, который, как и кот семейства Пальмер, погиб под колесами автомобиля, считаю просто необходимым.
        Таня
        И мне пришлось согласиться с доводами дяди Васи. И убийцы, и полиция могли просмотреть что-то, и это что-то может оказаться перспективным следом. Да и, честно говоря, мне не хотелось отступать - дело становилось все более запутанным. И все более кровавым. Были убиты три человека, и все ради какого-то пакета с бумагами. Причем киллеры не останавливались перед физическим устранением случайных свидетелей, а это значило: если мы попадем им в лапы, то и дядю Васю, и меня тотчас ликвидируют.
        - Ладно, - заявила я ему, - как говорится, трем смертям не бывать, а одной не миновать!
        - Двум смертям! - не преминул внести поправку дядя Вася.
        Меня порядком достал его менторский тон, но мужик он вроде бы неплохой, к тому же с обширными связями и жутко богатый. Сначала поможет мне вылечить Сашку, потом разобраться в этом деле, где не последнюю роль играет телохранитель президентши Кэтти, а потом сведет меня со своими знакомыми, некоторых из коих можно будет (и даже нужно) «пощипать».
        Дядя Вася хотел ввалиться в особняк покойного Тимоти С. Шмидта, разбив стекло на веранде, но я сказала ему, что надо действовать более изящно. Пришлось смотаться в отель, где знаменитый писатель и нобелевский лауреат передал мне инструменты, потеря которых меня очень огорчила. Еще бы, ведь они сделаны на заказ, да и стоили не одну тысячу! Теперь же я была в полной боевой готовности.
        Обычно считают, что воры проникают в чужие жилища вечером или ночью, и отчасти это верно. Однако я сказала, что жилище журналиста мы должны посетить при свете солнца - мне не хотелось ночью шарить по дому, в котором обитал Тимоти, теперь мертвый. О привидениях я уже как-то упоминала, да и среди воров не принято залезать в дома, хозяин которых недавно скончался, - плохая примета. Дело, в которое я вляпалась, было и без того отвратительным, однако накликать еще большую беду у меня не имелось желания.
        Я долго пыталась убедить дядю Васю в том, что ему стоит остаться в отеле, мол, я и сама справлюсь с миссией. Но то ли он до конца мне не доверял, то ли хотел пощекотать себе нервы, но старикан ни за что не сдавался - желал участвовать в налете, и все тут! С напарниками я работала, но недолго, так что имела возможность убедиться - они только мешают и путаются под ногами. Переубедить упрямого писателя не представлялось возможным, поэтому мне пришлось согласиться с его планом.
        Итак, мы снова направились к дому Тимоти. Зная, что вездесущая миссис Харпер с биноклем морского пехотинца в руках, возможно, ведет наблюдение за происходящим на улице, устроившись в стратегически удобной точке, мы подошли к дому Тимоти со стороны соседней улицы. На нас никто не обратил внимания. Дядя Вася чрезвычайно боялся, я видела, хотя и старался не подать виду. Постоянно давал мне наставления и советы, и меня это разозлило. В конце концов, кто у нас босс! Я совершила множество ограблений, вскрыла кучу сейфов, а он кто такой? Ну, написал какие-то книжки, ну, получил Нобелевскую премию, и что с того?
        Замок на двери черного хода был на удивление простым и хлипким. Можно было даже не ездить в отель за инструментами - такой я способна вскрыть при помощи заколки для волос. Дверь взвизгнула, отворившись, и мы вступили в полутемный коридор. Интересно, что будет, если нас схватят? Навесят порядочный срок, что ж еще! Дядя Вася выкрутится, он богатый и знаменитый, а я загремлю по полной программе.
        Впрочем, откуда полиции узнать, что мы здесь? На руках у нас перчатки, долго задерживаться в доме мы не собирались. Только как найти то, о чем ты не имеешь ни малейшего представления?
        Сразу было видно, что в доме поработали профессионалы - сначала убийцы, затем полицейские. Следы произведенного обыска, причем тщательного, бросались в глаза. Пол кухни был усеян осколками разбитой посуды, под ногами скрипели чечевица, сахар, макароны. Навесные ящички были сорваны со стен. В других комнатах тоже царил бардак - разбросаны книги, листы рукописи, одежда вывалена из шкафов, в стенах дырки. Более всего меня заинтересовал сейф в кабинете - модель шестидесятых годов и к тому же с идиотским часовым механизмом. Он был пуст - кто-то вскрыл дверцы при помощи переносного сварочного аппарата.
        - Здесь что-то искали, причем чрезвычайно упорно, - заметил вполголоса дядя Вася, хотя в доме никого, кроме нас, не было и говорить громко можно было без опаски. Но, видимо, сказывалось почтение к умершему. Да и атмосфера здесь странная, мне все время казалось, что кто-то за нами наблюдает.
        - Спрашивается только, что именно, - откликнулась я, подбирая с пола нижнее белье Тимоти. Трусы у него были застиранные и в дырках. Вот тебе и журналист, раскрывающий тайны Белого дома!
        Мы разделились - я осталась на первом этаже, дядя Вася отправился на второй, заявив, что искать нам надо бумаги. Но сказать всегда легче, чем сделать. Бумаг в доме было великое множество, не перечитывать же каждый лист из многих сотен! Да и нельзя забывать о том, что здесь похозяйничали бандиты, а затем полиция.
        Не найдя ничего интересного (хотя я понятия не имела, что нам требуется), я поднялась на второй этаж. Дядя Вася копошился в обширной коллекции видеокассет и компакт-дисков, большую часть которых составляли сомнительные шедевры порноискусства, дешевые триллеры и фильмы ужасов. Он методично открывал каждую коробку и заглядывал в нее.
        - Мне подумалось: что, если Тимоти записал информацию на диск и спрятал его среди всякого кинохлама? - пояснил свои действия дядя Вася.
        Я сказала, что это дебильное предположение, а писатель, подняв к потолку указательный палец, начал вещать:
        - Таня, милая, вы, видимо, не читали новеллу Эдгара По «Украденное письмо». Нечто ценное проще всего спрятать не в укромном тайнике, а открыто положить у всех на виду, предварительно замаскировав...
        Ну, начинается! Дядя Вася, как я уже поняла, обожает корчить из себя великого литератора. Впрочем, профессия неплохая. Одна только Нобелевская премия принесла ему сразу целый миллион, да еще книжки, продаваемые по всему миру, обеспечивают безбедное существование. А мне приходится гнуть спину, работать в поте лица, бегать от полиции, а теперь еще и от наемных убийц. Кстати, а что, если изложить свои приключения на бумаге? Дядя Вася подсобил бы, и вышел бы бестселлер!
        Что-то бормоча, писатель продолжал методично выковыривать диски и зачем-то рассматривать их на свет. Я заметила, что так он никогда не установит, что на них записано - порнофильм или некие секретные сведения. Наконец он со мной согласился и отшвырнул диск. Потом вздохнул:
        - Получается, здесь нам больше делать нечего, так как найти нужное не представляется возможным? О, мы же забыли о ванной! И о подвале!
        Последующий час с лишним мы обследовали эти два места, но ничего занимательного так и не обнаружили. Я прокляла Тимоти С. и пожелала ему на том свете попасть на самую горячую сковородку. В том, что журналист угодит в ад, я не сомневалась - еще бы, ведь на его совести несчастный кот!
        Дядя Вася приуныл, да и я, признаюсь, немного скисла. Но чего мы, собственно, ожидали - наткнуться на лежащий под туалетным ковриком пакет, перетянутый бечевкой и запечатанный сургучом, к которому приложена записка: «Тайны XX века»?
        Не оставалось ничего другого, как признать поражение и ретироваться. Мы покинули особняк через ту же дверь, что и вошли. Дядя Вася бормотал что-то о тайнике под землей, о том, что хорошо бы простучать все плитки в ванной и осмотреть пол со стенами в подвале, ведь там может быть еще один сейф, но я ответила ему, что в таком случае нам придется остаться в особняке Тимоти на годик-другой: в нем имелось не меньше трех тысяч мест, в которых можно спрятать таинственные документы, если таковые, конечно, вообще существовали.
        - И вообще, на месте журналиста я бы хранила документы не дома, а в банке. Сняла бы там ячейку, запихнула бы туда компромат и спала бы спокойно, - сказала я. - Потому что в банк киллеры ни за что не проникнут! Хотя если очень постараются, то, конечно, смогут, но слишком уж это опасно...
        Мы брели по улице, и я болтала, пытаясь утешить повесившего голову дядю Васю. Ну да, он ведь старался отыскать людей, застреливших его любовницу. Да и мне нечему было радоваться - вдруг писатель передумает и не станет оплачивать лечение Сашки? Что бы такое сообразить? Но в голову ничего путного не приходило.
        Внезапно дядя Вася что-то вскрикнул и ткнул пальцем на противоположную сторону улицы. Я, ничего не понимая, уставилась в указанном направлении, ожидая, что узрею киллеров на черном джипе, но там, конечно же, их не было. Только парочка детишек, а также пожилая чета. Ну что интересного? Обыкновенная семейная идиллия.
        - Почтальон! - выдохнул дядя Вася. - Почта и почтовый ящик!
        Да, на другой стороне улицы в самом деле находился почтальон, тощий тип, открывавший как раз чей-то почтовый ящик и засовывавший туда письма. Не тот ли, кстати, самый Гиббс, который любит просматривать чужую корреспонденцию?
        - Вспомните, Танюша, где был Тимоти непосредственно до того, как его убили! - пропел дядя Вася. - По всей видимости, на почте. Оттуда он отправил пакет Филиппу Карлайлу. А раз он так сделал, то, вероятно, знал, что за ним следят.
        Что-то щелкнуло в моей голове, и я сказала:
        - А раз он знал об этом, то постарался избавиться от документов. Отослал их по почте!
        - Да, но кому? Своим родителям, родственникам или друзьям? - приуныл дядя Вася. - Или любовнице? Не можем же мы посетить их всех, черт побери!
        Я посмотрела в спину уходящему почтальону и ответила:
        - А ведь ваш, как его, Эдгар По был прав - лучше всего спрятать ценную вещь на виду. А письмо лучше всего послать не троюродной тетушке в другом штате, а самому себе! Тимоти умирать не собирался, он думал, что его дом обыщут, ничего не найдут - и его оставят в покое. Поэтому надо было на время избавиться от документов.
        Дядя Вася в волнении затрясся и затрусил назад к дому Тимоти. Мы знали, что за нами, скорее всего, наблюдает любопытная миссис Харпер, но ничего другого не оставалось: мы приблизились к почтовому ящику и открыли его.
        Журналист умер два дня назад, и корреспонденции было не очень много. Два выпуска газеты, четыре письма. Прихватив все, мы с дядей Васей проворно зашагали прочь от особняка покойного мистера Шмидта.
        Мне не терпелось ознакомиться с содержимым писем, но пришлось дождаться, пока мы не доберемся до отеля. Дядя Вася все опасался, что за нами потянется «хвост», но я успокоила его: слежки не было. Затем мы заперлись в его номере (он занимал один из самых дорогих и лучших), и писатель дрожащей рукой вскрыл первый конверт. В нем находился счет от телефонной компании. Во втором - реклама. В третьем - еще один счет, за установку порноканала. Оставался последний конверт. Имя и адрес были выведены на нем печатными буквами, а отправитель указан не был. Дядя Вася разорвал конверт и извлек оттуда вместо листа бумаги... ключ.
        - Ну и что сие значит? - спросил он, вертя его в руках. - И где находится сейф или ящик, который этим ключом можно открыть?
        Я вырвала у писателя ключ со словами:
        - Я же говорила тебе, дядя Вася, что Тимоти С. хранил материалы не дома. Но там у него имелся ключ от сейфа. От него он и постарался избавиться, когда понял, что за ним следят, - послал его самому себе по почте.
        - Версия чрезвычайно занимательная, - признался дядя Вася, - но что нам это дает? Ключ гладкий, без всяких букв и цифр, так что выяснить, где находится искомый сейф, нельзя.
        - А вот и можно! - хмыкнула я. - Тимоти снял банковскую ячейку, причем, вероятнее всего, в Майами. Вряд ли он ездил в другой город, ведь документы могли ему понадобиться в любой момент, и требовалось держать их под рукой. А чтобы снять банковскую ячейку, ему понадобилось предъявить удостоверение личности или водительские права. Не исключаю, что использовал поддельные документы, но маловероятно - зачем подвергать себя такому риску? Еще мог попросить кого-то из знакомых или родственников снять ячейку, но тогда бы пришлось посвящать в тайну одного, а то и нескольких человек, а Тимоти был явно себе на уме.
        - Но даже если он обратился в банк и назвал свое собственное имя, нам это не поможет, - заявил писатель, склонный, как я уже поняла, к скороспелым выводам и глупой патетике.
        - Ну почему же? - сказала я скромно. - Мне известен человек, который за соответствующий гонорар может проникнуть в компьютерную банковскую систему и узнать, где у Тимоти С. Шмидта имеется ячейка.
        Снабженная наличностью (дядя Вася дал мне три тысячи, которых должно было хватить), я отправилась сначала в интернет-кафе, где списалась со своим знакомым из Хьюстона, к помощи которого частенько обращалась, а затем отыскала ближайший офис конторы по быстрому переводу денег - знакомый требовал стопроцентную предоплату. Человек он был странный, мог вообще отказаться от выполнения задания, поэтому я перевела ему две с половиной тысячи, зажав пятьсот баксов (о чем дяде Васе знать вовсе не обязательно).
        Я дважды выходила в Интернет, но ответа не было. Дядя Вася уже посыпал голову пеплом, заявляя, что мой знакомый - обыкновенный мошенник. Причем тут он попал в точку - тот и в самом деле был мошенником, специализирующимся на интернет-бандитизме. Но и я сама уже испытывала легкий дискомфорт в области селезенки. А что, если типчик из Хьюстона решил провернуть прибыльное дельце - пообещал помочь, взял деньги, а ничего делать и не собирается? Он же знает, что в полицию я не обращусь, тем более что мне известен только адрес его электронной почты...
        В три часа ночи (мы не спали, и бдительный дядя Вася заставил меня в очередной раз выйти в Интернет, благо что в его номере имелся компьютер, подключенный к Всемирной паутине) я издала победный клич - двадцать минут назад пришел ответ из Техаса. Я открыла письмо и увидела слова: «Бэнк оф Америка». А дальше шел адрес филиала в Майами. И номер ячейки.
        На радостях я даже бросилась на шею писателю и расцеловала его в обе щеки. Дядя Вася проворчал:
        - А что, если твой знакомый нас дурит и написал первые попавшиеся адрес и название банка?
        - Тогда бы он это сделал уже давно, а не выжидал бы больше семи часов, - возразила я.
        На следующее утро мы отправились в указанный филиал. Дядя Вася хотел идти без меня, убеждая, что принесет содержимое ячейки в отель, но я осталась непреклонной: мы были партнерами по расследованию преступления, поэтому у каждого из нас одинаковые права и обязанности.
        Дядя Вася, которому чрезвычайно шла роль великого литератора, подавляющего всех и вся своей гениальностью, заявил, что желает изъять содержимое банковской ячейки номер 2764. Более всего я опасалась, что нам ответят отказом, ведь владельцем значился Тимоти С. Шмидт, но ничего подобного не произошло: видимо, журналист не догадался ограничить доступ к ячейке собственной персоной.
        На лифте мы спустились в святая святых банка, миновали два поста охраны и оказались перед огромной круглой дверью. Служащая банка, открыв ее, пригласила нас пройти в хранилище. Искомая ячейка вскрывалась при помощи двух ключей: один был у нас, второй находился в распоряжении банка. И вот продолговатый стальной ящичек оказался в наших руках!
        Мы, как коршуны, набросились на содержимое, оказавшееся, как я и предполагала, стопкой бумаг и двумя компакт-дисками. Дядя Вася хотел было просматривать документы в банке, но я возражала, и мы отправились назад в отель.
        Компромат, собранный Тимоти черт знает на кого, так и жег мне руки. Я чувствовала, что это станет делом моей жизни. Неужели я останусь в живых и смогу уйти на заслуженный отдых, зная, что о деньгах мне больше никогда не придется заботиться?
        В номере дядя Вася запер дверь, заглянул в ванную и под кровать и, спустив шторы и включив свет, торжественно объявил:
        - Ну что ж, теперь мы можем ознакомиться с досье мистера Шмидта!
        Я доверила ему документы, а сама включила компьютер и вложила в CD-ром один из компакт-дисков. До меня донесся изумленный возглас дяди Васи, но мне было не до того: на диске оказалось записанное на цифровую камеру интервью с типом, очень походившим на «шестерку» в мафии. Он вел речь о каком-то Ларри Перкинсе и о его подружке Лулу.
        - Господи Иисусе! - воскликнул дядя Вася снова. - Этого не может быть!
        Не выдержав, я повернулась к нему и спросила:
        - Да что такое ты там обнаружил? На компакт-диске - запись нудного интервью, рассказ о том, как некая Лулу соблазнила какого-то Ларри. И из-за них столько убийств?
        Писатель поманил меня к себе и протянул один листок.
        - Прочти!
        Я повиновалась и пробежала глазами первый абзац. Скажу честно: от изложенного в нем у меня побежали по телу мурашки. Более всего мне захотелось прибегнуть к запасному плану - покинуть США как можно быстрее и скрыться где-нибудь в Южной Америке.
        - Теперь понимаешь, Танюша, почему за документами идет такая охота? - спросил меня дядя Вася. Но, честно говоря, не требовалось быть гением и нобелевским лауреатом, чтобы понять весь трагизм момента.
        - Они не думали, что у Тимоти имеется копия, - медленно произнесла я. - Однако им стало известно, что он послал досье Филиппу Карлайлу. Карлайл должен был находиться в то время в Европе, поэтому прочесть послание никак не мог, и это было только на руку - требовалось всего лишь проникнуть в его особняк и изъять из числа прочей корреспонденции один-единственный пакет, пришедший из Майами, и дело с концом.
        - Да, горничная два раза в день вынимала почту и приносила ее в кабинет Филиппа, - сказал дядя Вася, хорошо осведомленный о привычках покойного друга. - При таком количестве корреспонденции никто бы не заметил пропажи пакета. Однако план не удался, потому что Филипп вовсе не уехал в Европу, а следил за Джинджер, которая хотела встретиться в особняке со мной...
        Нобелевский лауреат по литературе за 1983 год горестно вздохнул, и я поняла, что он винит себя в смерти любимой и ее мужа-рогоносца.
        - Дядя Вася, вы ни в чем не виноваты! - попыталась сначала я его успокоить, а затем закончила его последнюю фразу: - Но телохранитель мадам президента и его напарник не могли предполагать, что в доме нахожусь я, профессиональная воровка.
        Мой взгляд снова упал на первый лист досье. И снова меня охватила легкая паника. Еще бы, ведь там значилось, что Ларри Перкинс, признанный судом присяжных виновным в убийстве президента США Тома Форреста и дожидавшийся приведения в исполнение смертного приговора в ближайшие дни, в действительности убийства не совершал - президент стал жертвой заговора, а не одиночного убийцы-психопата.
        - Ну-с, одно дело - громкое заявление, и совсем другое - доказательства, - заявил дядя Вася. - Итак, посмотрим, чем подкрепляет свою версию мистер Шмидт.
        И мы принялись изучать документы. Через два с лишним часа ситуация была более или менее ясной, как и более или менее и ясным стало то, что на сей раз Тимоти С. Шмидт, охочий до дешевых сенсаций журналист, похоже, докопался до истины. Но в том-то и заключалась его проблема - обычно Тимоти врал, выдумывал факты и не стеснялся обманывать публику и свое начальство, за что и был уволен. И вот ему сказочно повезло - в его руках оказались доказательства того, что обстоятельства убийства президента Форреста совершенно иные, чем те, которые доводились до сведения общественности. Что ему оставалось делать? Заяви он о своей находке прилюдно, никто ему не поверил бы, ведь у Тимоти подмоченная репутация скандалиста и фальсификатора. Путь был один - поступиться гордостью и обратиться к великому Филиппу Карлайлу, предложить ему стать соавтором новой сенсационной книги, чтобы посредством авторитета известного журналиста убедить всех в своей правоте и заработать очень и очень много денег!
        - Тимоти, похоже, оплошал, - рассуждала я вслух. - Он или слишком много болтал, или позволил себя выследить, или то и другое вместе. Во всяком случае, кому-то в Белом доме стало известно об утечке информации и о том, что вот-вот разразится мегаскандал, по сравнению с которым уотергейтское дело - чепуха на постном масле.
        - Ерунда на постном масле, - поправил меня дядя Вася, однако согласно кивал головой, слушая мой монолог. - Что ж, подоплека убийства Филиппа и Джинджер, а также Тимоти С. Шмидта теперь нам понятна. А вот что пока непонятно, так это имя заказчика. Или заказчиков. Про смерть президента Кеннеди говорили, что его убил вовсе не Ли Харви Освальд, а опытный наемный убийца, специально выписанный из Европы. В отношении же смерти президента Форреста все были едины в мнении с самого начала: никакого заговора, поступок психопата.
        - Но документы и свидетельские показания, собранные мистером Шмидтом, говорят о другом - что все не так, - вставила я.
        Затем мы включили компакт-диск и стали внимать рассказу некоего Вика по прозвищу Мертвая Голова, поведавшего преинтереснейшую историю.
        О смерти президента Форреста, последовавшей почти восемь лет назад, мне, как и любому американцу, было известно следующее: за четыре месяца до сложения полномочий президент, к тому времени считавшийся «хромой уткой» и обладавший более чем подмоченной репутацией по причине того, что он завел интрижку с практиканткой Линдой Малиновски, а затем под присягой утверждал, что секса с этой женщиной у него не было, стал объектом нападок конгресса, в обеих палатах которого удерживали большинство его политические противники-республиканцы. Несколько благочестивых сенаторов консервативного толка (один из них, как я уже упоминала, содержал любовника, о чем широкой общественности, конечно же, известно не было, зато случайно узнала я) потребовали немедленной отставки, в общем-то, весьма популярного в народе Тома Форреста, а когда тот заявил, что подавать в отставку не намерен, затеяли процедуру импичмента.
        Попытка свергнуть Форреста провалилась - даже несмотря на республиканское большинство, не удалось набрать нужное количество голосов. В последние месяцы своего президентства Форрест путешествовал по стране и миру, стараясь оставить о себе память как о президенте-миротворце. Интересно, что его супруга, которая сейчас занимает пост президента США, в поездках его не сопровождала - шептались, будто она никак не может простить мужу не столько его интрижку с мисс Малиновски (то, что Том изменяет жене направо и налево с любыми смазливыми бабенками, было хорошо известно), сколько позора, связанного с оглашением адюльтера и неуклюжей попыткой президента обмануть собственную жену, собственную дочь, собственную партию и собственную страну. Вроде бы Кэтрин даже подумывала о разводе с неверным Томом. Но тут грянул выстрел в Майами.
        Президент прибыл туда в рамках тура по южным штатам Америки, а также для того, чтобы поддержать демократического кандидата на пост губернатора Флориды. В ходе визита было запланировано выступление президента Форреста перед студентами и преподавателями одного из колледжей. Том был великолепным оратором и, даже входя на трибуну перед скептически или же откровенно враждебно настроенной аудиторией, мог в течение считаных минут завоевать симпатии людей и сделать так, чтобы по окончании выступления его наградили долгими овациями и криками восхищения.
        Речи президента ждали с нетерпением, многим хотелось взглянуть вживую на Тома Форреста - не каждый день колледж посещает глава страны, к тому же замешанный в столь пикантный скандал и едва не отстраненный конгрессом от должности. Кэтрин, насколько мне помнится, опять не было - она в то время упорно работала над собственной политической карьерой, заявив о том, что выдвигает свою кандидатуру на выборы в сенат от штата Нью-Йорк. Говорят, что на этот шаг ее не в последнюю очередь подвиг скандал с Линдой Малиновски: Кэтрин хотела во что бы то ни стало смыть с семейного имени позорное пятно, поэтому и ринулась в большую политику.
        Как было сообщено общественности, президент был смертельно ранен на территории колледжа, когда выходил из автомобиля. Покушавшимся оказался некий Ларри Перкинс, темнокожий житель Майами, сорока трех лет, отец двух детей, работавший в колледже уборщиком. Ларри был тихим, незаметным, всегда флегматически настроенным, за двенадцать лет работы в колледже ни разу не вызвал нареканий и был на отличном счету.
        Согласно распространенной версии, Ларри затаился в комнатке-складе, где хранились щетки, чистящие средства и ведра. А из оконца этого помещения открывался отличный вид на величественную лестницу, около которой остановился президентский кортеж. Секретная же служба, прочесавшая территорию колледжа и державшая под контролем все ключевые точки, удивительнейшим образом просмотрела склад щеток. Вернее, склад проверили, но и все на том - разместить около него охрану никто не додумался.
        Перкинс устроился в засаде с утра, а президент прибыл в колледж только во второй половине дня. У Перкинса имелся с собой самодельный пугач, из которого, однако, можно серьезно ранить или даже убить человека. Позднее в гараже Перкинса обнаружили ящик, заполненный частями самодельного оружия: оказывается, Ларри трудился над его изготовлением как минимум пять месяцев, то есть с той поры, как стало известно, что президент пожалует в Майами.
        События, имевшие место 22 сентября того года, были детально восстановлены обвинением на судебном процессе, закончившемся признанием Ларри Перкинса виновным в убийстве президента США. Ларри, увидев через оконце, что президент прибыл, трижды выстрелил в него. Одна пуля попала Форресту в печень, вторая - в голову, третья - в пах. Президент скончался почти мгновенно, еще до прибытия медиков.
        Так плачевно завершился земной путь сорок второго президента США Томаса Джефферсона Форреста, и его убийцей, в чем никто не сомневался еще до начала процесса, стал скромный уборщик Ларри Перкинс. Мотивы были ординарны: он много раз нелицеприятно отзывался о Томе Форресте в кругу знакомых и сослуживцев, заявлял, что ему, как честному человеку, надо подать в отставку. А кроме того, у него имелась большая библиотека, посвященная покушениям на американских президентов.
        Присяжным понадобилось чуть больше часа, чтобы прийти к единогласному решению, и ничего удивительного в том не было (на тотализаторе ставили двести семьдесят шесть к одному, что Ларри признают виновным).
        Но, оказывается, версия лживая от начала до конца - президента убили вовсе не в колледже, а на квартире у его любовницы, некой Синтии Уилсон. И вообще, совершил убийство, по всей видимости, вовсе не Ларри Перкинс, а некто другой. Сей вопиющий факт был намеренно скрыт от сведения общественности!
        Выступление гангстера по кличке Мертвая Голова закончилось, и дядя Вася сказал:
        - Очень интересная история! Итак, он утверждает, что его подружка, некая Лулу, заманила к себе Ларри Перкинса и накачала его наркотиками. Затем Ларри, находившегося в бессознательном состоянии, передали на руки людям, приехавшим на черном джипе...
        - И опять черный джип! - произнесла я. Мы оба непроизвольно повторяли только что услышанное, как бы проясняя для себя все детали. - По словам Мертвой Головы, Ларри выбрали на роль козла отпущения. Президента он не убивал. И вообще Тома застрелили на квартире его любовницы, но скрыли данную подробность, дабы не выставлять покойного в дурном свете. Какая трогательная забота о чувствах избирателей! Мертвая Голова заявляет, что самолично подсунул в гараж Перкинса ящик с частями самодельного оружия.
        На втором компакт-диске находилось интервью с доктором Уорнером Биффи, обследовавшим Ларри Перкинса сразу после убийства президента. По словам доктора, тот был доставлен в больницу в состоянии медикаментозной комы, и заявлял, что в крови Ларри было такое чудовищное количество седативных средств, что тот при всем желании не мог даже держаться на ногах, не то что выстрелить в президента.
        Среди документов имелось и мнение специалиста-баллистика, который утверждал, что из пугача, собранного Ларри, никак нельзя было в течение двух секунд выстрелить три раза. И, наконец, в папке были показания нескольких студентов колледжа, которые видели, как примерно за двадцать минут до того времени, когда, по официальной версии, был застрелен президент, около запасного выхода того крыла, где располагались зал для выступлений и злополучный склад, остановился черный джип, из которого агенты извлекли темнокожего человека в оранжевой униформе (тот производил впечатление пьяного или спящего) и втащили его внутрь.
        О вышеперечисленных фактах на процессе не было сказано ни слова. Ларри, обладавший чрезвычайно низким интеллектом и во время процесса полностью погрузившийся в свой внутренний мир, вину свою не признал. Но он ничего и не отрицал, что было еще хуже, чем покаянное признание. Его адвокаты оказались бессильны смягчить приговор. Да и никто, даже лучший защитник во всей вселенной, не смог бы выиграть это дело.
        - Кто-то очень старательно позаботился о том, чтобы всю вину за убийство президента взвалили на Ларри, - задумчиво произнес дядя Вася. - Если люди, чьи голоса мы сейчас слышали, не обманывают, то Перкинс никак не мог убить президента Форреста.
        - Но если не он, то кто? - спросила я.
        - Очень интересный вопрос, Танюша! - живо откликнулся великий писатель. - Скорее всего, представители одной из спецслужб. Но ведь они не сами приняли такое чудовищное решение - прикончить американского президента и обвинить в преступлении несчастного Ларри, понимая, что его непременно приговорят к смерти! За ними кто-то определенно стоит!
        Он помолчал немного, а потом добавил:
        - Могу предложить переправить все имеющиеся у нас факты в редакции газет и телевизионных каналов.
        - И ты думаешь, дядя Вася, они будут преданы огласке? - фыркнула я. - Да им в день приходит подобных «признаний» по десятку штук! К тому же тот, кто затеял все это, высоко сидит, постарается сделать так, чтобы до публикации разоблачительной статьи или появления разоблачительного репортажа не дошло. Никто не сомневается в виновности Ларри Перкинса. Даже правозащитные органы уверены, что именно он - убийца президента, и просят только заменить ему смертную казнь на пожизненное заключение.
        - Да, ты права, Таня, - вздохнул дядя Вася. И снова оживился: - Тогда остается другой вариант - мы... мы сами примемся за расследование! У нас ведь имеется множество следов, которые могут вывести на убийц и, возможно, даже на заказчика. И тогда...
        Что будет тогда, я и думать не хотела. «Во что я ввязываюсь?» - мелькнула у меня ленивая мысль. Хотя что там, уже ввязалась! И отступать теперь поздно! За нами наверняка будут охотиться, и единственная возможность опередить киллеров - докопаться до правды раньше, чем они сделают в моей черепушке дырку. Только вот дядю Васю жалко, его ведь тоже прихлопнут, как муху, и на Нобелевскую премию не посмотрят.
        - Вижу, Танюша, ты согласна, - снова вздохнул великий писатель. - Однако не знаю, по плечу ли нам такое...
        Его прервал стук в дверь. Я насторожилась, а дядя Вася успокоил:
        - Я заказал обед в номер. На двоих. С французским шампанским и персиками, ведь тебе, как я понял, они понравились...

«Ах ты, старый шалун! - подумала я, подходя к двери. - Он что, положил на меня глаз? А еще корчит из себя скорбящего любовника!»
        Оказавшись в прихожей, я почувствовала странное волнение и, сама не знаю отчего, перед тем как открыть дверь, посмотрела в глазок. Моему взору предстала приятная картинка - стюард в белом кителе, а рядом с ним передвижной столик, заставленный съестным. Рука уже легла на ручку, чтобы распахнуть створку и впустить официанта, как вдруг он поднял голову. Я замерла. А затем быстро отступила. Вежливый, но настойчивый стук повторился. Дядя Вася, возникший рядом, удивленно спросил:
        - Танюша, в чем дело? Принесли еду...
        Я увлекла писателя в комнату и плотно затворила дверь. Он, ничего не понимая, хмыкнул, а я пояснила:
        - Тот человек, что в форме стюарда стоит сейчас перед твоим номером, на самом деле таковым не является. Я видела его уже один раз - в особняке Филиппа Карлайла!
        - Ты уверена? - переспросил неуверенно дядя Вася.
        Я энергично кивнула. Физиономия одного из наемных убийц отлично врезалась мне в память. В том, что это был тот самый тип, что убил известного журналиста и его жену, у меня не было ни малейших сомнений.
        - И он оказался в отеле наверняка не для того, чтобы сервировать нам французское шампанское и персики, - добавила я злобно.
        Великий писатель побледнел, пошатнулся и схватился за сердце.
        - Но как, ради всего святого... как он узнал, где мы находимся?
        Приглушенный стук повторился, а потом я услышала тихое позвякивание и осторожный шорох. Я сразу поняла, что происходит: убийца вскрывает дверь при помощи отмычки! Значит, субъект, у которого за пазухой заряженный пистолет, через несколько секунд окажется в номере. И тогда...
        Тогда он просто-напросто убьет нас - дядя Васю и меня! Жить нам оставалось считаные мгновения...
        Кэтрин
        - Мадам президент, сенатор Роберт Макнафтин только что прибыл в Белый дом. - Секретарша, замершая на пороге Овального кабинета, чуть улыбнулась.
        Президент США Кэтрин Кросби Форрест, которую занимали мысли о прошлом, вздрогнула. Да, сенатор Макнафтин, председатель комитета по иностранным делам, один из самых влиятельных людей в Вашингтоне, критически относящийся к проводимой ее кабинетом политике в Ираке. От ее красноречия и обаяния будет зависеть результат голосования по законопроекту, внесенному в сенат. Если сенатора удастся убедить и он пойдет на уступки, то это станет очередной победой администрации и лично самой Кэтрин Кросби Форрест. А если нет...
        - Салли, пригласи господина сенатора тотчас же, - распорядилась мадам президент и, вспомнив о гастрономических пристрастиях влиятельного гостя, добавила: - Приготовь, пожалуйста, крепкий черный кофе, без сахара и сливок...
        - Да, мадам президент, - ответила верная секретарша и осторожно вышла, притворив дверь.
        Сенатор окажется в Овальном кабинете через пять минут, и тогда ей предстоит настоящая битва, исход которой неизвестен. Ей потребуется, помимо красноречия, и везение, дабы...
        Мысли мадам президента вернулись к смерти Филиппа Карлайла. История ужасная и очень опасная, и если ее подоплека станет известна широкой общественности.... Нет, об этом лучше и не думать! Но ведь Карлайл уже начал работу над книгой, посвященной ей, и он проявлял слишком большой интерес к ее детству и ее семье. Он намеревался отправиться в Питтсбург, где родилась и выросла Кэтрин Кросби, что могло закончиться катастрофой. Ведь Филипп Карлайл очень въедливый и дотошный человек. Вернее, был таковым. Ведь докопайся он до убийства... Нет, нет, лучше не думать!

* * *
        Кэтрин Кросби Форрест открыла ящик стола (того самого, за которым сидели ее предшественники, в том числе и супруг Том; того самого, который изображен на знаменитой фотографии - президент Кеннеди, его супруга, а под столом - их малютка-сын; того самого, что в конце девятнадцатого века президенту Хейзу подарила английская королева Виктория) и спрятала досье, подготовленное министром национальной безопасности. Встала из кресла, бросила взгляд на ряд фотографий, выстроившихся позади нее: дочка, ее два младших брата, Том...
        Мадам президент вспомнила покойного мужа. Сколько унижений ей пришлось испытать из-за него, как горько она плакала, когда узнавала о его очередной интрижке. Но в последний раз он превзошел самого себя - завел роман с той несносной практиканткой, Линдой Малиновски.
        Кэтрин подумала о муже и его любовнице - они занимались ЭТИМ прямо здесь, в Овальном кабинете, возможно, прямо в этом кресле, прямо под этим столом, прямо на этом ковре... - и ее передернуло от отвращения. Она была так зла на Тома, что всерьез подумывала о разводе с ним, не хотела его больше видеть... Тогда-то она и приняла решение уйти в большую политику и вступить в гонку за пост сенатора. Ей хотелось одного - оказаться как можно дальше от Тома, забыть о том унижении, которой он нанес ей, о том, что он врал под присягой и в течение восьми месяцев уверял ее, мол, это все наветы и у него не было сексуальных контактов с той девицей. А потом, они как раз были в отпуске, далеко от Вашингтона, он разбудил ее в шесть утра и как на духу выложил правду! И добавил, что собирается уйти в отставку - давление со стороны политических оппонентов и собственной партии было колоссальным.
        И кто спас его президентство, кто убедил Тома, что уходить в отставку нельзя, кто заставил его прекратить вести себя, как пугливый ребенок, и перейти в решительное наступление? Она! Том потом и сам не раз говорил, что она спасла его от опрометчивого поступка, самого глупого за всю его жизнь. Значит, для Тома самым глупым было бы заявление об отставке с поста президента, а не интрижка с практиканткой. Получается, что именно так...
        Их отношения затем нормализовались, по крайней мере, для миллионов глаз, жадно следивших за каждым их шагом. Кэтрин уже привыкла к тому, что окружающих надо постоянно обманывать - те сами этого жаждут и будут очень разочарованы, если обмана не последует. Помирилась она и с Томом, хотя в течение почти года они спали в разных комнатах и она не допускала его до себя. А потом...
        Потом она увидела, как он флиртует с новой помощницей, рослой белобрысой кобылкой лет тридцати с небольшим. Том, уверявший ее на коленях, что исправится, что никогда больше не посмотрит на другую женщину, что для него существует только один идеал - она, Кэтрин, в очередной раз обманул ее. А потом он завел любовницу по имени Синтия, у которой его и убили... Муж думал, что, если любовница живет не в Вашингтоне, а в Майами, до жены и, самое важное, до прессы ничего не дойдет! О, ветреный и лукавый Том! А ведь она его любила и любит до сих пор!
        Он ничему не научился во время скандала с практиканткой, его едва не отстранили от должности президента, едва не вышвырнули, первым за всю историю страны, из Белого дома, он каялся перед нацией в прямом эфире, а Кэтрин сидела рядом, ласково улыбалась, держала неверного мужа за руку - и... И он снова принялся за старое! Кэтрин помнила, как она, увидев, что рука супруга легла на ягодицы помощницы, ринулась опрометью в туалетную комнату, почувствовав подкатывающую тошноту. Ей понадобилось тогда около получаса, чтобы прийти в себя. А когда вернулась в кабинет, Том, окруженный помощниками, советниками и министрами, как ни в чем не бывало обсуждал очередную внешнеполитическую проблему. На нее, первую леди, тогда никто не обратил внимания - еще бы, ведь звездой был он, Том Форрест!
        Кэтрин помнила, что белобрысая помощница, элегантно закинув одну стройную ножку на другую, сидела напротив Тома, а президент время от времени бросал на нее пламенные взоры. И та улыбалась! Кэтрин едва сдержалась, чтобы не вспылить, чтобы не закатить мужу прилюдно истерику, чтобы не наградить оплеухами эту соблазнительницу. Если бы она так сделала, самое позднее на следующий день все газеты Америки доложили бы о неадекватном поведении первой леди и ее вспышке гнева, а ведь тогда она как раз начинала предвыборный марафон в Нью-Йорке. Скандал уничтожил бы ее шансы получить место сенатора!
        Она за двадцать три года брака отлично изучила Тома: его похотливый масленый взгляд говорил об одном - он жаждет эту секретаршу, причем немедленно! И в том, что они занялись затем чем-то непотребным, Кэтрин не сомневалась: он вернулся в апартаменты поздно, сославшись на то, что нужно было просмотреть и подписать кучу бумаг. Еще бы, она уже когда-то слышала подобные отговорки - и когда они жили в Луизиане, где он был губернатором, и когда переехали в Белый дом...
        Том тотчас отправился в ванную, а Кэтрин внимательно изучила его одежду. Так и есть, от рубашки несет французскими духами, которыми поливает себя эта белобрысая помощница. К шелковому галстуку прицепился длинный белый волос, а на воротнике рубашки - смазанный след от губной помады!
        Кэтрин просидела тогда в кресле минут двадцать и очнулась, только когда из ванной, мурлыкая, появился Том. Полотенце вокруг бедер, торжествующий взгляд... Он приблизился к ней и попытался обнять, явно желая прекратить состояние «холодной войны» в постели. Кэтрин ведь тоже хотела окончательно простить его, думая, что муж переменился и достаточно наказан, но тот снова принялся за старое! Ему, видите ли, не хватало секса! Когда-то он нагло заявил, что безумно любит ее, Кэтрин, и хотя его тянет к другим женщинам, но это не имеет отношения к их семейной жизни, и просил понять его слабость...
        И вот сейчас снова! Клялся именем дочери, что никогда более не посмотрит на других женщин, а сам только что перепихнулся с белобрысой шлюшкой. Том не изменился, ну ни капельки! Ведь Кэтрин в очередной раз ему поверила, как верила и в течение восьми месяцев, когда муж заявлял, что у него ничего не было с практиканткой. И верила, когда другие открыто выражали свои сомнения, верила, потому что любила Тома, хотя в глубине сердца понимала: он ее обманывает. Но ей так хотелось верить в то, что это не так!
        Кэтрин сослалась на то, что у нее очень болит голова, что было сущей правдой, и Том легко отступил. Ну еще бы, зачем ему жена, которая всего на год младше его, если под рукой имеется легион молоденьких помощниц, секретарш и практиканток!
        Она бы могла ему простить то, что он врал ей, что причинил душевную боль ей и их дочери Марше, могла бы простить, что их семейную жизнь в течение долгих месяцев обсуждали на страницах газет и с экранов телевидения по всему миру, что Том поставил на кон свою политическую карьеру и свою репутацию, да, она бы могла все это простить...
        Но Кэтрин не желала прощать ему то, что он снова принялся за старое, и в особенности то, что он снова поставил под удар карьеру и репутацию - на сей раз ее собственную! Если вдруг станет известно, что президент Том Форрест завел шашни с очередной любовницей... Ему-то уже ничто не повредит, он и так скоро покинет Белый дом, а вот ее шансы победить в гонке за пост сенатора от штата Нью-Йорк сравняются нулю. Раньше ей выражали сочувствие и восхищались ее мужеством и стойкостью, но ежели вскроется, что Том опять наставил ей рога... Кому нужна женщина-сенатор, которая не в состоянии держать под контролем собственного мужа? Политические противники немедленно воспользуются сексуальной слабостью Тома, и Кэтрин потерпит поражение на выборах, и тогда ей не останется ничего другого, как вернуться в Питтсбург и затвориться в старом семейном доме. В доме, который многое видел и который умеет хранить тайны... В доме, где произошло убийство!
        Она была очень зла на Тома и впервые за многие месяцы подумала, что не огорчилась бы, узнав, что Том умер. Более того, его смерть, в особенности от руки убийцы, пошла бы ей только на пользу. На волне сочувствия к вдове убитого президента она бы с легкостью выиграла выборы. Но с чего вдруг Тому умирать? Муж здоров, убивать его никто не собирается... Стоп. А вдруг все же имеется где-то человек, который замыслил убийство президента США?
        Да, в тот вечер Кэтрин поняла, что любовь к мужу окончательно угасла. А ведь когда-то он был для нее всем и вся! Без нее он бы ни за что не стал президентом - всей своей блестящей политической карьерой он обязан ей, своей жене! А что она получила взамен? Постоянные унижения, скандал на весь мир и обсуждение того, как протекает их сексуальная жизнь, в глупых ток-шоу и в желтой прессе. Их связывало только две вещи: дочка и Белый дом. Но дочка сейчас училась в Стэнфорде, далеко от Вашингтона, а Белый дом Тому предстояло вскоре покинуть - подходил к завершению его второй срок. И что будет после?
        Кэтрин уже представляла себе, что именно: Том возглавит ворочавший миллиардами благотворительный фонд, станет колесить по стране и миру, читая лекции и принимая участие в разнообразных конференциях, собраниях и встречах с сильными мира сего. Пиар-фирма, работающая на него, уверяет, что скандал с практиканткой нисколько не отразился на его имидже, даже пошел Тому на пользу. Ну надо же, он изменил жене, врал согражданам - и это пошло ему на пользу! Тому всегда удавалось выходить сухим из воды! Да, будущее у Тома великолепное - езди себе по миру за чужой счет, произноси банальности и получай огромный гонорар. И, перестав быть президентом, он сможет «расслабиться», то есть опять предаваться сексу с очередной своей пассией вдали от опостылевшей и, увы, немолодой жены.
        То, что муж будет изменять ей направо и налево, Кэтрин знала. Да, горбатого исправит только могила. Могила... могила... А какая роль будет у нее, бывшей первой леди? Она станет заниматься коммунальной политикой в штате Нью-Йорк, но все, конечно же, будут обсуждать эскапады ее мужа. А ведь у них много лет назад, сразу после того, как они въехали в Белый дом, состоялся серьезный разговор, и Том клятвенно пообещал, что сначала все силы бросит на свою карьеру, а потом - на ее. Почему бы ей не стать первой женщиной-президентом в истории США? Кэтрин знала, что она более чем достойна занять самый влиятельный пост в мире.
        И единственный человек, который мог помешать ей достичь намеченного, - ее муж Том. Скандал с практиканткой если не забудется, так останется мимолетным эпизодом, пускай и не самым приятным в ее жизни. Но если станет известно, что Том ничуть не изменился, что он снова разводит шуры-муры, что он не умеет контролировать свои сексуальные желания...
        Тогда в Белый дом ей ни за что не въехать! В консервативном лагере ее и так ненавидят, а новый скандал с Томом окончательно уничтожит ее шансы на президентство. Придется бороться за переизбрание сенатором, и, скорее всего, она потерпит крах. И все из-за Тома, которому она помогла добиться всего, из-за Тома, который твердит, что любит ее, и тотчас шлепает по ляжке секретаршу, из-за Тома, который слишком слаб духом и плотью. Ее политическая карьера рухнет, и все из-за Тома!
        И вечером того дня, покинув Вашингтон и направляясь ночным рейсом в Нью-Йорк, Кэтрин вдруг ощутила жгучую ненависть к супругу. Развод ничего не изменит, Том так и останется ее мужем, хотя бы и бывшим, и о его похождениях будут докладывать информационные агентства всей планеты. Да и кто, в особенности в провинциальной Америке, да еще в так называемом «библейском поясе», проголосует за разведенную одинокую женщину, выставившую свою кандидатуру на пост президента? Ее и так считают ведьмой в том самом «библейском поясе».
        А вот за вдову, пожалуй, проголосуют...
        И Кэтрин поняла - смерть мужа ей будет только на руку. Только смерть должна быть благородной, тогда кончина президента Форреста войдет в историю, как выстрелы в Далласе, унесшие жизнь президента Кеннеди: это станет национальной трагедией и интернациональным мифом. Но все дело в том, что, вероятнее всего, нет такого человека, который хочет убить ее мужа. Хотя кто знает, кто знает...
        Спокойно думая о таких страшных вещах, Кэтрин уяснила для себя: горевать по мужу она не будет, да и плакать тоже. Ее лицо, по примеру Джеки Кеннеди, будет скрывать густая черная вуаль, и никто не сможет увидеть, плачет она или улыбается.
        Мысль о том, что смерть мужа принесет ей несоизмеримо больше пользы, чем вреда, не оставляла Кэтрин на протяжении нескольких недель. Затем они с Томом помирились и даже оказались в постели - но, терпя его поцелуи и ласки, Кэтрин все думала о пиджаке, пропахшем горькими духами, о галстуке, к которому прицепился длинный белый волос, о рубашке, перепачканной губной помадой.
        Дочка была так рада, что родители наконец помирились. И Том был на седьмом небе от счастья. Муж прямо-таки лучился, заявляя, что она - единственная женщина, которую он любит и ради которой готов пожертвовать жизнью. Кэтрин помнила, как переспросила его, правда ли Том готов отдать за нее жизнь, и он, поцеловав ее в лоб, ответил, что не стал бы колебаться ни мгновения. Тон, улыбка и интонации мужа живо вызвали у нее в памяти его выступление перед камерами, когда Том объявил стране и всему миру: «У меня не было секса с мисс Малиновски».
        Кэтрин поняла, что муж лжет. Его слова о жертвенности - простое бахвальство и пустая риторика, он ведь знает, что никогда не возникнет ситуация, когда бы ему потребовалось отдать ради супруги жизнь. Поэтому и кидается такими громкими обещаниями. А утром следующего дня Кэтрин увидела, с какой ухмылкой белобрысая помощница протягивает ему документы. Пальцы Тома и этой мерзавки встретились, президент посмотрел на нее и сладко улыбнулся.
        Сославшись на то, что нужно переговорить с членами ее предвыборного штаба в Нью-Йорке, она покинула Вашингтон, оставив мужа одного в Белом доме. Впрочем, ей не следует волноваться за него - он-то сумеет найти себе развлечения! Кэтрин с головой окунулась в местную политику, работая по двадцать четыре часа в сутки и думая только об одном - рано или поздно Том заплатит за все унижения, которым подверг ее. И она ни за что не позволит его необузданному либидо разрушить ее карьеру сенатора, а затем и первой женщины - президента США.
        В последующие недели они виделись всего четыре раза - три раза она прилетала в Вашингтон, дабы принять участие в дипломатических церемониях и отметить в середине августа пятьдесят второй день рождения мужа, последний день рождения, который он праздновал в должности президента, и один раз Том пожаловал сам в Нью-Йорк, чтобы выступить на митинге в поддержку супруги. Белобрысая помощница, конечно же, была в его свите, и на ее руке Кэтрин сразу же заметила кольцо с огромным изумрудом. Такое потянет как минимум тысяч на пятьдесят. Интересно, кто ей подарил эту побрякушку? Она ведь прекрасно помнила, что изумруд - любимый камень Тома. А тут еще до Кэтрин дошли смутные слухи о том, что супруг завел еще одну любовницу, некую Синтию, проживающую в Майами.
        Их последняя встреча пролетела как один миг. Том все пытался заняться быстрым сексом на кушетке в ее бюро, но Кэтрин отвергла его притязания. Она помнила о кольце на руке белобрысой. Если раньше она любила Тома, а затем муж стал ей безразличен, то теперь она возненавидела его. «О, скорее бы, скорее бы пришло избавление...» - думала она.
        Том очень просил, чтобы жена сопровождала его в поездке по Миссисипи, Флориде и родному его штату Луизиане, но Кэтрин, заявив, что не может отлучиться из Нью-Йорка ни на минуту, не поехала. Весть о том, что на президента совершено покушение, застало ее во время очередной встречи с потенциальными избирателями - она посещала детскую больницу в Бруклине. Один из референтов, приблизившись к Кэтрин и почтительно склонившись, прошептал, что в Майами какой-то псих стрелял в Тома.
        Кэтрин не прервала визит, с улыбкой на лице еще около десяти минут выслушивала врачей, пожимала руки маленьким пациентам и их родителям и пообещала в случае своего избрания вплотную заняться проблемой всеобщего медицинского страхования для граждан Америки. Покушение покушением, но она не имеет права разочаровывать людей, так трепетно ждавших ее.
        Все, что случилось дальше, прошло в полном соответствии с ее мечтами. Том скончался по дороге в госпиталь, так и не приходя в сознание, медики оказались бессильны - два ранения из трех были смертельными. Шестью днями позднее состоялись грандиозные похороны, перещеголявшие по своему масштабу и величию погребение президента Кеннеди. Кэтрин, вся в черном, в огромной черной шляпе с густой вуалью, закрывавшей лицо, стояла рядом с дочкой, открыто плакавшей по убитому отцу, и безучастно смотрела на марширующих солдат национальной гвардии, на пушечный лафет, где покоился гроб с телом Тома, на многие сотни тысяч людей, прибывших со всей страны и из-за рубежа, чтобы стать свидетелями этого исторического события. Одних глав государств и правительств было не меньше ста двадцати, а королей, королев и принцев можно было считать на дюжины. И весь мир смотрел в тот солнечный день 28 сентября на одного человека - на нее, вдову убитого президента, Кэтрин Кросби Форрест.
        Звенящая тишина резала уши, когда она последней приблизилась к гробу мужа, покрытому американским флагом, склонилась над крышкой и, на мгновение откинув вуаль, приложилась губами к полированной поверхности. Там, в гробу, лежал Том - мертвым она его не видела, решив, что так будет лучше. А потом она склонила голову, прощаясь с президентом, отцом своей дочери и неверным мужем. Артиллерийские залпы заглушили ее последние слова, обращенные к мужу: «Том, спасибо тебе, что ты вовремя умер. Хотя бы раз в жизни ты сделал то, что от тебя требовалось».
        И вслед за тем по всему Вашингтону прокатились аплодисменты - это собравшиеся хлопали в ладоши, выражая восхищение покойным президентом и его мужественной супругой. Вечером, просматривая сообщения о процедуре похорон в новостях, Кэтрин сочла, что ничем не уступила Жаклин Кеннеди, а ее последний жест (поцелуй крышки гроба) сразу же перешел в разряд великих снимков нового тысячелетия.
        Выборы в Нью-Йорке, имевшие место несколько месяцев спустя, Кэтрин выиграла с огромным преимуществом - за нее проголосовало семьдесят четыре процента избирателей.
        Через день после победы Кэтрин приказала доставить к себе бывшую помощницу мужа, ту самую белобрысую лошадь, и, припугнув судебным разбирательством, заставила ее подписать заявление о том, что та будет хранить молчание по поводу отношений, имевших место между ней и покойным президентом. А потом, указав на перстень с изумрудом, потребовала вернуть его.
        - Но, миссис Кросби Форрест... - начала белобрысая.
        Кэтрин жестким тоном поправила:
        - Сенатор Кросби Форрест! Или вы немедленно отдаете кольцо, или я звоню своему хорошему другу, окружному прокурору, и ставлю его в известность о том, что увидела на вашей руке драгоценность, украденную около полугода назад из моей шкатулки в Белом доме.
        Белобрысая, конечно же, отдала кольцо. И подписала еще одно заявление - что будет молчать о произошедшем сейчас в кабинете. Кэтрин сразу поняла, что бывшая помощница покойного мужа ее боится, - раньше она не замечала первую леди, а теперь, когда та стала сенатором, стала отчаянно бояться. А Синтией, еще одной пассией Тома, займутся спецслужбы...
        Разделавшись с соперницей (хотя какая она ей соперница, эта несчастная дурочка!), Кэтрин с азартом принялась за выполнение предвыборных обещаний. Она объявила своим помощникам, что будет принимать любого и каждого, кто хочет видеть ее, - и миллиардера, и бездомного. Нужды любого из ее избирателей для нее священны.
        Затем, через два года, когда рейтинг Кэтрин начал падать (пришлось принимать кое-какие непопулярные решения), террористы на самолетах врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра, и Кэтрин одной из первых выступила с пламенной речью, требуя немедленного возмездия. Началась военная операция в Афганистане, потом в Ираке. Кэтрин голосовала в сенате за свержение Саддама, а потом, когда война стала непопулярной и стало понятно, что американцам не победить, ловко изменила свое мнение и стала нещадно критиковать политику президента.
        Несмотря на многочисленные увещевания и даже требования, в 2004 году она решила не принимать участия в борьбе за пост президента, понимая, что позиция тогдашнего главы Белого дома незыблема. А вот на следующих выборах Кэтрин вступила в предвыборную гонку. Вступила, чтобы победить.
        Ей пришлось то и дело обращаться к памяти покойного мужа, который стал ее талисманом и знаменем, но что поделать. Только так она сумела оставить позади (да и то с большими проблемами) моложавого темнокожего - и, к досаде Кэтрин, чрезвычайно популярного среди избирателей - сенатора от штата Мичиган Джеффри Гриффита, ставшего в итоге вице-президентом.
        Иногда, по ночам, в большом пустом доме, в кровати, где она была одна, Кэтрин плакала, вспоминая Тома. Не было ли ошибкой, что она желала ему смерти, что хотела ему отомстить? Ведь она все еще любила его, хотя он того и не заслуживал...
        Словно отряхнувшись от мыслей, Кэтрин посмотрела на одну-единственную фотографию, на которой она была запечатлена вместе с Томом. Все другие она убрала, и сотрудники отнеслись к этому с тактичностью и пониманием - еще бы, несмотря на то, что прошло почти десять лет, мадам президент все еще не оправилась от убийства горячо любимого супруга. Они не знали, что Кэтрин постоянно казалось - Том с фотографии смотрит на нее, пронзает своим взглядом, сверлит затылок. Снимок был сделан во время инаугурационного бала, последовавшего за введением Тома Форреста в должность президента 20 января 1993 года. Том в смокинге, еще совсем не седой. Она в черном облегающем бальном платье от Донны Каран, с длинными, распущенными по плечам волосами. Да, тогда они были счастливы и искренне любили друг друга.
        А потом все переменилось. Том больше не мог заставить ее улыбнуться. Она разлюбила Тома. И он вскоре умер...

* * *
        - Мадам президент, сенатор Макнафтин, - объявила секретарша, пропуская в Овальный кабинет невысокого лысого сенатора, одетого, как всегда, с иголочки.
        Кэтрин широко улыбнулась, поворачиваясь к сенатору. Она должна убедить его, упрямого осла, в том, что законопроект надо принять. Во что бы то ни стало убедить!
        Вдруг Кэтрин ощутила на себе взор Тома... Нет, нет, это нервы! Но она не станет обращаться к врачу. Она сильная, она выдержит и со всем справится без таблеток и консультаций. Еще бы, ведь врач тогда будет думать - а наша мадам президент, оказывается, неврастеничка... Никогда и ни за что!
        - Сенатор, рада видеть вас! - протянула руку политику Кэтрин, сразу заметив, что тот настроен на конфронтацию. - Прошу вас, раскройте секрет вашей вечной элегантности. Где вы сумели найти такой прелестный галстук?
        Сенатор на мгновение опешил, затем слабо улыбнулся и с гордостью ответил:
        - О, мадам президент, их делают по моему заказу в Лондоне. Причем тот же портной, что обшивает принца Филиппа и принца Чарльза...
        - Сразу видно королевское величие, - сделала еще один комплимент Кэтрин.
        Вошла верная Салли с подносом, на котором возвышался кофейник со столь любимым сенатором густым кенийским кофе. Приглядевшись к посетителю, Кэтрин поняла, что ей удалось растопить лед, теперь преимущество на ее стороне. Сенатор, конечно, будет кочевряжиться, придется пойти на ряд уступок, но законопроект будет в итоге одобрен. И это станет ее личным триумфом.
        Мадам президент предложила сенатору сесть, сама опустилась в кресло напротив. Почувствовав концентрированный аромат кофе, она ощутила дрожь по всему телу - и внезапно воспоминания о давно ушедшем прошлом нахлынули на нее. Нет, нет, сенатор, вещающий сейчас вовсе не о законопроекте, а о своем лондонском портном, ничего не должен заметить! Вот только этот взгляд...
        Кэтрин осторожно повернула голову и посмотрела на фотографию. Том преследует ее! Он с фото улыбается так, будто обо всем знает. О том, что произошло тогда... Но ведь Том мертв! И она никому ничего не говорила!
        Аромат кофе... Кофе...
        На мгновение Кэтрин прикрыла глаза, чувствуя, что улыбка примерзла к ее лицу, подумала о том, что крайне невежливо погружаться в свои проблемы, когда в кабинете находится сенатор, от воли которого зависит судьба важного законопроекта. Раскрыла глаза и... И оказалась в большой комнате, заставленной громоздкой старой мебелью. Запах кофе, ну конечно...
        Неожиданно правая щека Кэтрин вспыхнула острой болью, и она услышала гневливый рев своего отчима: «Маленькая мерзавка, когда я с тобой говорю, изволь смотреть мне в глаза! Ты поняла, маленькая мерзавка? Я к тебе обращаюсь!»...
        Кэтрин
        - Маленькая мерзавка, изволь смотреть мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты поняла, маленькая мерзавка? Я к тебе обращаюсь!
        Схватившись за щеку, Кэтрин не посмела противиться приказанию отчима и взглянула на него. Разве могла она, девятилетняя девочка, сопротивляться желаниям сорокалетнего мужчины, который был выше ее в два раза и походил на ходячую гору? Хью Кросби, за которого вышла замуж мать Кэтрин, отличался жестоким нравом и не терпел, когда ему перечили. Он частенько поднимал руку на жену и двух своих сыновей, но особенно невзлюбил Хью падчерицу Кэтрин.
        Рука у отчима была тяжелая, и никогда не следовало от него прятаться или умолять его о пощаде. Это только усугубляло ситуацию - тогда Хью полностью терял голову.
        Новый удар короткопалой рукой, покрытой рыжим мехом. Голова девочки дернулась, из глаз покатились слезы, но Кэтрин, сжав зубы, терпела боль. Она должна это перенести без звука, скоро Хью успокоится, и к нему вернется прежнее благодушие.
        Хью Кросби, огромный мужчина с пышной рыжей шевелюрой, кустистыми бровями над голубыми глазами, крючковатым носом и бешеным ирландским темпераментом, замахнулся, чтобы снова ударить падчерицу, но потом, видимо, раздумав, уже более спокойным тоном сказал:
        - Отвечай, Кэтти: кто брал деньги из моего портмоне? Я всегда знаю, сколько у меня монет. И у меня исчезло пятьдесят центов!
        Кэтрин осторожно посмотрела на двух братьев-близнецов, Тони и Вика, выглядывавших из-за двери. Девочка знала, что деньги стащили они. Но ведь им всего шесть с половиной, и им так хотелось купить лакрицы. Вот мальчики и решили позаимствовать мелкие монетки из кошелька отца.
        Дебора Кросби, мать Кэтрин, находилась в спальне, где, вероятнее всего, молилась. Дебора была чрезвычайно религиозной женщиной (единственной книгой, которую она читала, была Библия), и она постоянно внушала своим отпрыскам, что недалек час, когда раздастся гул иерихонской трубы и начнется Страшный суд. Кэтрин всегда с ужасом слушала рассказы матери о том, как грешники будут наказаны и низвергнуты в ад, а праведники смогут вести счастливую вечную жизнь в раю.
        Однако, после того как отец Кэтрин трагически погиб и мать вышла замуж за Хью, Кэтрин казалось, что конец света уже наступил - ее жизнь теперь напоминает ад. Отчим был человеком взрывного темперамента, очень жестокий и не терпящий возражений.
        Кэтрин знала: если она скажет правду, то ее младшим братьям, которых она очень любила, сильно достанется. Хью наверняка отдубасит их, а потом запрет в подвал на ночь - таковы были его методы воспитания. А малыши очень боятся темноты!
        - Деньги взяла я, - произнесла девочка и дерзко посмотрела Хью в глаза.
        Она должна убедить отчима, иначе тот, заподозрив, что его обманывают, накажет и истинных виновных, и ее за то, что солгала. Говорить неправду - один из страшных грехов, мама это не раз повторяла. Его потом придется долго отмаливать. Но Кэтрин убедилась в том, что молитвы не помогают. Она так долго и страстно умоляла господа сделать так, чтобы ее отец, которого она помнила плохо, но которого представляла чрезвычайно добрым и ласковым, ожил. Ведь господу это ничего не стоит! И еще Кэтрин очень хотелось, чтобы отчим раз и навсегда покинул их семью, чтобы он однажды ушел - и не вернулся, оставил бы маму, братьев и ее саму в покое.
        Лицо Хью расплылось в злой улыбке, он протянул:
        - Так я и думал! Вот, оказывается, на что способна моя маленькая падчерица! Но ты ведь знаешь, Кэтти, что за грехи всегда надо расплачиваться?
        Он схватил ее толстыми пальцами за ухо, девочка ощутила неимоверную боль, однако не издала ни звука. Уж лучше пусть он издевается над ней, чем над Тони и Виком. Малыши панически боятся отца, считая его сказочным великаном-людоедом или томминокером.
        Отчим потащил Кэтрин из комнаты. Ухо трещало, Кэтрин казалось, что оно вот-вот оторвется и останется в лапе Хью. Мужчина распахнул дверь в подвал и толкнул Кэтрин вниз, по ступенькам, в темноту.
        - Если ты в свои девять лет еще не знаешь, что воровать плохо, то тебе придется подумать об этом на досуге, - заявил он.
        Кэтрин полетела вниз, ударилась плечом и подбородком и почувствовала вкус крови на губах. Хью возвышался наверху, походя на злого волшебника.
        Дверь захлопнулась, свет исчез, и Кэтрин оказалась одна-одинешенька. Ей было холодно и очень страшно. Еще ни разу она не оказывалась в темном подвале, а ведь каждый знает, что здесь обитает подвальный монстр. Нет, нет, выдумки, никакого монстра не существует, внушала себе Кэтрин, но никак не могла отделаться от ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Внезапно ей показалось, что в темноте вспыхнули большие красные глаза. Монстр пришел за ней!
        Она на четвереньках забралась по лестнице наверх и попыталась открыть дверь. Безрезультатно, отчим запер ее! Кэтрин осторожно обернулась и с облегчением увидела, что красные глаза исчезли. Девочка уселась на ступеньки и прислонилась спиной к двери. Слезы потекли у нее из глаз, но она сдерживала рыдания - если Хью услышит ее плач, ей не поздоровится. Он внушал детям, что те должны быть сильными, что главное в жизни - уметь постоять за себя, а когда надо - первым нанести удар.
        Кэтрин долго думала о самых разных вещах. Ей было очень холодно, но... хотя и знала, что где-то в подвале лежат старые одеяла, не решалась спуститься вниз и отыскать их - ведь там ее поджидает монстр! Поэтому все остальное время заточения провела возле двери, прислонившись к ней спиной. Незаметно страхи отступили, и девочка заснула.
        Проснулась Кэтрин от того, что створка распахнулась и она, не удержав равновесия, полетела на пол. Щурясь на яркий свет, увидела Хью, уже благодушно настроенного.
        - Ну что, маленькая пленница, теперь поняла, что красть нельзя? - спросил он.
        Кэтрин кивнула. Отчим потрепал ее по голове и сказал:
        - Ну что же, наказание закончилось, ты свободна!
        Было утро - Кэтрин пробыла в подвале около шестнадцати часов. Тони и Вик, улучив момент, поблагодарили Кэтрин за то, что она не выдала их отцу. Девочка видела, что близнецы восхищаются старшей сестрой. И тут один из них на полном серьезе спросил:
        - А монстр на тебя не нападал?
        - Ну что ты, никакого монстра в помине нет! - сказала Кэтрин, обнимая малышей. Хотя сама вообще-то не была уверена в собственных словах.
        После заточения в подвале ее начали мучить кошмары, где в роли чудовища выступал человек, которого она больше всего боялась и которого больше всего ненавидела, - отчим Хью.
        Дебора вела домашнее хозяйство и не вмешивалась в воспитание собственных детей, считая, что муж всегда прав. Единственное, что она внушала Кэтрин и сыновьям, было послушание и повиновение: родители всегда правы, и дети обязаны слушаться их.
        Кэтрин так не думала, однако не рисковала перечить матери - ведь в таком случае Дебора расскажет обо всем Хью и тот устроит знатную порку или снова запрет в подвале. Мать, как знала Кэтрин, была добродушной, но слабой женщиной, чью волю полностью подчинил себе Хью. Но Дебора не была счастлива - частенько Кэтрин слышала из спальни матери приглушенные рыдания и замечала, как Дебора истово молится. Интересно, что она хотела получить от господа?
        Их семья полностью зависела от Хью. Он был убежденным республиканцем, громогласно заявлял, что демократы толкают страну в пропасть и готовы уступить коммунистам, которые были для него чем-то наподобие чертей. Кэтрин было известно, что отчим если не богат, так, во всяком случае, состоятелен: раньше-то они жили в крошечной двухкомнатной квартире.
        Раньше, когда был жив отец... Но потом он однажды не вернулся домой. И выяснилось - попал под колеса автобуса, смерть наступила мгновенно. Дебора, никогда не работавшая, была вынуждена наняться в уборщицы в богатый дом. Несколько раз она брала Кэтрин с собой, и девочка, пораженная мраморной лестницей, красивыми картинами в золоченых рамах, бархатной мебелью и хрустальными люстрами, по вечерам молилась, прося господа ниспослать им богатство.
        Видимо, бог все же услышал Кэтрин, однако решил наказать ее за то, что молитвы были чересчур эгоистичными, поэтому и послал избавление от бедности в лице Хью Кросби. Где мама познакомилась с ним, Кэтрин не знала, просто в их квартирке появился мужчина исполинского роста с буйными рыжими волосами и громовым голосом объявил, что отныне он будет отчимом Кэтрин.
        У Хью имелась собственная фирма, продававшая по всей стране новомодную домашнюю технику. Он был боссом, и на него работало восемь человек. Кэтрин помнила, как мама сказала ей, что голодные времена остались в прошлом. Не раз позже Кэтрин думала о том, что господь послал им искушение в виде обеспеченной, но полной несчастий жизни в большом особняке.
        Кэтрин не понимала, почему мама согласилась на предложение Хью Кросби стать его женой. Повзрослев, она размышляла о причинах, побудивших мать выйти за него замуж, и не могла отделаться от ощущения, что Дебора никогда не любила Хью, а просто решила оградить дочку и себя от нищеты. Получается, что основным мотивом мамы была корысть и ее брак с Хью изначально находился под несчастливой звездой.
        Хью вел странный образ жизни. Он то по нескольку недель не покидал особняка, который купил для семьи на окраине Питтсбурга, то, ссылаясь на неотложные дела фирмы, исчезал на много дней. У него имелось два автомобиля, на которых он колесил по Америке, продавая разнообразные хитрые приборы для домашнего хозяйства. Но если он босс, не понимала Кэтрин, почему же Хью так долго находится в разъездах? Впрочем, это ее вполне устраивало...
        Те дни, когда отчима не было в Питтсбурге, Кэтрин считала самыми счастливыми в своей жизни. Она могла привести в дом подруг, не опасаясь, что дверь сейчас распахнется и на пороге возникнет разъяренный Хью. Близнецы, панически боявшиеся отца, могли беспрепятственно шалить, и даже Дебора, казалось, расцветала - говорила в полный голос, улыбалась, а изредка и смеялась.
        Если сначала Кэтрин радовалась тому, что живет в большом просторном доме, то со временем стала понимать: особняк походит на тюрьму, убежать откуда нет ни малейшей возможности. Хью намеренно выбрал дом на отшибе, запретил поддерживать дружбу с соседями и ратовал за то, чтобы Дебора, как и раньше, выполняла всю работу по дому самостоятельно, без помощи прислуги.
        Отчиму было очень сложно угодить, но Кэтрин все же уловила странный график его настроений. Он почти всегда возвращался в Питтсбург в отличном расположении духа, привозил кучу гостинцев, не забывая одарить никого - ни жену, ни сыновей, ни падчерицу. В такие моменты Кэтрин казалось, что отчим в принципе хороший человек, только с несколько тяжелым и нелюдимым характером. Хью умел шутить, обожал розыгрыши и мог быть галантным. Он даже позволял Кэтрин приглашать в особняк друзей и заявлял, что Дебора - единственная женщина, которую он любит.
        Проходило несколько дней, и настроение Хью постепенно менялось. Он уже больше не шутил, начинал хмуриться, раздражался по пустякам и прикладывался к бутылке. И чем дольше он оставался дома, тем хуже становилось. Иногда Хью выходил из себя, потому что его раздражали шаги в соседней комнате или детский смех. Без предупреждения он врывался в комнату с ремнем и начинал стегать того, кто, по его мнению, провинился. Дни тогда тянулись нескончаемо долго, и вся семья в буквальном смысле радостно вздыхала, когда Хью объявлял, что получил очередной выгодный заказ и отправляется, скажем, в Северную Каролину или даже Калифорнию, чтобы доставить заказчику требуемый товар. Все знали, что грядет избавление от его гнета, и радостно махали вслед грузовичку Хью, желая, чтобы он не возвращался как можно дольше.
        Кэтрин росла, и это, как вдруг она поняла, стало основной причиной придирок к ней отчима. Он все чаще запирал девочку в подвале, и скоро та сообразила, что никакого монстра там нет, отыскала старые одеяла и теперь с удобствами устраивалась в кресле-качалке. Заслышав звук поворачивающего в замке ключа и шаги по лестнице, она быстро прятала одеяло и делала вид, что сидит у стены, - узнай Хью о том, что в подвале ей не страшно, а даже приятно, он бы наверняка придумал новое, еще более изощренное наказание.
        Более всего Кэтрин было жаль маму, и она не единожды пыталась поговорить с ней о Хью. Но Дебора каждый раз заявляла, что говорить не о чем.
        - Он - твой отец, и ты должна чтить и уважать его! - повторяла женщина.
        Кэтрин пыталась объяснить ей: Хью - домашний тиран, который подвергает унижениям собственную жену и детей, на что мать отвечала всегда одно и то же: «Значит, так угодно господу!» Кэтрин замолкала, а про себя думала: господу, конечно же, это совсем не угодно, просто люди зачастую возлагают на бога ответственность за собственные ошибки, собственную трусость и собственную глупость. Но разве она могла убедить маму в том, что с Хью надо расстаться? Та никогда не согласится развестись с ним, ведь развод для нее - страшный грех.

* * *
        Невыносимую обстановку в семье Кэтрин старалась компенсировать успехами в школе. Учеба давалась ей легко, она была лучшей в классе, всегда знала ответ на любой вопрос учителя, однако у нее не было настоящих друзей. Те подружки, что раньше посещали особняк, разорвали с ней отношения после того, как однажды на них набросился разъяренный и пьяный Хью (родители девочек запретили им знаться с Кэтрин Кросби и ее сумасшедшей семейкой). Кэтрин остро переживала одиночество, а потом смирилась с ним.
        Одноклассники ее не любили, однако знали, что Кэтрин может постоять за себя. К тринадцати годам она превратилась в высокую, нескладную девицу. Рассматривая себя в зеркало, Кэтрин с унынием отмечала, что не унаследовала красоту матери, а пошла, по всей видимости, в отца - у нее такие же непослушные, вьющиеся темные волосы, выпирающие вперед зубы, ямочка на подбородке, какие она видела на его фотографии. К тому же и с одеждой у нее неважно. Хью выдавал жене деньги под расчет и всегда проверял траты вплоть до цента. А Кэтрин заявлял, что она должна одеваться скромно, как подобает девушке из приличной семьи, что означало: ей так и придется донашивать старые платья, которые Хью привозил из путешествий по стране. Кэтрин было обидно и стыдно, но она ничего не могла поделать. На старенькой швейной машинке Дебора перешивала дочери платья, и Кэтрин послушно напяливала чьи-то обноски, которые, как она подозревала, Хью покупал за гроши у старьевщика.
        Кэтрин много раз пыталась завоевать симпатии одноклассников, но у нее ничего не получалось. Бывшие подружки вовсю постарались, распространив сплетни о ее сумасшедшем отчиме и вечно молящейся матери. Один из молодых людей, Джек, который нравился Кэтрин, как-то подошел к ней, и девушка было решила, что он наконец обратил на нее внимание. Но Джек с усмешкой спросил:
        - Кэтти, правду говорят, что ты после окончания школы пойдешь в монашки? Самое для тебя подходящее занятие!
        Физиологические изменения в организме Кэтрин привели к тому, что она начала стремительно прибавлять в весе. Девушка стеснялась этого, старалась есть как можно меньше, однако Хью, увидев, что падчерица оставляет практически всю еду на тарелке, ударил Кэтрин по лицу и заявил, что не намерен выкидывать в мусорное ведро продукты, за которые платит из собственного кармана. Кэтрин приходилось, давясь, съедать все, что накладывала ей мама, а Хью внимательно следил за тем, чтобы она не положила ничего обратно в кастрюлю или на сковородку.
        Чтобы хоть как-то избежать насмешек одноклассников, Кэтрин принялась играть в волейбол, и у нее неплохо получалось. Тренировки позволяли ей находиться лишние два часа вне дома, да и в весе Кэтрин перестала прибавлять, а даже начала худеть. Однако в школе к ней намертво прикрепилась кличка Сестра Холодильник - намек на то, что она станет монашкой, и обидное указание на ее некогда не самые изящные формы.
        Хуже стало, только когда Кэтрин продолжила образование в старших классах. Хью запрещал жечь подолгу электричество (он вообще любил полумрак или темноту), поэтому Кэтрин приходилось делать домашние задания или читать книги, которые отчим ни за что бы не одобрил (например, биографию супруги президента Рузвельта Элеоноры), напрягая глаза или зажигая под одеялом фонарик. У девушки стало ухудшаться зрение, и офтальмолог, осмотревший ее, прописал ношение очков.
        Хью выдал деньги на самую дешевую и, соответственно, самую некрасивую модель. Кэтрин, увидев себя впервые в зеркале в очках, испугалась, затем расстроилась и заявила, что никогда больше не наденет эти очки, делавшие ее похожей на филина. Но отчим, конечно же, настоял на своем. Несколько зуботычин, затрещин и оплеух, и Кэтрин была вынуждена надеть уродливые очки. В классе, когда она впервые появилась в тех страшных очках, сначала воцарилось гробовое молчание, затем с последних парт раздалось улюлюканье.
        - Посмотрите, кто тут появился! - раздался дурашливый голос. - Сама матушка Сова пожаловала, прилетела из леса! А то и из зоопарка вырвалась!
        - Да нет же, не сова, а пришелец! - заявил кто-то еще более глумливым тоном. - Вот он, живой марсианин, только что совершивший посадку в Питтсбурге. И какой у него интересный скафандр - с большими глазами, как у бешеной крысы!

«Бешеная Крыса», «Матушка Сова» и «Пришелец» - эти прозвища сразу же закрепились за Кэтрин. И она изо всех сил боролась с навертывавшимися слезами, поскольку дала себе зарок, что никогда не покажет свою слабость и не расплачется в школе, что стало бы для нее смертным приговором. Слыша идиотские замечания, хихиканье и едкие фразочки, Кэтрин закрывала глаза и представляла себе, что находится далеко-далеко, на вершине высокой горы, в райском саду, где благоухают небывалые цветы, порхают тропические бабочки и колибри. Там нет ни одноклассников, ни Хью - а только она, мама и Тони с Виком.
        Постепенно девушка привыкла к издевательствам, и чем сильнее ее доводили, тем лучше она училась. Кэтрин знала, что Хью с большой неприязнью относится к женщинам, обучающимся в университете и впоследствии работающим. По его мнению, удел любой женщины - замужество, домашнее хозяйство и воспитание детей. Однажды Дебора призналась дочери, что когда-то хотела поступить в колледж или даже в университет, но сначала не было денег, а когда деньги появились, новый муж, Хью, был категорически против. Кэтрин и не предполагала, что мама, которая так увлечена религией, оказывается, когда-то мечтала об учебе в университете.
        Как-то к Кэтрин обратился один из учителей, который, похвалив ее несомненные успехи, спросил, не может ли она оказать помощь его племяннику - тот отставал по алгебре и геометрии, и ему требовался репетитор. Кэтрин осторожно спросила разрешения у отчима, но тот, взревев, швырнул в стену тарелку с яичницей и заявил:
        - Чтобы ты работала у чужих людей? Ни за что! Я тебе запрещаю, ты слышишь?
        Ночью Кэтрин придумала, как добиться своего. Она сообщила матери, что будет принимать участие в факультативных занятиях, проводимых преподобным Роузом и посвященных детальному изучению Библии, поэтому два раза в неделю ей придется после школы задерживаться еще на полтора часа. И Дебора, и Хью одобрили сие времяпрепровождение, а отчим даже заявил:
        - Ну вот видишь, ты же умеешь быть разумной, Кэтти!
        Но вместо занятий в церкви Кэтрин отправлялась к племяннику учителя, где занималась с ним алгеброй и геометрией. Впервые она заработала собственные деньги и, скопив нужную сумму, первым делом отправилась в оптику, где приобрела очки в модной оправе. Отныне у нее имелось две пары очков - страшные, купленные отчимом, в которых она ходила дома, и новые, красивые, которые носила в школе. Выходя из особняка и возвращаясь в него, Кэтрин меняла очки и была чрезвычайно довольна своей изобретательностью.
        Родители ее первого ученика остались довольны Кэтрин и даже порекомендовали ее своим соседям, дочка которых тоже не успевала в школе. Девушка сообщила родителям, что преподобный Роуз желает, чтобы она помогала ему в церкви, и снова получила разрешение отчима приходить домой позже.
        Кэтрин строила планы - осталось еще два года до окончания школы, затем она непременно поступит в колледж. И плевать на то, что отчим не даст денег, - во-первых, она как лучшая ученица может рассчитывать на стипендию, во-вторых, на первое время у нее есть достаточная сумма (которую она заработала, занимаясь с учениками).
        Однажды, незадолго до Рождества, Кэтрин вернулась домой, предварительно напялив уродские очки. В коридоре наткнулась на Вика, который успел сестре шепнуть:
        - Он все знает!
        Кэтрин, похолодев, зашла в гостиную - и увидела преподобного Роуза, который со скорбным видом восседал на диване. На столике стоял серебряный кофейник и три чашки - пустые. Видимо, до угощения дело так и не дошло. Мать, заплаканная, с красными глазами, сидела в кресле, а отчим ходил взад и вперед по комнате, заложив косматые руки за спину.
        - Ага, вот и наша лгунья, - произнес он сдавленным тоном, и Кэтрин поняла, что Хью с большим трудом сдерживает клокочущую в нем ярость, и то только потому, что у них в гостях находится преподобный. - И откуда, позволь спросить, ты пришла, Кэтрин? С занятий у преподобного Роуза? Или из церкви, где помогала ему?
        Священник, понимая, что предстоит тягостная семейная сцена, поспешил удалиться. Едва за ним закрылась дверь, как Хью, развернувшись, с неимоверной силой ударил Кэтрин по лицу. Вскрикнув, девушка упала на пол. Хью схватил ее за волосы и швырнул в стену. Дебора закричала, бросилась между мужем и дочерью, но куда ей было справиться с медведем-супругом!
        - Ты врала все это время, мерзкая девчонка! Говори, где ты была? С кем проводила время? Наверняка с этими похотливыми подростками! Чем ты с ними занималась? Они тебя щупали, ведь так? И не только щупали, но вы и раздевались?
        Хью словно сошел с ума - он наносил удар за ударом, в его руке появился ремень с тяжелой стальной пряжкой, которая опускалась Кэтрин на голову, на лицо, на тело. Девушка сжалась в комок, думая лишь об одном - только бы остаться в живых...
        Внезапно побои прекратились, Хью исчез. Кэтрин, чувствуя, что ее тело неимоверно болит, а по лицу и разбитой голове струится кровь, осторожно шевельнулась и вскрикнула - любое движение давалось ей с трудом. В комнате снова появился отчим, который держал в руках ее портфель. Он вытряхнул на пол его содержимое, расшвырял ногами учебники и тетради и наткнулся на красивый футляр с купленными Кэтрин очками. Хью раскрыл футляр, несколько мгновений смотрел на очки, а также на две двадцатидолларовые купюры, которые Кэтрин только что получила от родителей своего ученика (двадцать долларов за два последних занятия и двадцать долларов - подарок к Рождеству).
        - Что это? - произнес Хью, вытряхивая очки и деньги на пол. Он поднял очки за дужку, как будто дохлую крысу за хвост. - Откуда у тебя это?
        - Я... купила... - прошептала Кэтрин.
        Хью с силой швырнул очки на пол, и его огромный ботинок опустился на них - раздался слабый хруст.
        - Дрянь, шлюха, продажная девка! - завопил отчим так громко, что у Кэтрин зазвенело в ушах. - Деньги... Теперь я понимаю, чем ты занимаешься, блудливая тварь! Ты... Ты...
        Хью снова исчез из поля ее зрения, Кэтрин подползла к раздавленным очкам и заплакала. Ну зачем он так? И неужели и правда думает о ней так плохо, считает, что она зарабатывает деньги, предаваясь плотскому греху с мужчинами, готовыми хорошо заплатить? Кэтрин слышала о таких женщинах, они работают в барах и гостиницах сомнительного толка в квартале развлечений Питтсбурга.
        Рядом появился отчим с серебряным кофейником, тем самым, что стоял на столе. Еще до того, как Кэтрин успела объяснить Хью, что она заработала деньги, давая уроки, отчим, утробно захохотав, да так страшно, что Кэтрин оцепенела, приблизился к ней, наклонил кофейник - и на тело девушки полилась горячая жидкость. Запахло кофе, кипяток, попав в раны, вызвал кошмарную боль, Кэтрин отчаянно закричала, а отчим, ужасно смеясь, продолжал пытку.
        - Ты грешница, Кэтти! - заявил он. - И должна покаяться!
        Кофе лился по ногам, по животу, по шее... Что было потом, Кэтрин не помнила, так как потеряла сознание. А когда пришла в себя, увидела, что находится в своей комнате. Рядом с ней сидела Дебора. Увидев, что дочь открыла глаза, женщина воскликнула:
        - Кэтти, как ты себя чувствуешь?
        Девушка попыталась ответить, но у нее не получилось. Язык ей словно не подчинялся, как не подчинялось и все тело - оно зудело, горело и чесалось, и она не могла пошевелить ни руками, ни ногами.

* * *
        Кэтрин провела дома месяц - доктора отчим не приглашал, самолично позвонив в школу и сказав, что его падчерица упала с лестницы вместе с кофейником и заработала многочисленные ушибы и ожоги. Дебора лечила дочку, смазывая ее раны и ожоги душистой мазью. Девушке чудилось, что весь дом пропах кофе, и стоило ей закрыть глаза, как она видела безумного смеющегося Хью, поливающего ее из серебряного кофейника кипятком. Кстати, отчим появился в спальне падчерицы, и на его лице Кэтрин увидела странную мину.
        - Я был не прав, - сказал он, присаживаясь рядом на кровать. - Я узнал, что ты занималась с учениками. Но, Кэтти, почему ты мне сразу не сказала? Я бы ни за что не поднял на тебя руку!
        Кэтрин ничего не ответила. Все равно Хью не переспоришь - он бы тогда избил ее за то, что она ходит к незнакомым людям и зарабатывает деньги, не получив его разрешения. Но если она ему это скажет, то он, чего доброго, снова выйдет из себя.
        - Я же понимаю, что ты молодая девица и тебе хочется красиво выглядеть, - примирительно говорил Хью. - Я нашел твои деньги и забрал их себе. Ты получишь их в любой момент, как только пожелаешь, но пусть до поры до времени они хранятся у меня...
        Кэтрин поняла, что денег, которые она заработала и которые откладывала на черный день, ей уже не видать. А ведь там было больше четырехсот долларов!
        Рука отчима легла ей на ногу, и Кэтрин почувствовала ни с чем не сравнимое отвращение. Она не знала, что хуже - когда Хью в бешенстве избивает ее и поливает кипятком или когда он со странным блеском в глазах сидит у нее на кровати и гладит по зудящей ноге.
        - Посмотри, какой у меня для тебя подарок, - сказал он и протянул девушке медальон.
        Украшение было выполнено в форме сердечка и сделано из чистого золота. В крышку был вставлен крошечный сверкающий красный камень. Неужели настоящий рубин? Медальон был на длинной цепочке, тоже золотой.
        - Для тебя старался, специально выбирал, - заявил с гордостью Хью. - Я же знаю, что поступил с тобой несправедливо, Кэтти. Однако чего только в семье не бывает... Ты же сама отчасти виновата, ведь так?
        Кэтрин опять промолчала - в былые времена Хью ударил бы ее за то, что она непочтительно ведет себя, не отвечает старшим, но в тот день он словно и не заметил ее молчания. Хью склонился над девушкой, и Кэтрин ощутила тяжесть его тела. Он осторожно приподнял ее голову, повесил на шею медальон и сказал:
        - Теперь, Кэтти, все изменится, обещаю тебе. Только смотри, больше ничего не скрывай от меня! Ты ведь обещаешь меня слушаться?
        Девушка кивнула, и отчим наконец удалился. Медальон, казалось, жег кожу, и Кэтрин хотелось сорвать его. Но что будет, если это увидит Хью? Поэтому она оставила безделушку, удивляясь только тому, отчего отчим расщедрился - если медальон и цепочка золотые, а камень - рубин, то украшение стоит не меньше нескольких сотен долларов, а то и целую тысячу! А ведь раньше он не тратил на падчерицу ни цента!
        Молодой организм брал свое, и скоро Кэтрин смогла подняться на ноги. Переломы срослись, раны затянулись, синяки сошли. Остались только безобразные рубцы от ожогов на ногах, животе и груди. Кэтрин вернулась в школу. Слава богу, к тому времени там ее оставили в покое, так как мучители нашли себе иные жертвы - двух новеньких учениц.
        Хью требовал от Кэтрин, чтобы она носила медальон, а затем принялся едва ли не каждую неделю преподносить ей другие подарки, один дороже другого. Кольцо с бриллиантом. Браслет с сапфирами. Настоящее жемчужное ожерелье. Сначала Кэтрин думала, что все это подделка, однако как-то зашла в ювелирный магазин и попросила оценить драгоценности. Выяснилось, что общая их стоимость около двадцати тысяч. Двадцать тысяч долларов! Ведь это так много, можно купить целый дом!
        Мать, казалось, не замечала странного отношения мужа к Кэтрин. И вообще в последнее время Дебора стала плохо себя чувствовать, жаловалась на боли в животе. А потом с ней случился тяжелый приступ, и женщину увезли в больницу.
        Хью сообщил, что Дебора больна и ей необходим покой, поэтому она останется в больнице на некоторое время.
        - А хозяйство будешь вести ты, Кэтти, - заявил он падчерице.
        Они были одни на кухне. Внезапно Кэтрин почувствовала, как горячая рука Хью легла ей на талию. А затем скользнула вниз.
        - Кэтти, ты стала такой привлекательной, - сказал вдруг Хью. - Каким же я был идиотом, что не замечал этого! Но когда Дебора тебя обмывала, я увидел тебя голой. .
        Кэтрин затошнило - отчим подглядывал за ней, пользуясь ее беспомощным состоянием!
        - И понял, что ты похожа на Мадонну, на мученицу христианской веры, - продолжил Хью. - Те тоже терпели пытки, чтобы затем, в царстве божьем, познать великое блаженство. Но ведь совсем не обязательно умирать, дабы познать блаженство, ведь так, Кэтти?
        Рука отчима залезла девушке под юбку. Кэтрин оттолкнула Хью, а тот, сверкнув глазами, с угрозой в голосе сказал:
        - Ах, Кэтти, Кэтти, глупышка... Не стоит так со мной обращаться. Ты же не хочешь еще месяц проваляться в постели с травмами?
        К большому облегчению Кэтти, на кухню ворвались близнецы и доложили, что пришел преподобный Роуз, желающий проведать их семейство. Кэтрин на вопросы преподобного отвечала так, как ей было приказано отчимом, - поддерживая его версию, будто она по неосторожности упала с лестницы и опрокинула на себя кофейник. Священник, как ей показалось, не особенно поверил, однако оставил тему. Отчим же нахваливал Кэтрин и заметил:
        - Если с Деборой что-то случится, преподобный, то из Кэтти получится отличная хозяйка! Мы с ней непременно поладим!
        Кэтрин, извинившись, выбежала из гостиной. Почему с мамой должно что-то случиться? И что значит недавняя сцена на кухне? Отчим видел ее голой, пытался приставать к ней. Кэтрин имела смутное представление об отношениях полов, однако знала: мужчина и женщина совершают некие действия, которые приводят к появлению детей. Обычно все происходит в спальне, занимаются этим муж и жена, а также так называемые продажные женщины со всеми, кто готов им заплатить.
        Но ведь она Хью не жена, а падчерица. И продажной женщиной она, конечно же, не является! Так почему же... почему же он хочет добиться от нее взаимности?
        Девушка не знала, как поступить. Рассказать матери? Но ведь она лежит в больнице. Или преподобному Роузу? Но ведь он уже однажды предпочел не вмешиваться в семейные дрязги. Или обратиться в полицию? И в чем она обвинит Хью? А отчим ведь наверняка будет все отрицать. К тому же он поддерживает хорошие отношения с шерифом и заместителем окружного прокурора, часто преподносит им в качестве подарков новые модели пылесосов, посудомоечных или стиральных машин, и власть имущие ни за что не поверят пятнадцатилетней падчерице Хью.
        А украшения, как же быть с украшениями? Если она покажет их, то это убедит полицию, что у отчима имеются некие планы в отношении Кэтрин. Еще бы, кто станет просто так дарить девушке украшения стоимостью в двадцать тысяч! Но ведь Хью сможет заявить, что она украла драгоценности у него или у матери из шкатулки...
        Она заперлась у себя в спальне, лихорадочно размышляя. Внезапно увидела, как дверная ручка пошла вниз, и из коридора раздался приглушенный голос отчима:
        - Кэтти, я хочу с тобой поговорить о чем-то очень важном!
        Кэтрин, забравшись в постель и накрывшись одеялом, не отвечала.
        - Кэтти, немедленно открой! Иначе я вышибу дверь!
        Но девушка знала, что двери в особняке старинные, из канадской сосны, их запросто не высадишь, даже такому силачу, как Хью, придется изрядно потрудиться.
        - Ну что же, ты сама виновата... - донесся до нее угрожающий голос отчима. - Эй, Тони, эй, Вик, подойдите сюда!
        Вслед за тем раздались крики близнецов. Кэтрин опрометью вскочила с кровати, подбежала к двери, повернула ключ и ринулась в коридор. Она увидела Хью, выкручивавшего уши сыновьям.
        - Ага, так я и думал, сердобольная Кэтти сразу же отомкнет свою крепость, - заявил отчим, раздавая сыновьям звонкие затрещины. - А теперь, щенки, вон отсюда, бегом по своим комнатам! Не дай бог, будете путаться под ногами, изобью в кровь! Носа не казать до следующего утра!
        Дважды повторять не пришлось, мальчишек как ветром сдуло (их комнаты располагались в противоположном крыле особняка). Хью с ухмылкой подошел к Кэтрин.
        - Ну что, поговорим?
        Он толкнул ее обратно в спальню, закрыл дверь на ключ, вынул его из замка и опустил себе в карман. Девушка в ужасе уставилась на отчима - она никак не хотела представить себе, что Хью желает, что он хочет, что он собирается...
        Хью оказался около постели, опустился на край и сказал:
        - Ты же умная девушка, Кэтти, и, вижу, все понимаешь. Я не хочу сделать тебе больно. Наоборот, уверяю тебя, тебе будет чертовски приятно!
        - Нет! - вырвалось у Кэтрин. - Нет, прошу тебя...
        Она в ужасе закрыла лицо руками. Отчим грубо схватил ее за волосы и произнес:
        - Ты же не будешь сопротивляться, нет? Иначе я сделаю очень больно твоим братцам. А ведь ты их безумно любишь, Кэтти...
        - Я - твоя дочь, - шептала девушка, - ты не можешь...
        - Всего лишь падчерица, а не дочь, так что никакого нарушения библейских правил, - заявил Хью. - Ты должна подчиняться моим приказам, иначе мне придется наказать тебя, а я так не хочу этого!
        Кофе, запах кофе! Кэтрин вспомнила, как отчим, озверев, поливал ее кипятком из кофейника. Девушка поняла, что сопротивление бесполезно, Хью обязательно получит то, чего так откровенно желает. А он желал ее!
        - Но как же мама? - спросила Кэтрин дрожа. - Она же твоя жена...
        - И что из того, Кэтти? - Хью бесцеремонно запустил ей руку под юбку. - Твоя мама сейчас в больнице и, не исключено, останется там надолго, а то и вообще не вернется домой. И тогда мы останемся вдвоем - ты и я! И ты, Кэтти, умная девушка, понимаешь, что на тебя ляжет воспитание близнецов, а также некоторые другие семейные обязанности...
        И Хью навалился на нее, пытаясь поцеловать. Кэтрин отчаянно сопротивлялась, но отчим был намного сильнее и тяжелее ее. Затаив дыхание, Кэтрин возносила молитвы, прося господа об одном - чтобы пытка поскорее закончилась. Но она понимала, что все только начинается. Что же последует дальше? Неужели Хью хочет, чтобы они стали мужем и женой или, еще хуже, любовниками? Как же Кэтрин сможет смотреть в глаза маме?
        Отчим сорвал с девушки блузку и, рыча, возился со своими штанами. Кэтрин уже больше не сопротивлялась, приготовившись к неизбежному. Значит, так тому и быть. Она станет грешницей не по своей воле, ничего не поделать...
        Внезапно раздался отдаленный телефонный звонок. Отчим вздрогнул, и девушка вдруг подумала: вот и ответ на ее молитвы.
        - Надо снять трубку, - слабо произнесла она, - могут звонить из больницы, от мамы. .
        Звонок не утихал. Хью, выругавшись, поднялся с кровати, подошел к двери, открыл ее и, обернувшись на пороге, приказал:
        - А ты останешься здесь и будешь ждать моего возвращения, Кэтти.
        Девушка, дрожа, кивнула. Отчим, заперев замок снаружи, удалился. Кэтрин напрасно вслушивалась, стараясь уловить далекие слова, - она так и не поняла, кто и зачем звонил им домой. Из-за двери послышался недовольный голос Хью:
        - Это из больницы, твоей матери стало хуже, скорее всего, она ночью помрет. Мне придется поехать к ней.
        - Я тоже хочу... прошу... я желаю увидеть маму! - закричала Кэтрин, но отчим ответил:
        - Будешь сидеть в своей комнате и ждать моего возвращения, понятно? Наконец-то зануда Дебора отбросит копыта, а я обрету свободу! И стану миллионером!
        Кэтрин поразилась злости, прозвучавшей в словах отчима. И что значат его слова, что он станет миллионером? Ведь денег у мамы нет, и, даже если она умрет, о чем девушка не хотела и думать, большого наследства после нее не останется.
        Она услышала шаги по лестнице, затем хлопок входной двери и через несколько секунд звук отъезжающей от особняка машины. Отчим отбыл, оставив ее и братьев взаперти. Кэтрин предпочитала не думать о том, что произойдет, когда он вернется. Хью - очень плохой человек! И вся трагедия заключается в том, что она не может ничего доказать! Ей никто не поверит, ее не станут слушать! Ведь он - уважаемый бизнесмен, жертвует довольно крупные суммы на благотворительные цели, знается с власть имущими в Питтсбурге и даже баллотировался, правда, безуспешно, в городской совет.
        Девушка подергала ручку двери и поняла, что таким образом из заточения ей не выбраться. Значит, надо искать другой путь. Кэтрин подошла к портьере и откинула ее. За окном сгущались сумерки. Распахнула окно, и в лицо ей ударил холодный ветер. Девушка поежилась. Но нет, она не станет дожидаться Хью! Она немедленно отправится в больницу, чтобы узнать о здоровье мамы.
        Кэтрин вцепилась в подоконник и перекинула ногу. Ее комната на третьем этаже особняка, и если что-то произойдет... Она и думать о подобном не хотела. Затаив дыхание, не чувствуя холода, девушка выбралась на крышу. Осторожно посмотрела вниз - до земли было далеко. У нее закружилась голова, а во рту пересохло. Если попробовать добраться до водосточной трубы, то по ней можно спуститься вниз, на землю...
        Крыша была покатая, и больше всего Кэтрин боялась сверзнуться вниз. Осторожно цепляясь за черепицу, подобралась к водосточной трубе, успокаивая и подбадривая себя - все будет хорошо, она почти у цели, еще немного, и ее авантюра увенчается успехом.
        Кэтрин пронзил холод, она почувствовала, что замерзает. Пальцы у нее окоченели, но девушка знала, что обратно, к окну спальни, уже больше не подберется. Схватилась за край водосточной трубы, и вдруг в тот момент перед глазами мелькнула большая тень, раздался странный звук. Кэтрин отшатнулась, не сумела удержаться на крыше и полетела вниз.
        Падение, как ей казалось, длилось целую вечность. Кэтрин успела подумать о сотне разных вещей, и более всего ей не хотелось умирать так нелепо. Боли она не почувствовала. Девушка смотрела в черное беззвездное небо, боясь пошевелиться. Попробовала привстать, и - надо же, это у нее получилось, однако плечо пронзила острая боль.
        Вокруг крыши кружили вороны - скорее всего, одной из них Кэтрин и испугалась, что привело к падению. Правда, свалилась она на густой кустарник, который самортизировал. Всего лишь ушибла плечо и ободрала правую руку - рукав окрасился кровью. Кэтрин, встав на ноги, осмотрелась. И что делать дальше? Обратиться к соседям, которых она не знает? Или отправиться в больницу пешком? Пожалуй, проще всего вызвать такси.
        Ну конечно же, она так и сделает! А заплатит отчим - и пусть только посмеет возразить! Но сначала надо добраться до телефона...
        Входная дверь оказалась запертой. Тогда Кэтрин обогнула особняк и подошла к двери кухни, моля бога, чтобы та была открыта. Толкнув ее, убедилась, что ее молитвы второй раз за ночь возымели успех.
        Кэтрин прошмыгнула на темную кухню и нащупала выключатель. Плечо болело, но не сильно. Скорее всего, перелома нет. Но с кровоточащей раной надо что-то делать. Кэтрин промыла ее теплой водой и выдвинула один из ящиков. Ей необходимо обеззараживающее и бинт.
        Вспомнив, что медикаменты хранятся к кладовке, отправилась туда. Вот большая коробка на одной из полок. Чтобы добраться до нее, пришлось отодвинуть какие-то банки и жестянки, одна из них даже упала. Кэтрин наклонилась, чтобы поднять ее, и увидела, что на этикетке нарисованы череп с костями и написано: «Средство для борьбы с насекомыми. Ядовито!»
        Странно, подумала девушка, ведь за садом, что прилегает к дому, никто не ухаживает. Тогда откуда это средство взялось у них в кладовке? Судя по этикетке, банка приобретена недавно. Кэтрин поставила ее на полку и вытащила коробку с медикаментами.

* * *
        Сорок минут спустя такси доставило ее к зданию одной из питтсбургских больниц. Она сказала медицинской сестре, что является дочерью Деборы Кросби, и девушке сообщили: ее мать находится в тяжелом состоянии. В коридоре она наткнулась на Хью. Тот, увидев падчерицу, онемел, и его густые рыжие брови сошлись в одну линию.
        - Кэтрин, что ты здесь делаешь? Я же велел тебе дожидаться меня дома... - выдавил он, но девушка сказала:
        - Мне требуется заплатить за поездку в такси!
        Отчим, скрипя зубами от негодования, удалился. Тем временем появился врач, который, мельком взглянув на Кэтрин, сказал:
        - Наконец-то нам удалось установить причину недомогания вашей матушки. Инсектицид - вот в чем дело!
        - Что? - вырвалось у Кэтрин.
        Она не понимала, о чем ведет речь доктор. А тот пояснил:
        - Ваша матушка приняла изрядную дозу средства для борьбы с насекомыми, что едва не стоило ей жизни. Мне необходимо переговорить с вашим отчимом!
        Оглушенная страшной новостью, Кэтрин опустилась на стул. Вернулся Хью, который, узнав о том, что его жена едва не умерла от большой дозы инсектицида, сразу же воскликнул:
        - О, Дебора снова принялась за старое! Доктор, вы должны мне помочь!
        Кэтрин в изумлении уставилась на Хью, который стал рассказывать невероятную историю - якобы мама уже давно страдала депрессиями и несколько раз пыталась покончить с собой. Причем лживые слова с такой легкостью срывались с губ Хью, как будто... Как будто он заранее заготовил эту душещипательную речь!
        Девушка попыталась вмешаться в разговор, но Хью, извинившись перед доктором, подошел к Кэтрин, схватил ее руку и прошипел в лицо:
        - А с тобой я разберусь позднее, Кэтти. И запомни: если что-то вякнешь, то твоим братьям не поздоровится. Ты же не хочешь, чтобы они страдали?
        Кэтрин замолкла, а Хью, благодушно рассмеявшись, сказал врачу:
        - Для моей несчастной падчерицы болезнь матери - большой удар! Но давайте я вам подробнее обо всем расскажу, только предпочел бы сделать это не в коридоре...
        Хью и доктор удалились, а Кэтрин, чувствуя легкое головокружение, все вспоминала о том, что сказал врач. Инсектицид... А она видела банку отравы в кладовке... причем банка новехонькая. Сама она не покупала ее, мама тоже, значит, единственный человек, который мог приобрести яд, - Хью. Но зачем ему?
        Внезапно Кэтрин все поняла - отчим пытается отравить маму! Это же так просто! Он наверняка подсыпал ей в еду отраву для насекомых, ведь мама и жаловалась на рези в желудке. А сегодня днем он навещал ее в больнице и принес коробку конфет. Кто знает, чем они были нашпигованы... Он верно рассчитал - если Дебора умрет не дома, а в больнице, его не будут подозревать в ее смерти. Поэтому-то он и придумывает сейчас небылицы о том, что мама страдала депрессиями и пыталась покончить с собой!
        Кэтрин вскочила со стула, но вдруг около нее оказался Хью. Отчим злобно взглянул на девушку и тихо произнес:
        - Кэтти, я вижу, ты все поняла. Ну что же, я всегда знал, что ты умная девочка. Однако учти, тебе никто не поверит. Потому что твоя мать только что сообщила врачам, что страдает депрессиями и пыталась покончить с собой.
        - Это неправда! Это ты пытался убить ее! - воскликнула Кэтрин.
        Отчим ударил ее по лицу, а затем, осмотревшись по сторонам, заявил:
        - Чтобы подтвердить свое чудовищное обвинение, тебе потребуются доказательства. Но их нет, Кэтти! И не забывай то, что я сказал тебе в отношении близнецов. Ведь ты не хочешь, чтобы с ними что-то случилось?
        Отчим, поняла Кэтрин, настоящее чудовище. И самое ужасное, что он прав - ее заявление, что именно он пытался убить маму, только усугубит ситуацию, ведь доказать ничего невозможно. Но банка с ядом в кладовке! Впрочем, ведь когда банка упала на пол, она поставила ее обратно на полку, так что отпечатки отчима, если те и были на ней, сама того не желая, стерла. А Хью будет утверждать, что яд приобрела мама.
        - Вижу, ты образумилась, - произнес отчим, чуть подобрев. - А теперь отправляйся домой, Кэтти. Учти, если я вернусь и не найду тебя, то очень и очень разозлюсь. И тогда Вик и Тони поплатятся за твое непослушание.
        Хью противно засмеялся, а Кэтрин ощутила, как он погладил ее по спине.
        - Ты же умная девушка, Кэтти, и понимаешь, что твоя мама скоро скончается. Такова уж судьба человеческая - жить и умирать! - вещал Хью. - Но если ты будешь хорошо вести себя и не будешь сопротивляться, если сумеешь ублажить меня, то я могу сделать так, чтобы Дебора пожила еще некоторое время. Но об этом мы поговорим позднее, когда я вернусь домой.
        Он проводил ее до выхода, где усадил в такси и вручил ключи от особняка. Отчим, как поняла Кэтрин, не сомневался в том, что она сделает все, как он того хочет. Еще бы, ведь понимает же: и сама Кэтрин его очень боится, и у него в заложниках осталась мама. Всю дорогу домой девушка напряженно думала.
        Можно, конечно, попытаться убежать, взяв с собой Тони и Вика. У нее имеются драгоценности, подаренные Хью, их можно продать и получить на руки наличные. Но ведь беглецов будут искать и еще до того, как они пересекут границы штата, наверняка схватят. Не так-то легко скрыться несовершеннолетней девушке с двумя детьми. Да и если побег увенчается успехом, куда она направится и что будет делать? Начнет жизнь под чужим именем? Но где взять документы? Деньги рано или поздно закончатся, и ей придется как-то зарабатывать на жизнь. Только как?
        Поэтому отчим и отпустил ее обратно домой, понимая, что она никуда не денется. Ведь в его руках остается мама! Шериф, дружок Хью, уверениям Кэтрин не поверит, и все сочтут, что она сошла с ума. Чего доброго, отчим запихнет ее в психиатрическую лечебницу!
        Кэтрин, оказавшись около дома, медленно подошла к двери. Значит, все они находятся во власти отчима? Как бы не так! Хью не учел одного - того, что падчерица вступит с ним в борьбу! Он вернется домой только под утро, значит, у нее имеется несколько часов, чтобы найти доказательства его вины.
        Убедившись, что близнецы спят, Кэтрин принялась за обыск. Первым делом, натянув резиновые перчатки, положила банку с инсектицидом в большой пакет. Кто знает, может быть, на ней остались следы пальцев Хью. Хотя это ничего не доказывает, тот может сказать, что тоже как-то столкнул банку в темноте, а потом поставил обратно на полку; чем и объясняется наличие его отпечатков.
        Затем Кэтрин проникла в комнату отчима и тщательно осмотрела. Но, кроме журналов, на страницах которых были изображены голые красотки, ничего компрометирующего не нашла. Девушка приуныла, но все же не теряла надежды. Хью считает себя самым умным и уверен, что держит все под контролем, а большинство убийц, вспомнила она фразу из какого-то детективного фильма, всегда уверены, что умнее всех остальных, в особенности полиции, поэтому оставляют массу улик.
        Дом был огромным, и за пару часов весь его не обыскать. А когда вернется Хью и заметит, что она копалась в его вещах, не избежать ей телесного наказания. (Кэтрин и думать не хотела о том, что произойдет, если отчим все же окажется в одной с ней постели. Это будет мерзким, постыдным, смертным грехом!)
        Она попыталась поставить себя на место Хью. Куда бы она спрятала все подозрительные предметы? Наверняка отчим пользуется тайником... причем устроил его где-то в особняке, в таком месте, чтобы случайно не обнаружили другие члены семьи, куда доступ открыт только одному человеку - Хью... Кэтрин пришла к выводу, что Хью может использовать для этой цели гараж. Там он частенько проводит много часов кряду, причем всегда запирается изнутри, и тревожить Хью строго-настрого воспрещено. А уезжая из Питтсбурга, он тоже всегда закрывает гараж.
        Кэтрин вышла из дома и остановилась перед дверью. Гараж, конечно же, был заперт, Хью не забыл сделать это перед тем, как отправился в больницу. И как же ей проникнуть внутрь?
        Девушка вспомнила, что видела в комнате Хью, в одном из ящиков комода, большую связку ключей. А что, если попробовать? Она быстро поднялась наверх, схватила ключи и вернулась к гаражу. Ей пришлось довольно долго подбирать нужный ключ, и, когда Кэтрин уже решила, что ничего не получится, самый последний легко вошел в прорезь замка и плавно повернулся.
        Возликовав, Кэтрин вошла в гараж. Там пахло бензином, машинным маслом и пылью. Кэтрин прикрыла дверь и включила лампу. Она увидела фургон, на котором отчим разъезжал по стране, а также тянувшиеся вдоль стен полки, на которых громоздились разнообразные инструменты, канистры и банки. Кэтрин сама не знала, что именно ей надо искать, и не меньше часа она потратила на то, чтобы ознакомиться с содержимым полок. Однако ничего компрометирующего отчима так и не нашла. Неужели она просчиталась и он обустроил тайник в ином месте, например, в подвале или на чердаке?
        Взгляд Кэтрин упал на фургон, и ее осенило. Где еще, как не в фургоне, он может хранить запретные вещи! Подошла к кабине и потянула дверцу - та открылась. Наверняка отчим и помыслить не мог, что кто-то заберется в гараж, поэтому оставил автомобиль незапертым. Кэтрин уселась на удобное кожаное сиденье и осмотрелась. Под ковриком соседнего сиденья она нащупала кожаную папку, извлекла ее и раскрыла.
        Первым, что бросилось ей в глаза, была копия завещания, составленного ее мамой (судя по дате, около трех лет назад). В нем единственным наследником всего имущества назывался ее супруг, Хью Мартин Кросби. Точно такое же завещание составил и отчим, отписывая все в случае своей кончины жене. Кэтрин поняла, что он пошел на уловку, заставляя маму подписать нужную ему бумагу. Только вот зачем? Ведь у мамы нет денег. Наоборот, это Хью принес в семью относительное финансовое благополучие, так что от смерти Деборы он не выигрывает. Кэтрин вспомнила о том, как Хью приставал к ней. Получается, его мотив - страсть к падчерице...
        Она перевернула документ и увидела еще один, на гербовой бумаге, с большими красивыми печатями и размашистыми подписями. Он оказался страховым полисом. Кэтрин увидела сумму, на которую была застрахована жизнь ее матери, и от количества нулей у нее закружилась голова. Один миллион долларов! Подумать только: если мама умрет, Хью получит целый миллион! Вот, оказывается, почему он затеял все это! Желает избавиться от опостылевшей жены и получить колоссальную страховую выплату, а заодно прибрать к рукам молоденькую падчерицу...
        Но в качестве улики страховой полис не подойдет. Собственно, что доказывает его наличие? Только то, что у Хью имеется более чем весомый повод желать смерти супруги. Нет, требуется нечто иное...
        Девушка обшарила кабину, но больше ничего не нашла. Тогда она подумала о содержимом фургона, ведь там тоже может иметься что-то интересное. Но фургон был заперт. Кэтрин заметила небольшое окошко, что вело внутрь из кабины. Если постараться, она сможет пролезть через него...
        Фургон оказался почти пуст, только в углу стояли несколько картонных ящиков, оставшихся, скорее всего, после очередной поездки Хью по Америке. Кэтрин не сдержала вздоха разочарования. На всякий случай открыла один из ящиков и увидела ворох женской одежды. Ей сделалось противно - наверняка у Хью имеются любовницы, и это их тряпки. Но, присмотревшись, заметила на одежде кровь. Неудивительно, ведь отчим жестокий человек, наверное, избивает и своих пассий.
        Вытащив одну из блузок, Кэтрин вскрикнула - та была негнущейся от засохшей крови. И отчетливо были видны странные прорехи - словно кто-то... словно кто-то несколько раз ударил ножом или кинжалом!
        Холодея от ужаса, Кэтрин вдруг вспомнила, что на одной из юбок, которую подарил ей когда-то отчим, тоже были мелкие пятнышки, которые она приняла за брызги кетчупа. Но что делает окровавленная одежда в фургоне Хью?
        Во втором ящике тоже обнаружилась одежда. А также две шкатулки. Одна из них была набита драгоценностями и деньгами, а во второй... Кэтрин в ужасе отшвырнула ее от себя, потому что в ней был большой нож. Придя в себя, девушка осмотрела его и увидела, что металл около самой рукоятки странно потемнел. Похоже, там скопилась краска. Или кровь!
        Оглянувшись, Кэтрин рассмотрела, что и пол, и стены фургона забрызганы чем-то бурым. Боже, да ведь это тоже кровь! Но откуда она в фургоне? Более всего девушке хотелось убежать прочь из гаража, но внутренний голос твердил: надо остаться, ведь хотела отыскать улики - и, похоже, нашла их. Если полиция обследует фургон, то Хью просто так не отвертится, ему придется поведать, каким образом его автомобиль оказался залит кровью и почему в коробках лежат женская одежда, драгоценности и нож.
        Кэтрин вспомнила - отчим был так щедр к ней в последнее время и дарил украшения. Которые... которые, судя по всему, принадлежали убитым женщинам. Убитым им! Да, именно убитым, в этом Кэтрин уже больше не сомневалась.
        Она открыла третий ящик и наткнулась на папку, в которой содержались вырезки из газет со всей Америки. Кто-то (наверняка сам Хью!) сделал аккуратную подборку газетных сообщений. Первая вырезка была датирована 6 февраля 1949 года, последняя - 19 декабря 1962 года. Кэтрин, пересилив страх, принялась вчитываться в скупые сообщения. Во всех статьях речь шла об одном - об исчезновении девушек или молодых женщин. А также о том, что позднее их изуродованные тела (несчастные перед смертью были подвергнуты сексуальному насилию) находили в лесу, в реке или на свалке. Кэтрин трижды пересчитала количество жертв - за эти годы их было двадцать семь. Двадцать семь злодейских убийств! В трех заметках говорилось: полиция исходит из того, что это - деяния серийного убийцы, получившего с легкой руки какого-то провинциального репортера прозвище Лимонадный Джо. Его назвали так, потому что одна из свидетельниц сообщила: видела, как ее подруга, ставшая впоследствии жертвой убийства, познакомилась в баре с высоким мужчиной, чье лицо скрывала шляпа, тот, кажется, был рыжим и угощал свою новую знакомую лимонадом.
        Рыжий убийца! Кэтрин теперь ни секунды не сомневалась, что пресловутым Лимонадным Джо является Хью. Ну да, все сходится, убийства были совершены в двадцати двух штатах, то есть киллер имел возможность колесить по всей стране. А ведь Хью постоянно находится в разъездах, постоянно посещает клиентов в самых разных уголках Америки. Бросилось Кэтрин в глаза и то, что ни одно убийство не произошло в Питтсбурге или около него, и вообще маньяк избегал нападать на женщин в штате Пенсильвания. Конечно, имелись и другие штаты, где Лимонадный Джо никого не убил, но Кэтрин не сомневалась - Хью опасался совершать убийства в родном городе и в штате, где обитал.
        Привлекло внимание Кэтрин и интервью с неким психологом, который специализировался на помощи полиции в поимке серийных убийц. Тот пытался описать характер и даже внешность Лимонадного Джо. Кэтрин поразило то, сколько совпадений она отыскала в статье. Убийца, по мнению психолога, мужчина в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, отличается большим ростом и силой, умеет расположить к себе женщин, причем, скорее всего, человек небедный. Большинство жертв были не проститутки или искательницы приключений, а вполне обыкновенные дамы, а это значило, что Лимонадный Джо выглядит респектабельно и в состоянии внушить доверие. Убийца передвигается на своем автомобиле, скорее всего фургоне, что позволяет предположить: его профессия, к примеру, коммивояжер, страховой агент или, скажем, циркач. У Лимонадного Джо, скорее всего, имеется семья, и не исключено, что он - домашний тиран, склонный к рукоприкладству, поскольку почти все жертвы были жестоко избиты. Кроме того, у убийцы наверняка имеются проблемы сексуального характера, так как он убивал не только для того, чтобы показать свою власть над жертвами,
но и чтобы доставить им мучения и удовлетворить свою похоть.
        Практически каждое предложение в статье было подчеркнуто красным карандашом, а на полях имелись заметки рукой Хью: «Точно так!», «А тут придурок ошибается», - или:
«Гм, что за чушь?» Кэтрин, дрожавшая сейчас не столько от холода, сколько от страха, поняла, что в ее руках - признание Хью в убийствах. На его совести гибель двадцати семи женщин! Как минимум двадцати семи, ведь кто знает, сколько жертв еще не обнаружено!
        На самом дне ящика лежал фотоальбом, раскрыв который Кэтрин закричала от ужаса. Это был фотоальбом серийного убийцы - Хью, всегда отличавшийся педантичностью, вел список своих жертв, указывал их имя и фамилию, место и дату совершения преступления, делал короткие пометки касательно того, как прошло «дело». Хуже всего, что к описаниям прилагались и фотографии, сделанные самим Хью на месте преступления: обнаженные, изуродованные и, без сомнения, мертвые женщины на траве, на земле, на снегу...

«17 сентября 1950 года. Близ городка Морристаун, штат Аризона. Студентка Мэрион Бут, 24 года. Отчаянно сопротивлялась, так что пришлось сломать ей хребет...», «9 марта 1954 года, Ганновер, штат Нью-Гэмпшир. Домохозяйка Хелен Лафтон, 39 лет. Была согласна на все, чтобы сохранить свою никчемную жизнь. Славно с ней развлекся, а потом убил, нанеся восемнадцать ударов ножом...», «30 января 1959 года, на трассе между Гринвудом и Гринвиллем, штат Миссисипи. Черномазая безымянная дура, на вид лет восемнадцати-двадцати, похоже, не в себе. Стойко выносила мои истязания. Пытал ее в течение семи часов, потом надоело. Прирезал...»
        Кэтрин почувствовала, что волосы у нее на голове встают дыбом.
        Женщины-жертвы были аккуратно пронумерованы. Первые убийства Хью совершил, еще будучи подростком, - фотографий, правда, не прилагалось, зато имелись чрезвычайно подробные описания. Всего в списке оказалось тридцать восемь пунктов. Получается, полиция не знала еще об одиннадцати убийствах, совершенных Хью.
        Но на том перечисления не заканчивались! У девушки потемнело в глазах, когда она увидела, что значилось под номером 39: «Дебора Кросби, моя идиотка-жена. Отравить, выдать за смерть от естественных причин или, если не получится, за самоубийство. Страховой полис не предусматривает выплату миллиона в случае суицида, однако если будет доказано, что самоубийство имело место вследствие помутнения рассудка, то деньги будут все же выплачены».
        А под номером 40 шло: «Кэтрин Кросби, моя падчерица. Запереть в подвале, очень долго насиловать, мучить, убить не сразу. Надо, чтобы сильно страдала».
        Кэтрин никак не могла поверить, что все происходящее с ней сейчас правда. То, что Хью далеко не ангел, она давно понимала, но отчим оказался подлинным исчадием ада! Он убил тридцать восемь женщин, хочет отравить маму, а потом... потом он собирается лишить жизни ее саму, причем садистским образом! Хью психически ненормальный, его надо передать на руки полиции, и тогда суд решит, куда его направить - на электрический стул или в лечебницу...
        Кэтрин отыскала в гараже сумку, положила в нее фотоальбом, интервью с психологом, нож, вырезки из газет, шкатулку с драгоценностями и несколько окровавленных блузок и юбок. Этого должно хватить для полиции, чтобы Хью арестовали. И она не сомневалась - улик предостаточно, чтобы раз и навсегда избавиться от отчима. Конечно, им с мамой и братьями предстоит вынести много горя. Еще бы, ведь они - родственники серийного убийцы! Придется, возможно, переехать в другой штат и даже сменить фамилию. Но они наконец-то заживут спокойно - и без Хью!
        Девушка вылезла из фургона и, почувствовав слабость, опустилась на пол. Она отправится к шерифу прямо домой, благо тот живет не очень далеко. И будет звонить в дверь до тех пор, пока он ее не впустит и не выслушает. И тогда Хью уже ничто не спасет! Его место - на электрическом стуле!
        Кэтрин почувствовала злорадство, смешанное с радостью. Наконец-то отчим поплатится за то, что причинил ей, братьям, маме и всем остальным своим жертвам. Кэтрин вскочила на ноги, распахнула дверь гаража - и свет фар ослепил ее. Хью подъехал к особняку.
        Словно окаменев, девушка замерла. Он, без сомнения, видел, что Кэтрин вышла из гаража. Фары погасли, отчим сидел в автомобиле. Что же ей сделать? Попытаться убежать? Он не рискнет убить ее здесь, в городе, тем более в особняке.
        Фигура за рулем пошевелилась, раздался скрип открывающейся дверцы. Девушка увидела Хью - лицо отчима напряжено, лоб покрылся морщинами. Внезапно открылась и другая дверь, и Кэтрин увидела преподобного Роуза. А он-то что здесь делает? Наверняка, узнав о несчастье, случившемся с мамой, решил проведать детей. Тем более, как ей показалось, преподобный не очень-то доверял Хью.
        - Добрый вечер, преподобный! - Кэтрин бросилась к нему. - Вы должны посмотреть на то, что я обнаружила в гараже. Хью...
        Отчим схватил девушку за руку, оттащил ее в сторону и прошипел:
        - Молчи, тварь! Если скажешь еще хоть слово, я убью всех и прямо сейчас. Мне, как ты понимаешь, терять нечего. Желаешь, чтобы на твоей совести были этот тупой священник, твои два братца и мамаша?
        - Кэтрин, в чем дело, могу ли я помочь тебе? - услышала девушка голос священника.
        Преподобный Роуз приблизился к ней и обеспокоенно заметил:
        - Ты так легко одета, Кэтрин. И что с твоим плечом? Похоже на свежую рану!
        - Я... я упала с лестницы, - пробормотала девушка первое, что пришло в голову. Обеими руками она вцепилась в сумку, в которой находились доказательства вины Хью.
        - Хм, однако в вашем доме слишком часто происходят падения с лестницы, - промолвил священник. - Кэтрин, ты уверена, что у вас все в порядке?
        - Преподобный, я же сказал вам: у нас все о’кей, - грубо прервал его Хью. - И ваша помощь нам совсем не требуется. Так что не смеем больше задерживать вас...
        - Преподобный... - начала Кэтрин, но внезапно увидела, как рука Хью нырнула в карман. Что у него там - кастет, нож или пистолет?
        - Да, Кэтрин? - встрепенулся священник. - Ты что-то хочешь сказать мне? Прошу, если у тебя на душе какая-то тяжесть, то не таись, я постараюсь помочь тебе...
        А чем преподобный сможет помочь ей? Если она скажет, что Хью убийца и на его совести смерть почти сорока женщин, священник, конечно же, не поверит. А если даже и поверит, то сумеют ли они даже вдвоем справиться с великаном Хью? Тем более что у отчима, по всей видимости, имеется оружие. Но если священник сейчас уйдет, она останется во власти отчима, и тот наверняка... Наверняка он сделает то, что живописал в своем дневнике маньяка!
        - Преподобный, я хочу пригласить вас в дом, - произнесла Кэтрин.
        Главное для нее сейчас - выиграть время и не оставаться наедине с Хью. Он не рискнет убить священника, значит, пока преподобный находится в особняке, ей ничего не грозит.
        - Преподобному пора... - начал Хью, но Кэтрин стояла на своем:
        - Уверена, что преподобный не откажется от чашки ароматного чая. Так ведь?
        То ли преподобный Роуз в самом деле хотел отведать чая, то ли он уловил подтекст в словах Кэтрин, но священник энергично заявил:
        - Да, мистер Кросби, я совсем не откажусь от предложения вашей падчерицы и с удовольствием выпью чашку ароматного чая!
        Кэтрин заметила, как в глазах Хью сверкнул с трудом скрываемый гнев. Однако что он мог поделать? Не выталкивать же священника взашей! Поэтому Кросби странным тоном откликнулся:
        - Ну конечно, преподобный, мы всегда рады видеть вас у себя в доме. Прошу!
        На пороге особняка он чуть задержался и снова схватил Кэтрин за руку. Прикосновение отчима вызвало у девушки приступ тошноты.
        - Запомни, дрянь: всего одно слово или косой взгляд - и ты сдохнешь! - прошептал Хью. - А вместе с тобой и чертов святоша!
        - Мистер Кросби, что-то случилось? - спросил священник, находившийся уже в холле, на что отчим бодрым голосом ответил:
        - Нет, нет, преподобный, я только спрашивал у Кэтти, осталось ли у нас чудное слоеное печенье, чтобы угостить вас!
        Преподобный Роуз и Хью прошли в зал, а Кэтрин отправилась на кухню. Девушку бил озноб, голова шла кругом, а в ушах звенело. Она может легко сбежать, ведь дверь в сад стоит открытой, но тогда она обречет на смерть преподобного, братьев и маму. Ну и как же ей быть?
        - Кэтти, в чем дело? Не заставляй преподобного ждать! - раздался нарочито ласковый голос. В дверях девушка увидела отчима и от неожиданности выпустила из рук чашку. И та, упав на пол, разбилась. - Какая же ты неловкая, Кэтти, - покачал головой Хью. - Впрочем, как я убедился, у тебя много недостатков. Ты ведь знаешь сказку о Синей Бороде? Если бы его жены не совали нос не в свое дело, то остались бы в живых. Так и ты, Кэтти...
        Девушка принесла в гостиную поднос, дрожащими руками поставила чашки на столик и взглянула на преподобного. Понимает ли тот что-либо или нет? А священник принялся вещать, мол, все находится в руках господа, и Хью с усмешкой добавил:
        - Как вы правы, преподобный, как вы правы! Однако зачастую человек сам ускоряет свою погибель, ведь так? И даже становится причиной гибели многих других, безвинных жертв.
        Отчим открыто намекал на то, что собирается убить ее, а преподобный ничего не понимал! Кэтрин, чувствуя, что слезы душат ее, взглянула на священника и внезапно бурно разрыдалась. Отчим недовольно бросил:
        - Кэтти, нельзя же быть такой нюней, ты - взрослая девушка!
        Преподобный принялся утешать девушку, говоря, что самое плохое позади, Дебора непременно выздоровеет. Отчим, стоявший рядом, поддакивал:
        - Конечно, моя прелестная женушка вот-вот снова появится в доме. И все будет совсем по-другому! Так ведь, Кэтти?
        И его рука опустилась девушке на плечо. Кэтрин вздрогнула, но не стала отталкивать отчима. Тот демонстративно зевнул, взглянул на часы и произнес:
        - Но ты, Кэтти, наверняка устала, сейчас ведь почти пять утра. Да и я, признаюсь, валюсь с ног. Уверен, что и вы, преподобный, хотите наконец оказаться в теплой постели!
        Намек был более чем прозрачный. Священник поднялся, поблагодарил Кэтрин за чай с печеньем.
        - Что же, мне пора. Но мы обязательно увидимся в ближайшее время!
        - Непременно, преподобный, - заявил Хью, подталкивая его к двери. - Непременно! Только вот какая незадача - Кэтти изъявила желание навестить мою... мою троюродную тетушку, которая живет в штате Алабама. Она так привязана к старушке! Не исключено, что Кэтти пробудет там продолжительное время. Ей необходимо сменить обстановку и собраться с мыслями! Да и вообще, тетушка предлагала Кэтти остаться у нее, и вполне возможно, что Кэтти воспользуется более чем щедрым предложением старушки! У нее такой большой и красивый дом...
        Он подготавливает объяснение моего исчезновения, поняла с ужасом Кэтрин. Для всех я буду находиться в Алабаме, у несуществующей троюродной тетки. А в действительности... Перед ее глазами встали окровавленная одежда и фотографии истерзанных женских тел.
        И надо же, преподобный принял слова Хью за чистую монету! Кэтрин попрощалась со священником, тот пожелал ей всего самого доброго и сказал, что на днях навестит ее.
        - Думаю, Кэтти к тому времени уже будет в Алабаме, - заявил отчим. - Но я всегда буду рад поболтать с вами, преподобный! Так что заглядывайте на чай!
        И он раскрыл дверь. Священник, потоптавшись, шагнул в темноту. На пороге внезапно обернулся и, внимательно посмотрев на девушку, спросил:
        - Кэтрин, ты уверена, что все в порядке и тебе не требуется моя помощь?
        Вот удобный момент! Ей надо крикнуть... Что крикнуть? Что Хью - жестокий серийный убийца? Преподобный все равно не поверит, а отчим может одним ударом лишить священника жизни. Она не знала, что ответить, но тут раздался приторный голос Хью:
        - О, преподобный, мы так вам признательны за вашу помощь, но, право же, нам неудобно задерживать вас! Разрешите мне отвезти вас... А Кэтти останется дома, так ведь?
        Он посмотрел на падчерицу. Кэтрин понимала, что ей никуда не деться - побег исключен, она в мышеловке. С ужасом увидела, как Хью подхватил сумку, в которой находились улики его преступлений, и двинулся вслед за священником.
        - Я вернусь через четверть часа, - бросил отчим напоследок. - Кэтти, прошу тебя, пока не ложись, мне надо поговорить с тобой о... о поездке к троюродной тетушке в Алабаму!

«Он убьет меня, он убьет меня, он убьет меня...» - билась в голове у девушки единственная мысль. И не только ее! Вик и Тони тоже станут его жертвами и, возможно, мама. Но каким образом Хью объяснит внезапное исчезновение всей семьи? А, например, скажет, что все отправились в Алабаму, где тетушка оставила большое наследство. Надо что-то делать, но что именно?
        Кэтрин подошла к телефонному аппарату и сняла трубку. Она позвонит в полицию и скажет... скажет, что Хью пытался изнасиловать ее. Они приедут, а она попросит полицейских осмотреть фургон, там ведь осталось еще предостаточно улик. И тогда отчиму не удастся вывернуться!
        Телефонная трубка молчала. Кэтрин подергала рычаг, однако сигнала не было. Внезапно она увидела перерезанный телефонный кабель. Без сомнения, работа Хью! Перед тем как покинуть особняк, он вывел из строя телефон.
        Девушка поднялась наверх, зашла в спальню братьев и убедилась, что они мирно спят. Разбудить их и сказать, что им надо срочно уходить? Но ребята ничего не поймут спросонья. А когда разберутся, что к чему, время будет упущено. Маму Хью пока не тронет, ведь она находится в больнице. Преподобный тоже в безопасности, значит...
        Хлопнула входная дверь, и девушка услышала голос отчима:
        - Кэтти, мерзавка, где же ты? Живо спускайся вниз или...
        Кэтрин повиновалась и спустилась на первый этаж. Увидела ухмыляющегося Хью - сумки с уликами в его руках не было.
        - Ну что, милая моя, наконец-то мы остались одни... - пророкотал он. - Священника я сбагрил, и никто тебе больше не поможет. Ах, Кэтти, Кэтти, как бы хорошо мы могли жить вместе! Только ты да я! Где-нибудь подальше отсюда, на ферме в Техасе. Мне бы, конечно, приходилось отлучаться время от времени, чтобы... - он потер руки, - чтобы совершить новое убийство, но ведь ты была бы не в обиде? Что, тебе не нравится мое предложение? Ты спросишь, а что же с Деборой и щенками? Ну, эту проблему можно быстро разрешить...
        - Нет, ты ничего не сделаешь ни маме, ни Вику с Тони! - вскрикнула девушка.
        Хью двинулся на нее.
        - Ты уверена, Кэтти? - промурлыкал он. - Предлагаю тебе прокатиться со мной за город. Время как раз самое подходящее, светать будет все равно еще не скоро. Ну что же ты молчишь, будто язык проглотила!
        Прогремел дверной звонок, и отчим вздрогнул. Его лицо побелело.
        - Дрянь, ты кого-нибудь известила? Смотри у меня, Кэтти...
        На пороге оказался молодой человек лет двадцати, высокий, с короткими, стриженными полубоксом темными волосами и волевым лицом.
        - Ну, что надо? - грубо спросил Хью. - Сейчас начало шестого утра, какого черта трезвоните в дверь?
        - Прошу прощения, мистер Кросби, меня зовут Дон Роуз, я сын преподобного и разыскиваю его. В больнице мне сказали, что он уехал с вами... - произнес юноша.
        - Твой папаша давно дома, я отвез его туда, - заявил Хью.
        Сын преподобного смущенно произнес:
        - Мне очень жаль, я не знал об этом. Вы разрешите мне позвонить?
        Он ступил в холл и пристально посмотрел на Кэтрин.
        - Телефон не работает, - ворчливо заметил Хью. - Я хотел вызвать мастера, но жена в больнице, мне не до того. Не сочти за грубость, парень, но тебе пора домой, к папаше...
        Молодой человек перебил его:
        - Посмотрите, телефонный кабель поврежден. Неудивительно, что я не мог дозвониться до вас, чтобы справиться об отце.
        - Да, собака прокусила, - заявил отчим. - Ну, не буду тебя более задерживать...
        - Странно, - пробормотал юноша, который, казалось, не слышал намеков Хью, - но кабель перерезан. Скорее всего, ножом. Мистер Кросби, вы не знаете, кто это сделал? И разве у вас имеется собака?
        - Не может быть, что перерезан! - заявил Хью фальшивым тоном удивления, игнорируя вопрос о мифической собаке. - Где, покажи!
        Пока отчим осматривал кабель, молодой человек приблизился к Кэтрин и прошептал:
        - Вы должны уйти со мной...
        Девушка испытала неописуемое облегчение и почувствовала небывалую симпатию к сыну преподобного. Она видела его несколько раз в церкви, но никогда не разговаривала с Доном.
        - Разрешите, я устраню неполадку, - предложил Роуз-младший, - и вам не придется вызывать мастера.
        - Нет! - заявил отчим. - Парень, ты убедился, что отца твоего у нас нет, так что тебе пора домой. Ну, живо, или мне придется вытолкать тебя отсюда!
        Он выставил молодого человека за дверь и, обернувшись к Кэтрин, спросил:
        - О чем ты болтала с этим проходимцем? Вот ты какая, Кэтти... Я думал, ты честная девушка, а ты флиртуешь с каждым встречным-поперечным! Надо положить этому конец!
        Он надвинулся на девушку, и тут в дверь снова позвонили. Раздался приглушенный голос Дона:
        - Мистер Кросби, откройте!
        - Как же он мне надоел, идиот, - прошептал отчим. Схватил Кэтрин за локоть и поволок к подвалу. - Посидишь там, а я скоро тебя навещу, Кэтти. Только разберусь с наглецом!
        Хью толкнул Кэтрин на темную лестницу. Дверь лязгнула, и Кэтрин побежала вниз. Она попытается спрятаться, возможно, отыщет какое-нибудь оружие...
        Сколько прошло времени, девушка не могла бы сказать, но внезапно услышала сверху торжествующий голос Хью:
        - Наконец-то я отделался от настырного мальчишки, и у меня появилось время заняться тобой, Кэтти. Ага, я вижу, ты затаилась! Ну что же, я люблю подобные игры! Рассказать тебе о том, что я делаю с женщинами, Кэтти? Ведь то же самое я сейчас сделаю с тобой! Но не бойся, я буду нежен, как никогда!
        Кэтрин, притаившаяся за большой бочкой, вспомнила слова из кошмарного дневника отчима: «Надо, чтобы сильно страдала». Он, если найдет, не пощадит ее!
        Девушка заслышала грузные шаги Хью, в соседней комнатке зажегся свет.
        - Так, здесь тебя нет, Кэтти... - произнес он. - Учти, я начинаю терять терпение, лучше выходи сама! Ведь когда я разозлюсь, то становлюсь крайне жестоким. Крайне!
        Девушка увидела громадную тень. Хью оказался в помещении, где она пряталась. Кэтрин предварительно разбила лампочку, но теперь пожалела об этом. Потому что Хью, пощелкав выключателем, удовлетворенно сказал:
        - Ну, теперь я знаю, где ты, Кэтти. Вы, женщины, не отличаетесь сообразительностью. Поэтому миром всегда будем править мы, мужчины! Ну, выходи, Кэтти! Ага, я вижу тебя!
        Отчим подскочил к бочке и вытащил из-за нее сопротивляющуюся Кэтрин. В руке у девушки была стамеска, но Хью с легкостью выбил ее. Он схватил Кэтрин за горло и прохрипел:
        - Как же я мечтал о том, что ты станешь моей, Кэтти! Будь у тебя побольше мозгов, ты приняла бы мое предложение. Зачем тебе твоя дура мамаша? Ведь после ее смерти мне выплатят целый миллион! Ты только подумай, миллион долларов! Мы бы могли с тобой жить, как короли! И зачем тебе братцы, несносные придурки? Только мы с тобой! А если что, то и собственных детишек бы завели!
        Кэтрин, почти теряя сознание, чувствовала, как Хью срывал с нее одежду. Ну вот, ничего поделать нельзя, он сначала подвергнет ее насилию, а затем убьет, и случится это в подвале собственного дома...
        Отчим продолжал что-то говорить, но Кэтрин уже не слышала его: еще немного, поняла она, и сознание покинет ее. И она будет благодарна господу, если умрет прямо сейчас, не испытав мучений, которым ее собирается подвергнуть Хью.
        Вдруг послышался странный, чмокающий звук. Хватка отчима ослабла, и Кэтрин судорожно вздохнула. Хью пошатнулся - и повалился на девушку, увлекая ее вслед за собой на цементный пол. Она попыталась закричать, но из горла вырвались только шипение и хрипы. Вдруг Хью перевернулся на бок, и Кэтрин увидела, что около бочки стоит кто-то еще.
        - Это я, Дон Роуз, - услышала она знакомый голос. - Вам не стоит беспокоиться, мисс! Меня послал отец, которому очень не понравились намеки вашего отчима. Мистер Кросби выставил меня прочь, но я снова проник в дом через дверь кухни.
        Кэтрин, услышав его слова, заплакала и только потом сообразила, что сидит на полу фактически обнаженной. Дон протянул ей старый комбинезон, который обнаружил на одной из полок, и смущенно отвернулся, дожидаясь, пока Кэтрин оденется.
        - А что... что с ним? - спросила девушка.
        Дон склонился над отчимом и произнес:
        - Я его оглушил, но он все еще жив. Этот скот напал на вас и наверняка собирался над вами надругаться...
        - Он хотел убить меня, - сказала Кэтрин. - Так же, как убил почти сорок других женщин.
        Воцарилось молчание, прерванное глухим стоном лежавшего на полу Хью. Дон в потрясении произнес:
        - Ваш отчим... Он убил столько человек?
        - Доказательств нет, щенок! - раздался злобный голос Хью. - Сумку я уничтожил, а от фургона избавлюсь. А ты ответишь мне за то, что напал на меня в собственном доме! Черт, как болит башка! Теперь я знаю, что мне сделать, - скажу, что это ты напал на Кэтти, изнасиловал ее и убил. А мне пришлось убить тебя!
        Хью с трудом поднялся на ноги. Его лицо было залито кровью, но отчим сделал шаг по направлению к Кэтрин.
        - Ну что, продолжим развлечение, Кэтти? Меня не возьмешь каким-то пустяковым ударом по голове...
        Хью с ревом ринулся на Кэтрин, но Дон Роуз прыгнул на убийцу со спины. Кросби попытался стряхнуть юношу, Кэтрин увидела, как взметнулась рука Дона, и Хью, захрипев, начал оседать на пол.
        Дон нагнулся над телом, поднимая и опуская молоток, который с омерзительным чмоканьем падал на голову Хью. Кэтрин, как завороженная, наблюдала за кошмарной сценой, которая, как ей показалось, длилась бесконечно. Наконец, придя в себя, она подбежала к Дону, схватила его за руку и крикнула:
        - Хватит! Прошу вас, хватит!
        Молоток выпал из руки юноши на пол рядом с Хью. Кэтрин взглянула на отчима - тот без движения лежал посреди помещения, голова представляла собой смесь из крови, костей и волос, нельзя было различить ни носа, ни глаз, ни рта.
        - Он... он жив? - спросила в страхе Кэтрин.
        - Нет, мисс, выжить он не мог, - откликнулся молодой человек, видимо, уже оценив ситуацию, - у него от черепа практически ничего не осталось. Я... я убил вашего отчима!
        Странно, но его слова не огорчили Кэтрин - наоборот, она почувствовала небывалую благодарность к своему спасителю. Повинуясь внезапному импульсу, она подошла к сыну преподобного и поцеловала его.
        - Спасибо, спасибо, спасибо... - твердила девушка.
        Несколько минут спустя первый шок прошел, а молодые люди все еще целовались. Наконец Дон отстранил от себя Кэтрин и сказал:
        - Нам необходимо вызвать полицию...
        Кэтрин взглянула на мертвеца. Все помещение было в крови, стены, полки, предметы на них были забрызганы кровью, молоток с прилипшими волосами валялся в луже крови.
        - Это была необходимая самооборона, - с сомнением произнес Дон. - Хотя... Хотя ведь убила его не ты, а я напал на мистера Кросби со спины...
        - Потому что хотел помочь мне, - кончила за него фразу Кэтрин. И вдруг вспомнила, что молодой человек мог бы остановиться, оглушив насильника, а Дон принялся крушить череп поверженного молотком. Да, Хью был убийцей, однако данное обстоятельство не давало им права лишить его жизни. Да и доказательств вины Хью практически не осталось. Получается, что если они попадут в руки полиции, то ничего хорошего ждать не приходится. Небольшим тюремным сроком они не отделаются, не исключено, что их отправят за решетку до конца жизни!
        Дон, скорее всего, думал о том же самом. Он пнул ногой мертвого Хью и пробормотал:
        - Из-за него мы сломаем себе жизнь. А ведь он был жестоким убийцей, не так ли? Он заслужил смерть...
        И Кэтрин выпалила:
        - Никто не должен узнать о том, что произошло! Я скажу, что Хью... что Хью признался в том, что пытался отравить маму, и сбежал. Его будут искать, но не найдут.
        - Дельная мысль, - одобрил Дон. - Но в таком случае нам необходимо избавиться от тела. Ты мне поможешь?

* * *
        Последующие два часа молодые люди занимались тем, что уничтожали улики. Мертвого Хью Кросби они завернули в большую клеенку и поместили в бочку, крышку которой забили. Туда же Кэтрин швырнула свою разорванную одежду и молоток, которым Дон прикончил Хью. Дон вкрутил лампочку в подвальном помещении, и, вооружившись тряпками и средствами дезинфекции, они принялись затирать следы крови. Тяжелее всего пришлось с большой лужей посреди цементного пола, потому что кровь уже успела впитаться. Дон при помощи лома выдолбил углубление в полу, а потом, вытирая потное лицо, сказал:
        - Самое важное теперь - избавиться от бочки с трупом. Если ее закопать за городом или швырнуть в реку, то велика вероятность того, что тело рано или поздно найдут. Его надо похоронить в таком месте, где никто и никогда не вздумает искать!
        Он задумчиво посмотрел на дыру в полу и добавил:
        - Лучше всего прямо здесь! Чтобы сделать отверстие нужных размеров, потребуется время, но оно у нас есть, ведь так? Дыру я залью цементом и сделаю новый пол. И мистер Хью Кросби исчезнет раз и навсегда!
        Кэтрин услышала голоса братьев и кинулась наверх. Ребята уже проснулись и собирались в школу. Взглянув на себя в зеркало, Кэтрин увидела, что перепачкана цементной пылью и кровью. Наскоро умывшись, она проводила братьев в школу, а потом вернулась к Дону. Молодой человек пообещал, что поможет избавиться от тела Хью, однако сначала ему надо заглянуть домой, чтобы успокоить родителей.
        - Отцу я ничего не скажу, потому что он немедленно оповестит полицию, - сказал Дон. - Кстати, надо избавиться и от фургона твоего отчима!
        Половина дня прошла в хлопотах, но, когда близнецы вернулись в особняк, все было улажено: бочка с телом Хью покоилась под полом подвала, фургон оказался на дне реки. Больше всего Кэтрин боялась, что Тони и Вик поинтересуются, где отец, но когда она сказала им, что Хью уехал, мальчики только кивнули.
        Затем, следуя совету Дона, Кэтрин позвонила в полицию и сказала, что хочет сделать заявление. К ней приехал шериф, которому она рассказала заранее заготовленную историю: мол, вчера увидела, как отчим прячет в кладовке банку с инсектицидом, насторожилась и спросила у Хью, зачем он это делает, а тот внезапно страшно перепугался и сразу же покинул на грузовичке город.
        Шериф с сомнением отнесся к заявлению Кэтрин, но врачи в больнице подтвердили, что в организме миссис Кросби обнаружено аномально большое количество отравы. Ситуация стала проясняться, когда выяснилось, что жизнь Деборы была застрахована на один миллион долларов и в страховом полисе в графе «получатель страховки» значилось имя ее мужа. Такая же страховка имелась и у Хью, в пользу жены.
        Преподобный Роуз подтвердил, что говорил с Хью. Поведение мистера Кросби его насторожило, поэтому он попросил своего сына нанести визит в его дом, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Полицейские весьма поверхностно осмотрели особняк, в подвал не спускались, только приоткрыли дверь и осветили фонариками уходившую вниз лестницу.
        Судья выдал ордер на арест Хью, однако тот как сквозь землю провалился. И никто, кроме Кэтрин и Дона, не знал, что это было не фигуральное выражение, а самая что ни на есть правда - Хью лежал в бочке под полом подвала. Кэтрин потихоньку избавилась от всех вещей, что находились в помещении, где был убит Хью, ведь на многих остались следы крови, стереть которые было невозможно.
        Дебора долго плакала, но в итоге смирилась с тем, что ее муж оказался подлецом и мошенником, который желал отравить ее и получить миллион долларов. Объявились свидетели, которые утверждали, что видели Хью и его фургон в нескольких штатах. Полиция пришла к такому выводу: мистер Кросби, понимая, что его преступление не удалось, решил удрать и начать жизнь где-нибудь подальше от Питтсбурга.
        Об исчезновении Хью никто особенно не горевал - Дебора быстро пошла на поправку и каждый день возносила молитвы господу за то, что он оберег ее от страшной участи. Тони и Вик никогда не были привязаны к отцу, и без него, как поняла Кэтрин, им жилось очень даже неплохо. Да и она сама...
        И она сама была очень рада тому, что избавилась от Хью. Первые дни девушка не могла заснуть, ей все мерещилось мертвое тело на залитом кровью цементном полу подвала, но со временем Кэтрин убедила себя в том, что Хью заслужил свою участь. Его бы все равно приговорили к смерти, так что они с Доном просто ускорили приведение в исполнение приговора. А если бы Хью в самом деле сбежал? Он бы начал снова убивать, следовательно, Дон и Кэтрин сделали все правильно.
        Девушке было очень неприятно спускаться в подвал, но, когда мать завела речь о том, не продать ли им особняк и переехать в дом поменьше, воспротивилась ее желанию. Ведь новые хозяева могут наткнуться на тело Хью, если начнут строительные работы. Дебора, поколебавшись, отказалась от своего намерения. Да к тому же дом принадлежал официально Хью, так что продать его они пока не имели права. Должно пройти семь лет, прежде чем Хью признают пропавшим без вести, хотя полиция надеялась изловить его и отправить за решетку.
        Кэтрин терзали кошмары, и иногда ей казалось, что из подвала доносятся стоны, как будто Хью пытается выбраться из бочки под полом. Но она прекрасно понимала, что у нее просто расшалились нервы и разыгралось воображение, и заставляла себя мыслить рационально.
        С Доном она в течение последующих месяцев виделась только в церкви, избегая говорить с ним и даже обмениваться взглядами. Но потом Кэтрин почувствовала, что более так продолжаться не может - сын преподобного был ей очень симпатичен.
        Дон стал ее первым другом, и их связывало нечто большее, чем влюбленность, - они оба были хранителями тайны относительно подлинной судьбы Хью. Об ужасном событии молодые люди предпочитали не говорить. Только однажды Дон спустился в подвал, чтобы проверить, не просел ли пол, но работа была сделана на совесть, и никто не мог заподозрить, что под цементом находится могила одного из самых безжалостных и свирепых серийных убийц Америки.

* * *
        Потребовался год, чтобы произошедшее отошло на задний план. За этот год Кэтрин смогла убедиться: жизнь без Хью гораздо лучше жизни при Хью. Правда, из семьи исчез главный источник дохода, однако Дебора воспряла к жизни и принялась за работу - получила место секретарши шерифа, который чувствовал себя неловко по причине своей дружбы с Хью-отравителем.
        Дон был ласков, терпелив и, как убедилась Кэтрин, действительно любил ее. Он завел с ней речь о совместной жизни, и Кэтрин была на седьмом небе от счастья, хотя желала продолжить образование и поступить в колледж или университет. Дон относился к ее мечте скептически, заявляя, что они могут быть счастливы и без ее диплома.
        Началась война во Вьетнаме, и Дон одним из первых отправился на другой конец света, чтобы отстаивать непонятные политические интересы Америки. Он восторженно относился к своему участию в военной кампании, уверял Кэтрин, что скоро вернется, причем непременно героем, и потом они поженятся.
        Ночь перед тем, как Дон уехал в военный лагерь, стала ночью их любви. Кэтрин помнила наставления матери, заявлявшей, что девушка должна хранить невинность до свадьбы, однако времена менялись, и наступило то, что многие называли «сексуальной революцией». Кэтрин испытывала страх перед патлатыми юнцами, своими ровесниками, и девицами с зелеными волосами, марширующими по улицам в чем мать родила, новомодная музыка не вызывала у нее восторга, однако она хотела подарить любимому, Дону, самое себя.
        Это произошло в доме родителей Дона, в комнате для гостей, на старом скрипучем диванчике. Кэтрин представляла себе то, что именуется «физическим актом любви», гораздо более интенсивным по ощущениям и была разочарована, когда меньше чем через пять минут все завершилось. Но чтобы не смущать и не расстраивать Дона, она сказала, что все прошло великолепно.
        - Пообещай, что будешь ждать меня! - попросил Дон. Кэтрин дала обещание, а Дон признался: - Я так хочу, чтобы ты стала моей женой, Кэтрин! И мы обязательно поженимся, когда я вернусь героем из Вьетнама!
        - Ну конечно, - ответила девушка, утаив, правда, от любимого, что намеревается покинуть Питтсбург после окончания школы, чтобы продолжить образование в одном из колледжей.
        Вначале письма от Дона приходили часто и были полны эйфории, затем, когда он оказался во Вьетнаме, стали приходить реже, а тон резко изменился. Во всех его посланиях многие предложения, а то и целые абзацы были вымараны черным - работа военных цензоров. А затем письма перестали приходить вовсе.
        К тому времени Кэтрин окончила школу (она была второй по успеваемости) и получила место в элитарном колледже Веллесли под Бостоном. Прибыв туда, она с головой окунулась в новую, доселе неведомую жизнь.
        Кэтрин сразу выделилась среди своих сокурсников: она не боялась высказывать собственное мнение и оппонировать тем, кто обладал авторитетом. Перед глазами у нее стояла судьба мамы - Дебора желала когда-то стать психологом, однако так и не смогла осуществить мечту, потому что и первый, и второй муж считали ее блажью, утверждали: женщина должна сидеть дома, воспитывать детей, вести хозяйство, а если куда-то и наведываться, так это в церковь или в салон красоты. Так она и прожила почти всю свою жизнь.
        Подобная участь казалась Кэтрин кошмарной, и девушка решила бороться за права студенток в колледже и женщин по всей стране, принимала активное участие в студенческих мероприятиях. Когда колледж посетил член палаты представителей и услышал пламенную речь Кэтрин, то после, уже на вечеринке, он подошел к ней и сказал:
        - Мисс Кросби, у вас несомненный талант. Нашей стране требуются такие люди, как вы. Уверен, что вы далеко пойдете!
        Кэтрин огорчало одно: однокурсники не обращали на нее внимания как на женщину. Как-то она слышала разговор двух студентов, обсуждавших ее.
        - Наша Кросби какая-то уж слишком неженственная, - заявил один, а другой добавил:
        - И вообще, она слишком боевитая, мне, к примеру, такая подружка или жена не требуется!
        Их слова заставили Кэтрин удесятерить усилия. Хью когда-то хотел, чтобы она сидела дома и выполняла его извращенные прихоти. И где Хью теперь? Ну нет, она не позволит ни одному мужчине диктовать ей образ жизни.
        Кэтрин часто думала о Доне, но от него все не было вестей. Она часто звонила его родителям, и однажды, в начале 1967 года, преподобный Роуз печальным голосом сказал:
        - Как нам сообщили, Дон пропал без вести, что значит... что значит...
        Он разрыдался, и трубку взяла его супруга, которая сказала:
        - Это значит, Кэтрин, что мы потеряли сына. И мы даже не получим его тела!
        Кэтрин долго не могла отойти от шока, вспоминая Дона. Она часто думала об их единственном моменте близости накануне того, как он ушел в армию. Но почему-то картинка заслонялась другой - Хью на полу подвала, его лицо, похожее на страшную маску, везде кровь. Неужели рок существует на самом деле и Дон поплатился за то, что когда-то убил ее жестокого отчима? Девушка долго и искренне молилась, упрашивая господа вернуть ей и родителям Дона. И спустя три месяца в Питтсбург пришел гроб с останками младшего Роуза - тело, изуродованное до неузнаваемости и уже порядком разложившееся, нашли на одном из рисовых полей и сумели опознать только благодаря солдатскому медальону.
        Кэтрин приняла решение не ехать на похороны Дона - ей не хотелось оказаться около его гроба, не хотелось осознать, что она потеряла человека, которого любила. Вместо этого она приняла участие в антивоенном митинге, требуя от правительства президента Джонсона положить конец бессмысленной бойне. В 1968 году она принимала деятельное участие в предвыборной кампании Юджина Маккарти, одного из кандидатов от демократов на пост президента, требовавшего немедленного окончания вьетнамской кампании. Маккарти на первичных выборах проиграл, а президентом в итоге стал Никсон. Новый глава Белого дома не понравился Кэтрин, и только какое-то время спустя она поняла отчего: своими повадками он напоминал покойного отчима, и ей все время казалось, что словам президента верить нельзя, ибо почти каждое из них - ложь.
        Смерть Дона стала для Кэтрин поворотным моментом, и она отдалась учебе и политической деятельности, стараясь забыть о душевной боли. Домой она приезжала редко, радовалась тому, что мама чувствует себя хорошо, а братья, следуя примеру старшей сестры, тоже поступили в колледж. Кэтрин была ошарашена, когда студентки колледжа избрали ее президентом своей лиги. Она выступила с речью, и ей долго аплодировали, а кто-то с задних рядов крикнул:
        - Кэтрин Кросби в президенты США!
        Конечно, это была шутка, но Кэтрин почувствовала легкое головокружение. Которое, впрочем, скоро прошло: нет, вряд ли она застанет то время, когда женщина въедет в Белый дом не в качестве первой леди, а в качестве мадам президента.
        Кэтрин окончила колледж с лучшим среди всех прочих студенток дипломом, пропустив вперед всего лишь трех студентов. Она уже знала, чем займется дальше. Ей хотелось совмещать политическую деятельность с интересной и плодотворной работой, поэтому она приняла решение стать юристом. Разослала заявки в два лучших университета страны, Гарвард и Йель, и не была особенно удивлена, когда получила известие, что принята в оба вуза. Без долгих колебаний выбрала Йель - тот считался более либеральным.
        Дебора была страшно горда за дочку, которой удалось осуществить то, о чем сама она мечтала, но так и не смогла воплотить в жизнь. А Кэтрин, честно говоря, мечтала о большем, о настоящей карьере - почему бы ей не стать известным юристом или, может быть, со временем выставить свою кандидатуру в палату представителей, а потом даже и в сенат! Однако она предпочитала не распространяться о своих прожектах, понимая, что многим они покажутся несбыточными. И только иногда позволяла себе вспоминать о выкрике одной из своих восторженных почитательниц: «Кэтрин Кросби в президенты США!»

* * *
        Жизнь в Йеле разительно отличалась от жизни в Веллесли. Еще в колледже Кэтрин имела возможность сталкиваться с отпрысками богатых и влиятельных семейств, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что ее ожидало в одном из лучших университетов страны.
        У Кэтрин появились друзья, единомышленники и даже поклонники, однако она отдавала все время учебе. Да и забыть о трагической участи Дона никак не могла. Мечтала о том, чтобы закончить учебу лучшей на курсе, блестяще сдать адвокатский экзамен и получить предложения сразу от нескольких известных юридических фирм: тогда-то исполнится ее заветная мечта!
        В отличие от многих, Кэтрин не получала приглашений на эксклюзивные вечеринки и романтические свидания. Она считала, что настоящей женщине, озабоченной собственной карьерой, негоже заботиться о внешности, ведь главное в человеке - ум. Она носила мешковатые, огромных размеров свитера, которые полностью скрадывали ее фигуру, одной из первых в университете рискнула надеть брюки, длинные волосы небрежно собирала в пук и скрывала лицо за большими очками, оправу которых постоянно меняла, - это был единственный аксессуар, признаваемый Кэтрин. Она хотела, чтобы ее уважали, любили и восхищались ею не из-за ее внешности, а за интеллект. У Кэтрин было несколько интрижек с однокурсниками, однако они быстро сошли на нет - каждый раз девушка убеждалась в том, что молодые люди и в подметки не годятся Дону. И все же, как она понимала, стоит смотреть вперед: Дон умер, и она не может постоянно носить по нему траур.
        Кэтрин принимала деятельное участие в студенческой жизни, несколько раз возглавляла комитеты, устраивавшие демонстрации в кампусе, и ездила в Вашингтон, где с тысячами себе подобных протестовала против политики президента Никсона. Однажды ее даже арестовала полиция, и Кэтрин провела в участке целую ночь, чем чрезвычайно впоследствии гордилась.
        Как-то, сидя в библиотеке, Кэтрин увидела нового студента - наверное, решила девушка, он перевелся в Йель из другого университета. Высокий, с длинными темными кудрями, пронзительными зелеными глазами и с повадками джентльмена, одетый небрежно, но как истинный денди. Он привлекал всеобщее внимание. Кэтрин внезапно почувствовала, как у нее екнуло сердце. Нет, о чем она, собственно, думает? Красавец-франт совершенно не ее тип! Он наверняка принадлежит к когорте вероломных мужчин, мужчин-сердцеедов, а подобные ей и даром не нужны!
        И все же она, словно невзначай, спросила у одной из подруг, кто такой новенький. Та ошарашенно посмотрела на Кэтрин и сказала:
        - Разве ты не знаешь? Это же Том Форрест, отпрыск тех самых Форрестов, из Нового Орлеана!
        Кэтрин пожала плечами - светской жизнью она не увлекалась, поэтому имя Форрестов ей ничего не говорило. Подруга, удивляясь ее невежеству, пояснила:
        - Ну, те самые миллионеры! А его мать - из старинного французского рода, кажется, какая-то графиня или даже герцогиня. Кстати, Том устраивает на днях вечеринку, наверняка будет нечто незабываемое. Соберутся только избранные. Хочешь, устрою так, чтобы и ты получила приглашение?
        Кэтрин фыркнула:
        - Нет уж, уволь! Кто в наше время рассылает приглашения на студенческую вечеринку? Только снобы и идиоты. И твой Том Форрест, видимо, сразу и то и другое!
        И все же украдкой, воспользовавшись тем, что подруга ушла в туалет, Кэтрин рассмотрела приглашение, напечатанное на плотной рифленой бумаге нежно-сиреневого цвета с затейливым золотым гербом вверху. «Томас Джефферсон Форрест III имеет честь пригласить Вас на бал-маскарад, приуроченный к Хэллоуину, в пятницу, 31 октября...» - прочитала Кэтрин и скривила губы. Как старомодно, напыщенно и пошло! Похоже, Томас Джефферсон Форрест III, выросший на юге страны, в штате бывших рабовладельцев, до сих пор живет в середине девятнадцатого века. Кэтрин сразу же прониклась глубокой неприязнью к новому студенту и не упускала возможности отпускать шпильки в его адрес, делать едкие замечания в отношении «настоящих джентльменов-южан, специализирующихся на растрате родительских миллионов».

* * *
        Как-то вышло, что Кэтрин в числе прочих студентов оказалась вместе с Томом Форрестом в одной группе, работавшей над выступлением на семинаре. Кэтрин была неприятно поражена - оказывается, щеголь умеет шутить, причем очень даже хорошо, обладает несомненным шармом и в течение чрезвычайно короткого времени может расположить людей к себе, даже тех, кто изначально был настроен скептически или враждебно. И при этом Том умел работать. Однако учеба была для него не главным. Он сам признавался, что хочет получить удовольствие от жизни, а главным удовольствием, по его мнению, является пост президента Соединенных Штатов. Кэтрин, услышав его заявление, не сумела сдержать смешок, а Том Форрест внимательно посмотрел на нее, и девушка внезапно почувствовала, что ее щеки зарделись.
        - Ты считаешь, что мое желание никогда не исполнится? - спросил он Кэтрин.
        Та снова рассмеялась. Том Форрест - и президент Америки! Этот субъект хорош для того, чтобы блистать в провинциальном обществе, соблазнять чужих жен и выступать в качестве оратора на днях рождения и похоронах, но в большой политике ему делать нечего. Там не нужны такие фанфароны и самовлюбленные красавцы!
        - Мистер Форрест, - едко произнесла Кэтрин, - вероятность, что вы когда-нибудь станете президентом США, столь же ничтожна, как и вероятность того, что вы... что вы сделаетесь моим супругом!
        Все прочие в группе расхохотались, и Кэтрин почувствовала, что перевес явно на ее стороне. Отлично она срезала наглеца, будет знать, как пороть чушь!
        - Значит, у меня есть еще возможность убедить тебя в обратном? - остался невозмутимым Том. - Так что предлагаю заключить пари - если в течение ближайших пяти лет я женюсь на тебе, то в течение ближайших двадцати лет стану президентом США.
        Кэтрин даже на мгновение растерялась - да что он возомнил о себе, расфуфыренный павлин? Если в его кровати побывали самые красивые (но далеко не самые умные) студентки Школы права Йельского университета, то это не значит, что он имеет право открыто заигрывать с ней. Кэтрин знала, что никогда, просто никогда не поддастся чарам ловеласа. Она современная, эмансипированная женщина, а нахальный субъект только и думает, как бы получить сиюминутное удовольствие от секса.
        - Согласна, - ответила с вызовом Кэтрин. - Итак, мистер Форрест, у вас имеется ровно пять лет, чтобы жениться на мне, и двадцать лет, дабы стать президентом. Только ни то, ни другое у вас не получится.
        Остальные студенты поддержали их спор улюлюканьем. Том протянул Кэтрин руку, она пожала ее. И внезапно почувствовала... что ее влечет к самоуверенному красавцу. Нет, она ни за что не поддастся на его чары!
        Том, видимо, решившись выиграть пари, принялся ухаживать за Кэтрин, но она холодно отвергала все его притязания. Подруги одна за другой твердили, что она не должна упускать своего шанса, на что Кэтрин неизменно отвечала:
        - Какой такой шанс? Стать любовницей и игрушкой блестящего трутня? Или, что еще хуже и позорнее, его женой? Нет, я сама в состоянии позаботиться о себе, и если и выйду замуж, то за стоящего человека, который полюбит меня и которого я сама полюблю! А Том Форрест таковым не является!
        Первые недели давались особенно тяжело - Том не давал Кэтрин прохода, затем все постепенно сошло на нет, и девушка уже праздновала победу. Конечно, ведь парень из разряда людей, которые быстро увлекаются чем-то и загораются новой идеей, но их энтузиазм так же быстро исчезает. И все же...
        И все же по ночам она достаточно часто ворочалась без сна в постели, думая о Томе Форресте. Она гнала от себя мысли о нем, корила себя за то, что предает память Дона, но ничего не могла с собой поделать. Однажды она увидела, как Том открыто заигрывает с симпатичной блондинкой. Кэтрин, не выдержав, подскочила к парочке и заявила девице:
        - Держитесь от него подальше, этот субъект использует вас в своих низменных целях, а потом просто бросит, как поломанную игрушку!
        - Кэтрин, моя будущая жена, - представил ее Том своей спутнице. - Понимаешь, дорогая, она никак не может смириться с тем, что я все еще не сделал ей предложения, вот и подстерегает меня везде, где только может. Но ты не обращай на нее внимания, она хоть и шумная, но безобидная!
        Кэтрин задохнулась от возмущения. Да что этот тип о ней думает! Похоже, он и не сомневается в том, что любая женщина готова пойти на все, лишь бы стать его пассией. Но даже если и так, то она - далеко не любая!
        Поэтому, закатив Тому прилюдно оплеуху, Кэтрин удалилась с высоко поднятой головой. А вечером того же дня получила корзину пунцовых роз - ровно сто штук, к которой была приложена карточка все с тем же золотым гербом. «Дорогая Кэтрин, сегодня ты была великолепна. Неужели у тебя тоже имеются предки-французы?» И подпись «Томас Джефферсон Форрест III, твой будущий супруг». Его наглость превзошла все возможные границы! Кэтрин оттащила корзину к комнате, где обитал Том, и оставила записку, начертанную на клочке бумаги: «Мистер Форрест, еще одна подобная выходка, и я обращусь в полицию!»
        Больше она от Тома никаких подарков не получала и справедливо решила, что, как и все фанфароны, он тотчас поджал хвост, когда услышал слово «полиция». Странно, но Кэтрин даже была разочарована - неужели на этом все закончится и она больше никогда не сможет общаться с Томом? Несколько раз она сталкивалась с ним в кампусе и на занятиях, он церемонно раскланивался с ней, но и все. Как будто она была пустым местом!
        Летом Кэтрин получила приглашение от весьма известной вашингтонской юридической фирмы. Оказывается, один из старших партнеров ознакомился со статьей, опубликованной Кэтрин в студенческой газете, и пришел в восторг - ее хотели взять в фирму в качестве практикантки.
        Кэтрин почувствовала, что ее стратегия начинает приносить плоды. Еще бы, она еще не закончила университет, а уже получила предложение! И пусть сначала ей дадут место практикантки, она сделает все возможное, чтобы в ней не разочаровались и затем, после получения ею диплома, предложили место адвоката.
        Она прибыла в столицу, где ее радушно встретили в огромной юридической фирме, расположенной, как и Белый дом, на Пенсильвания-авеню. Кэтрин обратила внимание на то, что из почти шестидесяти адвокатов только двое - женщины. Значит, она сумела пробиться на самый верх, раз выбор пал именно на нее!
        Ее принял один из владельцев юридической фирмы, знаменитый адвокат по уголовным делам Дэвид Милтфорд. Кэтрин чувствовала дрожь в коленках, а руки и подмышки у нее ужасно вспотели, когда переступила порог кабинета «самого»! Она подготовила небольшую вступительную речь - ведь это тот самый Милтфорд, про которого говорили, что он может выиграть любое дело.
        Старший партнер оказался мужчиной лет пятидесяти с небольшим, с тщательно уложенными седыми волосами, в безупречном темно-синем костюме, наверняка сшитом на заказ у лучшего вашингтонского портного. Кэтрин увидела на стене разнообразные дипломы, в витрине под стеклом - награды, полученные Милтфордом и прочими адвокатами фирмы, а также фотографии: с действующим президентом, с президентом бывшим, с кандидатом в президенты, с членами Верховного суда, с сенаторами, министрами и звездами Голливуда. Голова у Кэтрин пошла кругом от обилия знакомых лиц - лиц людей, которые относились к совершенно иному, особому, пока что закрытому для нее миру.
        Она знала, что мистер Милтфорд никогда не снизойдет до того, чтобы принимать какую-то практикантку. Раз он так сделал, значит, она сумела поразить его воображение. И ей не стоит так бояться!
        Знаменитый адвокат, читавший письмо, наконец поднял взгляд, поморщился (Кэтрин с ужасом поняла, что надо было надеть другую блузку, да и прическу следовала сделать посолиднее), пошевелил холеными усами и заговорил хорошо поставленным мелодичным голосом:
        - Мисс... Мисс...
        - Кросби, - подсказала Кэтрин, и Милтфорд согласно кивнул:
        - Да, да. Мисс Кросби, рад приветствовать вас в нашей фирме!
        Кэтрин уже думала над тем, что означает ее беседа со старшим партнером. Наверняка он попросит ее ассистировать в деле, над которым сейчас работает. О таком можно только мечтать! Конечно же, он, прочитав ее статью, сразу понял, что имеет дело с выдающимся талантом, и хочет, чтобы после университета она начала работать в его фирме. И она ни за что не разочарует мистера Милтфорда!
        - У меня найдется для вас задание, мисс Кросби, - продолжил знаменитый защитник. - Наша фирма, как вам, думаю, известно, занимается также и тем, что сопровождает важных клиентов, прибывших по делам в столицу. Так вот, ваша задача будет состоять в том, чтобы исполнить все желания одного такого чрезвычайно важного клиента.
        Кэтрин с радостью взглянула на старшего партнера. Она справится, она не подведет, мистер Милтфорд останется доволен! Интересно, кого он имеет в виду? Известного миллионера или, быть может, даже миллиардера? Неужели ей нужно будет сопровождать легендарного Говарда Хьюза? Или кого-то из мира политики, к примеру, сенатора? Не исключено, что представителя шоу-бизнеса, - быть может, Фрэнка Синатру? Последнее не так интересно, но все же, все же...
        Адвокат нажал кнопку селекторной связи и произнес:
        - Глэдис, прошу вас, скажите нашему важному клиенту, что он может войти.
        Даже имени не назвал, значит, птица высокого полета. Скорее всего, ей придется до конца жизни хранить молчание по поводу того, с кем она общалась. Жаль, что маме нельзя будет рассказать, но что поделать, такова уж судьба молодого адвоката, начинающего в одной из самых известных в стране юридических фирм...
        Дверь отворилась, Кэтрин услышала мягкие шаги - и перед ней возник Том Форрест собственной персоной, в изящном смокинге, с орхидеей в петлице. Кэтрин онемела. А потом вдруг сообразила: видимо, бездельника тоже выбрали в качестве практиканта. И ей придется терпеть его общество. Впрочем, недолго, ведь сейчас появится чрезвычайно важный клиент...
        - Разрешите представить, мистер Томас Джефферсон Форрест III, один из наших самых важных клиентов, - заявил церемонно Дэвид Милтфорд.
        Кэтрин словно приросла к креслу. Этот наглец, этот негодяй, этот...
        - Благодарю, дядя Дэйв, - развязно обронил Том, и Кэтрин поняла, что попала впросак. Наверняка Форрест отлично знает известного адвоката, поэтому и попросил его «оказать посильную помощь». Вот почему ее и вызвали в Вашингтон, никто из партнеров и не думал читать ее статью, та была только предлогом!
        - Я... я думаю, что мне больше нечего здесь делать, - произнесла Кэтрин и, одернув юбку, вылетела в приемную. Да за кого они ее держат!
        Из-за приоткрытой двери она услышала мелодичный голос адвоката:
        - Том, мальчик мой, я совершенно не понимаю, что ты нашел в этой особе. Она ведь совершенно непривлекательна. Более того - агрессивно настроена. Настоящая фурия-феминистка! На твоем месте я бы нашел что-то получше. Вот уж, думаю, совсем не проблема!
        - Дядя Дэйв, мне нужна именно Кэтрин Кросби, - ответил Том.
        Кэтрин, всего несколько секунд назад боровшаяся со слезами, почувствовала небывалый гнев. Никто, ни легендарный Дэвид Милтфорд, ни тем более сопляк Том Форрест, не смеет издеваться над ней. И если дядя с племянником считают, что она позорно сбежала, то жестоко ошибаются. Кэтрин Кросби умеет держать удар!
        Чеканным шагом девушка вернулась в кабинет, захлопнула за собой дверь, да с такой силой, что и Том, и «дядя Дэйв» вздрогнули, а затем, холодно улыбнувшись, сказала:
        - Прошу прощения. Я хотела бы вернуться к вашему предложению, мистер Милтфорд. Разумеется, я согласна сопровождать вашего... - Кэтрин бросила испепеляющий взгляд на Тома, - вашего важного клиента.
        - Мисс... мисс... - заговорил Милтфорд, снова забыв ее имя. Кэтрин ледяным тоном бросила ему в лицо:
        - Меня зовут Кэтрин Кросби, сэр. Могу произнести свою фамилию по буквами: К-р-о-с-б-и!
        Наверняка никто и никогда не позволял себе разговаривать таким тоном с великим Дэвидом Милтфордом, но Кэтрин заметила восхищенный взгляд Тома.
        - Да, мисс Кросби, уж будьте так любезны, - только и сказал законник. - А теперь прошу оставить меня, мне требуется подготовиться к важному уголовному процессу...
        Когда они вышли из кабинета, Том присвистнул и сообщил:
        - А дяде Дэйву ты понравилась! Еще бы, ведь если им кто и командует, так только любимая дочка, которую, кстати, тоже зовут Кэтрин.
        - Мистер Форрест, не могли бы вы объяснить мне, в чем заключаются мои функции? - спросила Кэтрин, сразу отвергая любые поползновения со стороны Тома. Он, скорее всего, считал, что при помощи «дяди Дэйва» заполучит ее на целый день и, проявив свой шарм, сможет затащить в постель. Как же он ошибается, напыщенный павиан из Нового Орлеана! Она преподаст ему хороший урок!
        - Я хотел бы... осмотреть с тобой город, - заявил Том.
        Та поездка по Вашингтону запомнилась Кэтрин надолго: их ждал огромный черный лимузин. В таком она еще никогда не ездила, но не подала и виду, что удивлена. С непроницаемой миной она опустилась на кожаное сиденье. Том брякнулся рядом, и лимузин тронулся с места.
        - Шампанское? - спросил «очень вежливый клиент».
        Кэтрин отвергла предложение - нельзя же начинать утро со спиртного! Но Тома это, казалось, не смущало. Как и не смущало то, что его спутница сидела, словно аршин проглотила, практически не принимала участия в разговоре, только изредка вставляя односложные фразы ледяным тоном. Кэтрин рассудила: он хочет ее общества, и он его получит. А потом признает свое полное поражение и перед всеми в Йеле заявит, что досрочно проиграл пари.
        Язык у Тома был без костей - он мог говорить о чем угодно и как угодно долго. Причем через некоторое время Кэтрин, почувствовав, что спина затекла, все же откинулась на спинку сиденья. И даже уставилась в окно, за которым мелькали всемирно известные достопримечательности американской столицы.
        - Белый дом! - не сдержалась она, когда лимузин снова вывернул на Пенсильвания-авеню.
        - А, старая хибара, - бросил небрежно Том. - Я когда-нибудь там окажусь. В качестве хозяина. Вместе с тобой, Кэтрин.
        - Еще чего! - по инерции задиристо заявила девушка. Однако спутник, как ни странно, больше не вызывал у нее злости. Он знал массу забавных историй о сильных мира сего, и Кэтрин, хоть и приказала себе не подпадать под обаяние Тома Форреста, сама того не заметила, как обернулась к нему и ловила каждое его слово.
        После долгой поездки по столице шофер затормозил около ресторана. Кэтрин еще никогда не бывала в подобном заведении. Ее поразила не столько сдержанная роскошь обстановки, сколько масса знакомых лиц. Боже мой, ведь там собрались сливки столичного общества, все те, кто вершит судьбу Америки и, быть может, целого мира! Кэтрин понимала, что просто так, с улицы, в ресторан ни за что не попадешь, наверняка надо заранее заказывать столик за несколько недель, да и принимается заказ далеко не каждого.
        А Том чувствовал себя здесь как рыба в воде. Метрдотель проводил их к столику в центре зала. Кэтрин почувствовала себя Золушкой на королевском балу - ее скромный наряд резко диссонировал с вечерними туалетами дам. Том же смотрелся блестяще - красивый молодой человек в смокинге, с орхидеей в петлице. Кэтрин украдкой заметила, как некоторые из женщин бросали заинтересованные взгляды на него. К своему большому удивлению и негодованию, девушка ощутила нечто похожее на ревность.
        Меню было на французском, что стало для Кэтрин подлинным ударом! Она немного владела языком и даже понимала отдельные слова, но до нее никак не доходил смысл. Как разобраться во всех этих блюдах и в особенности в винах? К счастью, на помощь пришел Том, который изъяснялся с официантом на безупречном французском (ну конечно, ведь у него мать какая-то там герцогиня!).
        Напряжение спало после первого бокала изумительного красного вина. Кэтрин вдруг почувствовала себя счастливой и неожиданно поняла - она счастлива вовсе не из-за того, что находится в самом известном ресторане Вашингтона, и не из-за того, что ее окружают богатые, знаменитые и влиятельные личности, а только по той причине, что напротив нее сидит Том Форрест.
        Ужин был просто великолепен, и Кэтрин еле сдержалась, чтобы не попросить добавки (наверняка в заведении подобного ранга ее просьба выглядела бы не просто нелепо, а даже оскорбительно и, хуже всего, смешно). Кэтрин подумала, что, если бы кто-то утром сказал: она будет сожалеть о том, что день с Томом Форрестом пролетел так быстро, - она бы ни за что не поверила. А сейчас ей так хотелось, чтобы день никогда не заканчивался!
        Она подозревала, что теперь, после того, как они снова оказались в лимузине (над столицей давно сгустились сумерки), Том попробует взять ее натиском. Она уже приготовила несколько обидных фразочек, желая осадить нетерпеливого кавалера, но, к ее удивлению и, что еще хуже, разочарованию, Том не проявил ни малейшей попытки, которая могла быть истолкована как желание затащить ее в постель.
        Лимузин доставил ее к отелю «Уотергейт», и Том Форрест пояснил:
        - Кэтрин, на твое имя здесь забронирован номер...
        Ага, начинается, злорадно подумала Кэтрин, сейчас он изъявит желание подняться наверх. Но ничего не получится, мистер Форрест!
        - Желаю тебе спокойной ночи. Это был самый незабываемый день в моей жизни, - сказал Том, причем таким серьезным тоном, что Кэтрин вдруг поверила - его слова - правда!
        Он поцеловал ей руку (впервые в жизни кто-то целовал ей руку!), развернулся и направился к лимузину. Кэтрин, сама не понимая, что на нее нашло, крикнула:
        - Том...
        Да, да, назвала его по имени, хотя до сих пор обращалась исключительно как к
«мистеру Форресту»! Так что же с ней происходит? Неужели она готова... готова предложить ему подняться к ней в номер? Но тогда она ничем не будет отличаться от девицы легкого поведения, чья благосклонность и уступчивость куплены за поездку по столице и ужин в дорогом ресторане. Однако ведь дело вовсе не в том, что она...
        Кэтрин отогнала нелепую мысль. Нет, конечно же, она не любит Тома Форреста. Как она может любить какого-то самовлюбленного франта? А... а даже если и любит, то ей придется его забыть - она не хочет, чтобы он использовал ее и бросил, как поступал с дюжинами женщин до нее и будет поступать с дюжинами женщин после нее. И все-таки...
        Том обернулся, и Кэтрин заметила на его лице легкую улыбку. Похоже, отпрыск миллионеров из Нового Орлеана ожидал такого поворота событий. Придется ему испытать разочарование.
        - Том, я тоже запомню этот день навсегда, - произнесла Кэтрин и, помахав рукой, добавила: - Тебе тоже спокойной ночи!
        В дверях отеля она, не выдержав, обернулась и увидела Тома, стоявшего около лимузина и смотревшего ей вслед. И на его лице играла все та же загадочная улыбка. Кэтрин, поведя плечами, вошла в холл и направилась к стойке администратора.
        Номер был эксклюзивный и, к большому удивлению Кэтрин, одноместный. Получается, Том изначально не планировал подняться к ней, чтобы... чтобы заняться любовью? Это так не похоже на Форреста! Ведь он известен именно тем, что соблазняет любую мало-мальски привлекательную девицу. Или она даже недостойна того, чтобы быть им соблазненной?
        Кэтрин внезапно разрыдалась, а потом, надавав себе перед зеркалом оплеух, заявила:
        - А пари все равно выиграю я!

* * *
        Из Вашингтона (делать ей там было больше нечего - ей позвонила секретарша Дэвида Милтфорда и сообщила: «В ваших услугах, мисс Кросби, наша фирма отныне не нуждается») Кэтрин направилась в Питтсбург, чтобы навестить семью.
        Дебора после исчезновения супруга расцвела, помолодела, шериф души не чаял в своей секретарше. Мама со вкусом обставила особняк и завела с дочкой речь о том, что в следующем году планирует заняться подвалом - выбросить хлам, переделать мрачные помещения под жилые комнаты...
        - Нет! - воскликнула Кэтрин, причем так энергично, что пролила на брюки кофе. Ее пронзила резкая боль, и она вспомнила страшную сцену - над ней склонился Хью с кофейником в руках...
        Дебора с удивлением посмотрела на дочку, и Кэтрин пришлось срочно придумать причину:
        - Мама, я не хочу, чтобы ты утруждала себя подобным. Разве стоит тратить время на разборку старья в подвале? Ты ведь хотела когда-то учиться в колледже. Так почему бы не истратить деньги не на перестройку дома, а на осуществление давней мечты?
        Загоревшись новой идеей, Дебора забыла о своем желании начать ремонт в подвале. Кэтрин перевела дух - не хватало еще, чтобы во время работ под полом нашли бочку с останками Хью. Похоже, дом превратился в сказочный замок, где обитало злобное привидение, от которого никак нельзя избавиться. Даже после смерти, подумала с горечью Кэтрин, отчим продолжает оказывать тлетворное влияние на ее судьбу.
        Дебора завела речь о том, что Тони и Вик отбились от рук - первый собирается жениться на подружке, которая от него понесла, второй слишком много пьет и уже несколько раз оказывался в кутузке. Кэтрин вполуха слушала рассказ о «подвигах» младших братьев.
        Дождавшись, когда Дебора отправится в спальню, Кэтрин спустилась в подвал. Она не была там уже несколько лет, но ее влекло в ту самую комнату, где был похоронен Хью. Девушка убедилась в том, что пол не просел - все было сработано на совесть покойным Доном. Отчиму придется лежать здесь еще много лет, скорее всего, даже многие десятилетия. Только когда Дебора скончается, она, Кэтрин, сможет затеять капитальный ремонт и извлечь бочку, чтобы окончательно избавиться от останков Хью.
        Кэтрин плюнула на пол и сказала:
        - Ну что, Хью, не так ты представлял свою судьбу? Но ничего не поделаешь, придется тебе еще потомиться в бочке!
        Ночью ее мучили кошмары, а утром Кэтрин узнала страшную новость - в реке Огайо-ривер обнаружили фургон Хью, некогда утопленный там Доном. Какой-то пьяница съехал на своем автомобиле с моста в реку, и во время проведения спасательных работ водолазы и наткнулись на проржавевший остов.
        Девушка страшно испугалась - неужели теперь выяснится вся правда? Дебора тоже была взволнована, но более всего ее волновала страховка - меньше чем через год истекали семь лет с момента исчезновения Хью, а это значило, что миллион долларов вот-вот будет выплачен. А находка в реке фургона грозила многими бедами.
        Кэтрин, не выдержав, отправилась на берег, чтобы наблюдать за тем, как фургон вытаскивают при помощи лебедки на сушу. Дебора твердила, что все это не к добру, ведь полиция исходила из того, что Хью бежал из штата. Но как он мог бежать, если его фургон оказался в реке?
        В фургоне, конечно же, никого не обнаружили, однако, так как дверцы были открыты, высказывалось предположение, что тело Хью попросту унесло течением. Кэтрин узнала от шерифа, который навестил их, что в фургоне не найдено ничего подозрительного. Более всего она опасалась, что ее маму заподозрят в причастности к исчезновению Хью, однако у Деборы имелось железное алиби - она лежала в ту ночь в больнице, без сознания, была при смерти, так что никто всерьез не думал о том, что она способствовала исчезновению Хью.
        Шериф еще раз расспросил Кэтрин о ночи, когда отчим якобы решил бежать из Питтсбурга, и девушка, тщательно скрывая волнение, рассказала заранее отредактированную историю. Шериф, выслушав ее, сказал:
        - Ну что ж, теперь все становится более или менее понятным...
        Кэтрин похолодела - он догадался! Конечно, если Дебора не могла убить мужа, то это должен был сделать некто находившийся в доме. А в особняке были она и два младших брата. Тони и Вик не причастны, значит, остается единственный подозреваемый - она сама!
        - Уверен, что все развивалось следующим образом, - стал размышлять вслух шериф. - Когда Хью понял, что разоблачен, то принял решение унести из города и, возможно, из штата ноги, осесть где-нибудь в другом месте, возможно, снова жениться и попытаться убить свою новую супругу. В ту ночь ведь валил снег, я хорошо помню... Хью наверняка спешил, поэтому не справился с управлением - и оказался в реке вместе с фургоном. Или его терзали угрызения совести и он решил покончить с собой? Хотя нет, не таков он был, этот Хью Кросби, вряд ли он раскаялся в преступлении. Не исключаю, он подъехал к реке, чтобы избавиться от изобличавших его улик, но, предположим, забыл поставить фургон на ручной тормоз, тот съехал в воду - и увлек за собой Хью. Вода была ледяная, в такой человек умирает в течение пары минут. Да к тому же река была покрыта коркой льда, и если фургон и пробил дыру, а Хью удалось выбраться из кабины, то он не смог выплыть на поверхность, ему мешал лед..
        Шериф тяжело вздохнул, Дебора вытерла глаза платочком, а Кэтрин осторожно спросила:
        - Значит, это, по всей видимости, был несчастный случай?
        - Ну да, - ответил с готовностью шериф, возможно, не особо горевший желанием заниматься расследованием гибели Хью. - Снег скрыл все следы, и мы решили, что Хью удрал из Питтсбурга, в то время как он остался в реке. Можно, конечно, попытаться отыскать его скелет на дне, но... Гиблое предприятие - ничего не найдем, все скрыли ил и мусор. Да и тело могло оттащить течением на многие километры. Но, считаю, он заслужил свою смерть - тот, кто намеревался убить жену, иного и не заслуживает!
        - Я тоже так считаю, - сказала тихо Кэтрин, размышляя о том, что бы сказал шериф, узнай он, что скелет Хью лежит в подвале собственного особняка.
        Таков и был вердикт шерифа: смерть вследствие несчастного случая. Кэтрин покинула Питтсбург в конце лета и направилась в Йель - страшные сны, изредка терзавшие ее, наконец-то ушли в прошлое вместе с Хью.

* * *
        Она сразу обратила внимание на то, что Тома не было в кампусе. Как выяснилось, он во время визита в Новый Орлеан неудачно упал и заработал открытый перелом правой ноги. Новость застала Кэтрин врасплох, и она почувствовала непреодолимое желание навестить Тома. Но как это будет выглядеть со стороны? И что о ней подумает Том? Но ведь ему может понадобиться помощь. Хотя в действительности Кэтрин желала одного - просто оказаться рядом с ним.
        Поэтому, не ставя никого в известность, девушка купила билет на автобус и отправилась в Луизиану, в Новый Орлеан, где проживало семейство Форрестов. Ей еще не приходилось бывать на юге страны, и она радовалась тому, что сумеет совместить приятное с полезным - повидать Тома и познакомиться с городом на берегу Мексиканского залива.
        Кэтрин понимала, что поступает более чем опрометчиво: в Новом Орлеане ее никто не ждал, и не исключено, что родители Тома не пустят ее на порог. Но также она знала, что не сумеет сконцентрироваться на учебе и сделать вид, что все в порядке, если предпочтет остаться в кампусе.
        Поездка утомила Кэтрин, но все мучения были тотчас забыты, едва она оказалась в Новом Орлеане. Город поразил ее воображение, и девушка почувствовала, что влюбилась в него с первого взгляда. Все было там по-другому, нежели в ее родном Питтсбурге или на Восточном побережье. Казалось, в городе царит вечный праздник, люди здесь умеют по-настоящему наслаждаться жизнью. В Новом Орлеане стояла жара, и Кэтрин очень быстро пожалела, что не захватила с собой легких вещей.
        Как же ей разыскать Форрестов? Увидев телефонную кабинку, она зашла в нее и принялась листать справочник. Фамилия была не самой редкой, адресов много. И откуда ей знать, по какому именно адресу нанести визит вежливости?
        Кэтрин отправилась в один из шикарных отелей Нового Орлеана, расположенный во Французском квартале, а там обратилась к портье с просьбой:
        - Не могли бы вы подсказать мне, где проживает семейство Форрестов?
        Портье окинул Кэтрин странным, словно оценивающим взглядом и спросил:
        - Мисс, вам угодно посетить семейство Форрестов? Не извольте беспокоиться!
        Он сказал что-то швейцару, тот остановил такси, кратко объяснил водителю, куда ехать, и Кэтрин заняла место на заднем сиденье. Водитель-негр болтал без умолку, однако Кэтрин не поддерживала разговор - была взволнована предстоящей встречей с Томом. Что она ему скажет, как объяснит свое появление в Новом Орлеане?
        Поездка длилась недолго - автомобиль остановился около витого забора, за которым виднелся запущенный старинный сад. Ворота были распахнуты, и таксист смело направил свой автомобиль по широкой аллее. Глазам Кэтрин предстала удивительная картина - огромный дом в колониальном стиле, с некогда белыми, а теперь пожелтевшими колоннами, больше походил на дворец. Ей отчего-то вспомнилось имение Тара, родовое гнездо Скарлетт О’Хара. Надо же, а она-то думала, что ее семья обитает в большом особняке, но по сравнению с домом семейства Форрестов их особняк в Питтсбурге был избушкой садовника.
        Кэтрин отметила, что везде царило запустение - газоны не подстригались, деревья росли вкривь и вкось, несколько клумб были заполнены высохшими цветами. Да и особняк при ближайшем рассмотрении оказался тоже не в самом хорошем состоянии - фасад покрыт трещинами, колонны грязные, многие из окон заколочены досками крест-накрест. И здесь обитает одно из самых богатых семейств Луизианы?
        Шофер, высадив Кэтрин, панибратски подмигнул ей и спросил:
        - Что, милашка, и ты захотела кое-что заработать?
        - Что вы имеете в виду? - удивилась Кэтрин, но шофер, забрав деньги, уже уселся за руль и отправился в обратном направлении.
        Девушка подошла к монументальной входной двери, нажала кнопку звонка, однако ничего, кроме тонкого писка, не раздалось. Кэтрин повторила попытку, но звонок, скорее всего, просто не работал. Тогда она толкнула дверь, и та открылась.
        - Добрый день, меня зовут Кэтрин Кросби, я хотела бы навестить мистера Тома Форреста, - сказала она громко. Но ей никто не ответил.
        Она оказалась в огромном холле, выложенном плитами черного с белыми прожилками мрамора. В доме витал запах пыли и, странное дело, никого не было видно. Кэтрин заглянула в одну из комнат первого этажа, оказавшуюся библиотекой, однако никого не обнаружила. Не может же такого быть, чтобы особняк стоял пустым? Да и Том не способен далеко уйти, ведь у него сломана нога. Значит, он должен быть где-то поблизости!
        Кэтрин поднялась по огромной лестнице, рассматривая старинные портреты на стенах. Скорее всего, эти господа в камзолах и дамы в кринолинах - предки Тома. Еще бы, ведь он любит похваляться тем, что его матушка происходит из старинного французского рода. Здесь, в Луизиане, которая когда-то была территорией французской короны, это не редкость.
        Кэтрин поднялась на второй этаж и прислушалась - ей показалось, что откуда-то доносятся голоса. Она еще раз окликнула хозяев или прислугу, но никто и не подумал появиться. Девушка прошла через вереницу комнат - везде царил полумрак, мебель была затянута в чехлы, и создавалось впечатление, что особняк необитаем. В одном из залов она увидела настоящий клавесин. Не выдержав, Кэтрин подошла к инструменту, присела на пуфик и нажала несколько клавиш. По залу прокатилось звучное, чистое эхо. Девушка настолько увлеклась, что не услышала шаги у себя за спиной.
        - Кэтрин! - назвал кто-то ее имя, и она быстро обернулась. В дверях, опираясь на костыли, возвышался Том. - Что ты здесь делаешь?
        В его голосе звучало не столько удивление, сколько смущение. Кэтрин отметила, что Том легко одет - летние брюки, шелковая, полностью расстегнутая рубашка навыпуск. Она, приказав себе смотреть Тому в глаза, все же отметила, что он хорошо сложен.
        - Приехала навестить тебя, - произнесла Кэтрин. - К сожалению, у меня не было возможности предупредить о своем визите. Я узнала, что ты сломал ногу, и...
        Она посмотрела на загипсованную правую лодыжку. Том прикрыл дверь, проковылял к Кэтрин и сказал негромко:
        - Как же я рад, Кэтрин, как же я рад! Скажу честно, это сюрприз, на который я не рассчитывал. Значит, ты прибыла в Новый Орлеан исключительно, чтобы навестить меня?
        Не желая углублять тему (не хватало еще, чтобы Том вообразил бог весть что!), Кэтрин принялась расспрашивать о состоянии его здоровья и о несчастном случае, приведшем к перелому. Том отвечал быстро и односложно, то и дело посматривая на дверь.
        - Кэтрин, я, как уже сказал, очень рад твоему визиту, но сейчас мне требуется... мне требуется пройти сеанс физиотерапии, - сказал наконец он. - Ты ведь остановишься в отеле, не так ли? Рекомендую «Оливер Хауз». Тебе как гостю нашего семейства отведут лучший номер - бесплатно. Я немедленно вызову такси, а вечером я приглашаю тебя на ужин. Не изволь беспокоиться, моя матушка к тому времени вернется. Она жаждет познакомиться с тобой!
        Кэтрин улыбнулась и почувствовала, что Том ей чрезвычайно симпатичен. Он так мило краснеет и смущается... Наверняка не желает, чтобы она присутствовала при медицинской процедуре, во время которой ему, не исключено, придется обнажаться. Внезапно Кэтрин подумала, что многое отдала бы за возможность увидеть Тома без одежды...
        - Котик, где ты? - послышался голос с протяжным прононсом южных штатов. - Золотой мой, куда ты запропастился?
        - Сиделка, - пояснил, направляясь к двери, Том, - очень экстравагантная дама. Я сейчас с ней разберусь, Кэтрин, а заодно вызову тебе такси...
        Дверь распахнулась, и Кэтрин, к своему большому удивлению, сменившемуся через пару секунд негодованием, увидела стройную молодую негритянку - из одежды на ней был только пунцовый бант на шее.
        - Вот ты где, малыш... - промурлыкала она. Затем взглянула на Кэтрин. - А это и есть сюрприз, о котором ты вел речь? Но зачем нам белая леди, к тому же такая страшная? Ведь у тебя есть я!
        И она обвила руками шею Тома. Еще до того, как Кэтрин успела что-то сказать, появилась еще одна особа, тоже полностью голая, шею которой украшал точно такой же бант, только изумрудной расцветки. Особа была мулаткой.
        - Томми, почему ты нас бросил? Ведь нам было так хорошо в кроватке! - промурлыкала она. - И это идет на пользу твоей бедной ножке! Давай продолжим сеанс физиотерапии!
        Кэтрин, чувствуя, что ей не хватает воздуха, процедила:
        - Вот, оказывается, какие у тебя сиделки... И вот, оказывается, какое у тебя лечение... Всего хорошего!
        - Что с ней? Томми, зачем ты позвал третью? Нам ведь и так хорошо! - просюсюкала мулатка.
        - Кэтрин, прошу тебя, подожди, я все объясню! - крикнул Том Форрест.
        Но девушка уже неслась в обратном направлении, к выходу. Ей хотелось одного - как можно быстрее покинуть этот вертеп, забыть Тома и вернуться обратно в Йель, где она продолжит учебу. И из-за него она отправилась на другой конец страны! Из-за этого ничтожества, этого обманщика, этого бабника! Он развлекается с... с падшими женщинами - вот, оказывается, какая у него физиотерапия!
        По щекам Кэтрин текли слезы, девушка еле сдерживала рыдания. Она должна быть сильной, Том никогда не узнает, что... Что она любила его! Прочь из обветшалого особняка, она дойдет до автовокзала пешком и тотчас отправится обратно в университет. Тома Форреста для нее больше не существует!
        Она легко сбежала по лестнице. Сверху послышался голос Тома, полный мольбы:
        - Кэтрин, прошу тебя, не уходи! Я ведь мечтал о том, чтобы ты посетила меня...
        - Твоя мечта исполнилась! - крикнула зло Кэтрин, не оборачиваясь (не хватало еще, чтобы он увидел ее слезы). - Однако, как я вижу, тебе очень хорошо в компании так называемых сиделок. Они прикладывают все силы, чтобы ты как можно быстрее выздоровел, Том Форрест!
        Она рванула на себя тяжелую входную дверь, в лицо ей ударил солнечный свет, а за спиной послышался дикий крик и вслед за ним - глухой звук падения чего-то массивного. Кэтрин обернулась и увидела Тома, растянувшегося на одном из пролетов огромной лестницы, - он лежал на спине и громко стонал. По всей видимости, желая остановить ее, Том сделал неверное движение - и скатился по лестнице.
        Злость, наполнявшая ее, мгновенно испарилась - Кэтрин, выпустив из рук сумку, бросилась вверх по ступенькам. Том силился подняться, однако не мог. К своему ужасу, Кэтрин увидела, что его левая штанина окрасилась кровью.
        - Что такое, в чем дело? - На лестнице возникли негритянка и мулатка. Быстро и верно оценив ситуацию, они прощебетали: - Малыш Том, нам не нужны лишние неприятности. О тебе позаботится эта белая леди, а нам пора!
        Минуту спустя они упорхнули, оставив Тома и Кэтрин одних. Кэтрин положила под голову Тома свою сумку, задрала его штанину и увидела торчащую из висевшей лоскутьями белой кожи кость. Девушке стало плохо, однако, пересиливая тошноту и страх, она взяла за руку Тома и сказала:
        - Все будет хорошо, я обещаю.
        Том Форрест жалобно произнес:
        - Кэтрин, умоляю тебя, не бросай меня! Я не хочу умирать. Не хочу, не хочу...
        - Ты не умрешь, - ответила Кэтрин. - Где у вас телефон?
        Добиться от Тома адекватного ответа было невозможно - молодой человек уверился в том, что сейчас же истечет кровью. Кэтрин сняла блузку, разорвала ее и при помощи самодельного жгута перевязала ногу, которая на глазах начала опухать, принимая фиолетовый оттенок.
        Телефон она обнаружила в библиотеке, набрала номер службы спасения и вернулась к Тому. Тот вцепился Кэтрин в руку и не отпускал ее ни на шаг.
        - Если я умру, то ты должна знать... Должна знать, что я сразу обратил на тебя внимание, как только увидел, - произнес он жалобным тоном.
        Кэтрин предупреждающе подняла руку:
        - Ты не должен говорить ничего такого, о чем в дальнейшем мог бы пожалеть...
        - Ты... я... Кэтрин, стань моей женой! - воскликнул Том и потерял сознание.
        Кэтрин в изумлении уставилась на него, а через несколько минут появился автомобиль медиков. Как выяснилось, у Тома двойной открытый перелом ноги и, по всей видимости, сильное сотрясение мозга. Поэтому-то он и нес всяческую чушь, решила Кэтрин.
        - Кем вы приходитесь пациенту? - спросил ее один из врачей, когда Кэтрин изъявила желание направиться вместе с ним в клинику.
        Если она скажет, что однокурсница, то ее не возьмут, поняла Кэтрин. И выпалила первое, что пришло в голову:
        - Невеста!
        - Не знал, что Том Форрест намеревается жениться, - пробормотал другой врач, однако Кэтрин было дозволено сопровождать Тома.
        По дороге он пришел в себя и, к ее большому удивлению, тотчас позвал ее по имени:
        - Кэтрин, - и вцепился в ее руку, а затем уснул - медики ввели ему большую дозу седативного. Кэтрин откинула слипшиеся темные волосы со лба Тома и внезапно поцеловала его. Зачем она так сделала? Ведь он развлекался с этими... этими падшими женщинами, когда она пришла. И наверняка будет делать то же самое снова, когда его выпишут из клиники.
        В больнице пришлось отвечать на вопросы врачей. Кэтрин утаила кое-какие подробности, например, что Том был не один, а в компании двух девиц легкого поведения, не рассказала и об их ссоре, заявив, что он упал, пытаясь спуститься с лестницы, что вообще-то было чистой правдой.
        Кэтрин ходила по коридору и внезапно поймала себя на мысли, что молится. Ей так хотелось, чтобы у Тома было все в порядке! Когда это станет известно, она сядет в автобус и поедет обратно. А пока что просто обязана находиться рядом.
        - Вы и есть мисс Кэтрин Кросби? - услышала она голос у себя за спиной.
        Обернувшись, увидела высокую красивую даму с длинными, тщательно уложенными темными волосами - на вид ей было чуть за сорок. Дама была одета не слишком броско, но чрезвычайно элегантно, и было сразу ясно: она - представительница так называемого высшего общества. Кэтрин поняла, что перед ней матушка Тома.
        - Приношу вам свою благодарность, мисс Кросби, - сказала дама, протягивая ей тонкую руку в старинных перстнях, - однако более нашей семье не требуется ваша помощь. Будет лучше, если вы еще сегодня покинете Новый Орлеан.
        Она разговаривает со мной, как ее прапрабабка, французская герцогиня, разговаривала с прислугой, подумала Кэтрин. Дама протянула ей конверт и сказала:
        - Здесь билет на автобус, отправление его в двадцать один час, и чек в качестве компенсации...
        Вспыхнув, Кэтрин вернула миссис Кросби чек и протянула деньги за билет. Та, немало удивленная, покачала головой:
        - Считайте, что это прощальный подарок, мисс Кросби. Моего сына вы больше не увидите, общение с вами не идет ему на пользу. Собственно, именно вы виноваты в том, что он снова сломал ногу!
        - Откуда вы знаете... - начала Кэтрин и вдруг поняла, что поведать ей историю падения Тома с лестницы могли только две девицы легкого поведения. Но неужели она общалась с ними?
        - У меня имеются свои источники информации, - заявила мать Тома, отметив смущение на лице Кэтрин. - Том назвал вас своей невестой, и вы его поцеловали.
        - Миссис Кросби, мне кажется, что это вас не касается... - снова вспыхнула Кэтрин, но дама, одарив ее взглядом василиска, заявила:
        - Все, что связано с моим единственным сыном, мисс Кросби, касается меня - и только меня! Если ему требуются развлечения, то я устраиваю ему их...

«Неужели правнучка французской герцогини, сама больше похожая на вдовую императрицу, занимается тем, что поставляет сыну проституток?» - с ужасом подумала Кэтрин.
        - И никого не касается то, что происходит за дверями нашего особняка, - отрезала миссис Кросби. - Вы же нагло ворвались в нашу жизнь. Думаете, я не понимаю, какие у вас планы, мисс Кросби? Хотите наложить лапу на остатки нашего состояния, которые отец Тома не успел промотать, поэтому и стремитесь стать женой моего сына. Однако вынуждена вас разочаровать - да, когда-то мы были миллионерами, сейчас же по большей части должники. Думаю, данная информация вас отрезвит, и вы решите найти себе другую жертву. И вообще...
        Она смерила Кэтрин оценивающим взглядом.
        - Не понимаю, что мой сын, который вскоре женится на одной из самых богатых наследниц Луизианы, нашел в вас такого, мисс Кросби. Вам ведь уже наверняка говорили, что вы дурнушка?
        И, с милой улыбкой пожелав Кэтрин приятной поездки, она величаво удалилась. Никто и никогда не говорил с Кэтрин так. И самое поразительное, что она не знала, как ответить. Да и следовало ли ей вступать в ненужную перепалку с матерью Тома? Все понятно - здесь, на юге, она чужая, мать Тома желает обрести потерянное богатство и социальное положение путем заключения брака между ее драгоценным отпрыском и дочуркой миллионеров.
        Кэтрин, кипя от злости, покинула больницу. Что ж, жену Тома ожидает неприятный сюрприз - недалек день, когда она застанет его в постели с парой девиц. Что она делает здесь? Вообразила себе, что... что любит негодяя Тома Форреста. Но ведь это иллюзия, химера, бредовая идея! Она вернется в Йель и усиленно примется за учебу. Том там наверняка больше не появится, мамочка позаботится перевести его в другой элитный университет. Да и ему скоро надлежит вступить в брак!
        Девушка забрела в небольшой итальянский ресторанчик, где, заказав спагетти, скрылась в туалетной комнате - и там дала волю слезам. Ну все, последний раз в жизни она плачет из-за мужчины! И как она могла променять чистую и такую сильную любовь к Дону на страсть в отношении вертопраха Тома Форреста?
        Кэтрин прибыла на автовокзал около половины девятого, заняла место в автобусе у окна и, откинувшись на спинку сиденья, задремала. Ей виделся чудный сон - как будто находится она где-то далеко-далеко, в райском местечке, со всех сторон доносится восхитительная музыка, и кто-то зовет ее по имени: «Кэтрин, Кэтрин, Кэтрин, я люблю тебя...» Нет, не кто-то, а Дон!
        Внезапно Кэтрин открыла глаза, взглянула на часы (было без нескольких минут девять, автобус вот-вот тронется в путь) - и вдруг поняла, что музыка на самом деле играет на улице. Прочие пассажиры с интересом наблюдали за сценкой, разворачивавшейся на автовокзале.
        Кэтрин увидела не меньше дюжины странно разодетых негров - кто во фраке, кто в смокинге, кто в ливрее, - игравших на разнообразных музыкальных инструментах. Две облаченные в роскошные платья мулатки райскими голосами выводили рулады, и Кэтрин уловила: «Вернись ко мне, о Кэтрин, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя...»
        Действо было завораживающим и одновременно очень смешным. Интересно, кого они имеют в виду, ее тезку? И вдруг девушка увидела открытое ландо, запряженное шестью белыми лошадьми, вывернувшее из-за поворота. В ландо восседал не кто иной, как Том Форрест - в больничной пижаме, с загипсованными ногами, покоившимися на бархатном сиденье. Кэтрин с ужасом поняла, что ария адресуется ей, и Том, словно в подтверждение ее мыслей, чистым, удивительно красивым голосом начал выводить что-то по-итальянски: что именно, девушка не могла понять, но то и дело повторялось ее имя - Кэтрин, Кэтрин, Кэтрин.
        На улице собралась приличная толпа зевак, привлеченных занимательным спектаклем. Кэтрин больше всего хотелось провалиться сквозь землю, она отвернулась от окна и заткнула уши руками. Но музыка и голос Тома все равно доносились до нее. Скорее бы автобус отправился, и тогда все это останется в прошлом!
        Но автобус все не отправлялся, Кэтрин убрала ладони от ушей и услышала голос водителя:
        - Леди, кто из вас Кэтрин Кросби? Прошу вас, не задерживайте отправление автобуса. Мисс Кросби, вам хотят сделать предложение руки и сердца, и пока вы не откликнетесь, мы не можем тронуться с места - вы же видите, что нам перегородили дорогу!
        Кэтрин, слыша, как пассажиры спрашивают друг друга, кто такая Кэтрин Кросби, поднялась с сиденья. Пора положить конец этому безумию! Она сейчас выйдет из салона, заявит при всех, что не любит Тома, даст ему пару пощечин, вернется в автобус - и он наконец отправится в путь.
        Кэтрин вышла на площадку, и со всех сторон раздались аплодисменты. Откуда ни возьмись на нее обрушился ливень из лепестков роз, а ландо с обездвиженным Томом приблизилось к девушке. Запал Кэтрин прошел, она почувствовала, что снова готова расплакаться. Но если она не совладает с эмоциями, то...
        - Кэтрин, - провозгласил Том, - я знаю, что недостоин тебя, знаю, что ты вправе ненавидеть меня и можешь надавать мне пощечин и выставить полным дураком, каковым я, собственно, и являюсь. Но все это не скроет того факта, что я люблю тебя, люблю больше всего в жизни и всегда буду любить сильнее, чем кого-либо. Прошу, Кэтрин, стань моей женой!
        Со всех сторон послышались одобряющие крики. Затем музыка и пение стихли, воцарилась абсолютная тишина. Кэтрин заметила изумленные лица пассажиров автобуса, прильнувших к стеклам. Нет, не так она представляла признание в любви из уст своего будущего мужа. Том был склонен к театральности, однако...
        Однако что она должна ответить ему? Сказать «да» и стать его женой? Сказать «нет» и забыть обо всем? И первое, и второе - не то, что ей требуется.
        - Я подумаю, Том Форрест! - заявила Кэтрин. - И, возможно, через год или два приму окончательное решение. А теперь, дамы и господа, мне пора - не будем задерживать отправление автобуса!
        Сопровождаемая всеобщими вздохами и всхлипами, Кэтрин вернулась в автобус, и тот наконец смог тронуться в путь. Том остался в ландо, и на его лице играла странная улыбка, как будто он ожидал именно такого ответа.

* * *
        Кэтрин не сомневалась, что больше никогда не увидит Тома - мамочка наверняка настоит на том, чтобы он поменял университет и обручился с богатой наследницей. Но он вернулся в Йель через полтора месяца. Первым делом навестил Кэтрин и сказал:
        - Ты должна знать, что я не оставлю тебя в покое, пока ты не ответишь мне «да». Если даже потребуется прождать целую жизнь!
        - А как же планы твоей матушки? - спросила язвительно Кэтрин. На что Том, помрачнев, ответил:
        - Я поставил ультиматум - или она признает, что я обладаю правом сам определять, на ком женюсь, или она больше никогда меня не увидит. Конечно же, Генриетта выбрала первое!
        Кэтрин тогда только подумала, что мать Тома не из тех, кто быстро признает поражение. Скорее всего, ее согласие не более чем тактический ход, направленный на то, чтобы удержать сына и по-прежнему оказывать на него воздействие, только на сей раз иными, более изощренными способами.
        Кэтрин, как того и хотела, ушла с головой в учебу, однако то и дело думала о Томе Форресте. Какая женщина не мечтает о предложении руки и сердца в той необыкновенной форме, как это сделал он? Но ей нужен человек, на которого она может положиться, - а на Тома Форреста положиться нельзя. Он ветреный, ненадежный и увлекающийся. Брак с таким закончится неминуемой катастрофой. А ведь у нее большие планы!
        Том постоянно был рядом. На последнем курсе от студентов требовалось работать над выдуманным делом и, в зависимости от жребия, выступать или в роли прокурора, или в роли адвоката. Так уж получилось, что Кэтрин выпала роль обвинителя, а Тому - защитника в одном и том же деле. Кэтрин знала, что Том хороший актер и психолог и берет не столько знанием законов, сколько своим красноречием и обаянием. Она же сделала ставку на свой ум и выстроила стройную систему доказательств вины
«подсудимого». Накануне последнего дня импровизированного судебного разбирательства, когда прокурор и адвокат должны были выступать с завершающей речью, Том навестил Кэтрин и сказал:
        - Давай договоримся так - если «подсудимого» признают виновным, то мы забудем о моем предложении, но если его оправдают, то завтра же мы отправимся в Лас-Вегас и поженимся.
        Кэтрин, которая была уверена в том, что победит, согласилась. И сильно пожалела, когда услышала речь Тома - по содержанию в ней не было ничего нового, но как смотрели на него «присяжные», от которых зависел исход «процесса», как блестели глаза женщин, как раскрывали рот мужчины. Да, без всякого сомнения, Том Форрест блестящий оратор! Но Кэтрин не сомневалась, что ее выступление, не такое эмоциональное, но чрезвычайно логичное, сумеет убедить «присяжных» в том, что
«подсудимый» виновен.
        На всех других «процессах» для принятия консолидированного решения требовалась пара часов, но в их случае «присяжные» совещались три дня, а потом сообщили
«судье», что не в состоянии прийти к общему мнению, и это означало: «процесс» признавался недействительным.
        - Ну что же, в следующий раз победа будет за мной, - сказал Том, а Кэтрин, забыв обо всякой логике, вдруг обняла его.
        Ночь после «процесса», закончившегося ничьей, они провели вместе, и Кэтрин имела возможность убедиться в том, что слава Тома как виртуозного любовника скорее занижена, чем преувеличена: в постели он походил на ураган, торнадо, муссон...
        Кэтрин блестяще сдала экзамены, а Том, наоборот, едва не провалился. Оставалось выдержать сдачу крайне важного для дальнейшей карьеры адвокатского экзамена, который позволил бы им заняться практикой. Кэтрин не сомневалась, что сдаст экзамен, и уже думала о том, чем займется после того, как получит адвокатскую лицензию. Если она выйдет замуж за Тома, то ей придется переехать в Новый Орлеан, а это было не совсем то, о чем она мечтала. Ее пригласили на собеседование две солидные адвокатские конторы - одна из Вашингтона, другая из Нью-Йорка. И в одной, и в другой она сможет сделать карьеру, чтобы через несколько лет сменить профиль и заняться большой политикой. А Том желал вернуться на свою родину - там его ждало место в качестве адвоката в одной старинной новоорлеанской фирме. Конечно, карьеру можно сделать и там, размышляла Кэтрин, но таких возможностей, как в Вашингтоне или Нью-Йорке, в Новом Орлеане у нее, конечно же, не будет.
        В течение двух дней, 23 и 24 июля 1972 года, она сдавала адвокатский экзамен в Вашингтоне и не сомневалась в положительном результате. Том сдавал экзамен вместе с ней, однако был уверен, что провалился, и Кэтрин, как могла, утешала его. На протяжении последних месяцев они проводили много времени вместе, и Том размышлял, что же будет, когда выяснится: он провалился. Больше всего, как поняла Кэтрин, он боялся реакции своей матушки.
        Они жили вместе в городке Кембридж, недалеко от кампуса тамошнего Гарвардского университета, в крошечной квартирке без нормальной кухни и ванной, зато с осиным гнездом за окном, и Кэтрин с сожалением думала, что счастливое время скоро закончится. Том, узнав о своем позоре, вернется зализывать раны в Новый Орлеан к Генриетте, а она отправится в Вашингтон - Кэтрин решила, что если она хочет делать карьеру в столице, то следует принять предложение тамошней адвокатской фирмы.

3 ноября они получили два письма от адвокатской коллегии федерального округа Колумбия. Кэтрин отложила адресованное ей послание в сторону и посмотрела на Тома. Тот, белее мела, дрожащими руками вскрыл свое послание и протянул его содержимое Кэтрин.
        - Я не могу, - сказал он тихо, - прочитай... Хотя и так все понятно.
        Кэтрин, пробежав письмо глазами, заметила:
        - Ну что ж, новости, прямо скажем, не блестящие. Да, Том, это полностью переменит твою жизнь...
        Том смотрел в пол и лишь выдавил из себя:
        - Мама будет очень разочарована. Но что поделать, я повторю экзамен в следующем году. Или, может быть, через два года.
        - Переменит твою жизнь, потому что ты сдал экзамен! - заключила Кэтрин, и Том недоверчиво уставился на нее.
        - Кэтти, ты не обманываешь? Я сдал? - выдохнул Том и вырвал у нее письмо. Ознакомившись с решением адвокатской коллегии, он подхватил Кэтрин на руки, закружился с ней по комнате и заявил:
        - Это надо отпраздновать! Сегодня мы пьем только французское шампанское и едим устриц!
        Тот день походил на праздник - сначала ресторан, где Том давал колоссальные чаевые, затем посещение дорогих магазинов, где он накупил ворох вещей для Кэтрин, потом поход в кино - что был за фильм, они так и не узнали, потому что, как сумасшедшие, целовались. И, наконец, после возвращения домой, изнурительный любовный марафон. Уже было утро другого дня, когда Том, склонившись над Кэтрин и отбросив непослушный локон с ее лица, поцеловал ее и спросил:
        - Согласна ли ты теперь, Кэтти?
        - Да! - ответила Кэтрин. А про себя подумала: они вместе поедут в Вашингтон. Том тоже найдет место, поможет «дядя Дэйв». И они начнут совместно делать карьеру.
        После этого признания последовали восторженные объятия, сменившиеся актом любви, и, когда Том уснул, Кэтрин вдруг вспомнила, что до сих пор так и не прочитала свое письмо. Она босиком прошлепала в прихожую, отыскала письмо под ворохом оберточной бумаги от подарков, вскрыла конверт.
        Адвокатская коллегия уведомляла Кэтрин о том, что экзамен ею не сдан.
        Она не меньше полудюжины раз прочитала короткое послание, а затем, чувствуя внезапное головокружение, опустилась на скрипящий пол. Она же так старалась, она была уверена, что сдаст, а получилось... Получилось, что Том, который не прикладывал особых усилий, сдал, а она, ночи напролет корпевшая над учебниками, конспектами и сводами законов, провалилась. Она, закончившая Йель одной из лучших!
        Кэтрин вернулась в комнату и взглянула на мирно спавшего Тома. Конечно, он будет ее утешать, будет утверждать, что ничего страшного не случилось, что она повторит попытку на следующий год... Но она-то будет знать, что он сдал экзамен, а она - нет! Том получит место в фирме, а ее никуда не возьмут, ведь кому нужна некогда перспективная студентка, провалившаяся на самом важном экзамене?
        Кэтрин приняла решение. Тихо, опасаясь разбудить Тома (хотя он спал как убитый), собрала вещи, набросала Тому короткую записку, что не может стать его женой и им лучше расстаться, и отправилась первым же автобусом в Питтсбург. Том проснется только под вечер, так что у нее в запасе целый день.
        В Питтсбурге она, не ставя в известность Дебору о том, что завалила экзамен, сгорая от стыда, попросила денег. И мама, недавно получившая миллионную страховку после того, как Хью был официально признан мертвым, дала ей двадцать пять тысяч долларов. С этими деньгами Кэтрин отправилась в Европу - ей требовалось забыть и забыться.
        Она провела восемь месяцев во Франции, затем три месяца в Германии и под конец несколько недель на итальянском Лазурном Берегу. Все время она посвящала одному - подготовке к новому экзамену. Она была постоянно одна, что пугало ее и одновременно радовало. Дебора сообщала, что ее упорно разыскивает Том Форрест, но Кэтрин и думать об этом не желала. Не он, а она оказалась никудышным юристом.
        Вернувшись обратно в Америку, она снова сдала экзамен, решив, что если и теперь провалится, то, как когда-то мечтала, уйдет в монастырь. Недели, последовавшие после сдачи экзамена, Кэтрин терзалась сомнениями. Она находила одну ошибку за другой в своих ответах и пришла к неутешительному выводу, что снова не сдала. Тайно навела справки о судьбе Тома и узнала, что тот долго разыскивал ее, а потом вернулся в Новый Орлеан. Что же, мамочка наверняка подыскала ему подходящую невесту. Да и будь она сама на месте Генриетты, тоже бы воспротивилась браку единственного сына с девицей, которая два раза подряд провалилась на экзамене.
        Письмо от адвокатской коллегии Кэтрин долго не хотела вскрывать - она уже собрала вещи, чтобы перебраться в Нью-Йорк. Легче всего затеряться в огромном городе, там никому нет до нее дела. Она попытается найти работу, но это будет нелегко - кому нужна официантка или продавщица, закончившая с отличием Школу права Йельского университета?
        И все же Кэтрин вскрыла конверт - оттуда выпало уведомление о том, что экзамен она выдержала. Не меньше десяти минут девушка пялилась на листок, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Она уже свыклась с мыслью о том, что является неудачницей, и вот господь предоставил ей второй шанс.
        В дверь постучали, и Кэтрин рывком распахнула ее. На пороге стоял Том Форрест.
        - Наконец-то я нашел тебя, - произнес он сухим тоном, прошел в коридор и захлопнул за собой дверь.
        Кэтрин попятилась. Конечно, он очень зол на нее, ведь она бросила его, сбежала в Европу, не звонила и не писала. Причем после того, как пообещала стать его женой.
        Том опустил руку в карман пальто, и Кэтрин вдруг решила, что он сейчас вытащит пистолет и застрелит ее. И это будет самой большой несправедливостью в истории человечества - она сдала адвокатский экзамен и стала жертвой ревнивого любовника.
        Но из кармана Том извлек сафьяновую коробочку, протянул ее Кэтрин и, к ее неописуемому удивлению, опустился на одно колено. Кэтрин механическим жестом раскрыла коробочку - и увидела чудное кольцо с большим треугольным бриллиантом.
        - Кэтрин Кросби, - заговорил Том, - наконец-то я нашел тебя, исколесив всю Америку и пол-Европы. И теперь я возьму тебя в заложницы до тех пор, пока ты не согласишься стать моей женой. Учти, возражения не принимаются!
        Свадьба должна была состояться через неделю. Том, конфузясь, сообщил Кэтрин, что никто из его родственников (таковыми были матушка и две младших сестры, учившиеся в одном из престижных калифорнийских интернатов) на свадьбе присутствовать не сможет, ибо они попросту не знают о сем торжественном событии.
        Гостей на церемонии было немного. Дебора, прибывшая из Питтсбурга, накануне свадьбы поинтересовалась у дочери, в каком состоянии находится ее свадебное платье, и получила ответ:
        - У меня нет свадебного платья!
        Выяснилось, что Кэтрин собиралась венчаться в обыкновенном платье, и новость поразила Дебору. Она потащила дочку по магазинам и сказала, что сделает ей подарок - купит подходящее для столь знаменательного события облачение. Кэтрин схватила первое попавшееся платье с вешалки и, даже не глядя на него, сказала:
        - Это подойдет!
        И оказалась права! В чудном творении из белого шелка и брюссельских кружев, выполненном в романтическом стиле девятнадцатого века, Кэтрин смотрелась настоящей красавицей. Даже будущий супруг, казалось, потерял дар речи, когда увидел невесту. Некстати Кэтрин подумала о том, что к алтарю ее должен был вести отчим - тот самый отчим, тело которого покоится в бочке под полом подвала в доме матери. Однако она отогнала от себя страшную мысль и улыбнулась Тому.
        - А пари все-таки выиграл я! - самодовольно заявил Том, на что Кэтрин ответила:
        - Только наполовину, дорогой! Ведь тебе еще предстоит стать президентом США!

* * *
        После свадьбы они отправились в путешествие: их путь лежал в Акапулько. К большому изумлению и раздражению Тома, их сопровождали младшие братья Кэтрин, Тони и Вик, причем последний прихватил свою очередную подружку.
        - Хорошо еще, что мы поселились не в одном с ними номере, - ворчал Том.
        Кэтрин пришлось объяснять, что таково было желание Деборы - она боялась отпустить сыновей одних за границу, зная, что те в состоянии натворить глупостей.
        - И поэтому моя теща навязала нам общество твоих великовозрастных братьев в свадебном путешествии? - изумился Том. Однако Кэтрин, поцеловав его, сказала:
        - Уверена, что мы их даже не увидим. Мы ведь не собираемся покидать наш номер, не так ли?
        Роскошный отель располагался у самого океана, но Кэтрин и Тому было не до того, чтобы бывать на пляже, купаться в бассейне или знакомиться с местными достопримечательностями, - в течение семи дней они если и выходили из занимаемого ими номера для новобрачных, то только желая глотнуть свежего воздуха. Но идиллии было суждено закончиться, когда к молодоженам заявился Вик, как всегда, под хмельком, и заявил, что Тони арестовали «мексикашки». Выяснилось: тот, напившись, уселся в чужой кабриолет, совершил поездку до одного из ущелий, где едва не сверзился в пропасть. Правда, на дне ее оказалась чужая машина.
        Том был вне себя - братья Кэтрин помешали их свадебному путешествию! Но жена постаралась успокоить его:
        - Они ведь рассчитывают на мою помощь, и я не могу оставить их в беде!
        - Похоже, проблемы будут не с моей, а с твоей семьей, - высказал недовольство Том, однако смирился с тем, что Кэтрин до конца их пребывания в Акапулько занималась вызволением братца из местной тюрьмы.
        По возвращении в Америку Кэтрин огорошила мужа сообщением: во-первых, она не собирается менять фамилию и становиться Кэтрин Форрест, хочет и после замужества зваться Кэтрин Кросби, а во-вторых, не желает переселяться в Новый Орлеан, мечтая о карьере в Вашингтоне.
        Тому пришлось считаться с желаниями жены. Та оставила себе девичью фамилию и уехала в столицу, а он направился в Новый Орлеан, сказав, что скоро присоединится к ней. Когда через два месяца Том в самом деле приехал на Восточное побережье, Кэтрин принимала деятельное участие в подготовке импичмента президенту Никсону - ни у кого не оставалось сомнений в том, что он замешан в неблаговидных делишках, которые в итоге вылились в так называемый «Уотергейтский скандал».
        Однако президент предпочел, не дожидаясь отстранения от должности, добровольно уйти в отставку, и Кэтрин вдруг поняла, что ее мечта принять участие в событии исторического масштаба не осуществилась.
        Том же сообщил ей:
        - Я намерен баллотироваться в члены палаты представителей от штата Луизиана. И думал, дорогая, что ты поможешь мне!
        Кэтрин несколько дней взвешивала «за» и «против». Том хочет, чтобы она помогала ему вести предвыборную кампанию, выступала на его стороне в качестве покорной жены, улыбалась, пожимала руки, гладила детей по головам - и оставалась в тени. Но в таком случае ей придется распрощаться с собственной карьерой! Однако она вышла замуж за Тома, потому что любит его, а значит, не имеет права бросать его.
        Между супругами состоялся серьезный разговор.
        - Я согласна с тем, что тебе надо идти в политику, дорогой, - сказала Кэтрин. - Это первая ступенька к президентству. Однако пообещай мне - после того как твоя мечта исполнится, мы бросим наши совместные силы на то, чтобы осуществить мои желания.
        - Ну конечно, - кивнул Том.
        А Кэтрин вдруг почувствовала фальшь в его голосе. Он не верит ни на йоту в то, что женщина способна занять высокий пост, тем более - пост президента. Но ведь эта женщина была его собственной женой!
        Том отправился в Новый Орлеан, заявив, что Кэтрин стоит повременить с приездом. В течение почти месяца он упрашивал ее по телефону подождать, однако Кэтрин заподозрила, что у мужа появилась любовница, потому-то он и хочет, чтобы законная супруга оставалась далеко. Она любила Тома, но вовсе не собиралась сносить все его эскапады. Поэтому заверила его, что останется еще на две недели в столице, а сама тотчас же отправилась в Новый Орлеан.
        На сей раз она выбрала не утомительное автобусное путешествие, а самолет. Наняв такси, велела доставить себя к особняку Форрестов и всю дорогу терзалась - неужели, как и в первый приезд, ей предстоит увидеть Тома в обществе девиц легкого поведения? И почему только она влюбилась в этого повесу? Ответа на вопрос Кэтрин не знала.
        Особняк с момента ее предыдущего посещения города джаза еще более обветшал, а сад зарос. Кэтрин смело постучала в обшарпанную дверь, и через некоторое время ей открыла полная пожилая негритянка. Представившись, она прошла в холл и сразу же заметила за стенах светлые прямоугольники - там раньше висели картины, которые теперь исчезли. Ну да, Том упоминал, что для предвыборной кампании понадобятся деньги. Он занялся сбором пожертвований, однако желающих поддержать начинающего политика не так уже много, несмотря на звучное имя.
        - Чему обязана вашим необъявленным визитом? - услышала Кэтрин женский голос и увидела матушку Тома. Та не изменилась, оставаясь все такой же величественной и надменной, разве что в темных волосах начала пробиваться седина.
        - Добрый день, - с некоторым вызовом ответила Кэтрин. Она не намеревалась позволять Генриетте командовать только по той причине, что ее пращур был женат на французской герцогине. - Я хотела бы видеть Тома.
        - Мистер Форрест сейчас занят, - заявила Генриетта, - так что ничем не могу вам помочь, мисс. Всего наилучшего!
        Ну и прием оказала ей свекровь! «Я прямо-таки как Герда в гостях у Снежной королевы», - подумала Кэтрин. Она взбежала вверх по лестнице, но Генриетта окликнула ее:
        - Мисс Кросби, что вы себе позволяете? Я немедленно вызову полицию!
        - И сдадите ей на руки жену собственного сына? - крикнула Кэтрин.
        Она так и знала! Наверняка Том развлекается с девицами, а его мамаша относится к этому как к должному. Что за странная семейка!
        Наверху, услышав громкие голоса в одной из комнат, она решительно раскрыла дверь, ожидая застукать Тома с поличным. К ее большому удивлению, тот был в компании четырех мужчин, облаченных в элегантные костюмы. Увидев жену, Том растерялся, извинился и вытолкнул ее обратно в коридор.
        - Кэтти, что ты здесь делаешь? Мы же договорились, что ты приедешь только через две недели! - зашептал он, оттаскивая Кэтрин от двери. - У меня сейчас крайне важная встреча с боссами демократической партии штата Луизиана, мы обсуждаем мои политические перспективы.
        - Вот и отлично, - ответила Кэтрин, проклиная собственную болезненную ревность. Том занимается важным делом, а не развлекается с девицами. И как только она могла его подозревать! Он ведь еще в Акапулько поклялся ей, что эротические приключения на стороне остались в прошлом и что отныне для него существует только одна женщина, Кэтрин. - Очень рада слышать, милый, - бодро заявила Кэтрин. А затем, хлопнув по объемному портфелю, который захватила с собой, добавила: - Я ведь тоже зря времени не теряла и занималась разработкой твоей предвыборной программы, так что, уверена, джентльмены захотят ознакомиться с моими предложениями!
        Как чертик из табакерки, рядом возникла Генриетта. Она приблизилась к сыну и, даже не одарив Кэтрин взглядом, прошипела:
        - Том, эта сумасшедшая особа утверждает, что является твоей женой. Я не хочу видеть ее в нашем фамильном особняке! Сделай так, чтобы она немедленно удалилась отсюда, или я действительно вызову полицию, и ее увезут отсюда в наручниках!
        Кэтрин с неподдельным удивлением воззрилась на смущенного, покрасневшего Тома, и до нее стала доходить страшная правда. Изменившимся голосом она спросила:
        - Том, а поставил ли ты свою семью в известность касательно того, что мы уже в течение почти четырех месяцев являемся законными мужем и женой?
        Том, пялясь в паркетный пол, ничего не отвечал, но Кэтрин и его вида было достаточно. Она извлекла из портфеля свидетельство о браке, протянула его Генриетте и сказала с вызовом:
        - Прошу вас, миссис Форрест, убедитесь в том, что я не являюсь ни аферисткой, ни самозванкой. Я - супруга вашего сына Томаса Джефферсона третьего. Однако, смею вас уверить, останусь таковой очень недолго!
        Она повернулась и пошла прочь. Том кинулся следом, пытаясь удержать ее, но Кэтрин была непреклонна. Как он мог утаивать факт их брака, как будто это является чем-то постыдным и позорным?
        - Ты не понимаешь, Кэтти. У мамы очень тяжелый и своенравный характер, ее надо постепенно готовить к новости... - бормотал он, а Кэтрин отчеканила:
        - Поэтому ты в течение почти четырех месяцев так и не удосужился поставить ее в известность? А когда же собирался, лет эдак через десять?
        - Но мама тяжело больна, у нее может случиться нервный приступ, - пытался оправдаться Том.
        - Я выходила замуж за тебя, а не за Генриетту. - Кэтрин уже стояла на пороге особняка. - Однако, к ее великой радости, я подаю на развод, и миссис Форрест может уже сейчас заняться поисками подходящей тебе невесты!
        - Но мне нужна ты! - крикнул Том, однако Кэтрин, оттолкнув его, вышла из особняка.

* * *
        В тот вечер рейса из Нового Орлеана в Вашингтон уже не было, поэтому Кэтрин остановилась в отеле. Она всю ночь не могла сомкнуть глаз, чувствуя, что ее душит ярость. Том, при всех его замашках мачо, оказался типичным маменькиным сынком. А ей нужен не муж-ребенок и не только муж-любовник, а муж, который станет ее единомышленником и партнером. От Тома же этого ожидать тщетно.
        Кэтрин приняла решение, что немедленно подаст на развод: скоротечный брак с Томом Форрестом останется кратким эпизодом ее жизни. И пусть он и далее делает исключительно то, что желает его мамочка, - она же улетит в Вашингтон и начнет работать над осуществлением собственных планов.
        Проснулась Кэтрин от резкой тянущей боли внизу живота. Она попыталась встать с постели, но не смогла. Женщина увидела, что нижнее белье и простыня все в крови. Она попыталась дотянуться до телефона, стоявшего на тумбочке, но боль внезапно усилилась, и от неловкого движения аппарат полетел на ковер, оказавшись в недосягаемой дали. Кэтрин заставила себя нечеловеческим усилием воли приподняться, с огромным трудом опустила правую ногу на ковер - и потеряла сознание.
        Первым, что она увидела, очнувшись, было встревоженное лицо Тома. Наверняка она все еще бредит, вяло подумала Кэтрин, вернее, видит кошмарный сон. Не хватало еще, чтобы во сне нашлось место и для Генриетты.
        - Кэтрин, милая, как же я рад, что ты пришла в себя! - услышала она голос Тома и вдруг поняла, что это никакой не сон.
        У нее случился выкидыш, а о том, что беременна, Кэтрин и не подозревала, решив, что задержка месячных объясняется стрессом. Ребенка она потеряла на восьмой неделе. Их с Томом ребенка...
        Почтенный благообразный врач, самый маститый гинеколог Нового Орлеана, принимавший роды у Генриетты и державший в руках крошку Тома, завел с Кэтрин, как только она немного оправилась, серьезный разговор.
        - Миссис Форрест, - заявил он, не зная, что Кэтрин оставила себе девичью фамилию, - должен сообщить вам неприятную новость: исследования показали, что вы страдаете эндометриозом, разрастанием ткани внутреннего слоя матки. О, это не смертельно, и мы разработаем курс терапевтического лечения, уверяю вас. Однако болезнь сопряжена с определенными неудобствами. Так, к примеру, весьма вероятен шанс, что вы не сумеете выносить здорового ребенка и что у вас может снова случиться выкидыш. Кроме того... - Доктор кашлянул и продолжил: - У многих женщин, страдающих эндометриозом, сексуальный контакт вызывает боли, отчего они практически полностью прекращают интимную жизнь. Однако уверен, что вас и вашего супруга такое не коснется...
        Кэтрин же лихорадочно вспоминала: во время секса с Томом она часто замечала дискомфорт, однако была уверена, что все постепенно пройдет. Но получается, все, наоборот, только ухудшится!
        Приятной новостью стало то, что на полу номера ее обнаружил Том, который желал поговорить с Кэтрин и, встревожившись, почему она не откликается, попросил портье открыть ее дверь. Если бы помощь пришла на час позже, не исключено, что Кэтрин умерла бы - а так ее спас собственный беспутный муж.
        Том поклялся в больнице Кэтрин, что они начнут все с самого начала.
        - Я знаю, что сделал много ошибок, Кэтти, - каялся он, - однако я так люблю тебя! Ты очень нужна мне! Прошу, останься со мной!
        Кэтрин простила мужа. Разве она могла поступить иначе? А Том, воспрянув к жизни после получения прощения, заявил:
        - Я прочитал подготовленную тобой программу - она потрясающа, Кэтти! Я уже показал ее нескольким друзьям из демократической партии, и они тоже в восхищении. Конечно, придется кое-что подкорректировать, кое-что изменить и убрать, но ты - голова!
        Кэтрин так и не решилась поинтересоваться у мужа, желает ли он сохранить их брак, потому что так сильно любит ее или только заметив наконец, что в лице Кэтрин обрел отличную помощницу, которая сделает все, чтобы он победил на выборах. Но если бы ее тогда спросили, хочет ли она знать правду, Кэтрин ответила бы решительным
«нет».
        Том развил небывалую активность - снял небольшой дом, сказав, что жить в особняке Генриетты они не будут. Свекровь всего один раз навестила Кэтрин в больнице, принесла увядшие желтые розы, которые больная приказала медсестре выбросить, едва за Генриеттой закрылась дверь.
        - Я знаю, что мама не согласна с моим выбором, - признался Том. - Известно мне, что и ты не особенно жалуешь ее, однако прошу - не ссорьтесь! Вы - две самые важные женщины в моей жизни!
        Надо же, подумала Кэтрин, еще три дня назад самой важной женщиной в жизни Тома была одна она - муж сам так говорил не меньше дюжины раз. Интересно, будет ли увеличиваться со временем это число или останется постоянным?
        Самой большой проблемой для Тома стало финансирование предвыборной кампании - денег катастрофически не хватало. Тогда Кэтрин пошла на рискованный шаг - поговорила с Деборой, и та согласилась выделить четверть миллиона долларов из суммы, полученной от страховой компании. Узнав новость, Том сразу преобразился, расцеловал жену и сказал:
        - Я уверен, что мы победим!

«Мы... он сказал «мы»!» - подумала Кэтрин. Похоже, Том понимает, что без жены вряд ли справится с поставленной задачей.
        Кэтрин покинула больницу, как только врачи разрешили, и окунулась с головой в предвыборную кампанию мужа.
        Несмотря на приложенные усилия, Том проиграл выборы, уступив сопернику меньше одного процента. Проигрыш морально раздавил его, но Кэтрин заявила:
        - Теперь мы знаем, какие ошибки допущены и что в следующий раз надо сделать иначе.
        - В следующий раз? - возразил плаксиво муж. - Но моя карьера, не успев начаться, уже закончилась. Демократы Луизианы, как я слышал, желают на новых выборах видеть другого кандидата. Я им больше не нужен!
        Кэтрин усмехнулась:
        - Не ты им не нужен, а они не нужны тебе, Том! И вообще, какая польза от того, что ты станешь членом палаты представителей? Насколько мне известно, только один человек в истории США стал президентом, занимая до этого должность члена палаты представителей.
        - Может, мне стоит баллотироваться в сенаторы? - спросил Том. - Но там нужны не только огромные деньги, но и хорошие связи!
        - Всего два сенатора в двадцатом веке сумели занять президентский пост, Гардинг в
1920 году и Кеннеди в 1960-м, - ответила Кэтрин, - большая часть президентов были раньше губернаторами.
        - Но я не смогу стать губернатором Луизианы, - вздохнул Том, - нынешний глава штата чрезвычайно популярен.
        - Значит, тебе надо немного подождать и выбрать подходящий момент! - отрезала Кэтрин. - И я тебе помогу, Том. Однако, как ты сам упомянул, нам требуются деньги и связи. Ты должен стать известной личностью и завоевать симпатии влиятельных лиц. Поэтому решено - мне нужна работа!
        И Том попросил своего друга детства, Майкла Бовуа, отец которого являлся старшим партнером в одной из самых известных юридических фирм Нового Орлеана, взять ее на работу.
        Кэтрин хорошо запомнила, как появилась в конференц-зале этой фирмы, обставленном старинной резной мебелью конца девятнадцатого века. Вокруг круглого стола сидели шесть пожилых мужчин - трое лысых, трое седых. Самому младшему из них было пятьдесят восемь, а самому старшему перевалило за девяносто. Кэтрин почувствовала себя чрезвычайно неуютно - как на допросе в полиции. Партнеры фирмы подробно выспрашивали ее обо всем, а затем попросили оставить их наедине.
        Она вышла в коридор и опустилась в кресло. Кэтрин уже успела обратить внимание на то, что в фирме не работало ни единой женщины-адвоката: женщины здесь занимали должности секретарш, помощниц и уборщиц. До ее слуха донесся разговор двух молодых адвокатов:
        - Говорят, к нам приехала какая-то выскочка-янки?
        - Да, супруга того самого Тома Форреста, что проиграл выборы. Девица желает получить место в нашей конторе, но получит от ворот поворот.
        - Конечно, ведь у нашей фирмы имеются вековые традиции, и одна из них: женщинам здесь нечего делать!
        - Ну конечно, ведь женщины ни на что не способны! У них нет логического мышления, они легко впадают в панику, не умеют быстро сориентироваться во время судебного разбирательства.
        - Ты прав! Кто вообще примет во внимание аргументы какой-то курицы? И представь, что будет, если адвокатша вдруг еще и забеременеет!
        Вот, оказывается, как о ней думают на юге! Кэтрин решила, что, получив отказ, заявит в лицо надутым старикам все, что думает о них. Кэтрин вызвали в конференц-зал, и Майкл Бовуа-старший сообщил:
        - Миссис Форрест, мы приняли решение дать вам шанс. Вы сможете работать у нас!
        - Меня зовут Кэтрин Кросби, а не Кэтрин Форрест, - заявила она. - Джентльмены, я готова приступить к работе прямо сейчас!

* * *
        Кэтрин считала, что ей доверят нечто сногсшибательное, но ошиблась - первое ее дело было смехотворным. Вызвав новую сотрудницу к себе, один из старших партнеров передал ей тонкую папку и сказал:
        - Миссис Форрест, ознакомьтесь...
        Они упорно отказывались титуловать ее «мисс Кросби»! Прочитав два листа, Кэтрин ворвалась к старшему партнеру со словами:
        - Но ведь это работа для начинающего юриста...
        - Не забывайте, что вы таковым и являетесь, - перебил ее тот. - Или вы думаете, что мы сразу же доверим вам выступать на уголовном процессе?
        Дело было вот какое. Житель Нового Орлеана, некий Уолтер Райли, хотел подать иск на «Южную консервную компанию» по причине того, что, желая приготовить себе на ужин бобы с мясом, открыл банку с тушенкой и обнаружил на дне крысиный хвост.
«Южная консервная компания» была одним из самых крупных предприятий в стране, ворочавшим многими сотнями миллионов, а мистер Уолтер Райли - склочным субъектом пятидесяти двух лет, который специализировался на том, что подавал один за другим иски на соседей, владельцев магазинов и врачей, которые чем-то не угодили ему.
        Клиент произвел на Кэтрин отталкивающее впечатление - костлявый, с бегающими глазками, постоянно причмокивающий и протирающий лысину грязным платком. Говорил мистер Райли фальцетом, употреблял то и дело нецензурные выражения в адрес
«чертовых капиталистов» и хотел получить от «Южной консервной компании» моральную компенсацию в размере пяти тысяч долларов.
        Кэтрин старалась убедить его, что выиграть дело не представляется возможным. Адвокаты «Южной консервной компании» уверяли: Райли сам подложил крысиный хвост в банку, чтобы потом иметь возможность подать иск и вытребовать моральную компенсацию.
        - Это ложь! - заявил мужчина. - Хвост был в банке, и я едва не съел его!
        - А как же быть с двадцатью тремя прочими вашими исками, которые были отклонены судом? - спросила Кэтрин. - Создается впечатление, что вы - завзятый сутяжник, который попросту развлекается, по любому поводу подавая иски. А если повода нет, то вы сами выдумываете его!
        - Я говорю чистую правду! - затрясся мистер Райли. - И если вы не хотите мне помочь, то я найду другого адвоката, получше. Ну еще бы, чего от вас ожидать, вы ведь женщина!
        Кэтрин чувствовала небывалую неприязнь к склочному субъекту, больше всего ей хотелось выпроводить его из своего крошечного кабинета, а затем открыть окно, чтобы как следует проветрить помещение. Однако Уолтер Райли, как и любой другой гражданин, имел право на то, чтобы его интересы были доведены со сведения судебных инстанций.
        - Знаете что, мистер Райли, - сказала она, - я возьмусь за ваше дело! И докажу, что и женщины являются отличными адвокатами!
        Том, узнав о «деле крысиного хвоста», долго уговаривал Кэтрин отказаться от него. Он принял решение выставить свою кандидатуру на пост генерального прокурора штата и боялся, что неудача Кэтрин (а дело совершенно проигрышное, жену ждет именно неудача!) станет его ахиллесовой пятой.
        - Ты потерпишь поражение, это дело скверно пахнет, причем не только в переносном смысле, - говорил Том, - и тебе в течение всей жизни будут припоминать «крысиный хвост в консервной банке», который наверняка запихнул туда сам склочный тип.
        - Я не проиграю, - упрямо твердила Кэтрин, хотя пока и сама не знала, какую стратегию выбрать.
        - Кстати, подумай о том, что «Южная консервная компания» является собственностью Энтони делль’Аммы, а он - один из самых могущественных людей в Луизиане! - заявил наконец Том. - Я рассчитываю на его финансовую поддержку, а ты можешь все испортить, Кэтти. А ведь делль’Амма жутко богат и, более того, знаком со всеми
«шишками» в Вашингтоне. Мне очень бы не хотелось, чтобы он стал твоим и, соответственно, моим врагом. Так что же тебе дороже - крысиный хвост или карьера собственного мужа?
        Кэтрин холодно ответила:
        - Если мне придется сейчас выбирать между крысиным хвостом и тобой, Том, то я выберу крысиный хвост. Ты пойми: если я сейчас не продемонстрирую старикам в фирме, на что способна, то вечно буду получать подобные дела. У меня один-единственный шанс! А ты найдешь себе других покровителей. Между прочим, делль’Амма, говорят, связан с мафией. Зачем тебе такой друг и спонсор?
        Но Кэтрин и не представляла, как сложно ей придется. Интересы «Южной консервной компании» представляла одна из лучших чикагских адвокатских фирм, и в Новый Орлеан прибыл десант из четырех знаменитых адвокатов со свитой помощников. Все говорили Кэтрин, что у нее нет ни единого шанса. А она размышляла таким образом: если Райли лжец и сам запихнул в банку крысиный хвост, отчего делль’Амма так обеспокоился и нанял лучших в стране законников? Получается, что он чего-то очень боится, раз решил стрелять из пушки по воробьям. Значит, надо выяснить, чего же он так боится!
        Первый день судебного разбирательства прошел не просто плохо, а катастрофически: Уолтер Райли сам возжелал давать показания и, когда его стал допрашивать адвокат противной стороны, проявил себя наихудшим образом: громко сморкался, постоянно путался, много раз обозвал делль’Амму «стяжателем», «пиявкой» и «дружком мафии».
        - Правильно ли я понимаю, что ваше желание нанести ущерб моему клиенту объясняется вашей личной неприязнью к нему и неприязнью к капиталистической системе? - спросил с надменной улыбкой адвокат. - Мистер Райли, вы коммунист?
        Кэтрин заявила протест, но дело было сделано: присяжные с подозрением и даже с отвращением смотрели на Райли, который в их глазах предстал аферистом и, что хуже того, коммунистом.
        Затем была вызвана некая мисс Марта Дюпрэ, оказавшаяся бывшей подругой Райли. Увидев ее, клиент Кэтрин произнес несколько непечатных слов, и судья пригрозил, что в случае еще одной подобной выходки выдворит его из зала. Мисс Дюпрэ оказалась миниатюрной, чрезвычайно милой и сразу расположившей к себе присяжных дамой лет тридцати с небольшим. Она живописала то, как плохо с ней обращался Райли, а потом озвучила сенсационную вещь - оказывается, тот около полугода назад, когда они еще были вместе, сообщил ей, что желает «выколотить бабки» из «богатого мешка», и даже пояснил, как именно: намеревается поймать крысу, отрезать у нее хвост и запихнуть его в банку с консервами.
        Кэтрин пыталась представить показания свидетельницы не заслуживающими доверия на том основании, что она рассталась с мистером Райли и, возможно, хочет навредить ему теперь, но Марта Дюпрэ, приложив к уголкам глаз крошечный кружевной платочек, заявила:
        - О, что вы, я все еще люблю этого несносного человека, но не могу молчать. Ведь я, в конце концов, приведена к присяге и говорю одну только правду!
        Наконец были заслушаны показания соседки Уолтера Райли (против которой он когда-то подал иск, обвинив шестидесятитрехлетнюю вдову в том, что она принимает на дому мужчин и берет с них деньги). Почтенная дама рассказывала, как за два дня до заявления Райли о находке крысиного хвоста в банке с тушенкой она обнаружила под окном его квартиры трупик крысы - без хвоста!
        Кэтрин понимала: помочь ей может только чудо. Все, и даже она сама, были убеждены в том, что Райли лжет, и было понятно, чем закончится процесс - «Южная консервная компания» будет признана невиновной, а под суд пойдет сам Райли за дачу заведомо ложных показаний, клевету и мошенничество.
        И все же Кэтрин не давали покоя столь убийственные показания свидетелей - уж слишком они были кстати! Райли производил впечатление хоть и чрезвычайно склочного, но далеко не глупого человека, он бы точно не стал бахвалиться перед подружкой своим планом или выбрасывать тельце крысы себе под окно. На заседании суда в пятницу был объявлен перерыв до понедельника, и Кэтрин пришла к выводу: за два с половиной дня она должна найти способ опровергнуть свидетельские показания - или ей, как и предупреждал Том, придется до конца жизни ходить с кличкой «Крысиный хвост».
        Кэтрин обратилась к помощи частного детектива, и тот всего в двадцать четыре часа сообщил потрясающие новости: соседка, оказывается, в тот день, когда якобы нашла мертвую крысу с отрезанным хвостом под окном Уолтера Райли, находилась в гостях у сестры в Лос-Анджелесе, где пробыла в общей сложности почти неделю. А Марта Дюпрэ вдруг переехала из крошечной меблированной комнатки в просторный дом, который был продан ей за смехотворные двенадцать тысяч долларов фирмой, являющейся собственностью Энтони делль’Аммы. Причем сама мисс Дюпрэ не платила ни цента - ей был предоставлен бессрочный беспроцентный кредит банком, главным акционером которого являлся все тот же делль’Амма.
        Уж слишком все это походило на заговор, цель которого - обелить репутацию мультимиллионера.
        Одна из фабрик «Южной консервной компании» располагалась на окраине Нового Орлеана и охранялась так, будто там производили плутоний для военных целей, а не консервы. Детектив, которого наняла Кэтрин, наотрез отказался проникнуть на ее территорию, и тогда она решила сделать это сама.
        Не ставя в известность Тома, который переживал по поводу того, что дело о крысином хвосте будет стоить ему места генерального прокурора штата, натянув черный плащ с капюшоном и прихватив фотоаппарат, Кэтрин в ночь с воскресенья на понедельник (до начала судебного заседания оставалось меньше двенадцати часов) отправилась к фабрике. Увидела, как на территорию въезжают грузовики, и заинтересовалась: что же такое транспортируют в столь глухой час?
        Воспользовавшись тем, что охранники увлеклись разговором, Кэтрин прошмыгнула в открытые ворота, прячась за грузовиками. Шла суетливая разгрузка - в нос ей ударил отвратительный запах. Она проникла в один из цехов, где наткнулась на страшную картину: конвейер, заляпанный гниющими остатками мяса, и множество крыс, с писком носившихся по помещению. Кэтрин сделала не меньше двух дюжин фотографий.
        Затем она направилась к морозильной камере - рабочие как раз делали перерыв. Там висели огромные туши, причем от многих из них исходил тошнотворный запах, мясо было подозрительного зеленоватого оттенка. И снова Кэтрин защелкала фотоаппаратом. Она так увлеклась, что едва не попалась на глаза нескольким типам, вошедшим в цех. Те о чем-то громко спорили, и Кэтрин, присмотревшись, узнала двоих - это были местные мафиози, фотографии которых время от времени появлялись в газетах. И они вели речь о «товаре» и «оплате» с управляющим фабрикой! Кэтрин сделала одну-единственную фотографию, а потом, дождавшись, когда мужчины ретируются, сама дала задний ход. Ворота оказались закрытыми. Попавшая в ловушку «сыщица» до утра бродила по территории фабрики в поисках выхода. И только когда рассвело, Кэтрин сообразила забраться на крышу одного из строений и с риском для жизни прыгнула через забор.
        Радуясь, что не сломала руку или ногу, она устремилась к припаркованной неподалеку машине. Затем отдала фотопленку на проявку, заплатив втрое больше обычного, чтобы фотографии были сделаны как можно скорее.
        Том встретил ее дома упреками:
        - Где ты была всю ночь? Я уже собирался оповестить полицию...
        - Позже расскажу, - чмокнула она мужа в щеку, - сейчас мне не до этого!
        Получив фотографии, Кэтрин отправилась в суд. Там ей навстречу кинулся трясущийся Уолтер Райли.
        - Сделайте же что-нибудь, черт побери! - вскричал он. - Иначе меня запрут за решетку!
        Адвокаты «Южной консервной компании» выглядели победителями, но Кэтрин, сжимая конверт с фотографиями, знала, что от их самодовольных улыбок совсем скоро не останется и следа. Она попросила у судьи разрешения переговорить с ними в его присутствии, и через минуту Кэтрин с одним из защитников интересов делль’Аммы оказались в кабинете судьи.
        - Мисс Кросби, в чем дело? - спросил судья, явно недовольный тем, что начало судебного заседания пришлось задержать. - Надеюсь, у вас имеются более чем веские причины для подобного поведения!
        - О да, Ваша честь, - кивнула Кэтрин и протянула судье конверт с фотографиями. - Прошлой ночью кто-то подложил этот конверт в мой почтовый ящик. И я хочу, чтобы вы ознакомились с содержимым.
        Она видела, как вытянулась физиономия адвоката «Южной консервной компании». Судья не меньше пяти минут изучал снимки, а потом, ничего не говоря, протянул их противнику Кэтрин.
        Тот, бросив на них беглый взгляд, воскликнул:
        - Ваша честь, не может быть и речи о том, чтобы фотографии, сделанные, вне всякого сомнения, без разрешения, стали уликами! Да и кто гарантирует, что на них изображен один из заводов моего клиента, мистера делль’Аммы?
        - Гм, в качестве улик фотографии рассматриваться, конечно же, не будут, - произнес судья. - Однако я настоятельно советую вам договориться с мистером Райли о соответствующей компенсации. Настоятельно советую! Ибо у нас, на юге, в отличие от Чикаго, не привыкли оставлять подобное безнаказанным.
        - Кроме того, - добавила Кэтрин, - снимки ведь могут оказаться в руках прессы...
        - Ваша честь, это прямая угроза и неприкрытый шантаж... - начал было чикагский законник, но судья, хмыкнув, прервал его:
        - Неужели? Вы обвиняете меня в шантаже? На вашем месте я бы не делал подобных опрометчивых заявлений! Подобное может серьезно повредить вашей карьере!
        И адвокат потерянно замолчал.
        - Я оставлю вас наедине и пойду попью кофе, - вновь заговорил судья. - А когда через десять минут вернусь, то надеюсь, что вы осчастливите меня вестью о полюбовном разрешении конфликта. И кстати, - прибавил он, - отныне я не буду потреблять ни единого продукта, произведенного «Южной консервной компанией»!
        Когда судья возвратился, Кэтрин сообщила ему:
        - Я должна переговорить с моим клиентом. Однако, думаю, он не будет иметь ничего против компенсации в размере трехсот сорока тысяч долларов.
        Услышав цифру, Уорнер Райли побелел, а затем выдавил из себя:
        - Вы не шутите? Я получу такую кучу деньжищ за один крысиный хвост? Я ведь хотел всего пять «кусков»...
        - Ну, если сумма вас не устраивает, то я могу попробовать поднять ее до трехсот пятидесяти тысяч... - улыбнулась Кэтрин, но мистер Райли был согласен и на триста сорок.
        Процесс был объявлен завершенным по причине заключения сторонами мирового соглашения. А фотографии через неделю все же были опубликованы в одной из газет, принадлежащих политическому оппоненту Энтони делль’Аммы. Разразившийся грандиозный скандал привел к тому, что два месяца спустя «Южная консервная компания» разорилась.

* * *
        Победа в «деле о крысином хвосте» чрезвычайно помогла и Тому - газеты и телевидение наперебой сообщали о юридической удаче Кэтрин и постоянно упоминали о ее муже, баллотировавшемся в генеральные прокуроры штата, тем самым намекая: Форрест именно тот человек, который нужен на этом посту. Кэтрин была уверена, что на сей раз Том выиграет, и не ошиблась - ее муж стал генеральным прокурором Луизианы.
        Отношение к Кэтрин коллег-мужчин по адвокатской конторе давно переменилось, она знала - ей завидуют и ею восхищаются. Да и после того, как Том занял столь ответственный пост, старшие партнеры решили, что Кэтрин очень важна для фирмы, ведь она могла привлечь выгодных клиентов.
        Но вместе с известностью Кэтрин приобрела и одного чрезвычайно могущественного врага - Энтони делль’Амма, как ей стало известно, поклялся, что рано или поздно обязательно отомстит ей за то, что «Южная консервная компания» обанкротилась. Да и мафия не дремала - как-то Кэтрин получила по почте дохлую крысу со вспоротым животом: явный намек на ее успешное дело. К страшной посылке была приложена записка: «То же самое ожидает и тебя, дрянь». Конечно, ни делль’Амма, ни мафиози не могли ей простить, что она отняла у них источник легкого заработка - на консервных фабриках перерабатывалось некачественное мясо или мясо с давно истекшим сроком годности, и именно Кэтрин положила конец их махинациям.
        С того момента, как Том занял должность генерального прокурора, социальный статус семьи разительно переменился. Их приглашали на вечеринки и приемы могущественные лица штата, на улице Кэтрин часто узнавали, и ее это раздражало. Но пост генерального прокурора был промежуточной ступенью на пути к истинной власти. И Том и Кэтрин мечтали о большем.
        Большую часть времени Кэтрин проводила в юридической фирме - заказы сыпались на нее, как из рога изобилия. После того как она выиграла несколько казавшихся безнадежными уголовных процессов, старшие партнеры наконец поняли, что она - самое ценное приобретение их конторы с момента ее основания. Кэтрин уже несколько раз предлагали перебраться в Вашингтон - ею заинтересовались крупные международные адвокатские фирмы, однако она каждый раз отвечала отказом. Ее место было рядом с Томом - когда тот выдвинет свою кандидатуру в губернаторы, ей потребуется сопровождать его двадцать четыре часа в сутки во время предвыборной кампании.
        В 1979 году Том официально объявил о том, что желает стать губернатором Луизианы, и новость не стала ни для кого большим сюрпризом. Практически одновременно Энтони делль’Амма оповестил общественность о своем намерении сделаться сенатором. Кэтрин знала, что своего богатства и могущества делль’Амма добился незаконными способами, она призывала Тома объявить войну мафии и взять на мушку делль’Амму, но Том противился.
        - Кэтрин, ты не понимаешь, каким влиянием обладает этот человек! - заявил он, на что Кэтрин ответила:
        - Если ты не помешаешь ему стать сенатором, то его влияние значительно усилится. Делль’Амма - преступник, несколько «крестных отцов» мафии являются его закадычными друзьями. Ты должен помешать ему стать членом сената и тогда сразу станешь фаворитом в предвыборной гонке!
        После долгих увещеваний Том согласился с разумностью доводов Кэтрин и со всей силой обрушился на делль’Амму, клеймя его как подозрительного политика и сомнительного бизнесмена, желающего дорваться до власти с единственной целью - зарабатывать деньги любыми путями. Опросы тотчас показали, что Том вырвался далеко вперед, оставив других возможных кандидатов на пост губернатора от демократической партии.
        Вслед за тем на Кэтрин было совершено покушение - ее автомобиль взлетел на воздух за несколько минут до того, когда она вышла из дома, желая отправиться на работу. Если бы она находилась за рулем, от нее практически ничего не осталось бы. Кэтрин была уверена, что это дело рук мафии, установившей в ее автомобиле бомбу с часовым механизмом по просьбе делль’Аммы. Было очевидно: на нее и на Тома пытаются нагнать страху.
        Разработанная ею предвыборная программа принесла плоды, и на выборах 1980 года, в тот самый день, когда президент Картер уступил пальму первенства Рональду Рейгану, Том был избран губернатором штата. А вот карьера Энтони делль’Аммы бесславно закончилась, так и не успев толком начаться - он позорно проиграл. Кэтрин и не сомневалась в том, что Том победит. Он стал самым молодым губернатором за всю историю Луизианы, а она - самой молодой первой леди штата.
        Последовала неделя, полная торжественных приемов и вечеринок по случаю победы Тома Форреста. На одной из них, к своему недоумению, Кэтрин увидела невысокого коренастого человечка с седыми волосами и пронзительными синими глазами - это и был несостоявшийся сенатор делль’Амма. Он приблизился к губернаторской чете, отвесил легкий поклон и произнес:
        - Примите мои самые искренние поздравления! Вы можете не поверить мне, губернатор, но на выборах я голосовал за вас!
        Том ответил какой-то любезностью, но Кэтрин прервала его и сказала, смело глядя в глаза делль’Аммы:
        - Если вы пришли для того, чтобы испортить нам настроение, то просчитались - оно только улучшилось. Ведь мы знаем, что вам, ставленнику мафии, не удалось пройти в большую политику.
        Глаза делль’Аммы сверкнули, он склонил набок голову и заметил со вздохом:
        - Не понимаю, о чем вы, миссис Форрест. Однако разрешите мне дать вам совет - не радуйтесь слишком рано! Ведь может статься, что ваша мечта так никогда и не исполнится!
        Кэтрин поняла, что делль’Амма угрожает им. На прощанье он еще прибавил:
        - И вам следует хорошенько заботиться о собственной безопасности, а то ведь может получиться, что автомобиль снова взлетит на воздух, только уже в тот момент, когда вы будете находиться в салоне...
        Делль’Амма удалился, а Том заметил:
        - Он - наш враг и приложит все усилия, чтобы разрушить мою политическую карьеру. Возможно, не стоило связываться с ним, я бы и так стал губернатором.
        - Нет, ты сделал совершенно правильно, - заявила Кэтрин. - И он напрасно старается запугать нас - у него ничего не выйдет!
        Она старалась не показать мужу, что ее встревожили слова Энтони делль’Аммы. Однако она не позволит этому самонадеянному типу разрушить ее мечту! И Кэтрин убедила мужа в том, что следует усилить борьбу с мафией, уверяя: подобные мероприятия принесут успех.

* * *
        После того как Том стал губернатором, для Кэтрин многое изменилось. Например, она уже не могла спокойно посещать супермаркет, даже там ее сопровождали два телохранителя. А в адвокатской конторе к ней стали относиться с непередаваемым почтением.
        Как-то Кэтрин попался на глаза выпуск «Нью-Йорк таймс», в котором шла речь об удивительной судьбе молодого солдата, принимавшего участие во вьетнамской кампании, попавшего в плен и пробывшего там без малого десять лет. Кэтрин с интересом рассматривала фотографию национального героя, которому удалось бежать из джунглей и перебраться через границу, в Южную Корею, где он обратился в посольство Соединенных Штатов. И вдруг лицо изможденного человека с длинной бородой показалось Кэтрин знакомым - и она едва не потеряла сознание, когда увидела имя: Дон Роуз.
        Дон Роуз, ее первая любовь и соучастник убийства Хью! Она ведь все это время считала, что Дон пал смертью храбрых во Вьетнаме. Его родители даже получили гроб с его останками! Но теперь выяснилось, что вместо Дона в Питтсбурге был захоронен другой солдат, которому тяжело раненный Дон, считая, что умрет, отдал свой медальон с просьбой передать своей невесте, Кэтрин. Однако все сложилось иначе - Дон выжил, а его друг погиб.
        Даже находясь на грани жизни и смерти, он думал о ней, поразилась Кэтрин. А ведь она сначала горевала о Доне, а потом самым постыдным образом забыла о нем - у нее появился Том, она стала успешным адвокатом, а муж занял пост губернатора.
        Кэтрин ничего не говорила Тому о своем романе с Доном, но решила, что ей необходимо повидаться с тем человеком, которого она когда-то любила. Газеты и телевидение сообщали о том, что Дон, еще находясь в плену, решил пойти по стопам своего отца, преподобного Роуза, и стать священником. Более всего Кэтрин боялась, что Дон, ставший вдруг религиозным, решит покаяться в грехе, совершенном им много лет назад, а именно в убийстве Хью. Если та история станет известной, политической карьере Тома моментально придет конец, а у нее отберут адвокатскую лицензию, и ей придется отправиться в тюрьму. По пути в Питтсбург Кэтрин прочитала интервью с Доном в журнале «Ньюсуик»: он заявлял, что в своей прежней жизни сделал множество ошибок и взял на свою душу большое количество грехов, поэтому теперь намерен очиститься и начать новое существование. Кэтрин была не на шутку напугана - значит ли это, что Дон сообщит полиции обо всем, что произошло той ночью, когда она отыскала в фургоне доказательства того, что Хью - серийный убийца?
        Тому Кэтрин не сообщила об истинной причине поездки в Питтсбург, сказав только, что хочет навестить семью и друзей. Прибыв домой, она узнала, что и Дон несколько дней назад пожаловал в Питтсбург. Его родители, в особенности преподобный Роуз, считали появление сына спустя десять лет после официально объявленной смерти подлинным чудом и проявлением необыкновенной милости божьей. Кэтрин долго колебалась перед тем, как набрать телефонный номер семьи Роуз, однако убедила себя, что ей необходимо сделать это - на кону стоит ее собственная судьба и карьера Тома!
        Преподобный был чрезвычайно рад услышать Кэтрин, сразу же заявил, что следил за ее успехами, и поздравил ее с избранием Тома губернатором Луизианы.
        - Я понимаю, почему ты звонишь, Кэтрин, - сказал он. - Дон уже спрашивал о тебе, однако мы сочли, что ты сама должна поставить его в известность о том, что вышла замуж. Мы будем рады видеть тебя сегодня вечером у нас в гостях...
        Кэтрин очень боялась рандеву с Доном и внезапно почувствовала, что все еще неравнодушна к нему. Но она ни за что не бросит Тома ради своей первой любви!
        Дон очень переменился - волосы совершенно седые, хотя ему было немногим за тридцать, а длинная, тоже совершенно седая борода делала его значительно старше. Он открыл дверь, когда Кэтрин позвонила, и женщина впервые за десять лет услышала его голос:
        - Как же я рад видеть тебя, Кэтти!
        Родители тактично оставили их наедине - Кэтрин и Дон расположились в саду. Кэтрин завороженно слушала рассказ Дона о десяти годах плена и дивилась тому, как же он смог выдержать выпавшие на его долю испытания. Дон, словно предчувствуя этот вопрос, заметил:
        - Без бога я бы или сошел с ума, или, как многие другие пленники, покончил с собой. Собственно, вначале я четыре раза пытался убить себя, но каждый раз в последнюю секунду понимал - я не имею права забирать жизнь, подаренную мне господом. А еще я постоянно думал о тебе, Кэтрин...
        Он смолк, молчала и Кэтрин. Набравшись храбрости, она попыталась что-то сказать, но Дон остановил ее жестом.
        - Не нужно оправдываться, Кэтти, я все прекрасно понимаю. Меня считали мертвым, и ты начала новую жизнь, что вполне естественно. Было бы странно, если бы ты до сих пор лила по мне слезы. Я читал в газетах - ты замужем за Томом Форрестом, губернатором Луизианы...
        И снова наступило неловкое молчание. Кэтрин не знала, стоит ли рассказывать Дону о своей жизни, о том, что с ней произошло за прошедшие десять лет, - по сравнению с его злоключениями ее судьба выглядела совершенно ординарной. Тогда заговорил Дон: он подтвердил свое желание стать священником, заметив, что это единственно возможный для него путь.
        - Я долго размышлял о том, почему бог выбрал для меня, как для Иова, такое тяжкое испытание, которое длилось целых десять лет, - сказал он, - ведь каждая минуты в плену была поистине ужасна. И я понял, Кэтти. Это - расплата за то, что я когда-то совершил. Ты знаешь, о чем я веду речь - о твоем отчиме Хью...
        Кэтрин похолодела и, с трудом подбирая слова, повела речь о карьере Тома, о своей адвокатской практике, о том, что Хью, окажись он в руках полиции, все равно в итоге был бы приговорен судом к смертной казни. Дон терпеливо слушал ее, ни разу не перебив, а когда она закончила, сказал:
        - Но тем-то и отличается человек от бога - он не имеет права брать на себя функции Всевышнего. Твоей вины, Кэтрин, в произошедшем нет, ведь именно я принял решение убить Хью. И, думаю, в сложившейся тогда ситуации мое решение было верным, иначе он убил бы нас. Однако мы не имели права утаивать правду.
        - Ты хочешь сообщить полиции о том, что тело Хью... - начала Кэтрин и сбилась. От Дона веяло таким спокойствием и уверенностью, что она понимала: переубедить его невозможно. Если он принял решение, значит, так тому и быть!
        - Не думаю, что мое признание сейчас принесло бы какую-либо пользу, - медленно сказал он, - Хью уже с того света разрушит наши судьбы. Нет, пусть лежит под полом в подвале дома твоей матери, там ему самое место.
        Кэтрин почувствовала небывалую радость - такой она не испытывала даже тогда, когда Том стал губернатором. Она до глубокого вечера беседовала с Доном, а когда вернулась домой, Дебора внимательно посмотрела на дочь и сказала:
        - Да, я так и думала...
        - О чем ты, мама? - спросила Кэтрин, и та пояснила:
        - Ты все еще влюблена в Дона Роуза. И, судя по тому, в каких тонах он отзывается в интервью о своей невесте Кэтрин, он в тебя все еще тоже.
        - Мама, это не так! - поспешно воскликнула Кэтрин. - У меня имеется законный супруг, Том, а Дон остался в далеком прошлом. Он будет моим хорошим другом, но не более того!
        - Ну, ну... - протянула Дебора. - Но в любом случае я не позволю ему разрушить твою судьбу и карьеру Тома. Запомни - Дон Роуз тебе не пара! Да и, говорят, в плену он свихнулся!
        Кэтрин вернулась в Луизиану и приняла решение не ставить Тома в известность касательно ее отношений с Доном. Сказала только, что он был ее соседом и она была с ним знакома, утаив правду об их отношениях.

* * *
        Том, сделавшись губернатором, быстро пришел к выводу, что заниматься коммунальной политикой скучно. Он мечтал уже о том, что на президентских выборах 1984-го или, самое позднее, 1988 года станет кандидатом от демократической партии. А Кэтрин убеждала его, что нужно выполнять предвыборные обещания. Рейтинг Тома неумолимо падал из-за того, что он проводил слишком много времени в Вашингтоне, а к тому же против него велась кампания, организованная и финансируемая делль’Аммой. Тот постоянно сообщал в подконтрольных ему газетах и на телевизионных каналах о промахах Тома Форреста, преподнося его как некомпетентного политика, заботящегося только об одном - удовлетворении собственных желаний.
        Кэтрин знала, что Том должен готовиться к серьезной борьбе, если желает быть переизбранным, а оставшись на посту губернатора, сможет реально претендовать на то, чтобы в дальнейшем стать кандидатом в президенты. Самой ей приходилось быть осторожной в выборе юридических дел - любое из них немедленно привлекало внимание журналистов, многие из которых получали мзду от делль’Аммы. Так, когда к ней обратился некий Стивен Ассео, темнокожий житель Нового Орлеана, обвинявшийся в зверском убийстве жены и свояченицы, уверяя, что он невиновен, Кэтрин отказалась взяться за представление его интересов - это могло повредить рейтингу мужа. Ассео признали виновным и приговорили к смертной казни, и он подал прошение о помиловании на имя губернатора Форреста. Первая леди, знавшая, что подавляющее большинство избирателей поддерживают смертную казнь и не прощают власть имущим проявлений слабости в отношении преступников, настояла на том, чтобы Том отклонил прошение о помиловании, - Ассео отправился в газовую камеру. А ведь у Ассео был сын-подросток, и он даже пытался прорваться на прием к губернатору, желая склонить
его к удовлетворению прошения о помиловании! Кэтрин запретила секретарше Тома принимать его. Ведь следовало думать о предвыборной кампании мужа! После того случая Кэтрин решила, что ей необходимо уйти из юридической фирмы.
        А в 1983 году всплыла история некой Матильды Шарни, молодой темнокожей девицы-студентки, заявившей, что губернатор Форрест во время одного из приемов, где она подрабатывала официанткой, соблазнил ее: занялся с ней сексом прямо в кабинете!
        Газета, первой опубликовавшая скандальную новость, принадлежала делль’Амме, и Кэтрин поняла - тот старается очернить ее мужа, желая представить его неверным семьянином. Кэтрин потребовала от Тома решительных действий, желала подать в суд за клевету. Но супруг остудил ее пыл:
        - Кэтти, не стоит относиться так болезненно к каждой глупости, распространяемой желтой прессой.
        - Том, ты разве не понимаешь, что делль’Амма раздует скандал национального масштаба? - спросила она. - Тогда тебе ни за что не победить на выборах. Я уверена, именно он заплатил девице, вот та и заявила, что... что у вас были интимные отношения. Еще бы, ведь делль’Амма никак не может простить ни тебе, ни мне своего поражения. Ты должен потребовать независимого публичного расследования, и тогда делль’Амма окажется припертым к стенке.
        Том выглядел чрезвычайно смущенным и все пытался уверить, что «эта история» только прибавит ему популярности, а не отпугнет избирателей. Внезапно Кэтрин прозрела. Она уже как-то видела Тома в подобном состоянии - когда застала его в материнском особняке с двумя шлюхами. Значит...
        - Том, - произнесла Кэтрин сдавленно, - поклянись мне, что история - выдумка. Поклянись, что между Матильдой Шарни и тобой ничего не было... Поклянись!
        Том долго тянул время, отнекивался, а потом, когда у Кэтрин уже не осталось сомнений, попытался обнять ее и, запинаясь, сказал:
        - Дорогая, это произошло автоматически... Я даже сам не помню, как все случилось..
        Официантка была такая сексуальная...
        - Автоматически? - вскрикнула пораженная Кэтрин. - Том, ты же обещал мне в Акапулько, что никогда больше не посмотришь на другую женщину!
        - Я понимаю, Кэтти, что очень виноват перед тобой, но я не мог сдержать свой порыв... Скорее всего, девица в самом деле получила задание от делль’Аммы соблазнить меня, чтобы потом он имел возможность устроить скандал.
        Кэтрин закатила мужу оплеуху.
        - Я знаю твои повадки, Том Форрест, и ты не из тех людей, которые позволяют затащить себя в постель официантке. Раз это произошло, значит, ты сам хотел того! - заявила Кэтрин и вдруг ткнула пальцем на кожаный диван: - Это... это произошло здесь? Отвечай, Том!
        - Кэтти, прости меня, я никогда больше... - попытался увещевать ее Том, но Кэтрин, уже не слушая мужа, выбежала из кабинета.
        Слезы застилали ее глаза, а сердце билось как бешеное. Она ведь рисковала когда-то жизнью, проникнув на фабрику делль’Аммы, и все ради того, чтобы муж выиграл выборы. А он... Он обманул ее с первой попавшейся девицей! Быть может, она в самом деле была подкуплена делль’Аммой, но сути дела это не меняет - Том мог сказать
«нет» - он взрослый человек, ему тридцать пять, и он губернатор штата!
        Том пытался поговорить с Кэтрин, но она не пускала его к себе в спальню. Неужели муж предал ее? Польстился на первую попавшуюся девицу только из-за того... только из-за того, что они в последнее время не так часто оказываются вместе в постели?
        Кэтрин распорядилась заменить в кабинете кожаный диван, а затем огорошила Тома вестью о том, что уезжает в Питтсбург к матери.
        - Но ты не можешь меня бросить. Тем более сейчас, когда в самом разгаре предвыборная кампания! - заявил он, на что Кэтрин ответила:
        - Мне нужно время, чтобы все обдумать, Том!
        Она ведь когда-то хотела уже развестись с ним, но тогда все обошлось. Разве можно простить ему новую измену? Кэтрин, прибыв в Питтсбург, ничего не стала рассказывать Деборе, заявив, что поживет некоторое время у нее. Та, мудрая женщина, не стала допытываться. О случившемся Кэтрин рассказала только Дону (к тому времени он уже стал священником методистской церкви). Кэтрин хотелось лишь одного - чтобы кто-то выслушал ее и был рядом. Она не могла видеть Тома, а близость Дона волновала ее.
        Дон пытался доказать ей, что супруги должны быть вместе как в счастливые, так и в тяжелые времена, как вдруг Кэтрин неожиданно поцеловала его. И тут же, отпрянув от мужчины, она с ужасом посмотрела на него, думая, что теперь их дружба закончится. Но Дон привлек к себе Кэтрин и прошептал:
        - Если бы ты знала, как давно я мечтаю об этом, Кэтти! Уже столько лет, каждую ночь, каждый день!
        Грехопадение случилось в особнячке Дона и больше походило на сумасшествие, чем на акт любви. Лежа в объятиях Дона, Кэтрин думала: как же так? Получается, она ничем не отличается от своего любвеобильного мужа, она изменила ему, следовательно, не имеет права упрекать его в неверности...
        Дон, обхватив Кэтрин сильными руками, размышлял вслух:
        - Твой муж, как я сразу понял, слабый человек. Он из старинного рода, некогда жутко богатого, но теперь обедневшего. Наверняка привык получать все, что ему хочется. Сам бы он никогда не стал губернатором, ему бы не хватило ума и напористости. Поэтому-то он и выбрал тебя, Кэтти. Не думаю, что он по-настоящему любит тебя, ты ему просто нужна в качестве рабочей лошадки. Зачем он тебе? Разведись с ним, и мы с тобой поженимся.
        - И это говоришь ты, священник? - мрачно пошутила Кэтрин, а Дон ответил:
        - Ты мне нужна, Кэтти, ты очень мне нужна! В плену я выжил только потому, что думал о тебе. Не только о боге, а больше всего именно о тебе! Ты спасла меня, Кэтти, и я знаю, что окончательно погибну, если тебя не будет рядом. Но теперь все будет хорошо, все будет хорошо...
        Он перевернул Кэтрин на спину и принялся покрывать ее тело жаркими поцелуями. Но животная страсть, пылавшая в душе Кэтрин всего час назад, уже исчезла без следа. Ей было стыдно и муторно. И зачем только она подала Дону надежду? Ведь знала же, что тот все еще любит ее...
        - Дон, прошу тебя... - попыталась она оттолкнуть любовника, но тот, сжимая ее в объятиях, все целовал и целовал. Ей стало трудно дышать, она простонала: - Дон, мне больно...
        - Кэтти, ты нужна мне! - воскликнул священник и посмотрел на женщину, и в его глазах она впервые заметила странные огоньки. - И я нужен тебе! Твой Том никогда не сможет любить тебя так, как люблю я. Я подарю тебе весь мир! Если хочешь, я сложу сан и перееду с тобой в Вашингтон - ты сможешь заняться там своей карьерой! Разве Том когда-нибудь согласится на подобное - на то, чтобы играть вторую скрипку? А я согласен, потому что безумно люблю тебя. Люблю больше себя, больше жизни, больше бога...
        Кэтрин высвободилась из объятий Дона, быстро оделась и сказала:
        - Мне... мне пора. Дон... то, что мы сделали, было большой ошибкой. Прошу, никому не говори об этом! Ты - замечательный человек, но мы не сможем быть вместе, потому что я тебя недостойна. Я...
        Так и не сказав и толики того, что хотела, Кэтрин опрометью выбежала прочь. Она снова виновна в том, что Дон пошел на преступление - преступление против собственной совести и собственной церкви. Больше всего теперь Кэтрин боялась встретиться с Доном, однако этого было не избежать. После воскресной службы она столкнулась с ним в церкви - и его лицо осветилось мягкой улыбкой.
        - Кэтти, - сказал он, - я снова убедился в том, что ты самая замечательная женщина из тех, что мне доводилось встречать в жизни. Конечно, ты права, у каждого из нас своя жизнь и свои обязательства. Забудь о моих словах, то были речи грешника, а не священника. Мы ведь останемся друзьями?
        Кэтрин была очень рада, что все закончилось так легко. Ей не хотелось терять Дона как друга, но она боялась, что после случившегося он не пожелает иметь с ней дела. Она пробыла в Питтсбурге еще две недели, а потом за ней приехал Том.
        У них было долгое, насыщенное эмоциями объяснение, длившееся почти всю ночь. Том покаялся в содеянном и дал торжественную клятву на Библии, что никогда больше не посмеет даже подумать о другой женщине. И Кэтрин простила его.
        - Отлично, Кэтти! - заявил Том, засияв, как новый четвертак. - Теперь ты сможешь вернуться? Газеты уже задаются вопросом, куда ты делась, а подконтрольные делль’Амме листки заявляют, что ты тайно подала на развод. Если мы не примемся сейчас, закатав рукава, за работу, то пиши пропало. И единственный человек, который может спасти меня, это ты, Кэтти!
        Супруги приехали в Луизиану вместе, и это было обставлено соответствующим образом. Кэтрин дала ряд интервью, в которых заявила, что никакой размолвки между ней и мужем не было, а в Питтсбург она ездила, чтобы побыть рядом с престарелой матушкой, неважно себя чувствовавшей. На публике они с Томом изображали влюбленную пару, но, оказавшись в губернаторской резиденции, расходились по разным спальням. Кэтрин, несмотря на примирение, не могла заставить себя отдаться Тому - не столько даже из-за его шашней с официанткой, сколько из-за воспоминаний об акте любви с Доном. Она чувствовала себя премерзко, в голове копошились мысли о том, что она сама гораздо хуже Тома - тот хотя бы набрался мужества и признался ей во всем, а она держит его в неведении.
        Том мужественно сносил сексуальную абстиненцию, уверив жену, что будет ждать столько, сколько она пожелает. Наконец Кэтрин решила, что больше так продолжаться не может - она должна поставить Тома в известность о ее адюльтере с Доном. Как муж отреагирует на столь кошмарную для любого мужчины весть?
        Супруги заперлись в кабинете (там уже давно стоял новый диван), и Кэтрин заговорила, избегая смотреть Тому в глаза:
        - Дорогой, я должна сообщить тебе кое-что очень важное. Не исключено, мое сообщение изменит в корне наши отношения...
        Еще до того, как она успела произнести слова «я спала с Доном Роузом во время своего пребывания в Питтсбурге», Том бросился к жене, опустился перед ней на одно колено и жалобно произнес:
        - Кэтти, прошу тебя, не делай этого! Не разводись со мной! Я ведь так люблю тебя! Я знаю, что не заслуживаю тебя, но ты мне очень нужна!
        - Я... я должна сказать тебе... - растерялась Кэтрин, сбитая реакцией мужа. - Ты неправильно понял меня, я не хочу разводиться с тобой, но, возможно, после того, как я скажу тебе кое-что, ты сам захочешь...
        Том резво подскочил и расцеловал жену в обе щеки.
        - О, значит, наша «холодная война» завершена, Кэтти? Господи, я с таким нетерпением ждал этого момента! Я хочу тебя - здесь и сейчас!
        И они в самом деле занялись сексом, прямо на новом диване. И Кэтрин, не в состоянии отвергнуть притязания Тома и открыть ему правду, безучастно лежала, думая про себя - недавно здесь стоял другой диван, на котором Том столь же нахраписто уестествлял официанточку.
        - Ты во мне не разочаруешься, Кэтти, - сказал Том, застегивая ширинку, - больше никаких шашней, клянусь своей жизнью! Спасибо, дорогая, что дала мне еще один шанс! А теперь нам необходимо обсудить текст моего выступления перед избирателями в столице штата, Батон-Руж...

* * *
        Кэтрин всю ночь лежала около Тома (они снова занимали одну спальню) и, закусив зубами уголок подушки, плакала. Получается, мужская измена не такое серьезное преступление, как измена женская? Том покаялся, посыпал голову пеплом, занялся с ней сексом на диване - и все забыто. А как поведет он себя, если узнает, что она была неверна ему? Скорее всего, так никогда и не сумеет простить ее, ведь жена нанесла сокрушительный удар по его самолюбию!
        Она решила, что поставит Тома в известность о происшествии с Доном после выборов. Да, именно потом, ведь сейчас им не до выяснения отношений. Однако все последующие дни она чувствовала себя отвратительно, как будто организм никак не мог справиться с ложью.
        Как-то во время выступления Тома с Кэтрин случился легкий обморок, и Том немедленно прервал митинг, отправился с женой в клинику.
        Там выяснилось - Кэтрин беременна. Том был на седьмом небе от счастья, а Кэтрин судорожно высчитывала сроки и пришла к не подлежащему сомнению выводу, что Том никак не может быть отцом ребенка. Она забеременела тогда, когда находилась в Питтсбурге! Значит, отцом ребенка был тот человек, с которым она оказалась в постели всего один раз, - преподобный Дон Роуз.
        Кэтрин ужасно боялась, что и Том вспомнит про размолвку, по пальцам пересчитает недели и все поймет. Но муж и не думал об этом, ему и в голову не приходило, что кто-то иной, кроме него самого, губернатора штата Луизиана, является отцом ребенка. Кэтрин боролась со слезами, когда Том влетел к ней в палату, а за ним шествовали пять человек, каждый из которых держал по корзине с цветами - розы, лилии, орхидеи, гладиолусы, тюльпаны.
        Палата тотчас наполнилась ароматом тропического леса. Кэтрин разрыдалась, а Том, отослав рассыльных, присел на кровать, нежно обнял жену и, гладя ее по голове, сказал:
        - О, я тоже очень счастлив, Кэтти! Доктора сказали, что прогноз положительный - ты сможешь стать матерью, а я - отцом. Как же я мечтал об этом! Да и сама подумай, какой гениальный рекламный ход: перед самыми выборами ты рожаешь нашего малютку!
        - Том, я должна сказать тебе, что ребенок, он... - начала Кэтрин, но в эту минуту в палату вошла строгая медсестра. Увидев корзины с цветами, она заявила:
        - Сэр, немедленно уберите эти источники аллергенов! Вашей жене сейчас требуются покой и сон!
        Момент снова был упущен. Хотя Кэтрин была категорически против, Том устроил так, чтобы газеты всего штата сообщили о ее беременности. На следующий день в клинику позвонил Дон. Кэтрин больше всего боялась, что он приедет, - оказавшись с ним лицом к лицу, она бы не смогла лгать. Но по телефону все было гораздо проще. Он поздравил ее и сказал, что очень рад ее примирению с Томом.
        - Ребенок только укрепит ваш союз, - сказал он.
        А Кэтрин, глотая слезы, думала, что отцом является не Том, а Дон. Если бы Дон что-то заподозрил, если бы он только намекнул, если бы задал нетактичный вопрос... Но он и не сомневался, что отцом является Том Форрест. Значит, так тому и быть, приняла решение Кэтрин. Дон никогда не узнает, что ребенок его. Так же как и Том никогда не узнает, что ребенок не от него.
        Беременность протекала тяжело, и большую часть времени Кэтрин пришлось провести или в особняке, где была оборудована больничная палата, или в клинике. Том постоянно советовался с ней, однако основные решения принимались без ее участия. Кэтрин пыталась донести до мужа свою точку зрения, но Том был уверен, что опасаться нечего, козыри в его руках.
        - Все только и говорят что о твоей беременности, Кэтти, избирателям наплевать на экономику и политику, - заявил он. - Победа будет за мной!
        Кэтрин же не разделяла оптимизма мужа. Она, читая газеты, следила за негативной кампанией, запущенной Энтони делль’Аммой: перед самыми выборами она начала приносить плоды. Рейтинг Тома внезапно пошел вниз, его критиковали за то, что он постоянно говорит о своей беременной жене, не уделяя внимания насущным проблемам штата, а под конец объявилась некая дама, заявившая, что к ней приехал пресс-секретарь губернатора и заявил, что она должна следовать за ним, так как мистер Том Форрест хочет поближе познакомиться с ее «прелестями».
        - Вранье! - громыхал Том. - Кэтти, поверь, все не так! Я уже заявил в прямом эфире, что готов под присягой подтвердить, что эта история от начала и до конца выдумка моих политических оппонентов. Но мне важно, чтобы ты поверила мне.
        - Я верю, - ответила Кэтрин, - но вопрос в том, поверят ли тебе избиратели...
        Роды начались неожиданно - за четыре дня до выборов у Кэтрин произошел разрыв околоплодных оболочек, и ее тотчас отвезли в операционный зал. Меньше чем через час на свет появилась девочка, дочка Кэтрин и Дона, отцом которой считался губернатор Том Форрест.
        Том, посетивший измученную Кэтрин, потирал руки:
        - Теперь победа у меня в кармане. Вернее, у нас, Кэтти, у нас! Все газеты только и будут сообщать что о нашей прелестной дочурке.
        Когда медсестра принесла девочку, Том, взглянув на нее, тотчас заявил:
        - Как она похожа на мою младшую сестру Вирджил! О, сразу видно, что она из рода Форрестов! Кэтрин, я так тебе благодарен!
        Роженицу в клинике навестила даже Генриетта, которая, впрочем, смогла испортить Кэтрин настроение, заявив:
        - Милочка, вам надо было родить сына, а не дочь. Роду Форрестов требуется наследник! А вам уже тридцать семь, и шансы, что вы снова забеременеете и выносите здоровый плод, весьма невелики. Кстати, вы должны назвать мою внучку Софи - в честь моей матери. Такова традиция нашего рода!
        Девочку, по настоянию Кэтрин, назвали Маршей, в честь матери Деборы. Том тотчас согласился с предложением жены, а Кэтрин ощутила злорадство: так она покажет Генриетте, что нечего ей вмешиваться в их с Томом жизнь. Впрочем, если бы Генриетта только знала, кто в действительности отец ребенка...
        Подлинным шоком для Тома стали результаты выборов - он потерпел поражение, и новым губернатором был избран его соперник. Кэтрин, которая тоже вначале не могла поверить в сообщение об итогах, быстро оправилась от удара, но с Томом все было сложнее. Он превратился в апатичного, неуверенного в себе человека, дни напролет проводил у себя в кабинете и не хотел ни с кем общаться. Кэтрин думала, что это естественная реакция на поражение - еще бы, ведь он уступил противнику всего несколько десятых долей процента, победа была так близко! Но проходили дни и недели, а ситуация только усугублялась.
        Кэтрин была занята новорожденной Маршей - ей казалось, что Том быстро придет в себя и оправится, и дочка поможет ему понять, что в жизни, помимо политики, имеются и другие важные вещи, но вскоре увидела, что ошиблась. Том винил себя в поражении. Более того, он был уверен, что это полный крах и его жизнь закончилась. Отчасти он был прав - от него отвернулись все, в том числе боссы демократической партии штата, и уже открыто обсуждались кандидатуры претендентов на следующих губернаторских выборах - Тома Форреста среди них не было.
        Как могла, Кэтрин старалась утешить мужа, но он до такой степени погрузился в горе, до такой степени сочувствовал сам себе, что даже Кэтрин не могла достучаться до его души. Больше всего ее возмущало, что он не интересовался судьбой дочки, хотя совсем недавно считал себя самым счастливым отцом на свете.
        Поэтому Кэтрин решила поговорить с мужем. Она заявила ему, что он должен по-спортивному относиться к поражению и учиться на собственных ошибках, а не сидеть взаперти и лить слезы. Она надеялась, Том возмутится и у нее получится выбить из него реакцию на свои слова, но муж смотрел куда-то в сторону и молчал.
        - Том, так не может больше продолжаться! - заявила наконец Кэтрин, на что супруг, вдруг встрепенувшись, ответил:
        - Кэтти, ты, как всегда, права, так не может больше продолжаться. Даю тебе свое слово - скоро, очень скоро это закончится.
        Кэтрин немного успокоилась - вероятно, Том и сам понял, что полгода в добровольном заточении - это перебор. Последующие дни Том действительно вел себя иначе, даже появился за столом и шутил, а затем провел около часа с дочкой. Кэтрин подумала: муж наконец пришел к выводу, что проигрыш на губернаторских выборах - не конец всей политической карьеры. Хотя еще ни одному губернатору, потерпевшему поражение на выборах, не удавалось снова прийти к власти, Кэтрин уже давно, еще в ночь оглашения нелицеприятных результатов, приняла решение - Том снова пойдет на выборы и, конечно же, победит. Только вот отношения самого Тома к этой идее она еще не знала, но была уверена, что он согласится.
        Внезапно Том заговорил о том, что Кэтрин хорошо бы съездить в Питтсбург, к Деборе и братьям. Его слова показались Кэтрин странными - раньше муж никогда сам не предлагал ей навестить родственников. Непонятным было и то, что он не хотел сопровождать жену и крошку-дочку, заявляя, что ему нужно еще некоторое время, дабы прийти в себя.
        - Вот увидишь, Кэтти, когда ты вернешься, все будет иначе, - уверял он. - А ты ведь хочешь, чтобы все было иначе, ведь так?
        Кэтрин подумала: что ж, если Том хочет остаться один, то она проявит уважение к его желанию. Скорее всего, в подобной ситуации и она бы сама хотела остаться на какое-то время в полном одиночестве, чтобы поразмыслить о жизни и карьере.
        Дебора была рада новости, что Кэтрин вместе с Маршей навестят ее и останутся на неделю в Питтсбурге. Кэтрин покидала Батон-Руж со странным чувством - Том походил на робота, он улыбался и даже отпускал шутки, но в его глазах застыла боль. Он обнял жену, поцеловал ее и сказал:
        - Кэтти, ты должна знать, что я всегда очень сильно любил тебя! Не сомневаюсь, что ты будешь великолепной матерью для нашей Марши!
        - Так же, как и ты будешь великолепным отцом, - ответила женщина, недоумевая по поводу неожиданно патетического выступления. - Мы вернемся через неделю, Том, и тогда поговорим о твоей политической карьере. У меня уже есть несколько идей относительно того, как заставить всех поверить - именно ты являешься самым подходящим кандидатом от демократов на выборах губернатора!
        Том поцеловал Кэтрин, склонился над люлькой, в которой спала Марша, а затем ушел в дом, даже не дождавшись, когда автомобиль с женой и дочкой тронется в путь. По пути в аэропорт Кэтрин терзало странное чувство, как будто Том что-то задумал. Но что именно? Он был полон решимости и в то же время совершенно спокоен, как будто знал: все скоро закончится.
        В аэропорту, зарегистрировавшись на рейс и пройдя таможенный досмотр, Кэтрин дожидалась объявления о начале посадки на рейс до Питтсбурга. В поисках упаковки гигиенических салфеток Кэтрин открыла сумку и наткнулась на белый конверт, лежавший на самом дне. На нем было написано: «Для двух моих самых любимых женщин».
        В душе Кэтрин всколыхнулось неприятное чувство. Ведь могло получиться, что она обнаружила бы конверт уже в Питтсбурге или вообще только через несколько дней. Трепеща, она вскрыла его и вынула небольшое послание. Почерк Тома...

«Кэтти и Марша, милые мои и любимые женщины! Когда вы прочтете это письмо, все будет позади: меня, неудачника, уже не будет в живых...»
        Кэтрин хватило доли секунды, чтобы сообразить: Том решил покончить с собой! Вот почему он выглядел таким собранным и одновременно спокойным, вот почему он сам выпроводил их в Питтсбург! К письму был приложен страховой полис на миллион - выплата производилась и в случае самоубийства клиента. Но Кэтрин не нужны деньги, ей нужен живой и невредимый Том!
        Объявили посадку на рейс, а Кэтрин, схватив люльку с Маршей, понеслась к выходу. Она прыгнула в первое попавшееся такси и продиктовала адрес. В особняке никого нет, кроме Тома, а значит, что помочь ему может только она! Прошло уже больше двух часов с того момента, как они расстались, а за это время он мог натворить много глупостей!
        Кэтрин отчаянно молилась, упрашивая господа лишь об одном - сделать так, чтобы Том остался в живых. Это ее вина! Ведь, увлеченная заботами о дочке, она совсем не заметила, что Том отчаялся. И еще ее замечание касательно того, что все будет иначе... Он превратно истолковал его и принял решение!
        Как назло, автомобиль попал в пробку. Водитель заявил, что им придется подождать, - и развернул газету. Кэтрин не могла ждать; схватив люльку с Маршей, она выскочила из такси.
        - Леди, стойте, а деньги? - закричал водитель.
        Но Кэтрин было не до него. Она неслась так быстро, как не бегала никогда в своей жизни. На счастье, на пути попалась патрульная машина. Подбежав к ней, она распахнула дверцу, плюхнулась на заднее сиденье и, запыхавшись, произнесла:
        - Я - жена бывшего губернатора Тома Форреста, и мне нужно как можно быстрее попасть домой!
        Среди полицейских, как знала Кэтрин, ее муж пользовался уважением - он постоянно увеличивал бюджет их ведомства. Поэтому, не спрашивая, в чем дело, патрульные отправились в путь. Наконец Кэтрин увидела их особняк. Оставив плачущую Маршу в полицейском автомобиле, она подбежала к двери. Конечно же, та была заперта. Кэтрин вытряхнула содержимое сумочки на ступеньки, схватила ключ и вставила его в замочную скважину. Никакого результата - Том заблокировал замок.
        Недолго думая, женщина схватила небольшой валун, в качестве декорации лежавший на газоне, и швырнула в панорамное окно.
        - Миссис Форрест, что вы делаете! - закричал, подбегая к ней, один из полицейских, но Кэтрин уже была внутри дома.
        - Том, где ты? Прошу, откликнись, Том! - позвала Кэтрин.
        И вдруг до ее слуха донеслась музыка. Звуки шли из кабинета. Кэтрин подбежала к двери, подергала ручку и убедилась, что Том заперся изнутри. Высадить дверь она не сможет, та слишком тяжелая и массивная, а окна кабинета, как она видела, подъезжая к дому, закрыты стальными ставнями изнутри - Том превратил кабинет в неприступную крепость!
        Кэтрин наклонилась, пытаясь в замочную скважину разглядеть, что происходит в кабинете, но ничего не увидела - там было темно.
        - Том, открой мне! - барабаня в дверь, надрывалась Кэтрин. - Не делай этого, прошу! Никакой политический пост не стоит того, чтобы ты лишал себя жизни! Ты ведь так нужен мне и Марше, особенно сейчас! Ты же не хочешь, чтобы твоя дочка выросла сиротой? Чтобы в школе над ней смеялись, называя «отпрыском самоубийцы»...
        Кэтрин вдруг вспомнила, что муж не является настоящим отцом Марши. Но в тот момент это не играло ни малейшей роли. Лишь бы спасти Тома, лишь бы его спасти...
        К Кэтрин присоединились два полицейских. Кэтрин попросила, чтобы они вызвали подкрепление и «неотложку». А затем указала на дверь:
        - Джентльмены, надо ее выбить! Только поторопитесь, каждая секунда на счету!
        Наконец, после долгих усилий, дверь затрещала, поддалась и слетела с петель. Кэтрин влетела в кабинет: горело только одно бра, около самого стола, и играл старинный патефон, доставшийся Тому от отца. Более всего Кэтрин боялась, что обнаружит Тома с огнестрельной раной в голове - тогда помочь ему будет, скорее всего, нельзя. Она увидела мужа, осевшего в кресле. Кэтрин подбежала к нему, дотронулась до запястья - теплое. Значит, он еще жив!
        Она стащила мужа на ковер и принялась стегать по щекам.
        - Том, очнись! Ты не имеешь права оставлять нас! Ты... Том, я же люблю тебя!
        Один из полицейских, приложив палец к горлу Тома, констатировал:
        - Пульса нет. Сожалею, миссис Форрест, но ваш супруг скончался...
        - Так реанимируйте его! - закричала Кэтрин, разрывая рубашку на груди Тома. - Вас же учили! Делайте непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Ну же, черт вас побери, делайте!
        Полицейские, переглянувшись, подчинились ее приказанию. Кэтрин осмотрелась: на столе лежала пустая упаковка снотворного, значит, Том пытался отравиться. Но пластинка только на середине, значит, прошло не более двадцати минут с той поры, как он принял убойную дозу, следовательно, его еще можно откачать...
        Появились наконец и парамедики, которые принялись за реанимацию. Кэтрин, оцепенев, смотрела на мужа. Если Том умрет, она никогда не сможет простить себе его смерть. Ведь знала, должна была знать, что Тому нужна поддержка, а занималась исключительно собой и Маршей. «Если муж умрет... если умрет, - вдруг произнес странный голосок в ее голове, - ты сможешь выйти замуж за Дона Роуза. Конечно, сначала обождешь некоторое время, соблюдая приличия, а потом станешь женой человека, которого когда-то страстно любила и которого все еще любишь. Человека, который является отцом твоей дочери».
        Кэтрин отогнала еретические мысли прочь. И как она смеет думать о подобном, когда Том, ее любимый Том, лежит полумертвый на ковре в кабинете?
        Медики тем временем, сделав необходимые инъекции, пытались завести сердце Тома при помощи дефибриллятора. Ни первая, ни вторая попытка не принесли результата. Кэтрин почти отчаялась - все кончено, она станет вдовой. Может, и правда тогда подумать о браке с Доном? Ведь он никогда не посмеет бросить жену и дочку. Даже будучи в плену, Дон думал о Кэтрин. А Том предпочел самоустраниться от проблем... Это ли поступок человека, который по-настоящему любит?
        - Сердечная деятельность возобновилась! - услышала Кэтрин волшебные слова.
        Значит, не все еще потеряно. Кэтрин с ужасом поняла, что почувствовала... разочарование. Но если она так хотела, чтобы Том умер, то почему тотчас бросилась из аэропорта назад в особняк? Господи, чемоданы, скорее всего, так и улетели в Питтсбург... И о чем она только думает в такой момент? Ах, но где же Марша?
        Кэтрин выбежала из дома и обнаружила дочку в патрульном автомобиле - за ней присматривала женщина-полицейский. Внезапно Кэтрин заметила знакомые физиономии - местные репортеры, подобно стервятникам, почуяв сенсацию, уже кружили вокруг особняка. И как только они узнали? Скорее всего, информатор среди полицейских сообщил. Кэтрин быстро сориентировалась - практически без исключения это были журналисты, работающие на Энтони делль’Амму. Тот закатил грандиозный прием после того, как Том проиграл выборы, а теперь он хочет уничтожить репутацию Тома, помешать ему вернуться на политическую арену. Ведь если станет известно о попытке самоубийства бывшего губернатора, от него все отвернутся, и Том никогда больше не сможет заниматься политикой...
        Как назло, в тот момент в дверях особняка показались медики, Тома несли на носилках. Защелкали фотоаппараты, заблистали вспышки. Кэтрин, взяв на руки Маршу и стараясь успокоить ее, подошла к журналистам, и их внимание тотчас переключилось на нее.
        - Миссис Форрест, что произошло с вашим мужем? Правда ли, что он пытался покончить с собой? Говорят, вы вообще-то должны сейчас находиться в самолете, направляющемся в Питтсбург. Что вы делаете здесь?
        Кэтрин улыбнулась и принялась лгать:
        - Дамы и господа, благодарю за ваш живой интерес к судьбе моего мужа, бывшего губернатора, однако спешу вас разочаровать - у моего мужа имела место сильная аллергическая реакция на прием нового снотворного препарата. Тот, кто будет сообщать о некой попытке самоубийства, рискует предстать перед судом за клевету.
        Кэтрин навестила Тома в больнице - он пришел в себя и мог говорить. Муж прятал глаза и едва не зарыдал, когда увидел Кэтрин.
        - Я... я не могу даже довести до конца попытку самоубийства, - сказал он, - я стану всеобщим посмешищем. Кэтрин, зачем ты спасла меня?
        Кэтрин дала мужу пощечину и твердо сказала:
        - Том, ты не только трус, но и идиот. Если ты так хочешь покинуть сей мир, то можешь снова повторить попытку, я тебя спасать больше не буду. Я разочаровалась в тебе, Том Форрест, ты вовсе не тот человек, за которого я выходила замуж. Ты хотел разрешить все накопившиеся проблемы при помощи самоубийства, а подумал ли ты о нас с Маршей? О своих сестрах? В конце концов, о своей матери?
        - Но я проиграл выборы, я никчемный, никому не нужный человек... - прошептал Том.
        - Ты нужен мне и Марше! - заявила Кэтрин, стараясь, чтобы в ее голосе звучала уверенность в том, что она говорит. - Ты нужен своей семье! И своим избирателям!
        - Кто теперь будет голосовать за меня? - уныло сказал Том. - Я потерпел окончательное поражение...
        - Запомни: ты снова станешь губернатором, если только захочешь! Но ты должен пообещать мне, что больше никогда не поступишь таким дурацким образом!
        - Обещаю, - понуро произнес Том. - Но, Кэтрин, у меня нет ни единого шанса...
        - У тебя, возможно, и нет, но зато шанс есть у нас! - заявила Кэтрин. - А теперь извини, мне пора - журналисты ждут.

* * *
        И все же газеты вынесли эту историю на первые полосы. Энтони делль’Амма не отказал себе в удовольствии подробно расписать в своих изданиях попытку самоубийства бывшего губернатора. Но Кэтрин не дремала: она отстаивала свою версию: у экс-губернатора имела место аллергическая реакция, которая привела к анафилактическому шоку, что едва не стоило ему жизни. Генриетта и сестры Тома, проинструктированные Кэтрин, с пеной у рта отстаивали ту же версию, и свекровь впервые за много лет призналась:
        - Кэтрин, я вижу, что недооценила тебя. Если бы не ты, я лишилась бы сына. Ты ведь не знаешь... Об этом никто, кроме меня, не знает. Отец Тома, мой муж, узнав, что его сомнительные финансовые операции окончательно разорили нас, покончил с собой. Я обнаружила его, когда вернулась домой, и сразу поняла: это уничтожит нашу семью. А кроме того, нам требовались деньги. Он застрелился, а я, первой обнаружившая тело, представила все так, будто произошел несчастный случай во время чистки оружия. Страховая компания поверила и выплатила крупную сумму, которая позволила нам свести концы с концами, расплатиться с кредиторами и сохранить фамильный особняк. То, что мой сын такой же слабохарактерный, как и его отец, я поняла уже давно. И я всегда знала, что Том сделал правильный выбор...
        - Всегда знали? - изумленно переспросила Кэтрин. - Однако вы тщательно скрывали это от меня!
        Генриетта слабо улыбнулась.
        - Ну, какая же мать рада делить единственного сына с его женой, дорогая моя? Тем более я сразу поняла - Том любит тебя. Конечно, он причинил тебе много горя и боли, так же как и его отец причинил много горя и боли мне. Но мы, Форресты, всегда держимся вместе и боремся до последнего вздоха. Том готов сейчас капитулировать, но если кто и заставит его сражаться дальше, так это ты, Кэтрин!
        Приободренная таким странным образом, Кэтрин принялась за восстановление карьеры мужа. Она подала иски против нескольких газет - и выиграла их. Генриетта задействовала свои старинные связи, и ей удалось получить от клиники подтверждение, что никакой попытки самоубийства не было, а Том едва не скончался в результате сильнейшей аллергической реакции на новый снотворный препарат. Оставались еще полицейские, обнаружившие Тома в кабинете, но они держали языки за зубами: «дядя Дэйв» сделал так, чтобы они получили повышение по службе и покинули Луизиану, отправившись в разные концы страны. Скандал был замят, и через два месяца Том, прошедший тайный курс лечения у психиатра, появился на публике. Это был прежний Том Форрест - уверенный в себе, красноречивый, сыплющий шутками. Кэтрин была довольна: что ж, теперь можно начинать операцию «Возвращение во власть».
        Делль’Амма старался досадить Тому, постоянно намекая в подконтрольных газетах о том, что экс-губернатор от испуга наглотался таблеток, но затем Кэтрин и Тому помог его величество случай: младшая дочка делль’Аммы, жившая в Нью-Йорке, была найдена мертвой: она ввела себе слишком большую дозу героина. Кэтрин тотчас использовала печальную весть, чтобы поквитаться с врагом. Теперь все говорили об этой трагедии, и никто не вспоминал о таинственном происшествии с Томом Форрестом. Намекалось, что отец очень плохо относился к младшей дочери, что он отверг ее, не хотел иметь ничего общего с бунтаркой и наркоманкой. Делль’Амма и сам был рад забыть о так называемом самоубийстве Тома Форреста, ведь каждый раз в СМИ обязательно указывалось на то, что попытка суицида экс-губернатора не доказана, а вот дочь самого делль’Аммы, вне всяких сомнений, стала жертвой наркотиков и бессердечного отца.
        Новый губернатор не сумел справиться с делами штата и терял приверженцев, теперь многие испытывали ностальгию по времени правления Тома Форреста, чем Кэтрин без стеснения пользовалась. Она знала, что допустила ошибку, устранившись от контроля предвыборной кампании Тома, и организовала кризисный штаб, главой которого стала сама, лично. Через ее руки проходила вся корреспонденция, на принятие любого мало-мальски важного решения требовалось ее согласие. Том доверял жене больше, чем самому себе. Кэтрин знала: с журналистами надо дружить, но если не получается утаить правду, следует говорить ложь.
        На страницах газет и журналов то и дело появлялись репортажи о жизни счастливого семейства с фотографиями - Том, Кэтрин, их дочка, обе бабушки, Дебора и Генриетта, две тетки (сестры Тома) и двое дядек (братья Кэтрин), а также непременно милая собачка и пушистый котик.
        Кэтрин корректировала предвыборные речи мужа, заставляла его работать по двадцать четыре часа в сутки. И даже когда перед самыми выборами, зная, что противник отстает от него на семь пунктов, Том заикнулся было о том, что неплохо бы отдохнуть, отправиться на недельку в Европу, так как победа ему все равно обеспечена, Кэтрин заявила:
        - Ты должен остаться в штате и выступить еще на двух дюжинах митингов, а не расслабляться в Европе, Том! Не забывай, за тобой сейчас наблюдают и из Вашингтона: если твой перевес над оппонентом будет солидным, то тебе обеспечена карьера на национальном уровне!
        Кэтрин успокоилась только тогда, когда стали поступать данные о результатах выборов: Том победил, набрав почти шестьдесят процентов голосов, - это был подлинный триумф. Кэтрин знала: в первую очередь это ее триумф, а не Тома. И все же, стоя перед толпой, рукоплескавшей победителю, она видела - все взгляды устремлены на сияющего Тома. Сама же она находилась в тени. А ведь могло статься, что избиратели выкрикивали бы ее имя...
        И после приведения мужа к присяге Кэтрин не давала Тому ни секунды покоя. По законам штата Луизиана, любой человек мог занимать пост губернатора не более двух раз. Значит, через четыре года Тому придется сложить полномочия. А что дальше? Конечно, он может попытаться стать сенатором, и у него, скорее всего, это получится. Но разве это то, о чем они мечтали?
        Кэтрин завела разговор с Томом. Тот, оказывается, и сам уже задумывался о том, что произойдет через четыре года.
        - Кэтти, ты ведь знаешь, что еще подростком я посетил Белый дом, где попал на аудиенцию к президенту Кеннеди, - заметил муж. (Кэтрин сотню раз видела черно-белое фото, на котором шестнадцатилетний Том пожимает руку Кеннеди: меньше чем через полгода президента застрелили в Далласе.) - И уже тогда я подумал: когда-нибудь я тоже стану хозяином в Белом доме. Но этого мне никогда не достичь, если ты не будешь согласна помочь мне!
        А Кэтрин с грустью подумала: выходит, от своих собственных планов ей придется отказаться. Но она ведь тоже мечтала о политической карьере! Если план мужа удастся, он станет президентом и пробудет на посту два срока подряд, то ей будет уже за пятьдесят, когда Том сложит полномочия. Слишком поздно, чтобы идти в большую политику... Получается, что только один из них сможет осуществить все свои мечты и счастливчиком станет Том. Мелькнула неожиданная мысль: что бы произошло, если бы Том тогда и правда умер? Все бы поговорили о его самоубийстве и забыли, а для нее его смерть стала бы плюсом: избиратели всегда тепло относятся к вдовам. Она бы пошла в политику, и... Но этого не случилось, потому что Том остался в живых.
        Кэтрин ужаснулась своим мыслям и заверила супруга:
        - Конечно, дорогой, я сделаю все, что в моих силах, дабы ты стал президентом. Но битва предстоит сложная - не забывай, президент Рейган очень популярен среди простых американцев. Совсем скоро, в 1988 году, истекает его второй срок, и наверняка его вице, Джордж Буш, захочет сменить шефа в Белом доме. Сам он далеко не столь харизматичен, как Рейган, однако у него вполне все может получиться, если он сумеет правильно использовать симпатии избирателей в отношении своего шефа - себе на пользу.
        - Я тоже думал, что 1988 год - слишком рано для битвы за Белый дом, - признался Том. - А вот год 1992-й... Тогда и можно будет попробовать!

* * *
        Кэтрин была занята тем, чтобы сделать Тома известным за пределами Луизианы, - в конце концов, избиратели всей страны должны увидеть в нем светоч надежды. Том выдвинул свою кандидатуру в президенты, однако, помимо него, было еще восемь желающих занять этот высокий пост. Кэтрин посоветовала мужу сделать упор не на политику, а на экономику.
        - То, что происходит в Европе, - крушение коммунизма и прочее, обычных людей мало интересует, - была уверена она, - им важно собственное благополучие. А нынешний президент только и занимается тем, что снижает налоги для богатых.
        Так и возник слоган, растиражированный на десятках миллионов наклеек, маек и кепок: «Дело в экономике, дуралей!» Кэтрин знала, что муж умеет завораживать слушателей и убеждать их в своей точке зрения. Избиратели должны поверить, что он ратует за решение проблем простых американцев, что он не связан с денежными мешками, что он - свой в доску парень.
        Энтони делль’Амма не оставил попыток потопить Тома: кто-то из продажных писак ввел в обиход следующий язвительный лозунг: «Отправьте Тома Форреста в Вашингтон, потому что супруга, которую вы тем самым спасаете, может быть ваша собственная!»
        По совету Кэтрин мультимиллионер, связанный с мафией, стал мишенью их нападок во время предвыборной кампании. Том открыто призывал прокуратуру разобраться с делль’Аммой и вскрыть его делишки с мафией, убедительно заявлял о том, что цель его собственной жизни - бороться с такими пройдохами, как этот субъект.
        В самый разгар предвыборной кампании Кэтрин навестил преподобный Дон Роуз. Она растерялась, услышав от секретарши, что он приехал из Питтсбурга. Дон изменился - сбрил бороду, отчего выглядел намного моложе, и Кэтрин вдруг почувствовала, что все еще любит его.
        - Кэтти, я рад тебя видеть, - произнес он и взял ее руки в свои ладони.
        Дверь смежной комнаты открылась, вошел Том, а вслед за ней влетела десятилетняя Марша. Кэтрин уже давно замечала, что дочка удивительно похожа на Дона - к счастью, на Дона в детстве: такие же льняные волосы, такие же ямочки на щечках, такие же оттопыренные ушки. У Кэтрин имелось несколько фотографий Дона-ребенка, которые она получила давно, после того как пришла весть о его смерти во Вьетнаме, от его родителей в качестве прощального подарка. Том же был уверен, что Марша - вылитая копия его сестры Вирджил, а Генриетта уверяла, что Марша похожа на свою прапрапрапрабабку Софи д’Арбиньяк - дочку легендарной французской герцогини.
        Том, увидев черное одеяние гостя и белый воротничок, сразу понял, кто перед ним, пожал Дону руку и сказал:
        - Преподобный, моя супруга много о вас рассказывала. Я, конечно же, читал о вашей героической судьбе. Только подумать, вы провели почти десять лет в плену...
        Сам Том в армии не служил - помогли связи Генриетты в Министерстве обороны, и этот слабый пункт в его биографии использовали пиар-стратеги действующего президента, обвиняя Форреста в трусости и нежелании защищать интересы Америки.
        Кэтрин тут же заметила, что взгляд Дона устремлен на Маршу. Девочка с интересом рассматривала гостя. Преподобный, улыбаясь, спросил:
        - А ты, стало быть, Марша Форрест? - А затем присел и завел с ней разговор.
        Что-то в его тоне не понравилось Кэтрин, и она была рада, когда раздался телефонный звонок. Быстро переговорив с одним из помощников, Кэтрин сказала:
        - Том, нас ждут.
        Потом обратилась к Дону, который увлеченно возился с Маршей:
        - Извини, но нам пора.
        - Но преподобный может остаться здесь, если, конечно, у него есть время и желание, - откликнулся на ее слова Том. - Думаю, Марша тоже не будет возражать. Ведь так, детка?
        - Да, папа. Преподобный такой хороший! - ответила девочка. - Он знает столько забавных историй.
        Кэтрин решительно заявила:
        - Марша, ты же умеешь быть несносной и наверняка утомишь преподобного, поэтому ты сейчас поедешь домой...
        - Не хочу! - заявила девочка, топнув ножкой. - Не хочу, мама!
        - Строптивым характером дочка вся в мать, - смеясь, заметил Том. - Ведь так, Кэтти?
        А Дон, странно взглянув на Кэтрин, сказал:
        - Думаю, Марша унаследовала очень многое и от отца.
        - Ах, такая же лентяйка и сибаритка, - кивнул со вздохом Том. - Прямо как я! Однако, дорогая, если Марша так хочет и преподобный не возражает, то давай оставим их здесь. В вашем распоряжении кофейный автомат в холле, а часа в три подадут обед...
        - Нет, я не возражаю, - ответил Дон Роуз. - Знаете, мистер Форрест, я всегда мечтал иметь такую вот дочь, как Марша. Но господь пока был глух к моим молитвам. Однако мне кажется, что я, возможно, ошибался...
        Кэтрин вздрогнула: Дон понял, что является отцом Марши! Только бы он не сказал о своей догадке Тому... И только бы не узнала об этом Марша! Словно читая ее мысли, преподобный обратился к Кэтрин:
        - Тебе не стоит волноваться. Ведь, как сказано в Священном Писании, дети не несут ответственность за грехи отцов своих. И матерей, уверен, тоже.
        Том уже вышел и последней фразы Дона просто не услышал. Кэтрин, холодея, произнесла:
        - Дон, тебе лучше уехать! Немедленно!
        - Кэтти, я останусь, - ответил он и погладил Маршу по голове. - Ты ведь не посмеешь выдворить преподобного на улицу?
        - Мама, мамочка, не будь такой букой, преподобный лучше, чем ты! - заявила Марша. - Можно, у меня будет теперь два папы - папа будущий президент и папа преподобный?
        Дон глухо ответил, пронзая Кэтрин взглядом:
        - Марша, у любого человека только один отец. И твой отец...
        - Дон, не смей! - крикнула Кэтрин, но преподобный продолжил:
        - И твой отец - будущий президент Соединенных Штатов Томас Джефферсон Форрест III.
        - Кэтрин, нас ждут! - позвал, заглядывая в комнату, Том. - Ну что же ты... оставь наконец преподобного в покое, а контролировать будешь только одного меня!
        В словах Тома слышался сарказм. Кэтрин, поцеловав дочку, вышла. На душе у нее было муторно.
        Преподобный Роуз так понравился Тому, что он предложил ему остаться погостить подольше. Кэтрин была уверена, что Дон с радостью примет предложение, но тот, сославшись на неотложные дела в Питтсбурге, засобирался в обратный путь. На прощание он сказал Кэтрин:
        - Господь одарил тебя чудной дочерью, Кэтти. Ты должна беречь ее...
        - Дон, - прошептала Кэтрин, - я не могла поступить иначе. Том бы никогда не простил меня, и его политическая карьера оказалась бы разрушена, если бы он развелся со мной...
        Преподобный предостерегающе поднял руку:
        - Ни слова больше, Кэтти! То, о чем ты хочешь говорить, осталось в прошлом. Марша, и в том нет ни малейшего сомнения, дочь мистера Форреста.
        Затем, не прощаясь, он вышел прочь. Кэтрин стало невыносимо горько - Дон страдает, и причина его страданий коренится во лжи. Но если она сейчас скажет Тому, что Марша не его дочь... К чему ее откровенность приведет? К подлинной катастрофе. Нет, нет и еще раз нет!

* * *
        Перед судьбоносным вторником в ноябре, днем президентских выборов, в журнале ультраконсервативной направленности «American Spectator» появилось интервью с некой Мариной Холл, утверждавшей, что губернатор Форрест состоит с ней в тайной интимной связи в течение двух с лишним лет.
        Кэтрин увидела выпуск журнала за завтраком. Том, заметив заголовок, переменился в лице и воскликнул:
        - Эта особа лжет, я никогда в глаза ее не видел!
        - У нее имеется ряд твоих вещей или, по крайней мере, тех, что, по ее утверждению, являются твоими, - сказала Кэтрин и начала зачитывать список: - Четырнадцать пар трусов, три пиджака, одиннадцать рубашек, шесть галстуков, бритвенный станок, флакон туалетной воды, двадцать две упаковки презервативов...
        - Перестань! - крикнул Том и грохнул кулаком по столу так, что чашки жалобно зазвенели, а ложки и ножи подпрыгнули. - Кэтрин, я же дал тебе слово, что другой женщины, кроме тебя, для меня не существует. Марина Холл нагло врет!
        - Дорогой, откуда ты знаешь, как ее зовут, если еще не читал статью? - спросила ледяным тоном Кэтрин.
        Но тут раздался спасительный звонок телефона, и Том исчез. А вернувшись через десять минут, он сказал спокойным тоном:
        - Я ничего не знаю о наглой самозванке, никогда не был у нее дома и, конечно же, не состою с ней в интимных и иного рода отношениях, Кэтти. Поверь мне, пожалуйста! Ее откровения - происки делль’Аммы, он подкупил ее, чтобы морально уничтожить меня. Мой адвокат только что сообщил - Марина Холл недавно положила на свой счет пятьдесят тысяч долларов. Откуда, как ты думаешь, она взяла такую большую сумму? Понятно, что это плата за ложь!
        Кэтрин почувствовала облегчение - еще немного, и она поверила бы, что Том снова пытается обмануть ее и скрыть правду. Но после всего того, что произошло, он не стал бы обманывать собственную жену. В конце концов, именно ей, Кэтрин, он обязан жизнью!
        - Поэтому я еще сегодня выступлю с заявлением, - добавил Том. - Все должны знать, что обвинения, выдвинутые против меня, беспочвенны. Делль’Амма не сумеет оказать влияние на исход президентских выборов, как когда-то произошло с результатами губернаторских. Но важнее всего, Кэтрин... - Том подошел к жене и положил ей руку на плечо. - Важнее всего, милая моя, чтобы ты верила моим словам! Ты должна знать, что я люблю только одну тебя. И вместе мы победим.
        - Конечно, Том, я верю тебе, - ответила Кэтрин и ощутила ярость, закипавшую у нее в душе. - На этот раз делль’Амма перешел границы дозволенного. Я хочу, чтобы он понес самое суровое наказание.
        - Что же, самым большим наказанием для него станет тот факт, что меня выберут президентом, - ответил с легкой усмешкой Том.
        Он, как и обещал, вечером того же дня пригласил в свой избирательный штаб телевизионщиков, которые пустили в прямой эфир его обращение к стране - миллионы американцев увидели Тома и Кэтрин, сидевших рядом, - кандидат в президенты держал руку жены. Твердым голосом Том поведал о том, что все обвинения против него выдумка, а Кэтрин добавила, что волей избирателей пытаются манипулировать темные силы, связанные с мафией, и призвала людей голосовать за ее мужа. Затем Кэтрин, чтобы поддержать мужа, заявила: она приняла фамилию Форрест, хотя долгое время гордилась тем, что не изменила имени при вступлении в брак. Но данный факт могли превратно истолковать, и, чтобы доказать обратное, Кэтрин Кросби превратилась в Кэтрин Кросби Форрест. Пожалуй, решила она, с ее стороны это была самая большая жертва из всех, принесенных ею ради карьеры Тома.
        И все же супруги с большим трепетом ждали результатов президентских выборов. Последние опросы показывали, что, несмотря на удачное по своему пиар-воздействию выступление Тома, клевета сыграла роковую роль - его рейтинг несколько пошел вниз. Действующий президент, по мнению почти всех экспертов, обладал большими шансами быть переизбранным. Хуже всего, считала Кэтрин, будет, если Том потерпит поражение у самого финиша и ему не хватит для победы всего нескольких тысяч голосов. Она даже не хотела думать о том, какой удар будет нанесен по самолюбию мужа. Вряд ли он оправится от него до конца жизни. Да и она сама не сможет простить себе того, что несколько мгновений сомневалась в верности Тома. Конечно же, он невиновен, и политические оппоненты любыми способами пытаются потопить его.
        После того как начался подсчет бюллетеней, Том заперся в кабинете и начал смотреть старые комедии, строго-настрого запретив себя беспокоить. Кэтрин же внимательно следила за тем, как развивается ситуация. Прогнозы политологов оправдались - действующий президент вырвался вперед. По нескольким ведущим телевизионным каналам комментаторы все увереннее и увереннее заявляли о том, что чуда не произошло и молодому губернатору из Луизианы не удалось побить старого опытного политика, каким был Джордж Буш.
        Кэтрин старалась не выказывать разочарования, которое с каждой секундой превращалось в отчаяние. Получается, что она, только она виновата в проигрыше Тома! Она определяла стратегию предвыборной кампании и наделала ошибок, она выступала вместе с мужем и не смогла достаточно убедительно донести до зрителей то, что на Тома возводят напраслину. И что теперь их ожидает? По всей видимости, придется вернуться в Луизиану, Том в течение долгого времени будет приходить в себя, а потом... Потом она убедит его, что не все потеряно, и он выставит свою кандидатуру на выборы в сенат. Но даже если он победит, разве это может служить утешением? Ведь у него был шанс стать президентом Америки!
        Внезапно тон комментаторов изменился - те штаты, которые считались бесспорными бастионами приверженцев действующего президента, вдруг проголосовали за Тома. Кэтрин, забыв о своих горьких мыслях, тотчас потребовала самые свежие новости - и получила их. Том Форрест опережал своего соперника! Кэтрин решила, что не будет ничего сообщать Тому - тот ведь высказал пожелание узнать лишь конечные результаты. Что произойдет, если она подарит мужу надежду, а потом все же выяснится, что он проиграл? Около двух часов ночи неподсчитанными остались голоса в трех штатах, и Кэтрин знала: два из них не имеют особого значения, и только один принесет победу - Тому или президенту Бушу.
        Она ощущала невероятное напряжение и была уверена, что победа останется за Томом. Наконец сначала по Эн-би-си, а затем и по Си-би-эс прошла срочная информация: голоса избирателей в штате Канзас получил действующий президент, а в двух других, Монтане и Нью-Мексико, - Том. Через десять минут все каналы талдычили об одном и том же - президент Буш превратился в лидера и победил на выборах. На глазах Кэтрин навернулись слезы. Они попытались - и проиграли. А ведь из Тома мог бы получиться великолепный президент! Хуже всего, что ей придется забыть и о своих собственных политических амбициях: она, жена проигравшего кандидата в президенты, никогда не сможет победить на выборах. Что же, настала пора сообщить кошмарную весть Тому...
        Кэтрин отвергла предложения помощников, желавших взять на себя тяжелую миссию. Нет, если Том и узнает, что проиграл выборы, то пусть лучше от нее. Кэтрин, собравшись духом, подошла к двери комнаты, в которой находился Том, - и внезапно дверь распахнулась. На пороге возник Том. Он все знает, поняла Кэтрин, он все знает!
        Том подхватил жену, поднял ее и поцеловал на виду у остолбеневших помощников.
        - Том, я понимаю твое разочарование, - пробормотала Кэтрин, на что супруг, широко улыбаясь, ответил:
        - Разочарование? О чем ты, Кэтти? Ведь меня выбрали президентом!
        - Но в Канзасе победил Буш, - вздохнула Кэтрин. - Тебе не хватило всего дюжины голосов избирателей, однако они и являются решающими...
        - В Канзасе победил я! - крикнул Том. - Эй, чего вы стоите, как истуканы? Немедленно переключите на Си-эн-эн!
        Помощники кинулись выполнять его приказание, и через несколько секунд комната наполнилась голосами телевизионщиков. Они сообщали о невиданной доселе сенсации - весть о том, что в Канзасе победил действующий президент, была ошибочной, слишком поспешно выпущенной в эфир, - там с перевесом в ноль целых четыре сотых процента победил Том Форрест. Так как исход выборов зависел именно от этого штата, было принято решение провести повторный пересчет бюллетеней.
        - А что произойдет, если победа снова будет признана за Бушем... - начала Кэтрин, но Том заявил:
        - Не будет! Старик проиграл, я это нутром чую!
        Он затащил Кэтрин в свою комнату, и она увидела, что по телевизору шли вовсе не старые комедии, а новости.
        - Том, ты же сказал, что не хочешь ничего знать, пока не будут объявлены официальные итоги голосования, - пожурила супруга Кэтрин.
        - Так они только что и были объявлены, Кэтти! - возразил Том. - Отныне ты - первая леди, а я - президент!
        Кэтрин опасалась, что по стране и миру разнесется весть о том, что в Канзасе все же победил президент Буш, но к пяти утра стало окончательно ясно: фортуна на стороне Тома Форреста. В половине шестого ему позвонил действующий президент и официально поздравил с победой. Том тотчас отправился на импровизированный митинг, чтобы вместе со своими приверженцами праздновать победу. Против желания Кэтрин он вывел ее на сцену и, обняв и поцеловав, заявил:
        - Вот женщина, которая сделала меня президентом! За это я ее и люблю!
        Кэтрин показалось, что в словах Тома содержится некий подтекст - получается, его любовь зиждется только на том, что она приложила все силы к осуществлению его давнишней мечты. Но если бы он проиграл - неужели бы тогда разлюбил? Впрочем, вскоре подобные тонкости Кэтрин уже не волновали.
        Выяснилось, что Том победил с минимальным перевесом, чем он, однако, чрезвычайно гордился - больше тридцати лет назад его кумир, Джон Кеннеди, тоже одержал победу с разницей всего в несколько десятых процента. Самой большой неожиданностью стал для Кэтрин звонок вдовы легендарного президента, Жаклин, которая пригласила новоизбранного главу государства вместе с женой и дочкой к себе в гости.
        Тот день навсегда врезался в память Кэтрин. Они катались на яхте у побережья Новой Англии, и Жаклин давала Кэтрин мудрые советы. Поглядывая то и дело на мужа, Кэтрин думала о том, что за последние недели он значительно переменился - как будто с его плеч упала тяжелая ноша. Президентский пост мужа компенсировал все оскорбления и разочарования!

* * *
        Сорок второй президент США Томас Джефферсон Форрест III был приведен к присяге 20 января 1993 года на ступеньках Капитолия. С утра Том и Кэтрин были приняты в Белом доме Джорджем и Барбарой Буш, а затем, около полудня, началась процедура инаугурации.
        Стоя рядом с мужем, которого приводил к присяге глава Верховного суда, Кэтрин наслаждалась моментом - Том стал президентом, и не исключено, когда-то и сама она тоже займется своей политической карьерой. Но пока ее основная цель - быть помощницей мужа во всех его начинаниях.
        Далее последовал инаугурационный бал, на котором Кэтрин, одетая в черное вечернее платье от Донны Каран, очаровала всех, были забыты и едкие замечания комментаторов касательно облачения Кэтрин во время принесения Томом присяги: ее синяя шляпа вызвала бурю негодования, и остряки заявляли, что Кэтрин Кросби Форрест научно доказала факт существования «летающих тарелок» - одна из них приземлилась ей прямо на голову. Однако подобные замечания, как поняла Кэтрин, станут неотъемлемым атрибутом ее жизни в качестве первой леди, посему она решила просто-напросто их игнорировать.
        В Белом доме собралось большое количество родственников, друзей, знакомых и наиболее щедрых спонсоров предвыборной кампании. Том распорядился приготовить спальню президента Линкольна для одной богатой четы из Калифорнии - те внесли в предвыборную кассу более ста тысяч долларов.
        Генриетта расцеловала Кэтрин в обе щеки и шепнула:
        - Я знаю, между нами довольно долго не было мира, однако теперь вижу - без тебя Том никогда бы не стал президентом. Однако не забывайте: через четыре года он должен быть переизбран на второй срок!
        Дебора тоже гордилась дочерью. Но более всего восторгались новой резиденцией Тома и Кэтрин ее братья Вик и Тони. В ту ночь они упились до поросячьего визга: Тони все тыкал пальцем в портреты и бюсты разнообразных предшественников Тома на посту президента и, икая, спрашивал:
        - А это что за чувак, Кэтти?
        В итоге он перевернул мраморный бюст президента Улисса Гранта, и у того откололся нос. Вик вел себя не лучше - раскочегарившись, он принялся приставать к дамам, ущипнул дочку влиятельного сенатора за ягодицу, потрепал по щеке супругу одного из боссов демократической партии и наблевал под ноги известной ток-леди. Кэтрин с большим трудом удалось увести обоих братцев и уложить их спать в покоях президента Рузвельта.
        Наконец около половины четвертого утра, после долгого, напряженного дня, Кэтрин зашла в спальню. Предыдущий президент и его супруга поспешно покинули Белый дом перед самым началом церемонии инаугурации - Кэтрин видела, как три последних фургона с их вещами выехали с территории Белого дома. Том, стягивая смокинг, зевнул и произнес:
        - Надеюсь, мой предшественник не прихватил ничего лишнего!
        Кэтрин провела пальцем по полированной поверхности стола и, поддержав шутку, ответила:
        - Думаю, надо пересчитать подсвечники и столовые сервизы. Кстати, дорогой, что ты скажешь об этом?
        Она указала на стены спальни, задрапированные шелковыми китайскими обоями, на которых были изображены сотни, нет - тысячи попугаев.
        - Творение Нэнси Рейган, - ответил Том. - Впечатление такое, как будто мы оказались в римейке фильма Хичкока «Птицы». Теперь здесь твоя епархия, Кэтти, так что распорядись содрать эти страшные обои и заменить их другими, попроще.
        Кэтрин, оказавшись в огромной постели с балдахином, подумала о том, что до них здесь ночевали прочие президентские пары. Она прижалась к Тому и провела рукой по его груди.
        - Нет, не сейчас, - сонно пробормотал новый президент. - Прошу тебя, Марина, не сейчас!
        Кэтрин словно током ударило, и она переспросила внезапно осипшим голосом:
        - Том, как ты меня назвал?
        Но муж уже провалился в сон. Он назвал ее Мариной! Господи, как в третьеразрядной комедии, когда муж называет жену именем любовницы... Или ей просто показалось? Да нет же, она четко слышала, Том сказал «Марина»!
        Разбудить Тома и потребовать объяснений? Но он скажет, что это глупая, ничего не значащая ошибка. А ведь Мариной звалась та мерзавка, которая утверждала, что якобы два с лишним года состояла в интимной связи с губернатором Форрестом. Или Том, находясь на грани яви и сна, просто перепутал имена? Наверняка он будет уверять ее, что оговорка ничего не значит. Или скажет, что она ослышалась - немудрено после такого количества французского шампанского тридцатилетней выдержки!
        Кэтрин, отвернувшись от мужа, накрылась с головой одеялом и заплакала. Вот уж не помышляла она, что первая ее ночь в качестве первой леди в Белом доме пройдет таким образом! А если предположить, что Том говорил неправду и он все же знался с Мариной Холл?
        Но обдумать тему Кэтрин так и не успела - неожиданно для себя заснула. И пришла в себя от громкого голоса:
        - Доброе утро, сэр! Доброе утро, мэм!
        Кэтрин продрала глаза, откинула одеяло, уверенная, что это шуточка одного из ее несносных братьев, решивших ни свет ни заря поднять на ноги президента и его супругу. Но увидела около кровати дворецкого, словно сошедшего со страниц романов Диккенса: черный фрак, белая манишка, ослепительные кипенно-белые перчатки, постная физиономия британского лорда, в руках - серебряный поднос с дымящимся кофейником и двумя фарфоровыми чашечками.
        - Доброе утро, сэр! Доброе утро, мэм! - повторил дворецкий.
        Кэтрин взглянула на циферблат старинных часов - они показывали пять тридцать две. Проснулся и Том. И весьма невежливо спросил:
        - Эй, парень, что ты делаешь в моей спальне полшестого утра?
        - Мистер президент, таков порядок, введенный при вашем предшественнике, - ответил с достоинством дворецкий, - мне велено подавать кофе ровно в половине шестого утра. Так как вы не оставили на сей счет никаких распоряжений, я...
        Том оглушительно захохотал.
        - Так вот, парень, делай-ка ты отсюда ноги, да поживее! Мой предшественник уже более не президент, а политпенсионер, и кофе мы будем пить, но не в полшестого, а не раньше десяти. Ну, что ты торчишь около кровати, на которой лежим я и моя жена в исподнем?
        Дворецкий, на лице которого не дрогнул ни один мускул, хотя в глазах сверкнула обида, чуть поклонился и попятился задом к выходу. Том, откинувшись на подушку, проворчал:
        - Что за нравы в Белом доме? Прямо как в тюрьме! Нет, придется серьезно взяться за перетряску кадров!
        Муж снова быстро заснул, а Кэтрин почувствовала, что не может больше валяться в постели. Накинув шелковый халат, она вышла в коридор и увидела офицера Секретной службы, вежливо с ней поздоровавшегося. Но, судя по его выпученным глазам, ему еще не доводилось видеть первую леди в халате, без макияжа и с всклокоченными волосами. Черт побери, получается, что Том прав - они будут жить в Белом доме, как в тюрьме, - везде соглядатаи, телохранители, шпионы.
        Кэтрин прошлась по темным залам Белого дома. Прислуга и охрана, попадавшиеся ей на пути, первыми желали доброго утра, но Кэтрин слышала в их голосе удивление и укоризну - видимо, она вела себя вовсе не так, как положено вести себя первой леди. Ну и что из того? Отныне хозяева здесь Том и она, и именно они устанавливают правила игры. Похоже, слуги и охрана, оставшиеся после бывшего президента и его супруги, всецело преданы Бушам. Придется от них избавиться. Зачем ей нелояльные сотрудники, которые, не исключено, будут за ними шпионить и поставлять скандальную и пикантную информацию желтым изданиям? Кэтрин представила заголовок в «Нейшнл Инкуайер» и свою собственную фотографию на первой полосе - «Первая леди в халате бродит по Белому дому». Нет, такому не бывать! Да и журналисты окопались чуть ли не на президентской половине, надо бы выпроводить их из Белого дома. Что ж, вместе с Томом они примутся за перетряску!
        Оглянувшись и убедившись, что за ней никто не следит (хотя и не полностью в том уверена), Кэтрин открыла одну из дверей в Овальный кабинет. Ночью она была здесь несколько раз - показывала его Генриетте, Деборе, братьям, а также нескольким важным гостям. Вик и Тони вели себя, как глупые дети, отпихивая друг друга, пытались усесться на президентское кресло и даже положили ноги на стол! Кэтрин тоже ужас как хотелось посидеть на этом кресле, однако тогда она одернула себя. А вот сейчас можно дать волю чувствам!
        В Овальном кабинете царил беспорядок; около окна, выходившего в Розовый сад, стояло несколько объемных ящиков. Их надо как можно быстрее распаковать, расставить фотографии, безделушки, разложить бумаги...
        Кэтрин опустилась в кресло, потянулась и хрустнула косточками. Как же хорошо сидеть за этим столом! Однако отныне это прерогатива Тома. И все же, может быть, когда-нибудь настанет момент, и она тоже станет президентом...
        Она выдвинула один за другим ящики. В них, конечно же, ничего не было, но Кэтрин доставляло удовольствие заглядывать в них. Скоро они наполнятся важными и секретными документами...
        В самом последнем ящике она увидела черную папку. Что здесь? Неужели какой-то государственный секрет? А не опасно ли оставлять важные бумаги в ящике стола, хоть никакой русский шпион и не сможет проникнуть в Овальный кабинет? Интересно, верно ли говорят, что каждый последующий президент узнает от своего предшественника подробности крушения НЛО в Нью-Мексико, а также правду об убийстве президента Кеннеди и полета на Луну, которого, не исключено, не было вовсе? Надо будет спросить Тома, сообщили ли ему уже детали о контакте землян с инопланетянами. Впрочем, не исключено, инопланетяне, как в фильме ужасов, уже давно среди нас, скрываются под человеческой личиной. И она даже знает, где обосновались «зеленые человечки». Может быть, даже в Белом доме, изображают из себя старательных дворецких и примерных слуг!
        Кэтрин вытащила черную папку, положила ее на стол и раскрыла. Том ничего не узнает о ее своеволии, она только бросит взгляд на мировые секреты. Итак, что же там...
        В папке лежали письма, и, глянув на одно из них, Кэтрин покраснела. «Мой милый котик Томми!» Господи, какая пошлость... Другое обращение гласило: «Мой доблестный рыцарь с большим-пребольшим копьем!» Что за мерзость? «Будущему президенту США от будущей первой леди». Ну, это уж слишком!
        Кэтрин пробежала письма глазами - масса орфографических ошибок, а запятых автор не признавал и вовсе. Кто же прислал Тому такую гадость? Ответ она уже знала до того, как наткнулась на витиеватую подпись: «Марина».
        Марина Холл! Та самая особа, что накануне выборов едва не испортила все. Но ведь Том поклялся, что ничего о ней не знает и не ведает! Однако, судя по письмам, все не так. На глаза Кэтрин попался абзац, в котором Марина подробно описывала то, что сделает с Томом, когда он наконец «разведется со своей старой фригидной женушкой». Этого просто не может быть! Даты писем свидетельствовали - Том в самом деле состоит в связи с малограмотной особой больше двух лет, а последнее письмо пришло. . позавчера. И как только Кэтрин ни разу не натыкалась на ее послания? Ага, они отправлялись на адрес губернаторской резиденции и снабжались пометкой «Лично в руки», то есть секретарша отдавала их Тому, даже не вскрывая. И это безобразие длится уже больше двух лет! Выходит, Марина Холл сказала правду, а Том не нашел в себе мужества признать знакомство с нею!
        Кэтрин схватила папку и выбежала из Овального кабинета, столкнувшись, конечно же, лицом к лицу с парой любопытных служанок. Да, будет им о чем поговорить - еще бы, первая леди в начале седьмого утра носится по Белому дому как угорелая! Кэтрин, не ответив на их приветствие, ринулась в спальню.
        Том бессовестно дрых. Кэтрин стащила с него одеяло и швырнула ему в лицо папку. Том вздрогнул, пошевелился и сказал:
        - Господи, это когда-нибудь прекратится? Что, пришли сообщить мне, что мой предшественник велел будить себя, если вовремя не вставал?
        - Том, - заговорила Кэтрин, тяжело дыша, - почему ты лгал мне? Лгал своим сторонникам, всей стране и всему миру!
        Президент, окончательно проснувшись, сел на кровати - и увидел письма, рассыпавшиеся по простыне.
        - Откуда... - начал он и смолк. Собрав их, положил в папку и сказал: - Кэтрин, я очень разочарован в тебе. Ты копалась в моих вещах!
        - Ах, ты разочарован во мне! - крикнула Кэтрин и, схватив вазу, швырнула ее в стену. Во все стороны брызнули осколки. Том побледнел и прошептал:
        - Кэтти, ты что, сошла с ума? Представляешь, что о нас подумают слуги, охрана и гости?
        - И что же они подумают? - прошипела Кэтрин. - Что, Том? То, что ты бесчувственный, лживый мерзавец, который в течение двух с лишним лет встречается с какой-то дурой набитой, не знающей даже, как правильно пишутся такие слова, как
«разъяснить», «обожествляемый» и «феллацио»! И ты хранишь ее письма в ящике стола в Овальном кабинете!
        - А где, по-твоему, следовало их хранить, чтобы ты на них не наткнулась? - заявил Том. В его голосе Кэтрин уловила раздражение. Опешив, произнесла:
        - Только не говори мне, что ты раскаиваешься и все у вас давно закончилось, - последнее письмо эта особа прислала тебе позавчера!
        - Я и не собираюсь ничего говорить, - сказал Том, вставая с кровати. - Черт, я поранил себе ногу, Кэтрин, и все из-за того, что ты разбила вазу!
        - Ты порезал ногу? - Тон Кэтрин стал ледяным. - Ты убил мою душу, Том Форрест! Я..
        я не потерплю... Я разведусь с тобой!
        Эта фраза вырвалась у Кэтрин против ее желания. Или же, напротив, она так и хотела сказать? Том должен знать, что очень сильно оскорбил ее!
        - Развод? - поморщился Том, разглядывая кровоточащую стопу. - Ну что же, Кэтрин, я и сам хотел с тобой поговорить о том же. Но до президентских выборов, естественно, не мог. Я люблю Марину, и она любит меня тоже. Так что не обессудь, но наша семейная жизнь исчерпала себя. Если ты хочешь развода, то получишь его. Однако учти, инициатором расторжения брака будешь ты.
        Кэтрин подумала, что сейчас умрет на месте. Том, тот самый Том, который совсем недавно клялся, что для него существует только одна женщина - она, Кэтрин, вдруг говорит такие чудовищные слова!
        - Но ты уверял... - начала Кэтрин, и вдруг ее прорвало: - Том, какой же ты лжец! Господи, когда правда выплыла наружу, ты приложил все усилия, чтобы никто ей не поверил. Ты использовал меня! Ты обманул нас всех! И только для того, чтобы не проиграть выборы!
        Президент, все еще рассматривая ранку на ноге, которая интересовала его больше, чем собственная супруга, ответил:
        - Кэтти, а что мне было делать? Официально признать, что у меня имеется другая женщина, меньше чем за неделю до выборов? Тогда бы мы сегодня не спали в Белом доме и ты бы не швыряла в меня раритетным китайским фарфором. Выборы я, конечно же, не выиграл бы. Так что пришлось прибегнуть к спасительной, более того, совершенно неизбежной лжи.
        - Ты говоришь так, будто совершил великое благодеяние, как будто ты герой, Том, - горько заметила Кэтрин, чувствуя, что силы внезапно покинули ее. - Все время ты просто заставлял меня работать на себя, зная, что я сделаю возможное и невозможное ради твоей победы на выборах. Ты использовал меня в своих целях, уверяя, что любишь меня... Господи, какая же я была идиотка!

«Дон Роуз... я люблю Дона Роуза, а не это ничтожество», - думала Кэтрин. Да, сейчас самый подходящий момент поставить Тома в известность касательно того, что не он отец Марши. Будет интересно тогда посмотреть на его физиономию!
        - Кэтти, не делай вид, что ты не знала о моем темпераменте, - заявил президент. - Да, я использовал тебя, но и ты использовала меня! Ты сделала меня президентом, а я сделал тебя первой леди Америки, так что мы квиты. Жаль только, что в данной роли тебе не пробыть долго, ведь ты сама заявила о желании развестись со мной.
        - Ты и это продумал! - прошептала Кэтрин. - Хочешь, чтобы инициатива исходила от меня? Ну конечно, тогда ведь ты не потеряешь симпатии избирателей. И ты правильно решил, что развод надо осуществить как можно быстрее. Потом ты женишься на своей безграмотной Марине, и через четыре года, к моменту перевыборов, о скандале все забудут.
        - Как всегда, ты права, Кэтти, - откликнулся президент, зевая.
        - Но ты забыл о том, что я не намерена играть роль неверной жены, - сказала Кэтрин. - А расскажу правду о твоем бессовестном поведении, Том Форрест!
        - Ты хочешь потягаться со мной силами, Кэтрин? - усмехнулся тот. - Подумай сама, кто получит право опеки над Маршей - я, президент, или ты, его бывшая жена, не имеющая постоянного заработка? Предлагаю тебе разойтись мирно: ты берешь на себя инициативу и молчишь обо всем, что тебе известно. Причина развода - твоя новая любовь. Взамен ты получаешь совместное со мной право опеки над Маршей, а также отличное место в адвокатской конторе дяди Дэйва. У тебя ведь хорошая голова на плечах, ты в Вашингтоне быстро сделаешь карьеру и станешь зарабатывать миллионы.
        Кэтрин с ужасом посмотрела на самодовольного мужа. Неужели перед ней все тот же Том Форрест, которого она когда-то любила и ради которого была готова на все?
        - Я должна сказать тебе кое-что, касающееся Марши, - заявила Кэтрин.
        Она когда-то дала себе слово, что Том ни за что не узнает правду, но ведь и он дал ей слово, что не посмотрит на других женщин. А он ведь не только посмотрел, но и..
        Да уж, рыцарь без страха и упрека с «огромным-преогромным копьем»! Касательно размеров копья Тома безграмотная Марина ошиблась - не такое оно уж огромное-преогромное. Видимо, у той сказывается недостаток опыта или присущая провинциалкам страсть к преувеличениям.
        - И что же именно? - спросил Том, натягивая халат. - Иисусе, еще нет и семи! И ты меня подняла на ноги из-за какого-то пустяка!
        - Том, ты прав, мы не должны утаивать друг от друга правду, какой бы горькой она ни была, - ответила Кэтрин. - Поэтому ты должен знать, что Марша...
        Она уже была готова сказать «не твоя дочь, а дочка преподобного Дона Роуза, с которым я спала, когда была в Питтсбурге», но в дверь спальни внезапно постучали. Еще до того, как Том успел ответить, дверь распахнулась, и на пороге появился Ник Бартли, которого Том намеревался сделать помощником президента по национальной безопасности.
        - Мистер президент, миссис Кросби Форрест, - заговорил он весьма встревоженным тоном, - прошу прощения за то, что бужу вас так рано, однако пять минут назад на американской военной базе в Бахрейне был совершен террористический акт - три грузовика, набитые взрывчаткой, протаранили ворота и заградительные ограждения и въехали на территорию базы. Последовал ряд взрывов, при которых погибло не менее двадцати американских военнослужащих...
        Том, тотчас забыв о ранке на ноге, на которую только что жаловался, поспешил за Ником Бартли, отдавая на ходу распоряжения:
        - Вызвать Томпсона, подготовить тотчас его назначение министром обороны. Кейлтриджа тоже вызвать в Овальный кабинет, он, как и планировалось, займет пост госсекретаря. Ты, Ник, отныне помощник президента по национальной безопасности. Сделать так, чтобы директора ЦРУ, ФБР и Службы национальной безопасности через четверть часа были у меня.
        Обернувшись на пороге, он как ни в чем не бывало бросил Кэтрин:
        - А ты, дорогая, подготовь мне костюм и галстук. Не могу же я предстать перед джентльменами в пижаме и халате! О родственниках и гостях позаботься сама.
        И ни слова о том, о чем они только что вели речь. Интересно, как ей стоит отреагировать? Дождаться, когда в Овальном кабинете соберутся все «шишки», зайти туда с костюмом и галстуком, швырнуть их в лицо Тому и сказать: «Остальное тебе принесет твоя будущая жена Марина»?
        Нет, в такой момент она не имеет права ставить личные интересы выше государственных. Она - первая леди и вести себя должна соответствующе. В Бахрейне погибло по крайней мере двадцать американских солдат, а она думает о крахе брака с Томом. Придется на время забыть о том, что они скоро разведутся.
        Кэтрин выполнила все, что от нее требовалось. Вместе с Генриеттой и Деборой она внимательно следила по телевизору за последними новостями с Ближнего Востока. Том обратился с речью к нации и заявил о том, что ни у кого не получится поколебать американские устои и что те, кто стоит за терактом, будут найдены и понесут адекватное наказание. Кэтрин отметила: как всегда, слова Тома производят магическое воздействие - ему верят, им восхищаются, его любят.
        Дебора, Тони и Вик отправились обратно в Питтсбург, из гостей в Белом доме осталась только Генриетта. Кэтрин старалась, чтобы свекровь ничего не заметила, и все же под вечер (Том проводил очередное экстренное заседание) та спросила:
        - Так что мой сын отчебучил на сей раз?
        Кэтрин не стала отнекиваться и, как на духу, выложила историю о Марине Холл. Генриетта пожевала губами и сказала:
        - Да, Том, как и его отец, думает в первую очередь не головой, а тем самым огромным-преогромным копьем, о котором с таким восторгом пишет эта новоорлеанская дурочка. Отец Тома тоже как-то хотел развестись со мной ради певички из Лас-Вегаса, он даже жил с ней около двух недель, а потом вернулся ко мне.
        - И вы его приняли? - удивилась Кэтрин.
        - Гм, если любишь, то сумеешь простить все, - заметила Генриетта. - В том-то и заключается проклятие любви. Те, кто говорит, что никогда не смогут простить измены, лжи или того, что супруг ночью храпит, на самом деле не любят. Да, если любишь, то можешь простить все, даже самое мерзкое и гнусное преступление, даже надругательство над собственными чувствами, даже смачный плевок в душу. Что же касается нашего нового президента, твоего мужа и моего сына... Он перебесится.
        - Но я не хочу больше быть его женой! - воскликнула Кэтрин. - Даже если он и передумает, я все равно разведусь с ним!
        Генриетта внимательно посмотрела на невестку.
        - Ты тоже перебесишься, Кэтрин. Подумай сама: если он в самом деле разведется с тобой и женится на этой деревенщине Марине Холл, на следующих выборах ему не победить. Во-первых, страна у нас консервативная, и развод не прощают, особенно если он случился в Белом доме, во-вторых, Марина будет ему только обузой. В отличие от тебя! Она низринет Тома в бездонную пропасть. Ему нужна ты, Кэтрин, и только ты! И не говори, что он не нужен тебе. Кто добровольно отказывается от роли первой леди? Ты ведь мечтаешь о карьере в политике, а если разведешься с Томом, твоя мечта так никогда и не осуществится. Да, ты сможешь работать в качестве адвоката, зарабатывать большие деньги, но этим все и ограничится. А ведь ты хочешь большего, не так ли? Ты мечтаешь стать первой женщиной-президентом Америки. И у тебя все может получиться, но только в том случае, если ты останешься первой леди и не разведешься с Томом. Ты нужна ему, но и он нужен тебе! Друг без друга вы погибнете!
        Кэтрин молчала, понимая, что Генриетта права. А та добавила:
        - И не забывай: мой сын все еще любит тебя!
        - Любит? - изумилась Кэтрин. - Он обманывал меня, лгал, притворялся...
        - Если бы не любил, то так бы и заявил с самого начала: «Развод, дорогая!» Да, Том тебя любит, а Марина ему нужна, чтобы... Ты сама понимаешь, для чего она ему нужна. Рыцарю же нужно пристроить куда-то свое большое-пребольшое копье! А ведь ваша сексуальная жизнь давно заглохла...
        - Выходит, что еще я и виновата, - пробормотала Кэтрин, на что Генриетта ответила:
        - Мужчины сами никогда не покидают женщин, особенно таких, как ты, Кэтрин. Если они так делают, то только потому, что женщины сами вынуждают их к этому. Том слаб духом и плотью. Марина окончательно добьет моего сына.
        - Какое мне дело до вашего сына, - обозлилась Кэтрин, а Генриетта возразила:
        - Ну, ведь ты тоже его любишь!
        - Нет, нет и нет! - закричала Кэтрин, а свекровь спокойно заявила:
        - Конечно, любишь, хотя я сама часто удивляюсь тому, как ты можешь любить Тома. Видимо, такова судьба всех женщин семейства Форрест - страдать и мучиться. Ты его любишь, поэтому и реагируешь столь обостренно на весть об измене. Вы же хотели стать новыми Кеннеди, так неужели ты откажешься от этой затеи, Кэтрин? Жаклин же не развелась с Джоном, хотя он обманывал ее не только с Мэрилин, но и кучей других, безымянных, шлюшек.
        Кэтрин, не находя слов, молчала. И Генриетта, не услышав возражений от невестки, сказала:
        - Вот что. С Мариной я разберусь сама. А ты исполняй обязанности первой леди! И еще, Кэтти...
        Она впервые назвала ее не «Кэтрин», а «Кэтти»!
        - Я обязательно буду голосовать за тебя, когда ты выдвинешь свою кандидатуру в президенты, - лукаво улыбаясь, добавила Генриетта. - Скажу откровенно: не сомневаюсь, ты станешь гораздо лучшим главой государства, чем мой сын. Но, чтобы это осуществилось, вы должны быть вместе, пока смерть не разлучит вас.

«Пока смерть не разлучит нас», - вторила про себя Кэтрин. Какая емкая фраза! Действительно, пока смерть не разлучит нас... А вдруг с Томом что-то случится? Ведь были же убиты такие президенты, как Линкольн, Маккинзи, Кеннеди, а на Джеральда Форда и Рональда Рейгана были совершены покушения. Да, пока смерть не разлучит нас! И Кэтрин не была уверена, что кончина Тома станет для нее вселенской катастрофой.

* * *
        Террористический акт в Бахрейне стал первой серьезной проблемой для президента Тома Форреста и его кабинета. Последующие дни и недели прошли в ожидании нового нападения на американские войска, а акция возмездия, объявленная Томом, нашла поддержу у подавляющего большинства населения.
        Том практически все время проводил на совещаниях, и Кэтрин казалось, что он даже рад сложившейся чрезвычайной обстановке, потому что у них не было времени поговорить по душам. Несколько раз она пыталась завести разговор о судьбе их брака, на что Том неизменно отвечал:
        - Кэтрин, сейчас я не могу говорить о постороннем - на повестке дня стоит судьба нации!

«Получается, что судьба нации тебе дороже, чем судьба собственной жены?» - так и подмывало спросить Кэтрин. Однако она удержалась от сарказма. Наконец Том объявил:
        - Кэтрин, сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы объявлять о нашем разводе. Так что прошу тебя по-прежнему выполнять обязанности первой леди.
        - Ты хочешь, чтобы я разыгрывала для всех фарс? - спросила Кэтрин. - И только потому, что тебе это выгодно, Том?
        - Не забывай, на нас устремлены взгляды миллионов! - напомнил супруг. - И если мы сейчас позволим себе какой-нибудь скандал, он негативно скажется на имидже нашей страны.
        Как ловко Том прикрывается государственными интересами! Кэтрин знала, что популярность нового президента достигла максимума, сейчас едва ли не девяносто процентов американцев были согласны с его решительными действиями.
        Генриетта сдержала слово - навестила Марину Холл. Однако утешить Кэтрин она ничем не могла. Посетив первую леди в Белом доме, свекровь сообщила:
        - Марина - крепкий орешек. Несмотря на полное отсутствие интеллекта, она обладает практической жилкой, поэтому сразу поняла, что статус любовницы президента очень выгоден, хотя и ненадежен. Поэтому она всерьез рассчитывает: Том с тобой разведется и сделает ее своей женой. Хуже всего, что все к тому и идет, - эта дрянь показала мне кольцо с огромным сапфиром, которое подарил ей мой сын.
        Том, узнав о визите матушки к любовнице, обвинил Кэтрин в попытке оказать на Марину давление.
        - Смирись с тем, что ты проиграла, Кэтти! - заявил он. - Да, когда-то я любил тебя, но чувство безвозвратно прошло. В ближайшее время с тобой свяжутся мои адвокаты. Мы разведемся тайно, ты получишь все, что хочешь, однако подпишешь бумагу о том, что не будешь разглашать подробности нашего разрыва.
        Кэтрин было очень горько и обидно. Том достиг всего, о чем только мог мечтать, и едва ли не сразу принял решение избавиться от опостылевшей супруги. Однако почему она льет слезы? Кто сказал, что жизнь для нее закончилась? Ведь у нее есть Марша. И у нее есть Дон!
        Невзирая на обещание, данное Тому, она поведала о сложившейся ситуации преподобному. Тот, внимательно выслушав Кэтрин, ударил кулаком по столу и воскликнул:
        - Какой же он подлец, Том Форрест! А я, дурак, еще голосовал за него! Твой муж - последняя скотина, Кэтти! Уверен, он никогда и не любил тебя, а только использовал в собственных интересах. Ты была нужна ему, чтобы стать вначале губернатором, а потом президентом. С такой особой, как Марина Холл, он бы ничего никогда не достиг!
        Кэтрин и не пыталась защитить Тома, понимая, что Дон прав.
        - Ты должна сказать ему, - решительно заговорил преподобный, - что Марша не является его дочерью.
        - Но это станет для Тома подлинным ударом! - воскликнула женщина, на что Дон Роуз мстительно усмехнулся:
        - А разве для тебя не стали ударом его шашни на стороне? Как он смеет унижать тебя! Я бы так и намылил ему рожу!
        Кэтрин поспешила успокоить преподобного, и тот печально заметил:
        - Ты все еще питаешь к нему нежные чувства, Кэтти, ведь так? И не говори, что я ошибаюсь! Однако ответь на мой вопрос, Кэтти... Любишь ли ты меня?
        Неожиданное признание, завуалированное признание в любви, обезоружило Кэтрин и вывело ее из равновесия. Внезапно Дон поцеловал ее, и у Кэтрин закружилась голова. Они находились в Белом доме, в ее кабинете, специально оборудованном в Западном крыле, в приемной сидела секретарша, и в любой момент кто-либо мог войти к первой леди. Но Кэтрин было совершенно на все наплевать. Ей даже хотелось, чтобы Том застукал ее целующейся с преподобным - будет приятно посмотреть на его кислую физиономию!
        - Я... я люблю тебя больше жизни, Кэтти, - прошептал хрипло Дон. - Долгие, долгие годы я любил только тебя. А влюбился в тот самый первый раз, когда мы только встретились. Ну, ты помнишь историю с твоим отчимом Хью...

«И зачем он заговорил об этом?» - подумала Кэтрин. Сама она давным-давно не вспоминала о событиях того тревожного дня, как и о том, что тело отчима по-прежнему лежит в бочке, закопанной в подвале. Без сомнения, если правда станет известна, карьере Тома придет конец - еще бы, ведь его жена замешана в таком жутком преступлении! Кэтрин даже на мгновение представила, что созывает пресс-конференцию и объявляет истину о кончине Хью. Но тогда и ей, и Дону придется нести ответственность за содеянное. И в том числе за сокрытие факта убийства.
        - Прошу тебя, не говори ничего! - взмолилась Кэтрин. - Вообще не говори!
        Они занялись любовью прямо в кабинете Кэтрин, и ей было безразлично, что Том сейчас встречает делегацию с Ближнего Востока, а через час ей предстоит ужин с женами нескольких влиятельных сенаторов, что ее брак с Томом рушится. В те двадцать минут во всей вселенной было только два человека - она и Дон, Дон и она..
        В реальность ее вернул сигнал селекторной связи. Кэтрин обнаженной подбежала к столу и нажала клавишу. Секретарша доложила:
        - Мистер президент просит передать вам, что через четверть часа ожидает вас у себя...
        Дон потянул Кэтрин обратно к дивану, ставшему ложем их любви, говоря:
        - Забудь о Томе, забудь о его приказании! Мы созданы друг для друга, Кэтти, и я сделаю тебя счастливой! Том Форрест - инфантильный эгоист, который заботится о плотских удовольствиях, а тебе нужен настоящий мужчина, который безоговорочно любит тебя. И такой мужчина есть - я!
        Кэтрин с нежностью посмотрела на преподобного. О, если бы все сложилось иначе! Если бы он не попал в плен во Вьетнаме, не считался погибшим в течение десяти лет, а вернулся обратно в Питтсбург... Все бы в его и в ее жизни было по-другому. Она бы никогда не вышла замуж за Тома, и тот никогда бы не стал президентом. А она бы была счастлива, ведь Дон действительно сделал бы ее счастливой...
        Но одновременно Кэтрин подумала о том, что никогда бы не смирилась с ролью жены священника в провинции. Ей требуется большее, она должна реализовать себя, а Дону ее амбиции не понравились бы. С него достаточно того, чем его одарила судьба. Она же сама хочет стать своей судьбой! Вот что объединяет ее с Томом. Она ненавидит Тома, но одновременно его любит. Дона она тоже любит, но знает, что жизнь с ним быстро ей наскучит. И хуже всего, сам преподобный окажется разочарованным.
        - Я знаю, - ласково произнесла Кэтрин.
        - Немедленно скажи своему мужу, что уходишь от него, - продолжал Дон. - Сегодня же мы поедем в Питтсбург, и ты останешься там. Мы будем очень счастливы, Кэтти, я обещаю! Представь - наш небольшой домик, наша дочка Марша, возможно, еще несколько детей... Не делай такие удивленные глаза! Если ты не сможешь родить, то мы усыновим детей, которые нуждаются в родителях. Я ведь знаю, что тебе нужно, Кэтти! Спокойная, размеренная жизнь рядом с человеком, который готов пожертвовать ради тебя собственной жизнью...
        Да, какое-то время такая жизнь будет доставлять ей наслаждение, но Кэтрин знала: радость от мирного существования быстро сойдет на нет. И тогда она испортит не только собственную жизнь, но ввергнет Дона в пучину отчаяния. А причинять зло человеку, которого любишь, никак нельзя.
        - Кэтти, прошу тебя, уезжай со мной прямо сейчас! - взмолился Дон. - Президент тебя не остановит, ведь ты вольна распоряжаться собственной судьбой...
        Преподобный сильно-пресильно сжимал руку Кэтрин - женщина даже почувствовала боль. С трудом высвободив ладонь, она тихо произнесла:
        - Дон, я очень благодарна тебе за предложение, но... Но я не могу!
        - Все он! - закричал священник. - Твой муж, который тебя недостоин, Кэтти! Он олицетворяет для тебя власть, а тебе ведь требуется власть. Но есть нечто гораздо важнее и могущественнее власти - любовь! А ее Том Форрест никогда не сможет дать тебе!
        Кэтрин поспешно одевалась, лихорадочно думая о том, слышала ли секретарша в приемной крики преподобного. Надо же, всего пару минут назад она была готова ответить согласием на предложение Дона, но теперь ей стало окончательно ясно: в Питтсбург она ни за что не вернется. Это означало бы поражение, а Кэтрин Кросби Форрест никогда не проигрывает. Она всегда найдет выход из любой, пускай даже кажущейся безвыходной ситуации.
        - Скажи, что мне надо сделать, чтобы ты согласилась? - Голос Дона дрогнул. - Ты хочешь, чтобы я переехал к тебе сюда, в Вашингтон, где ты намереваешься делать карьеру? Я готов на все ради тебя! На все, Кэтти!
        - Я знаю, - мягко обронила первая леди, застегивая блузку.
        Она знала, что в Вашингтоне Дон будет несчастлив. У нее не хватит времени на него, она целые дни станет проводить или в бюро, или на приемах. А преподобного светская жизнь, чуждая ему, тяготит, и долго он не выдержит.
        - Поэтому прошу тебя, Дон, - смотрясь в зеркальце и подводя губы помадой, сказала Кэтрин, - давай забудем об этом разговоре. Ты отправишься сейчас в Питтсбург - один. Я же останусь здесь. И пообещай: Том никогда не узнает о том, что отцом Марши являешься ты. Кстати, тебе тоже пора одеваться!
        Преподобный, ничего не говоря, быстро оделся - Кэтрин видела, что он очень разочарован. Что же, если Дон больше не захочет иметь с ней дела, она поймет его.
        - Когда-нибудь, я уверен, Кэтти, ты пожалеешь, что не приняла мое предложение, - произнес он тусклым голосом. - Но ты должна знать: я всегда буду любить тебя и готов в любой момент принять. Форрест окончательно испортит твою жизнь, я чувствую. Мне пора...
        Он, не прощаясь и не оборачиваясь, вышел из кабинета. Кэтрин ощутила душевную боль: она оскорбила такого замечательного человека, который, помимо всего прочего, искренне любит ее. Но совместная жизнь стала бы для них сущим адом! Впрочем, и жизнь с Томом тоже похожа на чистилище...

* * *
        Кэтрин скоро узнала, что супруг перевез Марину Холл в Вашингтон, на одну из квартир, охраняемых Секретной службой, - обычно там селили важных свидетелей или иностранных гостей. Теперь Тому даже не требовалось отлучаться раз в неделю в Луизиану, дабы навестить любовницу, - он видел ее как минимум раз в день, иногда даже по два или три раза. Частенько любовница захаживала и в Белый дом - в солярий, чтобы понежиться в лучах ультрафиолета, причем за счет налогоплательщиков. А однажды Кэтрин застукала Тома и Марину в Овальном кабинете - супруг показывал ей свой офис. Они не знали, что за ними наблюдают, - Кэтрин притаилась за дверью одной из смежных комнат и жадно слушала их разговор. Марина Холл оказалась миниатюрной блондинкой лет двадцати семи, постоянно смеющейся и восхищающейся Томом.
        - Дорогой, какая красота! - то и дело слетало с ее губок. - А вот это чрезвычайно безвкусно. Ты ведь позволишь мне переделать все по-своему, когда я стану первой леди? Кстати, Томми, когда ты поговоришь со своей жабой?
        Кэтрин уже решила было появиться перед супругом и его любовницей, чтобы увидеть их вытянутые физиономии и поставить в крайне неловкое положение, но тут услышала, как Том внезапно в раздражении ответил:
        - Марина, замолчи! Не смей говорить в таком тоне о моей жене!
        - Но, Томми, я устала быть твоей любовницей, - заныла девица, - ты запретил мне говорить о нашей связи родителям и подружкам, а мне так скучно в Вашингтоне! Я так хочу попасть на настоящий великосветский прием, а мне приходится сидеть в четырех стенах под надзором сумрачных агентов! Ты познакомишь меня с Дональдом Трампом и Джеком Николсоном?
        - Марина, обещаю, надо подождать еще немного, я скоро поговорю с Кэтрин, - заявил Том. - Ее мать тяжело заболела, так что сейчас момент более чем неподходящий.
        Том врал - Дебора была в добром здравии и совершала тур по Европе. Так зачем же Том обманул Марину? Скорее всего, чтобы оттянуть выяснение отношений с супругой, решила Кэтрин. Несмотря на его предупреждение, она до сих пор не получила письма от адвокатов касательно развода.
        Последующую пару недель Кэтрин мужа практически не видела - по его настоянию они спали в отдельных комнатах, а для персонала была выдумана версия, что президент храпит. Кэтрин знала: никто такой глупости не поверил, однако пока слухи о разладе между высокопоставленными супругами не просочились за пределы Белого дома, не достигли ушей журналистов. Хотя рано или поздно кто-то из работников проболтается и таблоиды оповестят страну о том, что президент и первая леди уже в течение многих недель спят раздельно.

* * *
        Однажды поздно ночью Кэтрин разбудил телефонный звонок. Отчего-то она решила: что-то с Деборой. Но в трубке раздался знакомый голос - Джерри Слаймса, отвечавшего за безопасность мужа. Он был человек весьма собранный и внешне флегматичный, но сейчас голос Джерри дрожал, и Кэтрин уловила панические нотки.
        - Миссис Кросби Форрест, прошу вас, немедленно приезжайте, - заявил он, - с вашим мужем произошло несчастье.
        - Что? - воскликнула Кэтрин в ужасе. Но Джерри не стал вдаваться в подробности. Только добавил: - Машина ждет вас около Западного крыла.
        Кэтрин, набросив на ночную рубашку плащ, выскользнула из президентской спальни. Слава богу, она уже научилась покидать Белый дом так, чтобы телохранители не заметили. Кэтрин посмотрела на часы - двенадцать минут третьего. Около Западного крыла ее в самом деле ждал черный лимузин с тонированными стеклами. Едва Кэтрин оказалась на сиденье, автомобиль немедленно тронулся в путь.
        Что же произошло? Том, по всей видимости, снова провел ночь не в резиденции, а у Марины. С учетом напряженной международной обстановки, наличие любовницы могло стать для Тома фатальным. Его могли выследить террористы - и совершить на президента покушение! А что, если Том уже мертв или вот-вот скончается?
        Квартира, в которой обитала Марина, располагалась недалеко от Белого дома, на Массачусетс-авеню, около резиденции вице-президента. Подле дома Кэтрин уже ждали трое телохранителей, в том числе и Джерри Слаймс. Они молча поднялись по широкой лестнице на последний этаж, и Кэтрин попала в огромную, со вкусом обставленную квартиру.
        Первое, что бросилось в глаза первой леди, это рыдающая Марина - оказалось, что любовница Тома не такая уж и миниатюрная. Не без злорадства Кэтрин рассматривала соперницу, одетую только в легкий прозрачный халатик. На бедрах жирок, большие складки на животе - сразу видно, Марина не утруждает себя посещением тренажерного зала. Да ей и не двадцать семь, а по крайней мере тридцать пять - без макияжа, под светом множества ламп истинный возраст соперницы был заметен.
        Кэтрин прошла в спальню и увидела на кровати Тома, абсолютно голого. Сначала Кэтрин подумала, что он мертв, но потом поняла, что муж без сознания. Она опустилась около Тома, положила ему на лоб руку и ужаснулась - лоб горел, волосы взмокли.
        - Что с ним? - спросила она в страхе. - Попытка покушения, отравление? Марина причастна?
        - Вряд ли, миссис Кросби Форрест, - ответил Джерри Слаймс, - иначе бы она не стала нас звать. У нее случилась форменная истерика. Президент, по ее словам, жаловался на боли в животе, а потом вдруг потерял сознание.
        - Допросите Марину с пристрастием, - приказала Кэтрин, - и вытрясите из нее любыми способами все, что можно. Террористы могли действовать через эту дуру без его ведома. Вы вызвали врача?
        - Мистер президент запретил информировать кого-либо о том, где он находится сегодня ночью, что бы ни произошло... - растерялся Джерри.
        Кэтрин бросила на Джерри испепеляющий взгляд.
        - Немедленно вызывайте команду медиков. Только надежных. Позвоните министру обороны и потребуйте от него военных врачей.
        Через четверть часа в квартире появилось пятеро облаченных в форму субъектов. Министр обороны, сначала спросонья не понимавший, в чем дело, тотчас уяснил ситуацию, когда услышал в трубке голос первой леди.
        - Президента придется доставить в военный госпиталь, - заявили медики.
        Услышав это, Марина завыла и бросилась к Тому. Кэтрин со всей силы ударила любовницу по щеке, Марина хрюкнула и заткнулась. Кэтрин брезгливо вытерла руку о плащ и мельком подумала, что, как только все закончится, надо будет тотчас отдать его в химчистку.
        - Кэтти, клянусь тебе, я ничего не знаю, это никакие не террористы... - начала оправдываться Марина.
        - Мисс Холл, - сурово оборвала ее Кэтрин, - прошу вас называть меня миссис Кросби Форрест. Я не ваша подружка и становиться таковой не собираюсь. Вы сейчас подробно и обстоятельно ответите на вопросы джентльменов из ЦРУ, ФБР и Секретной службы...
        Услышав грозные слова, Марина пискнула и повалилась в обморок.
        - Приведите ее в чувство, если она в самом деле потеряла сознание, - приказала Кэтрин, - и вытрясите из безмозглой курицы все, что ей известно. Если надо, подключите ее к детектору лжи или используйте «сыворотку правды». Так как на кону стоит жизнь президента и судьба всей страны, можете использовать жесткие методы ведения допроса.
        Сдав Марину на руки представителей спецслужб, Кэтрин поехала вслед за огромным джипом, в котором находился Том, в госпиталь. В голове она прокручивала все возможные варианты. На Тома совершено покушение при помощи яда... На Тома совершено покушение при помощи вируса... На Тома совершено покушение при помощи радиоактивного токсина... Том потерял сознание, попробовав стряпню Марины...
        Кэтрин вышагивала по коридору, размышляя о том, что будет, если президент умрет. Странно, но ее не пугала подобная возможность, ее заботило только одно: сохранить добрую память о неверном муже. Широкая общественность никогда не узнает, где в самом деле нашли Тома, - будет объявлено, что его обнаружили в «одной из резиденций». После смерти Тома власть перейдет в руки вице-президента, автоматически становящегося главой государства. О, если бы рядом с ней был Дон Роуз, он бы сумел найти для нее слова утешения и успокоения...
        Наконец появился главный врач госпиталя, один из лучших хирургов в стране.
        - Миссис Кросби Форрест, спешу сообщить вам, что не было ни покушения, ни отравления. Однако пока не могу вас успокоить и сказать, что все в порядке. У мистера президента гнойный аппендицит: видимо, в течение долгого времени он попросту игнорировал болезненные симптомы, что и привело к обострению болезни. Хуже всего, что произошел разрыв, гной вылился в брюшную полость, начался перитонит. Мы делаем все, чтобы спасти жизнь президента Форреста. Могу только сказать - если бы не ваши четкие действия, миссис Кросби Форрест, то у президента вообще не было бы ни единого шанса. Еще четверть часа, и...
        Он, не закончив фразы, смолк. Кэтрин едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Господи, а она уже думала о международном заговоре! Три президента США - Линкольн, Маккинли и Кеннеди - были убиты, а еще один - Гарфилд - скончался через некоторое время после покушения от последствий отвратительного лечения; президент Вудро Вильсон перенес инсульт, в результате которого была полностью парализована левая сторона тела и он ослеп на левый глаз; президент Франклин Рузвельт умер от сердечного приступа незадолго до конца Второй мировой. А Том Форрест может войти в историю как первый президент США, умерший от гнойного перитонита и разрыва кишок! Да, комментаторы будут долго острить по этому поводу! Интересно, к обострению в самом деле привело то, что Том в последнее время питался едой, приготовленной Мариной? В таком случае ее нужно судить за попытку убийства главы государства и приговорить к смертной казни!
        Вице-президент, в срочном порядке прибывший в военный госпиталь, получил инструкции от Кэтрин: Америка должна узнать о болезни президента, однако в отредактированной версии. Было распространено коммюнике, в котором говорилось: президент Форрест доставлен в госпиталь из Белого дома, была произведена успешная операция, и состояние президента тяжелое, но стабильное. О Марине Холл не было сказано ни слова. Кэтрин подумала с радостью о том, что любовница Тома находится в руках спецслужб, - задерживать и допрашивать ее не было причин, однако директор ЦРУ лично обещал первой леди, что его ребята нагонят на Марину страху.
        Том, придя в сознание, осведомился о произошедшем и тотчас потребовал к себе Кэтрин. Слабо улыбнувшись, он сказал:
        - Когда-то я спас тебе жизнь, а ты, Кэтти, спасла мою уже во второй раз. Меня нашли у...
        - Я знаю, где тебя нашли, - перебила Кэтрин. - Можешь не беспокоиться, об этом никто не узнает. Твое состояние улучшается, но придется провести в больнице еще какое-то время. Кстати, если хочешь видеть Марину, я скажу директору ЦРУ, и ее к тебе доставят. А мне пора!
        Том взял Кэтрин за руку, и первая леди увидела, что в его глазах стоят слезы:
        - Кэтти, прошу тебя, не уходи! Ты мне очень нужна, Кэтти! Если бы не ты, я бы умер!
        - Том, одного «спасибо» вполне достаточно, - ответила Кэтрин, но руку из ладони президента так и не высвободила.
        - Дело не только в благодарности, Кэтти, - торопливо заметил Том. - Теперь мне стало окончательно ясно - большего идиота, чем я, на свете просто не существует! Марина мне надоела, я понял, что не испытываю к ней никаких чувств. Люблю же я только тебя, Кэтти!
        - Искренне рада за тебя, - усмехнулась Кэтрин. - Однако озарение снизошло на тебя слишком поздно, Том!
        И все же от слов мужа на душе у нее сделалось теплее.
        - Кэтти, я никогда всерьез не собирался разводиться с тобой, - произнес президент, - просто... просто я пытался найти то, чего мне недостает... Но секс далеко не самое главное, уверяю тебя!
        - Неужели, Том? - заметила Кэтрин. - И это говоришь именно ты!
        - Да, Кэтти. Я понял, что в жизни есть много гораздо более важных вещей, - ответил Том, и Кэтрин поразилась серьезности его тона. - Умоляю - дай мне шанс! Только еще один шанс! И я сделаю тебя счастливой, Кэтти!
        - У тебя было для этого великое множество возможностей, - сказала Кэтрин и, оторвав руку Тома от своей, вышла из палаты.
        Она никак не могла забыть слов мужа. Сколько раз он клялся, уверяя, что больше не будет ей изменять! А затем у него появлялась новая пассия. Кто гарантирует, что после Марины не возникнет очередная? Или даже несколько?
        Генриетта, которую Кэтрин посвятила в перипетии происходящего, сказала:
        - Кэтрин, я понимаю, что ты сейчас очень зла на моего безвольного и сладострастного сына, но... Но ты должна знать, что он тебя на самом деле любит. Да, по-своему, да, причиняя боль, да, не считаясь с твоими чувствами, но любит! Я пойму, если ты заявишь, что он перешел границы дозволенного. Однако прошу - все же дай ему один шанс! Всего один!
        Телеканалы всего мира показали трогательную сцену выписки президента Форреста из военного госпиталя: санитар везет Тома в коляске, а рядом с мужем идет сияющая Кэтрин, с другой стороны находится их дочь Марша.
        Как всегда, пиар-советникам Тома удалось сделать так, чтобы кадры оказали нужное воздействие на публику: Белый дом завалили письмами и открытками с пожеланиями президенту скорейшего выздоровления. А вскоре, пользуясь волной всеобщей любви, Тому удалось протащить через конгресс несколько непопулярных до той поры законопроектов.
        С Мариной он расстался и даже не пожелал видеть ее в госпитале, хотя она рвалась встретиться со «своим пупсиком». Под давлением Кэтрин Марина подписала соглашение - она будет молчать о своей связи с президентом и обо всех деталях их интимных отношений, а взамен получит отреставрированный особняк в самом центре Нового Орлеана и единовременную выплату в размере сто пятьдесят тысяч долларов из особого президентского фонда, не подотчетного конгрессу.
        И все же, невзирая на популярность президента, демократы потерпели сокрушительное поражение на выборах в палату представителей и сенат. Близились выборы главы государства, и Том, желая отвлечь избирателей от ряда неудач, заявил, что поручает своей жене Кэтрин руководить проектом по реформированию системы здравоохранения. Тема была в буквальном смысле больная: миллионы жителей страны не имели медицинской страховки, и Кэтрин собиралась изменить ситуацию.
        Она дала согласие предоставить Тому «последний шанс», но только в том случае, если он допустит ее к принятию политических решений. После долгих раздумий и было решено доверить Кэтрин реформу.
        - Перед выборами это станет новостью номер один, - сказал Том. - Много тебе не потребуется делать, все равно через конгресс нужные законопроекты не проведешь, там главенствуют республиканцы. Но ты создашь информационный повод, дорогая, будешь появляться каждый день в кадре с больными детьми, с пожилыми людьми, с обездоленными и безработными, заявляя, что если они проголосуют за меня, то мы приложим все усилия, дабы помочь им.
        - Ты плохо меня знаешь, Том Форрест! - ответила Кэтрин. - Я намерена в самом деле облегчить участь людей, и проект по реформированию системы здравоохранения не будет фикцией!
        Том не сомневался в том, что сумеет удержаться в президентском кресле. И не последнюю роль в его победе на выборах в 1996 году сыграла Кэтрин: она стала символом надежды для десятков миллионов. Том без особого труда опередил пожилого конкурента от республиканцев, которого рьяно поддерживал Энтони делль’Амма. В ночь, когда было объявлено, что президент Форрест победил с большим перевесом, Том самодовольно заметил:
        - Ну вот, Кэтти, теперь мне волноваться больше не о чем, теперь я наконец-то могу расслабиться.
        Сразу после перевыборов беды посыпались одна за другой. Вначале кто-то из журналистов объявил, что Кэтрин якобы устраивала спиритический сеанс, на котором взывала к духу Элеоноры Рузвельт и спрашивала у покойной супруги великого президента, как ей стоит вести себя. Элеонора - если это вообще была она! - ответила через медиума: «Ни на что не обращать внимания. У женщины в политике должна быть такая же толстая, как и у носорога, шкура». Газеты начали насмехаться над Кэтрин.
        Затем администрации Тома пришлось признать несостоятельность реформы здравоохранения, и ответственность, по предложению Тома, была возложена на Кэтрин.
        - Дорогая, пойми, это единственно возможный выход. Ты ведь супруга президента, с тебя нет никакого спроса, - уверял он Кэтрин, - а моя ошибка, если я признаю ее, вызовет бурю возмущения.
        - Скажи, Том, ты, предвидя подобное развитие ситуации, намеренно предложил мне возглавить проект? - спросила Кэтрин, на что муж тотчас возразил, правда, весьма фальшивым тоном:
        - Ну что ты, дорогая, конечно же, нет! Ты сама хотела участвовать в принятии политических решений. Но, как видишь, ничего хорошего не вышло. Будет лучше, если впредь ты будешь держаться в тени и сконцентрируешься на стандартных обязанностях первой леди. Да и денег на реформу все равно нет. Но надо же было чем-то поднять мой рейтинг!
        Том с ловкостью фокусника вывел свой кабинет и себя лично из-под огня, позволив прессе переключиться на Кэтрин. А она поняла - супруг намеренно всучил ей этот проект, изначально невыполнимый, чтобы в итоге свалить всю вину на нее, а самому выйти сухим из воды. Как же это подло и мерзко! И хуже всего, что Том не признается в содеянном! В Белый дом начали приходить письма, полные проклятий в адрес первой леди, а ее рейтинг стал самым низким за все время президентства ее мужа. Газеты и телеканалы уже не насмехались, а вовсю издевались над Кэтрин.
        Наконец в одной из провинциальных газет, входивших в медиахолдинг старого врага, Энтони делль’Аммы, появилась большая статья о том, что в бытность свою генеральным прокурором и губернатором штата Луизиана Том Форрест вместе с женой заключил ряд незаконных сделок с целью обогащения. Обвинения были несостоятельны, однако республиканцы с восторгом заявили о создании специальной комиссии по расследованию махинаций. Один из сенаторов, беседуя с Кэтрин, сказал:
        - Они целят в вашего мужа, миссис Кросби Форрест, и хотят поквитаться с демократами за отставку президента Никсона. Вы же, помнится, принимали участие в расследовании Уотергейтского скандала?
        - Но это было почти двадцать пять лет назад! - изумилась Кэтрин, на что сенатор ответил:
        - В столице у многих очень хорошая память, миссис Кросби Форрест. И кое-кто, к примеру, Энтони делль’Амма, призывает начать крестовый поход против вашего мужа с целью выдворить его из Белого дома. Так что советую вам быть начеку!
        Кэтрин пришлось предстать перед специальной комиссией и отвечать на ее вопросы, а в ее апартаментах в Белом доме даже произвели обыск, желая отыскать доказательства незаконных сделок с недвижимостью. Расследование сошло на нет, и в тот день, когда было объявлено, что специальная комиссия прекращает свою деятельность за отсутствием состава преступления, президент устроил в Белом доме прием для избранных.
        - Мои враги убедились, что совершенно бессильны, - заявил Том во всеуслышание. - И мы знаем, кому обязаны смехотворным расследованием - старику делль’Амме. Ну что же, генеральный прокурор страны принял решение внимательно изучить сделки самого делль’Аммы, потому что, как он уверен, ряд предприятий, принадлежащих этому мерзавцу, отмывают деньги мафии.
        Кэтрин настоятельно просила мужа не обострять ситуацию и не инициировать расследование в отношении делль’Аммы, но Том был не в состоянии простить унижение, нанесенное ему врагом:
        - Если кто и отправится в тюрьму, так именно он! Я сделаю все, Кэтти, чтобы старик провел остаток жизни в одноместной камере.
        До Кэтрин дошли слухи о том, что делль’Амма, узнав о заявлении президента, сказал:
        - Недолго осталось ему прыгать, скоро поднимется такой ураган, что выметет этого идиота вместе с его мадам из Белого дома!
        - И что он может сделать? - усмехнулся Том, узнав о словах делль’Аммы. - Я чист, как слеза ребенка, Кэтти, и у него нет ничего такого, чем бы он мог мне навредить!
        - Том, ты точно знаешь, что делль’Амма блефует? - спросила Кэтрин, и муж уверил ее:
        - Конечно, Кэтти! Его угроза - всего лишь бравада человека, понявшего, что он потерпел окончательное поражение.

* * *
        Статья, озаглавленная «Я была любовницей президента Тома Форреста», вышла в день рождения Кэтрин - наверняка постарался Энтони делль’Амма. Кэтрин, прочитавшая за завтраком этот пасквиль, поморщилась - этот тип не остановится ни перед чем! В последние два года она была как никогда счастлива с Томом и знала, что он ей верен. Делль’Амма, исходя ядом, решил прибегнуть к последнему козырю - распространить сплетни и вызвать скандал. Однако как неумело все сделано! Строчащие для него борзописцы могли бы постараться, а то выдумали совершенно идиотскую историю: Том завел интрижку с некой Мелиндой Малиновски, практиканткой, работавшей в Белом доме некоторое время назад. Кэтрин помнила Мелинду - рослая темноволосая девица с лошадиным лицом и выпирающими вперед большими зубами, нескладная, несколько заторможенная, но совершенно безобидная. Кэтрин даже как-то перебросилась с ней парой ничего не значащих слов, и Мелинда заявила, что так гордится «работать с самим президентом Форрестом»! Эта Малиновски была родом откуда-то из Оклахомы, в Вашингтоне все было для нее в новинку, а президент представлялся неким
подобием языческого божества. Обязанности Мелинды заключались в том, чтобы распечатывать документы, необходимые секретарше президента и сотрудникам его штаба, а верхом ее карьеры была сервировка кофе для президента и французской делегации в Овальном кабинете.
        Нет, Том и эта девица никак не могут быть связаны - Кэтрин даже не сомневалась. Конечно, у Тома масса недостатков, и он завзятый юбочник, однако кто угодно, но только не сия невзрачная особа. Сколько ей лет? Вряд ли больше двадцати двух. И дело даже не в возрасте - она совершенно не во вкусе Тома! Уж если бы он решился завести интрижку, то уж никак не с девицей с лошадиными зубами. И уж точно не в Белом доме, Том ведь не самоубийца! В Белом доме полно соглядатаев, уединиться здесь практически невозможно, и Кэтрин часто думала, что резиденция похожа на второсортный отель. Поэтому, прочитав невероятную статью, она не испытала ничего, кроме глухого раздражения. Том должен обязательно связаться со своими адвокатами, и те обязаны предпринять меры, чтобы покарать журналиста, сочинившего подобную галиматью, и редактора, ее напечатавшего.
        Когда Том вышел к завтраку, Кэтрин показала ему газету и в шутку сказала:
        - Мне все известно о твоих грешках, Том, так что у тебя остается один-единственный выход: признаться!
        Реакция мужа была странной - он побледнел, выдавил из себя жалкую улыбку, и Кэтрин вдруг подумала: «А что, если факты, опубликованные в газете, соответствуют действительности?» Да нет же, у Тома много недостатков, и ей, как никому другому, это отлично известно, но глупость и безалаберность не входят в их число. Конечно, она не забыла, как Том когда-то хотел развестись с ней и жениться на пустышке Марине Холл, но ведь он образумился! Том намерен войти в учебники истории, и уж точно не как президент, заведший интрижку с собственной практиканткой!
        - Невиновен, ваша честь, - пробормотал Том, занимая место за столом.
        Кэтрин передала ему газету со словами:
        - Дорогой, ты должен принять меры. Причем незамедлительно. Они перешли все возможные границы. Никто не смеет писать так о президенте, причем намеренно лживо и искажая факты!
        Том, пробежав статью глазами, воскликнул:
        - Ах, Кэтти, это очередная «утка»! Ты же понимаешь, за всем стоит делль’Амма. Он никак не может успокоиться, что меня переизбрали и прокуратура продолжает расследование его махинаций, вот и дал заказ нагнетать обстановку. Не удивлюсь, если вскоре в качестве жертвы окажешься ты и появится статья о том, что, скажем, Марша вообще не моя дочка, а у тебя имеется любовник!
        Президент рассмеялся, и настало время первой леди опустить взор и беспокойно заерзать на стуле. А что, если Том прав и делль’Амма попытается очернить ее? Вернее, не очернить, а заявить всему миру правду о ее отношениях с преподобным Доном Роузом и о том, что именно он, а не Том является отцом Марши? Еще ужаснее может стать разглашение истории с Хью - ведь прошло так много лет, а скелет отчима все еще покоится в бочке под полом подвала...
        - Извини, Кэтти, конечно же, с моей стороны это была бестактная шутка, - сказал Том. - Если старик делль’Амма посмеет такое сделать, то ему уж точно несдобровать: когда речь идет о тебе и о Марше, я не ведаю пощады. А что касается меня... Да, ты права, надо принять меры, иначе может случиться непоправимое!
        Последующие дни вся страна только и говорила что о предполагаемой интрижке президента с практиканткой Мелиндой Малиновски. Чтобы положить конец слухам, Том под присягой подтвердил, что у него не было никаких отношений сексуального характера с мисс Малиновски. Несколько ближайших сотрудников президента также сделали заявления касательно того, что у Тома Форреста просто не имелось возможности завести роман с Мелиндой - он сталкивался с ней лицом к лицу всего несколько раз, да и то в присутствии множества свидетелей.
        Кэтрин сочла, что этого вполне достаточно, и была уверена: шумиха очень быстро сойдет на нет. Последние месяцы были лучшими в ее жизни. Том был совершенно спокоен - его переизбрали на второй срок, опасаться нечего. Марша заканчивала школу и намеревалась продолжить обучение в одном из элитных университетов вдали от Вашингтона, что, правда, внушало Кэтрин некоторую тревогу. Впрочем, она понимала: дочка желает начать самостоятельную жизнь. Так было когда-то и с ней самой...
        Однако более всего Кэтрин радовало то, что они с Томом жили душа в душу. Потребовалось много лет, дабы они наконец поняли, что созданы друг для друга. Кэтрин чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никто не посмеет украсть у нее это счастье - и уж точно не Энтони делль’Амма. Том совершил множество ошибок, однако кто их не совершал в своей жизни? Он очень изменился, и Кэтрин радовалась: муж проявлял трогательную заботу о ней, они проводили большую часть свободного времени вместе, и Том заводил речь о том, что после того, как он покинет Белый дом, начнется лучшая фаза их жизни.
        Как и предполагала Кэтрин, шумиха улеглась, а газета была вынуждена напечатать опровержение и принести президенту официальные извинения. Кэтрин требовала от мужа настаивать на судебном разбирательстве, однако он убедил ее: так делать не следует, ведь со стороны все будет выглядеть местью главы государства неугодному изданию, а это плохо для имиджа и рейтинга. Кэтрин согласилась нехотя - ей хотелось видеть владельца газеты, делль’Амму, за решеткой.
        Через несколько недель по одному из каналов, основным акционером которого тоже был их старый враг Энтони, прокрутили забавную пленку: во время одного из митингов накануне последних выборов Том, обходя избирателей, вдруг останавливается около Мелинды Малиновски, находящейся в первом ряду, и сердечно обнимает ее. На лице девицы играет глупая улыбка, и она что-то шепчет президенту на ухо.
        Том сразу же заявил:
        - Кэтти, ты думаешь, я помню всех людей, которым пожимал руку или которых обнял во время предвыборной гонки? Их ведь не сотни, а многие тысячи! К тому времени, если не ошибаюсь, Мелинда уже не работала в Белом доме. Вероятно, она просто случайно оказалась на митинге, и если человек протягивает мне руку, а потом желает обнять меня, то мне очень сложно отказаться - я же знаю, что на меня направлены десятки камер!
        Заметив мину недоверия на лице жены, президент воскликнул, указывая на экран:
        - Кэтти, смотри, вот я снова обнимаю кого-то, даму лет восьмидесяти...
        - Кстати, странно, что ты обнимаешь исключительно женщин, - заметила Кэтрин, на что супруг возразил:
        - Если бы я обнимал еще и мужчин, то делль’Амма обвинил бы меня в том, что я
«голубой», а появись фото, на котором я прижимаю к себе ребенка, он бы утверждал, что я растлитель малолетних. У него нет моральных устоев, он готов извратить любой, даже самый безобидный факт!
        Кэтрин несколько раз просмотрела крошечный фильм и в итоге убедилась, что Том прав: и что с того, что он обнимает ту самую Мелинду? Это же был предвыборный митинг!
        Днем позднее одна из наиболее могущественных желтых газет Америки вышла с аршинными заголовками: «Я снова хочу вас, мистер президент!» - вот что прошептала практикантка на ухо Тому Форресту!»
        Оказалось, газета оплатила услуги человека, умеющего читать по губам, и тот якобы расшифровал слова, которые произнесла Мелинда. Это было уж слишком! Кэтрин потребовала от мужа, чтобы он положил конец мерзкой вакханалии.
        - Делль’Амма намеревается любым способом повредить твоей карьере, и ты должен принять меры, - заявила Кэтрин. - Я хочу, чтобы ты подал на него в суд!
        - Я буду выглядеть смешно, Кэтти, - пытался уверить ее муж, - президент не может судиться с журналистами...
        - Почему, собственно, нет? - ответила первая леди. - Если журналисты распространяют заведомую ложь, то они должны понести наказание! А ведь в данном случае идет речь о настоящем заговоре, главой которого является делль’Амма. Теперь я понимаю его слова об урагане, который должен вымести нас из Белого дома! Вот она, месть, и ты не имеешь права сидеть сложа руки!
        - Кэтти, ты же знаешь, что у многих президентов были любовницы, - сказал супруг. - Например, у моего кумира Джона Кеннеди их был целый выводок. Как и у сменившего его Линдона Джонсона...
        - Избавь меня от постельных подробностей! - остановила супруга Кэтрин. - Ты не Кеннеди, а Малиновски далеко не Мэрилин Монро. Сегодня же поговори со своими адвокатами, и пусть они примут жесткие меры в отношении тех, кто порочит нашу репутацию. Запомни, именно нашу - твою, мою и нашей дочери!
        Том признал правоту жены и подал в суд на газеты и телеканал за клевету и распространение заведомо ложных сведений. Кэтрин знала, что отношения с журналистской братией у нее далеко не идеальные, ее часто обвиняли в том, что она старается отгородить Белый дом от репортеров и пичкает их информацией, которая выгодна ей самой, но сама Кэтрин не видела в том ничего зазорного: кто сказал, что газеты должны сообщать только так называемые разоблачительные факты?
        Адвокаты наняли нескольких весьма уважаемых специалистов, в том числе двух профессоров известных колледжей, которые подтвердили: Мелинда Малиновски говорит вовсе не «Я снова хочу вас, мистер президент», а «Я хочу, чтобы вы снова стали президентом!». Том выступил с большим интервью, в котором подтвердил: никаких отношений с Мелиндой у него не было и быть не могло, а затем в течение получаса рассказывал о своей неземной любви к жене.
        Кэтрин успокоилась - адвокаты были уверены, что газеты и телеканал проиграют процесс, заплатят огромный штраф (Кэтрин решила, что пустит деньги на благотворительные цели) и принесут извинения. Никаких доказательств того, что у Тома была интрижка с практиканткой, в природе не существовало по той простой причине, что интрижки никогда не было. Так первая леди и заявила на пресс-конференции, а затем перешла к другим, гораздо более существенным проблемам.
        За несколько дней до завершения процесса - никто не сомневался, что победителем из него выйдет президентская чета, - в «Вашингтон пост», газете консервативного толка, никак не связанной с Энтони делль’Аммой, появилась большая передовица под заголовком: «Президент Форрест был моим любовником, и у меня есть доказательства!» В статье содержались признания бывшей практикантки Мелинды Малиновски, которая утверждала, что была любовницей Тома в течение по крайней мере трех месяцев, а за данное время не менее двенадцати раз имела с ним отношения сексуального характера, причем в большинстве случаев это происходило в Овальном кабинете. У нее сохранилось некое синее платье, содержащее «физиологические следы президентской любви», как завуалированно выразилась Мелинда. Откровением стало и то, что Мелинда якобы занималась с президентом любовью в тот самый момент, когда он вел телефонные разговоры - один раз с неким сенатором, в другой раз - с премьер-министром Канады, и еще раз - с собственной женой, находившейся в Питтсбурге.
        Кэтрин была вне себя. Делль’Амма окончательно поставил себя вне закона! Она не сомневалась, что именно он инициировал появление статьи, и была уверена - как и раньше, старый враг прибег к самому простому способу, чтобы убедить Мелинду соврать, - заплатил ей!
        Ударом для президента и Кэтрин стал исход процесса - их иск был отклонен. Газеты и телевидение и впредь получили право вести речь о «связи практикантки и президента». Вслед за тем оппозиция потребовала у Тома наконец сказать правду и расставить все точки над «i». Кэтрин бушевала, она требовала возмездия и наказания виновных.
        Чтобы хоть как-то снять напряжение, в середине августа, незадолго до дня рождения Тома, супруги отправились на несколько дней в загородную резиденцию Кемп-Дэвид. Наконец-то Кэтрин смогла оправиться от стресса: первая леди была рада тому, что муж находится около нее, а шумиха осталась за воротами резиденции. Три дня они наслаждались жизнью, гуляли, устраивали пикники, любили друг друга, и Кэтрин даже забыла о том, что в столице их снова ждет бедлам и бардак.
        В последний день их пребывания в Кемп-Дэвиде Кэтрин проснулась от того, что кто-то нежно, но настойчиво тряс ее за плечо. Кэтрин открыла глаза и увидела Тома - он со странной физиономией сидел на кровати.
        - Том, в чем дело? - спросила Кэтрин и взглянула на часы. - Четверть седьмого! Что заставило тебя подняться в такую рань? Ты ведь «сова» и не встаешь во время отпуска раньше полудня! Господи, конечно же, Марша... Что с ней?
        Супруг успокоил:
        - С Маршей все в полном порядке. Как и со всеми прочими родственниками и друзьями, - произнес он и вздохнул. - Кэтти, я должен сказать тебе кое-что неприятное...
        - Поэтому ты и разбудил меня в воскресенье в начале седьмого утра? - спросила Кэтрин и зевнула. - Том, только не говори, что ты все же решил назначить Барта Силлуэя послом в Россию! Он очень скверная кандидатура, уверяю тебя!
        - Нет, речь идет не о Силлуэе и не о России, - заявил президент и поднялся с постели. - Дело касается только нас двоих, Кэтти.
        Он повернулся к жене спиной, и Кэтрин, приподнявшись на локте, вдруг ощутила страх. Все было слишком хорошо в их небольшой отпуск, чтобы оказаться правдой. Ну конечно, как она с самого начала не поняла: отдых в Кемп-Дэвиде своего рода инсценировка, сладкая пилюля, подготовка к чему-то ужасному! Так детям суют конфетку и гладят по голове до того, как отдадут в руки зубного врача.
        Кэтрин уставилась в спину мужа, и Том, наверное, почувствовав ее взгляд, поежился. Затем, все еще не поворачиваясь, произнес:
        - Кэтти, я с самого начала знал, что рано или поздно мне придется сказать тебе правду. Однако я думал, что сумею справиться с ситуацией. Но эта история похожа на снежный ком - все началось так невинно, а может закончиться вселенской катастрофой...
        - Том Форрест, если ты хочешь сказать что-то важное и неприятное, то повернись ко мне лицом! - потребовала Кэтрин.
        Президент подчинился, и Кэтрин увидела, что по щекам мужа текут слезы. Господи, да когда в последний раз она видела его плачущим? Собственно, никогда, даже в тот момент, когда он решил, что не сдал адвокатский экзамен, даже в ту ночь, когда узнал, что проиграл на выборах губернатора...
        - Кэтти, тебе лучше узнать все от меня, чем из газет или по телевизору, - промолвил муж. - Дело в том, что... гм... ну... Я должен признаться тебе... ах... ну и...
        - Том, да говори же наконец! - потребовала Кэтрин, чувствуя, что ее начинает бить дрожь.
        Президент, уставившись в пол, выдавил из себя:
        - То, что говорят о практикантке Мелинде Малиновски, ну, той самой, что работала в Белом доме...
        - Я прекрасно осведомлена, кто такая мисс Малиновски, - прервала его Кэтрин.
        Том вздохнул и продолжил, по-прежнему не глядя на супругу:
        - То, что говорят о ней и обо мне, правда. У нас был секс. Вот так!
        И он впервые за все время взглянул на жену. В его взгляде было столько муки и горя, что Кэтрин вздрогнула. Слова мужа с трудом доходили до нее. У них был секс..
        У него и у практикантки с лошадиными зубами... Невероятно!
        - Том, я не верю тебе, - заявила Кэтрин, - ты зачем-то лжешь. Эта особа совершенно не в твоем вкусе. Ты бы никогда не стал... не сделал ее своей любовницей. Я просто не могу представить вас в постели!
        Президент, поколебавшись и снова опустив глаза, промолвил:
        - Ну, никакой постели, собственно, и не было. Да и секса как такового тоже. Мы даже не раздевались... она, во всяком случае... все происходило весьма быстро и ограничивалось только...
        Кэтрин швырнула в мужа подушку и закричала:
        - Это правда? Том Форрест, ты спал с этой шлюшкой?
        - Кэтти, успокойся, у нас был только оральный секс, я тебе не изменял... - затараторил президент, и Кэтрин зарыдала.
        Муж попытался приблизиться к ней, желая утешить, но Кэтрин вскрикнула:
        - Не подходи ко мне!
        - Кэтти, девчонка сама напросилась, она так хотела, я был ее кумиром...
        - И такой кобель, как ты, Том, конечно же, не мог отказать! - сквозь слезы произнесла первая леди. - Значит, все - правда... Вы занимались этим в Овальном кабинете? И она обслуживала тебя, сидя под столом, когда ты... когда ты говорил со мной по телефону?
        Кэтрин помнила тот странный разговор: Том постоянно стенал и стонал и быстро завершил беседу. Значит, в тот самый момент он был не один, а в более чем тесном обществе этой самой Мелинды Малиновски и ее лошадиных зубов!
        - Кэтти, я не думал, что все так завершится, - оправдывался Том, менее всего походя сейчас на самого могущественного человека в мире, - для меня те моменты ничего не значат, всего-навсего своего рода релаксация...
        - Релаксация - видимо, от меня? - спросила зло Кэтрин. - Том Форрест, и как только я могла оказаться такой дурой и в очередной раз поверить тебе! Такой, как ты, никогда не меняется! Ладно бы ты набрался мужества и сказал правду, но ты почти полгода лгал и изворачивался... Господи! Ты же даже под присягой подтвердил, что у тебя с... Мелиндой ничего не было!
        Президент покраснел и продолжил:
        - Кэтти, в том-то и проблема - Мелинда получила повестку и вскоре выступит перед комитетом конгресса, специально созданного для расследования этой... этого дела! И хуже всего... прошедшей ночью у нее было изъято синее платье, на котором... содержатся следы... Ну, ты сама понимаешь, что за следы...
        - Нет, не понимаю! - упрямо произнесла Кэтрин. - Том, объясни!
        Президент смутился, пробормотал:
        - Следы нашей любви.
        - Засохшие следы вашей интрижки! - заключила Кэтрин. - Кто изъял платье?
        - ФБР, - голосом приговоренного произнес президент. - Будет произведена сравнительная экспертиза ДНК, и мне придется предоставить в их распоряжение свой генетический материал. Если я откажусь добровольно предоставить его, то потом все равно придется после того, как судья выдаст ордер. И кроме того, Мелинда... Ее адвокат сообщил мне, что она готова выступить перед конгрессом и живописать... как бы это сказать... неповторимые физиологические особенности моего... гм... моего пениса. Так она лишний раз подтвердит тот факт, что между нами был роман.
        - Кстати! Ведь если мисс Малиновски в подробностях опишет неповторимые физиологические особенности твоего пениса, Том, то тебе, чтобы опровергнуть или подтвердить ее слова, придется спустить штаны перед врачами. Ведь так? Подумать только, Том, как низко ты пал! Значит, она в самом деле говорила тебе тогда: «Я снова хочу вас, мистер президент»? - спросила Кэтрин.
        Том замялся.
        - Какая теперь разница, Кэтти...
        - Да или нет? - спросила первая леди, и Том уныло кивнул:
        - Да, так и сказала. Но клянусь, я не поддался на провокацию, больше с ней не встречался... И штаны перед врачами мне спускать не хочется.
        Кэтрин встала с кровати, подошла к мужу и отвесила ему оплеуху.
        - Это тебе за то, что ты лгал мне. - Она снова ударила его. - Это за то, что ты причинил мне боль. - Еще одна пощечина. - Это за то, что вовлек в свою грязную историю нашу дочку. - Удар. - Это за то, что ты выставил меня на посмешище. - Звонкая оплеуха. - Это за то, что ты такая скотина, Том Форрест! - Серия ударов. - А это, наконец, за неповторимые физиологические особенности твоего пениса, муженек!
        Президент не сопротивлялся, что и бесило Кэтрин больше всего. Он ведь раскаивается, причем искренне! Но с чего вдруг, собственно?
        - Кэтти, я так рад, что ты сумела понять меня и простить, - начал Том, когда град пощечин прекратился. - Все закончилось, и все будет хорошо...
        Кэтрин утробно расхохоталась:
        - Понять? Ни за что! Простить? Никогда! Все закончилось? Все только начинается! И я совсем не уверена, что все будет хорошо. Все будет очень плохо! Ты думаешь, что пустишь слезу, посыплешь голову пеплом, изобразишь из себя мученика - и я раскрою для тебя объятия? Ты врал мне в лицо, Том, почти полгода! Никто не верил тебе, а я верила! Какая же я была дура...
        - Кэтти, ты не дура, просто ты любишь меня, поэтому и не хотела верить, что... - Он попытался обнять жену, но Кэтрин оттолкнула мужа.
        - Не смей! - закричала она. - Не смей приближаться ко мне, иначе, клянусь всем святым, я за себя не ручаюсь! И чего ты теперь хочешь, Том? Чтобы я сделала вид, будто ничего не произошло?
        - Кэтти, ты понимаешь, теперь у конгресса будут улики того, что я... что Мелинда..
        - Что она обслуживала тебя под столом в Овальном кабинете? - завершила мысль мужа Кэтрин. - Ты так хотел сказать?
        Президент прошептал:
        - Дело не в Мелинде Малиновски...
        - Ах, неужели? Ты ведь только что пытался уверить меня - дело именно в ней!
        - Дело не в ней, Кэтти, а в том, что я под присягой, причем целых два раза, заявил, что у меня не было с ней сексуальных отношений, - продолжил Том. - А это, ты сама понимаешь, федеральное преступление. Мои враги так и вцепятся в меня, и ходят слухи... Ходят слухи, что они будут добиваться моей отставки, а если я сам добровольно не покину Белый дом, то они инициируют процедуру импичмента...
        - Так вот зачем я тебе понадобилась, - заметила спокойно первая леди. - Посмотрите-ка, старая кляча Кэтти еще на что-то способна! Я нужна тебе, чтобы помочь в борьбе с плохими сенаторами, которые - о ужас! - не могут понять и принять того факта, что президент США лгал под присягой и обманывал не только собственную жену, но и всю страну! Да что всю страну - весь мир! Право же, что за мерзкие людишки! Может, ты расскажешь им в подробностях, как хорошо тебе было с мисс Малиновски, и они тебя простят? Небось сенаторы тоже люди, тоже мужчины, и у некоторых из них имеются любовницы.
        - Кэтти, прошу тебя, не будь такой, - сказал президент. - Ты мне очень нужна, особенно сейчас...
        Кэтрин пнула ногой подушку, лежавшую на полу, и сказала:
        - Том, ты сам заварил кашу, сам и будешь ее расхлебывать. Похоже, ты за долгие годы так ничему и не научился. А раз так, то рассчитывай только на себя!
        И она скрылась в ванной. Запершись, пустив воду и усевшись на крышку унитаза, Кэтрин заплакала. Том обманул ее, но тут не было ничего нового. Что в действительности было обидно, так это то, что она поверила ему, поддалась иллюзии, что муж исправится. Да ведь он специально для того и организовал нынешнюю поездку, поэтому был так трогательно заботлив и мармеладно-мил. И, самое поразительное, она вновь поверила ему! Сама виновата!
        Том долго стучал в дверь ванной, что-то бубнил, но Кэтрин, засунув в уши затычки, размышляла, как же ей поступить. По-хорошему она должна развестись. И еще сегодня объявить о своем желании прессе. Пусть Том сам выкручивается из сложившейся ситуации. Но самое ужасное - она, похоже, все еще любит его. Или уже нет? Как было бы хорошо, если бы Том вдруг умер! Все проблемы разрешились бы сами собой...
        Она вышла из ванной только через пять с половиной часов. Собранная. С покрасневшими, но сухими глазами. Решительная.
        - Я приняла решение, - объявила Кэтрин мужу. - Я останусь с тобой, по крайней мере, пока не закончится срок твоего президентства. И буду на твоей стороне.
        - Как я рад! - Том полез к ней с поцелуями и объятиями, но Кэтрин осадила его:
        - Но не думай, что я тебя простила, Том Форрест. Я еще пока не решила, что будет с нашим браком в дальнейшем, но сейчас тебе помогу. И не воображай, что я люблю тебя так сильно, что мне доставит огромные мучения наблюдать за тем, как тебя уничтожат. Просто я не хочу, чтобы и мое имя, и имя нашей дочки трепали на каждом перекрестке, хотя этого, увы, не избежать. И все из-за тебя!
        Том согласно кивал, поддакивал, а на лице его сияла улыбка. «Он считает, что сумел в очередной раз обвести меня вокруг пальца, - подумала Кэтрин и ощутила небывалый гнев. - Воображает, что, как всегда, одержал победу и вышел сухим из воды. О Том, как же ты ошибаешься! Я никогда не забуду и вряд ли прощу! И настанет время, когда тебе придется расплатиться за все унижения - за двух шлюх с разноцветными ленточками на шее, за официанточку Матильду Шарни, за Марину Холл, за десятки других девиц и женщин, с которыми ты обманывал меня за двадцать пять лет нашей совместной жизни. Да, время настанет, но пока рано думать о мести...»
        - Кэтти, я всегда знал, что ты самая потрясающая женщина на свете! - заявил президент. - Пока ты ревела в ванной, я собрал в Кемп-Дэвиде всех, кто нам нужен: министра юстиции, министра внутренних дел, директора ФБР и ЦРУ.
        - Том, не смей оказывать ни на кого давление, - пригрозила Кэтрин, - это выйдет тебе боком. Вспомни о Никсоне и чем все закончилось. Еще до того, как от тебя потребуют предоставить пробу ДНК для сравнительного анализа, ты должен признаться во всем.
        Том испуганно пробормотал:
        - Но тогда все поймут, что я лжец...
        - Ну и что? Ведь это соответствует действительности, - заметила Кэтрин. - Однако если ты приложишь все свои усилия, то сумеешь перетянуть на свою сторону простых американцев. И тогда лишить тебя полномочий станет гораздо сложнее - одно дело, если объявляют импичмент непопулярному президенту, и совсем другое, если президент пользуется поддержкой большинства населения.
        - Покаяние... публичное покаяние! - воскликнул Том и поцеловал Кэтрин.
        Первая леди машинально вытерла щеку - след от поцелуя горел, будто то был поцелуй Иуды. Но Том не заметил ее жеста, так как уже развивал мысль:
        - Ты гениальна, как всегда, Кэтти! Ведь не меньше семидесяти пяти процентов мужей изменяют своим женам, значит, они поймут меня!
        - А как насчет жен, которым изменяли? - заметила Кэтрин, но Том только отмахнулся:
        - О, женщины тоже не лучше! Почти половина из них - а цифры скорее заниженные, чем завышенные, - неверны в браке. Да, я должен показать, что ничто человеческое мне не чуждо. На этом действительно можно очень хорошо сыграть и даже заработать аплодисменты. Но, чтобы все получилось, мне нужны ты и Марша! Вы должны быть на моей стороне, вы, самые важные женщины в моей жизни, должны показать, что простили меня! Раз простили вы, простит и народ!
        В понедельник было организовано триумфальное возвращение президента в Вашингтон - Том в сопровождении жены и дочери (Маршу в срочном порядке доставили несколькими часами раньше в Кемп-Дэвид, где отец признался ей в том, что изменял Кэтрин с практиканткой) вышел из вертолета, который приземлился на лужайке около Восточного крыла, и направился на пресс-конференцию. Все ждали чего-то необычного, сенсационного и не ошиблись - президент в прямом эфире заявил, что сказал неправду относительно своих отношений с Мелиндой Малиновски.
        - Я знаю, что виноват. Но я не пытаюсь ничего отрицать, - вещал он в камеру. Кэтрин стояла справа от него, Марша слева. - И сделаю это с одной-единственной целью - чтобы защитить свою семью. Ведь и вы поступили бы на моем месте точно так же, если бы речь шла о вашей семье!
        То была самая блестящая, проникновенная и, как поняла Кэтрин, самая лживая речь из тех, что Том произнес за свою карьеру президента и, не исключено, за всю свою жизнь. Сама мягко улыбалась, смотря в камеру, а про себя думала: как же она ненавидит Тома. И, конечно же, больше его не любит. Ей это стало окончательно ясно прошедшей ночью, когда в полном одиночестве Кэтрин лежала на большой кровати и размышляла о своей жизни. Если бы время можно было повернуть вспять, если бы она не сказала «нет» в ответ на предложение Дона Роуза...
        Первым, кто позвонил ей в Белый дом после выступления Тома, был Дон. Он не пытался утешать, а только спросил, может ли чем-либо помочь. Но Кэтрин была чрезвычайно рада слышать его голос.
        - Как же ты был прав, Дон! - вырвалось у нее. - Как же ты был прав...
        Преподобный на мгновение замолчал, а потом нежно произнес:
        - Кэтти, еще не поздно, ты же знаешь, что я готов в любой момент принять тебя...
        - Дон, я не заслуживаю тебя, - ответила скорбно Кэтрин. - Я нужна Тому сейчас и не могу его бросить. Дело не в нем, а во мне самой - я не хочу, чтобы мой муж стал первым президентом, отстраненным от своей должности в результате импичмента...
        - Подумай хотя бы раз в жизни не о Томе, а о себе! - воскликнул преподобный. - Кэтти, я ведь так люблю тебя! А он, любит ли тебя он?
        Дон повесил трубку, а Кэтти, вслушиваясь в отрывистые гудки, все же ответила на его вопрос:
        - Нет, он меня не любит. Как, впрочем, и я его. Но это не причина, чтобы подавать на развод.
        Но как ей хотелось в тот момент набрать номер Дона и сказать ему: «Я еду!»
        Кэтрин знала, что это невозможно. Она не бросит Тома, каким бы мерзавцем и лжецом он ни был. Она права: дело исключительно в ней самой. Она ни за что не допустит, чтобы Том потерпел поражение, ведь оно будет не столько его, сколько ее собственное. А она никогда не сдается!
        Опросы показали: большинство граждан Америки восприняло признание президента позитивно, и его рейтинг не только не упал, но и пополз вверх. Еще бы, усмехнулась про себя Кэтрин, ведь в своем даре убеждения и манипуляции сознанием масс ее муж превзошел самого доктора Геббельса.
        Зато признание Тома дало возможность оппозиции объявить о начале процедуры отстранения главы государства от должности, ведь он лгал под присягой сам и понуждал своих сотрудников к даче ложных показаний. Кэтрин знала: битва предстоит нелегкая, весьма высока вероятность того, что Том потерпит поражение.
        Многие из собственной партии призывали президента Форреста добровольно уйти в отставку, и давление со дня на день все возрастало. Кэтрин приказала мужу быть стойким.
        - Я не для того согласилась играть одну из главных ролей в нынешнем фарсе, чтобы ты трусливо бежал из Белого дома, - заявила она. - Американцы тебя поддерживают, экономика переживает беспримерный бум, в бюджете префицит, безработица упала на самый низкий за последние сорок лет уровень, положение Америки в мире непоколебимо. Так зачем тебе уходить в отставку?
        Кэтрин понимала, что враги, с пеной у рта требовавшие отставки Тома, сами понимают тщетность подобных заявлений. Процедура импичмента слишком сложная и долгая, а время играло на руку Тому. В последующие месяцы о скандале с Мелиндой говорили редко: Том направил войска в Югославию, где те одержали быструю победу. Затем разразилось несколько скандалов, в центре которых находились сенаторы, более других требовавшие удаления Тома Форреста из Белого дома. Один оказался алкоголиком, второй взяточником, третий содержал сразу четырех любовниц. Это позволило президенту заявить, что его оппоненты не отличаются высокими моральными качествами, а раз так, то не имеют права требовать от других быть святее папы римского.
        Единственным человеком, который помог Кэтрин выдержать испытания последующих месяцев, был преподобный Роуз. Они перезванивались по несколько раз в день - Кэтрин не хотела, чтобы Дон приехал в Вашингтон, так как знала, что появление около нее привлекательного мужчины, хотя бы и священника, может быть использовано против мужа.
        Идея импичмента бесславно провалилась - ее инициаторам не удалось набрать нужное количество голосов для того, чтобы запустить сложный механизм отстранения президента от должности. А несколькими днями позднее стало известно, что Энтони делль’Амму арестовали по обвинению в отмывании денег мафии, неуплате налогов и мошенничестве. Позднее обвинения были сняты, но в тот момент Том торжествовал: он одержал победу на всех фронтах.
        Во время турне президента по Африке пиар-стратеги предложили создать «утечку информации» и позволить некоторым журналистам в Ботсване «случайно» заснять Тома и Кэтрин у бассейна, когда те держались за руки, плескались в воде и вообще изображали влюбленную парочку. Кэтрин было чрезвычайно противно ломать комедию, но она нехотя согласилась, и вскоре вся Америка узнала - в «первой семье» страны снова царят мир, счастье и благодать.
        По этому случаю в Белом доме был устроен рождественский прием, ознаменовавший начало последнего года президентства Тома Форреста. Супруг был более чем почтителен и внимателен к Кэтрин, что только тяготило первую леди. Она видела, что муж бросает быстрые взгляды на симпатичных дам, присутствующих на приеме, поэтому, когда Том провозгласил тост за свою любимую супругу, она даже не притронулась к бокалу с шампанским. Да, Том уверен, что теперь ничего ему не страшно и он в очередной раз сумел выпутаться из сомнительной истории с минимальными потерями.

* * *
        Потянулись недели и месяцы последнего года в Белом доме. Вице-президент объявил о своем желании сменить Тома, а сам Том задумывался о своей жизни после прекращения полномочий. Странное дело, он уже не вел речь о тихом размеренном существовании где-нибудь в Калифорнии, на вилле у океана.
        - Я намерен создать фонд по борьбе с бедностью, преступностью и болезнями, - сообщил он Кэтрин, - и у меня уже имеется ряд влиятельных и очень богатых спонсоров. Я с большим удовольствием занял бы пост Генсека ООН, но у американца, к тому же экс-президента, нет ни малейших шансов быть избранным на данную должность. Поэтому я создам свою ООН - у моего фонда будет и больше денег, и больше влияния!
        - А как же я, Том? - спросила, усмехнувшись, Кэтрин. - Мы ведь некогда заключили соглашение, что после того, как ты добьешься своих целей, совместно займемся моей карьерой.
        Президент рассмеялся:
        - Ну, Кэтти, дорогая, подумай сама! Тебе пятьдесят два, в таком возрасте политическую карьеру скорее прекращают, а не начинают. Ты будешь сопровождать меня в зарубежных поездках, когда я стану главой фонда, ворочающего миллиардами. Слышала уже, что Билл Гейтс и Уоррен Баффет, два самых богатых человека в мире, решили сделать щедрые взносы? Зачем тебе нудная политика в Вашингтоне? Перед нами открываются такие перспективы - заняться спасением человечества!

«Перед тобой, Том, - подумала Кэтрин с обидой, - перед тобой, мой милый. Как же легко ты забываешь о своих обещаниях! С какой легкостью планируешь свой карьерный рост! На то же, что будет со мной, тебе наплевать. Я, как обычно, буду твоей тенью, верной Кэтти, покорной женой».
        - У меня по этому поводу иное мнение, Том, - сказала Кэтрин. - Сенатор Николас Малькольм более не намерен выставлять свою кандидатуру, а значит, в штате Нью-Йорк требуется подходящая замена. Глава тамошнего отделения демократической партии встречался со мной два раза за последний месяц - он упорно предлагает мне выдвинуть свою кандидатуру и считает, что у меня имеются шансы на победу. Причем больше, чем у любого из потенциальных преемников.
        - Рад всего святого, Кэтти! Зачем тебе политика? - спросил пренебрежительно президент. - Ты же сама видела, как много в ней грязи и обмана. Я так мечтал о том, что меньше чем через год мы наконец-то сможем вести спокойную, размеренную жизнь! Только ты и я! И никого больше!
        - А как же твой фонд, Том? - спросила, чувствуя обиду, первая леди. Понятно, муж просто считает, что она не способна заниматься большой политикой. Он разве только в открытую не говорит: политика - это мужская епархия. А сам именно так и думает.
        - О, фонд не будет отнимать у меня много времени! - заверил ее супруг.
        Вот и неправда, снова усмехнулась про себя Кэтрин. Наверняка повторится то же самое, что и раньше: с утра до вечера она будет одна, дожидаясь, пока муж вернется с очередного совещания, заседания или из заграничной поездки.
        - Но мы же хотели... - начала она и смолкла.
        Том просто не поймет или сделает вид, что не поймет. Он же считает себя весьма удачливым президентом Америки. А кто такая она? Всего лишь его жена, не более того. Кэтрин знала, что способна на большее, чем присутствовать на приемах, носить дорогие платья от известных модельеров, сопровождать мужа в поездках по миру, открывать вернисажи, пожимать бесчисленные руки и гладить чьих-то детей по головам.
        - Кэтти, конечно, я помню, что ты когда-то тоже мечтала о большой политике. Но зачем она тебе? - продолжал свое Том. - Мы ведь можем быть вполне счастливы и без нее! Да и в истории Америки не было еще ни одной бывшей первой леди, которая занимала бы столь ответственный пост - сенаторский. Марша осенью отправится в Стэнфорд, в январе следующего года я сложу полномочия - и начнется жизнь для нас двоих, Кэтти!
        Оказывается, Том уже все продумал, с внезапным раздражением и ненавистью подумала Кэтрин. Разве он забыл, что никогда бы не стал президентом, если бы не она? И ведь вынужден был бы уйти в отставку, если бы не она! Господи, да он вообще бы умер, если бы не она!
        Умер, умер, умер.... Да, если бы Том умер, все было бы гораздо проще. Только о чем она сейчас думает? Тому чуть за пятьдесят, здоровье у него отменное... с чего ему внезапно умирать?
        - Ну, так и быть, Кэтти, - изрек наконец милостиво супруг, - если тебе хочется, то можешь попробовать. Однако борьба будет жесткой. Но я, ты же знаешь, всегда на твоей стороне!
        А примерно через неделю Кэтрин, посещая Нью-Йорк, столкнулась в аэропорту с сенатором Николасом Малькольмом. Тот обратился к Кэтрин со странным вопросом:
        - Миссис Кросби Форрест, правда ли, что вы передумали? Если так, то надо бы официально заявить об этом, чтобы дать возможность и другим попытать счастья на политической арене.
        Кэтрин, не понимая, переспросила:
        - Сенатор, о чем вы? Конечно же, я не передумала! Я специально прибыла в Нью-Йорк, чтобы обсудить этапы моей предвыборной кампании!
        - Гм, странно... - удивился сенатор. - А вот ваш муж убеждал меня в обратном. Он сказал, что вы раздумали баллотироваться в сенат, но только пока не обнародовали решение. И вообще, президент, когда я видел его в начале недели, упрашивал меня остаться хотя бы еще на один срок...
        - Неужели? - произнесла холодно Кэтрин, чувствуя, что, если бы Том оказался в данный момент перед ней, она бы с превеликой радостью собственноручно задушила его. Или застрелила. Или утопила. - Президент так и сказал?
        - Да, он уверял меня, что вы хотите наслаждаться спокойной жизнью после того, как он покинет Белый дом. А если вы станете сенатором, то никакого покоя не получится. Да и сами посудите, миссис Кросби Форрест, в течение десятилетий вы играли вторую скрипку, а теперь на заднем плане окажется ваш супруг, бывший президент!
        Кэтрин кипела от злости, когда вернулась в Вашингтон. Сначала она хотела потребовать от мужа объяснений, но потом передумала - как всегда, Том найдет отговорку, заявит, что сенатор не так его понял, начнет врать. И она в очередной раз развесит уши и поверит ему. Нет, этому надо положить конец!
        Не советуясь с мужем, Кэтрин открыто заявила о своем желании занять сенаторское кресло. Том уверял, что на ее стороне, и даже обещал помочь привлечь спонсоров. Но, как через несколько недель узнала Кэтрин, супруг приложил все усилия, дабы убедить крупных финансистов и бизнесменов - вкладывать деньги в предвыборную кампанию его жены - пустое дело.
        И тогда Кэтрин поняла: муж ей откровенно мешает. Он не хочет допустить, чтобы она стала сенатором. Тому нужна покорная супруга, которая ждет его дома и позволяет развлекаться на стороне. Поэтому-то он и торпедирует ее решение стать сенатором. Если Кэтрин проиграет на выборах, он будет очень рад, хотя, конечно же, станет изображать потрясение и шок. Том прикладывает большие усилия для того, чтобы она потерпела поражение!
        Будь ее мужем Дон Роуз, он сделал бы все мыслимое и немыслимое для того, чтобы она добилась своего, а вот Том... Неужели она некогда любила этого человека? Неужели они когда-то были счастливы? Неужели она когда-то была готова пожертвовать ради него собственной жизнью?
        А вот сам Том - готов ли он ради нее отдать свою жизнь? Конечно же, нет - в этом Кэтрин ни секунды не сомневалась. Однако может получиться так, что ему придется... никто не знает, что тебя ожидает через день, через час, через секунду... Том часто сравнивает себя с президентом Кеннеди, а ведь тот стал жертвой убийства. И кто сказал...
        И кто сказал, что и Том не станет жертвой убийства? Чем больше Кэтрин старалась не думать об этом, тем чаще, в особенности по ночам, когда она лежала в огромной постели рядом с Томом, в голову ей лезли странные и страшные мысли.
        Хуже всего не то, что собственный муж не верит в ее силы. Том, наоборот, очень даже верит в то, что она способна победить на выборах, - и желает помешать ей! А если она в состоянии стать сенатором, то почему не может сделаться президентом? Восемь лет Кэтрин наблюдала за Томом, знает, как надо управлять страной и каких ошибок избегать. И уж точно - никто и никогда не объявит ей импичмент за то, что она завела любовника из числа практикантов, врала под присягой и склоняла сотрудников к даче ложных показаний.

«Ах, Том, Том... - думала Кэтрин, глядя на мирно посапывающего супруга, - как же я тебя ненавижу! Но весь вопрос в том, отчего ты так ненавидишь меня, ведь ты мне обязан столь многим!» Возможно, в том-то и суть: Тому не нравится зависеть от женщины. А кто сказал, что ей самой нравится зависеть от мужчины?
        Когда-то она его любила. Он всегда умел вызвать у нее улыбку. Но это прошло... Прошло окончательно и бесповоротно!
        И Кэтрин в который раз подумала о том, что ситуация значительно бы облегчилась, если... если бы ее муж умер.
        Внезапно Кэтрин поняла, что должна сделать. Ну конечно, все так просто! Том больше не любит ее, она больше не любит Тома - так зачем ломать комедию и мучить друг друга? Да, именно так она и сделает... как можно скорее встретится с одним чрезвычайно влиятельным человеком (конечно, тайно!), и этот человек поможет ей избавиться от Тома.
        Кэтрин наклонилась к спящему мужу, поцеловала его в щеку и пробормотала:
        - Том, мне очень жаль, однако пришла пора радикальных действий. Увы, дорогой, ты мне только мешаешь. Ты не хочешь, чтобы я стала сенатором, и уж точно не захочешь, чтобы я стала президентом. А я ведь знаю, что из меня получится отличный глава государства. Не в пример тебе! Поэтому...
        Том заворочался во сне, и Кэтрин отпрянула от супруга. То, что она задумала, очень и очень опасно. И если Том узнает... Однако он никогда не узнает ни о чем, потому что... Потому что вскоре все изменится, Кэтрин не сомневалась.
        Скоро, даже очень скоро, начнется ее новая жизнь - без Тома. И она будет сама себе хозяйкой. И осуществятся ее заветные мечты. И она станет президентом!
        - Только жаль, Том, что ты не насладишься сполна этим светлым моментом! - добавила тихонько Кэтрин и, накрывшись одеялом и отодвинувшись от супруга, принялась разрабатывать детальный план.
        Бэзил
        - Танюша, что нам делать? - произнес я отчего-то шепотом и сам поразился тому, как странно звучал мой голос.
        В горле у меня пересохло, руки и ноги ходили ходуном, и более всего мне хотелось оказаться как можно дальше от города Майами, солнечной Флориды и вообще от благословенной Америки. И во что я только вляпался, старый идиот! Тоже мне, Сенека, решил поиграть в шпионов, побродить по политическому лабиринту, в котором затаился минотавр, раскрыть тайну столетия! Да уж, точно, Сенека и Сократ в одном флаконе! И тот, и другой плохо кончили: первому пришлось вскрыть вены по приказанию некогда любимого воспитанника Нерона, а другой испил чашу цикуты. А мне, похоже, даже не придется кончать с собой - разлюбезный наемный убийца отправит меня и Таню на тот свет. И причем всего через несколько секунд!
        Танюша же, казалось, сошла с ума - отчего-то она скинула свое и без того легкое одеяние. Я воззрился на нее, а девица, ничуть меня не смущаясь (ну еще бы, на том свете, надо думать, все ходят голышом - надо уже привыкать), набросила на себя халат. Мне же она вручила пустую бутылку из-под шампанского и скомандовала:
        - За дверь!
        - Что? - изумился я.
        А Танюша пихнула меня в угол, затем вышла в коридор и нарочито громко произнесла:
        - Одну секунду, я сейчас открою! Я принимала душ!
        Стоя в углу, я мог через щелку между косяком и дверью наблюдать за тем, что происходит в коридоре. Входная дверь внезапно распахнулась - и я увидел субъекта в униформе официанта. Около него возвышался столик на колесиках.
        Таня, приняв соблазнительную позу, с почти распахнутыми полами халата, голосом сирены проворковала:
        - О, вы, наверное, ошиблись, я ничего не заказывала. Однако все равно заходите!
        Субъект, молодой мужчина с темными волосами и невыразительным лицом, несколько смутился, и на его тонких губах заиграла странная улыбка. Наверняка наемный убийца решил совместить приятное с полезным - если жертва сама предлагает ему себя, то он вряд ли скажет «нет».
        - Прошу вас, проходите, - сказала Танюша, отлично игравшая роль роковой соблазнительницы. - Здесь так жарко, не находите? Быть может, вам снять форменную куртку?
        Убийца решительно закрыл дверь, подошел к Тане и, положив ей руку на бедро, сказал:
        - Мне и так хорошо, детка...
        Ну еще бы, наверняка у него под униформой спрятан пистолет с глушителем, понял я. Господи, а у нас из оружия всего лишь пустая бутылка из-под шампанского!
        В этот момент произошло невероятное - незваный гость, только что твердо стоявший на ногах и нависший над Таней, вдруг охнул, неведомая сила подняла его в воздух - и он шмякнулся на пол.
        - Дядя Вася! - закричала Таня, и я ринулся в коридор.
        Киллер силился подняться, одновременно тыча рукой себе под мышку. Я увидел внушительных размеров пистолет с глушителем - и, зажмурившись, со всей силы опустил на физиономию мерзавца бутылку. Раздался крайне отвратительный звук. Осторожно открыв глаза, я увидел, что лицо несостоявшегося убийцы превратилось в кровавую маску. Я вскрикнул, выпустил бутылку из рук и простонал:
        - Я убил его, Танюша! Господи, я убил его!
        Таня же, обшаривая карманы гостя, заявила:
        - Да брось, дядя Вася, ты только рассек ему кожу на лбу, поэтому такая кровища. Он потерял сознание, однако ненадолго.
        Она подхватила пистолет и запихнула его в карман халата. Затем кинула мне удостоверение, найденное у киллера. Я изучил его - агент Секретной службы США Рон Дельдага.
        - Помоги мне, - заявила Таня, вытаскивая поясок, - он скоро очухается и наверняка снова попытается нас убить, поэтому мы должны предпринять кое-какие профилактические меры. Ну, дядя Вася, чего ты стоишь как истукан? Ни разу, что ли, не приходилось связывать людей?
        - Вообще-то ни разу, - честно признался я и кинулся на помощь Тане.
        Более всего меня страшила мысль о том, что агент сейчас придет в себя и все же укокошит нас. И только когда мы связали его по рукам и ногам (пришлось разорвать простыню и использовать шнуры от портьер), я немного успокоился. Так-то лучше!
        Мы оттащили пленника в центральную комнату, и я отправился в ванную - кровь была у меня на руках, на лице, на одежде. Глядя на себя в зеркало, я подумал, что если сейчас в номер ворвется полиция, то решит, что я совершил жуткое преступление и укокошил по крайней мере пятерых человек - так много крови вылилось из раны на лбу агента Рона Дельдаги!
        Вернувшись, я увидел, что наша жертва уже пришла в себя - агент Секретной службы извивался на ковре, вращая глазами, тужась и подвывая.
        - Не советую вам так напрягаться, - заметил я учтиво, - у вас может случиться инсульт, и тогда вам уже никто не поможет.
        Агент затих и уставился на меня. Раздались булькающие звуки - рот у агента был забит моими грязными носками и завязан шелковым шейным платком от Жана-Поля Годо. Я ведь купил его в Париже, в бутике на Елисейских Полях, за целых девятьсот пятьдесят евро! А теперь он используется в качестве намордника для агента Секретной службы и к тому же весь перепачкан кровью. Точно не отстирать.
        Танюша, уже переодевшаяся, изучала портмоне агента. Вытащила фотографию, на которой была изображена миловидная женщина и двое мальчишек лет четырех-пяти.
        - Ваша жена и детишки, агент Дельдага? - спросила Таня задумчиво. - Они наверняка гордятся вами, своим мужем и отцом. Ну конечно, ведь тот работает на правительство Соединенных Штатов! Интересно, что бы они сказали, если бы узнали об истинном профиле вашей деятельности? Вы же наемный убийца, агент Дельдага! И скольких вы уже порешили во имя демократии и свободы слова?
        - Кажется, он хочет что-то сказать, - указывал я на мычащего агента. Таня подошла к нему, приставила к груди пистолет и сказала:
        - Дядя Вася, вынь кляп. Только учти, агент Секретной службы, попытаешься кричать - пристрелю. Сам понимаешь, что нам терять нечего, одним преступлением больше, одним меньше, роли не играет.
        Я отвязал свой шейный платок и вытащил слюнявый носок изо рта агента. Дельдага, откашлявшись, заявил тихим, но злобным тоном:
        - Нападение на агента Секретной службы потянет на двадцать пять лет тюрьмы, мои дорогие!
        - Нам, собственно, терять нечего, - повторил я слова Тани. - Только ведь вы всего четверть часа назад заявились к нам в номер, чтобы прикончить нас? Так что двадцать пять лет тюрьмы по сравнению со смертью - более чем щедрый подарок! Всегда хотел написать драму о жизни за решеткой. Кстати, агент, я буду, думаю, первым лауреатом Нобелевской премии, который получит срок.
        Дельдага пронзил меня взглядом и сказал:
        - О том, что я отправился в отель, известно кое-кому. Если я не выйду на связь в ближайшее время, мои коллеги поднимут тревогу. И тогда ваш номер штурмом возьмут ребята из ФБР...
        - Блефует, - заявила уверенно Таня. - Секретная служба на дух не выносит ФБР, и ФБР платит ей той же монетой. Да и сами посудите, агент Дельдага, неужели о вас, киллере, кто-то будет особенно заботиться? Вы выполняете черную работу, причем выполняете весьма посредственно, иначе бы нам не удалось узнать, что президента Тома Форреста застрелил вовсе не несчастный Ларри Перкинс. Это ведь был заговор, не так ли?
        Дельдага прорычал:
        - Вы сами подписали себе смертный приговор! Я лично против вас ничего не имею, я всего лишь выполняю приказ.
        - То же самое, милейший, заявляли на Нюрнбергском процессе высокопоставленные нацисты, - сказал я нравоучительным тоном. - Изображали из себя жертв обстоятельств и честных солдат, приводивших в исполнение приказы полоумного фюрера. У человека всегда имеется выбор, запомните! И раз вы начали убивать, значит, сами того хотели.
        - Итак, агент Дельдага, кто послал вас по нашему следу? - спросила Таня. - Ну, говорите!
        - А иначе что, убьете меня? - бросил тот с вызовом. - Или прострелите ногу или руку? Старик верно сказал, каждый сам принимает решение, преступать ему запретную черту или нет. Вы на головорезов не похожи, так что опасаться мне нечего...
        - Ошибаетесь, агент Дельдага, - ответила Танюша. Еще до того, как я успел что-то предпринять, она поднесла пистолет в ноге Дельдаги и сказала: - Считаю до трех. Итак, вы скажете все, что знаете, или я выстрелю. Один, два, три...
        Агент самодовольно улыбался, а когда Таня произнесла «три», раздался тихий хлопок. Последовал приглушенный крик, и Таня тотчас сунула в рот агенту мой грязный носок. Я с ужасом увидел, как на штанине Дельдаги расплывается кровавое пятно. Танюша в самом деле выстрелила!
        - Ну что, убедились, агент, что не только вы готовы применять силу? - усмехнулась она.
        Я схватил девицу за руку, вытащил в коридор и закричал на нее по-русски:
        - Что ты наделала! Ты выстрелила в живого беззащитного, связанного по рукам и ногам человека! Это же так подло и низко...
        - Дядя Вася, думаешь, было бы честно, если бы агент выстрелил в нас, тоже беззащитных, и превратил бы из живых в мертвых? - ответила по-английски Таня и добавила на своем безобразном русском: - И на старуху бывает проруха!
        Я был вынужден согласиться с девчонкой. Да, она права, и хотя я не приемлю насилие в любом его проявлении, иного выхода, как выбить из агента Дельдаги всю правду, оказывая на него физическое воздействие, у нас нет. И тут же я поймал себя на мысли, что рассуждаю, как надзиратель в Гуантанамо - те тоже прикрываются благими целями и пытают всех, кого считают террористами.
        Агент Секретной службы продолжал выть, а Таня сказала:
        - Нечего устраивать тут концерт, пуля только кожу рассекла, кость не повреждена. Однако в следующий раз рука у меня не дрогнет. Итак, будете говорить правду или нет?
        И она навела пистолет на пах нашего пленника.
        Дельдага судорожно закивал головой, и Таня велела мне вытащить кляп. Спесь с агента слетела, перед нами лежал испуганный человек, готовый на все, лишь бы сохранить свою жизнь и здоровье. Я бы и сам все рассказал, если бы кто-то угрожал отстрелить мне чресла.
        - Кто вас сюда послал? - повторила свой вопрос Таня, и Дельдага охотно ответил:
        - Мой непосредственный начальник, агент Секретной службы Патрик Миггс, начальник личной охраны мадам президента.
        - Тот самый, с которым вы были в особняке Карлайла? - спросила Таня. - Ну-ну, нечего так пялиться на меня, Дельдага, нам известно гораздо больше, чем вы можете себе представить. Я своими глазами видела, как вы с Миггсом убили Филиппа Карлайла и его жену...

«О Джинджер, ведь именно твоя смерть сделала меня преступником, - подумал я. - Мы могли быть сейчас вместе, лежать в объятиях друг друга, а вместо этого я нахожусь в номере флоридского отеля, где с красоткой-мошенницей пытаю агента Секретной службы».
        - Да, он, - ответил сдавленно Дельдага. - Миггс считается у нас «звездой». Он на великолепном счету у мадам президента, ему пророчат великолепное будущее... Такая карьера в течение полутора лет - сначала охранял вице-президента, потом стал охранять мадам президента. Кэтти... я хотел сказать, миссис Кросби Форрест к нему благоволит!
        - И кто отдал приказ проникнуть на виллу к Карлайлу? - продолжала допрос с пристрастием Таня. - Мадам президент?
        Дельдага жалобным тоном произнес:
        - Я этого не знаю, даю вам честное слово! - Он взглянул на меня и добавил: - Мистер, я говорю правду, поверьте мне! Не позволяйте вашей подружке отстрелить мне причиндалы! Я тоже хочу сделать карьеру, мне тоже нужны повышение и прибавка к жалованью, поэтому я выполнял то, что говорил Миггс. Он вообще странный тип, ему нравится убивать, а я стал убийцей поневоле. То, что произошло на вилле журналиста, всего лишь большая ошибка. Стрелял Миггс, он во всем и виноват. Мне оставалось только выполнять его приказания, а потом прикрывать его!
        - Типичная отговорка нацистов - «мне так было приказано, я не мог иначе», - протянул я. - Что можете еще сказать, агент Дельдага? Вы ведь наверняка находились и в автомобиле, который сбил Тимоти С. Шмидта? Ага, вижу по вашему лицу - вы сделали это самостоятельно! Опять приказ Миггса?
        - Он сказал, что дело государственной важности, - ответил агент, на что я возразил:
        - А если бы он приказал вам убить вашу жену и детишек, вы бы с такой же легкостью исполнили его чудовищный приказ? Что вы так вращаете глазами? Когда речь заходит о своих родных и любимых, вы уже не готовы защищать государственный резон? А прикончить чужих вам людей в порядке вещей?
        Таня прервала меня:
        - Дядя Вася, этого типа лекциями по этике не проймешь. Сдается мне, он говорит не все, что знает. Однако делать его евнухом я не собираюсь, иначе мы ничем не будем отличаться от Миггса и иже с ним. Где сейчас ваш начальничек, Дельдага?
        - В Вашингтоне, - ответил с готовностью тот, посветлев лицом при словах Танюши, что она не намерена делать его евнухом. - Мадам президент улетела вчера вечером в Восточную Европу на саммит НАТО, и Миггс вообще-то должен был ее сопровождать, однако он остался в Вашингтоне - приказ Кэтти... То есть, я хотел сказать...
        - И так понятно, кого вы имеете в виду, - сухо оборвал его я. А Таня задумчиво произнесла:
        - Ну что ж, агент, вам пора баиньки...
        - Нет, постойте, я не хочу! - заверещал тот.
        Но Танюша снова опустила ему на голову бутылку, и Дельдага отключился. Затем девушка опять запихнула ему в рот мой грязный носок и укрепила его при помощи шейного платка-намордника.
        - Итак, дядя Вася, ты сам слышал - во всем замешана Кэтти, наша мадам президент, - сказала Танюша, поднимаясь с колен. - А я еще голосовала за нее!
        - Она мне с самого начала не нравилась, - заявил я. - Слишком уж ярко выражена у нее воля к власти, типичный «новый человек» в трактовке Шопенгауэра! Во время первичных выборов я все надеялся, что сенатор Гриффит опередит ее, но она изначально вырвалась вперед, и ему было уготовано место вице-президента.
        - Помоги мне, дядя Вася, - попросила Таня, державшая за ноги пребывавшего в отключке агента Дельдагу.
        - Ты хочешь убить его! - воскликнул я в ужасе, на что Таня ответила:
        - Конечно же, нет. Так мы получим всего по двадцать пять лет за нападение на агента Секретной службы, а если придушим его подушкой, то смертную казнь. Не забывай, мы во Флориде, здесь страсть как любят приводить смертные приговоры в исполнение, за последние годы никто из смертников помилован не был.
        Мы оттащили агента Дельдагу в соседнюю комнату и поместили в просторный шкаф. Я лично убедился в том, что там он не задохнется, а рана на лбу, хоть и выглядела страшно, на самом деле не представляла угрозы для жизни. Заперев шкаф на ключ, Таня положила его в карман джинсов.
        - Надеюсь, Дельдага на сей раз придет в себя не так быстро, а горничная, убирая номер, не обнаружит его в шкафу, - сказала девица, - жаль только, что следы крови просто так не затрешь. Однако рано или поздно агента найдут, и он обо всем расскажет своему начальнику Миггсу.
        Я поежился и спросил:
        - Значит, ты думаешь, что за всем стоит Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина - президент США?
        - Ну а как ты сам считаешь, дядя Вася? - живо откликнулась Таня. - Миггс и Дельдага - ее телохранители, и кто бы мог еще отдать Миггсу приказ, которого он не посмел бы ослушаться? Только сама Кэтти!
        В этот момент раздался стук в дверь, и мы в страхе переглянулись.
        - Должно быть, мой заказ, - сказал я неуверенно. - А вдруг Дельдага не блефовал и сейчас сюда ввалятся ребята из ФБР?
        Танюша проводила меня к двери и затаилась в углу, держа наготове изъятый у агента пистолет с глушителем. Я растворил дверь и увидел изящную девицу азиатской внешности - она доставила мой заказ: французское шампанское, виноград, персики. Я не позволил ей войти в номер (пол в коридоре был залит кровью), поблагодарил, сунул пять долларов и, вкатив столик, закрыл дверь.
        Таня схватила гроздь синего винограда и принялась ее ощипывать. Я изумился:
        - Как ты можешь в такой ситуации думать о еде?
        - Дядя Вася, а что здесь особенного? - удивилась в свою очередь Танюша. - Я уже не раз и не два попадала в передряги, и каждый раз мне удавалось вывернуться.
        А я подумал, что сейчас положение гораздо опаснее, чем все ее приключения. Вздохнув, Таня отложила виноград и сказала:
        - Да, ты прав, я только стараюсь изображать хорошую мину при плохой игре. Мы вляпались в дерьмо, причем по самое горло!
        - Татьяна, - назидательно заговорил я. - Не стоит употреблять вульгарные выражения! Хотя... Я бы даже сказал, не по горло, а по макушку! Что же нам сделать? Вызвать полицию?
        - И показать ей агента Дельдагу, связанного и окровавленного, лежащего в шкафу? - заметила иронично Таня. - Он, разумеется, будет все отрицать и представит нас террористами похуже Усамы. Кому, как ты думаешь, поверят полицейские - ему, агенту Секретной службы и телохранителю мадам президента, или мне, воровке, разыскиваемой в нескольких штатах?
        - Нобелевскому лауреату по литературе, вот кому они поверят! - прогрохотал я. - Я позвоню своим друзьям - Джону Апдайку, Норману Мейлеру, Филиппу Роту, Габриэлю Гарсиа Маркесу, Умберто Эко, Паоло Коэльо, Джойс Кэрол Оутс! Хотя стоп, Мейлеру позвонить не смогу, он же умер, но у меня имеются знакомые, приятели и среди
«звезд» Голливуда, и среди политиков. Вице-президент Джеффри Гриффит - поклонник моего таланта, я лично знаком с ним и его чудной семьей. Я пожертвовал на его предвыборную кампанию уйму денег!
        - Только от тебя все быстренько отвернутся, когда станет известно, в чем тебя, дядя Вася, подозревают, - сказала Таня, надкусывая персик. - Припомнят двойное гражданство и еще заделают русским шпионом.
        Я рассерженно заявил:
        - Ну уж нет, просто так эта история никому не сойдет с рук! И Дельдага, и Миггс, и Кэтрин Кросби Форрест понесут заслуженное наказание! Что из того, что она президент США? Уже были прецеденты, когда президенты уходили в отставку, ее мужу едва не объявили импичмент...
        Я подумал минутку и добавил:
        - И кто утверждает, что мы находимся в невыгодном положении? Лучше всего самим нанести новый удар, да причем такой, что от него наши враги не оправятся. Итак, агент Дельдага лежит в шкафу, агент Миггс пребывает в Вашингтоне и если и начнет беспокоиться, то не раньше вечера. Мадам президент находится сейчас не то в Будапеште, не то в Бухаресте, поэтому оценить ситуацию не может, а значит - ограничена в принятии решений.
        - Отлично, дядя Вася, - сказала Танюша, - ты с каждым часом все больше радуешь меня. Из тебя получился бы заправский мошенник или брачный аферист.
        - Благодарю за комплимент, - несколько холодно ответил я и продолжил: - Помимо временного фактора, на нашей стороне и тот факт, что мы обладаем доказательствами - доказательствами того, что Ларри Перкинс не причастен к убийству президента Форреста. Перкинса должны казнить в конце недели, но я не могу допустить, чтобы невиновный понес наказание за преступление, совершенное типами, подобными Дельдаге и Миггсу. Когда информация, собранная Тимоти С. Шмидтом, будет обнародована, казнь отсрочат, а когда разберутся - поймут, что Перкинс не убийца.
        - И как ты намерен обнародовать информацию? - спросила иронично Таня. - Создать сайт в Интернете? Знаешь, сколько там странных типов, выдвигающих самые сумасшедшие теории? Никто не воспримет тебя всерьез, и даже самые весомые доказательства будут восприниматься как бред.
        - Девочка, - возразил я, расправляя плечи, - не забывай, что мое имя Бэзил Бэскакоу, я - дуайен современной российской литературы, главный в мире специалист по магическому реализму, мои произведения переведены на семьдесят девять языков, включая латынь, эсперанто и суахили. Меня знают во всем мире, и моя последняя книга, «Нью-Йорк прогорк», написанная, кстати, по-английски, в течение двадцати шести недель занимала первые позиции в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс», уступив пальму первенства только последнему «Гарри Поттеру». А это о чем-нибудь да говорит!
        - О том, что тебя еще больше не читают, чем читают, - заявила нахальная девчонка.
        - У меня имеется авторитет, и он - наше главное оружие! - заметил я. - Да, тебе, Танюша, никто не поверит, ведь ты, извини, воровка, взломщица и мошенница. Но я - столп международной литературы, причем литературы серьезной, солидной, философской, а не автор каких-нибудь детективчиков или любовных романчиков. Поэтому предлагаю следующее - раздуть небывалый скандал, только таким образом мы спасем наши жизни! Тогда мы в мгновение ока перейдем из разряда жертв в разряд героев, и никакая Кэтти Кросби Форрест не посмеет отдать приказ о нашем уничтожении.
        Таня, дожевывая персик и прищурившись по-ленински, задумчиво произнесла:
        - А идея, черт побери, неплохая. Знаешь, дядя Вася, не подумала бы никогда, что ты, певец магического реализма, до такого допрешь.
        - Попрошу без амикошонства и персифляции! - заметил я назидательно. - В конце концов, я написал двадцать четыре романа, так почему бы мне не создать самый грандиозный, причем не на бумаге, а в жизни? Итак, план действий таков - летим немедленно в Нью-Йорк, который, как я установил, прогорк... - Таня скривилась, а я продолжил: - Да, нам нечего бояться, агент Дельдага пока почивает в шкафу, так что быть пойманными нам не грозит. Я же сказал, что у меня имеются кое-какие знакомства, и они нам помогут! Дина Розенштейн, как я мог забыть о ней! Ну конечно же, милая, старая Дина Розенштейн!
        Дина, моя давняя пассия, происходила из более чем зажиточной русско-украинской семьи, уже давно осевшей в США, была когда-то замужем за мультимиллионером Эндрю Розенштейном, а после шумного развода (причиной явилась вовсе не моя связь с Диной, а шашни ее мужа с секретаршей) решила попытать счастья в медиабизнесе и вот уже много лет щелкала хлыстом на одном из телеканалов.
        Я взвесил на руке папку, изъятую из банковской ячейки Тимоти С. Шмидта, и сказал:
        - Шумиха получится похлеще Уотергейтского скандала. Если потом написать книгу, что я непременно сделаю, то получу Пулицеровскую премию!
        - Дядя Вася, не забудь взять меня в соавторы, - заявила Танюша. - Мне тоже хочется славы! И половины всех гонораров!
        Таня
        Великий писатель, как я убедилась, был вполне нормальным мужиком. Мне приходилось сталкиваться со многими подлинными, а по большей части мнимыми, знаменитостями, с разными «звездами» и крутыми мэнами, и практически всегда я убеждалась, что они ну никак не соответствуют своему телевизионному образу или тому образу, что царит на страницах гламурных изданий.
        Дядя Вася же был другим - конечно, хвастливости и самомнения ему было не занимать, однако он оказался весьма приятным в общении типом. Теперь я смогла понять, почему Джинджер Карлайл, которая была младше его больше чем на тридцать лет, втюрилась в Бэзила Бэскакоу. Она бы могла найти себе молодого жеребца с телом Аполлона, сексуальной энергией Казановы и интеллектом Дональда Дака, но остановила свой выбор на, казалось бы, невзрачном дядьке - лысом, толстом, страдающем к тому же простатитом и несварением желудка. Шарм, чувство юмора и небывалое обаяние - вот что привлекло к нему Джинджер.
        Я уж грешным делом подумала - не питаю ли сама к дяде Васе некие теплые чувства, но потом поняла, что именно такой отец мне все время и требовался. Не то чтобы мой родной папаша был плохим, совсем нет, однако он не идет ни в какое сравнение с дядей Васей.
        Мы покинули отель, убедившись в том, что агент Секретной службы тихонько лежит в шкафу. Освободиться у него нет ни малейшей возможности, а ключ от шкафа я выбросила в канализационный сток неподалеку от отеля. На такси мы отправились в аэропорт.
        Дядя Вася был подлинным джентльменом: приобрел два билета на ближайший рейс до Нью-Йорка, причем оплатил все своей платиновой кредитной карточкой и ни словом не обмолвился, что, мол, каждый платит сам за себя. Вау, он не пожадничал и решил лететь первым классом! Однако чего я, собственно, ожидала от нобелевского лауреата?
        Меня очень заинтересовал вопрос о гонорарах дяди Васи: оказывается, бравый писатель был миллионером. Он все жаловался, что его коллеги, строчащие триллеры, детективы и фэнтези, и в России, и в особенности в Америке получают несоизмеримо больше, чем он, мастер магического реализма, однако на жизнь ему явно хватает. В Нью-Йорке у него пентхаус с видом на Центральный парк, имеются квартирка в Париже и вилла в Биаррице. Дядя Вася все пытался объяснить мне, что можно зарабатывать деньги при помощи своего ума, а я ему ответила, что как раз этим и занимаюсь.
        - Я несу за тебя ответственность, Танюша, - заявил он в тот самый момент, когда объявили посадку. - Ты, бесспорно, талантлива, ты же изучала медицину, но потом бросила колледж...
        - Не хочу говорить об этом! - буркнула я.
        Да, перспективы у меня были, и даже совсем неплохие, но... если бы не болезнь Сашки! Нет, конечно же, я не виню брата за то, что он вдруг стал жертвой коварной саркомы Юинга. Так уж получилось, и повернуть жизнь вспять не под силу даже такому титану литературы, как Бэзил Бэскакоу.
        Писатель тактично замолчал, понимая, что сунулся в дела, его не касающиеся. Я же подумала - а ведь дядя Вася, черт побери, прав! Моя жизнь могла бы сложиться совершенно по-иному, и не пришлось бы мне сейчас лететь первым классом в Нью-Йорк для того, чтобы встретиться с какой-то старинной знакомой великого литератора, как не пришлось бы удирать от агентов Секретной службы, не пришлось бы разоблачать козни мадам президента.
        Тяжкие мысли, шампанское и плотный обед привели к тому, что я заснула. Пришла в себя от того, что дядя Вася осторожно тряс меня за плечо. Самолет, оказывается, только что совершил посадку в нью-йоркском аэропорту Ла Гуардиа.
        - Диночка будет мне безумно рада, - заявил он, и мы уселись в такси. Вещей у нас, слава богу, не было. - И она обязательно поможет нам, вот увидишь!
        По дороге старый ловелас стал рассказывать о том, как познакомился с этой самой Диночкой, но я слушала вполуха - кому интересны стародавние истории? Как я поняла, дядя Вася специализировался на том, чтобы наставлять рога ничего не подозревающим мужьям, являющимся его лучшими друзьями. Так было с супругом этой самой Дины Розенштейн, так было и с покойным журналистом Карлайлом...
        - Но потом мы вдруг поняли, что наша страсть ушла так же внезапно, как и появилась, - вещал писатель, - поэтому я, разумеется, передумал делать Диночке предложение. Тем более она наверняка ответила бы отказом. А что может быть смешнее мужчины, получающего от ворот поворот?
        Вопрос был явно риторический, и отвечать на него я, конечно, не стала. Я смотрела в окно и размышляла о бренности бытия. Интересно, обнаружили уже агента Дельдагу в шкафу флоридского номера или еще нет? Или ему удалось самому освободиться? Или он попросту задохнулся, истек кровью? Нет, освободиться он не мог, я связала его по рукам и ногам и применила особые узлы, завязывать которые меня научил мой сенсей. Да и помереть агент тоже не мог - он здоровый молодой мужик, потеря двухсот граммов крови и небольшое сотрясение мозга, вызванное двумя ударами пустой бутылки по голове, его не убьют. И все равно, настанет момент, когда агента Дельдагу извлекут из шкафа и он сообщит своему боссу Патрику Миггсу о том, что нам удалось улизнуть. С учетом того, что в деле замешана большая политика и сама мадам президент, нас в розыск не объявят, будут действовать втихую. Значит, нам просто необходимо как можно раньше оказаться у цели, и тогда у киллеров из Секретной службы не будет необходимости лишать нас жизни.
        - Но мы так и остались хорошими друзьями, - бубнил дядя Вася, - Диночка понимает меня, как никто другой, буквально с полуслова. И она обязательно приложит все усилия, чтобы нам помочь. Кроме того, она обладает удивительным даром - не задавать вопросы и творить чудеса. Я же говорил, что Диночка - заместитель председателя совета директоров телевизионного канала, как же его...
        Пока дядя Вася мучительно вспоминал, как называется телевизионный канал, я почувствовала прилив энергии. И кто сказал, что мы проиграли партию? Наоборот, мы опережаем соперника. Еще чуть-чуть - и вся Америка узнает о том, что президент Форрест был убит, но вовсе не психопатом-одиночкой Ларри Перкинсом, а, по всей видимости, собственными телохранителями. Интересно, тот же самый Миггс причастен к этому? Вполне понятно, что он и застрелил президента. Весь вопрос только в том - зачем? Ну, это не так уж и важно, главное - начать скандал, а что будет дальше, меня не особенно волновало.
        - Приехали, - услышала я голос дяди Васи.
        Мы находились около высоченного жилого дома в стиле псевдоготики, выстроенного, по всей видимости, в конце девятнадцатого века. В подобных «хибарах» и обитают те, кто является моими клиентами, кого я облегчаю от излишнего количества денег и драгоценностей. Я задрала голову и увидела каменные чудовища, таращившиеся с фронтона здания. Неприятное чувство охватило меня - вдруг вспомнилось, что подобные страшилища взирали на меня с крыши виллы Филиппа Карлайла. Высотный дом как две капли воды походил на тот, в который въехала Розмари с мужем в шедевре Романа Полански «Ребенок Розмари» (по ужастикам я тащусь!).
        Дядя Вася расплатился с таксистом, и мы вошли в огромный холл дома, выложенный темным гранитом. По всей видимости, дядю Васю здесь знали, потому что швейцар в смешной старинной форме распахнул перед ним дверь и произнес хорошо поставленным голосом:
        - Добрый день, сэр, рад снова видеть вас!
        Меня же он одарил взглядом, полным подозрения, и ограничился словами:
        - Добрый день, мэм!
        Ну что ж, я знала: в подобных домах, где обитают миллионеры и миллиардеры, угнетатели рабочего класса, стяжатели и проклятые капиталисты, меня не особенно рады видеть. Ничего, как-нибудь, когда история с президентшей благополучно, смею надеяться, закончится, наведаюсь сюда и обчищу пару квартирок. И тогда надутому швейцару достанется!
        Дядя Вася уже вел small talk с миловидной особой, дежурившей за стойкой администратора, - дом походил на старинный солидный отель. Я обратила внимание на несколько камер слежения - наверняка у них имеется отдельная комната, где пара крепких ребят следят за порядком в этой цитадели по экранам мониторов, на которых отображается все, что происходит около дома, в лифтах и на лестницах. Богатеи, как я хорошо знала, ценят собственный покой и готовы платить за него бешеные бабки.
        Девица-администратор, плененная шармом писателя, мелодично рассмеялась. Ну вот, еще одна женщина стала жертвой обаяния дяди Васи! Она взяла трубку телефона и почтительно сказала в нее:
        - Миссис Розенштейн, к вам гость - мистер Бэзил Бэскакоу. И сопровождение...
        Она недобро посмотрела на меня. Наверняка считает меня любовницей дядя Васи и, не исключено, ревнует. И черт с ней! Я подошла к писателю, чмокнула его в щечку и, потянув за руку, произнесла томно:
        - Бэзил, милашка, почему все так долго тянется?
        Особа за стойкой положила трубку и, одарив дядю Васю улыбкой, доложила:
        - Сэр, миссис Розенштейн ждет вас. Прошу!
        Меня же она не удостоила ни взглядом, ни словом, будто я была пустым местом. Ничего, когда ограблю здешних жильцов, ей ох как влетит! Может, подложить пару наименее ценных вещиц под стойку? Полиция найдет их и решит, что администратор была заодно с преступниками. Да, так и сделаю. Ее промурыжат в полиции, и работу она в любом случае потеряет. Будет знать, как задирать передо мной нос!
        Дина Розенштейн, как оказалось, обитала в одном из двух пентхаусов - у нее был собственный лифт! Меня всегда занимал вопрос, какими выдающими качествами обладают люди, обитающие в пентхаусах с собственным лифтом. Они что, гении всех времен и народов? Нет, насколько я убедилась, в их отношении справедливо совершенно иное утверждение. И интересно, настанет ли светлый момент в моей жизни, когда и я заведу себе такую квартирку? Получается, что решающим фактором в жизни являются деньги?
        Видимо, тот день отличался изобилием риторических вопросов. Дверцы лифта, инкрустированные с вызывающей роскошью, распахнулись, и до меня донесся зычный бас:
        - Васечка, пупсик мой, мой любимый голубочек!
        Слова исторгала дама, стоявшая около отворенной двери пентхауса. Я невольно поморщилась - господи, и дядя Вася мог польститься на такую вот особу? Впрочем, не исключаю, лет двадцать пять назад она выглядела сносно. Да и сейчас выглядела потрясающе, однако все в женщине было фальшиво. И крепко сбитая грудастая фигура, и белое лицо без единой морщины, и длинные руки с алыми ногтями, и в особенности глубоко посаженные темные глаза. И уж точно прямые ярко-рыжие волосы. Неужели Дина Розенштейн носит парик?
        Пока хозяйка лобызала дядю Васю, я присмотрелась к украшавшим ее бюст бриллиантам. Да, не самой чистой воды, однако, уверена, Дина хранит где-то неподалеку настоящие сокровища. Хорошо бы узнать, где именно!
        - А это, стало быть, твоя пташечка? - заметила она игриво и толкнула в бок старого писателя. - Ах, Вася, Вася, старина в бороду - бес в ребро! Знаешь, а меня ведь тоже потянуло на молоденькое. Ах, если бы ты знал, какой сладкий разносчик писем появился у меня в офисе!
        Дина энергично встряхнула мою руку и, указывая на дверь пентхауса, сказала:
        - Однако что мы стоим, как неродные? Прошу в мое скромное жилище.
        Да уж... эпитет «скромное» к обиталищу Дины ну никак не подходил! Она, как шепнул мне на ухо дядя Вася, тяготела к помпезному стилю ампир - всюду позолота, мерцающие хрустальные светильники, мраморные бюсты, шелковые обои яркой раскраски. Мне аж не по себе стало. По всей видимости, Дина Розенштейн принадлежала к категории людей, обладающих дурным вкусом и нескончаемыми запасами энергии. Именно такие, как я уже отметила, и привлекали дядю Васю.
        Мы расположились в «малом салоне», как именовала круглую комнату хозяйка: зеленые тона, снова позолота и огромный портрет самой Дины на стене, на котором она изображена неправдоподобно юной и стройной. Служанка-мексиканка притащила нам напитки, Дина закурила длинную вонючую сигарету в нефритовом мундштуке и, выпустив изо рта кольцо бирюзового дыма, спросила:
        - Колись, Васенька, что привело тебя ко мне? Только не говори, что ты решил навестить старушку на сон грядущий или, наоборот, надумал устроить оргию втроем!
        Она выразительно посмотрела на меня. Я схватила бокал ананасового сока и с подчеркнуто отрешенным видом опустилась в одно из кресел. Нет, в этой помпезно-безвкусной обстановке имеются все же свои плюсы. Например, чрезвычайно мягкие и удобные кресла.
        - Ну что ты, Дина, Таня для меня как дочь! - заявил дядя Вася, и я поперхнулась соком.
        Дине пришлось долго колотить меня по спине (кулачища у нее будь здоров!), и, когда я оклемалась, хозяйка изрекла:
        - Васенька, нельзя же так смущать бедную девочку! Она наверняка рассчитывает на большее, а ты ее так осадил. Впрочем, ты никогда с женщинами не был особенно жалостливым. Взять, к примеру, хотя бы меня! Ну да ладно, милый мой, в чем, собственно, дело?
        Дядя Вася положил на стол папку с документами, собранными Тимоти С. Шмидтом, и сказал:
        - Дина, нам требуется твоя помощь. История, в которую мы ввязались не по своей воле, очень странная и опасная. Нас сегодня едва не убили, и все из-за этой папки!
        Я заметила, как в глазах Дины сверкнул интерес. Она выпустила дым через ноздри и пробасила:
        - Ну-ка, валяй подробности, Васенька! Так я и знала, ты навестил старушку только для того, чтобы использовать мое положение. Что ж, сенсации нам нужны! И если то, с чем вы столкнулись, заслуживает внимания, то обещаю - информация быстро пойдет в эфир. Я это устрою!
        Дина умела слушать - рассказ дяди Васи, несколько откорректированный (он не упоминал о своей связи с Джинджер и о том, что именно я делала в особняке Карлайлов), а также о наших похождениях в Майами она выслушала, ни разу не прервав. Только потом, когда дядя Вася ознакомил ее с содержимым папки, Дина задала несколько вопросов.
        Наконец она снова щелкнула зажигалкой (платиновой, усыпанной черными бриллиантами, с лейблом телеканала), глубоко затянулась, выпустила струю дыма и промолвила:
        - Да, дети мои, вы ввязались не просто в мерзкую, а в очень мерзкую историю! Если бы ко мне пришел кто-то иной, а не ты, Вася, и рассказал о том, что прохвоста Форреста убили в результате заговора и к этому, не исключено, причастна его мадам, за которую я имела несчастье голосовать в бытность ее сенатором нашего штата, я бы ни за что не поверила. Но документы, документы, черт побери...
        Она перебрала бумаги и добавила:
        - Конечно, все данные надо проверить, на что потребуется некоторое время. Однако история, я уже чую, станет сенсацией номер один за последнее десятилетие.
        - Значит, Дина, ты можешь сделать так, чтобы об истинных фактах смерти президента было сообщено по твоему каналу? - спросил дядя Вася.
        - Информационную политику определяю не я, а мой босс, владелец канала, - пояснила Дина, - но я его уломаю, уж поверь мне, Васенька. Подобный шанс выпадает только раз в жизни, и я уж точно его не упущу! Только ответь мне на вопрос - что ты делал около особняка Филиппа?
        Писатель что-то промямлил, а Дина Розенштейн снисходительно улыбнулась:
        - Все ясно. Ну, не мне тебя осуждать, птенчик! А твоя спутница, Таня, что она делала в особняке?
        Еще до того, как дядя Вася поведал о моей профессии, я заявила:
        - Филипп Карлайл был моим любовником. Он тоже хотел встретиться со мной в пустом доме, думая, что жена находится далеко от Вашингтона.
        - Ага, вот оно что... - пробормотала Дина, вытаскивая очередную сигарету из пачки. - Ну ладно, хорошие мои, вы пока что располагайтесь в моем скромном жилище, каждый из вас получит отдельную комнату. Или вы предпочтете одну на двоих? Ну, это вы сами решайте! Я же должна переговорить со своим шефом и показать ему документы. Поэтому позвольте забрать их у вас на время...
        Она протянула когтистую лакированную лапу к папке, но я выдернула ее из-под носа Дины.
        - Оригинал останется у меня, - твердо заявила я, - вы же возьмете копии.
        - Хочешь, чтобы вся слава досталась только тебе? - проворковала Дина. - Но ведь придется и со мной поделиться! Хотя ладно, с меня хватит и копий.
        Четверть часа спустя, прихватив копии и коротко переговорив по телефону, Дина упорхнула, оставив после себя тяжелый шлейф густых французских духов и сигаретного дыма. Служанка-мексиканка сервировала нам ужин, а затем тоже ретировалась, оставив нас в гордом одиночестве.
        Дядя Вася включил телевизор, я же принялась изучать пентхаус Дины. Незаметно проскользнув в ее кабинет, попыталась определить, где же находится сейф. У Дины, как я вскоре выяснила, имелась даже целая бронированная комната, спрятанная за книжными полками. Конструкция новейшая, оснащенная замком особой конструкции и сенсором, реагирующим на отпечатки пальцев. Гм, уже интересно. Наверняка у вульгарной особы полно побрякушек, поэтому как-нибудь наведаюсь к ней и обчищу пентхаус. А отпечатки хозяйки скопировать проще простого - сначала перенести их на клейкую ленту, затем отсканировать и, наконец, изготовить резиновый трафарет.
        Я отправилась на поиски предмета, на котором сохранились отпечатки пальцев Дины. Ну конечно, платиновая зажигалка! Та сиротливо лежала на столе - поверхность у нее плоская, и я разглядела отпечатки по крайней мере трех пальцев. Осторожно поддев ее, опустила зажигалку в целлофановый пакет, предварительно изъятый на кухне, и залюбовалась своим трофеем: одна зажигалка потянет на пять «косых». А лейбл телевизионного канала был мне знаком.
        До моего слуха донесся голос дяди Васи, и я отправилась в гостиную. Шел репортаж из Майами - нет, главным действующим лицом был вовсе не агент Дельдага, найденный в номере отеля, а Ларри Перкинс, несчастный изможденный темнокожий, которого намеревались казнить всего через несколько дней. Комментаторы вовсю обсуждали вероятность того, помилует ли губернатор Флориды приговоренного к смерти, и дружно сошлись во мнении, что этого не произойдет ни при каких обстоятельствах. Мне стало жаль трясущегося, испуганного человека в оранжевой одежде и с наручниками на запястьях: я ведь знала, что президента он не убивал, однако кто-то очень хотел, чтобы весь мир думал именно так.
        - Я не позволю, чтобы наказание за преступление, совершенное Миггсом, понес Ларри Перкинс, - произнес сурово дядя Вася. - Дина, уверен, что-нибудь придумает. Однако у нас не так много времени - осталось всего три дня до экзекуции!
        Я прикинула в уме и сказала:
        - Сегодня сенсации уже не получится, слишком поздно, а такие вещи надо выдавать в прайм-тайм. Завтра, вероятно, тоже ничего не выйдет, им ведь надо проверить информацию. Получается, не раньше чем накануне казни этого самого Перкинса!
        Мои размышления прервало появление Дины. Она, громко сопя, ввалилась в гостиную и, потрясая руками над головой в парике, сообщила:
        - Все в ажуре, мои милые голубки! Шеф не просто в восторге, а в экстазе! Но, сами понимаете, сначала надо кое-что проверить, подготовить специальную программу, а потом обращаться к народу.
        Писатель глубоко вздохнул, да и у меня, признаюсь, отлегло от сердца. Как просто все получилось!
        - Вы, конечно же, можете оставаться моими гостями сколько хотите, - заявила Дина, зажигая очередную сигарету. - Я узнала по своим источникам, что около двух часов назад агент Дельдага был найден в номере флоридского отеля. Не извольте беспокоиться, с ним все в полном порядке. Однако информация о том происшествии из разряда секретной и в новостной блок не пойдет.
        - Значит, они уже обо всем знают, - медленно проговорила я. - Однако прошло уже два часа, за это время можно многое сделать!
        - У Дины мы в полной безопасности, - возразил дядя Вася, - никто не будет искать нас здесь. А когда информация выйдет в эфир, убивать нас станет не с руки.
        Дина покачала головой.
        - Господи, страшно-то как! История, безусловно, замечательная и уникальная, однако очень опасная. Вы ведь сами понимаете, что кое-кто ради обладания документами готов пойти на крайние меры. Поэтому их лучше спрятать от греха подальше в сейф. У меня имеется отличный маленький сейфик в кабинете...

«Зачем она врет?» - мелькнуло у меня в голове. У нее в кабинете всего один сейф - и тот размером с настоящий контейнер! Дина уже тянулась к папке, лежащей на столе, но я опередила особу с лакированными ногтями, схватила папку и прижала ее к груди.
        - Документы будут у меня, - заявила я безапелляционным тоном.
        Дина обиженно выпятила губу (на ее лице, видимо, изуродованном ботоксом, не появилось ни единой морщинки или складки).
        - Васечка, объясни девушке, что в моем доме правила устанавливаю я!
        Писатель укоризненно покачал головой и сказал:
        - Танюша, прошу тебя, отдай Дине документы. Она положит их в свой маленький сейфик и...
        - У вас в кабинете нет маленького сейфа, а имеется целая бронированная комната, - выпалила я.
        Дина хмыкнула:
        - О, ты, милочка, уже обшарила мой пентхаус? Да, у меня имеется бронированная комната, но называю я ее «мой маленький сейфик». Теперь, надеюсь, я могу получить документы?
        Тон хозяйки мне не нравился, но обижать ее и дядю Васю мне не хотелось.
        - Ревнует, как пить дать, - произнесла со вздохом Дина. - Вася, и что ты только творишь с женщинами, которых угораздило влюбиться в тебя!
        - Ничего подобного! - отвергла я ее предположение. - Документы я сама положу в сейф, если не возражаете.
        Дина, усмехнувшись, кивнула:
        - Ничуть не возражаю. Васенька, ты извинишь нас? Мы на минутку, сейчас вернемся.
        Я последовала за Диной в ее кабинет. Она нажала потайную кнопку, панель с книжными полками отошла в сторону, после чего Розенштейн принялась колдовать над замком. Она заслонила дисплей своей широкой спиной, но я прислушалась - при нажатии кнопок раздавался тонкий писк, и каждый раз тональность его была иная.
        Бронированная дверь тихо щелкнула, Дина с легкостью открыла ее, и я увидела комнату, площадью примерно в четыре квадратных метра, похожую на кладовку, с той только разницей, что на стеллажах лежали не старые или поломанные вещи, запасы продуктов или макулатура, а драгоценности и пачки денег.
        - Пускаю вас в свои святая святых, - печально произнесла Дина. - Ну что, все еще не доверяете мне? Тогда положите документы в сейф сами!
        Я прошла в бронированную комнату и осмотрелась. Жемчуг паршивый, а вот изумруды вполне хороши. Денег здесь, навскидку, не меньше чем на полтора миллиона - для чего хранить такую огромную сумму в купюрах дома?
        Раздался легкий скрежет - обернувшись, я увидела, что путь к выходу мне перегораживает решетка.
        - Что, милая моя, не доверяла мне? И правильно делала! - заявила Дина самодовольно. - Посиди здесь и подумай о смысле жизни. Впрочем, долго ты здесь не протянешь!
        Я бросилась к решетке, раскрыла рот и исторгла из себя вопль:
        - Дядя Ва-а-ася!
        - Чао! - провозгласила Дина, и тяжеленная бронированная дверь с щелчком встала на место. Лампы мгновенно погасли, и я оказалась в кромешной темноте. Несколько минут я продолжала вопить и сотрясать решетку, однако быстро поняла, что меня никто не слышит, да и выбраться из бронированной комнаты не представлялось возможным. Зачем только Дина так сделала, ведь дядя Вася хватится меня и...
        И тут меня осенило - я под воздействием стресса вдруг вспомнила, кому принадлежит телевизионный канал, заместителем председателя совета директоров которого является Дина Розенштейн. Как всегда, важная информация пришла с большим опозданием. Мультимиллиардер с сомнительной репутацией Энтони делль’Амма - вот кто им владеет! А он, насколько я знала, еще тот мерзавец, и что хуже всего, имеет большой зуб на покойного президента Тома Форреста.
        Глаза мои привыкли к темноте, я постаралась настроиться на позитивный лад. Дина не похожа на особу, которая склонна к спонтанным, необъяснимым действиям. Если она заперла меня в бронированной комнате, то выполняла чей-то приказ. А чей приказ может выполнять самоуверенная носительница парика? Только того человека, от которого зависит ее карьера и, не исключено, жизнь. Она вещала о том, что была у своего шефа, а шефом особы с кроваво-красными ногтями является не кто иной, как Энтони делль’Амма. Но что ему даст мое заточение в бронированной комнате? Я смогу здесь выжить, правда, лишь в течение какого-то времени с учетом того, что у меня нет еды и, самое важное, воды.
        Я стала прозревать - делль’Амма имеет зуб не только на покойного президента Тома Форреста, но и на мадам президента Кэтрин Кросби Форрест. Логично, что он хочет воспользоваться возможностью и вынудить Кэтти уйти в отставку - это было бы триумфом после стольких лет противостояния. Но зачем Энтони в таком случае отдавать приказ избавиться от меня и, скорее всего, от дяди Васи? Он бы мог, не суетясь, позволить нам поднять скандал и воспользоваться его плодами. Значит, у миллиардера свои планы!
        Я ощутила какое-то странное изменение в месте своего заточения, и только через несколько мгновений поняла, чем оно вызвано. Еле слышное гудение, исходившее откуда-то с потолка, исчезло. Мерзавка Дина вырубила систему вентиляции! А без постоянного нагнетания воздуха бронированная комната представляет собой герметически закупоренную камеру, этакую консервную банку, в которой я была одной-единственной килькой! Теперь им не придется ждать, пока я окочурюсь тут от голода или жажды (ведь процесс мог затянуться на несколько дней и даже на неделю), я просто задохнусь! Я попыталась сообразить. Если мне повезет, я протяну часов восемь, от силы десять, а потом последует смерть от удушья. Нет, она не будет ужасной и мучительной - когда концентрация углекислого газа в воздухе превысит определенный порог, я почувствую непреодолимую сонливость и небывалую усталость, закрою глаза и погружусь в сон. Дыхание станет все реже и реже, и во сне скончаюсь. Единственное, что надо будет сделать Дине, так это через двенадцать часов открыть комнату - и забрать документы, а также избавиться от моего трупа! Но у меня в любом
случае имеется несколько часов, и дядя Вася должен мне помочь. Хотя... Да ведь Дина наверняка сейчас расправляется и с ним. Поэтому-то она и заперла меня в бронированной комнате: с нами двумя ей бы ни за что одной не справиться, а вот из поединка с пожилым писателем, не ожидающим от своей бывшей пассии ничего плохого, она определенно выйдет победительницей.
        И все же у меня в запасе не меньше девяти, а то и десяти часов. Я сделала легкий вздох и задержала дыхание. Придется экономить воздух, так я смогу увеличить время жизни до двенадцати, а то и пятнадцати часов. А что, если прикинуться мертвой, дождаться, пока Дина не откроет комнату, - и напасть на мерзавку? Да, так я и сделаю. И я испытала чувство гордости за себя и свой интеллект.
        Но и Дина была тоже не лыком шита. Едва я представила, как заезжаю моей тюремщице кулаком в лицо, раздался тихий шелест. Я возликовала - система вентиляции снова заработала! Или Дина сжалилась надо мной, или дядя Вася сумел раскусить козни своей экс-пассии и пытается спасти меня.
        - Я здесь, здесь! - закричала я изо всех сил. - Код восемь-семь-три-девять-ноль-один-ноль-два-четыре! И отпечаток пальца! Не забудь об отпечатке пальца, дядя Вася!
        Но тщетно. Дядя Вася меня, конечно же, не услышит. Звукоизоляция в бронированной комнате отменная, здесь вполне можно устраивать резню при помощи бензопилы - в кабинете ничего не будет слышно. А ведь меня отделяет до свободы всего каких-то два метра!
        Вдруг я почувствовала, что дышать становится труднее: воздух сделался спертым и разреженным. Но не могла же я за четверть часа израсходовать весь запас кислорода? И тут я поняла, что значит шелест системы вентиляции - мерзкая Дина использует ее вовсе не для того, чтобы нагнетать воздух, а чтобы выкачать его из комнаты! Значит, самое большее минут через десять-пятнадцать я окажусь в комнате без воздуха - и умру. Она не хочет ждать двенадцать часов и решила умертвить меня как можно быстрее.
        Капля горячего пота скатилась у меня по спине, я вздохнула как можно глубже - и поняла, что мне не хватает воздуха. Черт побери, не так я представляла свою кончину, совсем не так! Уж точно не среди драгоценностей и пачек долларов в пентхаусе бывшей любовницы нобелевского лауреата по литературе, работающей на миллиардера, связанного с мафией.
        Нет, врагу не сдается наш гордый «Варяг», и если «Титанику» суждено пойти на дно, то он утащит с собой всех! Зарычав и завыв, я бросилась крушить стеллажи. Остервенело хватая колье, браслеты, серьги, я рвала их, швыряла на пол, давила ногами. Под руки попадались пачки денег, я сминала их, расшвыривая во все стороны. Обнаружился даже и крошечный пистолетик. Только чем он мне поможет? Бронированные двери все равно им не повредишь. Разве что на крайний случай пригодится - застрелиться, и все тут... Но зачем стреляться, если и так склею ласты от удушья? Очень быстро я почувствовала усталость - насос продолжал отсасывать воздух. В голове зашумело, в ногах и руках я ощутила покалывание. Да, вот и настал мой последний час! Интересно, что сделают с моим телом Дина и ее шеф? Ведь даже по-божески не похоронят - наверняка либо с гирей на ногах отправят на дно Гудзона, либо «кремируют» в мусоросжигательной печи.
        В изнеможении я опустилась на пол и вскрикнула от боли - в попу впилось что-то чрезвычайно острое, скорее всего игла искореженной броши. Затем зарыдала от осознания собственного бессилия. Ну надо же, сижу среди несметных богатств и слышу, как с тихим шелестом из комнаты вылетает воздух, за каждый глоток которого я отдала бы все бриллианты и жемчуга в мире!
        Я отшвырнула купюры, улеглась на пол, закрыла глаза и принялась ждать смерти. Не папа, не мама, не даже тяжело больной Сашка уйдут первыми в темную вечность, а я, мечтавшая о долгой и счастливой жизни где-нибудь на южных морях, в бунгало на собственном тропическом островке. Если я и думала порой о смерти, то считала, что настигнет она меня не раньше чем лет через семьдесят и скончаюсь я в объятиях мускулистого аборигена от каскада оргазмов... Впрочем, какие, к черту, могут быть оргазмы в возрасте ста лет! Впрочем, если учесть, что геронтомедицина идет семимильными шагами вперед... Человек предполагает, а бог располагает!
        У меня в голове билась одна-единственная мысль: неужели все так и закончится? Я ведь не хочу умирать, боженька, ой как не хочу! Сделай так, чтобы я спаслась! Хотя нет, ты этого не сделаешь, так как я большая грешница. Но если сделаешь, то обещаю тебе: с воровством навсегда завяжу. Сотвори чудо, о Всемогущий! Ну что тебе стоит? Ты ведь и Красное море заставил расступиться, и даже президенту Джорджу Бушу-младшему позволил зачем-то два срока подряд занимать пост президента США! Так отчего бы тебе не спасти меня, юную грешницу (впрочем, не такую уж и юную)? Будь милосерден, о Боже!
        Но вседержитель в тот день был, видимо, как обычно, туговат на ухо, поэтому мои молитвы он не расслышал. Я сжалась в комок, одна рука коснулась разбросанных по полу купюр и драгоценностей, другая опустилась в карман. Даже карандаша или ручки нет, чтобы написать прощальную записку родителям и Сашке (я бы нацарапала ее вслепую на банкноте). Правда, даже если бы и нацарапала, то эта тварь Дина ни за что бы не отдала ее моим родичам. Да, Господи, правы, правы воинствующие атеисты, нет тебя! Иначе бы ты не допустил, чтобы я сдохла в ближайшие пять минут!
        Рука шарила в кармане, и пальцы нащупали что-то твердое. Мысли путались, тело словно свинцом налилось. Уж поскорее бы заснуть, что ли... Впрочем, раз воздух исчезает с такой скоростью, я не погружусь в сладкий вечный сон, придется принимать смерть в полном сознании и в страшных мучениях. Ах, поскорее бы уж сдохнуть! Вот стану привидением и буду являться Дине по ночам... Нет, тогда бы уж лучше превратиться в оборотня или вурдалака, чтобы сделать из мерзкой предательницы отбивную или высосать кровь подчистую. Но ведь она курит беспрестанно, в крови полно никотина, а для вурдалаков никотин вреден. Хотя как может быть что-то вредно, если они и так уже мертвые?

«И о чем только ты думаешь, дура», - вяло шепнуло мне сознание. А я поняла: конец очень близок - ничего путевого в голову мне не лезет, сплошные глупости, как в том зыбком промежутке между сном и явью, когда находишься в полудреме и в мозгу устраивают свистопляску абсолютно идиотические мысли. Значит, все-таки мучиться не буду и сознание потеряю?
        Тут, сжав в кулаке какую-то твердую вещицу, которую нашарила в кармане (видимо, уже начались непроизвольные судороги), я вспомнила, что же это такое. Это платиновая зажигалка с черными брюликами, принадлежащая любительнице прокоптить дымом собственные легкие Дине Розенштейн. Вот и все, что мне осталось от жизни...
        Бэзил
        Дина вернулась в малую гостиную одна, а когда я поинтересовался, где же Танюша, моя бывшая любовница ответила:
        - У себя в комнате, занимается какими-то упражнениями, кажется, дыхательными.
        Я поднялся из кресла, желая навестить Таню, но в дверном проеме маячила массивная фигура Дины.
        - На твоем месте, Василек, я бы осталась здесь, - заявила она, и ее тон мне не понравился.
        - Диночка, неужели слышу в твоем голосе ревность? - спросил я, и некогда любимая мной женщина скривилась.
        - Ревность? Чтобы появилась ревность, Васенька, надо любить, а я тебя уже давно не люблю. Я тебя ненавижу!
        Я опешил и всмотрелся в лицо Дины. Оно не выражало эмоций (еще бы, она ведь изуродовала себя пластическими операциями и постоянными инъекциями ботокса), но в глазах горело адское пламя.
        - Ты меня ненавидишь? - удивился я. - Но за что, Дина?
        - За то, что я влюбилась в тебя, - прошипела она, - за то, что ты подарил мне надежду, за то, что я была так безумно счастлива с тобой, за то, что ты расстался со мной, как с надоевшей игрушкой, за то, наконец, что потом из года в год постоянно тащился ко мне, чтобы поведать о своих сексуальных победах и выплакаться у меня на плече в случае сексуальных неудач. Думаешь, мне было легко? Ты превратил мою жизнь в преисподнюю, Бэзил!
        Она впервые назвала меня на американский манер, а это значило, что Дина взбешена.
        - Дина, прошу тебя, давай не будем обсуждать поросшие мхом истории, - заявил я и хотел выйти из гостиной. Но моя бывшая пассия явно не собиралась выпускать меня. Внезапно сердце мое сжалось от дурного предчувствия.
        - Где Таня? - хрипло крикнул я. - Что ты с ней сделала?
        - Я же сказала - девчонка занимается дыхательными упражнениями, - ответила со смешком Дина. - Впрочем, продлятся они еще от силы минут десять.
        - Пропусти меня немедленно! - приказал я. - Или мне придется применить силу, Дина!
        - Ты ударишь меня? - зло усмехнулась она. - Впрочем, что такое физическая боль по сравнению с душевной, которую ты причинял мне, Бэзил? Я давно хотела с тобой поквитаться, и вот момент настал!
        Я приблизился к Дине, схватил ее за плечо и оттолкнул в сторону. Не по-джентльменски, конечно, но иного выхода не было. Что она сделала с Танечкой?
        Дина бросилась на меня, визжа и стараясь выцарапать мне глаза своими длинными когтями. Я, защищаясь, отступал: энергия из Дины так и перла. Она что, намерена пронзить меня своими когтями, как стилетами?
        - Предоставьте мне возможность разобраться с мистером Бэскакоу! - услышал я вдруг насмешливый мужской голос.
        Дина отодвинулась в сторону, и я смог увидеть высокого белобрысого типа, стоявшего в дверях.
        - У нас гости, - произнесла моя бывшая любовница и с горечью добавила: - Очень жаль, Бэзил, что не могу расправиться с тобой сама. Однако агент Миггс обещал мне, что тебе придется помучиться перед тем, как ты умрешь!
        Я в страхе взглянул на гостя - значит, вот он, тот самый Патрик Миггс? И как только он нашел меня? Впрочем, что за глупый вопрос - на мой след его вывела Дина.
        - Вижу, вы рады видеть меня, - продолжил Миггс, проходя в гостиную. - И наверняка задаетесь вопросом, как мне стало известно, что вы находитесь в Нью-Йорке. Еще до того, как со мной связался мистер делль’Амма, я уже имел представление, что искать вас надо именно здесь. Вы же расплатились за билеты на самолет кредитной карточкой, а отследить ее было проще простого...
        Что же, конспиратор из меня, оказывается, никудышный! Однако при чем здесь Энтони делль’Амма? Ага, начинаю понимать, ведь миллиардер с подмоченной репутацией - шеф Дины Розенштейн! И она сразу же побежала к нему и доложила о том, что объявился я вместе с Танюшей.
        - Что с девушкой? - спросил я злобно. - Эта особа, - ткнул я пальцем в Дину, - совсем свихнулась. Если хотя бы волос упадет с головы Тани, то я...
        - Давайте обойдемся без патетики, мистер Бэскакоу, - поморщился агент Миггс. - И не напоминайте мне, что вы нобелевский лауреат и приятель многих политиков и звезд - вам ваши звания и знакомства не помогут.
        Я постарался, чтобы на моем лице возникла удивленно-пренебрежительная мина.
        - Агент Миггс, вы хотите сказать, что собираетесь лишить меня жизни? - спросил я надменно. - Меня, Бэзила Бэскакоу? Да вы в своем уме? Моя смерть или мое исчезновение повлечет грандиозное расследование. Неужели вы думаете, что швейцар внизу или дама за стойкой не вспомнят, что я пожаловал в гости к мисс Розенштейн? Да если вы отследили путь моей кредитной карточкой, то же самое могут сделать и сотрудники ФБР. Еще раз повторяю свой вопрос - где Таня? Немедленно отпустите ее, или мне придется вызвать полицию!
        Не дожидаясь ответа, я двинулся в сторону телефона, но агент Миггс поцокал языком:
        - Ах, мистер Бэскакоу, на вашем месте я не был бы столь категоричен. Еще одно движение, и мне придется пристрелить вас. Или вы думаете, я блефую?
        Он распахнул пиджак, и я увидел кобуру с тяжелым пистолетом. Мне пришлось согласиться с тем, что это более чем весомый аргумент.
        - Отпустите девушку, - сказал я, - а со мной можете делать все, что угодно. Если надо, я... я готов умереть!
        Что мне терять? Я всего достиг в жизни. И написал практически все - за исключением детектива. Кто знает, может, мне повезет в новой жизни, при условии, конечно, что жизнь после смерти существует. Но, находясь на пороге кончины, как-то лучше верить в перерождение - спокойнее на душе становится!
        - Посмотрите на него, он еще ее защищает! - произнесла в раздражении Дина. - А ради меня никогда бы не стал рисковать жизнью.
        - Знаешь, Дина, если бы тебя пожелал убить продажный агент Секретной службы, я бы ходатайствовал о представлении его к высшей государственной награде, - заявил я. Что мне еще оставалось, кроме как открыто хамить тем, кто через пару мгновений станут моими убийцами?
        Дина всхлипнула, и у меня посветлело на душе. Надеюсь, она будет долго вспоминать мои слова. И как только я мог когда-то польститься на нее? Впрочем, около тридцати лет назад Диночка была еще той штучкой.
        - Вы, конечно, умрете, - заверил меня агент Миггс, - однако напрасно думаете, что ваша смерть вызовет всеобщий ажиотаж. Хотя вы правы, мистер Бэскакоу, по всем новостным каналам пройдет информация о том, что вы были застрелены, так как оказали сопротивление при аресте, что подтвердит миссис Розенштейн. Но не забывайте - вас обвиняют в нападении на агента Секретной службы Дельдагу, а также в убийстве Филиппа Карлайла, Джинджер Карлайл и Тимоти С. Шмидта.
        Я рассмеялся по причине грандиозной нелепости выдвинутых обвинений.
        - Агент Миггс, вы что, обкурились анаши? Я никого не убивал...
        - Неужели? - заявил тот мерзким тоном. - А вот нам вы незадолго до своей смерти сообщили совершенно иное. Вы ведь были на месте всех преступлений: и на вилле Карлайлов, и в доме Шмидта. Филиппа вы убили из-за того, что он узнал о вашей связи с его женой...
        - Ты с ней, потаскухой, спал? - взвизгнула Дина. - Вот ведь кобель! А я была только лучшей подругой!
        - Его жена, ваша любовница, стала случайной жертвой. Или другой вариант - она намеревалась бросить вас, поэтому вы и убили обоих. Да, пожалуй, именно в этом вы и признались миссис Розенштейн сегодняшним вечером. А Тимоти С. Шмидт... Ну, предположим, сумасшедший репортер о чем-то знал и пытался вас шантажировать, вот почему вы поехали в Майами, убили его и устроили обыск в его доме.
        - У вас ничего не выйдет, - заявил я довольно жалким тоном, понимая, что Миггс разработал отличный план. Он избавится от опасных свидетелей, то есть от меня и Тани, и заодно свалит на нас все собственные преступления.
        - Ну, я бы не был так уверен, - успокоил меня Миггс. - В любом случае можно попытаться, ведь так? Когда будет объявлено о вашем признании, то уверяю вас, мистер Бэскакоу, у вас не останется друзей. Вряд ли кто-то из сильных мира сего придет на ваши похороны.
        Миггс взглянул на часы и спросил:
        - Сколько еще?
        - От силы две минуты, - ответила Дина. - Воздушный насос работает на полную мощность, она уже наверняка без сознания...
        - Что вы сделали с Таней? - закричал я.
        У меня мелькнула шальная мысль - надо попытаться напасть на Миггса, вырвать у него оружие и... И скорее всего, я буду застрелен им. Он ведь младше меня почти вдвое, намного сильнее и ловчее. Да и Дина поможет ему совладать со мной.
        Внезапно по пентхаусу разнесся пронзительный вой сирен. Миггс и Дина переглянулись.
        - Что еще такое? - спросил агент Миггс.
        - Черт, мой сейф! - охнула Дина и опрометью выбежала из гостиной.
        Несколько мгновений спустя я услышал ее протяжный крик и, невзирая на агента Миггса, державшего руку под пиджаком, тоже устремился в холл. А там моим глазам предстала удивительная картина: Таня стоит над низвергнутой на пол Диной, а в руках у девушки небольшой пистолетик.
        - Агент Миггс, надо полагать? - спросила она, обращаясь к убийце, возникшему за моей спиной. - На вашем месте я бы не стала делать глупостей. Одно подозрительное движение, и я стреляю. А я, уверяю вас, всегда попадаю в цель!
        Послышались лихорадочные звонки в дверь пентхауса. Таня кивнула мне:
        - Дядя Вася, открой, наверняка явился портье. Твоя подруга Дина заперла меня в комнате-сейфе и включила воздушный насос, который принялся откачивать воздух. К большому счастью, у меня имелась с собой зажигалка, а в комнате было полно денег. И я устроила небольшой пожар, рискуя, конечно, задохнуться. Впрочем, с учетом того, что мне и так предстояло задохнуться, риск был невелик. Комнаты-сейфы всегда оснащены пожарными сенсорами, и если возгорание происходит внутри, то двери и решетки автоматически открываются, чтобы дать владельцу возможность спасти свои сокровища. А помимо того, срабатывает пожарная сигнализация во всем доме.
        Я метнулся к двери, распахнул ее - и в пентхаус ввалилось не меньше пяти человек. Указав на Дину, пребывавшую без чувств (Таня двинула ее, причем сильно, по кумполу рукояткой пистолета), я заявил:
        - У миссис Розенштейн сердечный приступ, а с нами все в порядке. Вы вызвали полицию?
        - Да, полиция, пожарные и врачи на пути сюда, - заверила меня девица-администратор.
        Я победоносно посмотрел на агента Миггса и ехидно спросил:
        - Ну что, вы все еще хотите привести в исполнение свой план? Валяйте, убивайте нас всех, только не забудьте потом пристрелить и пожарную команду, и полицейских, и докторов.
        Миггс явно что-то задумал, потому что он сосредоточенно смотрел на меня. Но очень скоро в квартире появились полицейские, а также парамедики, бросившиеся к Дине. Посторонних людей было слишком много, чтобы убивать нас, понял я.
        Таня схватила меня за руку и поволокла к выходу.
        - Стоять! - крикнул Миггс. - Эти люди...
        Таня помахала черной папкой с разоблачительными документами, и агент стушевался. Один из полицейских спросил его:
        - Что вы хотели сказать, сэр?
        - Ничего, - буркнул тот. - Но леди и джентльмену наверняка требуется помощь!
        Я заверил, что помощь нам совсем не требуется, но мы хотим попасть на свежий воздух. Мы решили не пользоваться лифтом и побежали вниз по лестнице.
        Когда мы оказались внизу, вой сирен наконец стих. Дом походил на растревоженный улей, около входа находилось не меньше пяти пожарных машин и множество патрульных автомобилей. Еще бы, ведь здесь проживают богатые и знаменитые, вот и бросили все силы на спасение толстосумов!
        Таня тащила меня за собой, как мать тащит маленького ребенка, и мне было так приятно ощущать тепло ее руки. Господи, Дина хотела убить ее и почти в этом преуспела! Ну, держись, Розенштейнша, когда все закончится, я сделаю из тебя отбивную и не посмотрю, что ты женщина! Только как все закончится?
        Нам удалось поймать такси, Таня назвала какой-то адрес, и автомобиль тотчас тронулся. В окно я увидел агента Миггса, продирающегося сквозь толпу зевак.
        - Куда мы едем? - спросил я по-русски Таню, и та ответила:
        - Скоро узнаешь.
        Хорошенький ответ, ничего не скажешь!
        На перекрестке Принс-стрит и Бродвея Таня внезапно попросила водителя остановиться и велела мне:
        - Дядя Вася, расплатись. Выходим.
        Я послушно выполнил ее требование, и мы оказались на оживленной улице.
        - Так куда мы направлялись? - спросил я Таню, и та ответила:
        - Подальше от дома твоей милой любовницы Дины!
        - Моей бывшей любовницы, - поправил я девушку. - И как я мог так в ней ошибаться!
        Таня покрутила по сторонам головой и заметила:
        - Миггс наверняка уже разыскивает нас и очень скоро выйдет на водителя, высадившего нас здесь. Дядя Вася, нам нужны наличные! Миггс ведь отследил нас по твоей кредитке?
        Мы отыскали банкомат, в котором я снял пять тысяч долларов.
        - На первое время должно хватить, - кивнула Таня. - А потом посмотрим. Все продлится не так уж долго, но ближайшие часы будут самыми важными в нашей жизни. Если, конечно, вообще справедливо говорить о нашей жизни...
        - Во что я тебя втравил, - произнес я горестно, а Таня возразила:
        - Дядя Вася, ты ни в чем не виноват, я сама приняла решение. Видишь, на что способны эти люди - они готовы убить нас. И Миггс наверняка открыл на нас сезон охоты. Хуже всего, что они навесят на нас убийство Карлайлов и, по всей видимости, смерть Шмидта.
        - Откуда тебе известно? - удивился я, и Таня ответила:
        - Стандартный ход. Они объявят нас в розыск и выпишут ордера на арест, тогда нас будет гораздо легче поймать. И ты для них теперь не нобелевский лауреат и знаменитый писатель, а убийца.
        - Неужели все так плохо? - спросил я уныло. Мне так хотелось оказаться в своей квартире, принять горячую ванну, завернуться в махровый халат и с бокалом красного вина усесться перед старенькой пишущей машинкой, на которой я сотворил все свои шедевры.
        - Ну почему же... - покачала головой Танюша. - У нас имеются сенсационные документы, и именно за ними охотится Миггс. Предать их огласке мы уже не можем - стоит нам появиться в редакции какой-либо газеты или дирекции телевизионного канала, как нас скрутят и сдадут на руки полиции. Да и кто поверит двум типам, обвиняющимся в ряде убийств? Мы теперь вне закона, дядя Вася. Мы - враги Америки, и любой, кто убьет нас, станет героем.
        Мы превратились в отверженных! Когда-то со мной такое было - в тот самый день, когда я узнал, что в течение двадцати четырех часов должен покинуть СССР. Однако меня ждали на Западе... А кто ждет нас сейчас? Мимо текла равнодушная, разноцветная толпа: каждый был занят собственными проблемами, каждый был сам за себя.
        - Миггсу потребуется некоторое время, чтобы получить ордера на арест, - произнесла Таня, - значит, у нас имеется час или даже полтора.
        - Предлагаю остаться в Нью-Йорке! - заявил я. - В мегаполисе обнаружить двух человек сложнее всего. Мы снимем комнату в дешевом отеле или мотеле, закроемся в комнате и...
        - И будем дожидаться, когда же Миггс отыщет нас? - усмехнулась Таня. - А рано или поздно он найдет нас, не сомневаюсь. Он ведь предполагает, что мы затаимся, поэтому в первую очередь нас будут искать у родственников, знакомых, друзей и в отелях. Он уверен, что опережает нас на два шага, поэтому нам нужно нанести удар первыми!
        - Но что мы можем поделать? - спросил я. - Даже документы, имеющиеся у нас, бесполезны - никто из журналистов не захочет иметь с нами дела, нас тотчас сдадут полиции или ФБР...
        - Миггс не может рисковать, а потому не позволит нам пообщаться с полицейскими или сотрудниками ФБР, - ответила Таня, - ведь мы можем передать им документы, и там найдутся люди, которые проявят интерес к альтернативной версии гибели президента Форреста. Итак, главное для нас сейчас - документы и автомобиль. И я знаю, к кому мы обратимся...
        У Тани везде были знакомые, причем знакомые особые - представители криминального мира. Она заявила, что и там предостаточно стукачей и предателей, однако тип, к которому мы сейчас отправимся, по ее словам, заслуживал доверия.

* * *
        Нам пришлось тащиться куда-то в Бруклин, где Таня отыскала невзрачный домишко, в нем-то и проживал кудесник, который мог снабдить нас документами и машиной. Никогда бы не сказал, что лысый субъект, более похожий на неудачливого коммивояжера, занимается подобным.
        Таня не стала ничего ему объяснять, только сказала, что нам требуются водительские удостоверения и подержанная тачка.
        - Четыре с половиной, - объявил он, и Таня шепнула мне:
        - Не спорь!
        Пришлось отдать почти всю наличность, однако тип не подвел. В подвале его дома была оборудована отличная фотомастерская, где он сделал несколько снимков, а потом принялся колдовать над документами.
        Мы дожидались нашего хозяина наверху, в гостиной. Таня включила телевизор и попала на выпуск новостей по одному из каналов. Америке и миру было сообщено, что дело о гибели Филиппа Карлайла и его жены получило новое развитие - как стало известно, оба они пали жертвой Бэзила Бэскакоу. Вот так!
        И я тут же имел возможность полюбоваться на собственную фотографию, взятую, насколько я мог судить, в моем американском издательстве. Разыскивалась также Таня Ларин - известная воровка и мошенница.
        - Благодарю за комплимент, агент Миггс, - усмехнулась девушка, услышав слово
«известная». - Ну что, дядя Вася, теперь ты понимаешь, что пощады не будет? Им необходимы документы. Только, интересно, для чего?
        - Для того чтобы предотвратить разглашение истины, - заявил я безапелляционно. - Энтони делль’Амма имеет отношение к гибели президента Форреста, как пить дать! Форрест хотел уничтожить его, а миллиардер, конечно же, попытался сопротивляться, вот и весь сказ!
        - Но какое отношение имеет ко всему этому Кэтти? - спросила Таня. И, пролистав документы, сказала: - Ага, теперь я нашла связь между делль’Аммой и ею. Она когда-то защищала человека, обнаружившего крысиный хвост в банке консервов, произведенной на фабрике делль’Аммы.
        - Да, помню, о том случае частенько говорят в программах, посвященных Кэтрин Кросби Форрест, - заметил я. - Это был ее первый успех. Том Форрест и Энтони делль’Амма были врагами, губернатор, а впоследствии президент пытался раздавить миллиардера, а миллиардер старался уничтожить репутацию губернатора, а затем и президента. Говорят, что именно делль’Амма был движущей силой импичмента в отношении Тома Форреста.
        - А, «дело об Оральном кабинете», - хихикнула Таня.
        Я подтвердил:
        - Ну да! Когда импичмент бесславно провалился, президент Форрест объявил о начале крестового похода против мафии и ее покровителей. В действительности же он хотел одного - поквитаться с делль’Аммой, засадить его в тюрьму. Миллиардеру, конечно же, планы президента не могли понравиться, вот он и организовал убийство. Только каким образом тут замазана Кэтрин, я ума не приложу. Делль’Амма был ее врагом в такой же степени, в какой являлся врагом ее мужа...
        - Вспомни о своей бывшей пассии Дине, - сказала Таня. - Она почти тридцать лет таила в сердце ненависть, ты ведь отринул ее. А подумай, какие чувства клокотали в душе Кэтти, когда стало известно, что муж-президент врал ей, уверяя, что с практиканткой у него ничего не было? А ведь президент отличался любвеобильностью, наверняка Мелинда Малиновски была одной из многих.
        - Месть обиженной женщины... - протянул я понимающе. - Что ж, вполне подходит. Припоминаю теперь и слухи о том, что президент Форрест был против политической карьеры своей жены. И именно его смерть помогла ей взобраться на политический Олимп, ведь его застрелили всего за несколько недель до выборов в сенат. Рейтинг Кэтти до смерти президента был не очень высок, она могла и проиграть, а став вдовой, моментально вырвалась вперед, как неоспоримый лидер. Но это же чудовищно! Первая леди жертвует своим мужем-президентом ради того, чтобы победить на выборах!
        - Не забывай, дядя Вася, пост сенатора стал первым на пути Кэтти к власти, - заметила Таня. - Сейчас она сидит в Белом доме, но все могло быть иначе, если бы она проиграла тогда выборы в сенат.
        - И за победу она была готова заплатить любую цену, в том числе пожертвовать жизнью своего опостылевшего мужа-президента, - прошептал я. - Что за дьяволица!
        - Любую женщину можно довести до ручки постоянными изменами и нежеланием признавать ее способности, - возразила, как мне показалось, с пониманием Танюша. - Да, все сходится.
        - Но даже если предположить, что Кэтти вознамерилась убить мужа, то как она могла сделать это? - спросил я. - Первая леди что, поджидала его около квартиры любовницы с пистолетом? Не забывай, у нее имеется железобетонное алиби - Кэтрин была на другом конце страны, где посещала то ли больницу, то ли детский сад.
        - Очень похоже на попытку отвести от себя подозрения, - заметила Таня. - Я бы, задумав убийство мужа, тоже уехала подальше и сделала так, чтобы находиться на виду у десятков журналистов и сотен свидетелей в момент убийства. Я помню те кадры, их много раз показывали: Кэтти среди детишек, затем к ней подходит помощник, шепчет что-то на ухо, и Кэтти, ничуть не изменившись в лице, продолжает читать детям сказочку. А ведь ей только что сообщили о покушении на мужа! Какое самообладание! Или она великолепная актриса, или... Или она знала, что случится с Томом Форрестом.
        Я признал правоту Тани и все же заявил:
        - Но при чем тут делль’Амма?
        - При том, что именно он и организовал убийство президента. А осуществил его не кто иной, как наш знакомец, агент Патрик Миггс. После смерти Тома Форреста он сделал удивительную карьеру в Секретной службе и теперь является начальником охраны мадам президента - очень похоже на плату за его молчание!
        - Но в то время Миггс был простым агентом, к секретной информации доступа не имел. Откуда ему было знать, что президент находится у любовницы? Ведь после скандала с практиканткой Малиновски и публичного покаяния Том Форрест изображал семейную идиллию с женой и дочкой. О том, что у него появилась новая возлюбленная, знали всего несколько человек в Америке. И даже Энтони делль’Амма не мог узнать подробностей - ни адреса той особы, ни того, когда президент посещает ее.
        - Вот тут-то мы и выходим на Кэтти, - заметила Танюша. - Предположим, она захотела избавиться от мужа, но сделать самой ей ничего бы не удалось. Ей требовался человек, который мог организовать покушение, оплатить услуги наемного убийцы и так далее. Неудивительно, что Кэтти обратилась к заклятому врагу своего мужа - делль’Амме. Представляю, как тот был рад, когда на него вышла первая леди и предложила сногсшибательный план - общими усилиями избавиться от президента Форреста! У миллиардера были средства и возможность, но он не обладал информацией, а у Кэтти имелась информация, но отсутствовали средства и возможности. Вот они и нашли друг друга!
        Словно пелена спала у меня с глаз, и я выпалил:
        - Теперь я все понимаю! Если кто и мог знать о любовнице Тома Форреста - где она живет, как часто и в какое время президент ее посещает, так это его жена. И эту информацию Кэтрин передала Энтони делль’Амме, который организовал убийство!
        - Не сомневаюсь, что так все и было, - заявила Таня. - А теперь Кэтти, сама став президентом, пытается предотвратить разглашение правды. Если о ее причастности к смерти мужа станет известно, то ей придется уйти в отставку и предстать перед судом. Вот уж чего честолюбивая Кэтти не может допустить!
        Появился знакомец Тани, презентовавший нам два мастерски сделанных водительских удостоверения. Танюша превратилась в некую Мэри Шикли, я же стал Борисом Горбеску, видимо, для того, чтобы объяснить мой акцент.
        - О тачке я уже договорился, - сообщил субъект, - через двадцать минут можете ее забрать. Вот адрес...
        А через полчаса мы уже направлялись прочь из Нью-Йорка на темно-красном «Додже». За рулем сидела Танюша, потому что только она знала, куда надо держать путь.
        - Итак, теперь нам известно, что Кэтрин Кросби Форрест причастна к смерти своего мужа, - перечислял я факты. - Она связана с миллиардером делль’Аммой, которого уже давно подозревают в тесных связях с мафией. Занятно, что Кэтти, став президентом, не только не стала преследовать этого субъекта, а, наоборот, расследование в отношении него было приостановлено, и прокуратура сняла все обвинения. Наверняка был приказ из Белого дома, лично от Кэтти! Но что нам дает владение этой информацией? Обнародовать мы ее не можем, мы - террористы и убийцы, за нами охотятся все спецслужбы страны...
        - Не забывай, дядя Вася, что с самого верха наверняка отдан приказ о нашем физическом уничтожении, - добавила Таня. - У нас имеется один-единственный козырь - документы.
        - Может, избавиться от них? - рискнул предложить я. - Из-за них уже убито столько людей, и мне не хочется пополнить список жертв!
        Таня резко затормозила и съехала на обочину:
        - Дядя Вася, я тебя очень хорошо понимаю. У меня тоже трясутся поджилки, и мне известно, что только в фильмах и глупых романах героям удается путешествовать по Америке, натягивая нос тупым полицейским и несообразительным агентам ФБР. У нас в запасе не более суток, а скорее всего, и того меньше. Затем нас или поймают, или просто убьют. Поэтому я не обижусь, если ты решишь сейчас покинуть мое общество. Все же ты нобелевский лауреат, тебя просто так не уничтожишь. Упирая на свою известность, ты можешь выторговать себе жизнь и даже сделать так, чтобы о твоей причастности к этому делу забыли: дашь подписку о неразглашении, пригрозишь своим другом - русским президентом...
        Я бабахнул рукой по панели, возмутившись:
        - Да за кого ты меня принимаешь, Татьяна! Не исключено, ты права, и я, приложив все свое красноречие, смог бы выпутаться, остаться в живых. Значит, ты предлагаешь, чтобы я спас свою шкуру, а тебя отдал на растерзание стервятникам? Предлагаешь, чтобы я предал тебя? Закрыл глаза на то, что мадам президент - убийца? Ну уж нет! Вперед и с песней! Если умирать, так только вместе! Но сначала мы попытаемся... Собственно, что мы попытаемся?

«Додж», заурчав, плавно тронулся с места, и Таня улыбнулась:
        - Дядя Вася, спасибо тебе, никогда не забуду, что ты остался со мной. Скажу честно: будь я на твоем месте, может быть, я поступила бы иначе.
        Какое-то время мы молчали, Таня включила радио, желая найти музыку, чтобы развеять тягостную тишину, но в эфире опять были новости, и диктор сообщил: нас по-прежнему усиленно разыскивает полиция. Затем последовало предупреждение - мы вооружены и очень опасны.
        - Надо что-то делать! - заявил я. - Нельзя же всю оставшуюся жизнь колесить по стране, скрываясь от властей. Куда мы держим путь?
        - К одному моему хорошему знакомому. Он несколько не в себе, однако гениальный компьютерщик и один из самых классных хакеров во всем мире. Живет около городка Гарфилд, штат Нью-Джерси. В часе езды от Нью-Йорка...
        - И что сделает твой компьютерный супермозг? Влезет в систему ФБР и уничтожит наши данные? Или выставит на официальном сайте Белого дома информацию о том, что Кэтти организовала убийство своего супруга?
        - Кстати, неплохое предложение, - ухмыльнулась Таня. - Однако постарайся думать логически, дядя Вася. Хотя у тебя с логикой, как я уже заметила, имеются некоторые проблемы. Раскрой папку с документами. Где был президент Форрест в тот день, когда его убили?
        - У своей любовницы, - буркнул я. - Мне не надо даже смотреть в документы.
        - Как ее зовут? - продолжала допрос Таня, и мне все же пришлось заглянуть в папку.
        - Некая Синтия Уилсон, - ответил я. - Тут даже и фотография имеется. Симпатичная блондиночка, ничего не скажешь!
        - И где сейчас эта Синтия Уилсон? - спросила Таня, на что я ответил:
        - Откуда я могу знать! Хотя подожди... Да, вот здесь написано, что Синтия Уилсон была сразу же включена в программу Министерства юстиции по защите свидетелей. Черт, как же это умно-то! Еще одна жертва вызвала бы подозрения, тогда Синтии меняют имя, возможно, внешность тоже, и отправляют в далекий штат. Она думает, что ее жизнь находится под угрозой, посему те, кто запланировал и осуществил убийство Тома Форреста, могут спать спокойно: Синтия никому и никогда ничего не расскажет.
        - А вот насчет последнего я не уверена, - сказала Танюша. - Как женщина отреагирует на весть о том, что ее любовник-президент был убит по заказу жены и связанного с мафией миллиардера? Она скрывалась в течение стольких лет, а ведь причин не было никаких - от нее просто хотели избавиться! Ей сломали жизнь, и Синтии это может очень не понравиться. Она решит, что настала пора заявить о том, как и где в действительности умер президент Форрест.
        - А значит, тогда и мы сможем предать огласке имеющуюся у нас информацию? Танюша, ты голова! - возликовал я. - Только как найти Синтию Уилсон? Если она является участником программы по защите свидетелей, то у нее давно другое имя, которое к тому же не значится в телефонном справочнике. Да и живет она, быть может, на Аляске или Гавайях.
        - Чтобы все узнать, нам прежде всего требуется отыскать Синтию, - заключила Таня. - Вот почему мы держим путь к гению-одиночке. Как-то я спасла ему жизнь и, что важнее, жизнь его любимой морской свинки. Следовательно, он выполнит любую мою просьбу. Фредди не составит труда влезть в базу данных программы по защите свидетелей Министерства юстиции и выяснить, где сейчас обитает Синтия и как она в настоящий момент зовется.
        Страх, который сковывал меня, внезапно исчез. Потерев руки в предвкушении интересного путешествия, я сказал:
        - Ну тогда полный газ, Танюша! Мы должны как можно скорее навестить твоего Фредди!
        Таня
        Жилище Фреда, как я поняла по вытянувшейся физиономии нобелевского лауреата по литературе, произвело на дядю Васю неизгладимое впечатление. Еще бы, Фред его сам спроектировал и сам построил, не обращаясь к помощи архитекторов или строителей, так как был уверен, что за ним следят спецслужбы, иностранные шпионы и даже
«зеленые человечки», в существование коих компьютерный гений верил безоговорочно. Как-то он с шокирующими подробностями поведал мне о своем похищении злобными пришельцами и о том, как они отбуксировали его на свою межпланетную базу, расположенную на обратной, никогда с Земли не видимой, стороне Луны. Там они ставили над ним всяческие садистские опыты, вводили в различные естественные отверстия его организма проводки, по которым подавалось электричество, выпытывали секреты, а затем доставили Фреда обратно на Землю - причем за десять секунд до того, как похитили!
        Я не знала, говорил ли мой приятель правду, но, возможно, для его воспаленного сознания это и была правда. Фредди много лет провел в психиатрических клиниках, однако по причине того, что был единственным отпрыском крайне состоятельного офтальмолога и еще более богатой писательницы слезливых любовных романов, он мог позволить себе разного рода чудачества, не опасаясь подозрительного внимания со стороны властей. Но сам Фредди был иного мнения - полагал, что спецслужбы всего мира спят и видят, как бы похитить его. И это, возможно, как раз не являлось его параноидальной идеей: как компьютерщику и хакеру ему не было равных.
        - И здесь живет твой... гм... приятель? - спросил в легком недоумении дядя Вася.
        Мы находились перед высоченными металлическими воротами и таким же забором, утыканным через каждые пять метров камерами наблюдения. Над воротами была укреплена вывеска, с которой на нас взирала морда иногалактического чудовища (дизайн самого Фреда: он клялся, что именно такие монстры и пытали его в своей лаборатории, спрятанной в лунном кратере), сверху шла надпись аршинными готическими буквами: «Дом Фредди Крюгера».
        - Его что, в самом деле так зовут? - спросил дядя Вася, и я заметила, что нобелевский лауреат легонько дрожит. - А твой Фредди случаем не псих?
        - О, еще какой! - с готовностью подтвердила я. - Как и все гении, дядя Вася. Тебе ли не знать! Что же касается имени, то парня в самом деле зовут Фредерик Гектор Крюгер, его предки были родом из Германии.
        - Час от часу не легче, - вздохнул дядя Вася и позволил мне первой покинуть машину и подойти к воротам. Писатель оставался на безопасном расстоянии, а на меня тотчас уставилось не меньше дюжины камер. Раздалось мерное гудение, открылся люк, и оттуда высунулось нечто очень похожее на дуло базуки. Господи, Фредди окончательно рехнулся, сейчас он взорвет меня и дядю Васю к чертовой матери!
        Но вместо этого из дула раздалась торжественная музыка, и откуда-то сверху донесся приглушенный голос Фредди:
        - Таня, как же я рад тебя видеть! А кто с тобой?
        Я приказала дяде Васе приблизиться, что тот сделал с выражением глубочайшей озабоченности на лице. Наверное, считал, что попал в логово сумасшедшего, и был прав на все сто процентов.
        - Мой хороший друг, - сказала я. Теперь самое важное убедить Фредди в том, что дядю Васю можно и нужно пустить на территорию поместья. - Это Бззил Бэскакоу, нобелевский лауреат по литературе...
        - Значит, точно работает на спецслужбы, - заявил Фредди. - Всех нобелевских лауреатов после банкета зомбируют.
        - Послушайте, что за ерунда... - начал дядя Вася, но я жестом велела ему заткнуться.
        - Фредди, за нами по пятам гонятся все спецслужбы Америки, - продолжила я. - Мы узнали, что президент Форрест был убит в результате заговора, и у нас имеются доказательства.
        Это произвело на Фредди впечатление, хотя он ответил:
        - Тоже мне, новость! Я давно знал, что президента похитили пришельцы из созвездия Кита, а на Земле оставили его генетического двойника-андроида. Однако андроид был старой конструкции, поэтому сразу загнулся. Всему миру объявили, что президента убили, но в гробу никого нет! Андроида же отправили на исследование в подземную лабораторию на Аляске. Я залез недавно в их базу данных и читал отчеты.
        - Да, именно так, - сказала я, и Фредди смилостивился:
        - Заходите, только быстро!
        Ворота словно нехотя распахнулись, и мы, прыгнув в «Додж», двинулись вперед. Когда мы попали на территорию поместья Фредди Крюгера, дядя Вася во весь голос воскликнул:
        - Елки-палки, Танюша, что это такое?
        - Жилище моего друга Фредди, - ответила я.
        Вдали возвышался замок - самый настоящий каменный замок: в голливудских фильмах в таких обычно обитают вампиры или призраки, или и те, и другие. Ввысь устремлялись тонкие ажурные башенки со шпилями, и создавалось впечатление, что мы попали в какую-то фэнтези.
        - Во сколько же ему «домик» обошелся? - спросил удивленно дядя Вася, и я ответила:
        - Насчет денег не знаю, но Фредди потратил больше двадцати лет, чтобы завершить строительство замка, мечты всей его жизни.
        Автомобиль приблизился к настоящему рву, заполненному водой. Со скрежетом упал навесной мост, и мы смогли попасть внутрь. Дядя Вася все вертел головой, ахал и изумлялся.
        Наконец мы попали во внутренний двор замка, и писатель изумленно воскликнул:
        - Но здесь нет ни единого окна или двери! Как же попасть в замок?
        Этим своим изобретением Фредди гордился более всего: он обожал темноту и считал, что двери и окна только мешают и позволяют врагам, коих у него было великое множество, попасть в его жилище.
        За нами упала металлическая решетка, и мне стало не по себе. А вдруг Фредди окончательно свихнулся и сейчас сделает из нас фарш?
        - Выходите по одному! - прогремел голос, многократно отраженный высоченными каменными стенами.
        Мы повиновались. Я взглянула в синее небо, по которому плыли белые облака - они были где-то далеко-далеко, а мы с дядей Васей находились в каменном мешке, выбраться из которого невозможно: стены гладкие, позади ров с водой, а единственный выход забран решеткой.
        - Встаньте на треугольник! - раздалась команда.
        Дядя Вася и я принялись судорожно искать треугольник, который обнаружился около южной стены - он был выложен красными плитами. Едва мы выполнили требование хозяина, раздалось жужжание, и треугольник, на котором мы стояли, тронулся вниз. Я схватила дядю Васю за руку, а писатель пробормотал:
        - С ума сойти! Если кому расскажу, не поверят!
        - Лучше никому не рассказывай, - заметила я. - Кстати, Фредди заставит нас дать расписку о неразглашении!
        Треугольник, представлявший собой платформу лифта, доставил нас в некое подобие подземелья - в глаза бросилось множество коридоров, уходивших в разные стороны. Они были абсолютно одинаковые, и только один из них, я точно знала, вел в жилище Фредди. Другие были нашпигованы сенсорами, а также смертельными штучками - проваливающимися плитами, кувалдами, вылетающими из темноты, ядовитыми стрелами и пулеметами. Так Фредди защищал себя от вторжения непрошеных гостей.
        - И куда нам дальше? - спросил с опаской дядя Вася, крутя головой по сторонам. - Пойдем-ка сюда!
        Он уже сделал шаг к одному из коридоров, но внезапно над соседним зажглась красная лампочка.
        - Прошу вас, - произнес Фредди, - следуйте в указанном направлении!
        Мы двинулись по проходу, и я, если честно, все ожидала какого-нибудь подвоха. Мне представлялось, как на нас обрушивается груда камней или из стены выходит лазерный луч, способный разрубить нас на куски. Дядя Вася, не имея представления об истинных масштабах опасности, в которой мы оказались, продолжал выражать свое восхищение.
        Коридор внезапно закончился - мы уперлись в гладкую каменную стену. Раздался противный визг, и, обернувшись, я заметила, что дорога назад отрезана: из-под земли за одно мгновение вылезла перегородка из непрозрачного стекла. Зато каменная стена впереди распахнулась, и в лицо нам ударил яркий свет. Я зажмурилась, потому что глаза немедленно заслезились, а в ушах звучал голос Фредди:
        - Дорогие мои, извините за вынужденную меру, однако прошу вас следовать вперед на ощупь!
        Мне все казалось, что сейчас я провалюсь куда-нибудь в тартарары - Фредди гордился тем, что устроил свой лабиринт по принципу древнеегипетских пирамид и нашпиговал коридоры ловушками. Что, если сейчас мы полетим в яму, дно которой усеяно острыми кольями, или в каменный мешок, кишащий кобрами? Нас никто и никогда не найдет!
        Дядя Вася двигался первым и вел меня, словно маленькую девочку, за руку. Внезапно свет пропал, глаза перестали слезиться, и где-то рядом послышался голос нашего хозяина:
        - Добро пожаловать в замок Фредди Крюгера!
        Я открыла глаза и увидела, что нахожусь в огромной комнате, три стены которой представляли собой мониторы. Со всех мониторов на нас смотрело улыбающееся лицо Фредди - лицо обыкновенного человека, с растрепанными длинными седыми волосами, косматыми бровями и большим орлиным носом.
        - Фредди, - заявила я сердито, - хватит уже всяких штучек! Мы прибыли к тебе по делу, а ты встречаешь нас, как врагов!
        - Нет, Таня, врагов я встречаю совсем по-другому, - возразил Фредди. - Хочешь, покажу, что бы произошло, если бы вы двинулись по коридору, выбранному твоим спутником?
        На всех мониторах возникла компьютерная симуляция - две человеческие фигурки движутся по коридору, внезапно одна из них падает, потому что голову ей срезают летящие по воздуху острые серпы. Другая, успев нагнуться, ползет вперед и вдруг с криком летит вниз, в емкость, заполненную кислотой - в течение нескольких секунд от человека (от меня!) остается только скелет.
        - Клево придумано, правда? - спросил с гордостью Фредди. - А теперь я покажу вам, что происходит в других коридорах. У меня ловушки ни разу не повторяются!
        - Нет, мистер Крюгер, мы и так уже оценили величие и изобретательность вашего гения, - вежливо, но твердо ответил дядя Вася. - К сожалению, вынуждены напомнить вам, что нас преследуют полиция, ФБР и Министерство национальной безопасности. Единственный человек, который может помочь нам, - вы!
        Очень правильно сказал - если Фредди что и любил, так это неприкрытую лесть.
        - Вот и я! - раздался его крик, и на всех мониторах снова появилось его улыбающееся лицо. - Обернитесь, дуралеи!
        Мы обернулись и увидели Фредди, стоявшего у нас за спиной. Как он туда умудрился попасть? Скорее всего, через один из своих подземных ходов или через раздвигающуюся стену.
        Хозяин замка бросился обнимать меня, затем долго тряс руку дяде Васе и пояснил:
        - Пока вы шли по коридору, я просветил вас рентгеном и убедился, что вы в самом деле люди.
        - Что ты наделал! - вскричала я. - Фредди, черт побери, мы же наверняка получили зверскую дозу радиации...
        - Ничего страшного, - ответил тот беспечно, - зато я убедился, что вы в самом деле люди.
        - А кого вы ожидали? - спросил ошарашенный дядя Вася и получил честный ответ:
        - Пришельцев, замаскировавшихся под людей. Они давно уже обосновались на Земле, и теперь, по моим подсчетам, не менее двух процентов населения планеты - инопланетяне под личиной землян. У них имеется три базы - одна в Антарктиде, другая в Марианском желобе и третья в Андах.
        - А Атлантида? Как же вы могли забыть о ней, мистер Крюгер! - заявил на полном серьезе дядя Вася, и только в глазах его сверкнули задорные огоньки.
        Фредди с непомерным уважением взглянул на него и пробормотал:
        - Вы один из ордена «Посвященных»? Господи, я-то думал, что их уже всех уничтожили... О, я понял, вы и есть Великий магистр! Сэр, какая для меня честь!
        Дядя Вася принялся отбиваться от Фредди:
        - Да нет же, я не Великий магистр, а всего лишь один из его заместителей...
        - Все равно, сэр, я так рад, что вы пожаловали в мое скромное жилище! - заявил Фредди. - А что с Великим магистром?
        - Ему потребовалось покинуть Землю на некоторое время, - ответил писатель с абсолютно серьезной миной. - Знаете ли, заварушка в Магеллановых облаках...
        Фредди взглянул на дядю Васю с благоговением.
        - Сэр, мы должны немедленно отметить нашу встречу! Вы - мой самый дорогой гость! Вам ведь наверняка известны все самые сокровенные тайны...
        - Ну, не без того, - ответил дядя Вася. - Кстати, открою вам одну из них - Великий магистр посетит вас в ближайшее время, если вы поможете нам. Речь идет о поиске одной персоны, которую... которую должен уничтожить робот, посланный из будущего. Она, видите ли, через три года родит ребенка, который, став взрослым, возглавит борьбу с машинами, захватившими к тому времени власть над планетой.
        Сюжет мне показался смутно знакомым, и я, толкнув дядю Васю локтем в бок, прошептала:
        - Это, кажется, из «Терминатора»?
        Но Фредди принял слова дяди Васи за чистую монету и с готовностью откликнулся:
        - Ну конечно, сэр! Я давно предполагал, что голливудские фильмы в действительности - зашифрованные послания нам, землянам, от членов ордена «Посвященных», ведущих борьбу с пришельцами. Прошу!
        Он указал на стену, увешанную мониторами, открылся проход, и мы двинулись за сумасшедшим хозяином замка. В конце концов оказались в помещении, по размерам ничем не уступавшем предыдущему, только три стены его представляли собой грандиозную систему, состоящую из проводов и трансформаторов.
        - Самый мощный компьютер в Соединенных Штатах, - с гордостью сообщил Фредди. - Он принадлежит мне, а вовсе не Массачусетскому технологическому институту, Пентагону или компании «Майкрософт». Мой мощнее всех их трех, вместе взятых! Я сам спроектировал и собрал его!
        - Господи, да вы заслуживаете по крайней мере пяти Нобелевских премий, - пробормотал дядя Вася, но прикусил язык, вспомнив, что Фредди не очень хорошего мнения о лауреатах самой престижной премии в мире.
        - Наша хорошая знакомая находится во власти спецслужб, - заговорила я, тоже играя роль, предложенную дядей Васей. - Ее имя Синтия Уилсон, и она - участница программы по защите свидетелей Министерства юстиции. Нам надо знать, как ее сейчас зовут и где она проживает.
        - Пара пустяков, - взмахнул рукой Фредди. - Давайте я лучше покажу вам, что нашел в секретном архиве НАСА. Оказывается, «Апполон-13» едва не взорвался из-за того, что был атакован кораблем пришельцев, а первого русского космонавта Юрия Гагарина в действительности похитили мои старые знакомые из созвездия Кита...
        - Нам это известно! - заявил дядя Вася недрогнувшим голосом. - Скажу вам более - революцию в России устроили марсиане, президента Кеннеди убили юпитерианцы, а Бритни Спирс побрилась налысо, потому что ей разбил сердце двуполый обитатель созвездия Бегемота.
        Фредди, потрясенный таким количеством обрушившихся на него топ-секретов, наконец-то принялся за работу. Не прошло и десяти минут, как он сказал:
        - Ага, вот и ваша Синтия. Скажите, мэтр, а кто будет отцом ребенка, который возглавит движение Сопротивления?
        - Вы! - без обиняков ответил дядя Вася, чем чрезвычайно смутил Фредди. Насколько мне было известно, он к своим сорока восьми еще не потерял невинность - если, конечно, не считать жестоких опытов, поставленных над ним бесчеловечными пришельцами (если сей эпитет справедлив в отношении инопланетян), уволокшими его на обратную сторону Луны.
        - А... когда и как это случится? - спросил Фредди, судорожно сглотнув, на что дядя Вася сурово ответил:
        - Не задавайте лишних вопросов! Все решит Великий магистр, когда вернется на Землю! Итак, где информация про Синтию?
        Синтия Уилсон по-прежнему звалась Синтией, только фамилия у нее была иная - Чесни. Внешность бывшей любовницы президента Форреста практически не изменилась, она только состригла длинные светлые волосы и носила короткую прическу. Более всего меня поразил ее адрес. Я-то думала, что из Вашингтона ее отправили куда-нибудь в Калифорнию или Техас, быть может, даже на Аляску. В действительности же Синтия Чесни проживала недалеко от Вашингтона - в Александрии, штат Вирджиния. То есть в том самом городе, где все и началось с убийства Филиппа Карлайла и его жены!
        Дядя Вася, как зачарованный, смотрел на адрес, затем тряхнул головой.
        - Вот это я называю иронией судьбы! Синтия живет на той же улице, где живут... что жили Карлайлы. Ее дом всего в каких-то трехстах метрах от виллы Филиппа. Я десятки раз проезжал мимо особняка, в котором она обитает. Кто бы мог подумать!
        Да, по всей видимости, агенты ФБР и работники Министерства юстиции, не обладая буйной фантазией, решили, что так как Синтии реальная опасность не угрожает, то ее можно поселить под Вашингтоном. Что ж, нам это только на руку!
        Фредди был так любезен, что распечатал досье на Синтию, обнаруженное в секретном архиве Министерства юстиции, проникнуть в который, взломав пароли, ему не составило особого труда.
        - И все же, сэр, расскажите мне поподробнее о том, что ожидает Землю и моего доблестного сына... - попросил он. И дядя Вася ответил:
        - Посмотрите внимательно фильм под названием «Терминатор», части с первой по третью. Главный герой, некогда актер, ныне губернатор Калифорнии, в действительности не человек, а пришелец, но хороший. Его заслали сначала в Австрию, оттуда он перебрался в Америку.
        - Так я и знал, - закивал Фредди. - Австрия! Да, там, в Альпах, сосредоточена энергия всей Вселенной и имеется туннель в параллельные миры!
        - В Австрии как-то уже появился на свет один человек, вернее, тоже пришелец, засланный в тот раз очень плохими «зелеными человечками», и он, узурпировав власть в Германии, едва не уничтожил весь мир по заданию из космоса, - продолжил дядя Вася. - Ну, вам есть о чем подумать! Когда посмотрите все три части по триста тридцать три раза каждую, с вами свяжется Великий магистр. А теперь нам пора. Кстати, у вас имеется цифровая камера? Она нам нужна! А магистр, когда навестит вас, обязательно вернет ее.
        - Что вы, что вы! - засуетился Фредди. - Камеру я вам просто подарю! Мне ничего не жалко ради святого дела борьбы с пришельцами, заполонившими Землю!

* * *
        Когда мы покинули замок, я задала писателю только один вопрос:
        - И что ты намерен делать, когда он посмотрит все три части по триста тридцать три раза? Фредди ведь будет ждать визита Великого магистра!
        - Подошлю ему развеселую девицу, - ответил дядя Вася, - пусть она покажет ему несколько занятных трюков, и Фредди решит, что стал отцом предводителя землян, борющихся с машинами и пришельцами.
        Наш путь лежал в Александрию. Впрочем, все складывалось неплохо: наверняка Миггс и спецслужбы ищут нас на просторах Америки, не предполагая, что мы находимся совсем недалеко от столицы.
        Мы прибыли в Александрию следующим утром.
        Ночь хотели провести в одном из мотелей, но там в наличии имелся только номер для новобрачных. Чтобы не возбуждать подозрений (наверняка полиция ведет усиленный поиск девушки и пожилого человека), мы отказались от этой затеи. Да я и представить себе не могла, что окажусь с дядей Васей в одной постели. Поэтому мы устроились на ночлег в «Додже», припарковавшись около какой-то забегаловки.
        Я то и дело просыпалась в поту и в ужасе, потому что мне все казалось, будто нахожусь в бронированной комнате, из которой со свистом уходят последние молекулы воздуха, пытаюсь вздохнуть, но не могу, из темноты на меня бросается пришелец со щупальцами и острозубой мордой. Зато дядя Вася чувствовал себя великолепно и спал, как младенец. Похоже, события последних дней не оказали неблагоприятного воздействия на его психику.
        Рано утром я почувствовала небывалую тоску по родителям. Что они думают, видя мою фотографию в выпусках новостей и сообщение о том, что меня разыскивают по обвинению в трех убийствах? Но больше всего мне было жаль Сашку - что будет с ним, если нас настигнет Миггс? Тогда я не смогу помочь брату, и он...
        Я знала, что делать этого нельзя, но все равно отправилась в забегаловку, заказала себе яичницу с беконом и двойной эспрессо, а мой взгляд так и притягивал хромированный телефонный аппарат, висевший в углу. Номера родителей и больницы, где находится Сашка, наверняка прослушивают, однако мне плевать! Я хочу услышать его голос!
        Кинув в нутро автомата монетки, я быстро набрала номер, который знала наизусть. Половина седьмого, рановато для звонка, но так уж сложились обстоятельства. Медицинская сестра, взяв трубку, сначала заявила мне, что никоим образом не может соединить меня с мистером Лариным, так как пациенты еще спят, но я заявила, что речь идет об экстраординарных семейных обстоятельствах, а также о жизни и о смерти. Кикимора заткнулась и соединила меня с палатой Сашки. Он взял трубку после второго звонка - я же знала, что брат не спит, в последнее время его мучает бессонница, и врачи говорят, что она связана с его опухолью...
        - Сашка, слушай меня, - выдохнула я в трубку, - ты не должен верить всему тому, что обо мне говорят. Да, я оказалась замешанной в ужасную историю, но я никого не убивала! Черт побери, все так сложно! Но ты должен знать: что бы ни случилось, я всегда любила и буду всегда любить тебя...
        Мой брат только произнес:
        - Таня, они нас слушают. Они были здесь и пытались вытрясти из меня информацию. Нам нельзя долго говорить. Я знаю, что ты не способна на то, о чем они говорят. Береги себя! Я тебя тоже люблю. Спасибо за все, сестренка!
        И повесил трубку. Я взглянула на часы, пытаясь узнать, как долго говорила с Сашкой, однако слезы застилали глаза. Хлюпая носом, заняла место за столиком и принялась ковыряться в яичнице, совсем не соленой, однако слезы, капавшие на тарелку, вполне компенсировали ее отсутствие.
        Дядя Вася нашел меня в забегаловке. Вздохнув и поцеловав меня в лоб (вот уж чего от него не ожидала!), нобелевский лауреат по литературе сказал:
        - Я уж подумал, с тобой что-то случилось, Танюша. Так, сейчас почти семь, думаю, пора в путь. Скоро начнется массовый исход из Александрии - чертова уйма людей потянется на работу в Вашингтон. А мы будем теми немногими, кто направляется в обратном направлении. Ну, не плачь, все скоро закончится. Обещаю тебе - закончится хорошо! Для нас, я имею в виду.
        Но словам дяди Васи я отчего-то не верила.
        Когда мы проезжали мимо особняка Карлайлов, настал черед дяди Васи всхлипнуть. А у меня заурчало в желудке - не столько от страха, сколько от голода: яичницу я так и не смогла съесть, выпив только эспрессо. Проехав еще триста метров, оказались около ухоженного особняка желтого цвета.
        - Вот жилище Синтии, - сказал дядя Вася. - План таков: огорошить ее правдой и заставить дать показания. Признание мы запишем на камеру, подаренную Фредди.
        Мы припарковали «Додж» неподалеку и направились к дому. На звонки никто не отвечал, и я приуныла - Синтия могла находиться в отъезде...
        Вдруг дядя Вася толкнул входную дверь, и та растворилась. Мне это очень не понравилось, однако что нам оставалось, не звать же полицию... Поэтому мы прошли в коридор.
        - Мисс Чесни, вернее, мисс Уилсон! - громко позвал дядя Вася. - Ваша входная дверь стояла открытой, и мы позволили себе вторгнуться в ваше жилище! Нам нужно задать вам всего несколько вопросов и услышать от вас честные ответы. Затем мы исчезнем!
        Заглянули на кухню - никого. И в гостиной пусто. Я указала дяде Васе на беспорядок - кто-то сбросил книги и диски на пол и отодвинул мебель от стен.
        - Тут что-то произошло! - сказала я шепотом. - Как бы нам не напороться еще на один труп!
        - Мы должны найти Синтию, - заявил упрямо дядя Вася. - Она наша последняя надежда.
        Со второго этажа донесся шорох, и мы переглянулись. Я схватила тяжелую бронзовую статуэтку, дядя Вася держал в руке камеру, мы двинулись по лестнице наверх и, к своему облегчению, увидели большого пушистого рыжего кота. Он, заметив нас, зашипел и бросился вниз по лестнице.
        Мы подошли к приоткрытой двери, за которой, как я думала, находилась спальня Синтии. Дядя Вася толкнул дверь, и я поняла, что не ошиблась, - Синтия лежала на кровати, однако женщина не спала. Кто-то убил ее выстрелом в голову, а когда это произошло, Синтия мирно видела сны: глаза ее были закрыты, а поза осталась естественной. Только посреди лба зияло кровавое отверстие. То, что она мертва, не подлежало сомнению. Я осторожно прикоснулась к ее руке - тело было теплым. Значит, мы опоздали всего на полчаса или даже меньше! Если бы я не пила кофе, если бы не звонила Сашке, если бы мы пораньше отправились в Александрию... Однако сумели бы мы спасти Синтию или сами тоже стали бы жертвами киллера, не исключено, все того же Миггса?
        Внезапно мы услышали торопливые шаги - кто-то спускался по лестнице вниз.
        - Он все еще здесь! - рявкнул дядя Вася.
        Я выскочила из спальни, бросилась на первый этаж, но убийцы и след простыл. Вылетев на улицу, я услышала только рев мотора - и мимо меня пролетел черный джип. Снова черный джип!
        Ко мне присоединился запыхавшийся дядя Вася. Потрясая камерой, он сказал:
        - Мне удалось заснять джип! Это станет доказательством нашей невиновности.
        На раздумья у нас не было времени, потому что издалека послышались звуки полицейских сирен.
        - Наши отпечатки! - закричала я. - Они всюду в доме Синтии! А убийца наверняка был в перчатках! Дядя Вася, они повесят на нас четвертый труп!
        - Скорее всего, сделают трупы из нас самих, - грустно вздохнул писатель.
        Завывания сирен доносились с обеих сторон. Джипу, скорее всего, удалось уйти, а как быть с нами? Мы не можем покинуть место преступления и, если нас арестуют, окажемся в руках Миггса...
        - За мной! - скомандовал дядя Вася и устремился прочь от особняка Синтии. Куда он меня ведет, новоявленный Иван Сусанин? Ведь прямо на нас едут полицейские автомобили!
        У дяди Васи, оказывается, имелись ключи от ворот особняка Филиппа Карлайла. (Ну да, он ведь был любовником его жены!) Нобелевский лауреат отомкнул ворота, огороженные желтой лентой, и мы прошмыгнули на территорию поместья. И вовремя! Потому что несколькими мгновениями позже из-за поворота вынырнули полицейские машины.
        Мы отправились в особняк, опечатанный полицией (так ведь тоже место недавнего преступления!), однако я была согласна с дядей Васей - здесь нас искать никто не будет. Мой спутник знал код для отключения сигнализации, имелся у него и ключ от входной двери.
        В особняке мы затаились и через два часа, когда полиция уехала прочь, рискнули покинуть наше убежище. Я понимала, что дяде Васе было тяжело находиться в доме, где убили его любимую, да и мне было нелегко снова попасть туда, откуда начались все мои несчастья. О, если бы я послушалась своей интуиции и отказалась бы в ту ночь от вылазки! Но тогда дядя Вася остался бы один на один с негодяями, и Миггс давно бы убил нобелевского лауреата. Получается, что дядя Вася спас жизнь мне, а я спасла жизнь ему, и мы можем существовать только вместе, в этаком вынужденном симбиозе. Прямо как человек и некоторые виды кишечных бактерий, муравьи и тля или рыба-прилипала и акулы!
        Я вернулась к нашему «Доджу», убедилась в том, что дверь особняка Синтии опечатана, а через крыльцо протянута желтая полоса заграждения, и нажала педаль газа. Дядя Вася ждал меня в особняке Карлайлов. Мы с ним не меньше десяти раз просмотрели то, что он успел заснять из окна спальни Синтии. Писателю удалось запечатлеть номерные знаки - странно, но тот, кто побывал в доме Синтии, прибыл в Александрию из штата Пенсильвания.
        Чтобы разъяснить это противоречие, я позвонила из особняка Филиппа Карлайла своему знакомому, бывшему полицейскому, который был уволен за неблаговидные делишки без права на получение пенсии. Бывший коп люто ненавидел своих коллег, и я могла рассчитывать на то, что он не сдаст меня им на руки. Мне потребовалось от него одно - узнать, на кого зарегистрирован джип с пенсильванскими номерами. Коп обещал помочь - у него сохранились кое-какие контакты, и велел перезвонить через полчаса, что я и сделала.
        - С тебя триста баксов, - заявил он. - И хотелось бы получить их до того, как ты совершишь новое убийство или тебя укокошат мои бывшие коллеги. Учти, я делаю тебе большую скидку, ведь за твою голову назначена награда в сто тысяч!
        - Отдам, когда смогу, - пообещала я, узнав, что Америке уже сообщили о новом убийстве, совершенном жуткими маньяками - то есть дядей Васей и мной. Как же легко манипулировать общественным мнением, как же легко сделать из простого обывателя монстра или, наоборот, героя! Особенно изгалялись газеты и телеканалы, принадлежащие Энтони делль'Амме, что было и неудивительно. Именно он и установил колоссальную награду за поимку двух «чудовищ».
        - Джип зарегистрирован на некоего преподобного Дона Роуза, проживает в Питтсбурге по следующему адресу...
        Я записала адрес и сказала дяде Васе:
        - Похоже, теперь спецслужбы пользуются услугами киллеров-священников. Преподобный Дон Роуз, только подумайте! Укокошил Синтию, вызвал полицию, сам смылся...
        - Преподобный Дон Роуз? - наморщил свой высокоинтеллектуальный лоб дядя Вася. - Так, так, так... без Кэтти здесь опять не обошлось! Конечно, твоему поколению о преподобном уже ничего не известно, но в свое время он был национальной легендой - еще бы, почти десять лет провел в плену во Вьетнаме! И, кроме того, он был первой и большой любовью Кэтти! Она до сих пор поддерживает с ним отношения, и он - частый гость в Белом доме.
        Все стало на свои места, и я прошипела:
        - Преподобный наверняка спит с Кэтти, а также выполняет ее приказания. У мадам президента имеется несколько личных киллеров - один начальник ее личной охраны, другой - ее любовник. Пока Миггс охотится за нами, преподобный устраняет опасную свидетельницу Синтию. Но теперь им не отвертеться, у нас имеются доказательства того, что преподобный был в особняке Синтии!
        - У нас имеются доказательства только того, что возле ее дома был его джип, - возразил дядя Вася. - Священник всегда может заявить, что автомобиль у него украли. Чтобы обелить себя, мы должны выбить признания из преподобного - любой ценой!
        - Если он провел десять лет в плену, то вряд ли испугается худосочную девицу и немощного старика, - пробормотала я.
        - Спасибо за то, что вновь напомнила мне о моем возрасте, - огрызнулся дядя Вася. - А что ты предлагаешь? Преподобный Роуз, в конце концов, человек бога, а убийство - один из тягчайших грехов. Вряд ли он захочет, чтобы его карьера оказалась разрушенной, ведь достаточно даже намека на то, что он причастен к смерти Синтии, или на то, что он спит с Кэтти, и пиши пропало.
        - В любом случае нам надо попасть в Питтсбург, - сказала я. - Ну что же, тогда вперед. Остается только надеяться, что нас не арестуют до того, как мы окажемся на месте!
        Бэзил
        Опасения Танюши были беспочвенны: несмотря на то что за нами охотились по всей Америке, а Энтони делль’Амма объявил за наши голову награду по сто тысяч долларов, нам удалось беспрепятственно и всего с одной остановкой на дозаправку добраться до Питтсбурга.
        Я был здесь раза три или четыре во время своих литературных турне по Америке. Как же давно это было! Практически в прошлой жизни, как, собственно, и моя любимая Джинджер. Странно, что в последние дни я практически не думал о ней и, даже когда оказался в особняке Филиппа, стойко перенес неожиданную пытку. Ах, Джинджер, почему ты обманывала не только своего мужа, но и меня?
        По дороге я рассказал Тане все, что мне было известно о преподобном Доне Роузе. Кэтти Кросби Форрест еще до того, как стать президентом, выпустила автобиографию, в которой посвятила немало страниц другу своей юности. Похоже, их связывало общее прошлое, в котором, не исключаю, таилось что-то ужасное - и это намного сильнее любви!
        - Предлагаю взять преподобного в заложники, - резюмировала Таня. - Другого выхода у нас нет! Ошарашить, оглушить, связать - и заставить сознаться в убийстве. Главное, выбить из него признание в том, что именно мадам президент поручила ему устранить Синтию.
        План показался мне сомнительным, но пришлось согласиться на него. На нашей стороне фактор неожиданности - преподобный не в курсе, что мы знаем о нем. Наверняка радуется тому, как ловко провел нас и сбежал из особняка убитой им Синтии. Вот они, служители культа! На вид все благочестивые, а если копнуть, окажется, что многие из них порочны и греховны. Впрочем, как и все люди, как и все люди...
        Прибыв в Питтсбург под вечер, мы сразу отправились к дому преподобного, но прислуга сообщила, что тот ушел в церковь. Здание методистской церкви находилось неподалеку, и, заглянув туда, мы узнали, что преподобный, который не так давно вернулся из «важной поездки в Вашингтон», был в церкви недолго, а затем отправился в особняк миссис Деборы Кросби, матери мадам президента. Знали бы уважаемые прихожане, что за миссию выполнил их любимый преподобный во время «важной поездки»! В церкви же я узнал, что Дебора Кросби, которой сейчас под восемьдесят, не так давно исполнила свою давнишнюю мечту и начала изучать политологию в Стэнфордском университете - в том самом элитном университете, где штудировала экономику ее внучка Марша. Пожилая дама покинула около полугода назад Пенсильванию и переехала в Калифорнию, а за домом присматривал лучший друг семьи, преподобный Роуз.
        Еле отделавшись от словоохотливых прихожанок, которые, как мне показалось, были влюблены в преподобного, я вернулся к скучавшей в салоне «Доджа» Танюше и сказал:
        - Преподобный сейчас в особняке матери мадам президента, что даже и к лучшему. Он там один, и мы застанем его врасплох.

* * *
        Особняк располагался на отшибе и производил гнетущее впечатление - неухоженный, пыльный, он походил на дом из триллера. Казалось, будто здесь обитает жестокий серийный убийца, любитель сдирать с девиц кожу и шить себе из этого необычного материала жилетки.
        Соблюдая конспирацию, мы припарковали «Додж» подальше от особняка и осторожно подкрались к нему. Мне бросился в глаза небольшой фургон с раскрытыми дверцами, стоявший около гаража, а также моток веревки, лопата и канистра с бензином. Что задумал преподобный? Неужели он пришил старушку-мать мадам президента и теперь пытается избавиться от ее бренных останков? Ведь кто может подтвердить, что Дебора Кросби в самом деле переселилась на старости лет в Калифорнию, а не стала жертвой священника-психопата?
        Дверь особняка была заперта, окна закрыты плотными шторами. Мы проникли в гараж - оттуда можно было попасть прямиком в подвал. Прислушались - откуда-то снизу доносились мерные удары, как будто кто-то пытался сокрушить кирпичную стену. Мне сделалось не по себе: вряд ли после убийства Синтии преподобный решил заняться благоустройством подвала в чужом доме. Я держал наготове камеру - вдруг увижу что-либо занимательное!
        Танюша вооружилась массивным молотком, я же прихватил долото. Преподобный служил в армии, однако ему за шестьдесят, и, даже если он и находится в отличной физической форме, ему с нами двумя не справиться.
        Мы осторожно спустились в подвал и снова прислушались - на какое-то время удары прекратились, а затем возобновились с утроенной силой. Не таясь, мы двинулись вперед - преподобный все равно не мог нас услышать.
        Таня первой заглянула в небольшое помещение, откуда слышался стук, и, судя по ее выпученным глазам, стала свидетельницей чего-то небывалого. Я вытянул шею и увидел преподобного Роуза - в грязных, завернутых по колено джинсах, с голым, поросшим седыми волосами торсом (надо признать, что для своих шестидесяти с хвостиком он выглядел протрясающе - литые мускулы, ни грамма жира). Преподобный орудовал киркой, остервенело долбя в полу отверстие.
        Священник остановился, вздохнул, оперся на кирку и вытер рукой потный лоб. Я, стараясь, чтобы он не заметил меня, отступил назад, натолкнулся на полки со всяким хламом, и на пол свалились несколько банок с краской. Звук от удара разнесся по всему подвалу, преподобный вздрогнул и, схватив кирку, обернулся - мы встретились с ним глазами.
        - Преподобный, в церкви нам сказали, что мы можем найти вас в доме миссис Деборы Кросби, - пролепетал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более естественно. - Мы вообще-то по поводу крестин, но... Вы заняты, не будем отвлекать вас от... от столь важных работ по санации подвала... Мы заглянем к вам завтра или послезавтра. Всего хорошего, извините за вторжение...
        Преподобный Роуз очень резво для своего почтенного возраста выскочил из ямы и, угрожающе держа кирку наперевес, приблизился к нам.
        - Вы никуда не пойдете, - сказал он сипло, и я заметил в его глазах странные огоньки. - Никто не покинет дом без моего разрешения!
        Преподобный безумен, мелькнула у меня шальная мысль, и я, заслонив собой Танюшу, произнес увещевающим тоном:
        - Преподобный, мы ваши друзья, мы хотим для вас только добра. Так что будьте умницей и разрешите нам покинуть подвал...
        - Еще чего! - заявил Дон Роуз и покрепче сжал рукоятку кирки. Приглядевшись, он вдруг побледнел.
        - Черт, вы ведь и есть тот самый писатель, которого разыскивают по всей стране! И эту девицу тоже!
        - Нет, вы ошибаетесь, преподобный, - ответил я как можно мягче. - Мы никак не хотели помешать вам, поэтому...
        - Поэтому вы останетесь здесь! - заявил священник, на что я ответил:
        - Но ведь вы не можете удерживать нас постоянно, преподобный. Нас будут разыскивать, и кто-то из ваших прихожан обязательно вспомнит, что видел нас и послал в дом миссис Деборы Кросби. Так что лучше всего позволить нам уйти.
        Преподобный, как отметил я, колебался, и я уверился в магической силе слова. Еще немного, и он нас отпустит...
        - Преподобный, нам все известно! - заявила вдруг Таня, вылезая из-за моей спины. - Сегодня утром вы были в Александрии, где убили Синтию Уилсон.
        Дон Роуз вздрогнул, а я зашипел на Таню по-русски:
        - Ты что, с ума сошла?
        - Поэтому вы должны знать - вам не уйти от возмездия, - продолжала нахальная девица. - Мы свидетели вашего преступления, преподобный. И единственная возможность для вас...
        Преподобный размахнулся киркой, я ахнул и зажмурился, представляя, как острая железяка опускается мне на голову, и...
        Что-то просвистело, раздался приглушенный стон, а вслед за тем глухой звук падения. Приоткрыв глаза, я увидел, что Таня восседает на груди поверженного преподобного, держа в руках кирку.
        - Дядя Вася, неужели ты думал, что я испугаюсь этого типа? - спросила она пренебрежительно. - Я владею многими приемами восточных единоборств.
        - И я тоже! - крикнул вдруг преподобный.
        Извернувшись небывалым образом, он спихнул с себя Таню, нанес ей удар в грудь. Девушка отлетела на порядочное расстояние, кирка вылетела у нее из руки. Дон Роуз подскочил и швырнул в Таню железную банку - девушка быстро увернулась. Я с разинутым ртом наблюдал за поединком. С Таней все понятно, она обучалась у некоего сенсея, а вот преподобный... Наверное, за те без малого десять лет, что он провел в плену, Дон Роуз сумел многому научиться у врага.
        Девушка и священник, приняв странные позы, принялись колошматить друг друга руками и ногами не хуже, чем герои фильма «Матрица». Обо мне они словно забыли. Действительно, кому интересен старый нобелевский лауреат, который и на софу-то садится с трудом? Свистел воздух, слышались странные выкрики... Я увидел, что преподобный пошел в наступление - загнал Таню в угол и, хотя девушка отчаянно сопротивлялась, навис над ней, как коршун над цыпленком. Вот что значит превосходство опыта над молодостью!
        Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я схватил кирку и, подойдя к преподобному, со всей силы ударил его деревянной ручкой по голове. Священник покачнулся, издал странный ойкающий звук, затем развернулся - и я с ужасом подумал, что он похож в этот момент на Григория Распутина. Заговорщики-монархисты и цианистым калием его травили, и каучуковой гирей по лицу били, и стреляли в него, а он все равно подымался и шел на своих убийц, словно зомби.
        Поэтому я огрел священника еще раз, теперь по лбу, и Дон Роуз беззвучно повалился мне под ноги. Таня, тяжело дыша, сказала по-русски со своим кошмарным акцентом:
        - Против лома нет приема, дядя Вася. Ведь так?
        - Я его убил? - спросил я полным трагизма голосом. Скорее всего, именно так король Лир спрашивал Корделию, любит ли она его. Или Отелло Дездемону о том, молилась ли она на ночь. Или леди Макбет своего мужа - желает ли он стать королем Шотландии.
        Таня нагнулась над преподобным, пощупала пульс и сказала:
        - Да вроде бы нет, дядя Вася. Голова у него целехонька, ты временно вывел его из строя.
        - Преподобного надо связать, - заявил я, - иначе он придет в себя и снова начнет размахивать конечностями, как ветряная мельница лопастями.
        Мы обнаружили на одной из полок моток веревки и хорошенько обвязали ею священника, который сейчас более всего стал походить на мумию древнеегипетского фараона. Затем Таня, вытирая пот с лица, сказала:
        - Интересно, а что преподобный пытался закопать у себя в подвале? Очередной труп?
        - Проще было бы зарыть его в палисаднике или выбросить в реку, - сказал я. Танюша подошла к яме, заглянула в нее и сообщила:
        - Тут какая-то бочка. Судя по всему, лежит тут давно - она наполовину залита цементом. Дядя Вася, помоги мне...
        Я спустился в яму, и совместными усилиями, кряхтя и пыхтя, мы отодрали крышку бочки. Оттуда дохнуло тлением, и я с гримасой отвращения отшатнулся в сторону. Таня же заглянула в отверстие и сказала приглушенным голосом:
        - Дядя Вася, тут скелет!
        - Что? - охнул я и присмотрелся.
        Девушка была права - в бочке лежал скелет странного темно-коричневого оттенка. Я заметил обрывки истлевшей одежды и пергаментную кожу, обтягивавшую лицо. В глаза мне бросились ярко-рыжие волосы, покрывавшие череп.
        - Сколько же лет тело лежит здесь? - спросил я в испуге. - И кто это?
        - Думаю, мужчина, - ответила Таня и бесстрашно запустила руку в бочку.
        Мне вдруг показалось, что мертвец сейчас откроет глаза и схватит девицу, решившую потревожить его покой, за руку костлявой пятерней. Девушка извлекла портмоне из свиной кожи и передала его мне. Осторожно раскрыв его, я обнаружил около двадцати долларов старыми бумажками, а также водительское удостоверение, выданное в 1937 году на имя Хью Кросби. С черно-белой фотографии на меня смотрел импозантный мужчина с буйной шевелюрой. Что-то в его взгляде мне не нравилось - пожалуй, чрезвычайная самоуверенность и скрытая жестокость.
        - Хью Кросби... - задумчиво повторил я, вертя документы. - Если не ошибаюсь, так звали отчима мадам президента. И, насколько помню, с этим самым отчимом была связана какая-то некрасивая история. Он пытался отравить свою жену, мать Кэтти, чтобы заполучить огромную страховку, а когда все открылось, бежал из города. Через несколько лет в реке обнаружили его фургон и пришли к выводу, что Хью угодил в воду и утонул. Так, по крайней мере, пишет сама Кэтрин в своей автобиографии. Впрочем, отчиму и его исчезновению там посвящено от силы полстраницы.
        Таня извлекла из бочки сверток - молоток, завернутый в газету. К его металлической поверхности прилипло несколько длинных рыжих волосков.
        - Теперь понятно, - протянула Таня, поигрывая молотком, зажатым в кулаке. - Хью Кросби не бежал из города и вовсе не утонул в реке. Он нашел последнее упокоение в бочке, под полом подвала собственного дома. Дядя Вася, присмотрись, в черепе зияет большая дыра. Как будто кто-то бил Хью по голове молотком...
        Я, взглянув на мертвеца, согласился:
        - Да, Танюша, пожалуй, ты права. Не надо быть судебно-медицинским экспертом, чтобы понять: этого человека убили при помощи молотка. Ага, газета датирована 18 января
1963 года. А отчим Кэтрин исчез, кажется, именно в конце января 1963 года.
        - Значит, вот что с ним произошло... - задумчиво произнесла Таня. - Не сомневаюсь, что прикончила Хью сама мадам президент. Ведь тело отчима покоится в доме ее матери!
        - Нет, это сделал я! - послышался приглушенный голос, и мы резво обернулись.
        Около ямы стоял преподобный Дон Роуз, причем его тело уже не было опутано веревками. Заметив мой удивленный взгляд, священник пояснил:
        - За время вьетнамского плена я научился и не такому!
        Я, медленно пятясь, предупредил:
        - Преподобный, учтите, если вы нападете на меня, то буду вынужден оприходовать вас молотком и на сей раз уже не стану заботиться о том, чтобы вы остались в живых! В конце концов, нас с Таней разыскивают по обвинению в четырех убийствах, пора бы совершить хотя бы одно по-настоящему!
        А священник странным тоном повторил:
        - Это я убил его... Хью... Он пытался причинить зло Кэтрин, хотел убить ее. Хью, как случайно узнала Кэтрин, был серийным убийцей, на его совести многие десятки жертв... Когда я ворвался в подвал, он душил Кэтти, и мне не оставалось ничего иного, как...
        Он смолк, а Таня спросила:
        - Почему мы должны верить вам, преподобный? Не исключено, вы рассказываете жалостливую историю, чтобы запудрить нам мозги. Да и убивать, похоже, стало вашей дурной привычкой - сегодня утром вы лишили жизни Синтию Уилсон!
        Я подумал, преподобный с гиком и визгом бросится на нас, дабы снова продемонстрировать свои познания в восточных единоборствах, но тот только тяжело вздохнул и, глядя в пол, ответил:
        - Я слишком часто сталкивался в жизни со смертью, слишком часто... Во Вьетнаме мне приходилось убивать, и я видел, как умирают мои друзья и товарищи. А потом попал в плен к тем, кого не считал за людей, кто был лютым врагом. Все это полностью переменило мое сознание.
        Дон Роуз поднял на меня глаза, и я увидел в них слезы.
        - Синтию я не убивал, - продолжил священник глухо. - Она была мертва, когда я прибыл в ее дом. Я хотел только поговорить с ней, предупредить, спасти ей жизнь, но Синтия уже умерла...
        - Преподобный, одно с другим не сходится! - заявила Таня. - Откуда вы вообще знали о Синтии и в особенности о месте ее проживания? Ведь она была под защитой Министерства юстиции! Сдается мне, вы сейчас разыгрываете небольшой скетч, желая убедить нас в том, какой вы добрый и милый, давно раскаялись в своих грехах и даже мухи не обидите!
        Преподобный тяжело вздохнул.
        - Там, в плену, я поклялся себе, что если обрету свободу, то стану служить Богу. Я знал, что почти десять лет в джунглях, во власти коммунистов, - наказание мне за убийство Хью. Но если бы мне пришлось прямо сейчас выбирать - я бы снова убил мерзавца. Ведь он поднял руку на Кэтти!
        В голосе преподобного звучала такая тоска, что мурашки побежали у меня по спине.
        - Я сделал это ради Кэтти... - эхом повторил Дон Роуз. - Все ради нее...
        - И ради Кэтти вы убили Синтию, - настаивала Таня. - А теперь ради нее же отрицаете.
        Преподобный вздрогнул.
        - Нет, Синтию я не убивал... Не убивал! Я должен облегчить душу и рассказать обо всем после стольких лет. Да, должен... Самое страшное, что Кэтти не имеет ни малейшего понятия, что я обманывал ее. Я... я даже спал с ней, а она и не подозревала, что в постели с ней лежит убийца ее мужа!
        - Это были вы? - спросил я потрясенно. - Вы убили президента Тома Форреста?
        Священник печально ответил:
        - Да, и я... я так мечтал о его смерти! Том получил Кэтти, хотя не заслуживал ее. И самое страшное - Кэтти безумно любила его. Он унижал ее, изменял ей, постоянно обманывал ее, а она все равно любила его! Даже после скандала с Мелиндой Малиновски... Он ведь в очередной раз дал Кэтти слово, что... что никогда больше не будет изменять ей, а вскоре завел новую любовницу - Синтию. Кэтти не знала ничего, но потом случайно... случайно...
        Голос преподобного сорвался, и я услышал приглушенные рыдания. Да, перед нами стоял сломленный судьбой человек.
        - А ведь я столько раз предлагал Кэтти уйти от него! Я бы сделал Кэтти самой счастливой женщиной на свете! Том не любил ее... вернее, любил, но по-своему, Кэтти была нужна ему, сам-то он никогда бы не стал ни губернатором, ни президентом - кишка тонка. Именно благодаря Кэтти он достиг таких высот! Она даже спасла ему жизнь, когда слабак Том, проиграв выборы на пост губернатора, решил покончить с собой. Я десять лет провел в плену, каждая минута там была сущим адом, меня пытали, меня унижали, но я выдержал все, а этот хлюпик, этот маменькин сынок решил покончить с собой, потому что проиграл выборы! Но, как всегда, рядом с ним был его добрый ангел - Кэтти. И она не хотела бросать его, потому что... потому что он был нужен ей так же, как и она нужна ему. Кэтти ведь всегда мечтала о карьере, о том, чтобы стать президентом, поэтому и терпела унижения со стороны мужа, поэтому отвергла меня...
        Надо же! Я всегда думал, что нет ничего страшнее отвергнутой, оскорбленной женщины, и пример с Диной Розенштейн был более чем красноречив. Но в подвале дома Деборы Кросби я понял: отвергнутый и оскорбленный мужчина еще более страшен! А преподобный Роуз был таким - отвергнутым и оскорбленным. И все еще до потери пульса влюбленным в Кэтрин Кросби Форрест!
        - Мы бы могли быть так счастливы... - снова подал голос священник.
        - Счастливы в особняке, в подвале которого вы похоронили убитого вами отчима? - перебила его Таня. - Не обманывайте самого себя, преподобный! Вы бы никогда не смогли быть счастливым с Кэтрин. И самое ужасное, вы бы не смогли сделать ее счастливой.
        - Нет, вы не правы! - закричал священник. - Я знаю Кэтти как никто другой! Том беззастенчиво использовал ее в своих целях. И даже Марша, дочка Кэтрин... Ведь ее отцом являюсь я, а не покойный президент. Я!
        Мне не требовались результаты сравнительного теста ДНК, я сразу же уверился в том, что преподобный говорит правду. Вот вам и мадам президент! Хотя чему удивляться? Муженек обманывал Кэтти, а Кэтти обманывала неверного муженька и принесла ему в подоле ребенка-кукушонка...
        - Поэтому вы и убили его? - спросила Таня, и преподобный, помолчав, ответил:
        - Не я спускал курок, хотя сделал бы это без колебаний. Да, я хотел своими руками убить Тома и так и говорил Энтони, но он был категорически против...
        - Энтони? - живо вставил я. - Делль'Амма?
        - Он самый, - кивнул преподобный. - Я ведь верил мерзавцу, но он использовал меня! Я был нужен ему, чтобы поквитаться с Томом, который пытался посадить Энтони. Я же хотел, чтобы Кэтти овдовела, потому что тогда, как я считал, она откажется от планов идти в политику, а я смогу утешить ее и мы наконец-то воссоединимся...
        Более страшного признания я не слышал за всю свою жизнь! Преподобный желал смерти Тому Форресту, чтобы потом сделаться мужем Кэтрин!
        - О, я бы пристрелил Тома, как бешеного пса, но Энтони сказал, что все сделает его человек...
        - Миггс! - вставил я.
        - Имени я не знаю, - пожал плечами преподобный, - мне известно только, что тот человек какой-то агент Секретной службы, работающий на Энтони. Но убить президента не так-то легко, после убийства Кеннеди и покушений на Форда и Рейгана безопасность первого лица в государстве значительно усилена, а ведь требовалось не только убить Тома, но убийца должен был остаться в живых и преспокойно уйти. И тут я помог Энтони! Кэтти жаловалась мне на то, что Том снова завел любовницу. А Синтию ему подсунул Энтони, она являлась «подсадной уткой», впрочем, о своей роли ничего не знавшей, что и сохранило ей жизнь. Было проще простого сделать так, чтобы Том положил глаз на эту особу! Причем она жила не в Вашингтоне, а в Майами, и это было на руку президенту - так никто, считал он, не узнает о его новой интрижке. А на самом деле Энтони все просчитал - к тому времени он уже решил, что президента убьют в Майами, и подобрал ему глупую любовницу, живущую там, а также будущего козла отпущения, ничего не соображающего Ларри Перкинса. Перед визитом в колледж Том захотел побаловаться со своей пассией и направился в ее
гнездышко на берегу океана. А там его поджидал киллер, которому не составило труда проникнуть в квартиру Синтии незамеченным. Энтони же сделал так, чтобы Синтию задержали патрульные и в квартиру к себе она в тот день так и не попала. Президент вошел к ней, так как у него имелся ключ - он частенько наведывался к Синтии во время уик-энда. А после убийства, совершенного Миггсом, по приказу нового президента распространили удобоваримую версию о том, что Форреста застрелили на территории колледжа, - дабы не порочить его имя. Иначе бы - подумать только! - пришлось объявить, что президента США пристрелили в постели на квартире любовницы, где он, даже без трусов, ждал свою Синтию.
        Священник умолк, и я понял, что его преступление еще более страшное, чем я думал. Он не просто убил Тома Форреста, он предал его и Кэтрин! Теперь-то я понимаю, отчего совесть так мучает преподобного!
        - Я наплевал на заповеди, я наплевал на свою веру, мне хотелось одного - завладеть Кэтти! - снова заговорил тот. - Но господь опять наказал меня: Кэтти не только не ушла из политики после смерти мужа, а наоборот, она стала для нее неким подобием катапульты, вознесшей Кэтти на вершины политического Олимпа. Когда ее избрали сенатором, я сделал ей очередное предложение и не сомневался, что она согласится. Ведь Кэтти была вдовой, а я был готов отказаться от всего, даже от веры и сана, лишь бы быть вместе с ней! Я бы стал ее тенью, ее альтер эго, ее «Первым Мужем», но Кэтти... - Дон Роуз горько усмехнулся. - Она сказала мне, что ей придется оставаться вдовой, потому что новое замужество разрушит миф и значительно уменьшит ее шансы стать президентом. Том снова стоял между нами, уже мертвый, а не живой! И он снова был нужен Кэтти - в качестве рекламы, в качестве хоругви, в качестве мумии! И я понял, что Кэтрин никогда не станет моей...
        - Поэтому вы решили уничтожить ее? - спросила Таня. - Вы поняли, что она окончательно ускользнула от вас, и...
        - Неправда! - завопил священник, и его лицо исказила судорога. - Я люблю Кэтти и не посмел бы причинить ей боль! Да, я продолжал сотрудничать с мерзавцем делль’Аммой и таким образом узнал, что он затевает последний акт драмы. Желая разделаться и с Кэтти. Ведь Энтони до сих пор ненавидит ее за ту старую историю с крысиным хвостом. Ненавидит даже больше, чем Тома! Поэтому-то ему было недостаточно просто убить Кэтти - тогда бы она, как и ее муж, как и президент Кеннеди, стала национальной легендой, святой, объектом поклонения. Энтони желает разрушить ее репутацию, хочет раздавить ее морально, а потом и физически, он мечтает... - Преподобный запнулся, а затем прошептал: - Мечтает о том, чтобы Кэтти сама свела счеты с жизнью. А для этого ему надо раздуть небывалый скандал и вынудить ее уйти в отставку. Президента Форреста убили по приказу Энтони, а тот хочет, чтобы все поверили, что к смерти мужа причастна Кэтти.
        Я содрогнулся. Да, если документы, находящиеся пока у нас с Таней, попадут в руки делль’Аммы, он, используя власть средств массовой информации, поставит все с ног на голову, сделает из Кэтрин Кросби Форрест мужеубийцу и заставит ее подать в отставку. И тогда Кэтрин не останется ничего иного, как, не дожидаясь суда, покончить с собой.
        - Зная о том, что Кэтти отвергла меня окончательно, Энтони решил, что я тоже захочу отомстить ей, - продолжил священник. - И ему потребовалась моя помощь. Я пообещал, мол, сделаю все, что он захочет, а для себя сразу понял: надо спасать Кэтти. Поэтому и отправился к Синтии, желая уговорить, чтобы она дала показания о том, как в действительности умер президент Форрест!
        - Преподобный, а вы ведь подлая мерзкая крыса! - подала голос Таня. - В убийстве президента признали виновным несчастного Ларри Перкинса, и он сидит в камере смертников по вашей милости! Его казнят в конце недели, а вы, служитель бога, об этом нимало не заботитесь, а льете слезы о своей любви к Кэтти и по поводу того, что она вас отвергла!
        - Да, Перкинс... мне очень жаль... - пробормотал священник, я же спросил:
        - А если бы Кэтрин ответила на ваше предложение согласием и вы бы женились на ней, то... То вы бы и тогда не стали терзаться муками совести, позволили бы, чтобы Ларри Перкинса казнили за преступление, которого он не совершал?
        Преподобный Роуз растерялся и тихо сказал:
        - Я... Я... Я только хотел быть счастливым и сделать счастливой Кэтти!
        - Поэтому вы помогли делль’Амме убить президента Форреста, пусть далеко не самого хорошего и честного человека в мире, но - человека! Поэтому вы в течение последних восьми лет молчали, зная, что в камере смертников сидит невиновный! А ведь казнь Ларри Перкинса уже несколько раз назначали и только в самый последний момент откладывали, и можно назвать чудом то, что он все еще жив!
        - Что именно замышляет делль’Амма? - спросила Таня.
        - Не знаю, - ответил преподобный, - Энтони, кажется, заподозрил, что я не на его стороне. Мне только известно, что вот-вот разразится большой скандал, который приведет к отставке Кэтрин.
        - Поэтому-то делль’Амма так и суетится, - заметила Танюша. - Он боится, что мы, предав огласке документы Тимоти С. Шмидта, помешаем осуществлению его грандиозного плана.
        - Сходится, - согласился я. - Если кто и может помешать миллиардеру, так это мы! Потому и была убита Синтия - она могла рассказать правду о смерти президента Форреста и вывести из-под удара Кэтти...
        Священник затрясся в рыданиях.
        - Я знал, что Энтони хочет зла моей Кэтти, знал, что он мне более не доверяет, я знал, что он мечтает окончательно расправиться с ней. И если бы он вышел на историю о Хью... После отставки и ареста Кэтти дом Деборы непременно бы обыскали и, не исключено, обнаружили бы под полом бочку со скелетом... Кэтти помогла мне избавиться от трупа, здесь везде ее отпечатки. Представляете, какой козырь появился бы тогда в руках делль’Аммы? Бывшая мадам президент убила не только своего мужа, но еще в юности и своего отчима! Тогда бы Кэтрин никак не удалось спастись. Вот я и решил избавиться от бочки, хотел вырыть ее и выбросить в реку...
        Я потрясенно слушал преподобного. Во имя любви, как я знал, люди способны на многие мерзкие поступки, но и на многие благородные. А каким было желание Дона Роуза спасти Кэтрин и избавиться от бочки с останками Хью? Скорее всего, одновременно и мерзким, и благородным...
        - Вы мне поможете? - с надеждой отчаяния в голосе спросил священник. - Втроем мы гораздо быстрее справимся с работой. Я знаю, Энтони охотится за вами, потому что вы узнали какую-то тайну и ее обнародование может помешать его плану. Так давайте же действовать в интересах Кэтрин вместе!
        - Почему я должна верить вам, что не сама мадам президент убила своего отчима? - спросила резонно Танюша.
        Я взял девушку за руку и сказал ей по-русски:
        - Он ее любит, и мы должны помочь ему. Я прошу тебя, Танюша....
        - Хорошо, - нехотя согласилась она, и вдруг откуда-то сверху раздался громкий голос:
        - Преподобный Роуз, мы знаем, что вы находитесь в подвале! И там же с вами Бэзил Бэскакоу и Таня Ларин.
        Мы переглянулись, а преподобный приложил к губам палец.
        - Преподобный, чего вы молчите? - продолжил голос. - Вы были в доме Синтии, там масса ваших отпечатков. И логично предположить, что вы ее убили. Вы действуете заодно с писателем и девчонкой! Даем вам десять секунд, чтобы подняться наверх с поднятыми руками. А потом начинаем штурм!
        - Они нас убьют, как только мы появимся на лестнице, - сказал уверенно преподобный. - Это люди делль’Аммы, у него везде свои кадры - в полиции, в ФБР, в ЦРУ, в Министерстве национальной безопасности. Мы не нужны им живые, только мертвые.
        - Десять, девять, восемь! - весело начал отсчет секунд голос.
        Преподобный схватил из угла большую канистру и стал поливать из нее бочку с останками Хью. По подвалу тотчас расползся запах бензина.
        - Если они найдут Хью, то Кэтти конец, - пробормотал преподобный. - Вы должны уходить, вам здесь делать нечего. Вон там имеется запасный выход. Ну, быстрее!
        Нам не пришлось повторять дважды - Таня и я бросились в указанном направлении.
        - Четыре три, два... - слышалось издалека.
        Дверь заслонял уставленный всякой всячиной стеллаж. Отшвырнув его, мы с трудом подняли заржавевший засов, и в тот же момент раздались выстрелы, а следом полыхнуло жаром - преподобный поджег бензин.
        Юркнув в образовавшийся проход, мы прикрыли за собой дверь, поднялись по ступенькам вверх - и оказались с противоположной стороны особняка. Осторожно выглянув из-за угла, Таня сказала:
        - Их человек шесть. Нас они не видят. Дядя Вася, быстрее!
        Мы помчались к забору. Таня подсадила меня, я с трудом плюхнулся на другую сторону и вдруг услышал крики:
        - Вот она, вот она!
        - Танюша, ну что же ты медлишь? - позвал я.
        И в тот момент раздались выстрелы.
        - Дядя Вася, - послышался голос из-за забора, - я не смогу, они попали в меня...
        - Не говори ерунды! - закричал я, чувствуя, что сердце мое обливается кровью. - Ты сильная, молодая, выносливая, ты сможешь! Давай, я тебя жду...
        - Дядя Вася, уходи один, - ответила Таня. - Вот, лови!
        Через забор перелетели ключи от автомобиля. Я заорал:
        - Татьяна, я тебе приказываю - немедленно перелезай через забор! Без тебя я никуда не уйду!
        - Дядя Вася, ты же не дурак! - откликнулась Таня. - Тогда они поймают нас двоих, и все пойдет насмарку. Ты же обещал, старый пень, что оплатишь лечение Сашки! А как ты выполнишь свое обещание, если тебя сейчас пристрелят? Ну, живо к машине, и дуй отсюда. Я скажу, что ты остался в подвале, там сейчас все равно бушует адское пламя.
        Не знаю, что более подействовало на меня - апелляция к моей совести или обращение
«старый пень».
        - Сделай так, чтобы все узнали о том, что затевает делль’Амма, - добавила Таня. - Ну, дядя Вася, давай, беги отсюда, эти ублюдки приближаются! И передай Сашке, что я его всегда любила!
        Меня разрывали сомнения. Если я уйду сейчас, то чем буду отличаться от преподобного Роуза, обрекшего президента Форреста, своего соперника, на смерть? Я так же предам Танюшу... И все же, подхватив ключи, согнувшись в три погибели, я побежал по улице, к повороту, за которым мы припарковали «Додж»...
        Таня
        Не знаю, как бы поступила на месте дяди Васи. Скорее всего, спасала бы свою шкуру, не думая о других. Но так уж получилось, что ранили не его, а меня и именно я попала в лапы типов, оказавшихся агентами Министерства национальной безопасности. Уткнувшись лицом в землю и подняв руки, я второй раз за последние двое суток приготовилась к смерти. Ну, бог не выдаст, свинья не съест...
        Более всего я опасалась, что меня пристрелят на месте. Но этого не произошло - то ли на террористку я не тянула, то ли агентов было слишком много и те из них, что работали на делль’Амму, не могли при всех убить безоружную раненую женщину, опасаясь серьезных последствий.
        Мне пришлось скакать на одной ноге к машинам - пуля попала мне в лодыжку. Там меня окружили медики и уложили на носилки. Я могла наблюдать за тем, как пламя пожирает дом Деборы Кросби - вместе с преподобным Доном Роузом, вместе с бочкой, в которой лежал скелет Хью. Слышались крики соседей, завывания сирен пожарных автомобилей, чей-то плач и смех.
        Меня запихнули в нутро «неотложки», рядом со мной оказались два агента и два врача, и мы направились в один из госпиталей Питтсбурга. Там мне отвели отдельную палату (а между прочим, у меня нет медицинской страховки!), которую охраняли двое вооруженных типов. Правое запястье при помощи наручников приковали к кровати. Но даже если бы мне и удалось освободиться, далеко бы я все равно не ушла: как показал рентген, пуля пробила кость, а кроме того, я потеряла слишком много крови. Одним словом, была совсем не в кондиции для побега. Да и куда бежать?
        Радовало одно - все исходили из того, что дядя Вася остался в подвале, где нашел мученическую смерть подле преподобного Роуза. Конечно, скоро они убедятся в том, что дядя Вася остался в живых, но у него все же имеется временное преимущество.
        Я стала размышлять: что бы я предприняла на месте нобелевского лауреата? Никому доверять нельзя, все готовы предать, а на руках сенсационные документы и информация относительно того, что один из самых богатых и влиятельных людей страны причастен к убийству президента и намеревается инициировать отставку мадам президента. Но в голову мне решительно ничего не шло, и я не знала, было ли правильным решение заставить дядю Васю бежать. А что, если его подстрелят где-нибудь? Как я смогу после этого жить? И, самое главное, кто оплатит лечение Сашки?
        Я заснула, а когда открыла глаза, увидела около себя улыбающегося типа - агента Секретной службы Патрика Миггса. Я вздрогнула, а Миггс, потрепав меня по руке, сказал:
        - Ну, ну, все в порядке, бэби! Хорошо выспалась? Может быть, теперь расскажешь мне правду?
        Я изобразила на лице непонимание и сказала:
        - Но вам и так все известно. Бедный Бэзил...
        Я всхлипнула и даже пустила слезу. По-моему, получилось весьма натурально.
        - Мы уже знаем, что писатель не погиб, - остановил мои актерские потуги Миггс. - Ты наверняка в курсе, куда он отправился, сейчас же скажешь мне, куда именно!
        Продолжая улыбаться, Миггс ударил меня по щеке. Я вскрикнула, а агент стукнул меня по простреленной лодыжке, да так, что я взвыла. Затем он зашипел, ну прямо как змея какая-нибудь:
        - Тебе все равно осталось жить недолго, но у тебя имеется возможность выбора - сдохнуть быстро и без страданий или умирать долго и мучительно. Говори: куда поперся старый хрыч?
        - Не знаю, - честно сказала я.
        Но Миггс, конечно же, не поверил. Он вздохнул и сказал:
        - А как насчет твоих родителей и твоего больного брата, бэби? С ними ведь тоже может произойти несчастье! Ты же не хочешь стать виновницей их гибели?
        Я зарычала, а Миггс усмехнулся.
        - Так-то лучше. Так что задумал Бэскакоу? Ну, говори!
        - Он... он сказал, что у него имеется старый друг, телевизионный продюсер, - выдавила я из себя. - Бэзил хотел обратиться за помощью к нему...
        - Имя! - потребовал Миггс. Но еще до того, как я успела выдумать имя, зазвонил мобильный телефон. Миггс схватил его, выслушал короткое сообщение, а потом с сияющим лицом снова повернулся ко мне: - Ага, ты, кажется, пыталась меня обмануть, бэби? Или, впрочем, писатель мог и передумать. Однако это сейчас уже не важно, он в наших руках и документы тоже. Уф, заставили же вы меня помотаться по Америке! У тебя, бэби, определенный талант, Энтони нужны такие, как ты. Беда только в том, что ты знаешь слишком много. Поэтому придется принять радикальные меры...
        Агент вытащил из кармана небольшой футляр, открыл его, извлек шприц и ампулу, наполненную бесцветной жидкостью.
        - Обещаю, больно не будет, - сказал он, - я же не садист какой...
        Миггс, наполнив шприц содержимым ампулы, приблизился ко мне. Я закричала что было мочи:
        - Помогите! Прошу вас, помогите! Меня хотят убить!
        - Бэби, ты, должно быть, не знаешь, но, пока ты спала, мы переместили тебя в отделение для душевнобольных, - заявил с гадкой улыбкой Миггс. - Тут ты можешь орать и визжать сколько угодно, никто не придет тебе на помощь. Ну что же, пора, бэби, пора!
        И с этими словами он вонзил мне в предплечье шприц.
        Бэзил
        Служанка, должно быть, весьма удивилась, увидев меня на пороге особняка на Массачусетс-авеню, однако, как и полагалось вышколенной горничной, не подала виду. Нет, не думаю, что она узнала нобелевского лауреата по литературе или сообразила, что мою физиономию показывают по всем каналам. Просто выглядел я не самым презентабельным образом: я был всклокоченный, потный, в грязной одежде... Бежав из Питтсбурга, где оставил на произвол судьбы Танюшу, я не имел возможности привести себя в порядок или хотя бы принять душ. Мой путь лежал в Вашингтон: озарение пришло свыше, и я понял, как могу остановить Энтони делль’Амму. Обращаться в СМИ бесполезно, нет смысла звонить в ФБР или Белый дом. Но есть на свете человек, который мне поможет и, главное, который поверит мне.
        Как я уже, кажется, упоминал, я не был поклонником Кэтрин Кросби Форрест. Во время предвыборной кампании я поддерживал ее основного конкурента от демократической партии, сенатора от штата Мичиган Джеффри Гриффита. Он занял почетное второе место и в итоге стал вице-президентом, что тоже было подобно сенсации: еще бы, впервые за всю историю Америки президентский пост занимала женщина, но также впервые за всю историю Америки пост вице-президента занимал темнокожий. Джеффри Гриффит, сорока шести лет, был восходящей звездой на политическом небосклоне. Все склонялись к мысли, что после того, как Кэтрин закончит политическую карьеру, Гриффит снова выставит свою кандидатуру в президенты (ему к тому времени будет всего пятьдесят) и, скорее всего, одержит победу, став, таким образом, первым президентом-афроамериканцем.
        Я неплохо знал Джеффри, активно агитировал за него, был знаком с его очаровательной женой Милли и тремя прелестными детишками - двумя девочками и мальчиком. Я считал, что именно он олицетворяет дух современной Америки, что именно он, а не Кэтрин Кросби Форрест может стать образцовым главой Белого дома. Джеффри восторгался моим творчеством и, что немаловажно, знал о крупных пожертвованиях, внесенных мною в его предвыборный фонд. Вот кто мог помочь мне, вот кто в состоянии сообщить Кэтрин о нависшей над ней опасности!
        - Я желаю переговорить с господином вице-президентом, - сказал я сейчас, стараясь, чтобы в моем голосе звучало максимум уверенности: мне не хотелось быть выставленным вон. - Меня зовут Бэзил Бэскакоу, и я - его хороший друг...
        Но горничная, похоже, вспомнила меня, потому что радушно произнесла:
        - Прошу вас, мистер Бэскакоу!
        Нет, все же хорошо быть нобелевским лауреатом - тебе всюду открыты двери. Я прошел вслед за горничной в одну из комнат особняка. Женщина спросила, не желает ли гость что-либо выпить, и я попросил принести себе двойного виски. Когда горничная подала его, осушил бокал в один присест, как будто в нем было не виски, а минеральная вода. И опять горничная даже глазом не моргнула. Наверняка на приемах, где присутствует половина Вашингтона, и не такое видела!
        - Джеффри сейчас нет, он в Белом доме, - услышал я мелодичный голос и увидел прелестную темнокожую женщину лет сорока, супругу вице-президента, Милли. Она странно взглянула на меня и сказала: - Бэзил, не сочтите за бестактность, однако правда ли то, что говорят по телевизору и о чем пишут газеты? Ну, что вы...
        Я решительно заявил:
        - Конечно же, нет! Именно поэтому я и хочу видеть вашего мужа, Милли! Он, похоже, единственный человек в стране, кто может мне помочь.
        - Я уже позвонила в Белый дом и сказала, что вы хотите его видеть, - произнесла Милли. - Кажется, в стране назревает какой-то кризис, но Джеффри, как обычно, не посвящает меня в подробности. Бэзил, к сожалению, я вынуждена покинуть вас, Джеффри настоял, чтобы я с детьми отправилась в наш особняк в Лансинге...[Столица штата Мичиган.]
        Что же, если жены и детей вице-президента в Вашингтоне не будет, то это мне только на руку: никто не помешает моему монологу. Я то и дело поглядывал на старинные часы с маятником, считая минуты. Что случилось с Танюшей, жива ли она еще?
        Так прошло около двух часов, которые показались мне сущей пыткой. Наконец я услышал голос вице-президента: он прощался в холле со своей супругой и детьми. Пару минут спустя раздались шаги, и я лицезрел высокого статного темнокожего человека с открытым лицом и глубоко посаженными большими глазами - вице-президента США Джеффри Гриффита.
        - Добрый вечер, Бэзил, - сказал он, пожимая мне руку.
        - Джеффри, - заявил я без обиняков, - мне нужна ваша помощь! Только не смейте верить всему тому, что обо мне сообщают по телевидению и в газетах, - никакой я не убийца!
        - Никогда этому не верил, - ответил вице-президент. - Я же слишком хорошо знаю вас, Бэзил... Скажу откровенно, я даже втайне рассчитывал на то, что вы обратитесь ко мне за помощью...
        Я облегченно вздохнул, воздел руки к потолку и произнес:
        - О, Господи, извини, что я, грешный, не верил в тебя! Вот доказательство того, что ты существуешь и умеешь творить чудеса!
        - Пройдемте в мой кабинет, Бэзил, - предложил вице-президент, - там нас никто не побеспокоит. Прошу вас!
        Я последовал за гостеприимным хозяином через анфиладу комнат, и мы оказались в огромном помещении, которое, как я удивленно отметил, напоминало Овальный кабинет Белого дома.
        - Предыдущий хозяин особняка был помешан на атрибутах власти, - пояснил вице-президент с легкой улыбкой, словно извиняясь. - Так о чем вы хотели поговорить со мной, Бэзил?
        - Жаль, что президент страны не вы, Джеффри! - выпалил я и заметил, как дрогнули уголки рта Джеффри Гриффита. - Благодарю вас, что согласились выслушать меня, а не вызвали сразу же полицию, как сделал бы любой другой человек. Рассказ мой будет долгий и путаный, однако я могу подтвердить любое свое слово. Итак, вы должны знать, что Энтони делль’Амма замышляет не что иное, как государственный переворот.
        Затем я выложил на письменный стол папку с документами Тимоти С. Шмидта и принялся рассказывать. Мой монолог длился около полутора часов, и за все время вице-президент, в глубокой задумчивости сидевший в кресле, всего несколько раз прерывал меня, чтобы задать уточняющие вопросы. Как же хорошо иметь дело с человеком, умеющим слушать! Подавляющее большинство населения планеты умеет слушать только себя. Впрочем, и я тоже грешу тем же, но мне это позволено, все же как-никак я - нобелевский лауреат...
        - То, что вы поведали мне, Бэзил, сенсационно, - изрек наконец вице-президент, когда я завершил повествование. - И скажу честно: я верю вам! Да, я верю всему тому, что вы рассказали, от первого до последнего слова! Позвольте мне просмотреть документы...
        Он взял папку, пролистал бумаги, покачал головой и сказал:
        - Что же, это очень сильные доказательства.
        - Нужно предупредить Кэтрин, то есть, я хотел сказать, мадам президента! - заявил я горячо. - Я не был ее сторонником, не являюсь им и сейчас, однако нельзя допустить, чтобы на нее возложили ответственность за смерть президента Форреста!
        - Увы, делль’Амма уже начал наступление, - сообщил вице-президент и протянул мне несколько свежих газет. Заголовки на первых полосах во всех были посвящены одной теме: «Что знала Кэтрин Кросби Форрест о подготовке убийства своего мужа?»
        - Но теперь мы можем доказать, что убийство замыслил и осуществил делль’Амма! - заволновался я. - Джеффри, господин вице-президент, вы должны немедленно поставить в известность вашего босса, мадам президента, о том, что открылось.
        Вице-президент покачал головой.
        - Боюсь, это невозможно, Бэзил. Кэтрин сейчас вместе со своим ближайшим кругом, в который я не вхожу, обсуждает сложившуюся ситуацию. Она специально вернулась с саммита НАТО в Будапеште, а теперь находится в Белом доме...
        - Но ведь вы вице-президент и можете в любой момент потребовать, чтобы вас соединили с ней! - сказал я. - Джеффри, дорога каждая минута! И не забывайте, на кону стоит не только судьба мадам президента, но и жизнь Тани!
        - Неужели? - послышался насмешливый голос у меня за спиной, и я, обернувшись, увидел пожилого грузного господина с седой копной волос, обрюзгшим лицом, в дорогом светлом костюме, с галстуком-бабочкой; гость опирался на резную трость с платиновым набалдашником.
        Я не был представлен субъекту, однако моментально узнал его - в дверях кабинета вице-президента США стоял миллиардер Энтони делль’Амма. Ничего не понимая, я грозно нахмурил брови и изрек:
        - Мистер делль’Амма, что за неприятный сюрприз! Как я понимаю, вы хотите попытаться оправдаться, но у вас ничего не получится! Джеффри, вы должны отдать приказ немедленно задержать этого человека!
        Миллиардер, опираясь на трость, прошел в кабинет и заметил:
        - Мистер Бэскакоу, не забывайте, мы не в вашей криминальной России, где все зависит от слова власть имущих, а в благословенной Америке! Если я и могу быть арестован, то только по постановлению судьи или в случае наличия неоспоримых доказательств, прямо свидетельствующих о том, что я совершил преступление. Ни того ни другого нет!
        - Неужто? - бросил я холодно и указал на папку с документами. - А что скажут по поводу данных материалов ФБР, ЦРУ, Министерство юстиции и прочие силовые ведомства? Мистер делль’Амма, вы проиграли!
        Магнат, вздохнув, сказал:
        - Да, если они попадут в руки тех, кто не работает на меня, может случиться непоправимое - мой план, который я вынашивал более двадцати пяти лет, пойдет прахом! Однако, слава богу, эта папка попала к тому, кто мне верен и предан! Спасибо, Джеффри, что сообщил мне о визите этого болвана. Ты оказался прав, и я проиграл пари. Вот уж действительно не думал, что нобелевский лауреат окажется таким тупицей и заявится к тебе! А мои люди гонялись за ним по всей стране. Что ж, теперь все в порядке: девчонка в руках Миггса, а идиот-писатель сам приперся сюда и отдал досье. Ящик «Дом Периньона» за мной, Джеффри, получишь его в день принесения присяги. То есть в ближайшее время!
        Я растерянно посмотрел на торжествующего делль’Амму, затем перевел взгляд на тонко улыбающегося вице-президента Гриффита и сипло спросил:
        - Джеффри, что он говорит?
        Миллиардер захлопнул дверь кабинета и протянул:
        - Какой же вы невыносимо тупой, мистер Бэзил Бэскакоу! Джеффри - мой человек. Вернее, он - мой козырь! Спасибо, что сдались ему с потрохами и притащили, помимо всего прочего, досье мерзавца Тимоти С. Шмидта. Неприятный был человечишка, алчный, но ему требовались не столько деньги, сколько слава, поэтому он и отказался продать мне досье за два миллиона. Заявил, что бестселлер, который он намеревается написать, даст раз в сто больше. Вот идиот!
        Я вскочил с кресла, но миллиардер с редким для его возраста проворством ткнул меня в грудь тростью, и я повалился обратно на сиденье.
        - Мистер Бэскакоу, неужели вы думаете, что уйдете отсюда, пока я не разрешу? - сказал он повелительным тоном. - Я веду свою игру, и вы всего лишь пешка на шахматной доске. Пешка, которая оказалась на вражеской территории, причем под ударом!
        - Джеффри, скажите, что это все неправда! - простонал я и взглянул на вице-президента. Тот, погладив тонкими пальцами подбородок, ответил:
        - Нет, Бэзил, все самая что ни на есть правда. Я всегда вам симпатизировал, хотя книги вы пишете слишком толстые и чересчур нудные.
        Он протянул миллиардеру досье и заметил:
        - Энтони, бумаги надо бы уничтожить...
        - Знаю, - откликнулся тот. - Но ведь их можно использовать и против Кэтти. Они станут той самой последней каплей, что переполнит чашу. И Кэтти наконец-то поймет, что ей ничего не остается сделать, как подать в отставку!
        Дрожащим голосом я произнес:
        - Вы чудовище, мистер делль’Амма! Теперь я понимаю ваш дьявольский план. Том Форрест помешал вашей политической карьере, а ведь вы наверняка когда-то сами хотели стать президентом. Поэтому вы и поклялись отомстить ему, что и сделали - президента убили по вашему приказанию. Но этого вам недостаточно... Вы хотите расправиться и с Кэтрин!
        Делль’Амма пронзил меня зверским взглядом, скривил рот.
        - Что же, неплохо для такого олуха, как вы, мистер Бэскакоу. Правда, сам я никогда не хотел стать президентом, я ведь понимал, что с моей репутацией это невозможно. Но я всегда мечтал о большем - сделать так, чтобы человек в Белом доме подчинялся исключительно мне! И когда Кэтти подаст в отставку, президентом станет Джеффри - таков предусмотренный конституцией порядок передачи власти. Тем-то и отличается настоящая демократия, то есть Америка, от демократии имитированной, от вашей России: у нас все предсказуемо, даже непредсказуемое, нет никаких преемников, которые, как чертики из табакерки, выпрыгивают в самый неподходящий момент на политическую арену и смешивают все карты. Кэтти уходит - приходит Джеффри, вот и все! И он сможет быть президентом до конца нынешнего срока, а также два других, то есть больше десяти лет. И за это время я смогу сделать то, о чем так давно мечтал. .
        - Прибрать к рукам Америку и отдать ее на откуп мафии! - заметил я зло.
        - Ну, зачем же так драматизировать ситуацию, мистер Бэскакоу! - Делль’Амма улыбнулся, и его улыбка мне очень не понравилась. - Просто, как и раньше бывало в истории нашей страны, к власти придут новые силы, которые, что вполне понятно, начнут действовать в своих интересах. Причем, заметьте, вполне законным путем.
        - Законным путем! - воскликнул я. - Вы убили Филиппа Карлайла и Джинджер только из-за того, что они не вовремя вернулись в особняк... На вашей совести президент Форрест и его любовница Синтия... И еще раскрывший вашу тайну Тимоти С. Шмидт... По вашей милости погиб преподобный Роуз... а Таня... Что с ней, отвечайте!
        Я ринулся на миллиардера, но тот огрел меня тростью.
        - Преподобный сам предпочел погибнуть в подвале особняка Деборы Кросби, - ответил он. - Кстати, что Роуз там делал? Впрочем, не так уж сейчас важно.
        Я обернулся к вице-президенту.
        - Джеффри, я ведь знаю вас, вы честный и порядочный человек! А делль’Амма желает сделать вас марионеткой в своих руках! Не поддавайтесь соблазну, вы и так можете стать президентом после того, как два срока Кэтрин истекут...
        - Зачем ждать? - ответил вместо вице-президента Гриффита миллиардер. - Я слишком долго ждал! И Джеффри тоже. Ведь так?
        Он взглянул на вице-президента, и я увидел, как лицо хозяина дома исказила не то судорога, не то ухмылка.
        - Да, я слишком долго ждал, - произнес он с такой ненавистью, что мне сделалось страшно. - Как же я был рад, когда узнал, что президента Тома Форреста застрелили! А теперь настал черед и Кэтти! Если бы она тогда сказала «да»...
        - О чем вы? - спросил я с любопытством, но ответа не получил. Только сейчас до меня дошло, что Миггс, хотя ныне и являлся главой охраны Кэтрин, работал раньше на Гриффита, был его телохранителем.
        - Что теперь делать с ним? - ткнув в меня пальцем, поинтересовался Гриффит. - Можно ли обойтись без ликвидации, Энтони?
        Миллиардер без сожаления посмотрел на меня и сказал:
        - Он тебе дорог, Джеффри? Понимаю, дурак-писатель пожертвовал на твою предвыборную кампанию деньги... Ну что же, старик нам больше не причинит вреда. Надо только сделать так, чтобы он не поднял тревогу. Но ведь вы этого не сделаете, мистер Бэскакоу? Вы разумный человек и знаете, что девчонка находится в наших руках. Она пока жива, и обещаю вам, что останется жива, как и ее семья, если вы будете вести себя так, как я хочу. Да вы, собственно, даже при большом желании ничего не можете сделать: жребий брошен, хотя Рубикон еще и не перейден.
        На столе вице-президента зазвонил телефон, он снял трубку, выслушал сообщение и доложил:
        - Кэтрин ждет меня в Белом доме. Требуется принять решение!
        - Вот и отлично! - отреагировал делль’Амма. - Джеффри, не заставляй мадам президента ждать, тем более что речь пойдет о ее отставке. Думаю, ты найдешь верные аргументы, чтобы подвигнуть ее на последний шаг. А я усилю давление со стороны средств массовой информации.
        Затем, повернувшись снова ко мне, миллиардер изрек:
        - А вы, мистер Бэскакоу, останетесь здесь и будете наслаждаться только что подаренной мной вам жизнью. Пожалуй, мне как-то не с руки убивать нобелевского лауреата, тем более в особняке вице-президента и будущего президента США. Так что сидите здесь и ждите моих распоряжений!
        - За что, Джеффри? - крикнул я в спину уходящему Гриффиту. - За что вы так ненавидите Кэтрин и Тома Форрест? Что они сделали вам плохого? Вы бы и так стали президентом, всего через несколько лет, после Кэтрин!
        Вице-президент обернулся, хотел что-то сказать, но делль’Амма предостерегающе поднял ладонь:
        - Джеффри, ни слова больше! Бэскакоу, сидите и молчите, а не то я передумаю, и девчонку разрежут на кусочки, а ее родителей и брата утопят в Гудзоне.
        Они вышли из кабинета, я услышал звук поворачивающегося ключа. В том, что меня охраняют верные псы делль’Аммы, я не сомневался - через окно в сгущающейся темноте я видел силуэты нескольких дюжих молодцов в саду. Мне из особняка Джеффри Гриффита не вырваться, и, не исключено, здесь я найду свою смерть.
        Но постепенно я успокоился и неожиданно ощутил голод. Однако никто и не думал предложить мне перекусить. Хорошо, что в баре нашлось спиртное. Как же умно поступил делль’Амма - заключил пакт с вице-президентом, который после отставки Кэтрин станет президентом! А Гриффит отослал жену и детей из столицы - те наверняка и не подозревают, чем промышляет их любимый муженек и папочка...
        А почему, собственно, я так беспокоюсь о Кэтрин? Ну, уйдет в отставку, ну, рухнет ее карьера... Я же не хотел, чтобы она стала президентом. Только этим все не ограничится, делль’Амма хочет уничтожить ее физически, как сделал с Томом Форрестом. Самоубийство - явное или мнимое, и Кэтти не станет... Она войдет в историю Америки как самый худший президент, по сравнению с которым лжец Никсон - сущий ангел.
        Я включил от нечего делать телевизор: по всем каналам прошла информация о том, что в Белом доме идет экстренное заседание кризисного штаба. На каналах, подконтрольных делль’Амме, вовсю муссировались слухи: вроде бы президент Кэтрин Кросби Форрест намерена подать в отставку еще до полуночи. Миллиардер намеренно внедрял их в сознание людей, чтобы вынудить Кэтрин сделать так, как ожидает большинство американцев.
        Выпуски горячих новостей то и дело прерывали фильмы и программы. В начале первого ночи все дикторы, как попугаи, твердили о том, что, по имеющейся у них информации, в ближайшие сорок минут Кэтрин Кросби Форрест объявит о своей отставке. Пресс-служба Белого дома распространила сообщение, что около часу ночи мадам президент обратится к стране в прямом эфире с некой сенсационной речью.
        Схватив первую попавшуюся книгу, я запустил ее в экран телевизора. Затем нагнулся и поднял увесистый том - это была автобиография Кэтрин. Ну надо же, вице-президент, оказывается, изучал врага! И почему он так ненавидит Кэтти?
        Я принялся ходить по кабинету, ругая себя самыми последними словами. Да, прав делль’Амма, я идиот, дундук, дубина стоеросовая! Приперся к Гриффиту, хотя мог бы понять, что ему-то прямая выгода от отставки Кэтти - он займет ее место!
        Приняв решение, я кинулся к письменному столу вице-президента и стал обшаривать ящики. Может, здесь найдется какой-либо компромат? Тщетно - если у Гриффита и были документы, не предназначенные для посторонних глаз, то он хранил их не в ящиках стола. Джеффри забрал досье Тимоти С. Шмидта, вернее, я сам отдал ему бумаги...
        Застонав, я в бешенстве схватил фотографию улыбающегося Джеффри с супругой и детьми, стоявшую на письменном столе, бросил ее на ковер и принялся топтать. Да уж, примерный семьянин, да уж, добропорядочный политик, да уж, заслуживающий доверия человек...
        Наконец громить кабинет вице-президента, которому совсем скоро надлежало стать президентом, мне надоело. И как человек может столь измениться, подумалось мне, когда я взял в руки черно-белую фотографию - на ней Джеффри в возрасте лет девяти-десяти был в обществе высокого мужчины и красивой женщины, видимо, родителей. Но стремление к власти изменит любого! Хотя в случае с Джеффри все дело, кажется, не в одной лишь жажде власти! Это делль’Амма хочет стать императором крем-брюле, а Гриффитом движет что-то иное - ведь он мог подождать несколько лет и стать президентом после Кэтрин, но ему непременно хочется низвергнуть ее, хочется, чтобы она страдала и умерла! Отчего?
        Дверь кабинета открылась, на пороге возник мускулистый тип. Ну что же, похоже, делль’Амма передумал и меня сейчас измочалят.
        - Мистер Бэскакоу, вы можете быть свободны, - сказал он вежливо, однако угрожающим тоном.
        Повторять дважды не пришлось, я бросился прочь.
        Шел мелкий дождь, а я шагал по освещенным фонарями улицам Вашингтона. Несмотря на поздний час, движение было оживленное, а около Белого дома собралась огромная толпа журналистов и просто зевак.
        Итак, мне позволено жить. По крайней мере, сегодня. Кто знает, не сообщат ли на следующей неделе информационные агентства о трагической смерти нобелевского лауреата Бэзила Бэскакоу, подозревающегося в убийстве своей любовницы и ее мужа, от сердечного приступа или инсульта... Логично предположить, что Джеффри не пожелал, чтобы меня пришили в его особняке, поэтому и добился от делль’Аммы согласия на то, чтобы меня выпустили. Ведь я все равно не смогу ничего изменить, у меня нет доказательств. Да и репутация у меня подмочена - по милости того же самого Джеффри (а кто еще мог так подтасовать улики!) меня считают убийцей Филиппа и Джинджер Карлайл.
        Похоже, мне ничего не оставалось, как снять номер в отеле, принять ванну и наглотаться снотворного. Танюша наверняка уже мертва, а в ее смерти виноват исключительно я. О, и почему этой истории суждено закончиться так плохо? Хотя хеппи-энды бывают только у историй, рассказанных не до конца... Кстати, интересная мысль! Надо будет высказать ее в моем издательстве, которое вечно предлагает мне поменять финал любого романа на «более жизнеутверждающий», прямо-таки в духе соцреализма - визг, смех, всеобщая благодать и два ребенка в придачу...
        Да, дети, дети... Мой собственный сын не хочет иметь со мной ничего общего, Танюша, которая стала для меня словно бы дочерью, погибла. А вот что скажет вице-президент Гриффит своим детям? Расскажет ли Джеффри когда-нибудь им о том, каким образом пришел к власти?
        Я опустил руку в карман пиджака - и вытащил оттуда фотографию. Черт возьми, я прихватил ее из дома Джеффри! Видимо, машинально опустил в карман в тот момент, когда в кабинет вошел охранник и сказал, что я могу катиться на все четыре стороны.
        На меня смотрел счастливый мальчик, которого справа и слева окружали родители. Джеффри, его отец и матушка...
        Я швырнул фото на асфальт и наступил на него - раздался неприятный хруст раздавленного стекла. Ветер подхватил вылетевшую из рамки фотографию, перевернул ее - и я бросился за ней вдогонку. Вытащив фото из лужи, ставшей для нее непреодолимым препятствием, взглянул на то, что меня заинтересовало.
        Надпись на обратной стороне. Сделана поблекшими чернилами - фотографии, судя по всему, уже лет тридцать, если не больше. «Джеффри Ассео, Стивен Ассео и Конни Ассео», - прочитал я. Гм, а почему не Гриффит? Мне вспомнилась давняя глухая история - вроде бы родители Джеффри погибли в автокатастрофе, когда их сыну было десять или одиннадцать лет, и его воспитывали приемные родители - известные чернокожие правозащитники. Впрочем, о своем детстве Джеффри не любил говорить, да и журналисты в той истории особенно не копались - ничего сенсационного в ней не было.
        Я перевернул фото и посмотрел на высокого сутулого темнокожего мужчину. И вдруг вспомнил, где видел его! Ну да, именно эта фотография была в той самой книге, что осталась в моей нью-йоркской квартире. Книга называлась «Самые шумные уголовные дела США в ХХ веке». И темнокожий мужчина был героем одной из статей.
        Мысли, сначала смешавшись, затем упорядочились - я понял, почему Джеффри так ненавидит Кэтрин Кросби Форрест. Я бы на его месте, пожалуй, тоже ненавидел и Кэтти, и ее мужа Тома. И желал бы отомстить им любой ценой, даже тридцать с лишним лет спустя. Ведь месть, как известно, блюдо, которое подают холодным.
        Итак, теперь мне известна тайна Джеффри Гриффита, и ее разглашение может разрушить весь план Энтони делль’Аммы. Но как, черт побери, сделать, чтобы об этом узнали в Белом доме? Подойти к репортерам, что толпятся на Пенсильвания-авеню, и заявить, мол, я могу поведать им нечто сенсационное? Нет, они первыми же сдадут меня на руки полиции.

«Думай, старый идиот, думай, - внушал я себе. - Кто тебе может помочь?» Кто? Ну конечно же, мой заклятый враг! Никогда бы не подумал, что обращусь к его помощи, но, видимо, другого выхода нет. Мне нужен телефон!
        Слава богу, что я имел отвратительную привычку таскать в портмоне кучу визитных карточек. Нашлась там и визитка генерала в отставке Долинина. Оставалось только разыскать телефонную будку.
        В Санкт-Петербурге сейчас утро, вертелось у меня в голове, а значит, у меня есть шанс переговорить с генералом ФСБ в отставке Сергеем Константиновичем Долининым, полномочным представителем президента РФ в Северо-Западном федеральном округе. Кто бы мог подумать, что я, диссидент и фрондер, обращусь к помощи высокопоставленного чина из бывшего КГБ?
        - Сергей Константиныч? - произнес я, услышав голос генерала. - Это Бэзил Бэскакоу, тот самый, которого вы когда-то вышвырнули из СССР по приказу Леонида Ильича. Не находите ли, что пора платить долги? У меня к вам очень серьезное дело...
        Кэтрин
        Президент Кэтрин Кросби Форрест обвела взглядом всех, кто находился в Овальном кабинете. Двенадцать мужчин, четыре женщины - вместе они являлись самыми могущественными персонами на планете. Конечно, самой могущественной была она, президент США, но все указывало на то, что в этой должности ей суждено оставаться уже недолго.
        Бурная дискуссия подошла к завершению, и все ждали одного - решения Кэтрин. Союзников у нее было немного, вернее, никого уже не осталось, поняла Кэтрин. Конечно, все твердили об одном - об имидже страны, о государственных интересах, о благополучии нации. И все это находилось под угрозой только потому, что она, Кэтрин, не хотела уходить в отставку. Кто-то (руководители ФБР, ЦРУ и Министерства национальной безопасности) заявлял так без обиняков, другие (вице-президент, советник по национальной безопасности, лидер сенатского большинства) - в основном намеками.
        - По имеющейся информации, президент Кэтрин Кросби Форрест пытается в данный момент всеми возможными способами сохранить свой пост, - вещал комментатор с экрана телевизора. - Президент готова пойти на все, лишь бы остаться в Белом доме, что заставляет нас задуматься о наличии моральных устоев у сильных мира сего...
        Пресс-секретарь быстро нажал кнопку дистанционного управления, но на другом канале другой комментатор говорил примерно то же самое, обвиняя ее, Кэтрин, в трусости и желании высидеть скандал, в неспособности нести ответственность и заботе только о своих шкурных интересах. Кэтрин знала, кто стоит за всей телевизионной и газетной шумихой - Энтони делль’Амма. Но поделать ничего не могла - ее враг умело манипулировал общественным мнением, оказывая на нее давление.
        - Мадам президент, - подал наконец голос негласный лидер демократов, сенатор из Невады, мнение которого Кэтрин всегда ценила и который менее всего мог быть заинтересован в ее отставке. - Мы... Вы не можете больше тянуть кота за хвост. Надо принять решение!
        И даже ты, Брут, подумала грустно Кэтрин. Ее предали абсолютно все: кто-то верил глупым слухам касательно того, что она причастна к смерти мужа и приложила руку к тому, чтобы скрыть правду (но не могла же она тогда объявить на весь мир, что президента убили в любовном гнездышке, где он развлекался со своей пассией!), кто-то считал такие слухи чушью, однако рассматривал как подходящий предлог, чтобы свалить ее, первую женщину - президента Америки.
        - Я приняла решение, - сказала Кэтрин и обвела всех присутствующих взглядом. Заметила странную улыбку на лице своего вице-президента. Ну, чего бы ему не радоваться, теперь он займет ее кресло... - Я ухожу в отставку.
        По Овальному кабинету прокатился вздох облегчения. Вот какие они, ее сподвижники и соратники! Когда она на коне, вьются около нее, лебезят и восхищаются, а стоит угодить в непростую ситуацию, нашептывают на ухо: «В интересах страны и народа вы должны решиться на трудный шаг, мадам президент!»
        Лидер сенатского большинства сказал:
        - Мудрое и своевременное решение, мадам президент. Вам не стоит затягивать с этим. Лучше всего обратитесь с краткой речью к нации перед тем, как объявите о своем решении. А потом, в прямом эфире, к присяге будет приведен новый глава государства, новый президент Джеффри Мильдред Гриффит. Значит, потребуется федеральный судья. Пошлите за главой Верховного суда...

«У них уже все продумано, у них уже все просчитано», - подумала Кэтрин и ощутила вдруг небывалую усталость.
        Она бы никогда не приняла решение сдаться без боя, стала бы бороться, но... Но она - президент и не может себе позволить перепалок с противниками, объяснений в прямом эфире и уверений, что ее оклеветали. Если ей суждено уйти, то она уйдет с высоко поднятой головой и по своей воле, не дожидаясь позорного импичмента.
        - Эфир через полчаса, - сказала она, и это была не просьба, а приказ. - А теперь прошу вас, леди и джентльмены, оставить меня одну!
        Все поспешно вышли из Овального кабинета, оставив Кэтрин в одиночестве. Она взяла фотографию Тома, провела по рамке пальцем и сказала:
        - Ах, Том, возможно, ты был прав, я просто не способна занимать этот пост. Знаешь, а ведь мне тебя не хватает... Хотя ты был, конечно, еще тем прохвостом!
        Мадам президент взглянула на фотографию дочери Марши и подумала, что незадолго до смерти Тома приняла решение сообщить ему правду - рассказать, что отцом Марши является не он, а преподобный Дон Роуз. Так она хотела отомстить мужу за многократные унижения, так она хотела обрести желанную свободу... Причем она хотела сделать это и в своей автобиографии, даже тайно встречалась в Нью-Йорке с могущественным издателем... Да, для Тома новость стала бы страшным ударом. Но потом Тома убили, и Кэтрин поняла, как мелочна и глупа была ее затея. Том умер, она осталась в одиночестве, и никто не мог спасти ее - Том всегда будет ее тенью, будет преследовать ее даже из могилы, не даст ей стать счастливой с Доном...
        Но что это она рассиропилась? Надо подумать, что сказать в прямом эфире. Хотя наверняка и на такой случай имеется какая-либо речь, заботливо подготовленная референтами, помощниками и секретаршами.
        Раздался зуммер селекторной связи, вырвавший Кэтрин из раздумий.
        - Мадам президент, - услышала она голос секретарши, - звонок из Москвы. Господин президент России желает переговорить с вами. Причем немедленно!
        Не хватало еще, чтобы русский принялся сейчас излагать ей свою точку зрения касательно иранской проблемы, независимости Косова или, чего доброго, справляться о том, стабильно ли политическое положение в Америке...
        - Соединяйте, - приказала Кэтрин и взяла трубку другого телефона, подслушать который был не в состоянии никто, в том числе те же самые русские.
        - Хэллоу, Кэтрин! - услышала она голос русского президента - говорили они без переводчика, благо русский брал частные уроки английского и за пару лет освоил его на приличном уровне. - Я хочу сообщить кое-что занимательное...
        Таня
        В тот самый момент, когда Миггс воткнул мне в руку шприц, в дверь палаты постучали. Агент Секретной службы, выдернув иглу, раздраженно сказал:
        - Ну, что еще такое?
        Дверь распахнулась, на пороге возник санитар с тележкой.
        - Не сейчас! - заявил Миггс. - И вообще, что ты здесь делаешь? Куда только смотрит охрана?
        - Думаю, в потолок, - раздался голос, показавшийся мне знакомым.
        Санитар, совершив невероятное сальто-мортале, нанес Миггсу удар по кадыку. Агент захрипел, рванул было пистолет из висевшей под мышкой кобуры, но последовал еще один удар, сопровождавшийся сухим треском костей.
        Миггс осел на пол. Санитар стащил кепку - и передо мной предстал не кто иной, как преподобный Дон Роуз.
        - Преподобный, - пробормотала я испуганно, - вы что, обладаете способностью в виде призрака являться ко мне с того света? Но разве призраки владеют приемами восточных единоборств?
        А священник, потрепав Миггса по шее, сказал:
        - Жить будет, но сейчас он в полной отключке. Агент нам еще пригодится, потребуются его признательные показания, чтобы обелить Кэтти. Я не призрак!
        - Но ведь вы остались в подвале, там вспыхнуло пламя... - залепетала я, чувствуя небывалую радость.
        Преподобный вытащил из кармана Миггса ключи от наручников и, освобождая меня, усмехнулся:
        - Неужели бы я остался там? Конечно, нет! Как и вы, я сбежал - ведь в подвале имеется еще один выход. Да, да, выход, как я понял еще во Вьетнаме, есть всегда!
        Он распахнул дверь и вкатил кресло-каталку.
        - Прошу, мэм, - произнес он тоном санитара. И добавил чуть тише: - Пока Миггс и его подручные пребывают в глубоком нокауте, мы должны покинуть клинику.
        Усаживаясь в каталку (простреленная нога неимоверно болела), я спросила:
        - И зачем вы делаете все это, преподобный?
        Посерьезнев, священник ответил:
        - Они хотят уничтожить Кэтти, но я им не позволю. Да, я виноват в гибели Тома, но убить Кэтти не дам! А теперь держитесь покрепче. Полный вперед!
        Кэтрин
        - Мадам президент, до прямого эфира осталась минута! - сообщил один из телевизионщиков.
        Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина-президент за всю историю США, сидевшая за столом в Овальном кабинете, посмотрела в камеру, что стояла напротив нее. Всего лишь шестьдесят секунд, и начнется прямой эфир из Белого дома. Прямой эфир, во время которого она объявит, что уходит в отставку. Часы показывали два сорок пять ночи.
        Около Кэтрин возникла дама-стилист, которая в последний раз поправила ей прическу, провела по лицу пуховкой, стряхнула невидимую пыль с темно-красного брючного костюма, в который была облачена президент Соединенных Штатов.
        - Благодарю вас, - сухо произнесла Кэтрин тоном, который давно стал ее фирменным знаком, и дама ретировалась.
        Кэтрин посмотрела на суетившихся телевизионщиков - за время ее президентства ей четыре раза приходилось выступать в прямом эфире, обращаясь к стране и миру. Однако не думала она, что настанет момент, когда ей придется глубокой ночью сообщать Америке о своей добровольной отставке.
        - Мадам президент, двадцать секунд до эфира! - предупредили Кэтрин, и мадам президент взглянула на экран телесуфлера, установленный около камеры. Именно там появится текст, который ей предстоит считать, - текст, ею же и одобренный. Последний текст, который она произнесет в роли президента США.
        Кэтрин посмотрела на своих бывших соратников и помощников, толпившихся в дверях. Министр юстиции, министр национальной безопасности, лидер сенатского большинства, советник по национальной безопасности, госсекретарь, министр юстиции, вице-президент...
        - Пять, четыре, три, два, один... - считал вслух бородач в гавайской рубашке навыпуск, разгибая пальцы.
        Он кивнул мадам президент, и Кэтрин, увидев красную лампочку, загоревшуюся на камере, поняла, что прямой эфир начался. Несмотря на поздний час, наверняка десятки миллионов американцев смотрят ее выступление, ведь в последние дни все ждали одного - ее неминуемой отставки.
        Президент США Кэтрин Кросби Форрест произнесла:
        - Дорогие сограждане! Неотложные обстоятельства вынудили меня обратиться к вам, чтобы внести ясность в сложившуюся нелегкую политическую ситуацию... В силу обстоятельств я приняла нелегкое решение - сложить с себя добровольно и досрочно полномочия президента Соединенных Штатов, - стальным голосом, глядя в камеру, продолжала Кэтрин. Затем подняла несколько листов бумаги и сказала: - Вы видите декрет о моей отставке. Мне остается подписать его, и я перестану быть президентом.
        Кэтрин понимала, что не только десятки миллионов американцев прилипли сейчас к экранам, но и все, кто находился в Овальном кабинете, затаили дыхание. Кэтрин не торопясь взяла чернильную ручку с золотым пером, медленно открутила колпачок, еще раз пробежала глазами текст декрета, а затем, в прямом эфире, поставила под ним свою подпись.
        По Овальному кабинету прокатился легкий вздох. Кэтрин, так же медленно закрутив колпачок ручки, отложила ее в сторону. Ее выступление, собственно, на этом закончилось. Она видела вице-президента Гриффита, нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу, а около него стоял облаченный в мантию судья Верховного суда с конституцией в руках. Они ждут, когда же она освободит место, чтобы потом, в прямом эфире, привести к присяге нового, сорок пятого президента США, Джеффри Мильдреда Гриффита.
        - Однако декрет, который я подписала, вовсе не является декретом о моей добровольной отставке, - произнесла вдруг Кэтрин.
        Телевизионщики, чуя небывалую сенсацию, выпучили глаза, а красная лампочка свидетельствовала о том, что прямой эфир продолжается. На телесуфлере не было больше ни единого слова, но ведь то, что собиралась сейчас сказать и сделать Кэтрин, было ее тайной. Кто бы мог подумать, что именно русские окажут ей такую услугу!
        - Это декрет об отстранении от должности вице-президента Джеффри Гриффита, - произнесла жестко Кэтрин. - В моем распоряжении находятся неопровержимые доказательства того, что бывший вице-президент намеренно инициировал скандал, желая одного - моей отставки. Таким образом Джеффри Гриффит, которого я, увы, считала если не своим другом, то, во всяком случае, лояльным сотрудником своей администрации, намеревался прийти к власти и стать президентом Америки, выполняя всего лишь прямые приказания своего покровителя, миллиардера Энтони делль’Аммы, известного своими связями с организованной преступностью. В данный момент мистера делль’Амму арестовывают - ему инкриминируется ряд преступлений, в том числе организация убийства моего мужа, президента Томаса Джефферсона Форреста!
        Кэтрин видела, как побледнел вице-президент, а вслед за тем из рук изумленного судьи Верховного суда выпала конституция.
        - Все выдвинутые против меня обвинения беспочвенны, - продолжала Кэтрин. - Более того, думаю, господин бывший вице-президент сможет сейчас, в прямом эфире, подтвердить мои слова. Или ты, Джеффри, намерен трусливо сбежать? Покажите лицо господина бывшего вице-президента крупным планом!
        Одну из камер срочно развернули - Кэтрин увидела трясущуюся пепельную физиономию своего бывшего заместителя, его покрытый капельками пота лоб, бегающие глаза.
        - Полный бред... Я ничего не понимаю... Госпожа президент сошла с ума... Она пытается любой ценой удержаться на посту... - выплевывал фразы Джеффри Гриффит.
        - Это все, что вы можете сказать в свое оправдание, Джеффри? - саркастически улыбнулась Кэтрин. - Да, скажем прямо, негусто! Тогда, прошу вас, объясните всем нам, а также всей Америке и всему миру, как вас зовут на самом деле. Ведь вы вовсе не Джеффри Мильдред Гриффит. Ваше подлинное имя - Джеффри Мильдред Ассео, не так ли? Ваш отец был казнен как убийца, а вы до сих пор верите, что он невиновен. И поэтому вы готовы отправить на смерть Ларри Перкинса, признанного виновным в убийстве моего мужа, прекрасно зная, что Перкинс невиновен. А ведь у него тоже имеются дети...
        - Нет! - закричал вдруг бывший вице-президент. - Молчи, тварь! Это ты виновата! Ты убила его! Ты и твой муж! Вы должны заплатить за это! Заплатить! Мой отец был невиновен, невиновен! Ты слышишь?
        И Джеффри Гриффит, от которого в ужасе шарахнулись члены кабинета, грязно выругался и выбежал прочь. Кэтрин, смотря в камеру и не скрывая своей улыбки победительницы, произнесла:
        - Дамы и господа, вы сами стали свидетелями признания бывшего вице-президента в прямом эфире. Прошу вас не беспокоиться - далеко он не уйдет, наверняка его уже скрутили агенты Секретной службы. Те агенты, конечно же, что не работают на Энтони делль’Амму, те агенты, что преданы мне, те агенты, что преданы конституции, те агенты, что преданы Америке, наконец, те агенты, что не имеют отношения к убийству моего мужа, президента Тома Форреста, и к убийствам многочисленных свидетелей, в том числе журналиста Филиппа Карлайла и его супруги Джинджер...
        Таня
        Выступление Кэтти я видела не в прямом эфире, а в записи. Впрочем, его крутили по телеканалам каждый день в течение последующих нескольких недель едва ли не по двадцать раз в день, и ее обращение к нации сразу же стало частью американской истории, так же, как и случайно заснятое на любительскую кинокамеру убийство президента Кеннеди в Далласе.
        Мы с преподобным Доном Роузом находились на пути в Вашингтон, когда все радиостанции разнесли весть о том, что мадам президент обращается к Америке с речью и в прямом эфире подписывает декрет о своей отставке. Помню, как преподобный буквально завыл и чуть ли не заплакал, но потом...
        Потом произошло чудо, и комментаторы, вначале смолкнув на несколько мгновений, принялись, перебивая друг друга, твердить о том, что в Белом доме происходит что-то невероятное: президент не ушла в отставку, а отстранила от должности своего заместителя, который, оказывается, был напрямую связан с делль’Аммой. И Джеффри Гриффит сам себя дискредитировал в прямом эфире, практически сознавшись в разработке заговора против Кэтти. Затем вице-президент трусливо бежал, но был пойман в коридорах Белого дома, скручен агентами Секретной службы, а затем передан на руки ФБР...
        В Вашингтон мы попали под утро: город походил больше не на чопорную столицу, а на развеселый Новый Орлеан: всюду ликующие типы в карнавальных костюмах, песни, музыка, алкоголь. Так простые американцы отмечали разоблачение невиданного заговора и то, что Кэтти все же осталась президентом. Надо же, всего несколько часов назад те же самые люди с пеной у рта требовали ее отставки, а теперь они боготворят ее не меньше, чем аргентинцы свою Эвиту...
        Мы с преподобным и не рассчитывали попасть в Белый дом, однако нас пропустили - по личному приказанию мадам президента. Кто бы мог подумать - в Овальном кабинете, где всего пару часов разыгралась вселенская трагедия, нас ждал дядя Вася, живой и невредимый!
        Я впервые увидела так близко Кэтти: для своих шестидесяти она хорошо сохранилась. Преподобный, оказавшись подле Кэтти, забормотал:
        - Это все я... Я так виноват перед тобой, Кэтти. Но я не хотел...
        Мадам президент сурово сказала:
        - Дон, мы поговорим с тобой позднее. А сейчас ты должен дать показания - новый директор ФБР ждет тебя!
        А затем мы пили кофе и беседовали. Дядя Вася, взяв на себя функции рассказчика, начал с вопроса:
        - Мадам президент, вы, наверное, вряд ли помните дело Стивена Ассео?
        - Отчего же, - ответила Кэтти, - очень даже хорошо помню. Его обвиняли в зверском убийстве жены и ее младшей сестры. Ассео отрицал свою вину, заявляя, что это сделали бандиты, а не он. Ассео обращался в адвокатскую фирму, желая, чтобы я стала его защитником на суде, однако я отказалась, так как мое участие в процессе могло навредить моему мужу - губернатору...
        - Вот именно, вы отказались. Ассео признали виновным и приговорили к смертной казни, а некоторое время спустя казнили. Джеффри, которому тогда было тринадцать лет, обращался к вашему мужу - губернатору, прося его помиловать отца, но ваш супруг, зная, что подавляющее большинство жителей штата выступают за смертную казнь, в помиловании отказал, и Ассео был казнен. Джеффри к тому времени усыновили приемные родители, однако он не забыл, как умер его отец и кто в этом виноват - по его мнению, вы и ваш муж. Гриффит дал себе обещание отомстить вам, поэтому и пошел в политику, поэтому с таким остервенением и стремился опередить вас. А когда у него не получилось стать президентом США, то он с легкостью принял предложение Энтони делль’Аммы, который также собирался отомстить вам, мадам. Интересы делль’Аммы совпадали с интересами Гриффита: вынудить вас уйти в позорную отставку, а затем сделать так, чтобы вы умерли. Вы или в самом деле покончили бы с собой, или тип наподобие Миггса помог бы вам в этом. Гриффит стал бы новым президентом, а делль’Амма - серым кардиналом, который бы вершил делами в стране...
        Кэтти поморщилась и сообщила:
        - Миггс тоже арестован, как и другие подручные делль’Аммы. Гриффит уже дает признательные показания, а миллиардер упорствует, однако, даже если он и будет все отрицать, уверена, суд присяжных признает его виновным в организации убийства моего мужа, Филиппа Карлайла и Джинджер Карлайл, Тимоти С. Шмидта, Синтии Уилсон и всех тех, кто еще на их совести. А помимо того, в попытке незаконного свержения существующего строя и прочих неаппетитных делишках. Делль’Амме повезло, что мы находимся в федеральном округе Колумбия, смертной казни здесь нет, однако он получит, я не сомневаюсь, несколько пожизненных сроков. А разоблачением негодяев я обязана вам, мистер Бэскакоу, и вам, мисс Ларин!
        Мадам президент потрепала старого писателя по руке и добавила:
        - Ваша мысль обратиться к генералу в отставке Долинину была одновременно остроумна и гениальна. Долинин - хороший друг русского президента, и тот позвонил мне, чтобы предупредить об опасности и сообщить, кто же такой в самом деле Джеффри Гриффит. А ведь мой русский коллега мог этого не делать, а, дождавшись, когда я уйду в отставку, держать на крючке и нового президента Гриффита, и делль’Амму, и вместе с ним всю Америку...
        - Такие уж мы, русские, мадам, - заявил, расправляя плечи, дядя Вася.

* * *
        Что последовало дальше, нетрудно представить: рейтинг популярности Кэтрин достиг сенсационных девяноста четырех процентов, и, пользуясь волной всеобщей любви и раскаяния, мадам президент смогла в одночасье провести через конгресс ряд законопроектов, за которые ей раньше пришлось бы бороться, как тигрице.
        Меня наградили особой благодарственной грамотой, подписал которую лично новый директор ФБР, а о моих прежних грешках просто забыли, как и о том, что меня разыскивают за ограбления в ряде штатов. Директор ФБР по личной просьбе Кэтти сказал, что мое имя удалено из компьютера, однако я дала ему слово, что никогда больше не буду преступать закон и наведываться в чужие дома. Все обвинения с дяди Васи и меня, конечно же, сняли: Миггс, спасая свою шкуру, сдал с потрохами Энтони делль’Амму и бывшего вице-президента Джеффри Гриффита.
        Дядя Вася выполнил свое обещание и оплатил дорогостоящую операцию Сашки: мой брат пока что окончательно не выздоровел, предстоит еще долгий период химеотерапии, однако им занимаются лучшие из лучших во всем мире врачи, так что прогноз более чем оптимистичный.
        Я же наконец смогла исполнить свою мечту - и поступила снова в колледж, и снова на медицинский факультет. Я пообещала дяде Васе, что из меня получится отличный врач, и не намерена разочаровать старичка, который, как я поняла, питает ко мне не только отцовские чувства.
        Только перед тем, как приступить к учебе и забыть о прежней жизни, я решила забрать один должок. Милая Диночка Розенштейн, не будь дурой, сбежала из Америки еще в ту роковую ночь, пользуясь тем, что в ФБР пока не знали о ее причастности к ряду преступлений, в частности, к попытке убить меня. Прихватив содержимое своей бронированной комнаты, она удрала в неизвестном направлении, явно не желая быть привлеченной к суду и провести остаток жизни в тюремной камере.
        Диночку искали, но не очень: она, в конце концов, была мелкой сошкой. А вот я никак не могла забыть наглую особу, которая, заперев меня в бронированной комнате, недрогнувшей рукой нажала кнопку откачки воздуха, обрекая меня тем самым на страшную смерть.
        Я задействовала свои контакты в преступном мире и через восемь месяцев поисков выяснила, что мадам Розенштейн перебралась в Рио-де-Жанейро, где, сменив не только имя и фамилию, но и радикально изменив внешность при помощи косметических хирургов, вела необременительную жизнь мультимиллионерши: у нее были свои накопления, побрякушки, а кроме того, она под шумок опустошила некоторые тайные счета находившегося в руках ФБР Энтони делль’Аммы, чьей любовницей некогда была.
        Поэтому, прихватив с собой благодарственную грамоту за подписью директора ФБР (на случай, если попадусь), я отправилась в Бразилию. Мой план был прост и элегантен, убивать Диночку у меня не было намерения. Зачем марать руки? Я хотела изъять у нее содержимое новой бронированной комнаты, а мой старый друг Фредди Крюгер пообещал перевести деньги со всех счетов милой дамы на счета благотворительных организаций. То-то там обрадуются, когда получат пожертвования в размере многих десятков, а то и сотен миллионов долларов от человека, пожелавшего остаться неизвестным.
        А Диночку ожидает то, чего она более всего боится, - нищета. Тогда ей не останется ничего иного, как добровольно сдаться. И остаток жизни мерзавка проведет в тюремной камере!
        Эта мысль была мне чертовски приятна, и, находясь в самолете, державшем курс на Рио, я потягивала французское шампанское и думала о том, что, разделавшись с мадам Розенштейн, вернусь к родителям и Сашке. И начнется совсем другая жизнь! Ну и пусть, что она покажется скучной и пресной, зато это будет та самая жизнь, о которой я давно мечтала. Моя жизнь!
        Кэтрин
        Кэтрин Кросби Форрест, заслышав сигнал селектора, оторвала взгляд от экрана компьютера.
        - Мадам президент, на линии Кремль, - доложила ей секретарша.
        Кэтрин чуть поморщилась и тяжело вздохнула: русский коллега, видимо, считает, что теперь, после того, как он спас ее репутацию и помог остаться в должности, она пойдет на уступки по ряду вопросов международной политики. Как бы не так! Дружба дружбой, а табачок врозь, так, кажется, говорят в России?
        И почему неуемный русский звонит именно сейчас? Пальцы Кэтрин забегали по клавиатуре. «Белый принц» спрашивал «Кэтти из В.»:
        - Ты еще на связи?
        - Да, - ответила мадам президент, - телефонный звонок, но я не возьму трубку.
        Кто бы мог подумать, что мадам президент Соединенных Штатов занимается тем, что сидит в Интернете в чате на странице знакомств и пытается найти спутника жизни! Раньше бы она никогда такого не сделала, но события последних месяцев все изменили. Не может же она носить траур по Тому до конца жизни. То же самое сказала матери и Марша...
        Кэтрин решила: она никогда не скажет дочери, что ее отцом является преступный преподобный. Что это даст?
        Сам Дон Роуз, который благодаря ее вмешательству не был привлечен к ответственности, услышал от Кэтрин в последний раз: «У нас нет будущего», - и отбыл в Африку. Он намерен заниматься там миссионерством и руководить проектами по улучшению условий жизни в странах третьего мира.
        Кэтрин было немного грустно, но она знала: хоть она и любила Дона, но никогда не сможет быть с человеком, который виноват в гибели Тома. Да, того самого Тома, которого она ненавидела, которому желала смерти - и который все же был неотъемлемой частью ее жизни!
        Кэтрин использовала момент и объявила о проведении нескольких важных реформ, в том числе реформы системы здравоохранения, которая когда-то не получилась и которая тяжким камнем лежала у нее на душе. В этот раз будет все иначе! И Кэтрин ни секунды не сомневалась в том, что будет переизбрана на пост президента во второй раз.
        Вообще-то она должна сказать Гриффиту и делль’Амме «спасибо» - они помогли ей разделаться с политическими противниками и сделали мадам президента чрезвычайно популярной не только в Америке, но и во всем мире.
        Кэтрин знала, что в ящике стола лежит секретный отчет ФБР: проведенное новое тайное расследование дела Стивена Ассео показало, что он, по всей видимости, говорил правду и не убивал жену и свояченицу, а был казнен за преступление, которого не совершал. Но откуда она могла знать это, откуда это мог знать Том? Даже если отец бывшего вице-президента и стал жертвой судебной ошибки, она-то не несет за нее ответственности!
        Или все же несет? Кэтрин приняла решение, что о результатах нового расследования общественность не узнает - глава страны должен руководствоваться государственными интересами. Как не узнает никто и о судьбе ее отчима Хью - слава богу, что дом в Питтсбурге сгорел дотла, уничтожив бочку с останками. А преподобный будет молчать, как станет молчать и дальше она сама...
        И все же Кэтрин не давала покоя мысль, что если бы в тот далекий год она согласилась вести дело Стивена Ассео, если бы вчиталась в документы, если бы Том помиловал его... Тогда бы не произошло того, что случилось, Том был бы жив. Но она ни за что не стала бы президентом!
        Взвесив все «за» и «против», Кэтрин решила, что Париж стоит обедни, а пост президента Америки - жизни неверного мужа. Да, она допустила ошибку, но больше подобное не повторится. А если и повторится, то никто и никогда не узнает об этом, так же как и правду о Стивене Ассео и о Хью Кросби. Достаточно и того, что Ларри Перкинс был официально оправдан, а она навестила его семью, гладила по головам детей и говорила высокопарные, но пустые фразы. Что ж, такова ее должность...
        - Мадам президент, - повторила вежливо секретарша, - Кремль на линии...
        Кэтрин ответила:
        - Скажите господину президенту России, что я сейчас занята, речь идет о государственных интересах. Но я перезвоню ему в течение часа.
        А когда секретарша отключилась, Кэтрин ответила «Белому принцу» от лица «Кэтти из В.»:
        - Так как насчет ужина у меня дома?
        Кэтрин знала, что это шанс. Ее шанс!
        Бэзил
        На могиле Джинджер я был всего один-единственный раз и именно там принял решение, что больше не буду навещать ее. Та Джинджер, которая жила в мире моей фантазии, умерла вместе с той Джинджер, которая изменяла не только Филиппу, но и мне...
        История с мадам президентом положительно сказалась на моих тиражах, меня пожелали заполучить в ток-шоу в Америке, России и в Европе, и я, в меру своих скромных сил, принимал дифирамбы в собственный адрес и играл роль гения и нобелевского лауреата. Благо сказывалась многолетняя тренировка.
        Брату Танюши было намного лучше, а сама девочка собиралась взяться за ум и изучать в колледже медицину. Перед тем как начать новую жизнь, она на неделю отправилась в Рио - понимаю, ей тоже хотелось немного отдохнуть от произошедшего и собраться с мыслями.
        Я же бесцельно бродил по своей нью-йоркской квартире с чудным видом на Центральный парк, думая о новой книге. К чему магический реализм, к чему постмодернизм, к чему все эти выверты стиля и игры ума? Наконец-то я знал, что моя мечта осуществится - детектив, я был просто обязан написать его! И никто не посмеет сказать, что я, Бэзил Бэскакоу, не имею на это права! Копирует ли искусство жизнь или, наоборот, жизнь искусство - не все ли равно? Жизнь и есть искусство!
        Поэтому, усевшись перед пишущей машинкой, я несколько мгновений смотрел на белый лист, затем, словно пианист-виртуоз, поднес руки к клавишам. Мысли, что еще секунду назад, подобно напуганным крысам, метались в беспорядке, вдруг обрели единое направление - и я начал сочинять. Свою лучшую книгу. Ту, которая идет от сердца. Книгу, за которую я не получу Нобелевской премии, но в которой найдется местечко и моему ничтожеству. Ту самую книгу, что я буду любить больше всего! Мой детектив!
        Итак...

* * *
        - Мадам президент, до прямого эфира осталась минута! - сказал один из телевизионщиков.
        Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина-президент за всю историю США, сидевшая за столом в Овальном кабинете, посмотрела в камеру, что стояла напротив нее. Всего лишь шестьдесят секунд, и начнется прямой эфир из Белого дома. Прямой эфир, во время которого она объявит, что уходит в отставку. Часы показывали два сорок пять ночи...
        notes
        Примечания

1
        Герои плутовских романов.

2
        Столица штата Мичиган.